‘Донские Ведомости‘, No 263. 17/30 ноября 1919. С. 1[1]
Итоги дней 5-7 ноября
Итоги дней 5-7 ноября, Крюков Федор Дмитриевич, Год: 1919
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Кубанские события пришли наконец к благополучному завершению и становятся отныне достоянием истории.
Все хорошо, что хорошо кончается. И как это ни парадоксально звучит, хорошо даже то, что в Париже подписали договор — или ‘проект договора’, как с точностью заправских юристов называли его некоторые представители кубанской делегации на Войсковом Круге, — дипломатические представители ‘Кубанской республики’ с меджлисом ‘Горской республики’. Право же, хорошо, что это случилось, и хорошо, что самые ревностные и яркие ‘вожди’ казачества — кубанского и отчасти донского — вынуждены были, ограждая своих единомышленников от обвинения в политическом предательстве, изображать их актом легкого поведения в политике. Ибо существо договора все-таки было конфузно.
Отныне диапазон сверхдемократических, самобытно демократических голосов, допускавших единство России только ‘с перегородками’, гордо настаивавших на ‘принципе согласия, но неподчинения’ — примет более умеренные размеры, а федералистический авантюризм, или авантюристический федерализм, будет отодвинут в надлежащее место. Отныне в здоровое русло серьезного обсуждения и деловой работы войдут вопросы краевого самоуправления и создания твердой и авторитетной власти на Юге России. Отныне сознание ответственности переживаемого момента из области празднословия переходит в область действительного служения великому делу воссоздания России.
Кубанские события стали достоянием истории. Но поучительное значение их, с ними связанных фактов и им сопутствовавших явлений остается не только сейчас, но и пребудет на долгое время.
Это был кульминационный момент борьбы двух политических течений, вышедших из нашей революции, — одного, выдвигающего на первый план свой демократизм, идею народоправства, весьма самобытного и своеобразно толкуемого, и осуществление его мыслящего в России единой, ‘но с перегородками’, — и другого, ставящего превыше всего достижение единой святой цели — воссоздания России без уступки кому бы то ни было хотя бы пяди русских земель, без обязательств перед кем бы то ни было, с государственным порядком, не угнетающим ни одного класса или группы населения, порядком тоже демократическим, но менее членовредительным, чем ‘федеративный’ порядок перегородок.
Но не только в этом споре и этом столкновении двух течений заключается интерес минувших дней. Назидательное значение их лежит и в том отношении, которое проявила к жгучим вопросам этих дней рядовая масса законодателей и которое могло служить до известной степени отражением взглядов и настроений народного пласта, являющегося фундаментом государственности и на своих плечах несущего сейчас главную ношу по воссозданию России. Эти дни выяснили, что политические ‘вожди’, точнее — парламентские лидеры наши — не вполне обладают силой подлинного властвования над умами, способной вести серую массу от словесных упражнений к делу. Похоже было, что не глубина мысли, не признанная ее ценность, а звучащая сила слов, звонких и непонятных, вроде того диковинного слова ‘сикамбр’, которым где-то у М.?Горького щеголяет какой-то сверхсвободный босяк[2], действует иногда на доверчивые умы, боящиеся показаться отсталыми или тупыми. И хорошие, простые здравомыслящие люди с усилием, доходящим до пота, блуждают в лабиринте состязаний о федеративной республике и суверенных правах — состязаний, страстностью своей напоминающих приснопамятные дебаты товарищей и полутоварищей об отдании военной чести.
Были в эти дни (5-7 ноября) прений о суверенных правах Кубанский республики моменты комические и трогательные одновременно. Представитель кубанских горцев Кара Мурзинов, глубокий старик, начав читать на бумажке заготовленную речь, споткнулся на первых выспренных словах, махнул рукой и заговорил задушевным тоном о том, что невыносима стала жизнь, несмотря на все ‘завоевания’ революции, на все демократические приобретения. Приедешь в аул, все одно твердят: ‘дедушка, хлеба нет, рубашка нет, довольно забастовка’… Это была речь по поводу… нарушения суверенных прав Кубани.
Сходя с вершины академического спора о суверенных правах к простым отношениям повседневности, прения сводились к взаимным счетам, накопившимся за время совместной жизни и работы сил, созидающих единую Россию.
С одной стороны, обидой почиталось то, что был приказ там, где должна бы быть дипломатическая нота или что-то в этом роде, во всяком случае, не приказ, существо и форма которого являются преждевременным отрицанием суверенных прав пока самостоятельно действующих политических образований. И приказ этот по связи с другими менее существенными, но нередкими проявлениями абсолютистского тона является признаком недостаточно уважительного и бережного отношения к казачьему политическому правосознанию, безапелляционным вторжением в область жизни, не подлежащую стороннему вмешательству. Конечно, такой тон, вызванный, м. б., необходимостью, не способен упрочить того цемента, которым держится и крепится совместная боевая работа сил, созидающих единую Россию. Он возбуждает чувство протеста, до поры до времени скрытого, он родит тайное раздражение, за которым забывается и величие цели, и ответственность момента.
Рядом с этим открыто и честно была выяснена другая сторона медали — утрата чувства ответственности не только за слова, но и за действия: кубанская делегация настоятельно подчеркивала, что она уполномочена просить содействия у Войскового Круга по вопросу о приказе (или точнее о приказах, ибо в вопрос вошел и приказ ген. Врангеля), не входя в рассмотрение договора Быча по существу, а касаясь лишь его формальной стороны. Как ни простодушно и доверчиво большинство Круга, как ни готовно он идет иногда за лидером, обладающим даром гладкой фразы и наигранным пафосом, но свести вопросы к детской игре ‘в зайцы’, к спору о том, на ‘сале’ или ‘не на сале’ пойман убегающий игрок, — тут расчленить вопрос на такие тонкие прослойки решительно не удалось.
Появление на Круге ген. Деникина[3] смахнуло все усилия кубанской делегации и сторонников отстаиваемой ею точки зрения, как карточную постройку. В его потрясающей речи перед Кругом во весь рост встали единственные подлинные суверенные права — права распятой России. Когда-то пошатнулись казаки в своей преданности великой родине из-за жалованья и других мелочных счетов. Это было под стенами Кремля в эпоху лихолетья. И вынес тогда инок Авраамий Палицын церковные сосуды и предложил их казакам в уплату жалованья. Встрепенулась совесть казацкая, загорелось сердце огнем бескорыстного воодушевления при виде этой святыни, и уже не было больше помину ни о деньгах, ни о взаимных счетах…
Ген. Деникин показал другую святыню: язвы распятой родины. И сказал, что за полным обретением ее, святой, единой, великой России, он пойдет раз избранным путем до конца, доколе Господу Богу не будет угодно прервать его жизнь, и перед этим словом, твердо сказанным словом истинного подвижника и подлинного борца за святую идею, померкла вся словесная труха ‘вождей’ казачества — один из них именно так определил себя и своих единомышленников, подписавших ‘проект договора’. Пустозвонная фраза потонула в одном могучем слове правды и великой жертвы — как в трубном гласе тонет мышиный писк…
[1] Эта и все последующие редакционные статьи подписаны: Ф.Крюков.
[2] Сикамбр — одно из намеренно ‘непонятных’ слов, которые произносит Сатин в пьесе Горького ‘На дне’ (сикамбры — название древнегерманского народа, жившего на Рейне и по обеим сторонам Рура, против которого предпринял поход Цезарь в 55 г. до Р. Х.).
[3] Антон Иванович Деникин (1872 — 1947) — русский военачальник, герой Русско-японской и Первой мировой войн, генерал-лейтенант Генерального штаба (1916), один из главных руководителей Белого движения. Заместитель Верховного Правителя России (1919-1920). 28 августа 1917 года был арестован Временным правительством за поддержку выступления Л.Г. Корнилова. В январе 1919 года главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России генерал А. И. Деникин перевел свою Ставку в Таганрог. 8 января 1919 Добровольческая армия вошла в состав Вооружённых сил Юга России, став их основной ударной силой, а генерал Деникин возглавил ВСЮР. 12 июня 1919 официально признал власть адмирала Колчака как ‘Верховного Правителя Русского государства и Верховного Главнокомандующего Русских армий’. К началу 1919 года Деникину удалось подавить большевистское сопротивление на Северном Кавказе, подчинить себе казачьи войска Дона и Кубани, отстранив от руководства донским казачеством прогермански ориентированного генерала Краснова, получить через черноморские порты от союзников России по Антанте большое количество оружия, боеприпасов, снаряжения, и в июле 1919 г. начать широкомасштабный поход на Москву. К октябрю 1919 г. войска Деникина заняли Донбасс и обширную область от Царицына до Киева и Одессы. 6 октября вошли в Воронеж, 13 октября в Орёл. С середины октября 1919 г. положение белых армий Юга ухудшилось, их тылы были разрушены махновским рейдом по Украине. В октябре Красная армия перешла в контрнаступление. Зимой 1919-1920 годов деникинские войска оставили Харьков, Киев, Донбасс, Ростов-на-Дону, в феврале-марте 1920 г. потерпели поражение на Кубани, 26-27 марта 1920 г. оставили Новороссийск. 4 апреля 1920 г. Деникин передал командование Вооруженными силами Юга России барону Врангелю и отбыл через Стамбул в Англию. Жил в Бельгии, Венгрии, Франции. После оккупации Франции Германией отказался от предложений немцев о сотрудничестве. Призывал эмигрантов не поддерживать Германию в войне с СССР, выдвинув лозунг ‘Защита России и свержение большевизма’. Умер в эмиграции в США. (По материалам ‘Википедии’ и др. источникам.)
Оригинал здесь