Исторія Русскаго Народа. Сочиненіе Николая Полеваго. Томъ первый (*).
(*) Москва. Въ тип. Августа Семена. 1829.
Какъ можетъ быть, чтобъ мерзлый паръ
Среди зимы раждалъ пожаръ?
Ломоносовъ.
(До будущаго досуга.)
Н. Н.
‘Встникъ Европы’, No 1, 1830
История Русского Народа. Сочинение Николая Полевого. Том первый, Надеждин Николай Иванович, Год: 1830
Время на прочтение: 17 минут(ы)
еорія предчувствій составляетъ досел камень претыканія для испытателей человческой природы. Одни утверждаютъ, что сіи тайныя вторженія въ туманную область будущности, которыя мы называемъ предчувствіями, суть не что иное, какъ преждевременныя попытки самой души — стряхнуть съ себя чуждыя вериги пространства и времени, другимъ напротивъ легче кажется изъяснишь ихъ изъ наважденія вншнихъ обстоятельствъ, располагающаго душу вывораживать на соображеніи прошедшаго съ настоящимъ — сокровенное будущее. Оставляя ихъ досужеству поле умозрительнаго изслдованія, мы, покорные слуги опыта, въ свою очередь можемъ утверждать только то, что предчувствія, откуда бы он ни происходили, не всегда мечтательны и лживы, но весьма часто оправдываются дйствительными событіями. Сердце изстари слыветъ у насъ вщуномъ: и его предвщанія бываютъ несправедливе журнальныхъ многошумныхъ посулъ и широковщашельныхь объявленій. Ето именно случилось нын при явленіи — Истоpiи Русскаго Народа! Сколь ни поторопился, знаменитый своею расторопностію, Издатель — огромить благосклонное вниманіе добродушной публики шумною выкличкою о своей новой зати, сколь ни разсыпались въ возгласахъ и припвахъ вжливые приятели, задобренные взаимнымъ радушіемъ и услужливостью — для того чтобы заманить праздношатающееся любопытство на дружній зазывъ: не смотря на то, или лучше — смотря на то — сердцу все что-то не врилось!… Исторія Русскаго Народа!... Ето — дло совсмъ не шуточное! Привыкши соединять понятіе объ Исторіи съ именами Иродотовъ, укидідовъ, Ливіевъ, Тацитовъ, Гиббоновъ, Робертсоновъ, Мюллеровъ, Сисмондіевъ — мы никакъ не могли свыкнуться съ мыслію, чтобы журнальная статейка о Взятіи Азова и дикія сказанія о Симеон Кирдяп и Мшк съ золотомъ — были зарею, предвозвщающею восхожденіе… Исторіи — Русскаго Народа! Намъ казалось не очень легкимъ — сооруженіе новаго зданія на развалинахъ великаго труда незабвеннаго Карамзина — для руки, упражнявшейся донын только въ подпусканіи шутихъ и заряд хлопушекъ! Но — съ другой стороны — не совсмъ еще изуврившаяся доврчивость, основанная на естественномъ братолюбіи, свойственномъ человческому сердцу, наввала иногда на насъ приятное сомнніе — въ несправедливости нашихъ мрачныхъ предчувствіи. Уваженіе къ самимъ себ заставляло насъ предаваться сладкой увренности, что отважное хвастовство и ршительная самонадянность, съ коими Исторія Русскаго Народа выкатывалась на литтературный небоеклонъ нашъ, найдутъ полное извиненіе въ ея необычайномъ величіи, на которое неопытному таланту простительно зазваться. Кто знаетъ? На бломъ свт — чудеса не въ диковинку! Можетъ быть — и не изъ тучи громъ!.. Такъ утшали мы себя, дожидаясь явленія — Исторіи Русскаго Народа!.. И она наконецъ — явилась! Больно, очень больно достается намъ етотъ новый опытъ оправданія зловщихъ предчувствій, на перекоръ приятнымъ надеждамъ: ибо мы, съ ущербомъ драгоцннаго уваженія къ человческой природ, принуждаемся теперь увриться во многомъ, почти невроятномъ. Но увы! какихъ не бывало примровъ! Свтъ видлъ, какъ расчетливость не стыдится играть и тшиться надъ простодушнымъ легковріемъ, какъ невжество не занимается ни благоразуміемъ, ни скромностію въ притязаніяхъ своихъ на соблазнительную славу, какъ задорное самолюбіе ослпляетъ смшную глупость, какъ дерзкая безсмысленность, заносящая святотатскую руку на заповдныя сокровища истины, безбоязненно можетъ уничижать высокое достоинство человческое!.. Негодованію нашему есть причина: — книга, называющаяся Первымъ Томомъ Исторіи Русскаго Народа — предъ нами!…..
Такъ! книга — предъ нами! — И — чтожь въ етой книг?…. Да не обвиняютъ насъ въ излишней притязательности и кащейской кропотливости!.. Съ Исторіи Русскаго Народа, возвщенной столь пышными и громкими посулами, слдовало бы конечно взыскивать много — очень много! — Зная однако Сочинителя уже изъ опыта о невещественномъ капитал, мы и не ожидали отъ ней роскоши новыхъ матеріаловъ, коими могла бы пополниться бдность отечественныхъ нашихъ воспоминаній. Гршно также казалось намъ подозрвать ее въ новой критической переплавк старыхъ наслдственныхъ лептъ, завщанныхъ намъ устами скупаго преданія: ибо на то требуется ученая опытность и образованное умніе, отъ которыхъ новый нашъ списатель дй отбивался было и руками и ногами. Чтожъ касается до наружной отдлки и уборки слога, составляющей для историческаго творенія боле роскошь, чмъ необходимую потребность, толковать объ ней съ Издателемъ Московскаго Телеграфа — значило бы издваться надъ лохмотьемъ отъявленной нищеты и ругаться уродливостью изувченнаго натурой калеки. Посему мы ограничились бы охотно въ нашихъ изысканіяхъ — новостію фасона, коимъ — правду сказать — преимущественно и задорилъ наше любопытство смтливый творецъ Исторій Русскаго Народа. Обругавъ заблаговременно знаменитый трудъ Карамзина, какъ недостойное произведеніе прошлаго вка, далеко отставшаго отъ нашихъ чудныхъ временъ — онъ общалъ предложить намъ опытъ отечественной Исторіи, начертанный съ новой высшей точки зрнія, по новой высшей идей о человчеств. Правда — можно было уже догадываться, и по старымъ опытамъ, сколь высока должна быть точка зрнія, на которую Издателю Московскаго Телеграфа — въ силу взмоститься: не льзя было однако ршительно сомнваться въ томъ, чтобы онъ не смогъ ее скрасить прелестію заимственной новости. Въ наши времена вс понятія, составляющія богатство души человческой, такъ очистились, просвтлились и возвысились… Горній свтъ идей, уловленный філософическимъ созерцаніемъ, обновилъ въ новую высшую жизнь вс отрасли духовной человческой дятельности. И — Исторія, какъ важнйшая втвь познавательной промышленности нашего духа, естественно должна была воспрянуть къ новому высшему образованію во свт філософическаго проникновенія въ тайны всеобщей жизни, напаяющей лоно вселенныя. Не то, чтобъ нын только научились понимать Исторію, какъ живое оправданіе вчной идеи, выражаемой человчествомъ: сіе понятіе, единственно достойное Кліи, предощущаемо было великими мужами древняго міра не съ меньшею живостію и — исполняемо еще съ большею удачею, чмъ — нын! Плутарховы Жизнеопнсанія представляютъ жизнь человчества въ величественной галлере, отдльныхъ портретовъ, Иродотъ и Ливій развиваютъ ее въ одно чудное позорище таинственныхъ судебъ, двигавшихъ Елладою и Римомъ, какъ великими представителями человческаго рода въ епоху древняго міра, око укидіда проникало въ самыя сокровеннйшія пружины, посредствомъ коихъ сія великая драма свершалась, и кисть Тацита мастерски умла обрисовывать ея явленія во всемъ ихъ трагическомъ величіи. Преимущество, коимъ могутъ гордиться наши времена предъ древними, состоитъ въ возведеніи къ яснымъ понятіямъ того, что тогда было только предощущаемо. Наблюденіе надъ длиннымъ рядомъ минувшихъ вковъ помогло нашимъ временамъ уловить въ опредленномъ созерцаніи идею человчества, служившую для древнихъ только тайною цлію безсознательнаго стремленія. Однимъ словомъ — мы имемъ теперь еорію Исторіи!… Ето не могло быть неизвстно сочинителю Исторіи Русскаго Народа, коего чуткому уху должно отдать полную справедливость. Безъ сомннія слыхалъ онъ отъ добрыхъ людей, что для Исторіи открылась новая епоха чрезъ філософическое объятіе ея внутренняго духа и очищеніе самыхъ наружныхъ формъ, по идеалу жизни человческой. Ето тмъ боле было подозрительно, что онъ досел неумолчно вопіялъ о высшихъ взглядахъ и стращивалъ всхъ філософіей. Имена Гердера, Кузеня, Гизо и Тіерри, коимъ філософическая идея Исторіи обязана своимъ развитіемъ, съ языка у него не сходили. Какъ же бы, кажется, не понадяться, что Исторія Рускаго Народа, имъ замышленная, будетъ по крайней мр выкроена по новой мрк, снятой съ новыхъ историческихъ произведеній?…. И — что жь оказалось?.. Такъ называемая Исторія Русскаго Народа не отличается даже — новостью сстематическаго фасона!.. Ето — не боле, какъ безобразный хаосъ уродливыхъ словъ, скрыпящихъ подъ тяжестью уродливыхъ мыслей, нахватанныхъ и оттуда и отсюда — безъ разбора, плана и цли: пустомысліе, оправленное пустословіемъ, не имющимъ даже жалкаго преимущества — одурять вниманіе чаднымъ куревомъ філософическаго обскурантизма, однимъ словомъ — старая ветошь, даже не перешитая по новому покрою, на которой могло бы зазваться праздношатающееся любопытство!.. И такъ — чтожь приходится намъ отъ етой новой Исторіи?… Ничего! ничего — совершенно!.. Она невинна ни въ истин, ни во лжи, ни въ старыхъ предразсудкахъ, ни въ новыхъ замашкахъ, ни въ заносчивости взгляда, ни въ ухищренности изложенія!… Крітик — даже не къ чему въ ней и прицниться!.. Она призываетъ на себя смхъ задорностію, негодованіе чванствомъ: и — только!..
Но отъ чего жь такая абсолютная ничтожность? Отъ чего такое безмысліе въ содержаніи? Отъ чего такое безобразіе въ обработк?.. Мы слышали отъ знаменитаго нашего Баснописца сказку о Матрен, купецкой дочери, которая, вздумавши попасть въ дворянки, сдлалась —
Ни, пава, ни ворона.
Бдненькая отстала отъ одной родни, и къ другой не пристала! Тоже самое случилось съ Сочинителемъ Исторіи Русскаго Народа!— Не беремся открывать, какъ и какимъ образомъ мысль — вступить на великое поприще отечественной Исторіи — могла войти въ голову… Издателю Московскаго Телеграфа! Люди бываютъ причудливы: и покойнику Емину ничего нестоило посл Любовнаго Вертограда — приссть за Россійскую Исторію. Часто также непредвиднныя и совершенно случайныя обстоятельства ршаютъ чудныя зати и странные замыслы. Открытіе монумента Петра Великаго, возвративъ свободу Голикову, было причиной составленія многихъ огромныхъ томовъ на увковченіе памяти безсмертнаго Преобразователя Россіи. Ходятъ и нын слухи по литтературнымъ торжищамъ, что Исторія Русскаго Народа обязана будто своимъ внезапнымъ — даже для самаго Сочинителя — появленіемъ благоприятному толкновенію случая. Поговариваютъ о Свод Русскихъ Летописей, доставшемся якобы нечаянно въ руки Издателя Московскаго Телеграфа и послужившемъ для него тмъ же, или даже — еще большимъ, чмъ нкогда яблоко для Нютона. Но — оставимъ времени разодрать покровъ, подъ которымъ таится зачатіе Исторіи Русскаго Народа! Примемъ оное просто за слдствіе, не доискиваясь причины!… Забравъ въ голову себ мысль написать отечественную Исторію, Издатель Московскаго Телеграфа долженъ былъ вступить на стезю, освященную стопами знаменитаго Исторіографа. Его великій трудъ, приковавшій къ себ вниманіе всего просвщеннаго міра, стоялъ поперегъ пути, избираемаго новымъ деписателемъ, которой долженъ былъ видть горькую необходимость исчезнуть въ величественной жизни, раскинутой первымъ, если не будетъ въ состояніи перерость его. Но етаго было уже слишкомъ много для самаго отчаяннаго самолюбія! Величіе Карамзина куплено двадцалтними потовыми трудами мощнаго и дятельнаго таланта: можноль было покуситься перегнать его въ три года съ одной Рчью о невещественномъ капитал — въ запас?… Надлежало подняться на хитрости тамъ,, гд не беретъ сила, взгромоздиться на ходули и поддлать себ фальшивую рослость. И что могло служить лучшимъ къ тому средствомъ, какъ не призракъ філософическаго величія?… Благодаря понятію, которое ведется донын о філософіи, можно во имя ея позволять себ всякія нелпости, не боясь обличенія. Люди ставятъ обыкновенно самихъ себя всеобщимъ мриломъ: и потому все мудреное для себя считаютъ истинной мудростью. Сею слабостію природы человческой давно уже пользовались многіе, заслужившіе себ имя філософовъ тмъ только, что умли не обинуясь быть безтолковыми. И Сочинителю Исторіи Русскаго Народа секретъ етотъ не былъ безъизвстенъ. Ему обязанъ онъ былъ удачнымъ сбытомъ Московскаго Телеграфа, и по милости его нажилъ себ шумную славу въ своемъ немалочисленномъ околодк. Успхъ пламенитъ обыкновенно отвагу: и нашъ витязь, вздумавъ сдлаться Историкомъ, разсудилъ приодться въ тже очарованные доспхи туманнаго пустословія. Дабы ошеломить вниманіе простодушнаго любопытства, онъ изводилъ прикинуться філософомъ!.. Величественная мантія мудреца должна была прикрывать всю бдную наготу его, завернувшись въ нее, онъ считалъ себя уполномоченными на безсудное проповдываніе всякаго вздора. На что намъ Крітика? говоритъ онъ съ торжественною ршимостью, нашъ предметъ — прагматическая Исторія {Ист. Рус. Нар. Т. I, Пред> LXXXI.}! На что — Логика? Историкъ не есть учитель Логики {Ист. Рус. Нар. Т. I, Пред. XX.}! На что — искусство писать? Отъ историка не должно требовать извстныхъ условій изящества, краснорчія {Ист. Рус. Нар. Т. I, Пред. XXII.}! — Філософія замняетъ все — съ роскошнымъ избыткомъ!… Но — почтеннйшій обманулся въ своихъ разсчетахъ, понадявшись, что подобныя увертки также легко сойдутъ ему съ рукъ и теперь, какъ при изданіи Московскаго Телеграфа!... Журналъ, обрекаясь тшить досужую праздность, можетъ много выиграть отъ паясничества и арлекинства, но — Исторія дло совсмъ другое!… Подъ Новинскимъ мы охотно смемся на дурачества, но входя во храмъ, благоговйно ждемъ мудраго назиданія!…. чтожъ должно было выйдти отсюда?… Слдствіе естественное!… Разноцвтныя перья філософическаго наряда, въ коихъ, бывало, такъ величаво разгуливалъ Издатель Московскаго Телеграфа, обратили на себя строгій, испытующій взоръ, при появленіи его на исторической каедр. Теперь уже дло не до шутокъ!… Стали пристальне всматриваться, что бы ето была за птица: и — журнальная вщунья обнаружилась. Богъ попуталъ грховодницу! блистательная шелуха облетла,
И сдлалась моя Матрена
Ни пава, ни ворона! —
Смшно, однако — справедливо!… Предисловіе къ такъ называемой Исторіи Русскаго Народа сооружено было очевидно съ тою целію, чтобы отуманить съ самаго начала вниманіе філософическимъ чадомъ: и здсь-то именно — новый нашъ Историкъ срзалъ свою головушку. Милоесрдый Господи! можноль составить что нелпе, нескладне, безобразне, или — говоря языкомъ самаго Сосинителя — диче?… Подъ Исторіею собственно нашъ мудрецъ разуметъ — такого рода твореніе, въ которомъ стройною полнотою оживаетъ для насъ міръ прешедшій, гд усилія ума человческаго, коимъ міръ сей возсозданъ (?), воодушевленъ (??), скрыты (???) въ повствованіи живомъ {Ист. Рус. Нар. Т. I, Пред. XXIII.}. Каково опредленьице! Можетъ быть однако оно оправдается Исторіею Русскаго Народа, которая начала уже весьма искусно въ повствованіи — хотя, правда, и не живомъ — скрывать усилія ума человческаго, коимъ прошедшій міръ Русскій былъ — просто только — созданъ {Предлогъ воз прибавленъ здсь къ слову созданъ, кажется, не съ умысла, ибо иначе обличилъ бы слишкомъ явное безсмысліе въ Сочинител, а просто — изъ хвастовства, поелику о возсозданіи часто говорится въ філософическихъ сочиненіяхъ. Пр. Кр.}. Такъ понимаемую — если только eта галиматья можетъ быть понимаема — Исторію намъ совтуется прежде и паче всего отличать отъ простаго врожденнаго человку желанія знать прошедшее {Ист. Рус. Нар: Т. I, Пред. XI.}. Покорно благодаримъ за мудрое наставленіе!… И почему же съ такою сердобольною попечительноетію нашъ Сочинитель посуетился заране предохранить насъ отъ столь опаснаго смшенія? Потомуде, что вс знанія, вс науки начинаются въ самыхъ первыхъ дѣ,йствіяхъ человческаго духа {Ibid.}?… Просимъ понимать, кому угодно! Слова-то бы, кажется, и не очень мудреныя: а до мысли — не додерешься! — Но ето еще цвтики!… Скоро слдуетъ Исторія Исторіи, которая, по Словамъ Автора, есть повсть, какъ разнообразно смотрлъ человкъ съ точки мгновеннаго бытія на удовлетвореніе желанія знать прошедшее въ настоящей жизни {Ист. Рус. Нар. Т. I, Пред. XIV. Просимъ, прислушать, какова конструкція періода! Повсть, какъ... И Сочинитель причитается еще въ друзья Гречу! Знать прошедшее въ настоящей жизни… Пустословіе ли это, или пустомысліе? Пр. Кр.}. Посл перваго мгновенія бытія, говоритъ онъ, человкъ имлъ прошедшее, имлъ и повствовалъ Исторію его {Ист. Рус. Нар. Т. I. Пред. XIII.}. Не длинна же была врно ета Исторія! — Но она (Исторія перваго мгновенія) сливалась съ всми образами слова: являлась Поезіею, казалась Врою, была Закономъ {Ibid.}. И такъ Вра и Законъ, суть — образы слова? Царю небесный! Еще курьезне раздленіе на три разныя направленія всхъ недостаточныхъ взглядовъ людей на Исторію. Ето раздленіе — мимоходомъ сказать — стянуто у Тіерри {Lettres sur l’Histoire de France, par Aug. Thirerry. Par. 1827. Let. VI. Sur les trois grandes methodes historiques en usage depuis le sixiиme sicle. P. 53—58. Замтить должно, что, Тьeppu изобрлъ сіе раздленіе только для направленій Исторіи шестнадцатаго вка: нашъ мудрецъ вздумалъ обобщить ето, и — признаться — исполнилъ свою затю похватски! Пр. Кр.}, но такъ искусно, что хозяинъ съ удовольствіемъ согласится отказаться отъ своей собственности. Первое изъ нихъ, самое первобытное, называется поетическимъ, если не льзя назвать его направленіемъ, какое старалось дать Исторіи честолюбіе человка {Ист. Рус. Нар. Т. I, Пред. XV.}. Второе направленіе Исторіи можно назвать героическимъ, если не осмлимся приписать его самолюбію человка {Ibid.}. Каково разграниченіе! Можноль рзче обозначить характеристическіе признаки обоихъ направленій, если только он существуютъ? О направленіи поетическомъ Исторіи говорится еще для поясненія, что одержимый имъ человкъ собранное вками (?) приписывалъ якобы мгновенному вдохновенію (??), и, какъ дитя, грустилъ о томъ, чего никогда не бывало {Ibid.}. И ясно и умилительно! Третье направленіе Исторіи, названное нравственнымъ, кажется Автору безкорыстне обоихъ прочихъ: и между тмъ имло цлію именно — пользу современнаго поколнія чрезъ исканіе уроковъ въ Прошедшемъ для Настоящаго {Пред. XVI.}!! Строго, очень строго различаетъ сіи три направленія нашъ, Историкъ: ибо ясно и опредленно утверждаетъ, что при первомъ человкъ желалъ возвысить себя хотя въ Прошедшемъ {Ibid. XV.}, при второмъ — Настоящее хотлъ возвеличить Прошедшимъ {Ibid.} при третьемъ — хотли разсказами о доброт и величіи предковъ учить современное поколніе {Ibid. XVI.}, въ первомъ — желалъ озолотить прошедшее {Ibid. XV.}, во второмъ — смотрлъ на все Прошедшее, какъ на нчто великое {Ibid.}, въ третьемъ — Настоящее видлъ ничтожнымъ, противъ того идеала, который находилъ въ Прошедщемъ {Пред. XVI.}. Каковы варіаціи! Ето тоже, что — масло масленое маслилъ, масленое масло маслилъ, маслилъ масло масленое! — Изъ сихъ-то трехъ направленій, опредленныхъ съ шолъ філософической точностью, образованъ былъ древними объемъ (?) Исторіи {Ibid.}: и — такія понятія объ Исторіи изъясняются весьма легко {Ibid.} — по увренію Автора. Древніе — не имли Будущаго въ общей судьб человчества {Ibid.}: но — во все вмшивалось у нихъ какое-то уныніе, какое-то предчувствіе {Ibid.} измѣ,ненія въ Грядущемъ!! Вотъ ужь ето прямо філософически! Не имли Будущаго, да имли Грядущее! Ктобъ могъ подумать, что для опредленія истиннаго духа Исторіи древнихъ — надобно умть различать Будущее отъ Грядущаго? Тутъ вмст еще находка и для — Русской Лексікографіи! — И (безбудущный) вкъ древнихъ прешелъ, одн вншнія формы (?) оставались отъ всего: духъ исчезъ, Средніе вки измнили сущность всего. Не дикое (??) стремленіе новыхъ вковъ хотли ожить въ древнихъ формахъ, изящныхъ, прекрасныхъ (будто прекрасное и изящное не одно и тоже?), и погибшихъ навсегда для потомства (!!), долженствовавшаго созидать новыя (??) {Ibid.}. Сколько грома и — сколько смысла? Древнія формы погибли для потомства: и между тмъ — дикое стремленіе новыхъ вковъ хотло ожить въ нихъ! Гджь бы оно могло взять ихъ, еслибъ он навсегда уже погибли? — Новые народы узнали новый міръ (?) въ хрістіанств (!) {Здсь въ подлинник стоитъ запятая. Вообще должны мы предварить любителей діпломатической точности, что въ выпискахъ нашихъ на Исторію Русскаго Народа мы позволяемъ себ исправлять знаки препинанія для облегченія читателей. Ни мало не удивительно, что нашъ великій Историкъ, увлекшись філософическимъ взглядомъ, не имлъ досуга заняться надлежащею разстановкою кавыкъ и точекъ. До того ли ему было?…. А иной простакъ, пожалуй подумаетъ, что онъ не знаетъ совсмъ Грамматики! Пр. Кр.} и направлены Исторіи, образованныя древними, оживлены были въ родныхъ каждому народу елементахъ (?), безъ всякаго сознанія (??), слдственно безъ силы ума (!) и безъ жара Поезіи (!!) {Ист. Рус. Нар. Т. I, Пред. XVIII.}. Ети елементы и сознаніе доказываютъ ясно, что Сочинитель забрался не въ свой елементъ и погрязаетъ тамъ безъ сознанія. — Какъ! Боссюетъ и Гиббогъ писали безъ жара Поезіи? Робертсону и Юму не доставало силы ума? Одна только разв безсознательность можетъ извинить такую отвагу!… И ета безобразная галиматья провозглашается — воззрніемъ, обозначающимъ сущность, права и облзанности Исторіи {Пред. XIX.}!.. О Гизо! о Гееренъ! о Тіерри! о Гердеръ! думали ль вы, что, въ возмездіе за ваши великіе труды, суждено будетъ безсмертнымъ именамъ вашимъ — заключать собой столь нелпое, столь уродливое, столь дикое суесловіе {Пред. LXXXII.}?… Разв только то одно можетъ быть утшеніемъ для ревнителей вашей славы, что не у всякаго достанетъ терпнія до нихъ дочитаться!…
Но между тмъ — етотъ чудовищный хаосъ идетъ за предисловіе къ — полному доведенному до нашего времени жизнеописанію Русскаго Народа {Пред. VIII.}!! Праведное Небо! Полное жизнеописаніе Русскаго Народа!!! Мы — по собственнымъ словамъ самаго называющаго себя Историкомъ Народа Русскаго {Пред. IX.} — составляемъ собою только Введеніе съ Исторію нашего отечества {Пред. XXVIII.}: и онъ же судитъ намъ его полное жизнеописаніе! Видимъ, очень ясно видимъ, что сей самозванецъ, Историкъ — не только не учитель, но и — не ученикъ Логики!.. Правда — ета чудное жизнеописаніе, по намренію самаго Писаки, не будетъ ограничиваться тсными предлами прошедшаго. Когда и какъ кончится Исторія Россіи {Ibid.}? Вотъ вопросъ, привлекающій на себя вниманіе пытливаго ума {Ibid.} новаго Историка! И онъ торжественно возлагаетъ на себя обязанность дать прочесть намъ жребій Будущаго въ событіяхъ минувшихъ, гд являются для нашего наблюденія основныя стихіи, изъ коихъ создана Россія {Ibid.}….. Стало быть, новая Исторія будетъ заживо отпвать наше отечество? Хорощо же жизнеописаніе, долженствующее кончиться панихидой!.. Но пусть ето будетъ такъ! Чтоже именно общаетъ намъ его жизнеописаніе?.. Картину начала, развитія и ныншняго состоянія Россіи {Пред. VIII.}!.. Слава Богу! Да разв не тоже составляло предметъ всхъ Русскихъ Исторій отъ Ядра Хилкова до Исторіи Глинки?… У Историка нашего есть на ето однако про запасъ безподобная увертка! Названіе-де книги Исторія Русскаго Народа, показываетъ существенную разницу моего взгляда на Исторію отечества, отъ всхъ донын извстныхъ {Пред. XLI.}. Вотъ ето мило! Я полагаю, что въ словахъ: Русское Государство, заключается главная ошибка моихъ предшественниковъ {Ibid.}. Ето еще миле! И такъ все дло состояло въ названіи!.. Но — почтеннйшій изобртатель новаго имени для Русской Исторіи слишкомъ уже много обрадовался своей великой находк, полагая оную въ краеугольный камень новой революціи во всей Исторіи. Въ упоеніи самодовольствія онъ и просмотрлъ, что похищенною у Гердера мыслію самъ же опровергаетъ драгоцнное свое изобртеніе, на коемъ основывалъ свою славу. Исторія человчества — говоритъ онъ — начинается собственно съ того времени, когда люди составили общество и явилась жизнь народовъ {Пред. XIV.}. Значитъ и Исторія Русскаго Народа должна начинаться съ того времени, какъ онъ получилъ общественное устройство — началъ жить общественною жизнію. Но общественное устройство что иное есть, какъ не — Государство? Народъ можетъ ли жить иною жизнію, какъ не государственною?... Какимъ же образомъ Сочинитель нашъ вздумалъ отдлять народъ Русскій отъ Государства Русскаго?… Ето — одно только шарлатанство! Даже если разумть подъ Государствомъ монархическое образованіе народной жизни, то и тогда Исторія Россіи не можетъ быть инымъ чмъ, какъ только Исторіей Государства Россійскаго. Самое имя Руси принесено въ наше отечество Варягами, съ коихъ именно начинаетъ оно считать монархическую жизнь свою. Какъ же можно столь отважно тшиться надъ простодушнымъ легковріемъ, погромыхивая пустыми словами безъ всякаго смысла {Приглашаемъ снова прочесть здсь послднюю бесду Пахома Силича, напечатанную В. Е. за прошлый годъ въ No 22 и 23-мъ. Почтенный старецъ врно извинитъ насъ, что мы воспользовались здсь его мыслями. Вс пустились въ воровство: такъ и намъ Богъ проститъ! Пр. Кр.}?… Но сія отвага и тмъ не ограничивается! Сочинитель Исторіи Русскаго Народа позволяетъ себ еще издваться надъ священнымъ прахомъ великаго Карамзина — за то, что онъ будто писалъ Исторію Государей, а не Государства, не Народа {Пред. XXXVI.}, и говорилъ о самомъ себ съ арлекинскою важностію: я не принялъ для періодовъ Исторіи Русскаго Народа ни дленія Шлецерова, нп дленія Карамзина, и, въ слдствіе основной мысли главы Исторіи длилъ не княженіями по событіямъ {Пред. XLI.}! Вотъ такъ-то! Просимъ однако присмотрться къ етому новому дленію! Для примра: Глава II. Завоеваніе Кіева Новогородскими Руссами, отдленіе Новгорода, усиленіе Русскаго княжества въ Кіев, движенія народовъ, дальнйшія сношенія съ Греціею. Глава III. Руссы завоеватели, борьба съ Греціею и неудача, раздленіе, междоусобія, и соединеніе Русскихъ Княжествъ при Владимір {Ист. Рус. Нар. Т. I, огл. Ш и IV.}. Какимъ образомъ ети дв главы длятся другъ отъ друга — событіями? Не примчается ли напротивъ разительное сходство между происшествіями, составляющими ту и другую, сколь ни старался новый длитель замаскировать оное варіантами выраженій? Завоеваніе (Кіева Новогородскими) Руссами — Руссы завоеватели! Дальнѣ,йшія (?) сношенія съ Греціею (т. е. походы Олега и Игоря) — борьба съ Греціею и неудача (походъ Святослава)! Не живой ли ето обманъ? Не потхали надъ читателями?…. И подобная увертливость сметъ еще поднимать носъ предъ Карамзинымъ, размстившимъ одноцвтныя событія по непрерывнымъ степенямъ преемства княженій, для вспомоществованія наблюденію, которое легкобъ могло растеряться въ ихъ безразличномъ однообразіи! Да и можетъ ли Исторія отказаться отъ всякаго вниманія къ симъ естественнымъ мшкамъ, полагаемымъ самою Природою на цпи происшествій? Исторія удобомыслима ли иначе, какъ только въ великихъ представителяхъ человчества? И кому принадлежитъ первоначально сіе высокое право представительства, какъ не пастырямъ и правителямъ народовъ, коимъ Промыслъ даетъ силу и власть двигать новыми народными мыслями. Les masses sont le fonds de l’humanit, говоритъ Кузенъ, коего именемъ не стыдится помыкать Сочинитель Исторіи Русскаго Народа, elle remplissent la scè,ne de l’histoire, mais elles, figurent seulement, elles n’y out qu’un rle muet, et laissent, pour ainsi dire, le soin de gestes et des paroles quelques individus è,minens qui les reprsentent. En effet les peuples ne paraissent pas dans l’histoire: leurs chefs seuls paraissent {Cours de Philosophie par Cousin. L. VIII, p. 13.}. И нашъ писака сметъ говорить, что Карамзинъ увлекался ложнымъ понятіемъ о политической систем {Пред. XXXVII.}! Не захочетъ ли онъ также похвастаться предъ нимъ и той безурядицей, которая составляетъ увертюру Исторіи Русскаго Народа? Ето сдлано также совсмъ не по Карамзински!… Оригинально нелпо!… Ктобъ могъ подумать, чтобы Исторія Русская могла начинаться описаніемъ Скандинавскаго полуострова? И однако такъ называемое жизнеописаніе Русскаго Народа точна такъ дебютируетъ {Ист. Рус Нар. Т. I, с. 3—21.}!.. Еслибъ даже было неоспоримо уже доказано, что Варяги, расколыхавшіе своимъ вторженіемъ жизнь Народа Русскаго, были точно Скандинавы {Сочинитель Исторіи Русскаго Народа принимаетъ за безспорную аксіому, что Варяги были Скандинавы. Вотъ какъ скоро и легко добирается онъ до той увренности, которая стоила однимъ кроваваго пота, а другимъ и понын не дается: ‘Жители Ютландскаго полуострова, или, Датчане, соединились съ Скандинавами (такъ же, какъ сами Скандинавы приставали къ Германцамъ и другимъ народамъ). Отъ того Скандинавы не имли однаго названія, и были называемы въ разныхъ мстахъ разными именами: ихъ называли Нордманнами во Франціи (слава Богу! А Луйтпрандъ?), Датчанами въ Англіи, Аустменами въ Ирландіи, Варягами въ Славянскихь мстахъ. Ист. Рус. Нар. Т. I, с. 17. Но правда ли, что доказательно? И на етомъ заключеніи основано однако все зданіе Исторіи Русскаго народа! Пр. Кр.}, то и тогда сообразно ли ето было бы со здравымъ разсудкомъ? разв жизнь, которою дышетъ Великій народъ Русскій, течетъ изъ жилъ Варяжскихъ? Разв Русскіе не суть кровныя дти знаменитыхъ Славянъ, искони обитателей страны, донын ихъ носящей и питающей? Вліяніе Варяжскихъ пришлельцевъ на образованіе восточныхъ Славянъ въ Руси — было совершенно вншнее, механическое, а не органическое живое. Они не только не сообщили Славянамъ своей національности, но сами поглотились ими совершенно, не оставивъ даже никакихъ слдовъ своего съ ними соединенія. И такъ — ими ли должно начинаться жизнеописаніе Народа Русскаго? Основанія Неаполитанскаго Королевства наброшены горстью Нордманскихъ удальцевъ: Стало быть и Неаполитанскую Исторію должно начинать со Скандинавіи? Если такъ — то Сочинителю Исторіи Русскаго Народа предоставлено быть предтечею великой революціи во всей Европейской Исторіи. Извстно, что вс настоящія Европейскія Государства образовались изъ прилива дикихъ Германскихъ племенъ на развалины Римской Имперіи: посему Исторія всякаго Государства должна будетъ начинаться описаніемъ Германіи. Етого мало! Начало Исторіи Венгерскаго Королевства, если только врить столь далекому происхожденію Гунновъ, будетъ тогда открываться картиною Монгольскихъ степей и стны Китайской!… То-то была бы потха романтическому воображенію, не любящему стсняться единствомъ мста!… По несчастію, здравый разсудокъ возбраняетъ предаваться сему невинному удовольствію — въ святилищ Исторіи! А его-то — не въ укоръ новому нашему Десказателю — и надобно больше всего слушаться. И дйствительно! Ну! статочное ли дло въ Исторіи Русскаго Народа — ни думано, ни гадано — пуститься въ росказни о рог съ пивомъ или медомъ, переходившемъ изъ рукъ въ руки пирующихъ Скандинавовъ {Ист. Рус. Нар. T. I, с. 8.} и — вмстить въ немногихъ словахъ событія тысящелтій {Ист. Рус. Нар. T. I, c. 38.}, совершившіяся на земл, составлявшей коренное жилище Народа Русскаго, съ племенемъ котораго родную отрасль онъ составляетъ? Ето уже изъ рукъ вонъ! Куда ни обернись, только и толку, что Варяги да Варяги, Скандинавы да Скандинавы! Пюьтъ, гуляютъ, скитаются, гарцуютъ…. А Славяне, Финны, Летты — коренные составители Народа Русскаго — едва виднются въ Бавлонскомъ смшеніи Тунгусовъ, Монголовъ, Саковъ, Пелазговъ, Индійцевъ, коими кишитъ такъ называемое вводное повствованіе въ (?) Исторію Русскаго Народа {Ист. Рус. Нар. Т. I, с. 49.}. Таково-то пресловутое жизнеописаніе, коего Сочинитель не устыдился провозгласить о самомъ себ торжественно: утвердительно скажу, что я врно изобразилъ Исторію Россіи, столь врно, сколько мн отношенія мн позволяли {Пред. IX.}!
И — о верхъ неслыханной дерзости! — предъ кмъ еще сдлано ето провозглашеніе?.. Предъ Нибуромъ!.. Смяться или сердиться?.. Исторія Русскаго Народа посвящена — Нибуру!!! О Нибуръ!.. Что — ежели ето нелпое твореніе будетъ дйствительно прочтено великимъ человкомъ, которому такъ дерзко навязано? Что подумаетъ онъ о Русскомъ просвщеніи? что подумаетъ онъ о — Русской публик?… Нибуръ, мужъ ученйшій нашего времени — коего прозорливому оку Римская Исторія обязана расторженіемъ этого баснословнаго покрова, подъ которымъ донын восхищала нашу вру и благоговніе!!! Каково должно показаться ему ето арлекинское жизнеописаніе Народа Русскаго, въ коемъ все басни, обвивающія первый періодъ нашей отечественной Исторіи, разсказываются — уже не съ дтскою простотою, но — съ буйнымъ велерчіемъ несомнительной увренности!… Давно уже носятся подозрнія объ исторической цнности нашихъ лтописей — между глубокомысленными испытателями отечественныхъ древностей. Подозрнія сіи скоро могутъ превратитъся въ достоврность: и конечно — дойдутъ до Нибура!.. Что скажетъ онъ тогда о Писак, обезпокоившемъ его вниманіе истертою ветошью, выданною за свжій товаръ — новаго фасона и лучшей доброты?.. Титло перваго Историка нашего времени {Нибуръ, великій изслдователь древностей, оказавшій чрезвычайныя услуги Исторіи, самъ не былъ ни первый, ни вторый Историкъ. Его знаменитая Rmische Geschichte есть критическая обработка Римской Исторіи, и отнюдь, не — Исторія. Таково-то полагаться на названіе, не читать самой книги. Пр. Кр.}, съ коимъ сей послдній вздумалъ къ нему подлеститься, вроятно не подкупитъ его негодованія. И теперь конечно покажется ему страннымъ существованіе въ текст Исторіи трехъ Варяжскихъ братьевъ, кои между тмъ въ примчаніи, отдляемомъ отъ текста одною чертою — ршительно почти уничтожены {Ист. Рус. Нар. Т. I, с. 53, 54.}. И теперь, по уваженію къ имени Русскому, сочтетъ онъ за тпографическую ошибку — сравненіе дикаря Святослава съ Александромъ и Прромъ, Густавомъ Адольфомъ и Карломъ XII — коихъ нашему Ритору благоугодно было еще повеличать удивляющими, метеорами, яркимъ, но безполезнымъ свѣ,томъ озарявшими міръ имъ современный {Ист. Рус. Нар. Т. I, с. 188.}. Но тогда — что подумаетъ онъ, глядя на усилія своего кліента — изъяснять не существовавшіе никогда Олеговы и Игоревы договоры, для созданія на, нихъ самыхъ нелпйшихъ предположеній, безобразящихъ истинную Исторію {Ист. Рус. Нар. T. 1, с. 128.}? Ето не оправданіе, если нашъ Сказатель сознается тогда, что сіи изъясненія принадлежатъ не ему, а подслушаны имъ у одного любителя отечественной Исторіи. Какъ покажется ему клевета, взносимая на Олъгу какъ на женщину хитрую, пользовавшуюся якобы слабостію малоумнаго своего мужа, для удовлетворенія собственному честолюбію {Ист. Рус. Нар. Т. I, с. 134.}? Отдаетъ ли онъ честь изобртательности, умвшей начертать постепенное измненіе Варяжской арістократіи — коей самое существованіе есть уже уродливйшая нелпость — во времена, недоступныя для историческаго наблюденія?? И — мало ль еще что?.. Такая взыскательность не страшна конечно для самаго виновнаго: ибо у него на все взяты свои мры. Онъ укажетъ тогда хладнокровно на заглавіе своей книги, какъ указываетъ и теперь, но только немножко пониже, и — скажетъ тономъ спокойной невинности: ‘Да чего вы отъ меня требуете! Вдь ета исторія — мое сочиненіе! я взялся сочинить Исторію: и — сочинилъ, какъ сумлось!’ — И дйствительно! на немъ тогда взятки будутъ гладки: но, — каково имени Русскому!…‘ Такъ-то пишутъ-то на Руси ето-то читаютъ!’ скаженъ Нибуръ: и — отвернется съ презрніемъ!
Отвернемся и мы, но — съ сожалніемъ!…. Исторія Русскаго народа есть печальный опытъ судьбы, ожидающей самолюбивое невжество, ищущее прикрыть свою ничтожность безстрашною дерзостью. У Сочинителя ея не льзя отрицать бглости понятія и задорности воображенія, но онъ иметъ несчастіе быть влюбленнымъ въ самаго себя до — жалкаго ослпленія. Оставайся въ своихъ границахъ, и онъ могъ бы пригрть себ порядочное мстечко въ литтературномъ нашемъ мір. Взялся не за свое: и — тотчасъ съ пахвей сбился! Ему захотлось перетянуть Карамзина, а дотянулся ли и до — Глинки?... Дло еще сомнительное!… Исторія Россійская Глинки подогрта по крайней мр горячею любовью къ отечеству {Замчательно простодушіе, съ какимъ Сочинитель Исторіи Русскаго Народа высказываетъ причины, которыя побуждаютъ его любить свое отечество. Любовь къ отечеству должна основываться не на дтскомъ уваженіи, какое внушаетъ намъ родная сторона. Родина мила намъ, ибо она страна, знакомая намъ. Пред. ХХІХ. О знакомство! знакомство! какихъ чудесъ ты не длаетъ! чего нельзя не полюбить по знакомству! Пр. Кр.} которую слдовало бы конечно растворитъ, нсколько благоразуміемъ: но Исторію Русскаго Народа!.… Сіе море великое и пространное: тамо гады, ихъ же нсть числа: животныя малыя съ великими!
Патріаршіе пруды.