История одного города, Замятин Евгений Иванович, Год: 1927

Е. И. Замятин

История одного города

ЛИЦА ВЕСЬМА ДЕЙСТВУЮЩИЕ

ЛИЦА ДЕЙСТВУЮЩИЕ

ЛИЦА, ПОДВЕРГАЕМЫЕ ДЕЙСТВИЮ

ПРОИСШЕСТВИЕ ПЕРВОЕ: ДОИСТОРИЧЕСКОЕ

Местность доисторическая. Вечевой колокол. Винная бочка, поставленная на попа. Три сосны. Издали — крики, гам. Вваливаются Головотяпы: бьются на кулачки, одни — стеной — пятятся, другие — стеной — наседают. За ними зеваки.

Они бегут на крик.

Уходят. Головотяпы стоят, чешут в затылках.

Гам, крик. Бегут.

Появляются Пахомыч и Евсеич.

Головотяпы остановились, затихают.

Скоро Крамольники лежат недвижимо.
Всё успокаивается.

Евсеич крестится.

Начинается колокольный трезвон. Глуповцы заранее кланяются — не переставая. Появляется огромный рак. Вытаращив буркалы, поводит усищами. Все остолбенели. Рак фыркает, бьет хвостом — и, пятясь, уползает. Некоторое время народ безмолвствует, чешет в затылках.

Пахомыч и Евсеич кланяются.

Музыка — лихой солдатский марш. За исключением лежащих Крамольников все уходят с пением:

Послы — Пахомыч и Евсеич — идут к трем соснам. Марш полутонит, сбивается — послы заблудились — марш оборвался.

Бегут, натыкаются лбами — один на одну сосну, другой на другую. Удар в оркестре — сосны валятся.

Появляется Курицын-сын.

Послы скидывают шапки.

За спиной у Пахомыча выросла петербургская Биржа, а на ней — сидит Доисторический Князь, с ружьем, с саблей, страшный…

Князь палит из ружья. Послы — падают на колени, молчат.

Пахомыч и Евсеич, глядя друг на друга, чешут в затылках.

Уныло идут со ‘знаменем’. Музыка играет тот же марш ‘Знают турки, знают шведы’, но так жалостно, что хоть плачь. Лежавшие Крамольники подымаются.

Вваливаются Головотяпы.

ПРОИСШЕСТВИЕ ВТОРОЕ: ‘ОРГАНЧИК’

Город Глупов. Княжьи палаты — над крышей ‘знамя’. С одного боку — острог, с другого — кабак. Растительность: полицейские будки и одна сосна, уцелевшая от времен доисторических. У открытого окна палат — прислушивающийся Курицын-сын, сзади него — цугом — Предводитель, Смотритель просвещения, Доктор и дамы.

Дверь в палатах медленно открывается.

Поперхнулся и застывает с открытым ртом: из двери выходит, ухмыляясь, девка-Амалька, аза нею другая — Ираидка.

Чудак громко фыркает, за ним — другие.

Все затихают. В тишине явственно слышен загадочный звук: ‘Шшш… жжж… п-п-ппп…’ — вроде испорченных часов, но куда страшнее. Кончилось — все переглядываются.

В окне с треском взвивается штора, Курицын-сын кидается туда. Все созерцают: у окна за столом сидит Брудастый и с невероятной быстротой пишет бумаги. Курицын-сын еле успевает подхватывать их и передавать Будочникам — Будочники летят с бумагами во все стороны.

Брудастый вдруг встает. Помахав бумажкой перед носом у Курицына-сына и ткнув в нее пальцем, уходит вглубь.

Музыка: камаринский марш. На крыльце показывается Брудастый в полной парадной форме.

Все проходят. Брудастый медленно обводит вокруг взглядом.

Брудастый отступил шаг назад, вытянул руку.

Зажав рот, видимо, и сам испуганный, кидается назад в палаты. За ним — Курицын-сын. В окне падает штора. Все остолбенели.

Всем миром валят в кабак. Часовщик Байбаков — сзади всех. Чиновная группа все еще пребывает в остолбенении.

Доктор идет к крыльцу. Навстречу ему выскакивает Курицын-сын, ищет кого-то растерянным взглядом.

Квартальный и Будочники хватают и волокут Байбакова.

Байбакова вталкивают в палаты, захлопывают за ним дверь.

Из палат выходит Байбаков, в руках держит нечто, завернутое в салфетку.

Байбакова доставили.

Байбаков молчит.

Байбаков, вырвавшись, бежит во всю прыть.

Квартальный и Будочники убегают за Байбаковым.

Курицын-сын, пожав плечами, входит в палаты.

Все прислушиваются. Смотритель подползает к окну.

Из палат слышен голос Курицына-сына: ‘Ах!’ Пауза.

Квартальный подбегает — под козырек.

Все видят: Брудастый сидит перед столом, как сидел вначале, но… без головы: голова лежит перед ним на бумагах.

Дамы уходят.

Пожарные сзади окатывают Предводителя.

Байбаков хочет сказать что-то.

Не спеша разворачивает салфетку, все смотрят. Из-за острога показываются Крамольники, слушают.

Один из Крамольников, не выдержав, фыркает — Крамольники скрываются.

Байбаков взял с валика какую-то бумажку, поплевал на нее, снова пришлепнул на валик.

Его сопровождают в палаты и запирают.

Квартальный щиплет.

Доктор уходит.

Издали — крик, топот.

Пятится назад — все остальные тоже.

Толпа затихает.

Толпа затихает.

Глуповцы переглядываются.

Крамольник валится.

Глуповцы, пятясь, скидывают шапки. Курицын-сын отпер висячий замок, снимает его. Вдруг издали — камаринский марш. Снятый замок выпадает из рук у Курицына-сына, он застывает, все тоже. Появляется отряд Будочников — и затем, грозно вращая глазами, Дубликат — точная копия Брудастого. Дубликат, при общем молчании, подымается на ступени палат.

Брудастый и Дубликат медленно и грозно наступают друг на друга. Народ безмолвствует.

В тишине — Брудастый и Дубликат сошлись, остановились, впились друг в друга глазами.

Кинулись, схватили друг друга за головы — обе головы уже оборваны и катятся по земле. Брудастый и Дубликат стоят без голов. Пауза.

Кидается наутек, за ним остальные чиновные.

Бегут в другую сторону. Остаются — неподвижные — Брудастый и Дубликат. — Тьма.

Приложение 1
&lt,Черновая редакция актов 3-6&gt,

ПРОИСШЕСТВИЕ ТРЕТЬЕ: ‘ДЕВКИ’

Город Глупов. Ночь. На погребальной колеснице — стоят две стеклянные банки, а в них — тела Брудастого и Дубликата. Возле банок — Доктор, с четвертной бутылью спирта. Внизу — Курицын-сын, Смотритель, Предводитель, Казначей, Квартальный. Доктор откупорил, нюхает, пробует.

Курицын-сын настаивает: ведь когда-нибудь начальство явится, а без вещественных доказательств разве оно нам поверит? Доктор льет спирт, закупоривает банки. Смотритель произносит краткое, но трогательное слово о высоком уме и талантах почившего…

Рыдания. Похоронный марш. Колесница — в нее впряжен Предводитель — отъезжает… Похоронный марш переходит в фокстрот. Втанцовывает девка-А малька с тремя унтерами-Будочниками.

Амалька говорит, что не только понимает, но такое им сейчас скажет, что они ей в ноги бухнутся. На этот предмет все четверо идут в кабак. Появляются осиротевшие, тоскующие без начальства Глуповцы. Пока они скорбят, Амалька подпоила своих унтеров и выходит с ними. Пьяные унтера кричат: ‘Вот она, матушка наша, Амалия Карловна!’

Глуповцы все еще не сдаются. Амалька спрашивает: а видали, как утром она от него, батюшки, выходила? Не понимают разве, что он ее собственноручно удостоил? Так как же не матушка! А водки желаете?

Амалька приказывает выкатить им бочку русской горькой. С торжеством провожают Амальку в княжьи палаты. Одного унтера, обнявши, она уводит с собою, а двух других оставляет на крыльце — ждать, пока придет их черед, — дает им билетики с номерами. Народ идет к бочке. Входят Курицын-сын и остальные. Унтера сидят на крыльце, курят цигарки и никакого почтения не оказывают.

Кидается на крыльцо. Унтера хватают его: ‘А у тебя билет есть?’ Предводитель опешил. Амалька на шум выходит и приказывает привести к ней чиновных. Стоит на крыльце, обнявшись с унтером, и допрашивает чиновных: признают ли они ее матушкой? Все отказываются, кроме Смотрителя: этот очень ловко вывертывается — и как будто матушкой признает, и как будто по матушке обложил. Но Амалька и этим удовлетворена. Смотритель остается на свободе, прочих же унтера запирают в полицейской будке — впредь до радостного утра, когда им головы с плеч снесут. Из окошечка будки Кур&lt,ицын&gt,-сын и другие стыдят Смотрителя. Смотритель развивает теорию, что голова для человека интеллигентного — предмет необходимый (без головы — как же, например, зубы чистить?), а стыд — как известно, не дым и глаза не выест. От бесстыдства же проистекает большая польза, и пока вот они, скажем, под замком будут сидеть, он под Амальку мину подведет, а какую — это секрет. С тем и уходит. Вваливаются подвыпившие Глуповцы — с гармошками. Садовая-Голова от благодарного народа преподносит Амальке скипетр — подозрительно-фаллического вида, когда скипетр взят в руки — табакерочная музыка в нем играет ‘чижика’. Амалька восхищена и производит Садовую-Голову, во-первых, в унтеры, а во-вторых — в маркизы. Часовщик Байбаков во время церемонии помирает со смеху. Когда Амалька узнает, что он-то и сделал скипетр, она хочет его тоже произвести в маркизы. Байбаков, захлебываясь от смеха, говорит, что он этот инструмент для потехи сделал. Амалька ссылает его в Стрелецкую слободу — Байбакову еще смешнее: да ведь он там и всегда живет. Казначейша, прикрикнув на Казначея, велит ему немедля признать Амальку, что Казначей и делает — из окошечка будки. Казначея выпускают и производят в маркизы Бланманже. Издали — крики: появляется Смотритель с Ираидкой и ее четырьмя унтерами, Ираидкины унтеры провозглашают: ‘Вот она — настоящая, природная матушка наша, Ираида Лукинишна!’ Глуповцы сперва и слышать не хотят, но Смотритель приводит резоны: ‘А как она утром от батюшки нашего выходила — все видели? Ну, стало быть, и она тем же миром мазана, как и Амалька. А только Амалька — колбасница, немка, а та — наша, природная…’ Глуповцы почесываются. Ираидка кидает в толпу горсть медных пятаков. Глуповцы кидаются, подбирают, кричат: ‘Ираида Лукинишна, матушка наша!’ Амалька выходит на крыльцо. Краткий словесный бой между нею и Ираидкой скоро переходит в военные действия: Амалька со своими унтерами и маркизами — на крыльце палат. Ираидка — со своими — на крыльце кабака или острога. Глуповцы тоже разделились — уже засучили рукава и сейчас пойдут стена на стену. Маркиз Садовая-Голова не выдержал — тоже засучил рукава и, бросив Амальку, идет биться на кулачки — его зазывает к себе и та и другая стена. Пахомыч уговаривает Глуповцев, чтобы унялись — хотя бы на развод-то оставили. Не действует: сейчас начнется сражение… Вбегает часовщик Байбаков: хохочет, за живот держится: ‘Дунька-то… Дунька-то Толстопятая…’

Новый вестник — перебежчик с Дунькиной стороны — сообщает, что Дунька выпустила на Глуповцев большой клоповный завод: тучей сюда ползут. Смотритель призывает объединиться по случаю империалистической опасности, грозящей со стороны третьей силы — Дуньки. Глуповцы хватают обеих — и Амальку, и Ираидку — и сажают их в клетку. Унтеров ведут окунать в реку. Спорят, как быть с Казначеем: тоже окунать — или его нельзя, как он есть маркиз? Появляется клоповное войско Дуньки: ползут… Некий безумный храбрец из Глуповцев кидается на клопа с кулаками — и нету: съеден во мгновение ока. Глуповцы в страхе пятятся. Из будки Кури-цын-сын и другие кричат, молят, чтобы их выпустили… Вдруг — слышен камаринский марш, быстро входит отряд Оловянных солдатиков с пушкой, и на белом деревянном коне въезжает новый князь — Великанов. Он командует ‘Пли!’ — и палит из пушечки горохом. Кучка Глуповцев падает — убиты.

Из будки — крик: ‘Уррраа-а!’ Предводитель высадил дверь и вываливается наружу, за ним остальные. Великанов поворачивает пушечку на занимавшее позиции клоповное войско: ‘Пли!’ Клоповное войско ползет назад. Курицын-сын рапортует: ‘Честь имею доложить вашему… ссству, что в городе все благополучно, утоплено семеро унтеров, налицо состоят самозванки — Амалька, Ираидка да Толстопятая Дунька…’

За сценой визг. Квартальный докладывает, что отступившие клопы накинулись на Дуньку и съели ее без остатка.

Снимает веретье, каким была покрыта клетка с Ираидкой и Амалькой: их там нету.

Доктор производит осмотр и докладывает, что обе они съели друг друга — остались одни косточки.

Предводитель кричит: ‘Урра-а!’ Глуповцы следом за ним: ‘Урра-а!’

Глуповцы — переглядываются, почесываясь.

Пушка палит горохом.

Пятятся назад — Великанов наседает на них белым конем.

ПРОИСШЕСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ: ‘ЦИВИЛИЗАЦИЯ’

Площадь. Достопримечательности: колокольня и неоконченный монумент. Монумент изображает собою поднятого на дыбы огромного белого коня — всадника еще нет. Входят Пахомыч и Евсеич, за ними несколько Глуповцев.

Байбаков возле них, прислушивается — вдруг что-то придумал, хохочет.

Зажигают примус, сейчас будут варить щи. Появляется под руку разряженная пара, кавалер в удивительной треуголке с перьями. Вся компания всполошилась. Вдруг Байбаков гогочет: ‘Да это наш Садовая-Голова с Садовихой! Эй, Садовая-Голова, подь сюды!’

Казначей с Казначейшей — идут навстречу.

Входят: Курицын-сын, Смотритель просвещения, Предводитель, Доктор, Квартальный, Крамольники и Байбаков-с примусом, с горшком, — прячутся внутри коня-монумента. Куриц&lt,ын&gt,-сын приказывает Квартальному согнать народ: сейчас начинается. От него допытываются: что начинается?

Бегут Глуповцы, сгоняемые Квартальным и Будочниками. Кур&lt,ицын&gt,-сын объявляет им, что сейчас начнется, а пока что — Квартальный производит сбор добровольных пожертвований на окончание монумента.

Квартальный подходит с тарелочкой для сбора к Чудаку.

Чудак и другие Глуповцы, почесываясь, жертвуют. В это время наверху, над колокольней, показывается летающий Великанов: летает, приветствуя ручкой.

Кур&lt,ицын&gt,-сын воздевает руки к небу. Все увидели — всеобщее изумление.

Вдруг Великанов фалдой сюртука зацепился за крест колокольни и повис. Смятение. Дамы в отчаянии, Кур&lt,ицын&gt,-сын и остальные растерялись.

Оба сейчас кинутся на колокольню.

Байбаков высунулся из коня — с ложкой в руке — опять спрятался. Часть Глуповцев увидела его: ‘Да он там чегой-то лопает! Айда к нему!’ Но Великанов уже отцепился от колокольни, под музыку плавно опускается вниз и усаживается на монументе — на коне. Усевшись, спрашивает: ‘Ну, поняли?’ Глуповцы почесываются.

Слышится громкое шипение — и у коня из-под хвоста вырывается струя пара.

Все кидаются к коню и стараются прекратить ужасное шипение.

Открывают. Оттуда — навстречу нескольким Глуповцам — высовывается с горшком щей Байбаков: ‘Щи, ребята, готовы! Кто щей хочет?’

Глуповцы окружили Байбакова и Крамольников — хватают у них ложки, хлебают щи.

Глуповцы все, как один, бухаются на колени, молчат.

Щеки у Великанова от ярости надуваются, и сам он — на глазах у всех — заметно увеличивается в объеме.

Входят Оловянные солдатики с артиллерией, впереди — горнист. Великанов выхватывает у него трубу, трубит сигнал — раздувается еще больше.

Глуповцы молчат. Великанов трубит еще раз.

Великанов в третий раз подносит трубу ко рту — сейчас протрубит последний раз… Пока все это происходит — появляется Неизвестный молодой человек в очках, с портфелем и записной книжкой, тихо что-то говорит Смотрителю просвещения. Смотритель сломя голову кидается к Великанову и в ужасе кричит ему: ‘Вашесство… Открыли… Нас — открыли!’

Великанов, указывая артиллерии на Молодого человека, подносит к губам трубу, надувает щеки, раздувается весь до последних пределов… и вдруг — лопается с треском и падает…

ПРОИСШЕСТВИЕ ПЯТОЕ: ‘ГРЕХОПАДЕНИЕ И ПОКАЯНИЕ’

Княжьи палаты, острог, кабак. Но острог теперь украшен нежно-алыми розами, а кабак — белыми лилиями. Цветами увенчана также и полицейская будка. Кроме того, сооружен из цветов грот с будуарным фонтанчиком и соблазнительной кушеткой. Ночь, окна в палатах освещены, оттуда слышна музыка. У входа — Квартальный и несколько Будочников. Поодаль группа глазеющих Глуповцев-с Пахомычем и Евсеичем. Дверь в палатах распахивается, оттуда выбегают одетые в маскарадные — очень вольные — костюмы, проносятся со смехом и криками, снова скрываются в палаты. Снаружи остаются: Казначей с Казначейшей, Садовая-Голова с Садовихой, Курицын-сын. Казначейша — одета по Ватто, костюм к ней очень идет. Казначей — Меркурием, с фиговым листком, с крыльями на пятках, в одной руке жезл, другой рукой — стыдливо прикрывает фиговый листок.

Казначей становится на одну ногу — в позе Меркурия.

На освещенном месте появляются Курицын-сын, Садовая-Голова и Садовиха. Садовая-Голова — во фраке с чужого плеча, рукава коротки. Садовиха — в современном, коротком — выше колен — платье.

Издали — чуть слышна барабанная дробь.

Грустилов — выходит из палат с Пфейфершей, сзади у него, на мундире, крылья — не то ангельские, не то петушиные — и хвост.

Крамольники громко фыркают.

Глуповцы уходят. Курицын-сын и остальные исчезают в неосвещенных углах, дабы не мешать самому. Один только Квартальный, непрестанно отдавая честь, на цыпочках идет сзади Грустилова.

Квартальный — немедля кидается, срывает цветок и подает его.

Груст&lt,илов&gt, прикалывает цветок к корсажу Пфейферши.

Квартальный, улучив момент, кидается в грот и прячется там за кушеткой.

У Грустилова, продолжающего петушиное действо, вдруг отваливается хвост. Квартальный, не выдержав, поднимает его и подает: ‘Вашесство… Хво… Хвостик ваш…’ Пфейферша: ‘Ах’ — и убегает.

Грустилов, разгневанный, выходит из грота. Казначейша толкает в спину Казначея, тот становится перед Грустиловым в позу Меркурия, но от страха сказать ничего не может, кроме: ‘Ва-ва-ва…’ Потом обгоняет Грустилова еще раз и наконец выпаливает: ‘Ва-вашесство… П-п-по… пожар!’

Идут к гроту. Грустилов кружит около Казначейши по-петушиному.

Казначей в позе Меркурия становится на страже. Грустилов, войдя в грот, опускает занавеску, на освещенной изнутри занавеске — видна весьма увлекательная игра теней.

Перед нею появляется Миша-Возгрявый, сморкается натуральным способом, потом сует ей руку: ‘Цалуй!’

Снова распахивается дверь в палатах, музыка — слышнее. Выходят замаскированные и танцуют танго. Из полицейской будки выходят Миша-Возгрявый и Пфейферша.

Пфейферша переодевается в монашеское платье. Из грота выходят Казначейша и Грустилов. Навстречу — Квартальный.

Квартальный трепещет.

Садовиха — появляется из тени, Грустилов кидается к ней, распустив крылья, не успевает сделать и одного петушиного круга — останавливается как вкопанный, на пути у него — крест, воткнутый в землю Пфейфершей.

На верху креста загорается лампочка.

Подбегает Курицын-сын и остальные — в масках.

Дамы сконфуженно ежатся. Казначей прикрывает свой фиговый листок.

Садовиха щиплет ее.

Снова слышна барабанная дробь.

Все идут за Пфейфершей к полицейской будке.

Из будки слышно: втягивает носом, отхаркивается, плюет.

Все — на коленях. Миша-Возгрявый — выползает из будки, глядит на всех, сморкается — как в первый раз.

Миша встает.

Повторяя священные слова быстрее и хлеща себя полотенцем, Миша-Возгрявый начинает кружиться, за ним — Пфейферша, потом Казначейша, Грустилов и остальные. Только Доктор и Курицын-сын стоят в стороне.

Снова барабанная дробь — все ближе, но никто ее не слышит: неистовое кружение, взвизги, всхлипы. Предшествуемый барабанщиками, внезапно появляется Угрюм-Бурчеев, идет по прямой линии, против крыльца поворачивается под прямым углом и скрывается в палатах. Никто не видит его, кроме Курицына-сына, который вращается за Угрюм-Бурчеевым, как компасная стрелка, входит следом за ним в палаты — и через секунду вылетает обратно с бумагой в руке.

Все мгновенно останавливаются.

Ищут. Грустилов исчез.

Из палат слышна барабанная дробь, все застывают, вытянув руки по швам.

ПРОИСШЕСТВИЕ ШЕСТОЕ: ‘ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА’

Улица. Задний фасад острога, перед ним — полукруглая клумба с цветами. В клумбе — полицейская будка, украшенная огромным расписанием. Несколько глуповских изб. Ни живой души: пусто. Слышна барабанная дробь. Входит Барабанщик, за ним — Угрюм-Бурчеев.

Идет на клумбу. В конце упражнений Угрюм-Бурчеева входят Курицын-сын и несколько Будочников.

Куриц&lt,ын&gt,-сын и Будочники кидаются на цветы, истребляют. С разных сторон — барабанная дробь, входят три роты Глуповцев. В 1-й роте — Смотритель просвещения, Предводитель, Доктор, Казначей, Казначейша, Пфейферша и другие, среди них — Наблюдающий за течением мыслей — с записной книжкой, во 2-й роте видны Пахомыч, Евсеич, Байбаков, Чудак, Крамольники и свой Наблюдающий с записной книжечкой. Все одеты в одинаковые серые казакины.

Барабанный бой, роты расходятся, остается 1-я… шаг на месте.

1-я рота останавливается.

Смотритель выходит.

Казначей — с подгибающимися коленями — выходит.

Казначей молчит.

Казначей — делает за спиною знаки роте, чтобы подсказали.

Тишина и всеобщий трепет. Барабанная дробь: под барабан уходит арестованный Казначей и возвращаются с работ 2-я и 3-я роты.

Уходит, за ним — Смотритель с записной книжкой и собственный его выс-тва Барабанщик. В ротах — движение. Шныряют Наблюдающие с книжками. Выходят — десятые, получают инвентарь. Во 2-й роте в числе прочих выталкивают Чудака.

Чудак — вздыхает, идет. В 1-й роте в числе десятых — Садовая-Голова. Вышел, получил инвентарь, подтягивает штаны: ‘Эх… тесны! Посвободнее мне бы штаны-то…’

Наблюдающий уже около Садовой-Головы что-то записывает в книжечку. Все десятые выстраиваются и уходят. Наблюдающий шнырнул следом за Садовой-Головой.

Подходит Наблюдающий.

1-я рота молчит. Наблюдающий 2-й роты, что-то настрочив в книжечке, уходит. К роте подбегают вернувшиеся из командировки десятые.

2-я рота молчит, почесывается. Крамольники отходят в сторону.

Байбаков думает.

Доктор подходит, глядит в нос Байбакову, Байбаков что-то шепчет ему на ухо. Доктор оглядывается кругом, кивает. В это время — барабанная дробь, появляется — с Барабанщиком и Смотрителем — Угрюм-Бурчеев.

Доктор подходит с ящичком, вынимает из ящичка пузырек и с поклоном вручает его Угрюм-Бурчееву, который выпивает содержимое. Доктор с ящичком обходит роты, раздает пузырьки, все пьют. Байб&lt,аков&gt,, подталкивая Крамольников и показывая на Угрюм-Бурчеева, фыркает, зажимает себе рот. Угрюм-Б&lt,урчеев&gt, подходит к глуповским избам, смотрит на них, чертит в воздухе квадрат, размышляет.

Вдруг темнеет.

Ропот в ротах.

Куриц&lt,ын&gt,-сын подает знак, быстро входят и выстраиваются Оловянные солдатики с ружьями.

В ротах — движение ужаса.

Байбаков, зажимая рот, фыркает.

Во 2-й роте волнение.

Нестройный гомон.

Олов&lt,янные&gt, солд&lt,атики&gt,, продолжая мычать, все же вскидывают ружья и прицеливаются в толпу, в толпе — пригибаются, втягивают головы в плечи.

Роты бегут, вооружаются топорами, снова выстраиваются.

Барабанная дробь. Угрюм-Б&lt,урчеев&gt, — за ним роты — трогаются. Вдруг Угрюм-Б&lt,урчеев&gt, замедляет шаг, хватаясь за живот.

Еще несколько шагов — Угрюм-Б&lt,урчеев&gt,, скорчившись, во всю прыть бежит за угол, за ним — собственный его Барабанщик. Все останавливаются, смятение.

В ротах — хохот.

Барабанная дробь. Предшествуемый Барабанщиком, Угрюм-Б&lt,урчеев&gt, возвращается.

Куриц&lt,ын&gt,-сын, трепеща, хватает Угрюм-Бурчеева, связывает ему руки. Все оцепенели.

Глуповцы — все еще не верят, стоят молча. Куриц&lt,ын&gt,-сын и другие чиновные удирают во все лопатки.

Обнимаются, шапки летят вверх.

Качают Байбакова. Другие — тащат куда-то онемевшего Угрюм-Бурчеева, третьи ломают острог.

ПРИМЕЧАНИЯ