История Генри Эсмонда, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1852

Переводы
Время на прочтение: 622 минут(ы)
Скачать в PDF

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ТЕККЕРЕЯ

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

ИСТОРІЯ ГЕНРИ ЭСМОНДА

эсквайра, полковника на служб ея величества королевы Анны.

(НАПИСАННАЯ ИМЪ САМИМЪ).

БІОГРАФИЧЕСКІЙ ОЧЕРКЪ.

Съ портретомъ В. Теккерея.

С-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская No 16
1895.

ИСТОРІЯ ГЕНРИ ЭСМОНДА,
эсквайра, полковника на служб ея величества королевы Анны

(НАПИСАННАЯ ИМЪ САМИМЪ)

‘… Servetur аd imum
Qualis ab incepto processerit et sibi constet’.

Переводъ М. А. Шишмаревой и В. Л. Ранцова.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Виргинскіе Эсмонды.

Помстье Кэстльвудъ, въ Виргиніи, пожалованное нашимъ предкамъ королемъ Карломъ Первымъ въ вид слабаго вознагражденія за т жертвы, которыя принесла фамилія Эсмондовъ, служа интересамъ его величества, лежитъ въ графств Вестморлэндъ, между рками Потомакомъ и Раппаганокомъ. Когда-то оно было очень велико — не меньше любого англійскаго графства, хотя въ первые годы давало самый ничтожный доходъ. Дло въ томъ, что въ теченіе почти восьмидесяти лтъ посл того, какъ это помстье досталось нашимъ праотцамъ, его плантаціи находились въ рукахъ коммиссіонеровъ, наживавшихся одинъ за другимъ, въ то время, когда какихъ-нибудь нсколько десятковъ бочекъ табака были единственной доходной статьей, какую имла наша семья много лтъ спустя посл реставраціи съ своихъ виргинскихъ помстій.
Мой дорогой и глубоко мною чтимый отецъ, полковникъ Генри Эсмондъ, исторія чьей жизни, имъ самимъ написанная, заключается въ прилагаемой книг, прибылъ въ Виргинію въ 1718-мъ году, построилъ себ домъ, который назвалъ Кэстльвудомъ, и поселился здсь навсегда. Посл долгой и бурной жизни въ Англіи онъ прожилъ еще много мирныхъ годовъ въ этой новой стран, окруженный почетомъ, любимый и уважаемый своими согражданами.
Какъ невыразимо дорогъ былъ онъ своей семь — объ этомъ мн незачмъ говорить. Вся его жизнь была благодяніемъ для всхъ, кто приходилъ съ нимъ въ соприкосновеніе. Онъ служилъ самымъ лучшимъ примромъ, былъ самымъ мудрымъ совтчикомъ, самымъ щедрымъ и гостепріимнымъ хозяиномъ для своихъ друзей, самымъ заботливымъ и нжнымъ отцомъ для своихъ подчиненныхъ, а семью свою, своихъ кровныхъ, осыпалъ такими сокровищами отеческой любви, о которыхъ и и по крайней мр не можемъ вспоминать безъ чувства благоговнія и живйшей благодарности. Дти моего сына, гд бы они ни жили — здсь-ли, въ нашей республик, или дома, въ дорогой, всегда любезной сердцу, отчизн, съ которой насъ разлучила недавняя ссора, — могутъ по справедливости гордиться, что они потомки того, кто былъ истинно благороднымъ человкомъ во всхъ отношеніяхъ.
Дорогая моя матушка скончалась въ 1736-мъ году, вскор посл нашего возвращенія изъ Англіи, куда родители возили меня оканчивать образованіе и гд я познакомилась съ мистеромъ Варрингтономъ, котораго дти мои никогда не видали. Когда Господу было угодно взять его у меня во цвт юности, посл немногихъ мсяцевъ самаго счастливаго супружества, то если я могла тогда оправиться отъ моего великаго горя, я больше всего этимъ обязана нжной любви ко мн моего дорогого отца и тому великому счастью, которымъ преисполнило меня рожденіе моихъ двухъ возлюбленныхъ мальчиковъ. Я знаю, что роковая рознь ихъ политическихъ мнній никогда не разлучала ихъ сердецъ, и какъ я могу любить ихъ обоихъ, сражаются-ли они подъ знаменемъ короля или республики, такъ, я уврена, и они любятъ меня и другъ друга, а главное любятъ его, моего и ихъ отца, лучшаго друга ихъ дтства, благороднаго джентльмена, взростившаго ихъ съ младенческихъ лтъ въ высокихъ правилахъ чести, истины и любви.
Дти мои никогда не забудутъ лица и фигуры глубоко ими чтимаго дда, и я хотла бы умть рисовать (папа въ совершенств владлъ этимъ искусствомъ), чтобы оставить нашимъ потомкамъ портретъ того, кто былъ такъ добръ и такъ всми чтимъ.
Мой отецъ имлъ смуглое лицо, очень большой лобъ, темно-каріе глаза и густыя брови, остававшіяся черными еще долго посл того, какъ голова его совсмъ поблла. Носъ у него былъ съ горбинкой, улыбка необыкновенно пріятна. Какъ хорошо я помню эту улыбку!.. Нтъ, я чувствую, что никакое описаніе не дастъ и приблизительнаго представленія объ его наружности. Роста онъ былъ небольшого, всего пяти футъ семи дюймовъ. Онъ, бывало, часто подшучивалъ надъ моими мальчиками, называя ихъ своими костылями, и говорилъ, что костыли его переросли и онъ уже не можетъ на нихъ опираться. Но, не смотря на малый свой ростъ, онъ отличался совершеннйшей граціей движеній и величественной осанкой, какой я не встрчала ни у кого въ нашей стран (кром, можетъ быть, нашего друга мистера Вашингтона), и возбуждалъ къ себ уваженіе повсюду, гд бы онъ ни показался.
Онъ былъ очень ловокъ во всхъ тлесныхъ упражненіяхъ и обнаруживалъ въ нихъ замчательное проворство и легкость. Особенно любилъ онъ фехтовать, и подъ его руководствомъ оба мои мальчика настолько преуспли въ этомъ искусств, что когда мосье Рошамбо и французы прибыли въ нашу страну, ни одинъ изъ его офицеровъ не могъ превзойти въ фехтовань моего Генри, а Генри въ этомъ отношеніи далеко уступалъ моему бдному Джорджу, который принялъ сторону короля въ нашей прискорбной, но славной войн за независимость.
Ни отецъ мой, ни мать никогда не употребляли пудры: у обоихъ, съ тхъ поръ, какъ я себя помню, волосы были блы, какъ снгъ. Дорогая моя матушка до конца жизни сохранила необычайно яркій и свжій цвтъ лица: никто не хотлъ врить, чтобъ она не румянилась. Въ шестьдесятъ лтъ отъ роду она смотрла еще молодой и была удивительно бодра. Только посл бдственной осады нашего дома индйцами, оставившей меня вдовой прежде, чмъ я сдлалась матерью, здоровье матушки пошатнулось. Она уже не могла оправиться отъ ужаса и тревоги, пережитыхъ ею за т страшные дни, такъ гибельно закончившіеся для меня — молодой жены, овдоввшей черезъ шесть мсяцевъ посл свадьбы, и умерла на рукахъ моего отца прежде, чмъ минулъ первый годъ моего вдовства.
Съ этого дня и до послдней минуты его дорогой жизни величайшимъ моимъ утшеніемъ и отрадой было оставаться при немъ, быть ему товарищемъ и поддержкой. Изъ немногочисленныхъ коротенькихъ замтокъ, сдланныхъ рукою моей матерью на поляхъ этой книги, въ которой отецъ описываетъ свои приключенія въ Европ, я поняла, съ какою безграничной преданностью она къ нему относилась, съ какимъ обожаніемъ смотрла на него, — обожаніемъ до того страстнымъ, до того исключительнымъ, что, мн кажется, она не могла никого любить такъ, какъ любила его: на немъ одномъ, — единственномъ предмет ея поклоненія и привязанности, — были сосредоточены вс ея помыслы, вс чувства. Я знаю, что въ ея присутствіи мой милый отецъ никогда не выказывалъ той горячей любви, какую питалъ къ своей дочери, и моя любимая, нжная мать, въ свои послднія, священнйшія минуты, говорила, какъ она жалетъ, что мало любила меня, — признавалась, что она ревновала отца даже ко мн, такъ какъ не могла перенести мысли, что онъ можетъ любить кого-нибудь кром нея, и въ трогательныхъ, прекрасныхъ словахъ умоляла меня не оставлять его и заступить при немъ то мсто, которое она покидаетъ. Съ чистой совстью и сердцемъ, исполненнымъ неизъяснимой благодарности, я, кажется, могу сказать, что выполнила этотъ предсмертный завтъ и что никогда, до послдняго своего часа, мой незабвенный отецъ не могъ пожаловаться, чтобы любовь и преданность его дочери измняли ему.
И только тогда, когда я вполн узнала есо (онъ при жизни матушки никогда не открывалъ передо мной свою душу), — когда я оцнила всю глубину его привязанности ко мн, — я поняла и простила то, что, признаюсь, сердило меня въ моей матери, пока она была жива, — ту исключительную ревность, съ какою она всегда и во всхъ случаяхъ такъ тщательно оберегала для себя самой любовь своего мужа. Это былъ даръ, до того безцнный, что неудивительно, если она — владвшая имъ — хотла удержалъ его весь за собой и не могла ршиться уступить ни частицы своего сокровища никому — даже родной дочери.
Я никогда не слыхала въ устахъ отца грубаго слова, а между тмъ поразительно, до Какой степени уважали и боялись это подчиненные, работники на нашей плантаціи (какъ выписанные изъ Англіи, такъ и купленные на мст негры-невольники) слушались его съ такою готовностью, какой никогда не удавалось добиться отъ своихъ людей самымъ суровымъ хозяевамъ изъ нашихъ сосдей. Онъ не допускалъ фамильярности, хотя держалъ себя совершенно просто и естественно, онъ былъ всегда одинаковъ — такой же съ низшими, какъ и съ высшими: съ какой-нибудь черной невольницей онъ бывалъ ничуть не мене учтивъ, чмъ съ женой губернатора. Никогда никому не приходило въ голову позволить себ съ нимъ какую-либо вольность (кром одного случая съ пьянымъ джентльменомъ изъ Іорка, и, должна я сказать, папа никогда не могъ простить этому человку). Онъ умлъ сдлать такъ, что люди самаго скромнаго положенія въ свт сразу чувствовали себя съ нимъ совершенно свободно, и такъ хорошо осаживалъ нахаловъ спокойной своей насмшкой, что вс страшно боялись его. Учтивость его была не такого рода, что надвается, какъ парадное платье, только по праздникамъ и прячется въ шкафъ, когда гости разойдутся: она была всегда при немъ, всегда одна и та же, какъ надвалъ онъ къ обду всегда одно и то же платье — обдалъ-ли онъ дома, въ кругу своей семьи, или халъ на званый обдъ. Говорятъ, онъ любилъ первенствовать въ своемъ обществ, но въ какомъ обществ онъ не былъ бы первымъ? Когда я здила съ отцомъ и матерью въ Европу оканчивать свое воспитаніе и мы проводили зиму у моего единоутробнаго брата лорда Кэстльвуда и второй его жены, я встрчала при Двор ея величества многихъ изъ самыхъ блестящихъ джентльменовъ того времени, и всегда думала про себя, что нтъ между ними ни одного, который былъ бы лучше папа. То же самое говорилъ и знаменитый лордъ Боллинброкь, когда онъ прізжалъ къ намъ изъ Доули. ‘Ныншніе люди совсмъ не то, что, бывало, въ мое время’ — сказалъ его свтлость и прибавилъ, обращаясь ко мн: ‘Madame, если бы вашъ отецъ поселился въ американскихъ лсахъ, индйцы выбрали-бы его сахемомъ’, посл чего онъ очень любезно назвалъ меня Покагонтой {Дочь одного извстнаго въ т времена индйскаго вождя.}.
Я никогда не видала другой нашей родственницы — супруги епископа Тёшера, о которой такъ много говорится въ мемуарахъ папа, но мама, въ бытность нашу въ Лондон, здила къ ней въ деревню. Я совсмъ не горда (что доказала, исполнивъ желаніе моей матери и сдлавшись любящей женою джентльмена, который былъ всего лишь младшимъ сыномъ суффолькскаго баронета), но все-таки уважаю свое родовое имя и удивляюсь, какъ женщина, его носившая, могла промнять его и обратиться въ какую-то мистриссъ Т_о_м_а_с_ъ Т_ё_ш_е_р_ъ. Я считаю гнусной и не заслуживающей доврія сплетней (которую слышала въ Европ, хотя была въ то время слишкомъ молода, чтобы хорошенько понять) разсказы о томъ, какъ эта особа, покинувъ свою семью, убжала въ Парижъ, — какъ, приревновавъ претендента, она выдала его тайну милорду Стэру, посланнику короля Георга, что едва не было причиной смерти принца, и какъ, вернувшись въ Англію и выйдя за мистера Тёшера, она сдлалась фавориткой короля Георга Второго, назначившаго ея мужа деканомъ, а потомъ и епископомъ. Я никогда не видала этой лэди, которой было благоугодно оставаться в_ъ с_в_о_е_м_ъ д_в_о_р_ц_ все то время, что мы пробыли въ Лондон, но посл визита къ ней моя бдная мама говорила, что мистриссъ Тёшеръ потеряла прежнюю свою красоту, и предостерегала меня никогда не придавать значенія тмъ ничтожнымъ дарамъ, которыми надлила меня природа. Мистриссъ Тёшеръ страшно растолстла, и я помню, какъ жена моего брата, лэди Кэстльвудъ, сказала однажды: ‘Неудивительно, что она попала въ фаворитки: король, какъ и отецъ его, любитъ безобразныхъ старухъ’. А папа на это возразилъ: ‘Вс вы, женщины, одинаковы: едва-ли увидитъ когда-нибудь свтъ такую красавицу, какою была она, и вы готовы простить ей все, что угодно, кром ея красоты’. Тутъ мн показалось, что мама разсердилась, а милордъ Кэстльвудъ засмялся, я же, будучи молоденькой двчонкой, конечно, не могла взять въ толкъ, о чемъ они говорятъ.
Посл событій, описанныхъ въ третьемъ том мемуаровъ папа, мои родители, по совту своихъ друзей и вслдствіе обстоятельствъ, изложенныхъ въ конц книги, ухали за-границу. Но братъ мой, узнавъ, что б_у_д_у_щ_а_я с_у_п_р_у_г_а е_п_и_с_к_о_п_а покинула Кэстльвудъ и убжала въ Парижъ къ претенденту, пустился по ея слдамъ и убилъ бы претендента, хоть онъ былъ и принцъ, если бы онъ не усплъ во время скрыться. Когда вслдъ за тмъ претендентъ отправился въ походъ, въ Шотландію, Кэстльвудъ былъ такъ взбшенъ противъ него, что просилъ разршенія поступить волонтеромъ въ шотландскую армію герцога Аргайльскаго, которую, впрочемъ, претендентъ не посмлъ встртить лицомъ къ лицу. Посл этого милордъ совершенно примирился съ нын царствующей династіей и даже пользовался отъ нея многими милостями.
Около этого времени и сама мистриссъ Тёшеръ разгнвалась на претендента — едва-ли даже не больше всей своей родни, и, какъ я слыхала, любила хвастаться будто не только возвратила милорда Кэстльвуда въ лоно англиканской церкви, но и доставила ему званіе англійскаго пэра, которое носитъ въ настоящее время м_л_а_д_ш_а_я в__т_в_ь нашей фамиліи. Мистриссъ Тёшеръ была большимъ другомъ сэра Роберта Вальполя. ‘Она не успокоится, пока не перетащитъ мужа въ Ламбетъ {Т. е. пока его не сдлаютъ примасомъ.}, смялся, бывало, папа, но епископъ неожиданно скончался отъ апоплексіи. Супруга воздвигла надъ нимъ огромный монументъ, и оба они покоятся теперь подъ мраморнымъ балдахиномъ, надъ ними парятъ мраморные ангелы на мраморныхъ облакахъ, а первая мистриссъ Тёшеръ лежитъ за шестьдесятъ миль отъ нихъ — въ Кэстльвуд.
Но умъ и образованіе моего отца такъ высоки, что никакая женщина не можетъ съ нимъ въ этомъ сравняться, а приключенія его въ Европ имютъ гораздо боле захватывающій интересъ, нежели жизнь его въ здшней стран, протекавшая среди спокойныхъ привязанностей и мирнаго исполненія долга. Поэтому я лучше закончу мое введеніе къ его мемуарамъ и предоставлю моимъ дтямъ прочесть разсказъ, несравненно боле занимательный, нежели все то, что могла бы разсказать имъ ихъ любящая старуха мать.
Рахиль Эсмондъ Варрингтонъ. Кэстльвудъ, Виргинія.
Ноября 3-го, 1778 г.

КНИГА ПЕРВАЯ.

Ранняя юность Генри Эсмонда вплоть до выхода его изъ Троицкой коллегіи въ Кембридж,

Актеры въ старинныхъ трагедіяхъ, какъ мы знаемъ изъ книгъ, завывали свои ямбы подъ музыку, говорили изъ подъ маски и выступали на ходуляхъ, въ высокихъ шлемахъ или парикахъ. Считалось, что всхъ этихъ аттрибутовъ требуетъ достоинство трагической музы и что она можетъ двигаться не иначе, какъ въ тактъ. Такъ, царица Медея убивала своихъ дтей подъ тихую музыку, царь Агамемнонъ погибалъ смертію (по выраженію мистера Драйдена), а хоръ стоялъ неподвижно и въ торжественныхъ, ритмическихъ строфахъ оплакивалъ участь этихъ великихъ коронованныхъ особъ. Муза исторіи окружаетъ себя такими же церемоніями, какъ и ея сестра Мельпомена, н она тоже ходитъ въ маск и въ котурнахъ и говоритъ въ тактъ. И она тоже въ нашъ вкъ занимается длами однихъ только государей, прислуживая имъ съ торжественнымъ раболпствомъ, какъ придворный церемоніймейстеръ, который считаетъ, что дла простыхъ смертныхъ его не касаются. Видалъ я стараго французскаго короля Людовика ХІ-го — типъ и образецъ царственности, — человка, который двигался не иначе, какъ въ тактъ, который жилъ и умеръ по уставу своего гофмаршала, который всю свою жизнь упорно разыгрывалъ роль героя, я видлъ его старымъ и дряхлымъ, когда — обнаженный отъ поэтическихъ прикрасъ — это былъ маленькій сморщенный старичекъ, съ лицомъ, попорченнымъ оспой, въ огромномъ парик и на высокихъ красныхъ каблукахъ, чтобы казаться выше ростомъ, — пожалуй, герой, если изобразить его въ книг, въ вид мдной статуи мы римскимъ полубогомъ на росписномъ потолк, но самый обыкновенный, простой смертный для мадамъ Мэнтенонъ, для цирюльника, который его брилъ, и для мосье Фагона, его лейбъ-медика. Желалъ бы я знать, сниметъ-ли когда-нибудь исторія съ себя парикъ и откажется-ли она отъ своей роли придворнаго? Увидимъ-ли мы когда-нибудь другіе уголки Франціи и Англіи, кром Версаля и Виндзора? Видалъ я въ Виндзор королеву Анну, когда она мчалась по парку за гончими въ своей одноколк и сама правила лошадью. Это была полнокровная, краснолицая женщина, нисколько не похожая на ту статую, что стоитъ въ Лондон, обратившись своей каменной спиной къ собору св. Павла и смотритъ вслдъ экипажамъ, несущимся къ Лёдгэтъ-Гиллю. Не была она ни умне насъ съ вами, ни лучше воспитана, а между тмъ мы преклоняли колно, чтобъ подать ей письмо или умывальную чашку. Неужели же исторія будетъ ползать на колняхъ до скончанія вка? Я бы хотлъ, чтобъ она поднялась на ноги и приняла естественную позу, — чтобъ она перестала присдать и отвшивать поклоны, какъ придворный лакей и пятиться къ дверямъ въ присутствіи монарха. Короче сказать, я бы не столько хотлъ видть исторію героической, сколько быть съ ней на короткой ног, и я думаю, что мистеръ Гогартъ и мистеръ Фильдингъ дадутъ нашимъ дтямъ гораздо боле ясное представленіе о нравахъ современной Англіи, чмъ ‘Придворная Газета’ со всми своими подражателями.
Былъ въ полку Уэбба одинъ нмецкій офицеръ, надъ которымъ мы любили подтрунивать и про котораго въ арміи сложилась легенда (къ слову сказать, я самъ былъ ея авторомъ), будто онъ былъ старшимъ сыномъ имперскаго потомственнаго оберштифельціера {Старшаго сапого-снимателя.} и наслдниковъ почетной обязанности, которою его предки очень гордились, — обязанности, заключавшейся въ томъ, что вс они, въ продолженіи двадцати поколній, получали пинки отъ одной императорской ноги, пока снимали сапогъ съ другой. Я слышалъ, что старый лордъ Кэстльвудъ (часть семейной хроники котораго занесена на эти страницы) — слыхалъ я, что этотъ вельможа, —хотя кровь его была нисколько не мене благородна, чмъ кровь Стюартовъ, которымъ онъ служилъ и которые, по своей родословной, стоятъ ничуть не выше десятка англійскихъ и шотландскихъ фамилій (я могъ бы даже ихъ назвать) — гораздо больше гордился своей должностью при Двор, чмъ своими именитыми предками, и такъ высоко цнилъ свое званіе Хранителя королевскихъ кладовыхъ и носителя королевскаго кубка, что съ радостью раззорился ради неблагодарнаго и расточительнаго монарха, пожаловавшаго его этимъ званіемъ. Онъ заложилъ свое серебро для короля Карла Перваго, для него же заложилъ свои земли и потерялъ большую ихъ часть вслдствіе денежныхъ штрафовъ и конфискованія имущества. Онъ бодро перенесъ осаду своего родового замка Айртономъ, когда братъ его Томасъ сдался (а затмъ вошелъ въ соглашеніе съ парламентомъ, чего старшій братъ никогда не могъ ему простить и когда второй его братъ Эдуардъ вступившій въ духовное званіе, былъ убилъ на кэстльвудской башн, гд дйствовалъ одновременно въ качеств проповдника и артиллериста. Этотъ неукротимый старый роялистъ, не покинувшій короля даже тогда, когда разрушали его собственный домъ, бжалъ за-границу съ своимъ единственнымъ сыномъ, въ то время ребенкомъ, и возвратился, чтобы принять участіе въ Ворчестерскомъ сраженіи. На этомъ роковомъ пол битвы Эйстэсъ Эсмондъ былъ убитъ. Кэстльвудъ еще разъ бжалъ, какъ изгнанникъ, и съ той поры, до самой реставраціи и посл, никогда не оставлялъ Двора государя, за чье возвращеніе мы возсылаемъ благодарственныя молитвы, — того самого государя, который продалъ свою страну и бралъ взятки отъ французскаго короля.
Великій король въ изгнаніи — что можетъ быть величественне этого зрлища? Честный человкъ въ несчастіи — что можетъ быть достойне уваженія? Мистеръ Аддисонъ нарисовалъ намъ такую фигуру въ своей благородной пьес: ‘Катонъ’. Но представьте себ бжавшаго Катона кутящимъ въ кабак съ парочкой распутныхъ женщинъ у него на колняхъ, съ десяткомъ врныхъ и пьяныхъ-товарищей по пораженію, представьте себ на заднемъ план картины хозяина кабака, требующаго уплаты по счету, — и все величіе несчастія разомъ пропадаетъ. Муза исторіи съ стыдомъ отворачивается отъ этой вульгарной сцены и поскоре притворяетъ дверь (на которой записанъ неуплаченный счетъ пьянаго изгнанника) за нимъ со всми ето кружками и трубками и за кабацкимъ хоромъ, который горланитъ онъ съ своими пріятелями. Чтобы нарисовать такого человка, какъ Карлъ, нужны Остаде и Міерисы. Вс эти ваши Кнеллеры и Лебрены даютъ намъ только неуклюжія и невозможныя аллегоріи, а сажать на Олимпъ такое грязное, пьяное божество казалось мн всегда богохульствомъ.
Что же касается врнаго слуги короля — виконта Кэстльвуда, потерявшаго сына, — раззорившагося благодаря своей врности, покрытаго ранами и знаками отличія, очутившагося въ изгнаніи на старости лтъ — то не намъ, его кровнымъ, судить его, и если этотъ патріархъ засыпалъ въ пьяномъ вид надъ своимъ кубкомъ съ виномъ, — не намъ презрительно указывать на него пальцами и скликать прохожихъ, чтобъ они посмялись надъ его багровымъ лицомъ и сдой головой. Не струится-ли въ своихъ истокахъ горный ручей свободнымъ и чистымъ, пробгая черезъ прекрасныя пастбища, оставляя богатую дань на поляхъ, и все это только за тмъ, чтобы закончить существованіе въ деревенской сточной канав? Жизнь человческая, имвшая благородное начало, кончается часто не лучше, и, размышляя о такой жизни, безпристрастный наблюдатель долженъ относиться къ ней съ уваженіемъ. Я на своемъ вку слишкомъ близко видлъ успхъ, чтобы снималъ передъ нимъ шляпу и кричать у_p_а ему вслдъ, когда онъ прозжаетъ въ своей золоченой карет, и я хотлъ бы, по мр моихъ слабыхъ силъ, предостеречь моихъ товарищей-пшеходовъ, чтобъ они не слишкомъ развали рты, удивляясь этому выскочк, и не рукоплескали бы слишкомъ громко. Вижу-ли я лорда-мэра, когда онъ торжественно катитъ въ свой дворецъ кушать паштеты, — или же печальный кортежъ бднаго Джека изъ Ньюгетской тюрьмы съ шерифомъ и копьеносцами, сопровождающими его въ его послднемъ странствіи къ Тибурну, — я заглядываю въ свою душу и говорю себ, что я не хуже лорда-мэра, но, вмст съ тмъ, знаю, что я не лучше бднаго Джека. Дайте мн цпь и красную тогу, поставьте передо мной пуддингъ, — и я прекрасно сыграю роль альдермена и, плотно пообдавъ, произнесу надъ Джекомъ приговоръ. Морите меня голодомъ, удалите меня отъ книгъ и честныхъ людей, воспитайте во мн любовь къ игр, вину и удовольствіямъ, а тамъ выведите меня на Гонслоускій пустырь и покажите мн кошелекъ, — и я его возьму. ‘И тебя повсятъ по заслугамъ’, скажете вы, чтобъ положить конецъ моимъ разглагольствованіямъ.— Не спорю. Я долженъ принимать міръ такимъ, каковъ онъ есть, — съ веревкой, заканчивающеюся петлей включительно, пока такая веревка въ мод.

ГЛАВА I.
О томъ, какъ Фрэнсисъ, четвертый виконтъ Кэстльвудъ, прізжаетъ въ Кэстльвудъ-Голлъ.

Когда въ 1691-мъ году четвертый виконтъ Кэстльвудъ унаслдовалъ свой титулъ и вслдъ затмъ вступилъ во владніе Кэстльвудъ-Голломъ въ графств Гентсъ, почти единственнымъ обитателемъ Кэстльвудскаго дома, не считая слугъ, былъ двнадцатилтній мальчикъ, котораго никто, кажется, не замчалъ до той минуты, когда милэди виконтесса случайно наткнулась на него въ день своего прізда, обходя домъ въ сопровожденіи ключницы.
Мальчикъ сидлъ въ комнат, извстной подъ названіемъ библіотеки или желтой галлереи, гд обыкновенно висли фамильные портреты, въ томъ числ прекрасный портретъ лорда Джорджа, второго виконта, работы сэра Антоніо Вандика, и портретъ третьяго только что умершаго виконта, работы мистера Добсона, который его супруга и вдова сочла, должно быть, излишнимъ перевозить въ Чельси, въ свою резиденцію близь Лондона, когда присылала за своимъ собственнымъ портретомъ работы сэра Питера Лели, на которомъ ея сіятельство была изображена въ вид богини охоты, Діаны.
Новая и прекрасная милэди Кэстльвудъ застала грустнаго, одинокаго ребенка погруженнымъ въ чтеніе толстаго фоліанта, который онъ отложилъ въ сюрону, увидвъ передъ собой незнакомку. Догадываясь, кто была эта особа, мальчикъ всталъ и низко ей поклонился, застнчиво привтствуя въ ней хозяйку дома.
Она протянула руку — да и было-ли когда-нибудь, чтобъ эта рука не протянулась для добраго дла, для защиты угнетеннаго и несчастнаго?
— Такъ вотъ онъ, нашъ кузенъ!— сказала она.— Какъ же васъ зовутъ, милый кузенъ?
— Меня зовутъ Генри Эсмондъ, — отвчалъ мальчикъ, глядя на нее съ изумленіемъ и восторгомъ, ибо она явилась передъ нимъ, какъ Dea cert&egrave,, и ему казалось, что никогда онъ не видлъ такого очаровательнаго существа.
Ея золотистые волосы сверкали на солнц, на лиц игралъ нжный румянецъ, губы улыбались, а глаза сіяли такой добротой, что сердц Гарри Эсмонда забилось отъ счастья.
— Это правда, милэди, его зовутъ Генри Эсмондъ, — сказала мистриссъ Ворксонъ, ключница (давнишній тиранъ Генри Эсмонда, котораго мальчикъ не столько ненавидлъ, сколько допекалъ), и старуха многозначительно взглянула на портретъ покойнаго лорда, какимъ онъ и по сей день стоитъ въ фамильной портретной галлере, съ благороднымъ, строгимъ лицомъ, съ рукой на эфес шпаги, съ орденомъ въ петлиц мундира, пожалованнымъ ему императоромъ за отличіе въ войн съ турками на Дуна.
Замтивъ огромное, несомннное сходство между портретомъ и мальчикомъ, новая виконтесса, которая все это время держала руку ребенка въ своей, вдругъ покраснла и, быстро выпустивъ эту руку, прошла дальше, въ другой конецъ галлереи, сопровождаемая мистриссъ Ворксонъ.
Когда она возвратилась, Гарри Эсмондъ стоялъ на томъ же самомъ мст, съ опущенной рукой, какъ въ тотъ моментъ, когда милэди выпустила ее изъ своей и она упала на его траурное платье.
Должно быть, ея сердце смягчилось, (впрочемъ, она и сама говорила это впослдствіи) при мысли, что она могла сдлать больно живому существу — все равно, взрослому или ребенку, потому что когда она вернулась, то выслала ключницу съ какимъ-то порученіемъ и, подойдя къ мальчику, съ выраженіемъ безконечной жалости и нжности въ глазахъ, опять взяла его за руку, положила ему на голову другую свою прелестную руку и сказала ему нсколько словъ. Слова эти были такъ ласковы, а произносившій ихъ голосъ такъ нженъ, что мальчикъ, никогда не видавшій дотол такой красоты, почувствовалъ, какъ ноги подъ нимъ подгибаются, словно отъ прикосновенія ангела или какого то высшаго существа, и, опустившись на одно колно, поцловалъ дивную, покровительственно касавшуюся его руку. До послдняго часа своей жизни помнилъ Эсмондъ эту минуту, — помнилъ, какъ на него смотрла и что говорила ему лэди, помнилъ кольца на ея изящныхъ рукахъ, даже запахъ ея платья, — помнилъ сіяющій свтъ ея глазъ, взглянувшихъ на него съ изумленіемъ и неизъяснимой добротой, ея цвтущую, молодую улыбку и солнце, игравшее въ ея волосахъ, окружая ея голову золотымъ ореоломъ.
Мальчикъ еще оставался въ этой почтительной поз, когда за его спиной показался высокій, статный джентльменъ съ маленькой двочкой лтъ четырехъ, которую онъ велъ за руку. Джентльменъ расхохотался при вид милэди и ея обожателя — этой смшной маленькой фигурки съ худенькимъ, блднымъ лицомъ и длинными черными волосами. Милэди покраснла и, съ очевиднымъ желаніемъ избавить ребенка отъ насмшекъ, бросила умоляющій взглядъ на своего мужа (потому что вошедшій былъ милордъ виконтъ, котораго мальчикъ зналъ въ лицо, такъ какъ видлъ его однажды еще при жизни покойнаго лорда).
— Такъ вотъ онъ, маленькій патеръ, — сказалъ милордъ, взглянувъ съ высоты своего роста на колнопреклоненнаго мальчика.— Здравствуй, кузенъ!
— Онъ молится мам, — сказала двочка, прижимаясь къ колнямъ отца.
Тутъ милордъ расхохотался еще пуще, а у кузена Генри сдлался совсмъ глупый видъ, Онъ придумалъ цлый десятокъ прекрасныхъ рчей, которыми могли бы отвтитъ милорду, но это было много мсяцевъ спустя, когда онъ вспоминалъ объ этомъ приключеніи, теперь же онъ не нашелъ ни одного слова въ отвтъ.
— Le pauvre enfant, il n’а que nous, — сказала милэди, взглянувъ на мужа, и мальчикъ, который все понялъ, хотя она, конечно, этого не знала, горячо поблагодарилъ ее въ сердц своемъ за эти милыя слова.
— Здсь у него не будетъ недостатка въ друзьяхъ, — отвчалъ ласково милордъ.— Правду вдь я говорю, Трикси?
Маленькая двочка, которую звали Беатрисой и которую отецъ называлъ уменьшительнымъ ‘Трикси’, серьезно посмотрла на Генри Эсмонда своими большими глазами, и вдругъ на лиц ея засіяла улыбка, прекрасная, какъ улыбка херувима, и она подошла къ нему и протянула ему свою ручку. Восхитительное чувство горячей благодарности, счастья и любви наполнило сердце бднаго сиротки, когда онъ услышалъ трогательныя слова и увидлъ доказательства заботливаго участія со стороны этихъ покровителей, посланныхъ ему небомъ. Какой-нибудь часъ тому назадъ онъ чувствовалъ себя совсмъ одинокимъ. Когда онъ услышалъ громкій звонъ колоколовъ Кэстльвудской церкви, привтствовавшій въ то утро прибытіе новыхъ хозяевъ, этотъ звонъ не принесъ ему ничего кром тревоги и страха, потому что онъ не зналъ, какъ отнесется къ нему новый владлецъ, т же, на кого онъ раньше смотрлъ, какъ на своихъ покровителей, были забыты или умерли. Сомннія и гордость удержали его дома, когда викарій, обитатели деревни и домашняя прислуга вышли на встрчу лорду Кэстльвуду, ибо, не смотря на свое зависимое положеніе, Генри Эсмондъ не былъ слугой. Не былъ онъ и родней милорду, хотя унаслдовалъ то же имя и въ жилахъ его текла та же кровь, и среди шума и привтственныхъ кликовъ, сопровождавшихъ прибытіе новаго владльца, въ честь котораго, само собой разумется, былъ приготовленъ парадный обдъ и палили изъ пушекъ, причемъ арендаторы и слуги кричали у_р_а, какъ только показалась карета, не переставали кричать, пока она не остановилась у подъзда замка, никто не замтилъ отсутствія Генри Эсмонда, который просидлъ одинъ въ библіотек до самаго вечера, когда его тамъ нашли его новые друзья.
Когда милордъ и милэди уходили, маленькая двочка, не выпускавшая руки кузена, сказала ему, чтобы и онъ шелъ съ ними.
— Ты всегда готова промнять стараго друга на новаго, Трикси, — сказалъ ей добродушно отецъ и подъ руку съ женой направился къ выходу.
Черезъ музыкальную залу, которая давно уже стояла заброшенной и пришла въ запустніе, черезъ покои королевы Елизаветы они прошли въ часовую башню и вышли на террасу, откуда открывался великолпный видъ на заходящее солнце, — на большой, темнющій лсъ съ тучей возвращавшихся въ свои гнзда грачей, — на долину и рку, и деревню Кэстльвудъ за ркой, и пурпурные холмы вдали, на которые такъ радостно было смотрть… И тутъ же, на террас, нянька держала на колняхъ маленькаго наслдника Кэстльвуда, двухлтняго мальчика, который соскочилъ на землю, какъ только увидлъ мать, и побжалъ къ ней.
— Ну, Рахиль, если теб здсь будетъ нехорошо, то на тебя трудно угодить, — сказалъ милордъ, любуясь окружающей картиной.
— Съ тобой мн везд хорошо, — отвчала она, — но въ Валькотъ-Форестъ намъ было все-таки лучше всего.
Затмъ милордъ принялся указывать жен на разные предметы и разсказывать то, что маленькій Гарри зналъ гораздо лучше его, т. е. исторію замка: какъ ‘черезъ ту вонъ дверь’ убжала съ своимъ пажомъ наслдница Кэстльвуда, отъ которой перешло это имнье къ ныншнимъ его владльцамъ, какъ круглоголовые осадили часовую башню и какъ отецъ милорда былъ убитъ, защищая ее.
— Мн было тогда только два года, — прибавилъ милордъ.— А ну-ка, кузенъ Гарри, вычти сорокъ шесть изъ девяноста: посмотримъ, сколько мн теперь лтъ.
— Тридцать, — сказала, смясь, его жена.
— Я слишкомъ старъ для тебя, Рахиль, — проговорилъ милордъ, глядя на нее съ любовью, и въ самомъ дл, она казалась совсмъ двочкой: въ то время ей только что минуло двадцать лтъ.
— Ты знаешь, Фрэнкъ, я всегда готова длать теб пріятное, — сказала она, — общаю теб, что съ каждымъ днемъ буду становиться старше.
— Не называй папу Фрэнкомъ, мама, теперь его надо звать милордомъ, — сказала миссъ Беатриса, тряхнувъ своею головкой.
На это мать улыбнулась, а отецъ добродушно засмялся. Засмялся и бгавшій по террас маленькій мальчикъ, самъ не зная — чему, должно быть, тому, что онъ быль счастливъ, какъ были, повидимому, счастливы и вс въ этой семь… Какъ врзываются въ память вс эти ничтожныя мелочи — жесты, слова, какой-нибудь ландшафтъ, картина заката, веселая группа смющихся счастливыхъ людей!..
Когда солнце сло, маленькій кэстльвудскій наслдникъ съ громкимъ плачемъ отправилгя на рукахъ своей няньки въ постель, но Трикси было общано, что въ этотъ день она будетъ ужинать вмст съ большими.
— А ты пойдешь съ нами, кузенъ?— спросила она.
Гарри Эсмондъ покраснлъ.
— Я… я ужинаю съ мистриссъ Ворксонъ, — отвчалъ онъ.
— А ну ее къ чорту! — сказалъ милордъ.— Сегодня ты будешь ужинать съ нами. Надюсь, Трикси, онъ не посметъ отказать дам? Какъ ты полагаешь?
За ужиномъ вс дивились богатырскому аппетиту Гарри, и въ самомъ дл онъ показалъ себя замчательнымъ докомъ. Дло въ томъ, что бдный мальчикъ не обдалъ: въ общей суматох, за приготовленіяни къ прізду новаго лорда, вс о немъ позабыли.
— Не обдалъ! Бдное дитя!— проговорила милэди, накладывая ему на тарелку говядины, а милордъ налилъ ему полный стаканъ вина и сказалъ, что онъ долженъ провозгласить тостъ.
Юный Гарри крикнулъ: ‘за короля!’ и залпомъ осушилъ стаканъ. Милордъ охотно выпилъ этотъ тостъ и такъ же охотно — слишкомъ охотно, готовъ былъ пить и другіе. Онъ не хотлъ ничего слышать, когда докторъ Тёшеръ (кэстльвудскій викарій, явившійся къ ужину) объявилъ за дессертомъ, что ему пора домой: онъ слишкомъ недавно иметъ собственнаго капеллана, чтобы тотъ усплъ ему надость, говорилъ милордъ. Такимъ образомъ его преподобіе составилъ хозяину компанію, просидвъ съ нимъ нсколько часовъ за трубкой и пуншевой чашей, и отправился восвояси довольно нетвердой походкой, не переставая твердить, что доброта и любезность его сіятельства превосходятъ все, что онъ видалъ на своемъ вку въ этомъ род отъ другихъ членовъ сіятельной семьи.
Что касается юнаго Эсмонда, то онъ пришелъ въ свою комнатку съ сердцемъ, исполненнымъ радостнаго изумленія и благодарности къ новымъ друзьямъ, которыхъ послалъ ему этотъ счастливый день. Раннимъ утромъ, задолго до того, какъ поднялись обитатели дома, онъ былъ уже на ногахъ, съ страстнымъ нетерпніемъ ожидая минуты, когда снова увидитъ прелестную хозяйку и ея дтей, и добраго своего покровителя, ея мужа, и боясь только одного — чтобы ихъ теплое участіе, доставившее ему наканун столько счастья, не охладло бы, не измнилось въ чемъ-нибудь. Но вотъ въ саду показалась маленькая Беатриса и вслдъ за ней ея мать, которая встртила Гарри такъ же ласково, какъ и вчера. Онъ разсказалъ ей съ новыми подробностями исторію замка (которую слышалъ при жизни покойнаго лорда), и она слушала его съ большимъ интересомъ, потомъ, вспомнивъ, что она говорила про него наканун, онъ признался ей, что понимаетъ по французски, и поблагодарилъ ее за покровительство.
— Такъ вы знаете французскій языкъ?— сказала она, покраснвъ.— Въ такомъ случа, сэръ, вы должны учить насъ съ Беатрисой. И она стала подробно разспрашивать мальчика объ его прежней жизни. Но, я думаю, будетъ лучше разсказать боле полно и обстоятельно все заключавшееся въ коротенькихъ фразахъ, которыми отвчалъ мальчикъ на разспросы своей госпожи.

ГЛАВА II.
Нкоторыя подробности о семейств Эсмондовъ изъ Кэстльвудъ-Голла.

Извстно, что фамилія Э_с_м_о_н_д_ъ и помстье Кэстльвудъ, въ графств Гентсь, перешли къ теперешнимъ представителямъ нашей семьи отъ Доротеи, дочери и наслдницы Эдуарда, графа и маркиза Эсмондъ и лорда Кэстльуда, каковая лэди, на двадцать третьемъ году царствованія королевы Елизаветы, сочеталась законнымъ бракомъ съ Генри Пойнсомъ, дворяниномъ, состоявшимъ въ должности пажа при ея отц. Фрэнсисъ, сынъ и наслдникъ вышереченныхъ Генри и Доротеи, принявшій материнское имя, которое и удержала за собой наша семья, былъ сдланъ кавалеромъ и баронетомъ при корол Іаков Первомъ и, будучи человкомъ воинственныхъ наклонностей, долго оставался въ Германіи на служб у курфюрста Пфальцскаго, гд понесъ большіе убытки, ссужая крупными денежными суммами этого несчастнаго принца, подвергался многимъ опасностямъ и получилъ нсколько ранъ въ сраженіяхъ противъ имперцевъ, въ которыхъ участвовалъ.
По возвращеніи на родину, сэръ Фрэнсисъ, за вс свои жертвы и за услуги, оказанныя имъ королевскому дому, былъ награжденъ покойнымъ королемъ Іаковомъ Первымъ, милостиво пожаловавшимъ своего испытаннаго слугу званіемъ ‘Х_р_а_н_и_т_е_л_я к_о_р_о_л_е_в_с_к_и_х_ъ к_л_а_д_о_в_ы_х_ъ и н_о_с_и_т_е_л_я к_о_р_о_л_е_с_к_а_г_о к_у_б_к_а’, каковую довренную должностъ онъ и отправлялъ въ царствованіе покойнаго короля и его злополучнаго преемника.
Старость, многочисленные раны и недуги очень часто не позволяли сэру Фрэнсису отправлять свою обязанность лично и, сынъ его, сэръ Джорджъ Эсмондъ, кавалеръ и хорунжій, — сначала въ качеств замстителя отца, а затмъ какъ унаслдовавшій отцовскій титулъ и званіе, — отправлялъ эту должность въ продолженій почти всего царствованія короля Карла Перваго и обоихъ его сыновей.
Сэръ Джорджъ Эсмондъ женился на дочери Томаса Тофама, альдермена и банкира изъ Лондонскаго Сити, хотя съ его именемъ и положеніемъ въ свт онъ могъ разсчитывать на лучшую партію. Мистеръ Тофамъ принялъ сторону парламента въ начинавшихся тогда смутахъ, и сэру Джорджу пришлось обмануться въ своихъ разсчетахъ на наслдство, котораго онъ ожидалъ посл смерти тестя, отказавшаго вс свои деньги своей второй, незамужней дочери, Барбар.
Сэръ Джорджъ Эсмондъ, напротивъ того, отличался привязанностью и непоколебимой преданностью къ особ короля и престолу, и, въ бытность короля въ Оксфорд, въ 1642-мъ году, милордъ, съ согласія отца (въ то время дряхлаго, больного старика, проживавшаго въ своемъ замк въ Кэстльвуд), расплавилъ все фамильное серебро, чтобы помочь его величеству.
За эту и другія заслуги и жертвы его величество, именнымъ указомъ за королевской печатью, изданнымъ въ Оксфорд въ январ 1643 года, соизволилъ возвести сэра Фрэнсиса Эсмонда въ званіе виконта Кэстльвуда-Шэндонскаго изъ Ирландіи, а такъ какъ недвижимая собственность виконта была обременена долгами вслдствіе частыхъ ссудъ, выдававшихся королю и которыя въ т смутныя времена его величество не могъ уплатить, то милорду виконту были пожалованы земли въ Виргиніи, часть которыхъ находится во владній его потомковъ и по нын.
Первый виконтъ Кэстльвудъ скончался въ глубокой старости, спустя нсколько мсяцевъ посл своего повышенія въ новое званіе. Ему наслдовалъ старшій сынъ, вышеупомянутый лордъ Джорджъ. Кром лорда Джорджа, онъ оставилъ еще двухъ сыновей — Томаса, полковника королевской арміи, присоединившагося впослдствіи къ правительству узурпатора, и Фрэнсиса, принадлежавшаго къ духовному званію и убитаго при защит Кэстльвудъ-Голла противъ парламентскихъ войскъ въ 1647 году.
Лордъ Джорджъ Кэстльвудъ (второй виконтъ), жившій въ эпоху короля Карла Перваго, не имлъ потомковъ мужескаго пола, кром единственнаго сына, Эйстэйса Эсмонда, который, вмст съ половиной набранныхъ имъ изъ Кэстльвуда людей, былъ убитъ въ Ворчестерской битв. Кэстльвудскія земли были проданы и розданы республиканцамъ, такъ какъ посл смерти Карла Перваго и вплоть до реставраціи Карла Второго лордъ Кэстльвудъ принималъ участіе во всхъ почти заговорахъ противъ протектора. Раззорившись на служб его величества, милордъ послдовалъ въ изгнаніе за королевскимъ дворомъ. У него оставалась единственная дочь, не приносившая отцу большого утшенія: несчастіе не научило этихъ изгнанниковъ скромности и умренности, и говорятъ, что герцогъ Іоркскій и братъ его, король, много ссорились изъ-за Изабеллы Эсмондъ. Леди Изабелла была фрейлиной королевы Генріетты Маріи, въ ранней молодости она присоединилась къ римско-католической церкви, и отецъ ея, человкъ слабаго характера, вскор послдовалъ ея примру, принявъ католицизмъ въ Бред.
Со смертью Эйстэса Эсмонда, убитаго при Ворчестер, наслдникомъ титула сдлался Томасъ Эсмондъ, племянникъ лорда Кэстльвуда, въ то время еще подростокъ. Отецъ его принялъ сторону парламента въ тогдашнихъ междоусобицахъ и этимъ поступкомъ возстановилъ противъ себя главу семьи. Вначал милордъ Кэстльвудъ приходилъ въ такую ярость отъ одной мысли, что его титулъ (хотя въ то время одинъ лишь пустой звукъ оставался отъ этого титула) долженъ перейти къ одному изъ негодяевъ круглоголовыхъ, что собирался жениться вторично. Его сіятельство даже сдлалъ предложеніе дочери одного виноторговца въ Брюгге, (которому онъ оставался долженъ за квартиру за время пребыванія королевскаго двора въ этомъ город) и женился бы на ней, если бы не боязнь насмшекъ придворныхъ и гнва дочери, передъ которой онъ трепеталъ, ибо въ минуты гнва лэди Изабелла была настолько же деспотична и необузданна, насколько безхарактеренъ былъ милордъ, ослабвшій отъ пьянства и ранъ.
Лордъ Кэстльвудъ очень желалъ выдать дочь за ея кузена — сына того Фрэнсиса Эсмонда, который былъ убитъ при осад Кэстльвудъ-Голла, и говорятъ, что лэди Изабелл нравился молодой человкъ, бывшій моложе ея на нсколько лтъ — обстоятельство, которое она не находила въ немъ недостаткомъ, но посл нсколькихъ недль настойчиваго ухаживанья, принятый уже въ дом, какъ свой, Франкъ Эсмондъ неожиданно прекратилъ свое искательство, когда, повидимому, оно общало увнчаться успхомъ и даже не потрудился объяснить причину такого поступка. Друзья подсмивались надъ нимъ по поводу того, что они называли въ шутку его неврностью. Джекъ Черчилль, адьютантъ Франка Эсмонда, командовавшаго королевскимъ полкомъ пшей гвардіи, заступилъ его мсто и принялъ полкъ, когда Эсмондъ внезапно покинулъ дворъ и ухалъ въ Танжеръ вн себя отъ ярости, въ которую привело его открытіе, что повышеніе его по служб зависло отъ благорасположенія къ нему его зрлой невсты. Онъ и Черчилль, бывшій его однокашникомъ въ школ св. Павла, обмнялись крупными словами по этому поводу. Фрэнкъ Эсмондъ сказалъ Черчиллю съ ругательствомъ:— Джекъ, твоя сестра можетъ, пожалуй, имть двусмысленную репутацію, но жена моя — никогда! {Арабелла Черчилль, сестра будущаго герцога Мальборо, была любовницей короля.} Вышла ссора, были обнажены лшаги, дло дошло до кровопролитія и неизвстно, чмъ бы оно кончилось, если бы противниковъ не розняли друзья. Въ т времена люди были не особенно щепетильны въ вопросахъ чести, и Франкъ Эсмондъ составлялъ въ этомъ случа исключеніе: дженільмены изъ хорошей семьи, съ самой длинной родословной, считали пятно безчестія украшеніемъ своего фамильнаго герба, если оно исходило отъ особы короля. Франкъ Эсмондъ ухалъ въ Танжеръ въ самомъ мрачномъ настроеніи духа. Прослуживъ тамъ два года, онъ вернулся на родину, поселился близь Винчестера, въ небольшомъ имньиц, доставшемся ему отъ матери, сдлался заправскимъ помщикомъ, завелъ гончихъ и до самой кончины короля Карла ни разу не прізжалъ ко Двору. Дядя его, лордъ Кэстльвудъ, умеръ, такъ и не примирившись съ нимъ. Долго не могла простить ему и кузина, отъ которой онъ отказался.
Не смотря на выгодныя мста, которыя занималъ лордъ Кэстльвудъ, не смотря на пожалованную ему пенсію, на вс щедроты Франціи и подарки англійскаго короля, пока дочь его была фавориткой, его сіятельство, растратившій на королевской служб свою молодость и почти все свое состояніе, не могъ вполн поправить своихъ разстроенныхъ обстоятельствъ. Со смерти сына онъ ни разу не постилъ Кэстльвудъ-Голла и не думалъ возобновлять тамъ разрушенныхъ зданій, но какимъ-то образомъ ухитрялся держать приличный домъ въ город, игралъ роль при Двор и даже отложилъ значительный денежный капиталъ.
Посл бгства Франка Эсмонда племянникъ и наслдникъ милорда, Томасъ Эсмондъ, началъ добиваться благосклонности дяди.
Томасъ состоялъ на служб у императора, дрался за голландцевъ, когда король Карлъ былъ вынужденъ отдать свои войска въ pacпоряженіе Соединенныхъ Провинцій, и противъ голландцевъ, — когда его величество, заключилъ союзъ съ французскимъ королемъ. Во всхъ этихъ кампаніяхъ сэръ Томасъ гораздо больше прославился своими дуэлями, буйствомъ, кутежами и игрой, чмъ какой-нибудь особенной храбростью на пол битвы и, подобно многимъ другимъ благороднымъ путешественникамъ англичанамъ, возвратился на родину, ровно ничего не выигравъ въ смысл нравственности отъ своихъ заграничныхъ похожденій. Онъ промоталъ свою небольшую часть младшаго сына въ отцовскомъ наслдств и, если говорить правду, былъ ничмъ не лучше обыкновеннаго трактирнаго завсегдатая въ то время, когда ршился поправить женитьбой свои обстоятельства.
Кузина его перешла уже за средній женскій возрастъ, и теперь оставалось только врить ей на слово, когда она говорила, что была когда-то красавицей. Она была худа, желта, съ безобразными длинными зубами, и вс румяна и блила въ москательныхъ лавкахъ всего Лондона не могли бы сдлать изъ нея красавицы. Мистеръ Киллигрю называлъ ее Сивиллой, — мертвой головой, которую выставляютъ на королевскихъ пирахъ, какъ memento mori, и т. д. Однимъ словомъ, она стала женщиной, которую было легко покорить, но только очень храбрый человкъ могъ отважиться на подобный подвигъ. Такимъ храбрецомъ оказался Томасъ Эсмондъ. Его прельщали капиталы лорда Кэстльвуда, сумму которыхъ молва сильно преувеличивала. Говорили, что у madame Изабеллы лежатъ подъ спудомъ королевскіе брилліанты, которымъ нтъ цны, а у бднаго Тома Эсмонда изъ всего его гардероба оставалось незаложеннымъ только то, что было у него на плечахъ.
Въ ту пору у милорда былъ прекрасный домъ въ Линкольнсъ-Иннъ-Фильд, близь Герцогскаго театра и церкви португальскаго посольства. Томъ Эсмондъ, усердно посщавшій театръ, пока въ карман у него водились деньги, которыя онъ могъ тратить на актрисъ, теперь съ такимъ же усердіемъ сталъ посщать церковь. Онъ имлъ такой тощій и обдерганный видъ, что безъ труда могъ сойти за кающагося гршника, а разъ обратившись на истинный путь, онъ — какъ вы можете быть въ этомъ уврены — взялъ въ руководители своей совсти духовника своего сіятельнаго дяди.
Этотъ сердобольный духовный отецъ незамедлилъ помирить своего духовнаго сына со старикомъ, который еще такъ недавно не хотлъ и слышать о племянник и совершенно его не замчалъ, когда тому случалось повстрчать парадную карету, отвозившую его сіятельство во дворецъ, между тмъ, какъ бдный племянникъ, въ помятой шляп съ перомъ и съ высунувшимся изъ ноженъ кончикомъ рапиры, скромненько плелся въ Белль-Ярдъ, въ дешевый, съ двухпенсовыми порціями, трактиръ. Помирившись съ дядей, Томасъ Эсмондъ очень скоро отълся и началъ обнаруживать несомннные симптомы преимуществъ привольнаго житья и чистаго блья. Правда, онъ постился аккуратно два раза въ недлю, но вознаграждалъ себя за это лишеніе въ другіе дни и, желая показать (говорилъ мистеръ Вичерли), какъ великъ былъ у него аппетитъ, кончилъ тмъ, что проглотилъ этотъ прогорклый, засиженный мухами, лакомый кусокъ — свою кузину. Много смялись и зубоскалили при Двор по поводу этого брака, но Томъ здилъ теперь во дворецъ въ дядюшкиной карет, называлъ милорда отцомъ и, обезпечивъ за собой выигрышъ, могъ не заботиться о насмшкахъ. Свадьбу отпраздновали вскор посл кончины короля Карла, за которымъ очень скоро послдовалъ въ могилу и виконтъ Кэстльвудъ.
Плодомъ этого брака былъ единственный сынъ. Родители дрожали надъ нимъ, окружили его самыми нжными попеченіями и заботами, но, не смотря на всхъ мамокъ, нянекъ, и докторовъ, бдный ребенокъ прожилъ недолго. Недолго текла зараженная кровь въ этомъ бдномъ, слабенькомъ тльц: скоро на немъ обнаружились симптомы злого недуга, и — частью изъ лести, частью изъ суеврія — милордъ и милэди, особенно послдняя, не могли успокоиться, пока его величество, въ своей церкви, не прикоснулся къ несчастному маленькому калк {По народному поврью въ Англіи, короли могли своимъ прикосновеніемъ исцлятъ больныхъ золотухой, которая получила поэтому названіе ‘королевской немочи’ (Kings’ evil).}. Отъ этой или отъ другой причины, только въ теченіе нкотораго времени посл того, какъ король прикоснулся къ малютк, въ состояніи его здоровья замчалось значительное улучшеніе, и родители уже готовы были прокричать объ этомъ, какъ о чуд, такъ какъ до тхъ поръ никакіе лекаря и шарлатаны, не отходившіе отъ ребенка и производившіе эксперименты надъ его бднымъ тльцемъ, не могли ему помочь всми своими снадобьями), но спустя нсколько недль бдняжка скончался, что подало поводъ придворнымъ острякамъ пустить въ ходъ новую остроту. Выгоняя злой недугъ изъ этого ребенка, говорили они, король выгналъ изъ него жизнь, потому что чмъ же, если не сплошнымъ зломъ, могла быть жизнь ребенка Тома Эсмонда и Изабеллы?
Естественное материнское горе при потер ребенка, вроятно, еще боле усиливалось, когда его мать вспоминала о своей соперниц, жен Франка Эсмонда, — любимиц всего Двора, гд къ бдной милэди Кэстльвудъ относились съ пренебреженіемъ, — счастливиц, уже имвшей одного ребенка — дочь — прелестную, цвтущую двочку, и готовившейся снова сдлаться матерью.
Говорятъ, при Двор только пуще смялись, когда узнали, что бдная женщина — не смотря на то, что она давно уже переступила тотъ возрастъ, когда женщины обыкновенно имютъ дтей, — твердо ршилась не разставаться съ надеждой и даже посл того, какъ перехала на житье въ Кэстльвудъ, безпрестанно посылала въ Гекстонъ за докторомъ и торжественно возвщала своимъ знакомымъ о скоромъ появленіи наслдника. Это ея чудачество было однимъ изъ многихъ, надъ которыми любили изощряться шутники. Такъ, до послднихъ дней своей жизни, милэди виконтесса имла утшеніе воображать себя красавицей, упорно цвла, какъ майское утро, въ самомъ разгар зимы, украшала свои щеки искусственными розами, хотя сезонъ розъ давно для нея миновалъ, и наряжалась, мотылькомъ, не взирая на то, что голова ея была покрыта снгомъ.
Джентльмены, служившіе при Двор короля Карла и короля Іакова, разсказывали автору настоящихъ мемуаровъ немало анекдотовъ объ этой старой чудачк, но я не вижу надобности занимать ими потомство. Говорятъ, милэди была мастерица язвить и ругаться, и если она воевала со всми своими соперницами въ милостяхъ короля Іакова, то несомннно, что выдержала на своемъ вку много сраженій. Она была женщина неустрашимой смлости и, какъ кажется, порядкомъ таки надола его величеству, приставая къ нему съ своими правами и обидами. Иные говорятъ, будто причиной удаленія ея отъ Двора была ея зависть къ жен Франка Эсмонда, другіе — будто она была принуждена оставить Дворъ посл крупной баталіи, разыгравшейся въ Уайтголл между ея сіятельствомъ и лэди Дорчестеръ, дочерью Тома Киллигрю, которую король особенно отличалъ своимъ вниманіемъ, — баталіи, въ коей эта обиженная природой Эсирь одержала верхъ надъ нашей престарлой Вашти. Но ея сіятельство, съ своей стороны, всегда утверждала, что сама она была тутъ не причемъ и что изгнаніе ея съ мужемъ въ деревню было вызвано несправедливостью къ милорду и жестокой неблагодарностью государя, отнявшаго у семьи Кэстльвудовъ должность Х_р_а_н_и_т_е_л_я к_о_р_о_л_е_в_с_к_и_х_ъ к_л_а_д_о_в_ы_х_ъ и н_о_с_и_т_е_л_я к_о_р_о_л_е_в_с_к_а_г_о к_у_б_к_а, которую съ честью занимали два послдніе лорда Кэстльвуда, и передавшаго эту должность ‘этому выскочк, прихлебателю той мерзкой твари’ лэди Дорчестеръ, — милорду Бергамоту {Ліонель Типтонъ, пожалованный титуломъ барона Бергамота въ 1686-мъ году и назначенный Д_ж_е_н_т_л_ь_м_е_н_о_м_ъ с_м_о_т_р_и_т_е_л_е_м_ъ д_в_о_р_ц_о_в_ы_х_ъ л__с_т_н_и_ц_ъ, а впослдствіи (по смерти лорда Джорджа, второго виконта Кэстльвуда) Х_р_а_н_и_т_е_л_е_м_ъ к_о_р_о_л_е_в_с_к_и_х_ъ к_л_а_д_о_в_ы_х_ъ и н_о_с_и_т_е_л_е_м_ъ к_о_р_о_л_е_в_с_к_а_г_о к_у_б_к_а, сопровождалъ его величество въ Сенъ-Жерменъ, гд и умеръ, не оставивъ потомства. Въ царствованіе принца Оранскаго должность Н_о_с_и_т_е_л_я к_о_р_о_л_е_в_с_к_а_г_о к_у_б_к_а оставалась вакантной и не была замщена ни въ одно изъ послдующихъ царствованій.}. ‘Я никогда не могла бы видть спокойно, какъ другой, а не Эсмондъ, несетъ кубокъ его величества, — говорила милэди.— Я выбила бы подносъ изъ рукъ милорда Бергамота, если бы я его встртила. И знавшіе милэди не сомнвались, что она была вполн способна выкинуть такую штуку, если бы ея благоразумно не убрали подальше.
Какъ полновластная распорядительница семейнаго кошелька и какъ женщина, вообще любившая давать чувствовать свою власть окружающимъ, милэди Кэстльвудъ не сомнвалась въ покорности своего супруга. Она закрыла свой лондонскій домъ, изъ Линкольнсъ-Иннъ-Фильда перехала въ Чельзи, гд купила хорошенькій новый домикъ, а все свое домашнее хозяйство — камеристокъ, собаченокъ, компаньонокъ, домашняго священника и милорда, своего мужа, — перевезла въ Кэстльвудъ-Голлъ, котораго ни разу не видала съ того дня, какъ покинула его ребенкомъ вмст съ отцомъ въ смутное время царствованія короля Карла Перваго. Стны стараго дома стояли пробитыми — въ томъ вид, какъ ихъ оставила осада коммонеровъ. Часть замка была теперь возобновлена и снабжена посудой, драпировками и мебелью, привезенной изъ лондонскаго дома милэди. Ея сіятельство разсчитывала, по пріздъ ея въ деревню Кэстльвудъ будетъ тріумфальнымъ шествіемъ, она ожидала, что народъ встртитъ ее кликами восторга, когда она покажется на лугу въ своей парадной карет, съ милордомъ по правую руку, съ компаньонками, собаченками и хохлатыми попугаями на переднемъ сиднь, съ шестеркой лошадей въ упряжк и съ верховыми вооруженными слугами, скачущими впереди и сзади кареты. Но дло происходило въ ту эпоху, когда ‘Долой папство!’ было общимъ кличемъ народа въ нашей стран. Видъ размалеваннаго лица и подведенныхъ глазъ ея сіятельства, когда она кивала изъ кареты на вс стороны, желая, безъ сомннія, быть любезной, напугалъ обитателей деревни и сосдняго городка, какая-то старуха закричала: ‘Лэди Изабель?! Помилуй Богъ! Какая тамъ Изабель! Іезавель — вотъ она кто!’ и съ того дни враги высокородной виконтессы, говоря о ней, называли ее не иначе, какъ этимъ именемъ. Въ ту пору наше отечество было въ самомъ разгар своей ненависти къ папству, всмъ извстное обращеніе въ католическую вру милэди и ея супруга, католическій патеръ въ ея парадномъ позд и католическая служба, отправлявшаяся въ кэстльвудской капелл (хотя капелла эта была построена задолго до того, какъ мстные жители узнали о существованіи другихъ церквей на свт и хотя богослуженіе совершалось въ ней частнымъ образомъ и какъ нельзя боле скромно)— мшали ей вначал снискать расположеніе обитателей деревни и графства. Большая часть кэстльвудскихъ земель была конфискована и роздана коммонерамъ. Два-три человка изъ этихъ старыхъ кромвелевскихъ солдатъ были еще живы, жили тутъ же въ деревн, и въ первое время посл переселенія милэди въ ихъ сосдство смотрли на нее съ угрюмымъ недоброжелательствомъ.
Вскор лэди Изабелла появилась въ Гекстонскомъ собраніи, притащивъ съ собой своего лорда, и поразила провинціаловъ великолпіемъ брилліантовъ, которые всегда надвала, когда являлась въ общество. Говорили, будто она и дома ихъ не снимала и даже спала въ брилліантовомъ ожерель, но авторъ настоящихъ мемуаровъ можетъ засвидтельствовать честнымъ словомъ, что это была клевета.— ‘Да ей и нельзя снимать своихъ брилліантовъ’, — говорила милэди Саркъ, — ‘стоитъ ей снять ихъ хоть на минуту, и Томъ Эсмондъ, ея благоврный, сейчасъ же стащитъ ихъ къ ростовщику! И это была клевета: милэди Саркъ, какъ и милэди Кэстльвудъ, была въ опал при Двор и между двумя дамами имлись старые счеты.
Деревенское населеніе Кэстльвуда скоро примирилось съ хозяйкой замка, ибо при всхъ своихъ странностяхъ и надменности, она была по своему добра и щедра, и докторъ Тёшеръ, деревенскій викарій, усердно расхваливалъ ее своей паств. Что же касается милорда, то это особа мало кого безпокоила, на него смотрли просто какъ на придатокъ милэди, которая, въ качеств наслдницы старшей отрасли Кэстльвудовъ, и, какъ говорили, обладательницы огромнаго состоянія (хотя девять десятыхъ этого состоянія существовало только въ воображеніи деревенскаго люда) признавалась единственной настоящей владтельницей замка и хозяйкой всего, что въ немъ было.

ГЛАВА III,
въ которой я сопутствую лорду Томасу, третьему виконту Кэстльвуду, въ качеств пажа лэди Изабеллы.

Однажды, вскор посл своего удаленія отъ Двора, лордъ Кэстльвудъ, пріхавъ въ Лондонъ, отправилъ одного изъ своихъ приближенныхъ въ деревню Илингъ, находившуюся въ окрестностяхъ Лондона, съ однимъ порученіемъ. Въ этой деревушк, въ маленькомъ коттедж, проживалъ уже нсколько времени старикъ французъ, эмигрантъ, носившій фамилію Пастуро, — одинъ изъ тхъ несчастныхъ, которыхъ загнали въ наше отечество преслдованія, воздвигнутыя на гугенотовъ французскимъ королемъ. Съ этимъ старикомъ жилъ маленькій мальчикъ, слывшій подъ именемъ Генри Томаса. Мальчикъ помнилъ, что раньше, не такъ давно, онъ жилъ въ другомъ мст — тоже близъ Лондона, гд ею окружали ткацкіе станки и самопрялки, гд цлый день пли псалмы и молились и гд жила цлая колонія французовъ.
Тамъ у него былъ дорогой, добрый другъ, котораго онъ звалъ тетей. Она умерла. Онъ видлъ иногда ее во сн, и лицо ея — хотя это было самое обыкновенное, простое лицо — было ему въ тысячу разъ дороже лица г-жи Пастуро, новой жены ддушки Пастуро, переселившейся въ это домъ, когда умерла ‘тетя’. Тамъ же, въ Спиттльфильд (такъ называлось это мсто) жилъ дядя Джорджъ. Дядя Джорджъ былъ тоже ткачъ, И онъ часто говорилъ мальчику: ‘ты, Гарри, — маленькій джентльменъ, твои отецъ капитанъ, а мать — ангелъ’.
И всякій разъ, какъ дядя Джорджъ бывало это скажетъ, ддушка поднималъ голову отъ станка, на которомъ вышивалъ шелками красивые цвты, и говорилъ: ‘Хорошъ ангелъ! Покланяется вавилонской блудниц’. Ддушка постоянно толковалъ о вавилонской блудниц. У него была маленькая комнатка, тд онъ вчно проповдовалъ и распвалъ въ носъ свои гимны. Маленькому Гарри не нравились проповди, онъ больше любилъ хорошенькія сказки, которыя разсказывала ему тетя. Новая жена ддушки никогда не разсказывала ему хорошенькихъ сказокъ, она только ссорилась съ дядей Джорджемъ, и онъ ушелъ отъ нихъ.
Вскор посл того ддушка маленькаго Гарри съ женой и двумя дтьми, которыхъ она привела съ собой въ его домъ, перехалъ на житье въ Илингъ. Новая жена отдавала вс лучшіе куски своимъ дтямъ, а Гарри кормила колотушками — онъ самъ не зналъ, за что. Кром колотушекъ ему перепадала и крупная ругань, но я не стану ее повторять изъ уваженія къ памяти старика Пастуро, который все-таки бывалъ иногда добръ къ бдному мальчику. Горе тхъ дней давно прощено и забыто, хотя оно и набросило тнь грусти на все дтство ребенка, — мрачную тнь, которая, безъ сомннія, будетъ сопутствовать ему до могилы. Дерево ростетъ въ ту сторону, куда его согнули, когда оно было нжнымъ отросткомъ: хорошо, по крайней мр хоть то, что человкъ, страдавшій ребенкомъ и не вполн развратившійся въ этой ранней школ несчастья, научается быть кроткимъ и терпливымъ съ дтьми.
Гарри очень обрадовался, когда джентльменъ въ черномъ, верхомъ на лошади, съ слугой, сидвшимъ у него за спиной, пріхалъ, чтобы увезти его изъ Илинга. Названная мать мальчика или врне, суровая мачиха, пренебрегавшая имъ въ пользу собственныхъ дтей, сытно накормила его за ужиномъ вечеромъ наканун отъзда и на другое утро за завтракомъ. Ни разу въ тотъ день она его не ударила и строго наказала своимъ дтямъ, чтобы они не смли его обижать. Изъ этихъ дтей одна была двочка, а Гарри никогда бы не ршился ударить двочку. Другой былъ мальчикъ, котораго ему ничего не стоило отколотить, но мальчишка всякій разъ принимался кричать, и г-жа Пастуро прилетала къ нему на выручку съ своими тяжелыми кулаками. Но въ день отъзда Гарри она только умыла ему лицо и даже ни одного разу не дала ему пощечины. Когда джентльменъ въ черномъ пріхалъ за нимъ, она было захныкала, а старикъ Пастуро, благословляя ребенка въ дорогу, сердито покосился черезъ его плечо на незнакомаго джентльмена и что-то такое проворчалъ о Вавилон и блудниц. Самъ Пастуро сильно постарлъ и почти превратился въ ребенка. Г-жа Пастуро бывало утирала ему носъ, совершенно такъ, какъ длала это съ своими дтьми. Вторая его жена была высокая, статная, красивая молодая женщина, но хоть она и длала видъ, что плачетъ, Гарри подумалъ про себя, что все это — одно притворство, и съ восторгомъ вскочилъ на лошадь, на которую подсадилъ его слуга.
Этотъ слуга былъ французъ, мосье Блазъ по фамиліи. Ребенокъ мотъ объясняться съ нимъ совершенно свободно на его родномъ язык, онъ зналъ его лучше, чмъ англійскій, такъ какъ до сихъ поръ жилъ все больше между французами: мальчишки въ Илинг даже называли его маленькимъ французомъ. Скоро онъ научился такъ же свободно говорить и по англійски и началъ забывать свой французскій языкъ: дти легко забываютъ. Были у мальчика и боле раннія, смутныя воспоминанія объ иной стран. Онъ помнилъ городъ съ высокими блыми домами, помнилъ большой корабль. Но вс эти воспоминанія почти изгладились изъ его памяти, какъ поблднло вскор и воспоминаніе объ Илинг, по крайней мр, о многомъ изъ того, что онъ тамъ выстрадалъ.
Слуга, который его везъ передъ собой на сдл, былъ очень живой и словоохотливый малый, онъ разсказалъ мальчику, что джентльменъ въ черномъ, хавшій впереди, — капелланъ милорда, преподобный отецъ Гольтъ — что его, Гарри, будутъ теперь называть баричемъ Генри Эсмондомъ, — что милордъ виконтъ Кэстльвудъ — его parrain, и что онъ, Гарри, будетъ жить въ большомъ дом въ Кэстльвудъ-Голл, въ графств… гд онъ увидитъ милэди виконтессу, очень важную даму. Въ такихъ разговорахъ, сидя на чепрак передъ сдломъ мосье Блэза, Гарри Эсмондъ прибылъ въ Лондонъ и въхалъ на красивую площадь, именуемую Ковентъ-Гарденомъ, не подалеко отъ которой жилъ его покровитель.
Патеръ Гольтъ, католическій священникъ, взялъ мальчика за руку и привелъ къ этому благородному лорду. Гарри увидлъ передъ собой важнаго джентльмена съ вялыми движеніями, въ высокомъ ночномъ колпак и пестромъ халат. Джентльменъ сосалъ апельсинъ, когда они вошли. Онъ погладилъ Гарри по головк и далъ ему другой апельсинъ.
— C’est bien a, — сказалъ онъ патеру, поглядвъ на ребенка.
Джентльменъ въ черномъ пожалъ на это плечами.
— Пусть онъ попразднуетъ эти дни. Скажите Блэзу, чтобъ онъ сводилъ его погулять.
И мальчикъ съ слугой отправились на прогулку. Гарри шелъ, подпрыгивая: онъ былъ очень радъ погулять.
До самой смерти не забудетъ онъ тогдашнихъ веселыхъ дней. Мосье Блэзъ водилъ его въ театръ — огромное зданіе, въ тысячу разъ больше и красиве балагана на илингской ярмарк, а на другой день они катались въ лодк по рк, и Гарри видлъ Лондонскій мостъ и на мосту дома и книжныя лавки — совсмъ какъ на улиц. Видлъ онъ и Лондонскій Тоуэръ съ оружейной залой, съ большими львами и медвдями во рву, — и все это въ обществ мосье Блэза.
Наконецъ, однажды утромъ, чмъ свтъ, вся компанія выхала въ деревню. Милордъ виконтъ и патеръ хали впереди, за ними слдовали мосье Блэзъ съ Гарри на одной лошади (Гарри сидлъ на подушк), а сзади — двое или трое людей, вооруженныхъ пистолетами, вели въ поводу вьючныхъ лошадей. Всю дорогу веселый французъ разсказывалъ Гарри исторіи про разбойниковъ, — до того страшныя, что у мальчика волосы становились дыбомъ охъ ужаса, а когда они остановились на ночевку въ большой и мрачной придорожной гостинниц, онъ сталъ проситъ, чтобъ ему позволили лечь спать съ кмъ-нибудь изъ слугъ, и мистеръ Гольтъ (джентльменъ, сопровождавшій милорда) сжалился надъ ребенкомъ и приказалъ постлать ему постель въ своей комнат.
Должно быть бойкіе отвты и безъискусственная болтовня мальчугана расположили въ его пользу почтеннаго патера, потому что на другой день онъ объявилъ, что Гарри подетъ съ нимъ, а не съ французомъ. Всю остальную дорогу онъ разспрашивалъ Гарри объ его илингскихъ родственникахъ, о сводныхъ братьяхъ и о многомъ другомъ, спросилъ, чему училъ его старый ддушка, какіе языки онъ знаетъ, уметъ-ли читать и писать, и пть и т. д.
И мистеръ Гольтъ узналъ, что Гарри умлъ и читать, и писать, и хорошо владлъ двумя языками — французскимъ и англійскимъ, а на его вопросъ: ‘уметъ-ли онъ пть?’ мальчикъ затянулъ гимнъ, сложенный докторомъ Мартиномъ Лютеромъ, что очень разсмшило мистера Гольта, и даже самъ важный parrain, въ парик и расшитой галунами шляп, засмялся, когда Гольтъ ему сказалъ, что поетъ мальчуганъ. Какъ видно, гимны доктора Мартина Лютера были не въ ходу въ тхъ церквахъ, гд служилъ патеръ Гольтъ.
— Никогда больше не пой этой псни, слышишь ты, смшной человкъ! — сказалъ милордъ виконтъ, погрозивъ мальчику пальцемъ.
— Мы научимъ тебя другимъ, хорошимъ пснямъ, Гарри, — прибавилъ натеръ Гольтъ.
И ребенокъ отвчалъ (потому что онъ былъ привязчивый, послушный ребенокъ), что онъ ‘очень любитъ хорошія псни и постарается запомнить все, чему будетъ учить его джентльменъ’. Въ тотъ день онъ до такой степени угодилъ обоимъ джентльменамъ своей болтовней, что, пріхавъ въ гостинницу, они посадили его обдать съ собой и все время заставляли болтать, а мосье Блэзъ, съ которымъ наканун онъ халъ на одной лошади и обдалъ, долженъ былъ теперь прислуживать ему.
— Ладно, ладно! — говорилъ въ тотъ вечеръ мосье Блэзъ на своемъ родномъ язык, когда они опять пріхали въ гостинницу.— Здсь-то мы баринъ, — маленькій лордъ, а вотъ посмотримъ, чмъ-то мы будемъ, когда прідемъ въ Кэстльвудъ къ милэди?
— А скоро мы прідемъ въ Кэстльвудъ, мосье Блэзъ? — спросилъ Гарри.
— Parbleu! милордъ не торопится, — отвчалъ, осклабившись, Блэзъ.
И въ самомъ дл, судя по всему, его сіятельство не слишкомъ-то спшилъ домой: путешествіе заняло у него цлыхъ три дня, а между тмъ Гарри Эсмондъ много разъ посл того совершалъ этотъ самый путь въ какихъ-нибудь двнадцать часовъ. Послдніе два дня Гарри халъ съ патеромъ, который былъ съ нимъ такъ ласковъ и добръ, что къ концу путешествія ребенокъ отъ души его полюбилъ и чувствовалъ себя съ нимъ совершенно свободно: не было, кажется, мысли въ его маленькомъ сердц, которой онъ не поврилъ бы тогда своему новому другу.
Наконецъ, на третій день вечеромъ они пріхали въ деревню. Она стояла на лугу, окруженная вязами, и имла очень привлекательный видъ. Вс крестьяне снимали шляпы и низко кланялись милорду виконту, лниво отвчавшему на поклоны, ниже всхъ кланялся какой-то плотный человкъ въ подрясник и широкополой шляп, и съ этимъ человкомъ милордъ и патеръ Гольтъ обмнялись нсколькими словами.
— Гарри, смотри, — сказалъ патеръ Гольтъ, — вотъ это кэстльвудская церковь, а это — ея оплотъ, ученый докторъ Тёшеръ. Сними же шляпу, молодецъ, и поклонись доктору Тёшеру.
— Приходите ужинать, докторъ, — сказалъ милордъ.
На это докторъ отвсилъ новый низкій поклонъ, и караванъ двинулся дальше, къ виднвшемуся впереди великолпному дому съ срыми башнями, увнчанными флюгерами, и съ высокими окнами, сверкавшими въ лучахъ заходящаго солнца. Гарри видлъ, какъ огромная стая грачей взвилась надъ ихъ головами и полетла къ лсу, за домъ, и мистеръ Гольтъ сказалъ ему, что эти грачи тоже живутъ въ Кэстльвуд.
Они подъхали къ дому и прохали подъ аркой во дворъ, гд билъ фонтанъ посредин и гд нсколько человкъ бросилось подержать стремя милорду, пока онъ слзалъ съ лошади. Съ большимъ почтеніемъ относились вс эти люди и къ патеру Гольту. Но мальчику показалось, что на него самого они смотрли съ любопытствомъ и даже обмнивались при этомъ улыбками, и онъ вспомнилъ, что сказалъ ему мосье Блэзъ, когда они были въ Лондон и когда онъ, Гарри, заговорилъ о своемъ крестномъ отц. ‘Parbleu! стоитъ на васъ взглянуть, чтобы не сомнваться, что милордъ вашъ крестный отецъ’, сказалъ французъ. Бдный мальчикъ не понялъ тогда настоящаго значенія этихъ словъ, но скоро пришло время, когда онъ сталъ догадываться объ истин, узналъ ее, и думалъ о ней съ глубокимъ чувствомъ стыда. Какъ только они сошли съ лошадей, патеръ Гольтъ взялъ Гарри за руку и повелъ его черезъ дворъ къ низенькой двери, которая вела въ комнаты нижняго этажа. Одна изъ комнатъ предназначалась быть спальней ребенка — такъ сказалъ ему г-нъ Гольтъ, а въ другой, черезъ корридоръ, помщался самъ патеръ. Когда маленькій человкъ умылся, а его провожатый привелъ въ порядокъ свой туалетъ, они опять вышли во дворъ и вошли въ домъ уже черезъ парадный подъздъ, куда вошелъ передъ тмъ милордъ. Изъ сней они поднялись по лстниц въ большую прихожую и оттуда прошли въ гостиную милэди. Гарри подумалъ, что никогда онъ не видалъ такого великолпія, — никогда и нигд, даже въ лондонскомъ Тоуэр, который онъ осматривалъ незадолго передъ тмъ. Комната была въ самомъ дл роскошная, убранная въ стил эпохи королевы Елизаветы, съ огромными окнами по обоимъ концамъ и ткаными обоями, которые солнечный свтъ, проходя сквозь цвтныя стекла оконъ, окрашивалъ всми цвтами радуги. И здсь-то, у огня, торжественно возсдала лэди, къ которой священникъ подвелъ маленькаго Гарри, — лэди, поразившая мальчика своимъ видомъ.
Все лицо милэди виконтессы, до самыхъ бровей, было облплено блилами и румянами, что придавало ея глазамъ неестественный блескъ. На голов у нея возвышалась цлая башня изъ кружевъ, изъ подъ которой торчали кустики черныхъ (заемныхъ) кудрей. Неудивительно, что маленькій Гарри Эсмоидъ испугался, когда его въ первый разъ представили этой лэди (причемъ добрый патеръ исполнялъ роль церемоніймейстера въ этой торжественной церемоніи), неудивительно что онъ смотрлъ на нее почти такими же большими глазами, какъ ея собственные, и какъ онъ смотрлъ однажды на актрису, игравшую трагическую злодйку-королеву на ярмарк въ Илинг, когда туда прізжали актеры. Милэди сидла въ большомъ кресл, въ углу, у огня, и держала на колнахъ болонку, которая неистово лаяла, а рядомъ, на маленькомъ столик, лежала табакерка ея сіятельства и стояла ея коробка съ засахаренными сливами. На виконтесс было черное бархатное платье и юбка изъ огненно-красной парчи. На рукахъ у нея было столько же колецъ, какъ у старой бабушки въ Банбери Кроссъ, а хорошенькія маленькія ея ножки (которыя она любила показывать) были одты въ шелковые чулки съ большими золотыми стрлками и въ блыя туфельки съ красными каблуками. Отъ ея платья распространялся запахъ мускуса всякій разъ, какъ она вставала и выходила изъ комнаты, опираясь на свою черепаховую трость и сопровождаемая по пятамъ неумолкаемымъ лаемъ своей фуріи-собаченки.
Тутъ же, въ гостиной, съ милэди, сидла г-жа Тёшеръ, супруга приходскаго священника. При жизни покойнаго лорда она состояла въ компаніонкахъ при ея сіятельств и, положивъ свою душу въ это занятіе, естественно вернулась къ нему, когда милэди виконтесса перехала опять на житье въ родительскій домъ.
— Позвольте представить вашему сіятельству вашего родственника и маленькаго пажа, юнаго Генри Эсмонда, — сказалъ мистеръ Гольтъ съ какимъ-то насмшливымъ подобострастіемъ въ манер, отвшивая низкій поклонъ.— Поклонитесь милэди, мосье, пониже — вотъ такъ. А теперь не такъ низко — отвсьте поклонъ г-ж Тёшеръ, прекрасной пасторш Кэстльвуда.
— Гд я жила и надюсь умереть, сьръ, — сказала мистриссъ Тёшеръ, и пристально поглядла на ребенка, а потомъ на милэди.
Въ теченіе нкотораго времени все вниманіе мальчика было поглощено особой хозяйки, онъ не могъ оторвать отъ нея глазъ. Съ того дня, какъ онъ видлъ на илингской ярмарк балаганную королеву, ему никогда не приходилось созерцать ничего до такой степени внушительнаго.
— Нравлюсь я теб, мой маленькій пажъ? — спросила милэди.
— Трудно же было бы на него угодить, если бы еще вы ему не понравились! — подхватила мистриссъ Тёшеръ.
— Перестаньте глупить, Марія, — сказала милэди.
— Ужь кого я люблю, такъ люблю, мэмъ. Я лучше умру, а все-таки скажу напрямки, что я думаю.
— Je meurs ou je m’attache, — такъ говоритъ плющъ на картинк, прижимаясь къ дубу, какъ истый, любящій паразитъ, — добавилъ патеръ Гольтъ съ учтивой усмшкой.
— П_а_р_а_з_и_т_ъ! Это еще что за слово? — закричала мистриссъ Тёшеръ.
— Замолчите, Тёшеръ. Вы вчно воюете съ отцомъ Гольтомъ, — прикрикнула на нее милэди.— Подойди сюда, мальчикъ, и поцлуй мою руку.
И д_у_б_ъ милостиво протянулъ Гарри Эсмонду одну изъ своихъ изсохшихъ втвей. Ребенокъ взялъ и почтительно поцловалъ худую старую руку съ костлявыми, словно обглоданными суставами пальцевъ, на которыхъ сверкали кольца.
— Не одинъ красивый молодой человкъ былъ бы счастливъ поцловать эту руку!— вздохнула мистриссъ Тёшеръ, на что милэди опять закричала:— Да будетъ вамъ, съумасшедшая!— и хлопнула ее по плечу своимъ большимъ веромъ.
Тёшеръ бросилась къ ней и поцловала ей руку, злючка-болонка вскочила и свирпо залаяла на компаніонку, а патеръ Гольтъ смотрлъ на эту странную сцену серьезнымъ взглядомъ, въ которомъ сквозило лукавство.
Должно быть милэди польстило смшанное со страхомъ, изумленіе, которое она прочла въ устремленномъ на нее простодушномъ взгляд ребенка, потому что, когда онъ опустился на колни (какъ училъ его патеръ Гольтъ и какъ было въ то время въ обыча) и приложился къ ея рук, она сказала:
— Пажъ Эсмондъ, мой камердинеръ объяснитъ теб, въ чемъ заключаются твои обязанности по отношенію къ милорду и ко мн, а добрый нашъ отецъ Гольтъ научитъ тебя всему, что подобаетъ зналъ джентльмену, носящему наше имя. Ты долженъ во всемъ его слушаться, и я буду молить Бога, чтобы ты выросъ такимъ же ученымъ и добрымъ, какъ твой воспитатель.
Было видно, что милэди относится къ мистеру Гольту съ величайшимъ почтеніемъ. И дйствительно, никого въ мір не боялась она такъ, какъ его. Какъ бы ни была она раздражена, довольно было одного слова или взгляда патера Гольта, чтобы успокоить ее. Впрочемъ, онъ и вообще обладалъ необыкновенной способностью подчинять себ окружающихъ, въ числ прочихъ и новый питомецъ добраго патера всмъ сердцемъ его полюбилъ и сдлался его добровольнымъ рабомъ почти съ первой минуты ихъ встрчи.
Такимъ-то образомъ совершилось первое представленіе Гарри Эсмонда его госпож. По окончаніи этой церемоніи мальчикъ доврчиво положилъ свою рученку въ руку отца Гольта, и когда они вышли, онъ въ простот сердца, совершенно по дтски, засыпалъ его вопросами.
— Кто та, другая женщина?— спросилъ онъ.— Какая она толстая и румяная. Она красиве милэди.
— Это г-жа Тёшеръ, жена приходскаго кэстльвудскаго пастора. У нея есть сынъ твоихъ лтъ, только онъ больше тебя.
— Отчего она такъ любитъ цловать руки милэди? Ея руки непріятно цловать!
— Вкусы бываютъ разные, дружокъ. Г-жа Тёшеръ очень привязана къ милэди. До замужества милэди, при жизни стараго лорда, она была у нея въ услуженіи. Теперь она замужемъ за докторомъ Тёшеромъ, приходскимъ священникомъ и капелланомъ милорда. Духовныя лица англиканской церкви часто женятся на горничныхъ.
— Но вы вдь не женитесь на здшней француженн? Я видлъ, какъ она смялась въ буфет съ мосье Блэзомъ.
— Я принадлежу къ другой церкви, которая старше и лучше англиканской, — сказалъ патеръ Гольтъ и сдлалъ правой рукой ото лба къ груди какое-то особенное движеніе, значенія котораго маленькій Гарри не могъ въ то время себ объяснить.— Духовенство нашей церкви не женится. Со временемъ ты все это лучше поймешь.
— Не та-ли это церковь, которая была основана апостоломъ Петромъ? Намъ говорилъ объ этомъ докторъ Раббитсъ — еще въ Илинг.
Отецъ Гольтъ отвчалъ:
— Да, святой Петръ — глава нашей церкви.
— Но святой Петръ былъ женатъ, я помню, въ прошлое воскресенье намъ читали о томъ, какъ мать его жены лежала больная въ горячк.
Тутъ патеръ Гольтъ опять засмялся, сказалъ Гарри, что и это онъ пойметъ со временемъ, и заговорилъ о другомъ. Потомъ онъ повелъ мальчика дальше и показалъ ему большой старый домъ, въ которомъ ему предстояло жить.
Домъ стоялъ на склон зеленаго холма, обрамленный сзади и съ боковъ густымъ лсомъ, гд вили гнзда грачи и наполняли воздухъ своимъ карканьемъ всякое утро и вечеръ, возвращаясь домой. У подошвы холма протекала рка, черезъ которую въ этомъ мст былъ перекинутъ крутой старинный мостъ, а за ркой тянулась вдаль широкая гладь веселой зеленой низины, на которой стояла и по сей день стоитъ деревня Кэстльвудъ, съ церковью посредин, съ пасторскимъ домикомъ у церкви, съ кузницей и гостинницей, и съ вывской, гласящей: ‘Три замка’ и подвшенной тутъ же къ высокому вязу. Дорога въ Лондонъ шла на востокъ, а на запад высились гребни холмовъ. Много разъ видлъ Гарри Эсмондъ, какъ садилось за этими холмами то самое солнце, которымъ онъ любуется теперь за тысячу миль отъ тхъ мстъ, съ другого берега огромнаго океана, — изъ новаго Кэстльвуда, который окаймляетъ другая рка и гд, какъ въ новой стран, пріютившей странствующаго Энея, все носитъ дорогія имена родной земли, отчизны его юности.
Первоначально при Кэстльвудъ-Голл имлось два двора, изъ которыхъ теперь только одинъ (тотъ, гд помщался фонтанъ, былъ обитаемъ, другой же былъ разрушенъ во время кромвеллевскихъ войнъ. Дворъ съ фонтаномъ содержался въ исправности, на него выходили главный подъздъ съ большой залой, кухня, службы, и десятка полтора жилыхъ комнатъ. Он смотрли окнами на сверъ и примыкались одной стороны къ маленькой часовенк, обращенной на востокъ, а съ другой къ постройкамъ, тянувшимся отъ часовни до главныхъ воротъ и парадной большой залы, выходившей на западъ въ нын разрушенный дворъ. Изъ двухъ дворовъ этотъ послдній былъ лучшимъ и отличался особеннымъ великолпіемъ своихъ построекъ, пока пушки протектора не сдлали пролома въ одной изъ его сторонъ, посл чего замокъ былъ взятъ и разграбленъ. Осаждающіе, черезъ часовую башню, проникли на террасу, перебили до послдняго человка весь гарнизонъ и во глав его убили Фрэнсиса Эсмонда, брата милорда.
Реставрація не настолько обогатила лорда Кэстльвуда, чтобы онъ могъ возобновить эту разрушенную часть своего дома, т. е. лучшую его часть, гд помщались пріемныя комнаты, а надъ ними длинная концертная галлерея съ разстилавшейся подъ ея окнами садовой террасой. Впрочемъ, на этой террасс опять росли цвты, затоптанные сапогами круглоголовыхъ во время осады и вновь насаженные безъ большихъ издержекъ стараніями двухъ дамъ — преемницъ второго виконта въ управленіи замкомъ. Цвтникъ этотъ былъ обнесенъ невысокой стной и сообщался черезъ калитку съ холмомъ, поросшимъ лсомъ, и по нын носящимъ названіе ‘Кромвеллевой Баттареи’.
Отъ камердинера ея сіятельства Гарри Эсмондъ узналъ, въ чемъ заключались его обязанности при дом, не представлявшія, какъ оказалось, особенныхъ трудностей. Въ качеств пажа, онъ долженъ былъ прислуживать милэди за столомъ, какъ это было принято въ т времена, стоять за ея стуломъ, посл обда подавалъ ей благовонную воду и серебряный тазикъ, сидть на подножк ея экипажа въ высокоторжественныхъ случаяхъ, а на парадныхъ пріемахъ докладывать ей о постителяхъ. Большая часть посщавшихъ замокъ гостей принадлежала къ католическому мелкопомстному дворянству очень многочисленному въ сосднемъ городк и въ окрестныхъ деревняхъ. Вс эти господа частенько назжали въ Кэстльвудъ-Голлъ, гд пользовались широкимъ гостепріимствомъ. На второй годъ посл переселенія милорда и милэди въ деревню эти назды стали особенно учащаться. Рдкій день проходилъ безъ гостей, и любопытно было наблюдать, до какой степени различно держали себя въ этомъ обществ патеръ Гольтъ, капелланъ замка и духовникъ хозяевъ, и докторъ Тёшеръ, ректоръ прихода. Мистеръ Гольтъ говорилъ и двигался совершенно свободно и съ самыми высокопоставленными изъ гостей обращался, какъ съ равными, — скоре даже, какъ высшій съ низшими, а бдный докторъ Тёшеръ (впрочемъ, положеніе его, какъ бывшаго капеллана замка и теперешняго руководителя совсти тамошней прислуги изъ протестантовъ, было дйствительно не изъ легкихъ) — бдный докторъ Тёшеръ казался здсь скоре лакеемъ, чмъ равнымъ, и обыкновенно посл первой перемны блюдъ поднимался изъ-за стола и уходилъ.
Много въ то время бывало гостей и у патера Гольта, — его собственныхъ гостей, приходившихъ исключительно къ нему и въ которыхъ — въ какомъ бы костюм они ни являлись (а они являлись во всякихъ костюмахъ) — Генри Эсмондъ вскор научился узнавать духовныхъ лицъ того вроисповданія, къ которому принадлежалъ его воспитатель. Вс они запирались и подолго бесдовали съ отцомъ Годмомъ и нердко прізжали и узжали, не заходя даже поздороваться съ милордомъ и милэди, — врне, съ милэди и милордомъ, ибо его сіятельство значилъ въ дом немногимъ больше нуля и состоялъ въ полномъ повиновеніи у своей властной супруги. Охота пшкомъ и съ борзыми — то и другое въ сравнительно скромныхъ размрахъ, но за то въ грандіозныхъ размрахъ сонъ и сиднье за обденнымъ и ломбернымъ столами поглощали все время милорда и наполняли его дни. Когда, на второй годъ пребыванія въ замк ихъ сіятельствъ, начались постоянные назды гостей и происходили таинственныя засданія (нердко при закрытыхъ дверяхъ), маленькій пажъ зачастую находилъ подъ стуломъ милорда клочекъ бумажки, весь изрисованный изображеніями собакъ и лошадей. Его сіятельству стоило, говорятъ, большого труда не засыпать на этихъ собраніяхъ, гд руководительницей была виконтесса, а онъ состоялъ при ней чмъ-то въ род секретаря.
Вскор все время и вниманіе патера Гольта было до такой степени поглощено этими сборищами, что онъ началъ даже пренебрегать воспитаніемъ мальчика, который съ такой готовностью отдалъ ему свое сердце. Вначал они каждый день иного и читали по латыни, по французски, причемъ патеръ Гольтъ никогда не упускалъ случая выставить передъ питомцемъ свою вру въ самомъ привлекательномъ свт, хотя, стараясь повліять на него въ этомъ направленіи, онъ длалъ это такъ деликатно и мягко, что доброта его поражала и еще больше привязывала къ нему ребенка, котораго именно этой системой было всегда легко покорить, — гораздо легче и врне, чмъ примненіемъ самаго строгаго авторитета. А когда они гуляли вдвоемъ, величайшимъ наслажденіемъ добраго патера было разсказывать Гарри о слав своего ордена, объ его мученикахъ и герояхъ, о братьяхъ-іезуитахъ, обращающихъ язычниковъ тысячами и десятками тысячъ, перезжающихъ пустыни, руководящихъ государями или спокойно переносящихъ гоненія этихъ государей и безстрашно встрчающихъ мученія пытокъ. И Гарри Эсмондъ началъ думать, что быть іезуитомъ есть величайшее благо жизни, высшая цль человческаго честолюбія, — лучшее, что можетъ избрать человкъ и самое врное средство заслужить вчную награду. Онъ Началъ не только страстно ждать того дня, когда вступитъ въ лоно единой истинной церкви и въ первый разъ пріобщится Святыхъ Тайнъ по ея обряду, но и мечтать о томъ, какъ присоединится къ славному братству Іисуса,— тому братству, которое заполонило весь міръ и которое насчитываетъ въ числ своихъ членовъ знатнйшихъ, храбрйшихъ, мудрйшихъ и краснорчивйшихъ изъ людей. Патеръ Гольть сказалъ мальчику, чтобы онъ тщательно скрывалъ свои планы, чтобы онъ берегъ ихъ, какъ сокровище, которое — разъ оно перестало быть тайнымъ — можетъ отъ него ускользнуть, и, гордый довріемъ своего наставника, — гордый великой страшной тайной, въ которую тотъ его посвятилъ, — ребенокъ привязался къ нему еще крпче. И когда маленькій Томъ Тёшеръ, ихъ сосдъ, приходилъ къ нимъ изъ школы на праздники, и начиналъ разсказывать о себ, — о томъ, что и онъ тоже учится, чтобы быть англійскимъ священникомъ, и какъ онъ получитъ аттестатъ изъ своей школы, а тамъ стипендію въ коллегіи, сдлается адьюнктъ-профессоромъ, и заживетъ бариномъ, — Гарри Эсмонду стоило огромныхъ усилій удержаться и не сказать своему маленькому товарищу: ‘Церковь! Священство! Сытое житье!.. Милый мой Томми, и ты зовешь церковью в_а_ш_у церковь, священниками — в_а_ш_и_х_ъ священниковъ! Что значитъ сытое житье въ сравненіи съ счастьемъ обращать къ Богу сотни тысячъ язычниковъ силой твоего слова! Что вс твои школьные аттестаты передъ внцомъ мученика, — передъ увренностью, что тебя встртятъ ангелы на неб, когда голова твоя скатится съ плечъ! Можеть-ли учитель въ вашей школ, переплыть Темзу на своемъ плащ? Есть-ли въ вашей церкви статуи, которыя могли бы ходить, говорить, истекать кровію и плакать? А въ церкви, къ которой принадлежитъ патеръ Гольтъ, такія вещи случаются всякій день. Ты вдь знаешь, что лорду Кэстльвуду являлся Святой Филиппъ Уиллоускій и обратилъ его къ единой истиной церкви. А къ вамъ не приходятъ святые’. Гарри Эсмондъ скрывалъ вс эти сокровища вры о Томаса Тёшера, потому что общалъ это патеру Гольту, но за то онъ простодушно длился ими съ самимъ патеромъ Гольтомъ. И добрый священникъ, улыбаясь, гладилъ мальчика по головк, глядлъ на него своимъ загадочнымъ взглядомъ, и говорилъ ему, что онъ хорошо длаетъ, размышляя объ этихъ великихъ вопросахъ и никому не повряя своихъ мыслей иначе, какъ съ разршенія своего воспитателя.

ГЛАВА IV.
Меня отдаютъ подъ начало католическому патеру и воспитываютъ въ дух католической вры.— Виконтесса Кэстльвудъ.

Еслибы дтскія стремленія Гарри Эсмонда имли время развиться какъ слдуетъ, то не прошло бы и двнадцати лтъ, какъ онъ сдлался бы іезуитскимъ патеромъ и, вроятно, закончилъ бы свои дни смертью мученика гд-нибудь въ Кита, или жертвы закона на Тоуэръ-Гилл, ибо за т немногіе мсяцы, которые мальчикъ провелъ въ Кэстльвуд съ мистеромъ Гольтомъ, послдній пріобрлъ надъ чувствами его и умомъ безграничную власть и вселилъ въ его душу твердое убжденіе (которое и самъ онъ, патеръ Гольтъ, искренно раздлялъ), что не могло быть жизни благородне той, какою жили братья его знаменитаго ордена, а смерти боле завидной, чмъ та, которую многіе изъ нихъ были готовы претерпть. Своею любовью, своимъ яснымъ умомъ и очаровательнымъ добродушіемъ, силой авторитета, наконецъ, который онъ умлъ пріобртать надъ людьми, и при содйствіи молчанія и тайны, еще усугублявшихъ благоговніе ребенка передъ его личностью, отецъ Гольтъ завоевалъ безусловную преданность Гарри и, безъ сомннія, удержалъ бы ее за собой, если бы его не увлекли другіе, великіе замыслы, боле важные, чмъ пріобщеніе какого-то безвстнаго мальчика къ духовному чину.
Проживъ нсколько мсяцевъ дома въ тишин и поко (если только можно назвать тишиной и покоемъ безпрерывныя перебранки, въ которыхъ, въ сущности, проходила ихъ жизнь), милордъ и милэди ухали въ Лондонъ, забравъ собой и своего духовника. Едва-ли когда-нибудь за всю свою жизнь маленькій питомецъ отца Гольта плакалъ такъ горько, какъ плакалъ онъ по ночамъ посл этой первой разлуки съ дорогимъ своимъ другомъ, лежа одинъ въ своей комнатк, рядомъ съ той, которую занималъ патеръ. Онъ, Гарри, да нсколько слугъ остались единственными обитателями огромнаго дома, и хотя мальчикъ старательно исполнялъ вс урочныя работы, которыя задалъ ему, узжая, его воспитатель, у него все-таки оставалось много свободныхъ часовъ и въ эти часы онъ ходилъ читать въ библіотеку и ломалъ свою головенку надъ толстыми фоліантами, которые тамъ находилъ.
Спустя нкоторое время мальчикъ привыкъ къ своему одиночеству и, вспоминая впослдствіи этотъ періодъ своей жизни, не находилъ его несчастнымъ. Когда Кэстльвуды узжали въ Лондонъ, за ними перезжалъ и весь штатъ прислуги, на мст оставался только сторожъ (онъ же садовникъ, лсникъ и пивоваръ) съ женой и дтьми. Сторожъ съ семьей помщался у воротъ, въ маленькомъ домик окнами во дворъ. Окно изъ комнаты капеллана выходило въ другую сторону, на лужайку, а рядомъ была еще комнатка, гд патеръ Гольтъ держалъ свои книги и гд Гарри Эсмондъ спалъ. Восточный фасадъ дома не былъ разрушенъ пушками кромвеллевскихъ солдатъ: ихъ батарея стояла на холм, обращенномъ къ западной его сторон: такимъ образомъ восточная часть замка почти не носила слдовъ разрушенія, если не считать часовни, гд росписныя окна, пережившія Эдуарда VI-го, были перебиты коммонерами. Пока патерръ Гольтъ и, жилъ въ замк, маленькій Гарри былъ ему самымъ врнымъ слугой. Онъ чистилъ и убиралъ его платье, задолго до разсвта приносилъ ему изъ колодца холодную воду и готовъ былъ бжать куда угодно по первому требованію любимаго наставника. Узжая, патеръ Голмъ всегда запиралъ свою спальню, но комната, гд хранились его книги, оставалась обыкновенно въ распоряженіи Гарри, который — если не считать общества достойнаго патера — едва-ли былъ мене одинокъ и тогда, когда лордъ Кэстльвудъ проживалъ въ своемъ замк.
Французская пословица говоритъ: нтъ великаго человка для своего лакея. Впрочемъ, даже и не такіе проницательные глаза, какими былъ надленъ отъ природы маленькій пажъ милэди Кэстльвудъ, легко бы подмтили, что она обладала очень многими, далеко не геройскими качествами, какъ бы тамъ ни разстилалась передъ ней мистриссъ Тёшеръ. Когда патеръ Гольтъ, имвшій огромную власть надъ обоими супругами, былъ въ отсутствіи, милордъ и милэди ссорились и бранились до такой степени, что даже прислуга смялась надъ ними, а состоявшій при исполненіи своихъ обязанностей маленькій пажъ зачастую страшно пугался. Бдный мальчикъ трепеталъ передъ своей госпожей. Она обзывала его всякими скверными именами, и ей ничего не стоило ударить его или выплеснуть ему въ лицо серебряный тазикъ, который онъ былъ обязанъ подавать ей посл обда. Впослдствіи она была добра къ нему и этимъ загладила свою прежнюю грубость, благодаря которой — нельзя не сознаться — дтство ребенка было очень несчастнымъ. Бдная! Она и сама была несчастна въ то время. Я думаю, она вымещала на окружающихъ свою печальную жизнь. Милордъ боялся ея, кажется, не меньше, чмъ маленькій пажъ, и единственнымъ человкомъ въ дом, которому она подчинялась, былъ патеръ Гольтъ.
Гарри былъ совершенно счастливъ, когда Гольтъ обдалъ дома и когда посл обда ему удавалось ускользнуть къ любимому наставнику, поболтать съ нимъ, почитать или погулять. На его счастье милэди никогда не подымалась съ постели раньше полудня. Какъ только Богъ помогалъ бдной горничной, на чьей обязанности лежало длать ея туалетъ! Часто видлъ я, какъ эта несчастная выходила съ красными глазами изъ будуара, гд совершались эти нескончаемыя таинства облаченія, видалъ я также, какъ за триктракомъ ящичекъ съ игральными фишками съ трескомъ захлопывался на пальцахъ г-жи Тёшеръ, когда та плохо играла, или когда ея сіятельству карта не шла.
Благословенъ король, который ввелъ въ употребленіе карты! Благословенны человколюбивые изобртатели пикета и криббэджа! Пикетъ и криббэджъ поглощали у милэди по шести часовъ въ день по меньшей мр, и въ эти часы ея домочадцы дышали свободнй. Милэди часто говорила, что она умерла бы безъ этого занятія. Ея приближенные поочередно составляли ей партію, смняя другъ друга на этомъ опасномъ посту, ибо играть съ ея сіятельствомъ было дло нешуточное. Патеръ Гольтъ часами просиживалъ съ ней за пикетомъ, и въ эти часы она вела себя добропорядочно. Что же касается доктора Тёшера, то, я увренъ, онъ не задумался бы убжать отъ постели умирающаго если бы его позвали въ замокъ сыграть робберъ въ вистъ съ его патронессой. Изрдка (въ т дни, когда супруги бывали въ ладахъ) садился играть и милордъ. Кром поименованныхъ партнеровъ у милэди была ея несчастная врная Тёшеръ и еще дв-три приживалки благороднаго званія. Гарри Эсмондъ хорошо помнитъ всхъ этихъ дамъ. Ни одна изъ нихъ не могла долго нести своихъ почетныхъ обязанностей при особ милэди: одна за другой он пытались ужиться, но безуспшно. Обдали он за особымъ столомъ, вмст съ ключницей и Гарри. Бдныя благородныя дамы! Имъ жилось тяжелй, чмъ пажу. Бывало, онъ уже крпко спитъ, свернувшись клубочкомъ на своей постельк, а он еще сидятъ у милэди и читаютъ ей вслухъ передъ сномъ какія-нибудь ‘Новости’ или ‘Великаго Кира’. Милэди цлыми ящиками выписывала изъ Лондона новыя пъесы, и Гарри Эсмонду, подъ страхомъ розогъ, запрещалось заглядывать въ нихъ. Боюсь, что онъ частенько таки заслуживалъ, иногда и получалъ это наказаніе, а раза два или три патеръ Гольтъ собственноручно отстегалъ юнаго повсу, поймавъ его на мст преступленія въ тотъ самый моментъ, когда онъ пряталъ подъ подушку одну изъ восхитительныхъ нечестивыхъ комедіи мистера Шэдвелля или Вичерли.
Творенія этихъ авторовъ были любимымъ чтеніемъ милорда, когда ему приходила фантазія почитать. Вообще, онъ питалъ отвращеніе къ книжнымъ, да и ко всякимъ занятіямъ, по крайней мр, такое заключеніе вывелъ о немъ его маленькій пажъ.
Гарри Эсмонду всегда казалось, что милордъ обращался съ мимъ ласкове въ отсутствіи милэди. Онъ бралъ его иногда съ собой на охоту, любилъ играль съ нимъ въ пикетъ и въ триктракъ (чтобы доставить удовольствіе своему господину мальчикъ научился этимъ играмъ). Съ каждымъ днемъ милордъ все больше привязывался къ ребенку. Онъ выказывалъ особенное удовольствіе, когда патеръ Гольтъ давалъ о немъ хорошіе отзывы, гладилъ его по головк и говорилъ, что позаботится объ его судьб. Но никогда не проявлялъ онъ такихъ признаковъ своей привязанности къ мальчику въ присутствіи милэди: при ней онъ старался говорить съ нимъ грубымъ тономъ, рзко обрывалъ его за разные мелкіе промахи, а потомъ, когда они оставались одни, дипломатическимъ образомъ просилъ у него прощенія. ‘Не оборви я тебя, Гарри, — говорилъ онъ, — такъ оборвала бы о_н_а, а у нея языкъ хуже моего’ — аттестація, справедливость которой мальчикъ, при всей своей молодости, могъ оцнить.
Въ то время совершались великія общественныя событія, въ которыхъ простодушный маленькій пажъ мало что смыслилъ. Однажды, когда онъ халъ въ сосдній городокъ на подножк кареты милэди (сама милэди, милордъ и патеръ Гольтъ сидли въ карет), ихъ окружила большая толпа. Вс эти люди свистали, гикали и страшно ревли: ‘Да здравствуютъ епископы!’ — ‘Долой папу!’ — ‘Къ чорту папизмъ! Къ чорту папистовъ! Іезавель! Іезавель! Услыхавъ эти крики, милордъ засмялся, у милэди глаза выкатились отъ гнва (потому что она не уступала въ храбрости львиц и никого не боялась), а патеръ Гольтъ (Гарри могъ видть его съ своего мста на подножк) откинулся назадъ съ довольно таки перепуганнымъ лицомъ, крича ея сіятельству: ‘Ради Бога, madame, ничего не говорите и не выглядывайте въ окно! Сидите спокойно’. Но милэди не послушалась благоразумнаго совта патера, высунувъ голову изъ окна, она закричала кучеру: ‘Джемсъ! Гони прямо на нихъ! Отхлещи хорошенько этихъ скотовъ!’
Толпа отвтила дикимъ взрывомъ хохота и новыми возгласами: ‘Іезавель! Іезавель!’ А милордъ только пуще смялся. Милордъ, говоря вообще, былъ человкъ очень вялый: рдко что его волновало. Но я видлъ, какъ оживлялся онъ на охот, съ какимъ азартомъ подзадоривалъ онъ своихъ гончихъ, какъ онъ атукалъ и улюлюкалъ, какъ краснло и расцвтало во время травли его обыкновенно желтое, неподвижное лицо, я слышалъ, какъ онъ хохоталъ, божился, и взвизгивалъ отъ восторга на птушьихъ бояхъ — родъ спорта, который онъ очень любилъ. И вотъ теперь, когда толпа черни поднялась противъ его жены, онъ захохоталъ именно такъ, какъ будто предвкушалъ новый интересный родъ спорта и находилъ, что ея сіятельство была вполн достойнымъ противникомъ этой толпы.
Должно быть, кучеръ Джемсъ меньше боялся разбушевавшейся черни, чмъ своей госпожи, потому что онъ сталъ хлестать лошадей, какъ ему было приказано, а конюхъ, правившій передней парой — милэди никогда не вызжала иначе, какъ шестерней, — огрлъ своей плетью по спин какого-то молодца, протянувшаго было руку, чтобы схватить за поводья передняго коня.
По случаю базарнаго дня сельскій людъ былъ весь въ сбор, нагруженный корзинами съ птицей, съ яйцами и прочей сндью. Не усплъ конюхъ ударить человка, хотвшаго удержать его лошадь, какъ большой кочанъ капусты взвился въ воздух, точно бомба, и влетлъ прямо въ карету. Тутъ милордъ захохоталъ еще громче, такъ какъ кочанъ, выбивъ у милэди веръ изъ рукъ, шлепнулся въ животъ патеру Гольту. Вслдъ за этимъ первымъ выстрломъ на карету посыпался цлый градъ картошки и моркови.
— Ради самого Неба, молчите!— проговорилъ отецъ Гольтъ.— Мы въ десяти шагахъ отъ К_о_л_о_к_о_л_а, тамъ за нами запрутъ ворота, и мы будемъ въ безопасности отъ этой canaille!
Маленькій пажъ сидлъ снаружи на подножк. Какой-то парень изъ толпы прицлился въ него картошкой и попалъ ему въ глазъ. Бдный мальчуганъ заревлъ отъ боли, а парень — высокій дтина, изъ городскихъ, подмастерье сдельника, — засмялся.
— Ахъ ты, нюня! Іезуитское отродье! Ублюдокъ!— сказалъ онъ и нагнулся за другой картошкой. Тмъ временемъ толпа бросилась къ воротамъ гостинницы и оттерла отъ нихъ экипажъ, такъ что кучеру пришлось остановить лошадей. Вдругъ дверцы кареты распахнулись, милордъ, съ проворствомъ мальчика, соскочилъ на землю, втолкнулъ въ карету маленькаго Гарри и схватилъ за шиворотъ дерзкаго парня. Все это было дломъ одной секунды, а въ слдующую — пятки этого скота замелькали въ воздух и онъ грузно шлепнулся о земь.
— Наглый трусъ! — сказалъ милордъ.— Мерзавцы! Стадо барановъ!— Какъ вы смете бить дтей и оскорблять женщинъ!.. А ты, мщанинишка, подлая тварь! Попробуй только бросить еще что-нибудь въ эту карету, и — клянусь Богомъ!— я проткну своей шпагой твою толстую кожу!
Въ толп закричали: ‘Ура, милордъ!’, потому что вс его знали, къ тому же подмастерье сдельника былъ извстный забіяка ростомъ чуть-ли не вдвое выше милорда виконта.
— Посторонитесь!— продолжалъ милордъ (онъ говорилъ высокимъ, звонкимъ голосомъ, но властно и внушительно).— Посторонитесь и пропустите экипажъ ея сіятельства!
Стоявшіе между каретой и К_о_л_о_л_о_к_о_л_ь_н_ы_м_и воротами сейчасъ же разступились, и экипажъ въхалъ во дворъ. Милордъ, со шляпой на голов, шелъ позади. Когда онъ поровнялся съ воротами (карета была уже во двор), послышались новые крики: ‘Долой папистовъ!’ Милордъ круто повернулся и еще разъ обратился къ толп:
— Да здравствуетъ король!— крикнулъ онъ такой высокой нотой, на какую только хватило у него голоса.— Кто сметъ оскорблять религію короля!.. Послушай ты, скотина!.. сдельникъ или какъ тебя тамъ… Я не посмотрю, что ты псалмы распваешь, и — такъ же врно, какъ то, что я судья этого графства, — я прикажу тебя арестовать.
Парень скрылся въ толп, и милордъ остался побдителемъ, героемъ этого дня. Но когда вызванное въ немъ этой сценой волненіе улеглось, румянецъ опять сбжалъ съ его лица, онъ впалъ въ привычную ему апатію, по прежнему возился съ своей собаченкой и звалъ, когда милэди съ нимъ заговаривала.
Нападеніе черни на карету милэди не было случайнымъ явленіемъ: въ то время по всей стран бродили толпы чернаго люда, шумно ратуя за освобожденіе семи епископовъ, только что передъ тмъ осужденныхъ и о которыхъ въ ту пору маленькій Гарри Эсмондъ едва-ли что-нибудь зналъ. Въ Гекстон шли судебныя засданія, и въ К_о_л_о_к_о_л_ былъ большой създъ мстнаго дворянства. Вся прислуга милорда была въ новыхъ ливреяхъ, и Гарри щеголялъ въ своемъ хорошенькомъ камзольчик, голубомъ съ серебромъ, который онъ надвалъ въ высокоторжественныхъ случаяхъ. Господа дворяне подходили поболтать съ милордомъ, особенно увивался вокругъ него и милэди какой-то судья въ красной мантіи, имвшій видъ очень важной персоны. Милэди была необыкновенно величественна, одна изъ ея компаньонокъ несла за ней шлейфъ ея платья — Гарри хорошо это помнитъ. Въ общей зал К_о_л_о_к_о_л_а былъ балъ, и Гарри смотрлъ на танцующихъ вмст съ другими подростками изъ мстныхъ дворянскихъ семействъ. Одинъ изъ нихъ подсмялся надъ нимъ по поводу его подбитаго глаза, а другой назвалъ его ‘незаконнымъ’, за что Гарри вызвалъ дерзкаго на кулачки. Тутъ былъ кузенъ милорда, полковникъ Эсмондъ изъ Валькота — высокій, видный джентльменъ съ красивымъ, добродушнымъ лицомъ, онъ рознялъ мальчишекъ. Гарри не подозрвалъ тогда, въ какія близкія отношенія ему суждено стать со временемъ къ полковнику Эсмонду и какъ недалеко было это время.
Между двумя отраслями фамиліи Эсмондовъ было мало любви. Милэди, говоря о полковник Эсмонд, не щадила его — по причинамъ, изложеннымъ выше, но о которыхъ Генри Эсмондъ, будучи тогда слишкомъ юнымъ, разумется, ничего не могъ знать.
Вскор посл описанныхъ событій, милордъ и милэди съ патеромъ Гольтомъ ухали въ Лондонъ, но пажа съ собой не взяли. Маленькій человчекъ остался полнымъ хозяиномъ огромнаго кэстльвудскаго дома, или, врне, хозяевами остались онъ и домоправительница мистриссъ Ворксонъ — пожилая дама, доводившаяся виконту родней въ какой-то дальней степени. Мистриссъ Ворксонъ была протестантка, но заядлая тори и врноподданная, какъ и вс Эсмонды. Когда Гарри жилъ въ замк, онъ ходилъ учиться къ доктору Тёшеру, хотя почти все время доктора было наполнено другими длами. То была смутная пора: вся страна волновалась, не обошлось безъ волненій даже въ маленькой, тихой деревушк Кэстльвудъ: изъ города туда пришли какіе-то люди и смущали народъ, они перебили бы окна въ кэстльвудской часовн, но мстные жители ихъ выгнали, и даже старикъ Сиврайтъ, кузнецъ-республиканецъ, помогалъ въ этомъ своимъ односельчанамъ, потому что милэди хоть была папистка и отличалась многими странностями — не притсняла своихъ фермеровъ, и бдняки, обращавшіеся за помощью въ Кэстльвудъ-Голлъ, никогда не знали отказа ни въ говядин, ни въ тепломъ плать, ни въ лекарствахъ.
Королевство успло перемнить своего главу за время отсутствія милорда и милэди: престолъ перешелъ въ другія руки. Король Іаковъ бжалъ, на англійскій берегъ высадились голландцы. Немало страшныхъ разсказовъ о голландцахъ и о принц Оранскомъ наслушался въ часы бездлья маленькій пажъ отъ старой ключницы замка, мистриссъ Ворксонъ.
Мальчикъ сжился съ своимъ одиночествомъ и полюбилъ тишину большого дома. Онъ могъ теперь читать веселыя комедіи безъ всякой помхи: патера Гольта не было и некому было его счь,— онъ могъ свободно предаваться всевозможнымъ дтскимъ развлеченіямъ и забавамъ — и въ комнатахъ, и на воздух, такъ что время проходило для него очень пріятно.

ГЛАВА V.
Мои покровители участвуютъ въ заговорахъ, имющихъ цлью возстановленіе на престол короля Іакова ІІ-го.

Гарри не могъ уснуть, потому что думалъ объ удочкахъ, разставленныхъ имъ наканун съ вечера на угрей, и лежалъ въ своей постельк, дожидаясь того вожделннаго часа, когда отопрутъ ворота и онъ съ своимъ товарищемъ, Джономъ Локвудомъ, сыномъ домового сторожа, побжитъ на прудъ посмотрть, что принесла имъ за ночь фортуна. Джонъ долженъ былъ разбудить мальчика на разсвт, но любопытство и нетерпніе послужили для Гарри прекраснымъ будильникомъ, и онъ проснулся гораздо раньше, — такъ рано, что ему казалось, будто день никогда не наступитъ.
Было, вроятно, часа четыре ночи, когда онъ услыхалъ, что дверь комнаты капеллана отворилась и кто-то кашлянулъ въ корридор. Въ полной увренности, что въ домъ забрались воры, (а можетъ быть надясь увидть привидніе), Гарри вскочилъ съ постели и, распахнувъ дверь своей комнаты, увидлъ, что противуположная дверь отворена настежь, — что комната отца Гольта освщена и на порог стоитъ какая-то фигура, окутанная дымомъ, клубами выходившимъ изъ комнаты.
— Кто тутъ? — закричалъ мальчикъ, бывшій вообще не робкаго десятка.
— Silentium! Это я, мой мальчикъ, — отвчалъ шепотомъ голосъ, и въ человк, протянувшемъ ему руку, Гарри безъ труда узналъ своего воспитателя и друга — патера Голъта.
Одно изъ оконъ комнаты патера — то, что выходило во дворъ, — было завшено шторой, и Гарри, войдя въ комнату, увидлъ, что дымъ шелъ отъ жаровни, на которой яркимъ пламенемъ горли какія-то бумаги. Наскоро поздоровавшись съ мальчикомъ (который былъ въ восторг, что видитъ своего наставника и подошелъ къ нему подъ благословеніе), патеръ Гольтъ вернулся къ своему занятію. Онъ подкладывалъ въ огонь все новыя бумаги, доставая ихъ изъ потайного шкапика надъ каминомъ, котораго Гарри никогда не видалъ раньше.
Замтивъ, съ какимъ удивленіемъ уставился мальчикъ на этотъ шкапикъ, Гольтъ засмялся.
— Ничего, Гарри, — сказалъ онъ, — врные маленькіе famuli все видятъ и ничего не говорятъ. Ты у меня врный — я знаю!
— А я знаю только, что пошелъ бы на плаху за васъ, — оьвчалъ Гарри.
— Мн не нужно твоей головы, — сказалъ патеръ Гольтъ и ласково погладилъ эту голову.— Единственное, чего отъ тебя требуютъ, это — молчанія. Вотъ мы съ тобой сожжемъ теперь эти бумаги и никому не станемъ объ этомъ болтать… А теб, кажется, хочется ихъ прочесть?
Гарри покраснлъ и опустилъ голову: дло въ томъ, что онъ невольно, не отдавая себ въ томъ отчета, заглянулъ въ бумагу, бывшую къ нему ближе другихъ. Онъ, впрочемъ, ничего не разобралъ, потому что, хотя вс буквы и знаки были выведены совершенно отчетливо, но смыслъ ихъ былъ для него непонятенъ. Наконецъ вс бумаги сгорли, пепелъ они подобрали и бросили въ жаровню, такъ что отъ ауто-да-фе не осталось почти никакихъ слдовъ.
Гарри привыкъ видть своего наставника въ самыхъ разнообразныхъ костюмахъ (въ т времена было небезопасно ходить въ монашеской ряс и не стоило подвергать себя напрасному риску), поэтому онъ и теперь ничуть не удивился, увидвъ патера въ костюм для верховой зды: въ высокихъ сапогахъ съ раструбами и въ шляп съ перомъ. Костюмъ это былъ простой, но все же такой, какіе носили тогда джентльмены.
— Теперь ты знаешь тайну моего шкафика, проговорилъ, смясь, отецъ Гольтъ, — значитъ, ты долженъ быть готовъ узнать и другія тайны.
И онъ отворилъ — но на этотъ разъ не потайной шкафикъ, а обыкновенный платяной шкафъ, который держалъ всегда на замк и откуда досталъ теперь дв или три пары платья, столько же париковъ различныхъ мастей, дв шпаги хорошей работы (патеръ Гольтъ прекрасно владлъ шпагой, и когда онъ бывалъ дома, то они съ Гарри ежедневно практиковались въ этомъ искусств, благодаря чему и мальчикъ сдлалъ въ немъ большіе успхи), военный мундиръ, плащъ и рабочую куртку. Все это онъ сложилъ въ шкафикъ надъ каминомъ, гд раньше лежали бумаги.
— Если они не доберутся до этого шкафика, — сказалъ отецъ Гольтъ, — то не найдутъ и этихъ вещей, а если найдутъ, то все, что они могутъ сказать, это — что патеръ Гольтъ любилъ наряжаться въ разные костюмы. Вс іезуиты это любятъ, ты вдь знаешь, Гарри, какіе мы обманщики?
Гарри испугался, заподозривъ, что его другъ собирается покинуть его. Но патеръ сказалъ:
— Нтъ. Очень можетъ быть, что черезъ нсколько дней я возвращусь вмст съ милордомъ. Къ намъ будутъ относиться терпимо, насъ не станутъ преслдовать. Но имъ можетъ придти фантазія явиться съ визитомъ въ Кэстльудъ прежде, чмъ мы вернемся, а такъ какъ люди моего званія для нихъ подозрительны, то, пожалуй, имъ вздумается порыться въ моихъ бумагахъ, которыя никого и во всякомъ случа — ихъ не касаются.
Такъ Гарри и по сей день не узналъ, что это были за бумаги: трактовалось-ли въ нихъ о политик, или о длахъ того таинственнаго общества, къ которому принадлежалъ его воспитатель, почтеннйшій Гольтъ.
Все остальное свое имущество (носильное платье и пр.) Гольтъ оставилъ на полкахъ, какъ оно было. Только съ одной полки онъ снялъ и со смхомъ бросилъ на жаровню нсколько богословскихъ трактатовъ противъ англійскаго духовенства, писанныхъ имъ самимъ. Онъ сжегъ ихъ только наполовину и загасилъ огонь.
— Теперь, Генри, сынъ мой, — сказалъ онъ, — ты можешь съ чистой совстью удостоврить, что въ послдній мой пріздъ сюда, передъ отъздомъ въ Лондонъ, я жегъ латинскія проповди… Однако, скоро разсвтетъ, я долженъ исчезнуть, прежде чмъ проснется Локвудъ.
— Кто же отопретъ вамъ ворота? Разв не Локвудъ?— спросилъ Гарри.
Гольтъ засмялся: никогда не бывалъ онъ такъ добродушенъ и веселъ, какъ въ минуту опасности, когда надо было дйствовать.
— Помни! Локвудъ не подозрваетъ, что я здсь, — сказалъ онъ,— да и ты, пострленокъ, ничего бы не узналъ, кабы спалъ покрпче. Ты долженъ забыть, что я приходилъ сюда… А теперь прощай! Ступай въ свою комнату, запри дверь и не выходи, пока… Впрочемъ, постой! Отчего бы не узнать теб еще одной тайны? Я знаю, ты меня не выдашь!
Въ комнат капеллана было два окна: одно выходило на западъ, во дворъ съ фонтаномъ, другое (поменьше и задланное толстой желзной ршеткой) — на лужайку, передъ переднимъ фасадомъ замка. Это окно приходилось слишкомъ высоко отъ пола, чтобы на него можно было влзть безъ подставки, но отецъ Гольтъ взобрался на стоявшій подл маленькій шкафикъ, нажалъ оконную раму гд-то у основанія, и на глазахъ Гарри вся оконница со стеклами, съ деревянной рамой и съ желзными подпорками, опустилась въ углубленіе, продланное въ стн. Вытянуть ее изъ этого углубленія и водворить на мсто можно было и снаружи, такъ какъ одно стекло было выбито (очевидно, нарочно) и рука могла свободно пройти и нажать пружину въ подоконник.
— Когда я уйду, — сказалъ отецъ Гольтъ, — ты отодвинь отъ окна этотъ шкафикъ, чтобы никому не пришла въ голову возможность уйти этимъ путемъ, а дверь запри и положи ключъ… Куда бы намъ его положить?.. Постой! — на полку, подъ которую-нибудь изъ книгъ… ну, хоть подъ Іоанна Златоуста. И если спросятъ, гд ключъ, скажи, что я всегда держу его тамъ и сказалъ теб объ этомъ на случай, если бы теб понадобилось войти въ мою комнату… Я легко спущусь въ ровъ по наружной стн… Прощай еще разъ, милый мой сынъ. До свиданья.
Съ этими словами безстрашный патеръ необыкновенно легко и проворно вскарабкался на шкафикъ, перешагнулъ черезъ подоконникъ и поднялъ за собой раму снаружи. Гарри едва усплъ стать на цыпочки и на лету поцловать его руку, какъ рама уже встала на свое мсто, и верхніе концы желзныхъ прутьевъ ршетки такъ плотно уперлись въ каменный сводъ окна, что, казалось, не было возможности сдвинуть ихъ съ мста.
Когда патеръ Гольтъ пріхалъ въ Кэстльвудъ въ слдующій разъ, онъ въхалъ во дворъ черезъ главныя ворота, верхомъ на кон, и никогда посл того не заговаривалъ съ Гарри о потайномъ ход черезъ окно, кром одного раза, когда ему понадобилось отправить мальчика изъ замка съ однимъ порученіемъ, такъ, чтобы никто объ этомъ не зналъ. Въ виду возможности такой надобности патеръ Гольтъ и посвятилъ своего маленькаго питомца въ тайну секретнаго выхода.
Гарри Эсмондъ, при всей своей молодости, скоре умеръ бы, чмъ выдалъ своего друга и наставника. И патеръ Гольтъ хорошо это зналъ. Много разъ онъ испытывалъ мальчика, ставилъ на его пути всевозможные соблазны, чтобы посмотрть, какъ тотъ поступитъ: поддастся-ли искушенію или устоитъ (что и случалось иногда), и, поддавшись, сознается-ли въ этомъ впослдствіи, или солжетъ (чего никогда не случалось). Впрочемъ, по поводу этого послдняго пункта Гольтъ объяснилъ Гарри, что промолчать не значитъ солгать (и, разумется, не значитъ), но все-таки молчаніе, въ сущности, равносильно отрицанію. Слдовательно, прямое ‘нтъ’, хотя было завдомо ложное, но произнесенное въ интересахъ справедливости, или дружбы, въ отвтъ на вопросъ, клонящійся ко вреду для той или другой, — не только не преступно, но напротивъ, достойно всякихъ похвалъ и есть такой же законный способъ уклониться отъ опаснаго вопроса, какъ и всякій другой.
— Представь себ, напримръ, — говорилъ отецъ Гольтъ, — что ты видлъ бы, какъ его величество спрятался отъ погони, положимъ, на дерево, и тебя бы спросили: — Гд король Карлъ? Не на этомъ-ли дуб? — Если ты добрый гражданинъ, то былъ бы обязанъ отвтить не д_а (потому что тогда клевреты Кромвелля схватили бы и убили короля, какъ убили его отца), а н__тъ, ибо, коль скоро его величество пожелалъ скрыться, значитъ, онъ долженъ оставаться невидимымъ для врноподданическихъ глазъ’. Вс подобныя наставленія своего воспитателя по части религіи и нравственности, такъ же какъ и вс его объясненія въ области наукъ и языковъ, мальчикъ жадно впивалъ въ себя и принималъ съ благодарностью. Поэтому, когда патеръ Гольтъ, уходя, сказалъ ему: — Считай, что ты меня не видлъ, — это было все равно, какъ если бы его въ самомъ дл никто не видалъ. Такъ и отвтилъ мальчикъ спустя нсколько дней, когда его объ этомъ спросили.
Принцъ Оранскій былъ тогда въ Салисбюри. Маленькій Эсмондъ узналъ объ этомъ потому, что увидлъ доктора Тёшера въ самомъ парадномъ его подрясник (хотя по дорогамъ стояла невылазная грязь, а докторъ, какъ это всмъ было извстно, никогда не надвалъ своего шелковаго подрясника, когда здилъ верхомъ), съ большой оранжевой кокардой на широкополой шляп, и съ нимъ его причетника Нагума съ такой же кокардой. Докторъ ходилъ взадъ и впередъ передъ домомъ, когда Гарри его увидалъ, а потомъ слъ на своего иноходца, Нагумъ вскочилъ сзади, и они ухали, и Гарри слышалъ, какъ докторъ сказалъ, что детъ засвидтельствовать свои врноподданническія чувства, его высочеству Оранскому принцу. Вс крестьяне въ Кэстльвуд тоже надли оранжевыя кокарды, и веселая дочка кузнеца, большая пріятельница Гарри Эсмонда, приколола такую же кокарду на его старую шляпу, но когда ему велли кричать: ‘Да здравствуетъ принцъ Оранскій и протестантская вра!’, онъ съ негодованіемъ сорвалъ ее и бросилъ. Впрочемъ, надъ нимъ только посмялись и никто не разсердился, потому что въ деревн любили маленькаго сиротку, его одиночество возбуждало общую жалость, и во многихъ домахъ его встрчали дружескія лица и радушный пріемъ. У патера Гольта было тамъ тоже много друзей, ибо въ богословскихъ спорахъ онъ не только разбивалъ въ лоскъ самого кузнеца причемъ никогда не сердился, а только смялся своимъ добродушнымъ смхомъ), но и вылечилъ того же кузнеца отъ лихорадки хиною, и для всякаго у него находилось доброе слово, или совтъ, если кто въ немъ нуждался, такъ что и про него, и про Гарри вся деревня говорила: ‘Какъ жаль, что они паписты!’
Капелланъ замка и приходскій кэстльвудскій викарій прекрасно ладили между собой, да оно и понятно: мистеръ Гольтъ былъ человкъ вполн благовоспитанный, а спеціальностью доктора Тёшера было со всми соглашаться. У доктора Тёшера и его супруги, бывшей компаньовки милэди, былъ сынъ — почти что однолтокъ съ маленькимъ Эсмондомъ. Благодаря близкому сосдству и тому, что у обоихъ мальчиковъ былъ хорошій характеръ, между ними возникло что-то въ род дружбы.. Впрочемъ, Томаса Тёшера рано отдали въ школу (это было въ первый годъ царствованія короля Іакова). Отецъ самъ отвезъ его въ Лондонъ и вмст съ нимъ томикъ лютеранскихъ проповдей, который и оставилъ ему въ назиданіе. За нсколько лтъ своего пребыванія въ школ, а потомъ въ коллегіи, Томъ прізжалъ въ Кэстльвудъ всего по одному разу въ годъ, такимъ образомъ онъ подвергался несравненно меньшей опасности быть совращеннымъ въ католицизмъ отцомъ Гольтомъ, котораго почти никогда не видлъ, чмъ Гарри, постоянно находившійся въ обществ викарія, — опасности быть совращеннымъ въ лютеранство. Но, пока религія Гарри была религіей его величества, а также милорда и милэди (говорилъ торжественно докторъ), онъ никогда не позволитъ себ смутить сомнніемъ эту дтскую душу, какъ никогда не станетъ оспаривать, что церковь, къ которой принадлежитъ его величество король, есть также одна изъ втвей истинной церкви. А отецъ Гольтъ, въ отвтъ на это заявленіе, всякій разъ, бывало, принимался смяться и говорилъ, что святая католическая церковь, въ лиц всхъ своихъ представителей и благородной арміи своихъ мучениковъ, чрезвычайно обязана великодушію доктора Тёшера.
Пока докторъ здилъ въ Салисбюри, въ Кэстльвудъ прискакалъ отрядъ драгунъ въ оранжевыхъ шарфахъ. Часть изъ нихъ стала постоемъ въ деревн, а часть заняла замокъ. Впрочемъ, кром курятника и виннаго погреба, ничто не пострадало отъ нашествія незваныхъ гостей. Они объявили только, что имъ надо обойти домъ и осмотрть бумаги. Прежде всего они пожелали видть комнату патера Гольта. Гарри Эсмондъ принесъ ключъ. Отворили шкафы, выдвинули вс ящики, перерыли бумаги, но не нашли ничего, кром книгъ, носильнаго платья да сложенныхъ въ особомъ ящик принадлежностей облаченія католическаго священника, надъ которыми драгуны принялись острить къ великому ужасу Гарри. На предложенные ему вопросы мальчикъ отвчалъ, что патеръ Гольтъ былъ очень добръ къ нему, что онъ человкъ ученый и, вроятно, не сталъ бы посвящать его, Гарри, въ свои тайны, если бы он у него были. Гарри было въ то время одиннадцать лтъ, и онъ не казался старше своего возраста, а смотрлъ самымъ обыкновеннымъ, наивнымъ одиннадцатилтнимъ ребенкомъ.
Милордъ и милэди пробыли въ отсутствіи боле шести мсяцевъ. Вернулись они въ самомъ уныломъ настроеніи духа, король Іаковъ былъ изгнанъ, на престол сидлъ принцъ Оранскій, и, какъ опасалась милэди, католикамъ грозили самыя жестокія гоненія. Милэди не врила никакимъ общаніямъ терпимости со стороны ‘голландскаго чудовища’ и утверждала, что не было ни одного слова правды во всемъ, что говорилъ ‘этотъ вроломный извергъ’. Она и милордъ очутились плнниками въ своемъ собственномъ дом: такъ, по крайней мр, говорила ея сіятельство своему маленькому пажу, который былъ теперь настолько великъ, что могъ понимать, что вокругъ него происходитъ, и довольно врно судить о характерахъ людей, съ которыми онъ жилъ.
— Мы плнники, — говорила милэди.— Мы только не носимъ цпей, но во всемъ остальномъ мы плнники, арестанты. Ну что же! Пусть ихъ приходятъ! Пусть бросятъ меня въ темницу, или снимутъ голову съ этой слабой женской шеи (при этомъ она хватала себя за горло своими длинными пальцами). Эсмонды всегда охотно проливали кровь за своихъ королей. Мы не то что Черчилли — эти Іуды, цлующіе своего господина, чтобы предать его. Мы умемъ страдать и даже прощать, когда дло коснется интересовъ престола. (Ея сіятельство намекала, безъ сомннія, на потерю мста н_о_с_и_т_е_л_я к_о_р_о_л_е_в_с_к_а_г_о к_у_б_к_a — фатальный случай, о которомъ она вспоминала разъ по двадцати на день). Пусть же Оранскій тиранъ приходитъ ко мн съ своими гнусными голландскими орудіями пытки! Животное! Презрнный! — я плюю на него! Я его не боюсь. Съ радостью сложу я голову на плах! Съ радостью взойду на эшафотъ вмст съ мужемъ. Испуская свой послдній вздохъ, мы будемъ кричать: — Да сохранитъ Господь короля Іакова!— и смло улыбнемся въ лицо палачу.— И въ сотый разъ она принималась описывать своему пажу, со всми подробностями, свое послднее свиданіе съ королемъ.
— Я бросилась къ ногамъ моего повелителя, — говорила милэди.— Я сказала, что отдаю ему все, что имю: себя, свой домъ, мужа, — что ничего не пожалю, чтобы отстоять его права… Быть можетъ, онъ припомнилъ старыя времена, когда Изабедла Эсмондъ была молода и прекрасна, быть можетъ, вспомнилъ тотъ день, когда не я, а передо мной преклоняли колни, — не знаю, но только онъ заговорилъ со мной такимъ голосомъ, который напомнилъ мн минувшіе дни — Ба! вамъ слдовало бы обратиться къ принцу Оранскому, если вамъ чего-нибудь нужно, — сказалъ его величество — нтъ, ваше величество, — отвчала я, — я не преклоню колнъ передъ узурпаторомъ! Эсмондъ, служившій вашему величеству, никогда не будетъ носителемъ кубка измннику!’ — не смотря на все бремя постившаго его бдствія, царственный изгнанникъ улыбнулся, милостиво поднялъ меня и сказалъ мн нсколько словъ утшенія. Самъ виконтъ, мужъ мой, не могъ бы оскорбиться царственнымъ поцлуемъ, которымъ удостоили меня!
Общественное бдствіе сдлало милорда и милэди такими искренними друзьями, какими они никогда не были съ тхъ поръ, какъ женились. Милордъ виконтъ выказалъ большую врность престолу и много мужества въ такое время, когда эти качества были рдки между упавшими духомъ представителями королевской партіи, и похвалы, которыми его осыпали, немало подняли его во мнніи жены, а можетъ быть и въ его собственномъ. Онъ какъ будто очнулся отъ сна. Куда двалась безпечная лнь, въ которой раньше проходила вся его жизнь! Онъ почти не сходилъ съ лошади, по цлымъ днямъ разъзжалъ изъ имнья въ имнье и совщался то съ тмъ, то съ другимъ изъ приверженцевъ короля. Маленькій пажъ, разумется, мало что зналъ изъ похожденій своего господина, онъ только замчалъ, что тотъ измнился во всхъ своихъ привычкахъ и очень повеселлъ.
Отецъ Гольтъ безпрестанно прізжалъ въ Кэстльвудъ, но уже не состоялъ оффиціально въ должности капеллана при замк. Онъ вчно что-нибудь привозилъ или увозилъ. Ккром того, къ намъ постоянно назжали какіе-то незнакомцы — военные и духовнаго званія. (Послднихъ Гарри всегда узнавалъ, хотя они являлись въ самыхъ разнообразныхъ костюмахъ). Милордъ часто исчезалъ на долгіе сроки и внезапно опять появлялся, пользуясь иногда тмъ самымъ потайнымъ ходомъ, которымъ пользовался патеръ Гольтъ. Впрочемъ, Гарри не могъ бы сказать съ точностью, какъ часто отворялось маленькое окошечко въ комнат капеллана, впуская или выпуская милорда и его друзей. Мальчикъ твердо помнилъ свое общаніе не допытываться (онъ общалъ это отцу Гольту), и если когда-нибудь въ полночь, ему случалось услышать изъ своей комнатки шаги и голоса въ корридор, онъ отворачивался къ стн и пряталъ подъ подушку свое любопытство, пока оно не засыпало тамъ вмст съ нимъ. Конечно, не могъ онъ не замчать, что патеръ былъ постоянно въ разъздахъ, и по многимъ признакамъ догадывался, что Гольта поглощаетъ какое-то важное, секретное дло. Какое это было дло — вы безъ труда угадаете изъ того, что вскор случилось съ милордомъ.
Посл того, какъ милордъ вернулся изъ Лондона, Кэстльвудъ-Голлъ не былъ занятъ войсками, не поставили къ намъ и караула, но въ деревн стоялъ караулъ, и который-нибудь изъ солдатъ постоянно торчалъ на лужайк противъ нашихъ главныхъ воротъ и слдилъ за всми входившими и выходившими. Локвудъ говорилъ, что особенно строго слдили за нами по ночамъ, такъ что нельзя было ни выйти, ни войти въ замокъ, чтобы не попасться на глаза часовымъ. Хорошо, что у насъ былъ ходъ, о которомъ ихъ благородія ничего не знали. Должно быть милордъ съ патеромъ Гольтомъ частенько таки путешествовали по ночамъ, а разъ или два маленькій Гарри дйствовалъ въ качеств ихъ посла или адьютанта. Онъ хорошо помнитъ, какъ однажды ему приказали взять на плечо свою удочку и сходить въ деревню, тамъ онъ долженъ былъ обойти нсколько домовъ (указанныхъ въ особомъ, данномъ ему списк), въ каждомъ попросить напиться и сказать хозяину: ‘Въ будущій четвергъ въ Ньюбери будетъ конная ярмарка’.
Настоящаго смысла этихъ словъ мальчикъ въ то время не зналъ, и не подозрвалъ, какія готовились событія, но, ради ясности, мы можемъ сообщить это здсь. Принцъ Оранскій ухалъ въ Ирландію, гд король съ большой арміей долженъ былъ его встртить, .а тмъ временемъ партія его величества ршила поднять возстаніе въ Англіи, и милордъ долженъ былъ стать во глав мятежниковъ нашего графства. Въ послднее время, имя подл себя неугомоннаго патера Гольта и постоянно понукаемый милэди виконтессой, онъ принималъ боле дятельное участіе въ политическихъ длахъ, и такъ какъ лордъ Саркъ сидлъ тогда уже въ Тоуэр, а сэръ Вильмотъ Кроули перешелъ на сторону принца Оранскаго, то милордъ оказался самымъ выдающимся изъ представителей королевской партіи въ нашей части графства было условлено, что два полка — шотландскій полкъ Срыхъ и драгуны, — квартировавшіе въ Ньюбери, въ назначенный день объявятъ себя за короля, и къ тому же дню въ Ньюбери съдется все, оставшееся врнымъ его величеству мстное дворянство съ своими фермерами, приближенными и прислугой, а затмъ вся эта вооруженная сила выступитъ походомъ на Ридингъ, гд тогда стояли голландскія войска подъ командой Джинкеля. Имлось въ виду, смявъ непріятеля и прогнавъ вь Ирландію его неукротимаго маленькаго вождя, двинуться прямо на Лондонъ, гд и провозгласить короля. Такъ предполагалось сдлать, и наша партія была твердо уврена въ побд.
Пока подготовлялись вс эти важныя событія, милордъ былъ неузнаваемъ: отъ его прежней лни и безпечности не оставалось и слда, онъ даже какъ будто поздоровлъ. Милэди теперь никогда его не бранила, патеръ Гольтъ прізжалъ, узжалъ и былъ всегда въ хлопотахъ, а маленькому Гарри страстно хотлось быть вершка на два повыше, чтобы и онъ тоже вмст съ другими могъ обнажить мечъ за правое дло.
Однажды, въ 1690 году (должно быть, это было въ іюн) милордъ, одтый по дорожному, въ большомъ плащ, изъ подъ котораго, какъ хорошо замтилъ Гарри, сверкала стальная кольчуга, подозвалъ къ себ мальчика, откинулъ ему волосы со лба, поцловалъ его и благословилъ съ такою любовью, какъ никогда не длалъ этого раньше. Патеръ Гольтъ тоже далъ ему свое благословеніе, и потомъ они съ милордомъ пошли прощаться съ милэди виконтессой. Милэди вышла изъ своихъ комнатъ, прижимая платокъ къ глазамъ и поддерживаемая своей компаньонкой, мистриссъ Тёшеръ.
— Вы дете на… на прогулку, — сказала она.— Ахъ, если бы я могла хать съ вами!… Но женщинамъ въ моемъ положеніи запрещается верховая зда.
— Мидэди, — позвольте намъ облобызать руку ея сіятельства маркизы, — сказалъ патеръ Голътъ.
— Помоги вамъ Боже, милордъ!— сказала милэди и, шагнувъ впередъ, торжественно обняла мужа, добавила:— Отецъ Гольтъ, благословите меня, — и опустилась на колии, причемъ мистриссъ Тёшеръ презрительно вздернула голову.
Патеръ Гольтъ благословилъ и маленькаго пажа, который тоже сошелъ во дворъ подержать стремя милорду. На двор ожидали двое верховыхъ слугъ, готовые сопровождать своего господина. Милордъ и патеръ Голътъ сли на лошадей, и вс четверо выхали изъ воротъ замка.
Когда они перехали мостъ, Гарри видлъ, какъ къ нимъ подъхалъ офицеръ въ красномъ мундир и, прикоснувшись къ шляп, заговорилъ съ милордомъ.
Кавалькада остановилась, и начались какіе-то переговоры или, можетъ быть, споръ. Но вдругъ милордъ снялъ шляпу, поклонился офицеру и пустилъ свою лошадь въ галопъ. Офицеръ поскакалъ за нимъ, и они похали рядомъ, сопровождавшій же офицера кавалерійскій солдатъ похалъ сзади вмст съ людьми милорда. Такъ они проскакали всю лужайку и скрылись за вязами. (Гарри показалось, что въ послдній моментъ милордъ обернулся и махнулъ рукой).
Въ тотъ день мы были страшно напуганы: передъ вечеромъ, когда обыкновенно пригоняли коровъ съ поля, мальчишка подпасокъ пріхалъ домой на одной изъ нашихъ лошадей, которую онъ нашелъ за наружной оградой парка, гд она щипала траву. Милэди не ложилась почти до разсвта. Она была въ самомъ спокойномъ и кроткомъ настроеніи духа: никого не бранила и просидла за картами шесть часовъ не вставая. Маленькій пажъ пошелъ спать, передъ сномъ онъ помолился за милорда и за успхъ его дла.
Только только начинало свтать, когда у воротъ позвонили. Старикъ Локвудъ еще спалъ, онъ поднялся съ постели, отворилъ ворота и впустилъ одного изъ слугъ, который ухалъ по утру вмст съ милордомъ и теперь возвратился съ весьма печальной встью.
Офицеръ въ красномъ мундир, какъ оказалось, подъзжалъ къ милорду затмъ, чтобы объявитъ ему (считая своимъ долгомъ предупредить объ этомъ его сіятельство, — сказалъ офицеръ), что хотя онъ, и не арестованъ, но находится подъ надзоромъ, и что онъ, капитанъ проситъ милорда не вызжалъ въ этотъ день.
Милордъ отвчалъ, что верховая зда полезна для его здоровья и если господинъ капитанъ желаетъ ему сопутствовать, — онъ будетъ очень радъ. Тогда-то онъ и поклонился офицеру, и они похали рядомъ.
Дохавъ до Ванси-Дауна, милордъ на перекрестк неожиданно остановилъ свою лошадь, и вс остановились.
— Милостивый тосударь, — сказалъ онъ офицеру, — насъ четверо противъ двухъ: не будете-ли вы любезны свернуть въ эту сторону и предоставить мн хать своей дорогой?
— Ваша дорога — моя дорога, милордъ, — отвчалъ офицеръ.
— Въ такомъ случа…— началъ было милордъ, но не усплъ онъ договорить, какъ офицеръ выхватилъ пистолетъ и выстрлилъ въ него.
Въ ту же секунду патеръ Гольтъ тоже выхватилъ пистолетъ и прострлилъ голову офццеру. Онъ убилъ его наповалъ. Перепуганный солдатъ посмотрлъ на своего начальника, съ минуту поколебался, потомъ повернулъ коня и поскакалъ прочь.
— Стрляйте, стрляйте въ него! — закричалъ патеръ Гольтъ, посылая другую пулю въ догонку солдату, — но люди были такъ ошеломлены всмъ случившемся, что не успли выстрлить, да и кром того, милордъ крикнулъ, чтобъ они не стрляли. Такимъ образомъ солдату удалось улизнуть.
— Тогда патеръ Гольтъ, qui pensait tout, — прибавилъ мосье Блэзъ (это онъ былъ тотъ слуга, который возвратился на разсвт), — слзаетъ съ коня, обыскиваетъ карманы убитаго (должно быть, онъ думалъ, не было-ли съ нимъ какихъ-нибудь важныхъ бумагъ), — деньги его отдаетъ намъ двоимъ и говорить: ‘Le vin est tir, monsieur le marques’ — отчего это онъ назвалъ господина виконта маркизомъ? — il Caut le boire’.
— У бднаго убитаго джентльмена лошадь была лучше моей, — продолжалъ мосье Блэзъ, — и мистеръ Гольтъ приказалъ мн перессть на нее. Я переслъ, а Блоножку свою стегнулъ хорошенько, и она побжала домой. Мы похали дальше. Такъ, около полудня, далеко не дозжая Ньюбери, мы услыхали пальбу, а въ два часа, когда мы поили лошадей на постояломъ двор, туда прискакалъ верховой и сказалъ намъ: ‘Все пропало. Шотландцы дали маху: провозгласили короля часомъ раньше, чмъ слдовало. Генералъ Джинкель ударилъ на нихъ’. Все было кончено.
— А мы застрлили офицера при исполненіи служебныхъ обязанностей и дали убжать его ординарцу, — сказалъ милордъ.— Тогда патеръ Гольтъ досталъ свою записную книжку, написалъ дв записочки — одну милэди виконтесс, другую вамъ, мистеръ Гарри, — и сказалъ мн: — Блэзъ, позжайте въ Кэстльвудъ и передайте это кому слдуетъ.
— И вотъ я здсь.
Тутъ мосье Блэзъ отдалъ Гарри, об записки. Гарри прочелъ ту, которая была адресована ему. Тамъ было сказано только: ‘Сожги бумаги, которыя остались въ потайномъ шкафу, и эту записку сожги. Помни: ты ничего не знаешь’. Прочитавъ записку, Гарри побжалъ наверхъ къ своей госпож. У дверей ея спальни спала камеристка, мальчикъ разбудилъ ее, приказалъ ей принести свчу, разбудить милэди, и отдалъ записку въ руки ея сіятельству. Любопытное зрлище представляла она въ своемъ ночномъ убор! Ничего подобнаго Гарри никогда не видалъ.
Какъ только записка была отдана, онъ побжалъ въ комнату капеллана, отворилъ потайной шкафикъ надъ каминомъ и сжегъ вс бывшія въ немъ бумаги, потомъ, вспомнивъ, какъ поступалъ въ такихъ случаяхъ патеръ, взялъ съ полки одну изъ рукописныхъ проповдей его преподобія и сжегъ ее до половины на той же жаровн. Къ тому времени, какъ бумаги сгорли, на двор совсмъ разсвло. Гарри опять побжалъ къ своей госпож. Камеристка, какъ и въ первый разъ, ввела его въ спальню, и милэди (изъ-за полога своей двухспальной кровати) сказала ему, что она сейчасъ детъ и чтобы онъ веллъ заложить ей карету.
Но и въ этотъ день тайны туалета ея сіятельства совершались съ такой же ужасающей медленностью, какъ и всегда: карета была давно подана, а милэди все еще одвалась. И вотъ, въ ту самую минуту, когда она вышла изъ своихъ комнатъ, готовая къ отъзду, маленькій Джонъ Локвудъ прибжалъ изъ деревни съ извстіемъ, что въ замокъ дутъ три офицера, стряпчій и человкъ двадцать или двадцать пять солдатъ. Джонъ опередилъ ихъ не больше какъ на дв минуты: не усплъ онъ еще хорошенько досказать свою новость, какъ вся эта компанія въхала къ намъ во дворъ.

ГЛАВА VI.
Чмъ кончился заговоръ.— Смерть Томаса, третьяго виконта Кэстльвуда, и арестъ его виконтессы.

Сначала милэди все твердила, что умретъ, какъ Марія, королева Шотландская (на которую, какъ ей казалось, она походила характеромъ красоты), поглаживая свою костлявую шею, она говорила: ‘Они увидятъ, что Изабелла Кэстльвудъ съуметъ встртить свою участь, какъ подобаетъ женщин и лэди’. Камеристка милэди, француженка Виктуаръ, убдила ея сіятельство, что такъ какъ бжать все равно мельзя, то самое благоразумное, что она могла сдлать при существующихъ обстоятельствахъ, это — встртить незваныхъ гостей такъ, какъ будто ничего не подозрваетъ, а для этого лучше всего дождаться ихъ въ своей спальн. И такъ, японская черная шкатулочка милэди, которую Гарри принесъ было, чтобы положить въ карету, торжественно вернулась въ комнату своей хозяйки, куда удалилась госпожа и служанка. Спустя минуту Виктуаръ вышла къ пажу и приказала ему отъ имени милэди сказать, когда его спросятъ, что ея сіятельство больна ревматизмомъ и не встаетъ съ постели.
Тмъ временемъ солдаты заняли замокъ. Гарри видлъ ихъ изъ окна штофной гостиной: двое часовыхъ стали у воротъ, еще человкъ шесть солдатъ отмаршировали къ конюшнямъ, а остальные, предшествуемые своимъ начальникомъ и какимъ-то человкомъ въ черномъ (должно быть, стряпчимъ), направились въ сопровожденіи одного изъ нашихъ слугъ, къ той части дома, которую занимали милордъ и милэди.
Капитанъ — красивый молодой человкъ съ мягкими манерами — и стряпчій поднялись по лстниц и черезъ большую переднюю вошли въ штофную гостиную, гд въ ту минуту не было никого кром Гарри Эсмонда, маленькаго пажа ихъ сіятельствъ.
— Доложите вашей госпож, молодой человкъ, что намъ нужно съ ней поговорить, — сказалъ ему ласково капитанъ.
— Госпожа моя въ постели, она больна, — отвчалъ пажъ.
— А чмъ она больна?— спросилъ капитанъ.
Мальчикъ отвчалъ ‘ревматизмомъ’.
— Ревматизмомъ?.. Гмъ! Непріятная болзнь, — проговорилъ добродушный капитанъ.— Ну, а карета во двор зачмъ? Врно, за докторомъ посылаютъ?
— Не знаю, — сказалъ мальчикъ.
— А какъ давно больна ея сіятельство?
Мальчикъ повторилъ: ‘не знаю’.
— Когда ухалъ милордъ?
— Вчера вечеромъ.
— Съ патеромъ Гольтомъ?
— Да, съ мистеромъ Гольтомъ.
— А въ какую сторону они похали? — спросилъ стряпчій.
— Не знаю, меня съ ними не было, — отвчалъ пажъ.
— Намъ надо видть милэди Кэстльвудъ.
— Мн не приказано никого пускать къ ея сіятельству, она больна…— началъ было пажъ, но въ эту минуту вошла Виктуаръ.
— Тише! Что здсь за шумъ?— сказала она съ такимъ видомъ, какъ будто не подозрвала о присутствіи постороннихъ людей, и прибавила: — Этотъ джентльменъ, должно быть, докторъ?
— Ну, полно, не притворяйтесь. Намъ надо видть лэди Кэстльвудъ, — сказалъ стряпчій, отстраняя француженку и проходя въ спальню.
У ея сіятельства занавси на оквахъ были спущены и въ комнат было темно, сама же она, въ ночномъ чепц и вся обложенная подушками, лежала въ постели, ничуть не выигрывая въ красот отъ покрывавшихъ ея щеки румянъ, съ которыми даже и тутъ она не ршалась разстаться.
— Кто это? Докторъ?— спросила она.
— Притворство безполезно, сударыня, — сказалъ капитанъ Вестбери (такъ звали этого офицера).— Я долженъ арестовать здсь нкоего сэра Томаса, виконта Кэстльвуда и пэра, отказавшагося принести присягу, а также Роберта Тёшера, Кэстльвудскаго приходскаго викарія, и Генри Гольта (извстнаго и подъ многими другими именами), монаха-іезуита, служившаго капелланомъ въ здшнемъ замк въ царствованіе изгнаннаго короля, а нын стоящаго во глав только что открытаго заговора противъ особъ ихъ величествъ короля Вильгельма и королевы Маріи. Я имю инструкцію обыскать вашъ домъ и представить по начальству вс бумаги или иныя доказательства существованія заговора, какія могутъ быть здсь найдены. Ваше сіятельство, соблаговолите выдать мн ключи, и я совтую вамъ, въ вашихъ же интересахъ, оказать намъ при обыск всяческое содйствіе.
— Вы видите, сэръ, я не могу шевельнуться, у меня ревматизмъ, — сказала съ своей постели милэди, имвшая видъ настоящаго привиднія, не смотря на свои нарумяненныя щеки и новый чепецъ, который она таки не забыла надть, желая, по крайней мр, предстать передъ офицерами въ полномъ авантаж.
— Я возьму на себя смлость, — продолжалъ капитанъ Вестбери, — поставить къ вамъ въ комнату часового, чтобы, въ томъ случа, если ваше сіятельство пожелаете встать, вамъ было бы на кого опереться, а ваша женщина покажетъ мн, съ чего я долженъ начать свой осмотръ.
И мадамъ Виктуаръ, не переставая болтать на своемъ полу-французскомъ, полу-англійскомъ нарчіи, принялась выдвигать ящикъ за ящикомъ. Капитанъ приступилъ къ обыску, но, какъ показалось Гарри Эсмонду, обыскивалъ довольно небрежно съ улыбкой на лиц, какъ будто длалъ это единственно ради соблюденія формы.
Когда дошла очередь до одного изъ шкафовъ, Виктуаръ пронзительно взвизгнула, упала на колни и, охвативъ шкафъ обими руками, закричала:
— Non, jamais, monsieur l’oflicer! Jamais! Я лучше умру, а не дамъ осматривать этотъ шкафъ.
Но капитанъ Вестбери распахнулъ дверцы шкафа все съ той же улыбкой, которая перешла въ самый откровенный смхъ, когда онъ выдвинулъ ящикъ. Тамъ оказались — не бумаги, касающіяся заговора, а парики, блила и румяна милэди. Тутъ Виктуаръ объявила, что вс мужчины — чудовища, но капитанъ спокойно продолжалъ свое изслдованіе. Онъ похлопалъ по спинк шкафа, чтобы удостовриться, не двойная-ли она, когда же онъ сталъ опять шарить въ ящикахъ, милэди крикнула ему рзкимъ голосомъ, совсмъ не походившимъ на голосъ больной:
— Дозвольте узнать, капитанъ: оскорблять женщинъ тоже входитъ въ кругъ вашихъ служебныхъ обязанностей?
Капитанъ поглядлъ на содержимое шкафа и, повернувшись въ милэди, сказалъ ей съ низкимъ поклономъ и саркастически любезной улыбкой:
— Эти предметы опасны только тогда, когда ихъ надваетъ ваше сіятельство. Покамстъ я не нашелъ ничего, что бы касалось правительства, а э_т_и_м_ъ оружіемъ, хотя оно и опасно, предоставлено убивать только красот, — и онъ указалъ на парикъ кончикомъ шпаги.— Теперь приступимъ къ осмотру остальной части дома.
— Неужели вы намрены оставить здсь со мной этого негодяя? — закричала милэди, показывая на солдата.
— Что длать, сударыня! Надо же дать вамъ кого-нибудь, кто бы могъ поправить вамъ подушки и подалъ лекарство, если… Позвольте…
Тутъ ужь ея сіятельство могла закричать съ полнымъ основаніемъ, ибо капитанъ, ударивъ кулакомъ по одной изъ подушекъ, попалъ, наконецъ, въ самый ‘огонь’, какъ говорится въ игр въ фанты. Онъ выхватилъ эту подушку и сказалъ:
— Вотъ видите! Я вамъ говорилъ! Эта подушка набита бумагами.
— Какой-то подлецъ выдалъ насъ! — закричала милэди, садясь въ постели, причемъ обнаружилось, что подъ ночнымъ капотомъ на ней надтъ полный костюмъ.
— Теперь я увренъ, ваше сіятельство, можете встать. Позвольте предложить вамъ руку. Сегодня вамъ придется совершить небольшое путешествіе до Гекстонъ-Кэстля. Прикажете подать вамъ карету?.. Если желаете, васъ можетъ сопровождать ваша женщина и — даже японская шкатулочка.
— Сэръ! Вы, вдь, не ударите лежачаго — даже когда это мужчина. Какъ же вы не видите женщину?— проговорила не безъ достоинства милэди.
— Ваше сіятельство, соблаговолите встать: я долженъ обыскать вашу постель, — сказалъ капитанъ.— Я не могу тратить время на пустыя словопренія.
Нечего длать, бдной старух пришлось подняться съ постели.
До конца своей жизни будетъ помнить Гарри Эсмондъ эту фигуру въ парчевомъ платьи, прикрытомъ сверху ночнымъ блымъ капотомъ, въ красныхъ чулкахъ съ золотыми стрлками и въ блыхъ туфелькахъ съ красными каблучками, никогда не забудетъ онъ, какъ — тощая, костлявая, страшная, — она сла въ кровати и, наконецъ, поднялась на ноги. Вс ея сундуки и баулы стояли въ передней, совсмъ упакованные, занузданныя лошади ждали въ конюшн. Обо всемъ этомъ капитанъ, очевидно, уже получилъ достоврныя свднія изъ того или другого источника: изъ какого именно — на этотъ счетъ у Гарри Эсмонда явились свои подозрнія впослдствіи, когда онъ узналъ, что докторъ Тёшеръ жаловался на правительство короля Вильгельма, отплатившее будто бы черной неблагодарностью за оказанныя имъ ему услуги.
Гарри можетъ сказать здсь (хотя въ то время онъ быль слишкомъ молодъ, чтобы понимать смыслъ всего происходившаго), что заключалось въ тхъ бумагахъ, которыя перехватилъ капитанъ Вестбери и которыя были перепрятаны изъ японской шкатулочки милэди въ постель, когда въ замокъ явились солдаты.
Тамъ былъ, между прочимъ, написанный рукой отца Гольта списокъ друзей мистера Фримена (короля Іакова) изъ дворянъ нашего графства. Такіе же списки найдены были въ бумагахъ сэра Джона Фенвика и мистера Конльстона, поплатившихся жизнью за этотъ заговоръ.
Былъ еще выданный милорду Кэстльвуду патентъ на титулъ маркиза Эсмондскаго {Возвратить семь этотъ титулъ маркиза составляло всегда предметъ честолюбія милэди виконтесы, и когда, около того времени, умерла незамужняя старуха-тетка милэди, Барбара Тофамъ, дочь банкира, и оставила ей все свое состояніе, — ея сіятельство (такъ, по крайней мр, я слышалъ) почти вс эти деньги отослала королю Іакову. Милордъ былъ, говорятъ, такъ взбшенъ этимъ поступкомъ, что сталъ даже посщать приходскую протестантскую церковь, и помирился только на титул маркиза, которымъ пожаловалъ его изгнанный король въ вознагражденіе за 15.000 фунтовъ стерлинговъ, присланныхъ его величеству его врнымъ слугой.}, распространявшійся какъ на него лично, такъ и на всхъ его потомковъ мужескаго пола. Были приказы: о производств его въ генералъ-маіоры и о назначеніи намстникомъ нашего графства.
Было также нсколько писемъ (одни — исполненныя энтузіазма, другія — нершительныя) отъ преданныхъ его величеству представителей высшей аристократіи и мелкаго дворянства. Въ числ ихъ оказалось два письма, касавшіяся полковника Фрэнсиса Эсмонда (что вышло очень счастливо для него). Одно было отъ патера Гольта, вотъ что въ немъ говорилось: ‘Я здилъ къ полковнику въ его имніе, въ Валькот, близь Велльса, гд онъ живетъ со времени отъзда короля. Я видлся съ нимъ и всячески старался склонить ею на сторону мистера Фримэна: я представилъ ему на видъ т огромныя выгоды, которыя онъ можетъ получить, имя дло съ этимъ негоціантомъ, предлагалъ ему крупное денежное вознагражденіе, какъ это было между нами условлено. Но онъ наотрзъ отказался. Онъ считаетъ мистера Фримэна главой фирмы, говорилъ онъ, никогда не станетъ подрывать его торговлю и не вступитъ ни въ какую другую торговую компанію, но полагаетъ, что вс его обязательства покончены съ той минуты, какъ мистеръ Фримэнъ покинулъ Англію. Какъ кажется, этотъ полковникъ гораздо больше интересуется своей женой и собаками, чмъ длами. Онъ много разспративалъ меня о маленькомъ Г. Э., объ этомъ btard, какъ онъ его называлъ: какъ видно, онъ сомнвается, есть-ли у милорда какія-нибудь опредленныя намренія относительно этого ребенка. Я успокоилъ его на этотъ счетъ, сказалъ, что мальчика я хорошо знаю, и разсказалъ ему наши планы на счетъ его будущности. Но по вопросу о Фримэн онъ остался непоколебимъ’.
Другое письмо было отъ полковника Эсмонда къ лорду Кэстльвуду. Въ этомъ письм полковникъ извщалъ своего родственника, что къ нему прізжалъ нкій капитанъ Гольтонъ съ предложеніемъ примкнуть ‘вы знаете — к_ъ к_о_м_у’, за что общалъ ему крупную денежную награду, прибавивъ при этомъ, что глава фамиліи Кэстльвудовъ принимаетъ самое дятельное участіе въ этомъ дл. Но онъ, полковникъ Фрэнсисъ Эсмондъ, считаетъ, что сломилъ свою шпагу въ тотъ день, когда е. в. {Его величество.} покинулъ страну, и никогда больше не обнажитъ ее въ его интересахъ, что п. О. {Принцъ Оранскій.} былъ, по крайней мр, человкъ благородный и мужественный, и долгъ его, Фрэнсиса Эсмонда, какъ и всякаго англичанина (такъ, по крайней мр, онъ думаетъ) заключается въ настоящую минуту въ томъ, чтобы содйствовать сохраненію мира въ стран и не допустить въ нее французовъ. Короче говоря, онъ наотрзъ отказывается отъ всякаго участія въ задуманномъ дл.
Какъ о существованіи этихъ двухъ писемъ, такъ и о томъ, что заключалось въ подушк, Генри Эсмондъ узналъ отъ самого полковника Эсмонда въ то время, когда тотъ былъ уже виконтомъ Кэстльвудомъ. Когда виконту показывали эти письма, онъ отъ души поздравилъ себя (на что имлъ полное основаніе) съ тмъ, что не участвовалъ въ заговор, оказавшемся столь гибельнымъ для многихъ изъ замшанныхъ въ немъ лицъ. Но понятно, въ то время, когда все это происходило на глазахъ мальчика, онъ не зналъ этихъ подробностей, — онъ зналъ только одно — что его покровитель и покровительница попали въ бду, что одному пришлось спасаться бгствомъ, а другая была арестована солдатами короля Вильгельма.
Когда бумаги были захвачены, дальнйшій обыскъ въ остальной части замка производился не особенно строго. Джентльмены пожелали, однако, видть комнату Гольта. Маленькій питомецъ патера самъ проводилъ ихъ туда, въ точности исполняя приказаніе своего воспитателя, онъ показалъ имъ, гд лежитъ ключъ отъ комнаты, и самъ отперъ имъ дверь.
Добравшись до жаровни, они съ жадностью набросились на лежавшія въ ней полуобгорвшія бумаги и стали внимательно ихъ разглядывать. Маленькій провожатый немало забавлялся при этомъ ихъ затруднительнымъ положеніемъ.
— Что это?— спросилъ одинъ.
— Написано на иностранномъ язык, — сказалъ стряпчій.— Чему ты смешься, щенокъ?— Прибавилъ онъ, круто оборачиваясь къ мальчику, потому, что замтилъ, что тотъ улыбнулся.
— Мистеръ Гольтъ говорилъ, что это проповди, и веллъ мн ихъ сжечь, — сказалъ Гарри, и на этотъ разъ сказалъ правду.
— Да, какже, проповди! Готовъ побиться объ закладъ, что тутъ сидитъ измна!— подхватилъ стряпчій.
— Для меня это китайская грамота — какъ честный человкъ!— объявилъ капитанъ Вестбери.— Мальчуганъ! Можешь ты это прочесть?
— Могу немножко, — отвчалъ Гарри.
— Ну, такъ читайте, сэръ, да смотрите — по англійски, а не то берегитесь! — прикрикнулъ на него стряпчій.
И Гарри началъ переводить:
— ‘Не сказалъ-ли одинъ изъ вашихъ же писателей: ‘Дти Адама въ наше время трудятся въ пот лица, какъ самъ онъ трудился, надъ древомъ познанія добра и зла, они трясутъ его втви, отыскивая плодовъ и въ большинств случаевъ совершенно забываютъ о древ жизни’.— О слпое поколніе! Не было-ли древо познанія тмъ самымъ деревомъ, къ которому привелъ тебя змій!..’
Тутъ мальчику пришлось остановиться, такъ какъ конецъ страницы былъ уничтоженъ огнемъ. Онъ спросилъ стряпчаго:
— Читать мн дальше, сэръ?
Тогда стряпчій сказалъ:
— Этотъ мальчишка смышленне, чмъ кажется. Какъ знать, не потшается-ли онъ надъ нами?
— Такъ мы позовемъ Ученаго Дика, — проговорилъ со смхомъ капитанъ Вестбери и крикнулъ въ окно одному изъ солдатъ: — Эй, Дикъ! Поди сюда!— переведи намъ тутъ одну вещь.
Плотныи солдатъ съ добродушнымъ квадратнымъ лицомъ явился на зовъ и отдалъ честь своему командиру.
— Прочтите намъ, Дикъ, что тутъ написано, — сказалъ ему стряпчій.
— Моя фамилія Стиль, сэръ, — отвчалъ солдатъ.— Я могу быть Дикомъ для своихъ друзей, но въ ихъ числ нтъ ни одного джентльмена вашей профессіи.
— Ну, Стиль, — все равно.
— ‘Мистеръ» Стиль, сэръ, будьте любезны. Обращаясь къ джентльменамъ, служащимъ въ конной гвардіи его величества, вы не должны фамильярничать.
— Извините, сэръ, я этого не зналъ, — проговорилъ стряпчій.
— Гд же вамъ знать! Сейчасъ видно, что вы не привыкли къ обществу джентльменовъ.
— Ну, полно вздоръ молоть! — Прочти-ка лучше эту бумагу, — сказалъ Вестбери.
Дикъ заглянулъ въ бумагу, еще разъ отдалъ честь своему командиру и сказалъ:
— Это по латыни, изъ проповди мистера Кедворта.
И онъ перевелъ вышеприведенныя слова совершенно такъ, какъ перевелъ ихъ Гарри.
— Какой же ты, однако, ученый!— сказалъ мальчику капитанъ.
— Поврьте, что онъ знаетъ больше, чмъ говоритъ, — подхватилъ стряпчій.— Я думаю, ужь не посадить-ли намъ его въ карету и не отправить-ли вмст съ старухой Іезавелью?
— За то, что онъ перевелъ нсколько строчекъ съ латинскаго?— докончилъ капитанъ добродушно.
— Что же, я охотно поду — мн все равно, — отвчалъ мальчикъ просто.— Обо мн никому горевать.
Должно быть въ голос ребенка или въ этихъ словахъ, краснорчиво говорившихъ объ его одиночеств, было что-нибудь трогательное, потому что капитанъ посмотрлъ на него съ искреннимъ участіемъ, а солдатъ, котораго называли Стилемъ, ласково положилъ руку ему на голову и сказалъ нсколько словъ до латыни.
— Что онъ ему сказалъ?— спросилъ стряпчій.
— А ужь это вы самого Дика спросите, — засмялся капитанъ.
— Я сказалъ, что и самъ я въ своей жизни зналъ горе, и это научило меня сочувствовать несчастнымъ, — отвчалъ солдатъ. — Но для вашего ремесла, господинъ стряпчій, эта наука не нужна!
— Вы лучше не затрогивайте Ученаго Дика, мистеръ Корбетъ, — сказалъ капитанъ.
И Гарри Эсмондъ, который былъ всегда чувствителенъ къ доброму слову, почувствовалъ горячую признательность къ своему великодушному заступнику.
Между тмъ подали лошадей. Виконтесса съ своей Виктуаръ сошли внизъ, и ихъ усадили въ карету. Эта француженка, съ которой у Гарри были вчныя ссоры, прощаясь съ нимъ, расчуствовалась, называла его ‘своимъ милымъ ангеломъ’, ‘бдняжкой’ и еще многими другими именами того же характера.
Виконтесса дала ему поцловать свою костлявую руку и сказала, что онъ долженъ всегда оставаться вренъ фамиліи Эсмондовь. ‘Если съ милордомъ случится несчастье, — прибавила она, — то, я надюсь, у него будетъ преемникъ, который не оставитъ тебя своимъ покровительствомъ. Они не посмютъ излить свое мщеніе на м_е_н_я въ моемъ теперешнемъ положеніи’. И она съ благоговніемъ поцловала медаль, которую носила на груди. Гарри Эсмондъ ровно ничего не понялъ изъ того, что ему говорила милэди, но потомъ онъ узналъ, что, какъ ни была она стара, она твердо надялась, что молитвы и мощи святыхъ угодниковъ сдлаютъ чудо и у нея родится наслдникъ титула Эсмондовъ.
Гарри Эсмондъ былъ слишкомъ молодъ для того, чтобы его покровители стали посвящать его въ политическія тайны, къ которымъ были причастны сами, къ тому же онъ былъ очень малъ ростомъ и казался моложе своихъ лтъ. Поэтому допрашивали его не особенно строго, да и на т вопросы, которые ему были предложены, онъ отвчалъ осторожно, притворяясь, что знаетъ даже меньше, чмъ зналъ на самомъ дл, чему его допросчики легко поврили. Ни словомъ не обмолвился онъ ни о секретномъ ход черезъ окно, ни о тайномъ шкафик надъ каминомъ, и об эти тайны ускользнули отъ глазъ сыщиковъ.
И такъ, милэди усадили въ карету и повезли въ Гекстонъ въ сопровожденіи ея камеристки, въ обществ стряпчаго, чтобы ей было не такъ скучно, и подъ охраной двухъ солдатъ, скакавшихъ по бокамъ кареты. А Гарри — точно никому не принадлежащая вещь — остался въ замк — совсмъ одинокимъ. Капитанъ съ своими людьми остался караулить замокъ, а солдаты — все добродушный, хорошій народъ — ли баранину милорда, пили его вино и вообще расположились съ полнымъ комфортомъ, что было и нетрудно при такой удобной квартир.
Офицерамъ подавали обдъ въ штофную гостиную милорда, и бдняга Гарри считалъ своимъ долгомъ стоять во время обда за стуломъ капитана Вестбери, какъ онъ стоялъ бывало въ той же гостиной за стуломъ милорда.
Посл отъзда виконтессы Ученый Дикъ принялъ Гарри подъ свое особое покровительство, экзаменовалъ его изъ словесности, говорилъ съ нимъ по латыни и по французски, и мальчикъ скоро убдился, что въ этихъ языкахъ онъ даже сильне самого Ученаго Дика (что, впрочемъ, и новый другъ его охотно признавалъ). Узнавъ, что обоимъ языкамъ мальчикъ научился отъ іезуита (чей умъ и доброту онъ никогда не уставалъ восхвалять), Дикъ, къ немалому удивленію ребенка, который, какъ и большинство дтей, выросшихъ въ одиночеств, былъ развитъ не по лтамъ, — обнаружилъ большія богословскія познанія и основательное знакомство съ главными пунктами несогласія между двумя враждующими церквами. Случалось, что они съ Гарри часами спорили о богословскихъ вопросахъ, и понятно, мальчикъ всегда бывалъ разбитъ аргументами этого необыкновеннаго солдата.— ‘Я не простой солдатъ, — говорилъ Дикъ, и въ самомъ дл, его образованность, благовоспитанность и разнообразные таланты легко заставляли этому врить. — Я принадлежу къ одной изъ самыхъ древнихъ фамилій въ государств, воспитывался въ знаменитой школ и въ знаменитомъ университет, первыя основанія моей латыни заложены близь Смитфильда, въ Лондон, гд вы жарили на кострахъ нашихъ мучениковъ!’.
— А вы разв меньше перевшали нашихъ? — возражалъ ему Гарри.— Ужь если говорить о гоненіяхъ, такъ отецъ Гольтъ мн разсказывалъ, что не дале, какъ въ прошломъ году, одного молодого джентльмена изъ Эдинбурга, восемнадцати лтъ отъ роду, студента тамошняго университета, повсили за ересь, хотя онъ отрекся отъ своей вры и торжественно просилъ прощенія за свои заблужденія.
— Правду сказать, слишкомъ много было гоненій съ обихъ сторонъ, но начали все-таки вы: вы насъ этому научили.
— Нтъ, язычники начали, а не мы!— съ азартомъ вскрикивалъ мальчикъ и принимался пересчитывать святыхъ христіанскихъ мучениковъ, начиная съ перваго великаго мученика, послужившаго образцомъ для нихъ всхъ.— Такой-то святой, — говорилъ онъ, — не сгорлъ на костр, потому что пламя уходило изъ подъ его ногъ, другой не сварился, потому что масло въ котл разомъ остыло, когда его туда бросили, третьяго палачъ никакъ не могъ обезглавить: три раза ударилъ топоромъ по ше, и все-таки голова не отдлилась. Укажите мн святыхъ в_а_ш_е_й церкви, ради которыхъ совершались бы подобныя чудеса?
— Позвольте, господинъ папистъ, чудеса первыхъ трехъ вковъ христіанства — такая же собственность нашей церкви, какъ и вашей, — это во-первыхъ, — возражалъ на это солдатъ совершенно серьезно, и затмъ, поглядвъ на мальчика какимъ-то особеннымъ взглядомъ, прибавлялъ съ чмъ-то похожимъ на улыбку, — а во-вторыхъ, мои маленькій философъ, скажу теб вотъ что: я часто думалъ о всхъ этихъ чудесахъ и пришелъ къ тому выводу, что отъ нихъ мало добра, такъ какъ, если не по третьему, то по четвертому удару, а голова жертвы въ конц концовъ все-таки упадетъ, и котелъ — если онъ не закиплъ сегодня, закипитъ завтра. Но какъ бы тамъ ни было, а въ наши времена святая церковь утратила сомнительное преимущество такихъ отсрочекъ. Никакой чудотворный ливень не потушилъ костра Ридлея и никакой благодтельный ангелъ не отвелъ лезвія топора отъ шеи Кампіона. Одно и тоже колесо разрывало члены іезуита Саутвелля и протестанта Симпсона. За вру повсюду охотно умираютъ тысячи людей. Я читалъ у мосье Рико въ его ‘Исторіи турокъ’, что слуги Магомета въ сраженіяхъ тысячами шли на врную смерть, потому что шли въ рай, а во владніяхъ Великаго Могола, какъ это всякій знаетъ, сотни людей изъ года въ годъ кидаются подъ колеса идольскихъ колесницъ, и вдовы сжигаютъ себя живьемъ на трупахъ своихъ умершихъ мужей. Не смерть за вру трудна, мастеръ Гарри, — у всхъ народовъ умирало за вру много людей, — а трудно жить по вр и правд, какъ я это знаю по личному опыту… Ахъ, бдный мой мальчикъ!— прибавлялъ со вздохомъ Дикъ.— Я не довольно стоекъ, чтобы убдить тебя примромъ своей жизни (хотя я съ величайшей радостью умеръ бы за свою вру), но есть у меня другъ — дорогой другъ — въ коллегіи св. Магдалины въ Оксфорд… Ахъ, какъ бы я хотлъ, чтобы Джо Аддисонъ былъ тутъ! Онъ живо бы тебя убдилъ, потому что онъ можетъ поспорить съ цлой коллегіей іезуитовъ. Но что еще важне: онъ убдилъ бы тебя своей жизнью. Въ той проповди доктора Кедворта, которую цитировалъ твой попъ и которая погибла мученической смертью на жаровн, — продолжалъ съ улыбкой Дикъ и въ скобкахъ прибавилъ: — (я, знаешь, самъ подумывалъ о черной ряс, да устыдился своего житія и надлъ этотъ печальный красный мундиръ)… ну, такъ докторъ Кедвортъ говоритъ (и по поводу этихъ словъ я часто вспоминаю Джо Аддисона): ‘Чистая совсть есть лучшее зеркало Неба’. Такъ вотъ въ лиц моего друга есть какая-то ясность, какъ будто отраженіе неба… Ахъ, Гарри, какъ бы я хотлъ, чтобы ты его увидалъ!
— Онъ сдлалъ намъ много добра? — спросилъ мальчикъ просто.
— М_о_г_ъ б_ы сдлать, — отвчалъ его собесдникъ.— Во всякомъ случа, онъ научилъ меня понимать добро и цнить… Я самъ во всемъ виноватъ — deteriora sequi.
— Вы кажетесь очень хорошимъ, — сказалъ Гарри.
— Къ сожалнію, я не то, чмъ кажусь.
И въ самомъ дл, какъ это скоро обнаружилось, бдный Дикъ сказалъ правду: въ тотъ же день вечеромъ, во время общаго ужина въ большой зал, гд джентльмены отряда конной гвардіи обыкновенно трапезовали и проводили большую часть дня за игрой въ кости и за трубками, гд они пли, божились и ругались, запивая ругательства кэстльвудскимъ элемъ, — Гарри Эсмондъ засталъ Ученаго Дика въ самомъ плачевномъ вид Бдный Дикъ былъ пьянъ, какъ сапожникъ: коснющимъ языкомъ онъ пытался сказать какую-то проповдь, товарищи хохотали надъ нимъ. Потомъ его попросили спть гимнъ, но тутъ онъ вдругъ разсердился, сталъ божиться, что проткнетъ насквозь перваго негодяя, который позволитъ себ оскорблять его вру, бросился за своей шпагой, висвшей на стн, и растянулся на полу, бормоча на ухо Гарри, который подбжалъ, чтобы помочь ему встать: ‘Ахъ, маленькій папистъ! Какъ жаль, что съ нами нтъ Джозефа Аддисона!’
Хотя конный отрядъ лейбъ-гвардіи его величества состоялъ цликомъ изъ однихъ джентльменовъ, но Гарри Эсмонду эти джентльмены казались пошлыми невждами и мужиками, — вс, кром добродушнаго ефрейтора Стиля, по прозванію Ученаго Дика, да еще капитана Вестбери и лейтенанта Трэнта, которые были неизмнно добры къ мальчику. Отрядъ простоялъ въ замк нсколько недль или даже мсяцевъ, и время отъ времени Гарри узнавалъ отъ солдатъ, какъ жилось милэди виконтесс въ Гекстонъ-Кэстл, какъ съ нею тамъ обращались и разныя другія подробности ея тюремной жизни. Король Вильгельмъ, какъ извстно, былъ склоненъ къ терпимости и очень снисходительно поступалъ съ господами дворянами, оставшимися врными прежнему королю: никто изъ царственныхъ особъ, похитившихъ корону (а враги принца Оранскаго утверждали, что она была имъ похищена, хотя на самомъ дл онъ взялъ ее по праву — по крайней мр, такъ я смотрю на это теперь)… никто изъ узурпаторовъ не пролилъ такъ мало крови, какъ онъ. Что же касается женщинъ, принимавшихъ участіе въ заговор, то къ наимене опаснымъ онъ подсылалъ своихъ шпіоновъ, а остальныхъ запиралъ. Лэди Кэстльвудъ имла въ своемъ распоряженіи лучшія комнаты Гекстонъ-Кастля и садъ смотрителя тюрьмы для прогулокъ, и хотя она постоянно твердила, что хочетъ умереть, какъ Марія, королева Шотландская, никто и не думалъ снимать съ плечъ эту размалеванную старую голову, да и вообще чмъ бы то ни было вредить ея обладательниц, если не считать того, что ршили держать ее подъ замкомъ.
Повидимому, милэди въ своемъ несчастіи нашла друзей между людьми, которыхъ, во дни своего благоденствія, она считала своими злйшими врагами. Полковникъ Фрэнсисъ Эсмондъ, двоюродный братъ ея сіятельства и милорда, женившися на дочери соборнаго декана въ Винчестер и со дня отъзда изъ Англіи короля Іакова, проживавшій неподалеко отъ Гекстона, былъ въ дружескихъ отношеніяхъ съ полковникомъ Брайсомъ, командующимъ войсками короля Вильгельма въ Гекстонскомъ округ, и съ тамошними духовными властями. Узнавъ объ арестованіи своей родственницы, онъ пріхалъ къ ней въ тюрьму съ предложеніемъ услугъ, общая сдлать все, что будетъ въ его власти, для облегченія положенія дочери своего дяди. Полковникъ не только самъ пріхалъ въ тюрьму, но привезъ къ заключенной свою жену и маленькую дочь — очаровательную двочку необычайной красоты, которую старуха виконтесса очень полюбила, хотя между ея сіятельствомъ и матерью ребенка по прежнему не было искренней дружбы. Бываютъ обиды, которыхъ женщина никогда не проститъ другой женщин, и, выходя замужъ за кузена лэди Кэстльвудъ, мистриссъ Фрэнсисъ Эсмондъ нанесла ей одну изъ такихъ неизгладимыхъ обидъ. Но такъ какъ мистриссъ Фрэнсисъ не была ни унижена, ни несчастна, то и могла допустить себя до перемирія въ ихъ взаимной вражд и на короткій срокъ, по крайней мр, могла быть добра къ бывшей невст своего мужа. Поэтому, маленькой Беатрис, дочк мистриссъ Фрэнсисъ, было разршено навщать заключенную, которая и съ своей стороны — поскольку дло шло объ отц и ребенк, — преложила гнвъ на милость по отношенію къ этой втви фамиліи Кэстльвудовъ. А такъ какъ полковникъ Эсмондъ занялъ при новомъ правительств лучшее положеніе, чмъ занималъ раньше, и всякія подозрнія насчетъ его врноподданническихъ чувствъ совершенно разсялись (посл того, какъ были захвачены его письма, о которыхъ говорилось выше, и поведеніе его сдлаюсь извстнымъ королевскому совту), — то и онъ въ свою очередь могъ быть полезенъ своей родственниц гораздо больше, чмъ она могла бы на это разсчитывать при другихъ обстоятельствахъ.
Но тутъ случилось одно происшествіе, благодаря которому милэди опять получила свободу, Кэстльвудъ-Голлъ перемнилъ владльца, а маленькій сиротка Гарри Эсмондъ пріобрлъ новаго, еще боле великодушнаго покровителя и друга. Въ чемъ бы ни заключалась та тайна, которую Гарри долженъ былъ узнать отъ лорда Кэстльвуда, онъ ея не узналъ, ибо съ того самаго вечера, когда прізжалъ патеръ Гольтъ и увезъ съ собой милорда, мальчикъ больше не видалъ своего покровителя. То, что случилось съ милордомъ, можетъ быть разсказано здсь въ короткихъ словахъ. Взявъ свжихъ лошадей на постояломъ двор, гд они останавливались, милордъ съ патеромъ Гольтомъ похали въ Чаттерисъ. Тамъ, у одного изъ духовныхъ сыновей его преподобія они нашли временное пристанище, но такъ какъ обоихъ ихъ усиленно розыскивали и за поимку каждаго была общана большая награда, то они сочли боле благоразумнымъ разстаться: священникъ скрылся гд-то въ другомъ, извстномъ ему мст, а милордъ черезъ Бристоль переправился въ Ирландію, гд тогда еще находился король Іаковъ съ своей арміей и дворомъ. Королевская армія немногое пріобрла съ пріздомъ милорда, который привезъ съ собой только свою шпагу да нсколько червонцевъ въ карман, но, не взирая на такое скудное приношеніе, король принялъ его ласково и съ почетомъ: утвердилъ въ новомъ званіи маркиза, назначилъ командиромъ полка и общалъ ему повышеніе въ будущемъ. Но ни титулъ, ни повышенія не понадобились боле милорду. Въ злополучномъ сраженіи подъ Бойной онъ былъ раненъ, бжалъ съ поля битвы (долго спустя посл того, какъ его царственный повелитель показалъ ему въ этомъ примръ), пролежалъ нсколько дней спрятанный въ какой-то лачуг, въ болотистой мстности, близъ города Трима, и умеръ — не столько отъ непріятельской пули, сколько отъ простуды и лихорадки, которую онъ схватилъ на болот. Миръ праху Томаса Кэстльвуда! Пусть ему спится спокойно въ могил! Пишущій эти строки прощаетъ и жалетъ его, хотя этотъ человкъ былъ тяжко передъ нимъ виноватъ, вдвойн виноватъ — передъ сыномъ и матерью. Одну вину онъ, можетъ быть, и искупилъ бы, если бы Богъ продлилъ его жизнь, но искупить другую было не въ человческой власти: будемъ же надяться, что Власть, высшая, чмъ власть священника, отпустила ему этотъ грхъ. Во всякомъ случа отпущеніе грховъ (насколько дйствительное — это другой вопросъ) было ему дано: онъ имлъ утшеніе умереть, напутствуемый молитвами священника изъ Трима, который и извстилъ милэди письмомъ о постигшемъ его гор.
Но въ т времена письма путешествовали очень медленно. Прошло боле двухъ мсяцевъ прежде, чмъ это письмо пріхало изъ Ирландіи въ Англію. Когда же, наконецъ, оно достигло Англіи и было получено въ Кэстльвуд, милэди уже успла покинуть свой домъ и жила въ дом короля, въ Гекстонъ-Кэстл. Впрочемъ, командующему отрядомъ, занимавшимъ нашъ замокъ, это обстоятельство не помшало распечатать письмо.
Гарри Эсмондъ хорошо помнитъ, какъ оно было получено. Локвудъ принесъ его капитану Вестбери на лужайку, гд они съ лейтенантомъ Трэнтомъ играли въ мячъ, а маленькій Эсмондъ сидлъ съ книгой тутъ же, въ бесдк, и смотрлъ, какъ они играютъ.
— Тутъ новости для Франка Эсмонда, — сказалъ капитанъ Вестбери, когда прочелъ письмо.— Гарри, видлъ ты когда-нибудь полковника Эсмонда?
И капитанъ очень внимательно посмотрлъ на мальчика при этихъ словахъ.
Гарри отвчалъ, что онъ видлъ полковника только одинъ разъ, когда здилъ въ Гекстонъ, — на тамошнемъ балу.
— А онъ тебя видлъ? Не говорилъ-ли онъ чего о теб?
— Я не хочу повторять, что онъ сказалъ, — отвчалъ Гарри.
Гарри шелъ уже тринадцатый годъ, онъ зналъ теперь исторію своего рожденія, зналъ, что оно позорно, и не питалъ любви къ человку, покрывшему безчестіемъ имя его матери и его собственное.
— Любишь ты лорда Кэстльвуда?
— Пока я не знаю своей матери, сэръ, я не могу отвчать на этотъ вопросъ, — проговорилъ мальчикъ, и глаза его наполнились слезами.
Тотда капитанъ Вестбери сказалъ торжественнымъ тономъ:
— Съ лордомъ Кэстльвудомъ случилось то, что рано или поздно случится со всми нами. Онъ умеръ отъ раны, которую получилъ подъ Бойной, сражаясь за короля Іакова.
— Я радъ, что милордъ сражался за правое дло, — сказалъ мальчикъ.
— Во всякомъ случа, — продолжалъ мистеръ Вестбери, — ужь лучше встртить смерть на пол битвы, какъ подобаетъ мужчин, чмъ умереть на Тоуэръ-Гилл, что предстоитъ многимъ изъ нихъ. Надюсь, онъ оставилъ завщаніе и вообще такъ или иначе позаботился о теб. Въ этомъ письм говорится, что unicum tilium suum dilectissimum онъ поручаетъ попеченіямъ своей супруги. Надюсь, что онъ не ограничился этимъ въ своей заботливости о теб.
Гарри отвчалъ, что ничего не знаетъ. Судьба его была въ рукахъ Божіихъ, но ему казалось, что никогда еще до сихъ поръ онъ не былъ такъ одинокъ, лежа въ ту ночь въ своей маленькой комнатк, которую по прежнему занималъ, мальчикъ съ острой болью стыда раздумывалъ о своемъ одиночеств, о своемъ странномъ, двусмысленномъ положеніи, онъ думалъ о томъ, какъ странно, что у него былъ отецъ и въ тоже время не было отца, думалъ о своей неизвстной матери, которую, быть можетъ, погубилъ тотъ самый отецъ, котораго онъ могъ признавать отцомъ только въ тайн и съ краской стыда и котораго не могъ ни любить, ни уважать. У него сжималось сердце, когда онъ вспоминалъ, что патеръ Гольтъ — чужой ему человкъ — да еще два-три солдата, которыхъ онъ узналъ за послднія шесть недль, — единственные близкіе ему люди въ широкомъ Божьемъ мір, гд онъ былъ теперь совсмъ одинъ. Душа ребенка была полна любви, и, лежа одинъ въ темнот, онъ томился страстнымъ желаніемъ имть подл себя хоть кого-нибудь, на кого бы могъ излить эту любовь. Онъ помнитъ — и до самой смерти своей не забудетъ горькихъ мыслей и слезъ той долгой ночи, тишина которой нарушалась только унылымъ боемъ часовъ. Кто онъ и что онъ? Зачмъ онъ здсь? ‘Я, кажется, поду въ Тримъ къ этому священнику’ думалъ мальчикъ, ‘и узнаю, что сказалъ ему мой отецъ на исповди, умирая… Есть-ли въ цломъ мір такой заброшенный, никому не нужный ребенокъ, какъ я!.. А что, если я встану сейчасъ, уйду потихонько отсюда и убгу въ Ирландію?’ Осаждаемый такими мыслями, обливаясь слезами, мальчикъ промучился всю ночь и, наконецъ, доплакался до того, что уснулъ.
На другой день господа офицеры и солдаты, уже знавшіе о постигшемъ ребенка несчастіи, были съ нимъ особенно ласковы, и больше всхъ его другъ, Ученый Дикъ. Ученый Дикъ разсказалъ Гарри про смерть своего отца, умершаго въ Дублин, когда Дику еще не было пяти лтъ. ‘Это было мое первое горе, — сказалъ Дикъ.— Помню, я вошелъ въ комнату, гд лежало мертвое тло, мать моя сидла подл и плакала. Въ рукахъ у меня былъ воланъ и я принялся стучать имъ въ гробъ и звать папу. Тогда мать взяла меня на руки и, заливаясь слезами, сказала, что папа не можетъ меня слышать и не будетъ со мной больше играть, потому что его зароютъ въ землю и онъ никогда уже къ намъ не придетъ. Съ тхъ поръ, — прибавилъ добрый Дикъ, — я всегда жалю дтей. Оттого-то я и тебя полюбилъ, мой бдный сиротка. И если когда нибудь теб понадобится другъ, помни, что ты найдешь его въ Ричард Стил’.
Гарри Эсмондъ былъ глубоко признателенъ своему другу и сказалъ ему это. Но что могъ сдлать для него ефрейторъ Стиль? Взять его съ собой, обратить въ слугу всего отряда, да сажать на лошадь, когда у нихъ бывала лишняя лошадь? Въ герб Гарри Эсмонда, можетъ быть, было пятно, но самый гербъ былъ все-таки дворянскій.
На совт двухъ друзей было ршено, что маленькій Гарри останется на мст и покорится своей участи, какова бы она ни была. И Гарри остался въ Кэстльвуд, съ немалой тревогой спрашивая себя, что-то ждетъ его въ будущемъ.

ГЛАВА VII
Я остаюсь сиротой въ Кэстльвудъ-Голл и нахожу тамъ великодушнйшихъ покровителей.

Все время, пока солдаты занимали замокъ, честный Дикъ былъ неизмннымъ товарищемъ одинокаго маленькаго сиротки Гарри Эсмонда, они читали вдвоемъ, играли въ мячъ, и когда другіе солдаты или ихъ офицеры, не стснявшіеся вообще въ своихъ разговорахъ за бутылкой вина (какъ это было въ обыча въ т времена, когда ни мужчины, ни женщины не отличались преувеличенной скромностью) начинали въ неприличномъ тон разсказывать при ребенк о своихъ любовныхъ похожденіяхъ, Дикъ, умвшій, можетъ быть, лучше ихъ всхъ смшилъ честную компанію, прекращалъ ихъ грубыя шутки строгимъ roaxima debetur pueris reverentia, а разъ такъ даже вызвалъ на поединокъ одного солдата, Тома Гелькинга по имени, за то, что. тотъ хотлъ обратиться къ Гарри Эстонду съ какимъ-то непристойнымъ вопросомъ.
Съ другой стороны, тотъ же Дикъ, видя, что ребенокъ, какъ онъ говорилъ, уменъ не по лтамъ и отличается большою и весьма похвальной скромностью, доврилъ ему тайну своей любви къ дочери нкоего виноторговца, проживавшаго близь Толльярда въ Вестминстер, которую онъ, Дикъ, воспвалъ въ стихахъ подъ именемъ Сахариссы и безъ которой, по это словамъ, жизнь была для него невозможна. Онъ божился въ этомъ по сто разъ на день, и Гарри невольно улыбался, видя, что его изнывающій отъ любви пастушокъ не думалъ терять ни своего аппетита, ни здоровья, и не уступалъ въ этомъ отношеніи самому здоровенному изъ солдатъ гарнизона. Мало того: Дикъ заставилъ Гарри поклясться, что онъ будетъ хранить его тайну, и мальчикъ свято держалъ свое слово, пока не убдился, что и солдаты, и офицеры — вс до послдняго человка — раздляли съ нимъ такое чрезвычайное довріе Дика и имли счастье читать его стихи. Не желая отступать отъ истины, я долженъ еще прибавить, что, вздыхая по своей Сахарисс, проживавшей въ столиц, Дикъ и въ деревн нашелъ себ утшеніе: вскор посл того, какъ гарнизонъ былъ отозванъ изъ Кэстльвуда, изъ нашей деревни приходила въ замокъ нкая двица, стиравшая Дику блье, и горько плакала, узнавъ, что онъ ухалъ (и притомъ ухалъ, не заплативъ ей по счету, такъ что Гарри Эсмонду пришлось взять этотъ платежъ на себя и отдать двушк серебряную монету, которую самъ же Дикъ ему подарилъ, когда разставался съ нимъ съ безконечными поцлуями и молитвами за его благоденствіе. Ученый Дикъ говорилъ, что никогда не забудетъ своего маленькаго друга, и въ самомъ дл не забылъ.
Гарри очень грустилъ, когда его добрые друзья солдаты покинули замокъ, и со страхомъ ожидалъ того времени (ибо заботы и одиночество сдлали его предусмотрительнымъ не по лтамъ), когда новый владлецъ и жена его должны были пріхать туда на житье. Ему пошелъ уже тринадцатый годъ, и до сихъ поръ у него не было друзей, кром, можетъ быть, этого сумасброднаго добряка Дика, да еще патера Гольта, сердце же у мальчика было любящее и привязчивое, — до слабости нжное сердце, которое жаждало любви и про которое можно было сказать, что оно не успокоится, пока не найдетъ кого-нибудь, кто бы захотлъ его взять.
Инстинктивное чувство, заставлявшее Генри Эсмонда восхищаться милой женщиной — прекраснымъ видніемъ, поразившимъ его съ первой же ихъ встрчи своею красотой и добротой, — вскор превратилось въ горячую преданность и страстную благодарность, всецло наполнившія его юное сердце, которому до сихъ поръ чувство благодарности едва-ли было знакомо, потому что ни отъ кого почти, кром добраго отца Гольта, онъ не видалъ ласки. ‘О Dea certe’ думалъ мальчикъ, припоминая строфы Энеиды, которымъ научился отъ патера. Каждый взглядъ, каждое движеніе этого прелестнаго существа дышали, казалось ему, какою-то ангельской кротостью, небеснымъ состраданіемъ. Ходила-ли она или сидла, говорила или молчала, — она была ему одинаково мила. Когда она говорила — хотя бы то были самыя простыя слова — одинъ звукъ ея голоса доставлялъ ему наслажденіе, доходившее почти до страданія. Я не могу назвать любовью это чувство двнадцатилтняго ребенка, бывшаго въ дом немногимъ больше слуги, къ его госпож, высокопоставленной лэди: нтъ, это была не любовь, а обожаніе. Ловить ея взглядъ, угадывать малйшее желаніе и бросаться исполнять его прежде, чмъ она успла его высказать, смотрть на нее, боготворить ее, слдовать за ней по пятамъ — сдлалось цлью всей его жизни. А между тмъ — какъ это часто бываетъ — идолъ его имлъ своихъ идоловъ и даже не догадывался о поклоненіи своего крохотнаго обожателя.
У милэди было три идола. Первый и самый главный изъ трехъ, — ея Юпитеръ и верховный владыка — былъ ея мужъ, покровитель Гарри, добрякъ виконтъ Кэстльвудъ. Это желанія были для нея закономъ. Когда у него болла голова — жена его была больна. Когда онъ хмурился, она дрожала. Когда онъ шутилъ — она улыбалась и была счастлива. Когда онъ халъ на охоту — она неизмнно стояла у окна съ хнычущимъ сынишкой на рукахъ и смотрла, какъ онъ узжаетъ, или дежурила у того же окна, поджидая его возвращенія. Она сама стряпала къ обду его любимыя блюда, приправляла пряностями его вино, готовила ему къ завтраку сахарную воду. Она заставляла ходить на цыпочкахъ весь домъ, когда посл обда ея мужъ спалъ въ своемъ кресл, и ловила его взглядъ, когда онъ просыпался. Если про милорда можно было сказать, что онъ гордился своей красотой, то милэди просто боготворила ее. Когда онъ ходилъ по террас, — и она съ нимъ ходила, обхвативъ своими хорошенькими маленькими ручками его большую, сильную руку и нжно прижимаясь къ нему. Глаза ея никогда не уставали смотрть ему въ лицо и изумляться совершенству этого лица. Ея маленькій сынишка былъ е_г_о сынъ — вылитый отецъ, съ такими же темными, курчавыми волосами. Ея дочка Беатриса — была е_г_о дочь, съ его глазами. А были-ли еще на свт другіе такіе прелестные глаза? Весь домъ былъ такъ поставленъ, что на первомъ план были его удобства и его удовольствія. Она любила, когда ихъ сосди, мелкопомстные дворяне, прізжали къ нему на поклонъ. Восхищаются-ли ею самой — до этого ей не было дла: кто хотлъ понравиться хозяйк, долженъ былъ восхищаться ея мужемъ. На свои костюмы она не обращала никакого вниманія: она была способна носить одно и тоже платье, пока оно не превращалось въ лохмотья, только потому, что когда-то это платье ему нравилось, и стоило ему привезти ей какую-нибудь брошку или ленточку, чтобы эта вещь сдлалась ей дороже всхъ, самыхъ дорогихъ вещей ея гардероба. Милордъ каждый годъ здилъ въ Лондонъ на шесть недль, и такъ какъ они были слишкомъ бдны, чтобы показываться при Двор съ подобающей ихъ общественному положенію пышностью, то онъ здилъ одинъ. Не раньше, какъ съ той минуты, когда онъ скрывался изъ вида, лицо ея выдавало всю ея печаль. А какая радость, когда онъ возвращался! Какія приготовленія къ его прізду. Во все время его отсутствія его кресло оставалось у камина, какъ оно стояло при немъ, на это кресло она часто сажала дтей: смотрть, какъ они оба сидятъ тамъ, на мст отца, было лучшимъ удовольствіемъ этого любящаго созданія. За столомъ никто не смлъ занять мста милорда, и его серебряный кубокъ стоялъ за его приборомъ, какъ и тогда, когда онъ былъ дома.
Какая это была прелестная картина по утрамъ (когда милордъ бывалъ въ отсутствіи, или въ т, часто повторявшіеся дни, когда онъ подолго нжился въ постели изъ-за головной боли, а то и просто потому, что спалъ) — что это была за прелестная картина, говорю я, когда прекрасная молодая хозяйка Кэстльвуда, съ маленькой дочкой у колнъ, окруженная всми своими домочадцами, читала утреннія молитвы англиканской церкви. Эсмондъ никогда не могъ забыть, какъ она говорила и смотрла въ эти часы, какъ благоговйно преклоняла колна передъ божественной книгой и какъ сверкало солнце въ ея свтлыхъ волосахъ, окружая ея голову золотистымъ сіяніемъ. Вся домашняя прислуга — человкъ десять или двнадцать — стояла на колняхъ, выстроившись въ одну линію противъ своей госпожи. Первое время Гарри Эсмондъ не присутствовалъ на этихъ собраніяхъ и слушалъ молитвы изъ сосдней прихожей, но такъ какъ докторъ Тёшеръ убдилъ его, что эти молитвы — общія для всхъ христіанскихъ церквей всхъ временъ (а къ тому же, постояннымъ желаніемъ мальчика было чувствовать себя какъ можно ближе къ своей госпож и ему хотлось думать, что все, что она длаетъ, — хорошо) — онъ вскор изъ прихожей перебрался въ гостиную и, слушая молитвы, сталъ преклонять колна вмст съ остальными домочадцами. Не прошло и двухъ лтъ, какъ милэди обратила его въ свою вру. Мальчикъ такъ любилъ свою прекрасную законоучительницу, что готовъ былъ подписаться подъ каждымъ ея словомъ. Онъ никогда не уставалъ слушать ея горячія рчи, ея простыя толкованія текста Божественной Книги, которую она читала ему вслухъ своимъ нжнымъ голосомъ, звучавшимъ такъ убдительно, такъ сладко проникавшимъ въ душу, что трудно было противиться его обаянію. Вс эти чтенія, дружескіе споры и близость, къ которой они приводили, сдлали то, что ребенокъ еще горяче привязался къ своей госпож. Это была счастливйшая пора его жизни. Молодая мать съ своей дочкой и маленькимъ сыномъ и сиротка-подростокъ, котораго она приняла подъ свое крылышко, вмст читали, вмст работали и играли, и часто вс четверо бывали дтьми. Когда, бывало, милэди строила планы о будущемъ — а какая любящая женщина не задумывается о немъ?— во всхъ этихъ планахъ ужъ непремнно фигурировалъ и Гарри. Тысячу тысячъ разъ съ свойственной ему необузданной страстностью, онъ давалъ себ клятву, что никакая сила не разлучитъ его съ его госпожей, и молилъ судьбу только объ одномъ — дать ему случай доказать ей свою врность и преданность. Теперь, когда онъ на склон дней спокойно припоминаетъ счастливыя и бурныя сцены своей жизни, онъ съ благодарностью можетъ сказать, что свято сдержалъ эту дтскую клятву. Жизнь его была такъ проста, что всю ея длинную исторію можно уписать въ нсколько строкъ. Но только у немногихъ людей ихъ жизненное странствіе обходится безъ бурь, и безмятежной тишин нашей совмстной жизни, о которой я сейчасъ говорилъ, долженъ былъ скоро придти конецъ.
По мр того, какъ Гарри подросталъ, его умъ начиналъ самостоятельно работать, онъ много читалъ, много думалъ, и поневол проводилъ много времени порознь отъ любящихъ его милыхъ людей, которые приняли его въ свой семейный кружокъ. Онъ читалъ много такихъ книгъ, которыя ихъ не интересовали, и очень часто, находясь между ними, былъ все-таки одинъ. Цлыя ночи просиживалъ онъ за работой — быть можетъ, пустой и ненужной, но которую они не могли съ нимъ раздлить. Его дорогая госпожа, съ присущей ей ревнивой зоркостью любящаго сердца, отгадывала его мысли: она уже начинала предчувствовать, что настанетъ время, когда ея пріемный сынъ улетитъ изъ родного гнзда, и на его горячіе протесты (когда она объ этомъ заговаривала) только вздыхала и качала головой.
Судьба, прежде чмъ исполнить надъ нами свой роковой приговоръ, всегда посылаетъ намъ предостерегающія знаменія въ вид тайныхъ предчувствій. Кажется, будто еще все кругомъ тихо и спокойно, а между тмъ мы уже знаемъ, что надвигается буря.
Гораздо раньше, чмъ миновали счастливые дни, — по крайней мр, двое изъ нашего семейнаго кружка предчувствовали: что дни эти близятся къ концу, и оба втайн страдали и были на-сторож, ожидая тучи, которая должна была затмить ихъ ясный небосклонъ.
Гарри не трудно было замтить, что, при всемъ постоянств милэди въ ея преклоненіи передъ мужемъ, милордъ начиналъ утомляться своей спокойной жизнью, онъ часто скучалъ, брюзжалъ и тяготился золотыми цпями любви, которыми жена думала его къ себ приковать. Говорятъ, и тибетскій Далай-Лама очень тяготится своей ролью божества, говорятъ, будто онъ зваетъ въ своемъ алтар, когда бонзы ползаютъ передъ нимъ на колняхъ. Тоже можно сказать и о домашнихъ божкахъ: не одному такому божку становится тошно отъ поклоненій, которыми преслдуютъ его домашніе рабы, не одинъ изъ нихъ вздыхаетъ по свобод, по своемъ прежнемъ вольномъ жить, и радъ бы душой сойти съ пьедестала, на который его поклонники охотно усадили-бы его на всю жизнь. А они-то воздаютъ ему божескія почести, осыпаютъ его цвтами и лестью, кадятъ ему, поютъ хвалебные гимны… Такъ, посл нсколькихъ лтъ супружеской жизни, заскучалъ о добрякъ милордъ Кэстльвудъ. Вс эти превыспренніе восторги, колнопреклоненія и славословія, которыми угощала этого божка жена — его главная жрица — сначала нагоняли на него сонъ, а потомъ стали выгонять его изъ дома, ибо, ужъ если говорить правду, милордъ былъ джентльменъ веселаго нрава, и въ натур его было очень мало божественнаго или царственнаго, хотя его любящая жена упорно продолжала поклоняться ему. Къ тому же за эту любовь ему приходилось расплачиваться такою цною, которую люди съ его характеромъ находятъ вообще черезчуръ дорогой: однимъ словомъ, если у милорда была любящая жена, то несомннно, что жена у него была ревнивая и очень требовательная. И ревность ея надодала ему: онъ началъ отбиваться отъ рукъ. А тамъ пошли, конечно, жалобы и взаимные упреки — быть можетъ, общанія исправиться, которыхъ не исполняли, а тамъ опять упреки, безмолвные, но которые не легче были оттого, что они не высказывались словами, а читались въ печальномъ взгляд заплаканныхъ глазъ. А дальше… дальше чета, вроятно, вступила въ тотъ, довольно обыкновенный, фазисъ супружеской жизни, когда жена открываетъ, что ея идолъ медоваго мсяца — совсмъ не богъ, а самый обыкновенный смертный, такой же, какъ вс остальные, когда она заглядываетъ къ себ въ душу и увы!— vacuae sedes et inania arcana. Теперь — предполагая, что женщина эта одарена отъ природы самостоятельнымъ свтлымъ умомъ и тонкимъ чутьемъ — представьте себ, что волшебныя чары, ее ослплявшія, заставлявшія ее поклоняться, какъ богу, самому заурядному человку, — распались. Что же выходитъ? Мужъ и жена живутъ вмст, вмст обдаютъ, говорятъ другъ другу: ‘мой милый’, ‘любовь моя’, и такъ дале, но мужъ живетъ самъ по себ, жена — сама по себ: сонъ любви миновалъ — выдохся, умеръ, какъ умираетъ все на свт: цвты и гнвныя вспышки, печали и радости.
Очень возможно, что лэди Кэстльвудъ перестала боготворить своего идола, когда еще стояла передъ нимъ на колняхъ и требовала отъ всхъ домашнихъ, чтобы они поклонялись ему. Надо отдать справедливость милорду: о_н_ъ никогда не требовалъ такого раболпства, онъ шутилъ и смялся, пилъ свое вино и ругался, когда бывалъ сердитъ, — учиняя все это такъ грубо и просто, что, очевидно, не претендовалъ на величіе, вообще, милордъ длалъ все отъ него зависящее, чтобы разрушить престижъ, которымъ старалась окружить его жена. Молодому Эсмонду не нужно было особенной смтливости, чтобы догадаться, что у него, Гарри, было больше ума, чмъ у его покровителя, который, впрочемъ, никогда не принималъ съ мальчикомъ (да и ни съ кмъ изъ зависвшихъ отъ него) тона превосходства, кром тхъ случаевъ, когда бывалъ чмъ-нибудь недоволенъ и когда выражалъ свое мнніе божбой и ругательствами — надо сознаться, чрезвычайно свободно. Напротивъ, скоре можно было сказать, что милордъ баловалъ ‘преподобнаго Гарри’, какъ называлъ онъ юнаго Эсмонда, вчными похвалами его талантамъ и восхищеніемъ передъ его дтской ученостью.
Можетъ показаться неблагодарнымъ со стороны человка, облагодтельствованнаго своимъ покровителемъ говорить о старшихъ иначе, какъ въ самомъ почтительномъ тон, но авторъ настоящихъ записокъ самъ иметъ внучатъ, которыхъ воспитывалъ, стараясь по возможности не прививать имъ той раболпной почтительности по отношенію къ себ, какой требуютъ въ наше время родители отъ дтей, — той вншней почтительности, гд подъ личиной долга часто таятся равнодушіе, презрніе или возмущенная гордость, и какъ онъ самъ не хотлъ бы, чтобы звуки считали или изображали его передъ другими хотя бы на дюймъ выше того, чмъ создала его природа, — такъ, и вспоминая о людяхъ, которыхъ зналъ въ своей юности, онъ хочетъ говорить о нихъ безъ злобы, но правду (насколько ее знаетъ), ничего не смягчая, но и ничего не выставляя съ умысломъ въ дурномъ свт.
И такъ, милордъ Кэстльвудъ, — пока міръ Божій, въ своемъ движеніи, сообразовался съ его желаніями, — былъ человкъ добродушный, характера отъ природы живого и покладистаго, онъ любилъ пошутить, особенно съ низшими, и былъ очень доволенъ, когда его шуткамъ смялись, отдавая такимъ образомъ должную дань его остроумію. По части всхъ тлесныхъ упражненій онъ былъ большой мастеръ: прекрасно стрлялъ въ цль, билъ птицъ на лету, объзжалъ лошадей, скакалъ черезъ какія угодно препятствія, безъ промаха металъ дискъ и, вообще, во вс игры игралъ очень искусно. Все это онъ умлъ и длалъ хорошо, но плохо было то, что онъ не допускалъ, чтобы кто либо могъ превзойти его въ этихъ вещахъ. Благодаря этому его часто обманывали на лошадяхъ, тогда какъ онъ воображалъ, что знаетъ въ нихъ толкъ лучше любого жокея, ловкіе шуллера обыгрывали его на билліард и обирали, такъ что посл каждой своей поздки въ Лондонъ онъ возвращался домой чуть-ли не вдвое бдне, чмъ былъ, какъ это выяснилось изъ положенія его денежныхъ длъ впослдствіи, когда случилась внезапная катастрофа, положившая конецъ земной карьер милорда.
Онъ любилъ хорошо одваться и, словно какая-нибудь старая кокетка, проводилъ ежедневно по нсколько часовъ за своимъ туалетомъ. Десятая часть его дня уходила на чистку зубовъ и уборку головы, у него были вьющіеся темные волосы, которые онъ тщательно помадилъ и никогда не пряталъ подъ парикъ, какъ это длали въ то время почти вс. (Теперь намъ, слава Богу, возвратили привиллегію ношенія собственныхъ волосъ, но не иначе, какъ съ прибавкой помады и пудры. Хотлъ бы я знать, настанетъ-ли такое время, когда будетъ дозволено носить наши черные, рыжіе или сдые волосы такими, какими ихъ сдлала природа?). Милордъ и жену любилъ видть хорошо одтой и, конечно, милэди не щадила трудовъ, чтобы угодить ему въ этомъ отношеніи, впрочемъ, милэди съ одинаковой готовностью дала бы причесать, или отрубить себ голову, смотря по тому, чего бы онъ потребовалъ отъ нея.
Прислуживая за столомъ въ качеств пажа ихъ сіятельствъ, молодой Эсмондъ только дивился, слыша изо дня въ день, какъ милордъ разсказывалъ своимъ гостямъ все одни и т же трактирные анекдоты, причемъ милэди обыкновенно улыбалась или опускала глаза, смотря по обстоятельствамъ, а докторъ Тёшеръ хохоталъ въ надлежащихъ мстахъ или вскрикивалъ, якобы протестуя: ‘Какъ вамъ не стыдно, милордъ! Вы забываете о моей ряс!’, но это слабое подобіе протеста только еще больше подстрекало милорда. Къ концу обда, посл эля, анекдоты становились все забористе и достигали высшаго градуса за послобденной бутылкой вина. Милэди обыкновенно спасалась бгствомъ посл перваго же бокала за церковь и короля, предоставляя джентльменамъ допивать вино безъ нея и провозглашать на свобод остальные тосты. А такъ какъ Гарри Эсмондъ былъ собственно пажемъ милэди, то съ ея уходомъ кончалась и его служба за столомъ.
— Милордъ служилъ въ арміи и жилъ съ солдатами, — говорила она мальчику въ такихъ случаяхъ, — а въ этомъ кружк допускаются большія вольности. Ты получилъ другое воспитаніе, и, я надюсь, что къ тому времени, когда ты подростешь, нравы измнятся. Я говорю это не съ тмъ, чтобы осуждать милорда, потому что нтъ въ цломъ королевств человка лучше и благочестиве его.— Весьма вроятно, что она и сама искренно этому врила. Просто непостижимо, какія вещи можетъ продлывать мужчина, и несмотря ни на что женщина будетъ все-таки считать его ангеломъ!
Кстати объ ангелахъ: такъ какъ Эсмондъ взялъ своимъ девизомъ истину, то, говоря о другомъ ангел, — о своей дорогой госпож, онъ считаетъ своимъ долгомъ сказать, что въ ея характер былъ одинъ недостатокъ, сильно вредившій ея совершенствамъ. Въ высокой степени добрая и снисходительная къ представителямъ грубаго пола, она по отношенію къ женщинамъ неизмнно проявляла какое-то странное злорадство. Лучшее доказательство, что миледи дйствительно страдала этимъ порокомъ, это то, что, охотно признавая за собой тысячу другихъ недостатковъ, которыхъ у нея не было, — в_ъ э_т_о_м_ъ она ни за что не хотла сознаться. Стоило появиться въ Кэстльвуд молодой женщин, не совсмъ безобразной, чтобы милэди нашла въ ней какой-нибудь изъянъ, такъ что милордъ, съ свойственной ему безцеремонной шутливостью, часто даже подсмивался надъ ней по поводу такой слабости. Хорошенькія служанки, приходившія наниматься къ Кэстльвудъ-Голлъ, могли быть заране уврены, что ихъ у насъ не наймутъ. Наша ключница была старуха, собственная камеристка милэди косила на одинъ глазъ и была изуродована оспой, остальной персоналъ женской прислуги были все неотесанныя деревенскія двки, и съ ними лэди Кэстльвудъ была добра, какъ она была добра со всми по своему характеру, но какъ только ей приходилось имть дло съ хорошенькой женщиной, она становилась сдержанна, холодна и надменна. Этотъ недостатокъ замчали за ней и наши сосдки, деревенскія дамы: такимъ образомъ выходило, что мужчины восхищались милэди, а ихъ жены и дочери жаловались на ея холодность и говорили, что она задаетъ тонъ и что при лэди Іезавели (какъ называли вдовствующую виконтессу) въ Кэстльвуд было гораздо веселй. Нкоторые были, впрочемъ, на сторон милэди. Старуха лэди Бленкинсопъ Джойнчуръ, состоявшая въ числ придворныхъ дамъ въ царствованіе короля Іакова Перваго, всегда защищала ее. Другой ея сторонницей была мистриссъ Крукшенкъ, дочь епископа Крукшенка изъ Гекстона, — тоже старуха. Об эти дамы, да еще дв-три въ такомъ же род, восхваляли милэди, какъ ангела, но хорошенькія женщины думали иначе, и общее мнніе по сосдству было то, что милордъ держится за юбку жены и не иметъ своей воли.
На пятнадцатомъ году своей жизни Гарри Эсмондъ имлъ второй уже поединокъ: онъ подрался съ Бріаномъ Гокшоу, сыномъ сэра Джона Гокшоу. Бріанъ сталъ отстаивать высказанное имъ мнніе, что милэди ревнива и держитъ милорда подъ башмакомъ, Гарри страшно взбсился и съ такимъ неистовствомъ напалъ на своего оппонента, что тотъ оказался побжденнымъ, не смотря на то, что былъ двумя годами старше и гораздо больше Гарри. Неизвстно, какія послдствія могла бы имть эта ссора, если бы ея не прекратило появленіе доктора Тёшера, вышедшаго въ эту минуту изъ столовой.
Бріанъ Гокшоу поднялся съ пола съ окровавленнымъ носомъ, совершенно ошеломленный яростью нападенія (какъ, вроятно, былъ бы ошеломленъ на его мст даже человкъ и посильне его).
— Ахъ, ты нищій… незаконнорожденный!— сказалъ онъ.— Я убью тебя за это!
И въ самомъ дл, ему было бы не трудно убить Гарри, настолько онъ былъ больше его.
— Пусть незаконнорожденный, ничего!— отвчалъ Гарри, стискивая зубы.— У меня есть дв шпаги и если ты согласенъ встртить меня, какъ мужчина, сегодня ночью на террасс…
Тутъ вышелъ докторъ Тёшеръ, и это положило конецъ препирательству двухъ юныхъ бойцовъ. Очень возможно, что Гокшоу, какъ ни былъ онъ великъ, не пожелалъ бы продолжать ссоры съ такимъ свирпымъ противникомъ.

ГЛАВА VIII.
Посл счастья приходитъ несчастье.

Съ тхъ поръ, какъ лэди Мери Вортлей Монтэгю привезла къ намъ изъ Турціи обычай оспопрививанія (обычай, который многіе считаютъ гибельнымъ, говоря, что прививать оспу — значитъ только безцльно бросаться на встрчу опасности), разрушительное дйствіе этой болзни — этого ужаснаго бича человчества — кажется, нсколько ослабло въ нашей части свта. Я помню, какъ въ мое время она уносила въ могилу сотни молодыхъ и прекрасныхъ существъ, а т, къ оставался въ живыхъ, поднимались на ноги совершенно обезображенные, не похожіе на себя. Не одно прелестное личико оставило свои розы въ постели, на которую уложила это эта страшная, безпощадная болзнь. Бывали случаи, что, появившись въ какой-нибудь деревн, оспа уничтожала половину ея населенія, немудрено, что не только молодые и красивые, но даже самые мужественные и сильные люди пугались ея приближенія и бжали отъ нея, куда кто могъ. Однажды, въ 1694 году (у меня есть важныя причины помнить этотъ день), докторъ Тёшеръ явился къ намъ въ замокъ съ перепуганнымъ лицомъ и съ извстіемъ, что въ деревн появилась оспа, — что въ дом кузнеца слегла одна изъ служанокъ.
У нашего кузнеца, кром кузницы, былъ еще трактиръ, который держала его жена. Постители трактира засдали обыкновенно на улиц передъ дверью, на длинныхъ скамьяхъ, здсь они пили свое пиво и смотрли, какъ куютъ лошадей. Въ этомъ трактир была хорошенькая двушка, дочь хозяина, Нанси Сиврайтъ, какъ вс ее называли, — веселая, милая двушка, такая свженькая и румяная, что мальвы, выглядывавшія изъ-за ограды садика за трактиромъ, были не красне ея щекъ. Въ то время Гарри Эсмонду шелъ уже семнадцатый годъ, и всегда какъ-то такъ выходило, что когда онъ отправлялся бродить по окрестностямъ, ему непремнно попадалась на глаза милое личико Нанси Сиврайтъ. Если у него не было никакихъ длъ въ кузниц, онъ заходилъ въ ‘Три Замка’ выпить кружку эля, или находилъ какой-нибудь другой предлогъ повидать бдную Нанси. Бдняжка! Гарри не думалъ, что онъ поступаетъ дурно, да и она наврное тоже, но фактъ былъ все-таки тотъ, что они постоянно встрчались — въ пол, у ручья, подл садовой ограды или гд-нибудь около замка, много, много разъ въ недлю повторялось ея удивленное: — ‘ахъ, батюшки! — мистеръ Генри! — вотъ неожиданно!’ на что онъ неизмнно отвчалъ ей: ‘Здравствуйте, Нанси, — какъ поживаете?’ Поразительная вещь эта сила магнетизма, взаимно притягивающаго людей, какъ бы ни были они далеки другъ отъ друга… Теперь я красню, когда вспоминаю бдную Нанси въ ея малиновомъ корсажик и холстниковой юбочк, — съ ея полненькими румяными щечками, мн стыдно вспомнить, что я строилъ ковы противъ нея, изобрталъ хитроумные планы обольщенія, обращался къ ней мысленно съ длиннйшими тирадами, хотя вся эта храбрость обыкновенно пропадала въ присутствіи моей скромной очаровательницы, которая ни о чемъ не имла понятія, знала только своихъ коровъ и широко раскрывала свои черные глазки, когда я начиналъ декламировать ей Валлера или Овидія. Бдная Нанси! Твое честное крестьянское лицо улыбается мн изъ далекаго прошлаго, и я помню твой милый голосъ такъ хорошо, какъ будто слышалъ его только вчера!
Когда докторъ Тёшеръ пришелъ къ намъ съ извстіемъ, что оспа появилась въ ‘Трехъ Замкахъ’, куда, какъ говорили, ее занесъ какой-то бродяга, первымъ душевнымъ движеніемъ Генри Эсмонда былъ страхъ за бдную Нанси, а затмъ стыдъ и безпокойство за семью Кэстльвудовъ: онъ испугался, не перенесъ-ли заразы въ замокъ. Дло въ томъ, что въ этотъ самый день мистеръ Гарри цлый часъ просидлъ въ комнатк за трактиромъ, гд была и Нанси Сиврайтъ съ своимъ маленькимъ братомъ, который жаловался на головную боль и, то лежалъ безъ движенія на кресл у камина, то начиналъ плакать, и тогда они съ Нанси поперемнно держали его на рукахъ.
Услышавъ отъ доктора Тёшера о появленіи оспы, маленькая лэди Беатриса завизжала отъ страха, а милордъ сказалъ: ‘Господи, спаси насъ и помилуй!’ Милордъ былъ храбрый человкъ и не боялся смерти ни въ какомъ вид, кром этого. Онъ очень гордился своимъ румянымъ цвтомъ лица и прекрасными волосами, и одна мысль о возможности умереть отъ оспы пугала его. ‘Мы заберемъ дтей и завтра же удемъ въ Валькотъ’ — прибавилъ онъ. Валькотъ было небольшое имньице близъ Винчестера, доставшееся милорду отъ матери.
— Это лучшее, что вы можете придумать, такъ какъ зараза, вроятно, начнетъ распространяться, — сказалъ докторъ Тёшеръ. — Ужасне всего, что очагъ заразы въ трактир: наврно тамъ уже перебывала сегодня половина деревни, — или тамъ, или въ кузниц, а это одно и тоже. Мой причетникъ, Нагумъ, живетъ у кузнеца на квартир. Я даже не знаю, какъ теперь войти въ церковь, гд этотъ человкъ постоянно вертится возл меня, я р__ш_и_т_е_л_ь_н_о не хочу имть его подл себя.
— А если бы кто-нибудь изъ вашихъ прихожанъ умиралъ отъ оспы и прислалъ за вами, разв вы не пошли бы къ нему?— спросила милэди, поднимая на пастора отъ пялецъ свои спокойные голубые глаза.
— Клянусь Богомъ, я не пошелъ бы!— сказалъ милордъ.
— Мы не въ стран папистовъ: исповдь и отпущеніе грховъ не считаются у насъ обязательными для умирающихъ, — объяснилъ священникъ.— Правда, исповдь облегчаетъ больного и приноситъ ему утшеніе. Но бываютъ случаи, когда жизнь пастыря, приходскаго священника, такъ дорога для его паствы, что онъ не иметъ права ею рисковать, тмъ боле, что, подвергая опасности свою жизнь, онъ ставитъ на карту и жизнь своихъ близкихъ, всю будущность и матеріальное (не говоря уже о духовномъ) благосостояніе своей семьи. Да, повторяю, онъ не долженъ рисковать собой ради какого-нибудь одного человка, который, можетъ быть, даже не въ силахъ вмстить смысла благой всти прощенія, носителемъ коей является этотъ священникъ, ибо, въ большинств случаевъ, больной недостаточно образованъ, да вдобавокъ еще находится зачастую въ безсознательномъ состояніи. Конечно, если бы в_ы, ваше сіятельство, или его сіятельство милордъ, мой добрый другъ и покровитель, схватили заразу…
— Сохрани Боже!— вскрикнулъ милордъ.
— Аминь, — сказалъ докторъ Тёшеръ.— Да услышитъ Богъ вашу молитву, дорогой мой лордъ… Я хотлъ только сказать, что за васъ готовъ положить свою жизнь.
И, глядя на перепуганное румяное лицо почтеннаго доктора, можно было подумать, что отъ него каждую минуту могутъ потребовать этой жертвы.
Генри Эсмондъ былъ всегда ласковъ съ дтьми, любовь къ дтямъ была въ немъ даже не достоинствомъ, а скоре инстинктомъ: онъ почти стыдился ея, какъ слабости. И вотъ, въ тотъ день, о которомъ я говорю, бдняга держалъ у себя на колняхъ не только своего маленькаго друга, — брата Нанси Сиврайть, но и Франка Кэстльвуда, которому все посл обда рисовалъ картинки и разсказывалъ сказки и который никогда не уставалъ слушать разсказы Гарри и безпрестанно просилъ его нарисовать еще солдата или лошадь. По счастью Беатриса не пожелала въ тотъ день занять свое всегдашнее мсто на колняхъ у своего учителя, хотя обыкновенно сидла тамъ очень охотно. Надо замтить, что Беатриса съ самаго ранняго дтства завидовала своему маленькому брату и ревновала къ нему всхъ окружающихъ. Она не выносила, чтобы его ласкали, даже матери она не позволяла себя поцловать, если видла, что мать передъ тмъ цловала Франка, такъ что лэди Эсмондъ была принуждена скрывать любовь къ сыну въ присутствіи дочери и стараласъ ласкать ихъ каждаго порознь. Двочка краснла и блднла отъ злости, когда ей случалось перехватить ласковый взглядъ или слово, обращенные матерью къ Франку. Если ей казалось, что мальчику дали лучшее яблоко чмъ ей, или больше сладкаго пирога, она забивалась въ уголъ и дулась по цлымъ вечерамъ. Если имъ обоимъ дарили какой-нибудь пустякъ — какія-нибудь ленточки, — она бросала свою. Чуть не съ младенческихъ лтъ, сидя въ своемъ креслец у большого камина, противъ того угла, гд обыкновенно сидла лэди Кэстльвудъ за своимъ вышиваніемъ, она уже иронизировала на своемъ дтскомъ жаргон по поводу предпочтенія, которое будто бы оказывалось ея брату. Лорда Кэстльвуда эти дтскіе сарказмы очень забавляли и смшили, когда двочка начинала задирать брата при немъ, онъ длалъ видъ, что больше любитъ сына: цловалъ его, гладилъ по головк, подзадоривая ея ревность, и покатывался отъ хохота, когда ему удавалось ее раздразнить. Но милорду не приходилось быть частымъ свидтелемъ этихъ сценъ, да и вообще онъ рдко нарушалъ мирную тишину домашняго очага, у котораго жена его проводила долгіе вечера. Въ охотничій сезонъ милордъ цлые дни проводялъ на охот, онъ посщаль вс ярмарки въ округ и былъ способенъ проскакаль двадцать миль, чтобы только не пропустить какого-нибудь птушьяго боя или посмотрть, какъ два клоуна разбиваютъ другъ другу головы въ поедник на палкахъ. Милордъ больше любилъ проводить время въ столовой за элемъ и пуншемъ съ какимъ-нибудь Джекомъ или Томомъ, чмъ сидть въ гостиной жены, куда, впрочемъ, рдко являлся иначе, какъ съ налитыми кровью глазами и съ заплетающимися ногами, и не приносилъ съ собой ничего, кром пьяныхъ рчей. Хозяйство — полевое и домашнее, заботы о немногихъ арендаторахъ и бдныхъ прихода, а также вся отчетность по имнью лежали цликомъ на плечахъ милэди и ея юнаго секретаря, Генри Эсмонда. Милордъ ничего не хотлъ знать, кром своихъ конюшень, псарни и погреба, которыя наполнялъ и опустошалъ весьма добросовстно, И такъ, говорю я, случайно вышло, что въ тотъ злосчастныя день, когда бдняга Гарри держалъ на рукахъ сперва сына кузнеца, а потомъ сына пэра, маленькая Беатриса, видя, что ея мсто занято Франкомъ, не пожелала подойти къ своему учителю, хотя обыкновенно охотно подсаживалась къ нему съ книгой или тетрадкой, и по счастью для нея, просидла весь вечеръ въ противуположномъ углу. Здсь она все время возилась съ болонкой (болонка была ея собственная, и на миссъ Беатрису находили временами припадки страстной нжности къ этой собаченк) и, поглядывая черезъ плечо на Гарри Эсмонда, нарочно ласкала собаку, не переставая твердить, что Фидо любитъ ее, а она любитъ Фидо и всю свою жизнь никого, кром Фидо, не будетъ любить.
Въ это время докторъ Тёшеръ принесъ свою новость. Услышавъ, что маленькій мальчикъ въ ‘Трехъ Замкахъ’ боленъ оспой, бдный Гарри Эсмондъ страшно испугался, и не столько за себя, сколько за сына своей госпожи, котораго, можетъ быть, погубилъ. Беатриса (которой наскучило дуться и которая, какъ только въ дом появлялось новое лицо, начинала съ нимъ заигрывать и кокетничать, стараясь привлечь на себя вниманіе гостя) — пользуясь тмъ, что ея брата увели спать, хотла было занять свое мсто на колняхъ у Эсмонда. Доктора, не смотря на то, что онъ всячески къ ней подольщался, она не любила за то (какъ объясняла эта дерзкая молодая двица), что у него грубые сапоги и грязныя руки и еще потому, что она терпть не могла катехизиса.
Но какъ только она вышла изъ своего угла и направилась къ Эсмонду, онъ вскочилъ съ мста и, схвативъ высокое кресло, на которомъ передъ тмъ сидлъ, загородился имъ отъ нея и сказалъ лэди Кэстльвудъ по французски (они много читали вдвоемъ на этомъ язык, и милэди, подъ руководствомъ молодого человка, изучила его въ совершенств):
— Милэди, не позволяйте двочк подходить ко мн: я долженъ вамъ сказать, что былъ сегодня у кузнеца, и его мальчикъ лежалъ у меня на рукахъ.
— А потомъ тми же руками вы брали моего сына, — проговорила милэди съ гнвомъ и вся покраснвъ.— Благодарю васъ, сэръ, за эту услугу Беатриса, — продолжала она по англійски, — не дотрогивайся до мистера Эсмонда! я запрещаю теб. Иди, дитя, или въ свою комнату! Иди же… прощайте, ваше преподобіе… А вы, сэръ (это относилось къ Гарри) прекрасно сдлаете если возвратитесь въ трактиръ къ вашимъ друзьямъ.
Ей глаза, обыкновенно такіе кроткіе метали молніи гнва, когда она это говорила. Высоко поднявъ свою, всегда склоненную, голову, она стояла передъ мальчикомъ съ видомъ королевы.
— Вотъ-те и на! — сказалъ милордъ, грвшійся у камина (онъ былъ уже въ томъ вид, въ какой обыкновенно приходилъ къ этому часу дня).— Рагель, за что ты разсердилась? Дамамъ никогда не слдуетъ сердиться — не правда-ли, докторъ Тёшеръ?.. Впрочемъ, на Рашель пріятно смотрть, когда она сердится. Чортъ возьми, лэди Кэстльвудъ! Вы становшесь дьявольски красивы, когда разозлитесь.
— Я потому сержусь, милордъ, что мистеръ Генри Эсмондъ, которому, вроятно, не нравится наше общество, былъ сегодня въ трактир, гд у него есть д_р_у_з_ь_я.
Милордъ расхохотался и продолжалъ, загнувъ крпкое словцо:
— Ахъ ты злодй! Ну, кто бы могъ подумать? Эдакій тихоня, а вдь туда же лзетъ къ Нанси Сиврайтъ… Послушайте, Тёшеръ, вдь онъ волочится за…
— Довольно, милордъ, — сказала милэди.— Не оскорбляйте меня такими рчами.
— Даю вамъ слово, — проговорилъ бдный Гарри, чуть не плача отъ огорченія и стыда, — даю вамъ слово, что честь этой молодой двушки для меня неприкосновенна.
— Ну, разумется, — отвчалъ милордъ, все больше и больше хмля и продолжая хохотать.— Поврьте его чести, докторъ, что честь Нанси Сив…
— Уведите спать миссъ Беатрису, — закричала милэди своей камеристк Текеръ, которая въ эту минуту принесла чай ея сіятельству.— Уведите барышню въ ея комнату… впрочемъ, нтъ: въ вашу, — прибавила она быстро.— Иди, дитя мой. Иди же, я говорю! Слышишь? — ни слова!
И Беатриса, совершенно пораженная такимъ властнымъ тономъ въ устахъ матери, которая никогда почти не возвышала съ ней голоса, пошла изъ комнаты съ недоумвающимъ лицомъ, даже не заплакавъ, и только уже очутившись, вмст съ мистриссъ Текеръ за дверью, принялась громко рыдать.
Въ первый разъ въ жизни мать не обратила вниманія на ея слезы и, повернувшись къ мужу, — горячо продолжала:
— Милордъ, этотъ молодой человкъ — вашъ родственникъ, которому вы протежируете, — только что сказалъ мн по французски (ему было стыдно говорить объ этомъ на своемъ родномъ язык), что все утро сегодня пробылъ въ трактир и нянчился тамъ съ несчастнымъ мальчикомъ, который заболлъ оспой. И посл этого онъ приходитъ домой, весь еще пропитанный зараженной атмосферой этого мста, — да, приходитъ домой зачумленный, и — съ легкимъ сердцемъ, — безъ зазрнія совсти, беретъ на руки моего сына и садится подл меня… да, подл м_е_н_я! Можетъ быть онъ убилъ Франка — почемъ я знаю?— убилъ наше дитя!.. Зачмъ онъ у насъ? Чтобъ приносить намъ несчастье?.. Зачмъ онъ здсь, я васъ спрашиваю? Пусть онъ — уходитъ!.. Пусть уходитъ — слышите — сегодня же, и не порочитъ больше нашъ домъ!
Никогда Гарри Эсмондъ не слыхалъ отъ нея рзкаго слова, и теперь ея жестокія слова такъ больно поразили бднаго мальчика, что нсколько секундъ онъ простоялъ, какъ потерянный, не помня себя отъ обиды и гнва, сознавая только всю несправедливую жестокость такого удара отъ этой руки. Изъ пунцоваго, какимъ онъ былъ за минуту передъ тмъ, онъ сдлался совсмъ блый.
— Я не виноватъ въ своемъ происхожденіи, милэди, — сказалъ онъ, — такъ же, какъ и въ другомъ моемъ несчастіи. Что же касается вашего сына, то если т_е_п_е_р_ь близость ко мн его губитъ, — это не всегда было такъ… Прощайте, милордъ! Да наградитъ Богъ васъ и вашу семью за всю вашу доброту ко мн. Я слишкомъ долго злоупотреблялъ добротой ея сіятельства: я ухожу.
И, опустившись на одно колно. Гарри Эсмондъ взялъ грубую руку своего покровителя и поцловалъ ее.
— Ему хочется вернуться въ трактиръ: пусть идетъ туда! — закричала милэди.
— Будь я проклятъ, если я дамъ ему уйти! — сказалъ милордъ.— Чортъ возьми, Рашель! Я не думалъ, чтобъ ты могла быть такой неблагодарной!
Вмсто отвта она залилась слезами и выбжала изъ комнаты, бросивъ быстрый взглядъ на Гарри Эсмонда. Милордъ не обратилъ на это вниманія, не измняя своему добродушному настроенію, онъ старался приподнять Гарри, который все еще стоялъ передъ нимъ на колняхъ (ибо милордъ былъ неизмнно добръ къ своему юному протеже, и Гарри почиталъ его, какъ родного отца).
— Она всегда была такая, — проговорилъ милордъ, положивъ Гарри на плечо свою широкую руку, — одинъ намекъ на женщинъ сводитъ ее съ ума. Отъ этого-то я и пить началъ, клянусь Юпитеромъ!— только отъ этого, ни отъ чего больше, потому что не можетъ же она ревновать къ пивному боченку или къ бутылк съ ромомъ, — такъ-ли я говорю. докторъ? Чортъ возьми! Да вы только взгляните на нашу женскую прислугу! Только взгляните, сдлайте милость! (У милорда заплетался языкъ, и вмсто раздльныхъ словъ выходило: ‘Тольк-взглян-ните-сдл-те-мил-сть’). Что, докторъ, я думаю, теперь вы бы не взяли жены изъ Кэстльвуда, а? Такъ-ли я говорю?— И милордъ захохоталъ.
Докторъ Тёшеръ, который все это время посматривалъ на милорда изъ подъ полуопущенныхъ вкъ, отвчалъ:
— Шутки шутками, милордъ, но въ качеств особы духовнаго званія я не могу обсуждать этотъ вопросъ въ шутливомъ тон. Я пастырь мстной конгрегаціи и не могу не сокрушаться, видя, что одна изъ овецъ моего стада, — да еще столь юная, — сбивается съ прямого пути.
— Сэръ, — сказалъ Эсмондъ, вспыхнувъ отъ негодованія, — я долженъ вамъ сказать, что хоть вы и пожилой человкъ, а длаете гадкія вещи: Нанси мн говорила, что однажды вы сами забрались къ ней въ молочную и хотли ее поцловать.
— Стыдитесь, Генри!— закричалъ докторъ Тёшеръ, покраснвъ, какъ индйскій птухъ, между тмъ какъ милордъ покатывался отъ хохота.— Конечно, если вы станете слушать росказни всякой потерянной двченки…
— Она честная двушка! Съ жаромъ перебилъ его Генри.— Для меня она такъ же чиста, такъ же хороша и добра, какъ самая добродтельная женщина въ Англіи. Это в_а_м_ъ надо стыдиться, что вы смете на нее клеветать!
— Я и не думаю клеветать на нее, — сказалъ докторъ.— Дай Богъ, чтобы я ошибался въ ней, и въ васъ тоже, сэръ, хотя васъ несомннно можно поздравить съ н_е_о_б_ы_к_н_о_в_е_н_н_о р_а_н_н_и_м_ъ развитіемъ вашихъ талантовъ… Но рчь теперь не о томъ. Ребенокъ въ ‘Трехъ Замкахъ’ заболлъ оспой, онъ былъ уже боленъ, когда вы заходили въ трактиръ по своимъ дламъ. Теперь оказывается, что вы пробыли съ этимъ ребенкомъ довольно долго и вслдъ затмъ, вернувшись домой, держали на колняхъ маленькаго лорда.
Докторъ возвысилъ голосъ на послднихъ словахъ и посмотрлъ на милэди, которая въ эту минуту вернулась назадъ. Она была очень блдна и сжимала въ рук носовой платокъ.
— Все это правда, сэръ, — сказала лэди Эсмондъ, не спуская глазъ съ молодого человка.
— Мы имемъ полное основаніе опасаться, — продолжалъ между тмъ докторъ, — что онъ принесъ съ собой заразу въ этотъ домъ.
— Да, изъ трактира, — добавила милэди.
— Ахъ, чортъ побери! я и забылъ объ этомъ! Вдь я дотрогивался до него! — вскрикнулъ милордъ, попятившись назадъ.— Отойди подальше, Гарри, голубчикъ! Ты самъ знаешь: что пользы безъ толка кидаться въ пасть льву?
Милэди съ удивленіемъ взглянула на мужа, быстрыми шагами подошла къ Генри Эемонду и взяла его за руку.
— Простите меня, Генри, — сказала она, — я была кругомъ виновата. Я не имла никакого права вмшиваться между вами и… и вашей…
Милордъ разсердился.
— Чортъ возьми, милэди!— закричалъ онъ.— Неужели вы не можете отъ него отойти?
Она чуть-чуть покраснла и выпустила руку молодого человка, слегка пожавъ ее.
— Теперь это безполезно, милордъ, — сказала она.— Франкъ весь вечеръ рисовалъ съ нимъ картинки, сидлъ у него на колняхъ и безпрестанно бгалъ отъ него ко мн. Все уже сдлано: если мы могли заразиться, то уже заразились.
— Только не я, чортъ возьми!— воскликнулъ милордъ.— Я все время курилъ (и, взявъ горящій уголь, онъ опять зажегъ свою трубку), а дымъ отгоняетъ заразу. Но такъ какъ болзнь — чортъ бы ее побралъ!— уже появилась въ деревн, то надо узжать.— Завтра мы демъ въ Валькотъ.
— Я не боюсь, — сказала милэди.— Я два раза могла заразиться: въ первый разъ, когда была еще ребенкомъ (оспа тогда постила нашъ домъ), и потомъ въ другой разъ, за два года до нашей свадьбы: четыре мои сестры были больны и дв изъ нихъ умерли, а я не заразилась.
— Ну, а я не хочу рисковать!— проговорилъ милордъ.— Я никогда не былъ трусомъ, но оспы боюсь.
— Бери съ собой Беатрису и позжайте, — сказала милэди.— Для насъ съ Франкомъ зло уже сдлано. Если мы захвораемъ, за ними будетъ ухаживать Текеръ: она перенесла оспу.
— Да, ты очень заботишься о томъ, чтобы выбирать служанокъ какъ можно безобразнй, — замтилъ милордъ.
Милэди въ смущеніи потупила голову, а милордъ предложилъ Тёшеру закурить трубку и перейти вмст съ нимъ въ дубовую гостиную. Докторъ отвсилъ низкій поклонъ ея сіятельству (онъ былъ очень щедръ на поклоны) и вышелъ вслдъ за своимъ патрономъ, осторожно ступая четырехугольными носками своихъ скрипучихъ сапоговъ.
Когда милэди и Гарри Эсмондъ остались одни, наступило неловкое молчаніе. Молодой человкъ стоялъ у камина, безсмысленно глядя на догорающій уголь, а ея сіятельство углубилась въ свое вязанье.
— Мн очень жаль, — заговорила она, наконецъ, жесткимъ, сухимъ тономъ, — п_о_в_т_о_р_я_ю, мн очень жаль, что, испугавшись за сына, я показала себя такой неблагодарной отношенію къ вамъ. Поврьте, я не хотла, чтобы вы ухали отъ насъ… Я этого совсмъ не хочу, разв только… можетъ быть, вамъ самому пріятне жить въ другомъ мст. Но вы должны понять, мистеръ Эсмондъ, что въ ваши годы и съ вашими вкусами вы не можете продолжать жить въ нашей семь въ качеств близкаго человка, какъ это было до сихъ поръ. Вы желали поступить въ университетъ, и я пахожу, что лучшее, что мы можемъ теперь сдлать, это — отправить васъ учиться. Я не настаивала на этомъ раньше, потому — что считала васъ ребенкомъ… да впрочемъ, по годамъ вы и въ самомъ дл дитя — совсмъ еще дитя, и мн бы въ голову не пришло отнестись къ вамъ иначе, если бы… если бы случайно не обнаружилось извстное вамъ о_б_с_т_о_я_т_е_л_ь_с_т_в_о. Я попрошу милорда отправить васъ какъ можно скорй въ университетъ. Франка я буду учить сама, какъ умю (я очень обязана своему отцу за то, что онъ положилъ кое-какія основанія моему образованію, да и вамъ тоже, конечно, потому — что я многому научилась у васъ)… А пока… пока желаю вамъ доброй ночи, мистеръ Эсмондъ.
Съ этими словами она сдлала церемонный реверансъ и, захвативъ съ собой свчу, исчезла за портьерой двери, которая вела въ ея комнаты. Эсмондъ по прежнему стоялъ у камина, съ недоумніемъ глядя ей вслдъ. Впрочемъ, едвали онъ что-нибудь видлъ. Но когда она скрылась, ея образъ всталъ передъ нимъ, какъ живой, и навки запечатллся въ его памяти. Долго еще онъ видлъ ее въ тотъ моментъ, когда она уходила съ зажженной свчей, отбрасывавшей свой колеблющійся свтъ на ея мраморное лицо, дрожащія пунцовыя губы и сверкающіе золотомъ волосы. Онъ ушелъ въ свою комнату, легъ въ постель и даже пробовалъ тамъ читать, какъ длалъ это всякій день, но ничего не понималъ и не зналъ, что читаеть, пока не припомнилъ впослдствіи отдльныхъ словъ и буквъ, въ томъ порядк какъ видлъ ихъ въ книг (это былъ Монтэнь: ‘Les Essais’: передъ нимъ постоянно проходили событія этого дня, — т. е. врне, послдняго часа этого дня, ибо о томъ, что было утромъ, о бдной крестьянской двушк — тамъ, въ деревн, — онъ даже ни разу не вспомнилъ. Онъ не могъ уснуть до разсвта и проснулся съ сильнйшей головной болью, ничуть не освжившись посл сна.
Докторъ Тёшеръ оказался правъ: Гарри принесъ съ собой изъ трактира заразу. Въ тотъ же день онъ заболлъ оспой, не пощадившей и барскихъ хоромъ, какъ не пощадила она крестьянской лачуги.

ГЛАВА IX.
Я выздоравливаю отъ оспы и собираюсь покинуть Кэстльвудъ.

Когда кризисъ болзни благополучно миновалъ и Гарри Эсмондъ началъ поправляться, онъ узналъ, что маленькій Франкъ Эсмондъ былъ тоже боленъ оспой и выздоровлъ, а посл того заболла его мать, милэди (которая еще лежала больная) и двое людей изъ прислуги. ‘Это Промыслъ Божій, — сказалъ докторъ Тёшеръ, — смерть пощадила милэди и ея сына и унесла бдныхъ слугъ. Мы должны благодарить за это Провидніе. И онъ сдлалъ выговоръ Гарри, который въ простот души спросилъ, за что же собственно должно благодарить Провидніе — за то, что господа остались живы, или за то, что умерли слуги? Не могъ также молодой Эсмондъ согласиться съ горячими заявленіями доктора, который, навщая милэди во время ея выздоровленія, старался уврить ея сіятельство, что болзнь нисколько не уменьшила ея красоты, такъ какъ даже и оспа не оказалась настолько неблаговоспитана, чтобы позволить себ испортить прекрасныя черты виконтессы Кэстльвудъ. Но Гарри, вопреки всмъ этимъ сладкимъ рчамъ, полагалъ, что красота ея сіятельства, на самомъ дл, сильно пострадала отъ оспы. Это правда, болзнь не оставила на лиц ея ни шрамовъ, ни впадинъ (кром одной маленькой рябинки на лбу надъ лвой бровью), но вся ея свжесть, ея нжный румянецъ, казалось, безвозвратно исчезли, — глаза потеряли свои блескъ, — волосы выпали, и вся она постарла. Словно чья-то грубая рука стерла нжныя краски этой прекрасной картины и придала ей мертвенный колоритъ, какъ мы это видимъ иногда въ плохо реставрированныхъ картинахъ. Я не могу также утаить, что спустя годъ или два посл этой болзни носъ ея сіятельства оставался еще припухшимъ и былъ немножко красне, чмъ слдовало.
Не стоило бы и упоминать о такихъ пустякахъ, если бы они не повліяли на нсколько человческихъ жизней, какъ это часто бываетъ на свт, гд иногда какой-нибудь комаръ значитъ больше слона и холмикъ, взрытый кротомъ, опрокидываетъ цлое государство (мы это знаемъ, между прочимъ, изъ исторіи короля Вильгельма). Когда Тёшеръ съ своей льстивой манерой (которая всегда возбуждала презрніе Гарри Эсмонда и выводила его изъ себя) сталъ какъ-то клясться и божиться, что милэди ничуть не подурнла, мальчикъ не выдержалъ и сказалъ: ‘Неправда, подурнла! Милэди далеко не такъ красива, какъ прежде’. На это бдная лэди Кэстльвудъ спокойно улыбнулась и заглянула въ свое маленькое венеціанское зеркальце, показавшее ей, должно быть, что сказанное глупымъ невжей-мальчишкой было, къ сожалнію, слишкомъ врною По крайней мр, она сейчасъ же отвернулась и глаза ея наполнились слезами.
Видъ слезъ всегда поднималъ въ сердц Гарри Эсмонда чувство какой-то неистовой жалости. Увидвъ ихъ теперь на лиц женщины, которую любилъ больше всего на свт, юный преступникъ упалъ передъ ней на колни и сталъ ее умолять простить его, онъ ругалъ себя дуракомъ, идіотомъ, скотомъ, — говорилъ, что самъ не понимаетъ, какъ онъ могъ это сказать, — о_н_ъ, изъ-за котораго она заболла. Тутъ докторъ Тёшеръ прибавилъ, что Гарри въ самомъ дл медвдь и всегда имъ останется, и бдный молодой человкъ даже не огрызнулся — такъ онъ былъ огорченъ и сконфуженъ.
— Это м_о_й медвдь, и я не позволю дразнить его, докторъ, — сказала милэди и нжно погладила голову Гарри, который все еще стоялъ у ея ногъ на колняхъ.— Сколько у тебя выпало волосъ, Гарри!.. Ну меня тоже, — прибавила она, и вздохнула.
— Я не о себ хлопочу, — сказала милэди Гарри Эсмонду, когда пасторъ ушелъ,— но… скажи правду: очень я измнилась?
— Милэди, я знаю только, что у васъ самое доброе, милое, самое прелестное лицо въ цломъ свт, — отвчалъ мальчикъ. И онъ, дйствительно, думалъ такъ, и теперь думаетъ.
— Будетъ-ли милордъ того же мннія, когда онъ прідетъ домой? — проговорила со вздохомъ милэди и опять посмотрлась въ венеціанское зеркальце.— Представьте, сэръ, что онъ найдетъ меня безобразной, такъ же какъ и вы…— ну, да, конечно, вы, вдь, сказали, что я безобразна…— пожалуй, что онъ разлюбитъ меня. Вс вы мужчины, таковы: вы цните въ женщин только красоту. За что изъ всхъ насъ, сестеръ, онъ выбралъ меня?— Только за это. Мы царствуемъ какой-нибудь день или два, а тамъ… Поврьте, Вашти знала, что скоро явится Эсирь.
— Милэди, — сказалъ мистеръ Эсмондъ, — вы забываете, что Агасеръ былъ турокъ.. Мнять женъ было въ обыча въ его стран и не противорчило ея законамъ.
— Вс вы въ этомъ отношеніи такіе же турки, или хотли бы сдлаться ими, если бы могли, — отвчала милэди. — Поди сюда, Франкъ, поди ко мн, дитя мое! О чемъ намъ съ тобой горевать? Ты у меня здоровъ! Благодаря Богу твои кудри не пордли, на твоемъ миломъ личик страшная оспа не оставила слдовъ, — такъ вдь, мой ангелъ?
Франкъ захныкалъ отъ одного намека на возможность такого несчастья. Благодаря своей матери, юный лордъ научился съ самаго ранняго возраста цнить свою красоту и дорожилъ ею не меньше любой модной красавицы-львицы.
Какъ-то разъ, въ то время, когда молодой Эсмондъ еще состоялъ на положеніи больного, ему пришло вдругъ въ голову, что за всю свою болзнь онъ ни разу не вспомнилъ о бдной двушк въ кузниц, чьи розовыя щечки онъ былъ такъ радъ видть всего мсяцъ тому назадъ, — и острое чувство стыда пронизало его сердце. Бдная Нанси! Розы ея щечекъ постигла участь всхъ розъ: он увяли навсегда. Бдняжка заразилась оспой въ одинъ день съ Эсмондомъ, она и ея братъ умерли и были похоронены подъ кэстльвудскими вязами. Ничье ясное личико не выглядывало теперь изъ-за садовой ограды и не улыбалось старику кузнецу, когда онъ сидлъ у своего осиротлаго очага. Эсмондъ почелъ бы себя счастливымъ, если бы могъ поцловать ее въ гробу (какъ молодую двушку въ прелестной поэм мистера Прайора), но она лежала уже на кладбищ, глубоко подъ землей, когда Гарри впервые ступилъ на эту землю посл своей болзни.
Докторъ Тёшеръ сообщилъ намъ о смерти бдной двушки въ то самое время, когда Гарри Эсмондъ страстно жаждалъ что-нибудь услышать о ней, но не ршался спросить. Докторъ сказалъ, что въ деревн почти вс поголовно переболли:, семнадцать человкъ умерло, и, пересчитывая умершихъ, назвалъ въ числ ихъ бдную Нанси и ея маленькаго брата. Пасторъ не преминулъ при этомъ распространиться о томъ, какъ горячо должны благодарить Бога вс мы, оставшіеся въ живыхъ. У этого человка было дв спеціальности: льстить и говорить проповди, и нельзя не сознаться, что въ обихъ онъ былъ мастеромъ своего дла, ибо постоянно упражнялся либо въ томъ, либо въ другомъ.
И такъ, Нанси умерла! Гарри Эсмондъ краснлъ отъ сознанія, что у него не нашлось для нея ни слезинки, но за то онъ сочинилъ латинскую элегію въ стихахъ, въ которой воспвалъ свою сельскую красавицу и обращался къ дріадамъ и рчнымъ нимфамъ, умоляя ихъ оплакать ея безвременно увядшую красоту, а такъ какъ отецъ красавицъ! занимался ремесломъ Вулкана, то поэтъ называлъ ее дщерью Венеры, хотя, какъ онъ узналъ впослдствіи, жена Сивранта была пребезобразная старая вдьма. Гарри напускалъ на себя грустный видъ, но въ сущности грустилъ, пожалуй, не больше наемнаго плакальщика на похоронахъ. Наша первая страсть въ большинств случаевъ бываетъ недоноскомъ и умираетъ, почти-что не успвъ родиться на свтъ. Эсмондъ и до сихъ поръ еще помнитъ и могъ бы повторить нкоторыя строфы латинскихъ виршей, въ которыхъ его муза оплакивала его первую любовь, онъ и теперь со стыдомъ вспоминаетъ, какъ плохи были эти вирши и какъ они ему нравились тогда, — какое это было фальшивое горе и какъ онъ имъ гордился въ то время. Толкуютъ о простодушіи юности — какое заблужденіе! Мн кажется, нигд нтъ столько лицемрія, нигд вы не найдете такого аффектированнаго отношенія къ людямъ, какъ у молодежи. Она обманываетъ себя и другихъ, пуская въ ходъ наивныя хитрости, на которыя не попадется человкъ пожившій въ свт, и я всегда скажу, что мы съ годами начинаемъ лучше понимать правду и становимся проще.
Услышавъ отъ Тёшера объ участи, постигшей бдную Нанси, милэди при немъ промолчала, но когда онъ ушелъ, она взяла за руку Гарри Эсмонда и сказала ему:
— Гарри, прости мн жестокія слова — помнишь, вдь, что я говорила въ тотъ вечеръ, когда ты заболлъ? Смерть этой бдной двушки страшно меня огорчила, и теперь я уврена, что все, въ чемъ я тогда сгоряча тебя обвиняла, — что все это неправда. Въ первый же день, какъ намъ позволятъ выйти, ты долженъ проводить меня въ кузницу: посмотримъ, не могу-ли я чего-нибудь сдлать, чтобъ хоть немного утшить бднаго старика. Бдняга! Потерять обоихъ дтей! Что бы было со мной, если бы я лишилась своихъ!
И въ самомъ дл, первой прогулкой милэди посл болзни было посщеніе кузницы, она дошла туда, опираясь на руку Эсмонда. Но это не принесло утшенія осиротлому отцу: онъ не обнаружилъ желанія разговориться съ гостьей,— не выказалъ никакой мягкости по отношенію къ ней. ‘Богъ далъ, Богъ и взялъ’ — сказалъ старикъ. Онъ, Сиврайтъ, знаетъ, въ чемъ заключается долгъ слугъ Господнихъ, Ему ничего не нужно, — теперь даже меньше чмъ прежде, такъ какъ меньше ртовъ приходится кормить. Онъ желаетъ добраго утра ея сіятельству и барчуку Эсмонду. Барчукъ Эсмондъ очень выросъ за свою болзнь и у него осталось очень мало рябинъ. Съ этими словами и съ угрюмымъ поклономъ старикъ удалился изъ кузницы и пошелъ къ себ въ домъ, оставивъ милэди въ дверяхъ немножко растерянную и сконфуженную. На могил дтей своихъ онъ поставилъ хорошій каменный памятникъ (его и теперь еще можно видть на кэстльвудскомъ кладбищ), и не прошло года посл ихъ смерти, какъ и его собственное имя появилось на этомъ памятник. Передъ лицомъ смерти — этого верховнаго, неумолимаго владыки людей — женское кокетство слагаетъ оружіе, и женская ревность не сметъ переступать границы ея мрачнаго царства. Ревность — земная страсть: она не можетъ жить въ холодномъ голубомъ эир, лежащемъ за предлами земной сферы.
Наконецъ, когда опасность заразы миновала, пришло извстіе, что милордъ съ дочерью детъ домой. Эсмондъ хорошо помнитъ этотъ день. Милэди провела его въ страшной тревог. Передъ самымъ пріздомъ милорда она ушла въ свою комнату и вышла оттуда съ нарумяненными щеками. Ршалась ея судьба: красота ея погибла, — придетъ-ли вмст съ ней и конецъ ея царствованію? — все это выяснитъ ближайшая минута. Милордъ прохалъ по мосту (его можно было видть изъ большого окна гостиной): весь въ пунцовомъ, онъ скакалъ на своемъ сромъ кон, а рядомъ съ нимъ хала мелкой иноходью его дочка въ яркой голубой амазонк, на рыжей лошадк съ лоснящейся, отливавшей золотомъ, шерстью. Милэди прислонилась къ высокому камину и, прижавъ руку къ сердцу, смотрла на нихъ, искусственныя красныя пятна на обихъ щекахъ длали ее только еще блднй. Она приложила къ глазамъ носовой платокъ и отняла его съ истерическимъ смхомъ: платокъ сталъ красный отъ румянъ. Тогда она опять убжала къ себ и возвратилась съ поблднвшими щеками и красными глазами, держа за руку сына, — возвратилась какъ разъ въ ту минуту. Когда милордъ входилъ въ комнату въ сопровожденіи молодого Эсмонда, выходившаго встртить своего покровителя и подержать ему стремя.
— А, Гарри!— сказалъ ему милордъ добродушно.— Какой ты сталъ тощій — точно борзая собака. Нельзя сказать, чтобы ты похорошлъ посл оспы, а въ вашей семь и безъ того не отличались красотой.
И онъ засмялся и соскочилъ съ лошади замчательно легко, — красивый, румяный и веселый, — олицетвореніе здоровья и довольства собой. Эсмондъ еще разъ преклонилъ одно колно, поцловалъ руку своему покровителю, а затмъ пошелъ поздороваться съ маленькой Беатрисой и помочь ей сойти съ коня.
— Фу! Какой же вы желтый! — сказала она.— И сколько у васъ рябинъ!— Разъ, два, три… много!
Это была совершенная правда: слды болзни сохранились навсегда на некрасивомъ лиц Гарри Эсмонда.
Милордъ опять засмялся: онъ былъ въ самомъ веселомъ расположеніи духа.
— Чортъ побери!— повторилъ онъ одно изъ своихъ любимыхъ словечекъ.— Эта коза ничего не пропуститъ. На-дняхъ она увидла румяна у вдовствующей виконтессы и спросила ее, зачмъ она мажется такой красной мазью. Помнишь, Трикси?.. А Тоуэръ и Сентъ-Дженскій дворецъ помнишь?.. Она и въ театр была, и принца Георга видла и принцессу Анну… Правда вдь, Трикси?
— Они оба страшно толстые и отъ нихъ пахнетъ водкой, — сказала двочка.
Папаша захохоталъ во все горло.
— За словомъ въ карманъ не ползетъ, — сказалъ онъ.— Слышите?— водкой. Ахъ, ты дерзкая! А почемъ ты это узнала, плутовка?
— Такъ пахнетъ всегда отъ вашего сіятельства посл ужина, когда я васъ цлую передъ тмъ, какъ идти спать, отвчала юная двица, которая дйствительно ‘не лазила за словомъ въ карманъ’, какъ выразился о ней ея отецъ, и въ эту минуту казалась такою хорошенькой, что нельзя было глазъ оторвать.
— А теперь пойдемъ къ милэди, — сказалъ милордъ.
Съ этими словами онъ взошелъ на лстницу, приподнялъ ковровую портьеру, которою была завшена дверь въ гостиную, и вошелъ. Эсмондъ живо помнитъ его такимъ, какимъ онъ былъ въ ту минуту, — красивый, въ изящномъ пунцовомъ камзол съ мужественной, благородной осанкой. За послдніе мсяцы самъ Гарри изъ мальчика превратился въ мужчину, и вмст съ его лицомъ и станомъ выросъ и возмужалъ его умъ.
Лицо милэди (Гарри Эсмондъ привыкъ подмчать каждое измненіе этого лица и съ любящей заботливостью слдилъ за всякимъ проявленіемъ на немъ радости или печали) — лицо милэди сохраняло выраженіе горя и отчаянія въ теченіе многихъ недль посл возвращенія милорда. Все это время она старалась ласками и нжными просьбами разогнать дурное настроеніе духа, въ которомъ онъ находился и съ которымъ видимо не желалъ разставаться. Въ своемъ горячемъ желаніи угодить мужу она пускала въ ходъ безчисленныя женскія хитрости, которыя прежде восхищали его, но теперь, повидимому, потеряли надъ нимъ свою власть. Ея псни не забавляли его больше, и она теперь никогда не пла при немъ, да и дтямъ запрещала пть. Во время обда милордъ сидлъ за столомъ молчаливый и очень много пилъ, жена сидла противъ него, бросала на него украдкой внимательные взгляды, и тоже молчала. Но молчала-ли она или говорила, его это одинаково раздражало: когда она умолкала на долго, онъ брюзгливо, съ проклятіемъ, спрашивалъ, ужь не отнялся-ли у нея языкъ, что она все молчитъ и съ чего это она напускаетъ на себя такой мрачный видъ, когда же она заговаривала, онъ грубо ее обрывалъ и кричалъ, чтобы она не говорила вздора. Однимъ словомъ, со дня его возвращенія, что бы она ни длала, что бы ни говорила, она ничмъ не могла ему угодить.
Когда хозяинъ и хозяйка дома ссорятся между собой, вс вообще домочадцы принимаютъ сторону того или другого. Гарри Эсмондъ питалъ такой страхъ и почтеніе къ милорду, что охотно пробжалъ бы для него цлую милю босикомъ, если бы это понадобилось, но его привязанность, уваженіе и страстная благодарность къ милэди были такъ велики, что онъ согласился бы ежедневно жертвовать жизнью, чтобы только избавить ее отъ огорченіи, или оказать ей услугу. И сила и глубина этой привязанности помогли ему оттадать, что госпожа его была очень несчастлива, что тайная забота (ибо милэди никогда не говорила о своихъ горестяхъ) угнетала ее.
Кто жилъ между людьми и наблюдалъ человческую натуру, для того не можетъ составлять вопроса, что именно приключилось съ милэди. Конечно, я встрчалъ людей, до старости сохранившихъ свою юношескую любовь во всей ея первоначальной свжести, извстно мн и то, что нкій мистеръ Томасъ Парръ дожилъ до ста шестидесяти лтъ. Но все же остается фактомъ, что семьдесятъ лтъ является среднимъ человческимъ возрастомъ, который переживаютъ немногіе, какъ несомннно и то, что человкъ, женившійся ради однихъ прекрасныхъ глазъ, какъ женился милордъ, считаетъ себя освобожденнымъ отъ всякихъ обязательствъ, коль скоро женщина нарушила свою часть договора, и что любовь мужа не переживаетъ тогда ея красоты. Знаю, — говорю я, — что не всегда такъ бываетъ, могу даже назвать (какъ и большинство людей) не одну семью, извстную мн лично, гд святая лампада любви, зажженная въ ранней юности, никогда не угасала, но такъ же точно могу я назвать и мистера Парра, и какого-нибудь необычайнаго ярмарочнаго великана восьми футовъ ростомъ: все это будутъ исключенія… а бдную лампаду, о которой я сейчасъ говорилъ, — лампаду, освщавшую первоначально брачную комнату, — будетъ все-таки задувать безчисленными порывами втра сквозь печную трубу, или она померкнетъ и угаснетъ за недостаткомъ пищи. А тамъ… тамъ передъ нами Хлоя, бодрствующая во мрак, и рядомъ съ ней Стрефонъ, который храпитъ и въ усъ себ не дуетъ, или vice versa: бдняга Стрефонъ, женившійся на безсердечной кокетк и пробудившійся отъ нелпаго сна супружескаго счастья, который долженъ былъ длиться вчно, но миновалъ, какъ и всякій сонъ. Оба сами постлали себ ложе и должны на немъ спать до дня послдняго разсчета, когда придетъ смерть, и уложитъ ихъ спать порознь.
Въ описываемый мною періодъ юный Эсмондъ, обладавшій извстной сноровкой въ кропань стиховъ, переложилъ англійскими стихами нкоторыя изъ П_о_с_л_а_н_і_й О_в_и_д_і_я и какъ-то разъ принесъ ихъ своей госпож, думая ее развлечь, Эсмондъ замтилъ, что больше всего растрогали ее стихотворенія, въ которыхъ говорилось о помянутыхъ женщинахъ: въ тхъ мстахъ, гд Энона призываетъ Париса и Медея молитъ Язона вернуться, лэди Кэстльвудъ вздыхала и говорила, что эта часть стихотворенія ей особенно нравится. Все дло въ томъ, что она и сама дала бы и разрубить въ куски родного отца, почтеннаго стараго декана, если бы это могло вернуть ей мужа. Но ея красавецъ Язонъ ушелъ отъ нея, какъ уходятъ вс красавцы Язоны, и никакія чары бдной волшебницы не могли его удержать.
Милордъ бывалъ угрюмъ только тогда, когда ему казалось, что онъ читаетъ упрекъ своему поведенію въ тревожномъ лиц жены или въ ея поступкахъ. Когда же ей удавалось себя преодолть, заставить себя улыбаться и притвориться веселой, хорошее настроеніе ея мужа до нкоторой степени возвращалось: онъ переставалъ бушевать и ругаться за обдомъ, иногда даже смялся и звалъ, не стсняясь. Онъ часто уходилъ изъ дома и чаще прежняго приглашалъ къ себ гостей. Большую часть времени онъ проводилъ въ отъзжемъ пол или за бутылкой, какъ бывало и прежде, но съ тою разницей, что теперь его бдная жена никогда больше не видла, чтобы глаза ея мужа загорались любовью. Онъ былъ съ нею, но пламя любви погасло: ей не свтилъ уже больше этотъ, нкогда столь врный, маякъ.
Что почувствовала эта женщина, когда принуждена была сознать истину (о которой ее уже предупреждало безпристрастное зеркало), что вмст съ красотой кончалось для нея и царствованіе.— что дни ея любви прошли навсегда? Что длаетъ морякъ во время бури, когда волной снесетъ мачту и руль у его челнока?— Онъ ставитъ запасную мачту и правитъ, какъ можетъ, весломъ.— Какъ вы поступите, если въ грозу надъ вами обрушится крыша?— Посл перваго потрясенія отъ налетвшей бды вы вскочите на ноги, удостовритесь, цлы-ли ваши дти и перенесете ихъ куда-нибудь подъ кровлю, чтобы уберечь отъ дождя.— Если у васъ сгорлъ дворецъ, вы ищите убжщна въ сара.— Въ чью жизнь не врывался когда-нибудь хотя одинъ изъ такихъ шкваловъ, выбивающихъ человка изъ правильнаго курса и выбрасывающихъ его на скалы, гд онъ старается спастись, какъ уметъ?
Когда лэди Кэстльвудъ увидла, что большой ея корабль пошелъ ко дну, то, оправившисъ отъ перваго остраго горя утраты, она начала, какъ умла, вести свою игру мелкими ставками и научилась разсчитывать на мелкіе барыши, какъ купецъ на бирж — indocilis pauperiem pati, — который, потерявъ свои тысячи, пускаетъ въ оборотъ и отправляетъ оставшіяся у него нсколько гиней на слдующемъ корабли. Все, что имла милэди, она положила въ дтей: она безмрно ихъ баловала, что, впрочемъ, являлось неизбжнымъ слдствіемъ ея доброты. Вс ея помыслы были отданы забот объ ихъ благоденствіи: она училась, чтобы быть самой въ состояніи учить ихъ, старалась развить свои многочисленныя природныя дарованія и усовершенствоваться въ спеціально женскихъ познаніяхъ, чтобы въ послдствіи передать ихъ своимъ крошкамъ. Длать добро своимъ близкимъ — въ этомъ заключается вся жизнь большинства хорошихъ женщинъ. У нихъ такой избытокъ доброты, что он испытываютъ какъ бы потребность на кого-нибудь ее излить. Милэди основательно изучила французскій, итальянскій и латинскій языки, съ которыми начала знакомиться еще двушкой у отца. Вс эти таланты и знанія она скрывала отъ мужа, быть можетъ, изъ страха, чтобы онъ не оскорбился, ибо милордъ никогда не былъ большимъ книгодомъ, онъ презрительно фыркалъ при одномъ намек на ученыхъ женщинъ и могъ бы серьезно разсердиться, если бы узналъ, что жена его свободно читаетъ какую-нибудь латинскую книгу, въ которой объ не разобралъ бы и двухъ словъ. Молодой Эсмондъ былъ учителемъ дтей и матери, руководившимъ или руководимымъ ею, — какъ случится. Во время частыхъ отлучекъ милорда ученье шло у нихъ безпрерывно, и мать, и дочь длали поразительно быстрые успхи, послдняя, впрочемъ, училась пароксизмами, смотря по прихоти своето капризнаго нрава. Что касается маленькаго лорда, то я долженъ сказать, что въ этомъ отношеніи онъ пошелъ по стопамъ отца: его гораздо больше занимали всякія игры, большая лошадь и маленькая лошадка, которую подариіъ ему отецъ и на которой онъ здилъ съ нимъ на охоту, чмъ разные Кордеріи и Лили. Онъ уже командовалъ деревенскими мальчишками, составилъ себ изъ нихъ цлый дворъ, преисправно стегалъ ихъ плеткой и покрикивалъ на нихъ такимъ повелительнымъ тономъ, что отецъ хохоталъ до упада, когда ему случалось бывать свидтелемъ такихъ сценъ, за которыя мать любовно журила своего Франка. У нашего повара былъ сынъ, у лсника — двое, вс эти мальчики безпрекословно слушались маленькаго барчука, большой мальчишка сторожа исполнялъ вс его приказанія и покорно принималъ отъ него тумаки. Докторъ Тёшеръ пророчилъ, что изъ Франка выйдетъ безукоризненный молодой дворянинъ, а Гарри Эсмонду, который былъ на восемь лтъ старше малолтняго сіятельства и считался его воспитателемъ, стоило подчасъ большого труда не давать воли раздраженію и сохранять властный авторитетъ надъ своимъ непокорнымъ маленькимъ родственникомъ и будущимъ главой кэстльвудской фамиліи.
Года черезъ два посл несчастія, постигшаго лэди Кэстльудъ и отнявшаго у нея ничтожную — самую ничтожную частицу ея красоты и сердца легкомысленнаго мужа (ужъ если говорить всю правду, милэди не только пришлось убдиться, что насталъ конецъ ея владычеству, но въ добавокъ она еще узнала, что у нея есть преемница, — нкая принцесса съ подмостковъ Дрюри-Ленскаго театра, проживавшая въ восьми миляхъ отъ Гекстона, гд ее устроилъ милордъ и навщалъ, когда здилъ въ городъ: pudet haec opprobria dicere nobis)… и такъ, говорю я, года черезъ два посл несчастія, постигшаго милэди, во всемъ ея нравственномъ облик произошла большая перемна. Внутренняя борьба, которую она пережила, — борьба, ей одной извстная, или, по крайней мр, о которой она никогда никому не говорила и о существованіи которой не подозрвалъ человкъ, бывшій виновникомъ ея горя, — закалила ея душу, умъ милэди развился и окрпъ до такой степени, что какихъ-нибудь пятнадцать, двадцать мсяцевъ тому назадъ, прежде чмъ начались ея несчастія, она сама бы не поврила, если бы ей сказали, чмъ она станетъ.
Она состарилась за это время, какъ можетъ состариться только человкъ, долго и молча страдавшій, — пережившій большое сердечное горе. Она научилась многому такому, о чемъ раньше и не подозрвала: у нея былъ суровый учитель — несчастье. Мать двухъ дтей, всего за два года передъ тмъ она сама была еще дитя. Два года тому назадъ мужъ былъ ея божествомъ: его слова являлись для нея закономъ, а его улыбка — солнечнымъ свтомъ, его пошлости выслушивались ею съ такимъ жаднымъ вниманіемъ, какъ будто он были перлами мудрости, вс его желанія и капризы наполнялись съ рабской покорностью. Милэди была старшей рабыней милорда и слпо ему поклонялась. Есть женщины, которыя выносятъ даже больше, которыя покоряются не только пренебреженію, но и измнамъ. Но передъ этимъ послднимъ униженіемъ выносливость милэди не устояла. Гордость ея возмутилась и отказалась подчиняться доле. Прежде всего ей суждено было пережить втайн горе утраты любимаго существа, затмъ пришлось сдлать новое открытіе: она убдилась, что тотъ, кого она боготворила, — грубый деревянный идолъ — не боле, а тамъ — должна была безмолвно признать ту истину, что изъ нихъ двоихъ высшимъ существомъ была она, а не владыка ея и повелитель, — что у нея имлись мысли, которыхъ не могъ переварить его неповоротливый мозгъ, что она была и умне, и лучше его, что между ними не было ничего общаго, хотя она оказывалась неразрывно связанной съ нимъ, и что ей предстояло всю свою жизнь работать одной, — удлъ почти каждаго изъ насъ, за исключеніемъ очень немногихъ счастливцевъ. Милордъ по прежнему сидлъ за столомъ въ своемъ кресл съ пылающимъ отъ выпитой водки лицомъ, смялся громкимъ раскатистымъ хохотомъ и откалывалъ свои шуточки, а милэди сидла на своемъ мст противъ мужа. Онъ даже и не подозрвалъ, что передъ нимъ его строгій судья въ лиц этой покорной съ вида женщины съ холоднымъ обращеніемъ и потупленнымъ взоромъ. Подвыпивъ, онъ становился веселе и начиналъ шутить со поводу ея холодности. ‘Чортъ возьми! Милэди ушла: теперь можно будетъ распить еще бутылочку’, говорилъ онъ. Милордъ былъ достаточно откровененъ: онъ, не стсняясь, выбалтывалъ все, что ни взбредетъ ему въ голову, его слова и поступки ни для кого не составляли секрета. Его прекрасная Розамонда жила не въ Лабиринт, какъ героиня оперы мистера Аддисона, а парадировала съ нарумяненными щеками и окруженная пьяной свитой по улицамъ нашего городка. Если бы лэди Кэстльвудъ вздумалось отомстить за себя, она безъ труда нашла бы дорогу къ жилищу своей соперницы, но, явись она къ врагу съ кинжаломъ и ядомъ, можно съ увренностью сказать, что ее все-таки обратилъ бы въ бгство залпъ площадныхъ ругательствъ, которыя всегда имла при себ въ запас эта прелестная особа.
Я уже сказалъ, что для Гарри Эсмонда кроткое лицо его благодтельницы нисколько не потеряло прежняго очарованія. Для Гарри у нея всегда находились любящій взглядъ и улыбка, — бытъ можетъ, не такая простодушная и веселая, какъ прежнія улыбки милэди, когда — сама еще ребенокъ — она играла съ дтьми, когда вс ея помыслы были отданы мужу, когда онъ не потерялъ еще въ ея глазахъ своего авторитета и его удовольствіе составляло цль ея жизни. Но, — какъ это часто бываетъ съ хорошими натурами, когда имъ выпадаютъ на долю тяжкія испытанія, — на почв горя и заботы въ душ молодой женщины расцвли высокія мысли и чувства, которыя никогда бы не увидли свта, если бы ихъ не вызвало къ жизни страданіе. Случай — отецъ большей части того хорошаго, что въ насъ есть, — это врно. Мы видимъ, что неловкіе пальцы и грубые инструменты арестанта создаютъ самые тонкіе, самые изящный образчики художественной рзьбы, выполняютъ изумительнйшія подземныя работы, пробиваютъ толстыя каменныя стны или перепиливаютъ желзные брусья, ршетки и кандалы. Несчастіе развиваетъ изобртательность, силу характеру и выносливость въ сердцахъ, гд эти качества никогда бы не зародились, если бы не пробудило ихъ къ жизни случайное стеченіе обстоятельствъ.
— Должно быть, Медея сдлалась ученой женщиной и великой чародйкой посл того, какъ ее покинулъ Язонъ, — сказала однажды лэди Кэстльвудъ молодому Эсмонду съ своей многозначительной улыбкой (передъ тмъ Гарри читалъ ей вслухъ переводъ извстныхъ строфъ Эврипида).
— Да, она могла заклинать звзды, — могла заставлять ихъ сходить съ неба, но не могла вернуть Язона, — замтилъ на это ея юный учитель.
— Что вы хотите этимъ сказать?— гнвно спросила милэди.
— Ничего ровно, увряю васъ, кром того, что я прочелъ въ книгахъ, — отвчалъ онъ.— Что я могу знать о подобныхъ вещахъ? Кром васъ и маленькой Беатрисы, я и женщинъ-то почти не видалъ, если не считать мистриссъ Тёшеръ, — моей прежней госпожи и горничной вашего сіятельства.
— Ваши книги писаны мужчинами, — сказала милэди, — и вс эти ваши Гораціи, Овидіи и Виргиліи, насколько я ихъ знаю, вс они думали о насъ дурно, и вс ихъ герои подло обращаются съ нами. Насъ ростятъ и воспитываютъ, чтобы быть вчными рабынями, и даже теперь еще (потому что вдь и до сихъ поръ вы — единственные законодателя) у насъ, кажется, проповдуютъ, что лучшая женщина та, которая всхъ терпливе носитъ цпи своего владыки. Какъ жаль, что англиканская церковь не допускаетъ монашества! Мы съ Беатрисой убжали бы отъ васъ въ монастырь и жили бы себ тамъ спокойно и мирно до самой смерти.
— А разв въ монастыряхъ нтъ рабства?— спросилъ Эсмондъ.
— Если даже и есть, если и въ монастыр женщина — раба, то тамъ ее никто по крайней мр не видитъ, — отвчала милэди.— Тамъ она не выноситъ своего горя на торжище, гд надъ ней можетъ издваться толпа, тамъ если она и страдаетъ, то страдаетъ тайно… Вотъ и милордъ возвращается уже съ охоты. Уберите книги: милордъ ихъ не любитъ. Уроки на сегодня окончены, господинъ учитель!
Тутъ она сдлала реверансъ, улыбнулась, и на этомъ разговоръ прекратился.
А у ‘господина учителя’, какъ назвала Эсмонда милэди, было довольно таки дла на рукахъ въ Кэстльвудъ-Голл. У него было три ученика — его госпожа и двое ея дтей, на чьихъ урокахъ она неизмнно присутствовала. Кром того, Гарри писалъ за милорда вс его письма и велъ его счета (т. е. когда удавалось добиться какихъ-нибудь счетовъ отъ безпечнаго покровителя Гарри).
Изъ учениковъ это двое младшихъ были очень лнивы, а такъ какъ милэди не признавала дисциплины въ томъ вид, какъ она была въ то время ходу, то сынъ милорда учился чему и когда ему вздумается, что случалось очень рдко. Поэтому, и за всю свою жизнь, онъ не перевелъ и шести строкъ изъ Виргилія. Миссъ Беатриса съ ранняго дтства премило болтала по французски и хорошо пла, но этому она научилась отъ матери, а не отъ Гарри Эсмонда, который едва-ли съумлъ бы отличить ‘Зеленые листья’ отъ ‘Лиллибулеро’, хотя величайшимъ его наслажденіемъ было слушать пніе матери и дочери. Какъ сейчасъ, видитъ онъ ихъ обихъ (да и можетъ-ли онъ когда-нибудь ихъ забыть? И, какъ он сидли, бывало, лтними вечерами, тсно прижавшись другъ къ другу, онъ видитъ передъ собой эти дв золотистыя головки, склонившіяся надъ нотной тетрадью, маленькая ручка ребенка и рука матери мрно отбиваютъ тактъ, и голоса ихъ сливаются, повышаясь и понижаясь въ унисонъ.
Но если дти относились къ урокамъ небрежно, за то поразительно, съ какимъ страстнымъ рвеніемъ училась ихъ мать у своего юнаго учителя, котораго учила и сама въ свою очередь. У милэди имлась счастливйшая врожденная способность — распознавать скрытыя красоты литературныхъ произведеній, въ особенности стиховъ, все равно, какъ, гуляя, она, бывало, не пропуститъ ни одного полевого цвтка, и никто не умлъ составлять изъ полевыхъ цвтовъ такихъ чудесныхъ букетовъ, какъ она. Она была критикъ по призванію, по критикъ, познающій не умомъ, а непосредственно чувствомъ. Для Гарри Эсмонда она являлась лучшимъ коментаторомъ книгъ, которыя они читали вдвоемъ, и счастливйшимъ временемъ его жизни были, можетъ быть, т часы, которые онъ провелъ въ обществ своей дорогой госпожи и ея дтей.
Но эта счастливая пора близилась къ концу, который долженъ быть наступить по собственному ршенію милэди. Однажды. незадолго до святокъ (Гарри Эсмонду шелъ тогда семнадцатый годъ) пріхалъ домой изъ лондонской школы его старый товарищъ, противникъ и другъ, Томъ Тёшеръ. Теперь это былъ красивый, здоровый, рослый юноша, онъ былъ удостоенъ стипендіи отъ школы, собирался поступить въ университетскую коллегію и могъ разсчитывать на хорошую будущность въ духовной карьер. Томъ Тёшеръ бредилъ Кэмбриджемъ: ни о чемъ другомъ онъ не могъ говорить. Каждый изъ мальчиковъ, бывшихъ добрыми друзьями, естественно интересовался успхами другого въ наукахъ, они произвели другъ другу подробный экзаменъ. Оказалось, что Томъ, кром своей латыни, которую изучилъ въ совершенств, знаетъ еще немного греческій и еврейскій языки, онъ занимался также и математикой подъ руководствомъ своего отца, обладавшаго большими свдніями въ этой отрасли знаній, тогда Эсмондъ былъ въ математик круглымъ невждой. Да и писалъ онъ по латыни хуже Тома, хотя говорилъ лучше, благодаря урокамъ своего дорогого друга, іезуитскаго патера, о которомъ мальчикъ навсегда сохранилъ самое теплое воспоминаніе: онъ и теперь постоянно перечитывалъ книги Гольта, содержалъ въ образцовомъ порядк его оружіе, хранившееся въ стнномъ шкафик, который показалъ ему почтенный патеръ въ ночь своего послдняго посщенія, и часто, по вечерамъ, сидя въ бывшей комнат капеллана надъ его книгами, стихотвореніями или старыми рукописями, которыя любилъ разбирать Гарри, смотрлъ на маленькое подъемное окошко и думалъ, какъ было бы хорошо, если бы оно вдругъ отворилось и пропустило добраго патера. Въ жизни Гарри этотъ человкъ промелькнулъ и исчезъ, словно сонъ, мальчикъ почти могъ бы подумать, что Гольтъ являлся лишь мечтой его воображенія, не будь этихъ старыхъ шпагъ и книгъ, да еще двухъ писемъ, которыя онъ получилъ отъ патера — одно изъ-за границы — любящее, доброе письмо, наполненное отеческими совтами, — другое — вскор посл того, какъ Гарри конфирмовался у англиканскаго епископа въ Гекстон: въ этомъ письм патеръ Гольтъ оплакивалъ отпаденіе своего ученика отъ истинной вры. Но Гарри Эсмондь былъ теперь глубоко убжденъ, что стоитъ на правомъ пути и, кром того, полагался на себя, какъ на хорошаго казуиста, и думалъ, что, случись ему встртиться опять съ бывшимъ своимъ наставникомъ, онъ съумлъ бы не только устоять противъ аргументовъ іезуита, но, пожалуй, обратилъ бы самого патера въ англиканскую вру.
Чтобы врне повліять на религіозныя убжденія своего юнаго питомца, добрая госпожа Эсмондъ посылала за книгами и рукописями въ библіотеку своего отца, декана, ученаго богослова, отличавшагося въ религіозныхъ диспутахъ прошлаго царствованія, но въ то время уже стараго ветерана, сложившаго свое полемическое оружіе на полки шкафовъ. Старикъ охотно досталъ его оттуда для молодого Эсмонда и удостоилъ Гарри, помимо этого, своихъ личныхъ совтовъ и поученій. Впрочемъ, не требовалось большого краснорчія, чтобы убдить юношу признать своимъ Богомъ Бога его возлюбленной госпожи. Такимъ образомъ добрый старикъ деканъ поздравлялъ себя съ обращеніемъ еретика, которымъ, въ сущности, былъ обязанъ другому, гораздо боле неотразимому и нжному вліянію.
Въ присутствіи милэди, — ободряемый ея любящимъ взглядомъ (милордъ въ это время всегда почти спалъ), — Эсмондъ прочелъ немало произведеній знаменитыхъ британскихъ теологовъ послдняго столтія и познакомился съ Уэкомъ и Шерлокомъ, съ Стидлингфлитомъ и Патрикомъ. Милэди никогда не уставала слушать его чтеніе или читать ему вслухъ, сопровождая текстъ книги своими милыми коментаріями, останавливаясь на тхъ пунктахъ. которые особенно сильно овладвали ея воображеніемъ, или которые умъ ея находилъ наиболе важными. Со смертью старина декана милэди разршила себ извстную свободу въ чтеніи богословскихъ книгъ, — свободу, которой никогда бы не допустилъ ея ортодоксальный отецъ. Любимыми писателями старика были писатели, трактовавшіе о древнемъ благочестіи и обращавшіеся скоре къ разсудку, чмъ къ страстямъ и воображенію читателя, милэди же предпочитала творенія епископа Тэйлора и даже мистера Бакстера и мистера Доу суровымъ книгамъ нашихъ великихъ схоластиковъ.
Поздне, когда Эсмондъ находился уже въ университет, ему пришлось еще разъ возобновить свои богословскіе диспуты съ милэди, но тогда онъ велъ ихъ уже совершенно иначе. Это было въ то время, когда его покровители ршили, что онъ долженъ вступить въ духовное званіе. Не смотря, однако, на то, что дорогая госпожа Гарри высказывалась за эту карьеру, его собственное сердце къ ней не лежало. Прошла для него пора горячей, простодушной вры, — той вры, которую вдохнулъ въ него возлюбленный патеръ іезуитъ, умозрительная же теологія не имла большой власти надъ умомъ юноши. Когда пошатнулось его дтское легковріе, когда у него отняли его святыхъ и мучениковъ и они сдлались въ его глазахъ немногимъ выше олимпійскихъ боговъ, онъ если и продолжалъ еще врить, то скоре изъ чувства покорности, по долгу, чмъ по искреннему убжденію и, думая о своемъ вступленіи въ духовное званіе, ршался надтъ рясу, какъ другой надваетъ кирасу и ботфорты, а третій садится за конторку какого-нибудь торговаго заведенія — отчасти по необходимости, ради заработка, — отчасти изъ послушанія, и всего мене по свободному выбору. Въ т времена въ университетахъ можно было найти десятки молодыхъ людей, избиравшихъ для себя духовную карьеру на основаніи не боле высокихъ побужденій.
Когда Томъ Тёшеръ ухалъ, уныніе и тоска охватили молодого Эсмонда и, хотя онъ никогда не жаловался, его добрая госпожа, должно быть, догадалась, въ чемъ дло, ибо спустя нкоторое время она не только доказала, что понимаетъ причину грусти Гарри, но и съумла найти средство вылечить его. У этой женщины вошло въ привычку незамтно наблюдать за тми, съ кмъ связывалъ ее долгъ или привязанность, и предупреждать, или осуществлять ихъ желанія, если это было въ ея власти. Желать добра своимъ ближнимъ, стараться длать счастливыми окружающихъ — было свойствомъ ея натуры. По большей части мы принимаемъ, какъ должное, такую доброту: немного благодарности достается на долю Маріямъ, омывающимъ наши ноги благовонными маслами. Большинство изъ насъ даже не замчаетъ такой преданности, и лишь въ очень немногихъ она вызываетъ признательность. Иногда мы вспоминаемъ о ней только впослдствіи, спустя годы посл того, какъ безвозвратно миновали т дни, когда намъ расточалось столько доброты, и тогда мы возвращаемъ нашъ долгъ жалкой монетой запоздалыхъ слезъ. Тогда-то вспоминаются намъ забытыя слова любви… любящіе глаза сіяютъ намъ изъ мрака минувшаго… О, какъ сладко звучатъ т слова! Какъ ярко свтятъ т милые глаза! И мы жаждемъ ихъ тогда, мы тоскуемъ по нимъ, ибо они потеряны для насъ навсегда, ибо тогда они для насъ то же, что для арестанта праздничная музыка, доносящаяся съ улицы въ его тсную келью, или солнечный свтъ, который онъ видитъ сквозь ршетку окна: и солнце, и музыка для него вдвое дороже, потому что стали для него недоступными, и свтъ, и музыка для него ярче и сладостнй но сравненію съ окружающимъ мракомъ и одиночествомъ, изъ которыхъ нтъ выхода. Итакъ, посл отъзда Тома Тёшера лэди Кэстльвудъ дала понять Гарри Эсмонду, что угадываетъ причину его грусти, но вначал она выразила это только тмъ, что сдлалась сама веселе обыкновеннаго и старалась своею веселостью разсять его и развлечь. Вс три ученика Гарри (изъ которыхъ милэди была главнымъ) стали вдругъ такъ веселы, какъ никогда не бывали раньше, — опять таки благодаря ей же, — а двое младшихъ сдлались особенно послушными, и вс трое читали и учились гораздо больше прежняго.
— Кто знаетъ, — сказала какъ-то милэди, — что можетъ случиться въ будущемъ и долго-ли еще придется намъ имть подл себя такого ученаго преподавателя?
Франкъ Эсмондъ отвчалъ на это, что онъ съ своей стороны былъ бы очень не прочь навсегда покончить съ ученьемъ и что если кузену Гарри хочется идти съ нимъ удить рыбу, онъ готовъ хоть сейчасъ захлопнуть свою книгу, а маленькая Беатриса объявила: что въ случа отъзда Гарри пошлетъ за Томомъ Тёшеромъ, и Томъ будетъ, конечно, очень радъ пріхать къ нимъ въ Кэстльвудъ.
Но вотъ въ одинъ прекрасный день явился посолъ изъ Винчестера съ письмомъ, запечатаннымъ большой черной печатью. Въ этомъ письм деканъ извщалъ дочь о смерти ея тетки и прибавлялъ, что все свое состояніе (2.000 фунтовъ) покойная завщала шестерымъ племянницамъ — его дочерямъ. Много разъ съ тхъ поръ вспоминалъ Гарри Эсмондъ, вспыхнуло лицо это дорогой госпожи и какимъ сіяющимъ взглядомъ посмотрла она на него, когда было получено это извстіе. Она не была огорчена (да и не скрывала этого) смертью родственницы, съ которой ни она сама, и никто изъ ея семьи много лтъ даже и не видлся.
Милордъ тоже не проявилъ ни малйшаго огорченія, услыхавъ печальную новость.
— Эти деньги намъ очень кстати, — сказалъ онъ — мы омеблируемъ заново концертную залу, да и погребъ пора бы пополнить, онъ совсмъ опустлъ. Ваше сіятельство получите карету и пару коней, такихъ, чтобы годились и подъ верхъ, и въ упряжку. Теб, Беатриса, я куплю клавикорды, а теб, Франкъ, маленькую лошадку на Гекстонской ярмарк. Гарри получитъ пять фунтовъ на книги (милордъ былъ очень щедръ на деньги — и на свои, и на чужія). Вотъ было бы славно, Рашель, кабы у тебя каждый годъ умирало по тетк, а мы бы тратили и твои денежки и деньги всхъ твоихъ сестеръ!
— У меня только одна тетка, милордъ, и… я намрена употребить эти деньги иначе, — проговорила милэди, сильно покраснвъ.
— Употребить иначе? Вотъ еще новости!— воскликнулъ милордъ.— Много ты понимаешь въ деньгахъ! И наконецъ, какого чорта теб не хватаетъ? Кажется, я доставляю теб все, въ чемъ ты нуждаешься.
— Я хочу отдать эти деньги, милордъ — отгадайте кому?
Милордъ отпустилъ крпкое словцо изъ своего обычнаго репертуара и объявилъ, что ршительно не можетъ взять въ толкъ, о чемъ она говоритъ.
— Я ршила, что на эти деньги Гарри Эсмондъ поступитъ въ коллегію.— Кузенъ Гарри, — продолжала милэди, — я не хочу, чтобы вы оставались въ этой трущоб: вы должны составить себ имя — ради себя, и ради насъ тоже.
— Чортъ побери! Ему и здсь хорошо!— сказалъ милордъ, разсердившійся въ первую минуту.
— Разв Гарри узжаетъ? Гарри, такъ ты и въ самомъ дл удешь?— закричали въ одинъ голосъ Франкъ и Беатриса.
— Полноте, дти. Онъ опять къ намъ прідетъ, нашъ домъ будетъ всегда его домомъ, — говорила милэди, и ея голубые глаза сіяли небесной добротой.— И ученики его будутъ всегда его любить, такъ вдь я говорю?
— Клянусь Богомъ, Рашель, ты добрая женщина!— сказалъ милордъ и схватилъ руку жены. Она вся вспыхнула, откинулась назадъ и притянула къ себ дтей, поставивъ ихъ между нимъ и собой.— Желаю теб успха, кузенъ, — продолжалъ милордъ съ искреннимъ добродушіемъ, хлопнувъ Гарри на плечу. — Я не стану мшать твоему счастью. Позжай въ Кэмбриджъ, мой мальчикъ, а когда умретъ Тёшеръ, ты получишь здшній приходъ, если до тхъ поръ не устроишься лучше. Лошадей мы купимъ на будущій годъ, а съ меблировкой залы тоже можно обождать. Я подарю теб лошадь изъ нашей конюшни: бери любую, кром моей кобылы, рыжаго мерина, да еще упряжныхъ. Помогай теб Богъ, мой мальчикъ!
— Гарри, возьми себ гндого: гндой — хорошій конь, отецъ говоритъ, что лучше его нтъ во всей конюшн, — сказалъ маленькій Франкъ, подпрыгивая и хлопая въ ладоши. Пойдемъ-ка въ конюшню, посмотримъ его.
И Гарри, не помня себя отъ восторга, побжалъ было изъ комнаты за своимъ маленькимъ родственникомъ: ему не терплось поскоре все устроить къ своему путешествію.
Милэди посмотрла ему вслдъ глубокимъ, грустнымъ взглядомъ.
— Онъ не можетъ дождаться, когда удетъ отъ насъ!— сказала она мужу.
Молодой человкъ остановился въ смущеніи.
— Если ваше сіятельство желаете, я готовъ и совсмъ здсь остаться, увряю васъ, — проговорилъ онъ.
— И разыграешь изъ себя дурака въ награду за свое усердіе, — сказалъ ему милордъ.— Полно, полно, мой другъ! Позжай, посмотри свтъ и людей. Отпразднуй молодость, возьми все лучшее, что дастъ теб судьба… Какъ бы я хотлъ быть опять молодымъ мальчикомъ, чтобы поступить въ коллегію и попить Трумпингтоновскаго эля.
— Нашъ домъ — скученъ и это совершенная правда! — воскликнула милэди, и въ голос ея послышалась грусть, а, можетъ быть, отчасти и сарказмъ. — Угрюмый старый домъ, на половину раззоренный, на половину не отдланный, да притомъ женщина и двое дтей — довольно жалкое общество для мужчинъ, привыкшихъ къ лучшему. Мы годны разв только на то, чтобы быть служанками вашихъ благородій, а удовольствія вамъ по невол приходится искать вн дома.
— Буль я проклятъ, Рашель, если понимаю, шутишь ты или говоришь серьезно, — сказалъ милордъ.
— Совершенно серьезно, милордъ, — отвчала она, продолжая ласкать одного изъ дтей.— Да и надъ чмъ же тутъ шутить?
Съ этими словами она встала, сдлала мужу величественный реверансъ и, бросивъ великолпный взглядъ на Гарри Эсмонда, казалось, говорившій: ‘Помни, что я сказала! Пусть онъ не понялъ меня, за то ты понимаешь’, вышла изъ комнаты съ своими дльми.
— Съ тхъ поръ, какъ она узнала объ этой проклятой гекстонской исторіи… пусть повсятъ того, кто ей разсказалъ!— она стала совсмъ другимъ человкомъ, — сказалъ милордъ.— Я ее не узнаю. Моя Рашель — всегда такая смиренница — держитъ себя теперь настоящей принцессой… Послушайся моего совта, Гарри Эсмондъ: держись подальше отъ женщинъ. Съ тхъ поръ, какъ я спутался съ этими тварями, я не видалъ отъ нихъ ничего, кром гадостей. У меня къ нимъ полное отвращеніе. Въ Тангер была у меня женщина, ни слова не говорившая по англійски: естественно, казалось бы, предположить. что я долженъ былъ вести съ ней мирную жизнь. Такъ нтъ же! она пыталась меня отравить, потому что ревновала къ одной еврейк. Потомъ эта твоя тетушка — потому, что она въ самомъ дл приходится теб сродни — тетушка Іезавель. Пріятное существованіе устроила она твоему отцу!.. А теперь, наконецъ, милэди, моя жена. Когда я въ первый разъ увидлъ ее верхомъ на лошади, рядомъ съ деканомъ, ея отцомъ, она казалась, да и въ самомъ дл была такимъ младенцемъ, что, кажется, подари ты ей куклу въ шесть пенсовъ, она осталась бы совершенно довольна. А теперь посмотри ты на нее: фу-ти, ну-ты! сколько важности!— и не подступись! Императрица — да и только!.. Передай-ка мн кубокъ, мой мальчикъ. ‘Кружка пива, ломоть хлба по утру, ломоть хлба, кружка пива ввечеру’, говорится въ псн. Эхъ, чортъ возьми! Моя Полли любитъ пивцо, да еще пополамъ съ водкой, клянусь Юпитеромъ!
Они, кажется, и въ самомъ дл напивались вдвоемъ, ибо уже въ полдень за завтракомъ у милорда очень часто заплетался языкъ, а вечеромъ за ужиномъ онъ терялъ всякую способность рчи.
Когда отъздъ Гарри Эсмонда былъ окончательно ршенъ, поведеніе леди Кэстльвудъ разомъ измнилось: глядя на нее теперь, можно было подумать, что она рада разстаться съ своимъ питомцемъ. Много разъ, когда юноша, быть можетъ, стыдясь своего тайнаго нетерпнія поскоре ухать, (и во всякомъ случа страдая при мысли о предстоящей ему разлук съ людьми, отъ которыхъ получилъ столько доказательствъ лкбви и неоцнимой доброты) — много разъ, когда онъ пытался высказать своей госпож, какъ глубоко ей благодаренъ и какъ ему жаль разставаться съ ней и съ ея семьей, пріютившей и пригрвшей его, безроднаго и бездомнаго сироту, — милэди рзко обрывала его увренія и сожалнія, говоря, что не хочетъ грустныхъ разговоровъ, что она хочетъ говорить и думать только о самомъ Гарри, объ его планахъ на будущее и о будущей его слав.
— На ваше небольшое наслдство вы можете четыре года прожить джентльменомъ. Божій Промыслъ, вашъ собственный умъ, трудолюбіе и честность сдлаютъ остальное. Кэстльвудъ будетъ всегда вашимъ домомъ, и дти мои, ваши ученики, которыхъ вы любили, никогда не разучатся васъ любиль… И, Гарри, — прибавила она однажды (это было единственный разъ, что на глазахъ ея показались сжезы и голосъ задрожалъ), — можетъ случиться — это въ порядк вещей — можетъ случиться, что я умру, что меня не будетъ съ ними, а отецъ ихъ… однимъ словомъ, они могутъ нуждаться въ друзьяхъ и покровителяхъ. Общайте мн, что вы ихъ не покинете, что будете для нихъ тмъ, чмъ, какъ мн кажется, я была для васъ, — и благословеніе матери, ея горячая молитва — всегда будетъ съ вами.
— Общаю, милэди, и да поможетъ мн Богъ выполнить это общаніе! — отвтилъ Гарри Эсмондъ и, опустившись на колни, поцловалъ руку своей дорогой госпожи.— Если вы прикажете, я теперь останусь здсь. Что значитъ будущность какого-нибудь незаконнорожденнаго бдняка? Не все-ли равно, пробью-ли я себ дорогу въ жизни или умру такимъ же безвстнымъ горемыкой, какимъ родился? Съ меня довольно одного сокровища вашей доброты и любви. Заботиться о вашемъ счасть моя прямая обязанность: разъ я буду знать, что вы счастливы, мн ничего больше не надо.
— Стастлива!— повторила она.— Что же, конечно, я должна бытъ счастлива: у меня дти, и…
— Не то, чтобы счастлива — нтъ!— воскликнулъ Гарри (ибо онъ зналъ, какова была ея жизнь, хотя между ними не было сказано объ этомъ ни единаго слова). — Я не говорю о счасть, но мн хотлось бы доставить вамъ, по крайней мр, спокойствіе!— Позвольте мн остаться и работать для васъ!— Позвольте мн остаться и быть вашимъ слугой!
— Нтъ, мой другъ, вамъ лучше ухать, — сказала милэди и на секунду положила руку на голову юноши.— Я не хочу, чтобы вы оставались въ этомъ скучномъ дом. Вы поступите въ Коллегію и отличитесь тамъ, какъ подобаетъ человку, носящему ваше имя. Этимъ вы мн скоре всего угодите. А если мои дти и я… если мы будемъ въ васъ нуждаться, вы къ намъ прідете: я знаю, что мы можемъ разсчитывать на васъ.
— Да покараетъ меня Небо, если я когда либо вамъ измню!— проговорилъ Гарри, поднимаясь съ колнъ.
— Я вижу, мой рыцарь ждетъ не дождется дракона, съ которымъ могъ бы сразиться ради насъ, — сказала со смхомъ милэди.
Эти слова заставили Гарри Эсмонда вздрогнуть и покраснть, ибо въ эту минуту онъ дйствительно думалъ о томъ, какъ было бы хорошо, если бы ему немедленно представился случай фактически доказать свою преданность его дорогой госпож. Ему было пріятно, что милэди назвала его ‘своимъ рыцаремъ’, и часто, часто съ тхъ поръ онъ вспоминалъ объ этомъ и молился, чтобы Богъ помогъ ему остаться ея врнымъ рыцаремъ до гроба.
Изъ окна спальной милэди открывалась широкая перспектива на окрестную мстность: изъ него можно было видть пурпурные холмы за деревней, зеленый лужокъ, отдлявшій деревню отъ замка, и старый мостъ черезъ рчку. Когда Гарри Эсмондъ узжалъ въ Кэмбриджъ, маленькій Франкъ бжалъ рядомъ съ его лошадью до самаго моста, здсь Гарри на минутку остановился и оглянулся назадъ, на старый домъ, гд протекла лучшая часть его жизни. Замокъ стоялъ передъ юношей съ своими знакомыми срыми башнями, его шпицы сверкали на солнц, а стны и колонны террасы отбрасывали на траву голубыя длинныя тни. И Гарри вспоминалъ потомъ всю жизнь, какъ онъ увидлъ у окна свою госпожу въ бломъ плать, она глядла ему вслдъ, а рядомъ съ ней виднлись каштановыя кудри маленькой Беатрисы.
И мать, и дочь махали ему платками, а маленькій Франкъ рыдалъ, прощаясь съ нимъ. Гарри еще разъ поклялся въ душ, что онъ всегда будетъ врнымъ рыцаремъ своей госпожи, и махнулъ ей на прощанье своей шляпой.
И въ деревн тоже вс съ нимъ прощались, какъ съ роднымъ. Вс знали, что мистеръ Гарри детъ въ университетъ, и почти у каждаго нашлось для нею доброе слово или ласковый взглядъ. Не усплъ онъ отъхать и трехъ миль отъ дома, какъ началъ мечтать объ ожидающихъ его приключеніяхъ и строить планы на будущее. Но я не стану разсказывать, о чемъ онъ мечталъ. Онъ не читалъ еще замысловатыхъ арабскихъ сказокъ мосье Галлана, но поврьте, что и кром честнаго Альнашара на свт много людей, питающихъ свтлыя надежды, строющихъ воздушные замки… и разрушающихъ ихъ, — какъ это само собой разумется.

ГЛАВА X.
Я ду въ Кэмбриджъ и длаю тамъ мало хорошаго.

Милордъ объявилъ, что ему будетъ пріятно постить знакомыя мста, гд протекла его юность, и любезно предложилъ сопутствовать Гарри Эсмонду въ его первой поздк въ Кэмбриджъ. Ихъ путь лежалъ черезъ Лондонъ, гд милордъ виконтъ пожелалъ остановиться на нсколько дней, чтобы ознакомить Гарри съ столичными удовольствіями, прежде чмъ онъ всецло погрузится въ ученыя занятія. Отсюда же покровитель Гарри возилъ его въ Чельзи къ вдовствующей виконтесс, такъ какъ добрая леди Кэстльвудъ строго на строго наказала обоимъ джентльменамъ побывать съ визитомъ у ихъ старой родственницы.
Ея сіятельство вдовствующая виконтесса занимала въ Чельзи прекрасный новый домъ съ садомъ, примыкавшимъ къ нему съ задней стороны. Фасадъ выходилъ на рку, представлявшую всегда самое пестрое и оживленное зрлище съ кишвшими на ней барками, лодками и людьми. Гарри разсмялся, увидвъ въ гоcтиной хорошо ему знакомый старинный портретъ работы сэра Питера Лели, — портретъ, на которомъ вдова его отца была изображена въ вид двственной богини охоты, вооруженной золотымъ лукомъ и стрлами и обремененной лишь самымъ умреннымъ количествомъ одежды, какое, повидимому, имли привычку носить двственницы во времена короля Карла.
Выходя замужъ, милэди виконтесса разсталась съ этой оригинальной охотничьей привычкой, но хотя теперь ей уже перевалило за шестьдесятъ, мн кажется, она все еще воображала, что всякій безъ труда узналъ бы воздушную нимфу портрета въ почтенной особ, дававшей аудіенцію Гарри и его покровителю.
Молодого человка она приняла даже милостиве, чмъ его старшаго родственника, по крайней мр, она все время старалась вести разговоръ до французски, зная, что милордъ Кэстльвудъ не былъ большимъ знатокомъ французскаго діалекта, и выразила свое удовольствіе по поводу того, что мистеръ Эсмондъ такъ бгло говоритъ на этомъ язык.
— Это единственный языкъ, на которомъ можно вести изящный разговоръ, — единственный, приличный для людей благовоспитанныхъ — соизволила она сказать.
Потомъ, когда джентльмены простились и вышли, милордъ очень смялся надъ поведеніемъ своей родственницы. Онъ помнилъ (говорилъ онъ) время, когда она изъяснялась по англійски достаточно бгло, и съ свойственной ему безпечной веселостью шутилъ по поводу незамнимой утраты, которую понесъ, лишившись такой прелестной жены.
Милэди виконтесса удостоила спросить его сіятельство о здоровь его жены и дтей: она слыхала, что лэди Кэстльвудъ перенесла оспу, и надется, что милэди не такъ уже страшно обезображена, какъ это говорятъ.
При упоминаніи о болзни его жены милордъ виконтъ поморщился и покраснлъ, но вдовствующая виконтесса, заговоривъ о предполагаемомъ безобразіи молодой леди, повернулась къ зеркалу и съ такой самодовольной усмшкой принялась разсматривать свое старое сморщенное лицо, что оба ея гостя едва удержались, чтобы не расхохотаться прямо ей въ глаза.
Она спросила Гарри, какую профессію онъ намренъ избрать. Милордъ сказалъ, что молодой человкъ думаетъ вступить въ духовное званіе и по смерти доктора Тёшера получитъ кэстльвудскій приходъ, и милэди, узнавъ, что Гарри собирается сдлаться священникомъ англиканской церкви, не обнаружила ни гнва, ни досады, напротивъ, она скоре даже обрадовалась, что будущность юноши будетъ такимъ образомъ обезпечена. Она очень просила мистера Эсмонда не забывать ея и непремнно навщать, когда онъ будетъ прозжать черезъ Лондонъ, и простерла свои милости до того, что прислала ему кошелекъ съ двадцатью гинеями въ трактиръ, гд они съ милордомъ остановились (подъ вывской ‘Борзой Собаки’, въ Чарингъ-Кросс). Вмст съ этимъ пріятнымъ презентомъ для своего юнаго родственника милэди прислала небольшую куклу въ подарокъ дочери милорда, маленькой Беатрис, которая, къ слову сказать, начала уже выходить изъ того возраста, когда играютъ въ куклы, и была почти такого же роста, какъ ея почтенная родственница.
Осмотрвъ городъ и побывавъ въ театрахъ, милордъ Кэстльвудъ и Эсмондъ похали вмст въ Кэмбриджъ. Означенное путешествіе заняло два дня, и для Гарри это былъ очень пріятные дни. Въ то время еще не были введены ныншніе скорые дилижансы, совершающіе въ одинъ день весь перездъ между Лондономъ и университетомъ, тмъ не мене Гарри Эсмонду путь показался недолгимъ и очень веселымъ, и онъ всегда съ благодарностью вспоминалъ счастливые дни праздниковъ, которые доставилъ ему тогда его покровитель.
Въ Кэмбридж мистеръ Эсмондъ поступилъ пансіонеромъ {Пансіонерами въ англійскихъ университетахъ называются студенты, которые, за извстную плату, имютъ общій столъ.} въ знаменитую коллегію св. Троицы, гд въ молодости учился самъ милордъ. Директоромъ въ т времена былъ докторъ Монтэге. Онъ принялъ лорда виконта чрезвычайно учтиво, такъ же какъ и мистеръ Бриджъ, назначенный воспитателемъ къ Гарри. Томъ Тёшеръ, принадлежавшій къ коллегіи св. Эммануила и бывшій уже на второмъ курс, явился засвидтельствовать свое почтеніе милорду и предложилъ принять Гарри подъ свое покровительство. Новому студенту отвели очень удобное помщеніе на большомъ двор у самыхъ воротъ и недалеко отъ квартиры знаменитаго мистера Ньютона, посл чего покровитель Гарри ухалъ, сказавъ юнош на прощанье много ласковыхъ словъ и заключивъ увщаніемъ вести себя въ университет лучше, чмъ велъ себя въ свое время онъ самъ.
Нтъ никакой надобности подробно распространяться въ этихъ мемуарахъ о жизни Гарри Эсмонда въ коллегіи. Она ничмъ не отличалась отъ жизни большинства учащейся молодежи того времени. Но Гарри имлъ несчастіе быть на два, на три года старше большинства своихъ однокурсниковъ и, благодаря одинокому дтству, особеннымъ обстоятельствамъ своего рожденія и естественному ихъ послдствію — наклонности къ меланхоліи и мечтательности, во многихъ отношеніяхъ стоялъ особнякомъ между товарищами, бывшими гораздо моложе и живе его. Воспитатель его, мистеръ Бриджъ, сгибавшійся въ три погибели, провожая милорда по зеленымъ лужайкамъ коллегіи, разомъ измнилъ свое обращеніе, какъ только благородный лордъ скрылся изъ вида и сдлался — по крайней мр, Гарри такъ казалось — рзокъ и надмненъ. Когда студенты собирались въ аудиторіи, Гарри чувствовалъ себя одинокимъ среди ихъ веселой толпы. Они поднимали его на смхъ всякій разъ, когда его заставляли читать вслухъ по латыни, ибо онъ читалъ съ иностраннымъ акцентомъ, которому научился отъ своего стараго и единственнаго учителя — іезуитскаго патера. Мистеръ Бриджъ избралъ Гарри предметомъ своихъ грубыхъ шутокъ, которыя вообще любилъ себ позволять. Гордость молодого человка возмущалась, самолюбіе его сильно страдало, и первое время онъ чувствовалъ себя въ этомъ новомъ мст такимъ одинокимъ и покинутымъ, какимъ едва-ли когда нибудь былъ въ Кэстльвуд, куда теперь жаждалъ вернуться. Его рожденіе было для него постояннымъ источникомъ стыда: везд ему чудились оскорбленія и насмшки, и со стороны начальства, и со стороны товарищей, которые, безъ сомннія, отнеслись бы къ нему лучше, если бы самъ онъ пошелъ имъ на встрчу съ открытой душои. Теперь, когда онъ спокойно оглядывается на этотъ періодъ своей жизни, который считалъ тогда такимъ несчастливымъ, онъ видитъ, что значительною частью тогдашнихъ огорченій, которыя приписывалъ недоброжелательству окружающихъ, онъ былъ обязанъ своей собственной гордости и тщеславію. Къ добродушнымъ людямъ свтъ относится добродушно, и изъ всхъ угрюмыхъ мизантроповъ, ненавидящихъ общество, я не зналъ ни одного, который не былъ бы самъ виноватъ въ своей ненависти. Томъ Тёшеръ давалъ Гарри много добрыхъ совтовъ на этотъ счетъ, ибо у Тома не было недостатка ни въ здравомъ смысл, ни въ добродушіи, но мистеръ Гарри находилъ нужнымъ относиться къ своему старшему товарищу съ великолпнымъ, хотя и безсмысленнымъ презрніемъ, и ни подъ какимъ видомъ не желалъ разставаться съ дорогими его сердцу обидами, въ существованіе которыхъ, по всей вроятности, врилъ только лишь самъ. Что касается честнаго доктора Бриджа, то посл нсколькихъ попытокъ помряться остроуміемъ съ своимъ новымъ питомцемъ, онъ долженъ былъ убдиться, что этотъ юноша — весьма неблагодарный предметъ для вышучиванія, что, подсмиваясь надъ нимъ, часто рискуешь обратить насмшку противъ себя самого. Конечно, это открытіе не сдлало наставника и ученика боле искренними друзьями, но Эсмонду оно принесло хотя то преимущество, что мистеръ Бриджъ оставилъ его въ поко, и пока новый студентъ аккуратно посщалъ церковную службу и исполнялъ все, что ему задавалось по части письменныхъ работъ, воспитатель былъ очень радъ не видть въ своей аудиторіи его угрюмаго лица и предоставлялъ ему читать и дуться у себя въ комнат, сколько душ угодно.
Два-три стихотворенія на латинскомъ и англійскомъ языкахъ, за которыми были признаны кое-какія достоинства, да латинское ‘слово’ (ибо мистеръ Эсмондъ писалъ по латыни лучше, чмъ выговаривалъ), доставшій ему нкоторую извстность какъ между университетскими властями, такъ и между молодежью, которая стала цнить его даже выше, чмъ онъ того стоилъ. Нсколько побдъ надъ ихъ общимъ врагомъ, мистеромъ Бриджемъ, заставили студентовъ перейти на сторону Гарри, на него стали смотрть, какъ на одного изъ бойцовъ за студенческія права противъ старшихъ. Т изъ товарищей, съ кмъ онъ сошелся ближе, нашли его не такимъ угрюмымъ и надменнымъ, какъ онъ казался имъ по первому впечатлнію. Однимъ словомъ, донъ Дисмалло {Отъ dismal — угрюмый, мрачный печальный.} (какъ его величали) вскор сдлался довольно важной особой въ своей коллегіи и, какъ онъ сильно подозрваетъ, университетское начальство включило его въ списокъ ‘опасныхъ’.
Донъ Дисмалло былъ ярый яковистъ, такъ же, какъ и остальные члены его семьи: всякими, самыми нелпыми способами старался онъ заявить о своихъ консервативныхъ воззрніяхъ. Онъ любилъ угощать бургонскимъ своихъ юныхъ друзей, пилъ здоровье короля въ день рожденья короля Іакова, одвалъ трауръ въ день его отреченія отъ престола, постился каждую годовщину коронацій короля Вильгельма и продлывалъ тысячу другихъ глупостей, надъ которыми и самъ теперь смется.
Вс эти глупыя выходки частенько вызывали выговоры со стороны Тома Тёшера, который всегда былъ сторонникомъ предержащихъ властей, какъ Эсмондъ былъ всегда ихъ противникомъ. Томъ былъ вигъ, Эсмондъ — тори. Томъ не пропустилъ ни одной лекціи и отвшивалъ проктору {Прокторы — цензора нравовъ въ англійскихъ университетахъ.} самые низкіе поклоны. Неудивительно, что онъ оплакивалъ непокорный духъ Гарри, и сердился, когда другіе смялись его выходкамъ. Не знай Томъ наврное, что милордъ виконтъ протежируетъ Гарри, онъ, безъ сомннія, порвалъ бы съ нимъ всякія отношенія. Но честный Томъ никогда не измнялъ товарищу, у котораго имлись еще друзья между сильными міра сего, и это длалось не изъ сознательнаго разсчета, а по врожденной слабости къ величію. Лесть въ этомъ юнош не была лицемріемъ, а свойствомъ харамера, всегда ровнаго, добродушнаго, угодливаго и раболпнаго.
Гарри имлъ очень хорошій доходъ, ибо не только его дорогая кэстльвудская госпожа регулярно снабжала его деньгами, но и вдовствующая чельзійская виконтесса, къ которой онъ здилъ каждыя святки, ежегодно длала ему денежные подарки, но, не смотря на вс эти великія и богатыя милости, Гарри былъ вчно безъ денегъ, тогда какъ Томъ Тёшеръ, получавшій отъ отца самую микроскопическую стипендію, жилъ почти бариномъ, просто удивительно, какъ только онъ ухитрялся такъ изворачиваться. Правда и то, что Гарри тратилъ деньги щедрой рукой: давалъ взаймы, и помогалъ товарищамъ, чего Томасъ никогда не длалъ. Мн кажется, что Томъ Тёшеръ походилъ въ этомъ отношеніи на знаменитаго герцога Марльборо, который, будучи еще молодымъ человкомъ, получилъ въ подарокъ пятьдесятъ гиней отъ одной сумасшедшей, влюбившейся въ него за его красоту. Князь-герцогъ, десятки лтъ спустя, показывалъ Кадогану эти деньги въ ящик своего письменнаго стола, гд он лежали у него съ того самаго дня, когда онъ продалъ за нихъ свою безбородую честь. Я не хочу сказать, чтобы Томъ когда-либо такъ выгодно торговалъ своей красотой: природа не надлила его особенными прелестями, при томъ же онъ былъ всегда образцомъ нравственности и не упускалъ случая подать своему младшему товарищу благой совтъ въ этомъ направленіи (подобный товаръ Томъ, надо отдать ему справедливость, раздавалъ очень щедро). Все это, впрочемъ, отнюдь не мшало ему быть по своему веселымъ товарищемъ: онъ охотно смялся шутк, когда случалась, что ему посчастливится понять ея соль, и принималъ самое дятельное участіе въ общей попойк, если за вино платилъ не онъ, а другой, особенно-же если въ компаніи участвовалъ какой-нибудь юный лордъ. Въ такихъ случаяхъ въ цломъ университет не нашлось бы пьяницы, способнаго потягаться съ мистеромъ Тёшеромъ, но особенно поучительно было лицезрть его на другой день, когда онъ, чистенькій, свжій, съ гладко выбритымъ лицомъ, подтягивалъ а_м_и_н_ь за ранней обдней. Бдненькій Гарри, въ выбор своего чтенія, позволялъ себ томиться за всми девятью музами и, весьа вроятно, не пользовался особеннымъ расположеніемъ ни одной изъ девяти, тогда какъ Томъ Тёшеръ, имвшій столько же поэтическаго дарованія, какъ любой крестьянскій парень, съ такимъ упорнымъ постоянствомъ и съ такою раболпной угодливостью ухаживалъ за божественной Калліопой что въ конц концовъ подцпилъ призъ, добился въ университет нкоторой извстности и званія адьюнкта профессора своей коллегіи въ награду за ученые труды. Въ этотъ періодъ своей жизни мистеръ Эсмондъ пріобрлъ всю ту небольшую начитанность, которою могъ когда-либо похвалиться, большую часть дня онъ проводилъ за книгами, поглощая все, что попадалось ему подъ руку. Такимъ образомъ онъ, хотя и безъ всякой системы, прочелъ творенія многихъ англійскихъ, французскихъ и итальянскихъ поэтовъ и до извстной степени ознакомился съ испанскимъ языкомъ, не говоря уже о двухъ древнихъ языкахъ, которыми (по крайней мр, латинскимъ) владлъ довольно основательно.
Затмъ, приблизительно со второй половины своего пребыванія въ университет, Гарри началъ читать по той спеціальности, которой собирался себя посвятить (скоре изъ мірскихъ разсчетовъ, нежели по призванію), и скоро окончательно заблудился въ дебряхъ богословскихъ диспутовъ. На протяженіи нсколькихъ мсяцевъ, которые у него заняло это чтеніе (велось оно, къ слову сказать, далеко не съ тою серьезностью и рвеніемъ, какихъ требуютъ такого рода занятія), юноша оказывался то убжденнымъ папистомъ и уже готовъ былъ во всеуслышаніе провозгласить свою вру, то протестантомъ (когда читалъ Чиллингворта), то скептикомъ вмст съ Гоббсомъ и Бэйлемъ. Напротивъ того, честный Томъ Тёшеръ никогда не позволяль себ уклоняться съ прямой дорожки, утвержденной университетскимъ уставомъ, онъ всмъ своимъ сердцемъ признавалъ вс тридцать девять параграфовъ и подписался бы обими руками еще подъ тридцатью девятью, если бы отъ него этого потребовали. Вольный духъ, которымъ былъ пропитанъ Гарри, его безпорядочныя идеи и разговоры до такой степени шокировали и огорчали его старшаго товарища, что между ними возникли холодность и отчужденіе, и изъ близкихъ друзей, какими они были въ первое время пребыванія Гарри въ коллегіи, они превратились почти что въ обыкновенныхъ знакомыхъ. Въ университет много занимались также и политикой, и по этому пункту молодые люди тоже расходились. Томъ, хотя и высокоцерковникъ, объявлялъ себя горячимъ сторонникомъ короля Вильгельма, тогда какъ Гарри принесъ съ собой въ коллегію торійскую политику своей семьи. Къ этому слдуетъ еще присовокупить опасное восхищеніе юнаго Эсмонда Оливеромъ Кромвеллемъ, котораго Гарри часто отстаивалъ (также какъ и короля Іакова) въ товарищескихъ спорахъ, происходившихъ обыкновенно келейнымъ образомъ въ комнат у кого-нибудь изъ студентовъ, гд обсуждалось положеніе націи, внчались и развнчивались короли и ркою лилось университетское пиво въ честь живыхъ и умершихъ героевъ, а также современныхъ красавицъ.
Итакъ, благодаря-ли обстоятельствамъ своего происхожденія, или врожденной наклонности къ меланхоліи, но только Эсмондъ во время пребыванія своего въ университет держался по большей части въ сторон отъ товарищей. Онъ не имлъ настолько честолюбія, чтобы стремиться выдвинуться между своими однокурсниками, бывшими въ большинств на нсколько лтъ моложе его, и не желалъ участвовать въ ихъ развлеченіяхъ и мальчишескихъ шалостяхъ. Ему постоянно казалось, что господа студенты его коллегіи презираютъ его какъ незаконнорожденнаго, и это заставляло его сторониться ихъ общества. Очень возможно, что результатъ, который онъ приписывалъ недоброжелательству своихъ однокашниковъ, былъ послдствіемъ его собственнаго поведенія, ибо онъ это видитъ теперь, — обращеніе его съ ними было недружелюбно и надменно. Какъ бы то ни было, за доброту онъ былъ всегда настолько же признателенъ, насколько чувствителенъ къ несправедливости и обидамъ, и хотя, вообще говоря, чувствовалъ себя одинокимъ, но съ двумя-тремя изъ товарищей его соединяла горячая дружба.
Однимъ изъ его тогдашнихъ друзей была довольно странная личность. Человкъ этотъ жилъ въ университет, хотя и не принадлежалъ къ числу его членовъ, онъ преподавалъ науку, которая едва ли входитъ въ общій курсъ университетскихъ занятій. Это былъ французскій эмигрантъ, офицеръ, покинувшій свое отечество во время гоненій на протестантовъ. Онъ поселился въ Кэмбридж, гд открылъ залъ для стрльбы въ цль и, кром того, училъ фехтованію. Хоть онъ называлъ себя протестантомъ, но въ город поговаривали, что мосье Моро — переодтый іезуитъ. Достоврно одно — что онъ привезъ съ собой весьма солидныя рекомендаціи къ членамъ партіи торіевъ, которая въ университет оказывалась довольно сильной, и нтъ ничего невроятнаго если онъ былъ однимъ изъ многихъ агентовъ, которыхъ его величество король Іаковъ держалъ въ нашей стран. Манеры и разговоръ этого джентльмена пришлись Эсмонду гораздо боле по вкусу, чмъ разсужденія университетскихъ богослововъ, онъ никогда не уставалъ слушать разсказы Моро про войны Тюрення и Кондэ, въ которыхъ тотъ участвовалъ, а такъ какъ Гарри съ дтства свободно владлъ французскимъ языкомъ, на которомъ мало кто говорилъ въ Кэмбридж, то и старый французъ въ свою очередь дорожилъ его обществомъ. Мистеръ Эсмондъ сдлался любимымъ ученикомъ храбраго профессора фехтованія и подъ его руководствомъ пріобрлъ большую сноровку въ этомъ благородномъ искусств.
Гарри оставалось пробыть въ коллегіи еще годъ: на слдующій годъ онъ долженъ былъ получить степень баккалавра и затмъ, въ свое время, надть рясу, въ которой такъ желала его видть любимая имъ госпожа. Томъ Тёшеръ въ то время былъ уже священникомъ и членомъ своей коллегіи, и Гарри съ превеликой радостью уступилъ бы ему свои права на кэстльвудскій приходъ: Гарри чувствовалъ, что не призванъ быль священникомъ, но такъ какъ прежде всего былъ привязанъ узами благодарности къ своей дорогой госпож и зналъ, что всякій отказъ съ его стороны опечалитъ ее, то ршилъ, что даже не намекнетъ ей о своемъ нерасположеніи къ клерикальной профессіи. Въ такомъ именно, нельзя сказать чтобы особенно веселомъ, настроеніи духа ухалъ онъ въ Кэстльвудъ, чтобы провести тамъ свои послднія каникулы передъ посвященіемъ.

ГЛАВА XI.
Я прізжаю на праздники домой въ Кэстльвудъ и нахожу въ дом скелетъ.

Съ наступленіемъ своихъ третьихъ каникулъ, Эсмондъ по обыкновенію ухалъ въ Кэстльвудъ. Какъ всегда, онъ испыталъ живое чувство удовольствія, увидвъ себя еще разъ въ дом, гд прожилъ столько лтъ, и почувствовавъ на себ знакомый ласковый взоръ своей госпожи. Она вышла къ нему на встрчу съ обоими дтьми (дти теперь всегда почти присутствовали при ихъ свиданіяхъ). Миссъ Беатриса такъ выросла, что Гарри не зналъ хорошенько, можно-ли ему ее поцловать. Она покраснла и отодвинулась, когда онъ потянулся было къ ней съ поцлуемъ, хотя потомъ, когда они остались одни, охотно приняла его поцлуй и даже сама вызвала таковой. Юный лордъ общалъ выйти весь въ отца, у матери онъ взялъ только ея добрые глаза. Сама лэди Кэстльвудъ тоже какъ будто выросла съ тхъ поръ, какъ Гарри ея не видалъ, ея пополнвшая фигурка казалась величественне, только лицо оставалось по прежнему нжнымъ и добрымъ, хотя въ выраженіи его появилось что-то ршительное, повелительное, чего не было въ простодушномъ, кроткомъ облик, который Гарри вспоминалъ всегда съ такою горячей признательностью. Звукъ голоса милэди, когда она съ нимъ заговаривала, показался ему настолько глубже и печальне прежняго, что онъ былъ пораженъ и съ удивленіемъ взглянулъ на нее, когда она отвела отъ него свои глаза. Съ этого дня она никогда не смотрла на Гарри, когда чувствовала на себ его взглядъ. Что-то, говорившее о тайномъ гор и наполнявшее душу юноши неизъяснимой тревогой, звучало въ этомъ низкомъ, трепетномъ голос и глядло изъ этихъ чистыхъ, грустныхъ глазъ. Она встртила Гарри такъ холодно (между тмъ какъ ему хотлось упасть передъ ней на колни и цловать подолъ ея платья — столько было въ его сердц горячей нжности къ ней), что ему сдлалось больно и онъ, запинаясь, отвчалъ на вопросы, которые она, тоже какъ-то нершительно, стала ему предлагать. Доволенъ-ли онъ своей жизнью въ Кэмбридж? Не слишкомъ-ли усидчиво онъ учится? Она надется, что нтъ. Онъ очень выросъ и смотритъ молодцомъ.
— У него усы выросли, мама!— закричалъ мастэръ Франкъ.
— Отчего онъ не носитъ парика, какъ лордъ Могунъ? — спросила миссъ Беатриса.— Милордъ говоритъ, что нынче вс носятъ парики!
— Вы займете вашу прежнюю комнату, — сказала молодому человку милэди.— Я надюсь, что ключница все тамъ для васъ приготовила.
— Мама, да за эти три дня ты сама разъ десять туда заходила!— закричалъ Франкъ.
— Да, и даже цвтовъ нарзала изъ моего садика — помните Гарри, тхъ самыхъ, что вы посадили для меня давнымъ-давно, когда я была совсмъ маленькая, — и поставила ихъ у васъ на окн, — подхватила миссъ Беатриса, поднимаясь на ципочки.
— Когда вы выздоравливали посл болзни, я помню, вы любили розы, — сказала милэди, сама красня, какъ роза.
И они повели Гарри Эсмонда въ его комнату, дти бжали впереди, а Гарри шелъ рука объ руку съ своей госпожей.
Бывшую его комнату прибрали и украсили къ его прізду. На окн, въ китайской фарфоровой ваз стояли цвты, на постели лежало хорошенькое новое стеганое одло. (‘Мама сама его стегала’ доложила болтушка Беатриса). Въ камин весело трещалъ огонекъ, хотя на двор былъ іюнь мсяцъ, милэди нашла, что комнату не мшаетъ немного обогрть. Однимъ словомъ, было сдлано ршительно все, чтобы гость почувствовалъ себя хорошо и удобно.
— Теперь ты уже больше не будешь пажомъ, теперь ты джентльменъ, нашъ родственникъ, и будешь гулять съ папой и съ мамой, — объявили дти.
О, съ какимъ переполненнымъ сердцемъ, съ какою любовью и признательностью бросился Гарри на колни подл своей узенькой кроватки, когда егь госпожа и дти оставили его одного! Какъ горячо призывалъ онъ благословеніе Божіе на тхъ, кто былъ такъ добръ къ нему!
Дти, которыя всегда бываютъ первыми доносчиками, скоро познакомили Гарри съ исторіей маленькой семьи за послдніе годы. Папа два раза здилъ въ Лондонъ. Папа теперь часто узжаетъ. Папа бралъ съ собой Беатрису въ Вестлэндсъ и она оказалась выше второй дочери сэра Джорджа Гарпера, хотя та на два года старше. Папа возилъ Беатрису и Франка въ Бельммистеръ, гд Франкъ побдилъ въ бокс сына лорда Бельммистера, какъ сообщилъ потомъ Эсмонду со смхомъ милордъ. Къ нимъ прізжало гостить много джентльменовъ, и папа выписалъ изъ Лондона новую французскую игру, называется она билльярдъ, и въ нее очень хорошо играетъ французскій король. Вдовствующая лэди Кэстльвудъ прислала Беатрис подарокъ, а папа купилъ новую колясочку и пару маленькихъ лошадокъ, которыми онъ правитъ (это кром той коляски, въ которой здитъ мама). Докторъ Тёшеръ — несносный старый ворчунъ, и они не любятъ съ нимъ учиться, да папа, впрочемъ, и не хлопочетъ, чтобы они непремнно учились, онъ всегда смется, когда застаетъ ихъ за книгами, за то мама любитъ, когда они учатся, и сама ихъ учить. ‘И мн кажется, папа не любитъ маму’ — прибавила миссъ Бсатриса, поднявъ на Гарри свои большіе глаза. Пока у нихъ шла эта бесда, двочка подошла къ нему совсмъ близко, услась къ нему на колни и внимательно разглядывала его всего, начиная съ мельчайшихъ подробностей костюма и кончая малйшей черточкой скромнаго его лица.
— Ты не должна говорить, что папа не любитъ маму, — сказалъ ей молодой человкъ въ отвтъ на это сообщеніе.— Мама никогда этого не говоритъ и вамъ запрещаетъ, миссъ Беатриса.
Такъ вотъ чмъ объяснялись скорбныя интонаціи въ голос милэди и печальное выраженіе ея глазъ! Кому не знакомы глаза, когда-то горвшіе любовью и въ которыхъ не свтитъ боле этотъ огонь?— эти потухшія лампады, которыя нкогда мы такъ берегли и леляли? У каждаго въ дом есть такіе глаза. Такіе memento mori превращаютъ въ мертвую пустыню роскошнйшія изъ нашихъ палатъ и затемняютъ для насъ солнечный свтъ. И такъ, взаимныя клятвы, призываніе Неба въ свидтели, церковные обряды, горячая вра, — любовь, самая нжная и врная, у которой не можетъ явиться даже сомннія, что она будетъ жить вчно, — все напрасно: любовь не можетъ жить вчно, она умираетъ не смотря ни на какіе охранительные обряды, и мн часто приходило въ голову, что любовь, человкъ, нуждается въ религіозномъ утшеніи передъ смертью, что слдовало бы установить для нея похоронную службу, соборованіе и abi in расе. Какъ все смертное, она иметъ свое теченіе — начало, развитіе и конецъ. Она распускается изъ бутона, пышно расцвтаетъ на солнц, а затмъ вянетъ и умираетъ. Стрефонъ и Хлоя изнываютъ въ разлук, соединяются въ экстаз любви, а тамъ вы узнаете, что Хлоя плачетъ, а Стрефонъ сломалъ свой посохъ объ ея спину. Можете вы его починить такъ, чтобы незамтно было мсто излома?— Нтъ, никакіе жрецы Гименея, никакія заклинанія боговъ не починятъ этого посоха.
Очнувшись по прізд домой отъ грезъ, навянныхъ на него книгами, и отъ школьныхъ мечтаній о своихъ будущихъ лаврахъ ученаго, въ которыя былъ погруженъ за послдніе два года, Гарри Эсмондъ разомъ окунулся въ самую глубь трагедіи дйствительной жизни, поглотившей и заинтересовавшей его гораздо сильне, чмъ все то, чему онъ могъ научиться у своего воспитателя. Люди, которыхъ онъ любилъ больше всего на свт, — которымъ онъ былъ столькимъ обязанъ, — были несчастливы. Добрйшая, лучшая изъ женщинъ страдала отъ дурного обращенія и втайн проливала слезы. Человкъ, который своимъ пренебреженіемъ, если не насиліемъ, длалъ ее несчастной, былъ покровителемъ и благодтелемъ Гарри. Тамъ, гд, вмсто священнаго огня любви, въ самомъ сердц семьи пылаетъ раздоръ, вс въ дом становятся лицемрами, и каждый лжетъ своему сосду. Мужъ (или жена — это безразлично) лжетъ своимъ гостямъ, надвая передъ ними улыбающуюся маску примиренія и учтивости. Жена лжетъ мужу (впрочемъ, лгать — спеціальность жены), она улыбается, хотя бы вся была избита, глотаетъ свои слезы и лжетъ своему глав и повелителю. Она лжетъ, когда приказываетъ маленькому Джекки почитать и любить дорогого папа, лжетъ, когда увряетъ ддушку, что она вполн счастлива. Прислуга тоже лжетъ, когда корчитъ серьезныя рожи, стоя за стуломъ своего господина, и притворяется, что ничего не подозрваетъ о происходящихъ въ дом сраженіяхъ. И такъ съ утра до ночи вся жизнь проходитъ въ обман, а разные премудрые Соломоны зовутъ это уваженіемъ къ приличіямъ и указываютъ намъ на Филемона и Бавкиду, какъ на примрь, достойный подражанія.
Если милэди умалчивала передъ Гарри Эсмондомъ о своихъ горестяхъ, за то милордъ, посл выпивки, отнюдь не былъ такъ сдержанъ и высказывался чрезвычайно свободно. Съ свойственной ему грубостью, своимъ всегдашнимъ циничнымъ языкомъ убждалъ онъ Гарри остерегаться женщинъ, причемъ обзывалъ ихъ обманщицами, кокетками, дрянями и другими, не мене выразительными эпитетами въ томъ же род. Впрочемъ, и то сказать, бранить женщинъ было въ мод въ т времена, изъ всхъ, сколько-нибудь извстныхъ писателей, моихъ современниковъ, я не знаю ни одного (за исключеніемъ бдняги Дика Стиля), который не говорилъ бы о женщин, какъ о рабын, и не относился бы къ ней съ полнйшимъ презрніемъ. Мистеръ Попъ, мистеръ Конгревъ, мистеръ Аддисонъ, мистеръ Гэй, — вс они тянутъ одну ноту, каждый сообразно своему характеру и степени благовоспитанности, но громче и ядовите всхъ нападаетъ на женщинъ докторъ Свифтъ. Онъ, впрочемъ, не только говорилъ о нихъ, но и обращался съ ними хуже всхъ.
Мн кажется, что въ большинств случаевъ ссоры и ненависть между супругами начинаются тогда, когда мужъ открываетъ, что его наложница и рабыня, которая обязана предупреждать его желанія, — которая клялась въ церкви почитать его и повиноваться ему, — что эта рабыня выше его, что изъ нихъ двоихъ не е_й, а е_м_у подобало бы быть подъ началомъ. Онъ возмущается этимъ открытіемъ, оно приводитъ его въ ярость, и онъ не можетъ простить жен ея превосходства. Въ этомъ-то, какъ мн кажется, таилась и причина раздраженія милорда противъ милэди. Когда онъ ее разлюбилъ, она начала думать самостоятельно, и выводы, къ которымъ она пришла, оказались не въ его пользу. Когда лампада любви, о которой мы говорили выше, погаснетъ, и посл ея яркаго свта мы увидимъ картину при обыкновенномъ свт дня, — Боже мой, какая это оказывается мазня! какая грубая поддлка! И вы думаете, мало женъ и мужей приходитъ къ такому разочарованію?.. И если для женщины тяжко и горько увидть себя связанной на всю жизнь съ грубымъ животнымъ, съ олухомъ, котораго она обязана уважать и любить, то еще горше приходится, можетъ быть, этому олуху, когда его безмозглую голову озаритъ смутное сознаніе, что его рабыня, его крпостная, въ сущности выше его, — что женщина, которую онъ заставляетъ плясать по своей дудк, — которая подчиняется всмъ его прихотямъ, должна бы являться для него госпожей, — что уму ея доступны тысячи идей, которыхъ не можетъ осилить его неповоротливый мозгъ, — что въ этой голов, покоящейся рядомъ съ нимъ на подушк, роятся сокровенныя мысли и чувства, живетъ скрытый протестъ и презрніе къ грубому владык, о существованіи которыхъ онъ можетъ лишь смутно догадываться, когда они какъ-нибудь, нечаянно, на мгновеніе, выглянутъ изъ ея глазъ, — что въ этой груди таятся сокровища любви, обреченныя на гибель, потому что нтъ руки, которая дала бы себ трудъ ихъ собрать, — сладкія грезы и поэтическіе образы, которые могли бы распуститься въ прекрасный цвтокъ, — острый умъ, который засверкалъ-бы, какъ алмазъ, если бы его вынесли на солнце. И вотъ, тиранъ, обладатель всхъ этихъ сокровищъ, давитъ и душитъ малйшія проявленія жизни въ своей жертв, загоняетъ ихъ, какъ рабовъ, обратно въ темницу, и рветъ и мечетъ при мысли, что плнница его осмливается возставать, что его подданная, его собственность оказывается недостаточно почтительной и покорной… И вотъ, въ Кэстльвудъ-Голл погасла лампада любви, посл чего мужъ съ женой увидли другъ друга такими, какими были въ дйствительности. Съ болзнью милэди, отъ которой пострадала ея красота, влюбленность милорда безслдно исчезла, а себялюбіе и неврности мужа разсяли въ жен сумасбродную фикцію любви и уваженія, которою она себя усыпляла. Любовь?!— Да кто же можетъ любить низкое и презрнное?.. Уваженіе?!— Да кто же можетъ уважать грубость и чувственность? Никакія супружескія клятвы, скрпленныя всми пасторами, кардиналами, муфтіями, раввинами и папами на свт, не могутъ связать человка такимъ чудовищнымъ обязательствомъ… И такъ, супруги въ Кэстльвуд жили каждый своей особой жизнью, жена была счастлива тмъ, что ей позволяютъ любить и ростить ея дтей (съ ними, насколько отъ нея зависло, она никогда не разставалась), и благодарила судьбу за то, что ей удалось спасти хоть эти сокровища отъ крушенія, въ которомъ погибла лучшая часть ея сердца.
У дтей не было другихъ учителей, кром матери, да еще доктора Тёшера, который урывками преподавалъ имъ Законъ Божій, и оба они сдлали гораздо больше успховъ, чмъ этого можно было ожидать, принимая во вниманіе, какого снисходительнаго и любящаго наставника имли они въ лиц милэди. Беатриса пла и танцовала, какъ нимфа, ея пніе по вечерамъ было утхой для отца. Она вертла всмъ домомъ, какъ маленькая царица, а родмтели ублажали ее и хохотали ея выходкамъ.
Она давно уже знала цну своимъ блестящимъ глазкамъ и производила эксперименты надъ деревенскими сквайрами въ ожиданіи, когда у нея явится возможность покорять свтскихъ львовъ. Съ прізду Гарри она нацпила новую ленточку, она длала ему глазки и посылала ему свои молодыя улыбки, что очень забавляло молодого человка и приводило въ восторгъ ея отца, хохотавшаго своимъ раскатистымъ смхомъ и поощрявшаго двочку въ ея кокетливыхъ ужимкахъ. Лэди Кэстльвудъ наблюдала за дочерью съ серьезнымъ и печальнымъ лицомъ. Въ своихъ возраженіяхъ матери миссъ Беатриса бывала очень рзка, но, вслдъ за какой-нибудь рзкостью, принималась страстно уврятъ мать въ своей любви и общала исправиться. Посл каждой маленькой ссоры съ милэди (вызванной собственнымъ легкомысліемъ миссъ Беатрисы) двочка начинала плакать, но какъ только ей удавалось получить прощеніе, она опять каждую минуту рисковала навлечь на себя неудовольствіе матери новыми проявленіями неугомоннаго тщеславія. Отъ наблюдательнаго, грустнаго материнскаго взгляда она спасалась за кресломъ отца, откуда раздавался его пьяный хохотъ. Она уже умла натравливать отца и мать другъ на друга: маленькая плутовка наслаждалась зломъ, которое научилась длать такъ рано. Юный наслдникъ Кэстльвуда былъ баловнемъ матери и отца. Ихъ ласки онъ принималъ, какъ мужчина, съ такимъ хладнокровнымъ спокойствіемъ, какъ будто он доставались ему по праву. У него былъ свой соколъ и своя болонка, своя лошадка и свои гончія. Онъ здилъ верхомъ, пилъ вино, стрлялъ птицъ въ летъ. Изъ сыновей ловчаго и лсничаго онъ составилъ себ цлый маленькій дворъ, какъ и подобаетъ сыну лорда, который во всемъ слдуетъ примру отца. Когда у него болла голова, милэди, его мать, ходила съ такимъ испуганнымъ лицомъ, словно въ дом появилась чума, а милордъ хохоталъ, острилъ на свой ладъ (я помню, это было во второй день новаго года: юный наслдникъ наканун обълся пирогомъ) и говорилъ, уснащая, какъ всегда, свою рчь божбой и ругательствами: ‘Чортъ возьми, Гарри! Посмотри, какъ испугалась милэди оттого, что у Франка мигрень. Было время, когда она и обо мн безпокоилась (передай-ка мн кубокъ, мои мальчикъ) и пугалась, когда у меня заболитъ голова. Теперь ей нтъ дла до моей головы. Вс он одинаковы — я говорю о женщинахъ, Гарри, вс на одинъ покрой. Вс он дряни въ душ. Держись своей коллегіи, мой милый, люби пуншъ и эль, но никогда не знайся съ красивыми женщинами: никогда не гляди на бабу, которая лицомъ смазливе какой-нибудь безобразной старухи-служанки. Вотъ теб мой совтъ’.
У милорда вошло въ привычку отпускать за обдомъ подобнаго рода остроты въ присутствіи жены и дтей. Эти стопудовые сарказмы милэди обыкновенно старалась замять, иногда же длала видъ, будто ихъ не слышитъ. Но случалось и такъ, что какой-нибудь тяжеловсный ударъ попадалъ въ цль и заставлялъ бдную жертву корчиться отъ боли (какъ это можно было видть по ея внезапно вспыхивавшему лицу и слезамъ, готовымъ хлынуть изъ глазъ), или же поднималъ въ ней гнвный протестъ, и въ отвтъ на грубую шутку она дрожащимъ голосомъ давала рзкій отпоръ… Да, кэстльвудскіе супруги не были счастливы, и нельзя было чувствовать себя счастливымъ въ ихъ обществ. И такъ, ихъ юная, чистая любовь привела лишь къ горькому разочарованію и банкротству… Не чудо встртить молодую влюбленную чету, но нтъ лучшаго зрлища, какъ чета стариковъ, любящихъ другъ друга… Гарри Эсмондъ сдлался наперсникомъ обихъ сторонъ, т. е. милордъ длился съ нимъ своими огорченіями и обидами (которыя въ сущности онъ самъ себ создавалъ), а горести милэди Гарри угадывалъ. Его привязанность къ ней помогла ему проникнуть тайну лицемрія, которою она себя окружала, и научила его видть, какъ болло иногда сердце его госпожи, когда лицо ея улыбалось. Одна изъ самыхъ жестокихъ женскихъ повинностей — это личина веселости, которую свтъ заставляетъ женщинъ носить. Для несчастной покинутой жены нтъ большаго преступленія, какъ показать, что она несчастна. Въ своемъ требованіи, чтобы женщина соблюдала декорумъ, — чтобы у нея всегда былъ улыбающійся видъ, свтъ не знаетъ пощады, наши женщины, какъ малабарскія вдовы, принуждены, съ румянами на щекахъ и съ улыбкой на устахъ, приносятъ себя въ жертву вмст съ мужьями, и самые близкіе люди, — родные, азартне всхъ понукаютъ ихъ къ выполненію этого общественнаго долга, заглушая апплодисментами и криками поощренія ихъ страдальческій вопль.
Гарри Эсмондъ самъ не зная, какимъ образомъ онъ открылъ печальный секретъ семьи своего покровителя. Эта семейная драма происходила у него на глазахъ два года назадъ, когда онъ еще не могъ ее понимать, но чтеніе, размышленіе и знакомство съ людьми состарили его, и одно изъ глубочайшихъ страданій его жизни (которая, сказать по правд, никогда не была особенно счастлива) постило его теперь, когда ему пришлось понять и сочувствовать горю, котораго онъ не въ силахъ былъ облегчить.

* * *

Какъ уже было сказано, милордъ не пожелалъ принести присягу на подданство новому королю и принять пэрство въ Ирландіи (гд, впрочемъ, состоялъ землевладльцемъ только по имени). Онъ отказался и отъ англійскаго пэрства, которымъ пыталось было подкупить его правительство короля Вильгельма.
Быть можетъ, или, лучше сказать, наврное, онъ пошелъ бы на эту сдлку, если бы не пылкое вмшательство жены, которая умла руководить убжденіями мужа лучше, чмъ его поведеніемъ. Женщина съ простымъ, безхитростнымъ сердцемъ, но съ твердыми правилами чести, она ни за какія блага въ мір не согласилась бы нарушить свою врность изгнанной королевской фамиліи и провозгласить своимъ государемъ кого-нибудь другого, кром короля Іакова. Правда, она подчинялась существующей власти, но никакой соблазнъ, говорила она, не заставилъ бы ее признать или допустить мужа признать принца Оранскаго законнымъ монархомъ. И такъ, лордъ Кэстльвудъ не присягалъ до самой своей смерти, хотя эта жертва стоила ему многихъ сожалній и сдлала его угрюмымъ брюзгой.
Спустя годъ посл революціи начались, какъ извстно (продолжавшіяся въ теченіе всего царствованія короля Вильгельма), интриги въ пользу реставраціи изгнанной королевской семьи. Но если лордъ Кэстльвудъ и принималъ въ нихъ участіе — что весьма вроятно, — то лишь на короткое время, когда Гарри Эсмондъ былъ еще слишкомъ молодъ и не могъ быть посвящаемъ въ столь важныя тайны.
Но въ 1695 году, когда сэръ Джонъ Фенникъ, полковникъ Ловикъ и другіе задумали разставить западню королю Вильгельму при прозд его изъ Гэмптонъ-Корта въ Лондон, и когда организовался тайный заговоръ, въ которомъ оказались замшанными очень многіе члены знатныхъ фамилій и люди, занимавшіе почетное положеніе въ обществ, въ Кэстльвуд опять появился отецъ Гольтъ. Онъ привезъ съ собой своего друга, молодого джентльмена, съ которымъ, какъ это нетрудно было замтить, и самъ онъ, и милордъ обращались съ особеннымъ почтеніемъ. Гарри Эсмондъ видлъ тогда этого джентльмена (и узналъ его въ послдствіи, когда имъ довелось снова встртиться, какъ это будетъ показано въ своемъ мст), и теперь у него не остается сомнній, что милордъ виконтъ принималъ боле или мене дятельное участіе въ и таинственныхъ длахъ, которыя вчно занимали патера Гольта, заставляя его рядиться въ самые разнообразные костюмы и перезжать съ мста на мсто подъ всевозможными именами. Патеръ Гольтъ называлъ своего спутника капитаномъ Джемсомъ, когда же Гарри Эсмонду пришлось вновь свидться съ этимъ человкомъ, онъ былъ извстенъ совершенно подъ другимъ именемъ и предсталъ ему въ совершенно иномъ вид.
На слдующій годъ вспыхнулъ заговоръ Фенвика. Теперь этотъ заговоръ — достояніе исторіи. Закончился онъ казнью сэра Джона и многихъ другихъ. Вс они мужественно приняли наказаніе за свою измну. Деканъ Армстронгъ, отецъ милэди, мистеръ Коллье и нсколько другихъ храбрыхъ священниковъ, не принявшихъ присяги, сопровождали осужденныхъ въ Тибурнъ и дали имъ отпущеніе грховъ у подножія вислицы.
Извстно, что, когда арестовали сэра Джона, были найдены списки съ именами множества соучастниковъ заговора, но принцъ съ отличавшими его мудростью, великодушіемъ и кротостью разорвалъ представленный ему списокъ именъ и сказалъ, что онъ не хочетъ знать ничего боле. Лордъ Кэстльвудъ, посл этого случая, далъ торжественную клятву, что никогда больше, съ Божьею помощью, не станетъ дйствовать противъ этого благороднаго, добраго человка. Такъ онъ сказалъ и патеру Гольту въ первый же разъ, какъ неутомимый патеръ явился къ нему съ цлью втянуть его въ новый заговоръ. Съ тхъ поръ милордъ всегда говорилъ о корол Вильгельм, какъ онъ того заслуживалъ, т. е. какъ объ одномъ изъ мудрйшихъ и благороднйшихъ великихъ людей. Что касается милэди, то она продолжала твердить, что никогда не проститъ королю, во-первыхъ, того, что онъ лишилъ своего тестя престола, и во-вторыхъ, что онъ невренъ своей жен, принцесс Маріи. Право, я думаю, что если бы воскресъ самъ Неронъ, и, сдлавшись королемъ Англіи, остался Нерономъ, но былъ бы хорошимъ семьяниномъ, англичанки простили бы ему все остальное. Милордъ только посмивался возраженіямъ жены: этотъ видъ добродтели не слишкомъ-то его прельщалъ.
Послднее совщаніе между мистеромъ Гольтомъ и его сіятельствомъ происходило въ тотъ годъ, когда Гарри въ первый разъ пріхалъ домой на каникулы, но молодой человкъ видлъ своего бывшаго наставника всего на полчаса и обмнялся съ нимъ лишь немногими словами въ общемъ разговор. Гарри не знаетъ, о чемъ бесдовали между собой патеръ Гольтъ и милордъ, но въ чемъ бы ни заключалась эта бесда, милорда она очень разстроила, — до такой степени разстроила, что и жена его, и молодой его родственникъ не могли этого не замтить. Посл отъзда Гольта, покровитель Гарри нкоторое время былъ съ нимъ очень грубъ, а потомъ вдругъ сдлался къ нему необыкновенно внимателенъ. Онъ всячески уклонялся отъ разспросовъ жены и остальныхъ домочадцевъ, смотрлъ на дтей съ какимъ-то мрачнымъ, убитымъ лицомъ и бормоталъ въ полголоса:’Бдныя дти, бдныя дти!’
Понятно, что, глядя на него, близкіе люди, чья жизнь проходила въ заботахъ о немъ, не могли не испытывать жестокой тревоги, и каждый по своему объяснялъ его мрачное настроеніе.
Милэди говорила съ горькимъ смхомъ: ‘Должно быть текстонская его красавица захворала или сдлала ему сцену’ (ибо пристрастіе милорда къ мистрисъ Марвудъ ни для кого не было тайной). Эсмондъ безпокоился за состояніе его денежныхъ длъ, въ которыя былъ посвященъ, и боялся, не вызывается-ли уныніе милорда большими расходами, всегда превышавшими его доходы.
Одною изъ причинъ, доставившихъ Гарри Эсмонду особенное расположеніе его покровителя, былъ одинъ ничтожный, хотя и очень счастливый въ жизни Гарри, случай, о которомъ я до сихъ поръ не говорилъ. Однажды зимой, спустя нсколько мсяцевъ посл переселенія въ замокъ милорда и милэди, его сіятельство по обыкновенію заснулъ посл обда надъ своимъ кубкомъ. Въ столовой, кром него, былъ только маленькій Франкъ, носившій въ то время еще дтскія платьица. Ползая по комнат, ребенокъ какъ-то добрался до горящаго камина. По счастью, какъ разъ въ эту минуту госпожа Эсмонда послала его за мальчикомъ: когда Гарри вошелъ, на Франк уже загорлось платье, и онъ кричалъ отъ испуга. Гарри бросился къ нему, сорвалъ съ него платьице и обжегъ себ руки, маленькій Франкъ почти не обжегся: онъ отдлался однимъ испугомъ. Разумется, было большимъ счастьемъ, что при ребенк оказался ршительный человкъ въ такую минуту, иначе онъ могъ бы сгорть, ибо милордъ, посл выпивки, спалъ всегда очень крпко и, даже проснувшись, могъ оказаться не настолько бодрымъ и свжимъ, какъ это необходимо для человка, которому предстоитъ бороться съ опасностью.
Узнавъ объ этомъ происшествіи, бдный отецъ громко упрекалъ себя за небрежность, ругалъ себя пьянымъ олухомъ, и восхищался Гарри Эсмондомъ, превознося, какъ геройскій подвигъ, его ничтожную услугу. Съ этого дня его сіятельство сталъ относиться къ избавителю своего сына съ нжнйшимъ участіемъ, и Гарри сдлался членомъ семьи. Добрая его госпожа собственноручно, съ величайшей заботливостью лечила его обжоги, — говорила, что само Небо послало его, чтобы охранять ея дтей, и что она будетъ любить его всю свою жизнь.
Вотъ посл этого-то случая, и скоре изъ любви къ своей новой семь, чмъ слдуя внушеніямъ декана Армстронга (хотя и они имли тутъ большое значеніе), Гарри принялъ религію своей дорогой госпожи, которую съ тхъ поръ всегда исповдывалъ. Что же касается похвальбы доктора Тёшера, будто о_н_ъ былъ виновникомъ этого обращенія, то даже тогда, во дни своей ранней юности, мистеръ Эсмондъ питалъ къ доктору такое презрніе. что, кажется, скажи ему этотъ пасторъ: ‘Увруй въ то-то или ‘то-то’ (чего онъ, впрочемъ, никогда не длалъ, потому что и вообще ни во что не вмшивался’), Гарри немедленно усомнился бы въ истинности рекомендуемой вры.
Милэди рдко пила вино, но въ извстные дни года — въ дни рожденій (у бднаго Гарри не было этого дня) или годовщинъ какихъ-нибудь семейныхъ событій — она выпивала рюмку или дв. 29-е декабря было однимъ изъ такихъ дней. И вотъ, 29-го декабря 1696 года, спустя недли дв посл послдняго посщенія мистера Гольта (милордъ, какъ и все это время, былъ мраченъ и грустенъ), когда вс сидли за столомъ, милэди приказала слуг подать ей вина и, взглянувъ на мужа съ своей милой улыбкой, сказала:
— Милордъ! не наполните-ли и вы свой бокалъ? Я хочу предложить тостъ.
— Какой тостъ, Рашель? — спросилъ милордъ, подставляя слуг свой пустой бокалъ.
— Сегодня 29-е декабря, — сказала милэди и посмотрла на Гарри взглядомъ, исполненнымъ признательности и ласки. Въ этотъ день Гарри спасъ отъ смерти моего мальчика. Я предлагаю тостъ за Гарри, Да наградитъ его Богъ!
Милордъ пристально посмотрлъ на молодого человка, осушилъ свой бокалъ, потомъ вдругъ съ шумомъ поставилъ его на столъ и, поднявшись съ мста, вышелъ изъ комнаты съ подавленнымъ стономъ. Что съ нимъ такое творилось? Намъ всмъ стадо ясно, что это гнететъ какое-то тяжелое горе.
Сдлался-ли милордъ благоразумне, и это-ли помогло ему разбогатть, или на него неожиданно свалилось наслдство, давшее ему возможность увеличить расходы, тогда какъ прежде его небольшихъ средствъ едва хватало на самую скромную жизнь, — Гарри Эсмондъ не знаетъ. Несомннно одно — что въ Кэстльвуд жили теперь гораздо шире и привольне, чмъ въ первые годы посл того, какъ его сіятельство унаслдовалъ свой титулъ.
Въ конюшняхъ стояло больше лошадей, въ замк держали больше прислуги, и гостей прізжало теперь туда гораздо больше, чмъ прежде, когда при самой строгой экономіи съ трудомъ удавалось, не обременяя имнья долгами, содержать домъ такъ, какъ это подобало высокому званію его сіятельства. Не требовалось большой проницательности, чтобы догадаться, что многіе изъ новыхъ знакомыхъ, появлявшихся теперь въ Кэстльвуд, были непріятны хозяйк. Не то чтобы она была съ ними рзка или неучтива (да и съ кмъ могла она быть рзка?), но все это были люди ей не симпатичные, люди, общества которыхъ не могла желать для своихъ дтей такая благовоспитанная и скромная женщина. Это были или сосди, или пьяные деревенскіе сквайры, оравшіе свои псни подъ окнами милэди и напивавшіеся пуншемъ и элемъ милорда, или офицеры изъ Гекстона, которые мололи всякій вздоръ, пили, божились и ругались, и нашъ маленькій лордъ слушалъ ихъ болтовню, пилъ вмст съ ними и не хуже ихъ божился, такъ что бдная мать дрожала за сына. Эсмондъ пытался ее утшить, говоря, что каждый человкъ, живя въ свт, рано или поздно попадаетъ въ такого рода компанію и слышитъ такіе разговоры, что невелика разница, услышитъ-ли онъ ихъ въ двнадцать лтъ или въ двадцать, и что, насколько онъ знаетъ изъ своихъ университетскихъ наблюденій, маменькины сынки зачастую выходятъ самыми безшабашными повсами. Но лэди Кастльвудъ тревожилась не столько за сына, сколько за дочь: ее пугали опасности, которымъ, какъ она думала, подвергалась маленькая Беатриса въ томъ обществ, куда вводилъ ее ея безпечный отецъ, пугало и баловство, которымъ онъ ее окружалъ. (И въ самомъ дл, милордъ — особенно съ тхъ поръ, какъ у него съ женой началась эта несчастная размолвка — бывалъ настолько же рзокъ съ дтьми въ минуты гнва, насколько фамильяренъ, или даже вульгаренъ подъ веселую руку).
Не вдалек отъ Кэстльвудъ-Голла находится помстье Саркъ-Кэстль, гд проживала маркиза Саркъ, бывшая, какъ извстно, любовницей покойнаго короля Карла. И вотъ, съ этимъ-то домомъ (куда, впрочемъ, здило большинство мстнаго дворянства) милордъ не только самъ пожелалъ познакомиться, но объявилъ, что непремнно повезетъ туда сына и дочь поиграть съ дтьми леди Саркъ. Беатриса и Франкъ пришли въ восторгъ отъ этого плана, ибо замокъ былъ роскошный и гости встрчали тамъ радушный пріемъ, но милэди находила (безъ сомннія, вполн основательно), что дти такой женщины, какою была знаменитая лэди Саркъ, не могли быть подходящимъ обществомъ для ея дтей, и высказала это мужу.
Способъ выраженія милорда, когда его гладили противъ шерсти, не отличался мягкостью: короче сказать, по этому поводу вышла семейная ссора (какія выходили и по многимъ другимъ поводамъ), и жена принуждена была не только уступить — ибо воля мужа была въ дом закономъ — но даже не могла объяснить дтямъ, которыя были для этого слишкомъ малы, что заставляло ее быть противъ этой поздки, или врне, совсмъ не могла высказывать при нихъ своихъ возраженій. Мало того: бдной женщин пришлось пережить втайн еще одну муку — мученіе видть, какъ они возвратились въ восторг отъ своихъ новыхъ друзей, со множествомъ подарковъ и въ страстномъ нетерпніи, чтобы имъ позволили еще разъ побывать въ дом, гд было такъ весело. Милэди говорила себ, что съ каждымъ годомъ это общество будетъ становиться опасне для ея дочери, ибо изъ ребенка Беатриса превращалась въ женщину, и красота ея, съ каждымъ днемъ возрастала вмст съ недостатками.
Гарри Эсмонду довелось быть свидтелемъ одного изъ посщеній, которыми лэди Саркъ удостоила хозяйку Кэстльвудъ-Голла. Маркиза пріхала съ большой торжественностью: на шестерк караковыхъ лошадей, убранныхъ голубыми лентами, съ конюшимъ и съ цлой свитой, на подножкахъ кареты стояло по пажу, спереди и сзади скакали вооруженные слуги. Если бы не надменное выраженіе лица лэди Кэстльвудъ, на которое непріятно было смотрть, то постороннему зрителю было бы забавно наблюдать поведеніе двухъ враговъ. Любопытно было видть ледяное терпніе младшей дамы и невозмутимое добродушіе старшей, ршительно не желавшей замчать умышленно оскорбительной холодности своей соперницы, и не перестававшей хохотать и улыбаться, ласкать дтей и разсыпаться въ комплиментахъ всему дому — мужчинамъ, женщинамъ, дтямъ, даже собакамъ, столамъ и стульямъ Кэстльвудъ-Голла, — до такой степени все ее тамъ восхищало. Дтей она совсмъ захвалила и даже высказала желаніе (на что у нея было полное основаніе), чтобы ея собственныя дти были такъ хорошо воспитаны, какъ эти херувимы. Она никогда не встрчала такого цвта лица, какъ у этой милочки Беатрисы… хотя, разумется, она естественно должна была унаслдовать его и отъ отца, и отъ матери: вдь цвтъ лица милэди Кэстльвудъ просто чудо свжести! — и лэди Саркъ вздохнула, зачмъ она сама не родилась блондинкой. Тутъ, удостоивъ замтить Гарри Эсмонда, ея сіятельство, съ обворожительной не по сезону улыбкой, наговорила ему комплиментовъ по поводу его ума, который угадала по его лбу и глазамъ, и поклялась, что ни за что на свт не пригласитъ его въ Саркъ-Кэстль, пока не выдастъ замужъ свою дочь.

ГЛАВА XII.
Лордъ Могунъ не къ добру прізжаетъ въ Кэстльвудъ.

Въ числ свиты старой маркизы къ намъ пріхали два джентльмена: сынъ ея сіятельства, лордъ Файрбрэсъ, и пріятель его, лордъ Могунъ. Оба они были приняты гостепріимнымъ хозяиномъ съ величайшимъ радушіемъ. Лордъ Файрбрэсъ былъ тщедушный молодой вельможа, маленькаго роста и ограниченныхъ умственныхъ способностей, съ слабыми ногами и слабой головой, какъ убдился изъ разговора съ нимъ Гарри Эсмондъ. Другой же былъ настоящій красавецъ, съ живыми манерами и смлой, воинственной осанкой, — человкъ, который, если врить современной хроник, уже одержалъ нсколько побдъ между свтскими красавицами. Лордъ Могунъ сражался во Франціи и во Фландріи, сдлалъ дв кампаніи съ принцемъ Баденскимъ на Дуна и былъ очевидцемъ избавленія Вны отъ турокъ. О своихъ военныхъ похожденіяхъ онъ разсказывалъ очень мило, съ мужественной простотой и свободой солдата, такъ что обитатели Кэстльвудъ-Голла, не избалованные такимъ пріятнымъ обществомъ, слушали его съ наслажденіемъ.
Когда эти аристократическіе гости явились къ намъ въ первый разъ, милордъ и слышать не хотлъ, чтобы отпустить ихъ безъ обда, онъ увелъ джентльменовъ съ собой, предоставивъ жен занимать старуху маркизу и ея дочь. Мужчины зашли въ конюшню (гд лордъ Могунъ похвалилъ лошадей, хотя въ нихъ не было ровно ничего замчательнаго), обошли старый домъ и садъ и возстановили въ своей памяти всю осаду, которую выдержалъ замокъ во времена Кромвелля, сыграли партію въ воланъ на старомъ двор, причемъ милордъ остался побдителемъ, а лордъ Могунъ объявилъ, что воланъ — его любимая игра и что онъ скоро прідетъ къ намъ опять за реваншемъ. Посл обда играли въ мячъ, пили пуншъ въ зеленой алле, и къ концу дня лордъ Кэстльвудъ и лордъ Могунъ были закадычные друзья. Когда гостямъ подвели лошадей, виконтъ разцловалъ лорда Могуна и объявилъ во всеуслышаніе, что давно не встрчалъ такого пріятнаго собесдника. Далеко за полночь въ тотъ день милордъ, посасывая свою трубочку, неумолкаемо расхваливалъ Эсмонду своего новаго друга: ни о чемъ другомъ онъ не могъ говорить, и говорилъ, пока не напился до того, что языкъ отказался ему служить.
На другой день за завтракомъ этотъ разговоръ возобновился, и когда милэди замтила, что въ рчахъ и манерахъ лорда Могуна есть что-то вольное и что она не довряетъ ему, милордъ захохоталъ своимъ грубымъ смхомъ и отвчалъ съ ругательствомъ:
— Я не запомню случая, чтобы я къ кому-нибудь привязался — будь то мужчина, женщина или животное, — и ты бы не приревновала меня. Могунъ — самый красивый мужчина во всей Англіи, — добавилъ милордъ, при этомъ онъ выразилъ надежду, что пока Могунъ гоститъ по сосдству, они съ нимъ будутъ часто видться, и объявилъ, что непремнно разскажетъ ему, какъ отзывается о немъ недотрога-царевна.
— Да мн и самой очень нравился его разговоръ, — сказала на это милэди. — Онъ занимательне большинства людей, которыхъ я знаю. Я только нахожу его рчь немного вольне, чмъ бы слдовало: тутъ важно не то, что онъ говоритъ, а скоре, что онъ подразумваетъ.
— Вздоръ! Ваше сіятельство не знаете свта, — отвчалъ мужъ.— Вы на всю жизнь остались чопорной пятнадцатилтней двчонкой.
— Когда я была пятнадцатилтней двчонкой, вы не находили во мн недостатковъ.
— Чортъ возьми, сударыня! Вы вышли изъ того возраста, когда носятъ нагрудники. Во всякомъ случа мн лучше знать, какое общество прилично для моей жены, — сказалъ милордъ, ударивъ кулакомъ по столу.
— Поврь, Фрэнсисъ, я никогда не позволяла себ въ этомъ сомнваться, — отвчала милэди, вставая и торжественно присдая ему.
Если въ этомъ движеніи было желаніе выразить свою покорность мужу, то въ немъ былъ и вызовъ, и наблюдатель, глубоко заинтересованный отношеніями этой четы, какимъ въ данномъ случа быль Гарри Эсмондъ, уже по одному этому могъ убдиться, какъ безнадежно далеки были они другъ для друга, — какая глубокая пропасть ихъ раздляла.
— Клянусъ Богомъ, Могунъ — лучшій человкъ въ цлой Англіи, и я буду приглашать его на зло этой женщин. Видалъ ты когда-нибудь, Гарри, такую холодную, такую невозмутимую наглость? Вотъ эдакъ она всегда со мной обращается, — разразился милордъ, когда жена его вышла, онъ весь покраснлъ и почти кричалъ, сжишая кулаки:— Я — ничто въ своемъ собственномъ дом! Я долженъ быть смиреннымъ слугой этой пасторской дочки. Клянусь Юпитеромъ, я предпочелъ бы, чтобы она швырнула мн въ голову блюдомъ, чмъ издваться надо мной, такъ, какъ она это длаетъ! Своимъ проклятымъ важничаньемъ она унижаетъ меня передъ дтьми. Я готовъ побожиться, что она твердитъ Франку и Трикси, что ихъ отецъ — негодяй и что они должны меня презирать.
— Клянусь вамъ, сэръ, что вы ошибаетесь, — перебилъ его Гарри.— Я никогда не слыхалъ отъ нея ни одного неуважительнаго слова о васъ.
— Ну, разумется, нтъ! Лучше бы она говорила. Но она ничего не говоритъ! Она презираетъ меня и держитъ языкъ за зубами. Она отъ меня открещивается, какъ отъ чумы. Клянусь Георгомъ, было время, когда она любила эту чуму! Поглядлъ бы ты на нее, когда я за ней ухаживалъ. Какъ она краснла! Богъ ты мой, какъ она краснла — отъ радости! Клянусь Георгомъ! Какъ ты думаешь, что она разъ мн сказала? Я что-то такое пошутилъ насчетъ того, что она все краснетъ, и она мн сказала: ‘Я беру примръ съ Сентъ-Джемскаго дворца: я поднимаю красный флагъ, когда мой король прізжаетъ’. К_о_р_о_л_ь — это, понимаешь, она говорила про меня. А теперь взгляни ты на нее! Я думаю, она обрадуется, когда я умру, да, впрочемъ, вотъ уже пять лтъ, какъ я для нея умеръ, — съ тхъ поръ, какъ вс вы тогда заболли оспой. Она никогда не могла простить мн, зачмъ я ухалъ.
— Милордъ, увряю васъ, вы ошибаетесь, — сказалъ Гарри.— Хоть это и трудно было простить, — я думаю, она простила. Я помню, съ какимъ страстнымъ нетерпніемъ она ждала вашего прізда и какъ печально отвернулась, встртивъ вашъ холодный взглядъ.
— Чортъ побери!— воскликнулъ милордъ.— Неужели же, по твоему, мн было ждать, пока я тоже заражусь оспой? Кому было бы отъ этого легче? Я не хуже другого съумю встртить опасность, но только не безцльную, — нтъ, ужь извините, слуга покорный!.. А потомъ… качай, качай головой, патеръ Гарри: я отлично вижу, что ты хочешь сказать… потомъ эта исторія съ Полли окончательно ее раздражила. Но неужели жена не можетъ простить мужу маленькой неврности? Ужь не принимаешь ли ты меня за святого?
— О нтъ, сэръ, будьте покойны! — проговорилъ съ улыбкой Гарри.
— Съ той поры она сдлалась холодна, какъ чарингъ-кросская статуя. Поврь мн, Генри, она не уметъ прощать. Ея холодность отравляетъ мн жизнь: изъ-за этого только я пью и бгаю изъ дома. Мои дти — не мои, а ея, когда она съ ними, съ ея ужасными, холодными глазами, которые пронизываютъ меня насквозь. Только когда милэди нтъ въ комнат дти ршаются ко мн подойти, и я осмливаюсь ихъ приласкать: вотъ почему, Гарри, я и увожу дтей въ чужіе дома, гд могу ихъ любить. Самая добродтель этой гордячки меня убиваетъ. Добродтель! — Дайте мн добродтель, которая уметъ прощать, дайте мн добродтель, которая думаетъ не о себ, а о томъ, какъ сдлать другихъ счастливыми. Чортъ побери! Что значитъ какой-нибудь рубецъ, если мы получили его, выручая изъ бды близкаго человка?
И опять милордъ стукнулъ рукой по столу и отпилъ большой глотокъ изъ своего кубка. Гарри Эсмондъ могъ только изумляться, слушая его и вспоминая, какъ этотъ трогательный проповдникъ самопожертвованія убжалъ отъ болзни, которую жена его перенесла съ такимъ бодрымъ духомъ и которая была главной причиной разлада въ семь. ‘Какъ хорошо мы умемъ читать мораль! — думалъ молодой человкъ.— И вдь каждый въ своихъ нравоученіяхъ приводилъ себя въ примръ! У каждаго найдется свое объясненіе въ спорномъ вопрос, и главное — вполн врное для него, и оба будутъ правы, или виноваты, смотря до тому, съ какой точки вы взглянете’. У Гарри больно сжималось сердце при вид жестокой душевной борьбы и страданій, угнетавшихъ его добраго, благороднаго друга и покровителя.
— Знаете, сэръ, — сказалъ онъ ему, — я дорого бы далъ, чтобы милэди могла подслушать нашъ разговоръ, она узнала бы многое такое, что сдлало бы ее счастливй.
Но милордъ, вмсто отвта, только выругался и поднялъ Эсмонда на смхъ. Онъ сказалъ, что преподобный Гарри — славный малый, но ничего не смыслитъ въ этихъ вещахъ, что женщины вс одинаковы: вс он безсердечныя твари.
Такъ человкъ бросаетъ о земь прекрасную вазу и презираетъ ее, когда она разобьется. Теперь, это правда, она лишилась прежней цны, но кто былъ обязанъ ее сберечь и кто разбилъ ее?
Гарри съ радостью отдалъ бы жизнь, если бы это могло сдлать счастливыми его благодтелей, и теперь, когда онъ понялъ душевное состояніе милорда, — когда убдился, что въ сердц мужа оставалось еще много любви къ жен, что сердце это готово ей отдаться, если бы она захотла его взять, — теперь ему пришло въ голову, не можетъ-ли онъ стать посредникомъ между этими двумя людьми, которыхъ боготворилъ, какъ никого въ мір, — не можетъ — ли онъ ихъ помирить? И вотъ, онъ сталъ придумывать, какъ бы ему лучше высказать свое мнніе милэди, какъ бы дать ей понять, что, — по крайней мр, по его убжденію, — мужъ ея по прежнему восхищается ею, — даже любитъ ее.
Но когда Гарри попробовалъ высказаться (заговорилъ онъ очень серьезно и торжественно, ибо многолтнее взаимное довріе и постоянно возобновлявшіяся доказательства его дружбы и преданности всей семь доставили ему извстный авторитетъ въ этомъ дом, такъ-что, казалось бы, слова его должны были возымть нкоторое дйствіе, — по крайней мр, говорились они отъ чистаго сердца)… когда онъ сдлалъ осторожную попытку намекнуть своей обожаемой госпож, что она несправедлива къ мужу, имя о немъ такое дурное мнніе, и что счастье всей семьи зависитъ отъ того, чтобы она поняла свое заблужденіе, — онъ увидлъ, что задача эта была далеко не легка.
Милэди, обыкновенно такая спокойная и кроткая, исполненная нжной заботливости о другихъ и щедрая на ласку, вспыхнула, какъ порохъ, при первомъ же его намек, она поднялась съ мста и смотрла на него такимъ высокомрнымъ и негодующимъ взглядомъ, какого онъ не зналъ за ней раньше. Передъ нимъ была совсмъ другая женщина, это не была та кроткая лэди Кэстльвудъ, которую онъ зналъ, а разгнванная королева, оскорбленная вассаломъ.
— Слыхали вы когда-нибудь, чтобы я осуждала милорда? — быстро спросила она, задыхающимся голосомъ и топнувъ ногой.
— Нтъ, — пролепеталъ Эсмондъ, потупившись.
— Вы явились ко мн посломъ отъ него? — продолжала она.
— Ничего въ жизни не желаю я такъ горячо, какъ видть васъ примиренными, и я съ радостью принялъ бы всякое посредничество, клонящееся къ этой цли, отвчалъ Гарри.
— Такъ вы являетесь миротворцемъ между мной и милордомъ?— продолжала она, не слушая его.— Васъ послали вернуть меня къ моему рабству? Васъ послали мн сообщить, что его сіятельство милостиво возвращаетъ свою благосклонность своей смиренной служанк? Видно, ему надолъ Ковентъ-Гарденъ, что онъ, какъ блудный сынъ, приходитъ домой и требуетъ, чтобы для него заклали жирнаго тельца!
— Что жь, на это есть хорошія основанія, — замтилъ Гарри.
— Для сына — да, во милордъ мн не сынъ. Онъ самъ меня оттолкнулъ. Онъ самъ разбилъ наше счастье, и теперь требуетъ, чтобы я создала его заново. Онъ показалъ мн себя, наконецъ, тмъ, что онъ есть, а не тмъ, чмъ я его считала. Онъ не стсняется являться передъ моими дтьми въ пьяномъ вид, въ состояніи, близкомъ къ скотскому. Онъ каждую минуту готовъ промнять наше общество на общество постителей трактировъ и неприличныхъ домовъ. Онъ бгаетъ изъ дома, узжаетъ въ городъ къ своимъ друзьямъ, и теперь, когда они ему надоли, — возвращается ко мн и ждетъ, чтобы я встртила его съ распростертыми объятіями… на колняхъ! И в_а_с_ъ онъ избираетъ своимъ посломъ, — своимъ депутатомъ! Какая почетная миссія! Поздравляю васъ, сэръ, съ новой должностью.
— Да, это была бы почетная и счастливая миссія, если бы я могъ помирить васъ съ милордомъ, — сказалъ Эсмондъ.
— Ну что жь, вы, кажется, выполнили ее съ честью! За хорошее дло взялись вы, нечего сказать!— продолжала мидэди съ прежнимъ сарказмомъ. Ужь я не знаю, время-ли, или ваша кэмбриджская философія такъ измнила ваши прежніе взгляды. Можетъ быть, и вы тоже научились пьянствовать и приводить себя въ скотскій видъ виномъ и пуншемъ? Какой напитокъ предпочитаетъ ваша милость, позвольте узнать? Можетъ быть, и вы теперь заворачиваете въ ‘Розу’, когда прізжаете въ Лондонъ. Безъ сомннія, вы завели уже знакомства въ Ковентъ-Гарден?.. Мое нижайшее почтеніе обоимъ вамъ, господа, — принципалу и клеврету, барину и — лакею!
— Бога ради, что я вамъ сдлалъ, что вы такъ жестоко меня оскорбляете вотъ уже во второй разъ! — воскликнулъ Гарри.— Неужели же вы хотите заставить меня стыдиться того, чмъ до сихъ поръ я гордился? — стыдиться, что я жилъ вашими щедротами? Вы знаете, что высшее для меня наслажденіе (посл наслажденія оказать вамъ услугу, за которое я готовъ заплатить своей жизнью), это — принять услугу отъ васъ. За что же вы длаете мн такъ больно, жестокая женщина! Какое зло я вамъ сдлалъ?
— Какое зло? — повторила она, глядя на него безумными глазами.— О, никакого, Гарри! С_о_з_н_а_т_е_л_ь_н_о — никакого, или, по крайней мр, такого, которое вы могли бы исправить… Вы занесли къ намъ оспу изъ деревни, — прибавила она, помолчавъ.— Но разв это ваша вина? Вдь нтъ?— Кто изъ насъ можетъ сказать, куда приведетъ его судьба?.. Но, Гарри!— До этого дня мы вс были счастливы!..
Даже посл этого разговора Гарри Эсмондъ остался при своемъ мнніи, что отчужденіе между его покровителемъ и возлюбленной госпожей поправимо, что въ сердц каждаго изъ нихъ еще теплилась горячая привязанность къ другому.
Пока лордъ Могунъ оставался въ деревн, его дружба съ милордомъ съ каждымъ днемъ возростала. Особенно можно было это сказать о милорд: когда онъ не видлъ своего новаго пріятеля, ему какъ будто чего-то не хватало. Они вмст охотлись, пили вино, играли въ лоунъ-теннисъ. Лордъ Кэстльвудъ по нсколько дней пропадалъ въ Саркъ-Кэстл и привозилъ оттуда съ собой лорда Могуна. Въ Кэстльвуд Могунъ съумлъ понравиться всмъ обитателямъ дома. У него всегда была шутка или какая-нибудь новая шумная игра для дтей, городскія новости для милорда, музыка, любезности и beau langage для милэди и для Гарри Эсмонда, никогда не устававшаго слушать его разсказы о военныхъ походахъ и жизни въ Вн, Венеціи, Париж и другихъ знаменитыхъ городахъ Европы, которые онъ посщалъ въ военное и въ мирное время. Лордъ Могунъ плъ, аккомпанируя себ на гарпсихорд милэди, игралъ въ карты, въ триктракъ и на билльярд съ милордомъ (котораго неизмнно обыгрывалъ), всегда былъ въ самомъ лучшемъ настроеніи духа и держалъ себя съ какою-то своеобразной мужественной граціей, которая, быть можетъ, слегка отдавала казармой и моднымъ трактиромъ, но тмъ не меые имла свое очарованіе и даже извстный оттнокъ благородства. Обращеніе его съ милэди было до такой степени почтительно и нжно, что ея предубжденіе противъ него вскор совершенно прошло, она даже настолько заинтересовалась этимъ человкомъ, что стала заботиться о спасеніи его души и, въ надежд обратить его на путь истины, давала ему читать богословскія книги, которыя онъ принималъ съ почтительной благодарностью и съ общаніемъ прочесть отъ доски до доски. Съ милэди лордъ Могунъ говорилъ о себ, — о томъ, что намренъ радикально измнить свой образъ жизни, покинуть Дворъ и городъ, купить себ землю гд-нибудь по сосдству и поселиться на лон природы. Однако, я долженъ сказать, что когда оба лорда засли посл обда за своимъ бургонскимъ, тонъ ихъ бесды былъ совершенно иной и ужъ, конечно, у нихъ не поднималось вопроса объ обращеніи лорда Могуна на путь истины. Какъ только эти два высокородные пьяницы принимались за вторую бутылку, Гарри Эсмондъ обыкновенно оставлялъ ихъ вдвоемъ, и хотя нельзя сказать, чтобы они особенно стснялись его присутствіемъ (Боже мой! какихъ только разсказовъ объ Эльзас и о Спрингъ-Гарден, о всевозможныхъ трактирахъ и игорныхъ домахъ, о придворныхъ дамахъ и балетныхъ феяхъ не наслушался онъ во время этихъ назидательныхъ бесдъ!) — хотя, повторяю, они и при Гарри не слишкомъ-то стснялись, — они бывали, кажется, все-таки рады, когда онъ уходилъ. Они выпивали по второй бутылк, потомъ садились за карты, и, наконецъ, лордъ Могунъ являлся въ гостиную ея сіятельства, оставивъ своего любезнаго друга клевать носомъ надъ кубкомъ.
Однимъ изъ point d’honneur тогдашнихъ свтскихъ людей было выигрывать и проигрывать — въ карты-ли, въ кости, или на конскихъ скачкахъ, — съ одинаково великолпнымъ спокойствіемъ, и по тому, какъ вели себя посл игры оба лорда, вы ни за что бы не сказали, кто изъ нихъ выигралъ и кто проигралъ. Когда же милэди намекала мужу, что ей не нравится такое увлеченіе азартными играми, онъ только презрительно фыркалъ и начиналъ доказывать, что шансы игры между джентльменами всегда одинаковы, если игра длится достаточно долго. А у нихъ она длилась достаточно долго — это несомннно. У свтскихъ людей того времени зачастую четверть дня проходила за картами, и еще четверть дня за виномъ. Я зналъ очень многихъ премилыхъ людей) неглупыхъ, даже остроумныхъ и обладавшихъ многочисленными талантами, — которые затруднились бы, если бы вы ихъ попросили написать что-нибудь подлинне ихъ фамиліи.
Я думаю, у каждаго человка — и у мужчины, и у женщины, — если онъ оглянется на свое прошлое и дастъ себ трудъ хорошенько припомнить, найдется въ жизни какой-нибудь мелкій случай, казавшійся ему, быть можетъ, въ свое время пустымъ и ничтожнымъ, но который тмъ не мене перевернулъ всю его жизнь. Почти у каждаго изъ насъ, какъ у короля Вильгельма (по великолпному сравненію Массильона), есть своя п_e_с_ч_и_н_к_а, которая заставляетъ насъ уклониться въ сторону, или даже опрокидываетъ весь строй нашей жизни. Такъ было и съ людьми, которыхъ Гарри Эсмондъ любилъ больше всего на свт: одно, брошенное на втеръ, легкомысленное слово, пустой капризъ разсерженнаго, балованнаго ребенка, обрушилъ на эту семью цлую лавину несчастій.
Пріхавъ домой въ милый Кэстльвудъ на третій годъ своихъ занятій въ коллегіи, (гд усплъ отличиться и получилъ доступъ въ общество университетскихъ beaux esprits за свое латинское стихотвореніе на смерть герцога Глочестерскаго, (сына датской принцессы Анны, удостоенное медали), Эсмондъ не узналъ свою маленькую пріятельницу и бывшую ученицу Беатрису. Двочка переросла мать и превратилась въ прелестную, тоненькую стройную двушку, съ нжными щечками, цвтущими здоровьемъ и розами, съ блестящими, какъ звзды, глазами, съ волнистыми словно бронзовыми кудрями, красиво обрамлявшими прекраснйшій юный лобъ, какой вы когда-либо видли, съ надменнымъ выраженіемъ губъ, съ осанкой высокомрной и неотразимо привлекательной, какъ у знаменитой античной статуи богини Діаны, — въ одно и то же время стремительной, гордой и повелительной,— съ глазами и стрлами, которыя убиваютъ. Гарри исподтишка наблюдалъ и восхищался этимъ юнымъ созданіемъ, уподобляя ее мысленно Артемид съ звенящимъ лукомъ и стрлами, несущими смерть дтямъ Ніобеи. Случалось порой, что двочка на минуту притихнетъ: тогда онъ сравнивалъ ее съ кроткой луной, нжно сіяющей Эндиміону. Это прелестное существо, — эта лучезарная Феба была пока только ребенкомъ и не достигла еще своего полнаго блеска, но, видя этотъ сіяющій восходъ, нашъ юный студентъ, голова котораго была полна поэтическихъ образовъ и сердце трепетало отъ неясныхъ желаній, съ неизъяснимымъ восторгомъ любовался восходящимъ свтиломъ, хотя и смотрлъ на Трикси, какъ на недосягаемое божество, парившее высоко надъ землей. Она была кокеткой почти съ младенческихъ лтъ и практиковалась въ этомъ искусств на комъ только могла, будучи еще совсмъ крошкой, она ухитрялась перессорить всхъ своихъ нянекъ и мамокъ, пуская въ ходъ гнвъ и ласки,— капризы, ревность и поцлуи, и пробовала силу своихъ глазъ на мальчик-конюшемъ, съ которымъ здила верхомъ.
Беатриса была любимицей и мученіемъ матери и отца. Противъ каждаго изъ нихъ она вела свою интригу, расточала имъ ласки или облекалась въ холодное равнодушіе, смотря по тому, что для нея было удобне, осаждала ихъ слезами, подкупала улыбками и поцлуями. Когда мать сердилась на нее — что случалось часто, — она кидалась къ отцу и подъ прикрытіемъ его смха продолжала терзать свою жертву. Когда они оба сердились, она переносила свои ласки на слугъ, или выжидала случая возвратить себ благосклонность родителей, стараясь неожиданно ихъ разсмшить, или смягчить разсчитанной покорностью и смиреніемъ. Это была saevo iaeta negotio, какъ та втряная богиня, о которой говоритъ Горацій и чья ‘злобная радость’ была такъ великолпно описана однимъ изъ нашихъ собственныхъ великихъ поэтовъ. Онъ, при всемъ своемъ величіи и слав, былъ не настолько силенъ, чтобы безнаказанно выдержать мученія, которымъ подвергали его эти искусительницы.
Еще три года тому назадъ (двочк было тогда только десять лтъ) она чуть-чуть не поссорила Гарри съ его товарищемъ, — добродушнымъ, флегматичнымъ Томасомъ Тёшеромъ, никогда и ни съ кмъ не начинавшимъ ссоры. Она передала Тому какую-то остроту Гарри на его счетъ. (Гарри просто пошутилъ отъ нечего длать, хотя эта шутка едва не довела до драки двухъ старыхъ друзей, и, случись это, я думаю, миссъ Беатриса только бы порадовалась). Съ того дня Томъ старался держаться подальше отъ нея, двочка за это его уважала и настойчиво ластилась къ нему, когда они встрчались. Смягчить Гарри ей было гораздо легче, потому что онъ больше ее любилъ. Когда она, бывало, въ чемъ-нибудь провинится, наговоритъ рзкостей, сдлаетъ какую-нибудь злую шалость, или обидитъ кого-нибудь изъ близкихъ, она обыкновенно старалась оправдать свою вину не смиреннымъ сознаніемъ и раскаяніемъ, а начинала доказывать свою невиновность, и длала это такъ упорно и съ такою кажущеюся искренностью, что невозможно было ей не повритъ. Пока она была ребенкомъ, все это были только шалости, хотя подчасъ и злыя, но съ годами ея роковое могущество творило кругомъ все больше и больше зла, — все равно какъ котенокъ, сперва игравшій мячикомъ, подросши бросается на птичекъ и душитъ ихъ. Не слдуетъ думать, чтобы Гарри Эсмондъ понималъ все это въ раннюю эпоху своей жизни, исторію которой онъ теперь пишетъ: многое изъ того, о чемъ здсь говорится, стало ему ясно лишь гораздо позднй. Тогда же, — и многіе годы спустя, — почти все, что длала, или чего не длала Беатриса, казалось ему прекраснымъ или, по крайней мр, извинительнымъ.
И такъ, Гарри Эсмондъ въ послдній разъ пріхалъ домой на каникулы, съ твердой надеждой стать со временемъ почетнымъ членомъ университетской своей коллегіи и съ спокойной ршимостью вступить на поприще, для котораго былъ предназначенъ своими покровителями. Наступилъ первый годъ ныншняго столтія, мистеру Эсмонду (насколько ему извстно время его рожденія) было тогда двадцать два года. Какъ мы уже говорили, онъ нашелъ прежнюю свою ученицу удивительно похорошвшей и общающей въ будущемъ стать еще лучше. Братъ ея, сынъ милорда, былъ тоже красивый, славный мальчикъ, — смлый, откровенный и великодушный, добрый ко всмъ, кром сестры, съ которой онъ былъ на ножахъ (и по ея — не по его вин). Онъ боготворилъ свою мать и былъ ея отрадой. Въ несчастныхъ ссорахъ между супругами, которыя теперь почти не прекращались, объ всегда принималъ ея сторону, тогда какъ мистрисъ Беатриса, само собою разумется, была союзницей отца. Когда старшіе объявятъ другъ другу войну, вс младшіе члены семьи естественно становятся подъ знамя которой-нибудь изъ сторонъ, даже прислуга, и та не остается нейтральной, и Гарри Эсмондъ, въ которомъ рано развилась наблюдательность, всегда зналъ, кто изъ слугъ стоитъ за милорда, и кто за милэди, и могъ бы безошибочно сказать, въ какомъ тон обсуждался ихъ семейный разладъ на лакейскихъ засданіяхъ въ прихожей и въ конюшн.
Наши слуги судятъ насъ и выносятъ намъ приговоръ. Пусть интрижки милорда будутъ для всхъ шиты-крыты, — его лакей знаетъ о нихъ. А камеристка милэди выноситъ интимный романъ своей госпожи на лакейскій рынокъ скандаловъ и обмниваетъ это на пикантныя новости другихъ такихъ же субретокъ.

ГЛАВА XIII.
Лордъ Могунъ покидаетъ насъ и оставляетъ намъ на память все зло, которое намъ сдлалъ.

Лордъ Могунъ (о подвигахъ и репутаціи котораго въ нашей коллегіи ходили самые ужасные слухи) опять гостилъ въ Кэстльвудъ-Голл, и дружба его съ лордомъ Кэстльвудомъ сдлалась, повидимому, еще тснй. Однажды весной оба лорда пріхали верхомъ въ Кэмбриджъ изъ Ньюмаркета, куда здили на конскія скачки, и удостоили своимъ посщеніемъ скромную квартирку Гарри Эсмонда въ коллегіи. До этого визита докторъ Монтэге, директоръ коллегіи, обращался съ Гарри довольно надменно, но теперь, увидвъ его близость съ такими важными господами, какъ лордъ Могунъ и виконтъ Кэстльвудъ, который, прогуливаясь то лужайк, о чемъ-то со смхомъ разсказывалъ молодому человку, положивъ руку ему на плечо, онъ замтно смягчился къ Эсмонду и сдлался очень учтивъ. И вотъ, какъ-то разъ Гарри, спустя нсколько дней посл прізда своего въ Кэстльвудъ, смясь, разсказалъ объ этомъ милэди, замтивъ въ заключеніе: ‘Просто непнятно, какъ люди, прославившіеся своею ученостью, — извстные всей Европ, могутъ пресмыкаться передъ титуломъ, унижаться передъ аристократомъ, хотя бы даже нищимъ’. Услышавъ это, миссъ Беатриса, бывшая въ тотъ день въ капризномъ настроеніи духа, вздернула кверху свою головку и изволила заявить, что люди низкаго происхожденія обязаны почитать тхъ, кто стоитъ выше ихъ, что вс попы, по ея мннію, слишкомъ зазнаются и что ей очень нравится порядокъ, заведенный у лэди Саркъ. Тамъ капелланъ замка — хоть онъ очень любилъ пуддингъ, какъ и вс попы, — всегда выходитъ изъ-за стола, прежде чмъ подадутъ десертъ.
— Значитъ вы не станете угощать меня десертомъ, Беатриса, когда я буду попомъ? — спросилъ мистеръ Эсмондъ.
— Ну, в_ы — другое дло, — отвчала миссъ Беатриса.— Вы нашъ родственникъ.
— Мой отецъ былъ тоже попомъ, какъ ты ихъ называешь, — замтила милэди.
— А мой отецъ — ирландскій пэръ, — отрзала миссъ Беатриса, мотнувъ головой.—Пусть каждый знаетъ свое мсто. Я думаю, мама, теб было бы очень пріятно, если бы я стала на колни и попросила благостовенія у мистера Томаса Тёшера, котораго недавно сдлали викаріемъ и мать котораго служила въ компаньонкахъ.
И она шумно вышла изъ комнаты.
Когда она ушла, лицо милэди приняло такое серьезное и грустное выраженіе, что Гарри не могъ удержаться, чтобы не спросить, о причин ея тревоги. Она отвчала, что помимо того, что онъ ей разсказалъ о Ньюмаркет (т. е. о поздк милорда на скачки), она давно уже со страхомъ замчаетъ, какъ у ея мужа — особенно съ тхъ поръ, какъ виконтъ познакомился съ лордомъ Могуномъ — опять развивается страсть къ игр, отъ которой онъ совсмъ было отсталъ посл женитьбы: онъ общалъ ей тогда, что не станетъ больше играть.
— Впрочемъ, мужчины всегда общаютъ больше, тмъ могутъ исполнить, — прибавила милэди со вздохомъ. — Я боюсь, что онъ много проигрываетъ, наше состояніе и такъ невелико, а при такой расточительности оно съ каждымъ днемъ должно таять. До меня дошли слухи, что его видли въ Лондон въ очень плохой компаніи. Со дня его возвращенія, отъ насъ почти не выходитъ стряпчіе и постоянно получаются какія-то письма, и мн кажется, что его что-то грызетъ, хоть онъ и старается замаскировать свое безпокойство напускною веселостью. Вчера вечеромъ… и раньше, продолжала милэди, — я подсматривала за ними въ щелку: они полъ ночи просидли за картами. Никакое помстье, а тмъ боле наше, не выдержитъ такихъ безумныхъ тратъ. Еще нсколько лтъ, — и сынъ мой ничего не получитъ, и моя бдняжка Беатриса останется нищей.
— Если бы вы знали, какъ мн горько, что я ничмъ не могу вамъ помочь, — проговорилъ со вздохомъ Гарри, безплодное сожалніе, которое высказывалъ чуть-ли не въ сотый разъ.
— Кто можетъ мн помочь?— Разв одинъ только Богъ, — сказала милэди.
Какая это была правда! Каждый изъ насъ — руководителей семьи — если онъ когда-нибудь задумывается надъ своими отношеніями къ жен и дтямъ — этимъ нашимъ подданнымъ, надъ кмъ мы всевластны — долженъ съ трепетомъ вспоминать, что ему придется дать отчетъ въ своемъ поведеніи. Ибо въ нашемъ обществ для царя домашняго очага не существуетъ законовъ. Въ его рукахъ имущество жены и дтей, ихъ счастье, — чуть-ли не жизнь. Онъ можетъ сдлать ихъ счастливыми или несчастными, онъ вправ карать, пытать и казнить. Онъ можетъ уморить жену медленной смертью, и съ него не спросятъ отчета, какъ не спрашивали его съ патриціевъ, топившихъ своихъ рабовъ подъ прикрытіемъ ночи. Онъ можетъ сдлать изъ своихъ дтей лакеевъ и лицемровъ, или своихъ друзей и свободныхъ людей, или же заставить ихъ возмутиться противъ естественнаго закона любви. Бывало, мн случалось слышать, какъ доморощеныые мудрецы и политики, сидя въ кофейн за газетой, возмущались деспотизмомъ французскаго короля, и я всегда спрашивалъ себя: какъ-то эти господа — т же короли у себя дома — правятъ въ своихъ владніяхъ, гд каждый изъ насъ — абсолютный монархъ? Когда лтописи каждаго такого маленькаго царства предстанутъ на судъ Верховнаго Владыки, — Самодержца надъ самодержцами, — тогда выйдетъ на свтъ не одна исторія домашняго тирана, не уступавшаго въ жестокости Амурату, — перещеголявшаго Нерона свирпостью, а Карла Перваго безпечностью и распутствомъ.
Если покровитель Гарри Эсмонда гршилъ, то лишь въ послднемъ смысл: его нельзя было назвать жестокимъ, а скоре разпущеннымъ, милордъ могъ бы стать другимъ человкомъ, еслибы ему былъ отпущенъ достаточный срокъ, для того, чтобы жившее въ немъ чувство раскаянія могло привести его къ полному обновленію.
Видя тскую дружбу отца съ лордомъ Могуномъ, миссъ Беатриса вздумала ревновать виконта, и джентльмены часто избирали эту ревность предметомъ своей шумной веселости, хохоча надъ гнвными вспышками двочки и надъ ея нескрываемой антипатіей жъ лорду Могуну. ‘Когда ты выростешь, ты выйдешь за лорда Могуна’ — говорилъ ей отецъ, на что двочка отвчала, надувшись:— ‘Ужь лучше я выйду за Тома Тёшера’. А такъ какъ лордъ Могунъ былъ всегда особенно внимателенъ къ милэди и не скрывалъ своего почтительнаго восхищенія ею, то въ одинъ прекрасный день, въ отвтъ на всегдашнюю шутку отца, Беатриса сказала: — ‘Я думаю, милордъ скоре женится на мам, онъ только ждетъ твоей смерти, чтобы посвататься’. Двочка сказала это безпечно и весело, какъ самую обыкновенную вещь. Это было вечеромъ, передъ ужиномъ, вся семья была въ сбор, сидли въ гостиной, гд топился каминъ. Хозяинъ и гость, игравшіе въ карты, оба вздрогнули и подняли головы. Милэди вспыхнула, какъ піонъ, и приказала миссъ Беатрис идти въ свою комнату, но двочка, но своему обыкновенію, надувшись, отвчала съ самымъ невиннымъ лицомъ:
— Право же, я не хотла сказать ничего дурного. И разв не правда, что мама гораздо больше разговариваетъ съ Гарри Эсмондомъ, чмъ съ папой? Когда Гарри узжалъ, она даже плакала, а когда узжаетъ папа, она никогда не плачетъ. А вчера она цлый вечеръ говорила съ лордомъ Могуномъ, и прогнала насъ изъ комнаты, а когда мы опять пришли, она плакала и…
— Что же это такое, наконецъ, чортъ возьми! — закричалъ лордъ Кэстльвудъ, теряя терпніе.— Пошла вонъ отсюда, зменышъ!
Онъ вскочилъ на ноги и швырнулъ на столъ свои карты.
— Спроси лорда Могуна, Фрэнсисъ, о чемъ я съ нимъ говорила, — сказала милэди съ растеряннымъ лицомъ, но съ полнымъ достоинствомъ и съ трогательною искренностью въ голос и глазахъ.— Пойдемъ со иной, Беатриса.
Двочка бросилась къ матери, она была вся въ слезахъ.
— Мамочка, милая, что же такого я сдлала!— рыдала она.— Ну, право же, увряю тебя, я никого не хотла обидть!
Она прижалась къ матери, и об вышли, рыдая.
— Франкъ, я скажу вамъ, о чемъ мы говорили съ вашей женой, — воскликнулъ лордъ Могунъ.— Это можно сказать и при патер Гарри, и — Богъ мн свидтель! — что все, что вы услышите, чистйшая правда. Вчера вечеромъ ваша жена со слезами умоляла меня не играть съ вами больше ни въ карты, ни въ кости, и вамъ лучше знать, о чьихъ интересахъ она заботилась, обращаясь ко мн съ этой просьбой.
— О, разумется, Могунъ, разумется, — сказалъ милордъ жестко.— Конечно, вы не станете лгать: весь міръ знаетъ, — что вы — святой и олицетворенная добродтель.
Лордъ Могунъ разошелся съ женой и имлъ много дуэлей, въ которыхъ, какъ всегда, были замшаны женщины.
— Я не святой, но жена ваша — святая, и я всегда готовъ отвтить за свои поступки, какъ другіе должны быть готовы отвтить за свои слова, — отвчалъ лордъ Могунъ.
— И вы отвтите мн, милордъ, клянусь Богомъ!— закричалъ, вскакивая, лордъ Кэстльвудъ.
— Извольте, но прежде намъ надо свести еще одинъ маленькій счетецъ, — сказалъ лордъ Могувъ.
Тутъ Гарри Эсмондъ, страшась за послдствія, къ которымъ мотла привести эта несчастная ссора, принялся горячо убждать обоихъ противниковъ.
— Милордъ! Ради самого Бога! Неужели вы ршитесь обнажить шпату противъ вашего друга, у себя въ дом!.. Какъ можете вы сомнваться въ добродтели женщины, которая чиста, какъ ангелъ, и готова тысячу разъ умереть скоре, чмъ причинить вамъ хотя бы малйшій вредъ! Неужели достаточно одного легкомысленнаго слова ревниваго ребенка, чтобы разсорить друзей? И наконецъ, если ужь говорить всю правду, — разв сама милэди не умоляла ваше сіятельство, насколько она могла на это осмлиться, порвать ваше знакомство съ лордомъ Могуномъ и отказаться отъ пагубной привычки, которая грозитъ раззореніемъ вашей семь? Вдь если бы не болзнь лорда Могуна, разв бы онъ не ухалъ отъ насъ?
— Во всякомъ случа, Франкъ, вы должны согласиться, что человкъ съ больной ногой не можетъ бгать за чужими женами, — вмшался тутъ лордъ Могунъ, дйствительно страдавшій подагрой.
При этомъ онъ такъ искренно засмялся и съ такой комичной гримасой посмотрлъ на свою забинтованную ногу, что милордъ, невольно заразившись этой неподдльной веселостью, ударилъ себя кулакомъ по лбу и сказалъ:
— Чортъ возьми, Гарри, я врю теб.
Ссоры какъ не бывало, и пріятели, которые уже готовы были обнажить шпаги, засмялись и пожали другъ другу руку.
Beati pacifiei. ‘Гарри, сходи за милэди,’ — сказалъ молодому человку его покровитель, и Гарри убжалъ, счастливый тмъ, что можетъ принести своей госпож такую добрую всть. Онъ нашелъ ее за дверьми: она подслушивала, но отошла отъ двери, увидвъ его. Она схватила его за руки: ея руки были холодны, какъ мраморъ. Казалось, она сейчасъ упадетъ, — такъ она дрожала.— Спасибо вамъ, Гарри! Да наградитъ васъ Богъ, мой дорогой братъ! — сказала она. Она поцловала ему руку, и онъ почувствовалъ на своей рук ея слезы. Онъ привелъ ее въ гостиную и подвелъ къ мужу, и лордъ Кэстльвудъ, съ внезапнымъ порывомъ нжности къ жен, какой онъ уже давно не проявлялъ, прижалъ ее къ сердцу, поцловалъ и попросилъ у нея прощенія.
— А мн пора и на насстъ, — сказалъ лордъ Могунъ.— Я съмъ свою кашку въ постели.
И онъ съ комической миной заковылялъ изъ комнаты, опираясь на руку Гарри Эсмонда.
— Эта женщина — жемчужина, клянусь Георгомъ! — сказалъ онъ Гарри, когда они вышли.— Только скотъ можетъ ея не цнить. Видали вы эту вульгарную шлюху, эту торговку, на которую Кэстльвудъ…
Но тутъ мистеръ Эсмондъ остановилъ его изліянія, сказавъ, что не желаетъ знать секретовъ милорда.
Камердинеръ лорда Могуна пришелъ раздть своего господина, и не усплъ тотъ облечься въ свой ночной колнакъ и халатъ, какъ въ его комнату явился новый поститель, котораго прислалъ къ нему самъ хозяинъ: поститель этотъ былъ никто иной, какъ лэди Кэстльвудъ съ кашкой и гренками, которыя она, по желанію мужа, собственноручно поджарила и принесла своему гостю.
Лордъ Кэстльвудъ стоялъ и смотрлъ вслдъ жен, когда она шла исполнять его порученіе, и пока онъ стоялъ такимъ образомъ, Гарри Эсмондъ наблюдалъ за нимъ и подмтилъ въ его лиц выраженіе любви, заботы и скорби, глубоко взволновавшее и растрогавшее молодого человка. Когда милэди вышла, мужъ ея опустился на стулъ, руки это безсильно повисли, голова поникла на грудъ, и вдругъ онъ спросилъ:
— Гарри, слышалъ ты, что мн сказалъ лордъ Могунъ?
— Что милэди святая?
— Что у насъ съ нимъ есть два счета, которые надо свести. Послднія пять лтъ я велъ дурную жизнь, Гарри Эсмондь. Съ того дня, какъ ты занесъ въ домъ эту проклятую оспу, меня преслдуетъ судьба. Лучше бы я заразился и умеръ, вмсто того, чтобы бгать изъ дома, какъ трусъ. Я оставилъ тогда Беатрису у родныхъ, а самъ похалъ въ Лондонъ. Я попалъ тамъ въ дурную компанію, Гарри, спутался съ шуллерами и опять пристрастился къ проклятымъ картамъ, до которыхъ не дотрогивался съ самой женитьбы… нтъ, даже раньше: съ тхъ поръ, какъ оставилъ службу въ герцогской гвардіи и разстался съ этими разбонниками. Я все больше и больше втягивался въ игру и опускался ниже и ниже. Теперь я долженъ Могуну дв тысячи фунтовъ, и когда я съ нимъ расплачусь, я буду немногимъ богаче нищаго. Я боюсь взглянуть въ глаза сыну, онъ ненавидитъ меня — я это чувствую. Я промоталъ приданое Трикси, и одинъ Богъ знаетъ, до чего еще я дойду. Лучшее, что я могу сдлать, это — умереть, тогда хоть что-нибудь уцлетъ для сына.
Могунъ былъ въ Кэстльвудъ-Голл почти такимъ же хозяиномъ, какъ самъ владлецъ замка. Наши сараи были завшаны его сдлами, его кони стояли въ нашихъ конюшняхъ, гд, впрочемъ, могло помститься гораздо больше лошадей, чмъ могъ себ позволить держать раззорившійся покровитель Гарри. Къ намъ лордъ Могунъ пріхалъ верхомъ со всей своей свитой, но когда у него разыгралась подагра, онъ послалъ въ Лондонъ за своимъ кабріолетомъ и парой упряжныхъ лошадей — маленькихъ лошадокъ, но замчательно быстрыхъ на ходу. Кабріолетъ былъ легонькій, и мчался по хорошей дорог никакъ не тише лапландскихъ саней.
Его сіятельство придирался ко всякому случаю, чтобы покатать милэди въ этомъ кабріолет, и они часто катались, къ немалому удовольствію его спутницы, любившей быструю зду на свжемъ, вольномъ воздух равнины, прилегавшей къ замку и разстилавшейся вплоть до самаго моря. Такъ какъ милордъ ничего не имлъ противъ этихъ прогулокъ и не высказывалъ никакого неудовольствія по поводу того, что жена его такъ часто бываетъ въ обществ лорда Могуна, — даже, напротивъ, поощрялъ ее въ этомъ отношеніи, какъ бы желая доказать свое полное довріе и загладилъ недавнюю ревнивую вспышку, то милэди, не стсняясь, наслаждалась этимъ невиннымъ развлеченіемъ, которое, надо сознаться, гость старался какъ можно чаще ей доставлять. Если милэди чувствовала себя теперь свободне съ лордомъ Могуномъ и любила бывать въ это обществ, то, кажется, на это была особая причина: дло въ томъ, что Могунъ, съ отличавшею его галантностью, далъ ей одно общаніе, стоившее ему нкоторой жертвы.
Видя, что гость и хозяинъ по прежнему просиживаютъ за картами цлые вечера, Гарри Эсмондъ какъ-то разъ высказалъ милэди свои опасенія по поводу того, что милордъ не отстаетъ отъ своей гибельной страсти и спросилъ ее, не можетъ-ли она — теперь, когда они, повидимому, помирились, — убдить мужа бросить игру.
Но, къ удивленію Гарри, лэди Кэстльвудъ на это какъ-то лукаво улыбнулась и отвчала, что она скоро будетъ говорить съ мужемъ, и что ‘пока пусть его развлекается’, въ теченіе еще нсколькихъ вечеровъ.
— Милэди, вы не знаете, какъ дорого вамъ обходится это развлеченіе, — сказалъ ей Гарри. — Всякій, — кто хотя сколько-нибудь понимаетъ игру, не можетъ не видть, что лордъ Могунъ играетъ лучше милорда.
— Я знаю, — отвчала милэди съ лукавой непонятной веселостью.— Лордъ Могунъ не только лучшій игрокъ, но и добрйшій игрокъ въ мір.
— Милэди, что ни говорите! — воскликнулъ Эсмондъ, выведенный изъ терпнія такимъ хладнокровіемъ — долгъ чести долженъ быть уплаченъ рано или поздно, и если вашъ мужъ будетъ такъ продолжать, онъ раззорится.
— Гарри, сказать вамъ секретъ?— проговорила милэди съ сіяющими отъ счастья глазами.— Продолжая играть, Фрэнсисъ не раззорится, а будетъ спасенъ. Я не могу себ простить, что такъ дурно говорила и думала о лорд Могун, когда онъ былъ здсь въ прошломъ году. Въ немъ много добраго, и я твердо врю, что мы еще направимъ его на истинный путь. Ч дала ему Тилотсона и вашего любимца епископа Тэйлора, и это чтеніе, какъ онъ говоритъ, глубоко ею взволновало. Въ доказательство своего раскаянія и желанія исправиться — (въ этомъ-то и есть мой секретъ) — какъ вы думаете, что онъ ршилъ сдлать?— Онъ хочетъ дать бдному Франку отыграться. Послдніе четыре дня Франкъ каждый вечеръ выигрываетъ, и лордъ Могунъ говоритъ, что никогда не допуститъ себя стать виновникомъ раззоренія Франка и моихъ милыхъ дтей.
— Милосердый Боже! Чмъ же вы вознаградите его за его жертву? — воскликнулъ въ ужас Эсмондъ. Онъ слишкомъ хорошо зналъ мужчинъ, въ особенности э_т_о_г_о мужчину, и ни на секунду не сомнвался, что такой отъявленный развратникъ не станетъ приносить жертвы даромъ.— Какъ и чмъ, ради самого Бога, разсчитываете вы ему заплатить?
— Чмъ?— Благословеніемъ матери и молитвами жены! — отвчала она, благоговйно складывая руки.
Гарри не зналъ, смяться ему, — сердиться, или больше прежняго любить свою дорогую госпожу за то упорное невдніе жизни, съ какимъ она относилась съ поведенію свтскаго человка, чьи замыслы Гарри видлъ насквозь. Онъ разсказалъ ей (старательно выбирая выраженія, но все-таки такъ, чтобы она вполн его поняла), все, что ему было извстно изъ прошлаго лорда Могуна, сказалъ ей, что обольщать женщинъ — его спеціальность, и что онъ не останавливается ни передъ какими средствами, лишь бы добиться успха, что въ разговор съ нимъ, Гарри, онъ самъ хвастался своимъ распутствомъ, — говорилъ, что для него вс женщины равны въ смысл дичи, за которой всегда пріятно поохотиться (такъ называлъ его лордство этотъ милый родъ спорта), и что нтъ такой женщины, которою нельзя бы было овладть. Гарри долго убждалъ и доказывалъ, и въ награду за такое усердіе ему же пришлось выдержать гнвную вспышку милэди. Она ничего не хотла слышать, не врила его обвиненіямъ и объявила, что, должно быть, у него самого развращенное сердце,— что онъ видитъ дурное тамъ, гд, она уврена, ничего подобнаго нтъ. ‘Впередъ наука: не мшайся въ чужія дла’, сказалъ себ съ горечью Гарри. Съ этого дня его опасенія только усилились. Заговорить съ милордомъ о такомъ щекотливомъ предмет онъ не могъ, не могъ ни предостеречь его, ни подать ему совтъ въ дл, такъ близко касавшемся чести его сіятельства и въ которомъ самъ милордъ былъ естественно лучшимъ судьей.
Не смотря на то, что лэди Кэстльвудъ не поврила своему юному родственнику и съ негодованіемъ отвергла его предостереженія, она до нкоторой степени приняла къ свднію то, что онъ ей говорилъ, въ чемъ онъ имлъ удовольствіе вполн убдиться. На другой же день, когда лордъ Могунъ предложилъ ей кататься, она отказалась, сославшись на головную боль, на третій день у нея опять болла голова, а на четвертый она съ милымъ смхомъ попросила его сіятельство прокатить вмсто нея дтей. ‘Они будутъ въ восторг прокатиться’, сказала она, ‘и нельзя же быть такой эгоисткой, чтобъ пользоваться одной всми удовольствіями’. Милордъ очень любезно согласился, но я увренъ, страшно злился въ душ, — не потому, чтобы въ его замыслахъ на эту простодушную женщину участвовало серьезное чувство, а просто оттого, что весь смыслъ жизни такого сорта людей заключается въ любовныхъ похожденіяхъ, и они не могутъ прожить дня безъ волокитства, все равно, какъ охотникъ чувствуетъ себя несчастнымъ, если ему не удалось ничего убить посл завтрака.
Не смотря на кажущуюся беззаботность въ манерахъ милорда и въ его обращеніи съ гостемъ (со дня ихъ ссоры милордъ ничмъ не выдавалъ своихъ подозрній), Гарри видлъ, что его сіятельство очень внимательно слдитъ за лордомъ Могуномъ, разъ или два ему даже показалось, что онъ подмтилъ въ лиц своего покровителя выраженіе недоврія и подавленной ярости, не предвщавшихъ ничего добраго. Гарри зналъ, какъ щепетиленъ милордъ въ вопросахъ чести, онъ наблюдалъ за нимъ, какъ наблюдаетъ врачъ за своимъ паціентомъ, и пришелъ къ убжденію, что это одинъ изъ тхъ больныхъ, которые не легко заражаются, но уже не выздоравливаютъ, разъ ядъ заразы попалъ имъ въ кровь. Мы читаемъ у Шекспира (котораго, къ слову сказать, авторъ ставитъ безъ всякаго сравненія выше мистера Конгрева, мистера Драйдена, да и всхъ другихъ современныхъ писателей), что когда въ насъ заговорила ревность, — ни макъ, ни мандрагора и никакія снотворныя зелья востока — не могутъ ее усыпить.
Наконецъ, симптомы болзни показались юному врачу настолько серьезными, что онъ почелъ своимъ долгомъ предостеречь лорда Могуна, давъ ему понять, что за нимъ слдятъ и догадываются объ его тайныхъ намреніяхъ. И вотъ, однажды (Могунъ былъ въ тотъ день немножко не въ дух: милэди общала хать съ нимъ кататься, а потомъ отказалась подъ какимъ-то предлогомъ), Гарри сказалъ ему:
— Милордъ, если вы мн дадите мстечко въ вашемъ экипаж, я буду вамъ очень признателенъ: я имю многое вамъ сказать и желалъ бы поговорить съ вами съ глаза на глазъ.
— Вы длаете мн честь, удостаивая меня вашимъ довріемъ, мистеръ Генри Эсмондъ, — отвчалъ милордъ съ низкимъ поклономъ.
Его сіятельство держалъ себя всегда безукоризненнымъ джентльменомъ. Что касается Эсмонда, то, при всей его молодости, обращеніе это отличалось достоинствомъ, показывавшимъ, что и онъ тоже считаетъ себя джентльменомъ и не допуститъ вольностей по отношенію къ себ. Итакъ, милордъ поклонился, и оба они вышли и услись въ кабріолетъ, ожидавшій ихъ во двор съ своей парой буланыхъ ганноверскихъ лошадокъ въ великолпной сбру, которыя грызли отъ нетерпнія удила.
— Милордъ, — сказалъ Гарри Эсмондъ, когда они выхали въ поле, показывая рукой на больную ногу Могуна, всю забинтованную во фланель и торжественно выставленную на показъ на подушк, — милордъ, я изучалъ медицину въ Кэмбридж.
— Что же. это очень хорошо, патеръ Гарри, — отвчалъ милордъ, — вы, значитъ, получите дипломъ и будете лечить вашихъ товарищей отъ…
— Отъ подагры, — докончилъ Гарри, перебивая это и глядя ему прямо въ глаза.— Я основательно изучилъ эту болзнь.
— Надюсь, вамъ не придется ея испытать. Адская болзнь! Дьявольскія боли во время припадковъ. Ахх!— и онъ сдлалъ страшнйшую гримасу, какъ будто почувствовавъ приступъ такой боли.
— Ваше сіятельство прекрасно бы сдлали, если бы сняли всю эту фланель: большюй палецъ только хуже воспаляется отъ тепла, — продолжалъ Гарри.
— Да? Только хуже воспаляется, говорите вы?— повторилъ Могунъ съ невиннымъ лицомъ.
— Непрежнно. Снимите-ка лучше вашу фланель, бросьте въ печку этотъ глупый бинтъ и надньте сапоги.
— Такъ вы рекомендуете мн сапоги, мистеръ Эсмондъ? — спросилъ милордъ.
— Да, сапоги со шпорами. Три дня тому назадъ я видлъ, какъ ваше сіятельство шли по корридору: вы бжали довольно-таки шибко. Я убжденъ, что кларетъ вамъ больше по вкусу, чмъ манная кашка, къ тому же, покушавъ кашки, вы играете съ свжей головой, и играете съ противникомъ, разгоряченнымъ виномъ.
— Чортъ возьми, сэръ! Вы не посмете сказать, что я плутую въ игр! — закричалъ милордъ, стегнувъ лошадей, которыя поскакали въ галопъ.
— Я только говорю, что вы бываете трезвы, а милордъ — пьянъ, когда вы играете, поэтому вы и обыгрываете его, — сказалъ Гарри.— Читая по вечерамъ, я наблюдаю за вами.
— Ахъ, вы, юный Аргусъ!— сказалъ лордъ Могунъ, любившій Гарри Эсмонда, такъ же, какъ и Гарри, съ своей стороны, нравились умъ и своеобразная смлая простота обращенія этого человка.— Ахъ, вы, юный Аргусъ! Можете смотрть хоть во вс ваши сто глазъ, и все-таки никогда не посмете сказать, что мы играемъ нечестно. Мн случалось въ одну ночь проиграть цлое помстье, одинъ разъ я спустилъ въ карты послднюю рубашку, въ другой разъ проигралъ свой парикъ и ушелъ домой въ ночномъ колрак. Но ни одинъ изъ моихъ противниковъ не скажетъ, чтобы я когда-нибудь воспользовался противъ него какимъ-либо инымъ преимуществомъ, кром тхъ, которыя даетъ игра. Какъ-то разъ въ Эльзас я игралъ въ кости съ однимъ шуллеромъ на его уши, и выигралъ: одно ухо и до сихъ поръ хранится въ спирту въ моей квартир въ Бау-Стрит. Гарри Могунъ готовъ играть съ кмъ и на что угодно, — всегда, когда хотите.
— Милордъ, вы ведете въ дом моего покровителя опасную игру, — сказалъ Гарри, — притомъ — не одну игру, и не только въ карты!
— Что вы хотите этимъ сказать, сэръ?— вскричалъ милордъ, покраснвъ и быстро оборачиваясь.
— Я хочу сказать, — отвчалъ Гарри насмшливымъ тономъ, — что ваша подагра совершенно прошла — если еще когда-нибудь она у васъ была.
— Сэръ!— воскликнулъ милордъ, начиная горячиться.
— Если хотите знать правду, — я убжденъ, что у вашего сіятельства такая же подагра, какъ и у меня, — продолжалъ Гарри.— Во всякомъ случа перемна воздуха будетъ вамъ полезна, однимъ словомъ, коротко и ясно: вамъ лучше ухать, лордъ Могунъ, — вотъ мое мнніе.
— Позвольте узнать, васъ уполномочили передать мн этотъ совтъ?— спросилъ Могунъ.— Вы говорите со мной отъ имени Франка Эсмонда?
— Нтъ. Я не имю никакихъ полномочій и никакихъ правъ, кром права заботиться о чести моей семьи.
— А вы приготовились отвтить за ваши слова?— освдомился милордъ, неистово хлеща лошадей.
— Вполн.— Ваше сіятельсіво опрокинете экипажъ, если будете такъ горячиться!
— Клянусь Георгомъ, вы молодецъ! — вскричалъ милордъ, разражаясь смхомъ.— Должно быть, это тотъ дьявольскій ударъ, — cette botte {Botte — ударъ шпагой (см. ниже).} de jsuite длаетъ васъ такимъ смлымъ, — прибавилъ онъ.
— Нтъ, это только забота о мир семьи, которую я люблю больше жизни, — горячо отвчалъ Гарри Эсмондъ, — забота о чести моего благодтеля и счасть моей дорогой госпожи и ея дтей. Я обязанъ имъ всмъ на свт, милордъ, и отдамъ жизнь за каждаго изъ нихъ. Что привело васъ сюда? Зачмъ вы нарушаете покой этой мирной семьи? Зачмъ вы сидите въ деревн, съ мсяца на мсяцъ откладывая вашъ отъздъ? Зачмъ притворяетесь больнымъ и выдумываете предлоги для отсрочки? Чтобы обыгрывать моего бднаго господина?.. Будьте великодушны, милордъ! Не употребляйте во зло его слабости!— Сдлайте это ради его жены и дтей!.. Или васъ привлекаетъ другое? Вамъ хочется овладть простодушнымъ сердцемъ честной женщины?— Напрасный трудъ. Задумай вы взять штурмомъ Тоуэръ, ваши шансы на успхъ были бы больше. Но своими преслдованіями вы можете подвергнуть злословію ея имя и — этого я не отрицаю — можете сдлать ее несчастной… Пожалйте же, милордъ, этихъ невинныхъ людей и узжайте!
Милордъ, повидимому, съ интересомъ выслушавшій страстное воззваніе молодого человка, вдругъ разсмялся своимъ безпечнымъ, добродушнымъ смхомъ и сказалъ:
— Клянусъ Богомъ, юный Гарри, я подозрваю, что ты и самъ неравнодушенъ къ хорошенькой пуританк. Шепни мн на ушко: ты самъ въ нее влюбленъ? Неужто и теб сталъ поперекъ дороги пьянчужка Франкъ Эсмондъ?
— Милордъ, милордъ!— воскликнулъ Гарри съ пылающимъ лицомъ и чуть не плача. — У меня не было матери, но эту женщину я люблю, какъ мать. Я боготворю ее, какъ святую! Когда я слышу, что о ней говорятъ въ легкомысленномъ тон, мн это кажется кощунствомъ. Могли бы вы говорить въ такомъ тон о вашей матери мли допустили бы вы, чтобы кто-нибудь другой такъ о ней говорилъ? Я не могу безъ ужаса представить себ, чтобы по отношенію къ ней у меня могла явиться нечистая мысль. Прошу васъ, милордъ, умоляю васъ!— оставьте ее! Это можетъ кончиться плохо и для васъ.
— Для меня?! — я не боюсь опасности, — сказалъ милордъ, и стегнулъ лошадей.
Въ эту минуту экипажъ спускался въ низину. Лошади подхватили и понесли. Лордъ Могунъ изо всей силы натянулъ возжи, но не могъ ихъ удержать. Одна возжа лопнула, бшеные кони мчались съ неистовой быстротой, кабріолетъ кидало изъ стороны въ сторону, и сдоки хватались за что попало, думая только о томъ, какъ бы имъ усидть. Вдругъ впереди показался глубокій оврагъ, видя, что экипажъ долженъ неминуемо опрокинуться, милордъ и Гарри соскочили на земь — каждый въ ту сторону, гд сидлъ. Гарри упалъ на траву, толчекъ былъ такъ силенъ, что ошеломилъ его въ первую минуту: у него закружилась голова и пошла носомъ кровь, но въ слдующую же минуту онъ былъ опять на ногахъ. Лордъ Могунъ отдлался не такъ счастливо: онъ ударился головой о камень и лежалъ на земл безъ признаковъ жизни.
Это несчастное приключеніе случилось, когда они возвращались домой. Лордъ Кэстльвудъ съ сыномъ и дочерью, катавшіеся верхомъ, увидли, какъ лошади мчались къ дому, волоча за собой экипажъ и путаясь ногами въ обрывкахъ возжей. Люди милорда поскакали имъ на перерзъ и остановили ихъ. Маленькій Франкъ увидлъ вдали красный камзолъ лорда Могуна, лежавшаго на земл, и вся кавалькада поскакала въ ту сторону. Могунъ лежалъ, какъ мертвый, Гарри стоялъ надъ нимъ, не зная, что ему длать. Большой парикъ и шляпа съ перомъ свалились съ головы милорда, изъ раны на лбу ручьемъ бжала кровь.
— Великіи Боже! онъ умеръ! — вскричалъ лордъ Кэстльвудъ, увидвъ эту картину.— Эй, кто-нибудь! Скачите за докторомъ!… Стойте! Я самъ съзжу домой и привезу Тёшера: онъ знаетъ хирургію.
И милордъ ускакалъ въ сопровожденіи сына.
Не успли они ухать, какъ Гарри Эсмондъ, только что пришедшій въ себя, вспомнилъ такой же точно случай, очевидцемъ котораго онъ былъ но дорог изъ Ньюмаркета въ Кэмбриджъ, когда человка привели въ чувство, пустивъ ему кровь. Отвернувъ рукавъ у камзола милорда, онъ перочиннымъ ножомъ открылъ ему вену на рук и почувствовалъ большое облегченіе, когда черезъ секунду изъ жилы пошла кровь. Но прошло около получаса, прежде чмъ раненый пришелъ въ себя, къ этому времени подъхали докторъ Тёшеръ съ маленькимъ Франкомъ и застали милорда хотя уже и не трупомъ, какимъ его считали, но блднымъ, какъ мертвецъ.
Немного погодя, когда онъ былъ въ состояніи двигаться, его посадили на лошадь одного изъ слугъ, другой слуга отдалъ свою лошадь Эсмонду, и оба они пошли рядомъ съ раненымъ, по обимъ сторонамъ, чтобы поддержать его, если понадобится. Докторъ Тёшеръ похалъ съ ними. Маленькій Франкъ и Гарри шагомъ хали позади.
По дорог къ дому мальчикъ сказалъ Эсмонду:
— Какъ мама испугалась, если бы ты зналъ! Она гуляла съ докторомъ по террасс, когда мы пріхали, и папа сказалъ ей, что ты убился до смерти…
— Что я убился? — повторилъ Гарри.
— Да. Папа сказалъ: ‘Бдный Гарри убитъ, моя милая’. А мама какъ закричитъ! — и упала безъ чувствъ. Я думалъ, она тоже умерла. Если бы ты видлъ, что сдлалось съ папой! Онъ разсердился, началъ браниться, знаешь, какъ всегда, — и весь поблднлъ. Потомъ вдругъ такъ странно засмялся и веллъ доктору взять его лошадь, а мн хать съ нимъ. Мы и ухали. Я оглянулся назадъ и видлъ, какъ папа прыскалъ на маму водой изъ фонтана… Вотъ какъ она напугалась!
Гарри серьезно призадумался надъ этимъ разсказомъ (дло въ томъ, что лорда Могуна тоже звали Генри, и они съ милордомъ часто называли другъ друга Франкомъ и Гарри), онъ пріхалъ домой очень встревоженный. Дорогая его госпожа была все еще на террасс съ одной изъ служанокъ, но милорда съ ней не было. Эта террасса выходитъ прямо на дорогу, куда можно спуститься по ступенькамъ. Лордъ Могунъ прохалъ мимо, блдный, безъ шляпы и парика, съ головой, повязанной носовымъ платкомъ, но это галантность и тутъ не измнила ему и, прозжая, онъ низко поклонился милэди.
— Благодареніе Богу, вы живы, — сказала она.
— И Гарри живъ, мама! — закричалъ маленькій Франкъ.— Ура!
Гарри Эсмондъ соскочилъ съ лошади и бросился къ своей госпож вслдъ за Франкомъ. Одинъ изъ слугъ взялъ въ поводъ ихъ лошадей, а другой, со шляпой и парикомъ милорда на рук, повелъ его коня къ переднимъ воротамъ.
— Ахъ, дорогой мой мальчикъ, какъ вы меня напугали!— сказала лэди Кэстльвудъ Гарри Эсмонду, обдавая это сіяющимъ взглядомъ. Въ голос ея звучала при этомъ глубокая нжность.
Она была такъ добра, что поцловала молодого человка (это уже во второй разъ она удостоила его своимъ поцлуемъ) и вошла въ домъ съ нимъ и съ сыномъ, держа за руку ихъ обоихъ.

ГЛАВА XIV.
Мы скачемъ въ Лондонъ за лордомъ Могуномъ.

Пролежавъ въ постели дня два или три, лордъ Могунъ настолько оправился отъ своего ушиба, что былъ въ состояніи назначить свой отъздъ на слдующій день. И дйствительно, на другой день по утру онъ выхалъ изъ Кэстльвуда въ Лондонъ, предполагая хать съ частыми остановками и провести въ дорог двое сутокъ. Все это время хозяинъ обращался съ нимъ съ какою-то разсчитанной, церемонной учтивостью, не имвшей ничего общаго съ обычнымъ открытымъ обхожденіемъ и небрежной манерой милорда. Но покамстъ не было никакихъ основаній предполагать, чтобы друзья разстались въ дурныхъ отношеніяхъ, хотя Гарри Эсмондъ и замчалъ, что виконтъ встрчался съ гостемъ всегда при другихъ, какъ будто избгая оставаться съ нимъ наедин. Не похалъ онъ и проводить лорда Могуна, хотя имлъ привычку провожать друзей, съ которыми ему всегда было жаль разставаться, когда же слуга явился съ докладомъ, что лошади его сіятельства поданы, и когда ихъ владлецъ, уже одтый для дороги, вышелъ изъ своей комнаты, чтобы торжественно проститься съ Кэстльвудскими дамами, милордъ ограничился тмъ, что проводилъ гостя съ лстницы на крыльцо, гд и распрощался съ нимъ, пожелавъ ему счастливаго пути.
— Мы скоро увидимся въ Лондон, Могунъ, — прибавилъ съ улыбкой милорддъ,— тогда и сведемъ наши счеты.
— Пожалуйста, Франкъ, не безпокойтесь объ этомъ, — отвчалъ Могунъ добродушно и протянулъ ему руку.
Кажется, его немного удивилъ торжественный, угрюмый поклонъ, которымъ хозяинъ отвтилъ на его прощальное привтствіе, однако, онъ ничего не сказалъ, слъ на лошадь и ухалъ въ сопровожденіи своей свиты.
Гарри Эсмондъ присутствовалъ при этомъ прощань. Какая разница съ тмъ временемъ, когда ожидали прізда милорда! Сколько приготовленій было тогда! Старый домъ принялъ самый парадный свой видъ въ ожиданіи дорогого гостя… А теперь въ дом чувствовалось какое-то принужденіе, надъ всми его обитателями какъ будто носилось облако грусти, заполнявшее душу мистера Эсмонда смутными опасеніями и мрачными предчувствіями. Лордъ Кастльвудъ стоялъ на крыльц, глядя вслдъ своему гостю, пока тотъ, съ своими людьми, прозжалъ подъ арку наружныхъ воротъ. Поровнявшись съ воротами, Могунъ обернулся, милордъ виконтъ медленно приподнялъ свою бобровую шляпу и поклонился ему. Его блдное лицо приняло при этомъ какой-то мертвенный оттнокъ, какъ показалось Гарри. Онъ съ проклятіемъ отшвырнулъ ногой своихъ собакъ, кинувшихся къ нему съ радостнымъ лаемъ, потомъ прошелъ на середину двора, къ фонтану, прислонился къ одной изъ колоннъ и сталъ смотрть въ бассеймъ. Проходя въ свою комнату (бывшую комнату капеллана), помщавшуюся въ противоположномъ конц двора, и повернувъ къ низенькой двери, которая вела въ эту часть дома, Эсмондъ увидлъ милэди: она стояла надъ нимъ, за занавской, у большого окна гостиной, и смотрла на мужа, неподвижно глядвшаго въ воду. На двор въ эту минуту была какая-то особенная тишина, и въ памяти Эсмонда навсегда врзалась эта сцена: голубое, яркое небо, — массивные устои огромнаго зданія, солнечные часы съ ихъ memento mori внизу, и ползущія отъ нихъ тни, покрывшія собой золоченыя буквы надписи, на двор дв собаки — черная борзая съ приподнягой къ небу задумчивой мордой, и болонка, почти сплошь блая, нюхавшая траву между каменныхъ плитъ двора,— неподвижная фигура милорда, прислонившаяся къ колонн фонтана, и журчаніе воды, явственно раздававшееся въ этой тишин… Странно, что этотъ журчащій фонтанъ и вся эта простая сцена такъ живо сохранились въ памяти человка, на глазахъ котораго прошло столько блестящихъ и страшныхъ картинъ, не оставившихъ въ душ его никакого слда.
Милэди послала Гарри послушать, какъ будетъ прощаться ея мужъ съ лордомъ Могуномъ. Все утро она смялась и была особенно оживлена въ присутствіи мужа и гостя, но какъ только они вышли отъ нея, она бросилась къ Гарри (выраженіе ея лица было теперь совсмъ другое: въ глазахъ читались страхъ и тревога) и сказала ему:
— Идите за ними, Гарри, я уврена, что между ними что-то вышло!
Такимъ образомъ, повинуясь приказанію своей госпожи, Гарри принялъ на себя роль соглядатая. Теперь же, если говорить правду, онъ ушелъ въ свою комнату нарочно, чтобы дать себ время придумать что-нибудь такое, что бы могло успокоить милэди, такъ какъ и самъ не могъ отдлаться отъ опасенія, что между двумя лордами произошла серьезная ссора.
Въ теченіе нсколькихъ дней въ Кэстльвудъ-Голл по прежнему чувствовались напряженіе и неловкость. Маленькое общество садилось за столъ въ невеселомъ настроеніи духа: забота, которую никто не называлъ по имени, тмъ ни мене была на лицо и терзала по крайней мр, троихъ изъ обитателей дома. Милордъ былъ какъ-то особенно мягокъ и добръ. Всякій разъ, какъ онъ выходилъ изъ комнаты, его провожалъ тревожный взглядъ жены. Въ его обращеніи съ ней, безукоризненно вжливомъ, проглядывала какая-то грустная нжность, поражавшая въ такомъ грубомъ и рзкомъ на языкъ человк, какимъ былъ милордъ. Онъ часто и съ любовью называлъ ее ея христіанскимъ именемъ, былъ кротокъ и ласковъ съ дтьми, особенно съ сыномъ, котораго онъ не любилъ. Обыкновенно онъ относится къ религіи довольно равнодушно, теперь же сталъ усердно посщать церковь и, какъ самый набожный человкъ, просиживалъ всю службу, выслушивая до конца даже проповди доктора Тёшера.
— Онъ цлыя ночи ходитъ по комнат, Гарри? что это значитъ? Узнайте, что это значитъ, — безпрестанно говорила милэди своему юному родственнику.
— Гарри, онъ отправилъ въ Лондонъ три письма!— сказала она ему какъ-то разъ.
— Это письма къ стряпчему, милэди, — я наврное знаю, — отвчалъ Гарри, который дйствительно зналъ, какія это были письма. Милордъ самъ показалъ ему кое-что изъ своей корреспонденціи, касавшіеся новаго займа, который онъ затвалъ, и когда молодой человкъ высказалъ ему по этому поводу свои опасенія, онъ отвчалъ, что ему ‘необходимо занять эти деньги, чтобы уплатить старый долгъ по имнію, которое должно быть очищено отъ долговъ’.
Меньше всего лэди Кэстльвудъ безпокоилась о деньгахъ. Женщины съ любящимъ сердцемъ вообще рдко огорчаются денежными потерями. Для любящей женщины не можетъ быть большаго удовольствія, какъ заложить своя брилліанты, чтобы выручить любимаго человка. Я помню, какъ мистеръ Конгревъ сказалъ однажды о лорд Марльборо, что если милордъ пользовался въ молодости такимъ успхомъ у женщинъ, то это потому, что бралъ отъ нихъ деньги.
— Немного найдется мужчинъ, которые согласились бы. принести для женщины подобную жертву, — прибавилъ мистеръ Конгревъ, довольно близко знавшій многихъ особъ прекраснаго пола.
Каинкулы Гарри Эсмонда кончились и, какъ уже было упомянуто, онъ собирался вернуться въ университетъ, гд ему оставалось пробыть еще годъ, а затмъ долженъ былъ получить ученую степень и вступить въ духовное званіе. Ршаясь на этотъ послдній шагъ, онъ, правда, не испытывалъ той благоговйной вры, какая должна сопутствовать человку, принимающему на себя такія священныя обязанности, а длалъ это изъ послушанія и чисто мірскихъ соображеній. Онъ говорилъ себ, что всмъ обязанъ семейству Кэстльвудовъ, — что жить съ людьми, которыхъ такъ любилъ и которые, съ своей стороны, платили ему за это полнымъ довріемъ и любовью, было для него пріятне, чмъ — гд бы то ни было въ мір, онъ говорилъ себ также, что можетъ быть полезенъ своимъ благодтелямъ хотя бы въ качеств воспитателя юнаго ихъ сына и, что, живя подл нихъ, онъ можетъ по прежнему быть другомъ и совтчикомъ своего покровителя и дорогой госпожи, которые оба говорили, что всегда будутъ смотрть на него, какъ на друга. Разсуждая такимъ образомъ, онъ надялся, что сознаніе пользы, которую будетъ приносить любимымъ людямъ, съ избыткомъ вознаградитъ его, если бы даже пришлось отказаться при этомъ отъ всхъ честолюбивыхъ плановъ насчетъ своей будущности, какіе могли зародиться у него въ голов. Госпожа Гарри сказала ему, что она не хотла бы съ нимъ разставаться, а ея воля была для него закономъ.
За послдніе дни этихъ достопамятныхъ каникулъ тревога и страхъ, терзавшіе милэди, значительно улеглись: однажды утромъ, посл прибытія почты, съ которой были получены письма изъ Лондона, милордъ небрежнымъ тономъ сообщилъ намъ въ числ другихъ новостей, что лордъ Могунъ ухалъ въ Парижъ и предполагаетъ совершить долгое путешествіе по Европ. Избавившись такимъ образомъ отъ одной изъ причинъ своего безпокойства, милэди замтно повеселла, хотя милордъ посл этого извстія ни мало не измнился и былъ по прежнему мраченъ, всми зависящими отъ нея средствами и вкладывая всю душу въ свои усилія, она старалась развлечь мужа и разсять его тоску.
Милордъ съ своей стороны объяснялъ мрачное свое настроеніе нездоровьемъ. Наконецъ, онъ сказалъ намъ, что намренъ създить въ Лондонъ посовтоваться съ своимъ домашнимъ врачемъ, докторомъ Чейномъ. Было ршено, что его сіятельство и Гарри Эсмондъ додутъ до Лондона вмст, и въ понедльникъ утромъ, 11 октября 1700 года они выхали изъ замка верхомъ. Наканун, въ воскресенье, съ утра лилъ дождь, и никто изъ насъ не былъ въ церкви, поэтому въ воскресенье вечеромъ милордъ самъ прочелъ домашнимъ всю воскресную службу. Онъ читалъ очень хорошо-серьезно, и съ чувствомъ, и какъ-то особенно торжественно (какъ показалось Гарри) произнесъ заключительныя слова. Когда вс стали прощаться, передъ тмъ, какъ разойтись по своимъ комнатамъ, онъ обнялъ жену и расцловалъ дтей съ непривычной для него трогательной нжностью, вспоминать о которой было для нихъ впослдствіи большимъ утшеніемъ.
На другой день по утру (посл новаго прощанья съ семьей, не мене нжнаго, чмъ наканун) путешественники сли на коней, прохали около полутора сутокъ, переночевали въ дорог и на другой день къ вечеру прибыли въ Лондонъ. Остановились они въ трактир подъ вывской ‘Сигнальный рожокъ’, въ Кокпит, близъ Уайтголла. Его сіятельство, будучи еще молодымъ человкомъ, посщалъ этотъ трактиръ, гд собиралась вся тогдашняя военная молодежь, и не признавалъ никакого другого трактира.
Спустя часъ по прізд милорда (доказательство, что его поздка въ Лондонъ была ршена уже заране), къ нему изъ Гревскаго подворья явился его повренный. Думая, что, можетъ быль, его покровитель желаетъ переговорить со стряпчимъ наедин, Эсмондъ хотлъ было уйти, но милордъ его не пустилъ, сказавъ, что дла не отнимутъ у нихъ много времени, и представилъ молодого человка своему повренному, объяснивъ ему, кто такой былъ мистеръ Эсмондъ. Оказалось, что этотъ стряпчій велъ дла Кэстльвудовъ еще при жизни покойнаго лорда. Затмъ стряпчій сказалъ милорду, что, согласно его желанію, сегодня же лично уплатилъ всю сумму долга лорду Могуну въ его квартир въ Бау-Стрит, его сіятельство, прибавилъ стряпчій, выразилъ по этому поводу свое удивленіе, замтивъ, что между порядочными людьми, кажется, не принято сводить такого рода счета черезъ посредство юристовъ, однако возвратилъ росписку милорда, которую господинъ повренный тутъ же и вручилъ своему кліенту.
— Какъ! Разв лордъ Могунъ не въ Париж?— воскликнулъ мистеръ Эсмондъ съ удивленіемъ и испугомъ.
— Онъ возвратился въ Лондонъ по моему приглашенію, — отвчалъ милордъ виконтъ.— Намъ надо было покончить наши счета.
— Надюсь, сэръ, что теперь они кончены, — сказалъ Эсмондъ.
— О, совершенно, — отвчалъ милордъ, глядя въ упоръ на молодого человка.— Онъ мн порядочно таки надодалъ съ этими деньгами, которыя я проигралъ ему въ карты, — помнишь, я теб говорилъ… Теперь этотъ долгъ уплаченъ, и мы опять встртимся друзьями.
— Милордъ! — вскричалъ Эсмондъ, — я увренъ, что вы меня обманываете! Я увренъ, что между вами и лордомъ Могуномъ затвается ссора!
— Ссора? Вотъ вздоръ! Не дальше какъ сегодня вечеромъ мы будемъ вмст ужинать и разопьемъ бутылочку-другую. Всякій будетъ не въ дух, проигравъ такую огромную сумму. Но теперь деньги заплачены, я я больше не сержусь.
— Гд же мы будемъ ужинать, сэръ?— спросилъ Гарри.
— М_ы?! Кое-кому слдовало бы подождать, пока его пригласятъ, — проговорилъ со смхомъ милордъ.— Отправляйся-ка ты въ Дьюкъ-Стритъ посмотрть мистера Беттертона, — я знаю, ты любишь театръ, — и предоставь мн длать, что я хочу, а завтра утромъ мы вмст позавтракаемъ, насколько хватитъ аппетита, какъ говорится въ комедіи.
— Клянусь Богомъ, милордъ, сегодня я отъ васъ не уйду! — сказалъ Гарри Эсмондъ.— Мн кажется, я знаю причину вашей ссоры: клянусь вамъ, это сущій вздоръ. Въ тотъ самый день, когда случилось это несчастное приключеніе съ лордомъ Могуномъ, я говорилъ съ нимъ объ этомъ. Я знаю, что съ его стороны не было ничего, кром волокитства отъ скуки.
— Ты з_н_а_е_ш_ь, что между лордомъ Могуномъ и моей женой не было ничего, кром волокитства съ его стороны, — прокричалъ милордъ громовымъ голосомъ, — ты зналъ объ этомъ и ничего мн не сказалъ!
— Я зналъ объ этомъ больше, чмъ сама милэди, сэръ, — въ тысячу разъ больше! Могла-ли она, съ ея дтски-невинной душой, понимать тайный смыслъ ухаживаній этого негодяя?
— Да, негодяя, — ты самъ это сказалъ, — негодяя, который хотлъ отнять у меня жену!
— Сэръ, она чиста какъ ангелъ, — перебилъ его Эсмондъ.
— Разв я сказалъ хоть слово въ ея осужденіе? — вскричалъ милордъ.— Разв я когда-нибудь сомнвался въ ея чистот? Тотъ день, когда я усомнился бы въ ней, былъ бы послднимъ днемъ ея жизни! Неужто ты воображаешь, что я считаю ее способной измнить долгу? О, нтъ, для этого у нея слишкомъ мало страсти! Она неспособна ни гршить, ни прощать. Я знаю ея натуру, и теперь, когда я ее потерялъ, — клянусь Небомъ! я люблю ее въ тысячу разъ больше, чмъ когда-нибудь, больше, чмъ когда она была молода и хороша, какъ ангелъ, въ то время когда она бывало поджидала меня въ дом своего старика-отца, куда я зазжалъ съ охоты, и встрчала меня сіяющей улыбкой, а я падалъ къ ея маленькимъ ножкамъ и, уронивъ голову къ ней на колни, рыдалъ, какъ дитя, и клялся, что стану другимъ человкомъ, брошу пить, играть и волочиться за женщинами. Я люблю ее теперь гораздо больше, чмъ тогда, когда за ней ухаживалъ весь Дворъ и когда она, съ ребенкомъ на рукахъ, была — клянусь Георгомъ! — прекрасне Мадонны въ королевской капелл… Я не стою ея — я и самъ знаю это. Да и кто ея стоитъ — скажи! Я надолъ ей — я это отлично вижу. Я никогда не умлъ разговаривать съ ней. Вы, люди умные и ученые, умете говорить, а я не умлъ, — и всегда это чувствовалъ. Да, когда ты былъ еще пятнадцатилтнимъ мальчишкой, я иной разъ слушаю, слушаю, какъ вы болтаете вдвоемъ про ваши стихи да про книги, и такая меня злость возьметъ, что, кажется, задушилъ бы васъ обоихъ. Но ты былъ хорошимъ мальчикомъ, Гарри, и я всегда тебя любилъ — ты это знаешь. А она… У меня всегда было такое чувство, что она не принадлежитъ мн… и дти тоже. И я старался забыться — игралъ, пьянствовалъ и пускался во вс тяжкія съ отчаянія и злости. А тутъ явился этотъ Могунъ… Онъ ей нравится, я знаю, что нравится!
— Клянусь душой, сэръ, вы ошибаетесь!— воскликнулъ Эсмондъ.
— Она получаетъ отъ него письма — вотъ, посмотри, — и милордъ вытащилъ изъ кармана листокъ бумаги съ потемнвшимъ пятнышкомъ крови.— Эта бумажка выпала у него изъ кармана въ тотъ день, когда онъ чуть не убился. Одинъ изъ конюшихъ подобралъ ее съ земли и передалъ мн. Тутъ онъ ей пишетъ на ихъ проклятомъ комедіантскомъ жаргон. Вотъ, послушай: ‘Божественная Глоріана! скажи, зачмъ ты такъ холодно взираешь на своего раба, который боготворитъ тебя? Неужели въ твоемъ сердц нтъ ни капли состраданія къ мукамъ, которыя онъ выноситъ изъ-за тебя? Неужели ты не удостоишь отвтомъ письма, которыя онъ пишетъ кровью своего сердца?’ Видишь, она получала и другія письма.
— Она ни на одно не отвтила, — сказалъ Эсмондъ.
— Это ужь не его вина, — возразилъ милордъ, — и — Богъ мн свидтель!— я ему отомщу.
— Милордъ, неужели же изъ-за двухъ-трехъ легкомысленныхъ словъ вы поставите на карту честь вашей жены и счастье всей семьи? — проговорилъ Эсмондъ съ мольбой.
— О чести моей жены не будетъ и рчи, — отвчалъ милордъ, — мало-ли изъ-за чего мы можемъ поссориться? Если я останусь живъ, этотъ мерзавецъ будетъ наказанъ, если я умру, моя семья ничего отъ этого не потеряетъ: однимъ мотомъ на свт станетъ меньше — вотъ и все. А сынъ мой получилъ лучшее воспитаніе, чмъ его отецъ… Я ршился, Гарри Эсмондъ, и что бы со мной ни случилось, бояться мн нечего. Я оставляю дтей на жену и на тебя.
Видя, что милордъ твердо ршился довести до конца это дло и что никакія просьбы не могутъ поколебать его ршимости, Гарри Эсмондъ (въ характер котораго было въ то время гораздо больше стремительности и пылкости, чмъ теперь, когда его укротили заботы, размышленія и годы), подумалъ, что во всякомъ случа его прямая обязанность стоять до конца за своего добраго, великодушнаго покровителя, и сказалъ ему:
— Милордъ, разъ вы ршились воевать, вы будете воевать не одинъ. Каждый изъ членовъ нашего рода обязанъ поддержать своего главу, и я не простилъ бы ни вамъ, ни себ, если бы вы меня не кликнули, или я самъ отказался бы находиться при васъ въ минуту опасности.
— Но, Гарри, бдный мой мальчикъ, вдь, ты готовишься быть священникомъ! — сказалъ милордъ, ласково взявъ руку молодого человка, — мн очень жаль, что ты и вообще-то впутался въ это дло!
— Ваше сіятельство тоже когда-то готовились быть священникомъ, — отвчалъ Гарри, — и духовный санъ не помшалъ вашему отцу защищать Кэстльвудъ противъ Круглоголовыхъ. Ваши враги — мои враги, сэръ. Какъ вамъ извстно, я не дурно владю рапирой, и не думаю, чтобы испугался, когда съ нея будетъ снятъ наконечникъ!
Тутъ Гарри разсказалъ, красня и запинаясь (ибо вопросъ былъ щекотливый, и онъ боялся, какъ бы его покровитель не обидлся на него за то, что онъ самовольно принялъ на себя посредничество въ такомъ дл)… Гарри разсказалъ, какъ онъ самъ объяснялся съ лордомъ Могуномъ и ршилъ съ нимъ драться, въ случа надобности, если бы ему не удалось заставить Могуна уступить это требованію.
— И я бы одоллъ его, сэръ, — прибавилъ Гарри со смхомъ.— Онъ ни за что не отпарировалъ бы удара, которому меня научили въ Кэмбридж. Хотите, я вамъ его покажу? Подарите мн полчаса, и я научу васъ этой штук, это очень тонкій, опасный выпадъ: стоитъ вамъ промахнуться, и вы сами наткнетесь на шпагу противника.
— Клянусь Георгомъ, Гарри, т_e_б_, а не мн слдовало бы быть главой нашего дома, — проговорилъ мрачно милордъ.— Ты былъ бы лучшимъ лордомъ Кэстльвудомъ, чмъ такой лнивый дуракъ, какъ я гршный, — прибавилъ онъ, проводя рукой по глазамъ и окидывая своего родственника добрымъ и ласковымъ взглядомъ.
— Давайте, сэръ, снимемъ камзолы и попрактикуемся полчасика передъ сномъ, — сказалъ Гарри, горячо пожавъ въ знакъ благодарности мужественную руку своего покровителя.
— Ты еще маленькій мальчикъ, — отвчалъ ему добродушно милордъ, — но, по чести, я думаю, что ты бы справился съ этимъ мерзавцемъ… Нтъ, мальчикъ мой, нтъ, — продолжалъ онъ, — не надо мн твоихъ тайныхъ ударовъ и чудодйственныхъ выпадовъ, я и самъ не хуже тебя владю шпагой и съумю самъ отомстить за свою обиду.
— Но я буду съ вами, милордъ? — воскликнулъ Гарри.— Я посмотрю, чтобы все происходило по правиламъ.
— Да, мои милый. Клянусь Богомъ, — ты будешь со мной.
— Когда же это произойдетъ, сэръ?— спросилъ Гарри, который видлъ, что все было заране улажено милордомъ.
— Мы вотъ какъ условились: я послалъ нарочнаго къ Джеку Вестбери сказать, что мн нужно его видть по важному длу. Онъ уже знаетъ, зачмъ. Сейчасъ онъ будетъ здсь и мы разопьемъ съ нимъ бутылочку хереса. Потомъ мы отправимся въ Дьюкъ-Стритъ, въ театръ, гд встртимся съ Могуномъ, а оттуда вс вмст подемъ ужинать въ ‘Розу’ или въ ‘Борзую Собаку’. Тамъ мы спросимъ себ карты и сядемъ играть, ну, а за картами, выйдетъ у насъ ссора, посл которой, съ Божьей помощью, кто-нибудь изъ двухъ распрощается съ этимъ гршнымъ міромъ, — либо негодяй и подлый измнникъ, либо ни на что не годный горемыка, который все равно не дорожитъ жизнью. Мн лучше умереть, Гарри, жена моя будетъ счастливе, когда я умру, — закончилъ милордъ съ чмъ-то похожимъ на стонъ.
Гарри не могъ больше выдержать, и разрыдался, прижавшись къ рук своего добраго друга.
— Мы съ Могуномъ все обсудили передъ его отъздомъ изъ дома — изъ Кэстльвуда, хочу я сказать, — продолжалъ между тмъ милордъ, — Я показалъ ему его письмо, которое ты только что слышалъ, и назвалъ его подлецомъ. Онъ и не отрицалъ своей вины, а только сказалъ, что жена моя невинна.
— И это правда, сэръ, клянусь вамъ! — воскликнулъ Гарри.
— Ну, конечно, конечно. Вс он всегда невинны, какъ агнцы, — сказалъ милордъ.— Конечно, она невинна, только она упала въ обморокъ, когда я ей сказалъ, что онъ убитъ.
— Но милордъ, вдь и м_е_н_я тоже зовутъ Гарри, — пролепеталъ молодой человкъ, вспыхнувъ до корней волосъ.— Вы ей сказали: ‘Гарри убитъ’.
— Проклятіе! Что-же, и съ тобой мн драться что-ли?— закричалъ въ бшенств милордъ.— Неужели и ты, — т_ы, зменышъ, пригртый у моего очага, хочешь ужалить меня?!.. Нтъ, нтъ, дитя мое, ты честный, хорошій мальчикъ! (Тутъ онъ вдругъ зарыдалъ, и какъ ни тяжело было Гарри переносить его гнвъ, но видть эти слезы было гораздо больнй). Ты честный мальчикъ, и я тебя люблю. Да и кром того я такъ несчастливъ, что — Богомъ клянусь!— мн все равно, отъ чьей руки ни умереть… Постой, сюда идутъ… А, Джекъ Вестбери! Здравствуй, Джекъ, добро пожаловать, старина! Позволь теб представить — мой родственникъ Гарри Эсмондъ.
— Тотъ самый, который подавалъ вамъ шары въ Кэстльвуд, когда вы играли въ лаунъ-теннисъ, — проговорилъ Гарри съ поклономъ, посл чего джентльмены сли за столъ и принялись за хересъ, который былъ приготовленъ для нихъ.
— Гарри будетъ номеромъ третьимъ, — сказалъ милордъ полковнику Вестбери.— Ты его не бойся, Джекъ, — и полковникъ посмотрлъ на молодого человка такимъ взглядомъ, какъ будто хотлъ сказать: ‘Да, кажется, его можно не бояться!’
Затмъ милордъ разсказалъ имъ подробно то, о чемъ до сихъ поръ говорилъ только намеками. Когда они съ Могуномъ поссорились, милордъ остался ему долженъ тысячу шестьсотъ фунтовъ, и Могунъ общалъ ждать, пока милордъ будетъ въ состояніи съ нимъ расплатиться. Но сегодня милордъ досталъ всю сумму сполна и отослалъ Могуну.— Прежде чмъ ухать изъ дома — прибавилъ онъ, — я привелъ въ порядокъ вс свои дла, и теперь, каковъ бы ни былъ исходъ нашей дуэли, я приготовился его встртить.
Осушивъ бутылки дв хереса, послали за каретой и отправились въ театръ, какъ было условлено.
Въ тотъ день давали комедію мистера Вичерли ‘Любовь въ лсу’.
Съ тхъ поръ Гарри Эсмондъ съ какимъ-то ужасомъ вспоминалъ эту пьесу и мистриссъ Брэсджирдль — актрису, исполнявшую въ ней первую женскую роль. Мистриссъ Брэсджирдль играла въ костюм пажа, она входила и выходила, стояла передъ джентльменами, сидвшими на сцен, поглядывала черезъ плечо лукавыми черными глазами, — издвалась надъ актеромъ, игравшимъ лорда, и спрашивала, не болитъ-ли что у джентльмена, который пріхалъ изъ деревни, и не получилъ-ли онъ худыхъ встей съ бычачьей ярмарки.
Въ антрактахъ мужчины ходили на сцену поболтать съ актрисами. Съ лордомъ Могуномъ было два джентльмена: капитанъ Макартней, въ военной форм, и другой, въ голубомъ бархатномъ камзол, шитомъ серебромъ, въ свтломъ парик и богатйшемъ жабо изъ венеціанскихъ кружевъ, это былъ графъ Варвикъ, лордъ Голландъ. У виконта былъ съ собой картузъ съ апельсинами, которыми онъ угощалъ актрисъ и самъ угощался, не переставая шутить и смяться. Въ это время лордъ Могунъ сказалъ какую-то грубость. Мистриссъ Брэсджирдль рзко къ нему обернулась и спросила, зачмъ онъ здсь и не собирается-ли онъ съ своими пріятелями проткнуть насквозь еще какого-нибудь несчастнаго, какъ они сдлали это съ бднягой Виллемъ Маунтфордомъ. При этомъ намек смуглое лицо его сіятельства еще боле потемнло и приняло непріятное, зловщее выраженіе. Видвшіе эту сцену припомнили ее впослдствіи и говорили, что все дйствительно такъ и случилось.
По окончаніи представленія два врага съ своими секундантами соединились въ одну компанію, и милордъ Кэстльвудъ предложилъ идти ужинать въ какой-нибудь трактиръ. Остановились на заведеніи Локкита подъ вывской ‘Борзой Собаки’ въ Чарингъ-Кросс. Вс шестеро вышли на улицу и направились къ Чарингъ-Кроссу, три лорда пошли впередъ, — а капитанъ Макартней, полковникъ Вестбери и Гарри Эсмондъ шли за ними. По дорог Вестбери заговорилъ съ Эсмондомъ объ его старомъ друг ‘Умномъ Дик’ и сообщилъ о немъ интересныя новости. Дикъ былъ произведенъ въ корнеты, написалъ книгу подъ заглавіемъ: ‘Христіанскій герой’ и въ награду за свои трудъ сдлался посмшищемъ всей гвардіи, ибо ‘Христіанскій герой’ (сказалъ со смхомъ Вестбери) безпрестанно нарушалъ приказанія начальства и имлъ уже одну или дв дуэли. Затмъ, понизивъ голосъ, Вестбери сталъ убждать мистера Эсмонда не принимать участія въ ссор.
— Совершенно достаточно двухъ секундантовъ съ обихъ сторонъ, — сказалъ онъ, — и капитанъ или Варвикъ могли бы преспокойно уйти.
Но Гарри ничего не хотлъ слышать, онъ твердо ршилъ не оставаться безучастнымъ зрителемъ поединка. Дло въ томъ, что у него въ голов былъ готовый планъ, и онъ надялся, что съ помощью этого плана ему удастся не допустить милорда до дуэли.
Въ трактир они спросили отдльную комнату и велли подать себ карты и вино, а затмъ начали пить и провозглашать тосты, такъ что для слугъ, еще останавшихся въ комнат, все имло видъ обыкновенной пріятельской пирушки.
Планъ Гарри Эсмонда состоялъ въ томъ, чтобы втянуть лорда Могуна въ разговоръ, нанести ему оскорбленіе и такимъ образомъ первымъ вызвать его на дуэль. По этому, когда подали карты, онъ объявилъ, что будетъ играть.
— Ну, нтъ, — сказалъ на это лордъ Могунъ (желалъ-ли онъ устранить молодого человка отъ игры, жаля его, или же ему не хотлось познакомиться съ его botte de jsuite.— Господъ его знаетъ).— Ну, нтъ, молодымъ университетскимъ студентамъ не подобаетъ играть по большой. Вы для этого слишкомъ молоды.
— Какъ вы смете мн это говорить! — закричалъ Гарри.— Или, можетъ быть, ваше сіятельство сами трусите играть?
— Я трушу?! — повторялъ въ бшенств Могунъ.
Но добрый покровитель Гарри понялъ его маневръ.
— Могунъ, я ставлю противъ васъ десять луидоровъ, — сказалъ онъ.— Полно, Гарри, глупый ты мальчикъ: здсь не то, что въ Кэмбридж, — мы не на орхи играемъ.
И Гарри, не имвшій при себ такой крупной суммы (ибо половина его полугодового дохода обыкновенно оказывалась истраченною впередъ), долженъ былъ покориться, хотя все въ немъ кипло отъ злости и досады.
— Молодой человкъ, хотите со мной? Я ставлю полъ-гинеи, — предложилъ капитанъ лорда Макартней.
— Я думалъ, господа военные, не слишкомъ-то богаты гинеями, — обрзалъ его Гарри.
— А у васъ въ коллегіи скутъ?— спросилъ капитанъ.
— Скутъ дураковъ, — отвчалъ Гарри, — нахаловъ бьютъ палками и кидаютъ въ воду дерзкихъ щенковъ.
— Какъ видно, не всмъ значитъ приходится тонуть, — замтилъ спокойно капитанъ (онъ былъ ирландецъ).
Тутъ вс расхохотались, и бдный Гарри окончательно разсердился.
Въ это время лордъ Могунъ, сталъ снимать со свчи и погасилъ ее. Это было при лакеяхъ, которые только что передъ тмъ подали еще вина и стакановъ. Когда свча погасла, лордъ Кэстльвудъ сказалъ:
— Чортъ бы васъ побралъ, Могунъ! Какой вы косолапый медвдь!… Человкъ! зажги свчу.
— ‘Косолапый медвдь’ — медвжье выраженіе, милордъ, — отозвался Могунъ.— Городскіе жители не употребляютъ такихъ словъ или просятъ извиненія, когда это съ ними случится.
— Я деревенскій житель, — отвчалъ милордъ.
— Я это вижу по вашимъ манерамъ, — сказалъ лордъ Могунъ.— Я никому не позволю безнаказанно сказать мн ‘медвдя’. Это оскорбленіе.
— Такъ я бросаю вамъ его въ лицо! — закричалъ милордъ.— Не прикажите-ли швырнуть туда же и карты?
— Господа, господа! — При людяхъ!— крикнули въ одинъ голосъ полковникъ Вестбери и лордъ Варвикъ.
Лакеи быстро вышли изъ комнаты и, конечно, разсказали въ буфет, какая ссора вышла наверху.
— Довольно словъ, господа, — сказалъ полковникъ.— Когда долженъ быть поединокъ? Завтра утромъ?
— Не желаетъ-ли лордъ Кастльвудъ взять назадъ свои слова?— спросилъ графъ Варвикъ.
— Лордъ Кэстльвудъ скоре дастъ себя повсить, — отвчалъ Вестбери.
— Въ такомъ случа мы умываемъ руки. Замтьте, господа, оскорбительныя слова были произнесены съ вашей стороны, мы предлагали кончить дло миромъ и получили отказъ.
— И получили отказъ, — повторилъ лордъ Кэстльвудъ, надвая шляпу.— Гд мы сойдемся и когда?
— Такъ какъ милордъ отказываетъ мн въ удовлетвореніи, о чемъ я глубоко сожалю, то мн кажется, чмъ скоре мы будемъ драться, тмъ лучше, — сказалъ лордъ Могунъ.— Пошлемте за носилками и демъ теперь же въ Лейчестерскія поля.
— Надюсь, ваша свтлость сдлаете мн честь обмняться со мной двумя-тремя ударами?— спросилъ полковникъ Вестбери графа Варвика съ низкимъ поклономъ.
— В_ы сдлаете мн честь, — проговорилъ графъ, отвчая такимъ же глубокимъ поклономъ, — доставивъ мн случай помряться силами съ человкомъ, сражавшимся подъ Монсомъ и Намюромъ.
— А вы, ваше преподобіе, позволите мн дать вамъ урокъ фехтованія?— обратился капитанъ къ Гарри Эсмонду.
— Нтъ, нтъ, господа, — вмшался покровитель Гарри, — по двое съ каждой стороны, — этого за глаза довольно. Пощадите этого мальчика, капитанъ Макартней, — и онъ пожалъ руку Гарри — въ послдній… почти въ послдній разъ въ своей жизни.
Выходя изъ трактира, джентльмены зашли на минуту въ буфетъ, и милордъ виконтъ сказалъ со смхомъ хозяйк, что ‘такъ досадно — всегда выйдетъ ссора изъ-за этихъ проклятыхъ картъ’, но что, впрочемъ, теперь все уладилось и вся компанія отправляется въ Бау-Стритъ къ лорду Могуну распить еще бутылочку передъ сномъ.
Послали за носилками. Вс шестеро разслись по мстамъ, и носильщики получили секретное приказаніе идти въ Лейчестерскія поля, гд вся компанія и высадилась насупротивъ трактира ‘Штандартъ’. Была полночь, весь городъ спалъ и лишь въ немногихъ окнахъ еще виднлся свтъ. Но для осуществленія прискорбнаго намренія, съ которымъ явились сюда два врага, ночь была достаточно свтла. И такъ, вс шестеро вступили за роковую ограду. Носильщики же остановились съ наружной стороны, имъ было приказано оберегать ворота, чтобы кто-нибудь не помшалъ поединку.
То, что случилось дальше, сдлалось достояніемъ общественной гласности и было занесено въ лтописи нашей родины въ предостереженіе людямъ, не признающимъ надъ собой узды. Поединокъ продолжался не больше двухъ минутъ, какъ показалось Гарри Эсмонду (хотя, будучи занятъ отраженіемъ ударовъ собственнаго противника, онъ, можетъ быть, плохо разсчиталъ время), когда со стороны носильщиковъ (покуривая свои трубочки и перегнувшись черезъ ршетку, они внимательно слдили за дерущимися) раздался крикъ, возвстившій, что случилось несчастье. Эсмондъ опустилъ свою шпагу и оглянулся, въ эту минуту противникъ ранилъ его въ правую руку. Но молодой человкъ этого не замтилъ: онъ видлъ, какъ упалъ его дорогой господинъ, и бросился къ нему.
Милордъ Могунъ стоялъ надъ упавшимъ.
— Вы сильно ранены, Франкъ?— спросилъ онъ его глухимъ голосомъ.
— Я думаю, что для меня все кончено, — отвчалъ милордъ, не подымаясь съ земли.
— Нтъ, нтъ, не можетъ, быть! — воскликнулъ Могунъ и прибавилъ:— Франкъ Эсмондъ, беру Бога въ свидтели, что я попросилъ бы у васъ прощенія, если бы вы захотли мн это дозволить. Что же касается перваго повода къ нашей ссор, то — клянусъ вамъ!— я одинъ виноватъ, а милэди…
— Молчите!— остановилъ его слабымъ голосомъ мой бдный господинъ и приподнялся на локт.— Мы поссорились изъ-за картъ — изъ-за проклятыхъ картъ… Гарри, милый мой мальчикъ, ты тоже раненъ?— Да сохранитъ тебя Господь… Я любилъ тебя, Гарри, и ты… береги моего сына… и передай эту вещицу… моей жен.
Милордъ сталъ ощупывать медальонъ, который онъ носилъ на груди, но вдругъ упалъ навзничь безъ чувствъ.
Мы страшно испугались, думая, что онъ умеръ. Эсмондъ и полковникъ Вестбери крикнули носильщиковъ, и милордъ былъ перенесенъ къ нкоему мистеру Эмсу, врачу и содержателю бань въ Лонгъ-Экр. Мы перебудили весь домъ, и раненый былъ внесенъ наверхъ на носилкахъ.
Милорда виконта уложили въ постель, и докторъ, показавшійся Гарри искуснымъ врачемъ и добрымъ человкомъ, изслдовалъ это рану. Осмотрвъ милорда, онъ перевязалъ раненую руку Гарри Эсмонда, который отъ потери крови тоже лишился чувствъ — уже въ дом — и нкоторое время пролежалъ безъ сознанія. Когда же онъ пришелъ въ себя, то, разумется, первымъ дломъ освдомился о состояніи его дорогого покровителя. Докторъ сейчасъ же провелъ его въ комнату, гд лежалъ раненый. Милордъ уже послалъ за священникомъ и (какъ говорилъ Гарри докторъ) выражалъ горячее желаніе видть своего молодого родственника. Больной лежалъ въ постели съ мертвенно-блднымъ лицомъ и съ тмъ неподвижнымъ, зловщимъ выраженіемъ глазъ, которое предвщаетъ близость смерти. Увидвъ молодого человка, онъ сказалъ слабымъ голосомъ: ‘Одного Гарри Эсмонда’, махнулъ рукой остальнымъ, чтобы уходили изъ комнаты, и рука его безсильно упала на одяло. Гарри подошелъ къ постели, опустился на колни и поцловалъ эту руку.
— Гарри, ты почти священникъ, — прошепталъ умирающій, слабо улыбнувшись, и ножиная его руку своей холодной рукой.— Вс-ли ушли? Я хочу исповдаться теб передъ смертью.
И передъ священнымъ лицомъ Смерти, какъ бы ожидавшей у постели въ качеств нелицепріятнаго свидтеля произносимыхъ словъ, бдная отлетающая душа повдала свою послднюю волю, принесла смиренное покаяніе въ своихъ прегршеніяхъ, и съ сожалніемъ и любовью простилась съ міромъ, который покидала. Кое-что изъ того, что услышалъ теперь Гарри Эсмондъ, настолько же изумило, насколько и озаботило его. Милордъ виконтъ, замтно слабвшій, еще не кончилъ своихъ странныхъ признаній, когда прибылъ мистеръ Аттербери — священникъ, за которымъ онъ посылалъ.
Въ это время мистеръ Аттербери еще не достигъ высокихъ степеней на своемъ поприщ: онъ былъ простымъ священникомъ при лондонскомъ смирительномъ дом, куда весь городъ стекался слушать его краснорчивыя проповди. Онъ приходился крестникомъ милорду, который былъ ученикомъ его отца. Еще студентомъ онъ много разъ изъ Оксфорда прізжалъ погостить въ Кэстльвудъ, и кажется, что по его совту Гарри Эсмондъ былъ опредленъ въ Кэмбриджскій, а не въ Оксфордскій университетъ, о которомъ мистеръ Аттербери дурно отзывался, хотя и состоялъ почетнымъ его членомъ.
Нашъ посланный засталъ священника уже за книгами, хотя было только пять часовъ утра, и этотъ добрый человкъ по первому его слову послдовалъ за нимъ въ домъ, гд лежалъ при смерти лордъ Кэстльвудъ.
Услышавъ, что пришелъ мистеръ Аттербери, милордъ сжалъ руку Гарри и попросилъ оставить его одного съ священникомъ. Гарри вышелъ изъ комнаты, но вы можете быть уврены, что его горячія молитвы и глубокая скорбь напутствовали его умирающаго благодтеля въ этой торжественной исповди. Милордъ разсказалъ одну вещь, сильно смутившую молодого человка, — открылъ ему тайну, глубоко его опечалившую. Тайна, дйствительно, была такого рода, что могла испугать и смутить, въ душ Гарри она подняла цлый рой тяжелыхъ сомнній, требовавшихъ безотлагательнаго ршенія. Пока умирающій и священникъ бесдовали наедин за запертой дверью, душа юнаго питомца милорда Кэстльвуда была добычей жестокой борьбы.
Черезъ часъ — или, можетъ быть, больше — мистеръ Аттербери вышелъ къ Эсмонду. Онъ смотрлъ на него серьезнымъ, пристальнымъ взглядомъ, въ рук у него была бумага.
— Онъ готовится предстать вредъ своимъ Судьей, — прошепталъ священникъ.— Онъ очистилъ передо мною свою совсть. Онъ вруетъ, прощаетъ своимъ врагамъ и возстановляетъ васъ въ вашихъ правахъ. Желаете предать гласности эоттъ документъ? Позвать свидтелей для подписи?
— Богъ свидтель, что за всю мою жизнь я не видлъ ничего, кром добра, отъ моего дорогото господина, — проговорилъ, рыдая, молодой человкъ.
Священникъ положилъ бумагу ему въ руку. Гарри посмотрлъ на нее, но буквы расплывались въ его отуманенныхъ слезами глазахъ.
— Тутъ вдь только исповдь? — пробормоталъ онъ.
— Это будетъ зависть отъ васъ, — возразилъ священникъ.
Въ комнат былъ разведенъ огонь (здсь сушились простыни для бань), въ углу лежала груда блья, пропитаннаго кровью моего дорогого господина. Гарри подошелъ къ камину и бросилъ бумагу въ огонь. Это былъ большой голландскій каминъ съ покрытыми глазурью, блестящими изразцами… Какъ въ самыя торжественныя минуты жизни остаются въ памяти подобныя мелочи! — страница книги, которую мы читали, когда насъ постигло большое горе, — вкусъ послдняго блюда, которое мы ли передъ поединкомъ, или какой-нибудь другой встрчей или разлукой, имвшими ршающее значеніе въ нашей жизни… На блыхъ изразцахъ камина была грубой кистью нарисована картина: ‘Іаковъ въ волосяныхъ перчаткахъ, обманомъ выманивающій у Исаака право первородства, принадлежащее Исаву’. Бумага, вспыхнувъ, освтила эту картину.
— Это только исповдь, мистеръ Аттербери, — сказалъ молодой человкъ.
Онъ прислонился головой къ камину, изъ глазъ его хлынули слезы. Это были первыя слезы съ той минуты, когда онъ сидлъ подл виконта, ошеломленный разразившейся бдой и еще больше тмъ, что услышалъ отъ бднаго умирающаго, — когда онъ сидлъ подл него, замирая отъ ужаса при одной мысли, что могъ быть орудіемъ рока, обрушившаго это двойное несчастіе на тхъ, кого онъ такъ любилъ.
— Пойдемте къ нему, — сказалъ мистеръ Эсмондъ, и они вошли въ сосднюю комнату.
При тускломъ свт занимавшейся зари Гарри Эсмондъ увидлъ блдное лицо милорда и его остановившіеся, умоляющіе глаза, уже носившіе роковой отпечатокъ близкой смерти. Подл него былъ докторъ, онъ вошелъ въ комнату въ ту минуту, когда мистеръ Аттербери оттуда выходилъ. Милордъ виконтъ перевелъ на Эсмонда свои полумертвые глаза, въ горл у него хрипло и клокотало. Молодой человкъ съ трудомъ удержался отъ рыданій, услышавъ это предсмертное хрипнье.
— Милордъ виконтъ, — сказалъ священникъ, — мистеръ Эсмондъ не желаетъ свидтелей: онъ сжегъ бумагу.
— Дорогой мой господинъ! — сказалъ Эсмондъ и, опустившись на колни, взялъ и поцловалъ его руку.
Умирающій быстро поднялся въ постели и обими руками обхватилъ Гарри за шею. ‘Богъ да благословитъ’…— вотъ все, что онъ могъ сказать. Изо рта у него хлынула кровь и залила всю грудь Гарри. Его дорогого покровителя не стало, онъ умеръ съ благословеніемъ на устахъ, съ любовью и раскаяніемъ въ мужественномъ своемъ сердц.
— Benedicti bencdiceutes, — сказалъ мистеръ Аттербери, и Гарри, стоя на колняхъ, докончилъ: ‘Аминь’.
‘Кто принесетъ ей эту всть?’ было слдующей мыслью Эсмонда. И онъ обратился къ мистеру Аттербери съ просьбой отвезти въ Кэстльвудъ печальную новость. Мистеръ Аттербери любезно согласился, и Эсмондъ, вырвавъ листокъ изъ своей записной книжки, наскоро набросалъ записку камердинеру милорда, въ которой приказывалъ достать лошадей для мистера Аттербери и проводить его лично въ замокъ, а его, Эсмонда, вещи: переслать на гауптвахту (ибо мистеръ Эсмондъ ршилъ явиться прямо въ тюрьму и отдаться въ руки правосудія).

КНИГА ВТОРАЯ
содержитъ описаніе военной карьеры мистера Эсмонда и кое-что другое, относящееся до семейной исторіи Эсмондовъ.

ГЛАВА I.
Я въ тюрьм, гд меня навщаютъ, но не приносятъ мн утшенія.

Тмъ, кому случалось испытать большое горе, — на чьихъ глазахъ безвременная смерть уносила дорогихъ имъ людей и кто знаетъ по опыту, какъ безплодны въ такихъ случаяхъ всякія утшенія, легко себ представить, какія муки переживалъ Гарри Эсмондъ посл роковой ночи, бывшей свидтельницей кровавой драмы, участникомъ которой ему пришлось быть. Онъ былъ бы не въ силахъ — онъ это чувствовалъ — выдержать взглядъ своей дорогой госпожи, онъ не могъ самъ принести ей ужасную всть и былъ глубоко признателенъ доброму Аттербери, взявшему на себя эту тяжелую обязанность. Не смотря на все это, вмст съ скорбью, не покидавшею его и въ тюрьм, въ сердц его жило еще одно чувство, которое втайн ободряло его и приносило ему утшеніе.
Несчастный убитый родственникъ Эсмонда, лежа на смертномъ одр, открылъ ему важную тайну. Если бы Эсмондъ разоблачилъ ее передъ свтомъ — что могъ сдлать по праву, не нарушая справедливости и чести, — это принесло бы только новое несчастье тмъ, кто былъ ему всего дороже въ мір, — тмъ, у кого и такъ довольно было горя. Внести нужду и стыдъ въ семью, къ которой Гарри былъ привязанъ такими крпкими узами любви и признательности, — покрыть безчестіемъ вдову отца, — запятнать это имя и опозорить умершаго благодтеля… И ради чего?— Ради ничтожнаго титула, который нельзя носить, не отнявъ его у невиннаго ребенка, — сына своей дорогой благодтельницы. Гарри обсудилъ этотъ вопросъ съ своей совстью, пока его умирающій господинъ раскрывалъ передъ нимъ свою душу. На одной сторон были блескъ, соблазны честолюбія, — даже справедливость, на другой — любовь, благодарность, врность. И когда борьба закончилась, душу его озарила чистая, свтлая радость, и онъ со слезами возблагодарилъ Бога, укрпившаго его ршимость. ‘Когда меня отвергла моя собственная плоть и кровь, — думалъ онъ, — мои дорогіе друзья приняли и пригрли меня. Когда я былъ бездомнымъ сиротой и нуждался въ покровительств, я нашелъ великодушнаго покровителя въ человк, чья душа предстала теперь на судъ Всевышняго, покаявшись въ невинно содянномъ ею грх’.
И съ этой отрадной, утшительной мыслью, поцловавъ хладныя уста своего благодтеля, Гарри отправился въ тюрьму заявить о своемъ поступк.
На третій день пребыванія на городской гауптвахт (гд онъ лежалъ, страдая отъ воспалившейся и сильно болвшей раны), передумывая свои думы и въ сотый разъ обсуждая ршеніе, къ которому пришелъ и которое — если въ немъ и была капля горечи — приносило все-таки большую отраду, юноша удостоился посщенія. Дйствительно на третій день пребыванія Гарри подъ арестомъ смотритель гауптвахты сообщилъ, что г. Эсмонда спрашиваетъ какая-то дама, и когда постительница вошла, Гарри — хоть онъ и не могъ видть ея лица подъ чернымъ капюшономъ и хотя длинный траурный плащъ и вуаль скрывали всю ея фигуру — сразу узналъ свою доротую госпожу. Онъ поднялся съ постели (съ которой, отъ слабости, почти не вставалъ) и приблизился къ ней. (Смотритель тмъ временемъ вышелъ и заперъ за собою дверь, оставивъ молодого человка и его гостью однихъ въ этомъ печальномъ мст). Протянувъ лвую руку (правая была у него на перевязи), онъ хотлъ взять руку своей госпожи, — благодтельную, нжную руку, давшую ему столько неоцнимыхъ доказательствъ дружбы.
Но лэди Кэстльвудъ отшатнулась отъ него и, откинувъ свой капюшонъ, прислонилась спиной къ высокой, окованной желзомъ двери, которую только что заперъ тюремщикъ. Эсмондъ увидлъ теперь ея лице, обрамленное черной рамкой капюшона: оно было блдно, какъ у мертвой, ея глаза, всегда такіе кроткіе и нжные, смотрли на него съ такимъ трагическимъ выраженіемъ скорби и гнва, что молодой человкъ, не видвшій до сихъ поръ отъ виконтессы ничего кром ласки, не мотъ выдержать этого взгляда и потупился.
— Такъ вотъ гд мы съ вами встрчаемся, мистеръ Эсмондъ, и вотъ до какого положенія вы меня довели!— сказала она.
— Я думалъ, вы пришли утшить меня въ гор, милэди…— вымолвилъ онъ, самъ хорошенько не зная, что говоритъ, — такое волненіе охватило его при вид ея.
Она ступила шагъ впередъ, но ничего не сказала. Она стояла передъ нимъ, вся дрожа и глядя на него изъ подъ чернаго капюшона впалыми, помутившимися глазами. Губы ея подергивались, и она крпко сжимала свои маленькія блыя ручки.
— Я думалъ, вы меня утшить пришли, а не упрекать, — докончилъ онъ, помолчавъ.— Мое горе и безъ того достаточно велико.
— Не прикасайтесь ко мн!— закричала она.— Возьмите прочь вашу руку!— она у васъ въ крови!
— Зачмъ не взяли у меня всю мою кровь! — воскликнулъ въ отчаяніи Эсмондъ.— Зачмъ мн жить, когда вы гнваетесь на меня!
— Гд мой мужъ?— продолжала она, не слушая его.— Отдайте мн мужа, Генри! Какъ вы могли стоятъ подл него въ ту ужасную ночь и смотрть, какъ его убиваютъ! Какъ вы могли допустить злодя убжать! — вы, нашъ врный тлохранитель, жаждавшій умереть за насъ!— в_ы, котораго онъ такъ любилъ, кому такъ безгранично врилъ!.. Какъ я могла поручить его вашимъ заботамъ!.. Вы клялись мн въ врности, твердили о своей признательности, и я вамъ врила, — да, я врила вамъ… Зачмъ же вы живы, а мой благородный Фрэнсисъ умеръ и я никогда боле не увижу его?!.. Зачмъ вы вошли въ нашу семью? Вы принесли намъ несчастье въ награду за нашу любовь и заботы. Вы не дали намъ ничего кром горя и горькаго, горькаго раскаянія… Какое зло я вамъ сдлала, Генри? Вы были покинутымъ, жалкимъ ребенкомъ, когда я впервые увидла васъ… когда онъ васъ увидлъ, — онъ, который былъ такъ добръ, такъ благороденъ и доврчивъ. Онъ хотлъ отослать васъ, но я, сумасшедшая, упросила его васъ оставить! Вы притворялись, будто любите насъ, и мы вамъ врили… Вы принесли несчастье въ нашъ домъ. Сердце моею мужа охладло ко мн и я потеряла его, друга моей юности. Я боготворила его, — боготворила, — вы это знаете! — и онъ измнился ко мн. Онъ не былъ больше моимъ прежнимъ Фрэнсисомъ, моимъ милымъ, храбрымъ, простодушнымъ Фрэнсисомъ! Онъ любилъ меня прежде, когда мы васъ не знали, и я любила его. Богъ видитъ, какъ я его любила!.. Зачмъ онъ не отослалъ васъ тогда?— Все его доброта: онъ не могъ мн ни въ чемъ отказать. А вы… вы были тогда только ребенокъ — слабый и жалкій, но мн не слдовало васъ оставлять. Это было дурно, и я это знала. Я читала это на вашемъ лиц, въ вашихъ глазахъ: они предвщали намъ горе — я это видла, и знала, что оно придетъ, и оно пришло… Зачмъ вы не умерли тогда отъ оспы!.. И я еще приходила къ вамъ и просиживала надъ вами цлыя ночи! Вы были въ бреду и не узнавали меня, и звали меня, хотя я была подл васъ… Все, что случилось потомъ, было мн справедливымъ возмездіемъ за мои грхъ… за мою низкую слабость! О, какъ я наказана! какъ страшно наказана! Мой мужъ лежитъ въ гробу… Онъ умеръ, защищая меня, — мой добрый, милый благородный мужъ!.. Его убили, и вы были съ нимъ, Генри, и дали ему умереть!..
Слышать такіе упреки отъ женщины, всегда спокойной и кроткой, — отъ той, кого онъ не могъ себ представить иначе, какъ съ нжной улыбкой и ласковыми рчами на устахъ!.. Эти жестокія слова, вырвавшіяся у нея въ порыв безумнаго горя, оглушили его какъ громомъ. Говорятъ, онъ потомъ повторялъ ихъ въ бреду: отъ раны, а можетъ быть и отъ душевнаго потрясенія, вызваннаго этими страстными, незаслуженными упреками, съ нимъ сдлалась горячка. Все его самопожертвованіе, — вся его любовь къ этой женщин и ея семь будто обращались во зло, являясь для него укоромъ, самое его присутствіе въ семь было для нея источникомъ горя,— уже одно то, что онъ жилъ на свт, приносило только лишнее страданіе. Лэди Кэстльвудъ говорила жестко, съ сухими глазами, — говорила съ такой горечью, такъ стремительно, что онъ не могъ вставилъ ни одного слова въ свое оправданіе. Онъ сидлъ въ ногахъ своей арестантской кровати, пораженный, оглушенный, безсильный противъ ея злобнаго горя, вдвойн страдая отъ сознанія, что не чужая, а любимая, нжная рука наноситъ ему такіе жестокіе удары. Ея слова заставляли звучать вс струны его сердца, все его дтство и юность прошли передъ нимъ, пока она говорила, а она еще вчера такая любящая и нжная, — она, его ангелъ-хранитель, котораго онъ боготворилъ, которому поклонялся, — стояла передъ нимъ, терзая его злобными рчами и взглядомъ, исполненнымъ ненависти.
— Какъ бы я хотлъ быть на мст милорда! — простоналъ онъ.— Не моя вина, если этого не случилось! Но Провидніе сильне насъ, видно, такъ судилъ рокъ. Лучше бы я и въ самомъ дл умеръ тогда отъ оспы.
— Да, Генри! Это было бы лучше!— сказала она.
И въ глазахъ ея, когда она это сказала, было столько любви и печали, что молодой человкъ, заломивъ руки, какъ безумный, упалъ головой на кровать и уткнулся лицомъ въ подушки. Нечаянно задвъ при этомъ движеніи больной рукой о стну, онъ сдернулъ повязку и почувствовалъ, какъ изъ раны хлынула кровь. Юноша ощутилъ тогда — онъ хорошо это помнитъ — какое-то странное удовольствіе. ‘Что, если я сейчасъ умру, — кто обо мн пожалетъ?’ — подумалъ онъ.
Должно быть отъ потери крови, а еще больше отъ горя и отчаянія, терзавшихъ несчастнаго юношу, съ нимъ сдлался обморокъ. Поэтому онъ не можетъ дать себ отчета, что именно случилось затмъ, онъ помнитъ только, что кто-то — вроятно, его госпожа — схватилъ его за руку, когда же онъ очнулся, у него сильно шумло въ ушахъ, онъ лежалъ на кровати, въ луж крови, и подл него суетилось нсколько человкъ.
Тюремный врачъ, случившійся по близости, перевязалъ ему руку, дв добрыя женщины — жена смотрителя и ея служанка — ухаживали за нимъ. Госпожа его была еще тутъ: онъ видлъ ее, когда пришелъ въ сознаніе, но она сейчасъ же вышла, не сказавъ ему ни слова, хотя (какъ говорила потомъ жена смотрителя, она еще долго сидла у нея въ комнат и ушла изъ тюрьмы только тогда, когда узнала, что больной вн опасности).
Спустя нсколько дней, когда Эемондъ оправился отъ своей горячки (въ первую ночь онъ былъ въ сильномъ жару), его добрая сидлка принесла ему вымытый и выглаженный носовой платокъ, на которомъ, въ углу, онъ увидлъ хорошо ему знакомый вензель и графскую корону своей госпожи.
— Когда вы упали въ обморокъ, милэди сама перевязала вамъ руку этимъ илаткомъ, — сказала жена смотрителя, — Бдняжка! Какъ она убивалась по муж!.. Сегодня его хоронили. За гробомъ хало много каретъ знатныхъ господъ, я видла карету милорда Марльборо и милорда Соадерлэнда. Было много офицеровъ гвардейскаго полка, въ которомъ служилъ его сіятельство при старомъ корол… А милэди съ обоими дтьми здила къ королю въ Кенсингтонъ, просить суда надъ лордомъ Могуномъ и графомъ Варвикомъ. Лордъ Могунъ убжалъ, а графъ не скрывается и спокойно ожидаетъ суда.
Вотъ какія всти (пополамъ съ увреніями въ своей собственной честности и въ честности Молли, своей служанки, которая ‘и не думала красть’ золотой запоыки мистера Эсмонда, пропавшей у него во время обморока) принесла жена смотрителя своему постояльцу. Слушая ее, онъ мысленно провожалъ въ безвременную могилу своего дорогого друга и покровителя — этого рыцаря съ честнымъ сердцемъ и великодушными порывами, хотя и слабаго волей (да и это изъ насъ можетъ похвалиться, что онъ сильне его?), — человка, который не отказалъ ему въ пріют и хлб насущномъ, когда у него не было ихъ, — который далъ ему семью и любовь, когда онъ въ нихъ нуждался! Если этотъ человкъ и погршилъ противъ него, утаивъ то, что могло измнить всю его жизнь, — онъ покаялся, умирая, если онъ и сдлалъ зло, — онъ поплатился за него угрызеніями совсти, если онъ и совершилъ дурное дло, то оно было подсказано ему почти непреодолимымъ искушеніемъ.
Когда жена смотрителя ушла, Эсмондъ взялъ платокъ и… кажется, поцловалъ его. Онъ долго смотрлъ на суетное украшеніе, вышитое на этомъ платк, и думалъ: ‘Дорогая моя! Эта корона и безъ того стоитъ теб много горя, — теб, нжной и любящей… Неужели же я отниму ее у тебя и у твоихъ дтей?— Нтъ, никогда! Оставь ее себ, мой маленькій Франкъ… Носи ее, милый мой мальчикъ! Если я не съумю самъ составить себ имя, я умру и безъ имени. Когда-нибудь моя дорогая госпожа увидитъ мое сердце, и я оправдаюсь передъ ней — если не здсь на земл, то тамъ, куда земныя почести не слдуютъ за нами, и гд царитъ вчная любовь’.
Нтъ никакой надобности распространяться на этихъ страницахъ (ибо все это было въ свое время занесено въ судебные протоколы) объ отдльныхъ подробностяхъ и объ исход судебнаго процесса, возникшаго по поводу убійства милорда Кэстльвуда. Изъ двухъ лордовъ, замшанныхъ въ этомъ прискорбномъ дл, графъ Варвикъ, лордъ Голландъ, бывшій секундантомъ Могуна, дравшійся съ полковникомъ Вестбери и раненый имъ, былъ оправданъ судомъ пэровъ подъ предсдательствомъ лорда Стьюарта Сомерса, главный же виновникъ, лордъ Могунъ, признанный виновнымъ въ убійств (убійств вынужденномъ, это правда, и въ которомъ онъ искренно каялся), подалъ на аппелляцію въ духовный судъ и былъ освобожденъ отъ всякаго наказанія. Вдова убитаго, какъ доходили слухи до насъ на гауптвахту, выказала необычайную энергію, она объявила, что отмстить убійц мужа, хотя ей оставалось ждать цлыхъ десять лтъ, пока ея сынъ достигнетъ совершеннолтія и будетъ въ состояніи осуществить это мщеніе. Вотъ до какой степени измнилась эта женщина подъ вліяніемъ горя и гнва! Но счастье и несчастье не мняютъ людей — таково мое мнніе. Несчастье только развиваетъ уже существующія свойства характера. Какъ въ голов человка гнздятся тысячи мыслей, о существованіи которыхъ онъ и не подозрваетъ, пока не возьмется за перо, такъ не знаетъ онъ (или она) и своего сердца. Кому изъ насъ не случалось ловить себя на дикомъ порыв злобы и мстительности, на какомъ-нибудь поступк — дурномъ или хорошемъ — смена котораго лежали въ нашей душ, сокрытыя и не сознанныя пока случай не вызвалъ ихъ къ жизни? Все поведеніе лэди Кэстльвудъ, — весь образъ ея мыслей, повидимому, измнились со смертью мужа… но объ этомъ мы поговоримъ въ другомъ мст.
Въ то время, когда двухъ лордовъ, согласно привиллегіямъ ихъ сословія, судили пэры въ Вестминстер, куда подсудимыхъ перевезли изъ Тоуэра на лодкахъ съ парадной процессіей, съ цлой свитой меченосцевъ и военныхъ чиновъ, простые смертные, замшанные въ этой печальной исторіи, судились въ Ньюгет, какъ имъ и подобало, и будучи вс трое признаны виновными, въ свою очередь перенесли дло въ духовный судъ. Въ такихъ случаяхъ, какъ всмъ извстно, преступника приговариваютъ къ тюремному заключенію на одинъ годъ, или меньше, согласно вол его величества короля и выжигаютъ клеймо у него на рук или клеймятъ просто холоднымъ желзомъ, иногда же эта послдняя часть наказанія совершенно отмняется милостью государя.
Такимъ-то образомъ Гарри Эсмондъ въ двадцать два года оказался преступникомъ и арестантомъ. Что касается двухъ полковниковъ — его товарищей по заключенію, то они переносили свое несчастіе очень легко. Дуэли были для офицеровъ почти обязательными: честь не дозволяла имъ отказываться отъ такого рода приглашеній.
Относительно мистера Эсмонда дло обстояло иначе. Ударъ шпаги, положившій на мст его добраго покровителя, перевернулъ всю его жизнь. Пока онъ сидлъ въ тюрьм старикъ Тёшеръ захворалъ и умеръ, и лэди Кэстльвудъ отдала освободившійся приходъ Томасу Тёшеру, хотя тысячу разъ повторяла Гарри Эсмонду, что никто, кром него, не займетъ этого мста, говорила, что они никогда не разстанутся, такъ какъ онъ будетъ воспитывать ея мальчика, говорила, что быть сельскимъ священникомъ, какъ святой Георгъ Гербертъ или благочестивый докторъ Кенъ, — счастливйшій удлъ человческой жизни, что ничего не можетъ быть лучше и выше этого дла. Милэди съ любовью говорила, что если Гарри вздумаетъ жениться (хотя она, съ своей стороны, склоняется скоре къ мннію королевы Бессъ, что епископамъ не слдуетъ жениться, а разъ не слдуетъ епископамъ, то отчего не распространить запрещенія и на священниковъ?), — но все-таки, если онъ непремнно захочетъ жениться, она сама найдетъ ему жену. Все это она говорила и еще многое другое, и строила безчисленные милые планы, когда они бывало по вечерамъ болтали вдвоемъ у пылающаго камина и дти ея играли возл нихъ… Теперь вс эти планы рухнули. Эсмондъ еще на гауптвахт получилъ письмо отъ Томаса Тёшера. Мистеръ Тёшеръ извщалъ своего бывшаго товарища, что ихъ покровительница отдала ему приходъ, который столько лтъ занималъ его покойный отецъ, что посл извстнаго мистеру Эсмонду трагическаго происшествія (о которомъ Томъ говорилъ съ благочестивымъ ужасомъ), она не могла допустить, чтобы занялъ каедру всми уважаемаго доктора Тёшера, сидлъ за столомъ ея сына человкъ, на которомъ лежала отвтственность за смерть ея мужа. Виконтесса поручила ему (говорилъ дале мистеръ Тёшеръ) передать ея родственнику, что она молится, дабы Господь послалъ ему раскаяніе, и желаетъ ему счастья на земл, что онъ всегда можетъ разсчитывать на ея содйствіе и помощь, какое бы поприще дятельности для себя ни избралъ, но что онъ больше ея не увидитъ — по крайней мр, въ этомъ мір. Тёшеръ прибавлялъ еще, что и онъ, съ своей стороны, въ качеств друга дтства мистера Эсмонда, возсылаетъ о немъ молитвы Богу и совтуетъ ему воспользоваться временемъ своего заточенія и прочесть такія-то богословскія сочиненія, которыя его преподобіе находилъ весьма полезными для гршниковъ въ печальномъ положеніи Гарри.
Такъ вотъ награда за всю его любовь! Вотъ къ чему привели годы взаимной привязанности, безпрерывнаго общенія и страстной преданности съ его стороны! Онъ, который съ радостью умеръ бы за своего покровителя, оказывался въ глазахъ жены это немногимъ лучше убійцы. Онъ всмъ ей пожертвовалъ — она и не подозрвала, какую жертву онъ для вся принесъ, — а она оттолкнула его. Всмъ, что у нихъ было, они были обязаны ему, а она говорила о какой-то своей помощи, предлагала ему милостыню, какъ наемнику! Горесть утраты любимаго покровителя, — тяжелое положеніе, въ которомъ находился Эсмондъ, — сомннія и неизвстность относительно своей будущности, — все было забыто, все поблднло передъ этой обидой, все потонуло въ страданіяхъ этой новой пытки.
Тогда же, съ гауптвахты, онъ отвтилъ мистеру Тёшеру. Въ своемъ письм онъ поздравилъ его преподобіе съ полученіемъ выгодной бенефиціи, рекомендовалъ ему въ саркастическомъ тон слдовать по стопамъ его превосходнаго родителя, благодарилъ ея сіятельство за великодушное предложеніе помощи, въ которой, какъ онъ надялся, не станетъ нуждаться, и просилъ ее помнить, что если бы когда-нибудь ея ршеніе измнилось, онъ всегда готовъ дать ей доказательства своей врности, никогда не ослабвавшей и въ которой она и семья ея меньше коего могли сомнваться. ‘И если мы больше не встртимся въ этомъ мір, — такъ заканчивалъ свое посланіе мистеръ Эсмондъ, — или встртимся, какъ чужіе (приговоръ, противъ котораго я даже не аппеллирую, до такой степени онъ несправедливъ и жестокъ), то когда нибудь она все-таки узнаетъ, былъ-ли я ей вренъ и имла-ли она хоть малйшее основаніе усомниться въ любви и преданности ея родственника и покорнаго слуги’.
Отправивъ это письмо, бдный юноша почувствовалъ себя немного легче. Ударъ былъ нанесенъ, и онъ его выдержалъ. Его жестокая богиня отрясла прахъ отъ крыльевъ своихъ и улетла: она оставила его одинокимъ, но съ virtute sua. Сознаніе своей правоты и незаслуженной обиды, чувство чести и несчастіе — должны были помочь ему подняться. Я видлъ, какъ при первомъ призыв военной трубы люди просыпались и кидались къ оружію: — въ критическихъ случаяхъ жизни мужественное сердце всегда забьется ршимостью, отважно пойдетъ на встрчу опасности и — побдилъ-ли оно или будетъ побждено, но, во всякомъ случа, никогда не отступитъ. Никто не знаетъ своей силы или слабости, пока не испытаетъ ее на дл, и если каждый изъ насъ знаетъ за собой помыслы и поступки, о которыхъ нельзя вспомнить безъ остраго чувства стыда, то есть и такіе поступки, которыми мы можемъ гордиться, — обиды, прощенныя нами, — побжденныя искушенія, — трудности, которыя удалось превозмочь настойчивостью и терпніемъ.
И такъ, не скорбь объ утрат любимаго покровителя угнетала Эсмонда, пока онъ отсиживалъ въ тюрьм свой срокъ наказанія: первое острое горе въ немъ давно улеглось, если что его волновало и мучило, то скоре мысль о живыхъ, чмъ о мертвыхъ. Но вы легко поймете, что длиться своими чувствами съ товарищами по заключенію онъ не могъ, и они, видя, что молодой человкъ постоянно груститъ, приписывали его тоску угрызеніямъ совсти и горю по умершемъ родственник, онъ же съ своей стороны не считалъ нужнымъ выводить ихъ изъ этого заблужденія. Всегда задумчивый и молчаливый, онъ былъ такимъ плохимъ собесдникомъ, что они предпочитали предоставлять его собственнымъ мыслямъ, не слишкомъ-то сочувствуя тому, что имъ было извстно о немъ, забавлялись картами, игрой въ кости и виномъ, и вообще коротали время по своему. Эсмонду казалось, что онъ живетъ въ тюрьм цлые годы, и разставаясь съ нею, онъ чувствовалъ, что состарился. Бываютъ въ жизни такія періоды, когда въ нсколько недль мы переживаемъ нсколько лтъ. Оглядываясь потомъ назадъ, на это тревожное время, мы невольно представляемъ себ, что насъ отдляетъ отъ него цлая пропасть. Въ критическихъ болзняхъ души мы узнаемъ, сколько именно выстрадали, только когда болзнь миновала. Пока она длится, мы, правда, испытываемъ боль, но во всякомъ случа выносимъ ее. День проходитъ въ большихъ или меньшихъ страданіяхъ, а за днемъ кое-какъ проходитъ и ночь. Только потомъ, гораздо позднй, мы видимъ, какъ велика была опасность, — все равно, какъ человкъ, который скачетъ сломя голову, спасаясь отъ смерти, или охотникъ въ погон за звремъ, оглянувшись назадъ, на прыжокъ, который сдлала его лошадь, удивляется, какъ могъ онъ остаться въ живыхъ… О, мрачное время скорби и гнва, обиды и тяжкихъ страданій! Тотъ, кто вызываетъ васъ въ своей памяти, теперь уже старикъ. Давно простилъ онъ и благословляетъ нжную руку, нанесшую ему тогда тяжелую рану, но слдъ ея еще виденъ: рана затянулась, но остался рубецъ, и ни время, ни слезы, ни ласки, ни раскаяніе не могутъ его уничтожить…
Человкъ нелегко поддается отчаянію. Reficimus rates quassas: снова и снова пускаемся мы въ открытое море и ищемъ новыхъ приключеній. Эсмондъ смотрлъ на все прошлое, какъ на искусъ, а на послднее свое испытаніе — какъ на посвященіе передъ вступленіемъ въ новую жизнь. Такъ молодой индецъ молча выносить самыя жестокія муки, чтобы удостоиться почетнаго званія воина своего племени.
Между тмъ господа офицеры, не посвященные въ тайну сердечнаго горя своего молчаливаго молодого друга, проводили время не скучно. Для нихъ, вообще говоря дуэль была не въ диковинку: они чуть-ли не каждый день видли, какъ тотъ или другой изъ сослуживцевъ платился жизнью въ этой кровавой игр, и естественно не могли особенно горько оплакивать участь своего бывшаго товарища по оружію. Они очень часто о немъ говорили: одинъ разсказывалъ какой-нибудь эпизодъ изъ ихъ военныхъ или любовныхъ похожденій, въ которомъ участвовалъ и бдный Франкъ Эсмондъ, другой вспоминалъ, какъ они обманули констэбля или поколотили въ трактир пьянаго нахала… А бдная вдова тмъ временемъ плакала на могил мужа, думала о немъ, какъ о геро, о рыцар безъ страха и упрека, и чтила его память, какъ святого: такъ говорили намъ постители тюрьмы, имвшіе извстія о лэди Кэстльвудъ, а къ Вестбери и Макартнею являлся съ визитами чуть-ли не весь городъ.
Эта дуэль, роковой ея исходъ и судбище, въ которомъ подсудимыми были два пэра и три коммонера, надлала въ столиц много шума. Въ газетахъ ни о чемъ другомъ не говорилось.
Трехъ джентльменовъ, сидвшихъ въ Ньюгет, публика осаждала почти что не меньше, чмъ епископъ въ Тоуэр или какого-нибудь разбойника передъ казнью. Намъ, какъ уже упомянуто, разршили жить въ квартир смотрителя, гд мы и находились все время, какъ до начала слдствія, такъ и посл приговора, въ ожиданіи ршенія короля. Истинная причина роковой ссоры осталась неизвстной, — настолько хорошо съумли сохранить свою тайну покойный милордъ и два другихъ лица, ее знавшихъ, такимъ образомъ вс остались при убжденіи, что дуэль произошла изъ за картъ. Арестанты за плату могли имть почти все, въ чемъ нуждались, за исключеніемъ свжаго воздуха. Были приняты мры, чтобы они не сообщались съ обыкновенными преступниками, непристойныя псни, громкій хохотъ и брань которыхъ доносились къ нимъ изъ той части тюрьмы, гд помщались эти отверженцы совмстно съ несчастными должниками.

ГЛАВА II.
Заточеніе приходитъ къ концу, но бды мои съ нимъ не кончаются.

Въ числ друзей, навщавшихъ въ тюрьм двухъ офицеровъ, былъ одинъ старый знакомый Эсмонда, — тотъ самый гвардеецъ, который такъ благоволилъ къ маленькому Гарри слишкомъ семь лтъ тому назадъ, когда отрядъ капитана Вестбери стоялъ въ Кэстльвуд. ‘Ученый Дикъ’ былъ теперь уже не солдатъ, а капитанъ Стиль егерскаго полка Лукана и секретарь милорда Куттея, знаменитйшаго изъ генераловъ короля Вильгельма, храбрйшаго и самаго популярнаго человка въ англійской арміи. Въ одинъ прекрасный вечеръ два веселые арестанта по обыкновенію бражничали въ пріятельской компаніи (ибо, благодаря стараніямъ друзей нашихъ двухъ полковниковъ, нашъ погребъ, такъ же какъ и погребъ смотрителя Ньюгета, никогда не пустовалъ: бургонское и шампанское присылалось намъ цлыми корзинами). Гарри, который еще не совсмъ оправился посл болзни, грустилъ такъ, что ему было не до вина и не до разговоровъ. Онъ сидлъ одинъ въ своей каморк, перечитывая книги, бывшія подъ рукой, когда къ нему вошелъ со смхомъ честный полковникъ Вестбери, слегка навесел (впрочемъ, онъ и пьяный, и трезвый былъ всегда добродушенъ и веселъ) и сказалъ:
— Ну, что, книгодъ? Ты все еще киснешь? Къ намъ зашелъ одинъ твой пріятель и желаетъ тебя повидать. Онъ будетъ молиться съ тобой или пить, или молиться и пить поперемнно: онъ малый покладистый… Эй, Дикъ! Христіанскій герой! Поди сюда: вотъ онъ, нашъ маленькій кэстльвудскій ученый.
Дикъ вошелъ и расцловалъ Эсмонда въ об щеки, причемъ молодого человка обдало крпкимъ ароматомъ пригорлаго хереса.— Какъ! Неужели это тотъ самый маленькій человчекъ, который болталъ по латыни и подавалъ намъ шары? Да какъ же ты выросъ! А все-таки я узналъ бы тебя гд угодно.. Такъ изъ тебя вышелъ разбойникъ и забияка — вотъ оно какъ! Правда, что ты самъ хотлъ драться съ Могуномъ? Я слышалъ вчера на полковомъ обд (насъ тамъ была изрядная компанія), какъ Могунъ говорилъ, что молодой человкъ хотлъ его вызвать и что изъ двоихъ онъ былъ бы для него, пожалуй, боле опаснымъ противникомъ.
— Дорого бы я далъ, чтобы испытать и доказать это на дл, мистеръ Стиль, — сказалъ Эсмондъ, глаза котораго наполнились слезами, при воспоминаніи объ его умершемъ благодтел.
Если не считать единственнаго суроваго письма, написаннаго Тёшеромъ по порученію его госпожи, мистеръ Эсмондъ не получилъ отъ нея ни строчки, и, судя по всему, она намревалась привести въ исполненіе свое ршеніе никогда не видться съ Гарри и отречься отъ него. Но онъ все-таки имлъ о ней кое-какія извстія: мистеръ Стиль аккуратно приносилъ ихъ ему изъ дворца принца и принцессы, при которыхъ состоялъ въ должности gentleman-waiter’а {Gentleman wаіtег или gentleman-usher — одинъ изъ придворныхъ чиновъ: состоитъ при особ короля или другихъ лицъ царской крови, предшествуетъ имъ на выходахъ, докладываетъ о постителяхъ и проч.}.
Въ свободные отъ дежурства часы капитанъ Дикъ часто приходилъ въ тюрьму утшать своихъ друзей: природная доброта и участливое отношеніе къ людямъ, нуждавшимся въ участіи, были, безъ сомннія, одной изъ причинъ, вызывавшихъ эти визиты, а доброе вино и веселая компанія длали то, что визиты обыкновенно затягивались.
— А вдь и вправду, нашъ маленькій ученый первый затялъ ссору, — сказалъ Вестбери.— Я теперь вспомнилъ: это было у Локкита. Я всегда ненавидлъ этого мерзавца Могуна. Интересно, изъ-за чего они поссорились съ бднягой Франкомъ? Готовъ побиться объ закладъ, что изъ-за женщины.
— Совсмъ нтъ. Изъ-за картъ, — сказалъ Гарри.— Мой бдный господинъ проигралъ Могуну огромную сумму, когда тотъ гостилъ въ Кэстльвуд. Они наговорили другъ другу колкостей, вдь лордъ Кэстльвудъ — хотя онъ былъ добрйшимъ и самымъ уживчивымъ человкомъ въ мір — былъ всегда очень вспыльчивъ. Вотъ вамъ и вся причина этой несчастной ссоры, благодаря которой мы вс здсь сидимъ, — докончилъ мистеръ Эсмондъ, твердо ршившій, что никогда и никому не скажетъ настоящей причины дуэли.
— Я избгаю говорить дурно объ аристократахъ, — сказалъ Вестбери, — но будь лордъ Могунъ простымъ коммонеромъ, я сказалъ бы: жаль, что его не повсили. Онъ велъ большую игру и волочился за женщинами въ такомъ возраст, когда мальчишекъ въ школ еще скутъ, онъ не пересталъ еще рости, когда уже могъ заткнуть за поясъ самаго отчаяннаго кутилу и развратника, онъ дйствовалъ шпагой и рапирой, какъ мастеръ своего дла, и убивалъ людей на дуэляхъ гораздо раньше, чмъ ему понадобилась бритва. Онъ именно и задержалъ на улиц бднягу Вилля Маушфорда, занимая его разговорами въ ту ночь, когда кровожадный Дикъ Гилль закололъ Вилля… Этотъ человкъ дурно кончить, поврьте. Впрочемъ, такъ ему и надо!
Пророчество честнаго полковника сбылось двнадцать лтъ спустя, въ тотъ роковой день, когда Могунъ такъ позорно погибъ и въ своей гибели увлекъ за собой одного изъ честнйшихъ и благороднйшихъ людей въ цлой Англіи.
Итакъ, отъ мистера Стиля, сообщавшаго намъ какъ самыя свднія новости, такъ и все, что ему было извстно о нашихъ общихъ знакомыхъ, Эсмондъ зналъ, какъ живетъ и что длаетъ его несчастная госпожа. Сердце у Стиля было изъ легко воспламеняющагося матеріала: мой камеръ-юнкеръ съ безграничнымъ восхищеніемъ говорилъ какъ о вдов (этой прелестнйшей изъ женщин, какъ онъ выражался), такъ и объ ея дочери, которую по красот ставилъ еще выше. Печальная, блднолицая вдова, которую капитанъ Дикъ, въ своихъ поэтическихъ восторгахъ, сравнивалъ съ Ніобеей, проливающей слезы, — съ Сигизмундой, — съ плачущей Бельвидерой, — являла собой прелестнйшее и самое трогательное зрлище, какое ему когда-либо приходилось созерцать и при вид котораго сердце его таяло какъ воскъ. Тмъ не мене даже ея вполн расцвтшая красота, и вс вообще совершенства были ничто въ сравненіи съ непобдимымъ очарованіемъ женской прелести, какое, по словамъ капитана, сулила въ будущемъ ея дочь. Однимъ словомъ: matre pulcra una pulcrior. Стоя на дежурств въ передней принца, Стиль сочинялъ сонеты въ честь матери и дочери. Онъ цлыми часами говорилъ о нихъ съ Гарри Эсмондомъ, и по истин, не могъ бы придумать темы интереснй для бднаго юноши, сердце котораго по прежнему безраздльно принадлежало этимъ двумъ женщинамъ. Дйствительно Гарри былъ глубоко признателенъ каждому, кто любилъ ихъ, хвалилъ и желалъ имъ добра. Во всякомъ случа врность молодого человка не была тогда вознаграждена: его непреклонная богиня, посл десяти лтъ заботливой любви и благодяній, ничмъ не проявляла готовности смягчиться къ нему. Не получая отвта на свое письмо и будучи слишкомъ гордъ, чтобы писалъ вновь, несчастный юноша открылъ свое сердце Стилю, и, безъ сомннія, не могъ бы найти лучшаго повреннаго и боле участливаго слушателя. Въ самыхъ патетическихъ выраженіяхъ (надо полагать, что они были достаточно патетичны, такъ какъ заставили честнаго Дика проливать обильныя слезы), онъ описалъ свою раннюю юность, непоколебимую, горячую преданность семь, его воспитавшей, разсказалъ, какъ возникла и какъ щедро вознаграждалась до самаго послдняго времени его привязанность и посвятилъ Дика, насколько считалъ себя въ прав въ подробности и причины злополучной ссоры, благодаря которой онъ, Эсмондъ, былъ теперь арестантомъ, а любимая имъ семья осталась безъ отца и мужа. Словами, способными тронуть и боле черствое сердце, чмъ какимъ обладалъ добродушный его наперсникъ (по крайней мр, собственное сердце оратора разрывалось на части, пока онъ говорилъ) Гарри описалъ въ общихъ чертахъ все, что произошло между нимъ и его госпожей въ единственное грустное свиданіе, которымъ она его подарила, разсказалъ, какъ она — чьи поступки и рчи были для него всегда благодяніемъ и отрадой — ушла отъ него въ гнв, почти проклиная ею, какъ она сказала ему, что на немъ кровь ея мужа, тогда какъ онъ готовъ былъ бы пролить по капл всю свою кровь, чтобы сохранить жизнь своему господину (что подтверждали не только лордъ Могунъ, графъ Варвикъ, и вс остальные участники поединка, но даже и городская молва, какъ сказалъ Эсмонду мистеръ Стиль). Изъ глубины своего сердца Гарри со слезами умолялъ своего друга разсказать жестокой виконтесс, какъ онъ несчастливъ, и постараться смягчить ея несправедливый гнвъ. Почти обезумвъ отъ горя и сознанія незаслуженной обиды, ежеминутно воскрешая въ памяти счастливые дни, исполненные взаимнаго доврія и нжной привязанности, и сравнивая минувшее съ настоящимъ, что длало его теперешнее горькое положеніе во сто разъ горше, несчастный юноша провелъ много одинокихъ дней и безсонныхъ ночей въ какомъ-то изступленіи горя и злобы противъ жестокой своей судьбы. Онъ страдалъ отъ раны, нанесенной самою нжной рукой, какую онъ только зналъ, онъ былъ обязанъ своими муками самому доброму и сострадательному сердцу. ‘Я готовъ признать себя виновнымъ въ убійств, — сказалъ онъ своему другу, — и согласенъ чтобы меня казнили, какъ убійцу: в_с_е лучше же, чмъ такая смерть, пытка, которой подвергаетъ меня моя госпожа’.
Сердечная исповдь мистера Эсмонда, его страстныя воззванія и горячія оправданія, вызвавшія искреннія слезы у добраго Дика, не произвели никакого дйствія на ту особу, для которой предназначались. Исполнивъ возложенное на него порученіе, врный посолъ Эсмонда вернулся съ вытянутымъ, грустнымъ лицомъ, безъ словъ сказавшимъ бдному юнош, что для него нтъ надежды, и едвали самый послдній преступникъ изъ когда-либо сидвшихъ въ Ньюгет, — убійца или воръ, приговоренный къ смерти, съ трепетомъ ожидавшій отсрочки казни и не получившій ея, былъ до такой степени сраженъ отчаяніемъ, какъ невинно осужденный Гарри Эсмондъ.
Согласно ршенію, къ которому пришли на своихъ совщаніяхъ заключенный и это врный совтчикъ, мистеръ Стиль отправился въ Чельзи, къ старшей вдовствующей виконтесс Изабелл, у которой, какъ имъ было извстно, жила вдовствующая виконтесса Рашель съ своими дтьми. Дикъ видлся съ милэди и сказалъ ей все, что могъ, въ защиту ея несчастнаго родственника.
— Мн кажется, что я хорошо говорилъ, — бдный мой мальчикъ, — сказалъ мистеръ Стиль,— да и можно-ли говорилъ дурно, защищая такое правое дло, да еще передъ такимъ прекраснымъ судьей? Прелестной Беатрисы я не видалъ (наврно ея знаменитая флорентинская тезка не была и въ половину такъ хороша), въ комнат присутствовали только маленькій виконтъ и лордъ Черчилль, старшій сынъ милорда Марльборо. Но молодые люди скоро ушли въ садъ, я видлъ въ окно, какъ они фехтовали на палкахъ, вроятно, изображая турниръ (дти не умютъ глубоко чувствовать горе: помню, какъ я самъ выбивалъ барабанную дробь на гроб отца). Милэди посмотрла на играющихъ мальчиковъ и сказала: ‘Какъ видите, сэръ, тутъ съ дтства пріучаютъ обращать орудіе смерти въ игрушку и создавать забаву изъ убійства’. Она была такъ хороша въ эту минуту, — грустная и кроткая, представляла собою такую прелестную, такую трогательную иллюстрацію доктрины, которой я выступаю смиреннымъ проповдникомъ, что если бы я уже не посвятилъ своей книжки, моего ‘Христіанскаго героя’ (кстати, Гарри, ты, я вижу, даже не разрзалъ ея. А мораль въ ней, поврь мн, хороша, хоть жизнь моралиста, можетъ быть, и расходится съ ней)… такъ если бы, говорю я, эта книжка не была уже посвящена лорду Куттсу, я испросилъ бы у ея сіятельства разршенія поставить ея имя на первой страниц. Я никогда не видалъ, Гарри, такихъ прелестныхъ фіолетовыхъ глазъ! Цвтъ лица у нея — настоящая роза, а ручка — самая изящная ручка, — пухленькая и вся въ ямочкахъ. Я убжденъ…
— Разв вы затмъ ко мн пришли, чтобы повствовать о ямочкахъ на ручкахъ милэди?— печально перебилъ его мистеръ Эсмондъ — Прекрасное существо, убитое горемъ, всегда кажется мн вдвойн прекраснымъ, — сказалъ въ свое оправданіе бдный капитанъ (который, дйствительно, слишкомъ часто бывалъ въ томъ состояніи, когда все видишь вдвойн). Прерванный такимъ образомъ въ своихъ восторженныхъ изліяніяхъ, Дикъ продолжалъ свой разсказъ:— Я изложилъ ей все по порядку, разсказалъ ей то, что извстно всмъ и что горячо подтверждаютъ даже ваши противники: разсказалъ ей, какъ вы пытались разстроить дуэль, заступивъ мсто вашего покровителя, передалъ ей не только собственныя слова лорда Могуна, но и общія похвалы вашей доблести. И, мн кажется, она слушала меня съ интересомъ, ея глаза, — я никогда не видалъ такого прелестнаго цвта глазъ, Гарри!— раза два или три внимательно остановились на мн. Она дала мн нкоторое время поговорить на эту тему, но вдругъ не выдержала. ‘Доблесть! — вы говорите д_о_б_л_е_с_т_ь. О, лучше бы мн никогда не слышать этого слова и не понимать его значенія!’ Вырвалось у нея какимъ-то воплемъ отчаянія. ‘Не будь на свт этого слова, мой мужъ былъ бы живъ, моя семья не знала бы горя, мой бдный мальчикъ имлъ бы отца. Если бы въ мой домъ не вошло то, что вы, мужчины, зовете доблестью, мои мужъ не подставилъ бы свою грудь подъ остріе шпаги, убившей его. Вы не должны бы, сэръ, даже произносить это слово, говоря съ христіанкой, съ матерью бдныхъ сиротъ, которая была счастлива, пока дома ея не постилъ суетный свтъ — безбожный, безпощадный свтъ, проливающій невинную кровь и оставляющій на свобод убійцу’!
— И пока я слушалъ эту несчастную женщину, — продолжалъ мистеръ Стиль, — мн казалось, что въ ней говоритъ даже не столько горе, сколько негодованіе. ‘Толкуютъ о справедливости, о вознагражденіи’, — продолжала она страстно, съ горящими глазами и пылающимъ лицомъ. ‘Хотла бы я знать, чмъ вознаградитъ вашъ суетный свтъ вдову за смерть мужа, — дтей — за убитаго отца? Злодй, совершившій убійство, даже не наказанъ… Говорятъ, что его накажетъ с_о_в__с_т_ь. Какая можетъ быть совсть у человка, который втирается въ домъ друга, оскорбляетъ своими лживыми рчами женщину, не сдлавшую ему никакого зла, и поражаетъ на смерть великодушное, доврившееся ему сердце! Господа пэры торжественно собираются въ засданіе судить этого низкаго негодяя, этого убійцу, — и отпускаютъ его съ легкимъ выговоромъ, а онъ, какъ ни въ чемъ не бывало, является въ общество, чтобы снова преслдовать женщинъ развратными вожделніями и льстивыми рчами и убивать доврчивыхъ людей, которые, ничего не подозрвая, даютъ ему пріютъ подъ своей кровлей. Въ тотъ день, когда лорда… когда этого убійцу (мн гадко произносить его имя) выпустили на свободу, въ Тибурн повсили женщину за покражу куска матеріи въ лавк. Иное дло украсть у человка жизнь, украсть у женщины честь, — это можно, за это не полагается никакого наказанія. Я беру своего ребенка, бросаюсь съ нимъ къ подножію трона, и на колняхъ молю о правосудіи, — и король отказываетъ мн. К_о_р_о_л_ь!— М_н_ онъ не король и никогда имъ не будетъ. Онъ самъ укралъ престолъ у своего тестя — законнаго короля — и, какъ вс сильные міра сего, не былъ за это наказанъ’.
— Тутъ я подумалъ, что пора еще разъ замолвить слово за васъ, — продолжалъ мистеръ Стиль, — и сказалъ: ‘Во всякомъ случа, сударыня, есть человкъ, который хотлъ спасти вашего мужа, подставивъ собственную свою грудь подъ шпагу его противника. Вашъ несчастный молодой родственникъ Гарри Эсмондъ говорилъ мн, что самъ пытался вызвать лорда Могуна’.
— Вы отъ него пришли?— спросила тутъ милэди суровымъ, высокомрнымъ тономъ, и встала.— Я думала, что вы явились съ какимъ-нибудь порученіемъ отъ принцессы. Я видлась съ мистеромъ Эсмондомъ въ тюрьм и простилась съ нимъ навсегда. Онъ принесъ несчастье въ мою семью: ему никогда не слдовало бы переступать порога моего дома.
— ‘Madame, madame! онъ не виноватъ!— перебилъ я ее (такъ продолжалъ свой разсказъ мистеръ Стиль).
— ‘Разв я осуждаю его, сударь?— сказала она.— Если вы явились посломъ отъ него, — передайте, что я просила совта Тамъ, — лицо ея было очень блдно и голосъ прерывался, — гд просящій никогда не получаетъ отказа, и теперь знаю, что должна съ нимъ разстаться и никогда его больше не видть. Наше свиданіе въ тюрьм было послднимъ — по крайней мр, на много, много лтъ. Когда-нибудь, быть можетъ, — когда молитвы и слезы… когда раскаяніе обновитъ наши гршныя сердца и мы заслужимъ прощеніе, — мы снова свидимся, — когда-нибудь, но не теперь. Посл того, что случилось, я не могу его видть… Я желаю ему счастья, но… онъ знаетъ мое ршеніе: мы простились съ нимъ навсегда, и если онъ дйствительно… дйствительно такъ уважаетъ меня, какъ говоритъ, то можетъ доказать это теперь, подчинившись моему требованію’.
— ‘Сударыня, это жестокій приговоръ: онъ разобьетъ сердце бднаго юноши’, сказалъ мистеръ Стиль.
‘Милэди покачала головой (продолжалъ мой добрый заступникъ).— ‘Сердца молодыхъ людей не такъ легко разбиваются, мистеръ Стиль’, сказала она. ‘Мистеръ Эсмондъ найдетъ другихъ… другихъ друзей. Хозяйка здшняго дома значительно смягчилась въ послднее время къ сыну покойнаго лорда’, прибавила она, покраснвъ’. Лэди Изабелла общала мн… т. е. вообще общала позаботиться объ его будущности. Я же посл этого ужаснаго злодянія — пока я живу въ Кэстльвуд, мой домъ никогда, — никогда не будетъ его домомъ! Я даже не хочу, чтобы онъ мн писалъ, кром… впрочемъ нтъ! пусть онъ совсмъ мн не пишетъ и не пытается видться со мной. Передайте ему мое прощальное…. Тсъ! ни слова объ этомъ при моей дочери’.
‘Тутъ вошла прелестная Беатриса. Она явилась прямо съ прогулки, отъ ея румяныхъ щечекъ вяло свжестью и здоровьемъ, траурное платье длало ее еще миле и краше. Милэди виконтесса сказала ей:
— ‘Беатриса, это мистеръ Стиль, одинъ изъ приближенныхъ его высочества…. Когда выйдетъ въ свтъ ваша новая комедія, мистеръ Стиль?’
— Надюсь, Гарри, что тебя выпустятъ на свободу къ первому ея представленію…. Но знаешь, другъ мой, но чести, красота filia pulcrior совершенно вытснила pulcram matrem изъ моей головы…. А между тмъ, когда, возвращаясь отъ нихъ, я шелъ вдоль рки и вспоминалъ ихъ обихъ, благородное достоинство и величавая грація матери взяли верхъ надъ совершенствами дочери, и образъ блднолицой матроны затмилъ въ моей душ расцвтающую красоту юной двы, — такъ закончилъ свое печальное повствованіе чувствительный капитанъ.
Наши заключенные жили въ Ньюгет очень хорошо — совсмъ не такъ, какъ сидвшіе тамъ же разные pauvres diables. (Полная нечувствительность, съ какою относился Эсмондъ къ ужасающей нужд этихъ несчастныхъ, равнодушіе, съ которымъ онъ смотрлъ на ихъ, еще боле ужасающее, веселье, неразлучное съ руганью, проклятіями и богохульными рчами, очень часто заставляло это впослдствіи краснть отъ стыда: только гораздо поздне онъ понялъ, какъ себялюбиво было тогда его личное горе и до какой степени оно поглощало вс его мысли). Но если нашимъ тремъ джентльменамъ, состоявшимъ на попеченіи смотрителя Ньюгетской тюрьмы, жилось хорошо, то это потому, что они хорошо платили: въ самомъ дл, можно поручиться, что нигд въ самой дорогой гостинниц, ни въ одномъ изъ самыхъ модныхъ лондонскихъ трактировъ не представлялось постояльцамъ такихъ длинныхъ счетовъ, какіе подавалъ намъ хозяинъ гостинницы Handcuff {Ручные кандалы.}, какъ называлъ ее полковникъ Вестбери. Наши три комнаты помщались надъ самыми воротами тюрьмы, во второмъ этаж, и выходили окнами къ Чипсайду и собору св. Павла. Намъ разршалось выходить на крышу, откуда мы могли свободно любоваться Смитфильдомъ, школой ‘Синекафтанниковъ’, садами и Картезіанскимъ училищемъ, гд (какъ часто вспоминалъ Гарри Эсмондъ) начали свое образованіе товарищъ его Томъ Тёшеръ и Ученый Дикъ.
Гарри, конечно, не могъ бы уплачивать своей доли чудовищныхъ счетовъ, которые еженедльно преподносилъ имъ любезный хозяинъ, такъ какъ въ роковую ночь передъ поединкомъ у него оставалось въ карман всего три гинеи. Но еще на гауптвахт, когда онъ лежалъ тамъ больной, вскор посл посщенія лэди Кэстльвудъ и до начала судебнаго разбирательства по его длу, явился къ нему посланный въ оранжевомъ камзол съ голубой оторочкой (старинная ливрея фамиліи Эсмондовъ), онъ принесъ мистеру Эсмонду запечатанный пакетъ, въ которомъ оказалось двадцать гиней, и записку отъ вдовствующей виконтессы, извщавшую заключеннаго, что для него нанятъ адвокатъ и что въ деньгахъ онъ не будетъ нуждаться.
Для ‘ученой’, какъ любила себя величать вдовствующая виконтесса, это было преоригинальное письмо. Оно оказалось написаннымъ на томъ нелпомъ, варварскомъ французскомъ язык, который (по свидтельству ея свтлости герцогини Портсмутской) былъ въ употребленіи у многихъ свтскихъ дамъ того времени. Въ тогдашнемъ обществ орографія далеко не была общераспространеннымъ искусствомъ, и письма лорда Марльборо показываютъ, что и онъ, съ своей стороны, былъ весьма мало знакомъ съ этимъ отдломъ грамматики.
‘Mong coussin’, — писала вдовствующая виконтесса, ‘Je scay que vous vous tes bravement batew et gri&egrave,vement blssay — du cost de feu М. le Vicomte, М. le Compte de Varique не же playt qua parlay de vous: М. de Moon auy. Le di que vous avay voulew vous bastre avecque luy — que vous estes plus tort que luy fur l’ayscrimme — quil’у а surtout certaine Botte que vous scavay quil n’а jammav sceu pariay: et que c’en eut t fay de luy si vouseluy vous vous fussiay battews ansamb. Aincy ее pauv Yicompte est mort. Mort et peutayf — Mon coussin, mon coussin! jay dans la tayste que vous n’estes quung pety Monstaegcy que les Esmonds ong tousjours estr. La veuve est chay moy. J’ay recuilly cets pauve lamme. Elle est furieuse cont vons, allons tous les jours chercher ley Roy (d’icy) dmandant gran cri revanche pour son Mary. Elle не veux voyre ni entende pariay de vous: pourtant elle не fay qu’en pariay milfoy par jour. Quand vous seray hor prison venay me voyre. J’auray soing de vous. Si cette petite Prude veut же dfaire de song pety Monste (Hlas je craing quil не soy trotar!) je m’en chargeray. J’ay encor quelqu interay et quelques escus de costay.
La Veuve же raccommode avce Miladi Marlboro qui est tout puiante avecque la Reine Anne. Cet dam sentraysent pour la petite prude, qui pourctantaun fidumesme asge que vous savay.
En sortant de prisong venez icy. Je ne puy vous recevoir chaymoy а cause des mchansts du monde, may pre du moy vous aurez logement.
Isabelle Viscomtesse d’Esmond’ {‘Милый кузенъ, я знаю, что вы храбро дрались за покойнаго виконта и получили серьезную рану. Графъ Варвикъ только и говоритъ, что о васъ, лордъ Могунъ тоже. Онъ говоритъ, что вы хотли его вызвать, — что въ фехтованіи вы сильне его и, главное, что вы знаете какой-то особенный выпадъ, котораго онъ ни за что бы не смогъ отпарировать, и что онъ бы пропалъ, если бы ему пришлось съ вами драться. Итакъ, этотъ бдняга виконтъ умеръ. Умеръ и, быть можетъ… Ахъ, кузенъ, кузенъ! я начинаю думать, что вы просто чудовище, какъ и вс Эсмонды! Эсмонды всегда были чудовищами. Вдова у меня. Я пріютила эту несчастную женщину. Она страшно сердита на васъ. Всякій Божій день она здитъ къ королю (къ здшнему королю) и съ криками и воплями требуетъ мести за смерть мужа. Васъ она не хочетъ видть, не можетъ даже слышать вашего имени, а сама тысячу разъ на день заговариваетъ о васъ. Когда выйдете изъ тюрьмы, прізжайте ко мн. Я позабочусь о вашей судьб. Если эта маленькая prude хочетъ непремнно отдлаться отъ своего чудовища (увы! боюсь, не поздно-ли хватилась?), такъ я позабочусь о немъ. У меня, слава Богу, есть еще мои проценты и кое-что отложено про запасъ.
‘Вдовушка помирилась съ милэди Марльборо, которая вертитъ королевой Анной, какъ хочетъ. Об эти дамы интересуются маленькой prude, у которой, къ слову сказать, есть сынъ однихъ лтъ съ извстной вамъ особой.
Прізжайте же, когда выйдете изъ тюрьмы. Я не могу помстить васъ у себя, потому что свтъ любитъ злословить, но вы будете имть помщеніе недалеко отъ меня.
Изабелла виконтесса Эсмондъ’.}
Эта лэди называла себя иногда маркизой Эсмондъ на основаніи патента, пожалованнаго покойнымъ королемъ Іаковомъ отцу Гарри Эсмонда, и, въ качеств маркизы, пила не иначе, какъ изъ серебрянаго кубка съ крышкой, утиралась полотенцемъ съ бахромой, и дворянка должна была носить шлейфъ ея платья.
Говоря о томъ, кто былъ ‘однихъ лтъ’ съ маленькимъ Франкомъ (или виконтомъ Кэстльвудомъ, какъ мы будемъ это теперь называть), вдовствующая виконтесса Изабелла намекала на его королевское высочество принца Уэльскаго, родившагося въ одинъ годъ и даже въ одинъ мсяцъ съ Франкомъ и только что провозглашеннаго въ Сенъ-Жермэн королемъ Великобританіи, Франціи и Ирландіи.

ГЛАВА III.
Я поступаю на королевскую службу въ полкъ Квина.

Слуга въ темно-оранжевой ливре съ голубой оторочкой и голубыми выпушками встртилъ Эсмонда, при выход его изъ тюрьмы. Забравъ скудный багажъ молодого человка, оранжевый камзолъ вывелъ его изъ ненавистнаго Ньюгета и черезъ Флотскій переулокъ провелъ его прямо къ Темз, гд они наняли двухвесельную лодку и поплыли къ Чельзли вверхъ по рк. Эсмонду казалось, что никогда еще солнце не сіяло такъ ярко и никогда еще не вдыхалъ онъ такого свжаго, бодрящаго воздуха. Темпль-Гарденъ, когда они прозжали мимо, показался ему садомъ Эдема, а видъ набережныхъ, верфей и зданій, возвышающихся надъ ркой, Сомерсетъ-Гауза и Вестминстера (гд въ то время только что начали строить великолпный новый мостъ) дворца и Ламбетской башни, а также вся вообще яркая, оживленная картина рки, кишащей лодками и баржами, наполнила душу молодого человка неизъяснимымъ восторгомъ. Да, впрочемъ, такая прелестная картина и не могла подйствовать иначе на человка, такъ долго просидвшаго въ заточеніи, да еще вдобавокъ терзавшагося черными мыслями, которыя только усугубляли для него бремя неволи. Наконепъ, путники пристали къ хорошенькой деревушк Чельзи, гд очень многіе изъ англійской знати имютъ прекрасные дачные дома, и вскор подошли къ дому вдовствующей виконтессы, — веселенькому новому домику надъ самой ркой, съ превосходнымъ садомъ и красивымъ видомъ въ об стороны — на Суррей и Кенсингтонъ, гд возвышается благородной архитектуры старинный дворецъ лорда Варвика, бывшаго противника Гарри.
Здсь, въ дом ея сіятельства, въ гостиной, молодой человкъ еще разъ увидлъ знакомые ему портреты и картины, висвшіе прежде въ Кэстльвуд и перевезенные сюда виконтессой посл смерти ея мужа, отца Гарри. На почетномъ мст красовалось произведеніе сэра Питера Лели — портретъ высокородной виконтессы Изабеллы Эсмондъ въ вид богини Діаны, въ желтомъ атлас, съ лукомъ въ рук, полумсяцемъ на голов, и съ прыгающими вокругъ нея собаками. Портретъ былъ написанъ въ ту эпоху, когда августйшіе Эвдиміоны, какъ говорятъ, пользовались милостями двственной богини охоты, а такъ какъ богини никогда не старются, то и эта богиня до самой смерти упорно врила въ свою вчную молодость и была убждена, что сходство между портретомъ и оригиналомъ ничуть не уменьшилось.
Камердинеръ ея сіятельства (отправлявшій далеко не одну эту должность въ чельзійскомъ скромномъ хозяйств) провелъ молодого человка въ ея аппартаменты. Выждавъ надлежащее время, престарлая богиня Діана соизволила показаться гостю. Ей предшествовалъ негръ въ турецкомъ костюм, въ красныхъ башмакахъ и серебряномъ ошейник, на которомъ были вырзаны гербы ея сіятельства, негръ несъ ея подушку. Затмъ появилась компаньонка милэди, за компаньонкой, съ лаемъ и визгомъ, выскочила стая болонокъ, и наконецъ — о, ослпительное зрлище!— показалась сама суровая богиня, ‘разливая вокругъ благовонія’. Эсмондъ съ дтства помнилъ крпкій запахъ мускуса, распространявшійся отъ почтенной особы его мачихи (какъ онъ иметъ полное основаніе ее называть). Подобно тому какъ солнце становится все красне по мр приближенія къ закату, такъ и щеки вдовствующей виконтессы пылали багрянцемъ на склон ея дней. Лицо ея было размалевано киноварью, казавшейся еще ярче на бломъ фон блилъ. Она носила букли, бывшія въ мод при корол Карл, тогда какъ при двор короля Вильгельма дамы воздвигали у себя на голов цлыя башни. Глаза высокородной Изабеллы горли, какъ угли, изъ подъ этого оригинальнаго сооруженія изъ блилъ, румянъ и помады. Такова была старшая вдовствующая виконтесса, супруга покойнаго отца мистера Эсмонда.
Молодой человкъ отвсилъ ей глубокій поклонъ, какъ это приличествовало ея высокому званію и существующему между ними родству, затмъ приблизился къ ней съ величайшей серьезностью и поцловалъ руку съ дрожащими костлявыми пальцами, на которыхъ сверкало безчисленное множество колецъ, припомнивъ при этомъ былыя времена, когда эта дрожащая рука заставляла дрожать его самого. ‘Маркиза, — сказалъ онъ, низко склонивъ голову и опускаясь на одно колно, — неужели мн будетъ разршено облобызать только одну эту руку?’ — Но помимо невольнаго внутренняго смха, который естественно должно было возбудить въ молодомъ человк созерцаніе столь изумительной фигуры, въ душ его было и доброе чувство, сознаніе своей кровной связи и близости къ ней. Эта женщина была женой его отца и дочерью его дда. Она терпла его, когда онъ былъ ребенкомъ, а потомъ была къ нему даже добра на свой ладъ. И теперь, когда роковой призракъ незаконнорожденности не поглощалъ боле его мыслей, когда позорная тайна не лежала камнемъ у него на душ, онъ съ удовольствіемъ чувствовалъ и признавалъ узы родства, — быть можетъ, гордясь втайн жертвой, которую принесъ, и сознаніемъ, что въ сущности онъ, Эсмондъ, былъ главою семьи, и если не предъявлялъ своихъ правъ, то единственно только изъ великодушія.
По крайней мр, съ того дня, когда, стоя на колняхъ у постели своего умирающаго покровителя, онъ услыхалъ изъ его устъ эту тайну, Гарри Эсмондъ узналъ чувство независимости, котораго никогда не испытывалъ раньше и которое съ тхъ поръ его не покидало. Итакъ, онъ назвалъ свою мачиху маркизой, но сдлалъ это съ такимъ видомъ, какъ будто настоящимъ маркизомъ Эсмондомъ былъ онъ самъ и жаловалъ ее этимъ титуломъ изъ любезности.
Не прочла-ли она по глазамъ молодого человка, который теперь не боялся ея глазъ, что онъ знаетъ или подозрваетъ тайну своего рожденія?.. Она замтила перемну въ его обращеніи: у нея даже вырвался жестъ изумленія. И въ самомъ дл, онъ былъ теперь совсмъ не похожъ на того кэмбриджскаго студента, который прізжалъ ее навстить два года тому назадъ и которому она послала тогда пять гиней съ своимъ камердинеромъ. Она пристально на него поглядла (быть можетъ, въ эту минуту она дрожала чуть-чуть посильнй, чмъ обыкновенно) и сказала испуганнымъ голосомъ:
— Я рада васъ видть, кузенъ. Какъ уже сказано, послднее ршеніе Эсмонда было — всю жизнь держать себя такъ, какъ будто тайна его рожденія была ему неизвстна, но теперь онъ разомъ (и вполн основательно) ршилъ дйствовать иначе. Онъ попросилъ ея сіятельство выслать изъ комнаты слугъ, и когда они остались одни, сказалъ ей:
— Не кузенъ, а племянникъ, сударыня: это меньшее, что слдуетъ мн по праву. Съ нами обоими поступили очень нехорошо, такъ же какъ и съ моей бдной матерью, которой нтъ больше въ живыхъ.
— Беру Бога въ свидтели, что моей вины тутъ не было!— закричала она, разомъ сдаваясь.— Это вашъ негодяй отецъ…
— Внесъ такой позоръ въ нашу семью, — докончилъ мистеръ Эсмондъ.— Я это знаю. Я никого не намренъ тревожить. Теперешніе обладатели титула облагодтельствовали меня, они непричастны злу, которое мн сдлано. Покойный милордъ, мой дорогой покровитель, узналъ истину только за нсколько мсяцевъ до смерти отъ патера Гольта въ его послдній пріздъ.
— Мерзавецъ Гольтъ! Таина эта была, вдь, ему открыта на исповди… на исповди!— воскликнула милэди.
— Нтъ, не только на исповди, — возразилъ мистеръ Эсмондъ.— Онъ зналъ ее также изъ другого источника. Мой отецъ, раненый подъ Бойной, разсказалъ обо всемъ французскому священнику, скрывавшемуся вмст съ нимъ посл сраженія, а потомъ еще и мстному священнику, въ чьемъ дом онъ умеръ. Этотъ послдній джентльменъ не считалъ нужнымъ распространять эту исторію, пока не встртился съ мистеромъ Гольтомъ въ Сентъ-Омер. А мистеръ Гольтъ умалчивалъ о ней ради своихъ собственныхъ цлей, разузнавая тмъ временемъ, жива-ли моя мать. Она давно умерла, много лтъ тому назадъ: такъ мн сказалъ, умирая, мой бдный покровитель, и я врю ему. Я даже не знаю, могъ-ли бы я доказать существованіе брака. Но я не сталъ бы доказывать, если бы и могъ. Я не хочу позорить наше имя и никогда не навлеку горя на людей, которыхъ я люблю, какъ бы жестоко они со мной ни обошлись. Будьте покойны, сударыня: сынъ не станетъ увеличивать зла, которое вамъ сдлалъ отецъ. Оставайтесь его вдовой, какъ были до сихъ поръ, и подарите меня вашимъ расположеніемъ — вотъ все, чего я у васъ прошу. Никогда больше мы съ вами и не станемъ поднимать этого вопроса — Mais vous tes un noble jeune homme!— заговорила вдругъ милэди по французски, какъ всегда это длала, когда была взволнована.
— Noblesse oblige, — отвчалъ ей въ тонъ мистеръ Эсмондъ съ низкимъ поклономъ.— Еще живы т, у кого я въ долгу за ихъ нжную привязанность ко мн и кому я часто съ любовью повторялъ, что я готовъ положить за нихъ свою жизнь. Неужели же теперь я сдлаюсь врагомъ этихъ людей и поссорюсь съ ними изъ-за титула? Не все-ли равно, кто изъ насъ его носитъ? Такъ или иначе онъ остается въ семь.
— Что есть такого особеннаго въ этой маленькой недотрог, хотла бы я знать, что вс мужчины сходятъ по ней съ ума? — воскликнула милэди.— Она пробыла здсь цлый мсяцъ и все это время осаждала короля своими просьбами. Она недурна и хорошо сохранилась, mais elle n’a pas de bel air. При двор его величества покойнаго короля вс мужчины громко восторгались ею, а она была ничуть не лучше восковой куклы. Теперь она стала красиве и смотритъ сестрой своей дочери, но — что вы вс въ ней находите, чтобы такъ ее превозносить? Мистеръ Стиль какъ-то увидлъ ее во время своего дежурства у принца Георга (она хала тогда въ Кенсингтонъ съ обоими дтьми) и написалъ въ честь ея поэму, онъ говоритъ, что станетъ теперь носить ея цвта и всю свою жизнь будетъ ходить въ черномъ, а мистеръ Конгревъ собирается написать ‘Плачущую вдову’, которая — онъ увряетъ — будетъ лучше его ‘Плачущей невсты’. Даже леди Марльборо, и та — не смотря на то, что мужья ихъ были въ ссор и дрались на дуэли, когда этотъ подлецъ Черчиль измнилъ королю (за что его стоило бы повсить) — даже леди Марльборо сходитъ съ ума по нашей вдовушк, она оскорбила меня въ моей собственной гостиной: объявила — какъ вамъ это понравится? — что пріхала съ визитомъ не къ с_т_а_р_о_й вдовствующей виконтесс, а къ молодой. Маленькаго Кэстльвуда и маленькаго лорда Черчилля ршили сдлать друзьями, они уже подрались раза два или три — совсмъ какъ братья. А этотъ мошенникъ Могунъ, вернувшись въ прошломъ году изъ деревни, гд онъ откопалъ нашу красавицу, всю зиму бредилъ ею, говорилъ, что она жемчужина, которую поставили передъ свиньями, а потомъ убилъ этого бднаго дурачка Франка. Вся ссора вышла изъ-за его жены — я это наврное знаю. Скажите, племянникъ, было что-нибудь между ними — между ней и Могуномъ?— Скажите правду: теперь вдь все равно. О вашихъ собственныхъ сердечныхъ длахъ я васъ не стану разспрашивать.
Мистеръ Эсмондъ покраснлъ.
— Нтъ на Неб святой непорочне и чище милэди!— воскликнулъ онъ.
— Eh, mon neveu! Много святыхъ попадаетъ на Небо, хорошенько сперва нагршивъ, чтобы было въ чемъ каяться. Я вижу, вы не лучше другихъ дураковъ: вы влюблены въ нее какъ съумасшедшій!
— Да, я люблю и почитаю ее открыто, передъ всмъ свтомъ, — отвчалъ Эсмондъ.— Я этого не стыжусь!
— А она захлопнула передъ вами двери своего дома, — отдала свой приходъ этому ужасному медвженку, сыну отвратительнаго стараго медвдя Тёшера, и объявила, что не хочетъ насъ звать. Monsieur mon nerfu, — вс мы таковы. Когда я была молодой женщиной, изъ-за меня было тысячи полторы дуэлей — врно вамъ говорю. И когда несчастный мосье де-Суши утопился въ Ботоггскомъ канал оттого, что я танцовала съ графомъ Спрингбокомъ, я не могла выжать ни единой слезинки и проплясала до пяти часовъ утра. Этотъ самый графъ… впрочемъ, нтъ, не онъ, а лордъ Ормондъ игралъ на скрипк, когда его величество сдлалъ мн честь протанцовать со мной всю ночь… Какъ вы, однако, выросли, кузенъ! Вы пріобрли le bel au. Вы брюнетъ. Эсмонды въ старшей линіи вс брюнеты. Сынъ вашей маленькой недотроги — блондинъ, его отецъ былъ тоже блондинъ, — блондинъ и дуракъ. Когда вы пріхали въ Кэстльвудъ, вы были пребезобразный мальчишка: ничего, кром глазъ — какъ у галченка. Мы прочили васъ въ священники. Ахъ, этотъ ужасный патеръ Гольтъ! Какъ онъ меня бывало пугалъ, когда я захвораю! Теперь у меня очень хорошій духовникъ — аббатъ Дулльетъ — милйшій человкъ. Мы съ нимъ всегда постимся по пятницамъ. Поваръ у меня очень набожный. Ну, вы, конечно, тоже держитесь правильнаго образа мыслей… А принцъ Оранскій, говорятъ, въ самомъ дл очень боленъ?
Такъ, съ легкимъ сердцемъ, болтала старуха съ мистеромъ Эсмондомъ, который былъ совершенно пораженъ ея словоохотливостью, столь непохожей на прежнее высокомрное обращеніе съ нимъ. Но онъ попалъ къ ней въ милость, и этимъ все было сказано: теперь она не только любила его (насколько это было въ ея натур), но и боялась, и Гарри, въ качеств взрослаго молодого человка, чувствовалъ себя съ нею настолько же свободно, насколько роблъ передъ нею ребенкомъ. Впрочемъ, не вс ея слова говорились на втеръ: она исполнила общаніе ввести Эсмонда въ свое общество (довольно — таки многолюдное и состоявшее исключительно изъ приверженцевъ короля Іакова — это само собой), гд за ломберными столами громогласно велась политическая интрига. Она представила мистера Эсмонда, какъ своего близкаго родственника, многимъ важнымъ особамъ и довольно щедро снабдила его деньгами, которыя онъ принималъ отъ нея, нисколько не стсняясь, ввиду родственныхъ своихъ правъ и жертвъ, принесенныхъ имъ въ пользу семьи. Но онъ твердо ршилъ, что не станетъ больше держаться за женскую юбку, быть можетъ, онъ даже обдумывалъ втайн разные способы отличиться и составить себ имя, въ которомъ ему отказала капризная судьба. Отвращеніе къ однообразію прежней жизни, когда онъ по цлымъ днямъ корплъ надъ книгами, — горькое чувство протеста, подымавшееся въ немъ при одномъ воспоминаніи о рабств, на которое онъ добровольно себя обрекалъ ради той, чья жестокость заставляла обливаться кровью его сердце, — безпокойное желаніе повидать свтъ и людей — навели его на мысль о военной карьер, ему хотлось сдлать хоть дв-три кампаніи, если и не посвятить военной служб всю свою жизнь. Онъ обратился къ своей новой покровительниц съ просьбой добыть ему офицерскій патентъ и въ одинъ прекрасный день имлъ удовольствіе узнать о своемъ назначеніи прапорщикомъ пхотнаго полка ирландской арміи, подъ командой полковника Квина.
Не прошло и трехъ недль со дня производства мистера Эсмонда въ прапорщики, когда несчастный случаи съ королемъ Вильгельмомъ прескъ жизнь величайшаго, мудрйшаго, самаго доблестнаго и милосердаго государя, какого когда-либо видла Англія. Враждебная ему партія никогда не стснялась клеветать на него, пока онъ былъ живъ, но радость, съ какою была встрчена смерть этого великаго человка его врагами на родин и въ Европ, фактически доказала, до какой степени его боялись. При всей своей молодости Эсмондъ былъ настолько уменъ (и благороденъ, могу я прибавить), что не могъ отнестись иначе, какъ съ презрніемъ къ тому безстыдному ликованію, которое поднялось въ Лондон со смертью этого славнаго государя, этого непобдимаго воина, мудраго и умреннаго правителя, между приверженцами короля Іакова. Врность изгнанной королевской династіи, какъ уже сказано, была традиціонной въ семь мистера Эсмонда. У его мачихи, вдовы его отца, вс надежды, симпатіи, воспоминанія и предубжденія были связаны съ царствованіемъ короля Іакова, и ужь, конечно, ни одинъ изъ заговорщиковъ не отстаивалъ его королевскихъ правъ за ломбернымъ или за чайнымъ столомъ и не нападалъ на противниковъ претендента съ такимъ азартомъ, какъ милэди. Домъ ея сіятельства кишлъ католическими попами, и переодтыми, и въ рясахъ, переносчиками встей изъ Сэнъ-Жермзна, сплетниками, знавшими вс версальскія новости до такихъ подробностей, что могли бы вамъ назвать точную цифру войскъ, назначенныхъ въ ближайшую экспедицію, которую отправлялъ въ Дюнкирхенъ французскій король и которая, само собою разумется, должна была цликомъ проглотить принца Оранскаго со всей его арміей и дворомъ. Милэди виконтесса принимала у себя герцога Бервикскаго, когда онъ высадился у насъ въ 1696 году. Она берегла, какъ драгоцнность, стаканъ, изъ котораго герцогъ пилъ, и клятвенно завряла, что не дотронется до него, пока ей не придется пить за здоровье короля Іакова Третьяго въ день восшествія его величества на отцовскій престолъ. У нея хранились сувениры отъ королевы и реликвіи ея ‘святого’, который, если врилъ исторіи, былъ святымъ далеко не всегда и ужь во всякомъ случа не тамъ, гд дло шло о миссъ Изабелл Эсмондъ и другихъ, ей подобныхъ. Она врила въ чудеса, совершавшіяся на могил короля Іакова II, и знала безчисленное множество самыхъ достоврныхъ случаевъ поразительныхъ исцленій отъ прикосновенія къ четкамъ его величества, къ его медалямъ, волосамъ, и не знаю чему еще. Эсмондъ и до сихъ поръ еще помнилъ нсколько десятковъ удивительныхъ разсказовъ, которыми угощала его эта легковрная старуха. Былъ у нея въ числ прочихъ епископъ Отенскій, исцлившійся отъ болзни, которою страдалъ сорокъ лтъ и которая совершенно прошла, какъ только онъ отслужилъ мессу за упокой души благословеннаго короля. Былъ еще мосье Марэ, врачъ изъ Оверни, страдавшій параличемъ обихъ ногъ и выздороввшій благодаря заступничеству все того же святого. Былъ Филиппъ Пайтетъ, бенедиктинскій монахъ, котораго мучилъ кашель до того, что онъ почти задыхался, онъ обратился къ Богу съ молитвой о ниспосланіи ему облегченія ради заслугъ покойнаго короля и въ тотъ же мигъ почувствовалъ, какъ все его тло покрылось обильной испариной, а кашель совершенно прошелъ. Была еще супруга нкоего мосье Лепервье, танцмейстера при двор герцога Саксенъ-Готскаго, выздороввшая отъ ревматизма черезъ посредничество короля, и ужь въ подлинности этого послдняго чуда не могло быть никакихъ сомнній, такъ какъ и докторъ, и помощникъ его, лечившіе эту больную, показали подъ присягой, что въ факт ея выздоровленія они ршительно не причемъ. Всмъ этимъ сказкамъ и сотн другихъ въ томъ же род мистеръ Эсмондъ былъ воленъ врить или не врить, могучей вры у его почтенной родственницы хватило бы на десятерыхъ, и она глотала все цликомъ безъ разбора. Епископальная партія въ Англіи не признавала подобныхъ легендъ. Однако же вс ея приверженцы считали, что честь и справедливость обязываютъ ихъ оставаться врными изгнанному королю, и едва-ли у этой несчастной династіи былъ когда-нибудь такой горячій заступникъ, какъ кроткая владтельница Кэстльвудскаго замка, гд выросъ Гарри Эсмондъ. Милэди имла большое вліяніе на мужа и руководила его мнніями, быть можетъ, гораздо самовластне, чмъ онъ подозрвалъ. Милордъ ставилъ свою жену чрезвычайно высоко, хотя это и не мшало ему ей измнять, а такъ какъ онъ не любилъ затруднять себя размышленіемъ, то призналъ ея мннія довольно охотно. Ея простодушное, привязчивое сердце не допускало возможности перенести врноподданическія чувства на государя, котораго она не считала законнымъ. Служить же королю Вильгельму изъ-за выгоды было въ ея глазахъ чудовищнымъ лицемріемъ и измной. Ея чистая совсть не могла бы съ этимъ примириться, точно также, какъ не могла бы оправдать воровства, подлога и всякаго другого низкаго поступка. Лорда Кэстльвуда еще можно было подкупить, но жену его — никогда, и онъ подчинилъ ей въ этомъ случа свою совсть, какъ длалъ это и во всхъ другихъ случаяхъ, когда искушеніе было не слишкомъ сильно. Такъ было и съ Эсмондомъ: весьма вроятно, что единственно изъ любви, признательности и страстной преданности своей госпож, составлявшихъ преобладающія чувства всей его юности, и молодой человкъ подписался подъ англиканскимъ и другими символами вры, предписанными ему его благодтельницей. Будь она вигомъ, и онъ сталъ бы вигомъ, прими она ученіе мистера Фокса и сдлайся квакершей, — нтъ никакого сомннія, что онъ отрекся бы отъ париковъ и манжетъ, отъ шпаги, расшитыхъ камзоловъ и чулокъ со стрлками. Въ студенческихъ спорахъ въ университет, гд партійный духъ былъ очень силенъ, Эсмонда всегда называли яковистомъ, весьма возможно, впрочемъ, что, выставляя себя сторонникомъ партіи, къ которой принадлежала вся его семья, Гарри длалъ это столько же изъ тщеславія, сколько изъ привязанности къ своей госпож.
Почти все англиканское духовенство и боле половины народа принадлежитъ къ этой партіи. Нтъ въ мір народа, который былъ бы такъ преданъ престолу, какъ мы: мы восхищаемся нашими королями и остаемся илъ врными долго спустя посл того, какъ они нарушили свою врность по отношенію къ намъ. Оглядываясь на наше недавнее прошлое, на эпоху Стюартовъ, невольно изумляешься упорному постоянству, съ какимъ эта несчастная династія отталкивала отъ себя корону и теряла одни шансы успха за другими, невольно изумляешься, когда вспомнишь, какія сокровища преданности она разматывала зря и, какъ бы повинуясь роковой сил, сама себ готовила гибель. Если кто-нибудь могъ похвалиться врностью своихъ сторонниковъ, такъ это Стюарты, если кто-нибудь могъ сказать про себя, что не воспользовался представлявшимися ему случаями къ укрпленію своей власти, такъ это Стюарты, и изъ всхъ враговъ, какіе у нихъ когда-либо имлись, злйшими были сами они.
Когда принцесса Анна вступила на престолъ, утомленная нація рада была отдохнуть отъ всхъ этихъ войнъ, политическихъ интригъ и заговоровъ, и въ лиц принцессы царской крови охотно приняла компромиссъ, какъ бы примиривши враждующія партіи. Торіи могли служить этой государын съ чистой совстью: она сама была тори, хоть воцареніе ея и представляло торжество вигскихъ мнній. Англійскій народъ, всегда сочувствовавшій королямъ, отличавшимся родственными чувствами, былъ очень доволенъ, что его королева осталась врна своей семь, и если бы не роковое наслдіе, перешедшее къ нему отъ предковъ вмст съ ихъ притязаніями на англійскую корону, Іаковъ Третій могъ бы носить ее до послдняго дня и часа своего царствованія. Но онъ не умлъ ни выжидать удобныхъ случаевъ, ни пользоваться ими, когда они представлялись: онъ былъ предпріимчивъ, когда слдовало быть осторожнымъ, и остороженъ, когда надлежало рисковать всмъ. Приходишь просто въ отчаяніе отъ безнадежной неспособности этого принца, когда вспоминаешь его грустную исторію. Или судьба особенно неблагосклонна къ государямъ и преслдуетъ ихъ неумолиме, чмъ обыкновенныхъ смертныхъ? Право, можно это подумать, когда прослдишь исторію неблагодарной королевской расы, на которую было безплодно потрачено столько преданности и доблести, — за которую было безцльно пролито столько крови.
И такъ, король скончался, и принцесса Анна (‘дочь этого урода Анны Гайдъ’, какъ называла ее вдовствующая виконтесса) была провозглашена королевой по всей столиц отъ Вестминстера и до Ледгэтъ-Гилля при звукахъ трубъ скачущихъ герольдовъ и ликующихъ кликахъ народа.
Черезъ недлю милордъ Марльборо былъ сдланъ кавалеромъ ордена Подвязки и назначенъ главнокомандующимъ всхъ военныхъ силъ ея величества на родин и за границей. Это назначеніе только разожгло ненависть вдовствующей виконтессы къ герцогу и его жен, или, какъ она говорила, еще боле усилило ея преданность законному государю. ‘Принцесса — просто на просто маріонетка въ рукахъ этой фуріи, которая осмливается являться въ мою гостиную и бросаетъ мн оскорбленія прямо въ лицо. Чего можно надяться для страны, отданной во власть такой женщины?— говорила миледи.— Объ этомъ двуличномъ измнник милорд Марльборо я ужь и не говорю: изъ всхъ, кто когда-нибудь имлъ съ нимъ дло, не найдется ни одного — ни мужчины, ни женщины — кого онъ бы не предалъ, — кром его ужасной жены, передъ которой онъ дрожитъ. Англія погибла, разъ что попала въ когти къ такимъ гнуснымъ людямъ’.
Вотъ какъ привтствовала новое правительство старушка-родственница Эсмонда. Но возвышеніе знаменитыхъ герцога и герцогини Марльборо было благодяніемъ для нкоторыхъ, не столь высопоставленныхъ людей, имвшихъ счастье пользоваться ихъ расположеніемъ, и, по крайней мр, увеличило благосостояніе одной семьи, которая сильно въ этомъ нуждалась. Въ август мсяц, мистеръ Эсмондъ, собираясь покинуть Англію, пріхалъ въ Портсмутъ, гд стоялъ его полкъ. Гарри проводилъ тамъ цлые дни на ученьяхъ, практикуясь въ обращеніи съ огнестрльнымъ и холоднымъ оружіемъ, и узналъ, что его возлюбленной госпож назначена пенсія, а миссъ Беатриса принята фрейлиной ко Двору. И такъ, поздка бдной вдовы въ Лондонъ принесла ей пользу хоть съ этой стороны: если она не добилась наказанія для убійцы мужа, то хоть помирилась съ старыми друзьями, которые приняли въ ней участіе и выказали желаніе ей помочь.
Въ заключеніе этой главы скажу нсколько словъ о моихъ бывшихъ товарищахъ по несчастію. Полковникъ Вестбери ухалъ въ Голландію съ главнокомандующимъ. Капитанъ Макартней, вмст съ своимъ полкомъ, составлявшимъ часть отряда, которымъ командовалъ его свтлость герцогъ Ормондъ, находился пока въ Портсмут, въ ожиданіи отправленія въ Испанію, какъ говорили. Графъ Варвикъ возвратился къ себ въ имнье, а лордъ Могунъ не только не былъ наказанъ за убійство, которое внесло столько горя и перемнъ въ семью Эсмондовъ, но даже получилъ прекрасное назначеніе: онъ былъ зачисленъ въ блестящее посольство лорда Маккльсфильда и отправился съ нимъ къ курфюрсту Ганноверскому съ орденомъ Подвязки для его высочества и милостивымъ письмомъ отъ королевы.

ГЛАВА IV.
Итоги прошлаго.

Руководимый слабыми проблесками свта, какіе могъ бросить на темную исторію его рожденія отрывочный разсказъ злополучнаго его покровителя, терзавшагося угрызеніями совсти въ своей послдней мучительной борьб съ смертью, — мистеръ Эсмондъ во всякомъ случа достоврно узналъ — что мать его давно умерла. Такимъ образомъ личные интересы матери и ея чести, опозоренной измной и жестокостью мужа, не могли вліять на ея сына при обсужденіи вопроса: предъявлять-ли ему свои законныя права или отказаться отъ нихъ? Изъ торопливой исповди умирающаго оказывалось, что истина выяснилась виконту всего два года тому назадъ, когда прізжалъ мистеръ Гольтъ съ цлью втянутъ его въ одинъ изъ многочисленныхъ заговоровъ, устроивавшихся тайными вожаками партіи короля Іакова въ нашемъ отечеств съ цлью лишить жизни или власти принца Оранскаго.
Эти заговоры оказывались до такой степени сродни убійству, — были до того подлы по средствамъ и преступны по замыслу, что англійскій народъ, безъ всякаго сомннія, прекрасно сдлалъ, отрекшись отъ несчастной династіи, которая не умла отстаивать свои права иначе, какъ черезъ посредство низкихъ агентовъ, путемъ измны и темной интриги. Злоумышленія противъ короля Вильгельма не уступали въ низости тмъ засадамъ, что устроиваютъ на большихъ дорогахъ обыкновенно разбойники. Стыдно подумать, что могущественный государь, представитель великаго и священнаго права, защитникъ великаго дла, могъ унизиться до придумыванія проектовъ убійства и подлой измны, какъ это доказываютъ предписанія и полномочія за собственноручной королевскою подписью, выданныя несчастнымъ Іаковымъ ІІ его клевретамъ въ нашей стран. То, что онъ и они называли подготовкой къ войн, было въ сущности ничмъ не лучше подстрекательства къ убійству. Благородный принцъ Оранскій порвалъ эту гнилую сть заговоровъ, которою старались его опутать враги: ихъ измнническіе кинжалы разбивались о его непоколебимую твердость, не нанося ему вреда. Посл смерти Іакова II королева, съ своими сенъ-жерменскими прихлебателями, — все больше попами и женщинами, — продолжала интриговать въ пользу малолтняго принца Іакова Третьяго (какъ онъ назывался во Франціи и у насъ — своими приверженцами). Оказавшись въ рукахъ поповъ и женщинъ — дло принца велось именно такъ, какъ могутъ вести дла только женщины да попы, а именно коварно, жестоко, нершительно, — словомъ, такъ, что оно должно было неминуемо придти къ дурному исходу. Нтъ, на мой взглядъ, боле полезной морали, нежели та, къ которой приводитъ исторія іезуитовъ: такихъ умныхъ, и хитрыхъ, — такихъ искусныхъ и упорныхъ въ труд заговорщиковъ міръ больше наврное не увидитъ, а между тмъ всегда наступалъ день, когда возмутившееся общественное чувство опрокидывало хрупкія сооруженія и обращало въ бгство этихъ трусливыхъ злоумышленниковъ. Мистеръ Свифтъ превосходно описалъ страсть къ интриг, къ тайн, клевет и обману, составляющую неотъемлемое свойство малодушныхъ людей, состоящихъ паразитами у безхарактерныхъ государей. Ненавидть, завидовать и злоумышлять противъ сильныхъ — въ натур такихъ людей. И что же мы видимъ? — Заговоръ созрлъ, все идетъ прекрасно, все, повидимому, предвщаетъ близкое паденіе благородной жертвы. Но вотъ, въ одинъ прекрасный день Гулливеръ подымается на ноги, стряхиваетъ съ себя злостныхъ букашекъ и уходитъ невредимый… Да, ирландскіе солдаты были вправ сказать посл сраженія при Бойн: ‘помняемся королями, и мы готовы драться сызнова’. Бой былъ въ самомъ дл неравный:— малодушному человку, ходившему на помочахъ у женщинъ и поповъ, опиравшемуся на такихъ ничтожныхъ союзниковъ и помощниковъ, какихъ естественно должна была выбрать его мелкая натура, предстояло бороться противъ великихъ домысловъ, искусной военной тактики и сердца героя.
По одному изъ такихъ многочисленныхъ злодйскихъ порученій негодяевъ (ибо, какъ я смотрю на нихъ теперь, я не могу назвать ихъ иначе) мистеръ Гольтъ и прізжалъ въ милорду Кэстльвуду съ предложеніемъ какого-то новаго, безусловно врнаго плана, долженствовавшаго погубить принца Оранскаго, — плана, къ которому милордъ, при всемъ своемъ роялизм, съ негодованіемъ отказался примкнуть. Насколько могъ понять мистеръ Эсмондъ изъ словъ умирающаго, Гольтъ являлся съ проектомъ поднять всеобщее возстаніе и съ общаніемъ передать милорду титулъ маркиза, пожалованный королемъ Іаковымъ II покойному виконту, его предшественнику. Когда же милордъ ршительно отказался и отъ проекта, и отъ взятки, со стороны мистера Гольта послдовала угроза доказать незаконность его правъ на кэстльвудское помстье и титулъ, Въ подтвержденіе этого ошеломляющаго извстія (бывшаго для покровителя Гарри Эсмонда совершеннымъ сюрпризомъ) Гольтъ разсказалъ ему о признаніи, которое покойный виконтъ сдлалъ передъ смертью, посл сраженія подъ Бойной, въ Трим, въ Ирландіи, и подлинность котораго могли засвидтельствовать два духовныя лица: ирландскій священникъ и французски монахъ-іезуитъ, находившійся при войскахъ короля Іакова. Гольтъ показалъ также брачное свидтельство, неизвстно, впрочемъ, подложное или подлинное, — удостоврявшее, что покойный лордъ, въ то время просто Томасъ Эсмондъ, женился на моей матери въ город Брюссел, въ 1677-мъ году, когда служилъ въ англійской арміи, занимавшей Фландрію. По словамъ мистера Гольта, онъ могъ доказать, что эта Гертруда, много лтъ тому назадъ покинутая мужемъ, была еще въ живыхъ, постриглась въ монахини и находилась въ город Брюссел въ 1685-мъ году, когда Томасъ Эсмондъ женился на дочери своего дяди, Изабелл, нын вдовствующей виконтесс Кэстльвудъ. Мистеръ Гольтъ далъ милорду двнадцать часовъ сроку, чтобы хорошенько обдумать его предложеніе, какъ сказалъ Гарри его умирающій покровитель, и, забравъ свои бумаги, исчезъ тмъ же таинственныхъ путемъ, какимъ появился. Гарри зналъ — какимъ: черезъ то самое окошко, въ которое почтенный патеръ вылзалъ одинъ разъ на его глазахъ. Но не было, разумется, никакой надобности объяснять это умирающему, гораздо важне было выслушать послднія драгоцнныя слова изъ его костенющихъ устъ.
Прежде чмъ прошелъ этотъ двнадцати часовой срокъ, Гольть былъ арестованъ по обвиненію въ сообщничеств съ сэромъ Джономъ Фенвикомъ. Его посадили сперва въ Гекстонскую тюрьму, а потомъ перевели въ Тоуэръ. Между тмъ бдный лордъ Кэстльвудъ, ничего не знавшій объ этомъ арест, жилъ подъ вчнымъ страхомъ его возвращенія. Онъ принялъ, однако, въ чемъ клялся Эсмонду передъ смертью, призывая Бота въ свидтели и съ слезами на глазахъ, твердое ршеніе отказаться отъ помстья и титула въ пользу законнаго владльца, какъ только права послдняго будутъ доказаны, и перехать со всею семьей въ свой прежній домъ въ Валькот. ‘Какъ я жалю теперь, что этого не сдлалъ! — добавилъ бдный милордъ.— Ршись я на это тогда же, я не лежалъ бы здсь смертельно раненый, и не былъ бы теперь несчастнымъ, погибшимъ человкомъ’.
День проходилъ за днемъ, милордъ все ждалъ, но, разумется, никто не являлся. Только черезъ мсяцъ Гольтъ какимъ-то образомъ нашелъ возможность передать ему изъ Тоуэра, что пусть все остается по прежнему, какъ будто между ними совсмъ не происходило послдняго разговора.
‘Искушеніе было сильное, — продолжалъ умирающій.— Съ того дня, какъ я получилъ этотъ проклятый титулъ, который никогда не приносилъ мн счастья, мои издержки далеко превышали доходы какъ съ Кэстльвудъ-Голла, такъ и съ моего родового имнья. Я высчиталъ до послдняго шиллинга цифру своего состоянія и увидлъ, что никогда не буду имть возможности расплатиться съ тобой, мой бдный Гарри, за двнадцать лтъ, въ теченіе которыхъ пользовался твоимъ имніемъ. Моей жен и дтямъ приходилось покинуть кэстльвудскій домъ опозоренными, нищими. Богъ свидтель, что этотъ домъ никогда не былъ счастливымъ домомъ для меня и моей семьи. Я, какъ трусъ, ухватился за отсрочку, которую далъ мн Гольтъ. Я утаилъ истину отъ тебя и отъ Рашели. Играя съ Могуномъ, я надялся на выигрышъ и только все глубже и глубже зарывался. Я не смлъ смотрть теб въ глаза, когда мы встрчались. Вотъ уже два года, что этотъ дамокловъ мечъ виситъ надъ моей головой… Клянусь теб, я почувствовалъ себя счастливымъ, когда шпага Могуна пронзила мою грудь’.
Просидвъ десять мсяцевъ въ Тоуэр, мистеръ Гольтъ, противъ котораго не нашли никакихъ серьезныхъ уликъ (узнали только, что онъ священникъ іезуитскаго ордена и принадлежитъ къ партіи яковистовъ), былъ освобожденъ и высланъ за границу благодаря обычному великодушію короля Вильгельма, который, впрочемъ, пообщалъ почтенному патеру повсить его, если онъ еще когда-нибудь осмлится ступить на англискій берегъ.
Много разъ, сидя въ тюрьм, мистеръ Эсмондъ спрашивалъ себя, куда могли дваться бумаги, которыя іезуитъ показывалъ его покровителю и которыя имли для него, Эсмонда, такой животрепещущій интересъ. Он не были найдены у мистера Гольта во время ареста, такъ какъ если бы он тогда нашлись, ихъ прочли бы на суд и семейная исторія Эсмондовъ давно бы сдлалась гласной. Гарри не имлъ, впрочемъ, намренія разыскивать эти бумаги. Неизмнное ршеніе было уже принято, несчастная мать Гарри умерла: не все-ли равно ему было, существовали-ли документы, удостоврявшіе его право на титулъ, котораго онъ во всякомъ случа не сталъ бы добиваться, такъ какъ поклялся не отнимать его у семьи, бывшей ему всего дороже въ мір? Весьма возможно, что жертва, которую онъ принесъ, доставляла больше удовлетворенія его гордости, чмъ могли бы доставить т почести, отъ которыхъ онъ ршилъ отказаться. Къ тому же, пока бумаги не были предъявлены, его маленькій родственникъ, дорогой его Франкъ былъ законнымъ, безспорнымъ владльцемъ помстья и титула. Одного голословнаго показанія какого-то іезуита было еще недостаточно, чтобы отнять у Франка его права. И такъ, Эсмондъ могъ. только радоваться, что бумаги не отысканы и дорогая его, госпожа съ сыномъ остаются законными лэди и лордомъ Кэстльвудъ.
Вскор по выход изъ тюрьмы мистеръ Эсмондъ поставилъ себ въ обязанность създить въ деревеньку Илингъ, гд протекло его раннее дтство, и удостовриться, живъ-ли и живетъ-ли еще тамъ его бывшій опекунъ. Ему показали памятникъ на кладбищ, украшенный надписью: ‘Здсь похороненъ Аанасій Пастуро, уpоженецъ Фландріи, скончавшійся 67-ми лтъ’, это было все, что осталось отъ мосье Пастуро. Домикъ старика, который Эсмондъ отчетливо помнилъ, и садикъ его (гд маленькій Гарри провелъ много часовъ въ дтскихъ играхъ и дтскихъ мечтахъ и гд онъ много разъ бывалъ битъ сводной сварливой бабушкой), были заняты другимъ семействомъ, и мистеру Эсмонду не безъ труда удалось разузнать въ деревн, что сталось со вдовой и дтьми Пастуро. Причетникъ мистеръ Роджерсъ еще помнилъ ее. (Старикъ почти не измнился за четырнадцать лтъ, что Гарри его не видалъ). Посл смерти престарлаго мужа, котораго держала подъ башмакомъ, мистрисъ Пастуро скоро утшилась: она вышла за другого, за молодого человка, на нсколько лтъ моложе ея, который моталъ ея деньги и колотилъ ее и дтей. Двочка умерла, одинъ изъ мальчиковъ поступилъ въ солдаты, другой былъ гд-то подмастерьемъ. Мистеръ Роджерсъ прибавилъ еще, что слышалъ, будто г-жа Пастуро тоже умерла, вотъ уже семь лтъ, что они съ мужемъ ухали изъ Илинга.
И такъ, мистеру Эсмонду приходилось разстаться съ надеждой добыть какія-нибудь свднія относительно своего родства черезъ эту семью. Онъ подарилъ старику гинею за эти сообщенія и невольно улыбнулся, вспомнивъ то время, когда маленькій Гарри съ другими ребятишками, своими сверстниками, удиралъ во вс лопатки съ кладбища или прятался за памятники при приближеніи этого грознаго начальства.
Кто была его мать? Изъ какой семьи? Когда она умерла? Эсмондъ томился желаніемъ найти человка, который съумлъ бы отвтить ему на эти вопросы. Онъ даже ршился обратиться къ своей тетк виконтесс, носившей имя, принадлежавшее по праву его матери. Но ея сіятельство ничего не знала или не желала знать, а мистеръ Эсмондъ, само собой разумется, не могъ особенно настоятельно разспрашивать, такъ какъ ему неловко было говорить съ лэди Изабеллоий о такомъ щекотливомъ предмет. Патеръ Гольтъ былъ единственный человкъ, который могъ пролить свтъ на происхожденіе Гарри, и Эсмондъ понялъ, что ему ничего больше не остается, какъ спокойно ждать, пока случай не столкнетъ его опять съ его старымъ другомъ или пока новая интрига не приведетъ въ Англію этого безпокойнаго и неутомимаго джентльмена.
Вскор, однако, назначеніе въ полкъ и необходимыя приготовленія къ предстоящей кампаніи дали другой оборотъ мыслямъ молодого человка. Новая его покровительница была съ нимъ очень ласкова и не жалла для него издержекъ. Лэди Изабелла общала помочь Эсмонду своимъ вліяніемъ и деньгами, и въ скоромъ времени вывести это въ ротные командиры. Она настояла, чтобы Гарри заказалъ себ самую щегольскую обмундировку — платье и оружіе, и отъ всей души любовалась имъ, когда онъ въ первый разъ явился къ ней въ своемъ ярко-красномъ съ галунами мундир: даже разршила ему поцловать ее по случаю такого интереснаго событія. ‘Красный цвтъ, — сказала милэди, гордо поднявъ голову, — всегда былъ цвтомъ Эсмондовъ’. Потому-то, должно быть, ея сіятельство и носила его такъ добросовстно у себя на щекахъ до послдняго дня своей жизни. Она хотла (говорила она), чтобы Гарри одвался, какъ подобало сыну его отца, и съ полнйшей готовностью заплатила за это дорогую касторовую шляпу, за огромный парикъ въ черныхъ локонахъ, за рубашки тончайшаго голландскаго полотна, за его шпагу и пистолеты въ серебряной оправ. Никогда еще бдный Гарри не ходилъ такимъ франтомъ съ тхъ поръ, какъ родился. Не считая всего прочаго, щедрая мачиха туго набила гинеями его кошелекъ. Значительную часть этихъ гиней, къ слову сказать, ему помогъ истратить капитанъ Стиль съ небольшой компаніей избранныхъ друзей на превосходный ужинъ, который Дикъ заказалъ (и за который всенепремнно бы заплатилъ, не случись какъ на грхъ, что именно въ ту минуту, когда подали счетъ, у него не оказалось денегъ въ карман, а трактирщикъ не хотлъ боле врить въ долгъ ни гроша)… въ трактир подъ вывской ‘Подвязки’ какъ разъ насупротивъ подъзда дворца въ Пеллъ-Мелл.
Надо отдалъ справедливость старух виконтесс: если она и была виновата передъ Гарри за прошлое, то, повидимому, старалась загладить эту вину своей теперешней добротой къ молодому человку. Разставаясь съ нимъ, она усердно его цловала, проливала обильныя слезы, наказывала ему писать съ каждымъ курьеромъ и собственноручно вручила ему одну изъ своихъ драгоцнныхъ реликвій съ просьбой непремнно носить таковую на ше. Это была медаль, освященная, ужъ не помню теперь, какимъ папой, которую носилъ его величество, блаженной памяти, король Іаковъ. Такимъ образомъ Эсмондъ, прибывъ въ свой полкъ, оказался экипированнымъ лучше большинства молодыхъ офицеровъ. По годамъ онъ былъ старше многихъ изъ своихъ ближайшихъ начальниковъ и имлъ надъ товарищами еще одно преимущество, которымъ могли похвалиться лишь весьма немногіе изъ тогдашнихъ военныхъ, едва умвшихъ въ большинств случаевъ подписать свое имя: мистеръ Эсмондъ много читалъ, и дома, и въ университет, свободно владлъ двумя-тремя языками, а главное обладалъ знаніями, которыхъ не даютъ ни книги, ни годы, но которыя почерпаются изъ безмолвныхъ уроковъ Несчастія. Несчастіе — великій учитель, какъ это знаетъ по опыту не одинъ горемыка, подставлявшій свою ладонь подъ его безпощадную ферулу {Ферула — линейка, которой встарину били по рукамъ учениковъ въ школахъ.} и хныкавшій надъ своимъ урокомъ передъ его внушительной каедрой.

ГЛАВА V.
Я участвую въ военной экопедиціи въ бухту Виго, отвдываю соленой воды и въ первый разъ въ жизни нюхаю порохъ.

Первый походъ, въ которомъ имлъ честь участвовать мистеръ Эсмондъ, походилъ скоре на одинъ изъ набговъ грознаго атамана Эвори, или капитана Кида, чмъ на войну между двумя внценосцами, которая велась при посредств заслуженныхъ почтенныхъ генераловъ. 1-го іюля 1702 года, большой флотъ въ полтораста вымпеловъ, съ двнадцатью тысячами десанта, подъ командой его свтлости герцога Ормондскаго, вышелъ изъ Спитхеда подъ начальствомъ адмирала Шовеля. Одинъ изъ двнадцати тысячъ этихъ героевъ, никогда дотол не бывавшій въ мор, или, врне, переплывшій его одинъ разъ, въ дтств, когда совершалъ свое первое путешествіе въ Англію изъ невдомой страны, гд родился, — одинъ изъ двнадцати тысячъ героевъ, младшій прапорщикъ въ пхотномъ полку Кинна, оказался далеко не въ геройскомъ состояніи позднйшей физической простраціи черезъ нсколько часовъ посл отплытія. Въ случа абордажа непріятелю ничего бы не стоило расправиться съ этимъ прапорщикомь. Изъ Портсмута мы заходили въ Плимуть, гд приняли на бортъ новыя подкрпленія. Обогнувъ мысъ Фимистерре 31-го іюля, какъ значится въ записной книжк Эсмонда, мы увидли 8-го августа Лиссабонъ. Къ этому времени юный прапорщикъ превратился въ такого отважнаго моряка, что могъ бы потягаться съ любымъ адмираломъ, а спустя еще недлю онъ имлъ счастье въ первый разъ въ жизни стоять подъ огнемъ — и даже нырнуть подъ воду, ибо лодку, въ которой онъ сидлъ, опрокинуло прибоемъ въ Торосской бухт, гд высаживались наши войска. Юный воинъ выкупалъ свои новый мундиръ — единственная непріятность, которою онъ поплатился въ этомъ поход, такъ какъ испанцы разбжались посл первыхъ же выстрловъ съ нашей стороны, да они и не могли бы принять сраженія, будучи для этого недостаточно сильны.
Но если эта кампанія и не покрыла насъ особенной славой, за то мистеру Эсмонду она доставила много наслажденій. Новые виды природы, морскіе и сухопутные, — дятельная жизнь, которая только теперь для него началась, — все это занимало молодого человка и дйствовало на него возбуждающимъ образомъ. Мелкія происшествія и повседневная рутина корабельной жизни, — обязанности службы, — новыя знакомства, какъ между сослуживцами, такъ и въ сред моряковъ, — поглощали его и отвлекали отъ горькихъ мыслей, навянныхъ недавними его огорченіями. У него было такое чувство, какъ будто его прошлое со всми своими заботами и горестями оставалось по ту сторону океана, и онъ радостно привтствовалъ занимавшуюся зарю новой жизни. Раны быстро заживаютъ въ сердц двадцатидвухлтняго юноши, каждый новый день приноситъ съ собой новыя надежды, и въ душ воскресаетъ отвага наперекоръ всмъ усиліямъ ее подавить. Весьма возможно, что, размышляя о печальномъ времени, когда онъ сидлъ въ тюрьм, и вспоминая, какой неизлечимой казалась его тоска всего лишь нсколько мсяцевъ тому назадъ, Эсмондъ въ глубин души почти огорчался способностью чувствовать себя такимъ счастливымъ.
Самому видть свтъ и людей лучше, нежели читать превосходнйшія описанія путешествіи. Нашъ молодой человкъ съ неизъяснимымъ наслажденіемъ совершалъ свое первое большое плаваніе и былъ въ восторг, что видитъ воочію города и людей, о которыхъ читалъ въ книгахъ ребенкомъ. Въ первый разъ онъ ознакомился съ войной, — по крайней мр, съ ея блескомъ и обстановкой, если не съ опасностью. Онъ видлъ теперь собственными глазами тхъ самыхъ испанскихъ кавалеровъ и дамъ, которыхъ созерцалъ въ своемъ воображеніи, читая безсмертный романъ Сервантеса, составлявшій усладу досуговъ его дтства. Сорокъ лтъ прошло съ того времени, какъ мистеръ Эсмондъ любовался этими картинами, но въ его памяти он остались такими же яркими, какъ и въ тотъ день, когда онъ впервые видлъ ихъ юношей. Облако грусти, нависшее надъ молодымъ человкомъ за послдніе годы и какъ бы окутавшее черной дымкой его жизнь, казалось, разсялось во время этого веселаго путешествія. Въ душ его проснулась энергія, которая съ каждымъ днемъ росла подъ вліяніемъ радостнаго чувства свободы. Не радовало-ли его втайн сознаніе, что онъ избавился отъ дорогихъ его сердцу, но унизительныхъ цпей рабства въ кэстльвудской семь? Или, быть можетъ, наполнявшее его чувство довольства объяснялось тмъ, что неотвязная мысль о подчиненномъ своемъ положеніи незаконнорожденнаго не угнетала его боле теперь, когда онъ узналъ тайну, которая — хоть онъ и хранилъ ее про себя — тмъ не мене вселяла въ него бодрость и служила утшеніемъ? Какъ бы то ни было, молодой Эсмондъ, прапорщикъ англійскаго пхотнаго полка, не имлъ ничего общаго съ робкимъ маленькимъ пажомъ добродушной семьи Кэстльвудовъ, ни съ молчаливымъ студентомъ, уныло бродившимъ по лужайкамъ Троицкой коллегіи, проклиная судьбу, толкавшую его на нелюбимое поприще, — студентомъ, который съ тайнымъ негодованіемъ сознавалъ, что пасторская ряса и даже священныя обязанности, которымъ онъ собирался себя посвятить, были въ сущности лишь аттрибутами рабства, долженствовавшаго продолжаться всю жизнь. Хотя Эсмондъ не сознавался въ этомъ даже себ самому — онъ всегда чувствовалъ, что быть капелланомъ Кэстльвудскаго замка значитъ находиться въ подчиненіи у его хозяевъ и что жизнь тамъ окажется однимъ сплошнымъ, безнадежнымъ рабствомъ. Да, можно сказать, что молодой прапорщикъ не завидовалъ успху своего бывшаго пріятеля Томаса Тёшера (ибо въ глазахъ Тома это былъ, безъ сомннія, успхъ). Если бы друзья Эсмонда предложили ему епископскую митру и резиденцію въ Ламбет, а не скромный деревенскій приходъ, онъ все равно чувствовалъ бы себя такимъ же рабомъ, тогда какъ теперь онъ былъ вполн счастливъ и благодаренъ судьб за свободу.
Одинъ изъ храбрйшихъ людей нашей арміи, участвовавшій во всхъ почти войнахъ короля Вильгельма и походахъ великаго герцога Марльборо, терпть не могъ разсказывать о своихъ военныхъ подвигахъ и не было возможности заставить его что-нибудь разсказать. Все, чего мы могли отъ него добиться, это повствованія о томъ, какъ одинъ разъ принцъ Евгеній приказалъ ему влзть на дерево для рекогносцировки непріятельской позиціи, а онъ, при всемъ своемъ желаніи, не могъ этого исполнить, потому что на немъ были высокіе сапоги, и какъ въ другой разъ онъ чуть-чуть не попался въ плнъ все изъ-за тхъ же сапогъ, мшавшихъ ему бжать. Авторъ настоящихъ записокъ намренъ взять себ за образецъ эту похвальную скромность и не станетъ распространяться о своихъ военныхъ похожденіяхъ, правду сказалъ, мало чмъ отличавшихся отъ похожденій тысячи его сослуживцевъ. Первая кампанія мистера Эсмонда длилась всего нсколько дней, и такъ какъ о ней уже написано десятка два книгъ, то мы можемъ съ ней покончить въ немногихъ словахъ.
Нашъ флотъ сталъ на якорь въ виду Кадикса, и по распоряженію начальника отряда къ берету была послана шлюпка подъ блымъ флагомъ, съ двумя офицерами и письмомъ отъ его свтлости къ губернатору города, дону Сципіону де-Бранкацціо. Въ этомъ письм его свтлость выражалъ надежду на то, что донъ Сципіонъ, сражавшійся въ одну изъ прежнихъ кампаній за австрійцевъ противъ французовъ, не откажется, вроятно, и теперь, въ войн между королемъ Филиппомъ и королемъ Карломъ, принять сторону австрійцевъ противъ французскаго короля. Но его превосходительство изволилъ отвтить, что онъ врой и правдой служилъ своему прежнему королю и надется выказать такую же врность по отношенію къ ныншнему своему государю, королю Филиппу II-му. Пока господинъ губернаторъ придумывалъ свой отвтъ, двухъ англійскихъ офицеровъ возили осматривать городъ. Они видли Аламеду и амфитеатръ для боя быковъ, и монастыри, гд, при вид изумительныхъ картинъ дона Вароломея Мурильо, одинъ изъ этихъ офицеровъ пришелъ въ неописанный восторгъ, какого никогда не испытывалъ раньше передъ произведеніями божественнаго искусства живописи. Когда же вс эти рдкости было осмотрны, господъ англичанъ угостили превосходнымъ завтракомъ и шоколадомъ, а затмъ съ величайшей вжливостью проводили до шлюпки. Изъ всхъ офицеровъ англійской арміи эти двое были единственные, побывшіе въ Кадикс, въ продолженіи всей кампаніи.
Нашъ генералъ сдлалъ еще одну попытку подйствовать на испанцевъ. Онъ издалъ прокламацію, гд говорилось, что если мы и явились въ Испанію, то единственно только въ интересахъ же испанской націи и короля Карла, намъ самимъ лично ничего не нужно: мы не собираемся предпринимать никакихъ завоеваній. Но все это краснорчіе, повидимому, пропало даромъ: генералъ-губернаторъ Андалузіи такъ же мало убдился нашими доводами, какъ и губернаторъ Кадикса, въ отвтъ на прокламацію его свтлости маркизъ-де-Вилладаріасъ выпустилъ свою — лучшую изъ двухъ, какъ находили вс знавшіе испанскій языкъ, въ томъ числ и Гарри Эсмондъ, который еще въ дтств ознакомился съ этимъ языкомъ благодаря почтенному іезуитскому патеру и теперь имлъ честь переводить для его свтлости вс такіе безобидные военные документы. Въ заключительной фраз испанскаго дона былъ довольно непріятный намекъ по адресу его свтлости и другихъ генераловъ, состоявшихъ на служб ея величества королевы. ‘Я и мои сослуживцы, — писалъ его превосходительство, — имемъ передъ глазами благородный примръ нашихъ предковъ, которые никогда не стремились возвыситься, проливая кровь своихъ королей, или же заставляя ихъ спасаться бгствомъ. Mori pro patria — вотъ нашъ девизъ’, — прибавлялъ донъ, уполномочивая герцога передать это принцесс, которая правила тогда Англіей.
Этотъ-ли отвтъ раздражилъ наши войска — неизвстно, несомннно одно, что мы проявили въ воин съ испанцами большую жестокость. Будучи не въ силахъ овладть Кадиксомъ, мы напали на портъ св. Маріи и разграбили его, жгли склады товаровъ, напивались до-пьяна знаменитыми испанскими винами, раззоряли дома мирныхъ жителей и монастыри, убивали людей и длали вещи еще похуже. Единственная кровь, которую пролилъ мистеръ Эсмондъ въ этой постыдной кампаніи, была кровь англійскаго часового, котораго онъ ранилъ сабельнымъ ударомъ за то, что тотъ хотлъ оскорбитъ бдняжку монахиню, дрожавшую отъ испуга.— Монахиня?! Конечно, она окажется красавицей или принцессой, или, быть можетъ, матерью Эсмонда, которую Гарри никогда до тхъ поръ не видалъ? — Нтъ, господа: къ сожалнію — ни тмъ, ни другимъ, ни третьимъ. Монахиня была просто на просто больная старуха, въ водянк, страдавшая одышкой и съ бородавкой на носу. Но мистеръ Эсмондъ, рано познакомившись съ римско-католической религіей, никогда не питалъ къ ней того отвращенія и презрнія, какое выказывали многіе протестанты, повидимому, считающіе такія чувства неотъемлемой принадлежностью англиканской вры.
Посл разграбленія порта св. Maріи и нападенія на нсколько фортовъ, наши войска вернулись на корабли. Они закончили кампанію во всякомъ случа боле блистательно, чмъ она была начата. Узнавь по слухамъ, что французскій флотъ съ богатымъ грузомъ стоитъ на якор въ бухт Виго, наши адмиралы Рукъ и Гопсонъ отправились въ погоню за непріятелемъ. Спустивъ на берегъ дессантъ, они овладли фортами, защищавшими входъ въ бухту. Гопсонъ первымъ прорвался за бонъ на своемъ корабл ‘Торбэй’, остальные корабли, англійскіе и голландскіе, прошли вслдъ за нимъ. Двадцать непріятельскихъ судовъ были частью сожжены, частью взяты въ плнъ въ порт Редондиль. При этомъ было захвачено гораздо больше добычи, чмъ показано въ оффиціальныхъ донесеніяхъ. Люди, бывшіе до экспедиціи круглыми бдняками, оказались потомъ богачами. Большинство офицеровъ, участвовавшихъ въ редондилльскомъ бою, вернулись на родину съ туго набитыми карманами. Фактъ этотъ былъ до такой степени всми замченъ, что знаменитый Джекъ Шафто, блиставшій одно время въ лондонскихъ игорныхъ домахъ и кофейняхъ и выдававшій себя за солдата, бывшаго подъ Редондилльей, признался передъ повшеніемъ, что Бакліотскій пустырь замнялъ ему Виго и, говоря про Редондиллью, онъ просто хотлъ отвлечь вниманіе публики отъ настоящаго мста, гд находилъ добычу. И въ самомъ дл, не все-ли равно: Гонслоу или Виго? Редондилльское дло было сквернымъ подвигомъ, хоть мистеръ Аддисонъ и восплъ его въ латинскихъ стихахъ. Муза этого достойнаго джентльмена умла видть только успхъ, и я сомнваюсь, чтобы она могла особенно вдохновляться несчастіями потерпвшей стороны.
Мистеръ Эсмондъ не получилъ никакой доли въ баснословной добыч, которою обогатилъ нашихъ солдатъ этотъ походъ, но все-таки разбогатлъ, такъ какъ вынесъ изъ экспедиціи пріятное чувство возбужденія. вызванное дятельной жизнью и перемной мста, въ значительной мр разсявшими его прежнюю грусть. Онъ научился, во всякомъ случа, бодро переносить удары судьбы. Гарри вернулся на родину съ загорлымъ лицомъ, съ сравнительно закаленной волей и съ кое-какимъ запасомъ интересныхъ наблюденій и свдній. Къ осени кампанія была окончена и войска возвратились въ Англію. Эсмондъ сдалъ свою должность секретаря при генерал Лумле и, распрощавшись съ своимъ начальникомъ, изъявившимъ ему въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ свое сердечное расположеніе и благодарность, ухалъ въ отпускъ, въ Лондонъ, съ намреніемъ разузнать, нельзя-ли что-нибудь сдлать для его дальнйшей карьеры. Здсь онъ снова увидлъ себя въ уютной резиденціи названной своей тетушки, вдовствующей виконтессы, и въ большомъ фавор у нея, чмъ когда либо. Въ вид умилостивительной жертвы онъ поднесъ лэди Изабелл недорогіе подарки: высокій гребень, веръ и черную мантилью, какія носятъ въ Кадикс испанскія дамы, причемъ ея сіятельство объявила, что мантилья какъ нельзя боле подходитъ къ характеру ея красоты. Выслушавъ отъ мистера Эсмонда разсказъ объ избавленіи имъ монахини, она осталась очень довольна и высказала свое твердое убжденіе, что медаль ‘ея короля’ (которую молодой человкъ весьма добросовстно хранилъ въ своей шкатулк) спасла его отъ опасностей и отстраняла отъ него непріятельскія пули. Милэди задавала пиры въ честь возвращенія Эсмонда, представила его еще нкоторымъ изъ числа своихъ знатныхъ друзей и такъ энергично о немъ хлопотала, что вскор ему была общана рота по ходатайству лэди Марльборо, милостиво соизволившей принять въ подарокъ брилліантъ стоимостью въ двсти гиней (который мистеръ Эсмондъ могъ ей презентовать только благодаря щедротамъ своей тетушки) и общавшей позаботиться объ ею карьер. Мистеръ Эсмондъ удостоился чести быть принятымъ въ гостиной королевы и посщалъ оффиціальные пріемы у лорда Марльборо. Великій человкъ принялъ маленькаго особенно милостиво (какъ увряли Эсмонда его сослуживцы) и удостоилъ сказать, что получилъ о немъ лучшіе отзывы, какъ о способномъ и храбромъ офицер. Молодой человкъ, какъ вы можете быть въ этомъ уврены, поблагодарилъ за комплиментъ глубокимъ поклономъ и выразилъ горячее желаніе служить подъ начальствомъ перваго полководца въ мір.
Пока служебныя его дла шли такимъ образомъ въ гору, Эсмондъ не забывалъ развлекаться и вмст съ другими молодыми людьми, своими пріятелями, посщалъ кофейни, театры и Пэллъ-Мэлль. Онъ жаждалъ услышать что-нибудь о своей дорогой госпож и ея дтяхъ, не одинъ разъ, среди вихря столичныхъ удовольствій, мысли его съ любовью обращались къ нимъ, и, очень часто, когда его собутыльники весело смялись, сидя въ трактир за бутылкой вина, — провозглашали тосты по тогдашней мод и чокались бокалами, — онъ вспоминалъ двухъ прекрасныхъ женщинъ, которыхъ онъ привыкъ почти боготворилъ, и со вздохомъ осушалъ свой бокалъ.
Между тмъ старуха виконтесса опять охладла къ боле молодой своей родственниц и, говоря объ этой злополучной лэди, употребляла далеко нелестныя выраженія по отношенію къ ней. Лэди Рашель не нуждалась больше въ покровительств старушки Изабеллы, и старушка бранила ее. Большая часть семейныхъ ссоръ, какихъ мн случилось быть свидтелемъ на своемъ вку (кром ссоръ изъ-за денегъ, когда длежъ какихъ-нибудь грошей часто приводитъ къ отчужденію и непримиримой ненависти людей, связанныхъ самымъ близкимъ родствомъ) — большая часть семейныхъ ссоръ, говорю я, иметъ своимъ источникомъ зависть. Джекъ и Томъ, рожденные въ одной семь и предназначенные судьбой къ одинаковому жребію, живутъ согласно и дружно, пока… ‘пока Джекъ не раззорится и Томъ не отречется отъ него’, скажете вы?— Нтъ, совсмъ нтъ! Они живутъ дружно, пока Томъ не разбогатетъ, чего Джекъ никогда ему не проститъ. Въ десяти случаяхъ изъ одиннадцати злится тотъ, кому не повезло, и виноватымъ оказывается неудачникъ. Мистриссъ Джекъ, которой средства не позволяютъ имть своихъ лошадей, не можетъ переварить новой кареты мистриссъ Томъ, кричитъ на всхъ перекресткахъ, что сестра ея задираетъ носъ и ссоритъ мужа съ его роднымъ братомъ. Джекъ, увидавъ, какъ его братъ пожималъ руку лорду (съ которымъ Джекъ былъ бы не прочь понюхать изъ одной табакерки), идетъ домой и говоритъ жен, что бдный Томъ совсмъ испортился, разълся, какъ настоящій выскочка, и низкопоклонничаетъ передъ знатью. Я помню, какъ злились на Дика Стиля наши клубные beaux esprits, когда онъ отдлалъ свой великолпный новый домъ въ Блумсбери-Сквер и завелъ карету, они простили ему лишь посл того какъ къ Дику начали шататься судебные пристава. Они ругали мистера Аддисона за то, что онъ предъявилъ искъ, по которому дачу Дика продали за долги. А между тмъ Дикъ въ долговой тюрьм, и Дикъ въ парк, на четверк рысаковъ въ серебряной сбру, былъ все тотъ же милый, добрый, безразсудный, веселый Дикъ Стиль. И мистеръ Аддисонъ былъ тоже правъ, желая получить обратно свои деньги и не желая дарить ихъ Дику, чтобъ тотъ растратилъ ихъ на музыку и шампанское, — на кружевныя жабо, роскошную обстановку и безчисленныхъ, вчно за него цплявшихся паразитовъ еврейскаго и христіанскаго закона, мужескаго и женскаго пола. По знаменитому изрченію мосье де-Рошфуко: ‘въ несчастіяхъ нашихъ друзей есть что-то такое, доставляющее намъ тайное удовольствіе’, такъ и обратно, успхъ друзей бываетъ намъ отчасти непріятенъ. Если человкъ не легко переноситъ собственную удачу и счастье, то на его друзьяхъ они отражаются еще тяжелй, и лишь немногіе выдерживаютъ это испытаніе. Съ другой стороны, несчастіе — великій миротворецъ, и въ этомъ одно изъ его драгоцнныхъ преимуществъ. Несчастье подогрваетъ охладвшую привязанность и обезоруживаетъ вражду: вчерашній врагъ забываетъ свою ненависть и протягиваетъ руку павшему, который когда-то былъ его другомъ. Въ одномъ и томъ же сердц, по отношенію къ одному и тому же лицу, уживаются жалость и зависть, ненависть и любовь. Соперничество прекращается съ паденіемъ соперника, и я, по крайней мр, держусь того мннія, что мы съ одинаковымъ смиреніемъ должны сознавать означенныя пріятныя и непріятныя свойства нашей человческой природы. Вс они естественны и логичны. Какъ доброта, такъ и низость въ одинаковой степени дло житейское.
И такъ, мы можемъ сказать, пожалуй, что старшая изъ двухъ родственницъ Эсмонда простила младшей ея красоту, когда эта красота потеряла частъ своей свжести, и забыла свои обиды, когда ихъ предметъ пересталъ возбуждать ея зависть. Можно постановить и боле снисходительный приговоръ (хотя — какъ не считай, а въ итог получатся т же самыя цифры): Изабелла раскаялась въ своей жестокости къ Рашели, когда Рашель постигло несчастье. Смягчившись къ бдной вдов и дтямъ ея, старушка дала имъ пріютъ у себя и подарила ихъ своей дружбой. Дамы были величайшими друзьями, пока слабйшая изъ двухъ нуждалась въ покровител. Въ то время, когда Эсмондъ отправлялся въ свой первый походъ, госпожа его была еще въ дружескихъ отношеніяхъ съ старшей лэди Кэстльвудъ (что, впрочемъ, не мшало Рашели быть уже ‘пустой бабенкой’, ‘женщиной, очевидно не имвшей ни ума, ни характера’ и т. д.), и миссъ Беатрис еще разршалось быть красавицей.
Въ первый годъ царствованія королевы Анны и Рашель и ея дочь какъ-то разомъ перемнились къ худшему, — по крайней мр, такой выводъ можно было сдлать изъ того, что говорила о нихъ лэди Изабелла. У Рашели, виконтессы Кэстльвудъ, лицо превратилось въ какую-то сдобную булку, и миссъ Беатриса, въ свою очередь, огрубла и страшно подурнла. Маленькій лордъ Бландфордъ — (хотя виконтесса Изабелла, ни за что не станетъ звать его лордомъ Бландфордомъ: отецъ его былъ лордъ Черчилль, король, которому онъ измнилъ, сдлалъ его лордомъ Черчиллемъ, — лордомъ Черчиллемъ онъ и останется) — маленькій Бландфордъ могъ, разумется, таращить на нее глаза, но мать его, эта мегера Сара Дженнингсъ, никогда не допуститъ такого сумасбродства. Леди Марльборо доставила ей мсто фрейлины при двор принцессы, но она въ этомъ раскается. Вдова Фрэнсиса (вдь она теперь просто мистриссъ Фрэнсисъ Эсмондъ, и ничего больше) хитрая, безсердечная интриганка. Она въ конецъ избалуетъ своего мальчишку, а сама кончитъ тмъ, что выйдетъ замужъ за своего капеллана.
— Какъ! за Тёшера?— воскликнулъ мистеръ Эсмондъ, ощутившій при этомъ извстіи какое-то странное, мучительное чувство гнва, смшаннаго съ изумленіемъ.
— Да, за Тёшера, за сына моей компаньонки, унаслдовавшаго вс милыя качества отъ своего папаши, лакея въ черной ряс, и отъ своей прелестной мамаши, бывшей моей горничной, — злорадно отвчала милэди.— Да и какой же другой исходъ остается, по вашему, сантиментальной вдов, которая весь вкъ свой проводитъ въ Кэстльвуд, въ этой грязной трущоб, гд до безобразія балуетъ сына, отравляетъ бдняковъ своими лекарствами, молится по два раза въ день и никого не видитъ, кром своего капеллана? Что же ей остается длать, какъ не принимать ухаживанія этого ужаснаго попа, съ огромными сапожищами на толстыхъ подошвахъ и отвратительными зелеными глазками? Cela s’est vu, mon cousin. Когда я двушкой жила въ Кэстльвуд, вс капелланы были въ меня влюблены: имъ вдь больше нечего длать, какъ влюбляться!
Милэди продолжала болтать въ томъ же дух, но, откровенно говоря, Эсмндъ не иметъ ни малйшаго представленія, что говорилось дальше, до такой степени вс его мысли были поглощены тмъ, что онъ уже услышалъ. Неужели это правда? Если не все, то неужели хоть половина, или даже хоть десятая доля того, что наговорила ему болтливая старуха, могло быть правдой? Разв это мыслимо?.. Эсмондъ ничего больше не слышалъ, хотя его почтенная родственница болтала еще добрыхъ часа полтора.
Новые знакомые Эсмонда, молодые люди изъ столичнаго свтскаго общества, общали представить его прелестной мистриссъ Брэджирдль, талантливйшей изъ артистокъ и самой веселой и обворожительной изъ женщинъ, — изъ-за которой бывшій врагъ Гарри, Могунъ, дрался на дуэли за нсколько лтъ передъ своимъ поединкомъ съ милордомъ Кэстльвудомъ. Самъ знаменитый мистеръ Конгревъ наложилъ на эту очаровательную особу печать своего высокаго одобренія, на которое не допускалось никакихъ аппеляцій. Наконецъ, она играла въ комедіяхъ Дика Стиля… Словомъ сказать, мистеръ Эсмондъ увидлъ ее, а затмъ, не прошло и сутокъ, какъ онъ почувствовалъ, или вообразилъ себя влюбленнымъ въ эту хорошенькую брюнетку такъ же страстно, какъ были влюблены въ нее сотни другихъ молодыхъ людей въ Лондон. Одинъ разъ ее увидать значило томиться желаніемъ видть ее постоянно, а имть восхитительную привиллегію личнаго съ нею знакомства было такимъ наслажденіемъ, одна мысль о которомъ зажигала пожаръ въ сердц юнаго поручика. Молодой человкъ не можетъ жить подъ одной палаткой съ товарищами и не почувствовать, что и ему тоже двадцать пять лтъ. Онъ можетъ быть убитъ горемъ, удрученъ какимъ угодно жестокимъ несчастіемъ, — и все-таки настанетъ когда-нибудь ночь, когда онъ заснетъ крпкимъ здоровымъ сномъ, а въ одинъ прекрасный день онъ съ удовольствіемъ състъ за обдомъ бифштексъ. Время, молодость и хорошее здоровье, перемна мста и возбуждающія впечатлнія походной жизни положили конецъ трауру Эсмонда, и товарищи его говорили, что не узнаютъ своего ‘рыцаря печальнаго образа’ (какъ они его называли) — такъ онъ повеселлъ. И когда компанія молодежи сговаривалась отобдать въ ‘Роз’, а оттуда — всей гурьбой отправиться въ театръ, мистеръ Эсмондъ не мене другихъ бывалъ радъ принять участіе въ такомъ развлеченіи. Какимъ же образомъ могло случиться, что извстіе (а можетъ быть, и просто сплетня) насчетъ Тома Тёшера, которую передала ему старуха тетка, такъ сильно взволновала бывшаго товарища Тома? Не клялся-ли онъ себ тысячу разъ, что лэди Кэстльвудъ, измнившая прежней своей ангельской къ нему доброт и такъ сурово его покинувшая, была ему отнын чужая и чужою останется навсегда? Разв благородная гордость и сознаніе своей правоты не помогли ему давно уже исцлиться отъ страданій, причиненныхъ ея пренебреженіемъ? Разв онъ и теперь еще страдалъ?.. Да вдь не дальше, какъ вчера вечеромъ, возвращаясь изъ Пэлль-Мэля въ Чодьзи и проходя полемъ, онъ сочинилъ цлыхъ три строфы поэмы, въ которыхъ прославлялъ каріе глазки прелестной Брэсджирдль и положительно утверждалъ, что они въ милліонъ разъ прекрасне самыхъ яркихъ голубыхъ глазъ, когда-либо озарявшихъ своимъ томнымъ свтомъ вялую красоту блондинки… И все-таки же его тревожилъ Томъ Тёшеръ! Томъ Тёшеръ, сынъ горничной, осмлившійся поднять зеленые свои глазки на его госпожу!! онъ Тёшеръ, позволившій себ мечтать о вдов виконта Кэстльвуда!— При одной этой мысли бшенство и презрніе охватывали душу мистера Гарри. Честъ семьи, которой онъ былъ главой вмняла ему въ обязанность не допустить такого чудовищнаго брака и проучить выскочку, посмвшаго замыслить подобное оскорбленіе ихъ роду. Правда, мистеръ Эсмондъ часто хвастался своими республиканскими принципами и могъ бы припомнить много прекрасныхъ рчей, которыя ему случалось говорить и въ университетской коллегіи, и въ иныхъ мстахъ на тему — ‘не происхожденіе, а заслуги’. Но Томъ Тёшеръ, заступающій у милэди мсто благороднаго Кэстльвуда! Это было такимъ же чудовищнымъ поступкомъ, какой учинила вдова короля Гамлета, совлекши свои траурныя одежды для Клавдія… Эсмондъ горько хохоталъ надъ всми вдовами, всми женами, всми женщинами, и далъ себ клятву — въ первый же разъ, какъ будетъ происходить оглашеніе въ Валькотской церкви, (что, безъ сомннія, должно было случиться не позже слдующаго воскресенья) — явиться прямо туда, чтобы прокричать: H__т_ъ! передъ всми прихожанами, и сверхъ того приватнымъ образомъ выполнить свое мщеніе, оборвавъ уши нареченному жениху.
И такъ, въ тотъ же вечеръ, вмсто того, чтобы идти обдать въ ‘Розу’, мистеръ Эсмондъ приказалъ слуг уложитъ чемоданъ и нанять лошадей. Онъ былъ уже въ Фарнгем, на полдорог къ Валькоту и въ тридцати миляхъ отъ Лондона, когда его товарищи только еще собирались отправиться ужинать посл спектакля. Эсмондъ запретилъ своему лакею говорить въ дом старухи виконтессы о предстоящей экспедиціи. Чельзи не близко отъ Лондона, дороги же были тогда плохи и не безопасны отъ разбойниковъ. Кром того, Эсмондъ, посл спектакля или званаго ужина часто заночевывалъ въ город у кого-нибудь изъ знакомыхъ, а потому отсутствіе его никоимъ образомъ не могло обезпокоить старушку-тетку, — напротивъ того, ничто такъ не радовало почтенную лэди, какъ возможность предположить, что ея cousin, этотъ неисправимый юный гршникъ, гд-нибудь кутитъ, колотитъ городовыхъ или гранитъ мостовую въ Сентъ-Джильс. Когда лэди Изабелла не была поглощена чтеніемъ душеспасительныхъ книгъ, она услаждала себя Этериджемъ и Седли. У нея былъ цлый запасъ пикантныхъ анекдотовъ о Рочестер, Гарри Джермин и Гамильтон, и вздумай Эсмондъ убжать съ чужой женой — хотя бы съ женой лавочника — я убжденъ, что старушка, вслуча надобности заложила бы свои брилліанты, чтобы уплатить его дорожныя издержки.
Валькотъ, небольшое имньице покойнаго милорда, гд онъ жилъ до тхъ поръ, когда, получивъ свой титулъ, переселился въ Кэстльвудъ-Голлъ, расположенъ въ разстояніи одной мили отъ Винчестера. Посл смерти милорда вдова его перехала обратно въ это имніе. Она всегда любила Валькотъ, гд протекла ея ранняя юность, ея лучшіе годы, гд ей было уютне, чмъ въ Кэстльвуд, который былъ слишкомъ обширенъ для ея сократившихся средствъ, и гд, сверхъ того, ей могла быть полезна протекція бывшаго декана, ея отца. Молодой виконтъ уже годъ какъ учился въ Винчестер, въ знаменитой тамошней коллегіи, подъ руководствомъ мистера Тёшера. Вс эти новости мистеръ Эсмондъ узналъ за годъ передъ тмъ отъ старухи виконтессы, жены своего покойнаго отца. Молодая вдовствующая виконтесса такъ и не написала ему ни строчки.
При жизни своего покровителя Эсмонду случалось бывать раза два или три въ Валькот, и теперь, передохнувъ часа два — не больше — въ придорожной гостинниц, онъ задолго до разсвта оказался уже на ногахъ и такъ усердно погонялъ свою лошадь, что къ двумъ часамъ дня пріхалъ въ Валькотъ. Онъ проскакалъ въ конецъ деревни, слзъ съ лошади и послалъ сказать мистеру Тёшеру, что джентльменъ изъ Лондона желаетъ видлъ его по важному длу. Посланный возвратился съ извстіемъ, что докторъ ухалъ въ городъ, вроятно, къ вечерн, въ соборъ. Милэди виконтесса была тоже въ город: она всякій день здитъ молиться въ соборъ.
Лошади были взяты въ Вичестер, на постояломъ двор, и должны были возвращаться обратно. Эсмондъ вскочилъ на коня и прискакалъ на постоялый дворъ ‘Короля Георга’. Здсь онъ оставилъ своего разворчавшагося слугу, который былъ очень доволенъ, что можетъ, наконецъ, пообдать, и пошелъ пшкомъ прямо въ соборъ. Игралъ органъ и зимній день переходилъ уже въ срыя сумерки, когда молодой человкъ, пройдя подъ аркой соборной ограды, вступилъ подъ своды величественнаго стариннаго зданія.

ГЛАВА VI.
29-е декабря.

Въ собор было человкъ двадцать народа, не считая декана съ его причтомъ и пвчихъ — взрослыхъ и дтей, исполнявшихъ прекрасные вечерніе гимны. Въ числ священнослужителей находился и мистеръ Тёшеръ. Онъ стоялъ у аналоя, въ высокомъ черномъ парик, и читалъ вслухъ громкимъ, увреннымъ голосомъ. На скамь, все еще въ своемъ черномъ вдовьемъ капюшон, сидла дорогая госпожа Эсмонда и рядомъ съ ней ея сынъ. Онъ очень выросъ и сталъ теперь статнымъ юношей съ благороднымъ лицомъ, материнскими глазами и темными волнистыми кудрями отца, красиво падавшими на его воротникъ, отороченный венеціанскимъ кружевомъ. Все вмст составляло прелестную картинку во вкус Вандика. Написанный впослдствіи въ Париж портретъ милорда виконта, работы Риго, даетъ лишь французскую версію его мужественнаго, открытаго, чисто англійскаго лица. Когда онъ поднималъ глаза, изъ глубины ихъ сіяли на васъ два такихъ яркихъ сапфировыхъ луча, какихъ не могла бы, кажется, передать на полотн никакая палитра. Но въ тотъ день, о которомъ теперь идетъ рчь, было довольно трудно оцнить эту особенность красоты юнаго лорда: дло въ томъ, что глаза его почти все время оставались закрытыми, антифонъ тянулся долго, и мистеръ Франкъ заснулъ.
Но когда пніе прекратилось, милордъ проснулся, поднялъ голову и увидлъ мистера Эсмонда, сидвшаго насупротивъ и съ грустной нжностью смотрвшаго на двухъ особъ, которымъ столько лтъ принадлежала лучшая часть его сердца. Лордъ Кэстльвудъ вздрогнулъ и, дернувъ мать за рукавъ (она почти не подымала головы отъ Библіи), такъ громко сказалъ. ‘Мама, посмотри-ка!’, что Эсмондъ услышалъ его съ противуположнаго конца церкви, а старый деканъ съ своей каедры. Лэди Кэстльвудъ подняла на минуту глаза, взглянула, куда ей указывалъ сынъ, и тихонько подняла палецъ, чтобы онъ замолчалъ. Эсмондъ почувствовалъ, какъ все лицо это вспыхнуло и сердце затрепетало въ груди, когда глаза дорогой его госпожи остановились на немъ. Пвчіе скоро допли послдніе гимны. Эсмондъ ихъ не слыхалъ, не слышала, вроятно, и его госпожа: ея лицо было теперь почти совсмъ закрыто капюшономъ и до самаго конца службы она больше ни разу не подымала головы. Но вотъ преосвященный деканъ благословилъ народъ, и изъ внутренняго притвора потянулись священники и причтъ.
Не успли еще они выйти, какъ молодой виконтъ пустился бгомъ по скамьямъ прямо къ Эсмонду и горячо его обнялъ.
— Мой милый, милый Гарри! — сказалъ онъ.— Наконецъ-то ты пріхалъ! Ты былъ на войн? Возьмешь меня съ собой, когда опять подешь? Отчего ты намъ не писалъ?.. Пойдемъ къ мам!
Мистеръ Эсмондъ могъ только вымолвить: ‘Спасибо, мой мальчикъ! Да благословитъ тебя Богъ!’ Нжная привязанность ребенка глубоко его тронула, сердце его было полно признательности. Впрочемъ, насколько обрадовала и растрогала его эта первая встрча, настолько же онъ боялся предстоящаго новаго свиданія. Онъ не зналъ, какъ встртитъ его милэди. Не оттолкнетъ-ли она его такъ же сурово, какъ оттолкнула годъ тому назадъ?
— Спасибо вамъ, Генри, что вы пріхали къ намъ, — сказала милэди.— Мн хотлось, чтобы вы пріхали.
— Мы прочли въ газетахъ, что флотъ вернулся въ Портсмутъ. Отчего ты не пріхалъ сюда прямо изъ Портсмута?— спросилъ Франкъ (или милордъ виконтъ, какъ мы должны его теперь называть).
Эсмонду и самому это было бы очень пріятно. Не знаю, чмъ бы онъ не пожертвовалъ, чтобы видться тогда же съ дорогими друзьями, но, помня запрещеніе своей госпожи и повинуясь этому запрещенію онъ держался вдали отъ нея.
— Вамъ стоило сказать одно слово, и я давно былъ бы здсь — вы это знаете, — сказалъ онъ.
Она протянула ему руку, свою маленькую, прелестную ручку: на ней было одно только обручальное кольцо. Ссоры какъ не бывало. Печальный годъ отчужденія и горькаго одиночества миновалъ. Да и были-ли они когда-нибудь на самомъ дл чужими другъ другу?
Мысль о дорогой госпож никогда не покидала Гарри, — никогда! — ни въ тюрьм, ни въ походной палатк, ни на пол битвы, въ виду непріятеля, ни на мор, подъ звзднымъ небомъ, въ торжественной тишин ночи, ни тогда, когда онъ любовался великолпной картиной восхода, ни даже за столомъ, когда онъ бражничалъ съ друзьями, изъ театр, когда силился уврить себя, что другіе глаза сіяли для него ярче. Могли быть глаза блестящй и ярче, могли быть лица красивй, но не было на свт другого лица, которое бы онъ такъ любилъ, не было голоса, который звучалъ бы для него такъ сладко, какъ голосъ его возлюбленной госпожи, — той, кто была его сестрой, матерью, богиней всей его юности… Она не была теперь больше богиней, потому что онъ узналъ ея слабости и, благодаря размышленію, страданію и опыту, который оно приноситъ съ собой, сталъ словно старше ея. За то теперь, быть можетъ, онъ горяче любилъ въ ней женщину, чмъ въ то время, когда поклонялся ей, какъ богин. — Какъ это объяснитъ? Въ чемъ именно кроется тайна навожденія, въ силу котораго одна маленькая ручка становится намъ дороже всхъ другихъ? Кто разгадаетъ эту загадку?— Виконтесса Рашель была тутъ, съ нимъ, и подл нея ея сынъ, дорогой его мальчикъ. Она была тутъ, плачущая и счастливая. Она взяла его руку въ об свои, онъ почувствовать на своей рук ея слезы. Это былъ какой-то экстазъ — ликованіе примиренія.
— А вотъ и Тёшеръ идетъ: слышно уже, скрипятъ его сапоги, — сказалъ Фрэнкъ.
Дйствительно, изъ притвора показался Тёшеръ, поскрипывая на ходу своими толстыми сапогами. Мистеръ Томъ снялъ свой стихаръ и вышелъ въ подрясник и высокомъ черномъ парик. Эсмондъ недоумвалъ, какъ могъ онъ хоть одну минуту ревновать къ этому человку.
— Томъ Тёшеръ! Какъ я радъ теб! Дай пожать твою руку, — сказалъ онъ.
Капелланъ отвтилъ торжественнымъ, низкимъ поклономъ.
— Очень радъ васъ видть, капитанъ Эсмондъ, — проговорилъ онъ.— Мы съ милордомъ читали какъ-то Reddas incolumem precor и примняли его къ вамъ — честное слово! Вы возвратились увнчанный лаврами Гадеса. Когда я узналъ, что вы дете въ Испанію, я пожаллъ, зачмъ я не Септимій, — право… Ваше сіятельство, помните: Septimi Gades аditure mecum?
— Есть на земл уголокъ, который я люблю больше Гадеса {Gades — Кадиксъ.}, Тёшеръ, — сказалъ мистеръ Эсмондъ, — тотъ уголокъ, гд находится приходъ вашего преподобія и гд протекло наше дтство.
— Счастливый пріютъ, связанный для меня съ столькими священными воспоминаніями, — отвчалъ мистеръ Тёшеръ (и Гарри вспомнилъ, какъ скъ Тома отецъ въ этомъ пріют), — домъ, находящійся вблизи жилища моего уважаемаго покровителя и глубокочтимой покровительницы, всегда будеть мн дорогъ… Однако, ваше сіятельство, сторожъ дожидается, чтобы запереть за нами ворота.
— Гарри идетъ къ намъ ужинать. Ура! Ура! — закричалъ милордъ.— Мама, я побгу домой, скажу Беатрис, чтобы она надла свои ленты. Беатриса у насъ фрейлина, Гарри. И какая кокетка, кабы ты зналъ!
— Ваше сердце никогда не лежало къ клерикальной профессіи, Гарри, — говорила вдова своимъ тихимъ, нжнымъ голосомъ, когда они шли изъ церкви. (Имъ одновременно казалось теперь, что они никогда не разставались, и въ то же время — пробыли въ разлук цлые годы).— Я всегда подозрвала, что у васъ нтъ призванія къ этой профессіи, и мн было жаль, когда я думала, что вы отршитесь отъ міра и его утхъ. Въ Кэстльвуд вы бы только томились и тосковали. Все вышло къ лучшему: теперь вы, по крайней мр, составите себ имя. Я часто говорила это моему милому мужу. Какъ онъ любилъ васъ! Это онъ непремнно хотлъ, чтобы вы остались жить съ нами.
— Я и не желалъ ничего лучшаго, какъ остаться подл васъ на всю жизнь, — сказалъ мистеръ Эсмондъ.
— Вамъ лучше было ухать, Гарри. Тотъ, кому свтъ не даетъ душевнаго мира, знаетъ, гд его искать, но человкъ съ вашимъ сильнымъ воображеніемъ и пылкими желаніями долженъ пожить въ свт, прежде чмъ разочаровываться въ немъ. В_ы — капелланъ при скромномъ помщичьемъ дом и воспитатель маленькаго мальчика! Нтъ, это было немыслимо, и если я прежде объ этомъ мечтала, то потому лишь, что я эгоистка. Въ вашихъ жилахъ течетъ кровь Эсмондовъ, кузенъ, а въ молодости это бурная кровь. Взгляните на Фрэнсиса: ему только пятнадцать лтъ, а я съ трудомъ удерживаю его въ гнзд. Онъ только и говоритъ, что о войн да объ удовольствіяхъ, и мечтаетъ быть офицеромъ къ слдующей кампаніи. Можетъ быть, онъ и поступитъ въ полкъ вмст съ молодымъ лордомъ Черчиллемъ. Лордъ Марльборо былъ очень добръ къ намъ. Вы вдь знаете, какъ участливо онъ и его супруга отнеслись къ моему несчастію. И вдова вашего… вашего отца тоже. Мы и не подозрваемъ, какъ добры наши ближніе, пока насъ не поститъ горе. Беатриса моя попала ко Двору по ходатайству лэди Марльборо. Франкъ состоитъ при лорд оберъ-гофмейстер. А вдовствующая виконтесса, я слышала, общала устроить вашу будущность. Правда-ли это?
Эсмондъ отвчалъ на это утвердительно, объяснивъ, что пока онъ въ числ фаворитовъ и лэди Кэстльвудъ очень ласкова съ нимъ.
— Впрочемъ, если бы она и охладла ко мн, какъ это часто случается съ дамами, — весело прибавилъ онъ, — то я достаточно силенъ, я и самъ снесу свое бремя и какъ-нибудь пробью себ дорогу, но только, по всей вроятности, не оружіемъ. Военное поприще не по мн. Есть тысячи людей, боле способныхъ къ этому длу, но мало-ли въ жизни дорогъ для молодого человка, неглупаго и получившаго образованіе? И я убжденъ, что, такъ или иначе, а выйду въ люди!
Дйствительно, мистеръ Эсмондъ уже пріобрлъ покровителей въ арміи между людьми, которые могли ему быть очень полезны. И онъ разсказалъ своей госпож, какъ ему улыбается фортуна. Они шли медленнымъ шагомъ, бесдуя между собой такъ просто, точно вчера видлись, а кругомъ надвигались срыя зимнія сумерки.
— Вотъ мы и къ дому подходимъ, — продолжала она.— Я знала, что вы прідете, Гарри, хотя бы… только за тмъ, чтобы простить меня за то, что я вамъ наговорила тогда, посл ужаснаго — ужаснаго несчастья. Я тогда почти помшалась отъ горя. Теперь я все знаю — мн все разсказали. Даже тотъ негодяй — я никогда его не назову по имени — даже онъ это говорилъ: какъ вы старались уладить ссору и хотли взять ее на себя, бдное дитя. Но такъ судилъ Богъ: Онъ хотлъ меня наказать и допустилъ погибнуть моего милаго мужа!
— Милордъ благословилъ меня передъ смертью, и я благодарю за это Создателя, — сказалъ Эсмондъ.
— Аминь, аминь, дорогой Гарри, промолвила милэди, пожимая его руку.— Я это знала: мн разсказалъ мистеръ Аттербери, за которымъ онъ посылалъ. И я тоже возблагодарила тогда Бога и никогда не забывала васъ въ моихъ молитвахъ.
— Вы избавили бы меня отъ многихъ горькихъ минутъ, если бы раньше мн объ этомъ сказали.
— Я знаю, — знаю, — отвчала она съ такимъ очаровательнымъ смиреніемъ, что Эсмондъ не могъ себ простить, — не могу понять, какъ онъ ршился ее упрекнуть.— Знаю, какая я была гршница, но и я тоже страдала, мой дорогой. Я исповдалась мистеру Аттербери, больше я ничего не скажу. И онъ… т. е. я ему сказала, что не буду ни писать вамъ, ни видться съ вами, и… однимъ словомъ, разъ мы уже разстались, намъ лучше было разстаться совсмъ. Но я знала, что вы вернетесь — я этого не скрываю. Въ этомъ никто не виноватъ. И сегодня, Генри, когда они запли въ антифон: ‘Когда возвращалъ Господь плнъ Сіона, мы были какъ бы видящіе во сн’, я подумала: ‘Да, какъ бы видящіе во сн… видящіе во сн’. А потомъ, когда они продолжали: ‘Сявшіе со слезами будутъ пожинать съ радостію, съ плачемъ несущій смена возвратится съ радостію, неся снопы свои’, я подняла голову и увидла васъ. Я не удивилась, когда васъ увидла. Я знала, что вы придете, мой дорогой, и я увидла вашу голову въ золотыхъ лучахъ солнца.
Она глядла на него и улыбалась почти безумной улыбкой. Тмъ временемъ взошелъ мсяцъ и ярко блисталъ на морозномъ безоблачномъ неб. Только теперь въ первый разъ онъ ясно видлъ передъ собой ея милое, истомленное лицо.
— Знаете, какой нынче день? — продолжала она.— Двадцать девятое декабря — ваше рожденье. Но въ прошломъ году мы его не праздновали — нтъ, нтъ! Милордъ лежалъ въ могил, мой Гарри былъ боленъ и могъ умереть, да и сама я была какъ въ горячк. Нтъ, въ прошломъ году мы не пили вина въ этотъ день. Но теперь — теперь, мой дорогой, вы возвратились, н_е_с_я с_ъ с_о_б_о_ю с_н_о_п_ы с_в_о_и.
И она вдругъ зарыдала. Она смялась и плакала на груди молодого человка, повторяя, какъ въ бреду: ‘неся снопы свои… неся снопы свои!’
Нчто подобное тому, что онъ испытывалъ, когда глядлъ ночью съ палубы корабля вверхъ, въ безпредльность звзднаго неба, замирая въ экстаз благоговйнаго изумленія передъ этимъ великолпіемъ и безконечной красотой, — нчто подобное испыталъ онъ теперь, когда ему впервые открылась вся глубина этой чистой привязанности, глубоко его поразившей и наполнившей его сердце признательностью. Великій Боже! Кто былъ онъ — слабое, одинокое созданіе, — что ему расточалась такая любовь! Нтъ, не напрасно жилъ тотъ, кому посылается въ даръ такое сокровище, онъ былъ бы неблагодарнымъ, черствымъ эгоистомъ, если бы могъ это думать! Вдь честолюбіе передъ такимъ счастьемъ оказывается только пустымъ тщеславіемъ эгоиста.— Богатство, слава — все это дымъ. Что будутъ значить они черезъ годъ, когда другія имена прозвучатъ громче нашего, когда мы окажемся подъ землей вмст съ ничтожными титулами, вырзанными на нашихъ гробницахъ? Только любовь переживаетъ насъ, — напутствуетъ втайн благословеніемъ нашу память, или предшествуетъ намъ и ходатайствуетъ за насъ. Non omnis moriar, — если, умирая, я продолжаю жить въ одномъ или двухъ врныхъ сердцахъ. Точно также и при жизни нтъ одиночества и безнадежности, если святая отлетвшая душа любитъ меня и молится за меня.
— Если… если это такъ, дорогая моя, — сказалъ мистеръ Эсмондъ, — если вы меня любите, — зачмъ намъ разставаться? Если Господь послалъ мн это великое благо, если — какъ я это знаю теперь — сердце моей возлюбленной госпожи всегда со мной, вмст мы или порознь, — такъ дайте же мн насладиться вблизи моимъ счастьемъ, — дозвольте мн быть съ вами, пока насъ не разлучитъ смерть! Удемъ отсюда… покинемъ Европу, покинемъ мста, связанныя для васъ съ такими грустными воспоминаніями. Начнемъ въ Новомъ Свт новую жизнь. Добрйшій милордъ, я помню, часто говорилъ, что ему хотлось бы побывать въ Виргиніи и посмотрть помстье, которое подарилъ намъ… подарилъ его предку король Карлъ. Франкъ отдастъ намъ это помстье. Тамъ, въ лсахъ, никто не спроситъ, есть-ли пятно на моемъ имени, никто не станетъ справляться, какой у меня титулъ.
— А долгъ мой, Генри? — мой дти, мой дорогой отецъ? — отвчала она. Кром меня, у него никого не осталось, сестра моя скоро его покинетъ, и старикъ останется совсмъ одинокимъ. Въ прошломъ году, съ начала новаго царствованія, онъ присягнулъ королев Анн и здсь, въ Винчестер, гд вс его любятъ, у него имется особый приходъ — церковь. Когда дти уйдутъ отъ меня, я буду жить съ отцемъ. Имъ предстоитъ вращаться въ обществ, меня же оно пугаетъ. Они будутъ меня навщать, и вы тоже, Генри, иногда навщайте. Вотъ, напримръ, какъ теперь, въ великій день Христова Рождества, когда я вновь увидла васъ и благословила…
— Я все бы бросилъ, чтобъ пойти за вами, — сказалъ мистеръ Эсмондъ.— Разв не можете и вы, дорогая, сдлать того же для меня?
— Полно, мой мальчикъ! — сказала она съ кроткой, материнской жалостью въ голос и во взгляд.— Для васъ жизнь только еще начинается. Я же была такъ слаба и гршна, что должна разстаться съ свтомъ и вымолить себ прощеніе. Я часто думаю, что будь у насъ монастыри, какъ въ старину (и многія духовныя особы нашей церкви хотли бы возстановить ихъ, я знаю), я ушла бы въ монастырь и окончила бы тамъ свою жизнь въ покаяніи. Но я и тамъ любила бы васъ, — да, любила бы, потому что въ той любви, какою я люблю васъ теперь, нтъ грха. Мой дорогой умершій мужъ можетъ видть мое сердце, онъ видлъ мои слезы и знаетъ, что он смыли мой грхъ… А теперь… теперь мой долгъ оставаться здсь, я обязана быть съ дтьми, пока они нуждаются во мн, и съ моимъ милымъ старикомъ отцомъ.
— Отчего же не со мной?— сказалъ Генри.
— Тссъ! — прошептала она и прикрыла ему ротъ ладонью — я была вашей нянькой, вашей сидлкой. Вы не могли меня видть, Генри, когда лежали въ осп и я приходила сидть подл васъ. Какъ я молилась тогда, чтобы Господь послалъ мн смерть! Но я умерла бы тогда въ грх, Генри. Право, я не могу вспомнить безъ ужаса этого времени! Но теперь оно миновало. Все прошло, и Господь простилъ мой грхъ. Когда вы будете нуждаться во мн, я къ вамъ приду — хоть на край свта. Когда вы полюбите, мой дорогой, и будете несчастны, — тогда приходите ко мн… Молчите! Дайте мн все сказать. Вы никогда не любили меня, милый Генри, — нтъ, не любите и теперь, и я благодарю за это Создателя. Я наблюдала за вами и по безчисленнымъ мелкимъ признакамъ знала, что это такъ. Помните, какъ вы обрадовались, когда былъ ршенъ вашъ отъздъ въ университетъ? Вдь это я васъ послала туда. Я сказала объ этомъ моему отцу и мистеру Аттербери, когда я говорила съ нимъ въ Лондон. И оба они дали мн отпущеніе, — оба, а они святые люди и имютъ власть вязать и ршить. И они простили меня, — простилъ и мой милый мужъ передъ тмъ, какъ душа его отлетла на Небо.
— Я думаю, что не вс ангелы на небесахъ, — сказалъ мистеръ Эсмондъ.
И какъ братъ обнимаетъ дорогую сестру, — какъ мать прижимается къ груди сына, — такъ обнялись на нсколько мгновеній Эсмондъ и возлюбленная его госпожа.

ГЛАВА VI.
Меня принимаютъ въ Валькот какъ желаннаго гостя.

Когда они подходили къ валькотскому дому, освщенныя окна радушно сіяли имъ на встрчу. Въ дубовой гостиной былъ накрытъ столъ для ужина. Любовь и прощеніе казалось, ожидали здсь возвратившагося блуднаго сына. Два-три знакомыя лица изъ домашней прислуги выглядывали изъ подъзда: была тутъ и старуха ключница, и молодой Локвудъ изъ Кэстльвуда, въ ливре милорда, оранжевой съ голубымъ. Когда они вошли въ домъ, дорогая госпожа Эсмонда прижала къ себ его руку. Ея глаза сіяли такой неописуемой любовью. ‘Добро пожаловать!’ — Больше она ничего не сказала. Она только глядла на него, приподнявъ голову и откинувъ назадъ свой черный капюшонъ и свтлыя кудри. Нжная, молодая улыбка зажгла румянецъ на ея лиц. Гарри никогда не видалъ ее такой обворожительно-прекрасной. Лицо ея сіяло радостью, которая была лучше красоты. Она взяла руку сына, дожидавшагося въ сняхъ ея возвращенія, но не выпускала руки Эсмонда.
— Добро пожаловать, Гарри! — повторилъ за матерью молодой лордъ.— Посмотри: весь домъ вышелъ тебя встрчать. Вотъ и наша старуха Пинкотъ: не правда-ли, какая она сдлалась теперь красавица?
И мистриссъ Пинкотъ, постарвшая на цлый годъ и ничуть не похорошвшая, сдлала книксенъ капитану (какъ она называла Эсмонда) и сказала милорду: ‘Ну, полно ужь вамъ, баловникъ!’
— А вотъ и Джекъ Локвудъ, — болталъ милордъ.— Изъ него выйдетъ чудесный гренадеръ. И изъ меня тоже. Мы оба съ нимъ будемъ военными, кузенъ, и станемъ служить подъ вашимъ начальствомъ. Какъ только мн минетъ семнадцать лтъ, я поступлю въ армію: вс джентльмены служатъ въ арміи… А-а! посмотрите-ка, кто идетъ! Ха, ха, ха! — Мистриссъ Трикси въ новыхъ лентахъ! Я такъ и зналъ, что она нацпитъ свои ленточки, какъ только узнаетъ, что у насъ ужинаетъ капитанъ.
Вся эта веселая болтовня происходила въ сняхъ валькотскаго дома. По средин этихъ сней есть лстница, оканчивающаяся на верху открытой галлереей, на которую выходятъ двери спаленъ. И вотъ, въ одной изъ этихъ дверей, съ зажженной восковой свчей въ рук, освщавшей всю ея фигуру, показалась миссъ Беатриса. На ней дйствительно была пунцовая ленточка: свтъ свчи падалъ прямо на эту ленточку и на самую прелестную блую шейку, какую вы когда-либо видли.
Эсмондъ оставилъ ребенка и увидалъ взрослую женщину, выше обыкновеннаго средняго женскаго роста, — достигшую такого ослпительнаго расцвта красоты, что не мудрено, если глаза его выразили изумленіе и восторгъ при вид ея. Въ глазахъ Беатрисы было столько блеска, — они умли такъ искриться и въ то же время сіять такимъ лучистымъ, мягкимъ свтомъ, что мн случалось видть, какъ цлое собраніе провожало ее взглядомъ, какъ бы повинуясь какой-то непреодолимой притягательной сил. Въ тотъ вечеръ, когда князь-герцогъ явился въ театръ посл своей побды подъ Рамилльи (случайно она вошла въ театральную залу одновременно съ нимъ, но съ противоположнаго конца), вся публика до послдняго человка повернулась въ ея сторону и смотрла на нее, а не на него. Она была брюнетка, т. е. у нея были темные волосы, темные глаза, брови и рсницы (волосы у нея вились и роскошной волной ниспадали на плечи), но цвтъ ея лица былъ ослпительной близны, только на щекахъ игралъ яркій румянецъ, а губы были словно одной тнью красне щекъ. Находили, что ротъ и подбородокъ были у нея слишкомъ велики и рзко очерчены. Можетъ быть, они и являлись таковыми для богини изъ мрамора, но не для женщины, у которой глаза горли огнемъ, — взоръ былъ полонъ любви, — голосъ звучалъ, какъ самая сладкая музыка, — станъ казался воплощеніемъ симметріи, здоровья, отваги и жизни, чья изящная ножка ступала по земл гибко, но твердо, а вс движенія — быстрыя или медленныя — были всегда граціозны. У такой женщины — воздушной, какъ нимфа, величественной, какъ королева, — то кроткой и покойной, то повелительной, то задорно-насмшливой, — не могло быть ни одного некрасиваго жеста, ни одной некрасивой черты. Вспоминая ее, пишущій эти строки чувствуетъ, какъ молодетъ, и видитъ передъ собой совершеннйшій образецъ красоты.
И вотъ, она вышла, слегка придерживая платье своею прекрасной округлой рукой, съ зажженной свчей въ другой рук, и стала спускаться по лстниц къ Эсмонду.
— Она надла свои красные чулки и блыя туфли! — вскричалъ съ хохотомъ милордъ.— Ага, моя красавица! Такъ вотъ чмъ вы думаете прельстить капитана!
А она все спускалась, сіяя улыбкою и въ упоръ глядя на Эсмонда, не видвшаго ничего, кром ея глазъ. Она подошла къ нему, вытянувъ впередъ свою шейку, какъ будто хотла, чтобы Эсмондъ ее поцловалъ, какъ длалъ это, когда она была ребенкомъ.
— Нтъ, нтъ, постойте!— сказала она, — я слишкомъ для этого выросла. Здравствуйте, кузенъ Генри.
И она съ прелестной улыбкой сдлала ему насмшливый реверансъ, опустившись чуть не до пола, граціозно склонившись всмъ станомъ и ни на секунду не спуская съ него своихъ сіяющихъ глазъ. Все ея существо, казалось, дышало любовью. Гарри смотрлъ на нее въ такомъ же экстаз восторга, въ какомъ смотритъ первый любовникъ въ поэм Мильрона.
— N’est-ce pas?— шепнула ему своимъ нжнымъ голосомъ милэди, все еще не выпускавшая его руки.
Эсмондъ вздрогнулъ, быстро обернулся и покраснлъ, встртивъ ясный взглядъ своей госпожи. Онъ позабылъ о ней, поглощенный созерцаніемъ filia pulcrior.
— Правую ногу впередъ, носокъ наружу — вотъ такъ! Теперь реверансъ, и покажи твои красные чулочки Трикси, — болталъ между тмъ милордъ. — На нихъ серебряныя стрлки, Гарри. Совтую обратить на нихъ вниманіе. Это подарокъ вдовствующій виконтессы Изабеллы Трикси нарочно ходила ихъ надвать.
— Замолчи ты, глупый мальчишка!— вскричала миссъ и принялась душить брата поцлуями. А потомъ… не могла же она и не поцловать свою мать. И она бросилась цловать ‘свою мамочку’, все время поглядывая на Гарри черезъ ея плечо. Его она, правда, не поцловала, но протянула ему об ручки, потомъ взяла его руку въ свои и сказала:
— О, Гарри, мы т_а_к_ъ рады, что вы пріхали!
— А у насъ сегодня кулики къ ужину, — объявилъ милордъ. — Ура! Я страшно проголодался отъ ныншней проповди.
— Сегодня двадцать девятое декабря, — сказала милэди, — и Гарри возвратился домой.
— Пинкотъ, душечка, кричите у_р_а!— закричалъ опять милордъ.
А у дорогой моей госпожи дрожали губы, словно она молилась про себя. Она потребовала, чтобы Гарри велъ къ ужину Беатрису, а сама взяла подъ руку сына. Вскор къ маленькому обществу присоединился Томъ Тёшеръ, которому, по крайней мр, четверо или пятеро собесдниковъ отъ души желали убраться поскоре во-свояси. Онъ, впрочемъ, и убрался, какъ только подали дессертъ. Тогда вс подсли къ камину, и подъ веселую музыку пылающихъ дровъ мистеръ Эсмондъ (которому то миледи, то Беатриса все время подливали вина, причемъ миссъ Беатриса всякій разъ граціозно краснла) разсказалъ имъ про свой военный походъ и провелъ самый восхитительный вечеръ въ своей жизни.
Солнце было высоко, когда онъ проснулся. Гарри спалъ въ эту ночь глубокимъ, сладкимъ, освжающимъ сномъ. Онъ спалъ такъ, какъ будто ангелы охраняли его ложе… Я сильно подозрваю, что одно существо, — любящее и чистое, какъ ангелъ, — освятило его сонъ своими молитвами.
На другой день утромъ капелланъ по заведенному обычаю читалъ молитвы въ присутствіи всей семьи. Эсмонду показалось, что миссъ Беатриса не слишкомъ-то усердно слушала толкованія мистера Тёшера: все время, пока длилась служба, ея глазки блуждали по комнат, по крайней мр, Эсмондъ ловилъ на себ ихъ взглядъ каждый разъ, какъ подымалъ голову. Весьма возможно, что и онъ не особенно внимательно слушалъ его преподобіе.
‘И это могла бы быть моя жизнь — думалъ онъ,— это могла бы быть всегдашняя моя обязанность до глубокой старости. Ну что же? Разв это была бы не счастливая жизнь? Прожить весь вкъ съ дорогими людьми, никогда не разставаясь, пока… пока за хорошенькой Беатрисой не явился бы суженый и не увезъ бы ее отсюда’.— И лучшая часть проповди мистера Тёшера, блиставшая, по всей вроятности, ученостью и краснорчіемъ, пропала для бднаго Гарри: ненавистный образъ этого воображаемаго суженаго совершенно: вытснилъ изъ его головы проповдника.
Беатриса, пока читались молитвы, стояла на колняхъ довольно близко отъ Гарри и немного впереди его. Красные чулочки были замнены срыми, а блыя туфельки — черными башмачками, въ которыхъ ножки ея казались столь же очаровательными. Никакія весеннія розы не могли соперничать съ свжестью ея щекъ, и Эсмонду казалось, что никогда въ жизни онъ не видалъ ничего подобнаго лучезарному блеску ея глазъ. Милэди виконтесса смотрла утомленной, какъ будто плохо спала ночь, и была очень блдна.
Миссъ Беатриса замтила эти признаки недомоганія на лиц матери и высказала вслухъ свое безпокойство.
— Я старуха, — отвчала ей милэди съ кроткой улыбкой, — и не могу казаться такой молодой, какъ ты, моя милая.
— Никогда у Трикси не будетъ такого милаго, добраго лица, какъ у тебя, проживи она хоть до ста лтъ, — сказалъ милордъ, обнимая мать за талію и цлуя ея руку.
— Разв я кажусь вамъ очень злой, кузенъ?— спросила вдругъ Беатриса, круто поворачиваясь къ Эсмонду всмъ станомъ и такъ близко подставляя ему свое хорошенькое личико, что ея мягкіе, душистые волосы коснулись его подбородка. Она дотронулась пальчиками до его рукава, а онъ прикрылъ своей рукой ея ручку.
— Я теперь ваше зеркало, — отвчалъ онъ, — а зеркало не можетъ льстить.
— Онъ хочетъ сказать, моя милая, что ты постоянно на него смотришь, — замтила ей мать немножко лукаво.
И Беатриса отскочила отъ Эсмонда, бросилась къ ‘своей мам’, поцловала ее и зажала ей ротъ своей хорошенькой ручкой.
— Впрочемъ, на Гарри пріятно смотрть, — прибавила милэди, не спуская съ молодого человка своихъ любящихъ глазъ.
— Если пріятно видть счастливыя лица, то на меня и въ самомъ дл должно быть пріятно смотрть, — отвчалъ онъ.
Милэди вздохнула и сказала:— ‘Аминь’, а Гарри подумалъ, что она вспомнила мужа и это воспоминаніе навело на нее грусть, потому что улыбка исчезла съ ея лица и оно приняло свое обычное печальное выраженіе.
— А знаешь, Гарри, ты смотришь совсмъ молодцомъ въ этомъ красномъ мундир. И какъ теб идетъ черный парикъ! — сказалъ милордъ.— Мама, мн надоли мои собственные волосы. Когда я надну парикъ?.. Откуда у тебя это кружево, Гарри?
— Это мн дала вдовствующая виконтесса, — отвчалъ Гарри.— Она надарила мн цлую кучу хорошихъ вещей.
— А право, твоя вдовствующая тетка не такая ужь скверная женщина, какою она кажется, — замтилъ милордъ.
— И не такъ красна, какъ накрашена, — добавила миссъ Беатриса.
Милордъ захохоталъ.
— Ну, погоди же, Трикси: я ей непремнно это скажу, ей-Богу, скажу!
— Ну, что же? Она только увидитъ, что у тебя не хватило ума самому это придумать, — отвчала миссъ Беатриса.
— Мама, неужто мы съ ней поссоримся въ первый день прізда Гарри?— сказалъ юный лордъ.— Нтъ, я не хочу ссориться! Посмотрю, можемъ-ли мы съ ней дожить до новаго года безъ драки?.. А теперь попробуемъ-ка святочнато пирога. Вотъ кстати и пуншъ несутъ!.. Нтъ, это Пинкотъ съ чаемъ.
— Которую чашку угодно будетъ взять капитану? — спросила миссъ Беатриса.
— Послушай, Гарри, — сказалъ милордъ, — посл завтрака я покажу теб моихъ лошадей, а вечеромъ пойдемъ ловить стью птицъ. Въ понедльникъ въ Винчестер будетъ птушій бой. Ты, надюсь, любишь птушьи бои? Пари идетъ между суссекскими и гемпширскими джентльменами. Всхъ птуховъ будетъ драться двадцать… впрочемъ, нтъ, двадцать одинъ. Ставка — десять фунтовъ, а послднему побдителю пятьдесятъ.
— Ну, а ты, Беатриса, чмъ думаешь развлекать нашего кузена?— спросила милэди.
— Я буду слушать его, — отвчала Беатриса.— У него, наврно, пропасть интересныхъ разсказовъ. Я уже заране ревную его къ испанскимъ дамамъ. Что, Гарри, хорошенькая была монахиня въ Кадикс, которую вы спасли отъ солдатъ? Вчера вечеромъ вашъ лакей сообщилъ объ этомъ на кухн, а нынче утромъ мистриссъ Бетти разсказала мн, когда причесывала голову. Онъ говорилъ еще, что вы наврно влюблены, потому что по ночамъ все сидли на палуб, а днемъ писали стихи въ своей записной книжк.
Тутъ Гарри подумалъ, что если вчера ему некого было воспвать, за то сегодня у него есть прекрасный сюжетъ для стиховъ, и что никакія Линдамиры и Арделіи всхъ поэтовъ на свт не были и въ половину такъ хороши, какъ это юное существо. Онъ не сказалъ этого вслухъ, а только подумалъ, но за него высказали все на чистоту другія уста.
Это были уста его дорогой госпожи. Когда завтракъ убрали и молодежь куда-то исчезла, она заговорила съ Гарри о своихъ дтяхъ, разбирала характеры сына и дочери, говорила о своихъ надеждахъ и опасеніяхъ за нихъ обоихъ.
— Я не боюсь за нихъ теперь, — сказала она, —пока они еще дома, подъ материнскимъ крыломъ, я боюсь за будущее, которое начнется когда они вступятъ въ свтъ, гд я не могу быть съ ними. Съ будущаго года для Беатрисы начнется, уже служба при Двор. Можетъ быть до васъ доходили слухи о… о лорд Бландфорд? Тогда они оба были еще дтьми, и все это лишь пустая болтовня. Моя родственница, я знаю, никогда не допуститъ сына сдлать такую мизерную партію, какою была бы для него Беатриса. Едва-ли въ цлой Европ найдется принцесса, которую герцогиня сочла бы достаточно приличной партіей для него: она страшно честолюбива.
— Ни одна принцесса въ цлой Европ не сравняется съ Беатрисой, — сказалъ Эсмондъ.
— По красот? — Да, пожалуй, вы правы! — отвчала милэди.— Она совсмъ красавица, не правда-ли. Во мн говоритъ не материнское пристрастіе. Я наблюдала за вами вчера, когда она спускалась съ лстницы, и прочла это на вашемъ лиц. Мы, женщины, наблюдаемъ, когда вы даже не подозрваете, что мы смотримъ на васъ, и видимъ лучше, чмъ вы думаете, милэди Гарри. А сейчасъ, когда говорили о вашихъ стихахъ (я помню, вы еще мальчикомъ писали хорошенькіе стихи), вы подумали, что Беатриса была бы для нихъ прекрасной темой. Что, разв я угадала? (Молодой человкъ могъ только покраснть въ отвтъ на этотъ вопросъ). И это правда: она удивительно хороша собой, вы не первый, покоренный ея хорошенькимъ личикомъ. Это быстро длается. Такіе блестящіе глазки, какъ у нея, скоро научаются сознавать свою силу и рано начинаютъ ею пользоваться.
И, поглядвъ на Эсмонда проницательнымъ взглядомъ, прекрасная вдова разсталась съ нимъ.
Она сказала правду: пары блестящихъ глазокъ и нсколькихъ кокетливыхъ взглядовъ довольно, чтобы покорить человка, поработить его, зажечь пожаръ въ его сердц, заставить его позабыть все остальное. Блестящіе глазки ослпляютъ насъ до такой степени, что прошлое исчезаетъ для насъ какъ въ туман, они становятся такъ дороги намъ, что за обладаніе ими мы готовы отдать жизнь. Что для насъ дружба и самая нжная привязанность близкихъ людей передъ этимъ сокровищемъ? Что сильне: воспоминаніе или ожиданіе? — чувство удовлетворенія или голодъ? — благодарность или желаніе? Когда мн случалось видть коронные брилліанты при европейскихъ Дворахъ, я всегда думалъ о томъ, сколько изъ-за нихъ воевали, какъ изъ-за нихъ монгольскіе владыки душили и рзали другъ друга, или платили ими выкупъ, какъ тратились милліоны, чтобы пріобрсти ихъ въ собственность, и сколько отважныхъ человческихъ жизней убито на то, чтобы вырыть изъ земли эти блестящія игрушки, которыя я цню не больше пуговицы на моей шляп. Но есть на свт другого рода брилліанты, тоже рдкой воды, изъ-за которыхъ люди тоже дрались и убивали другъ друга съ тхъ поръ, какъ существуетъ человчество. Эти брилліанты живутъ какой-нибудь десятокъ лтъ, а тамъ ихъ блескъ пропадаетъ. Гд теперь т алмазы, что сіяли въ череп Клеопатры или сверкали дивными огоньками изъ глазныхъ орбитъ Елены?
На второй день по прізд Эсмонда въ Валькотъ. Томъ Тёшеръ отпросился въ отпускъ и, облачившись въ свою лучшую рясу, отправился ухаживать за молодой особой, на которой его преподобіе собирался жениться и которая оказалась тоже вдовой, но не виконта, а пивовара въ Соутгемптон, и кром того имла тысячи дв фунтовъ состоянія. Сердце честнаго Тома было такъ хорошо дисциплинировано, что сама Венера не заставила бы его забиться быстрй, еслибы оказалась безприданницей. Итакъ, Томъ ухалъ на своемъ солидномъ, раскормленномъ мерин, съ своей солидной любовью, оставивъ мистера Эсмонда въ обществ его дорогой госпожи, ея дочери и сына, который вдвойн радовался, что опять видитъ стараго друга, и что избавился отъ своего учителя и латинскихъ спряженій.
Съ свойственной ему безыскусственной, откровенной манерой мальчикъ болталъ о разныхъ разностяхъ и больше всего о себ самомъ. Не трудно было замтить, что и онъ, и сестра его длали съ матерью все, что хотли. Между собой они вчно ссорились, оспаривая другъ у друга первое мсто въ ея привязанности, и хотя добрая женщина настойчиво утверждала, будто дтей любитъ обоихъ одинаково, но для каждаго было ясно, что ея баловнемъ и любимцемъ оказался Франкъ. Онъ вертлъ всмъ домомъ (разумется, кром непокорной Беатрисы) совершенно такъ же какъ и прежде, когда еще маленькимъ мальчикомъ командовалъ деревенскими ребятишками, играя съ ними въ солдаты, и колотилъ ихъ, какъ самый жестокій капралъ. О Том Тёшер я ужь и не говорю: его преподобіе обращался съ молодымъ лордомъ съ тою почтительною вжливостью, которую всегда обнаруживалъ въ своихъ отношеніяхъ съ знатными персонами, независимо отъ ихъ роста и возраста. Впрочемъ, этого юношу и нельзя было не любить, — такъ подкупали его открытыя манеры, его красота, веселость, самый звукъ его голоса и смха. Онъ очаровывалъ и властвовалъ везд, гд бы ни появился. Я подозрваю, что его старый ддъ, почтенный деканъ, и суровая старая ключница, мистриссъ Пинкотъ, были въ такой же степени его рабами, какъ и его матъ. Мистеръ Эсмондъ тоже испыталъ общую участь: онъ очень скоро подчинился очарованію этого мальчика и сдлался его рабомъ, какъ и вс остальные. Общество самыхъ умныхъ и краснорчивыхъ людей никогда не доставляло ему такого наслажденія, какъ общество Франка. Съ его появленіемъ въ комнату какъ будто врывался солнечный лучъ, его смхъ, его милая болтовня, благородная красота и ясный взглядъ наполняли радостью сердце и были невыразимо плнительны. При малйшемъ намек на чью-нибудь нужду или горе его рука хваталась за кошелекъ, онъ былъ весь симпатіей и щедростью. Страстное увлеченіе, съ какимъ любили и баловали его женщины, когда, года два спустя, онъ появился въ свт (хотя онъ былъ тогда еще совсмъ мальчикомъ) и сумасбродства, которыя он продлывали изъ-за него (какъ и онъ изъ-за нихъ, надо прибавить) напомнили всмъ карьеру Рочестера и далеко превзошли успхи Граммона. Даже кредиторы любили молодого виконта, самый жестокосердый ростовщикъ такъ же какъ самая неприступная добродтель женскаго пола, ни въ чемъ не могли ему отказать. Франкъ былъ не умне другихъ, но то, что онъ говорилъ, онъ говорилъ такъ, какъ никто другой не съумлъ бы сказать. Я видлъ однажды, какъ въ Брюссел, въ театр, женщины окружили его цлой толпой, и когда онъ сидлъ въ своей лож, на него смотрли больше чмъ на актеровъ. Въ сраженіи подъ Рамилльи, когда онъ былъ раненъ и упалъ, я помню, какъ одинъ высокій рыжій дтина, сержантъ изъ шотландцевъ, бросилъ свою алебарду, зарыдалъ, какъ баба, подхватилъ его на руки, какъ малаго ребенка, и вынесъ изъ подъ огня. Братъ и сестра составляли прелестную пару, но, къ сожалнію, посл того, какъ они вылетли изъ материнскаго гнзда, эту пару рдко видли вмст. Спустя два дня посл прізда Эсмонда (это былъ послдній день стараго года и такой счастливый для Гарри, что ради одного такого дня стоило пережить вс т страданія, которыя онъ вытерплъ и забылъ)… и такъ, спустя два дня посл его прізда, когда вся семья сидла за обдомъ, молодой лордъ наполнилъ свои бокалъ и, сказавъ Эсмонду, чтобы и онъ сдлалъ тоже, предложилъ тостъ за здоровье сестры, назвавъ ее при этомъ маркизой,
— Маркиза?— повторилъ Гарри съ удивленіемъ и болзненнымъ любопытствомъ, потому что начиналъ уже ревновать.
— Глупости, милордъ! — сказала Беатриса, презрительно вздернувъ головку.
Милэди быстро взглянула на Эсмонда и потупилась.
— Ну, да, маркиза Бландфордъ, — сказалъ Франкъ.— Разв ты не знаешь, Гарри? Красный драконъ ничего теб не говорилъ? (Милордъ часто величалъ вдовствующую виконтессу этимъ и разными другими прозвищами). У Бландфорда хранится локонъ ея волосъ, герцогиня застала его на колняхъ передъ миссъ Трикси, надрала ему уши и сказала, что прикажетъ доктору Гэру его выпороть.
— Отлично бы сдлалъ мистеръ Тёшеръ, если бы и тебя тоже выпоролъ, — замтила Беатриса.
Милэди сказала только:— Я надюсь, Фрэнсисъ, что ты нигд не станешь разсказывать этихъ глупыхъ исторій.
— Да вдь это правда, ей Богу, правда! — продолжалъ Франкъ.— Мама, посмотри, какъ Гарри нахмурился, а Беатриса-то, Беатриса! Взгляни! — право, она стала красне своихъ красныхъ чулокъ.
— Намъ, кажется, лучше будетъ уйти, оставивъ джентльменовъ допивать вино и бесдовать на свобод, — проговорила миссъ Беатриса, подымаясь съ видомъ молодой королевы, и шурша своимъ пышнымъ платьемъ, торжественно вышла изъ комнаты въ сопровожденіи матери.
Лэди Кэстльвудъ, уходя, нагнулась поцловать сына и опять взглянула на Эсмонда.
— Не повторяй же этихъ глупыхъ росказней, дитя, — сказала она. — Не пейте также, сударь, слишкомъ много, Гарри никогда не любилъ вина
И она вышла, въ длинномъ своемъ черномъ плать и на прощаніе еще разъ обернулась къ молодому человку.
— А все-таки это правда,— повторилъ Франкъ, потягивая вино съ видомъ знатнаго барина.— Какъ ты находишь это лиссабонское? Хорошее, мягкое вино — не чета нашему забористому портвейну. Къ намъ оно попало съ одного изъ кораблей, что пришли изъ Виговъ прошломъ году. Мама купила его въ Соутгемптон съ корабля, который стоялъ тамъ на якор. Корабль ‘Роза’, капитанъ Гоукинсъ.
— Я вернулся на этомъ самомъ корабл, — сказалъ Гарри.
— Такъ значитъ онъ привезъ на родину хорошее вино и хорошаго человка… Эхъ, Гарри, какъ жаль, что у тебя въ герб эта проклятая полоса на лвомъ пол {Геральдическій терминъ. Франкъ хочетъ сказать: ‘жаль, что ты незаконнорожденный’.}.
— Чему же она мшаетъ? — спросилъ Гарри.
— Представь себ, что я поступлю въ армію — вс джентльмены, вдь, служатъ въ арміи, — пойду на воину и меня убьютъ. На кого тогда останутся женщины?— Трикси не усидитъ дома. А мама… мама въ тебя влюблена — да, да, я это наврное знаю. Она всегда тебя хвалитъ и вчно говоритъ о теб. Она здила въ Соутгемптонъ нарочно, чтобы посмотрть твой корабль: тутъ-то я открылъ ея секретъ. Но ты понимаешь — это невозможно. Мы принадлежимъ къ самой древней фамиліи въ Англіи, мы прибыли съ Вильгельмомъ Завоевателемъ. Правда, мы только баронеты, но это ничего не доказываетъ: намъ навязали этотъ титулъ. Іаковъ Первый навязалъ его моему прапрадду. Мы выше титуловъ, намъ — старымъ англійскимъ дворянамъ — они не нужны. Королева можетъ хоть каждый день печь герцоговъ, какъ блины. Да вотъ теб примръ: отецъ Бландфорда, герцогъ Черчилль и герцогиня Дженнигсъ — кто они были? Что они такое, чортъ возьми, чтобъ задирать передъ вами носы? Гд была они, когда нашъ предокъ сопровождалъ короля Генриха въ Азникуръ и подавалъ кубокъ французскому королю посл Пуатье? Клянусь Георгомъ, сэръ, я не вижу, почему Бландфорду не жениться на Беатрис. И онъ женится на ней, чортъ возьми!— или будетъ имть дло со мной. Мы должны родниться съ лучшими фамиліями Англіи и не вправ вступать въ неравные браки. Ты тоже Эсмондъ, Гарри, и не виноватъ въ своемъ несчасть, мои милый, но тутъ ужь ничего не подлаешь… Раскупоримъ-ка еще бутылочку. Что?! Ты больше не хочешь? Да ты и четверти не выпилъ, я все почти выпилъ одинъ. Мы съ отцомъ не разъ выпивали вдвоемъ. Ты не выдалъ его, Гарри, спасибо теб, ты защищалъ своего родственника, какъ мужчина. Ну, а что до твоего рожденья — самъ знаешь: противъ этого ничего не подлаешь.
Старшій изъ молодыхъ людей сказалъ, что онъ пойдетъ въ гоcтиную гд милэди пьетъ чай. Младшій, съ покраснвшимъ, возбужденнымъ лицомъ, затянулъ громкимъ голосомъ какую-то псню и вышелъ изъ комнаты. Вслдъ затмъ Эсмондъ услышалъ, какъ онъ скликалъ своихъ собакъ и разговаривалъ съ ними. Взгляды, жесты, походка, интонація голоса — все въ этомъ юнош живо напоминало ему покойнаго лорда, его отца.
Такъ прошелъ канунъ новаго года. Обитатели Валькота разошлись по своимъ комнатамъ задолго до полуночи. Лэди Кэстльвудъ, вроятно, пришли на память другія годовщины этого дня, когда Новый годъ встрчали заздравными тостами и веселымъ смхомъ за семейнымъ ужиномъ, гд присутствовалъ тотъ, для кого отнын вс годы стали равны, для кого не было больше ни прошлаго, ни настоящаго, ни будущаго, потому-то, должно быть, она и не осталась сидть съ дтьми, чтобы дожидаться, когда соборные колокола возвстятъ нарожденіе 1703-го года. Эсмондъ слышалъ ихъ звонъ изъ своей комнаты, гд сидлъ у пылающаго камина, погруженный въ глубокія думы. Онъ прослушалъ бой церковныхъ часовъ до послдняго удара, задумчиво глядя въ окно на виднвшійся вдали городъ и на высокія срыя башни собора, надъ которыми раскинулось ясное морозное небо, усянное блестящими звздами.
Должно быть видъ этихъ блестящихъ свтилъ напомнилъ ему другія яркія звздочки. ‘И такъ, ея глаза уже начали свою губительную работу, — подумалъ онъ.— Кого-то они погубили? Кто мн это разскажетъ?’
Къ счастью, у Гарри былъ подъ рукой молодой его родственникъ. Эсмондъ зналъ, что ему стоитъ только хорошенько прислушаться къ простодушной болтовн мальчика, чтобъ узнать въ подробности всю исторію миссъ Беатрисы.

ГЛАВА VII.
Семейная бесда.

Всего больше восхищалъ и покорялъ Гарри въ его хорошенькомъ кузен (да и отчего бы ему и не покоряться этому?) самоувренно покровительственный тонъ, который принималъ съ нимъ молодой лордъ. Франкъ, казалось, считалъ совершенно серьезно, что повелвать было его неотъемлемымъ правомъ и что весь міръ долженъ преклоняться передъ виконтомъ Кэстльвудомъ.
— Я знаю свое мсто, Гарри, — говорилъ онъ, — и вовсе не гордъ. Мальчишки въ Винчестерской коллегіи увряютъ, будто я гордъ, но это неправда. Я — Фрэнсисъ Джемсъ, виконтъ Кэстльудъ, пэръ Ирландіи, и ничего больше. Я могъ бы, какъ теб извстно, быть Фрэнсисомъ Джемсомъ маркизомъ и графомъ Эсмондомъ въ Англіи. Покойный лордъ отказался отъ этого титула, предложеннаго его величествомъ, покойнымъ королемъ, моимъ крестнымъ отцемъ. Да, ты долженъ это знать: ты вдь изъ нашей семьи, правда, не въ твоей власти уничтожить твою несчастную полосу въ лвомъ пол, но что бы тамъ ни было, а все-таки ты принадлежишь къ одной изъ лучшихъ англійскихъ фамилій. Ты былъ вренъ моему отцу, Гарри, и — клянусь Богомъ!— я не оставлю тебя. Ты никогда не будешь нуждаться, пока у Фрэнсиса Джемса, виконта Кэстльвуда, найдется въ карман хоть шиллингъ. У насъ теперь 1703-й годъ, въ 1709-мъ я буду совершеннолтнимъ, переду въ Кэстльвудъ и стану тамъ жить. Я перестрою заново старый домъ. Къ тому времени мои обстоятельства поправятся. Покойный виконтъ дурно управлялъ имніемъ и оставилъ его въ очень плохомъ состояніи. Мать моя живетъ экономно — ты самъ видишь что я далеко не такъ обставленъ, какъ подобало бы пэру нашего королевства. У меня только пара лошадей, гувернеръ и одинъ слуга — за камердинера и за конюшаго. Но когда я выросту, Гарри, все это перемнится. Нашъ домъ будетъ тмъ, чмъ онъ долженъ быть. Ты вдь будешь прізжать ко мн въ Кэстльвудъ? Твои дв комнатки во двор будутъ всегда тебя ожидать, и вздумай кто-нибудь тебя обидть, — чортъ побери! — онъ будетъ имть дло со мной. Я рано женюсь, Трикси къ тому времени будетъ, по всей вроятности, герцогиней, потому что — ты понимаешь вдь, — пушечное ядро можетъ каждый день оторвать голову его свтлости.
— Почему же герцогиней?— спросилъ Гарри.
— Постой, дай мн кончить, мой милый. Ты намъ родня, ты былъ намъ вренъ, клянусь Георгомъ!— и я все теб разскажу. Бландфордъ на ней женится, или… (тутъ онъ положилъ свою рученку на эфесъ своей шпаги) — ты понимаешь остальное! Бландфордъ знаетъ, кто изъ насъ лучше дерется. На шпагахъ, на рапирахъ, и на чемъ угодно, я всегда его побью. Я испытывалъ его, Гарри, и — клянусь честью! — онъ знаетъ, что я не такой человкъ, съ которымъ можно шутить.
— Вдь не хочешь же ты сказать, — перебилъ Гарри, стараясь подавить смхъ, но не скрывая своего удивленія, — что можешь силой принудить лорда Бландфорда, сына перваго человка въ королевств, жениться на твоей сестр?
— Я хочу сказать, что мы съ нимъ кузены по матери, хоть мн тутъ и нечмъ гордиться. Я хочу сказать, что Эсмонды не хуже Черчиллей, и когда законный король возвратится въ Англію, сестра маркиза Эсмонда будетъ нисколько не ниже дочери любого лорда въ королевств. Во всей Англіи у насъ только два маркиза: Вилльямъ Гербертъ маркизъ Поуисъ и Фрэисисъ Джонсъ маркизъ Эсмондъ. Слушай же, Гарри… только сперва поклянись, что никому не разскажешь, даи мн слово джентльмена, потому что ты все-таки джентльменъ, хоть и…
— Ну, хорошо, хорошо. Что же дальше? — перебилъ его Гарри не безъ нкотораго нетерпнія.
— Ну, вотъ, когда посл несчастнаго случая съ покойнымъ виконтомъ мать моя похала съ нами въ Лондонъ просить суда надъ всми вами (ужь я когда-нибудь убью этого Могуна, это такъ же врно, какъ то, что меня зовутъ Фрэнсисомъ, виконтомъ Эсмондомъ)… такъ вотъ, когда мы пріхали въ Лондонъ, мы остановились у нашей кузины, лэди Марльборо, съ которой съ незапамятныхъ временъ уже были въ ссор. Когда насъ постило несчастье, кровь въ ней заговорила и она приняла нашу сторону. Впрочемъ, и вдовствующая виконтесса приняла нашу сторону, да и ты тоже. И вотъ, пока моя мать подавала свои просьбы покойному принцу Оранскому — потому что я ни подъ какимъ видомъ не назову его королемъ, — а ты сидлъ въ тюрьм, мы жили въ дом лорда Марльборо, котораго, впрочемъ, очень рдко видли, такъ какъ онъ почти все время былъ съ арміей въ Голландіи. Ну, вотъ, тогда-то… ты никому не скажешь, Гарри?
Гарри еще разъ далъ клятву молчать.
— Тогда намъ, видишь-ли, было очень весело. Милэди Марлъборо была къ намъ очень добра, говорила, что сдлаетъ меня своимъ пажомъ, а Трикси устроила фрейлиной при Двор. И вотъ, пока мамаша плакала у себя въ комнат, мы, дти, придумывали разныя игры и очень веселились. Герцогиня часто насъ цловала, и дочери ея тоже, а Бландфордъ по уши влюбился въ Трикси, да и ей понравился. И вотъ, одинъ разъ онъ поцловалъ ее за дверью — да, поцловалъ, честное слово, не лгу, — а герцогиня его и поймала, и если бы ты видлъ, какія она закатила пощечины, — и ему, и Трикси! А потомъ она сказала, чтобы мы сейчасъ же узжали. Герцогиня бранила маму и говорила, будто она все это знала, но мама ничего не знала: она тогда ни о чемъ не думала, кром своего горя. Такъ мы и ухали въ Валькотъ. Бландфорда заперли и не позволили ему проститься съ Трикси, но я таки пробрался къ нему. Я влзъ по желобу въ окно, онъ сидлъ одинъ взаперти и плакалъ.
— ‘Маркизъ, — сказалъ я ему, когда онъ отперъ окно и помогъ мн влзть въ комнату, — вамъ извстно, что у меня есть шпага’. (Я, видишь-ли, захватилъ ее съ собой).
— ‘О, виконтъ!— возразилъ онъ, — о, дорогой мой Франкъ, — и онъ бросился мн на шею и зарыдалъ.— Я такъ люблю миссъ Беатрису, что умру, если она не будетъ моей .
Тотда я сказалъ ему:
— ‘Мой милый Бландфордъ, ты слишкомъ молодъ, чтобы думать о женитьб’. (Ему было тогда всего лишь пятнадцать лтъ, а пятнадцатилтній мальчикъ — ты самъ понимаешь — не можетъ вдь жениться).
— Я буду ждать хоть двадцать лтъ, лишь бы она согласилась за меня выйти, — говорилъ онъ.— Я никогда не женюсь никогда, никогда! — Ни на комъ, кром нея. Ни на какой принцесс не женюсь, какъ бы они меня ни принуждали! Если Беатриса согласна меня ждать, ея Бландфордъ останется ей вренъ. Вотъ моя клятва.— И онъ написалъ на бумажк (довольно безграмотно, надо сказать, онъ написалъ: ‘Я г_а_т_о_ф_ъ п_о_д_п_и_с_а_т_ь_с_я с_в_а_е_й к_р_о_в_ь_ю’, а ты и самъ вдь знаешь, Гарри, что это не такъ пишется)… онъ написалъ, что клянется не жениться ни на комъ, кром высокородной миссъ Гертруды Беатрисы Эсмондъ, единственной сестры его лучшаго друга, Фрэнсиса Джемса, четвертаго виконта Эсмонда. Тутъ-то я и далъ ему ея локонъ’.
— Ея локонъ? — воскликнулъ Гарри.
— Ну, да. Трикси подарила его мн въ тотъ самый день, сейчасъ же посл сраженія съ герцогиней, а такъ какъ мн онъ былъ не нуженъ, я и отдалъ ему. Мы расцловались съ нимъ на прощанье и сказали другъ другу: ‘Прощай, мой братъ’. Я опять спустился по желобу, и въ тотъ же вечеръ мы ухали. А потомъ его отправили въ Кэмбриджъ, въ Королевскую коллегію. Скоро и я поду въ Кэмбриджъ, и если онъ вздумаетъ не исполнить своего общанія (потому что съ тхъ поръ онъ только одинъ разъ мн писалъ), — онъ знаетъ, что у меня есть шпага… Подемъ, Гарри, въ Винчестеръ, посмотрть на птушій бой!
Онъ помолчалъ, потомъ вдругъ засмялся и сказалъ:
— А знаешь, если онъ измнить Трниси, я думаю, она не умретъ съ горя. Она бдовая! Ни одного мужчины не пропуститъ: всмъ длаетъ глазки. Въ прошломъ мсяц молодой сэръ Вильмотъ Кроули изъ Квинсъ-Кроули и Антони Генли изъ Ольрсфорда подрались изъ за нея въ Винчестерскомъ собраніи.
Въ эту ночь сонъ мистера Гарри былъ далеко не такъ сладокъ, какъ въ первыя дв ночи по прізд его въ Валькотъ. ‘Итакъ, — думалъ онъ, — блестящіе глазки уже сіяли другому и хорошенькія губки, или по крайней мр щечки, уже начали работу, для которой он созданы. Странно сказать: она всего только шестнадцатилтняя двочка, — и одинъ молодой джентльменъ уже хнычетъ надъ локономъ ея волосъ, а два деревенскіе сквайра готовы перерзать другъ другу горло изъ за высокой чести протанцовать съ ней. Ну, не дуракъ-ли я, что развиваю въ себ глупую страсть, рискуя опалить себ крылья на этомъ огн? Крылья!— Отчего бы не сказать: костыли? Правда, между нами только восемь лтъ разницы, но, по знанію жизни, я лтъ на тридцать старше ея. Могу-ли я съ моими неуклюжими манерами и хмурымъ лицомъ разсчитывать понравиться такому прелестному существу? Допустимъ, что я составлю себ имя, отличусь, буду знаменитъ… Нтъ, она все равно не станетъ интересоваться мною. Ей предстоитъ быть милэди маркизой, а мн весь вкъ прожить безвстнымъ горемыкой, безъ имени и семьи. О, мой господинъ, о, милордъ! (Тутъ молодой человкъ вспомнилъ клятву, которую далъ своему умирающему покровителю, и страстное отчаяніе охватило его). О, госпожа моя, дорогая госпожа! Ты любишь бднаго сироту, и онъ горячо тебя любитъ:— останешься-ли ты довольна жертвой, которую онъ приноситъ ради тебя?’
А тамъ настали еще худшія муки — муки искушенія. ‘Одно мое слово, — думалъ онъ, — одно только слово разъясненія, и все могло бы измниться… Но нтъ, я поклялся у смертнаго одра моего благодтеля. Ради него и его близкихъ, во имя святого чувства любви и въ намять прошлыхъ благодяній я далъ общаніе, и да поможетъ мн Богъ сдержать мою клятву!’
На другой день Эсмондъ старался ничмъ не выдать того, что происходило у него на душ, и когда вся семья сошлась за завтракомъ, онъ былъ даже веселй обыкновеннаго. Тмъ не мене дорогая его госпожа, отъ чьихъ зоркихъ глазъ не могло, кажется, укрыться ни одно его душевное движеніе, замтила, должно быть, что онъ чмъ-то взволнованъ. Гарри нсколько разъ ловилъ на себ ея тревожный взглядъ, а когда, посл завтрака, онъ ушелъ въ свою комнату, она вышла вслдъ за нимъ и спустя минуту постучалась къ нему въ дверь.
Когда она вошла, ей все стало ясно, ибо она застала молодого человка за укладкой чемодана: онъ выполнялъ ршеніе, къ которому пришелъ ночью, — ршеніе какъ можно скоре бжать отъ соблазна.
Она тщательно притворила за собой дверь, прислонилась къ ней спиной, блдная, съ скрещенными руками, и смотрла на Гарри, стоявшаго на колняхъ надъ своимъ чемоданомъ.
— Разв вы уже узжаете? — спросила она.
Кажется, онъ покраснлъ отъ сознанія, что его захватили, такъ сказать, на мст преступленія. Онъ поднялся съ колнъ, взялъ одну изъ прекрасныхъ маленькихъ ручекъ — ту, на которой было обручальное кольцо, — и поцловалъ.
— Мн лучше ухать, дорогая моя, — сказалъ онъ.
— Я еще за завтракомъ знала, что вы узжаете. Я… я думала, вы еще поживете съ нами. Что такое случилось? Отчего вы не можете остаться дольше? Что вамъ сказалъ Франкъ? Вчера вечеромъ вы долго съ нимъ разговаривали.
— Мн дань отпускъ изъ Чельзи всего на три дня, — проговорилъ Эсмондъ какъ могъ веселе.— Моя тетушка — она желаетъ, чтобы я звалъ ее теткой, — теперь мое начальство. Я ей обязанъ моимъ чиномъ и мундиромъ и нахожусь у нея въ большой чести. А завтра въ Чельзи обдаетъ мой новый командиръ — генералъ Лумель, онъ взялъ меня къ себ адьютантомъ, и я обязанъ быть при немъ. Взгляните: вотъ письмо отъ виконтессы. Я получилъ его вчера съ вечерней почтой, но не сказалъ о немъ тогда же, чтобы не портить нашъ послдній вечеръ.
Милэди взглянула на письмо и отложила его въ сторону съ едва замтной презрительной улыбкой.
— Мн незачмъ читать это письмо, — сказала она (и хорошо, что она его не прочла, ибо въ этомъ посланіи вдовствующая виконтесса на своемъ злосчастномъ французскомъ жаргон разршала Гарри продлить его отпускъ. ‘Je vous donne oui jour, — писала ея сіятельство, — pour vous fatigay pari’aictemotit de vos parens fatigans’) {Даю вамъ восемь дней, чтобы вамъ успли до сыта наскучить ваши скучные родственники.}.— Мн незачмъ читать это письмо. Что вамъ сказалъ вчера Франкъ?
— Немного такого, чего бы я не зналъ, — отвчалъ мистеръ Эсмондъ.— Но это немногое заставило меня поразмыслить, и вотъ выводъ, къ которому я пришелъ. Я не имю никакихъ правъ на имя, которое ношу, и если я его ношу, то только благодаря вашему снисхожденію, моя дорогая. И если я думалъ одну минуту о томъ, что, можетъ быть, мелькнуло и у васъ въ голов…
— Да, Гарри, — сказала она, — я думала объ этомъ, и думаю до сихъ поръ. Я назвала бы васъ своимъ сыномъ охотне, чмъ самаго знатнаго принца въ Европ, — да, гораздо охотне. Потому что кто же другой можетъ быть до такой степени добръ и честенъ, и кто станетъ любить ее такъ, какъ вы? Но есть препятствія… есть причины, которыхъ не можетъ высказать мать.
— Я ихъ знаю, — перебилъ ее съ улыбкой мистеръ Эсмондъ.— Я знаю, что тамъ уже есть сэръ Вильмотъ Кроули изъ Кинасъ-Кроули, и мистеръ Антони Генли изъ Грэнджа, и милордъ маркизъ Бландфордъ, — это, кажется, самый привиллегированный изъ поклонниковъ. Скоро настанетъ день, когда вы пригласите меня въ шафера къ милэди маркиз, и мн придется танцовать на свадьб ея сіятельства.
— Ахъ, Гарри, все это глупости и не это пугаетъ меня! — воскликнула мидэли.— Лордъ Черчилль еще дитя, его страсть къ Беатрис — ребяческій капризъ, ничего больше. Его родители скоре согласились бы видть это въ гробу, нежели женатымъ на двушк ниже его по положенію въ свт. Неужели вы думаете, что я унижусь до того, что стану выпрашивать мужа для дочери Фрэнсиса Эсмонда, или допущу, чтобы моя двочка сдлалась предметомъ раздора между родителями и сыномъ, чтобы она обманомъ вошла въ семью, гд на нее будутъ смотрть какъ на низшую? Я никогда не дойду до такой низости, да и Беатриса тоже. Ахъ, Генри, препятствіе заключается не въ васъ, а въ ней самой. Я знаю васъ обоихъ, и в_а_с_ъ я люблю… Должна-ли я стыдиться моей теперешней любви? — Нтъ, никогда, никогда!.. H_e в_ы недостойны ея, мой дорогой. Она недостойна васъ, Гарри, — ея своеволіе и упрямство пугаютъ меня. Я дрожу за мою бдную Беатрису. Никакія увщанія и мольбы не могутъ смягчить ея ревниваго нрава. (Говорятъ, я тоже была ревнива, но, благодареніе Богу, я вылечилась отъ этого грха). Только страданіе, только опытъ и угрызенія совсти могутъ ее со временемъ измнить. О, Генри! она не дастъ счаслья человку, который полюбитъ ее. Узжайте, сынъ мой, оставьте ее! Любиге насъ всегда, сохраните о насъ добрую память… А я… вы знаете, мой дорогой, что въ этихъ стнахъ заключается все, что мн дорого въ мір.
Убдился-ли впослдствіи Эсмондъ въ справедливости этихъ словъ, вылившихся въ горькую минуту у возлюбленной его госпожи изъ глубины ея сердца? Онъ получилъ предостереженіе, но вдь, другіе, я полагаю, получали ихъ и до, и посл него, и онъ воспользовался предостереженіемъ въ такой же степени, какъ и большинство его сверстниковъ.
Милордъ виконтъ очень огорчился, узнавъ, что Гарри не подетъ съ нимъ смотрть птушій бой, потому что ему необходимо вернуться въ Лондонъ, но надо полагать, что его сіятельство совершенно утшился, когда гемпширскіе птухи побдили суссекскихъ, вроятно, онъ не пропустилъ ни одной ставки и вволю нахохотался надъ побжденными суссекскими джентльменами.
И такъ, Эсмондъ ухалъ. Его слуга нагналъ его нсколько позже и, глупо осклабившись, сообщилъ, что мистриссъ Беатриса приготовила было новое платье и голубые чулки, собираясь нарядиться къ обду, а когда узнала, что капитанъ ухалъ, страшно разсердилась и дала пощечину своей горничной. Горничная прибжала въ людскую вся въ слезахъ (продолжалъ этотъ глупый парень), съ краснымъ пятномъ на щек и… Но тутъ мистеръ Эсмондъ категорически приказалъ ему замолчать и хать сзади. У него было довольно и своихъ впечатлній — частью грустныхъ, частью невыразимо пріятныхъ и радостныхъ, въ которыхъ надо было еще разобраться, и онъ продолжалъ путь, погруженный въ свои думы.
Милэди Рашель, съ которой онъ цлый годъ не видлся, стала опять его лучшимъ любящимъ другомъ. Семья, съ которой онъ разлученъ и которую любилъ нжнйшей любовью, была опять это семьей. Если его и ослпила красота Беатрисы, — онъ могъ не бояться ея сіянія, это былъ дружелюбный, благожелательный свтъ, и онъ могъ любоваться имъ почти съ такимъ же спокойнымъ восхищеніемъ, съ какимъ любовался прекрасными изображеніями улыбающихся Мадоннъ, въ Кадикс, когда его посылали туда парламентеромъ. А сама милэди?.. Трудно сказать, съ какимъ чувствомъ онъ смотрлъ на нее. Свидться съ ней было счастьемъ, разстаться — не было страданіемъ. Сыновняя нжность, любовь — почтительная и вмст покровительственная — наполняла его сердце, когда онъ думалъ о ней. И съ нею-ли, или вдали отъ нея, — съ того дня и понын, и отнын до могилы, и за гробомъ, когда придетъ смерть, — онъ будетъ молиться, чтобы этотъ святой огонь никогда не угасалъ.

ГЛАВА IX.
Я участвую въ кампаніи 1704-го года.

И такъ, мистеръ Осмондъ былъ опять въ Лондон. Вдовствующая виконтесса встртила его съ распростертыми объятіями, насколько она была недовольна его внезапнымъ отъздомъ, настолько же обрадовалась теперь его скорому возвращенію.
Тотчасъ по прізд въ Лондонъ Эсмондъ явился къ своему новому командиру. Генералъ Лумлей, знавшій отца Гарри, принялъ его весьма милостиво и изволилъ сказать, что онъ получилъ о немъ самые лучшіе отзывы отъ своего сослуживца, при которомъ молодой человкъ состоялъ адьютантомъ во время экспедиціи въ Виго. Въ теченіе этой зимы мистеръ Эсмондъ былъ произведенъ въ поручики и назначенъ въ пхотный полкъ Уэбба, стоявшій въ то время въ Фландріи. Состоя въ качеств адьютанта при генерал Лумле, онъ могъ присоединиться къ своему полку только спустя годъ, по возвращеніи изъ похода, посл сраженія подъ Бленгеймомъ, происходившаго въ 1704 году. Кампанія началась очень рано, еще до наступленія весны наши войска подъ начальствомъ герцога двинулись съ зимнихъ квартиръ и обложили городъ Боннъ на Рейн. Его свтлость пріхалъ въ армію убитый горемъ, съ крепомъ на рукав, такъ какъ вся семья его была въ траур. Пакстботъ, съ которымъ прибылъ главнокомандующій, привезъ письма съ родины многимъ солдатамъ и офицерамъ, въ томъ числ одно письмо Эсмонду отъ его дорогой госпожи. Письмо это онъ прочелъ съ большимъ интересомъ.
Молодой маркизъ Бландфордъ, сынъ его свтлости, поступившій въ королевскую коллегію въ Кэмбридж (куда ухалъ и милордъ виконтъ съ мистеромъ Тёшеромъ въ качеств гувернера, чтобы поступить тоже въ коллегію св. Троицы) заразился оспой и умеръ шестнадцати лтъ отъ роду. Такимъ образомъ планы бднаго Франка насчетъ блестящей будущности его сестры совершенно разстроились, и эта невинная дтская страсть погибла въ самомъ зародыш.
Госпожа Эсмондъ желала, чтобы Гарри вернулся: такъ, по крайней мр, можно было заключить изъ ея писемъ. Теперь, передъ лицомъ непріятеля, это было невозможно, и нашему молодому человку пришлось оказать свою скромную долю содйствія при осад Бонна, которую нтъ надобности описывать здсь. Онъ былъ настолько счастливъ, что не получилъ ни одной раны и посл сдачи города пилъ за здоровье своего генерала. Весь этотъ годъ онъ былъ занятъ службой и даже не помышлялъ проситься въ отпускъ, оказавшись и въ этомъ отношеніи счастливе нкоторыхъ изъ своихъ товарищей, погибшихъ при перезд на родину во время страшной бури, которая разразилась въ конц ноября 1704 года.— Эта самая буря была та, которую восплъ мистеръ Аддисонъ и которая пустила ко дну нсколько десятковъ нашихъ лучшихъ кораблей и 15.000 нашихъ моряковъ.
Говорили, что герцогъ Марльборо былъ сраженъ постигшимъ его семью несчастьемъ, но это не помшало ему доказать нашимъ врагамъ, что онъ не разучился ихъ побждать. Какъ ни громокъ былъ успхъ военныхъ дйствій этого великаго полководца въ прошлую кампанію, блестящія побды слдующаго года далеко его превзошли. Посл взятія Бонна главнокомандующій ухалъ въ Англію, а наша армія возвратилась въ Голландію, гд, въ апрл 1704 года, это свтлость снова прибылъ къ войскамъ. Изъ Гарвича войска переправились въ Мэсландъ-Олейсъ. Тотчасъ посл высадки на берегъ герцогъ отправился въ Гагу, гд принималъ иностранныхъ пословъ, главныхъ представителей городского управленія и другихъ важныхъ особъ. Главнокомандующаго повсюду встрчали съ величайшимъ почетомъ: въ Гаг, въ Утрехт, въ Руремонд и Мэстрихт. Представители гражданской власти выходили на встрчу это экипажамъ, въ честь его прізда салютовали изъ пушекъ, на мстахъ предполагаемыхъ остановокъ воздвигались парадные балдахины и приготовлялись банкеты для многочисленной его свиты. Между Люттихомъ и Мэстрихтомъ его свтлость производилъ смотръ войскамъ генеральныхъ штатовъ, а потомъ, близъ Буа-ле-Дюкъ, смотрлъ англійскія войска, состоявшія подъ начальствомъ генерала Черчиля. Судя по приготовленіямъ, предполагалось совершить долгій походъ, и армія съ восторгомъ узнала, что главнокомандующій намренъ перенести театръ военныхъ дйствій за предлы Нидерландовъ и идти на Мозель. Еще до выступленія изъ подъ Мэстрихта мы знали, что французы подъ начальствомъ маршала Вилльруа тоже идутъ къ Мозелю.
Къ концу мая наша армія дошла до Кобленца. На другой же день его свтлость съ генералами своей свиты отправился съ визитомъ къ курфюрсту Трирскому, въ его замокъ Эренбрейтштейнъ, а пока герцогъ пировалъ у курфюрста, наша конница перешла Рейнъ. До нихъ поръ все было однимъ сплошнымъ, великолпнымъ празднествомъ, каждый день приносилъ съ собой что-нибудь новое, полное интереса. Пока это былъ блестящій походъ великой, славной арміи черезъ земли дружественной державы и, ужь, конечно, среди прелестнйшихъ картинъ природы, какія я когда-либо видлъ.
Слдуя за кавалеріей съ возможной быстротой, наша пхота и артиллерія перешли Рейнъ пониже Эренбрейтштейна и переправились у Кастеля, близь Майнца. Здсь, на берегу, главнокомандующаго и его генераловъ встртили экипажи курфюрста, доставившіе ихъ среди грома пушечныхъ выстрловъ во дворецъ его высочества, гд ихъ ожидалъ новый роскошный банкетъ. Гидлингенъ, въ Баваріи, былъ назначенъ сборнымъ пунктомъ для всхъ союзныхъ армій, и сюда-то двинулись разными дорогами англійскія, голландскія, датскія и нмецкія войска. Наши пхота и артиллерія подъ начальствомъ генерала Черчилля перешли Неккеръ у Гейдельберга, и Эсмондъ имлъ такимъ образомъ случай видть городъ и дворецъ, нкогда столь знаменитые и прекрасные (но значительно разрушенные французами въ послднюю войну, когда они дрались подъ начальствомъ Тюрення), тотъ городъ, гд ддъ его служилъ при Двор несчастной красавицы, курфюрстины-пфальцграфини, сестры короля Карла Перваго.
Въ Миндельсгейм нашего главнокомандующаго постилъ знаменитый принцъ Савойскій. Насъ собралась цлая толпа: каждому хотлось взглянуть на этого блестящаго и неустрашимаго воина. Наши войска были выстроены въ боевомъ порядк, и принцъ, производившій имъ смотръ, изволилъ высказать свое восхищеніе благородною англійской арміей. Наконецъ, между Диллингеномъ и Лавингеномъ мы увидли непріятеля: насъ раздлялъ только Бренцъ. Курфюрстъ Баварскій, основательно предполагая, что нашъ герцогъ изберетъ Донаувертъ главнымъ пунктомъ аттаки, послалъ сильный отрядъ изъ отборнйшихъ своихъ войскъ графу Даркосу, стоявшему близь Донауверіа, въ Шелленберг, гд производились большія земляныя работы и тысячи саперовъ были заняты укрпленіемъ позиціи.
2-го іюля его свтлость аттаковалъ Донаувертъ — нтъ надобности говорить, съ какимъ успхомъ. Онъ выступилъ съ шестью тысячами пхоты, англійской и голландской, съ тридцатью эскадронами кавалеріи и тремя полками имперскихъ кирассиръ, и перешелъ рку во глав конницы. Наши войска шли на штурмъ съ увлеченіемъ и выказали въ этой аттак неслыханное мужество (солдаты кидались прямо на непріятельскія пушки и падали цлыми сотнями подъ разрушительнымъ дйствіемъ ихъ ядеръ), но не смотря на это мы нсколько разъ были отброшены и были бы принуждены отступить, если бы къ намъ не подоспли на помощь имперцы подъ начальствомъ принца Баденскаго. Тутъ непріятель не могъ устоять и показалъ намъ тылъ. Мы бросились за нимъ по траншеямъ, производя жестокую рзню, и преслдовали его до самаго Дуная. Здсь большая часть непріятельскихъ войскъ, слдуя примру своихъ генераловъ — графа Даркоса и самого курфюрста, кинулась вплавь черезъ рку, думая спастись бгствомъ. Наша армія заняла Донаувертъ, очищенный баварцами и гд, какъ говорили, курфюрстъ былъ намренъ оказать намъ горячій пріемъ: говорили, что онъ собирался сжечь насъ въ постеляхъ, по крайней мр, когда мы заняли городъ, погреба всхъ домовъ оказались набитыми соломой. Но хотя факелы и оставались на мст, т, кто долженъ былъ ихъ поджечь, разбжались, а городскіе жители пожалли свои дома. Въ Донауверт нашъ генералъ завладлъ арсеналами и складами, гд хранилась непріятельская аммуниція и запасы оружія. Пять дней спустя въ арміи короля Людовика распвали Te Deum, а у насъ, въ первый день посл побды служили благодарственный молебенъ. Какъ разъ во время молебна пришли поздравленіе нашему главнокомандующему отъ принца Савойскаго, закончившееся, такъ сказать, торжественнымъ ‘Аминь’.
И теперь, посл того какъ мистеръ Эсмондъ видлъ славный военный походъ черезъ земли дружественной державы, посл того, какъ онъ насмотрлся на пиры и парады при нсколькихъ нмецкихъ Дворахъ, и былъ очевидцемъ горячаго боя и торжествованія побды, онъ увидалъ также обратную сторону медали. Онъ видлъ, какъ наши войска вступили на непріятельскую территорію, предавая все вокругъ мечу и огню,— видлъ пылающія фермы, опустошенныя поля, рыдающихъ женщинъ, убитыхъ сыновей и отцовъ, и пьяныхъ солдатъ, кощунствующихъ и бражничавшихъ среди всего этого погрома, слезъ и рзни. Зачмъ величественная муза исторіи, съ такимъ восторгомъ воспвавшая храбрость героевъ и величіе побдъ, зачмъ она проходитъ молчаніемъ эти картины, — такія грубыя, подлыя, унижающія человчество, и тмъ не мене составляющія чуть-ли не все содержаніе великой военной драмы? Вы, англійскіе джентльмены, посиживающіе дома на поко и услаждающіе себя побдными пснями, въ которыхъ воспваются наши вожди, — и вы, молодыя красавицы, пускающіяся въ перегонку другъ за другомъ внизъ по лстниц при первыхъ звукахъ барабановъ и трубъ, чтобы прокричать у_p_а британскимъ гренадерамъ, — понимаете-ли вы, что изъ этихъ отдльныхъ картинокъ, изъ этихъ мелкихъ, но возмутительныхъ данныхъ, слагается итогъ побды, которою вы восхищаетесь, — что грабежъ и убійство входятъ въ кругъ служебныхъ обязанностей героевъ, которыхъ вы ласкаете? Нашъ вождь — тотъ, кого и Англія, и вся Европа, за исключеніемъ одной только Франціи, почти боготворила, — безспорно обладалъ однимъ божественнымъ свойствомъ. Онъ оставался одинаково безстрастнымъ передъ опасностью, передъ побдой и пораженіемъ. Передъ величайшимъ препятствіемъ и передъ какой-нибудь пустой церемоніей, — передъ сотнями тысячъ людей, идущихъ на убой, и передъ мирнымъ крестьяниномъ, убитымъ у дверей своей пылающей хижины, — въ присутствіи пьянствующихъ нмецкихъ бароновъ, и при Двор государя, — въ деревенской лачуг, за грубымъ дубовымъ столомъ, на которомъ были разложены его планы, и передъ непріятельской баттареей, изрыгающей пламя и смерть, усивая трупами землю, всегда и везд онъ былъ холоденъ, спокоенъ и неумолимъ, какъ судьба. Онъ совершалъ измну или произносилъ ложь черне самого Стикса такъ же легко и просто, какъ отвшивалъ придворный поклонъ, говорилъ комплименты или болталъ о погод. Онъ бралъ любовницу и бросалъ ее, измнялъ своему благодтелю или стоялъ за него горой, или убилъ бы его, если бы понадобилось, все это съ одинаковымъ спокойствіемъ и терзаясь угрызеніями совсти ничуть не больше той Парки, которая прядетъ для насъ нитку, или той, что подрзываетъ ее. Я слыхалъ отъ офицеровъ принца Савойскаго, что во время боя его высочество приходилъ въ такой воинственный азартъ, что становился почти какъ безумный: глаза его загорались, онъ метался и неистовствовалъ, ругался и ободрялъ криками солдатъ и былъ всегда впереди, поджигая и подзадоривая къ травл свою кровожадную свору. Нашъ герцогъ былъ такъ же хладнокровенъ у пушечнаго жерла, какъ у дверей гостиной. Быть можетъ, онъ никогда бы не былъ такимъ великимъ человкомъ, имй онъ сердце для любви или ненависти, для состраданія или страха, для сожалнія или раскаянія. Величайшій подвигъ мужества, глубочайшее усиліе мысли онъ совершалъ такъ же просто, какъ самый подлый поступокъ, на какой только способенъ человкъ. Онъ лгалъ, обманывалъ любящую женщину, или кралъ у бдняка его послдній грошъ съ неизмнной душевной ясностью и съ изумительной способностью на все, что только есть въ человческой природ самаго высокаго и сама-то низкаго.
Качества его были въ достаточной мр извстны всей арміи, гд находились представители всхъ политическихъ партій и въ томъ числ люди очень тонкаго ума. Но между подчиненными его свтлости установилось такое довріе къ нему, какъ къ первому въ мір полководцу, и такое восхищеніе передъ его изумительнымъ геніемъ и счастьемъ, что даже люди, которыхъ онъ открыто обкрадывалъ, не доплачивая имъ жалованье, — начальники частей, услугами которыхъ онъ пользовался и которыхъ онъ оскорблялъ, — ибо онъ пользовался, какъ своими орудіями, всякими людьми, большими и маленькими, — всми, съ кмъ сталкивала его судьба, и отъ каждаго что-нибудь бралъ, будь то какое-нибудь полезное свойство характера или вещественная собственность, кровь солдата или отдланная драгоцнными камнями шляпа, сто тысячъ кром въ вид взятки отъ короля, или три фартинга изъ порціоновъ голодающаго часового, или (когда онъ былъ молодъ) поцлуй отъ женщины и золотая цпочка съ ея шеи, онъ бралъ все, что могъ, отъ мужчинъ и женщинъ, отличаясь, какъ я уже сказалъ, тмъ божественнымъ свойствомъ, что — погибалъ-ли на это глазахъ герой или падалъ подстрленный воробей — онъ съ одинаковой степенью сочувствія относился къ нимъ обоимъ. И не то чтобы онъ не умлъ плакать: слезы были у него всегда наготов, и въ надлежащій моментъ борьбы за существованіе онъ какъ нельзя лучше умлъ двинуть этотъ резервъ. Онъ могъ пускать въ оборотъ улыбки или слезы, смотря по обстоятельствамъ, когда являлся спросъ на эту дешевую монету. Онъ присдалъ передъ трубочистомъ съ такою, же готовностью, какъ льстилъ министру или государю. Онъ былъ надмененъ или унижался, грозилъ или каялся, смотря по надобности, онъ плакалъ и жалъ вашу руку, что не мшало ему ударить васъ кинжаломъ изъ-за угла, если онъ находилъ это полезнымъ и удобнымъ. Не смотря на все это, вся армія — преимущественно же т, кто зналъ его всхъ лучше и больше всхъ отъ него страдалъ, всхъ больше имъ восхищались, и когда онъ несся въ битву передъ рядами солдатъ, — когда въ критическій моментъ онъ мчался къ какому-нибудь баталіону, поколебавшемуся передъ непріятельской аттакой или пальбой, — начинавшіе подаваться люди черпали новое мужество въ созерцаніи его безстрастнаго лица и чувствовали, что это воля длаетъ ихъ непобдимыми.
Посл славной побды подъ Бленгеймомъ энтузіазмъ арміи къ герцогу, раздлявшійся даже злйшими изъ его личныхъ враговъ — дошелъ до какого-то изступленія, офицеры, проклинавшіе его въ душ, больше всхъ сумасшествовали въ своемъ преклоненіи передъ нимъ. Да и кто могъ бы не отдать своей дани восхищенія такой побд и такому побдителю?— Ужь, конечно, не пишущій эти строки. Можно провозглашать себя какимъ угодно философомъ, но тотъ, кто дрался въ этотъ день, не можетъ, вспоминая его, не ощущать трепета гордости.
Правый флангъ французской арміи былъ расположенъ близь деревни Бленгеймъ, на Дуна, гд находилась главная квартира маршала Талльяра. Непріятельская линія была растянута передъ Люцингеномъ мили на полторы и кончалась у лсистаго холма, вокругъ подошвы котораго было разставлено сорокъ непріятельскихъ эскадроновъ, дйствовавшихъ противъ принца Савойскаго.
Здсь же была деревушка, которую французы сожгли, такъ какъ въ сущности лсъ, въ смысл убжища и легкости охраны, былъ лучше всякой деревни.
Между этими двумя деревнями и передъ самысъ фронтомъ французской линіи протекалъ ручеекъ, не боле двухъ футъ шириной. Онъ струился по болоту (въ то время почти сплошь высохшему вслдствіе лтнихъ жаровъ) и представлялъ единственную преграду, раздлявшую дв враждебныя арміи, ибо къ шести часамъ утра наша армія подошла и выстроилась противъ французовъ, такъ что они могли отчетливо насъ видть. Задолго до начала канонады вся равнина чернлась отъ войскъ.
Канонада продолжалась нсколько часовъ съ обихъ сторонъ. Французскія пушки занимали позицію передъ фронтомъ и наносили большой уронь въ особенности нашей конниц, а также правому крылу, состоявшему изъ имперцевъ подъ начальствомъ принца Савойскаго, который не могъ выдвинуть свою артиллерію, такъ какъ вся мстность впереди представляла сплошныя рытвины и болота и была почти непроходима для пушекъ.
Было уже за полдень, когда нашъ лвый флангъ (которымъ командовалъ лордъ Куттсъ, храбрйшій и популярнйшій, изъ англійскихъ генераловъ) началъ аттаку. И тутъ-то, почти что въ самомъ начал знаменитой Бленгеймской битви, какъ бы за тмъ, чтобы пополнить военную опытность нашего юнаго адьютанта, только что видвшаго, какъ дв великія арміи сошлись и стояли лицомъ къ лицу, ожидая сигнала къ бою, и имвшаго честь развозить приказанія начальства съ одного конца линіи на другой, — шальная пуля свалила его вмст съ сотнями его храбрыхъ товарищей. Вскор посл полудня диспозиція къ аттак (хотя и съ большими промедленіями, подъ сильнымъ огнемъ непріятельскихъ пушекъ, занимавшихъ лучшую позицію, чмъ наши, и боле многочисленныхъ) была составлена, и пхотная колонна изъ англичанъ и гессенцевъ, подъ предводительствомъ генералъ-майора Вилькса, командовавшаго крайнимъ лвымъ крыломъ нашей линіи, двинулся на Бленгеймъ. Люди шли замчательно бодро. Генералъ съ своими офицерами шелъ пшкомъ въ голов колонны, безъ шляпы, безстрашно приближаясь къ непріятелю, открывшему ужаснйшій огонь изъ пушекъ и ружей. Нашимъ было приказано, не отвчая на выстрлы, добраться до непріятельскихъ окоповъ и ударить въ штыки. Вильксъ первымъ дошелъ до палисадовъ и ударилъ по нимъ саблей, прежде чмъ подоспли его солдаты. Онъ былъ тутъ же убитъ наповалъ, и съ нимъ выбыли изъ строя полковникъ, майоръ и нсколько офицеровъ. Наши войска съ громкимъ у_p_а бросились впередъ, но не смотря на выказанное ими необыкновенное мужество, были принуждены остановиться передъ убійственнымъ огнемъ, который французы открыли по нимъ изъ-за своихъ палисадовъ. Тутъ наши были аттакованы съ фланга и смяты яростнымъ натискомъ французской конницы, неожиданно прискакавшей изъ Бленгейма. Три отчаянныя аттаки нашей пхоты были отбиты непріятелемъ, колонны ея были разстроены и отступили, карабкаясь какъ попало черезъ ручей, который они такъ ршительно переходили часъ тому назадъ. Французская кавалерія, преслдуя ихъ, рубила направо и налво. Но тутъ побдителей встртила англійская конница подъ предводительствомъ генерала Лумдея, начальника Эсмонда. Бжавшая пхота укрылась за его эскадронами и вновь построилась. Между тмъ Лумдей погналъ обратно французскую конницу и преслдовалъ ее до самаго Бленгейма и непріятельскихъ окоповъ, гд лежалъ убитый Вильксъ съ сотнями труповъ другихъ доблестныхъ англичанъ. Съ этого момента мистеръ Эсмондъ не помнитъ ни одной дальнйшей подробности знаменитаго сраженія: непріятельскимъ выстрломъ подъ нимъ убило лошадь, нашъ молодой джентльменъ свалился на землю вмст съ нею, оглушенный, и пришелъ въ себя лишь гораздо позднй, да и то только на мгновенье, ибо снова лишился чувствъ отъ боли и потери крови. Смутное впечатлніе чьихъ-то громкихъ стоновъ, неясное воспоминаніе о той, которая занимала уже тамъ много мста въ его сердц, и быстро промелькнувшая мысль, что наступалъ конецъ его земному странствію со всми его надеждами и страданіями, — вотъ все, что осталось у него въ памяти отъ этихъ часовъ. Когда Гарри очнулся, онъ ощущалъ жестокую боль въ плеч, съ него сняли кирасу, его слуга, добрый и врный парень изъ Гемпшира {Передъ тмъ, какъ я ушелъ въ походъ, милэди прислала мн изъ Валькота Джона Локвуда, который съ тхъ поръ всегда оставался при мн — Г. Э.}, поддерживалъ ему голову и горько рыдалъ надъ своимъ господиномъ, котораго онъ нашелъ на пол сраженія между убитыми и принялъ за мертваго, а докторъ ощупывалъ рану, которую Гарри получилъ, вроятно, въ тотъ самый моментъ, когда подъ нимъ убило лошадь. Къ этому времени на нашемъ лвомъ фланг битва уже кончилась, деревня была занята англичанами, а храбрые ея защитники частью были въ плну, частью бжали, многіе изъ нихъ утонули въ водахъ Дуная. Если бы честный Локвудъ не розыскалъ своего господина, не было бы теперь ни Эсмонда, ни его исторіи. По полю рыскали мародеры, обкрадывая трупы, и Джекъ ружейнымъ прикладомъ размозжилъ голову одному изъ этихъ негодяевъ, успвшему уже отобрать у Эсмонда его шляпу, парикъ, кошелекъ, и превосходные пистолеты въ серебряной оправ — подарокъ вдовствующей виконтессы. Онъ шарилъ въ карманахъ Эсмонда въ поискахъ за новой добычей, когда Джекъ Локвудъ положилъ грабителя на мст. Въ Бленгейм устроили лазаретъ для раненыхъ, и здсь-то Эсмондъ пролежалъ нсколько недль между жизнью и смертью. Онъ не особенно страдалъ отъ раны: она была не очень глубока, и докторъ безотлагательно вынулъ изъ нея пулю, но на другой же день у раненаго открылась горячка, отъ которой онъ чуть не умеръ. Гарри узналъ потомъ отъ врнаго Джека, что страшно бредилъ во время болзни и говорилъ всякія несообразности. Онъ называлъ себя маркизомъ Эсмондомъ, а одинъ разъ схватилъ за руку фельдшера, который пришелъ перевязать ему рану, сталъ уврять, что этотъ фельдшеръ — Беатриса, и клялся сдлать ее герцогиней, если она скажетъ:— ‘да’. Цлые дни онъ проводилъ или въ подобныхъ дикихъ фантазіяхъ, или въ дремот. Тмъ временемъ у насъ въ армій служили благодарственный молебенъ посл побды и происходили знаменитыя торжества, который устроили наши союзники въ честь герцога Марльборо, получившаго теперь титулъ имперскаго принца. Его свтлость прохалъ на родину черезъ Берлинъ и Гановеръ, тогда какъ для Эсмонда пропали вс празднества, происходившія въ этихъ двухъ городахъ и въ которыхъ участвовалъ его командиръ вмст съ другими начальниками частей, сопровождавшими главнокомандующаго въ его путешествіи. Какъ только молодой человкъ оказался въ состояніи тронуться въ путь, онъ тоже отправился домой. Онъ халъ на Штутгартъ, вновь постилъ Гейдельбергъ, изъ Гейдельберга прохалъ въ Мангеймъ и отсюда совершилъ довольно скучное, но спокойное путешествіе водой внизъ по Рейну, которое, по всей вроятности, нашелъ бы восхитительнымъ, если бы сердце его не тосковало по родин и по комъ-то, кто былъ ему дороже родины.
Почти такъ же ярко и привтливо, какъ сіяли глаза его красавицы, блеснули Эсмонду огни Гарвича, когда пакетботъ привезъ его туда изъ Голландіи. Черезъ нсколько часовъ, онъ былъ уже въ Лондон и въ Чельзи. Вдовствующая виконтесса встртила его со слезами и объятіями. Она божилась ему на своемъ смшанномъ англо-французскомъ жаргон, что у него air noble, что блдность удивительно къ нему идетъ, что онъ — Амадисъ и заслужилъ Глоріану, — и о, небо и адъ! какъ онъ обрадовался, когда узналъ, что это красавица вступила въ отправленіе своей новой должности и находилась при ея величеств въ Кенсингтон. Передъ тмъ мистеръ Эсмондъ приказалъ Джеку Локвуду нанять лошадей, чтобы въ ту же ночь хать въ Винчестеръ, но, услыхавъ это извстіе, немедленно отмнили свое приказаніе. Что ему было длать въ Валькот? Теперь вс его надежды, — вс помышленія и желанія сосредоточивались въ трехъ верстахъ, отъ Чельзи, за стной Кенсингтонскаго парка. Никогда до тхъ поръ бдняга Гарри не смотрлся въ зеркало съ такимъ волненіемъ: ему хотлось удостовриться: правда-ли, что онъ пріобрлъ le bel air и дйствительно-ли ему къ лицу блдность? Никогда мосье Амадисъ не заботился такъ о красот своего парика, — вышивокъ и кружева своихъ манжетъ и жабо, — какъ теперь, когда онъ долженъ былъ представиться прелестной своей Глоріан… Нтъ, огонь французскихъ орудій не былъ и въ половину такъ губителенъ, какъ убійственный взглядъ ея глазокъ. О, небо и адъ! — какъ они были хороши!
Подобно тому какъ луна, постепенно блдня, исчезаетъ въ сверкающихъ лучахъ восходящаго солнца, такъ промелькнуло передъ Эсмондомъ, заставивъ его покраснть отъ стыда, другое милое, блдное лицо съ своимъ печальнымъ, любящимъ взоромъ. Такимъ прощальнымъ взоромъ должна была, мн кажется, подарить своего возлюбленнаго тоскующая Эвридика, когда, покорная Плутону и року, она удалялась въ царство тней.

ГЛАВА X.
Старая исторія про дурака и женщину.

Если у Эсмонда имлся аппетитъ къ развлеченіямъ (а онъ любилъ desipere in loco ни больше и ни меньше большинства молодыхъ людей, своихъ сверстниковъ), то теперь онъ былъ въ состояніи удовлетворять таковому въ полной мр и въ лучшемъ обществ, какое только могла доставить столица. Когда наша армія расположилась за границей на зимнія квартиры, офицеры, обладавшіе кредитомъ или деньгами, получали отпускъ безъ всякаго затрудненія и находили, что проводить время въ Пэлль-Мэлл и Гейдъ-Парк было несравненно пріятне, чмъ сидть всю зиму за стнами укрпленія въ какомъ-нибудь изъ скучныхъ старыхъ фландрскихъ городовъ, гд стояли тогда англійскія войска. Яхты и пакетботы ежедневно ходили между фламандскими портами и Гарвичемъ: по дорог изъ Гарвича въ Лондонъ постоянно встрчались военные, большія гостинницы были переполнены офицерами, городскіе трактиры и кофейни кишли красными мундирами. На пріемахъ у князя-герцога въ Сенгъ-Джемскомъ дворц толпилось столько же офицеровъ, какъ бывало въ Гент и Брюссел, гд онъ окружалъ себя самымъ строгимъ церемоніаломъ и принималъ насъ съ царской торжественностью. Посл своего производства въ поручики, мистеръ Эсмондъ получилъ назначеніе въ егерскій полкъ (командиромъ котораго былъ знаменитый Джонъ Ричмондъ Уэббъ), до сихъ поръ онъ еще не являлся туда и не представлялся полковому командиру, хотя они вмст совершили походъ и участвовали въ одномъ и томъ же сраженіи. Дло въ томъ что наша армія, направляясь къ мсту своего назначенія на Дуна, двигалась разными дорогами, а мистеръ Эсмондъ состоялъ адьютантомъ при генерал Лумле, командовавшемъ кавалерійской дивизіей. Поэтому именно ему до сихъ поръ еще ни разу не пришлось встртиться съ своимъ командиромъ и будущими товарищами по полку. Только въ Лондон, въ Гольденъ-Сквер, гд генералъ-маіоръ Уэббъ занималъ квартиру, капитанъ Эсмондъ имлъ честь въ первый разъ засвидтельствовать свое почтеніе своему будущему другу и покровителю, подъ начальствомъ котораго служилъ потомъ нсколько лтъ.
Т кто помнитъ этого блестящаго и безукоризненнаго джентльмена, должны помнить и то, что онъ слылъ первымъ красавцемъ въ арміи, — репутація, которою самъ онъ, повидимому, не мало гордился. Одинъ поэтъ, воспвшій Уденардскую битву въ довольно скверныхъ стихахъ, такъ говоритъ о Уэбб:
‘Опасности благородный Уэббъ первымъ на встрчу идетъ.
‘Видя его великій примръ, войска безстрашно кидаются въ битву.
‘Какъ Марсъ, стремящійся въ боги, суровый и строгій, онъ детъ передъ фронтомъ.
‘О, благосклонное небо, ты должно сохранить намъ героя, —
‘Того, кто, какъ Гекторъ, отваженъ и хорошъ собой, какъ Парисъ’.
Мистеръ Уэббъ находилъ, что эти стихи не уступаютъ въ литературномъ отношеніи стихамъ мистера Аддисона о Бленгеймской битв и, въ сущности, быть Гекторомъ la mode de Paris если и не составляло внца честолюбія для этого храбраго джентльмена, то во всякомъ случа очень ему нравилось. Едва-ли во всей французской арміи и даже между самыми блестящими придворными кавалерами королевской конной ея гвардіи, сражавшимися противъ насъ подъ начальствомъ Вандома и Вилльруа, нашелся бы офицеръ — у котораго въ такой степени соединялись бы доблесть воина съ изяществомъ свтскаго человка, — отвага съ красотой. И если самъ мистеръ Уэббъ врилъ тому, что говорилъ о немъ свтъ, и былъ глубоко убжденъ въ собственной храбрости, въ военныхъ своихъ талантахъ и красот, — имемъ-ли мы право быть на него за это въ претензіи? Благодаря всегдашнему довольству собой, онъ неизмнно пребывалъ въ хорошемъ настроеніи духа, и друзья его, а въ особенности подчиненные, оставались отъ этого только въ выгод.
Уроженецъ Вильтшира, генералъ Уэббъ происходилъ изъ очень древняго рода и считалъ, что благородне его семьи никогда не было и не будетъ. Онъ могъ доказать, что происходитъ по прямой линіи отъ короля Эдуарда Перваго и что первый изъ его предковъ, Роальдъ де-Ришмонъ, мчался по Гастингскому полю рядомъ съ Вильгельмомъ Завоевателемъ. ‘Мы были джентльменами, Эсмондъ, когда Черчилли убирали еще лошадей на конюшн’, говаривалъ онъ. Онъ отличался очень высокимъ ростомъ, доходившимъ до шести футъ трехъ дюймовъ, въ бальныхъ башмакахъ, а въ ботфортахъ, въ своемъ высокомъ свтломъ парик и шляп съ перомъ, онъ былъ не меньше восьми футъ. ‘Я выше Черчилля, — говорилъ онъ, бывало, оглядывая себя въ зеркало, — и лучше его сложенъ, если же для того, чтобы нравиться женщин, надо имть бородавку на носу, то, по чести, тутъ ужь я долженъ пасовать, такъ какъ въ этомъ отношеніи Черчилль иметъ надо мной преимущество’. Онъ постоянно сравнивалъ себя съ герцогомъ и вызывалъ на такія сравненія всхъ своихъ знакомыхъ. Когда, съ обычной своей откровенностью, онъ разговорится бывало за бутылкой вина, шутники хохотали и поощряли его болтать вздоръ, друзья огорчались за него, интриганы и льстецы старались еще больше его подзадорить, а сплетники переносили все отъ слова до слова въ главную квартиру, разжигая и безъ того уже существовавшую вражду между великимъ полководцемъ и однимъ изъ способнйшихъ и храбрйшихъ помощниковъ, какихъ онъ когда-либо имлъ.
Непріязнь Уэбба къ герцогу настолько бросалась въ глаза, что достаточно было полчаса поговорить съ мистеромъ Уэббомъ, чтобы у васъ не осталось никакихъ сомнній на этотъ счетъ. Супруга Уэбба, обожавшая своего генерала и считавшая его еще во сто разъ выше, красиве и храбре, чмъ создала его щедрая природа, отъ всей души ненавидла князя-герцога, — ненавидла тою страстной ненавистью, какую можетъ питать единственно только врная жена къ врагамъ своего мужа. Впрочемъ, пока его свтлость не былъ еще врагомъ генерала: мистеръ Уэббъ говорилъ о своемъ начальник тысячу самыхъ оскорбительныхъ вещей, которыя тотъ ему великодушно прощалъ, а такъ какъ у герцога имлись всюду шпіоны, то онъ, безъ сомннія, слышалъ еще тысячу вещей, которыхъ Уэббъ никогда не говорилъ. Но дло въ томъ, что этому великому человку ничего не стоило прощать: обиду-ли или благодяніе, — онъ все глоталъ одинаково легко.
Если бы кому-нибудь изъ внуковъ вздумалось прочесть мои записки, я не хотлъ бы, чтобы онъ составилъ себ сужденіе о княз-герцог, основываясь на томъ, что писалъ о немъ современникъ {Все это мсто мемуаровъ Эсмонда написано на отдльномъ листк, вложенномъ въ тетрадь рукописи и помченномъ 1744-мъ годомъ, вроятно, оно было написано посл того, какъ авторъ узналъ о смерти герцогини.}. Никого не восхваляли такъ неумренно и беззавтно, не бранили такъ, какъ этого великаго государственнаго человка и воина. Никто, впрочемъ, и не заслуживалъ въ такой мр величайшихъ похвалъ и самаго строгаго порицанія. Если пишущій эти строки присоединяется къ противникамъ Марльборо, то весьма вроятно, что источникъ его недоброжелательства является въ данномъ случа чисто субъективнымъ.
Явившись на одинъ изъ пріемовъ главнокомандующаго, мистеръ Эсмондъ долженъ былъ убдиться, что у его свтлости не сохранилось ни малйшаго воспоминанія объ адьютант генерала Лумлея. Герцогъ Марльборо, прекрасно знавшій семью Эсмонда, служившій съ обоими лордами (съ милордомъ Фрэнсисомъ и виконтомъ Томасомъ, отцомъ Эсмонда) во Фландріи и въ гвардейской дивизіи герцога Іоркскаго, и какъ нельзя боле дружелюбно относившимся къ такъ называемымъ законнымъ представителямъ фамиліи Кэстльвудовъ, не обратилъ никакого вниманія на бднаго поручика, носившаго ихъ имя. Одно его привтливое слово, которое показало бы, что онъ помнилъ своего юнаго подчиненнаго, — одинъ взглядъ поощренія, — и Эсмондъ могъ бы измнить свое мнніе о великомъ человк, и вмсто сатиры — какъ знать? — не вылился-ли бы изъ подъ пера скромнаго историка панегирикъ? Стоитъ только измнить точку зрнія, и благороднйшій поступокъ сдлается подлымъ, стоитъ перевернуть подзорную трубу, и великанъ покажется пигмеемъ. Вы можете описывать все, что угодно, но кто возьмется опредлить, насколько ясенъ вашъ взглядъ и точны ваши свднія? Скажи большой человкъ маленькому одно доброе слово (а э_т_о_т_ъ человкъ не задумался бы выйти изъ своей золоченой кареты, чтобы пожать руку Лазарю, покрытому лохмотьями и язвами, если бы думалъ, что Лазарь можетъ ему на что-нибудь пригодится), и нтъ никакого сомннія, что маленькій человкъ сражался бы за большого, не щадя силъ, и перомъ, и мечемъ. Царственному Льву на ту пору не нужна была Мышь, и госпожа Мышь ушла и стала точить зубы на него.
Какъ бы тамъ ни было, а нашъ молодой джентльменъ, бывшій патентованнымъ героемъ въ глазахъ своей семьи (да, вроятно, и въ своихъ собственныхъ), убдился, что главный герой дня думаетъ о немъ не больше, чмъ о какомъ-нибудь маленькомъ барабанщик своей арміи. Вдовствующая виконтесса страшно разгнвалась за такое пренебреженіе къ ея семь и имла крупную баталію съ лэди Марльборо (какъ она продолжала упорно называть герцогиню). Ея свтлость была теперь статсъ-дамой ея величества и одною изъ такихъ же вліятельнйшихъ особъ въ Англіи какой мужъ ея оказывался въ Европ, Баталія между двумя дамами происходила въ пріемной королевы.
На страстные протесты моей тетушки герцогиня надменно отвтила, что сдлала все, отъ нея зависвшее, для законныхъ представителей фамиліи Эсмондовъ и никто не можетъ разсчитывать, чтобы она приняла на себя заботы еще и о побочныхъ отпрыскахъ этой семьи.
— Побочныхъ! — закричала виконтесса вн себя отъ злости.— Какъ извстно вашей свтлости, между Черчиллями есть тоже побочныя дти, и однако о герцог Бервик, напримръ, достаточно заботятся.
— Madame, — отвчала ей герцогиня, — вы лучше, чмъ кто-нибудь, должны знать, по чьей вин въ семь Эсмондовъ нтъ такихъ терцоговъ и почему не удалась маленькая интрижка одной извстной вамъ особы.
Другъ Эсмонда, Дикъ Стилъ, ожидавшій своего принца въ пріемной королевы, слышалъ всю эту дамскую ссору.
— Клянусь честью, Гарри, — сказалъ Дикъ, заканчивая свой разсказъ, — мн кажется, что твоя родственница осталась тутъ въ дурахъ.
Онъ, разумется, не могъ не разболтать этой исторіи. Къ вечеру о ней говорили во всхъ кофейняхъ, а черезъ мсяцъ она появилась въ одной изъ газетъ подъ заглавіемъ: ‘Какъ отвтила ея свтлость герцогиня М-р-л-б-р-о одной придворной дам, католичк и бывшей фаворитк короля І-к-в-а’ и была перепечатана чуть-ли не во всхъ газетахъ съ примчаніемъ, въ которомъ сообщалось, что ‘когда родственникъ вышепоименованной лэди, глава фамиліи, не такъ давно былъ убитъ на дуэли, герцогиня не успокоилась, пока не выхлопотала пенсіи его вдов и сиротамъ изъ суммъ ея величества’. Нельзя сказать, чтобы эта исторія особенно подвинула карьеру мистера Эсмонда: когда она разгласилась, онъ не зналъ, куда дваться отъ стыда, и ни разу больше не показалъ носа на пріемахъ главнокомандующаго. Въ эти полтора года, пока Эсмондъ не видался съ своей госпожей старикъ деканъ, почтенный ея отецъ скончался. Онъ до конца не измнилъ своимъ убжденіямъ и, умирая, завщалъ семь никогда не забывать, что братъ королевы, король Іаковъ Третій, — на самомъ дл ихъ законный государь. Умеръ онъ, какъ святой (такъ говорила Эсмонду ею дочь) и, къ немалому ея изумленію — ибо жилъ онъ всегда бдно, — посл его смерти остался капиталъ ни больше, ни меньше, какъ въ 3.000 фунтовъ, которыя онъ завщалъ дочери.
Благодаря этому маленькому наслдству, лэди Кэстльвудъ имла возможность перехать въ Лондонъ съ обоими дтьми, когда пришелъ срокъ ея дочери поступить ко Двору. Она наняла небольшой, но приличный домикъ въ Кенсингтон, по сосдству съ дворцомъ, и здсь-то Эсмондъ нашелъ своихъ дорогихъ друзей.
Университетская карьера молодого лорда закончилась довольно внезапно. Честному Тёшеру, его гувернеру, пришлось убдиться, что съ юнымъ джентльменомъ не было никакого слада. Милордъ отравлялъ его жизнь своими проказами, какъ настоящій баловень и маменькинъ сынокъ, онъ чуть-ли не каждый день попадался въ какой-нибудь нелпой мальчишеской шалости. Подъ конецъ докторъ Бентли, новый директоръ коллегіи св. Троицы, счелъ нужнымъ написать милэди виконтесс, матери милорда, прося ее взять изъ коллегіи молодого человка, такъ какъ учиться онъ не желаетъ и только подаетъ дурной примръ товарищамъ своимъ буйнымъ поведеніемъ. И дйствительно, его сіятельство изрядно отличался въ Кэмбридж своими продлками, я знаю, что онъ чуть не поджегъ Невиль-Кортъ — прекрасное новое зданіе коллегіи, недавно отстроенное сэромъ Кристоферомъ Реномъ. Онъ сшибъ съ ногъ помощника проктора, хотвшаго помшать ему въ одной изъ ночныхъ продлокъ, далъ парадный обдъ въ день рожденья принца Уэльскаго и двадцать человкъ молодежи, присутствовавшихъ на этомъ обд, провозглашали при открытыхъ окнахъ тосты за короля Іакова, пли патріотическія псни, а когда все вино было выпито, всей гурьбой высыпали на дворъ и прокричали: ‘Да здравствуетъ король!’, такъ что директоръ самъ вышелъ къ нимъ среди ночи и разогналъ эту буйную компанію.
Означенная продлка была послдней каплей, переполнившей чашу, и преподобный Томасъ Тёшеръ, домашній капелланъ высокороднаго виконта Кэстльвуда, убдившись, что вс его молитвы и проповди не оказываютъ никакого дйствія на его сіятельство, отказался отъ своихъ обязанностей гувернера, ухалъ въ Соутгемптопъ, женился на вдов пивовара и увезъ ее съ ея деньгами въ свои пасторскій домъ въ Кэстльвуд.
Милэди, будучи сама роялисткой и тори, какъ вс Кэстльвуды, не могла сердиться на сына за то, что онъ пилъ здоровье короля Іакова, и когда юный лордъ высказалъ свое непремнное желаніе поступить въ военную службу, она со вздохомъ дала свое согласіе (вроятно, она знала, что отказъ ея все равно ни къ чему не поведетъ). Ей хотлось, чтобы молодой человкъ поступилъ въ полкъ мистера Эсмонда, гд Гарри могъ бы опекать своего легкомысленнаго родственника и быть ему полезенъ своими совтами, но милордъ и слышать не хотлъ ни о чемъ, кром гвардіи. Поэтому и для него былъ купленъ офицерскій патентъ въ полку герцога Ормондскаго. Такимъ образомъ, возвратившись изъ Германіи посл Бленгеймскаго похода, Эсмондъ засталъ его сіятельство уже прапорщикомъ.
Появленіе въ свт дтей лэди Кэстльвудъ произвело необыкновенный фуроръ. Слава о нихъ разнеслась по всему городу: никогда еще ни видли въ обществ такой красивой парочки — говорили со всхъ сторонъ. За молодую фрейлину провозглашались тосты во всхъ столичныхъ трактирахъ, а юнымъ лордомъ восхищались еще больше, чмъ его сестрой. Въ честь прелестной парочки цлыми сотнями сочинялись стихи въ анакреонтическомъ вкус, и молодого джентльмена, по обычаю того времени, воспвали въ нихъ подъ именемъ Батилла {Этотъ любимецъ Анакреона отличался красотой.}. Вы можете быть уврены, что вс эти лестныя мннія объ его особ Франкъ принималъ весьма снисходительно и, съ отличавшею его откровенностью и очаровательнымъ добродушіемъ, соглашался, что былъ самымъ красивымъ молодымъ человкомъ во всемъ Лондон.
Вдовствующая виконтесса, упорно не желавшая признавать красоты за миссъ Беатриссы, — въ чемъ, какъ вы легко можете себ представить, съ нею сходилось большинство свтскихъ дамъ, — въ первый же разъ, какъ только увидла молодого Кэстльвуда, объявила, что она въ него влюблена, и Гарри Эсмондъ, по прізд своемъ въ Чельзи, долженъ былъ убдиться, что младшій кузенъ совершенно вытснилъ его изъ сердца старухи. Уже одна послдняя продлка Франка въ коллегіи, когда онъ пилъ за здоровье короля, покорила бы ея сердце, не говоря о всемъ остальномъ, — говорила милэди. ‘И откуда только у этого милаго мальчика взялась такая красота?— изумлялась она.— Не отъ отца, и ужь, конечно, не отъ матери! Гд онъ научился такимъ благороднымъ манерамъ? Гд онъ пріобрлъ такой безукоризненный bel air? Не могъ же онъ перенять ихъ у этой деревенской простушки, Валькотской вдовы!’ Эсмондъ имлъ свое собственное мнніе насчетъ ‘деревенской простушки’, чья спокойная грація и ясная привтливость обращенія казались ему верхомъ благовоспитанности, но онъ не пытался вступать въ пререканія съ тетушкой по этому пункту. За то онъ очень охотно соглашался почти со всмъ, что говорила очарованная старуха въ похвалу милорда виконта, ибо искренно считалъ его самымъ обворожительнымъ молодымъ джентльменомъ, какого когда-либо зналъ Милордъ бралъ не столько умомъ, сколько оживленіемъ.— У этого мальчика глаза говорятъ, — говорилъ о немъ мистеръ Стиль, — смхъ его оживляетъ бесду лучше самыхъ удачныхъ остротъ мистера Конгрева. Я просиживаю съ нимъ за бутылкой вина съ такимъ же удовольствіемъ, какъ съ мистеромъ Аддисономъ, и не промняю его болтовню на пніе Николини. Кто уметъ такъ граціозно напиваться, какъ милордъ Кэстльвудъ? Я отдалъ бы все на свт за способность такъ легко переносить вино, какъ этотъ несравненный молодой человкъ’ (хотя, говоря откровенно, Дикъ переносилъ свое вино чрезвычайно легко и въ изрядномъ количеств, надо прибавить). ‘Трезвый онъ восхитителенъ, но пьяный — положительно неотразимъ’. И возвращаясь, по обыкновенію, къ любимцу своему Шекспиру (который, къ слову сказать, считался у насъ устарвшимъ, пока Стиль не ввелъ его опять въ моду), Дикъ сравнивалъ милорда съ принцемъ Галемъ {Генрихъ V.}, а Эсмонда любезно величалъ Пистолемъ.
Статсъ-дама королевы — первая дама въ Англіи, посл ея величества (или даже прежде, какъ гласила молва) — не удостоившая Беатрису ни однимъ привтливымъ словомъ, хотя сама же устроила ее ко Двору, была совершенно очарована ея братомъ. Когда молодой Кэстльвудъ, въ своемъ новомъ мундир, красивый, какъ сказочный принцъ, явился засвидтельствовать свое почтеніе ея свтлости, она съ минуту молча смотрла на юношу, въ смущеніи краснвшаго подъ ея взглядомъ, потомъ вдругъ залилась слезами и поцловала его при дочеряхъ и при всемъ обществ. ‘Онъ былъ другомъ моего мальчика, — сказала она, рыдая.— Мой Бландфордъ могъ бы теперь быть такимъ же’. И, увидвъ такое доказательство расположенія герцогини къ юному лорду, вс поняли, что карьера его обезпечена. Съ этой минуты фаворитъ фаворитки былъ всегда окруженъ льстецами и сдлался тщеславне, веселе и добродушне прежняго.
Между тмъ, миссъ Беатриса тоже не теряла времени и одерживала побды. Въ числ покоренныхъ ею былъ одинъ злополучный джентльменъ, сердце котораго еще два года тому назадъ пронзили ея глазки и который съ тхъ поръ не могъ вполн излечиться отъ своей раны. Онъ понималъ, конечно, всю безнадежность страсти, направленной на такой предметъ, и прибгнулъ тогда же къ самому дйствительному, хотя и постыдному remedium amoris, а именно — къ поспшному бгству отъ чаръ волшебницы и къ долгой съ нею разлук. На первый разъ мистеръ Эсмондъ былъ раненъ не опасно, а потому болзнь его скоро прошла, и если рана иногда еще ныла, онъ этого не сознавалъ и переносилъ боль довольно легко, но когда онъ возвратился посл Бленгейма, выяснилось, что шестнадцатилтняя двушка, казавшаяся ему два года тому назадъ прелестне всего, что онъ когда-либо видлъ, достигла полнаго расцвта и совершенства красоты, и бдный малый, бжавшій уже одинъ разъ отъ ея чаръ, мгновенно сдлался опять ея рабомъ. Тогда онъ пробылъ съ нею только два дня и бжалъ, теперь видлъ ее изо дня въ день. Гарри слдилъ за Беатрисой въ пріемныхъ дворца, когда она была дома, — и онъ былъ тутъ же, какъ членъ семейнаго кружка, когда она вызжала, онъ халъ верхомъ подл кареты ея матери, когда она появлялась въ театр или концерт, онъ сидлъ въ лож подл нея, или въ партер, и смотрлъ на нее, когда она здила въ церковь, онъ ужь непремнно былъ тамъ. Понятно, что онъ не слушалъ проповди, но за то былъ каждую минуту готовъ провести очаровательную фрейлину къ ея стулу, если она удостоивала принять его услуги и выбрать его изъ дюжины молодыхъ людей, всегда ее окружавшихъ. Когда Беатриса узжала съ ея величествомъ въ Гэмптонъ-Кортъ, надъ Лондономъ спускалась тьма. О, боги! какія ночи проводилъ Эсмондъ, мечтая о Беатрис, подбирая рифмы въ честь ея, бесдуя о ней! Его другъ, Дикъ Стиль, ухаживалъ въ то время за молодой вдовушкой, мистриссъ Скерлокъ, на которой потомъ и женился, она жила въ Кенсингтонъ-Сквер, рядомъ съ домомъ лэди Кэстльвудъ. Притягиваемые однимъ и тмъ же магнетизмомъ Дикъ и Гарри постоянно встрчались въ Кенсингтон. Оба они вчно шатались около этого мста — либо брели оттуда домой, повсивъ носы, либо бжали туда со всхъ ногъ. Много десятковъ бутылокъ осушили они въ ‘Королевскомъ Герб’, болтая каждый о своей любви и позволяя другому говорить только подъ условіемъ, что и онъ будетъ терпливо слушать, въ свой чередъ. Благодаря такимъ обстоятельствамъ молодые джентльмены очень подружились, хотя для остальныхъ своихъ пріятелей были тогда, но всей вроятности, невыносимы. Въ ‘Наблюдател’ за этотъ годъ появились стихотворенія Эсмонда: ‘Къ Глоріан за клавикордами’, ‘Къ букету Глоріаны’, ‘Глоріана при Двор’.— Вы никогда ихъ не читали? Стихи его находили недурными, а нкоторые даже приписывали ихъ мистеру Прайору.
Страсть эта не ускользала — да и могла-ли она ускользнуть? отъ зоркихъ глазъ госпожи Эсмонда. Онъ все ей разсказалъ. Чего не сдлаетъ человкъ въ безуміи любви? До какой подлости не унизится? Какихъ мукъ не заставитъ вытерпть другого, чтобы облегчитъ хотя отъ сотой доли страданій свое себялюбивое сердце? Изо дня въ день Эсмондъ приходилъ къ милэди и изливалъ передъ нею свои безумныя надежды, мольбы, рапсодіи, и восторги. Она слушала Гарри, улыбалась, и утшала его съ неутомимой жалостью, съ неизсякаемой нжностью. Эсмондъ былъ ея старшимъ сыномъ, говорила она, что же касается ея доброты къ нему, то чего не могъ бы онъ ожидать отъ той, кто былъ ангеломъ доброты и состраданія? Посл того, что было сказано, едва-ли нужно прибавлять, что искательство бднаго Эсмонда осталось безуспшнымъ. На что могъ разсчитывать какой-то ничтожный поручикъ, безъ имени и гроша за душой, когда его соискателями являлись знатнйшіе вельможи въ государств? Онъ даже не помышлялъ просить разршенія надяться когда-нибудь получить столь дорогой призъ, — онъ зналъ, насколько этотъ призъ былъ для него недоступенъ, — и проводилъ свои глупые, безполезные дни въ унизительныхъ вздохахъ и безсильной тоск. Какія ночи мучительной ярости, терзаній отвергнутой страсти и изсушающей ревности можетъ онъ припомнить! Беатриса думала о немъ не больше, чмъ о лаке, стоявшемъ на запяткахъ ея кареты. Его мольбы и жалобы не трогали ее, его восторги ее утомляли, ей было столько же дла до его стиховъ, какъ до стиховъ Дика Чаусера, умершаго Богъ знаетъ сколько сотъ лтъ тому назадъ. Она не то, чтобы ненавидла его, а скорй презирала, и только-только терпла.
Въ одинъ прекрасный день, который Эсмондъ провелъ въ разговорахъ о Беатрис съ ея матерью, своей дорогой, любящей, врной госпожею (онъ говорилъ цлые часы, цлый день, изливалъ передъ ней весь пылъ своей страсти, свое отчаяніе и злобу, постоянно и вновь возвращался все къ тому же предмету, шагалъ изъ угла въ уголъ, рвалъ и комкалъ цвты, ломалъ на кусочки сургучъ на стол и вообще велъ себя, какъ сумасшедшій) — замтивъ, наконецъ, что миледи, которой въ сотый разъ приходилось слдить за всми перипетіями его горячки, совсмъ поблднла, утомленная и измученная жалостью къ нему, онъ схватилъ свою шляпу, простился и ушелъ. Дойдя до Кенсингтонъ-Сквера, онъ онъ вспомнилъ о напрасныхъ страданіяхъ, которымъ подвергалъ нжнйшаго, лучшаго друга, какого когда-либо имлъ человкъ, и почувствовалъ острое угрызеніе совсти. Онъ повернулъ назадъ къ дому (слуга еще стоялъ на подъзд въ открытыхъ дверяхъ), взбжалъ по лстниц и засталъ свою госпожу, сидвшую въ амбразур окна, на томъ же мст, гд онъ ее оставилъ. Она глядла въ даль, на поля, въ сторону Чельзи. Увидвъ его, она засмялась и торопливо смахнула слезы, застилавшія ея кроткіе глаза. Въ рук у нея былъ стебелекъ отъ гвоздики — одной изъ тхъ, которыя онъ передъ тмъ растерзалъ. Гарри упалъ съ ея ногамъ и спряталъ голову въ ея колняхъ.
— Простите, простите меня, моя добрая, моя дорогая! — сказалъ онъ.— Я въ аду, а вы — ангелъ, который приноситъ мн каплю воды!
— Я ваша мать, вы мой сынъ, и я неизмнно васъ люблю, — промолвила она, положивъ ему на голову свои прекрасныя руки.
И онъ ушелъ, утшенный и смирившійся передъ этой изумительной нжностью, передъ неутомимой, врной любовью, которую расточала ему эта женщина.

ГЛАВА XI.
Знаменитый мистеръ Джозефъ Аддисонъ.

Мелкіе придворные чины имли общій столъ въ Кенсингтон, а для джентльменовъ гвардіи ежедневно подавался обдъ въ Сенъ-Джемскомъ дворц, и мистеръ Эсмондъ могъ пользоваться любою изъ этихъ трапезъ по своему выбору. Дикъ Стиль больше любилъ обдать съ гвардейцами, чмъ съ своими сослуживцами при Двор, гд за столомъ было меньше вина и больше церемоній. Эсмондъ провелъ много веселыхъ послобденныхъ часовъ въ обществ своего друга и, по крайней мр, разъ сто помогалъ усаживать его въ карету. Если согласно старинному изреченію, въ вин правда, то какимъ обворожительно-правдивымъ характеромъ долженъ былъ обладать Дикъ!— Постепенно напиваясь, онъ весь преисполнялся благодушіемъ, которое буквально било у него черезъ край. Его болтовня была не столько остроумна, сколько привлекательна. Онъ никогда не говорилъ ничего такого, что могло бы разсердить кого-нибудь или обидть. Напротивъ того: чмъ больше онъ хмллъ, тмъ становился добре и нжне. Находились люди, смявшіеся надъ бднягой, когда онъ былъ пьянъ, и избиравшіе его мишенью для своей сатиры, но Эсмонду пьяное добродушіе Дика, его милыя шутки, всегда сверкавшія живой, игривой фантазіей казались несравненно привлекательне самой тонкой causerie присяжныхъ остряковъ съ ихъ вымученными эпиграммами и жесткой аффектаціей. Про Стиля можно сказать, что онъ сіялъ, а не сверкалъ. Пресловутые beaux esprits модныхъ кофеенъ мистеръ Уильямъ Конгревъ, напримръ, когда его подагра и величіе позволяли ему снизоити до нашего общества, длали, правда, очень мткіе выстрлы — по полудюжин въ вечеръ, случаюсь, — но въ качеств стрлковъ-спеціалистовъ, стрлявшихъ не иначе, какъ въ цль, они посл каждаго выстрла должны были удаляться со сцены, чтобы зарядить ружье, и скрытно выжидать, когда представится новый случай прицлиться во врага. Дикъ же никогда не смотрлъ на своихъ товарищей-собутыльниковъ, какъ на мишень для стрльбы, для него вс они были друзья, и онъ былъ радъ пожать каждому изъ нихъ руку. Чутъ-ли не каждаго бдняга бралъ повреннымъ своихъ тайнъ, и полъ-города знало всю подноготную объ его любви и долгахъ, объ его кредиторахъ и непреклонной жестокости его красавицы. Въ первый пріздъ Эсмонда въ Лондонъ честный Дикъ пылалъ нжной страстью и сумасшествовалъ по одной молодой леди, богачк изъ Becтъ-Индіи, на которой и женился. Черезъ два года она умерла, отъ ея богатства ничего не осталось, и почтенный вдовецъ съ такимъ юношескимъ пыломъ гонялся за новой красавицей, какъ будто никогда не влюблялся, не былъ женатъ и не хоронилъ первой своей жены.
Однажды въ воскресенье, отобдавъ съ господами гвардейцами (случайно тогда на Дика нашла полоса трезвости), друзья вышли прогуляться. Когда они проходили по Джермэнъ-Стриту, Дикъ вдругъ выпустилъ руку товарища и устремился бгомъ къ какому-то джентльмену, который стоялъ передъ окномъ книжной лавки, неподалеко отъ церкви св. Іакова, погрузившись въ созерцаніе толстаго фоліанта. Это былъ высокій блокурый мужчина, въ камзол табачнаго цвта, при шпаг, одтый весьма скромно и очень просто, почти бдно, — по крайней мр. по сравненію съ капитаномъ Стилемъ, любившимъ украшать свою кругленькую жизнерадостную особу всмъ, что только было самаго лучшаго по части одежды, и всегда блиставшимъ краснымъ сукномъ и золотыми галунами. И такъ, капитанъ подлетлъ къ библіофилу, заключилъ его въ объятія и непремнно поцловалъ бы, потому что Дикъ вчно обнимался и цловался съ своими друзьями, — если бы высокій джентльменъ не откинулся назадъ, слегка покраснвъ и видимо желая уклониться отъ такой публичной манифестаціи сердечнаго расположенія къ нему мистера Стиля.
— Милйшій мой Джо, гд ты прятался цлый вкъ? — вскричалъ капитанъ, не переставая трясти своего друга за об руки.— Вотъ уже дв недли, что я по теб изнываю!
— Дв недли — еще не вкъ, Дисъ, — отвчалъ тотъ добродушно. У него были свтло-голубые, необыкновенно блестящіе глаза и красивое, совершенно правильное, какъ у античной статуи, лицо). — Ты спрашиваешь, гд я прятался?.. Какъ ты думаешь — гд?
— Не за морями же, я надюсь, мой милый? проговорилъ Стиль съ перепуганнымъ лицомъ.— Ты вдь знаешь, что я всегда…
— Нтъ, нтъ, — перебилъ его пріятель съ улыбкой, — до такой крайности еще не дошло, Я прятался, сэръ, въ такомъ мст, гд обыкновенно никому не приходитъ въ голову искать человка, — въ собственной моей квартир, куда я теперь направляюсь, чтобы выкурить трубку и выпить стаканчикъ вина. Желаетъ ваша милость сопутствовать мн?
— Гарри Эсмондъ, поди сюда!— крикнулъ Дикъ.— Ты, кажется, достаточно наслушался отъ меня о моемъ милйшемъ Джо, — о моемъ ангел-хранител?
— Я не отъ одного тебя научился восхищаться мистеромъ Аддисономъ, — отвтилъ съ поклономъ Эсмондъ.— Мы, студенты, и въ Кэмбридж и въ Оксфорд, всегда любили хорошіе стихи, и многіе изъ вашихъ, сэръ, я знаю наизусть, хоть и ношу красный мундиръ… ‘О que canoro blandius Orpheo vocale ducis carmen’… прикажете продолжать? — спросилъ мистеръ Эсмондъ, дйствительно знавшій и любившій очаровательныя латинскія стихотворенія мистера Аддисона, какъ зналъ ихъ и восхищался ими каждый тогдашній студентъ.
— Это капитанъ Эсмондъ, сражавшійся подъ Бленгеймомъ, — сказалъ Стиль.
— Я слышалъ о васъ, — проговорилъ съ улыбкой мистеръ Аддисонъ. (Да и кто въ Лондон не слыхалъ тогда о злополучной исторіи вдовствующей тетушки Эсмонда съ герцогиней?).
— Мы шли къ ‘Королю Георгу’ распить бутылку вина передъ спектаклемъ, — сказалъ Стиль. Не хочешь-ли пойти съ нами, Джо?
Мистеръ Аддисонъ отвчалъ, что его квартира близехонько, въ Геймаркет, и что онъ пока еще можетъ угостить своихъ друзей бутылкой хорошаго вина. Джентльмены поблагодарили за радушное приглашеніе, и вс трое направились къ Геймаркету.
— Моя хозяйка станетъ мн врить въ долгъ, когда увидитъ, какіе изящные джентльмены бываютъ у меня въ гостяхъ, — сказалъ, улыбаясь, мистеръ Аддисонъ и пригласилъ своихъ спутниковъ войти.
Квартира была у него довольно убогая, но ни одинъ вельможа не съумлъ бы принять своихъ гостей съ такою изысканной учтивостью и безукоризненной граціей. Скромный обдъ, состоявшій изъ ломтика говядины и небольшого хлбца, ожидалъ хозяина на стол.
— Вино у меня лучше обда, — сказалъ мистеръ Аддисонъ, — лордъ Галифаксъ прислалъ мн бургонскаго.
И онъ поставилъ передъ гостями бутылку и стаканы. Въ нсколько минутъ онъ покончилъ съ обдомъ, и вс трое принялись за вино.
— Вы видите, — сказалъ хозяинъ, указывая на свой письменный столъ, на которомъ былъ разложенъ планъ Гохштедскаго сраженія и лежало нсколько газетъ и брошюръ, относившихся къ тому же предмету, — вы видите, капитанъ, я тоже занимаюсь военнымъ искусствомъ. Дло въ томъ, что меня пригласили сотрудничать въ одной газет, въ качеств поэта, и я описываю теперь въ стихахъ этотъ походъ.
И Эсмондъ, исполняя желаніе хозяина, разсказалъ ему все, что зналъ о знаменитомъ сраженіи, нарисовалъ на стол рку aliquo mero и съ помощью нсколькихъ обломковъ табачной трубки изобразилъ наступательное движеніе нашего лваго фланга, въ которомъ участвовалъ самъ.
Два-три листка съ стихами лежали уже готовые ли стол между бутылками и стаканами, и Дикъ, освжившись какъ слдуетъ виномъ, взялъ эти листки, исписанные тонкимъ, отчетливымъ почеркомъ автора, чистенькіе, почти безъ помарокъ, и началъ читать вслухъ съ большимъ паосомъ. Въ конц каждой строфы чтецъ останавливался и разражался цлымъ залпомъ восторженныхъ похвалъ. Эсмондъ невольно улыбнулся такому энтузіазму друга Аддисона.
— Ты ведешь себя какъ нмецкіе бюргеры и мозельскіе принцы, — сказалъ онъ.— Всякій разъ, какъ наша армія останавливалась на привалъ передъ какимъ-нибудь изъ ихъ городковъ, они присылали главнокомандующему депутацію съ изъявленіями своихъ чувствъ и салютовали намъ изъ всхъ своихъ пушекъ.
— А потомъ пили за здоровье великаго полководца, весело сказалъ капитанъ Стиль, наливая до краевъ свои стаканъ. (Когда приходилось выразить признаніе чьихъ-нибудь заслугъ въ этой форм, за Дикомъ никогда не было остановки).
— А герцогъ, — такъ какъ вы ужъ непремнно хотите, чтобы я игралъ роль это свтлости, — съ благодарностью отвчалъ на дружескій тостъ, — проговорилъ мистеръ Аддисонъ, улыбаясь и слегка покраснвъ.— Свтлйшій курфюрстъ Ковентъ-Гарденскій, пью за здоровье вашего высочества!— и онъ наполнилъ свой стаканъ.
Когда дло шло о выпивк, Джозефъ также какъ и Дикъ не заставлялъ себя просить, но вино никогда не отуманивало умственныхъ способностей мистера Аддисона: оно только развязывало ему языкъ, тогда какъ капитанъ Стиль отъ одной бутылки терялъ уже голову и лишался языка.
Дикъ восхищался поэтическимъ произведеніемъ своего друга независимо отъ достоинства стиховъ (многіе изъ нихъ, говоря откровенно, показались мистеру Эсмонду хуже чмъ посредственными) и каждую строчку, вылившуюся изъ подъ пера мистера Аддисона, провозглашалъ внцомъ мастерства.
Продолжая свое чтеніе, Дикъ дошелъ до того мста поэмы, гд бардъ — такъ благодушно, какъ будто дло идетъ о танцахъ въ опер или о невинной буколической драк на кулачкахъ гд-нибудь на деревенской ярмарк, — описываетъ ту возмутительную, кровавую частъ похода: вспоминая которую каждый солдатъ, въ ней участвовавшій, долженъ сгорть со стыда, — ту часть похода, когда намъ было приказано опустошать и грабить земли курфюрста, — когда боле половины его владній стонало отъ пожаровъ, убійствъ и всякихъ неистовствъ нашихъ солдатъ. Къ тому времени, когда Дикъ дошелъ до этого мста, вино и дружба привели бднягу въ состояніе полнйшаго отупнія, и онъ такъ чувствительно продекламировалъ или, врне, проикалъ послднюю строчку, что одинъ изъ его слушателей покатился со смха.
— Я восхищаюсь свободой поэтическаго творчества, — сказалъ Эсмондъ мистеру Аддисону. (Дикъ, дочитавъ стихи, объявилъ, что ему пора уходить, и расцловавъ на прощанье обоихъ своихъ пріятелей, вышелъ, пошатываясь и въ парик, съхавшемъ ему на глаза).—Я восхищаюсь вашимъ искусствомъ: вы воспваете убійство, положивъ это на музыку, неистовства войны превращаются у васъ въ какую-то оперную битву, и ваши двы визжатъ въ тонъ, когда наши побдоносные гренадеры вступаютъ въ ихъ деревню торжественнымъ маршемъ. Знаете-ли вы, какова была на самомъ дл эта картина? (По всей вроятности, къ этому времени въ голов у мистера Эсмонда тоже шумло).— Какое именно торжество вы прославляете, сударь? Вы не знаете, какія позорныя сцены разигрывались тогда, — какая это была ужасная драма, которою руководилъ геній нашего полководца, — спокойнаго и невозмутимаго, какъ будто онъ явился къ намъ изъ-за облачныхъ сферъ. Вы говорите о ‘солдат, который прислушивается къ испуганному блеянію стадъ и крикамъ дтей, пригвожденный къ мсту печалью’, ‘о скорби вождя, готоваго поддаться великодушному состраданію’, а я, сударь, думаю, что этого вождя крики дтей трогали не больше блеянія стадъ и что многіе изъ вашихъ разбойниковъ съ одинаково легкимъ сердцемъ убивали тхъ и другихъ. Я устыдился моего ремесла, когда увидлъ, какіе ужасы совершались нами открыто, у всхъ на глазахъ. Въ вашихъ отполированныхъ стихахъ рисуется намъ величественный образъ улыбающейся побды, а я вамъ говорю, что это грубый, безобразный, жестокій идолъ, — отвратительный, кровожадный и дикій! Становится стыдно и оскорбительно, когда вспоминалъ, какія божескія почести воздаются ему. Вы, крупные поэты, должны бы изображать его такимъ, каковъ онъ есть, — отталкивающимъ и страшнымъ, а не божественно прекраснымъ, какимъ вы его рисуете. О, сэръ, если бы вы сдлали этотъ походъ, — поврьте, вы бы не стали его воспвать!
Мистеръ Аддисонъ выслушалъ эту небольшую тираду, потягивая дымъ изъ длинной своей трубки и спокойно улыбаясь.
— Что же вы хотите?— проговорилъ онъ.— Въ наши дни, когда вншній лоскъ играетъ такую важную роль, правила искусства не допускаютъ, чтобы муза поэта описывала страданія и ужасы войны, — чтобы она пачкала себ руки въ крови. Эти вещи не описываются, а скоре подразумваются, какъ въ греческихъ трагедіяхъ, которыя вы, конечно, читали (и ужь боле изящныхъ образчиковъ поэтическаго творчества вы, разумется, не найдете). Агамемнона убиваютъ и дтей Медеи ржутъ за сценой, а на сцен хоръ поетъ о томъ, что тамъ происходитъ, подъ аккомпаниментъ патетической музыки. Нчто въ этомъ род, мой милйшій, и я пытаюсь выполнить по мр моихъ скромныхъ силъ: я пишу панегирикъ, а не сатиру. Вздумай поэтъ нашего времени запть въ томъ тон, какой вы считаете желательнымъ, его разорвали бы на клочки и отдали бы его книгу на сожженіе палачу… Вы не курите? Изъ всхъ травъ, произростающихъ на земл, нтъ полезне и пріятне табаку… Мы должны изображать нашего достославнаго герцога, — продолжалъ мистеръ Аддисонъ, — не въ вид человка съ человческими слабостями, каковъ онъ, безъ сомннія, и есть въ дйствительности, а въ вид героя. Вашъ покорный слуга скачетъ на своемъ тощемъ Пегас торжествовать побду, а не сражаться. Вы знаете, что ваша братія, академическіе поэты, трусятъ на смирныхъ лошадкахъ, прославлять въ стихахъ геройскіе подвиги и воспвать дянія вашего брата, военныхъ людей, было съ незапамятныхъ временъ спеціальностью поэтовъ. Я не могу нарушать установленныя правила моего ремесла, такою рода стихотворенія, какъ это, должны быть гармоничны и торжественны, они не должны имть фамильярнаго тона или быть слишкомъ близки къ пошлой дйствительности. S iparva licet: если Виргилій могъ вызывать тнь божественнаго Августа, то боле скромный современный поэтъ съ береговъ Изиса въ прав славословить побду и побдителя, своего соотечественника, тріумфъ котораго близокъ къ сердцу каждаго бритта, — чьимъ геніемъ и славой гордится каждый гражданинъ. Было-ли когда со временъ нашихъ Генриховъ и Эдуардовъ другое такое славное военное дло, какъ это, въ которомъ и вы отличались въ числ другихъ героевъ? Если у мени хватитъ силъ воспть это достойнымъ образомъ, я это сдлаю и буду признателенъ моей муз. Если я окажусь несостоятельнымъ, какъ поэтъ, то, по крайней мр, докажу свой патріотизмъ честнаго бритта и, подбросивъ вверхъ свою шляпу, прокричу ура побдителю:
‘… Rheni pacator et Istri,
Ornais in hoc uno variis discordia cessit
Ordinibus: laetatur eques, plauditque Senator,
Votaque patrieio certant plebeia favori’.
— На этомъ пол битвы были люди, не уступавшіе въ доблести своему вождю, — сказалъ мистеръ Эсмондъ, который никогда не любилъ герцога Марльборо и не могъ забыть слышанныхъ имъ въ юности разсказовъ о себялюбіи и вроломств этого великаго полководца, — на Бленгеймскомъ пол были люди, ни въ чемъ не уступавшіе своему вождю, и однако имъ не рукоплескали никакіе сенаторы и придворные кавалеры, и ничьи голоса — ни аристократическіе, ни плебейскіе не славили ихъ. Они лежатъ забытые, подъ землей. Гд тотъ поэтъ, который прославитъ этихъ людей?
— Воспть доблестныя души героевъ, отошедшія въ царство Плутона? — проговорилъ съ улыбкой мистеръ Аддисонъ, — Неужели вы хотли бы всхъ ихъ воспть? — Если можно позволить себ что-нибудь не одобрить въ такомъ изумительнымъ произведеніи, какъ Иліада, то я нахожу и всегда находилъ немного утомительнымъ перечень кораблей, который даетъ намъ Гомеръ. Предстаньте себ, что въ своей поэм о военномъ поход писатель сталъ бы перечислять всхъ капитановъ, поручиковъ и нижнихъ чиновъ, — что бы это была за поэма? Успхъ есть одно изъ величайшихъ достоинствъ великаго человка, это результатъ всего остального, — результатъ скрытой силы, которая завоевываетъ милость боговъ и покоряетъ фортуну. Изъ всхъ талантовъ великаго Марльборо я больше всего восхищаюсь этимъ. Быть храбрымъ еще не диковина! — Каждый изъ насъ можетъ быть храбръ. Но побждать, какъ побждалъ онъ, — въ этомъ, мн кажется, есть что-то божественное. Передъ лицомъ опасности великая душа вождя обнаруживается во всемъ своемъ блеск и передъ нами является полу-богъ. Сама смерть щадитъ его, проходитъ мимо и коситъ другихъ. Рзня и сча бгутъ передъ нимъ, чтобы опустошать другія части поля битвы, какъ бжитъ Гекторъ передъ божественнымъ Ахилломъ. Вы говорите: ‘онъ не знаетъ жалости’. Но ея не знаютъ и боги: они выше человческой жалости, — выше людей. Слабющіе воины набираются новыхъ силъ при вид его, и куда бы ни поскакалъ онъ на своемъ кон, всюду за нимъ несется побда.
Дня черезъ два мистеръ Эсмондъ опять навстилъ своего новаго друга и нашелъ, что мысль поэта, вылившаяся въ пылу ихъ спора, была уже обработана и воплотилась въ строкахъ поэмы, составляющихъ по истин лучшую ея часть. Въ то время, какъ два джентльмена сидли и бесдовали, причемъ мистеръ Аддисонъ, по обыкновенію, услаждалъ себя трубкой, въ комнату вошла двочка-служанка, присматривавшая за квартирой хозяина, и слдомъ за ней какой-то джентльменъ въ изящномъ, расшитомъ галунами камзол, очевидно, только что фигурировавшемъ при Двор или на пріем какой-нибудь важной особы. Джентльменъ слегка закашлялся отъ табачнаго дыма и съ любопытствомъ оглянулъ комнату, которая дйствительно имла очень бдный видъ, такъ же какъ и ея владлецъ въ своемъ поношенномъ табачнаго цвта камзол и гладкомъ, простомъ парик.
— Ну, что, какъ подвигается magnum opus, мистеръ Аддисонъ?— спросилъ придворный гость, поглядывая на листки, лежавшіе на стол.
— Мы здсь какъ разъ о немъ говорили,— отвчалъ Аддисонъ. (Самый знатный вельможа въ Англіи не мотъ быть боле утонченно привтливъ и держать себя съ большимъ достоинствомъ).— Вотъ, тутъ, на стол, планъ похода, — продолжалъ онъ.— Hac ibаt Simois: вотъ здсь протекала рчка Небель, his est Sigeia tellus: здсь, у этого конца трубки, стоялъ Талльяръ съ войсками, въ аттак въ которыхъ участвовалъ капитанъ Эсмондъ. Имю честь представить его мистеру Бойлю… Мистеръ Эсмондъ описывалъ мн aliquo proelia mixtа mero, когда вы вошли.
Дйствительно, джентльмены были поглощены этимъ занятіемъ, когда явился новый гость, и Аддисонъ, говоря о мистер Уэбб, командир полка, въ которомъ служилъ Эсмондъ, (командовавшемъ бригадой и отличившемся въ этомъ дл), по своему обыкновенію улыбаясь, стовалъ на то, что никакъ не могъ подобрать хорошей рифмы къ фамиліи У_э_б_б_ъ, иначе эта бригада непремнно попала бы въ его поэму. ‘Ну, а вы, сударь, только поручикъ’ прибавилъ Аддисонъ.— Упомянуть о васъ я не могу, при всемъ желаніи, такъ какъ наша муза не можетъ заниматься джентльменами ниже генеральскаго чина’.
Мистеръ Бойль объявилъ, что умираетъ отъ желанія прослушать стихи, такъ же какъ лордъ казначейства и милордъ Галифаксъ, и Аддисонъ, красня, началъ читать. (Я подозрваю, что онъ зналъ слабыя мста своей поэмы не хуже самаго строгаго критика). То мсто, гд говорится объ ангел, который ‘воодушевлялъ къ новой аттак разстроенные батальоны и направлялъ колебавшійся бой, указывая, гд именно онъ долженъ свирпствовать’, поэтъ прочелъ съ большимъ одушевленіемъ и посмотрлъ на Эсмонда, какъ будто хотлъ сказать: ‘Вы знаете, откуда я взялъ это уподобленіе, — изъ нашей тогдашней бесды за бутылкой бургонскаго’.
Оба слушателя пришли въ восторгъ отъ стиховъ и принялись апплодировать, не щадя рукъ. Придворный джентльменъ вскочилъ въ полнйшемъ упоеніи.
— Ни слова больше, мой дорогой, — сказалъ онъ.— Доврьте мн эти листки: я отстою ихъ съ опасностью жизни. Позвольте мн прочесть это лорду казначейства, съ которымъ я долженъ видться черезъ полчаса. Кажется, я могу общать, что стихи ничего не потеряютъ въ моемъ чтеніи, и тогда, сэръ, мы увидимъ, будетъ-ли имть право лордъ Галифаксъ стовать на то, что его другу перестали выдавать пенсію.
И безъ дальнйшихъ околичностей джентльменъ въ костюм съ галунами схватилъ рукопись, положилъ ее своей изящной рукой въ кружевной манжетк за пазуху, къ самому сердцу, сдлалъ граціозный прощальный жестъ свободной рукой, въ которой была его шляпа, улыбнулся и выскользнулъ изъ комнаты съ низкимъ поклономъ, оставивъ посл себя запахъ модныхъ духовъ и помады.
— Не правда-ли, какъ здсь потемнло посл блистательнаго появленія и исчезновенія этого изящнаго посла?— сказалъ мистеръ Аддисонъ, оглядываясь кругомъ.— Право, онъ освщалъ всю комнату своимъ блескомъ. Вашъ красный мундиръ, мистеръ Эсмондъ, не боится свта, но мой вытертый старый камзолъ — Боже мой!— какимъ тряпьемъ онъ казался передъ этимъ ослпительнымъ великолпіемъ!.. Хотлъ бы я знать, сдлаютъ-ли они что-нибудь для меня, — продолжалъ онъ, помолчавъ.— Когда я вышелъ изъ Оксфорда и вступилъ въ свтъ, великодушные покровители сулили мн великія и богатыя милости, и вы видите, куда привели меня ихъ посулы:— въ канурку на чердак съ шестипенсовымъ обдомъ изъ кухмистерской. Должно быть, и съ этимъ общаніемъ будетъ то же, и Фортуна опять дастъ мн щелчекъ, какъ она длала это со мной вс послднія семь лтъ. Но Фортуна — продажная женщина, и я не дорожу ея ласками. Богатство и почести — дымъ, — проговорилъ онъ, улыбаясь и пуская облако дыма.— Бдность тяжела, Эсмондъ, но выносить ее можно, даже въ честной зависимости нтъ ничего такого, съ чмъ не могъ бы примириться порядочный человкъ. Я вышелъ изъ ндръ моей Alma Mater, раздутый отъ похвалъ, которыя она расточала, и мечтая, что съ талантами и ученостью, доставившими мн нкоторое имя въ коллегіи, я буду играть роль въ свт. Но міръ — океанъ, а Изисъ и Чарвелль — дв капельки, теряющіяся въ мор воды. Въ верст отъ Модлинъ-Тоуэра моя слава кончалась, на меня не обратили вниманія, но я вынесъ изъ своего опыта по крайней мр одинъ полезный урокъ: я научился бодро встрчать неудачу. Moй другъ Дикъ играетъ роль въ свт, онъ давно обогналъ меня на ристалищ жизни… Немножко больше славы, немножко больше денегъ, — не все-ли равно? — Философъ примирится со всякой судьбой. Въ университет меня знали, я считался выдающимся студентомъ, и не смотря на это, чтобы имть возможность существовать, я долженъ былъ превратиться въ вожака медвдей, учить грамот мальчишку. И что же?— Правда, жизнь была невеселая, но жить было можно: медвженокъ мой оказался довольно ручнымъ… Если я потерплю неудачу въ этой послдней попытк, я возвращусь въ Оксфордъ, и со временемъ, когда вы будете генераломъ, вы встртите меня викаріемъ въ подрясник и брыжжахъ и я приглашу вашу милость въ мой деревенскій коттеджъ на кружку дешеваго эля… Бдность — не худшій удлъ и далеко не самый несчастный, — заключилъ мистеръ Аддисонъ, вытряхивая золу изъ своей трубки.— А трубка-то моя вся выкурилась. Не разопьемъ-ли мы вторую бутылку? У меня есть еще пара бутылокъ хорошаго вина. Не хотите? — Ну, такъ пройдемтесь по Пэлль-Мэллю или зайдемъ въ театръ посмотрть комедію Дика. Нельзя сказать, чтобы она блистала умомъ, но Дикъ добрый малый, хоть пороху и не выдумаетъ.
Черезъ мсяцъ, считая съ этого дня, билетъ мистера Аддисона выигралъ въ лоттере жизни чудовищно крупный призъ. Весь городъ бсновался, осыпая восторженными похвалами его поэму ‘Кампанія’, которую Дикъ Стиль декламировалъ во всхъ кофейняхъ Уайтъ-Голла и Ковентъ-Гардена. Умныя головы провозгласили автора величайшимъ поэтомъ, какихъ не видлъ свтъ уже нсколько столтій, публика кричала у_p_а Марльборо и Аддисону, но — что гораздо важне — вліятельная партія приняла на себя заботы о судьб поэта, и мистеръ Аддисонъ получилъ мсто комиссара въ акцизномъ вдомств, освободившееся посл знаменитаго мистера Локке. Съ этого дня Аддисонъ пошелъ въ гору, благосостояніе его было обезпечено, и успхъ не измнялъ ему до конца жизни. Но я часто спрашивалъ себя: не былъ-ли онъ счастливе въ Геймаркет, на своемъ чердак, чмъ въ своемъ великолпномъ дворц, въ Кенсингтон, и мн сдается, что Фортуна, явившаяся къ нему въ образ его жены-графини, была въ сущности просто на просто вдьма.

* * *

Какъ ни весела была столичная жизнь, для мистера Эсмонда Лондонъ казался скучнымъ мстомъ — все равно, жила-ли тамъ его волшебница или узжала оттуда. Гарри очень обрадовался, когда его генералъ объявилъ о своемъ намреніи въ скоромъ времени возвратиться къ своей дивизіи, стоявшей на зимнихъ квартирахъ въ Буа-ле-Дюкъ. Виконтесса Рашель весело простилась съ милымъ своимъ Эсмондомъ, онъ зналъ, что, куда бы ни забросила его судьба, ея благословеніе всегда будетъ съ нимъ. Миссъ Беатриса находилась съ ея величествомъ въ Гамптонъ-Корт и, когда молодой человкъ прізжалъ къ ней прощаться, поцловала кончики своихъ хорошенькихъ пальчиковъ въ знакъ прощальнаго привтствія ему. Она приняла его въ общей пріемной, гд кром нея находилось еще съ полдюжины придворныхъ дамъ, такъ что его высокопарная прощальная рчь если таковая была у него наготов (что весьма вроятно) — пропала даромъ. Беатриса такимъ небрежнымъ тономъ сообщила своимъ пріятельницамъ, что кузенъ ея детъ на войну, какъ будто онъ собирался идти обдать въ трактиръ. Съ довольно плачевнымъ лицомъ онъ спросилъ, не будетъ-ли у нея порученій за границу, и ея сіятельство изволила сказать, что желала бы имть кружевную мантилью. На его мрачный поклонъ она отвтила насмшливымъ реверансомъ и удостоила послать ему воздушный поцлуй изъ окна, у котораго стояла съ другими дамами, смясь и болтая.
Вдовствующая виконтесса Изабена тоже не грустила, разставаясь съ Гарри въ этотъ разъ. ‘Mon cher, vous tes triste comme un sermon’, {Мой милый, вы скучны, какъ проповдь.} сдлала она ему честь объявить. И дйствительно, едва-ли джентльменъ въ его положеніи могъ быть особенно занимательнымъ собесдникомъ, притомъ же втреная старуха нашла себ теперь новаго любимца, несравненно боле привлекательнаго. Она сходила съума по своемъ драгоцнномъ гвардейскомъ поручик. Франкъ оставался еще на нкоторое время въ Лондон, онъ пріхалъ въ армію поздне, съ свитой главнокомандующаго. Его мать, наканун отъзда Эсмонда, когда они въ послдній разъ обдали втроемъ, взяла съ молодого человка общаніе присматривать за ея мальчикомъ, а Франка умоляла брать во всемъ примръ съ своего родственника, ‘этого честнаго и храбраго воина’ по ея снисходительному выраженію. Разставаясь съ нимъ, она ничмъ не выдала своего горя и страха, хотя одинъ Богъ знаетъ, какъ трепетно билось это любящее сердце, такъ стойко переносившее личныя страданія, когда дло касалось другихъ. Командиръ Эсмонда отплылъ изъ Гарвича. Какая это была величественная картина, когда наша яхта снималась съ якоря подъ громкіе залпы пушечныхъ выстрловъ съ берега, и мистеръ Уэббъ, весь въ красномъ, стоялъ на палуб и махалъ своей шляпой! Съ молодымъ виконтомъ Гарри свидлся только черезъ три мсяца, въ Буа-де-Дюкъ, когда его свтлость прибылъ туда, чтобы принять командованіе арміей, и Франкъ привезъ изъ дому цлый ворохъ новостей — о томъ, какъ онъ ужиналъ съ такой-то актрисой и какъ ему надола другая, какъ онъ взялъ верхъ надъ мистеромъ Сентъ-Джономъ и по части выпивки, и въ благосклонномъ расположеніи мистрисъ Маунтфордъ, актрисы изъ Гэймаркетскаго театра (перезрлой пятидесятилтней феи, въ которую юный повса вообразилъ себя влюбленнымъ), и какъ его сестра продолжаетъ выдлывать фокусы и натянула носъ молодому барону ради старика графа. ‘Не понимаю я Беатрису, — сказалъ молодой человкъ.— Ей нтъ дла до нашего брата, она думаетъ только о себ. Она тогда только и счастлива, когда ей есть съ кмъ ссориться. Но за то моя мать… моя мать, Гарри, — ангелъ’. Гарри попытался было внушить юнош, что онъ долженъ всми силами стараться заслужить одобреніе этого ангела: поменьше пить, не должать, не бгать за хорошенькими фламандскими двушками, и такъ дале, словомъ, говорилъ съ нимъ такъ, какъ подобаетъ старшему говорить съ мальчишкой. ‘Ну полно! Богъ съ тобой, — отвчалъ ему мальчикъ.— Я могу длать все, что хочу и знаю, что она все равно не перестанетъ меня любить’. И дйствительно, онъ длалъ все, что хотлъ. Вс его баловали, и степенный его родственникъ — не меньше другихъ.

ГЛАВА XII.
Въ кампанію 1706-го года меня назначаютъ ротнымъ командиромъ.

23-го мая 1706 года, какъ разъ въ Троицынъ день, милйшему моему молодому лорду пришлось впервые побывать въ сраженіи и, какъ говорится, понюхать пороху. Въ этотъ день, знаменитый въ лтописяхъ англійской исторіи, мы нашли французскую армію расположенною въ боевомъ порядк. Непріятель занималъ позицію, тянувшуюся верстъ на пять по высотамъ за маленькою Гетскою рчкой. Лвый его флангъ опирался на деревушку Андеркиркъ (она же Отръ-Эглизъ), а правый на Рамильи, по имени котораго и названо это, одно изъ самыхъ блестящихъ и ужаснйшихъ сраженій восемнадцатаго столтія.
Герцогу Марльборо пришлось здсь встртиться съ тни же самыми противниками, которыхъ онъ разбилъ подъ Бленгеймомъ въ предшествовавшую кампанію, а именно съ баварскимь курфюрстомъ и маршаломъ Вилльруа (надъ которымъ принцъ Савойскій одержалъ тоже побду при Кіари). Кто изъ англичанъ, или же французовъ не знаетъ результата битвы подъ Рамильи? Великолпная армія Вилльруа, имвшая на своей сторон преимущество позиціи, выбранной ею заране и перевсъ въ численности, — армія, при которой, кром превосходныхъ испанскихъ и баварскихъ войскъ находился также лучшій кавалерійскій полкъ во всемъ мір, а именно французскій Maison du Коу, — мене чмъ въ часъ была разбита на голову, не смотря на величайшую храбрость, выказанную французскою конной гвардіей, которая отчаянной своей аттакой прорвала нашъ центръ. Эта побда становится еще изумительне, если принять во вниманіе, что она была одержана войсками, только что совершенный двнадцатичасовой переходъ. Не подлежитъ сомннію, что одержанію ея въ значительной степени содйствовало неустрашимое мужество англійскаго главнокомандующаго, а также это хладнокровіе и воинское искусство, благодаря которымъ онъ передъ лицомъ непріятеля казался какъ бы геніемъ побды.
Герцогъ Марльборо, скоре по убжденію, чмъ изъ разсчета (хотя и разсчетъ въ данномъ случа оказался-бы до чрезвычайности врнымъ и благоразумнымъ), всегда говорилъ о своихъ побдахъ съ величайшею скромностію, какъ если бы эти изумительные боевые успхи были пріобртены не его собственными блестящими военными талантами и мужествомъ, а обусловливались волей Всевышняго, предопредлившей, что непріятель непремнно долженъ потерпть пораженіе. Такимъ образомъ самъ герцогъ являлся только избраннымъ роковымъ орудіемъ въ рукахъ Провиднія. Каждый разъ передъ сраженіемъ, онъ приказывалъ служить торжественное молебствіе, посл котораго выказывалъ непоколебимую увренность, что на оружіи королевы Анны почіетъ благословеніе Божіе и что побда должна вслдствіе этого склониться на сторону англичанъ. Во всхъ письмахъ своихъ посл сраженія герцогъ выражалъ скоре чувство благоговнія, чмъ восторженную радость. Славу блестящихъ побдъ, которою въ совршенно простительномъ тщеславіи хвалидись многіе офицеры и солдаты его арміи, онъ, какъ уже упомянуто, приписывалъ не собственному своему искусству или мужеству, а покровительству Небесныхъ Силъ, обязательно состоявшихъ съ нами въ союз. Наша армія пріобрла тоже увренность въ покровительств Свыше, да и непріятелю пришлось составить себ путемъ горькаго опыта такое же убжденіе. Дло въ томъ, что мы, вступая въ сраженіе, всегда знали заране, что одержимъ побду, тогда какъ французы, потерпвъ пораженіе подъ Бленгеймомъ и подъ Рамильи, при каждой встрч съ нами заране знали, что будутъ непремнно разбиты и что съ такимъ счастливымъ игрокомъ, какъ нашъ главнокомандующій, непремнно останешься въ проигрыш. Герцогъ Марльборо дйствительно имлъ нкоторое основаніе уврять, что находится подъ особымъ покровительствомъ Божественнаго Промысла. При Рамильи, какъ и въ бленгеймскомъ сраженіи, подъ нимъ была убита лошадь, и одно мгновенье считали его самого убитымъ. Когда герцогъ садился на другого коня, его шталмейстеру, Бинфильду, ставшему на колни, чтобы удобне держать его свтлости стремя, оторвало пушечнымъ ядромъ голову. Одинъ изъ захваченныхъ въ плнъ французскихъ конныхъ гвардейцевъ разсказывалъ мн, что во время удачной ихъ аттаки на центръ англійской арміи, когда они врубились въ нашу конницу, одинъ изъ ихъ офицеровъ, родомъ ирландецъ, узналъ герцога и, крикнувъ: ‘Это Марльборо! Марльборо!..’ выстрлилъ въ него въ упоръ изъ пистолета. Одновременно съ этимъ сдлано было по герцогу еще десятка два выстрловъ изъ пистолетовъ и карабиновъ съ самаго близкаго разстоянія. Ни одна пуля его не тронула. Онъ пробился съ шпагою въ рук сквозь окружавшихъ его французскихъ кирассиръ и съ обычной своей спокойной улыбкой вернулся цлъ и невредимъ въ англійскіе ряды, — собралъ отхлынувшую подъ непріятельскимъ натискомъ германскую конницу, — подкрпилъ ее двадцатью эскадронами подъ командой Оркнея, — повелъ ее самъ въ аттаку и прогналъ французовъ назадъ за рку, разстроивъ такимъ образомъ единственно сколько-нибудь опасное наступательное движеніе, выполненное въ этомъ сраженіи французами.
Генералъ-маіоръ Уэббъ командовалъ лвымъ нашимъ флангомъ, гд находился также и собственный его полкъ. И полкъ, и его командиръ поддержали въ бою подъ Рамильи блестящую свою репутацію неустрашимаго мужества. Эсмондъ не на шутку безпокоился, однако, объ участи своего милйшаго юнаго лорда, такъ какъ ему довелось видть Франка всего лишь одинъ разъ, когда виконтъ привезъ генералу какое-то приказаніе главнокомандующаго. Англійская конница аттаковала непріятеля подъ Оверкиркомъ въ обходъ его праваго фланга, и привела его своимъ натискомъ въ замшательство, посл чего вся боевая линія нашей пхоты двинулась впередъ, перешла черезъ рчку и болото, а затмъ поднялась на высоты, занятыя французами. Наши войска оглашали воздухъ громкими ‘ура’, видя, что непріятель подается передъ нами назадъ.
Аттакующая англійская пхота покрыла себя славою, не подвергаясь особой опасности, такъ какъ французскіе батальоны не пожелали выждать удара въ штыки и пики, артиллеристы же бжали отъ своихъ пушекъ, которыя такъ и остались позади нашей линіи, когда мы продолжали наступать, а французы — ретироваться. Отступленіе это, производившееся сперва довольно стройно, вскор затмъ обратилось въ безпорядочное бгство. Паническій страхъ, охватившій французскія войска, лишилъ ихъ возможности обороняться надлежащимъ образомъ отъ преслдованія конницы. Множество французовъ было изрублено и переколото, такъ что армія въ 60.000 человкъ оказалась совершенно разгромленой и уничтоженной въ теченіе всего лишь какихъ-нибудь двухъ часовъ. Сраженіе подъ Рамильи можно сравнить, пожалуй, съ ураганомъ, который, налетвъ на многочисленный стройный флотъ, въ одно мгновенье ока разветъ его по всмъ направленіямъ, изломаетъ, потопитъ и уничтожитъ составлявшія его гордыя суда. Фландрская армія Людовика XIV разсялась какъ дымъ передъ лицомъ огня, оставивъ въ рукахъ побдителя свою артиллерію, знамена, денежную казну, продовольственные и боевые припасы. Бднягамъ пришлось покинуть даже свои котлы для варки супа. Необходимо замтить, что французская пхота и турецкіе янычары въ одинаковой степени дорожатъ своими котлами и что французы собираются вокругъ котловъ даже охотне, чмъ къ своимъ знаменамъ.
Преслдованіе и избіеніе французовъ продолжалось нсколько часовъ. Остатки блестящей французской арміи были прогнаны далеко отъ позиціи, которую занимали въ Троицынъ день утромъ. Какимъ бы блестящимъ ни было само по себ сраженіе, оно всегда осложняется зврской жестокостью и мерзостнымъ грабежемъ, являющимися, такъ сказать, подонками боя.
Слуг Эсмонда, честнйшему Локвуду, безъ сомннія хотлось самому присоединиться къ мародерамъ и чмъ-нибудь поживиться. Посл сраженія, когда войска расположились на ночлегъ, а капитанъ Эсмондъ потребовалъ себ лошадь, Локвудъ съ весьма огорченнымъ видомъ спросилъ, неужели его благородіе возьметъ и его съ собой. Его благородіе такого желанія не изъявилъ, и Джек, отпущенный на вс четыре стороны, съ величайшей радостью отправился на добычу, тотчасъ-же, какъ только его баринъ слъ на коня. Добравшись не безъ затрудненій и даже опасностей до главной квартиры герцога Марльборо, Эсмондъ не замедлилъ разыскать тамъ адьютантскую комнату, находившуюся въ одномъ изъ флигелей большой фермы. Тамъ онъ засталъ нсколькихъ офицеровъ за веселымъ ужиномъ и попойкой. Вс опасенія Эсмонда объ участи юнаго лорда Кэстльвуда мгновенію разсялисъ. Одинъ изъ офицеровъ плъ очень популярную тогда въ арміи псню подъ музыку куплетовъ, употреблявшихся Фаркваромъ и Геемъ въ ихъ комедіяхъ. Въ хоровомъ припв къ этой псн: ‘За холмами въ далек…’ Эсмондъ совершенно ясно различилъ молодой свжій голосъ Франка, словно парившій надъ голосами остальныхъ офицеровъ. Франкъ по обыкновенію цлъ съ своеобразнымъ безъискусственно трогательнымъ чувствомъ. Въ данномъ случа его пніе подйствовало сильне чмъ когда-либо на Эсмонда, на глазахъ у котораго выступили слезы благодарноcти къ Провиднію, сохранившему этого юношу и не лишившему его навсегда возможности пть и смяться.
Когда псня окончилась, Эсмондъ вошелъ въ комнату, гд нашелъ въ числ адьютантовъ нсколькихъ своихъ знакомыхъ, въ томъ числ и Франка Кэстльвуда. Молодой виконтъ снялъ съ себя кирасу и разстегнулъ сюртукъ. Лицо у него раскраснлось, а длинные свтлорусые полосы раскинулись по плечамъ. Онъ шелъ въ обществ товарищей офицеровъ, среди которыхъ былъ самымъ молодымъ, самымъ веселымъ и самымъ красивымъ. Увидвъ Эсмонда, онъ тотчасъ же поставилъ стаканъ на столъ, подбжалъ къ своему другу, обнялъ его обими руками и поцловалъ. Голосъ Эсмонда дрожалъ отъ радости, привтствуя юношу. Еще на двор фермы, залитомъ яркимъ свтомъ мсяца, капитанъ не могъ освободиться отъ мысли: ‘Праведный Боже, всего въ какихъ-нибудь полутора верстахъ отсюда поле сраженія усыпано мертвыми и умирающими, а здсь раздаются веселыя псни молодежи! Между тмъ этотъ самый мсяцъ, который обливаетъ серебристыми своими лучами ужасающее поле битвы, также мирно свтитъ теперь вроятно и надъ Валькотомъ, гд въ настоящую минуту милэди безъ сомннія погружена въ думы о своемъ сын, ушедшемъ на войну. Расцловавъ своего юнаго питомца, Эсмондъ смотрлъ на него съ совершенно отеческимъ чувствомъ удовольствія и благоговйной радости. На ше у молодого человка висла полосатая лента съ звздой изъ мелкихъ брилліантовъ, цнностью, быть можетъ, рублей въ двсти.
— Не правда-ли, Гарри, это будетъ хорошій подарокъ мамаш?— сказалъ Франкъ, указывая на звзду.
— Кто теб далъ этотъ орденъ? Неужели ты его заслужилъ въ бою? — освдомился капитанъ.
— Да, я заслужилъ его своимъ мечемъ и копьемъ! — воскликнулъ юноша.— Онъ былъ на ше у французскаго королевскаго мушкетера, такого же рослаго и широкоплечаго, какъ нашъ генералъ Уэббъ. Я крикнулъ, чтобы онъ сдавался, общая въ такомъ случа его пощадить, но онъ обозвалъ меня глупымъ мальчишкой и выстрлилъ въ меня изъ пистолета, а затмъ швырнулъ этимъ пистолетомъ мн въ голову. Тогда, сударь, я бросился на него, отбилъ ударъ его шпаги и прокололъ его насквозь, такъ что моя собственная шпага переломилась въ его тл. Въ кобурахъ у него я нашелъ кошелекъ съ съ луидорами связку любовныхъ писемъ и флакончикъ духовъ. Да здравствуетъ война! Получайте десять луидоровъ, которые вы изволили мн одолжить! Я былъ бы очень радъ, если бы у насъ каждый день бывали такія сраженія!
Съ этими словами онъ принялся крутить маленькіе свои усики и веллъ одному изъ служителей подать ужинъ капитану Эсмонду.
Гарри принялся за ужинъ съ величайшимъ аппетитомъ, совершенно понятнымъ у человка, не вшаго ничего въ продолженіи цлыхъ двадцати часовъ. Дйствительно капитану довелось на разсвт позавтракать, а съ тхъ поръ у него не было во рту ни кусочка хлба. Милйшій внукъ, которому придется читать эти записки! Если теб правится описаніе сраженіи и осада крпостей, можешь искать ихъ въ спеціальныхъ сочиненіяхъ: здсь же излагается только біографія твоего дда и его семьи. Быть можетъ это обусловливалось молодостью самаго капитана, но во всякомъ случа не подлежитъ сомннію, что онъ радовался не столько побд, сколько тому, что роковой Троицынъ день миновалъ благополучно, и что милый его юноша Франкь Кэстльвудъ остался цлъ и невредимъ.
А если ты, шалунишка, пожелаешь узнать, отчего именно такой солидный джентльменъ, какимъ былъ тогда егерскій капитанъ Эсмондъ (холостякъ лтъ двадцати восьми или двадцати девяти, предпочитавшій чтеніе серьезныхъ книгъ кутежамъ и любовнымъ шалостямъ своихъ товарищей, — не позволявшій себ подобныхъ шалостей ни въ одномъ город, гд ему приходилось стоять съ своимъ полкомъ), — чувствовалъ такую необычайную нжность къ восемнадцатилтнему мальчику и такъ отечески заботился объ этомъ мальчик, подожди, милый другъ до тхъ поръ, пока влюбишься въ сестру кого-нибудь изъ школьныхъ твоихъ товарищей. Тогда ты узнаешь на опыт, какую страшную нжность возчувствуешь ты къ нему самъ. Генералъ Уэббъ, подъ командой котораго состоялъ Эсмондъ, и свтлйшій князь-герцогъ были, какъ извстно, не въ ладахъ другъ съ другомъ. Протекція генерала могла поэтому скоре повредить человку, чмъ быть ему полезнымъ По крййней мр, въ арміи ходили слухи, что стоитъ только Уэббу отозваться съ похвалой о какомъ-нибудь офицер для того, чтобы главнокомандующій его не взлюбилъ. Тмъ не мене капитану Эсмонду положительно бабушка ворожила. Генералъ-маіоръ Уэббъ въ донесеніи главнокомандующему очень лестно отозвался о храбрости и распорядительности, выказанныхъ этимъ офицеромъ на пол сраженія. Въ егерскомъ цолку Уэбба были убиты маіоръ и двое ротныхъ командировъ. Эсмондъ, считавшійся по старшинству вторымъ кандидатомъ въ ротные командиры, получилъ тогда роту, которою имлъ честь командовать и въ слдующую кампанію. Молодой виконтъ ухалъ на зиму домой, но Эсмондъ не ршился возвращаться въ Англію. Леди Кэстльвудъ неоднократно писала ему письма, въ которыхъ благодарила за любовь къ сыну и заботу о немъ такъ, какъ это умютъ длалъ только матери. Въ своихъ письмахъ она выхваляла заслуги Эсмонда въ несравненно большей степени, чмъ он этого стоили, тогда какъ на самомъ дл онъ исполнялъ свой долгъ подобно всмъ остальнымъ офицерамъ. Иногда въ означенныхъ письмахъ упоминалось и о Беатрис, но всегда какъ будто вскользь и съ большой осторожностью. Изъ Англіи приходили слухи по крайней мр о полудюжин блестящихъ партій, будто бы предстоявшихъ красавиц-фрейлин. Разсказывали, что она была объявленной невстой графа, а потомъ бросила его ради герцога, который, однако, въ свою очередь благородно ретировался. Впрочемъ, Эсмонду было извстно, что эта Елена Прекрасная ни подъ какимъ видомъ не снизойдетъ до какого-нибудь капитана, а во всякомъ случа достанется графу, или герцогу. Мать Беатрисы, очевидно, была недовольна ея поведеніемъ и быть можетъ по этой причин почти не упоминала о дочери. Могло быть, впрочемъ, что милэди считала и для самого Эсмонда полезнымъ такое умолчаніе. Вроятно, она ласкала себя надеждой, что время его исцлитъ. При такихъ обстоятельствахъ Гарри сознавалъ, что для него самого всего умстне держаться подальше отъ двушки, роковая красота которой надлала ему ужь такъ много зла. Поэтому онъ даже не обращался къ начальству съ просьбой объ отпуск, а продолжалъ нести службу въ полку, который стоялъ въ Брюссел, перешедшемъ въ руки англичанъ посл того, какъ побда подъ Рамильи заставила французовъ очистить Фландрію.

ГЛАВА XIII.
Встрчаю во Фландріи стараго моего знакомаго. Нахожу тамъ могилу моей матери и собственную мою колыбель.

Во время своей стоянки въ Брюссел капитанъ Эсмондъ зашелъ однажды въ церковь св. Гудулы, чтобы полюбоваться великолпіемъ старинной ея архитектуры, а впрочемъ также и потому, что продолжалъ питать большую симпатію и уваженіе къ католической религіи, которую тогда преслдовали въ Англіи съ такою же безпощадностью, съ какою она сама въ дни своего благоденствія преслдовала другія вроисповданія. Капитанъ увидлъ тамъ въ одномъ изъ притворовъ офицера въ зеленомъ мундир, совершенно погрузившагося въ благоговйную молитву. Его поразило что-то знакомое въ фигур и жестахъ этого офицера, стоявшаго на колняхъ передъ алтаремъ, еще прежде чмъ онъ усплъ заглянуть въ лицо этому офицеру. Когда офицеръ всталъ и положилъ себ въ карманъ маленькій черный молитвенникъ, врод тхъ, какіе употребляются особами духовнаго званія, Эсмондъ увидлъ передъ собой человка, до такой степени похожаго на бывшаго его пріятеля и гувернера патера Гольта, что невольно воскликнулъ отъ удивленія и сдлалъ шагъ по направленію къ офицеру, собиравшемуся уже выходить изъ церкви. Этотъ офицеръ германской службы въ свою очередь тоже повидимому изумился при вид Эсмонда, и блдное его лицо внезапно покрылось густой краской. Капитанъ англійскаго егерскаго полка заключилъ отсюда, что не ошибся въ своихъ предположеніяхъ и, хотя офицеръ въ зеленомъ мундир вмсто того, чтобы остановиться, торопливо направился къ дверямъ, Эсмондъ поспшилъ за нимъ, чтобы доставить себ случай вторично взглянуть ему въ лицо въ то время, какъ онъ остановится передъ чашей съ освященной водою. Дйствительно, офицеръ, окропивъ себя этой водою, механически обратился къ алтарю, чтобы набожно поклониться еще разъ передъ выходомъ изъ церкви.
— Ваше преподобіе, — окликнулъ его но англійски Эсмондъ.
— Молчите, я васъ не понимаю, я не говорю по англійски, — возразилъ по латыни офицеръ въ зеленомъ мундир.
Эсмондъ улыбнулся, замтивъ смущеніе этого офицера и продолжалъ уже на латинскомъ язык:
— Я узналъ бы ваше преподобіе во всякомъ костюм — въ бломъ, или черномъ, съ бородою, или безъ оной.
Дйствительно, патеръ Гольтъ былъ въ данную минуту одтъ австрійскимъ офицеромъ и обладалъ такими воинственными усами, которые сдлали бы честь любому пандуру.
Онъ разсмялся. Мы спускались тогда какъ разъ съ церковной паперти, пробираясь сквозь толпу нищихъ, продававшихъ разныя освященныя бездлушки и вмст съ тмъ просившихъ милостыню.
— Вы, милйшій мой Гарри Эсмондъ, говорите теперь по латыни на англійскій манеръ и позабыли настоящій старинный римскій выговоръ, которымъ когда-то владли — объявилъ патеръ Гольтъ совершенно искреннимъ дружескимъ тономъ. Въ голос его звучала та самая доброта, которая такъ очаровывала Эсмонда пятнадцать лтъ тому назадъ. Въ то же время онъ подалъ Эсмонду руку.
— Ну что же, другіе успли за это время перемнить свое облаченіе, преподобный отче, — продолжалъ Эсмондъ, съ любопытствомъ вглядываясь въ военный мундиръ своего пріятеля.
— Тсъ… Я здсь капитанъ фонъ-Гольцъ въ служб баварскаго курфюрста и присланъ сюда съ порученіемъ отъ его высочества принца Савойскаго. Я издавна уже знаю, что вы умете хранить тайну.
— Капитанъ фонъ-Гольцъ, я вашъ покорнйшій слуга, — подтвердилъ съ вжливымъ наклоненіемъ головы Эсмондъ.
— Впрочемъ, вдь и вы тоже изволили перемнить свое облаченіе, — шутливымъ тономъ продолжалъ его собесдникъ. — Я слышалъ про ваше житье-бытье въ Кэмбридж и кое-гд въ другихъ мстахъ. У насъ вдь имются пріятели всюду. Мн разсказывали между прочимъ, что въ Кэмбридж мистеръ Эсмондъ пріобрлъ себ репутацію искуснаго фехтовальщика, но плохого богослова.
— Оно и недурно, — подумалъ про себя Эсмондъ.— Я изучалъ оба эти предмета первоначально у іезуита.
— Чтожъ, можетъ быть, вы и правы, — замтилъ капитанъ фонъ-Гольцъ, читая, какъ въ былыя времена, мысли прежняго своего питомца. Тмъ не мене вы не съумли уберечься отъ раны въ лвый бокъ, которая чуть не уложила васъ на смерть въ сраженіи подъ Гохштеттомъ. Передъ тмъ вы участвовали въ испанской экспедиціи и были въ Виго адьютантомъ у герцога Ормондскаго. Роту вы получили на другой день посл сраженія подъ Рамильи. Вашъ генералъ и князь-герцогъ не ладятъ другъ съ другомъ. Этотъ генералъ Уэббъ изъ Лидіарда Трегозскаго въ графств Іоркскомъ и доводится съ родни лорду Сентъ Джону. Вашъ родственникъ Франкъ Кэстльвудь служитъ въ гвардіи и въ ныншнемъ году былъ первый разъ на войн. Да, какъ вы видите, кое-что мн извстно!
Капитанъ Эсмондъ въ свою очередь разсмялся.
— Дйствительно, вы обладаете интереснымъ запасомъ свдній, — подтвердилъ онъ.
Патеръ Гольтъ, обладавшій по всмъ вроятіямъ большими свдніями о людяхъ и книгахъ, чмъ кто-либо изъ другихъ знакомыхъ Эсмонда, имлъ слабость приписывать себ нчто въ род всевднія. Дйствительно, по каждому пункту, относительно котораго онъ приписывалъ себ таковое, почтенный патеръ былъ до нкоторой степени правъ, но всегда, если можно такъ выразиться, съ маленькимъ изъянцемъ. Такъ, напримръ, Эдмондъ былъ раненъ не въ лвый бокъ, а въ правый и состоялъ адьютантомъ сперва не у герцога Ормондскаго, а у генерала Лумнея. Уэббъ былъ родомъ не изъ Іоркскаго, а изъ Вильтскаго графства и т. д. Эсмондъ не счелъ умстнымъ исправлять маленькіе промахи бывшаго своего учителя, но они дали ему возможность составить себ боле врное представленіе о характер почтеннаго патера. Капитанъ англійскаго егерскаго полка невольно усмхнулся при мысли о томъ, что въ молодости считалъ этого патера непогршимымъ оракуломъ. Теперь патеръ Гольтъ, или капитанъ фонъ-Гольцъ не представлялся ему боле святымъ и непогршимымъ.
— Да, — продолжалъ фонъ-Гольцъ, — для человка, который не былъ въ Англіи цлыхъ восемь лтъ, я довольно хорошо освдомленъ съ тмъ, что происходитъ теперь въ Лондон. Отецъ милэди Кэстльудъ, старикъ деканъ умеръ. Не знаю, извстно-ли намъ, что ваши англиканскіе прелаты хотли рукоположить его въ Соутгемптонскіе епископы и что они рукоположили Колье на Тетфордскую каедру? Принцесса Анна хвораетъ подагрой и слишкомъ много кушаетъ, а по возвращеніи законнаго короля на англійскій престолъ Колье будетъ возведенъ въ санъ архіепископа.
— Аминь! — воскликнулъ разсмявшись Эсмондъ. — Надюсь увидть тогда ваше преосвященство въ Уайтгольскомъ дворц не въ офицерскихъ большихъ сапогахъ, а въ красныхъ кардинальскихъ чулкахъ.
— Знаю, что вы на нашей сторон. Мн это извстно. Я слышалъ объ этомъ еще въ бытность мою въ Кэмбридж. Намъ сочувствовалъ вдь и покойный лордъ Кэстльвудъ. Ныншній виконтъ слдуетъ примру своего отца.
— Мой отецъ держался политики того же направленія, — замтилъ Эсмондъ, спокойно глядя на своего собесдника, въ непроницаемыхъ срыхъ глазахъ котораго не отразилось, однако, ничего, позволявшаго заключить, что онъ и въ самомъ дл понялъ этотъ намекъ. Какъ памятны были Гарри эти срые глаза и невозмутимо спокойный ихъ взглядъ! Они остались совершенно т же, не смотря на то, что неумолимое время провело вокругъ нихъ множество мелкихъ морщинокъ, такъ называемыхъ вороньихъ лапокъ.
На лиц у Эсмонда точно также нельзя было прочесть въ эту минуту сокровенныхъ его мыслей. Быть можетъ, что съ обихъ сторонъ мелькнуло на мгновенье что-то такое особенное, подобно тому, какъ сверкнетъ на мгновенье штыкъ сквозь листву кустовъ, въ которыхъ скрывается непріятельская засада. Об стороны оказывались на-сторож и воздержались отъ предположеннаго нападенія.
— Ну-съ, а вы, капитанъ, гд изволили быть за это время? — освдомился Эсмондъ, переводя разговоръ съ опасной почвы, на которой не ршался оперировать ни одинъ изъ собесдниковъ.
— Мало-ли гд я могъ быть, начиная съ Китая и оканчивая Парагваемъ? Самое существенное теперь то, что, я капитанъ фонъ-Гольцъ, на служб его курфюрстскаго высочества, прибылъ договориться съ его высочествомъ принцемъ Савойскимъ о размн плнныхъ.
Было хорошо извстно, что многіе офицеры нашей арміи сочувствовали проживавшему въ Сенъ-Жермен молодому королю, наслдственныя права котораго на англійскій престолъ не подлежали сомннію. Громадное большинство англійскаго народа желало, чтобы по кончин своей сестры вступилъ на престолъ этотъ законный король, а не ганноверскій наслдный принцъ, про котораго ходили въ Англіи самые неблагопріятные слухи. Разсказывали множество анекдотовъ про его жестокость, алчность, мужиковатость и непристойные чужеземные нравы. Гордость англичанъ возмущалась мыслью о томъ, что надъ самымъ надменнымъ и образованнйшимъ народомъ въ свт будетъ царствовать какой-то несчастненькій нмецкій герцогъ, доходы котораго не могли сравниться съ доходами многихъ англійскихъ магнатовъ. Этого принца, незнакомаго даже съ англійскимъ языкомъ, представляли себ въ Англіи въ вид нмецкаго мужика, живущаго въ какомъ-то сара съ цлымъ гаремомъ любовницъ и уплетающаго вмст съ ними кислую капусту на постномъ масл. Неужели мы, побдители Великаго Монарха, подчинимся такому презрнному владычеству? Какое намъ дло до того, что Ганноверскій домъ исповдуетъ протестантскую религію. Вдь намъ извстно же, что одна изъ дочерей этого протестантскаго героя воспитывалась совсмъ безъ религіи, для того, чтобы ей было удобне сдлаться лютеранкой, или католичкой, смотря по тому, какого вроисповданія окажется женихъ, котораго ей пріищутъ родители. Намъ это разказывали, и мы этому врили. Такія и подобныя имъ росказни, въ большинств случаевъ невыдерживавшія критики, ходили всюду въ арміи и обсуждались въ офицерскихъ столовыхъ. Наврядъ-ли можно было бы отыскать въ любомъ изъ полковъ такого прапорщика, которому он оставались бы неизвстными, или же который не принималъ бы въ нихъ дятельнаго участія. Точно также вс знали, или, по крайней мр, длали видъ, будто знаютъ, что самъ нашъ главнокомандующій поддерживаетъ сношенія съ своимъ племянникомъ герцогомъ Бервикскимъ. (Слава Богу, что мы были разбиты подъ Альманцой по крайней мр, нашимъ же соотечественникомъ — англичаниномъ) и что его свтлость питаетъ пламенное желаніе наградить предшествовавшую свою измну, возстановивъ на престол царственный родъ своихъ благодтелей.
Не подлежитъ сомннію, что въ теченіе долгаго времени никто изъ офицеровъ арміи герцога Марльборо не утрачивалъ благосклонности главнокомандующаго изъ-за своей преданности къ изгнанной королевской семь, какъ бы откровенію ни высказывалась эта преданность. Когда шевалье де-Сенъ-Жоржъ, какъ называлъ себя самъ англійскій король, прибылъ съ герцогами французской королевской крови во французскую армію, состоявшую подъ начальствомъ маршала Вандома, многія сотни нашихъ солдатъ и офицеровъ видли его и привтствовали громкими ура. Мы вс говорили, что онъ поступаетъ, подобно своему покойному отцу, который во время морского сраженія при мыс Лагогъ между французскими и англійскими судами молился о дарованіи побды англичанамъ, хотя самъ и находился въ рядахъ ихъ противниковъ. Впрочемъ, извстно было кавалеру св. Георгія, да и всмъ остальнымъ заинтересованнымъ лицамъ, что какъ бы ни были хорошо расположены къ принцу наши войска и ихъ главнокомандующій, но передъ лицомъ непріятеля онъ во всякомъ случа исполнитъ свой долгъ. Гд бы свтлйшій князь-герцогъ ни встртилъ французскую армію, онъ все-таки сразится съ нею и поколотитъ ее, какъ сдлалъ это черезъ два года посл Рамильи подъ Уденардомъ, гд одержалъ опять-таки въ высшей степени замчательную побду. Юный претендентъ на англійскій престолъ, мужественно участвовавшій въ аттак нашего центра великолпными полками французской королевской конной гвардіи, послалъ посл сраженія поздравительное письмо своимъ побдителямъ.
Въ этомъ бою, въ которомъ молодой ганноверскій наслдный принцъ, сражавшійся на нашей сторон, выказалъ большое мужество, чрезвычайно отличился также и симпатичный Эсмонду генералъ Уэббъ. Онъ обнаружилъ искусство и хладнокровіе генерала, соединенныя съ личной храбростью, которая сдлала бы честъ любому солдату. Самому Эсмонду сраженіе это сошло благополучно. Онъ остался цлъ и невредимъ, не смотря на то, что больше трети его полка легло на мст, удостоился почетнаго отзыва въ донесеніи своего командира и былъ произведенъ въ маіоры. Нтъ надобности особенно распространяться здсь объ этой битв, такъ какъ ее подробно описывали во всхъ газетахъ и обсуждали во всякой англійской деревушк. Вернемся поэтому лучше къ частнымъ дламъ автора, о которыхъ онъ на старости лтъ и переселившись уже въ Америку намренъ разсказать своимъ внукамъ и правнукамъ. Посл случайной встрчи съ капитаномъ Гольцемъ въ Брюссел, еще передъ Уденардскою битвой, прошло боле года и въ продолженіи этого времени іезуитскому и егерскому капитанамъ приходилось не разъ встрчаться другъ съ другомъ. Патеръ Гольтъ, не сомнвавшійся въ врности бывшаго своего питомца, даже и не пытался съ нимъ скрытничать. а потому Эсмонду не трудно было уяснить себ, что присланный для переговоровъ о размн плнныхъ баварскій офицеръ оказывался на самомъ дл агентомъ Сенъ-Жерменскаго двора, поддерживавшимъ сношенія между высокопоставленными лицами англійскаго и французскаго лагерей.
— Знаю, что могу доврять вамъ, Гарри, — объяснялъ почтенный патеръ, — да кром того ваши проницательные глаза все равно вывдали уже мою тайну, а потому могу вамъ сказать, что я состою посредникомъ между англійскимъ королемъ и его подданными, воюющими здсь съ французскимъ королемъ. Вс іезуиты въ мір не въ состояніи были бы предотвратить распрю между англичанами и французами, а потому ршайте ее, господа, на поляхъ сраженій. Скажу только: ‘Святой Георгій за Англію’. Вы знаете вдь, чей это ключъ, и гд находится тотъ, кто носитъ этотъ девизъ.
Сколько мн кажется, патеръ Гольтъ очень любилъ таинственность, а потому являлся въ мста расположенія англійскихъ войскъ и исчезалъ оттуда столь же внезапно, какъ въ былое время въ Кэстльвуд. Онъ имлъ свободные пропуски отъ обихъ воюющихъ армій и, повидимому, одинаково хорошо зналъ то, что длается и въ нашемъ и во французскомъ лагеряхъ. Свднія его отличались, впрочемъ, въ деталяхъ маленькими неточностями, характеризовавшими его всевдніе. Такъ онъ разсказалъ однажды Эсмонду о большомъ празднеств во французскомъ лагер, о ужин у г-на де-Роганъ съ спектаклемъ и музыкой, посл котораго былъ маскированный балъ. Король пріхалъ туда въ экипаж маршала Виллара. На другой день онъ сообщилъ Эсмонду самыя обстоятельныя свднія о состояніи здоровья Іакова III. У законнаго нашего короля въ теченіе цлыхъ десяти дней не было ни одного припадка лихорадки, такъ что здоровье его можетъ считаться вполн удовлетворительнымъ. Капитанъ Гольцъ такъ ревностно велъ переговоры о размн плнныхъ, что ршился даже побывать съ этою цлью въ Англіи. Именно по возвращеніи оттуда онъ и началъ боле откровенничать съ Эсмондомъ и длать ему въ разныя времена конфиденціальныя сообщенія, о которыхъ упомянуто здсь такъ, какъ если бы они были сдланы одновременно.
Причина этого усилившагося доврія заключалась въ слдующемъ: на пути своемъ въ Лондонъ бывшій духовникъ тетушки Эсмонда, вдовствующеи виконтессы, навстилъ ея свтлость въ Чельзи. Тамъ Гольтъ узналъ, что капитану Эсмонду извстна тайна его происхожденія, но что онъ ршился никогда и ни подъ какимъ видомъ ея не разоблачать. По словамъ самого Гольта, обстоятельство это возвысило Эсмонда въ глазахъ бывшаго его воспитателя, который совершенно искренно восхищался самоотверженностью милйшаго своего Гарри.
— Кэстльвудская семья сдлала для меня гораздо больше, чмъ моя собственная, — возражалъ Эсмондъ. — Я съ удовольствіемъ положилъ бы за нее жизнь. Разв я могъ при такихъ обстоятельствахъ не оказать ей единственной услуги, являвшейся для меня возможною. — Глаза добрйшаго патера наполнились слезами при этихъ словахъ, казавшихся егерскому капитану совершенно простыми и естественными. Патеръ поцловалъ Эсмонда и принялся осыпать его похвалами, объявилъ, что у Гарри благородное сердце, что онъ самъ лично гордится Гарри и любитъ его, какъ воспитанника и друга, но вмст съ тмъ боле чмъ когда-либо сожалетъ, что пришлось покинуть его въ такое время, когда могъ имть на него вліяніе, когда могъ присоединить его къ единственной истинной церкви, къ которой принадлежитъ самъ, и завербовать въ ряды благородншней арміи, къ какой только можетъ принадлежать человкъ (то есть къ обществу Іисуса, членомъ котораго состоялъ самъ). Въ этой именно арміи подвизаются, говорилъ Гольтъ, величайшіе изъ героевъ, какихъ только можно себ представить. Это воины, надленные достаточнымъ мужествомъ, для того, чтобы ршиться на какой угодно смлый подвигъ и вынести какія угодно лишенія. Они готовы вступить въ какую угодно борьбу и встртить любую смерть хотя бы въ самыхъ ужасающихъ формахъ. Воины эти стяжали себ славу, въ тысячу разъ боле блестящую, чмъ слава величайшихъ полководцевъ. Они заставили цлые народы преклонить колни передъ священнымъ знаменіемъ креста, пріобрли себ внцы и лавры, которые не чета самымъ блестящимъ наградамъ земныхъ побдителей, а именно — вчно сіяющіе внцы и мста на неб одесную Господа.
Не раздляя восторженныхъ чувствъ іезуитскаго патера, Эсмондъ былъ очень благодаренъ за хорошее мнніе, составленное о немъ его старымъ пріятелемъ.
— Я тоже обдумывалъ этотъ вопросъ, преподобный отче, — сказалъ онъ, пожимая Гольту руку, — обдумывалъ его наедин и по собственному моему разумнію, какъ это надлежитъ длать каждому человку. Я старался придти къ правильному ршенію и съ Божіей помощью надюсь, что выполнялъ его съ такимъ же благоговніемъ, какъ и вы сами. Если бы я остался мальчикомъ еще съ полгода въ вашихъ рукахъ, безъ сомннія, вы обратили бы меня въ восторженнаго іезуита. Вспоминая о васъ въ Кэстльвуд, я по ночамъ обливалъ слезами подушку. Да, подумаешь, какъ легко могло бы случиться, что я былъ бы теперь братомъ вашего ордена! Кто знаетъ, — добавилъ съ улыбкою Эсмондь, — быть можетъ, меня удостоили бы уже священническаго сана, и я носилъ бы теперь большущіе усы и военный баварскій мундиръ?
— Сынъ мой, — возразилъ покраснвъ патеръ Гольтъ, — вс переодванія позволительны на пользу религіи и праваго дла.
— Я знаю, что вы считаете вс переодванія и вс мундиры позволительными, — горячо продолжалъ Эсмондъ.— Во всякомъ мундир, черномъ, или красномъ, съ блой или черной кокардой, въ шляп съ позументомъ или въ сомбреро, у васъ всегда остается неприкосновенной тонзура. Суть дла, однако, въ невозможности для меня врить, чтобы св. Францискъ Ксавье плылъ по морю въ своемъ плащ, или же воскрешалъ мертвыхъ. Я пытался вызвать у себя такую вру, и мн это чуть было не удалось, но въ конц концовъ выяснилось, что это выше моихъ силъ. Позвольте мн поэтому поступать, какъ я считаю правильнымъ и вровать въ Бога такъ, какъ это для меня возможно.
Эсмонду хотлось пресчь сразу богословскую пропаганду почтеннаго патера и это ему удалось. Его преподобіе, скорбя о неисцлимой слпот бывшаго своето питомца, не отнялъ отъ Гарри своей привязанности, но относился къ нему съ величайшимъ довріемъ, по сколько таковое вообще возможно для священника іезуитскаго ордена. Надо полагать даже, что онъ переходилъ за эти рамки, такъ какъ отличался отъ природы болтливостью и любилъ поговорить.
Дружескія отношенія съ Гольтомъ придали капитану Эсмонду смлость разспросить почтеннаго патера о томъ, что ему давно хотлось узнать и чего до тхъ поръ никто не могъ ему разсказать. Гарри хотлось знать что-нибудь про свою покойницу-мать, которую онъ часто представлялъ себ въ мечтахъ, хотя и не сохранилъ о ней никакихъ воспоминаній. Онъ передалъ Гольту вс обстоятельства, изложенныя уже въ первой части этого повствованія, сообщилъ о томъ общаніи, которое далъ умиравшему лорду Кэстльвуду, а также полное сознаніе покойнаго своего друга и благодтеля. Затмъ Эсмондъ просилъ почтеннаго патера разсказать все, что было извстно объ его матери. ‘Она какъ разъ здшняя уроженка’, объявилъ Гольтъ и отправился вмст съ Эсмондомъ, чтобы указать ему улицу и домъ, гд жилъ въ былое время ея отецъ и гд, во всмъ вроятіямъ, она родилась.
— Въ 1676 году,— сказалъ почтенный патеръ, — вашъ отецъ пріхалъ сюда въ свит покойнаго короля, бывшаго тогда герцогомъ Іоркскомъ и находившагося въ опал. Капитанъ Томасъ Эсмондъ вскор познакомился съ вашей матерью, началъ преслдовать ее своими ухаживаніями и, наконецъ, заставилъ себя полюбить. Впослдствіи онъ не разъ говорилъ мн, что она была женщина въ высшей степени добродтельная и любящая, являвшаяся для него самой врной, искренней и нжной подругой. Онъ не сказалъ ей настоящаго своего имени, а называлъ себя капитаномъ Томасомъ, такъ какъ имлъ полное основаніе стыдиться своего образа дйствій по отношенію къ ней. Впослдствіи онъ неоднократно выражалъ въ бесд со мною искреннее раскаяніе въ томъ, что позволили себ такъ дурно съ нею поступить и упоминалъ съ глубокой благодарностью о ея любви и привязанности къ нему. По собственному сознанію, онъ обращался самымъ безсовстнымъ образомъ съ этой бдняжкой и вообще въ то время ведъ жизнь распутнаго гуляки и картежнаго игрока, вслдствіе чего постоянно нуждался также и въ деньгахъ. Когда она вами забеременла, родители ее прокляли. Не смотря на это, она никогда не позволяла себ упрекать виновника постигшихъ ее бдствій иначе, какъ лишь невольными слезами и выраженіемъ глубокой горести, запечатлвшимся на ея лиц.
Томасъ Эсмондъ, или, какъ онъ самъ себя называлъ, капитанъ Томасъ, завязалъ какъ-то въ игорномъ дом ссору, закончившуюся дуэлью, въ которой ему нанесена была тяжелая рама, долженствовавшая, по мннію врача, оказаться смертельной. Думая, что ему придется вскор проститься съ жизнью, и терзаясь угрызеніями совсти, онъ послалъ за священникомъ той самой церкви св. Гудулы, гд мы съ вами встртились, — вернулся въ лоно католической религіи и въ тотъ же день сочетался законнымъ бракомъ съ вашею матерью. Вы родились черезъ нсколько недль посл того и были крещены, опять таки въ церкви Св. Гудулы, тмъ самымъ священникомъ, который повнчалъ вашихъ родителей, и были наречены Генри Томасомъ, сыномъ англійскаго офицера Эсмонда Томаса и Гертруды Мэсъ. И такъ вы, милордъ, совершенно законный виконтъ Кэстльвудъ и маркизъ Эсмондскій, я самъ, вдь, привезъ вашему отцу отъ короля Іакова патентъ на этотъ титулъ. Вы отъ самаго вашею рожденія принадлежите нашей католической церкви. Поэтому-то тамъ въ Кэстльвуд вашимъ воспитателемъ, я и не счелъ себя вправ васъ крестить, зная, что надъ вами совершено уже законнымъ порядкомъ таинство крещенія.
Рана вашего отца начала заживать, быль можетъ, именно потому, что совсть у него сдлалась спокойне. Къ величайшему изумленію лечившихъ его докторовъ онъ подъ конецъ совершенно поправился. Вмст съ здоровьемъ вернулась къ нему, однако, и дрежняя грховная его натура. Нжная, любящая бдняжка, ваша мать, боле уже его не интересовала. Получивъ кое-какія деньги отъ своего дяди старика-виконта, проживавшаго тогда въ Англіи, онъ объявилъ вашей матери, что узжаетъ на короткое время по дламъ, но никогда уже боле не возвращался и не видлся съ законною своей женой Гертрудой, рожденной Мэсъ.
Впослдствіи онъ мн сознался сперва на духу, а потомъ и въ простомъ разговор въ присутствіи другой своей жены, которую вы зовете тетушкой, что по прізд въ Лондонъ написалъ настоящей своей жен, бдняжк Гертруд, фальшивое признаніе въ томъ, будто бракъ ихъ фиктивный, такъ какъ онъ внчался на ней отъ живой жены. При этомъ онъ объявилъ также, что Томасъ не настоящая его фамилія, и что онъ безотлагательно узжаетъ изъ Европы въ Америку, гд дйствительно у Кэстльвудовъ имлись въ Виргиніи большія помстья, пожалованныя королемъ Карломъ II, — послалъ ей небольшую сумму денегъ, половину послдней сотни гиней, остававшихся у него тогда въ карман, — умолялъ, чтобы она его простила и сакъ простился съ нею навсегда.
Бдняжк Гертруд никогда не приходило въ голову, чтобы это письмо могло оказаться такимъ же фальшивымъ, какъ и все вообще поведеніе вашего отца по отношенію къ ней. Молодой человкъ одного сословія съ ея родителями, нравившійся Гертруд до тхъ поръ, пока она, себ на несчастье, не познакомилась съ капитаномъ Томасомъ, просилъ ея руки, изъявляя готовность усыновить васъ и дать вамъ свое имя, но она сочла долгомъ отвтить на это предложеніе ршительнымъ отказомъ. Отецъ, принявшій ее было опять въ себ въ домъ, страшно тогда разсердился и сталъ обращаться съ ней еще сурове прежняго. Положеніе Гертруды въ родительскомъ дом сдлалось до такой степени тяжелымъ, что, когда нкоторыя изъ ея знакомыхъ, набожныхъ католичекъ, объявили, что внесутъ за нее вкладъ въ монастырь, она туда и поступила, вы же были отданы на воспитаніе какъ разъ сестр того молодого человка, который изъявлялъ готовность васъ усыновить. Она приходилась родственницей вашей матери и только что лишилась собственнаго своего грудного ребенка. Она кормила васъ грудью и до того привязалась къ вамъ, что неохотно соглашалась приносить въ монастырь къ родной вашей матери, хотя монахини тамъ очень любили и ласкали маленькаго ребенка, къ матери котораго питали искреннее сочувствіе и состраданіе. Призваніе къ монастырской жизни съ каждымъ днемъ все боле укрплялось у бдняжки Гертруды и черезъ два года она постриглась въ монахини.
Семья вашей пріемной матери была родомъ изъ Франціи, а именно изъ города Арраса во французской Фландріи, и снискивала себ пропитаніе тканьемъ шелковыхъ матерій. Вскор посл того, какъ ваша мать приняла иноческій чинъ, семья эта вернулась въ Аррась и увезла васъ съ собою. Вамъ было тогда около трехъ лтъ. Передъ послдними энергическими мрами, принятыми христіаннйшимъ французскимъ королемъ, городъ этотъ кишлъ протестантами. Отецъ вашей пріемной матери, старикъ Пастуро, съ которымъ вы потомъ жили въ Илинг, принялъ самъ реформатское ученіе и совратилъ всю свою семью. Изгнанные изъ Франціи указомъ его христіаннйшаго величества они перехали въ Англію и устроили ткацкую свою мастерскую въ Спитльфильдскомъ предмсть города Лондона. Старикъ привезъ съ собою небольшую сумму денегъ и продолжалъ заниматься своимъ ремесломъ. Дла его шли въ Англіи, однако, не особенно важно. Самъ онъ давно уже былъ вдовцомъ и хозяйство въ дом вела у него дочь, которая тоже овдовла. Онъ вмст съ сыномъ занимался, какъ уже упомянуто, тканьемъ шелковыхъ матерій. Тмъ временемъ вашъ отецъ публично объявилъ о своемъ возвращеніи въ лоно католической церкви. (Это случилось незадолго передъ смертью короля Карла II, умершаго тоже истиннымъ католикомъ). Затмъ онъ примирился съ своиямъ дядей виконтомъ Кэстльвудомъ и, какъ вамъ извстно, женился на его дочери.
Разъ какъ-то молодой Пастуро, относившій въ магазинъ только что сработанный имъ кусокъ броката, встртился на Людгэтскомъ холм съ бывшимъ своимъ соперникомъ, выходившимъ изъ трактира. Тотчасъ же узнавъ вашего отца, Пастуро схватилъ его за шиворотъ, обозвалъ негодяемъ, обольстившимъ двушку, а потомъ бросившимъ ее и ребенка. Томасъ Эсмондъ въ свою очередь тоже немедленно узналъ Пастуро, попросилъ его не горячиться и не длать публичнаго скандала, а вмсто того зайти въ трактиръ (изъ котораго онъ самъ только что вышелъ), общая, что объяснитъ тамъ все самымъ обстоятельнымъ образомъ. Въ трактир Пастуро слышалъ собственными ушами, какъ хозяинъ приказалъ половому провести капитана Томаса и его гостя въ отдльную комнату. Дло въ томъ, что вашего отца имли обыкновеніе называть въ трактирахъ сомнительной репутаціи, куда онъ зачастую хаживалъ, просто на-просто христіанскимъ его именемъ.
Надо вамъ сказать, что капитанъ Томасъ, или же лордъ виконтъ (каковой титулъ онъ принялъ вскор посл того), никогда не затруднялся изобртеніемъ правдоподобной исторіи. Отъ отлично умлъ заговаривать зубы неподатливымъ кредиторамъ и хорошенькимъ барынькамъ. Онъ лгалъ самымъ безсовстнымъ образомъ, но всегда съ такимъ наивнымъ видомъ, что даже предупрежденные на этотъ счетъ люди нердко попадались на удочку. Чмъ дольше онъ говорилъ, тмъ правдоподобне становилась придуманная имъ исторія. Вымышленные факты нанизывались у него одинъ за другимъ съ замчательной быстротой и послдовательностью. Съ вашего позволенія, Гарри, я осмлюсь сказать, что только человкъ, скушавшій много соли съ вашимъ папашей, могъ съ грхомъ пополамъ опредлить, говоритъ-ли его сіятельство правду, или же только… даетъ волю своему воображенію.
Онъ, безъ сомннія, врилъ въ загробную жизнь, потому что каждый разъ, когда ему случалось хворать, тотчасъ же начиналъ каяться въ своихъ грхахъ. Напротивъ того, чувствуя себя здоровымъ, онъ начиналъ смотрть на эти грхи, какъ на совершенно извинительныя, забавныя продлки. Во время болзни онъ разсказывалъ мн съ сокрушеннымъ сердцемъ, а выздороввъ подтвердилъ, заливаясь отъ смха (сіятельнйшій виконтъ былъ охотникъ пошутить и посмяться), какъ ему удалось въ какихъ-нибудь полчаса, прежде чмъ была распита потребованная бутылка вина, совершенно одурачить бднягу Пастуро. Онъ искренно сознался въ факт обольщенія, такъ какъ все равно нельзя было отрицать этого факта, и, чтобы выпутаться изъ затруднительнаго положенія, немедленно же залился слезами. Онъ обладалъ способностью плакать по благоусмотрнію, когда только ему это вздумается, и плакалъ до такой степени усердно, что подъ конецъ растрогалъ доврчиваго своего собесдника. Капитанъ Томасъ плакалъ о вашей мамаш сильне даже, чмъ самъ Пастуро, который, по словамъ виконта, страшно разрыдался при этомъ случа. Не довольствуясь столь изобильнымъ пролитіемъ слезъ, высокородный капитанъ поклялся честью, что дважды посылалъ деньги въ Брюссель и сообщилъ даже фамилію куица, у котораго он тамъ будто-бы положены на имя бдняжки Гертруды. На самомъ дл онъ не потрудился даже навести справки, родила-ли она сына или дочь, жива-ли она, или же умерла, но изъ разговора съ молодымъ Пастуро получилъ теперь обо всемъ этомъ самыя обстоятельныя свднія. Узнавъ, что Гертруда удалилась въ монастырь, капитанъ высказалъ надежду кончить также и свою жизнь въ иноческой обители, если только переживетъ гадкую свою старуху-жену, съ которой это заставилъ обвнчаться суровый отецъ. ‘Узнавъ, что сынъ Гертруды живъ и находится теперь въ Лондон, я даже привскочилъ отъ радости, — разсказывалъ мн потомъ виконтъ. — Моя жена была въ то время, видите-ли уже на снос, и я сообразилъ, что если старикъ-тесть вздумаетъ теперь ломаться, то у меня найдется, чмъ его припугнуть’.
Онъ выразилъ глубочайшую благодарность семь Пастуро за ея заботы о ребенк (вамъ почти исполнилось тогда шесть лтъ). Затмъ капитанъ предложилъ безотлагательно зайти и повидаться съ дорогимъ своимъ сынкомъ, но Пастуро объявилъ напрямикъ, что у нихъ въ дом не желаютъ, чтобы онъ когда-либо переступалъ за порогъ. Молодой ткачъ прибавилъ, что капитанъ можетъ взять мальчика къ себ, хотя имъ, разумется, жаль съ нимъ разстаться и что въ виду крайней своей бдности они согласны брать деньги, которыя капитанъ найдетъ нужнымъ платить за воспитаніе ребенка, но будутъ воспитывать маленькаго Гарри и въ томъ случа, если имъ ничего за это не заплатятъ. Капитанъ немедленно согласился оставить ребенка у Пастуро и объявилъ со вздохомъ: ‘Пожалуй, вдь и лучше, что-бы милое дитя жило тамъ, гд его до сихъ поръ такъ любили’. Впослдствіи въ разговор со мной онъ совершенно искренно хвалилъ честность и благородство молодого ткача, сознаваясь, что этотъ французъ былъ какъ нельзя боле порядочнымъ человкомъ, тогда какъ онъ самъ, прости Господи, оказывался плутомъ и негодяемъ.
— Вашъ отецъ, — продолжалъ патеръ Голътъ, — не скряжничалъ съ деньгами, когда он у него имлись. Получивъ какъ разъ въ тотъ самый день кое-что отъ дядюшки, онъ великодушно вручилъ молодому Пастуро десять совереновъ и общалъ присылать и впослдствіи деньги по мр надобности. Онъ тщательно записалъ въ памятную свою книжку фамилію и мстожительство Пастуро, а на вопросъ объ его собственномъ адрес, не запинаясь отвтилъ, что онъ капитанъ Томасъ и живетъ въ Новой Усадьб въ Пензенскомъ графств, въ Корнуэльс, причемъ объяснилъ, что пріхалъ въ Лондонъ всего лишь на нсколько дней хлопотать по имущественнымъ дламъ своей супруги. Онъ описалъ ее какъ ворчливую, но въ сущности добродушную старуху, отца же своего изобразилъ корнуэльскимъ помщикомъ, здоровье котораго сильно уже разстроено, добавивъ, что по смерти этого старика разсчитываетъ получить порядочное наслдство, которое позволитъ ему надлежаще отблагодарить покровителей ребенка и обезпечить будущность этого мальчика. ‘Клянусь Богомъ, сударь, — говорилъ онъ мн потомъ страннымъ своимъ шутливымъ тономъ, — я заказалъ въ магазин штуку такого же броката, который показывалъ мн тогда Пастуро и подарилъ жен на капотъ для того, чтобы ей было въ чемъ принимать гостей, являвшихся поздравлять ее съ разршеніемъ отъ бремени.
Небольшая сумма за ваше содержаніе выплачивалась довольно исправно, а когда вашъ отецъ, посл кончины своего дяди, сдлался самъ виконтомъ Кэстльвудомъ, мн было поручено присматривать за вами и, по моимъ настояніямъ, васъ взяли въ отеческій домъ. Пріемная ваша мать умерла, а ея отецъ на старости лтъ вздумалъ жениться. Его сынъ не сошелся съ мачихой и вернулся въ Брюссель, чтобы жить неподалеко отъ той, которую онъ все еще продолжалъ любить всмъ сердцемъ. Онъ здсь и умеръ нсколькими мсяцами раньше ея. Угодно взглянуть на ея могилу, тутъ же на монастырскомъ кладбищ? Я былъ въ прежнее время духовникомъ у ныншней настоятельницы монастыря и знаю, что она до сихъ поръ сочувственно вспоминаетъ о въ Боз почившей сестр, Маріи Магдалин.
Былъ ясный весенній вечеръ, когда Эсмондъ пришелъ на монастырское кладбище и увидлъ тамъ, среди множества черныхъ крестовъ, отбрасывавшихъ длинныя тни на поросшія травой могилы, — крестъ, обозначавшій мсто успокоенія бренныхъ остатковъ его матери. Многія опочившія на томъ же кладбищ монахини носили имя Маріи Магдалины, которое она приняла въ иночеств, какъ наиболе подходящее къ ея глубокому душевному горю. Эсмонду казалось, что у всхъ этихъ Марій Магдалинъ, имена которыхъ такъ часто встрчались на черныхъ крестахъ, имлась тоже грустная повсть любви и страданія. Ему казалось, будто онъ видитъ свою мать въ слезахъ, преклонившую колни у подножія креста, подъ которымъ погребены были теперь вс ея горести и печали. Разумется, что онъ и самъ преклонилъ тамъ колни и обратился съ молитвой къ Всевышнему, но въ немъ говорило при этомъ скоре благоговніе, чмъ горе. Онъ чувствовалъ себя, впрочемъ, растроганнымъ до глубины души при мысли о мученіяхъ, которыя пришлось испытать его матери въ безрадостной ея жизни. Онъ искренно жаллъ о матери, хотя у него лично и не сохранилось о ней ни малйшаго воспоминанія. Она принесла свое горе къ подножію этого креста и взамнъ мужа, оказавшагося измнникомъ, пріобрла себ Небеснаго Жениха. Могилу эту окружали тысячи такихъ же надгробныхъ холмовъ, поросшихъ густою травой, сквозь которую мстами виднлись распустившіеся уже цвты маргаритокъ и на каждой такой могил стоялъ черный крестъ съ именемъ покойницы. Монахиня, въ черной вуали, молилась на колняхъ тутъ же рядомъ объ упокоеніи души недавно опочившей сестры. (Могила ея была такая свжая, что весна не успла еще набросить на нее свой зеленый покровъ). За стнами кладбища кипла обыденная сутолока жизни, — виднлись островерхіе шпицы и крыши стариннаго фламандскаго города. Съ одной изъ сосднихъ крышъ слетла птичка и сла сперва на крестъ, а затмъ на травку у это подножія, подобрала тамъ листочекъ и улетла съ нимъ обратно. Затмъ раздалось изъ часовни, возл самаго кладбища, гармоническое пніе монахинь. Прежнее мсто бдняжки Маріи Магдалины было давно уже занято другою монахиней. Другая становилась теперь на колни, быть можетъ, на томъ же самомъ коврик, — другая слушала т самые гимны и молитвы, которые утшали наболвшее сердце матери Эсмонда. Пусть же она почіетъ въ мир и да ниспосланъ онъ будетъ также и намъ, когда закончатся наши испытанія въ здшней земной юдоли. Но вдь царствіе Его на небесахъ и на земл. И тамъ, и здсь мы остаемся Его созданіями. Сорвавъ съ могилки цвточекъ, я поцловалъ его и пошелъ своею дорогой назадъ, въ живой міръ, подобно тому, какъ сдлала это на моихъ глазахъ птичка, унесшая въ своемъ клюв травинку съ кладбища. Прощай же молчаливый пріютъ смерти, полный загадочнаго спокойствія, которое не подъ силу нарушить никакимъ земнымъ бурямъ и треволненіямъ! Тамъ, на монастырскомъ кладбищ, у меня было такое впечатлніе, какъ если бы я шелъ по дну моря среди человческихъ костей и обломковъ отъ кораблекрушеній.

ГЛАВА XIV.
Походы 1707-го и 1708-го годовъ.

Въ продолженіи цлаго года посл блистательной побды, одержанной нами подъ Рамильи, наша армія не предпринимала никакихъ серьезныхъ наступательныхъ операцій. Это до чрезвычайности огорчало многихъ офицеровъ, тяготившихся бездйствіемъ своимъ во Фландріи. Они утверждали, будто его свтлости генералъ-капитану надоло уже воевать, такъ что онъ интересуется теперь только денежными длами, всецло погрузившись въ наслажденіе годичнымъ своимъ доходомъ въ 5.000 фун. стерлинговъ и великолпнымъ, строившимся для него Вудстокскимъ дворцомъ. Князю-герцогу не приходилось, впрочемъ, сидть сложа руки. Ему доставляла достаточно хлопотъ война съ личными врагами на родин. Поговаривали шепотомъ, что онъ при Двор уже не въ такой милости, какъ прежде. Его супруга постепенно утрачивала прежнее вліяніе на королеву Анну, которая начала переносить августйшую свою привязанность на пресловутую г-жу Мэшемъ и покорнйшаго слугу этой госпожи мистера Гарлея. Герцогъ проводилъ значительную часть своего времени, интригуя противъ этихъ интригъ. Мистера Гарлея уволили отъ должности, которую онъ занималъ и такимъ образомъ побда оказалась, какъ будто, на сторон герцога. На самомъ дл, однако, королева, которую принудили противъ собственнаго ея желанія сдлать означенный шагъ, осталась при мнніи, при которомъ всегда въ такихъ обстоятельствахъ остаются поступившіе подобнымъ образомъ люди, и мистеръ Гарлей имлъ полное основаніе ожидать, что скоро и на его улиц будетъ праздникъ.
Тмъ временемъ война шла, нельзя сказать, чтобы къ полному удовольствію храбрыхъ помощниковъ герцога Марльборо. Въ теченіе всего 1707-го года мы постоянно видли передъ собою французовъ, но дло у насъ никогда не доходило до сраженія. Вмст съ тмъ, наша армія въ Испаніи была разбита на голову подъ Алманцей храбрымъ герцогомъ Бервикскимъ. Передъ отреченіемъ своего отца отъ престола, молодой герцогъ командовалъ какъ разъ нашимъ полкомъ, и мы, егеря Уэбба, немножко утшали себя мыслью, что побда подъ Алманцей все-таки же одержана нашимъ полковникомъ.
— Думаю, что если бы я былъ съ моими егерями на мст Гальвея, мы, вроятно, не положили бы оружія даже и передъ прежнимъ своимъ полковникомъ, — говорилъ генералъ-маіоръ Уэббъ. Мы, его офицеры, клялись въ свою очередь, что съ такимъ командиромъ, какъ онъ, во всякомъ случа не отдались бы живьемъ въ плнъ. Вообще милйшій нашъ старикъ генералъ имлъ слабость говорить очень неосторожно о себ и о другихъ. Во всей нашей арміи не было боле мужественнаго и блестящаго воина, но все-таки онъ позволялъ себ трубить о собственныхъ заслугахъ громче, чмъ это являлось умстно для генерала, занимавшаго лишь второстепенный постъ. При всемъ своемъ геройскомъ мужеств онъ слишкомъ уже усердно потрясалъ длиннымъ своимъ копьемъ передъ фронтомъ всей арміи.
Въ начал 1708-го года таинственный капитанъ Гольцъ ухалъ куда-то въ таинственную экспедицію. Передъ отъздомъ онъ находился въ самомъ восторженномъ настроеніи и предсказывалъ Эсмонду, что въ непродолжительномъ времени совершатся весьма важныя событія. Тайна эта разоблачилась по возвращеніи моего пріятеля въ нашу армію. Онъ явился туда съ сокрушеннымъ сердцемъ и съ самымъ разочарованнымъ видомъ, причемъ сознался въ полнйшей неудач великаго предпріятія, въ которомъ собирался принять участіе. Дло шло о неудавшейся экспедиціи кавалера св. Георгія, котораго Людовикъ XIV отправилъ изъ Дюнкирхена съ сильнымъ дессантнымъ отрядомъ въ Шотландію. Проектъ этотъ самъ по себ былъ не дуренъ, такъ какъ претендентъ имлъ въ Шотландіи много приверженцевъ, но неблагопріятные втры, противившіеся осуществленію всхъ вообще проектовъ претендента, разстроили и на этотъ разъ предполагавшееся вторженіе въ Шотландію. Они вернули капитана фонъ-Гольца назадъ въ нашъ лагерь, гд онъ продолжалъ по прежнему интриговать, предсказывать будущее и безцеремонно высматривать все, что могло интересовать нашихъ непріятелей. Шевалье (котораго нкоторые изъ насъ считали настоящимъ законнымъ англійскимъ королемъ) прибылъ изъ Дюнкирхена во французскую армію, чтобы принять участіе въ предстоявшей кампаніи. На этотъ разъ главнокомандующимъ французовъ былъ герцогъ Бургундскій, а помощникомъ при немъ состоялъ герцогъ Беррійскій. Въ виду неопытности этихъ принцевъ крови приставили къ нимъ, въ качеств дядекъ, знаменитаго маршала Вандома и герцога Матиньонскаго. Фоъ-Гольцъ, знавшій ршительно все происходившее во Фландріи и Франціи (а если врить ему, то и въ обихъ Индіяхъ), утверждалъ, что въ 1708-мъ году, какъ и въ предшествовавшемъ, не будетъ серьезныхъ сраженій и что у нашего главнокомандующаго имются достаточныя основанія сидть смирно. Командирь Эсмонда, извстный, впрочемъ, за стараго ворчуна, относившагося съ величайшимъ недовріемъ къ князю-герцогу, и множество другихъ офицеровъ безцеремонно разсказывали, что эти особыя соображенія являлись къ герцогу въ вид мшковъ съ звонкой монетой, присланныхъ французскимъ королемъ, подкупившимъ генералиссимуса и условившимся, что об стороны будутъ избгать генеральнаго сраженія. Въ нашемъ лагер было не мало пустомель, позволявшихъ себ разсказывать. какую именно сумму получилъ самъ герцогъ, сколько выпало на долю Кадогана и чмъ пришлось удовлетвориться доктору Гаре. Генералъ-маіоръ Уэббъ, признаться, очень уже охотно слушалъ эти подобныя росказни.
Успхи, которыми началась для французовъ кампанія 1708-го года, казалось, подтверждали слухи объ измн главнокомандующаго, бывшіе, такъ сказать, у всхъ на устахъ. Герцогъ Марльборо позволилъ непріятелю расположиться между ними и Гентомъ. Мы стояли двое сутокъ лицомъ къ лицу съ непріятельской арміей, но не аттаковывали ее. Тмъ временемъ Гентъ былъ взятъ. Въ тотъ же самый день г-нъ де-ля-Мотъ потребовалъ сдачи Брюгге, и оба эти большіе города перешли безъ выстрла въ руки французовъ. Нсколько дней спустя Ламотъ захватилъ сверхъ того и Плашендальскій фортъ. При такихъ обстоятельствахъ можно было опасаться, что французы овладютъ всею испанской Фландріей и Брабантомъ, когда подосплъ съ Мозеля принцъ Евгеній. Немедленно посл того военныя дйствія приняли у насъ несравненно боле энергичный характеръ.
Принцъ Савойскій считалъ долгомъ давать каждый разъ по случаю прибытія своего въ армію большой праздникъ. (Пиршества у князя-герцога устраивались очень рдко и были къ тому же сравнительно неважными). Помню какъ теперь, что нашъ генералъ возвращался съ обда, на которомъ присутствовали оба главнокомандующихъ. Въ голов у него маленько шумло отъ тонкихъ винъ, которыми принцъ Савойскій угощалъ несравненно щедре, чмъ англійскій принцъ-герцогъ. ‘Ну теперь онъ долженъ будетъ волей-неволей драться! — воскликнулъ генералъ, ударивъ кулакомъ по столу.— А когда дло дойдетъ до драки, то, чортъ возьми, во всей Европ не найдется человка, способнаго устоять противъ Джека Черчилля! Дйствительно, не позднее какъ черезъ недлю произошло сраженіе подъ Уденардомъ, въ которомъ командиръ Эсмонда и главнокомандующій выказали оба такое геройское мужество, что хотя терпть не могли другъ-друга, но вынуждены были все-таки обмняться совершенно искренними изъявленіями величайшаго уваженія.
Бригада генералъ-маіора Уэбба наносила и выдерживала въ этомъ бою самые тяжкіе удары, какіе только пришлось тамъ раздавать и получать. Гарри Эсмондъ командовалъ въ бою ротой егерскаго полка генералъ-маіора Уэбба. Въ конц боя Эсмонду пришлось принять на себя непосредственное начальство надъ полкомъ, такъ какъ вс четверо старшихъ офицеровъ были убиты въ рукопашной рзн, ршившей это сраженіе. Мн лично пріятно вспомнить о томъ, что Джекъ Гейторнъ, смявшійся надъ тмъ, что я незаконнорожденный, и называвшій меня уэббовскимъ паразитомъ, изъ-за чего у насъ съ нимъ вышелъ крупный разговоръ, подошелъ ко мн передъ сраженіемъ и пожалъ мн руку. За три дня передъ битвой нашъ подполковникъ, бдняга, Брэсъ узналъ о кончин своего старшаго брата, длавшей его наслдникомъ богатаго помстья въ Норфольк съ титуломъ баронета и 4.000 фунт. стерлинговъ ежемсячнаго дохода. Смерть, щадившая Брэса въ продолженіи дюжины кампаній, скосила его теперь какъ разъ въ то время, когда жизнь начала ему улыбаться. Онъ объявилъ передъ сраженіемъ, что непремнно будетъ убитъ, и это предчувствіе его не обмануло. Только что поступившій къ намъ маіоръ раздлилъ его участь. Это была креатура лорда Марльборо, переведенная къ намъ въ полкъ противъ желанія всего нашего офицерскаго общества. Мы были уврены, что его приставили за нами шпіонить. Не знаю, насколько правильны были подозрнія и кто именно передавалъ въ главную квартиру все, что говорилось у насъ за общимъ столомъ, но только было извстно, что егерскій полкъ Уэбба и его командиръ записаны у нашего главнокомандующаго въ черную книгу. Нашъ храбрый старикъ командиръ говаривалъ: ‘Марльборо не посметъ раскассировать мой егерскій полкъ, но онъ наврное устроится такъ, чтобы отдать насъ на истребленіе непріятелю’. При такихъ обстоятельствахъ маіоръ Прудфутъ несомннно находился на опасномъ посту.
Любимецъ Эсмонда, юный виконтъ, служившій адьютантомъ у князя-герцога, былъ раненъ и удостоился почетнаго упоминанія въ реляціи. Капитанъ Эсмондъ представленъ былъ съ производству въ слдующій чинъ благоволившимъ къ нему генераломъ Уэббомъ. Сердце капитана усиленно бдлось при мысли о томъ, что прелестные глазки, самые ясные и милые во всемъ свт, прочтутъ, быть можетъ, страничку, на которой упоминается о скромныхъ его заслугахъ. Не смотря на это, у него сохранилось непоколебимое ршеніе держаться вн сферы опаснаго вліянія этихъ глазокъ для того, чтобы время и отсутствіе смогли, наконецъ, одолть страстное чувство, отъ котораго онъ все еще не могъ отдлаться. Вдали отъ Беатрисы оно словно замерло, но Эсмондъ былъ заране увренъ, что вслуча возвращенія домой горячка любви вспыхнетъ у него съ новою силой. Поэтому онъ избгалъ Валькота, руководствуясь приблизительно такими же соображеніями, въ силу которыхъ линкольнецъ избгаетъ возвращенія въ родныя свои болота, зная, что тамъ его поджидаетъ коварная изнурительная лихорадка.
Національная англійская партія въ нашей арміи, склонная осмивать все ганноверское и объявлять Дворъ курфюрста и всю его семью чуть что не мужиками и дикарями, вынуждена была признать, что въ битв подъ Уденардомъ молодой наслдный ганноверскій принцъ, участвовавшій тогда первый разъ въ сраженіи, выказалъ такое мужество и присутствіе духа, которыя сдлали бы честь даже и старому опытному воину. Въ данномъ случа его курфюрстское высочество оказался счастливе англійскаго короля, который находился съ своими кузенами въ непріятельскомъ лагер и долженъ былъ бжать вмст съ ними при злополучномъ для французовъ исход этой битвы. Имя противъ себя лучшихъ тогдашнихъ полководцевъ и располагая сами въ лиц герцога Вандома превосходнымъ главнокомандующимъ, французскіе принцы крови позволили себ пренебречь его совтами и завязать бой, который закончился бы полнымъ истребленіемъ французской арміи, если бы воинское искусство и мужество герцога Вандома не загладило, на сколько это возможно для человческой храбрости и геніальности, бдъ, причиненныхъ безразсудствомъ и промахами его родственниковъ, законныхъ принцевъ королевской крови.
— Если бы герцогъ Бервикскій находился при арміи, сраженіе кончилось бы совершенно иначе. Вы убдились бы тогда, что альмандскій герой можетъ смло помряться съ побдителемъ подъ Бленгеймомъ, — говорилъ бдняга фонъ-Гольцъ, утшавшій себя до нкоторой степени подобными предположеніями.
Переговоры о размн плнныхъ дятельно шли своимъ чередомъ. По крайней мр, они служили для капитала фонъ-Гольца благовиднымъ предлогомъ постоянно здить отъ англичанъ къ французамъ и обратно. Смю уврить, что генералъ-маіоръ Вейнъ чуть не повсилъ его однажды какъ шпіона. По особому распоряженію главнокомандующаго баварскій капитанъ, однако, уцллъ. Его немедленно освободили и отправили въ главную квартиру. Такимъ образомъ онъ служилъ какъ бы передаточной сумой между обими арміями, причемъ его ограждало всюду какое-то таинственное, могучее покровительство. Черезъ посредство фонъ-Гольца шла родственная переписка между герцогомъ Бервикскимъ и Марльборо, который доводился ему дядей. Почтенный патеръ зналъ, повидимому, одинаково хорошо все, что происходило у насъ и въ французскомъ лагер. Онъ привезъ поздравленіе англійскаго короля нкоторымъ изъ нашихъ офицеровъ, въ томъ числ также и офицерамъ егерскаго полка Уэбба за доблестное ихъ поведеніе въ битв подъ Уденардомъ, а посл Винендельскаго боя, когда нашъ генералъ злился на пренебреженіе, съ которымъ главнокомандующій отнесся къ его заслугамъ, его преподобіе сообщилъ, что ему извстно, какъ смотрятъ на этотъ бой вожди французской арміи, утверждающіе, будто союзникамъ удалось взять Лилль единственно лишь благодаря стойкой оборон позиціи передъ Винендельскимъ лсомъ.
— Сыю уврить, что дла пойдутъ совершенно иначе, когда законный король возсядетъ на престолъ своихъ предковъ, — говорилъ фонъ-Гольцъ, и многіе въ рядахъ нашей арміи слушали очень охотно эти коварныя рчи.— Пребываніе его величества въ изгнаніи несомннно имло тоже и выгодную сторону, — добавлялъ баварскій капитанъ.— Оно дало королю возможность безпристрастно взглянуть на Англію и оцнить по достоинству наиболе выдающихся ея дятелей. Сестра короля находится всегда подъ вліяніемъ того или другого изъ алчныхъ своихъ фаворитовъ, смотритъ на все ихъ глазами и раздаетъ ршительно вс награды своимъ льстивымъ угодникамъ, или же ихъ клевретамъ. Неужели вы думаете, что его величество, имвшій случай столь хорошо узнать Англію, оставитъ въ черномъ тл такого человка, какъ генералъ Уэббъ? Этому храброму генералу слдовало бы давно носить титулъ лорда Лидіарда и засдать въ палат пэровъ. Заслуги его извстны непріятелю и всей Европ, но именно ихъ-то и не могутъ ему простить великіе люди извстнаго пошиба, нетерпящіе себ равныхъ, особенно когда это люди съ самостоятельнымъ, независимымъ характеромъ!
Понятно, что такія рчи предназначались для ушей генералъ-маіора Уэбба и дйствительно доходили до нихъ. Не подлежитъ сомннію также, что он доставляли ему искреннйшее удовольствіе. Дйствительно, какъ бы ни были велики заслуги храбраго генералъ-маіора, никто не цнилъ ихъ выше, чмъ самъ Джонъ Ричмондъ Уэббъ. Всмъ и каждому было извстно, что онъ плохо ладитъ съ Марльборо, а потому враги герцога въ арміи и въ самой Англіи всячески ухаживали за Уэббомъ, стараясь выставить его какъ человка, способнаго замнить не въ мру властолюбиваго и алчнаго главнокомандующаго. Вскор посл уденардской побды выпалъ на долю генерала Уэбба случай покрыть себя славою. Храбрый воинъ не упустилъ этого случая, который дйствительно усилилъ до чрезвычайности громкую его извстность на родин и за-границей.
Посл уденардской битвы Евгеній Савойскій осадилъ, какъ увряютъ, вопреки совтамъ герцога Марльборо, столицу французской Фландріи, городъ Лилль. Осада этого города считалась въ наше время знаменитйшей изъ военныхъ операцій такого рода. Замчательные подвиги мужества со стороны осаждавшихъ и оборонявшихся сдлали ее почти столь же достославной, какъ и осаду Трои.
Вражда принца Савойскаго къ французскому королю имла характеръ пламенной личной ненависти, не представлявшей ни малйшаго сходства съ невозмутимой холодной враждебностью великаго нашего англійскаго полководца, который велъ войну съ такимъ же безмятежнымъ спокойствіемъ, съ какимъ игралъ на билліард. Онъ двигалъ свои эскадроны и устанавливалъ батальоны въ красныхъ мундирахъ съ такимъ же хладнокровіемъ, съ какимъ подготовлялъ на зеленомъ пол мастерской ударъ, долженствовавшій сбить съ позиціи вс непріятельскіе шары и обезпечитъ ему побду. Посл игры, которую онъ велъ всегда съ такимъ разсчетомъ, чтобы остаться наврняка въ выигрыш, этотъ величайшій знатокъ по части тактики не ощущалъ у себя въ груди ни малйшей вражды къ побжденному противнику. Напротивъ того, между принцемъ Савойскимъ и французами война шла не на животъ, а на смерть. Отбитый въ одномъ мст, какъ, напримръ, подъ Тулономъ въ прошломъ году, онъ появлялся на другой границ Франціи, нападая каждый разъ съ неутомимымъ остервенніемъ. Какъ только принцъ Евгеній прибылъ къ намъ въ армію, тлвшій, если можно такъ выразиться, подъ пепломъ огонь воины разгорлся и вспыхнулъ яркимъ пламенемъ. Наши союзники, флегматичные голландцы, расшевелились и начали длать усиленные переходы. Даже князь-герцогъ, не смотря на свое спокойствіе и хладнокровіе, вынужденъ былъ тоже проявить нсколько большую энергію. принцъ Евгеній лично являлся какъ бы цлой арміей, враждебной французамъ. Изумительная сила и стойкость его ненависти заразительно дйствовала на многія сотни тысячъ людей. Полководецъ императора отплачивалъ съ лихвою за пренебреженіе къ казавшемуся такимъ ничтожнымъ Савойскому принцу, носившему титулъ аббата. Самъ принцъ Евгеній пользовался заслуженной репутаціей блестящаго талантливаго полководца, отличавшагося необычайной смлостью и безстрашіемъ. Онъ былъ способенъ тягаться съ лучшими изъ знаменитыхъ вождей, командовавшихъ арміями французскаго короля и, сверхъ того, еще имлъ въ своемъ распоряженіи такое оружіе, равнаго которому не находилось во Франціи съ тхъ самыхъ поръ, какъ пушечное ядро сразило подъ Сасбахомъ благороднаго Тюрення. Онъ могъ направить нашего Марльборо на французскую армію и раздавить ее словно скалою, о которую должны были сокрушиться вс усилія искуснйшихъ полководцевъ Людовика XIV.
Англійскій герцогъ почти не принималъ участія въ осад Лилля, которую велъ съ величайніей энергіей имперскій генералиссимусъ со всею своей арміей. Англичане ограничивались тмъ, что прикрывали осаждавшихъ отъ арміи герцога Бургундскаго. Съ этою цлью Марльборо расположилъ свои войска между этой арміей и войсками принца Савойскаго. Разъ какъ-то случилось, что принцъ Евгеній былъ раненъ и его мсто въ транше заступилъ князь-герцогъ, но осаду вели все-таки не мы, а имперскія войска. Дивизія подъ начальствомъ генераловъ Уэбба и Ранцау была послана въ Артуа и Пикардію для выполненія мерзостнйшихъ воинскихъ обязанностей, съ какими когда-либо вообще случалось имть дло капитану Эсмонду. Злополучные города и веси этихъ беззащитныхъ областей, — гд все населеніе, способное носить оружіе, давно уже было израсходовано на пополненіе французскихъ армій, ежегодно истреблявшихся ненасытною войною, — были преданы въ наши руки, а у насъ имлось приказаніе не давать имъ пощады. Мы встрчали всюду передъ собою единственно лишь стариковъ, женщинъ и дтей, доведенныхъ до крайняго раззоренія долгою бдственою войной, но тмъ не мене намъ было предписано ограбить этихъ несчастливцевъ, и безъ того чуть не умиравшихъ съ голода. Мы должны были забрать все, что оставалось еще въ ихъ житницахъ и отнять у нихъ послдніе лохмотья. Насъ послали въ сущности на грабежъ и убійство и честный человкъ не можетъ безъ краски стыда вспоминать о томъ, что длали наши солдаты во время этой экспедиціи. Вернувшись изъ нея, мы привезли въ лагерь князя-герцога много денегъ и продовольственныхъ запасовъ. Нигд мы не встрчали сопротивленія., но, между тмъ, кто осмлится обстоятельно разсказать, цною какихъ мерзостныхъ убійствъ и насилій, зврской жесгокости, обидъ и оскорбленій исторгнута была эта презрнная добыча отъ неповинныхъ несчастныхъ жертвъ войны?
Тмъ временемъ, не смотря на мужество, съ которымъ велись подъ Лиллемъ осадныя операціи, союзники длали лишь мало успховъ. По возвращеніи нашемъ въ лагерь герцога Марльборо тамъ ходили уже слухи, что осаду Лилля не удастся довести до конца и что принцъ Евгеній вынужденъ будетъ ее снять. Князь-герцогъ открыто заявлялъ, что таково его искреннее убжденіе. Офицеры, относившіеся къ нему съ недовріемъ, въ томъ числ и самъ мистеръ Эсмондъ, въ разговорахъ другъ съ другомъ намекали, что у герцога, вроятно, имются особыя причины не брать Лилля и что французскій король, безъ сомннія, надлежаще ему за это заплатитъ. Если дла обстояли именно такимъ образомъ (въ чемъ я съ своей стороны, по правд сказать, не сомнваюсь), то генералу Уэббу представился по истин рдкостный случай удовлетворитъ свою непріязнь къ главнокомандующему, — нанести чувствительный ударъ позорному его любостяжанію, являвшемуся однимъ изъ самыхъ гадкихъ, но въ то же время и наиболе выдающихся качествъ князя-герцога, и вмст съ тмъ — выказать себя самого искуснымъ и талантливымъ полководцемъ. Принимая во вниманіе обстоятельства, предшествовавшія событію, о которомъ сейчасъ будетъ рчь, — зная, что князю-герцогу было дйствительно предложено нсколько милліоновъ франковъ, если онъ устроится такъ, что осаду Лилля придется снять, — припоминая себ, что осаждавшая этотъ городъ имперская армія нуждалась въ продовольствіи и боевыхъ припасахъ и что ей пришлось бы непремнно отступить въ случа неполученія ожидаемыхъ транспортовъ съ продовольствіемъ, — я невольно прихожу къ убжденію, что герцогъ Марльборо принялъ вс зависящія отъ него мры къ тому, чтобы принцу Евгенію пришлось и въ самомъ дл отъхать, какъ говорится, ни съ чмъ. Дйствительно, французамъ извстны были какъ нельзя лучше вс обстоятельства движенія транспорта. Они знали, что прикрытіе этого транспорта до крайности малочисленно и по крайней мр въ шесть разъ слабе арміи графа де-ля-Мота, посланной, чтобы его перехватить. Непосредственный начальникъ де-ля-Мота, — герцогъ Бервикскій — состоялъ къ тому же въ переписк съ своимъ дядюшкой, англійскимъ главнокомандующимъ. Да, принявъ все это во вниманіе, я долженъ сказать, положа руку на сердце, что хотя принцъ Савойскій крайне нуждался въ полученіи транспорта съ продовольственными и боевыми запасами, тмъ не мене милордъ Марльборо положительно не желалъ прибытія упомянутаго транспорта къ арміи его высочества. Герцогъ имлъ даже въ виду пожертвовать англійскимъ отрядомъ, составлявшимъ прикрытіе этого транспорта. Здсь было съ его стороны такое же предательство, какое онъ совершилъ уже въ Брест, относительно Тольмаша, но вдь онъ ни мало не стснялся предательски измнять всмъ своимъ друзьямъ въ интересахъ личнаго своего корыстолюбія и честолюбія. Если бы командиру Эсмонда не удалось, сверхъ всякаго чаянія, одержать побду надъ французскою арміей, которая въ шесть или семь разъ превосходила численностью его собственный небольшой отрядъ, то осада Лилля была бы снята. Замчу кстати, что малочисленный отрядъ, назначенный въ прикрытіе, состоялъ подъ начальствомъ генерала, котораго Марльборо терпть не могъ и что одержанная этимъ генераломъ побда до чрезвычайности раздосадовала князя-герцога. Онъ не отступилъ передъ самой безцеремонной, открытой несправедливостью, пытаясь впослдствіи отнять у генерала Уэбба славу одержанной побды.

ГЛАВА XV.
Генералъ Уэббъ выигрываетъ битву подъ Виненделемъ.

За время осады Лилля были совершены какъ осажденными, тамъ и осаждавшими такіе блистательные подвиги мужества, подобные которымъ рдко лишь встрчаются въ лтописяхъ военной исторіи. Французы выказали геройскую храбрость, причемъ командовавшій лилльскимъ гарнизономъ маршалъ Буффлеръ затмилъ своимъ искусствомъ и храбростью даже подвиги своего побдителя, принца Савойскаго. Здсь будетъ достаточно упомянуть лишь о нкоторыхъ подвигахъ геройскаго мужества со стороны французовъ. Когда въ Лилл обнаружился недостатокъ пороха, французскіе офицеры: де-Люксамбуръ и Турнефоръ, прорвались съ кавалерійскимъ отрядомъ сквозь линію имперскихъ войскъ и провезли въ городъ порохъ. Каждый кавалеристъ везъ позади себя на сдл мшокъ съ пудомъ пороха. Не смотря на это, французская конница прорубилась сквозь нашу кавалерію, выдержала огонь двинутой противъ нея пхоты, сняла эту пхоту и прорвалась въ Лилль, Правда, что при этомъ добрая половина французскихъ всадниковъ взлетла на воздухъ. Г-ну дю-Буа, тоже французскому офицеру, удалось совершить не мене смлый подвигъ. Армія герцога Марльборо стояла въ Гельчин, прикрывая осаду Лилля. Между тмъ, французскому главнокомандующему, герцогу Вандому, надо было узнать, въ какомъ состояніи находится крпость и долго-ли можетъ она держаться. Капитанъ дю-Буа взялся доставить эти свднія. Онъ счастливо пробрался сквозь армію Марльборо и австрійскія линіи, причемъ ему пришлось переплыть черезъ семь прудовъ и каналовъ. Офицеръ этотъ благополучно вернулся тмъ же путемъ и переплылъ снова черезъ эти семь прудовъ и каналовъ, держа все время въ зубахъ письма.
Маршалъ Буффлеръ сообщалъ въ означенныхъ письмахъ, что беретъ на себя держаться въ крпости до октября мсяца и что если хоть одинъ изъ транспортовъ, прибытія которыхъ союзники ожидали, будетъ перехваченъ, то они окажутся вынужденными совершенно снять осаду. Извстно было, что продовольственный транспортъ собирается въ Остенде, чтобы двинуться оттуда въ лагерь осаждающей арміи, 27-го сентября къ намъ и, разумется, также къ французамъ пришло извстіе о томъ что этотъ транспортъ находится уже въ пути. Онъ состоялъ изъ семисотъ телгъ съ продовольственными и боевыми припасами и вышелъ изъ Остенде подъ конвоемъ двухъ тысячъ пхотинцевъ и трехсотъ всадниковъ. Графъ де-ля-Мотъ немедленно же двинулся изъ Брюгге наперерзъ транспорту съ тридцатью пятью батальонами пхоты, шестидесятью съ чмъ-то эскадронами конницы и сорока пушками.
Тмъ временемъ генералъ-маіоръ Уэббъ сосредоточилъ въ Тюрут отрядъ изъ двадцати батальоновъ пхоты и трехъ драгунскихъ эскадроновъ. Войска эти были предоставлены въ его распоряженіе герцогомъ Марльборо, чтобы самостоятельно дйствовать противъ арміи де-Мота и прикрывать ожидавшійся транспортъ отъ ея нападеній. Наши передовые разъзды встртились съ французскими на обширной тюрутской равинн, — передъ Винендельской рощицей и замкосъ, позади которыхъ шелъ тогда какъ разъ транспортъ.
Завидвъ непріятеля, передовыя наши войска остановшись, имя позади себя рощу. Главныя наши силы поспшно шли на присоединеніе къ нимъ, а конница продвинулась еще дальше, впередъ на равнину, чтобы занять непріятеля, какъ объяснилъ нашъ генералъ, когда графъ де-ля-Мотъ подошелъ къ нашей позиціи, мы стояли уже выстроившись въ дв линіи передъ лсомъ. Тогда и онъ въ свою очередь построилъ свою армію противъ нашей въ боевой порядокъ въ восемь линій, причемъ четыре переднихъ линіи состояли изъ пхоты, драгуны же и прочая кавалерія расположены были позади.
Французы начали по обыкновенію дло пушечной пальбою. Посл того, какъ она длилась цлыхъ три часа, они двинулись, наконецъ, въ аттаку всми своими восемью пшими и конными линіями, на союзныя войска, расположенныя частью впереди рощи, частью же въ самой рощ. Французская пхота сразу-же сплоховала. Вмсто того, чтобы ударить въ штыки, какъ ей это было приказано, она открыла безпорядочную стрльбу и почти посл перваго же нашего залпа бросилась бжать въ разсыпную. Кавалерія держала себя значительно лучше. Она одна была втрое или вчетверо многочисленне всего нашего отряда, а потому графъ де-ля-Мотъ даже и посл бгства своей пхоты еще не отчаявался въ побд. Не смотря на мужественныя аттаки французской конницы, ей удалось, однако, привести въ нкоторое разстройство всего лишь два нашихъ батальона, да и т незамедлили оправиться. Вс усилія французовъ прорваться сквозь наши линіи оказались тщетными. Наши войска не подались ни на пядь съ той позиціи въ рощ, на которой расположилъ ихъ генералъ Уэббъ.
Цлыхъ два часа французы упорствовали въ бшеныхъ своихъ натискахъ, но каждый разъ вынуждены были отступать съ громаднымъ урономъ. Съ вечеру они, совершенно обезкураженные, отошли на прежнюю позицію подъ прикрытіе сорока своихъ орудій. Не смотря на понесенный уронъ, они были все-таки, по крайней мр, втрое сильне насъ, а потому генералу Уэббу не приходило и въ голову преслдовалъ графа де-ля-Мота. Необходимо было ограничиться удачною обороною рощи, изъ которой французы тщетно пытались насъ выбить. Къ тому же многочисленная кавалерія Ля-Мота какъ нельзя лучше прикрывала отступательное его движеніе. Во время этого боя транспортъ съ продовольствіемъ и боевыми запасами для осаждающей арміи, имвшій для хода военныхъ дйствій гораздо большее значеніе, чмъ весь нашъ маленькій отрядъ, совершенно спокойно продолжалъ свое движеніе и благополучно прибылъ въ лагерь принца Евгенія подъ Лиллемъ. Вступая въ бой, мы были убждены, что намъ придется лечь до послдняго человка, чтобы дать только возможность транспорту уйти отъ французовъ, такъ что одержанная побда оказалась для насъ самихъ пріятнымъ сюрпризомъ.
Генералъ-квартирмейстеръ князя — герцога, генералъ-маіоръ Кадоганъ отношенія котораго съ Уэббомъ были далеко не изъ самыхъ лучшихъ, сопровождалъ транспортъ. Онъ присоединился къ намъ съ двумя сотнями кавалеріи какъ разъ въ то время, когда битва была уже кончена, и непріятель находился въ полномъ отступленіи. Кадоганъ довольно охотно предложилъ ударить съ своею конницей на отступавшихъ французовъ. Само собой разумется, что аттака, произведенная такими ничтожными силами, не могла бы повлечь за собою сколько-нибудь серьезнаго результата. Уэббъ, какъ старшій въ чин, призналъ такое наступательное движеніе совершенно излишнимъ. Онъ считалъ достаточнымъ уже и то, что мы удержались на-позиціи передъ непріятелемъ, который все еще могъ бы разбить насъ, если бы мы вздумали выйти на равнину. Къ тому же предположенная нами цль была достигнута и безпрепятственное прибытіе транспорта къ мсту назначенія обезпечено. Двумъ эскадронамъ, которые привелъ съ собою Кадоганъ, не пришлось даже обнажить и сабель. Впрочемъ, ихъ появленіе, быть можетъ, заставило французовъ окончательно отказаться отъ мысли о новомъ нападеніи на насъ, если только у нихъ имлась вообще такая мысль. Въ сумерки, убдившись, что ла-Мотъ и не думаетъ аттаковать, генералъ Кадоганъ ухалъ съ обоими своими эскадронами въ главную квартиру. Оба генерала очень сухо простились другъ съ другомъ.
— Онъ успетъ пріхать въ Ронкъ своевременно, чтобы исполнять за ужиномъ у князя-герцога должность блюдолиза, — замтилъ Уэббъ.
Войска нашего отряда провели ночь на бивакахъ въ Винендельской рощ. Генералъ ужиналъ въ маленькомъ замк, прилегавшемъ къ этой рощ.
— Если бы я былъ Кадоганомъ, то меня пожаловали бы за сегодняшнюю битву въ британскіе пэры, а тебя, Гарри, назначили бы полковымъ командиромъ, — сказалъ мн генералъ-маіоръ Уэббъ. За оба предшествовавшихъ дла ты былъ помщенъ въ спискахъ отличившихся, а въ первомъ сраженіи тебя чуть было не убили. Я и на этотъ разъ упомяну о теб въ реляціи къ свтлйшему главнокомандующему и предложу произвести тебя въ маіоры, на вакансію бдняги Дика Гарвуда. Надюсь, у тебя отыщется вдь сотняга гиней для взятки Карлоннелю? Сунь ихъ ему въ руку завтра, когда отправишься въ главную квартиру съ моимъ донесеніемъ.
Въ этомъ донесеніи генералъ-маіоръ Уэббъ снова упоминалъ о капитан Эсмонд въ числ наиболе отличившихся. На другой день означенный капитанъ отвезъ въ главную квартиру это донесеніе, въ отвтъ на которое ему вручено было секретаремъ князя-герцога письмо, адресованное генералъ-лейтенанту Уэббу. Голландскій офицеръ, посланный графомъ Нассау-Вуденбургомъ, сыномъ фельдмаршала Оверкерка, привезъ тоже поздравительное письмо своему командиру, участвовавшему въ бою и выказавшему, какъ доносилъ Уэббъ, большую храбрость и распорядительность.
Эсмондъ, съ низкимъ поклономъ и улыбающимся лицомъ подалъ письмо отъ главнокомандующаго своему генералу и привтствовалъ его съ чиномъ генералъ-лейтенанта. Вся свита генерала Уэбба, хавшаго тогда какъ разъ по направленію къ Менену, громко прокричала ура своему генералу. Поблагодаривъ за поздравленіе, онъ съ лицомъ, слегка раскраснвшимся отъ радостнаго ожиданія, распечаталъ письмо, но, пробжавъ это письмо, сердито ударилъ имъ по своему сапогу и воскликнулъ:
— Онъ не потрудился даже написать мн собственноручно. Прочтите вслухъ эту записку, Эсмондъ!
Эсмондъ прочелъ:
‘Милостивйшій государь, только что прибылъ сюда мистеръ Кадоганъ, извстившій меня объ успшномъ дл, которое было у васъ вчера посл полудня близь Виненделя съ отрядомъ войскъ подъ командой г-на де-ля-Мота.
Успхъ означеннаго дла надо главнымъ образомъ приписать вашей распорядительности и ршимости и можете быть уврены, что я воздамъ вамъ должное въ донесеніяхъ правительству ея величества и съ радостью буду признавать во всхъ случаяхъ за вами заслугу обезпеченія доставки транспорта.

‘Вашъ и т. д.
‘М’.

— Всего лишь дв строчки отъ этого проклятаго Карлоннеля! И это благодарность за взятіе Лилля, — за побду надъ непріятелемъ, впятеро превосходившихъ насъ силами, — побду, которая ни чуть не уступаетъ самымъ блестящимъ изъ его собственныхъ подвиговъ! Положимъ, что меня произвели въ генералъ-лейтенанты, но вдь тутъ онъ не при чемъ. Я и безъ того стоялъ на очереди къ производству какъ старшій генералъ-маіоръ. Клянусь сатаной и всми его аггелами, — продолжалъ бдняга Уэббъ, — я увренъ, что ему было бы гораздо пріятне, если бы меня поколотили французы!
Письмо къ графу Нассау-Вуденбургу оказалось на французскомъ язык. Оно было гораздо длинне, нмъ записка генералъ — маіору Уэббу и было составлено въ боле лестныхъ выраженіяхъ.
— Хорошъ, нечего сказать, этотъ Марльборо!— вспылилъ нашъ генералъ.— Человкъ, кажется, по горло сытъ золотомъ, — осыпанъ съ ногъ до головы титулами и знаками отличія, которые мы вдь заработали для него, — а между тмъ скряжничаетъ написать строчку похвалы своему товарищу по оружію! Неужели ему все еще мало? Неужели мы деремся здсь только для того, чтобы онъ, словно сыръ въ масл, катался въ богатствахъ и почестяхъ? Впрочемъ, что же, господа! Обождемъ реляціи въ оффиціальной газет! Если свтлйшій герцогъ не желаетъ признавать нашихъ заслугъ, то можетъ быть еще, что ихъ оцнятъ по достоинству ея величество королева и наша родина!
На глазахъ храбраго воина выступили при этихъ словахъ слезы негодованія, но онъ сердито стряхнулъ ихъ съ своего лица на перчатку. Затмъ, потрясая въ воздух сжатымъ кулакомъ, онъ прибавилъ:
— Клянусь Богомъ, я предпочелъ бы одну вещь даже титулу пэра!
— Что же это такое, ваше превосходительство? — освдомились нкоторые изъ офицеровъ его свиты.
— Встрча на какую-нибудь четверть часа съ Джономъ Черчиллемъ на ровненькой зеленой лужайк, съ тмъ, чтобы между его и моей рубашками не было ничего кром пары шпагъ…
— Помилуйте, ваше превосходительство…— возразилъ ему кто-то.
— Можете передать ему это! Я знаю, что вы такъ и намрены сдлать. Каждое слово, сказанное про герцога кмъ-либо изъ генераловъ, аккуратно доводится до его свднія. Я не имю въ виду упрекать Марльборо въ трусости. Чортъ бы его побралъ, онъ достаточно храбръ! но во всякомъ случа, господа, обождемъ оффиціальной реляціи. Да сохранитъ Господь Богъ ея величество королеву! Она, безъ сомннія, наградитъ насъ по заслугамъ.
Оффиціальная газета съ реляціей о винендельской битв дошла до насъ лишь мсяцъ спустя, въ тотъ самый день, когда генералъ-лейтенантъ Уэббь съ своими офицерами имлъ честь обдать въ Лилл у принца Евгенія Савойскаго. Его высочество былъ настолько добръ, что въ приглашеніи къ намъ объяснилъ: ‘Вы доставили мн състные припасы, а потому имете законное право участвовать въ пиршеств’. Это было и въ самомъ дл грандіозное пиршество. По правую руку принца сидлъ свтлйшій герцогъ Марльборо, а по лвую — маршалъ Буффлеръ, такъ храбро защищавшій крпость. За столомъ находились вс старшіе офицеры обихъ армій. Генералъ-лейтенантъ Уэббъ былъ въ этотъ день особенно великолпенъ. Хотя его рослая мужественная фигура и благородное энергическое лицо заставляли всегда обращать на него вниманіе, но на этотъ разъ онъ, кром того, впервые носилъ звзду ордена Pour le Mrite, присланную ему прусскимъ королемъ за одержанную побду. Его высочество принцъ Савойскій провозгласилъ тостъ въ честь винендельскаго побдителя. Свтлйшій герцогъ выпилъ свой стаканъ вина съ довольно кислой улыбкой. Адьютанты тоже присутствовали на обд, причемъ Гарри Эсмондъ и его милйшій виконтъ сидли рядомъ. Они вообще старались быть вмст такъ часто, какъ только это дозволяли служебныя ихъ обязанности. Съ своего мста они какъ нельзя лучше могли видть все происходившее за генеральскимъ столомъ. Гримаса, которую скорчилъ князь-герцогъ, заставила Франка расхохотаться. Винендельская битва и поведеніе генералиссимуса съ Уэббомъ служили предметомъ толковъ для всей арміи. Когда принцъ Евгеній, вставъ съ своего стула, провозгласилъ: ‘Пью за побдителя подъ Виненделемъ, за его храброе войско и побду, благодаря которымъ мы обдаемъ сегодня въ Лилл!’, въ зал пиршества раздаюсь громкое ‘ура’, такъ какъ генерала Уэббъ очень любили у насъ въ арміи за его храбрость, великодушіе и даже за маленькія его слабости.
— Онъ красивъ, какъ Гекторъ, и храбръ, какъ Парисъ, — шепталъ Франкъ Кэстльвудъ на ухо своему пріятелю.— Сама Венера, — старушка Венера, непремнно поподчивала-бы его яблочкомъ. Нутка, Гарри, тряхни стариной. Мы вс здсь пьемъ за здоровье винендельской арміи. Рамильи ничто по сравненію съ Виненделемъ! Ура, ура!
Въ это самое время, едва лишь усплъ нашъ генералъ высказать свою благодарность за оказанную ему честь, принесли только что прибывшую изъ Англіи оффиціальную газету, которая тотчасъ же и начала переходить изъ рукъ въ руки. Офицеры горли нетерпніемъ ее прочесть, что представлялось, впрочемъ, совершенно естественнымъ: оставленныя ими на родин матери и сестры читали, вдь, эту самую газету съ такимъ замираніемъ сердца! Въ продолженіи цлыхъ уже шести лтъ почти въ каждомъ нумер оффиціальной газеты сообщалось о многочисленныхъ геройскихъ подвигахъ и столь-же геройскихъ смертяхъ.
— Ну, такъ и есть! ‘Дло подъ Виненделемъ’. Здсь говорится про васъ, генералъ!— сказалъ Франкъ, — заручившись маленькимъ грязнымъ листкомъ газеты, которую тогда такъ охотно читалъ весь военный людъ.
Съ этими словами Франкъ перелзъ черезъ нашу скамейку и подошелъ къ томy мсту, гд сидлъ генералъ Уэббъ, который былъ съ нимъ лично знакомъ и не разъ приглашалъ съ собой обдать. Я уже неоднократно упоминалъ, что веселый, красивый юноша, Франкъ Кэстльвудъ, былъ у насъ общимъ любимцемъ. Генералы, въ громадныхъ своихъ парикахъ, разступились передъ Франкомъ. Перегнувшись черезъ кожанный колетъ австрійскаго генерала Доуна, Франкъ передалъ газету нашему генералу, сидвшему по другую сторону стола, а затемъ, слегка смутившись и красня, вернулся на свое мсто.
— Думаю, Гарри, что это будетъ пріятно Уэббу, — шепнулъ онъ мн.— По крайней мр, я самъ съ удовольствіемъ прочелъ посл Рамильи свое имя въ лондонской газет: ‘виконтъ Кэстльвудъ, служившій волонтеромъ и т. д…’ Что же это, однако, такое?..
У генерала-лейтенанта Уэбба, читавшаго газету, появилось на лиц какое-то странное выраженіе, затмъ, бросивъ газету на столъ, онъ вскочилъ съ мста и вскричалъ: ‘Не соблаговолитъ-ли, ваша свтлость…’
Его свтлость герцогъ Марльборо въ свою очередь тоже вскочилъ съ мста и объявилъ:,
— Тутъ вышло какое-нибудь недоразумніе, милйшій мой генералъ Уэббъ!
— Не соблаговолите-ли, ваша свтлость, его исправить? — продолжалъ Уаббъ, протягивая газету нашему главнокомандующему.
Между нимъ и его свтлостью, княземъ-герцогомъ, сидло пять человкъ, да къ тому же главнокомандующій, вмст съ Савойскимъ принцемъ, наслдникъ принцемъ ганноверскимъ и двумя послами: прусскимъ и датскимъ, помщался на эстрад подъ балдахиномъ, такъ что Уэббъ, не смотря на свои высокій ростъ, никакъ не могъ до него дотянуться.
— Погодите, — сказалъ онъ съ улыбкой, какъ если бы ему въ голову пришла особенно счастливая мысль, и затмъ вжливо обнаживъ шпагу, прокололъ газету ея остріемъ и подалъ такимъ образомъ герцогу со словами: ‘Позвольте передать эту газету вашей свтлости’. Герцогъ угрюмо нахмурился и, обращаясь къ шталмейстеру, стоявшему позади его стула, проговорилъ: ‘Возьмите’. Генералъ-лейтенантъ, отвсивъ главнокомандующему низкій поклонъ, вернулся на свое мсто и допилъ свой стаканъ. Газета, въ которой секретарь герцога, Карлонель, помстилъ реляцію о винендельской побд, упоминала про генералъ-маіора Уэбба, но приписывала побду единственно лишь мужеству и распорядительности Кадогана, любимца его свтлости. Странное поведеніе генерала Уэбба, который чуть что не ткнулъ въ лицо главнокомандующему обнаженною своей шпагой, вызвало въ офицерскихъ кружкахъ много толковъ и произвело большое возбужденіе. Генералъ посл того, какъ прошелъ у него первый порывъ возбужденія, съумлъ подавить вс вншніе признаки негодованія и, благодаря этому, имлъ удовольствіе бсить главнокомандующаго гораздо сильне, чмъ могъ бы это сдлать самою рзкой публичной выходкой, за которую его можно было бы привлечь къ отвтственности.
Генералъ-лейтенантъ Уэббъ вернулся на свою квартиру и переговорилъ съ главнымъ своимъ совтникомъ, мистеромъ Эсмондомъ, пользовавшимся уже теперь полнымъ его довріемъ. Генералъ, обращался съ нимъ, какъ съ другомъ, или лучше сказать, какъ съ роднымъ сыномъ. По совту Гарри его превосходительство обратился къ свтлйшему главнокомандующему съ письмомъ, гд заявляютъ:
‘Ваша свтлость, безъ сомннія поймете, что, читая лондонскую газету, въ которой секретарь вашей свтлости, мистеръ Карлонель, заявилъ, будто генералъ-маіоръ Кадоганъ командовалъ войсками въ недавнемъ винендельскомъ бою, генералъ, дйствительно выигравшій это сраженіе, во всякомъ случа, не могъ испытывать удовольствія.
‘Вашей свтлости должно быть извстно, что мистеръ Кадоганъ даже не присутствовалъ при сраженіи, но, прибывъ съ двумя эскадронами, когда оно уже окончилось, поступилъ подъ начальство старйшаго въ чин. Послдствіями винендельской битвы, въ которой генералъ-лейтенантъ Уэббъ имлъ счастіе командовать войсками, были: взятіе Лилля, освобожденіе Брюсселя, осажденнаго уже непріятельскими войсками, подъ начальствомъ баварскаго курфюрста, а также возвращеніе большихъ городовъ Гента и Брюгге, которыми непріятель овладлъ въ прошломъ году, благодаря измн и подкупу, а потому г-нъ Уэббъ не можетъ уступить честь такого успха и такой заслуги мистеру Кадогану, или же любому иному лицу.
‘Какъ-только военныя дйствія въ ныншнемъ году закончатся, генералъ-лейтенантъ Уэббъ будетъ просить разршенія ухать изъ арміи и вернуться на свое мсто въ парламентъ, предупреждая его свтлость главнокомандующаго, что доведетъ о вышеизложенномъ до сведнія палаты общинъ, всей Великобританіи и ея величества королевы.
‘Въ стремленіи своемъ исправить ложное заявленіе въ газет, присланное туда секретаремъ это свтлости, мистеромъ Карлонелемъ, г. Уэббъ, не будучи въ состояніи передать газету изъ рукъ въ руки его свтлости главнокомандующему, отъ котораго его отдляло нсколько человкъ, передалъ газету, содержавшую ложное заявленіе, на острі своей шпаги, чтобы означенная газета скоре дошла въ руки свтлйшаго герцога Марльборо, несомннно желающаго воздать должное каждому изъ офицеровъ своей арміи.
‘Г-нъ Уэббъ слишкомъ хорошо знаетъ свои обязанноcти, чтобы у него могла явиться мысль о нарушеніи субординаціи по отношенію къ своему начальнику. Точно также ему не могло придти на умъ употреблять въ военное время свою шпагу противъ кого-либо кром враговъ ея королевскаго величества. Онъ проситъ разршенія вернуться въ Англію, какъ только это окажется возможнымъ безъ ущерба для службы ея величества и проситъ отпустить съ нимъ въ Англію капитана егерскаго полка, мистера Эсмонда, состоявшаго при немъ адьютантомъ, тмъ боле, что этотъ капитанъ все время находился на пол сраженія и отмтилъ по своимъ часамъ время, когда прибылъ, по окончаніи битвы, генералъ Кадоганъ’.
Главнокомандующій не могъ отказать Уэббу въ требуемомъ разршеніи и точно также не могъ придраться къ письму Уэбба, хотя оно и было составлено въ весьма оскорбительныхъ выраженіяхъ. Половина арміи была убждена, что французы овладли Гентомъ и Брюгге единственно только благодаря измн и подкупу, причемъ многіе понимали какъ нельзя лучше, на чью именно измну намекалъ генералъ-лейтенантъ Уэббъ. Точно также распространено было убжденіе, что главнокомандующій, если бы только это отъ него зависло, ни подъ какимъ видомъ не помогъ бы принцу Евгенію Савойскому овладть Лиллемъ и даже не далъ бы въ ныншнемъ году генеральнаго сраженія, если бы его къ этому положительно не принудили. Понятно, что разъ ужь битва началась, герцогъ Марльборо считалъ долгомъ, въ интересахъ собственной своей репутаціи, сражаться съ величайшимъ мужествомъ и несравненнымъ искусствомъ. Тогда онъ ни за какія уже взятки въ свт не уступилъ бы случая побить непріятеля {Ненависть нашего дда къ герцогу Марльборо явственно выражается во всемъ повствованіи его объ этихъ кампаніяхъ. Онъ всегда считалъ герцога величайшимъ предателемъ и величайшимъ полководцемъ, о какихъ когда-либо упоминалось въ исторіи и говорилъ, что въ продолженіи войны Марльборо бралъ взятки отъ всхъ, кто только ему расположенъ былъ ихъ дать. Милордъ маркизъ (какъ мы можемъ называть это здсь, хотя онъ самъ всегда называлъ себя полковникомъ Эсмондомъ) разсказывалъ очень много такого, что не внесено въ обнародованныя теперь его записки. Большинство своихъ свдній онъ получалъ отъ іезуитскаго патера. Свднія эти могли быть не вполн точными, но во всякомъ случа патеръ Гольтъ положительно утверждалъ, будто герцогу Марльборо общана была взятка въ четыре милліона франковъ, если онъ устроится такъ, чтобы избжать генеральнаго сраженія.
Бабушка разсказывала намъ въ малолтств, что когда ддушк пришлось впервые представляться князю-герцогу, Марльборо повернулся къ нему спиной. Герцогъ разсказалъ потомъ жен, которая передала старушк вдовствующей виконтес, сообщившей объ этомъ полковнику Эсмонду. ‘Незаконный сынъ Тома Эсмонда являлся сегодня ко мн. У него такая же подлая, негодяйская рожа, какъ и у его скотины-отца’. Ддушка никогда не въ состояніи былъ простить Марльборо этого дерзкаго о немъ отзыва. Вообще онъ отличался одинаковымъ постоянствомъ и во вражд и въ дружб. Такъ, онъ далеко небезпристрастно относился къ генералу Уэббу и всегда принималъ его сторону противъ несравненно боле знаменитаго полководца, герцога Марльборо. Портретъ генерала Уэбба имется у насъ еще и теперь, въ виргинскомъ нашемъ Кэстльуд.}.
Подчиненные князя-герцога не сочли возможнымъ слдовать примру главнокомандующаго. Если бы не были приняты энергическія мры для пресченія ссоръ, возгорвшихся по этому поводу между офицерами, то они вс передрались бы другъ съ другомъ. Генералъ Кадоганъ послалъ къ генералъ-лейтенанту Уэббу извщеніе о своей готовности принять отъ него вызовъ на поединокъ. Нашъ храбрый старикъ-генералъ былъ, по обыкновенію, не прочь подраться, такъ что мы съ трудомъ лишь уломали его отвтить, что онъ лично ничего не иметъ противъ г-на Кадогана, который держалъ себя по отношенію къ нему вполн пристойнымъ образомъ и недоволенъ лишь должностными лицами главной квартиры князя-герцога, позволившими себ послать въ оффиціальную газету совершенно лживую реляцію. Секретарь главнокомандующаго, Карлонель, изъявилъ тогда готовность дать удовлетвореніе генералу Уэббу, но генералъ возразилъ, что для Карлонеля у него припасена палка, и что единственное удовлетвореніе, которое ему нужно, заключается въ томъ, чтобы Карлонель сознался во лжи и возстановилъ истину. Зная Карлонеля, онъ не можетъ, однако, разсчитывать на такое удовлетвореніе. Офицеры генералъ-лейтенанта Уэбба и т, которые состояли въ штаб самого главнокомандующаго, зачастую ссорились другъ съ другомъ. Такое происхожденіе имла, между прочимъ, и единственная дуэль, въ которой мистеръ Эсмондъ оказывался однимъ изъ главныхъ дйствующихъ лицъ. Слдуетъ замтить, однако, что истиннымъ побудительнымъ поводомъ къ поединку послужило у него желаніе отмстить за давнишнюю кровную обиду.
Лордъ Могунъ, командовавшій эскадрономъ въ конногвардейскомъ полку лорда Макльсфильда, состоялъ въ теченіе этой кампаніи при княз-герцог. Онъ и въ молодости не пользовался особенно хорошей репутаціей, а теперь про него шла еще боле дурная слава. Въ испанскую экспедицію онъ имлъ опять дуэль, на которой тоже убилъ своего противника. Кром того, успвъ съ тхъ поръ жениться и бросить жену, онъ велъ по прежнему жизнь развратника, игрока и мота. Лордъ Могунъ прибылъ къ намъ въ армію передъ самымъ уденардскимъ сраженіемъ. Эсмондъ опасался, что Франкъ Кэстльвудъ, услышавъ о прізд Могуна, непремнно его разыщетъ, чтобы вызвать на смертельный поединокъ. Опасенія эти оказались вполн основательными, но, къ счастью, рана, полученная молодымъ виконтомъ подъ Уденардомъ, заставила его обождать съ вызовомъ. Рана эта, однако, почти уже зажила и Эсмондъ ежедневно трепеталъ при мысли о томъ, что какой-нибудь случай можетъ каждую минуту свести возлюбленнаго его юношу съ завдомымъ бреттеромъ. Дйствительно имъ и довелось встртиться въ Лилл, въ офицерской столовой полка Гандисейда, причемъ командиръ полка даже и не подозрвалъ о существованіи между ними враждебныхъ отношеній.
Ненавистное Эсмонду красивое лицо Могуна не попадалось ему на глаза въ теченіе цлыхъ девяти лтъ, а именно со времени роковой встрчи ночью на Лейчестерскомъ пол. Теперь красота его поблекла подъ тлетворнымъ вяніемъ страстей и преступленій. Лицо Могуна носило выраженіе затаеннаго страха естественнаго у человка, на совсти у котораго, кром трехъ убійствъ на дуэли, лежитъ не мало и другихъ позорныхъ дяній и преступленій. Когда полковникъ, въ качеств хозяина столовой- представлялъ другъ другу собравшихся къ обду офицеровъ, лордъ Могунъ отвсилъ какъ-то неохотно низкій поклонъ и поспшилъ отойти въ сторону. Онъ настолько перемнился за послднія девять лтъ, что Франкъ Кэстльвудъ узналъ его, лишь когда услышалъ его фамилію. Что касается до лорда Могуна, то онъ, съ своей стороны, немедленно же узналъ молодого виконта.
Интересно было глядть въ эту минуту на нихъ обоихъ, особенно же на юношу, лицо котораго покрылось яркимъ румянцемъ, когда онъ услышалъ ненавистное имя убійцы своего отца. Онъ тотчасъ же заявилъ на ломанномъ французскомъ язык, молодымъ, дрожавшимъ отъ негодованія голосомъ:
— Мн давно уже хотлось встртиться съ лордомъ Могуномъ!
Могунъ молча поклонился и отошелъ въ противоположный уголъ комнаты. Надо отдать ему справедливость, онъ не желалъ завязывать ссоры съ этимъ молодымъ человкомъ.
Эсмондъ устроился такъ, чтобы сидть за столомъ между ними. Франку это не понравилось.
— Чортъ возьми. Какое вы имете право садиться за столомъ выше человка, который хотя и моложе васъ годами, но старше по своему общественному положенію? Я нахожу, что даже лордъ Могунъ долженъ былъ бы сидть ниже меня и во всякомъ случа предпочитаю сидть съ нимъ рядомъ.
Шепнувъ лорду Могуну, что Франкъ раненъ въ ногу подъ Уденардомъ, Эсмондъ просилъ его не обращать вниманія на задорныя выходки молодого виконта. Могунъ въ продолженіи нкотораго времени такъ и поступалъ. Онъ оставлялъ безъ отвта многія язвительныя выходки по его адресу со стороны юнаго Кэстльвуда. За столомъ провозглашено было нсколько тостовъ, и лордъ Могунъ подъ конецъ охмллъ.
— Не лучше-ли будетъ вамъ уйти, милордъ?— сказалъ ему Эсмондъ, упрашивая Могуна удалиться изъ столовой.
Могунъ, у котораго къ тому времени порядкомъ уже шумло въ голов, возразилъ.
— Нтъ, клянусь всми чертями, никто не заставитъ меня теперь уйти отсюда!
За столомъ, разумется, шла рчь о тогдашней злоб дня. ‘Уэббъ хотлъ вызвать на дуэль главнокомандующаго’. ‘Съ Уэббомъ дурно обошлись’. ‘Онъ былъ, несомннно, самымъ храбрымъ и самымъ милымъ, хоть и тщеславнйшимъ человкомъ во всей арміи’. Лордъ Могунъ не зналъ, что Эсмондъ состоялъ адьютантомъ Уэбба. Онъ принялся передавать слышанныя имъ розсказни, въ которыхъ личность генералъ-лейтенанта Уэбба выставлялась въ дурномъ свт. Молодой Кэстльвудъ, сидвшій по другую сторону Эсмонда, прерывалъ Могуна чуть не на каждомъ слов и категорически ему противорчилъ.
— Нтъ, я не могу этого больше выносить!— воскликнулъ, наконецъ, лордъ Могунъ.
— И я тоже не могу, милордъ, — возразилъ Эсмондъ, вскакивая съ своего мста.— Господа, увряю васъ честнымъ словомъ, что все, сказанное Могуномъ про генерала Уэбба, ложь, — чистая ложь!
Отвсивъ низкій поклонъ лорду Могуну, Эсмондъ, не говоря боле ни слова, всталъ и вышелъ изъ столовой. Въ тогдашнія времена между офицерами зачастую происходили подобныя столкновенія, неизбжно заканчивавшіяся поединками. За домомъ былъ садъ, куда немедленно и вышло все общество, находившееся въ столовой. Не прошло и двухъ минутъ посл энергическаго заявленія Эсмонда, какъ уже онъ и лордъ Могунъ стояли другъ противъ друга безъ мундировъ съ обнаженными шпагами. Капитанъ Эсмондъ имлъ полную возможность убить своего противника и въ такомъ случа негодяй получилъ бы заслуженное наказаніе и былъ бы не въ состояніи учинить никакихъ новыхъ пакостей, но разв можетъ кто-нибудь брать на себя роль карающаго судьи? Клянусь честью, что я хотлъ только лишить лорда Могуна возможности вредить Франку. Поэтому посл какой-нибудь полудюжины энергическихъ выпадовъ, которые шутя отстраняла моя шпага, я въ свою очередь отвтилъ ударомъ, вслдствіе котораго милорду пришлось вернуться домой и носить цлыхъ три мсяца правую руку въ повязк.
— Ахъ, Гарри, отчего не убили вы этого негодяя?— спрашивалъ виконтъ Кэстльвудъ. Я все еще хожу на костыл, но вдь это не помшало бы мн драться съ нимъ на шпагахъ и пистолетахъ, верхомъ на кон.
Гарри Эсмондъ отвтилъ на это:
— А все-таки лучше не имть на совсти ни чьей смерти, даже и смерти такого негодяя.
По окончаніи поединка, длившагося всего лишь какихъ-нибудь три минуты, все офицерство вернулось въ столовую допивать вино, а лордъ Могунъ ухалъ къ себ на квартиру, гд съ нимъ сдлалась горячка, которая предотвратила бы много бдъ, если бы догадалась свести его въ могилу.
Вскор посл этого инцидента Гарри Эсмондъ и его генералъ ухали изъ лагеря въ Лондонъ. Капитану Эсмонду предшествовала тамъ извстнаго рода лестная репутація, такъ какъ старая вдовствующая виконтесса устроила ему въ Чельзи такую торжественную встрчу, какъ если бы онъ былъ настоящимъ героемъ-побдителемъ. Она дала въ честь генералъ-лейтенанта Уэбба парадный обдъ, за которымъ усадила его на кресло, украшенное лавровыми внками. При этомъ случа ея сіятельство провозгласила тостъ въ честь Эсмонда, а добрйшій генералъ соблаговолилъ поддержать этотъ тостъ въ самыхъ лестныхъ для молодого капитана выраженіяхъ. Она же распорядилась привезти, по крайней мр, въ сорока наемныхъ каретахъ добровольцевъ изъ предмстья, изъявившихъ желаніе устроить овацію нашему генералу при выход его изъ палаты общинъ въ тотъ день, когда парламентъ торжественно высказалъ ему благодарность за винендельскую побду. Чернь кричала ура и рукоплескала генералу Уэббу. То же самое длали, впрочемъ, и люди, принадлежавшіе къ самымъ аристократическими, кружкамъ великобританскаго общества. Самъ генералъ былъ по истин великолпенъ, когда размахивалъ шляпой и раскланивался на вс стороны, прикладывая руку къ своей звзд ордена Pour le Mrite. Онъ познакомилъ капитана Эсмонда съ мистеромъ Сентъ-Джономъ и высокороднымъ Робертомъ Гарлеемъ, эсквайромъ, вмст съ которыми вышелъ изъ засданія въ палат общинъ. При этомъ генералъ соблаговолилъ сдлать нсколько лестныхъ замчаній относительно службы мистера Эсмонда въ продолженіи трехъ послднихъ кампаній.
Мистеръ Сентъ-Джонъ, обладавшій самой симпатичной наружностью, какую мн когда-либо доводилось встртить у мужчины, за исключеніемъ, впрочемъ, несравненнаго моего Франка Кэстльвуда, объявилъ, что слышалъ уже передъ тмъ о господин Эсмонд отъ капитана Стиля, разсказывавшаго, что Эсмондъ помогалъ Аддисону писать знаменитую его поэму ‘Фландрская кампанія’.
— Поэма эта является такимъ же великимъ подвигомъ, какъ и бленгеймская побда, — сказалъ мистеръ Гарлей, пользовавшійся репутаціей превосходнйшаго знатока и щедраго покровителя изящной литературы. Быть можетъ, онъ былъ и правъ, хотя я съ своей стороны нашелъ тамъ всего лишь штукъ двадцать прекрасныхъ строфъ. Все остальное — общія мста. Гимнъ Аддисона въ тысячу разъ лучше подобныхъ поэмъ.
Весь Лондонъ негодовалъ на несправедливый поступокъ князя-герцога съ генераломъ Уэббомъ и хвалилъ палату общинъ, вотировавшую этому генералу благодарность за винендельскую его побду. Не подлежитъ сомннію, что этотъ блестящій военный подвигъ повлекъ за собою сдачу Лилля, до чрезвычайности обидвшую престарлаго французскаго короля. По слухамъ, потеря этого важнаго города была для него чувствительне всхъ прежнихъ побдъ, одержанныхъ надъ нимъ нашими войсками. Мн лично кажется, однако, что восторженное чувство радости, вызывавшееся у генералъ-лейтенанта Уэбба его успхомъ, было въ значительной степени обусловлено мыслью о томъ, что, благодаря венендельскому бою Марльборо не получилъ крупной взятки, общанной ему французскимъ королемъ вслуча снятія осады съ Лилля. Враги князя-герцога упоминали даже размры этой взятки, и почтеннйшій генералъ Уэббъ весело подсмивался, припоминая, что подъ Виненделемъ не только побилъ французовъ, но и самого Марльборо, перехвативъ направлявшійся уже въ бездонные карманы главнокомандующаго транспортъ милліончика въ три серебряныхъ франковъ. Когда супруга генерала явилась на вечеръ къ ея величеству, вс дамы торійской партіи собрались вокругъ нея съ поздравленіями, такъ что у нея образовалась свита, боле многочисленная, чмъ у самой герцогини Марльборо. Вожди торійской партіи устроивали въ честь генерала Уэбба празднества и утверждали, будто онъ не уступаетъ въ воинскомъ искусств самому герцогу. Быть можетъ, что храбрый воинъ являлся для нихъ въ данную минуту просто напросто орудіемъ политической интриги, но онъ лично нимало не сомнвался, что льстившіе ему милые джентльмены воздаютъ лишь должную справедливость его заслугамъ, какъ полководца. Г-ну Эсмонду, въ качеств генеральскаго адьютанта и любимца, выпала на долю тоже нкоторая частица популярности, озарявшей побдоносное чело его вождя. Онъ былъ представленъ ея величеству королев и, по просьб благосклоннаго своего командира, произведенъ въ подполковники.
Не подлежало сомннію, что въ Англіи имлась семья, которая такъ чистосердечно гордилась и радовалась всякому счастью, выпадавшему на долю Эсмонда, что онъ съ своей стороны былъ въ высшей степени доволенъ возможностью доставитъ ей подобное счастье. Въ ндрахъ этой семьи Бленгеймъ и Уденардъ считались ничтожными и малозначущими инцидентами военныхъ дйствій, совершенно блднвшими передъ славой и результатами винендельской побды. Мать Франка Кэстльвуда питала къ Эсмонду такую нжную привязанность, что каждый разъ съ удовольствіемъ слушала разсказы генерала Уэбба о винендельской битв. Кажется даже, что генеральша приревновала младшую вдовствующую виконтессу къ своему мужу, частенько навщавшему Кенсингтонъ, гд ему можно было бесдовать на столь интересную и пріятную для него самого тэму. Что касается до генеральскаго адьютанта, то, по свойственному каждому человку тщеславію, онъ радовался и отблескамъ славы, которую Фортуна ему удлила, но эти отблески были ему особенно дороги, главнымъ образомъ, потому, что нравились виконтесс, а еще боле — отъ того, что Беатриса придавала имъ важное значеніе (теперь онъ давно уже пережилъ безразсудную съ ней страсть, а потому можетъ съ совершенно спокойной совстью чистосердечно сознаться въ тогдашнихъ своихъ чувствахъ). Относительно старшей вдовствующей виконтессы Изабеллы, обитавшей въ Чельзи, необходимо замтилъ, что во всей Англіи трудно было бы найти старушку, находившуюся въ состояніи большаго восхищенія. Она была до чрезвычайности любезна и милостива къ полковнику Эсмонду. Ему отведены были лучшія комнаты въ дом ея сіятельства, гд всей прислуг предписывалось смотрть на него, какъ на своего барина. Почтенная старушка положительно требовала, чтобы Эсмондъ давалъ у себя вечера, причемъ брала на себя вс расходы и была очень рада, когда гости ея названнаго племянника упивались чуть не до положенія ризъ, такъ что ихъ приходилось выводить подъ руки и усаживать въ кареты. Ей непремнно хотлось имть портретъ Эсмонда, и мистеръ Джерватъ написалъ его въ красномъ мундир, привтливо улыбающагося осколку бомбы, которая разрывалась на первомъ план, въ одномъ изъ угловъ картины. Старшая вдовствующая виконтесса клялась, что до тхъ поръ не въ состояніи будетъ спокойно сойти въ могилу, пока ея Эсмондъ не сдлаетъ приличную партію. Поэтому она постоянно приглашала гостить у себя въ Чельзи молоденькихъ барышень съ хорошенькими личиками и кругленькими состояньицами, которыя были: готовы предоставить и то, и другое въ распоряженіе полковника. Онъ невольно улыбался, припоминая, до какой степени перемнилось его собственное положеніе, сравнительно съ первыми днями пребыванія въ отцовскомъ дом, когда онъ съ трепетомъ стоялъ передъ этой самой виконтессой, держа передъ ней въ качеств пажа тазъ или кувшинъ съ водою, или же сидлъ во время путешествія на подножк дорожнаго ея экипажа. Теперь она не находила у Гарри никакого недостатка, кром того разв, что онъ былъ боле трезвъ, чмъ подобаетъ Эсмонду. Лакею никогда не доводилось укладывать его въ постель, а вмст съ тмъ, онъ никогда не влюблялся въ красавицъ сенъ-джемскаго двора, или же ковентгарденскаго сада.
Каково истинное значеніе врности въ любви и откуда именно проистекаетъ подобная врность? Мн лично она представляется душевнымъ состояніемъ, появляющимся иногда у человка и зависящимъ скоре отъ его собственныхъ свойствъ, чмъ отъ качествъ предмета его любви. По правд сказать, намъ нравится быть влюбленными. Если бы судьба не свела насъ съ Аннушкой, мы встртили бы Катеньку и принялись бы ее обожать. Мы знаемъ, что наша возлюбленныя нисколько не лучше многихъ другихъ женщинъ. Мы вовсе не требуемъ, чтобы он были красивйшими, умнйшими, или же остроумнйшими представительницами своего пола. Если мы любимъ женщину, то вовсе не по такой причин и не изъ-за какихъ-либо особыхъ ея достоинствъ, или прелестей. Ничего подобнаго намъ не приходитъ и въ голову, точно также какъ мы не задаемся предвзятою мыслью требовать отъ особы, которой отдаемъ свое сердце, чтобы она была самой рослой женщиной въ мір, врод, напр., шропширской великанши, или же корифейки по какой-либо иной спеціальности {Видно, что это писалъ мужчина. Женщины любятъ иначе. Немудрено, если полковникъ Э. могъ питать чувство любви по крайней мр штукамъ къ двадцати двицъ и дамъ. Р. Е. В.}.
Предметъ любви самого Эсмонда обладалъ не одними лишь прелестями, а вмст съ тмъ также и тысячью недостатковъ, причемъ и т и другія были какъ нельзя лучше извстны Гарри. Онъ зналъ властолюбіе и легкомысліе Беатрисы, зналъ ея втреность, непостоянство, неспособность уважать что бы ни было на свт, — зналъ, что она во всемъ, даже и въ красот, была прямою противуположностью своей матери, принадлежавшей къ наимене эгоистичнымъ и наиболе самоотверженнымъ женщинамъ. Несмотря на все это, съ перваго же мгновенья, когда Эсмондъ увидлъ ее въ Валькот на лстниц, ёму стало ясно, что онъ ее любитъ. Разумется, могли быть двушки гораздо лучше Беатрисы, но ему нужна была именно она, тогда какъ ко всмъ остальнымъ онъ относился совершенно равнодушно. Неужели это слдовало объяснить блистательной ея красотою? Правда, что Беатриса была красавица, но тмъ не мене Эсмонду случалось не разъ слышать, что мать Беатрисы на видъ нисколько не старше дочери и должна быть признана еще красиве. Отчего голосъ Беатрисы производилъ на него такое могущественное впечатленіе? Она пла вдь гораздо хуже чмъ Николини, или г-жа Тофтсъ. Ей зачастую даже случалось фальшивить, а между тмъ, если бы даже сама святая Цецилія вздумала сойти на землю, то онъ все-таки не сталъ бы слушать ее съ такимъ удовольствіемъ, какъ Беатрису. Цвтъ лица у Беатрисы былъ нисколько не лучше, чмъ у г-жи Стиль (у жены Дика, управлявшей теперь бднягою мужемъ съ помощью строгаго мундштука), а между тмъ при взгляд на нее Эсмондъ чувствовалъ себя положительно ослпленнымъ. Впрочемъ, даже когда онъ закрывалъ глаза, то чувствовалъ себя все-таки ослпленнымъ уже одною мыслью о Беатрис. Она умла блестяще и оживленно вести разговоръ, но не обладала такимъ несравненнымъ остроуміемъ, какъ ея мать, являвшаяся въ хорошемъ расположеніи духа очаровательнйшей собесдницей. Тмъ не мене Эсмонду доставляло величайшее удовольствіе слушать Беатрису и находиться въ ея обществ. Когда онъ былъ съ Беатрисой и ея матерью, дни протекали для него какъ-то совершенно незамтно. Онъ изливалъ передъ ними свое сердце, какъ никогда не могъ бы сдлать этого ни въ какомъ иномъ обществ (слдуетъ замтить, что молодыя двицы и дамы вообще находили его скучнымъ, надменнымъ и слишкомъ молчаливымъ кавалеромъ). Во всякомъ случа у Беатрисы и ея матери онъ чувствовалъ себя гораздо лучше, чмъ въ обществ знаменитйшихъ тогдашнихъ остроумцевъ {Онъ и самъ былъ для этихъ дамъ въ тысячу тысячъ разъ пріятне любого остроумца, такъ какъ кто же изъ нихъ могъ бы съ нимъ сравниться? Р. Е. В.}.
Да проститъ ему небо вс вымыслы, которыми онъ подчивалъ чельзійзскую старушку-виконтессу, чтобы заручиться благовиднымъ предлогомъ здить въ Кенсингсонъ, а именно: изобртенныя имъ дла въ артиллерійскомъ управленіи, свиданія съ генераломъ Уэббомъ, аудіенціи при Двор и у разныхъ государственныхъ дятелей, которыя потомъ приходилось описывать, хотя онъ на нихъ не присутствовалъ Надо отдать справедливость молодому подполковнику, что онъ очень удачно разсказывалъ, кто именно изъ вельможъ являлся въ новомъ костюм въ дворцовой церкви въ день св. Іакова, или же въ день рожденія королевы, — сколько именно каретъ стояло на улиц передъ домомъ мистера Гарлея, сколько бутылокъ имлъ онъ самъ честь распить вечеромъ съ мистеромъ Сентъ-Джономъ въ ресторан подъ вывской ‘Кокосоваго Дерева’, или же съ гг. Вальполемъ и Стилемъ въ загородномъ трактир ‘Звзды и Подвязки’.
Придворные сплетники и сплетницы увряли, что двица Беатриса Эсмондъ разъ двнадцать уже чуть что не сдлала блестящую партію. Гарри Эсмондъ, съ своей стороны, былъ положительно не въ состояніи врить никакимъ неблагопріятнымъ для нея разсказамъ. Вернувшись посл трехлтняго отсутствія, онъ чувствовалъ себя, быть можетъ, не до такой степени одурманеннымъ, какъ передъ тмъ, но все-таки влюбленнымъ исключительно только для нея. Все еще преисполненный надеждъ, онъ готовъ былъ на колняхъ предложить ей свое сердце. Подходилъ уже 1709 годъ и Беатрис должно было вскор исполниться двадцать два года. Она три года уже состояла при Двор и все еще сидла въ двушкахъ.
— Это не потому, чтобы у нея было мало жениховъ, — объяснила леди Кэстльвудъ, читавшая въ сердц Эсмонда, какъ въ открытой книг, благодаря проницательности, которую сообщала ей искренняя нжная привязанность къ автору этихъ мемуаровъ. — Она ни за что не ограничится, Гарри, скромною партіей и не захочетъ сообразоваться съ моими желаніями при выбор себ мужа. Для человка, котораго мн было бы всего пріятне назвать сыномъ (Генри Эсмондъ знаетъ, про кого я говорю) выгодне всего, если я не буду особенно усердно отстаивать передъ Беатрисой его интересы. Это такая своевольная двушка, что если бы я стала чего-нибудь отъ нея требовать, она уже изъ одного упрямства отказалась бы выполнить мое желаніе. Жениться на ней и быть съ нею счастливымъ можетъ только какой-нибудь магнатъ, который сдлаетъ изъ нея высокопоставленную особу. Поклоненіе ей нужне любви, а самое завтное у нея стремленіе — властвовать. Вамъ можетъ показаться страннымъ, что родная мать говоритъ такимъ образомъ о родной своей дочери, но вдь я считаю и васъ, Гарріи, своимъ сыномъ и нахожу, что вы должны знать всю правду о вашей сестр. Я надялась, что вы вылечитесь отъ своей страсти къ ней, — нжно добавила милэди.— Другимъ удается вдь исцляться отъ подобнаго безразсудства, но вы, какъ я вижу, все еще влюблены по прежнему. Смю уврить, бдный мой мальчикъ, что я говорила въ вашу пользу съ Беатрисой, когда мы читали про васъ въ реляціяхъ. Впрочемъ, какой же вы теперь мальчикъ? Вы становитесь совершенно серьезнымъ, пожилымъ джентльменомъ, а я обратилась уже въ старуху. Беатрис нравится пріобртенная вами репутація храбраго и распорядительнаго офицера. Вы сами лично тоже ей нравитесь. Она называетъ васъ человкомъ съ огонькомъ, признаетъ вашъ умъ и прекрасное воспитаніе, а вмст съ тмъ находитъ, что вы держите себя гораздо естественне, чмъ придворные кавалеры. Этого для нея, однако, мало. Она отдастъ свою руку разв лишь главнокомандующему, а никакъ не полковнику. Если бы она была обручена съ графомъ, то непремнно бы ему отказала, при первой возможности выдти замужъ за герцога. Впрочемъ, я говорила уже вамъ объ этомъ и раньше. Не знаю, право, отчего моя дочь придаетъ такъ много значенія вншней обстановк и такъ мало цнитъ внутреннее содержимое человка?
— Чтожъ длать, — возразилъ Эсмондъ, — никто, какъ говорится, не въ состояніи дать больше, чмъ у него есть. Отъ меня Беатриса во всякомъ случа получила ршительно все, что только имлось во мн лучшаго. Если мн удалось заслужить въ арміи кое-какую репутацію, то клянусь вамъ, что я придавалъ ей значеніе единственно лишь въ надежд доставить такимъ образомъ удовольствіе Беатрис. Какой интересъ, позвольте спросить, можетъ быть у меня лично въ томъ, чтобы дослужиться до полковника, или генерала? Вдь черезъ какихъ-нибудь пятьдесятъ-шестьдесятъ лтъ, почести, ради которыхъ такъ безразсудно теперь хлопочутъ, окажутся утратившими для своихъ владльцевъ всякое значеніе. Мн хотлось пріобристи немножко славы лишь для того, чтобы поднести ее Беатрис. Если бы у меня было что-нибудь лучшее, я, разумется, отдалъ бы его ей. Я охотно положу мою жизнь за Беатрису, если только это для нея понадобится. Если она выйдетъ замужъ за другого, я буду искренно желать ему всего лучшаго. У меня нтъ ни малйшаго намренія жаловаться на свою участь, или же рисоваться моей врностью въ любви. Очень можетъ быть, что такая врность своего рода безуміе, но, тмъ не мене, она существующій фактъ. Я лично ничего не могу тутъ подлать. Видите-ли, я люблю Беатрису, хотя и знаю, что вы въ тысячу разъ ея лучше, что вы самая милая, самая любящая и самая обворожительная изъ женщинъ. Врьте, моя дорогая, что я вижу вс недостатки Беатрисы также явственно, какъ вы видите ихъ сами. Мн на роду, однако, уже написано ее любить. Очевидно, что я въ состояніи перенести участь, которая выпала мн на долю. Я не умру изъ-за того, что Беатриса не выйдетъ за меня замужъ. Пожалуй даже, что и сдлавъ это, она не особенно бы меня осчастливила. Que voulez-vous? Je l’aime! какъ сказала бы милйшая наша чельзійская виконтесса.
— Мн бы хотлось, чтобы она вышла за васъ, Гарри, — объявила мать Беатрисы, подавая руку своему собесднику. Онъ поцловалъ эту прелестную ручку (самую дивную, миніатюрную, пухленькую ручку въ мір. Замтимъ кстати, что лэди Кэстльвудъ, которой исполнилось уже сорокъ лтъ, казалась на видъ боле чмъ десятью годами моложе). Онъ поцловалъ и удержалъ эту хорошенькую ручку въ своей рук, продолжая бесду съ ея владлицей.
— Съ моей стороны было бы безцльно длать Беатрис даже и предложеніе. Она вдь и безъ того знаетъ все, что я могъ бы ей сказать. Ей извстно, что вблизи или вдали отъ нея я все-таки остаюсь ея рабомъ. Со стороны могутъ сказать, пожалуй, что я продешевилъ и отдалъ себя задаромъ. Что же длать, если мн заблагоразсудилось взять за свою особу такую цну. Я стою все или ничего.
— Вы, Гарри, такое сокровище, что женщина, которую вы подарили своей любовью, не могла бы, кажется, промнять ее на цлое царство, — соблаговолила замтить расположенная къ Эсмонду виконтесса, — я сама выросла въ провинціи и признаюсь, что нахожу цли здшняго столичнаго честолюбія слишкомъ для меня низменными. Высокій санъ и утонченная роскошь свтлйшей нашей герцогини никогда не вызывали во мн благоговнія. Точно также, если я питала когда-нибудь къ ней чувство страха, то оно вызывалось единственно лишь несдержаннымъ ея темпераментомъ, — добавила, лукаво улыбаясь, милэди.— Я слышала, будто нридворныя дамы чахнутъ оттого, что ея величество королева броситъ на нихъ какъ-нибудь холодный взглядъ. Могущественные магнаты готовы отрубить себ плечо для того, чтобы носить черезъ другое плечо орденскую лепту Подвязки. Непонятная мн привязанность къ пустому свтскому блеску должна быть прирожденной у Беатрисы, которая съ первыхъ же дней своего появленія при Двор обнаружила утонченный тактъ, который сдлалъ бы честь состарившейся статсъ-дам. Говорятъ, будто мы съ ней походимъ на родныхъ сестеръ, причемъ она разыгрываетъ по отношенію ко мн роль старшей сестры. Она упрекаетъ меня въ отсутствіи возвышенныхъ стремленій. Я со смхомъ возражаю на это, что она сотворила себ кумира изъ кареты, запряженной шестерикомъ. Я не въ состояніи побороть у Беатрисы никакими доводами подобныя честолюбивыя стремленія. Они являются у нея въ такой же степени естественными, какъ для меня естественно любить спокойствіе и относиться равнодушно къ титуламъ и богатству. Что такое они въ самомъ дл, Гарри, и въ какой степени прочными можно ихъ признать? Настоящая наша отчизна, слава Богу, вдь не здсь!— При этихъ словахъ она улыбалась такъ, что ее можно было принять за ангела, сошедшаго лишь на мгновеніе къ намъ на землю.— Настоящая наша родина въ обители праведныхъ, куда не входятъ наши грхи и печали. Отецъ часто порицалъ меня за самоувренность, съ какою я разсчитываю попасть въ Царство Небесное, — добавила она.— Я не могу, однако, переломить себя, тмъ боле, что становлюсь на старости упрямой. Къ тому же я нжно люблю своихъ дтей и уврена, что Отецъ Нашъ Небесный питаетъ къ намъ еще въ тысячу тысячъ разъ большую любовь. Я убждена, что вс мы встртимся на томъ свт и будемъ счастливы вмст. Да, разумется, вс, то есть: вы, Гарри, — мои дти и дорогой мой покойный мужъ! Знаете-ли, что посл его смерти мн всегда казалось, будто прежняя его любовь ко мн вернулась и что мы съ нимъ теперь неразлучны? Быть можетъ, онъ и теперь присутствуетъ здсь? Мн это дйствительно кажется, Гарри. Я убждена, что грхи мужа теперь прощены, такъ какъ вдь даже пасторъ Аттербюри далъ ему отпущеніе грховъ и, кром того, онъ, умирая, простилъ самъ всмъ, кто его обидлъ и оскорбилъ. Какое было у него благородное сердце!.. Какой онъ былъ великодушный человкъ! Мн едва минуло пятнадцать лтъ, и я казалась совсмъ еще ребенкомъ, когда выходила за него замужъ. Сколько было съ его стороны доброты уже въ томъ, что онъ обратилъ на меня вниманіе! Впрочемъ, онъ всегда отличался добротой къ небогатымъ скромнымъ людямъ.
Она замолчала, и лицо ея приняло своеобразное, характерное выраженіе. Казалось, будто она глядитъ на небо и видитъ тамъ мужа. Помолчавъ нсколько времени, она улыбнулась и затмъ, разсмявшись, добавила вслухъ:
— Я смюсь потому, что мн пріятно быть съ вами, Гарри. Когда вы здсь, мн кажется, будто вы никогда насъ даже и не покидали!
Можно, разумется, записать ея слова или просто держать ихъ въ памяти, но какъ изобразить ту нжность, съ какою они были высказаны, — нжность, которая длала ихъ сладостне всякой музыки?
Молодой виконтъ не возвратился домой по окончаніи кампаніи и писалъ, будто его удержали въ Брюссел обязанности воинской службы. Сколько мн извстно, онъ и въ самомъ дл занимался осадою… одной дамы, прибывшей въ свит г-жи де-Суассонъ, матери принца Евгенія Савойскаго. Эта принцесса недавно скончалась, и означенная фрейлина посл того подверглась участи фламандскихъ крпостей, которыя, за время войны, многократно сдавались снова утрачивавшимъ ихъ имперцамъ, англичанамъ и французамъ. Понятно, что Эсмондъ не счелъ умстнымъ сообщать лэди Кастльвудъ о продлкахъ молодого ея повсы. Точно также онъ не сказалъ ни слова о своей дуэли съ лордомъ Могуномъ, зная, до какой степени противно было вдовствующей виконтес даже самое имя убійцы ея мужа. Франкъ не любилъ тратить время на бумагомаранье и очень бережно обращался съ чернилами и перьями. Поэтому, при отъзд Гарри съ своимъ генераломъ въ Англію, онъ присладъ матери всего лишь какихъ-нибудь дв строчки, въ которыхъ сообщалъ, что раненая его нога почти уже зажила, но что онъ отпразднуетъ свое совершеннолтіе въ будущемъ году, такъ какъ вышеупомянутыя служебныя обязанности не дозволяютъ ему отлучиться изъ Брюсселя и присовокупилъ: ‘Подробности передастъ вамъ кузенъ Гарри устно’.
Зная, однако, что его мамаша будетъ очень рада получить письмо къ 29-му декабря, юный виконтъ написалъ ей длинное обстоятельное посланіе, въ которомъ, надо полагать, сообщилъ и о дуэли съ Могуномъ. По крайней мр, когда Эсмондъ въ первыхъ числахъ новаго года явился навстить младшую вдовствующую виконтессу, она и ея дочь вышли къ величайшему удивленію полковника его встртить. Примру ихъ послдовала и старшая вдовствующая виконтесса, которую только что принесли въ носилкахъ прямикомъ черезъ поля изъ Чельзи въ Кенсингтонъ. Она была въ парадномъ костюм съ высокой прической временъ короля Іакова (которую всегда носила) и объявила ему: ‘Кузенъ Геири, здсь собралась вся наша семья, и вс мы благодаримъ васъ, кузенъ, за благородное поведеніе относительно главы нашего дома’. Указывая на румяную свою щеку, лэди Изабелла дала понять Эсмонду, что разршаетъ ему поцловать таковую. Когда онъ доставилъ себ означенное наслажденіе, она предложила для поцлуя также и другую щеку. ‘Кузенъ Гарри, — объявили тогда хоромъ об другія его родственницы, — благодаримъ васъ за благородное ваше поведеніе’. Гарри сообразилъ тогда, что поединокъ его въ Лилл дошелъ до свднія означенныхъ родственницъ. Ему доставляло удовольствіе слышать, что его привтствуютъ какъ члена семьи.
Въ столовой все было приготовлено для большого пиршества. Дамы были въ парадныхъ костюмахъ: чельзійская старушка, какъ уже упомянуто, въ самой высокой своей прическ, а младшая вдовствующая виконтеса сняла съ себя трауръ и являлась въ свтломъ своемъ плать восхитительной жизнерадостной красавицей. Фрейлина въ свою очередь была одта съ обычнымъ великолпіемъ, причемъ на ея прелестной груди красовалась орденская звзда французскаго мушкетера, которую Франкъ послалъ домой посл сраженія подъ Гамильи.
— Какъ видите, у насъ сегодня праздничный день, — замтила Беатриса, самодовольно поглядывая на свою звзду.— Мы надли на себя даже ордена. Не правда-ли, что мамаша сегодня очаровательна? Замтьте, что я сама взяла на себя трудъ ее нарядить!
Дйствительно, мать Беатрисы, покраснвшая подъ пристальнымъ взглядомъ Эсмонда, походила и цвтомъ лица и всею фигурой на двадцатилтнюю двушку. Изящное модное платье и дивные свтло русые волосы еще боле увеличивали такое сходство.
На стол лежала великолпная шпага въ красныхъ бархатныхъ ножнахъ съ серебрянымъ эфесомъ роскошной рзной работы и голубой шелковой лентой вмсто перевязи. ‘Что бы это могло значить?’ освдомился Эсмондъ, подходя, чтобъ полюбоваться этимъ изящнымъ оружіемъ. Беатриса въ свою очередь тоже подошла къ столу, на которомъ лежала шлага и, выхвативъ ее изъ ноженъ, воскликнула:
— На колни, сударь! Мы посвящаемъ васъ этою шпагой въ санъ нашего рыцаря! — Съ этими словами она махнула клинкомъ надъ его головой.— Старшая вдовствующая виконтесса жертвуетъ вамъ шпагу, я дала ленту для перевязи, а мамаша пришила къ ней кисточку.
— Наднь на него шпагу, Беатриса, — сказала ея мать — вы, Гарри, нашъ рыцарь, — нашъ врный и преданный рыцарь! Милый дорогой другъ мои, примите благодарность матери, которая будетъ вчно молиться за васъ, такъ какъ вы защитили ея сына!
Она не въ состояніи была сказать ничего больше, и даже старшая вдовствующая виконтесса была глубоко растрогана. Нсколько слезинокъ скатились противъ ея воли на разрумяненныя морщинистыя щеки, которыя Эсмондъ только что удостоился поцловать, и оставивши на этихъ щекахъ полосы, вовсе несоотвтствовавшія общему колориту ихъ живописи.
— Мы получили три дня тому назадъ письмо отъ дорогого нашего Франка. Вы гостили тогда какъ разъ въ Гамптон у капитана Стиля. Франкъ разсказалъ намъ все, что вы сдлали и какъ великодушно стали вы между нимъ и этимъ… этимъ негодяемъ!— объяснила младшая вдовствующая виконтесса.
— А я усыновляю васъ съ этого дня, — объявила старшая и присовокупила, махнувъ рукою:— Я бы хотла, любезнйшій мой сынъ, Эсмондь, быть побогаче, чтобы оставить вамъ боле крупное состояніе!
Когда Гарри Эсмондъ сталъ на колни передъ ея свтлостью, она подняла глаза къ потолку, устремивъ ихъ въ сущности на вызолоченную люстру съ двнадцатью восковыми свчами, которыя предполагалось зажечь ради праздника, и призвала оттуда благословеніе на только что усыновленнаго ею офицера
— А вдь какъ мой бдняжка Франкъ полюбилъ свое военное дло!— замтила младшая виконтесса.— Онъ такъ прилежно занимается инженернымъ искусствомъ. Жаль, что онъ не могъ теперь сюда пріхать. Впрочемъ, мы отпразднуемъ его совершеннолтіе въ будущемъ году въ Кэстльвуд!
— Если только война этому не помшаетъ, — возразилъ Эсмондъ.
— Я ничего не боюсь, когда онъ съ вами!— воскликнула мать юноши. Я уврена, что мой Генри всегда постарается защитить Франка.
— Съ тому же намъ достоврно извстно, что еще до окончанія года заключенъ будетъ миръ, — объявила фрейлина двора ея Величества.— Лорда Марльборо уволятъ въ отставку, а его гадкую герцогиню прогонятъ изъ всхъ занимаемыхъ ею должностей. Уже и теперь королева не хочетъ съ нею говорить. Видли вы герцогиню въ Буши? Не правда-ли, Гарри, что она словно бшеная? Она бгаетъ по парку, какъ львица, стараясь выцарапать глаза всмъ, кто попадется ей, на встрчу.
— Принцесса Анна пошлетъ тогда я знаю уже за кмъ, — сказала чельзійская виконтесса, вынувъ изъ-за корсажа медаль и почтительно лобызая ее.
— Видли вы, Гарри, подъ Уденардомъ законнаго короля? — освдомилась молодая виконтесса. Она была преданная яковистка, считавшая такимъ-же грхомъ отречься отъ своего короля, какъ и отречься отъ Бога.
— Мн довелось видть лишь молодого ганноверскаго принца, — возразилъ Гарри.— Что касается до кавалера св. Георгія….
— То есть короля, сударь, короля!— воскликнули разомъ об виконтесы и Беатриса, всплеснувшая вдобавокъ хорошенькими своими ручками и воскликнувшая: ‘Да здравствуетъ король!’
Какъ разъ въ это время раздался такой оглушительный стукъ въ двери, какъ еслибъ кто-нибудь намревался ихъ выломить. Было уже три часа посл полудня, и начали собираться гости. Лакей доложилъ о прибытіи капитана Стиля и. его супруги. Капитанская чета, явившаяся первою на званый обдъ, пріхала въ Кенсингтонъ съ своей дачи — ‘Шалаша’ у гэмптонской заставы.
— Мы пріхали съ дачи, а не изъ городского нашего дома на Блумсбюрійской площади, — сочла нужнымъ объяснить дамамъ г-жа Стиль.
Дйствительно, Гарри, ухавшій въ тотъ самый день утромъ верхомъ изъ Гэмптона, оставилъ тамъ капитанскую чету въ ‘Шалаш’, но далеко не въ раю. Изъ комнаты, гд онъ лежалъ на постели, не отличавшейся чистотой, но зато обладавшей многочисленными жильцами, которые не дозволяли ему сомкнуть глазъ, Гарри какъ нельзя лучше слышалъ все происходившее въ сосдней хозяйской спальн и между прочимъ также назидательныя нравоученія, которыя г-жа Стиль имла обыкновеніе читать вечеромъ и утромъ своему бдняг мужу.
Вечернія проповди были, въ сущности, довольно безразличными для виновнаго. Дикъ оказывался всегда въ достаточной степени нализавшись для того, чтобы сохранять величайшее благодушіе даже и при самомъ безпощадномъ пилень со стороны своей благоврной. Эсмондъ совершенно явственно слышалъ, какъ онъ ластился къ возлюбленной своей Брю и слегка заплетающимся языкомъ (подъ вліяніемъ значительнаго количества выпитаго пунша и бордоскаго) просилъ ее не забывать, что въ сосдней комнат находится достойный уваженія офицеръ, который можетъ слышать каждое ея слово. Не смотря на эти дружественныя заявленія, жена продолжала отчитывать бднягу, титулуя его пьянымъ негодяемъ и т. д. Громкое храпнье капитана заставило ее, впрочемъ, прервать подъ конецъ свое назидательное поученіе.
Утромъ, злополучная ея жертва пробудилась, однако, съ головной болью къ сознанію прозаической дйствительности. Это послужило сигналомъ къ возобновленію проповди: ‘Съ чего ты взялъ приводить сюда на обдъ офицеровъ, когда въ дом у насъ нтъ ни гинеи? Какимъ образомъ я могу васъ кормить обдами, на которые ты не даешь мн ни одного шиллинга? Опять таки разв я могу хать въ Кенсингтонъ на званый обдъ въ моемъ желтомъ атласномъ мшк? У меня положительно нечего надть! Впрочемъ ты никогда вдь не заботился о томъ, чтобъ я была одта!
Эти причитыванія шли своимъ чередомъ, принимая все боле ожесточенную форму до тхъ поръ, пока Эсмондъ не прерывалъ ихъ, сморкаясь изъ всей силы. Посл такого трубнаго звука каждый разъ наступало маленькое затишье. Дикъ самъ по себ былъ милйшимъ человкомъ, а потому хотя его жена и оказывалась противною бабой, кэстльвудскія дамы, принадлежавшія къ лучшимъ кружкамъ тогдашняго великосвтскаго общества, приглашали, въ угоду Стилю, также и его супругу.
Кром капитана и его жены собралось на обдъ у виконтессы Рашели многочисленное отборное общество. Чельзійская вдовушка прислала своихъ ливрейныхъ лакеевъ на усиленіе скромнаго штата прислуги въ Кенсингтонскомъ дом младшей вдовствующей виконтессы. Въ числ гостей позволю себ отмтить генералъ-лейтенанта Уэбба, который всегда былъ для Гарри надежнымъ покровителемъ. Онъ такъ и сіялъ въ бархатномъ своемъ кафтан шитомъ золотомъ. Старшая вдовствующая виконтесса тотчасъ же по прибытіи генерала забрала его, тамъ сказать, въ свои руки. Затмъ надо упомянуть про новаго знакомца Гарри, а именно про высокороднаго Генри Сентъ-Джона, эсквайра, доводившагося сродни генералу. Сентъ-Джонъ былъ очарованъ младшей вдовствующей виконтессой Кэстльвудъ даже въ большей степени чмъ ея дочерью. На обд присутствовалъ и одинъ изъ знатнйшихъ великобританскихъ магнатовъ, шотландскій герцогъ Гамильтонъ, которому недавно лишь пожаловали въ Англіи титулъ герцога Брандонскаго, Кром него, были еще двое вліятельныхъ лордовъ торійской партіи: Эшбернгемъ и какой-то другой лордъ фамилію котораго я теперь забылъ. Изъ числа дамъ укажу только на свтлйшую герцогиню ярмондскую съ дочерьми: лэди Мери и лэди Бетти. Первая изъ этихъ двицъ состояла, какъ и Беатриса, фрейлиной двора ея величества королевы Анны.
— Однакоже, тутъ собралось чисто торійское общество, — шепнулъ капитанъ Стиль Эсмонду, когда вс мы передъ обдомъ собрались въ гостиной. Дйствительно, за исключеніемъ самого капитана Стиля, все общество тамъ придерживалось самыхъ радикальныхъ торійскихъ воззрній.
Мистеръ Сентъ-Джонъ особенно усердно ухаживалъ за г-жею Стиль и до такой степени ее очаровалъ, что она изъявила готовность, чего добраго, обратить и своего мужа въ торіи.
— Или же меня въ виги?— шутливо замтилъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Я думаю, сударыня, что вы могли бы обратить человка къ такимъ воззрніямъ, къ какимъ вамъ заблагоразсудятся!
— Если мистеръ Сентъ-Джонъ когда-нибудь пожалуетъ къ намъ на Блумсбюрійскую площадь, я попробую испытать надъ нимъ мое искусство, — отвтила г-жа Стиль, потупивъ хорошенькіе свои глазки.— Извстно-ли вамъ только, сударь, гд именно находится Блумсбюрійская площадь?
— Разве можно задавать такой вопросъ? Не знать Блумсбюрійскую плошадь было бы для меня то же самое, что не знать Большую аллею въ парк, — театръ итальянской оперы, или же тостъ за здравіе нын царствующей королевы. Помилуйте! Блумсбюри, это самая что ни на есть модная теперь улица!— объявилъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Это rus in urbe. Дорога оттуда до самаго Гэмпстида пролегаетъ садами, а кругомъ расположены дверцы: Соутгемптонскій и Монтегю.
— Куда вы, повсы, здите, чтобы драться на дуэляхъ!— воскликнула г-жа Сталь.
— И все вдь изъ за дамъ!— пояснилъ ея собесдникъ, добавивъ затмъ:— А кстати, сударыня, хорошо владетъ вашъ Дикъ шпагою? Какой прелестный журналъ онъ издаетъ! Мы вс узнали въ 49 нумер ‘Болтуна’ вашъ портретъ и, прочитавъ этотъ нумеръ, я положительно умиралъ отъ нетерпнія съ вами познакомиться. ‘Аспазію необходимо слдуетъ признать первою во всемъ очаровательномъ Орден Любви’. Кажется, вдь я цитирую правильно? ‘Эта прелестная дама возбуждаетъ любовь у всхъ окружающихъ безъ всякаго притомъ умысла съ своей стороны. Лицо ея выражаетъ скоре привтливость, чмъ властолюбіе, но, тмъ не мене, при вид ея человкъ невольно теряется и утрачиваетъ надъ собою самообладаніе. При всемъ томъ любовь къ ней иметъ благодтельнйшее воспитательное значеніе’.
— Скажите на милость!— объявила г-жа Стиль, повидимому не понявъ ни слова изъ того, что говорилъ ей ея кавалеръ
— И дйствительно, кто не сдлался бы совершенствомъ, имя такую возлюбленную!— добавилъ мистеръ Сенть-Джонъ съ самымъ галантнымъ поклономъ.
— Признаться, не ожидала я этого отъ васъ, сударь!— воскликнула раздраженная капитанша.— Прошу васъ принялъ во вниманіе, что я не какая-нибудь ‘возлюбленная’, а законная жена капитана Стиля.
— Мы вс здсь въ этомъ совершенно уврены, — самымъ серьезнымъ тономъ отвтилъ Сентъ-Джонъ.
Капитанъ Стиль, въ свою очередь, вмшавшійся тогда въ разговоръ, объявилъ:
— Моя жена, безъ сомннія — заслуживаетъ, съ моей стороны, самыхъ лестныхъ отзывовъ о ней, на какіе я только былъ бы способенъ, но въ упомянутой вами замтк рчь шла не о ней, а о лэди Елизавет Гастингсъ.
— Говорятъ, что Аддисонъ одинаково знаменитъ, какъ остроумецъ и какъ поэтъ, — продолжалъ Сентъ-Джонъ. Правда-ли, г-нъ Стиль, что онъ сотрудничаетъ въ вашемъ журнал?
— Никто не можетъ съ нимъ сравниться ни въ выраженіи самыхъ возвышенныхъ чувствъ, ни въ области жизнерадостнаго пера! — воскликнулъ Стиль.
— Плевать я хочу, Дикъ, на твоего Аддисона!— возразила его супруга. — Онъ страшно теперь важничаетъ и задираетъ, съ позволенія сказать — носъ. Надюсь, сударыни, что вы вс раздляете мое мнніе. Я терпть не могу блобрысыхъ мужчинъ съ блыми рсницами. Нтъ, мн нуженъ брюнетъ!.. (Вс брюнеты за столомъ принимаются рукоплескать и отвшиваютъ поклоны г-ж Стиль по ихъ адресу). Что касается до мистера Аддисона, продолжала она, то онъ заходитъ иногда отобдать съ капитаномъ, но при этомъ не удостоиваетъ меня ни словечкомъ. Посл обда они оба идутъ совсмъ уже пьяные ко мн наверхъ пить чай. Я очень хорошо помню вашего Аддисона, когда у него за душой имлся всего лишь одинъ сюртукъ, да и то съ заплатаннымъ локтемъ!
— Вотъ какъ-съ? Съ заплатаннымъ локтемъ? Вы, сударыня, очень меня заинтересовали — объявилъ Сентъ-Джонъ.— Что можетъ быть очаровательне характеристики литератора, слышанной изъ устъ прелестной жены его товарища!
— Я могла бы вамъ многое еще пересказать о нихъ, — продолжала словоохотливая дама.— Представьте себ только, что капитанъ подцпилъ себ теперь маленькаго горбунчика, — крохотнйшаго человчка, котораго называетъ великимъ поэтомъ, хотя это самое, что ни на есть, мизерное паписткое отродіе.
— Тсъ, потише, здсь въ комнат двое папистовъ!— шепотомъ предостерегъ ее собесдникъ.
— А мн что за дло, я называю его папистомъ, потому что его фамилія Попе, — объяснила капитанша.— Я, видите-ли, охотница пошутитъ! П вотъ этотъ самый мальчикъ съ пальчикъ написалъ какую-то пастораль, знаете-ли, этакую поэму, въ которой говорится о пастухахъ и пастушкахъ?
— У каждаго пастушка долженъ имться посошокъ, — съ усмшкой замтила вдовствующая виконтесса съ своего конца стола.
Г-жа Стиль возразила:
— Очень можетъ быть, что и такъ, но только я благодарю Бога, что капитанъ привелъ къ намъ этого маленькаго уродца, когда я успла уже разршиться отъ бремени первымъ нашимъ мальчикомъ, а то вдь, пожалуй, бдняжка могъ бы родиться у меня тоже горбатымъ. Несмотря на все это, Дикъ ужасно восхищается своимъ уродцемъ и называетъ его геніемъ. Впрочемъ, капитанъ вдь всегда восхищается какой-нибудь глупостью!
— Котораго изъ ‘Болтуновъ’ вы предпочитаете, г-жа Стиль?
— Я, признаться, не дочитала до конца ни одного нумера и считаю все это сущею чепухой. Тамъ мелютъ всякій вздоръ про какихъ-то Бикерстафовъ, Дистаффовъ и Квартерстаффовъ, а толкомъ ршительно ничего не скажутъ… Однако же, капитанъ очень усердно уже приналегъ на бургонское. Онъ, наврное не отстанетъ отъ бутылки, пока не налижется до пьяна. Послушай-ка, капитанъ Стиль…
— Я пью за ваши глазки, моя дорогая! — отвчалъ капитанъ, находившій, повидимому, свою жену очаровательной и принимавшей за настоящую монету сатирическіе комплименты, которыми осыпалъ ее Сентъ-Джонъ.
Тмъ временемъ фрейлина двора ея величества постаралась вызвать Гарри Эсмонда на разговоръ и, безъ сомннія, признала его очень скучнымъ кавалеромъ. Какъ-то случилось, что въ то самое время, когда онъ собирался занять мсто рядомъ съ Беатрисой, ей пришлось помститься между герцогомъ Гамильтономъ и лордомъ Эшбернгемомъ. Она только пожала хорошенькими блыми своими плечиками и бросила на Гарри взглядъ, какъ-будто говорившій: ‘Пожалйте обо мн, кузенъ’! Свтлйшій герцогъ и его молодой сосдъ не преминули, впрочемъ, завязать съ нею чрезвычайно оживленный, веселый разговоръ. Солнце поневол должно свтить и нагрвать освщаемые имъ предметы иногда чуть что не до калильнаго жара. Точно также и глазки Беатрисы не могли не производить обычнаго своего дйствія. Еще въ продолженіи первой перемны, пока подавали закуски, Эсмонду казалось уже, что обдъ тянется до чрезвычайности долго. Когда на смну закусокъ подали супъ, ему представлялось, будто за обдомъ сидятъ въ продолженіи нсколькихъ часовъ. Когда, наконецъ, подали пирожное, варенье и фрукты, онъ находилъ дессертъ нескончаемо долгимъ.
Наконецъ, дамы встали изъ-за стола, и Беатриса, удаляясь, бросила на свтлйшаго своего сосда взглядъ, напоминавшій парянскую стрлу. Выдвинули свжую баттарею бутылокъ и стакановъ и начали провозглашать тосты. Сентъ-Джонъ предложилъ его свтлости герцогу Гамильтону и всему обществу выпить за здоровье свтлйшаго герцога Брандонскаго. Другой лордъ провозгласилъ тостъ въ честь генерала Уэбба и пожелалъ ему назначенія на постъ, занимать который слдовало бы храбрйшему генералу въ мір. Генералъ-лейтенантъ Уэббъ изъявилъ свою благодарность почтеннйшему обществу, которое сочувственно поддержало этотъ тостъ, наговорилъ комплиментовъ своему адьютанту и въ сотый разъ обстоятельно разсказалъ знаменитое винендельское сраженіе.
— Признаться, онъ порядкомъ уже намозолилъ намъ уши винендельской своей трубою, — шепнулъ мн по французски Сентъ-Джонъ.
Капитанъ Стиль, какъ уже упомянуто, не принадлежавшій къ нашей партіи, мужественно провозгласилъ здравицу герцогу Марльборо, ‘величайшему тогдашнему полководцу’.
— Съ удовольствіемъ выпью за него, какъ за величайшаго изъ современныхъ полководцевъ, — объявилъ генералъ Уэббъ.— Этого достоинства никто отрицать у него не можетъ. Замтьте, г-нъ Стиль, что я пью этотъ стаканъ въ честь полководца, а не герцога!
Съ этими словами величавый старикъ-генералъ выпилъ свой бокалъ до дна. Дикъ отвтилъ ему, наполнивъ и осушивъ два бокала: одинъ въ честь полководца, а другой въ честь герцога.
Затмъ, свтлйшій герцогъ Гамильтонъ, глаза котораго искрились и сверкали (мы вс уже порядочно подпили), всталъ съ своего мста и предложилъ тостъ въ честь очаровательной, несравненной Беатрисы Эсмондъ. Мы вс съ восторгомъ выпили за ея здоровье и привтствовали ее громкими ура, причемъ особенный энтузіазмъ выразилъ молодой лордъ Эшбернгемъ.
— Какъ жаль, что герцогъ Гамильтонъ женатъ, — шепнулъ Сентъ-Джонъ, который хотя и выпилъ больше вина, чмъ прочіе наши сотрапезники, но тмъ не мене остался свже и крпче ихъ на ногахъ.
Мы пришли въ гостиную, гд дамы уже сидли за чаемъ, бднягу же Дика пришлось оставить одного за обденнымъ столомъ, гд онъ прерывающимся отъ икоты голосомъ декламировалъ стихи изъ ‘Фландрской Кампаніи’, которыми величайшій поэтъ прославлялъ величайшаго полководца въ мір. Полчаса спустя Гарри Эсмондъ нашелъ капитана въ еще боле глубокомъ состояніи опьяненія, проливающимъ горькія слезы о предательств Тома Боксера.
Не смотря на яркое освщеніе въ гостиной, она казалась Гарри Эсмонду совершенно мрачной. Беатриса почти вовсе съ нимъ не говорила. По уход лорда-герцога, она сосредоточила свое вниманіе на кавалер, ближайшемъ къ нему по рангу и начала обдавать юнаго лорда Эшбернгема цлымъ фейерверкомъ огня своихъ глазокъ и блестящаго своего остроумія. Большинство гостей услись за карты. Сентъ-Джонъ, звнувъ чуть ни въ самое лицо капитанш Стиль, надъ которой ему надоло уже смяться, вступилъ въ чрезвычайно блестящій и оживленный разговоръ съ лэди Кэстльвудъ, которую находилъ красавицей, несравненно высшаго порядка, чмъ даже ея дочь, а затмъ откланялся и ушелъ. Остальные гости вскор послдовали его примру. Позже всхъ удалился лордъ Эшбернгемъ, бросившій на прощанье пламенный взглядъ на улыбающуюся юную обольстительницу, успвшую уже на своемъ вку уловить въ свои сти не мало сердецъ, кром его собственнаго.
Въ качеств родственника, Эсмондъ могъ не причислять себя къ гостямъ. Поэтому онъ пробылъ дольше ихъ всхъ. Экипажи уже разъхались, носилки старшей вдовствующей виконтессы въ сопровожденіи лакеевъ съ факелами отправились уже сквозь ночную тьму въ Чельзи и сосди-горожане, собравшіеся на площади, чтобы поглазть на необыкновенное скопище экипажей и портшезовъ, лакеевъ и факелоносцевъ, улеглись уже спать, а слабохарактерный несчастливецъ Гарри ршилъ остаться еще на нсколько минутъ въ надежд, что Беатриса подаритъ его все-таки на прощанье улыбкой, или же какимъ-нибудь словомъ утшенія. Оживленное состояніе, въ которомъ эта двица находилась съ утра, совершенно уже замерло или, врне сказать, приняло иную форму. Она принялась подшучивать надъ простоватымъ личикомъ Бетти Ормондъ, передразнивала культурную капитаншу Стиль, а затмъ, приложивъ маленькую свою ручку ко рту, звнула, зажгла свчу, пожала плечиками и, сдлавъ Гарри Эсмонду капризный, насмшливый реверансъ, удалилась въ свою опочивальню.
— Ныншній день начался такъ хорошо, Генри, что я ожидала для него боле пріятнаго окончанія.
Таково было единственное утшеніе, какое могла высказать Эсмонду преданная ему виконтеса. Возвращаясь одинъ верхомъ на кон, въ ночномъ мрак домой, мелкой рысцою, Эсмондъ съ ожесточеніемъ въ сердц фактически сожаллъ о принесенной имъ жертв.
— Она съ удовольствіемъ вышла бы за меня, если бы я могъ дать ей блестящее имя, — говорилъ онъ самъ себ.— Если бы меня не связывало общаніе, данное ея отцу, я носилъ бы теперь принадлежащій мн титулъ и былъ бы уже ея мужемъ.
Надо полагать, что тщеславіе у человка сильне всхъ остальныхъ его страстей. По крайней мр, я лично красню еще и теперь, вспоминая про унизительное положеніе, въ которомъ находился тогда, въ давно минувшіе дни. Горячка неудовлетворенной страсти прошла у меня уже боле двадцати лтъ тому назадъ, но воспоминаніе объ ея приступахъ оказывается до сихъ поръ еще болзненнымъ. Когда потомки автора этихъ записокъ станутъ ихъ читать, суждено-ли имъ будетъ уже пережить къ тому времени подобную же позорную неудачу въ жизни? Придется-ли имъ стоять на колняхъ передъ женщиной, которая какъ будто сочувственно слушала ихъ, шутила и смялась съ ними, обольщала ихъ своими ласками и заигрываніями, давала имъ утвердительный отвтъ улыбкою хорошенькихъ своихъ глазокъ, заставила ихъ, наконецъ, упасть передъ нею на колни, а потомъ отвернулась отъ нихъ и ушла. Весь этотъ позоръ пришлось вынести Генри Эсмонду. Онъ покорился ему, сдлалъ попытку съ возстанію, а затмъ снова подползъ, какъ презрнный песъ, за полученіемъ предназначавшихся ему ударовъ.
Посл этого празднества карета молодого лорда Эшбернгема ежедневно сновала во Кенсинггонскому скверу. Высокородная его мамаша стала зачастую здить въ гости къ лэди Кэстльвудъ. На всхъ лондонскихъ балахъ и вечерахъ, на которые являлась фрейлина двора ея величества, непремнно присутствовалъ также и молодой лордъ, еженедльно красовавшійся въ новомъ костюм, настолько изящномъ, насколько это оказывалось достижимымъ для соединенныхъ усилій портного и позументщика. Милордъ постоянно ухаживалъ и за самимъ Гарри Эсмондомъ. Онъ приглашалъ его къ себ обдать, просилъ располагать его лошадьми, какъ своими собственными и вообще оказывалъ ему на тысячу ладовъ, но всегда довольно безтактнымъ образомъ, искреннее свое почтеніе и доброжелательство. Наконецъ, однажды вечеромъ, въ ресторан, куда милордъ явился, какъ говорится, уже навесел, онъ устремился къ Эсмоиду и воскликнулъ:
— Поздравьте меня, милйшій полковникъ, я счастливйшій изъ людей!
— Счастливйшій изъ людей не можетъ нуждаться въ поздравленіяхъ даже и со стороны милйшаго изъ полковниковъ, — возразилъ Эсмондъ.— Позвольте узнать, однако, o причин такого невыразимо блаженнаго вашего состоянія?
— Разв вы еще не слышали? — освдомился лордъ.— Неужели вы этого не знаете? Я думалъ, что он разсказываютъ вамъ все! Представьте же себ, что очаровательная Беатриса дала мн свое согласіе.
— Какъ? Что вы говорите?— воскликнулъ Эсмондъ, который въ это самое утро провелъ еще съ Беатрисой нсколько счастливыхъ часовъ и написалъ для нея романсъ. Она спла ему этотъ самый романсъ, аккомпанируя себ на гарпсихорд.
— Да! — подтвердилъ юный лордъ.— Я былъ у нея сегодня съ визитомъ. Подъзжая къ крыльцу, я видлъ даже, что вы шли куда-то, по направленію къ Рыцарскому мосту. Она показалась мн такой милой и говорила со мной такъ ласково, что я не вытерплъ и упалъ передъ ней на колни!.. Теперь я несомннно счастливйшій человкъ въ свт. Правда, что я еще очень молодъ, но она говоритъ, что современемъ я стану старше. Какъ вамъ извстно, черезъ четыре мсяца мн исполнится уже совершеннолтіе, такъ что у насъ съ нею будетъ лишь очень небольшая разница въ возраст. Если бы вы знали, какъ я счастливъ! Мн бы хотлось угостить чмъ-нибудь все собравшееся здсь общество. Потребуемъ же бутылочку, то есть, я хотлъ сказать дюжину бутылочекъ лучшаго здшняго вина и выпьемъ за здоровье самой очаровательной двушки во всей Англіи!
Эсмондъ, оставивъ въ ресторан молодого лорда осушать одинъ бокалъ за другимъ. отправился пшкомъ въ Кенсингтонъ узнать, дйствительно-ли справедливо сообщенное ему извстіе. Увы, оно было вполн справедливо. Это сказывалось ему уже въ грустномъ, сострадательномъ выраженіи лица вдовствующей виконтессы. Затмъ она сообщила Эсмонду вс подробности, которыя были извстны ей самой, — разсказала, что юный лордъ сдлалъ Беатрис предложеніе всего лишь черезъ какихъ-нибудь полчаса посл ухода Эсмонда, въ той самой комнат, гд лежалъ еще на гарпсихорд написанный Эсмондомъ романсъ, который онъ только что исполнялъ вдвоемъ съ Беатрисой.

КНИГА ТРЕТЬЯ,
содержащая окончаніе приключеній Генри Эсмонда въ Англіи.

ГЛАВА I.
Я прихожу къ концу моихъ битвъ и треволненій.

Обнаруживавшееся у Эсмонда лихорадочное стремленіе къ нкоторой доз славы и почета покинуло его теперь, быть можетъ, потому, что онъ отчасти достигъ уже цли своихъ стремленій, но главнымъ образомъ вслдствіе утраты у него могущественнйшаго стимула честолюбія. Онъ жаждалъ воинской славы единственно лишь для того, чтобы украсить себя ея обаяніемъ въ глазахъ Беатрисы. Посл родовитости и богатства, она больше всего цнила славу военныхъ доблестей. Кром того, на военномъ поприщ тогда было легче всего быстро выдвинуться впередъ (или же сложить голову). Дйствительно, на юридической арен, успхъ пріобртался лишь цною долголтняго настойчиваго труда, отличія же въ литератур или въ церковной іерархіи нимало не подвинули бы впередъ дло человка, влюбленнаго въ Беатрису. Эсмонду приходилось поневол играть въ красную масть, что онъ и сдлалъ. Быстрое его производство въ чины совершенно естественно объяснялось тмъ, что онъ рисковалъ собственной своей особой сильне, чмъ большинство другихъ офицеровъ, такъ какъ его побуждала къ этому риску надежда на боле крупный выигрышъ. Впрочемъ, былъ-ли на самомъ дл этотъ выигрышъ до такой степени крупнымъ, какъ это казалось Эсмонду? Съ другой стороны, разв одинъ только Гарри ставилъ жизнь на карту ради такой цли, о которой положительно и не стоило даже хлопотать? Иные рискуютъ жизнью (а иногда даже и честью) изъ-за пачки банковыхъ билетовъ, аршина голубой ленты, или парламентскаго кресла, — другіе длаютъ то же самое ради собственнаго удовольствія, такъ какъ имъ нравится возбужденіе, вызываемое опасностью. Наглядное представленіе объ этомъ даетъ поле, по которому мчится сотня охотниковъ. Каждый изъ нихъ старается перекричать и опередить другого въ погон за грязной лисицей, хвостъ которой долженъ служить наградой счастливому побдителю.
Узнавъ о помолвк Беатрисы, полковникъ Эсмондъ склонился подъ ударами судьбы и ршилъ повсить на стн мечъ, которымъ не могъ уже теперь добыть ничего сколько-нибудь для себя соблазнительнаго. Придя въ такое разочарованное настроеніе духа, онъ ршился выйти изъ полка къ величайшему удовольствію слдовавшаго за нимъ по старшинству ротнаго командира, оказавшагося молодымъ джентльменомъ съ хорошимъ состояніемъ. Онъ съ величайшимъ удовольствіемъ заплатилъ Эсмонду тысячу гиней за его старшинство въ полку Уэбба, не предчувствуя, что въ слдующую же кампанію французы разможжатъ ему голову. Эсмондъ, пожалуй, съ удовольствіемъ помнялся бы тогда съ нимъ судьбою. Дйствительно, онъ въ то время полне, чмъ когда-либо изображалъ изъ себя рыцаря Печальнаго образа. Постоянно грустное настроеніе Эсмонда, длало его, надо полагать, совершенно невыносимымъ для лагерныхъ товарищей, которые любятъ веселыхъ малыхъ и считаютъ смшнымъ печальнаго воина, постоянно вздыхающаго до Дульцине, оставшейся на родин.
Об кэстльвудскія виконтессы одобряли намреніе полковника Эсмонда покинуть армію. Добрйшій генералъ Уэббъ согласился на то, чтобы онъ вышелъ изъ полка и помогъ ему продать патентъ на старшинство, доставившій, какъ уже упомянуто, своему владльцу кругленькую сумму. Вскор посл того, однако, вернулся въ армію главнокомандующій, которому пришлось противъ собственнаго желанія назначить генерала Уэбба командиромъ дивизіи во фландрской арміи. Генералъ-лейтенантъ такъ настоятельно просилъ полковника Эсмонда остаться у него адьютантомъ и военнымъ секретаремъ, что Эсмондъ былъ не въ силахъ устоять противъ просьбъ своего покровителя и отправился опять воевать, но уже не числясь ни при какомъ полку, а состоя исключительно только при штаб генерала Уэбба. Можно представить себ непрестанныя смертельныя муки страха и опасенія, которыми терзались въ эти ужасающіе дни сердца всхъ женъ и матерей {Стоитъ только раскрыть Библію и посмотрть псаломъ XCII, 2, 3, 7. Р. Э.}, когда въ каждомъ нумер Офиціальной газеты появлялись реляціи о сраженіяхъ съ длинными списками убитыхъ и раненыхъ. Если, окинувъ эти списки трепещущимъ взглядомъ, и не находили въ нихъ дорогого имени, то все же надъ душой тяготла грозная мысль, что тмъ временемъ могло произойти новое сраженіе, реляція о которомъ появится въ слдующей же корреспонденціи изъ Фландріи. Такимъ образомъ злополучнымъ любящимъ сердцамъ приходилось томиться и трепетать въ продолженіи всей кампаніи. Какія бы тяжкія муки ни выносила младшая Кэстльвудская виконтесса (а этой чувствительнйшей изъ женщинъ, безъ сомннія, приходилось страшно мучиться изъ-за обоихъ своихъ сыновей, какъ она ихъ называла), она никогда не дозволяла своимъ опасеніямъ проявляться наружу, но скрывала ихъ, подобно тому какъ не хотла выставлять напоказъ свое милосердіе и набожность. Лишь совершенно случайно, во время одной изъ своихъ прогулокъ по Кенсингтону, Эсмондъ встртился съ ней, какъ разъ въ то время, когда она выходила изъ убогой хижины. Наведя потомъ справки, онъ узналъ, что у виконтессы имется до двадцати бдняковъ, больныхъ и неимущихъ, которыхъ она навщаетъ, чтобы оказывать имъ матеріальную и духовную помощь, и что они ежедневно благословляютъ ее за это. Она каждый день бывала у заутрени, хотя по праздникамъ, а преимущественно по воскресеньямъ, поощряла въ маленькомъ своемъ домашнемъ кружк всяческія невинныя веселыя игры и забавы. Тогдашнія замтки въ ея записной книжк и составленныя ею самою молитвы проникнуты такимъ наивнымъ искреннимъ благочестіемъ, какое рдко встрчается даже и въ сочиненіяхъ знаменитйшихъ проповдниковъ. Все это свидтельствуетъ о нжности любящаго ея сердца, — о смиренной и благочестивой ея душ, молча выносившей самыя ужасающія опасенія, возлагая все свое упованіе на Всемогущаго Владыку надъ жизнью и смертью, къ которому она прибгала съ мольбами о тхъ, кого любила такъ искренно и нжно.
Что касается до старшей вдовствующей виконтессы, недавно усыновившей Эсмонда, то она была уже въ такихъ лтахъ, когда опасность, угрожающая другому лицу, не можетъ уже особенно нарушать спокойствіе человка. Она интересовалась теперь козырными картами боле, чмъ всмъ остальнымъ на свт. Оставаясь врующей католичкой, она перестала уже питать особенное ожесточеніе противъ англиканской религіи. Необходимо замтить, что у нея имлся чрезвычайно добродушный и кроткій духовникъ-французъ, г-нъ Готье, свтскій джентльменъ, охотно игравшій въ карты съ чельзійскимъ сосдомъ милэди, деканомъ Аттербюри, и состоявшій въ прекрасныхъ отношеніяхъ со всею епископскою партіей. Г-ну Готье, безъ сомннія, было извстно своеобразное положеніе Эсмонда въ его семь. Дйствительно, онъ переписывался съ патеромъ Гольтомъ и всегда выказывалъ величайшее уваженіе къ полковнику Эсмонду. У полковника и аббата имлись, однако, достаточныя основанія никогда не говорить о столь щекотливомъ вопрос, а потому они оставались какъ нельзя лучше расположенными другъ къ другу добрыми пріятелями.
Въ дом чельзійской виконтессы бывали исключительно только особи, принадлежавшія къ торійской и епископской партіи. Беатриса оказывалась такою же восторженной яковисткой, какъ и престарлая ея родственница. Она носила у себя на груди портретъ Іакова III, добыла себ локонъ его волосъ, клялась, что это самый несчастный, самый храбрый, наиболе оклеветанный, но вмст съ тмъ совершеннйшій и прелестнйшій изъ всхъ государей. Стиль, поссорившійся со многими изъ своихъ торійскихъ пріятелей, но никогда не ссорившійся съ Эсмондомъ, неоднократно говорилъ полковнику, что домъ его родственницы служитъ тайнымъ притономъ торійскимъ интригамъ. По его словамъ, и Готье, и Аттербюри были измнниками и шпіонами. Онъ уврялъ также, что между чельзійскимъ домомъ виконтессы и дворомъ королевы-изгнанницы въ Сенъ-Жермен шла постоянная переписка. Эсмондъ каждый разъ возражалъ на это, что въ арміи ходили подобнымъ же образомъ слухи, будто самъ герцогъ Марльборо измнникъ и шпіонъ, переписывавшійся съ изгнанной королевской фамиліей усердне всякаго іезуита. Не особенно углубляясь въ изслдованіе спорнаго вопроса, Эсмондъ совершенно искренно примкнулъ въ немъ къ фамильной своей политик. Для него не подлежало ни малйшему сомннію, что законнымъ англійскимъ королемъ долженъ считаться Іаковъ III, и что по кончин его сестры гораздо умстне возвести его на престолъ, чмъ приглашать на этотъ постъ какого-то чужеземца. Никто не удивлялся въ большей степени, чмъ Эсмондъ королю Вильгельму. Гарри видлъ въ немъ героя и завоевателя, — храбрйшаго, правосуднйшаго и мудрйшаго изъ людей. Тмъ не мене Вильгельмъ покорилъ Великобританію мечомъ. Онъ владлъ и управлялъ ею по такому же праву, какъ и великій Кромвель, фактически являвшійся властнымъ монархомъ. При всемъ томъ Эсмонду казалось чудовищной несправедливостью возводить на британскій престолъ чужеземнаго деспота, ганноверскато принца, вс права котораго ограничивались лишь происхожденіемъ по женской линіи отъ короля Іакова I. Каждый англичанинъ и прежде всего англійскій принцъ и законный наслдникъ престола имлъ, по его мннію, полное право протестовать противъ такой несправедливости. Каждый человкъ въ положеніи принца Іакова, если въ немъ не совсмъ еще замерло благородство духа, непремнно счелъ бы священнымъ долгомъ отстаивать наслдственное свое право. Британская корона стоила того, чтобы обнажить за нее мечъ. Фамилія Стюартовъ была, однако, осуждена на погибель. Злйшимъ врагомъ принца Іакова, — врагомъ, котораго никакъ нельзя было одолть, являлся онъ самъ. Онъ былъ препоясанъ мечемъ, но не посмлъ обнажить таковой. Лежа въ объятіяхъ оперныхъ пвицъ, или же на колняхъ передъ католическими попами, которыхъ со слезами молилъ объ отпущеніи ему грховъ, претендентъ упустилъ вс представлявшіеся ему случаи вернуть себ наслдственный престолъ. Кровь геройскихъ его сторонниковъ преданность честныхъ сердецъ, ихъ стойкость, мужество и врность — все это пропало совершенно задаромъ.
Вернемся, однако, къ чельзійской виконтесс. Когда пріемный сынъ ея сіятельства, Эсмондъ сообщилъ о своемъ намреніи участвовать въ слдующей кампаніи, виконтесса очень весело съ нимъ простилась и прежде чмъ онъ усплъ выйти изъ комнаты, гд свидлся съ нею въ послдній разъ, она сла уже играть въ пикетъ съ своей приживалкой. ‘Терція отъ короля’ были послднія слова, которыя довелось ему слышать изъ устъ пріемной своей матери. Дйствительно, мра земной жизни была для нея почти уже закончена. Черезъ три мсяца посл отъзда Эсмонда, старушка слегла въ постель, гд и угасла безъ всякихъ страданій, какъ письменно извстилъ аббатъ Готье полковника, находившагося тогда вмст съ своимъ генераломъ на французской границ. Леди Кэстльвудъ присутствовала при кончин старшей вдовствующей виконтессы и тоже писала Эсмонду, но, по всмъ вроятіямъ, почта, съ которой отправили эти письма, была перехвачена какимъ-нибудь французскимъ крейсеромъ, а потому содержаніе ихъ оставалось Эсмонду неизвстнымъ до самаго его возвращенія въ Англію.
Старшая вдовствующая виконтесса оставила все свое имущество полковнику Эсзіовду ‘въ вознагражденіе за причиненное ему зло’, какъ значилось въ ея завщаніи. Имущество это никогда не было особенно велико, да къ тому же почтенная виконтесса благоразумно употребила большую часть своихъ капиталовъ на покупку пожизненной ренты, прекратившейся съ ея смертью. Тмъ не мене, посл нея остался домъ въ Чельзи со всею мебелью, серебромъ и картинами, а также небольшой капиталъ, лежавшій у ея банкира, сэра Джосіи Чайльда. Все это въ совокупности представляло собою сумму, которая, въ облигаціяхъ англійскаго государственнаго долга, обезпечивала ежегодный доходъ въ 300 ф. стерлинговъ. Гарри Эсмондъ могъ поэтому прожить до самой своей смерти, если не въ богатств, то, по крайней мр, въ довольств. Кром того, оставлены были ему въ наслдство и знаменитые брилліанты, которые, по слухамъ, стоили когда-то баснословныя суимы. Въ данную минуту, однако, ювелиры утверждали, что за нихъ нельзя выручить боле 4000 фунтовъ стерлинговъ. Полковникъ Эсмондъ предполагалъ дать этимъ брилліантамъ особое назначеніе. Что же касается до чельзійскаго дома со всмъ серебромъ и домашнею утварью, за исключеніемъ немногихъ вещицъ, которыя онъ пожелалъ сохранить себ на память, то все это было продано по его распоряженію и вырученная сумма помщена въ облигаціяхъ государственнаго долга. Такимъ образомъ и составился у полковника вышеупомянутый обезпеченный ежегодный доходъ въ 300 фун. стерлинговъ.
Обратившись теперь до нкоторой степени въ капиталиста, полковникъ счелъ долгомъ написать, въ свою очередь, завщаніе, и отослалъ этотъ документъ на родину. Союзная армія стояла уже въ виду непріятеля и со дня на день слдовало ожидать генеральнаго сраженія. Вс знали, что главнокомандующій впалъ въ немилость и что въ самой Англіи у него имются могущественные враги какъ при двор, такъ и въ парламент. Извстно было также, что этотъ ловкій и ршительный игрокъ не остановится даже и передъ рискованнымъ ходомъ, если только при посредств такового можетъ получиться комбинація, способная возстановить его, повидимому, безповоротно проигранную партію. Франкъ Кэстльвудъ находился теперь постоянно съ Генри Эсмондомъ, такъ какъ генералъ Уэббъ охотно зачислилъ его въ свой штабъ. Занятія его въ Брюссел инженернымъ дломъ къ тому времени закончились. Крпость, которую онъ осаждалъ, кажется, сдалась и юный виконтъ не только вошелъ въ нее съ распущенными знаменами, но усплъ уже благополучно оттуда выступить. Онъ разсказывалъ съ самымъ милымъ юморомъ про свое мальчишеское ловеласничанье и несомннно былъ очаровательнйшимъ молодымъ повсой во всей англійской арміи.
Само собой разумется, что полковникъ Эсмондъ оставилъ все свое имущество до послдняго гроша этому юнош. Полковникъ былъ непоколебимо убжденъ, что первое же предстоящее сраженіе окажется для него роковымъ. Жизнь ему въ то время окончательно надола, такъ что онъ былъ въ полной готовности разстаться съ нею и со всею земною юдолью въ любую минуту. Франкъ не хотлъ и слышать о мрачныхъ предчувствіяхъ своего товарища, а, напротивъ того, божился, что они оба осенью отпразднуютъ въ Кэстльвуд посл компаніи день его рожденія. Извстіе о помолвк Беатрисы не произвело на ея брата ни малйшаго впечатлнія.
— Если принцу Евгенію вздумается пріхать къ намъ въ Лондонъ и если онъ попадетъ Трисочк въ лапки, то она не преминетъ бросить молодого Эшбернгема ради его высочества. Ей не было еще четырнадцати лтъ, какъ она длала уже глазки герцогу Марльборо и обольщала малолтняго его сына, Бландфорда. Я бы ни за что не женился на ней, Гарри, даже и въ томъ случа, еслибы глаза у нея стали вдвое больше, чмъ они теперь, — продолжалъ Франкъ.— Правда, я самъ расположенъ шалить и повсничать. Мн хотлось бы провести еще годика три какъ можно веселе, для того, чтобы за это время перебситься, а потомъ я женюсь на какой-нибудь солидной, скромной, кроткой и чувствительной двушк, стану охотиться съ борзыми за зайцами и окончательно поселюсь на жительство въ Кэстльвуд съ своей виконтессой. Быть можетъ, я сяду въ парламент представителемъ нашего графства, но, впрочемъ, нтъ, чортъ возьми, этимъ представителемъ будешь ты, какъ самый умный человкъ во всей семь. Клянусь Богомъ, дорогой мой Гарри, что у тебя самая лучшая голова и самое доброе сердце во всей нашей арміи. Это, знаешь-ли, здсь у насъ общее мнніе. Я лично не вижу поэтому ни малйшей причины, отчего бы теб по смерти королевы и возвращеніи законнаго короля не вступить въ палату общинъ. Тамъ уже дло пойдетъ какъ по маслу. Тебя назначатъ министромъ, возведутъ въ званіе пэра и такъ дале, и такъ дале. Ты говоришь, будто тебя подстрлятъ въ первомъ же сраженіи? Держу пари на дюжину бургонскаго, что ты останешься совершенно цлъ и невредимъ. Могунъ оправился отъ своей раны и состоитъ теперь безотлучно при капрал Джон {Марльборо.}. Какъ только я увижу противную его рожу, непремнно въ нее плюну. Я, видишь-ли, бралъ въ Брюссел уроки отъ патера Гольта, онъ же капитанъ Гольцъ. Это замчательный человкъ! Чего онъ только не знаетъ!
Эсмондъ посовтовалъ Франку остерегаться, добавивъ, что знанія, которыя можно почерпнулъ у почтеннаго патера, оказываются зачастую весьма опаснаго свойства. Онъ въ это время и не подозрвалъ еще, какъ далеко зашелъ іезуитскій патеръ въ своемъ преподаваніи съ молодымъ питомцемъ.
Въ газетахъ, и спеціальныхъ военныхъ сочиненіяхъ какъ у французовъ, такъ и у англичанъ въ достаточной степени обстоятельно описано кровопролитное сраженіе подъ Блариньи или же Мальплаке, являвшееся послдней изъ побдъ великаго Марльборо и къ тому же оспаривавшееся у него непріятелемъ наиболе упорнымъ образомъ. Общее число сражавшихся въ этомъ страшномъ бою простиралось почти до 250.000 человкъ. Изъ нихъ 30.000 оказались къ концу боя убитыми и ранеными, причемъ уронъ союзниковъ превышалъ вдвое потери, понесенныя побжденными ими французами. Эта ужасающая рзня произошла, повидимому, только оттого, что политическое положеніе великаго англійскаго полководца было потрясено, и онъ разсчитывалъ на побду, чтобы возстановить таковое. Если на самомъ дл герцогъ Марльборо руководился подобными побудительными причинами, ршаясь на этотъ отчаянный бой и дерзновенно пожертвовалъ жизнью 30.000 храбрыхъ воиновъ, для того чтобы напечатать въ Оффиціальной газет еще разъ громкую реляцію о побд и сохранить за собой еще на нкоторое время вліятельныя свои должноcти и громадныя пенсіи, то событія не оправдали безчеловчныхъ себялюбивыхъ его разсчетовъ. Побда, одержанная Марльборо, была на этотъ разъ куплена такой дорогой цной, какую не расположена платить за подобное торжество ни одна нація, хотя бы даже и самая славолюбивая. Мужество оборонявшихся французовъ не уступало бшеной храбрости аттаковавшихъ союзниковъ. Мы, дйствительно, взяли у французовъ нсколько десятковъ знаменъ и отняли у нихъ нсколько пушекъ, но за то 20.000 храбрйшихъ нашихъ солдатъ легли передъ укрпленными линіями, изъ которыхъ мы выбили непріятеля. Онъ отступилъ въ превосходномъ порядк. Паническій страхъ, овладвавшій французами, въ каждомъ бою съ нами посл пораженія подъ Гохштедтомъ, теперь какъ будто совершенно разсялся. Сражаясь на порог своей родины, они обнаруживали такую геройскую стойкость сопротивленія, съ какою намъ никогда не доводилось встрчаться во время ихъ наступательныхъ войнъ. Если бы побда подъ Мальплаке оказалась ршительне, побдитель, быть можетъ. и получилъ бы награду, о которой такъ хлопоталъ. Въ виду совершенной безцльности означеннаго сраженія, партія, враждебная герцогу (у насъ въ Англіи), пришла въ величайшее негодованіе отъ такой непроизводительной рзни и настойчиве чмъ когда-либо требовала отозванія полководца, прежде чмъ онъ ради своей алчности и честолюбія вздумаетъ задать еще другое подобное же сраженіе. Могу заявить въ качеств очевидца, что, посл кровопролитной битвы подъ Мальплаке, какъ въ голландскомъ, такъ и въ нашемъ лагер начали громко говорить: ‘Не надо боле войны!’ Это заявляли офицеры и рядовые тхъ самыхъ полковъ, которые особенно отличились своимъ безстрашіемъ въ день ужасающей битвы. Французы были оттснены обратно въ свои предлы, утративъ всю добычу и вс завоеванія свои во Фландріи. Что касается до Савойскаго принца, съ которымъ нашъ главнокомандующій, по собственнымъ своимъ соображеніямъ. состоялъ въ боле чмъ когда-либо тсной дружб, то всмъ было извстно, что онъ руководился не одной лишь политической. враждой, но по преимуществу также и личной ненавистью къ престарлому французскому королю. Имперскій главнокомандующій не забывалъ пренебреженія, съ которымъ Людовикъ XIV отнесся къ аббату де-Савуа. Положимъ, что императоръ священной римской имперіи находилъ для себя выгоднымъ унизить и ослабить христіаннйшаго французскаго короля, но какое было дло до всхъ этихъ ссоръ намъ, свободнымъ гражданамъ Англіи и Голландіи? Французскій монархъ хотя и былъ деспотомъ, но тмъ не мене стоялъ во глав европейской цивилизаціи. Годы и несчастья сдлали его почтенне, чмъ онъ былъ въ періодъ наиболе блестящихъ своихъ успховъ, тогда какъ его противникомъ являлся тиранъ и полуварваръ, половина арміи котораго состояла изъ кроатовъ и пандуровъ, являвшихся скоре грабителями и убійцами, чмъ настоящими солдатами. Нашъ лагерь былъ полонъ этими странными воинами — бородатыми, словно ихъ неврные сосди турни, и вносившими въ войну между христіанскими державами полудикія зврскія привычки къ разбою и насильничанью. Съ какой стати лучшая, благороднйшая кровь Англіи и Франціи должна была проливаться для того только, чтобы священный римскій и апостолическій властелинъ этихъ разбойниковъ могъ услаждаться мщеніемъ надъ христіаннйшимъ королемъ? Между тмъ мы сражались именно лишь для этого. Для достиженія такого результата каждая деревня и почти каждая семья оплакивала смерть нжно-любимыхъ сыновей и отцовъ. Ядра и картечь въ битв подъ Мальплаке произвели въ нашихъ рядахъ такое опустошеніе, что мы не ршались даже и за столомъ говоритъ другъ съ другомъ объ этомъ сраженіи. У офицеровъ, сердце которыхъ не совсмъ еще зачерствло, оно положительно разрывалось на части, когда на парадахъ, посл этого боя, они, бросая взглядъ вдоль фронта, убждались каждый разъ въ отсутствіи многихъ сотъ знакомыхъ лицъ какъ нижнихъ, такъ и высшихъ чиновъ, весело и мужественно собиравшихся наканун битвы вокругъ знаменъ изодранныхъ и закопченныхъ пороховымъ дымомъ. Куда же двались они теперь, эти боевые наши друзья и товарищи? Когда побдоносный князь-герцогъ произвелъ намъ смотръ и прохалъ вдоль фронта съ блестящей своей свитой генераловъ и адьютантовъ, гарцовавшихъ на великолпныхъ коняхъ, останавливаясь отъ времени до времени, чтобы поблагодарить какого-нибудь особенно отличившагося офицера привтливой улыбкой и поклономъ, на которые его свтлость былъ вообще очень щедръ, съ трудомъ лишь удалось добиться отъ солдатъ, чтобы они прокричали ему хоть разъ ‘ура’. Генералъ Кадоганъ, ругаясь, на чемъ свтъ стоитъ, подъзжалъ къ нашимъ рядамъ и спрашивалъ: ‘Чортъ бы васъ побралъ! Отчего вы не кричите ура?’ Солдаты не обнаруживали, однако, къ этому ни малйшаго расположенія. Каждый изъ нихъ занятъ былъ тогда мыслями: ‘Гд теперь мой товарищъ? Гд мой братъ, сражавшійся рядомъ со мною, гд же храбрый капитанъ, который велъ насъ вчера въ бой?’ Это было самое грустное торжество, какое мн когда-либо случалось видть, а благодарственный молебенъ, отслуженный полковыми нашими священниками, казался мн прискорбнйшей и самой богохульной сатирой. Генералъ Уэббь, отличавшійся храбростью во многихъ десяткахъ сраженій и вынесшій изъ нихъ много почетныхъ ранъ, удостоился и на этотъ разъ подобнаго же знака отличія. Онъ былъ раненъ въ нижнюю часть живота, вслдствіе чего ему пришлось лежать на спин. Для развлеченія онъ, какъ и слдовало ожидать, бранилъ главнокомандующаго и ворчалъ сквозь зубы: ‘Капралъ Джонъ любитъ меня въ такой степени, въ какой царь Давидъ любилъ своего генерала Урію. Поэтому-то онъ и даетъ мн всегда самыя опасныя порученія’. Слдуетъ замтить, что генералъ Уэббъ остался до самой смерти при убжденіи въ томъ, будто герцогъ Марльборо хотлъ отдать его на жертву французамъ, а потому умышленно предоставилъ въ его распоряженіе лишь малочисленный отрядъ, разсчитывая, что онъ ляжетъ подъ Виненделемъ со всмъ этимъ отрядомъ. Эсмондъ и Франкъ Кэстльвудъ остались оба цлы и невредимы, хотя дивизія, которою командовалъ нашъ генералъ, пострадала сильне прочихъ. Ей пришлось выдержать не только мткій и учащенный огонь непріятельской артиллеріи, но также и многократныя бшеныя аттаки знаменитой французской королевской конной гвардіи. Мы встрчали и разъ за разомъ отбивали эти аттаки залпами и непроницаемой стною штыковъ и пикъ всхъ четырехъ шеренгъ нашихъ мушкетеровъ и пикинеровъ. По слухамъ, самъ англійскій король ходилъ на насъ въ этотъ день не мене двнадцати разъ въ аттаку вмст съ французскими конногвардейцами. Егерскій полкъ генерала Уэбба, въ которомъ прежде служилъ Эсмондъ, входилъ въ составъ дивизіи, состоявшей теперь подъ командой генералъ-лейтенанта Уэбба. Самому Уэббу приходилось трижды възжать въ каре своихъ егерей и командовать пальбу залпами для отраженія аттакъ французской конницы. Посл битвы, герцогъ Бервикскій, сражавшійся въ французскихъ рядахъ послалъ поздравить бывшій свой полкъ и его командира за геройское мужество, выказанное ими на пол сраженія.
Мы праздновали совершеннолтіе лорда Кэстльвуда и пили за это здоровье подъ Монсомъ, гд стояла тогда наша армія. Счастье, благопріятствовавшее полковнику Эсмонду въ несравненно боле серьезныхъ битвахъ, позволяло себ на этотъ разъ слегка ему измнить. Онъ былъ раненъ шальною пулей немногимъ повыше рубца отъ прежней серьезной раны въ правомъ боку. Эта, совершенно зажившая, повидимому рана, снова раскрылась, началась сильнйшая лихорадка съ кровохарканьемъ и другими тяжелыми симптомами, такъ что полковникъ одно время находился положительно при смерти. Родственникъ Эсмонда, молодой Франкъ Кэстльвудъ, ухаживалъ за старшимъ своимъ товарищемъ съ похвальной нжностью и заботливостью до тхъ поръ, пока врачи не объявили, что всякая опасность уже миновала. Тогда Франкъ ухалъ въ Брюссель и провелъ тамъ зиму, безъ сомннія, занимаясь опять осадою различныхъ крпостей. Немногіе молодые люди были бы въ состояніи такъ долго и съ такимъ искреннимъ радушіемъ отказываться отъ всяческихъ удовольствій, чтобы исполнять роль больничной сидлки. Веселая задушевная болтовня Франка зачастую развлекала Эсмонда и разгоняла скуку, на которую онъ былъ осужденъ долговременнымъ вынужденнымъ бездйствіемъ. Въ Англіи очевидно полагали, что молодой человкъ находится все еще у постели больного своего родственника, въ то время какъ онъ занимался уже боле двухъ мсяцевъ инженернымъ искусствомъ въ Брюссел. Дйствительно, отъ матери его были получены письма, полныя благодарности къ юному джентльмену за его попеченіе о старшемъ брат (какъ называла теперь Эсмонда вдовствующая виконтесса). Полковникъ не торопился ее разочаровывать извстіемъ, что означенный юный джентльменъ давно уже пользуется рождественскими вакаціями. Лежа на своей постели, Эсмондъ съ величайшимъ удовольствіемъ читалъ на откровенномъ лиц Франка удовольствіе воспользоваться, наконецъ, свободой и отмчалъ наивное его стараніе скрыть радость, съ какою онъ узжаетъ. Бываютъ дни, когда для каждаго молодого человка, здороваго духомъ и тломъ, бутылка шампанскаго, которую можно распить въ кабачк въ обществ какой-нибудь румяной Гебы, представляется до нельзя искусительной. Я не намренъ разыгрывать неблагодарную роль моралиста и кричать поэтому поводу: ‘Фу, какъ это неприглядно!’ Мн извстно изъ жизни минувшихъ вковъ, какъ проповдывали старики, и что они длали сами въ молодости. Впрочемъ, вдь и у патріарховъ бываютъ минуты слабости, даже если и не принимать въ разсчетъ нашего праотца Ноя, упившагося до положенія ризъ сокомъ виноградной лозы. И такъ, Франкъ ухалъ въ Брюссель, чтобы жить тамъ въ свое удовольствіе (Многіе молодые офицеры нашей арміи находили, что Брюссель разнообразіемъ и великолпіемъ своихъ развлеченій оставляетъ далеко позади себя британскую столицу Лондонъ), а Генри Эсмондх еще неоправившимся отъ болзни, остался сидть въ своей комнат и написалъ тамъ хорошенькую комедію, которую вдовствующая виконтесса признала верхомъ совершенства, На слдующій годъ комедія эта была поставлена въ Лондон на сцен и шла тамъ, если не ошибаюсь, три вечера кряду.
Въ то время, какъ Эсмондъ продолжалъ такимъ образомъ лечиться въ Монс, туда прибылъ вездсущій патеръ Гольтъ. Проведя въ Монс цлый мсяцъ, почтенный іезуитъ не только окончательно привлекъ Гарри Эсмонда на сторону законнаго короля (которую давно уже держала вся семья полковника), но пытался также возбудить снова старый вопросъ между католической и англиканской церквами, съ тмъ, чтобы вернуть Эсмонда на лоно той самой религіи, въ которой онъ былъ первоначально крещенъ. Будучи весьма ловкимъ и свдущимъ казуистомъ, Гольтъ умлъ выставить споръ между англиканскими и католическими вроисповданіями въ такой форм, что человкъ, соглашавшійся съ первыми посылками, необходимо долженъ былъ признать также и справедливость окончательныхъ изъ нихъ выводовъ.
Намекнувъ на слабое еще здоровье Эсмонда, и вообще на непрочность человческой жизни и т. п., онъ началъ распространяться о тхъ громадныхъ преимуществахъ, какія предоставляетъ усопшимъ своимъ чадамъ католическая церковь,— преимущества, которыя Эсмондъ долженъ утратить, если онъ не вернется въ ндра католицизма. Сама англиканская церковь не вправ отрицать этихъ преимуществъ, такъ какъ выросла тоже на почв католицизма и является только побочнымъ его отпрыскомъ. Эсмондъ возразилъ на это, что намренъ держаться одного вроисповданія, съ большинствомъ своихъ соотечественниковъ, но никому не мшаетъ молиться и вровать, сообразуясь съ статьями какого-угодно вроисповданія: римско-католическаго, или же аугбургскаго. Если добрйшій патеръ находитъ, что Эсмонду надлежитъ присоединиться къ католицизму во избжаніе непріятныхъ загробныхъ послдствій, такъ какъ вся Англія рискуетъ подпасть за ересь вчному проклятію, то онъ, Эсмондъ, съ своей стороны, готовъ подвергнуться одной участи съ несмтными милліонами своихъ соотечественниковъ, воспитанныхъ въ той же самой евангелической англиканской вр, въ числ которыхъ имются, какъ ему извстно, благороднйшіе, честнйшіе, непорочнйшіе, мудрйшіе, благочестивйшіе и ученйшіе мужчины и женщины въ мір.
Относительно политическаго вопроса Гарри Эсмондъ несравненно охотне изъявилъ готовность согласиться съ почтеннйшимъ патеромъ, такъ какъ пришелъ и самъ къ одинаковымъ съ нимъ выводамъ, хотя и нсколько иными путями. Божественное право, на которомъ какъ разъ настаивали въ это время д-ръ Захеверель и епископская партія въ Англіи, не представлялось въ глазахъ полковника особенно вскимъ доводомъ, хотя онъ не мшалъ никому признавать за этимъ принципомъ наисущественнйшее значеніе. Эсмондъ думалъ, что если бы Ричардъ Кромвель и отецъ Ричарда, Оливеръ, были помазаны и внчаны на царство (исполнить каковой обрядъ нашлось бы достаточно охотниковъ между тогдашними епископами), то они обладали бы въ такой же степени божественнымъ правомъ на англійскую корону, какъ и Плантагенеты, Тюдоры, или же Стюарты. Принимая, однако, во вниманіе тотъ фактъ, что народъ безспорно стоитъ за наслдственную форму правленія, Эсмондъ считалъ англійскаго короля изъ Сенъ-Жерменскаго дворца несравненно пригодне для этой роли, чмъ какого-нибудь ганноверскаго принца изъ Геррнгаузена. Вслуча, еслибъ Іаковъ III оказался неспособнымъ удовлетворить требованіямъ британской націи, его можно было бы, думалъ полковникъ, замнить другимъ англичаниномъ. Такимъ образомъ, не впадая въ особенную восторженность и не преклоняясь передъ чудовищной родословной, которую торіямъ угодно было разсматривать какъ нчто божественное, онъ былъ готовъ воскликнуть: ‘Да здравствуетъ король Іаковъ ІІІ’ въ тотъ день, когда королеву Анну постигнетъ общая участь королей и обыкновенныхъ смертныхъ.
— Боюсь, полковникъ, что вы въ глубин сердца просто напросто республиканецъ! — замтилъ со вздохомъ іезуитскій патеръ.
— Я англичанинъ и стою за свою родину въ томъ вид, какова она есть. Народъ нашъ высказывается за церковь и за короля, и я высказываюсь за нихъ тоже, но, разумется, за англиканскую церковь и короля англичанина. По этой-то причин, хотя мы съ вами и расходимся въ вопрос о церкви, мы оба стоимъ за одного и того же короля.
Проигравъ сраженіе подъ Мальплаке, французы были тмъ не мене въ восторг отъ его результатовъ, тогда какъ побдители, напротивъ того, упали духомъ. Собравъ боле чмъ когда-либо многочисленныя вооруженныя силы, Людовикъ XIV самымъ энергическимъ образомъ готовился къ предстоящей кампаніи. Маршалъ Бервикскій былъ на этотъ разъ при французской арміи, и мы слышали, будто маршалъ Вилларъ, все еще страдавшій отъ раны, клялся, что принудитъ нашего герцога дать сраженіе, хотя-бы ему самому пришлось выхать противъ насъ въ своей коляск. Услышавъ, что военныя дйствія возобновятся, молодой Кэстльвудъ мгновенно прилетлъ къ намъ въ лагерь изъ Брюсселя. Получено было извстіе, что къ маю мсяцу прибудетъ въ французскій лагерь и нашъ Кавалеръ св. Георгія… ‘Мы съ королемъ участвуемъ теперь въ третьей кампаніи’, охотно замчалъ Франкъ. Онъ вернулся изъ Брюсселя боле пламеннымъ яковистомъ, чмъ когда либо, и Эсмондъ подозрвалъ, что такое необычайное усердіе къ длу претендента вызвано у молодого человка стараніями какихъ-нибудь прелестныхъ заговорщицъ, проживающихъ въ Брюссел. Дйствительно, Франкъ сознался ему, что получилъ собственноручное письмо отъ крестной матери Беатрисы, королевы-изгнанницы, которая, за годъ до рожденія Франка и законнаго его короля, была воспріемницей ныншней фрейлины двора ея величества королевы Анны.
Не смотря на вс желанія маршала Вилллара дать генеральное сраженіе, князь-герцогъ не былъ расположенъ представить французамъ въ эту кампанію благопріятный случай къ таковому. Въ прошломъ году его свтлость стоялъ всей душой за виговъ и ганноверцевъ. Създивъ, однако, въ Англію и убдившись, что тамъ относятся съ нему лично весьма холодно, и что епископская партія вызвала въ народ сильное броженіе въ пользу законнаго короля, Марльборо вернулся въ армію совсмъ инымъ человкомъ. Онъ охладлъ къ ганноверцамъ, сталъ вести себя весьма сдержанно съ имперцами и обнаруживалъ чрезвычайную вжливость и учтивость къ кавалеру св. Георгія. Не подлежитъ сомннію, что его свтлость, нашъ главнокомандующій, и храбрый его племянникъ, герцогъ Бервикскій, находившійся во французскомъ лагер, постоянно обмнивались другъ съ другомъ посланцами и письмами. Никто не умлъ лучше лучше его свтлости обласкать человка боле кстати и никто не отличался такою щедростью въ выраженіяхъ своего сочувствія и привязанности. Сентъ-Джонъ разсказывалъ автору этихъ мемуаровъ, что герцогъ Марльборо, въ бесд съ г-номъ де-Торси, изъявилъ полнйшую готовность дать разрзать себя на мелкіе куски за королеву-изгнанницу и ея семью. Онъ совершилъ въ этомъ году еще боле грандіозный подвигъ, а именно разстался съ частицей драгоцннйшей доли себя самого, т. е. съ нкоторой суммой денегъ, которую послалъ царственнымъ изгнанникамъ. Тенсталь, служившій претенденту, два или три раза постилъ нашъ лагерь и ухалъ оттуда къ французскимъ войскамъ, стоявшимъ въ Арлье и близь Арраса. Наши пикеты отдляла отъ непріятельскихъ маленькая рчка, если не ошибаюсь, Каниге (здсь у меня подъ рукою нтъ никакихъ справочныхъ книгъ, а на единственной имющейся въ моемъ распоряженіи карт Средней Европы рчка эта вовсе не показана). Наши часовые бесдовали черезъ рчку съ непріятельскими, если у нихъ оказывалась возможность съ грхомъ пополамъ понимать другъ друга. Въ противномъ случа они только обмнивались усмшками и передавали другъ другу черезъ рчку фляжки съ водкою, или же кисеты съ табакомъ. Полковникъ Эсмондъ, состояніе здоровья котораго не позволяло еще выполнять служебныя обязанности, выхалъ однажды въ прекрасный іюньскій день верхомъ на кон подышать свжимъ воздухомъ и отправился на аванпосты вмст съ поврявшимъ ихъ офицеромъ. Подъхавъ къ рчк, они увидли, что тамъ на берегу собралось большое число англійскихъ и шотландскихъ солдатъ, бесдовавшихъ съ находившимися на противоположномъ берегу добродушными непріятелями.
Эсмонда особенно забавляла болтовня долговязаго дтины съ большими вьющимися рыжими усами и голубыми глазами. Онъ стоялъ на французскомъ берегу рки и былъ по крайней мр полуфутомъ выше смуглыхъ своихъ сотоварищей. На вопросъ Эсмонда въ какомъ полку онъ служитъ, дтина этотъ отдалъ честь и объявилъ, что служитъ въ Рояль-краватахъ.
Эсмондъ догадался уже потому, какъ было выговорено слово Рояль-краваты, что колыбель его собесдника находилась на берегахъ Лиффея, а не Луары. Бдняга солдатъ, по всмъ вроятіямъ, дезертиръ, не ршался пускаться особенно обстоятельно въ разговоры на французскомъ язык, опасаясь, что его выдастъ злополучный, неврный выговоръ. Онъ старался поэтому употреблять исключительно лишь такія выраженія, которыя казались ему боле знакомыми. Эти попытки ирландца скрыть свою національность показались полковнику до чрезвычайности забавными. Онъ принялся насвистывать Лиллибуллеро и, при звукахъ этой національной ирландской псни, глаза бдняги начали усиленно мигать. Тогда Эсмондъ бросилъ ему черезъ рку на другой берегъ серебряную монету. Подхвативъ ее, королевскій краватъ, т.-е. кроатъ воскликнулъ: ‘God bless!’… т. е. ‘Да благословитъ Богъ вашу честь!’ Еслибъ онъ оказался на нашемъ берегу рки, то за одно это восклицаніе его не преминули бы разстрлять.
Пока мы разговаривали такимъ образомъ, появились на французской сторон рчки три офицера, верхомъ на коняхъ. Они остановились отъ насъ въ нкоторомъ разстояніи и какъ будто разсматривали насъ съ любопытствомъ. Одинъ изъ нихъ отдлился отъ своихъ сотоварищей и подъхалъ къ намъ почти вплотную, такъ какъ насъ съ нимъ раздляла только рчка. ‘Смотрите-ка, смотрите,— говорилъ страшно взволнованный Королевскій кроатъ.— Pas lui, вотъ онъ не тотъ, l’autre’. Съ этими словами онъ указывалъ на офицера, державшагося поодаль отъ насъ на караковомъ кон. Этотъ офицеръ былъ въ ярко блествшей на солнц кирас, сверхъ которой надта была черезъ плечо широкая синяя лента.
— Не будете-ли такъ добры передать лорду Марльборо, князю-герцогу, поклонъ отъ Гамильтона, — сказалъ по англійски подъхавшій къ намъ офицеръ. Окинувъ насъ взглядомъ и убдившись, что мы не относимся къ нему враждебно, онъ добавилъ съ улыбкой:— Здсь по близости, господа, находится дружественная вамъ особа. Она поручила мн передать вамъ, что въ прошломъ году, 11-го сентября, видла кое-кого изъ васъ въ лицо.— Тмъ временемъ двое другихъ французскихъ офицеровъ подъхали тоже вплоть къ самому берегу. Одного изъ нихъ мы тотчасъ же узнали. Это былъ законный нашъ король, которому исполнилось тогда двадцать два года, — высокій, рослый молодой человкъ съ глубокими карими глазами, сохранявшими грустное выраженіе, не смотря на то, что уста его улыбались. Мы вс тотчасъ же сняли шляпы и привтствовали его поклономъ. Впрочемъ, никто не могъ бы глядть впервые безъ душевнаго волненія на этого юнаго наслдника толикой славы и толикихъ бдствій. Эсмонду показалось, что претендентъ довольно похожъ на молодого Кэстльвуда, своего ровесника, котораго онъ дйствительно напоминалъ отчасти своей фигурой и общимъ складомъ лица. Кавалеръ св. Георгія отвтилъ на нашъ поклонъ и началъ пристально насъ разглядывать. На нашей сторон рки ршительно вс, не исключая даже праздношатающихся, крикнули ему ‘ура’. Что касается до Королевскаго кравата, то онъ бросился къ стремени принца, сталъ на колни, принялся цловать его сапогъ и призывать гласомъ веліимъ на его величество благословеніе Божіе. Принцъ приказалъ своему адьютанту дать этому бдняг монету, а затмъ, поклонившись намъ, ухалъ. Краватъ, плюнувъ на золотую монету (что служило у него выраженіемъ благодарности къ щедрому даятелю и вмст съ тмъ надежнымъ средствомъ отъ дурного глаза), положилъ монету въ карманъ и удалился, гордо покручивая длинные свои усы цвта самой яркой моркови.
Офицеръ, къ рот котораго прикомандированъ былъ Эсмондъ, тотъ самый карапузикъ-капитанъ Гендизендова полка Стернъ, который предложилъ въ Лилл всему обществу выйти въ садъ, когда между лордомъ Могуномъ и Эсмондомъ произошло упомянутое уже ими столкновеніе, былъ тоже родомъ ирландецъ и, не смотря на маленькій свой ростъ, не уступалъ мужествомъ ни одному герою, носившему когда-либо шпагу.
— Чортъ возьми, — сказалъ Роджеръ Стернъ, — этотъ рослый дтина такъ прекрасно говорилъ по французски, что я ни за что не заподозрилъ бы въ немъ соотечественника, если бы онъ не принялся завывать передъ стременемъ принца. Тутъ я сейчасъ же ршилъ, что мычать подобнымъ образомъ можетъ только ирландскій теленокъ.— Роджеръ присовокупилъ еще и другое замчаніе, въ которомъ, какъ и въ большинств того, что онъ говорилъ, обнаруживалось странное сочетаніе безразсудства съ здравымъ смысломъ.— Представьте себ, Эсмондъ, — сказалъ онъ, — что этотъ молодой джентльменъ, вмсто того, чтобы вернуться въ лагерь Виллара, прохалъ бы въ нашъ лагерь, надвинулъ шляпу свою на бекрень и воскликнулъ: ‘Я вашъ король! Кто за мною?’ Клянусь Богомъ, Эсмондъ, что вся армія послдовала бы за нимъ и привела бы его обратно на родину, мимоходомъ поколотивъ Виллара и овладвъ Парижемъ.
Извстіе о посщеніи принца быстро распространилось по всему лагерю. Множество нашихъ офицеровъ отправились на передовые посты въ надежд, что имъ удастся его увидть. Маіоръ Гамильтонъ, съ которымъ мы бесдовали на берегу рчки, прислалъ съ трубачемъ нсколько серебряныхъ медалей для офицеровъ. Генри Эсмондъ получилъ одну изъ нихъ. Эта медаль и другая награда, довольно обычная въ тогдашнія времена со стороны августйшихъ особъ, были единственными отличіями, которыя ему удалось когда-либо получить отъ претендента. Позволю себ замтить, что полковникъ Эсмондъ вскор сдлалъ попытку оказать этому принцу весьма важную услугу.
Почти тотчасъ же посл своей прогулки на аванпосты Эсмондъ простился съ своимъ генераломъ и ухалъ изъ арміи. Дйствительно, врачи совтовали ему даже и не помышлять о дальнйшемъ участіи въ кампаніи, а воспользоваться хорошей погодой для возвращенія въ Англію. До него доходили, однако, изъ арміи извстія о всхъ наиболе интересныхъ инцидентахъ. Между прочимъ, онъ узналъ, что изъ числа офицеровъ, толпившихся, чтобы поглядть на Кавалера св. Георгія, особенное вниманіе обратилъ на себя Франкъ Кэстльвудъ. Молодой виконтъ, снявъ шляпу, перехалъ съ обнаженной головой черезъ рчку на французскій берегъ, гд находился принцъ, слзъ съ коня и преклонилъ колно передъ претендентомъ. Нкоторые утверждали, будто принцъ Іаковь коснулся тогда до виконта шпагой и пожаловалъ его такимъ образомъ въ рыцари, но милордъ категорически это отрицалъ, признавая вмст съ тмъ правильность всего остального разсказа. Онъ добавлялъ: ‘Я былъ передъ тмъ въ немилости у капрала Джона (какъ онъ называлъ герцога Марльборо), но тогда свтлйшій герцогъ посовтовалъ мн никогда больше не длать подобныхъ глупостей и съ тхъ поръ улыбался мн всегда самымъ привтливымъ образомъ.
— Онъ былъ настолько добръ ко мн, — писалъ Франкъ, — что я счелъ возможнымъ замолвить передъ нимъ словечко за моего милйшаго Гарри, но, едва я упомянулъ твое имя, онъ почернлъ, какъ грозовая туча, и объявилъ, что знать тебя не знаетъ и знать не хочетъ.

ГЛАВА II.
Возвращаюсь въ Англію и начинаю играть на прежней струнк.

Покинувъ Монсъ и армію, полковникъ Эсмондъ находился въ Остенде въ ожиданіи корабля, отправлявшагося въ Англію, когда получилъ изъ Брюсселя отъ молодого своего родственника Кэстльвуда письмо. Въ этомъ письм содержалось извстіе, которое Франкъ просилъ полковника передать кому слдуетъ въ Лондон. Означенное извстіе, признаться, очень встревожило Эсмонда.
Молодой повса, достигнувъ совершеннолтія и спша какъ можно скоре перебситься (выражаясь его собственными словами), женился на двиц фонъ-Вертгеймъ, дочери графа Вертгейма, австрійскаго камергера, состоявшаго при двор нидерландскаго намстника. Въ приписк къ своему письму Франкъ Кэстльвудъ заявлялъ:
‘Клотильда с_т_а_р_ш_е м_е_г_я годами, что можетъ показаться неблагопріятнымъ для нея условіемъ, но я до того уже истаскался, что эта разница въ лтахъ утрачиваетъ всякое значеніе. Къ тому же я т_в_е_р_д_о р__ш_и_л_с_я исправиться. Насъ обвнчалъ патеръ Гольтъ въ церкви св. Гудули. Она стоитъ душою и тломъ за правое дло. Нашъ общій девизъ здсь: ‘Да здравствуетъ король!’ Мамаша и Триксъ охотно къ намъ присоединятся. Передай имъ эти извстія поосторожне и сообщи моему агенту Финчу, чтобы онъ взыскалъ съ фермеровъ арендную плату и переслалъ мн какимъ нибудь путемъ деньги. Моя Клотильда очаровательно поетъ и прелестно играетъ на спинет. Прибавлю кстати, что это блокурая красавица, и что если она родитъ сына, ты будешь ему крестнымъ отцомъ. Я собираюсь покинуть армію, такъ какъ мн надола уже солдатчина. Свтлшній князь — герцогъ одобряетъ мое ршеніе. Разсчитываю провести зиму въ Брюссел и останусь здсь, по крайней мр, до тхъ порь, пока моя Кло не оправится отъ родовъ. Я называю ее старухой Кло, но такая вольность никому другому не разршается. Это талантливйшая женщина во всемъ Брюссел, — прекрасно рисуетъ, музыкантша, пишетъ стихи, отличная стряпуха и мастерски готовитъ пуддинги. Я познакомился съ ней именно благодаря тому, что столовался у графа. У нея четверо братьевъ — все графы, одинъ изъ нихъ аббатъ, а трое служатъ въ арміи принца Евгенія. Вертгеймы ведутъ тяжбу о колоссальномъ состояніи, но теперь они очень небогаты. Сообщи это мамаш, которая перенесетъ отъ тебя все. Отвчай поскоре и прикажи Финчу немедленно же отписать мн въ гостинницу Чернаго Орла, въ Брюссель, во Фландріи’.
Оказывалось такимъ образомъ, что Франкъ женился на католичк и ожидаетъ уже наслдника. Эсмонду поручалось передать извстіе обо всемъ этомъ въ Лондонъ вдовствующей виконтесс. Это было порученіе очень щекотливаго свойства, и полковникъ, подъзжая къ столиц, чувствовалъ себя далеко не спокойнымъ.
Поздно вечеромъ, прибывъ въ Лондонъ, онъ остановился въ гостинниц и послалъ лакея доложить о своемъ прибытіи и намреніи навстить на слдующее же утро виконтессу. Посланецъ вернулся назадъ съ извстіемъ, что Дворъ пребываетъ теперь въ Виндзор и что прелестная Беатриса находится тамъ же по обязанности службы. Что касается до виконтессы, то она оказалась у себя дома въ Кенсингтон Она являлась при Двор всего лишь разъ въ годъ, да и въ кенсингтонскомъ дом уступала въ сущности бразды правленія Беатрис, распоряжавшейся всмъ по собственному усмотрнію. Красавица-фрейлина принимала кого хотла въ гости и принимала сама живйшее участіе въ столичныхъ удовольствіяхъ, тогда какъ ея мать, выполняя по наружности обязанности протекторши и какъ бы старшей сестры высокородной фрейлины, шествовала по собственной своей скромной и сокровенной стез.
Эсмондъ проснулся гораздо раньше, чмъ принято вставать въ столиц. Одвшись, онъ тотчасъ же послалъ за экипажемъ и отправился въ Кенсингтонъ, куда прибылъ такъ рано, что встртилъ дорогую свою виконтессу, возвращавшуюся только что отъ заутрени. Она несла сама молитвенникъ, не поручая его лакею, какъ длали это почти вс остальныя дамы. Увидвъ ее съ молитвенникомъ, Эсмондъ именно и догадался о томъ, что она возвращается изъ церкви. Приказавъ кучеру остановиться, онъ выскочилъ изъ экипажа въ то самое мгновенье, когда виконтесса на него взглянула. Она была по обыкновенію въ траур и, увидвъ Эсмонда, страшно поблднла. Онъ, въ свою очередь, какъ будто почувствовалъ себя лучше и здорове, держа миніатюрную ея ручку въ своей, возл самаго почти сердца. Они вскор очутились у дверей дома ея сіятельства и вошли туда.
Съ какою грустной нжной улыбкой взяла она Эсмонда за руку и поцловала эту руку.
— Вы, вроятно, были ужасно больны, дорогой мой Генри? У васъ и теперь еще очень болзненный видъ, — сказала она.
Полковникъ и въ самомъ дл смахивалъ на привидніе съ той лишь разницей, что привиднія рдко лишь (по слухамъ) имютъ особенно счастливый видъ. Между тмъ Эсмондъ всегда чувствовалъ себя очень счастливымъ, возвращаясь къ виконтесс, особенно-же посл долгаго отсутствія. Впрочемъ, справедливость требуетъ замтить, что онъ чувствовалъ себя счастливымъ каждый разъ, когда глядлъ на ея милое доброе лицо.
— Я вернулся сюда въ качеств интереснаго больного, за которымъ должны ухаживать родственницы, но еслибы Франкъ не позаботился обо мн въ первое время посл того, какъ я былъ раненъ, мн бы, во всмъ вроятіямъ, пришлось быть теперь не въ Англіи, а на томъ свт.
— Онъ и въ самомъ дл добрый мальчикъ, этотъ бдняга Франкъ, — замтила лэди Кэстльвудъ.— Вы всегда были добры къ моему мальчику, милордъ, а онъ даже не подозрвалъ, что нарушаетъ ваши права.
— Съ какой стати называете вы меня, милордомъ! — воскликнулъ полковникъ Эсмондъ.— Что вы хотите этимъ сказать, милйшая моя лэди?
— Я вовсе не лэди, — возразила она.— Я, милордъ, просто напросто Рашель Эсмондъ, вдова Фрэнсиса Эсмонда. Я не вправ носить этотъ титулъ. Его никогда и не слдовало бы отымать отъ законнаго владльца. Впрочемъ, мы, Генри, длали все, что могли… Право, мы длали все, что могли! Покойный мой мужъ и я… то есть..
— Кто-же, позвольте спросить, разсказалъ вамъ все этой дорогая моя лэди? — освдомился полковникъ.
— Разв вы не получали моего письма? Я вамъ писала въ Монсъ тотчасъ же, какъ только узнала объ истинномъ положеніи длъ.
— Отъ кого же вы узнали?— переспросилъ полковникъ Эсмондъ.
Милэди сообщила ему тогда, что старшая вдовствующая виконтесса, находясь уже на смертномъ одр, послала за ней и оставила ей въ наслдство эту тяжелую тайну.
— Со стороны старшей вдовствующей виконтессы было очень дурно, что она, давно уже зная истину, до послдней минуты скрывала ее отъ меня, — продолжала лэди Эсмондъ и добавила, не будучи въ состояніи удержаться отъ улыбки:— Вдовствующая виконтесса сказала мн: — Кузина, Рашель, послушайте-ка, кузина! Я послала за вами, такъ какъ доктора увряютъ, что я могу, чего добраго, умереть не сегодня — завтра отъ растройства желудка. Я хочу поэтому облегчить свою совсть отъ бремени, которое давно уже на ней лежало. Вы всегда были какою-то несчастненькой, совершенно не пригодной для высокаго общественнаго положенія, а потому то, что вы теперь отъ меня услышите, не можетъ васъ особенно опечалить. Знайте же, кузина Рашель, что я оставила свой домъ, серебро и мебель, а также 3.000 фунтовъ деньгами и брилліанты, подаренные мн въ Боз опочившимъ святымъ моимъ монархомъ, королемъ Іаковомъ, — милорду виконту Кэстльвуду.
— Неужели моему Франку? — спросила лэди Кэстльвудъ.— А я-то надялась…
— Говорятъ вамъ, милочка, что я оставляю все это въ наслдство виконту Кэстльвуду, или, — выражаясь точне, — виконту Кэстльвуду и барону Эсмонду Шандонскому въ Королевств ирландскомъ, графу и маркизу Эсзюндскому въ Англіи, въ силу патента короля Іакова II, пожалованнаго моему супругу, покойному маркизу, такъ какъ я передъ Богомъ и людьми имю законное право носить титулъ маркизы Эсмондской.
— Неужели вы ровно ничего не оставили бдному Гарри, милйшая моя маркиза?— освдомилась лэди Кэстльвудъ.
Она впослдствіи разсказала весь этотъ инцидентъ въ подробности съ самымъ чарующимъ лукавымъ юморомъ, какой только мн случилось встрчать у какой-либо женщины. Я сообщаю здсь этотъ подробный разсказъ, чтобы не возвращаться къ нему впослдствіи.— Неужели вы ничего не оставили бдному Гарри?— спросила милэди, пояснивъ мн съ своею милой кроткой улыбкой: — Надо вамъ сказать, Генри, что я всегда жалла объ Исав и держала это сторону, не смотря на то, что папаша всячески старался убдить меня въ законности правъ Израиля.
— Вы называете Гарри бднягой? насмшливо возразила старушка.— Вамъ, значитъ, хотлось бы, чтобы малая толика перепала также и на долю бдняги Гарри? Кхе… кхе… (передайте-ка мн капли, кузина). Ну-съ милочка, такъ какъ вамъ хотлось, чтобы у бдняги Гарри имлось тоже какое-нибудь состояньице, соблаговолите принять во вниманіе, что уже съ 1691 года, недлю спустя посл битвы подъ Бойной, гд принцъ Оранскій осмлился нанести пораженіе августйшему своему монарху и тестю, за каковое преступленіе это, разумется, поджариваютъ теперь въ аду (кхе, кхе…), Генри Эсмондъ былъ законнымъ маркизомъ Эсмондскимъ и графомъ Кэстльвудскимъ въ Великобританіи, барономъ и виконтомъ Кэстльвудомъ Шандонскимъ въ Ирландіи, рыцаремъ и хорунжимъ, а старшаго его сына будутъ именовать при жизни отца, изъ вжливости, графомъ Кэстльвудскимъ (кхе, кхе…) Что скажете вы на это, милочка?
— Праведный Боже, вы меня удивляете! И вамъ давно это извстно?— воскликнула милэди, думая — быть можетъ, что престарлая маркиза наговорила все это въ бреду.
— До тхъ поръ, пока мой мужъ не вернулся на лоно истинной вры, онъ былъ безпутнйшимъ повсой и негодяемъ, — продолжала умирающая гршница.— Проживая въ Нидерландахъ, онъ обольстилъ тамъ дочь ткача и въ довершеніе своего негодяйства женится на ней. Затмъ, какъ ни въ чемъ не бывало, онъ вернулся на родину и женился на мн, бдной двушк, невинномъ молодомъ созданьиц. (Нечего сказать, хорошо невинное созданьице! А что касается до молодости, что вдь вы знаете, Гарри, что ей было уже за сорокъ, когда она выходила за вашего отца). Такъ, видите-ли, продолжала старушка, я ровнехонько ничего не знала сперва про эту продлку милорда. Онъ сообщилъ мн про нее лишь черезъ три года посл свадьбы, когда умеръ мой собственный малютка-сынокъ, и я тогда сочла долгомъ обвнчаться вторично съ отцомъ Генри. Патеръ Гольтъ повнчалъ насъ съ нимъ въ кэстльвудской часовн и уже на законномъ основаній, такъ какъ дочь ткача тмъ временемъ умерла. Короче сказать, я была очень больна вслдствіе еще одного грустнаго разочарованія и тогда священникъ разсказалъ мн, что у милорда имется законный сынъ отъ перваго брака, и что означенный ребенокъ воспитывается въ Англіи. Я согласилась принять этого пострла къ намъ въ домъ и нашла его очень страннымъ мальчикомъ, расположеннымъ къ меланхоліи.
Мы съ мужемъ хотли воспитать его для духовнаго званія и дйствительно вели Гарри въ этомъ направленіи, пока вы, гадкая женщина, не совратили его съ истиннаго пути. У меня опять было явилась надежда подарить мужу наслдника, когда ему пришлось меня покинуть въ интересахъ службы его величества, сражаясь за которые онъ и былъ смертельно раненъ въ битв при рк Бонн.
Вашего мужа, милочка, я не любила, такъ какъ онъ бросилъ меня самымъ скандальнымъ образомъ, но тмъ не мене, разсчитывая, что можетъ быть еще рожу сына, я предпочла обождать разглашеніемъ истины и думала, что всегда вдь успю объявить сынишку ткачихи законнымъ наслдникомъ. Посл того, однако, какъ меня засадили въ тюрьму, гд вашъ мужъ выказалъ ко мн столько доброты и сочувствія, — такъ хлопоталъ о моемъ освобожденіи и употребилъ на мою пользу все свое вліяніе, — я въ свою очередь смягчилась по отношенію къ нему, тмъ боле, что отецъ духовникъ посовтовалъ мн молчать, объяснивъ, что если нашъ семейный титулъ перейдетъ къ вашему мужу, покойному виконту, то это принесетъ большую пользу интересамъ законнаго короля, преданнйшимъ слугою котораго по невол будетъ незаконный виконтъ. Соображенія Гольта были какъ нельзя боле правильны. Вы сами убдитесь въ этомъ, если я вамъ скажу, что за годъ до кончины вашего мужа, когда онъ собирался поступить на службу къ принцу Оранскому, патеръ Гольтъ навстилъ его, объяснилъ истинное положеніе длъ, заставилъ пожертвовать изрядную сумму денегъ его величеству законному королю и до такой степени солидно обязалъ служить правому длу, что мы были вполн уврены въ поддержк со стороны виконта въ тотъ день, когда признаемъ умстнымъ поднять оружіе противъ похитителей престола. Внезапная кончина виконта вызвала было у насъ въ первое мгновенье мысль объявить истину, но, по здравомъ размышленіи, мы признали боле полезнымъ, въ интересахъ короля, оставить до поры до времени титулъ за младшею линіей. Вамъ вдь извстно, милочка, что Кэстльвуды не останавливаются ни передъ какими жертвами для короля.
Что касается до полковника Эсмонда, то онъ уже знаетъ истину. (При этомъ она сообщила мн, Гарри, сказала милэди, о томъ, что произошло при кончин дорогого моего мужа). Онъ не намренъ принимать титулъ, принадлежащій ему по праву, но тмъ не мене я, для успокоенія собственной совсти, должна была разсказать вамъ все это. Вашъ сынъ остается, впрочемъ, законнымъ виконтомъ Кэстльвудомъ, до тхъ поръ, пока его кузенъ не пожелаетъ самъ принять на себя принадлежащій ему титулъ’.
Тавора была сущность разоблаченій вдовствующей виконтессы. Лэди Кэстльвудъ добавила, что все это было извстно также и декану Аттербюри, что, впрочемъ, нисколько не изумило Эсмонда, такъ какъ деканъ оказался тмъ самымъ священникомъ, за которымъ послалъ милордъ, чувствуя приближеніе смерти. Лэди Кэстльвудъ хотла было тотчасъ же письменно сообщить обо всемъ сыну, но деканъ посовтоваль ей написать сперва полковнику Эсмонду и повергнуть дло на его ршеніе, которому вс остальные члены семьи обязаны будутъ подчиниться.
— Неужели, дорогая моя лэди, вамъ неизвстно было заране это ршеніе?
— Во всякомъ случа оно зависитъ отъ васъ, Гарри, какъ отъ главы семьи.
— Оно было постановлено двнадцать лтъ тому назадъ у постели умиравшаго вашего супруга, — объяснилъ полковникъ Эсмондъ. — Вашимъ дтямъ не слдуетъ ничего объ этомъ и разсказывать. Франкъ и его наслдники будутъ носить нашъ титулъ и притомъ совершенно законнымъ образомъ. У меня нтъ вдь даже и доказательства, что мои родители состояли въ законномъ брак, хотя покойный лордъ на смертномъ одр и разсказывалъ, будто патеръ Гольтъ привезъ въ Кэстльвудъ документы, подтверждающіе этотъ бракъ. Въ бытность мою, за границей я не счелъ нужнымъ ихъ разыскивать. Я постилъ только монастырь, куда укрылась бдная моя мать, и видлъ тамъ на кладбищ ея могилку. Для нея, вдь, теперь все это безразлично. Безъ документовъ и на основаніи однихъ только голословныхъ показаній никакой судъ не согласится лишить вашего сына тхъ правъ, которыя перешли къ нему отъ отца. Не спорю, дорогая моя лэди, что я глава семьи, но тмъ не мене Франкъ остается по прежнему виконтомъ Кэстльвудомъ. Лучше, чмъ лишать его этого титула, я уйду въ монастырь, или же отправлюсь въ Америку.
Гарри Эсмондъ готовъ былъ пожертвовать жизнью за обожаемую свою милэди, или же принести ей какую угодно иную жертву, но при этихъ словахъ очаровательная женщина бросилась сама передъ нимъ на колни и принялась цловать ему об руки въ такомъ страстномъ порыв любви и благодарности, который былъ бы, повидимому, въ состояніи смягчить каждое сердце. Гарри одновременно благодарилъ Всевышняго и гордился ниспосланной ему возможностью выказать милэди свою любовь маленькой фактической жертвой съ своей стороны. Не подлежитъ сомннію, что величайшая милость, какая только можетъ быть ниспослана человку свыше, заключается именно въ возможности благодтельствовать тмъ, кого любишь, и длать ихъ счастливыми. Богатства и титулы могутъ удовлетворить только жажду честолюбія и тщеславія, но разв можно сравнить получающееся при этомъ удовольствіе съ тмъ наслажденіемъ, которое испытываетъ Эсмондъ, сознавая, что въ состояніи длать добро лучшимъ и самымъ дорогимъ своимъ друзьямъ?
— Милая, дорогая, святая женщина! — сказалъ онъ.— Непорочная душа, которой пришлось выстрадать такъ много! Вы облагодтельствовали бднаго одинокаго сироту драгоцннйшимъ сокровищемъ своей любви. Мн слдуетъ теперь стоялъ на колняхъ, а не теб. Я долженъ благодарить Всевышняго за то, что могу быть вамъ полезнымъ. Вдь у меня въ жизни нтъ иной цли. Слава Богу, что я въ состояніи сдлать для васъ что-нибудь. Разв могло бы что-нибудь въ свт сравниться съ удовольствіемъ, которое я при этомъ испытываю?..
— Нтъ, оставьте меня! — возразила она въ страстномъ порыв Эсмонду, который хотлъ ее поднять.— Позвольте мн… позвольте стоять передъ вами на колняхъ и боготворить васъ!
Передъ такимъ пристрастнымъ судьей, какимъ являлась до собственному своему сознанію милэди относительно Эсмонда, всякое дло, защиту котораго онъ бралъ на себя, неизбжно долженствовало оказаться выиграннымъ. Гарри не трудно было поэтому примирить виконтессу съ привезеннымъ имъ извстіемъ о брак ея сына съ иностранкой и притомъ католичкой. Впрочемъ, леди Кэстльвудъ никогда не была такого дурного мннія о католицизм, какого держалось большинство ея соотечественниковъ-англичанъ. Она считала англиканскую церковь отпрыскомъ католической, являвшейся, по ея мннію, однимъ изъ главныхъ стволовъ, на которомъ, правда, было привито съ теченіемъ времени много заблужденій.
Милэди обладала рдко встрчающимся у женщины обширными свдніями по богословію, такъ какъ въ двушкахъ служила секретаремъ своему отцу, покойному декану, и писала подъ его диктовку много проповдей и полемическихъ богословскихъ произведеній. Поэтому, если Франку угодно было жениться на особ, принадлежащей къ южно-европейской церкви (какъ называла виконтесса Рашель римско-католическое вроисповданіе), то это обстоятельство не могло помшать милэди сочувственно отнестись къ своей невстк. Дйствительно, милэди написала ‘своей милой дочери’ письмо, показавшееся очень хорошенькимъ и трогательнымъ Эсмонду, которому оно было дано предварительно на прочтеніе. Въ этомъ письм единственнымъ намекомъ на упрекъ являлся легкій выговоръ сыну за то, что онъ не написалъ своей матери передъ свадьбой, такъ какъ любящая мать съ радостью благословила бы его на этотъ шагъ. ‘Кэстльвудъ хорошо знаетъ, — заявляла она своему сыну, — что я никогда не отказывала ему ни въ чемъ, что могло отъ меня зависть, и что мн не могло придти на мысль препятствовать браку, способному составить его счастье (какъ я въ этомъ уврена) и предохранить его отъ кутежей, которыхъ я всегда опасалась’. Она просила сына вернуться поскоре въ Англію, и поселиться въ фамильномъ Кэстльвудскомъ замк (это фамильный замокъ, — объяснила она полковнику Эсмонду, — и мой сынъ можетъ считать его своимъ только благодаря вашей снисходительности), и принять отъ нея отчетъ по управленію имуществомъ за время его несовершеннолтія, т. е. за цлыхъ десять лтъ. Благодаря заботамъ и бережливости милэди родовое помстье находилось теперь въ несравненно лучшемъ положеніи, чмъ когда-либо, со временъ парламентскихъ войнъ. Милордъ обладалъ обезпеченнымъ, хотя и не особенно крупнымъ, но все-таки довольно порядочнымъ ежегоднымъ доходомъ, такъ какъ помстье оказывалось теперь свободнымъ отъ долговъ, которыми было обременно при жизни покойнаго лорда. ‘Боюсь, что, обезпечивъ моему сыну порядочный достатокъ, я утратила авторитетъ, которымъ могла бы у него пользоваться’, говорила милэди. Дйствительно, она была права до извстной степени. Ея дочь жаловалась, будто мать длаетъ ршительно все только для Франка, совершенно игнорируя свою Беатрису. Франкъ, въ свою очередь, былъ недоволенъ слишкомъ скромнымъ и простымъ образомъ жизни его мамаши въ Валькот, гд онъ росъ въ обстановк. приличествующеи скоре сыну бднаго священника, чмъ молодому виконту, которому предстояло играть видную роль въ обществ. Весьма вроятно, что это ошибочно направленное воспитаніе и развило у Франка такую страсть къ удовольствіямъ, проявившуюся съ полною силой, какъ только возникла возможность ее удовлетворять. Впрочемъ, Франкъ былъ не первымъ и не послднимъ юношей, котораго подтолкнула къ кутежамъ черезчуръ заботливая материнская любовь. Для дтей, какъ въ раннемъ, такъ и въ послдующихъ возрастахъ, самымъ лучшимъ воспитаніемъ служитъ общество товарищей, превосходящихъ ихъ положеніемъ въ свт, или же природными дарованіями. Въ такомъ обществ они утрачиваютъ всепоглощающее сознаніе важнаго значенія ихъ собственной персоны, которое такъ легко развивается при исключительно домашнемъ воспитаніи.
Прокутившійся мотъ, посылая пріятелямъ списокъ своихъ долговъ, обыкновенно включаетъ въ него далеко не вс свои обязательства. Можете быть заране уврены, что этотъ каналья умалчиваетъ о нсколькихъ наиболе крупныхъ векселяхъ, до такой степени громадныхъ, что онъ не сметъ въ нихъ даже и сознаться. Подобнымъ же образомъ и бдняг Франку оставаюсь еще сообщить матери весьма щекотливое извстіе, о которомъ онъ не ршился упомянуть въ первомъ выпуск своихъ признаній. Быть можетъ, что у самого Эсмонда при полученіи перваго же письма отъ Франка имлись на этотъ счетъ нкоторыя подозрнія, такъ какъ онъ зналъ, въ какія руки попалъ наивный юноша. Впрочемъ, каковы бы ни были подозрнія самого Гарри, онъ хранилъ ихъ для себя, не желая безпокоить милэди опасеніями, которыя все же могли оказаться неосновательными.
Какъ бы ни было, Франкъ, получивъ письмо отъ матери, прислалъ ей съ первой же почтой изъ Брюсселя посланіе, написанное имъ сообща съ женою (которая владла англійскимъ языкомъ нисколько не лучше своего шалопая-мужа). Оно было преисполнено малограмотныхъ изъявленій любви, благодарности, сыновнихъ и дочернихъ чувствъ къ вдовствующей виконтесс, какъ стала теперь именоваться милэди. Означенное письмо было прочитано въ семейномъ совт, состоявшемъ изъ виконтессы, m-lle Беатрисы и автора этихъ мемуаровъ. Фрейлина объявила письмо вульгарнымъ, а прочіе члены совта вынуждены были въ глубин души признать, что она права. Одновременно получено было также другое письмо отъ Франка на имя полковника Эсмонда съ другимъ щекотливымъ порученіемъ, которое надлежало выполнить при ближайшемъ удобномъ случа. Франкъ просилъ сообщить мамаш, что ‘въ виду увщаній патера Гольта, а также просьб его Клотильды, вспомоществуемыхъ благодатью Божіей и всхъ Святыхъ, молодой виконтъ призналъ умстнымъ перемнить религію и присоединиться къ церкви, къ которой принадлежатъ: его король, многіе родственники и значительная часть цивилизованнаго міра’. Къ этому посланію сдлана была приписка, вдохновителя которой Эсмондъ легко могъ угадать, такъ какъ она составлена была всецло въ стил іезуитской семинаріи и совершенно не походила на обычную для Франка манеру писать и разсуждать. Молодой виконть упоминалъ тамъ, что самъ полковникъ Эсмондъ принадлежитъ вдь съ колыбели съ католической церкви. Въ заключеніе Франкъ общалъ молиться всмъ католическимъ святымъ, чтобы они помогли его матери и сестр обратиться къ единой истинной христіанской вр.
Если бы Эсмондъ и хотлъ держать полученное имъ извстіе втайн, то это бы ему не удалось, такъ какъ черезъ день или два посл того появилась въ ‘Почтальон’ и другихъ газетахъ корреспонденція изъ Брюсселя слдующаго содержанія: ‘Молодой ирландскій лордъ-виконтъ К.-стльв.-д., только что достигшій совершеннолтія и служившій въ послднія кампаніи съ отличіемъ въ должности адьютанта у его свтлости герцога Марльборо, оффиціально перешелъ въ Брюссел въ папистскую вру и между прочимъ участвовалъ въ церковной католической процессіи, причемъ шелъ босикомъ, съ восковой свчей въ рукахъ’. Въ ‘Почтальон’ присовокуплялось, что молодого виконта обратилъ въ католицизмъ извстный патеръ Гольтъ, который въ минувшее царствованіе выказалъ себя дятельнымъ агентомъ яковистской партіи и котораго нсколько разъ угодно было миловать королю Вильгельму, несмотря на имвшіяся противъ него вскія улики.
Извстіе это подйствовало на лэди Кэстльвудъ подавляющимъ образомъ, а Беатрису привело, повидимому, въ сильнйшее негодованіе.
— Въ такомъ случа, мамаша, намъ съ тобою нельзя будетъ оставаться здсь въ Кэстльвуд. Иностранка, на которой женился Франкъ, привезетъ съ собою своего духовника, на обдъ станутъ подавать лягушекъ, а вс проповди Тёшера и моето ддушки обрушатся на виновную голову любезнйшаго моего братца. Я, вдь, говорила теб, мамаша, что ты слишкомъ ужъ душишь Франка чтеніемъ душеспасительныхъ англиканскихъ книжекъ и что, освободившись отъ такихъ помочей, онъ поспшитъ совратиться съ пути истиннаго. Тогда, мамаша, ты не хотла врить, что молодой нашъ повса водитъ тебя за носъ и что этотъ дубина Тёшеръ совсмъ не годится ему въ законоучители. Впрочемъ, охъ ужъ эти мн пасторы! Я ненавижу ихъ всхъ отъ души, все равно, носятъ-ли они англиканское облаченіе и ходятъ въ парикахъ, или же одвлются въ католическія рясы и ходятъ съ бородой и босыми ногами. Вотъ хоть бы этотъ противный ирландскій попъ, являющійся каждое воскресенье ко Двору, гд онъ осыпаетъ меня всякій разъ комплиментами. Если вамъ угодно знать, каковы священники, потрудитесь только посмотрть, какъ онъ себя ведетъ и послушать, что онъ самъ говоритъ о священнослужителяхъ. Вс они на одинъ ладъ: епископы, бонзы, индусскіе факиры и т. п. Вс хотятъ властвовать въ здшней жизни, а потому пугаютъ насъ будущею, вс публично надваютъ на себя маску святости, требуютъ, чтобы мы падали передъ ними на колни и просили ихъ благословенія, а между тмъ интригуютъ, грызутся, клевещутъ, подличаютъ, и стараются набить себ карманы хуже безсовстнйшаго придворнаго льстеца, или же злйшей старой бабы. Этотъ самый ирландскій попъ, мистеръ Свифтъ, позволилъ себ на-дняхъ высказывать насмшливыя сомннія относительно храбрости свтлйшаго герцога Марльборо. Зная, что герцогъ теперь въ немилости, негодный ирландецъ-лицемрь позволяетъ себ лягать его въ разсчет, что это злословіе дойдетъ до свднія ея величества, и что онъ самъ заслужитъ расположеніе г-жи Мешэмъ, передъ которой усердно виляетъ теперь хвостикомъ. Ахъ, какъ я ненавижу этихъ пасторовъ съ напускною ихъ важностью! Какъ надоли мн широкіе носки ихъ башмаковъ и шуршанье ихъ рясъ! Мн бы хотлось ухать куда-нибудь въ безпоповщину, или сдлаться квакершей и отвязаться отъ нихъ разъ навсегда. Право, я пошла бы въ квакерши, если бы он одвались нсколько приличне. Говорятъ, будто ганноверскій курфюрстъ держитъ въ Герренгаузенскомъ своемъ дворц цлую дюжину любовницъ. Ручаюсь чмъ угодно, что если онъ будетъ у насъ царствовать, то вс наши епископы, въ томъ числ и г-нъ Свифтъ, который ужасно хлопочетъ объ епископской каедр, станутъ льстить этимъ любовницамъ и курить имъ иміамъ… Ужь не лучше-ли и въ самомъ дл пойти въ квакерши? Жаль только, что придется носить костюмъ, который совершенно скрываетъ фигуру, а я, вдь, слишкомъ хорошо сложена для того, чтобы согласиться на подобный маскарадъ. Такъ вдь, кузенъ!
Съ этими словами Беатриса взглянула прежде на себя, а затмъ въ зеркало, которое вынуждено было подтвердить, что столь красивой фигуры, и такого прелестнаго лица не видывали еще до тхъ поръ на свт.
Впослдствіи Беатриса объясняла автору этихъ мемуаровъ:
— Я сдлала такое ршительное нападеніе на нашихъ и всяческихъ другихъ священниковъ единственно лишь для того, чтобы отвлечь вниманіе мамаши отъ грустныхъ ея мыслей и опасеній за Франка. Надюсь, вамъ извстно, кузенъ, что Франкъ тщеславенъ не хуже любой двицы. Впрочемъ, удивляюсь, какъ это смютъ называть насъ тщеславными? Если мы, двицы, и въ самомъ дл тщеславны, то что же прикажете сказать про васъ, господа кавалеры? Можно было заране предвидть, что Франка одурачитъ и проведетъ каждая женщина, или любая ряса, которой благоугодно будетъ намтить его себ въ жертвы. Я ставлю въ данномъ случа женщинъ и особъ духовнаго званія на одну доску. Мы постоянно интригуемъ и не отвтственны за многое множество лжи, которую должны при этомъ пускать въ ходъ. Мы всегда заигрываемъ, ласкаемъ, или угрожаемъ и всегда длаемъ это съ дурнымъ умысломъ. Совтую вамъ, полковникъ Эсмондъ, намотать себ это на усъ! Можете врить моему авторитету, такъ какъ я знаю свтъ и вынуждена сама прокладывать себ въ немъ дорогу. Я, признаться, догадывалась, какимъ образомъ могли подстроить для Франка его женитьбу. Будущій его тесть, графъ, всегда блисталъ своимъ отсутствіемъ, такъ какъ сидлъ постоянно въ ресторан. Ныншняя теща, графиня, въ свою очередь, постоянно находилась на кухн, гд хлопотала объ обд. Сестрица наша, графиня, сидитъ одна въ комнат, разыгрывая на спинет чувствительнйшія пьесы. Приходитъ туда милордъ и говоритъ, что ему надо хать на войну. Очаровательная Клотильда заливается слезами и падаетъ въ обморокъ, примрно вотъ такъ. Онъ подхватываетъ ее въ свои объятія,— нтъ, сударь, я не нуждаюсь въ вашей помощи! Пожалуйста, кузенъ, держитесь на благородной дистанціи! Рукамъ воли не давайте! — Она припадаетъ вотъ такъ къ это плечу и плачетъ навзрыдъ, а онъ говоритъ ей: ‘О милая, божественная, возлюбленная моя Клотильда! Неужели вамъ такъ жаль со мною разстаться?..’ ‘О, мой Франциско, о, милордъ!..’ — отвчаетъ она и въ это самое мгновенье являются въ комнату изъ кухни мамаша и пара братцевъ съ длинными усами и шпагами, только что успвшихъ утолитъ тамъ голодъ нсколькими ломтями чернаго хлба съ чеснокомъ.— Врьте моему слову, Эсмондъ, что, черезъ три мсяца посл прізда сюда Франка съ женой, нахлынутъ на Кэстльвудъ также и вс ея родственники. Мы будемъ имть счастье лицезрть здсь графа отца, графиню мать, молодыхъ графовъ братцевъ и маленькихъ графинь сестрицъ. Хороши эти графы, нечего сказать! За границей всякій проходимецъ называетъ себя графомъ. Вотъ хоть бы, напримръ, Пискаръ, ранившій мистера Гарлея кинжаломъ, называлъ вдь себя тоже графомъ, а былъ, кажется, просто-напросто брадобремъ. Вс вообще французы брадобри, — т-съ, не извольте мн противорчить, — или же танцмейстеры, или, наконецъ, священники…
И она продолжала неугомонно болтать въ томъ же дух.
— Скажите на милость, кузина Беатриса, кто именно выучилъ васъ танцовать?
Она принялась смяться подъ тактъ менуэта и сдлала глубокій реверансъ, причемъ выставила кузену на-показъ прелестнйшую въ мір миніатюрную ножку. Мать Беатрисы, войдя въ комнату, застала дочь какъ-разъ въ этой поз. Милэди, принявшая очень къ сердцу переходъ Франка въ католичество, удалилась передъ тмъ въ свою комнату, очевидно, для того, чтобы подкрпить себя молитвой. Какъ только она появилась въ гостиной, развеселившаяся до нельзя дочь подбжала къ ней, схватила ее за талью, поцловала и пыталась съ нею протанцовать.
— Но будьте же такой дурочкой, милая маменька!— воскликнула она.— Стоитъ разв плакать изъ-за того, что Франкъ сдлался папистомъ. Воображаю себ, какъ онъ былъ интересенъ, когда шелъ босой въ процессіи, въ блой рубашк и съ зажженой свчею въ рук!
Съ этими словами она сбросила съ себя маленькія туфельки (прелестнйшія туфельки съ дивными высокими красными каблучками. Одна изъ туфелекъ упала возл Эсмонда, и онъ тотчасъ же ею завладлъ), а затмъ, состроивъ забавнйшую гримаску, принялась расхаживать взадъ и впередъ по комнат, держа въ рукахъ, вмсто свчи, трость Эсмонда. Не смотря на грустное свое настроеніе, лэди Кэстльвудъ не могла удержаться и расхохоталась. Что касается до Эсмонда, то онъ глядлъ на Беатрису съ восхищеніемъ, которое всегда вызывалъ у него видъ этой обольстительной двушки. Онъ нигд не встрчалъ другой такой блестящей, прелестной, веселой и остроумной женщины.
Закончивъ маршировать, Беатриса протянула ножку за туфлей. Полковникъ преклонилъ передъ ней колни.
— Если васъ выберутъ въ папы, я непремнно сдлаюсь папистомъ, — сказалъ онъ. Ея святйшество милостиво дозволила ему поцловать маленькую, одтую въ чулокъ ножку, прежде чмъ онъ обулъ ее въ туфельку.
Во время этой операціи ножка мамаши начала стучать по полу. Беатриса, отъ проницательныхъ взоровъ которой ничто не ускользало, тотчасъ же подмтила этотъ легкій симптомъ нетерпнія. Она подбжала къ матери и поцловала ее съ обычнымъ своимъ возгласомъ:
— Ахъ, мамочка, какая вы глупенькая! Ваша ножка нисколько вдь не хуже моей. Да, кузенъ, — продолжала она, — у мамаши божественныя ножки, хотя она ихъ и причетъ. Навдайтесь-ка у башмачника, и онъ скажетъ вамъ, что шьетъ намъ обимъ башмаки по одной мрк.
— Да вдь ты же выше меня ростомъ, милочка, — возразила мать, лицо которой покрылось густымъ румянцемъ.— Кром того, моя дорогая, — продолжала она, — разв ты не видишь, что ему нужна не столько твоя нога, сколько рука! — милэди высказала это съ истеричнымъ хохотомъ, въ которомъ звучали скоре слезы, чмъ смхъ, прильнула головкой къ прелестному лицу своей дочери и спрятала его тамъ. Въ результат получилась очень хорошенькая группа. Ихъ можно было принять за двухъ сестеръ. Милая, замчательно просто одтая вдовушка казалась значительно моложе своихъ лтъ, а ея дочь, хотя и не производила впечатлнія старообразной двушки, тмъ не мене, благодаря повелительной осанк и изысканной граціи движеній, выдлявшихъ ее изъ среды сверстницъ, казалась по отношенію къ своей матери какъ бы старшей сестрой и покровительницей.
— Что же мы длаемъ, однако?— вскричала милэди, оправившись отъ этой сцены и возвращаясь къ обычному своему печальному настроенію — это просто позоръ, что мы смемся и веселимся, тогда какъ вамъ слдовало бы стоять на колняхъ и просить у Бога пpoщенья…
— За что же, скажите на милость, просилъ прощенья?— дерзко возразила Беатриса.— Ужъ не за толи, что Франку пришло въ голову поститься по пятницамъ и молиться передъ образами? Поймите же, мамаша, что еслибы вы родились паписткой, то и остались бы ею до конца вашей жизни. Вспомните, что эту религію исповдуетъ законный вашъ король и многія знатныя особы, достойныя всяческаго уваженія. Я, съ своей стороны, ничего не имю противъ этой религіи и не вижу, чтобы королева Елизавета была хоть на грошъ лучше королевы Маріи.
— Тсъ, Беатриса, замолчи, не шути надъ такими священными предметами и вспомни, кому доводишься ты внучкой! — воскликнула милэди. Тмъ временемъ Беатриса приводила въ порядокъ свои ленточкй, оправляла пелеринку и производила передъ зеркаломъ цлую дюжину обольстительнйшихъ изящныхъ маневровъ. Ее, по крайней мр, нельзя было упрекнуть въ лицемріи. Въ т времена ее нельзя было заставить думать ни о чемъ, кром свтскихъ утхъ и собственной ея красоты. Относительно религіозныхъ вопросовъ она обнаруживала такой же недостатокъ чуткости, какой проявляется у нкоторыхъ людей относительно музыки и выражается неспособностью отличить одинъ напвъ отъ другого. Эсмондъ видлъ въ ней этотъ недостатокъ, подобно тому, какъ видть и вс ея другіе недостатки. Онъ понималъ, что Беатриса Эсмондъ будетъ плохой женой для каждаго человка, которому не суждено носить титулъ его высочества. Она родилась, чтобы блистать въ большихъ собраніяхъ, украшать своимъ присутствіемъ дворцы и повелваль всюду, — руководить политическими интригами и сіять звздою первой величины въ королевской свит. Зато для нея было бы совсмъ неподходящимъ дломъ сидть за скромной домашней трапезой, чинилъ блье или штопать чулки дтямъ небогатаго человка. Во всякомъ случа она вовсе не была расположена терзать себя хотя бы даже мыслью о подобной участи. Она была принцессой съ головы до ногъ, хотя за душой не имла почти ни гроша. Однимъ изъ ея подданныхъ, самымъ смиреннымъ и наиболе преданнымъ изъ всхъ несчастливцевъ, которые когда-либо ползали у ногъ женщины, былъ злополучный авторъ этихъ мемуаровъ. Онъ связалъ по рукамъ и ногамъ свой здравый смыслъ, разсудокъ и независимость и беззавтно подчинилъ ихъ ей.
Кто не знаетъ, какимъ безсовстнымъ тираномъ становится женщина, когда заберетъ себ въ руки власть надъ мужчиной? мало полагать, всмъ извстна также окончательная безцльность подавать совты такому несчастливцу. Я могъ бы, на основаніи собственнаго опыта, помогать моимъ потомкамъ превосходнйшими совтами, но воздержусь отъ этого, зная, что ддушкины проповди останутся гласомъ вопіющаго въ пустын. Каждый влюбленный дйствуетъ за собственный страхъ и не желаетъ слушать ни чьихъ совтовъ и указаній. Впрочемъ, если бы даже нашелся молодчикъ, способный ихъ слушать, то я не далъ бы за него и выденнаго яйца. Вдь въ мою ненаглядную влюбленъ я самъ, а вовсе не моя бабушка, которая суется туда же съ своими совтами. Я только одинъ и могу опредлить цнность того, что хочу получить. Я одинъ только знаю, сколько именно согласенъ за нее заплатить. Предметъ можетъ не имть въ вашихъ глазахъ ни малйшей стоимости, а для меня быть дороже жизни. Если бы Эсмондъ обладалъ царскимъ внцомъ Великаго Могола и всми его брилліантами, или же громадными капиталами герцога Марльборо и золотыми слитками, пущенными ко дну въ Виго, онъ, не задумываясь, отдалъ бы вс означенныя сокровища за эту женщину. Если угодно, онъ былъ тогда сумасшедшимъ. Но, вдь, съ этой точки зрнія слдовало бы признать умопомшаннымъ также и монарха, отдающаго полцарства за кристаллическій камешекъ, величиною въ голубиное яицо, называемый алмазомъ. Такимъ же сумасшедшимъ является и богатый вельможа, который подвергаетъ себя смертельной опасности, затрачиваетъ полъ-жизни и все свое спокойствіе, интригуя изъ-за синей ленты черезъ плечо. Подобными же сумасбродами были голландскіе купцы, платившіе по 20.000 франковъ за луковицу тюльпана. Дло въ томъ, что у каждаго есть своя цяцька, которой онъ придаетъ особенную цнностъ и каждый мужественный человкъ готовъ рискнуть жизнью за обладаніе своей цяцькой. Для одного цяцькою служитъ репутація глубокой учености, другой желаетъ быть свтскимъ кавалеромъ и приводить въ восхищеніе столичное общество, третьему хочется создать великое художественное или поэтическое произведеніе и достигнуть такимъ путемъ безсмертія, а для четвертаго въ данную эпоху его жизни единственной цлью его стремленій является извстная, опредленная женщина.
Въ то время, какъ Эсмондъ находился подъ властнымъ обаяніемъ своей страсти, ему случалось многократно бесдовать о ней съ близкими пріятелями, смявшимися надъ рыцаремъ печальнаго образа и надъ его неизмнной преданностью Беатрис,— преданностью, которую онъ вовсе и не хотлъ скрывать. Онъ возражалъ тогда слдующимъ образомъ на шутки своихъ пріятелей:
— Допустимъ, что я и въ самомъ дл сумасшедшій. Въ такомъ случа я ничуть не лучше васъ, но и вы, друзья мои, не лучше меня. У каждаго изъ насъ своя форма умопомшательства, а потому, съ вашей стороны, было бы умстно отказаться отъ насмшекъ надъ сотоварищемъ по несчастью. Вотъ, напримръ, хотя вы, Сентъ Джонъ! Какія льстивыя слова нашептываете вы на ушко фаворитк ея величества? Я знаю васъ за лнивйшаго человка въ свт, а между тмъ, сколько вечеровъ проводите вы въ самомъ упорномъ труд, забывая бутылку и веселыхъ товарищей, — забывая Лаисъ, на груди у которыхъ вы бы въ противномъ случа не преминули звать, — для того только, чтобы подготовить рчь, полную лживыхъ вымысловъ, способныхъ вскружить головы тремъ станъ глупйшимъ провинціальнымъ джентльменамъ въ палат общинъ и вызвать пьяныя одобренія Октябрьскаго клуба. Или, напримръ, вы, Адиссонъ! Скажите на милость, сколько дней проводите вы въ своей трясучк? (Мистеръ Эсмондъ зачастую, особенно же за послднее время, здилъ въ Виндзоръ вмст съ статсъ-секретаремъ). Сколько часовъ изволите вы проводить на своихъ ногахъ, больныхъ подагрой и какъ униженно становитесь вы на колни, подавая королев депешу. Вы самый гордый человкъ во всемъ свт, не преклонявшій колнъ передъ Богомъ съ тхъ поръ, какъ вышли изъ отрочества, становитесь на колни передъ глупою бабой, умильно шепчете ей льстивыя слова и оказываете почти божескія почести женщин, которая зачастую слишкомъ сильно обълась и опилась, для того чтобы ей можно было сколько-нибудь внимательно вслушиваться въ докладъ своего статсъ-секретаря! Если цли моихъ стремленій могутъ быть названы суетными, то, вдь, и ваши не лучше того. Статсъ-секретаръ отвчалъ на подобныя заявленія съ моей стороны такимъ богатымъ потокомъ краснорчія, что я даже не ршаюсь на попытку передать его своимъ перомъ. Онъ защищалъ законность своихъ честолюбивыхъ замысловъ, излагалъ свои проекты облагодтельствовать Англію, когда сдлается безспорнымъ ея вождемъ, приводилъ въ подтвержденіе своихъ воззрній цлыя дюжины цитатъ изъ греческихъ и римскихъ авторовъ (вообще онъ любилъ щеголять ученостью по этой части) и презрительно отзывался объ интригахъ и презрнныхъ ловушкахъ, съ помощью которыхъ разсчитывалъ заставить безсмысленную толпу идти за нимъ вслдъ, причемъ противниковъ предполагалось принудить подкупомъ или же страхомъ къ молчанію, — сомнвающихся обратить на путь истины, а враговъ — застращать.
— Ну, что же, — возражалъ ему со смхомъ Эсмондъ, — я могу вообразить себя теперь Діогеномъ, котораго Александръ пригласилъ прокатиться съ собою въ колесниц. У меня нтъ ни малйшаго желанія побждать торіевъ, или же усмирять буцефаловъ. Мн вовсе не нужно то, къ чему стремитесь вы. Меня не прельщаютъ ни слава, ни почести, соединенныя съ вашею должностью. Если бы меня сейчасъ же надлили и тмъ и другимъ, это не доставило бы мн ни малйшаго удовольствія. Сознаюсь, впрочемъ, что такая скромность и умренность являются у меня не добродтелью, а просто-на-просто дломъ вкуса. Я очень хорошо понимаю, что цль моихъ стремленій такая же суета суетъ, какъ и то, зачмъ гоняетесь вы. Не будемъ же укорять другъ друга въ суетности и примиримся съ существующимъ фактомъ, или, пожалуй, если угодно, начнемъ философски смяться и надъ собственными своими слабостями и надъ слабостями своихъ ближнихъ.
— Если ваша очаровательница выдержитъ характеръ, — замтилъ Сентъ Джонъ, — вамъ придется чего добраго лтъ двадцать осаждать ея сердце. Она сдастся вамъ, пожалуй, не ране чмъ къ тому времени, когда ни достигнете семидесятилтняго возраста, а она сама будетъ годиться молодымъ людямъ въ бабушки. Я не хочу этимъ сказать, чтобы ухаживанье за одной опредленной женщиной не было столь же пріятнымъ времяпрепровожденіемъ, какъ и всякій другой видъ охоты, но только мн самому не удавалось встрчаться по этой части съ благородной дичью, которая была бы въ состояніи выдержать долгое преслдованіе. Вс он поддаются уже слишкомъ скоро. Это именно и составляетъ наиболе слабую ихъ сторону.
— Надо полагать, что дичь, за которой вы преимущественно гоняетесь, привыкла, чтобы ее ловили и охотно отдаетъ себя на растерзаніе, — не безъ ехидства замтилъ Эсмондъ.
— А ваша Дульцинея Тобозская, разумется, непорочнйшая жемчужина изъ жемчужинъ?— освдомился Сенть Джонъ и затмъ добавилъ со вздохомъ:— Ничего, милйшій мой Гарри, воюй себ на здоровье съ втреными мельницами! Быть можетъ, ты и въ самомъ дл не въ большей степени сумасбродъ, какъ и остальная наша братія.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Замтка ‘Обозрвателя’.

Быть можетъ, кто-нибудь изъ молодыхъ джентльменовъ, моихъ внуковъ или правнуковъ, читающихъ теперь записки своего старика дда, страдаетъ въ данную минуту отъ любви? Существуетъ, отъ этой болзненной страсти, правда, довольно позорный методъ леченія, но зато въ большинств случаевъ удобопримнимый и почти всегда достигающій цли. Это давно извстный, испытанный способъ alibi, т. е. выражаясь проще — разлука. Эсмондъ разставался съ царицей своего сердца приблизительно съ полдюжины разъ и всегда исцлялся, но, возвращаясь къ ней, немедленно же заболвалъ снова любовной лихорадкой. Онъ клялся, что могъ бы покинуть Беатрису и не думать боле о ней. Дйствительно, ему удавалось подъ конецъ заглушать у себя страстное стремленіе, которое онъ ощущалъ всегда въ ея присутствіи, но, какъ только онъ позволялъ себ вернуться къ этой обольстительной двиц, онъ опять оказывался въ прежнемъ злополучномъ своемъ положеніи. На него и въ самомъ дл было одновременно смшно и жалко смотрть. Неудивительно, если подъ конецъ и чувство сожалнія къ нему должно было истощиться у всхъ, кром милйшей бывшей его госпожи, лэди Кэстльвудъ, нжному сердцу которой онъ вврялъ грустныя свои признанія. Она всегда добродушно выслушивала Гарри и многократно пыталась за нею ходатайствовать передъ неумолимой владычицей его сердца.
Иногда Эсмонду казалось, будто для него и въ самомъ дл занимается уже заря надежды. Вслдъ затмъ, однако, наступало разочарованіе подъ впечатлніемъ дерзкихъ выходокъ, или же кокетства Беатрисы, доводившаго его до отчаянія. Случалось, что по нсколько дней они жили другъ съ другомъ, какъ братъ съ сестрою, или же какъ самые близкіе друзья. Она выказывала наивную доброту и чарующую нжность, а онъ чувствовалъ себя несказанно счастливымъ такимъ добропорядочнымъ ея поведеніемъ. Это благополучное состояніе оказывалось, однако, непрочнымъ и внезапно исчезало, уступая мсто тяжелому разочарованію. Поводомъ къ такой неожиданной перемн служила или его собственная навязчивость, выражавшаяся въ намекахъ на пламенную любовь, немедленно вызывавшихъ съ ея стороны энертическій отпоръ, при которомъ его тщеславіе получало каждый разъ жестокую пощечину, — или же ревность, которую никоимъ образомъ нельзя было признать лишенною основанія. Дйствительно, какъ только являлся на сцену новый поклонникъ, или прізжалъ въ столицу какой-нибудь молодой богатый магнатъ, эта неисправимая кокетка тотчасъ же раскидывала т сти, изукрашенныя самыми соблазнительными приманками. Если Эсмондъ пытался когда-нибудь длать ей замчанія по этому поводу, она тотчасъ же поднимала противъ него знамя бунта и говорила:
— Позвольте спросить, какое вы имете право длать мн замчанія? Знайте, сударь, что я должна идти моимъ собственнымъ путемъ, такъ какъ мн надо же, наконецъ, выйти замужъ. Вы для меня въ мужья вдь не годитесь. Мн надо подцпить кого-нибудь познатне васъ, г-нъ полковникъ! Поймите это разъ навсегда. Вы оказались бы, пожалуй, подходящимъ женихомъ, если бы имли порядочное состояніе и были помоложе. Вы утверждаете, будто всего на восемь лтъ старше меня, это все вздоръ! Между нами, сударь, разница, по крайней мр, лтъ на сто. Вы производите на меня впечатлніе стараго, изъ рукъ вонъ стараго дда или же Несмяны-царевны, обратившейся въ пожилого мужчину. Если бы я за васъ вышла замужъ, единственнымъ утшеніемъ мн могло бы послужить разв лишь сознаніе, что я непремнно сдлаю васъ несчастнымъ. Да и съ какой стати приспичило вамъ жениться на мн? Посл того, какъ вы отдадите жалованье лакею и расплатитесь съ прачкой за стирку блья, у васъ не хватитъ остальныхъ денегъ даже и на приличное содержаніе кошки. Не думаете-ли вы уже, что я соглашусь жить гд-нибудь въ наемной квартир на задворкахъ и поворачивать на вертел кусокъ баранины, пока ваша честь станете няньчиться съ ребенкомъ? Нтъ-съ, это чистая чепуха! Удивляюсь, какъ не вышибли ее у васъ изъ головы во время войны. Вы вернулись изъ Фландріи еще печальне и скучне, чмъ были, когда туда отправлялись. Знаете-ли, Гарри, что вы съ моей мамашей словно созданы другъ для друга. Изъ васъ вышла бы парочка врод Дарби и Аннушки. Вы могли бы играть тогда до скончанія своихъ дней въ криббеджъ.
— Хорошо, по крайней мр, что ты сознаешься въ своей суетности, бдняжечка моя Триксъ, — сказала ей мать — Неужели вы думаете, мамаша, застращать меня какимъ-нибудь страшнымъ словомъ, врод, напримръ, суетности? Я, слава Богу, давно уже разсталась съ дтской, такъ что меня теперь не запугаешь никакимъ букой. Вы изволите называть суетностью желаніе устроить свою жизнь съ комфортомъ? Я не намрена спорить о словахъ, но въ такомъ случа прошу васъ, милостивйшая государыня, объяснить мн, что же можетъ быть дурного въ такой суетности? Если вы умрете, милйшая моя старушка, или надодите мн до того, что мн захочется отъ васъ сбжать, куда прикажете мн дваться? Неужели я должна хать къ брату и поступить въ старшія няньки къ его папистк-жен, подчивать дтей лекарствами, счь ихъ розгами и укладывать въ постель, когда они капризничаютъ? Ужь не прикажете-ли мн быть и въ самомъ дл старшей горничной у виконта Кэстльвуда, съ перспективой выдти, быть можетъ, впослдствіи, замужъ за какого-нибудь Тома Тёшера? Благодарю покорно, я и такъ уже была достаточно долго служанкой Франка! Ахъ, отчего я не мужчина?.. Я, по крайней мр, вдесятеро умне его и если бы мн суждено было носить… Не пугайтесь, пожалуйста, сіятельнйшая милэди… Если бы мн суждено было носить мечъ и парикъ вмсто вера и наколки, которые для меня предназначены природой… (хотя наколка у меня очень хорошенькая. Такъ вдь, кузенъ Эсмондъ? Знаете-ли что, сходите-ка завтра на биржу и достаньте мн какъ разъ такую же самую ленту? Надюсь, вы слышали меня, сударь?), я заставила бы стоустую молву говорить о нашей фамиліи. Вотъ и почтеннйшій нашъ Несмянъ-царевичъ тоже сдлалъ бы изъ нея что-нибудь, еслибъ былъ ея представителемъ. Милордъ Несмянъ оказался бы очень приличнымъ виконтомъ. Да, сударь, вы умете себя держать при случа и изъ васъ могъ бы выработаться очень приличный, серьезный ораторъ!
При этомъ Беатриса принялась такъ забавно передразнивать манеру Эсмонда и серьезный тонъ его рчей, что ея мать расхохоталась, и даже самъ Гарри не могъ не сознаться, что въ этой фантастической, насмшливой каррикатур все-таки имлось маленькое сходство съ дйствительностью.
— Да, — продолжала она, — я торжественно клянусь, сознаюсь и каюсь, что мн нуженъ хорошій мужъ! Замтьте себ, впрочемъ, что я не вижу ничего дурного въ желаніи обзавестись таковымъ. У меня нтъ вдь другого капитала, кром счастливой наружности. Пожалуйте сюда, господа! Покупайте, милости просимъ! Работать я не могу и прясть не умю, но за то играю въ карты на двадцать три манера, танцую вс танцы, не исключая самоновйшихъ, могу охотиться за оленемъ и, пожалуй, что съумла бы порядочно стрлять въ лётъ. Язычекъ у меня также востеръ, какъ у любой двицы или дамы моихъ лтъ и могъ бы поразсказать достаточно интересныхъ повстей для того, чтобы развлечь скуку мужа, по крайней мр, на тысячу и одну ночь. Я умю со вкусомъ одваться, выбирать брилліанты, всякія бездлушки и старинный фарфоръ, — люблю конфекты, маленькія кружева (вы привезли мн, кузенъ, очень милыя кружева), оперу и вообще все безполезное и дорогое. Я обзавелась обезьяной и маленькимъ негритенкомъ. Послушай-ка, Помпей, подай шоколадъ полковнику Несмяну! Кром того, у меня имются попугаи и кингчарльзъ. Теперь недостаетъ только мужа. Ты слышишь, вдь, меня, Купидонъ?
— Слушаю-съ, барышня, — отвчалъ Помпей, — маленькій, вчно смявшійся негръ, котораго подарилъ ей лордъ Петерборо вмст съ тюрбаномъ, украшеннымъ райскою птицей и ожерельемъ, на которомъ вырзано было имя его владлицы.
— Онъ слушаетъ, — объявила Беатриса, передразнивая выговоръ ребенка.— И если мужъ не заявится ко мн самъ, Помпей долженъ будетъ мн его раздобыть!
Помпей, осклабившись такъ, что выставилъ на показъ вс свои зубы, удалился съ подносомъ, на которомъ стоялъ шоколадъ, а Беатриса тмъ временемъ подбжала къ своей мамаш и закончила шаловливыя свои выходки обычнымъ способомъ, т. е. поцлуями. Неудивительно, что посл добровольной уплаты такого штрафа, благодушный судья и на этотъ разъ отпустилъ ей вс провинности.
Здоровье полковника Эсмонда, когда онъ вернулся съ театра военныхъ дйствій въ Англію, было еще сильно разстроено. Онъ нанялъ себ поэтому квартиру въ Кенсингтон, неподалеку отъ дома виконтессы, чтобы имть возможность ежедневно пользоваться обществомъ милэди и ея дочери. У него собирался иногда также небольшой кружокъ гостей, принадлежавшихъ къ числу наиболе для него пріятныхъ. Стиль и Аддисонъ нердко удостоивали его своими посщеніями и роспили у него на квартир изрядное количество бутылокъ хорошаго бордоскаго, тогда какъ самъ хозяинъ, вслдствіе своей раны, долженъ былъ довольствоваться овсянкой и прохладительнымъ питьемъ изъ ягоднаго морса. Оба эти гостя были вигами и большими почитателями князя-герцога Марльборо, тогда какъ Эсмондъ всецло принадлежалъ къ противуположной партіи. Разногласіе политическихъ воззрній, нисколько не мшало, однако, всмъ троимъ джентльменамъ прекрасно ладить другъ съ другомъ. Однажды вечеромъ, на квартиру полковника, находившуюся близь Рыцарскаго моста, между Лондономъ и Кенсингтономъ, и расположенную окнами въ садъ, проковылялъ, опираясь на палку и на костыль, добрйшій старикъ его покровитель, генералъ-лейтенантъ Уэббъ. Оба вига, которыхъ онъ тамъ встртилъ, оказались вынужденными признать, что генералъ-лейтенантъ былъ храбрый и благородный воинъ и даже согласиться, что посл винендельской побды съ нимъ поступили очень неделикатно. Надо сознаться, впрочемъ, что онъ усплъ постоятъ за себя не только на пол сраженія, но и въ разговор, и еслибы Аддисону вздумалось написать поэму о винендельской битв, то это не составило бы ему ни малйшаго труда, такъ какъ ему пришлось выслушать подробный разсказъ о ней многіе десятки разъ изъ устъ самого генерала Уэбба, командовавшаго тамъ войсками. Эсмондъ, вынужденный одно время не выходить имъ комнаты, старался развлечься литературнымъ трудомъ и написалъ комедію, корректурный оттискъ которой хранится въ моемъ бюро орховаго дерева, въ запечатанномъ пакет, съ надписью: ‘Безумная врность’, комедія, въ той самой редакціи, въ которой она была сыграна на сцен актерами ея королевскаго величества. Это была пьеса весьма сантиментальнаго характера, очень нравившаяся Стилю, обладавшему въ гораздо большей степени чувствительностью, чмъ Аддисонъ, который поэтому отзывался о моей пьес довольно насмшливо, хотя и находилъ въ ней кое гд хорошенькія мста. Какъ-разъ въ это самое время Адлисонъ написалъ знаменитую свою драму ‘Катонъ’, передъ яркимъ сіяніемъ которой совершенно померкла комедія Эсмонда, вышедшая, впрочемъ, безъ его подписи. На заглавномъ лист было заявлено только, что она сочинена знатной особой. Вліятельнйшій изъ тогдашнихъ литературныхъ критиковъ, Деннисъ. похвалилъ эту комедію и объявилъ, что пьеса обладаетъ весьма серьезными достоинствами, но, не смотря на это, она разошлась въ продаж лишь въ количеств девяти экземпляровъ. Негодующій ея авторъ, подполковникъ Эсмондь, приказалъ по истеченіи нкотораго времени своему лакею, Джеку Локвуду, предать огню все остальное изданіе. Комедія эта изобиловала дкими сатирическими выходками противъ одной молодой двицы и намеками, попадавшими ей не въ бровь, а прямо въ глазъ. Фабула пьесы отличалась оригинальностью и новизной. Молодая двушка, окруженная множествомъ поклонниковъ, отдаеть предпочтеніе легкомысленному нахалу, обладающему титуломъ пэра, отвергая искреннюю любовь героя (роль котораго игралъ, какъ мн показалось, очень плохо Уильсъ). Храня тмъ не мене неизмную врность, этотъ безумецъ продолжаетъ обожать суетную Тераминту. Лишь въ пятомъ акт она оказывается въ состояніи оцнить по достоинству безразсудно врнаго своего обожателя Евгенія и начинаетъ питать къ нему, въ свою очередь, склонность, но это оказывается ужь слишкомъ поздно. Евгеній сообщаетъ ей, что онъ обвнчался на дняхъ съ барышней изъ провинціи, Розаріей, надленной авторомъ всевозможными добродтелями. Надо сознаться, что въ продолженіе всего спектакля, зрителей страшно одолвала звота и что на третьемъ предсмертномъ представленіи комедіи присутствовало всего лишь человкъ шесть, — не боле. Эсмондъ, вдовствующая виконтесса Кэстльвудъ и ея дочь явились на первое представленіе, причемъ миссъ Беатриса заснула во время спектакля, а ея мамаша, не бывавшая въ театр со временъ короля Іакова II, признала пьесу, хотя и не блестящей, но очень назидательной.
Генри Эсмондъ, пользуясь тогдашнимъ своимъ досугомъ, подвизался въ качеств любителя на литературномъ поприщ и писалъ довольно много какъ прозой, такъ и стихами. Когда поведеніе миссъ Беатрисы особенно сильно его раздражало, онъ сочинялъ на нее какую-нибудь сатиру и отводилъ себ такимъ образомъ душу. Страдая отъ безчувственности этой двицы, Гарри изливалъ душевныя свои муки въ стихахъ, въ которыхъ безпощадно бичевалъ всхъ вообще особъ прекраснаго пола. Однажды, находясь въ такомъ разочарованномъ настроеніи, Эсмондъ позволилъ себ подшутить надъ Беатрисой и уговорилъ своего пріятеля Дика Стиля принять участіе въ этой шутк, взявъ съ него честное слово хранить строжайшую тайну. Составивъ нумеръ газеты, онъ приказалъ его напечатать въ одномъ экземпляр въ той типографіи, гд печаталась газета Стиля и подъ тмъ самымъ заголовкомъ. Когда Беатриса сошла завтракать въ столовую, она нашла на стол газету и прочла:

‘ОБОЗРВАТЕЛЬ’

No 341. Вторникъ, апрля 1-го 1712 г.

‘Mutato nomine de te Fabula narratur’ (Горацій).
‘Сама усмотришь ты мораль изъ басни сей’. (Ерихъ)
‘Іокаста пользуется репутаціей образованной великосвтской барышни, одной изъ самыхъ прелестныхъ изъ числа очаровательницъ, украшающихъ своимъ присутствіемъ здшній Дворъ. Она бываетъ дома всего лишь два утра въ недлю, но устраиваетъ у себя собранія, на которыя стекаются вс лондонскіе остроумцы и немногія столичныя красавицы. Во время ея поздокъ въ Тонбриджъ или Бэтъ ее сопровождаетъ всегда цлая свита обожателей. Кром лондонскихъ щеголей, она обзавелась толпою поклонниковъ также и на водахъ, гд образованнйшая часть суссекскихъ и соммерсетскихъ туземцевъ тснится вокругъ чайныхъ столиковъ въ ея гостиной и съ трепетомъ сердца ждетъ отъ нея хоть самаго легкаго кивка головою. При такихъ обстоятельствахъ Іокаста обладаетъ чрезвычайно обширнымъ кругомъ знакомства. Чтобы держать въ порядк записную книжку ея визитовъ, нуженъ добросовстный и трудолюбивый секретарь, носить же эту записную книгу поручено особо нанятому для этой цли лакею, обладающему необычайной физической силой. Чтобы запомнить вс имена милйшихъ и дорогихъ пріятелей Іокасты, слдовало бы обладать боле блестящей памятью, чмъ та, которой справедливо гордится эта барышня. Неизвстно, гд именно: на Эпсонскихъ водахъ, или же въ Тонбридж (это важное обстоятельство не могла выяснить и сама Іокаста) ея сіятельство имла счастье познакомиться съ молодымъ джентльменомъ, остроумный разговоръ котораго и пріятныя манеры до такой степени ей понравились, что она пригласила этого блестящаго молодого кавалера навстить ее, если только онъ прідетъ въ Лондонъ, причемъ сообщила, что двери ея дома въ Весеннемъ Саду будутъ открыты для него настежъ. Кавалеръ этотъ, безъ сомннія, былъ очень милъ и, разумется, недуренъ собою, но Іокаста собрала вокругъ своего знамени столь многочисленный полкъ блестящихъ и остроумныхъ красавцевъ, что немудрено, если ей случается подчасъ смшивать ихъ одного съ другимъ. При такихъ обстоятельствахъ, хотя упомянутый джентльменъ произвелъ на нее сильное впечатлніе и, по крайней мр, двадцать три минуты дйствовалъ на ея сердце, надо сознаться, что она забыла даже его имя и фамилію. Надо сказать, что это брюнетъ лтъ приблизительно двадцати восьми. Онъ ходитъ въ скромномъ костюм, хотя и сшитомъ изъ дорогого матеріала. На лбу у него, надъ лвымъ глазомъ, имется бородавка. Его трость и шпага украшены темляками изъ голубой ленты, и онъ носитъ собственные свои волосы.
Въ прошлое воскресенье Іокаста была очень польщена, замтивъ въ церкви св. Іакова на сосдней съ нею скамь своего обожателя. (Дло въ томъ, что она не позволяетъ себ усомниться хотя бы даже на минуту въ томъ, что каждый, кто только ее видитъ, обязательно долженъ ее обожать). Маневръ, къ которому счелъ нужнымъ прибгнуть этотъ кавалеръ, притворившійся, будто бы заснулъ во время проповди, хотя изъ подъ своихъ опущенныхъ рсницъ онъ безпрерывно бросалъ на Іокасту взгляды, полные почтительнаго восхищенія, глубоко тронулъ и заинтересовалъ эту барышню. Выходя изъ церкви, онъ розыскалъ экипажъ Іокасты и въ ту самую минуту, когда она садилась въ этотъ экипажъ, отвсилъ ей изящнйшій поклонъ. Она видла, потомъ этого кавалера при Двор, гд онъ держатъ себя съ величайшимъ достоинствомъ, хотя никто изъ ея знакомыхъ не могъ назвать его фамилію. Въ слдующій затмъ вечеръ онъ былъ въ театр, гд ея сіятельство, находившаяся сама въ придворной лож, удостоила отвтить на его поклонъ.
Въ продолженіи всего спектакля она до такой степени мучила свои мозги тщетными попытками какъ-нибудь вспомнить фамилію этого кавалера, что не слышала ни единаго слова изъ того, что говорилось на сцен. Имвъ счастье встртиться съ нимъ опять во время антракта въ галлере театра, Іокаста поспшила къ нему подойти и просила его вспомнить, что она принимаетъ два раза въ недлю и что ей было бы пріятно видть его у себя въ Весеннемъ Саду.
Онъ навстилъ ее во вторникъ въ богатомъ костюм, свидтельствовавшемъ объ изощренномъ вкус какъ портного, такъ и самого заказчика. Вокругъ прелестной Іокасты собралась по обыкновенію цлая толпа нашего брата-молодежи, утверждавшая, будто знаетъ въ столиц всхъ и каждаго, но тмъ не мене никто не могъ сообщить фамилію джентльмена, о которой настоятельно освдомлялась Іокаста въ то время, какъ этотъ джентльменъ съ поклономъ, который бы приличествовалъ даже свтлйшему герцогу, шелъ, направляясь къ ней черезъ залу. Іокаста отвтила на этотъ поклонъ одною изъ тхъ улыбокъ и реверансовъ, тайной которыхъ она владетъ. Она длаетъ реверансъ съ такимъ томнымъ видомъ, какъ если бы говорила: ‘Наконецъ-ro вы пришли… я совсмъ ужь изстрадалась изъ-за васъ…’ и окончательно заполоняетъ свою жертву убійственнымъ взглядомъ, заявляющимъ: ‘О, Филандръ, для меня вы только одни здсь существуете!’ Камилла уметъ отвшивать быть можетъ столь же обольстительный реверансъ, а алестра обладаетъ искусствомъ бросать столь же убійственные взгляды, но изъ всхъ англійскихъ красавицъ у одной лишь Іокасты можно встртить одновременное сочетаніе и реверанса и неотразимыхъ взглядовъ.
— Добро пожаловать въ Лондонъ, сударь, — сказала она.— Можно сразу же видть, что вы прибыли къ намъ изъ провинціи (она непремнно добавила бы изъ Эпсома или Тонбриджа, если бы могла вспомнить, гд именно встрчалась передъ тмъ съ этимъ кавалеромъ, но, увы, это окончательно изгладилось изъ ея памяти).
Незнакомецъ отвтилъ на это, что всего лишь три дня находится въ Лондон и присовокупилъ, что одною изъ причинъ его прізда въ столицу было желаніе удостоиться чести навстить Іокасту.
Она замтила, что воды не принесли ей особенной пользы.
— Воды полезны только для больныхъ, — возразилъ джентльменъ.— Молодыя красавицы здятъ туда лишь для того, чтобы сообщать водамъ волшебную игру и чудодйственную цлебную силу. Во время воскресной проповди ваше сіятельство напомнили мн ангела, постившаго Силоамскую купель именно съ такими же цлями, — присовокупилъ онъ.
Ропотъ одобренія привтствовалъ этотъ остроумный комплиментъ. Маниліо, спеціально отпускающій остроты въ то время, когда не сидитъ за картами, до того обозлился, что сдлалъ ренонсъ.
Итакъ, Іокаста была ангеломъ, возмущавшимъ воды, но въ какой именно Виезд? Она сама находилась все въ большемъ недоумніи и по обыкновенію казалась тмъ наивне и простодушне, чмъ боле коварными намреніями задавалась на самомъ дл.— Мы какъ разъ разсуждали здсь о томъ, какимъ образомъ слдуетъ выговаривать имена и слова, — продолжала она. Отчего, скажите на милость, мы говоримъ гульдъ, а пишемъ gold, называемъ фарфоръ (china) шейней, читаемъ ‘Camendishh’ Кандишь, а Cholmondeley — Кумлей? Называя Pultiney Польтнеемъ, отчего мы не пишемъ вмсто ‘poultry’ просто-на-просто ‘pultry’ и…
— Такая очаровательная особа, какъ ваше сіятельство можетъ устанавливать какіе угодно законы для выговора словъ, — объявилъ незнакомецъ. Намъ всмъ было, однако, извстно, что онъ копируетъ въ данномъ случа остроту, изобртенную Свифтомъ.
— А вы, сударь, какъ выговариваете свою фамилію? — спросила очаровательная барышня, разсчитывая, что такимъ образомъ узнаетъ, наконецъ, его фамилію.
Необходимо замтить, что этотъ остроумный разговоръ тянулся значительно дольше, чмъ онъ описывается здсь, такъ какъ тмъ временемъ насъ успли уже трижды обнести чаемъ.
— Ахъ, сударыня, я выговариваю свою фамилію такъ, чтобы въ ней слышался игрекъ, — объяснилъ джентльменъ и затмъ, поставивъ допитую чашку на подносъ, изящно откланялся хозяйк и былъ таковъ.
Исчезновеніе незнакомца до крайности раздосадовало Іокасту, такъ какъ она лишилась во,можности узнать его фамилію. Каждый разъ, когда она въ чемъ-нибудь потерпитъ неудачу, она приходитъ въ дурное расположеніе духа и даже способна расхвораться. Намъ, врнымъ ея слугамъ и поклонникамъ, жестоко достается по обыкновенію отъ нашей царицы во время такихъ припадковъ раздраженія. Вы, господинъ Обозрватель, въ качеств всезнающаго человка, не можете-ли помочь намъ разршить эту загадку и такимъ образомъ возвратить намъ всмъ утраченное спокойствіе? Въ упомянутой уже записной книжк мы нашли множество фамилій, которыя можно выговорить такъ, чтобы въ нихъ слышался игрэкъ: Берти, Смизсъ, Нейкъ, Тейлеръ и т. д. и т. д. Іокаста отказала отъ мста секретарю, завдующему означенной записной книжкой, не смотря на то, что бдняга обремененъ многочисленнымъ семействомъ. Разгадайте же эту загадку, добрйшій Обозрватель, такъ какъ вы до чрезвычайности обяжете этимъ восхищающагося вами Эдипа.

* * *

Ресторанъ ‘Трубы’ въ Уайтголл.
— Господинъ Обозрватель, меня здсь въ столиц мало кто знаетъ, хотя я получилъ университетское образованіе и провелъ нсколько лтъ на служб моей отчизны заграницей, гд мое имя пользуется большей извстностью, чмъ въ здшнихъ ресторанахъ и въ клубахъ Сентъ-Джемской улицы. Два года тому назадъ умеръ у меня дядя, посл котораго я унаслдовалъ хорошенькое помстье въ Кентскомъ графств. Прошлымъ лтомъ по окончаніи траура, я отправился на Тонбриджскія воды, по правд сказать, съ предвзятымъ намреніемъ высмотрть себ тамъ молоденькую лэди, которая согласилась бы раздлить со мною одиночество громаднаго кентскаго помщичьяго дома и благодтельствовать моимъ крестьянамъ, для которыхъ помщица всегда можетъ сдлать гораздо больше добра, чмъ помщикъ, даже и самый благонамренный. Меня до чрезвычайности очаровала одна столичная молоденькая лэди, въ честь которой провозглашало тосты все собравшееся на водахъ мужское общество. Красота Сахариссы извстна всмъ, и господину Обозрвателю, какъ я думаю, лучше чмъ кому-либо.
Въ памятной моей книжк значится, что я танцовалъ съ нею не мене двадцати семи разъ въ тонбриджскомъ бальномъ зал. Дважды устраивалъ я ей серенады, удостоился бывать нсколько разъ на тонбриджской ея квартир, гд всегда встрчалъ самый радушный пріемъ и въ теченіе нкотораго времени всецло состоялъ у нея въ рабств. Впослдствіи, прислушиваясь къ разговорамъ на водахъ и тщательно наблюдая за барышней, къ которой я хотлъ было уже обратиться съ самымъ священнымъ вопросомъ, какой только можетъ мужчина задать двушк, я уяснилъ себ, насколько она непригодна стать женой провинціала-помщика. Тогда только началъ я сознавать, что эта очаровательная барышня была въ сущности безсердечной, суетной кокеткой, игравшей привязанностями, на которыя не предполагала и даже фактически не могла отвчать взаимностью. Такимъ женщинамъ, какъ она, нужно поклоненіе, а не любовь, которая неспособна тронуть ихъ сердце. Не могу представить себ боле несчастнаго созданія, чмъ эта барышня, когда ей суждено будетъ состарться. Она утратитъ тогда красоту и поклонниковъ и останется совсмъ одинокой, не находя для себя утшенія ни въ дружб, ни въ религіи. Мн пришлось по дламъ пріхать въ Лондонъ и въ прошлое воскресенье, отправившись въ церковь св. Іакова, я увидлъ сидвшую какъ разъ напротивъ меня красавицу, съ которой познакомился въ прошломъ году на водахъ. Въ продолженіи всей обдни она вела себя до непристойности кокетливо, художественно играла веромъ, длала глазки и такъ вызывающе глядла на меня, что я вынужденъ былъ жмуриться, чтобы ея не видть. Каждый разъ, однако, когда я открывалъ глаза, я встрчалъ устремленный прямо на меня пристальный взоръ ея глазъ (несомннно очень красивыхъ). Я встртился съ ней потомъ при Двор и въ театр. Тамъ она даже заблагоразсудила пробиться сквозь толпу ко мн, сама заговорила со мною и пригласила къ себ на вечеръ (она живетъ невдалек отъ Ч.—p.—нг. Кр.—сс).
Общавъ навстить очаровательную барышню, я, разумется, сдержалъ свое общаніе и нашелъ эту Цирцею посреди полудюжины карточныхъ столовъ, — окруженную толпой остроумцевъ и обожателей. Я постарался поклониться ей какъ можно изящне и подошелъ къ ней, причемъ подмтилъ на ея лиц какое-то своеобразное смущеніе. Хотя барышня и старалась его подавить, но я немедленно сообразилъ, что она, безъ сомннія, забыла даже мою фамилію.
Изъ бесды съ этой барышней я не замедлилъ убдиться въ справедливости моего предположенія, хотя она и мастерски умла заговаривать зубы. Подъ конецъ, впрочемъ, она довольно нелпо завела рчь объ англійскомъ правописаніи и о томъ, какимъ именно образомъ слдуетъ выговаривать слова и фамиліи. Я отвчалъ ей столь же нелпыми слащавйшими комплиментами, какіе только былъ въ состояніи придумать. Въ одномъ изъ нихъ, сравнивая эту барышню съ ангеломъ, который сообщалъ водамъ цлебную силу, я, пожалуй, хватилъ немножко черезъ край. Впрочемъ, я ни за что не прибгъ бы къ такому сравненію, если бы въ воскресной проповди, которую мы оба съ ней слушали, не говорилось какъ разъ объ ангел, возмущавшемъ воду въ Силоамской купели и если бы мн не пришлось такъ торопиться отвтомъ.
Барышня обратилась ко мн съ вопросомъ, котораго я давненько ужъ ждалъ и освдомилась: какъ я выговариваю свою фамилію?— ‘Сударыня, — объявилъ я, раскланиваясь съ ней и, оборачиваясь чтобы уйти,— я выговариваю ее такъ, чтобы въ ней слышался игрекъ’. Такимъ образомъ я разстался съ этой очаровательной кокеткой, изумляясь суетному легкомыслію и безсердечію городскихъ барышень, которыя такъ легко обзаводятся друзьями и забываютъ ихъ. Вмст съ тмъ я принялъ непоколебимое ршеніе высмотрть гд-нибудь въ другомъ мст подругу жизни для вашего неизмнно врнаго читателя Кимона Кутилова.
P. S. Вы, господинъ Обозрватель, знаете дйствительную мою фамилію, въ которой игрекъ вовсе не встрчается. Если, однако, лэди, которую я назвалъ здсь Сахариссой, удивится моему отсутствію на ея вечерахъ, то она можетъ узнать истинную причину таковаго отсутствія изъ вышеприведенныхъ почтительнйшихъ моихъ объясненій.

* * *

Все это являлось, разумется, притчей, значеніе которой авторъ сейчасъ же объяснитъ. Іокастой была никто иная какъ миссъ Эсмондъ, фрейлина Двора ея величества. Она разсказала Генри Эсмонду о томъ, что встртилась разъ съ джентльменомъ, фамилію котораго забыла и, чтобы выпутаться изъ затрудненія, придумала обратиться къ нему съ тмъ самымъ вопросомъ, который приведенъ въ басн. Означенный джентельменъ отвтилъ ей также, какъ Кимонъ, хотя очевидно безъ всякаго злого умысла. Мы вс тогда много смялись надъ неудачей искуснаго маневра, къ которому прибгла миссъ Беатриса, она же Іокаста.
Что касается до Кимона, то въ его лиц хотлъ изобразить себя ея и вашъ покорнйшій слуга, авторъ притчи и поясненія къ ней, напечатанныхъ въ той же типографіи, въ которой Стиль печаталъ своего ‘Обозрвателя’, подъ фирмой и по образцу этой газеты. Эта поддльная газета была положена къ завтраку на столъ вмсто настоящей. Двица Іокаста, которую нельзя упрекнуть въ недостатк остроумія, не могла обойтись за утреннимъ чаемъ безъ ‘Обозрвателя’. Преподнесенный ей поддльный ‘Обозрватель’ долженъ былъ убдить молодую двушку въ томъ, что она закоснлая кокетка, а Кимонъ порядочный человкъ, который видитъ вс ея недостатки и принялъ разъ навсегда твердое ршеніе разорвать цпи, въ которыя она это заковала.
Повидимому, достаточно уже было говорено объ этой сердечной исторіи, — достаточно, во крайней мр, для того, чтобъ доказать потомкамъ автора, какимъ глупымъ влюбленнымъ дурнемъ былъ ихъ старый ддъ. желающій, чтобы его считали за очень благоразумнаго пожилого джентльмена. Тмъ не мене предметъ этотъ далеко еще не исчерпанъ. Если бы ему было отведено въ дневник Эсмонда мсто, соотвтствующее протяженію, которое онъ занималъ во времени, то внукамъ и внучкамъ означеннаго джентльмена наврядъ-ли бы удалось одолть подобный дневникъ. Авторъ не ршился злоупотреблять до такой степени терпніемъ своихъ потомковъ и оставлять посл себя столь нежелательный во всякомъ случа монументъ глупостей, сумасбродства, безпричинныхъ восторговъ и столь же безпричиннаго своего отчаянія. Дло въ томъ, что Эсмондъ никакъ не могъ выбить Беатрису у себя изъ головы. Смялась-ли она надъ нимъ или же поощряла его любовь, — улыбалась-ли ему, или же холодно на него глядла, обращая свои улыбки къ другимъ, — Эсмондъ, гд бы онъ ни былъ, въ Англіи или за-границей, все-таки постоянно думалъ о ней. Онъ зналъ, какъ она суетна и честолюбива, — какъ равнодушно и безсердечно относится она, быть можетъ, уже въ силу своего положенія при Двор, ко многимъ сотнямъ поклонниковъ, послдовательно появлявшихся вокругъ нея, а затмъ исчезавшихъ, — но все-таки не могъ сбросить съ себя цпей, въ которыя она его заковала. Читая свое имя въ реляціи, благополучно избавившись отъ вражескихъ ядеръ, или какой-нибудь другой страшной опасности, какъ это случалось съ нимъ неоднократно, онъ всегда задавалъ себ прежде всего вопросъ:— ‘Что скажетъ она на это? Какое впечатлніе произведетъ на нее совершенный имъ подвигъ, или опасность, которой онъ подвергался? Подйствуетъ-ли это на ея сердце и польститъ-ли ея славолюбію? Быть можетъ, она все-таки, наконецъ, тронется и почувствуетъ съ нему большее расположеніе?’ Онъ точно также не могъ отршиться отъ страстной врности, составлявшей прирожденную черту его характера, какъ не въ состояніи былъ бы отршиться отъ употребленія собственныхъ своихъ глазъ. И то и другое являлось принадлежностью его натуры. Онъ зналъ вс недостатки Беатрисы также хорошо, какъ и проницательнйшій изъ ея враговъ. Онъ понималъ все безуміе привязанности къ такой двушк, которая, если бы даже и согласилась стать его женою, могла бы сдлать это счастливымъ разв только на недлю. При всемъ томъ чары этой Цирцеи были настолько могущественны, что злополучный околдованный ими джентльменъ оказывался не въ силахъ отъ нихъ освободиться. Въ теченіе несравненно боле долгаго времени, чмъ Улиссъ (тоже офицеръ среднихъ лтъ, много путешествовавшій и побывавшій въ заграничныхъ походахъ), Эсмондъ чувствовалъ себя словно опьяненнымъ и приколдованнымъ магической силой этой волшебницы. Могъ-ли онъ, спрашивается, сбросить съ себя ея цпи? Это оказывалось для него столь же немыслимымъ, какъ, напримръ, утратить сознаніе вчерашняго дня. Подобнымъ же образомъ и Кимонъ, выведенный въ его басн, не могъ бы на самомъ дл такъ легко отдлаться отъ безсердечной своей очаровательницы. Стоило бы ей только шевельнуть пальцемъ, и онъ вернулся бы къ ней назадъ съ края свта. Стоило ей, напримръ, сказать: ‘Я отвергла такого-то и такого-то поклонника’, и несчастный безумецъ наврное вернулся бы опять и принялся бы бродить вокругъ дома ея матери, охотно соглашаясь, чтобы его зачислили въ списокъ жениховъ, но въ тоже самое время зная, что его могутъ на слдующей же недл вычеркнутъ изъ этого списка. Если онъ самъ въ своемъ безуміи уподоблялся Улиссу, то Беатриса, въ свою очередь, походила на Пенелопу, по крайней мр, въ томъ отношеніи, что была окружена толпою ухаживателей и со дня на день еженощно разрушала художественную ткань обольщенія и кокетства, которою ихъ соблазняла и заманивала въ свои сти. Нкоторую часть кокетства Беатрисы можно было признать обусловленной ея положеніемъ при Двор, гд прелестная фрейлина являлась какъ бы свточемъ, вокругъ котораго порхали и увивались тысячи придворныхъ щеголей. Ее окружала тамъ всегда толпа поклонниковъ, восторгавшихся въ одинаковой степени ея красотой и остроумными выходками. Ей приходилось тамъ и говорить и слушать многое, чего, повидимому, ни въ какомъ случа не должны были бы позволять себ уста и уши дочери такой скромной женщины, какою была всегда Рашель Кэстльвудъ, придворныя лэди и джентльмены, дежурившіе въ Виндзор или Гэптон, совершали вмст прогулки верхомъ, при этомъ миссъ Беатриса, въ охотничьемъ сюртук и шляп, мчалась обыкновенно впереди всхъ за собаками черезъ рвы и заборы парка, а за нею уже неслась на борзыхъ скакунахъ толпа молодыхъ придворныхъ кавалеровъ. Если въ тогдашней Англіи провинціальныя лэди были скромншими и непорочнйшими женщинами въ мір, то, съ другой стороны, обитательницы столицы и придворныхъ сферъ не отличались ни скромностью, ни непорочностью. Многія изъ нихъ позволяли себ такую свободу рчей и поступковъ, какую истинный другъ прекраснаго пола никогда не могъ бы признать для нихъ желательной. Джентльмены, принадлежащіе къ числу моихъ потомковъ, могутъ прочесть въ сочиненіяхъ Конгрева, д-ра Свифта и другихъ, каковъ былъ тогда общій тонъ разговора, нравовъ и обычаевъ. Особамъ прекраснаго пола я не совтовалъ бы, однако жъ, заниматься такими изслдованіями.
Въ 1712 году, когда Эсмондъ вернулся въ Англію, прелестнйшая изъ англійскихъ двицъ, аристократка, хотя и безприданница, но обладавшая зато громаднымъ капиталомъ прирожденныхъ талантовъ, прекраснаго образованія и воспитанія, — блиставшая своимъ остроуміемъ, Беатриса Эсмондъ была уже двадцати шести лтъ отъ роду и все еще оставалась въ двицахъ. Изъ многихъ сотенъ своихъ поклонниковъ она не выбрала себ ни одного въ мужья. Женихамъ, сватавшимся за ней, она отказывала, а еще чаще дло кончалось тмъ, что они доведенные до отчаянія, бросали ее сами. Съ тхъ поръ, какъ она стала вызжать въ свтъ, явилось почти уже десять годичныхъ урожаевъ красавицъ. Вс эти урожаи были, выражаясь сельскохозяйственнымъ терминомъ, убраны съ поля надлежащими жнецами и давно уже пристроены къ мсту. Сверстницы Беатрисы стали почтенными матерями семействъ. Двушки, у которыхъ не было и сотой доли ея прелестей и остроумія, сдлали прекрасныя партіи и пользовались теперь, въ силу великосвтскаго церемоніала, извстными преимуществами надъ нею, все еще остававшейся въ двушкахъ, хотя она недавно еще заставляла ихъ стушевываться передъ собою. Молодое поколніе красавицъ начало глядть на Беатрису, какъ на старую дву, подсмиваться надъ нею, называть ее современницей Карла II и спрашивать: не виситъ-ли ея портретъ въ Гэмптонкуртской картинной галлере? Тмъ не мене Беатриса все еще царствовала, безраздльно, по крайней мр, во мнніи одного человка. Ему она представлялась неизмримо очаровательне всхъ молоденькихъ барышень, за здоровье которыхъ пила тогдашняя молодежь. Да! Генри Эсмонду эта двадцатишестилтняя двица казалась еще обворожительно молодой и прелестной.
Кто знаетъ, сколько именно мужчинъ были чуть не осчастливлены рукой и сердцемъ Беатрисы, или, лучше сказать, сколькимъ уже удалось вырваться изъ стей этой сирены? Невольно изумляешься при мысли о томъ, что виконтесса была простодушнйшая и непорочнйшая женщина въ свт, а родила такую дочь, какъ Беатриса. Я расположенъ подозрвать, что виконтесса, никогда не позволявшая себ рзкаго слова по отношенію къ дтямъ (и всего лишь два или три раза объяснявшаяся негодующимъ тономъ съ самимъ авторомъ этихъ мемуаровъ), вроятно, оказывалась слишкомъ любящей матерью и слишкомъ настойчиво старалась проводить у дтей свой материнскій авторитетъ. Вслдствіе этого и сынъ и дочь рано возмутились противъ означеннаго авторитета. По той же причин, посл перваго вылета этихъ птенцовъ изъ гнзда, любящая мать оказалась не въ состояніи заманить ихъ туда обратно.
Лэди Кэстльвудъ въ дйствительности имла лишь очень ограниченныя свднія о мысляхъ и поступкахъ своей дочери. Быть можетъ, что все, такимъ образомъ, складывалось само собою къ лучшему. Да и какъ могла знать виконтесса о томъ, что длалось и говорилось въ аппартаментахъ королевы и за придворнымъ столомъ? Беатриса столь энергически отстаивала свой собственный авторитетъ, что ея мать вскор совершенно отказалась отъ борьбы съ нею. Фрейлина ея величества имла собственный экипажъ, узжала изъ дома и возвращалась, когда вздумается. Мать Беатрисы была положительно не въ силахъ противиться ея вол. Она не могла руководить дочерью, приказывать Беатрис, или же уговаривать ее.
Сколько извстно было Эсмонду, Беатриса считалась уже раза три невстой, при его отъзд во Фландрію ходили слухи объ ея помолвк съ лордомъ Эшбернгемомъ. Вернувшись оттуда, Эсмондъ узналъ, что его сіятельство только что вступилъ въ бракъ съ лэди Мери Ботлерь, дочерью герцога Ормондскаго. Такимъ образомъ, великолпные дворцы и ежегодный доходъ въ двнадцать тысячъ фунтовъ, ради которыхъ миссъ Беатриса соглашалась взять герцога въ мужья, отъ нея ускользнули. Съ самой Беатрисой Эсмонду неловко было говорить о причинахъ, по которымъ свадьба эта разошлась, а лэди Кэстльвудъ въ отвтъ на его разспросы заявила:
— Не говорите со мной лучше объ этомъ предмет, Гарри. Я сама не знаю, какъ и почему именно они разошлись и, признаться, боюсь разспрашивать. Я давно уже сообщала вамъ, что, не смотря на всю свою доброту, остроуміе, великодушіе и блестящіе таланты, которыми надлила природа Беатрису, я лично не могу дать хорошаго отзыва объ этой бдняжк и со страхомъ смотрю на возможныя послдствія выхода ея замужъ. Она теперь носится съ честолюбивыми замыслами и думаетъ только о томъ, чтобы играть видную роль въ свт. Это, однако, не замедлитъ ей надость, какъ надодаетъ ршительно все, чего ей удается достигнуть, Боже, будь милостивъ тогда къ ея мужу, кмъ бы онъ ни оказался. Милордъ Эшбернгемъ былъ прекраснйшій молодой человкъ, ласковаго и вмст съ тмъ энергическаго характера, съ прекрасными способностями и хорошимъ образованіемъ, какъ мн говорили и по сколько я могла составить себ понятіе изъ бесды съ нимъ. Вмст съ тмъ онъ обладалъ отличнымъ характеромъ, добрымъ и терпливымъ. Ему пришлось многое выносить отъ Беатрисы и фактически доказать свое долготерпніе. Подъ конецъ, однако, она все-таки съумла, — не знаю уже хорошенько, чмъ именно: капризами-ли, или же чудовищнымъ проявленіемъ тиранніи, — вывести его изъ себя и воспользовалась этимъ случаемъ, чтобы вернуть ему слово. Теперь онъ женился на особ, которая сдлаетъ его въ тысячу разъ счастливе, чмъ онъ былъ бы съ моей дочерью.
Какова бы ни была причина разрыва (я слышалъ впослдствіи про этотъ скандалъ, но считаю совершенно излишнимъ вносить въ дневникъ всевозможныя росказни, ходившія по клубамъ и ресторанамъ), онъ вызвалъ въ свое время много сплетенъ и толковъ. Полковнику Эсмонду пришлось быть при Двор въ день рожденія королевы, когда лордъ Эшбернгемъ какъ разъ представлялся съ молодой своей женой ея величеству. Словно въ отместку бывшему своему жениху, Беатриса имла въ этотъ день такой величественный и въ тоже время чарующе милый видъ, что совершенно затмила собою скромную и смущенную новобрачную. Лордъ Эшбернгемъ, имвшій, вроятно, свои причины избгалъ разговора съ фрейлиной ея величества, поспшилъ удалиться изъ пріемной съ какимъ-то словно пристыженнымъ видомъ. За то его свтлость, герцогъ Гамильтонъ, на котораго, какъ это было извстно Эсмонду, Беатриса и раньше производила уже большое впечатлніе, теперь почти не отходилъ отъ нея. Это былъ одинъ изъ наиболе блестящихъ джентльменовъ во всей Европ, усовершенствовавшій свое образованіе чтеніемъ, путешествіями и короткимъ знакомствомъ съ самыми выдающимися личностями, — снискавшій себ репутацію искуснаго государственнаго дятеля, — состоявшій еще при корол Вильгельм британскимъ посломъ заграницей и въ качеств спикера въ шотландскомъ парламент руководившій партіей, которая высказывалась противъ присоединенія къ Англіи. Герцогъ былъ человкъ уже не первой молодости. Ему исполнилось сорокъ пять или, быть можетъ, даже сорокъ шесть лтъ, но при своемъ высокомъ рост, представительной наружности, остроуміи, богатств и безукоризненной репутаціи онъ смло могъ домогаться руки любой изъ европейскихъ принцессъ.
— Нравился-ли бы вамъ герцогъ въ качеств кузена? — шепнулъ полковнику Эсмонду по французски статсъ-секретарь Сентъ-Джонъ, добавивъ:— Кажется, что герцогъ не намренъ разыгрывать роль неутшнаго вдовца!
Вернемся, однако, къ поддльному нумеру ‘Обозрвателя’ и къ разговору, возникшему на почв этой контрфакціи. Миссъ Беатриса попалась сперва, какъ говорится, на удочку и не узнала дйствительнаго автора направленной противъ нея сатиры. Правда, что Эсмондъ старался подражать въ данномъ случа манер мистера Стиля (что касается до другого сотрудника въ ‘Обозрвател’, то его проза кажется мн, неподражаемой). Дикъ, лнивйшій и добрйшій изъ людей, съ удовольствіемъ помстилъ бы упомянутую сатиру въ своей газет и передалъ ее потомству въ качеств собственнаго своего измышленія, но Эсмонду не хотлось выставить въ столь неблагопріятномъ свт двушку, которую онъ все еще горячо любилъ. Читая газету, Беатриса то и дло выражала свое неудовольствіе односложными презрительными восклицаніями. Полковинкъ Эсмондъ не безъ интереса слдилъ при этомъ за выраженіемъ ея лица.
— Какъ глупъ становится вашъ пріятель, мистеръ Стиль!— воскликнула, прерывая чтеніе, Беатриса.— Онъ вчно возится съ Эпсомомъ и Тонбриджемъ. Когда, наконецъ, оставитъ онъ ихъ въ поко и перестанетъ насъ угощать разсказами про то, какъ себя ведутъ великосвтскіе кавалеры въ церкви, или же повствованіями про разныхъ Іокастъ, Линдамировъ и тому подобное? Отчего не называетъ онъ двицъ и дамъ христіанскими ихъ именами: Нелли, Бетти, какими ихъ нарекли воспріемники при крещеніи?
— Ахъ, Беатриса, о такихъ серьезныхъ предметахъ слдовало бы говорить серьезне!— замтила ей мать.
— Мамаша, повидимому, считаетъ, что англиканскій вашъ катихизисъ снизошелъ прямо съ неба и что какой-нибудь преосвященный епископъ принесъ его съ Синайской торы, — со смхомъ возразила Беатриса.— Мн, признаться, онъ еще въ дтств страшно какъ надолъ. Кром того, крестная моя мать была вдь папистка. Позвольте спросить васъ, мамаша, какъ допустила ваша совсть наградить меня такою воспріемницей отъ купели?
— Ты носишь имя законной нашей королевы, — сказала, покраснвъ до ушей, ея мать.
— И при томъ очень миленькое имя, — добавилъ одинъ изъ присутствовавшихъ.
Беатриса принялась опять за газету.
— ‘Я выговариваю мою фамилію такъ, что въ ней можно разслышать игрекъ!’ — Ахъ, вы, негодный! — объявила она, оборачиваясь къ полковнику Эсмонду.— Вы разсказали эту исторію мистеру Стилю, или, погодите, — вы сами описали ее въ газет, чтобы меня осмять.— Стыдитесь, сударь!
Бдняга Эсмондъ совсмъ перепугался и, чтобы выпутаться, сказалъ чистую истину, являвшуюся вмст съ тмъ, однако, и чистйшею ложью.
— Клянусь честью, — объявилъ онъ, — что я даже и не читалъ сегодняшняго нумера ‘Обозрвателя’. Онъ и дйствительно не читалъ этого нумера, такъ какъ вмсто настоящаго ‘Обозрвателя’ былъ подложенъ фальшивый.
Фрейлина ея величества продолжала читать дале и по мр того какъ она читала, лицо ея покрывалось все боле густою краской.— Нтъ, я не думаю, чтобы вы могли написать такую гадость!— сказала она.— Ее должно быть сочинилъ самъ мистеръ Стиль, когда подвыпилъ и ожидалъ, что это жена, — эта противная вульгарная баба, — сдлаетъ ему сцену. Каждый разъ, когда я читаю чудовищные комплименты женщинамъ, или какое-нибудь выспреннее славословіе женскимъ добродтелямъ, я уврена, что у капитана была ночью стычка съ прекрасною его половиной и что его доставили домой пьянаго изъ кабака, или же изъ…
— Беатриса!— воскликнула лэди Кэстльвудъ.
— Что съ вами, мамаша? Вы забываете поговорку о неумстности кричать, прежде чмъ васъ ударили. Я вовсе не имла въ виду употребить какое-нибудь скоромное выраженіе Поврьте, милая, добрая мамочка, что у меня нтъ ни малйшаго желанія огорчать васъ больше чмъ слдуетъ! Да-съ, ваша Трисочка гадкая двченка! Она не длаетъ того, что слдовало бы и длаетъ много того, чего бы не слдовало. Кром того, она еще… Ну, ладно, не станемъ говорить на эту тему! Впрочемъ, нтъ, я буду продолжать, если только вы не предпочтете сейчасъ же меня поцловать.
Съ этими словами барышня, положивъ газету, подбгаетъ къ мамаш и начинаетъ съ нею цловаться на всевозможные лады, бросая вмст съ тмъ на полковника Эсмонда взгляды, которые краснорчиве всякихъ словъ спрашиваютъ его:— А вамъ, сударь, разв не доставило бы удовольствія продлать подобную же интересную операцію?
— Съ моимъ удовольствіемъ, сударыня! — отвчаетъ онъ.
— Что же бы хотли сдлать съ удовольствіемъ? — освдомляется миссъ Беатриса.
— То, что у васъ было на ум, когда вы глядли на меня такимъ вызывающимъ образомъ, — отвчаетъ Эсмондъ.
— Вамъ, сударь, слдовало бы быть не полковникомъ, а духовникомъ! — восклицаетъ расхохотавшись Беатриса.
— Чего же собственно хотлось Генри, моя дорогая? — спрашиваетъ ее мать, которая въ душевной своей доброт помышляла лишь доставить возможно больше удовольствія намъ всмъ.
Двица подбгаетъ опять къ мамаш.
— Какая вы глупенькая, мамочка!— говоритъ она, снова принимаясь цловать свою мать.— Вотъ вдь чего хотлось бы Гарри!
При этихъ словахъ она разразилась веселымъ раскатистымъ хохотомъ, а лэди Кэстльвудъ покраснла также стыдливо, какъ если бы все еще была шестнадцатилтней двочкой.
— Взгляните-ка на нее, Гарри, — шепнула Беатриса, подойдя почти вплоть ко мн и говоря самымъ нжнымъ груднымъ голосомъ.— Не правда-ли, что румянецъ ей очень къ лицу? Какая она хорошенькая! На видъ мамаша теперь моложе меня, а въ тоже время душа у нея въ сто милліоновъ разъ лучше моей!
Вдовствующая виконтесса вышла изъ комнаты, все еще съ такини же румяными щеками.
— Если бы у насъ придворныхъ фрейлинъ, росли на щекахъ такія розы, — продолжала съ усмшкой Беатриса, — чего бы мы, кажется, не сдлали для того, чтобы он остались въ сохранности? Мы надрзали бы имъ стебельки и стали бы поливать эти надрзы самымъ крпкимъ разсоломъ Жаль, что такія розы, Генри, не цвтутъ въ Гэмптонкурт и Виндзор.
Двушка на минуту замолчала, а затмъ съ ея лица, измнчиваго, какъ апрльская погода, внезапно слетла улыбка, уступивъ мсто угрожающему потоку слезъ.
— Мамаша такая вдь добрая, — она совершенно святая женщина, Гарри, — продолжала Беатриса.— Именно добродтели-то ея меня и пугаютъ. Мн совсмъ не годится жить съ нею вмст. Я, кажется, сдлалась бы лучше, если бы моя мамаша не оказывалась такимъ совершенствомъ. У нея имлось въ жизни большое горе и какая-то тайна, и она въ ней раскаялась. Не знаю, что бы такое это могло быть, но только не смерть моего отца. Она говоритъ теперь о ней совершенно спокойно, да и кром того вдь не могла же она особенно сильно его любить. Впрочемъ, какъ знать, кого именно и за что способны любить мы, женщины?
— Въ самомъ дл, кого именно и за что? — переспросилъ Генри Эсмондъ.
— Внутреняя душевная жизнь моей матери никому въ сущности неизвстна, — продолжала Беатриса, отвтивъ на этотъ вопросъ единственно только взглядомъ.— Вотъ и сегодня мамаша была у заутрени. Она проводитъ по цлымъ часамъ въ своей комнат, и, еслибы вы вздумали пойти туда за нею теперь, вы застали бы ее за молитвой. Она ухаживаетъ за бдными здсь по сосдству, — за этими противными, грязными несчастливцами. Она слушаетъ отъ слова до слова проповди священника, нагоняющія на меня смертную скуку. Не смотря на все это, что бы тамъ ни говорили, а такіе добродтельные люди, какъ мамаша, оказываются непригодными для совмстной жизни съ нами, суетными мірянами. Представь себ, что каждый разъ, когда мы съ мамашей остаемся вдвоемъ, я испытываю совершенно такое чувство, какъ если бы между нами стояло совсмъ постороннее третье лицо. Мамаша не можетъ быть всею душою со мною, такъ какъ постоянно думаетъ о будущей жизни и о своемъ ангел-хранител, который, быть можетъ, и является упомянутымъ уже третьимъ лицомъ, стоящимъ всегда между нами. Ахъ, Гарри, вы не поврите, какъ я ревную ее къ этому ангелу! — воскликнула въ страстномъ порыв миссъ Беатриса.— Я знаю, что все это ужасно гадко съ моей стороны, но тмъ не мене чувствую, что между мною и матерью не можетъ быть ничего общаго. Она живетъ исключительно только для неба, а я для земли. Какая же можетъ быть посл того между нами дружба? Къ тому же я знаю, что мизинецъ Франка для нея дороже всей моей особы. Да, мн это положительно извстно! Кром того, сударь, она любитъ васъ гораздо больше, чмъ-бы слдовало, а я за это, разумется, васъ ненавижу. Мн бы хотлось, чтобы мамаша была всецло моя. Она, однако, этого ни подъ какимъ видомъ не хочетъ. Когда я была ребенкомъ, мамаша любила моего отца. (Не понимаю, право, какъ это она ухитрялась: онъ, помнится, былъ добрымъ, красивымъ, но страшно глупымъ мужчиной и постоянно напивался до того, что не могъ выговорить ни слова). Потомъ предметомъ ея привязанности сдлался Франкъ, а теперь для нея дороже всего Небо и англиканскій священникъ. Ахъ! какъ я могла бы ее любить! Еще въ дтств меня доводила до бшенства мысль, что мама любитъ, кого-нибудь другого кром меня, а между тмъ она любила вдь всхъ васъ больше, чмъ свою дочь, гораздо больше, мн это положительно извстно. Теперь же она постоянно говоритъ объ утшеніяхъ, якобы ниспосылаемыхъ религіей. Эта добрая душа воображаетъ себ съ счастливой увренностью, что мы вс — негодные и несчастные гршники, и что этотъ міръ служитъ для добродтельныхъ людей только постоялымъ дворомъ, гд они останавливаются переночевать, подобно тому какъ мы на пути изъ Валькота ночуемъ всегда въ противномъ, скучномъ, неуютномъ гунслоускомъ трактир. Тамъ еще такія гадкія постели. Вы, разумется, помните, какія он неудобныя и скверныя?.. На слдующее утро прізжаетъ за добродтельными экипажъ и отвозитъ ихъ прямо на небо!
— Тсъ, миссъ Беатриса, разв можно говорить такія вещи?
— Такъ вы и заставите меня молчать! Вы, Генри, тоже лицемръ, не смотря на серьезный вашъ видъ и хмурое лицо. Вс мы лицемры, прости Господи! Вс мы чувствуемъ себя здсь совсмъ одинокими, до того одинокими, что даже подумать страшно, — добавила бдняжка Беатриса со вздохомъ, вырвавшимся изъ волновавшейся ея прелестной груди.
— Знаете-ли, моя дорогая, что вся эта газета написана отъ первой до послдней строчки мною самимъ, — объявилъ Генри Эсмондъ.— Вы, Беатриса, вовсе не такая суетная двушка, за какую себя считаете и оказываетесь много лучше, чмъ мы о васъ думаемъ. Впрочемъ, вдь сплошь и рядомъ случается, что человкъ не цнитъ по достоинству даже свои собственныя хорошія качества и презрительно отказывается отъ счастья, которое само шло ему въ руки, Вотъ, напримръ, хоть вы, Беатриса, вы непремнно хотите сдлать блестящую, знатную партію, а между тмъ къ чему задаетесь вы такими честолюбивыми цлями? Он вдь надодятъ вамъ тотчасъ же посл того, какъ вы ихъ достигнете. Карета, украшенная хотя бы даже княжескою короной, не сдлаетъ васъ счастливй…
— Чмъ возможность здить на рынокъ вмст съ Любеномъ верхомъ позади его сдла?— добавила Беатриса.— Благодарю васъ, Любенъ.
— Положимъ, я не авантажный пастухъ, — красня возразилъ Эсмондъ, — и нуждаюсь въ такой нимф, которая могла бы чинить мн блье и варить овсянку. Впрочемъ, все это можетъ длать вполн удовлетворительно и Джонъ Локвудъ. Онъ вынесъ меня на плечахъ съ поля сраженія и ухаживалъ за мною такъ усердно, какъ наврядъ-ли могла бы ухаживать даже самая нжная любовь милйшей барышни въ свт. А между тмъ вознагражденіемъ ему служило только сравнительно скромное жалованье, да надежда унаслдовать, вслуча моей смерти, кое-какое платье и прочее содержимое моихъ чемодановъ. Позвольте спросиль, какъ долго служилъ Іаковъ въ батракахъ изъ-за Рахили?
— Такъ, значитъ, дло идетъ о моей мамаш?— коварно освдомилась Беатриса.— Ваше высокородіе, хотите посвататься за мамашей и доставить мн счастье звать васъ папашей?
Эсмондъ снова покраснлъ и возразилъ:
— Я говорилъ о Рахили, за которой ухаживалъ одинъ пастушокъ назадъ тому пять тысячъ лтъ, когда пастухи жили дольше, чмъ въ настоящее время. Я имлъ въ виду этимъ сказать, что съ тхъ поръ, какъ увидлъ васъ впервые посл нашей разлуки, — вы были тогда еще ребенкомъ…
— И надла на себя самые хорошенькіе свои чулочки съ предвзятымъ намреніемъ васъ прельстить? Какъ же, я это очень хорошо помню, сударь…
— Такъ, видите-ли, съ того самаго времени мое сердце, каково бы оно ни было, принадлежало всегда вамъ. Вы нравились мн такой, какою были, а на другихъ женщинъ я не обращалъ ни малйшаго вниманія. Если я пріобрлъ себ на военномъ поприщ нкоторую репутацію, то это было сдлано единственно лишь, чтобы доставить вамъ удовольствіе. Впрочемъ, никакой особенной заслуги съ моей стороны тутъ и не было. Думаю, что сотни дурней въ нашей арміи удостоились, или, по крайней мр, заслуживали удостоиться совершенно такихъ же отличій. Надо полагать, что уже въ самомъ воздух угрюмаго стараго Кэстльвуда было что-то такое, приводившее насъ всхъ въ мрачное настроеніе. Подъ обветшалой кровлей этого стариннаго замка мы чувствовали себя словно недовольными и одинокими даже и въ то время, когда собирались тамъ вмст. Дло въ томъ, что хотя мы и сидли за однимъ и тмъ же столомъ, каждый изъ насъ стремился къ своимъ собственнымъ цлямъ.
— Милый угрюмый старинный нашъ замокъ! — воскликнула Беатриса. — Мамаша никакъ не ршалась вернуться въ Кэстльвудъ, посл нашего отъзда оттуда, когда… Все равно, съ тхъ поръ прошло уже много лтъ…— съ этими словами она откинула назадъ свои локоны и взглянула на зеркало черезъ прелестное свое плечо съ такимъ горделивымъ видомъ, какъ если бы говорила: ‘Время, я тебя не боюсь!’
— Да, — подтвердилъ Эсмондъ, обладавшій, какъ она сама это признавала, способностью угадывать многія изъ ея мыслей, — вы можете позволять еще себ глядться въ зеркало и съ удовольствіемъ смотрть на истину, которую оно вамъ показываетъ. Что касается до меня лично, то знаете-ли, что я замышляю? Я хочу просить Франка, чтобы онъ отдалъ мн виргинское помстье, пожалованное королемъ Карломъ нашему ддушк. (Она сдлала мн дерзкій реверансъ, которымъ очевидно хотла сказать: ‘Вы позволяете себ говорить о нашемъ ддушк? Благодарю васъ, господинъ незаконнорожденный’ ). Знаю, что вы думаете въ эту минуту о полос на лвой сторон моего герба. Не безпокоитесь, я тоже про нее не забываю! Здсь у насъ такая полоса остается на вчныя времена позорнымъ пятномъ, кром того случая, когда она перескаетъ королевскій гербъ — тогда подобная полоса считается въ высшей степени почетною. Принимая все это во вниманіе, я, видите-ли, и ршилъ удалиться въ виргинскія плантаціи, устроить себ въ лсу вигваму и, если уже понадобится подруга жизни, обзавестись кстати индіанкой. Мы будемъ присылать вашему сіятельству мха для зимнихъ нарядовъ, а когда вы состаритесь, станемъ снабжать васъ табачкомъ. Я нахожу себя однимъ изъ двухъ: или недостаточно умнымъ, или же недостаточно плутоватымъ для Стараго Свта, а потому хочу пріискать себ мстечко въ Новомъ Свт, который не въ такой еще степени переполненъ людьми. Тамъ я разсчитываю обзавестись семьей. Когда вы станете матерью и важною дамой, я, можетъ быть, пришлю къ вамъ какъ-нибудь съ плантаціи маленькаго варвара, помсь Эсмонда съ могавкомъ, и вы отнесетесь къ нему благосклонно ради это отца, который все-таки приходился вамъ родственникомъ и котораго вы когда-то немножко любили.
— Что за вздоръ вы городите, Гарри!— сказала миссъ Беатриса, глядя на него выразительными большими своими глазами.
— Нтъ, сударыня, это не вздоръ, а совершенно серьезно обдуманное и очень разсудительное намреніе, — возразилъ Эсмондъ.
Дйствительно, онъ въ теченіе уже довольно долгаго времени неоднократно обсуждалъ этотъ проектъ, особенно же посл возвращенія въ Англію, когда убдился въ безнадежности своей любви къ Беатрис и въ томъ, что эта любовь способна только унизить его въ собственныхъ глазахъ.
— Да, сударыня, я нахожу, что не стоитъ прибгать боле въ палліативнымъ мрамъ, — продолжалъ онъ.— Я примнялъ ихъ уже съ полдюжины разъ и все-таки ничего путнаго не выходило. Вдали отъ васъ я могу чувствовать себя еще довольно сносно, но въ вашемъ присутствіи положеніе становится для меня невыносимымъ (Миссъ Беатриса снова длаетъ ему глубокій реверансъ), а потому я намреваюсь совершенно серьезно ухать въ Америку. Денегъ у меня хватитъ, какъ на покупку ружей и топоровъ для людей, которыхъ надо будетъ взять съ собою, такъ и на пріобртеніе бусъ и одялъ для мновой торговли съ краснокожими дикарями. Я отправляюсь къ нимъ и буду жить среди нихъ.
Взявъ Эсмонда за руку съ видомъ искренняго состраданія, Беатриса сказала ему доброжелательнымъ тономъ:
— Надюсь, другъ мой, вы и сами не думаете, чтобы между нами возможно было что-нибудь большее ныншней нашей дружбы. Мы смотримъ на васъ, какъ на старшаго брата, сожалемъ о вашемъ несчастьи и не ставимъ вамъ его въ упрекъ. Вы настолько серьезны и въ такихъ лтахъ, что могли бы быть намъ отцомъ. Видъ у васъ такой серьезный и выраженіе лица такое торжественное, что я лично расположена дать вамъ, по крайней мр, сто лтъ. Я питаю къ вамъ сестринскую привязанность, но не боле того! Неужели, сударь, вамъ этого недостаточно?
Беатриса подошла такъ близко къ Эсмонду, что лицо ея почти касалось его лица. Богъ знаетъ, какія были у нея при этомъ намренія.
— Нтъ, я не въ силахъ этого выноситъ, — объявилъ, отворачиваясь отъ нея, Эсмондъ.— Я долженъ, — непремнно долженъ ухать отсюда. Вроятне всего, что я пробуду здсь, пока вы не выйдете замужъ, а потомъ зафрахтую корабль, назову его ‘Беатрисой’ и распрощусь со всми…
Какъ разъ въ это время лакей, распахнувъ настежь двери, доложилъ о прибытіи его свтлости герцога Гамильтона, и Эсмондъ, чуть не съ проклятіемъ на губахъ, отшатнулся отъ Беатрисы при вход вельможи, которому звзда и зеленая лента черезъ плечо придавали какъ нельзя боле блистательный видъ. Онъ удостоилъ Генри Эсмонда столь же милостиваго поклона, какъ если бы имлъ дло съ лакеемъ, подавшимъ ему стулъ, или принявшимъ отъ него шляпу, и слъ рядомъ съ Беатрисой, тогда какъ бдняга полковникъ вышелъ изъ комнаты до чрезвычайности недовольный, что его объясненіе съ этой двицей было прервано, какъ онъ полагалъ, на самомъ интересномъ мст.
Комната высокородной фрейлины помщалась во второмъ этаж. Спускаясь внизъ, онъ встртилъ на площадк перваго этажа мать Беатрисы. Она часто поджидала его тамъ, когда онъ уходилъ отъ ея дочери и на этотъ разъ пригласила войти въ комнату.
— Разсказала она вамъ все, Гарри?— спросила милэди.
— Да, она была со мною очень, — очень откровенна, — отвчалъ Эсмондъ.
— Однако сообщила-ли она вамъ о томъ, что должно на-дняхъ случиться…
— Что же именно должно случиться?— спросилъ Эсмондъ, сердце котораго усиленно забилось.
— За ней посватался свтлйшій герцогъ Гамильтонъ. Онъ вчера сдлалъ формальное предложеніе. Свадьба назначена, какъ-только кончится его трауръ. Вамъ уже извстно, что его свтлость детъ чрезвычайнымъ посломъ въ Парижъ. Его будетъ сопровождать туда и посланница.

ГЛАВА IV.
Новый женихъ Беатрисы.

Джентльменъ, котораго Беатриса выбрала себ въ мужья, былъ чуть не на двадцать лтъ старше полковника. Фрейлина ея величества считала Гарри Эсмонда для себя слишкомъ уже пожилымъ, но дло въ томъ, что въ немъ она видла единственно только безъимяннаго искателя приключеній, тогда какъ Гамильтонъ являлся знатнйшимъ герцогомъ во всей Шотландіи и, притомъ, — съ притязаніями на несравненно боле высокій титулъ. Безспорно, что свтлйшій герцогъ обладалъ всми достоинствами, способными скрасить джентльмена. Означенныя способности успли у него вполн развиться и созрть, такъ какъ въ то время, когда миссъ Беатриса выбрала его себ въ женихи, ему было уже за пятьдесятъ лтъ. Графъ Арронскій, впослдствіи герцогъ Гамильтонъ, воспитывался въ знаменитомъ Глэсговскомъ университет, въ Шотландіи и, прибывъ въ Лондонъ, пріобрлъ большое расположеніе короля Карла II, который назначилъ его своимъ лордомъ-камергеромъ, а потомъ отправилъ посломъ къ французскому королю. Графъ Арронскій состоялъ въ качеств экстраординарнаго посла и адьютанта при корол Людовик XIV и участвовалъ въ двухъ кампаніяхъ. Во время послдней изъ нихъ скончался въ Англіи король Карлъ.
Преемникъ его, Іаковъ II, продолжая столь же благосклонно относиться къ графу Арронскому, — назначилъ его оберъ-гардеробмейстеромъ и командиромъ конногвардейскаго полка. Графъ былъ врнымъ сторонникомъ короля Іакова и принадлежалъ къ числу немногихъ лицъ, не покидавшихъ этого злополучнаго монарха до самаго его отъзда изъ Англіи. Тогда, а именно въ 1688 году, графъ Арронскій подружился съ полковникомъ Фрэнсисомъ Эсмондомъ. Дружба эта съ тхъ поръ все время поддерживалась между обими семьями.
Питая лично величайшее уваженіе къ королю Вильгельму, графъ тмъ не мене отказывался присягнуть ему на врность. Онъ принималъ участіе во многихъ заговорахъ, составлявшихся противъ этого великаго короля. Какъ извстно, вс эти заговоры оказывались неудачными и по большей части заканчивались, благодаря великодушію короля, помилованіемъ заговорщиковъ. За время царствованія Вильгельма графъ Арронскій дважды сидлъ въ Тоуэр и когда его предлагали освободить, обязавъ честнымъ словомъ впередъ не бунтовать противъ короля Вильгельма, онъ безстрашно объявилъ, что не считаетъ себя вправ дать слово, которое не въ состояніи будетъ сдержать. Не смотря на это, онъ оба раза былъ освобожденъ безъ суда. Король Вильгельмъ не питалъ ни малйшаго раздраженія противъ этого благороднаго врага. Когда мать графа Арронскаго, герцогиня Гамильтонъ, по смерти своего мужа добровольно отказалась отъ герцогскаго титула въ пользу сына, графъ былъ возведенъ королевскимъ патентомъ, подписаннымъ въ Лоо въ 1699 году, въ званіе герцога Гамильтона, маркиза Клидесдельскаго и графа Аррона, съ утвержденіемъ во всхъ наслдственныхъ своихъ правахъ. Его свтлость принялъ въ 1700 году присягу и занялъ свое мсто въ шотландскомъ парламент, гд прославился своимъ патріотизмомъ и краснорчіемъ, особенно же во время преній по законопроекту объединенія Шотландіи съ Англіей. Герцогъ Гамильтонъ энергически высказывался противъ этого билля, хотя и не имлъ въ виду доводить свое противодйствіе до вооруженнаго сопротивленія, къ которому была расположена значительная часть шотландскаго дворянства. Говорятъ, будто онъ внезапно отказался отъ дальнйшей оппозиціи вслдствіе писемъ, полученныхъ изъ Сенъ-Жермена отъ претендента. Въ этихъ письмахъ король Іаковъ III просилъ герцога, во имя врноподданической преданности, не препятствовать осуществленію намреній его сестры королевы Анны. Герцогъ, которому всегда хотлось, чтобы возвращеніе законнаго монарха произошло путемъ примиренія его величества съ королевою Анной, уступилъ настояніямъ своего монарха. Необходимо замтить, что онъ всегда высказывался противъ вооруженной экспедиціи, въ особенности же предпринятой съ помощью французскихъ войскъ. Когда Кавалеръ св. Георгія хотлъ отплыть изъ Дюнкирхена въ Шотландію съ дессантомъ, герцогъ ухалъ изъ Шотландіи и жилъ нсколько времени въ обширныхъ своихъ помстьяхъ, въ Стаффордскомъ графств. Съ тхъ поръ какъ, въ 1710 году, мсто виговъ у кормила правленія заступили торіи, королева Анна начала высказывать величайшее расположеніе къ герцогу Гамильтону. Она пожаловала ему титулъ герцога Брандона и барона Доттонскаго въ Англіи. Онъ имлъ уже орденъ Репейника, пожалованный еще королемъ Іаковомъ II, а теперь королева Анна признала умстнымъ пожаловать ему еще орденъ Подвязки. Не было еще примра, чтобы кто-нибудь изъ подданныхъ одновременно имлъ оба упомянутые ордена. Когда это было поставлено на видъ королев, она соблаговолила возразить:
— Такой подданный, какъ герцогъ Гамильтонъ, иметъ полнйшее право на каждый изъ знаковъ отличія, какой только можетъ быть пожалованъ ему коронованной особой. Съ этихъ поръ я и сама буду всегда одновременно носить знаки обоихъ высшихъ моихъ орденовъ.
На собраніи орденскаго капитула, состоявшемся въ Виндзор, въ октябр 1712 года, оффиціально объявлены были кавалерами ордена Подвязки герцогъ Гамильтонъ и нкоторыя другія лица, въ томъ числ новопожалованный графъ Оксфордскій и Мортимеръ. Спустя нсколько дней, его свтлость былъ назначенъ чрезвычайнымъ посломъ во Францію. По этому случаю заказаны были великолпные экипажи, серебряная посуда и ливреи по штату не только для самого посла, но и для превосходительной супруги, долженствовавшей его сопровождать. Ея гербы вмст съ его собственными были уже изображены на дверцахъ каретъ. Ея брату предложено было поспшить возвращеніемъ въ Англію, чтобы служить посаженымъ отцомъ при бракосочетаніи.
Свтлйшій герцогъ сравнительно недавно овдовлъ. Онъ былъ женатъ въ 1698 году первымъ бракомъ на Елизавет, дочери графа Дигби, лорда Жерарда, которая принесла въ приданое обширныя помстья. Изъ-за нихъ отчасти и произошла потомъ роковая ссора, прескшая карьеру герцога.
Начиная съ потери зуба и до утраты возлюбленной нтъ такой мучительной боли, которую нельзя было бы вынести. Ожиданіе утраты несравненно томительне самого совершившагося факта. Мы примиряемся съ неизбжнымъ бдствіемъ, — разстаемся съ мучившимъ насъ больнымъ зубомъ и принимаемся жевать корочки другою стороной челюстей. Кажется, что и полковникъ Эсмондъ почувствовалъ нкоторое облегченіе, когда герцогская карета, запряженная шестерней, умчала его очаровательницу въ недостижимыя ему высшія сферы. Къ концу театральной пьесы случается, что какая-нибудь нимфа удостоивается за живо чести быть взятой на небо. Надлежащій механизмъ подымаетъ ее на облака, гд уже возсдаютъ Марсъ, Вакхъ, Аполлонъ и прочіе божественные олимпіийцы. Оттуда, — съ этихъ горнихъ высей, — она исполняетъ послднюю свою арію уже въ качеств богини, а вс прочіе актеры благочестиво внимаютъ ея пнію. Подобнымъ же образомъ, когда одна особа изъ членовъ семьи Эсмонда была вознесена въ выспреннія сферы, очень можетъ быть, что вс прочіе члены этой семьи стали воздавать божественной Беатрис большія чмъ когда либо почести. По крайней мр, эта дерзновенная красавица стала держать еще выше хорошенькую свою головку, — говорила еще авторитетне и разыгрывала роль такой величественной недотроги, что вс ея пріятели добродушно передъ нею преклонялись.
Старый знакомый полковника Эсмонда по арміи, почтеннйшій Томъ Треттъ, вышелъ въ отставку, продалъ свой патентъ ротнаго командира, женился и открылъ въ Сити торговую контору. Онъ жилъ въ великолпномъ дом на берегу Темзы и, повидимому, велъ чрезвычайно крупныя дла, но при всемъ томъ находился всегда въ самомъ мрачномъ настроеніи духа. По истеченіи нкотораго времени Эсмондъ увидлъ имя своего пріятеля въ газет, въ списк банкротовъ. Черезъ недлю этотъ банкротъ зашелъ къ нему на квартиру съ такимъ же веселымъ лицомъ, и такой же сіяющій жизнерадостной безпечностью, какъ десять лтъ тому назадъ, когда онъ вмст съ Эсмондомъ отправлялся изъ Соупгемптона въ экспедицію къ берегамъ Испаніи.
— Проклятое это банкротство висло надъ моей головой цлыхъ три года, словно Дамокловъ мечъ, — разсказывалъ тотъ.— Мысль о немъ мшала мн спать. Не разъ, бывало, я, взглянувъ на головку Полли, лежащую рядомъ съ моей на подушк, — мысленно прощаюсь съ ней и, посматривая на бритвенный приборъ, соображаю, не лучше-ли покончить разомъ съ жизнью и такимъ образомъ ускользнуть отъ всхъ непріятностей? Теперь, слава Богу, все обстоитъ благополучно. Меня объявили банкротомъ. Вашъ покорнйшій слуга Томъ Треттъ платитъ своимъ кредиторамъ столько шиллинговъ за фунтъ, сколько оказывается для него возможнымъ, а его супруга сохранила за собой маленькую дачку въ Фульгем и капиталъ, полученный ею отъ отца въ приданое. Я не боюсь теперь ни судебныхъ приставовъ, ни кредиторовъ и за послднюю недлю, сплю каждую ночь сномъ праведника.
Такимъ образомъ, когда Фортуна, тряхнувъ крыльями, сбросила бднягу Тома на земь, онъ преспокойно закутался въ свою разодранную добродтель и крпко на крпко уснулъ. Эсмондъ не разсказывалъ своему пріятелю, въ какой степени вся эта исторія оказывалась примнимой къ его собственному положенію. Тмъ не мене, аналогія эта до крайности его разсмшила, и онъ ршился ею воспользоваться. Потерпвъ полное крушеніе въ любовныхъ длахъ, онъ счелъ всего благоразумне отнестись къ своему банкротству въ нихъ по возможности весело и жизнерадостно. Беатрису это, повидимому, отчасти даже оскорбило.
— Вотъ какъ вы изволите, сударь, переносить извстіе о постигшемъ васъ бдствіи,— сказала она.— Вы осмливаетесь являться ко мн съ такимъ улыбающимся видомъ, какъ если бы были и въ самомъ дл рады благополучно отъ меня отдлаться.
Эсмондъ не утратилъ жизнерадостнаго своего настроенія вслдствіе этого замчанія и ограничился тмъ, что разсказалъ Беатрис про Тома Третта и его банкротство.
— Меня очень соблазняли великолпные грозды винограда, виднвшіеся на верху стны, — добавилъ онъ.— Я былъ въ дурномъ расположеніи духа, такъ какъ, сколько ни пробовалъ подыматься на цыпочкахъ, все-таки не могъ до нихъ достать. Теперь ихъ больше нтъ. Они сорваны другимъ любителемъ винограда, — человкомъ боле высокаго роста, чмъ вашъ покорный слуга.
Съ этими словами полковникъ низко поклонился своей кузин.
— Что тутъ говорить о боле высокомъ рост, кузенъ Эсмондъ! — возразила она.— Человкъ, которому, дйствительно, очень захотлось бы отвдать эти грозды, взлзъ бы на стну и досталъ ихъ оттуда. Энергическій мужественный любитель взялъ бы ихъ съ боя, а не сталъ бы подпрыгивать на одномъ мст, разинувъ ротъ.
— Герцогу стоило только разинуть ротъ, и они упали ему прямо туда, — замтилъ Эсмондъ, снова низко поклонившись.
— Это потому, сударь, что герцогъ и въ самомъ дл выше васъ ростомъ. Да разв и могла я не чувствовать благодарности къ такому человку, какъ его свтлость, за то, что онъ даетъ мн свое сердце и знатное имя. Онъ длаетъ мн большую честь великимъ своимъ даромъ. Я понимаю, что между нами устраиваеіся нчто врод коммерческой сдлки, на которую я соглашаюсь, принимая твердое ршеніе, исполнить возможно добросовстне обязательства, выпадающія на мою долю. Не можетъ быть и рчи о вздохахъ и ухаживань между вельможей въ лтахъ его свтлости и двушкой, которая уже отъ природы не отличалась склонностью къ сантиментальничанью. Къ чему было бы скрывать, Гарри Эсмондъ, что я отъ природы честолюбива. Если для мужчины не считается грхомъ стремленіе къ почестямъ, то съ какой же стати должно признаваться стремленіе къ нимъ запретнымъ для женщины? Знаете-ли что, Гарри? Ужь если пошло на откровенность, то я признаюсь вамъ кстати, что вы могли бы имть у меня гораздо большій успхъ, если бы не стояли всегда такъ смиренно передо мною на колняхъ. Такую женщину, какъ меня, кузенъ, надо завоевывать мужественною энергіей, а не какими-нибудь вздохами и сантиментальною грустью. Въ то время, какъ вы оказывали мн божескія почести и воспвали гимны, сложенные въ мою честь, я какъ нельзя лучше сознавала себя вовсе не богиней. Да и иміамъ, признаться, страшно мн уже надолъ. Вамъ, въ свою очередь, непремнно надола бы богиня, если бы она, сдлавшись г-жею Эсмондъ, вздумала придти въ дурное расположеніе духа изъ-за недостатка денегъ на булавки и необходимости носить старое платье. Поврьте, кузенъ, что богиня въ дешевомъ чепц, осужденная варить кашу своему мужу, перестаетъ быть богиней. Я лично, по крайней мр, въ этомъ вполн уврена. Представьте себ только, что я въ скверномъ расположеніи духа и что вы, въ качеств мужа, меня отчитываете. Позвольте также обратить ваше вниманіе, что изъ всхъ гордыхъ изверговъ между мужчинами самымъ гордымъ, быть можетъ, окажется мистеръ Эсмондъ. Вы никогда не горячитесь до такой степени, чтобы придти отъ злости въ состояніе невмняемости, но никогда также и не прощаете. Если бы вы были знатнымъ вельможей, характеръ у васъ сталъ бы, вроятно, мягче и снисходительне, но такъ какъ вы, сударь, никто, то вы для меня становитесь слишкомъ уже крупной личностью, но я боюсь васъ, кузенъ, — знайте это, — боюсь! Кром того, я не стала бы васъ боготворить, а вы можете быть счастливы единственно только съ женщиной, которая сотворитъ себ изъ васъ кумира. Разъ, что я попала бы вамъ въ собственность и вздумала бы выкинулъ потомъ какую-нибудь штуку, вы, чего добраго, въ одну прекрасную ночь накрыли бы мн голову подушкой, какъ сдлалъ черный арапъ съ своей женой въ пьес, которая еще такъ вамъ нравится. Какъ звали эту несчастную женщину?— Дездемона? Вы непремнно поступили бы такимъ же образомъ и со мною, почтеннйшій мой брюнетъ, Отелло!
— Пожалуй, что такъ, Беатриса, — подтвердилъ полковникъ.
— А я вовсе не расположена безвременно умирать такимъ образомъ. Гораздо пріятне дожить до ста лтъ, побывать на десяти тысячахъ балахъ и раутахъ и каждый Божій вечеръ играть въ карты до тхъ поръ, пока не стукнетъ тысяча восьмисотый годъ. Замтьте себ при этомъ, сударь, что я хочу всегда первенствовать въ обществ. Мн нравятся лесть и комплименты, а вы никогда не были расположены меня ими баловать. Мн хочется, чтобъ меня смшили, а разв можно смяться, глядя на ваше мрачное лицо? Интересно знать, у кого не отбило бы оно всякую охоту смяться? Мн нравится карета, запряженная шестью, или даже еще лучше восемью лошадьми, нравятся брилліанты и наряды. Мн будетъ пріятно каждую недлю имть новое платье и слышать кругомъ себя шепотъ: ‘Это герцогиня! Какая она красавица! Посторонитесь пропустить ея превосходительство англійскую посланницу! Позовите лакеевъ ея превосходительства’. Вотъ что мн нужно, сударь! Что же касается до васъ, то вамъ нужна рабыня, которая подавала бы вамъ туфли и ночной колпакъ, садилась на скамеечку у вашихъ ногъ и кричала: ‘какъ это мило, какъ великолпно!’, когда вы читаете разныхъ своихъ Шекспировъ, Мильтоновъ и прочую дребедень. Если бы вы были немного постарше, мамаша оказалась бы для васъ превосходнйшею женой, хотя, впрочемъ, и теперь вы производите такое впечатлніе, какъ если бы оказывались лтъ на десять ея старше. Да-съ, смю уврить васъ въ этомъ, почтеннйшій вы мои мрачный, синебородый старичекъ! Вы могли бы сидть рядышкомъ съ моей мамашей, какъ это разсказываютъ про Дарби и Аннушку, — льстить другъ другу, цловаться и ворковать, словно пара старыхъ голубей на нассти. У меня, сударь, есть крылышки, и я расположена ими пользоваться!
Съ этими словами она распростерла прелестныя свои руки, какъ если бы и въ самомъ дл собиралась улетть, подобно очаровательной Гоури, отъ своего возлюбленнаго.
— Интересно знать, какъ отнесется вашъ Питеръ Вилькинсъ къ попыткамъ такихъ полетовъ?— замтилъ Эсмондъ, которому эта обольстительная двушка казалась всего прелестне именно въ то время, когда она подобнымъ образомъ своевольничала и смялась надъ нимъ.
— Герцогиня должна знать подобающее ей мсто, — возразиласъ усмшкою Беатриса.— Помилуйте! У меня имется вдь уже цлая семья: — взрослый сынъ тридцати лтъ отъ роду (графъ Арронскій) и четыре дочери. Воображаю себ, какъ он станутъ отдлывать меня заглазно и какъ будутъ злиться, когда я займу за столомъ мсто хозяйки! Впрочемъ, я не позволю имъ никоимъ образомъ злиться дольше чмъ мсяцъ. Къ этому сроку я заставлю ихъ всхъ меня полюбить. Вы увидите, что лордъ Арронскій, а также вс шотландскіе вассалы и горцы, признающіе его свтлость своимъ вождемъ, восчувствуютъ ко мн самую горячую преданность. Я ршила добиться этого, а вы знаете, что, когда я что-нибудь ршила, то непремнно достигну цли. Свтлйшій герцогъ — самый знатный джентльменъ во всей Европ, и я постараюсь сдлать его счастливымъ. Вы можете разсчитывать, кузенъ Эсмондъ, на мою протекцію по возвращеніи нашего законнаго короля на британскій престолъ. Знайте, что его величество наврное къ намъ вернется. Я привезу короля сюда изъ Версаля, если бы для этого пришлось даже спрятать его у себя подъ кринолиномъ.
— Будемъ думать, что успхи въ свт сдлаютъ васъ счастливой, Беатриса, — сказалъ со вздохомъ Эсмондъ — надюсь, вы согласитесь вдь остаться для меня Беатрисой до тхъ поръ, пока не обратитесь въ милэди герцогиню? Тогда я отвшу вашей свтлости нижайшій поклонъ и удалюсь со сцены.
— Пожалуйста безъ вздоховъ и безъ ироніи, милйшій кузенъ, — возразила она.— Я съ благодарностью, — съ искренней благодарностью принимаю благодяніе, которое оказываетъ мн его свтлость и полагаю, что высокій рангъ, въ который герцогъ меня возводитъ, будетъ мн къ лицу. Не скажу, чтобы Гамильтону удалось тронуть мое сердце, но онъ можетъ разсчитывать на мою благодарность, почтительное уваженіе и покорность. Я сообщила ему все это и не общала ничего большаго, но благородное сердце герцога довольствуется тмъ, что я могу дать. Я разсказала ему все, даже и про бднягу, съ которымъ была помолвлена и котораго никакъ не могла полюбить, такъ что охотно возвратила ему слово и привскочила отъ радости, почувствовавъ себя свободной. Мн теперь двадцать пять лтъ.
— Двадцать шесть, — моя дорогая, — поправилъ ее Эсмондъ.
— Двадцать пять, сударь! Я предпочитаю быть въ данную минуту въ этомъ возраст, а черезъ восемь лтъ стану утверждать, что ни разу въ жизни никого не любила. Теперь же позволю себ кстати сознаться, что вамъ, Гарри, удалось однажды немножко тронуть мое сердце. Помните, когда вы вернулись сюда изъ Лилля посл дуэли съ этимъ убійцей Могуномъ, причемъ спасли жизнь Франку? Мн казалось тогда, что я васъ могу полюбить. Къ тому же мамаша просила меня объ этомъ на колняхъ, и я дйствительно васъ полюбила, но только на одинъ день. Затмъ у меня настало опять прежнее охлажденіе къ вамъ. Я опять начала бояться васъ и вашей всегдашней меланхоліи, такъ что сердечно обрадовалась, когда вы ухали. Чтобы разъ навсегда отдлаться отъ вашей милости, я была готова даже выдти замужъ за лорда Эшбернгема. Можете объяснять себ, если угодно, этимъ мою помолвку съ нимъ. Вы для меня черезчуръ ужь добродтельны. Я не могла бы доставить вамъ счастья и только измучила бы себя въ тщетныхъ попыткахъ сознаніемъ, что не могу васъ любить, какъ вы того заслуживаете. Если бы, однако, вы сдлали мн предложеніе въ то время, когда мы всей семьей поднесли вамъ почетную шпагу, я вышла бы за васъ замужъ, сударь, и мы оба были бы теперь несчастнйшими людьми. Я говорила тогда весь вечеръ съ глупенькимъ лордомъ именно для того, чтобы подразнить васъ и мамашу и не правда-ли, мн это удалось? Какъ откровенно, однако, мы бесдуемъ обо всемъ этомъ. Кажется, что съ тхъ поръ прошла уже тысяча лтъ, а теперь мы хоть и сидимъ съ вами въ одной комнат, но насъ отдляетъ другъ отъ друга высокая каменная стна. Добрйшій мой, милый, врный и мрачный пожилой кузенъ! Теперь, сударь, я могу васъ любить, восхищаться вами, говоритъ, что вы превосходный, мужественный, въ высшей степени честный и во всхъ отношеніяхъ прекраснйшій джентльменъ, не смотря на маленькую неправильность вашего рожденія, — объявила Беатриса, лукаво покачивая головкой.
— А теперь, сударь, — добавила она, сдлавъ ему реверансъ, — мы не должны больше разговаривать другъ съ другомъ иначе, какъ въ присутствіи мамаши, или его свтлости. Герцогъ не особенно долюбливаетъ васъ, кузенъ, и ревнивъ, какъ арапъ въ вашей любимой драм.
Доброта и сочувствіе, звучавшія въ этихъ словахъ, не преминули причинить Эсмонду мучительнйшую боль, которую онъ, однако, съумлъ затаить, не выказавъ ее никакими наружными симптомами (какъ признавалась ему впослдствіи сама Беатриса). Сохранивъ полностью все свое самообладаніе, — онъ сказалъ съ непринужденною улыбкой:
— Свиданіе наше, моя дорогая, не можетъ окончиться такъ просто, какъ вы думаете. Мн должно быть, во всякомъ случа, предоставлено послднее слово. Да вотъ, кстати, идетъ сюда и ваша мамаша! (Дйствительно, она входила какъ разъ въ комнату съ выраженіемъ тревоги на своемъ кроткомъ лиц, и Эсмондъ, подойдя къ ней, почтительно поцловалъ ей руку). Дорогая милэди можетъ слышать послднія мои слова. Тутъ нтъ никакого секрета, такъ какъ дло идетъ только о прощальномъ благословеніи и свадебномъ для васъ подарк отъ пожилого джентльмена, вашего опекуна. Дйствительно, я смотрю на себя, какъ на опекуна всей семьи и на старика, который могъ бы всмъ вамъ быть ддушкой. Въ качеств именно такого почетнаго опекуна я и желаю сдлать свадебный подарокъ милэди-герцогин. Это брилліанты, оставленные мн въ наслдство вдовой моего отца. Я думалъ поднести ихъ Беатрис уже годъ тому назадъ, но они пригодятся и для герцогини, хотя я не могу считать ихъ достаточно лучезарными для прелестнйшей женщины въ свт.
Вынувъ изъ кармана шкатулочку съ брилліантами, Гарри подалъ ихъ своей кузин.
Она вскрикнула отъ восторга, такъ какъ брилліанты дйствительно были очень хороши и представляли собою громадную цнность. Въ слдующую затмъ минуту ожерелье очутилось уже тамъ, гд, въ прелестной поэм мистера Попе помщался крестикъ Белинды, а именно оно сверкало на самой блой и самой грандіозной шейк во всей Англіи. Беатриса была въ такомъ восхищеніи отъ этого ожерелья, что, бросившись къ зеркалу, чтобы полюбоваться эффектомъ, который оно производило на блоснжной ея шейк, возвращалась обратно съ распростертыми объятіями и собиралась, быть можетъ, заплатить за него кузену поцлуемъ прелестныхъ своихъ розовыхъ губокъ, который, безъ сомннія, доставилъ бы ему большое удовольствіе, но… въ это самое мгновенье дверь растворилась и лакей доложилъ о прибытіи свтлйшаго жениха. Низко поклонившись мистеру Эсмонду, герцогъ бросилъ на него мрачный взглядъ и съ величайшей торжественностью поцловалъ ручки обимъ лэди. Онъ пріхалъ въ карет изъ сосдняго дворца и былъ въ полномъ парад, при обихъ своихъ звздахъ: Подвязки и Репейника.
— Взгляните-ка, милордъ-герцогъ, — сказала миссъ Беатриса, подходя къ нему и показывая брилліанты, сверкавшіе у нея на груди.
— Это брилліанты… Ну что же, они, кажется, недурны! — замтилъ герцогъ.
— Это подарокъ мн на свадьбу, — объяснила Беатриса.
— Отъ ея величества?— спросилъ герцогъ.— Это очень мило со стороны королевы!
— Нтъ, отъ моего кузена Генри!
— — Отъ нашего кузена Генри! — воскликнули об лэди въ одинъ голосъ.
— Я не имю чести знать такого джентльмена! Сколько мн извстно, у лорда Кэстльвуда не было братьевъ, да и со стороны виконтессы, кажется, не имлось племянниковъ.
— Это подарокъ моего кузена, полковника Генри Эсмонда, милордъ, — возразила Беатриса, энергически взявъ полковника за руку.— Отецъ мой, умирая, поручилъ ему быть нашимъ опекуномъ, и онъ несчетное число разъ доказывалъ нашей семь свою искреннюю любовь и дружбу.
— Герцогиня Гамильтонъ можетъ принимать брилліанты только отъ своего мужа, сударыня!— возразилъ герцогъ.— Могу я просить васъ возвратить эти брилліанты мистеру Эсмонду?
— Беатриса Эсмондъ можетъ принять этотъ подарокъ отъ нашего родственника и благодтеля, милордъ-герцогъ, — съ величайшимъ достоинствомъ возразила лэди Кэстльвудъ.— Она теперь еще моя дочь, и если мать одобряетъ подарокъ, никто не вправ представлять какія бы то ни было возраженія.
— Какой тутъ родственникъ и благодтель?— продолжалъ герцогъ.— Я не признаю въ данномъ случа никакого родственника и не хочу, чтобы у моей жены былъ благодтелемъ….
— Что вамъ угодно этимъ сказать, милордъ?— освдомился полковникъ Эсмондъ.
— Я пріхалъ сюда не за тмъ, чтобы ссориться, — объяснилъ герцогъ, — но откровенно скажу вамъ, что ваши посщенія здсь кажутся мн слишкомъ частыми, и что я не нахожу умстнымъ для герцогини Гамильтонъ принимать подарки отъ джентльменовъ, которые носятъ имя, не принадлежащее имъ по праву.
— Извините, милордъ,— объявила лэди Кэстльвудъ, — мистеръ Эсмондъ иметъ боле чмъ кто-либо право носить свою фамилію, такую же древнюю и почетную, какъ и фамилія вашего сіятельства.
Милордъ-герцогъ улыбнулся и взглянулъ на лэди Кэстльвудъ съ такимъ изумленіемъ, какъ если бы считалъ ее въ эту минуту умопомшанной.
— Если я назвала его благодтелемъ, — продолжала миледи, — то именно потому, что онъ и въ самомъ дл былъ для насъ благороднйшимъ, истиннйшимъ, добрйшимъ и самоотверженнйщимъ благодтелемъ. Онъ пытался спасти моего мужа и заслонить его своей грудью отъ шпаги Могуна, онъ спасъ моего сына, защитивъ его отъ этого негодяя. Разв все это не благодянія?
— Прошу у полковника Эсмонда извиненія, — проговорилъ герцогъ, еще боле надменнымъ тономъ, чмъ прежде.— Я не хочу сказать ни одного слова, которое могло бы показаться для него обиднымъ и благодарю его за расположеніе къ семейству вашего сіятельства. Какъ вамъ извстно, лордъ Могунъ доводится мн своякомъ, но между нами нтъ кровнаго родства и дружбы. При всемъ томъ я вынужденъ повторить, что моя жена не можетъ получать подарковъ отъ полковника Эсмонда.
— Моя дочь вправ получать подарки отъ главы нашего дома. Моя дочь можетъ съ благодарностью принять такой знакъ вниманія отъ лучшаго друга ея отца, матери и брата, и быть обязанной ему еще за одно доказательство расположенія, кром тхъ, которыя онъ расточалъ уже намъ тысячами!— воскликнула лэди Кэстльвудъ.— Что можетъ значить какая нибудь нитка брилліантовъ сравнительно съ любящей привязанностью, которую подарилъ намъ дорогой нашъ защитникъ и благодтель? Мы обязаны ему не только жизнью Франка, но всмъ, ршительно всмъ, что у насъ есть, — продолжала милэди трепещущимъ голосомъ, причемъ щеки ея покрылись еще боле яркимъ румянцемъ. Титулъ, который мы носимъ, пришлось бы возвратить ему по первому его требованію. Про насъ можно сказать, что мы носимъ имя, не имя на то законнаго права, а не про него. Онъ стоитъ на такой нравственной высот, что никакое имя, какъ бы благородно оно ни было, не могло бы возвысить его еще боле. Онъ пожертвовалъ своимъ именемъ у постели умиравшаго моего мужа, — пожертвовалъ имъ осиротвшимъ моимъ дтямъ, — отрекся отъ высокаго своего званія и почестей, потому что питалъ къ намъ такую благородную искреннюю привязанность. Его отецъ былъ виконтъ Кэстльвудъ и маркизъ Эсмондскій, онъ же законный сынъ и наслдникъ своего отца. Мы вс пользуемся его благодяніями, а онъ — глава дома, древностью своей не уступающаго вашему. Онъ отказывается отъ полнаго своего имени, предоставляя носить таковое моему сыну, но мы любимъ его, чтимъ и благословляемъ подъ всякимъ именемъ, какое ему угодно носить самому.
При этихъ словахъ добрйшая милэди Рашель упала бы опять на колни передъ Эсмондомъ, если бы онъ не удержалъ ее отъ этого. Беатриса, вскрикнувъ и страшно поблднвъ, подбжала къ матери, поцловала ее и спросила:
— Мамаша! Что же все это значитъ?..
— Это фамильная тайна, милордъ-герцогъ, — объяснилъ полковникъ Эсмондъ.— Бдняжка Беатриса ничего про это не знала, да и милэди узнала обо всемъ лишь годъ тому назадъ. Я имю такое же право отказаться отъ моего титула, какъ и ваша мамаша, отрекшаяся отъ своего въ пользу вашей свтлости.
— Я разсказала бы все герцогу Гамильтону, — добавила милэди, — если бы его свтлость просилъ руки моей дочери у меня, а не у самой Беатрисы. Во всякомъ случа я сегодня же, милордъ, имла бы съ вами по этому поводу конфиденціальное объясненіе, если бы ваши слова не заставили меня высказать теперь же всю истину. Впрочемъ, я нахожу, что и для Беатрисы не мшаетъ слышать и знать все, чмъ мы обязаны нашему родственнику и покровителю. Я желала бы даже, чтобы это было извстно всему свту!
Затмъ, держа свою дочь за руку и обращаясь скоре къ ней, чмъ къ милорду-герцогу, леди Кэстльвудъ въ трогательныхъ словахъ разсказала извстную уже вамъ исторію, восхваляя до небесъ поведеніе своего родственника. Мистеръ Эсмондъ, съ своей стороны, изложилъ причины, казавшіяся ему достаточно основательными для того, чтобы не нарушать установившійся порядокъ наслдованія кэстльвудскаго титула, причемъ онъ самъ, разумется, долженъ будетъ остаться полковникомъ Эсмондомъ.
— Но въ то же время маркизомъ Эсмондскимъ, милордъ, — возразилъ съ низкимъ поклономъ герцогъ.— Позвольте мн извиниться передъ вашимъ сіятельствомъ за то, что было сказано мною по невднію и просить, чтобы вы удостоили меня своею дружбой. Какое бы имя вы ни соблаговолили носить, во всякомъ случа каждый долженъ считать родство съ вами для себя за честь, — соблаговолилъ добавить герцогъ.— Надюсь, что взамнъ великолпнаго подарка, который вы длаете моей супруг, вашей родственниц, вы соизволите потребовать отъ Джемса Дугласа любой услуги, какую только онъ въ состояніи оказать! Я до тхъ поръ не успокоюсь, пока не возмщу хотя часть лежащихъ на мн обязательствъ. Благодаря порученію, возложенному на меня ея величествомъ, это окажется, пожалуй, возможнымъ въ непродолжительномъ времени. Я буду польщенъ, милордъ, если полковникъ Эсмондъ согласится быть у насъ на свадьб посаженымъ отцомъ!
— Если угодно, онъ можетъ получить заране отъ невсты уплату, слдующую ему, какъ посаженому отцу, — добавила Беатриса, подходя къ полковнику. Когда Эсмондъ ее поцловалъ, она прошептала:
— Ахъ, отчего я не звала всего этого раньше!
Милордъ-герцогъ весь вспыхнулъ при этомъ поцлу, но не промолвилъ ни слова. Беатриса сдлала ему величественный реверансъ и въ сопровожденіи матери вышла изъ комнаты.
— Когда ваше превосходительство собираетесь хать въ Парижъ? — спросилъ полковникъ Эсмондъ.
— Тотчасъ же посл свадьбы, а ее нельзя было назначить раньше перваго декабря, — отвчалъ герцогъ. — Тогда только будутъ готовы парадные экипажи. Королев угодно, чтобы посольство было снаряжено съ величайшею пышностью, а мн надо уладить еще судебнымъ порядкомъ кое-какія дла. Этотъ непутящій Могунъ пріхалъ уже, или же прідетъ на-дняхъ въ Лондонъ. У насъ съ нимъ процессъ изъ-за наслдства посл покойнаго лорда Жерарда, и Могунъ сообщилъ мн о своемъ желаніи повидаться со мною лично.

ГЛАВА V.
Могунъ появляется въ послдній разъ въ этомъ повствованіи.

Въ данную минуту полковникъ Эсмондъ, кром лорда-герцога Гамильтона-Брандонскаго, который, въ виду будущихъ родственныхъ отношеній, общаль ему свое содйствіе и покровительство, имлъ еще и другихъ весьма вліятельныхъ тогда друзей, которые желали и были въ состояніи вывести его въ люди. Располагая такими союзниками, онъ могъ разсчитывать въ сфер гражданской дятельности на такое же быстрое повышеніе, какое выпало уже ему на долю въ военной карьер. Свтлйшій герцогъ былъ настолько великодушенъ, что предложилъ мистеру Эсмонду постъ секретаря при посольств въ Париж, но, безъ сомннія, разсчитывалъ, что предложеніе это будетъ отвергнуто. Во всякомъ случа, Эсмондъ не могъ вынести мысли о томъ, чтобы проводить предметъ своей любви посл бракосочетанія дальше чмъ до дверей церкви, а потому съ благодарностью отклонилъ предложеніе великодушнаго своего соперника.
Другія вліятельныя лица не скупились по отношенію къ полковнику Эсмонду, по крайней мр, на комплименты и общанія. Гарлей, которому пожалованъ былъ титулъ лорда Оксфорда и Мортимера и который одновременно съ его свтлостью герцогомъ Гамильтономъ назначенъ былъ кавалеромъ ордена Подвязки, сообщилъ, что въ распоряженіи полковника будетъ всегда имться парламентское кресло. Сентъ-Джонъ, съ своей стороны, уврялъ, что со вступленіемъ полковника въ парламентъ, передъ нимъ откроется самая блестящая карьера. Вообще всмъ друзьямъ Эсмонда, какъ говорится, везло. Наиболе блестящій и заслуженный успхъ выпалъ, однако, на долю бывшаго его старика-командира, генерала Уэбба, который былъ назначенъ теперь помощникомъ главнокомандующаго всми сухопутными британскими силами. Его встрчали съ величайшими почестями министры, королева и весь народъ. На улицахъ кричали ‘ура’ храброму генералу, когда онъ халъ въ своемъ экипаж въ палату общинъ, или во дворецъ, или же когда онъ шелъ пшкомъ отъ церкви Св. Стефана до своей кареты, достославно опираясь на костыль и палку. Не подлежитъ сомннію, что генерала Уэбба привтствовали также усердно и сочувственно, какъ привтствовали передъ тмъ герцога Марльборо.
Князь-герцогъ находился теперь въ совершенной опал. Честный старикъ Уэббъ утверждалъ, будто вс бды герцога начались именно съ винендельскаго сраженія и говорилъ: ‘По дломъ вору и мука’. Герцогиня Сара тоже утратила все свое вліяніе. Отъ нея отняли вс ея придворныя должности, доходныя мста и пенсіи. ‘Если бы меня поколотили, — говорилъ генералъ Уэббъ, — то у герцогини въ сундукахъ имлось бы милліончика три франковъ лишнихъ, но мн удалось перехватить подъ Виненделемъ транспортъ съ этими деньгами. Нашего врага Карлоннеля выгнали изъ палаты общинъ (вмст съ Вальполемъ) за растрату казенныхъ денегъ. Кадоганъ утратилъ мсто Тоуерскаго коменданта. Дочери герцога Марльборо, состоявшія камеръ-юнгферами ея величества, вышли въ отставку. Вся семья князя-герцога была до такой степени въ опал, что его зять, лордъ Бриджуатеръ, долженъ былъ выхать изъ своей квартиры въ Сентъ-Джемскомъ дворц и лишился пенсіи, которую получалъ по должности отставного шталмейстера. Мн лично кажется, однако, что лордъ Марльборо долженъ былъ почувствовать глубину своего паденія всего сильне, когда ему пришлось смиренно освдомиться у генерала Уэбба письмомъ, когда генералу угодно будетъ его принять. Въ такомъ положеніи оказывался бывшій генералиссимусъ, который, когда старикъ Уэббъ служилъ подъ его начальствомъ, позволялъ себ оскорблять этого храбраго генерала, смяться надъ нимъ, держать его подолго у себя въ пріемной, — генералиссимусъ, считавшій лишнимъ собственноручно написать генералу Уэббу нсколько строкъ посл одержанной этимъ генераломъ блестящей побды. Дло въ томъ, что въ данную минуту британскій народъ также пламенно желалъ мира, какъ пламенно желалъ за нсколько лтъ передъ тмъ войны. Принцъ Савойскій пріхалъ въ Англію, имлъ аудіенцію у королевы, получилъ знаменитую свою почетную шпагу и всми силами старался реорганизовать партію виговъ, — уговорить королеву, чтобы она вызвала къ своему Двору молодого ганноверскаго принца — однимъ словомъ напрягалъ вс усилія, чтобы продлить войну и разгромить въ конецъ престарлаго французскаго монарха, къ которому питалъ такую непримиримую ненависть. Англійскому народу, однако, успла уже надость эта нескончаемая война, — до такой степени надость, что даже пораженіе подъ Дененомъ не пробудило воинственнаго пыла и негодованія, тогда какъ два года тому назадъ подобное пораженіе привело бы всю Англію въ настоящее бшенство. Отсутствіе такого великаго полководца, какъ герцогъ Марльборо, на театр военныхъ дйствій давало себя чувствовать. Принцу Евгенію пришлось, скрпя сердце, отступить и отказаться отъ предположеннаго блестящаго отмщенія. Сторонники князя-герцога тщетно спрашивали: ‘Неужели мы потерпимъ такое оскорбленіе чести англійскаго оружія? Отчего не поручить команду надъ войсками единственному полководцу, способному вернуть подъ наши знамена побду?’ Британскій народъ находилъ, что за-глаза уже достаточно навоевался. Ему пустили столько крови, что никакими уговорами и льстивыми убжденіями не удавалось боле возбудить воинственный жаръ.
Слдуетъ замтить, что для государственнаго дятеля, постоянно восхвалявшаго свободу и безпрерывно щеголявшаго самыми отборными цитатами, изъ произведеній величайшихъ философовъ, мистеръ Сендъ-Джонъ поступалъ далеко непослдовательно. Надо признаться, что онъ зачастую какъ будто руководился не древнегреческой, а современной турецкой философіей. Особенно безпощадно обрушивался онъ на злополучную категорію литературныхъ дятелей, причемъ обнаруживалъ тираннію, которая могла бы показаться удивительной въ человк, такъ много говорившемъ о великомъ своемъ уваженіи къ литератур. Полемика въ то время велась чрезвычайно ожесточеннымъ образомъ. Правительственная партія, одерживавшая верхъ, могла бы, кажется, безъ малйшаго для себя ущерба, снисходительно отнестись къ своимъ противникамъ. Со стороны оппозиціи было совершенно естественно брюжжать и негодовать. У нкоторыхъ нашихъ противниковъ недовольство могло быть даже совершенно искреннимъ. Восхищаясь необычайными военными талантами герцога Марльборо, они оплакивали немилость, въ которую впалъ величайшій изъ извстныхъ полководцевъ. Другіе патріоты ворчали на тощій желудокъ, а иные кричали по бдности, вслдствіе того, что имъ платили за крики и брань противъ правительственной партіи. Къ людямъ этой послдней категоріи лордъ Боллингброкъ не выказывалъ ни малйшаго снисхожденія. Онъ безпощадно сажалъ ихъ цлыми дюжинами въ тюрьму, или же выставлялъ къ позорному столбу.
Мистеру Эсмонду пришлось теперь промнять шпагу на перо и сдлаться публицистомъ. Онъ стоялъ, впрочемъ, за правительную партію, и потому не рисковалъ, подобно публицистамъ противуположнаго лагеря, своею свободой и ушами. Вс преимущества оказывались на сторон торіевъ и публицисты ихъ партіи могли безнаказанно разносить, на чемъ свтъ стоитъ, побжденныхъ виговъ, но мистеръ Эсмондъ неизмнно держался того убжденія, что чистоплотность одинаково необходима какъ въ жизни, такъ и въ литератур. Онъ ласкаетъ себя по этому надеждой, что его статьи если не всегда блистали остроуміемъ, то постоянно носили тмъ не мене приличный характеръ, подобающій статьямъ, вышедшимъ изъ подъ пера джентльмена.
Мистеру Эсмонду довелось въ то время видться со многими знаменитыми остроумцами, прославившими царствованіе королевы Анны и воздвигшими себ долговчные памятники въ своихъ произведеніяхъ. Онъ встрчался съ ними преимущественно въ публичныхъ мстахъ и не былъ коротко знакомъ ни съ кмъ изъ нихъ, за исключеніемъ почтеннаго Дика Стиля и мистера Аддисона. Этотъ послдній пересталъ, однако, бывать у Эсмонда, когда полковникъ сдлался отъявленнымъ тори и началъ постоянно вращаться въ обществ руководящихъ дятелей этой партіи. Вообще Аддисонъ держался своего тснаго пріятельскаго кружка и вн этого кружка въ рдкихъ лишь случаяхъ дозволилъ себ откровенничать. Наврядъ-ли можно встртить въ исторіи всхъ странъ и народовъ боле честнаго и добросовстнаго общественнаго дятеля, а также человка, умвшаго быть такимъ непринужденнымъ, милымъ и разностороннимъ собесдникомъ. Теперь, въ зрлыхъ лтахъ, я вынужденъ признать политическія воззрнія Аддисона правильными и, если бы пришлось снова переживать мою жизнь въ Англіи, я былъ бы тамъ не тори, а вигомъ. Необходимо замтить, впрочемъ, что, выбирая себ то или другое политическое знамя, въ большинств случаевъ руководствуются не принципами, а примромъ дорогихъ и близкихъ людей. Личныя отношенія къ выдающимся государственнымъ дятелямъ играютъ въ такихъ случаяхъ тоже преобладающую роль. Ласки, или же пренебреженіе заставляютъ иной разъ человка становиться подъ то или другое знамя, за которымъ онъ потомъ уже послдуетъ до конца кампаніи. Полковой командиръ Эсмонда былъ оскорбленъ герцогомъ Марльборо и чистосердечно ненавидлъ герцога. Эсмондъ естественно стоялъ въ этой ссор на сторон благоволившаго къ нему ближайшаго начальника. Съ прибытіемъ генералъ-лейтенанта Уэбба въ Лондонъ, враги Марльборо воспользовались храбрымъ генераломъ, какъ оружіемъ противъ главнокомандующаго и дйствительно это былъ клинокъ превосходной закалки. Адьютантъ генералъ-лейтенанта Уэбба, полковникъ Эсмондъ, оказался тоже надежнымъ и энергическимъ бойцомъ на поприщ внутренней политики. Здсь, въ Новомъ Свт, въ стран, сохранившей лишь номинальную зависимость отъ Англіи (зависимость, которая наврядъ-ли удержится въ теченіе слдующаго двадцатилтія, такъ какъ и на самомъ дл странно, чтобы ничтожный европейскій островокъ разыгрывалъ изъ себя роль хозяина обширныхъ сверо-американскихъ своихъ колоній), странно помышлять о томъ, что въ Великобританіи народъ какъ будто предоставлялъ себя поперемнно въ распоряженіе той или другой аристократичесжои партіи и, смотря по тому, которая изъ нихъ одерживала верхъ, соглашался выписать себ короля изъ Ганновера, или же изъ Франціи.
Торіи, джентльмены Октябрьскаго клуба и священники епископской партіи, — преданные слуги англиканской церкви, — стояли за короля-паписта. Многіе изъ Шотландскихъ и англійскихъ ихъ вождей, принадлежавшіе къ числу надежныхъ столповъ англиканскаго вроисповданія, сложили свои головы за преданность этому католику. Вождями торійской партіи оказывались въ то время люди, завдомо не признававшіе никакой религіи и пользовавшіеся таковою лишь какъ всякимъ другимъ орудіемъ для достиженія собственныхъ своихъ честолюбивыхъ цлей. Съ другой стороны. виги, постоянно твердившіе о своей преданности длу религіи и свободы, вынуждены были посылать въ Голландію, а потомъ въ Ганноверъ, за монархомъ, вокругъ котораго могли бы собраться. Вообще англійская исторія представляетъ собою изумительный рядъ компромиссовъ: между принципами, политическими партіями и даже религіозными врованіями. Сторонники англійской свободы и независимости согласились подчинить религіозную свою совсть парламентскому акту и для упроченія своей свободы, не могли обойтись безъ того, чтобы не послать въ Целль, а передъ тмъ въ Гагу за королемъ, который согласился бы принять ихъ подъ свой скипетръ. Самый надменный народъ въ мір оказывался словно не въ состояніи пріискать себ въ правители человка, говорящаго на его язык, способнаго понимать мстные законы и обычаи. Торіи и патріоты епископской партіи готовы были умереть, защищая права католической семьи, продавшей насъ Франціи. Въ свою очередь знатные виги, — гордые республиканцы, обвинившіе Карла Стюарта въ государственной измн и отрубившіе ему голову, во чтобы ни стало хотли заручиться такимъ королемъ, который имлъ бы наслдственныя права на англійскій престолъ, и не безъ хлопотъ подыскали себ принца, на котораго эти права перешли отъ августйшей бабушки, причемъ августйшая бабушка этой бабушки была казнена королевой Елизаветой. И вотъ наше гордое англійское дворянство отправило въ ничтожный германскій городокъ посольство просить тамошняго державца, чтобы онъ соблаговолилъ прибыть въ Лондонъ и царствовать надъ Великобританіей. Наши англійскіе прелаты цловали противныя некрасивыя руки голландокъ, любовницъ означеннаго державца, и не считали этого для себя позоромъ. Въ Англіи надо принадлежать непремнно къ одной или къ другой партіи. Выбравъ себ домъ, въ которомъ разсчитываете жить, вы должны брать его такимъ, каковъ онъ есть, со всми имющимися тамъ неудобствами: съ присосавшимися къ нему прихвостнями, неуютнымъ расположеніемъ аппартаментовъ, въ которыхъ многое обветшало и даже обратилось въ развалины. Вы можете замазать кое-гд дырья штукатуркой, оклеить квартиру новыми обоями, но ничего перестраивать заново вамъ не разршается. Неужели мы, граждане Новаго Свта, будемъ долго еще подчиняться, хотя бы даже только номинально этимъ стариннымъ британскимъ предразсудкамъ? Нкоторыя знаменія времени наводятъ меня на мысль, что вскор у насъ въ Америк будутъ столь же мало заботиться о корол Георг и всхъ его духовныхъ и свтскихъ пэрахъ, какъ, напримръ, о корол Канут Великомъ и достопочтенныхъ друидахъ.
Мой внукъ можетъ, пожалуй, замтить, что, начавъ говорить объ остроумцахъ, его ддушка значительно отвлекся въ сторону отъ этого предмета. Возвращаясь къ первоначальной тем, скажу, что пріятнйшими изъ остроумцевъ, которыхъ я зналъ, были доктора Гартъ и Арбутнотъ, а также мистеръ Гей, авторъ Тривіи, милйшая и добрйшая душа, безобиднйшій изъ весельчаковъ, когда-либо смявшихся хорошей шутк и распивавшихъ бутылочку въ пріятельской компаніи. Видлъ я также и мистера Пріора, оказавшагося въ положеніи глинянаго горшка, рискнувшаго плыть по теченію въ обществ чугунныхъ котловъ и постоянно мучившагося справедливыми опасеніями разбиться въ дорог. Я встрчался съ нимъ въ Лондон и Париж, гд онъ игралъ жалкую роль передъ герцогомъ Шрюсбери, не обладая надлежащимъ нравственнымъ мужествомъ, для того. чтобы держать себя съ достоинствомъ на высокомъ посту, на который былъ возведенъ благодаря своему несомннному генію и таланту. Онъ писалъ льстивыя письма статсъ-секретарю Сентъ-Джону съ изъявленіями нижайшей благодарности за доставленное ему мсто, за серебряную посуду и вс прочія блага, какія выпали бы ему на долю, если бы интрига, въ которой онъ игралъ видную роль, увнчалась успхомъ. Мн довелось видть съ дюжину разъ также и знаменитаго Конгрева. Я встрчалъ у Баттона эти блестящія развалины въ великолпномъ костюм. Мистеръ Конгревъ, разбитый подагрой и почти слпой, мужественно переносилъ тмъ не мене невзгоды, выпавшія ему на долю. Великій Попе, могучій геній котораго внушаетъ мн восторженнйшее удивленіе, былъ тогда почти еще юношей и рдко лишь появлялся въ публичныхъ мстахъ. Можно было бы упомянуть еще о многихъ сотняхъ остроумцевъ и славныхъ малыхъ, посщавшихъ въ то время кофейни, но перечислять ихъ всхъ было бы слишкомъ долго. Кром того, самаго блестящаго изъ джентльменовъ этой категоріи я видлъ лишь пятнадцать лтъ спустя: когда, навстивъ въ послдній разъ Англію, встртился съ молодымъ Гарри Фильдингомъ, сыномъ генерала Фильдинга, воевавшаго сперва въ Испаніи, а затмъ, вмст съ нами, во Фландріи. Этотъ молодой человкъ жизнерадостной своей веселостью и юморомъ значительно превосходилъ всхъ прочихъ, даже и самыхъ даровитыхъ, современныхъ ему остроумцевъ. Что касается до знаменитаго доктора Свифта, то могу сказалъ про него: vidi tantum. Онъ жилъ все время въ Лондон до самой кончины королевы Анны и мн приходмось съ нимъ встрчаться несчетное число разъ, что, впрочемъ, не повело къ сближенію между нами. Его преподобіе считалъ непремннымъ долгомъ каждое воскресенье бывать при Двор, гд раза два указывали на него вашему ддушк. Онъ и самъ не преминулъ бы меня замтить, если бы я былъ однимъ изъ сильныхъ міра сего, — съ громкимъ титуломъ передъ моей фамиліей, или съ звздою на груди. При Двор, д-ръ Свифтъ обращалъ вниманіе исключительно лишь на самыхъ знатныхъ и вліятельныхъ персонъ. Лордъ-казначей и Сентъ-Джонъ звали его просто Іонафаномъ и расплачивались этимъ дешевымъ панибратствомъ за услуги, который онъ имъ оказывалъ. Онъ писалъ для нихъ памфлеты самаго дкаго сатирическаго содержанія, — обливалъ помоями ихъ враговъ,— грызся и кусался на ихъ служб и выполнялъ все это, надо признаться, съ необычайнымъ искусствомъ и яростью. Говорятъ, будто онъ теперь помшался и пересталъ питать злобную мстительную ненависть къ человческому роду, являвшуюся у него наиболе характерною чертой, всегда считалъ Свифта и Марльборо величайшими изъ нашихъ современниковъ. Перечитывая извстныя всмъ и каждому произведенія Свифта здсь, въ спокойствіи американскихъ лсовъ, я невольно представляю себ его гигантомъ, — одинокимъ скованнымъ Прометеемъ, у котораго хищный коршунъ, по вол Зевеса, ежедневно вырываетъ печень, постоянно выростающую вновь. И такъ, мн довелось видть Прометея, но, прежде чмъ я имлъ случай заговорить съ нимъ, великанъ вышелъ изъ своихъ носилокъ передъ типографіей, куда ему торжественно предшествовалъ пьяный ирландскій лакей, громогласно доложившій о прибытіи его преподобія, въ то время какъ его баринъ торговался еще на улиц съ носильщиками, требовавшими съ него на водку. Мн, признаться, не понравился этотъ мистеръ Свифтъ, о которомъ я слышалъ къ тому же многое касательно его обращенія съ мужчинами и женщинами. Онъ льстилъ сильнымъ и грубо обращался съ слабыми. Мистеръ Эсмондъ былъ въ то время моложе, чмъ теперь, и обладалъ сравнительно боле горячимъ темпераментомъ, а потому ршился при встрч съ этимъ огнедышащимъ дракономъ не обращаться въ бгство предъ острыми его зубами и пожирающимъ пламенемъ его устъ. Люди руководствуются въ своихъ поступкахъ разнообразнйшими побудительными причинами. Сотни различныхъ поводовъ могутъ приводить ихъ къ отчаяннымъ поступкамъ, оказывающимся въ случа удачи блестящими подвигами. У Эсмонда былъ товарищъ, карапузикъ ирландецъ, служившій поручикомъ въ полку Гандизейда. Онъ задолжалъ такую уйму денегъ полковому маркитанту, что принялся ухаживать за дочерью этого маркитанта, разсчитывая уплатить хоть такимъ образомъ долгъ. Въ сраженіи при Мальплаке поручикъ этотъ, въ стремленіи своемъ избавиться отъ долга и отъ невсты, устремился съ такою яростью на французскія укрпленныя линіи, что увлекъ за собою весь полкъ и былъ посл сраженія произведенъ въ капитаны. Ему, тмъ не мене, пришлось жениться на дочери маркитанта и получить, вмсто приданаго, квитанцію въ уплат долга ея отцу. Чтобы избжать долга и женитьбы, онъ тщетно кидался на непріятельскіе штыки. Ему не суждено было тогда умереть, и онъ оказался въ необходимости сообразоваться съ другимъ рогомъ дилеммы. Въ этой самой битв князь-герцогъ сражался не столько съ французами, сколько съ англійскими торіями. Онъ рисковалъ собственной жизнью и жизнью своей арміи не за отчизну, не ради получавшагося имъ крупнаго содержанія, — ради своихъ вліятельныхъ должностей, а также изъ страха передъ женою, остававшейся въ Англіи и бывшей единственнымъ въ мір существомъ, котораго Марльборо страшился. Я разспрашивалъ рядовыхъ собственной моей роты. Къ намъ на время войны постоянно присылали новыя партіи новобранцевъ изъ крестьянскихъ парней, которые прямо отъ плуга брались за мечъ. Оказывалось, что добрая половина этихъ новобранцевъ шли въ солдатчину положительно изъ-за женщины. Одному измнила возлюбленная, и онъ съ отчаянія отправился воевать, другой — самъ бросилъ двушку, за которой ухаживалъ и счелъ всего удобне для себя удрать отъ нея и ея родственниковъ подъ знамена ея величества, гд въ тогдашнія времена законъ ничего не могъ съ нимъ подлать. Къ чему, однако, вдаваться въ подробности? Сынамъ Адама и Евы нельзя ожидать для себя ничего боле путнаго, кром всегдашней нестарющейся исторіи любви и мучительныхъ волненій, черезъ которую должны были пройти ихъ праотцы. Любезнйшій внукъ, приближался къ концу тотъ періодъ моей біографіи, въ продолженіи котораго я вращался въ англійскомъ и европейскомъ высшемъ обществ. Мои годы перешли уже предлъ, до котораго достигъ еврейскій царь-поэтъ, и я, ссылаясь на собственный опытъ, могу сказать теб, что вс мои горести и радости проистекали отъ женщинъ, точно такъ же какъ женщина же будетъ причиною твоихъ горестей и радостей, когда наступитъ для тебя время испытывать таковыя. Женщина сдлала изъ меня воина. Она же заставила меня заняться потомъ политическими интригами. Кажется, что я сталъ бы для нея прясть, если бы ей заблагоразсудилось отдать мн такое приказаніе. Вообще я отдавалъ въ ея распоряженіе всю энергію моего ума. Впрочемъ, у кого изъ насъ не было своей Омфалы и Далилы? Моя Омфала дурачила меня на берегахъ Темзы, въ дорогой нашей старой Англіи, а ты, можетъ быть, встртишь свою на берегахъ Рапнаганока, въ новой Англіи.
Изъ желанія нравиться этой женщин я старался отличиться: сперва на военномъ поприи, а потомъ — въ качеств остроумца и политическаго дятеля. Чтобы понравяться другой женщин, я могъ бы надть на себя черную пасторскую рясу и, безъ сомннія, сдлалъ бы это, если бы не вмшалась судьба, воспрепятствовшая осуществиться этимъ предначертаніямъ. Смю увритъ тебя, милйшій внукъ, что все человчество походитъ на только что упомянутую мною роту капитана Эсмонда. Внимательно прослдивъ чью угодно карьеру, ты непремнно найдешь, что какая-нибудь женщина тащитъ его впередъ, или, напротивъ того, цпляется ему за ноги и останавливаетъ его. Иногда женщина ободряетъ мужчину и придаетъ ему, такимъ образомъ, усиленную энергію, иногда же она заманиваетъ его къ своему экипажу, и заставляетъ подойти къ ней, отказываясь отъ дальнйшаго состязанія. Женщина подаетъ мужчин яблоко и говоритъ: ‘шь!’ или суетъ ему въ руку кинжалъ и говоритъ: ‘Убей! Тамъ лежитъ Дунканъ! Теб представляется случай добыть себ царскій внецъ’.
Вашъ ддушка подвизался съ большимъ успхомъ на поприщ политической дятельности, чмъ на арен остроумія. Онъ самъ и его генералъ имли личные счета съ генералиссимусомъ княземъ-герцогомъ. Полковникъ Эсмондъ былъ не прочь предъявить эти счета къ уплат, а такъ какъ онъ обладалъ несравненно большими спеціально военными свдніями, чмъ большинство писателей: которымъ довелось видть огонь разв лишь въ табачныхъ трубкахъ въ трактир Уильса, то имли возможность оказать порядочныя услуги длу, за которое стоялъ, и тмъ самымъ помочь мистеру Сентъ-Джону и его партіи. Онъ считалъ, однако, неприличнымъ прибгать къ клевет и лживымъ инсинуаціямъ, которыми такъ усердно пользовались многіе изъ торійскихъ писателей, напримръ, хотя бы д-ръ Свифтъ, позволившій себ подтрунивать надъ храбростью герцога Марльборо и намекать, что у герцога, пожалуй, вовсе не было сколько-нибудь выдающихся военныхъ талантовъ. Полемическія статьи полковника Эсмонда, не смотря на то, что он были выдержаны въ приличномъ и сравнительно умренномъ тон, нимало не утрачивали отъ этого своей хлесткости, хотя, безъ сомннія, меньше вредили герцогу въ общественномъ мнніи, чмъ злостные нападки Свифта, непосредственно стремившіеся очернить и унизить великаго полководца. Мистеръ Эсмондъ открыто и честно высказывалъ свое мнніе. Онъ былъ теперь уже въ отставк и считалъ себя вправ говорить открыто объ эгоизм и алчности главнокомандующаго, но никогда не позволилъ себ сказать хотя бы слово противъ изумительнаго мужества и необычайнаго военнаго генія Марльборо. Однажды полковникъ, написавъ статью для торійскаго журнала ‘Почтальонъ’ (это было письмо о Бушен. служившее въ теченіе цлыхъ двухъ дней пищей для городскихъ толковъ, пока появленіе новаго итальянскаго пвца не доставило новаго сюжета для разговоровъ). Ему пришлось зайти на биржу, чтобы купить для миссъ Беатрисы веръ, или пару перчатокъ, а потому онъ завернулъ кстати въ типографію, — прочесть корректуру своей статьи, и сидлъ въ корректорской, когда прибылъ туда знаменитый д-ръ Свифтъ съ ирландскимъ лакеемъ, который всегда предшествовалъ портшезу своего господина и съ величайшимъ достоинствомъ выкрикивалъ его имя. Мистеръ Эсмондъ ждалъ содержателя типографіи, за которымъ побжала уже въ трактиръ жена. Тмъ временемъ полковникъ рисовалъ солдатика верхомъ на кон для хорошенькаго, но, признаться, довольно грязнаго мальчугана, оставленнаго женой типографщика на его попеченіе.
— Вроятно, вы, сударь, редактируете ‘Почтальона’? — спросилъ докторъ рзкимъ голосомъ, въ которомъ слышался ирландскій акцентъ, взглянувъ на полковника изъ подъ своихъ густыхъ бровей чрезвычайно свтлыми голубыми глазами. Лицо у него было разжирвшее и словно грязноватое, съ двойнымъ подбородкомъ. Онъ былъ въ потертой ряс и носилъ сверхъ чернаго парика плохенькую шляпенку, но вытащилъ изъ-за пазухи большіе золотые часы, на которые и устремилъ сердитый взглядъ.
— Я только одинъ изъ сотрудниковъ, докторъ Свифтъ! — отвчалъ Эсмондъ, продолжая держать маленькаго мальчика у себя на колняхъ. Полковникъ сидлъ спиною съ окну, а потому докторъ не мотъ разглядть его лица.
— Кто вамъ сказалъ, что я докторъ Свифтъ?— спросилъ докторъ, надменно глядя на полковника.
— Лакей вашего преподобія достаточно громко проревлъ ваше имя. Надо полагать, что вы привезли его съ собой изъ Ирландіи!— замтилъ полковникъ.
— Позвольте спросить, сударь, какое вы имете право разсуждать о томъ, привезъ я себ лакея изъ Ирландіи, или нтъ? Мн надо переговорить съ вашимъ хозяиномъ. мистеромъ Личемъ. Я буду вамъ благодаренъ, если вы за нимъ сходите.
— Гд твои папаша, Томми?— освдомился полковникъ у мальчика, — маленькаго замарашки, одтаго въ рубашенку. Вмсто того чтобы отвтить, ребенокъ расплакался. Его, безъ сомннія, напугали наружность и обращеніе д-ра Свифта.
— Ушлите прочь это негодное визгливое отродье и длайте, что вамъ приказано, сударь! — повелительнымъ тономъ сказалъ Свифтъ.
— Надо прежде дорисовать для Томми картинку, — возразилъ усмхнувшись полковникъ.— Хочешь, душечка, чтобы я нарисовалъ теб пандура съ усами или безъ усовъ?
— Съ ушами, — объявилъ Томми, сосредоточивая все свое вниманіе на картинк.
— Что вы за чортъ такой, сударь? — вскричалъ докторъ.— Служите вы у типографщика, или нтъ? (въ этой послдней фраз можно было очень явственно подмтить ирландскій акцентъ).
— Вашему преподобію не зачмъ безпокоить чорта ради такихъ пустяковъ, — замтилъ полковникъ Эсмондъ.— Слышалъ ты когда-нибудь, Томми, про доктора Фауста, и про монаха Бэкона, который выдумалъ порохъ и зажегъ рку Темзу?
Мистеръ Свифтъ покраснлъ и даже побагровлъ.
— Я вовсе не хотлъ васъ обидть, сударь!— сказалъ онъ.
— Я тоже полагаю, сударь, что вы оскорбили меня не преднамренно, — сухо возразилъ полковникъ.
— Кто же вы такой, сударь? Да знаете-ли вы, кто говоритъ съ вами? Вы, наврное, принадлежите къ шайк писакъ съ Грубстрита, которыхъ мой пріятель статсъ-секретарь сажаетъ теперь на цпь въ тюрьм! Какъ вы смете, сударь, говорить со мной такимъ тономъ? — яростно вскричалъ докторъ.
— Покорнйше прошу, ваше преподобіе, извинить, если я чмъ-нибудь изобидлъ васъ, — сказалъ Эсмондъ самымъ смиреннымъ тономъ.— Лучше чмъ попасть на цпь въ тюрьму, или же къ позорному столбу, я готовъ исполнить все, что прикажете. Жаль только, что супруга типографщика, г-жа Личъ, поручила мн присмотрть за Томмц, пока сбгаетъ сама въ трактиръ за своимъ мужемъ. Я не смю оставить ребенка одного, такъ какъ онъ, чего добраго, залзетъ въ каминъ и сгоритъ тамъ, но если ваше преподобіе согласитесь подержать малютку…
— Чтобы я взялъ въ руки такого гадкаго зврька? Этого еще только недоставало!— воскликнулъ докторъ, поспшно отшатнувшись назадъ.— Я приглашенъ въ общество такихъ людей, которые не вамъ чета, любезнйшій! Скажите мистеру Личу, что когда онъ проситъ къ себ доктора Свифта, то обязанъ быть дома въ указанный часъ! Слышите? А вамъ, сударь, совтую говорить почтительне, когда обращаетесь къ такому человку, какъ я.
— Я просто напросто отставной офицеръ, сударь, и хотя въ былое время видлъ лучшіе дни, но теперь вынужденъ заниматься писательствомъ. Противъ судьбы, сударь, ничего не подлаешь!
— Должно быть вы тотъ самый человкъ, о которомъ мистеръ Личъ говорилъ уже со мною. Соблаговолите на будущее время отвчать вжливе, когда къ вамъ обращаются, да передайте Личу. чтобы онъ зашелъ ко мн на квартиру въ Бюристритъ и принесъ съ собою статью сегодня же къ десяти часамъ вечера. Думаю, что на слдующій разъ, мистеръ Кемпъ. когда мы съ вами увидимся, вы меня узнаете и будете говорить со мною вжливе!
Бдняга Кемпъ служилъ вначал войны въ чин поручика, но ему не повезло. Онъ вышелъ въ отставку, сталъ сотрудничать въ ‘Почтальон’ и получалъ теперь жалованье уже не отъ ея величества королевы, а отъ достопочтеннаго мистера Лича. Эсмондъ видлъ отставного поручика и зналъ, что это былъ очень не глупый, трудолюбивый, честный малый, неутомимо работавшій, чтобы прокормить большую свою семью и не разъ просиживавшій ночи напролетъ за работой, чтобы прогнать нужду, подкрадывавшуюся, словно волкъ, къ дверямъ его дома. Мистеръ Сентъ-Джонъ, выставлявшій себя такимъ ревностнымъ сторонникомъ свободы, дйствительно только что засадилъ съ полдюжины оппозиціонныхъ публицистовъ въ тюрьму, а одного изъ нихъ выставилъ къ позорному столбу за сочиненіе того, что мы называли пасквилями, хотя эти пасквили были значительно мягче по форм и содержанію тхъ пасквилей, которые выходили изъ подъ пера публицистовъ нашего лагеря. По поводу именно такой тираннической мры Эсмондъ представлялъ статсъ-секретарю весьма энергическія возраженія, но Сентъ-Джонъ только разсмялся и объявилъ, что съ негодяями такъ и слдуетъ поступать, причемъ повторилъ остроту, отпущенную на этотъ счетъ Свифтомъ. Талантливый ирландскій пасторъ относился очень недоброжелательно къ писателямъ противоположнаго лагеря. Ненависть эта переходила у него предлы всяческаго приличія. Сентъ-Джонъ хотлъ представить однажды къ помилованію бднягу, приговореннаго къ смертной казни за изнасилованіе, но Свифтъ положительно не допустилъ его до этого и хвастался потомъ, что настоялъ на повшеніи своего собрата по перу. Не смотря на грандіозную геніальность доктора Свифта и на его блистательное искусство, Эсмондъ былъ не въ состояніи чувствовать къ нему любви и не питалъ ни малйшаго желанія съ нимъ познакомиться. Свифтъ являлся ко Двору аккуратно каждое воскресенье, полковникъ же бывалъ при Двор сравнительно рдко, хотя тамъ и имлся для него могущественный притягательный стимулъ, въ лиц очаровательной фрейлины ея величества. Смю уврить, что многіе люди, на которыхъ надменный священникъ считалъ излишнимъ обращать вниманіе, въ періодъ торжества честолюбивыхъ его замысловъ, какъ нельзя лучше замчали важничанье и покровительственный тонъ его преподобія. Имъ было какъ нельзя лучше извстно, что г-нъ Свифтъ притворяется незнакомымъ съ своими соотечественниками, забыть которыхъ на самомъ дл никоимъ образомъ не могъ. Они оцнивали по достоинству наглый и вмст съ тмъ раболпный тонъ громкихъ его рчей. Ихъ возмущала даже самая короткость Свифта съ лордомъ-казначеемъ и статсъ-секретаремъ, снисходительно относившимся ко всмъ его выходкамъ и называвшимъ его запросто Іонафаномъ.
Ровно черезъ три дня посл 15 ноября 1712 г. (число это врзалось Эсмонду въ памяти) полковникъ явился на званый обдъ къ своему генералу, за столомъ котораго обыкновенно присутствовалъ при торжественныхъ случаяхъ подобно тому, какъ въ продолженіи кампанія длилъ съ нимъ какую Богъ пошлеть трапезу, то скудную, то изобильную. На этотъ разъ трапеза была до чрезвычайности парадная и обильная. Престарлый храбрый генералъ любилъ угощать на славу своихъ пріятелей. Между прочимъ, у генерала Уэбба обдали: его свтлость герцогъ Ормондскій, собиравшійся хать главнокомандующимъ въ фландрскую армію. одинъ изъ статсъ-секретарей ея величества виконтъ Болингброкъ и служившій прежде въ нашей дивизіи герцогъ Оркнейскій. Начальникъ артиллеріи, свтлйшій герцогъ Гамильтонъ, въ честь котораго и былъ, собственно говоря, данъ этотъ обдъ (по случаю предстоявшаго его отъзда чрезвычайнымъ посломъ въ Парижъ), прислалъ въ два часа пополудни, всего лишь за часъ до обда, генералу Уэббу извинительное письмо, въ которомъ объявлялъ, что единсвенно лишь непредвиднное и крайне неотложное дло помшало ему доставить себ передъ отъздомъ удовольствіе выпить прощальный стаканъ за здоровье его превосходительства. Эсмондъ замтилъ, что отсутствіе герцога Гамильтона привело это престарлаго командира въ дурное расположеніе духа. На обдъ къ генералу Уэббу съхалось отборное блестящее общество, но тмъ не мене вс были какъ-то мрачно настроены. Напослдокъ пріхалъ Сентъ-Джонъ, объявившій, что привезъ съ собою пріятеля.
— Очень радъ, — отвтилъ съ вжливымъ поклономъ генералъ, — у меня за столомъ всегда найдется мсто для доктора Свифта!
Мистеръ Эсмондъ подошелъ тогда къ доктору съ поклономъ и улыбаясь сказалъ:
— Я передалъ порученіе доктора Свифта типографщику. Надюсь, что онъ своевременно доставилъ вашу статью вамъ на домъ.
Дйствительно, бдняга Личъ вернулся почти тотчасъ же по уход Свифта во свояси, въ состояніи сильнаго опьяненія, не смотря на которое жен удалось вытащить его изъ трактира. Онъ разсказалъ заплетающимся языкомъ Эсмонду много интереснаго про своего кузена Свифта, но полковникъ счетъ неумстнымъ намекать его преосвященству на эти родственныя отношенія. Докторъ Свифтъ безъ того уже нахмурился и покраснлъ. Онъ, очевидно, пришелъ въ величайшее смущеніе и въ продолженіи почти цлаго обда молчалъ какъ рыба. Такихъ Голіаовъ остроумія можно иной разъ подшибить очень маленькимъ камешкомъ. Между прочимъ, Свифтъ терплъ пораженіе каждый разъ, когда нарывался на энергическаго, хлесткаго противника. Въ такихъ случаяхъ онъ угрюмо садился на мсто, подливалъ воды въ свой стаканъ, въ то время какъ другіе пили чистое вино, и держалъ языкъ за зубами.
За столомъ рчь шла, разумется, о злоб дня и притомъ скоре объ отдльныхъ личностяхъ, чмъ о государственныхъ или общественныхъ длахъ. Толковали о бшеной злоб милэди Марльборо, — о томъ, какъ ея дочери, въ поношенныхъ платьяхъ и дешевыхъ шляпкахъ, выглядываютъ изъ оконъ на прозжающихъ во дворецъ, — объ ужас церемоніймейстеровъ, когда принцъ Савойскій явился представляться королев въ парик съ косичкой, между тмъ какъ до тхъ поръ не было еще случая, чтобы кто-либо былъ допущенъ къ рук ея величества иначе какъ въ полномъ парик съ локонами. Говорили также о возстаніи могавковъ въ Америк и о томъ, что эти краснокожіе дикари грабили и жгли не только отдльныя фермы и поселки, но даже цлые города. Кто-то сообщилъ, что въ прошлый вечеръ видли въ театр зловщую рожу Могуна, въ обществ Макартнея и Мередита. Не смотря на то, что за столомъ усердно пили, предполагавшееся празднество общимъ своимъ настроеніемъ походило скоре на похоронный обдъ. На какую бы тему ни начинали разговоръ, онъ всегда заканчивался, если можно такъ выразиться, за упокой. Такъ его свтлость герцогъ Ормондскій ушелъ изъ-за стола оттого, что завели рчь про сраженіе подъ Дененомъ, гд онъ былъ разбитъ въ прошлую кампанію. На генерала Узбба тоже непріятно подйствовалъ разговоръ объ этомъ сраженіи, въ которомъ былъ убитъ винендельскій его товарищъ, графъ Нассау-Вуденбургъ. Мистеръ Эсмондъ предложилъ доктору Свифту выпить по стаканчику, но его преосвященство объявилъ, что не пьетъ вина, взялся за шляпу и ушелъ, давъ знакъ лорду Болингброку слдовать за нимъ, но лордъ объявилъ, что Іонафанъ можетъ воспользоваться его каретой во избжаніе лишняго расхода на извозчика, а ему надо еще переговорить съ полковникомъ Эсмондомъ. Когда остальное общество сло за карты, статсъ-секретарь и полковникъ остались только вдвоемъ въ столовой.
Болингброкъ имлъ привычку высказывать, подвыпивъ, самыя затаенныя свои мысли. Враги его пользовались этой слабостью и, для обезпеченія себ боле полнаго успха, подсылали къ Сенть-Джону хорошенькихъ женщинъ, поощрявшихъ его пить, а потомъ записывавшихъ его слова. Мн лично довелось слышать, что три года спустя, когда статсъ-секретарь бжалъ во Францію и сдлался министромъ претендента, лордъ Стеръ выуживалъ изъ него вс необходимыя свднія при посредств такихъ опытныхъ шпіонокъ. И на этотъ разъ Болингброкъ принялся говорить совершенно откровенно:
— Іонафанъ ничего достоврно не знаетъ, хотя у нею имются кое-какія подозрнія. Клянусь Георгомъ, что Уэббъ приметъ архіепископскую каедру, а Іонафанъ, тьфу, чортъ возьми!.. Я хотлъ сказать, что Іонафанъ съ удовольствіемъ приметъ архіепископскую каедру отъ короля Іакова. У нашего герцога въ рукахъ вс нити этого предпріятія, — продолжалъ статсъ-секретарь.— Мы заручились средствомъ держать лорда Марльборо на почтительномъ разстояніи и недльки черезъ дв онъ, безъ сомннія, удетъ изъ Лондона. Пріоръ получилъ уже надлежащія инструкціи. Онъ видлся со мною въ послдній разъ сегодня утромъ. Вспомните мое слово, Гарри. Если судьб угодно будетъ свести въ могилу нашу августйшую возлюбленную королеву, страдающую подагрой и полнокровіемъ, но столь достойно носящую титулъ защитницы вры, правое дло восторжествуетъ. За здравіе праваго дла! Все хорошее является къ намъ сюда изъ Франціи, въ томъ числ также и вино! Выпьемъ-ка еще по бокалу за ‘правое дло’!
Мы роспили наши бокалы.
— Какъ вы думаете, перейдетъ ‘правое дло’ въ протестантство?— освдомился мистеръ Эсмондъ.
— Не думаю этого, — возразилъ Болингброкъ.— Іаковъ III будетъ защищать англиканскую религію по долгу королевской своей присяги, но это не помшаетъ ему держаться католической религіи. Клянусь Юпитеромъ, намъ предстоитъ интересное зрлище агнца и пантеры, впряженныхъ въ одну и туже колесницу. Патеръ Массильонъ будетъ встрчаться въ собор св. Павла съ докторомъ Захеверелемъ. Подайте-ка еще бутылку! Выпьемъ за здравіе ‘праваго дла’, но только на колняхъ. Тостъ этотъ слдуетъ пить на колняхъ.
Статсъ-секретарь выпилъ уже такое количество вина, что пришелъ въ сильнйшее возбужденіе.
— Предположимъ, однако, что ‘правое дло’ предастъ насъ французамъ по примру своего отца и дяди. Что вы на это скажете?— освдомился Эсмондъ, у котораго имлись всегда на этотъ счетъ кое-какія мрачныя опасенія.
— Помилуйте! Какъ это можно предать насъ французамъ?— со смхомъ воскликнулъ Болингброкъ.— Неужели найдется гд-нибудь въ Англіи джентльменъ способный бояться французовъ? Вы, Гарри, видали французовъ подъ Бленгеймомъ и Рамильи и, разумется, ихъ не испугаетесь. Ваши предки вмст съ моими и съ предками храбраго старика Уэбба встрчали французовъ сотни разъ на поляхъ сраженій, и наши дти, безъ сомннія, будутъ готовы продлать такую же штуку. Въ Англіи, слава Богу, не предвидится недостатка въ храбрыхъ людяхъ. Нтъ, это вздоръ, предать насъ французамъ не такъ-то легко!
— Однако же его дядя сдлалъ вдь это, — замтилъ Эсмондъ.
— А что случилось, позвольте спросить, съ его ддушкой?— возразилъ Сентъ-Джонъ, наливая новый бокалъ.— Выпьемъ въ честь величайшаго изъ монарховъ, правившихъ когда-либо Англіей, — въ честь англичанина, сдлавшаго свою родину и въ самомъ дл могущественнымъ государствомъ! Этотъ великій король былъ родомъ не изъ Гунтингдона, а изъ Ганновера. Наши отцы не были расположены приглашать въ себ на царство какого-нибудь голландца. Пусть Іаковъ прідетъ въ Англію. Мы съумемъ его поддержать и привезти въ Уайтгольскій дворецъ, Если онъ окажется измнникомъ, мы распорядимся съ нимъ по свойски. Между нами найдутся люди, которые величіемъ духа и энергіей не уступятъ своимъ отцамъ и ддамъ. Они съумютъ взглянуть прямо въ лицо опасности и не испугаться ея. Мы съ вами, напримръ, очень хорошо знаемъ разницу между словомъ и сутью дла. Въ крайнемъ случа насъ не устрашитъ никакая кличка. Пусть насъ объявятъ, напримръ, измнниками. Мужественныя сердца, на поддержку которыхъ опирался Оливеръ Кромвель, еще не вымерли въ Англіи, а его славное имя за послднія пятьдесятъ лтъ не утонуло въ рк забвенія! Неужели вы думаете, что въ наше время не найдется такихъ людей, какъ онъ, и пожалуй, даже почище его? Не безпокойтесь, сударь! Мы готовы кричать: ‘Да здравствуетъ король’, а если монархія не оправдаетъ возлагаемыхъ на нее ожиданій, мы крикнемъ во весь голосъ: ‘Да здравствуетъ великобританская республика!’
Онъ налилъ себ еще бокалъ, высоко поднялъ его надъ головою и выпилъ цликомъ, какъ разъ въ то время, когда у нашихъ дверей послышался стукъ колесъ быстро подъзжавшей кареты. Стукъ этотъ замеръ, а вмсто того кто-то поспшно постучался у дверей. Въ слдующее затмъ мгновенье мистеръ Свифтъ вошелъ въ сни, быстро избжалъ по лстниц въ столовую и вошелъ туда съ выраженіемъ величайшаго испуга и недоумнія. Сентъ-Джонъ, возбужденный выпитымъ виномъ, цитировалъ самыя страшныя мста изъ Макбета, но Свифтъ остановилъ его замчаніемъ:
— Ради Бога, не пейте больше, милордъ. Я привезъ вамъ извстіе самаго ужасающаго свойства!
— Ужь не скончалась-ли королева?— воскликнулъ Боливгброкъ, хватаясь за стаканъ съ водою.
— Нтъ, умерла не она, а герцогъ Гамильтонъ. Его убили часъ тому назадъ Могунъ и Макартней. Они завели съ герцогомъ сегодня утромъ ссору и такъ торопились съ нимъ покончить, что не дали ему даже времени написать письмо. Онъ пригласилъ себ въ секунданты двухъ пріятелей, и его убили на дуэли. Кровожадный мерзавецъ Могунъ, котораго науськали на Гамильтона, убитъ тоже. Дуэль происходила въ Гейдъ-парк — какъ разъ передъ закатомъ солнца. Герцогъ убилъ Могуна, но Макартней подбжалъ къ нему и закололъ его въ свою очередь, а затмъ бжалъ. Ваша карета дожидается у подъзда. Разошлите сейчасъ же по всей Англіи приказанія арестовать убійцу, създите немедленно во дворецъ къ герцогу и посмотрите, не осталась-ли въ немъ еще искра жизни.
— Бдняжка Беатриса!— подумалъ Эсмондъ.— Вс честолюбивыя твои мечты должны распасться прахомъ!

ГЛАВА VI.
Бдняжка Беатриса.

Эсмонду незачмъ было прибгать къ философскимъ доводамъ и соображеніямъ, чтобъ доказать себ необходимость разстаться съ Беатрисой. Сама судьба позаботилась о томъ, чтобы между ними наступило полное отчужденіе. Кажется, что съ той самой минуты, когда Беатриса приняла предложеніе герцога, она начала облекаться величіемъ и при томъ не какой-нибудь герцогини, а будущей королевы. Она держала себя съ нами такъ, какъ подобаетъ августйшей особ, по отношенію къ простымъ смертнымъ. Ея мать и родственникъ оба подчинялись этому настроенію красавицы-невсты, причемъ полковникъ, быть можетъ, позволялъ себ иногда обнаруживать нкоторое негодованіе и разражался обычными насмшками надъ ея и собственной своею суетностью. При всемъ томъ, Беатриса обладала своеобразной прелестью, очарованію которой невольно подчинялись и Гарри Эсмондъ, и милэди. Не смотря на недостатки этой двушки, — на ея тщеславіе и капризы, она все-таки заставляла себя любить. Фактически слдовало признать мать Беатрисы и ея кузена двумя главнйшими льстецами при блестящемъ Двор означенной двицы.
Кому не доводилось быть въ теченіе своей жизни подобнымъ образомъ околдованнымъ? Кто не молился тому или другому кумиру? Много лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ страстная любовь Эсмонда къ Беатрис умерла и похоронена вмст съ тысячами другихъ суетныхъ желаній и честолюбивыхъ стремленій, но тмъ не мене испытывавшій эту любовь можетъ вызвать ее опять изъ могилы и восхищаться почти съ такою же сердечной нжностью, какъ и въ своей молодости, милой царственной двушкой, которая была ея предметомъ. Я вызываю эту чарующую тнь изъ мрака забвенья и чувствую тогда, что люблю ее до сихъ поръ. Правильне выражаясь, такое прошедшее остается для человка всегда настоящимъ. Подобная страсть, пережитая однажды, становится какъ бы органической частью души и не можетъ быть изъ нея вырвана. Она играетъ даже въ повседневной его жизни такую же роль, какъ всякій крупный фактъ религіознаго и нравственнаго убжденія, или внезапно проявившееся поэтическое, художественное чувство. Подобнымъ же образомъ рана, полученная подъ Бленгеймомъ, рубецъ отъ которой до сихъ поръ у меня не зажилъ, стала нераздльной моей частью, вліявшей не только на мое тло, но также и на мой духъ, даже и впослдствіи, не смотря на то, что она получена мною и зажила уже сорокъ лтъ тому назадъ. Разв могутъ существовать на самомъ дл разлука и забвеніе? Мыслимы-ли он вообще для неизмнно врныхъ сердецъ. Великія мысли, сильныя привязанности и крупныя жизненныя истины никогда насъ не покидаютъ. Ихъ, безъ сомннія, нельзя выдлить изъ нашего сознанія. Сопровождая его везд и всюду, они, по существу своему, являются божественными и безсмертными.
Съ ужасающимъ извстіемъ о катастроф, которое подтвердили также и слуги герцога, плакавшіе на взрыдъ у его подъзда, Эсмондъ халъ домой настолько поспшно, насколько соглашались его везти лнивыя извозчичьи клячи наемной кареты. Онъ старался все время придумать, какъ бы осторожне сообщить это страшное извстіе особ, которой оно больше всего касалось. Если бы желательна была сатира на суетность человческаго тщеславія, то обстановка, въ которой нашелъ Эсмондъ Беатрису и занятіе, за которымъ онъ ее засталъ, послужили бы для такой сатиры превосходнйшимъ матеріаломъ. Въ продолженіи уже нсколькихъ дней экипажъ невсты герцога здилъ по лондонскимъ улицамъ изъ одного магазина въ другой. Фрейлина ея величества поминутно навдывалась то къ ювелирамъ, то къ торговцамъ кружевами, — высматривала то бархаты и шелковыя матеріи, то всевозможныя изящныя бездлушки. Она обладала весьма развитымъ изящнымъ вкусомъ, или, по крайней мр, таково было мнніе о ней жениха, давшаго ей самыя широкія полномочія относительно закупокъ въ магазинахъ, а также заказовъ по части столоваго серебра, мебели и экипажей, которыми свтлйшій герцогъ намревался обзавестись для сообщенія надлежащаго блеска своему посольству. Она непремнно хотла, чтобы Кнеллеръ срисовалъ съ нея портретъ, такъ какъ разв мыслима герцогиня безъ портрета? Художникъ, дйствительно, написалъ съ нея великолпную картину, при чемъ изобразилъ на подушечк золотую корону, которую Беатрис предстояло носить. Она клялась, что наднетъ эту корону при внчаніи на царство короля Іакова III и, безъ сомннія, во всей Англіи не нашлось бы ни одной принцессы, которой была бы боле къ лицу мантія изъ горностая. Войдя въ прихожую, Эсмондъ нашелъ, въ ней цлую толпу модистокъ и продавщицъ, услужливыхъ ювелировъ съ драгоцнными женскими уборами, солонками, подносами и цлыми поставцами, — приказчиковъ изъ суровскихъ магазиновъ съ парчею, штофами и шелками. Нареченная герцогиня давала аудіенцію знаменитому серебряныхъ длъ мастеру съ Эксетерской биржи, принесшему съ собой громадную солонку художественной работы, прелести которой онъ выхваливалъ какъ разъ въ то самое время, когда вошелъ полковникъ Эсмондъ.
— Взгляните, кузенъ, — сказала Беатриса, — и полюбуйтесь изяществомъ этой прелестной вещицы. Кажется, что здсь изображены Марсъ и Венера, отдыхающіе въ золотой бесдк. Одинъ изъ золотыхъ купидоновъ уноситъ шлемъ бога войны, другой — его мечъ, а третій — большой щитъ, на которомъ будутъ вырзаны гербы герцога Гамильтона и нашъ собственный, наконецъ, четвертый — преклоняетъ колни передъ отдыхающей богиней и подаетъ ей герцогскую корону. Ей Богу герцогскую!…
Въ слдующій разъ, когда мистеру Эсмонду пришлось видть эту драгоцнную вещицу, гербы на щит оказывались совершенно иными, а герцогская корона была замнена графскою. Дло въ томъ, что солонка эта пошла въ приданое родной дочери самого ювелира, которая два года спустя вышла замужъ за лорда-виконта Мотыгина.
— Не правда-ли, какая дивная вещица?— говорила Беатриса, разсматривая солонку. Она указала при этомъ на граціозно-лукавое выраженіе купидоновъ и замчательное изящество фигуры Марса, покоившагося на лож изъ мягкой листвы и словно охваченнаго томной нгой.
У Эсмонда болзненно сжалось сердце при мысли о герцог, который лежалъ теперь мертвый въ своей комнат, оплакиваемый слугами и дтьми, тогда какъ улыбающаяся двушка, его невста, прихорашивалась и наряжалась, не подозрвая, что ея жениху мсто брачнаго ложа заступитъ могила.
— И въ самомъ дл не дурная вещица, годная на то, чтобы служить образчикомъ суетности тщеславія, — замтилъ полковникъ, остановивъ грустный взглядъ на красавиц невст. Въ комнат зажжены были въ канделябрахъ свчи, ярко освщавшія эту очаровательную двушку. Она подняла прелестными своими блыми ручками большую золотую солонку.
— Къ чему говорить про суетное тщеславіе, — горделиво возразила она.— То, что было бы у васъ, сударь, тщеславіемъ, окажется у меня совершенно естественнымъ и умстнымъ. Вы спрашиваете за нее жидовскую цну, мистеръ Гревсъ, но все-таки я должна буду купить эту солонку, хотя бы для того только, чтобы досадить мистеру Эсмонду.
— Пожалуйста Беатриса, бросьте ее!— воскликнулъ Эсмондъ.— Иродіада, вы, вдь, не знаете, что именно держите теперь на блюд?
Солонка со звономъ упала на полъ, и ювелиръ поспшно бросился поднимать художественное свое произведеніе. Лицо красавицы покрылось блдностью, а глаза ея вспыхнули тревожнымъ огнемъ. Очевидно, что ужасъ, запечатлвшійся на блдномъ лиц Эсмонда, произвелъ на нее глубокое впечатлніе.
— Что случилось, Генри?— вскричала она, подбжавъ къ полковнику и схвативъ его за об руки.— Отчего вы такъ блдны и говорите со мною такимъ мрачнымъ замогильнымъ тономъ?
— Уйдемте отсюда поскоре, уйдемте прочь, — проговорилъ Эсмондъ, уводя ее съ собою. Она испуганно прижалась къ нему, а онъ, придерживая ее возл своей груди, приказалъ обиженному ювелиру уйти. Ювелиръ вышелъ въ другую комнату и вн себя отъ удивленія поглаживалъ драгоцнное свое блюдо.
— Сестра моя Беатриса, — сказалъ Эсхмондъ, все еще держа въ объятіяхъ испуганную и поблднвшую двушку, — вы обладаете такимъ мужествомъ, какое рдко можно встртить у женщины. Приготовьтесь же доказать его теперь на дл. Вамъ приходится вынести страшное испытаніе!..
Она быстро отшатнулась отъ друга, искренно желавшаго облегчить ея горе.
— Онъ, значитъ, меня покинулъ? — съ негодованіемъ спросила двушка.— Сегодня утромъ мы съ нимъ дйствительно крупно поговорили. Онъ былъ ужасно мраченъ. а я старалась разозлить его еще больше. Но все таки онъ вдь не смлъ, ни подъ какимъ видомъ не смлъ такъ поступить со мною…
При этихъ словахъ лицо ея и грудъ, мгновенно вспыхнули густымъ румянцемъ. Эсмондъ видлъ его отраженіе въ зеркал, возл котораго она стояла, прижимая судорожно стиснутыя руки къ трепетавшему сердцу.
— Онъ дйствительно васъ покинулъ, — объявилъ Эсмондъ, удивляясь тому, что ея лицо выражаетъ скоре бшеное негодованіе, чмъ горесть.
— Онъ все еще въ живыхъ, — вскричала Беатриса, — и вы приносите мн такое извстіе? Онъ меня покинулъ, и вы не посмли за меня отмстить? Вы называете себя рыцаремъ всей нашей семьи, а между тмъ позволили мн нанести это оскорбленіе. Гд виконтъ Кэстльвудъ? Я сейчасъ же отправлюсь къ брату!..
— Герцога нтъ уже въ живыхъ, Беатриса, — сказалъ Эсмондъ.
Она бросила на своего кузена какой-то странный взглядъ и прислонилась къ стн, словно прострленная прямо въ грудъ.
— Вы, значитъ, явились сюда сообщить, что вы… вы его убили?..
— Нтъ! Благодаря Богу я въ этомъ не повиненъ! Моя шпага не обагрена кровью этого благороднаго сердца. Оно до послдней минуты оставалось врнымъ теб, Беатриса Эсмондъ. Тщеславная и жестокосердая женщина! Стань на колни и благодари грозное Провидніе, которое посылаетъ по своему усмотрнію жизнь и смерть и караетъ гордыню, — благодари за то, что благородный Гамильтонъ умеръ врнымъ теб, или, по крайней мр, за то, что его смерть вызвана была не твоей сварливостью, гордостью, мелочнымъ тщеславіемъ! Онъ погибъ отъ той самой злодйской шпаги, которая уже упилась кровью твоего отца! О, женщина! О, сестра! Неужели ты не можешь принести на прискорбное поле смертоноснаго побоища, гд лежатъ два мертвыхъ тла (такъ какъ и самъ убійца палъ отъ руки убіеннаго), — неужели ты не можешь принести туда ничего иного, кром мстительной злобы и тщеславія? Да поможетъ и да проститъ теб, Беатриса, Господь Богъ, подвергшій такой страшной кар твое черствое и непокорное сердце!
Едва усплъ Эсмондъ высказать это, какъ въ комнату вошла милэди. Объясненіе между нимъ и Беатрисой продолжалось всего лишь нсколько минутъ, но за это время лакей Эсмонда усплъ сообщить всмъ въ дом страшную всть. Толпившаяся въ переднихъ армія ярмарки тщеславія поспшила собрать свои тряпки и бездлушки и обратилась въ бгство, объятая ужасомъ. Добросердечная лэди Кэстльвудъ бесдовала въ своихъ аппартаментахъ верхняго этажа съ достопочтеннымъ деканомъ Аттербюри, черезъ руки котораго шла значительная часть раздаваемыхъ ею милостынь и съ которымъ она совтовалась, какъ съ духовникомъ. Вмст съ ней вошелъ и деканъ, сознававшій себя какъ бы въ положеніи врача, мсто котораго у постели больного. Взглянувъ на Эсмонда, мать Беатрисы бросилась къ дочери, и протянула ей любящія объятія. Блдное лицо милэди дышало жалостью и состраданіемъ. Беатриса прошла, однако, мимо нея и не пожелала воспользоваться никакими лекарствами, которыя могъ бы предложить ей духовный врачъ,
— Мн теперь лучше всего быть одной въ своей комнат, — объявила она.
На глазахъ у нея не было ни слезинки (Эсмонду разъ лишь удалось видть на нихъ слезы, вызванныя воспоминаніемъ объ этомъ гор). Выходя изъ комнаты, она подала полковнику холодную, какъ ледъ, руку и сказала едва слышнымъ голосомъ, боле трогательнымъ, чмъ самыя слезы:
— Благодарю васъ, братецъ. Все, что вы мн сказали, хорошо и справедливо. Я теперь уйду и буду просить прощенья.
Милэди, деканъ и полковникъ остались и говорить другъ съ другомъ объ этомъ ужасномъ происшествіи. Оно потрясло доктора Аттербюри, повидимому, еще сильне, чмъ даже насъ. Смерть Могуна, убійцы ея мужа, произвела на милэди еще боле ужасающее впечатлніе, чмъ злополучная кончина герцога. Эсмондъ обстоятельно разсказалъ все, что ему было извстно о подробностяхъ ссоры и ея причинахъ. Могунъ и герцогъ давно уже не ладили другъ съ другомъ изъ-за наслдства посл лорда Жерарда, на дочеряхъ котораго оба они были женаты. Могунъ назначилъ герцогу свиданье у своего юрисконсульта, близъ Линкольнскаго подворья. Въ контор этого юрисконсульта оба лорда обмнялись словами, которыя казались постороннимъ неимющими серьезнаго значенія, но произвели совершенно иное впечатлніе на людей, ожесточенныхъ другъ противъ друга долгой предшествовавшей враждой. Могунъ освдомился у герцога, гд могъ бы повидаться съ друзьями его свтлости и часъ спустя прислалъ въ назначенное мсто двухъ секундантовъ договориться насчетъ роковой дуэли. Она имла такой ожесточенный характеръ и вызвана была до того ничтожной причиной, что вс современники считали ее дломъ партіи, которая желала устранить герцога Гамильтона и выставила противъ него трехъ бреттеровъ, служившихъ ея агентами. На этотъ разъ, какъ и въ трагическомъ поединк, происходившемъ двнадцать лтъ тому назадъ, когда на душу Могуна легло второе уже убійство, трое дрались противъ троихъ. Могунъ и герцогъ бросились другъ на друга съ величайшей яростью, не прибгая къ утонченнымъ фехтовальнымъ пріемамъ и даже не скрестивъ предварительно шпаги, и съ бшенствомъ принялись наносить другъ другу удары. У обоихъ вскор оказалось по нсколько ранъ. Наконецъ, Могунъ былъ смертельно раненъ, а герцогъ, истекая кровью упалъ возл него. Макартней подбжалъ тогда къ герцогу, лежавшему, какъ уже упомянуто, на земл и нанесъ ему смертельный ударъ. Правда, что потомъ онъ запирался и уврялъ, будто не длалъ ничего подобнаго. Не подлежитъ, однако, сомннію, что онъ совершилъ это мерзостное дло, вызвавшее во всей Великобританіи ропотъ негодованія, который заставилъ убійцу бжать и никогда боле не возвращаться на родину.
Какова же была истинная причина смерти герцога Гамильтона?— Ничтожная ссора, которая легко могла быть улажена! Къ тому же вдь эту ссору затялъ извстный негодяй, до такой степени запятнавшій свое имя распутствомъ, всевозможными преступленіями и въ томъ числ нсколькими убійствами, что человкъ съ такой репутаціей, какъ свтлйшій герцогъ, занимая столь высокое общественное положеніе, могъ бы съ презрніемъ уклониться отъ поединка, объявивъ, что не хочетъ пачкать своей шпаги кровью подобнаго человка. Люди, жаждавшіе смерти герцога, знали, однако, что его мужество также безгранично, какъ и щедрость. Онъ никогда не оставлялъ просящаго безъ подаянія и никогда не отвергалъ вызова. Благодаря этому именно онъ и погибъ отъ руки Могуна и двухъ другихъ бандитовъ, которымъ поручено было его умертвить. Въ особ чрезвычайнаго посла, котораго королева Анна собиралась отправить въ Парижъ, умеръ честный и преданный слуга дома Стюартовъ, считавшійся и самъ въ Шотландіи принцемъ королевской крови. Ему поручено было передать въ Париж изгнанному брату королевы, законному королю Іакову III, выраженія сердечнаго раскаянія королевы Анны. Вмст съ тмъ онъ предполагалъ выразить королю совершенно открыто свою собственную преданность и доброжелательство многихъ милліоновъ англійскаго народа.
Партія, къ которой принадлежалъ лордъ Могунъ, воспользовавшись услугой этого негодяя, очень радовалась, что кстати отдлалась и отъ него самого. Онъ, самъ, а также полковники Мередитъ и Макартней были креатурами герцога Марльборо. Всего только годъ тому назадъ Марльборо счелъ нужнымъ уволить обоихъ отъ службы изъ-за того, что они дозволили себ провозгласить тостъ на погибель торіямъ. Теперь герцогъ стоялъ за виговъ, сталъ пламеннымъ ганноверцемъ и таккимъ же рьянымъ сторонникомъ воины, какъ принцъ Евгеній Савойскій. Я не называю, Марльборо соучастникомъ въ смерти герцога Гамильтона, а говорю только, что его партія воспользовалась этой смертью и что для совершенія убійства нашлись трое отъявленныхъ негодяевъ, бреттеровъ, пользовавшихся покровительствомъ князя-герцога.
Въ то время, когда Эсмондъ шелъ вмст съ деканомъ изъ Кенсингтона, разсуждая объ этомъ трагическомъ происшествіи, нанесшемъ такой страшный ударъ длу, которое оба они такъ горячо отстаивали, газетчики выкрикивали уже на улицахъ столицы подробный, истинный и ужасающій репортерскій отчетъ о смерти, постигшей на поединк лорда Могуна и герцога Гамильтона. Одинъ изъ газетчиковъ пробрался въ Кенсингтонъ и громко выкрикивалъ свое извстіе тамъ, рано утромъ на площади, когда случайно проходившій мимо мистеръ Эсмондъ прогналъ его оттуда. Газетчикъ стоялъ какъ разъ подъ окномъ Беатрисы, ставни котораго были растворены. Не смотря на ноябрь мсяцъ, солнце ярко сіяло на неб. Возы съ провизіей съзжались на лондонскіе рынки. Во дворц только что смнился караулъ. Огородники дятельно работали въ садахъ между Кенсингтономъ и Сити. Разносчики и скупщики всякаго старья оглашали воздухъ своими криками. Жизнь всюду шла своимъ чередомъ, не обращая вниманія на такіе факты, какъ смерть герцога, грусть его невсты и утрата законнымъ королемъ значительной доли шансовъ возссть на престолъ своихъ предковъ. Ночь смняется днемъ, день ночью, а при этой смн сегодняшняго завтрашнимъ можетъ случиться, что мы исчезнемъ и мсто наше боле насъ не познаетъ. Эсмонду пришло на мысль, что въ это самое мгновенье мчится во всю прыть по сверной дорог курьеръ увдомить того, кто былъ вчера еще только графомъ Арронскимъ, что онъ уже сталъ теперь герцогомъ Гамильтономъ. Въ благородномъ сердц покойнаго герцога, бившемся всего лишь нсколько часовъ тому назадъ, а теперь остановившемся на вки, жили тысячи великихъ намреній, надеждъ и честолюбивыхъ замысловъ, которые вс теперь развялись прахомъ.

ГЛАВА VII.
Я еще разъ посщаю Кэстльвудъ.

Честолюбивые замыслы Беатрисы рушились такимъ образомъ уже въ третій разъ, и она могла, пожалуй, считать себя жертвой враждебной судьбы, умышленно преслдовавшей ее и слдившей за тмъ, чтобы вырывать у нея каждый разъ изъ рукъ совершенно врную, повидимому, добычу, оставляя ей на долю единственно только бшеное негодованіе и горе. Каковы бы ни были чувства, которыя испытывала Беатриса, она не брала никого въ повренные своего раздраженія, или печали. (Опасаюсь, что первое изъ этихъ чувствъ говорило въ ея сердц несравненно сильне второго). Боле мягкая натура на ея мст непремнно искала бы опереться на любящее дружеское сочувствіе своихъ родныхъ. Въ данномъ случа, однако, и мать Беатрисы, и ея кузенъ знали, что она презрительно отвергнетъ ихъ состраданіе и что попытка предложить ей таковое еще боле раздражитъ жестокую рану, нанесенную судьбою этой двушк. Мы знали, что неожиданный и страшный ударъ являлся тяжкой карою и разочарованіемъ для ея гордости. Она не нуждалась въ нашихъ поученіяхъ, чтобы уяснить себ грустную мораль всей этой исторіи. При такихъ обстоятельствахъ любящая мать могла лишь молиться о своей дочери, а кузенъ Беатрисы могъ только предоставить въ ея распоряженіе врную свою дружбу и неизмнное терпніе. Единственно лишь изъ нкоторыхъ намековъ, да двухъ или трехъ словъ, сказанныхъ нсколько мсяцевъ уже спустя, можно было заключить, что Беатриса понимаетъ молчаливое наше состраданіе и втайн благодаритъ насъ за снисходительность къ ней. При Двор говорили, будто она держала себя такъ, что никто не смлъ позволить себ по отношенію къ ней ни насмшки, ни соболзнованія. Она оказывалась такимъ образомъ выше торжества враговъ и сожалнія друзей и вообще играла свою роль въ этой страшной трагедіи съ такимъ величіемъ и мужествомъ, что даже наимене расположенные къ высокородной фрейлин должны были отнестись къ этой двушк съ почтительнымъ удивленіемъ. Мы внимательно слдили за Беатрисой посл катастрофы, которая ее постигла и тоже не могли не чувствовать уваженія къ непреодолимому мужеству и величественному спокойствію, съ которыми она выносила постигшее ее тяжкое бдствіе.— Мн было бы легче видть ее въ слезахъ, чмъ такою неприступно гордой, — говорила ея мать, привыкшая совершенно иначе переносить свое горе, и принимавшая удары судьбы съ благоговйнымъ смиреніемъ и покорностью, какъ испытанія, ниспосланныя Богомъ. Беатриса не походила въ этомъ отношеніи на свою кроткую, любящую мать. Она относилась къ постигшему ее бдствію, какъ къ личной обид и, словно бросая вызовъ судьб, не позволяла, чтобы горе вырвало у нея хотя одну слезинку или болзненный крикъ. Думаю, что даже наедин, въ собственной своей комнат, она никогда не плакала. Любезнйшіе мои внуки и правнуки, какъ-то станете вы переносить ваши испытанія? Я знаю человка, который молитъ Бота надлить васъ лучше любовью, чмъ гордостью, дабы Всевидящее Око узрло ваше смиреніе. Необходимо, впрочемъ, воздать должное также и горделивымъ душамъ! Сама природа надлила ихъ честолюбіемъ и властолюбіемъ, тогда какъ другимъ она внушила стремленіе смиренно повиноваться и терпть. И леопардъ, и трепещущій предъ нимъ ягненокъ слдуютъ своей природ. Леопардъ неповиненъ въ своей красот, мужеств и жестокости. Ни одно пятнышко на его изящной шкур не зависитъ отъ его воли и столь же независимымъ отъ нея являются: хищническій инстинктъ звря, заставляющій бросаться на поставленную живую приманку, и мткій выстрлъ, убивающій его при этомъ на мст.
За послднее время партія виговъ томилась совершенно основательнымъ опасеніемъ, что королева Анна, не смотря на клятвы и договоры, связывавшіе ее съ ганноверскимъ принцемъ, оставитъ его, какъ говорится, на бобахъ и объявитъ наслдникомъ престола родного своего брата, съ которымъ ее соединяли еще боле могущественныя узы родственныхъ чувствъ и сознанія долга. Принцъ Савойскій, и наиболе смлая фракція виговъ хотли пригласить герцога Кэмбриджскаго въ Англію, не смотря на несочувствіе королевы и энергическіе протесты торійскихъ ея приближенныхъ. Они утверждали, что наслдный курфюрстъ, британскій пэръ и принцъ королевской крови, объявленный наслдникомъ престола, иметъ законное право засдать въ парламент, членомъ котораго состоитъ, и жить въ стран, надъ которою долженъ впослдствіи царствовать. Если этотъ проектъ не былъ приведенъ въ исполненіе, то это слдуетъ объяснить единственно лишь категорически выраженнымъ нежеланіемъ королевы видть принца Георга въ Англіи и опасеніе навлечь на себя высочайшій ея гнвъ въ случа какой-либо попытки къ осуществленію столь дерзновеннаго плана.
Намболе смлые изъ торіевъ точно также считали желательнымъ прибытіе нашего принца въ Англію. Не подлежало сомннію, что принцъ Іаковъ былъ прямой наслдникъ престола съ точки зрнія обычаевъ и такъ называемаго божественнаго права. Онъ пользовался сочувствіемъ большей половины британскаго народа, почти всего духовенства, а также англійскаго и шотландскаго мелкопомстнаго дворянства и къ тому же былъ совершенно неповиненъ въ преступленіи, за которое пострадалъ его отецъ. Кто изъ англичанъ осмлился бы обидть храбраго и молодого, красиваго и злополучнаго принца, если бы онъ явился къ намъ, полагаясь на британское великодушіе, гостепріимство и чувство чести? Если бы онъ вторгнулся въ Англію во глав французской арміи, вс истинные англійскіе патріоты стали бы сопротивляться ему до послдней капли крови и прогнали бы его обратно туда, откуда онъ пришелъ. Но если бы принцъ явился одинъ, вооруженный лишь законностью своихъ правъ и полагаясь на врноподданическую преданность народа, то, по мннію многихъ его приверженцевъ, онъ могъ разсчитывать на радушный пріемъ и во всякомъ случа на полную личную безопасность. Рука августйшей его сестры, королевы Анны, и ея подданныхъ никогда бы не поднялась причинить ему зло. Королева была, однако, робка отъ природы, а послдовательно смнявшіеся ея министры имли особыя личныя побудительныя причины дйствовать нершительно. Наиболе честные и энергическіе люди, принявшіе къ сердцу интересы августйшаго молодого изгнанника, не руководились никакими корыстными разсчетами, а потому искренно желали, чтобы восторжествовало правое дло. Въ случа, если принцъ явится въ Англію въ качеств англичанина, они были готовы поставить съ своей стороны все на карту, чтобы обезпечить ему радушный пріемъ и защитить его въ случа надобности отъ враговъ.
Сентъ-Джонъ и Гарлей осыпали сторонниковъ принца изъявленіями полнйшаго сочувствія и замчательно щедро расточали общанія будущей поддержки, но ничего боле положительнаго, кром такихъ изъявленій и общаній, нельзя было отъ нихъ добиться. Нкоторые изъ друзей принца Іакова стояли за боле энергическій, смлый и ршительный образъ дйствій. Черезъ годъ посл злополучной кончины герцога Гамильтона, лишившей претендента мужественнйшаго изъ его союзниковъ въ Великобританіи, полковникъ Эсмондъ близко сошелся съ кружкомъ наиболе энергическихъ приверженцевъ законнаго короля. Нкоторые изъ нихъ еще въ живыхъ, и мистеръ Эсмондъ не иметъ права назвать ихъ по имени, но можетъ упомянуть про декана Аттербюри, такъ какъ доблестному епископу не страшны уже боле изгнаніе и какія либо преслдованія. Полковникъ сообщилъ декану и двумъ или тремъ другимъ лицамъ собственный свой проектъ, который, при условіи нкоторой ршимости со стороны принца, непремнно долженъ былъ привести къ осуществленію самыхъ завтныхъ ихъ желаній.
Молодой виконтъ Кэстльвудъ не прізжалъ въ Англію справлять свое совершеннолтіе и, въ продолженіи нсколькихъ уже лтъ, жилъ за границей. Беременность жены не дозволила милорду ухать изъ Брюсселя даже и въ тотъ годъ, когда его сестра объявлена была невстой герцога Гамильтона и когда ему пришлось бы, впрочемъ, явиться вмсто свадьбы на похороны. Любящая Клотильда положительно не отпускала отъ себя мужа. Вроятно она опасалась, что молодой повса ускользнетъ отъ нея совсмъ, если ему только удастся сорваться съ привязи. Какъ бы тамъ ни было, она держала мужа возл себя, заставляя няньчиться съ ребенкомъ и вообще принудила его играть довольно смшную роль. Беатрис нердко случалось слышать насмшки надъ тмъ, что жена Франка держитъ его, какъ говорится, подъ башмакомъ. Мать молодого виконта, узнавъ, что ея невстка вскор разршится отъ бремени, хотла сама къ ней пріхать, но оказалось, что теща заняла уже въ дом Франка прочную позицію и къ тому же какъ разъ тогда начались приготовленія къ свадьб Беатрисы. Черезх нсколько мсяцевъ посл ужасной катастрофы въ Гейдъ-парк, милэди и ея дочь ухали въ Кэстльвудъ. Ожидали, что къ нимъ прибудетъ туда вскор и молодой виконтъ. Сказать правду, скромная домашняя жизнь подъ крыломъ у мамаши приходилась не по вкусу молодому лорду. Его съ трудомъ лишь удалось залучить въ Валькоть по возвращеніи изъ первой кампаніи, но и тогда этотъ молодой повса большую половину времени проводилъ въ Лондон, не появляясь ни при Двор, ни въ публичныхъ мстахъ подъ собственнымъ своимъ именемъ, а посщая театры, игорные дома и заведенія, пользовавшіяся самой дурной репутаціей, подъ фирмою капитана Эсмонда, слдствіемъ чего для неповиннаго его родственника было зачастую въ чужомъ пиру похмлье.
Подъ различными предлогами Франкъ Кэстльвудъ жилъ за границей, занимаясь тамъ погоней за всевозможными наслажденіями, пока, наконецъ, не увязъ въ законныхъ наслажденіяхъ брака. Въ самой Англіи его никто почти и не зналъ, за исключеніемъ офицеровъ, вмси съ которыми онъ служилъ въ продолженіи нсколькихъ кампаній во Фландріи. Долгое отсутствіе сына было чрезвычайно мучительнымъ для нжнаго материнскаго сердца его мамаши. Все, что могъ сдлалъ Гарри Эсмондъ, — это смягчить по возможности естественное чувство оскорбленнаго материнскаго достоинства, пріискивая боле или мене правдоподобныя извиненія для легкомысленнаго поведенія Франка.
Осенью 1713 года лордъ Кэстльвудъ пожелалъ вернуться домой. Первый ребенокъ у него оказался дочерью и Клотильда собиралась подарить его сіятельство вторымъ ребенкомъ. Благочестивый молодой супругъ думалъ, что если онъ привезетъ жену въ наслдственный свой замокъ, то, при содйствіи молитвъ св. Филиппу Кэстльвудскому и другимъ угодникамъ, Провидніе благословитъ его сыномъ, заполучить котораго очень хотлось также и его жен.
Посл долгихъ переговоровъ о мир, онъ былъ заключенъ въ этомъ году къ концу марта мсяца, и Франція снова открыла англичанамъ гостепріимныя свои объятія. Какъ разъ въ то самое время, когда милэди Рашель приготовила все для встрчи лорда Кэстльвуда и съ нетерпніемъ ждала сына, полковникъ Эсмондъ помшалъ осуществленію завтнаго ея желанія, или, по крайней мр, заставилъ отсрочить на нкоторое время это осуществленіе.
Эсмондъ пріхалъ въ Кэстльвудъ на почтовыхъ. Почти цлыхъ уже четырнадцать лтъ не видалъ онъ срыхъ башенъ стариннаго замка и сосднихъ, такъ хорошо памятныхъ ему, лсовъ. Онъ не бывалъ ни разу въ Кэстльвуд съ тхъ поръ, какъ ухалъ оттуда съ милордомъ, которому его госпожа съ маленькими тогда еще дтьми послала тогда съ балкона послднее прощальное привтствіе. Съ тхъ поръ прошли, казалось, цлые вка. Столько пережито было за это время событій и чувствъ, заботъ, любви, надеждъ, неудачъ и горя! Тогдашнія дти успли подрости и за ними стояла уже исторія собственной ихъ жизни. Что касается до Эсмонда, то онъ и въ самомъ дл чувствовалъ себя словно столтнимъ старцемъ. Только дорогая милэди какъ будто совсмъ не перемнилась. Она казалась Гарри такою же, какой была четырнадцать лтъ тому назадъ и привтствовала его съ прежнимъ радушіемъ. Фонтанъ на двор журчалъ тоже совершенно такъ какъ прежде. Старинная зала съ прежней своей меблировкой, рзное кресло покойнаго лорда, кубокъ, изъ котораго онъ обыкновенно пилъ, — все это живо напомнило полковнику минувшее время. Милэди знала, что ему пріятне всего будетъ уснуть въ прежней своей маленькой комнатк. Комнатка эта и была приготовлена для него, а смежная съ нею комната капеллана была убрана полевыми цвтами и душистыми травами. Часть первой ночи своей въ Кэстльвуд мистеръ Эсмондъ провелъ въ слезахъ, вызванныхъ волненіемъ, котораго онъ не имлъ ни малйшаго основанія стыдиться. Онъ возсылалъ съ смиреннымъ сердцемъ молитвы къ Неисповдимому Промыслу, владычествующему надъ жизнью и смертью, — надъ счастьемъ и несчастьемъ. Онъ долго не могъ заснуть и прислушивался къ такъ хорошо знакомому бою старинныхъ башенныхъ часовъ. Каждый, кого судьба приведетъ, посл долгаго отсутствія, въ мсто, гд протекала его юность, невольно вспоминаетъ событія, относящіяся къ этому давно минувшему періоду его жизни. Подобнымъ же образомъ и Эсмондъ какъ будто стоялъ на краю пропасти, отдлявшей его отъ временъ отрочества и видлъ самого себя, на противуположномъ ея берету, печальнымъ, грустнымъ мальчикомъ въ обществ покойнаго милорда, дорогой своей госпожи, казавшейся совершенно двочкой, и ея дтей, игравшихъ вкругъ нея. Много лтъ тому назадъ, когда онъ отрокомъ еще лежалъ на этой самой постельк, милэди благословила его, и назвала своимъ рыцаремъ, а онъ поклялся быть ей неизмнно врнымъ и никогда не покидать ея службы. Сдержалъ-ли онъ это любящее свое отроческое общаніе? Да! Благодаря Богу онъ можетъ сказать съ чистой совстью, что это ему удалось. Его жизнь была посвящена ей, его кровь, состояніе, имя, все его сердце всецло принадлежали съ тхъ поръ ей и ея дтямъ. Заснувъ, наконецъ, онъ видлъ себя во сн опять ребенкомъ и проснувшись не сразу очнулся отъ этой грезы. Ему казалось, будто патеръ Гольтъ зоветъ его изъ своей комнаты, причемъ онъ входитъ туда и выходитъ оттуда сквозь таинственное окно. Вставъ еще до разсвта, Эсмондъ прошелъ въ сосднюю комнату, воздухъ которой былъ насыщенъ благоуханіемъ полевыхъ цвтовъ, заглянулъ въ каминъ, гд когда-то сгорло столько документовъ, осмотрлъ старинные шкафы, гд Гольтъ въ прежнее время хранилъ эти документы и свои книги, и затмъ нажалъ пружину, чтобы попробовать, дйствуетъ-ли еще механизмъ оконной рамы. Въ теченіе многихъ уже лтъ никто не дотрогивался до этой пружины, но подъ конецъ она все-таки подалась, и вся рама опустилась въ открывшійся подъ нею пазъ. Полковникъ снова поднялъ ее и возстановилъ на мсто. Очевидно, никто не пользовался этимъ секретнымъ входомъ въ замокъ посл патера Гольта втеченіе цлыхъ шестнадцати уже лтъ.
Эсмондъ вспомнилъ, что милордъ передъ смертью разсказывалъ, какъ патеръ Гольтъ являлся въ замокъ и исчезалъ оттуда словно привидніе. Ему было извстно, что почтенный патеръ былъ вообще любителемъ таинственности, — всяческихъ переодваній, — внезапныхъ появленій и такихъ же исчезновеній. Бывшій воспитанникъ патера держался всегда того мннія, что почтенный іезуитъ разыгрывалъ роль привиднія, пользуясь именно этимъ секретнымъ ходомъ. Какъ только начала заниматься заря надъ Кэстльвудской деревней, Эсмондъ снова закрылъ ставни въ бывшей комнат Гольта. Вдали, подъ деревьями, за зеленой лужайкой и по другую сторону рчки, на которой еще лежала пелена тумана, слышалось уже въ кузниц звяканье молотковъ.
Эсмондъ отперъ тогда потайной шкафъ, искусно устроенный надъ каминомъ и скрытый въ панели изъ рзного дуба. Въ шкафу этомъ, гд могъ бы помститься мужчина порядочнаго роста, патеръ Гольтъ пряталъ такія изъ своихъ вещей, которыя хотлъ держать въ секрет. Тамъ до сихъ поръ еще висли дв шпаги, памятныя Гарри со временъ его дтства. Эсмондъ вынулъ ихъ, отеръ съ нихъ пыль и долго глядлъ на нихъ съ любопытствомъ, къ которому примшивалось своеобразное волненіе. Кром шпагъ, въ шкафу лежала связка бумагъ, безъ сомннія, оставленныхъ Гольтомъ, когда онъ въ послдній разъ при жизни виконта побывалъ въ Кэстльвуд и въ тотъ же самый день былъ арестованъ и засаженъ въ Гэксгемскій замокъ. Эсмондъ далъ себ трудъ пробжать эти бумаги и нашелъ, что въ нихъ содержались факты, раскрывавшіе тайныя нити государственной измны, затянной въ царствованіе короля Вильгельма. Въ документахъ этихъ упоминались имена Чарнока и Перкинса, сэра Джона Фенуйка и сэра Джона Фріэнда, Локвуда и Лодкика, лордовъ Монгомери и Эльсбюри, Кларендона и Ярмоуэса, состоявшихъ въ заговор противъ похитителя престола. Кром того, имлось письмо отъ герцога Бервикскаго и другое, изъ Сенъ-Жермена, отъ короля Іакова II съ заявленіемъ, что его величество жалуетъ своему врному и возлюбленному Фрэнсису виконту Кэстльвуду титулы графа и маркиза Эсмондскаго. На нихъ уже были выданы надлежащіе патенты въ четвертый годъ царствованія короля Томасу виконту Кэстльвуду и прямымъ его наслдникамъ мужескаго пола, за отсутствіемъ которыхъ означенныя званія и титулы переходятъ къ вышеупомянутому Фрэнсису. Кром того, имлся еще документъ, который Гольтъ показывалъ милорду въ самый день своего арестованія и на который онъ хотлъ получить отвтъ черезъ недлю. Я поспшно уложилъ эти документы обратно въ потайной шкафъ, такъ какъ услышалъ, что кто-то слегка постучалъ въ дверь комнаты. Это была сама добрйшая милэди, съ лицомъ, сіявшимъ выраженіемъ любви и радушнаго привта. Безъ сомннія, и она тоже провела ночь безъ сна, но никто изъ насъ не спрашивалъ у другого о чемъ-либо подобномъ. Есть вещи, которыя угадываются, безъ разспросовъ, и о которыхъ знаютъ, хотя он свершаются вдалек отъ насъ. Такъ милэди Рашель разсказала мн, что оба раза, когда я былъ раненъ, она тотчасъ же узнавала объ этомъ. Кому извстно, какъ далеко простирается сфера симпатіи и насколько правильно предвидитъ будущее истинная любовь?
— Я заглянула въ вашу комнату и найдя постельку, — прежнюю вашу маленькую постельку пустою, знала заране, что вы окажетесь именно здсь, — объяснила она. Слегка покраснвъ съ глазами, полными благословеній, нжно поцловала полковника.
Они прошли рука объ руку черезъ старый дворъ на терассу. Тамъ на трав сверкала роса, въ то время какъ птички, въ нависшей надъ терассой зеленой листв, возсылали дивное свое хоровое пніе на встрчу румяной зар утренняго неба. Подумаешь, какъ вс эти подробности врзываются въ памяти! Старинныя башни и шпицы замка смотрли мрачными своими массами на Востокъ, отбрасывая пурпуровыя тни на зеленвшіе склоны холма. Солнечные часы на терасс съ ихъ странными орнаментами и арабесками, увнчанные лсомъ холмы, дивная разстилавшаяся подъ ними равнина, роскошно желтвшая созрвавшей уже пшеницей, сверкающая рка, которая катила свои воды по этой равнин и прорзалась сквозь виднвшуюся вдали жемчужно-срую гряду другихъ холмовъ, — все это какъ теперь стоитъ передо мною вмст съ тысячью другихъ дивныхъ воспоминаній молодости, прелестныхъ и грустныхъ, но столь же дйствительныхъ для меня и живыхъ, какъ эта чудная и незабвенная сцена, которую пришлось тогда увидть снова во очію. Мы ничего не забываемъ. Память у насъ засыпаетъ, но пробуждается вновь. Я зачастую воображаю себ, каково должно быть ея воскрешеніе посл глубокаго сна смерти, отъ котораго насъ окончательно пробудятъ трубные звуки. Въ одинъ мигъ вернется къ вамъ тогда самосознаніе и душа наша воспрянетъ, припоминая все свое прошлое.
Стоялъ іюль мсяцъ, и заря только что еще занималась. Зная, что домъ проснется не раньше, какъ черезъ нсколько часовъ, Эсмондъ ршилъ воспользоваться удобнымъ временемъ, чтобъ сообщить виконтесс о своемъ предпріятіи и о той роли, которая предназначалась въ немъ Франку. Онъ зналъ, что можетъ вврить ей какую угодно тайну, и что она скорй умретъ, чмъ выдастъ эту тайну кому бы то ни было. Попросивъ виконтессу ршительно никому не открывать того, что онъ ей скажетъ, Эсмондъ объяснилъ ей въ подробности весь свой планъ дйствій. Лэди Рашель была одна изъ самыхъ стойкихъ яковистокъ во всей Великобританіи и кром того Эсмондъ могъ быть заране увренъ, что каждый его замыселъ удостоится полнйшаго ея одобренія и сочувствія. Неудивительно, если милэди нашла, что никогда еще въ свт не составлялся такой грандіозный замыселъ и никогда за выполненіе подобнаго замысла не брался такой благородный и самоотверженный витязь. На эту бесду мы употребили часокъ или два. Только-что успли мы ее закончить, какъ вышла къ намъ Беатриса. Ея высокая изящная фигура, одтая въ черное (посл прошлогодней катастрофы она постоянно носила черное платье безъ всякихъ притязаній, однако, на формальный трауръ), плавно шла по зеленой терасс, отбрасывая передъ собою тни, ложившіяся на трав.
Улыбаясь она сдлала намъ глубокій реверансъ и назвала насъ ‘молодыми людьми’. Она сама стала старше, блдне и величественне, чмъ за годъ передъ тмъ, такъ мать по сравненію съ ней дйствительно казалась младшей ея сестрой. Лэди Кэстльвудъ сообщила Эсмонду, что Беатриса никогда не говорила о своемъ гор и не намекала, иначе какъ двумя или тремя спокойно высказанными словами, на безповоротно рушившіяся свои надежды.
По возвращеніи въ Кэстльвудъ, Беатриса начала посщать сосднія хижины и заботиться о больныхъ и неимущихъ. Она учредила также школу для дтей и обучила нкоторыхъ изъ нихъ пнію. У насъ въ кэстльвудской церкви имлось два великолпныхъ старинныхъ органа, на которыхъ она играла такъ восхитительно, что слухъ объ ея дивной игр распространился повсемстно на нсколько миль въ окружности. Многіе, впрочемъ, являлись въ церковь не только для того, чтобы послушать прелестную органистку, но чтобы и посмотрть на нее. Мистеръ Тёшеръ и его жена жили въ нашемъ приходскомъ пасторат, но супруга Тома не наградила его дтьми, которыя впослдствіи могли бы защищать домъ своего отца отъ недруговъ. Его преподобіе старался, впрочемъ, чтобы у него оказывалось какъ можно меньше враговъ и снималъ свою шляпу съ широкими полями передъ всякимъ встрчнымъ и поперечнымъ. Онъ обращался съ Эсмондомъ такъ, какъ если бы полковникъ былъ главнокомандующимъ всми британскими сухопутными силами и, обдая въ замк по случаю воскреснаго дня, заставилъ себя долго уговаривать, прежде чмъ дерзнулъ остаться за дессертомъ. Томъ оплакивалъ вроотступничество милорда, но чрезвычайно усердно пилъ за его здоровье, а за часъ передъ тмъ, въ церкви, усыпилъ полковника своей длинной, ученой и очень освжающей проповдью.
Эсмондъ пріхалъ въ Кэстльвудъ всего лишь на два дня. Задуманное имъ предпріятіе заставляло его безотлагательно ухать не только оттуда, но и вообще изъ Англіи. Передъ отъздомъ онъ всего разъ видлся наедин съ Беатрисой, да и то лишь по собственному ея приглашенію. Она вызвала его изъ галлереи, убранной гобеленами, гд онъ, совершенно также, какъ въ старину, бесдовалъ съ прежней своей госпожей, въ сосднюю комнату, которая была когда-то спальней виконтессы Изабеллы. Войдя туда, Эсмондъ какъ нельзя лучше вспомнилъ, какъ видлъ тамъ въ послдній разъ эту пожилую даму, сидвшую на постели въ ночномъ шлафрок поверхъ дорожнаго костюма, — въ то самое утро, когда въ Кэстльвудъ прибылъ отрядъ гвардейцевъ, чтобы ее арестовать. Теперь, на этой самой постели, штофныя драпировки которой почти еще не полиняли съ тхъ поръ какъ Эсмондъ любовался ими въ послдній разъ, почивала красивйшая двушка во всей Англіи.
Беатриса стояла передъ Эсмондомъ въ длинномъ своемъ черномъ плать и держала въ рукахъ знакомую ему шкатулку. Это была та самая шкатулка, которую полковникъ подарилъ ей передъ свадьбой, — шкатулка, украшенная герцогской короной, которую бдняжк Беатрис такъ и не суждено было носить. Въ ней лежали брилліанты, оставленные полковнику въ наслдство названной его теткой.
— Возьмите ихъ съ собою, Гарри, — сказала Беатриса.— Мн не нужны боле брилліанты.
Въ тон ея ровнаго, спокойнаго голоса нельзя было подмтить ни малйшихъ признаковъ волненія. Очаровательная блая ручка, державшая черную шагреневую шкатулку, не вздрогнула ни единой жилкой. Эсмондъ видлъ на этой рук черный бархатный браслетъ съ писаннымъ на эмали миніатюрнымъ портретомъ герцога Гамильтона. Свтлйшій женихъ подарилъ ей этотъ портретъ за три дня до своей внезапной кончины.
Гарри объявилъ, что не считаетъ брилліанты больше своей собственностью и сталъ отшучиваться отъ полученія ихъ обратно.
— Къ чему годились бы они мн, позвольте спросить?— сказалъ онъ.— Брилліантовая пряжка на шляп у принца Евгенія нисколько вдь не служитъ ему къ украшенію. Подобнымъ же образомъ она наврядъ-ли могла бы сдлать мое желтое лицо хоть сколько-нибудь интересне.
— Вы подарите ихъ со временемъ своей жен, — возразила Беатриса.— Она наврное будетъ хороша собой и, безъ сомннія, цвтъ лица у нея окажется прекрасный.
— Беатриса!— вскричалъ Эсмондъ въ страстномъ порыв (пламя, которое онъ старался потушить, все-таки по временамъ вспыхивало).— Отчего бы вамъ не носить эти брилліанты на собственной вашей свадьб. Вы какъ-то высказали мн сожалніе о томъ, что не знали меня хорошенько. Теперь вы узнали меня сравнительно лучше. Вамъ извстно также, какъ я васъ любилъ за вс эти минувшія десять лтъ и какъ старался заслужить себ право сказать вамъ это.
— Неужели вы можете добиваться награды за свое постоянство, милордъ? Я не могу представить себ, чтобы такой благородный рыцарь сталъ требовать себ уплаты. Стыдитесь, кузенъ…
— Выслушайте меня, — продолжалъ Эсмондъ.— Если мн удастся выполнить завтное ваше желаніе, если я совершу подвигъ, достойный меня и васъ, если этотъ подвигъ доставитъ мн имя, которое можно будетъ вамъ поднести, — вы согласитесь вдь принять это ими? Вы сами говорили, что у меня имлась однажды возможность пріобрсти вашу руку. Разв не могла бы опять вернуться такая возможность? Нтъ, не качайте отрицательно головой! Выслушайте меня. Скажите, по крайней мр, что вы будете согласны отвтить черезъ годъ на мое предложеніе! Если я вернусь сюда и надлю васъ славою, вдь это доставитъ вамъ удовольствіе? Выполненіе величайшаго вашего желанія и въ то же время завтнаго желанія покойнаго герцога, вдь, можетъ быть, смягчитъ васъ.
— Что же вы собираетесь предпринять, Генри?— спросила она съ мгновенно просіявшимъ лицомъ.— Въ чемъ именно заключаются ваши планы?
— Не задавайте теперь никакихъ вопросовъ. Обождите и не отказывайте мн немедленно. Если я вернусь сюда, осуществивъ цль самыхъ пламенныхъ вашихъ стремленій, о выполненіи которыхъ вы при мн тысячекратно молились Богу, неужели у васъ не найдется награды человку, оказавшему такую услугу? Оставьте у себя эти брилліанты. Пусть они побудутъ пока у васъ. Вы наднете ихъ въ первый разъ не на моей и не на вашей собственной свадьб. Если только это окажется осуществимо человческими силами, клянусь, что наступитъ день, когда въ вашемъ дом будетъ великое празднество, при которомъ вамъ совершенно умстно украсить себя брилліантами. Не скажу вамъ больше ни слова. Отложите вашъ окончательный отвтъ и спрячьте эту шкатулку до того дня, когда я вамъ напомню о нихъ обоихъ. Все, о чемъ я прошу васъ теперь, это ждать и не забывать обо мн.
— Вы дете за-границу?— спросила не безъ нкотораго волненія Беатриса.
— Да, я узжаю завтра, — подтвердилъ Эсмондъ.
— Разумется, въ Лотарингію, кузенъ? — продолжала спрашивать Беатриса, положивъ на его руку свою, руку, украшенную браслетомъ съ портретомъ герцола.— Погодите, Гарри, — продолжала она несравненно боле кроткимъ и смиреннымъ тономъ, чмъ тотъ, которымъ обыкновенно съ нимъ разговаривала, — я должна сказать вамъ еще кое-что. Я васъ люблю, я восхищаюсь вами. Да и могла-ли бы я не питать такихъ чувствъ, зная, какъ велика была ваша любовь ко всмъ намъ? Мн кажется, однако, что у меня нтъ сердца. По крайней мр, я никогда еще не встрчала человка, который заставилъ бы его у меня заговорить. Когда бы я нашла такого человка, я безропотно послдовала бы за нимъ всюду, если бы даже пришлось при этомъ голодать и одваться въ лохмотья. Если бы онъ оказался рядовымъ солдатомъ, я шла бы слдомъ за нимъ съ обозной челядью. Если бы онъ былъ морскимъ разбойникомъ, врод буканьера, о которомъ вы читали вамъ, когда мы съ Франкомъ были еще дтьми, я сла бы вмст съ нимъ на корабль. Я всмъ бы пожертвовала для такого человка и все бы отъ него вынесла, но до сихъ поръ онъ мн не попадался. Вы всегда были черезчуръ моимъ рабомъ для того, чтобы могли покорить мое сердце. Даже и милордъ-герцогъ былъ не въ состояніи овладть имъ. Выйдя замужъ за герцога, я непремнно сдлала бы себя несчастной. Это выяснилось для меня уже черезъ три мсяца посл нашей помолвки и мн слдовало бы тогда же вернуть герцогу его слово, но меня удержало отъ этого тщеславіе. Ахъ, Гарри, посл смерти герцога я плакала раза два или три, но плакала не о немъ, а со злости, что не въ состояніи искренно горевать о его смерти! Мн было страшно чувствовать, что я словно будто ей радуюсь. Замужемъ за вами я всегда испытывала бы такое же чувство подчиненности, — такое же стремленіе вырваться на свободу. Этотъ бракъ для насъ обоихъ былъ бы несчастенъ, особенно же для васъ, такъ какъ вы ревнивы не меньше покойнаго герцога. Я пробовала его любить и всячески старалась достигнуть этого результата, — притворялась, будто радуюсь его приходу, — заставляла себя внимательно слушать то, что онъ говорилъ и вообще пробовала какъ можно удовлетворительне играть роль его жены, предназначавшуюся мн, какъ я полагала, на вчныя времена. Между тмъ мн было тяжело выносить подобное принужденіе даже въ продолженіи полу часа, и я невольно задавала себ вопросъ: стоить-ли обрекать себя такой пытк на цлую жизнь? Когда герцогъ говорилъ со мною, мои мысли работали совершенно не въ томъ направленіи, какъ это ему бы хотлось. Я думала: ‘Ахъ, если бы онъ, наконецъ, выпустилъ мою руку и не валялся у меня въ ногахъ!’ Я знала благородную его душу и высокія качества, длавшія его въ тысячу разъ боле цнной личностью, чмъ я сама. Позволю себ замтить, кстати, что васъ, кузенъ, я считаю, по крайней мр, въ милліонъ разъ лучше моей персоны. Но вдь я собиралась выдти за герцога не ради его доблестныхъ качествъ, а ради того, чтобы занять въ обществ высокое положеніе! Мн это не удалось, и тмъ не мене я не могу жалть о смерти герцога. Сколько разъ, слушая пламенныя его рчи и клятвы въ любви, я думала: ‘Вдь если уступлю настояніямъ этого человка, я выйду за него замужъ, а посл того встрчу д_р_у_г_о_г_о, я непремнно возненавижу герцога и брошу его’. Дло въ томъ, Гарри, что я нехорошая двушка. Мамаша въ свою очередь мила и добра, какъ ангелъ. Удивляюсь, право, какъ это она могла родить такую дочь. Она слабохарактерная, но все-таки скоре умретъ, чмъ сдлаетъ дурной поступокъ. Я значительно сильне ея, но знаю, что не остановлюсь ни передъ чмъ, хотя бы просто изъ озорства. Широковщательныя проповди священниковъ не производятъ на меня ни малйшаго впечатлнія. Я хорошо знакома съ нашимъ англиканскимъ духовенствомъ, видла его при Двор и знаю, что попы держатъ себя тамъ хуже самыхъ подлыхъ и непристойныхъ женщинъ. Вы не поврите, какъ все мн въ жизни надоло и опротивло. Я обожду того, о чемъ вы говорили, а затмъ перейду въ католическую вру, которой держится теперь Франкъ и которую исповдала ваша матъ, — поступлю въ монастырь и окончу тамъ жизнь, какъ она. Надть разв мн тогда на себя ваши брилліанты? Говорятъ, будто, въ день постриженія, блицы надваютъ лучшія свои драгоцнности. До поры до времени я исполню ваше желаніе и оставлю ихъ у себя. Прощайте, кузенъ. Мамаша расхаживаетъ взадъ и впередъ по сосдней комнат, ломая свою головку надъ тмъ, о чемъ именно могли бы мы съ вами теперь говорить. Она вдь ревнивая, какъ и вс женщины. Иногда мн кажется даже, что ревность единственное женское качество, которымъ я обладаю. Прощайте же, — прощайте, дорогой мой братъ — сказала она, подставляя Эсмонду, какъ брату, свою щечку для поцлуя. Эта щечка была холодна, какъ мраморъ.
Милэди Рашель не выказывала никакихъ признаковъ ревности, когда Эсмондъ вернулся къ ней въ галлерею. Она такъ хорошо вышколила себя, что могла превосходно маскировать свои чувства. Въ числ прочихъ характерныхъ своихъ женскихъ достоинствъ она обладала также способностью какъ нельзя лучше притворяться.
Полковникъ ухалъ изъ Кэстльвуда съ твердой ршимостью выполнить задуманный подвигъ, или же погибнуть при этой попытк. Душевное его состояніе было таково, что онъ нуждался въ какомъ-нибудь вншнемъ возбужденіи, чтобы противодйствовать мучительной ноющей боли, охватывавшей его сердце.

ГЛАВА VIII.
Я совершаю путешествіе во Францію и привожу оттуда въ Англію портретъ работы Риго.

Мистеръ Эсмондъ счелъ неумстнымъ испрашивать себ прощальную аудіенцію у ея величества, или же сообщать завсегдатаямъ Пелль-Мелля и столичныхъ кафе-ресторановъ о своемъ намреніи ухать за-границу. Онъ предпочелъ обставить свой отьздъ величайшей таинственностью. Съ этою цлью полковникъ добылъ себ черезъ посредство декана Аттербюри паспортъ на имя французскаго подданнаго. Достопочтенный деканъ, для вящей предосторожности, досталъ этотъ паспортъ изъ статсъ-секретаріата со всми необходимыми подписями, окольнымъ путемъ, помимо статсъ-секретаря лорда Болингброка и безъ его вдома. Полковникъ отправился въ Кэстльвудъ съ врнымъ своимъ слугой Локвудомъ и оставилъ его тамъ, а передъ отъздомъ изъ Лондона распустилъ слухъ, что боленъ и детъ въ Гэмпширъ, дабы тамъ отдохнуть и полечиться на лон природы. Принявъ вс упомянутыя мры предосторожности, онъ выхалъ изъ Англіи, если можно такъ выразиться, совершенно инкогнито.
Мистеру Эсмонду, для выполненія его намренія, была необходима помощь Франка Кэстльвуда, а потому онъ прежде всего отправился въ Брюссель (черезъ Антверпенъ, гд находился въ изгнаніи герцогъ Марльборо). Въ Брюссел Эсмондъ розыскалъ милйшаго своего виконта, очевидно, тяготившагося уже цпями супружескихъ узъ. Нжныя объятія Клотильды, постоянно висвшей на ше мужа держали этого несчастливца въ полузадушевномъ состояніи. Полковникъ Эсмондъ не представлялся означенной дам. Вмсто него имлъ эту честь мосье Симонъ, офицеръ французскаго полка Королевскихъ кроатовъ. (Эсмондъ вспомнилъ полкъ, въ которомъ служилъ достопочтенный ирландецъ, съ которымъ ему довелось бесдовать на другой день посл сраженія при Мальплаке, когда онъ самъ впервые имлъ случай видть молодого короля). Мосье Симона оффиціально представили виконтесс Кэстльвудъ, рожденной графин Вертгеймъ, — многочисленнымъ молодымъ графамъ, рослымъ ея братьямъ, — престарлому камергеру графу — ея отцу и графин ея матери, высокой, величественной и дородной особ, вполн достойной быть матерью такихъ дюжихъ молодцовъ-гренадеровъ, какими казались на видъ ея сыновья. Вся эта графская семья безплатно жила въ свое удовольствіе въ маленькомъ замк близь Брюсселя, который нанялъ себ Франкъ, каталась на его лошадяхъ, имя его вино и чувствовала себя, очевидно, какъ нельзя лучше. Мистеръ Эсмондъ еще съ дтства бойко говорилъ по французски, что и немудрено, такъ какъ семья его матери, гд онъ воспитывался, говорила исключительно на этомъ язык. Если Вертгеймы были въ состояніи замтить у него въ выговор какія-либо погршности (сами они говорили по французски съ фламандскимъ акцентомъ, то они могли это приписать долговременному пребыванію мосье Симона въ Англіи, гд онъ женился и жилъ все время посл того, какъ былъ взятъ въ плнъ подъ Бленгеймомъ. Къ нему отнеслись въ этой семь съ полнйшимъ довріемъ и въ справедливоcти его разсказовъ никто не позволилъ себ усомниться, за исключеніемъ самого Франка. Молодой виконтъ былъ, однако, совершенно очарованъ смлымъ проектомъ своего родственника и тотчасъ же, какъ только ознакомился съ этимъ проектомъ, принялъ твердое ршеніе оказать ему всяческую поддержку. Вообще онъ всегда питалъ къ полковнику Эсмонду родственную пріязнь и величайшее уваженіе, считая своего кузена умнйшимъ и лучшимъ изъ всхъ людей и кузеновъ въ мір. Франкъ тмъ охотне взялся за выполненіе роли, предназначенной ему въ проект полковника, что для этого надлежало хать въ Парижъ, а эта поздка освобождала его, по крайней мр, временно отъ тестя, тещи, шуриновъ и золовокъ, неясная родственная привязанность которыхъ уже порядкомъ ему надола.
Какъ уже упомянуто, Франкъ Кэстльвудъ родился въ одинъ годъ съ принцемъ Уэльскимъ, и довольно походилъ на принца ростомъ, сложеніемъ и манерой держаться. Съ тхъ поръ, какъ ему довелось лично видться съ Кавалеромъ св. Георгія, а именно посл сраженія подъ Мальплаке, сходство это еще боле возросло, такъ какъ Франкъ, немало польщенный упомянутымъ сходствомъ съ такой высокопоставленной особой, старался усилить это сходство всми зависвшими отъ него средствами, носитъ свтло-русый парикъ такого же оттнка, какъ у принца, ленты тхъ же цвтовъ и т. д. и т. д.
Необходимо замтить, что именно на означенномъ сходств и былъ построенъ въ значительной степени самый проектъ мистера Эсмонда. Обезпечивъ себ восторженное содйствіе Франка и обязавъ его ни подъ какимъ видомъ не разглашать тайны, онъ разстался съ виконтомъ и продолжалъ свое путешествіе, чтобы повидаться съ другими лицами, отъ которыхъ завислъ успхъ предпріятія. Прежде всего изъ Брюсселя мосье Симонъ отправился въ Лотарингію, въ городъ Баръ. Тамъ онъ оказался уже не отставнымъ офицеромъ, а купцомъ, привезшимъ съ собой конасаменты на партію суконъ и дорогихъ малинскихъ кружевъ, а также письма къ одной проживавшей тамъ высокопоставленной особ. Угодно вамъ знать, какимъ образомъ проводилъ время принцъ, котораго окружали словно ореоломъ геройской славы его несчастья,— принцъ, происходившій отъ длиннаго ряда королей, подобно Атридамъ, осужденнымъ на гибель враждебною имъ судьбою? Посолъ, преодолвшій вс опасности и трудности, для того, чтобы добраться, наконецъ, до принца, увидлъ его впервые въ фланелевомъ жакет на лужайк, гд онъ игралъ въ лоунтеннисъ съ джентльменами своей свиты, вскрикивая при каждомъ удачно или неудачно брошенномъ шар и ругаясь, на чемъ свтъ стоитъ, подобно послднему изъ своихъ подданныхъ. Въ слдующій затмъ разъ мистеръ Эсмондъ видлъ этого принца,— законнаго своего короля, — въ то время, когда мосье Симонъ явился съ пачкою кружевъ съ двиц Огльторпъ. Принцъ жилъ тогда у этой двицы, и люди, которымъ надо было видться съ его величествомъ, должны были стучаться у ея дверей. Когда постучался г-жъ Симонъ, его впустили. Онъ нашелъ короля и это любовницу игравшими въ карты, причемъ его величество былъ очень навесел, Іаковъ III боле интересовался тремя онерами, чмъ тремя королевствами, а полдюжины рюмокъ ратафіи заставляли его забывать вс свои несчастья и утраты. Онъ не помнилъ тогда ни про корону отца, ни про отрубленную голову дда.
Мистеръ Эсмондъ счелъ неумстнымъ безотлагательно открыться принцу. Его величество былъ-тогда наврядъ-ли въ состояніи его выслушать и понять. Полковникъ сомнвался, чтобы король, напивавшійся до такой степени, могъ хранить тайну въ пьяной своей голов, и недоумвалъ, сможетъ-ли дрожавшая до такой степени сильно рука держать съ достаточной энергіей скипетръ. Онъ переговорилъ, однако, съ совтниками принца, въ числ которыхъ оказалось много очень неглупыхъ, доблестныхъ и врныхъ джентльменовъ и, наконецъ, его планъ былъ представленъ на разсмотрніе королю и двиц Огльторпъ, исполнявшей при немъ въ данную минуту должность королевы. Означенный проектъ понравился принцу, такъ какъ являлся рискованнымъ, но удобоисполнимымъ, а потому какъ нельзя боле сообразнымъ съ веселымъ, безпечнымъ, живымъ и мужественнымъ характеромъ принца. Утромъ, посл похмлья, принцъ производилъ впечатлніе очень милаго и живого добраго малаго. Въ манерахъ его обнаруживалась очаровательная смсь простодушной доброты съ остроумнымъ лукавствомъ. Ея Огльторпское величество, надо отдать ей справедливость, была двушка добрая, ршительная и очень неглупая. Она зачастую давала принцу хорошіе совты, которые онъ. однако, не выполнялъ, вслдствіе своей слабохарактерности. Вмст съ тмъ она питала къ принцу искреннюю и врную любовь, за которую онъ ей заплатилъ самою царственной неблагодарностью.
Проникшись грустными предчувствіями относительно результатовъ, которыхъ надлежало ожидать, вслуча благополучнаго выполненія его проекта, полковникъ Эсмондъ съ свойственнымъ ему скептицизмомъ позволилъ себ усомниться въ выгодахъ, какія произойдутъ для Великобританіи вслдствіе возвращенія молодому пьяниц престола его предковъ. Въ такомъ настроеніи находился полковникъ при своей прощальной аудіенціи, посл которой мосье Симонъ немедленно же ухалъ. Не подлежало, однако, сомннію, что молодой человкъ, проживавшій въ Бар, былъ ничуть не хуже сравнительно боле пожилого претендента изъ Ганновера. Къ тому же въ крайнемъ случа можно было раздлаться по свойски и съ тмъ и съ другимъ. т. е., и съ англичаниномъ, и съ нмцемъ. Разсуждая обо всемъ этомъ. мосье Симонъ, продолжалъ свое путешествіе, пріхалъ, наконецъ, въ Парижъ. Онъ осматривалъ этотъ знаменитый городъ украдкой, словно какой-нибудь шпіонъ, опасающійся, какъ бы его не разоблачили. Дйствительно, принимая во вниманіе прекрасную организацію парижской полиціи, это могло бы случиться при малйшей неосторожности съ его стороны. Уже и въ то время въ Париж, больше чмъ въ какомъ-либо другомъ изъ всхъ городовъ въ свт, можно было найти, рука объ руку другъ съ другомъ самые рзкіе контрасты роскоши и нищеты, лохмотьевъ и дорогихъ кружевъ, грязи и золота. Тамъ удалось Эсмонду переговорить съ лучшимъ изъ друзей законнаго короля, — единокровнымъ его братомъ, герцогомъ Бервикскимъ. Эсмондъ узналъ въ немъ незнакомца, прізжавшаго въ Кэстльвудъ лтъ двадцать тому назадъ. Убдившись, что Эсмондъ служилъ въ храбромъ егерскомъ полку Уэбба, бывшемъ полку самого герцога Бервикскаго, его свтлость счелъ возможнымъ отнестись къ этому офицеру съ полнымъ довріемъ. Герцогъ былъ въ сущности мечемъ и щитомъ дла Стюартовъ. Въ благородномъ его герб не оказывалось ни малйшаго пятнышка, за исключеніемъ полосы на лвой сторон, оставленной тамъ сестрою лорда Марльборо. Если бы онъ былъ наслдникомъ престола, то, безъ сомннія, и занялъ бы таковой. Дйствительно, герцогъ Бервикскій умлъ, когда слдуетъ, рисковать, — могъ терпливо выжидать, а затмъ нанести энергическій ударъ, — зналъ, когда слдуетъ говорить и когда молчать. Быть можетъ, у него не было огонька настоящей геніальности, выпадающаго обыкновенно на долю мене высокопоставленныхъ лицъ, но за исключеніемъ этого огонька, онъ обладалъ многими качествами, превосходнаго вождя партіи и полководца. Его свтлость зналъ отца Эсмонда и былъ, очевидно, знакомъ съ сокровенными подробностями біографіи самого полковника. По крайней мр, онъ сдлалъ въ разговор съ нимъ нкоторые намеки, позволявшіе это заключить. Эсмондъ не счелъ умстнымъ поддерживать разговоръ на такую тему, а герцогъ, въ свою очередь, не настаивалъ на ней. Мистеръ Эсмондъ ограничился тмъ, что сказалъ:
— Я, разумется, приму настоящій мой титулъ, когда это удастся и боле высокопоставленнымъ людямъ.
Предположеніе Эсмонда о томъ, что герцогу Бервикскому хорошо извстна его біографія, подтвердилось, когда полковникъ сдлалъ визитъ въ Сенъ-Жерменъ. Королева-мать, которой онъ имлъ честь тамъ представиться, назвала его прямо маркизомъ. Онъ привезъ королев поклонъ отъ крестницы и отъ вдовствующей виконтессы, къ которымъ ея величество въ бытность свою въ Англіи очень благоволила. Королева какъ нельзя лучше помнила красавицу Рашель Эсмондъ, — слышала про возвращеніе лорда Кэстльвуда на лоно католической церкви и радовалась тому, что онъ удостоился такой благодати Божіей. Она знала, что и другіе члены кэстльвудской семьи исповдывали въ былое время католическую вру, которую сама королева признавала единою истинною.
— Вашъ отецъ и ваша мать, господинъ маркизъ, были католиками, — объявила королева. (Она всего только одинъ разъ въ разговор и назвала его маркизомъ).
Мосье Симонъ низко поклонился и объявилъ, что еще въ молодости нашелъ пріемныхъ родителей, заступившихъ ему мсто отца и матери и воспитавшихъ его въ англиканской вр. Впрочемъ, и они были проникнуты такими же чувствами врноподданической преданности законному своему королю. Ея величество соблаговолила тогда вручить полковнику медаль, благословенную самимъ святйшимъ папою. По словамъ королевы, медаль эта очень помогала въ случаяхъ, сходныхъ съ его собственнымъ. Къ тому же ея величество общала и сама молиться о томъ, чтобы полковникъ и его родственники сподобились отршиться отъ своей ереси. и обратиться въ католицизмъ. Набожная королева, безъ сомннія, сдержала слово, но полковникъ Эсмондъ считаетъ своимъ долгомъ заявить, что еще и теперь, по прошествіи цлыхъ двадцати семи лтъ, ни медаль, ни молитвы нимало не повліяли, сколько онъ могъ замтить, на религіозныя его убжденія.
Что касается до роскоши и великолпія королевскаго дворца въ Версали, то мосье Симонъ, въ качеств скромнаго купца, могъ любоваться ими только издали. Онъ разъ лишь удостоился чести видть престарлаго короля, изволившаго всемилостивйше кормить своихъ рыбокъ. Впрочемъ, Симонъ и не хлопоталъ о томъ, чтобы представиться ко Двору христіаннйшаго короля Людовика XIV.
Тмъ временемъ виконтъ Кэстльвудъ пріхалъ тоже въ Парижъ и вскор посл того въ лондонскихъ газетахъ появилось извщеніе о томъ, что сіятельная супруга виконта разршилась во французской столиц сыномъ и наслдникомъ. Врачи нашли, что состояніе ея здоровья требуетъ продолжительнаго отдыха и вслдствіе этого запретили ей путешествовать. Если бы не послдовало такого запрещенія, то виконтъ Кэстльвудъ (какъ заявлялось въ этой замтк) неукоснительно вернулся бы въ Англію, гд предполагалъ поселиться въ своемъ помсть.
Въ бытность свою въ Париж, милордъ Кэстльвудъ поручилъ знаменитому французскому живописцу, мосье Риго, написать съ него портретъ въ подарокъ для родной своей матери, милэди Рашель, проживавшей тогда въ Лондон. Мосье Симонъ, возвращавшійся въ этотъ городъ, захватилъ означенный портретъ съ собою. Мосье Симонъ пріхалъ въ Лондонъ приблизительно въ ма мсяц 1714 года и тотчасъ же превратился тамъ въ полковника Эсмонда, вернувшагося будто бы изъ Кэстльвуда. Вскор посл того пріхали въ столицу также и милэди съ своей дочерью, у которыхъ будто бы все время гостилъ въ Кэстльвуд полковникъ. Вернувшись на прежнюю свою квартиру близь Рыцарскаго моста, мистеръ Эсмондъ немедленно же сталъ посщать вс публичныя мста. Очевидно, что долгое пребываніе въ провинціи прекрасно повліяло на его здоровье.
Портретъ милорда, въ великолпной золоченой рам, былъ повшенъ на самомъ почетномъ мст въ гостиной ея сіятельства. Виконтъ былъ изображенъ въ красномъ своемъ мундир гвардейскаго капитана, — въ свтлорусомъ парик, — кирас, выказывавшейся изъ подъ мундира и прикрытой отчасти голубою лентой и манишкой изъ брюссельскаго кружева. Многіе изъ друзей виконтессы до чрезвычайности восхищались этимъ портретомъ и цлыми толпами собирались его смотрть. Епископъ Аттербюри, мистеръ Лесли, добрйшій престарлый мистеръ Колье и многія другія особы духовнаго званія, — нашли этотъ портретъ великолпнымъ. Многія высокопоставленныя лица, видвшія этотъ портретъ, чрезвычайно его хвалили. Я долженъ сознаться, однако, что докторъ Тёшеръ, случайно пріхавшій въ Лондонъ и столь же случайно видвшій этотъ портретъ (обыкновенно онъ былъ закрытъ занавсью, но въ этотъ день какъ разъ миссъ Беатриса отдернула ее, чтобы полюбоваться портретомъ своего братца), не нашелъ въ немъ особеннаго сходства съ оригиналомъ. Дйствительно, кэстльвудскій священникъ утверждалъ, будто единственно только парикъ, да можетъ быть подбородокъ напоминаютъ до нкоторой степени бывшаго его воспитанника. Мы вс, однако, уврили Тёшера, что онъ совершенно не помнитъ Франка, такъ какъ не видался съ нимъ уже боле пяти лтъ, да притомъ въ изящныхъ искусствахъ понимаетъ столько же, какъ свинья въ апельсинахъ. Доводы наши показались ему убдительными настолько, что онъ чистосердечно сознался, что ошибается и ухалъ во свояси съ полной увренностью, что портретъ его сіятельства виконта Франка Кэстльвуда чрезвычайно похожъ. Лордъ Боллингброкъ случайно почтилъ тоже виконтессу своимъ посщеніемъ. Когда полковникъ Эсмондъ, бывшій при этомъ, показалъ ему портретъ, милордъ расхохотался и спросилъ: ‘какая замышляется тутъ чертовщина?’ Эсмондъ откровенно признался тогда, что этотъ портретъ написанъ не съ виконта Кэстльвуда, а съ другого лица, но вмст съ тмъ взялъ съ статсъ-секретаря слово не выдавать эту тайну, сообщилъ, что милэди Кэстльвудъ и ея дочь пламенныя яковистки (что было и безъ того всмъ извстно), и, наконецъ. объявилъ, что это портретъ Кавалера Св. Георгія. На самомъ дл мосье Симонъ зашелъ однажды къ живописцу Риго, чтобы повидаться тамъ съ лордомъ Кэстдьвудомъ, съ котораго этотъ художникъ писалъ портретъ. Тамъ онъ увидлъ недоконченный портретъ Кавалера, одна только голова котораго была совершенно уже отдлана и купилъ этотъ портретъ за сто франковъ. Портретъ этотъ предназначался, по словамъ Риго, для любовницы принца, миссъ Огльторпъ, но такъ какъ эта двушка ухала изъ Парижа, не уплативъ общанныхъ въ задатокъ денегъ, то художникъ счелъ себя вправ распорядиться своимъ произведеніемъ. Взявъ это художественное произведеніе къ себ на квартиру, полковникъ Эсмондъ, онъ же мосье Симонъ, переснялъ мундиръ и прочіе аксесуары съ портрета виконта и такимъ образомъ позволилъ себ закончить работу Риго. Дло въ томъ, что полковникъ охотно занимался живописью, особенно же въ теченіе долгаго своего пребыванія въ фландрскихъ городахъ, гд образцами для него служили дивныя картины Вандика и Рубенса. Какъ бы ни было, законченный полковникомъ портретъ Іакова III находится теперь у моего внука въ Виргиніи.
Въ начал іюня мсяца Беатриса Эсмондъ съ виконтессой, своей матерью, прибыла въ Кэстльвудъ. Миссъ Беатрлс надлежало вступить снова въ исполненіе своей должности при Двор, отъ которой ее временно освободили посл роковой катастрофы, прескшей жизнь герцога Гамильтона. Она снова заняла свое мсто при ея величеств и за столомъ придворныхъ фрейлинъ, и продолжала состоять въ наилучшихъ отношеніяхъ съ старшей статсъ-дамой королевы, г-жею Мешэмъ. Это обусловливалось, быть можетъ, тмъ, что об он очень не долюбливали герцогиню Марльборо. Придворные, въ томъ числ и лордъ Болингброкъ, находили, что Беатриса стала теперь прелестне чмъ когда-либо. Серьезное трагическое выраженіе, которое невольно принимало иногда ея лицо, шло къ ней, по ихъ мннію, еще лучше, чмъ прежній игривый, улыбающійся видъ.
Въ небольшомъ домик виконтессы на Кенсингтонскомъ сквер перемнился весь штатъ прислуги. Дворецкій, служившій виконтесс цлыхъ уже двадцать пять лтъ (съ тхъ поръ, какъ она стала матерью), былъ отосланъ въ Ирландію, чтобы осмотрть находившееся тамъ помстье милорда. Экономка, состоявшая съ незапамятныхъ временъ при милэди и нянчившая ея дтей, была, не смотря на все ея нежеланіе, отослана въ Валькотъ, чтобы наблюдать тамъ за отдлкою дома, гд предполагала поселиться вдовствующая виконтесса, намревавшаяся передать Кэстльвудъ своей невстк, прибытія которой изъ Франціи слдовало ожидать со дня на день. Другую горничную виконтесса совсмъ уволила, выдавъ ей денежное вознагражденіе и сообщивъ, что намревается уменьшить штатъ прислуги. Такимъ образомъ во всемъ дом не осталось никого изъ служащихъ, кто зналъ бы лично молодого Франка Кэстльвуда.
Для успшнаго осуществленія проекта, задуманнаго полковникомъ Эсмондомъ, надлежало обезпечить строжайшее сохраненіе тайны, а потому съ нею было ознакомлено лишь самое ограниченное число лицъ. Кром членовъ семьи Эсмонда, ее знали всего лишь три или четыре человка, и никто изъ нихъ не проговорился.
10-го іюня 1714 года съ курьеромъ англійскаго посла въ Париж, мистера Пріора, получено было письмо отъ виконта Кэстльвуда къ его матери. Въ письм этомъ сообщалось, что онъ очень плохо распорядился съ деньгами. Къ стыду своему онъ долженъ сознаться, что спустилъ ихъ частью въ карты, частью же инымъ образомъ. Поэтому, вмсто того, чтобы давать въ Кэстльвуд въ ныншнемъ году балы и празднества, какъ это первоначально предполагалось, придется вести тамъ самую скромную жизнь и соблюдать строжайшую экономію. Каждое слово въ письм бдняги Франка, разумется, было какъ нельзя боле врнымъ. Съ помощью рослыхъ молодцовъ, братьевъ своей жены, онъ тратилъ гораздо больше, чмъ слдовало и занималъ деньги подъ залогъ доходовъ съ Кэстльвудскаго помстья, которое очистилось было отъ долговъ за время искуснаго и бережливаго управленія имъ самой виконтессой.
‘Моя Клотильда, — продолжалъ Кэстльвудъ, — все еще чувствуетъ себя не совсмъ здоровой, и доктора находятъ, что ей лучше обождать въ Париж, пока она совершенно не поправится. Я пріду поэтому безъ ея сіятельства приблизительно 17-го или 18-го іюня, такъ какъ немедленно же выду изъ Парижа на почтовыхъ, захвативъ съ собой всего лишь одного лакея. Сообщите моему юрисконсульту въ Грейское подворье, чтобы онъ явился ко мн со счетами. Тотъ же приказъ отдайте и кэстльвудскому управляющему. Мн необходимо, во что бы ни стало, раздобыть денегъ и вернуться къ больной жен’.
Затмъ его сіятельство сообщалъ нкоторыя парижскія новости и просилъ кланяться родственникамъ. Письмо это было сдано въ Лондон на почту и, безъ сомннія, какъ французская, такъ и англійская полиція сняли съ него копіи, которыя наврядъ-ли принесли имъ существенную пользу.
Два дня спустя прибыло изъ Парижа другое письмо, сданное просто напросто во Франціи на почту. Въ письм этомъ сообщались разныя подробности о модахъ при французскомъ Двор, и оно заканчивалось слдующими фразами, въ которыхъ безъ соотвтственнаго ключа было бы не легко отыскать что либо таинственное:
‘(Король) приметъ въ четвергъ лекарство. Его величеству стало за послднее время лучше, но онъ нердко страдаетъ разстройствомъ пищеваренія отъ слишкомъ сильнаго аппетита. Госпожа Ментенонъ совершенно здорова. Въ Сенъ-Сирскомъ театр играли трагедію г-на Расина, при чемъ присутствовали: герцогъ Шрюсбюри, нашъ посолъ, г-нъ Пріоръ, и вся находившаяся въ Париж англійская знать. (Съ паспортами виконта Кэстльвуда) обстояло, говорятъ, не совсмъ благополучно. Ихъ не хотли ему выдавать, такъ какъ ювелиръ предъявилъ къ его сіятельству искъ за серебряную посуду и жемчужное ожерелье для актрисы французской комедіи, m-lle Мерюель. Очень жаль, что о молодомъ нашемъ высшемъ дворянств ходятъ за-границей такіе слухи. Подобное извстіе (не преминетъ прибыть въ Англію). Между тмъ оно совершенно неосновательно. Двицу Мерюель засадили уже въ тюрьму. По слухамъ, она заказала себ не только серебряную посуду, но также мебель, — купила себ карету и лошадей (прикрываясь именемъ этого лорда) безъ его вдома, и, разумется, безъ вдома злополучной его супруги.
‘(Его величество король будетъ) въ слдующій день своего рожденія праздновать уже восемьдесятъ два года. При Двор готовятся по этому случаю большія торжества. Мистеръ Пріоръ обижается, что ему до сихъ поръ не выслали еще изъ Англіи посольскій серебряный сервизъ. Вс здсь восхищались портретомъ виконта и признавали этотъ портретъ однимъ изъ самихъ художественныхъ произведеній Риго. Видли вы этотъ портретъ? Онъ долженъ теперь (находиться въ дом лэди Кэстльвудъ на Кенсингтонскомъ сквер). Наврядъ-ли кто-нибудь изъ англійскихъ живописцевъ могъ создать такую художественную вещь!
‘Нашъ пріятель, бдняга аббатъ, сидвшій прежде въ Бастиліи, переведенъ оттуда въ Консьержери (гд друзья могутъ его навщать. Имъ надлежитъ, впрочемъ, просить свиданія съ) нимъ у тюремнаго начальства. Быть можетъ, его вскор выпустятъ совсмъ на свободу. Будемъ надяться, что онъ искренно раскается въ своемъ проступк.
‘Я говорилъ съ (лордомъ Кэстльвудомъ). Недоразумнія на счетъ ожерелья, серебряной посуды и т. д. благополучно улажены, такъ что виконтъ безотлагательно будетъ въ Англіи.
‘Не правда-ли это очень глупое письмо? Впрочемъ, тутъ нтъ ничего мудренаго, такъ какъ у меня страшно болитъ голова отъ попойки съ Матомъ и нсколькими другими пріятелями. Какъ бы тамъ ни было, а я, и навесел и въ трезвомъ вид, всегда остаюсь

любящій тебя… N N…’

За исключеніемъ дюжины словъ, поставленныхъ здсь въ скобкахъ, письмо представляло собою наборъ словъ, не заслуживающій ни малйшаго вниманія. Это не мшало ему быль въ высшей степени многозначительнымъ посланіемъ. Т, у кого имлся ключъ къ этому письму прочли безъ труда. ‘Король съ паспортомъ виконта Кэстльвуда не преминетъ прибыть въ Англію, прикрываясь именемъ этого лорда. Его величество король будетъ находиться въ дом лэди Кэстльвудъ на Кенсингтонскомъ сквер, гд друзья его могутъ навщать, имъ надлежитъ, впрочемъ, просить свиданія съ лордомъ Кэстльвудомъ’.
Письмо это могло лежать передъ глазами мистера Пріора и французскихъ чиновниковъ-спеціалистовъ, дйствовавшихъ теперь, по заключеніи мира, за-одно съ англійскимъ правительствомъ, и они все-таки ничего бы изъ него не разобрали, а между тмъ оно совершенно обстоятельно объясняло кому слдуетъ въ Лондон, какое именно событіе долженствовало случиться. Несомннно также, что оно объяснитъ читателямъ моихъ мемуаровъ черезъ сотню лтъ посл того, какъ они написаны, въ чемъ именно заключалось предпріятіе, за которое взялся полковникъ Эсмондъ. Онъ ршилъ сдлать втихомолку и безотлагательно то, о чемъ мечтали другіе, и что старались подготовить путемъ самыхъ неловкихъ интригъ многія тысячи приверженцевъ короля Іакова. Одинъ и безъ посторонней помощи онъ вознамрился достигнуть того, о чемъ толковали вожди яковистской партіи, не осмливавшіеся перейти отъ слова къ дду. Онъ задумалъ привезти принца Уэльскаго въ Англію, нисколько не стсняясь тмъ, что на стнахъ вывшены были объявленія за подписью статсъ-секретаря, въ которыхъ предлагалось пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ награды тому, кто задержитъ претендента, вслуча его появленія на англійской территоріи. Полковникъ Эсмондъ ршилъ привезти этого претендента, такъ сказать, подъ носомъ у Болингброка. Безъ сомннія, это была смлая игра, сыграть и выиграть которую было бы пріятно каждому любителю сильныхъ ощущеній, тмъ боле, что проигрышъ въ ней былъ сопряженъ съ серьезной отвтственностью. Вся наша семья была, однако, готова принять на себя эту отвтственность ради славы, которую могъ доставить ей выигрышъ. Предпріятіе мистера Эсмонда нельзя было, впрочемъ, назвать игрой для участвовавшихъ въ немъ лицъ, за исключеніемъ разв лишь главнаго игрока, относившагося къ своей партіи приблизительно съ такимъ же скептицизмомъ, какъ и большинство политическихъ дятелей, съ которыми онъ имлъ тогда удовольствіе быть знакомымъ, (не знаю, найдется-ли и теперь въ Англіи общественный дятель, который всецло вритъ въ свою партію. Найдется-ли также среди такихъ дятелей такой, который, не смотря на свой скептицизмъ, не будетъ отстаивать ея принциповъ), молодой Франкъ готовъ былъ безъ дальнихъ разсужденій обнажить мечъ за своего законнаго короля. По примру своего отца и всхъ вообще Эсмондовъ, онъ былъ ярымъ роялистомъ! По первому сигналу Франкъ готовъ былъ воскликнуть: ‘Да здравствуетъ король Іаковъ!’ передь дворцовымъ карауломъ, или на любой изъ городскихъ площадей. Что касается до особъ прекраснаго пола, то у нихъ, по обыкновенію, въ дло замшивались не интересы партій, а нчто врод религіознаго догмата. Ихъ убжденія имли характеръ страстнаго чувства, за которое милэди Рашель и ея дочь съ радостью приняли бы мученическій внецъ. Бесдуя о царствованіи короля Вильгельма, я часто говорилъ со смхомъ, что виконтесса была очень разочарована великодушіемъ этого монарха, не пожелавшаго сколько-нибудь энергически преслдовать враждебную ему семью Кэстльвудовъ. Тотъ, кто знаетъ женскую натуру, можетъ представить себ восторгъ, съ которымъ вдовствующая виконтесса и ея дочь встртили ввренную имъ тайну,— нетерпніе, съ которымъ он ждали полнаго ея осуществленія,— почтеніе, съ которымъ он смотрли на агента, посвятившаго ихъ въ сокровенную истину, извстную пока лишь немногимъ, но долженствующую вскор возсіять надъ міромъ. Описывать все это было бы совершенно излишнимъ. Извстно, что женщины отличаются наклонностью къ восторженности, обусловливающей у нихъ изумительно стойкую вру. Этимъ объясняются такіе факты, какъ, напримръ, обожаніе Арріей ея мужа, — пьянаго идіота, который чуть не ежедневно угощалъ ее побоями, а также страстная материнская любовь Корнеліи къ такому недостойному выродку, какимъ былъ во всхъ отношеніяхъ на сынъ. Я съ своей стороны зналъ женщину, которая пропагандировала сперва хинную кору, а потомъ дегтярную воду доктора Беркелея, такъ пламенно и усердно, какъ если бы само небо предписывало принимать означенныя лекарства, вслдствіе чего уклоненіе отъ этого представлялось ей настоящимъ богохульствомъ.
По возвращеніи изъ Франціи полковникъ Эсмондъ сталъ во глав небольшого избраннаго кружка такихъ заговорщиковъ. Онъ зналъ, что никакія пытки и угрозы смертью не заставятъ ихъ измнить длу, которому они служили. Когда полковникъ разсказывалъ въ подробности свой проектъ возвращенія престола законному королю, милэди Рашель пришла къ убжденію, что исторія должна будетъ приписать это великое событіе, посл Бога, преимущественно Кэстльвудской семь и геройскому ея глав. Неудивительно, если она стала посл того любить и обожать Эсмонда больше, чмъ когда-либо (если только это вообще было дли нея возможно). Она ни на минуту не сомнвалась въ успх его проекта, самая тнь недоврія къ которому казалась ей святотатствомъ. Что касается до Беатрисы, то, ознакомившись съ проектомъ и отъ всего сердца изъявивъ свою ршимость оказать ему посильное содйствіе, она бросила на Эсмонда одинъ изъ своихъ ясныхъ испытующихъ взглядовъ и сказала.
— Ахъ, Гарри, отчего вы не захотли быть главой нашего дома? Вы дйствительно могли бы его возвысить и прославить, а вмсто того вы отдали свой титулъ и общественное положеніе глупому мальчишк. Впрочемъ, такъ вдь всегда длается на свт! Счастье и почести выпадаютъ на долю тхъ, кто ихъ не заслуживаетъ или не дорожитъ ими. Я бы хотла, кузенъ, предоставить вамъ глупую, недостойную награду, которой вы домогаетесь, но не могу этого сдлать. Я пробовала, но это оказалось для меня не по силамъ.
Съ этими словами Беатриса ушла, печально покачивая головкой, но тмъ не мене Эсмонду казалось, что ея любовь и уваженіе къ нему значительно возросли съ тхъ поръ, какъ она убдилась, что онъ обладаетъ не только пассивными, но также и активными качествами, — уметъ и выжидать и дйствовать.

ГЛАВА IX.
Оригиналъ портрета прізжаетъ въ Англію.

Всмъ и каждому въ дом милэди Рашель было извстно, что съ лордомъ Кэстльвудомъ прідетъ состоящій при немъ въ качеств довреннаго секретаря французскій дворянинъ. Принадлежа къ хорошей фамиліи и будучи къ тому же папистомъ, этотъ дворянинъ хотя и занималъ подчиненное положеніе, но тмъ не мене выговорилъ себ право обдать въ своей комнат, а не за общимъ столомъ съ прислугой. Виконтесса предоставила въ распоряженіе своего сына собственную спальню, находившуюся рядомъ съ спальней Беатрисы. Первая была обращена въ опочивальню для виконта, а въ примыкавшемъ къ ней обширномъ альков устроена была спаленка для француза, мосье Баптиста. Само собой разумется, что когда гости дйствительно прибыли и заперли за собой двери своихъ аппартаментовъ, молодой виконтъ немедленно сталъ покорнымъ слугою прибывшаго съ нимъ августйшаго принца и съ удовольствіемъ уступилъ ему боле просторную и удобную комнату, довольствуясь самъ небольшой спаленкой. Беатрис пришлось тоже перехать этажомъ выше, такъ какъ ея спальня была обращена въ гостиную для милорда. Чтобы еще боле сбить съ толка прислугу, фрейлина Двора ея величества выказывала въ присутствіи горничныхъ притворное недовольство и ворчала на то, что ее выселили изъ комнаты и отдали эту комнату ея брату. Можно представить себ, что къ встрч гостей, которые должны были почтить своимъ посщеніемъ кенсингтонскій домъ виконтессы, сдланы были самыя заботливыя приготовленія, при которыхъ сердца обихъ кэстльвудскихъ дамъ порядкомъ таки трепетали. Комната виконта была убрана цвтами, а на постель постланы самыя тонкія простыни. Мать и дочь непремнно пожелали приготовить постель сами и, ставъ на колни передъ кроватью, облобызали простыни, выражая такимъ образомъ благоговйное свое почтеніе ткани, на которой должна была опочить священная особа его величества. Умывальный приборъ въ комнат былъ весь изъ серебра и хрусталя. На письменномъ стол лежала копія Eikon Basilika. Надъ каминомъ вислъ портретъ короля-мученика, подъ которымъ помщались шпага покойнаго лорда Кэстльвуда и эмблематическій вышитый рисунокъ, который вдовствующая виконтесса любила всегда имть передъ глазами, такъ какъ въ него были вплетены волосы покойнаго ея мужа и обоихъ дтей. Собственные свои молитвенники и душеспасительныя книги, написанныя въ дух англиканской церкви, виконтесса убрала въ комнату верхняго этажа, въ которую временно переселилась сама. Когда приготовленія эти были кончены, она показала мистеру Эсмонду комнаты, предназначавшіяся для гостей. При этомъ именно случа Беатриса стала на колни передъ кроватью и поцловала простыни. Что касается до ея матери, то лэди Кэстльвудъ сдлала еще въ дверяхъ такой же глубокій поклонъ, съ какимъ обыкновенно обращалась къ алтарю при вход въ церковь. По ея словамъ, эта комната представлялась ей уже до извстной степени священной.
На кухн и въ людской никому не приходило въ голову, чтобы означенныя приготовленія длались для кого-нибудь иного, а не для молодого виконта, сына хозяйки дома. Всмъ было извстно, что любящая мать много лтъ уже не видалась съ сыномъ. И сама виконтесса и ея дочь были отличными хозяйками, замчательно искусными въ изготовленіи пирожныхъ, ароматическихъ водъ и т. д. Он и при обыкновенныхъ условіяхъ имли тщательный верховный надзоръ за кухней. На этотъ разъ, по мннію Эсмонда, заклано было достаточное число упитанныхъ тельцовъ, для того, чтобы прокормить цлую ватагу блудныхъ сыновей. Навстивъ виконтессу въ тотъ самый день, когда должны были прибыть гости, полковникъ Эсмондъ позволилъ себ подшутить надъ тмъ, что дв пары самыхъ прелестныхъ и полненькихъ ручекъ во всей Англіи (милэди Кэстльвудъ была тоже замчательно хорошо сложена) были покрыты мукой выше локтя. Дйствительно, милэди и ея дочь собственноручно мсили тсто и приготовляли пирожки въ комнат экономки. Виконтъ долженъ былъ пріхать не разв какъ къ ужину. Безъ сомннія, онъ предпочтетъ ужинать въ своей комнат, куда, разумется, подана была великолпнйшая серебряная посуда во всемъ дом. Читатель безъ труда уяснитъ себ также причину, по которой мать и дочь объявили, что сами станутъ прислуживать за обдомъ молодому глав семьи.
Свъ на коня, полковникъ Эсмондъ въ непродолжительномъ времени прибылъ въ Рочестеръ и сталъ ожидать короля Іакова III въ томъ самомъ город, въ которомъ отецъ этого короля простился навсегда съ Англіей. Тамъ въ гостинниц заране уже была взята комната для лорда Кэстльвуда и его служителя. Полковникъ Эсмондъ пріхалъ съ такимъ разсчетомъ, что ему пришлось ждать желаннаго гостя всего только какихъ-нибудь полчаса. Выйдя на балконъ, онъ глядлъ во дворъ гостинницы, когда два путешественника подъхали къ воротамъ. Поспшно сбжавъ съ лстницы, полковникъ въ слдующую затмъ минуту обнялъ возлюбленнаго своего молодого виконта.
Спутникъ милорда, выполняя роль слуги, слзъ съ коня, чтобъ подержать виконту стремя, но мистеръ Эсмондъ, подозвавъ находившагося во двор собственнаго своего слугу, приказалъ ему убрать лошадей и расплатиться съ почтальономъ, сопровождавшимъ путешественниковъ. Выразивъ свое неудовольствіе по поводу того, что спутникъ милорда, французъ, не знаетъ англійскихъ порядковъ и можетъ быль также и цнности англійскихъ денегъ, полковникъ добавилъ повелительнымъ тономъ уже на французскомъ язык, обращаясь къ служителю виконта.
— Мой лакей присмотритъ за лошадьми, а вы, Баптистъ, понимаете-ли вы что нибудь по англійски?
— Только малую толику, — отвчалъ французъ на ломанномъ англійскомъ язык.
— Въ такомъ случа вамъ тутъ нечего длать! Идите за милордомъ и прислуживайте вашему барину за обдомъ.
Дйствительно, вскор посл того, хозяинъ гостинницы и трактирная прислуга принесли обдъ. Хорошо, что они при этомъ подняли шумъ въ корридор, такъ какъ въ противномъ случа могли бы, пожалуй, застать полковника Эсмонда на колняхъ передъ служителемъ лорда Кэстльвуда. Полковникъ привтствовалъ его величество съ прибытіемъ въ Англію и цловалъ королю руку. Мы сообщили трактирщику, что не нуждаемся въ его услугахъ, такъ какъ виконту будетъ прислуживать его французъ. Своего лакея Эсмондъ отослалъ въ корридоръ и приказалъ ему стоять тамъ у дверей. Принцъ Іаковъ обдалъ съ большимъ аппетитомъ. Онъ весело говорилъ, много смялся и снисходительно пригласилъ обоихъ своихъ товарищей ссть вмст съ нимъ за столъ. Онъ находится въ гораздо лучшемъ расположеніи духа, чмъ бдняга Франкъ Кэстльвудъ. Эсмондъ думалъ было, что его родственникъ груститъ, пожалуй, о покинутой имъ божественной Клотильд, но оказалось, что онъ ошибся. Посл обда принцъ пожелалъ немножко заснуть и ушелъ въ сосднюю комнату, гд стояла кровать. Эсмонду выяснилась тогда истинная причина горести бдняги Франка. Заливаясь слезами, этотъ добрый мальчикъ принялся уврять Гарри въ своей любви, дружб и неизмнной преданности, а вмст съ тмъ далъ ему понять, что знаетъ теперь все, и что ему извстны жертвы, принесенныя полковникомъ Эсмондомъ.
Не усматривая ни малйшей надобности сообщать Франку семейную тайну, мистеръ Эсмондъ просилъ милэди Рашель не открывать этой тайны ея сыну. Принцъ Іаковъ призналъ, однако, умстнымъ разсказать ее молодому человку ради препровожденія времени, на пути изъ Дувра въ Ричмондъ.
— Кажется, мн было бы легче, если бы онъ меня застрлилъ, кузенъ, — чистосердечно признался Франкъ.— Я знаю васъ за самаго лучшаго, благороднйшаго и добрйшаго изъ людей. (Такъ угодно было аттестовать меня этому восторженному юнош), но никогда не считалъ себя до такой степени вамъ обязаннымъ и почти не въ состояніи теперь выносить громадности лежащаго на мн обязательства.
— Я заступилъ мсто вашего отца, — добродушно возразилъ мистеръ Эсмондъ, — а вдь отецъ всегда можетъ переуступить законныя свои права сыну. Что же тутъ мудренаго, если я отрекся отъ грошовой короны и предпочелъ посмотрть, какимъ образомъ будетъ царствовать въ Кэствульд ваша милость. Пожалуйста только не дурачься и не плачь. Ты, любезнйшій, гораздо боле рослый и красивый виконтъ, чмъ вышелъ бы, напримръ, изъ меня!
Не смотря на шутливый тонъ добродушныхъ замчаній Эсмонда, ему долгое время не удавалось надлежаще успокоить своего родственника. Молодой человкъ былъ въ такомъ страстномъ возбужденіи, что поперемнно смялся и плакалъ, клялся и протестовалъ: хотлъ непремнно стать передъ полковникомъ на колни и поцловать ему руку, просилъ и умолялъ его отдать какое-нибудь приказаніе, — повелть, напримръ, чтобы Кэстльвудъ пожертвовалъ собственной жизнью, или убилъ кого-нибудь и такимъ образомъ засвидтельствовалъ свою благодарность за оказанное ему Эсмондомъ великодушіе.
— Кор… то есть джентльменъ, который спитъ вотъ тамъ, — объяснилъ Франкъ, указывая на дверь сосдней комнаты и говоря шепотомъ, — смялся, разсказывая мн про это. Тмъ не мене я знаю, что онъ говорилъ совершенно серьезно. Дорогой сюда изъ Дувра мы бесдовали другъ съ другомъ по французски. Онъ принялся разсказывать мн тогда про васъ и про то, какъ вы прізжали къ нему въ Баръ. Онъ называлъ васъ ‘серьезнйшимъ’, а также ‘дономъ Билліаннисомъ греческимъ’, ‘рыцаремъ Печальнаго образа’ и разными другими именами, передразнивалъ вашъ тонъ и манеру держаться (виконтъ при этомъ расхохотался) и при томъ довольно удачно. Онъ, видите-ли, смется ршительно надъ всмъ и вовсе не похожъ въ своемъ обращеніи на короля. Иногда мн кажется, Гарри, что въ васъ вотъ есть что-то такое царственное, онъ же, повидимому, даже не думаетъ о томъ, какому страшному риску мы вс ради него подвергаемся. Онъ хотлъ было остановиться въ Кэнтербюри и пріударить тамъ за смазливой двченкой, прислуживавшей въ портерной, и я насилу упросилъ его продолжать путь. У него имется въ Шальо увеселительный домикъ, гд онъ живетъ по цлымъ недлямъ, не видясь съ королевой-матерью. Онъ проводитъ тамъ время въ самомъ дурномъ обществ, — заявилъ серьезнымъ тономъ Франкъ.— Пожалуйста, не улыбайся такъ насмшливо. Я, правда, былъ и самъ повсой, но теперь, слава Богу, покаялся и остепенился, — добавилъ виконтъ, набожно длая у себя на груди крестное знаменіе.
— Ты милый, хорошій мальчикъ, — сказалъ полковникъ Эсмондъ, тронутый простодушіемъ молодого человка.— Пока въ Кэстльвуд будетъ жить мой Франкъ, тамъ всегда найдется истинный джентльменъ.
Молодой человкъ хотлъ было въ страстномъ порыв снова броситься на колни, чтобы выразить глав семьи свою благодарность за такой лестный отзывъ, но какъ разъ въ это время мы услышали изъ сосдней комнаты голосъ августйшаго принца, который воскликнулъ съ просонковъ по французски: ‘Эй, Ля-Флеръ! Стаканъ воды!’ Вслдъ затмъ его величество, звая, вышелъ изъ комнаты и сказалъ намъ: ‘Чортъ бы побралъ вашъ англійскій эль! Онъ до того крпокъ, что у меня не шутя голова закружилась!’
Эль этотъ дйствовалъ на нашихъ лошадей столь же ободряющимъ образомъ, какъ шпоры. Мы очень быстро дохали до Лондона и къ сумеркамъ прибыли уже въ Кенсингтонъ. Лакей, мистера Эсмонда остался въ Рочестер, присмотрть за уставшими лошадьми, такъ какъ полковникъ распорядился, чтобы заране были заготовлены свжія лошади. Онъ халъ рядомъ съ принцемъ и дорогой объяснялъ ему подробности своего плана дйствій, сообщилъ, кому именно изъ друзей принца извстно о прибытіи его въ Англію, кому принцъ можетъ боле всего доврять и т. п. Особенно настоятельно упрашивалъ полковникъ его величество соблюдать строжайшее инкогнито до тхъ поръ, пока не наступитъ удобный моментъ выступить совершенно открыто въ качеств англійскаго наслднаго принца. Въ самой столиц у принца имлась масса сторонниковъ, многіе изъ которыхъ переписывались съ Сенъ-Жерменскимъ дворцомъ. Нкоторые изъ нихъ открыто объявляли себя яковистами, другіе же не высказывали такъ откровенно своихъ убжденій. Въ числ сторонниковъ принца имлись и высокопоставленныя особы и лица, занимавшія скромное общественное положеніе: придворные и приближенные королевы, члены парламента, особы духовнаго званія, лондонскіе купцы и другіе. У принца имлось множество друзей въ арміи, въ государственномъ совт и въ администраціи. Небольшое число лицъ, задумавшихъ привезти законнаго короля и роднаго брата королевы Анны въ Англію, предполагали, ршаясь на такой смлый шагъ, обставить все дло такъ, чтобы присутствіе принца явилось неожиданностью и для его друзей, и для враговъ. Особенно необходимо было застать врасплохъ этихъ послднихъ, для того, чтобы они не успли организоваться и подготовиться къ энергическому отпору. Мы, признаться, опасались друзей боле чмъ враговъ. Льстивыя ложныя увренія, посылавшіяся изъ Лондона въ Сенъ-Жерменъ агентами яковистской партіи, страшно повредили длу короля Іакова III и внушили самому королю самыя неврныя представленія относительно положенія вещей въ его государств. Отъ этой именно опасности, главнымъ образомъ, и хотли защитить руководители заговора принца, долженствовавшаго играть въ немъ главную роль {Въ числ руководителей состояли: епископъ, которому нисколько не повредитъ, если мы назовемъ его фамилію, а также одинъ чрезвычайно дятельный прелатъ, не согласившійся присягать королев Анн, — дама, занимавшая высокій постъ при Двор, съ которою часто видлась Беатриса Эсмондъ, — двое изъ числа самыхъ знатныхъ вельможъ и членъ парламента, неоднократно уже фактически доказывавшій свою преданность дому Стюартовъ}.
Путники прибыли въ Лондонъ, когда только что начало смеркаться, — оставивъ своихъ лошадеи на почтовомъ двор прямо противъ Вестминстера и воспользовались паромомъ, чтобы переправиться на другой берегъ Темзы, гд ожидала ихъ уже карета милэди. Часъ спустя, они прибыли въ Кенсингтонъ, и милэди имла удовольствіе прижать къ своему сердцу и расцловать сына, съ которымъ не видалась въ продолженіи столькихъ уже лтъ. Франкъ былъ тоже до чрезвычайности обрадованъ этимъ свиданіемъ, такъ какъ, не смотря на вс юношескія свои увлеченія, сохранилъ все-таки нжную любовь къ матери.
Милэди не въ состояніи была удержаться отъ того, чтобы выразить такимъ образомъ свои чувства въ присутствіи слугъ и секретаря, привезеннаго съ собою виконтомъ Кэстльвудомъ. Слдуетъ замтить, что секретарь этотъ держалъ себя до чрезвычайности странно. Эсмондъ долженъ былъ шепнуть ему по французски, чтобы онъ снялъ съ себя шляпу. Мосье Баптистъ съ непонятнымъ легкомысліемъ пренебрегалъ самыми существенными чертами той роли, которую ему надлежало исполнять. Ко всему этому, еще на пути въ Лондонъ, нкоторыя вырвавшіяся у него выходки и замчанія очень шокировали обоихъ сопровождавшихъ его джентльменовъ, свидтельствуя о томъ, что принцъ не иметъ ни малйшаго понятія о стран, которою собирается управлять. Каждый изъ двухъ джентльменовъ втайн помышлялъ о томъ, что было бы гораздо лучше, если бы принцъ держалъ себя нсколько иначе. Дйствительно, не въ мру веселый и легкомысленный, чтобы не сказать скоромный тонъ это бесдъ казался не вполн умстнымъ для такого знатнаго лица, какъ принцъ, и несоотвтствовавшимъ серьезности сдланнаго имъ шага. Отсюда не слдовало, впрочемъ, заключать, чтобы принцъ былъ неспособенъ поступать иногда энергически и съ чувствомъ собственнаго достоинства. Извстно, что онъ выказалъ блестящую храбрость на пол сраженія. Эсмондъ видлъ также копію съ собственноручнаго письма, съ которымъ принцъ обратился къ своимъ англійскимъ друзьямъ, уговаривавшимъ его отречься отъ католицизма. Великодушная стойкость, съ которою принцъ отказывался поступиться своими убжденіями, положительно очаровала тогда Эсмонда. Мосье Баптистъ, покраснвъ, когда полковникъ Эсмондъ сдлалъ ему замчаніе, снялъ шляпу и сказалъ: ‘Tenez, elle est jolie, la petite m&egrave,re! Foi de Chevalier! elle est charmante, mais L’autre, qui est cette nymphe, cet astre qui brille, cette Diane qui descend sur nous?’ Онъ сперва отшатнулся назадъ, а затмъ, когда Беатриса стала спускаться съ лстницы, устремился впередъ. Она, впервые еще посл смерти герцога, одлась дома въ цвтное платье. На ше у нея было брилліантовое ожерелье, подаренное Эсмондомъ. Какъ уже упомянуто, она общала надть эти брилліанты въ тотъ день, когда король явится въ домъ ея матери. Она сама казалась настоящей королевой, лучезарно блиставшей своею прелестью и своей величественной по истин царственной красотой.
Самъ виконтъ былъ до такой степени пораженъ этой сіяющей красотой, что отступилъ шага два назадъ и принялся разглядывать свою сестру, словно не зналъ до тхъ поръ, какъ дивно она была очаровательна. (Съ его стороны это легко могло статься). Повидимому, онъ даже покраснлъ, поцловавшись съ нею. Что касается до принца, то онъ положительно не могъ оторвать отъ нея глазъ. Онъ совершенно забылъ роль служителя, которую приготовился разыгрывать и небольшой легонькій чемоданчикъ, который ему слдовало нести, — устремился навстрчу красавиц и очутился было впереди самого виконта. Счастье, что никто изъ прислуги въ это время не поинтересовался на него взглянуть. Въ противномъ случа она пришла бы къ убжденію, что мосье Баптистъ вовсе не слуга, или же, что онъ въ высшей степени дерзокъ и грубъ.
Полковнику Эсмонду пришлось крикнуть громкимъ повелительнымъ голосомъ: ‘Баптистъ, смотрите же за чемоданомъ!’ Восклицаніе это заставило своевольнаго молодого человка, такъ плохо выполнявшаго служительскія обязанности, заскрежетать зубами, пробормотать нчто врод проклятія и бросить на своего ментора до чрезвычайности недовольный взглядъ. Тмъ не мене, онъ поднялъ чемоданъ и понесъ его на второй этажъ по лстниц, слдуя за Эсмондомъ и лакеемъ, несшимъ зажженныя свчи. Войдя въ спальню, Баптистъ угрюмо бросилъ чемоданъ на полъ.
— Принцъ, которому желательно носить корону, долженъ умть носить маску, — замтилъ ему по французски Эсмондъ.
— Чортъ возьми, я вижу, въ чемъ дло! — возразилъ Баптистъ, продолжая разговоръ по французски.— Нашъ ‘серьезнйшій’ серьезно…
— Тревожится за господина Баптиста, — прервалъ его полковникъ.
Эсмонду не нравился тонъ, которымъ принцъ говорилъ о милэди и ея дочери, въ такой же степени, какъ и взгляды, которые онъ на нихъ бросалъ.
Спальня и дв сосднія комнаты, а именно альковъ и бывшая комната Беатрисы, долженствовавшая служить гостинною для виконта, были уже освщены и ждали своего хозяина. На стол стоялъ приготовленный для милорда ужинъ. Минуту спустя лордъ Кэстльвудъ съ матерью и сестрой поднялись въ свою очередь по лстниц. Какъ только слуги удалились, виконтъ и полковникъ сняли шляпы, а милэди Рашель и Беатриса преклонили колни передъ принцемъ, который милостиво повеллъ имъ встать, подавъ каждой изъ нихъ руку. Вообще онъ игралъ роль принца гораздо естественне, чмъ роль слуги, которую пытался исполнять только лишь передъ тмъ. Помогая встать лэди Рашель, онъ сказалъ съ чарующимъ благородствомъ и простодушіемъ:
— Сударыня, моя мать поблагодаритъ ваше сіятельство за гостепріимство, оказанное ея сыну. Что касается до васъ, сударыня, — продолжалъ онъ, обращаясь къ Беатрис, — я не могу допустить, чтобы такая красавица находилась передо мной въ такой поз. Не вамъ, сударыня, стоять на колняхъ передъ мосье Баптистомъ. Скоре ему слдовало бы преклонить колни передъ вами.
Дивныя глазки Беатрисы вспыхнули такимъ яркимъ взглядомъ, который долженъ былъ зажечь огонь любви даже и въ самой холодной груди. Двушка эта была по временамъ такъ прелестна, что казалась словно Венерой въ сіяніи божественной своей красоты. Такой именно несравненной красавицей являлась она и теперь. Вся она словно сіяла, а глаза ея горли дивнымъ блескомъ. Сердце Эсмонда сжалось отъ ревности и негодованія, когда онъ уловилъ взглядъ Беатрисы, устремленный на принца. Онъ невольно сжалъ руку въ кулакъ и переглянулся съ виконтомъ, глаза котораго отвтили на поданный имъ сигналъ тревоги и съ своей стороны тоже занимались кое-какими наблюденіями. Принцъ далъ своимъ подданнымъ аудіенцію, продолжавшуюся всего лишь нсколько минутъ, а затмъ об дамы и полковникъ Эсмондъ удалились. Спускаясь съ лстницы, лэди Кэстльвудъ пожала полковнику руку. Они вошли втроемъ въ гостиную нижняго этажа и стали тамъ ожидать, пока путешественники переоднутся и приберутся къ ужину.
Эсмондъ взглянулъ на Беатрису, на прелестной шейк которой сверкали брилліанты, и сказалъ:
— Я сдержалъ свое слово!
— Я тоже сдержала свое, — возразила Беатриса, взглянувъ на свое ожерелье.
— Если бы я былъ великимъ Моголомъ, — продолжалъ полковникъ, — вс брилліанты голкондскихъ розсыпей были бы ваши.
— Они слишкомъ хороши для меня, — сказала Беатриса, опустивъ головку на прелестную свою грудь.— Да и вс вы тоже черезчуръ для меня уже хороши.
Въ слдующее затмъ мгновенье она вздохнула и снова подняла головку, причемъ бросила на своего кузена грустный таинственный взглядъ, разгадать который ему никакъ не удавалось.
Когда пришла пора ужинать, о чемъ предупредили, стукнувъ нсколько разъ въ полъ, полковникъ Эсмондъ и лэди съ дочерью поднялись опять во второй этажъ въ комнату принца, который ждалъ ихъ тамъ у дверей, стоя рядомъ съ молодымъ виконтомъ. Оба они были однихъ лтъ, одинаково сложены и довольно похожи другъ на друга, хотя Франкъ оказывался несомннно красиве принца. Его величество слъ и предложилъ дамамъ послдовать его примру. Кавалеры стояли и къ тому же всего лишь для одного изъ нихъ имлся приборъ.
— Кому изъ васъ угодно занять это мсто? — освдомился принцъ.
— Его займетъ глава нашего дома, — объявила лэди Кэстльвудъ, взявъ за руку сына и глядя на полковника Эсмонда. Затмъ, поклонившись полковнику, она продолжала дрожащимъ отъ волненія голосомъ:
— Маркизъ Эсмондскій будетъ имть честь прислуживать королю.
— Беру на себя честь услуживать вашему королевскому величеству, — сказалъ полковникъ Эсмондъ, наливая бокалъ вина и по тогдашнему обычаю преклонилъ колни, подавая его королю.
— Пью за здоровье хозяйки и ея семьи!— воскликнулъ принцъ съ не особенно довольнымъ видомъ, но туча, омрачившая было его лицо, не замедлила разсяться. Онъ принялся оживленно бесдовать съ дамами, болтая безъ умолка и не обращая ни малйшаго вниманія на угрюмое выраженіе желтаго лица мистера Эсмонда. Надо сознаться, что этотъ джентльменъ дйствительно, былъ въ очень дурномъ расположеніи духа.
Посл ужина Эсмондъ возвращался къ себ на квартиру и по дорог встртился съ Аддисономъ, который тоже шелъ домой на свою Фульгемскую дачу. Серебристое сіяніе мсяца освщало его красивое лицо, проникнутое яснымъ спокойствіемъ.
— Какъ поживаешь, братецъ?— сказалъ съ усмшкою Аддисонъ.— Я принялъ тебя сперва было за разбойника и вдругъ вмсто того встрчаю стараго пріятеля! Мы можемъ, полковникъ, пожать другъ другу руки во мрак ночи. Это будетъ все-таки гораздо лучше, чмъ вступать другъ съ другомъ въ бой при дневномъ свт. Признаться, я не вижу для насъ ни малйшей причины ссориться другъ съ другомъ изъ-за того, что я вигъ, а ты, мои любезнйшій, тори. Обратись вспять и пойдемъ со мною въ Фульгемъ. Тамъ, въ саду, наврное еще поетъ соловей, а въ погреб стоитъ бутылочка превосходнаго вина. Ты можешь пить, если хочешь, за здравіе претендента, а я провозглашу иной тостъ по собственному моему усмотрнію. Ты, можетъ быть, находишь, что я ужь довольно выпилъ, но смю тебя уврить, что такое сужденіе какъ нельзя боле ошибочно. Дло въ томъ, что понятіе ‘довольно’ по существу своему не соединило съ представленіемъ о хорошемъ вин. Коли не хочешь идти теперь, то заходи завтра, или посл завтра, но вообще по возможности скоре. Я до сихъ поръ вдь еще помню Симоисъ, Sigeia tellus, uproelia mixta mero… mixta mero, — повторилъ онъ голосомъ, слегка свидтельствовавшимъ о томъ, что его хозяинъ подвыпилъ и затмъ, свернувъ съ своей дороги, отправился провожать Эсмонда, увряя, что всегда останется его пріятелемъ. Онъ присовокупилъ, что считаетъ себя обязаннымъ полковнику за содйствіе, оказанное ему при сочиненіи поэмы ‘Бленгеймская кампанія’. Весьма вроятно, что младшій статсъ-секретарь охотно согласился бы зайти на квартиру полковника и распить съ нимъ бутылочку, если бы Эсмондъ соблаговолилъ его пригласить. Полковникъ былъ, однако, какъ уже упомянуто, въ невеселомъ расположеніи духа и, дойдя съ Аддисономъ до дверей, негостепріимно пожелалъ своему пріятелю доброй ночи.
Самъ онъ долго не могъ уснуть и, погруженный въ глубокія мрачныя думы, сидлъ у окна, всматриваясь въ ночной мракъ. ‘Ну, что же, дло сдлано! — разсуждалъ онъ самъ съ собой.— Я доставилъ сюда принца Іакова изъ Франціи. Онъ теперь здсь, подъ одною кровлей съ Беатрисой. Кому, собственно, хотлъ я оказать услугу: принцу-ли, или же самому Генри Эсмонду? Не лучше-ли было бы примкнуть къ честнымъ и мужественнымъ воззрніямъ этого самаго Аддисона, который съ пренебреженіемъ отзывается объ устарломъ ученіи насчетъ божественнаго права и смло заявляетъ, что англійскій монархъ держится на престол волею парламента и народа, а вовсе не наслдственнымъ своимъ правомъ, скрпленнымъ міропомазаніемъ и коронованіемъ’. Страстные взгляды молодого принца, слдившіе за каждымъ движеніемъ Беатрисы, цлую ночь преслдовали и мучили Эсмонда. Заснувъ, наконецъ, онъ неоднократно видлъ принца въ лихорадочныхъ своихъ грезахъ и совершенно искренно сожаллъ объ удач, увнчавшей его собственное предпріятіе. Впрочемъ, Эсмондъ былъ не первымъ, кому приходилось жалть о томъ, что сдлалъ, или же стараться разстроить то, что было сдлано имъ самимъ. Впрочемъ, нтъ! Въ настоящую минуту ему гршно было бы сказать, что онъ сожалетъ о случившемся. Напротивъ того, онъ считаетъ долгомъ благодарить Провидніе за то, что казалось ему въ то время несчастьемъ, а между тмъ, создало для него счастье всей послдующей жизни.
Лакей Эсмонда, честнйшій Джонъ Локвудъ, всю свою жизнь служилъ своему барину и его семь. Полковникъ Эсмондъ зналъ, что можетъ положиться на Джона, какъ на самого себя. Рано утромъ Джонъ вернулся изъ Рочестера съ отдохнувшими лошадьми. Полковникъ далъ понять своему слуг, что въ Кенсингтон, гд онъ часто посщалъ людскую, такъ какъ ухаживалъ за горничной миссъ Беатрисы, ему не слдуетъ задавать никакихъ вопросовъ. Увидвъ тамъ молодого джентльмена въ красномъ мундир, онъ долженъ не изумляться, а напротивъ того положительно утверждать, что это виконтъ Кэстльвудъ и что сопровождающій милорда человкъ въ сромъ сюртук французъ, мосье Баптистъ. Вмст съ тмъ Джону велно было разсказывать въ людской все, что онъ помнилъ о временахъ молодости виконта: какой онъ былъ шалунъ и повса, какъ онъ игралъ съ Джономъ въ солдаты и лупилъ его палкой и т. д. и т. д. Джонъ, въ бытность свою во Фландріи вмст съ бариномъ, не особенно старался о развитіи у себя художественнаго вкуса, а потому ране возвращенія милорда въ Англію безъ труда проникся убжденіемъ, что портретъ, привезенный изъ Парижа и висвшій въ гостиной лэди Кэстльвудъ, дв капли воды походитъ на ея сына, молодого виконта. Вся прислуга неоднократно видла этотъ портретъ, а вечеромъ могла лишь мелькомъ разглядть пріхавшихъ дорогихъ гостей, а потому не имла ни малйшаго основанія сомнваться въ сходств портрета съ оригиналомъ. На другой день увидвъ оригиналъ портрета одтымъ, какъ онъ изображенъ на картин, въ такомъ же парик, съ лентами того же цвта и въ гвардейскомъ мундир, она безъ всякихъ колебаній признала его лордомъ Кэстльвудомъ, роднымъ сыномъ виконтессы.
Особа, игравшая въ предшествовавшій вечеръ роль секретаря, обратилась теперь въ виконта, настоящій же виконтъ надлъ на себя срый сюртукъ секретаря. Джону Локвуду поручено было намекнуть въ людской, что милордъ въ качеств набожнаго католика привезъ съ собою чего добраго изъ Брюсселя своего капеллана, а потому неудивительно, если они обдаютъ теперь за однимъ столомъ. Франку дана была инструкція говорить по англійски съ иностраннымъ акцентомъ, что онъ и выполнялъ довольно удовлетворительно. Предосторожность эта была тмъ боле необходимой, что самъ принцъ говорилъ по англійски далеко не такъ чисто, какъ бы слдовало природному англичанину. Джонъ Локвудъ смялся вмст съ прислугой лэди Кэстльвудъ надъ тмъ, что милордъ, за время пятилтняго своего пребыванія за границей, отвыкъ говорить по англійски и коверкаетъ нашъ языкъ на французскій ладъ. ‘Ручаюсъ, что, съ помощью нашей англійской говядины и пива, его сіятельство не замедлитъ совладать опять какъ слдуетъ съ своимъ языкомъ’, говорилъ Локвудъ. Надо отдать справедливость особ, игравшей роль виконта, въ томъ отношеніи, что она усердно кушала говядину и пила пиво.
Принцъ Іаковъ пилъ такъ много и на весел держалъ себя до такой степени легкомысленно и неосторожно, что Эсмондъ часто трепеталъ за него. Принцу подавали кушать по возможности въ его собственной комнат, но зачастую онъ являлся въ гостиной и зал лэди Кэстльвудъ, гд, въ присутствіи прислуги, называлъ Беатрису сестрицей, а лэди Рашель — маменькой, или сударыней. Сгорая желаніемъ возможно естественне исполнять роль брата и сына, принцъ иногда позволялъ себ привтствовать свою названную сестру и мать съ такою нжностью, которая вовсе не нравилась его секретарю, а полковника Эсмонда доводила чуть что не до бшенства.
Желанные гости прожили всего какихъ-нибудь три дня въ дом виконтессы, когда бдняга Джонъ явился съ весьма смущеннымъ видомъ въ своему барину и сказалъ:
— Представьте себ, сударь, что милордъ, то есть джентльменъ, котораго мы называемъ милордомъ, началъ ухаживать за Люси (возлюбленной самого Джона), цловать ее и дарить ей гинеи.
Боюсь, что у полковника Эсмонда стало легче на душ, когда онъ узналъ, что принцъ обратилъ свое вниманіе на красавицу изъ людской. Извстно, что августйшіе вкусы принца имли и раньше такое направленіе, сохранившееся у него до конца жизни. Наслдникъ одного изъ величайшихъ именъ, могущественнаго королевства и самыхъ несчастныхъ судебъ во всей Европ охотно слагалъ высокое достоинство своего сана и своихъ горестей у деревянныхъ башмаковъ какой-нибудь горничной-француженки, а посл того каялся въ своихъ прегршеніяхъ, посыпая себ голову пепломъ изъ ящика, куда сметается соръ. (Дло въ томъ, что онъ былъ очень набоженъ). И вотъ ради такихъ людей, какъ онъ, приходится страдать цлымъ народамъ, ради нихъ ведется борьба между политическими партіями, за нихъ сражаются храбро воины и проливаютъ свою кровь. Годъ спустя, многіе мужественные честные люди поплатились за преданность этому принцу своими головами. Нитсдель бжалъ, а Дервентуотеръ погибъ на эшафот, тогда какъ неблагодарный и безалаберный принцъ, ради котораго они всмъ рисковали и все проиграли, пьянствовальсъ цлымъ гаремомъ любовницъ въ увеселительномъ своемъ домик въ Шальо.
Красня, что приходится выполнять такое порученіе, Эсмондъ долженъ былъ предупредить принца, что двушка, которую его величество хотлъ купить деньгами, была возлюбленная Джона Локвуда, честнаго и лихого солдата, участвовавшаго въ шести кампаніяхъ и отличавшагося храбростью. Этому Джону извстно, что человкъ, называвшій себя лордомъ Кэстльвудомъ, на самомъ дл былъ вовсе не виконтомъ. При такихъ обстоятельствахъ полковникъ просилъ принца принять во вниманіе нежелательныя послдствія, къ которымъ могла бы повести ревность отставного солдата и сколько-нибудь подумать о другихъ планахъ, бохе существенныхъ, чмъ обольщеніе простой горничной и нанесеніе смертельной обиды мужественному, честному человку.
Вообще мистеру Эсмонду приходилось въ теченіе десяти дней, по крайней мр, десять разъ предостерегать молодого августйшаго искателя приключеній о неумстности неосторожностей и чрезмрныхъ вольностей, которыя онъ себ позволялъ. Принцъ выслушивалъ эти замчанія съ весьма недовольнымъ видомъ, за исключеніемъ, быть можетъ, случая съ бднягой Локвудомъ, когда онъ удостоилъ расхохотаться и сказать: ‘Такъ, значитъ, горничная донесла своему возлюбленному, а Криспенъ обозлился? Вы говорите, что онъ служилъ въ арміи, состоитъ въ чин капрала и храбро сражался съ непріятелемъ. Объявите Криспену, что мы пожалуемъ ему за храбрость пару нашивокъ и вознаградимъ это за врность’.
Полковникъ Эсмондъ пытался было увщевать принца, но его величество, нетерпливо топнувъ ногой, вскричалъ:
— Довольно, милордъ! Проповди мн вообще надодаютъ. Я пріхалъ въ Лондонъ вовсе не затмъ, чтобы ихъ слушать!
Впослдствіи онъ жаловался, что желтолицый джентльменъ, — мрачный полковникъ, — мизантропъ маркизъ (какъ благоугодно было его величеству шутливо называть полковника Эсмонда въ его отсутствіе) — страшно надолъ ему своимъ важничаньемъ и назидательными проповдями.
Епископъ Рочестерскій и другія особы, принимавшія участіе въ комбинаціи, придуманной полковникомъ Эсмондомъ и въ которой полковникъ, какъ упомянуто, начиналъ уже раскаяваться, являлись къ его королевскому величеству, спрашивая каждый разъ, нельзя-ли видть милорда Кэстльвуда. Прислуга милэди Рашель тотчасъ же докладывала о нихъ принцу, котораго считала виконтомъ. Его величество принималъ гостей или въ первомъ этаж, въ парадной зал милэди, или же въ собственныхъ своихъ аппартаментахъ второго этажа. Ршительно вс постители умоляли его величество по возможности не выходить изъ дома и ждать тамъ сигнала, который будетъ поданъ, какъ только выяснится для принца возможность сдлать это, не подвергая себя и своихъ сторонниковъ серьезной опасности. Чтобы развлечь принца, милэди и ея дочь играли съ нимъ въ карты. Онъ проводилъ за этимъ занятіемъ ежедневно по нсколько часовъ, но еще больше времени уходило у нею на попойки. За бутылкой вина принцъ былъ очень пріятнымъ собесдникомъ и велъ весьма оживленный разговоръ, преимущественно же когда за столомъ не было полковника, присутствіе котораго наводило на него словно страхъ. Бдняга, мрачный полковникъ усмотрлъ въ этомъ обстоятельств намекъ, съ которымъ ему надлежало сообразоваться, и рдко лишь показывалъ мрачное свое лицо за столомъ августйшаго молодого плнника. За исключеніемъ немногихъ особъ, списокъ которыхъ имлся у швейцара, къ виконту Кэстльвуду не допускали никого изъ друзей дома, желавшихъ повидаться съ его сіятельствомъ. Благовиднымъ предлогомъ къ этому служило заявленіе, что полученная виконтомъ рана снова раскрылась посл перезда, который онъ совершилъ верхомъ. Докторъ А… {Повидимому, не подлежитъ ни малйшему сомннію, что упомянутый здсь моимъ родителемъ врачъ былъ знаменитый докторъ Арбутнотъ. Р. Э. В.}, его врачъ (не упоминаю здсь его фамиліи, но замчу только, что онъ былъ шотландецъ, лейбъ-медикъ королевы и человкъ, замчательный какъ своей добротою, такъ и остроуміемъ), предписалъ виконту полнйшее спокойствіе до тхъ поры пока рана не заживетъ окончательно. Этотъ врачъ, принадлежавшій къ числу наиболе дятельныхъ и вліятельныхъ членовъ нашей партіи, а также нсколько другихъ, уже упомянутыхъ лицъ, одни только и знали нашу тайну. Поэтому-то, надо полагать, и удалось намъ ее такъ хорошо сохранить. Исторія, которую мы разсказывали, была до такой степени проста и естественна, что намъ нельзя было, повидимому, опасаться быть уличенными во лжи, если только насъ не выдастъ неосторожность самого принца и удивительное его легкомысліе, сдерживать которое стоило иногда большого труда. Что касается до лэди Кэстльвудъ, то хотя она на этотъ счетъ ничего почти не говорила, но тмъ не мене легко было уяснить себ изъ ея поведенія, и на основаніи одного или двухъ вырвавшихся у нея намековъ, до какой степени ей было обидно убдиться, что герой, передъ которымъ она благоговла до сихъ поръ всю жизнь и о возстановленіи котораго на престолъ такъ усердно молилась Всевышнему, оказывался простымъ смертнымъ и притомъ человкомъ, не соотвтствовавшимъ ея идеалу. Она думала, что несчастье должно было исправить его недостатки, но оказалось, что этотъ суровый учитель, вмсто того, чтобы смирить сердце принца, заставилъ это сердце еще боле загрубть. Совершенно искренняя набожность Іакова III никогда не была въ состояніи удержать его отъ задуманнаго грха. Въ разговор принцъ обнаруживалъ добродушное настроеніе, веселость и даже достаточное количество остроумія, но ко всмъ его словамъ и поступкамъ примшивалось легкомысленное безстыдство, заимствованное отъ набожныхъ и вмст съ тмъ безнравственныхъ француженокъ, которыя руководили его воспитаніемъ. Именно этотъ-то оттнокъ безстыдства и шокировалъ простодушіе и непорочность англійской лэди, у которой гостилъ принцъ. Эсмондъ довольно откровенно высказалъ Беатрис свое мнніе о принц и побудилъ виконта тоже обратиться къ сестр съ предостереженіями. Оказалось, что Беатриса вполн раздляетъ мнніе обоихъ джентльменовъ. Она считала принца человкомъ очень легкомысленнымъ, втреннымъ и дерзкимъ. Она не соглашалась даже съ заявленіемъ полковника Эсмонда, что принцъ все-таки недуренъ собой. Она находила, что у его высочества гадкіе зубы и что онъ положительно коситъ глазами. Она удивлялась, какъ мы этого не замчаемъ. Глаза принца были безспорно недурны, но все-таки не подлежало сомннію, что онъ косилъ. Высокородная фрейлина съ дивнымъ остроуміемъ позволяла себ смяться надъ принцемъ за столомъ и всегда говорила съ нимъ такъ, какъ если-бы онъ былъ по отношенію къ ней еще несовершеннолтнимъ мальчикомъ. Вмст съ тмъ она выказывала большую чмъ когда-либо привязанность къ Эсмонду, — отзывалась о немъ въ разговор съ братомъ съ величайшей похвалой, — хвалила его самому принцу, когда его величеству было угодно было насмхаться надъ полковникомъ, и энергически брала сторону отсутствующаго своего кузена.
— Если, ваше величество, не пожалуете ему орденъ Подвязки, имвшійся у его отца, то я повшусь на собственныхъ своихъ подвязкахъ, или же выплачу въ конецъ свои глаза.
— Это была бы для меня такая тяжелая утрата, — возразилъ принцъ, — что я предпочту назначить милорда архіепископомъ и полковникомъ моей лейбъ-гвардіи. (Разговоръ этотъ, происходившій за ужиномъ, былъ переданъ мн Франкомъ Кэстльвудомъ).
— Ну, вотъ и прекрасно!— вскричала она, заливаясь веселымъ смхомъ (мн кажется, что я и теперь слышу этотъ смхъ, который, даже по прошествіи тридцати лтъ, все еще производитъ на меня впечатлніе очаровательнйшей музыки).— Да, пусть онъ будетъ архіепископомъ Эсмондскимъ и маркизомъ Кэнтербюрійскимъ.
— Чмъ же заблагоразсудится быть вашему сіятельству?— освдомился принцъ.— Можете выбирать себ какой угодно постъ!
— Я буду гувернанткой у фрейлинъ ея величества королевы, августйшей супруги короля Іакова III. Да здравствуетъ король! — воскликнула Беатриса и, сдлавъ глубокій реверансъ принцу, отпила въ его честь немного вина изъ своего стакана.
— Принцъ схватилъ тогда этотъ стаканъ и выпилъ его до послдней капли, — разсказывалъ мн Франкъ Кэстльвудъ.— Мамашу это какъ будто встревожило. Она встала и просила разршенія удалиться. Если бы Триксъ не была дочерью моей матери, — продолжалъ Франкъ,— я, признаться, сталъ бы серьезно за нее побаиваться. Право, я желалъ бы, чтобы вся эта исторія поскоре кончилась. Ты, разумется, старше, умне и лучше меня. Я всмъ теб обязанъ, Гарри, и съ радостью готовъ отдать за тебя жизнь. Клянусь Георгомъ, я охотно это сдлаю, но все-таки мн бы хотлось, чтобъ ныншняя наша затя поскоре кончилась.
Наврядъ-ли кто-нибудь изъ насъ провелъ ночь особенно спокойно. По крайней мр, душу Эсмонда терзали страшныя сомннія и муки. Онъ зналъ, что для него лично реставрація принца являлась вопросомъ личнаго честолюбія, — смлымъ маневромъ, задуманнымъ съ чисто эгоистическими цлями. На самомъ дл ему вдь было совершенно безразлично, кто бы ни царствовалъ въ Англіи. Пожалуй даже, что личныя его симпатіи и сердечныя убжденія склонялись какъ разъ въ противоположную сторону, а именно въ сторону народа, парламента и свободы. Несмотря на все это, онъ являлся теперь пособникомъ принца, которому наврядъ-ли доводилось когда и слышать такое слово, какъ свобода, — принца, изъ котораго длали орудіе тиранніи женщины и католическіе попы, являющіеся уже по самой своей природ тиранами.
Услышавъ разсказъ своего кузена, маркизъ-мизантропъ наврядъ-ли пришелъ въ лучшее чмъ передъ тмъ настроеніе духа. По крайней мр, угрюмое его лицо стало мрачне и желте чмъ когда-либо.

ГЛАВА X.
У насъ въ Кенсингтон гоститъ высокопоставленная особа.

Если бы надо было розыскать путеводную нить, пособляющую разобраться въ запутанныхъ интригахъ конца царствованія королевы Анны, то историкъ, который былъ бы расположенъ заняться этимъ дломъ, безъ сомннія, нашелъ бы, что ни у кого изъ вліятельныхъ приближенныхъ королевы не имлось опредленной политики, независимой отъ ихъ частныхъ и эгоистическихъ личныхъ интересовъ. Сентъ-Джонъ стоялъ за Сентъ-Джона, Гарлей — за Оксфорда, Марльборо — за Джона Черчилля. Смотря потому, откуда эти джентльмены могли ожидать для себя большихъ благъ, изъ Сенъ-Жермена или Ганновера, они посылали туда изъявленія врноподданическихъ своихъ чувствъ, поперемнно измняя ганноверскому наслдному принцу для Іакова III и наоборотъ. Об стороны были для нихъ совершенно безразличны. Они съ удовольствіемъ признали бы королемъ любого изъ обоихъ претендентовъ, если бы только были убждены, что имъ будетъ предоставлено занимать высшія и всего лучше оплачиваемыя должности. Мистеръ Гей написалъ впослдствіи театральную пьесу ‘Опера негодяевъ’, въ которой двое ньюгентскихъ завсегдатаевъ Локитъ и Пэніешъ имютъ въ рукахъ документы, на основаніи которыхъ каждый изъ нихъ могъ бы послать другого на вислицу. Они не смютъ пускать въ ходъ это оружіе, взаимно опасаясь, что и у противника найдутся въ карман документы столь же компрометирующаго свойства. Пьеса эта представляетъ собою прозрачный намекъ на характерныя черты описываемаго нами теперь историческаго періода. Возьмемъ, напримръ, хоть великаго Марльборо, удостоившагося такихъ почестей, какія никогда почти не выпадали на долю подданнаго-полководца, одерживавшаго побды надъ монархами въ Германіи, Фландріи и во Франціи, предписывавшаго за-границей законы государямъ и бывшаго кумиромъ у себя на родин. Вдругъ этому самому Марльборо пришлось украдкой бжать изъ Англіи. Онъ утратилъ все свое вліяніе, — лишился доходныхъ мстъ и должностей. Преданные ему офицеры оказались уволенными въ отставку, а ему самому пришлось скрываться передъ Гарлеемъ, ни дать, ни взять, какъ несостоятельный должникъ скрывается отъ судебнаго пристава, имющаго на него исполнительный листъ. Документы, попавшіеся въ руки Гарлея и неопровержимо доказывавшіе, что герцогъ принялъ сторону дома Стюартовъ, послужили для лорда-казначея оружіемъ, съ помощью котораго ему удалось прогнать герцога Марльборо изъ Англіи. Герцогъ бжалъ въ Антверпенъ, гд тотчасъ же завязалъ интригу совершенно противуположнаго свойства. Извстно, что онъ вернулся оттуда въ Англію ревностнымъ вигомъ и пламеннымъ ганноверцемъ.
Лордъ-казначей уволилъ изъ арміи и администрацій всхъ офицеровъ и чиновниковь, о которыхъ было извстно, что они пользовались расположеніемъ герцога Марльборо и занялъ очистившіяся такимъ образомъ вакансіи сторонниками торійской партіи. При всемъ томъ и онъ въ свою очередь велъ двойную игру съ Ганноверомъ и Сенъ-Жерменомъ. Здоровье королевы было давно уже слабо, и онъ выжидалъ ея смерти, чтобы захватить власть въ свои руки и передать престолъ тому, кто дороже за него заплатитъ, или же за кого выскажется народъ. Кто бы ни былъ номинально королемъ, Гарлей разсчитывалъ въ дйствительности царствовать самъ подъ его именемъ и съ этой цлью подставилъ ножку своему предшественнику, князю-герцогу, бывшему передъ тмъ фаворитомъ королевы. Онъ всячески старался умалить значеніе великихъ военныхъ подвиговъ, прославившихъ имя Марльборо и, подобно герцогу, надъ которымъ ему удалось одержать верхъ, прибгалъ для упроченія своей власти къ интригамъ самаго низменнаго свойства, — къ лести и застращиванію. Еслибы величаишій изъ сатириковъ, когда-либо жившихъ на свт, стоялъ не за Гарлея, а противъ него, мы, безъ сомннія, обладали бы весьма интересной и поучительной исторіей послднихъ лтъ царствованія королевы Анны. На самомъ дл, однако, Свифтъ, презиравшій въ душ все человчество, не исключая и себя самого, обладалъ весьма цннымъ, съ точки зрнія интересовъ партіи, свойствомъ непоколебимой врности разъ выбранному вождю. Онъ питалъ искреннюю привязанность къ вождямъ, которые хорошо съ нимъ обращались и посл паденія Гарлея остался вренъ человку, сторону котораго держалъ, когда ему счастье благопріятствовало.
Сентъ-Джонъ, лордъ Болингброкъ, былъ несравненно талантливе своего соперника, — обладалъ въ гораздо большей степени краснорчіемъ и государственными способностями, чмъ лордъ Оксфордъ, но не уступалъ ему въ эгоизм и въ тоже время могъ вести двойную игру ничуть не хуже спеціалиста по этой части, Черчилля. Сентъ-Джонъ постоянно толковалъ о страстной своей любви и уваженіи къ свобод, но это не мшало ему преслдовать политическихъ соперниковъ съ такой же безпощадностью, какъ если бы онъ былъ великимъ инквизиторомъ гд-нибудь въ Лиссабон. Разыгрывая въ Англіи роль великодушнаго патріота, онъ лебезилъ и ползалъ на колняхъ одновременно передъ Ганноверомъ и Сенъ-Жерменомъ. Будучи человкомъ безъ всякихъ религіозныхъ убжденій, онъ провозглашалъ тосты за церковь и королеву также смло и ршительно, какъ и дурень Захеверель, которымъ онъ пользовался, какъ орудіемъ, и надъ которымъ потомъ смялся. Чтобы достичь своихъ цлей и подкопаться подъ соперника, онъ былъ въ состояніи интриговать, ластиться, хмуриться, вилять хвостомъ и разсыпаться мелкимъ бсомъ передъ фавориткой королевы, забгая при случа съ чернаго хода также ловко, какъ длалъ это лордъ Оксфордъ, которому удалось низвергнуть герцога Марльборо и котораго Сентъ-Джонъ низвергъ въ свою очередь. Паденіе лорда Оксфорда послдовало какъ разъ въ тотъ моментъ, до котораго доcтигла теперь моя исторія. Онъ доживалъ послдніе дни своей власти, и та самая особа, съ помощью которой ему удалось низвергнуть побдителя подъ Бленгеймомъ, усердно хлопотала теперь о собственномъ его низверженіи, чтобы передать кормило правленія Боллингброку, которому страшно хотлось заполучить его въ свои руки.
Въ ожиданіи подготовлявшагося вами государственнаго переворота, состоявшіе на французской служб ирландскіе полки направлялись кружнымъ путемъ черезъ Булонь въ Пикардію, чтобы, вслуча надобности, переправиться оттуда въ Англію, но уже въ качеств не французскихъ солдатъ, а подданныхъ Іакова III, короля англійскаго и ирландскаго. Въ Шотландіи имлась превосходно дисциплинированная, дятельная и мужественная партія виговъ, но, тмъ не мене, значительное большинство шотландскаго народа питало непоколебимую врноподданническую преданность къ законному королю. Въ самой Англіи, значительная часть духовенства, а также крупнаго и мелкопомстнаго дворянства открыто держала сторону изгнаннаго принца. Кром того, для многихъ было совершенно безразлично кричать: ‘Да здравствуетъ король Георгъ!’ или же ‘король Іаковъ!’, такъ что они не преминули бы принять сторону того, кто одержитъ верхъ. Сама королева, особенно же въ послдніе дни жизни, склонялась въ пользу родного своего брата. Принцъ Іаковъ находился уже въ Лондон чуть не во дворц своей сестры. Первый министръ былъ уже наканун паденія, и положеніе его оказывалось до такой степени потрясеннымъ, что женщина легкимъ толчкомъ пальца могла низвергнуть его въ пропасть. Что касается до его преемника, Болингброка, мы знали, на чьей сторон окажется его вліяніе и блестящее краснорчіе въ тотъ день, когда королева предстанетъ передъ государственнымъ совтомъ и открыто объявитъ: ‘Этотъ джентльменъ, милорды, мой братъ, — законный наслдникъ моего отца и мой собственный!
Въ теченіи всего предшествовавшаго года съ королевой неоднократно случались припадки лихорадочнаго возбужденія, за которыми слдовали упадокъ силъ и летаргическое состояніе. Приближенные королевы со дня на день ожидали ея смерти. Ганноверскому курфюрсту хотлось послать своего сына, носившаго титулъ герцога Кэмбриджскаго, ко Двору его кузины, британской королевы, чтобы засвидтельствовать ей нижайшее свое почтеніе, какъ уврялъ курфюрстъ, а въ дйствительности, чтобы оказаться на мст въ моментъ ея смерти. Быть можетъ, именно, не желая имть такое memento mori у себя передъ глазами, ея величество съ негодованіемъ запретила молодому наслдному принцу прізжать въ Англію Неизвстно, хотла-ли она сохранить престолъ для своего брата, или же ея приближенные имли въ виду уступить таковой кандидату виговъ лишь въ томъ случа, когда онъ предварительно обязуется заплатить имъ что слдуетъ. Ссоры между министрами, постоянно происходившія въ присутствіи королевы въ государственномъ совт, — интриги этихъ министровъ и приближенныхъ ея величества, и, безъ сомннія, также угрызенія совсти, мучившія королеву, истомили ее до послдней степени. Она стала до чрезвычайности раздражительной и вмст съ тмъ силы ея со дня на день падали. Она никоимъ образомъ не могла уже долго протянуть. Кадъ разъ передъ пріздомъ виконта Кэстльвуда и его спутника изъ Франціи, королева серьезно захворала. На августйшихъ ея ногахъ появился антоновъ огонь. При такихъ обстоятельствахъ молодому виконту, или же особ, скрывавшейся подъ его именемъ, не къ чему было спшить представляться ко Двору. Старая рана виконта открылась поэтому какъ нельзя боле къ стати. Виконту надлежало не выходить изъ комнаты до тхъ поръ, пока его врачъ, состоявшій вмст съ тмъ лейбъ-медикомъ королевы, не разршитъ ему преклонить колни передъ ея величествомъ. Въ начал іюня мсяца, вліятельная дама, съ которой, какъ уже упомянуто, наша партія состояла въ самыхъ тсныхъ сношеніяхъ, стала весьма часто посщать молодую свою пріятельницу, фрейлину королевы, жившую въ Кенсингтон, и настоящаго, или же самозваннаго виконта Кастльвуда, сказывавшагося больнымъ въ дом милэди Рашель.
27 іюля упомянутая дама, занимавшая весьма близкій вліятельный постъ при особ ея величества, прибыла въ своемъ портшез изъ сосдняго дворца и сообщила заговорщикамъ, обитавшимъ на Кенсинттонскомъ сквер, въ высшей степени важное для нихъ извстіе. Окончательный ударъ былъ нанесенъ. Лордъ Оксфордскій, графъ Мортимеръ не состоялъ уже боле лордомъ-казначеемъ. Жезлъ перваго министра не былъ еще никому переданъ, но не подлежало сомннію, что онъ будетъ врученъ лорду Болингброку. Старшая статсъ-дама королевы объявила, что теперь наступила пора дйствовать, и что милордъ Кэстльвудъ долженъ представиться ея величеству.
Посл сцены, которую лордъ Кэстльвудъ описалъ въ качеств очевидца своему кузену и которая заставила ревниваго и обидчиваго полковника провести такую мучительную ночь, не удивительно, что вс три особы, являвшіяся естественными опекунами Беатрисы, пришли къ одному и тому же заключенію, а именно признали необходимымъ удалить ее съ глазъ человка, слишкомъ откровенно уже высказывавшаго страстныя свои вожделнія къ ней, тмъ боле, что этотъ человкъ, такъ же точно, какъ и покойный ея отецъ, безцеремонно стремился удовлетворять подобныя свои вожделнія. Надо полагать, что милэди Рашель, ея сынъ и самъ полковникъ, каждый съ своей стороны, обсуждали втайн этотъ вопросъ. По крайней мр, когда Франкъ заявилъ съ обычнымъ своимъ прямодушіемъ: ‘Думаю, что Беатрис слдовало бы теперь быть гд угодно, но только не здсь!’ — лэди Кэстльвудъ сказала: ‘Благодарю тебя, Франкъ, ты высказалъ какъ разъ то, что я сама думала!’ Милордъ Эсмондъ, въ свою очередь, замтилъ, что не считаетъ себя въ прав высказываться по этому предмету. Тмъ не мене довольное выраженіе его лица само по себ уже свидтельствовало, что онъ вполн одобряетъ образъ мыслей милэди и ея сына.
— Сразу же видно, Генри, что вы раздляете наше мнніе, — сказала виконтесса безъ малйшаго оттнка насмшки въ голос.— Пока у насъ въ дом гость, всего лучше удалить отсюда Беатрису. Какъ только сегодняшнее дло будетъ слажено, ей надо будетъ непремнно ухать изъ Лондона.
— Какое такое сегодняшнее дло?— освдомился полковникъ Эсмондъ, не знавшій еще того, что было условлено съ старшею статсъ-дамой королевы, хотя какъ разъ въ ту самую минуту, когда мы втроемъ бесдовали другъ съ другомъ, совершался почти такой же важный и многообщавшій шагъ, какъ прибытіе принца Іакова въ Англію, или фактическое его признаніе королевой Анной законнымъ наслдникомъ престола.
Придворная дама, игравшая выдающуюся роль въ нашемъ заговор, лейбъ-медикъ и епископъ Рочестерскій, которые тоже принимали въ немъ весьма дятельное участіе, неоднократно совщались другъ съ другомъ, въ нашемъ кенсингтонскомъ дом и въ другихъ мстахъ, касательно наилучшаго средства представить молодого искателя приключеній августйшей его сестр. Полковникъ Эсмондъ предложилъ устроить это чрезвычайно простымъ и удобнымъ способомъ, который и заслужилъ общее одобреніе. Онъ посовтовалъ принцу явиться ко Двору подъ видомъ виконта Кэстльвуда въ будни, когда тамъ почти не бываетъ постороннихъ. Сестра виконта, фрейлина ея величества, будетъ тогда какъ разъ дежурной. Она его встртитъ и представитъ упомянутой уже старшей статсъ-дам, которая въ свою очередь отведетъ принца въ комнату королевы. Смотря по состоянію здоровья ея величества и августйшему расположенію ея духа, а также въ зависимости отъ инцидентовъ, которые могли бы возникнуть во время этого свиданія, предоставлялось на благоусмотрніе присутствующихъ при немъ, въ томъ числ и самого принца, объявить его роднымъ братомъ королевы или же братомъ Беатрисы Эсмондъ, лобызающимъ августйшую руку ея величества. Согласившись относительно этого плана дйствій, мы съ нетерпніемъ ожидали дня и сигнала къ его выполненію.
На второе утро посл упомянутаго ужина, а именно 27-го іюля, епископъ Рочестерскій завтракалъ съ лэди Кэстльвудъ и ея семьей. Завтракъ едва только окончился, какъ къ дому милэди въ Кенсингтон подъхала карета д-ра А. и самъ докторъ присоединился къ нашему обществу, ожививъ до нкоторой степени мрачное его настроеніе. Дло въ томъ, что между матерью и дочерью происходилъ утромъ крупный разговоръ по поводу того, что случилось за ужиномъ, а быть можетъ также и на другой день посл ужина. Беатриса, какъ извстно, отличалась чрезвычайной гордостью и своенравіемъ, а потому не выносила ршительно никакихъ выговоровъ отъ старшихъ, а тмъ боле отъ своей матери, кротчайшаго въ мір существа, надъ которымъ она позволяла себ командовать. Молодая двушка чувствовала, что она не права, такъ какъ на пропалую кокетничала съ принцемъ (она, очевидно, была не въ состояніи воздержаться отъ кокетничанья съ каждымъ мужчиной, попадавшимъ въ сферу ея вліянія, подобно тому какъ солнце обязательно должно свтить всмъ и каждому безъ различія) и что сама вызвала у принца опасное чувство, которое онъ началъ такъ безцеремонно выказывать. Беатриса стала держать себя, именно вслдствіе того, что внутренно сознавала свою вину, еще боле дерзко и своевольно.
Принцу подавали къ завтраку шоколадъ въ спальню, гд онъ долго почивалъ, чтобы, по возможности, разогнать сномъ похмлье, остававшееся у него всегда съ вечера, а потому мы завтракали одни. Докторъ своимъ появленіемъ, а еще боле изумительностью сообщенныхъ имъ извстій и настоятельной необходимостью немедленно воспользоваться таковыми безотлагательно, разсялъ сравнительно маловажныя непріятности чисто личнаго свойства, нарушавшія душевное спокойствіе кэстльвудской семьи.
Онъ освдомился о нашемъ гост, и мы сообщили ему, что гость теперь наверху въ собственныхъ своихъ аппартаментахъ. Докторъ предложилъ тогда мосье Баптисту тотчасъ же сходить наверхъ за своимъ бариномъ, попросить милорда виконта Кэстльвуда облечься въ парадный мундиръ, ссть въ ожидавшую у дверей карету доктора и безотлагательно хать, куда ему будетъ указано.
Займъ онъ объявилъ Беатрис, въ чемъ именно будетъ заключаться ея собственная роль въ этой комедіи. ‘Черезъ полчаса, — сказалъ докторъ, — ея величество будетъ прогуливаться съ любимой своей статсъ-дамой по Кедровой алле за новымъ Банкетнымъ павильономъ. Ея величество прибудетъ туда въ кресл на колесахъ. Высокородная фрейлина Беатриса Эсмондъ и ея братъ, виконтъ Кэстльвудъ, въ свою очередь, будутъ, гулять въ собственномъ саду ея величества (лэди Мешэмъ прислала вамъ ключъ отъ этого сада) и неожиданно встртятся съ королевой. Придворный лакей, который везетъ кресла, удалится и оставитъ королеву, ея фаворитку и фрейлину съ братцемъ однихъ. Миссъ Беатриса представитъ своего брата королев… ну, а затмъ… затмъ милордъ епископъ будетъ молиться за успхъ свиданія, а его прихожанинъ-шотландецъ станетъ возглашать къ его молитвамъ ‘аминь’.
— Поторопитесь, миссъ Беатриса, надть на себя придворный костюмъ. Скажите на милость, кстати, чтоже такъ медлитъ его величество? Другого подобнаго случая, чего добраго, нельзя будетъ найти въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ!
Принцъ на этотъ разъ поздно проснулся и до такой степени разлнился, что вслдствіе своей безхарактерной лности чуть и въ самомъ дл не упустилъ случая представиться королев. Ея величество собиралась уже удалиться изъ сада какъ разъ въ то время, когда туда прибыли докторъ, епископъ и фрейлина съ братцемъ, пріхавшіе туда вс въ карет доктора. Прошло всего лишь полчаса съ тхъ поръ, какъ они выхали изъ дома на Кенсингтонскомъ сквер, когда туда прибылъ полковникъ Эсмондъ.
Извстіе о порученіи, которое выполняла въ данную минуту Беатриса, прогнало на мгновенье изъ головы полковника Эсмонда такъ сильно мучившее его чувство ревности. Спустя еще полчаса карета вернулась. Изъ нея вышелъ сперва епископъ. Онъ подалъ руку Беатрис, помогъ ей сойти съ экипажа, а затмъ вернулся обратно въ карету, такъ что высокородной фрейлин пришлось вернуться домой одной. Мы вс пристально глядли на нее изъ окна, стараясь прочесть на ея лиц результаты свиданія, съ котораго она только что пріхала.
Беатриса вошла въ залу бддная какъ смерть и дрожала какъ въ лихорадк. Она попросила у матери, вышедшей къ ней на встрчу, дать ей стаканъ воды. Выпивъ цлый стаканъ и снявъ съ себя шляпку, она сообщила:
— Надо надяться, что все окончится благополучно, но съ королевой сдлался припадокъ. Она каталась въ кресл по Кедровой алле въ сопровожденіи одной только лэди… когда мы вошли въ собственный ея величества садъ черезъ особую калитку съ западной стороны и направилась къ королев. Докторъ слдовалъ за нами нсколько поодаль вмст съ епископомъ Рочестерскимъ, но оба они остановились въ боковой алле за кустарниками, въ то время какъ мы продолжали идти прямо къ королев, сидвшей въ кресл. Сердце у меня билось такъ сильно, что я почти не могла выговорить ни слова, но принцъ шепнулъ мн на ухо: ‘Ободритесь, Беатриса’ и продолжалъ идти увреннымъ шагомъ. Лицо его покрылось легкимъ румянцемъ, хотя онъ, очевидно, не испытывалъ ни малйшаго страха. Впрочемъ, разв можетъ чего-нибудь бояться тотъ, кто такъ храбро сражался подъ Мальплаке?
Полковникъ Эсмондъ и молодой виконтъ переглянулись другъ съ другомъ при этомъ комплимент по адресу принца, такъ какъ означенный комплиментъ, очевидно, произвелъ на нихъ обоихъ непріятное впечатлніе.
— Принцъ снялъ съ себя шляпу, — продолжала Беатриса.— Я видла, что королева обернулась къ лэди Мешэмъ какъ бы освдомляясь, кто мы такіе. Ея величество имла очень блдный и болзненный видъ, но затмъ внезапно покраснла. Статсъ-дама подозвала насъ знакомь, и я подошла вплотную къ креслу королевы, ведя принца за руку.
— Ваше величество, соблаговолите дозволить милорду виконту поцловать вашу руку, — сказала статсъ-дама, и королева подала руку принцу, который поцловалъ ее, вставъ на колни, хотя ему не подобаетъ преклонять ихъ ни передъ кмъ изъ смертныхъ, будь то мужчина, или женщина!
— Вы долгонько-таки пробыли за границей, милордъ, — сказала королева.— Отчего вы не живете здсь съ вашей матерью и сестрой?
— Я прибылъ сюда съ намреніемъ здсь остаться, если это будетъ благоугодно вашему величеству, — отвчалъ принцъ съ низкимъ поклономъ.
— Вы, сударь, женились на иностранк и приняли чужеземную вру. Неужели англиканская вра не была для васъ достаточно хороша?
— Вернувшись къ исповданію моего отца, я не пересталъ любить мою мать и остался врнымъ слугою вашего величества!
— При этихъ словахъ, — добавила Беатриса, — статсъ-дама сдлала мн рукою знакъ отойти. Я повиновалась, хотя чуть не умирала отъ любопытства слышать, что именно, произойдетъ дальше. Затмъ они шепнула королев что-то такое, заставившее ея величество вздрогнуть и встревоженнымъ тономъ сказать одно или два слова. При этомъ королева глядла на принца и судорожно ухватилась рукою за ручку кресла. Принцъ подошелъ тогда съ ней еще ближе и принялся очень поспшно говорить ей что-то такое, въ чемъ я разобрала только слова: ‘Отецъ… благословляетъ… прощаетъ’. Тогда принцъ сталъ передъ королевой на колни, разстегнулъ одну пуговицу мундира, вынулъ какой-то хранившійся у него на груди документъ и подалъ его королев. Ея величество королева, при взгляд на этотъ документъ, вскрикнула, всплеснула обими руками и отдернула руку, которую принцъ какъ разъ въ это время пытался поцловать. Онъ говорилъ съ чрезвычайно оживленными жестами, то прижимая об руки къ сердцу, то широко раскрывая ихъ, какъ если бы хотлъ сказать: ‘я здсь, ваше величество, родной вашъ братъ, — въ вашей власти!’ Лэди Мешэмъ обжала по другую сторону кресла, стала тоже на колни и начала съ величайшей энергіей что-то разсказывать королев. Она схватила королеву за руку и подобрала документъ, который уронила ея величество. Принцъ всталъ и принялся говорить такимъ тономъ, какъ если бы собирался уйти. Старшая статсъ-дама въ свою очередь настоятельно упрашивала ея величество, а затмъ, побжавъ за принцемъ, подвела его опять къ самому креслу королевы. Онъ снова сталъ на колни и, взявъ королеву за руку, принялся цловать эту руку, которую ея величество боле уже отъ него не отнимала. Все это время лэди Мешэмъ стояла за кресломъ ея величества, рыдая и умоляя о чемъ-то. Королева Анна сидла съ какимъ-то недоумвающимъ взглядомъ и судорожно мяла одной рукой документъ, въ то время какъ принцъ цловалъ другую ея руку. Потомъ нсколько разъ пронзительно вскрикнувъ, она принялась истерически плакать и смяться.— Довольно, сударь, довольно на этотъ разъ! — вскричала г-жа Мешэмъ. Придворный лакей, удалившійся было за Банкетный павильонъ, поспшно вернулся, встревоженный этими криками.— ‘Скоре призовите кого-нибудь на помощь!’ — сказала лэди Мешэмъ. Я побжала за докторомъ, который тотчасъ же явился, вмст съ епископомъ Рочестерскимъ. Лэди Мешэмъ шепнула принцу, что онъ можетъ надяться на самое благопріятное для себя ршеніе и долженъ завтра же быть наготов. Принцъ ухалъ теперь съ епископомъ Рочестерскимъ, въ дом котораго разсчитываетъ встртиться съ нсколькими изъ своихъ друзей. Тааимъ образомъ ршительный шагъ теперь сдланъ, — сказала Беатриса, падая на колни и, сложивъ руки какъ бы для молитвы, проговорила: — Боже храни короля! Боже храни его!
Когда Беатриса закончила свой разсказъ и нсколько успокоилась отъ волненія, мы освдомились у ней о принц, ухавшимъ съ епископомъ Аттербюри и узнали, что онъ цлый день пробудетъ въ отсутствіи. Услышавъ это, трое родственниковъ Беатрисы переглянулись другъ съ другомъ. Очевидно, что у нихъ всхъ мелькнула одновременно та-же самая мысль.
Кто изъ нихъ возьметъ, однако, на себя ее высказать?— Франкъ Кэстльвудъ покраснлъ, какъ маковъ цвтъ и взглянулъ на Эсмонда. Полковникъ закусилъ себ губы и предпринялъ ршительное отступленіе къ окну. Такимъ образомъ самой лэди Кэстльвудъ пришлось сообщить Беатрис извстіе, которое, очевидно, не могло доставить этой двиц ни малйшаго удовольствія.
— Мы очень рады, — ласково сказала милэди Рашель, взявъ дочь за руку, — что гость сегодня отъ насъ ухалъ.
Беатриса мгновенно отшатнулась назадъ, окинула насъ всхъ троихъ взглядомъ и, какъ бы угадывая опасность, спросила слегка прерывающимся голосомъ:
— Почему именно вы рады? Разв уже онъ усплъ вамъ надость?
— Мы считаемъ кого-то изъ насъ чертовски въ него влюбленнымъ! — вскричалъ Франкъ Кэстльвудъ.
— Позвольте спросить, кто же именно въ него влюбленъ: вы сами, милордъ, или мамаша, которая сердится каждый разъ, когда онъ пьетъ за мое здоровье, или же глава семьи, который за послднее время взялся читать королю назидательныя проповди?
Съ этими словами она обернулась къ полковнику Эсмонду и устремила на него гордый, повелительный взглядъ.
— Мы не говоримъ, что ты сама держала себя слишкомъ вольно съ его величествомъ…
— Благодарю васъ, сударыня, — замтила Беатриса, кивнувъ головой и сдлавъ матери реверансъ.
Лэди Рашель продолжала съ величайшимъ спокойствіемъ и достоинствомъ:
— По крайней мр, мы этого не сказали, хотя имли бы кое-какое основаніе, если бы вообще было возможно для матери сказать что-нибудь подобное родной своей дочери, — дочери твоего отца.
— Ну, чтоже, mon p&egrave,re былъ нисколько не лучше любыхъ другихъ отцовъ, — дерзко возразила Беатриса, бросивъ опять вызывающій взглядъ на полковника.
Насъ всхъ передернуло, когда мы услышали изъ ея устъ эти французскія слова. Она выговорила ихъ совершенно также, какъ принцъ.
— Мсяцъ тому назадъ, Беатриса, вы не вставляли въ свою рчь французскихъ словъ и не позволяли себ дурно говорить о вашемъ отц, — грустно возразила ей мать.
Беатриса, безъ сомннія, замтила сдланный ею второпяхъ промахъ, такъ какъ страшно покраснла.
— Меня пріучили уважать короля, — сказала она, — вздернувъ кверху головку, — и мн лично кажется, что было бы гораздо лучше, если бы здсь въ дом не стали оскорблять его величество и меня лично своими подозрніями.
— Теб не повредило бы, Триксъ, если бы ты начала относиться съ большимъ уваженіемъ къ мамаш!— объявилъ Франкъ.
— Я не ребенокъ, — возразила она, — оборачиваясь къ брату.— Мы прекрасно прожили цлыя пять лтъ, не имя счастія пользоваться вашими совтами, или же личнымъ вашимъ примромъ, а потому я считаю себя вправ обходиться безъ нихъ и впредь. Отчего же не высказываетъ своего мннія глава дома? — продолжала она.— Онъ вдь управляетъ здсь всмъ. Его капелланъ проплъ мн уже псаломъ. Не соблаговолитъ-ли теперь самъ сіятельный лордъ прочесть проповдь? Псалмы мн уже надоли!
Неосторожная двушка была въ такомъ раздраженіи, что повторила т самыя слова, которыя принцъ употребилъ по отношенію къ полковнику Эсмонду.
— Вы, сударыня, оказываетесь очень способной ученицей, — сказалъ полковникъ и затмъ, обращаясь къ лэди Рашель, прибавилъ:— сказаны были эти слова вашимъ гостемъ въ присутствіи вашего сіятельства, или же ему было благоугодно сообщить Беатрис въ конфиденціальномъ разговор свое мнніе относительно моихъ скучныхъ проповдей?
— Ты, значитъ, видлась съ нимъ наедин? — вскричалъ милордъ, вскочивъ съ страшнымъ проклятіемъ со стула.— Неужели ты видлась съ нимъ наедин?
— Если бы онъ былъ здсь, ты не посмлъ бы такъ меня оскорблять, — нтъ, не посмлъ бы!— вскричала сестра Франка. — Приберегите ваши проклятія, милордъ, для своей супруги. Мы здсь не привыкли къ такому грубому обращенію. До вашего прізда мы съ мамашей находились въ наилучшихъ отношеніяхъ. Я заботилась и ухаживала за ней, чего вы никогда не длали, такъ какъ въ продолженіи уже многихъ лтъ думали только о своихъ лошадяхъ, любовницахъ, да о вашей папистк-жен.
— Клянусь всми чертями! — вскричалъ виконтъ, — Клотильда настоящій ангелъ! Какъ смешь ты сказать хотя бы слово противъ Клотильды?
Полковникъ не могъ удержаться отъ улыбки при вид того, какъ легко отклонено было этимъ отводомъ яростное нападеніе Франка.
— Мн кажется, что рчь идетъ теперь не о Клотильд, — довольно презрительно замтилъ Эсмондъ.— Ея сіятельство находится теперь въ Париж, въ нсколькихъ стахъ верстъ отсюда, и усердно изготовляетъ рубашенки для своего мальчика. Мы говоримъ теперь о сестр лорда Кэстльвуда, а не объ его жен.
— Мой братъ вовсе не лордъ Кэстльвудъ, и это ему хорошо извстно, — возразила Беатриса.— Онъ просто напросто сынъ полковника Фрэнсиса Эсмонда. Онъ носитъ чужой титулъ и завдомо пользуется чужимъ помстьемъ!
Изъ осажденной крпости произведена была, такимъ образомъ, опять вылазка, на этотъ разъ уже въ новомъ направленіи.
— Прошу васъ извинить, сударыня, если признаю ваше замчаніе опять таки не идущимъ къ длу, — отвчалъ Эсмондъ.— У меня нтъ никакихъ доказательствъ законности моихъ правъ, а потому права эти какъ бы не существуютъ. Разъ, что мой отецъ не объявилъ меня законнымъ своимъ наслдникомъ, таковымъ являлся вашъ отецъ, покойный виконтъ. Лордъ Кэстльвудъ иметъ поэтому столь же законное право на свои титулъ и помстье, какъ и всякій другой англійскій землевладлецъ. Въ данномъ случа, однако, дло вовсе не въ этомъ, какъ вы и сами хорошо знаете. Вернемся же къ первоначальной тем разговора. Разъ что вы хотите, чтобы я принялъ въ немъ участіе, я долженъ совершенно искренно высказать вамъ свое мнніе, а потому осмлюсь доложить, что домъ, гд цлый день проживаетъ принцъ, не уважающій ни единой женщины въ свт, не можетъ считаться пригоднымъ мстожительствомъ для молодой, незамужней лэди. Для васъ будетъ поэтому гораздо пристойне жить не здсь, а въ какомъ-нибудь изъ кэстльвудскихъ помстьевъ. Къ тому же принцъ прибылъ сюда, чтобы достигнуть важной цли, и ему не слдуетъ отвлекаться теперь отъ нея какими-либо безразсудствами. Что касается до васъ лично, Беатриса, то вы благородно выполнили сегодня свою задачу и теперь можете временно удалиться со сцены, оставивъ ее въ распоряженіе другихъ актеровъ.
Полковникъ высказалъ все это съ величайшимъ спокойствіемъ и вжливостью, съ какими онъ думаетъ, что всегда относился къ женщинамъ {Дорогой мой отецъ совершенно правъ, заявляя, что всегда отличался величайшей вжливостью въ обращеніи съ особами нашего пола. Я была еще ребенкомъ, а онъ говорилъ уже со мною всегда такъ ласково и учтиво, какъ съ маленькой лэди. Мн не разъ случалось подвергать его терпніе тяжкимъ испытаніямъ, но я почти не помню, чтобы онъ когда-либо сказалъ мн грубое слово. Также серьезно и вжливо держалъ онъ себя даже и съ послднеи невольницей негритянкой въ своемъ помсть. Онъ не позволялъ себ фамильярно обращаться ни съ одной женщиной, кром моей матери. Существовавшее между ними, до самой ея смерти, взаимное дружеское довріе представляло по истин чарующее, трогательное зрлище. Вс подчиненные отца охотно ему повиновались. Матушка и вс въ нашемъ дом соперничали другъ съ другомъ въ стремленіи доставить ему удовольствіе и ужасались при одной мысли о чемъ-нибудь такомъ, что могло бы ему не понравиться. При всемъ томъ онъ самъ былъ человкъ до чрезвычайности скромный, самый нетребовательный и до чрезвычайности легко удовлетворявшійся тмъ, что для него длали. Нашъ кэстльвудскій священникъ Бенсонъ, присутствовавшій при послднихъ минутахъ отца, не разъ говорилъ: ‘не знаю, какого именно вроученія держался полковникъ Эсмондъ, но знаю, что онъ жилъ и умеръ, какъ дай Богъ каждому христіанину’. Р. Е. В.}. Милэди стояла возл полковника по одну сторону стола, а Франкъ по другую, блокируя бдняжку Беатрису, словно непріятельскую крпость, окруженную нашими аппрошами.
Посл двухъ упомянутыхъ уже вылазокъ, отбитыхъ оба раза полковникомъ Эсмондомъ, осажденная такимъ образомъ фрейлина ея величества прибгла къ женской ultima ratio, т. е. къ слезамъ. Прелестные ея глаза наполнились таковыми. Я никогда не могъ хладнокровно выносить у нея, или у какой-либо другой женщины, подобнаго выраженія скорби.
— Что же длать, я одна, — проговорила Беатриса.— Вы вс трое противъ меня: родной братъ, мать и вы.— Что же такого я сдлала, что вы считаете себя вправ такъ дурно смотрть на меня и говорить обо мн? Если принцъ дйствительно восхищается мною, какъ вы говорите, то разв виновата я въ томъ? Не я, вдь, кажется, привезла его сюда? Привтствуя его здсь, я исполняла только ваше же собственное приказаніе. Вы же сами говорили мн, что долгъ повелваетъ вамъ жертвовать ему всмъ и даже самой жизнью! Вы же сами, мамаша, учили меня, читая утреннія и вечернія молитвы, упоминать имя короля прежде вашего имени. А вы, кузенъ, позвольте спросить, чего вы отъ меня хотите? Вдь вы, разумется, зачинщикъ составленнаго противъ меня заговора. Я это знаю какъ нельзя лучше и уврена, что мамаша и братъ исполняютъ только ваши приказанія! Когда же вамъ угодно отослать меня отсюда?
— Мн хотлось бы только удалить отъ принца опасное искушеніе, — замтилъ серьезнымъ тономъ Эсмондъ.— Избави меня Господи отъ мысли, чтобы вы сами могли поддаться такому искушенію. Я имю въ виду только предохранить самого принца. Ваша двическая честь, надюсь, не нуждается ни въ чьей охран, но легкомысліе принца очень нуждается въ таковой. Іаковъ III, уже вслдствіе высокаго своего положенія, поставленъ такъ, что его любовь къ двушк вашего ранга не можетъ быть иначе, какъ незаконной. Мы хотимъ удалить самую дорогую и прелестную изъ членовъ нашей семьи отъ возможности подобнаго оскорбленія. Единственно только поэтому, милая Беатриса, вамъ и необходимо теперь ухать.
— Гарри гоаоритъ какъ по книжк!— сказалъ Франкъ, приправляя эту похвалу обычнымъ своимъ проклятіемъ.— Клянусь всею преисподней, что каждое его слово святая истина. Ты не можешь помшать себ, Триксъ, быть красавицей. Точно также и принцъ не можетъ за тобой не ухаживать. Мой совтъ: Отойди отъ зла и сотвори благо! потому что, клянусь Богомъ, если принцъ вздумаетъ сыграть съ тобой какую-нибудь гадкую шутку, то пусть онъ будетъ хоть десять разъ королемъ а не то что лишь претендентомъ, мы съ Гарри Эсмондомъ все-таки раздлаемся съ нимъ по свойски!
— Неужели двухъ такихъ витязей недостаточно для моей охраны?— спросила довольно грустнымъ тономъ Беатриса.— Надюсь, что съ двумя такими неусыпными стражами я буду обезпечена отъ всякой обиды.
— Пожалуй, что вы и правы, Беатриса! Очень можетъ быть, что если бы принцъ зналъ вашъ образъ мыслей, онъ воздержался бы отъ всякихъ оскорбительныхъ для васъ попытокъ.
— Но вдь онъ этого не знаетъ, — совершенно спокойно замтила лэди Кэстльвудъ.— Онъ прибылъ изъ страны, гд любовь королей не считается безчестьемъ для женщины. Удемъ отсюда, милйшая моя Беатриса! Куда по твоему лучше намъ отправиться: въ Валькотъ, или въ Кэстльвудъ? Намъ лучше всего теперь же удалиться изъ Лондона. Мы вернемся сюда обратно посл того, какъ принцъ будетъ утвержденъ въ правахъ на престолъ своихъ предковъ, благодаря стараніямъ нашихъ витязей, и поселится въ Сентъ-Джемскомъ, или Виндзорскомъ дворц. Какъ вы думаете на этотъ счетъ, Гарри и Франкъ?
Само собой разумется, что Гарри и Франкъ оказались одного мннія съ милэди Рашель.
— Въ такомъ случа мы удемъ, — сказала Беатриса, слегка поблднвъ.— Лэди Мешэмъ сообщитъ мн сегодня вечеромъ о состояніи здоровья ея величества, а завтра утромъ…
— Думаю, что намъ лучше всего ухать сегодня же, моя дорогая, — возразила лэди Кэстльвудъ.— Мы переночуемъ въ Гунсло, а завтра утромъ будемъ уже на мст, Теперь ровно двнадцать часовъ. Распорядитесь, кузенъ, чтобы къ часу намъ подали карету.
— Стыдитесь!— вскричала Беатриса, заливаясь слезами въ страстномъ порыв досады и негодованія.— Вы оскорбляете меня такими безсердечными мрами предосторожности! Родная мать первая же меня подозрваетъ и собирается играть у меня роль тюремщика! Нтъ, мамаша, я не хочу хать съ вами. Я уду, какъ свободный человкъ, а не какая-нибудь арестантка! Поврьте также, что вы бы не усмотрли за мной, если бы мн вздумалось васъ провести… И такъ, значитъ, самые близкіе, дорогіе мн люди меня подозрваютъ! Т, на чью любовь я должна была боле всего разсчитывать, питаютъ ко мн недовріе. Ну, что же, я съ вами разстанусь! Я уду, но только одна, уду, напримръ, хоть въ Кэстльвудъ. Я чувствовала себя тамъ достаточно долгое время несчастной и одинокой и согласна вернуться туда опять, но только прошу, избавьте меня, по крайней мр, отъ униженія и не приставляйте еще ко мн тюремщика, который слдилъ бы за моими мученіями. Подобнаго испытанія я не расположена выносить. Я уду, куда угодно, но только одна, или же вовсе не уду. Вы можете здсь остаться вс трое и радоваться моимъ страданіямъ. Я выдержу и на этотъ разъ все. Это вдь мн уже не впервые. Пусть старшій тюремщикъ прикажетъ заложить карету, которая отвезетъ меня въ мсто ссылки. Благодарю васъ, Генри Эсмондъ, за участіе, которое вы принимали въ заговор противъ меня. Я всю жизнь останусь вамъ благодарна и никогда вамъ этого не забуду! Вамъ же, милйшій мой братецъ и мамаша, я, право, не знаю какъ выразить благодарность за приложенное вами стараніе защитить мою честь!
Она вышла изъ комнаты съ величественнымъ царственнымъ видомъ, бросая на насъ презрительные, вызывающіе взгляды. Поле сраженія осталось за нами, но мы чувствовали себя жестоко израненными и, сказать правду, стыдились своей побды. Казалось, вдь, и въ самомъ дл сурово и безсердечно, что мы втроемъ сговорились удалить эту очаровательную двушку въ унизительное изгнаніе. Посл ухода Беатрисы мы молча глядли другъ на друга, сожаля о томъ, что сдлали. Впрочемъ, въ это злополучное время намъ не разъ приходилось раскаяваться въ принятыхъ ршеніяхъ. Мы говорили другъ съ другомъ вполголоса и словно украдкой, какъ если бы и въ самомъ дл стыдились своихъ поступковъ, по пришли единогласно къ заключенію, что Беатрис лучше всего ухать одной.
Приблизительно черезъ полчаса посл своего ухода отъ насъ она вернулась въ комнату, сохраняя все тотъ же презрительный, вызывающій видъ. На этотъ разъ она держала въ рукахъ небольшую шкатулку, обтянутую чернымъ шагренемъ. Эсмондъ зналъ, что въ этой шкатулк хранятся брилліанты, которые онъ подарилъ ей на свадьбу съ герцогомъ Гамильтономъ и которые она такъ блистательно носила въ злополучный вечеръ прибытія принца.
— Возвращаю маркизу Эсмонду подарокъ, который онъ соблаговолилъ мн сдлать въ т дни, когда доврялъ мн больше, чмъ теперь. Я никогда ничего больше не приму отъ Генри Эсмонда и возвращаю семейные брилліанты, принадлежавшіе любовниц одного короля, джентльмену, который подозрвалъ меня въ намреніи сдлаться любовницей другого короля. Сбгали вы уже распорядиться насчетъ кареты, милордъ маркизъ? Не поручите-ли вы своему лакею присмотрть, чтобы я не сбжала дорогой?
Мы были въ душ совершенно правы, но она держала себя съ нами такъ, что мы вс казались словно виноватыми. Мы одержали побду, но вс почести тріумфа остались на сторон бдной, обиженной нами двушки.
Злополучная шкатулка съ брилліантами была сперва украшена баронскою короной, но когда Беатриса разошлась съ первымъ своимъ женихомъ, мсто этой короны заступила герцогская, которую ей тоже не суждено было носить. Лэди Кэстльвудъ, не отдавая себ отчета о томъ, что длаетъ, совершенно автоматически открыла шкатулку. Оказалось, что кром брилліантовъ, подаренныхъ Эсмондомъ, тамъ лежалъ также писанный на эмали миніатюрный портретъ покойнаго герцога. Беатриса сняла его вмст съ трауромъ по случаю прибытія къ намъ въ домъ законнаго короля и, вроятно, совсмъ о немъ позабыла.
— Ты оставляешь, значитъ, и это Беатриса?— спросила у дочери лэди Рашель, вынимая изъ шкатулки миніатюрный портретъ. Она рдко обнаруживала подобную жестокость, но бываютъ минуты, когда самыя нжныя женщины оказываются жестокосердыми, и такіе случаи восторжествовать надъ противницей, не сможетъ упустить даже и ангелъ въ женскомъ образ {Замчаніе это свидтельствуетъ, до какой степени несправедливо и дурно судятъ иногда о женщинахъ даже и лучшіе изъ мужчинъ. Лэди Кэстльвудъ вовсе не имла въ виду торжествовать надъ родной своей дочерью, но, исполняя материнскую свою обязанность, должна была указать, какъ непозволительно дурно поступала Беатриса. Р. Е. В.}.
Нанеся этотъ ударъ, лэди Кэстльвудъ была сама напугана его послдствіями. Онъ поразилъ несчастную Беатрису въ самое сердце. Она покраснла, поднесла къ глазамъ носовой платокъ, поцловала портретъ и спрятала его у себя на груди.
— Я совершенно о немъ забыла, — сказала она.— Обида заставила меня забыть про горе, а теперь родная мать напомнила мн и то и другое! Прощайте, мамаша. Мн кажется, что я буду не въ силахъ когда-либо васъ простить. Между нами порвалось что-то такое, чего нельзя будетъ возстановить ни слезами, ни даже временемъ. Я всегда чувствовала себя одинокой. Вы, мамаша, никогда, вдь, меня не любили. Вы ревновали меня еще въ то время, когда я сидла на колняхъ у отца. Позвольте же мн ухать отсюда, чмъ скоре, тмъ лучше. Я не въ состояніи жить дольше съ вами!
— Узжай, дитя мое, — все еще очень серьезнымъ тономъ сказала ей мать.— Преклони гордыя твои колни и проси у Бога прощенія. Молись тамъ въ одиночеств, чтобы Онъ ниспослалъ теб смиреніе и раскаяніе! Если я чувствую себя несчастной, то не отъ твоихъ упрековъ, бдняжка Беатриса, а вслдствіе черствости твоего сердца. Дай Богъ, чтобы оно смягчилось, и чтобы ты поняла когда-нибудь чувства твоей матери!
Если милэди Рашель случалось быть иногда жестокой, то она все же ни подъ какимъ видомъ въ этомъ не сознавалась. Сама Беатриса вынуждена была спасовать передъ величественной гордостью своей матери. Если двушка эта была горда, то я сильно подозрваю, что означенное свойство оказывалось у нея наслдственнымъ.

ГЛАВА XI.
Гость покидаетъ нашъ кровъ, находя его недостаточно гостепріимнымъ.

Приблизительно часъ спустя Беатриса ухала въ почтовой карет съ своею горничной и съ вооруженнымъ лакеемъ на козлахъ, такъ какъ дороги въ то время не отличались, даже и въ окрестностяхъ столицы, особенной безопасностью. Эсмондъ и Франкъ хотли проводить карету, но Беатриса съ негодованіемъ отклонила ихъ предложеніе. Поэтому поручено было другому лакею хать позади кареты и не покидать ея до тхъ поръ, пока она не минуетъ на другой день Гунслоускій пустырь. Такъ какъ у лэди Кэстльвудъ имлось всего лишь два лакея, то врный слуга мистера Эсмонда, Джонъ Локвудъ, присланъ былъ заступить ихъ мсто въ дом бывшей своей барыни. Ему было бы, разумется, гораздо пріятне проводить въ Кэстльвудъ свою возлюбленную Люси.
Мы были вс въ мрачномъ настроеніи духа и во время полдника по преимуществу молчали. Посл полудня получена была отъ старшей статсъ-дамы ея величества записка, которая до нкоторой степени разсяла мрачное наше настроеніе духа. ‘Королева испытала сильное потрясеніе, но теперь ей стало лучше, и все обойдется благополучно. Передайте милорду Кэстльвуду, чтобы онъ былъ готовъ явиться опять по первому требованію’, писала г-жа Мешэмъ.
Вечеромъ пришла другая записка слдующаго содержанія: ‘Въ засданіи государственнаго совта произошла жаркая схватка. Лордъ-казначей отказался отъ своего поста и переломилъ свой жезлъ. Преемника ему не назначено. Лордъ Б… угощаетъ сегодня вечеромъ многочисленное общество виговъ въ своемъ отел на Золотомъ сквер. Онъ, правда, колеблется, но за то на другихъ можно положиться. У королевы больше не было припадковъ. Она лежитъ теперь въ постели и успокоилась. Будьте готовы явиться къ утру. Надюсь, что все устроится тогда, какъ нельзя лучше’.
Принцъ вернулся домой вскор посл ухода посланца, принесшаго эту записку. Его величеству, надо полагать, очень понравились епископскія вина, такъ что говорить съ нимъ о длахъ было бы совершенно безполезно. Его уложили на августйшую постель, причемъ онъ до такой степени забылъ свою роль, что называлъ виконта Кэстльвуда преспокойно Франкомъ, совершенно упуская изъ вида, что отъ строгаго исполненія принятой имъ на себя роли зависла личная его безопасность, не говоря уже объ англійской корон. Счастье, что оба лакея лэди Кэстльвудъ ухали съ Беатрисой, и что слова принца слышали только т, съ чьей стороны не было никакого основанія опасаться измны. Августйшіе икая, принцъ соблаговолилъ освдомиться объ очаровательной Беатрис, но, не смотря на это, его безъ труда уложили въ постель, а черезъ минуту или дв онъ погрузился въ глубокое безсознательное усыпленіе, которое Вакхъ обыкновенно посылаетъ своимъ поклонникамъ. Жаль, что Беатрис не довелось видть его въ такомъ состояніи. Мы дйствительно раскаивались въ томъ, что она ухала.
Одинъ изъ высказывавшихся въ пользу ея отъзда былъ въ достаточной степени сумасбродомъ, для того, чтобы ночью, крадучись, дохать верхомъ въ Гунслоу, до того самого постоялаго двора, гд обыкновенно останавливались Кэстльвуды по дорог изъ своего помстья въ Лондонъ и обратно. Эсмондъ просилъ хозяина не увдомлять Беатрису объ его прізд и доставилъ себ сомнительное удовольствіе пройти мимо дверей комнаты, гд она спала съ горничной и видть, какъ ея карета выхала рано утромъ съ постоялаго двора. Онъ замтилъ, что Беатриса улыбнулась и опустила монету въ руку лакея, которому приказано было провожать ея карету до Багшота. По слухамъ, на дорог было все спокойно, да къ тому же на козлахъ сидлъ вооруженный лакей, а потому Беатриса сочла излишнимъ услуги другого провожатаго. Простившись съ своей барышней нсколькими глубокими поклонами, лакей вернулся на постоялый дворъ, выпилъ тамъ кружку пива, а затмъ вмст съ ямщикомъ и лошадьми отправился назадъ въ Лондонъ.
Они отъхали всего лишь версты полторы отъ Гунслоу и остановились у придорожнаго кабачка, чтобы выпить еще малую толику, когда ихъ не на шутку перепугало появленіе полковника Эсмонда, подъхавшаго къ нимъ вскачь. Въ отвтъ на строгій вопросъ полковника, лакей объявилъ, что барышня приказала всмъ кланяться и не дала ему никакихъ другихъ приказаній. Барышня изволили хорошо выспаться и къ вечеру прідутъ въ Кэстльвудъ. Полковнику некогда было долго разговаривать и онъ помчался во всю конскую прыть въ Лондонъ, гд, какъ извстно читателямъ, у него имлись важныя дла. Мысль о томъ, что Беатриса узжаетъ и не находится больше въ опасности, въ значительной степени успокоила его душу. Великолпная лошадь полковника, Дапиль прекрасно знала дорогу къ дому на Кенсингтонской площади и домчала туда своего хозяина, прежде чмъ усплъ проснуться и протрезвиться гость, вернувшійся туда навесел въ предшествовавшій вечеръ.
Извстіе о событіяхъ предшествовавшаго вечера распространилось рано утромъ по всему городу. Вс узнали, что въ засданіи государственнаго совта въ присутствіи королевы произошло рзкое столкновеніе между министрами. Въ каждой кофейн разсказывали по своему объ этихъ столкновеніяхъ и вроятныхъ его послдствіяхъ. При такихъ обстоятельствахъ епископъ рочестерскій счелъ нужнымъ съ ранняго утра зайти къ милэди Рашель, гд въ собственныхъ ея аппартаментахъ верхняго этажа ждалъ пробужденія августйшаго принца, высказывая полную свою увренность въ томъ, что Іаковъ III будетъ провозглашенъ еще въ теченіе дня принцемъ Уэльскимъ и наслдникомъ престола. Въ предшествовавшій вечеръ у епископа собрались нкоторые изъ наиболе вліятельныхъ джентльменовъ истинной британской партіи. Его королевское высочество очаровалъ всхъ: англичанъ и шотландцевъ, папистовъ и сторонниковъ англиканской церкви.
— Въ числ гостей было даже нсколько квакеровъ, — объявилъ епископъ.— Если для пріхавшаго изъ-за границы в_и_к_о_н_т_а британскій пуншъ и эль оказались черезчуръ крпкими, то онъ не замедлитъ привыкнуть къ этимъ напиткамъ.— Да-съ, милордъ Кэстльвудъ, — продолжалъ съ улыбкой епископъ, — вамъ придется принять на себя тяжкій грхъ и признать, что вы разъ въ жизни были порядкомъ навесел. Вашъ двойникъ провозглашалъ разъ двнадцать тостъ за здравіе очаровательной вашей сестрицы, и мы смялись отъ чистаго сердца, восхищаясь такою пламенной братской его привязанностью. Гд же, однако, эта прелестная нимфа, и отчего не украшаетъ она своими ясными глазками чайный столъ вашего сіятельства?
Ея сіятельство сухо отвтила, что Беатрисы сегодня утромъ нтъ дома. Епископъ, въ свою очередь, былъ до такой степени занятъ важными длами, что не могъ особенно интересоваться присутствіемъ, или же отсутствіемъ барышни, какъ бы хороша она собою ни была. Мы сидли еще за столомъ, когда прибылъ изъ дворца страшно встревоженный докторъ А. Бурное засданіе въ государственномъ совт такъ сильно подйствовало на королеву, что прислали за нимъ, и онъ вынужденъ былъ прописать ей кровопусканіе. Позвали хирурга, чтобы пустить кровь королев. Ея величеству стало легче, и она дышетъ теперь свободне. Отчего вс мы такъ вздрогнули, когда докторъ упомянулъ фамилію этого хирурта, мистера Эме? ‘Il faut tre aimable pour tre aim’, съострилъ шутникъ докторъ. Эсмондъ дернулъ его за рукавъ и просилъ замолчать. Дло въ томъ, что отецъ Франка, лордъ Кэстльвудъ, былъ перенесенъ посл роковой своей дуэли въ домъ этого самаго Эме, гд и умеръ.
При такихъ условіяхъ для принца не могло быть и рчи о томъ, чтобы навстить въ этотъ день опять королеву. Когда нашъ гость далъ условный сигналъ, извщавшій объ его пробужденіи, докторъ, епископъ и полковникъ Эсмондъ немедленно-же явились къ принцу и сообщили ему имвшіяся у нихъ свднія, частью пріятнаго, частью же сомнительнаго свойства. Доктору пришлось немедленно же удалиться, но онъ общалъ постоянно сообщать принцу обо всемъ, что будетъ происходить въ сосднемъ дворц. И онъ, и епископъ, оба совтовали, чтобы принцъ навстилъ королеву въ ея спальн, какъ только ея величеству станетъ немного легче. Тогда можно будетъ тотчасъ же созвать государственный совтъ, караулъ при Кенсингтонскомъ и Сентъ-Джемскомъ дворцахъ, состоявшій изъ трехъ полковъ, изъ которыхъ два совершенно благонадежны, а третій, во всякомъ случа, не враждебенъ, высказался бы за принца въ тотъ самый моментъ, когда королева, въ присутствіи членовъ государственнаго совта, объявитъ его наслдникомъ престола.
Запершись въ комнат и пользуясь услугами полковника Эсмонда, какъ секретаря, принцъ и епископъ рочестерскій составляли прокламаціи и манифесты къ лондонскому народу, англичанамъ, шотландцамъ и духовенству, увдомляя о возвращеніи потомка трехъ государей изъ его изгнанія и о томъ, что принцъ Іаковъ объявленъ августйшей своей сестрою наслдникомъ престола. Народу и церкви были общаны всевозможныя гарантіи ихъ правъ и привиллегіи. Епископъ ручался за большинство англиканскихъ прелатовъ и уврялъ, что они обратятся къ своей паств и приходскимъ священникамъ съ пастырскими посланіями, въ которыхъ посовтуютъ признать божественное право будущаго монарха и такимъ образомъ очистить Англію отъ смертнаго грха, какимъ является бунтъ противъ законнаго государя.
Пока составлялись эти документы, неоднократно прибывали изъ дворца извстія о состояніи здоровья августйшей больной. Въ полдень ей было немного лучше, но къ ветеру она опять впала въ безсознательное состояніе и начала бредить. Поздно вечеромъ къ намъ зашелъ опять докторъ А. и принесъ сравнительно боле благопріятныя извстія. Во всякомъ случа непосредственной опасности, повидимому, не предстояло. За послдніе два года у ея величества было уже нсколько подобныхъ припадковъ, и даже еще боле серьезныхъ.
Къ тому времени мы изготовили съ полдюжины манифестовъ (составленіе которыхъ такъ, чтобы не оскорбить ни одну изъ политическихъ партій и не возбудить серьезныхъ опасеній, ни у виговъ, ни у диссентеровъ, требовало до чрезвычайности осторожной редакціи). Молодой принцъ, высказывавшій въ продолженіи цлаго дня большую смтливость въ усвоеніи себ массы свдній, которыя мы ему должны были сообщить, а также большое искусство и остроуміе въ построеніи фразъ, долженствовавшихъ появиться за его подписью, обнаружилъ теперь добродушіе и разсудительность, о которыхъ я считаю долгомъ упомянуть.
— Если бы эти документы попали какъ-нибудь не туда, куда слдуетъ, или же если бы нашъ планъ не удался, сказалъ принцъ, — то милордъ Эсмондъ, рукою котораго они писаны, могъ бы, чего добраго, очутиться тамъ, гд я ни подъ какимъ видомъ не желалъ бы его видть. Поэтому, съ вашего позволенія, я перепишу самъ вс эти бумаги, хотя и не ручаюсь, что сдлаю это безъ орографическихъ ошибокъ. Тогда, во всякомъ случа, если эти документы и будутъ найдены, они не скомпрометируютъ никого, кром наиболе заинтересованнаго лица.
Тщательно переписавъ манифесты, принцъ сжегъ вс черновыя, писанныя рукою полковника Эсмонда и затмъ добавилъ:
— Теперь, господа, пойдемте ужинать и попросимъ дамъ выпить съ нами по стаканчику вина. Милордъ Эсмондъ, вы должны сегодня ужинать съ нами. За послднее время вы слишкомъ рдко баловали насъ своимъ обществомъ!
Принцу обыкновенно сервировали обдъ и ужинъ въ спальн Беатрисы, обращенной въ гостиную и прилегавшей къ той комнат, въ которой онъ спалъ. Хозяева, по врноподданническому своему обыкновенію, ждали, пока августйшій гость предложитъ имъ ссть за столъ и раздлилъ съ нимъ трапезу. Понятно, что въ этотъ вечеръ къ ужину принца явились только Франкъ Кэстльвудъ и его мать.
Какъ уже упомянуто, принцъ провелъ цлый вечеръ въ своей комнат, работая съ епископомъ, исполнявшимъ должность перваго министра, и полковникомъ Эсмондомъ. замнявшемъ своею персоною секретаря государственнаго совта.
На лиц его величества появилось не особенно пріятное выраженіе, когда, окинувъ взглядомъ небольшой кружокъ врноподданныхъ, явившихся къ августйшему ужину, онъ не нашелъ тамъ Беатрисы, веселое личико которой встрчало его всегда такимъ радушнымъ привтомъ. Онъ освдомился у милэди Рашель о вчерашней своей прелестной церемоніймейстерш, но милэди, потупивъ глазки, спокойно отвтила, что Беатрисы нельзя было на этотъ разъ явиться къ ужину. Она не обнаружила при этомъ ни малйшаго замшательства, тогда какъ Франкъ Кэстльвудъ страшно покраснлъ, а полковникъ Эсмондъ пришелъ тоже въ порядочное смущеніе. Кажется, женщины уже какъ будто отъ природы надлены инстинктомъ притворства. Он, безъ всякой подготовки, умютъ скрывать свои чувства гораздо лучше, чмъ это удается самымъ опытнымъ царедворцамъ. Впрочемъ, значительная часть жизни многихъ изъ нихъ затрачивается на то, чтобы скрывать свои чувства, — ластиться къ тиранамъ, — прятать подъ маскою нжныхъ улыбокъ и притворнаго веселья мучительныя сомннія, горе и страхъ.
Автустйшій нашъ гость былъ за ужиномъ довольно угрюмъ и началъ нсколько оправляться лишь посл второй бутылки вина. Когда лэди Кэстльвудъ просила разршенія удалиться, принцъ поручилъ ей передать Беатрис, что онъ надется видть очаровательную свою сестрицу на другой день за обдомъ. До уход милэди, принцъ продолжалъ пить и разговаривалъ съ оставшимися за столомъ джентльменами. Не подлежитъ сомннію, что у нихъ не было недостатка въ темахъ для разговоровъ.
На другой день насъ увдомили изъ Кенсингтонскаго дворца, что королева чувствуетъ себя нсколько лучше, и что она даже вставала на часъ съ постели, но все-таки же состояніе здоровья не дозволяетъ ей еще принять августйшаго ея брата. За обдомъ поставленъ былъ лишь одинъ приборъ для его королевскаго величества и къ августйшему столу явились всего только виконтъ и полковникъ. У насъ было утромъ совщаніе съ лэди Кэстльвудъ, на которомъ мы ршили, что если его величество соблаговолитъ опять спрашивать о Беатрис, то ему отвтятъ на этотъ вопросъ ея братъ и кузенъ.
Принцъ былъ, очевидно, но въ дух и чмъ-то взволнованъ. Онъ постоянно оглядывался на дверь, какъ бы ожидая, что кто-нибудь взойдетъ. Никто не входилъ, однако, въ комнату его величества, за исключеніемъ врнаго моего слуги Джона Локвуда, да и онъ только показывался въ дверяхъ съ блюдомъ, которое мы сейчасъ же отъ него брали, какъ только онъ подавалъ намъ сигналъ стукомъ въ двери. Это постоянно длалось за обдомъ и ужиномъ, такъ что на кухн и въ людской, вроятно, пришли къ убжденію, будто молодой виконть привезъ съ собою изъ-за-границы католическаго священника, обратившаго насъ всхъ въ папистовъ. Какъ и слдовало ожидать, тамъ было доподлинно извстно, что паписты, подобно евреямъ, дятъ только другъ съ другомъ и не желаютъ принимать пищу въ присутствіи христіанъ.
Принцъ пытался скрыть свое неудовольствіе, но, въ то время, онъ плохо изучилъ еще искусство притворяться и, находясь въ дурномъ расположеніи духа, съ трудомъ лишь могъ маскировать его. Посл нсколькихъ неудачныхъ попытокъ завязать разговоръ о безразличныхъ предметахъ, принцъ вернулся къ тому, что лежало у него на сердц и какъ можно спокойне обратился къ лорду Кэстльвуду съ просьбой, чтобы мать и сестра его сіятельства соблаговолили присутствовать за ужиномъ. Онъ выразилъ надежду, что просьба эта будетъ уважена и въ то же время объяснивъ, что обстоятельства не позволяютъ ему выходить изъ дома, освдомился, не соблаговолитъ ли миссъ Беатриса сыграть съ нимъ въ карты?
Взглянувъ на полковника Эсмонда, который въ отвтъ на этотъ взглядъ утвердительно кивнулъ головою, лордъ Кэстльвудъ увдомилъ его королевское высочество {Въ Лондон мы всегда называли принца королевскимъ высочествомъ, хотя Кэстльвудскія дамы давали ему титулъ величества, какъ законному своему королю.}, что миссъ Беатрисы нтъ въ Кенсингтон, и что семья признала для нея за лучшее ухать изъ столицы.
— Выговорите, что ея нтъ въ Кенсингтон? — воскликнулъ принцъ.— Неужели она больна. Но вдь она еще вчера была совершенно здорова! Вслдствіе чего же ей пришлось ухать изъ столицы? Позвольте спросить, сдлано это по вашему приказу, милордъ, или по распоряженію полковника Эсмонда, который играетъ здсь роль хозяина дома?
— Не этого дома, ваше высочество, — съ благородной откровенностью возразилъ Франкъ, — хотя ему въ дйствительности принадлежатъ помстья и замокъ, которые онъ намъ отдалъ. Здшній домъ принадлежитъ моей матери, а Валькотское помстье досталось мн отъ отца. Маркизу Эсмонду извстно, что ему стоитъ только сказать слово, и я возвращу ему Кэстльвудъ.
— Полковникъ Эсмондъ, — маркизъ Эсмондскій — слишкомъ много вмшивается въ мои дла, опираясь, впрочемъ, на оказанныя мн безспорныя услуги, — сказалъ принцъ, выпивая залпомъ стаканъ.— Если вы, милордъ, разсчитываете ухаживать за Беатрисой, запирая ее въ тюрьму, то позволю себ вамъ сказать, что такимъ путемъ наврядъ-ли удастся покорить женское сердце.
— Кажется, я не имлъ чести говорить вашему высочеству, что ухаживаю за миссъ Беатрисой!— возразилъ полковникъ.
— Полноте, сударь, это бросается въ глаза, такъ что, мы могли убдиться въ этомъ, не прибгая ни къ черной, ни даже къ блой магіи. Вы, милордъ, страстный ревнивецъ, и высокородная фрейлина не можетъ взглянуть на другое лицо, безъ того, чтобъ ваше не начало тотчасъ же хмуриться. То, что вы длаете, сударь, недостойно! — это негостепріимно!— Это подло, да, сударь, подло!..
Послднія фразы были произнесены скороговоркой, по французски. Раздраженіе принца, усиливавшееся по мр того, какъ онъ говорилъ, заставляло его утрачивать всякое самообладаніе.
— Я прізжаю къ вамъ въ домъ, — продолжалъ принцъ, — рискую своей жизнью, — провожу ее въ скук, — полагаюсь на ваши врноподданическія чувства… У меня здсь нтъ другого развлеченія, кром проповдей вашего сіятельства, или же бесды съ этой очаровательной молодой лэди, и вы увозите ее отъ меня, а сами остаетесь! Благодарю покорно, сударь! Я съумю доказать вамъ свою признательность, когда буду располагать необходимыми для этого средствами! Я награжу преданность вашу ко мн, хотя она и проявляется иной разъ въ нсколько неудобныхъ и стснительныхъ, — да, въ стснительныхъ для меня формахъ, милордъ! Въ продолженіи цлаго уже мсяца вы разыгрываете по отношенію ко мн роль опекуна, которая, признаться, страшно мн надодаетъ. Вы благоволите предлагать мн корону и требуете, чтобъ я принялъ ее отъ васъ на колняхъ, какъ это сдлалъ когда-то король Іоаннъ!.. Вы видите, сударь, что я знаю кое-что изъ исторіи… Да-съ, меня не запугаютъ мои бароны, какъ бы они на меня не хмурились! Я восхищаюсь особой, которая иметъ несчастіе вамъ нравиться, и вы отсылаете ее отсюда въ деревенскую тюрьму. Я посщаю вашъ домъ, а вы оказываете мн недовріе! Ну, и прекрасно. Я оставлю этотъ домъ, сударь, оставлю его сегодня же вечеромъ. У меня найдутся друзья, преданность которыхъ не будетъ до такой степени расположена подозрвать меня самого въ безчестности. Если мн суждено когда-нибудь жаловать орденами Подвязки, то я сочту долгомъ раздавать ихъ вельможамъ, дйствія которыхъ боле сообразуются съ девизомъ этого ордена. Пошлите же за каретой, чтобы я могъ покинуть вашъ домъ, или же привезите сюда обратно прелестную Беатрису. Я не хочу пользоваться вашимъ гостепріимствомъ въ ущербъ свобод этой очаровательной двушки!
Вся эта рчь была произнесена во французски и, по тогдашнему французскому обычаю, сопровождалась усиленной жестикуляціей. Принцъ быстро ходилъ взадъ и впередъ по комнат. Его лицо раскраснлось, а руки дрожали отъ гнва. Іаковъ III былъ очень худощавъ, и вся его фигура казалась до чрезвычайности хрупкой, что объясняется неосторожной его жизнью и частыми болзнями. Франкъ Кэстльвудъ, или же Гарри Эсмондъ могли бы, кажется, переломить этого тщедушнаго принца пополамъ у себя на колн и покончить съ нимъ посл полуминутной борьбы. При всемъ томъ онъ позволялъ себ оскорблять насъ обоихъ и едва удостоивалъ скрывать свою страсть къ молодой нашей родственниц отъ людей, честь которыхъ страсть эта боле всего затрогивала. Виконтъ Кэстльвудъ отвтилъ на длинную тираду принца съ большимъ благородствомъ и очень просто.
— Вашему королевскому высочеству, — сказалъ онъ, — угодно забывать, что другіе рискуютъ ради васъ своей жизнью. Полагаю, что весьма немногіе англичане дерзнутъ поднять руку на священную особу вашего высочества, тогда какъ никто не станетъ церемониться съ вами. Жизнь нашей семьи и все, что мы имемъ, за исключеніемъ чести, предоставляются здсь къ услугамъ вашего высочества.
— Къ чему возбуждать вопросъ о чести? Разв могло у кого-нибудь имться намреніе ее оскорбить?— замтилъ недовольнымъ тономъ принцъ.
— Умоляю ваше высочество никогда не допускать у себя такого намренія, — сказалъ лордъ Кэстльвудъ съ низкимъ поклономъ.
Ночь стояла теплая и въ комнат принца открыты были окна, выходившія частью въ Кенсингтонскій садъ, частью же на площадь. Полковникъ Эсмондъ явственно слышалъ, даже при запертыхъ дверяхъ, голосъ полицейскаго сторожа, выкликавшаго по другую сторону площади часы. Онъ открылъ дверь, сообщавшуюся съ комнатою принца. Лакей Мартинъ, провожавшій Беатрису до Гунслоу, какъ разъ выходилъ изъ этой комнаты, въ то время, какъ Эсмондъ туда вошелъ. Тотчасъ же посл того полицейскій сторожъ снова прокричалъ: ‘Пробило десять часовъ! Ночь стоитъ ясная и звздная!’ Полковникъ Эсмондъ, понизивъ голосъ, обратился къ принцу съ вопросомъ:
— Вы слышите этого человка, ваше высочество?
— Что же изъ этого слдуетъ, сударь?— отвчалъ по французски принцъ.
— Мн стоитъ только подозвать изъ окна этого городового и послать его за шестьдесятъ шаговъ отсюда, чтобы онъ явился съ цлымъ взводомъ солдатъ арестовать человка, именующаго себя Іаковомъ III и за поимку котораго парламентомъ назначена награда въ 500 фунтовъ стерлинговъ, въ чемъ ваше королевское высочество имли случай убдиться сами, на пути сюда изъ Рочестера. Мн стоитъ сказать только слово, и, клянусь Всемогущимъ Богомъ, я сказалъ бы его, если бы не думалъ, что принцъ въ интересахъ собственной своей чести откажется отъ всякихъ покушеній на нашу честъ. Первый джентльменъ въ Англіи слишкомъ хорошо знаетъ свой долгъ, чтобы забываться даже по отношенію къ самымъ скромнымъ изъ своихъ подданныхъ, или же подвергать опасности свою корону ради такого дла, которое оказалось бы позорнымъ, если бы даже и удалось его совершить.
— Не имете-ли и вы сказать мн что-нибудь, ваше сіятельство? — сказалъ принцъ, страшно поблднвъ отъ гнва и обращаясь къ Франку Кэстльвуду?— Быть можетъ, остается еще какая-нибудь угроза или оскорбленіе, которымъ вы соблаговолили бы закончить пріятную нашу сегодняшнюю бесду?
— Я слдую во всемъ за главой нашей фамиліи, — отвчалъ Кэстльвудъ, съ достоинствомъ кланяясь принцу.— Въ какое время благоугодно будетъ вашему выеочеству видть насъ утромъ?
— Явитесь завтра рано утромъ къ рочестерскому епископу и прикажите ему прислать сюда свою карету, а также приготовить для меня комнату въ собственномъ своемъ дом, или же въ другомъ благонадежномъ мст. Во всякомъ случа король щедро наградитъ васъ за все, что вы для него сдлали. Желаю вамъ спокойной ночи и самъ усну здсь, если только маркизу Эсмонду не заблагоразсудится позвать своего коллегу, полицейскаго стража, и заставить меня провести ночь на кенсингтонской гауптвахт. Желаю вамъ всего лучшаго! Можете быть уврены, что я никогда васъ не забуду! Милордъ Кэстльвудъ, я предпочитаю сегодня раздться безъ помощи камергера.
Принцъ простился съ нами угрюмымъ поклономъ и, при послднихъ словахъ, заперъ на замокъ сперва дверь, которая вела изъ его спальни въ кабинетъ, а затмъ, по нашемъ уход, затворилъ на задвижку также и другую дверь, соединявшую спальню съ альковомъ, который занималъ Франкъ Кэстльвудъ, игравшій роль мосье Баптиста. Сквозь эту самую дверь входилъ Мартинъ, котораго только что передъ тмъ видлъ полковникъ Эсмондъ въ спальн принца.
Епископъ пріхалъ на другой день рано утромъ и нсколько времени сидлъ, запершись съ принцемъ въ его комнат. Его высочество объяснилъ тамъ своему совтнику обиды и оскорбленія, которыя, по его мннію, претерплъ отъ маркиза Эсмондскаго и всей вообще кэстльвудской семьи.
Посл этого совщанія достопочтенный прелатъ вышелъ изъ комнаты принца съ чрезвычайно довольнымъ видомъ. Это былъ человкъ въ высшей степени умный, честный, находчивый, замчательно способный къ государственнымъ дламъ и обладавшій множествомъ другихъ блестящихъ качествъ и талантовъ. Это не мшало ему, однако, быть человкомъ подобострастнымъ и честолюбивымъ, а вслдствіе того до извстной степени завистливымъ. Онъ не могъ поэтому не радоваться въ глубин души паденію фаворита и не безъ удовольствія узналъ, что министерство Эсмонда постигла уже катастрофа.
— Я успокоилъ вашего гостя, — сказалъ онъ, выходя къ обоимъ оскорбившимъ принца джентльменамъ и вдовствующей виконтесс, которой было уже кое-что извстно о вчерашнемъ недоразумніи (мы разсказали милэди, будто принцъ прогнвался за то, что мы осмлились сомнваться въ его намреніяхъ относительно Беатрисы и покидаетъ насъ вслдствіе обнаруженнаго нами недоврія къ его честности).
— Я думаю, — продолжалъ епископъ, — что, принимая во вниманіе вс обстоятельства дла, оно будетъ и лучше, если принцъ удалится изъ вашего дома, милэди, и тогда очаровательной Беатрис можно будетъ туда вернуться.
— Она можетъ прекрасно остаться и въ Кэстльвуд до тхъ поръ, пока не окончится вся эта исторія, — возразила лэди Кэстльвудъ.
— Вы, Эсмондъ, разумется, получите свой титулъ: я вамъ за это ручаюсь, — добродушно продолжалъ епископъ тономъ настоящаго уже перваго министра.— Принцъ разсказалъ мн съ величайшимъ благородствомъ про маленькую размолвку, которая произошла у васъ съ нимъ вчера вечеромъ. Смю уврить, что онъ внимательно слушалъ и мои проповди и проповди другихъ лицъ, — сказалъ епископъ, лукаво подмигивая намъ.— Принцъ обладаетъ всми блестящими и благородными качествами, наслдственными въ его семь, но вмст съ тмъ у него имется также и наслдственная слабость къ женскому полу, которою отличались, впрочемъ, столь многіе изъ самыхъ популярныхъ государей, начиная съ царя Давида и до новйшихъ временъ.
— Ахъ, ваше преосвященство, — прервала его лэди Кэстльвудъ, — меня до чрезвычайности шокируетъ возможность такъ легко относиться къ подобному поведенію съ женщинами. То, что вы называете слабостью, я считаю тяжкимъ грхомъ.
— Что и говорить, моя дорогая, это грхъ, разумется, грхъ!— подтвердилъ епископъ, взявъ изъ своей табакерки понюшку табаку, и затмъ, пожимая плечами, добавилъ: — примите, однако, во вниманіе, какимъ страшнымъ гршникомъ долженъ представляться намъ съ вами царь Соломонъ, позволявшій себ гршить подобнымъ образомъ, не смотря на то, что у него имлось до тысячи законныхъ женъ!
— Я бы не желала продолжать разговоръ на эту тему, милордъ, — сказала лэди Кэстльвудъ, лицо которой покрылось очаровательнымъ румянцемъ. Вслдъ затмъ она величественно вышла изъ комнаты.
Вскор посл того вошелъ въ эту комнату принцъ, съ улыбкою на устахъ. Хотя онъ въ предшествовавшій вечеръ и чувствовалъ себя оскорбленнымъ, но теперь нельзя было подмтить у него ни малйшихъ признаковъ неудовольствія. Онъ чрезвычайно вжливо подалъ руку Гарри Эсмонду и Франку Кэстльвуду.
— Если вс ваши англиканскіе епископы проповдуютъ также хорошо, какъ докторъ Аттербюри, — сказалъ онъ, — то я, право, не ручаюсь, господа, удастся-ли мн остаться католикомъ. Вчера вечеромъ я говорилъ съ вами, милорды, очень необдуманно и прошу у васъ обоихъ извиненія. Я не считаю себя, однако, вправ оставаться здсь дольше, чтобы возбуждать подозрнія у преданныхъ мн друзей и выгонять хорошенькихъ двушекъ изъ подъ материнскаго крова. Милордъ епископъ пріискалъ для меня надежное помщеніе здсь по сосдству, въ дом священника, которому онъ вполн довряетъ. Жена этого священника настолько некрасива, что никакой опасности ей угрожать не можетъ. Надо, значитъ, перезжать на новую квартиру! Покидая васъ, считаю долгомъ выразить свою благодарность за оказанный мн здсь радушный пріемъ. Гд, однако, хозяйка дома? Я желалъ бы съ нею проститься, до той поры, пока буду имть счастье принимать ее въ собственномъ моемъ дом. Надюсь, что мн будетъ дана вскор эта возможность, и что тамъ у моихъ друзей не будетъ боле повода ссориться со мною.
Лэди Кэстльвудъ, явившаяся проститься съ принцемъ, очень мило покраснла, и глаза ея наполнялись слезами, когда принцъ всемилостивйше соблаговолилъ поцловать ее въ лобъ. Она казалась такою молодой и прелестной, что епископъ, бывшій вмст съ тмъ шутникомъ большой руки, позволилъ себ обратить вниманіе принца на замчательную ея красоту.
Комплиментъ, который счелъ долгомъ сказать ей тогда принцъ, заставилъ милэди еще сильне покраснть и такимъ образомъ сдлаться еще очаровательне.

ГЛАВА XII.
Грандіозный проектъ и причины его крушенія.

Извстно, что написанныя секретными чернилами слова становятся видимыми, когда нагрть бумагу, а по охлажденіи ея пропадаютъ опять какъ будто безслдно. Подобно этому имена многихъ сотенъ высокопоставленныхъ и уважаемыхъ лицъ оказались бы, безъ сомннія, какъ нельзя лучше видимыми въ длинномъ списк участниковъ нашего заговора, если бы заговоръ увнчался успхомъ. Тогда означенный списокъ можно было бы смло обнародовать. Какія несмтныя толпы пламенныхъ сторонниковъ принца выросли бы отовсюду, словно изъ подъ земли, категорически требуя внесенія своихъ именъ въ упомянутый списокъ и протестуя въ врноподданической своей преданности тмъ охотне, что всякая опасность фактически уже миновала бы. Подумаешь, какъ презрительно относились въ то время къ мистеру Вальполю многіе виги, пресмыкающіеся теперь передъ этимъ всемогущимъ министромъ и занимающіе вліятельныя должности въ его администраціи. Позволю себ замтить только, что въ слдующіе за описанными уже событіями три дня шла, если можно такъ выразиться, игра, ставкою въ которой являлась одна изъ благороднйшихъ коронъ въ мір. Выигрышъ въ ней былъ обусловленъ энергіей и ршительностью, выказанными въ минуту опасности сравнительно немногими дльными и талантливыми людьми, которые и одержали побду, не смотря на то, что карты у нихъ были изъ рукъ вонъ плохія. Напротивъ того, игра была проиграна ихъ противниками вслдствіе измннической безхарактерности и мальчишескаго сумасбродства тхъ, у кого въ рукахъ имлись вс козыри и кому надо было только съ нихъ ходить. Лица, заинтересованныя въ нашемъ грандіозномъ проект, совершенно правильно заключали на основаніи всего поведенія лорда Болингброка о невозможности положиться на благороднаго лорда. Если бы принцъ Іаковъ одержалъ верхъ, то его сіятельство, разумется, соблаговолилъ бы высказаться въ его пользу, но если бы ганноверской партіи удалось возвести на престолъ своего короля, Болингброкъ охотно палъ бы передъ нимъ на колни, восклицая: ‘Да здравствуетъ король Георгъ!’ Онъ измнилъ обоимъ претендентамъ на престолъ, но сдлалъ это оба раза въ высшей степени несвоевременно. Въ то время, когда ему надо было энергически высказаться за короля Іакова, онъ замялся и принялся кокетничать съ вигами. Затмъ, скомпрометировавъ себя самыми чудовищными увреніями въ преданности, къ которымъ курфюрстъ отнесся съ вполн заслуженнымъ презрніемъ, Болингброкъ доказалъ справедливость этого презрнія своимъ бгствомъ въ Сенъ-Жерменъ и поступленіемъ на службу къ королю Іакову, отъ котораго ему слдовало бы уже тогда держаться въ сторон. Неудивительно, если Сенъ-Жерменскій дворъ относился къ этому ренегату также презрительно, какъ и энергическіе, мужественные люди, которые возвели передъ тмъ ганноверскаго курфюрста на англійскій престолъ. Болингброкъ собственноручно подписался подъ каждымъ обвиненіемъ въ двуличности, какое только могли бы взвести на него враги, Король Георгъ и претендентъ Іаковъ III имли въ одинаковой степени возможность уличить Сентъ-Джона въ измн документами за его подписью и съ приложеніемъ его печати.
Наши друзья достаточно пристально слдили за дйствіями Болингброка точно также, какъ и за каждымъ шагомъ мужественной и энергической партіи виговъ, которая, влрочемъ, и не считала нужнымъ маскироваться. Она хотла возвести ганноверскаго курфюрста на англійскій престолъ и напрягала вс свои усилія къ достиженію этой цли. Герцогъ Марльборо былъ теперь приверженцемъ этой партіи. Разъ, что торіямъ удалось подорвать его вліяніе, великій полководецъ тотчасъ же перешелъ обратно къ вигамъ. До насъ дошли слухи, что онъ возвращается въ Англію изъ Антверпена. И дйствительно, въ самый день кончины королевы, Марльборо высадился уже на англійскій берегъ. Значительная часть арміи всегда держала сторону знаменитаго своего полководца. Даже и торіи, служившіе въ ея рядахъ, были возмущены несправедливостью преслдованій, которымъ подвергали офицеровъ, принадлежавшихъ съ партіи виговъ. Вожди партіи находились въ Лондон, а во глав ихъ стоялъ одинъ изъ безстрашнйшихъ людей въ мір, шотландецъ, герцогъ Арджильскій. Мры, принятыя имъ на второй день посл того, до котораго доведена моя исторія, закончились возведеніемъ на англійскій престолъ ныншней великобританской королевской фамиліи. Надо сознаться, что въ виду стойкой ршимости, которая была при этомъ проявлена, побда, одержанная вигами, являлась вполн заслуженною.
Тмъ временемъ среди совтниковъ, окружавшихъ принца Іакова, обнаруживалось значительное разногласіе относительно ближайшаго образа дйствій королевскаго высочества. Старшая статсъ-дама королевы Анны, являвшаяся какъ бы уполномоченной представительницей принца при августйшей особ ея величества, усматривала въ состояніи здоровья королевы нкоторое улучшеніе, а потому совтовала принцу обождать нсколько часовъ, а можетъ быть даже и дней, пока королев не станетъ настолько хуже, что можно будетъ пригласить его къ ней въ спальню, гд она и объявитъ его наслдникомъ престола. Мистеръ Эсмондъ находилъ всего умстне для принца немедленно же явиться во дворецъ въ сопровожденіи одного или двухъ эскадроновъ конной гвардіи и совершенно открыто предстать передъ государственнымъ совтомъ. Всю ночь съ 29 на 30-е іюля полковникъ провелъ въ совщаніяхъ съ офицерами, которыхъ мы не станемъ здсь переименовывать. Достаточно сказать, что многіе изъ нихъ занимали въ высшей степени высокое положеніе въ арміи. Въ числ ихъ былъ, между прочимъ, генералъ, который, услышавъ, что герцогъ Марльборо детъ въ Англію, закричалъ ура и принялся махать костылемъ надъ головою при мысли о томъ, что ему удастся, быть можетъ, сразиться съ княземъ-герцогомъ. Мы знали, что изъ трехъ статсъ-секретарей одинъ былъ совершенно на нашей сторон. Тоуерскій губернаторъ оказывался тоже для насъ своимъ человкомъ. Дв роты, стоявшія въ кенсингтонскихъ казармахъ, были намъ совершенно преданы, а вмст съ тмъ мы безотлагательно получали самыя точныя и обстоятельныя свднія обо всемъ, что происходило во дворц.
Въ полдень, 30 іюля, друзьями принца получено было извстіе, что въ Кенсингтонскомъ дворц собралось засданіе государственнаго совта, на которое явились герцоги Ормондскій и Шрюсбюри, архіепископъ Кэнтербюрійскій и вс три статсъ-секретаря. Часъ спустя поспшно доставлено было намъ другое извстіе о томъ, что двое свтлйшихъ герцоговъ изъ партіи виговъ, Арджильскій и Сомерсетскій, безъ приглашенія проникли въ залу засданія и заняли свои мста членовъ государственнаго совта. Посл предварительныхъ преній совтъ этотъ въ полномъ состав прошелъ въ опочивальню королевы, которая лежала въ постели, была очень слаба, но все еще находилась въ полномъ сознаніи, и просилъ назначить его свтлость герцога Шрюсбюри на вакантное мсто лорда-казначея. Ея величество королева вручила тогда, какъ извстно, герцогу жезлъ перваго министра. Довренное наше лицо при Двор присовокупляло: ‘Дйствовать надо теперь же, или никогда!’
И въ самомъ дл слдовало дствовать теперь же, или никогда. Не смотря на то, что въ государственномъ совт имлось теперь двое герцоговъ-виговъ, большинство этого совта оставалось все еще на нашей сторон. Упомянутое извщеніе было доставлено Эсмонду, такъ какъ при Двор еще не знали о перезд принца на другую квартиру. Полковникъ и храбрый молодой его адьютантъ, Франкъ Кэстльвудъ, тотчасъ же облеклись въ мундиры, вооружились боевыми шпагами и простились наскоро съ милэди, которая благословила и поцловала ихъ обоихъ, а затмъ удалилась въ свою комнату молиться за благополучный исходъ предстоявшаго ршительнаго шага. Виконтъ поспшилъ въ казармы предупредить ротныхъ командировъ о томъ, чтобы они держались на готов, а затмъ отправился въ кенсингтонскій трактиръ подъ вывской ‘Королевскаго Герба’, гд собрались уже наши друзья, прибывавшіе no двое и по трое, верхомъ и въ каретахъ. Тамъ, въ комнат верхняго этажа, ихъ оказалось уже пятьдесятъ три человка, не считая вооруженныхъ слугъ, угощавшихся пивомъ въ саду трактира. Въ саду этомъ имлась калитка, выходившая прямо на дворцовую дорогу. Этимъ путемъ предполагали двинуться и господа, и слуги, какъ только будетъ данъ сигналъ и явится къ нимъ съ нетерпніемъ ожидаемая августйшая особа. Въ числ этихъ пятидесяти трехъ человкъ находился герцогъ Ормонскій, членъ государственнаго совта и полководецъ, занимавшій въ Англіи первое мсто посл генералъ капитана лорда Марльборо. Кром него, присутствовали еще два генералъ-лейтенанта, девять генералъ-маіоровъ и бригадировъ, семь полковниковъ, одиннадцать пэровъ парламента и двадцать одинъ членъ палаты общинъ. Караулъ во дворц и въ кенсингтонскихъ казармахъ былъ на нашей сторон, королева тоже. Въ государственномъ совт мы имли за собою большинство, не смотря на присутствіе тамъ двухъ герцоговъ изъ партіи виговъ (которымъ, разумется. пришлось бы плохо). Такимъ образомъ, намъ была совершенно обезпечена побда. Полковникъ Эсмондъ съ совершенно понятнымъ усиленнымъ біеніемъ сердца поспшно направился къ Большой кенсингтонской алле, гд въ предшествовавшій вечеръ разстался съ принцемъ. Въ теченіе трехъ ночей напролетъ полковникъ не смыкалъ глазъ. Въ послднюю ночь онъ созывалъ друзей принца, большинство которыхъ не имли ни малйшаго представленія о томъ, что было нами подготовлено, до тхъ поръ, пока имъ не объяснили, что принцъ находится уже здсь и разсчитываетъ на ихъ поддержку. Въ предшествовавшую почь, посл крупнаго разговора съ принцемъ, Гарри Эсмондъ, не довряя его королевскому высочеству и опасаясь, чтобы принцъ не вздумалъ отъ насъ улизнуть и не пустился въ погоню за увезенной отъ него красавицей, провелъ, если говорить уже всю правду, въ трактир подъ вывской ‘Борзой Собаки’, что на Кенсингтонской площади, противъ дома милэди Кэстльвудъ, съ подъзда котораго онъ не сводилъ глазъ. Ночь передъ тмъ Эсмондъ, какъ уже извстно читателямъ, употребилъ на поздку въ Гунслоу, гд долженъ былъ бодрствовать дл утра на постояломъ двор, чтобы имть возможность взглянуть рано утромъ украдкой на Беатрису, садившуюся въ дорожный свой экипажъ. Судьба ршила, что ему придется проздить верхомъ также и всю четвертую ночь и не смыкать глазъ до тхъ поръ, пока политическое его предпріятіе не закончится уже навсегда и безповоротно.
Въ дом священника, на Кенсингтовской алле, полковникъ объявилъ, что ему безотлагательно надо видть мистера Бэтса (подъ этимъ именемъ жилъ тамъ принцъ). Жена священника отвчала, что мистеръ Бэтсъ, надвъ на себя сапоги для верховой зды, ухалъ рано утромъ, сообщивъ, что намренъ създить въ Чельзи къ епископу ротестерскому. Назадъ тому два часа, однако, самъ епископъ заходилъ къ священнику освдомляться о мистер Бэтс и поспшно ухалъ въ карет домой, узнавъ, что этотъ джентльменъ отправился къ нему.
Отсутствіе принца оказывалось очень не кстати, такъ какъ часъ промедленія могъ стоить ему короны. Эсмонду пришлось поспшно отправиться въ трактиръ ‘Королевскаго Герба’ и сообщить собравшимся тамъ джентльменамъ, что мистера Джоржа, какъ мы называли тогда принца, не было дома, но что онъ, Эсмондъ, достарается его отыскать.
Свъ въ стоявшую у дверей карету одного изъ нашихъ генераловъ, Эсмондъ похалъ прямо въ Чельзи къ епископу.
Узнавъ отъ швейцара, что епископъ бесдуетъ какъ разъ съ какими-то двумя джентльменами, Эсмондъ быстро устремился къ запертымъ дверямъ епископскаго кабинета и принялся стучатъ въ нихъ такъ усердно, что его тотчасъ же впустили. Оказалось, что въ гостяхъ у епископа были другой епископъ и аббатъ Г…
— Гд же мистеръ Джоржъ?— спросилъ Эсмондъ.— Настала минута дйствовать!
Бросивъ на полковника смущенный и отчасти испуганный взглядъ, епископъ отвчалъ:
— Я зазжалъ къ нему на квартиру и мн сказали, что онъ отправился сюда. Вернувшись, во всю прыть моихъ лошадей, я узналъ, что его вовсе здсь не было.
Полковникъ разразился проклятіемъ, такъ какъ не могъ въ эту минуту сказать ничего иного ихъ преосвященствамъ, сбжалъ съ лстницы и приказалъ кучеру, старому своему пріятелю и сослуживцу, гнать лошадей такъ, какъ если бы онъ теперь вмст съ своимъ бариномъ аттаковалъ французовъ въ бою подъ Виненделемъ. Черезъ какихъ-нибудь полчаса онъ оказывался уже опять въ Кенсингтон, передъ домомъ священника. Мистеръ Бэтсъ и не думалъ туда возвращаться. Полковнику приходилось идти съ этимъ роковымъ извстіемъ къ джентльменамъ, собравшимся въ трактиръ ‘Королевскаго Герба’ и начинавшимъ испытывать тамъ понятное нетерпніе.
Глядя изъ окна этого трактира черезъ заборъ сада, можно видть лужайку передъ Кенсингтонскимъ дворцомъ, парадныя ворота дворца, у которыхъ стояли министерскія кареты и казарменныя зданія дворцоваго караула. Само собой разумется, что разговоръ у насъ принялъ невеселое настроеніе, когда вдругъ мы услышали, что кавалерійскія трубы играютъ маршъ. Нкоторые изъ насъ подбжали къ окну, выходившему на парадный фасадъ въ большую Кенсингтонскую по ней улицу и убдились, что детъ гвардейскій кавалерійскій полкъ.
— Это полкъ герцога Ормондскаго, — сказалъ кто-то изъ насъ.
— Нтъ, чортъ возьми, это бывшій полкъ Арджиля!— вскричалъ генералъ Уэббъ, стукнувъ своимъ костылемъ объ полъ.
Дйствительно, это былъ лолкъ Арджиля, приведенный изъ Вестминстера на смну кенсингтонскому полку, на который мы имли полное основаніе разсчитывать.
— О, Гарри, — сказалъ одинъ изъ присутствовавшихъ генераловъ, вы родились подъ несчастной звздой! Я начинаю думать, что мы не дождемся здсь ни мистера Джоржа, ни георгіевскаго его дракона. Я не жалю о томъ, что для меня пропалъ случая сдлаться пэромъ. Наша фамилія принадлежитъ къ числу такихъ старинныхъ и родовитыхъ, что я ничего не выиграю, если буду именоваться лордомъ Лидіардомъ, но вы общали вдь мн случай подраться съ Марльборо!
Въ эту самую минуту вошелъ въ комнату до чрезвычайности разстроенный виконтъ Кэстльвудъ.
— Что скажешь, Франкъ?— спросилъ у нею полковникъ.— Является сюда, наконецъ, мистеръ Джоржъ?
— Провалиться бы ему ко всмъ чертямъ! Взгляни-ка вотъ на это…— возразилъ Франкъ, подавая ему записку.— Я нашелъ ее въ книг, какъ бишь ее называютъ. ‘Eikon Basilik’. Ее положилъ туда негодяй Мартинъ, какъ онъ говоритъ, по приказанію барышни. Она была адресована мн, но въ дйствительности ты, вдь, знаешь кому? Я ее распечаталъ и прочелъ.
Все общество офицеровъ начало какъ-то странно колыхаться передъ глазами Эсмонда, въ то время какъ онъ читалъ коротенькую записку, состоявшую всего лишь изъ двухъ строчекъ: ‘Беатрису Эсмондъ сослали въ заточеніе въ Кэстльвудъ, гд она будетъ молиться о наступленіи боле счастливыхъ дней’.
— Догадываешься ты теперь, гд онъ?— спросилъ виконтъ.
— Да, — отвчалъ полковникъ Эсмондъ.
И онъ самъ, и Франкъ знали какъ нельзя лучше, гд искать принца. Инстинктъ подсказалъ имъ, куда, безъ сомннія, направился этотъ августйшій измнникъ.
У полковника хватало мужества обратиться къ собравшемуся обществу и сказать:
— Господа, я сильно опасаюсь, что мистеръ Джоржъ не явится къ намъ сегодня. Случилось нчто совершенно неожиданное и съ нимъ можетъ произойти, чего добраго, такой несчастный казусъ, что ему и совсмъ нельзя будетъ явиться. Мы выпили и поговорили сегодня здсь въ веселой компаніи, а потому всего лучше расплатиться съ хозяиномъ и разойтись по домамъ. Нельзя вести игру безъ главнаго игрока!
Нкоторые изъ джентльменовъ ушли молча, другіе изъявили желаніе зайти предварительно во дворецъ и освдомиться о состояніи здоровья ея величества королевы. Маленькая наша армія разсялась во мрак, изъ котораго она была вызвана съ такими трудами и усиліями. Къ счастью, не было разослано никакихъ записокъ, которыя могли бы кого-нибудь скомпрометировать. Нсколько офицеровъ и членовъ парламента явились позавтракать сообща въ Кенсингтонскомъ трактир ‘Королевскаго Герба’, уплатили хозяину по счету и разъхались самымъ мирнымъ образомъ по домамъ.

ГЛАВА XIII.
1-ое августа 1714-го года.

— Знаетъ про это милэди?— спросилъ Эсмондъ у Франка, шедшаго съ нимъ рядомъ.
— Мамаша нашла эту записку въ книг на туалетномъ столик. Беатриса написала ее еще передъ отъздомъ. Мамаша встртила ее на лстниц какъ разъ въ ту минуту, когда хотла войти въ комнату принца и взялась уже за ручку дверей, — объяснилъ Франкъ.— Посл того матушка оставалась все время съ сестрой до самаго ея отъзда. Ему не пришло въ голову заглянуть въ книгу, такъ какъ Мартину не довелось его надоумитъ на это. Бдняга Мартинъ, вроятно, ни въ чемъ не повиненъ, хотя я чуть не удушилъ его до смерти. Онъ былъ вдь убжденъ, что привезъ записку Беатрисы къ родному ея брату.
Франкъ не упрекнулъ меня ни единымъ словомъ за то, что я привезъ къ намъ въ домъ такого негодяя. Когда мы постучались у дверей милэди, я спросилъ:
— Скоро будутъ готовы лошади?
Франкъ указалъ тростью на уголъ улицы, и я убдился, что ихъ подводятъ уже къ крыльцу. Мы взошли наверхъ и простились съ хозяйкою дома. Она оказалась страшно взволнованной, хотя въ гостяхъ у нея былъ епископъ, общество котораго ей такъ нравилось.
— Сказали вы ему, ваше преосвящество, что Беатриса находится въ Кэстльвуд?— Епископъ покраснлъ и проговорилъ, запинаясь:
— Да… я…
— Нечего сказать, хорошую услугу вы оказали этому негодяю, — прервалъ его мистеръ Эсмондъ.— Благодаря тому, что вы изволили сообщить, — онъ уже лишился короны.
Лицо милэди покрылось смертельною блдностью.
— Ахъ, Генри, Генри, не убивай его, — молила она.
— Быть можетъ, мы еще и не опоздаемъ,— сказалъ Эсмондъ.— Онъ можетъ быть и не похалъ въ Кэстльвудъ. Молите Бога, чтобы мы не опоздали.
Епископъ пустилъ было въ ходъ нсколько избитыхъ фразъ насчетъ врноподданническаго долга и неприкосновенноcти особы законнаго монарха, но Эсмондъ сурово попросилъ его молчать, сжечь вс бумаги компрометирующаго свойства и позаботиться о лэди Кэстльвудъ. Черезъ пять минутъ онъ и Франкъ были уже на коняхъ и, прихвативъ съ собой Джона Локвуда, пустились крупною рысью по дорог въ Кэстльвудъ.
Дохавъ всего только до Алмона, мы встртили кэстльвудскаго швейцара, старика Локвуда (отца моего Джона), хавшаго съ гэкстонскимъ дилижансомъ, остановившимся на ночлегъ въ Альтон. Локвудъ сообщилъ, что барышня пріхала въ Кэстльвудъ въ среду вечеромъ, а сегодня, т. е. въ пятницу утромъ, послала его въ Кенсингтонъ съ письмомъ къ милэди, своей матери, объявивъ, что это очень важное письмо.
Мы позволили себ это распечатать, въ то время, какъ Локвудъ съ изумленіемъ глядлъ на молодого своего барина, котораго не видлъ цлыхъ семь лтъ и восклицалъ:
— Ахъ, ты, Господи, вотъ не думалъ, не гадалъ, что Богъ приведетъ здсь встртиться!
Въ письм Беатрисы не было ничего сколько-нибудь существеннаго. Оно было написано въ веселомъ тон, и фрейлина ея величества какъ бы подшучивала надъ своимъ заточеніемъ. Она освдомлялась, позволительно-ли ей будетъ навщать г-жу Тёшеръ и вообще прогуливаться за предлами помщичьяго двора и садовой ограды. Она увдомляла о состояніи здоровья своихъ павлиновъ и молодого оленя, — просила мамашу прислать ей съ старикомъ Локвудомъ нсколько платьевъ и юбокъ, а также просила передать отъ нея поклонъ извстной особ, если только другія извстныя особы сочтутъ возможнымъ это разршить. Принимая во вниманіе, что означенной особ нельзя уже играть съ нею въ карты, Беатриса высказывала надежду, что эта особа примется за чтеніе назидательныхъ книгъ, какъ, напримръ, проповдей доктора Аттербюри и ‘Eikon Basilik’. Она, въ свою очередь, тоже собирается читать книги душеспасительнаго содержанія и если такъ поторопилась писать милой своей мамаш, то именно потому, что думала доставить ей удовольствіе. Дорогой мамаш, безъ сомннія, пріятно будетъ узнать, что ея дочь не проливаетъ въ Кэстльвуд горькихъ слезъ и вообще не особенно страждетъ въ своей ссылк.
— Кто, кром васъ, живетъ въ замк, Локвудъ? — освдомился полковникъ.
— Прачка, кухарка, горничная барышни и лакей, пріхавшій съ ними изъ Лондона, а больше никого. Лакей спитъ со мной въ дворницкой,— подальше, знаете, отъ женскаго пола, — объяснилъ старикъ.
Эсмондъ набросалъ на листк изъ памятной своей книжки маленькую записку карандашомъ и отдалъ эту записку кэстльвудскому швейцару для передачи барын. Мы знали теперь, отчего у Беатрисы сдлался такой неожиданный приливъ покорности и отчего она упомянула про ‘Eikon Basilik». Письмо ея имло цлью навести принца на слдъ и въ то же время удалить изъ замка швейцара, на глазахъ у котораго выросъ ея братъ.
— Мсяцъ свтитъ теперь всю ночь, и это обстоятельство очень благопріятно для насъ, Франкъ, — сказалъ Эсмондъ.— Пожалуй, что мы еще успемъ пріхать во время въ Кэстльвудъ!
Они освдомлялись на всхъ почтовыхъ станціяхъ, когда именно прохалъ рослый молодой джентльменъ въ сромъ дорожномъ костюм и свтлорусомъ парик такого же цвта, какъ у виконта. Онъ выхалъ въ шесть часовъ утра, а мы лишь въ три часа пополудни. Мы съ нимъ хали приблизительно съ одинаковой скоростью, такъ что на послдней станціи онъ все еще имлъ семь часовъ впереди.
Заря еще не занялась, когда мы прохали черезъ кэстльвудскую лощину, въ томъ самомъ мст, гд четырнадцать лтъ тому назадъ опрокинулся кабріолетъ, причемъ лордъ Могунъ чуть не убился на мст. Деревня еще не просыпалась и даже въ кузниц не были еще зажжены огни. Мы прохали по всему селенію мимо вязовъ, на которыхъ сидли еще сонные грачи, — мимо церкви и черезъ мостъ. Сойдя у моста съ лошадей, мы подошли пшкомъ къ воротамъ замка.
— Если съ Беатрисой не случилось никакой бды, — проговорилъ со слезами на глазахъ Франкъ, дрожа всмъ тломъ, — я пожертвую въ церковь серебряную статую Божіе Матери.
Онъ собирался постучать въ дубовыя ворота большимъ желзнымъ молотомъ, но Эсмондъ удержалъ родственника своего за руку. У него имлись собственныя свои опасенія и надежды, собственное горе и отчаяніе, — но онъ не говорилъ о нихъ своему спутнику и не обнаруживалъ своего волненія никакими вншними признаками.
Подойдя къ окну дворницкой, полковникъ постучалъ въ него потихонько и продолжалъ стучать до тхъ поръ, пока не разбудилъ спавшаго лакея.
— Кто тамъ?— спросилъ лакей, выглядывая сквозь ршетку окна.
— Милордъ Кэстльвудъ и полковникъ Эсмондъ! — отвчали мы ему снизу.— Отвори ворота и впусти насъ, не будя никого въ дом.
— Какой тутъ милордъ Кэстльвудъ? Милордъ давно уже сюда пріхалъ и изволитъ почивать.
— Отвори же, чортъ бы тебя побралъ! — воскликнулъ виконтъ, разражаясь страшнымъ проклятіемъ.
— Ну, нтъ-съ, не на таковскаго напали!— возразилъ лакей, закрывая ставни.
Франкъ выхватилъ пистолетъ и застрлилъ бы лакея своей матери, если бы Эсмондъ опять-таки не удержалъ его за руку.
— Въ такой большой замокъ можно всегда пробраться нсколькими путями, — сказалъ онъ.
Франкъ проворчалъ сквозь зубы, что придется идти чуть не цлую версту, чтобы добраться до Западныхъ воротъ.
— Я знаю не боле какъ въ сотн шагомъ отсюда лазейку, по которой мы пройдемъ въ замокъ, — возразилъ мистеръ Эсмондъ.
Онъ повелъ своего родственника вдоль стны сквозь густой кустарникъ, выросшій въ заброшенномъ рву. Такимъ образомъ они достигли до башни, фланкировавшей этотъ ровъ. На одной ея сторон имлось окошко, служившее потайнымъ ходомъ для патера Гольта. Эсмондъ взобрался по дереву, которое росло у подошвы башни, до этого окна, — разбилъ вставленное туда стекло и нажалъ извнутри пружину. Оконная рама мгновенно опустилась въ открывшійся подъ нею лазъ, и оба джентльмена вошли въ бывшую комнату капеллана, стараясь производить какъ можно меньше шума. Оттуда, сквозь корридоръ, они вышли на дворъ, плиты котораго начинали уже алть въ румяныхъ лучахъ занимавшейся зари. Глубокое молчаніе нарушалось тамъ единственно только лишь мирнымъ журчаніемъ фонтана. Полковникъ и виконтъ направлялись въ дворницкую, дверь которой, какъ они и ожидали, осталась незапертой. Вбжавъ туда съ пистолетами въ рукахъ, они до того перепугали лакея, что онъ отказался отъ всякой мысли о сопротивленіи и не посмлъ даже крикнуть. Затмъ Эсмондъ, взволнованный до того, что едва держался на ногахъ, обратился къ лакею съ вопросомъ: когда именно пріхалъ лордъ Кэстльвудъ? и узналъ, что милордъ пріхалъ вчера вечеромъ, часовъ въ восемь.
— Какъ же онъ проводилъ время?
— Его сіятельство ужинали съ своей сестрицей.
— А ты прислуживалъ за ужиномъ?
— Точно такъ, мы съ горничной прислуживали вдвоемъ. Остальная прислуга готовила ужинъ. Вина въ замк не было, а потому виконта угощали однимъ только молокомъ. Милорду это не понравилось, и онъ изволилъ даже немножко ворчать, а барышня все время держала у себя въ комнат горничную Люси. Черезъ дворъ, въ башн, рядомъ съ комнатой капеллана, имется мужская спаленка, гд и приготовили милорду постель. Барышня сошла въ людскую, изволила тамъ смяться и разговаривать съ кухаркой и прачкой, а потомъ ушла въ свою комнату и заперлась на замокъ. Милордъ стоялъ нсколько времени у дверей и разговаривалъ съ ней, а барышня отвчала ему изъ-за дверей и очень смялась. Потомъ онъ ходилъ нсколько времени по двору, барышня же подошла къ открытому окну. Милордъ просилъ, чтобы она сошла внизъ хотя бы, напримръ, въ гостиную, но барышня не согласилась, начала опять смяться и закрыла свое окно. Тогда милордъ, словно будто проклиная, но только какъ-то не по нашему, ушелъ къ себ въ спальню.
— И ничего между ними больше не было’?
— Ничего, ровнехонько ничего! Онъ готовъ въ этомъ поклясться всмъ, что есть у него святого. Однако, впрочемъ, было еще вотъ что: тотчасъ же, какъ только пріхалъ милордъ, да и потомъ еще разика два за ужиномъ онъ поцловалъ свою сестрицу, ну и она, разумется, тоже его цловала. Да и отчего въ самомъ дл не поцловать родного брата?
Эсмондъ при этомъ замчаніи заскрежеталъ зубами отъ бшенства и чуть не задушилъ изумившагося до крайности лакея, виконтъ же, напротивъ того, высвободивъ этого несчастливца изъ рукъ своего кузена, громко расхохотался.
— Если теб забавно, что твоя сестра цлуется съ посторонними людьми, то я сильно побаиваюсь, что Беатриса будетъ частенько таки доставлять теб подобное удовольствіе, — замтилъ по французски Эсмондъ. Полковникъ съ какимъ-то озлобленіемъ вспоминалъ себ при этомъ, что розовыя уста, до которыхъ принцъ касался своими губами, цловали уже передъ тмъ Гамильтона и Эшбернгема. У него въ душ шевельнулось какое-то чувство гадливости. Уста и щечки Беатрисы представлялись ему оскверненными, — красота ея словно поблекла. Онъ сознавалъ, что между нимъ и нею разверзлась пропасть, попытка перейти черезъ которую была бы для него самого позоромъ. Любовь Эсмонда къ Беатрис умерла. Если бы эта двушка бросилась ему теперь сама на шею. предлагая вмст съ своей любовью царскій внецъ, онъ вынужденъ былъ бы отвергнутъ и то, и другое, такъ какъ принять ея любовь было бы для него теперь униженіемъ.
Негодованіе и презрніе, кипвшія въ груди полковника противъ Беатрисы, нисколько не ослабляли гнва и раздраженія его противъ человка, который если и не былъ причиной разрушенія капища, воздвигнутаго Эсмондомъ своему кумиру, то во всякомъ случа подалъ къ этому поводъ. Франкъ, усвшись во двор на каменную скамью, не замедлилъ погрузиться въ крпкій сонъ, Эсмондъ же ходилъ взадъ и впередъ по двору, разсуждая о томъ, что именно надо теперь предпринять. Разв на самомъ дл не безразлично, какъ далеко зашла и гд именно остановилась любовная интрига между принцемъ и этой безсовстной двушкой? Прибытіе ея родственниковъ, быть можетъ, и спасетъ ее тло отъ физическаго позора, но не въ состояніи оградить ея душу отъ нравственной гибели, которая являлась уже совершившимся фактомъ. Вдь Беатриса сама старалась побудить принца къ тому, чтобы онъ пріхалъ въ Кэстльвудъ, — сама удалила швейцара и старалась задобрить остальную прислугу. Все это она длала, разумется, преднамренно. Низкое ея сердце уже уступило, хотя тло, въ которомъ билось это сердце, еще и медлило отдаться. А между-тмъ онъ самъ, Эсмондъ, посвящалъ до сихъ поръ всю свою жизнь, — вс свои помыслы овладнію этимъ сердцемъ, которое Беатриса готова была продать за какой-нибудь ничтожный титулъ или нжный взглядъ принца королевской крови.
Передумавъ все это, Эсмондъ принялся трясти Франка за шиворотъ. Пробужденный такими энергическими мрами отъ сна, виконтъ, звая, поднялся со скамьи и сообщилъ своему кузену, что видлъ во сн Клотильду.
— Ты долженъ мн помочь въ томъ, что мн предстоитъ еще сдлать, — объявилъ Эсмондъ.— Я сообразилъ, что, чего добраго, негодяю лакею дана была инструкція разсказывать именно то, что онъ говорилъ. Все это, пожалуй, окажется еще ложнымъ. Въ такомъ случа мы вывдаемъ истину отъ джентльмена, который спитъ въ бывшей моей комнат. Посмотримъ прежде всего, заперта-ли извнутри дверь въ аппартаменты милэди. (Такъ называли мы комнаты въ сверо-западномъ углу замка).
Мы попытались отворить эту дверь, но она дйствительно оказалась запертой извнутри.
— Ничто не мшало, запершись сперва извнутри, отворить потомъ дверь и снова ее запереть. Родоначальница нашей семьи такимъ именно образомъ впустила, вдь, къ себ въ спальню нашего предка!— угрюмо замтилъ Эсмондъ.
— Какъ ты намренъ поступить, Гарри, если… если то, что сказалъ лакей, окажется неврнымъ?— освдомился Франкъ, глядя со страхомъ на своего родственника, лицо котораго, надо полагать, имло тогда не особенно пріятное выраженіе.
— Прежде всего разспросимъ здшняго гостя и удостовримся, въ какой степени будутъ согласоваться показанія принца и лакея!— отвчалъ Эсмондъ.
Съ этими словами онъ вышелъ въ корридоръ и открылъ дверь въ комнату, которая была его собственной въ теченіе уже почти цлыхъ двадцати пяти лтъ. Тамъ все еще горла свча. Принцъ, совершенно одтый, лежалъ въ постели. Онъ спалъ, вроятно, не особенно крпко, да и Эсмондъ вовсе не старался войти такъ, чтобы его не будить. Увидвъ вошедшихъ въ его комнату двухъ человкъ, принцъ быстро приподнялся спросилъ по французски ‘кто тамъ’ и выхватилъ изъ-подъ подушки пистолетъ.
— Маркизъ Эсмондскій явился привтствовать ваше величество въ кэстльвудскомъ своемъ замк и донести о томъ, что произошло въ Лондон. Выполняя августйшее ваше приказаніе, я всю предшествовавшую ночь совщался съ друзьями вашего величества. Очень жаль, что желаніе вашего величества совершить загородную прогулку и постить этотъ ничтожный замокъ побудило короля ухать вчера изъ Лондона, не давъ никому знать о такомъ намреніи. Вчера именно и выдался случай, который, сколько можно судить, никогда уже боле не представится. Если бы королю не оказалось благоугоднымъ създить въ Кэстльвудъ, то принцъ Уэльскій почивалъ бы уже сегодня въ Сентъ-Джемскомъ своемъ дворд!
— Чортъ возьми, я не ожидалъ, господа, такого казуса! — вскричалъ принцъ, соскочивъ съ постели.— Лейбъ-медикъ королевы былъ у меня вчера утромъ, посл того какъ просидлъ цлую ночь у постели моей сестры. Онъ объявилъ мн, что нечего и надяться на возможность повидаться въ теченіе дня съ ея величествомъ.
— А между тмъ такая возможность безусловно бы представилась, тмъ боле, что свиданіе съ королевой было вчера для вашего величества безусловно необходинымъ. Теперь уже поздно, такъ какъ королева успла уже, пожалуй, умереть, не смотря на вс усилія достопочтеннаго лейбъ-медика. Вчера собрался государственный совтъ. Королева назначила новаго лорда-казначея, войска во дворц и въ окрестностяхъ были на сторон короля. Пятьдесятъ врноподданныхъ дворянъ, изъ числа самыхъ выдающихся въ королевств, собрались, чтобы проводить принца Уэльскаго во дворецъ. Онъ былъ бы вчера же объявленъ наслдникомъ престола, а если августйшая его сестра уже скончалась, царствовалъ бы теперь въ Великобританіи. Все это оказалось бы совершившимся фактомъ, если бы ваше величество не предпочло совершить загородную прогулку. Мы были готовы исполнить свой долгъ. Не оказалась на своемъ посту одна только особа вашего величества…
— Чортъ возьми, сударь, вы слишкомъ ужь меня величаете!— замтилъ, нахмуривъ брови, принцъ.
Онъ поглядывалъ на насъ обоихъ съ недоумніемъ, какъ будто ожидая, что кто-нибудь поможетъ ему одть сюртукъ. Мы оба, однако, не трогались съ мста.
— Мы позаботимся о томъ, чтобы не наносить вамъ впредь подобныхъ оскорбленій, — возразилъ Эсмондъ.
— Что вы хотите этимъ сказать, милордъ?— спросилъ принцъ и проворчалъ сквозь зубы что-то такое относительно устроенной ему будто бы ловушки. Эсмондъ немедленно же подхватилъ это выраженіе.
— Не мы, сударь, устраивали вамъ ловушку. Мы вдь вовсе не приглашали васъ сюда здить. Мы пріхали сюда, впрочемъ, не для того, чтобы санкціонировать позоръ нашей семьи, а чтобъ отмстить за него.
— О какомъ позор вы говорите? Чортъ возьми, тутъ не было ни малйшаго позора, — объявилъ принцъ, покраснвъ, какъ алое сукно.— Все ограничилось невинными шутками…
— Которыя предполагалось закончить очень серьезно.
— Клянусь честью джентльмена, милорды! — вскричалъ принцъ, — что…
— Что мы пріхали во время! Ни до какихъ пакостей, Франкъ, еще не дошло, — сказалъ полковникъ Эсмондъ, оборачиваясь къ молодому виконту, стоявшему во время разговора у дверей.— Взгляни вотъ на этотъ листокъ, на которомъ его величество соблаговолилъ начать стишки въ честь, или же на позоръ Беатрисы. Тутъ уже подобраны римы madame и flamme, cruelle и rebelle, amour и jour. Все это начертано августйшей рукой его величества. Если бы царственному возлюбленному удалось достигнуть цли своихъ стремленій, онъ не сталъ бы проводить время въ такихъ поэтическихъ воздыханіяхъ.
Дйствительно, бросивъ взглядъ на столъ, Эсмондъ увидлъ тамъ листокъ бумаги, на которомъ молодой принцъ почти уже закончилъ мадригалъ, съ помощью котораго разсчитывалъ на слдующее утро окончательно покорить кэстльвудскую красавицу.
— Сударь, — вскричалъ принцъ, пылая негодованіемъ (онъ тмъ временемъ усплъ уже надть августйшій свой сюртукъ безъ посторонней помощи), — разв я затмъ сюда пріхалъ, чтобы выносить отъ васъ оскорбленіе?
— Ваше величество имли въ виду не выносить, а наносить таковыя!— возразилъ полковникъ съ низкимъ поклономъ, — мы же явились сюда отблагодаритъ васъ за это.
— Проклятіе! — воскликнулъ по французски молодой принцъ, изъ глазъ котораго выступили слезы отъ безсильной злобы и негодованія.— Чего же вы хотите отъ меня, джентльмены?
— Не угодно-ли будетъ вашему величеству пройти въ другую комнату? — продолжалъ Эсмондъ все тмъ же серьезнымъ тономъ.— Тамъ имются нкоторые документы, и я желалъ бы обратить на нихъ августйшее ваше вниманіе. Съ позволенія вашего величества я пойду впередъ.
Держа въ рукахъ подсвчникъ, Эсмондъ шелъ задомъ напередъ, лицомъ къ принцу, сообразно съ строгими правилами тогдашняго церемоніала, и провелъ его въ комнатку капеллана, черезъ которую мы сами проникли въ замокъ.
— Потрудись подать стулъ его величеству, Франкъ, — сказалъ полковникъ своему товарищу, котораго вся эта сцена приводила почти въ такое же изумленіе и недоумніе, какъ и самого принца.
Подойдя къ потайному шкафу надъ каминомъ, Эсмондъ отперъ его и вынулъ столь долго хранившіеся тамъ документы.
— Не угодно-ли будетъ взглянуть вашему величеству?— сказалъ онъ.— Вотъ патентъ на титулъ маркиза, присланный августйшимъ вашимъ родителемъ изъ Сенъ-Жерменскаго дворца моему отцу, виконту Кэстльвуду. Вотъ засвидтельствованное удостовреніе о брак между моимъ отцомъ и матерью и метрическое мое свидтельство. Я былъ крещенъ въ той самой вр, которую августйшій вашъ родитель, чуть-ли не причисленный къ лику святыхъ, такъ прославилъ примрной своей жизнью. На эти документы, любезнйшій Франкъ, опираются вс мои права и вотъ что я съ ними длаю… Богъ съ ними, — съ брачнымъ и метрическимъ свидтельствами, — съ титуломъ маркиза и августйшимъ собственноручнымъ королевскимъ письмомъ, которымъ вашему предшественнику благоугодно было почтить нашу семью.
Эсмондъ, перечисляя эти документы, подносилъ ихъ одинъ за другимъ къ зажженой свч и бросалъ въ каминъ.
— Соблаговолите теперь вспомнить, сударь, — продолжалъ онъ, — что наша семья раззорилась, благодаря преданности къ вашей семь. Мой ддъ утратилъ свои помстья, потерялъ сына и пролилъ собственную кровь на служб вашего дда. Твой ддъ, милйшій мой лордъ (теперь, любезнйшій Франкъ, ты уже безспорно настоящій законный лордъ), умеръ тоже за Стюартовъ. Покойная наша родственница, вторая жена моего отца, пожертвовавъ честью вашему негодному измнническому роду, отдала вс свои богатства королю и получила взамнъ вотъ этотъ драгоцнный титулъ, обратившійся уже въ пепелъ и столь же драгоцнный аршинъ голубой ленты. Смотрите же теперь, я бросаю вамъ эту ленту и топчу ее своими ногами. Я обнажаю свою шпагу, ломаю ее и отрекаюсь отъ васъ, но если бы вамъ удалось въ самомъ дл учинить зло, которое было уже задумано, то, клянусь небомъ, я пронзилъ бы ваше сердце этой самой шпагой и точно также не простилъ бы вамъ, какъ вашъ отецъ не простилъ Монмоуту. Франкъ послдуетъ моему примру.— Такъ вдь, кузенъ?
Франкъ, глядвшій все время съ недоумніемъ на документы, пылавшіе въ старинномъ камин, обнажилъ въ свою очередь шпагу, переломилъ ее и, понуривъ голову, сказалъ:
— Я буду неуклонно слдовать во всемъ за своимъ кузеномъ и, крпко пожимая Эсмонду руку, сказалъ:— Все равно, маркизъ онъ, или нтъ, а я всегда, чортъ возьми, буду стоять за него! Прошу извиненія вашего величества, если я позволилъ себ выругаться въ вашемъ присутствіи, но суть дла въ томъ, что теперь я стою за ганноверскаго курфюрста. Во всемъ виноваты вы сами, ваше величество! Королева, вроятно, уже скончалась, и вы были бы теперь королемъ, если бы не предпочли волочиться за Триксой.
— И такъ, я утратилъ корону, — вскричалъ молодой принцъ, вскакивая со стула и продолжая скороговоркой, по французски:— Я утратилъ прелестнйшую женщину въ мір, — утратилъ довріе и любовь такихъ преданныхъ сердецъ, какъ ваши! Разв недостаточно во всемъ этомъ, милорды, для меня униженія? Простите-ли вы меня, маркизъ, если я встану передъ вами на колни? Впрочемъ нтъ, мн нельзя этого сдлать, но я могу предложить вамъ удовлетвореніе, приличествующее джентльмену. Соблаговолите скрестить вашу шпагу съ моею. Положимъ, ваша собственная шпага сломана, но я вижу здсь въ шкафу дв другія.
Принцъ съ проворствомъ школяра бросился къ шкафу, выхватилъ оттуда шпаги и протянулъ одну изъ нихъ Эсмонду.
— Такъ вы, значитъ, согласны, сударь? Благодарю васъ, — благодарю!— восторженно добавилъ принцъ.
До чрезвычайности тронутый такимъ грандіознымъ доказательствомъ августйшаго снисхожденія и раскаянія въ учиненномъ зл, полковникъ Эсмондъ поклонился такъ низко, что чуть не поцловалъ руку молодого принца, всемилостивйше оказывавшую ему таковую честь, и молча скрестилъ свою шпагу со шпагою его величества. Въ слдующее затмъ мгновеніе Кэстльвудъ отвелъ шпагу Эсмонда вверхъ клинкомъ своей собственной шпаги, сломившеноя у самой рукоятки. Полковникъ, отступивъ на одинъ шагъ, опустилъ свою шпагу и объявилъ, что признаетъ себя вполн удовлетвореннымъ.
— Теперь, виконть, — сказалъ на французскомъ язык принцъ (остававшійся въ сущности еще юношей, и притомъ, не англичаниномъ, а французомъ), — намъ всмъ троимъ остается только… Разв вы не догадываетесь, что именно остается намъ сдлать? — продолжалъ принцъ, бросивъ шпагу на столъ и скрестивъ на груди руки.— Вотъ что, господа!— добавилъ онъ, широко раскинувъ ихъ.— Обнимемтесь-ка другъ съ другомъ!
Едва мы успли закончить столь удовлетворительнымъ образомъ свои объясненія съ принцемъ, какъ въ комнату вошла Беатриса. Чего ради, спрашивается, пришла она туда? Она вздрогнула отъ изумленія и поблднла при вид своего брата, кузена, обнаженныхъ и переломленныхъ шпагъ, а также документовъ, догоравшихъ еще въ камин.
— Очаровательная Беатриса, — сказалъ принцъ, щеки котораго вспыхнули румянцемъ, оказавшемся ему очень къ лицу, — эти лорды пріхали сюда нарочно верхомъ изъ Лондона, гд моя сестра лежитъ при смерти и гд необходимо присутствіе ея преемника. Извините за шалость, которую я позволилъ себ вчера вечеромъ. Я такъ долго сидлъ въ заточеніи, что воспользовался случаемъ прокатиться верхомъ, а лошадь естественно должна была привезти меня къ вамъ. Я нашелъ васъ настоящей королевой, окруженной маленькимъ Дворомъ, при которомъ вы и соизволили меня принять. Передайте мой поклонъ вашимъ фрейлинамъ. Пока вы почивали, я вздыхалъ подъ окномъ вашей комнаты, а затмъ, вернулся искать успокоенія въ отведенную мн спальню. Тамъ эти господа сдлали мн удовольствіе, разбудивъ меня. Да, милорды, надо считать счастливымъ такой день, когда принцу удалось ознакомиться, какъ бы дорого это ни стоило для его тщеславія, съ такимъ благороднымъ сердцемъ, какъ у маркиза Эсмондскаго. Сударыня, позволите вы намъ воспользоваться вашей каретой для поздки въ Лондонъ? Я видлъ ее въ сара, а бднягу маркиза должно теперь страшно клонить ко сну.
Беатриса могла отвтить на это только:
— Не угодно-ли будетъ вашему величеству позавтракать передъ отъздомъ?
Румянецъ сбжалъ съ ея щечекъ, глаза какъ-то мрачно сверкали, и вся она словно состарлась. Подойдя къ Эсмонду, она прошипла ему на ухо:
— Я и до сихъ поръ не любила васъ, кузенъ, а теперь вы можете сама представить, какія чувства я къ вамъ питаю!
Если бы слова могли дйствовать какъ кинжалы, она, безъ сомннія, убила бы Эсмонда тутъ же на мст. По крайней мр, она бросила на полковника взглядъ, полный самой смертельной ненависти.
Оказалось, однако, что ни слова, ни взгляды Беатрисы не дйствовали уже боле на мистера Эсмонда. Сердце его слишкомъ уже окаменло для этого. Всматриваясь въ Беатрису, онъ изумлялся теперь, какъ вообще могъ когда-либо ее любить. Его любовь, длившаяся цлыхъ десять лтъ, разсялась прахомъ. Она мгновенно умерла еще въ кенсингтонскомъ трактир, когда Франкъ подалъ ему записку, вынутую изъ ‘Eikon Basilik’. Принцъ покраснлъ и низко поклонился, когда, бросивъ на него еще взглядъ, она вышла изъ комнаты. Съ этого дня я никогда больше съ нею не видлся.
Мы послали за лошадьми и приказали тотчасъ же заложить карету. Виконтъ помстился на козлахъ. Что касается до Эсмонда, то онъ до того усталъ, что какъ только слъ въ экипажъ, тотчасъ же уснулъ и не просыпался до поздняго вечера, когда карета прибыла въ Альтонъ.
Мы подъзжали къ постоялому двору подъ вывской ‘Колокола’, когда туда же подкатила другая карета, украшенная епископской митрой. На козлахъ ея рядомъ съ кучеромъ сидлъ старый нашъ пріятель Локвудъ, а въ самой карет хали милэди Кэстльвудъ съ епископомъ рочестерскимъ. Увидвъ насъ, милэди слегка вскрикнула. Об кареты почти одновременно въхали во дворъ. Содержатель и прислуга постоялаго двора выбжали съ фонарями привтствовать постителей. Мы выскочили изъ кареты, какъ только увидли милэди, да еще къ тому же съ епископомъ въ форменной его мантіи.
— Что длается въ столиц? Неужели время еще не упущено? Королева еще въ живыхъ?— Вопросы эти сыпались на епископа одинъ за другимъ, въ то время, какъ почтенный содержатель постоялаго двора готовился проводить съ поклонами вельможныхъ своихъ гостей вверхъ по лстниц.
— Удалось вамъ ее спасти? — шепнула лэди Кэстльвудъ на ухо Эсмонду.
— Слава Богу, все обстоитъ благополучно, — отвчалъ онъ, а милэди, схвативъ его за руку, принялась ее цловать, называя полковника своимъ спасителемъ и дорогимъ своимъ Гарри. Ей не было въ эту минуту ни малйшаго дла ни до какихъ королевъ, королей и престоловъ.
Извстія, сообщенныя епископомъ, были сами по себ довольно успокоительнаго характера. По крайней мр, не все еще было потеряно. Королева до сихъ поръ была жива, или, врне сказать, шесть часокъ тому назадъ, при отъзд ихъ изъ Лондона, она еще дышала. (‘Лэди Рашель настояла на томъ, чтобы мы хали съ нею въ Кэстльвудъ’, объяснилъ епископъ).— Герцогъ Арджильскій двинулъ нсколько полковъ изъ Портсмута къ Лондону и послалъ еще за нсколькими другими полками. Проклятые виги теперь насторож. (Если не ошибаюсь, епископъ позволилъ себ употребить при этомъ крпкое словцо). Наши тоже держатся наготов. Все можетъ быть еще спасено, если только принцъ прибудетъ своевременно въ Лондонъ.— Мы, разумется, тотчасъ же потребовали свжихъ лошадей и къ величайшему разочарованію содержателя постоялаго двора вмсто того, чтобы войти въ приготовленные для насъ аппартаменты, сли обратно въ кареты. Принцъ и первый его министръ помстились въ одномъ экипаж, а въ другомъ сидлъ Эсмондъ съ дорогою своей милэди.
Виконтъ Кэстльвудъ помчался впередъ верхомъ во всю конскую прыть, чтобы предупредить друзей принца объ его прізд. Мы хали всю ночь, причемъ Эсмондъ разсказывалъ милэди обо всемъ, что произошло за послднія сутки: — о томъ, какъ онъ съ ея сыномъ прибылъ въ Кэстльвудъ, — о благородств, которое выказалъ принцъ и о послдовавшемъ у нихъ съ нимъ примиреніи. Звздная ночь показалась очень короткой, и часы быстро пробгали для полковника въ обществ очаровательной его спутницы.
Мы хали со всевозможной скоростью, причемъ карета епископа держалась впереди нашей. Кое-гд на станціяхъ случались маленькія задержки, такъ какъ приходилось ждать лошадей, но приблизительно къ четыремъ часамъ, въ воскресенье утромъ, 1-го августа, мы прибыли въ Гаммерсмитъ, а полчаса спустя, когда совершенно уже разсвло, хали уже мимо дома графини Варвикъ, по Кенсингтонской улиц.
Не смотря на раннее утро, на улиц было уже довольно людно и замчалось какое-то необыкновенное возбужденіе. У воротъ, ведущихъ ко дворцу, гд стоитъ караулъ, собралась особенно большая толпа народа. Карета, хавшая впереди, остановилась, и лакей епископа сошелъ съ запятокъ узнать, что означаетъ это необычайное скопленіе народа.
Какъ разъ въ это мгновенье ворота растворились. Изъ нихъ выступилъ взводъ конной гвардіи съ трубачами и нсколько герольдовъ въ полномъ облаченіи. Трубы загремли, и старшій герольдъ, выхавъ впередъ, провозгласилъ: ‘Георга, Божіей Милостью Великобританіи, Франціи и Ирландіи короля и защитника вры . Народъ отвтилъ на это возгласомъ: ‘Да здравствуетъ король!’
Въ толп, кричавшей и размахивавшей шляпами, я подмтилъ. грустное, недовольное лицо, знакомое мн съ малолтства, — лицо человка, котораго я видлъ въ самыхъ разнообразныхъ переодваніяхъ. Это было лицо патера Гольта, прибывшаго тайно въ Англію, чтобы быть свидтелемъ торжества праваго дла и, вмсто того, присутствовавшаго при торжеств враговъ этого дла, которыхъ восторженно привтствовалъ англійскій народъ. Бдняга забылъ крикнуть ‘ура’ и снять шляпу, а потому ближайшіе его сосди въ толп заподозрили его въ недоброжелательств къ новому королю и начали обзывать (не безъ основанія) переодтымъ іезуитомъ. Гольту пришлось, скрпя сердце, снять шляпу и кричать: ура! Достопочтенный патеръ былъ несомннно злополучнйшимъ изъ людей. Ничто изъ того, что онъ затвалъ, не удавалось. Каждый заговоръ, въ которомъ онъ принималъ участіе, претерпвалъ фіаско. Я видлъ Гольта потомъ во Фландріи, откуда онъ отправился въ Римъ, въ главную квартиру своего ордена. Подъ конецъ онъ прибылъ въ наши мста, въ Америку, совсмъ уже старикомъ, но по прежнему бодрымъ и энергичнымъ. Не ручаюсь, чтобы ему не доводилось здсь обувать мокассины и вооружаться томагавкомъ. Можетъ быть, что, окутавшись въ одяло и придавъ себ надлежащей окраской видъ доблестнаго краснокожаго воина, почтенный патеръ старался проповдывать индйцамъ Евангеліе. Во всякомъ случа онъ теперь умеръ и похороненъ въ сосдней съ Виргиніей области, — Мэрилэнд. Тамъ поставленъ чьей-то набожной рукою крестъ надъ могилой, гд навсегда опочилъ неугомонный его духъ.
Трубы, возвстившія о вступленіи на престолъ короля Георга, разсяли своими звуками вс тщетныя надежды слабохарактернаго и безразсуднаго молодого претендента на великобританскій престолъ Могу сказать также, что они съиграли тогда музыкальный финалъ драмы моей собственной жизни. Счастье, увнчавшее ее потомъ, не можетъ быть описано словами. Оно, по существу своему, является священнымъ и таинственнымъ, а потому, какъ бы ни было переполнено сердце благодарностью, о немъ можно говорить, кром Вездсущаго и Всевдущаго, исключительно только одному милому, любящему существу, — нжнйшей, самой врной и самой непорочной жен, которая когда-либо осчастливливала собою мужа. Помышляя о колоссальномъ счастіи, пріуготованномъ мн, — о глубин и могучей сил любви, которая въ теченіе столькихъ уже лтъ была мн ниспослана, — я чувствую неизреченное изумленіе и величайшую благодарность за оказанную мн великую милость, а вмст съ тмъ благодарю Провидніе, надлившее меня сердцемъ, способнымъ сознавать и чувствовать несравненную прелесть и драгоцнность ниспосланнаго мн дара. Да, любовь все преодолваетъ! Она неизмримо выше всякаго честолюбія, — драгоцнне богатства и благородне почетныхъ титуловъ. Неизвдавшій любви не знаетъ жизни, не наслаждавшійся ею — не пробудилъ въ себ высшихъ способностей души. Имя жены является для меня символомъ выполненія всхъ надеждъ и достиженія вершины счастья. Обладать подобной любовью является благословеніемъ, по сравненію съ которымъ земныя радости утрачиваютъ всякую цнность. Мысль о такой любви является сама во себ уже славословіемъ Господу.
Посл того, какъ нашъ заговоръ потерплъ фіаско, мы, по совту моихъ друзей изъ числа виговъ, ухали въ Брюссель, чтобы не попадаться нкоторое время на глаза восторжествовавшей партіи. Тамъ именно ниспослана была мн величайшая радость въ жизни: дорогая милэди Рашель вышла за меня замужъ, Мы настолько привыкли къ взаимной короткой дружб и доврію и такъ долго жили почти неразлучно вмст, что наша жизнь могла продолжаться до самой вашей смерти безъ того, чтобы намъ пришло на умъ связать себя еще боле прочными узами. Ршеніе, которое до такой степени послужило къ увеличенію моего и ея счастія, вызвано было своеобразнымъ стеченіемъ обстоятельствъ, за которое я смиренно благодарю Бога, хотя въ числ означенныхъ обстоятельствъ было бдствіе, неоднократно случавшееся, впрочемъ, въ нашей семь (мн приходится краснть, когда я пишу эти слова). Не знаю, какое безумное честолюбіе охватило прелестную, но своевольную двушку, имя которой встрчалось здсь на столькихъ страницахъ, такъ какъ я въ теченіе цлыхъ десяти лтъ питалъ къ ней неизмнную страстную привязанность. Какъ бы ни было, но посл того, какъ мое прибытіе съ ея братомъ въ Кэстльвудъ временно спасло ея честь, она упорно начала считать всхъ родственниковъ за личныхъ своихъ враговъ, — покинула насъ и тайно ухала во Францію, чтобы сдлаться тмъ, о чемъ я стыжусь говорить. Милэди Рашель нельзя было пріютиться также и подъ кровомъ родного сына. Бдняга Франкъ былъ человкъ слабохарактерный (вроятно, и вс Эсмонды оказывались на поврку таковыми) и легко подчинялся женскому вліянію. Окружавшія его женщины были очень властолюбивы и вмст съ тмъ смертельно боялись, что мать подйствуетъ на религіозныя его убжденія: заставитъ отречься отъ католической вры и вернуться опять къ англиканской церкви. Различіе вроисповданія разлучило сына съ матерью. Дорогая милэди Рашель почувствовала, что дти ее покинули, и что она осталась бы совсмъ одинокой, если бы не было человка, на неизмнную врность котораго она, благодаря Бога, была вправ полагаться. Посл одной гнусной ссоры, затянной женою и тещей Франка (бдняг пришлось навязать себ на шею всю семью германскихъ имперскихъ графовъ, съ которой онъ породнился), я нашелъ милэди однажды въ слезахъ и просилъ ее ввриться преданности и попеченію человка, разсчитывающаго съ Божьей помощью никогда ей не измнять. Тогда эта милая женщина (которая въ осени своихъ лтъ оставалась столъ же прелестной и непорочной, какъ двственницы въ весеннюю пору ихъ жизни), съ румянцемъ любви на щекахъ и взорами уступчивой застнчивости, вняла почтительной моей просьб и согласилась жить подъ моимъ кровомъ. Послднія слова, которыя я пишу здсь, да будутъ выраженіемъ моей къ ней благодарности.
Вслдствіе заступничества мистера Аддисона исчезла всякая опасность возбужденія противъ насъ судебнаго преслдованія. Ничто не препятствовало намъ поэтому вернуться въ Англію. Вмст съ тмъ мужество, выказанное моимъ сыномъ Франкомъ въ Шотландіи, гд онъ сражался съ сторонниками претендента, доставило ему расположеніе короля Георга и его правительства. Мы съ женою не чувствовали, однако, особеннаго стремленія жить въ Англіи. Франкъ съ радостью уступилъ намъ въ вчное и потомственное владніе виргинское помстье, гд мы теперь и живемъ, вдалек отъ Европы и ея волненій, на живописныхъ берегахъ Потомака. Мы построили тамъ новый Кэстльвудъ и съ сердечной благодарностью вспоминаемъ о прежней жизни въ старинномъ замк. Въ заатлантическомъ Новомъ Свт существуетъ время года, самое тихое и прелестное изъ всхъ: такъ называемое ‘индйское лто’. Не разъ случалось мн говорить, что осень нашей жизни напоминаетъ это ясное, счастливое время года и я благодарю Бога за ниспосланное намъ спокойное, нжное солнечное сіяніе. Небо благословило насъ ребенкомъ — дочерью, которую каждый изъ родителей любилъ за ея сходство съ другимъ. Наши брилліанты обратились частью въ топоры, сохи и другія земледльческія орудія, частью же пошли на покупку невольниковъ-негровъ, какъ я полагаю, самыхъ довольныхъ и веселыхъ во всей окрестной стран. Единственная драгоцнность, которую сохранила у себя жена и съ которой она никогда не разстается, — это золотая запонка, которую она вынула изъ рукавчика моей рубашки въ тотъ день, когда постила меня въ тюрьм, и которую (какъ я позже узналъ отъ нея самой) она всегда носила съ тхъ поръ на своемъ сердц, — самомъ нжномъ и любящемъ въ свт!
Теккерей Уильям Мейкпис
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Виригинцы. Часть третья, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1858
  2. Базар житейской суеты. Часть вторая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
  3. История Пенденниса. Часть вторая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1850
  4. Виригинцы. Часть вторая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1858
  5. Ярмарка тщеславия, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
  6. Дениc Дюваль, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1863
  7. Базар житейской суеты. Часть первая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
  8. Ярмарка тщеславия, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
Электронная библиотека