Н. П. Брусилов
История бедной Марьи
КОММЕНТАРИИ
Н. П. Брусилов
История бедной Марьи, Брусилов Николай Петрович, Год: 1805
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Русская сентиментальная повесть.
М., Издательство Московского университета, 1979
Составление, общая редакция и комментарии П. А. Орлова.
Нежные души! Чувствительные сердца! Вам хочу говорить о Марье, вам повествую плачевную историю несчастной ее жизни. Милые красавицы! Вам посвящаю труд мой. Счастлив, счастлив буду, если бедствия Марьи тронут сердца ваши и извлекут слезу сердечную. А вы, холодные души, каменные сердца! Не читайте сей повести — я не для вас пишу!
В окрестностях Москвы белокаменной, в прекрасной деревушке, лежащей на берегу Москвы-реки, жила Марья, дочь богатого откупщика, милая, прелестная девушка, каких мало на свете и какими только Москва богата. С добрым сердцем, прекрасным лицом, ангельскою душою, Марья ожидала только человека, которому бы могла отдать свою руку и сердце. Ей не нужно было богатство — ей надобен только был человек, который бы любил ее, но кто мог не любить Марьи?
Марья еще в младенчестве лишилась матери, с тех пор тайное предчувствие несчастия всегда ее терзало, будучи одарена от природы всем, Марья с самого младенчества носила в душе своей какую-то печать меланхолии, которая, как камень, лежала на ее сердце и изображалась во всех чертах ее лица. Для того ли создано было сие прекрасное творение, чтобы страдать и в стенаниях окончить дни свои?
Марья в припадках меланхолии своей часто ходила по рощам и долинам одна в сердечной скорби своей. Прекрасные места, ветвистый дуб, журчащий ручеек составляли все блаженство Марьи. Часто в тихом уединении просиживала она до глубокой ночи. Отец ее не был охотник до прелестей природы и часто бранил ее, Марья была невинна в душе своей, и упреки отца не могли к ней относиться. Иногда в тихий, весенний вечер Марья садилась, пригорюнившись, у окна, смотрела на синее небо, на светлый месяц, иногда жемчужная слеза сверкала на черных ее ресницах и при томном свете луны блистала, как прозрачный алмаз.
Но о чем же грустила Марья? — Ах! Это трудно изъяснить! Марья не знала любви. Она всех мужчин любила как братьев своих. Могла ли она грустить? Сердце человеческое неизъяснимо, есть, есть такие минуты, в которые сердце чувствует тоску, томную грусть без всякой причины и, может быть, эти минуты, когда человек забывает все на свете и, так сказать, входит в самого себя, суть сладчайшие минуты в жизни…
Много женихов сваталось за Марью, но она ни одного не выбрала — ей хотелось иметь такого мужа, какого она составила себе в воображении, то есть доброго, нежного, чувствительного, мужа, близкого к ее свойствам. Ах, не всегда мы получаем то, что желаем, Марья, однако ж, нашла такого человека, которого полюбила страстно, но, видно, судьба не хотела ее счастия.
Однажды Марья, ходя в роще, увидела на дереве, под которым любила сидеть и предаваться размышлениям, сии слова: люблю тебя! Марья вздохнула, как невинный ребенок задумалась, для которого язык любви был еще нов, непонятен, и на той же коре робкою рукою написала несколько слов в ответ.
Назавтре невольное чувство влекло ее в рощу. Она входит, бежит к любимому дереву и видит розовую гирлянду над ее словами. Марья затрепетала, испугалась, хотела бежать — вдруг является молодой прекрасный человек. ‘Марья! — говорит он,— любезная Марья!’ — и в слезах бросается к ее ногам. Кто может изъяснить, что чувствовала Марья в сию минуту? Она узнала в любовнике Милона, который всегда для нее казался всех милее, и бросилась в его объятия. Тут нежные любовники поклялись в вечной верности, и пламенный поцелуй был залогом их клятвы. Всякий день Марья приходила в рощу и с другом сердца своего проводила вечер. Как были приятны для них эти минуты! Я знал Марью уже после — она всегда с сердечным удовольствием вспоминала о сих прогулках и, бедная, заливалась слезами.
Марья, зная непреклонный нрав отца своего, не смела открыть ему любви своей. Милон был бедный поселянин — этого уже было довольно, чтобы разлучить их навеки! Со всем тем Марья несколько раз хотела сказать о любви своей отцу: имея такое чувствительное, доброе сердце, могла ли она таить от него свою любовь? Но Милон, предвидя плачевную участь, удерживал ее. Еще будет время, любезная Марья, говорил он, насладимся теперь теми блаженными минутами, которые пройдут и, может быть, никогда уже не возвратятся! Марья слушала его и целый год таила от отца свою любовь к Милону.
Между тем один богатый купец предложил Марье свою руку. Она не соглашалась, отец требовал ее согласия. Марья терзалась, плакала и, наконец, принуждена была открыть ему свою любовь. ‘Батюшка! — говорила она,— я люблю! Если вы хотите счастия вашей дочери, то назовите Милона вашим сыном’.— ‘Милона! — сказал отец.— Никогда! Я заклинаю тебя прервать все связи с ним, если хочешь иметь мое благословение!’
Ни просьбы, ни слезы, ни отчаяние — ничто не помогло, отец был неумолим. Марья отерла слезы свои, скрыла горесть и старалась казаться веселою. Отец предложил ей жениха.
— Ни за кого на свете,— сказала Марья,— кроме Милона.
— Ныне же,— сказал ожесточенный отец,— ты будешь в объятиях Эраста!..
Слова сии совершенно поразили Марью, она хотела идти за отцом своим, но ноги подкосились—она упала в обморок. Придя в память, Марья увидела себя в объятиях Милона.
— Несчастный! — сказала она,— каким случаем?..
— Марья,— сказал Милон,— время благоприятствует, оно дорого для нас теперь, воспользуемся им, убежим.
— Нет!— сказала Марья.— Отец может сделать меня несчастною, но я никогда не преступлю моей обязанности. Нет, Милон, не говори мне о побеге, не оскорбляй меня. Я надеюсь, что отец послушает меня.
— Но, Марья, любезная Марья, помысли…
— Слова напрасны,— сказала Марья,— удались, я люблю тебя, но не сделаю подлого дела!
— Как? — вскричал Милон,— и ты противишься моему счастью? И ты не краснеешь, сказав, что любишь меня? Ты?.. О боже!
— Милон, дражайший Милон! — кричала Марья, но уже было поздно…
Назавтра отец велел Марье одеться и идти в церковь. Марья повиновалась и отдала руку свою человеку, которого она нисколько не любила. Выходя из церкви, Марья увидела Милона, бледного, отчаянного, — он подошел к ней, схватил ее руку, взглянул на нее страстно и пронзил сердце свое кинжалом.
— Постой! — закричала Марья и бросилась на тело несчастного.
Напрасно хотели ее отвлечь от тела — все усилия были тщетны.
— Нет,— говорила она — нет, жестокие люди! Вы не велели мне любить его, дайте умереть у ног его!
Умирающий Милон собрал последние силы свои, взял ее руки и сказал: ‘Марья! Я любил тебя. Бог тому свидетель!..’ С этим словом он выдернул кинжал из груди своей и закрыл глаза навеки.
В отчаянии, горести Марья оставила отца, мужа, родину. В бедной хижине провела она остатки дней своих, в горести и тоске. Бедная! Там, в цветущей молодости, окончила она дни свои, произнося имя Милона, имя, любезное ее сердцу.
Бедная! Никто не посетит могилы твоей, никто не почтит слезою твоего праха! Ты умерла в горести, в одиночестве, далеко от родины, от друзей… Гордые памятники покрывают иногда трупы злодеев, горсть земли скрыла добродетельную женщину, страстную любовницу, нежную дочь, и место, где она лежит, забыто и презрено.
В настоящем издании представлены русские сентиментальные повести, написанные в период между началом 70-х годов XVIII века и 1812 годом. Выбор повествовательного жанра объясняется тем, что именно в нем в наибольшей степени отразилась специфика русского сентиментализма как литературного направления.
Материал сборника расположен в хронологической последовательности, что дает возможность проследить историю жанра от первых до последних его образцов. В комментариях представлены: биографические сведения об авторе, источник публикации произведения, примечания к тексту и три словаря — именной, мифологических имен и названий и словарь устаревших слов. Издатели XVIII века не всегда называли авторов публикуемых ими произведений, отсюда несколько анонимных повестей и в данном сборнике.
Большая часть произведений печатается по первому и, как правило, единственному их изданию. Немногие отступления от этого принципа специально оговорены в примечаниях.
История бедной Марьи — опубликована в ‘Журнале российской словесности’, ч. III. Спб., 1805, No 9.