H. A. Добролюбов
История Австрии
Сочинение графа Mайлата. Перевод с немецкого. Москва, 1859
ПРИМЕЧАНИЯ
УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
ИСТОРИЯ АВСТРИИ
Соч. Майлата
История Австрии, Добролюбов Николай Александрович, Год: 1859
Время на прочтение: 12 минут(ы)
H. A. Добролюбов. Собрание сочинений в девяти томах. Том четвертый
Статьи и рецензии. Январь-июнь 1859
М.-Л., 1962, ГИХЛ
Граф Майлат — венгерец знатного рода, отличившийся верной службою Австрии в довольно важных должностях, ораторствовавший в пользу австрийского правительства в 1848 году, поклонник Габсбурского дома и иезуитов. Столь почтенный муж, пользующийся в Венгрии репутацией ренегата, сочинил очень обширную и ученую историю Австрии. Труд его так понравился австрийскому правительству, что оно поручило автору составить из него сокращение, для введения в руководство в австрийских школах. Это самое сокращение предлагается теперь русской публике в очень сносном переводе, довольно слепо напечатанное на сероватой бумаге.
Кажется, этим уже все сказано о книге графа Майлата, после сообщенных нами сведений мы считаем разбор ее совершенно не нужным. Нас гораздо более занимает вопрос: зачем неизвестный переводчик потратил свой труд на такую книгу, которая систематически, сознательно и злонамеренно лжет с начала до конца?
Вопрос этот задавал себе и сам переводчик, очень хорошо знавший, как оказывается из предисловия к переводу, блестящие качества книги Майлата. Переводчик замечает, что сокращение Майлата значительно искажено даже сравнительно с тем самым сочинением, из которого извлечено. Например, из обширной истории Австрии, написанной Майлатом, можно видеть, что Австрия — государство новое, случайное, не имеющее корней ни в какой народности, в сокращении это очень тщательно скрыто, и Австрия изображается государством, искони существующим, имевшим свою отличительную, установившуюся народность еще в XV веке. Богемия и Венгрия с самых древних времен представляются как-то входящими в состав Австрийской империи, и народные войны их постоянно называются возмущениями… Милосердое и просвещенное правительство, мудрое внутреннее устройство, победоносная армия и тому подобное рисуются, конечно, яркими чертами. Переводчик сам указывает в предисловии на некоторые факты, искаженные или утаенные Мандатом в ‘Сокращенной истории Австрии’, и сознается, что русскому переводчику нужно бы было оговорить их в примечаниях. ‘Но, — прибавляет он, — пропуски многочисленны, и пришлось бы всю книгу испестрить примечаниями’. Как вам это нравится? Книга так плоха, что и поправить ее трудно: нужно всю перемарать и переделать. Таков ведь, кажется, смысл слов переводчика? Хорошая же рекомендация для читателя! Но переводчик идет еще дальше: он считает нужным предостеречь читателя от переведенной им книги и считает для очистки своей совести совершенно достаточным следующее замечание:
Может быть, для предостережения читателя достаточно будет и одного следующего известия: издаваемая нами книга введена, по распоряжению австрийского правительства, в австрийские учебные заведения. Нужно ли что прибавлять? (Предисловие, стр. III).
Наше изумление все увеличивается. ‘Так зачем, наконец, переведена и издана эта книга?’ — опрашиваем мы еще раз. Предисловие отвечает: ‘Не без причины’. Какая же причина? — Их две: одна та, что историю Австрии знать нам нужно, а на русском языке нет никакой истории. Эта причина, по нашему мнению, совершенно неосновательна: во-первых, для перевода можно было выбрать что-нибудь не столь нелепое, а во-вторых, лучше совсем не знать предмета, нежели иметь о нем совершенно превратное понятие. Незнание хочет учиться, а ложное знание стремится к ошибочным выводам. Из ‘Истории Австрии’ Майлата мы ничего не узнаем об Австрии, кроме внешней последовательности событий, известных нам и из курса всеобщей истории. К чему же было и трудиться над ее переводом? Неужели для узнания истории народа необходимо нужен ее учебник, официально введенный в школах? Неужто немцу, желающему узнать историю России, необходимо перевести учебник Устрялова?1
Другая причина, приводимая переводчиком, еще страннее. Вот как она выражена в предисловии:
Эти мнения (приводимые в истории Майлата), кажется, безвредны для русских читателей, после опытов последнего десятилетия. Пусть, например, на русском языке читаются похвалы умеренности и милосердию Австрии. Газеты, сообщающие о расстреливании итальянцев, не хотевших стрелять в хорватов, печатаются, слава богу, также на русском языке. Да и память о венграх, отдавшихся в плен русским и убитых австрийцами, и личное знакомство русской армии с победоносною австрийскою, — убедительнее всех книг. Без примечаний переводчика вспомнит читатель — и о избиении галицкого дворянства, и о подвигах князя Виндишгреца в Праге, и о венгерских дамах, которых барон Гайнау счел нужным наказывать розгами (Предисловие, стр. IV).2
И это опять-таки не резон. Если следовать логике переводчика, то можно врать все, что придет в голову, оправдываясь тем, что ‘ведь вы можете узнать правду из других источников’. Положим, что и так, — положим, что моя ложь и не будет вредна, но все-таки зачем же лгать? Неужели для русской публики нужен на что-нибудь перевод, например, всеобщей истории, употребляющейся в иезуитских школах и признающей Реформацию делом дьявола, Филиппа II — образцом всех добродетелей, смерть Генриха IV — божеским наказанием за нетвердость в католицизме, и пр.?
К мнению о том, что для русских безвредны ложные книги об Австрии, переводчик прибавляет, что знать их даже полезно нам, потому что из книг этих, и именно из Майлата, многие понятия и воззрения перешли в умы многих славян, венгерцев и немцев, с которыми нам придется иметь умственное общение. ‘Нам небесполезно узнать их прежде, чем мы вступим в прямую беседу с людьми, воспитавшимися в австрийских школах, под исключительным влиянием иезуитов и австрийских учебных чиновников’. Но тут неизвестный переводчик вдвойне ошибается: напрасно полагает он, что мнения, излагаемые Майлатом, могут быть только у людей, ‘воспитавшихся под исключительным влиянием иезуитов и австрийских учебных чиновников’, напрасно также он думает, что для нас подобные мнения совершенно безвредны и никем у нас не могут быть разделяемы. Мы беремся доказать ему противное, и случай нам в этом очень благоприятствует: у нас в эту минуту находится под руками книга, изданная уже восемь лет тому назад, но недавно, по поводу политических событий, вновь публикованная автором: ‘Граф Радецкий и его походы в Италии в 1848 и 1849 годах’.3 Автор этой книги, г. П. Лебедев, генерального штаба подполковник, императорской военной академии профессор и ‘Русского инвалида’ редактор,4 — лицо, стало быть, компетентное.5 Раскройте же его книгу и посмотрите: какая разница в его понятиях об Австрии от понятий графа Майлата? Разве только та, что у Майлата образ выражений умереннее, а у г. Лебедева гораздо более военного красноречия. А впрочем — они совершенно друг с другом сходятся. Возьмем для сравнения хоть то место из Майлата, где говорится об итальянской войне 1848—1849 года. Кстати же, теперь это предмет современный.
В Милане поднялась буря, как скоро туда достигла весть о венских событиях. Борьба продолжалась уже два дня, когда фельдмаршал Радецкий получил известие, что сардинский король Карл-Альберт с сильным войском перешел через границу, хотя еще незадолго пред тем уверял в своем миролюбии. Радецкий тотчас же выступил и занял крепкое положение близ Вероны.
Между тем в тылу у Радецкого поднялась Венецианская область, и в самой Венеции была провозглашена республика. Все спасение австрийской монархии зависело от войска Радецкого. Карл-Альберт напал на него при Санта-Лучии и был разбит. Радецкий пошел на Виченцу и в один день взял ее. Резервная армия, под предводительством Нугента, покорила всю Венецианскую область и приготовила путь для Радецкого. После трехдневных блестящих сражений произошла битва при Кустоци, и сардинцы были вполне разбиты. Они бежали из Ломбардии и заключили перемирие (стр. 398).
Вот вам и вся кампания 1848 года. Кто хоть немного знает историю похода Радецкого в 1848 году, тот, конечно, не в силах будет удержаться от смеха, читая такое изложение. Это ведь все равно как рассказать, например, войну 1812 года таким образом:
‘Наполеон пошел на Россию с огромным войском. Вся надежда России была возложена на ее храбрых полководцев и верную армию. Войска наши тотчас выступили и заняли сильную позицию у Смоленска. Наполеон напал на них при Бородине и был разбит. Вскоре он принужден был постыдно бежать из Москвы и, потерпев ужасные поражения при Тарутине, Малоярославце и Березине, сдал русским Париж и отрекся от французской короны’.
Если хотите, почти все это даже и правда (разумеется, с некоторыми натяжками), но можно ли так писать историю?
А между тем в таком именно смысле пишет историю г. П. Лебедев, несмотря на то, что он не находился, конечно, ‘под исключительным влиянием иезуитов и австрийских учебных чиновников’. Вот его общие выводы о кампании 1848 года в Италии:
Так кончилась четырехмесячная борьба безначалия с порядком и законностью (то есть Карла-Альберта с Радецким!). Начав ее при самых неблагоприятных обстоятельствах, Радецкий умел сначала собрать и устроить свою армию, испытал ее в деле против неприятеля при Санта-Лучии и, разгадав своего противника, усмирив край, находившийся в тылу армии, перешел к решительному наступлению и в две недели успел разбить и окончательно расстроить неприятельскую армию, взял город, бывший началом и средоточием восстания, и водрузил победные знамена императорские на берегах Тессино. Результаты удивительные, если принять во внимание смутное положение дел Австрии и незначительность сил, которые фельдмаршал имел вначале под рукою! (стр. 225).
Сравните этот отрывок с выписанным выше отрывком из Майлата, и вы увидите, что сущность воззрений у обоих авторов одинакова, только что русский превосходит австрийского красноречием и ненавистью к Италии. Австрийский автор не говорит прямо, что итальянцы бунтовали против Австрии, русский, напротив, ясно выражает это и во многих местах книги развивает с особенною любовью. Не говорим о том, что г. Лебедев везде клеймит итальянских воинов мятежниками, изменниками, крамольниками и пр., заметим одно — что самую мысль об итальянской народности он считает преступною химерою, злонамеренною фразою. Вот, например, одно место из его книги:
Крамола действовала тайно, подрывая самые главнейшие основания законной власти, свободное книгопечатание помогало распространению идей о мнимой народности и необходимости национального единства, а между тем для этого мнимого единства ни одно мелкое владение не хотело пожертвовать частию своей личной независимости: ‘единство Италии’ было гремучею фразою, которую повторяли два корифея новейшей итальянской литературы, Джоберти и Ацельо, праздная молодежь с жадностью ловила эти фразы, национальная гвардия, учрежденная в Риме и Тосканском герцогстве, была готовым орудием для тех, которые с преступной, ребяческой необдуманностью готовы были пожертвовать благосостоянием и спокойствием миллионов — осуществлению своих мечтательных и неисполнимых целей (стр. 6).
Такой исключительности нет даже у австрийского автора, который вообще гораздо искуснее скрывает свои задние мысли. Дело итальянской независимости он тоже готов признать бунтом, заговором, но он не осмелился высказать это с тем бессовестным цинизмом, на который дает право только совершенное отсутствие живой мысли и добросовестного знания. Поэтому-то и в упрек Карлу-Альберту у Майлата замечено только, что он ‘еще незадолго перед войной уверял в своем миролюбии’. У нашего историка дело представлено гораздо с большею резкостью. В одном месте, описав сражение австрийцев с сардинцами, г. Лебедев говорит: ‘Таково было сражение, окончательно решившее торжество правого дела и порядка над изменою и безначалием’ (стр. 206). Очевидно, что Карл-Альберт признается у г. Лебедева орудием измены и не считается даже начальником войны: иначе какое могло бы быть безначалие в предприятии, которое им было руководимо? И действительно, г. Лебедев очень бесцеремонно объявляет, что ‘Карл-Альберт пожертвовал спокойствием своего государства, престолом и целою армиею для поддержания дела нескольких ломбардских либералов’ (стр. 198). Итак, он стремился, сам не зная куда, из угождения нескольким либералам и крамольникам (к которым г. Лебедев причисляет даже ультракатолика и монархиста, аббата Джоберти),6 — и для них-то жертвовал армиею и престолом] ‘Какая непостижимая глупость может иногда обуять человека’, — невольно подумаешь, прочитав такое объяснение поступков Карла-Альберта!
И ведь приведенный отзыв вовсе не составляет какой-нибудь обмолвки, фразы, сказанной для красоты слога. Нет, г. Лебедев серьезно уверяет, что ‘большинство жителей Ломбардии было истинно предано австрийскому правительству и ценило его заботливость о благосостоянии края, единство же Италии было потребностью людей, которые прикрывали этим словом свои личные, большею частит своекорыстные расчетьп (стр. 84). Вследствие такого убеждения г. Лебедев упрекает австрийцев ‘за излишнее доверие к туземцам в Италии’ (стр. 79). По его мнению, последствием доверчивости австрийцев ‘была почти общая измена’.
Вот какие мнения печатаются у нас об Австрии учеными специалистами, а переводчик истории Майлата считает безвредными его мнения для нашей публики! У нас, говорит, печатаются в газетах ‘известия о расстреливании итальянцев, не хотевших стрелять в хорватов’. Так что же из этого? Спросите г. Лебедева, как он на это смотрит, он вам скажет: ‘Разумеется, как на справедливую казнь изменников’. Вот что, например, говорит он, восхваляя ‘превосходный дух офицеров’ австрийской армии: ‘Полк, армия — составляют отечество для австрийских офицеров, будь он австриец, богемец, венгерец, кроат, поляк или итальянец, он прежде всего — солдат и верный слуга своего государя и государства, а потому строгая добросовестность в исполнении обязанностей составляет отличительное его качество. Часто случается, что офицер, унтер-офицер, фельдфебель и вахмистр — не знают языка своих подчиненных, но между ними устанавливается свой условный язык, а главное, простая немецкая команда заставляет каждого делать свое дело и держать все в порядке’ (стр. 13). А если так, то почему же и не расстреливать друг друга? Сделают простую немецкую команду, каждый сделает свое дело, и порядок нимало не будет нарушен!..
По всей вероятности, переводчик Майлата не предполагал, что между русскими учеными специалистами еще существуют подобные мнения: иначе он, конечно, не решился бы давать им новую поддержку в авторитете Майлата. Точно так же он не знал, вероятно, и того, до какой степени искажаются исторические факты и в наших доморощенных историях: иначе не стал бы он таскать дрова в лес. Просмотрите, например, книгу г. П. Лебедева хоть с точки зрения фактической верности: вам больно и совестно сделается. Точно так, как у австрийского историка, — чуть не пройдены молчанием успехи сардинцев в первый период войны, битва при Санта-Лучии расписана так, как будто она была для итальянцев чем-то вроде березипской переправы Наполеона. Мало этого: говорится, что после битвы при Санта-Лучии у австрийцев ‘успех следует за успехом, и вскоре истощенная и обессиленная сардинская армия должна уже била сражаться не за победу, а за жизнь’ (стр. 78). Сравните с этим выписанное выше место, где говорится, что Радецкий в две недели от начала наступательных действий расстроил сардинскую армию, выходит, что или Радецкий расстроил сардинцев в две недели после битвы при Санта-Лучии, то есть к 20 мая, или что он потом расстроил уже расстроенную армию… И то и другое хорошо. Г-н Лебедев, восхищаясь австрийскими успехами, забывает даже о том, что через месяц после Санта-Лучии была битва при Гойто и взята была сардинцами Пескьера… Впрочем, он дело при Гойто считает нерешительным, а Пескьеру — ничтожной крепостцой! Зато вступление австрийцев в Милан 6 августа рассказано с энтузиазмом, и доблести воинов Радецкого отдана вполне дань удивления и восторга. Не стали бы мы говорить о книге г. Лебедева, но заблуждение переводчика Майлата, будто бы у нас в публике не вредны австрийские нелепости, показалось нам отчасти опасным, для опровержения же его мы не могли найти ничего лучше сочинения г. Лебедева. Кстати же, недавно о нем была публикация у разных книгопродавцев, как будто о новой книге….
Аничков — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений под ред. Е. В. Аничкова, тт. I—IX, СПб., изд-во ‘Деятель’, 1911—1912.
Белинский — В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений, тт. I—XIII, М., изд-во Академии наук СССР, 1953—1959.
Герцен — А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах, тт I—XXVI, М., изд-во Академии наук СССР, 1954—1962 (издание продолжается).
ГИХЛ — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений в шести томах. Под ред. П. И. Лебедева-Полянского, М., ГИХЛ, 1934—1941.
Гоголь — Н. В. Гоголь. Полное собрание сочинений, тт. I—XIV, М., изд-во Академии наук СССР, 1937—1952.
ГПВ — Государственная публичная библиотека им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
Изд. 1862 г. — Н. А. Добролюбов. Сочинения (под ред. Н. Г. Чернышевского), тт. I—IV, СПб., 1862.
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР.
Лемке — Н. А. Добролюбов. Первое полное собрание сочинений под ред. М. К. Лемке, тт. I—IV, СПб., изд-во А. С. Панафидиной, 1911 (на обл. — 1912).
ЛН — ‘Литературное наследство’.
Материалы — Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861—1862 годах (Н. Г. Чернышевским), т. 1, М., 1890.
Некрасов — Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, тт I—XII, М., 1948—1953.
Писарев — Д. И. Писарев. Сочинения в четырех томах, тт. 1—4, М., Гослитиздат, 1955—1956.
‘Совр.’ — ‘Современник’.
Указатель — В. Боград. Журнал ‘Современник’ 1847—1866. Указатель содержания. М.—Л., Гослитиздат, 1959.
ЦГИАЛ — Центральный гос. исторический архив (Ленинград).
Чернышевский — Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, тт. I—XVI, М., ГИХЛ, 1939—1953.
В настоящий том вошли статьи и рецензии Добролюбова, написанные мм в декабре 1858 — июне 1859 года и напечатанные в ‘Современнике’ (NoNo 1—6) и в ‘Журнале для воспитания’ (NoNo 1—7).
Деятельность Добролюбова в эти месяцы протекала в сложной общественно-политической и литературной обстановке. В стране сложилась революционная ситуация. Кризис политики ‘верхов’, бедствия и растущая активность ‘низов’ создали объективные предпосылки для революционного выхода из кризиса, переживаемого самодержавно-крепостнической системой. В этих условиях борьба за революционный путь развития страны, в противоположность реформистскому пути, становится линией ‘Современника’. Она нашла яркое выражение в статьях Чернышевского, определила содержание и характер публицистических и литературно-критических выступлений Добролюбова.
Центральное место в статьях Добролюбова первой половины 1859 года занимает острая критика самодержавно-крепостнического строя России и разоблачение либерализма во всех его проявлениях (‘Литературные мелочи прошлого года’, ‘Что такое обломовщина?’, рецензия на сборник ‘Весна’). Вместе с тем статья ‘Роберт Овэн и его попытки общественных реформ’ развивает идею построения социалистического общества силами самих трудящихся.
В свете общих задач революционно-демократической программы ‘Современника’ Добролюбов защищает и развивает принципы материалистической философии (‘Основания опытной психологии’), разоблачает реакционную идеологию церковников (рецензии на книги: ‘Впечатления Украины и Севастополя’, ‘Голос древней русской церкви’ и ‘Современные идеи православны ли?’, ‘Мысли Светского человека’), крепостническую мораль и нравственность (‘Новый кодекс русской практической мудрости’, ‘Основные законы воспитания. Миллера-Красовского’).
Ряд рецензий Добролюбова направлен против субъективизма и реакционного осмысления исторического прошлого, против славянофильских и религиозно-монархических концепций развития русской литературы (‘История русской словесности’ Шевырева и др.), против теории и практики так называемого ‘чистого искусства’ (рецензии на сборники ‘Утро’, ‘Весна’).
Наконец, значительное место в работах Добролюбова за это полугодие занимают рецензии на педагогическую и детскую литературу в ‘Современнике’ и ‘Журнале для воспитания’.
Подготовка текстов статей и рецензий Добролюбова, напечатанных в NoNo 1—3 ‘Современника’ (включая вторую часть статьи ‘Литературные мелочи прошлого года’ из No 4), и примечания к ним — В. Э. Бограда, в NoNo 4—6 ‘Современника’ и в ‘Журнале для воспитания’ — Н. И. Тотубалина.
Принадлежность Добролюбову рецензий, напечатанных и ‘Журнале для воспитания’, устанавливается на основании перечня статей Добролюбова, составленного О. П. Паульсоном (Аничков, I, стр. 21—22).
Сноски, принадлежащие Добролюбову, обозначаются в текстах тома звездочками, звездочками также отмечены переводы, сделанные редакцией, с указанием — Ред. Комментируемый в примечаниях текст обозначен цифрами.
Впервые — ‘Совр.’, 1859, No 6, отд. III, стр. 325—331, без подписи. Вошло в изд. 1862 г., т. II, стр. 580—586. В тексте рецензии исправлены без оговорок типографские искажения в изд. 1862 г. и незначительные ошибки в цитатах из источников.
Майлат Иоганн (1786—1855) — австрийский реакционный историк, автор пятитомного труда по истории Австрии (первые три тома — ‘Geschichte von streich’, Hamburg, 1834—1842, последние два — ‘Geschichte des streichischen Kaiserstaates’, Hamburg, 1848—1850). Учебник Майлата ‘Gedrngte Geschichte des streichischen Kaiserstaates’ вышел в русском анонимном переводе под названием ‘История Австрии’ в двух вариантах: без предисловия (М., 1858) и с предисловием переводчика (М., 1859). Это предисловие, уличавшее Майлата в умышленном искажении исторических фактов, было использовано Добролюбовым и как средство для соответствующей характеристики учебника австрийского автора и, главное, как весьма удобный повод для разбора книги русского военного историка П. С. Лебедева, посвященной событиям из австро-итальянской войны 1848—1849 годов. Эта фальсификаторски-тенденциозная книга, прославлявшая австрийского фельдмаршала графа И. И. Радецкого за подавление итальянского национально-освободительного восстания, была издана в 1850 году. По тогдашним цензурным условиям демократическая печать не имела возможности дать ей надлежащей критической оценки. Теперь эту задачу выполняла рецензия Добролюбова, напечатанная в период, когда народы Италии снова вели войну за освобождение от австрийского господства. В это же самое время книга Лебедева, изображавшая ее как крамольную борьбу безначалия с порядком и законностью, вновь появилась на прилавках книжных магазинов.
1. Имеются в виду книги Н. Г. Устрялова: ‘Начертание русской истории’ (1-е изд. — 1839, 10-е — 1857), ‘Руководство к первоначальному изучению русской истории’ (1-е изд. — 1840, 10-е — 1856), официально принятые в качестве учебников для средних учебных заведений и уездных училищ.
2. В приводимой Добролюбовым цитате речь идет о подавлении революционного движения 1848—1849 годов в Чехословакии и Венгрии войсками австрийских фельдмаршалов: князя А. Виндишгреца и барона Ю.-Я. Гайнау при содействии русского карательного корпуса генерала И. Ф. Паскевича.
3. Книга ‘Граф Радецкий и его походы в Италии в 1848 и 1849 годах. Сочинение П. Лебедева, генерального штаба подполковника и императорской военной академии профессора’ (СПб., 1850) в дальнейшем не переиздавалась. Здесь речь идет о новом рекламировании ее в связи с австро-итало-французской войной 1859 года. Публикации книготорговцев, например, Смирдина и Юнгмейстера, появились в ‘С.-Петербургских ведомостях’ (1859, No 90) и в ‘Русском инвалиде’ (1859, NoNo 93, 103).
4. ‘Русский инвалид’ (1813—1917) — ежедневная ‘военная, литературная и политическая’ газета — являлась, по существу, официозом военного ведомства. П. С. Лебедев был ее редактором в 1855—1861 годах.
5. В журнальном тексте — ‘лицо, стало быть, известное’.
6. Имеется в виду Джоберти Винченцо (1801—1852), аббат из Милана, — итальянский политический деятель и философ католической ориентации, сторонник федеративного воссоединения Италии под главенством римского папы, в 1848—1849 годах — премьер Сардинского правительства. Позже в статье ‘Жизнь и смерть графа Камилло Бензо Кавура’ Добролюбов несколько изменил свою характеристику Джоберти (см. т. 7 наст. изд.).