‘Отечественныя Записки’, No 12, 1846
История Афинской Республики … Сочинение Михаила Куторги, Майков Аполлон Николаевич, Год: 1846
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Исторія Аинской Республики отъ убіенія Иппарха до смерти Мильтіада. Сочиненіе Михаила Куторги, доктора философіи, ординарнаго профессора всеобщей исторіи въ Санктпетербургскомъ Университет. Санктпетербургъ. Въ тип. Фишера. 1848. Въ 8-ю д. л. 172 стр.
Г. Куторга уже давно занимается исторіею Аинъ. Еще въ 1838 году онъ издалъ брошюру ‘О сословіяхъ и колнахъ аттическихъ’, на ежегодныхъ актахъ, происходящихъ въ Санктпетербургскомъ Университет, давно мы слышали, при общихъ отчетахъ о занятіяхъ гг. профессоровъ, что М. С. Куторга занимается приготовленіемъ къ изданію ‘Исторіи Аинской Республики’ и давно ожидали появленія въ свтъ этого сочиненія. Книга или, скоре, брошюра, заглавіе которой выписано выше, предназначалась для чтенія на годичномъ акт университета въ 1848 году, напечатана при отчет ректора, вмст съ рчью профессора Ивановскаго ‘О зундской пошлин’, и также оттиснута отдльно. Вроятно, эта сжатья есть отрывокъ изъ большаго сочиненій, которое давно уже приготовляетъ къ изданію г. Куторга.
Выборъ, предмета, который обрабатывалъ г. Куторга, очень-удаченъ. Не говоря уже о томъ, что исторія Греціи, и преимущественно Аинъ, въ-высшей степени поучительна, ибо боле всхъ другихъ исторій помогаетъ уразумнію жизни боле близкихъ намъ по времени народовъ — изученіе греческаго міра необходимо для того, чтобъ понять всю исторію Европ, всей ей образованности, умственнаго и эстетическаго развитія въ наукахъ и искусствахъ. Древніе Греки — иниціаторы Европы, новая Европа есть не что иное, какъ продолженіе греческой, мысли, развитіе той цивилизаціи, которая такъ блистательно выражалась въ древней Греціи, и посреди множества греческихъ городовъ и республикъ — преимущественно въ город Посейдона и Минервы — въ Аинахъ. Аины — это вся Греція мыслящая, это вся философія, поэзія, искусства и ораторство древняго-міра, это столица, центръ всего язычества, его сердце и голова. Аины въ древнемъ мір были, во многихъ отношеніяхъ, тмъ же, чмъ Римъ для Европы среднихъ вковъ…
Въ новйшее время, оріенталисты и философы, пораженные богатствомъ философскаго развитія мысли восточныхъ народовъ, отъискиваютъ начало нашей цивилизаціи на берегахъ Инда, у подножія Гиммалая, или въ древнихъ книгахъ древняго Китая. Они показываютъ, на основаніяхъ, достойныхъ всякаго вроятія, какъ распространились эти начала изъ своего перваго отечества между народами сосдственными, какъ образовались, подъ вліяніемъ этихъ началъ, цивилизаціи Маговъ, Сабеянъ, Финикіянъ, древнихъ Египтянъ, какія, заимствованія длали въ разная времена изъ этихъ первоначальны источниковъ народы европейскіе, какъ самые Греки приняли смена своей цивилизаціи отъ Египтянъ или Финикійцевъ, какъ потомъ, въ вкъ александрійскій, греческая философія опять почерпнула новую жизнь и новыя силы въ мистическихъ ученіяхъ востока… Но пусть на помощь этимъ ученымъ являются сами Греки, пускай самъ Платонъ и прежде его еще Солонъ говоритъ, что Греки — еще дти въ сравненіи съ Египтянами и Индійцами:— все-таки Востокъ со всей своей метафизикой не произвелъ бы столько вчнаго и великаго въ Европ, еслибъ не послужилъ къ пробужденію раціонализма Грековъ и къ приведенію въ ясность, доступную для человческаго разума, всей темноты восточныхъ сказаній. Какъ бы то ни было, мысль Европы должна считать Анаксагора своимъ прародителемъ: Анаксагоръ указалъ на разумъ, одушевляющій матерію, и былъ основателемъ настоящаго философскаго пантеизма древнихъ Грековъ. Это ученіе лежало въ основаніи всего древняго міра, Сократъ былъ его послдователемъ, а Платонъ и Аристотель ‘мужи всхъ вковъ и народовъ’, какъ доказала исторія, были учениками Сократа… Востокъ съ Александромъ-Македонскимъ принялъ аинскую жизнь, аинскія формы, династія Селевкидовъ была пропагандою Греціи на Восток, Египетъ сдлался мстопребываніемъ греческой мысли. Какъ ни ничтожны были Аины передъ политическимъ и военнымъ могуществомъ Рима, но городъ этотъ сдлался просвтителемъ своихъ побдителей, окончательное образованіе получали римскіе юноши въ Аинахъ, и въ самомъ Рим наставниками ихъ были Греки. Римская литература развилась по образцамъ греческой. Сами римскіе писатели выражаются объ Аинахъ съ необыкновеннымъ уваженіемъ ‘Въ. Аинахъ’ говоритъ Цицеронъ: ‘общественность и нравы, знанія, искусство служить богамъ, искусства обработывать землю и умнье приіобретать вс ея произведенія къ потребностямъ жизни, познаніе права, наука законовднія — получили свое начало, и оттуда разлились по, всему міру. Отъ этой чрезвычайной красоты этого города и произошелъ вымыселъ, будто-бы боги оспоривали другъ у друга владычество надъ нимъ… Древность Аинъ такова, что, говорятъ, жители ихъ автохтоны, т. е. что ихъ произвела сама почва, которая отъ-того и есть вмст ихъ мать, кормилица и отечество. Знаменитость Аинъ такъ велика, что слава Греціи, почти совершенно падшая, поддерживается только всеобщимъ уваженіемъ къ этому городу’. У другаго писателя, смотрвшаго съ совершенно-иной точки зрнія на вещи, видимъ противоположный взглядъ на греческую цивилизацію. Строгій Ювеналъ, подобно многимъ поборникамъ старины, не могъ разомъ понять, что выигрывало древнее римское общество-правда, строгое и воинственное, но грубое — своими сношеніями съ Греціей и принятіемъ утонченной жизни образованныхъ Аинъ, и тоже, подобно многимъ сваливалъ всю вину развращенія нравовъ на греческую цивилизацію. Въ подобныхъ жалобахъ есть всегда частица правды, и большая ошибка, еслибы Римляне не познакомились съ Аинами, они остались бы, положимъ, тми же дикарями, какими были до того времени, но какой же былъ бы и смыслъ въ возвышеніи Рима въ его побдахъ, въ его владычеств надъ народами, еслибъ онъ, съ тмъ вмст, не передалъ плодовъ образованности, источникомъ которой считались Аины? Завоеваніе только тогда и иметъ смыслъ, когда оно составляетъ прогрессъ для побдителей и побжденныхъ, отъ-того никто не сравнитъ походовъ Александра-Македонскаго и походовъ Римлянъ съ движеніями ордъ Тамерлана или Чингисхана. А потому въ этомъ отношеніи, неправъ и близорукъ Ювеналъ, видвшій въ принятіи греческой цивилизаціи Римомъ только одинъ развратъ, только вторженіе въ Римъ, на Форумъ, въ школы, въ семейства, къ домашнему очагу льстиворчивыхъ Грековъ, которымъ онъ не щадитъ унизительныхъ эпитетовъ въ своихъ сатирахъ и не видитъ въ этомъ завоеваніи Рима ‘бородатыми тожниками’ причастія самихъ Римляпъ къ высшей образованности того времени. Онъ забываетъ, что вся римская литература, въ которой онъ самъ занимаетъ почетное мсто, римская философія, науки и искусства, суть произведенія этихъ женоподобныхъ Грековъ. Но современникъ Ювенала, Адріанъ, иначе понималъ вещи, и сослалъ ворчливаго декламатора-поэта, куда-то въ Египетъ начальствоватъ когортой. Достоинству Римлянина точно было оскорблено въ Ювенл торжествомъ Аинъ надъ гордымъ Римомъ, особенно въ такую эпоху, когда древніе усомнились въ спасеніи древняго міра могуществомъ Рима, и обратились къ Аинамъ: правда это была только почесть, которой не оправдали послдующія событія, но она еще боле освщаетъ роль Аинъ въ древнемъ мір. При Адріан, границы римскаго міра были уже положены, но все, что было связано подъ одну власть силою римскаго меча, было крайне разнородно: имперія не имла никакой внутренней связи, вс нравы, вс преданія, вс племена были перемшаны, вроученія Индіи и Зороастра съ миологіями сверныхъ народовъ встрчались съ политеизмомъ Грековъ и Римлянъ, посреди этихъ ученій — возвышаются безконечныя философскія школы и всюду проникаютъ какія-то новыя понятія, новыя религіи, колеблющія основанія древнихъ понятій, древняго общества. Адріанъ видлъ врага вншняго и внутренняго, онъ укрплялъ границы станами отъ нападеній сверныхъ варваровъ, и старался скрпить внутренній организмъ имперіи введеніемъ единства управленія и законовъ и отмною тхъ, которые были уже не въ дух времени. Рабство было однимъ изъ основаніи древняго общества. Во времена Адріана, христіанское ученіе уже проникло и въ тюрьмы и въ чертоги, христіанство уже и въ язычникахъ пробудило боле кроткія идеи, и вотъ мы видимъ рядъ законовъ адріановыхъ, которыми смягчается участь рабовъ… Введеніе ‘вчнаго эдикта’ (edictum perpetuum), составленнаго Сальвіемъ Юліаномъ, полагаетъ однообразное судопроизводство во всей имперіи, вмсто правилъ, которыя объявлялъ каждый преторъ, вступая въ должность, Но этого мало: длая уступки въ пользу новыхъ идей, и сплочивая твердымъ закономъ организмъ имперіи, обнимавшей собою весь древній міръ, Адріанъ думалъ вдохнуть въ этотъ организмъ душу и жизнь, думалъ найдти твердую опору для борьбы, съ врагомъ невидимымъ, словомъ, думалъ возродить весь древній міръ, и обратился не къ Риму, а къ древней Греціи, и въ ея наукахъ и искусствахъ, старался почерпнуть новыя силы для распадавшагося общества, онъ ожидалъ будущихъ успховъ современнаго ему человчества отъ распространенія всесторонней эстетики Грековъ, ибо видлъ изъ ихъ исторіи,, что весь ея блескъ, вся нравственная доблесть Грековъ имла своимъ источникомъ ихъ высокое, всестороннее эстетическое развитіе. Отъ этого любимымъ его мстопребываніемъ, сдлались Аины, гд онъ былъ посвященъ въ таинства Цереры, жилъ простымъ гражданиномъ, носилъ аинскую одежду, возобновилъ солоновы законы, и былъ соискателемъ названіе архонта. Отъ того онъ возобновилъ Аины, украсилъ ихъ новыми зданіями, докончилъ недовершенныя, все время своего правленія провелъ въ путешествіяхъ, и эти путешествія отъ древней Галліи до ерусалима, Египта и Мавританіи, ознаменованы везд законами и поощреніемъ художникамъ, постройкою храмовъ, будучи самъ скульпторомъ и архитекторомъ, онъ самъ рубилъ статуи и строилъ храмы. Пантеистъ Грекъ, видвшій въ природ проявленіе одного, верховнаго божества, которому самъ поклонялся, приставая къ какому-нибудь мсту, прежде всего воздвигалъ алтарь божеству-покровителю этого мста, онъ уважалъ всякіе обычаи, съ которыми обитатели туземцы чтятъ это божество, слушалъ благоговйно миъ народный, и заносилъ его въ свою миологію: такая широкая симпатія Грека объясняется его благоговніемъ къ форм, которую божество принимало, ибо, по его понятіямъ, божество везд одно и то же, только различна форма его проявленія Такъ онъ поселялся между туземцами, разсказывалъ исторію боговъ своего края, находя аналогію вымысла своего и туземнаго, онъ сказывалъ какъ у нихъ, у Грековъ, называется этотъ самый богъ, а такимъ образомъ составлялъ исторію путешествій своихъ божествъ, отьискивая въ миахъ народныхъ ихъ подвиги. Если онъ находилъ у этихъ народовъ особыя таинства, особое чествованіе бога, изъ перенималъ его и распространялъ въ отечеств, если жь эти обряды были противны его развитію, онъ, поселяясь между туземцами, мало-по-малу выводилъ ихъ, такъ вліяніемъ Грековъ, многіе варвары оставили обряды принесенія въ жертву людей. Адріанъ, въ-отношеніи ко всмъ религіямъ своего времени, былъ подобенъ древнему Греку: онъ воздвигаетъ везд въ своемъ путешествіи алтари мстнымъ богамъ, возобновляетъ ерусалимъ, и даже, по словамъ Лампридія, намренъ былъ построить храмъ исусу Христу. Кром того, распространеніе самой жизни древнихъ Грековъ но имперіи было постоянной его заботой — и города имперіи процвли при немъ, и ничье имя такъ часто не встрчается теперь въ археологіи на родовъ Европы, какъ имя Адріана… Самъ же Адріанъ смотрлъ на Аины, какъ на источникъ той жизни, которую онъ разливалъ въ имперіи, онъ самъ изучалъ ее въ Аинахъ, сдлавъ ихъ, какъ мы сказали, для древняго міра тмъ, чмъ былъ Римъ для Европы среднихъ вковъ и возлагая на нихъ миссію возродить отживавшій міръ… Ошибся ли Адріанъ въ этомъ упованіи? Конечно, цивилизація Аинъ была уже недостаточна, для того, чтобъ ей возродиться въ Европ, ей нужно было самой возродиться подъ вліяніемъ новыхъ, лучшихъ нравственныхъ начавъ, Аинянамъ, а съ ними и всему древнему міру, нужно было поклониться тому алтарю, съ надписью ‘неизвстному богу’, на который имъ указалъ апостолъ Павелъ въ своей безсмертной проповди въ Аинахъ, нужно было признать того Бога, котораго предчувствовали Сократъ и Платонъ, постичь новое начало высшей красоты духовной — начало любви къ ближнему… Тогда только какъ-бы прерванная аинская жизнь, греческая мысль, греческая наука, греческое искусство, могли снова принять свое теченіе, но уже на другихъ, боле высокихъ основаніяхъ нравственности. Такова была такъ-называемая эпоха возрожденія, когда возвысилось христіанское искусство подъ уроками Фидія, когда были возвращены права греческой мысли, когда Италія принялась отъискивать и комментировать латинскіе и греческіе тексты, гд скрывались сокровища древней жизни, когда изгнанные изъ Константинополя Греки принесли съ собою новыя сокровища, учредили школы на подобіе портика, лицея, академіи, школы, куда стекались юноши изъ Франціи, Германіи и Британніи, гд какой-нибудь Аргиропулъ и еофилъ Газскій имли учениками Родольфа Агриколу и оанна Рейхлина, перенесшими изъ Италіи возрожденіе наукъ въ Германію, ученикомъ Рейхлина былъ Меланхтонъ — и вотъ мы уже приходимъ къ третьему поколнію этихъ ученыхъ, дйствующихъ въ эпоху реформаціи, къ началу европейской философіи, то-есть, къ Декарту… Та же послдовательность и въ изящной литератур, и въ искусствахъ, все это извстно, и мы указываемъ на эти факты единственно для того, чтобъ показать нить, которая соединяетъ новую Европу съ древними Аинами, головой и сердцемъ Греціи, чтобъ указать на Аристотеля, Платона, сдлавшихся руководителями европейской науки, и указать на науки, на которыя могъ опираться <испорчено> европейскихъ мыслителей XIV, XV и XVI вка и тмъ самымъ могъ, выражаясь банальной фразой учебниковъ, ‘вывести человчество изъ мрака среднихъ вковъ’…
И не одной Европ благодтельствовали Платонъ и Аристотель: мысли аинской суждено было играть важную роль еще въ цивилизаціи и не-европейской: она была виною возвышенія процвтанія цлаго обширнаго царства, гордаго своей наукой, своимъ искусствомъ: она смирила фанатизмъ Аравитянъ, и изъ грубыхъ и полудикихъ завоевателей, которыя сожгли александрійскую библіотеку, сдлала народъ образованный, любящій науки и искусства… Съ Аравитянами повторилось то же, что и съ Римомъ. Преданіе говоритъ, что халифъ Алмамунъ усидлъ во сн мужа почтеннаго вида. ‘Кто ты?’ спросилъ халифъ. ‘Я Аристотель’ отвчалъ тотъ. Халифъ смотрлъ на него, не могъ налюбоваться его величественнымъ видомъ и старался постигнуть особенность его красоты. ‘Отъ-чего ты такъ прекрасенъ, и въ чемъ заключается тайна твоей красоты?’ опять спросилъ онъ. ‘Въ красот разума’ отвчалъ благолпный мужъ… Арабы совершенно-случайно встртились съ греческой цивилизаціей. При Оммаядахъ, поклонники Корана были погружены въ глубокое невжество* съ Абассидами начинается новая эра халифата, Алмансоръ основываетъ Багдадъ и длаетъ этотъ городъ новыми Аинами, за Багдадомъ возстаетъ Кордова. Врачи при двор багдадскомъ, Евреи а христіане, первые познакомили Арабовъ съ греческой наукой, они переводили сочиненія по части медицины, физики и астрономіи. Иппократъ и Галліанъ открыли входъ во дворецъ халифовъ Платону и Аристотелю. Переводы Эвклида, Архимеда, Птоломея и Аполлонія послужили основаніемъ усовершенствованій, сдланныхъ нкоторыми арабскими учеными въ математическихъ и естественнымъ наукахъ, изъ которыхъ съ особеннымъ успхомъ обработывали они ботанику, фармакологію и химію. Но это все ничто въ сравненіи съ тою побдой, которую одержалъ Аристотель надъ желзной доктриной самаго Корана, побдой, которой не могли добиться никто изъ противниковъ Корана, вступавшихъ въ богословскія пренія съ его поборниками. У Аристотеля дуализмъ, слдовательно, прямо противоположный догмату единства въ Коран: и вотъ являются мыслители, которые отвергаютъ догматы Корана! На помощь той и другой сторон являются системы неоплатониковъ, съ мистическими ученіями, которыя стараются примирить Коранъ съ мыслью Анаксагора, лежащей въ основаніи аристотелевой системы. Примирители отвергаются и правоврными и философами — новыя системы, новыя ученія… Эти безконечныя системы, завщанныя Греціей, какъ-будто для того, чтобъ постоянно поддерживать въ человчеств духъ анализа и критики, не давая тмъ самымъ ему закоснть въ засто подобно Китаю, и здсь совершили свой подвигъ, у Арабовъ, тщеславившихся при Оммаядахъ твердостью своей доктрины, произошли школы и секты философіи, и хотя, къ-сожалнію, мы еще мало знакомы съ тмъ, какой циклъ совершила греко-арабская философія, однако изъ нкоторыхъ данныхъ можемъ заключить, что она перешла вс фазисы, какъ это было и въ древнемъ мір, какъ было и въ Европ, она иметъ своихъ гностиковъ, схоластиковъ, догматиковъ, скептиковъ, и даже ученія, напоминающія новйшій пантеизмъ Спинозы… Однимъ словомъ, и у Арабовъ встрчаемъ т же споры о свобод воли, о предопредленіи, о первой причин, и проч., то-есть, о тхъ предметахъ, которыхъ хотя и нельзя ршить, но о которыхъ одно размышленіе есть уже ручательство дальнйшаго развитія, и — даже періодъ, необходимый въ развитіи не только народа, но и отдльнаго человка. Это размышленіе, подобно алхиміи, не найдетъ философскаго камня, но поведетъ къ открытіямъ случайнымъ, къ результатамъ, хотя не столь блестящимъ, какъ кажущаяся цль алхиміи, но столько же полезнымъ, какъ открытіе химіи, добиваясь заоблачной цли, узнаемъ средства, которыя даны намъ природой, не добившись разгадки содержанія, узнаемъ законы формы — а это много, и это заслуга греческой философіи, заслуга портика и лицея древнихъ Аинъ, которую-они оказываютъ человчеству, и тогда, когда уже не осталось ничего отъ садовъ лицея и древній портикъ давно разрушенъ, въ запустніи… О если у многихъ принято восторгаться Римомъ, если, какъ говоритъ поэтъ,
Aujourd’hui, dans ces champs, vaste pleine muette,
Parfois le laboureur, sur le sillon courb,
Trouve un noir javelot, qu’il croit des cicux tomb,
Puis heurte ple-mle, au fond du sol, qu’il fouille,
Casques vides, vieux dards qu’amalgame la rouille,
Et rouvrant des tombeaux pleins de debris humains,
Plit de la grandeur des ossements romains!
то тмъ боле ныншній Европеецъ, доискиваясь до начала своихъ наукъ, своихъ искусствъ, — долженъ воскликнуть: ‘везд Аины!’
Что же такое эти Аины? какіе люди тамъ жили, и какъ зрли т смена, которыя принесли свои плоды, переброшенныя на чуждую почву? Вотъ задача историка Аинъ, вотъ чего мы ожидаемъ отъ труда г. Куторги. Тутъ уже исторія мысли, лежавшей въ основаніи греческаго міра и переданная вкамъ грядущимъ, переходя въ исторію общества, дробится еще мельче — въ исторію отдльныхъ лицъ, въ жизнь человческую, полную величія и слабости, могущества и немощи, великодушія, благородства и низости, великаго и смшнаго, благоговйнаго и трогательнаго, словомъ, переходитъ въ драму страстей человческихъ, видимыхъ случайностей жизни. Греки сами оставили намъ богатый матеріалъ для своей исторіи въ своихъ книгахъ и въ мраморахъ, но надо умть читать ихъ сказанія, надо умть смотрть на ихъ мраморы, а этого-то умнья боле всего не доставало нашимъ историкамъ.
Не говоря уже объ историкахъ прошедшихъ двухъ столтій, которые, можетъ-быть, только отдалили васъ отъ древности, обыкновенный недостатокъ новйшихъ многочисленныхъ бытописателей Аинъ и Греціи вообще, состоитъ въ томъ, что они дробятъ элементы греческой жизни, каждый писатель останавливается съ особенною любовью и съ особеннымъ вниманіемъ на какомъ-нибудь одномъ изъ нихъ, проводитъ его везд, и имъ старается объяснить вс явленія въ исторіи греческихъ республикъ.
Одинъ беретъ на основаніе племена, другой партію аристократическую и демократическую, третій обращаетъ особенное вниманіе на миологію. Грековъ и на образованіе ихъ миовъ, четвертый ограничивается философскими системами, и т. д. Словомъ, каждый изъ нихъ хочетъ положить печать своей личности въ своемъ повствованіи. Но это прямо противоположно изображаемому предмету. Возвышенія личностей боле всего не могъ терпть народъ аинскій, у него противъ нихъ существовалъ остракизмъ: личности этихъ историковъ, которыя они навязываютъ и Аинянамъ и читателю — не прямо ли подходятъ подъ этотъ остракизмъ? Греческая жизнь представляетъ необыкновенное сліяніе всхъ элементовъ жизни въ одно цлое, какъ самъ Грекъ необыкновенно-гармоническое развитіе всхъ элементовъ человческой природы: отъ-того, не ученая, а только художественная, пластически-написанная исторія можетъ передать вполн эту жизнь. Къ этому идеалу греческой исторіи всего боле приближаются сами Греки.. Возьмите любую исторію Греціи древнихъ историковъ, вы въ ихъ повствованіи найдете и аристократовъ и демократовъ, и племена и участіе миа, вс антипатіи и симпатіи Грековъ, вс элементы, которые у новйшихъ писателей разрозниваютъ цлость греческой, и особенно аинской жизни… Новые же писатели, выхвативъ изъ нея одну идею, часто смотрятъ на эту идею, какъ на собственное свое открытіе и принимаютъ ее за единственную точку зрнія, объясняющую все. Они подкрпляютъ ее цитатами изъ древнихъ писателей, вовсе не замчая, что объ элемент, на который они напираютъ, древніе говорили вскользь, при случа, и что этотъ элементъ приведенъ у нихъ тоже по мр того, какъ онъ выражался въ жизни. При незнакомств большей части читателей съ древними источниками, эти открытія и принимаются за открытія, а не на вырванный клочокъ изъ цлостнаго повствованія. Вообще, еслибъ было боле распространено въ публик знакомство съ оригиналами древнихъ литературъ, много бы исчезло самозванныхъ ученых открытій въ древнемъ мір, много бы исчезло монографій и коментарій, только затемняющихъ повствованіе… И странно, отъ-чего эти источники такъ далеки отъ публики! Чтеніе ихъ во сто кратъ больше, представляетъ даже матеріальнаго интереса, нежели вс новйшія исторіи древнихъ временъ! Однакожь, не смотря на эту занимательность, знакомство съ источниками есть уже патентъ на ученость! Воля ваша, это еще напоминаетъ времена возрожденія, XIV и XV вка, когда эти источники представлялись еще недоступными за незнаніемъ языковъ древнихъ, но нын, — слава Богу! переводы ихъ на вс европейскіе языки обогащаютъ новыя литературы… Мы не разъ уже возвышали голосъ, прося печатно вашихъ эллинистовъ и латинистовъ подарить русскую литературу хорошимъ переводомъ древнихъ повствователей и, принимая въ соображеніе состояніе нашей образованности, ручались за успхъ подобныхъ трудовъ. Правда, нкоторые писатели древности переведены — но давно, и одинъ языкъ перевода въ состояніи охладить читателя, не говоря уже о бумаг и изданіи. Нтъ, дайте нашему юношеству Плутарха и Тацита въ такомъ вид, чтобъ они могли быть настольной книгой, и вы увидите, какъ раскупятся эти книги. О польз же такого чтенія и говорить нечего. Самые строгіе моралисты указывали на нихъ, особенно на Плутарха, какъ на лучшую ‘школу ума и сердца’ — и въ этомъ случа мы совершенно согласны съ строгими моралистами.
Какъ бы то ни было, а искаженіе исторіи древности, особенно нкоторыми писателями прошедшаго столтія, породило цлую литературу ученыхъ изслдованій текста древнихъ писателей, безчисленное множество монографіи всхъ величинъ и объемовъ, но вс эти монографіи годны только какъ матеріалъ какому-нибудь будущему Прескотту древней исторіи. Явленіе же этихъ монографіи на русскомъ язык возбуждаетъ только грустное чувство: он занимаютъ одинокое мсто въ проблахъ націей ученой литературы, имъ нтъ ни подругъ, ни соперницъ. Во-вторыхъ, на иностранныхъ языкахъ, на которыхъ он нашли бы себ и бабушекъ и ттушекъ, и сестрицъ, и кузинъ, о кумушекъ — монографіи множество, но весь этотъ родственный кружокъ не пойметъ своей близкой родственницы, когда она заговоритъ съ ними на русломъ язык… Отъ-этого-то. мы и желаемъ скоре увидть напечатаннымъ сочиненіе г. Куторги, напередъ надясь что это будетъ трудъ, подобный труду англійскаго ученаго Грота, занимающагося тоже греческой исторіей, которой онъ уже издалъ четыре тома (History of Grecce, by Geo, Grote томъ III и IV вышли въ прошломъ 1847 году), въ этихъ четырехъ томахъ исторія Греціи доведена почти до того же времени, какъ и брошюрка г. Куторги, т, е. до. начала персидскихъ войнъ. Въ ожиданіи произведенія нашего ученаго, поставляемъ себ обязанностью познакомить когда-нибудь читателей съ этимъ замчательнымъ произведеніемъ англійской литературы, которое отличается какъ ясностью критики, знаніемъ и сводомъ всхъ монографій и близкимъ знакомствомъ съ источниками, такъ и художественностью изложенія.
Приступая къ описанію весьма-небольшаго періода времени въ исторіи Аинъ — отъ убіенія Дипарха до смерти Мильтіада, г. Куторга характеризуетъ шестое столтіе до P. X. возвышеніемъ въ древнемъ мір двухъ народовъ, господствовавшихъ долгое время въ Европ и Азіи — Персовъ на восток и Грековъ на запад. Персія, съ одной стороны, расширила свои предлы завоеваніями, Греція тоже ‘длала завоеванія, но только въ мір умственномъ’, и вмст, съ тмъ развивалась политически, принимая ту форму, которая была ближе ея разнообразному населенію: къ этому времени ея республики раздлились на дв партіи — демократическую, которую г. Куторга называетъ димократическою, и аристократическую. Къ первымъ принадлежали іоническія республики, группировавшіяся около Аинъ и Милета, который авторъ называетъ Милитомъ.
‘Блистательные успхи ди(е)мократовъ панели ужасъ на е(э)впатридовъ (патриціевъ) сверной Греціи и заставили ихъ искать помощи вн своего отечества, ибо одни Спартанцы не могли защитить ихъ. Они обратились къ Персамъ… Дарій Истаспъ старался сблизиться съ греческими вельможами, надясь чрезъ нихъ скоре достигнуть своей цли (покоренія Греціи): везд покровительствовалъ аристократамъ,— роздалъ имъ въ управленіе многіе города Малой Азіи… награждалъ съ большею щедростью е(э)ллинскихъ предателей и съ благосклонностью принималъ въ своемъ царств всхъ знатнйшихъ Грековъ.’ (Стр. 3).
Въ Аинахъ, между-тмъ, царствовалъ Пизистратидъ Иппій… Но да позволено намъ будетъ сказать нсколько словъ о правописаніи иностранныхъ именъ г. Куторгою. Г. Куторга пишетъ въ именительномъ падеж единственнаго числа Иппія, точно такъ, какъ имя Аристагоръ пишетъ въ именительномъ падеж единственнаго числа ‘Аристагора’, это нсколько трудно и тяжело для русскаго уха, привыкшаго уже къ перемн на ъ или й греческихъ именъ, кончающихся на и : привычку эту сдлало русское ухо очень-давно, со временъ принятія христіанской вры, при введеніи греческаго календаря святыхъ, на-примръ, оно привыкла слышать въ именительномъ падеж — Андрей, а не Андрея, или Андреа, Никаноръ, а не Никанора, Христофоръ, а не Христофора, Никиоръ, а не Никиора, Деонидъ, а не Леонида, писателямъ должно, бы уважать такую почти-тысячелтнюю привычку уха цлаго народа!.. Пускай, въ чтеніи греческаго текста, они держатся системопроизношенія Эразма или Рейхлина, но если они переносятъ, греческія слова на новый языкъ, то встрчаются съ законами, или даже капризами того языка, которымъ хотятъ выразиться, и эти законы или капризы въ ихъ глазахъ должны имть такую же важность, какъ и системы Эразма и Рейхина, и очень понятно почему, иначе ихъ не поймутъ! Вдь еслибъ кто сталъ писать не Римъ, а Рома, Пари, а не Парижъ, Франсъ вмсто Франціи, это бы назвали — въ ученомъ страшнымъ педантствомъ, а въ г-ж Курдюковой — невжествомъ… Другое дло, конечномъ именами, еще невкоренившимися въ русскомъ язык: пускай они войдутъ въ языкъ такъ, какъ произносятся гми народами, которымъ. принадлежатъ, притомъ же самое произношеніе древнихъ языковъ потеряно, и до-сихъ-поръ еще предметъ спорный между учеными, слдовательно, ригоризмъ въ этомъ случа тоже будетъ отзываться педантствомъ, и только затемнитъ и замедлитъ быстрое пониманіе рчи автора, неговоря уже о томъ, что въ ‘колняхъ аттическихъ’ смшно было видть Атены вм. Аины, а книга г. Куторги представляетъ множество такихъ же примровъ при принятіи имъ другой системы: все же вамъ надобно нсколько подумать, прежде, чмъ догадаться, что исій есть съ дтства извстный вамъ Тезей, или, какъ прежде писали, езей, Лимнъ — знакомый островъ Лемносъ, Мылитъ — Милетъ, Еввія — Эдбея, и пр., или какъ кто-то, до г. Куторги, предлагалъ писать: Идипъ вмсто Эдипъ: Керверъ — (Церберъ), Ива (Геба), Вилъ (Белъ), Кирка (Цирцея), Кризъ (Крезъ, Наркиссъ (Нарциссъ или Нарцессъ)… Было бы гораздо-полезне, еслибъ г. Куторга столько же обращалъ вниманія собственно на русскій языкъ, который у него можетъ иногда позабавить такого же строгаго ригориста относительно русскаго языка, какъ строгъ г. Куторга въ-отношеніи къ эразмоой или рейхлиновой систем. Неточность выраженія на каждомъ шагу. ‘Война Халкиды съ Е(Э)рестріею была войною аристократіи съ ди(е)мокраатіею, которыя сражались за собственное существованіе и могли побдить или умереть’ (стр. 39). Дйствительно, могли, хоть потому только, что ‘все возможно подъ луною’! Другой будетъ смыслъ, и именно тотъ, котораго искалъ авторъ, если, вмсто могли, поставить должны… ‘Предметы, которымъ поклонялась какъ святымъ и въ коихъ божеское происхожденіе безпрекословно врили’ (стр. 51): ухо, столь строгое въ произношеніи греческомъ, должно было бы указать, что боле по-русски будетъ: ‘и въ божеское происхожденіе коихъ’, а лучше бы еще которыхъ’… ‘Въ храм Аины сберегались волосы Медузы, съ такимъ тщаніемъ и такъ сокровенно, что даже самъ жрецъ, только, однажды въ годъ, могъ вступить въ сію святыню’ (стр. 52) — то-есть въ волосы? Странно, какъ не поражаетъ слуха, изощреннаго гармоніей іонической рчи, а еще боле какъ не поражаетъ общечеловческаго смысла такая постройка фразы, изъ которой выходитъ, что жрецъ вступалъ въ волосы Медузы!.. Но на подобныхъ мелочахъ не стоитъ останавливаться, особенно при чтеніи ученыхъ произведеній, и мы указали на нихъ единственно потому, что ригоризмъ г. Куторги въ правописаніи греческихъ именъ можетъ показаться претензіей для пуриста въ русскомъ язык, и онъ тогда сочтетъ себя въ прав обнаружить и свою претензію на автора относительно языка русскаго: извстно, нтъ ничего въ свт досадне претензій…
Возвратимся къ Гиппію. Чтобъ удержаться въ Аинахъ, Гиппій союзится съ Персами, къ явному неудовольствію Аинянъ, которымъ воспользовались Алкмеониды, изгнанное изъ отечества Пизистратидами и искавшіе случая низвергнуть Гиппія. Глава этого дома, Клисенъ, собралъ наконецъ войско и, надясь на свою партію въ Аинахъ, напалъ на Гиппія, во былъ разбитъ. Неудача не остановила его. Онъ склонилъ на свою сторону пиію, которая сообщила Лакедемонянамъ, что боги требуютъ отъ нихъ освобожднія Аинъ. Царь спартанскій, клеоменъ, одержалъ побду надъ Гиппіемъ и принудилъ его удалиться въ Малую-Азію. Съ изгнаніемъ его, спокойствіе не возстановилось: аристократическая партія подъ предводительствомъ Исагора, думавшая, по изгнаніи похитителя, утвердить свое господство въ Аинахъ, должна была уступить демократической, предводимой Клисеномъ, обоими изъ древнихъ фамилій. Торжество послдней опять возбудило противъ Аинъ вс аристократическія республики, но он были разбиты Аинянами съ помощью Коринеянъ, не успвъ возстановить аристократію оружіемъ, Спартанцы, бывшіе душою союза и боле всхъ боявшіеся, чтобъ другіе города, послдовавъ примру Аинъ, черезъ то не отпали отъ союза со Спартой и не присоединились, по единству политическаго принципа, къ Аинамъ, — Спартанцы призвали къ себ Гиппія и, созвавъ сеймъ изъ депутатовъ всхъ своихъ союзниковъ, предложили имъ заставить Аинянъ снова принять тираннію. Коринянинъ Созиклъ или Сосиклъ спасъ и на этотъ разъ Аины. Въ своей рчи въ отвтъ Спартанцамъ, онъ говорилъ, что если Спартанцы считаютъ для греческихъ городовъ лучшимъ учрежденіе гиранніи, то пусть начнутъ съ себя и покажутъ примръ Грекамъ, если же нтъ, то, значитъ, ихъ~замыслы опасны для существованія всхъ греческихъ республикъ. (См. подробне эту замчательную рчь въ книг г. Куторги: ‘Ист. Аинск. Респ.’, стр. 54 и 55).
Вс эти событія, извстныя изъ учебниковъ и подробно и не безъ интереса разсказанныя г. Куторгою, важны тмъ, что изъ нихъ можно ясно видть политику древнихъ государствъ Греціи, напр., двусмысленное поведеніе Спартанцевъ въ-отношеніи къ Аинамъ, и, съ другой стороны, это даетъ поводъ автору-изобразить состояніе партій въ самыхъ Аинахъ. Древняя исторія до того обезображена писателями прошедшаго столтія, искавшими въ ней или великихъ образцовъ нравственныхъ доблестей, или писавшими ее съ особенными претензіями, совершенно приведшими въ забвеніе повствованія древнихъ историковъ, что одно обращеніе къ источникамъ уже открываетъ, какъ всю фальшивость и безжизненность ихъ писаній, такъ и длаетъ необходимымъ комментаріи, какъ должно, придерживаясь древнихъ, понимать тотъ или другой переворотъ въ древнихъ государствахъ. Все, что скажетъ намъ теперь г. Куторга — есть слдствіе простаго чтенія древняго текста, а тмъ-то оно и хорошо.
‘Въ послднихъ годахъ шестаго столтія произошло въ Греціи весьма важное измненіе въ положеніи и основныхъ началахъ партій. Извстно, что, первоначально, во время первой борьбы между е(э)впатридами и ди(е)мотами, очень часто лица самой высшей аристократіи переходили на сторону послднихъ и сражались за нихъ противъ своихъ собратій. То была честолюбцы, ставившіе личныя выгоды выше обшей пользы бословія. Они длались ди(е)магогами но по убжденію и не по привязанности къ плебеямъ, а только съ тайною надеждою этимъ средствомъ возвыситься… Они такъ искусно умли надть личину, что ослпленный народъ врилъ въ ихъ искренность и провозглашалъ ихъ воеводами (). Въ слдъ за тмъ они захватывали верховную власть въ республик и длались, такъ-называемыми тираннами ().
‘Такимъ образомъ большая часть греческихъ тиранновъ начинали свое попроще ди(е)магогіею. Вотъ причина ненависти, которую питала къ нимъ вс аристократы и въ-особеяности Спартанцы. Послдніе не удовольствовались введеніемъ у себя нкоторыхъ государственныхъ учрежденій, длавшихъ невозможнымъ появленіе тиранновъ въ ихъ республик, но даже преслдовали ихъ въ прочихъ городахъ Греціи и предпринимали походы для ихъ изгнанія… Воюя съ тираннами, они воевали съ ди(е)мократіей, такъ какъ она служила въ самомъ начал опорою тиранніи. Скоро однако они увидли, что обманулись въ своихъ ожиданіяхъ и что не только не подавили демократіи, но сами же, именно уничтоженіемъ господства тиранновъ, всего боле способствовали къ ея возвышенію и процвтаніи. тогда представилось явленіе, столь часто повторяющееся въ странахъ, раздленныхъ на противоположныя партіи: успхи димократическихъ республикъ такъ устрашили противниковъ, что произвели совершенный переворотъ въ ихъ политик и принудили ихъ покровительствовать тмъ, кого они не за долго съ ожесточеніемъ преслдовали. Странное и рзкое противорчіе, объясняемое только непомрнымъ властолюбіемъ.’ (Стр. 57, 58.)
Вотъ объясненіе началъ внутренней жизни Аинской Республики.
‘Верховная власть (въ Аинахъ) принадлежала дум () и вчу (), въ которыхъ дла ршались большинствомъ голосовъ. Вс важнйшіе граждане раздлены были на дв партіи, которыя Можно сравнить съ ныншними торіями и вигами, или партіею консервативною (охранительною) и партіею реформы (преобразовательною). Предводителями этихъ партіи были только аристократы, и самые древніе и знатнйшіе роды были между преобразователями…. Каждая партія дйствовала прежде оружіемъ и производила бунты, надясь посредствомъ ихъ возвыситься: но ихъ прежнее могущество пало, он принуждены были положить Оружіе, успокоились и совершенно подчинились законамъ республики. Теперь вся ихъ дятельность сосредоточилась въ дум и вч, и тамъ они напрягали свои силы для пріобртенія большинства и для достиженія чрезъ то участія въ управленіи. Эта дятельность ихъ была законною, справедливою и не только не вредною государству, но способствовавшею напротивъ полному развитію силъ его. Ихъ политика однако, какъ внутренняя такъ и вншняя была противоположна. Въ длахъ внутренняго управленія, партія охранительная желала сохранить существующія государсхвенныя постановленія, не длая боле измненій, партія реформы напротивъ не только соглашалась на новыя преобразованія, по даже считала ихъ полезными и необходимыми. Об признавала (что?) а повиновалась законамъ Солона и Клисеепа: по первые полагали государство вполн устроеннымъ, вторые же смотрли на эти законы только какъ на начало новаго порядка вещей, долженствующаго боле и боле усовершенствоваться… Преобразователи хотли возвысить Аины на степень государства морскаго и заботились о построеніи флота, учрежденіи пристаней и основаніи колоній, охранители напротивъ желали, чтобы республика оставалась по прежнему государствомъ сухопутнымъ, и представляла необходимость увеличенія войска и огражденія, страны крпостями. Съ этою цлью первые, по примру островитянъ и мало-азіятцевъ, старались о распространеніи торговли и промышленности, вторые же подражали Спартанцамъ и обращали все свое вниманіе на усовершенствованіе Земледлія. Они говорили, что торговля, мореплаваніе и промышленность умножаютъ правда народное довольство, доставляютъ вс удобства утонченнаго образа жизни и1 способствуютъ всеобщему распространенію образованности, но въ то же время возвышаютъ самыя богатства, придаютъ весьма большое значеніе деньгамъ, слдовательно купцамъ и заводчикамъ и вводятъ въ управленіе новое начало, господство капитала, которое ослабляетъ достоинства происхожденія и подрываетъ древнюю аристократію…. а земледліе…. хотя и устраняетъ богатства и роскошь, но за то вкореняетъ простоту нравовъ и покорность и удаляетъ честолюбивые замыслы. (Стр. 66—68).
Въ глав охранительной партіи находился Мильтіадъ, предводителемъ партіи реформы — емистоклъ. Мнніе послдняго относительно учрежденія флота превозмогло, и мы знаемъ, что это-то и спасло Грецію при Саламин. Между-тмъ, какъ это происходило въ Аинахъ, Персы слдовали своей политик сближенія съ Греками, то поддерживая надежды олигарховъ на господство въ отечеств, то привлекая на свою сторону демократовъ. Въ этой видимой непослдователивости дйствій персидскаго правительства была одна мысль, постоянно выдерживаемая: питать раздоры въ Греціи и водворять въ греческихъ республикахъ т партіи, на которыя они боле могли разсчитывать. Съ этою цлью они вели переговоры съ аинскими и эретрійскими олигархами, и такъ успшно, что когда въ-послдствіи Персы подступили къ этимъ городамъ, измнники передали имъ Эретрію, а предатели аинскіе выставили на вершин Акрополя щитъ, чтобъ дать знакъ персидскому флоту вступить въ Фалерскую гавань въ то время, когда городъ находился, почти беззащитенъ, ибо все войско сражалось на равнин мараонской…. Вообще эта часть книги г. Куторги гораздо-интересне: мы съ любопытствомъ слдимъ за всми дйствіями партій, за всми мрами тхъ лицъ, которыя желали войны съ Персами, особенно емистокла и его приверженцевъ, видимъ всю ихъ политику, какъ они увеличивали матеріальныя силы Аинянъ, какъ старались возбудить въ нихъ энтузіазмъ и ненависть къ персидскому игу, какъ съ этой цлью были представляемы разныя пьесы, на-примръ: ‘Паденіе Милета’ поэта Фриниха, въ которой поэтъ изображаетъ, что персидское господство сопряжено съ рабствомъ и безчестіемъ, что лучше умереть на пол битвы, чмъ поддаться игу, онъ пробуждаетъ о состраданіе къ побжденнымъ и, слдовательно, ненависть къ побдителямъ. Цль его вполн была достигнута: зрители были до слезъ тронуты его драмою’. Занимательностью этой, конечно, обязана книга г. Куторги Геродоту и другимъ, греческимъ историкамъ, разныя новйшія монографій освтили пониманіе древняго Текста и придали цнность разнымъ сохраненнымъ древними писателями мелочамъ, которыя у прежнихъ историковъ считались недостойными исторіи, и которыя, между-тмъ, составляютъ характеристику дйствительности великихъ событій, ихъ мстный и временный или случайный колоритъ, показывая съ другой стороны нравственное настроеніе народа и дйствующимъ лицъ. Приступая къ описанію мараонской битвы, авторъ заимствуетъизображеніе мстности у новыхъ писателей, въ особенности у Англичанина Лика, любопытны изслдованія, о числ Грековъ и Персовъ, находившихся въ сраженіи и павшихъ на пол битвы съ обихъ сторонъ, тмъ боле, что эти цифры въ-теченіи времени сдлались почти баснословными’. ‘Корнелій Непотъ говоритъ, что 10,000 Аинянъ и 1000 Платейцевъ нанесли пораженіе 110,000 Персовъ. Число послднихъ возрастаетъ у Плутарха до 300,000, у Платона и Лизія до 500,000, а у Юстина, даже до 600,000 человкъ’ (стр. 123). По розъисканіямъ Лика, послднее число должно уменьшиться до 21,000. Описаній торжества мараонской побды едва-ли не интересне самой битвы, въ немъ выразилось все изящество аинской жизни, вся эстетичность греческаго человка! Книга оканчивается неудачнымъ походомъ Мильтіада къ острову Паросу и смертью Мильтіада.
Для нкоторыхъ читателей, конечно, еще покажется новостью встртить побдителя при Мараон совершенно въ иномъ свт у г. Куторги и у Грота въ его ‘History of Greece’, нежели какъ они привыкли воображать себ этого героя — жертвою неблагодарности и легкомыслія Аинянъ. Жизнь Мильтіада, какъ ее описываетъъ г. Куторга и Гртъ, совсмъ не походтъ на романъ, пущенный въ ходъ Корнеліемъ Пейотомъ.
‘Мильтіадъ одаренъ былъ многими качествами воина и правителя: остроуміемъ, твердостью и предпріимчивостью, но съ нимм соединялъ хитрости, коварство, неумренное честолюбіе, для удовлетворенія котораго онъ считалъ вс средства позволительными и часто прибгалъ къ обману, клевет и даже жестокости.’ (Стр. 74).
Коварствомъ онъ утвердилъ свою тираннію въ Херсонес-Таврическомъ, гд царствовалъ двадцать лтъ. Когда Таврида была завоевана Персами, онъ сопровождалъ Дарія въ его поход до Дуная, гд измнилъ ему, присовтовавъ онійцамъ разрушить мостъ на Дуна, чтобъ сдлать отступленіе невозможнымъ для Персовъ. Боясь Дарія, онъ бжалъ въ Аины, былъ главнымъ изъ тхъ, которые раздували ненависть къ Персамъ, присовтовалъ умертвить пословъ Дарія, и сдлалъ войну неизбжною — войну, въ которой искалъ только средствъ отмстить за себя, рискуя существованіемъ и свободою отечества. Счастіе послужило ему или Аинянамъ при Мараон, конечно, эта битва положила основаніе славы Аинъ, а военная слава Аинъ была необходима для того, Чтобъ придать боле блеска этому городу, чтобъ онъ могъ владычествовать надъ умами современниковъ и вести ихъ. къ другимъ благотворнымъ цлямъ цивилизаціи — но все же видимою причиною столкновенія ихъ съ Персами было личное оскорбленіе Мильтіада. Такова судьба длъ человческихъ, великій результатъ требуетъ ничтожнаго повода, и часто люди, удовлетворяя только личнымъ страстямъ и слабостямъ, суть въ то же время, сами того не подозрвая, орудія для совершенія событій великой и чисто-общечеловческой важности…. Проявивъ великія качества полководца при Мараон, Мильтіадъ обнаружилъ въ то же время глубокое знаніе положенія длъ и, можетъ-быть, спасъ Аины, тотчасъ съ поля битвы устремившись къ Фалеру, чтобъ не дать времени измнникамъ предать городъ. Боготворимый соотечнственниками, Мильтіадъ уже объ нихъ не думаетъ. Онъ требуетъ войска и флота, и ему даютъ и войско и флотъ, не спрашивая зачмъ, въ увренности, что онъ не употребитъ ихъ во зло. Но он отправился къ острову Паросу, чтобъ отмстить старую, личную обиду!.. Онъ осадилъ городъ, но разбивъ ногу въ одной ночной интриг, возвратился безъ успха въ Аины. Онъ обманулъ республику, за это полагалась смертная казнь. Но граждане аинскіе почтили въ немъ заслуги его при Мараон, о которыхъ еще было свжо воспоминаніе, они были тронуты видомъ самого Мильтіада, который, уже умирающій, былъ принесенъ на постели въ средину собраніями опредлили взъискать съ него только издержки по этому походу — пятьдесятъ талантовъ Справедливо ли упрекать Аинянъ въ неблагодарности? а на эти упреки потрачено много громкихъ фразъ историками…
Вотъ и вся брошюра г. Куторги.