Исторические труды имп. Екатерины II, Пыпин Александр Николаевич, Год: 1901 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 50 минут(ы)

ИСТОРИЧЕСКІЕ ТРУДЫ ИМП. ЕКАТЕРИНЫ II
Окончаніе.

II *).

Сенакъ де-Мельянъ.

*) См. выше: сентябрь, стр. 170.

Въ октябр 1790 года имп. Екатерина писала слдующее письмо (приводимъ его въ перевод съ французскаго) къ русскому резиденту въ Венеціи, А. С. Мордвинову:

‘Я получила недавно письмо изъ Ахена отъ Сенака де-Мельяна, которое обратило на себя мое вниманіе. Къ этому письму былъ приложенъ планъ изданія записокъ изъ жизни маршала герцога Ришелье, какъ матеріалъ для исторіи XVIII столтія, и повсть или нравственный романъ ‘Двоюродные братья’, это послднее есть прекрасное произведеніе, свидтельствующее объ ум автора и глубокомъ знаніи человческаго сердца. Изъ этого плана я увидла, что г. де-Мельянъ состоитъ почетнымъ рекетмейстеромъ, управляющимъ провинціями Гэно и Камбрези и т. д. По справкамъ, которыя я могла о немъ навести, онъ пользуется безукоризненной репутаціей честнаго, умнаго и достойнаго человка, карьер котораго помшали смуты, волнующія его отечество. Въ своемъ письм г. де-Мельянъ говоритъ, что онъ въ продолженіе боле 20-ти лтъ управлялъ многими большими провинціями и что онъ принадлежитъ къ числу тхъ, которыхъ революція принудила покинуть Францію. Онъ мн предлагаетъ между прочимъ написать исторію Россіи XVIII ст. {Въ ‘Сборник’ Имп. Р. Историч. Общества (т. 42, стр. 114) къ этому замчено — вроятно на основаніи самаго письма де-Мельяна: ‘Собственно, онъ предлагалъ писать внутреннюю исторію царствованія Екатерина II, съ тмъ, чтобы сама она, по примру Фридриха II, изложила вншнія событія, и представлялъ, что такимъ образомъ явится твореніе, которому подобнаго еще не бывало ни въ одной литератур’.} Но чтобы я могла согласиться съ его намреніемъ, необходимо, чтобы я была уврена въ томъ, что тотъ, кто возьметъ на себя этотъ трудъ, отказался отъ тхъ предразсудковъ, которыми страдало большинство иностранцевъ по отношенію въ Россіи, напримръ: они видятъ въ черномъ свт все, что ея касается, нимало не принимая въ разсчетъ того, что происходило въ то же самое время въ другихъ странахъ, утверждаютъ, что въ Россіи до Петра I не было ни законовъ, ни администраціи, тогда какъ въ дйствительности было совершенно наоборотъ. Правда, что безпорядки, слдовавшіе за смертью царя Ивана Васильевича, отодвинули Россію на 40—50 лтъ назадъ, но до этого времени она шла наравн со всею Европою. Т усилія, которыя она сдлала для объединенія и освобожденія своихъ княжествъ отъ татарскаго ига — эпоха въ ея исторіи совершенно неизвстная и непонятая.

‘До этого нашествія великіе князья принимали самое видное участіе въ длахъ Европы и состояли въ союз и въ родств со всми царствующими домами нашего полушарія, и нсколько разъ они способствовали сохраненію того или другого короля или императора, интересы которыхъ они брали на себя. Что же касается до частной исторіи моего царствованія, то я думаю, что исторіи монарховъ, написанныя при ихъ жизни, то же самое, что монументы, которые имъ ставятъ прежде ихъ смерти: неизвстно — будетъ ли это украшеніе города, или заслуженный памятникъ: я, конечно, могла бы доставить самыя правдивыя записки, основанныя на фактахъ, но необходимо, какъ для той, такъ и для другой работы, чтобы авторъ или редакторъ подчинился тмъ стснительнымъ правиламъ, которымъ необходимо будетъ слдовать, потому что исторія, или записки, могущія служить матеріаломъ исторіи Россіи, предпринятой съ моего одобренія и согласія, могутъ принять только такую вншнюю форму и направленіе, которыя бы проистекали изъ наибольшей славы государства и служили бы потомству какъ предметъ соревнованія и поученія. Всякая другая, мене блестящая форма была бы ему вредна, потому что мы живемъ въ такое время, когда, далеко не умаляя блеска дяній и событій, слдуетъ скоре поддерживать умы, ободрять ихъ и направлять въ тому возвышенному настроенію, которое приводитъ къ великимъ дламъ, вдь, конечно, не склонность въ абсолютному равенству состояній, производящему анархію, которая обуреваетъ въ настоящее время Францію, произведетъ эти великія дла. По моимъ свдніямъ, г. де-Мельянъ вовсе не зараженъ той системой, которая господствуетъ въ настоящее время во Франціи. Не надо ошибаться насчетъ значенія моихъ словъ: я подразумваю подъ ними не лесть, а справедливую оцнку фактовъ, одобреніе и неодобреніе которыхъ возвышаетъ и понижаетъ настроеніе умовъ. Такъ какъ г. де-Мельянъ долженъ отправиться изъ Ахена въ Венецію, куда онъ проситъ меня прислать ему отвтъ, за которымъ онъ обратится къ вамъ, и проситъ меня сохранить въ тайн его предложенія, вы завяжете съ нимъ знакомство, постараетесь узнать поближе образъ его мыслей о вещахъ и событіяхъ, и каковы на самомъ дл могутъ быть его намренія. Хочетъ ли онъ пріхать сюда? Въ какомъ званіи? Онъ будетъ принятъ какъ иностранецъ, который отличается умомъ и званіемъ, которое онъ имлъ. Достаточно ли умъ его воспріимчивъ къ тому, чтобы направлять его въ такой важной работ, какъ та, которую онъ хочетъ предпринять? Вы ему скажете, что я получила его письмо, его книгу, которая мн очень понравилась, м объявленіе объ изданіи мемуаровъ, служащихъ для исторіи герцога Ришельё, что я знаю нсколько другихъ его трудовъ, между прочимъ Исторію Анны Гонзаго, принцессы Палатинской, что я очень тронута уваженіемъ, которое онъ мн свидтельствуетъ, и что уваженіе честныхъ людей было всегда тою цлью, къ которой я всегда стремилась, что я боюсь, что то, что я установила у себя съ знаніемъ дла, не ввело бы у нихъ въ заблужденіе тхъ, которые хотли бы идти по тому же пути, а г. де-Мельянъ хорошо понялъ духъ моихъ установленій, что вы имете приказаніе познакомиться съ нимъ, чтобы лучше узнать его намреніи и быть ему полезнымъ, и чтобы мн объ этомъ донести, что онъ самъ можетъ достаточно судить о всхъ трудностяхъ, съ которыми сопряжено составленіе исторіи страны, которой даже языкъ ему неизвстенъ, обычаи которой не всегда были сходны съ обычаями другихъ странъ, хотя эти обычаи, въ сущности, нисколько не странне обычаевъ другихъ народовъ, что эта страна — единственно способная пополнить проблъ въ исторіи другихъ народовъ, что представленная иначе — эта исторія не достигнетъ своей цли. Вы постараетесь еще узнать, по какой дорог онъ подетъ сюда, чтобы можно было выслать рекомендаціи, которыя онъ проситъ. На страниц 37 его нравственнаго романа я нашла слдующую мысль, очень свтлую и поражающую: ‘власть,— говоритъ онъ, — подобна вину, которое побуждаетъ къ обнаруженію характера’. Та, которая была поручена де-Мельяну, обнаружила въ немъ характеръ, благодаря которому онъ пріобрлъ незапятнанное имя, извстное даже въ Россіи. Бдственно безъ сомннія для Франціи, что ея политическое устройство лишаетъ ее достойныхъ людей, до сихъ поръ она блистала той славой, которой она озарялась въ царствованіе Людовика XIV.

‘Другіе принципы приведутъ, конечно, къ другому положенію длъ, которое теперь нельзя предвидть, но если настоящая анархія Франціи сообщится другимъ государствамъ Европы, то не трудно предсказать, что отъ этого выиграютъ только турки, и что всякое завоеваніе этимъ самымъ имъ будетъ облегчено. Вы можете сообщить ему содержаніе этого письма, если вы найдете это нужнымъ. Прощайте, будьте здоровы’.

Къ этому письму принадлежитъ слдующая черновая, замтка Екатерины, также по-французски, по поводу той книги, которая упомянута въ письм къ Мордвинову:

‘Хотя эти мемуары очень плохо написаны, въ нихъ, все-таки, виденъ характеръ Ришельё, которому нельзя отказать ни въ ум, ни въ дятельности, ни въ способностяхъ, необходимыхъ для успха, какъ въ большихъ, такъ и въ малыхъ длахъ. Взятіе Магона, договоръ въ Блостеръ-Севен и пушка, выставленная противъ густой колонны при Фонтенэ, всегда будутъ длать честь какъ его разсудку, такъ и его таланту’.

Письмо Екатерины II, въ подлинник, въ первый разъ напечатано было въ 1866, кн. М. А. Оболенскимъ {Въ стать о Сенак де-Мельян въ ‘Р. Архив’, 1866 (стр. 421—459), вмст съ нсколькими другими письмами императрица, Мордвинова и Сенака де-Мельлна, взятыми по его отмтк ‘изъ длъ по сношеніямъ Россіи съ Венеціею. III. Venise 1790, св. 10’.}, но еще раньше русскій переводъ письма помщенъ былъ въ Смирдинскомъ изданіи сочиненій Екатерины II {Сочиненія имп. Екатерины II, т. 111. Спб. 1850, стр. 413—418.}, куда оно взято изъ какого-нибудь стараго собранія писемъ Екатерины II, затмъ оно вошло вмст съ другими письмами ея по тому же вопросу въ ‘Сборникъ’ Имп. Русск. Историческаго Общества {Томъ XLII. Спб 1885 (или ‘Бумаги имп. Екатерины II’, т. V, подъ редакціей Я. К. Грота. Здсь не повторенъ старый переводъ Смирдинскаго изданія и данъ новый переводъ, но не весьма точный, мы сдлали въ немъ нкоторыя измненія.}.

Затмъ императрица писала во второй разъ Мордвинову отъ 16 декабря того же года:

‘Господинъ Мордвиновъ. 13 декабря ст. ст. я получила ваше письмо отъ 23 ноября (3 декабря) вмст съ письмомъ г. Сенака де-Мельяна. Такъ какъ онъ согласенъ съ моими принципами, то можно предположить, что соглашеніе съ нимъ не представитъ особенной трудности, я не отвчаю на его письмо, потому что оно увлекло бы меня въ разсужденія о неизслдованной еще русской исторіи,— предметъ богатый и, можетъ быть, дорогой для моего ума, я предоставляю себ говорить съ нимъ объ этомъ, если онъ настаиваетъ на своемъ ршеніи предпринять задуманное имъ путешествіе въ Россію, вы ему вручите 2.000 червонцевъ, которые я велла вамъ выслать на расходы его путешествія въ Россію, работа, которую онъ предприметъ, дастъ ему право на почетное званіе, съ соотвтствующимъ окладомъ, если онъ того желаетъ, впрочемъ онъ здсь нисколько не будетъ стсненъ и ему будетъ предоставлена полная свобода, по его вкусу, заниматься и изучать исторію Россіи, изложенную такъ, какъ я ее понимаю или желаю, чтобы она была понимаема. Прощайте, будьте здоровы’.

Письмо Мордвинова, на которое отвчаетъ здсь императрица, повидимому, не сохранилось,— по крайней мр его нтъ въ матеріалахъ князя Оболенскаго,— но сохранился отвтъ Мордвинова на это второе письмо императрицы. Письмо отъ 16-го декабря, по старому стилю, дошло до него 20 (31) января 1791. Мордвиновъ писалъ,— отъ 5 (16) февраля 1791,— что онъ не замедлилъ бы прислать свое донесеніе относительно Сенака де-Мельяна, еслибъ не долженъ былъ дожидаться его возвращенія изъ Рима, куда онъ отправился мсяца за два передъ тмъ. Его ждали въ Венеціи съ минуты на минуту, но изъ послдняго его письма Мордвиновъ узналъ, что небольшое нездоровье удерживаетъ де-Мельяна въ Рим, и Мордвиновъ немедленно сообщилъ ему отвтъ императрицы, который, вроятно, заставитъ его поспшить возвращеніемъ въ Венецію. ‘Какъ только онъ будетъ здсь,— что, я надюсь, скоро наступитъ,— я не премину предложить ему, чтобъ онъ ускорилъ своимъ путешествіемъ для принятія повелній вашего императорскаго величества, и вручу ему дв тысячи дукатовъ, назначенныхъ ему на сей предметъ’.

Черезъ нсколько дней, отъ 16 (27) февраля 1791, Мордвиновъ снова извщалъ, что Сенакъ де-Мельянъ, получивъ въ Рим его письмо, тотчасъ отправился въ Венецію, куда пріхалъ на дняхъ, твердо ршившись отправиться немедленно прямо въ Петербургъ, но вчера онъ узналъ отъ французскаго посланника въ Венеціи, что послдній получаетъ увольненіе, и что французское министерство намрено назначить де-Мельяна или на его мсто въ Венецію, или въ Римъ, гд также долженъ былъ освободиться дипломатическій постъ. Это извстіе,— писалъ Мордвиновъ,— на нкоторое время поставило его въ большое замшательство. ‘Однакожъ, онъ взвсилъ съ одной стороны выгоды, соединенныя съ постомъ, столь лестнымъ, который хочетъ предложить ему отечество, а съ другой — высокое удивленіе и преданность, которыя онъ питаетъ къ вамъ, государыня, эти послднія чувства одержали надъ нимъ верхъ, и онъ располагается черезъ шесть или семь дней оставить Венецію, и отправиться согласно повелніямъ вашего императорскаго величества. Затмъ я вручилъ ему дв тысячи цехиновъ, которые вы, государыня, ему назначили на этотъ предметъ, и онъ далъ мн приложенное здсь письмо свое, чтобъ оно сопутствовало ему въ подножію трона вашего императорскаго величества’.

Повидимому, отвтомъ на это письмо, посланное Мордвиновымъ, было слдующее письмо самой императрицы къ Севану де-Мельяну, отъ 13 марта 1791, де-Мельянъ долженъ былъ получить его по дорог въ Петербургъ.

‘Господинъ Сенакъ де-Мельянъ. Я только-что получила письмо ваше изъ Венеціи отъ 16 (27) февраля, присланное мн г. Мордвиновымъ черезъ курьера. Я жалю, что причинила вамъ нкоторое безпокойство, но я не имла другого сомннія насчетъ ршенія вашего пріхать сюда, кром того, какое естественно могло возбудить во мн запутанное положеніе длъ на вашей родин, которое не можетъ не вліять на положеніе лицъ, въ особенности же тхъ, которыя участвовали въ управленіи. Ничего не скажу вамъ сегодня относительно Исторіи, столь дорогой моему сердцу. Что вы мн о ней говорите, то для меня очень лестно, откладываю разговоръ объ этомъ до личнаго свиданія, спшу лишь, зная, что вы въ дорог, и видя ваше желаніе найти въ Варшав письмо отъ меня, изъ котораго вы усмотрли бы намреніе мое относительно предлога, подъ которымъ ваше путешествіе можетъ быть предпринято, написать вамъ это письмо. Прежде всего, благодарю васъ за то довріе, которое вы доказали мн, ршившись хать сюда. Дале, должна вамъ сказать, что мн кажется всего проще и ближе всего къ правд было бы, если бы вы не объявляли другой причины въ вашему путешествію, какъ любопытство путешественника-писателя, который, бывъ отстраненъ обстоятельствами отъ длъ, желаетъ посвятить досугъ на собираніе матеріаловъ для исторіи, и зная, что моя личная библіотека заключаетъ рукописи, относящіяся до исторіи Россіи, вы намрены, для пользованія ими, пробить нсколько мсяцевъ въ Петербург, и что вы имете надежду, что вамъ сообщатъ ихъ. Какъ только вы прідете, я это узнаю, и не обращайтесь ни въ кому другому какъ къ дйствительному тайному совтнику графу Безбородко, который отъ меня назначитъ вамъ часъ, въ который вамъ безпрепятственно можно будетъ пріхать во мн. Тогда мн можно будетъ переговорить съ вами и легко условиться насчетъ вопросовъ, которые еще не разршены. Надюсь, что, зная мой образъ мыслей, мои убжденія и доводы, вы увидите, что если отдаленность какъ будто бы затемняла то, что я выражала вамъ письменно, вы не найдете ни малйшей неясности въ моихъ словахъ. Подробности, въ которыя вы входите со мною, служатъ мн доказательствомъ вашего доврія. Я съ удовольствіемъ читала о томъ довріи, которое имло къ вамъ правительство вашей родины въ теченіе двухъ царствованій, репутація честнаго человка, которую вы пріобрли, кром того доставляетъ вамъ мое уваженіе. Г. Булгаковъ, посланникъ мой въ Польш, иметъ приказаніе передать вамъ это письмо, которое спшу ему доставить, желая, чтобы ваше здоровье не пострадало отъ перемны климата. Прощайте, м. г., будьте здоровы’.

Сенакъ де-Мельянъ пріхалъ въ Петербургъ въ конц апрля. Онъ остановился въ htel garni, Безбородко, получивъ отъ него извщеніе о прізд, далъ ему знать, что для него есть готовая квартира, и что о дн представленія ко двору должно быть испрошено позволеніе императрицы. Донося объ этомъ императриц, Безбородко прибавлялъ, что въ данное время, сколько онъ знаетъ, де-Мельянъ ‘отъ дороги обезпокоенъ немного*.

Екатерина отвчала:

‘Какъ господинъ де-Мельянъ обезпокоенъ дорогою, то сегодня и завтра дать ему на отдохновеніе, а между тмъ можешь, увидясь съ нимъ, условиться, лучшее и мене омбража подающее можетъ быть, чтобъ воскресенье представился яко вояжеръ, а тамъ ему назначу часъ въ эрмитаж со мною поговорить посл обда, во вторникъ что ли?’

Судя по дальнйшимъ письмамъ, еще ране представленія императриц Сенакъ де-Мельянъ получилъ денежный подарокъ и въ благодарственномъ письм (которое не сохранилось или еще не нашлось) выражалъ желаніе скоре быть ей представленнымъ. Императрица отвчала письмомъ отъ 3 мая:

‘Господинъ де-Мельянъ. Въ отвтъ на вчерашнее письмо ваше, которое мн сейчасъ передали, скажу вамъ, что я должна была сдлать то, что сдлала, вы пріхали сюда для меня, положеніе вашей родины въ эту минуту не таково, чтобы кто-либо могъ знать достоврно, имете ли тамъ что-нибудь, въ Петербург же вы ежедневно расходуетесь, и я знаю, что тутъ все очень дорого. Вы отзываетесь обо мн лестне, чмъ я заслужила, это моя судьба, обо мн всегда говорили въ свт гораздо боле добраго и безконечно боле злого, чмъ я полагала заслужить. Попрошу васъ на наступающей недл пріхать сюда, гд скажу вамъ устно, что помшало мн видть васъ ране, я подарила нсколько дней болтунамъ, чтобы пріостановить ихъ болтовню, я объ этомъ не говорила принцу Насаускому. Прощайте, м. г., будьте здоровы’.

Въ Дневник Храповицкаго подъ 6-мъ мая 1791 находится слдующая запись.

— ‘Mr Senac de Meilhan tant en France gouverneur d’une province иметъ по 500 руб. на мсяцъ изъ Кабинета, homme lettr и знающъ въ финансахъ, въ город былъ представленъ въ Ермитаж, а сегодня посл обда былъ боле часу у Ея Величества’.

На другой день онъ пишетъ: ‘приказано переписать Сенаково сочиненіе ‘Comparaison de St.-Pierre de Rome avec Catherine II.»

Эта пьеса, переписанная Храповицкимъ, дйствительно сохранилась въ его бумагахъ, посл она была напечатана самимъ авторомъ, и мы скажемъ о ней дале, укажемъ также и позднйшій разсказъ де-Мельяна о встрчахъ и бесдахъ его съ императрицей.

Но Сенакъ де-Мельянъ не довольствовался личными бесдами,— которыя были все-таки рдки, онъ писалъ къ императриц, его письма не вс сохранились или не вс изданы, но изъ отвтовъ императрицы видно содержаніе ихъ разговоровъ, а также отражается въ нихъ и то впечатлніе, какое производилъ на императрицу французскій писатель. Въ дневник Храповицкаго осталась только замтка въ двухъ словахъ объ этихъ сношеніяхъ императрицы съ де-Мельяномъ, не совсмъ ясная. Подъ 28-мъ мая онъ пишетъ: ‘Lisant la lettre de Mr. Senac de Meilhan: охъ, скучно — il tient trop aux principes franais’. Послднее вызываетъ нкоторое недоумніе. ‘Французскіе принципы’ въ тогдашнихъ условіяхъ должны были всего скоре означать принципы революціонные, де-Мельянъ ихъ, конечно, не имлъ, онъ самъ былъ эмигрантомъ, и если у него былъ шансъ вернуться во Францію, то на службу въ королю, который еще царствовалъ, хотя бы фиктивно, тотъ ‘омбражъ’, который видлся императриц, состоялъ въ томъ, что появленіе французскаго писателя, бывшаго прежде крупнаго королевскаго чиновника, при русскомъ двор возбудитъ толки, что въ немъ увидятъ политическаго агента (конечно, роялистской партіи), чего императрица не желала, особливо когда къ этому не было никакого фактическаго основанія. Де-Мельянъ не имлъ никакой политической миссіи, но что сама императрица видла въ немъ роялиста, ясно изъ самыхъ писемъ, какими она обмнивалась съ нимъ въ Петербург. Въ одномъ изъ этихъ писемъ, напримръ (котораго здсь не приводимъ, такъ какъ оно не иметъ отношенія въ интересующему насъ предмету), императрица сообщаетъ де-Мельяну только-что полученное свдніе объ удачномъ бгств короля, сообщаетъ въ увренности, что извстіе доставитъ удовольствіе де-Мельяну, который, дйствительно, горячо благодарилъ ее. Извстіе, впрочемъ, оказалось далеко не точнымъ. Императрица поступала такъ же въ разговорахъ съ де-Мельяномъ о томъ, какимъ образомъ могли бы быть поправлены французскія дла,— опять въ смысл возстановленія авторитета королевской власти. При чемъ же упомянутые ‘французскіе принципы’? Это нужно, кажется, понимать такъ. При всей принадлежности въ роялистской партіи, де-Мельянъ оставался, однако, человкомъ своего общества, а это общество было все-таки проникнуто въ сильной степени той ‘философіей’, которая уже десятки лтъ господствовала во французской литератур и ставила, наконецъ, политическіе вопросы,— напримръ, вопросы конституціи, гражданской свободы. Императрица сама знала эту философію, но допускала ее только въ извстной, весьма ограниченной мр. Де-Мельянъ былъ, кажется, большой говорунъ, и, по всей вроятности, въ разговорахъ перешелъ эту мру, какъ въ свое время переходилъ ее и Дидро.

Въ примръ того, какъ доврчиво относилась императрица къ де-Мельяну, несмотря на ‘французскіе принципы’, могутъ служить и слдующія письма.

‘Пятница. Я ни мало не подозрваю васъ въ небрежности, я очень хорошо знаю, что планъ или вопросы въ томъ вид, въ какомъ вы ихъ себ поставили, требуютъ боле одного дни работы и размышленія. Исторія не можетъ быть излагаема съ легкостью сказки. Я узнала, что въ вашей стран зрлище становится чрезвычайно интереснымъ, что тамъ окончательно распускаютъ армію, тогда какъ говорятъ только о противодйствіи революціи, что возможно только при существованіи арміи. При новыхъ депутатахъ, которыхъ выберутъ, будутъ ли они слдовать прежнему или новому направленію, представятся большія затрудненія, чтобы помочь длу. Мн было очень тяжело читать письмо вашего друга. Образъ жизни, который она избрала, мн кажется чрезвычайно страннымъ. Такъ какъ она мн выразила столько уваженія, я ее считаю излечившейся отъ демократіи. Удивительно, что хотли установить республику въ такомъ город какъ Парижъ, гд нравы-находятся въ постоянномъ противорчіи съ республиканскимъ образомъ правленія. Записка, присланная вамъ, очень мило описываетъ, какъ т и другіе позволяютъ увлекать себя революціей, не отдавая себ хорошенько отчета въ томъ, что они длаютъ, но совтъ короля, должно быть, былъ составленъ очень жалко, если позволилъ длу разростись до такихъ размровъ, не остановивши его, онъ, какъ кажется, забылъ вс древніе принципы, которые управляли монархіей, они, конечно, были бы поддержаны парламентами и пр. и пр., это, однако, выходитъ изъ размровъ письма. Молодой человкъ 16-ти лтъ, описавшій свое путешествіе въ Парижъ, исполнилъ это, по вашему справедливому замчанію, съ одинаковымъ остроуміемъ и веселостью’.

Отъ 16 мая:

‘Господинъ де-Мельянъ. Вы можете сказать, что Императрица очень плохой корреспондентъ, и вы будете правы, тмъ не мене, мн никогда не недоставало желанія вамъ отвтить. Ваше первое письмо отъ четверга прелестно, я хотла вамъ это сказать уже на другой день, но мн представилось столько препятствій, что я вамъ надола бы, еслибы вздумала ихъ перечислять. Я не знала, что вы обладаете пріятнымъ талантомъ писать такіе хорошіе импровизированные стихи, какъ т, которые вы помстили въ вашемъ письм. Еслибы я воспользовалась уроками принца де-Линя и бывшаго (ci-devant) графа Сегюра, которые положили много труда, чтобъ научить меня этому искусству, я отвтила бы вамъ нсколькими строфами, но талантъ нельзя привить, какъ оспу. Гармонія стиха, вроятно, недоступна для моего уха: въ музык я успла не боле, чмъ въ поэзіи, я хотла бы, чтобъ меня всегда критиковали, если бы всякая критика была настолько лестна и направлена въ мою пользу, какъ ваша критика моего письма. Я должна все-таки признаться, что критика самыхъ злыхъ моихъ враговъ, и даже вредъ, который они хотли мн нанести, часто обращались въ мою пользу. Да не покажется вамъ это парадоксомъ,— это вовсе не парадоксъ: я всегда старалась исправить то, что находили дурнымъ, если я считала это нужнымъ, и я приводила моихъ враговъ къ сознанію своей ошибки, противополагая страсти и интригамъ правду и разумъ. Вы упрекнете меня въ томъ, что я часто говорю о самой себ, но пеняйте за это на самого себя, такъ какъ вы сами подали въ тому поводъ, затронувъ мое самолюбіе.

‘Я попрошу васъ зайти ко мн въ какой-нибудь день, на будущей недл, и тогда вы мн скажете то, что, какъ вы полагаете, вы забыли мн сказать. Вы, впрочемъ, совершенно свободны принять или не принять званіе и должность, смотря по тому, какъ для васъ будетъ выгодне, и вы, конечно, не усумнитесь въ томъ, что я съумю оцнить ваши заслуги и вашъ умъ. Надюсь, что при третьемъ разговор вамъ не будетъ стоить особеннаго труда высказаться. Благодарю васъ за сравненіе храма св. Петра въ Рим, которое вы мн прислали исправленнымъ. Мой типографщикъ перепечатаетъ ‘Les principes et les causes’ и т. д., которыя, какъ вы пишете, въ вашемъ второмъ письм, вы ему послали. Прощайте, м. г., будьте здоровы’.

По поводу упомянутаго сравненія съ храмомъ св. Петра въ Рим Екатерина писала:

‘Въ среду, утромъ.

‘Возвращаю вамъ, милостивый государь, листъ и копію съ сравненія церкви святаго Петра и пр., которые вы были столь любезны, что оставили мн вчера. Вотъ приблизительно мой портретъ: я никогда не думала, что имю умъ, способный создавать, и часто встрчала множество людей, въ которыхъ находила, безъ зависти, гораздо боле ума, нежели въ себ. Было всегда очень легко руководить мною, потому что, чтобы достигнуть этого, достаточно было всегда представить мн мысли лучше и основательне моихъ, тогда я становилась послушна какъ овца. Причина этого заключалась въ сильномъ желаніи, которое я всегда имла, содйствовать благу государства. Я имла счастіе ознакомиться съ благими и истинными принципами и этому обязана большими успхами, я имла также неудачи, сопровождаемыя ошибка’, въ которыхъ не имла участія и которыя, можетъ быть, и случались потому, что мои предписанія не были тщательно исполнены. Несмотря на мою природную сговорчивость, я умла быть упряма или горда, какъ хотите, когда мн казалось, что это нужно, я никогда не стсняла ничьего мннія, но, при случа, держалась своего собственнаго, я не люблю споровъ, потому что всегда замчала, что всякій остается при своемъ убжденіи, да и впрочемъ я бы не могла говорить очень громко. Я никогда не была злопамятна: Провиднie такъ поставило меня, что быть злопамятной къ отдльнымъ лицамъ не было причины, да и я находила, взвсивъ все по справедливости, положенія слишкомъ различными. Вообще я люблю правосудіе (justice), но придерживаюсь того мннія, что строгое правосудіе не есть правосудіе, и что только справедливость (quit) можетъ быть совмстна со слабостью человка. Но во всякомъ случа я предпочитала гуманность и снисходительность къ человческой природ правиламъ строгости, которая, казалось мн, часто дурно понимается, къ этому привело меня мое собственное доброе сердце. Когда старые люди уговаривали меня быть строгою, я, заливаясь слезами, признавалась въ своей слабости и я видла какъ они, со слезами на глазахъ, присоединялись въ моему мннію. Я отъ природы весела и откровенна, но жила слишкомъ долго на свт, чтобы не знать, что есть желчные умы, которые не любятъ веселости, и что не вс способны совмщать правду и откровенность. На сегодня прощайте’.

Отъ 28 мая императрица писала:

‘Господинъ де-Мельянъ. Вы мн доставите удовольствіе, если прідете завтра ко мн сюда обдать, я получила ваши два письма, и если на нихъ не отвчала, то это произошло не по недостатку желанія съ моей стороны, а по недостатку времени’.

Въ начал іюня, императрица предваряетъ де-Мельяна, что вскор онъ получитъ обширный ея отвтъ относительно плана русской исторіи:

‘Господинъ де-Мельянъ. Я вамъ приготовляю обширный отвтъ на писанное вами вчера. Уже пять листовъ in-folio окончены, вооружайтесь терпніемъ, чтобы прочесть наконецъ ту громаду, которою вамъ угрожаютъ. Прощайте, будьте здоровы, мой отвтъ будетъ пространенъ во всхъ отношеніяхъ.

‘8 іюня, воскресенье’.

Прежде чмъ перейти въ этому ‘обширному отвту’, который очень любопытенъ какъ изложеніе взглядовъ имп. Екатерины, а вмст даетъ понятіе объ ея отношеніи въ предполагаемому французскому историку Россіи, надо остановиться ближе на вопрос, кто же былъ этотъ историкъ?

Сенакъ де-Мельянъ родился въ 1735 (или 1736) году, его отецъ былъ извстный въ свое время врачъ, членъ французской академіи наукъ, бывшій протестантъ, ставшій потомъ іезуитомъ, и первый врачъ Людовика XV. Онъ выросъ при двор и по связямъ и по значенію своего отца сдлалъ хорошую карьеру. Онъ былъ губернаторомъ въ разныхъ провинціяхъ, одна время былъ генералъ-интендантомъ королевскихъ армій, но безъ особеннаго успха, въ одномъ письм къ ими. Екатерин въ 1791 онъ называетъ себя какъ бывшаго ‘commissaire de roi, sou reprsentant dans deux provinces, membre de son conseil’. Живя при двор, де-Мельянъ,— говоритъ одинъ изъ его біографовъ — ‘съ его самой ранней молодости былъ посвященъ въ интриги этого двора, его низости и его скандалы. Отсюда онъ принялъ свою распущенную манеру, которую сохранилъ навсегда’, что и побудило Сентъ-Бёва сказать о немъ: ‘испорченность вка и двора затронула его сердце, это отразилось и на при од его ума’. У него было честолюбіе политическое и честолюбіе литературное, но, какъ говорятъ, послднее скоре должно было служить первому. Онъ дебютировалъ книгой: ‘Mmoires d’Anne de Gonzague, princesse Palatine’, которые были собственно литературной поддлкой. Затмъ онъ издалъ ‘Considrationssur la richesse et le luxe’, направленныя противъ ученій Неккера: эта книга, говоритъ его біографъ, обратила на него вниманіе общества, но не дала поста генералъ-контролера финансовъ, на который онъ мтилъ. Въ 1788 году былъ вопросъ о назначенія его на это мсто, но ему предпочли другихъ и особенно Беккера: де-Мельянъ съ тхъ поръ возненавидлъ Неккера, преслдовалъ въ своихъ послдующихъ сочиненіяхъ, и считалъ его, какъ неумлаго министра, однимъ изъ главныхъ виновниковъ революціи. Дале ему принадлежатъ ‘Considrations sur l’esprit et les moeurs’, изданныя два раза въ Париж съ помтой: Londres 1788, 1789, потомъ — ‘Du Gouvernement, des moeurs et des conditions en France avant la Rvolution, avec le caractre des principaux personnages du rgne de Louis XVI’, помченные Парижемъ и Гамбургомъ 1795. Еще раньше, въ 1790, онъ издалъ въ Лондон и Париж сочиненіе: ‘Des principes et des causes de la rvolution en France’, которое, по указанію Керара, было перепечатано еще разъ въ Петербург, 1791. Затмъ были имъ изданы: ‘Les deux cousins, histoire vritable’, Paris, 1790, ‘L’Emigr, roman historique’, Hambourg, 1797, ‘Mlanges de philosophie et de littrature’, Brunswick, 1789. Съ его пробиваніемъ въ Россіи связаны его ‘Lettres Madame de *** (sur la Russie), гд онъ разсказываетъ о встрчахъ съ имп. Екатериной и длаетъ ея характеристику, и упомянутая раньше пьеса: ‘La comparaison de St. Pierre de Rome avec Catherine II’, о которой, между прочимъ, говорится въ письмахъ императрицы. Оба эти сочиненія вошли въ небольшой сборникъ, изданный въ 1795 въ Гамбург {Заглавіе сборника, съ титуломъ автора, било такое: ‘Oeuvres philosophiques et littraires de Mr. de Meilhan, ci-devant intendant du pays d’Aunis, de Provence, Avignon, et du Haynault, et intendant gnral de la guerre et des armes du roi de France’ etc. A Hambourg, chez B. G. Hoffmann. 1795.}.

Выхавши изъ Россіи въ 1791, де-Мельянъ хотлъ-было еще разъ отправиться въ Петербургъ, но имп. Екатерина писала ему, что климатъ 60-го градуса едва ли полезенъ для его здоровья, другими словами, она отклоняла его второе посщеніе. Сенакъ де-Мельянъ поселился въ Вн, и тамъ умеръ въ 1803.

Севакъ де-Мельянъ не былъ особенно крупнымъ писателемъ, его имя обыкновенно не попадаетъ въ исторіи французской литературы, но его сочиненія тмъ не мене не лишены интереса, и мы видли, что он возбудили такой интересъ у имп. Екатерины. Онъ владлъ извстнымъ талантомъ и наблюдательностью, это былъ типическій esprit восемнадцатаго вка, въ своихъ ‘философскихъ’ трудахъ онъ говорилъ о всевозможныхъ вопросахъ общественной жизни, нравственности, политики, говорилъ въ дух тогдашняго ‘просвщенія’, хотлъ быть наблюдателемъ и критикомъ общества, и въ этомъ направленіи оставилъ труды, которые вспоминаются и цнятся историками, хотя и изрдка. Такъ въ особенности вспомнилъ о немъ Сентъ-Бёвъ.

‘Каждый разъ,— писалъ Сентъ-Бёвъ въ одинъ изъ своихъ ‘понедльниковъ’, 24 апрля 1854,— каждый разъ, когда умираетъ членъ французской академіи, ему пишется похвала (Eloge), я хотлъ бы сегодня сдлать такую похвалу одному академику, который академикомъ не былъ, но былъ бы долженъ имъ быть. ‘Вы, любезный другъ, составляете арріергардъ прекрасной французской литературы и, вроятно, вы были такъ же лнивы тломъ, какъ мало лнивы умомъ, если вы не попали въ академію. Вы попали бы въ нее съ людьми, какъ Ноайль, Шуазёль, Граммовъ, Бово⁰… Такъ писалъ принцъ де-Линь къ де-Мельяну въ эмиграціи. Родившись въ Париж въ 1736, де-Мельянъ умеръ въ Вн въ август 1803. ‘У каждаго,— говорилъ онъ, — есть свой возрастъ, чтобы умереть’. Онъ дурно выбралъ свое время и свое мсто. Онъ долженъ бы былъ выдержать еще нсколько лтъ, вернуться во Францію въ 1814 или немного раньше, умереть не раньше 1817-го, какъ Сюаръ восьмидесяти одного года, онъ имлъ бы свою реставрацію съ Людовикомъ XVIII, его литературная репутація, прерванная революціей, получила бы свое должное мсто и свое теченіе, когда онъ былъ бы на лицо, наконецъ онъ былъ бы въ академіи, гд его мсто было намчено, и гд оно занято было его ученикомъ, герцогомъ де-Леви.

‘Когда я говорю, что хочу написать его похвалу, изъ этого не слдуетъ, что я хочу только хвалить его. Де-Мельянъ имлъ свои крупные недостатки, и даже пороки, которые принадлежали также его вку, но это былъ человкъ большого ума, одинъ изъ самыхъ замчательныхъ между свтскими людьми, одинъ изъ самыхъ богатыхъ идеями и одинъ изъ самыхъ оригинальныхъ въ числ писателей-любителей. Никто не можетъ лучше, чмъ онъ, представить намъ эту литературу царствованія Людовика XVI, которая считаетъ Бернардена де-Сенъ-Пьера за генія, и аббата Бартелеми, Неккера, Байльи, Вика-д’Азиръ, Шуазёля Гуффье, президента Дюпати, Ривароля и пр. за писателей съ умомъ и талантомъ, онъ далъ намъ описаніе этого общества и этой кончающейся монархіи въ страницахъ, написанныхъ очень тонко, съ врными оттнками, гд нтъ недостатка въ возвышенныхъ взглядахъ и далекихъ перспективахъ. Онъ есть собственно моралистъ царствованія Людовика XVI въ его крайней цивилизаціи, до дней 1789. Я часто слышалъ, что говорятъ о де-Мельян, что его сочиненія были не выше посредственности, я протестую противъ этого мннія. Для репутаціи де-Мельяна недоставало еще нсколькихъ лтъ, чтобы установиться и быть принятой общественнымъ мнніемъ, и чтобы авторъ въ свою очередь былъ причисленъ въ рядъ моралистовъ, вслдъ за тми знаменитыми людьми, характеръ которыхъ онъ такъ хорошо опредлилъ, и заслуги которыхъ указалъ на первыхъ страницахъ своихъ Considrations sur l’Esprit et les Moeurs (1787). Къ несчастью для него, общество, которое онъ рисовалъ съ натуры и которое отдало бы ему справедливость, внезапно погибло, не успвши выдать ему его дипломъ. Его читали потомъ только слегка и едва перелистывали — т поколнія, которыя не видли его такъ близко. Когда къ нему все-таки возвращаются теперь, въ его сочиненіяхъ есть такія, которыя нравятся, которыя поучаютъ и заставляютъ размышлять тхъ, у кого есть жизненный опытъ ‘.

Сентъ-Бёвъ приводитъ затмъ нсколько подробностей изъ ранней жизни де-Мельяна. Еще очень молодымъ человкомъ онъ здилъ на поклонъ къ Вольтеру, посылалъ ему свои стихотворенія, которыя Вольтеръ осыпалъ похвалами, въ это время де-Мельяну приписывались, между прочимъ, такія стихотворенія, относительно которыхъ Сентъ-Бёвъ выражалъ желаніе, чтобы для памяти де-Мельяна он ему не принадлежали.

Дале Сентъ-Бёвъ разсказываетъ его административную карьеру и его честолюбивые планы, не лишенные большого самомннія, излагаетъ его литературныя произведенія перваго времени и особенно высоко ставитъ его ‘Considrations’, ‘произведеніе по истин замчательное, и которое остается однимъ изъ лучшихъ въ этомъ род’. По мннію Сентъ-Бёва, ‘посл Ла-Рошфуко, Лабрюйера и Дюкло, де-Мельянъ находитъ еще что описать въ человк, въ этой постоянно обновляющейся сцен свта, и напоминая своихъ знаменитыхъ предшественниковъ, онъ уметъ быть довольно новымъ и оригинальнымъ на свою долю. Прежде всего онъ вытсняетъ Дюкло и вычеркиваетъ его изъ списка великихъ моралистовъ, онъ считаетъ его только наблюдателемъ общества, и сдланный имъ портретъ Дюкло есть пожалуй самый пикантный и самый врный, какой можно было бы нарисовать еще теперь’… Дюкло въ глазахъ французскихъ литературныхъ историковъ есть большая величина, и Сентъ-Бёвъ спрашиваетъ: ‘Самъ де-Мельянъ стоитъ ли много выше Дюкло? Я не буду ршать этого вопроса, но если Дюкло точно и правильно опредляетъ состояніе общества въ середин столтія, если онъ, какъ говорятъ, далъ намъ кодексъ нравовъ въ эту минуту, то де-Мельянъ съ неменьшей ясностью и, я думаю, съ большей широтой представляетъ намъ нравственное состояніе этого же общества въ послдніе годы Людовика XVI, онъ длаетъ тотъ же портретъ, но подъ старость и на упадк’(книга вышла въ 1787). Особый историческій интересъ книги Сентъ-Бёвъ указываетъ въ томъ, что де-Мельянъ, когда никто еще не помышлялъ о предстоявшемъ страшномъ переворот, угадывалъ уже, что общество, среди котораго онъ самъ жилъ и надялся играть роль, близилось къ своему паденію. Свой вкъ онъ называлъ ‘шестидесятилтнимъ’, ‘lа bonne compagnie’, которая тогда господствовала, становилась пошлой и безплодной: ‘не ищите,— говорилъ де-Мельянъ,— генія, ума, сильнаго характера въ томъ, что называютъ la bonne compagnie, т, кто отличается этими дарованіями и этими качествами, были бы тамъ не на мст, на нихъ смотрли бы съ неудовольствіемъ, великіе люди никогда не жили въ кругахъ подобной bonne compagnie’… Такимъ образомъ де-Мельянъ какъ будто видлъ, что общество его времени, въ которому и самъ онъ принадлежалъ, отживаетъ свой вкъ: ‘въ этомъ состояніи вялаго утомленія, — говорилъ де-Мельянъ,— человкъ долженъ быть увлеченъ ходомъ вещей, онъ, быть можетъ, въ теченіе десяти или двнадцати поколніе не будетъ имть другого исхода кром какого-нибудь потопа,, который снова погрузитъ все въ невжество. Тогда новыя расы станутъ проходить тотъ кругъ, въ которомъ, быть можетъ, мы зашли дальше, чмъ думаемъ’.

‘Удивительная вещь!— замчаетъ Сентъ-Бёвъ:— въ 1787 г. простая идея не приходитъ ему въ голову, что монархія, подъ которой онъ живетъ, не есть какое-нибудь неразрушимое зданіе, несокрушимый сводъ: ‘въ наши дни,— говоритъ онъ,— могущество монарховъ утверждено на непоколебимыхъ основаніяхъ’, и отсюда, какъ изъ прочнаго пункта, онъ исходитъ въ своемъ странномъ предположеніи о возрастающемъ утомленіи н пошлости общества. Пусть онъ успокоится! Этотъ потопъ, который онъ прививаетъ черезъ десять или двнадцать поколній, уже виситъ надъ его головой, тридцати-шести мсяцевъ бури и борьбы будетъ достаточно, чтобы поглотить монархію многихъ вковъ. Онъ самъ, котораго въ 1787 г. любезно называли ‘молодымъ администраторомъ’, въ немного лтъ сдлается обломкомъ эмиграціи, ‘антикомъ’, руиной. Картина общества, обновившись, принесетъ добродтели, честолюбія, преступленія всякаго рода, героизмъ будетъ блистать въ лагеряхъ, послышатся, какъ въ древности, великіе голоса ораторовъ, когда сойдетъ первый наплывъ грязной тины, выплывутъ и мало-по-малу установятся новые нравы, съ дятельными классами, еще не затронутыми праздностью. Свтъ, описанный этимъ умнымъ и тонкимъ перомъ де-Мельяна, этой рукой въ манжетахъ, бгающей по пласированной бумаг, будетъ уже только мертвымъ свтомъ, который любопытно будетъ изучать въ коллекціяхъ. Его книга есть какъ бы завщаніе этого общества, идущее отъ человка, который знаетъ вс его тайны и раздлялъ различные его вкусы’.

Сентъ-Бёвъ возвратился къ де-Мельяну въ другой ‘понедльникъ’ (1 мая 1854): онъ излагаетъ содержаніе другихъ его сочиненій, какъ брошюра ‘Des Principes et des Causes de la Rvolution en France’, какъ ‘прекрасная сказка’ де-Мельана ‘Les deux Cousins’, написанная во вкус ‘Задига’, и т. д., его романа ‘L’migr’, напечатаннаго въ Гамбург въ 1797, Сентъ-Бёвъ не могъ разыскать. Де-Мельянъ не понялъ цлаго значенія переворота, но и здсь есть замчанія, не лишенныя важности для историка, и вообще Сентъ-Бёвъ считалъ его замчательнымъ и характернымъ представителемъ старой французской литературы.

Послдніе годы де-Мельянъ прожилъ въ Вн, онъ былъ бденъ, но имть друзей, однимъ изъ нихъ былъ особенно принцъ де-Линь, также считавшій свою карьеру несправедливо неудавшеюся, оба они были ‘политическими обломками, которые утшались умомъ’ — и пріятельствомъ.

‘Что касается до насъ,— заключаетъ Сентъ-Бёвъ,— которые можемъ судить де-Мельяна только по его сочиненіямъ, мы думаемъ, что были только справедливы, посвящая ему воспоминаніе и назначая ему высокое мсто между моралистами за его ‘Considrations’ (1787) и между политиками за его сочиненіе ‘Du gouvernement’ и пр. (1795). Онъ можетъ представить намъ цлый классъ и цлую породу свтскихъ людей, людей умныхъ я замчательныхъ администраторовъ, которые вполн сформировались въ конц стараго режима, которые пали съ порядкомъ вещей и которые погибли въ промежутк, прежде чмъ возстановленное общество могло возвратить имъ положеніе или хотя дать имъ убжище. Сколько людей, которые занимали въ обществ своего времени высокое мсто, не оставили даже имени! Пусть де-Мельянъ, какъ они потерпвшій крушеніе, по крайней мр олицетворитъ ихъ и почетно резюмируетъ ихъ въ пажити!’ {Sainte-Beuve, Causeries du Lundi. Paris, 1855. X, стр. 74—105.}

Взглядовъ Сентъ-Бёва далеко не раздляетъ новйшій французскій критикъ, де-Ларивьеръ,— который, впрочемъ, имлъ уже возможность познакомиться съ перепиской имп. Екатерины съ де-Мельяномъ въ изданіи И. Р. Историческаго Общества {Catherine le Grand.— Catherine II et la Rvolution franaise, par Ch. de Larivire. Avec prface de Alfred Rambaud. Paris, 1895, стр. 272—355.}. Приступая къ характеристик де-Мельяна, онъ говоритъ:

‘Императрица Екатерина не любила Франціи, быть можетъ язь ревности, такъ какъ политика Людовика XV всегда противодйствовала видамъ Россіи. Но она завидовала Франціи въ слав ея писателей, такъ, одно время, она съ самой внимательной любезностью относилась — не къ французскимъ государственнымъ людямъ, а къ французскимъ писателямъ’.

Можно бы замтить, что не ‘одно время* (а un certain moment), a всю свою живнь, потому что любовь въ старой ‘философской’ литератур Екатерина сохраняла и въ послдніе годы, когда революція внушала ей крайнее негодованіе, не любила она только Руссо,— и, кажется, всегда одинаково.

‘Но какая разница въ пріем тхъ писателей и ученыхъ, которые длали ей визитъ въ Петербург! Самый лучшій пріемъ ‘императрица приберегла въ особенности для Дидро и Гримма’. И какъ, однако, разговоры ея съ Дидро отличаются отъ разговоровъ съ Гриммонъ!

‘Гримму, нмцу по происхожденію, какъ и она, но ужъ котораго пріобрлъ утонченность на французскихъ вкусахъ, какъ умъ императрицы акклиматизировался къ русской атмосфер, она высказывается о своихъ различныхъ проектахъ, сообщая ему самыя интимныя заботы своей политики, а иногда своего сердца, что касается Дидро, она подпадаетъ очарованію его слова, но остерегается его утопій, она судитъ о длахъ своего правленія по-русски, тогда какъ он выходили по-французски изъ головы энциклопедиста.

‘Отношенія императрицы къ Сенаку де-Мельяну были совсмъ другого свойства. Гриммъ владетъ всмъ ея довріемъ, Дидро также его пріобртаетъ,— онъ обязанъ этимъ блеску своей репутаціи, потомъ онъ скоро его теряетъ. Сенахъ де-Мельянъ никогда не подучитъ этого доврія.

‘Въ самомъ дл, у де-Мельяна нтъ ни авторитета Дидро,ни авторитета Гримма, его сочиненія остаются въ полу-тни. Императриц нужно справляться объ немъ, когда онъ ей пишетъ и представляется ей. Онъ прізжаетъ въ Петербургъ, не предшествуемый кортежемъ первостепенныхъ произведеній. Мало- того, его путешествіе сдлано было въ 1791, и въ эпоху революціонную далеко было отъ Екатерины 1774 года’.

Опять можно замтить, что та недоврчивость, какую отмчаетъ авторъ относительно де-Мельяна, была и задолго раньше знакома имп. Екатерин, когда подобнымъ образомъ представлялся ей Мерсье-де-ла-Ривьеръ: это было еще въ 1767, н въ 1788, до революціи, по разсказамъ императрицы, написана била для Эрмитажнаго театра пьеса гр. Бобенцеля: ‘Gros-Jean, ou la Rgimanie’, — и Мерсье, какъ писатель, былъ значительне де-Мельяна.

‘Наконецъ,— продолжаетъ авторъ,— и это главная причина равнодушія, которое оказала она къ Сенаку де-Мельяну,— Екатерина II не искала вступить съ нимъ въ сношенія, она не привлекала его въ свою имперію. Сентъ-Бёвъ, который говорилъ о Сенак де-Мельян, выражается такъ: ‘Де-Мельянъ былъ призванъ въ Россію императрицей Екатериной, которая, по его репутаціи и посл чтенія его сочиненій, хотла сдлать его своимъ историкомъ и историкомъ своей имперіи’. Нкогда, дйствительно, императрица сдлала д’Аламберу предложенія, которыхъ объ не принялъ, посл д’Аламбера, она приглашала также къ себ Гримма и Дидро,— Дидро, можетъ быть, изъ любопытства, чтобы, помечтать съ нимъ о проектахъ преобразованій для Россіи, и изъ разсчета, Гримма, чтобы вознаградить его за заслуги, которыя онъ уже ей оказалъ и которыя онъ долженъ былъ ей каждый день оказывать.

‘Сентъ-Бёвъ, обманутый своими предшественниками, думалъ, что съ де-Мельяномъ дло шло такъ же, какъ съ другими. И однако это совершенно неврно. Сенакъ де-Мельянъ самъ предлагаетъ себя императриц, чтобы написать исторію ея царствованія. Екатерина собираетъ о немъ справки, поручаетъ узнать его характеръ, понять его намренія. Наконецъ, посл нкоторыхъ колебаній, она принимаетъ его какъ бы съ сожалніемъ. Сенакъ де-Мельянъ, разъ допущенный, старается потомъ навязать себя. Полу-довріе при первой встрч превратится съ тхъ поръ въ нкоторое недовріе, и императрица дастъ ему понять, что его отъздъ былъ бы пріятенъ. Сенакъ де-Мельянъ будетъ почти изгнанъ изъ Россіи.

‘Критики, говорившіе о де-Мельян, не совсмъ, впрочемъ, заблуждались относительно пріема, сдланнаго ему въ Петербург. ‘Прибывъ въ русскому двору,— говоритъ Сентъ-Бёвъ,— Сенакъ де-Мельянъ имлъ меньше успха вблизи, чмъ недалека, онъ скоро покинулъ Петербургъ, съ пенсіей, но смерть императрицы прекратила эту пенсію и разрушила его проекты историческаго сочиненія’. Правда въ томъ, что онъ мало имлъ успха издалека, и еще меньше вблизи, и если онъ покинулъ Петербургъ, то не потому, что у него не было желанія тамъ остаться.

‘Такимъ образомъ Екатерина приглашала Сенака де-Мельяна въ Россію только съ извстными опасеніями, почти вынужденная его предложеніями. Если прибавить въ этому, что въ это время, въ 1791, Екатерина II, возмущенная противъ усиливающейся революціи, а потомъ противъ самой Франція, получила наконецъ глубокое отвращеніе ко всмъ французамъ, даже иногда и въ тмъ, которые поддерживали дло короля, легко понять, какимъ образомъ Сенакъ де-Мельянъ, даже независимо отъ мотивовъ, связанныхъ съ его тяжелымъ характеромъ, не итогъ имть успха при русскомъ двор, и какимъ образомъ его попытки могли окончиться только поспшнымъ отъздомъ’.

Замтимъ опять, что главной, даже единственной причиной неудачи де-Мельяна было вовсе не это враждебное отношеніе императрицы къ революціонной Франціи и во ‘всмъ французамъ’, а именно тотъ личный характеръ де-Мельяна, который долженъ былъ ей напомнить опыты 1767, съ Мерсье де-ла-Ривьеромъ и, пожалуй, опыты съ аббатомъ Шаппомъ. Какъ мы видли, императрица вначал отнеслась къ де-Мельяну весьма благосклонно, нсколько разъ съ нимъ бесдовала, назначила ему пенсію, заботилась объ устройств въ русской служб его сына, сообщала ему новыя извстія о положеніи длъ во Франціи, наконецъ писала ему длинныя письма о томъ, какъ можно знакомиться съ русской исторіей, указывала ему архивы, гд онъ можетъ найти руководителей, и т. д.,— наконецъ она окончательно въ немъ разуврилась безъ сомннія потому, что встртила въ немъ великую самонадянность, которая нравиться не могла, и именно, крайне легкомысленное отношеніе къ задач — написать русскую исторію! — которую онъ смло собирался на себя взять, несмотря на вс ея предостереженія.

‘Вс эти причины, — продолжаетъ де-Ларивьеръ, — вполн объясняютъ для насъ немногочисленныя, но важныя письма императрицы къ Сенаку де-Мельяну, изданныя въ сборник И. Р. Историческаго Общества. Он указываютъ намъ свойство отношеній, какія существовали между Екатериной II и Сенакомъ де-Мельяномъ, давая намъ возможность выяснить, съ помощью оффиціальныхъ документовъ, истину объ этомъ появленіи знатнаго француза при русскомъ двор. Он позволяютъ намъ установить, что, несмотря на опасенія французскаго посланника въ Петербург, императрица никогда не думала воспользоваться де-Мельяномъ для какого-нибудь плана противъ Франціи. Он сообщаютъ намъ также кое-что о мысляхъ императрицы относительно Франціи и революціи въ 1791 и 1792. Наконецъ, он бросаютъ совсмъ особенный свтъ на столь сложную натуру Екатерины, обыкновенно чрезмрно доврчивой, съ лтами сдлавшейся боле осторожною и даже недоврчивою къ тмъ,— особенно французамъ,— кого она не знаетъ и кто къ ней обращается. Бром того, любопытно наблюдать, какъ императрица разгадала намренія Сенака де-Мельяна и съ какой проницательностью она успла ихъ разстроить

Не будемъ передавать отзывовъ де-Ларивьера о характер, біографіи и сочиненіяхъ Сенака де-Мельяна, и остановимся только на нкоторыхъ подробностяхъ, гд авторъ опредляетъ отношенія его къ императриц. По тем книги де-Ларивьера, въ тхъ документахъ, какіе онъ нашелъ въ ‘Сборник’ И. Р. Историческаго Общества, его интересовало всего боле изучить отношенія императрицы къ французской революціи, но — ‘мимоходомъ, мы разоблачимъ коварныя зати Сенака де-Мельяна, и мы увидимъ, къ какимъ средствамъ должна была прибгнуть императрица, чтобы отдлаться отъ этого назойливаго интригана, который говорилъ, что за отсутствіемъ въ Россіи министерства финансовъ онъ бы удовольствовался какимъ-нибудь мстомъ посланника

Авторъ передаетъ приведенныя выше письма императрицы, и особенно останавливается на письм ея къ Мордвинову, объясняя его какъ программу, обязательную для историческихъ занятій де-Мельяна, еслибы онъ ихъ предпринялъ,— такъ что безъ подчиненія этой программ самый пріздъ его въ Россію былъ бы нелишнимъ. По мннію автора, императриц нравилась мысль объ исторіи ея царствованія, но она опасалась, чтобы эта исторія не была эфемерна. ‘Всего больше озабочиваетъ ее то, что де-Мельянъ ничего не знаетъ о Россіи, ни объ ея историческомъ начал, ни объ ея нравахъ прошедшихъ и настоящихъ, ни даже объ ея язык. Но согласится ли онъ, чтобъ имъ руководили въ его труд? У историка не будетъ недостатка въ мемуарахъ, документахъ, они будутъ даже даны ему императрицей, и такъ какъ надо умть ихъ толковать, она укажетъ ему средства ими пользоваться, и представитъ ихъ ему въ томъ свт, въ какомъ пожелаетъ, онъ долженъ будетъ принять идеи, внушенныя императрицей, вмсто того, чтобы быть ‘авторомъ’исторіи Россіи, онъ будетъ только ‘редакторомъ’. Это будетъ исторія царствованія Екатерины II, написанная Екатериною II и на которой Сенаку де-Мельяну надо будетъ поставить свое имя’… ‘Она указываетъ уже идеи, въ которыхъ должна быть понята исторія Россіи, она еще не подозрваетъ, въ своей доврчивости издалека, что Сенакъ де-Мельянъ подумалъ объ этой исторіи только для того, чтобы явиться въ ней, пріобрсти ея довріе и получить высокій административный или дипломатическій постъ, мечту его жизни’.

Событія во Франціи давали еще другое побужденіе. ‘Сенакъ де-Мельянъ долженъ будетъ въ своей исторіи Россіи устранить всякую реформаторскую тенденцію и воздержаться отъ всякаго либеральнаго одобренія, которое могло бы забросить въ имперію искру пожара. Такъ должно толковать мысль Екатерины.

‘Такимъ образомъ это замчательное письмо (въ Мордвинову),— продолжаетъ авторъ, — даетъ намъ ясно видть, чмъ представлялась императриц исторія ея царствованія. Екатерина предоставила бы большую долю Петру I и другимъ основателямъ славянской имперіи, приписывая каждому славу, которая ему подобала, но, будучи прославленіемъ ея имперіи, эта исторія была бы вмст прославленіемъ ея особы. Мы знаемъ, какое удивленіе императрица питала въ Людовику XIV. Она не была бы недовольна, еслибы Сенакъ де-Мельянъ написалъ исторію царствованія Екатерины Q, прочитавъ ‘Sicle de bonis XIV’.

Авторъ говорить дальше, по поводу этихъ первыхъ переговоровъ съ де-Мельяномъ: ‘Императрица посылаетъ ему черезъ своего посланника 2.000 дукатовъ на издержки путешествія и увряетъ его, что онъ будетъ свободенъ предаться своему вкусу въ труду н въ изученію русской исторіи, ‘излагаемой какъ она понимаетъ ее или какъ она желаетъ, чтобы понимали ее’. Другими словами, Сенакъ де-Мельянъ всегда будетъ свободенъ въ своемъ труд, подъ условіемъ видть и писать только то, что прикажетъ ему императрица. Однако, Екатерина, которая за нсколько лтъ передъ тмъ утверждала, что иметъ республиканскую душу, никогда не имла, подобно Людовику XIV или другимъ самодержцамъ, явнаго расположенія диктовать свою волю писцамъ-исторіографамъ, но въ 1J90 либеральныя идеи первыхъ годовъ царствованія уступили мсто идеямъ авторитарнымъ, и теперь идетъ дло уже не просто о литературномъ и моральномъ произведеніи, дло идетъ о произведеніи историческомъ и философскомъ, которое должно стать монументомъ въ память ея народа и служить ему образцомъ въ будущемъ. И Екатерина, которая нкогда, казалось, выслушивала прекрасные проекты Дидро, не хочетъ, чтобы Россія получала совты по прихоти какого-нибудь утописта иностранца, она хочетъ, чтобы Россія оставалась тмъ, что она есть, идя той дорогой, какую себ опредлила, поэтому, императрица окружаетъ себя всми предосторожностями, требуя, чтобы ея историкъ ассимилировалъ себ Россію восемнадцатаго вка, какъ и Россію первыхъ царей.

‘Потому Екатерина обнаруживаетъ мало энтузіазма въ этой исторіи своего царствованія. Она говоритъ Мордвинову: ‘если Сенакъ де-Мельявъ настаиваетъ на своемъ проект’, что значитъ почти: я предпочла бы, еслибы онъ отъ него отказался’.

Упомянувъ о томъ письм 13 марта, которое предшествовало поздк де-Мельяна въ Петербург, де-Ларивьеръ сопровождаетъ его такими объясненіями:

‘Чувствуется, что въ этомъ письм Екатерина II старается изгладить у де-Мельяна немного тяжелое впечатлніе, которое онъ получилъ. Но подъ этими любезностями безъ искренности, подъ этими нсколько натянутыми комплиментами, едва скрывается тонъ приказанія, нкоторымъ образомъ она даже назначаетъ срокъ пребыванія путешественника въ Россіи.

‘Съ этими скудными авансами де-Мельянъ прідетъ въ Петербургъ. Императрица приметъ его сначала съ нкоторой привтливостью, куда, быть можетъ, входитъ разсчетъ разузнать его и увидть настоящій фондъ его свдній и его проектовъ, во между ней и имъ никогда не будетъ той фамиліарности, которая составляла прелесть ея отношеній съ Гриммомъ или Дидро. Опасенія, какія внушаетъ ей историческій памятникъ, воздвигаемый при ея жизни, только увеличатся въ ум императрицы, и такъ какъ притязательные разговоры Севака де-Мельяна не имютъ дара ей нравиться, она ему напомнитъ, что его пребываніе въ Петербург было назначено лишь на нсколько мсяцевъ’.

Бъ этихъ комментаріяхъ къ письмамъ Екатерины есть врныя замчанія, но есть также неясности, почти противорчія: желаетъ ли императрица имть непремнно панегирикъ своего царствованія,— для чего даетъ де-Мельяну готовую программу,— или она не желаетъ ‘памятника при жизни’? Авторъ почти говоритъ и то, и другое. Есть факты, что Екатерина дйствительно не желала такого памятника,— когда, напримръ, не согласилась на подобное предложеніе Фальконета, или когда высказывала недовольство литературными панегириками, не совсмъ здравыми. Но императрица издавна придавала значеніе литератур, которая образовывала общественное мнніе, ея сношенія съ знаменитыми писателями вка, можетъ быть, давали пищу ея самолюбію, но служили, безъ сомннія, и политическому разсчету — личная слава должна была возвышать и значеніе ея государства. Въ данномъ случа, мысль о томъ, что иностранецъ, именно довольно замтный французскій писатель, хочетъ написать исторію Россіи или ея царствованія, могла не казаться такой странной, какъ показалась бы теперь, задолго раньше, въ Петербург поощряли Вольтера, писавшаго исторію Петра Великаго, и сообщали ему подготовленные матеріалы. Де-Ларивьеръ самъ замчаетъ однако, что Екатерина съ большой осторожностью и даже недоврчивостью относилась къ планамъ Сенака де-Мельяна. Эту недоврчивость авторъ какъ будто склоненъ объяснять тмъ, что Екатерина не была уврена въ качествахъ будущаго панегирика, въ томъ, съуметъ ли предполагаемый историкъ правильно понять то, что она хотла бы ему внушить. Но есть боле простое объясненіе. Когда обратится въ ней съ предложеніемъ литературныхъ услугъ человкъ, лично ей совсмъ неизвстный, естественно, что она собираетъ о немъ справки,— прежде всего, какого онъ образа мыслей, въ случа неблагопріятныхъ свдній, она могла бы не мшать его литературнымъ предпріятіямъ, но была бы въ полномъ прав не оказывать ему своего содйствія. Свднія были приблизительно благопріятны, она обезпечиваетъ ему путешествіе въ Петербургъ. Лично онъ произвелъ впечатлніе невыгодное (въ переписк сохранились указанія, что онъ желалъ управлять русскими финансами, или, на худой конецъ, быть гд-нибудь русскимъ посланникомъ!),— это уже оправдывало опасенія императрицы, и если съ самаго начала она заботилась о томъ, что надо было найти мотивы для объясненія поздки де-Мельяна въ Петербургъ (надо было дать ему характеръ любознательнаго писателя-‘вояжера’), то и здсь забота оправдывалась: де-Ларивьеръ приводитъ изъ документовъ тогдашняго французскаго министерства иностранныхъ длъ, что французскій посланникъ весьма обратилъ вниманіе на де-Мельяна и приписывалъ его поздк политическое значеніе. Дале, еще до знакомства, и вроятно еще больше посл знакомства съ де-Мельяномъ императрица подумала,— и опять не могла не подумать,— о томъ, что предполагаемый будущій историкъ (какъ бывало обыкновенно въ Европ) не иметъ никакого понятія о русской исторіи, русской жизни, русскомъ язык. Въ своихъ письмахъ де-Мельянъ высказывалъ желаніе, чтобы ему было дано (готовымъ!) изложеніе вншнихъ фактовъ исторіи,— и затмъ онъ, конечно, украсилъ бы ихъ своей ‘философіей’ и своимъ стилемъ… Императрица впередъ предполагала въ де-Мельян полное невдніе о Россіи, исторію которой онъ собирался писать, и при свиданіи, безъ сомннія, убдилась въ этомъ невдніи, и если она длаетъ ему историческія указанія, то это могло быть вызвано не столько желаніемъ ‘диктовать’, какъ предполагаетъ де-Ларивьеръ, сколько желаніемъ сообщить ему элементарныя свднія, которыхъ у него не было и съ помощью которыхъ онъ могъ бы начать свое знакомство съ предметомъ. Но при свиданіи, вроятно, оказалось я то, что де-Мельянъ и не думалъ о серьезномъ изученіи, нтъ ни слова о томъ, чтобы онъ желалъ хоть сколько-нибудь познакомиться, напр., съ русскимъ языкомъ.

Чмъ дальше, тмъ больше увеличивалось охлажденіе императрицы, кончилось тмъ, что де-Мельяну пришлось оставить Петербургъ, и Екатерина, наскучивъ его притязаніями, перестала интересоваться и мнимымъ его трудомъ.

Возвращаемся къ началу іюня 1791. Екатерина предупреждала де-Мельяна, что готовитъ ему ‘обширный отвтъ’. Отвтъ сохранялся въ червовомъ подлинник, который изданъ былъ А. . Бычковымъ въ ‘ Письмахъ и бумагахъ императрицы Екатерины И, хранящихся въ Имп. Публичной Библіотек’ {Спб. 1886, стр. 115—136.}, — гд, впрочемъ, этотъ документъ отнесенъ ошибочно къ 1785 году, вмсто 1891,— и въ этому документу примыкаютъ нсколько писемъ императрицы въ де-Мельяну отъ того же іюня, изданныхъ въ ‘Сборник’ И. Р. Историческаго Общества {Томъ 42. Спб. 1885, или пятый томъ ‘Бумагъ имп. Екатерины II’.}. Этотъ документъ — ‘Rflexions sur le projet d’une Histoire de Russie au 18-me sicle’, дйствительно обширный, вроятно, и былъ пославъ де-Мельяну: въ ‘Сборник’, гд собрана переписка императрицы съ де-Мельяномъ мы находимъ только начало этихъ Rflexions {Стр. 168—170.}. Де-Ларивьеру, повидимому, этотъ полный текстъ Rflexions остался неизвстенъ,— иначе авторъ, вроятно, нсколько измнилъ бы свои заключенія: въ самомъ дл Rflexions не совсмъ отвчаютъ предположенію, что Екатерина хотла (какъ это думалъ де-Ларивьеръ) диктовать де-Мельяну то, что должно было служить именно къ восхваленію ея царствованія. Въ Rйflexions, какъ и въ записк, изданной въ ‘Сборник’, повторена фраза императрицы, что она ‘не любитъ ни статуй, ни исторій живущихъ государей’ (je n’aime ni les statues, ni l’histoire des rois vivants), но въ еще боле настоятельной форм (j’articule distinctement, que je n’aime ni statues, ni les histoires des souverains vivants: c’est l’affaire de la postrit), но главное, Rflexions сплошь заняты только вопросами древней русской исторіи. Императрица излагаетъ свои взгляды на русскую древность, говоритъ о происхожденіи Руси, о русскихъ, славянахъ, варягахъ, объ Рюрик, Ольг, Владимир и т. д., объ удлахъ, нашествіи татаръ, объ основаніи Московскаго царства и т. д. Все это было то самое, чмъ она занималась въ эти годы въ ‘Запискахъ касательно россійской исторіи’. Очевидно, что, преподавая все это Сенаку де-Мельяну, Екатерина руководилась не однимъ желаніемъ, или вовсе не желаніемъ диктовать своему предполагаемому панегиристу, а желаніемъ поставить серьезно вопросъ и дать необходимыя элементарныя свднія довольно невжественному въ этомъ иностранному писателю, который вздумалъ быть историкомъ Россіи.

Что императрица посылала де-Мельяну именно эти обширныя Rflexions, а не ту сравнительно короткую записку, какая нашла мсто въ ‘Сборник’ (стр. 168—170), можно видть изъ предварительнаго письма ея къ де-Мельяну. Напомнимъ слова ея, что она приготовляетъ ‘обширный отвтъ’, что ‘пять листовъ in-folio окончены’, совтуетъ ему ‘вооружиться терпніемъ, чтобы прочесть ту громаду, которою ему угрожаютъ’,— этому именно отвчала бы обширная рукопись Публичной Библіотеки, заключающая семь ‘отвтовъ’, а не краткая записка ‘Сборника’.

Приводимъ дальнйшія письма императрицы къ де-Мельяну, начиная съ упомянутаго краткаго письма, которое въ изданія ‘Сборника’ обозначено какъ ‘начало собственноручной записи Екатерины II о план исторіи Россіи XVIII вка, предпринятой Сенакомъ де-Мельяномъ’.

[‘Разсужденія по поводу плана Исторіи Россіи въ 18 столтіи].

‘Какъ трудно писать исторію!

‘Заглавіе: Россійская Имперія въ XVIII столтіи налагаетъ большія требованія, я боюсь картъ въ начал сочиненій, съ тхъ поръ, какъ видла карты Ле-Клерка, который закивалъ ихъ въ большомъ количеств, въ особенности морскихъ, которыя французское министерство объявило неврными и запретило морякамъ имъ слдовать.

‘Глава или предварительное разсужденіе, содержащее въ себ изслдованія о происхожденіи русскаго народа, его вр, его нравахъ въ древнее время, такая глава, если будетъ коротка, не будетъ ли пожалуй поверхностна, а если будетъ изложена основательно, то слишкомъ длинна?

‘Что касается эстамповъ и костюмовъ, то они существуютъ уже въ напечатанныхъ тетрадяхъ. ‘Русская Флора’ печатаетъ въ настоящее время эту часть естественной исторіи. Скачокъ отъ Рюрика, во второй глав, къ возвышенію дома Петра I, не будетъ ли слишкомъ великъ?

‘Въ 3-й глав еще нельзя перейти къ 18-му столтію, потому что Петръ I началъ царствовать въ конц 17-го столтія.

‘4-ая глава должна заключать въ себ четыре царствованія.

‘5-я глава — я не люблю ни памятниковъ, ни исторіи живыхъ монарховъ.

‘ 6-я глава. Нмецкіе альманахи содержатъ въ себ указанія о народонаселеніи, доходахъ, арміи, флот и т. д.

‘7-я глава. Наказъ коммиссіи о составленіи проекта новаго уложенія напечатанъ и перепечатанъ на всхъ языкахъ.

‘Что касается до моихъ писемъ, я не придаю имъ цны, и на нихъ надо смотрть точно такъ же, какъ и на мои комедіи.

‘8-я глава о русскомъ язык была бы самая трудная, потому что очень немногіе имъ владютъ, за обширностью его, наши предки дйствовали больше мечомъ, чмъ перомъ, имъ было некогда писать, они проводили свое время въ преслдованіи своихъ враговъ. Я нисколько не сомнваюсь, что русскимъ государямъ очень хорошо служили и давали добрые совты, если принять во вниманіе пространство земли, которую они покорили и сохранили, но такъ какъ въ Россіи было меньше людей, занятыхъ науками, чмъ людей военныхъ, и такъ какъ нигд не писали, кром монастырей, то много великихъ и прекрасныхъ дяній потеряно для потомства, и множество именъ храбрыхъ воиновъ и превосходныхъ совтниковъ, безъ сомннія, не дошло до насъ’ {Мы нсколько измняемъ (какъ и въ другихъ случаяхъ раньше) переводъ ‘Сборника’, а въ одномъ мст и текстъ, по сравненію съ ‘Письмами’ 1873. Le saule (въ ‘Сборник’) прочитано неврно и переведено произвольно, должно быть: le sault, по старинному правописанію императрицы, т.-е. le saut.}.

Дальше, 11 іюня, Екатерина писала:

‘Господинъ де-Мельянъ. Вы видите, что я не послдовала метод Людовика XIV, и что поле вашего письма осталось бло, но я думаю, что довольно пространно отвтила на ваши вопросы. Вы тамъ увидите,— то, что я вамъ говорила, весьма справедливо,— предметъ этотъ дорогъ моему сердцу. Откровенность, съ которою я даю объясненія на вашъ планъ, послужитъ вамъ въ томъ доказательствомъ, также какъ все написанное мною по этому предмету. Дойдя теперь до того, что вы мн говорите о вашемъ положеніи, признаюсь вамъ откровенно, что мн кажется, что въ вашихъ желаніяхъ есть нкоторыя колебанія. Вы мн писали изъ Венеціи, предлагая заняться исторіей, я на это согласилась, вы пріхали, то, что говорили о вашемъ прізд, вамъ извстно: говорили, что вы пріхали ко мн съ порученіями отъ графа д’Артуа. Чтобы не придавать важности столь пустымъ слухамъ, я сочла за лучшее оставить ихъ безъ вниманія, я не желаю вредить никому и тмъ боле людямъ невиннымъ, ваши собственныя дла во Франціи, можетъ быть, пострадали отъ этого. Не желаю также сдлать неудовольствіе Людовику XVI, отношеніями котораго ко мн я не разъ имла случай быть довольна. При первомъ разговор, который я имла съ вами здсь, на дач, мы говорили о томъ положеніи, въ которомъ вы находились, и о томъ званіи, которое можете получить, я вамъ говорила и повторяю, что прежде всего вы должны подумать, можетъ ли здоровье ваше перенести суровый климатъ, особенно зимою. Кром того, такъ какъ вы имли надежду получить служебную должность въ министерств на родин, я не вижу, зачмъ вамъ повидать ее, имя въ виду привести пользу у себя, тогда какъ вамъ будетъ трудно занять здсь приличное мсто, не зная языка страны, которому невозможно выучиться въ извстныя лта. Мн казалось, что съ этимъ вы сами были почти согласны, я прибавила, что если представятся для васъ занятія, я вамъ ихъ предложу, на это вы мн отвтили, что оставляете это предложеніе безъ отвта, не зная его мотива, и что же, еслибы былъ такой? оставалось бы открыться, но такъ какъ до сихъ поръ этого нтъ,— отвтъ невозможенъ. Что касается до того, что вамъ говорили другіе, то на это отвчать не могу, не зная ихъ, впрочемъ мой образъ жизни таковъ, что хотя я люблю время отъ времени посвящать бесд, но всего больше избгаю того, что называется придворною учтивостью, никакому народу я не поставлю въ преступленіе его предубжденіе противъ иностранцевъ, эта ревность происходитъ изъ -соревнованія, которое заставляетъ длать многое, несмотря на неопровержимое существованіе этой ревности и здсь, думаю однако, что существуетъ жало странъ, гд бы чужеземцы были боле легко приняты, чмъ въ Россіи, и т изъ нихъ, которые имютъ у насъ успхъ, могутъ похвалиться тмъ, что нигд не будутъ удалены. При второмъ разговор, который я имла съ вами въ Царскомъ Сел, если помню хорошо, вы сказали, что на родин вы бы желали имть мсто лишь на полгода, и что тихая и уединенная жизнь отвчала бы вполн вашимъ желаніямъ, въ конц нашего разговора мы условились въ томъ, что вы займетесь составленіемъ плана исторіи и вопросами до него относящимися, вы прислали мн на дняхъ планъ и вопросы, а также письмо. Съ сожалніемъ вижу въ немъ, что вы говорите о безпокойств, какое испытываете уже шесть недль, и даже объ огорченіи, которое чувствуете, предполагая, что вамъ повредили, или что вы, какъ говорите, проступились, ни то, ни другое предположеніе не основательно, могу васъ въ томъ уврить. Когда вы подлитесь со мною вашимъ будущимъ трудомъ, вы найдете во мн ту же откровенность,’ доказанную вамъ въ отношеніи бумагъ, которыя вамъ возвращаю. Относительно пребыванія вашего въ Россіи, надюсь, вы убждены въ томъ, что я не буду стснять васъ ни въ чемъ, справедливо и необходимо, для сохраненія расположенія духа, нужнаго для занятій, а особенно исторіею, чтобы, какъ вы говорите, вы избрали для жизни страну или, врне, покровительство, поддерживающее расположеніе въ этому труду. Одобряю мысль вашу остаться здсь до конца лта: вамъ будетъ достаточно времени для собранія матеріаловъ. Вашъ младшій сынъ, если вы его здсь оставите, легко можетъ быть опредленъ въ департаментъ иностранныхъ длъ, я поговорю о немъ съ вице-канцлеромъ и говорила уже съ графомъ Безбородко. Вижу, что вы намрены отправиться въ Швейцарію, захавъ передъ тмъ въ Парижъ, по обязанности очень важной. Если я черезъ шесть мсяцевъ получу вашу работу, то скажу, что вы пишете съ изумительной легкостью, ибо я употребила бы года на изысканія по этому предмету, я настолько люблю древность и въ ней одной отыскиваю причины результатовъ послдующихъ вковъ. У всякаго своя манія, вотъ моя: я всегда любила читать то, чего никто не читаетъ, и нашла лишь одного человка, любившаго то же самое: это — фельдмаршалъ князь Потемкинъ. Желаю удачи вашему предпріятію, вслдствіе которой я увижу васъ вновь съ удовольствіемъ. Если вы узжаете отсюда и направляетесь во Францію, я, думаю, что какой бы то ни было орденъ, говоря по правд, будетъ совершенно неумстенъ для васъ, такъ какъ это было бы не въ дух вашей новой конституціи, допускающей лишь полное равенство. Впрочемъ, вы сохраните ваше содержаніе, пока это вамъ будетъ удобно. Что касается мста министра при какомъ-нибудь иностранномъ двор, а не знаю въ настоящее время пи одного вакантнаго — вс он заняты, такъ какъ вашъ старшій сынъ находится во Франціи, вы будете имть время узнать его наклонности, и, быть можетъ, онъ найдетъ теперь какое-нибудь мсто, согласное съ его желаніями. Прощайте, м. г., будьте здоровы и будьте уврены, что я очень цню ваши способности.

‘Царское Село, 11-го іюня, вторникъ’.

Письмо отъ 16 іюня:

‘Мн не трудно было, м. г., написать вамъ въ четыре дня то, что знаю почти наизусть и надъ чмъ давно размышляла, но удивляюсь вашему терпнію прочитать шесть разъ литературныя бездлицы, которыя я вамъ послала, не пугаясь педантства, тамъ, можетъ быть, царствующаго, но которое не можетъ быть отдлено отъ ума, по природ методическаго, меня часто упрекали въ этомъ, но такъ какъ я никогда не съумла казаться остроумной, то старалась найти опору въ отысканіи причинъ, и усердіе мое къ слав и благоденствію народа, довреннаго мн Провидніемъ, довело меня до открытія причинъ и побужденій, не найденныхъ другими, прочитанными мною писателями, кром того, я, по своему положенію, должна имть обширное знаніе, по крайней мр то, которое тридцатилтнее царствованіе могло мн доставить, о свойствахъ народа, занимающаго третью или четвертую часть земного шара.

‘Нація отнюдь не повиновалась бургомистрамъ, но слдовала за начальниками или князьями, въ которыхъ находила взгляды или личныя достоинства, внушавшія ей довріе, нужное для успха ихъ предпріятій. Этотъ народъ не любилъ и не уважалъ государей слабыхъ, даже не выносилъ ихъ безъ нетерпнія и давалъ имъ чувствовать, что они не способны занимать то мсто, которое занимаютъ. Въ замнъ того, нація безстрашно бросалась въ опасность, лишь только сознавала, что стоило труда. Говорю вамъ все это, чтобы вы могли боле и боле узнавать мой образъ мыслей и духъ, въ которомъ бы я желала, чтобы исторія была написана. Такимъ образомъ она, по моему мннію, длается полезна для потомства, и, если смю сказать, такъ писали ее древніе. Одобряю намреніе ваше написать введеніе въ исторія, все то, что вы намрены въ нее включить, нахожу очень умстнымъ. Признаюсь вамъ еще, что особенно люблю все относящееся до царствованій, предшествовавшихъ доху Петра Перваго. Но никогда не надо забывать, относительно каждаго царствованія, духъ вка, въ которомъ оно протекало, ж духъ этотъ откроетъ много сторонъ совершенно неожидаемыхъ.

‘Всегда говорили, что человка можно справедливо судить, только поставивъ себя на его мсто. Слдовательно, чтобы писать исторію, историкъ не долженъ пренебрегать познавать духъ вка, безъ чего его трудъ пострадаетъ. Вс люди остаются людьми, живя на земл, и всякій вкъ иметъ свой духъ и свое направленіе. Нельзя ли было бы также сказать, что во многихъ случаяхъ предшествующія царствованія подготовляли событія послдующихъ. Если я не выражаюсь по-французски въ совершенств, вы меня извините, понявъ меня, да и письма мои не пишутся для печати, а всякій объясняется приблизительно какъ можетъ. Я бы желала также, чтобы исторія не была писана въ пользу котораго-нибудь царствованія, я хорошо знаю, отчего то или другое царствованіе нравилось боле или мене народахъ иноземнымъ, другія же предпочитались соотечественниками. Президентъ Гено не впалъ ли въ эту ошибку, пожертвовавъ 1200 годами царствованію Людовика XIV? Вы знаете, что никто не произноситъ съ большимъ почтеніемъ, чмъ я, имя этого истинно великаго короля, его царствованіе такъ прославило Францію, что этотъ блескъ длился до нашего времени, и не боле двухъ или трехъ лтъ, какъ общественное мнніе освободилось отъ впечатлнія, котораго сто лтъ не могли изгладить. Относительно моего царствованія, такъ какъ должна съ вами о немъ говорить, буду утверждать то, что уже говорила вамъ: что я не люблю ни памятниковъ, ни исторій государей при ихъ жизни. Современники всегда были боле или мене пристрастны, или за, или противъ. Каждый годъ тридцатилтняго царствованія, изъ которыхъ всякій составлялъ, такъ сказать, эпоху, могъ быть таковымъ, не возбудивъ въ современникахъ чувства пріязни или непріязни, ‘ели я имла успхи, то эти самые успхи повредили слав или честолюбію кого-либо. Врно то, что я никогда ничего не предпринимала, не будучи внутренно убждена, что длаемое мною согласно съ благомъ моего государства, это государство сдлало для меня безконечно много, и я думала, что вс мои личныя способности, постоянно занятыя его благомъ, его благоденствіемъ, ‘го высшими интересами, едва-ли будутъ достаточны, чтобы уплатить ему. Я старалась длать добро каждому, везд, гд это не было противно благу общему. Полагаю, что всякій государь думаетъ такъ же и старается поставить справедливость и разумъ на ‘вою сторону. Остается узнать, который изъ насъ ошибается или птъ, въ томъ, что называетъ справедливостью и разумомъ, одно потомство иметъ право судить объ этомъ, и то не ране того, какъ мы вс, сколько насъ есть, умремъ, я апеллирую въ нему, и могу смло сказать ему, что я нашла и что оставлю. Перечень этого можетъ быть очень любопытенъ, но надо, чтобы миръ былъ заключенъ, а тогда увидимъ. Скажутъ, что я имла много счастія и нсколько большихъ несчастій. Но относительно счастія и несчастія я, какъ и о многихъ другихъ предметахъ, имю свою собственную категорію. То и другое не что боле, какъ стеченіе многихъ мръ справедливыхъ или ложныхъ. Хорошо или дурно понятое, виднное, исполненное, иметъ въ этомъ большое значеніе. Слдовательно, исторія живого лица оскорбитъ многія самолюбія и, можетъ быть, унизитъ нкоторыхъ сравненіемъ, чему я не желала бы содйствовать, чувствую, что вы въ эту минуту осудите меня за самолюбіе, безъ сомннія, во мн есть доля его, но въ комъ же его нтъ? Если вы переживете меня, тогда пишите все, что вамъ понравится, но пока я жива, пишите, если хотите, но не издавайте ничего, я въ такомъ случа могу доставить вамъ свой перечень и, можетъ быть, сдлаю это сама. Я вамъ уже говорила и повторяю, милостивый государь, вы свободны писать, гд вамъ вздумается, и мн очень пріятно то, что вы мн говорите по этому поводу. Я приказала сдлать извлеченіе изъ каталоговъ матеріаловъ, которые могутъ служить вамъ. Если старшій сынъ вашъ займется русскимъ языкомъ, онъ можетъ быть вамъ очень полезенъ въ .этой работ. Я говорила съ вице-канцлеромъ и съ графомъ Безбородко о его поступленіи на службу, и они не преминутъ переговорить съ вами объ этомъ, а также о его содержаніи н о дом, въ которомъ вы хотите, чтобы онъ жилъ. То, что я написала на поляхъ вашего посвятительнаго посланія (что о Россіи боле печатаютъ, чмъ бы слдовало), навлечено мною ивъ разныхъ журнальныхъ рецензій, напечатанныхъ въ Германіи, они жалуются, что объ Россіи имютъ боле свдній, чмъ нужно, но во Франціи лучше полюбятъ новый памфлетъ, чмъ подобную книгу, думаю, впрочемъ, что сочиненія разныхъ профессоровъ академія, путешествовавшихъ по Россіи, переведены на французскій языкъ, но если у васъ не очень знаютъ, что относится до Англіи, то, разумется, не надо удивляться, что мене того знаютъ о Россіи. Безъ сомннія, ее найдутъ странною, и, несмотря на самый яркій въ свт колоритъ, вамъ будетъ очень трудно заставить простить именно этотъ видъ. Но и французы сами не начинаютъ ли они въ своей стран принимать странный или иностранный видъ? Когда ваше сантиментальное путешествіе будетъ окончено, льщу себя надеждою, что вы мн дадите прочитать его. Вы хотите, чтобы я разршила давно, говорите вы, занимающій васъ вопросъ: отчего Карлъ Девятый, король Франціи, писалъ съ большимъ изяществомъ, чмъ его поэтъ Ронсаръ? Хорошо, я скажу вамъ: это потому, что языкъ улучшаетъ дворъ, а не писатели. Въ Константинопол даже языкъ сераля (который, однако, не самый просвщенный дворъ) — самый лучшій изъ турецкихъ нарчій, самый изящный, боле другихъ смшанный съ арабскимъ и персидскимъ, самый возвышенный, самый цвтистый, самый церемонный. Но еслибы былъ дворъ, который принялъ бы для себя рыночный языкъ, подражая его оборотамъ и манерами, тогда языкъ народа былъ бы потерянъ, и его можно было бы найти лишь въ произведеніяхъ хорошихъ писателей. Я ничего не сказала о надписи, извлеченной изъ Тацита, ни о той, которую вы сочинили, потому что вы въ этомъ можете лучше судить, чмъ я, которой не приходится судить объ упоминаемомъ лиц, и которая, вдобавокъ, не знаетъ по латыни, несмотря на мое прекрасное, вообще, знаніе языковъ, изъ которыхъ боюсь, что узнала лишь только нкоторые очерки. Прощайте, м. г., извините за пространное письмо.

‘Понедльникъ, 16-го іюня 1791’.

Черезъ нсколько дней императрица сообщала де-Мельяну только-что полученное извстіе о счастливомъ бгств Людовика XVI изъ Парижа.

‘Сообщаю вамъ, м. г., какъ я полагаю, очень пріятную для васъ новость, которую а только-что получила, а именно — извстіе объ удачномъ освобожденіи короля Людовика XVI изъ заключенья. Его величество выхалъ изъ Парижа съ королевой, дофиномъ, своимъ старшимъ братомъ и супругой его 9-го (20-го) іюня. Они благополучно прибыли: король — въ Монмеди, его братъ — въ Монсъ, восемь тысячъ французскихъ дворянъ сопровождаютъ короля. Графъ д’Артуа выхалъ изъ Кобленца въ Монмеди, чтобъ соединиться съ своимъ королемъ-братомъ. При этомъ я посылаю вамъ выписку изъ бумагъ, находящихся въ московскомъ архив, изъ которыхъ нкоторыя могутъ служить матеріаломъ для исторіи. Я отдала самыя точныя приказанія относительно вашего сына.

‘Сказать вамъ больше я не имю времени.

’29 іюня, 9 часовъ утра’.

Де-Мельянъ благодарилъ императрицу въ самыхъ горячихъ выраженіяхъ, но извстіе уже вскор оказалось далеко не точнымъ…

Еще письмо отъ того же іюня.

‘Совершенно врно, что препятствія для написанія исторіи -страны, языка которой вовсе не знаешь, очень велики, и кром того требуютъ также перевода всхъ потребныхъ къ тому матеріаловъ, но для уменьшенія этой работы думаю, что никакъ не слдуетъ предпринимать столь огромный трудъ, но лишь выбрать лучшее изъ имющагося уже по русской исторіи. Безъ сомннія надо обратить вниманіе, для первыхъ трехъ періодовъ времени, на исторію и трудъ Татищева, такъ какъ онъ разъяснилъ многіе предметы, которые чужеземцу невозможно было бы даже и знать, другой, довольно интересный, трудъ могли бы представить ‘Записки’ или ‘Annales de l’histoire de la Russie’ {‘Записки’ въ письм написаны по-русски, императрица очевидно разумла свою собственную книгу: ‘Записки касательно Россійской исторіи’. Первые четыре тома вышли въ 1787, пятый — въ 1793.}, я приказала доставить вамъ одинъ экземпляръ ихъ, пятый томъ долженъ появиться въ непродолжительномъ времени. Исторія Россіи князя Щербатова хотя очень скучна, но не безъ достоинствъ. Онъ имлъ доступъ во вс архивы, и, разумется, не встрчалъ недостатка въ матеріалахъ. Всякому иностранцу, пишущему о Россіи, неизвстны старинный образъ жизни и обычаи, и вслдствіе этого онъ часто и часто будетъ ошибаться, если не будетъ постоянно на сторож противъ своихъ собственныхъ предубжденій. Думаю, что введеніе въ исторіи, которымъ вы теперь займетесь, будетъ, какъ вы и говорите, очень интересно, если будетъ содержать сравненіе государствъ по вкамъ, но если я должна руководить вами во мрак древности, то у васъ будетъ весьма тусклый фонарь’.

Ршено было наконецъ, что де-Мельянъ отправится въ Москву для занятій въ архив, подъ руководствомъ тамошнихъ ученыхъ. Императрица опять повторяла, что будетъ съ интересомъ ожидать его труда,— вроятно, впрочемъ, уже теперь въ немъ сомнваясь. Бъ іюл она писала:

‘Я съ удовольствіемъ замтила, м. г., что вы довольны распоряженіями, касающимися вашего сына, я принимаю живйшее участіе во всемъ, что касается французскаго короля н августйшаго семейства, можно питать только одно справедливое отвращеніе ко всему, что низвергаетъ порядокъ, спокойствіе я уничтожаетъ славу великаго государства и наполняетъ его убійствами и несчастіемъ, разоряя вс состоянія и вс сословія. Вашъ отъздъ, м. г., въ Москву, зависитъ отъ васъ самихъ. Я вамъ очень благодарна за предложеніе мн своихъ услугъ, я сказала вамъ объ этомъ все, что могла сказать, хорошая погода не продолжается у насъ дале 15 августа, впрочемъ, вы должны бытъ совершенно покойны насчетъ моего образа мыслей о васъ, онъ не измнился, я съ большимъ удовольствіемъ приму интересную работу, которую вы намреваетесь предпринять. Прощайте, будьте здоровы.

‘Царское Село, пятница, П-го іюля 1791 г.’.

Письмо 20 іюля: —

‘Я прочла, милостивый государь, ваши замчанія, которыя вы нескоро написали по поводу вашего разговора съ министромъ Сардиніи {Это былъ, въ 1791—96, баронъ де-ла-Турби.}. И такъ какъ вы спрашиваете, какъ я думаю относительно того, что вамъ слдуетъ сдлать и оправдываю ли я ваши мысли, скажу откровенно, что мн кажется, съ такимъ религіознымъ государемъ, каковъ король Сардиніи, вы говорите нсколько свободно о религіозныхъ системахъ и о тхъ, которые сражались за вру или невріе, въ остальномъ я ничего не имю на это возразить, кром того, что статья о воспитаніи государей появится слишкомъ поздно, чтобъ быть полезной принцу Пьемонтскому, которому уже за 40 лтъ. Кончая, я должна поблагодарить васъ за милую сказку, присланную вами’.

Въ іюл де-Мельянъ послдовалъ совту императрицы в отправился въ Москву, чтобы познакомиться съ архивомъ. Отъ 23 іюля гр. Безбородко писалъ къ управлявшему тогда Главнымъ Архивомъ коллегіи иностранныхъ длъ Соколовскому: Безбородко извщалъ его, что вручитель письма, Сенакъ де-Мельянъ, по соизволенію императрицы, отправился въ Москву, чтобы въ тамошнемъ Архив ‘получить списки разныхъ свдній, въ сочиненію Россійской исторіи нужныхъ, о каковыхъ онъ получилъ отъ ея величества и реэстръ ‘, Соколовскому и его товарищамъ поручалось подать де-Мельяну ‘всякое для него потребное пособіе’ и прибавлялось, что де-Мельянъ (онъ пишется здсь: де- Мелганъ) ‘пользуется особливою ея величества милостію, что онъ человкъ извстный по его сочиненіямъ, что былъ интендантомъ Прованса, а потомъ во Фландріи, готовленъ былъ въ министерство, но происшедшая революція, несходная съ образомъ мыслей его, тому воспрепятствовала’, особенно поручалось рекомендовать его Стриттеру.

Сенакъ де-Мельянъ пробылъ въ Москв, кажется, всего три- четыре недли: очевидно, что сколько бы Стриттеръ ни старался вразумить его относительно русской исторіи, сдлать много онъ бы не могъ, притомъ де-Мельянъ нашелъ, что ему надо еще написать стихи, которые онъ послалъ императриц. Въ август де-Мельянъ уже собирался покинуть Москву и Россію. Повидимому у него явились новые планы. Въ август императрица писала ему:

‘Вы узжаете изъ Россіи и просите званіе ‘d’untendant de ma bibliotheque’.

‘Позвольте мн повторить вамъ, что равноправность, установленная у васъ, несовмстима съ какимъ-либо званіемъ: званіе ‘d’untendant de ma bibliothequ’ я не съумю даже перевести на русскій языкъ, въ тому же у меня есть два лица, состоящіе при моей библіотек, которые такъ счастливы и довольны, что мн не хотлось бы ихъ тмъ разстроить, кром того у нихъ тамъ много дла, которое требуетъ поощренія. Единственное почетное званіе, которое соотвтствовало бы той работ, на которую вы себя обрекли, это, можетъ быть, званіе совтника-исторіографа: но позвольте вамъ сказать, что прежде чмъ вамъ давать такое званіе и прежде чмъ вы могли бы его принять, слдовало бы убдиться, какой будетъ ходъ вашей работы и можете ли вы принять его у васъ’.

Затмъ второе письмо:

‘Я получила, милостивый государь, ваши оба письма изъ Москвы, одно отъ 29-го августа ст. ст., а другое отъ середы. Могу лишь благодарить васъ за т чувства, которыя вы лично во мн выражаете. Стихи ваши на Москву внушены вамъ этою старинною столицею, говорятъ, что она иметъ большое сходство съ тмъ, что былъ Парижъ до царствованія Людовика XIV, а также съ Лондономъ до большого пожара, вслдствіе котораго онъ возобновленъ. Думаю, что сношенія народовъ между собою были всегда въ зависимости отъ ихъ обоюдныхъ выгодъ. Относительно упоминаемыхъ вами книгъ, скажу вамъ, что изысканія Ломоносова очень поверхностны. Исторія князя Щербатова и скучна, и тяжеловата, голова его не была способна къ этой работ. Исторія Татищева — совсмъ другое, это былъ умъ человка государственнаго, ученаго и знающаго свое дло. Мн неизвстна диссертація о древнихъ русскихъ, писанная по-французски {Сочиненіе Струбе де Пирмонтъ, изд. въ Спб. 1785. Прям. ‘Сборники’ И. Р. Истор. Общества.}. Не знаю также переписки императора Петра I. Не думаю, чтобы письма его, обыкновенно очень краткія, могли быть полезны для исторіи. Печатный журналъ императора указываетъ факты. Я думала, что вы оставили здсь вашего сына для занятія выписками, которыя желаете имть. Вы очень хорошо сдлаете, если будете писать безъ поспшности то, что истинно требуетъ многоразличныхъ размышленій, особенно для того, кто не знаетъ языка страны, о которой долженъ говорить, и для котораго страна и то, что до нея относится, ново, до удивленія для него. Очень врно, что вы не находите въ Россіи сходства съ Франціею. Я бы этого ей и не желала. Весьма терпливо буду ждать того, что вы мн пришлете, потому что всегда имю, чмъ заняться. Относительно переводчиковъ коллегіи иностранныхъ длъ, думаю, что они заняты при миссіяхъ и не очень любятъ переводить книги. Нисколько не сомнваюсь въ вашемъ усердіи, но согласитесь, что съ большимъ талантомъ можно затрудняться излагать письменно то, для чего нуженъ запасъ предварительныхъ знаній, для изученія предмета занятія, и что нердко приходится побороть лишь долгимъ и усидчивымъ трудомъ. Я видла изъ письма вашего причины, побуждающія васъ предпринять путешествіе въ Кіевъ, откуда вы намрены прохать въ армію. Князь Потемкинъ вроятно получилъ письмо ваше во время своей серьезной болзни. Настоящее письмо дойдетъ до васъ вроятно во время вашего пребыванія въ Варшав. Очень жаль, что по поводу путешествія вашего въ Россію распространили ложные слухи, не дозволяющіе вамъ изъ осторожности вернуться во Францію. Я вамъ не выказала холодности, милостивый государь, въ теченіе трехъ мсяцевъ, не давая вамъ назначенія, такъ какъ къ этому не представилось случая. Не сомнваюсь, что вы служили бы мн съ усердіемъ. Въ отношеніи воздушныхъ замковъ {Такъ назвать де-Мельянъ свою мечту быть русскимъ посланникомъ въ Константинопол. Прим. ‘Сборника’.}, я должна сказать вамъ, что до сихъ поръ никакой иностранецъ не получалъ подобнаго назначенія, и что, при всей толерантности, тамъ было бы существенно необходимо имть русскаго и православнаго. Я приказала вручить сыну вашему дневникъ путешествія въ Крымъ. Не знаю, къ чему онъ вамъ послужитъ. Замтка о медаляхъ займетъ не мало времени. Я читала вопію письма, которое вы писали къ дам, и нашла его столь же интереснымъ, какъ хорошо написаннымъ, не могу судить о правильности мыслей. Впрочемъ, во всемъ русскомъ царств, всякій желающій можетъ во мн писать, даже, здсь, въ город, ко мн пишетъ, кто хочетъ, прибавляя лишь на адрес: въ собственныя руки,— но законъ предвидлъ эти случаи. Размръ содержанія духовенства назначенъ уже боле тридцати лтъ тому назадъ. Впрочемъ, вы знаете, что на моемъ мст часто приходится быть плохимъ корреспондентомъ, потому что покуда пишу фразу, меня по нскольку разъ прерываютъ. Прощайте, м. г., желаю, чтобы предпринятое вами путешествіе хорошо подйствовало на ваше здоровье’.

Копія ‘письма къ дам’ есть, вроятно, ‘Lettre a Madame de ** sur la Russie’, письмо, вошедшее въ его ‘Oeuvres philosophiques et litteraires’, изданныя въ Гамбург въ 1795 (П, стр. 107—127), гд потомъ слдуетъ упомянутое выше и раньше извстное императриц ‘Comparison de Saint-Perre de Rome avec Catherine II’ (стр. 128—131). Въ письм де-Мельянъ даетъ разсказъ о встрчахъ съ императрицей и ея изображеніе.

Въ это время, въ август, пришло нсколько запоздавшее извщеніе отъ графа Н. П. Румянцова (тогда русскаго посланника во Франкфурт) изъ Карлсруэ,— которому также поручено было собрать свднія о де-Мельян. Румянцовъ писалъ, что для исполненія порученія ему нужно было прежде всего отыскать де-Мельяна. ‘Я узналъ,— говоритъ онъ,— что, бывши въ Карлсбад на водахъ, онъ нашелъ лекарство на все въ сочиненіи о способ умиротворить Францію, лекарство это онъ показалъ принцу Генриху, и на такой дистанціи, какая насъ раздляетъ, государыня, бросалъ, говорятъ, взоры и на меня, чтобы сдлать меня апостоломъ его политическаго евангелія, но онъ встртилъ нчто лучшее: графъ де-Траутмансдорфъ подалъ о немъ представленіе принцу де-Кауницъ, и этотъ послдній черезъ курьера приказалъ отыскать лично самого г. де-Мельяна. Въ слдствіе того г. де-Мельянъ въ настоящую минуту занимается, государыня, обученіемъ внскаго кабинета и преподаетъ ему, какъ въ такой стран, гд все, даже и самыя идеи, перевернуто вверхъ дномъ, легко всхъ удовлетворить.— Я видлъ г. де-Мельяна еще до наступленія бдствій во Франціи, и то только, можно сказать, на минуту, мнніе же, какое осталось у меня объ немъ, было то, что это умъ блестящій, но не основательный (bel esprit et non pas on bon esprit). То, что ваше имп. величество удостоили сказать мн о немъ, служитъ для меня подтвержденіемъ тому. Злая звзда моя хотла, чтобъ меня не было во Франкфурт въ то время, какъ онъ былъ тамъ’.

Императрица еще раньше приходила къ тому же заключенію объ ум де-Мельяна.

Изъ Москвы де-Мельянъ отправился на югъ, гд ему хотлось быть у Потемкина, котораго онъ видлъ еще въ Петербург. Черезъ Кіевъ, онъ отправился въ Яссы, гд нашелъ любезный пріемъ у Потемкина, который былъ уже боленъ. Въ другомъ письм къ г-ж В** де-Мельянъ даетъ характеристику Потемкина {Oeuvres philosophiques et littraires, II, стр. 131—151.}, которому удивляется какъ великому человку: де-Мельянъ, между прочимъ, написалъ ему на латинскомъ язык похвалу, которая вся была составлена изъ словъ Тацита. Письмо, начатое въ Яссахъ, онъ кончилъ въ Варшав, когда получено было извстіе о смерти Потемкина.

Изъ-за границы де-Мельянъ писалъ императриц. Отвтъ ея (въ феврал или март 1792) очень любопытенъ — для опредленія ея корреспондента:

‘Я получила, м. г., ваше письмо въ 80 стр. in-folio почта съ такимъ же томомъ приложеній въ нему, хотя я въ состояніи удлить очень небольшое количество времени на чтеніе такихъ объемистыхъ записокъ, тмъ не мене я прочла ихъ, но мн положительно невозможно отвчать на нихъ въ настоящее время, когда я не могу по своему усмотрнію располагать ни одной минутой, я вижу, что мы оба исписали бы цлые томы и, написавъ ихъ, понимали бы другъ друга не боле, чмъ въ томъ случа, если бы они вовсе не были исписаны. Положительно врно, что я никогда въ жизни не намревалась назначить васъ управлять какой-либо частью имперіи, да я и не могла никакимъ образомъ объ этомъ думать, потому что я знала, что вы не знакомы ни съ самой страной, ни съ ея языкомъ. Что же касается до назначенія васъ къ иностраннымъ дворамъ, то я вамъ уже сказала, если память мн не измняетъ, что, не имя тамъ вакантныхъ мстъ, я не считаю справедливымъ смстить кого-либо, чтобы замнить его другимъ. Я искренно полагала, что вы пріхали въ Россію, какъ историкъ и литераторъ, не зная васъ, я не могла бесдовать съ вами иначе какъ только съ остроумнымъ человкомъ, невозможно имть большаго доврія къ кому бы то ни было, какого бы ума и какихъ бы познаній онъ ни былъ, если знаешь его только по тремъ или четыремъ разговорамъ, мало послдовательнымъ. Я вижу, что вы жалуетесь на то, что не заслужили моего доврія, что не могли ко мн приблизиться, я же, напротивъ того, думаю, что въ моемъ обращеніи съ вами я отличала васъ, какъ иностранца и человка умнаго. Но чтобы удовлетворить васъ, если это для меня возможно, я пишу сегодня графу Румянцову, чтобы онъ переговорилъ съ вами относительно содержанія, которое вы отъ меня требуете, а потому я прошу васъ условиться объ этомъ съ нимъ’.

Де-Мельянъ просилъ о выдач ему единовременно 20.000 руб., вмсто 6.000 р. ежегодныхъ {Примчаніе ‘Сборника’ И. Р. Ист. Общества,— взятое, вроятно, изъ писемъ де-Мельяна.}.

Затмъ, слдовало еще одно письмо императрицы, кажется, послднее,— съ совтомъ не прізжать больше въ Россію, климатъ которой ему, вроятно, не удобенъ.

‘Я получила, м. г., ваше письмо изъ Праги съ приложенной въ нему запиской. Я думаю, что такъ какъ время года теперь уже слишкомъ позднее, и вы не въ состояніи будете перенести суровый климатъ 60-го градуса, вы сдлаете очень хорошо, если не прідете боле сюда. Относительно вашей записки я вамъ скажу, что по моему, чтобъ спасти Францію, остается сдлать одно — это возстановить власть короля, для чего есть только одинъ путь — оружіе. 100 тысячъ солдатъ и военный судъ, вотъ что вамъ нужно, чтобы не быть истребленными до основанія. Прощайте, будьте здоровы.

‘8 іюля 1792’.

Изъ Гамбурга, гд, повидимому, онъ готовилъ изданіе своихъ сочиненій, де-Мельянъ писалъ къ гр. Зубову. Онъ просилъ Зубова сообщить ему, какъ принято было императрицей его ‘Введеніе въ исторію Россіи’ — нашла ли она заслуживающимъ этотъ трудъ вниманія, чтобы онъ продолжалъ его. По словамъ его, онъ ‘уже боле двухъ лтъ занимался единственно этимъ интереснымъ предметомъ, удостойте принять на себя ходатайство передъ императрицей, чтобы она соблаговолила извстить меня о своихъ намреніяхъ’ — т.-е., считаетъ ли она его силы отвчающими этому предпріятію… Но тутъ же рядомъ онъ сообщаетъ, что ‘только-что окончилъ сочиненіе о Франціи’, которое желалъ посвятить гр. Зубову. Затмъ еще просьба: онъ желаетъ, чтобы императрица разршила ему пріхать въ Россію для собиранія матеріаловъ, необходимыхъ для его исторіи,— тогда, ‘не думая больше ни о чемъ, какъ только о спокойномъ конц жизни, слишкомъ неспокойной, я желаю, чтобы она оказала мн величайшую милость — не, то чтобы прибавила что-нибудь къ своимъ благодяніямъ, но — чтобъ замнила пенсіонъ, который она мн жалуетъ, небольшимъ уголкомъ, или же удостоила меня назначенія въ иностранныя державы. Есть много примровъ подобныхъ милостей, оказанныхъ иностранцамъ, и даже случается, что ея имп. величество при одномъ и томъ же двор иметъ двухъ министровъ’… Онъ желалъ бы также видть своего сына. Въ постскрипт онъ высказываетъ опасеніе, не вкралось ли слишкомъ много ошибокъ переписчика въ сочиненіе, которое онъ послалъ императриц…

Не ясно, когда это письмо было писано,— отвтъ на нкоторые вопросы былъ уже сдланъ въ послднемъ, приведенномъ выше, письм императрицы. Зубовъ представилъ ей письмо де-Мельяна, и она сдлала на немъ помты (по-французски): относительно новаго прізда въ Россію — ‘онъ забылъ, что климатъ ему неудобенъ, но если онъ хочетъ видть сына, пусть молодой человкъ подетъ къ нему въ Гамбургъ’, относительно ошибокъ въ рукописи — ‘ихъ слишкомъ много для печати’ {Это письмо въ ‘Р. Архив’, 1866, 450—458.}.

Новйшій біографъ де-Мельяна, какъ мы видли, не весьма въ нему благосклонный, все-таки думаетъ, что планы де-Мельяна и собственныя ожиданія императрицы, желавшей, будто бы, панегирической исторіи своего царствованія, не состоялись главнымъ образомъ потому, что Екатерина видла въ немъ человка либеральныхъ мнній, склоннаго въ новой французской конституціи.

‘…Императрица въ Сенав де-Мельян видла почти демагога, по крайней мр она предполагала у него идеи либерализма, которыя приводили ее въ такое негодованіе. Въ самомъ дл она пишетъ Гримму, что не знаетъ, ‘не таковъ ли Сенакъ, какъ вс его друзья, демагогъ или роялистъ по своей прежней служб’ {Нсколько упоминаній о де-Мельян въ ‘Письмахъ имп. Екатерины II къ Гримму’. Спб. 1878.}. Мы видли, какъ она осмивала де-Мельяна, просившаго себ титуловъ и отличій,— подъ предлогомъ, что они ‘несовмстимы съ равенствомъ’, установленнымъ во Франціи. Позволительно поэтому утверждать, что если императрица не сдлала Севану де-Мельяну лучшаго пріема, это было также и потому, что она угадала въ немъ друга конституціоналистовъ. Въ 1791 и 1792, единственными представителями французской монархіи были принцы.

‘Должно сказать наконецъ, что императрица не нашла въ Севан де-Мельян уступчивости характера я гибкости ума, которыя она считала необходимыми для составленія исторіи Россіи, гд не однажды истина должна была бы быть пожертвована національной гордости’.

Послднее случается вроятно во всякой національной исторіи, но мы продолжаемъ думать, что не въ этомъ была главная причина охлажденія Екатерины къ писателю-эмигранту. Причина прежде всего была въ томъ, что Екатерина не нашла у него никакого серьезнаго отношенія къ длу, которое онъ хотлъ на себя взять. Самъ де-Ларивьеръ замчаетъ: ‘Де-Мельянъ не давалъ себ никакого отчета въ трудностяхъ исполненія исторіи Россіи, для которой онъ сдлалъ путешествіе въ Петербургъ, и на свое предпріятіе онъ бросалъ только разсянный и скучающій взглядъ’ {Стр. 352.},— и въ самомъ дл, въ конц концовъ для него это былъ только предлогъ для иныхъ честолюбивыхъ затй. Это именно и поняла имп. Екатерина,— хотя и не тотчасъ, въ первое время, несмотря на ‘французскіе принципы’, она еще надялась вразумить де-Мельяна относительно русской исторіи и пишетъ спеціально для него обширныя ‘Rflexions’, но въ конц концовъ она въ немъ разуврилась окончательно и нашла, что они не поняли бы одинъ другого, хотя бы ‘исписали цлые томы’. Де-Мельянъ былъ образчикомъ самонадянности, которая развивалась у французовъ ХІІІ-го вка подъ вліяніемъ громкой славы французской ‘философіи’, литературы, нравовъ,— которые становились модою для всей Европы. Мы указывали, что Екатерина тмъ скоре могла охладть къ де- Мельяну, увидвъ эту черту характера, что уже имла подобные опыты, и только-что передъ тмъ такой прежній опытъ былъ воспроизведенъ въ Thtre de l’Hermitage.

Въ заключеніи, самъ де-Ларивьеръ въ особенности останавливается на этихъ свойствахъ де-Мельяна, расходясь съ благосклонными сужденіями Сентъ-Бёва.

…’Вс эти факты и впечатлнія побудили наконецъ Екатерину избавиться отъ этого навязчиваго постителя и освободятъ себя отъ общаній, которыя она ему сдлала {Это не совсмъ точно, какъ показываютъ н дальнйшія слова автора: пеней за нимъ оставалась до кончины императрицы,— хотя и это было не общаніе, а подарокъ по доброй вол.}. Даже удивительно, что императрица показала столько терпнія въ тмъ приставаньямъ, какими онъ ей надодалъ. Она все-таки давала ему пенсію, нсколько разъ длала подарки и помстила одного изъ ого сыновей въ коллегію иностранныхъ длъ. Наконецъ она доставила ему вс матеріальныя и умственныя средства для составленія исторіи.

‘Сенакъ де-Мельянъ упрекалъ императрицу, что она не сдлала ему боле любезнаго пріема. Но какой же могъ быть пріемъ со стороны императрицы относительно иностранца, котораго она не призывала и который, въ теченіе трехъ разговоровъ съ нею усплъ только ей не понравиться? Эти два ума не могли согласоваться. Какъ скоро императрица это замтила, она превратила бесды, которыя не имли уже для нея ни привлекательности, ни цли, и которыя отъ постоянныхъ выпрашиваній становились скучными. Одно удивляетъ васъ: то, что Екатерина такъ долго снисходительно выслушивала этого навязчиваго человка и давно его не выпроводила. Это какъ будто позволяетъ думать, что она дорожила больше, чмъ хотла показать, исторіей своего царствованія ‘.

Это послднее замчаніе опять не совсмъ намъ понятно: на ‘исторію своего царствованія’ императрица безъ сомнніе перестала разсчитывать съ перваго личнаго знакомства съ де-Мельяномъ: ея снисходительность скоре можно объяснять простой деликатностью въ писателю и эмигранту, довольно замтному человку своего времени, который все-таки съ ея согласія пріхалъ въ Россію, ея снисходительность могла быть желаніемъ загладить эту свою ошибку.

‘Такимъ образомъ,— говоритъ авторъ,— приключенія Сенака де-Мельяна въ Россіи, въ 1791, можно во многихъ отношеніяхъ сравнить съ приключеніями Мерсье де-ла-Ривьера въ 1767. Жалкая неудача ихъ предпріятій создаетъ между ними поразительную аналогію.

‘Зная Сенака де-Мельяна и то, чего онъ искалъ, намъ трудно не похвалить Екатерину за ея твердость, за ея сопротивленіе и за ея мудрость. Сенакъ де-Мельянъ хотлъ заставить императрицу играть роль обманутой. Екатерина II съумла уклониться отъ этого, и такимъ образомъ этотъ инцидентъ сводится къ тому, что проектъ былъ разстроенъ и человкъ разоблаченъ’.

——

Выше упомянуто, что послдніе годы де-Мельянъ доживалъ въ Вн.

Въ Государственномъ Архив хранится пачка бумагъ, которыя нсколько освщаютъ это время его жизни. Здсь находятся письма де-Мельяна къ принцу де-Линь и особенно къ гр. А. Е. Разумовскому, тогдашнему русскому посланнику въ Вн. Де-Мельянъ жилъ вроятно невдалек отъ Разумовскаго, котораго называетъ своимъ ‘сосдомъ’ — съ разными почтительными эпитетами. Матеріальное положеніе было, кажется, очень стсненное. Разумовскій принималъ его, повидимому, любезно и иногда самъ навщалъ его,— на язык де-Мельяна, онъ удостоивалъ съ своего ‘Олимпа’ спускаться въ его ‘скромную хижину’ (humble cabane), но ‘хижина’, которая обыкновенно полагается au rez-de-chausse, находилась на этотъ разъ въ четвертомъ этаж.

Изъ писемъ оказывается, что по смерти имп. Екатерины пенсія де-Мельяна была превращена, это вроятно поставило его въ очень трудное положеніе, и когда затмъ вступилъ на престолъ имп. Александръ и за границей прочли манифестъ, вспоминавшій объ имп. Екатерин, друзья де-Мельяна поздравляли его, въ увренности, что возобновится и его пенсія. Пока, однако, этого не было, и де-Мельянъ усиленно проситъ гр. Разумовскаго о покровительств, между прочимъ, онъ (по прежнему) готовъ былъ отказаться отъ пенсіи съ тмъ, чтобы ему единовременно уплачено было тридцать тысячъ рублей.

Не знаемъ, была ли удовлетворена — такъ или иначе — эта послдняя просьба.

По смерти де-Мельяна письма въ нему имп. Екатерины доставлены были его сыномъ имп. Александру въ 1803 г., и въ 1825 г. переданы въ Государственный Архивъ.

А. Пыпинъ.

‘Встникъ Европы’, No 12, 1901

Читайте также: