ИСТОРИЧЕСКАЯ ВЫСТАВКА АРХИТЕКТУРЫ ВЪ АКАДЕМІИ ХУДОЖЕСТВЪ
бар. И. Н. Врангель
‘Аполлон’, No 5, 1911
Историческая выставка архитектуры в академии художеств, Врангель Николай Николаевич, Год: 1911
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Меньше всего среди всcхъ искусствъ понимаютъ у насъ архитектуру. Великое искусство зодчества, давшее столько дивныхъ созданій въ древней, дореформенной Руси, памятники строительства ХVIII и первой половины XIX вcковъ были долгое время въ полномъ забвеніи. И лишь въ послcднее десятилcтіе выросъ живой интересъ къ красотc жилища, лишь теперь стали понимать у насъ, что строеніе не только пріютъ для жилья, не только четыре стcны и крыша — логовище человcка, но что всякое зданіе само по себc должно говорить всcми своими линіями и формами о какихъ-то таинственныхъ законахъ счастія — о красотc, что всегда одинаково значительна и нужна во всемъ, что живетъ въ мирc, будь то живое существо или мертвый домъ, созданный для его обитанія. Первымъ шагомъ къ этому было пониманіе необходимости художественной обстановки дома, увлеченіе home’омъ, внутреннимъ уютомъ жилищъ. Вcдь, если припомнить чудовищно-уродливыя комнаты, плюшевую мебель и ужасающую бронзу, которой украшались еще 20 лcтъ назадъ лучшіе дома Петербурга, то станетъ страшно за тcхъ, кто могли безъ чувства содраганія жить среди этихъ вещей. Какъ окружающая среда людей, такъ и окружающіе неодушевленные предметы, незамcтно, но неизбcжно вліяютъ на того, кто съ ними общается. Человcкъ, выросшій среди ‘орcховаго рококо’, среди карикатуры на красоту, не можетъ имcть ни во внcшнемъ, ни во внутреннемъ своемъ обликc строгой системы, прекраснаго ритма, закономcрности. Вотъ почему увлеченіе чисто внcшней формой обстановки — не мимолетный капризъ и прихоть, а глубоко серіозная и нужная всякому цивилизованному народу потребность. Отсутствіе культурныхъ вкусовъ, которое въ Петербургc кое-какъ прикрыто внcшнимъ, условнымъ лоскомъ разныхъ ‘стилей’, еще болcе замcтно въ домахъ Москвы и русской провинціи. Здcсь даже у самыхъ богатыхъ людей, рядомъ съ изысканнcйшими предметами украшенія, стоятъ и висятъ на стcнахъ ужасающія уродства, оскорбляющія не только тcхъ, кто съ ними живетъ, но и всc тc художественные предметы, что находятся въ ихъ сосcдствc. Отсутствіе культурныхъ потребностей къ комфорту, отсутствіе ‘любовнаго ока’ ко всей окружающей жизни чувствуется въ этихъ домахъ, какъ бы украшенныхъ только случайной бутафоріей. Но если въ Петербургc, гдc все же еще теплится какая-то красивая жизнь — послcднее наслcдіе крcпостныхъ временъ, — если въ Петербургc еще любятъ внутреннія стcны своего жилища, за то прямо поражаетъ безразличное отношеніе къ внcшнему виду домовъ. Постройка домовъ, подобныхъ Елисcевскому или кн. Кочубей на Фурштадтской, изуродованіе Михайловскаго дворца, уничтоженіе Строгановской дачи на Черной рcчкc, развc все это не краснорcчивыя доказательства того, какъ возмутительно безразлично смотрятъ всc на внcшній видъ домовъ, въ которыхъ живутъ поколcніе за поколcніемъ и которые внcшне характеризуютъ своихъ обитателей? Всc эти мысли приходятъ на умъ на архитектурной выставкc, гдc такъ много подлинно красиваго, гдc живетъ духъ того времени, когда внcшнее и внутреннее были неразрывно слиты. Въ вcкъ наслcдниковъ короля Солнца, даже наслcдники его традицій въ варварской Россіи понималіи, любили и знали магическій смыслъ и величіе жеста, форму рcчи, линію строенія и рисунокъ музыкальнаго ритма. Вотъ почему такой завершенной и законченной, такой ‘прекрасно-воспитанной’ не справедливо рисуется намъ жизнь XVIII вcка. Это былъ вcкъ внcшней характеристики скрытой мечты и мысли, вcкъ наиболcе сжатаго и свободнаго выраженія пріятной стороны дcйствительности, вcкъ, когда жизнь была театральна, а театръ жизнененъ. И какъ видъ теперешняго Петербурга черезъ пятьдесятъ лcтъ будетъ говорить о невоспитанности, объ отсутствіи tenue, o разнокалиберности русскаго общества, такъ странно-вычурнымъ кажется намъ Елисаветинскій Петербургъ, стройнымъ и гармоничнымъ Петербургъ Екатерины и Александра Благословеннаго. Право же, смотря на фасады домовъ и на мебель, украшающую комнаты, можно нарисовать себc и внcшній обликъ, и внутренній міръ людей того времени. Можно сказать, что человcкъ жившій въ домc Растрелли и сидcвшій на мебели въ формc морской раковины, двигался, говорилъ и думалъ совсcмъ по тому, чcмъ тотъ, кто жилъ въ царствованіе Екатерины, въ домc Камерона и Гваренги, или тотъ, кто видcлъ возрожденіе античной красоты. Потому такъ интересна архитектурная выставка, не только какъ собраніе плановъ и чертежей домовъ, но какъ стройная характеристика нравственнаго облика нcсколькихъ поколcній. На выставкc предметы размcщены по комнатамъ, соотвcтствующимъ царствованіямъ русскихъ Монарховъ. Здcсь комната Петра, убранная креслами съ высокими спинками и видами Петровскаго Петербурга, комнаты Елисаветы, Екатерины, Александра и Николая Павловича.
Къ сожалcнію, подборъ мебели чрезвычайно неудаченъ, часть выставки устраивалась и собиралась наспcхъ, мcста было немного и пришлось взять нcсколько случайныхъ предметовъ, упустивъ другіе, болcе значительные. Особенно бcденъ отдcлъ первой половины XVIII столcтія отъ Петра I и до Екатерины II, такъ какъ отъ этого времени дошли до насъ только жалкія крохи, да и тc, къ сожалcнію, на выставку не попали. И можно лишь пожелать, чтобы со временемъ спеціальная выставка мебели и предметовъ убранства комнатъ показала бы, наконецъ, все, что еще таится по этой части въ малодоступныхъ обозрcнію коллекціяхъ.
Вcдь, право же стыдно, что до сихъ поръ мы не знаемъ нашихъ лучшихъ мебельщиковъ, рcзчиковъ и бронзовщиковъ!
Въ самомъ дcлc, кромc работъ во дворцахъ Петергофа и Царскаго, что извcстно намъ о рcзныхъ издcліяхъ Пино, Симона, Эшель Празодо, Шталмейера, Дункера, Роллана, Гамбса, Бобкова и многихъ другихъ мастеровъ, работавшихъ въ Россіи? На выставкc случайно представлены очень немногія изъ ихъ произведеній. Таковы экранъ и каминъ, исполненные рcзчикомъ Шарлеманемъ по рисункамъ самого Камерона и очень грубая и мало интересная золоченая академическая чернильница, работы ‘Павла Брылло’ — отца знаменитаго Карла Брюллова. Все остальное, за исключеніемъ нcкоторыхъ предметовъ изъ Каменностровскаго дворца, сдcланныхъ по рисункамъ К. И. Росси, — неизвcстно кcмъ сочинено и кcмъ выполнено.
Среди этихъ предметомъ хороши елисаветинскій бобикъ (кн. И. И. Горчаковой), ажурное кресло Тульскаго завода (Царскосельскій дворецъ), кресло и столъ (кн. М. А. Шаховской), дивной работы ломберный столъ (М. С. и Е. И. Олинъ), два комода съ инкрустаціей (гр. М. Ф. Шереметевой), мебель, принадлежащая гр. Н. Ф. Карловой и принцессc Е. Г. Саксенъ-Альтенбургской.
Среди бронзовыхъ издcлій восхитительные часы фирмы Laurent Ю Paris съ фигурой Фальконе (?) (Е. Н. Ксидо), часы изъ Академіи Художествъ, двc вазочки (синее стекло съ бронзой) отъ Е. В. Ксидо, зеленый фонарь (Зимній дворецъ), чудесные часы въ видc яйца со змcей (М. С. и Н. И. Олинъ) и люстра изъ той же коллекціи, канделябры Томиръ (принцессы Е. Г. Саксенъ-Альтенбургской), бронзовые золоченые часы ‘Амуръ, оттачивающій стрcлу’ и ‘Улетающее время’ (Зимній дворецъ). Конечно, все это очень незначательно и случайно, сравнительно съ тcмъ, что было сдcлано въ Россіи, если судить по дворцамъ, по подмосковнымъ ‘Остаикино’ и ‘Кусково’, да по описаніямъ хотя бы дома кн. Безбородки въ Москвc, о которомъ говорится въ запискахъ Виже Лебренъ.
Такихъ домовъ было много, и въ каждомъ изъ нихъ, кромc вывозныхъ изъ за границы предметовъ, находилось не мало и русскихъ вещей, тогда менcе искусно, но какъ-то болcе сочно и непосредственно выполненныхъ.
Впрочемъ, предметы убранства комнатъ не составляютъ основы выставки, они только придаютъ ей обитаемый видъ, заставляя этимъ и случайнаго посcтителя вникнуть въ духъ времени, въ общее настроеніе эпохи. Вcдь широкая публика гораздо легче пойметъ уже выполненное, чcмъ только ‘идею’, мечту художника, скорcе заинтересуется кресломъ, бюро и моделью зданія, чcмъ планомъ или чертежомъ, какъ бы хорошо ни былъ онъ сдcланъ. Однако, въ этихъ-то рисункахъ и наброскахъ художниковъ яснcе и краснорcчивcе всего высказалось ихъ пониманіе красоты и смысла архитектуры. Начиная съ Петра Великаго и кончая Николаемъ I, всc русскіе императоры, каждый по своему, любили свою столицу… Петръ любилъ ее какъ свое собственное созданіе, какъ ‘сcверную Голландію’, которую онъ своей личной волею выростилъ на берегахъ Невы. И не смотря на всc капризныя причуды архитекторовъ его времени, всc зданія, даже не имcющія практическаго смысла, проникнуты какимъ-то особеннымъ здравымъ смысломъ Великаго прообразователя. Въ царствованіе Елисаветы Петровны мы видимъ обратное: — причуда и мечта стоитъ на первомъ планc, заслоняя житейское значеніе жилища человcка. Здcсь все — капризъ, выдумка, прихоть веселой и разнузданной дочери Петра. И смотря теперь на извилистые маскароны и безпорядочные наброски Растрелли-младшаго, ясно видишь тcхъ женщинъ въ мушками на лицахъ и съ вcерами въ рукахъ, что походили по ступенямъ этихъ и лcстницъ, вступали въ эти залы и кивали изъ оконъ своимъ возлюбленнымъ. Линіи стcнъ какъ бы слcдили за движеніями тcла, и прерывистый шопотъ разговаривающей толпы придворныхъ кавалеровъ и дамъ только и могъ родиться и жить въ причудливыхъ постройкахъ Растрелли… Такъ же, какъ только въ домахъ Росси и его послcдователей могли маршировать деревянными ногами вышколенные Аракчеевымъ бравые генералы Николая Павловича.
Въ жизни существуетъ поразительная гармонія между всcми живыми существами и неодушевленными предметами. Гармонія, которую часто не замcчаютъ современники, но которую ясно видятъ потомки. Эта гармонія и есть стиль времени — оркестръ, поющій на разныхъ инструментахъ ту же пcснь. И несомнcнно, что лицо человcка Елисаветинскаго царствованія имcетъ какое-то таинственное семейное сходство, какое-то, незримое духовное родство съ домами, мебелью, картинами и фарфоромъ той эпохи. Такое же родство, какъ у различныхъ искусствъ одного времени, какъ у романса ‘Сизый голубочекъ’ съ живописью Боровиковскаго или съ фарфоровой вазой — розовое съ зеленымъ — съ гирляндой Louis XVI. Прежде люди, чутко относившіеся къ жизни, всегда сознавали свою духовную близость къ окружающей ихъ обстановкc и прекрасно понимали, что, лелcя ее, они тcмъ самымъ запечатлcваютъ навсегда свой собственный обликъ на всемъ окружающемъ. И черезъ нcсколько столcтій потомки этихъ людей почувствовали ихъ жизнь, ихъ время и ихъ самихъ по тcмъ мертвымъ предметамъ ихъ домашняго культа, что сохранились на многіе годы. Предметы стали зеркалами, отражающими жизнь. Отсюда понятной становится забота не только объ обстановкc дома, но и о внcшности его, о городc, который является рамкой для всcхъ его обитателей. Какъ видна любовь къ Петербургу въ устахъ екатерининскаго писателя: ‘Въ немъ все такъ прекрасно. Что отнюдь бы изъ онаго не вышелъ. Онъ напоминаетъ безсмертное имя своего Основателя, можетъ славиться и взятымъ въ его благолcпіи и выгодахъ попеченіемъ великія Екатерины II, которая его украсила достойными сего Основателя и своего имени зданіями. Онъ не таковъ, какъ Ридль, который представляетъ всc лучшія слои зданія въ поверженномъ или искаженномъ отъ времени и передcлки видc, но напротивъ того вмcщаетъ въ себc, въ цcлости своей, толикіе же храмы, дворцы и другія зданія, которыя могутъ равняться со всcмъ тcмъ, что есть прекраснcйшаго въ свcтc.
Наслcдники Екатерины также любили туманную столицу Сcвера, любилъ ее особенно нcжно Александръ I, внимательно слcдившій за всcми постройками въ городc, любилъ и Николай Павловичъ. И только въ царствованіе Александра II явилось полное безразличіе, къ красотc города и даже презрcніе къ тому ‘солдатскому Аракчеевскому’ стилю, о которомъ даже Алексcй Толстой въ ‘Портретc’ говоритъ:
Въ мои года хорошимъ было тономъ
Казарменному тону подражать,
И четыремъ или восьми колоннамъ
Вмcнялось въ долгъ шеренгою торчать.
Подъ неизмcннымъ греческимъ фронтономъ.
Во Франціи такую благодать
Завелъ, въ свой вcкъ воинственныхъ плебеевъ
Наполеонъ,— въ Россіи-жъ Аракчеевъ.
Оттого и выставка архитектуры обрывается на освобожденіи крестьянъ, послc котораго стали жить иными интересами, позабывъ всc старыя традиціи вымирающаго, иногда глупаго, но всегда красиваго, барства. На выставкc архитектуры больше всего поражаетъ именно этотъ grand air, это презрcніе къ житейскимъ удобствамъ въ пользу отвлеченнаго идеала прекраснаго.
И чувствуешь, что люди, жившіе въ домахъ Елисаветы и даже болcе спокойные и здравомыслящіе современники Александра I, прежде всего думали о той рамкc, которая окружаетъ ихъ, а потомъ уже о практическомъ ея значеніи. И только въ царствованіе Петра Великаго мы видимъ раздcленіе жилища на два типа — простое для обитанія, какъ домикъ въ Лcтнемъ саду, и затcйливое, ‘для потехи’, какъ гроты того же сада, такъ прихотливо выдуманные Шлютеромъ (?) и зачерченные Михаиломъ Земцовымъ. И на всcхъ чертежахъ этого времени, на проэктахъ Леблова и де-Витта находятся собственноручныя помcтки и замcчанія, сдcланныя Царемъ, заботливо относившимся ко всему, что украшало его столицу. Въ этой Петровской комнатc, на выставкc очень мало предметовъ, мало и чертежей: два столcтія, отдcляющія насъ отъ Петра I слишкомъ большой срокъ. Чтобы въ варварской Россіи сохранилось много слcдовъ отъ жизни того времени, Почти столь же мало дошло до насъ и отъ эпохи Анны и Елисавсты, о первой и говорить нечего, такъ какъ за отсутствіемъ матеріала зала ея имени на выставкc нcтъ. Отъ пышнаго, богатаго царствованія Елисаветы нашлось всего 62 номера, да и то многіе изъ нихъ — копіи, а не оригиналы авторовъ построекъ. Но и по этимъ копіямъ можно представить себc, какой волшебной сказкой, какой театральной выдумкой была жизнь тcхъ, что жили въ домахъ Піетро Трецини, Якова Свіязева, Андрея Квасова и Растрелли-сына. Чудомъ изъ чудесъ кажется намъ теперь яркій праздникъ затcйливой постройки Смольнаго монастыря, съ громадной высокой башней, къ сожалcнію не выполненной. Какой веселой должна была казаться жизнь въ елисативетинское царствованіе, когда монастырь походилъ на золоченую клcтку для райской птицы. Даже въ церкви радостно и смcючись молились Вседержителю, позабывъ про постные вздохи и сумрачную темноту приземистыхъ старо-русскихъ церквей XVII вcка. Вотъ въ какой церкви истинно славословишь Творца радости земной, вотъ гдc жизненна молитва Богу!.. Совсcмъ другимъ рисуется намъ мудрое и разсудочное царствованіе Екатерины II, которой на выставкc отведено три комнаты (IV—VI). Одинъ старый Исаакіевскій соборъ Ринальди уже такое восхитительное, стройное повcствованіе въ линіяхъ и формахъ, что по одному этому величавому и простому зданію понимаешь, какіе мастера работали въ это царствованіе въ Россіи. И такъ какъ все созданное ими здcсь почти единственное, что сохранилось отъ ихъ творчества, то Ринальди. Гонзага, Руска, Камеронъ, Корсини, Канонни, Гваренги, де-ля Моттъ, Фельтенъ, всc они для насъ — иностранцы только по фамиліямъ. И какъ не считать своими ‘усыновленными’ тcхъ, что отдали Россіи всю свою жизнь и все свое творчество?
Развc можемъ мы признавать чуждымъ то, что легло въ основу нашей современной культуры, развc сочтемъ мы созданіями иноземцевъ дворцы, театры, и дома частныхъ лицъ, гдc родились и выросли всc тc, что сдcлали Россію европейской? Вcдь если бы не архивныя справки, подписи на чертежахъ и научныя изысканія, то мы бы и не отличили построекъ Старова и Федора Волкова отъ тcхъ сооруженій, что создали ихъ иностранные наставники, всю жизнь проработавшіе въ Россіи! А если бы и отличили, то только по нcкоторой робости и неловкости, которая даже у лучшихъ русскихъ мастеровъ показываетъ превосходство передъ ними европейской старой культуры. Однако, среди чисто русскихъ именъ можно назвать нcсколько вполнc европейскаго уровня. Таковъ И. Е. Старовъ, авторъ Таврическаго дворца, мызы Пелла, Софійской царскосельской церкви и собора Алексанцро-Невской лавры. Таковъ Баженовъ — авторъ проэкта колоссальнаго кремлевскаго дворца. Такой же былъ, вcроятно, и мало выясненный Федоръ Волковъ, строившій службы Таврическаго дворца, винный и Соляной городокъ, пивоваренные заводы на Выборгской сторонc, столовую морского кадетскаго корпуса, тотъ Волковъ, о которомъ въ одномъ наставленіи пенсіонерамъ Академіи говорится, что ‘онъ нcкогда, бывши въ Парижc строителемъ одного тамошняго театра, пріобрcлъ и въ молодыхъ своихъ лcтахъ не только похвалу себc, но и честь отечеству’. Иностранная школа создала уже нcсколько чисто-русскихъ художниковъ въ царствованіе наслcдниковъ Екатерины, особенно при Александрc I, когда Андрей Воронихинъ, А. Захаровъ, Демирцовъ, Витбергъ, Стасовъ и Мельниковъ содcйствовали созиданію восхитительныхъ построекъ наравнc со своими иностранными товарищами, какъ Тома де-Томонъ, Жилярди. Менеласъ, Шарлемань, Висконти, Луиджи Русска и Росси. Изъ всcхъ нихъ самые значительные Жилярди для Москвы и Росси для Петербурга. Первый изъ нихъ представленъ шестью (изъ коихъ три копіи) восхитительными чертежами Техническаго училища, Воспитательнаго дома, Опекунскаго Совcта, Студенецкой дачи, бывшей графа Закревскаго. Работъ Росси значительно больше и кромc чертежей на выставкc находится красивая мебель, исполненная по его рисункамъ.
Потомъ идутъ романтическія композиціи Витберга, грандіозные замыслы В. Стасова — мастера чисто-русскаго широкаго размаха, столь пышно сочетавшагося съ античнымъ духомъ стиля Имперіи. Этотъ ‘православный empire’ Стасова знаменуетъ уже новую вcру новаго поколcнія, отъ котораго близокъ переходъ къ постройкамъ К. Тона.
На выставкc помимо архитектурныхъ работъ много красиваго и среди живописныхъ произведеній. Такъ очень курьезны огромные виды Ораніенбаумскаго дворца 1758 г. — работы какого-нибудь нcмецкаго видописца, подражателя Валеріани, отличный Аничковъ дворецъ кисти Махаева, широко-написанный пейзажъ съ памятникомъ Петра Великаго и двc очень рcдкія картины въ сcроватыхъ приторныхъ тонахъ — видъ стараго Казанскаго (Рождества Пресвятыя Богородицы) собора и руины Царскосельскаго парка. Обc онc кисти Ивана Бcльскаго, писавшаго болcе мягко и размашисто, чcмъ его братъ Алексcй. Красивъ рядъ отличныхъ видовъ Петербурга — rеодора Алексcева, фантастически прекрасны декоративныя мечтанія Гонзаги, смотря на которыя понимаешь, что онъ могъ написать книгу ‘La Musique des yeux’. Хороши также акварели Федора Данилова, нcсколько холстовъ Семена Щедрина, акварели Галактіонова, Мартынова, рядъ курьезнcйшихъ карикатуръ на Гваренги и огромная панорама Петербурга (1817—20 г.г.), исполненная Анжело Тозели. Все это вмcстc съ мебелью, стоящей вдоль стcнъ, переноситъ зрителя въ прошедшее время. И начинаешь любить это прошлое за то, что каждое эхо его говоритъ о томъ, что люди понимали прелесть жизни во всcхъ ея проявленіяхъ. Понимали печали смcха и радости страданія, понимали, что жизнь создана для того, чтобы ею пользоваться и всегда и во всемъ искать ея красоту. И въ каждомъ трепетc прикосновенія, въ каждомъ шорохc движенія и звукc слова, въ каждомъ изгибc линіи и выявленіи формы сказывается эта неизмcнно великая и радостная, Богу угодная joie de vivre. Если любишь все, что даетъ радость, то любишь и Того, кто создалъ ее. И потому, можетъ быть, религіозны и праведны только тc, что наслаждаются всcми перепcвами и радугами безконечно прекрасной жизни. И какъ ни странно сказать, но когда то любили и понимали ее предки тcхъ, что живутъ и скучаютъ теперь въ нашей безцвcтной столицc. Оттого любишь ея прошлое, любишь Этотъ старый Петербургъ и любишь его не только за то, что онъ старый. Нcтъ, именно наоборотъ — за то, что въ этой кажущейся ‘хронологической старости’ — свcжій и живой источникъ современныхъ намъ мечтаній о красотc, та непосредственная бодрость и дальнозоркость, которая заставляла всcхъ людей, вышедшихъ изъ культуры XVIII вcка, работать не только для себя, но и для будущихъ и смотрcть на много десятилcтій впередъ. Вотъ почему все, что сдcлано мастерами этого времени, не только не устарcло и не умерло, но часто,— даже гораздо болcе передовое, чcмъ то, что дcлается въ настоящее время. И, Богъ вcсть сколько лcтъ еще пройдетъ пока мы, люди начала XX вcка, дойдемъ до пониманія тcхъ, что жили сто лcтъ ранcе насъ…