Истинное приключение благородной россиянки
КОММЕНТАРИИ
* * *
Истинное приключение благородной россиянки, Неизвестные Авторы, Год: 1803
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Русская сентиментальная повесть.
М., Издательство Московского университета, 1979
Составление, общая редакция и комментарии П. А. Орлова.
Госпожа N *** происходит из достаточной и довольно знатной российской фамилии N ***. Она родилась в N***. Отец ее был человек весьма надменный, а мать — женщина тщеславная и злая, но воспитание дочери своей дали они приличное благородной девице и соответственное фамилии и состоянию своему. Природа осыпала ее благими дарами своими, и госпожа N *** на четырнадцатом году была выведена в свет.
Красота ее и таланты скоро сделали ее замечательной в оном и привлекли к ней толпу обожателей. Окружали ее, хвалили не только что мужчины, но и женщины—восхищались ее разумом, ее прелестями, и во всех обществах говорили что-нибудь о госпоже N ***. Могли не соглашаться в совершенстве красоты ее, но достоинства ее признавала и самая зависть.
Между многими был более всех пленен ею граф N ***. Человек молодой, богатый, знатный, но развратный, испорченный дурными примерами большого света, в котором фортуна дала играть ему блистательную роль. Многие красавицы искали победить его своими прелестями, но любезная N *** без всякого старания, без всякого желания сделалась победительницею над ним.
Граф N *** не мог жить без нее — везде, где была госпожа N ***, там был и граф N ***, делал тысячу услуг ей, обнаруживал страсть свою, и — наконец — открылся ей в оной.
— Я обожаю тебя, прекрасная,— сказал он ей в одном собрании,— но ты не примечаешь меня. Ежели сердце мое и рука — достойные тебя дары, то пламенная любовь приносит их тебе.
— Вы мне много делаете чести, граф,— отвечала госпожа N *** и оставила его.
Граф до чрезмерности был удивлен ею, ибо он не ожидал столь неудачного приема, оскорбился и предстал к ее родителям. Предлагает им о браке с дочерью их. И ослепленные наружными выгодами родители соглашаются, обещают, не сказав ничего о том дочери своей,— и граф успокоен.
Она узнает об оном и с огорчением в сердце, со слезами в глазах просит родителей не принуждать ее к сему браку. ‘Предоставьте собственному моему выбору,— говорит она,— того, кто должен составить счастие всей жизни моей, граф мне не нравится’. Но ее заставили молчать, называли безрассудною, которая не видит благополучия своего и потому отказывается от оного, велели принимать графа со всею ласковостию. И пылкий, нетерпеливый граф требует ускорения своего желания.
День свадьбы назначен — он настал — и бледная, полумертвая N *** подходит к алтарю, произносит пред ним клятвы одними устами, а не сердцем: ибо сердце ни к чему принудить невозможно, ослабевает, и жестокий обморок прерывает на некоторое время церемонию — она приходит в чувство — и все совершилось.
Но человек с развлеченными чувствами, с поврежденным сердцем привыкший ко всечасной перемене предметов удовольствий своих,— долго ли может питать чистое, священное чувство постоянной любви? Граф в конце первого же года женитьбы своей почувствовал пресыщение страсти своей. Прелести обожаемой супруги исчезли в глазах его, они не производили более восторгов в душе его, не возбуждали более новых желаний в его сердце, одним словом сказать: граф начал скучать женою своею, начал искать новых увеселений, заводить интриги, провождать время в обществе распущенных людей и, пользуясь всеми светскими забавами, не позволял жене своей и самых невинных, всечасно огорчал ее, не имея причины огорчаться ею, и из страстного, нежного, покорного любовника сделался строгим, жестоким мужем…
Какой ужасный переход! ах! для чего одно и то же сердце удобно к таким противоречиям!.. Сердце?.. Нет!.. Там нет сердца, где нет совести, чести, чувствительности!.. а другое что-нибудь на его месте… Графиня выговаривала, плакала, жаловалась, но все понапрасну.
Между тем умер отец ее, осталась одна мать, но какая мать? Бесчеловечная, жестокая,— мать, которая не брала участия в судьбе дочери своей, и сия несчастная смелости не имела говорить с нею откровенно. Все начинало удручать ее, и единственное ее утешение, ее отрада были слезы, которые облегчали размученное ее сердце.
Скоро потом открылось, что она беременна. Невинная графиня утешалась тем и думала: будущий плод принесет услаждение горестям моим, супруг, увидя меня материю, обратится ко мне, будет снисходительнее, ласковее, воздержнее, сделавшись отцом, почувствует, может быть, долг свой, почувствует сожаление и возродится в нем, может быть, угрызение совести и раскаяния, и сии чувства возвратят мне супруга.
Но она обманулась, граф отнюдь не переменился, продолжал ту же распущенную жизнь, проматывал имение, предавался самым гнусным страстям и часто по целой неделе не видывала его несчастная графиня.
Тогда уже почувствовала свое она злополучие, глаза ее более не осушались от слез, душа томилась и, огорченная до бесконечности, начинала искать отмщения.
Между прочими, которые посещали графа, ездил к ним чаще всех князь N ***, офицер гвардии. Он был влюблен в графиню, когда она еще была девицею, но никогда не имел смелости открыть ей страсть свою. Графиня также предпочитала его многим, находила его достойным и любезным человеком, чувствовала к нему наклонность сердца своего, но, охраняя долг брачного союза, она страшилась чувства сего.
В один день она была более, нежели когда-нибудь, огорчена мужем своим. В сие время приезжает князь, находит ее одну—графа не было дома —в слезах, в горести, в отчаянии. Тронутый князь берет нежное участие в печали ее, смешивает слезы свои с ее слезами, успокаивает, утешает ее — и не чувствительным образом открывает ей долгопитаемую страсть свою.
— Я никогда не имел дерзости говорить тебе о чувствах моих, графиня,— сказал он, стоя на коленях перед нею,— молчал о страсти моей к тебе, которая воспламенила душу мою прежде, нежели судьба отдала тебя в руки тирану, благополучие твое предпочитал собственному своему, но ты проливаешь слезы! И недостойный виновник оных развязывает язык мой.
— Ты мне мил,— сказала графиня решительным голосом,— и я не стыжусь признания моего, слабость моя оправдана твердостию, с которою сносила я все ожесточения, деланные мне. Я отдаю тебе сердце и душу мою — будь другом моим.
Они клялись в вечной любви, и графиня в первый раз в жизни была сию минуту счастлива. Любовники предавалися восторгам чувств своих и наслаждались оными. Но увы! они не могли предвидеть той громоносной тучи, которая собиралася над ними, которая долженствовала поразить их… вечною разлукой.
Злополучная графиня! Участь твоя — быть преступницею, но сердце твое сотворено любить добродетель! Пороки мужа твоего совратили и тебя с путей ее, довели до отчаяния — до погибели.
Недолго любовники были счастливы. Судьба произвела графиню N*** для испытания всей бедственности человеческой. Она разрешается от бремени дочерью.
Во время ее болезни граф замечает, что князь с излишней заботливостию участвовал в восстановлении ее здоровья, замечает страстные его взгляды, наблюдает все его поступки и находит в них причину к подозрению. Ревность, происшедшая, конечно, не от любви, но от самолюбия, воспламеняет его. ‘Должно отмстить оскорбителям моим,— рассуждал так он в себе,— и я накажу их’. Приказывает тотчас в доме, чтобы никого не принимали и чтоб графине никто не дерзал ни о чем докладывать. Выговаривает ей самыми грубыми словами, обходится с нею самым непозволительным образом, даже и в низком состоянии.
Чувство злобы разлилося в сердце его, омрачило разум и учинило его неистовым. Он ни на минуту не оставлял в покое бедную графиню.
Надобно ей было уведомить князя о своем положении, она написала к нему письмо следующего содержания:
‘Состояние мое самое бедственное, и я ниоткуда не вижу себе помощи! Надежда умирает в сердце моем!.. Одна цепь несчастия представляется мыслям моим!.. Граф подозревает нас, ревность, возбужденная самолюбием, а не долгом супружеским, почитает себя оскорбительным, которая доводит его до безумия. Он никого не хочет принимать к себе, отдал приказание в доме отказывать всем и мне ни о чем не докладывать, ни в чем не повиноваться… Итак, любезный мой князь невозможно тебе ни видеть меня, ни писать ко мне. Все пагубно, все опасно для меня!.. Смерть одна — избавление!..’
Хотя никто уже не ездил к графу и никуда жена его не выезжала однако же он все терзался внутренним беспокойством, терзался—и напоследок решился запереть ее в верхних комнатах, не разлучая с дочерью.
Графиня, узнав о том, бросилась к ногам его, просила отменить ужасный приговор сей, сжалиться —не над нею, но над невинным младенцем, плакала, рыдала, но ничто не помогло, не тронуло варварского сердца его. Она, успокоясь несколько, отправила к князю письмо. Вот его содержание:
‘Я осуждена на заточение. Жестокий тиран мой заключил меня в темницу, где должна я проводить горестный остаток жизни моей! Есть еще утешение мне: невинный ангел мой будет со мною — дочь моя. Но, ах! какая судьба ожидает ее! Боже мой? Ужасен гнев твой!.. Прости, единственный мой друг! Не беспокойся много о злополучной’.
Князь, прочитав письмо, в первом движении хотел лететь к ней, извлечь ее из рук варвара, но рассудок остановил его.
Два года протекло заключение графини. Казалось бы, что граф должен успокоить ревность свою и дать покой несчастной графине. Нет, хотя жизнь вел он распутнейшую во всех частях, но никогда не позабывал, что он был огорчен ею. Всячески разведывал о князе, и нашелся такой злой язык, который сказал ему, что жена его переписывается с князем.
Известие сие разгорячило в нем всю желчь. Буря восстала в душе его. ‘Как! Меня продолжают бесчестить!.. Нет! Я не оставлю без наказания сего!’ И приходит ему мысль разлучить графиню с дочерью. ‘Ей ужасная казнь будет это’,— думает он, приказывает взять от нее оную и отвести в Смольный монастырь*. Тогда был первый набор в оном и принимали различного возраста.
Сердце мое в сию минуту забилось — перо падает из руки, оно не может изобразить трогательнейшей сей сцены, сей, когда приходят к нежной матери разлучить ее с любезнейшею дочерью — трехлетним младенцем, требующим еще всей матерней попечительности,— единственною отрадою в горькой судьбе ее! Графиня ухватила бедное дитя, прижала крепко к груди своей, маленькие ручонки сплелись вокруг ее шеи.
— Убейте меня,— закричала она,— и после возьмите сироту сию!
Обморок лишил ее чувств, но когда опамятовалась она, то не имела уже дочери.
Удар сей казался ей невозможно снести! Воображение ее начертало вдруг картину ее жизни,— картину уносную, от которой отвращаю я слезами полные глаза мои!.. ‘Я одна,— думала она,— одна в целом мире… Всеми оставленная, заключенная, как невольница, презираемая, как преступница,— могу ли я более жить?..’ Она призывала смерть, но смерть не приходила к ней… В слезах хотела найти облегчение — но не было слез!.. Чрезмерная горесть превратила сердце ее в камень и уподобила истукану! Она ничего не предпринимала, ничего, по-видимому, не чувствовала,— казалось, что она покойна. Но, ах! спокойствие сие… был ужасный яд в душе ее!..
Попадаются ей нечаянно игрушки милой ее дочери — она хватает их, прикладывает к устам своим, подымает томные глаза на небо — быстрый вздох вырывается из онемелого сердца ее и горячая слеза, пробиваясь по изгибам ее, смягчает, согревает ее — и возвращает ее к нечувствительности.
— Ты отторгнута от души моей, милая невинность!— вскричала она.— Жестокосердый отец твой пронзил кинжалом несчастную мать твою… Где ты? в чьих руках? что будет с тобою? Всемогущий боже! Ты спаси невинность — пусть я одна понесу казнь твою!..
Но каковы бы ни были печали, время уменьшает их. Графиня начала понемногу успокаиваться, размышлять о положении своем, ‘Я еще в весне жизни моей,— думала она,— и ничего не вижу, ничего не надеюсь к отраде моей… В сем страшном заключении должна проводить остальные дни мои и ожидать всегда новых поражений! Неужели не могу спастись я от разящей меня руки?.. Неужели нет никаких способов?.. Но к кому же, несчастная, я прибегну? кому откроюсь? Никто не смеет здесь даже и соболезновать о мне! Должна мучиться и терпеть… Вот участь моя!’
Хаживал в дом к ним один купец, человек молодой, без всякого просвещения, но с добрым сердцем, с чувствительною душою. Зная печальную историю графини и видя страдания ее, он искренне брал участие в жалостной судьбе ее и делал по возможности своей ей услуги.
Графине приходило на мысль открыть ему намерение свое, которое поселилось в мыслях ее,— намерение оставить дом, мужа своего, или лучше сказать,— своего мучителя и вверить ему жребий свой. Думала, колебалась и, наконец, решилась.
— Тебе известны почти все обстоятельства жизни моей,— сказала она ему, быв одна с ним {В сие время граф охотился с собаками в деревне.},— а мне известна твоя честность, твое добродушие, твое сострадание обо мне, я решилась оставить ужасный для меня дом сей и вручить тебе судьбу мою вместе с собою,— будь покровителем моим, супругом и целым светом!..
Тут слезы рекою полилися из глаз ее.
Изумленный, испуганный сим предложением, купец стоит перед нею безответен, она думает, что не понимает ее, повторяет, рыдая, речь свою, он не находит слов отвечать ей, мысли его рассеялись, он смотрит на нее неподвижными глазами.
— Ты не можешь решиться,— говорит графиня,— ты…
Он не дал договорить ей:
— Нет! Я решился жертвовать тебе, графиня, моею жизнию, ежели такая жертва может быть тебе полезна, но согласиться с желанием твоим устрашаюсь!.. Да! Устрашаюсь причинить тебе новое злополучие быть виновником новых слез твоих — это страшнее мне самой смерти.
— Для меня нет нового злополучия,— говорит графиня,— будущие, каковы бы они ни были, не могут быть важнее прошедших, которые испытала я. В состоянии самом низком, в самом бедном я могу быть счастлива, избавясь тирана моего. Ежели несчастия трогают тебя, будь избавителем моим!
Растроганный чувствительный молодой человек представляет опасности, каким графиня подвергает себя, она ничего не внемлет, и великодушный юноша подает ей напоследок руку, клянется вечно почитать, любить ее и жизнию своею ограждать покой ее жизни.
Она назначила час побега. Молодой человек приготовляет ей крестьянское платье, сам надевает простой сермяжный кафтан и ожидает ее в кустах за городом. Она выходит счастливо из дому до восхождения солнца, переодевается, и, пользуясь еще мраком ночи, они пускаются в путь.
Поутру в доме не находят ее, тревожатся и, помня строгое приказание господина своего, бросаются всюду искать ее Но невинные преступники были осторожны: они днем спускалися в глубокий ров или уходили в густоту леса и при бледном свете луны продолжали путь свой. Таким образом пришли они в деревню, где жил его дядя, готовый принять, и где надеялись проводить спокойно жизнь свою.
Слух о побеге графини рассеялся в тот же день по всей столице Необыкновенное сие происшествие заняло весь город. Иные относили оное дурному ее поведению, другие приписывали отчаянию, в которое ввергнута oнa мужем. Граф в бешенстве, рассылает курьеров по всем городам, но как ни старался, как ни разыскивал — все было тщетно. Невидимая рука охраняла их от его поисков.
Графиня начинала вкушать приятности жизни,— жизни простой, единообразной, всегда покойной, и в мирной хижине добродушного старика, дяди избавителя своего, отдыхало сердце ее от долговременного томления, она жила у него под именем его племянницы. Ничто не нарушало тишины их. Графиня работала, как крестьянка, не чувствовала скуки и была довольна.
Деревня сия была на большой дороге, часто проезжие господа останавливались в оной. Тогда она скрывалась и уходила или в огород, или на чердак.
Однажды приезжает ввечеру полковник N *** и останавливается на ночлег в самой той избе, где жила графиня. Она по обыкновению ушла и села на берегу речки, протекающей позади их жилища.
Восхищена будучи картиною заходящего солнца, она воспоминает прошедшее, сравнивает с настоящим, и слезы градом катились по бледным щекам ее.
‘Времена, счастливые времена! Вы исчезли,— исчезли, как сновидение, как исчезает теперь последний луч сего светила,— времена, когда я была девицею, жила в доме родительском, не знав никаких горестей, когда дни мои посвящались наукам, некоторые часы — невинным удовольствиям. Могла ли воображать я, что вам последуют столь бурные, столь ужасные! Что солнце на горизонте моем померкнет прежде полудня жизни моей и что вечный мрак покроет ее!.. Нет, будущее льстило мечтательности моей весьма много, я думала, что, вышед в свет, найду талантами моими возможное счастие в нем, что всякий день будет приносить мне с собою новое удовольствие и что век мой будет исполнен одними радостями, наслаждениями! Но увы! Что есть судьба человеческая? Где сильная сия рука, которая в одно мгновение с высоты блаженства низвергает в бездонную пропасть бедствия?.. В одно мгновение разрушает огромное здание надежды и в отчаянии оставляет стенать над горестными развалинами оной?.. Какие преимущества счастия? Один миг! — и мы в бесконечном расстоянии от оного… С измученными чувствами от ужасного потрясения, с растерзанным сердцем от малодушия, с утомленною душою от горестей… а рожденный в нищете, он равными, тихими шагами совершает путь жизни своей и, оглянувшись назад, не испускает вздохов, не проливает слез! Кто не признает сию истину? Увы! я узнала ее печальным опытом!.. Ценою покоя моего приобрела понятие о неложном благе и научилась распознавать обманчивый призрак оного! Жизнь моя есть наставительный пример превратности сего обольстительного счастия, которое люди чают найти вне души своей, ищут с утратой ее покоя, с повреждением ее свойства и увидят — но поздно! — что гонялись за дымом. Из состояния графини я перешла в состояние бедной крестьянки и нахожу себя в тысячу раз счастливее теперь. Мечта разума моего исчезла, но первые впечатления остались в сердце — ах! они мешают наслаждению его в настоящем моем покое и невольным образом заставляют воспоминать о прошедшем!..’
Так философствовала чрезвычайная сия женщина и в восторге томногорестной души своей запела нечувствительно арию из французской оперы Deserleur, не приметя того, что стоял за нею лакей полковника N ***, который, будучи удивлен тем, что крестьянка пела по-французски с такою нежностию, с такою чувствительностию, удалился осторожно от нее и поспешил сказать о сем своему господину.
Полковник N *** поспешно идет к тому месту, где она сидела, и застает ее, продолжающую свою арию, останавливается и слушает. Она нечаянно оборачивается и видит его — приходит в замешательство. Полковник N *** с вежливым, с ласковым видом подходит к ней, она опускает глаза в землю, он вглядывается в лицо ее, и хотя печали бедность, труды много сделали перемены в ней, однако же прелести все еще блистали, он узнает черты ее и приходит в изумление.
— Боже мой! — восклицает он.— Что я вижу?.. Не обманывают ли меня глаза мои?.. Нет — это точно она, она — это графиня!
При сем слове она затрепетала, ноги ее подогнулись, она упала на колени и по некотором молчании, залившись слезами, говорит ему.
— Так, вы видите злополучную графиню, но ежели вы великодушны, то, конечно, не нарушите бедственного ее покоя!..
Тронутый до глубины сердца своего полковник говорит ей:
— Нет, графиня, я особливым удовольствием почту оказать вам мои услуги и ничем не буду веселиться столько, сколько возможностию быть для вас полезным. Надобно вам знать, графиня, что супруг ваш промотался совершенно и живет в деревне, в столице, не имея давно никакого о вас слуха, почитают вас погибшей. Но я нахожу вас!.. где?., в каком образе?.. О всемогущий!..
Графиня была почти бесчувственна, слезы рекою катилися из глаз ее, она едва имела сил благодарить его, и он уезжает.
Между тем попечительность друга ее о сбережении ее покоя рождает в сердце ее нежную любовь к нему.
— Пусть осуждают меня людские законы,— говорит она ему,— я даю тебе руку мою, хочу вечными, неразрывными узами соединиться с тобою. Благодарность требует от меня сего, и совесть — сей единственный судия не дел, но чувств наших — не порицает поступка моего.
— Но муж твой жив еще, это почтется преступлением.
— Он жив,— отвечает она,— но не имеет более священного права супружнего: не соблюдая долг оного, он разорвал узел, связавший нас, и я свободна, свободна и — отдаю сердце мое с рукою моему благодетелю, избавителю…
Он не противился более, и они сопряглись брачным союзом.
Скоро после сего получает она от полковника N *** письмо, в котором пишет он, чтоб они ехали в портовый город А***, где они будут иметь место. Они приезжают в сей город, и мужа ее определили к таможне.
По прошествии некоторого времени он занемог. Бедность начинала удручать их. Будучи честен, он не пользовался, подобно другим, непозволенными средствами от места своего, и оно едва доставляло пропитание им. Состояние их становилось от часу хуже.
Но великодушный полковник, благотворитель их, не забывал об них, осведомлялся и, узнав о положении их, пишет к ним, чтоб они переехали в П ***, что граф умер и что им безопасно можно жить там. Они приезжают в П ***, и ему дают офицерский чин и место. Но с честностию, с правотою — кто наживается от места? Они были бедны по-прежнему.
Несколько лет проходит горестной жизни их. Несчастная отваживается наконец прибегнуть к родному брату своему, который жил в М *** и который нимало не вспомоществовал ей. Она пишет к нему письмо следующего содержания:
‘Гонимая судьбою, презренная людьми, несчастная сестра твоя осмеливается писать к тебе!.. Злосчастная, но невинная в сердце своем осмеливается ожидать твоей великодушной помощи, твоего сожаления!
Увы! Пред глазами света, пред собственными твоими я могу казаться преступницею!.. Но пред судилищем моей совести — пред судилищем верховного судии, я без трепета, без страха отдаю отчет в делах моих и уверена, что они не привлекут на меня гнева его.
Ежели я оставила мужа, то убегала в нем моего тирана — и в муже ли иметь его!.. ах! это противно природе, человечеству… Ежели я отдала сердце мое и руку другому, то должна была тем моему избавителю!— так, одним сердцем могла я заплатить благодеяние, дружество, другого нет возмездия им!..
Вот источник злополучий моих! Вот все преступления мои! Суди меня теперь!.. Но пусть истина произносит приговор мой!
Милосердный боже! Неужели я не отру вовеки горьких слез моих! Неужели и единокровный со мною не тронется ими и оставит несчастную ее страданиям!.. Нет! Человеку ли свойственна такая жестокость! А брат… Слезы омывают печальные черты пера моего!.. Ах! прости мне их, горесть иметь в них отраду, облегчение’.
Вскоре получает она от брата следующего содержания ответ:
‘Ты легкомыслием своим, безрассудностию причинила себе все злополучие и сделала пятно фамилии нашей. Разоритель твой ввергнул тебя во все бедствия. Один способ тебе остается, чтоб извлечь себя из оного,— оставить его. Иначе не ожидай от меня ты ничего’.
Тронутая холодностию, равнодушием его к ее бедственному состоянию сия несчастная пишет к нему следующее:
‘Нет! Ах нет! Сердце не удобно к такому подлому поступку. Могу ли я осознать его! Он благодетель мой, он жертвовал собою для спасения моего и счастие мое предпочитал жизни своей, нежная, великодушная дружба его вливала в сердце мое отраду, утешение тогда, когда я готова была погрузиться в ужасное отчаяние,— я ободрилась, и надежда озарила мрак скорби моей, и лицо его прояснилось вместе с сердцем моим, и я забывала злополучие свое… И я ли его оставлю. И оставлю в то время, когда нужна ему помощь моя?.. Боже мой! Пусть прежде небесные громы поразят меня, нежели придет сие в мысль мою! Я с удовольствием буду разделять с ним все бедствия!.. Пучок соломы, кусок черствого хлеба с ним — довольно для меня!’
Раздраженный упрямством брат ее оставил ее и отказался помочь ей. В нищете, в бедности она с бодростью снискивает пропитание своими трудами. Родственницы ее, добродушные княжны, живущие в М ** определили ей малую сумму, которая подкрепляет нужды их.
Не в состоянии будучи она иметь служанку, сама носит воду, сама варит пищу, сама моет белье. Муж ее непрестанно одержим болезнью. Она священным долгом почитает охранять покой его так, как охранял он прежде ее,— и провидение ниспосылает им помощь — утешение.
В настоящем издании представлены русские сентиментальные повести, написанные в период между началом 70-х годов XVIII века и 1812 годом. Выбор повествовательного жанра объясняется тем, что именно в нем в наибольшей степени отразилась специфика русского сентиментализма как литературного направления.
Материал сборника расположен в хронологической последовательности, что дает возможность проследить историю жанра от первых до последних его образцов. В комментариях представлены: биографические сведения об авторе, источник публикации произведения, примечания к тексту и три словаря — именной, мифологических имен и названий и словарь устаревших слов. Издатели XVIII века не всегда называли авторов публикуемых ими произведений, отсюда несколько анонимных повестей и в данном сборнике.
Большая часть произведений печатается по первому и, как правило, единственному их изданию. Немногие отступления от этого принципа специально оговорены в примечаниях.
Истинное приключение благородной россиянки — отдельной книгой повесть вышла в 1803 году. Автор неизвестен.
Стр. 234. Смольный монастырь — построен в середине XVIII века в Петербурге по проекту архитектора Растрелли. В 1764 году при Смольном монастыре было создано ‘Воспитательное общество благородных девиц’ — первое в России женское закрытое учебное заведение для девиц дворянского сословия.