Исповедь, Безант Анни, Год: 1895 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 193 минут(ы)

ИСПОВДЬ.
Анни Безантъ.

ПРЕДИСЛОВЕ.

Среди мемуаровъ и автобографй, знаменующихъ своей многочисленностью конецъ вка, новая книга Анни Безантъ, извстной общественной дятельницы въ Англи, обращаетъ на себя особое внимане. Подобно дневникамъ выдающихся людей, живущихъ жизнью своего вка, автобографя Анни Безантъ представляетъ собой краснорчивую страницу психологи времени. Будущй историкъ переживаемой нами эпохи не пройдетъ мимо этой правдивой исповди, такъ просто рисующей духовную жизнь выдающейся по уму и душевной сил женщины. Психологическй интересъ этого ‘document humain’ можетъ сравниться только съ другой женской автобографей, дневникомъ Мари Башкирцевой, такъ сильно волновавшимъ умы нсколько лтъ тому назадъ.

Маря Башкирцева и Анни Безантъ представительницы различныхъ теченй одного и того-же времени, он съ одинаковой полнотой и искренностью отражаютъ различныя стороны современности, одинаково полны сознаня своей силы и вры исключительно въ голосъ собственной души. Маря Башкирцева одна изъ первыхъ отразила новыя настроеня, совмщающя крайнй скептицизмъ съ идеалистическими и отчасти мистическими порывами, ея дневникъ былъ исходнымъ пунктомъ тхъ сложныхъ литературныхъ и эстетическихъ движенй, которымъ присвоена условная, ничего не объясняющая кличка декадентства. Та-же психологическая подкладка чувствуется во всей дятельности Анни Безантъ и отражается въ ея автобографи. Борьба противорчивыхъ стремленй, контрасты вры и безвря перенесены у нея изъ области чисто психологической, въ интеллектуальную, ее занимаютъ не нюансы настроенй, а истина тхъ или другихъ убжденй, она полна не культомъ самой себя, а какой-то стихйной любовью къ человчеству, жаждой подвиговъ самопожертвованя. Но перипети ея духовной борьбы, тревожное искане новыхъ формъ, соотвтствующихъ глубин ея порывовъ — все это роднитъ, сильную личность англйской проповдницы и агитаторши съ артистическимъ темпераментомъ Башкирцевой. Об он сильно и глубоко отразили характеръ нашей переходной эпохи — жажду вры и потребность любви съ одной стороны, и съ другой — неспособность согласовать свои душевные порывы ни съ одной изъ существующихъ религозныхъ или философскихъ формъ, неспособность къ цльной, не знающей колебанй, дятельности.

Анни Безантъ сильно занимаетъ собой внимане англйскаго общества за послдня двадцать лтъ и имя ея связано съ столь противоположными явленями общественной жизни, что, казалось-бы, участе въ одномъ исключаетъ возможность связи съ другимъ. Будучи женой англиканскаго пастора, за котораго она вышла замужъ изъ симпати къ его священнической мисси, она черезъ нсколько лтъ открыто порвала всякя связи съ церковью и примкнула къ атеистическому движеню, во глав котораго стоялъ знаменитый Брэдлоу. Навлекая на себя всеобщее негодоване и жертвуя не только положенемъ въ обществ, но своими материнскими чувствами, Анни Безантъ выказала послдовательность своей натуры и не остановилась передъ практическими послдствями своихъ новыхъ убжденй. Врная помощница Брэдлоу въ тяжелые дни его политической карьеры, она была руководительницей массовыхъ движенй, связанныхъ съ пропагандой матерализма и обнаружила нравственное мужество, близкое къ геройству, въ своихъ столкновеняхъ съ обществомъ. Но въ самый разгаръ дятельности Брэдлоу, Анни Безантъ внезапно — такъ это могло по крайней мр показаться публик и даже друзьямъ пламенной атеистки — сняла съ обложки журнала Брэдлоу свою подпись и въ слдующемъ номер журнала печатно заявила о новой перемн своихъ убжденй, о своемъ несогласи съ ученемъ матералистовъ. Очень скоро посл этого она сдлалась дятельнымъ членомъ соцалистическихъ ассоцацй, примкнула къ ‘фабанскому обществу’ (Fabian Society) и вся ушла въ практическую дятельность, руководясь при этомъ опредленными экономическими теорями. Этотъ фазисъ ея жизни былъ столь-же преисполненъ любви къ людямъ и готовностью служить имъ, какъ предыдущя ступени ея духовнаго развитя, и ея сильная, талантливая личность положила глубокй отпечатокъ на соцалистическую пропаганду въ перодъ ея участя въ ней.

Но соцализмъ былъ у Анни Безантъ такой-же переходной ступенью какъ и атеизмъ. Въ 1889 г., въ Париж, она познакомилась съ временно жившей тамъ Е. П. Блаватской, увлеченная сначала ея личнымъ обаянемъ, она ближе познакомилась съ ея ученемъ и нашла въ теософи разршене тхъ душевныхъ сомннй, на которыя не находила отвта ни въ англиканств, ни въ ученяхъ матералистовъ и экономистовъ. Теософя — послднее учене, въ которое увровала Анни Безантъ и которому остается врна до сихъ поръ. Прежняя проповдница радикальныхъ политическихъ теорй, громившая передъ собранями въ много тысячъ людей эксплоатацю капиталистическаго строя, призывавшая къ открытому возмущеню, продолжаетъ и теперь выступать передъ тысячной толпой, ея выдающйся ораторскй талантъ, искренность и убдительность ея рчей до сихъ поръ привлекаютъ толпу слушателей на устраиваемыя ею чтеня и собраня. Но общй тонъ ея проповдей измнился вмст съ измнившимся содержанемъ, не въ экономическихъ теоряхъ видитъ она спасене человчества, а въ углублени человка въ самого себя. Восторженная любовь къ свобод смнилась врой въ неумолимую ‘карму’, и Анни Безантъ здитъ по всмъ странамъ, гд господствуетъ англйская рчь, проповдуя аскетическое отношене къ жизни и излагая основы ученя махатмъ. Усердная сподвижница Блаватской при жизни послдней, преданная длу до фанатизма, Анни Безантъ сдлалась преемницей Блаватской посл ея смерти. Въ настоящее время она состоитъ предсдательницей лондонской втви теософическаго общества (Blayatsky Lodge), завдуетъ филантропическими длами общества и сосредоточиваетъ вс духовныя силы на пропаганд теософи перомъ и словомъ, въ особенности словомъ, которымъ она владетъ въ такомъ совершенств.

Достигла-ли Анни Безантъ конечнаго фазиса своей душевной жизни въ теософи, этого, конечно, предвидть нельзя, несмотря на убжденность, съ которой она говоритъ теперь о найденномъ ею пути къ истин. Нельзя усумниться въ искренности теософическихъ воззрнй Анни Безантъ, но можно надяться, что они уступятъ мсто иному мросозерцаню, идеализмъ котораго не нуждается въ такихъ подтвержденяхъ, какъ падающя съ потолка письма, явленя астральныхъ тлъ и т. п. Эту надежду цнителей и доброжелателей Анни Безантъ раздляетъ Гладстонъ, посвятившй большую статью разбору ея автобографи. ‘Будемъ надяться, говоритъ онъ, ‘ради нея самой, что м-ссъ Безантъ совершитъ полный кругъ врованй и закончитъ гд-нибудь вблизи пункта, изъ котораго вышла’.

Автобографя Анни Безантъ даетъ внутренную исторю поразительныхъ метаморфозъ, пестрящихъ ея жизнь. У поверхностныхъ наблюдателей человческихъ поступковъ, эти частые и странные переходы вызывали лишь недовре къ сил характера Анни Безантъ, снисходительное пренебрежене къ ея женской слабости и податливости, высказывались даже мння о томъ, что лишенная иницативы проповдница увлекалась прежде всего людьми, стоящими во глав того или другого движеня, и слдуя за ними, длалась послушнымъ орудемъ въ ихъ рукахъ. Конечно, мысль о пассивности Анни Безантъ исчезаетъ при первомъ знакомств съ ходомъ ея жизни — не женская слабость, а героическая стойкость въ искани истины нужна была для того, чтобы такъ безстрашно идти противъ общественнаго мння въ вопросахъ вры и нравственности, какъ это длала женщина, начавшая свою оппозицонную дятельность съ двадцати-пяти лтъ. Не подъ чужими влянями складывалась ея умственная жизнь — это ясно видно изъ того, что первыя и ршительныя сомння въ истинности церковныхъ ученй возникли у нея среди пэтистической обстановки ея семейнаго очага, только пройдя наедин съ самой собой тяжкй путь колебанй и сомннй и утративъ окончательно вру, она стала искать людей, которые раздляли ея измнившеся взгляды. То же самое происходило и въ позднйше моменты разочарованй и переходовъ, отъ которыхъ она сама страдала больше всего, не считая себя, однако, въ прав поступиться истиной, ради вншняго покоя. Нчто боле глубокое, чмъ вншня вляня или поверхностное шатане незрлаго ума, лежитъ въ основ жизни Анни Безантъ. Она ярко и полно отразила въ себ контрасты, уживающеся въ современной душ и вносяще тревогу не только въ душевную, но и въ умственную жизнь.

Автобографя Анни Безантъ освщаетъ шагъ за шагомъ вс трудности пройденнаго ею пути, и въ ея простомъ и искренномъ изложени, исторя ея сомннй и исканй становится близкой и понятной современному читателю. Много людей съ чуткой душой проходили черезъ пережитые ею фазисы духовной жизни, но рдко кто имлъ мужество согласовать свою жизнь съ внушенями души и, прислушиваясь только къ голосу собственной совсти, неуклонно слдовать по пути познанной истины, какъ-бы къ этому ни относились окружающе.

Книга Анни Безантъ встрчена была англйской критикой тми разнорчивыми отзывами, которыми въ большинств случаевъ встрчаются произведеня, носящя отпечатокъ сильной индивидуальности. Одни поняли ея современный характеръ и привтствовали искреннее отражене близкихъ каждому настроенй и мыслей, друге оставались слпыми къ внутреннимъ мотивамъ, раскрытымъ авторомъ, и имя въ виду только факты, называли безхарактерностью и умственной слабостью то, что въ сущности составляетъ доказательство героической силы характера. Къ критикамъ Анни Безантъ присоединился нсколько мсяцевъ тому назадъ Гладстонъ, написавшй въ ‘Nineteenth Century’ статью по поводу ея автобографи {True and false conceptions of the Atonement. By the Right Hon. W. E. Gladstone, M. P. (Nineteenth Century September 1894).}. Статья эта ршила судьбу книги, сдлавшейся сразу знаменитой, какъ все, о чемъ обмолвится хоть однимъ словомъ Гладстонъ. Характерно, что при всей цльности и положительности своего мросозерцаня, Гладстонъ поднимаетъ свой авторитетный голосъ въ защиту книгъ, весьма далекихъ, казалось-бы, отъ его душевнаго мра. Онъ ввелъ въ моду, если можно такъ выразиться, дневникъ Башкирцевой въ Англи, теперь онъ выступилъ со статьей о м-ссъ Безантъ. Есть значитъ нчто стихйное въ теченяхъ времени, если отражене ихъ проникаетъ даже въ сознане людей, далеко стоящихъ отъ самыхъ теченй, но чуткихъ къ явленямъ окружающей жизни.

Статья Гладстона носитъ совершенно спецальный характеръ. Авторъ возстаетъ противъ взгляда Анни Безантъ на учене англиканской церкви объ искуплени исусомъ Христомъ грховъ человчества. Онъ доказываетъ неосновательность ея критики ученя церкви и вдается въ разсужденя чисто догматическаго характера. Вс его доказательства направлены на защиту одного пункта, смущавшаго Анни Безантъ и приведшаго ее къ разрыву съ церковью. Но прежде чмъ войти въ подробности догматическаго характера, Гладстонъ даетъ въ нсколькихъ словахъ общую характеристику автобографи: ‘Книга эта’, говоритъ онъ, ‘представляетъ большой интересъ. Она внушаетъ симпатю къ автору, не только какъ къ человку высоко одаренному, но какъ къ искателю правды, хотя, къ сожалню, въ одномъ пункт разсказа разсужденя ея вызываютъ непрятное впечатлне’. Послдня слова относятся къ спорному вопросу о согласовани невинныхъ страданй Христа съ представленемъ о справедливости Бога.

Зин. Венгерова.

ПРЕДИСЛОВЕ АВТОРА

Трудно передать исторю чьей-бы то ни было жизни, но это становится еще гораздо боле труднымъ, когда дло идетъ о собственномъ жизнеописани. Даже въ лучшемъ случа разсказъ будетъ носить отпечатокъ тщеславя. Единственнымъ оправданемъ для такого рода описанй служитъ то, что жизнь человка средняго уровня отражаетъ въ себ много другихъ жизней и въ столь тревожное время, какъ наше, можетъ представить собой опытъ не одного, а нсколькихъ жизнеописанй. Такимъ образомъ, пишущй автобографю, длаетъ это для того, чтобы цной извстнаго страданя пролить свтъ на нкоторыя изъ задачъ, безпокоящихъ современниковъ, быть можетъ, ему удастся тмъ самымъ протянуть руку помощи брату, борющемуся въ темнот, и ободрить его въ моментъ упадка духа. Вс мы, мужчины и женщины, безпокойнаго и чуткаго поколня, окружены силами, которыя смутно сознаемъ, но не понимаемъ, недовольны старыми идеями и нсколько боимся новыхъ, жадно набрасываемся на матеральные результаты знанй и науки, но вопросительно глядимъ на ея отношене къ душ, чуждаемся суеврй, но еще боле чуждаемся атеизма, отворачиваемся отъ пустыхъ оболочекъ, пережитыхъ врованй, но чувствуемъ непреодолимое стремлене къ духовнымъ идеаламъ. Вс мы испытываемъ ту-же тревогу, т же страданя, такъ-же полны смутныхъ надеждъ и страстной жажды знаня. Поэтому возможно, что опытъ одной изъ насъ можетъ послужить на пользу другимъ, возможно, что исторя души, которая вышла въ путь одна, среди мрака, и пришла къ свту, преодолла бурю и пришла къ миру, сможетъ внести проблескъ свта и успокоеня въ мракъ и бурю другихъ жизней.

ГЛАВА I.
‘Изъ вчнаго въ преходящее’.

1-го октября 1847 г., какъ мн достоврно извстно, я впервые открыла глаза и узрла свтъ лондонскаго дня въ 5 ч. 39 м. пополудни.

Мн всегда непрятно вспоминать, что я родилась въ Лондон, между тмъ какъ три четверти моей крови и все мое сердце принадлежатъ Ирланди. Мать моя была чистокровная ирландка, отецъ-же былъ ирландцемъ по матери, а по отцу принадлежалъ къ Девонширской семь Вудовъ. Вуды принадлежали къ коренному типу англйскихъ фермеровъ, и завдывали своей землей честнымъ и независимымъ образомъ. Въ позднйшее время они начали тяготть къ интеллектуальнымъ занятямъ, особенно съ тхъ поръ, какъ Матвй Вудъ избранъ былъ лондонскимъ меромъ и сражался на сторон королевы Каролины противъ ея благочестиваго и милостиваго царственнаго супруга, онъ же оказалъ существенную помощь герцогу Кентскому и возведенъ былъ за свои услуги въ баронство царственной дочерью, герцога Кентскаго. Съ тхъ поръ родъ Вудовъ далъ Англи лорда канцлера въ лиц благороднаго и чистаго душой лорда Гэтерлэ, и многе друге члены семьи отличались на разныхъ путяхъ служеня отечеству. Но я все-таки не могу преодолть нкоторой досады на нихъ за то, что они внесли англйскую кровь въ жилы моего отца, имвшаго мать ирландку, родившагося на свер Ирланди и воспитавшагося въ Дублинскомъ Trinity College. Ирландскй языкъ звучитъ особой гармоней для моихъ ушей, ирландская природа особенно близка моему сердцу. Только въ Ирланди случается, что истомленная, одтая въ лохмотья женщина отвтитъ вамъ ласково на вопросъ какъ пройти къ какому нибудь старому памятнику: ‘Вотъ, родная’, скажетъ она, ‘поднимись только на пригорокъ и заверни за уголъ, а тамъ теб всякй укажетъ дорогу. И тамъ ты увидишь мсто, гд блаженный святой Патрикъ ступилъ на нашу землю, и да благословитъ онъ тебя’. Въ другихъ странахъ, старыя женщины, при такой нищет, не бываютъ такими веселыми, привтливыми и разговорчивыми. И гд, кром Ирланди, увидите вы населене цлаго города, высыпавшее на вокзалъ, чтобы попрощаться съ полдюжиной переселенцевъ, и образующее сплошную массу мужчинъ и женщинъ, которые снуютъ взадъ и впередъ и налзаютъ одинъ на другого, ради послдняго поцлуя отъзжающихъ, вс одновременно и плачутъ и смются, стараясь ободрить друзей, и въ воздух чувствуется такое волнене, что вы начинаете ощущать стснене въ горл и слезы навертываются на ваши глаза въ моментъ отхода позда. Гд, кром Ирланди, случится вамъ трястись по улицамъ на плохой таратайк, рядомъ съ какимъ-нибудь молчаливымъ Джерви, который, узнавши вдругъ, что за вами слдятъ шпоны изъ ‘замка’, длается разговорчивымъ и привтливымъ и начинаетъ показывать вамъ по пути все, что можетъ представить какой-нибудь интересъ? Да будутъ благословенны словоохотливость и теплыя сердца этого народа, которымъ такъ легко руководить, но такъ трудно помыкать! Да будетъ благословенна древняя страна, нкогда обитаемая могущественными мудрецами и превратившаяся въ позднйшее время въ островъ святыхъ! онъ еще превратится опять въ островъ мудрецовъ, когда колесо судьбы опишетъ полный кругъ.

Мой ддушка со стороны матери былъ типичный ирландецъ. Въ дтств я чувствовала къ нему большое почтене и нкоторый страхъ. Онъ принадлежалъ къ захудалому ирландскому роду Морисовъ и въ молодости очень весело прокутилъ вмст съ своей красавицей женой, столь-же легкомысленной какъ онъ самъ, все оставшееся у него состояне. Въ старости, несмотря на близну своихъ длинныхъ и густыхъ волосъ, онъ при малйшемъ повод обнаруживалъ горячность ирландской крови, былъ вспыльчивъ до бшенства, но очень легко успокоивался. Мать моя была второй дочерью въ многочисленной семь, все боле и боле увеличивающейся въ то время, какъ денежныя средства все боле оскудвали. Моя мать взята была на воспитане своей незамужней теткой, память о которой перешла черезъ дтство моей матери въ мое собственное и оказала вляне на складъ характера обихъ насъ. Тетка эта, какъ большинство потомковъ захудалыхъ родовъ въ Ирланди, очень гордилась своимъ генеалогическимъ деревомъ, основане котораго коренилось въ неизбжныхъ ‘короляхъ’. Спецальные короли тетки были ‘Семь королей Франци’, ‘Милезске короли’, и дерево, показывавшее это происхождене, раскинулось во всемъ своемъ величи на пергамент, который украшалъ каминъ скромной гостиной. Этотъ уродливый документъ былъ предметомъ глубокаго благоговня для маленькой Эмили, благоговня совершенно незаслуженнаго, какъ я осмливаюсь думать, недостойными королями, съ которыми она, къ счастью, была въ самомъ отдаленномъ родств. Изгнанные изъ Франци вроятно не безъ достаточнаго основаня, они отправились моремъ въ Ирландю и тамъ продолжали вести свой безпутный, грабительскй образъ жизни. Но такъ удивительно измняетъ все течене времени, что эти порочные и жестоке выходцы сдлались чмъ-то въ род нравственнаго термометра въ дом добродушной ирландской дамы первой половины нашего вка. Мать моя разсказывала, что когда въ дтств она совершала какой-нибудь проступокъ, тетка ея поднимала глаза надъ очками и, окидывая строгимъ взглядомъ провинившуюся, говорила: ‘Эмиля, твое поведене недостойно происхожденя отъ семи королей Франци’. И Эмиля съ своими срыми ирландскими глазами и густыми черными локонами принималась плакать отъ раскаяня и стыда за свое ничтожество, у нея шевелилось смутное сознане, что эти царственные, несомннные для нея, предки презираяи-бы ее, минатюрную, милую двочку, столь недостойную ихъ мнимаго величя.

Эти фантастическя тни прошлаго имли сильное вляне на нее въ дтств и заставляли ее бжать всего недостойнаго и мелочнаго. Она готова была цной всякихъ страданй спастись отъ малйшей тни безчестья и привила мн, своей единственной дочери, тотъ-же гордый и страстный ужасъ передъ позоромъ или заслуженнымъ осужденемъ. Мн внушалось, что нужно всегда ходить съ поднятой головой передъ людьми и сохранять незапятнанное имя, потому что страдане можно перенести, но безчесте никогда. Женщина хорошаго круга должна предпочитать голодную смерть долгамъ, если у нея сердце разрывается отъ боли, она должна сохранять улыбку на лиц. Я часто думала о томъ, что эти уроки замкнутости и горделиваго чувства чести были странной подготовкой къ моей бурной жизни, принесшей съ собой столько осужденй и клеветъ, несомннно, что эта привитая мн съ дтства чувствительность къ сужденямъ о мой личной чистот и личной чести увеличивала мои страданя при столкновеняхъ съ возмущенемъ общества, остроту этихъ страданй пойметъ только тотъ, кто прошелъ черезъ такую-же школу самоуваженя, какъ я. И все-таки, быть можетъ, мое воспитане привело еще къ одному результату, перевшивающему по своему значеню усилене страданя въ жизни, во мн образовался настойчивый внутреннй голосъ, поднимавшйся и внутренно устанавливающй чистоту моихъ намренй, когда меня касалась низкая ложь, онъ побуждалъ меня съ презрнемъ глядть на враговъ, не снисходить до оправданй или защиты своихъ дйствй, и говорить самой себ, когда наиболе громко раздавались осужденя: ‘я не такая, какой вы меня считаете, и вашъ приговоръ не можетъ измнить моей натуры. Вы не можете сдлать меня низкой, что-бы вы обо мн ни думали, и я никогда не стану въ своихъ собственныхъ глазахъ такой, какъ я вамъ теперь кажусь’. Такимъ образомъ, гордость послужила мн щитомъ отъ нравственнаго униженя, потому что хотя я и потеряла уважене общества, я не могла-бы стерпть пятна на себ въ собственныхъ глазахъ — а это вещь не безполезная для женщины, отрзанной, какъ я была одно время, отъ дома, друзей и общества. Поэтому миръ праху старой тетушки и ея безсмысленныхъ королей, которымъ я все-таки кое-чмъ обязана. Съ благодарностью отношусь я къ памяти этой никогда не виданной мною женщины за ея заботы о воспитани моей матери, самой любящей и нжной, гордой и чистой изъ женщинъ. Какъ хорошо, если можно оглянуться на образъ матери, какъ на идеалъ всего самаго дорогого и высокаго въ дтств и первой юности, когда лицо ея составляло красоту дома, а любовь ея была и солнцемъ и щитомъ. Никакое позднйшее чувство въ жизни не можетъ загладить отсутстве идеальной привязанности между матерью и ребенкомъ. У насъ эта привязанность никогда не уменьшалась и не ослабвала. Хотя моя перемна вры и общественный остракизмъ, навлеченный этимъ, причинили ей большя страданя и ускорили даже ея смерть, въ наши сердечныя отношеня это не внесло ни малйшей тни, хотя противъ ея просьбъ было трудне всего устоять въ позднйше годы и я терпла страшныя муки въ борьб съ нею, даже это не образовало пропасти между нами, не вносило холода въ наши взаимныя отношеня. И я думаю о ней сегодня съ той-же любовью и благодарностью, съ какой относилась къ ней при жизни. Я никогда не видла женщины боле самоотверженно преданной тмъ, кого она любила, боле страстно ненавидящей все мелкое и низкое, боле чувствительной въ вопросахъ чести, боле твердой и вмст съ тмъ боле нжной. Она сдлала мое дтство свтлымъ, какъ сказочный мръ, она охраняла меня до самаго моего замужества отъ всякаго страданя, которое могла отстранить или перенести вмсто меня и страдала больше чмъ я сама во вс тяжелыя минуты моей позднйшей жизни. Умерла она въ ма 1874 года въ маленькомъ домик, который я наняла для насъ въ Норвуд, горе, бдность и болзнь надорвали ея силы до наступленя старости.

Самыя рання мои воспоминаня связаны съ домомъ и садомъ въ Гровъ-Род Ст. Джонсъ Вудъ, гд мы жили, когда мн было три и четыре года, Я вспоминаю мать, хлопочущую около обденнаго стола, чтобы придать всему уютный и привтливый видъ къ приходу мужа, мой братъ, который на два года старше меня, и я — ждемъ папу, мы знаемъ, что онъ радостно поздоровается съ нами, и что до обда взрослыхъ намъ еще удастся поиграть и пошалить съ нимъ. Я помню, какъ 1-го октября 1851 года я выскочила рано утромъ изъ моей маленькой кроватки и торжествующимъ голосомъ провозгласила: ‘папа! мама! мн четыре года’. Въ тотъ-же день мой братъ, понявшй, что я сдлалась въ самомъ дл старше, спросилъ съ значительнымъ видомъ за обдомъ: ‘нельзя-ли дать Анни сегодня ножъ, такъ-какъ ей исполнилось четыре года?’

Въ томъ же 1851 г. я испытала большое огорчене, когда меня не повели на выставку, находя, что я еще слишкомъ мала, смутно помню, какъ братъ, чтобы утшить меня, принесъ мн разноцвтную складывающуюся картинку, изображавшую вс прелести выставки, такъ что мое любопытство еще сильне разгорлось. Какя все это отдаленныя, бдныя, ничего не значащя воспоминаня. Какая жалость, что ребенокъ не можетъ подмчать и наблюдать, не можетъ запоминать и такимъ образомъ пролить свтъ на то, какъ зарождаются впечатлня вншняго мра въ человческомъ сознани. Если-бы только мы могли вспомнить видъ предметовъ, когда они впервые отпечатллись на нашей стчатой оболочк, если-бы вспомнить, что мы чувствовали, когда впервые стали относиться сознательно къ вншнему мру, когда лица отца и матери начали выдляться изъ окружающаго хаоса и длаться знакомыми предметами, появлене которыхъ вызываетъ улыбку, а исчезновене — плачъ, если-бы только память не облекалась туманомъ, когда въ позднйше годы мы хотимъ вернуться мыслью назадъ, въ темную пору дтства, сколько-бы мы вынесли уроковъ на пользу бродящей теперь въ потемкахъ психологи, какъ много вопросовъ могли-бы быть разршены, отвтовъ на которые мы напрасно добиваемся на запад.

Слдующая сцена, ясно выступающая въ моей памяти на фон прошлаго, относится ко времени смерти отца. Событя, послужившя причиной его смерти, извстны мн изъ разсказовъ матери. Отецъ мой всю свою жизнь продолжалъ любить профессю, къ которой готовился въ юности, имя много знакомыхъ среди медиковъ, онъ иногда ходилъ съ ними по больницамъ или работалъ въ анатомическомъ театр. Случилось разъ, что, вскрывая трупъ человка, умершаго отъ скоротечной чахотки, отецъ мой порзалъ себ палецъ о край грудной кости. Рана залчивалась съ большимъ трудомъ, палецъ распухъ и былъ сильно воспаленъ. ‘Я бы на вашемъ мст, Вудъ, далъ себ ампутировать палецъ’, сказалъ одинъ знакомый хирургъ, осмотрвшй палецъ черезъ нсколько дней. Но друге стали смяться надъ его совтомъ, и отецъ мой, хотвшй было согласиться на ампутацю, ршилъ предоставить дло природ.

Около половины августа 1852 г. онъ промокъ, хавши въ дождь на имперал омнибуса, и схватилъ сильную простуду, легшую ему на грудь. Призванъ былъ одинъ изъ знаменитыхъ тогдашнихъ докторовъ, столь-же искусный въ своемъ дл, какъ грубый въ обращени. Онъ внимательно осмотрлъ отца, выслушалъ грудь и вышелъ изъ комнаты въ сопровождени матери. ‘Что же съ нимъ такое?’ спросила она, безъ особеннаго волненя ожидая отвта и думая только, что мужу будетъ непрятно просидть нсколько времени дома безъ дла. ‘Не падайте духомъ’, послдовалъ неосторожный отвтъ доктора. ‘У него скоротечная чахотка и онъ не проживетъ боле шести недль’. Мать моя подалась назадъ при этихъ словахъ и упала на земь, какъ камень. Но любовь одержала верхъ надъ горемъ, и черезъ полчаса она опять была у постели мужа, не отступая уже отъ него ни днемъ, ни ночью до самой его смерти.

Меня подняли къ нему на кровать, ‘чтобы попрощаться съ дорогимъ папой’, за день до его смерти, и я помню, какъ я испугалась его широко раскрытыхъ глазъ и страннаго голоса, которымъ онъ бралъ съ меня общане слушаться и любить маму, потому что папы уже больше не будетъ. Помню, какъ я настаивала на томъ, чтобы папа поцловалъ Шерри, куклу, которую я получила отъ него въ подарокъ за нсколько дней до того, и какъ я стала плакать и сопротивляться, когда меня хотли увести изъ комнаты. Отецъ умеръ на слдующй день, 30 октября, меня съ братомъ отправили къ ддушк, отцу матери, и мы вернулись домой только чрезъ день посл похоронъ. Когда наступилъ моментъ смерти, силы оставили мою мать и ее вынесли безъ чувствъ изъ комнаты. Мн разсказывали потомъ, что, придя въ себя, она стала настойчиво требовать, чтобы ее оставили одну, и заперлась въ своей комнат на ночь, на слдующее утро мать ея, убдивши наконецъ дочь впустить ее къ себ въ комнату, отшатнулась при взгляд на нее и крикнула: ‘Боже, Эмиля, да вдь ты совсмъ сдая!’ Такъ оно и было, черная, блестящая масса ея волосъ, придававшихъ особую прелесть ея лицу своимъ контрастомъ съ большими срыми глазами, посдла отъ страданй этой ночи, въ моихъ воспоминаняхъ лицо матери представляется всегда въ рамк серебристыхъ, гладко зачесанныхъ волосъ, блыхъ какъ только что выпавшй снгъ.

Я слыхала отъ другихъ, что взаимная любовь моихъ родителей была чмъ-то истинно прекраснымъ, и несомннно, что это отразилось на характер матери во всю ея дальнйшую жизнь. Отецъ былъ человкомъ въ высшей степени интеллигентнымъ и блестяще образованнымъ, математикъ и вмст съ тмъ знатокъ классическихъ языковъ, онъ владлъ въ совершенств французскимъ, нмецкимъ, итальянскимъ, испанскимъ и португальскимъ, зналъ немного древне-еврейскй и древне-ирландскй, и увлекался изученемъ древнихъ и новыхъ литературъ. Онъ больше всего любилъ сидть съ женой, читая ей вслухъ въ то время какъ она работала, то переводя какого-нибудь иностраннаго поэта, то мелодично передавая звучныя строфы ‘Queen Mab’. Много занимаясь философей, онъ проникся глубокимъ скептицизмомъ, мн разсказывалъ одинъ очень религозный родственникъ, что матери моей приходилось часто выходить изъ комнаты, чтобы не слушать его легкомысленныхъ насмшекъ надъ догматами христанской церкви.

Его мать и сестра были строгими католичками и когда онъ умиралъ ввели священника въ его комнату, послднему однако пришлось сейчасъ-же удалиться, въ виду гнва умирающаго и настойчивости жены, ршившей не допускать къ мужу встника ненавистной ему религи, чтобы не омрачать его послднихъ минутъ.

Очень начитанный въ области философскихъ знанй, отецъ мой былъ выше ортодоксальной религи своего времени, а его жена, безграничная любовь которой исключала всякую критику, старалась согласовать свою религозность съ его скептицизмомъ, говоря, что ‘женщина должна быть набожной’, а мужчина иметъ право все читать и думать что угодно, лишь-бы онъ оставался при этомъ честнымъ и порядочнымъ человкомъ. Но результатомъ его свободныхъ взглядовъ на религю было постепенное измнене ея врованй и нкоторыя уступки рацонализму. Въ позднйше годы она съ удовольствемъ читала произведеня такихъ людей, какъ Джоуэтъ, Колензо, Стэнли. Послднй изъ нихъ казался ей идеаломъ джентльменства въ христанств, мягкости, широты взглядовъ и красиваго благочестя. Нагота обычнаго евангелическаго богослуженя оскорбляла ея вкусъ такъ-же, какъ бездоказательность евангелическихъ принциповъ возмущала ея разсудокъ. Она любила сознавать свое христанство въ возвышающей и художественной обстановк, принимать участе въ богослужени среди торжественной музыки и въ художественно построенныхъ храмахъ.

Вестминстерское аббатство было ея любимой церковью, благодаря царящему въ немъ полумраку и торжественности, рзныя кресла, въ которыхъ размщается хоръ и откуда раздается мрное пне, красота разноцвтныхъ оконъ, выступающихъ арокъ, сплоченныхъ въ отдльные группы колоннъ, богатая гармоня органныхъ звуковъ, прахъ великихъ людей прошлаго вокругъ, память о прошломъ, составляющая какъ-бы часть самаго строеня — все это придавало въ ея глазахъ особую величавость религи, возвышало ея душу.

Мн, относившейся къ религи боле страстно, такая элегантная и утонченная набожность казалась опасной для истинной вры, ее-же непрятно поражала горячность моей вры и проявленя ея въ жизни, ей это казалось крайностью, несоотвтствующей изящному равновсю, которымъ должна обладать благородная женщина. Она была человкомъ старыхъ понятй, я-же по природ принадлежала къ фанатическимъ натурамъ. Я часто думаю, возвращаясь въ мысляхъ къ прошлому, что у нея нердко просилась наружу не высказываемая никогда фраза, которая вырвалась наконецъ предъ самой смертью: ‘дорогая моя’, сказала она, ‘ты не огорчала меня никогда ничмъ кром твоихъ собственныхъ страданй, ты всегда была слишкомъ полна мыслью о религи’. И посл того, она прошептала какъ-бы про себя: ‘Да, въ этомъ несчастье Анни, она слишкомъ религозна’. Мн кажется, что голосъ умирающей матери сказалъ истину, и умирающе глаза обнаружили глубокую проницательность. Хотя въ тотъ моментъ, когда я стояла на колняхъ предъ ея кроватью, я была еретичкой, отъ которой отшатнулось общество. Сердце мое полно было вры, сказавшейся въ страстности моего отрицаня религи и революцонномъ протест противъ догматовъ, унижающихъ разумъ и не удовлетворяющихъ душу. Я ушла одна въ мракъ не потому, что религя была мн недоступна, а потому, что она была недостаточна для меня, она была слишкомъ ничтожна, банальна, слишкомъ малаго требовала для себя, слишкомъ много сообразовалась съ земными интересами, была слишкомъ расчетлива въ своихъ компромиссахъ съ обще ственными условями. Римско-католическая церковь, если-бы она овладла мною, какъ это чуть-чуть не случилось, поручила-бы мн какую-нибудь опасную и требующую жертвъ миссю и сдлала-бы изъ меня мученицу, церковь, установленная закономъ, превратила меня въ неврующую и въ врага религи.

Ребенкомъ я была склонна къ мистицизму и мое воображене было сильно развито въ религозномъ направлени, я даже обладала въ нкоторой степени способностью видть видня и необыкновенные сны. Эта способность присуща всмъ кельтическимъ расамъ и длаетъ ихъ ‘суеврными’ въ глазахъ боле нормальныхъ народовъ. Такъ, въ день похоронъ моего отца, мать моя сидла съ широко открытыми, глядящими въ одну точку глазами и съ напряженнымъ блднымъ лицомъ — этотъ образъ до сихъ поръ не изгладился изъ моей памяти, до того сильно онъ подйствовалъ на дтское воображене — она мысленно слдила за погребальнымъ шествемъ шагъ-за-шагомъ, и вдругъ съ громкимъ крикомъ ‘теперь все кончено’ упала безъ чувствъ. Она потомъ разсказывала, что слдовала за гробомъ, присутствовала при панихид и проводила гробъ до могилы. Достовренъ, во всякомъ случа, слдующй фактъ: нсколько недль спустя, она отправилась на кладбище въ Кенсэль-Грин, гд похороненъ былъ ея мужъ, и ее сопровождалъ одинъ родственникъ, онъ не смогъ найти могилы, и въ то время какъ другой кто-то пошелъ справиться у сторожа, мать моя сказала: ‘Если вы только можете привести меня къ часовн, гд происходила первая часть службы, я найду сама могилу’. Эта мысль показалась, конечно, нелпой ея провожатому, но онъ не хотлъ спорить съ удрученной своимъ горемъ вдовой и привелъ ее въ часовню. Она оглянулась вокругъ себя, вышла изъ дверей часовни и пошла по дорог, по которой несли гробъ, и дошла такимъ образомъ до самой могилы, гд ее засталъ ея знакомый, пришедшй указать мсто. Могила была на нкоторомъ разстояни отъ часовни и не находилась на одной изъ главныхъ аллей, она была обозначена только небольшимъ деревяннымъ шестомъ съ номеромъ на немъ, но на разстояни это не могло облегчить поисковъ, потому что вс могилы обозначены одинаково и шестовъ не видно издали. Какъ она отыскала могилу, осталось неразгаданной тайной въ семь, потому что, конечно, никто не поврилъ ея чистосердечному разсказу о томъ, что она присутствовала на похоронахъ. Для моихъ теперешнихъ знанй это объясняется очень просто, я теперь знаю, что сознане можетъ покидать тло, принимать участе въ событяхъ, происходящихъ на разстояни, и при возвращени передавать физическому сознаню свои впечатлня. То обстоятельство, что она просила провести ее въ часовню, иметъ большое значене, доказывая что въ ней пробуждалось воспоминане о томъ, что она прежде уже шла съ этого мста къ могил, она могла найти могилу только въ томъ случа, если выйдетъ изъ того же мста, изъ котораго выходила раньше. Другое проявлене этой превышающей физическе законы способности было нсколько мсяцевъ спустя, когда мой маленькй братишка, тосковавшй и плакавшй до изнеможеня ‘о пап’, заснулъ у нея на рукахъ. На слдующее утро она сказала своей сестр: ‘Альфа’ скоро умретъ’. У ребенка не было никакой опредленной болзни, но онъ замтно таялъ и ее старались утшить надеждой на то, что съ наступленемъ весны къ нему вернется утраченное за зиму здоровье. ‘Нтъ’, отвчала она. ‘Ребенокъ спалъ около меня въ прошлую ночь, и я видла Вильяма (т. е. ея мужа), который сказалъ мн, что хочетъ имть Альфа около себя, но что двое другихъ могутъ остаться со мной’. Напрасно ее увряли, что это ей приснилось, что совершенно естественно видть ей во сн мужа, о которомъ она постоянно думаетъ, и что ея тревога о ребенк объясняетъ содержане сна. Ничто не могло разубдить ее въ томъ, что она видла мужа, и что сказанное имъ должно исполниться. Она поэтому не была поражена когда въ ближайшемъ март въ колыбельк ребенка лежала безжизненная восковая фигурка.

Мн съ братомъ позволили взглянуть на умершаго ребенка прежде чмъ его положили въ гробъ, я вижу его до сихъ поръ, блднаго и прекраснаго, съ чернымъ пятномъ посредин благо воскового лба, и я помню мертвенный холодъ охватившй меня, когда я поцловала маленькаго брата. Я въ первый разъ коснулась смерти. Черное пятно произвело на меня странное впечатлне, и только много времени спустя я узнала отчего оно произошло. Мн разсказали, что какъ только ребенокъ умеръ, мать страстно поцловала его въ лобъ. Какая страшная мысль, что прощальный поцлуй матери отпечатллся первымъ признакомъ разложеня на лиц ребенка!

Я упоминаю объ этихъ дтскихъ впечатлняхъ не потому что считаю ихъ замчательными или необыкновенными, они только показываютъ, что воспримчивость къ впечатлнямъ нефизическаго свойства, была одной изъ характерныхъ чертъ моего дтства, и существовала также въ другихъ членахъ моей семьи. Мы получаемъ въ наслдство отъ родителей свою физическую природу, а воспримчивость къ психическимъ ощущенямъ составляетъ одно изъ свойствъ физической природы, въ нашей семь, какъ почти во всхъ ирландскихъ семьяхъ, вс врили въ ‘духовъ’, мать моя разсказывала мн, какъ она слышала жалобный плачъ домашней феи предъ смертью кого-то изъ членовъ семьи. Для меня въ дтств всяке эльфы и феи были реальными существами и мои куклы казались мн такими-же дтьми, какъ я сама. Маронетки были для меня живыми созданями и трагеди, которыя он разыгрывали, стоили мн много слезъ, до сихъ поръ помню, какъ я разъ убжала при вид приближающагося кукольнаго театра, и зарылась въ подушки у себя въ комнат, чтобы не слышать какъ будутъ бить угнетеннаго ребенка въ представляемой драм и какъ онъ будетъ плакать. Вс предметы, окружающе меня, казались мн живыми, я цловала цвты съ тмъ-же чувствомъ, какъ ласкала котятъ, и чудесно проводила время, переживая всевозможныя выдуманныя сказки среди моихъ игрушекъ, только считавшихся неодушевленными. Но въ этой жизни среди созданй фантази сказалась серьезная сторона, когда въ нее вмшался элементъ религи.

ГЛАВА II.

Для матери моей началось теперь время борьбы и заботъ. До того, со времени своего замужества, она не знала денежныхъ заботъ, потому что ея мужъ зарабатывалъ вполн достаточно для своей семьи, онъ казался на видъ очень здоровымъ и сильнымъ и никакая забота не омрачала ихъ мыслей о будущемъ. Умирая онъ былъ увренъ, что оставляетъ жену и дтей обезпеченными, по крайней мр, отъ денежныхъ затрудненй. Въ этомъ онъ ошибся. Я не знаю никакихъ подробностей, но знаю, что когда все выяснилось, вдов и дтямъ ничего не осталось, кром незначительной суммы наличныхъ денегъ. Ршене, къ которому мать моя пришла въ виду этихъ обстоятельствъ, очень характерно. Два родственника ея мужа, Вестернъ и сэръ Вильямъ Вудъ, предлагали ей воспитать ея сына на свой счетъ, отдать его въ хорошую городскую школу, а потомъ помочь ему сдлаться коммерсантомъ, содйствуя ему своимъ влянемъ въ лондонскихъ дловыхъ сферахъ. Но отецъ и мать мальчика рисовали себ совершенно инымъ будущее старшаго сына, его готовили къ поступленю въ одну изъ спецальныхъ школъ, а затмъ въ университетъ, онъ долженъ былъ избрать одну изъ ‘ученыхъ профессй’,— сдлаться пасторомъ, какъ этого желала мать, или юристомъ, какъ надялся отецъ. Чувствуя близость смерти, отецъ мой ни на чемъ такъ не настаивалъ, какъ на томъ, чтобы Гэрри получилъ какъ можно лучшее воспитане, и вдова его твердо ршила исполнить это послднее желане. Въ ея глазахъ городская школа не была ‘самымъ лучшимъ воспитанемъ’, и ирландская гордость возмущалась при мысли, что сынъ ея не будетъ ‘университетскимъ человкомъ’. На голову молодой вдовы посыпалось множество попрековъ за ея ‘глупую гордость’, особенно усердствовали женске члены семьи Вудовъ, и ея непоколебимость въ слдовани своему ршеню послужила предметомъ сильнаго взаимнаго охлажденя между ними и ею. Но Вестернъ и Вильямъ, хотя тоже осуждали ее до нкоторой степени, все таки остались ея друзьями и оказывали ей помощь на первыхъ порахъ ея тяжелой борьбы. Посл долгихъ размышленй, она ршила, что сынъ ея будетъ воспитываться въ Гарроу, гд плата сравнительно недорога для приходящихъ учениковъ, и что потомъ онъ отправится въ Кембриджъ или въ Оксфордъ, смотря по тому, какое направлене примутъ его интеллектуальные вкусы. Это было смлой программой для вдовы безъ всякихъ средствъ, но она выполнила ее цликомъ, потому что трудно себ представить боле твердую волю въ слабомъ тл, чмъ у моей матери.

Чрезъ нсколько мсяцевъ мы перебрались въ Гарроу, поселились временно въ меблированныхъ комнатахъ надъ фруктовой лавкой и мать моя принялась подыскивать подходящй для насъ домикъ. Лавочникъ былъ человкъ чрезвычайно напыщенный, любилъ говорить длинными перодами и очень покровительствовалъ молодой вдов, мать моя вернулась разъ домой и со смхомъ разсказала, какъ онъ ободрялъ ее, говоря, что онъ надется, что ей удастся устроиться, если она будетъ усердно работать. ‘Посмотрите на меня!’ сказалъ онъ, надуваясь отъ сознаня своей важности:— ‘я былъ когда-то бднымъ мальчишкой безъ гроша денегъ, а теперь я человкъ состоятельный и имю приморскую виллу, куда отправляюсь каждый вечеръ’. Эта ‘приморская вилла’ долго потшала насъ, когда мы проходили мимо нея, отправляясь гулять. ‘Вотъ приморская вилла м-ра X.’, скажетъ кто-нибудь смясь, и вс вторили ему. Я тоже смялась, чтобы не отстать отъ старшихъ, хотя разница между пригородной и приморской виллой не была для меня ясне, чмъ для почтеннаго лавочника.

Матери моей удалось найти семью, съ удовольствемъ отдавшую на ея попечене своего маленькаго сына для совмстнаго обученя съ Гэрри, это дало ей возможность нанять учителя для подготовки обоихъ мальчиковъ къ школ. У учителя была искусственная нога изъ пробковаго дерева, и это было для меня источникомъ постояннаго огорченя, потому что во время утренней молитвы, когда мы вс становились на колни, нога эта торчала прямо позади, мн это казалось непочтительнымъ и неприличнымъ и вмст съ тмъ вызывало сильное желане протянуть точно также и свою ногу. Около года спустя мать прискала домъ, очень подходящй къ задуманному ею предпрятю, т. е. къ тому, чтобы съ позволеня д-ра Вогана, тогдашняго директора Гарроуской школы, взять къ себ въ пансонъ нсколькихъ мальчиковъ и обезпечить тмъ самымъ средства для воспитаня своего сына. Д-ръ Воганъ, который вроятно почувствовалъ симпатю къ кроткой и сильной вмст съ тмъ женщин, сдлался съ этой минуты ея искреннимъ другомъ и помощникомъ, совты и усердное содйстве его самого и его жены очень способствовали успху, завершившему ея труды. Онъ поставилъ только одно услове, давая ей разршене о которомъ она просила, а именно, чтобы у нея въ дом жилъ кто-нибудь изъ учителей школы, такъ чтобы мальчики не были лишены домашняго репетитора. Это услове она, конечно, охотно приняла, и дло шло на ладъ въ продолжене цлыхъ десяти лтъ, пока сынъ ея не кончилъ школы и не отправился въ Кембриджъ.

Домъ, который она тогда наняла, къ сожалню, снесенъ теперь, и его замнила отвратительная новомодная постройка изъ краснаго кирпича. Домъ былъ старый и причудливо построенный, фасадъ былъ обвитъ розами, сзади вился плющъ. Домъ стоялъ на пригорк, на полпути между церковью и школой, и предназначался для приходскаго священника, но тотъ долженъ былъ переселиться въ другое мсто, потому что отсюда было слишкомъ далеко къ той части деревни, гд у него было больше всего работы. Въ гостиную вела старомодная полудверь, полуокно, бывшая для меня источникомъ постоянныхъ огорченй, потому что какъ только мн надвали новое платье, я непремнно рвала его объ эту дверь, когда мчалась черезъ нее въ садъ, нашъ большой, расположившйся по наклону холма садъ былъ полонъ чудныхъ старыхъ деревьевъ, пихтъ и лавровъ, шелковичныхъ деревьевъ, яблонь, грушевыхъ и другихъ деревьевъ, не говоря уже о безчисленныхъ кустахъ смородины и кружовника и земляничныхъ грядкахъ на солнечной сторон. Въ саду не было ни одного дерева, на которое я-бы не взбиралась, и одно дерево въ особенности, португальскй лавръ, было моей излюбленной лтней резиденцей. Тамъ у меня была своя спальня, гостиная, кабинетъ и кладовая, запасы для кладовой доставляли мн фруктовыя деревья, съ которыми мн позволялось распоряжаться какъ мн угодно, а въ кабинет я сидла по цлымъ часамъ съ своей любимой книгой, мильтоновскимъ ‘Потеряннымъ раемъ’, который я всему предпочитала. Какъ поражались, вроятно, птицы, когда съ втокъ дерева, на которомъ сидла раскачиваясь маленькая фигурка, раздавались торжественныя и звучныя строфы Мильтона, передаваемыя слабымъ дтскимъ голосомъ. Я любила изображать Сатану, декламировать величественныя рчи героическаго мятежника, и много счастливыхъ часовъ я провела въ мильтоновскомъ раю и аду въ обществ Сатаны и Божественнаго Сына, Гаврила и Абдэля. Въ саду была еще терасса, спускавшаяся къ кладбищу, сухая въ самую, сырую погоду и окруженная старымъ деревяннымъ барьеромъ, обросшимъ розами всевозможныхъ оттнковъ, розы стариннаго дома были какя-то совершенно особенныя. Терасса заканчивалась маленькой бесдкой, черезъ раскрытую дверь которой открывалась одна изъ самыхъ очаровательныхъ панорамъ въ Англи. Холмъ круто спускался у ногъ зрителя и затмъ тянулась длинная полоса лсовъ до самыхъ башенъ Виндзорскаго замка, виднвшагося на далекомъ горизонт. Это былъ тотъ видъ, на который никогда не уставалъ глядть Байронъ, лежа на одномъ изъ плоскихъ камней кладбища — мсто это до сихъ поръ носить назване могилы Байрона — и который онъ восплъ въ своихъ стихахъ.

Читатель, если вамъ придется когда-нибудь быть въ Гарроу, попросите позволеня пройти въ старый садъ, и вы испытаете на себ дйстве этого внезапнаго откровеня красоты, когда откроете маленькую дверцу бесдки въ конц терассы.

Въ этотъ домъ мы переселились, когда мн исполнилось восемь лтъ, и въ течене цлыхъ одиннадцати лтъ онъ былъ моимъ роднымъ домомъ, который я покидала съ сожалнемъ и куда возвращалась съ радостью.

Вскор посл нашего перезда я въ первый разъ въ жизни ухала отъ матери. Придя разъ въ гости къ одной семь, жившей по сосдству, я застала у нихъ въ гостиной незнакомую хромую даму съ энергическимъ лицомъ, принявшемъ удивительно мягкое выражене, когда она улыбнулась вбжавшей въ комнату двочк. Она сейчасъ-же подозвала меня къ себ и усадила къ себ на колни, на слдующй день знакомая, у которой мы встртились, пришла къ моей матери и спросила ее, согласится-ли она отдать меня на воспитане ея племянниц, при чемъ я буду прзжать домой на праздники, но воспитане мое будетъ всецло лежать на ней. Сначала мать моя и слышать объ этомъ не хотла, потому что до того мы съ ней ни разу не разставались и моя любовь къ ней доходила до культа, ея ко мн — до самозабвеня. Ее убдили однако, что выгоды сдланнаго ей предложеня совершенно неоцнимы для моего воспитаня, что жизнь въ дом, полномъ мальчиковъ, можетъ нехорошо отозваться на моемъ воспитани — я уже тогда карабкалась на деревья и играла въ крикетъ не хуже любого изъ нихъ — и что придется послать меня въ школу, если мать не предпочтетъ предложеня, представляющаго вс выгоды школы безъ ея темныхъ сторонъ. Мать моя, наконецъ, согласилась и было ршено, что миссъ Марратъ возьметъ меня съ собой, когда подетъ домой.

Миссъ Марратъ — любимая сестра капитана Маррата, извстнаго романиста — была не замужемъ и имла большое состояне. Она ухаживала за своимъ братомъ во время его болзни, кончившейся смертью, и посл того жила вмст съ матерью въ Вимбльдонъ-Парк. Посл смерти матери, она стала искать полезнаго дла и предложила одному изъ своихъ братьевъ, обремененному большимъ количествомъ дочерей, взять одну изъ нихъ къ себ въ домъ и дать ей хорошее воспитане. Когда она была въ Гарроу, я по счастливой случайности попала ей на глаза и понравилась ей, она подумала, что воспитывать двухъ двочекъ вмст удобне, чмъ одну, и предложила поэтому моей матери взять меня.

Миссъ Марратъ имла большой талантъ къ преподаваню и занималась имъ съ особымъ наслажденемъ. Отъ времени до времени она присоединяла къ намъ еще какого-нибудь ребенка, иногда мальчика, иногда двочку. Вначал вмст съ Эми Марратъ и со мной учился еще одинъ маленькй мальчикъ, Вальтеръ Поупсъ, сынъ священника, имвшаго большую семью, съ нимъ она занималась нсколько лтъ и потомъ, великолпно подготовивъ его, опредлила въ школу.

Она выбирала ‘своихъ дтей’, какъ она любила называть насъ, очень опредленнымъ образомъ, она брала дтей изъ хорошихъ семей, хорошо воспитанныхъ, но поставленныхъ въ такя матеральныя условя, что взявши на себя заботы объ ихъ дальнйшемъ образовани и воспитани, она существенно облегчала положене несостоятельныхъ родителей. Для нея было особымъ наслажденемъ придти съ своей помощью тогда, когда стремлене дать хорошее воспитане дтямъ наиболе удручаетъ бдныхъ и гордыхъ въ то-же время людей. Мы вс называли ее ‘тетей’, потому что ‘миссъ Марратъ’ звучало слишкомъ холодно и церемонно. Она учила насъ всему, за исключенемъ музыки, для которой былъ особый учитель, мы писали сочиненя, читали вслухъ по-англйски и по-французски, а позже и по-нмецки, и получили благодаря ей здоровое, солидное образоване. Я не могу выразить словами своей благодарности за все, чмъ я обязана ей, не только потому, что она меня многому научила, а потому, что вселила въ меня любовь къ знаню, не покидавшую меня съ тхъ поръ никогда въ моихъ трудахъ.

Ея система воспитаня можетъ представить интересъ для всякаго, кто хочетъ воспитывать дтей съ наименьшей затратой труда и наиболе прятнымъ образомъ для самихъ дтей. Во-первыхъ, мы никогда не пользовались учебниками для чтеня и писаня, и не учили грамматики по книг. Мы писали письма о всемъ, что видли во время прогулокъ или пересказывали прочитанные разсказы, эти сочиненя миссъ Марратъ перечитывала съ нами, исправляя орографическя и грамматическя ошибки, стиль и благозвучность написаннаго, всякую неуклюжую фразу она произносила вслухъ, чтобы показать, какъ некрасиво она звучитъ, каждую ошибку въ передач видннаго она тщательно выставляла на видъ. Наши письма заключались въ передач видннаго наканун и это пробуждало и воспитывало въ насъ наблюдательность. ‘Боже, да о чемъ-же я стану писать!’ вырывалось иногда у какого-нибудь ребенка, склонившагося надъ грифельной доской. ‘А разв ты не гулялъ вчера?’ — спрашивала тетя въ отвтъ. ‘Да’, вздыхалъ мальчикъ, ‘да о чемъ-же тутъ разсказывать?’ ‘Какъ о чемъ? Ты гулялъ цлый часъ на полямъ и ничего не видлъ, маленькй слпуша? Будь ужъ сегодня повнимательне во время прогулки’. Затмъ любимымъ урокомъ, очень полезнымъ для правописаня, былъ слдующй: мы составляли цлые списки словъ, которыя одинаково звучатъ, но различнымъ образомъ пишутся, и соперничали другъ съ другомъ въ томъ, чей списокъ длинне. Наши французске уроки — какъ впослдстви и нмецке — начинались съ чтеня. Нмецке уроки начались съ чтеня ‘Вильгельма Телля’ и глаголы, которые задано было списать, были взяты изъ прочитаннаго. Мы много учили наизусть, но всегда вещи, которыя этого стоили, у насъ совершенно не были въ ходу сухе вопросы и отвты, которые такъ по сердцу лнивымъ преподавателямъ. Мы знакомились съ исторей изъ чтенй вслухъ во время общихъ занятй рукодлемъ — мальчиковъ учили обращаться съ иголкой наравн съ двочками. ‘Только двочкамъ къ лицу шитье’, сказалъ разъ съ возмущенемъ одинъ изъ мальчиковъ. ‘Только маленькому ребенку къ лицу бгать за двочкой, если нужно пришить пуговицу’, отвчала тетя. Географю мы учили, рисуя географическя карты изъ составныхъ частей и составляя нмыя карты, для которыхъ каждое государство — для карты цлаго материка — и каждая провинця или графство для карты отдльныхъ государствъ вырзывались въ настоящемъ ихъ вид. Я любила большя государства въ то время и чувствовала большое удовольстве, когда составивши Россю, видла, какая большая часть карты заполнена ею.

Единственная грамматика, которую мы когда-либо учили, была латинская и то не ране того, какъ посредствомъ письменныхъ работъ познакомились съ ея правилами. Тетя терпть не могла дтей, заучивающихъ наизусть не понятныя имъ вещи, и воображающихъ, что знаютъ ихъ. ‘Что ты хочешь этимъ сказать, Анни?’ спрашивала она меня иногда на урок. Посл нсколькихъ слабыхъ попытокъ объясненя, я отвчала: ‘право, тетя, я это знаю про себя, но не могу объяснить’. ‘Въ такомъ случа, право, Анни, ты этого не знаешь про себя, а то-бы ты могла объяснить такъ, чтобы и я поняла про себя’. Такимъ образомъ, она прививала намъ здоровую привычку ясности мысли и выраженя. Латинскую-же грамматику она предпочитала другимъ, какъ боле совершенную и какъ основу новыхъ языковъ.

Миссъ Марратъ поселилась въ очень живописномъ мст, въ Фернъ-Гил, въ Дорсетшэйр, на берегахъ Девона и жила тамъ пять лтъ, составляя центръ мстной благотворительности. (Она завела воскресную школу, навщала бдныхъ, помогая везд, гд видла нужду, посылая больнымъ пищу со своего стола. Характерно, что она никогда не дарила бднымъ альбомовъ съ картинками, но откладывала часто во время обда самые аппетитные куски и относила ихъ больнымъ, чтобы возбудить у нихъ аппетитъ. Денегъ она почти никогда не давала, но находила поденную работу или старалась прискать постоянныя занятя для нуждающихся въ помощи. Очень требовательная къ самой себ и непреклонная относительно всякой неустойчивости и нечестности въ другихъ, она оказывала хорошее вляне и тогда, когда вызывала любовь и когда внушала страхъ. Она принадлежала къ одной изъ самыхъ строгихъ евангелическихъ сектъ. По воскресеньямъ не допускались чтеня никакихъ книгъ, кром Библи или религознаго журнала, но она все-таки старалась разнообразить этотъ день разными способами: общими прогулками по саду, пнемъ гимновъ, всегда привлекательныхъ для дтей, разсказами о миссонерскихъ путешествяхъ Мофата и Ливингстона, столкновеня которыхъ съ дикарями и съ дикими зврьми были такъ-же интересны, какъ повсти Майнъ-Рида. Мы заучивали тексты изъ Библи и гимны, и однимъ изъ любимыхъ развлеченй были ‘Загадки изъ Библи’, въ род описанй какой-нибудь сцены изъ Библи, которую нужно было узнать по описаню. Затмъ мы давали въ свою очередь уроки въ воскресной школ, потому-что тетя говорила намъ, что безполезно учиться, если мы не будемъ стараться помогать тмъ, которыхъ никто не учитъ. Уроки для воскресной школы тщательно приготовлялись по субботамъ, намъ всегда внушали, что трудъ, отдаваемый бднымъ, долженъ стоить какого-нибудь напряженя тому, кто его отдаетъ. Этотъ принципъ, объясняющй для нея слова священнаго писаня, ‘Отдамъ-ли я Господу своему то, что мн ничего не стоитъ?’ руководилъ всми ея словами и поступками. Когда во время какого-нибудь общественнаго бдствя, мы прибгали къ ней съ вопросомъ, чмъ-бы мы могли помочь бднымъ, голодающимъ дтямъ, она быстро отвчала: ‘чмъ-бы вы пожертвовали для нихъ?’ И она прибавляла, что если-бы мы захотли отказаться отъ сахара, мы бы съэкономили этимъ каждый по шести пенсовъ въ недлю, которые и могли-бы послать нуждающимся. Я не думаю, чтобы можно было преподать дтямъ боле здоровый урокъ, чмъ это самоотвержене для блага другихъ.

Каждый день, по окончани уроковъ, мы устраивали всякаго рода развлеченя, длинныя прогулки и катаня верхомъ на маленькомъ пони, который очень любилъ дтей, конюхъ училъ насъ крпко держаться на немъ, каке-бы капризы лошадка ни проявляла, въ шумныхъ пикникахъ, которые мы устраивали въ живописныхъ окрестностяхъ Шармута, тетя была самымъ веселымъ товарищемъ. Трудно себ представить боле здоровую обстановку, въ физическомъ и духовномъ отношени, чмъ жизнь въ этой тихой деревушк. А какую радость приносили съ собой праздники! Какъ прятно было чувствовать гордость матери, имвшей хорошя свдня объ успхахъ своей любимицы, какъ радостно было возобновлять знакомство съ каждымъ закоулкомъ въ старомъ дом и сад!

Наклонность къ мечтательности у ребенка ведетъ въ интеллектуальномъ отношени къ развитю воображеня, по отношеню-же къ религознымъ чувствамъ въ ней таится зародышъ мистицизма, гораздо мене рдкаго среди дтей, чмъ это многе думаютъ. Но безпощадный матерализмъ нашихъ дней — не философскй матерализмъ немногихъ, а религозный матерализмъ большинства — вырываетъ нжные зародыши изъ дтской души и накладываетъ повязку на глаза, которые безъ этого могли-бы, быть можетъ, видть. Вначал ребенокъ не длаетъ различя между тмъ, что онъ ‘видитъ’ и что ему ‘кажется’, одно столь-же реально для него, какъ и другое, и онъ играетъ съ созданями своей фантази такъ-же весело, какъ съ живыми дтьми. Я лично всегда предпочитала въ дтств первыхъ и никогда не знала, что такое одиночество. Но приходятъ взрослые, безцеремонно врываются въ самую средину сада, созданнаго воображенемъ, топчутъ въ немъ цвты, разгоняютъ дтей, населяющихъ его. и говорятъ своими громкими, рзкими голосами: ‘не разсказывай такихъ небылицъ, Анни, у меня отъ нихъ морозъ по кож пробгаетъ, мама будетъ сердиться на тебя’. Но это влечене было во мн слишкомъ сильно, чтобы быть подавленнымъ, и я находила себ пищу въ волшебныхъ сказкахъ, которыя я очень любила, и въ религозныхъ аллегоряхъ, которыя казались мн еще боле увлекательными. Какъ и когда я научилась читать — этого я не помню, потому что не вспоминаю времени, когда-бы книга не была для меня предметомъ наслажденя. Къ пяти годамъ я уже, вроятно, свободно читала, потому что помню, какъ меня часто извлекали изъ подъ драпировки, въ которую я любила завертываться съ книжкой въ рукахъ, и какъ меня посылали идти играть, какъ подобаетъ пятилтнему малышу. Я часто до того углублялась въ книгу, что абсолютно не слышала, когда мое имя громко произносилось въ комнат, такъ что меня часто бранили за то, что я намренно прячусь, между тмъ какъ я въ это время жила въ волшебномъ мр или лежала, спрятавшись подъ спасительный капустный листъ при приближени великана.

Мн было около восьми лтъ, когда я впервые натолкнулась на религозныя аллегори, написанныя для дтей, и вскор за этимъ послдовали Буньяновское ‘Шестве Странника’ и ‘Потерянный рай’ Мильтона. Съ этихъ поръ неугомонная фантазя уносила меня постоянно въ волшебный мръ, гд воины-дти захватываютъ территорю для своего отсутствующаго принца и несутъ знамя, на которомъ красуется красный крестъ, гд дьяволы въ вид драконовъ окружаютъ странника, но должны отступить посл упорной борьбы, гд ангелы сходятъ съ небесъ, разговариваютъ съ маленькими дтьми и даютъ имъ талисманы, которые предупреждаютъ ихъ объ опасности и утрачиваютъ силу, когда обладатели ихъ сходятъ съ истиннаго пути. Какъ скученъ и однообразенъ мръ, въ которомъ приходится жить, думала я постоянно, когда мн читали наставленя о томъ, какъ вести себя, не капризничать, быть опрятной и не теребить передника, сидя за обдомъ. Насколько легче было-бы быть христаниномъ, если-бы только получить щитъ съ краснымъ крестомъ и имть своимъ противникомъ настоящаго дракона, зная, что Божественный принцъ вознаградитъ улыбкой за побду. Несомннно, что интересне сражаться съ крылатымъ дракономъ, зная, что онъ хочетъ причинить зло, чмъ слдить за тмъ, чтобы оставаться всегда ровной и кроткой. Если-бы я была на мст Евы въ саду, старая змя не обошла-бы меня, но какъ маленькая двочка могла знать, что ей нельзя сорвать самаго румянаго, хорошенькаго яблочка съ дерева, если не было-бы зми, сказавшей, что его запрещено трогать? По мр того, какъ я становилась старше, мои сны и грезы становились мене фантастичными, но все боле проникались энтузазмомъ. Я читала разсказы о первыхъ христанскихъ мученикахъ и страстно жалла, что родилась слишкомъ поздно, въ эпоху, когда нельзя уже претерпть муки за свою вру, я проводила цлые часы, въ грезахъ наяву, представляя себ, что я стою передъ римскими судьями, передъ инквизиторами доминиканцами, что меня бросаютъ на съдене львамъ, пытаютъ, жгутъ на костр, однажды я увидла себя проповдующей великую новую вру громадной толп народа, которая внимала мн и, обращенная моими рчами, признала меня своимъ духовнымъ вождемъ. Но грезы мои кончались печальнымъ возвратомъ къ дйствительности, гд не было мста для геройскихъ подвиговъ, не было львовъ, противъ которыхъ приходилось-бы выступать, не было суровыхъ инквизиторовъ, но были постоянныя скучныя обязанности, которыя приходилось исполнять. И я сильно огорчалась, что такъ поздно родилась на свтъ, что вс великя дла уже сдланы, и не предстояло возможности проповдывать новой религи и пострадать за нее.

Съ восьмилтняго возраста религозные задатки моей натуры сильно развились, благодаря воспитаню, которое я получала. Подъ влянемъ Миссъ Марратъ, мои врованя получили сильную евангелическую окраску, но меня всегда приводила въ отчаяне мысль, что я не пережила въ прошломъ момента ‘обращеня’. Въ то время, какъ друге разсказывали о своихъ ощущеняхъ, о внезапной перемн, которую они вдругъ почувствовали въ себ, я съ грустью сознавала, что никогда не испытала на себ такой перемны, и что вс мои мечтательные порывы ничтожны въ сравнени съ сильнымъ ‘сознанемъ грховности’, о которомъ говорятъ проповдники, и начинала съ грустью сомнваться въ томъ, что я ‘спасена’. Затмъ у меня было безпокойное сознане, что меня часто хвалили за благочестивость, когда соревноване и тщеславе играли большую роль, чмъ религозное чувство, это было, напримръ, когда я выучила наизусть предшествующее англйскому переводу Библи посвящене королю акову, я это сдлала скоре изъ желаня отличиться своей памятью, чмъ изъ любви къ самому тексту. Звучный ритмъ нкоторыхъ мстъ въ старомъ и новомъ Завт ласкалъ мн слухъ, и я чувствовала удовольстве отъ повтореня ихъ вслухъ. Я любила это длать, какъ любила декламировать для собственнаго удовольствя сотни стиховъ Мильтона, раскачиваясь на какомъ нибудь древесномъ суку, или разлегшись въ тни втвей и глядя въ бездонную синеву небесъ до тхъ поръ, пока я впадала въ состояне экстаза среди звуковъ и красокъ, и говорила на распвъ мелодичныя фразы и населяла синеву туманными образами. Легкость заучиваня наизусть и привычка декламировать привела меня къ хорошему знакомству съ библей и къ умню искусно пользоваться текстами. Это мн очень пригодилось на излюбленныхъ методистами молитвенныхъ собраняхъ, въ которыхъ мы вс принимали участе. Мы вс по очереди должны были читать вслухъ и это было для меня мучительнымъ испытанемъ, я ужасно робла, когда внимане присутствующихъ обращалось на меня, и съ трепетомъ ожидала по этому страшныхъ словъ: ‘теперь, Анни, обратись ты съ словомъ къ Господу’. Но какъ только мн удавалось произнести дрожащими губами первое слово, мой страхъ исчезалъ и я уносилась въ душевномъ порыв, изливавшемся часто въ ритмическихъ фразахъ, въ конц, увы, я часто думала о томъ, что Богъ и тетя замтили, вроятно, какъ хорошо я молилась — развите этого чувства тщеславя едва-ли имлось въ виду при устройств молитвенныхъ собранй. Въ общемъ, кальвиническй оттнокъ преподаваня миссъ Марратъ привилъ моей душ нкоторую болзненность, тмъ боле, что въ глубин души я очень тосковала по матери. Я помню, какъ удивлена была моя мать во время одного изъ моихъ прздовъ домой, когда прочла въ отчет миссъ Марратъ, что во мн замтно отсутстве веселости, дома, напротивъ, несмотря на свою любовь къ одиночеству, я отличалась веселымъ нравомъ, но вдали отъ дома я всегда тосковала, и кром того суровость евангелическаго культа накладывала на меня нсколько мрачный отпечатокъ, хотя загробныя муки и адъ представлялся въ моихъ грезахъ только въ томъ вид, какъ онъ рисуется въ ‘Потерянномъ Раю’. Прочтя эту поэму, я представляла себ дьявола не чудовищемъ съ рогами и лошадиной ступней, а прекраснымъ, мрачнымъ архангеломъ, и я всегда надялась, что исусъ, идеальный принцъ моихъ грезъ, спасетъ его въ конц концовъ. Но предметами истиннаго ужаса для меня были неопредленныя, туманныя существа, близость которыхъ я чувствовала около себя, хотя и не видла ихъ. Они были для меня до того ощутительны, что я отлично знала, въ какомъ мст они стоятъ въ комнат, и особенный ужасъ, который я чувствовала, заключался въ опасени, что я сейчасъ увижу ихъ. Если мн случайно попадался въ руки разсказъ о привидняхъ, я не могла отдлаться отъ впечатлня по цлымъ мсяцамъ, и видла предъ собой каждый изъ описываемыхъ призраковъ, въ особенности преслдовала меня одна страшная старуха изъ романовъ Вальтеръ-Скотта, она скользила по полу, подходя къ моей кровати, вскакивала на нее какимъ-то не человческимъ движенемъ и глядла на меня въ упоръ страшными глазами, я изъ-за нея цлыми недлями боялась ложиться въ постель. До сихъ поръ я такъ живо помню свое ощущене, что чувствую невольный ужасъ.

ГЛАВА III
Двичество.

Весной 1861 г. миссъ Марратъ объявила о своемъ намрени похать заграницу и попросила у моей матери позволеня взять меня съ собой. У маленькаго ея племянника, котораго она усыновила, сдлался катарактъ глаза, и она хотла повезти его къ одному знаменитому окулисту въ Дюссельдорф. Эми Марратъ отозвали домой посл смерти ея матери, которая умерла, родивъ сына, миссъ Марратъ усыновила ребенка, назвавъ его именемъ своего любимаго брата Фредерика (капитана Маррата). Мсто Эми заняла двочка нсколькими мсяцами старше меня, Эмма Маннъ, одна изъ дочерей священника, женатаго на миссъ Стэнли, близкой родственниц или даже, если я не ошибаюсь, сестры миссъ Мэри Стэнли, знаменитой сестры милосердя во время крымской кампани.

Въ течене нсколькихъ мсяцевъ мы усердно занимались нмецкимъ языкомъ, чтобы знать боле или мене хорошо языкъ страны, въ которую собирались хать, насъ пручали также къ французскому разговору, въ которомъ мы упражнялись за обдомъ, такъ что мы не были совершенно ‘безпомощными иностранцами’, когда двинулись въ путь изъ доковъ Св. Екатерины и очутились на слдующй день въ Антверпен среди вавилонскаго смшеня языковъ, какъ намъ показалось съ перваго взгляда. Во что здсь превратился нашъ французскй языкъ, который мы учились такъ тщательно произносить! Мы совершенно потерялись среди окликовъ кричащихъ и спорящихъ между собой носильщиковъ и не могли разобрать ни слова. Но миссъ Марратъ оставалась на высот положеня, будучи уже опытной путешественницей, ея французскй языкъ блестяще выдержалъ испытане и помогъ намъ благополучно добраться до отеля. На слдующй день мы отправились черезъ Аахенъ въ Боннъ, прелестный городокъ, расположенный на границахъ живописной мстности, волшебный входъ въ которую образуетъ Роландеэкъ. Въ Бонн наше пребыване обошлось не безъ приключенй. Тетя была пожилой двицей, которая видла во всхъ молодыхъ людяхъ волковъ, которыхъ нужно не подпускать къ ея подростающимъ ягнятамъ. Боннъ былъ университетскимъ городомъ, и въ немъ господствовало въ то время пристрасте ко всему англйскому. Эмма была полной, блокурой двушкой съ нжнымъ цвтомъ лица и типичной въ англйскихъ двушкахъ веселостью и невинной шаловливостью, я-же была худенькой, блдной брюнеткой, у которой настроеня дикой веселости постоянно чередовались съ крайней задумчивостью. Въ пансон, гд мы жили вначал, въ ‘Chateau du Rhin’, прелестномъ дом, выходящемъ на широкй голубой Рейнъ, жили случайно въ то-же время два сына герцога Гамильтона, маркизъ Дугласъ и лордъ Чарльсъ съ своимъ гувернеромъ. Они занимали весь бель-этажъ, а мы имли гостиную въ нижнемъ этаж и спальни въ верхнемъ. Юноши узнали, что миссъ Марратъ не любила, чтобы ея ‘дти’ разговаривали съ кмъ-нибудь изъ мужской компани. Это открыло для нихъ неистощимый источникъ забавы. Они парадировали на лошадяхъ передъ нашими окнами, отправлялись кататься верхомъ какъ разъ тогда, когда мы выходили гулять и при нашемъ появлени снимали шапки и отвшивали глубоке поклоны, они подкарауливали насъ на лстниц и почтительно желали намъ добраго утра, ходили въ церковь и становились такъ, чтобы видть нашу скамью. При этомъ лордъ Чарльсъ, обладавшй способностью шевелить всей кожей черепа, двигалъ вверхъ и внизъ своими волосами до тхъ поръ, пока мы не могли сдерживать больше смха. Черезъ мсяцъ вс эти продлки заставили тетю покинуть прелестный ‘Chteau du Rhin’ и поселиться въ какой-то женской школ, къ великому нашему неудовольствю, но и тамъ она не нашла, покоя. Студенты преслдовали насъ повсюду, сентиментальные нмцы съ слдами шпагъ на лиц нашептывали намъ комплименты, проходя мимо, все это было невиннымъ дтскимъ вздоромъ, но строгая англйская лэди считала это ‘неприличнымъ’, и посл трехмсячнаго пребываня въ Бонн, насъ отослали на каникулы домой въ знакъ немилости. Но за эти три мсяца мы сдлали много прелестныхъ экскурсй, взбирались на горы, катались по быстрому теченю Рейна, бродили по живописнымъ долинамъ. У меня осталась въ памяти цлая картинная галерея, въ которую я могу забраться, когда хочу представить себ что-нибудь прекрасное, я вспоминаю тогда о мсяц, серебрящемъ Рейнъ у подошвы Драхенфельза, о задернутомъ туманомъ остров, гд жила красавица, навсегда освященная любовью Роланда.

Нсколько мсяцевъ спустя мы прхали къ миссъ Марратъ въ Парижъ, гд прожили семь мсяцевъ среди удовольствй и интересныхъ занятй. По средамъ и субботамъ мы были свободны отъ уроковъ и проводили долге часы въ картинной галере въ Лувр, изучая собранныя туда отовсюду образцы искусства. Не было ни одной красивой церкви въ Париж, которую-бы мы не постили за эти недли, церковь St. Germain de l’Anxerrois — та, изъ которой былъ поданъ сигналъ въ Вароломеевскую ночь — была моей любимой, въ ней сохранились самые совершенные по глубин и прозрачности красокъ цвтныя стекла. Величественная краса Notre Dame, нсколько крикливое великолпе Sainte Chapelle, внушительный мрачный видъ St. Roch были изучены нами до подробностей. Кром того, мы любили смшиваться съ веселой толпой, двигающейся по Елисейскимъ полямъ, по направленю къ Булонскому лсу, гулять по Тюльерйскому саду и взбираться на вс памятники, откуда открывался видъ на Парижъ. Имперя была тогда въ самомъ разгар своего блеска и мы часто любовались, глядя на блестящй конвой, окружавшй императорскую коляску, на ихъ разввающеся и блестяще на солнц плюмажи, въ самой-же коляск сидла обаятельно прекрасная императрица рядомъ съ мальчикомъ, который робко, но съ какой-то особенной грацей кланялся привтствующей его толп.

Весной 1862 г. епископъ изъ Огайо былъ проздомъ въ Париж, и м-ръ Форбсъ, тогдашнй англйскй пасторъ при церкви въ Rue d’Aguesseau, устроилъ мн конфирмацю у него. Я уже упоминала раньше, что находилась въ то время подъ сильнымъ религознымъ влянемъ, за исключенемъ небольшого припадка легкомысля во время путешествя по Германи, я была истинно набожной двушкой. Я считала театры (ни въ одномъ изъ которыхъ не была ни разу) западней, устроенной дьяволомъ для заманиваня неосторожныхъ душъ, на балы я твердо ршила никогда не ходить и готовилась ‘пострадать за вру’, если меня будутъ заставлять похать на вечеръ. Я такимъ образомъ совершенно готова была исполнить обтъ, произнесенный отъ моего имени при крещени, и отршиться отъ свта, отъ плоти и отъ соблазна съ ршительностью и искренностью, равными только моему глубокому невдню того, отъ чего я отказывалась съ такой готовностью. Конфирмаця была для меня событемъ, полнымъ глубокаго значеня, старательная подготовка, долгя молитвы, священный трепетъ при мысли объ ‘увеличенныхъ въ семь разъ дарахъ Духа’, снисходящихъ при ‘возложени рукъ’ — все это сильно возбуждало меня. Я съ трудомъ сдерживала себя опускаясь на колни у подножя алтаря, мягкое прикосновене руки престарлаго епископа къ моей наклоненной голов показалось мн прикосновенемъ крыла Святого Духа, небеснаго Голубя, присутстве котораго призывалось такими горячими молитвами. Что можетъ быть легче, думается мн при этихъ воспоминаняхъ, чмъ сдлать молодую, чуткую душой двушку — глубоко набожной?

Пребыване въ Париж пробудило въ моемъ религозномъ чувств одну черту, до тхъ поръ не проявлявшую себя. Я поняла наслаждене, которое доставляютъ красота красокъ, благоухане и блескъ въ богослужени, облекая эстетическое удовольстве покровомъ благочестя. Картинныя галлереи Лувра, увшанныя мадоннами и святыми, католическя церкви съ ихъ атмосферой, пропитанной ладаномъ и полной звуковъ чудной музыки,— все это внесло новую радость въ мою жизнь, боле живой колоритъ въ мои мечты. Незамтнымъ образомъ холодность и трезвость, съ которыми я не могла никогда сродниться въ протестантскомъ культ, смнились большей теплотой и блескомъ, идеальный небесный король моего дтства получилъ боле трагическя очертаня бога печали, боле глубокую привлекательность страдающаго Спасителя человчества. ‘Christian Year’ Кебля смнилъ ‘Потерянный Рай’, и при переход изъ дтскаго возраста въ двичй, вс боле глубоке порывы моей души проявлялись на религозной почв. Мать моя не позволяла мн читать романовъ и мои мечты о будущемъ почти совсмъ не были окрашены обычными надеждами и опасенями двушекъ, впервые открывающихъ глаза на свтъ, въ который он собираются вступить. Я постоянно думала и мечтала о тхъ дняхъ, когда молодыя мученицы удостаивались видть въ блаженныхъ видняхъ короля мучениковъ, когда кроткой, святой Агнес явился ея небесный женихъ и ангелы спускались, чтобы нашептывать небесные звуки на ухо вдохновенной св. Сецили. ‘Почему бы это не могло произойти и теперь’?— спрашивала постоянно моя душа и я вся уходила въ эти мечты, наиболе счастливая лишь наедин сама съ собой.

Лто 1862 года мы провели вмст съ миссъ Марратъ въ Сэйтмут и она съ своимъ обычнымъ умомъ вела наши занятя такъ, чтобы подготовить насъ къ самостоятельной работ безъ помощи учительницы, она все мене и мене руководила нашимъ ученемъ я помогала намъ только въ затруднительныхъ случаяхъ. Помню, что я разъ стала съ грустью упрекать ее за то, что она ‘такъ мало учитъ меня теперь’, на это она мн отвтила, что я уже достаточно взрослая для самостоятельной работы, и что нечего мн ‘держаться за передникъ тетеньки’ всю жизнь. Я отлично сознаю теперь, что постепенное ослаблене надзора и преподаваня было однимъ изъ самыхъ разумныхъ и хорошихъ поступковъ этой благородной женщины по отношеню къ намъ. Принято обыкновенно держать двушекъ въ ‘классной’, на попечени гувернантокъ, до самаго момента ихъ вступленя въ свтъ, затмъ, вдругъ, ихъ предоставляютъ самимъ себ, и, застигнутыя врасплохъ этой неожиданной свободой, он тратятъ попусту время, которое могло бы имть неоцнимое значене для ихъ интеллектуальнаго развитя. Въ послднее время, открыте университетовъ женщинъ устранило эту опасность для боле предпримчивыхъ двушекъ, но въ то время, о которомъ я пишу никто еще не помышлялъ о перемнахъ, готовившихся въ скоромъ будущемъ въ дл высшаго женскаго образованя.

Зиму 1862—63 г. миссъ Марратъ провела въ Лондон и въ течене нсколькихъ мсяцевъ я жила тамъ съ нею, посщая прекрасныя лекци m-r Роша по французскому языку. Весной я вернулась домой въ Гэрроу и оттуда здила каждую недлю на лекци, когда же он кончились, тетя сказала мн, что теперь все уже сдлано, что она могла сдлать для моей пользы и что пора мн самой попробовать свои силы.

Она съ такимъ успхомъ выполнила свою задачу въ дл моего воспитаня, что окончане домашняго обученя сдлалось для меня лишь исходнымъ пунктомъ для еще боле усердной работы, при чемъ занятя мои направлены были теперь на привлекавше меня сильне всего вопросы. Я продолжала, кром того, занятя нмецкимъ языкомъ съ опытнымъ учителемъ, и посвящала довольно много времени музык подъ талантливымъ руководствомъ м-ра Джона Фармера, завдующаго музыкальнымъ преподаванемъ въ Гэрроуской школ. Моя мать страстно любила музыку и ея любимыми композиторами были Бетховенъ и Бахъ, я играла въ то время почти вс сонаты Бетховена и фуги Баха. Мендельсоновскя ‘Lieder ohne Worte’ были для меня развлеченемъ отъ боле серьезной музыки и мы съ матерью проводили много счастливыхъ вечеровъ надъ стройными и торжественными мелодями слпого титана и сладкой музыкой нмецкаго оратора безъ словъ. Музыкальные вечера были любимымъ развлеченемъ въ то время у нашего кружка въ Гэрроу и моя бглая игра обезпечивала мн радушный премъ на каждомъ изъ нихъ.

Освобожденная отъ классныхъ занятй въ шестнадцать съ половиной лтъ и будучи единственной дочерью въ дом, я могла распоряжаться своимъ временемъ какъ хотла, за исключенемъ нсколькихъ часовъ въ день, посвящаемыхъ музык въ угоду матери. Съ этого времени и до того, какъ я сдлалась невстой въ 19 лтъ, жизнь моя текла плавно, при чемъ одно течене, видимое всмъ, блестло въ солнечномъ свт, а другое таилось въ глубин, глубокое и сильное. Что касается моей вншней жизни, то трудно себ представить двушку въ боле свтлой и счастливой обстановк, утромъ и днемъ я занималась, руководствуясь только своимъ желанемъ въ выбор занятй, а остальную часть дня проводила въ физическихъ упражненяхъ, прогулкахъ, катаняхъ верхомъ, и иногда на вечерахъ, на которыхъ всегда отличалась своей веселостью. Я съ увлеченемъ занималась стрльбой изъ лука и получила на одномъ турнир призъ въ вид золотого кольца, крокетъ былъ тоже одной изъ любимыхъ моихъ игръ. Моя мать несомннно баловала меня во всемъ, что касалось мелкихъ шероховатостей жизни. Она никогда не допускала, чтобы меня касалось какое-либо огорчене, и старалась, чтобы вс заботы выпадали на ея долю, вс радости на мою. Я тогда и не подозрвала, а узнала только гораздо позже, что жизнь ея была полна постоянныхъ заботъ. Тяжесть содержаня моего брата сначала въ школьные, потомъ въ университетске годы давила ее безпрестанно, и она часто бывала въ серьезныхъ денежныхъ затрудненяхъ. Адвокатъ, которому она вполн довряла, систематически обкрадывалъ ее, удерживая для себя взносы, которые она длала для уплаты по разнымъ обязательствамъ и такимъ образомъ постоянно выманивалъ у нея деньги. Но, несмотря на это, все, что нужно было для меня, своевременно доставлялось. Собиралась-ли я на вечеръ, мн никогда не приходилось думать о томъ, что я надну до минуты, когда пора было одваться, тогда я находила въ своей комнат все, что нужно было до самыхъ мелочей. Она сама всегда причесывала мои волосы, падавше, когда ихъ расплетали, густыми кудрями до колнъ, она не допускала, чтобы чья-либо рука помимо нея надвала мн платье и прикрпляла цвты, когда-же иногда я просила ее позволить мн помочь ей пришивать кружева или сдлать какую-нибудь другую мелочь, она цловала меня и отсылала играть или читать, говоря, что ея единственная радость въ жизни заботы о ея ‘сокровищ’. Увы! какъ легкомысленно принимается самопожертвоване, длающее жизнь столь гладкой, прежде чмъ опытъ показываетъ, что значитъ жизнь безъ ограждающаго крыла матери. Мое дтство и юность были такъ ограждены отъ всякой тни заботы или печали, которую могла-бы предотвратить любовь, что только видъ нищаго возбуждалъ во мн представлене о тяжелыхъ сторонахъ жизни. Всю радость тхъ счастливыхъ лтъ я принимала не то чтобы съ неблагодарностью, а съ такимъ-же безсознательнымъ отношенемъ къ счастью, какъ къ солнечному свту, озаряющему меня. Я страстно любила мою мать, но не знала, сколькимъ я ей обязана, до тхъ поръ пока не вышла изъ подъ ея нжнаго попеченя, оставивъ родной домъ. Благоразумно-ли подобное воспитане? Право не знаю. Оно придаетъ самымъ обыкновеннымъ жизненнымъ затрудненямъ характеръ непреодолимыхъ преградъ, когда начинается самостоятельная жизнь, такъ что возникаетъ вопросъ, не лучше-ли знакомить съ суровой дйствительностью въ самые молодые годы. И все таки какъ хорошо имть за собой отрадную юность, по крайней мр сохраняется въ памяти сокровище, котораго никто не можетъ отнять во время тяжелой борьбы позднйшей жизни. ‘Солнечнымъ лучомъ’ звали меня въ эти свтлые дни веселыхъ игръ и серьезныхъ занятй. Занятя-же эти указывали на направлене моихъ мыслей и были въ связи съ скрытой жизнью моей души. Главнымъ моимъ чтенемъ сдлались теперь отцы церкви, я изучала посланя Поликарпа, Барнабу, Игнатя и Климентя, комментари Хризостома, исповдь св. Августина. На ряду съ этимъ я читала произведеня Пусэя, Лиддона Кебля и другихъ не столь великихъ свточей, и восхищалась величемъ католической церкви, существующей вками, построенной на вр апостоловъ и мучениковъ, простирающейся отъ времени Христа до нашихъ дней — ‘Единый Спаситель, единая Вра, единое Крещене’ — и я сама дочь той-же святой церкви. Скрытая жизнь все боле крпла во мн, питаемая подобнымъ чтенемъ, еженедльное причасте сдлалось центромъ моей религозной жизни съ ея мечтами, доходящими до экстаза, съ увеличивающимся сознанемъ непосредственнаго единеня съ Богомъ. Я постилась, соблюдая предписаня церкви, и иногда бичевала себя, чтобы убдиться, вынесу-ли я физическую боль, если обрту великое блаженство слдованя по слдамъ святыхъ мучениковъ, и всегда Христосъ былъ центромъ, около котораго группировались вс мои надежды и стремленя, мн казалось иногда, что страстность моего преклоненя должна заставить его снизойти съ своего небеснаго престола и явиться мн въ томъ вид, въ которомъ я чувствовала его невидимое присутстве въ душ. Служить Ему путемъ служеня Его церкви — таковъ былъ рисовавшйся мн идеалъ жизни, и мысли мои начинали останавливаться на разныхъ формахъ ‘жизни для Бога’, въ которой я могла-бы доказать свою любовь жертвами и обратить мое страстное обожане въ активную дятельность.

Оглядываясь теперь на свою прошлую жизнь, я вижу, что основнымъ ея мотивомъ среди всхъ ошибокъ, слпыхъ заблужденй и призрачныхъ увлеченй, была жажда принести себя въ жертву чему-нибудь боле высокому, чмъ собственное я, это чувство было такимъ сильнымъ и настойчивымъ, что я вижу въ немъ теперь стремлене, принесенное изъ предыдущаго существованя и властвующее надъ настоящимъ. Доказательствомъ этого служитъ тотъ фактъ, что слдоване влеченю не являлось результатомъ сознательнаго акта воли, принуждающей себя къ смиреню и къ горестному отреченю отъ чего нибудь дорогого сердцу, а радостнымъ слдованемъ по легчайшему пути, приношене жертвы казалось привлекательне всего другого и не принести ея было равносильно отршеню отъ самыхъ глубокихъ стремленй души, чувству оскверненности, безчестя. И въ этомъ заключается заблуждене многихъ великодушныхъ голосовъ, раздававшихся въ послднее время съ такой убдительностью въ мою защиту. Стараня служить другимъ не были для меня трудными подвигами самоотреченя, а, напротивъ, были слдованемъ непреодолимымъ влеченямъ. Мы не превозносимъ мать, которую сила любви заставляетъ кормить плачущаго ребенка и согрвать его у своей груди, скоре мы готовы были-бы осудить ее, если бы ее отвлекла отъ плача ребенка какая-нибудь пустая забава. И то-же самое можно сказать про всякаго, кто не закрываетъ ушей, чтобы не слышать плачущихъ людей, ихъ меньше можно превозносить за то, что они стараются помочь, чмъ порицать, если бы они отстраняли себя отъ чужихъ страданй. Я знаю теперь, что именно этотъ плачъ страдающихъ и возбуждалъ дятельность моей души въ течене всей жизни и что я родилась съ готовностью узнать о людскихъ страданяхъ отъ тхъ, которые до меня приносили жизнь на служене людямъ. Эти жизни прежнихъ служителей человчества вызывали передо мною въ дтств картины мученичества, он-же преисполнили благочестя подростающую двушку, заставили взрослую женщину идти навстрчу насмшкамъ и ненависти, и привели ее, наконецъ, къ теософи.

Пасха 1866 г. была знаменательной эпохой въ моей жизни. Я познакомилась съ пасторомъ, за котораго вышла потомъ замужъ, и побдила первое возникшее у меня религозное сомнне. За годъ до того, на Рождеств, открыта была маленькая миссонерская церковь въ очень бдномъ квартал Лондона, она находилась недалеко отъ дома моего ддушки въ Альбертъ-сквэр, и я вмст съ одной изъ моихъ тетокъ посвящали довольно много времени заботамъ о маленькой церкви. Къ Пасх мы украсили ее весенними цвтами, росистыми подснжниками, душистыми фалками и желтыми цвтками лсныхъ нарцисовъ, доставивъ этимъ громадное удовольстве тснящемуся въ церкви бдному люду и лондонскимъ дтямъ, изъ которыхъ многя никогда не видли цвтка въ своей жизни. Тамъ я познакомилась съ пасторомъ Франкомъ Безантомъ, молодымъ человкомъ, который только что кончилъ университетъ въ Кембридж, вступилъ въ духовное зване и сдлался настоятелемъ маленькой миссонерской церкви. Странно, что я въ одно и то-же время встртила впервые человка, за котораго должна была выйти замужъ, и испытала первыя проявленя религозныхъ сомннй, которымъ суждено было впослдстви расторгнуть мой бракъ.

Сомнне мелькнуло у меня какъ внезапно взвившаяся предъ моими глазами шипящая змя… Я поборола его въ одну минуту, потому что сомнне было для меня грхомъ, и сомнне въ самый канунъ Пасхи еще боле тяжкимъ преступленемъ. Я поспшила убдить себя, что эти кажущяся противорчя необходимы какъ испытаня силы вры и я заставляла себя повторять знаменитое Тертулановское ‘Credo quia impossible’ до тхъ поръ, пока изъ машинальнаго повтореня оно не превратилось наконецъ въ торжествующую увренность. Я напомнила себ слова св. Петра, говорившаго, что въ посланяхъ Павла есть много непонятнаго для невжественныхъ и непостоянныхъ, идущихъ къ своей собственной погибели. Я съ ужасомъ ршила, что мое невжество и непостоянство должно быть безгранично, и я наложила на себя лишнй постъ въ наказане за свое невжество и отсутстве твердости вры. Я вспоминала о томъ, какъ апостолъ оаннъ бжалъ изъ города при възд въ него Керинта, боясь, чтобы кровли не обрушились на еретика и не задавили кого-нибудь, стоящаго вблизи него, и я глядла на еретиковъ съ священнымъ трепетомъ. Чтене Пусэя внушило мн глубокую ненависть къ ересямъ и мн хотлось успокоиться вмсть съ нимъ на вр, которая должна быть старой, потому что она вчная, и должна быть неизмнной, потому что она истинна. Я даже не хотла читать сочиненй любимца моей матери, Стэнли, потому что онъ не былъ непоколебимымъ и потому что Пусэй осуждалъ его ‘неопредленность выраженй, уничтожающую всякую опредленность смысла’. Можно себ представить въ виду всего этого, какой болью отозвалось во мн мое первое сомнне, и какъ я поспшила сразить, похоронитъ его и уравнять землю надъ его могилой. Но оно прошло надъ моей душой и оставило въ ней слдъ.

ГЛАВА IV.
Замужняя жизнь.

Послднй годъ моей двической свободы приближался къ концу. Какъ объяснить мн здравомыслящимъ читателямъ, какимъ образомъ я сдлалась невстой прежде чмъ мн минуло девятнадцать лтъ, и почему я была замужней женщиной-ребенкомъ, когда мн исполнилось двадцать лтъ? Оглядываясь назадъ на то, что происходило двадцать-пять лтъ тому назадъ, я чувствую глубокую жалость къ двушк, переживавшей тогда критическй моментъ жизни съ такимъ безпомощнымъ непониманемъ брака, полной такихъ неисполнимыхъ грезъ и совершенно не подходящей къ роли жены. Я уже говорила, что въ мечтаняхъ моей юности любви удлялось мало мста, отчасти вслдстве того, что мн не приводилось читать романовъ, отчасти потому что я преисполнена была мистическихъ порывовъ.

Вс двушки носятъ въ себ зародышъ страсти и развите ея зависитъ отъ характера, приносимаго ими въ жизнь, и отъ влянй окружающей обстановки. У меня въ дтств и юности были два идеальныхъ образа, на которые обращены были нжные всходы страсти — моя мать и Христосъ. Я знаю, что это сопоставлене покажется страннымъ, но я стараюсь возстановить факты моей жизни такими, какъ они были, а не придавая имъ условнаго освщеня. У меня были друзья среди мужчинъ, но не было ухаживателей,— по крайней мр насколько я тогда знала, впослдстви я слыхала, что у моей матери нсколько разъ просили моей руки, но она каждый разъ отклоняла предложеня въ виду моей крайней молодости, я имла друзей, съ которыми охотно бесдовала, потому что они знали гораздо больше чмъ я, но имъ не было удлено мста въ моихъ грезахъ. Вс мои мысли направлены были на идеалъ божественнаго совершенства во Христ, и я мечтала сдлаться сестрой въ какой-нибудь общин, чтобы посвятить всю свою жизнь культу Христа и служеню Его бднымъ. Я знала, что мать будетъ противиться осуществленю этой мечты, но мысль объ избавлени отъ суетности обыденной жизни какой-нибудь великой жертвой неудержимо влекла меня.

Однимъ изъ результатовъ подобнаго взгляда на религю является идеализаця священника, посланника и избраннаго служителя Божя. Выше всякаго титула, дарованнаго земными монархами, кажется это отличе, пожалованное какъ-бы самимъ ‘Королемъ надъ королями’, съ нимъ на простого смертнаго нисходитъ божественное величе и внчаетъ голову священнослужителя внцомъ тхъ, кто входитъ въ число ‘королей и священниковъ Божихъ’. При подобномъ понимани священническаго сана, положене жены пастора, уступающее только идеалу монашеской жизни, казалось въ высшей степени привлекательнымъ, самая-же личность избираемаго пастора играла при этомъ второстепенную роль: ‘священный санъ’, близость къ ‘святымъ вещамъ’, благословене Боже, которое, казалось, простирается и на жену — все это придаетъ пасторской жизни обаяне въ глазахъ тхъ, которые склонны къ самопожертвованю и имютъ сильно развитое воображене. Обаяне это особенно сильно дйствуетъ на живые умы, чистыя сердца и души, отзывчивыя на всякй благородный порывъ, на всякй призывъ къ личному самопожертвованю. Когда впослдстви эти чуткя души достигаютъ тхъ высшихъ ощущенй, тни которыхъ манили ихъ, когда он доходятъ до подвиговъ самопожертвованя, о которыхъ въ юности до нихъ доходили только слабые отзвуки, тогда покрывало ложнаго пророка падаетъ и обнажаетъ скудость его духовныхъ силъ, жизнь оказывается загубленной или же среди непогоды и бушующихъ волнъ она теряетъ мачты и паруса, но достигаетъ, наконецъ, спасительной гавани, обртая боле высокую вру.

Лтомъ 1866 г. я сдлалась невстой молодого пастора, котораго встрчала весной въ миссонерской церкви, при чемъ наше знакомство было очень поверхностнымъ. Мы провели недлю въ обществ другъ друга и были единственными молодыми членами небольшого общества, проводящаго вмст лтне праздники. Во всхъ прогулкахъ, катаняхъ верхомъ и въ экипажахъ мы естественнымъ образомъ составляли неразлучную пару. За нсколько часовъ до своего отъзда онъ сдлалъ мн предложене, считая мое согласе несомнннымъ въ виду того, что я допускала его постоянное сообщество въ течене недли. Относительно другихъ двушекъ такое предположене было бы совершенно справедливымъ, но оно было ошибочно въ примнени ко мн, занятой совершенно иными мыслями. Я была поражена его предложенемъ и моя чуткая гордость была задта тмъ, что при строгости моихъ принциповъ могло казаться обвиненемъ въ кокетств, не ршаясь послдовать внушеню первой минуты и отвтить отказомъ, я уклонилась отъ всякаго отвта. М-ру Безанту нужно было спшить на поздъ и онъ усплъ только взять съ меня слово держать все происшедшее въ тайн до тхъ поръ, пока онъ самъ не переговоритъ съ моей матерью. Онъ авторитетно заявилъ, что было-бы неблагородно съ моей стороны выдать его тайну, и ухалъ, оставивъ меня въ полномъ отчаяни. Послдовавшя затмъ дв недли принесли мн первыя нравственныя страданя въ жизни — у меня была тайна отъ матери и, несмотря на все мое страстное желане разсказать ей все, я не ршалась сдлать этого изъ опасеня совершить нечестный поступокъ. Встртившись съ пасторомъ Безантомъ по возвращени въ Лондонъ, я ршительно отказалась отъ дальнйшаго соблюденя тайны, и затмъ изъ какой-то непонятной слабости и опасеня причинить страданя, я очутилась невстой человка, къ которому не чувствовала и не выказывала никакой любви. Нсколько мсяцевъ прошло прежде чмъ мать моя согласилась на офицальное обручене, она говорила, что я слишкомъ еще ребенокъ, чтобы связывать себя словомъ. Мое внутреннее сопротивлене при мысли о замужеств блднло передъ возникающей перспективой стать женой священника и трудиться на пользу церкви и неимущихъ. У меня не было случая утолить возростающую жажду полезнаго труда пока я жила въ мирной и счастливой домашней обстановк, религозный энтузазмъ изгонялся моей матерью какъ все рзкое и неуравновшенное. Все что было истинно глубокаго и правдиваго въ моемъ характер возмущалось противъ безпечности и безполезности моего образа жизни, я жаждала труда, стремилась всей душой посвятить себя, какъ это длали святыя, служеню церкви и неимущимъ, борьб противъ грха и нищеты. Какими ничего не говорящими словами были для меня тогда грхъ и нищета! ‘Положене жены пастора даетъ больше возможности приносить пользу, чмъ всякое другое’ — этимъ доводомъ меня можно было убдить легче всего.

Осенью состоялось офицальное обручене и четырнадцать мсяцевъ спустя я вышла замужъ. Во время промежутка между обрученемъ и свадьбой я разъ попыталась порвать съ женихомъ, но когда я заикнулась объ этомъ матери, вся ея гордость возмутилась противъ моихъ словъ. Неужели я, ея дочь, смогу не сдержать слова и запятнать себя обманомъ по отношеню къ человку, которому дала слово стать его женой? Моя кроткая мать умла быть настойчивой, когда дло шло о вопрос чести, и я уступила ея желаню, привыкши видть законъ въ каждомъ взгляд или слов ея, если только это не касалось религи. Такимъ образомъ я вышла замужъ зимой 1867 г., не имя боле яснаго представленя о брак, чмъ четырехлтнй ребенокъ. Моя жизнь протекала до тхъ поръ въ мр фантазй, въ которыя не проникало никакое представлене о зл, я была ограждена отъ всякихъ страданй и заботъ, была въ полномъ невдни относительно брачной жизни, не была подготовлена къ ней и очутилась вполн беззащитной, когда у меня внезапно открылись глаза на дйствительность. Вспоминая объ ощущеняхъ того времени, я настойчиво утверждаю, что не можетъ быть боле рокового заблужденя, чмъ воспитане двушекъ въ невдни обязанностей и трудностей предстоящей имъ въ замужеств жизни, тмъ трудне приходится имъ, когда жизненный опытъ застигаетъ ихъ вдали отъ привычной обстановки, отъ старыхъ друзей, отъ прежняго убжища на груди матери. Эта ‘безграничная невинность’, быть можетъ, красива и привлекательна, но обладане ею крайне опасно, и Ева должна познать добро и зло прежде чмъ она покидаетъ эдемъ материнской любви. Много несчастныхъ браковъ происходитъ отъ впечатлнй первой поры совмстной жизни, отъ сотрясеня, испытываемаго чуткой душой чистой, невинной двушки, отъ ея безпомощнаго возмущеня и охватывающаго ее ужаса. Мужчины, воспитанные въ гимназяхъ и университетахъ, и познавше жизнь въ сношеняхъ съ окружающимъ мромъ, едва-ли въ состояни допустить возможность истинно дтскаго невдня во многихъ двушкахъ. Тмъ не мене такое невдне существуетъ, у нкоторыхъ двушекъ по крайней мр, а матери должны бы были уберегать своихъ дочерей отъ слпого подчиненя супружескому игу.

Прежде чмъ покончить съ спокойной порой двичества и начать повствоване о бурномъ жизненномъ пути, я должна упомянуть объ одномъ происшестви, отмчающемъ пробуждене во мн интереса къ вншнему мру политической борьбы. Осенью 1867 г. мать моя вмст со мной гостила у нашихъ близкихъ друзей Робертсовъ въ Пендльтон, близъ Манчестера. Робертсъ былъ ‘адвокатомъ бднаго люда’, какъ его съ любовью называла не одна сотня людей. Онъ былъ близкимъ другомъ Эрнеста Джонса и всегда былъ готовъ отстоять бднаго человка совершенно безвозмездно. Онъ принималъ дятельное участе въ агитаци противъ работы женщинъ въ рудникахъ. Часто разсказывалъ онъ мн,какъ онъ самъ видлъ женщинъ, работающихъ не по силамъ, обнаженныхъ до пояса и въ юбкахъ, едва доходящихъ до колнъ, грубыя, говорящя площаднымъ языкомъ, он утратили всякое представлене о женской скромности и граци. Видлъ онъ также работающихъ тамъ же маленькихъ дтей, трехъ и четырехъ лтъ, поставленныхъ караулить двери, они иногда засыпали отъ изнеможеня и тогда ихъ будили руганью и пинками, заставляя вновь приниматься за непосильный трудъ. Глаза стараго адвоката блистали и голосъ его громче звучалъ, когда онъ говорилъ объ этихъ ужасахъ, но затмъ лицо его просвтлялось, когда онъ прибавлялъ, что посл того, какъ все было кончено и рабству положенъ былъ предлъ, ему приходилось бывать въ каменноугольныхъ мстностяхъ, и женщины, стоя у дверей, брали на руки дтей, показывая имъ адвоката Робертса и посылая ему вслдъ привтствя и благословеня за то, что онъ сдлалъ. Этотъ милый старикъ былъ моимъ первымъ наставникомъ въ общественныхъ вопросахъ и я была понятливой ученицей. Я не интересовалась политикой, но безсознательно проникалась взглядами окружавшихъ меня людей. Я смотрла на рабочй классъ, какъ на людей, которыхъ нужно обучать, о которыхъ нужно заботиться и всегда обращалась съ ними съ большой вжливостью, зная, что мн, какъ лэди, слдуетъ относиться съ одинаковой учтивостью ко всякому человку, будь онъ богатъ или бденъ. Но для м-ра Робертса ‘бдные’ были рабочими пчелами, производителями богатства, имвшими право на самоуправлене, а не на то, чтобы о нихъ заботились, на справедливое къ нимъ отношене, а не на благотворительность, и онъ проповдывалъ мн эти идеи при всякомъ удобномъ и неудобномъ случа. Я была его любимицей и часто отвозила его по утрамъ въ контору, очень гордясь тмъ, что мн довряли править лошадью по многолюднымъ улицамъ Манчестера. ‘Какого вы мння о Джон Брайт?’ вдругъ спросилъ онъ меня однажды, пристально глядя на меня изъ подъ нависшихъ бровей. ‘Я никогда не задумывалась о немъ’, былъ мой небрежный отвтъ. ‘Это, кажется, невоспитанный господинъ, постоянно затвающй скандалы?’ ‘Ну да, я такъ и зналъ’, накинулся онъ на меня. ‘Я всегда это говорилъ. Вс вы, благовоспитанныя двицы, не дошли бы въ рай, если бы тамъ пришлось соприкоснуться съ Джономъ Брайтомъ, самымъ благороднымъ борцомъ за народное дло’.

Таковъ былъ этотъ вспыльчивый и милый ‘демагогъ’, какъ его называли, въ дом котораго мы гостили, когда полковникъ Келли и капитанъ Дизи, два фенанскихъ вождя, были арестованы въ Манчестер и преданы суду. Все ирландское населене пришло въ волнене, 18-го сентября полицейскй возокъ, въ которомъ ихъ везли въ сальфордскую тюрьму, долженъ былъ остановиться подъ желзнодорожнымъ мостомъ въ Бельвю, потому что внезапно упала одна изъ лошадей, подстрленная кмъ-то по дорог. Чрезъ минуту возокъ былъ окруженъ и пущены въ ходъ отмычки, чтобы открыть дверцу возка. Она сопротивлялась, цлый отрядъ полицейскихъ приближался на помощь осажденнымъ и необходимо было открыть дверцу, чтобы дать узникамъ время скрыться. Нападающе крикнули конвойному Бретту, сидящему внутри, чтобы онъ передалъ ключи. Онъ не соглашался и кто-то крикнулъ: ‘прострлить замокъ!’ Чрезъ минуту дуло револьвера было приставлено къ замку и онъ отлетлъ, но Бреттъ, который нагнулся, чтобы посмотрть черезъ скважину замка, получилъ пулю въ голову и упалъ замертво въ тотъ моментъ, когда дверь открылась. Въ одну минуту Элленъ, семнадцатилтнй юноша, выломалъ дверцы отдленй, занятыхъ Келли и Дизи и вытащилъ ихъ оттуда, въ то время, какъ двое или трое помогали имъ добраться до врнаго убжища, остальные бросились промежъ бглецовъ и полици, и съ револьверами въ рукахъ отстояли безопасность ихъ побга. Когда фенанске вожди благополучно скрылись, остальные стали расходиться и молодой Вилламъ Элленъ, который думалъ только о своихъ вождяхъ, выстрлилъ изъ своего револьвера на воздухъ, не желая проливать крови для своей собственной защиты. Обезоруженный по своей собственной вин, онъ попался въ руки полици, которая повалила его, избила и отвела его ослабвшаго и покрытаго кровью въ тюрьму, гд онъ встртилъ нсколькихъ товарищей совершенно въ такомъ-же положени, какъ онъ самъ. Тогда Манчестеръ совершенно сошелъ съ ума, и расовая ненависть вспыхнула яркимъ пламенемъ, ирландскому рабочему опасно было очутиться въ толп англичанъ, англичанину рискованно было попасть въ ирландскй кварталъ. Друзья заключенныхъ осаждали домъ ‘адвоката Робертса’, прося его заступиться за нихъ, и онъ отдался со всей своей страстностью защит ихъ дла. Человкъ, который по чистой случайности убилъ конвойнаго, усплъ благополучно скрыться и никто изъ другихъ не причинилъ серьезныхъ увчй людямъ. Назначена была спецальная комисся подъ предсдательствомъ судьи Блэкборна — ‘вшателя’, какъ съ возмущенемъ называлъ его м-ръ Робертсъ, и вскор она прибыла въ Манчестеръ, несмотря на вс стараня м-ра Робертса измнить мсто разбирательства, онъ зналъ, что въ Манчестер трудно было разсчитывать на справедливый разборъ дла. 25 октября заключенные предстали предъ своими судьями, закованные въ кандалы, и м-ръ Эрнестъ Джонсъ, ихъ защитникъ, напрасно протестовавшй противъ этого новаго оскорбленя, отказался отъ защиты и вышелъ изъ залы засданя. Слдстве шло съ такой быстротой, что 29 октября Элленъ, Ларкинъ, Гульдъ (О’Брайнъ), Магиръ и Кондонъ сидли на скамь подсудимыхъ, обвиненные въ убйств.

Первый разъ мн привелось увидть разъяренную толпу въ тотъ день, когда мы похали въ судъ, на улицахъ были баррикады, солдаты стояли съ оружемъ въ рукахъ, входъ въ здане суда охранялся военными отрядами. Внезапно нашу коляску, дущую шагомъ, остановила ирландская часть толпы, и по окнамъ раздались удары могучихъ кулаковъ и ругательства по адресу ‘проклятыхъ англичанъ, отправляющихся смотрть, какъ будутъ убивать молодцовъ’. Положене становилось критическимъ, потому что въ карет насъ сидло три пожилыя женщины и дв молодыя двушки, тогда меня оснила мысль, что толпа просто не знаетъ, кто мы, и дотронувшись до одной изъ угрожающихъ намъ рукъ, я сказала тихимъ голосомъ: ‘Друзья, это жена и дочери м-ра Робертса’. ‘Робертса! адвоката Робертса! Да благословитъ его Господь! Пропустите его карету!’ И вс угрожающя лица освтились привтливой улыбкой, проклятя смнились благословенями и дорога къ суду была мгновенно очищена для нашей коляски.

Увы! если за оградой зданя суда толпа была возбуждена сочувствемъ къ заключеннымъ, то въ зал засданя общее настроене было противъ нихъ и при самомъ открыти разбирательства обнаружилось враждебное отношене прокурора и членовъ суда. Защитниками назначены были Дигби Сэймуръ и Эрнестъ Джонсъ и м-ру Робертсу казалось, что они недостаточно пользуются своимъ правомъ отвода присяжныхъ засдателей, онъ зналъ, какъ и мы вс, что многе изъ назначенныхъ присяжными громогласно заявили о своей ненависти къ ирландцамъ, и м-ръ Робертсъ настаивалъ на ихъ отвод въ противоположность къ пассивному отношеню защитника. Тщетно судья Блэкборнъ грозилъ арестовать мятежнаго адвоката. ‘Дло идетъ о жизни этихъ людей, милордъ’, съ возмущенемъ отвтилъ онъ. ‘Выведите этого человка!’ приказалъ взбшенный судья, но когда судебные пристава приблизились медленнымъ шагомъ — они раздляли общую всему бдному люду любовь и уважене къ этому неустрашимому борцу,— судья вдругъ отмнилъ свое распоряжене и позволилъ ему остаться въ зал.

Несмотря на вс стараня м-ра Робертса, въ состав присяжныхъ оказался одинъ человкъ, объявившй, ‘что ему безразлично, что бы ни доказало слдстве и что онъ радъ бы былъ повсить всхъ этихъ ирландскихъ негодяевъ’. Послдствя показали, что не онъ одинъ придерживался этого взгляда, потому что допущены были самыя гнусныя свидтельскя показаня, женщины самаго низкаго разряда призваны были въ свидтельницы и ихъ показаня принимались безапелляцонно, этимъ путемъ разбито было доказательство alibi Магира, признанное впослдстви высшей инстанцей и вернувшее свободу обвиненному. Ничего не могло спасти сужденныхъ заране людей отъ ожидавшаго ихъ приговора, съ того мста, гд я сидла, я ясно видла, какъ въ маленькой комнатк, за залой засданя, судебный служитель хладнокровно приготовлялъ еще задолго до произнесеня приговора черныя шапочки для подсудимыхъ. Приготовленный заране отвтъ ‘виновенъ’ былъ повторенъ относительно каждаго изъ пяти подсудимыхъ, и подсудимые были спрошены, согласно обычаю, не могутъ ли они что нибудь сказать въ защиту отъ смертнаго приговора. Юноша Элленъ произнесъ очень отважную и мужественную рчь, сказалъ, что онъ выстрлилъ только на воздухъ и что если бы онъ выстрлилъ какъ слдуетъ, то, быть можетъ, смогъ бы спастись, затмъ онъ прибавилъ, что помогалъ спасти Келли и Дпзи, не сожалетъ объ этомъ и готовъ умереть за Ирландю. Магиръ и Кондонъ заявили, что не были на мст происшествя, но что они готовы, какъ и Элленъ, умереть за отечество. Смертный приговоръ былъ произнесенъ и какъ эхо на саркастическое ‘Да смилуется Господь надъ вашими душами’! пять отчетливыхъ голосовъ, ни на минуту не вздрогнувшихъ отъ страха, произнесли хоромъ ‘Боже, спаси Ирландю’! и осужденные исчезли одинъ за другимъ изъ виду прежде, чмъ я успла отвести полные слезъ глаза отъ ихъ скамьи.

Посл этого наступило грустное время. Тяжело было видть отчаяне несчастной невсты Эллена, которая на колняхъ умоляла насъ ‘спасти ея Виллама’. Ничего невозможно было сдлать для отмны приговора и 23 ноября Элленъ, Ларкинъ и О’Брайнъ были казнены чрезъ повшене на двор Сальфордской тюрьмы. Если бы они были борцами за свободу Итали, Англя осыпала бы ихъ почестями, на своей же родин она похоронила ихъ какъ простыхъ убйцъ въ глинистой земл тюремнаго двора.

Я узнала гораздо позже съ большимъ удовольствемъ, что м-ръ Брэдло и я были въ 1867 г. до нкоторой степени сообщниками, хотя и не знали о существовани другъ друга, при чемъ, конечно, онъ сдлалъ тогда очень многое, а я могла только выказать участе къ осужденнымъ, какъ двушка, впервые познавшая гражданскя обязанности. Въ ‘National Reformer’, 24 ноября, я прочла рчь, произнесенную м-ромъ Брэдло въ защиту обвиняемыхъ въ Клеркенвиль Грин. Еще раньше, въ октябр, онъ напечаталъ горячую статью, отстаивая независимость Ирланди.

Въ декабр 1867 г. я оставила тихую пристань счастливой и безмятежной двичьей поры и очутилась среди бурнаго моря жизни, волны котораго нахлынули на меня тотчасъ же. Я и мой мужъ оказались съ самаго начала неподходящими другъ къ другу. У него были очень строгя понятя объ авторитет мужа и покорности жены, онъ придерживался теори о томъ, что мужъ глаза дома, и обращалъ большое внимане на подробности въ домашнемъ быту, былъ точенъ, методиченъ, часто выходилъ изъ себя и съ трудомъ успокаивался. Я же, привыкшая къ свобод, была равнодушна къ подробностяхъ въ хозяйств, порывиста, вспыльчива и горда какъ дьяволъ. Мн никогда не приходилось слышать рзкаго слова къ себ, никто мн не приказывалъ, мн всегда старались облегчить путь ко всему и ни одна забота не касалась меня до тхъ поръ. Рзкость вызвала во мн сначала изумлене, потомъ слезы негодованя, а спустя нсколько времени гордое, вызывающее сопротивлене, холодное и твердое какъ желзо. Легкомысленная, веселая, восторженная двушка превратилась и очень живо превратилась — въ серьезную, гордую, сдержанную женщину, хоронившую глубоко въ своемъ сердц вс надежды, опасеня и разочарованя. Я по всей вроятности была плохой женой съ самаго начала, хотя мн кажется, что при другомъ обращени, я понемногу превратилась бы въ удовлетворительную поддлку подъ общераспространенный типъ женъ. Но печальнымъ началомъ моей новой жизни было полное невдне, съ которымъ я вступила въ нее, и которое было причиной моихъ первыхъ впечатлнй ужаса и обиды. Кром того, я понятя не имла о хозяйств и объ экономномъ обращени съ деньгами — я прежде никогда не получала карманныхъ денегъ и ни разу не купила себ хотя бы пары перчатокъ. При всемъ своемъ желани исполнять хозяйственныя обязанности, я не умла возиться съ мелочами, старалась поскорй сдлать, что было необходимо, и вернуться къ своимъ излюбленнымъ книгамъ. Въ душ я постоянно тосковала о матери, хотя и не высказывала этого, убдившись, что это возбуждаетъ ревность и злобу въ моемъ муж. Къ окружающимъ меня чужимъ людямъ я не чувствовала никакой симпати. Меня навщали дамы, которыя умли разговаривать только о дтяхъ и о прислуг — а эти вопросы были для меня крайне томительны, он же были точно такъ-же чужды всего, что наполняло мою жизнь, вопросовъ религи, политики и науки, какъ я была далека отъ ихъ разговоровъ о жених горничной, о расточительности кухарки, употребляющей масло, когда можно было отлично обойтись жиромъ. Мудрено-ли, что, живя въ подобной атмосфер, я сдлалась молчаливой, грустной и угнетенной?

Моя живая, увлекающаяся натура, полная энтузазма, столь привлекательнаго въ двушк для молодыхъ людей, не соотвтствовала идеалу спокойной, удобной жены, и должна была быть очень въ тягость пастору Франку Безанту. И въ самомъ дл, мн не слдовало выходить замужъ, потому что въ мягкой, любящей и податливой двушк скрывалась, незамтно для себя и для окружающихъ, женщина съ строгой, настойчивой волей, съ душевной силой, жаждавшей простора и возможности проявить себя, возстающей противъ ограниченй, съ страстными порывами, еле сдерживающимися подъ давленемъ. Какой неподходящй характеръ для подруги жизни, предназначенной для того, чтобы дополнять мирную картину домашняго очага. Que le diable faisait elle dans cette gal&egrave,re? часто спрашивала я себя впослдстви, оглядываясь на свою прошлую жизнь. Зачмъ неразумная двушка такъ глупо распорядилась своей жизнью? Но, вникая въ жизнь своей души, я поняла т противорчя моей натуры, которыя толкнули меня на ложный путь. Во мн всегда было странное сочетане слабости и силы, и я тяжело поплатилась за свою слабость. Въ дтств на меня находили мучительные припадки застнчивости, если у меня развязывался шнурокъ отъ ботинки, я сгорала отъ стыда и была уврена, что вс взоры обращены на злополучный шнурокъ. Молоденькой двушкой я избгала общества чужихъ, считала себя ненужной никому, никмъ не любимой, и чувствовала живую благодарность ко всякому, кто выказывалъ мн расположене. Сдлавшись самостоятельной хозяйкой, я боялась своей прислуги, и предпочитала удовлетвориться дурноисполненной работой, чмъ длать, выговоръ за нее. Даже въ то время, когда я уже говорила на собраняхъ и вела диспуты съ большимъ жаромъ, я часто терпла неудобства въ отеляхъ, лишь бы только не призывать лакея и не отдавать приказанй. Готовая къ борьб съ трибуны, въ защиту дорогого мн дла, я боюсь ссоръ и разногласй въ домашнемъ быту и, будучи хорошимъ борцомъ на митингахъ, я очень нершительна въ частной жизни. Какъ часто я проводила тягостныя минуты, собираясь съ духомъ, чтобы сдлать выговоръ кому-нибудь изъ подчиненныхъ мн, когда этого требовалъ долгъ, и какъ часто, съ другой стороны, я упрекала себя за малодуше и отсутстве ораторской силы, если не ршалась высказать строгое порицане какому-нибудь юнош или молодой двушк за небрежное отношене къ работ. Въ жизни достаточно было непривтливаго взгляда или слова, чтобы я уходила въ себя, какъ улитка въ раковину, между тмъ какъ въ публичныхъ диспутахъ возраженя возбуждали во мн краснорче. Вслдстве этого, я и вступила въ бракъ слпымъ и глупымъ образомъ и переносила душевныя страданя около года, посл того, пробужденная рзкимъ и несправедливымъ отношенемъ, онмвшая и застывшая отъ неожиданности первыхъ впечатлнй жизни, я окружила себя ледяной стной, за которой переживала нравственную муку, чуть не убившую меня, только съ теченемъ времени я научилась жить и работать въ панцир, отъ котораго отскакиваютъ удары, оставляя неуязвленнымъ защищенное тло, и этотъ панцырь я снимала только передъ немногими.

Мои первыя литературныя попытки относятся къ 1868 г., я принялась писать въ двухъ очень различныхъ направленяхъ: стала сочинять маленьке незатйливые разсказы и предприняла въ то-же самое время боле серьезный трудъ — ‘жизнеописаня святыхъ, значащихся подъ черными буквами’. Считаю нужнымъ пояснить тмъ, кто не свдущъ въ церковной организаци, что англиканская церковь посвящаетъ извстное число дней памяти разныхъ святыхъ, нкоторые изъ нихъ обозначены красными буквами, и церковь празднуетъ ихъ установленнымъ богослуженемъ, друге же значатся подъ черными буквами, и для нихъ не полагается особой службы. Мн показалось интереснымъ взять каждый изъ этихъ дней въ отдльности и написать бографю относящагося къ нему святого, я взялась очень ревностно за эту работу и добросовстно стала собирать матералъ изъ разныхъ историческихъ и легендарныхъ источниковъ. Совершенно не знаю судьбы этой книги, я обратилась сначала для изданя ея къ Макмиллану, отославшему меня къ какому-то издателю религозныхъ книгъ для дтей, много времени спустя ко мн обратилось какое-то церковное братство, предлагая издать книгу, если я пожертвую ее въ ихъ пользу, дальнйшая участь этого перваго труда мн неизвстна.

Коротке разсказы имли боле счастливую судьбу. Я послала первый въ ‘Family Herald’ и нсколько недль спустя получила отвтное письмо, когда я распечатала конвертъ, изъ него выпалъ чекъ. Съ тхъ поръ я заработала своимъ перомъ не мало денегъ, но никогда не чувствовала такого истиннаго наслажденя, какъ при получени этихъ первыхъ тридцати шиллинговъ. Это были первыя заработанныя мною деньги и я такъ-же гордилась самостоятельнымъ заработкомъ, какъ своимъ авторствомъ. Съ свойственной мн тогда наивностью и утилитарнымъ пониманемъ религи, я стала на колни и принялась благодарить Бога за оказанную мн милость. Я уже видла себя въ мечтахъ зарабатывающей груды золотыхъ гиней и сдлавшейся опорой семьи. Эти деньги были ‘мои собственныя’, и мысль объ этомъ наполняла меня прятнымъ сознанемъ независимости. Я тогда еще не представляла себ всей прелести англйскихъ законовъ, и того достойнаго положеня, въ которое они ставятъ замужнюю женщину. Я не предполагала, что весь заработокъ замужней женщины принадлежитъ по закону ея владльцу и что она не можетъ владть никакой обособленной собственностью {Этотъ возмутительный законъ теперь отмненъ и замужняя женщина признана юридическимъ лицомъ, а не вещью.}. Самыя деньги мн не были нужны тогда, я только рада была имть для раздачи деньги, принадлежащя мн лично, и мн обидно было узнать, что деньги, въ сущности, не мои.

Посл того я отъ времени до времени зарабатывала по нсколько фунтовъ стерл. въ томъ-же журнал. Ободренная этимъ скромнымъ успхомъ, я принялась за писане романа. Онъ занялъ у меня много времени, но былъ наконецъ законченъ и отосланъ въ ‘Family Herald’. Увы, рукопись возвращена была обратно при вжливомъ письм, объяснявшемъ мн, что повсть носитъ слишкомъ сильную политическую окраску для журнала, но что если-бы я написала повсть ‘чисто-семейнаго характера’ и съ такими-же литературными достоинствами, она-бы вроятно была принята. Но въ то время я уже была всецло поглощена своими религозными сомннями и повсть ‘чисто-семейнаго характера’ такъ и не была написана. Вторымъ моимъ вкладомъ въ отечественную литературу была богословская брошюра, точное заглаве которой я забыла, помню только, что въ ней шла рчь объ обязательномъ для всхъ врующихъ христанъ соблюдени постовъ и что она написана была въ строго ортодоксальномъ тон.

Въ январ 1869 г. родился мой маленькй сынъ, я болла нсколько мсяцевъ до того и потомъ была слишкомъ увлечена заботами о безпомощномъ маленькомъ существ, чтобы удлять время писаню, и моя литературная дятельность на время прекратилась. Ребенокъ внесъ новый интересъ и радость въ мою жизнь, и такъ какъ средства не позволяли намъ держать няню, все мое время было поглощено уходомъ за нимъ. Моя страсть къ чтеню длалась мене лихорадочной, благодаря тому, что я читала, сидя у колыбели, и присутстве малютки успокаивало мою тоску о матери.

Слдующе два года не принесли ничего новаго. Въ август 1870 г. у меня родилась дочь, и мое выздоровлене было очень тяжелымъ и медленнымъ, въ виду общей слабости моего здоровья въ послднее время.

Мальчикъ былъ у меня здоровый и веселый, но двочка была слабой отъ рожденя, сдлавшись жертвой несчастя своей матери, она родилась преждевременно, вслдстве нравственнаго сотрясеня, пережитаго мною. Когда весной, 1871 г., дти вмст заболли коклюшемъ, слабость Мабель чуть не сдлала болзнь роковой для нея. Она была слишкомъ маленькой для тяжкой болзни, перешедшей вскор въ бронхитъ и затмъ въ воспалене легкихъ. Нсколько недль она лежала при-смерти, мы оградили ее отъ огня ширмой и устроили нчто въ род палатки, наполненной паромъ для облегченя ея прерывающагося дыханя, въ этой атмосфер я сидла дни и ночи, въ течене этихъ тяжелыхъ недль, держа на рукахъ измученнаго ребенка. Я страстно любила моихъ дтей, потому-что ихъ доврчивая привязанность облегчала мои душевныя страданя и ихъ дтске глазки не могли испытующимъ взоромъ заглянуть въ мое горе, становившееся все тяжеле съ каждымъ мсяцемъ. Пропитанная парами палатка сдлалась моимъ мромъ, и тамъ я отчаянно боролась съ смертью за моего ребенка. Докторъ объявилъ положене Мабель безнадежнымъ и сказалъ, что смерть наступитъ во время одного изъ припадковъ кашля, самымъ ужаснымъ было то, что даже капля молока вызывала конвульсивный кашель, и причинене излишняго страданя казалось жестокимъ по отношеню къ умирающему ребенку. Наконецъ, въ одно утро онъ объявилъ, что она не доживетъ до вечера, днемъ я поспшила послать за нимъ, потому-что тло внезапно распухло вслдстве каверны въ одной изъ плевръ и того, что воздухъ попалъ въ грудную полость. При доктор повторился припадокъ кашля, и казалось, что это будетъ послднй. Онъ вынулъ маленькй флаконъ хлороформа изъ кармана и выпустивъ каплю изъ него на платокъ, сталъ держать его близъ лица ребенка до тхъ поръ, пока конвульси не улеглись отъ дйствя наркоза. ‘Теперь уже ничего не можетъ повредить,— сказалъ онъ,— а наркозъ ослабитъ боль’. Онъ ушелъ, говоря, что не надется застать ребенка въ живыхъ. Этотъ докторъ, м-ръ Лористонъ Винтерботамъ, былъ однимъ изъ самыхъ близкихъ друзей времени моего замужества, онъ былъ столь-же добръ, какъ уменъ, и отличался большой деликатностью. Онъ никогда не касался ни словомъ моего семейнаго несчастя, пока, въ 1878 г., не явился въ судъ дать свидтельское показане о жестокости, которая уже сама по себ обезпечила-бы мн разводъ а menso et thoro. Ребенокъ, однако, выздоровлъ, по моему мнню благодаря оснившей доктора счастливой мысли о хлороформ, я стала примнять наркозъ при первыхъ признакахъ новаго припадка кашля и предупреждала такимъ образомъ конвульси и слдующее за ними полное изнеможене, во время котораго только слабое подобе дыханя въ самой верхушк горла было единственнымъ признакомъ жизни, да и то временами исчезало и я думала, что уже все кончено. Въ течене многихъ лтъ посл того двочка оставалась болзненной и слабой, и нуждалась въ самомъ тщательномъ уход, но все таки эти недли тяжкихъ испытанй оставили боле глубокй слдъ на матери, чмъ на ребенк. Когда для нея опасность миновала, у меня обнаружился полный упадокъ силъ и я цлую недлю лежала въ постели безъ движеня, оправившись наконецъ, я сразу вступила въ борьбу, которая продолжалась три года и два мсяца и чуть не стоила мн жизни — въ борьбу, превратившую меня изъ врующей послдовательницы англиканскаго ученя въ атеистку. Самымъ тяжкимъ перодомъ борьбы были первые девятнадцать мсяцевъ — время, одно воспоминане о которомъ наводитъ ужасъ, переживать-же которое было истинно адскимъ мученемъ. Тотъ, кто не испыталъ этого на себ, не можетъ себ представить безконечной муки, которую вноситъ зарождающееся сомнне въ искренно врующую душу. Нтъ въ жизни боле страшныхъ страданй, боле острыхъ и давящихъ своей тяжестью. Они разрушаютъ, уничтожаютъ единственный свтлый лучъ надежды на загробное счастье, котораго не можетъ омрачить никакая жизненная буря, они окрашиваютъ жизнь постояннымъ ужасомъ отчаяня, гнетущимъ мракомъ, отъ котораго невозможно спастись. Только настойчивая духовная и нравственная потребность можетъ внести сомнне въ врующую душу, потому что оно какъ землетрясене расшатываетъ основы души и все дрожитъ и гнется отъ сотрясеня. Пустое небо кажется лишеннымъ жизни, мракъ ночи не озаряетъ ни однимъ лучомъ свта, ни одинъ звукъ не оглашаетъ мертваго молчаня, ни одна рука не протягивается для поддержки. Никогда не пытавшеся думать и мняюще убжденя какъ моды, говорятъ объ атеизм какъ о результат порочной жизни и нечестивыхъ стремленй. Въ своей пустой безсердечности и въ еще боле пустомъ недомысли они себ даже приблизительно не представляютъ муку, съ которой душа входитъ въ сумракъ слабющей вры, боле страшный чмъ ужасъ великой мглы.

Первый роковой ударъ моей вр въ милосерде Бога нанесенъ былъ въ длинные мсяцы страданй, достигшихъ кризиса въ кажущейся безцльности мученй моей малютки. Я часто навщала бдныхъ и видла ихъ терпливое отношене къ страданямъ, мать, которую я любила до безумя, доврилась адвокату и онъ ее обманулъ и запуталъ въ долги, не выплачивая суммъ, которыя проходили черезъ его руки для другихъ, моя собственная свтлая жизнь омрачилась страданемъ и сдлалась тяжелымъ бременемъ вслдстве нестерпимаго сознаня рабства, а теперь еще мое безпомощное, невинное дитя мучилось цлыми недлями и осталось слабымъ и немощнымъ. Безоблачная ясность всей моей предыдущей жизни придавала еще боле острый характеръ моему разочарованю, и внезапное наступлене столь новыхъ и печальныхъ условй жизни ошеломило и потрясло меня. Мое прошлое сдлалось злйшимъ врагомъ преисполненнаго страданй настоящаго. Существоване зла и страданя въ мр, страданя такихъ невинныхъ существъ какъ мой семимсячный ребенокъ, мръ, переполненный горемъ, вчныя страданя въ аду — все это, не уничтожая еще во мн окончательно вры, приводило меня въ отчаяне. Вся спавшая и не проявлявшаяся до сихъ поръ сила моей натуры проснулась въ мятежной тревог. Во время первыхъ вспышекъ горячаго протеста въ моей душ и столкнулась съ однимъ очень симпатичнымъ священникомъ, который принесъ мн большое облегчене своимъ разумнымъ, дружескимъ участемъ. М-ръ Безантъ привелъ его ко мн во время кризиса въ болзни ребенка, онъ мало говорилъ со мной во время своего посщеня, но на слдующй день я получила отъ него письмо слдующаго содержаня:

’21 апрля 1871 г. Многоуважаемая м-ссъ Безантъ,— я съ грустью сознаю, что принесъ вамъ вчера мало облегченя. Вы сами понимаете, что виной этому не недостатокъ сочувствя, а быть можетъ, напротивъ, избытокъ его. Мн слишкомъ тяжело вмшиваться въ горе того, въ комъ я чувствую чуткую душу. ‘Душа каждаго несетъ собственное горе, и чужой да не коснется его’. Общепринятыя утшеня, обычныя цитаты Библи и молитвы кажутся мн невыносимымъ усиленемъ страданя. Я поступалъ согласно изреченю о томъ ‘что не можетъ быть большей силы, чмъ вра одного человка, глядящая на вру другого’. Общаня Божи, любовь Христа къ маленькимъ дтямъ и то, что намъ даво для надежды и утшеня, все это столь-же глубоко запечатлно въ вашемъ сердц какъ и въ моемъ, и мн не хотлось повторять одн и т-же цитаты. Но когда мн приходится говорить лицомъ къ лицу съ человкомъ, сильно нуждающимся въ напоминани этихъ цитатъ, моя вра въ нихъ становится сразу такой полной и воспламеняющей душу, что самой дйствительной помощью мн кажется естественная простая рчь, при посредств которой вра можетъ проложить себ путь изъ одной души въ другую. Я не могъ-бы найти словъ, если-бы даже хотлъ. И все-таки я обязанъ, какъ встникъ добрыхъ встей о Бог, торжественно уврить васъ, что нтъ повода сомнваться. У насъ нтъ ключа къ ‘тайн страданя’ кром креста исуса. Но есть другое и боле глубокое объяснене въ рукахъ нашего Создателя, и оно будетъ нашимъ, когда мы постигнемъ его. Есть — въ томъ мст, къ которому приведетъ насъ земное странствоване — какое нибудь божественное разъяснене страданй вашего ребенка и вашего собственнаго горя, и тогда свтъ прольется въ самое мрачное сердце. Теперь нужно врить, ни въ чемъ не убдившись — такова должна быть истинная вра.

‘О томъ, чтобы у васъ хватило на это силы молится Преданный Вамъ В. Д….’

Это письмо звучало очень благородно, но буря слишкомъ бушевала, чтобы можно было ее разсять. Особенно памятна мн одна ночь въ лто 1871 г. М-ра Безанта не было дома и передъ его уходомъ у насъ произошла сильная размолвка. Я чувствовала себя оскорбленной, доведена была до отчаяня и не видла исхода изъ жизни, лишенной надежды на Бога и не научившейся еще врить въ человка. А разв нтъ исхода? Съ быстротой молни у меня мелькнула мысль: ‘исходъ есть!’ И предо мной открылась, маня своимъ покоемъ и надежностью, дверь къ вчному молчаню и безмятежности, дверь смерти. Я стояла у окна гостиной, безнадежно вглядываясь въ вечернее небо, вмст съ возникшей во мн мыслью пришло воспоминане о томъ, что средство подъ руками — что въ моей комнат стоитъ бутылочка съ хлороформомъ, прописаннымъ для ребенка. Я побжала къ себ наверхъ, нашла пузырекъ и спустилась опять въ гостиную. Я опять остановилась предъ окномъ, созерцая лтнюю ночь и радуясь, что борьба окончена, что успокоене близко. Я вынула пробку и собиралась поднести ядъ къ губамъ, когда вдругъ услышала внутреннй голосъ, ясно и убдительно взывавшй ко мн: ‘Слабодушная, слышалось мн,— ты грезила о мученичеств и не можешь перенесть нсколько короткихъ лтъ страданй!’ Стыдъ охватилъ меня и я отбросила флаконъ далеко въ садъ, растилавшйся у моихъ ногъ, на минуту я почувствовала въ себ достаточно силы для борьбы, но вслдъ затмъ упала въ обморок на полъ. Только одинъ еще разъ въ течене моихъ дальнйшихъ столкновенй съ жизнью у меня мелькала мысль о самоубйств и то только на одинъ мигъ — я тотчасъ-же отстраняла ее, какъ недостойную сильной души.

Мой новый другъ, м-ръ Д., былъ для меня большой опорой въ эти дни.— Вс непоколебимыя до тхъ поръ для меня истины возбуждали во мн теперь сомння и давили мою смущенную душу. М-ръ Д. не старался подавить во мн этихъ сомннй, онъ не приходилъ въ ужасъ и не преслдовалъ меня упреками, но относился ко мн съ тмъ широкимъ пониманемъ, которое такъ умиротворяетъ страждущаго отъ первыхъ мукъ сомння. Онъ ухалъ изъ Челтенгэма въ начал осени 1871 г., но его письма, сохранившяся отъ того времени, показываютъ, какой стью сомннй я была окружена въ то время (я читала какъ разъ книгу М’Леодъ Кампбеля ‘Объ искуплени’).

Но разъ открывши глаза на то, что мръ представляетъ изъ себя въ дйствительности, узнавши, какъ велики страданя людей, какъ безжалостно природа и жизнь топчетъ человческое сердце, не длая различя между невиннымъ и виновнымъ, я была слишкомъ потрясена, чтобы поддаться доводамъ, обращеннымъ исключительно къ чувствамъ и оставляющимъ разумъ неудовлетвореннымъ. Мсяцы подобнаго нравственнаго испытаня отозвались, какъ этого можно было ожидать, на моемъ физическомъ состояни. Я окончательно свалилась съ ногъ и нсколько недль пролежала разслабленная и безпомощная, страдая постоянной головной болью, боясь свта, не двигаясь по цлымъ днямъ, къ окружающему я относилась не безсознательно, но безучастно, такъ-какъ все мое сознане сосредоточено было на непрерывномъ ощущени боли. Докторъ всячески старался облегчить мое положене, но замкнувшись въ своей крпости, страданя мои не поддавались его попыткамъ. Онъ клалъ мн на голову ледъ, давалъ мн опумъ, который чуть не довелъ меня до сумасшествя, и длалъ все, что только могли придумать заботливость и искусство врача, но все было напрасно. Наконецъ, физическя страданя улеглись сами собой, и при первой возможности онъ принялся развлекать мой умъ. Онъ сталъ давать мн книги по анатоми и естественнымъ наукамъ и убждалъ меня изучать ихъ, и часто онъ урывалъ самъ свободный часокъ отъ своихъ многочисленныхъ занятй, чтобы объяснить мн какой-нибудь запутанный вопросъ по физологи. Онъ понялъ, что вернуть меня къ разумной жизни можно было только отклоняя мысли отъ русла, въ которомъ течене достигло слишкомъ опасной высоты. Я часто думаю, что обязана своей жизнью и тмъ, что не лишилась разсудка въ то время этому доброму человку, который сочувственно отнесся къ безпомощной растерявшейся женщин, падавшей подъ гнетомъ сомннй и личнаго горя.

Понятно, что душевный кризисъ, наступившй во мн, еще боле увеличивалъ мои домашня неурядицы. Какимъ безразсудствомъ казалось моему мужу, что нормальный человкъ такъ страдаетъ отъ трудности для ума и души понять нкоторые религозные вопросы, и что женщина заболваетъ изъ-за такихъ пустяковъ. Ея дло заботиться объ удобствахъ мужа и дтей, а не скорбть душой о земныхъ страданяхъ и мученяхъ ада въ загробной жизни, ломая себ голову надъ вопросами, которые занимали величайшихъ мыслителей и все-таки остались нершенными! И онъ былъ отчасти правъ. Женщины или мужчины, которыхъ близко затрогиваютъ мровые вопросы, должны не торопиться вступать въ бракъ, потому что они не сумютъ терпливо тянуть лямку этого почтеннаго общественнаго института. Sturm und Drang нужно пережить наедин съ собой, и душа должна отправиться одна въ пустыню навстрчу искушенямъ дьявола, а не призывать его сатанинское величество съ его спутниками въ мирную домашнюю обстановку. Несчастны вступающе въ бракъ въ первомъ блеск молодости и съ задатками грядущихъ душевныхъ бурь въ характер, они составятъ горе своей семьи такъ-же какъ и свое собственное. Если-же одна изъ сторонъ начинаетъ искать опоры въ традицонныхъ понятяхъ о власти и правахъ, стараясь вернуть на путь истины мятежную, изстрадавшуюся отъ сомннй душу, то дло сводится къ поединку въ сил и терпни, къ тому, падетъ-ли эта измученная душа въ изнеможени, или обрящетъ силу въ своемъ страдани, будетъ отстаивать свое божественное право на свободу духа, разобьетъ оковы и, обнаруживая свою силу въ критическую минуту, осмлится отвтить ‘нтъ’ на требоване жить среди лжи.

ГЛАВА V.
Буря.

Чтенемъ множества книгъ, какъ чисто англиканскаго характера, такъ и написанныхъ различными сектантами и теистами, я старалась ршить мучившя меня сомння, но чувствовала тщетность моихъ попытокъ. Въ моемъ тогдашнемъ состояни духа мн нужны были прямыя доказательства.

Въ течене этихъ тяжелыхъ мсяцевъ нравственныхъ страданй я находила нкоторое облегчене отъ умственнаго напряженя въ обычныхъ заботахъ о бднякахъ нашей паствы, ухаживала за больными, старалась внести свтлый лучъ въ дома бдныхъ. Я научилась въ то время многому относительно землепашцевъ и условй сельскаго труда и это мн очень пригодилось впослдстви, когда я начала говорить съ трибуны. Въ сельскихъ околоткахъ начинали тогда много говорить о земледльческомъ движени, во глав котораго сталъ энергичный и преданный своему длу осифъ Арчъ, мои симпати были всецло на сторон землепашцевъ, потому что я была хорошо знакома съ условями ихъ жизни. Въ одномъ котэдж я застала четыре поколня спящими въ одной комнат — прадда съ своей женой, старую бабушку, овдоввшую мать и ребенка, трое жильцовъ дополняли зрлище восьмерыхъ человческихъ существъ, скученныхъ въ узкой, душной лачуг. Друге котэджи были сараями, черезъ разбитыя кровли которыхъ лилъ дождь и въ которыхъ ревматизмъ и лихорадки были постоянными сожителями человческихъ существъ. Знакомая съ этимъ положенемъ сельскаго населеня, я могла только сочувствовать всякой организаци, стремящейся облегчить участь бдняковъ. Но ‘союзъ сельскихъ рабочихъ’ встртилъ упорныхъ враговъ въ фермерахъ, которые ни за что не соглашались давать работы членамъ союза. Слдующй примръ ярко характеризуетъ положене длъ. Одинъ молодой семьянинъ, имющй двухъ малолтнихъ дтей, имлъ неосторожность совершить грхъ, отправившись на собране союза, и, что оказалось еще большимъ преступленемъ, разсказалъ объ этомъ, вернувшись домой. Ни одинъ фермеръ во всемъ околотк не хотлъ давать ему работы. Онъ понапрасну исходилъ вс мста по близости, нигд не могъ сыскать работы и совершенно сбился съ пути и сталъ пьянствовать. Придя къ нему въ котэджъ, состоявшй изъ одной комнаты и прилегающаго чулана, я застала жену его въ пароксизм лихорадки, одного ребенка больнымъ у нея на рукахъ, а второго мертвымъ на кровати. Въ отвтъ на мои нершительные разспросы, она отвчала, что они въ самомъ дл остались безъ хлба, потому что мужу не даютъ работы. Почему-же она оставила мертваго ребенка на кровати? Потому что некуда было положить его прежде чмъ принесутъ гробъ. И къ ночи несчастный, доведенный до пьянства рабочй, его жена не перестававшая томиться въ лихорадк, больной ребенокъ и мертвый ребенокъ, вс они улеглись на единственной кровати. Фермеры враждебно относились къ союзу, потому что съ успхомъ его связано было повышене заработной платы, имъ никогда не приходило въ голову, что гораздо благоразумне было-бы платить меньшую арендную плату отсутствующему землевладльцу и высшее жалованье рабочимъ, обрабатывающимъ ихъ пашни. Они покорно подчинялись гнетущему ихъ бремени и съ жестокостью относились къ сятелямъ ихъ жатвъ, къ строителямъ ихъ амбаровъ. Они вступали въ соглашене съ врагами, а не съ друзьями. Вмсто того, чтобы примкнуть къ земледльческому классу и образовать общй союзъ представителей сельскаго труда, они соединились съ помщиками противъ крестьянъ, это привело къ разорительной братоубйственной борьб вмсто легкой побды надъ общимъ врагомъ. Проникновене въ истинное положене длъ принесло мн большую пользу.

Ранней осенью лучъ свта озарилъ мракъ моей души. Я была въ Лондон съ моей матерью и мы вошли разъ, въ воскресенье утромъ въ St. George’s Hall, гд въ это время произносилъ проповдь пасторъ Чарльсъ Войсэй. Слушая проповдь и взявши въ руки нкоторыя изъ брошюръ, продававшихся въ зал, я съ радостью убдилась, что были еще друге люди, переживавше такя-же страданя какъ и я, и отказавшеся отъ догматовъ. Я опять пошла туда въ слдующее воскресенье, и когда служба кончилась, замтила, что выходящая масса молившихся проходила мимо м-ра и м-ссъ Войсэй, и что при этомъ многе, очевидно, совершенно не знакомые съ ними, подходили къ нимъ со словами благодарности. Я почувствовала горячую потребность посл столькихъ мсяцевъ одинокой борьбы поговорить съ кмъ-нибудь, вышедшимъ изъ затрудненй англиканскаго ученя. Проходя мимо м-ра Войсэя, я остановилась и сказала ему: ‘я должна поблагодарить васъ за то облегчене, которое принесла мн ваша сегодняшняя проповдь’. Въ самомъ дл, такъ какъ я не сомнвалась въ существовани Божьемъ, то слова м-ра Войсэя о томъ, что ‘Онъ любитъ всхъ людей и Его благость простирается надъ всми Его созданями’, какъ лучъ свта озарилъ бурную пучину сомннй и отчаяня, среди которой я такъ долго уже мучилась. Въ слдующее воскресенье я опять пришла слушать проповдь и получила приглашене отъ м-ссъ Войсэй постить ихъ въ Дулич. Ихъ теизмъ казался мн свободнымъ отъ недостатковъ, которые я находила въ англиканскомъ учени, и они открыли мн новый путь въ вопросахъ вры. Я прочла книгу Т. Паркера ‘Разсуждене о религи’, сочинене Франциска Ньюмана, миссъ Ф. П. Коббэ и др., напряженность моего нравственнаго состояня прошла, кошмаръ всесильнаго зла разсялся, моя вра въ Бога, еще нетронутая, очистилась отъ темныхъ пятенъ, грязнившихъ ее, и я не сомнвалась боле въ справедливости сомннй, смущавшихъ мою душу.

До сихъ поръ нравственное страдане было единственной цной моихъ исканй истины, но отршене отъ англиканской церкви прибавило-бы вншнюю борьбу къ внутренней, и кто знаетъ, какъ это отозвалось-бы на всей моей жизни? Колебане было тяжкимъ, но короткимъ: я стала тщательно разбирать учене англиканской церкви и это привело къ полной утрат вры. Я окончательно отошла отъ ученя англиканской церкви и очутилась лицомъ къ лицу съ смутнымъ будущимъ, въ которомъ предчувствовала наступающую борьбу.

Чтобы избгнуть ея, я сдлала еще одну попытку, я обратилась къ д-ру Пусэю, полагая, что если онъ не суметъ разршить моихъ сомннй, то нечего и надяться на разумный отвтъ на нихъ. Я обмнялась съ нимъ нсколькими письмами, но получила отъ него лишь указаня на хорошо извстные мн доводы Лиддона въ его ‘Бамптонскихъ лекцяхъ’. Наконецъ, по его приглашеню, я похала въ Оксфордъ для личной, бесды. Я увидла передъ собой полнаго господина низкаго роста, одтаго въ рясу и имющаго видъ благодушнаго монаха, но его проницательные глаза, прямо и испытующе глядвше въ мои, свидтельствовали о сил и изворотливости ума въ этой красивой, внушительной голов. Но ученый богословъ пошелъ по ложному пути въ обращени со мной, увидвъ меня убитой горемъ, робкой и нервной, онъ сталъ обращаться со мной, какъ съ кающейся гршницей, которая пришла къ исповди, онъ думалъ, что я пришла къ нему, какъ къ духовнику, и не понялъ, что передъ нимъ искательница истины, которая твердо ршила добиться ея и обрсти твердую почву для своихъ врованй. Я спросила, не укажетъ-ли онъ мн какя-нибудь книги, которыя пролили-бы свтъ на мои вопросы. ‘Нтъ, нтъ, вы и такъ уже слишкомъ много читали. Нужно молиться, много молиться’. Когда я заявила, что не могу врить, онъ отвтилъ: ‘Блаженны т, которые не видятъ и все-таки врятъ’, и мои дальнйше вопросы онъ остановилъ словами: ‘о, дитя мое, какъ вы непокорны, какъ нетерпливы!’ Въ самомъ дл, я была порывиста, горяча и неудержима въ своемъ ршени все знать и не говорить, что я врю, когда вры на самомъ дл нтъ, онъ не нашелъ во мн поэтому того покорства и смиреня, съ которымъ обыкновенно приходили къ нему кающеся гршники, прося его руководить ихъ совстью. Онъ не имлъ представленя о мукахъ сомнвающейся души, самъ онъ, очевидно, никогда не переживалъ душевной борьбы, его вра была тверда какъ скала, непреклонна и вполн удовлетворена. Сомнне въ догматахъ своей церкви равнялось для него самоубйству.

Медленно и грустно направилась я обратно къ вокзалу желзной дороги, убдившись, что послдняя надежда на избавлене исчезла. Въ знаменитомъ богослов я увидла обычный типъ священнослужителей, умющихъ быть нжными и участливыми лишь къ гршнику, который приходитъ къ нимъ смиреннымъ, покорнымъ и полнымъ раскаяня. Но по отношеню къ скептикамъ и еретикамъ они становятся твердыми какъ желзо, они готовы силой, а не доказательствами, остановить всякй протестъ противъ традицонныхъ врованй своей церкви. Изъ такихъ людей выходили въ средне вка инквизиторы, обладавше безупречной совстью, строге и непреклонные и вполн безжалостные къ еретикамъ.

Въ течене той-же осени 1872 г. я впервые познакомилась черезъ м-ра Войсэя съ м-ромъ и м-ссъ Скоттъ. Въ то время Томасъ Скоттъ былъ уже старикомъ съ прекрасными блыми волосами и глазами ястреба, выглядывающими изъ-подъ нависшихъ бровей. Онъ былъ могучаго тлосложеня, и хотя здоровье его уже нсколько пошатнулось въ то время, его дивная львиная голова сохраняла свою внушительную силу и красоту, и носила отпечатокъ его исключительной по своимъ качествамъ натуры. Родившись въ знатной и богатой семь, онъ провелъ первую молодость въ странствованяхъ по всему свту, а посл своей женитьбы поселился въ Рамсгэт, сдлавъ свой домъ центромъ свободомысля въ англйской литератур. Жена его, которую онъ называлъ своей правой рукой, по своей молодости годилась ему въ дочки. Это была сильная, кроткая, благородная женщина, достойная своего мужа, что составляетъ самую большую похвалу. М-ръ Скоттъ издавалъ въ течене многихъ лтъ, ежемсячно, серю брошюръ, очень различныхъ по оттнкамъ мросозерцанй авторовъ. Вс брошюры были хорошо написаны и выдержаны въ сдержанномъ, культурномъ тон, м-ръ Скоттъ не допускалъ никакого исключеня изъ этого правила. Издаваемые имъ писатели могли говорить, что угодно, но у нихъ должно было быть, что сказать, и они должны были излагать это хорошимъ, выдержаннымъ языкомъ. М-ръ Скоттъ велъ обширнйшую корреспонденцю со всми, начиная отъ главы кабинета и до самыхъ скромныхъ частныхъ лицъ. Въ дом его встрчались люди самыхъ различныхъ взглядовъ. Эдуардъ Майтландъ, Е. Ванситтартъ Ниль, Чарльсъ Брэй, Сара Геннель и множество другихъ, церковные сектанты и свтске люди, ученые и мыслители — вс охотно приходили въ этотъ домъ, открытый для всхъ любителей истины и сторонниковъ распространеня свободомысля между людьми. Для Томаса Скотта я нсколько мсяцевъ спустя написала свой первый очеркъ, выражавшй все, что я тогда думала и подписалась женой священника. Я не могла распоряжаться именемъ, которое принадлежало не мн, и мы условились, что все написанное мною появится анонимно.

Наступилъ моментъ возвращеня въ Сибсэй и вмст съ тмъ моментъ ршительнаго дйствя.

Случилось такъ, что вскор посл этого памятнаго мн рождества, 1872 г., въ нашей деревн появилась сильная эпидемя тифа. Канализаця мстности была самая первобытная и зараза быстро распространялась. Я всегда чувствовала влечене къ ухаживаню за больными и нашла во время этой эпидеми дло, какъ-разъ подходящее для меня, къ счастю, я оказалась способной оказывать помощь, и это доставляло мн радушный премъ въ домахъ заболвшихъ бдняковъ. Матери, которыя имли возможность заснуть посл долгихъ трудовъ, оставляя меня у изголовья больныхъ дтей, не могли, какъ мн прятно думать, слишкомъ строго осуждать потомъ гршницу, рука которой такъ-же нжно и иногда боле искусно, чмъ ихъ собственная, ухаживала за больными. Я полагаю, что природа предназначала меня въ сестры милосердя, потому-что я нахожу истинное наслаждене въ ухаживани за больнымъ, особенно если есть опасность, потому-что тогда является странное и торжественное чувство борьбы между человческимъ искусствомъ и великимъ недругомъ, смертью. Страннымъ образомъ влечетъ къ себ эта борьба со смертью, которая ведется шагъ за шагомъ, это чувствуется, конечно, только когда дло идетъ о борьб за какую-нибудь жизнь вообще, а не за жизнь близкаго человка. Когда больной очень дорогъ сердцу, въ борьбу входитъ элементъ личной муки, но если борьба происходитъ изъ-за чужого, является какая-то странная отрада безъ примси личнаго страданя, и когда удается побдить упорнаго врага, странное удовлетворене доставляетъ сознане отнятой у смерти добычи, возвращенной на землю жизни, которая была такъ близка къ погибели.

Весной 1873 г. я открыла въ себ существоване силы, которая должна была опредлить очень многое въ моей дальнйшей дятельности. Я произнесла тогда свою первую рчь, сдлавши это, впрочемъ, передъ рядами пустыхъ скамеекъ въ сибсбэйской церкви. Мною овладлъ странный капризъ попробовать, какъ это люди проповдуютъ, и во мн зашевелилось смутное сознане, что и я бы могла говорить, если-бы представился случай. Я никоимъ образомъ не могла тогда предполагать, что мн предстоитъ стать ораторомъ, но я чувствовала потребность излить въ словахъ то, что меня волновало, я сознавала, что у меня есть что сказать и что я въ состояни выразить это. Запершись въ громадной, тихой церкви, въ которую я ходила упражняться въ игр на орган, я взошла на проповдническую трибуну и произнесла свою первую рчь о вдохновенности Священнаго Писаня. Никогда я не забуду чувства силы и восторга — особенно силы, охватившее меня, когда голосъ мой раздался на далекомъ разстояни подъ церковными сводами, и кипвшая во мн страсть вылилась въ размренные звуки, не прерываясь ни на минуту изъ-за недостатка въ музыкальности и ритмичности. Мн въ ту минуту хотлось только, чтобы церковь была полна обращенныхъ на меня лицъ, озаренныхъ сочувствемъ моимъ словамъ, вмсто этого, надо мной были ряды скамеекъ, наводящихъ тоску своей пустотой и тишиной. И какъ во сн пустое пространство мн показалось наполненнымъ людьми, я увидла передъ собой въ воображени внимающя лица и оживленные взоры, фразы непринужденно полились съ моихъ устъ и эхо приносило ихъ ко мн обратно отъ колоннъ старинной церкви. Я поняла тогда, что владю даромъ слова и что если когда либо — тогда мн это казалось невозможнымъ — если когда либо мн пришлось-бы говорить предъ публикой, этотъ даръ музыкальной рчи привлекъ-бы слушателей, что-бы я ни пришла возвщать съ трибуны.

Но это сознане оставалось въ течене долгихъ мсяцевъ тайной для всхъ, потому что я вскор почувствовала стыдъ за нелпую проповдь въ пустой церкви, но, какъ-бы ни былъ нелпъ этотъ экспериментъ, я отмчаю его здсь, какъ первую попытку выражать свои мысли живымъ словомъ, что превратилось впослдстви въ одно изъ самыхъ глубокихъ наслажденй въ моей жизни. И въ самомъ дл никто не можетъ знать, кром испытавшихъ это, какую отраду представляетъ легкое и плавное течене своей собственной рчи. Какое наслаждене чувствовать, какъ толпа слушателей отзывается на самое легкое движене, какъ лица просвтляются и омрачаются по произволу оратора, какъ отрадно сознавать, что родники человческихъ чувствъ и страстей открываются при первомъ слов оратора, чувствовать, что мысль, волнующая тысячи слушателей, возбуждена мною и возвращается ко мн обобщенная волненемъ столькихъ сердецъ. Можетъ-ли быть въ жизни боле высокая радость, доставляющая боле страстное торжество и полная въ то-же время интеллектуальнаго наслажденя?

Въ 1873 г. бракъ мой былъ расторгнутъ. Я не сдлала ни одного шага дальше, но мое уклонене отъ присутствя въ церкви при конфирмаци повело къ разнымъ толкамъ и одинъ родственникъ м-ра Безанта убдилъ его въ угрожающей опасности для его соцальнаго положеня и служебной карьеры, если станутъ извстны взгляды его жены. Мое здоровье, не оправившееся уже никогда съ 1871 г., становилось все хуже и хуже и отъ постоянныхъ волненй у меня обнаружилось серьезное страдане сердца. Наконецъ, въ юл или сентябр 1873 г. дло дошло до кризиса. Мн было предложено подчиниться вншнимъ церковнымъ формамъ и присутствовать при конфирмаци. Я отвтила отказомъ. Тогда поставлена была боле опредленная альтернатива — подчинене или изгнане изъ дому, другими словами — лицемре или разрывъ. Я предпочла послднее.

Наступило безконечно тяжелое время. Мать моя была убита горемъ. Для нея, съ ея общими и неясными представленями объ учени англиканской церкви, моя настойчивость на томъ, чтобы не выказывать вры, когда ея не было, казалась непонятной. Она гораздо лучше меня понимала послдствя моего ухода изъ дому и предвидла трудности, съ которыми сопряжено самостоятельное существоване молодой женщины моихъ лтъ. Она знала, какъ жестоко суждене свта и какъ одно то обстоятельство, что женщина молода и одинока, возбуждаетъ клевету и злобу. Я еще не подозрвала тогда, до какой жестокости могутъ доходить люди, какъ ядовиты ихъ языки. Теперь, узнавъ это, испытавши клевету и примирившись съ ней, я чистосердечно заявляю, что если бы опять мн предстоялъ выборъ, я поступила-бы такъ-же какъ въ то время. Я предпочла-бы пережить сызнова все это тяжкое время, чмъ жить среди общества подъ бременемъ сознательной лжи.

Тяжеле всего мн было бороться противъ слезъ и просьбъ моей матери, причиняя ей горе, я страдала сама въ десять разъ больше. Суровость другихъ возбуждала во мн твердость духа, но трудно было оставаться непреклонной, когда мать, которую я любила больше всего на свт, становилась на колни, умоляя меня уступить. Мн казалось преступнымъ причинять ей такое горе, и я чувствовала себя убйцей, когда ея сдая голова прижималась къ моимъ колнямъ. Но что-же сдлать — жить среди лжи? Такого позора и она не допускала. Въ этотъ тяжелый кризисъ моей борьбы, я всми силами стремилась къ истин. И теперь, какъ всегда, остаются врными слова, что тотъ кто любитъ отца или мать — недостоинъ ея, и что только тернистый путь честности ведетъ къ свту и покою.

Много горя причинялъ мн также вопросъ о дтяхъ, двухъ малюткахъ, для которыхъ я была не только матерью, но няней и товарищемъ. Отняли-ли ихъ у меня? Да, но только на нкоторое время. Обстоятельства, излагать которыхъ нтъ надобности, дали возможность моему брату выхлопотать мн формальный разводъ и когда все было улажено, я назначена была опекуншей моей маленькой дочери и оказалась обладательницей маленькой мсячной пенси, достаточной для того, чтобы не умирать съ голода. Свобода досталась мн дорогой цной, но и все-таки это была желанная свобода. Я поплатилась за нее домашнимъ очагомъ, общественнымъ положенемъ, друзьями, но, достигнувъ свободы, я не знала, какъ ею лучше всего воспользоваться. Я бы могла жить съ братомъ, если бы отказалась отъ своихъ свободомыслящихъ друзей и вела-бы мирную жизнь, но я ничуть не желала вновь налагать на себя оковы и по своей неопытности ршила жить самостоятельнымъ трудомъ. Трудность заключалась въ томъ, чтобы подыскать работу, и я издержала много шиллинговъ, записываясь въ разныя конторы и терпя повсюду неудачу. Я попробовала взяться за вышиване, предлагаемое ‘дамамъ въ стсненныхъ обстоятельствахъ’, и заработала около 4 ¹/₂ шилл. за нсколько недль усидчиваго шитья, пыталась также обратиться къ одной бирмингамской фирм, которая великодушно предлагала каждому увеличивать свои доходы при ея посредств, я послала требуемую небольшую плату и получила небольшой пеналъ при письм, въ которомъ мн поручалось распространять между своими знакомыми бездлушки подобнаго рода, отъ пеналовъ до столовыхъ судковъ включительно. Я не чувствовала себя способной навязывать знакомымъ пеналы и судки и не вошла въ предлагаемую сдлку, подобныя-же неудачи въ многочисленныхъ другихъ попыткахъ дали мн почувствовать, какъ трудно пробить себ дорогу въ жизни. Но все это не поколебало во мн ршеня устроиться самостоятельно вмст съ моей маленькой двочкой и съ моей матерью, Я наняла маленькй домикъ на College Road въ Норвуд, недалеко отъ Скоттовъ, которые были со мной въ высшей степени любезны. Перездъ туда назначенъ былъ на слдующую весну и до того я приняла приглашене въ Фолькстонъ, гд у меня была бабушка и дв тетки, и стала прискивать тамъ занятй. Занятя вскор нашлись. Мстный священникъ нуждался въ гувернантк и одна изъ моихъ тетокъ рекомендовала ему меня: я поселилась у него съ моей маленькой Мабель, при чемъ квартира и содержане насъ обихъ были единственной платой за мой трудъ. Я сдлалась гувернанткой, нянькой, экономкой и кухаркой, и все-таки рада была, что нашла хоть какую-нибудь работу, которая помогала мн не разстрачивать моего маленькаго дохода. Не думаю, однако, что когда-либо я изберу поваренное искусство своей профессей, я ничего не имю противъ приготовленя разныхъ сложныхъ соусовъ и печеня пироговъ, но слдствемъ возни съ кастрюлями и сковородами являются постоянные обжоги на рукахъ. Приготовлене какого-нибудь новаго соуса полно особой прелести для неопытной кухарки, съ любопытствомъ ожидающей, каковъ можетъ быть результатъ ея старанй и можетъ-ли какой нибудь запахъ, кром запаха лука, сохраниться въ получаемой смси. Въ общемъ моя стряпня (конечно, по поваренной книг) была удачной, но я не могла справляться съ уборкой дома — на это у меня не хватало физической силы. Этотъ любопытный инцидентъ моей жизни оборвался очень скоро, потому что одна изъ моихъ ученицъ заболла дифтеритомъ и изъ кухарки я превратилась въ сидлку. Мабель я отослала къ моей матери, которая обожала ее и пользовалась въ награду своей любви снисходительной взаимностью трехлтней баловницы, трудно себ представить боле плнительную картину, чмъ видъ золотистыхъ кудрей, выдлявшихся на фон блыхъ волосъ, когда двочка прижималась къ бабушк, дтская граця Мабель составляла истинно художественный контрастъ съ особой статностью, которую сохраняла въ старости моя мать. Едва только у моей маленькой пацентки опасность миновала, какъ самый младшй мальчикъ заболлъ скарлатиной. Мы ршили изолировать его въ верхнемъ этаж дома, тамъ я очистила комнату отъ ковровъ и занавсей, завсила двери простынями, пропитанными дезинфекцонной жидкостью, и заперлась съ больнымъ ребенкомъ, кушанье мн оставляли на ступеняхъ лстницы и я отрзала себя отъ всякихъ сношенй съ домашними. Когда-же опасность миновала, я вернула отцу порученнаго мн пацента, радуясь, что болзнь не распространилась ни на кого другого въ дом.

Наступила весна 1874 г. и черезъ нсколько недль мы съ матерью должны были зажить по семейному въ своемъ новомъ домик. Мы строили всевозможные планы, и загадывая о томъ, какъ должна сложиться новая жизнь, погружались въ воспоминаня о прежнихъ годахъ, проведенныхъ вмст. Мы обсуждали воспитане Мабель и то, какое участе въ немъ будетъ принимать каждая изъ насъ. Какими все это оказались напрасными, несбыточными мечтами! Моя мать ухала въ Лондонъ и черезъ дв недли я получила телеграмму, что она опасно больна, ближайшй курьерскй поздъ примчалъ меня къ ней. Докторъ объявилъ ея состояне безнадежнымъ и сказалъ, что она проживетъ не боле трехъ дней. Я передала ей приговоръ доктора, но она заявила ршительнымъ тономъ: ‘я чувствую, что не умру еще теперь’, и это оказалось врнымъ. У нея наступилъ припадокъ страшной простраци — бене сердца почти совсмъ прекратилось, это былъ настоящй поединокъ со смертью, но грозная тнь отступила. Я ухаживала за матерью дни и ночи съ отчаянемъ въ душ — судьба коснулась теперь самаго дорогого для меня существа, я силой любви не давала ей умирать и обоюдными усилями мы долго боролись противъ врага. Наконецъ, наступила водянка и роковой исходъ неумолимо приближался. Тогда, посл восемнадцати мсяцевъ уклоненя отъ церковныхъ обрядовъ, я въ послднй разъ причастилась. Мать моя чувствовала сильную потребность пробщиться передъ смертью, но упрямо отказалась сдлать это, если и я не причащусь вмст съ нею. ‘Если причасте необходимо для спасеня души’, настойчиво говорила она, ‘то я не хочу спастись, зная, что для Анни спасене невозможно. Я предпочитаю погибнуть вмст съ ней, чмъ быть спасенной безъ нея’. Я отправилась къ одному знакомому пастору и изложила ему положене дла, какъ и слдовало ожидать, онъ отказалъ мн въ причасти. Я обратилась къ другому и результатъ былъ тотъ-же. Тогда мн пришла въ голову мысль о настоятел Вестминстерскаго аббатства, Стенли, любимц моей матери и человк, извстномъ какъ самый либеральный человкъ среди англиканскаго духовенства. Что, если я обращусь къ нему? Я не была знакома съ нимъ и чувствовала, что моя просьба можетъ показаться дерзкой, но была возможность, хотя и весьма слабая, надяться на успхъ, и на что-бы я ни ршилась тогда, чтобы облегчить послдне дни умирающей матери? Не посовтовавшись ни съ кмъ изъ окружающихъ, я отправилась въ аббатство, робко спросила какъ пройти къ настоятелю и съ замирающимъ сердцемъ отправилась вслдъ за человкомъ, который указывалъ мн дорогу. На минуту я осталась въ библотек, затмъ вошелъ настоятель. Я никогда съ тхъ поръ не чувствовала такой неловкости, какъ во время минутной паузы, когда онъ стоялъ, ожидая, чтобы я заговорила и устремляя на меня вопрощающй взглядъ своихъ свтлыхъ, спокойныхъ и проницательныхъ глазъ.

Очень робко и, вроятно, очень нескладно изложила я ему свою просьбу, заявляя, съ рзкой искренностью, что мать моя умираетъ и хочетъ пробщиться предъ смертью, требуя и отъ меня этого-же. Я разсказала ему, что два пастора отказали мн въ разршени участвовать въ церковномъ обряд, что я обращаюсь къ нему доведенная до отчаяня, чувствуя, какъ велика моя дерзость, но помня только одно,— что мать моя умираетъ.

Лицо его приняло выражене большей мягкости. ‘Вы хорошо сдлали, что пришли ко мн’, сказалъ онъ своимъ тихимъ, музыкальнымъ голосомъ, при чемъ его пристальный взглядъ сдлался удивительно нжнымъ, хотя и не мене прямымъ. ‘Конечно, я отправляюсь къ вашей матери и если вы не откажетесь поговорить со мной о своемъ душевномъ состояни, я, быть можетъ, смогу найти способъ исполнить желане вашей матери’.

Я едва сумла выразить свою благодарность, до того меня тронуло его участливое отношене, посл тревоги и боязни отказа реакця была до того сильна, что причиняла страдане. Настоятель Стенли сдлалъ боле нежели я просила. Онъ самъ вызвался навстить мою мать въ тотъ-же день, поговорить съ ней и только на слдующй день придти пробщать ее.

Онъ исполнилъ общане и прхалъ въ тотъ-же день въ Бромптонъ, поговорилъ съ матерью полчаса и потомъ принялся толковать со мной.

На слдующй день мать моя пробщалась Св. Тайнъ. Мн пришлось вынести большую борьбу съ самой собой, прежде чмъ я обратилась съ такой большой просьбой къ незнакомому человку, но теперь я была вполн вознаграждена, видя какъ улеглось душевное страдане моей матери подъ влянемъ свтлой, гуманной личности Стенли. Съ безконечнымъ тактомъ онъ успокоилъ ея тревогу обо мн, уговаривая ее не опасаться различя убжденй въ тхъ случаяхъ, когда душа стремится къ истин. ‘Помните’,— говорилъ онъ ей, какъ она мн передавала,— ‘помните, что нашъ Богъ — Богъ истины и что поэтому никакое искане правды не можетъ возбуждать въ немъ гнва’.

Посл этого онъ еще разъ былъ у насъ, и посл разговора съ матерью у насъ съ нимъ завязалась опять длинная бесда. Я ршилась спросить его, когда разговоръ принялъ подходящее направлене, какъ это онъ, съ своими широкими взглядами, находилъ возможнымъ оставаться членомъ англиканскаго духовенства. ‘Мн кажется’,— мягко возразилъ онъ,— ‘что я приношу большую пользу истинной религи, оставаясь въ церкви и стремясь къ расширеню ея границъ извнутри, чмъ если-бы я оставилъ ее и работалъ извн’. И онъ сталъ объяснять, какъ онъ независимъ въ положени настоятеля Вестминстерскаго аббатства и какъ поэтому онъ можетъ придать аббатству большее нацональное значене, чмъ это было-бы возможно въ иныхъ обстоятельствахъ. Во всемъ, что онъ говорилъ, видна была его любовь къ великому нацональному памятнику, и легко было понять, что историческя воспоминаня, любовь къ музык, живописи и стройной архитектур аббатства были тмъ, что связывало его съ ‘старинной нацональной церковью Англи’. Онъ связанъ былъ съ церковью не умомъ, а чувствомъ, и съ чуткостью культурнаго ученаго боялся того, что старинные памятники могутъ очутиться въ рукахъ, чуждыхъ искусству.

Смерть моей матери приближалась все быстре. Я наскоро устроила нсколько комнатъ въ нашемъ маленькомъ домик, чтобы перевезти мать въ лучшй воздухъ Норвуда, докторъ позволилъ повезти ее въ коляск. На слдующй вечеръ ей вдругъ сдлалось хуже, мы уложили ее въ постель и вызвали по телеграфу врача. Но онъ ничмъ не могъ помочь, и она почувствовала сама близость смерти. Самоотверженная до конца, она думала только о томъ, что оставляетъ меня одинокой. ‘Я тебя покидаю одну’, вздыхая повторяла она, и въ самомъ дл я почувствовала съ ужасомъ, въ которомъ не осмливалась признаться самой себ, что когда она умретъ, я въ самомъ дл останусь одинока.

Еще два дня пробыла она со мной, и я не отходила отъ нея ни на минуту. Десятаго мая упадокъ силъ вызвалъ у нея легкй бредъ, несмотря на это, однако, она продолжала слдить заботливымъ взглядомъ за моими движенями по комнат до тхъ поръ, пока глаза ея не закрылись навсегда, когда солнце спускалось все ниже на неб, дыхане ея все боле слабло, наконецъ тишина смерти охватила насъ, и матери моей не стало.

Оглушенная и придавленная своей утратой, я прожила слдующе нсколько дней въ какомъ-то туман. Я не допускала, чтобы кто либо касался умершей кром меня и любимой сестры моей матери, жившей у насъ во все время болзни. Я оставалась холодной и не пролила ни одной слезы, даже когда гробовая крышка скрыла отъ меня лицо матери, не плакала я также и на протяжени всего длиннаго пути въ Кенсэль-Гринъ, гд похоронены были мужъ и маленькй сынъ моей матери, и тогда, когда мы оставили ее въ сырой, размытой весенними дождями земл. Я не могла поврить, что вс наши мечты умерли и похоронены, и что нашъ домъ рушился прежде еще, нежели онъ былъ построенъ настоящимъ образомъ. Домъ мой воистину ‘достался мн опустлымъ, и комнаты, залитыя солнцемъ, но не освщенныя ея присутствемъ, казалось, оглашались гулкимъ откликомъ пустыхъ стнъ, безъ устали повторявшихъ: ‘ты совершенно одинока’.

Но я имла при себ свою маленькую дочь, ея милое личико и рзвая фигурка облегчали одиночество, между тмъ какъ ея настойчивое требоване вниманя и ухода заставили меня вернуться къ будничнымъ заботамъ и интересамъ. Жизнь моя была очень тяжелая въ т весенне я лтне мсяцы, я сильно нуждалась въ деньгахъ и не могла прискать работы. Первые два мсяца посл смерти матери были самыми мрачными въ моей жизни и полными тяжкихъ матеральныхъ заботъ. Маленькй домикъ въ Colby-Road былъ очень дорогъ для моихъ средствъ, а искане работы не увнчалось успхомъ. Не знаю, что-бы я длала, если-бы не находила всегда поддержку у м-ра и м-ссъ Томасъ-Скоттъ. Въ течене этого времени я написала для м-ра Скотта брошюры о Вдохновени, объ Искуплени, Посредничеств и Спасени, Вчныхъ Мукахъ, Религозномъ воспитани дтей, природ, противопоставленной религи откровеня, и т немногя гинеи, которыя я зарабатывала такимъ образомъ, приходились мн очень кстати. Домъ м-ра и м-ссъ Скоттъ тоже былъ для меня всегда открытъ и это имло для меня большое значене, часто случалось, что у меня хватало денегъ только для пищи на двоихъ, а не троихъ, и тогда я уходила на цлые дни въ британскй музей, заявляя, что буду обдать ‘въ город’, т. е. на самомъ дл совершенно не обдать. Если я не приходила въ течене двухъ вечеровъ къ моимъ гостепримнымъ сосдямъ, м-ссъ Скоттъ приходила узнавать, что случилось и уводила меня къ себ, и часто ужинъ у нихъ въ дом имлъ существенное значене для моего физическаго состояня. Въ 1879 г., когда Томасъ Скоттъ лежалъ мертвый, я съ искреннимъ чувствомъ писала въ своемъ дневник: ‘Домъ Т. Скотта былъ открытъ для меня въ пору, когда я терпла наибольшую нужду. Когда я приходила къ нимъ, уставшая и изможденная, посл цлаго дня занятй въ музе, ничего почти не вшая, его радушное привтстве: ‘ну, какъ живете, голубушка?’ заставляло меня сразу забывать свое одиночество. Ни къ кому на свт — за исключенемъ одного человка — я не отношусь съ большей благодарностью, чмъ къ Томасу Скотту’.

Т немногя драгоцнности, которыя у меня остались, такъ же какъ и лишне теперь туалеты были обмнены на предметы боле необходимые и ребенокъ по крайней мр не терплъ уже ни въ чемъ недостатка. Моя служанка Мэри была изумительно экономна и вела хозяйство на самыя скудныя средства, умя при этомъ придать дому въ высшей степени уютный и привлекательный видъ. Вспоминая о тяжелыхъ дняхъ той поры, я думаю о нихъ теперь безъ сожалня. Напротивъ того, я рада теперь, что прошла черезъ это испытане, потому что оно научило меня питать сочувстве къ тмъ, кто такъ же борется, какъ я тогда,— и всякй разъ, когда я слышу изъ бдныхъ устъ слова: ‘я голоденъ’ — я вспоминаю страданя, причиняемыя голодомъ, и, хотя-бы на одну минуту, чувствую это страдане.

Присутстве ребенка приносило мн большую отраду, поддерживая жизнь въ моемъ изстрадавшемся, одинокомъ сердц. Мабель играла цлыми часами около меня въ то время, какъ я работала, и для того, чтобы я чувствовала себя счастливой, мн достаточно было перекинуться съ ней словомъ отъ времени до времени. Когда мн нужно было уходить безъ нея, она провожала меня до дверей и прощалась со мной съ дрожащими губами, она стояла цлыми часами у окна, дожидаясь моего возвращеня и ея сяющее личико было всегда первымъ, попадавшимся мн на глаза при возвращени домой. Часто я приходила усталая, голодная и упавшая духомъ и тогда блескъ маленькихъ глазокъ, слдящихъ за мной, напоминалъ мн, что я должна глядть бодро, чтобы не смущать своей малютки, и усиле сбросить съ себя уныне ради нея изгоняло его совсмъ и вернуло свтъ въ мою душу. Она была отрадой и радостью моей жизни, моя златокудрая малютка съ сяющими глазами и страстной, любящей и настойчивой натурой. Въ моемъ усталомъ, истерпвшемся сердц стало крпнуть новое чувство, сосредоточенное на этомъ маленькомъ слабомъ существ, въ ребенк я опять нашла кого любить и о комъ заботиться, и могла удовлетворить такимъ образомъ одно изъ самыхъ сильныхъ влеченй моей натуры.

ГЛАВА VI.
Чарльсъ Брэдло.

Въ течене всхъ этихъ мсяцевъ моя духовная жизнь не останавливалась, я прокладывала себ путь впередъ медленными и осторожными шагами. Умственная и общественная сторона моей жизни доставляла мн отраду, которой я никогда не испытывала въ годы рабства, Во-первыхъ, я наслаждалась сознанемъ свободы, возможностью открыто и искренно высказать каждую свою мысль. Я имла право сказать себ, что свобода досталась мн дорогой цной, и заплативъ эту цну, я наслаждалась купленнымъ освобожденемъ. Цнная библотека м-ра Скотта была въ моемъ распоряжени, его свтлый умъ возбуждалъ мою умственную дятельность, заставлялъ меня работать надъ доказательствами того, что я утверждала, и вводилъ меня въ области мышленя, невдомыя мн до того. Я стала работать боле чмъ когда-либо, и не опасалась уже результатовъ, къ которымъ можетъ привести чтене.

Я часто бывала въ небольшой церкви South Place Chapel, гд Монкюръ Конвэй былъ однимъ изъ главныхъ проповдниковъ и бесды съ нимъ помогли мн въ значительной степени расширить взгляды на боле глубоке религозные вопросы.

Наконецъ я сказала м-ру Скотту, что хотла бы написать разсуждене ‘о сущности и быти Божемъ’.

Онъ пристально взглянулъ на меня: ‘Такъ вы уже, значитъ, подошли къ этому вопросу, голубушка. Я зналъ, что этимъ кончится. Пишите непремнно’.

Въ то время, какъ эта брошюра еще была въ рукописи, случилось нчто, имвшее вляне на всю мою послдующую жизнь. Я познакомилась съ Чарльсомъ Брэдло.

Однажды поздней весной я разговаривала съ м-ссъ Конвэй — одной изъ самыхъ нжныхъ и вмст съ тмъ сильныхъ натуръ, съ которыми мн приходилось встрчаться въ жизни, ей и ея мужу я многимъ обязана за дружеское отношене ко мн въ дни бдности, когда у меня было такъ мало друзей. Въ течене разговора она спросила меня, бывала ли я на чтеняхъ научнаго клуба въ Old Street. Съ свойственной людямъ глупой привычкой повторять мння и предразсудки другихъ, я отвтила: ‘нтъ я никогда не хожу туда. Говорятъ, что м-ръ Брэдло обладаетъ очень грубымъ, непрятнымъ краснорчемъ. Вдь это такъ и есть?’

— Онъ лучшй англйскй ораторъ, какого мн приходилось слышать,— отвтила она,— за исключенемъ, быть можетъ, Джона Брайта. Власть Брэдло надъ толпой совершенно безгранична. Согласитесь-ли вы съ его теорями, или нтъ, но послушать его вамъ слдуетъ.

Въ юл того-же года я зашла въ книжный магазинъ Е. Трулева, объ изданяхъ котораго узнала изъ какой-то книги, мн нужно было достать у него нкоторыя брошюры контистовъ. На стол въ магазин лежалъ номеръ ‘National Reformer’ и, привлеченная заглавемъ, я купила газету. Свши въ омнибусъ, который отправлялся на вокзалъ Victoria, я спокойно развернула газету и принялась читать, поднявши случайно глаза, я съ трудомъ смогла удержаться отъ смха при вид какого-то стараго господина, который глядлъ на меня съ выраженемъ безпредльнаго ужаса. Видъ молодой женщины, прилично и скромно одтой, и держащей въ рукахъ атеистическую газету, нарушилъ очевидно его душевный покой, и онъ такъ пристально сталъ глядть на газету, что мн хотлось передать ему ее на прочтене, это неумстное желане я однако подавила въ себ.

Первый прочтенный мною нумеръ газеты, съ которой я впослдстви была такъ близко связана, былъ отъ 19 юля 1874 г., въ немъ были напечатаны два длинныхъ письма нкоего м-ра Арнольда изъ Нордгэмпона, сильно нападающаго на м-ра Брэдло, краткй и замчательно сдержанный отвтъ послдняго былъ напечатанъ посл писемъ Арнольда. Въ газет помщена была также статья о ‘нацональномъ обществ свободомыслящихъ’, и изъ нея я узнала объ организованной пропаганд свободомысля. Я почувствовала, что если подобное общество существуетъ то я непремнно должна быть его членомъ, я написала короткое письмо издателю ‘National Reformer’.

‘Для того, чтобы поступить въ члены ‘нацональнаго общества свободомыслящихъ’ нужно только быть въ состояни искренно признать четыре принципа, изложенные въ ‘National Reformer’. Это всякй можетъ сдлать, не признавая себя непремнно атеистомъ. Говоря откровенно, мы не видимъ средины между полнымъ признанемъ церковнаго авторитета во всемъ, какъ этого требуетъ римская католическая церковь, и между самымъ крайнимъ рацонализмомъ. Если, разсмотрвши еще разъ основные принципы общества, вы сможете признать ихъ, мы повторяемъ вамъ свое приглашене’.

Я записалась въ дйствительные члены общества и мое имя напечатано было въ ‘National Reformer’ 9-го августа. Я получила извщене, что лондонске члены могутъ получать членскя свидтельства въ научномъ клуб по воскресеньямъ вечеромъ, и что ихъ будетъ выдавать м-ръ Брэдло. Я отправилась туда 2 августа 1874 г. и это было моимъ первымъ посщенемъ собраня свободомыслящихъ.

Зала была переполнена и какъ только пробилъ часъ, назначенный для лекци, раздались громкя рукоплесканя, высокая мужская фигура быстро направилась изъ залы на эстраду и съ легкимъ поклономъ въ отвтъ на привтствя аудитори Чарльсъ Брэдло слъ на свое мсто. Я поглядла на него съ интересомъ, онъ изумилъ меня и произвелъ сильное впечатлне. Серьезное, спокойное, сильное и благородное лицо, массивная голова, живые глаза, большой, открытый лобъ — неужели это человкъ, котораго мн описывали какъ неистоваго агитатора и невжественнаго демагога?

Онъ началъ говорить спокойно и просто, и по мр того, какъ онъ развивалъ свою мысль голосъ его становился сильне и отчетливе и наконецъ сталъ разноситься на всемъ протяжени залы какъ трубный звукъ. Хорошо знакомая съ сюжетомъ, я могла оцнить достоинства его изложеня и видла, что его знаня такъ же обширны, какъ блестяще его краснорче. Даръ слова, страсть, сарказмъ, паосъ, направленные на отрицане укоренившихся въ англйскомъ обществ предразсудковъ производили сильное впечатлне и громадная аудиторя, увлеченная силой оратора, слдила, притихнувъ и сдерживая дыхане, за его рчью, посл блестящаго заключеня еще нсколько секундъ длилось молчане и тогда только буря рукоплесканй смнила всеобщее напряжене.

Брэдло сошелъ съ эстрады, держа въ рукахъ нсколько свидтельствъ, оглянулся вокругъ и вручилъ мн мое съ вопросомъ: ‘Вы м-ссъ Безантъ?’ затмъ онъ сказалъ, что ему хотлось-бы поговорить со мной, далъ мн книгу, которой пользовался во время лекци. Много времени спустя я спросила его, какъ это, никогда не видвши меня до того, онъ узналъ меня и подошелъ ко мн. Онъ засмялся и сказалъ, что самъ не можетъ объяснить причины, но что, взглянувъ на лица присутствовавшихъ онъ былъ увренъ, что именно я Анни Безантъ.

Со времени этой первой встрчи въ научномъ клуб началась дружба, длившаяся неизмнной до тхъ поръ, пока смерть не разорвала земныхъ узъ. Мы встртились друзьями, а не чужими, поняли другъ друга съ перваго взгляда. Многимъ я обязана его дружб и чувствую великую благодарность къ его памяти. Нкоторые изъ его совтовъ навсегда остались въ моей памяти. ‘Не говорите никогда’, говаривалъ онъ, ‘что у васъ есть опредленный взглядъ въ какомъ-нибудь вопрос, пока вы не познакомились еще съ самыми сильными возраженями противъ боле близкаго вамъ взгляда’. ‘Не считайте себя основательно знающей какой-либо предметъ прежде, чмъ вы ознакомились съ тмъ, что о немъ было сказано самыми выдающимися умами’. ‘Нельзя длать ничего дльнаго на общественномъ поприщ, если не работать много дома надъ тмъ, о чемъ придется говорить передъ слушателями’. ‘Будьте самымъ строгимъ судьей относительно самой себя, прислушайтесь къ своимъ рчамъ и критикуйте ихъ, читайте нападки своихъ противниковъ и старайтесь отыскать заключающееся въ нихъ зерно правды’. ‘Не теряйте времени на то, чтобы читать мння, служащя отголоскомъ вашихъ, знакомьтесь съ взглядами, идущими въ разрзъ съ вашими и вы увидите такя стороны истины, которыя прежде ускользали отъ васъ’.

Во все время нашей долголтней дружбы онъ былъ для меня самымъ строгимъ и въ то же время наиболе дружески расположеннымъ критикомъ: онъ доказывалъ мн, что людямъ нашей парти, стоящимъ по уму и знанямъ многимъ выше тхъ, которыми мы руководимъ, крайне легко достаются неразборчивыя похвалы и неразборчивое поклонене. Необходимо было поэтому, чтобы мы сами были своими строжайшими судьями, и были-бы вполн уврены что основательно знакомы съ предметомъ, который преподаемъ другимъ. Онъ спасалъ меня отъ поверхностности, къ которой легко бы могла привести меня роковая легкость рчи, когда я начала испытывать опьяняющее дйстве легко достигаемыхъ похвалъ, его критика слабыхъ пунктовъ, его нападки на слабую аргументацю, его утонченное образоване были для меня неоцнимой поддержкой, и все что есть хоть немного цннаго въ моей дятельности, въ значительной степени результатъ его вляня, въ одно и то же время и возбуждавшаго и удерживавшаго меня.

Одной изъ его самыхъ привлекательныхъ чертъ въ частной жизни была его чрезвычайная любезность съ женщинами. Вншняя изысканность манеръ казалась очень грацозной при его статной и массивной фигур и была скоре чужестранной, чмъ англйской чертой — англичане, вообще, за исключенемъ тхъ, которые бываютъ при двор, въ высшей степени невжливы. Я его спросила разъ, гд онъ научился быть не по-англйски вжливымъ и предупредительнымъ въ общежити — онъ стоялъ съ приподнятой шляпой, когда спрашивалъ что-либо, хотя-бы у горничной, или помогалъ дам садиться въ экипажъ. На мой вопросъ онъ съ легкой усмшкой отвтилъ, что только въ Англи онъ изгнанъ изъ общества. Во Франци, Испани и Итали его радушно принимали въ самыхъ высокихъ общественныхъ сферахъ и возможно, что безсознательно онъ усвоилъ принятыя за границей манеры. Кром того, онъ совершенно не понималъ различй въ общественномъ положени, ему было абсолютно безразлично, говоритъ-ли онъ съ лордомъ, или съ рабочимъ.

Наша первая бесда посл встрчи на собрани произошла нсколько дней спустя въ его маленькомъ кабинет въ Turner Street, маленькой комнатк, заваленной книгами, эта обстановка совершенно не подходила къ нему. Впослдстви я узнала, что онъ потерплъ неудачу въ длахъ изъ-за своихъ убжденй, и что, ршивши избгнуть банкротства, онъ продалъ все свое имущество, за исключенемъ книгъ, услалъ жену и дочерей въ деревню, къ своему тестю, а самъ нанялъ дв маленькя комнаты въ Turner Street, гд можно было устроиться очень дешево и задался цлью выплатить вс свои долги, явившеся слдствемъ его борьбы за религозную и политическую свободу.

ГЛАВА VII.
За дломъ.

Посл первой бесды въ Turner Street, м-ръ Брэдло прхалъ ко мн въ Норвудъ. Любопытно, что онъ не принялъ моего перваго приглашеня и совтовалъ мн хорошенько подумать, прежде чмъ звать его къ себ. Онъ сказалъ мн, что ненависть къ нему въ англйскомъ обществ простирается и на людей, стоящихъ въ дружескихъ съ нимъ отношеняхъ, и что я могу дорого поплатиться за хорошее къ нему отношене. Но когда я вторично написала ему, повторяя свое приглашене и говоря ему, что вс могущя оказаться послдствя я приняла во внимане, онъ сейчасъ же прхалъ ко мн. Его слова оправдались, моя дружба съ нимъ удалила отъ меня даже многихъ изъ называющихъ себя свободными мыслителями, но поддержка и радость, которыя принесла мн эта дружба, тысячу разъ вознаградили меня за связанныя съ нею потери, и я никогда не испытала ни тни сожалня о томъ, что встртилась съ нимъ въ 1874 г. и пробрла въ немъ истиннаго друга. Онъ ни разу не сказалъ мн жесткаго слова, когда мы расходились въ мнняхъ, онъ не старался навязать мн своихъ мыслей, мы обсуждали вс пункты разноглася какъ равные, онъ оберегалъ меня, какъ истинный другъ, отъ всякаго страданя и длилъ со мной то горе, которое нельзя было предотвратить. Все, что было свтлаго въ моей бурной жизни, исходило отъ него и было результатомъ его нжной заботливости, постояннаго участя, великодушной дружбы. Онъ былъ наиболе чуждымъ эгоизма человкомъ изъ всхъ, кого я знала, и соединялъ необыкновенную силу характера съ большимъ терпнемъ. Моя живая, порывистая натура находила въ немъ спокойную силу, которой ей недоставало самой, и училась у него сдерживать свои порывы.

Онъ былъ въ высшей степени веселымъ и прятнымъ товарищемъ въ рдке часы отдыха, выпадавше на нашу долю. Въ течене долгихъ лтъ онъ приходилъ ко мн утромъ посл нсколькихъ часовъ, которые удлялъ обыкновенно для према бдныхъ, нуждающихся въ юридическихъ или иныхъ совтахъ, онъ приносилъ съ собой книги и бумагу и работалъ у меня цлыми днями, не мшая работать и мн въ его присутстви, обмниваясь лишь отъ времени до времени нсколькими словами, длая перерывъ только для завтрака и обда, и работая опять вечеромъ до десяти часовъ, когда онъ уходилъ домой, сохраняя свою привычку рано ложиться спать. Иногда онъ проводилъ со мной часъ, играя въ карты. Все наше время почти всецло уходило на занятя и общественныя дла, но иногда мы устраивали себ праздникъ, и тогда онъ превращался въ мальчика, готоваго на всевозможныя шалости и поражалъ неожиданностью своихъ оригинальныхъ выдумокъ. Вс окрестности Лондона полны для меня свтлыхъ воспоминанй о нашихъ странствованяхъ — Ричмондъ, гд мы бродили по парку и отдыхали подъ вковыми деревьями, Виндзоръ съ своими рощами, Кью, гд мы пили чай въ странно убранной маленькой комнатк, Гэмптонъ-Кортъ съ своей романтической природой, Меденгэдъ и Тэплоу, куда насъ привлекала рка, и боле всего Броксборнъ, гд м-ръ Брэдло любилъ проводить цлые дни съ удочкой въ рукахъ и бродить по берегу, который онъ зналъ до малйшей извилины. Онъ былъ страстнымъ рыболовомъ и научилъ меня всмъ тайнамъ этого искусства, высказывая мн глубокое презрне за мое отвращене къ рыб, попадавшейся мн на удочку. Во время этихъ прогулокъ онъ говорилъ мн о своихъ надеждахъ на будущее, о своей работ, о долг, который онъ долженъ исполнить относительно людей, считавшихъ его своимъ вождемъ, о томъ времени, когда онъ попадетъ въ парламентъ и будетъ стремиться къ осуществленю на законодательномъ поприщ тхъ реформъ, за которыя онъ ратовалъ перомъ и словомъ. Какъ часто онъ воодушевлялся, говоря о своей любви къ Англи, своемъ преклонени предъ парламентомъ, своей гордости прошлымъ своей родины. Очень ясно сознавая, какое пятно накладывали на нее завоевательныя войны и жестокость въ обращени съ завоеванными народами, онъ все таки оставался англичаниномъ до мозга костей, боле всего, конечно, онъ считалъ долгомъ англичанъ, какъ наци, достигшей могущества и обладающей имъ, понимать нужды подвластныхъ ей народовъ и быть справедливой добровольно, если даже ничего къ этому не принуждаетъ. Его заступничество за Индю въ послдне годы его жизни не было внезапно принятымъ на себя обязательствомъ. Онъ защищалъ ее, заступался за нее въ течене многихъ лтъ въ печати и съ каедры и былъ ярымъ борцемъ за ея права задолго до того, какъ сдлался членомъ парламента.

Чрезъ нсколько дней посл нашей первой встрчи м-ръ Брэдло предложилъ мн мсто въ редакци National Reformer и маленькое жалованье, которое мн было назначено — только одна гинея, такъ какъ проповдники реформъ были народъ бдный — было очень существеннымъ пополненемъ моихъ средствъ. Мое сотрудничество началось съ 30-го августа 1874 г., со статьи, подписанной псевдонимомъ ‘Аяксъ’, и продолжалось до самой смерти м-ра Брэдло, съ 1877 г. я сдлалась помощницей редактора, чтобы избавить м-ра Брэдло отъ всякихъ техническихъ хлопотъ и утомительнаго чтеня рукописей, нкоторое время я принимала также участе въ издательской сторон дла. Вначал я писала подъ псевдонимомъ, потому что для работы, которую я исполняла для м-ра Скотта, было-бы пагубно появлене моего имени на столбцахъ страшнаго ‘National Reformer’ и до тхъ поръ пока эта работа — начатая и уплаченная заране — не была закончена, я не чувствовала себя вправ пользоваться своимъ именемъ. Впослдстви я стала подписывать свои статьи въ ‘National Reformer’, а брошюры, которыя я писала для м-ра Скотта, появлялись подъ псевдонимомъ.

Избранный мною псевдонимъ былъ внушенъ знаменитой статуей ‘Аякса, взывающаго о свт’, снимокъ съ которой находится въ хрустальномъ дворц близъ Лондона. Раздающаяся изъ мрака мольба о свт, хотя бы этотъ свтъ принесъ съ собой крушене всего, вызывала горячй отзвукъ въ моей душ. Видть, знать, понимать, даже если свтъ ослпляетъ, знане удручаетъ и понимане разбиваетъ самыя дорогя надежды — этого жаждалъ всегда стремящйся въ высь духъ человка. Многе видятъ въ этомъ слабость, безуме, но я уврена, что сильне всего это стремлене сказывается въ лучшихъ людяхъ нашей страны, что съ устъ тхъ, кто больше всего помогалъ снять бремя невжества съ изможденныхъ согбенныхъ плечъ спотыкающагося человчества, чаще всего срывался среди мрака и пустоты молящй страстный возгласъ: ‘дайте намъ свтъ’.

Свтъ можетъ придти въ вид ослпляющей молни, но все-таки это будетъ свтъ, который озаритъ насъ.

Теперь, наконецъ, наступило время воспользоваться даромъ слова, который я открыла въ себ въ Сибсэйской церкви, онъ долженъ былъ помочь мн дйствовать на сердца и умы всей Англи. Въ 1874 г. я впервые пыталась говорить, а въ 1875 окончательно взяла въ руки это сильное оруже и не переставала уже съ тхъ поръ пользоваться имъ. Въ первый разъ я попыталась говорить на одномъ собрани на открытомъ воздух, взявъ на себя чисто фактическй докладъ, я увидла тогда, что могу говорить свободно и гладко, во второй разъ я приняла участе въ преняхъ либерально-соцалистическаго союза по вопросу объ открыти музеевъ и картинныхъ галлерей по воскресеньямъ. Первую лекцю я прочла 25-го августа 1874 г. въ зал кооперативнаго института. М-ръ Гринингъ, тогдашнй секретарь института, предложилъ мн прочесть лекцю, предоставивъ мн самой выборъ сюжета. Я ршила, что первая моя лекця будетъ посвящена женскому вопросу и избрала поэтому темой реферата ‘политическое положене женщинъ’. Въ этотъ августовскй вечеръ передъ собранемъ въ кооперативномъ институт выступила очень нервная женщина. Когда приходится идти къ зубному врачу и стоишь уже у дверей съ желанемъ спастись бгствомъ, прежде чмъ представительный лакей откроетъ двери и взглянетъ на постителя съ улыбкой сострадательнаго участя и сознаня своего превосходства, тогда мръ кажется мрачнымъ и жизнь сплошнымъ заблужденемъ. Но эти чувства ничтожны и слабы въ сравнени съ замиранемъ сердца и дрожанемъ колнъ у злополучнаго лектора, въ первый разъ выступающаго передъ публикой — предъ его глазами поднимается зловщй призракъ человка, взявшаго на себя роль оратора, но лишившагося вдругъ языка, а передъ нимъ ряды внимающихъ лицъ, внимающихъ — молчаню. Но къ моему удивленю, это жалкое чувство исчезло какъ только я поднялась со стула и взглянула на лица, толпящяся предо мной. Я не чувствовала боле смущеня и нервности отъ начала лекци до конца, и слыша какъ мой голосъ звучалъ надъ головами сосредоточенно внимающихъ слушателей, я ощущала радость отъ сознаня своей силы и была чужда всякаго страха. Начиная съ того вечера и до сегодняшняго дня я испытывала всегда то же самое, до начала лекци или собраня, на которомъ я должна говорить, я прихожу въ нервное состояне, хотла бы провалиться сквозь землю, чувствую страшное сердцебене, а иногда близка къ обмороку. Но какъ только выхожу на эстраду, какъ становлюсь опять совершенно спокойной, чувствую себя властительницей толпы и вполн владю собой. Я часто внутренно смюсь надъ своимъ волненемъ и дрожью, зная, что все пройдетъ, когда я начну говорить, и все-таки я не могу побдить физической боязни, хотя и знаю, что она ложная. Мн говорятъ иногда: ‘у васъ слишкомъ больной видъ, чтобы выходить на эстраду’. А я слабо улыбаюсь, говорю, что это ничего не значитъ, и часто думаю, что чмъ нервне я чувствую себя предъ началомъ, тмъ увренне буду говорить, выйдя на эстраду. Вторую лекцю я прочла 27-го сентября, въ маленькомъ храм м-ра Монкюра Конвэя въ St. Paul’s Road и повторила ее нсколько недль спустя въ одной унатской часовн, гд, былъ священникомъ Петеръ Динъ. Это была лекця объ ‘истинной основ нравственности’, она была напечатана впослдстви отдльной брошюрой и имла большой успхъ. Вотъ все, чмъ ознаменовалась моя ораторская дятельность въ течене 1874 г., но, кром того, я принимала закулисное участе въ избирательной борьб въ Нордгэмптон, гд открылась кандидатура на мсто члена парламента, вслдстве смерти м-ра Чарльса Гильпина. М-ръ Брэдло выступалъ въ этомъ участк кандидатомъ радикальной парти въ 1868 г. и получилъ 1,086 голосовъ, затмъ въ феврал 1874 г. онъ получилъ 1,653 голоса, эта толпа избирателей образовала сплошную и лично преданную партю приверженцевъ, которымъ и удалось осуществить избране своего вождя въ 1880 г. посл 12 лтъ упорной борьбы, и вновь избирать его много разъ въ течене долгой борьбы, послдовавшей, за его избранемъ и кончившейся его полнымъ торжествомъ. Они никогда не колебались въ своей преданности ‘нашему Чарли’, но крпко стояли за него и въ пероды неудачъ, какъ и въ дни торжества, когда онъ былъ изгнанникомъ такъ-же, какъ и тогда, когда онъ являлся трумфаторомъ, они любили его глубокимъ страстнымъ чувствомъ, настолько-же длающимъ честь имъ, какъ и драгоцннымъ для него. Онъ иногда плакалъ какъ ребенокъ при вид доказательства ихъ любви къ себ, хотя и обладалъ твердостью духа, не слабвшей ни предъ какой опасностью, и умлъ спокойно переносить ненависть и глядть съ суровой невозмутимостью въ глаза врагамъ. Твердый какъ желзо по отношеню къ врагамъ, онъ длался слабымъ какъ женщина, встрчая доброту, упругй какъ сталь, онъ не поддавался никакому давленю, но ласка длала его мягкимъ какъ воскъ. Джонъ Стюартъ Милль уже въ 1868 г. понялъ его своимъ проницательнымъ взглядомъ и имлъ смлость признать это. Онъ сильно поддерживалъ его кандидатуру и сдлалъ крупный взносъ въ кассу избирательныхъ издержекъ. Въ своей автобографи онъ писалъ (стр. 311, 312):

‘Онъ (Чарльсъ Брэдло) пользовался симпатями рабочихъ классовъ, я слыхалъ, какъ онъ говоритъ, и вынесъ высокое мнне о его способностяхъ, онъ самъ доказалъ, что мене всего можетъ считаться демагогомъ, выступивши ярымъ противникомъ господствующихъ въ демократической парти взглядовъ на два столь важные предмета, какъ теоря Мальтуса и пропорцональное представительство. Люди подобнаго склада, которые, раздляя демократическое мросозерцане рабочихъ классовъ, ршаютъ все-таки политическе вопросы совершенно самостоятельно и имютъ храбрость защищать свои индивидуальные взгляды противъ народной оппозици, очень нужны, какъ мн кажется, въ парламент, и я думаю, что взгляды м-ра Брэдло (если даже онъ слишкомъ невоздержанно высказывалъ ихъ) не должны препятствовать его избраню’.

Говорили, что, поддерживая кандидатуру м-ра Брэдло въ Нордгэмптон, м-ръ Милль потерялъ свое мсто въ парламент, какъ представитель Вестминстера, при тогдашнемъ состояни общества это предположене могло оказаться истиной.

Во время этихъ выборовъ, въ сентябр 1874 г. (это были вторые выборы въ томъ-же году, такъ какъ обще выборы состоялись въ феврал, м-ръ Брэдло былъ выставленъ кандидатомъ и потерплъ поражене, будучи самъ въ это время въ Америк), я отправилась въ Нордгэмптонъ, чтобы корреспондировать о ход избирательной кампани въ ‘National Reformer’ и провела тамъ нсколько дней въ водоворот борьбы. Виги были ожесточены противъ м-ра Брэдло еще боле торевъ. Настойчивыя усиля направлены были на то, чтобы найти кандидата для либеральной парти, который въ состояни былъ-бы воспрепятствовать избраню м-ра Брэдло, и разъединяя либеральную и радикальную парти между собой, допустилъ-бы скоре избране тори, чмъ ненавистнаго радикала. Гг. Бэль, Джэмсъ и д-ръ Пирсъ являлись на сцену и тотчасъ-же исчезали. М-ръ Яковъ Брайтъ и Арнольдъ Морлэй были названы кандидатами, но безъ всякаго успха. Произносилось также имя м-ра Эртона. Майора Лумлэя ввелъ и поддерживалъ м-ръ Берналъ Исборнъ. Д-ръ Кенили выразилъ свою готовность выручить виговъ. М-ръ Тиллетъ изъ Норвича, м-ръ Коксъ изъ Бельпера тоже были приглашены, но ни одинъ изъ нихъ не соглашался выступить противникомъ истиннаго радикала, который велъ дв избирательныя кампани въ Нордгэмптон и былъ избранникомъ радикальныхъ рабочихъ уже въ течене шести лтъ. Наконецъ, м-ръ Вильямъ Фоулеръ, банкиръ, взялъ на себя задачу передать представительство либеральнаго и радикальнаго избирательнаго участка члену торйской парти, и въ самомъ дл ему удалось устроить избране м-ра Мируэтера, торйскаго адвоката безупречной репутаци. М-ръ Брэдло получилъ 1,766 голосовъ, т. е. на 133 голоса больше противъ февраля.

Во время этихъ выборовъ я впервые видла нчто похожее на народный мятежъ. Сильныя нападки виговъ на м-ра Брэдло и гнунсыя клеветы, которыя распространялись о немъ, затрагивая его личную жизнь и семейныя отношеня, довели до бшенства всхъ, кто его зналъ и любилъ, и когда выяснилось, что виги одержали побду благодаря неразборчивости своихъ средствъ и тому, что они передали участокъ тори, общее возмущене перешло въ открытую ярость. Одинъ примръ можетъ служить образчикомъ того, до чего доходили клеветники. Извстно было, что м-ръ Брэдло разошелся съ своей женой, и на основани этого говорили, что, будучи противникомъ брака, онъ бросилъ жену и дтей, доведя ихъ такимъ образомъ до рабочаго дома. Причина разлада была извстна лишь немногимъ, потому что м-ръ Брэдло относился по-рыцарски къ женщинамъ и ни за что-бы не ограждалъ своей собственной чести цной добраго имени женщины, на которой женился въ молодости и которая была матерью его дтей. Но со времени его смерти, единственная, пережившая его дочь, открыла, изъ преданности къ памяти отца, печальную истину: она выяснила, что м-ссъ Брэдло была склонна къ пьянству, долге годы мужъ переносилъ ея недугъ и длалъ все возможное, чтобы вылчить ее, наконецъ, отчаявшись въ излчени, онъ помстилъ свою жену въ деревн, на попечене родственниковъ, оставилъ ей дочерей, а самъ ухалъ работать для прокормленя семьи. Ни одинъ человкъ не могъ-бы поступить боле благородно и разумно въ такихъ тяжелыхъ обстоятельствахъ, но, быть можетъ, съ его стороны было излишнимъ донкихотствомъ скрывать настоящее положене длъ и не заботиться о томъ, что о немъ говорятъ въ обществ. Его норгэмптонске избиратели не были знакомы съ фактами, но знали его правдивымъ, благороднымъ человкомъ, и эти злые нападки на его личный характеръ доводили ихъ до бшенства, Во время избирательной агитаци произошло нсколько стычекъ изъ-за этихъ клеветъ, и въ борьб съ такими низкими орудями враговъ, народъ потерялъ всякую власть надъ своими страстями. Когда м-ръ Брэдло сидлъ совершенно обезсиленный въ отел посл объявленя результата выборовъ, хозяинъ вбжалъ къ нему, умоляя его выйти къ толп и постараться успокоить ее, потому что иначе дло можетъ дойти до кровопролитя въ ‘Пальмерстон’, гд жилъ м-ръ Фаулеръ, толпа осаждала двери и бросала камни въ окна. Позабывши свою усталость, м-ръ Брэдло вскочилъ на ноги и поспшилъ на защиту тхъ, которые оскорбляли его и одержали теперь побду надъ нимъ. Ставши самъ у входа, гд только что сняли и разбили дверь, онъ повалилъ нсколько человкъ изъ самыхъ неистовыхъ громителей, оттиснулъ толпу назадъ, успокоилъ ее убжденями и порицанемъ и наконецъ разсялъ ее. Но въ девять часовъ ему нужно было ухать изъ Нордгэмптона, чтобы поспть на пароходъ въ Америку въ Квинстоунъ, и когда узнали объ его отъзд, подавленный имъ мятежъ снова разгорлся. Наконецъ, вмшалась полиця, прочитано было постановлене о мятежахъ, вызваны солдаты, полетли камни, расшибались головы и окна, но никакихъ серьезныхъ послдствй стычка не имла. Больше всего пострадали ‘Пальмерстонъ’ и типографя ‘Mercury’, органа виговъ, въ нихъ совершенно исчезли окна и двери. На слдующй день посл выборовъ я вернулась домой и серьезно заболла воспаленемъ легкихъ. Вскор посл моего выздоровленя я оставила Норвудъ и поселилась въ маленькомъ домик въ Бэзуатер, гд оставалась до 1876 г.

Въ томъ-же году (1875), когда я выступила съ пропагандой свободомысля, основано было теософическое общество. Я часто съ удовольствемъ вспоминала впослдстви, что въ то время, когда я начала свою ораторскую дятельность въ Англи, Е. П. Блаватская работала въ Америк, подготовляя почву для образованя теософическаго общества, которое и было основано въ ноябр 1875 г.

Открытое чтене лекцй я:начала въ South Place Chapel въ январ 1875 г., м-ръ Монкюръ Конвэй былъ предсдателемъ. Въ ‘National Reformer’ 17-го января появилось извщене, что м-ссъ Анни Безантъ (‘Аяксъ’) прочтетъ лекцю ‘о гражданской и религозной свобод’. Такимъ образомъ я отбросила свой псевдонимъ и вышла на поле битвы, съ поднятымъ забраломъ. Далектическое общество въ течене многихъ лтъ устроивало свои собраня въ помщени, нанимаемомъ у клуба соцальныхъ наукъ. Когда члены начали собираться, какъ всегда, 17-го февраля, дверь оказалась закрытой и имъ пришлось оставаться на лстниц. Выяснилось, что не прочтенная еще лекця ‘Аякса’ показалась нестерпимой дли слабыхъ нервовъ ‘соцальныхъ наукъ’ и входъ въ обычную залу засданя былъ закрытъ на этотъ разъ и навсегда членамъ далектическаго общества. Послдне перекочевали вмст съ ‘Аяксомъ’ въ отель Charing-Cross.

12-го февраля я въ первый разъ отправилась читать лекци въ провинцю, и устроивъ въ тотъ-же вечеръ собране въ Биркенгэд, похала ночнымъ поздомъ дальше въ Глэзгоу. Тамъ происходили каке-то бга, кажется собачьи и многе изъ пассажировъ, толпящихся на дебаркадер, были грубы и непрятны. Моимъ знакомымъ удалось все-таки найти мн купэ и они не отходили отъ меня до отхода позда. Но уже когда поздъ двинулся, дверца вагона шумно распахнулась и кондукторъ впихнулъ пассажира, который шатаясь услся на диванъ. Придя немного въ себя, онъ всталъ, и разсыпавъ по полу деньги, которыя держалъ въ рук, мутнымъ взоромъ глядлъ въ пространство. Я съ ужасомъ увидла, что онъ пьянъ. Положене мое было не изъ прятныхъ, такъ-какъ поздъ былъ курьерскй и остановка предстояла очень не скоро. Мой непрятный спутникъ ползалъ нсколько времени по полу, собирая разсыпавшяся деньги, затмъ онъ медленно поднялся и обратилъ внимане на присутстве еще одного человка въ купэ. Онъ нсколько времени пристально глядлъ на меня и затмъ предложилъ закрыть окно. Я кивнула головой въ знакъ соглася, не желая вступать съ нимъ въ разговоръ и чувствуя смертельный ужасъ отъ сознаня, что очутилась среди ночи въ курьерскомъ позд наедин съ человкомъ, недостаточно пьянымъ, чтобы быть безпомощнымъ, но слишкомъ пьянымъ, чтобы владть собой. Никогда до того и никогда съ тхъ поръ я не ощущала такого ужаса. Я вижу его до сихъ поръ, еле держащагося на ногахъ, съ блуждающими глазами и отвисшимъ ртомъ, я-же сидла не двигаясь и наружно совершенно спокойная, какъ это всегда бываетъ со мной въ опасности, прежде чмъ я вижу возможность исхода, и только нащупывала въ карман перочинный ножикъ, принявъ отчаянное ршене пустить въ ходъ это слабое оруже при первой надобности. Мой сопутчикъ сталъ подходить ко мн, когда вдругъ послышался рзкй шумъ и поздъ замедлилъ ходъ.

— Что это?— промолвилъ мой пьяный сопутчикъ.

— Это тормозятъ, чтобы остановить поздъ,— отвтила я медленно и спокойно, хотя чувство облегченя, которое я ощущала, еле позволяло мн отчетливо произносить каждое слово.

Пьяный услся съ тупымъ видомъ глядя на меня, а чрезъ нсколько минутъ поздъ подъхалъ къ станци — остановка была слдствемъ поданнаго сигнала. Моя неподвижность сразу исчезла. Я побжала къ окну, подозвала кондуктора и быстро сказала ему, что путешествую одна и очутилась въ купэ съ полупьянымъ человкомъ. Съ обычной вжливостью желзнодорожныхъ служителей, онъ перевелъ меня въ другое купэ, перенесъ туда мой багажъ, закрылъ меня на ключъ и навдывался ко мн. на каждой станци, пока мы не прибыли благополучно въ Глэзгоу.

Въ Глэзгоу мн наняли комнату въ отел общества трезвости, и мн показалось до того необычайнымъ и грустнымъ очутиться вдругъ одной, одинешенькой въ чужой гостиниц и въ чужомъ город, что и готова была разрыдаться. Это чувство, которому я не хотла поддаться изъ гордости, зависло, вроятно, отчасти отъ сраго и непригляднаго вида окружавшей меня обстановки. Теперь все это измнилось, но въ то время гостиницы общества трезвости были крайне неопрятны. Воздержане отъ спиртныхъ напитковъ и грязь не стоятъ, казалось-бы, въ связи одно съ другимъ, но все-таки мн рдко случалось бывать въ гостиницахъ общества трезвости, въ которыхъ вода употреблялась-бы въ большихъ количествахъ для иной цли, чмъ для питья. Изъ Глэзгоу я отправилась на сверъ, въ Абердинъ, гд меня встртила строгая, требовательная аудиторя. Ни одинъ звукъ не прерывалъ молчаня, когда я вошла въ залу и поднялась на эстраду, осмотрительные шотландцы не намревались аплодировать невдомой ораторш съ перваго взгляда на нее, имъ нужно было сначала узнать, какова она. Они слушали угрюмые и молчаливые, я не могла тронуть ихъ, они были созданы изъ гранита, подобно ихнему городу, и минутами мн казалось, что я рада была-бы снять съ себя голову и бросить ею въ нихъ, лишь-бы прошибить эту крпкую стну. Около двадцати минутъ спустя какая-то удачная фраза вызвала шиканье одного изъ пресвитерьянцевъ. Я не замедлила отвтить на вызовъ, это вызвало взрывъ рукоплесканй и ледъ растаялъ. Никогда съ тхъ поръ я не имла основаня жаловаться на холодность абердинской аудитори. Обратный путь изъ Абердина въ Лондонъ былъ тяжелымъ и длиннымъ, мн приходилось хать третьимъ классомъ въ холодную февральскую погоду. Но вс эти трудности содержали въ себ долю радости, которая искупала вс физическя неудобства и сознане того, что я нашла себ дло, вносило въ жизнь новую отраду.

28-го февраля я въ первый разъ появилась на эстрад въ научномъ клуб въ Лондон, и была встрчена съ той теплотой и задушевностью, съ которой свободомысляще всегда готовы встртить всякаго, кто приноситъ жертвы для того, чтобы вступить въ ихъ ряды. Зала этого клуба соединяется въ моемъ ум съ воспоминанемъ о многихъ тяжкихъ столкновеняхъ, о побдахъ и пораженяхъ, при чемъ побжденная или побдительница, я всегда встрчала тамъ радушный привтъ. Любовь и преданность, съ которой эти товарищи по убжденю поддерживали меня, вознаграждали меня въ стократъ за т слабыя услуги, которыя я имла возможность оказывать длу свободы, это дружеское отношене препятствовало возникновеню какой-либо горечи въ моей душ по поводу непрязни нкоторыхъ, которые, быть можетъ, забыли справедливость и доброе чувство. На здоровье мое ораторская дятельность оказала укрпляющее вляне. У меня всегда была нсколько слабая грудь и когда я обратилась къ доктору съ вопросомъ, выдержу-ли длинные часы лекцй и рчей, стоя на эстрад, онъ отвтилъ: ‘это или вылчитъ или убьетъ васъ’. На самомъ дл это окончательно вылчило слабость легкихъ и я сдлалась сильной и здоровой, между тмъ какъ прежде всегда отличалась слабостью и болзненностью.

Было-бы скучно передавать шагъ за шагомъ исторю восемнадцати дть моей ораторской дятельности, поэтому я избирала только нсколько инцидентовъ, иллюстрирующихъ цлое. И замчу также кстати, что часто мн и другимъ длали упреки, что насъ привлекаетъ къ пропаганд выгодность пропаганды. Упрекъ этотъ противорчивъ почти до комичности истин. Однажды, я провела недлю въ Нортумберлэнд и Дергэм, прочла двнадцать лекцй и въ результат оказался дефицитъ въ одиннадцать шиллинговъ. Конечно, нчто подобное не могло повториться въ позднйше годы, когда, благодаря упорному труду, я создала себ имя, но я думаю, что каждый изъ моихъ единомышленниковъ можетъ вспомнить подобные-же инциденты изъ времени своихъ дебютовъ. Несомннно, что каждый изъ насъ, начиная, съ м-ра Брэдло и до самаго незначительнаго изъ его сподвижниковъ, могъ-бы гораздо легче найти себ хорошй заработокъ во всякой другой области труда и пользоваться при этомъ всеобщимъ одобренемъ, вмсто нападокъ, которыми ихъ осыпало общество. Я много читала въ первые годы въ Нортумберлэнд и Дергэм, рудокопы, живуще тамъ, въ большинств случаевъ хитрый и упрямый народъ, но къ тмъ, кому они довряютъ, они относятся съ большой сердечной теплотой. Въ Сегилл и Бедлингтон мн часто приходилось ночевать у нихъ въ хижинахъ и обдать у нихъ за столомъ. Я ясно вспоминаю одинъ вечеръ, когда мой хозяинъ, самъ рудокопъ по ремеслу, пригласилъ около дюжины товарищей ужинать вмст со мной. Разговоръ шелъ о политик и вскор я убдилась, что мои собесдники боле свдущи въ англйской политик, лучше понимаютъ политическе метода и, въ общемъ, боле интересны, чмъ большинство обыкновенныхъ людей, которыхъ приходится встрчать на званыхъ обдахъ въ такъ называемомъ ‘обществ’. Они принадлежали къ неинтеллигентному классу, презираемому ‘джентльменами’ и не имли вншнихъ достоинствъ послднихъ, но въ политическомъ отношени они были гораздо боле развиты и подготовлены къ исполненю гражданскаго долга. Я такъ-же отлично помню, какъ тряслась десять миль на повозк мясника, отправляясь читать лекци въ какомъ-то отдаленномъ отъ желзной дороги мстечк. На каменистой и крутой дорог насъ такъ растрясло, что у меня ныли вс кости и мн казалось, что, выйдя на эстраду, я упаду наземь, какъ мшокъ, на половину наполненный камнями. Какъ эти радушные, добрые рудокопы были добры ко мн, какъ заботились о моихъ удобствахъ и съ какимъ материнскимъ участемъ относились ко мн женщины! Да, если мои противники, не знавше меня лично, были часто злы и жестоки по отношеню ко мн, то я находила вознаграждене въ любви и почет, которымъ окружали меня простолюдины всей Англи: ихъ привязанность брала верхъ надъ ненавистью и облегчала часто мое усталое, страдающее сердце.

Во время чтенй въ Лейчестер, въ 1875 г., я натолкнулась на первый примръ искаженя истины врагами, и это доставило мн больше страданя и горя, чмъ это можно выразить. Одинъ изъ моихъ ярыхъ клерикальныхъ противниковъ объявилъ въ преняхъ, слдующихъ за лекцей, что я авторъ книги подъ заглавемъ ‘элементы соцальныхъ наукъ’. Я никогда не слыхала объ этой книг, но когда онъ заявилъ, что она стоитъ за отмну брака, и прибавилъ, что м-ръ Брэдло согласенъ съ авторомъ книги, я поспшила возразить ему. Не будучи знакома съ книгой, я была хорошо знакома съ взглядами м-ра Брэдло и знала, что въ вопрос о брак онъ былъ скоре консерваторомъ, чмъ революцонеромъ. Онъ былъ врагомъ ученя ‘свободной любви’ и открыто содйствовалъ агитаци, которую такъ героически вела въ течене многихъ лтъ м-ссъ осифина Бутлеръ. Вернувшись въ Лондонъ посл лекци, я, конечно, навела справки о книг и ея содержани, и узнала, что она написана однимъ докторомъ медицины нсколько лтъ тому назадъ и прислана для отзыва въ ‘National Reformer’, такъ же какъ и въ друге журналы и газеты. Книга состояла изъ трехъ частей — первая защищала съ медицинской точки зрня то, что принято называть ‘свободной любовью’, вторая часть была чисто медицинская, третья состояла изъ яснаго изложеня закона о рост народонаселеня по теори Rev. м-ра Мальтуса и — идя по слдамъ Дж. Стюарта Милля — доказывала, что состояще въ брак обязаны добровольно ограничивать количество дтей сообразно съ своими средствами къ существованю. М-ръ Брэдло, разбирая книгу, сказалъ, что она написана ‘съ честной и чистой цлью’, и рекомендовалъ рабочимъ книгу для ознакомленя съ теорей роста народонаселеня. Его враги воспользовались этой рекомендацей и объявили, что онъ раздляетъ взгляды автора на временность брачнаго союза и, несмотря на его неоднократные протесты, они приводили изреченя противъ брака изъ книги, какъ взгляды самого м-ра Брэдло. Гнусне такого образа дйствя ничего нельзя придумать, но таковы были на самомъ дл орудя, которыя употреблялись противъ него въ течене всей его жизни, при чемъ нападавше на него очень часто представляли самый невыгодный контрастъ съ нимъ. Не находя никакого предлога къ обвиненямъ въ его писаняхъ, они воспользовались этой книгой, чтобы уронить его въ глазахъ тхъ, которые не были знакомы съ его взглядами изъ первыхъ рукъ. Его враги опасались не его взглядовъ на бракъ — въ этомъ отношени, какъ я уже упоминала, онъ былъ консерваторомъ,— а его радикализма. Чтобы дискредитировать его какъ политическаго дятеля, они старались запятнать его въ глазахъ общества съ нравственной стороны, а для этого утверждене, что человкъ стремится ‘уничтожить бракъ и семью’, самое подходящее оруде, которое должно непремнно нанести рану. Это было источникомъ его самыхъ тяжелыхъ конфликтовъ, еще боле усилившихся вскор вслдстве его защиты теори Мальтуса. На меня тоже обрушились т-же нападки и я вдругъ очутилась оплеванной за взгляды, которыхъ совершенно не раздляла.

Чтене лекцй и дло пропаганды сопровождалось часто печальными инцидентами въ то время. Въ Даруэн, въ Ленкешир, въ юн 1875 года, бросане камней считалось дозволеннымъ аргументомъ противъ излагающей свои взгляды. Въ Свэнси, въ март 1876 г., опасность буйнаго отношеня слушателей была настолько велика, что хозяинъ потребовалъ ручательства за невредимость помщеня и ни одинъ изъ моихъ знакомыхъ въ город не ршился брать на себя предсдательство на моей лекци. Въ сентябр 1876 г., въ Гойлэнд, вслдстве происковъ м-ра Геббльтвэта, методиста стариннаго образца, и двухъ протестантскихъ миссонеровъ, зала, куда я пришла читать лекцю, оказалась переполненной толпой, которая встртила меня ревомъ, обступала эстраду, грозила мн кулаками и вообще выказывала больше жара, чмъ сочувствя. Воспользовавшись наступившей на минуту паузой, я начала говорить, и шумъ смнился тишиной. Но когда я уходила изъ залы, шумъ возобновился и я медленно пробиралась къ выходу среди толпы, которая бсновалась, грозила и наступала на меня, при чемъ, однако, т, которые были ближе всего, почему-то отступали и очищали мн дорогу. Выйдя изъ залы на улицу, толпа сдлалась еще отважне въ темнот и стала подступать ко мн съ кулаками, но одинъ только изъ направленныхъ на меня ударовъ достигъ меня и попытки опрокинуть коляску не удались, благодаря кучеру, который пустилъ лошадей во всю прыть. Нсколько позже м-ръ Брэдло и я были вмст въ Конгльтон, куда насъ пригласили м-ръ и м-ссъ Кольстенгольмъ-Эльми. М-ръ Брэдло говорилъ на митинг въ тотъ-же вечеръ подъ акомпаниментъ летящихъ въ дребезги оконъ, и я, сидя съ м-ссъ Эльми около эстрады, получила сильный ударъ въ затылокъ отъ камня, брошеннаго кмъ-то въ залу. Отъ мста собрани до нашего дома нужно было пройти версты полторы и все время за нами шла толпа, бросая камни, распвая изъ всхъ силъ гимны и прерывая ихъ отъ времени до времени проклятями и ругательствами. На слдующй вечеръ я читала лекцю и наша свита бросающихъ камни поклонниковъ проводила насъ до самой залы собраня. Среди лекци кто-то крикнулъ: ‘Вонъ ее!’ и извстный въ околотк силачъ по имени Бербери, который пришелъ на митингъ вмст съ нсколькими друзьями только для того, чтобы мшать, всталъ какъ по сигналу противъ эстрады и громкимъ голосомъ прервалъ меня. М-ръ Брэдло, занимавшй предсдательское кресло, пригласилъ его ссть и когда онъ все-таки продолжалъ мшать, объявилъ ему, что нужно или сидть спокойно, или выйти изъ залы. ‘Выведете меня!’ крикнулъ Бербери, становясь въ вызывающую позу. М-ръ Брэдло сошелъ съ эстрады, подошелъ къ буяну, который тотчасъ-же бросился на него и хотлъ его повалить. Но онъ не принялъ въ соображене громадной физической силы своего противника и когда свалка кончилась, Бербери оказался побжденнымъ. Среди всеобщаго возбужденя онъ былъ оттсненъ къ двери, при чемъ м-ръ Брэдло пользовался имъ-же, чтобы оттснить его товарищей, порывающихся вступиться за него, у дверей онъ сданъ былъ, наконецъ, полици. Предсдатель вернулся тогда къ своимъ нормальнымъ функцямъ, обратившись ко мн съ краткимъ внушенемъ: ‘Продолжайте’. Я стала говорить дальше и смогла спокойно закончить лекцю. Но когда мы вышли на улицу, начиналось опять бросане камней и одинъ изъ нихъ расшибъ високъ м-ссъ Эльми. Постепенно этотъ бурный элементъ нашей дятельности ослабвалъ и то, что я испытала въ этомъ отношени, суще пустяки сравнительно съ приключенями моихъ предшественниковъ. Первые раза появленя м-ра Бредло на эстрад сопровождались серьезными свалками и точно также м-ссъ Гэрретъ Ло, очень энергичная и талантливая ораторша, пережила не одинъ бурный вечеръ, когда читала лекци и произносила рчи.

Въ сентябр 1875 г. м-ръ Брэдло опять отправился въ Америку, чтобы заработать тамъ деньги для уплаты долговъ. Къ несчастью онъ заболлъ тифомъ и его надежды освободиться отъ долговъ были разбиты. Его жизнь была долго въ опасности, но благодаря искусству врача и ухаживающей за нимъ сидлки онъ выздоровлъ. Въ Baltimore Advertiser было сказано:

‘Эта длинная и серьезная болзнь разрушила его планы и отдалила достижене цли, съ которой онъ прхалъ въ Америку, но онъ выказалъ себя воплощенемъ мягкости и терпня во время своей болзни въ чужой стран, и вызвалъ глубокую симпатю во врачахъ и ухаживающихъ за нимъ людяхъ своей благодарностью за малйшее, оказываемое ему внимане’.

Его мужественное отношене къ смерти также вызывало всеобщее изумлене, особенно въ виду особыхъ обстоятельствъ его болзни на чужбин и вдали отъ всхъ близкихъ. Въ немъ не было ни тни страха отъ сознаня близкаго конца. Пасторъ Фротингэмъ публично выражалъ свое высокое мнне о м-р Брэдло въ своей церкви, говорилъ о его полномъ достоинства спокойстви, и, будучи самъ религознымъ человкомъ, имлъ однако смлость выразить свое уважене къ спокойной сил духа.

М-ръ Брэдло вернулся въ Англю въ конц сентября, превратившйся въ тнь, слабый какъ ребенокъ, и еще въ течене долгихъ мсяцевъ носилъ слды своей борьбы со смертью.

Частью моихъ осеннихъ занятй во время его отсутствя было чтене изданныхъ потомъ отдльной книжкой шести лекцй о французской революци. Это бурное время имло для меня необычайную привлекательность. Я много думала о немъ, строила разныя теори и меня очень привлекала идея разсказать событя того времени съ народной точки зрня. Я прочла для этого массу текущей литературы революцонной поры, основательно изучила монументальное сочинене Луи Блана, затмъ Мишлэ, Ламартина и другихъ. Къ счастью для меня, м-ръ Брэдло имлъ громадную коллекцю книгъ объ этомъ предмет и предъ отъздомъ изъ Англи привезъ мн цлый ворохъ книгъ, освщавшихъ революцю съ аристократической, церковной и демократической точекъ зрня, я прочла ихъ вс очень внимательно, и до того прониклась духомъ того времени, что французская революця стала казаться мн драмой, въ которой я сама принимаю участе, и дйствующя лица которой мои личные друзья или враги. Въ этомъ, равно какъ и во многомъ другомъ въ моей общественной дятельности, я многимъ обязана м-ру Брэдло за его вляне, благодаря ему, я старалась всесторонне знакомиться со всякимъ предметомъ и особенно тщательно изучать т идеи, съ которыми я мене всего была согласна, прежде чмъ считать себя въ прав говорить, высказывать свое мнне о предмет.

Начиная съ 1875 г. я исполняла должность вице-предсдателя нацональнаго общества свободомыслящихъ — общества, основаннаго на широкомъ понимани свободы и избравшаго своимъ лозунгомъ: ‘мы ищемъ истину’. М-ръ Брэдло былъ предсдателемъ и я состояла его помощницей до тхъ поръ, пока онъ не сложилъ съ себя этой обязанности въ феврал 1890 г. Девять мсяцевъ спустя я сдлалась членомъ теософическаго общества. Подъ разумнымъ и умлымъ вднемъ м-ра Брэдло клубъ пробрлъ большую силу какъ въ религозныхъ, такъ и въ политическихъ, длахъ, огромная масса его членовъ, какъ мужчинъ, такъ и женщинъ, были свободомыслящими и вмст съ тмъ, радикалами въ политик и образовали зерно серьезныхъ работниковъ, которые въ свою очередь могли группировать вокругъ себя, еще большя, массы другихъ и имть такимъ образомъ сильное вляне на общественное мнне. Разъ въ годъ, созывалось общее собране членовъ, и не одна глубокая постоянная дружба начиналась во время этихъ годичныхъ собранй, такъ что по всей Англи раскинулась сть преданныхъ послдователей ‘нашего Чарли’. Это были т люди, которые покрывали расходы, сопряженные съ выборомъ его въ парламентъ, поддерживали его въ избирательной борьб, прзжали въ Лондонъ, чтобы устраивать демонстраци въ его пользу. И вокругъ нихъ наростала громадная партя, ‘наибольшее количество приверженцевъ, которое имлъ какой-либо политическй дятель за исключенемъ Гладстона’, какъ сказалъ однажды одинъ выдающйся человкъ, который расходился съ нимъ въ религозныхъ взглядахъ, но очень ревностно поддерживалъ его въ политик. Приверженцы Брэдда были рудокопы, ткачи, сапожники, мастеровые всевозможныхъ професси, сильные, стойке люди, на которыхъ можно было положиться, и которые любили его безпредльно.

ГЛАВА VIII.
Брошюра д-ра Нольтона.

Начался 1877 г. и въ самомъ начал его поднялась борьба, которая хотя и кончилась полной побдой, но принесла съ собой горе и страдане, о которыхъ тяжело даже вспоминать. Одинъ американскй врачъ, д-ръ Чарльсъ Нольтонъ, убжденный въ истин ученя Rev. м-ра Мальтуса, понялъ, что эта теоря или не будетъ имть практическаго значеня или будетъ способствовать увеличеню проституци, если не учить семейныхъ людей ограниченю семьи сообразно съ средствами къ существованю, исходя изъ этой мысли онъ написалъ брошюру о добровольномъ сокращени семьи. Она была напечатана въ тридцатыхъ годахъ — кажется около 1835 г.— и свободно циркулировала какъ въ Англи, такъ и въ Америк около сорока лтъ. Философы Бентамовской школы, какъ напр. Дж. Стюартъ Милль, защищали учене Нольтона, и вляне увеличеня народонаселеня на бдность обитателей страны сдлалось аксомой въ политической экономи. Работа д-ра Нольтона была физологическимъ трактатомъ о брачной гиген и родительской отвтственности. Авторъ былъ сторонникомъ раннихъ браковъ во имя чистоты общественныхъ нравовъ, но такъ какъ раннй бракъ людей съ малыми средствами большей частью сопровождается большимъ количествомъ дтей и ведетъ къ пауперизму или недостатку необходимой пищи, идежды, воспитаня дтей и устройства ихъ въ жизни, то д-ръ Нольтонъ стоялъ за пропорцональность роста семьи съ средствами къ существованю и указывалъ средства ограниченя семей. Брошюра эта не вызывала никакихъ преслдованй до тхъ поръ, пока какой-то бристольскй книгопродавецъ не пустилъ въ продажу нсколько экземпляровъ, снабженныхъ имъ самыми неприличными иллюстрацями, за что былъ привлеченъ къ отвтственности и осужденъ. Издатель ‘National Reformer’, бывшй также издателемъ книгъ м-ра Брэдло и моихъ, купилъ среди прочихъ изданй и брошюру д-ра Нольтона, его за это привлекли къ суду и, къ нашему огорченю, онъ самъ призналъ свою вину, ходатайствуя только о снисхождени. Мы сейчасъ же взяли у него обратно свои изданя, и посл тщательнаго обсужденя всхъ обстоятельствъ ршились сами издать преслдуемую брошюру д-ра Нольтона, чтобы поднять вопросъ о прав свободнаго обсужденя интересующаго общество вопроса, даже и въ томъ случа, когда вмст съ совтомъ ограничивать ростъ семьи даются указаня, какъ исполнить этотъ совтъ. Мы наняли маленькую книжную лавку, напечатали брошюру и послали извщене въ полицю, что начнемъ продажу въ извстный день и извстный часъ, и что будемъ продавать сами, чтобы не привлечь къ отвтственности никого посторонняго. Мы отказались отъ своихъ должностей въ ‘нацональномъ обществ свободомыслящихъ’ чтобы не нанести ему вреда, но какъ исполнительный комитетъ сначала, такъ и годовое собране потомъ, отказались принять нашу отставку. Наше отношене къ брошюр д-ра Нольтона было очень опредленное, если бы намъ принесли ее для изданя, мы бы несомннно отклонили ее, такъ какъ серьезнаго интереса по своему содержаню она не представляла. Но разъ авторъ подвергся преслдованю за совты ограниченя семьи, то вопросъ перешелъ на почву свободы печати. Въ предислови къ новому изданю было сказано слдующее отъ имени издателей:

‘Мы печатаемъ новымъ изданемъ этотъ памфлетъ, искренно убжденные, что во всхъ вопросахъ, касающихся блага народа, будь то вопросы религозные, политическе или соцальные, необходима полная свобода обсужденя. Мы лично не раздляемъ всхъ взглядовъ д-ра Нольтона, его ‘философская проэма’ кажется намъ полной философскихъ, заблужденй и — такъ какъ никто изъ насъ не медикъ — мы ничуть не беремъ на себя отвтственности за его медицинске взгляды, но мы убждены, что прогрессъ возможенъ только при помощи обсужденй и пренй, а преня невозможны, когда взгляды идуще въ разрзъ съ общепринятыми, подавляются, мы стоимъ поэтому за право провозглашеня всякихъ мннй, каковы бы они ни были, для того, чтобы публика имла возможность познакомиться со всми сторонами вопроса и обладала бы такимъ образомъ достаточнымъ матераломъ для образованя здраваго сужденя’.

Мы не обманывали себя относительно опасности, которую навлекали этимъ вызовомъ властямъ, но не опасене неудачи и сопряженнаго съ этимъ тюремнаго заключеня, останавливало насъ. Насъ страшила перспектива страшныхъ недоразумнй, могущихъ возникнуть, неминуемыхъ отвратительныхъ нападокъ на честь и нравственную чистоту. Должны-ли были мы, проповдники высокой нравственности, ршиться идти навстрчу процессу за издане книги, которая на суд будетъ называться ‘безнравственной’, и рисковать такимъ образомъ нашимъ будущимъ, зависящимъ въ значительной степени отъ нашей репутаци въ глазахъ общества? Для м-ра Брэдло подобный процессъ означалъ гибель его шансовъ на избране въ парламентъ и создавалъ его же руками оруде, которое въ рукахъ враговъ могло сдлаться смертоноснымъ. Я же рисковала потерей добраго имени, которымъ я дорожила и которое сумла сохранить за собой до сихъ поръ. Но я видла воочю страдане бдняковъ, женщинъ и дтей плачущихъ о хлб, всякй рабочй зарабатывалъ достаточно, чтобы прокормить четырехъ, но для восьми или десять членовъ семьи его заработка не хватало. Неужели-же я предпочту свою собственную сохранность, свое доброе имя спасеню этихъ несчастныхъ? Не все-ли равно, что погибнетъ моя репутаця, лишь бы найти исцлене этимъ страдающимъ тысячамъ людей? Чего стоили вс мои слова о самопожертвовани и жизни для другихъ, если въ минуту испытаня ихъ силы я колеблюсь. Такимъ образомъ, страдая, но не падая духомъ, я пришла къ твердому ршеню. Я сознавала, что ошибаюсь, быть можетъ, въ своемъ понимани вопроса, что избранное мною лкарство, быть можетъ, недйствительно, но я была твердо убждена, что въ нравственномъ отношени я права, жертвуя всмъ для помощи нуждающимся. Теперь я могу только радоваться, что устояла тогда въ внутренней борьб боле тяжкой, чмъ все выпадавшее на мою долю впослдстви. Я научилась равнодушно относиться ко всмъ осужденямъ извн, не подтверждаемымъ внутреннимъ голосомъ совсти. Долгая пора страданй, наступившая посл того, была великолпной школой терпня.

За день до начала продажи, мы послали сами нсколько экземпляровъ главному длопроизводителю магистратуры въ Гильдгол, начальнику городской полици въ Ольдъ-Джюири и лондонскому прокурору. При каждомъ экземпляр послано было извщене, что мы будемъ сами продавать книгу отъ 4—5 ч. пополудни на слдующй день, въ субботу 24 марта. Такъ мы и поступили, при чемъ, для избжаня лишнихъ хлопотъ, предложили быть ежедневно въ магазин отъ 10—11 утра, чтобы облегчить нашъ арестъ, если власти ршатъ преслдовать насъ. Предложене было охотно принято и посл короткаго замедленя — во время котораго депутаця отъ христанской общины явилась къ м-ру Кроссу, чтобы убдить торйское правительство начать преслдоване противъ насъ — дано было распоряжене и мы были арестованы 6-го апрля. Къ намъ посыпались сочувственныя письма со всхъ сторонъ и въ числ пославшихъ ихъ были Гарибальди, извстный экономистъ Ивъ Гюйо, французскй профессоръ конституцоннаго права Аколла, и на ряду съ этими, сотни писемъ отъ мужчинъ и женщинъ изъ рабочаго класса, которые благодарили и благословляли насъ за начатое нами дло. Любопытно, что получалась масса писемъ отъ женъ англиканскихъ священниковъ и проповдниковъ всевозможныхъ сектъ.

Посл ареста насъ препроводили въ полицейскй участокъ въ Bridewell Place и оттуда въ Гилдголь, гд засдалъ альдерменъ, мы предстали предъ нимъ, между тмъ какъ въ глубин залы тснилась цлая толпа людей, предлагавшихъ взять насъ на поруки. Допросъ очень скоро кончился и предварительное слдстве назначено было десять дней спустя на 17 апрля. Къ вечеру судья насъ отпустилъ на свободу безъ всякаго ручательства и залога и взявши съ насъ только слово явиться къ разбирательству. Такъ ясно было для всхъ, что мы боремся изъ за принципальнаго вопроса, что отъ насъ ни разу не требовали залога и въ течене всего дальнйшаго разбирательства. Чрезъ два дня наше дло назначено было къ разсмотрню въ центральномъ уголовномъ суд, но м-ръ Брэдло ходатайствовалъ о мандат о certiorari, чтобы перевести дло въ королевскй судъ. Верховный судья, лордъ Кокбурнъ, общалъ уважить ходатайство, если ‘разсмотрвъ книгу мы увидимъ, что цль ея законное желане расширить знане въ какой нибудь области человческой жизни’, но отказать въ немъ, если наука окажется только покровомъ для грязныхъ помысловъ. Книга дана была на прочтене судь Миллору и мандатъ былъ выданъ.

Разбирательство началось 18-го юня, въ присутстви лорда верховнаго судьи Англи, спецальнаго жюри, затмъ сэра Гардинга Докифарда, обвинявшаго насъ отъ имени торйскаго правительства, и насъ самихъ, взявшихъ на себя собственную защиту. Лордъ верховный судья стоялъ за полное оправдане, говоря, ‘что никогда еще не выступали предъ судомъ съ боле неосновательнымъ и несправедливымъ обвиненемъ’, и назвалъ насъ ‘двумя энтузастами, побуждаемыми желанемъ оказать добро спецальному классу общества’. Затмъ онъ перешелъ къ великолпному изложеню закона о рост народонаселеня и въ заключени превозносилъ нашу отважность и доказывалъ честность намренй Нольтона. Вс присутствовавше на суд считали наше дло выиграннымъ, но не принимали при этомъ въ соображене религозную и политическую вражду, существовавшую противъ насъ въ обществ и то, что въ жюри участвовали таке люди, какъ м-ръ Вальтеръ изъ ‘Times’. Черезъ часъ и тридцать пять минутъ послдовала резолюця, бывшая въ нкоторомъ, род компромиссомъ: ‘мы единогласно убждены’, гласилъ текстъ резолюци, ‘что книга, подлежавшая разсмотрню, направлена на растлне общественной нравственности, но въ то же самое время мы вполн очищаемъ подсудимыхъ отъ всякаго обвиненя въ неблаговидныхъ побужденяхъ въ издани книги’. Лордъ Кокбурнъ былъ смущенъ этой резолюцей и заявилъ, что на основани ея ему придется постановить приговоръ о виновности. Тогда нсколько членовъ жюри оставили свои мста, такъ какъ было условлено (мы узнали это потомъ отъ одного изъ нихъ), что если резолюця не будетъ принята такой, какъ она составлена, то жюри вторично пойдетъ совщаться, такъ какъ шесть членовъ, были противъ обвиненя. Но старшина, сильно возбужденный противъ насъ, хотлъ воспользоваться представившимся шансомъ добиться обвиненя, и никто изъ сочувствующихъ намъ не имлъ храбрости выступить противъ него въ ршительный моментъ, такимъ образомъ требуемая старшиной резолюця ‘виновны’ прошла. Судья отпустилъ насъ изъ суда,взявши съ насъ слово явиться черезъ недлю для выслушаня приговора.

Въ этотъ день мы подали кассацонную жалобу, требуя новаго разбирательства дла, отчасти ссылаясь на формальныя неправильности, а отчасти на то, что резолюця, оправдавъ насъ въ зломъ умысл, была въ нашу пользу, а не противъ насъ. Въ этомъ пункт судъ не соглашался съ нами, считая, что часть обвиненя, говорившая о неблаговидности нашихъ мотивовъ, была излишней. Затмъ поднялся вопросъ о приговор и верховный судья всми силами старался выгородить насъ, насъ оправдали въ намрени совершать противозаконное, и требовали только, чтобы мы подчинились ршеню жюри и общали не продавать книги. Но этого общаня мы не хотли дать, мы требовали права продажи и намрены были добиться его. Судья уговаривалъ насъ, доказывалъ, сердился. Наконецъ, принужденный произнести приговоръ, онъ объявилъ, что если-бы мы уступили, онъ освободилъ бы насъ безъ всякой кары, но такъ какъ мы идемъ противъ закона и выказываемъ къ нему презрне, а это было большимъ преступленемъ въ глазахъ верховнаго судьи, то онъ счелъ своимъ долгомъ назначить строгое взыскане, шестимсячное тюремное заключене каждому изъ насъ, штрафъ въ 200 ф.ст. и обязательство выплатить 500 ф. ст. въ два года, и все это, какъ онъ опять повторялъ, потому что, ‘они бросили вызовъ законамъ’. Но, несмотря на эту строгость, онъ вошелъ съ нами въ разнаго рода соглашеня, онъ освободилъ насъ, взявъ съ м-ра Брэдло подписку на выплату 100 ф. ст. Это поведене самымъ комичнымъ образомъ противорчиво высказываемымъ имъ взгладамъ на наше дло и на насъ самихъ, такъ какъ мы были приговорены оба вмст къ уплат около 1,400 ф. ст., не говоря уже о тюремномъ заключени. Но тюрьма и денежный штрафъ. оказались пустымъ призракомъ, приговоръ не приведенъ въ исполнене и мы очутились на полной свобод.

За этимъ послдовало тревожное время для насъ. Мы твердо ршили продолжать продажу брошюры. Также ли твердо ршили наши враги преслдовать насъ? Этого мы не могли знать. Я написала брошюру, озаглавленную ‘законъ роста населеня’, приводя аргументы, которые убдили меня въ истинности закона, въ страшной нищет и нравственномъ падени, происходящихъ отъ чрезмрнаго количества дтей и отсутствя всякихъ удобствъ въ жизни. Я защищала раннй бракъ какъ средство для уничтоженя проституци, и ограничене семей для спасеня отъ пауперизма, наконецъ, знакомила съ тмъ, что длаетъ возможнымъ раннй бракъ безъ этихъ дурныхъ послдствй. Эта брошюра была пущена въ обращене какъ изложене нашего собственнаго взгляда на предметъ и мы опять возобновили продажу Нольтона. М-ръ Брэдло перенесъ войну въ непрятельскй лагерь и началъ дло противъ полици, требуя возвращеня нсколькихъ захваченныхъ ею изданй: дло онъ выигралъ и получилъ обратно брошюры, съ торжествомъ вернулъ ихъ въ нашъ складъ и мы стали продавать ихъ, сдлавъ на обложк надпись: ‘спасенныя изъ рукъ полици’. Мы продолжали еще въ течене нкотораго времени продажу брошюры Нольтона. до тхъ поръ, пока не узнали, что издане больше преслдоваться не будетъ, когда это выяснилось, мы прекратили дальнйшее издане, замстивъ его моимъ ‘закономъ роста населеня’.

Но самая тяжелая часть борьбы еще только должна была начаться для меня. Моей брошюр грозили преслдованемъ, но его не послдовало, боле чувствительное оруже было теперь поднято противъ меня. Въ август 1875 г. сдлана была попытка отнять у меня опеку надъ моей маленькой дочкой. Ее хотли спрятать отъ меня навсегда во время ея обычнаго посщеня отца, у котораго она ежегодно проводила одинъ мсяцъ, но я стала угрожать актомъ habeas corpus. Теперь же поняли, что дло о Нольтон можетъ быть присоединено къ обвиненямъ, которыми меня преслдовали, и что этотъ двойной зарядъ можетъ оказаться дйствительнымъ. Меня извстили въ январ 1878 г., что подано ходатайство объ отняти у меня ребенка, но что никакого ршеня не можетъ послдовать до слдующаго апрля. Мабель была въ это время опасна больна скарлатиной, и хотя объ этомъ сообщено было ея отцу, я все-таки получила, сидя у ея постели, копю ходатайства въ судъ. Въ ходатайств сказано было, что ‘вышеупомянутая Анни Безантъ стремится при посредств лекцй и писанй пропагандировать принципы атеизма. Она также сдлалась сообщницей отщепенца проповдника и писателя, по имени Чарльса Бредло, читая вмст съ нимъ лекци и издавая книги и брошюры, въ которыхъ отрицается церковь и вселяется невре’.

Дале мн ставилось въ обвинене издане Нольтоновской брошюры и книги ‘о закон роста населеня’. Къ несчастю, ходатайство пошлина разсмотрне сэра Джоржа Джесселя, человка благочестиваго, соединявшаго съ ветхозавтнымъ формализмомъ, мораль свтскаго человка, скептически относящагося къ всякому проявленю искренности, и презирающаго всякую преданность длу, которое не пользуется популярностью. Обращене его со мной при моемъ первомъ появлени на суд показало мн, чего я могу ожидать. Я уже знакома была раньше съ представителями англйскаго правосудя и испытала на себ любезность и доброту лорда верховнаго судьи, полное безпристрасте и полную достоинства привтливость судей въ кассацонномъ суд. Каково же было мое изумлене, когда въ отвтъ на докладъ м-ра Инга о томъ, что я лично явилась отвчать за себя, я услышала восклицане, сдланное громкимъ, непрятнымъ голосомъ:

— ‘Сама явилась? Дама будетъ сама защищать себя? Никогда не слыхивалъ ничего подобнаго! Неужели въ самомъ дл эта дама будетъ сама говорить’?

Такъ какъ лондонскя газеты были въ свое время переполнены описанями моихъ прежнихъ появленй на суд для своей защиты и передавали похвалы лорда верховнаго судьи моей самозащит, то мнимое изумлене сэра Джоржа Джесселя казалось нсколько преувеличеннымъ. Посл цлаго ряда подобныхъ же замчанй, высказанныхъ рзкимъ и непрятныхъ тономъ, сэръ Джоржъ Джессель попытался добиться своей цли прямымъ запугиванемъ меня.

— Это и есть та дама?

— Я отвтчица по этому длу, милордъ, м-ссъ Безантъ.

— Такъ я совтую вамъ, м-ссъ Безантъ, взять себ защитника, если у васъ есть на это средства, и я полагаю, что они имются.

— При всемъ желани повиноваться вашему лордству, я принуждена настаивать на своемъ прав лично защищать свое дло.

— Вы, конечно, можете поступать, какъ вамъ угодно, но я полагаю, что вамъ лучше было-бы взять защитника. Предупреждаю васъ, что въ противномъ случа вы не должны ожидать отъ меня никакого снисхожденя. Я не буду слушать васъ доле, чмъ этого требуетъ дло, и не позволю вамъ задвать посторонне вопросы, какъ это обыкновенно длаютъ люди, сами ведуще свою защиту.

— Надюсь не длать этого, милордъ, но во всякомъ случа мои доводы будутъ находиться вполн подъ вашимъ контролемъ.

Это многообщающее начало можетъ быть образчикомъ общаго хода процесса — онъ былъ сплошной борьбой противъ умнаго прокурора, имвшаго въ лиц сэра Джоржа Джесселя не судью, а своего сообщника. Только одинъ разъ произошла стычка между судьей и прокуроромъ. М-ръ Инсъ и м-ръ Барнвелъ доказывали, что защита Мальтуса длала меня неподходящей опекуншей моего ребенка. М-ръ Инсъ. утверждалъ, что воспитанная мной Мабель погибнетъ для добра на земл, и будетъ обречена на вчныя муки и въ загробномъ мр. М-ръ Барнвель умолялъ судью признать, что моя опека надъ двочкой ‘будетъ пагубна для будущаго положеня ея въ обществ, не говоря уже о томъ, что ей предстоитъ въ вчности’. Если-бы процессъ не имлъ для меня такого глубоко трагическаго значеня, меня очень-бы смшила эта смсь точки зрня свтскихъ кумушекъ хорошихъ видовъ на замужество и ада, выставленныхъ какъ аргументъ для того, чтобы отнять ребенка у его матери. Но м-ръ Барнвель забылъ принять во внимане, что сэръ Джоржъ Джессель еврей.

Я требовала опеки надъ ребенкомъ на томъ основани, что права на нее предоставлялись мн при развод, произошедшемъ уже посл моего отреченя отъ англиканской церкви, и что моихъ взглядовъ было недостаточно, чтобы нарушить законное постановлене. Съ другой стороны было установлено, что уходъ за ребенкомъ образцовый, и что моя личная репутаця совершенно безукоризненна. Судья согласился съ тмъ, что я очень заботливо воспитала ребенка, но утверждалъ что одного моего протеста противъ религознаго воспитаня моего ребенка совершенно достаточно для того, чтобы лишить меня опеки. Воспитане вн церковнаго вляня онъ считалъ не только предосудительнымъ, но зловреднымъ, достаточнымъ для того, чтобы погубить ребенка, и онъ ршилъ, что уже изъ-за одного этого ребенку не слдовало-бы ни дня больше оставаться у такой матери.

Съ тмъ-же ожесточенемъ и съ такой-же грубостью нападалъ онъ на мою защиту Мальтуса и вызвалъ этимъ даже нареканя другихъ судей, говорившихъ впослдстви съ большимъ неодобренемъ о его поведени въ процесс. Но какъ-бы-то ни-было, сэръ Джоржъ Джессель былъ всемогущъ у себя въ суд, и онъ лишилъ меня ребенка, отказываясь даже отложить исполнене приговора до тхъ поръ, пока я представлю апелляцю на его ршене. Посланный отъ отца пришелъ ко мн въ домъ и двочку увезли силой, несмотря на ея крики и протесты, на ея слабость посл болзни и возбужденное до крайности отъ ужаса и волненя состояне. Мн не разршено было даже видться съ ней, и тогда я объявила, что если меня не будутъ пускать къ ребенку, я буду ходатайствовать о возстановлени супружескихъ правъ для того, чтобы видться съ дтьми. Вслдстве всхъ этихъ происшествй напряжене было до того велико, что я чуть не лишилась разсудка, проводила цлые часы, шагая взадъ и впередъ по пустымъ комнатамъ, и стараясь довести себя до изнеможеня, чтобы имть возможность забыться. Одиночество и тишина дома, въ которомъ двочка моя была озарявшимъ все солнечнымъ лучемъ и оглашавшей домъ музыкой, давили меня какъ кошмаръ. Мн все слышалось притоптыване танцующихъ ножекъ и веселый звонкй смхъ, раздающйся въ саду. Во время безсонныхъ ночей мн недоставало въ темнот ровнаго дыханя ребенка, каждое утро я напрасно ждала ручекъ, обвивающихся вокругъ моей шеи и мягкихъ, сладкихъ поцлуевъ. Наконецъ здоровье мое не выдержало, у меня сдлалась горячка и милосердной рукой замнила физическимъ страданемъ и бредомъ муку отъ сознательнаго отношеня къ моей утрат. Во время этой страшной болзни, каждый день м-ръ Брэдло приходилъ ко мн, работалъ у меня въ комнат, кормилъ меня льдомъ и молокомъ, и ухаживалъ за мной какъ мать, онъ спасъ мн жизнь, которая казалась мн не нужной въ первые мсяцы мучительнаго одиночества. Когда я выздоровла, я стала пытаться уничтожить декретъ, который м-ръ Безантъ получилъ во время моей болзни и по которому я лишилась права вести процессы противъ него, и даже предсдатель суда, узнавши, что мн не даютъ видться съ дтьми и не выдаютъ денегъ, высказалъ сильное порицане образу дйствя относительно меня. Наконецъ разводный актъ 1873 г. признанъ былъ достаточнымъ огражденемъ м-ра Безанта отъ всякихъ судебныхъ ходатайствъ съ моей стороны, будь то о развод или о возстановлени супружескихъ правъ, а параграфы, поручавше мн опеку надъ двочкой, были отмнены. Апелляцонный судъ утвердилъ приговоръ въ апрл 1879 г., признавъ абсолютное первенство власти отца надъ правами матери. Это лишене матери всякихъ правъ надъ ребенкомъ возмутительная несправедливость, которую парламентъ уже устранилъ съ тхъ поръ, и мужъ не иметъ уже въ своихъ рукахъ этого орудя пытки, тмъ боле способнаго причинять страданя, чмъ сильне и нжне привязанность жены къ ребенку.

Одного только я добилась въ апелляцонномъ суд. Судъ призналъ мое право видться съ дтьми и направилъ меня для получки разршеня къ сэру Джоржу Джесселю, говоря, что не сомнвается въ его согласи дать разршене. Ссылаясь на это, я обратилась къ предсдателю суда и получила право свободно видться съ дтьми. Но вскор я увидла, что мои посщеня поддерживаютъ въ Мабель постоянное волнене и тоску по мн, и что, видаясь со мной, она скоро начнетъ понимать возмутительныя интриги, которыя велись противъ меня въ присутстви дтей и будетъ страдать отъ этого. Поэтому, посл тяжелой внутренней борьбы, я ршила отказаться отъ права видаться съ ними, чувствуя, что только такимъ образомъ я спасу ихъ отъ постоянно возобновляющагося конфликта чувствъ, который непремнно сдлалъ-бы ихъ несчастными и повелъ-бы къ осужденю одного изъ родителей. Я ршила уйти отъ нихъ, чтобы спасти ихъ отъ разлада, и ршила, что лишившись собственныхъ дтей, я сдлаюсь матерью для всхъ безпомощныхъ сиротъ, которымъ только смогу помочь и заглушу свою душевную муку тмъ, что постараюсь облегчить горе другимъ.

Что касается инцидента съ Нольтоновской брошюрой, то побда наша была полная. Мы не только получили обратно вс захваченныя изданя и продолжали продажу брошюры до тхъ поръ, пока исчезла грозившая ей опасность, но и моя собственная брошюра имла огромный сбытъ, такъ что когда я изъяла ее изъ продажи въ юн 1891 г., то мн предложили купить ее у меня за большую сумму. Конечно я отклонила это предложене. Съ тхъ поръ ни одинъ экземпляръ не былъ проданъ съ моего вдня или соглася, но еще задолго до того моя брошюра вызвала сочувственную защиту со стороны представителя закона. Въ то время какъ она безпрепятственно циркулировала въ Англи, противъ нея возбуждена была попытка преслдованя въ новомъ южномъ Валлис въ Австрали, кончившаяся ничмъ, благодаря блестящей защитительной рчи судьи м-ра Виндмейера въ декабр 1888 г. Онъ прямо возставалъ противъ запрещеня моей брошюры, доказывая ея большое значене для общества, и его талантливую и строго логическую защиту нео-мальтузанства въ англйской печати называли ‘торжествомъ м-ссъ Безантъ’. Но никакое показане и заступничество даже представителя власти не могло искоренить изъ англйскаго общества озлобленя, возбужденнаго постояннымъ недоброжелательнымъ искаженемъ истины.

Только я одна знаю сколько горя принесъ мн процессъ и сопряженныя съ нимъ послдствя, съ другой стороны, конечно, меня глубоко радовала страстная благодарность, которая выражалась въ безконечной масс писемъ — многя изъ нихъ были отъ женъ священниковъ, вс посылали мн благословеня за то, что я указала имъ, какъ избжать истиннаго ада, въ которомъ проходила ихняя жизнь. ‘Высше классы’ общества ничего не знаютъ о томъ, какъ живется бдному люду, какъ скученность населеня ведетъ къ потери всякаго чувства личнаго достоинства, скромности, вншней опрятности, пока наконецъ, какъ говоритъ епископъ Фразеръ, ‘человкъ униженъ до состояня свиньи’. Такихъ людей я знала и въ ихъ квартирахъ я бывала, и я не могла считать слишкомъ дорогой никакую цну, которую стоило-бы ихъ искуплене. Для меня, конечно, это стоило всего, что длаетъ жизнь дорогой, но имъ это давало новый смыслъ жизни и открывало свтлую надежду въ будущемъ. Какъ-же я могла колебаться посл этого, если сердце мое было преисполнено преданности идеальному человчеству.

А теперь, въ август 1893 г., мы видимъ, какъ ‘Christian World’, органъ ортодоксальнаго протестантскаго вроученя, доказываетъ справедливость и необходимость добровольнаго ограниченя семей. Посл появлявшейся тамъ массы писемъ на эту тему, въ одной передовой статк сказано было слдующее:

‘Несомннна неправильность условй, повергающихъ одного изъ членовъ брачнаго союза въ такое тяжкое рабство. Не мене очевидно, что причина рабства заключается въ подобномъ случа въ слишкомъ быстромъ увеличени семей. Было время, когда всякая мысль о намренномъ ограничени казалась благочестивымъ людямъ вмшательствомъ въ дла провидня. Мы теперь стоимъ выше подобнаго взгляда и доросли до пониманя того, что провидне дйствуетъ при посредств здраваго смысла индивидуальныхъ умовъ. Мы столь-же ограничиваемъ народонаселене отдаленемъ брака изъ соображенй благоразумя, какъ всякимъ дйствемъ какого-бы то ни было рода потомъ. Кром нкоторыхъ теорй, нравственность которыхъ подлежитъ сомнню для многихъ, существуютъ касающеся этого предмета нкоторые легко понятные законы незнане которыхъ непростительно для людей, длающихся жертвами условй своей жизни. Отмчаемъ, напримръ, при этомъ случа, что д-ръ Биллингсъ, въ своей стать въ послднемъ номер ‘Forum’ объ уменьшени числа рождающихся дтей въ Соединенныхъ Штатахъ, приводитъ, какъ одну изъ причинъ, большое распространене интеллигентности, при посредств большаго чмъ прежде распространеня популярныхъ и научныхъ трактатовъ по физологи.

Такъ измнились взгляды за шестнадцать лтъ и теперь ясно видно, что вс нападки на насъ были слдствемъ невжества и близорукаго пуританизма.

Что касается моихъ дтей, то, что было выиграно отъ того, что ихъ разлучили со мной? Какъ только они сдлались старше и имли возможность освободиться, они вернулись ко мн, слишкомъ короткое пребыване моей дочери со мной кончилось ея счастливымъ бракомъ, и я надюсь, что опасеня за ея спасене въ вчности окажутся столь-же неосновательными, какъ оказался страхъ за ея судьбу въ земной жизни. Къ тому-же оба они пошли по моимъ слдамъ во взглядахъ на природу и на назначене человка, и въ ранней молодости сдлались членами теософическаго общества, къ которому, посл долгой борьбы, я проложила себ наконецъ путь.

Борьба за право обсужденя вопроса объ ограничени народонаселеня имла пострадавшаго за нее мученика. М-ръ Эдвардъ Трулевъ, о которомъ я упоминала раньше, подвергся преслдованю за продажу трактата Роберта Дэля Оуэна ‘о нравственности и физологи’ и брошюры ‘отдльный человкъ, семья и народная бдность’. Его судилъ 1-го февраля 1878 г. лордъ верховный судья въ королевскомъ суд и его очень умло защищалъ профессоръ В. Л. Гентеръ. Присяжные совщались два часа о резолюци и вернулись въ залу засданя, объявляя, что они не смогли придти къ соглашеню между собой. Большинство было за обвинене, если-бы это не повело къ строгому взысканю, но одинъ изъ нихъ смло заявилъ на суд: ‘что касается самой книги, то она написана простымъ языкомъ для простыхъ людей, и мн кажется, что слдовало-бы еще многимъ людямъ ознакомиться съ содержанемъ ея’. Смлость одного человка повлекла за собой распущене состава присяжныхъ, но обвинители м-ра Трулева — общество борьбы съ порокомъ — ршили не выпускать жертвы изъ своихъ рукъ. Они вторично обратились въ судъ и постарались заручиться на этотъ разъ подходящимъ составомъ присяжныхъ. Они понимали, что такъ какъ благоразумное ограничене семей непремнно привело-бы къ поднятю заработной платы, вслдстве уменьшеня предложеня труда, то гораздо скоре можно ожидать ‘обвинительный приговоръ отъ присяжныхъ ‘джентльменовъ’, чмъ отъ рабочихъ. Судъ состоялся въ ма и бдный 68-лтнй старикъ Трулевъ былъ присужденъ къ четырехмсячному тюремному заключеню и къ уплат 50 ф. ст. за продажу книги, которая въ течене 45 лтъ продавалась совершенно безпрепятственно нсколькими издателями.

Сдлано было нсколько попытокъ отмнить приговоръ, но безуспшно, хотя основаня для отмны были такя-же, какъ для меня и м-ра Брэдло. М-ръ Трулевъ долженъ былъ поэтому подчиниться приговору, хотя подписанная 11.000 человкъ петиця объ его освобождени подана была министру отъ всхъ графствъ Англи и въ Лондон состоялся многотысячный митингъ въ St. James Hall, постановившй добиваться его освобожденя. Вся эта агитаця однако не сократила ни на одинъ день срока заключеня м-ра Трулева, и онъ былъ освобожденъ изъ тюрьмы только 5-го сентября. 12-го же числа того же мсяца состоялся многолюдный митингъ въ честь его въ научномъ клуб, и собравшеся почитатели пострадавшаго поднесли ему художественно исполненный адресъ и кошелекъ съ 177 ф. ст. (дальнйшая подписка подняла эту сумму до 197 ф. ст.).

Едва-ли необходимо прибавить, что однимъ изъ результатовъ преслдованя было сильное возбуждене во всей Англи и громадное распространене мальтусовскаго ученя. Устраивались всякя демонстраци, во имя свободнаго обсужденя вопросовъ нравственности. На одномъ изъ такихъ собранй зала клуба фридеровъ въ Манчестер была биткомъ набита и то же самое повторилось и въ Бредфорд и въ Бирменгэм, гд не оказалось ни одного свободнаго уголка. Куда-бы мы ни отправлялись, вмст или отдльно, повторялось то-же самое и не только лекци о теори Мальтуса привлекали толпы слушателей и литература объ этомъ предмет раскупалась охотно, но любопытство побуждало многихъ приходить на наши радикальныя и иныя лекци и тысячи людей впервые знакомились съ теорями свободомысля.

Печать, какъ лондонская, такъ и провинцальная, сходились въ осуждени преслдованя и вс соглашались съ тмъ, что оно ведетъ только къ большему распространеню запрещенной книги и къ возростающей популярности тхъ, кто стоялъ за свободу печати. Съ этого времени самые ожесточенные нападки на насъ исходили главнымъ образомъ отъ нашихъ противниковъ въ вопросахъ религозныхъ, они видли въ искажени факта преслдованя удобное оруде нападеня. За послдня нсколько лтъ общественное мнне стало понемногу склоняться на нашу сторону, вслдстве давленя нищеты, послдовавшей за общимъ упадкомъ промышленности, въ 1884 г., когда общественное мнне было сильно возбуждено книгой ‘Горькое воззване обездоленнаго Лондона’ (The Bitter Cry of Outcast London), многе сотрудники ‘Daily News’, въ особенности м-ръ Г. Р. Симсъ, смло высказали свое мнне, что бдность въ значительной степени зависитъ отъ многолюдности рабочихъ семей, и замтилъ, что насъ преслдовали за распространене знанй, необходимыхъ для спасеня тружениковъ въ нашихъ большихъ городахъ.

Однимъ изъ полезныхъ результатовъ преслдованя было основане мальтузанской лиги, которая задалась цлью ‘добиваться уничтоженя всякихъ взысканй за открытое обсуждене вопроса о рост населеня и стремиться къ ознакомленю народа всми возможными средствами съ закономъ о рост населеня, его послдствями и его отношенями къ общественной этик’. Первое общее собране лиги состоялось 26 юля 1877 г. и на немъ избранъ былъ совтъ въ 20 членовъ подъ предсдательствомъ д-ра Дрисдаля, лига долго работала подъ руководствомъ того-же предсдателя, приводя въ исполнене задуманные планы, она издавала массу брошюръ и листковъ, поддерживала ежемсячный журналъ ‘Malthusian’. Масса лекцй устроена была ею во всхъ частяхъ Англи и къ тому-же теперь открылась еще медицинская втвь, въ которую допускались только мужчины и женщины съ медицинскимъ образованемъ, туда принимались члены изо всхъ европейскихъ государствъ.

Другимъ результатомъ преслдованя было присоединене ‘Д.’ къ редакци ‘National Reformer’. Этотъ талантливый и умный писатель вступилъ въ наши ряды какъ только узналъ о томъ, что насъ преслдуютъ, и потомъ предложилъ вести журналъ въ течене ожидаемаго тюремнаго заключеня м-ра Брэдло и меня. Съ того времени и до сихъ поръ — а съ тхъ поръ прошло уже пятнадцать лтъ — его статьи появлялись въ каждомъ номер и въ течене всего этого времени не произошло ни одного недоразумня между издателями и сотрудникомъ. Надежный товарищъ въ дл, искреннй и преданный другъ въ частной жизни, ‘Д.’ оказался драгоцннымъ пробртенемъ, которое доставило намъ преслдоване.

‘Д.’ не былъ къ тому-же единственнымъ другомъ, котораго мы пробрли благодаря нашимъ врагамъ. Я не могу подумать о томъ времени, не вспоминая въ то-же время, что именно благодаря преслдованю я близко сошлась съ м-ссъ Анни Паррисъ, женой Тюза Парриса, который состоялъ секретаремъ комитета обороны въ течене всего времени борьбы, эта женщина была однимъ изъ моихъ самыхъ близкихъ и любящихъ друзей во время долгой борьбы и послдовавшей затмъ еще боле тяжелой борьбы изъ-за опеки надъ моей дочерью. Еще нсколько друзей, которыхъ я пробрла въ то время, останутся, я надюсь, таковыми до самой смерти и благодаря имъ я съ хорошимъ чувствомъ вспоминаю объ этомъ времени треволненй и борьбы.

Количество денегъ, присылаемыхъ изъ публики для покрытя издержекъ во время нольтоновскаго процесса и другихъ преслдованй, показывало, какое участе вс принимали въ нашей борьб. Комитетъ обороны представилъ отчетъ въ март 1878 г., по которому оказалось, что подписныхъ суммъ въ комитетъ поступило 1,292 ф. ст., изъ которыхъ покрыты были издержки по процессу м-ра Брэдло, моему и м-ра Трулева, что составляло 1,274 ф. ст. Оставшеся 17 ф. ст. перенесены были въ новый фондъ для борьбы противъ новыхъ преслдованй. Фондъ опять увеличился до 247 ф. ст. и смогъ покрыть расходы по успшной апелляци м-ра Брэдло въ дл нольтоновской брошюры, по моимъ судебнымъ препирательствамъ и по оказавшейся къ сожалню безуспшной апелляци м-ра Трулева. Посл освобожденя м-ра Трулева, ему преподнесена была, какъ я упоминала выше, сумма въ 197 ф., а посл окончаня всхъ процессовъ какой-то оставшйся неизвстнымъ единомышленникъ прислалъ мн лично 200 ф. ст. ‘въ знакъ благодарности за выказанное мужество и талантъ’. Кром того, мальтузанская лига получила не мене 455 ф. ст. въ течене перваго года своего существованя и вступила во второй годъ съ балансомъ въ 77 ф. ст.

Такой же приблизительно случай преслдованя какъ съ нами произошелъ въ Америк, гд одинъ книгопродавецъ, м-ръ Д. М. Беннетъ, пустилъ въ продажу книгу, взгляды которой онъ самъ не раздлялъ, и поплатился за это тюремнымъ заключенемъ, по этому поводу мы устроили ему торжественную встрчу, когда онъ прхалъ въ Англю по отбыти своего тюремнаго заключеня. Мы собрали въ научномъ собрани многолюдный митингъ и мн было поручено произнести ему привтственную рчь и передать сочуственный адресъ, покрытый подписями всхъ членовъ общества.

Пока я была твердо убждена въ истинности ученя Мальтуса, ничто не могло заставить меня отказаться отъ проповди его, ни угроза штрафовъ и тюрьмы, ни разлучене съ дтьми, ни общественный остракизмъ, ни оскорбленя и клеветы, которыя трудне было снести чмъ смерть. Но когда борьба была окончена и большая часть общества склонялась къ взглядамъ, которые такъ дорого стоили м-ру Брэдло и мн, я добровольно отказалась отъ нео-мальтузанства въ 1891 г. Эта перемна взглядовъ была отчасти результатомъ двухлтнихъ сношенй съ Е. П. Блаватской, которая доказала мн, какъ-бы нео-мальтузанство ни казалось справедливымъ и истиннымъ, пока человкъ разсматривается какъ самый совершенный результатъ физической эволюци, оно шло совершенно въ разрзъ съ пониманемъ человка, какъ существа духовнаго, матеральная форма и жизнь котораго вполн зависитъ отъ его собственной духовной жизни. Почему и какимъ образомъ я вошла въ теософическое общество и признала учене Е. П. Блаватской, я изложу въ надлежащемъ мст. Теперь-же я должна только установить, какъ произошло мое отпадене отъ нео-мальтузанства, за которое я такъ много страдала и такъ сильно боролась.

Когда я сдлала основой своей жизни и дятельности философскй матерализмъ, я судила о всхъ поступкахъ по ихъ вляню на счастье людей въ настоящее время и въ будущихъ поколняхъ, видя въ человк органическое существо, жизнь котораго ограничивается земнымъ существованемъ, и дятельность котораго простирается только на земную жизнь и ограничена физическими законами. Цлью жизни длалось такимъ образомъ стремлене къ физическому, умственному и нравственному совершенствованю человчества путемъ наслдственности, умственное и нравственное совершенство разсматривалось при этомъ какъ результатъ матеральныхъ условй, доступныхъ медленному, но врному совершенствованю путемъ рацональнаго подбора и передачи потомству качествъ, которыя тщательно подбирались и культивировались у родителей. Самымъ полнымъ образомъ это серьезное и высокое понимане матерализма отражено было проф. В. К. Клифордомъ въ его прекрасной стать ‘Этика вры’.

При такомъ взгляд на долгъ человка по отношеню къ разумному содйствю природ въ эволюци человческаго рода, нео-мальтузанство являлось естественнымъ выводомъ изъ матерализма въ примнени къ практической жизни, лкарствомъ противъ нищеты и растлня нравовъ рабочаго класса. До сихъ поръ я не понимаю, какъ не понимала и тогда, какимъ образомъ матерализмъ можетъ не признавать теори Мальтуса. Если человческая жизнь есть результатъ исключительно физическихъ причинъ, то только ихъ и нужно имть въ виду, при руководств эволюцей человческаго рода. Если жизнь человка ограничивается исключительно его земнымъ существованемъ, то онъ только самое совершенное изъ земныхъ существъ. Исходя изъ этой точки зрня и не задумываясь ни надъ прошлымъ, ни надъ будущимъ человчества, я была вмст съ тмъ, конечно, слпа къ глубокимъ причинамъ его теперешнихъ бдствй. Я искала матеральныхъ лкарствъ для излченя болзни, имвшей въ моихъ глазахъ матеральное происхождене. Но что если зло происходило изъ боле скрытаго источника, и причины его превышаютъ представленя матерализма? Что если лкарство создаетъ только новыя причины для будущихъ бдствй, и, оказавши дйстве паллатива, усиливаетъ только самую болзнь и вызываетъ ея возобновлене въ будущемъ? Такое понимане задачи я нашла у Е. П. Блаватской, когда она стала развивать предо мной исторю развитя человчества, его происхожденя, и исторю истинныхъ отношени между прошлымъ, настоящимъ и будущимъ человка.

Что такое человкъ въ свт теософи? Духовное существо, вчное и невоплощенное, проходящее обширный кругъ человческаго опыта, рождающееся все вновь и вновь на земл въ течене тысячелтй, и медленно совершающее эволюцю къ идеальному образу человка. Онъ не результатъ матеральныхъ причинъ, но самъ затканъ въ матерю, и формы матери, которая облекаетъ его, будучи имъ-же самимъ создана. Это объясняется тмъ, что разумъ и воля человка — творческя силы, не въ смысл созиданя ex nihilo, а подобно продуктивности мысли художника, и эти силы человкъ упражняетъ въ каждомъ акт мысли. Такимъ образомъ, онъ постоянно создаетъ вокругъ себя формы мыслей, дающихъ вншнюю форму самой тонкой матери, и эти формы продолжаютъ реально существовать, даже когда тло мыслящаго давно уже вернулось къ земл, воздуху и вод. Когда наступаетъ для души время возрожденя на земл, эти формы мыслей, ея собственныя созданя, помогаютъ создать образъ, въ который воплощаются отдльныя частички матери. Такъ образуется тло, находящееся въ полной зависимости отъ духовныхъ силъ, являющихся результатомъ прежнихъ воплощенй. Такимъ образомъ каждый человкъ, въ сущности, создаетъ форму, въ которой онъ воплощенъ на земл, и то, чмъ онъ является въ настоящемъ, неизбжный результатъ его творческихъ силъ въ прошломъ. Примняя это къ ученю нео-мальтузанства, теософя видитъ въ любви мужчинъ и женщинъ не только чувство, которое у человка является общимъ съ животными и составляетъ въ теперешней стади человческаго существованя непремнную часть человческой природы,— она признаетъ такого рода любовь чисто животной страстью, которую можно сдлать боле благородной и поднять до истинно человческаго чувства, могущаго послужить рычагомъ прогресса и однимъ изъ факторовъ развитя человчества. Вмсто этого, однако, человкъ въ прошломъ подчинилъ разсудокъ страстямъ. Ненормальное развите полового инстинкта у человка, боле сильнаго, чмъ у животныхъ, происходитъ отъ того, что въ немъ присутствуетъ интеллектуальный элементъ, вс помыслы и стремленя въ области животной страсти создали извстныя формы мысли, которыя привились къ человческому роду и возбудили интенсивность страстей, представляющихъ замтный контрастъ съ умренностью нормальной животной жизни. Благодаря этому, половой инстинктъ сдлался однимъ изъ самыхъ неистощимыхъ источниковъ человческихъ бдствй и нравственныхъ паденй и лежитъ въ основани самыхъ ужасныхъ соцальныхъ язвъ. Борьба противъ этого лежитъ исключительно на обязанности самихъ жертвъ печальнаго положеня вещей. Он должны стремиться къ ограниченю низменныхъ страстей и къ превращеню ихъ въ чувство привязанности, къ развитю духовной стороны бытя вмсто животной, стремясь такимъ образомъ къ приближеню человка къ той стади, когда каждая духовная и физическая способность человка будетъ подвластна требованямъ души. Изъ всего этого слдуетъ, что теософя проповдуетъ воздержане въ брак и постепенное,— въ масс оно не можетъ быть внезапнымъ,— сведене брачныхъ отношенй къ заботамъ о продолжени рода.

Этотъ взглядъ теософи на нео-мальтузанство выяснила мн впервые Е. П. Блаватская. Возражая ей, я доказывала, что оно можетъ служить, хоть на время, паллативомъ бдственнаго положеня, такъ близко знакомаго мн, защитой женщинъ отъ невыносимаго ига и неизбжныхъ въ ея теперешнемъ быту страданй. Но Е. П. напомнила мн, что если заглянуть дальше настоящей минуты, то видно будетъ, какъ страдане должно вновь и вновь возвращаться съ каждымъ поколнемъ, если мы не постараемся уничтожить самый корень зла. ‘Я не осуждаю женщины,— сказала она,— которая обращается къ подобнымъ средствамъ обороны среди современныхъ плачевныхъ условй жизни, невдне истинныхъ причинъ зла оправдываетъ обращене къ всякому орудю спасеня. Но не вамъ, оккультистк, продолжать проповдывать методъ, ведущй только къ усугубленю скорби’. Я сознавала, что она права, и хотя мн тяжело было принять ршене, страшно было отнять у несчастныхъ временный паллативъ противъ страданй, губящихъ ихъ жизнь и приводящихъ многихъ къ ранней смерти, но я все-таки приняла его. Я отказалась переиздать свою брошюру ‘Law of Population’ или продать право на издане, огорчивъ этимъ всхъ своихъ преданныхъ друзей, которые такъ великодушно поддерживали меня въ длинной и настойчивой борьб, имъ тяжело было видть, что я отказалась воспользоваться побдой по непонятнымъ имъ и ложно толкуемымъ причинамъ. Неужели-же всегда будетъ такъ, что, поднимаясь вверхъ, человкъ долженъ на каждомъ шагу попирать или свое сердце, или сердца близкихъ ему людей.

ГЛАВА IX.
Въ борьб съ обществомъ.

Вернувшись къ своей работ посл долгой и опасной болзни, я опять взялась за дло, хотя и со скорбью въ душ, но съ прежней непреклонной твердостью духа. Въ ‘National Reformer’ отъ 15 сентября 1878 г. напечатано было мое небольшое благодарственное письмо выражавшимъ мн сочувстве друзьямъ и уврене, ‘что ни болзнь, ни причинившя ее волненя не ослабили моей ршимости работать для общаго дла’. Въ самомъ дл, я съ новой силой обратилась къ работ, въ которой находила единственное утшене, написанныя мною тогда брошюры противъ англиканской церкви носятъ отпечатокъ особой горечи, потому что именно церковь и лишила меня ребенка, и я безпощадно платила за нанесенный мн ударъ. Въ политической борьб того времени, когда система Биконсфильда была въ полномъ ходу съ своими принципами захвата и наступательныхъ дйствй, я выражала свои мння перомъ и живой рчью, а мои статьи въ защиту честной и свободолюбивой политики въ Инди, такъ-же какъ и протесты противъ захвата Афганистана и другихъ политическихъ преступленй, положили во многихъ индйскихъ сердцахъ основане любви ко мн и кажутся мн теперь подготовкой къ пропаганд среди индусовъ, которой я посвящаю теперь много времени и труда. Въ ноябр того-же года (1878), я написала маленькую книгу ‘Англя, Индя и Афганистанъ’, которая вызвала массу благодарственныхъ писемъ, кром того, ведене процесса противъ м-ра Безанта, дв, а иногда и три публичныя лекци каждое воскресене, не говоря уже объ издательской работ въ ‘National Reformer’ и секретарской должности въ мальтузанской лиг, занимали все мое время. Но я вскор замтила, что у меня образовывается привычка отвлекаться во время чтеня отъ сюжета книги, и предаваться мыслямъ объ отнятой у меня двочк. Чтобы побороть эту слабость, я ршила заняться восполненемъ пробловъ въ моемъ научномъ образовани и подготовиться, между прочимъ, къ какому-нибудь университетскому экзамену. Я ршила, что эта будетъ прекраснымъ отдыхомъ отъ другой моей работы, и въ то-же самое время придастъ моимъ знанямъ большую точность и сдлаетъ меня боле пригоднымъ ораторомъ для дла, которому я посвятила жизнь.

При наступлени новаго года (1879) я въ первый разъ встртила человка, которому я впослдстви обязана была многимъ въ дл научной подготовки — Э. Б. Эвелинга, д-ра наукъ лондонскаго университета и въ высшей степени способнаго учителя въ научной области. Ясный и точный въ своемъ знани, обладающй даромъ крайне доступнаго изложеня, беззавтно преданный наук и съ наслажденемъ преподающй ее другимъ, онъ былъ идеальнымъ учителемъ. Этотъ молодой человкъ началъ писать въ январ 1879 г. подъ псевдонимомъ для ‘National Reformer’, и въ феврал я сдлалась его ученицей, имя въ виду экзаменоваться въ юн въ лондонскомъ университет, что и было исполнено. Могу сказать по опыту всякому, кто переживаетъ душевныя страданя, что подобныя интеллектуальныя занятя доставляютъ громадное облегчене. Въ течене весны, кром обычнаго, дла, т. е. писаня статей и брошюръ, чтеня лекцй и издательства — а чтене лекцй было сопряжено съ путешествями съ одного конца Англи на другой — я перевела объемистую французскую книгу и вынесла на своихъ плечахъ защиту дла объ опек моей дочери въ кассацонномъ суд. Среди всхъ этихъ длъ для меня было громаднымъ наслажденемъ заниматься алгеброй, геометрей и физикой и забывать запутанныя судейскя препирательства, углубляясь въ формулы и задачи. Выигрышъ дла, вернувшй мн право видться съ дтьми, ознаменовалъ собой крупную побду въ тяжелой борьб противъ общества, м-ръ Брэдло писалъ въ ‘National Reformer’, что ‘моя рчь была небывалымъ по смлости заявленемъ свободомысля’, и съ свойственной ему снисходительностью прибавилъ, что партя должна быть мн благодарна ‘за самую сильную защиту свободы убжденй, которую ему приходилось когда либо слышать’.

Среди всей этой борьбы организованная сила парти свободомыслящихъ все боле росла, 650 новыхъ членовъ были приняты въ течене 1878—79 года, а въ юл 1879 г. вступлене въ наши ряды д-ра Эдварда Эвелинга доставило намъ сильнаго и талантливаго поборника и дало сильный импульсъ воспитательной сторон движеня. Я предсдательствовала на его первой лекци въ научномъ клуб, 10-го августа 1879 г., и онъ вскор поплатился за свою смлость, лишившись каедры сравнительной анатоми въ лондонскомъ госпитал, хотя совтъ и призналъ, что онъ выполнялъ свои обязанности съ большой добросовстностью и умньемъ. Однимъ изъ первыхъ результатовъ его обращеня было устройство въ южномъ Кенсингтон двухъ научныхъ классовъ, которые разростались съ каждымъ годомъ, въ 1883 году у насъ уже было 13 классовъ для мужчинъ и женщинъ, и въ нкоторыхъ изъ нихъ шла подготовка къ университетскимъ экзаменамъ, преподавателями были д-ръ Эвелингъ и его воспитанники. Я выдержала экзаменъ на высшй дипломъ по научнымъ предметамъ и получила право преподавать восемь различныхъ предметовъ, Алиса и Ипатя Брэдло послдовали моему примру, и мы вс вмст вели эти классы каждую зиму отъ сентября до мая. Кром того, миссъ Брэдло вела классъ хорового пня.

Это преподаване естественныхъ наукъ и собственныя занятя ими очень пригодились мн въ моей общественной дятельности. Но и здсь религозная и общественная ненависть преслдовали меня. Когда миссъ Брэдло и я стали просить разршеня посщать лекци ботаники въ въ университет, намъ отказали, мн за мои собственные грхи, а ей только за то, что она дочь своего отца. Когда я выдержала учительскй экзаменъ, я цлый годъ не требовала выдачи диплома, чтобы не помшать дочерямъ м-ра Брэдло получить свидтельства объ окончани, позже, когда дипломъ мн былъ выданъ, сэръ Генри Тилеръ обвинилъ въ парламент министерство просвщеня за признане моихъ учительскихъ правъ, и пытался протестовать противъ субсиди правительства школамъ научнаго клуба. Когда я просила разршеня заниматься въ ботаническомъ саду Regent Park’а, управляющй мн отказалъ на томъ основани, что тамъ занимаются его дочери.

Со всхъ сторонъ я встрчала оскорбленя, неизбжныя, конечно, въ моемъ положени относительно общества, но вмст съ тмъ крайне угнетавшя меня. Намъ приходилось пролагать себ путь противъ подобнаго рода трудностей, и каждый шагъ нашъ наталкивался на сопротивлене общества. Какъ-бы хорошо ни было по существу то, что мы длали — а наши школы имли очень большой успхъ — повсюду общество чувствовало вяне ереси, и если м-ра Брэдло и меня упрекаютъ въ излишней рзкости въ нашихъ тогдашнихъ нападкахъ на общество, то нужно не забывать возбуждающее дйстве мелочного преслдованя и постоянныхъ, непрятностей. Для него это было особенно тяжело, онъ видлъ, какъ его дочерей, способныхъ и благородныхъ двушекъ, оскорбляли и преслдовали только за то, что это были его дти, любившя и почитавшя его больше, чмъ кого-либо на свт.

Въ октябр 1879 г. я впервые встртилась съ Гербертомъ Борро,съ которымъ познакомилась боле близко только во время рабочихъ волненй осенью 1887 г., когда намъ пришлось работать въ общемъ дл.

ГЛАВА X.
Парламентская кампаня м-ра Брэдло.

Наступилъ 1880 годъ, знаменательный долгой избирательной кампаней м-ра Брэдло. Посл длинной и тяжелой борьбы, онъ былъ избранъ вмст съ м-ромъ Лабушеромъ, депутатомъ отъ Нордгемптона во время общихъ выборовъ, и такимъ образомъ была одержана побда, стоившая огромныхъ трудовъ. Я всю жизнь не забуду день выборовъ 2-го апрля 1880 года!

Въ четыре часа дня м-ръ Брэдло вошелъ въ комнату въ гостиниц ‘George’, гд сидли его дочери вмст со мной и бросился въ кресло съ словами: ‘все уже сдлано, всхъ нашихъ уже избирали’. Послдовали длинные, тяжке часы ожиданя результатовъ, и когда ршительная минута приблизилась, мы подошли къ окну, вслушиваясь въ глухой гулъ толпы и зная, что послдуетъ или взрывъ аплодисментовъ, или крики бшенства, когда объявленъ будетъ результатъ выборовъ съ крыльца городской думы. Толпа вдругъ притихла, мы поняли, что наступилъ ршительный моментъ и затаили дыхане, затмъ раздался гулъ, дике крики радости и восторга толпы, привтствовавшей своего избранника, вс махали шляпами, шапками и платками, шумное ликоване доходило до неистовства, и пронзительные крики ‘Брэдло депутатъ Нордгемптона!’ звучали безпредльнымъ торжествомъ.

А онъ оставался спокойнымъ, нсколько взволнованный взрывомъ всеобщей любви и радости, молчаливый, чувствуя тяжесть новой отвтственности боле, нежели радость побды. А затмъ, на слдующее утро, когда онъ узжалъ изъ города, толпа мужчинъ и женщинъ, цлое море головъ покрывало путь отъ гостиницы до вокзала, у каждаго окна толпились зрители, цвта Брэдло разввались повсюду, рабоче пробивали себ дорогу, чтобы подойти къ нему поближе, дотронуться до него, отовсюду раздавались крики: ‘онъ нашъ, Чарли, мы добились его и не выпустимъ его’. Какъ они его любили, какъ радовались побд, одержанной посл двнадцати лтъ борьбы.

Увы! Мы думали, что борьба кончена, а она только начиналась, мы думали, что нашъ герой одержалъ побду, а передъ нимъ была еще боле упорная, боле жестокая борьба. Правда, и она кончилась его побдой, купленной, однако, уже цною жизни, побда была окончательной. полной, но лавровый внокъ украшалъ уже гробъ.

Взрывъ негодованя со стороны евангелическаго населеня былъ такъ-же великъ какъ восторгъ друзей Брэдло, но до этого намъ было мало дла. Вдь онъ былъ законно избраннымъ депутатомъ и ничто не могло, какъ намъ казалось, нарушить его права. Засданя парламента должны были начаться 29 апрля, а приведене къ присяг на слдующй день: м-ръ Брэдло условился съ нсколькими другими изъ свободомыслящихъ депутатовъ настаивать на прав замны присяги торжественной декларацей. Онъ полагалъ, что по нкоторымъ актамъ 1869 и 1870 гг., право замны клятвы декларацей было очевиднымъ, онъ готовъ былъ принести клятву, если это необходимо, но полагая, что депутату въ этомъ случа предоставляется выборъ, онъ предпочиталъ форму завреня. 3 мая онъ предсталъ предъ палатой и, по свидтельству сэра Ерскина Мэ, секретаря палаты, подошелъ къ столу и передалъ секретарю письменное заявлене слдующаго содержаня: ‘Достопочтенному предсдателю (Right Honourable Speaker) палаты общинъ. Я нижеподписавшйся, Чарльзъ Брэдло, имю честь покорнйше просить разршеня дать торжественную декларацю въ виду того, что законъ разршаетъ замнить ею клятву (Подпись). Чарльзъ Брэдло’. На вопросъ секретаря, чмъ онъ обосновываетъ свое заявлене, онъ отвтилъ: ‘на дополнительныхъ актахъ 1869 и 1870 гг.’. Секретарь доложилъ предсдателю о заявлени депутата и предсдатель разршилъ м-ру Брэдло обратиться съ запросомъ къ палат. Заявлене м-ра Брэдло было очень короткимъ. Онъ опять сослался на вышеуказанные акты и прибавилъ: ‘я много разъ давалъ деклараци въ течене послднихъ 9-ти лтъ въ высшихъ судебныхъ инстанцяхъ Англи. Я готовъ сдлать то же и сегодня’. Посл этого въ парламент произошла сцена, въ которой Брэдло держалъ себя просто, спокойно и съ большимъ достоинствомъ. М-ра Брэдло попросили временно удалиться изъ залы и, посл его ухода, избрана была комисся для ршеня вопроса о деклараци, эта комисся высказалась противъ деклараци и сдлала докладъ объ этомъ 20 мая. На слдующй день м-ръ Брэдло предсталъ предъ палатой, чтобы дать присягу по предписанной закономъ форм, но противъ этого протестовалъ сэръ Генри Дрюмонъ Вольфъ и дло перешло на разсмотрне новой комисси.

М-ръ Брэдло изложилъ свое дло комисси и заявилъ, что приняте присяги вмняется ему въ обязанность закономъ, при чемъ прибавилъ слдующее: ‘Какую-бы формальность я ни совершилъ, какую-бы присягу ни принесъ, я бы считалъ нравственной обязанностью исполнить ее. Я бы не совершалъ никакихъ формальностей, не произносилъ-бы никакихъ клятвъ, если бы не считалъ ихъ ненарушимыми’. Въ томъ-же дух написано было его письмо въ ‘Times’, въ которомъ онъ говорилъ, что будетъ считать себя связаннымъ, если не буквальнымъ смысломъ присяги, то тмъ духомъ, который ясне выразился-бы въ деклараци, если бы ему позволили произнести ее. Комитетъ высказался противъ него и 23 юня онъ появился на трибун палаты и произнесъ рчь до того сдержанную, благородную и полную достоинства, что члены палаты вопреки своему обыкновеню утратили хладнокрове и покрыли его слова рукоплесканями. Въ дебатахъ, которые предшествовали его рчи, противники м-ра Брэдло забыли самыя обыкновенныя правила приличя и стали распространять совершенно неидущя къ длу клеветы на меня. М-ръ Брэдло отвтилъ на это строгимъ порицанемъ подобной неделикатности. ‘Я отвчаю за самого себя’ — сказалъ онъ — ‘и имю что отвтить, но считаю безтактнымъ и непростительнымъ упоминане какого-нибудь другого имени, кром моего, съ цлью принести мн вредъ’. Эти слова встртили всеобщее одобрене. Онъ ссылался всецло на законы.

‘Я еще не произнесъ — и надюсь, что никакое возбуждене не заставитъ меня произнести ни одного слова, которое обнаруживало-бы хоть тнь желаня встать въ оппозицю съ палатой. Я всегда училъ, проповдывалъ и врилъ въ главенство парламента, и изъ-за того, что въ данную минуту голосъ его можетъ оказаться враждебнымъ мн, я не стану отрицать принциповъ, которые всегда признавалъ, но я утверждаю, что одна палата — хотя-бы и наиболе важная, каковой я всегда считалъ эту — не иметъ права отмнять закона. Законъ даетъ мн право подписать декларацю, замняющую клятву, и занять мсто тамъ (онъ движенемъ руки указалъ на скамьи). Я не отрицаю, что съ той минуты, какъ я начну засдать, вы можете изгнать меня безъ всякаго другого повода, кром вашей доброй воли. Это ваше право. Вы имете полную власть надъ своими членами. Но вы не можете изгнать меня до тхъ поръ, пока я не буду говорить съ моего законнаго мста не какъ проситель, каковымъ я являюсь теперь, а какъ имющй право голоса, подобно всякому другому члену палаты… Я готовъ допустить, если хотите, что вс мои убжденя ошибочны и заслуживаютъ наказаня. Пусть-же законъ караетъ ихъ. Если-же вы говорите, что законъ этого не можетъ сдлать, то вы утверждаете тмъ самымъ, что сами не имете на это права, и я взываю къ общественному мнню противъ несправедливости подобнаго нарушеня закона. Прошу извиненя у васъ, господинъ предсдатель, и у палаты, если выражаюсь слишкомъ рзко и если мои слова кажутся непочтительными. Въ случа вашего отказа, мн придется выразить ршительный протестъ, но прежде чмъ совершенъ будетъ роковой шагъ, который уронитъ и мое достоинство и ваше,— мое не иметъ большой цны, но вы представляете собой сословя Англи,— я прошу васъ безъ угрозъ и безъ всякаго намреня придавать большую цну себ, но какъ одинъ человкъ противъ шестисотъ, оказать мн ту справедливость, которую оказывали мн судьи, когда я говорилъ предъ ними’.

Но никакое краснорче, никакая просьба о правосуди не могла сломить торйскаго ханжества, и палата постановила отказать ему въ произнесени деклараци. Когда предсдатель вызвалъ къ столу м-ра Брэдло и сообщилъ ему ршене, м-ръ Брэдло отвтилъ твердымъ голосомъ: ‘Я почтительно отказываюсь подчиниться резолюци палаты, потому что эта резолюця идетъ противъ закона’. Предсдатель обратился къ палат за полномочями, и посл нкоторыхъ пренй — палата высказалась за подтверждене отказа. Еще разъ дано было приказане, еще разъ произнесенъ отказъ и дежурному офицеру дано было приказане удалить его изъ залы засданя. Странное получилось зрлище, когда маленькй капитанъ Госсэ подошелъ къ депутату геркулесовскихъ размровъ и вс задавали себ вопросъ, можетъ-ли приказане быть исполненнымъ, но Чарльзъ Брэдло не былъ человкомъ, способнымъ на грубое сопротивлене, и легкое прикосновене къ его плечу было для него проявленемъ авторитета, которому онъ подчинялся. Съ серьезнымъ видомъ послдовалъ онъ за маленькимъ капитаномъ и былъ помщенъ въ часовой башн парламента, гд долженъ былъ выжидать ршеня палаты относительно него, это былъ одинъ изъ самыхъ странныхъ узниковъ, потому что въ его лиц заключенъ былъ въ оковы законъ.

Въ спецальномъ номер ‘National Reformer’, дающемъ отчетъ о засданяхъ комисси о заключени м-ра Брэдло въ башню, я нахожу слдующя слова, написанныя мною тогда: ‘Партя торевъ, пораженная на выборахъ народнымъ голосованемъ, восторжествовала на одинъ моментъ въ парламент. Человкъ, избранный нордгемптонскими радикалами, былъ заключенъ въ тюрьму по требованю торевъ только изъ-за того, что онъ хотлъ выполнить обязательства, возложенныя на него его избирателями. Въ ту минуту, какъ этотъ номеръ газеты пойдетъ въ печать, я буду въ Вестминстер, чтобы получить отъ него указаня, какъ вести затянную парламентомъ борьбу съ избирательной массой’. Я застала его усердно пишущимъ, приготовленнымъ ко всякому исходу его дла, готовыми, къ долгому заключеню. На слдующй день появился маленькй, написанный мною памфлетъ ‘Создатели законовъ и нарушители ихъ’, и въ немъ я обращалась къ общественному мнню. Разсказавши то, что произошло, я въ заключене говорила: ‘Пусть выскажется общество. Гладстонъ и Брайтъ стоятъ за свободу, и поддержка, въ которой имъ отказываютъ въ палат, найдется извн. Нечего терять времени. Пока мы бездйствуемъ, представитель народа незаконнымъ образомъ содержится въ тюрьм. Нордгемптону нанесено оскорблене и нарушене правъ одной общины равняется вызову всмъ другимъ. Свобода выборовъ обусловливаетъ нашу свободу, отъ свободы совсти зависитъ прогрессъ, землевладльцы и лорды торйскаго лагеря бросили вызовъ народу и мрятся теперь силами съ массой. Пусть-же масса выскажется’. Но въ воззваняхъ не было никакой надобности въ то время, потому что сама по себ расправа съ м-ромъ Брэдло вызвала такой взрывъ негодованя, что на слдующй день узникъ былъ освобожденъ и посыпались со всхъ сторонъ протесты противъ безцеремоннаго поведеня палаты.

Въ Westminster Hall собралось 4,000 человкъ поздравлять м-ра Брэдло съ его освобожденемъ. Мене, чмъ въ недлю 200 митинговъ выразили свой протестъ. Либеральныя ассоцаци, клубы, общества присылали адреса, преисполненные гнва и требованй правосудя. На Трафальгаръ-сквэр собралась самая большая толпа — по свидтельству газетъ — когда-либо собиравшаяся тамъ, въ слдующй четвергъ — митингъ состоялся въ понедльникъ — палата общинъ отказалась отъ своего прежняго ршеня, и разршила ему, въ пятницу 2-го юля, произнести декларацю и занять свое мсто. ‘Наконецъ, кончена тяжкая борьба’, писала я, ‘и законъ и справедливость восторжествовали’. Палата общинъ,— отвергнувъ резолюцю торевъ и ультра-монтанской парти, возстановила свою репутацю въ глазахъ свта. Это было торжествомъ закона, произведеннымъ усилемъ честныхъ людей — хотя и различныхъ оттнковъ убжденя, но съ одинаковой врой въ справедливость — надъ торйскимъ презрнемъ къ закону и ультрамонтанскимъ ханжествомъ. Это было возстановленемъ гражданской и религозной свободы при самыхъ тяжелыхъ обстоятельствахъ, доказательствомъ, что палата общинъ создане народа, а не аристократическй клубъ, имющй въ своихъ рукахъ право принять или не принять члена.

Борьба между Чарльзомъ Брэдло и его преслдователями перенесена была теперь въ область судебныхъ разбирательствъ. Какъ только онъ занялъ свое депутатское мсто, противъ него возбуждено было преслдоване за то, что онъ вотируетъ, не будучи приведенъ къ присяг, это было началомъ томительной кампани, которую затяли побжденные имъ враги, чтобы заставить его отказаться отъ депутатства, доставшагося ему столь дорогой цной. Въ течене долгихъ мсяцевъ м-ръ Брэдло успшно боролся, выступая лично противъ каждаго изъ своихъ частныхъ обвинителей, нападки эти все умножались, но онъ продолжалъ бороться, доводилъ разбирательства до палаты лордовъ и тамъ одерживалъ побду. Но подобное торжество стоило ему столько здоровья и столькихъ денежныхъ издержекъ, что онъ, наконецъ, ослаблъ физически и впалъ въ долги. Въ самомъ дл, за это время ему не только приходилось состязаться на суд и исполнять свои парламентскя обязанности, но ему приходилось еще зарабатывать себ пропитане чтенемъ лекцй и писательствомъ, такимъ образомъ, ночи, свободныя отъ парламентскихъ засданй, онъ проводилъ за неустанной работой или въ перездахъ изъ города въ городъ. Многе изъ сраженныхъ имъ враговъ обращали оруже противъ меня, надясь этимъ причинить ему огорчене. Такъ, адмиралъ сэръ Джонъ Гэй изъ Вйтона собирался выступить противъ меня до того грубо, что ‘Scotsman’ и ‘Glasgow Herald’ отказались печатать его замтки.

25 августа я очутилась въ Брюсселъ, куда отправилась вмст съ миссъ Брэдло на ‘Интернацональный конгресс свободомыслящихъ’. Это былъ очень интересный конгрессъ, въ которомъ принималъ участе, между прочимъ, д-ръ Людвигъ Бюхнеръ. Тамъ положено было основане ‘интернацональному союзу свободомыслящихъ’, который много содйствовалъ единеню свободомыслящихъ въ различныхъ государствахъ и устраивалъ интересные конгрессы въ слдующе годы въ Лондон и Амстердам, но кром этихъ създовъ, онъ ничего не устроилъ и выказалъ отсутстве жизненности и энерги. Въ сущности, парти свободомыслящихъ въ каждой стран приходилось такъ много работать, чтобы создать себ положене, что на интернацональную организацю она могла тратить лишь очень немного времени и труда. Что касается лично меня, то знакомство съ д-ромъ Бюхнеромъ привело къ интересной переписк и съ его соглася я перевела 14-ое издане его ‘Kraft und Stoff’ и нсколько другихъ его трудовъ. Эта осень 1880 года ознаменовалась разгаромъ борьбы либеральнаго правительства противъ ирландскихъ вожаковъ и я была сильно занята пропагандой въ англйскомъ обществ истиннаго пониманя ирландскихъ длъ, даже осмливаясь идти въ этомъ отношени противъ принциповъ столь высокопочитаемаго человка, какъ м-ръ Гладстонъ. Дло это было очень трудное, потому что много рзкаго говорилось противъ Англи и всего англйскаго, но я показывала наглядными цифрами, разсматривая экономическое положене всхъ графствъ Англи, что жизнь и собственность находятся въ гораздо большей безопасности въ Ирланди, чмъ въ Англи, что въ Ирланди совершается удивительно малое число преступленй, за исключенемъ тхъ, которыя порождаются аграрными распрями, и приходила тмъ самымъ къ заключеню, что и въ этой области вс преступленя исчезли-бы, если-бы законъ установилъ отношеня между поземельнымъ собственникомъ и фермеромъ и положилъ-бы тмъ самымъ конецъ безпощаднымъ изгнанямъ несостоятельныхъ фермеровъ и тмъ страшнымъ поступкамъ, къ которымъ приводитъ отчаяне и месть.

Моя осенняя работа разнообразилась еще преподаванемъ въ естественно-научныхъ классахъ и диспутами съ однимъ представителемъ англиканской церкви, кром того, я потеряла много времени изъ-за операци, приковавшей меня къ постели на три недли и принесшей мн пользу лишь въ томъ отношени, что я научилась писать лежа и сдлала въ такомъ положени значительную часть перевода Бюхнера. При этомъ случа я не могу не отмтить то, что мн кажется несомнннымъ по отношеню къ сильной работ. Самый напряженный трудъ не убиваетъ человка. Я нашла въ ‘National Reformer’, 1880 г., слдующую замтку м-ра Брэдло: ‘нечего и повторять, до того этотъ печальный фактъ несомнненъ, что, по мнню лучшихъ своихъ друзей, м-ссъ Безантъ слишкомъ много работала за послдне два года’. Теперь уже 1893 г. и 13 лтъ, прошедшя съ тхъ поръ, полны непрерывной работы, и до сихъ поръ я работаю безъ конца и чувствую себя прекрасно. Просматривая ‘National Reformer’ за вс эти годы, я прихожу къ убжденю, что эта газета имла большое воспитательное значене для общества. М-ръ Брэдло очень опредленно и ясно трактовалъ политическе и теологическе вопросы, д-ръ Эвелингъ блестяще поставилъ научный отдлъ, на мою долю выпадало много дидактической работы по вопросамъ политической и нацональной этики въ сношеняхъ Англи съ боле слабыми нацями. Мы всей душой отдавались труду и оказывали несомннное вляне на установлене боле высокаго пониманя истинной нравственности.

Весной 1881 г. апелляцонный судъ подтвердилъ приговоръ, лишающй м-ра Брэдло права на депутатство изъ-за непринесеня присяги, и его мсто объявлено было вакантнымъ, но Нордгемптонскй округъ снова избралъ его, несмотря на чудовищныя клеветы, взводимыя на него врагами, и онъ былъ правъ, утверждая, что это были самые тяжелые и горьке для него выборы въ жизни. Его дятельность въ парламент создала ему громадную популярность во всей Англи, и онъ повсюду признавался большой силой, вслдстве этого, къ ненависти клерикаловъ присоединился еще страхъ торевъ, и стараня удалить его изъ парламента усилились вдвойн.

Онъ былъ введенъ въ палату общинъ м-ромъ Лабушеромъ и м-ромъ Бертомъ какъ новый членъ парламента, но тогда выступилъ сэръ Стафордъ Норскотъ и, посл долгихъ пренй, заключавшихъ въ себ также длинную рчь м-ра Брэдло, ему было отказано большинствомъ тридцати трехъ голосовъ въ прав принести присягу и занять мсто на скамьяхъ палаты. Посл долгихъ волненй, въ течене которыхъ. м-ръ Брэдло отказывался удалиться и палата не ршалась примнить насиля, засдане было отложено, наконецъ, правительство предложило внести билль о замн присяги декларацей, и м-ръ Брэдло общалъ, съ соглася своихъ избирателей, обождать ршеня палаты относительно билля.

Тмъ временемъ организована была лига для защиты конституцонныхъ правъ и агитаця въ стран все разросталась. Куда-бы м-ръ Брэдло ни прзжалъ для организаци митинговъ, его ждала громадная толпа — а онъ путешествовалъ съ одного конца Англи въ другой — и его воззваня къ справедливости находили живой откликъ. 2-го юля, вслдстве препятствй со стороны торевъ, м-ръ Гладстонъ написалъ м-ру Брэдло, что правительство отказывается внести билль о деклараци, это заявлене побудило м-ра Брэдло явиться опять въ палату общинъ, и онъ назначилъ для этого день 3-го августа, для того, чтобы ирландскй аграрный билль смогъ-бы пройти безъ промедленя изъ-за его избраня. Парламентъ былъ окруженъ полицей въ этотъ день, большя ворота заперты, полицейске отряды помщены внутри зданя и въ течене цлаго юля продолжалось осадное положене. 2-го августа состоялся многолюдный митингъ на Трафальгэръ-сквер, тамъ присутствовали депутаты ото всхъ графствъ Англи и даже изъ Эдинбурга, и въ среду, 3-го августа, м-ръ Брэдло отправился въ парламентъ. Послдня его слова ко мн были: ‘народъ вритъ вамъ боле, чмъ кому-либо, кром меня, что-бы ни случилось, помните, что-бы ни случилось, не допускайте толпы до насильственныхъ дйствй, и надюсь, что вы сумете удержать ихъ въ границахъ’. До дверей парламента онъ дошелъ съ д-ромъ Эвелингомъ, затмъ отправился одинъ во внутрь. Дочери его пошли вмст со мной и съ нсколькими сотнями людей, несущихъ съ собой петици — по десяти человкъ на каждую петицю, каждую депутацю изъ десяти человкъ пересчитывали очень тщательно и тогда только позволяли проходить черезъ ворота, открытыя только такъ, чтобы пропускать по одному человку. Такимъ образомъ, мы пробрались до Westminster Hall, гд остановились ждать у входа въ рекреацонную залу.

Полицейскй чиновникъ подошелъ къ намъ и приказалъ удалиться. Я вжливо замтила ему, что мы имемъ право быть здсь. На это послдовалъ драматическй окрикъ: ‘четверыхъ полицейскихъ сюда’. Они явились, стали глядть на насъ, а мы на нихъ. ‘Мн кажется, что вамъ слдовало-бы поговорить съ инспекторомъ Денингомъ прежде чмъ прибгать къ насильственнымъ мрамъ’, спокойно замтила я. Они согласились съ этимъ, и чрезъ нсколько минутъ явился инспекторъ, убдившись, что мы стоимъ тамъ, гд имемъ право, и никому не мшаемъ, онъ сдлалъ выговоръ своимъ слишкомъ усердствующимъ подчиненнымъ и они удалились, оставивъ насъ въ поко. Инспекторъ Денингъ былъ въ самомъ дл очень тактичный и обходительный человкъ, и вообще во всей этой истори, полиця, охранявшая парламентъ, вела себя прекрасно. Даже когда ей приказано было напасть на м-ра Брэдло, она старалась по возможности избгать насиля. Грубость и жестокость дальнйшихъ сценъ была уже виной м-ра Эрскина, сержанта залы засданй, и его приставовъ, выказавшихъ истинное зврство. Д-ръ Эвелингъ писалъ въ то время по личнымъ впечатлнямъ слдующее: ‘Полицейскимъ тяжело было выполнять свой долгъ, какъ люди смлые, они сочувствовали смлости Брэдло. Они только точно исполняли приказаня, затмъ выказывали большое добродуше’. Постепенно толпа подателей петицй все боле росла, слышался глухой ропотъ, потому что неизвстно было, что длалось въ зал засданя, а вс эти люди были глубоко преданы своему ‘Чарли’. Вс они были въ большинств случаевъ уроженцы свера Англи, настойчивые и независимые по природ. Они полагали, что имютъ право пройти въ залу, и вдругъ, по импульсу, который можетъ вдругъ воодушевить цлую толпу на общее дло, раздались дружные крики: ‘петицю, петицю! мы требуемъ справедливости!’ и вся толпа хлынула къ дверямъ, приступая къ полици, охранявшей входъ. У меня промелькнули въ голов слова м-ра Брэдло: ‘я полагаюсь на васъ, вы удержите ихъ въ границахъ’, и какъ только полиця двинулась навстрчу толп, я очутилась между двумя лагерями, избравъ позицю на верхней ступени лстницы, чтобы каждый человкъ въ толп могъ видть меня. Когда они отступили на нсколько шаговъ, пораженные моимъ появленемъ здсь, я стала убждать ихъ держаться спокойно ради м-ра Брэдло, и хранить для него спокойстве, которое онъ такъ просилъ не нарушать. Мн потомъ передавали, что полиця стала смяться, когда я бросилась впередъ,— они сочли безумемъ мою попытку дать отпоръ устремившейся впередъ толп, но я отлично знала, что друзья м-ра Брэдло не пойдутъ противъ меня, и когда движене толпы сразу остановилось, полиця перестала смяться и отошла, предоставивъ мн дйствовать по моему усмотрню.

Толпа отступала съ недовольнымъ видомъ, съ трудомъ удерживая себя, обуздывая свое негодоване, и длая это только ради него. Не знаю, однако, исполнила-ли бы я такъ свято его поручене, если-бы знала, что происходитъ внутри. Многе говорили мн впослдстви въ сверныхъ городахъ, когда я прзжала туда: ‘О, если-бы вы дали намъ тогда волю, мы-бы на плечахъ внесли его въ палату, прямо къ креслу предсдателя’. Вдругъ мы услышали страшный трескъ разбивающагося стекла и выбиваемыхъ рамъ, и чрезъ нсколько минутъ ко мн пришли съ извстемъ, что м-ръ Брэдло на двор парламента. Мы кинулись туда и увидли его, безмолвнаго и мертвенно-блднаго, съ застывшимъ каменнымъ выраженемъ лица, съ разорваннымъ платьемъ, неподвижно стоящаго противъ дверей палаты. Позже только мы узнали постыдную исторю того, что случилось: какъ на человка, пришедшаго заявить о своемъ прав, и пришедшаго однимъ, безъ друзей, чтобы избжать столкновеня и насиля, набросилось 14 человкъ такъ-называемой центральной бригады, полицейске и пристава, какъ они бросились на него, вытолкали его изъ залы засданя и столкнули съ лстницы, разбивая въ своемъ неистовств окна и двери выхода, онъ-же не отвтилъ ни однимъ ударомъ, употребляя свою громадную физическую силу только для пассивнаго сопротивленя. ‘Изъ всхъ, кого я видлъ, никто не боролся такимъ образомъ одинъ противъ десяти’, сказалъ одинъ изъ полицейскихъ начальниковъ, возмущенный самъ той несправедливостью, которую онъ вынужденъ былъ совершить по долгу службы. Одинъ изъ очевидцевъ такъ описывалъ въ газетахъ сцену, произошедшую въ палат общинъ: ‘сильнаго, широкоплечаго, увсистаго м-ра Брэдло трудно было сдвинуть съ мста, тмъ боле, что онъ противился насилю каждымъ первомъ и каждымъ мускуломъ. Упираясь и борясь противъ все боле возрастающаго числа нападающихъ, онъ отстаивалъ каждый дюймъ пространства съ изумительною настойчивостью, и отказывался отъ него только посл нечеловческихъ усилй удержать его. Зрлище становилось невыносимымъ, жертва насиля теряла послдня силы, лицо м-ра Брэдло, несмотря на возбуждене борьбы, длалось зловще блднымъ. Члены отказывались служить ему. Фраза, сказанная на Трафальгэръ-сквер о томъ, что этого человка можно сломать, но никакъ не согнуть, приходила многимъ въ голову при взгляд на него’. Они вытолкали его и на двор произошла короткая отрывистая словесная перепалка. ‘Я былъ очень близокъ отъ большой опрометчивости, когда очутился у дверей’, разсказывалъ онъ впослдстви. ‘Я былъ сильно взбшенъ и сказалъ инспектору Денингу: ‘скоро я вернусь съ достаточной силой, чтобы устоять’. Онъ спросилъ: ‘когда?’ на что я отвтилъ: ‘черезъ минуту, если только я захочу поднять руку’. Онъ стоялъ на двор парламента и тамъ, за воротами, было цлое море головъ, толпа людей, собравшихся со всхъ сторонъ Англи изъ любви къ нему и для защиты представляемаго имъ великаго права избирать въ члены парламента того, кого они хотятъ. Брэдло никогда не былъ боле великимъ, чмъ въ этотъ моментъ, когда ему нанесено было тяжкое оскорблене и несправедливость торжествовала. Въ немъ кипла гордость человка съ страстнымъ темпераментомъ, онъ страдалъ къ тому-же отъ физическаго насиля, мускулы болли у него отъ страшнаго напряженя, такъ что цлыми недлями посл того ему приходилось ходить съ забинтованными руками, и все-таки онъ имлъ достаточно силы духа, чтобы побдить свой гнвъ, побороть въ себ жажду мести, доведенную до крайности физическими страданями, зная, что тысячи людей стоятъ въ двухъ шагахъ, готовые броситься куда угодно по одному его слову, онъ послалъ сказать имъ, что онъ проситъ ихъ разойтись спокойно, безъ всякихъ манифестацй, и назначилъ мсто и время митинга вечеромъ, вдали отъ сцены происшедшихъ событй. Но какя нравственныя муки онъ испытывалъ при этомъ, можетъ понять только тотъ, кто зналъ, до чего сильно было у него преклонене предъ авторитетомъ парламентской власти и его уважене предъ закономъ и вра въ правосуде. Въ этотъ день разбиты были его политическе идеалы, его нацональная гордость, вра, что и относительно врага англйское правительство не измнитъ себ, и что, несмотря на вс свои слабости, англичане ставятъ на первомъ мст честь и рыцарство. ‘По крайней мр,— говорилъ онъ мн вечеромъ того дня,— никто изъ-за меня не будетъ сегодня ночевать въ тюрьм, ни одна женщина не обвинитъ меня за то, что ея мужъ убитъ или раненъ, но…’ Лицо его исказилось выраженемъ величайшей муки, и посл этого рокового дня Чарльзъ Брэдло сдлался другимъ человкомъ. Нкоторые люди легко относятся къ своимъ идеаламъ, у него-же вся душа горла ими, онъ былъ истиннымъ англичаниномъ, преданнымъ законамъ, свободолюбивый до мозга костей, съ нацональной гордостью, напоминающей патротовъ XVII в. Его сердце сражено было измной, онъ отправился въ парламентъ одинъ, вря въ честность своихъ враговъ, готовый подчиниться приговору объ удалени изъ палаты или арест — послдняго онъ главнымъ образомъ и ожидалъ, но онъ никогда не предполагалъ, что отправившись одинъ навстрчу врагамъ, онъ подвергнется грубому и коварному насилю и что члены палаты общинъ загрязнятъ парламентскя традици грубымъ оскорбленемъ законно избраннаго члена и сценой, боле достойной кабака, чмъ великой палаты общинъ, гд дйствовали Гемпденъ и Вэнъ, и члены которой умли всегда ограждать себя отъ королевской власти и отстаивать свои права.

Эти бурныя сцены вызвали у правительства общане заступничества: м-ръ Брэдло не получилъ законнаго удовлетвореня за причиненное ему оскорблене, да и не могъ его получить, дйствя парламентской полици покрыты были распоряженемъ самой палаты, но правительство общало поддерживать его притязаня на депутатское мсто въ слдующую сессю. Это помшало намъ начать противъ правительства кампаню, которую мы намревались вести. Я организовала на собственный страхъ, большое общество людей, поклявшихся отказаться посл извстнаго срока отъ употребленя всхъ продуктовъ, обложенныхъ пошлиной, и взять свои деньги изъ правительственныхъ сберегательныхъ кассъ, что въ значительной мр должно было повредить финансовому положеню правительства. Откликъ рабочихъ на мой призывъ былъ истинно трогательный. Одинъ рабочй писалъ мн, что такъ-какъ онъ никогда не куритъ и не употребляетъ спиртныхъ напитковъ, то онъ откажется теперь отъ чая, друге заявляли, что хотя курене единственная роскошь въ ихъ жизни, они все-таки готовы отказаться и отъ нея. Скрпя сердце, я стала просить рабочихъ не брать въ руки страшнаго орудя, говоря, что ‘мы не имемъ права создавать финансовыя затрудненя правительству, за исключенемъ тхъ случаевъ, когда правительство отказывается исполнять свой долгъ и ограждать законъ. Теперь оно общало намъ правосуде и намъ нужно подождать’. Тмъ временемъ, м-ръ Брэдло лежалъ больной съ поврежденными мускулами руки, мшавшими ему двинуться и это привело къ перемирю въ парламентской борьб, съ небольшими только стычками, отъ времени до времени. Я являлась въ парламентъ два, три раза, и одно изъ моихъ обращенй къ собравшейся предъ палатой публик сдлалось предметомъ интерпеляци м-ра Ритчи, въ то-же время сэръ Генри Тейлеръ велъ отчаянную борьбу противъ нашихъ естественно-научныхъ курсовъ. Другимъ осложненемъ моей тогдашней жизни было упоминане моего имени,— получившаго рыночную цнность въ ту пору безпрестанной борьбы — на заголовк брошюръ, о которыхъ я не имла никакого представленя, это мошенничество моимъ именемъ въ англйскихъ колоняхъ доставило мн кучу непрятностей. Кром этихъ, волновавшихъ меня тогда длъ, я занята была политической агитацей въ стран, организацей конгресса свободомыслящихъ въ Лойдон, научными занятями и преподаванемъ, чтенемъ естественно-научныхъ лекцй въ научномъ клуб, перепиской съ манчестерскимъ епископомъ, который громилъ свободомыслящихъ, и писанемъ направленной противъ этого епископа брошюры ‘Бракъ по завту Бога’. Среди всей этой работы осенне мсяцы промчались очень быстро.

Съ сожалнемъ вспоминаю объ одномъ инцидент той поры. Приведенная въ заблуждене неполнымъ знанемъ природы и научныхъ методовъ, а также опасенемъ, что если мшать людямъ науки длать опыты надъ животными, они, быть можетъ, станутъ пробовать т-же снадобья на бдныхъ больныхъ въ госпиталяхъ, я написала дв статьи, вышедшя потомъ отдльной брошюрой, противъ билля сэра Эрдля Вильмота ‘о полномъ уничтожени вивисекци’. Я ограничивала свою защиту оправдыванемъ только высоко-талантливыхъ людей, занятыхъ самостоятельными изслдованями, и принимала на вру то, что мн говорили заинтересованные люди о характер опытовъ, не стараясь проврить ихъ сама. Это повело къ напечатаню единственной вещи, въ сочинени которой я горько раскаиваюсь. Д-ръ Анна Кингсфортъ написала возражене противъ моихъ статей и я съ готовностью помстила ея отвты въ той-же газет, гд появились и мои статьи — въ ‘National Reformer’, и затронувъ тамъ вопросъ о нравственномъ чувств, она сразу нашла во мн откликъ. Въ конц концовъ, внимательно изучивъ дло, я увидла, что вивисекця за границей сильно отличается отъ вивисекци въ Англи, увидла, что это въ самомъ дл истинная жестокость, и перестала говорить хотя-бы слово въ защиту ея.

Въ 1882 г. не наступилъ еще конецъ борьб, въ которую замшанъ былъ м-ръ Брэдло и вс близке ему люди. 7-го февраля онъ въ третй разъ говорилъ предъ палатой общинъ и закончилъ рчь предложенемъ, приняте котораго положило-бы конецъ распр. ‘Я готовъ удалиться изъ парламента, сказалъ онъ,— на четыре или пять недль, если палата общаетъ за это время, или въ течене промежутка времени, необходимаго для ршеня подобнаго вопроса, заняться биллемъ о деклараци. Я радъ покориться закону, и если палата позволитъ мн указать ей путь къ возможному между нами соглашеню, я готовъ это сдлать. Нкоторые изъ достопочтенныхъ членовъ говорили, что это былъ-бы охранный билль Брэдло. Но Брэдло боле гордъ, чмъ вы. Пусть билль пройдетъ безъ права примненя его къ выборамъ, произошедшимъ до утвержденя его, я обязываюсь не претендовать на свое мсто теперь, и когда билль будетъ утвержденъ, я выступлю снова кандидатомъ. Я не боюсь. Если я не гожусь для моихъ избирателей, они могутъ смстить меня, но вы на это права не имете. Только смерть можетъ остановить мой протестъ’. Но палата не вошла въ соглашене. Онъ просилъ о 100,000 подписяхъ для поддержки своихъ конституцонныхъ правъ, а въ течене 8-го, 9-го и 10-го февраля представлено было 1,008 петицй съ 241,970 подписями, палата отнеслась къ нимъ съ полнымъ презрнемъ. Брэдло отказали въ признани его мста вакантнымъ, лишая такимъ образомъ Нордгемптонъ одного депутата и закрывая путь всякому законному возстановленю правъ. М-ръ Лабушеръ, сдлавшй все, что можетъ сдлать добросовстный товарищъ для собрата, внесъ билль о деклараци, но встртилъ суровый отпоръ. М-ръ Гладстонъ отказалъ въ поддержк билля и вс враги свободы стали торжествовать. Изъ состояня такого спокойнаго проявленя полновластя палата была выбита смлымъ поведенемъ члена, котораго она старалась не подпускать къ себ, который неожиданно для пораженной его поведенемъ палаты пришелъ, произнесъ присягу, занялъ свое мсто и сталъ ждать дальнйшихъ событй. Палата изгнала его — ей не оставалось, конечно, ничего другого длать посл его поступка — и м-ръ Лабушеръ потребовалъ новаго избраня для Нордгемптона, ‘депутатъ котораго, Чарльзъ Брэдло, изгнанъ изъ палаты’. Нордгемптонъ, преданный Брэдло попрежнему, избралъ его въ третй разъ, число его избирателей увеличилось на 359 противъ второго избраня, и это торжество встрчено было съ неописуемымъ энтузазмомъ во всхъ большихъ городахъ Англи. Небольшимъ большинствомъ въ 15 голосовъ въ палат, имющей 599 членовъ,— и даже это небольшое большинство было слдствемъ колебаня правительства,— ему отказано было въ прав занять свое мсто. Но теперь вся либеральная пресса приняла участе въ спор, вопросъ о присяг и деклараци сдлался пробнымъ камнемъ каждаго кандидата въ парламентъ и правительство было предупреждено, что оно отчуждаетъ своихъ лучшихъ друзей. ‘Pall Mall Gazette’ сдлалась, наконецъ, выразителемъ назрвшаго общественнаго мння: ‘Чмъ билль о присяг можетъ принести ущербъ правительству? Мы уврены, по крайней мр, въ томъ, что, противодйствуя биллю, правительство мене всего дйствуетъ въ свою пользу на выборахъ. Нтъ сомння, что выборы будутъ длаться только по этому вопросу, и всякй либералъ, отказывающйся вотировать за такой билль, потеряетъ поддержку радикаловъ въ нордгемптоновскомъ род при всякихъ выборахъ. Либеральная пресса всей страны выказываетъ полное единодуше въ этомъ отношени, нужно только, чтобы правительство выказало немного больше храбрости и признало, что даже на практик честность лучшая политика’. Правительство не было согласно съ этимъ и поплатилось за это, потому что одной изъ причинъ его пораженя, послдовавшаго на выборахъ, было негодоване, возбужденное его колебанями и трусостью по отношеню къ избирательнымъ правамъ. Я имла полное основане писать въ ма 1882 года, что ‘Чарльзъ Брэдло, вслдстве причиненнаго ему зла, сдлался воплощенемъ великаго принципа’. Въ самомъ дл, агитаця разросталась въ Англи все сильне, до тхъ поръ, пока избранный опять на общихъ выборахъ онъ былъ, наконецъ, допущенъ къ присяг и занялъ свое мсто, тогда уже онъ внесъ билль о присяг и провелъ его, не только давая этимъ право деклараци членамъ парламента, но устанавливая, что свободомысляще имютъ право быть присяжными засдателями, и освобождая свидтелей отъ оскорбленй, которыя наносились отказывающимся приносить присягу, такимъ образомъ онъ закончилъ полной побдой единственную въ своемъ род борьбу, и увковчилъ свое имя въ конституцонной истори Англи.

Въ палат лордовъ, лордъ Редсдаль внесъ билль о недопущени атеистовъ въ парламентъ, но въ виду господствовавшаго въ то время общественнаго настроеня, лорды отказались провести его, высказывая, конечно, глубокое сожалне по этому поводу. Но тмъ временемъ сэръ Генри Тэйлеръ сталъ требовать въ палат общинъ возбужденя преслдованй за святотатство противъ м-ра Брэдло и его друзей и въ то-же время началъ походъ противъ дочерей м-ра Брэдло, противъ меня и д-ра Эвелинга, за наше преподаване естественныхъ наукъ. Это были все новыя и новыя осложненя нашей борьбы, но никто изъ насъ не падалъ духомъ и не отчаивался въ конечной побд свободомысля.

ГЛАВА XI.
Дальнйшй ходъ борьбы.

Вся эта неустанная борьба на религозномъ поприщ не длала меня слпой къ бдствямъ Ирланди, столь дорогой моему сердцу, сдавленной въ тискахъ ‘принудительнаго билля’ Форстера. Статья, которую я написала тогда подъ заглавемъ ‘принудительныя мры въ Ирланди и ихъ послдствя’, появилась отдльной брошюрой и получила широкое распространене.

Я говорила въ стать противъ выселеня — 7020 человкъ было выселено за кварталъ, оканчивающйся мартомъ — и о томъ, что нужно назначить судъ надъ заключенными по подозрню, о возмщени убытковъ тмъ, кто до аграрнаго закона выступалъ противъ беззаконй, устраненныхъ аграрнымъ закономъ, я доказывала, что ‘никакя мры не могутъ повести къ успокоеню Ирланди не только пока не будутъ освобождены ирландцы, томящеся въ тюрьмахъ, но пока благородный и несчастный Мэйкель Давиттъ не вернется въ Ирландю свободнымъ человкомъ’.

Наконецъ, правительство перемнило тактику и ршило дйствовать съ большей справедливостью, оно послало лорда Фредерика Кавендиша въ Ирландю, давъ ему полномоче освободить ‘заподозрнныхъ’, но онъ едва усплъ дохать, какъ былъ убитъ. Это убйство встника мира было истинно гнуснымъ поступкомъ. Я была въ это время въ Блэкборн, куда прхала читать лекцю ‘объ ирландскомъ вопрос’, и только что направилась въ залу собраня, радостная и преисполненная надеждой на близящееся спокойстве, какъ мн передали телеграмму объ убйств. Я никогда не забуду обнявшаго меня ужаса и отчаяня. ‘Убитъ не одинъ человкъ’, писала я черезъ два дня посл того, ‘а убита только что народившаяся надежда на дружбу между двумя нацями, вновь раскрыта пропасть ненависти, которая уже близка была къ исчезновеню’. Увы, убйство не преминуло привести къ ожидаемымъ послдствямъ, и внушило правительству новую несправедливую мру. Оно поспшило внести въ парламентъ новый принудительный билль, и провести его черезъ вс парламентскя стади, несмотря на всеобщее возбуждене, я продолжала проповдывать уклонене отъ ршительныхъ мръ, хотя моя задача становилась все трудне. ‘Безконечно трудно’, писала я, ‘ршить въ настоящую минуту ирландскй вопросъ. Тори неистовствуютъ и хотятъ отомстить цлой наци за преступлене, совершенное нсколькими людьми. Виги тоже поднимаютъ крикъ, многе радикалы, захваченные потокомъ, и чувствующе, что что-нибудь должно быть сдлано, поддерживаютъ дйствя правительства, забывая спросить, разумно-ли то, что оно намревается длать. У нкоторыхъ сохранилась еще стойкость убжденя, но ихъ очень мало — слишкомъ мало, чтобы помшать принудительному биллю стать закономъ. Но хотя насъ, поднимающихъ голосъ противъ зла, которое мы не въ силахъ предотвратить, немного, мы все-таки можемъ повлять на то, чтобы сдлать новый законъ кратковременнымъ, возбуждая общественное мнне къ требованю отмны его, какъ можно скоре. Когда мра, принятая правительствомъ, будетъ понята публикой, битва будетъ на половину выиграна. Теперь мра держится, благодаря доврю къ правительству, но ее отклонятъ, какъ только настоящее ея значене будетъ понято. Убйства, вызвавшя насильственныя мры, потрясли Англю тмъ сильне, что оказались непредвидннымъ переходомъ отъ радости и надежды къ мраку и отчаяню. Новая политика была встрчена такъ радостно, а встникъ этого новаго направленя политики былъ убитъ прежде нежели высохло перо, подписавшее указы о милосерди и свобод. Нечего удивляться, что посл криковъ ужаса послдовали мры мести, но убйство было дломъ нсколькихъ преступниковъ, между тмъ какъ месть касалась всхъ ирландцевъ. Я старалась противодйствовать паник, которая смшиваетъ политическую агитацю и политическое правосуде съ вопросомъ о преступлени и наказани, правительственная мра зажимаетъ ротъ каждому ирландцу, и ставитъ, какъ мы увидимъ, всякое политическое дйстве въ зависимость отъ добросовстности губернатора, чиновниковъ и полици. Я обрисовывала затмъ нищету крестьянъ въ тискахъ землевладльцевъ, выселене на большую дорогу умирающей матери съ груднымъ ребенкомъ, потерю ‘всякой мысли о святости человческой жизни, когда жизнь самыхъ дорогихъ существъ цнится мене высоко, чмъ шиллинги неуплаченныхъ податей’. Я критиковала новый законъ и говорила слдующее: ‘когда законъ вступитъ въ силу, судъ присяжныхъ, право сходокъ, свобода печати, святость семейнаго очага — все это очутится вдругъ въ рукахъ губернатора, полнаго властителя Ирланди, а личная свобода каждаго будетъ въ рукахъ каждаго полицейскаго. Такова англйская система управленя Ирландей въ 1882 г., и это называется биллемъ ‘объ искоренени преступленй’. Я не колебалась представить истину безъ всякихъ прикрасъ: ‘несомннно’, писала я, ‘что цль убйцъ достигнута ими. Они увидли въ новой политик правительства путь къ сближеню Англи и Ирланди, они знали, что вмст съ дружбой придетъ справедливость, и что въ первый разъ съ незапамятныхъ временъ об страны протянутъ руку одна другой. Чтобы предупредить это, они вырыли новую пропасть — въ надежд, что ужъ ее Англя не захочетъ перешагнуть, залили цлою ркою крови пути дружбы и заградили трупомъ открывающяся ворота примиреня я спокойствя. Они достигли цли’.

Во время этого разгара политической и общественной борьбы до меня дошли первые смутные слухи о теософическомъ обществ, о его принципахъ, не выставлявшихъ, какъ я увидла, никакихъ опредленныхъ требованй для вступленя въ члены общества, ничего, кром — научнаго интереса къ поэтическимъ и мистическимъ религознымъ ученямъ востока. Узнала я также о доклад полковника Олькота, и вынесла впечатлне, что общество исповдуетъ какое-то странное учене о возможности общеня съ тнями мертвецовъ, о жизни духа, отдльной отъ жизни тла. Эти свдня доходили до меня черезъ нсколькихъ индйскихъ атеистовъ, которые спрашивали моего мння о томъ, могутъ-ли свободомысляще примыкать къ теософическому обществу и теософы длаться членами нацональнаго общества свободомыслящихъ. Я отвтила, судя по тмъ свднямъ, которыя имлись у меня, что несмотря на то, что свободомысляще не имютъ права отказывать въ членств теософамъ, если т пожелаютъ вступить въ ихъ среду, есть однако громадная разница между мистицизмомъ теософовъ и научнымъ матерализмомъ свободомыслящихъ. Исключительная вра въ матеральный мръ, которая составляетъ неотъемлемый элементъ матерализма, не оставляетъ мста никакому сверхъестественному существованю, поэтому, послдовательные члены нашего союза не могутъ примкнуть къ обществу, исповдующему такую вру’.

Е. П. Блаватская написала въ ‘Theosophist’ за августъ 1882 г. небольшую статейку въ отвтъ на мои слова. Со свойственной ей деликатностью въ полемик, она высказала предположене, что ‘статья, очевидно, написана подъ влянемъ ложныхъ свднй объ истинномъ значени теософическаго общества. Намъ кажется но меньшей мр непослдовательностью со стороны столь просвщенной и здравомыслящей писательницы — резонерство и издане автократическихъ указовъ, посл того какъ она сама такъ жестоко и такъ несправедливо страдала отъ слпого ханжества и общественныхъ предразсудковъ въ ея неустанной борьб за свободу убжденй’. Приведя мои слова, она продолжала: ‘До тхъ поръ, пока насъ не убдятъ въ противномъ, мы предпочитаемъ думать, что вышеприведенныя строчки были внушены м-ссъ Безантъ кмъ-нибудь изъ нашихъ недоброжелателей въ Мадрас, и являются скоре результатомъ мелкой личной мести, чмъ желаня дйствовать согласно принципамъ научнаго матерализма, составляющаго основу атеизма. Мы можемъ уврить радикальную редакцю ‘National Reformer’, что ее ввели въ сильное заблуждене ложными свднями о столь-же радикальныхъ, какъ и они, издателяхъ ‘Theosophist’. Они такъ-же мало склонны къ вр въ ‘сверхъестественное’, какъ м-ссъ Безантъ и м-ръ Брэдло’.

Е. П. Блаватская, когда ей приходилось иногда говорить о происходящей въ Англи борьб, обнаруживала удивительно широке взгляды. Она говорила съ большимъ уваженемъ о дятельности м-ра Брэдло и его парламентской борьб, и отзывалась съ большимъ сочувствемъ объ услугахъ, оказываемыхъ имъ длу свободы. Говоря въ другомъ мст объ ораторскомъ искусств, противоположномъ краснорчю спиритовъ, находящихся въ транс, она упоминала обо мн. ‘Другая женщина ораторъ’, писала она, ‘заслуживающая вполн свою громкую извстность, какъ краснорчемъ, такъ и ученостью — м-ссъ Анни Безантъ — хотя и не вритъ въ руководящихъ поступками духовъ, или въ данномъ случа хотя-бы въ свой собственный духъ, однако говоритъ и пишетъ такъ много разумныхъ вещей, что одна изъ ея рчей или главъ ея книгъ содержитъ больше полезныхъ для человчества мыслей, чмъ многе изъ современныхъ спиритовъ могутъ выразить втечене всей своей жизни’. Я часто задумывалась надъ тмъ, стала ли бы я ея послдовательницей, если бы познакомилась въ то время съ ней или съ какими-нибудь ея произведенями. Мн кажется, что нтъ, я была еще слишкомъ ослплена успхами западной науки, слишкомъ самонадянна, слишкомъ воинственна, слишкомъ подчинена своимъ чувствамъ, чутка къ похваламъ и порицаню. Мн нужно было еще глубже познать глубину человческаго горя, услышать боле громке стоны ‘великаго сироты’ — человчества, боле настойчиво почувствовать недостатокъ въ большемъ знани и боле яркомъ свт для помощи людямъ — и тогда только я могла бы смирить мою гордость и поступить въ школу оккультизма, отбрасывая свои предразсудки и приступая къ наук о душ.

Настойчивыя усиля сэра Генри Тейлера и его друзей возбудить преслдоване за клятвопреступлене достигли, наконецъ, цли и въ юл 1882 г. м-ръ Футъ, редакторъ ‘Freethinker’, м-ръ Рамсэй, издатель и м-ръ Витль, типографщикъ, были привлечены къ отвтственности, при чемъ обвинителемъ выступилъ самъ сэръ Генри Тейлеръ. Сдлана была попытка впутать въ дло м-ра Брэдло, и обвинители соглашались оставить въ сторон редактора и типографщика, если м-ръ Брэдло лично продастъ имъ нсколько экземпляровъ газеты. Но, несмотря на постоянную готовность м-ра Брэдло выгораживать своихъ подчиненныхъ и брать на себя ихъ грхи, онъ на этотъ разъ не видлъ основаня брать на себя отвтственность за газету, которою онъ не завдывалъ, и которая, по его мнню, роняла дло парти своими карикатурами и давала лишнее оруде противникамъ. Онъ отвтилъ поэтому, что готовъ продать обвинителямъ какя угодно книги, изданныя имъ самимъ или съ его соглася, и прислалъ вмст съ тмъ каталогъ подобныхъ изданй. Цль сэра Генри Тейлера была очевидна, и м-ръ Брэдло пояснилъ ее печатно въ слдующихъ словахъ: ‘Вышеприведенныя письма ясно показываютъ, что сэръ Генри Тейлеръ, не добившись закрытя естественно-научныхъ классовъ въ научномъ клуб, не будучи въ состояни убдить сэра Вернона Гаркура возбудить преслдоване противъ меня и м-ссъ Безантъ, какъ редактора и издательницы этой газеты, хочетъ взвалить на меня отвтственность за содержане газеты, въ которой я не принимаю никакого участя, на которую не имю никакого вляня и которой совершенно не интересуюсь. Почему сэръ Генри Тейлеръ такъ пламенно желаетъ судить меня за святотатство? Не потому ли, что по 9-му и 10-му III гл. 32 такое обвинене ‘навсегда’ закрываетъ доступъ въ парламентъ?’ ‘Whitehall Review’ откровенно выставила это желательной цлью и м-ръ Брэдло вызванъ былъ въ Mansion House по обвиненю въ печатани святотатственныхъ статей въ ‘Freethinker’, тмъ временемъ сэръ Генри Тейлеръ хлопоталъ объ отняти у дочерей м-ра Брэдло преподавательскаго диплома, онъ получилъ также разршене, приведенное къ исполнене несмотря на свою недйствительность, произвести ревизю банковыхъ счетовъ м-ра Брэдло и моихъ, хотя я и не была причастна къ этому длу. Оглядываясь назадъ, я поражаюсь невообразимой мелочностью, до которой дошли сэръ Генри Тейлеръ и друге въ своей защит религи. Стараня сэра Генри Тейлера кончились однако неудачей, предложене его провалилось въ парламент самымъ скандальнымъ образомъ и въ то же время появился въ печати отчетъ объ успшной научной дятельности дочерей м-ра Брэдло, какъ въ области педагогической, такъ и въ самостоятельныхъ научныхъ трудахъ, и о томъ, что я оказалась единственной на всю Англю обладательницей почетнаго диплома по ботаник.

Слдствемъ безчисленныхъ нападокъ, которыя обрушивались на насъ, было громадное распространене нашихъ политическихъ и богословскихъ писанй, и мы перенесли въ сентябр 1882 г. свой издательскй складъ въ большой магазинъ на Fleet Street. Первыми двумя вещами, проданными тамъ, была моя брошюра, заключавшая сильный протестъ противъ возмутительной политики Англи въ Египт, и критическй разборъ книги Бытя, написанный м-ромъ Брэдло въ промежуткахъ его кипучей дятельности. Я бывала въ склад ежедневно, за исключенемъ времени отлучекъ изъ Лондона, до самой смерти м-ра Брэдло въ 1891 г. и единственной моей помощницей была старшая дочь м-ра Брэдло, двушка съ сильнымъ характеромъ и высокой душой, умершая внезапно въ декабр 1888 г. Въ ‘National Reformer’ помощниками моими были д-ръ Эвелингъ, а потомъ м-ръ Джонъ Робертсонъ, теперешнй радакторъ газеты. Тамъ же съ 1884 г. работалъ вмст со мной Торнтонъ Смитъ, одинъ изъ самыхъ преданныхъ учениковъ м-ра Брэдло, сдлавшйся однимъ изъ выдающихся ораторовъ нацональнаго общества свободомыслящихъ. Среди новыхъ литературныхъ предпрятй, послдовавшихъ за расширенемъ издательскаго дла на Fleet-Street, былъ маленькй шестипенсовый журналъ, редактируемый мной самой и носящй назване ‘Our Corner’. Первый номеръ появился въ январ 1883 г. и въ течене шести лтъ журналъ выходилъ аккуратно и былъ крайне удобнымъ для меня органомъ во время моей дятельности по рабочему вопросу. Сотрудниками ‘Our Corner’ состояли Монкюръ Конвэй, профессоръ Л. Бюхнеръ, Ив. Гюйо, проф. Эрнстъ Гекэль, Бернардъ Шо, д-ръ Эвелингъ, Джойнсъ, Робертсонъ и многе друге, м-ръ Брэдло и я аккуратно писали каждый мсяцъ.

Начало 1883 г. было бурное, повсюду шла борьба и вся Англя возбуждена была сильной конституцонной агитацей, которая заставила правительство внести новый билль о деклараци, либеральныя ассоцаци составляли повсюду ршительныя постановленя, шли приготовленя къ борьб противъ избраня вновь депутатовъ, измнившихъ своему мандату, около тысячи делегатовъ явились въ Лондонъ отъ разныхъ клубовъ, trade-unions и всякаго рода ассоцацй, на Трафальгэръ-сквэр устроенъ былъ шумный митингъ, въ Вестминстеръ-Гол толпилась возбужденная масса народа. Инспекторъ Денингъ попросилъ м-ра Брэдло выйти къ толп, которая опасается за его сохранность въ стнахъ парламента, онъ вышелъ сказать, что ‘правительство обязалось тотчасъ-же внести билль’. Народъ ликовалъ, оглашая воздухъ криками восторга. Таковъ былъ этотъ день, 15-е февраля 1883 г., истинный день побды для народа. Это было — отвть Англи на воззване къ справедливости, и отвтъ парламенту, бросившему вызовъ избирательному праву страны.

Едва кончился этотъ инцидентъ, какъ началось вторичное преслдоване за святотатство, м-ръ Футъ, Рамсэй и Кемпъ привлечены были къ отвтственности и предстали на судъ, состоявшйся подъ предсдательствомъ судьи м-ра Норса, упрямаго сторонника церкви и обрядностей. Судъ кончился разногласемъ присяжныхъ посл блестящей рчи м-ра Фута въ защиту самого себя. Судья все время выказывалъ большую суровость и даже отказался выдать подсудимыхъ на поруки между первымъ и вторымъ разбирательствомъ. Они были заключены въ Ньюгэтъ отъ четверга до понедльника и намъ позволили говорить съ ними только черезъ ршетку отъ половины девятаго до половины десятаго, когда они выпускались для прогулки на тюремный дворъ. Вторичный судъ состоялся въ понедльникъ и они были признаны виновными, при чемъ м-ръ Футъ приговоренъ былъ къ заключеню на годъ, м-ръ Рамсэй на девять мсяцевъ, м-ръ Кемпъ на три. М-ръ Футъ боле всхъ другихъ держалъ себя съ достоинствомъ и мужествомъ въ своемъ трудномъ положени, выслушалъ спокойно тяжкй приговоръ и отвтилъ: ‘Милордъ, благодарю васъ, этотъ приговоръ достоинъ вашей вры’. Мы постарались облегчить участь осужденныхъ, взявши на себя ведене ихъ длъ. Д-ръ Эвелингъ сталъ завдывать изданемъ ‘Freethinker’ и журнала м-ра Фута ‘Progress’, то, что необходимо было сдлать для поддержки ихъ семей, было сдлано, м-ръ и м-ссъ Фордеръ взяли на себя завдыване книжнымъ магазиномъ м-ра Рамсэя и чрезъ нсколько дней все уже было налажено. Хотя большинство изъ насъ не одобряло направленя газеты, не было времени думать объ этомъ, когда возбужденное обвинене въ святотатств закончилось обвинительнымъ приговоромъ, и мы вс должны были сплотиться, чтобы помочь людямъ, попавшимъ въ тюрьму изъ-за своихъ убжденй. Я начала серю статей ‘о сущности христанской вры и о томъ, отрицане чего должно считаться святотатствомъ’. Повсюду атеистическое движене приняло широке размры, и стало пробуждаться сознане, что пересмотръ законовъ о святотатств далеко не устарлое дло.

Очень сочувственно отнеслась къ намъ въ то время Е. П. Блаватская, писавшая въ ‘Theosophist’: ‘Мы даже теперь предпочитаемъ положене м-ра Фута положеню его строгаго судьи. Да, будь мы осуждены, какъ онъ, мы-бы чувствовали больше гордости быть пострадавшимъ издателемъ, подобно ему, чмъ величавымъ судьей въ род м-ра Норса’.

Насталъ день суда надъ м-ромъ Брэдло, Футомъ и Рамсэемъ, обвиненными въ святотатств, и на этотъ разъ разбирательство происходило въ королевскомъ суд, подъ предсдательствомъ верховнаго судьи лорда Кольриджа. Мн дозволено было ссть между м-ромъ Брэдло и м-ромъ Футомъ, такъ какъ мн поручено было приготовлять для м-ра Брэдло вс справки, которыя могли-бы ему понадобиться, и отмчать пунктъ за пунктомъ то, чмъ онъ уже воспользовался. Футъ и Рамсэй введены были подъ конвоемъ, м-ръ Брэдло потребовалъ, чтобы его дло разсматривалось отдльно, такъ какъ отрицалъ всякую отвтственность за газету. На суд вполн выяснилось, что и онъ и я не имли никакого отношеня къ газет, что мы издавали ее до ноября 1881 г., а потомъ отказались, главнымъ образомъ изъ-за затянной въ газет иллюстраци. Я была призвана свидтельницей и сейчасъ-же вышли затрудненя. Сэръ Гардингъ Гиффордъ подвергъ меня строгому допросу, старался запутать меня, какъ только могъ, но полная чистосердечность моихъ отвтовъ обезоружила его.

Во время суда произошло нсколько курьезныхъ инцидентовъ, сэръ Гардингъ Гиффордъ открылъ засдане очень умной и очень недобросовстной рчью. Вс факты, говоривше въ пользу м-ра Брэдло, были искажены или скрыты, все, что только могло служить орудемъ противъ него, было выставлено въ яркомъ свт. Среди множества извращенй истины, сдланныхъ этимъ благочестивымъ прокуроромъ, было и заявлене, что перемна состава редакци ‘Freethinker’ совершилась посл возбужденя вопроса о преслдовани газеты. Между тмъ перемна произошла въ ноябр, а вопросъ о преслдовани возбужденъ въ парламент въ феврал. Эта очевидная ложь достаточно характеризуетъ недобросовстность его премовъ, направленныхъ на то, чтобы добиться несправедливаго приговора.

Посл рчи вызваны были свидтели. Сэръ Гардингъ не вызвалъ свидтелей, знакомыхъ съ фактами, какъ напр. Норриса, управляющаго магазиномъ, или типографщика Витля. Онъ тщательно устранилъ ихъ, не желая, чтобы истина обнаружилась. Но онъ привлекъ къ разбирательству дла двухъ клэрковъ, которые были одно время при склад и покупали множество номеровъ ‘National Reformer’ и ‘Freethinker’, совершенно не распространяя ихъ въ публик, но казавшихся Гардингу все-таки удобнымъ средствомъ произвести впечатлне большой виновности подсудимыхъ. Онъ вызвалъ также какого-то чиновника изъ Вгtish Museum, который принесъ съ собой дв огромныя книги, он представляли собой годовые экземпляры ‘National Reformer’ и ‘Freethinker’, но зачмъ они были принесены, никто понять не могъ, прокуроръ, я думаю, понималъ это не больше другихъ, а судья, посмотрвши на книги поверхъ очковъ, отнесся къ нимъ съ полнымъ пренебреженемъ, какъ къ совершенно не относящимся къ длу предметамъ. Затмъ кто-то изъ свидтелей показалъ, что м-ръ Брэдло платилъ налоги, какъ обитатель Stonecutter Street, въ чемъ никто не сомнвался. Двое полицейскихъ показали, что видли его тамъ. ‘Вы, я полагаю, видли тамъ еще многихъ другихъ’, замтилъ верховный судья. Въ общемъ, это дло было однимъ изъ самыхъ гнусныхъ и несостоятельныхъ, которыя когда-либо разбирались на суд.

Одинъ свидтель, однако, имлъ большое значене — м-ръ Вудгэмъ, управляющй банка. Когда онъ показалъ, что м-ръ Малонэ, младшй прокуроръ, проврялъ банковые счеты м-ра Брэдло, на суд пронесся ропотъ негодованя и изумленя. ‘Однако, однако!’ послышались голоса адвокатовъ позади. Судья нагнулся надъ бумагами съ видомъ недоумня и на минуту допросъ долженъ былъ прекратиться изъ за всеобщаго возбужденя. Если только сэръ Гардингъ Гиффордъ не обладаетъ большимъ актерскимъ талантомъ, то очевидно, что и ему не былъ извстенъ этотъ гнусный фактъ, потому-что онъ выглядлъ такимъ-же пораженнымъ, какъ вс его товарищи по суду.

Другой изъ произошедшихъ на суд инцидентовъ показываетъ боле всего умне м-ра Брэдло быстро понять положене дла и приноравливаться къ обстоятельствамъ. Онъ хотлъ прочесть показане Норриса въ Mansion House, чтобы показать, почему не призванъ былъ въ свидтели завдывающй магазиномъ, судья не согласился дозволить чтене. Произошла маленькая пауза, затмъ м-ръ Брэдло сказалъ: ‘Въ такомъ случа, я полагаю, что достопочтенный прокуроръ потому, быть можетъ, не призвалъ Норриса, что…’ и за этимъ все показане Норриса послдовало въ форм предположенй. Судья на минуту опустилъ глаза и не могъ удержаться отъ сдержаннаго смха, вызваннаго удачной перемной орудя защиты и блестящимъ достиженемъ цли, адвокаты, толпившеся позади, смялись совершенно открыто, заражая присяжныхъ засдателей, улыбавшихся противъ воли, невозмутимымъ оставался только самъ м-ръ Брэдло, продолжавшй серьезно излагать вопросы, которые ‘могли-бы быть предложены Норрису на суд’. Цль защитительной рчи м-ра Брэдло была ясная, и онъ самъ формулировалъ ее: ‘я хочу только показать вамъ, что возбуждене этого дла одна изъ мръ, предпринятыхъ съ цлью сразить политическаго противника — что все это продолжене кампани, начатой противъ меня со времени моего вступленя въ парламентъ въ 1880 г. Если бы обвинитель самъ явился на разбирательство, я-бы показалъ вамъ, что онъ былъ въ палат однимъ изъ первыхъ, поднявшихъ противъ меня обвинене въ святотатств. Съ тхъ поръ я не имлъ ни минуты спокойной до понедльника на этой недл. Меня преслдовали взысканями и процессами. Въ прошлый понедльникъ палата лордовъ освободила меня навсегда отъ одного рода обвиненй, сегодня, милостивые государи, я обращаюсь къ вамъ съ просьбой освободить меня отъ всхъ другихъ. Три раза избиратели длали меня своимъ представителемъ, и сэръ Генри Тейлеръ хочетъ, чтобы вы заклеймили меня постыднымъ приговоромъ не за то, что я издавалъ еретическя сочиненя, а за то, что былъ лжецомъ. Я вовсе не желаю быть заключеннымъ въ тюрьму, но я предпочитаю это десять разъ тому, чтобы мои избиратели на одну минуту подумали, что я способенъ лгать для избжаня кары. Меня не судятъ въ настоящую минуту за что-либо написанное мною или подъ моимъ влянемъ. Какъ милордъ самъ заявилъ сегодня утромъ въ самомъ начал разбирательства, рчь не идетъ о томъ, святотатственно-ли обвиненное издане или нтъ? Можно-ли защищать его появлене или нтъ? Это не входитъ теперь въ мою обязанность. и я не хочу разбираться въ этомъ. Я даже не долженъ входить въ разбирательство законовъ о святотатств, не могу, впрочемъ, не высказать, что если бы мн пришлось защищаться теперь противъ нихъ, я-бы сказалъ, что это несправедливые законы, возрождене которыхъ большое зло, потому-что они принесутъ больше вреда тмъ, кто ихъ вновь призвалъ къ жизни, чмъ тмъ, противъ которыхъ они возбуждены. Но меня судятъ не за то, что я самъ высказывалъ, писалъ или издавалъ, это обвинене — попытка привлечь къ отвтственности за издане, съ которымъ я не имю ничего общаго, и я обращаюсь къ вамъ съ просьбой разъ навсегда покончить съ этимъ вопросомъ. Каждый разъ, когда я выигрывалъ дло, противъ меня поднималось что-нибудь новое. Первое дло, возбужденное противъ меня, имло цлью сдлать мое избране недйствительнымъ. Когда-же я былъ избранъ вновь, мои противники думали разорить меня громадными денежными взысканями, и когда взысканя ни къ чему не привели, они затяли теперешнй процессъ. Дло теперь не идетъ о защит моей ереси не потому, чтобы я не былъ готовъ защищать ее, если меня вызовутъ на это законнымъ порядкомъ и если въ ней окажется что-нибудь, подлежащее преслдованю законовъ. Я никогда не отказывался отъ даннаго мною однажды слова, отъ того, что я писалъ или совершалъ когда-либо. Поэтому я прошу васъ не дозволять, чтобы этотъ сэръ Генри Тейлеръ, который не осмлился даже самъ явиться на судъ, видлъ въ васъ ножъ, которымъ можно убить изъ-за угла человка, предъ которымъ онъ не осмлится стать лицомъ къ лицу’.

Заключене лорда Кольриджа было великолпно по языку, мысли и теплот тона. Нельзя себ представить ничего боле трогательнаго, чмъ конфликтъ между истиннымъ религознымъ чувствомъ, ненавидящимъ ересь, и ршимостью быть справедливымъ, несмотря на вс предубжденя, онъ длалъ вс усиля, чтобы его христанскя предубжденя не передались также присяжнымъ и не побудили ихъ поступиться справедливостью. Онъ убждалъ ихъ длать то, чего требуетъ справедливость, и не поступать съ неврующимъ такъ, какъ они не дйствовали-бы противъ обыкновенныхъ подсудимыхъ. Затмъ онъ говорилъ противъ преслдованй за убжденя, призналъ, что въ священномъ писани существуетъ много необъяснимаго и высказалъ опасене, что священныя истины, если во имя ихъ возбуждается преслдоване, могутъ оказаться орудемъ насиля, что идетъ совершенно въ разрзъ съ евангельскимъ духомъ. По ясности и нравственной высот, эта краснорчивая рчь, произнесенная мелодичнымъ голосомъ, была безподобна, и лордъ Кольриджъ показалъ на дл, что истинно христанскй судья долженъ руководствоваться справедливостью по отношеню къ противникамъ своей религи.

Ожидане приговора привело всхъ въ напряженное состояне, и когда, наконецъ, раздались слова ‘не виновенъ’, ихъ встртили громомъ рукоплесканй, строго, но справедливо остановленныхъ судьей. Вся Англя съ сочувствемъ отнеслась къ приговору и осудила обвинене, какъ возмутительную попытку политическихъ враговъ м-ра Брэдло помшать его политической карьер. Такъ, ‘Pall-Mall Gazette’ писала:

‘Каковы-бы ни были личные или политическе протесты, возбуждаемые дйствями м-ра Брэдло, даже его самые непримиримые враги не могутъ отрицать блеска цлаго ряда побдъ, одержанныхъ имъ въ суд. Его оправдане въ дл о святотатств, въ субботу, было послднимъ столкновенемъ, въ которомъ ему удалось самымъ ршительнымъ образомъ сразить своихъ враговъ. Эта систематическая травля м-ра Брэдло, продолжающаяся уже столько времени, заключаетъ въ себ столько мелочности и пошлости, что слдуетъ заставить зачинщиковъ пострадать за нее. Мудрыя и значительныя слова, сказанныя верховнымъ судьей въ заключительной рчи, слдуетъ заномнить навсегда. ‘Слдуетъ карать тхъ людей’,— говорилъ онъ,— ‘которые извращаютъ законъ даже съ лучшими намренями и, по словамъ апостола, творятъ зло, чтобы оно повело къ добру, достойному осужденя’. ‘Не придерживаясь строгости апостола, мы можемъ только сказать, что зачинщики подобныхъ преслдованй должны быть присуждены къ денежнымъ взысканямъ’.

Въ отдльномъ отъ м-ра Брэдло процесс гг. Фута и Рамсэя, м-ръ Футъ самъ защищалъ себя въ очень талантливой рчи, которую судья назвалъ въ высшей степени замчательной. Лордъ Кольриджъ обратился съ внушенемъ къ присяжнымъ, говоря имъ, что преслдоване несимпатичныхъ большинству убжденй крайне несправедливо, и что никакое преслдоване, не доходящее до полнаго искорененя, не иметъ значеня, онъ упомянулъ также въ саркастическомъ тон о томъ, какъ легко достается слдоване добродтели преслдователямъ. ‘Въ большинств случаевъ,— сказалъ онъ,— преслдоване, если только оно не является боле ршительнымъ, чмъ это возможно въ Англи XIX в., должно быть безполезнымъ. Врно также то, что это очень легкая форма добродтели. Гораздо трудне спокойно и безпритязательно слдовать въ жизни тому, что мы считаемъ завтомъ Божимъ. Это трудне исполняется и не производитъ сенсаци въ глазахъ свта. Гораздо легче обратить свое усерде противъ кого-нибудь, отличнаго отъ насъ, и подъ видомъ заботливости о слав Бога, нападать на человка, имющаго другя убжденя, но жизнь котораго, быть можетъ, боле прятна Богу. И если нападеня совершаются людьми, жизнь которыхъ далеко не безупречна, и набожность которыхъ заключается исключительно въ возбуждени процессовъ противъ другихъ, то это, несомннно, возбуждаетъ большее сочувстве къ обвиняемому, нежели къ обвинителю. Еще хуже, если такого рода люди дйствуютъ не изъ убжденя, что Богъ нуждается въ ихъ вмшательств, и если къ мотивамъ ихъ поведеня примшиваются партйныя или политическя чувства, совершенно чуждыя всему, что есть высокаго и благороднаго въ человческой природ, всякй, кто поступаетъ такимъ образомъ не ради чести имени Божьяго, а ради интересовъ партйныхъ, кажется мн заслуживающимъ глубокаго презрня’.

Въ конц-концовъ, результатомъ процесса было значительное увеличене числа членовъ ‘нацональнаго общества свободомыслящихъ’, широкое распространене нашихъ изданй, популярность и влятельное положене въ обществ м-ра Фута и то, что онъ оказался мученикомъ за свободу слова. Его нарушене требованй хорошаго тона забудется, стойкость его убжденй останется навсегда въ памяти. Исторя не спрашиваетъ, говорилъ-ли что-либо безтактное человкъ, пострадавшй за свои еретическя убжденя, она спрашиваетъ, былъ-ли онъ твердъ въ борьб и вренъ познанной имъ истин? Наказане, которому подвергнутъ былъ м-ръ Футъ по приговору суда, было очень тяжкимъ: двадцать два часа въ сутки онъ проводилъ въ одиночномъ заключени, въ его камер былъ одинъ только стулъ безъ спинки, а для спанья — доска съ тоненькимъ тюфякомъ, занятемъ его было плетене соломы, и только въ послдне мсяцы заключеня ему дозволено было читать…

Конецъ 1883 года прошелъ среди обычнаго тяжелаго труда. Биль объ уничтожени обязательной присяги былъ отмненъ, а агитаця, возбужденная м-ромъ Брэдло, все разросталась, либеральная пресса склонилась на его сторону. Въ Амстердам состоялся вскор международный конгрессъ, собравшй въ голландской столиц многихъ изъ нашихъ единомышленниковъ. Для меня лично годъ этотъ представлялъ большой интересъ, такъ какъ я познакомилась тогда впервые съ рабочимъ движенемъ. Я вникала мало до тхъ поръ въ экономическя основаня соцалистическаго ученя. Я не была знакома съ соцалистическимъ ученемъ, такъ какъ изучала только въ молодости англйскихъ экономистовъ старой школы. Въ начал февраля мн въ первый разъ попалась въ руки газета, называемая ‘Justice’, въ которой были нападки на м-ра Брэдло.

Весна ознаменовалась двумя событями — м-ръ Брэдло опять лишился депутатскаго мста, вслдстве возобновленнаго постановленя палаты объ его удалени, и съ торжествомъ вернулся въ палату, избранный въ четвертый разъ 4032 голосами, т. е. значительно возросшимъ съ послднихъ выборовъ числомъ избирателей. Другимъ событемъ было освобождене м-ра Фута изъ голлоуэзской тюрьмы и его трумфальное возвращене домой, устроенное друзьями. 12-го марта ему и его товарищамъ устроенъ былъ торжественный премъ въ научномъ клуб и передано было много подношенй отъ друзей и сочувствующихъ.

17-го апрля въ St. James’s Hall, въ Лондон, между м-ромъ Брэдло и м-ромъ Гейдманомъ произошелъ публичный диспутъ, побудившй меня серьезно заняться этими вопросами.

Въ это время также я познакомилась съ Джоржемъ Бернардомъ Шо, большимъ оригиналомъ въ жизни. Онъ былъ геналенъ въ своемъ искусств выводить изъ себя энтузастовъ партй и имлъ особую страсть выдавать себя за негодяя. При моей первой встрч съ нимъ на лекци въ South Place Institute онъ отрекомендовалъ себя ‘праздношатающимся’, и я отозвалась о немъ довольно рзко въ ‘Reformer’, потому что праздношатающеся были мн ненавистны, и вдругъ я узнаю, что Бернардъ Шо очень бденъ, потому что его убжденя заставили его предпочитать матеральную нужду духовному порабощеню, назвалъ-же онъ себя праздношатающимся только потому, что ему безразлично было какого о немъ будутъ мння. Конечно, я извинилась предъ нимъ за свое строгое суждене, но почувствовала внутреннюю досаду за то, что онъ провелъ меня. Тмъ временемъ я все боле отдалялась отъ политики и отдавалась все боле народному длу. Въ юн я очутилась въ числ протестующихъ противъ билля сэра Джона Леббока, который устанавливалъ норму въ 12 часовъ — въ день для труда малолтнихъ рабочихъ. ’12-ти часовой рабочй день — сущее варварство’, писала я. ‘Если законъ признаетъ возможность 12 часовой работы, жизнь сдлаетъ это общимъ правиломъ По моему, законнымъ количествомъ рабочихъ часовъ ‘должно быть восемь часовъ въ пять дней недли и не боле пяти часовъ на шестой. Если работа изнурительнаго свойства, этотъ срокъ слишкомъ большой’. Новая окраска моего образа мыслей обнаружилась, когда я стала требовать, чтобы въ народныхъ школахъ дтямъ давали сть, потому что иначе они падаютъ подъ двойнымъ бременемъ — обученя и голода.

Въ январ 1885 г. появились первые нападки на мои воззрня, он исходили отъ м-ра В. П. Баля, пославшаго въ ‘Reformer’ возражене на высказанную мною мысль о снабжени пищей дтей городскихъ школъ. Возникла небольшая полемика, въ которой я отстаивала свой взглядъ, уклоняясь отъ вопроса — соцалистка-ли я по своимъ убжденямъ. Я не ршалась примкнуть открыто къ соцалистической парти изъ-за ея враждебнаго отношеня къ м-ру Брэдло. На его сильный, настойчивый характеръ, окрпшй въ рзко выраженномъ индивидуализм, доводы молодого поколня не имли вляня. Онъ не могъ измнить своихъ воззрнй изъ-за того, что народилось новое понимане жизненныхъ задачъ, и онъ не видлъ до чего отличенъ соцализмъ нашихъ дней отъ прежнихъ соцалистическихъ мечтанй о неосуществимомъ идеал лучшаго строя общества. Могла-ли я ршаться на поступокъ, который долженъ былъ привести къ столкновеню съ самымъ дорогимъ другомъ, ослабить глубокую дружбу, такъ давно установившуюся между нами? Вся моя душа, благодарность, которую я чувствовала къ м-ру Брэдло — все возставало противъ мысли о союз съ тми, которые такъ несправедливо поступали относительно него.

Обще выборы произошли осенью того-же года, и Нордгэмптонъ въ пятый разъ избралъ м-ра Брэдло, полагая этимъ конецъ долгой борьб, потому что м-ръ Брэдло принесъ присягу, занявъ свое мсто при возобновлени засдани въ январ, тотчасъ-же затмъ онъ внесъ въ палату предложене ‘билля о присяг’, который давалъ-бы право каждому замнить присягу завренемъ истины своихъ словъ. М-ръ Брэдло былъ избранъ большимъ количествомъ голосовъ, чмъ когда-либо прежде — 4,315 голосовъ было за него, онъ вступилъ въ парламентъ съ ореоломъ своей громкой борьбы и сдлался такимъ образомъ сразу однимъ изъ передовыхъ дятелей, сила и значене котораго были признаны всми въ палат. Произошла попытка вновь возбудить протестъ противъ его избраня, но предсдатель палаты, м-ръ Пиль, сразу разрушилъ ее. Сэръ Мейкэль, Гиксъ Бичъ, м-ръ Сесиль Райксъ и сэръ Джонъ Геновэй обратились письменно къ предсдателю, прося его принять участе въ проектируемомъ протест, но м-ръ Пиль отвтилъ, что онъ не иметъ ни власти, ни права не допустить къ присяг законно избраннаго члена палаты. Этимъ закончилась шестилтняя парламентская борьба, изъ которой побдитель вышелъ съ расшатаннымъ здоровьемъ и съ окончательно разстроенными матеральными средствами, слдствемъ пережитыхъ волненй была его ранняя смерть. Онъ достаточно долго жилъ, чтобы оправдать свое избране, чтобы доказать свое значене парламенту и всей Англи, но умеръ слишкомъ рано, не успвъ сдлать для своей родины всего того, на что его длали способнымъ его долгая подготовка, большя знаня, отважность и высокая честность.

Я подверглась сильнымъ нападкамъ за свою пропаганду со стороны радикальныхъ членовъ парти свободомыслящихъ и, пересматривая теперь направленныя противъ меня въ то время статьи, я вижу, про меня говорили, что во мн ‘столько-же твердости, какъ въ кувшин съ молокомъ’. Тотъ-же любезный критикъ говорилъ, что, по дошедшимъ до него слухамъ, ‘м-ссъ Безантъ, какъ большинство женщинъ, заимствуетъ свои экономическя идеи отъ знакомыхъ мужчинъ, занимающихся этими вопросами’. Я имла глупость оправдываться передъ подобнымъ противникомъ, не убдившись еще что самозащита прямая потеря времени, которое могло-бы быть употреблено съ гораздо большей пользой на служене другимъ людямъ. Я-бы, конечно, не стала теперь тратить времени на то, чтобы написать слдующее: ‘Съ той минуты, какъ критикъ начинаетъ пользоваться тмъ, что авторъ — женщина и этимъ опровергать высказываемыя ею мысли, серьезный читатель понимаетъ, что у критика нтъ боле серьезныхъ возраженй. Положительно, вс эти глупыя нападки на женскую неспособность къ самостоятельному мышленю и дятельности утратили свою силу и на нихъ можно только отвтить насмшкой надъ безконечнымъ ‘мужскимъ самодовольствомъ’ критика. Могу прибавить, что подобныя стрлы особенно недйствительны противъ меня. Эти слова были излишни, какъ всякая самозащита, и вызывали, какъ всякое возражене, продолжене полемики. Но еще не пришла пора самообладаня, знающаго истинную цну сужденй другихъ людей, безразличнаго къ похвал и къ хул, я еще не знала, что не нужно отвчать зломъ на зло, гнвомъ на гнвъ, я еще не видла нравственнаго закона въ словахъ Будды: ‘ненависть нельзя побдить ненавистью, она побждается только любовью’.

По мр того какъ съ наступленемъ зимнихъ мсяцевъ страданя населеня увеличивались, митинги лишенныхъ заработка становились все многочисленне.

Начался 1887 годъ. Соцалисты употребляли всю свою энергю на организацю помощи лишеннымъ заработка, они побуждали разныя общественныя учрежденя доставать заработокъ уволеннымъ рабочимъ, вносили въ муниципальные совты предложеня о томъ, какъ утилизировать продуктивныя силы незанятыхъ рабочихъ, выискивая разныя средства помочь бдственному ихъ положеню. Мн пришлось испробовать свою энергю въ четырехдневномъ диспут съ м-ромъ Футомъ и въ письменной полемик съ м-ромъ Брэдло. Напечатанныя отдльными брошюрами отчеты о диспут и о полемик съ м-ромъ Брэдло, разошлись въ очень большомъ количеств. Серя дневныхъ диспутовъ между ораторами различныхъ партй организована была вскор въ South Place Institute и между мной и Корри Грантомъ произошелъ оживленный споръ, въ которомъ я доказывала, ‘что существоване классовъ населеня, живущихъ на незаработанныя средства, губительно для общества и должно было-бы быть прекращено законодательнымъ порядкомъ’. Другой диспутъ произошелъ письменно въ ‘National Reformer’ между пасторомъ Гэндель Роу и мной по вопросу: ‘иметъ-ли атеизмъ логическя основаня и возможно-ли существоване атеистической системы, которая-бы руководила нравственной стороной человческой жизни’. Съ наступающей осенью нищета становилась все грозне, такъ что въ сентябр я писала: ‘несомннно только одно — общество должно заняться рабочими, лишенными возможности заработка. Нкоторое развлечене отъ длъ доставлялъ намъ устроившйся въ то время чэрингъ-кроскй парламентъ, въ которомъ мы съ большимъ рвенемъ обсуждали ‘злобы дня’. Организована была дружная партя, которая побдила либеральное правительство, забрала въ руки бразды правленя и посл тронной рчи, въ которой королева обращалась къ палат съ неслыханной до того (и посл того) простотой и искренностью — мы внесли въ парламентъ нсколько биллей истинно героическаго характера. Бернардъ Шо, въ качеств предсдателя городскаго управленя, и я, въ качеств министра внутреннихъ длъ, рзко критиковали рзкя мры правительства.

Слдующй изъ моихъ письменныхъ диспутовъ произошелъ въ октябр на тему ‘о христанскомъ учени’, и это была пятая изъ серй моихь чтенй и диспутовъ въ эту зиму. Въ томъ-же мсяц произошла тяжелая для меня, но необходимая перемна: я отказалась отъ очень цннаго для меня положеня соредактора ‘National Reformer’, и номеръ отъ 23-го октября появился только за подписью Чарльза Брэдло. Эта перемна не имла вляня на мою работу въ газет, но я изъ члена редакци сдлалась только сотрудницей. Причины этого шага ясне всего изложены были мною печатно: ‘Въ течене послдняго времени’, писала я, ‘до меня стало доходить все боле и боле жалобъ съ разныхъ сторонъ, сбивающихъ съ пути различныя мння членовъ редакци по вопросу о соцализм. Нсколько мсяцевъ тому назадъ я предложила устранить это осложнене, отказавшись отъ соредакторства, но мой товарищъ по изданю, съ свойственнымъ ему великодушемъ, попросилъ меня не длать этого и посмотрть, нельзя-ли вести дло попрежнему. Но трудность, вмсто того чтобы исчезнуть, все увеличивалась, и какой-нибудь исходъ становился неизбжнымъ, мы оба чувствовали, что читатели въ прав требовать разршеня неопредленнаго положеня газеты. Расколъ съ м-ръ Брэдло по рабочему вопросу совершился по моей вин, а не по его, и поэтому я должна выйти изъ состава редакци. Во всхъ другихъ вопросахъ нашей обширной программы мы сходимся и, вроятно, будемъ всегда продолжать смотрть одинаково. Перехожу по этому на прежнее положене сотрудника, снимая такимъ образомъ съ ‘National Reformer’ всякую отвтственность за мои взгляды’.

Къ этому м-ръ Брэдло прибавилъ слдующее:

‘Я считаю почти лишнимъ прибавить къ сказанному выше, какъ глубоко я сожалю о необходимости для м-ссъ Безантъ отказаться отъ совмстнаго со мной веденя журнала, и какъ искренно я скорблю объ ея отказ отъ положеня, въ которомъ она оказала такъ много услугъ длу свободомысля и радикализма. Я надюсь, что ‘National Reformer’ не утратитъ въ ней постоянную сотрудницу, содйстве которой крайне драгоцнно. Въ течене 13-ти лтъ эта газета обязана была значительной частью своихъ достоинствъ ея неутомимому плодотворному труду. Я согласенъ съ ней, что издане должно имть опредленное направлене, и я считаю эту опредленность тмъ боле необходимой, что каждому сотруднику газеты предоставляется полная свобода пера. Я понимаю и выражаю глубокое уважене предъ героическимъ самоотверженемъ, внушившимъ м-ссъ Безантъ строки, къ которымъ я прибавляю эти нсколько словъ. Чарльзъ Брэдло’.

Безконечно тяжело было мн порвать связь, за которую я такъ дорого заплатила тринадцать лтъ тому назадъ, но справедливость требовала этого шага. Если приходится принять ршене, сопряженное съ нравственными страданями, то долгъ чести требуетъ, чтобы по возможности брать трудности и страданя на себя, нельзя возлагать жертвы на другихъ или платить выкупъ за себя чужими деньгами. Долгъ чести необходимо долженъ быть закономъ для человка съ стремленями къ идеалу, и нарушене врности этому стремленю есть единственная истинная измна въ жизни.

У меня была еще одна причина, побуждавшая меня отдлиться отъ м-ра Брэло, но я не ршалась назвать ее ему, потому что, съ свойственной ему щепетильностью въ вопросахъ чести, онъ-бы упрямо отказался допустить мой выходъ изъ состава редакци. Я видла перемну, произошедшую въ общественномъ мнни, видла, какъ постепенно склонялись на его сторону либералы, державшеся прежде вдали отъ него, я знала, что на меня они смотрли крайне недружелюбно, и что, если-бы мое участе въ его дйствяхъ было-бы мене замтнымъ, ему было-бы гораздо легче слдовать своему пути. Въ виду этого, я старалась все боле уходить на второй планъ и не сопровождала боле м-ра Брэдло на митинги. Я уже не могла быть ему полезной въ его общественной дятельности, напротивъ мое сообщничество приносило ему вредъ. Пока онъ былъ отверженнымъ и окруженъ всеобщей ненавистью, я съ гордостью стояла за него, но когда его стали окружать друзья, которые всегда являются вмст съ успхомъ, я могла быть наиболе полезной ему, отстранивъ себя отъ его дла. Но всю литературную совмстную работу я продолжала попрежнему, и теоретическя разноглася не нарушили его добраго отношеня ко мн, хотя, посл послдовавшаго вскор присоединеня моего къ теософическому обществу, онъ потерялъ вру въ здравость моихъ сужденй.

Въ течене того-же октября рабочими, лишившимися заработка, стали устраиваться процесси по городу и вслдстве излишней строгости полици дло дошло до нсколькихъ столкновенй. Сэръ Чарльзъ Барренъ считалъ своимъ долгомъ разгонять лондонске митинги вооруженной силой, подобно тому какъ это длается префектами континентальныхъ городовъ, и неизбжнымъ результатомъ его образа дйствй было возникновене враждебнаго чувства между народной массой и полицей.

Наконецъ, мы сформировали оборонительную лигу для помощи бднымъ рабочимъ, которыхъ привлекали къ суду и осуждали только на основани показанй полици, сами-же они не имли никакой возможности обратиться къ законнымъ средствамъ защиты. Я организовала для подобныхъ случаевъ общество состоятельныхъ людей, которые общали являться каждый разъ, когда ихъ вызовутъ по телеграмм, будь то днемъ или вечеромъ, и, внеся залогъ, брать на поруки всякаго изъ рабочихъ, арестованныхъ за пользоване всегда существовавшимъ правомъ устраивать процесси и говорить на митингахъ. Беру одинъ примръ: арестованы были м-ръ Берлей, извстный военный корреспондентъ, и м-ръ Винксъ, обвиняемые въ подстрекательств народа къ мятежу, вмст съ ними взятъ былъ и рабочй Найтъ. Я пошла въ полицейскй комиссаратъ и предложила залогъ за Найта. Начальникъ полици Гоуардъ согласился взять залогъ за Берлея и Винкса, но не за Найта. На слдующй день, въ полицейскомъ управлени потребовали за Найта неправдоподобно большой залогъ въ 400 ф. ст. Эта сумма доставлена была моими врными союзниками, и въ слдующемъ засдани прокуроръ м-ръ Палендъ отказался отъ обвиненя въ виду отсутствя достаточныхъ показанй. Вскор запрещено было устройство митинговъ на Трафальгеръ-сквер и приняты были неожиданно крутыя мры.

Мн прятно вспомнить при этомъ случа, съ какимъ сочувствемъ м-ръ Брэдло отнесся къ нашей тяжелой борьб съ полицей, и слдующая выписка изъ его газеты показываетъ, съ какимъ великодушемъ онъ умлъ признавать заслуги тхъ, которые шли по иному пути, чмъ онъ: ‘Такъ какъ я недавно выказалъ очень существенное разногласе’, писалъ онъ, ‘съ моей смлой и преданной длу союзницей, и такъ какъ это разногласе сдлалось еще боле замтнымъ вслдстве ея выхода изъ состава редакци, то я чувствую тмъ большую потребность выразить ей мое сочувстве въ настоящую минуту. Я безконечно благодаренъ ей не только за организацю защиты жертвамъ полици, но и за ея ежедневныя посщеня полицейскихъ участковъ и тюремъ, гд она значительно повляла на улучшене обращеня съ заключенными съ одной стороны и на успокоене раздраженя съ другой. Я не могу сказать, что считаю подобное заняте подходящимъ для женщины дломъ, особенно, среди лондонской зимы, но долженъ выразить свое мнне, что дйствовала она великолпно и принесла громадную пользу. Я особенно настаиваю на этомъ именно потому, что взгляды м-ссъ Безантъ и мои еще боле разошлись, чмъ я это считалъ возможнымъ, въ принципальныхъ вопросахъ, составляющихъ основу борьбы, которая становится все боле и боле серьезной’. Чарльзъ Брэдло всегда обнаруживалъ подобную широту взглядовъ и готовность признавать достоинства даже въ людяхъ, идущихъ противъ его принциповъ.

Негодоване толпы возрастало, полицю старались бойкотировать, при чемъ тактичное и сдержанное поведене толпы не давало никакого повода прибгать къ насильственнымъ мрамъ. Наконецъ, положене полици сдлалось невыносимымъ и торйское правительство почувствовало недружелюбность лондонскаго населеня, сэръ Чарльзъ Барренъ былъ тогда смщонъ и его замнило боле распорядительное лицо.

ГЛАВА XIII.
Чрезъ штормъ къ миру.

Среди всхъ этихъ треволненй и душевной борьбы окрпло братство, въ которомъ таился завтъ лучшихъ дней. М-ръ Стэдъ и я сдлались близкими друзьями, онъ и я проникнуты были общею любовью къ человку и общей ненавистью къ притснителямъ. Я писала по этому поводу въ ‘Our Corner’ за февраль 1888 г. слдующее:

‘Въ послднее время у людей, очень различныхъ по своимъ теологическихъ взглядамъ, возникла мысль объ образовани новаго братства, въ которомъ никто не считался-бы чужимъ, кто не отказывается работать въ пользу человчества. Неужели достижене подобнаго идеала только мечта энтузаста? Но вдь мы видли, какъ люди, такъ сильно расходящеся между собой въ вопросахъ религозныхъ, дружно работали въ течене цлыхъ трехъ мсяцевъ надъ тмъ, чтобы помочь жертвамъ насиля и поднять въ нихъ духъ. Общая цль заставила всхъ насъ согласно работать, и разв это не доказываетъ, что существуетъ связь, которая сильне антагонизма, и объединяющая идея, которая глубже разъединяющихъ теорй’.

Какъ безсознательно приближалась я къ теософи, которая должна была увнчать мою жизнь въ моемъ слпомъ искани братскаго союза. Братство это было уже создано ‘старшими братьями’ нашей расы, и къ ихъ ногамъ мн суждено было броситься въ скоромъ времени. Какъ глубоко было во мн стремлене къ чему-нибудь боле высокому, чмъ все виднное до того, какъ сильно было мое убждене, что есть нчто великое, къ которому приводитъ служене людямъ, это видно изъ другого мста въ той-же стать:

‘Многе думали, что въ наши дни фабрикъ и желзныхъ дорогъ, фальсификацй и поддлокъ, жизнь можетъ идти только ровнымъ, будничнымъ шагомъ и что сяне идеала уже не можетъ озарить сраго горизонта современной жизни. Но много симптомовъ показываютъ, что въ человческихъ сердцахъ пробуждается героизмъ старинныхъ вковъ. Страстная жажда справедливости и свободы, волновавшая душу великихъ людей прошлаго, находитъ въ насъ живой откликъ и по-прежнему волнуетъ сердца людей. Все еще жива вчная притягательная сила св. Граля, но ищуще не поднимаютъ боле глазъ къ небу, не ищутъ по морямъ и въ далекихъ странахъ, потому что они знаютъ, что удовлетворене божественнаго стремленя лежитъ въ страдани, окружающемъ ихъ со всхъ сторонъ, что святыня таится въ мукахъ страдающихъ, доведенныхъ до отчаяня бдняковъ. Если правда, что бываетъ вра, сдвигающая горы невжества и зла, то это вра въ конечное торжество истины и справедливости, она только одна придаетъ цну и смыслъ жизни и освщаетъ самыя мрачныя тучи отчаяня свтлой радугой безсмертной надежды’.

Какъ шагъ къ началу объединеня людей, готовыхъ работать на пользу человчества, м-ръ Стэдъ и я основали недльную газетку въ полпенса, ‘The Link’. Направлене ея ясно изъ слдующаго эпиграфа, взятаго изъ Виктора Гюго: ‘Народъ застылъ въ молчани. Я буду толкователемъ этого молчаня. Я буду говорить за нмыхъ. Я буду говорить великимъ людямъ о маленькихъ, сильнымъ — о слабыхъ… Я буду говорить за всхъ, кто полонъ отчаяня и молчитъ. Я объясню ихъ глухой ропотъ, ихъ вздохи, объясню внезапныя волненя толпы, смутно выраженныя жалобы и вс зврске крики, которые издаетъ человкъ въ своемъ невжеств и среди мукъ… Я буду глашатаемъ народа, я все скажу’.

‘Мы хотимъ,— сказано было въ первыхъ номерахъ,— найти въ каждой деревушк, на каждой улиц хоть одного человка, мужчину или женщину, которые посвятили-бы время и трудъ служеню людямъ съ той-же готовностью и систематичностью, съ которой многе относятся къ тому, что считаютъ служенемъ Богу’. Каждую недлю появлялся номеръ маленькой газетки, вносившй лучъ истины въ окружающй мракъ. Тамъ предавались огласк мелке факты, характеризующе несправедливость къ народу. Мы писали объ эксплоататорскихъ цнахъ на женскй трудъ, о жертвахъ ‘sweating system’, о томъ, какъ заканчивателю сапогъ платили 2 ш. 6 п. за дюжину паръ сапогъ, при чемъ нитки и лакъ были на его счетъ, какъ женщины работали по 10¹/₂ часовъ въ день надъ сорочками ‘fantaisie’, получая отъ 10 п. до 3 ш. за дюжину, нитки и иголки он должны были покупать сами и кром того еще платить за газъ, за полотенце при умывани рукъ и за чай, который он обязаны были брать у хозяйки. Ихъ недльный заработокъ колебался такимъ образомъ между 4—10 шиллингами. Мастерица верхняго платья зарабатывала 2 ¹/₂ шилл. въ недлю, и изъ нихъ 6 пенсовъ уходило на прикладъ. Мы отмчали также случаи судебнаго преслдованя честныхъ, трудящихся безъ устали женщинъ за покушеня на самоубйство въ припадк отчаяня отъ вчной нужды. Другой стороной нашей дятельности была защита фермеровъ отъ несправедливостей землевладльцевъ, разоблаченя скандаловъ, происходящихъ въ рабочихъ домахъ, защита билля объ отвтственности хозяевъ, образоване инспекцонныхъ кружковъ, члены которыхъ слдили въ своихъ участкахъ за всми случаями жестокаго обращеня съ дтьми, вымогательства, негигеничнаго содержаня мастерскихъ и т. п. и длали мн объ этомъ доклады. Въ этомъ дл мн помогалъ Гербертъ Берреусъ, который примкнулъ ко мн во время столкновеня въ Трафальгэр и который написалъ нсколько горячихъ статей въ ‘Link’. Онъ страстно былъ преданъ народному длу, ненавидлъ насиле и несправедливость, работая съ неустанной энергей, страдая изъ-за зла, противъ котораго онъ не видлъ средствъ. Весь его характеръ отразился въ словахъ, которыя онъ сказалъ въ бреду, считая себя умирающимъ: ‘Скажите народу’, просилъ онъ окружающихъ, ‘какъ я его любилъ всегда’.

Мы заботились также о доставлени обдовъ дтямъ. ‘Если мы настаиваемъ на образовани дтей, то необходимо позаботиться и объ ихъ пищ. Не длая этого, мы даемъ имъ познаня, которыя они не могутъ ассимилировать, и мучимъ многихъ изъ нихъ прямо до смерти. Мы загоняемъ несчастныхъ дтей въ школы и заставляемъ ихъ учиться, ихъ грустные, пытливые глаза спрашиваютъ: зачмъ мы причиняемъ это новое странное страдане и вносимъ новую муку въ ихъ грустное существоване. ‘Почему не оставить насъ въ поко?’ жалобно спрашиваютъ терпливыя маленькя личики. И въ самомъ дл, почему-бы этого не сдлать, если для этихъ маленькихъ трущобныхъ мучениковъ общество иметъ только формулы, а не пищу’. Мы вели пропаганду противъ ‘дешевыхъ товаровъ’, потому что они добываются путемъ эксплоатаци и ограбленя рабочихъ’. ‘Этическе принципы покупателя должны быть самыми простыми. Намъ нуженъ извстный предметъ и мы не хотимъ ни получить его, какъ подарокъ, ни уворовать его. Для того-же, чтобы получить его не воруя, не принимая милостыни, мы должны дать за него взамнъ что-нибудь одинаковое но цнности. Столько-то труда нашего ближняго вложено было въ изготовлене нужной намъ вещи, если мы не дадимъ ему что-нибудь по цн равное его труду, и возьмемъ его работу, мы грабимъ его и, не желая давать должную цну за его трудъ, мы не имемъ права на продуктъ его труда’.

Эта отрасль нашей дятельности привела вскор къ серьезной борьб, закончившейся блестящими результатами. На одномъ засдани фабанскаго общества миссъ Клементина Блэкъ прочла прекрасную лекцю о женскомъ труд и подала мысль основать ‘союзъ потребителей’, члены котораго дадутъ слово покупать только у продавцевъ, не эксплоатирующихъ своихъ рабочихъ. Въ послдовавшихъ за лекцей преняхъ Г. Г. Чемпонъ обратилъ внимане на жалованье рабочихъ на спичечной фабрик Брананта и Мэя, владльцы ея выплачивали таке дивиденты что акци, выпущенныя вначал по 5 ф. ст., поднялись до 10 ¹/₂. Гербертъ Берреусъ и я свидлись съ нсколькими работницами, добыли списки жалованй, штрафовъ и т. д., Мы увидли, что въ большинств случаевъ работницы были 16-ти-лтня двушки, работающя поштучно, зарабатываетъ такая двушка шиллинга четыре въ недлю и живетъ обыкновенно съ сестрой, которая работаетъ на той-же фабрик и ‘иметъ хорошй заработокъ въ 8 или 9 шиллинговъ въ недлю’. Изъ этихъ денегъ 2 шил. въ недлю платятся за наемъ одной комнатки. Младшая двушка питается чаемъ и хлбомъ съ масломъ на завтракъ и обдъ, но, какъ одна изъ нихъ намъ разсказывала съ сяющими глазами, разъ въ мсяцъ она бываетъ на обд, ‘гд даютъ кофе, хлбъ съ масломъ и варенье, и много всего этого’. Мы опубликовали эти факты подъ заглавемъ ‘блокоже рабы въ Лондон’ и уговаривали бойкотировать спички Брананта и Мэя. ‘Пора уже, чтобы кто-нибудь вступился за насъ’, сказали мн дв блднолицыя двушки на фабрик. Я писала по этому поводу слдующее въ своей газет: ‘Да кто захочетъ помочь? Многе сочувствуютъ хорошему длу, но не захотятъ сдлать усиля, чтобы способствовать ему и тмъ боле рисковать чмъ нибудь для него. ‘Нужно чтобы кто-нибудь сдлалъ это, но почему именно я’? повторяетъ большинство этихъ благожелателей.— ‘Кому-нибудь нужно начать дйствовать, почему-же не мн’?— вотъ что думаетъ человкъ, который въ самомъ дл хочетъ помочь людямъ и съ готовностью берется за всякое трудное дло. Между этими двумя фразами лежатъ цлые вка нравственной эволюци’.

Мн угрожали возбужденемъ преслдованя за подстрекательство, на изъ этого ничего не вышло, гораздо легче было выместить злобу на работницахъ. Черезъ нсколько дней на Fleet Street явилась толпа работницъ спичечной фабрики, и стала вызывать изъ редакци Анни Безангъ. Я не могла обратиться къ нимъ съ рчью на улиц и попросила, чтобы ко мн поднялась депутаця и объяснила, что имъ отъ меня нужно. Вошли три женщины и объяснили въ чемъ дло: имъ предлагали подписываться подъ бумагой, свидтельствующей о томъ, что он довольны существующими на фабрик порядками и что мои показаня ложны. Он отказались подписываться. ‘Вы за насъ заступились’, объяснила одна изъ женщинъ,— ‘и мы не откажемся отъ васъ’. Одной изъ работницъ, зачинщиц протеста, пригрозили отказомъ отъ работы, она не сдалась. На слдующй день ее уволили подъ какимъ-то пустячнымъ предлогомъ, и тогда 1,400 работницъ бросили свои мста, часть ихъ отправилась спроситъ у меня, какъ имъ теперь поступать. Въ послдовавшя затмъ дв недли Гербертъ Берреусъ и я работали боле чмъ когда-либо въ жизни. Намъ удалось поднять цлую бурю. Мы открыли подписку и деньги полились къ намъ ркой, мы составили списокъ прекратившихъ работу двушекъ, платили имъ жалованье на время стачки, писали статьи, подняли клубы, устраивали митинги, убдили м-ра Брэдло сдлать интерпелляцю въ парламент, организовали комитеты, въ которыхъ акцонеры были членами, и вся Англя принимала живое участе въ перипетяхъ нашей кампани. М-ръ Фредерикъ Чаррингтонъ далъ намъ залу для регистраци участвующихъ въ стачк, м-ръ Сиднэй Веббъ и друге привлекли на нашу сторону National Liberal Club, мы отправились съ большой депутацей отъ работницъ въ парламентъ и бесдовали тамъ съ нсколькими членами парламента, которые подробно разспрашивали двушекъ. Послдня держали себя великолпно, ни одна не отставала отъ подругъ и въ течене всей стачки он обнаружили большую выносливость и бодрость духа. М-ръ Гобардъ, членъ соцалъ-демократической федераци, Шо, Блэндъ, Оливеръ и Гедлэмъ, фабанцы, миссъ Клементина Блэкъ и еще многе друге содйствовали успху нашего дла. Лондонскй цеховой совтъ (Trades Council) согласился, наконецъ, взять на себя посредничество по этому длу и этимъ путемъ достигнуты были благопрятные результаты, работницы возобновили работу, всякя денежныя взысканя были уничтожены, и цна за трудъ поднялась. Основанъ былъ союзъ работницъ на спичечныхъ фабрикахъ, и до сихъ поръ онъ считается среди женскихъ рабочихъ союзовъ однимъ изъ самыхъ сильныхъ. Въ течене долгихъ лтъ я была секретаремъ союза до тхъ поръ, пока подъ бременемъ другихъ обязанностей мн не пришлось отказаться отъ должности секретаря и меня замстила м-ссъ Торнтонъ Смитъ, Гербертъ Берреусъ продолжаетъ до сихъ поръ состоять казначеемъ союза. Одно время существовали несоглася между фирмой Брананта и Мэя и союзомъ, но они скоро сгладились, подъ дйствемъ здраваго смысла у обихъ сторонъ, директоръ фабрики выказалъ готовность выслушивать всякую справедливую жалобу и по возможности устранять причины неудовольствя, сами-же владльцы фабрики длали щедрые взносы въ клубъ работницъ въ Боу, основанный Е. П. Блаватской.

Боле всего пострадали во время стачки изготовители спичечныхъ коробочекъ, лишенные работы. Имъ платили по 2 ¹/₂ пенса за сотню коробочекъ и изъ этого нужно было еще покупать матералъ для работы. Конечно, отъ такой платы они не богатли, но когда и эта работа исчезла, имъ стала угрожать прямо голодная смерть. Каке ужасы приходилось намъ видть, когда мы отправлялись вечеромъ, по окончани дневного труда, въ окрестности Бетналь-Грина: на подстилкахъ изъ стружекъ тамъ лежали дти, обвернутыя въ лохмотья. На ихъ дтскихъ лицахъ, въ широко раскрытыхъ глазахъ женщинъ голодъ наложилъ свою печать, о голод свидтельствовали дрожащя руки мужчинъ. Длалось жутко, глядя на нихъ, и все громче звучалъ вопросъ: ‘гд лкарство противъ скорби, гд путь спасеня для мра?’ Въ август я стала пропагандировать устройство рисовальнаго класса для работницъ на спичечныхъ фабрикахъ. ‘Тамъ намъ нужно будетъ имть фортепано’, писала я, ‘столы для газетъ, для игръ, для беллетристики. Такимъ образомъ создалось-бы свтлое уютное убжище для двушекъ, не имющихъ ни дома, ни мста для игры, кром улицы. Мы не хотимъ основать ‘прюта’ съ строгой дисциплиной и навязыванемъ правилъ приличя, а организовать клубъ, гд господствовало-бы товарищеское отношене и свобода, основанная на сознани собственнаго достоинства, т. е. та атмосфера, которую испыталъ всякй, жившй въ родной семь, но которая — увы — такъ, чужда многимъ двушкамъ лондонскаго истъ-энда. Въ август-же мсяц, но двумя годами позже, Е. П. Блаватская основала такой ‘home’ для работницъ.

Посл того обратились къ намъ за помощью изготовители жестяныхъ ящиковъ въ южныхъ кварталахъ Лондона, ихъ штрафовали самымъ незаконнымъ образомъ и, кром того, они постоянно подвергались увчьямъ изъ-за дурного содержаня машинъ на фабрикахъ, затмъ пришлось вступаться за приказчиковъ въ лавкахъ и ограждать ихъ отъ произвольныхъ штрафовъ, продолжались также массами рабоче процессы, для которыхъ мы подыскивали защитниковъ и добывали залоги. Сильная агитаця о доставлени пищи дтямъ въ школахъ, объ увеличени жалованй служащимъ въ нкоторыхъ общественныхъ учрежденяхъ, заступничество за рабочихъ на докахъ я изложене ихъ безъисходнаго положеня, посщене изготовителей цпей въ Cradley Heath, бесды съ ними, статьи о нихъ въ газетахъ, избирательная борьба по поводу выборовъ въ училищный совтъ, побда на этихъ выборахъ — таковы были дла, среди которыхъ прошла осень, къ этому присоединялось еще множество лекцй — соцалистическихъ, экономическихъ и атеистическихъ — и масса статей, которыя я писала дли того, чтобы прокормить себя. Когда къ этому прибавилась работа въ училищномъ совт, я почувствовала, что больше ничего брать на себя не въ силахъ.

Среди всхъ этихъ событй, приблизился незабвенный для меня 1889 годъ…

Въ знаменательномъ для меня 1889 г. я нашла дорогу къ пристани и имла неоцнимое счастье встртить Е. П. Блаватскую и сдлаться ея ученицей. Все сильне овладвало мною сознане, что для исцленя общественныхъ недуговъ требуется боле, чмъ я могла дать до сихъ поръ. Соцализмъ отвчалъ экономическимъ потребностямъ, но гд взять вдохновене, которое привело-бы къ братству людей на земл? Многое было сдлано въ этомъ отношени, но недоставало истиннаго порыва самоотверженной любви, побуждающей людей дйствовать только для другихъ и быть готовыми давать безъ конца и ничего не требовать для себя. Откуда было взять матерьялъ для созданя боле благороднаго общественнаго строя, гд найти камней для постройки храма человчества? Великое отчаяне овладвало мною, когда я искала такого движеня и не находила его.

Этимъ дло не ограничивалось. Съ 1886 г. во мн росло убждене въ неудовлетворительности моего философскаго мросозерцаня, и въ томъ, что жизнь и человческое сознане нчто иное, боле высокое, чмъ я полагала до того. Психологя шла впередъ быстрыми шагами, гипнотизмъ открывалъ феномены неожиданной сложности въ человческомъ сознани, загадочныя явленя двойственности, и, что всего изумительне, интенсивной дятельности мысли въ то самое время, какъ мозгъ, предполагаемый источникъ мыслительной дятельности, находился въ коматозномъ состояни. Факты за фактами осаждали меня, требуя объясненй, которыхъ я не могла найти. Я стала изучать боле темныя стороны сознаня, сны, галлюцинаци, обманы чувствъ, помшательство. Окружавшй меня мракъ озарился лучомъ свта, когда я прочла ‘Occult World’ (Мръ тайнъ) А. П. Синнета и его увлекательныя письма, въ которыхъ онъ говоритъ не о сверхъестественномъ въ природ, а о томъ, что природа подчинена боле широкимъ законамъ, чмъ я могла-бы когда-либо вообразить. Я убдилась въ истинности явленй ясновидня, въ возможности слышать на разстояни и читать чужя мысли. Среди бурной вншней жизни, описанной въ предыдущихъ главахъ, эти вопросы мучили мой умъ, настойчиво требуя отвта. Я читала множество книгъ, но находила въ нихъ мало удовлетвореня. Я продлывала разные опыты, указанные въ нихъ, и добилась любопытныхъ для меня результатовъ. Наконецъ, я убдилась въ существовани чего-то скрытаго, какой-то невидимой силы, и ршилась искать до тхъ поръ, пока не найду ее, весной 1889 г. я боле чмъ когда-либо ршилась добиться истины во чтобы то ни стало. Однажды я сидла глубоко погруженная въ мысли, какъ это со мной часто бываетъ подъ вечеръ, и была проникнута настойчивымъ, но почти безнадежнымъ стремленемъ разршить тайну жизни и духа. Вдругъ я услышала около себя голосъ, который съ тхъ поръ сдлался для меня самымъ святымъ на земл. Онъ говорилъ мн, что я должна быть бодрой и надяться, потому что откровене близко. Посл того прошло дв недли, и однажды м-ръ Стэдъ передалъ мн два большихъ тома и сказалъ: ‘можете вы написать о нихъ отзывъ. Вся моя молодежь въ редакци открещивается отъ нихъ, а вы достаточно помшаны на такого рода сюжетахъ, чтобы заинтересоваться этими книгами’. Я взяла книги. Это были два тома ‘The Secret Doctrine’ Е. П. Блаватской.

Я отнесла домой книги и сейчасъ-же засла читать ихъ. Съ каждой страницей интересъ все увеличивался. Все, что я читала, казалось мн близкимъ, давно знакомымъ, моя мысль забгала впередъ, предугадывая выводы, все казалось такимъ естественнымъ, связнымъ, безконечно тонкимъ и все-таки столь понятнымъ. Я была поражена, ослплена свтомъ, въ которомъ разрозненныя фразы казались частями великаго цлаго, и вс мучившя меня загадки и тайны показались мн несуществующими. Это было отчасти иллюзей, и вс прежня сомння снова всплывали нсколько времени спустя, потому что мозгъ только постепенно осваивался съ тмъ, что интуиця принимала сразу, какъ истину. Но свтъ показался хоть на минуту, и озаренная его лучомъ, я поняла, что поиски кончены и истина найдена,

Я написала отзывъ и попросила м-ра Стэда дать мн рекомендательное письмо къ автору, вмст съ этимъ письмомъ я послала нсколько словъ, прося позволеня зайти познакомиться. Въ отвтъ я получила очень любезное приглашене и въ одинъ теплый весеннй вечеръ Гербертъ Берроусъ,— мой единомышленникъ въ этихъ вопросахъ и я направились со станци Notting Hill въ Landsowne Road, думая о предстоящемъ намъ свидани. Звонокъ, мы быстро проходимъ черезъ переднюю въ гостиную, раскрывается задрапированная дверь въ слдующую комнату, и мы видимъ въ большомъ кресл у стола крупную женскую фигуру. Привтливый звучный голосъ обращается ко мн: ‘дорогая м-ссъ Безантъ, я такъ давно уже хотла познакомиться съ вами’, моя рука чувствуетъ крпкое пожате, и я въ первый разъ въ этой жизни гляжу въ глаза Е. II. Б. Я почувствовала внезапный внутреннй толчокъ — не воспоминане-ли о до-земной встрч?— и затмъ, сознаюсь со стыдомъ, чувство упрямого протеста, настойчиваго сопротивленя, какое испытываетъ дикое животное, чувствуя руку укротителя. Я сла и стала ее слушать. Она говорила о путешествяхъ, о различныхъ странахъ, говорила непринужденно и блестяще, глаза были полузакрыты, изящные пальцы не переставали свертывать папироски. Не было сказано ничего особеннаго, ни слова объ оккультизм, ничего таинственнаго, она говорила, какъ свтская женщина, занимающая своихъ гостей. Мы поднялись, чтобы уйти, и на минуту завса поднялась, два блестящихъ, проницательныхъ глаза встртились съ моими глазами, и она произнесла просящимъ голосомъ: ‘о дорогая м-ссъ Безантъ, если-бы вы захотли стать нашей!’ Я почувствовала почти непреодолимое желане нагнуться и поцловать эти зовуще къ себ глаза, но во мн вспыхнула старая непреклонная гордость и насмшка надъ собственнымъ безумемъ, и я отвтила ей ничего не говорящей вжливой фразой. ‘Дитя’, сказала она мн много лтъ спустя,— ‘ваша гордость ужасна, вы горды, какъ Люциферъ’. Но, право, мн кажется, что я никогда не выказывала гордости по отношеню къ ней посл того перваго вечера, только въ защиту ея не разъ поднималась во мн возмущенная гордость до тхъ поръ, пока я не поняла мелочности и пустоты всякаго рода осужденя и не поняла также, что слпыхъ нужно жалть, а не презирать. Я еще разъ отправилась къ ней для разспросовъ о теософическомъ обществ, я хотла вступить въ него членомъ, но боролась еще съ своимъ желанемъ. Я ясно видла — мучительно ясно — что означалъ этотъ переходъ. Я успла въ значительной степени побдить предубждене общества противъ себя своей работой въ школьномъ дл, мн открывался уже боле гладкй путь, на которомъ мои начинаня встрчали-бы уже одобрене, а не осуждене. Неужели-же опять начать новую борьбу и сдлаться мишенью для насмшекъ — боле страшныхъ чмъ ненависть — и снова выступить въ утомительной борьб за чуждую людямъ истину? Могу-ли я обратиться противъ матерьялизма и отважно признать, что я была неправа, что разсудокъ заставилъ меня забыть душу? Какъ оставить армю, которая такъ храбро сражалась за меня, друзей, которые, несмотря на тяжесть общественнаго остракизма, продолжали любить меня и сохранять мн врность? А онъ, самый сильный и врный изъ моихъ друзей, довре котораго я уже поколебала своимъ соцализмомъ — неужели ему придется увидть съ горечью, какъ сотоварищъ, составлявшй его гордость, перейдетъ къ врагамъ и оставитъ ряды матерьялистовъ? Какими глазами взглянетъ на меня Чарльсъ Брэдло, когда я скажу ему, что сдлалась теософкой? Борьба была тяжелая, но не столь мучительная, какъ въ прежня времена. Я уже была обстрленнымъ воиномъ, закаленнымъ прежними ранами. Такъ это случилось, что я опять направилась въ Landsowne Road разспрашивать о теософическомъ обществ. Е. П. Блаватская пристально посмотрла на меня съ минуту. ‘Читали вы отчетъ психологическаго общества обо мн?’ ‘Нтъ, даже никогда о немъ не слышала’. ‘Пойдите и прочтите, и если посл этого вы придете сюда, тогда посмотримъ’. Ничего больше она не хотла сказать объ этомъ вопрос и заговорила о своихъ путешествяхъ по разнымъ странамъ.

Я достала отчетъ и внимательно его читала и перечитывала. Я сразу увидла шаткость основаня, на которомъ построено было все обвинене: мн сразу бросилось въ глаза, что выводы, длались изъ совершенно произвольныхъ предположенй, что самыя обвиненя носили крайне неправдоподобный характеръ и, что было хуже всего, источникъ свднй былъ самый гнусный. Все держалось довремъ къ показанямъ Кулоновъ, а они сами объявили себя соучастниками предполагаемыхъ мошенничествъ. Могла-ли я врить имъ больше чмъ открытой, безстрашной натур, которая на минуту открылась мн, и гордой самосознательной искренности, которая свтилась въ ясныхъ голубыхъ глазахъ, чистыхъ и безстрашныхъ, какъ у ребенка? Могъ-ли авторъ ‘The Secret Doctrine’ быть въ одно и то-же время жалкой обманщицей, производившей фокусы, презрнной шарлатанкой, устраивавшей разныя продлки при помощи потайныхъ дверей и траповъ? Я громко расхохоталась надъ нелпостью такого предположеня и швырнула прочь отчетъ съ справедливымъ негодованемъ честной натуры, которая узнаетъ людей своей души при встрч съ ними и чувствуетъ отвращене отъ соприкосновеня съ ложью. На слдующй день я была въ бюро теософическаго общества, гд завдующей длами была графиня Вахтмейстеръ, которая и подписала прошене о приняти меня въ члены теософическаго общества.

Получивъ членское свидтельство, я отправилась въ Landsowne Road. Застала Е. П. Б. одну. Я подошла къ ней, наклонилась и поцловала ее, не говоря, однако, ни слова. ‘Вы сдлались членомъ общества?’ — Да.— ‘Вы читали отчетъ?’ — Да.— ‘Ну и что?’ Я стала предъ ней на колни и сжала ея руки въ моихъ, глядя ей прямо въ глаза. Въ отвтъ на это,— сказала я,— я прошу у васъ позволеня стать вашей ученицей и объявить объ этомъ передъ всми! Ея строгое серьезное лицо приняло боле мягкое выражене, непривычныя слезы выступили на глазахъ. Движенемъ, преисполненнымъ почти царственнаго величя, она положила мн руку на голову. ‘Вы благородная женщина,— сказала она.— Да благословитъ васъ учитель’.

Съ этого дня, 10 мая 1889 г. и до сихъ поръ — черезъ два года и три съ половиной мсяца посл того, какъ она оставила тло 8 мая 1891 года, моя вра въ нее ни разу не пошатнулась, мое довре къ ней ни разу не поколебалось. Я стала врить въ нее инстинктивно, и моя вра крпла съ каждымъ днемъ, когда я жила въ ея постоянной близости. Я говорю о ней съ благоговнемъ, съ которымъ относится ученикъ къ учителю, никогда не обманывавшему возложенныхъ на него надеждъ. Я чувствую къ ней горячую признательность, которую въ нашей парти чувствуютъ ко всякому, кто открываетъ ворота и указываетъ путь. ‘Выдумки! Безуме!’ скажетъ съ насмшкой англичанинъ ХX-го вка. Пусть будетъ такъ. Я многое видла и могу ждать.

Мн говорили, что я необдуманно бросилась въ теософское учене и дала волю энтузазму. Это справедливо только въ одномъ отношени — въ томъ, что ршене вступить въ ряды теософовъ принято было мною очень быстро, но оно въ сущности долго подготовлялось, и мн удалось только, достигнувъ интеллектуальной зрлости, осуществить мечты, занимавшя меня съ дтства, И я могу сказать теперь, что это первое общене съ теософей дало мн боле, чмъ я могла-бы ожидать: я пробрла увренность въ нкоторыхъ истинахъ, ярко освтившихся для меня какъ-бы сянемъ молни. Я знаю, убдившись въ этомъ лично, что душа существуетъ, и что сущность моего бытя въ моей душ, а не въ моемъ тл, я знаю, что душа можетъ по желаню оставлять тло, что, освободившись отъ тла, она можетъ учиться у живыхъ земныхъ учителей и, вернувшись, передавать физическому существу человка то, чему она научилась. Этотъ процессъ передачи сознаня отъ одного вида существованя къ другому совершается очень медленно, и во время него тло и духъ постепенно соприкасаются съ боле тонкой сущностью, которая и есть душа, Мое понимане этого еще очень несовершенно, отрывочно въ сравнени съ пониманемъ боле посвященныхъ, это — какъ-бы неумлый дтскй лепетъ въ сравнени съ краснорчемъ опытнаго оратора. Но я все-таки понимаю, что сознане не только независимо отъ функцй мозга, а напротивъ, гораздо живе и дятельне работаетъ, освободившись отъ грубой матери, чмъ заключенное въ ней. Велике мудрецы, о которыхъ говорила Е. П. Блаватская, существуютъ и обладаютъ могуществомъ и знанями, предъ которыми наше знане природы и ея жизни кажется дтской игрушкой. Все это и многое другое я постигла, и все-таки я нахожусь еще на низшихъ ступеняхъ, какъ-бы въ приготовительномъ класс школы оккультизма. Это доказываетъ, что первое пробщене было удачнымъ и интуитивное стремлене оправдалось достигнутыми результатами. Дорога знаня, по которой я иду, открыта для всхъ, кто захочетъ заплатить пеню, взимаемую при вступлени въ ворота, а пеней этой является готовность отказаться отъ всего ради духовной истины и готовность употребить всю постигнутую истину на благо людей, не заботясь совершенно о себ.

23-го юня, въ разбор ‘Secret Doctrine’, напечатанномъ въ ‘National Reformer’, встрчаются слдующя мста, показывающя, что мн сразу удалось вполн понять нсколько существенныхъ пунктовъ ученя. Сказавши, что современный англичанинъ скоре всего будетъ испуганъ книгой Блаватской при поверхностномъ чтени ея, я продолжала: ‘Западная наука подходитъ къ изученю природы вооруженная микроскопомъ и телескопомъ, скальпелемъ и разными машинами, она собираетъ фактъ за фактомъ, экспериментъ за экспериментомъ, но наталкивается постоянно на пропасти, недоступныя изслдованю, на вершины, слишкомъ высокя для ея лстницъ. Величественная и властная въ своихъ отвтахъ на вопросъ ‘какимъ образомъ’, наука избгаетъ вопросовъ ‘почему’ и ‘откуда’ и первопричины остаются окутанными тайной. Единственное оруде восточной науки — способность духа человческаго къ проникновеню, разсматривая матеральное быте какъ maya,— иллюзю, она ищетъ въ сфер духовной и душевной причинъ матеральныхъ явленй. Единственно он реальны, он существуютъ и видимый мръ одно только ихъ отражене.

‘Ясно, что для такого рода изслдованй требуется больше духовной подготовки, чмъ даетъ нормальная физическая организаця человка. И тутъ расходятся дороги Востока и Запада. Для изученя матерьяльной вселенной достаточно нашихъ пяти чувствъ, изощренныхъ открытыми наукой орудями. По отношени ко всему, что доступно зрню и слуху, вкусу и осязаню, эти привычные служители хотя и ошибаются часто, но являются наиболе доступными проводниками знаня. Но понятно, что они становятся безполезными, когда изслдоване касается явленй, не отпечатлвающихся на нашихъ нервныхъ центрахъ. Напримръ, то что мы называемъ цвтомъ, есть колебане частичекъ эфира, отпечатлвающееся на резин глаза съ извстной опредленной силой — maximum 759 триллоновъ толчковъ, minimum 436, эти колебаня возбуждаютъ въ насъ ощущеня, которыя мозгъ передаетъ, какъ свтовыя. (Почему 436 триллоновъ толчковъ въ одномъ конц нерва передается какъ ‘красный цвтъ’ въ другомъ, этого мы не знаемъ, мы отмчаемъ только фактъ, не давая ему объясненй). Но наша способность реагировать на колебаня не можетъ ограничить способности эфира къ колебанямъ, для насъ не существуетъ боле высокихъ и боле низкихъ видовъ колебанй, но если-бы наше зрне было боле изощреннымъ, мы-бы видли то, къ чему мы теперь слпы. Развивая эту мысль дальше, мы начинаемъ понимать, что матеря можетъ существовать въ формахъ намъ невдомыхъ, и въ видоизмненяхъ, недоступныхъ нашимъ чувствамъ. Тутъ выступаетъ на сцену восточный мудрецъ и говоритъ: ‘то, что вамъ кажется возможнымъ, на самомъ дл уже есть, наши вншня чувства настолько боле изощрены, чмъ ваши, насколько ваше зрне развите зрня медузы, мы развили въ себ духовныя способности, дающя намъ возможность изслдовать высшя сферы бытя съ той-же увренностью, съ которой вы изслдуете физическя явленя, въ этомъ нтъ ничего сверхъестественнаго, какъ нтъ сверхъестественнаго и въ вашемъ знани, хотя оно и превышаетъ знане медузы, мы не строимъ гипотезъ о высшихъ формахъ бытя, мы изучили ихъ такъ-же точно, какъ вы изучили фауну и флору видимаго мра. Силы, которыми мы обладаемъ, не сверхъественны, он имются въ потенцальности въ каждомъ человк и будутъ проявляться по мр совершенствованя человческой расы. Наше отличе только въ томъ, что мы развили ихъ ране, чмъ друге, и сдлали это путемъ, такъ-же открытымъ для васъ, какъ онъ былъ открытъ намъ. Матеря есть повсюду, но она существуетъ въ семи видоизмненяхъ, изъ которыхъ вы знаете только четыре, и до недавняго времени знали только три, въ тхъ высшихъ формахъ заключаются причины, слдствя которыхъ вы видите въ низшихъ, и, чтобы познать эти причины, нужно развить въ себ понимане высшихъ формъ’.

За этимъ слдовало краткое изложене цикла эволюци, и я продолжала: ‘Какова роль человка въ этой обширной драм бытя? Лишне говорить, что онъ не единственная форма органической жизни въ вселенной, большая часть которой необитаема для него. Такъ-же, какъ наука показала существоване живыхъ организмовъ повсюду въ матеральномъ мр, цлыхъ поколнй въ каждой капл воды, бене жизни въ каждомъ листк и каждомъ стебельк, такъ-же и ‘Secret Doctrine’ Блаватской указываетъ на присутстве въ высшихъ формахъ бытя живыхъ существъ, соотвтствующихъ каждое окружающей сред, такъ что вся вселенная полна жизни, и нтъ нигд смерти, а есть только смна. Среди этихъ мирадъ существъ нкоторыя стремятся эволюцировать къ жизни человческой, нкоторыя выйти изъ человческой жизни, каковой она представляется намъ, отдлиться отъ своихъ боле грубыхъ элементовъ. Человкъ представляетъ собой, по этому ученю, существо изъ семи элементовъ, четыре изъ нихъ связаны съ тломъ и погибаютъ въ моментъ смерти или-же тотчасъ посл нея, три остальные составляютъ высшее въ человк, его истинную индивидуальность и они безсмертны. Они образуютъ его ‘я’, которое проходитъ черезъ множество воплощенй, проникаясь урокомъ жизни по мр того, какъ она протекаетъ, подготовляя само свое искуплене въ границахъ неумолимаго закона, ся смена, жатву которыхъ оно непремнно должно собрать, создавая свою судьбу собственными неутомимыми руками и не находя нигд въ безпредльномъ времени и пространств кого-либо, кто приподнялъ-бы за него хотя-бы одну тяжесть, освободилъ-бы его хоть отъ одного созданнаго имъ самимъ бремени, развязалъ-бы одинъ узелъ и засыпалъ хоть одну яму’.

Затмъ, указавъ на сближене западной науки съ восточной, я говорила въ заключени: ‘интересно наблюдать, какъ въ нкоторыхъ изъ новйшихъ теорй чувствуется отголосокъ оккультистическихъ доктринъ, наука какъ-бы стоитъ на самомъ порог того знаня, передъ которымъ все прошлое покажется ничтожнымъ. Уже ея рука робко протягивается къ силамъ, въ сравнени съ которыми вс бывшя до сихъ поръ въ ея распоряжени кажутся незначительными. Когда завладетъ она ими? Надемся, что не прежде, чмъ измнится теперешнее общественное устройство. Въ противномъ случа он только увеличатъ достояне людей, которые и теперь владютъ многимъ, и сдлаютъ несчастныхъ еще боле несчастными, благодаря контрасту. Знане, служащее на пользу эгоизма, увеличиваетъ пропасть между отдльными людьми и между народами, и мы поневол страшимся мысли, что еще новыя силы природы будутъ впряжены въ колесницу стяжаня. Поэтому т мудрые ‘учителя’, отъ имени которыхъ говоритъ м-мъ Блаватская, отказываютъ въ знани, которое приноситъ съ собой могущество до тхъ поръ, пока не усвоенъ завтъ, любви, поэтому они отдаютъ только въ руки безкорыстныхъ управлене тми естественными силами, которыя, при злоупотреблени, могутъ погубить общество’.

Этотъ разборъ книги Блаватской и заявлене, которое я считала своимъ долгомъ сдлать, о томъ, что я вступила въ теософическое общество, вызвало, конечно, цлую бурю осужденя, и въ ‘National Reformer’ отъ 30-го юня напечатано было слдующее: ‘Посл разбора книги м-мъ Блаватской въ послднемъ номер ‘National Reformer’ и заявленя, напечатаннаго въ ‘Star’, я получилъ нсколько писемъ съ запросами о теософи. У меня просятъ разъясненй о томъ, что такое теософя и каково мое собственное мнне о ней. Слово ‘теософя’ старое и было уже въ употреблени у нео-платониковъ. Въ своемъ новомъ примнени слово теософъ, по словарю, обозначаетъ человка, ‘идущаго къ познаваню Бога и законовъ природы путемъ внутренняго просвтленя’. Атеистъ, конечно, не можетъ быть теософомъ. Деистъ можетъ быть теософомъ. Монистъ не можетъ быть теософомъ. Теософя во всякомъ случа заключаетъ въ себ идею дуализма. Современная теософя въ учени м-мъ Блаватской, изложенномъ въ послднемъ номер нашей газеты, проповдуетъ многое, во что я не врю, и утверждаетъ многое, что по-моему совершенно ложно. Я не читалъ двухъ послднихъ томовъ м-мъ Блаватской, но за послдня десять лтъ имлъ случай познакомиться съ многими произведенями какъ ея самой, такъ и полковника Олькота и другихъ теософовъ. По-моему они задались цлью возстановить особаго рода спиритуализмъ, облеченный въ восточную фразеологю. Я считаю многя ихъ идеи ошибочными и ихъ разсужденя лишенными здраваго смысла, Я искренно огорченъ тмъ, что моя сотрудница, неожиданно и не обмнявшись ни разу мыслями объ этомъ со мной, приняла какъ факты вещи, которыя мн кажутся абсолютно вымышленными. Это меня тмъ боле огорчаетъ, что я знаю, съ какой преданностью м-ссъ Безантъ отдается всякому длу, въ которое она вритъ. Я знаю, что она всегда будетъ искренна въ защит идей, которыми она прониклась, и съ опасенемъ думаю о дальнйшемъ развити ея теософическихъ взглядовъ. Идейное направлене нашей газеты не измнилось и оно въ прямомъ антагонизм со всми видами теософи. Я-бы предпочелъ не высказываться совершенно по этому вопросу, потому что публичная размолвка моя съ м-ссъ Безантъ, когда она сдлалась соцалисткой, причинила огорчене намъ обоимъ. Но прочтя ея статью и ея офицальное заявлене о вступлени въ теософическое общество, я счелъ своимъ долгомъ категорично высказать свое мнне ради всхъ тхъ, которые видятъ во мн своего нравственнаго руководителя. Чарльсъ Брэдлоу’.

‘Я не имю возможности выяснить здсь подробно причины моего вступленя въ теософическое общество, которое преслдуетъ три цли: основане всемрнаго братства безъ различя племени и религи, изучене арйской литературы и философи, изслдоване необъясненныхъ законовъ природы и физическихъ силъ, скрывающихся въ человк. Въ вопросахъ религозныхъ члены общества совершенно свободны. Основатели общества отрицаютъ существоване бога съ личными аттрибутами: какой-то особый возвышенный пантеизмъ является религознымъ мросозерцанемъ теософовъ, но и онъ не считается обязательнымъ для членовъ общества. Я ничуть не желаю скрыть своего мння, что этотъ видъ пантеизма долженъ, по моему, привести къ разршеню нкоторыхъ задачъ, особенно задачъ психологическихъ, которыя атеизмъ оставляетъ незатронутыми. Анни Безантъ’.

Теософя, какъ прекрасно знаютъ приверженцы ея, не только не включаетъ въ себ дуализма, а, напротивъ, основана на представлени объ Единомъ, которое раздваивается при своемъ проявлени точно такъ-же, какъ атеизмъ предполагаетъ одну сущность, познаваемую въ двойномъ вид силы и матери, и точно такъ-же, какъ философскй — хотя и не распространенный въ публик — идеализмъ учитъ объ одномъ божеств, отъ котораго исходятъ духъ и матеря.

Спокойстве и тактичность, съ которой м-ръ Брэдло высказалъ свое осуждене, не вызвали подражаня въ другихъ представителяхъ атеистической парти, въ особенности отличался рзкостью своихъ нападокъ м-ръ Футъ. Среди поднявшагося шума я была отозвана въ Парижъ, чтобы участвовать тамъ вмст съ Гербертомъ Берроусъ на рабочемъ конгрес, происходившемъ тамъ между 15 и 20 юля, и провела нсколько дней въ Фонтенебло, вмст съ м-мъ Блаватской, которая поселилась тамъ, чтобы отдохнуть нсколько недль. Я застала ее за переводомъ дивныхъ мстъ изъ ея ‘книги золотыхъ правилъ’, общеизвстной теперь подъ заглавемъ ‘Голоса Тишины’. Она писала книгу очень быстро, не имя предъ собой оригинала, и попросила меня прочесть написанное вечеромъ вслухъ, чтобы проврить ‘приличенъ-ли ея англйскй стиль’. Кром меня, при чтени присутствовали Гербертъ Берроусъ и м-съ Канцлеръ, ревностная американская теософка. Мы садились вокругъ Е. П. Б. и я читала вслухъ. Переводъ сдланъ былъ безукоризненнымъ, художественнымъ англйскимъ языкомъ, плавнымъ и музыкальнымъ, мы могли исправить не боле двухъ-трехъ словъ, и она глядла на насъ, какъ изумленный ребенокъ, удивляясь нашимъ похваламъ, которыя были-бы повторены всякимъ, кому довелось-бы слышать эти художественныя поэмы въ проз.

Нсколько раньше въ этотъ день я спросила ее, при помощи какихъ силъ производятся стуки, постоянно слышимые на спиритическихъ сеансахъ. ‘Нтъ надобности обращаться къ духамъ, чтобы слышались стуки’, сказала она — ‘посмотрите’. Она провела рукой надъ моей головой, не касаясь ея, и я явственно почувствовала легке стуки о черепную кость, при чемъ каждый разъ чувствовался электрическй токъ по всей спин. Тогда она обязательно объяснила мн, каке толчки могутъ быть вызваны въ какомъ угодно мст и какъ комбинаци токовъ, порождающя ихъ, могутъ производиться помимо сознательной человческой воли. Такимъ способомъ она всегда поясняла свое учене и доказывала экспериментами существоване въ человк высшихъ силъ, управляемыхъ дисциплинированной въ этомъ отношени волей. Вс ‘феномены’ м-мъ Блаватской относятся къ научной сторон ея ученя и она никогда не имла безразсудства приписывать себ чудотворность и требовать на этомъ основани вры въ свою философскую систему. Она всегда повторяла, что чудесъ не бываетъ на свт, что вс ея феномены были результатомъ боле глубокаго, чмъ у большинства людей, знаня природы и боле развитыхъ ума и воли. Нкоторые изъ этихъ феноменовъ были, какъ она называла ихъ, ‘психологическими фокусами’ и заключались въ вызывани образовъ силой воображеня и внушени ихъ другимъ, какъ ‘коллективныхъ галлюцинацй’, друге, какъ напр. передвигане тяжелыхъ предметовъ, совершались ею при помощи астральной руки, протянутой къ предметамъ, еще друге посредствомъ астральнаго чтеня и т. п. Но доказательствомъ того, что она въ самомъ дл получила свою миссю отъ такъ называемыхъ ею ‘учителей’ служатъ не эти, сравнительно мелке физическе и духовные феномены, а величе ея геройской энерги, глубина ея знаня, полное безкорысте ея характера, высокй спиритуализмъ ея ученя, неослабвающая преданность длу и неостывающй пылъ въ исполнени своей просвтительной мисси. Эти качества, а не ея феномены, внушали довре и вру всмъ намъ, жившимъ около нея, знавшимъ ея жизнь изо дня въ день. Мы съ благодарностью принимали ея учене не потому, что она требовала подчиненя своему авторитету, а потому, что она пробуждала въ насъ силы, о присутстви которыхъ въ насъ мы сами не подозрвали, и призывала къ жизни скрытыя способности духа.

Вернувшись въ Лондонъ, я почувствовала необходимость ясно и опредленно изложить перемну въ моихъ взглядахъ и въ ‘Reformer’ отъ 4-го августа напечатала слдующее: ‘Въ послднее время въ печати появляется много слуховъ обо мн и моихъ врованяхъ, многя, изъ этихъ сообщенй просто нелпы, другя ложны и полны клеветъ. Я прошу моихъ друзей не врить этимъ слухамъ. Было-бы неделикатно по отношеню къ моему другу, м-ру Брэдло, воспользоваться предоставленными мн столбцами его газеты для изложеня моего пониманя теософи, это могло-бы вызвать полемику о вопрос, не интересующемъ большинство читателей ‘National Reformer’. Въ виду этого я не могу отвчать здсь на нападки моихъ критиковъ. Но я чувствую, что партя, къ которой я такъ долго принадлежала, иметъ право требовать у меня нкоторыхъ объясненй относительно сдланнаго мною шага, и я поэтому пишу обстоятельную брошюру по этому вопросу. Кром того лекци, которыя я буду читать въ Hall of Science 4-го и 11 августа, посвящены будутъ вопросу: ‘почему я сдлалась теософкой’. Тмъ временемъ я полагаю, что моя долголтняя дятельность среди парти свободомыслящихъ даетъ мн право просить, чтобы меня не осуждали не выслушавъ. Я даже осмливаюсь предположить, что въ виду похвалъ, расточаемыхъ мн членами парти въ прошломъ, возможно, что могутъ найтись кой-каке аргументы въ пользу теософи. Карикатурное изображене теософи подъ перомъ нкоторыхъ атеистовъ такъ-же соотвтствуетъ истин, какъ карикатуры врующихъ христанъ на атеистовъ соотвтствуютъ истин атеистическаго ученя. Напоминая имъ объ искажени ихъ собственныхъ идей, я прошу ихъ подождать, прежде чмъ осуждать’.

Лекци были прочитаны и изложены потомъ въ сокращенномъ вид въ брошюр, вышедшей подъ тмъ-же заглавемъ и получившей большое распространене. Она заканчивалась слдующимъ образомъ: ‘Остается, еще одно положене, которое несомннно должно возбудить атеистовъ противъ теософи и которое предоставляетъ противникамъ дешевый матералъ для насмшекъ. Это вра въ существоване другихъ живыхъ существъ помимо людей и животныхъ, обитающихъ на земл. Было-бы хорошо со стороны людей, которыхъ такое предположене заставляетъ сейчасъ-же отвернуться отъ теософи, если-бы они остановились и спросили самихъ себя о нкоторыхъ вещахъ: неужели они серьезно полагаютъ, что среди необъятной вселенной, въ которой наша планета не боле чмъ песчинка въ пустын, только эта планета обитаема живыми существами? Неужели, за исключенемъ нашихъ голосовъ, вселенная нма? Неужели нтъ въ ней другихъ глазъ кром нашихъ, другой жизни, кром нашей. Теперь мы постигли свое истинное положене среди мирадовъ мровъ, и нтъ боле основаня безразсудно приписывать себ монополю органической жизни. Земля, воздухъ, вода кишатъ живыми существами, соотвтствующими окружающей ихъ сфер: наша земля полна жизни повсюду. Но какъ только мы переступаемъ мысленно за предлы нашей атмосферы, все почему-то должно измниться. Такое предположене не оправдывается ни логическими доводами, ни аналогей. Однимъ изъ обвиненй противъ Джордано Бруно было то, что онъ врилъ въ обитаемость другихъ мровъ, кром нашего, но Бруно стоялъ выше монаховъ, которые сожгли его. А между тмъ теософы только и доказываютъ, что всякй видъ матеральнаго существованя иметъ приспособленныхъ къ нему живыхъ существъ и что вселенная полна жизни на всемъ своемъ протяжени. ‘Суевре!’ говорятъ ханжи. Но это такое-же суевре, какъ вра въ бактери или въ другя живыя существа, недоступныя глазу. Слово ‘духъ’ ведетъ къ недоразумнямъ, потому что въ своемъ обычномъ значени оно подразумваетъ нематерьяльность и сверхъестественность, а теософы не врятъ ни въ то, ни въ другое. Теософя утверждаетъ, что дйствя всхъ живыхъ существъ имютъ матеральную основу, и что ‘матеря’ и ‘духъ’ не отдлены другъ отъ друга. Но въ то-же время она утверждаетъ, что матеря существуетъ въ иныхъ состояняхъ, чмъ т, которыя извстны до сихъ поръ наук. Отрицать это — значитъ быть столь-же ограниченнымъ, какъ индусскй принцъ, отрицавшй существоване льда на томъ основани, что, по его наблюденямъ, вода не становится никогда плотной. Отказъ врить, пока не представлены доказательства, вполн разуменъ, отрицане всего, что превышаетъ нашъ ограниченный опытъ, безразсудно.

‘Обращаюсь еще съ нсколькими словами къ моимъ свободомыслящимъ друзьямъ. Если вы скажете мн: ‘оставьте наши ряды’, я ихъ оставлю. Я не навязываю себя никакой парти. Мн очень тяжело было убдиться, что матералистическое учене, отъ котораго я столько ожидала, не удовлетворяетъ меня, и знать, что это убждене возмутитъ нкоторыхъ очень близкихъ мн друзей. Но теперь, какъ и въ друге моменты жизни, я не смю искать покоя ложью. Настоятельная необходимость заставляетъ меня говорить правду, какъ я ее понимаю, не взирая на то, будетъ-ли она одобрена или нтъ, принесетъ-ли похвалы или порицаня. Я должна сохранить незапятнанной приверженность къ истин, какихъ-бы дружескихъ связей это мн ни стоило. Истина можетъ быть поведетъ меня въ пустыню, но я должна слдовать за ней, если-бы даже она уничтожила все свтлое въ моей жизни, я должна слдовать за ней, если она ведетъ меня къ смерти, я все-таки не утрачу вры въ нее, и я не желаю, другой надгробной надписи кром словъ:

‘Она стремилась слдовать истин’.

Тмъ временемъ, имя на рукахъ эту новую полемику, я продолжала работу по школ, послднее сдлалось возможнымъ, однако, только благодаря великодушной помощи невдомыхъ мн друзей, присылавшихъ мн 150 ф. ст. въ годъ за послдне полтора года. Точно также шла своимъ чередомъ соцалистическая работа, постоянное руководство рабочими движенями, особенно выдавалась въ этомъ отношени организаця синдиката мховщиковъ въ южномъ Лондон и агитаця въ пользу сокращеня рабочихъ часовъ для кондукторовъ конокъ и омнибусовъ, при чемъ митинги по этому вопросу могли устраиваться только посл полуночи. Вопросъ о питани и одвани дтей тоже отнималъ много времени и силъ, потому что въ моемъ околодк были тысячи страшно бдныхъ дтей. Свои собственныя занятя я вела урывками, читая въ конк, въ позд, и выгадывая на ночномъ отдых часы для бесдъ съ Е. П. Блаватской.

Въ октябр ослабвшя силы м-ра Брэдло окончательно надломились, хотя онъ еще жилъ посл этого около пятнадцати мсяцевъ. Съ нимъ сдлался ударъ, очень опаснаго свойства, и онъ долго лежалъ въ постели. За нимъ самоотверженно ухаживала его единственная, оставшаяся въ живыхъ, дочь. Онъ медленно поправлялся и посл четырехъ недль, проведенныхъ въ постели, врачъ посовтовалъ ему морское путешестве, онъ совершилъ его, отправившись въ Индю въ ноябр для присутствя на нацональномъ конгрес, гд ему устроили громадныя оваци, какъ представителю Инди въ парламент.

Мсяцы быстро протекали одинъ за другимъ. Въ начал 1890 г. Е. П. Блаватская получила отъ кого-то 1,000 ф. ст. для какого-нибудь человколюбиваго предпрятя, обращеннаго, если она съ этимъ согласна, на пользу женщинъ. Посл долгаго размышленя, она остановилась на организаци клуба въ Истъ-Энд для рабочихъ двушекъ, и, по ея порученю, я и миссъ Лаура Куперъ стали искать подходящаго помщеня. Мы остановились, наконецъ, на большомъ старомъ дом въ Bow-Road, и черезъ нсколько мсяцевъ началась его полная перестройка. 15-го августа м-мъ Блаватская открыла клубъ, предназначенный для того, чтобы внести свтъ въ печальную судьбу двушекъ, работающихъ изо всхъ силъ за жалкую плату. Клубъ этотъ очень стойко выполняетъ свою миссю съ тхъ поръ. Е. П. Б. относилась съ большой нжностью къ страдающимъ, въ особенности когда таковыми являлись женщины и дти. Она имла очень ограниченныя средства въ конц жизни, такъ какъ тратила вс свои деньги на свою миссю и не хотла отнимать времени у своего дла для сотрудничаня въ русскихъ газетахъ, которыя готовы были оплачивать ея работу по дорогой цн. Но все, что она имла, она тотчасъ-же отдавала, встрчая страдане, которое могло быть облегчено деньгами. Разъ ей показали мое письмо къ одному товарищу, я писала о нсколькихъ дтяхъ, которымъ я принесла цвты, въ письм говорилось о блдныхъ изнуренныхъ личикахъ дтей. Слдующее письмецо пришло ко мн посл этого: ‘Дорогой мой другъ, я только что прочла ваше письмо къ ***, и у меня сердце болитъ за бдныхъ малютокъ. Видите-ли: у меня есть 30 шил. собственныхъ денегъ, которыми я могу располагать (вы знаете вдь, что я пролетарй и горжусь этимъ), я хочу, чтобы вы взяли, никому не говоря о нихъ ни слова. Этихъ денегъ хватитъ на тридцать обдовъ для тридцати голодающихъ малютокъ, и мысль объ этомъ сдлаетъ меня счастливой на тридцать минутъ. Пожалуйста, не возражайте ни слова и сдлайте это, отнесите деньги несчастнымъ дтямъ, которыя такъ радовались вашимъ цвтамъ. Простите вашему неуклюжему другу, безполезному на этомъ свт. Ваша Е. П. Б.’

Память объ этой ея сердечной нжности побудила насъ устроить посл ея смерти ‘прютъ имени Е. П. Б. для маленькихъ дтей’, мы надемся также, что когда-нибудь осуществится ея желане организовать большой, но устроенный по-семейному прютъ для брошеныхъ дтей.

Раннимъ лтомъ 1890 г. кончился контрактъ связывавшй съ Landsowne Road, и ршено было, что домъ въ Avenue Road превращенъ будетъ въ главную квартиру теософскаго общества въ Европ. Устроена была большая зала для митинговъ Blavatsky Lodge, основаннаго ею, и сдланы были кой-какя измненя. Въ юл вс сотрудники Е. П. Б. собрались подъ одной кровлей. Туда прибыли Арчибальдъ и Бертрамъ Кейтли, уже много лтъ бывше ея помощниками, затмъ графиня Вахтмейстеръ, отказавшаяся отъ своего состояня и своего высокаго положеня въ обществ, чтобы отдаться вполн длу, которому она служила, и чтобы быть около горячо любимаго друга. Кром того, тамъ-же были Дж. Мидъ, секретарь и ученикъ Блаватской, умный и сильный человкъ, очень знающй и неутомимый въ работ, Клодъ Райдъ, милый ирландецъ, очень проницательный, хотя и безпечный по вншнему виду, Вальтеръ Ольдъ, задумчивый и нервный, легко поддающйся вляню окружающихъ, Эмиль Кислингбери, серьезная, трудолюбивая женщина, и нкоторые друге.

Правила нашего общежитя были — какъ и продолжаютъ быть до сихъ поръ — очень просты, но Е. П. Б. настаивала на правильномъ образ жизни. Мы завтракали въ 8 ч. утра, работали до lunch’а въ 1 ч., потомъ до обда въ 7 часовъ. Тогда работа для общества считалась законченной, и мы собирались въ комнат Е. П. В., гд обсуждали разные планы, получали инструкци, слушали ея разъясненя по разнымъ запутаннымъ вопросамъ. Въ полночь тушились вс огни. Разныя собственныя обязанности заставляли меня уходить на много часовъ изъ дому, но таковъ былъ обычный порядокъ нашей дятельной жизни. Е. П. Б. писала постоянно. Вчно больная, но обладающая желзной волей, она заставляла себя исполнять вс обязанности, безпощадная къ своимъ собственнымъ слабостямъ и страданямъ. Съ своими учениками она обходилась очень различно, примняясь къ разнообразю ихъ натуръ. Она была замчательно терплива въ роли учителя, объясняла одну и ту же вещь на тысячу ладовъ до тхъ поръ, пока слишкомъ долгая неуспшномъ не заставляла ее откинуться въ кресл съ восклицанемъ: ‘Боже мой! Неужели я такъ глупа, что не могу заставить васъ понять? Пожалуйста, такой-то’,— обращалась она къ кому-нибудь, у кого на лиц показывался слабый лучъ пониманя, ‘объясните этимъ балбесамъ, что я хочу сказать’. По отношеню къ тщеславю, самомнню, претензямъ на знане она была безпощадна, если дло касалось подающаго надежды ученика, все напускное исчезало подъ стрлами ея ирони. Съ нкоторыми она выходила изъ себя, побждая гнвомъ ихъ апатичность и, въ общемъ, превращалась въ оруде для воспитаня своихъ учениковъ, не обращая вниманя на то, что они, или кто-либо другой, скажутъ о ней, лишь-бы результаты были благодтельны для нихъ. И мы, живше вокругъ нея, наблюдавше за ней изо дня въ день, мы, свидтели безкорыстя и красоты ея жизни, благородства ея натуры,— мы приносимъ къ ея ногамъ благодарность за пробртенное знане, за очищене нашей жизни и развите въ насъ силы. О, благородная и героическая душа, такъ непонятая слпымъ мромъ, и лишь отчасти постигнутая своими учениками! никогда проходя черезъ жизни и смерти, не сможемъ мы заплатить нашего долга благодарности къ теб…

Такимъ образомъ я пришла черезъ бурю къ покою, но не къ покою незыблемаго моря вншней жизни — никакая сильная душа не жаждетъ такого покоя,— а къ внутреннему успокоеню, недоступному вншнимъ тревогамъ, покою, который является удломъ вчнаго, а не преходящаго, глубинъ жизни, а не ея вншнихъ явленй. Это душевное состояне поддержало мою бодрость во время страшной весны 1891 г., когда смерть настигла Чарльза Бредло среди расцвта его дятельности, когда открылась дверь въ вчность и для Е. П. Блаватской. Внутреннй миръ помогъ мн перенести тяжелыя безчисленныя тревоги и обязательства. Каждое усиле увеличиваетъ его, каждое испытане длаетъ боле свтлымъ. Спокойная вра смнила сомння, сильная увренность — тревожный страхъ. Въ жизни и, черезъ смерть, въ новой жизни, я слуга великаго братства и т, на чьихъ головахъ хоть на минуту покоилась благословляющая рука учителя, не могутъ боле глядть на мръ иначе, чмъ взоромъ, просвтленнымъ сянемъ Вчнаго Мира.

Миръ всмъ живущимъ *).

З. Венгерова.

Со времени появленя ‘Исповди’, въ сред теософовъ произошли событя, которыя должны были потрясти вру Анни Безантъ въ ‘махатмъ’ и ихъ чудеса. Возникла ссора между двумя самыми авторитетными сотрудниками и преемниками Блаватской, полковникомъ Олькотомъ и американцемъ В. Джджомъ (William Judge). Причиной ссоры была, какъ обыкновенно въ подобныхъ случаяхъ, борьба самолюбй. Джджъ, желая удержать за собой первенствующую роль, интриговалъ противъ Олькота при помощи самаго дйствительнаго въ глазахъ теософовъ орудя — писемъ махатмъ. Возмущенный Олькотъ, въ своемъ старани разрушить происки соперника, сталъ обличать его въ злоупотребленяхъ. Въ пылу полемики выяснились факты, компрометирующе не одного только Джджа, но всю секту и въ особенности основательницу ея, Е. П. Блаватскую. Оказалось, что много лтъ тому назадъ, въ ту пору, когда впервые стали попадать въ руки нужныхъ людей таинственныя письма махатмъ, Джджъ заказалъ, по порученю Блаватской, печать съ именемъ махатмы, которую онъ и ставилъ на письмахъ, падавшихъ будто-бы съ потолка или являвшихся въ нужную минуту инымъ, столь же необычайнымъ путемъ. Впослдстви онъ употреблялъ эту печать для писемъ махатмъ, повелвавшихъ отдать предпочтене Джджу передъ Олькотомъ въ управлени длами общества. Олькотъ доказалъ злоупотребленя Джджа съ полной очевидностью, а тмъ самымъ и грубое шарлатанство какъ самой Блаватской, такъ и ея ближайшихъ единомышленниковъ.

Эти обличеня, исходящя отъ самихъ-же членовъ парти, наносятъ coup de grce теософи. Этого не могла не почувствовать Анни Безантъ, и со свойственной ей чистосердечностью, она и теперь, какъ столько разъ въ жизни, сознается печатно въ своемъ заблуждени. Только она не сдается вполн. Существоване шарлатановъ среди теософовъ огорчаетъ ее, но не убиваетъ ея приверженности къ самому ученю. Въ чудеса махатмъ она больше не вритъ, но остается теософкой по духу. Она остается ревностнымъ служителемъ эзотерическаго, таинственнаго буддизма, хотя посл авторитетныхъ разоблаченй по этому вопросу такого знатока буддизма, каковъ Максъ Мюллеръ, это служене уже не можетъ опираться ни на какя строго-научныя основаня. Переводчикъ Упанишадъ, авторъ многихъ оригинальныхъ работъ по религи востока, категорически доказываетъ въ своихъ недавнихъ статьяхъ о Е. П. Блаватской, что само поняте ‘оккультическаго’, невдомаго, таинственнаго буддизма противорчитъ важнйшему догмату Будды о полной ясности и всемрности его ученя. Ред.

‘Сверный Встникъ’, NoNo 1—4, 10, 11, 1895

ИСПОВДЬ.Анни Безантъ.

Читайте также:

ИСПОВДЬ.
Анни Безантъ.