Ирландия сорок лет назад, Кэри Анни, Год: 1890 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 230 минут(ы)

ИРЛАНДЯ СОРОКЪ ЛТЪ НАЗАДЪ.

Романъ миссъ Анни Кэри.

I.

Солнце ярко блестло посл дождя надъ громадными деревьями, оснявшими старинный замокъ Дали, и надъ зеленою лужайкой, спускавшеюся до самой дороги на берегу озера Корриба. Темныя вершины горъ окаймляли далекій горизонтъ, отражаясь въ голубыхъ водахъ озера. Обитатели замка съ наслажденіемъ расхаживали по мокрымъ дорожкамъ парка, не обращая вниманія на то, что завтракъ поданъ, такъ какъ неаккуратность придавала особенную прелесть удовольствію пробжаться безъ шляпы до озера.

Мальчикъ лтъ пятнадцати или шестнадцати, съ книгой въ рукахъ, которой онъ не развертывалъ, двочка, моложе его, можетъ быть, на годъ, съ чудесными золотистыми волосами, и, наконецъ, самъ хозяинъ дома, ‘его милость’, какъ звали его окрестные крестьяне, появились одинъ за другимъ на террас, любуясь пейзажемъ. Отецъ замтилъ сына, стоявшаго среди группы слугъ, оживленно жестикулировавшихъ, и, ища взглядомъ дорогое лицо, онъ не замедлилъ увидать опущенную головку дочери, погруженной, повидимому, въ глубокія размышленія.

— Какими чарами, златокудрая принцесса, стараетесь вы выманить изъ озера вашихъ сестеръ? Оставь царство волшебствъ, чародйка, и исполни твои дочернія обязанности.

Блестящая улыбка мгновенно освтила лицо молодой двушки, быстро вбжавшей по ступенькамъ террассы и заключившей отца въ объятія.

— Я вышла, чтобы сорвать цвтокъ вамъ въ бутоньерку, но не знаю какъ… забыла…

— Нтъ, нтъ, ты думала о твоей прабабк съ золотыми волосами, волшебниц О’Флаэрти, оставившей золото своимъ потомкамъ только на головахъ, а не въ карманахъ, да? Ты увидишь, какъ это пророчество исполнится на теб. Для чего, спрашивается, пригодно все это золото?— и отецъ съ удовольствіемъ пропускалъ между пальцевъ золотистые локоны, въ безпорядк разбросанные по плечамъ двушки.

— Чтобы связывать сердца, какъ говоритъ кузина Анна,— возразила Элленъ.— Но мое сердце съ вашимъ связывать нтъ надобности, папа.

— Черезъ три или четыре года мы увидимъ, что можно возразить на это. Но разв ты не видишь родственной теб колдуньи, длающей знаки у ограды?

— Это старая Гуди Малаши, бабушка Мурдоша! Что ей надо такъ рано?

Двушка побжала къ старух, отецъ послдовалъ за ней, крича на ходу:

— Гуди, Гуди, разв вы забыли, что я запретилъ вамъ приходить сюда чаще двухъ разъ въ недлю? Неужели мы никогда не отдлаемся отъ васъ?

Старуха усиленно кланялась и причитала, нисколько не смущаясь.

— Ей-Богу, ваша милость, я пришла сегодня только для того, чтобы не заставлять маленькія ножки миссъ Элленъ ходить по болоту и нести мн общанный чай и сахаръ.

— Но, Гуди, я, кажется, вамъ ровно ничего не общала.

— Въ такомъ случа, можетъ быть, господинъ Конноръ хотлъ утшить Мурдоша, онъ такъ огорченъ тмъ, что уходитъ на мсто въ Балліовенъ и все только ради удовольствія барыни. ‘Моя сестра,— сказалъ онъ,— да благословитъ ее Господь,— позаботится, чтобы старая бабка не нуждалась никогда въ ча и сахар, а также въ капельк виски, необходимаго ей, чтобы согрвать ея бдное сердце въ жалкой хижин’.

— Онъ сказалъ все это?— спросилъ Дали.— У васъ богатое воображеніе, Гуди. Послушай, Конноръ,— и онъ обратился къ сыну, медленно направлявшемуся къ дому,— иди, признавайся, какъ это ты великодушно пообщалъ то, что не принадлежитъ теб?

— Общалъ? Я ничего не общалъ. Я еще не простилъ вамъ, Гуди Малаши, того, что вы отослали Мурдоша въ городъ. Мн нтъ удачи въ рыбной ловл безъ него. И для чего, спрашивается?— для того, чтобы быть на побгушкахъ у копечнаго лавочника!

— Да, вы правы, господинъ Конноръ, я говорю то же, что и вы. Мурдошъ не былъ бы моимъ внукомъ, если бы не предпочиталъ умереть съ голоду, служа господамъ, чмъ сладко жить на счетъ городскаго лавочника. Но не я это придумала. Вы знаете, сама барыня позвала меня, она взглянула на меня такими глазами, точно питала въ моемъ сердц, и сказала: ‘Мистрисъ Малаши, вы напрасно позволяете вашему мальчику терять время на рыбную ловлю съ мистеромъ Конноромъ. Ему пора учиться хорошему ремеслу. Пошлите его въ городъ’. А черезъ недлю она приказала остановить свой экипажъ у моей двери, чтобы сказать мн, что пристроила его къ бакалейщику въ Балліовенъ. Въ это-то время она говорила о ча и сахар, за которыми я пришла.

Сэръ Дали засмялся.

— Ахъ, Гуди, лучше бы вы оставались при вашей первой выдумк,— эта слишкомъ невроятна. Мистрисъ Дали дала возможность вашему внуку честно зарабатывать хлбъ и вы не вздумайте вообразить, что мы будемъ вамъ платить за признательность, которою вы намъ обязаны.

— Конечно, она добрая барыня и знаетъ, что длаетъ, и если я не понимаю, это моя вина, но такъ какъ ваша милость говоритъ это, то я довольна и ухожу съ чмъ пришла!

— Я могу ей дать чаю и сахара, папа?— воскликнула Элленъ.— Я не помню хорошенько, общала ли я, но…

— Давай, что хочешь. Если мн не измняетъ память относительно Мурдоша, то ничего не стоитъ вознаградить себя за удовольствіе имть его товарищемъ.

— Вы ошибаетесь, папа,— сказалъ Конноръ,— онъ былъ самый способный мальчикъ во всей деревн и мама могла бы выбрать другого, чтобы сдлать бакалейщикомъ. Послушайте, мистрисъ Малаши, мн говорили, что на рк, не далеко отъ города, есть два или три лебединыхъ гнзда. Если бы Мурдошъ досталъ мн нсколько яицъ и принесъ при первомъ удобномъ случа, мы могли бы еще весело провести день, несмотря на всхъ лавочниковъ Балліовена.

— Этого не слдовало говорить, Конноръ,— замтилъ сэръ Дали, медленно возвращаясь съ сыномъ домой.— Твоя мать хотла удалить этого мальчика, зачмъ же ты зовешь его въ ущербъ его занятіямъ?

— Да это потому, что Пельгамъ смялся надъ моимъ полкомъ оборванцевъ, когда былъ здсь въ послдній разъ,— у него много товарищей въ Итонской школ, сколько хочешь!

— Да, и лучше было бы, если бы я давно отправилъ и тебя туда же, какъ совтовала твоя мать. Теб не пришлось бы тогда набирать босоногихъ товарищей. Но мы еще посмотримъ!

— Какъ хотите, только не длайте изъ меня такого англичанина-педанта, каковъ Пельгамъ.

— Мы еще успемъ обсудить это. Твоя мать зоветъ насъ. Довольно долго пришлось ей, бдняжк, ждать насъ завтракать.

Каждый изъ входящихъ цловалъ въ лобъ мистрисъ Дали, сидвшую уже на своемъ мст. Она подняла на мужа серьезный взглядъ.

— Я не стала бы безпокоить васъ,— произнесла она,— если бы сегодня, въ среду, я не ждала письма отъ Пельгама. Почтовый мшокъ уже боле получаса здсь, а ключъ у васъ въ карман. Отоприте, пожалуйста.

— А! Дайте мн сперва чашку кофе, чтобы подкрпиться. Кто знаетъ, что заключается въ этомъ мшк? Тутъ, Можетъ быть, не помогутъ вс изліянія Пельгама!

Мистрисъ Дали не произнесла ни слова, когда онъ положилъ около себя мшокъ съ письмами, она не выказала даже нетерпнія, только черты лица ея точно застыли и блескъ въ глазахъ мгновенно потухъ. Она молча поспшила подать мужу чашку, съ скромною граціей, плнившею когда-то пылкое сердце ирландца, когда среди англійскаго семейства онъ мечталъ о благодтельныхъ перемнахъ, которыя прекрасная фея могла бы внести въ традиціонную безпорядочность его расы, если пылъ нжной любви согретъ ея сердце. Годы прошли, замокъ Дали не сдлался образцомъ порядка и аккуратности, а любовь, которая должна была все преобразить,— родилась ли она когда-нибудь?

— Вотъ, Элеонора,— сказалъ сэръ Дали, съ нжностью и сожалніемъ смотря на жену и кладя руку на мшокъ съ письмами,— вотъ письмо! Что вы дадите мн за него?

— Не знаю, я такъ давно жду.

— Берите, вотъ оно! А это теб, Элленъ, отъ кузины Анны. Этотъ конвертъ сдланъ въ Ущель Фей самой царицей волшебницъ. Мн…— и онъ скомкалъ въ рукахъ цлый ворохъ писемъ.— Если бы я бросилъ все это въ огонь, не читая, я былъ бы покойне… у меня сильное желаніе!…

Онъ сдлалъ видъ, будто хочетъ исполнить свою угрозу, но жена, поглощенная чтеніемъ, не обратила на это вниманія, руку отца остановили маленькія ручки Элленъ.

— Нтъ, нтъ, папа,— сказала она ему на ухо,— если бы вы сказали мн только, я бы отвчала за васъ на письма и помогала бы вамъ хозяйничать, какъ кузина Анна помогала дяд О’Флаэрти.

— Чудесно хозяйничали бы мы съ тобой! Сучили бы шелкъ изъ чертополоха, плели бы соломенныя шляпы изъ стружекъ и строили бы трехколесные кабріолеты для обогащенія народонаселенія,какъ это длается въ Ущель Фей, не правда ли?

— Кузина Анна пишетъ какъ разъ, что ея кабріолетъ о трехъ колесахъ еще не готовъ и потому она не можетъ пріхать къ намъ, ни похать на ярмарку въ Балліовенъ, отчего вс ея люди передрались.

— А! тебя слдовало бы послать туда, пока не прідутъ изъ Англіи Пельгамъ и твой дядя Чарльзъ водворять у насъ порядокъ!

Смясь, онъ обернулся къ жен и замтилъ, что она сильно поблднла и съ отчаяніемъ сжимала руки, мужъ и дочь испуганно бросились къ ней:

— Что съ вами, Элеонора?

— Что случилось, мама?

— Ахъ, мн не слдовало бы пугать васъ, но я такъ встревожена… Пельгамъ болнъ, въ Итон эпидемія… Дядя Чарльзъ здилъ къ нему, ему лучше, онъ скоро въ силахъ будетъ вынести путешествіе, но братъ боится взять его къ себ вслдствіе заразы и не знаетъ, можемъ ли мы принять его здсь… Дэрмотъ, я бы хотла сама ухаживать за Пельгамомъ!

— Конечно…. и даже здсь! Онъ мой старшій сынъ, также какъ и вашъ… Пельгамы еще не совсмъ завладли имъ.

— Да, но другія дти… Элленъ… Конноръ?…

— Они подвергнутся риску заразиться или передутъ на недлю въ замокъ Добрая Удача, если вы не боитесь вліянія О’Флаэрти еще больше, чмъ…

— Но, мама,— замтила Элленъ,— здсь всегда свирпствуютъ лихорадки, въ хижинахъ около болота, а мы ни разу не заразились, ни Конноръ, ни я!

— Такъ что, если бы Пельгамъ воспитывался здсь, онъ, можетъ быть, тоже не заразился бы лихорадкой? За то теперь, Элеонора, Пельгамъ пробудетъ здсь все лто, это будетъ хорошо для васъ. Я напишу нсколько строкъ Чарльзу и поспшу самъ отвезти письмо на почту. Вы успокоитесь только тогда, когда вашъ сынъ будетъ здсь.

II.

Дали возвращался съ почты, когда встртилъ жену, совершавшую свою обычную прогулку по саду. Посл многихъ лтъ труда ей удалось водворить здсь нкоторое благообразіе и порядокъ, за то уже дальше сада она никогда не простирала своихъ неутшительныхъ изслдованій и, довольная, остановилась передъ старательно раздланною клумбой, когда мужъ взялъ ее подъ руку:

— А, вы любуетесь работой Элленъ и моею?… Неправда ли, хорошо разровнено?

— Вашею работой?… Гд же Зандерсонъ?

— Ушелъ недлю тому назадъ, какъ истый англичанинъ, потому, что ему предложили больше жалованья, чмъ то, которое онъ получалъ здсь въ теченіе восемнадцати лтъ! Я не хотлъ разстраивать васъ, сообщая о неблагодарности вашего помощника.

‘Его выжила прислуга’,— подумала мистрисъ Дали, но мужъ продолжалъ:

— Онъ во-время спасся съ корабля, въ которомъ открылась течь, онъ предусмотрительне всхъ этихъ бдныхъ ирландцевъ.

Мистрисъ Дали въ волненіи смотрла на мужа.

— Дэрмотъ, не пугайте меня вашими сравненіями, если корабль течетъ, отчего не починить его во-время?

— О, вы знаете, я умеръ бы отъ такой однообразной жизни, какъ у вашего брата! Я предпочитаю рискъ и врю въ удачу!

— Этого-то именно я и не выношу.

— Но такъ какъ, къ несчастью, я восемнадцать лтъ обрекалъ васъ на подобную жизнь, то могъ бы попросить и на этотъ разъ пощадить меня… Вы вправ говорить мн рзкости.

Мистрисъ Дали остановилась передъ мужемъ среди аллеи.

— Дэрмонъ,— сказала она,— хотите вы мн сдлать очень большое удовольствіе?

— Удовольствіе? Да, вдь, это цль моей жизни!

— Нтъ, нтъ, въ пустякахъ я не отрицаю, но вы знаете, что я никогда не могла управлять своимъ домомъ и дтьми такъ, какъ хотла бы. Это старая уже исторія и я вижу только одинъ исходъ… мой братъ пишетъ, что онъ съ удовольствіемъ привезетъ Пельгама и погоститъ у насъ…

— Гм… Вотъ послдствія лихорадки сына, которыхъ я не ожидалъ…

— Когда онъ прідетъ, сообщите ему о состояніи вашихъ длъ… Вы знаете, какъ удачно устроилъ онъ свои имнія…

— Да, и онъ не задумается измнить все здшнее житье-бытье въ надежд превратить нашихъ Падди въ норфольскихъ крестьянъи засадить наши болота рпою. Онъ и черезъ пять лтъ былъ бы крайне удивленъ, что преобразованіе не совершилось!

— Я всегда считала моего брата человкомъ благоразумнымъ.

— Онъ очень благоразуменъ, но онъ не унаслдовалъ безпорядочности, какъ вашъ мужъ, который, можетъ быть, слишкомъ слабъ, чтобы водворить порядокъ тамъ, гд злоупотребленія существуютъ въ теченіе вковъ.

— О, Дэрмотъ! какъ я успокоилась бы, если бы вы выслушали Чарльза и послдовали его совтамъ!

— Только одному совту можно было послдовать, но вы этого не захотли. Анна О’Флаэрти борется съ недостатками ирландцевъ добрыми качествами ирландцевъ, а вашъ братъ не знаетъ ни тхъ, ни другихъ!

— Анна? Полубезумная женщина? Я не была бы больше хозяйкой въ своемъ дом, если бы вы послдовали этимъ совтамъ!! Я прошу васъ, Дэрмотъ, посовтуйтесь съ Чарльзомъ: вы не можете себ представить, что я испытываю, тщетно стараясь длать сбереженія и не достигая никакихъ результатовъ.

— Я дамъ вамъ отличное доказательство того, что я чувствую къ вамъ въ продолженіе восемнадцати лтъ, если подвергну себя презрнію вашего брата, показавъ ему небрежность моихъ счетныхъ книгъ и неумнье вести дла. Но все равно — я доставлю вамъ удовольствіе, какъ бы безполезно оно ни было. Вамъ удалось сдлать изъ Пельгама англичанина, но не удастся преобразовать замокъ Дали по образцу Пельгамъ Курта.

— Благодарю, благодарю, я знаю, что вы исполните ваше общаніе. Но, Дэрмотъ, я не могу слышать, когда вы говорите, будто Пельгамъ любитъ васъ меньше, чмъ Элленъ или Конноръ! Онъ. только не выказываетъ, какъ они, своихъ чувствъ.

— Отлично, отлично, какъ хотите!… Какая чудная погода! Послушайте, откажитесь на сегодня отъ вашей вчной прогулки и пройдемтесь къ озеру, какъ мы длали прежде.

— Мн надо бы идти домой читать съ Элленъ, но сегодня я не могу. Мн хорошо сегодня, я предчувствую, что счастіе придетъ къ намъ съ Пельгамомъ и братомъ. Пойдемте, если хотите.

Мистрисъ Дали не хотла имть дло съ англійскими или ирландскими гувернантками, а взялась сама за образованіе дочери. Элленъ любила чтеніе и любила мать, но полнаго согласія между этими двумя чувствами не было, такъ что часъ занятій сдлался мученіемъ для учительницы и ученицы. Когда двушка увидала, что мать направилась съ отцомъ къ озеру, она поняла, что освобождена на сегодня отъ урока, и, опустивъ голову на руки, начала, по обыкновенію, мечтать о томъ, чмъ бы она могла заслужить довріе и побдить сердце матери, которую она обожала, не понимая ея. Нжность была у нихъ взаимная, также какъ и отсутствіе симпатіи. Мать и дочь страстно любили другъ друга и не умли дать другъ другу счастья.

III.

Только черезъ недлю могъ пріхать Пельгамъ съ дядей въ Ирландію, и этотъ промежутокъ времени былъ употребленъ на то, чтобы устроить имъ встрчу, великолпіе которой мало соотвтствовало главной цли прізда сэра Чарльза. Но Дали начиналъ смяться съ оттнкомъ горечи, когда жена пыталась длать какія-нибудь замчанія.

— Можетъ быть, я въ послдній разъ принимаю такъ, какъ хочу, — говорилъ онъ, — и, кром того, что бы вы ни говорили, вашъ братъ будетъ доволенъ этимъ. Люди, громче всхъ вопіющіе противъ мотовства ирландцевъ, ничего не имютъ противъ, если оно производится ради нихъ.

— Но вы не настолько любите моего брата!— продолжала мистрисъ Дали.

— Ахъ, васъ не проведешь, Элеонора! Но скажу вамъ по секрету, что я хочу попробовать немного расшевелить чувства моего сына Пельгама при вид радушія его народа и его родины. Вдь, онъ, все-таки, родился въ Ирландіи.

Дэрмотъ Дали не ошибался, представляя себ чувства своего шурина. Громадный ирландскій домъ, безпорядочный и безхозяйственный, не соотвтствовалъ, конечно, привычкамъ, ни даже вкусамъ сэра Чарльза Пельгама, но онъ и не производилъ на него такого непріятнаго впечатлнія, какое возбуждалъ всегда въ сестр, чувствовавшей себя до нкоторой степени отвтственною за безпорядокъ, котораго никакъ не могла устранить.

Сэръ Чарльзъ находился въ отпуску и ршилъ воспользоваться гостепріимствомъ, которое ему оказывали и которое онъ находилъ вполн заслуженнымъ за свое расположеніе къ Пельгаму. Все это было чисто по-ирландски, но собравшаяся за дв мили отъ замка толпа оборванныхъ крестьянъ, сопровождавшая экипажъ и привтствовавшая криками дядю и племянника, тріумфальныя арки, цвты, разбросанные по дорог, старыя женщины, стоявшія на колняхъ и повторявшія молитвы за пріхавшихъ,— все это взволновало англійскаго джентльмена, тмъ боле, что онъ не былъ вполн увренъ, не кроется ли какого-нибудь политическаго мотива подъ такимъ стеченіемъ народа и не произойдетъ ли возстаніе недовольныхъ среди народнаго ликованія. Пельгамъ былъ черстве дяди и сильне чувствовалъ отвращеніе къ лохмотьямъ и нужд толпы, собранной вокругъ экипажа.

— Это онъ, конечно, онъ!— кричали въ толп,— вотъ его черные, какъ вороново крыло, волосы! Вы не помните меня, господинъ Пельгамъ, а, вдь, это я, Молло Тилли, я приняла васъ въ свои руки въ минуту рожденія и учила васъ подниматься по лстниц прежде, чмъ спускаться, чтобы вся жизнь ваша прошла въ почет и счасть!

— А меня разв вы забыли, мистеръ Пельгамъ? Деннисъ Малаши, Деннисъ Рыжій, какъ зовутъ меня въ деревн, я нашелъ васъ въ болот, когда вы были совсмъ маленькимъ и пропали, такъ что барыня потеряла голову отъ страха. Я принесъ васъ въ замокъ на плеч, а вы держали меня такъ крпко за волосы, что не выпускали ихъ.

— Тише, братцы! Его милости стыдно за васъ, и вполн основательно: вы кричите такъ, что ничего не слышно.

— А, наконецъ-то мы дохали здравы и невредимы!— воскликнулъ сэръ Чарльзъ:— я вижу домъ,— все это очень хорошо, Пельгамъ, дитя мое, но я, все-таки, не былъ спокоенъ, какъ бы чего не случилось съ тобой.

— Опасности никакой не было, произнесъ Пельгамъ съ мрачнымъ видомъ,— но отъ ихъ гама у меня голова трещитъ. Уже боле получаса я вижу нашъ домъ. ‘Зачмъ я покидалъ его? Или отчего я никогда не прізжалъ сюда?— думалъ онъ не безъ горечи.— Я буду здсь чужимъ въ сравненіи съ Элленъ и Конноромъ’.

Дэрмотъ Дали стоялъ въ дверяхъ. Его мужественное лицо и высокая фигура освщались факелами и свчами, которые держали въ рукахъ крестьяне и слуги. Къ эту минуту онъ говорилъ что-то несчастнымъ оборванцамъ. Великій Боже! онъ подавалъ даже руку нкоторымъ изъ нихъ. Сэръ Дали принялъ сына въ объятія, инстинктивно остановившись на минуту, какъ бы для того, чтобы прочесть въ его взгляд, съ какимъ чувствомъ возвращался онъ въ родительскій домъ. Юноша опустилъ глаза, пристыженный и смущенный. Отецъ слегка вздохнулъ.

— Иди къ матери, дитя мое, она тебя ждетъ,— сказалъ онъ и обратился къ шурину, чтобы привтствовать его.

‘Отчего меня не встртили такъ же тихо, какъ въ прошломъ году въ Пельгамъ-Курт?— думалъ молодой человкъ, проникнутый двумя англійскими правилами,— что нельзя позволять себ замчаній относительно вншности и что чмъ боле выказываешь свои чувства и ощущенія, тмъ мене испытываешь ихъ въ дйствительности. Пріобртенныя такимъ образомъ въ Итон знанія не могли быть примнимы въ замк Дали.

Только его матери могла придти въ голову мысль скрывать отчасти свои чувства, основную же часть разговоровъ всхъ встрчавшихся въ дом и въ деревн составляли похвалы личнымъ достоинствамъ того, кого хотли привтствовать. Элленъ и Конноръ не замчали даже этого, также какъ не замчали шутокъ и намековъ, сопровождавшихъ рчи и просьбы безчисленныхъ просителей.

Пельгамъ старался узнать ближе брата и сестру, а также и служащихъ въ дом, такъ какъ три года онъ не былъ въ замк Дали и въ эти три года Конноръ изъ рзкаго и хитраго мальчика превратился въ національнаго поэта, такъ сильно проникнутаго своимъ талантомъ, что никогда не пропускалъ случая прочесть свои стихи толп оборванныхъ слугъ, подталкивавшихъ и поздравлявшихъ другъ друга, восторгавшихся геніемъ Коннора. Латынь и греческій языкъ находились, очевидно, въ заброс у младшаго брата. Элленъ тоже не отличалась знаніемъ женскихъ работъ, но оба обмнивались безпрестанно непонятными намеками изъ исторіи Ирландіи давно прошедшихъ временъ, называли героевъ изъ фамиліи Дали и Флаэрти съ такими трудными именами, что Пельгамъ не могъ ихъ произнести. Онъ не могъ удержаться, чтобы разъ или два не выказать матери чувства отвращенія, но, повидимому, это такъ огорчило и взволновало ее, что молодой человкъ далъ себ слово не причинять ей больше подобныхъ непріятностей, онъ самъ начиналъ чувствовать, какъ его невольно охватываютъ зловщія предчувствія.

У Пельгама было много времени предаваться своимъ грустнымъ думамъ, такъ какъ онъ простудился на озер и долженъ былъ беречься, чтобы снова не заболть лихорадкой. Домъ былъ рдко пустъ, но, тмъ не мене, молодой человкъ не могъ избжать замчаній дяди и печальныхъ комментарій грустнаго лица матери.

— Ну, пора идти одваться, — говорилъ передъ вечеромъ сэръ Чарльзъ, гря ноги въ маленькой гостиной.— Твой отецъ сказалъ мн, что ждетъ четырехъ офицеровъ изъ балліовенскаго гарнизона, они милые люди, но сколько они поглощаютъ бордосскаго! На мст твоего отца я бы удовольствовался ихъ посщеніями разъ въ три мсяца, вмсто трехъ разъ въ недлю. Не дешево стоитъ держать открытый домъ, какъ говорится! Повидимому, въ. его подвалахъ есть золотые пріиски, иначе невозможно свести концы съ концами. Эти деньги, конечно, не изъ земли, такъ какъ она возвращаетъ только то, что ей даютъ,— это всмъ извстно,— а ей здсь немного даютъ, какъ мн кажется.

— Но имніе отца велико,— замтилъ Пельгамъ.

— Велико оно или мало, но я не желалъ бы взять на себя его управленіе и навязать себ на шею такую обузу, какъ О’Рунъ, и всхъ лнивыхъ и неспособныхъ рабочихъ, которыми долженъ пользоваться твой отецъ. Мы прозжали сегодня по ту сторону озера мимо дома, гд живетъ О’Рунъ,— громадное помщеніе, никогда не предназначавшееся для подобнаго рода людей. О’Рунъ подошелъ къ моей лошади, и спросилъ меня, знаю ли я исторію бывшаго владльца этого помстья, стараго Линча. Онъ былъ, кажется, другомъ твоего дда и скромнымъ сподвижникомъ всхъ его сумасбродствъ. Когда онъ умеръ, его дла остались, конечно, въ жалкомъ положеніи. У него были два сына: одинъ ухалъ за границу, чтобы кое-какъ существовать тамъ на маленькій доходъ съ того, что ему досталось, другой былъ настойчиве, воспитывался въ Англіи и ршилъ поправить свои дла. Кредиторы согласились предоставить ему управленіе имніемъ и онъ такъ успшно хозяйничалъ въ продолженіе десяти лтъ, что могъ заплатить вс долги и написалъ брату, чтобы тотъ возвращался въ Ирландію. Но онъ пріобрлъ себ много враговъ и нсколько злодевъ сговорились избавиться отъ него. Наканун того дня,когда долженъ былъ пріхать братъ, чтобы расплатиться со всми кридиторами, толпа ночью окружила домъ, подожгла его со всхъ сторонъ и несчастный былъ убитъ изъ ружья, когда хотлъ спастись черезъ окно. Когда старшій братъ пріхалъ, онъ увидлъ на мст дома развалины и трупъ брата, распростертый передъ дверьми. Этотъ О’Рунъ точно хотлъ мн сказать: ‘вотъ что значитъ пытаться измнить обычаи этой страны’. Только ради тебя, Пельгамъ, я соглашаюсь давать совты твоему отцу, на просьб твоей матери, такъ какъ я знаю, что ты никогда не потерпишь, чтобы дла шли такъ, какъ они идутъ теперь, и я желалъ бы, чтобы не теб пришлось производить вс эти перемны,— не хорошо будетъ со стороны отца взвалить это на тебя.

— Мой отецъ никогда не сдлаетъ дурнаго дла!— воскликнулъ Пельгамъ, красня,— Если онъ не длаетъ перемнъ, то потому, что не находитъ ихъ нужными, а не потому, конечно, чтобы боялся чего-нибудь.

— Я и не говорю этого, но я понимаю теперь, почему эта страна не можетъ процвтать.

IV.

Погода стояла великолпная, прогулки слдовали за прогулками и мистрисъ Дали начинала бояться, что мужъ, съ свойственнымъ ему отвращеніемъ къ непріятнымъ дламъ, пропуститъ удобный случай посовтоваться съ сэромъ Чарльзомъ. Поэтому она пришла въ восторгъ, когда въ одинъ прекрасный день по долин разостлался туманъ и вслдъ затмъ полилъ дождь, освжающій воздухъ и чудную зелень острова Эрина, но лишающій всякой возможности выходить изъ дома, разъ онъ затянется на весь день. Настало время Дэрмоту Дали исполнить свое слово, его жена мучилась боле, чмъ онъ могъ предполагать, думая о томъ, какъ тяжело ему будетъ признаваться шурину въ предосудительномъ мотовств, и она принимала на себя часть униженія, ожидавшаго его, не давая мужу утшенія въ сознаніи ея симпатіи. Она мало-помалу воздвигла между собою и имъ стну сдержанности и холодности, заключившую ее какъ бы въ темницу. Она воздвигла ее собственными руками, и сама страдала въ своемъ заточеніи.

Когда родители заперлись въ кабинет, дти почувствовали себя на свобод. Прислуга собралась вокругъ огня въ кухн и понемногу привлекла всхъ проходившихъ по дорог, вопреки предосторожностямъ громадной ищейки, недавно присланной Пельгаму товарищемъ изъ Англіи и очень неодобрительно относившейся къ лицамъ нкоторыхъ постителей.

— Я узнала, что это — чужая, какъ только услышала ея противный голосъ,— объявила, входя, кривая старуха Китти, самая смлая изъ всхъ нищихъ, живущихъ въ окрестностяхъ замка Дали.— Она чуть не схватила меня за ногу. Пусть я никогда не буду сть картофельной похлебки въ этой кухн, если я не подумала, что это злое животное растерзаетъ меня, выскочивши изъ своей кануры, поставленной какъ разъ противъ двери, въ которую входили всегда бдняки съ тхъ поръ, какъ существуютъ Дали въ Ирландіи. Вамъ нужно какъ-нибудь избавиться отъ этого пса, дти мои, иначе проститесь съ благословеніемъ Божіимъ, если вы будете такъ прогонять бдныхъ.

— Невозможно, милая моя,— отвтилъ старый разнощикъ Пелимъ, расположившійся въ самомъ удобномъ углу, гд уже началъ раскладывать свои товары.— Собака принадлежитъ мистеру Пельгаму, молодому барину, пріхавшему изъ Англіи, какъ говорить Джемсъ Морисъ, и онъ, кажется, предпочитаетъ разговаривать съ ней, чмъ со всми христіанами, здсь находящимися. Но будьте, все-таки, покойны, воздухъ въ замк Дали сырой и, можетъ быть, будетъ ему вреденъ.

Головы Коннора и Элленъ были склонены надъ листомъ бумаги, который они быстро спрятали, какъ только Пельгамъ вошелъ въ классную.

— О, я ухожу, если вы заняты вашими секретами, — произнесъ онъ, но сестра бросилась къ нему.

— Нтъ, нтъ,— воскликнула она,— мы спрятали потому, что ты ненавидишь поэзію, а Конноръ показывалъ мн новые стихи… Садись здсь писать свои письма. У Коннора есть своя работа, а я буду читать.

Пельгамъ писалъ одному изъ друзей, тому самому, который прислалъ ему собаку и у котораго онъ часто гостилъ во время вакацій. Письмо было не легкое, такъ какъ онъ неоднократно приглашалъ товарища пріхать погостить къ нему въ Ирландію, а теперь, когда онъ вернулся въ замокъ Дали въ такихъ годахъ, когда могъ лучше цнить окружающее его, контрастъ между обоими домами сильно и непріятно поразилъ его. Безалаберное и безразсчетливое великолпіе ирландскаго замка, толпа неумлыхъ и неуклюжихъ слугъ, безпорядокъ и небрежность проглядывали во всемъ, рзко отличались отъ строго разсчитаннаго и правильно устроеннаго англійскаго дома, также какъ Элленъ мало походила на свжихъ и хорошо одтыхъ миссъ, окружавшихъ матерей или гувернантокъ по ту сторону канала св. Георгія. Отчего Элленъ такъ отличалась отъ сдержанныхъ и скромныхъ двушекъ, сдлавшихся идеаломъ Пельгама? Отъ рыжихъ ли волосъ, въ безпорядк разбросанныхъ по плечамъ, или отъ постояннаго общества Коннора?

Въ эту минуту Элленъ бросилась къ окну съ тмъ рзкимъ движеніемъ, которое слдовало у нея всегда за полнымъ спокойствіемъ.

— Здравствуйте, — кричала она, — здравствуйте, Тэди М’Квейчъ! Я видла, что вы не хотите пройти мимо, не показавъ мн поросятъ, о которыхъ говорили. Вы идете ихъ продавать на ярмарку въ Балліовенъ? Счастливаго успха!

— Э, сама миссъ Элленъ, красавица наша, говоритъ со мною!— отвтилъ человкъ, остановившійся у ограды.— Ужь, конечно, будетъ успхъ, если миссъ Элленъ желаетъ его!

— Прощайте, Тэди,— крикнула Элленъ, но ея голосъ былъ заглушенъ хрюканьемъ свиней, восклицаніями погонщика и громкимъ лаемъ собаки. Элленъ высунулась изъ окна.

— Конноръ, Конноръ,— крикнула она, — поди посмотри, что длается! Эта невыносимая собака Пельгама бросается на Мурдоша Малаши, который старается проскользнуть въ маленькую дверь. Поди, узнай, что ему надо.

— Онъ, наврное, принесъ мн лебединыя яйца,— отвтилъ Конноръ.— Этотъ Мурдошъ сокровище, а не мальчикъ,— стоитъ ему сказать свое желаніе, какъ оно уже исполнено. Знаешь, Пельгамъ: теб придется избавиться отъ Ликтора,— онъ всхъ стсняетъ здсь!

— Тхъ, которые лзутъ туда, куда имъ не слдуетъ. Отецъ приказалъ запереть эту дверь.

— Но это невозможно. Вс люди, которые не хотятъ, чтобы ихъ видли, проходятъ въ эту дверь. Я посажу Ликтора на цпь въ конюшню. Онъ невыносимъ своимъ рычаніемъ!

— Ты этого не сдлаешь,— сказалъ Пельгамъ съ раздраженіемъ.— Собака моя и она исполняетъ только свою обязанность, ее дрессировали сторожевою собакой. Оставайся на своемъ мст и оставь ее на своемъ. Ты говорилъ, что у тебя есть дло?

— Разв это тебя касается?

— Меня касается, чтобы не портили мою собаку!

— А я не желаю, чтобы она искусала кого-нибудь!— воскликнулъ Конноръ въ то время, какъ сквозь шумъ втра раздалось глухое рычаніе собаки и вслдъ затмъ стоны ужаса или боли.

— Они такъ мучили бдное животное, что раздразнили!— воскликнулъ Пельгамъ, бросаясь бжать, но Элленъ и Конноръ опередили его.

Шумъ на конномъ двор былъ ужаснйшій, вс, бывшіе въ конюшн, устремились на дворъ и наиболе смлые окружили собаку, двое держали ее за ошейникъ, стараясь задушить, третій схватилъ за хвостъ. Отдльныя группы на почтительномъ разстояніи потрясали оборонительными орудіями, вертелами и кочергами, тогда какъ у ограды вс служанки собрались вокругъ Элленъ. Двушка плакала горькими слезами, поддерживая на плеч искусаннаго, повидимому, мальчика, котораго только что подняли.

‘Состраданіе!… Слава Богу!— подумалъ Пельгамъ.— Только къ чему выставлять его на-показъ передъ конюхами? Къ тому же, подломъ мерзавцу!… Мой бдный Ликторъ!’ — и онъ крикнулъ державшимъ собаку:

— Пустите ее! Оставьте сію минуту: она сбсится, если вы будете съ ней такъ жестоко обращаться!

— Жестоко обращаться, господинъ?— спросилъ Джемсъ Моррисъ съ невинно удивленнымъ видомъ.— Я думаю, что она жестоко обошлась съ ребенкомъ.

— Сбсится… Да ужь она сбсилась!— крикнулъ его товарищъ, стягивая ошейникъ собаки.— Рискуя собственною жизнью, мы держимъ ее, чтобы мистеръ Пельгамъ могъ видть, какъ она сразу разсвирпла. Такъ и должно быть съ цпною собакой, мимо которой постоянно ходитъ народъ!

— Держите еще минуту,— крикнулъ человкъ, державшій сзади.— Пусть мистеръ Пельгамъ говоритъ, что хочетъ. Хорошій ударъ по голов дубиной или изъ пистолета, который лежитъ всегда въ комнат его милости…

Не удостоивъ ни однимъ словомъ отвта, Пельгамъ растолкалъ толпу и добрался до своего любимца, который, замтивъ хозяина, радостно зарычалъ, сразу рванулся и нжно бросился лизать лицо своего освободителя.

— Вы видите, что онъ кротокъ, какъ ягненокъ, когда съ нимъ умютъ обращаться!— свысока произнесъ юноша, обратившись къ слугамъ, попятившимся назадъ, какъ только собака вырвалась.

— Тмъ хуже для тхъ, кто не уметъ обращаться,— произнесъ Джемсъ Моррисъ, одинъ оставшійся около конуры.— Мы предупреждены теперь, братцы, стало быть, и толковать больше нечего.

Положивши руку на голову собаки, Пельгамъ подошелъ къ раненому мальчику, поддерживаемому Элленъ и Конноромъ.

— Я надюсь, что ему не очень больно,— сказалъ онъ,— я былъ бы очень огорченъ. Чего бы дать ему, что бы доставило ему удовольствіе… утшило его?… Денегъ или что-нибудь другое?

Голубые, немного помутившіеся глаза устремились на Пельгама, точно ршая, отдать ли ему навсегда свою привязанность, или ненависть.

— Благодарю, ваша милость,— отвтилъ мальчикъ, блдныя губы котораго подергивались отъ боли.— Ничего изъ того, что можетъ мн дать ваша милость, не доставитъ мн удовольствія.

Пельгамъ отвернулся, удивленный и раздраженный: не его вина, что собака укусила мальчика. Отчего Конноръ и Элленъ бросали на него такіе негодующіе взгляды?

— Мы попробуемъ отнести васъ въ домъ, Мурдошъ,— сказалъ Конноръ.

— Только не разбейте яйца, мистеръ Конноръ. Къ счастью, я положилъ ихъ за пазуху, такъ что они цлы. Я ихъ принесъ вамъ сейчасъ же, какъ только узналъ, что вы ихъ желаете.

— Дорого же стоили они теб, мой бдный мальчикъ!— воскликнулъ Конноръ и глаза его наполнились слезами.

Мальчикъ покраснлъ и, съ трудомъ подымаясь, сказалъ:

— Можетъ быть, я не очень раненъ, мн немного больно ногу, но я самъ дойду до дому.

Но когда Мурдошъ попробовалъ ступить на ногу, боль сдлалась такъ сильна, что онъ застоналъ и упалъ бы отъ слабости, если бы Элленъ и Конноръ не взяли его на руки, чтобы отнести въ кухню.

— Неужели ни одна изъ этихъ женщинъ не могла бы нести его вмсто миссъ Элленъ?— спросилъ возмущенный Пельгамъ, увидвъ, какъ рука въ грязныхъ лохмотьяхъ обвилась вокругъ шеи сестры.

— Нтъ, ваша милость, — смло возразила старая нищая Китти,— самая сильная не могла бы замнить миссъ Элленъ, потому что милостью Пресвятой Двы она одна изъ тхъ, которыя имютъ на концахъ пальцевъ утшеніе и исцленіе, укрощающіе всякое зло, какъ вы вотъ укрощаете рукою свою собаку. Пусть же миссъ Элленъ какъ можно дольше царитъ среди насъ!

— Хорошо сказано, Китти,— пробормотали вс присутствовавшіе, слдуя за раненымъ въ кухню, въ то время какъ Пельгамъ остался одинъ на двор, стараясь насколько возможно поправить оборванную цпь и заставить Ликтора войти въ конуру. Негодованіе и злоба наполняли его сердце. Происшествіе съ Мурдошемъ огорчало его не мене другихъ: отчего же весь домъ смотрлъ на него, какъ на Каина?

За завтракомъ исторія была разсказана, но всмъ было не до нея, О’Руку, какъ и другимъ.

Онъ принесъ бумаги для подписи и противъ собственнаго желаланія долженъ былъ принять участіе въ дловомъ засданіи въ кабинет, такимъ образомъ, никто не обратилъ вниманія на непріятное приключеніе съ Ликторомъ. Только Дэрмотъ Дали замтилъ сыну:

— Я надюсь, что ты не оставишь у себя собаки посл этого несчастнаго случая, Пельгамъ?… Она, кажется, хорошей породы и хорошо дрессирована, но плохо ей придется здсь посл того, чтіг случилось, прислуга не дастъ ей покою.

— Неужели я не могу ее оставить, если хочу, отецъ?— спросилъ Пельгамъ съ негодованіемъ.— Она не боле бшеная, чмъ я!

— Ты правъ,— воскликнулъ сэръ Чарльзъ.— Ликторъ — врный слуга и исполняетъ свою обязанность, когда прогоняетъ толпу нищихъ, снующихъ около дверей, ради нихъ ваша прислуга хочетъ избавиться отъ собаки, Дали, если вы уступите имъ, то вы не будете хозяиномъ у себя въ дом.

— Если бы, сэръ Чарльзъ и мистеръ Пельгамъ, выжили въ этой стран,— замтилъ О’Рунъ равнодушнымъ тономъ,— то узнали бы, какая трудная задача для хозяевъ, даже самыхъ популярныхъ, защищать своихъ слугъ, которые, въ сущности, даже и не слуги, и какъ имъ за то приходилось иногда платиться жизнью.

— Есть случаи, когда эта трудная задача должна быть предпринята, даже съ опасностью жизни,— отвтилъ Дали, взглянувъ на своего агента съ недовольнымъ видомъ.— Если вы кончили кушать, то вернемся къ нашимъ дламъ въ кабинетъ. Оставь Ликтора, если хочешь, Пельгамъ, только знай, что у тебя будетъ изъ-за него много непріятностей, теб придется зорко смотрть за нимъ.

Мистрисъ Дали смотрла на сына и хотла, повидимому, что-то сказать.

— Если я вынужденъ буду отослать Ликтора, то я самъ уду съ нимъ,— съ раздраженіемъ воскликнулъ юноша,— и уже никогда не вернусь сюда!

— О, такъ оставь его, оставь!— произнесла мать съ большимъ жаромъ, чмъ обыкновенно, и подошла къ сыну, чтобы поцловать его.— Меня такъ огорчитъ мысль, что ты не можешь быть счастливъ съ нами даже во время вакацій..

Она ушла въ свою комнату, горько раздумывая, отчего она не можетъ сдлать никого счастливымъ, ни мужа, котораго любитъ, ни дтей, тогда какъ вс стремятся къ Анн О’Флаэрти? Пельгамъ колебался кончать письмо, онъ хотлъ уже написать товарищу, что онъ вынужденъ отправить Ликтора въ Англію, когда Элленъ вошла въ классную съ порученіемъ отъ Коннора, докторъ только что ухалъ, справивъ сломанную ногу Мурдоша. Взглядъ, брошенный на лицо сестры, пробудилъ въ сердц Пельгама вс инстинкты упрямства.

— Конноръ хотлъ бы знать, что ты ршилъ относительна Ликтора?— робко спросила она.

— Ничего, кром того, что пойду приказать его накормить, какъ только запечатаю письмо.

— Онъ не можетъ оставаться здсь посл того, что случилось.

— Кто это сказалъ?

— Конноръ и я. Конноръ общалъ Мурдошу и остальнымъ, что Ликтора отправятъ въ Англію, онъ долженъ сдержать свое слово.

— Конноръ, мн кажется, забываетъ, что я на два года старше его и что не онъ здсь хозяинъ. Пусть онъ занимается своимъ полкомъ оборванцевъ, моя же собака останется у меня, и скажи Коннору, что я никогда не прощу тому, кто причинитъ ей какое-нибудь зло… Никогда! Чего же ты стоишь и смотришь на меня точно идіотка?… Мн надо кончать письмо!

Пельгамъ сознавалъ, что онъ пожертвовалъ своимъ достоинствомъ злоб, но иначе нельзя было, и война была объявлена.

Элленъ вышла изъ комнаты, ничего не отвтивъ, Конноръ длалъ ей знаки въ конц корридора.

— Что онъ говоритъ? Мурдошъ спитъ,— ты можешь смло говорить.

— Онъ очень сердитъ и говоритъ, что никогда не проститъ тому, кто вмшается въ его дла. Онъ, кажется, думаетъ это серьезно.

— Да?— спросилъ Конноръ и захлопнулъ передъ носомъ Элленъ дверь комнаты, гд лежалъ Мурдошъ.

Элленъ пришивала розовыя ленты къ блому кисейному платью, когда Конноръ вошелъ въ ея комнату и молча упалъ на стулъ.

— Что случилось, Конноръ? У тебя такое страшное лицо. О! что случилось?

— Ничего, и это-то меня удивляетъ… Я не понимаю, какъ можно ршиться на нкоторые поступки, Элленъ! Когда Матей Линчъ повсилъ своего сына изъ окна въ Галве въ то время, какъ народъ смотрлъ снизу, а Конноръ снесъ голову шпіона однимъ взмахомъ меча,— какъ могли они поднять руки, чтобы совершить такія дла? Я пробовалъ сейчасъ убить собаку и не могъ спустить курка!

— О, Конноръ! Какъ могла придти теб въ голову такая ужасная мысль? Пельгамъ никогда не простилъ бы теб!

— Онъ заподозрилъ меня, и это-то подало мн мысль попробовать. Я былъ на двор въ то время, какъ онъ кормилъ собаку, она лизала его руки и лицо, тогда я пошелъ за револьверомъ въ комнату отца, было темно, Ликторъ лежалъ, я подошелъ къ нему, приставилъ дуло къ его голов и не могъ выстрлить.

— Конноръ, я такъ рада, это Богъ удержалъ тебя! Какое счастье, что ты не сдлалъ этого!

— Я думаю, что ты права, но, тмъ не мене, я стыжусь своей слабости и того, что такъ плохо владю собой. Все равно, я не кончилъ съ Ликторомъ!

— О, Конноръ!

— Не кричи такъ. Я не сдлаю зла животному и никому не позволю длать, но я составилъ планъ съ Джемсомъ Моррисомъ, который ждетъ меня на двор, чтобы привязать собаку, покрпче стянуть намордникъ и увезти въ телжк, въ которой пріхала бабушка Мурдоша, въ одно мстечко въ горахъ, хорошо мн извстное, гд его продержать до тхъ поръ, пока Пельгамъ не сознается, что не можетъ сладить съ нами и не согласится отправить своего любимца въ Англію.

— Конноръ, эта мысль мн вовсе не нравится,— Пельгамъ такъ разозлится!

— Сколько же мальчиковъ ты хочешь чтобы онъ растерзалъ, прежде чмъ кто-нибудь убьетъ его?

— Дверь столовой отворяется, вернешься ты сегодня вечеромъ?

— Конечно, нтъ, я ду далеко и даже не знаю, вернусь ли завтра и посл-завтра. Я спрячусь въ горахъ, пока пройдетъ гроза, подумаютъ, что я пропалъ, а это будетъ очень забавно. Люди, къ которымъ я ду, настолько врятъ мн, что продержатъ меня у себя сколько угодно.

— Гадкій мальчишка! Ты знаешь, что это невозможно. Мама будетъ въ отчаяніи и представь себ все, что будетъ говорить дядя Чарльзъ и какъ разсердится папа! Откажись хоть отъ этой части своего проекта, чтобы доставить мн удовольствіе. Ты дешь къ Рыжему Деннису, да?

— Лучше теб не знать ничего, чтобы не быть вынужденной отвчать на вопросы.

— Хорошо, хорошо, но ты не можешь запретить мн догадываться. Ты сказалъ, что будешь въ горахъ,— слдовательно, не далеко отъ Ущелья Фей, отправляйся туда утромъ, прежде чмъ тебя хватятся здсь. Общай мн, Конноръ, иначе я не сохраню твоей тайны. Тогда завтра, во время завтрака, я скажу, что ты у кузины Анны. Мама не будетъ безпокоиться, а, можетъ быть, Анна дастъ какой-нибудь добрый совтъ.

— Это недурная мысль. Я бы поднялъ на ноги всю округу,— если бы спрятался. И никому не придетъ въ голову, чтобы я могъ отвезти Ликтора къ Анн. Интересная картина будетъ завтра утромъ, когда Пельгамъ увидитъ пустую конуру!

— Увряю тебя, что это не доставитъ мн удовольствія. Пельтаму не хорошо сердиться: мы скоре успокоиваемся, чмъ онъ.

— Можетъ быть. Во всякомъ случа, храни мою тайну, чтобы не могли заподозрить Джемса Морриса и Рыжаго Денниса. Что скажутъ въ стран, если Элленъ выдастъ кого-нибудь? Я иду спать, ты понимаешь, я усталъ, ухаживая за Мурдошемъ. Я захлопну дверь своей комнаты изъ всхъ силъ.

— Нтъ, Конноръ, у тебя такая страсть морочить людей, которой я совсмъ не понимаю.

V.

На другой день утромъ въ Ущель Фей поля ярко зеленли, на деревьяхъ блестла роса и цвты пестрли и благоухали посл бывшаго наканун дождя.

Было рано, когда Конноръ остановился передъ маленькою долиной, освщенною восходящимъ солнцемъ, проглянувшимъ сквозь разщелину въ горной цпи, окрасивъ изумруднымъ блескомъ зелень садовъ, тогда какъ нижняя часть холмовъ казалась фіолетовой, а вершины горъ темно-пурпуровыми. Молодой человкъ былъ очень занятъ своими длами, чтобы терять время на созерцаніе природы, но, тмъ не мене, онъ остановился на минуту, прежде чмъ начать спускаться. Ущелье Фей походило сегодня на уголокъ неба, спустившійся на землю и нечаянно забытый.

Среди группы зданій наверху утеса возвышался большой домъ, окруженный со всхъ сторонъ водами маленькаго водопада, шумно падавшаго съ горы. Четыре башенки возвышались на углахъ зданія, а противъ нихъ длинныя и низкія зданія, похожія на школы или фабрики, уже наполнялись жителями Ущелья, стекавшимися со всхъ сторонъ. Не было здсь роскоши и великолпіями прошлаго, ни настоящаго, какъ въ замк Дали, но и не было неряшества. Домъ Анны О’Флаэрти былъ во всей округ центромъ дятельности матеріальной и нравственной. Во двор, окруженномъ зданіями, ея врный управляющій Петеръ Линчъ грустно сидлъ на тумб, глядя на обломки знаменитаго трехколеснаго кабріолета, составлявшаго такъ долго предметъ мечтаній и изобртательности его хозяйки и разсыпавшагося наканун при поворот. Петеръ былъ слишкомъ огорченъ, чтобы отвчать на шутку Коннора.

— А, Петеръ, вотъ вашъ безподобный кабріолетъ!

Петеръ показалъ только пальцемъ на домъ, гд находилась въ эту минуту миссъ О’Флаэрти. Конноръ оперся обими руками на край окна и спокойно ждалъ, чтобы кузина замтила его.

На маленькомъ столик передъ весело-горящимъ въ печи торфомъ былъ накрытъ завтракъ и дв служанки въ блыхъ чепцахъ и фартукахъ варили яйца и поджаривали хлбъ. Он скоро замтили Коннора у окна, но онъ сдлалъ имъ знакъ, чтобы он ничего не говорили миссъ О’Флаэрти, поглощенной, повидимому, чтеніемъ книги, въ ущербъ другому занятію — сортировк перьевъ. Ея любимецъ, воронъ, сидя на ея плеч, изрдка щекоталъ клювомъ ея щеку, но не могъ отвлечь ея вниманія отъ книги. Высокій лобъ, обрамленный сдющими волосами, свжій, несмотря на года, цвтъ лица и выраженіе энергіи и дятельности длали ее моложе и пріятне, чмъ можно было предположить сразу, увидвъ ея крупныя и рзкія черты.

Терпніе Коннора начинало истощаться, а яйца стыть. Онъ наклонился немного впередъ и, дунувши на столъ, направилъ цлое облако перьевъ въ лицо кузины, удивленно поднявшей глаза, точно мысль ея возвращалась такъ издалека, что ей надо было время, чтобы опомниться. Конноръ началъ разговоръ:

— И такъ, знаменитый кабріолетъ разлетлся въ дребезги? Кто правилъ, первый министръ? Не случилось несчастій съ людьми?

— Да, Петеръ былъ со мною. Что ни говори, Конноръ, кабріолетъ о трехъ колесахъ отличное изобртеніе, и если бы не было маленькаго недостатка въ конструкціи… Я только ушиблась немного. Отчего ты не входишь завтракать? Какимъ образомъ явился ты такъ рано?

— Элленъ посовтовала мн прохаться. Отъ насъ возвращалась телжка и я пріхалъ въ ней. Я голоденъ и не отказался бы позавтракать… если бы нашелся вашъ знаменитый пирогъ съ рыбой…

Анна засмялась и приказала подать пирогъ, замтивъ:

— А ты кстати пріхалъ! Я собираюсь чистить прудъ, его спускаютъ сегодня, такъ что будетъ большая рыбная ловля. Такъ какъ я не могу смотрть за этимъ сама…

— То есть Петеръ Линчъ…

— Онъ въ грустномъ или раздраженномъ настроеніи, какъ хочешь. Я ршила раздать рыбу тмъ женщинамъ, которыя умютъ ее порядочно варить. Пусть на себя пеняютъ плохія поварихи!

— А кто будетъ судить, хорошо ли приготовлено? Неужели вы попробуете вс кушанья?

— Нтъ, дерзкій мальчикъ, мужья будутъ судьями, и т, которые оклеветали женъ, будутъ наказаны. Подломъ будетъ! Убирайся на прудъ, у меня сегодня еще много дла.

Анна взялась за свою книгу, но ее сейчасъ же прервали опять. Домъ Доброй Удачи находился на дорог всхъ идущихъ и возвращающихся изъ Ущелья и никто не проходилъ, не остановившись около маленькаго мостика, перекинутаго черезъ ручей, чтобы посовтоваться съ миссъ или разсказать ей свои дла. Дти приносили плоды, которые набрали въ горахъ, и хорошо работавшіе получали кусокъ благо хлба. Мужчины отдавали ей полученныя на ярмарк деньги, а женщины — свою выручку за скромныя ремесленныя издлія. Она была общимъ казначеемъ и совтчицей, мирила родителей съ дтьми, мужей съ женами на цлую полумилю въ окружности.

— Ахъ, миссъ,— говорила ей утромъ сосдка, которую наканун побилъ мужъ,— какъ у васъ тихо тутъ, никто васъ не мучаютъ! Если бы знать въ молодости!…

— Это правда, милая моя,— возразила Анна ласковымъ тономъ,— и если у меня было меньше счастья, чмъ у васъ, то и меньше горя. Но послушайтесь, все-таки, моего совта: ласково встртьте сегодня вашего мужа и, вернувшись домой, приготовьте хорошенько рыбу, которую я вамъ дала. Вы увидите, все у васъ пойдетъ хорошо сегодня же.

Конноръ былъ въ своей стихіи на берегу пруда и не торопился разсказывать про свои продлки кузин Анн. Та терпливо ждала признаній. Насталъ вечеръ, въ дом все успокоилось. Конноръ забавлялъ Анну разсказами, подражая голосу и манерамъ дяди, она устала смяться и опустилась на подушку, когда юноша неожиданно сказалъ:

— Помните, Анна, мы принесли разъ съ пруда множество раковинъ, которыя вамъ для чего-то понадобились? Въ нкоторыхъ раковинахъ были еще улитки. Я помню, мы положили ихъ въ чашку съ соленою водой, а на другой день он подрались и умерли. Вы сказали, что это наша вина и что злыя созданія, запертыя вмст, непремнно растерзаютъ другъ друга.

— Да, а что?

— Я знаю людей, похожихъ на улитокъ. Лучше имъ не оставаться долго вмст или слишкомъ близко, лучше ихъ разъединить, безразлично какъ.

— Безразлично? Это слишкомъ,— замтила Анна.

— Видите ли…— началъ Конноръ, но въ ту же минуту раздался звонокъ къ молитв и служанки въ блыхъ чепцахъ вошли въ комнату. Случай облегчить совсть пропалъ для молодаго человка. Но онъ не былъ огорченъ этимъ: Анна не оставила бы его въ поко, пока онъ не отдалъ бы Ликтора Пельгаму.

VI.

Конноръ уже два дня гостилъ у кузины, когда увидалъ отца, спускающагося въ Ущелье.

— А! вотъ отецъ детъ къ вамъ!— воскликнулъ онъ.— Я бгу въ каменоломню, онъ всегда радъ случаю поговорить съ вами наедин.

— О, Конноръ! ты надлалъ глупостей, которыхъ стыдишься теперь! Отчего ты не сказалъ мн правды, вмсто того, чтобы выдумывать какіе-то пустяки?

— Я приду, когда меня позовутъ, а вы не забудьте про улитокъ, кузина Анна. Вы увидите, что я правъ.

— По-твоему, ты всегда правъ, Конноръ!

Но, увидвъ, какъ приближался Дали, какъ онъ сидлъ на лошади, Анна поняла, что его безпокоитъ что-нибудь боле серьезное, чмъ школьническая продлка сына, тмъ не мене, первыя слова ея касались Коннора.

— Вы не безпокоились, Дэрмотъ? Вы знали, что Конноръ, здсь?

— Да, Элленъ сказала намъ. Онъ очень дурно поступилъ и я сердитъ на него, новости,^которыя я сообщу ему, огорчатъ его гораздо больше, чмъ мое недовольство, но все въ свое время. Мн надо поговорить съ вами, Анна, такъ, чтобы никто не мшалъ намъ.

— Я уже относительно этого отдала приказанія Петеру.

— И отлично.— Дали началъ ходить взадъ и впередъ по комнат, открывая и закрывая книги, смотря въ окно, и, наконецъ, остановился передъ диваномъ миссъ О’Флаэрти.

— Кузина Анна, вы хорошо поступили двадцать лтъ назадъ, отказавъ мн.

— Кузенъ Дэрмотъ,— отвтила она,— вы были не въ своемъ ум двадцать лтъ назадъ, когда хотли жениться на двушк старше васъ и которой вы не любили, чтобы только избавитьсяотъ труда руководить собственною жизнью.

— Но я васъ любилъ, Анна, я думалъ это, по крайней мр, я часто повторялъ вамъ это и если бы вы знали, что я сдлаю изъ своей жизни, вы бы согласились хотя бы изъ состраданія.

— Никогда, я слишкомъ уважаю васъ. Но зло, о которомъ вы говорите, которое я признаю въ извстной мр,— можно ли его исправить теперь? Такъ зачмъ же говорить объ этомъ?

— И я не могу даже жаловаться вамъ, Анна,— вамъ, у которой никогда въ жизни не было большаго горя.

— Вс говорятъ мн это,— замтила Анна съ улыбкой.

— И въ другой надежд вы разочаровали меня, Анна.

— Я?… какимъ образомъ?

— Когда я привезъ сюда мою молодую жену, я разсчитывалъ, что вы возьмете ее за руку, чтобы облегчить ея первые шаги, и сообщите ей ваше умнье управлять длами, думалъ, что вы будете идти рука объ руку, какъ сестры.

— Позвольте вамъ замтить, что это была чисто-мужская фантазія, мой дорогой Дэрмотъ. Ваша жена никогда не могла избавиться отъ ужаснаго впечатлнія, которое я произвела на нее въ первый разъ въ своемъ плать, вытканномъ и сшитомъ здсь, на мст, среди болота, окруженная шумливаго половиной населенія Ущелья. Вамъ слдовало бы познакомить насъ при боле благопріятныхъ условіяхъ.

— Я хотлъ ей показать, какимъ образомъ вамъ удалось водворить порядокъ среди безпорядка и управлять тмъ, чмъ, казалось, управлять невозможно. Такъ какъ цль у васъ одна, то почему ей было не воспользоваться вашимъ опытомъ?

— Цль у насъ вовсе не одна, мой милый другъ. Я не знаю, кто сказалъ, что старыя двы остаются всегда немного дтьми. Я старое дитя, управляющее другими дтьми, не ожидая отъ нихъ многаго и не разочаровываясь ихъ фантазіями и капризами. Ваша жена привыкла, чтобы ей служили мужчины и женщины уже взрослые, она требовательне меня.

Благодарю за такое философское объясненіе всхъ нашихъ внутреннихъ неурядицъ, васъ, значитъ, не особенно удивитъ то, что я вамъ сообщу. Я удаляюсь, перехожу въ разрядъ отсутствующихъ помщиковъ. Убжденный въ собственной неспособности моимъ шуриномъ, уличенный женою въ эгоизм, я ршилъ доврить свое имніе управляющему-англичанину, который поселится въ замк Дали и попытается получать съ него доходы. Мы поселимся гд-нибудь въ Англіи или въ Европ, пока Пельгамъ не достигнетъ совершеннолтія… Что же вы ничего не говорите? Вы не напоминаете мн даже моихъ клятвъ не покидать свой край и свой народъ?

— Вы говорите, что дло ршено? Не слишкомъ ли опрометчиво?

— Не настолько, какъ вамъ кажется. Вы не можете себ представить, что такое жить съ человкомъ, который постоянно толкаетъ васъ въ одномъ направленіи. Настаетъ моментъ, когда нельзя удержаться отъ желанія покончить эту глухую борьбу, и тогда нанаступаетъ развязка.

— А вы… что будетъ съ вами вдали отъ вашего дома?

— Я буду несчастнымъ, ни на что негоднымъ человкомъ, я знаю это заране. Но моя жена говоритъ, что она была несчастна двадцать лтъ, и находитъ, что теперь моя очередь.

— Я не могу не думать, что она могла бы быть счастлива, даже еще теперь, если… если бы у васъ хватило духу сдлать самому то, что вы поручаете другому..

— Нтъ, Анна, я хорошо обдумалъ это: не стоитъ сять хорошее смя въ землю, обреченную раздорамъ и смутамъ. Еще долго будетъ произростать жатва зла, что бы ни длали, а у меня не хватаетъ энергіи работать напрасно. Въ тотъ день, когда васъ не станетъ, Анна, Ущелье Фей снова сдлается безплоднымъ болотомъ и люди, которыхъ вы стараетесь цивилизовать, падутъ такъ же низко, какъ ихъ сосди. Скоро не останется слдовъ вашего труда.

— Можетъ быть, но мн какое дло? Если я возвращусь къ Тому, Кто далъ мн это имніе, представивъ Ему брата или сестру, избавленныхъ отъ зла или страданія моими усиліями’ мн больше ничего не надо. Та небольшая доля добра, которую я сдлаю, переживетъ такъ же, какъ и зло, о которомъ вы говорите. Я не имю права справляться о сборахъ другихъ.

— У васъ руки не связаны, какъ у меня, Анна, и вы не знаете, до чего доходятъ неурядицы, о которыхъ я вамъ говорилъ сейчасъ. Я сообщу вамъ нчто хорошенькое о мистер Коннор. Онъ ничего не говорилъ вамъ?

— Нтъ, но я надюсь, что это одна изъ его обычныхъ шалостей.

— Онъ хотлъ, повидимому, только пошалить, но, къ несчастью, шалость была направлена противъ брата, который понимаетъ шутки не лучше своей матери. У Пельгама была собака, присланная изъ Англіи, къ которой онъ очень привязался, собака лаяла на нищихъ, которыхъ много около замка Дали, и, наконецъ, укусила одного изъ нихъ такъ, что сломала ему ногу. Элленъ и Конноръ настаивали, чтобы собаку удалили, Пельгамъ хотлъ оставить, что вполн естественно, а я, къ несчастью, былъ слишкомъ занятъ длами, чтобы обратить вниманіе на ихъ ссору. Пельгамъ пригрозилъ брату, а тотъ, ршивъ во что бы то ни стало поставить на своемъ, приказалъ ночью украсть собаку и самъ отвелъ ее въ пещеру, гд скрывались два хорошо извстные въ округ человка, Патъ Хоналанъ и Деннисъ Рыжій, которыхъ полиція преслдовала боле года, чтобы захватить ихъ тайную винокурню. Я чувствую состраданіе къ этимъ негодяямъ, желающимъ только одного: жить по-своему, но мой шуринъ, обманутый ложными указаніями молодаго конюха, участвовавшаго въ тайн Коннора, началъ преслдовать другихъ лицъ, невинно заподозрнныхъ, полицейскіе агенты послдовали его указаніямъ и, въ конц-концовъ, открыли не только винокурню и винокуровъ, которыхъ такъ долго искали, но и трупъ собаки Пельгама, которую т, конечно, застрлили, какъ только поняли, что полиція напала на слдъ. Собака убита, а люди въ тюрьм. Ихъ обвиняли въ краж собаки, но тогда Элленъ ршилась разсказать всю правду и сняла съ нихъ это обвиненіе. Вы понимаете, какъ я золъ. Пельгамъ ничего не сказалъ, онъ не зналъ даже преступниковъ, но смерть собаки страшно раздражила его и этой исторіи никогда не забудутъ въ стран. Оба мальчика всю жизнь будутъ нести за нее отвтственность.

— Конноръ будетъ въ отчаяніи.

— Я думаю. Онъ тысячу разъ длалъ подобныя штуки, но теперешняя была искрой, упавшей на трутъ и взорвавшей бочку съ порохомъ, взрывъ былъ всеобщій. Онъ не могъ сдлать ничего лучшаго, чтобы придать всъ доводамъ, которыхъ я никогда не слушалъ. Вчера вечеромъ, посл признанія Элленъ, все разразилось сразу: отвращеніе моей жены къ Ирландіи, негодованіе по поводу того, что я порчу младшихъ дтей, ужасъ моего шурина, вызванный моимъ мотовствомъ и количествомъ долговъ. Въ конц-концовъ, я уступилъ передъ бурей, отъ которой моя маленькая Элленъ пострадала вмст со мной. Ее упрекали въ томъ, что она такъ долго хранила тайну Коннора. Если я разбраню хорошенько этбго мальчишку, то только вспоминая, въ какомъ состояніи были глаза Элленъ сегодня утромъ. Ну, такъ если они недовольны ею, пусть попробуютъ сдлать изъ нея англичанку, когда мы вернемся, если мы когда-нибудь вернемся,— не будетъ, по крайней мр, дленія семьи на англійскую и ирландскую. Я боле всего ненавижу это.

— А Пельгамъ… что онъ говоритъ?

— Онъ больше молчитъ, этотъ мальчикъ никогда не бываетъ откровененъ со мною. Мать смотритъ только на него и не обращаетъ никакого вниманія на бдную Элленъ, которая старается успокоить и тхъ, и другихъ… Гд Конноръ? Я хочу взять его съ собой. Я думаю, Петеръ Линчъ найдетъ ему лошадь?

— Онъ въ каменоломн, приказать позвать его?

— Нтъ, я самъ пойду туда, прикажите только осдлать лошадь.

Погруженная въ размышленія, Анна не замтила, какъ пролетло время и въ комнату вошелъ Конноръ, его смущенное лицо и усиліе казаться равнодушнымъ подсказали ей, что теперь не время прибавлять свои совты къ полученнымъ уже.

— Кузина, — обратился онъ къ Анн, — мн очень досадно, что я не могу принять участія въ передлк вашего трехколеснаго кабріолета, въ мое отсутствіе изъ дома успли натворить столько глупостей, что мн надо скоре хать разбирать ихъ.

— Я хотла бы, все-таки, сказать теб нсколько словъ, Конноръ. Мужественно неси послдствія своего поступка, дитя мое.

— Но, Анна, я, конечно, не предвидлъ такихъ послдствій.

— Начало ссоры — то же, что прорвавшіяся воды, Конноръ. Думай о зл, которое ты сдлалъ, и ты съумешь простить тмъ, кто неправъ противъ тебя и твоихъ друзей.

— Нтъ, Анна, — сказалъ юноша, приблизившись къ дивану, — я останусь вренъ своимъ друзьямъ и никогда не прощу Пельгаму его презрнія къ Ирландіи и ирландцамъ.

VII.

Прошло дв недли, прежде чмъ Анна О’Флаэрти и ея экипажъ были въ состояніи пуститься въ путь по горамъ, раздлявшимъ Ущелье Фей отъ замка Дали. Во время длинной и тяжелой дороги Петеръ Линчъ обращалъ вниманіе своей хозяйки на разницу обработки земли въ Ущель и въ сосднихъ имніяхъ, но такъ какъ дорога тянулась, большею частью, мимо земель Дали, то Анна выслушивала похвальбу своего перваго министра не такъ охотно, какъ обыкновенно, и мысль, что улучшенія, явно необходимыя въ имніи ея двоюроднаго брата, будутъ вводиться чужими руками, не доставляла ей никакого удовольствія. Она столько думала о перемнахъ, которыя послдуютъ въ замк Дали, что была удивлена, увидавъ домъ на своемъ мст, вс окна съ солнечной стороны открытыми и дворъ, по обыкновенію, наполненнымъ прохожими и слугами. Ей казалось, что домъ уже пустъ.

Небольшая толпа у подъзда замка окружала экипажъ, ожидавшій, повидимому, кого-то, мистрисъ Дали стояла тутъ же, опираясь на руку брата, рядомъ съ Элленъ, нагруженной подушками и одялами.

Двушка бросилась на встрчу кузины.

— О, Анна!— воскликнула она, — наконецъ-то вы пріхали! Я такъ просила у мамы, чтобы меня отпустили къ вамъ, но она не хотла и, — прибавила Элленъ, понизивъ голосъ, — дядя Чарльзъ былъ въ негодованіи отъ того, что Конноръ скрывался въ Ущель Фей!

Мистрисъ Дали приблизилась, небрежно протянувъ руку гость. Торжествующая улыбка блуждала на ея тонкихъ губахъ и она, повидимому, забыла о своихъ болзняхъ.

— Мы, конечно, не ухали бы такъ надолго, не простившись съ вами,— сказала она,— но такъ трудно выбрать свободную минуту, когда приготовляешься къ отъзду.

— А кого это вы провожаете сейчасъ?— спросила Анна, не замчая, повидимому, какъ раздраженно ударяла по земл маленькая ножка Элленъ.

— Мурдоша Малаши въ больницу,— продолжала мистрисъ Дали, бросивъ строгій взглядъ на подушки и одяла, выскользнувшія изъ рукъ Элленъ, когда она бросилась на встрчу кузины.— Хорошо, что она не одна ходитъ за больными, а то у нея все вылетаетъ изъ головы. Гд вино, которое ты только что выпрашивала у меня? Мн кажется, моя шаль вся промокла.

— Мама, мама, вдь, вы дадите мн другую бутылку?— просила Элленъ со слезами на глазахъ.— Я забыла о немъ, я такъ обрадовалась кузин Анн.

— Ну, ну, пустяки,— сказалъ сэръ Чарльзъ, не могшій равнодушно видть слезъ въ хорошенькихъ глазкахъ Элленъ.— Пусть она сходитъ за новою бутылкой, а меня представьте, пожалуйста, миссъ О’Флаэрти, о которой я такъ много слыхалъ. Эллепъ хорошая Двочка, изъ которой выйдетъ толкъ, если вы извините ей нкоторые промахи.

— Превосходно, сэръ Чарльзъ, — сказала Анна.— Если вы расположены извинять промахи, то мы отлично сойдемся съ вами.

Сэръ Чарльзъ былъ изумленъ. ‘Она гораздо лучше, чмъ я думалъ,— говорилъ онъ себ,— Отчего Элеонора такъ ненавидитъ ее?’

Съ своей стороны Анна думала: ‘Онъ человкъ съ предразсудками, но, какъ мужчина, способенъ на справедливость, живи онъ здсь двадцать лтъ, онъ никогда не пойметъ, какимъ образомъ изъ насъ двухъ одна не можетъ забыть, что другая вышла замужъ за человка, котораго она любила, но, тмъ не мене, отказала ему, тогда какъ та вчно помнитъ, что другая отказала человку, за котораго она вышла’.

Въ эту минуту стоявшая у подъзда толпа заволновалась и изъ всхъ устъ посыпались слова соболзнованія, такъ такъ Мурдошъ Малаши приближался сгорбленный и на костыляхъ, поддерживаемый старою женщиной въ слезахъ.

— Вотъ оно что!— сказалъ сэръ Чарльзъ.— Если бы мсяцъ тому назадъ отправили этого мальчика въ больницу, онъ былъ бы совсмъ здоровъ теперь, но его оставили здсь и двнадцать человкъ ухаживали за нимъ, всякій по-своему, а теперь приходится, все-таки, отправлять въ больницу, иначе онъ останется калкой. Будьте благоразумны, милая моя,— прибавилъ онъ, обращаясь къ бабушк,— вы увидите, что вашего внука вылечатъ.

— Или уморятъ!— воскликнула старушка съ отчаяніемъ.— Вы думаете, я каменная, что запрещаете мн плакать о послднемъ ребенк, оставшемся у меня, кром сына, томящагося теперь въ тюрьм по вашей милости? Я прямо говорю вамъ, сэръ и миледи,— и старуха обратилась къ сэру Чарльзу и его сестр,— если бы вы дали ему умереть въ постели, куда его перенесли, посл того какъ ваша собака изувчила его у вашей двери, это было бы большимъ несчастіемъ для меня, но не было бы горечи и отчаянія въ сердц, какъ теперь!

— Вы были бы тогда неблагодарною, полубезумною старухой,— замтилъ сэръ Чарльзъ, не смущаясь.— Вы должны быть благодарны мистрисъ Дали и мн за то, что мы хлопотали, чтобы вашего внука приняли въ больницу, гд его вылечатъ, и мистеру Пельгаму, который взялся платить за него!

— Не бойтесь, ваша милость, ни я, ни мои никогда не забудутъ, кому мы должны быть благодарны за все это! Ошонъ, Ошонъ! И это въ дом Дали обидли такъ твою вдову и сироту!

— Будетъ теб, старая!— и сэръ Чарльзъ слегка толкнулъ старуху въ спину.— Замолчи, если не хочешь познакомиться съ тюрьмой, гд сидитъ теперь твой сынъ, вмсто того, чтобы хать съ внукомъ. Вы пугаете дамъ вашими исторіями.

— Вы можете вести меня куда угодно,— отвтила старуха, легко взбираясь на телжку,— въ тюрьму или въ больницу, мн все равно. Я сказала то, что накипло у меня въ груди и душило, а теперь даже не взгляну на домъ, изъ котораго меня гонятъ.

— Сажайте больнаго въ экипажъ и позжайте!— нетерпливо приказалъ сэръ Чарльзъ.

Мурдошъ, блдный и задыхающійся, едва^стоялъ на ногахъ, когда двое слугъ взяли его, чтобы положить въ экипажъ. Онъ съ безпокойствомъ оглядывался по сторонамъ.

Элленъ нагнулась къ его уху въ то время, какъ кузина Анна поправляла подушки.

— Вы увидите Коннора въ Балліовен, Мурдошъ, онъ ждетъ на станціи, чтобы помочь вамъ ссть въ дилижансъ и проститься съ вами. Онъ, вроятно, видлъ вашего дядю и разскажетъ вамъ о немъ.

— А другой молодой человкъ, миссъ Элленъ? Онъ братъ вамъ и мистеру Коннору. Я хотлъ бы сказать ему нсколько словъ прежде, чмъ я умру.

— Но вы не умрете, Мурдошъ,— воскликнула Анна убдительнымъ тономъ.— Вы увидите, какъ вамъ хорошо будетъ въ больниц, вы и не подозрваете, а черезъ мсяцъ я пріду, чтобы взять васъ въ Ущелье Фей, если вы не выздоровете, тамъ вы непремнно ужь поправитесь, тмъ боле, что будете постоянно имть свднія о миссъ Элленъ и Коннор.

Лицо больнаго вдругъ просіяло.

— Можетъ быть, я и не умру, такъ какъ миссъ О’Флаэрти говоритъ это, можетъ быть!

— Наврное, не падайте духомъ до моего прізда. До свиданія!

Телжка медленно покатилась. Мистрисъ Дали обратилась къ брату.

— Пойдемъ,— сказала она,— мн холодно даже на солнц.— Къ счастью, я не суеврна,-иначе упреки этой старухи оледенили бы мн сердце.

— Меня возмущаетъ эта дурацкая неблагодарность,— возразилъ сэръ Чарльзъ.— Ее можно встртить всюду среди бднаго населенія, даже въ Англіи, но здсь, кажется, это общее правило, а еще говорятъ, что здшній народъ отличается мягкимъ сердцемъ. Этого я не понимаю.

— Кто бываетъ благодаренъ за добро, которое ему длаютъ противъ воли?— спросила Анна.— Ждите какой хотите другой награды, но не благодарности. Вы въ самомъ дл черезъ недлю покидаете нашу страну, — обратилась она къ мистрисъ Дали, — и совсмъ запустетъ вашъ старый домъ?

— Не совсмъ: дальній родственникъ сэра Чарльза будетъ управлять имніемъ и займетъ часть дома. Благодаря этому, мы можемъ раньше ухать. Я очень рада: разставаніе тяжело мужу, а климатъ вреденъ старшему сыну. Вы его еще не видали. Онъ скоро прідетъ съ отцомъ, а вы, надюсь, пріхали провести у насъ весь день?

Несмотря на такое не особенно любезное приглашеніе, Анна не могла не принять его. Ей хотлось бросить послдній взглядъ на гостепріимное жилище, гд она такъ часто бывала съ отцомъ еще маленькою двочкой, когда она напрягала вс силы, чтобы заставить учиться Дэрмота, лежавшаго около нея на трав. Къ этимъ далекимъ воспоминаніямъ присоединялось много другихъ: моментъ, когда она поняла въ первый разъ, какое мсто занималъ двоюродный братъ въ ея сердц, и еще боле ужасный день, когда она должна была отказать ему на предложеніе, сдланное въ припадк отчаянія и отвращенія, чтобы спастись отъ самого себя. А, между тмъ, но жалла она разв, что отказала ему, когда увидала его несчастнымъ вслдствіе смерти отца, горя сестры, первой Элленъ Дали, вышедшей замужъ за человка, разбившаго ей сердце?

Она вспомнила тотъ день, когда отдавала распоряженія для встрчи молодой англичанки, на которой женился Дэрмотъ,— день, когда Дэрмотъ пріхалъ ей сообщить о рожденіи старшаго сына, какъ росли дти, мало-по-малу занимая первое мсто въ ея сердц, такъ что ей показалось естественнымъ слдствіемъ ея мыслей, когда мистрисъ Дали взяла ее подъ руку съ необычною для нея привтливостью.

— Если дти заговорятъ съ вами, постарайтесь убдить ихъ въ необходимости отъзда. Вы имете большое вліяніе на Элленъ. Объясните ей, насколько ея грусть дурно дйствуетъ на отца, я уже не говорю о себ.

— Но почему?— воскликнула Анна.— Что можетъ больше утшить Элленъ, какъ не сознаніе, что она можетъ доставить вамъ удовольствіе?

— Я не привыкла жаловаться,— замтила мистрисъ Дали,— я не умю выражать то, что чувствую.

‘Даже дочери? Какая странная болзнь, эта сдержанность!’ — думала Анна въ то время, какъ Элленъ завладла ею и увлекла въ садъ.

— Пойдемте наверхъ, на любимое мсто прогулки тети Элленъ, подальше отъ маминыхъ клумбъ! Я задыхаюсь, мн надо воздуха. Если бы вы знали, каково это обдумывать каждое свое слово, Анна, или замчать, что говоришь только глупости! Дядя Чарльзъ и Пельгамъ стараются полюбить меня, я вижу это, но они находятъ меня невыносимой, а глаза мамы, боле чмъ когда-нибудь, видятъ только мои недостатки. Неужели вы думаете, что я смогу жить тамъ и не умру, не увидавъ, какъ тнь отъ горъ ложится на наше милое озеро?

— Нисколько не думаю,— отвтила Анна,— если ты хорошая ирландка, какой я тебя считаю, достаточно мужественная, чтобы стыдиться только зла и не обращать вниманія на маленькія насмшки.

— Я боюсь насмшекъ,— отвтила Элленъ,— я думаю, что ни одинъ изъ Пельгамовъ не уметъ смяться. Но меня убиваетъ мысль, что мой братъ, родной братъ, стыдится меня, и что я раздражаю его всегда въ ту минуту, когда больше всего стараюсь ему нравиться.

— Старайся сначала служить ему боле, чмъ нравиться, дитя мое,— сказала Анна.— Дорогая Элленъ, говорятъ, что ты похожа на меня, и это радуетъ тебя. Мн въ жизни пришлось научиться служить боле, чмъ нравится, можетъ быть, то же придется и теб.

— И вамъ, Анна, тоже приходилось учиться?

— Да, и въ отношеніи тхъ, кого я больше всего любила. Если бы ты знала, отъ сколькихъ огорченій избавляешься, если служишь другимъ, не заботясь о томъ, что они думаютъ о теб!

— Я понимаю, но я такъ люблю всмъ нравиться! Мн дорогъ здшній обычай говорить это въ глаза. Дядя Чарльзъ и мама говорятъ, что это сплошная ложь, но я не врю и я не знаю, что со мной будетъ въ ихъ Англіи, гд каждый говоритъ, что думаетъ, и длаетъ, что ршилъ, безъ лишнихъ разговоровъ, по словамъ Пельгама. Анна,— продолжала двушка,— видите вы эту тропинку, идущую подъ гору, въ тни? Такъ буду и я идти во все время нашего отсутствія и ни одинъ лучъ солнца не освтитъ меня.

— Посмотри выше, сколько блеску на тропинк, когда она достигаетъ вершины горы! Путь теменъ, но онъ ведетъ на высоту. Если теб нравятся аллегоріи, Элленъ, то думай, по крайней мр, всегда о свтлой высот.

Элленъ молча любовалась озеромъ и горами.

— Вы правы, Анна,— проговорила она,— я буду вспоминать все это, когда буду далеко, и это поможетъ мн. Я скажу себ: только часть пути темна, свтъ солнца наверху, но сколько времени надо, чтобы добраться до него?

— Можетъ быть, цлую жизнь, дорогое дитя, — замтила Анна.— Но все равно, стой твердо лицомъ къ свту, и тнь не повредитъ теб. Вотъ проповдь, вполн достойная Ущелья Фей!? Вернемся домой: мн надо хать, а я еще хочу проститься съ твоимъ отцомъ.

Анн хотлось кончить разговоръ, такъ какъ въ глубин сердца? она не сочувствовала ршенію брата, но онъ былъ слишкомъ поглощенъ подробностями разбирательства въ балліовенскомъ суд, на которомъ только что присутствовалъ.

— Пельгамъ похожъ на мать, правда, и я часто задаю себвопросъ, какъ уживется онъ съ здшнимъ населеніемъ. Его показаніе было прекрасно, коротко, ясно и просто, но онъ смотрлъ прямо впередъ на адвоката, спрашивавшаго его, не поворачивая головы по сторонамъ, и я слышалъ, какъ говорили въ толп, въ которой я находился: ‘Холодный, сухой, черствый, какимъ еще небылъ ни одинъ изъ Дали’. Конноръ былъ гораздо боле взволнованъ, чмъ братъ, хотя и у того, когда я поздоровался съ нимъ, войдя въ судъ, рука была холодна, какъ ледъ. Но младшій сбивался,бормоталъ, его не было слышно до тхъ поръ, пока Деннисъ не протянулъ къ нему руки съ скамьи подсудимыхъ и воскликнулъ: ‘Говорите смло, мистеръ Конноръ, такъ какъ вамъ извстна истина и вы жалете тхъ, кто врилъ вамъ’. Тогда Конноръ повернулся къ обвиняемымъ, и я думалъ, что онъ заплачетъ, но онъ справился съ собою, и хорошо было послушать, какъ ловко онъ отвчалъ. Я думаю, что онъ не сказалъ ни одного слова неправды, но оборотъ, который онъ придавалъ длу, манера разсказывать измняли, конечно, характеръ, тогда какъ въ разсказ Пельгама была только голая правда. Я думаю, впрочемъ, что онъ не сказалъ бы иначе, если бы долженъ былъ разбить самое близкое ему сердце.

— Вотъ характеры, которые я уважаю!— воскликнула Анна.— Я слишкомъ хорошо знаю, какъ мы здсь, въ Ирландіи, склонны искажать факты, не зная даже иногда, лжемъ мы или нтъ. Но показаніе Коннора въ пользу обвиняемыхъ должно было встртитьобщее сочувствіе?

: Да, въ противуположность показанію Пельгама. Увряювасъ, впечатлніе этихъ событій не изгладится никогда, пока будутъ живы мои сыновья.

— Если бы они захотли,— продолжала Анна,— они могли бы быть такъ полезны другъ другу.

— Если бы захотли!— повторилъ Дэрмотъ Дали.— Но какъ соединить ледъ и пламя? Я стремлюсь къ этому девятнадцать лтъ, съ того дня, когда, проходя мимо открытаго окна въ Пельгамъ-Курт, увидлъ двушку съ спокойнымъ лицомъ и возмечталъ вызвать улыбку на ея устахъ. Покинуть все это страшно тяжело,— воскликнулъ онъ, окидывая взглядомъ разстилающійся кругомъ пейзажъ,— это величайшая жертва, но я, безумецъ, утшаюсь перемной, которую совершитъ въ Элеонор эта уступка. Можетъ быть, юна будетъ лучше со мною, когда разлучитъ меня со всмъ, что не юна. Я предполагаю, что это въ характер женщинъ.

Анна подумала, что это не въ ея характер, но замтила вслухъ:

— Я очень рада, что вы мн сказали это. Это объясняетъ мн многое и, знаете ли, даетъ надежду, что Пельгамъ можетъ оказать на брата вліяніе, полезное имъ обоимъ. Вы знаете по опыту, какое вліяніе можетъ имть сдержанный и настойчивый характеръ на совершенно противуположную натуру. Вы знаете, въ вашемъ роду были братья, жертвовавшія жизнью другъ за друга.

— Вы всегда возвращаете мн бодрость, Анна. Что станется со мной, когда васъ не будетъ, чтобы ободрять меня?

— Ну, прощайте, пора, лошадь давно готова. Не провожайте меня до экипажа, Петеръ такъ возмущенъ тмъ, что вы покидаете страну, что способенъ сдлать такъ, чтобы лошадь начала бить, если вы будете стоять рядомъ.

VIII.

Посл отъзда семейства Дали изъ Ирландіи миссъ О’Флаэрти почти не вызжала изъ своего Ущелья Фей, за то мысли ея такъ часто улетали въ разныя страны, откуда приходили письма Элленъ, что она говорила иногда Мурдошу Малаши, котораго взяла къ себ въ услуженіе посл его выхода изъ больницы, что она не знаетъ, гд больше живетъ, въ Англіи или Ирландіи.

Часто доходили до нея слухи о нововведеніяхъ въ замк Дали, производимыхъ Джономъ Торнлей, управляющимъ, присланнымъ сэромъ Чарльзомъ завдывать имніемъ зятя.

Анна часто неодобрительно относилась къ мрамъ молодаго англичанина и не разъ писала Дали, жалуясь отъ имени фермеровъ и арендаторовъ, такъ что сэръ Чарльзъ Пельгамъ въ свою очередь написалъ миссъ О’Флаэрти, упрекая ее въ томъ, что она распространяетъ недовольство среди окрестнаго населенія, вопреки справедливости и здравому смыслу. Анна только недавно получила юто письмо, когда въ одинъ прекрасный день пріхали изъ замка Дали мистеръ и миссъ Торнлей, съ черенками и сменами, общанными сэромъ Чарльзомъ хозяйк Ущелья Фей и присланными имъ несмотря на ссору. Анна не особенно любезно приняла эту масличную втвь мира.

‘Къ чему этотъ прикащикъ притащился сюда на мсто Дэрмота Дали?’ — думалаона, съ презрніемъ глядя на молодаго англичанина, небольшаго роста, съ не особенно изысканными манерами, но съ умными срыми постоянно бгающими глазами, точно онъ съ любопытствомъ изучалъ нравы неизвстнаго ему народа. Сестра его казалась такою же любознательной и незначительной, какъ и онъ, и они оба такъ злоупотребили терпніемъ Анны О’Флаэрти, что она охотно ударила бы одну о другую ихъ головы въ то время, какъ они разсматривали различныя бездлушки мстнаго издлія, которыми была завалена вся мебель въ ея дом.

Посл завтрака, который Анна нашла нужнымъ предложить своимъ гостямъ, она повела ихъ осматривать разныя сельско-хозяйскія работы, составлявшія славу Ущелья Фей, и сопровождала ихъ всюду сама, такъ какъ прочла на упрямомъ лиц Петера Линча твердое ршеніе не давать молодому англичанину ни одного объясненія, ни одной цифры, она часто видла Джона Торнлея такимъ удивленнымъ странными отвтами ея управляющаго, что начала сама отвчать на вопросы Торнлея, переставшаго ей казаться незначительнымъ съ тхъ поръ, какъ она разговаривала съ нимъ и могла лучше судить это странное лицо, казавшееся то молодымъ, то старымъ. Ей хотлось, чтобы ея земледльческое .и экономическое устройство встртило одобреніе со стороны этого свдущаго хозяина, такъ какъ Джонъ Торнлей, очевидно, много работалъ надъ вопросами, которыхъ касался. Но по мр того, какъ онъ говорилъ,Анна все боле ненавидла его, такъ какъ каждая излюбленная ею теорія, каждое личное предпріятіе миссъ О’Флаэрти одно за другимъ разбивались неоспоримыми доводами ея собесдника. Ей казалось, что она видитъ въ немъ неизвстное въ Ирландіи чудовище, называемое ‘политическою экономіей’, блуждающее по стран и уничтожающее благороднйшія заблужденія, самыя патріотическія иллюзіи относительно всего ирландскаго народа, обрекаемаго на гибель съ тмъ, что на трупахъ всхъ живущихъ, должно возрости новое племя, одаренное большимъ опытомъ и умомъ и способное возстановить Ирландію изъ развалинъ цною горькихъ слезъ и, можетъ быть, крови. До всего этого было мало дла Джону Торнлею. Онъ не хотлъ зла теперешней Ирландіи, но считалъ ее неизлечимою, и вс его надежды возлагались на Ирландію будущаго. Анна О’Флаэрти не была такъ равнодушна, какъ онъ, къ судьб тхъ, среди кого она родилась и выросла.

— Вы молоды,— говорила она.— Когда вы будете такъ же стары, какъ я, вы научитесь интересоваться тми, кто страдаетъ. вокругъ васъ, настолько, что съ восторгомъ примете самыя практическія и самыя быстрыя мры, чтобы помочь настоящему злу, не заботясь о будущемъ благополучіи.

— Это не помшаетъ мн предвидть отдаленныя послдствія и признавать неизмнность законовъ, управляющихъ обществомъ.

— Вы говорите объ этихъ законахъ, какъ будто они живые, олицетворенные!— воскликнула Анна въ волненіи.— Я ихъ ненавижу, эти законы, я имъ не врю. Я врю въ Бога и убждена, что Онъ не будетъ противиться искреннему желанію длать добро ближнимъ, все равно, согласно оно или нтъ съ нкоторыми изъ законовъ, о которыхъ вы говорите!

Торнлей пожалъ слегка плечами и лицо его приняло обычное выраженіе. Къ чему излагать великіе соціальные принципы женщин, не желающей признавать ничего, кром собственнаго опыта, и не умющей обсуждать соціальныя проблемы, не поддаваясь своимъ личнымъ волненіямъ и симпатіямъ?

Анна молча смотрла на Ущелье и разсянныя по немъ строенія, когда Джонъ Торнлей наклонился къ земл и сорвалъ нсколько васильковъ, вплоть до дому онъ разговаривалъ о ботаник, не касаясь больше вопросовъ, вызвавшихъ такое разногласіе между нимъ и миссъ О’Флаэрти.

Войдя въ пріемную, миссъ Торнлей остановилась передъ видвшимъ на стн портретомъ Элленъ.

— Смотри, Джонъ,— сказала она брату,— вотъ другой портретъ, не лучшій, впрочемъ, той же молодой двушки, головка лоторой висла прежде надъ каминомъ въ библіотек замка Дали!

— Прежде?— спросила Анна съ замтнымъ негодованіемъ.

— Да, прежде,— отвтила миссъ Торнлей.— Мы поселились въ библіотек и мистеръ Дали былъ такъ добръ, что предложилъ намъ сдлать въ ней перемщенія, которыя мы найдемъ лужными, такъ что мы замнили эту плохую картину прекрасною гравюрой, которую мы оба очень любимъ. Я сама отнесла портретъ на чердакъ, очень сухой, такъ что онъ не пострадаетъ отъ такого перемщенія.

Торнлей подошелъ къ картин.

— Да,— сказалъ онъ, — это та же двушка, но тотъ портретъ, мн кажется, еще хуже.

— Портретомъ, висвшимъ въ библіотек замка Дали, всегда вс восторгались здсь,— сухо замтила Анна.

— Мн кажется, дйствительно, что молодой О’Рунъ цнилъ его очень высоко,— сказала миссъ Торнлей, съ улыбкой глядя на брата,— и онъ немного сердился на насъ за то, что мы его вынесли, но намъ нужно было хорошее мсто для нашей гравюры и мы не подозрвали, что совершаемъ преступленіе.

Джонъ и Брэда Торнлей обмнивались такимъ образомъ своими замчаніями, забывая, что до нихъ царили другіе въ замк Дали. Анна находила, что она держитъ себя отвратительно, и какъ могли они устоять передъ прелестью полугрустныхъ, полувеселыхъ глазъ Элленъ Дали, которыя художникъ, несмотря на свою посредственность, съумлъ передать? Этого было уже достаточно, чтобы окончательно уронить ихъ въ глазахъ миссъ О’Флаэрти.

IX.

Около трехъ лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ Дали покинулъ Ирландію, и всти, теперь немного рже получаемыя миссъ О’Флаэрти, заставляли ее иногда печально покачивать головой. Родной климатъ не вернулъ здоровья мистрисъ Дали, сдлавшейся еще слабе и перезжавшей съ мста на мсто, ища точно убгавшаго отъ нея облегченія. Конноръ убгалъ изъ двухъ колледжей и рисковалъ быть исключеннымъ изъ третьяго, когда отецъ уступилъ, наконецъ, его желанію и помстилъ его въ Дублинскій университетъ. Юноша писалъ веселыя письма въ Ущелье Фей, иногда прилагая къ нимъ нумеръ газеты. Въ конц длинныхъ столбцовъ почти всегда помщались стихи, подписанные: ‘Конноръ’, заставлявшіе Анну при первомъ чтеніи то улыбаться, то плакать, но она никогда не могла перечитать ихъ въ другой разъ, такъ какъ газета моментально исчезала и уже возвращалась въ ея руки со стертою печатью и бумагой, изорванною толпой поклонниковъ Коннора, которымъ Бурдошъ Малаши не могъ отказать въ удовольствіи прочесть его стихи. Впрочемъ, Анна не могла забыть слова, безпрестанно звучавшія въ ея ушахъ, такъ какъ повторяемыя на вс голоса они раздавались въ горахъ и въ ущель.

Великій патріотъ О’Конелль какъ разъ въ это время былъ приговоренъ къ тюремному заключенію и все сочувствіе къ нему Коннора выразилось въ стихахъ.

Пельгамъ успшно занимался въ Оксфорд. ‘Онъ началъ немного цнить меня,— писала Элленъ,— посл того, какъ увидалъ, что товарищи, которыхъ онъ приводилъ къ намъ, не вс относятся ко мн презрительно, несмотря на мой ирландскій выговоръ. Его товарищи вс на одинъ покрой и вс похожи на самого Пельгама, мн часто хочется убжать, когда они приходятъ,— такъ они надодаютъ мн,— но я не длаю этого потому, что Пельгамъ становится немного любезне со мною, а бдная мама веселе. О, Анна, я примирилась теперь съ тмъ, что они никогда отъ всего сердца не полюбятъ меня и что надо довольствоваться небольшими проблесками расположенія, случайно достающимися на мою долю. Это тяжело, и сердце леденетъ у меня иногда отъ одиночества, такъ какъ вы знаете, Анна, Конноръ почти никогда не бываетъ съ нами и, я едва ршаюсь признаться вамъ, мы очень мало видимъ папу. Ему нечего длать въ тхъ мстахъ, гд мы бываемъ, и друзья, которыхъ онъ заводитъ, вс — ирландцы, бдные и непредставительные. Онъ не знакомитъ насъ съ ними, что очень огорчаетъ меня: я убждена, они понравились бы мн больше друзей Пельгама. Впрочемъ, надняхъ онъ позвалъ меня, чтобы познакомить съ бывшимъ врачомъ, докторомъ Линчемъ, я думаю, что онъ родственникъ Петера, такъ какъ жилъ когда-то около Ущелья Фей, зналъ васъ и сказалъ, что я похожа на васъ. Анна, я готова была расцловать его! Мн не весело, увряю васъ, и на душ становится легче только иногда по воскресеньямъ, когда мы ходимъ въ церковь, мама, я и Пельгамъ. Вы знаете, мои братья ршились конфирмоваться въ англійской церкви: я такъ рада, хотя это новая преграда между нами и папой. Прежде я не говорила этого, но я завидовала вамъ, Анна, что вы можете молиться вмст съ бдняками. Теперь, когда я тоже вижу ихъ въ церкви, я лучше начинаю понимать поученія, которыя тамъ получаю’.

Письма Дэрмота Дали были еще неутшительне, такъ какъ были такъ же грустны, какъ и письма Элленъ, но еще боле полны горечи. Онъ все рже упоминалъ о возможности возвращенія.

Надясь вернуть его на родину, Анна въ каждомъ письм сообщала ему о бдственномъ положеніи края и о начавшейся болзни на картофел, грозившей голодомъ всей Ирландіи, она писала, что Торнлей не обладаетъ ни достаточною опытностью, ни умомъ, чтобы выпутаться въ подобномъ кризис, и сопровождала свои разсужденія фактами, сообщаемыми ей Петеромъ Линчемъ, но подлежащими большому сомннію и часто совершенно опровергаемыми Торнлеемъ. Вслдствіе такого разногласія, во всей стран составилось убжденіе, что миссъ О’Флаэрти ненавидитъ англичанина, управляющаго мистера Дали, и что сдланныя ему непріятности доставляютъ ей удовольствіе. Анна начинала пугаться своей возростающей популярности на рынкахъ и ярмаркахъ, которые она посщала вмст со всмъ населеніемъ Ущелья, такъ какъ къ благословеніямъ, сыпавшимся на нее, всегда присоединялись проклятія ‘негоднымъ протестантамъ, которыхъ она ненавидла въ глубин души также, какъ и они’,— уврялъ самъ Петеръ Линчъ.

Такимъ образомъ, Анну не удивляло, когда у дверей замка Дали на вопросъ, дома ли мистеръ и миссъ Торнлей, она неоднократно получала отвтъ, что никого нтъ дома.

Знакомство могло прекратиться, но по мр того, какъ бдствіе увеличивалось и приходилось придумывать средства помочь возростающей нужд, благотворительные комитеты все чаще соединяли миссъ О’Флаэрти и ея противниковъ, которые не искали ея, но и не избгали. Они держались холодно и вжливо, какъ люди, совсть которыхъ спокойна.

Какъ-то разъ утромъ Анна встртила ихъ у протестантскаго пастора въ Балліовен. Мене знакомая съ хозяиномъ дома, чмъ англичане, миссъ О’Флаэрти сидла посл засданія немного въ сторон, когда услышала, какъ миссъ Торнлей жаловалась жен пастора на то, что по вечерамъ ей приходится долго ждать брата.

— Дни страшно убавляются,— печально замтила она,— и я боюсь зимы.

Ее остановилъ взглядъ Джона Торнлея, какъ бы напоминающій о присутствіи миссъ О’Флаэрти. Въ экипаж, во время длиннаго перезда черезъ горы, Анна думала объ этомъ взгляд, ясно показавшемъ мнніе Торнлея о ней. Онъ, очевидно, подозрвалъ ее въ сочувствіи его врагамъ, можетъ быть, въ заговор съ авторами анонимныхъ писемъ, сыпавшихся къ нимъ, а, между тмъ, ничто въ манерахъ брата и сестры не говорило, чтобы они искали у нея поддержки или хотя бы добивались ея нейтралитета, на который они имли право разсчитывать. Войдя въ домъ, она увидла на стол письмо отъ Элленъ и Мурдоша Малаши, вертящагося въ комнат, въ ожиданіи новостей. Анна подняла голову, чтобы успокоить его.

— Вс здоровы,— сказала она,— но представьте себ, Мурдошъ, какое странное совпаденіе! Они встртили на берегу моря въ Англіи сестру мистера и миссъ Торнлей и, кажется, подружились съ ней.

— Негодные люди они, эти Торнлей!— замтилъ Мурдошъ, роняя тарелку, чтобы почесать себ въ затылк,— Но какъ это имъ удается быть всюду въ одно время? Не хорошо будетъ для миссъ Элленъ, если она дастъ себя опутать людямъ этой націи, миссъ Анна.

— Я хотла бы быть увренной, что не длается ничего худшаго, кром заговора мистера и миссъ Торнлей, какъ въ Англіи, такъ и здсь,— произнесла Анна съ строгимъ взглядомъ и прибавила:— Знаете вы, гд вашъ дядя, Рыжій Деннисъ? Правда ли, что онъ навсегда покинулъ страну, какъ вы мн сказали?

— Почему я знаю, гд мой дядя съ тхъ поръ, какъ, по приказанію мистера Торнлея, разорили его домъ и оставили семью подъ открытымъ небомъ!

— Да, вы мн говорили, что онъ ухалъ въ Америку?

— А почему бы нтъ?

— Потому что сейчасъ, прозжая мимо его хижины въ Лакъ-На-Ноэль, я видла свтъ въ его дом и слышала голоса.

— О, можетъ быть, тамъ собрались мальчики слушать стихи, мистера Коннора.

— Я надюсь, по крайней мр, что васъ тамъ не было, Мурдошъ: вы знаете, я запрещаю своимъ людямъ участвовать въ тайныхъ обществахъ.

— И хорошо длаете,— замтилъ Мурдошъ, подбирая разсыпанные на полу куски хлба и подавая ихъ госпож, какъ бы для того, чтобы прекратить непріятный разговоръ, она со вздохомъ продолжала чтеніе письма:

‘Вдь, говорятъ иногда, что свтъ малъ, потому что всегда встрчаешь людей, которыхъ зналъ!— писала Элленъ.— Это именно и случилось со мной, къ большому счастію для меня. Скажу вамъ, что я гораздо счастливе теперь, чмъ въ то время, когда писала послднее письмо, не только потому, что Конноръ проведетъ съ нами вс вакаціи, но и благодаря знакомству, совершившемуся съ небольшимъ приключеніемъ. Въ Уайтклифъ-Бай много публики и морской берегъ всегда полонъ гуляющими. Конноръ ненавидитъ это людное мсто и увлекаетъ меня всегда подальше отъ кормилицъ и нянекъ. Мы бесдуемъ и декламируемъ на свобод подъ плескъ морскихъ волнъ. Какъ-то надняхъ мы очень расшалились, Конноръ вздумалъ изобразить мн лекціи Дублинскаго университета. Онъ взобрался на утесъ и оттуда началъ представлять поочередно всхъ профессоровъ и говорилъ столько глупостей, что я чуть не заболла отъ хохота. Вдругъ мы услыхали по ту сторону утеса взрывъ сдерживаемаго смха, какъ бы эхо моего. Конноръ бросился по этому направленію и наткнулся на двушку, сидвшую у подножія его каедры съ большимъ альбомомъ на колняхъ. Она покраснла не мене Коннора и сказала мн:

— Я не хотла подслушивать, но я рисовала здсь и все слышала. Я не могла удержаться отъ смха!— и ей хотлось опять разсмяться, но Конноръ убжалъ, очень сконфуженный, какъ мн показалось.— Правда, что это очень молоденькая двушка,— сказалъ онъ мн посл,— но она такая хорошенькая! Мы встртились на слдующій день, и много разъ посл, всегда съ толпой дтей, но не знали, кто она. Мы, можетъ быть, никогда не заговорили бы съ ней, если бы не увидли ее въ одинъ прекрасный день уговаривающей двухъ маленькихъ мальчиковъ, не хотвшихъ сойти съ большаго камня въ то время, какъ начался приливъ. Она не ршалась сходить за ними, боясь испачкать свое бдное платье, которое она бережетъ точно шелковое или кружевное. Я сдлала знакъ Коннору и черезъ минуту онъ былъ въ вод съ обими мальчиками подъ мышками. Мы втроемъ отвели ихъ къ тетк и дяд, съ которыми она живетъ: это было началомъ нашей дружбы, но мы не сразу узнали ея фамилію. Фамилія ея дяди Майнардъ, а ее вс зовутъ Лесбія, Бабеть или Бэби. Въ первую минуту Пельгамъ былъ недоволенъ. ‘Знаете ли вы, по крайней мр, что это порядочные люди?’ — спросилъ онъ и его пришлось вести на берегъ, чтобы удостовриться, прилична ли наша новая знакомая. Онъ не хотлъ согласиться, что она хороша. ‘Очень обыкновенная’,— объявилъ онъ, а самъ, между тмъ, всегда оказывался на ея дорог. У этой Бабетъ такое мягкое сердце, что она не выноситъ, когда кто-нибудь равнодушенъ къ ней, а такъ какъ Пельгамъ имлъ, повидимому, намреніе устоять передъ ея обаяніемъ, то она была съ нимъ особенно любезна. ‘Вы разв не идете?’ — спрашивала она его, когда мы отправлялись гулять, и, такъ или иначе, Пельгамъ каждый день присоединялся къ намъ. Теперь это дло обычное и онъ катается съ нами на лодк, не заставляя себя просить. Конноръ смется надъ его стараніями быть любезнымъ и Лесбія потшается иногда, но Пельгамъ уметъ отвчать по-своему, хотя онъ не такъ уменъ, какъ Конноръ. Благодаря этому новому вліянію, мальчики начинаютъ цнить другъ друга и мирно жить вмст. И, что интересно, Анна, это то, что мы обязаны этою услугой сестр Джона Торнлея, котораго вы мн такъ смшно описали. Вотъ исторія ихъ семьи, если вы ее не знаете. Ихъ отецъ былъ близкій родственникъ дяди Чарльза, человкъ неосторожный и расточительный, оскорбившій своихъ родственниковъ, мистера и мистрисъ Майнардъ, такъ что они не могутъ слышать его фамиліи, и рады, когда нашу Лесбію зовутъ миссъ Майнардъ, а не миссъ Торнлей. Бдная двушка всегда смущается, когда говоритъ объ отц, но мн кажется, по нкоторымъ словамъ, вырвавшимся у нея, что старшіе брать и сестра отлично поступили. Они принялись за работу, не знаю какую, чтобы поддержать младшихъ дтей, и Лесбія говоритъ о нихъ всегда съ такимъ уваженіемъ и волненіемъ, что у меня является желаніе познакомиться съ ними. У нихъ есть двоюродный ддушка со стороны матери, очень богатый человкъ, предложившій обезпечить ихъ, если они порвутъ вс сношенія съ отцомъ, въ то время еще живымъ, и откажутся носить его фамилію. Они не согласились, такъ какъ отецъ ихъ не сдлалъ, въ сущности, ничего дурнаго, и ршили оставаться независимыми отъ родственника, заставившаго ихъ мать терпть страшную нужду. Они согласились только не отказываться за Лесбію, которой было только десять лтъ, и послали ее къ кузин дда, мистрисъ Майнардъ, написавъ ему, что Лесбіявыскажетъ свое ршеніе, когда будетъ достаточно взрослой, чтобы судить самой. Ддушка ничего не отвтилъ и Лесбія надется, что онъ забылъ объ ея существованіи. Ей не хотлось бы разставаться съ братомъ и сестрой, хотя она признается, что богатство представляется ей заманчивымъ. Я разсказываю вамъ все это потому, что это является связью между нами и Торнлеями и заставило ихъ поселиться въ замк Дали. Дядя Чарльзъ принималъ участіе въ спекуляціяхъ, разорившихъ отца, и поведеніе старшаго сына, въ минуту катастрофы, подало ему мысль, что онъ съуметъ распутать наши дла такъ же искусно, какъ распуталъ свои. Я спросила разъ Лесбію, не было ли это положеніе полезно ея брату, и вдругъ она залилась слезами, протягивая мн письмо сестры, очень уйное и живое, но ясно намекавшее на опасность, ежедневно грозившую, по ея мннію, ея брату. Это всего два или три слова, но они вырвались, очевидно, изъ глубины взволнованнаго сердца. Анна, что это — опасность, заблужденіе, или есть доля правды въ ихъ страх? Я не хочу думать, что это правда, тмъ боле, что миссъ Торнлей пишетъ, что все ваше вліяніе было направлено противъ ея брата. Но я скажу вамъ, что вы должны сдлать, чтобы открыть ей глаза: какъ только вы получите это письмо, позжайте въ 3мокъ Дали съ Петеромъ Линчемъ и пригласите брата и сестру провести нсколько дней въ Ущель Фей, увезите брата насильно, въ случа нужды, и когда они будетъ у васъ, берите ихъ съ собой на вс ярмарки и базары, чтобы ваше лицо и Петера Линча было соединено въ представленіи народа съ лицами англичанъ. Тогда вы мн напишете письмо, которое я могла бы показать Лесбіи, чтобы успокоить ее. Никто не устоитъ передъ вашимъ тройственнымъ союзомъ, если вы исполните это до наступленія короткихъ зимнихъ дней, которыхъ такъ боится, повидимому, миссъ Торнлей’.

X.

Два дня миссъ О’Флаэрти продолжала свои обычныя занятія съ письмомъ Элленъ въ карман и съ сознаніемъ, что она должна исполнить особенно непріятное для нея дло. Не антипатія къ Торнлеямъ останавливала ее, а сознаніе, что она коснется предловъ своего вліянія. Анна О’Флаэрти, царица сердецъ, какъ называли ее вс въ округ, начинала подозрвать, что легче хать по теченію, чмъ противъ, легче порицать тхъ, кто непопуляренъ, чмъ защищать и покровительствовать имъ. А, между тмъ, раздумывать было некогда, и вотъ, какъ-то въ грозу, Анна приказала Петеру Линчу запречь кабріолетъ о трехъ колесахъ. Маленькія служанки уже приготовляли помщеніе для гостей, когда Анна, несмотря на дождь, сама взяла въ руки вожжи, чтобы помшать Петеру Линчу положить конецъ ея путешествію, опрокинувъ ее въ первой трясин.

Уже вечерло, когда она увидла замокъ Дали. Буря пронеслась и заходящее солнце золотило своими лучами деревья и цвты. Анна видла въ этомъ прекрасномъ вечер счастливое предзнаменованіе. Она твердо ршила войти въ библіотеку съ распростертыми объятіями и сразу выразить свое расположеніе и добрыя намренія. Она отворила хорошо знакомую ей дверь, сдлала нсколько шаговъ впередъ и остановилась, точно ее ударили комкомъ снга по лицу.

Миссъ Торнлей сидла у письменнаго стола, заваленнаго бумагами, поглощенная, повидимому, своею работой. Она медленно поднялась съ удивленнымъ видомъ, устремивъ свои срые глаза на нарушительницу ея покоя, и сдлала шагъ на встрчу, не протягивая руки.

Невозможно было взять приступомъ ея дружбу и довріе.

— Я боюсь, что вышло недоразумніе,— сказала она,— вы, конечно, пріхали къ моему брату, а его нтъ дома. Не знаю, могу ли я служить вамъ чмъ-нибудь, но, къ несчастью, я очень занята сейчасъ,— и она бросила взглядъ на письма, разложенныя на стол.

— Да, я вижу и очень сожалю,— возразила Анна, соображая, что не можетъ же она предложить свои услуги, когда ей самой приходится просить о нихъ. Я долго хала, промокла и устала. Могу я отдохнуть немного у вашего огня?

Миссъ Торнлей отодвинула свои бумаги съ печальною покорностью, затмъ придвинула кресло и приказала подать кофе, бесдуя о разныхъ пустякахъ и ни на минуту не выходя изъ своей холодной сдержанности.

— Я боюсь, что ваши письма не будутъ кончены,— сказала, наконецъ, гостья, замтивъ нсколько взглядовъ, брошенныхъ на письменный столъ.

— Это не письма, я переписывала статьи моего брата для Quarterly Review, которыя запоздали. Но все равно, часъ почти уже прошелъ, не стоитъ боле говорить объ этомъ.

Разговоръ немного оживился: Анна положила руку на исписанный листовъ и задала нсколько вопросовъ. Статья очень хвалила книгу объ Ирландіи. Анна читала эту книгу, и она очень не понравилась ей. Она не могла удержаться отъ нкоторыхъ замчаній. Миссъ Торнлей возразила, то разсуждая сама, то ссылаясь на нкоторыя мста въ рукописи, вызывавшія негодованіе миссъ О’Флаэрти. Глаза Бриды Торнлей заблестли, блдныя щеки покрылись румянцемъ. Вдругъ гд-то далеко въ дом пробили часы. Блескъ потухъ въ срыхъ глазахъ, рчь застыла на насмшливыхъ губахъ и выраженіе мучительнаго безпокойства выразилось на всемъ лиц. Анна продолжала говорить, но разговоръ не клеился, миссъ Торнлей отвчала односложно, время шло, четверть часа… полчаса… Брида встала и подошла къ окну, затмъ открыла его и прислушалась.

‘Неужели она проводитъ такъ вс дни?’ — спросила себя Анна и сердце ея сжалось.

— Вамъ темно будетъ возвращаться, — замтила, наконецъ, миссъ Торнлей, когда совсмъ стемнло.

— Ничего! Петеръ знаетъ каждый камешекъ на дорог, но вы позволите мн дождаться вашего брата?

— Ему грозитъ опасность? Вы пришли меня предупредить?— воскликнула Брида, опираясь на спинку кресла. И въ ту же минуту гд-то вдали, такъ тихо, что едва можно было разобрать, раздался выстрлъ.

— Вы слышали?— прошептала миссъ Торнлей.

— Это пустяки, вечеромъ часто слышны странные звуки!

— Но не такіе! Я ни разу еще не слыхала подобнаго. О, отчего Джонъ не возвращается?— и она закрыла лицо обими руками.

Наконецъ-то! Раздались мужскіе шаги по песку и отчетливый мужской голосъ, громко отдающій приказанія, послдовалъ стукъ въ дверь. Миссъ Торнлей сильно покраснла.

— Я съ ума сошла,— сказала она Анн,— и вы были свидтельницей моего безумія. Прошу васъ, не говорите ничего брату о моемъ страх. Ему приходится много разъзжать и онъ бы напрасно мучился, зная, какъ я безпокоюсь.

Анна успла только знакомъ успокоить ее. Миссъ Торнлей бросилась на встрчу брату.

— Ты усталъ? Промокъ, Джонъ?

— Промокъ? Конечно, но мои карманы полны: три письма теб,— изъ которыхъ одно отъ Лесбіи,— и книги, какихъ я никогда не находилъ въ балліовенскомъ книжномъ магазин. Журналъ, которому только шесть мсяцевъ! Разв для этого не стоило промокнуть?

Тонъ былъ веселъ, но въ глазахъ брата и сестры читались другіе озабоченные вопросы и нжные отвты: ‘Ты вернулся? Ничего не случилось?’ — ‘Конечно, ничего, зачмъ ты безпокоишься такъ?’

Торнлей обратился къ Анн, но сестра хотла еще что-то сказать.

— Мн показалось сейчасъ, что я слышала вдали выстрлъ?— спросила она дланно-равнодушнымъ тономъ.

— Да, вроятно, какой-нибудь браконьеръ. Я перескочилъ черезъ заборъ, надясь схватить его за шиворотъ, но никого не видалъ.

— О, Джонъ! Какая неосторожность!

— Какая неосторожность? Вдь, не могли же меня принять за кролика?

Безпокойство снова появилось въ глазахъ Бриды. Избжалъ ли сейчасъ ея братъ смертельной опасности и знаетъ ли онъ это? Анн показалось, что губы его слегка подергивались, она поднялась въ то время, какъ Торнлей говорилъ:

— Я думаю, что это былъ браконьеръ. Во всякомъ случа, этого достаточно съ насъ на сегодня. Нельзя было бы жить, если бы приходилось безпокоиться изъ-за всякаго возможнаго несчастія. Простите, миссъ О’Флаэрти, я пойду освобождать отъ книгъ свои карманы и мнять промокшее платье!

Анна не могла доле оставаться. Пожимая руку миссъ Торнлей, она пригласила ихъ къ себ, но братъ и сестра отказались на-отрзъ, такъ что не было возможности настаивать. Опасность была, очевидно, слишкомъ близка и слишкомъ велика для того, чтобы можно было предупредить ее средствами, которыя совтовала Элленъ. Другой планъ родился въ голов миссъ О’Флаэрти въ то время, какъ она ночью возвращалась въ Ущелье Фей.

XI.

Какъ только затворилась дверь за Анной, Брида Торнлей подошла къ письменному столу, чтобы привести въ порядокъ бумаги, которыя она разбросала въ жару спора, она придвинула въ огню два большихъ кресла и приготовила книги, которыя могли понадобиться вечеромъ Джону. Въ это время мысли Бриды невольно улетли къ прошлому, когда они вмст съ братомъ боролись за жизнь съ той минуты, какъ умирающая мать передала имъ на руки маленькую Лесбію. Какъ они вмст трудились съ этой минуты и сколько мужества, сколько способностей выказалъ ея юный братъ, на котораго Брида мало-по-малу привыкла опираться, когда они были еще вс вмст., прежде чмъ смерть похитила нкоторыхъ членовъ семьи, какъ они наслаждались вмст первымъ пониманіемъ литературы, ученьемъ сообща и первыми успхами Джона, какъ критика! Братъ былъ для нея всмъ, и она знала это. Она не желала иного счастья, какъ только жить съ нимъ, быть ему полезною. Но почему онъ не возвращается? Поздно уже! Онъ, наврное, проголодался!

Брида встала, чтобы позвать его, когда онъ вошелъ съ сверкающими глазами, взволнованный.

— Брида, я долженъ сообщить теб кое-что!— крикнулъ онъ сестр.

Двушка подняла глаза, воскликнувъ съ ужасомъ:

— Ахъ, этотъ выстрлъ! Я такъ и знала!

— Нтъ, нтъ, совсмъ не то, я сказалъ теб то, что зналъ, и, право, ты напрасно такъ мучаешься. Дло идетъ о боле важномъ, касающемся насъ однихъ!

— Такъ, значитъ, это Лесбія? Она поссорилась съ мистрисъ Майнардъ, она кокетничала, неосторожно дала слово и тебя просятъ вступиться?

— Такъ, мысли женщинъ, даже самыхъ умныхъ, сейчасъ же обращаются къ любви и замужству!

— Ахъ, если бы ты прочиталъ послднія письма Лесбіи такъ же внимательно, какъ читала я, ты замтилъ бы возростающее въ ней отвращеніе къ корзин со штопаньемъ!

— Это-то безпокоитъ тебя? Ну, такъ есть другой способъ, кром замужства, избавиться отъ этой скуки. Брида, нашъ ддушка, Джонъ Майнардъ, умеръ.

— Умеръ! Онъ былъ очень старъ! Неужели онъ умиралъ одинъ? Когда это случилось?

— Не знаю точно. Его повренный, Джемсъ Анкеръ, присутствовалъ при его смерти во Флоренціи, куда тотъ вызвалъ его, и онъ-то и пишетъ мн по поводу завщанія.

— Какъ же распорядился онъ своимъ состояніемъ, Джонъ? Умеръ онъ богатымъ или бднымъ? Раздлилъ онъ свое состояніе поровну между всми родственниками, какъ т разсчитывали, за исключеніемъ насъ двухъ, или же оставилъ все на больницу?

— Онъ оставилъ состояніе, значительно большее, чмъ можно было ожидать, и все оно достается одному лицу.

— И теб… теб написалъ повренный?— воскликнула Брида, покраснвъ.

— Да, мн, но не для меня, Брида. Все состояніе ддушки переходитъ къ Лесбіи.

Миссъ Торнлей схватила себя за голову обими руками.

— Я не могу этого понять, Джонъ. Я не могу поврить… Бабетъ, наша бдная Бэби!

— Не такая ужь бдная! Ей не придется теперь штопать чулокъ. Она богатая наслдница.

— Какъ я бы хотла видть ея лицо, когда она узнаетъ эту новость! Семь лтъ мы ее не видали! Джонъ, по крайней мр, разлука кончится теперь, не правда ли?

— Конечно. Мы ея опекуны,ти и я. Это служитъ доказательствомъ того, что ддушка, несмотря на все свое негодованіе, въ душ одобрялъ нашъ поступокъ. Впрочемъ, онъ оставилъ намъ по сто тысячъ франковъ каждому и десять тысячъ франковъ ежегодныхъ, какъ опекунамъ надъ состояніемъ Лесбіи, пока она не выйдетъ замужъ.

— А! плата за попеченія о сестр, о которой мы заботимся съ пяти лтъ! Какая странная фантазія!

— Вроятно, это актъ справедливости, успокоившій совсть старика. Надо принять такъ, какъ онъ сдлалъ. Майнарды, также какъ и мы, получаютъ сто тысячъ франковъ.

— Они будутъ недовольны, что ихъ Сандрильона такъ возвысится надъ ними. Если бы онъ захотлъ и если бы зналъ, сколько благодарныхъ сердецъ могло бы окружать его до конца жизни!

— Это правда, но объ этомъ не слдуетъ думать теперь, когда его уже нтъ въ живыхъ. Мы напишемъ Лесбіи, чтобы она прізжала какъ можно скоре.

— Да, ей будетъ теперь не хорошо въ Уайтклиф. Мистрисъ Байнардъ не проститъ ей, что она похитила состояніе у ея возлюбленныхъ сынковъ! Помнишь, семь лтъ тому назадъ, когда мь ршились разстаться съ ней, какъ я была несчастна?

— Да, конечно, тебя это огорчало боле, чмъ мысль отказать? ея отъ богатства ддушки. Но ты, вдь, никогда не жалла обі этомъ, не правда ли?

— Никогда, до сегодняшняго вечера, даже и посл того, какъ мы узнали о смерти отца въ Канад, съ которымъ не видались, до сегодня… если бы мы не приняли такого ршенія, все громадной состояніе было бы твое. Или если бы онъ призналъ несправедливость своего требованія…

— Это было бы дурнымъ примромъ. Лучше знать, что ршенія безповоротны и что надо терпть вс ихъ послдствія. Если бъ я наслдовалъ это состояніе, я сдлалъ бы нчто, чего ты не одобрила бы…

— Что же?

— Я купилъ бы эту землю у мистера Дали и поселился бы въ Ирландіи.

— Чтобы черезъ три мсяца быть убитымъ гд-нибудь изъ-за забора? Я бы не допустила этого.

— Нтъ, ты. знаешь, что я могу быть упрямымъ при случа.

— А! ты выучилъ меня не завидовать богатству Лебсіи. Впрочемъ, намъ не удастся удержать ее здсь. Теб придется отказаться отъ твоей должности. Не получаетъ ли каждый изъ насъ по сто тысячъ франковъ? Да мы страшные богачи и ты можешь посвятить себя литературнымъ занятіямъ, которыя ты больше всего любишь.

— Все это видно будетъ посл. Первымъ дломъ надо написать Лесбіи и Майнардамъ.

— Да, если мистрисъ Майнардъ узнаетъ первая, бдной двочк придется провести нсколько непріятныхъ минутъ, мн кажется, она была не особенно счастлива у нашихъ милыхъ родственниковъ.

— Должно быть, она вышла не дурна: у нея были прекрасныя каріе глаза, но мн кажется, что твои мн, все-таки, нравятся больше, Брида!

— Мои, на моемъ блдномъ лиц?— и миссъ Торнлей покраснла, точно молоденькая двушка.

— Да, твои, которые мн говорятъ, что я хочу знать. Я не занятъ постоянно, какъ ты, составленіемъ проектовъ будущаго: я счастливъ, живя общими интересами и мыслями съ тобой, и желаю только, чтобы всегда продолжалось такъ же.

— О, Джонъ, я богаче Лесбіи! Я тоже не желаю ничего другаго.

— А теперь я голоденъ,— сказалъ Торнлей.— Спроси чаю, а посл мы напишемъ письма, которыя превратятъ нашу Сандрильону въ принцессу.

— Мы возвстимъ ей о золотомъ плать, волшебной колесниц и хрустальныхъ башмачкахъ, принца же надо подождать, его еще нтъ, да и ей только семнадцать лтъ. Трудно будетъ защитить ее отъ искателей богатства, не раздражая и не оскорбляя ея напрасно, теперь, можетъ быть, съ ней будетъ больше хлопотъ, чмъ въ то время, когда ты взялъ ее, рыдающую, отъ смертнаго одра нашей матери.

— Ну, если мы начнемъ предвидть будущее, то сдлаемся мрачны, а надо чтобы наши письма были полны сочувствія и радости. Нельзя терять времени, почтальонъ скоро придетъ.

Письма были написаны и Брида въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ поселилась въ замк Дали, побжала сама къ оград, на встрчу почтальону, чтобы передать ему письма и поторопить, чтобы онъ не опоздалъ къ балліовенскому дилижансу. Почтальонъ уврялъ въ своей аккуратности и, говоря, уронилъ сумку, такъ что письма разсыпались по дорог. Собирая ихъ, Брида не могла не замтить, что одно изъ писемъ было адресовано въ тотъ же маленькій портъ въ Англіи, куда отправлялись и ея письма. Это письмо было написано Анной О’Флаэрти сейчасъ же по возвращеніи домой и заключало въ себ совтъ Дэрмоту Дали вернуться въ Ирландію. Анна сообщала, какой опасности подвергаетъ онъ своимъ отсутствіемъ англійскаго управляющаго и описывала взволнованное состояніе населенія въ его владніяхъ.

XII.

‘Одно письмо мам, четыре пап и два Бабетъ! Ахъ, ужь и подождетъ же она своихъ въ наказаніе за то, что помшала мн бгать въ саду по дождю!’ — пробормоталъ Вальтеръ Майнардъ, взявъ письма у почтальона у двери.

Онъ раздалъ всю корреспонденцію, а письма Лесбіи сунулъ въ карманъ панталонъ. Двушка цлую недлю не получала извстій и удивлялась молчанію Бриды. Крупная слеза скатилась изъ ея глазъ на тетрадь втораго Майнарда.

— Вотъ изъ-за тебя теперь у меня большое пятно!— крикнулъ мальчикъ со злостью.— Мама, посмотри, Бабетъ плачетъ, какъ настоящее дитя!

Мистрисъ Майнардъ оторвала глаза отъ письма, она казалась немного удивленной и взволнованной.

— Молчи, злой мальчишка! Какъ теб не стыдно такъ мучить кузину Лесбію?— сказала она.— Позови Вальтера брать урокъ.

— Бобъ не виноватъ, — воскликнула Лесбія, успокоенная вдругъ этимъ проблескомъ расположенія.— Но, тетя, разв Вальтеръ долженъ писать сегодня? У меня такъ устали руки водить пальцы Бобби, я лучше чмъ-нибудь другимъ займусь съ Вальтеромъ!— Она приблизилась къ окну, не дождавшись отвта. Мистрисъ Майнардъ снова погрузилась въ чтеніе письма.

‘Мы очень заняты здсь новостью о смерти вашего дяди во Флоренціи,— писала одна изъ ея подругъ.— Говорятъ, онъ оставилъ пять или шесть милліоновъ кому-то изъ своихъ внуковъ или внучекъ. Мы надемся, что рчь идетъ объ одномъ изъ вашихъ мальчиковъ’.’

Пальцы мистрисъ Майнардъ вертли письма, лежавшія на камин. Въ нихъ несомннно заключалась новость, но докторъ Майнардъ ухалъ съ утра на цлый день и не позволялъ никому прни касаться къ своимъ письмамъ. Мать припоминала послднее посщеніе Джона Майнарда, прізжавшаго нарочно въ Уайтклифъ провести у нихъ вечеръ. Кто изъ дтей привлекъ его вниманіе? Она помнила только одно: передъ самымъ отъздомъ старикъ взялъ за подбородокъ Лесбію, двочку лтъ тринадцати, въ то время совсмъ некрасивую, и спросилъ ее: огорчена ли она разлукой съ братомъ и сестрой? У Бабетъ слезы были всегда на-готов, глаза ея, большіе, черные глаза, наполнились слезами, а со старымъ ддушкой начался приступъ кашля. Можетъ быть, онъ не любилъ слезъ. Хорошо, что онъ не видлъ ее недавно, съ тхъ поръ, какъ она такъ похорошла, слишкомъ похорошла! Что, если вс милліоны достанутся ей? Какой ужасъ! Во всякомъ случа, она не сможетъ сказать, что, къ ней были не хороши! Вс деньги, присылаемыя братомъ и сестрой, всегда тратились на нее, за исключеніемъ маленькой суммы, вычитаемой за безпокойство, которое она причиняла. Она не можетъ пожаловаться на ихъ попеченія, сдлавшія ее такъ непохожей на бдную Бриду! Мистрисъ Майнардъ перечисляла въ ум вс достоинства, пріобртенныя племянницей въ ихъ дом: шелковистые черные волосы, тонкая изящная талія, блестящій румянецъ на смугломъ лиц. Сколькимъ она обязана людямъ, воспитывавшимъ ее семь лтъ!

Мистеръ Майнардъ не возвратился къ обду, во время котораго дти всегда страшно шумли, Лесбія старалась обезпечить себ нсколько часовъ покоя.

— Вы, кажется, устали, тетя?— сказала она посл обда.— Поручите мн недльную починку, я буду тихо работать въ старой оранжере, пока вы будете отдыхать, и кончу все къ чаю.

Мистрисъ Майнардъ колебалась, не зная сама почему. Во время всего обда она смотрла на Лесбію, какъ на богатую наслдницу, и не такъ-то было легко, какъ обыкновенно, превратить ее въ Сандрильону. Между тмъ, если это страшное богатства достанется ей, если она обидла Джонни, старшаго сына, покоривъ сердце старика слезами, то не услугой ли ему будетъ, если она заставитъ ее въ послдній разъ длать эту скучную хозяйскую работу? Конечно, да!… О, если бы онъ выбралъ Джонни!… Его мать была бы такъ добра къ Лесбіи! Она подаритъ ей сердоликовую браслетку, на которую, она видла, Лесбія смотрла съ такою завистью у ювелира на углу, и, поднявъ глаза, она благосклонна произнесла:

— Это очень мило, Бабетъ, что ты вспомнила о починк, а такъ какъ мн, вроятно, надо будетъ поговорить съ мистеромъ Байнардомъ, когда онъ вернется, то я буду теб очень благодарна, если ты меня освободишь.

Лесбія пришла въ восторгъ отъ того, что удался ея маленькій маневръ, и побжала за переполненною корзиной, не побранивъ даже Вальтера, взявшаго уже ее въ руки и разронявшаго блье.

— Вы будете вести себя смирно, пока я займусь починкой,— сказала она мальчикамъ умоляющимъ тономъ,— а за это я разскажу вамъ исторію, случившуюся на балліовенской ярмарк, когда нашему двоюродному брату Джону Торнлею чуть не сломалъ руку ирландецъ съ рыжими волосами, хотвшій сбросить его съ лошади.

Въ старую оранжерею можно было попасть только черезъ маленькую комнату, въ которой докторъ Майнардъ принималъ иногда больныхъ. Когда-то украшавшія ее растенія давно засохли и никто никогда не входилъ туда, кром Лесбіи, когда та искала минуту покоя вдали отъ мальчиковъ, которые не смли слдовать за ней черезъ кабинетъ отца. Здсь она готовила уроки учителямъ, котовымъ ея братъ и сестра продолжали платить, здсь же при помощи лентъ и кружевъ придавала своимъ старымъ платьямъ изящный видъ, такъ часто замчаемый Элленъ. Здсь же она мечтала о будущемъ, рисуя его себ въ яркихъ краскахъ первой молодости, особенно съ тхъ поръ, какъ въ мечтахъ ея почти безсознательно представлялась высокая фигура, черные глаза и серьезный видъ Пельгама Дали. Онъ собирался узжать въ Оксфордъ, Конноръ еще не узжалъ, Элленъ тоже, но будетъ уже не то, совсмъ не то! Это будетъ конецъ лта. Наступитъ зима. Вс покинутъ Уайтклифъ, кром Лесбіи, которая останется здсь всегда, всегда и будетъ учить дтей, штопать чулки въ ненастные дни. И вчно одно и то же до тридцати, сорока лтъ, пока она состарится, подурнетъ и покроется морщинами… Это ужасно!

Лесбія уронила рубашку, которую чинила, и, приложивъ лобъ къ стеклу, начала плакать. Корзина, стоявшая рядомъ, потеряла равновсіе и покачнулась. Лесбія протянула руку, чтобы удержать ее, и пальцы ея встртили письма, полученныя утромъ и спрятанныя нарочно Вальтеромъ. Она радостно вскрикнула, распечатывая конвертъ. Видъ почерка Джона испугалъ ее въ первую минуту. Онъ писалъ такъ рдко,— о чемъ пишетъ онъ? Не заболла ли Брида! Она сквозь слезы быстро пробгала строки.

‘Милая сестренка, я рдко пишу теб и утшаюсь тмъ, что ты раньше прочтешь мое письмо, и это очень счастливо, такъ какъ ты легче поймешь мои простыя слова, чмъ вс разглагольствованія, объясненія и поздравленія, которыя строчитъ теб Брида. Ты часто слыхала о нашемъ ддушк Джон Майнардъ, который прізжалъ къ вамъ въ Уайтклифъ четыре года назадъ. Собери твои лучшія воспоминанія о немъ, милая Бабетъ, такъ какъ онъ умеръ и послднія мысли его были о теб. Онъ оставилъ теб все свое состояніе и передъ тобой открывается новая жизнь. Дай теб Богъ прожить ее счастливо и честно, дитя мое!!

‘Ты не можешь сейчасъ понять всхъ послдствій, но самое первое то, что теперь нтъ причины жить намъ врозь. Мы ломаемъ себ голову, Брида и я, придумывая, какъ теб пріхать. А пока мы поздравляемъ тебя отъ всего сердца. И не смущайся мыслью что ты могла похитить у кого-нибудь наслдство ддушки: онъ самъ пріобрлъ свое богатство и имлъ право оставить его послднему ребенку нашей матери, къ которой онъ долго относился какъ къ дочери и на которую ты похожа. Если они встртились на небесахъ посл долгой разлуки, мы думаемъ, Брида и я, что она радуется тому, что онъ сдлалъ. Я пишу Джону Майнарду, объясняя ему все. По одному изъ условій завщанія ты должна принять имя Майнардъ и передать его мужу… если ты выйдешь замужъ, такъ что ты всю жизнь будешь носить имя твоей матери, Лесбіи Майнардъ. Да благословитъ тебя Господь, моя дорогая сестренка.

Любящій тебя братъ,
Джонъ Торнлей’.

Лесбія два раза перечитала письмо, прежде чмъ хорошо поняла его смыслъ, первымъ порывомъ ея была не радость, ни даже удивленіе, а скоре сожалніе о томъ, что минуту назадъ она роптала на Бога, въ то время какъ ей готовилась такая прекрасная будущность. Двушка опустила голову и попробовала поблагодарить Бога, въ голов ея проносились нжныя мысли, полныя умиленія. Какіе подарки она сдлаетъ всмъ, прежде чмъ покинетъ Уайтклифъ! Бархатное платье мистрисъ Майнардъ, новую коляску доктору, а мальчикамъ вс книги съ картинками и вс игрушки, которыя имъ когда-либо хотлось! Въ то время, какъ она обдумывала все это, пробгая письмо Бриды, раздался звонокъ, возвщающій, что чай поданъ, и ей сейчасъ же показалось, что ея надежды исчезаютъ, уступая мсто мене радостной дйствительности. Еще письмо оставалось въ ея корзин, она распечатала: стихи, бросившіеся ей въ глаза, были, конечно, отъ Коннора, онъ одинъ изъ всхъ ея знакомыхъ умлъ такъ хорошо владлъ стихомъ, но вдругъ, взглянувъ на конвертъ, она увидла буквы П. и Д. Неужели это Пельгамъ подумалъ о ней? Двушка покраснла, читая стихи Коннора, она наклонила голову и поцловала иниціалы Пельгама, не зная, что Конноръ взялъ нечаянно конвертъ брата.

Въ ту же минуту горничная открыла дверь и произнесла насмшливымъ тономъ:

— Мистрисъ Майнардъ кланяется миссъ Лесбіи Торнлей и спрашиваетъ, сколько времени она заставитъ себя ждать кушать чай?

Лесбія подняла голову, медленно спускаясь по ступенямъ, ведущимъ въ оранжерею, и ршительно вошла въ столовую, гд ее ожидало недовольство родственниковъ, мысли которыхъ были заняты никакъ ужь не подарками, которые она намревалась сдлать имъ, прежде чмъ покинетъ Уайтклифъ. Ей объявляли войну, она принимала ее.

XIII.

— Слушай, Элленъ, вс хитрости дозволяются, когда любишь. Если ты не умешь воспользоваться паникой, которую навела на отца кузина Анна, и убдить Бабетъ хать съ нами въ замокъ Дали, чтобы самой слдить за безопасностью своего брата, я буду вынужденъ сочинить одно или два письма, немедленно вызывающія ее въ Ирландію.

— А если тамъ она не проститъ теб своего безпокойства о брат?

— Она будетъ безпокоиться о брат! Если бы я считалъ ее способной, я уступилъ бы ее Пельгаму, такъ какъ это былъ бы влюбленный, достойный ея.

— Какой влюбленный можетъ быть лучше тебя, Конноръ?

— А! ты увидишь, увидишь посл. Она, должно быть, больна, такъ какъ не вышла съ этою толпой мальчишекъ и теперь, когда мы узжаемъ…

— Да, мы узжаемъ и я готова прыгать отъ радости, что опять услышу, какъ прохожіе на дорог будутъ мн говорить: ‘да хранить васъ Господь!’ О, какъ я благословляю эти безумные, безсмысленные ужасы моей бдной Анны за то, что они возвращаютъ насъ домой!

— Вотъ такъ дружба! Разсказывайте мн посл этого о женской дружб. А, между тмъ, благодаря мн, отецъ такъ безпокоится о судьб мистера Торнлея, что не можетъ пробыть здсь ни одного лишняго дня. Если бы я не подтвердилъ разсказа о Деннис Рыжемъ!

— Но, Конноръ, ты все не вришь, что есть опасность!

— Я думаю, что Джонъ Торнлей болванъ и что отцу не слдовало покидать Ирландію!,

— Это легко говорить, а когда мама вчно больна и такъ печальна, теперь же она точно приговоренная къ смерти. У меня сердце сжималось, смотря на нее вчера въ то время, какъ мы вс хохотали точно безумные. Настанетъ день, Конноръ, когда ты пожалешь, что вмшался въ это дло!

— Я пожалю сію минуту, если Лесбія не подетъ съ нами Стой, мн кажется, скрипнула калитка въ дом напротивъ! Посмотри же Элленъ, она ли это?

— Да, она и безъ мальчиковъ! Какъ она хороша! Должно быть, у Майнардовъ гости, на ней лиловое шелковое платье клточками, она хочетъ напомнить теб, что не всегда носитъ бдныя платья, о которыхъ ты говорилъ въ стихахъ.

— Она идетъ сюда! Ну, вонъ Пельгамъ бросился отпирать дверь и думаетъ, что она его жалетъ въ Уайтклиф!

— Но у нея вовсе не печальный видъ. Вотъ Пельгамъ впустилъ ее, я иду къ ней на встрчу.

— Иди, а я появлюсь во-время, чтобы проводить ее домой. Я не выношу присутствія Пельгама.

Нельзя было сказать того же о Лесбіи, когда Пельгамъ отперъ дверь, черные глаза обмнялись такимъ взглядомъ, замченнымъ Конноромъ съ площадки лстницы, что онъ со злостью бросился въ свою комнату и началъ швырять во вс стороны щетки и сапоги.

Лесбія покраснла, когда Пельгамъ отворилъ ей дверь, такъ какъ она думала, что онъ уже ухалъ. Она немного затруднялась сообщить свою новость подруг. Несмотря на свою веселость и откровенность, Элленъ иногда удивляла Лесбію, которая была сегодня немного смущена, когда она сла на диванъ, Элленъ воскликнула:

— Что случилось, Лесбія? Вы плакали?— и она слегка прикоснулась пальцемъ къ краснымъ полосамъ подъ хорошенькими глазками Лесбіи.

— Да! У меня была страшная ссора съ теткой. Она такъ сердилась.

— Бдная Бабетъ! Но, вдь, это повторяется каждый день!

— О! даже больше! Она говоритъ, что я змя, а Джонъ и Брида лицемры! На это я отвтила ей такъ, точно все, что накопила въ сердц за семь лтъ, вылилось сразу! Сегодня она раскаивается, хотла бы помириться со мной, но это невозможно,— она наговорила слишкомъ много. Элленъ, я прочла ваше письмо вчера вечеромъ, сейчасъ же посл нашей ссоры. Такъ какъ вы дете въ Ирландію, то не позволитъ ли ваша мама дохать мн съ вами къ Джону и Брид?

— Конечно, какъ разъ объ этомъ же думали и мы съ Конноромъ. Вы навсегда избавитесь отъ вашихъ тирановъ и мы будемъ жить вс вмст. Какое счастье! Ваша новость не хуже нашей, Бабетъ.

— О, у меня есть другія новости, боле важныя, полученныя въ письм изъ Ирландіи. Я сяду на этотъ табуретъ у вашихъ ногъ, Элленъ, и разскажу вамъ все. Вы слушали, вдь, о моемъ ддушк, Джон Майнардъ?

— А! догадываюсь, догадываюсь: онъ умеръ, оставивъ вамъ наслдство, а вы хотите отдать брату, который отказался отъ него изъ любви къ отцу. Это прекрасно, великодушно! Я такъ и ожидала, моя дорогая Лесбія! Если ваши противные родственники хотятъ вамъ помшать отдать должное вашему брату, мы поддержимъ васъ. Вроятно, ссора произошла изъ-за этого?

— Нтъ, я не такъ скора, какъ вы. Я не знаю, можно ли мн отказаться отъ наслдства, и уврена, что ни Джонъ, ни Брида не примутъ его. Вы не знаете ихъ. Вотъ письмо Джона, прочтите!

— Хорошее письмо!— сказала Элленъ, быстро пробжавъ строки,— но все равно вы не можете быть богатой, не раздливъ богатства съ братомъ и сестрой. Со смерти вашей матери они заботились о васъ и они не сдлаютъ несправедливости, отказавъ вамъ теперь!

— Я не знаю. Семь лтъ я не видала ихъ. Брида стара, а Джонъ такъ уменъ, что я боюсь его. Мы будемъ жить вмст, это правда, но вчера вечеромъ, когда я прочитала ваше письмо, самымъ пріятнымъ для меня была перспектива путешествовать вмст съ вами въ замокъ Дали и что вы будете тамъ со мною, чтобы помочь мн. Но вы не вс дете?

— Нтъ вс, за исключеніемъ Пельгама, который узжаетъ въ Оксфордъ сдавать экзамены. Посл этого онъ останется дома, я думаю, разв только папа согласится, чтобы онъ поступилъ въ военную службу, какъ онъ желаетъ. Но мама не хочетъ разставаться съ нимъ, а папа говоритъ о расходахъ. Не знаю, чмъ все это кончится.

— Пора уходить, а то еще скажутъ опять, что я заставляю ждать… Только… не говорите, Элленъ, вашимъ братьямъ о моемъ наслдств: я предпочитаю ничего не говорить, пока не увижу Джона и Бриду.

— Хорошо, вы правы. Если вы откажетесь отъ всего или, по крайней мр, раздлите, то лучше не говорить объ этомъ. По крайней мр, теперь не будутъ говорить о вашихъ бдныхъ платьяхъ, какъ это позволили себ въ стихахъ, надъ которыми я такъ смялась.

— Я думала, что вы не шутите съ нимъ, что вы немного боитесь его.

— Боюсь Коннора? Что вы! Я цлый день насмхаюсь надъ нимъ! Вонъ, я слышу, онъ отворяетъ дверь своей комнаты, чтобы проводить васъ.

— Нтъ, не впускайте его, я не расположена сегодня болтать глупости!— воскликнула Лесбія, подвижное лицо которой внезапно затуманилось.— Мн надо спокойно дойти до дому, безъ разговоровъ.

— Какъ хотите, не бойтесь, я насильно удержу Коннора. Но не плачьте, Бабетъ, когда вы прідете въ Ирландію, я не позволю вамъ больше плакать, Господь хранитъ тамъ всхъ…

Немного солнечнаго свта видла на горизонт бдная наслдница, чувствовавшая себя со вчерашняго дня окутанной золотистою дымкой чуднаго сна. Быть любимою бдной и отдаться богатой любимому человку — какой прекрасный жребій! Она прочла все это въ стихахъ, безпрерывно звучащихъ въ ея памяти. А теперь она знала, что ихъ написалъ Конноръ и что Элленъ смялась надъ ними. Чудное виднье исчезло, какъ и наканун, прозвонилъ звонокъ и надо было скоре спускаться. По крайней мр, хоть это рабство кончится.

XIV.

Только за обдомъ, когда вся семья была въ сбор, Элленъ нашла удобнымъ сообщить проектъ Лесбіи и она чувствовала себя такъ неловко въ присутствіи обоихъ братьевъ, что ея смущеніе породило въ ум мистрисъ Дали множество сомнній о приличіи предложенія.

— Но братъ и сестра одобрятъ ли такой внезапный отъздъ?— сказала она.— Но будетъ ли похоже на то, что мы потворствуемъ непослушанію?

Конноръ и Элленъ въ одинъ голосъ возстали противъ этого предположенія и мать продолжала:

— Кром того, если мы привеземъ съ собой двушку, придется открыть двери ея брату, а, можетъ, быть, это будетъ неудобно?

— Такъ какъ я не думаю, чтобы Джонъ Торнлей остался теперь въ замк Дали, то не знаю, какія неудобства тутъ могутъ быть?

— А я не могу уже быть дружне съ Лесбіей, чмъ теперь,— замтила Элленъ.

— Кром того, мама,— и Пельгамъ облокотился на спинку кресла матери,— мы не должны забывать, что Торнлей родня намъ черезъ дядю Чарльза. Ихъ ддъ, сэръ Францискъ Торнлей, былъ женатъ на вашей тетк.

— Правда. Почему ты знаешь?

— Я нашелъ это въ генеалогіи,— продолжалъ Пельгамъ твердымъ голосомъ.— Надо знать факты и обращаться съ родственниками такъ, какъ должно, каково бы ни было ихъ настоящее положеніе.

— Браво!— воскликнулъ Конноръ.— Если есть въ жилахъ хоть капля старой крови Пельгамовъ, то хорошо это знать, чтобы гордиться: что можетъ быть выше, какъ принадлежать къ нашему роду? Какъ это дикари, окружающіе замокъ Дали, не изъявили своего почтенія нашему родственнику въ четвертомъ колн!

— Тише, Конноръ, тише,— сказалъ Дэрмотъ Дали, кладя руку на плечо любимаго сына, между тмъ какъ мистрисъ Дали, повернувшись къ Пельгаму, прочла въ его черныхъ глазахъ выраженіе, заставившее немного сжаться ея сердце.

— Я не думала, что ты такъ расположенъ къ подруг Эліенъ,— сказала она въ полголоса.— Мн кажется, ты не одобрялъ этой дружбы?

— Я былъ неправъ,— отвтилъ онъ безъ колебаній.

— Но мн, кажется, что Анна жаловалась на Торнлеевъ,— продолжала мать, обращаясь къ мужу.

— Лишній поводъ хорошо принять ихъ,— отвтилъ тотъ.— Аргументъ неопровержимый. Анна не любитъ Торнлеевъ, вы же напишете имъ любезное письмо и привезете сестру, это элементарное правило.

Мистрисъ Дали слегка покраснла. Горькія замчанія, съ которыми мужъ обращался къ ней рже, чмъ прежде, не встрчали прежней холодной сдержанности. Дэрмотъ Дали увидлъ, что огорчилъ ее, и сказалъ сейчасъ же:

— Длайте какъ хотите, Элеонора, такъ будетъ лучше во всхъ отношеніяхъ.

— Я устала, — слабо произнесла она, — и хотла бы отдохнуть. Пусть Элленъ длаетъ какъ хочетъ, я даю мое полное разршеніе, только я бы желала, чтобы у нея было поменьше воображенія, чтобы она не придумывала мн вчно новыхъ затрудненій.

Семья разошлась, но Дэрмотъ Дали былъ пріятно пораженъ, когда Пельгамъ взялъ его подъ руку, чтобы пройтись по морскому берегу. Вниманіе старшаго сына къ отцу было такъ рдко, что тотъ охотно отказался отъ своей обычной прогулки около Пуналенъ, чтобы пройтись по уединенной дорожк, излюбленной Пельгамомъ.

Дэрмотъ Дали инстинктивно выказывалъ весь блескъ своего ума и краснорчія, занимая молодаго человка, все боле робвшаго и уходившаго въ свою скорлупу.

‘Совершилъ онъ какой-нибудь проступокъ, въ которомъ не сметъ признаться?— спрашивалъ себя отецъ, такъ какъ разговоръ, несмотря на вс усилія, не клеился.— Конноръ длаетъ мн признанія всегда черезъ полчаса посл прізда, этотъ же откладываетъ, можетъ быть, до послдней минуты’.

— Отецъ,— нершительно произнесъ, наконецъ, Пельгамъ,— я думалъ…

— Слава Богу, дитя мое! Откройся мн, какъ длаетъ Конноръ, я не люблю тайнъ!

— Тайнъ!— воскликнулъ удивленный Пельгамъ,— у меня нтъ тайнъ.

— Слава Богу, такъ кончай то, что ты началъ.

— Я думалъ только, что не къ чему такъ торопиться въ Оксфордъ и что я могъ бы немного поздне сдать экзамены, чтобы проводить васъ и пробыть недли дв, три въ замк Дали.

— Благодарю, Пельгамъ. Я отлично понимаю тебя. Ты хочешь насколько возможно облегчить матери возвращеніе, и ты правъ.

Даже если это представитъ нкоторыя неудобства для твоихъ экзаменовъ, ты не пожалешь объ этомъ.

Отчего Пельгамъ не пришелъ въ восторгъ отъ такого сердечнаго одобренія? Оттого, что молодой человкъ зналъ, что побуждающіе его мотивы не такъ безкорыстны и не такъ проникнуты сыновними чувствами, какъ это думалъ его отецъ.

XV.

— Безпокойство за безпокойствомъ, но я предпочитаю безпокоиться изъ-за неаккуратности почты, чмъ изъ-за твоего поздняго возвращенія домой по вечерамъ,— говорила Брида Торнлей брату, встрчая его у калитки сада нкоторое время спустя посл посщенія Анны О’Флаэрти.— Я не понимаю, отчего нтъ писемъ ни отъ Лесбіи, ни отъ Майнардовъ.

— Потому что почтальонъ расшибся надняхъ, а новаго еще не наняли, такъ что письма лежатъ на почт. Почтмейстеръ говетъ въ Сентъ-Патрик, а ни его жена, ни дти не знаютъ ни слова по-англійски. Людямъ знакомымъ они позволяютъ выбирать самимъ свои письма, и я, можетъ быть, подкупомъ добился бы такой же милости, но Петеръ Линчъ, пришедшій за письмами своей госпожи, сказалъ что-то по-ирландски почтмейстерш и ея добродтель устояла передъ соблазномъ.

— И ты вернулся съ пустыми руками?

— Какъ видишь, а, между тмъ, я увренъ, что на прилавк, рядомъ со сверткомъ свчей, лежала связка писемъ съ нашимъ адресомъ. По не могъ же я перескочить черезъ прилавокъ, схватить Петера Линчъ за шиворотъ и силой завладть корреспонденціей.

— Это ничего, разъ письмо здсь. А то ужь я вообразила, что Лесбія больна. Я успокоюсь совсмъ только тогда, когда она будетъ съ нами. До сихъ поръ меня удовлетворяла невозможность ея прізда, но это время прошло. Кстати, замтилъ ты старуху въ красномъ плащ, высовывавшую сейчасъ голову изъ-за ограды? Я не видла, какъ она пришла. А! я вижу ее опять! Это старая Молли Малаши, одинъ изъ бичей моего существованія, но я никакъ не могу избавиться отъ нея. Миссъ О’Флаэрти упрекала ее, зачмъ она проситъ милостыню у нашихъ дверей, а она отвтила, что надо же пощипать египтянъ.

— А, это мило! Спроси, что ей надо, и прогони ее.

— Прогони самъ, если ты думаешь, что это такъ легко! Я желалъ бы знать, чего она потребуетъ отъ тебя?

— Сейчасъ узнаемъ.

Джонъ медленно направился къ оград, между тмъ какъ Брида нагнулась надъ бордюромъ изъ посаженныхъ еще мистрисъ Дали фіалокъ, за которыми двушка заботливо ухаживала. Иногда до нея доносился издали голосъ брата и рзкій визгъ старухи, она видла даже, какъ костлявая, морщинистая рука опустилась на руку Джона и онъ не оттолкнулъ ее. Какое торжество готовилось для нея! Брида начала смяться, увидавъ возвращающагося брата.

— Ну-съ, признавайтесь! Сколько вы дали: пять франковъ? четыре, не мене трехъ, я ручаюсь!

— Ни копйки.

— Джонъ, ты прибгаешь къ какой-нибудь низкой увертк, чтобы провести меня. Я видла ея руку на твоей и она кланялась, благодаря тебя за что-то. Что общалъ ты ей?

— Ничего, повторяю теб, или, точне, около трехъ часовъ моего времени. Я не могъ отказать ей.

— Объяснись, пожалуйста.

— Повидимому, извстный бродяга, прозванный Рыжій Деннисъ, сынъ этой старой колдуньи.

— Ты же знаешь это, такъ какъ выгналъ этого Денниса изъ его дома.

— Потому что онъ возмущалъ всю округу. Я никогда бы ничего не достигъ, если бы онъ остался здсь.

— И ты согласился, чтобы онъ вернулся? Я бы отдлалась отъ старухи какою-нибудь мелкою монетой, но ты шутишь?

— Я ни на что не согласился, кром какъ повидаться съ нимъ. Онъ вернулся къ матери умирающимъ отъ голода и нужды, какъ она говоритъ, и желаетъ сообщить мн свднія, могущія мн быть полезными.

— Измнить своимъ, слдовательно! Джонъ, я бы не стала связываться съ такимъ человкомъ.

— Мн это самому не нравится, но, когда живешь среди заговоровъ, неблагоразумно пренебрегать возможностью различить друзей отъ враговъ.

— И этотъ Деннисъ придетъ сюда?

— Какой наивный вопросъ! Его убили бы, если бы только узнали, что онъ иметъ сношенія со мной. Я общался повидать его въ его прежнемъ жилищ на краю болота у подножія Лакъ-и-Норъ. Это совершенно уединенное мсто.

— Я пойду съ тобой,

— Чтобы защитить меня отъ полумертваго съ голода бродяги? Кажется, вы на полагаетесь на храбрость вашего брата, сударыня.

— Почемъ знать, что онъ не приведетъ съ собой полдюжины разбойниковъ?

— Откровенно говоря, я уже видлъ его и онъ держалъ себя со мной такъ, что не можетъ теперь войти въ сношенія съ прежними своими товарищами. Если бы ты видла его какъ-то вечеромъ, когда онъ на дорог остановилъ меня, умоляя выслушать,дрожа, какъ осиновый листъ, боясь собственной тни, ты бы…

— Пожалла несчастнаго отъ всего сердца.

— И страну, производящую такихъ заговорщиковъ, которые не остаются даже врными другъ другу!

Презрніе, звучавшее въ словахъ брата, сжало сердце Бриды.

— Я очень рада, что мы не вынуждены оставаться здсь,Джонъ,— сказала она.— Нездорово въ нравственномъ отношеніи жить среди людей, которые не нравятся.

Они дошли до конца террасы, повернувъ, они увидали экипажъ, нагруженный багажомъ, въ которомъ сидли три человка.

— Гости къ миссъ О’Флаэрти, вроятно,— сказала Брида,— дв дамы и одинъ мужчина. Они полетятъ въ озеро, если кучеръ будетъ продолжать такъ же быстро спускаться. Настоящій ирландскій экипажъ, посмотри!

Телжка только что въхала въ узкую улицу между двумя рядами хижинъ у подножія замка. Какой-то человкъ стоялъ у двери своей хижины, онъ издалъ пронзительный крикъ и уцпился сзади за телжку, продолжая кричать, черезъ минуту экипажъ былъ окруженъ и задержанъ толпой мужчинъ, женщинъ и дтей, взбиравшихся на колеса, подножки и остановившихъ лошадей. Невозможно было различить, происходили ли эти крики отъ радости, или отъ боли.

— Я посмотрю, что тамъ такое!— крикнулъ Джонъ.

Сестра медленно послдовала за нимъ. Брида оказалась около толпы, прежде чмъ поняла, что происходитъ. Здсь она замтила, что посреди толпы въ телжк стояла молодая двушка и протягивала окружавшимъ ее об руки, которыя пожимали вс руки и цловали вс губы, имвшія возможность приблизиться. Гд. видла она эту стройную талію и распущенные по плечамъ золотистые волосы? Лицо было обращено въ противуположную отъ нея сторону. Она точно видла передъ собой богиню плодородія въ аллегорической колесниц Амура.

Но вотъ толпа разступилась, пропустивъ другую молодую двушку. Сердце Бриды застучало и въ ту же минуту раздался голосъ, какъ бы отголосокъ ея прошлаго, и дв нжныя руки обвились вокругъ ея шеи.

— Брида, ваша Лесбія, ваша маленькая Бабетъ возвращается къ вамъ! Я сейчасъ же узнала васъ, также какъ и Джона, и не могла ждать доле!

Брида не понимала и не видла ничего. Но Джонъ протолкался къ телжк и нсколько минутъ спустя былъ въ замк, гд представивъ сестру миссъ Дали, пріхавшей съ братомъ Конноромъ.

Все объяснилось запозданіемъ писемъ. Мистеръ и мистрисъ Дали, не найдя экипажа въ Балліовен, ршились ночевать въ гостиниц, тогда какъ Конноръ, Элленъ и Лесбія похали въ первой попавшейся телжк, чтобы приготовить все къ завтрашнему прізду родителей. Въ дом была страшная суматоха въ то время, какъ Брида, держа Лесбію за руку, съ улыбкой на губахъ слушала рчь Коннора къ собравшейся толп, общающую всмъ помощь и благоденствіе теперь, когда его отецъ возвращался жить среди нихъ.

Въ настоящую минуту запасы въ замк Дали были недостаточны, чтобы удовлетворить ожиданія всхъ, имвшихъ когда-то обыкновеніе разсчитывать на сытный обдъ въ кухн. Но въ добромъ желаніи недостатка не было и Брида не безъ досады замтила, какая перемна совершилась внезапно въ служанкахъ, обучить которыхъ ей стоило такихъ трудовъ.

— Конечно, я накрою сегодня столъ такъ, какъ мистеръ Конноръ привыкъ, подамъ красиво украшенныя кушанья, картошку въ мундир, посреди стола поставлю большую чашу съ пуншемъ, а по бокамъ бутылки съ виски. Онъ сейчасъ же почувствуетъ себя дома!

— Поскоре только, милая Кэти, вамъ никто ничего не скажетъ сегодня! Я побгу по всему дому, чтобы снять чехлы и блыя занавски. Надо, чтобы голубой, желтый и красный атласъ радовалъ глаза миссъ Элленъ!

Элленъ точно обезумла отъ радости и обгала съ Конноромъ каждый уголокъ дома и сада, не замчая, что она могла обидть тхъ, кто были здсь чужими.

Лесбія поочередно подходила то къ Брид, то къ Элленъ, и не могла не смяться надъ забавными воспоминаніями Коннора.

Насталъ, наконецъ, вечеръ, усталые путешественники легли спать и Брида съ облегченіемъ вздохнула, оставшись вдвоемъ съ Джономъ въ библіотек, но старой привычк, они молча расхаживали взадъ и впередъ по комнат и ни тотъ, ни другая не торопились идти отдыхать.

— Она гораздо красиве, чмъ мы думали, не правда ли?— спросила, наконецъ, Брида.

— Я, кажется, и не думалъ объ этомъ. Вотъ настоящая дочь боговъ, высокая и божественно-прекрасная!

— Но, милый Джонъ, она меньше меня и цвтъ лица у нея бронзовый, точно гроздь итальянскаго винограда.

— Ахъ, да, Лесбія! Но я думалъ, что ты говоришь о другой!

— Ты находишь миссъ Дали красиве Лесбіи?

— Я же не слпой!

— Ну, а я… я не знаю, но я предпочитаю немного побольше достоинства и выдержки въ молоденькой двушк. Какъ она бгала цлый вечеръ съ своими рыжими волосами, растрепанными по плечамъ!

— Это условно. Разв не достоинство эта атмосфера прозрачной чистоты, окружающая ее?

— О! ты превосходишь меня. Мягкія и робкія манеры моей маленькой Лесбіи привлекательне для меня.

— Врно, Лесбія очаровательне. Та — лучъ солнца, чуждый очарованій. И я не знаю почему, но чувствуешь себя презрннымъ эгоистомъ, занятымъ самимъ собой, въ присутствіи этой великой и простой чистосердечности. Хочется сойти съ своего пьедестала, и не знаешь, какъ это сдлать.

— Какъ многое ты замтилъ, я же думала только о Лесбіи. <испорчено>ли скоро будутъ для насъ никто.

Джонъ не былъ убжденъ, чтобы это увреніе доставило ему большое удовольствіе.

XVI.

Наступилъ второй день посл прізда послднихъ путешественниковъ и въ дом начала водворяться тишина. Анна О’Флаэрти только что ухала съ Петеромъ Линчемъ, женщины, сбжавшіяся со всхъ сторонъ, чтобы взглянуть на миссъ Элленъ, начали расходиться по домамъ, чтобы варить къ ужину плохую картошку послдней уборки. Мистрисъ Дали и Брида медленно расхаживали по аллеямъ сада, миссъ Торнлей едва удерживала на губахъ новость, пришедшую только утромъ и доставлявшую ей больше удовольствія, чмъ все наслдство Лесбіи: Джона приглашали быть редакторомъ большаго журнала, его литературная карьера обезпечивалась отнын. Гордостью и радостью блестли глаза сестры.

Лесбія просидла все утро въ комнат съ братомъ и сестрой немного утомилась отъ множества полученныхъ наставленій и нравоученій, когда побжала съ Элленъ въ бывшую классную. Она отступила назадъ, отворивъ дверь: ея подруга была одна и погружена въ свои мечты.

— Да, они ушли, — сказала Элленъ, смясь надъ разочарованнымъ видомъ Лесбіи.— Они ждали такъ долго, что впали въ мрачное настроеніе, и я прогнала ихъ обоихъ.

— А! значитъ, намъ можно будетъ спокойно поговорить!— замтила Лесбія, мужественно преодолвая свою досаду.

— Вы думаете?— спросила Элленъ, уже отвернувшись къ окну.

— О, если вы предпочитаете мечтать, я ухожу.

— Нтъ, нтъ, я рада, что вы здсь, но я не въ расположеніи разговаривать. Конноръ и я, если мы разговариваемъ, то трещимъ, какъ сороки, но затмъ намъ нужно время, чтобы обдумать свои мысли. Сію минуту я хочу одного — видть, какъ солнце закатывается за Лакъ-и-Норомъ. Я такъ давно не видала!

Солнце заходило медленно, точно понимало чувства двушки, когда оно исчезло, Элленъ съ довольнымъ вздохомъ обернулась къ подруг, начавшей смяться, показывая ей пальцемъ черезъ окно на мистрисъ Дали и миссъ Торнлей, продолжавшихъ заниматься цвтами.

— Вонъ Брида говоритъ обо мн съ вашею матерью!— сказала она.

— О васъ?

— Да! Разв вы забыли то, что я разсказывала вамъ въ Уайтклиф о моемъ наслдств?

— Я вовсе не забыла, но такъ какъ я никому не говорила, то ждала, что вы мн скажете, чмъ ршили вашъ братъ и сестра.

— Раздлятъ ли они со мной наслдство, да?… О, Элленъ какъ мало вы знаете ихъ! Деньги для нихъ не имютъ значеніе, но они находятъ, что такому большому состоянію нельзя найти сейчасъ же употребленіе. Джонъ скажетъ мн, что я сама не знаю, чего хочу, если я предложу ему взять мое наслдство.

— Вашъ братъ?

— Я не жила съ нимъ съ тхъ поръ, какъ была совсмъ маленькой, и онъ гораздо старше меня.

— Я думала, онъ мн показался такимъ старымъ!

— Онъ ни старе, ни серьезне, чмъ слдуетъ,— сказала Элизабетъ, немного оскорбленная.

— Конечно, я согласна, потому что онъ англичанинъ! Но вотъ папа и онъ выходятъ изъ кабинета. Какъ папа потягивается! Онъ радъ, что покончилъ съ длами! Вашъ братъ начнетъ опять, я уврена. Но я помшаю ему не давать покоя пап, хотя онъ и англичанинъ и упрямъ!— Она бгомъ спустилась внизъ, спша избавить отца отъ скучныхъ длъ, какъ часто длала прежде, когда Рунъ завладвалъ имъ. Но Джонъ Торнлей былъ боле опасный противникъ, чмъ управляющій-ирландецъ. Онъ ни слова не скатъ, когда Элленъ взяла подъ руку отца, и отвтилъ низкимъ поклономъ на ея радостный кивокъ, поднявъ глаза, чтобы лукаво похвалить его за талантъ молчать, Элленъ была удивлена, прочтя на его лиц заботы и безпокойство, которыя не могли проистекать изъ его собственныхъ длъ, находящихся теперь въ блестящемъ положеніи. Она, все-таки, сказала, улыбаясь:

— Мистеръ Торнлей, вы не лишите меня этой маленькой прогулки съ отцомъ въ первый вечеръ, который мы проводимъ здсь вмст?

Джонъ Торнлей ничего не отвтилъ. Его глаза остались устремленными на сэра Дали.

— Еще минуту, — произнесъ онъ.— Я очень дорожу моимъ свиданіемъ съ Деннисомъ Малаши и желалъ бы отправиться одинъ, можетъ быть, это западня, какъ вы говорите, но я думаю иначе и мн кажется, я узнаю тамъ важныя вещи,— я предпочелъ бы отправиться самому на его зовъ.

— Ну, ну, побольше спокойствія, я взялся за это и на этотъ разъ предпочитаю, чтобы вы доврились моему знанію окружающаго меня населенія.— А когда Торнлей хотлъ еще настаивать, Мэрмотъ Дали принялъ авторитетный тонъ, который рдко появлялся у него.

— Къ тому же, какое значеніе можетъ имть для васъ свиданіе съ Деннисомъ Малаши, разъ вы должны насъ покинуть въ скоромъ времени?

Эти слова напомнили Торнлею, что его роль въ длахъ замка Дали кончилась и что дальнйшее настаиваніе будетъ граничить съ назойливостью. Джонъ покраснлъ слегка. Элленъ почувствовала, что онъ разсердился, и замтила:

— Предоставьте на этотъ разъ пап, мистеръ Торнлей, прошу васъ, онъ находится теперь въ моей власти, а если натворитъ глупостей, я разбраню его. Я лучше распоряжаюсь, чмъ вы, неправда ли, папа?

Невозможно было устоять передъ сердечнымъ тономъ Эллеи Джонъ Торнлей и не пытался даже и направился домой, между тмъ, какъ Элленъ нжно обвила обими руками руку отца.

— Вы теперь въ моихъ рукахъ, папа! Посмотрите вокругъ. Несмотря на вс усовершенствованія этихъ хорошихъ англичанъ страна не измнилась и мн хочется разцловать вс камни старыхъ домовъ, благодаря ихъ за то, что они остались на своихъ мстахъ. Если бы мы только начали желать все устроить и усовершенствовать, то нашему труду не было бы конца!

— Хорошо сказано! Правда, настанетъ конецъ и старымъ граблямъ, и старымъ домамъ и даже ирландцамъ. Мы обратимся въ развалины вс вмст и ничего отъ насъ не останется. Такъ, по твоему?

— Я не это хотла сказать, папа, вы сами знаете. Я сказала вамъ тайну. Величайшая радость моего прізда та, что я снова нашла васъ! Я знаю, что не вы жили въ новомъ маленькомъ домик тамъ, но теперь вы общаете не скрывать отъ меня, ни малйшей заботы, ни самой маленькой! Вы всегда говорили, что я буду вашею помощницей, когда выросту. Теперь, такъ какъ мистеръ Торнлей уходитъ, я хочу занять его мсто.

— Какъ хочешь, дорогое дитя, но если со мной случится что-нибудь, то знай, что Пельгамъ не найдетъ лучшаго и боле полнаго совтника, чмъ молодой Торнлей. Я очень радъ, что онъ пробылъ здсь достаточно долго, чтобы изучить страну.

— Но съ вами ничего не случится, папа! Поймите меня хорошенько: единственное, чего я желаю на свт, это идти всю жизнь рука объ руку съ вами, и мы примемся за дло, чтобы также длать свои усовершенствованія. Мы воспользуемся добрыми совтами кузины Анны.

— Анны? Да, я поду къ ней обдать и ночую у нея.

‘Ахъ, если бы я могла хать съ нимъ!— думала Элленъ, стоя на берегу озера и смотря вслдъ отцу, вскочившему на лошадь.— Какъ онъ хорошъ, и какой у него здоровый видъ! Я хотла бы слдить за нимъ шагъ за шагомъ до самаго Ущелья Фей’.

XVII.

Вечеръ принадлежалъ Лесбіи. Никогда, кажется, замокъ Дали не видалъ такого веселья и оживленія. Молодежь смялась и разговаривала въ полголоса въ то время, какъ Брида играла на рояле длинную сонату, потомъ Лесбія и Пельгамъ пли дуэтомъ нмецкія псни. Элленъ помогала матери ложиться спать, мистрисъ Дали находилась въ нервномъ состояніи и безпокоилась объ отсутствіи мужа.

Поздно было, когда Элленъ вышла изъ комнаты матери. Она общала сама осмотрть вс двери и замки, приведенные заботливостью Торнлеевъ въ лучшее состояніе, чмъ были прежде. Въ то время, какъ двушка сходила внизъ, ей пришла въ голову мысль прогуляться немного при свт луны, выплывавшей на горизонт. Небо было усяно звздами и озеро сверкало подъ ея лучами точно серебристая пелена. Въ ближайшемъ куст плъ дроздъ. Элленъ слышала издали звучныя ноты псни Лесбіи: ‘Прости, прости!’ Она хотла повернуть домой, когда чей-то голосъ произнесъ шепотокъ у самого ея уха:

— Тс… миссъ Элленъ, тс… Ради Бога и Его святой Матери, выслушайте меня. Умирающій хочетъ проститься съ вами.

Въ ту же минуту чья-то рука опустилась на плечо двушки. Она не отступила, не крикнула, такъ какъ хриплый голосъ былъ знакомъ ей съ дтства, и, повернувшись, она нисколько не была удивлена, увидавъ передъ собою старую Молли Малаши, дрожавшую, растерянную, едва говорившую, но чувствовавшую себя въ саду замка Дали такъ, какъ будто она имла право входить въ него.

— Сегодня вечеромъ, Молли!— воскликнула Элленъ.— Вы хотите, чтобы я шла на деревню сейчасъ? Это умирающій? Не могу ли я дождаться завтрашняго утра? Подите со мной, я дамъ вамъ все, что вамъ нужно сегодня.

— Васъ, миссъ Элленъ, нужно, слово изъ вашихъ устъ. Уже пошли за священникомъ и нельзя терять ни минуты. О, миссъ Элленъ! вы всю жизнь будете безъутшны, если не послушаетесь меня сегодня.

— Я позову Коннора.

— Васъ, васъ зовутъ, васъ одну, и нельзя терять ни минуты. Ради Бога пойдемте, дорогое дитя!

Старуха схватила Элленъ за руку и повлекла ее къ калитк съ такою силой и быстротой, какой нельзя было ожидать отъ нея. Двушка содрогалась при мысли, что увидитъ смерть сейчасъ же посл веселья, и ни одной мысли о собственной опасности не шевельнулось въ ея голов. Сколько разъ Анна О’Флаэрти отправилась также неожиданно на зовъ умирающаго, чтобы выслушать! его послднюю волю.

— Далеко это, Молли? На другомъ конц деревни?— прошептала она съ безпокойствомъ, увидавъ, что они миновали ближайшій рядъ хижинъ и очутились въ уединенномъ мст, всходившемъ на болото. Здсь въ тни у самой стны ждала пустая телжка, человкъ пряталъ свое лицо за шеей лошади.

Молли побжала къ нему, длая знаци Элленъ, чтобы она слдовала. Двушка колебалась, немного смущенная, но еще не чувствуя серьезнаго безпокойства, пока ее не схватили дв сильныя ₍руки и не закутали ей лица плащомъ. Она поняла, что ее сажали. въ телжку, другія руки держали ее и лошадь быстро понеслась,внизъ по дорог. Прежде чмъ Элленъ успла стащить плащъ и позвать на помощь, хижины были далеко и они възжали въ трясины на востокъ отъ замка. Ея крики заглушила рука старой Молли, хриплый голосъ которой раздавался у ея уха:

— Тс… миссъ Элленъ, тс… Или мы будемъ вынуждены спустить васъ съ телжки и тотъ, кто ждетъ васъ, умретъ, не увидавъ васъ. Рискуя собственною жизнью, мы пріхали сюда, чтобы избавить васъ отъ самаго тяжелаго горя, которое васъ постигнетъ, и вы не струсите, когда отецъ нуждается въ васъ?

— Мой отецъ!— воскликнула Элленъ.— О, Молли, нтъ, нтъ, никто не могъ сдлать ему зла! Вы не посмли бы прикоснуться ко мн, если бы знали…

— Когда я вамъ говорю, что мы рискуемъ своею жизнью за него и за васъ! Съ нимъ случилось несчастье и несчастные преступники пришли позвать меня, когда увидали, что случилось. Я сдлаю для него все, что мн позволятъ сдлать. Вы будете не одни, дорогое дитя, я буду тамъ, а къ утру придетъ священникъ, за нимъ уже пошли. Несчастная случайность! Если бы пришелъ тотъ, кого ждали, ему не надо было бы ни священника, ни друзей.

— Я не понимаю… не понимаю…— повторяла Элленъ, задыхаясь.— Вы говорите, папа зоветъ меня? Онъ раненъ? Отчего мы демъ такъ тихо? Зачмъ вы меня держите? Пустите меня выйти, изъ телжки и бжать… бжать!…

— Лошадь несется галопомъ, дорогая моя, не слышите вы разв, какъ мальчикъ погоняетъ ее, когда слезы не прерываютъ его голоса? Облокотитесь на меня и выплачьтесь хорошенько, чтобы имть силы вынести часы, которые настанутъ.

Элленъ не плакала больше и мучительное безпокойство увеличилось, когда она почувствовала, что лошадь убавила шагу, телжка остановилась. Молли накинула опять свой плащъ на голову двушки, которую вынули изъ телжки и перенесли черезъ какую-то ограду, Элленъ слышала, какъ щелкнулъ засовъ, и очутилась на ногахъ на порог полуразрушенной хижины, съ которой снята была крыша. Звзды сіяли на небесахъ и при свт фонаря, прицпленнаго въ камню на стн, Элленъ увидала отца, лежащаго у ея ногъ, блднаго, какъ смерть, и съ искривленными отъ боли чертами лица. Она съ крикомъ бросилась къ нему.

— Папа, папа, что случилось? Взгляните на меня! Скажите что-нибудь f

Сдвинутыя брови расправились и выраженіе безконечной любви изобразилось въ открывшихся глазахъ. Усиліе заговорить было замтно, но, вмсто словъ, на губахъ показалась струя крови. Элленъ громко застонала.

— Тише, дитя, тише!— прошептала старая Молли, внезапно появившаяся около нея.— Тише! Не заставляйте его говорить. Онъ не въ силахъ много говорить, пусть онъ бережетъ свое дыханіе, чтобы спасти душу, когда придетъ священникъ. Сядьте на землю и положите его голову къ себ на колни, ему будетъ хорошо. Не видите вы разв, что онъ легче дышетъ? Онъ улыбается вамъ своею прекрасною, нжною улыбкой.

— Доктора!— воскликнула Элленъ.— О, Молли, я останусь здсь одна, а вы сходите за докторомъ. Какъ вы не подумали объ этомъ раньше?

— Что тло, которое до наступленія дня станетъ холоднымъ и неподвижнымъ, въ сравненіи съ душой, которая будетъ жить въ раю или горть въ аду цлую вчность! На колняхъ, въ намять того, что онъ сдлалъ для меня и для моихъ, я вымолила его душу у тхъ, кто былъ въ отчаяніи отъ случившагося несчастія, но которымъ надо было спасать собственную жизнь. Я получила разршеніе послать за священникомъ, если онъ будетъ еще живъ къ утру, и пріхала за вами по собственному желанію, но это все, что я могла сдлать!

— Мама… Конноръ!

— Да тише! Смотрите, что вы длаете,— и нахмуренныя брови опять сдвинулись,— я привела васъ сюда, чтобы вы шептали ему святыя молитвы и помогли тихо скончаться. Я думала, у васъ хватитъ мужества при такой любви, какъ ваша!

— Но что могу я сдлать,— о! что сдлать, чтобы онъ не такъ страдалъ?

— Помочите ему губы виномъ,— сказала Молли, подавая небольшую стклянку,— и, можетъ быть, онъ опять откроетъ глаза и улыбнется вамъ.

Элленъ послушалась, нжно вытирая блдный лобъ, уже покрытый холоднымъ предсмертнымъ потомъ. Умирающій не могъ глотать, но губы его сдлались мене сухи, черты лица немного покойне, и когда Элленъ наклонилась, чтобы опять смочить его губы, положивъ ему въ руку маленькій крестикъ изъ слоновой кости, подаренный ей Анной и который она всегда носила на ше, руки слабо удержали его и несчастный слегка улыбнулся. Даже боле чмъ улыбнулся, онъ прошепталъ нсколько словъ. Элленъ наклонилась, чтобы разслышать.

— За другаго,— шепталъ онъ,— какъ онъ, за другаго… это хорошо… посл безполезной жизни… Хорошо… какъ онъ!

Раненый мучительно задыхался и продолжалъ съ большимъ трудомъ:

— Я простилъ, не забудьте этого. Скажите это Пельгаму и Коннору. Смерть назначалась не мн, но мн по дломъ. Скажите Джону Торнлею, что мое мсто было здсь сегодня вечеромъ, а не его. Я радъ, что онъ не пришелъ!…

Онъ произносилъ слова медленно и съ большими разстановками, но Элленъ показалось, что голосъ его, вмсто того, чтобы ослабнуть, окрпъ и выраженіе лица стало замтно покойне.

— Если ты увидишь его… это невроятно… но если увидишь… скажи ему, что я. простилъ его передъ смертью… Я виноватъ въ его покушеніи… Къ счастью, ему не удалось сдлать то, что онъ хотлъ… еще большее преступленіе!…

— Вы знаете, кто это сдлалъ?— спросила Элленъ, содрогаясь.

Отецъ отвтилъ лукавою улыбкой. Онъ заговорилъ снова посл долгаго молчанія:

— Твоя мать будетъ счастлива съ Пельгамомъ… Не всегда достаточно любить… Она, впрочемъ, пожалетъ обо мн…

Часъ или два прошли въ молчаніи, прерываемомъ такими отрывочными фразами. Молли стояла на колняхъ въ углу хижины, читая молитвы, ‘чтобы отогнать злыхъ духовъ’,— шепнула она Элленъ, которая дрожала бы во всякое другое время, но теперь она была выше всякаго страха. Звзды одна за другой загорались на небесахъ и Элленъ казалось, что он смотрятъ на нее съ сожалніемъ по мр того, какъ втеръ усиливался и члены умирающаго холодли.

— Только ноги пока холодны, — сказала Молли, закутывая тло раненаго въ старый плащъ.— Наступаетъ день и онъ скоро получитъ помощь, лучшую и необходимйшую изъ всхъ. Они сказали, что священникъ на разсвт принесетъ ему святое причастіе. Дорогое дитя, мы спасли его душу, потому что сохранили до сихъ поръ его жизнь. Съ восходомъ солнца съ меня снимется моя клятва и вы можете посылать за кмъ хотите. Онъ слышитъ еще, но уже не замчаетъ насъ. Такому сильному и здоровому человку, какъ его милость, надо не мало времени, чтобы умереть, даже если въ его тл сидитъ пуля. Горе несчастному, всадившему ее туда!

Звзды гасли, тнь въ углахъ хижины разсивалась и дневной свтъ начиналъ наполнять ее. Сэръ Дали, повидимому, спалъ и Элленъ начала умолять Молли сходить еще разъ въ замокъ Дали, чтобы предупредить о несчастій, когда раздались такъ давно ожидаемые шаги и кто-то спросилъ, есть ли кто-нибудь въ хижин.

Элленъ залилась слезами: ужасная дйствительность предстала передъ ней. Ночью она не разъ задавала себ вопросъ, онъ ли это спитъ послднимъ сномъ при свт звздъ, теперь она сознавала, что сидитъ у изголовья отца, злодйски убитаго. Слезы спасли ея разумъ, он упали на лобъ отца, открывшаго глаза и увидавшаго священника, которому Молли только что открыла дверь, и великая радость изобразилась на его лиц..

Элленъ знала священника, хотя онъ былъ изъ дальняго прихода по ту сторону горъ, но она нсколько разъ видала его у Анны О’Флаэрти, она взяла его за руку, объясняя ему сквозь слезы случившееся. Священникъ около двухъ часовъ былъ разбуженъ мальчикомъ, сказавшимъ, что умирающій ожидаетъ святаго причастія въ полуразвалившейся хижин около болота замка Дали, такъ что онъ думалъ, что встртитъ нищаго, внезапно заболвшаго въ покинутомъ жилищ. Нельзя было терять времени и глаза сэра Дали выражали нетерпніе. Элленъ поддерживала на плеч голову отца въ то время, какъ священникъ длалъ наскоро свои приготовленія и посылалъ мальчика, сопровождавшаго его, за докторомъ, между тмъ какъ Молли отправилась въ замокъ. Начался послдній обрядъ, несчастной плачущей двушк казалось, что двери небесныя разверзались передъ ея отцомъ, такъ что и она послдуетъ за нимъ и покинетъ міръ, въ которомъ онъ занималъ для нея всегда первое мсто. Какъ остаться, когда онъ уходилъ!

Наступило утро и хижина начала наполняться, Торнлей съ сестрой пріхали первыми, Конноръ еще до разсвта отправился на рыбную ловлю, а Пельгамъ остался около матери, которую не ршились привести на мсто происшествія. Какъ только сдлалось очевиднымъ, что умирающаго нельзя перенести, Бридапохала за мистрисъ Дали, такъ что Эленъ и мистеръ Торнлей ухаживали вдвоемъ за раненымъ въ продолженіе получаса. Онъ большею частью находился въ сознаніи и былъ въ состояніи произнести нсколько словъ. Элленъ почти завидовала тмъ взглядамъ, которые устремлялъ отецъ на Джона Торнлея. Онъ не узналъ его сразу, но когда память вполн вернулась къ нему, внезапный порывъ радости какъ бы освтилъ черты, уже искаженныя приближающеюся смертью.. Всю жизнь двушк представлялся умирающій отецъ съ этимъ ореоломъ славы. Онъ сдлалъ знакъ Джону, чтобы тотъ приблизился. Элленъ наклонилась, чтобы слышать: она не хотла проронить ни одного его слова.

— Вы видите, я хорошо сдлалъ, что пришелъ сюда самъ вчера вечеромъ,— сказалъ умирающій.

Сильное волненіе изобразилось на лиц Торнлея.

— Вы спасли мн жизнь,— произнесъ онъ.— Пуля предназначалась мн, вы здсь вмсто меня.

— Къ счастью, — возразилъ сэръ Дали, улыбаясь, — я никогда не придавалъ себ большаго значенія, а у васъ еще цлая жизнь впереди.

— Но если вы угадали опасность, зачмъ похали вы одни?

— Я никогда не былъ трусомъ, это я смло говорю. Я сдлалъ много зла, пренебрегалъ многими обязанностями, какъ часто говорила мн Анна, но я не могъ допустить, чтобы другой поплатился вмсто меня за мои ошибки.

— Кажется, вы легче говорите,— замтилъ Джонъ, — не будемъ терять драгоцнныхъ минутъ. Нтъ ли у васъ какихъ предположеній, указаній, которыя могли бы навести насъ на слдъ убійцы? Такое ужасное преступленіе не останется безнаказаннымъ, ручаюсь вамъ.

— Преступленіе никогда не останется безнаказаннымъ, кара неизбжна. Смя приноситъ плоды, также какъ и мои ошибки, и мои безумія.

Покойное лицо сдлалось опять взволнованнымъ и онъ говорилъ, повидимому, съ большимъ трудомъ. Торнлей наклонился къ нему.

— Одного слова довольно,— прошепталъ онъ,— если вы знаете, не уносите съ собой тайны!

Умирающій не отвтилъ на вопросъ, а сказалъ:

— Пельгаму, сыновьямъ… помогите…

— Моя жизнь будетъ всегда въ услугамъ тхъ, кого вы покидаете,— произнесъ Джонъ, наклоняясь.

— Не заставляйте его больше говорить!— воскликнула Элленъ.— Не видите вы разв, что каждое слово причиняетъ ему страданіе? Онъ мене страдалъ минуту тому назадъ! Зачмъ вы приблизились? Не могли вы его оставить въ поко съ закрытыми глазами, какъ онъ лежалъ до вашего прихода?

Вмсто отвта, Джонъ поднялся съ полу и началъ складывать сзади Элленъ подушки и платки, привезенные Бридой, чтобы она могла опереться.

— Не упрекайте меня за эти немногія слова,— сказалъ онъ.— Я не побезпокою его больше, если не нуженъ буду ему самому. Вы не можете жаловаться, такъ какъ вамъ выпало счастье быть съ нимъ въ то время, какъ мы спали.

‘Счастье!’ Это слово тронуло Элленъ и, поднявъ глаза, она прочла во взгляд молодаго англичанина истинное горе, проникшее до глубины ея сердца.

Одинъ за другимъ прізжали остальные: мистрисъ Дали съ Пельгамомъ, затмъ Конноръ съ докторомъ. Съ каждою минутой отчаяніе и ужасъ возростали, не трогая, впрочемъ, души, стоящей передъ вратами вчности и оглядывавшейся иногда какъ бы для того, чтобы бросить взглядъ, полный сожалнія, на остающихся сзади. Послднее слово, послдній взглядъ относились къ Анн О’Флаэрти, пріхавшей только за полчаса до смерти. Мистрисъ не могла боле владть собой и зарыдала, припавъ къ мужу, она представляла рзкій контрастъ съ Элленъ, точно окаменвшей. Рука умирающаго слабо пошевелилась, чтобы приблизить голову жены къ своей голов на подушк, затмъ, устремивъ на Анну торжествующій взглядъ, онъ сказалъ:

— Она, между тмъ, любитъ меня, Анна… Она, все-таки, любила меня.

Онъ прошепталъ еще нсколько словъ.

Минуту спустя Джонъ Торнлей приблизился и осторожно приподнялъ голову, покоившуюся на плеч Элленъ.

— Мы можемъ отвезти его теперь въ замокъ, — сказалъ онъ.— Мы не причинимъ ему боли.

XVIII.

Когда надъ семействомъ неожиданно обрушивается несчастіе, часто случается, что кто-нибудь изъ присутствовавшихъ и принимавшихъ участіе въ гор допускается вдругъ въ священный кругъ дружбы, тогда какъ другіе остаются вн, хотя они такъ же огорчены и такъ же сочувствуютъ. Въ замк Дали такъ было съ Бридой Торнлей. Джонъ имлъ случай проявить сочувствіе и сокровища нжности, таившіяся въ его сердц. Общее горе сблизило Джона съ Лесбіей и Брида оказалась одинокой, брошенной, лишней въ ту минуту, когда исполнялись вс ея прежнія желанія. Она упрекала себя за то, что чувствовала это, съ ожесточеніемъ шагая по алле на берегу озера, точно попирая ногами свои эгоистическія мысли. Взоры всхъ были устремлены на Элленъ, болвшую со дня смерти отца и въ первый разъ выходившую изъ дому, опираясь на руку сэра Чарльза Пельгама. Джонъ и Лесбія находились тутъ же, слдя за ней вмст съ другими. Брида быстро отвернулась и начала подниматься по террасамъ сада. Достигнувъ послдней ступени, она почувствовала, что щеки ея мокры отъ слезъ.

Невольно посл слезъ явилась улыбка. Смшно было скорбть самой о судьб старой двы, счастливой, полезной, довольной, и если въ глубин души она съ горечью чувствовала пустоту, все боле и боле образовывавшуюся въ ея искреннихъ привязанностяхъ, то она слышала божественный голосъ Того, Кто говорилъ одинокимъ сердцамъ: ‘Я стою у двери и стучу!’ Брида овладла собой и направилась къ дому.

Джонъ шелъ какъ разъ ей на встрчу.

— Я иду домой,— крикнула она,— трава въ алле сырая.

— Мы можемъ пройтись немного по дорог и вернуться черезъ огородъ.

— Почему?

— Потому, что миссъ Дали и сэръ Чарльзъ сидятъ еще на террас, и я не хочу безпокоить ихъ.

— А тхъ, которые находятся въ питомник, тоже не надо безпокоить? Кажется, мн пора начать мою роль опекунши.

— Нтъ, нтъ, Лесбія только что вышла изъ дому. Она все утро провела со мной. Конноръ не будетъ говорить ей глупостей на другой день посл похоронъ отца.

— Можетъ быть, но Бабетъ не такъ грустна, какъ онъ, а она изъ числа тхъ женщинъ, которыя не забываютъ и никогда не даютъ забывать другимъ, что он имютъ право на то, чтобы за ни! мы ухаживали.

— Полно, полно, ты слишкомъ строга. Мн кажется, маленькая Бабетъ показала много здраваго смысла и хорошихъ чувствъ во время этой грустной недли, и проектъ, который она предложила мн, не глупъ и осуществимъ, кажется.

— А! вы обсуждали проектъ?

— Проектъ Лесбіи. Если бы мой, то ты знаешь, я бы сначала сообщилъ его теб. Не будь ревнива, Брида. Борьба, которую мы вынесли вмст, привязала насъ неразрывно другъ къ другу, и если ты противупоставишь твое veto намреніямъ Лесбіи, мы оба откажемся отъ нихъ, хотя, говоря правду, идея эта мн нравится, особенно потому, что она даетъ мн возможность исполнить новый долгъ, тяготющій на мн.

— Новый долгъ или новое чувство?

— Не будемъ спорить о словахъ, я сказалъ: новый долгъ.

— Ты правъ, разскажи мн планъ маленькой Бабетъ.

— Вотъ онъ. Ты знаешь, что вчера посл чтенія завщанія сэръ Чарльзъ, сыновья и я провели день за разборкой печальнаго положенія длъ. Ложась вчера спать, я не видлъ другаго выхода для несчастной семьи, какъ разлука и зависимость. У нихъ ничего не остается, а мы знаемъ, каково это, Брида.

— Они не могутъ очутиться въ такомъ же положеніи, въ какомъ находились мы, покинувъ Абботъ Торнлей, сыновья окончили образованіе или почти!

— Ты хорошо длаешь, прибавляя: почти, но этого достаточно, чтобы помшать имъ обратиться къ кому-нибудь другому и самимъ намъ быть имъ дйствительно полезными.

— Это грустно, но ты помнишь, Джонъ, какъ мы часто говорили, что насъ спасло именно то, что мы не разсчитывали ни на кого, ни на какія обманчивыя надежды.

— Мы восторжествовали, Брида, но другіе погибали рядомъ съ нами.

— Ахъ, Джонъ, не касайся этой раны. Она сочится еще кровью.

— Я знаю. Но для того, чтобы понять другъ друга, я долженъ сказать теб то, что у меня въ голов.

— Продолжай, я знаю теперь, что сердце у тебя нжне, чмъ у меня. Перейдемъ къ проекту безъ всякихъ предисловій.

— И такъ, Лесбіи, кажется, очень нравится этотъ домъ и эта страна.

— Или комплименты Коннора Дали. Твоя жизнь была два раза въ опасности здсь. Лесбія не проводила здсь ни одной зимы.

— Зимы не лишены прелести. Однимъ словомъ, ей нравится красивый пейзажъ и она предлагаетъ, такъ какъ квартира нужна, нанять замокъ Дали на ея счетъ, что позволитъ семейству, которое не можетъ больше жить здсь, поселиться въ другомъ ихъ дом, на гор, съ доходомъ, боле или мене достаточнымъ для существованія. Конноръ можетъ окончить курсъ въ Дублин и слушать курсъ юридическихъ наукъ, тогда какъ старшій братъ, неглупый и способный, по-моему, будетъ управлять имніемъ. Сэръ Чарльзъ дастъ, конечно, взаймы немного денегъ, если я соглашусь остаться здсь нкоторое время, чтобы сообщать ему о ход длъ.

— О Джонъ! Взяться опять за управленіе! Отказаться отъ редакторства новой газеты и отъ литературной карьеры, составлявшей предметъ нашей гордости!

— Я не откажусь ни отъ газеты, ни отъ дохода, который она мн обезпечиваетъ. Я не такъ безкорыстенъ. Но большая часть работы можетъ производиться здсь, надо только здить черезъ каждые два или три мсяца въ Лондонъ. Во время сезона Лесбія захочетъ пожить тамъ. Мн представляется это очень удобоосуществимымъ.

— Но зачмъ ты станешь изводить себя работой для людей, которыхъ ты едва знаешь и которымъ ничего не долженъ?

— Ничего не долженъ? Брида, я долженъ объяснить теб это. Не знаешь ты разв, какъ я настаивалъ на моемъ свиданіи съ Деннисомъ Палаши и что сэръ Дали непремнно пожелалъ похать вмсто меня? На собственную смерть онъ пошелъ. Пуля, убившая его, назначалась мн. Какъ же не принять хоть отчасти на себя заботы и отвтственность, лежавшія на немъ?

— Я не знаю… онъ не думалъ, что умретъ.

— Я человкъ не сантиментальный, но невозможно провести такой ночи, какую я провелъ у изголовья сэра Дали, такъ чтобы она не произвела впечатлнія. Когда онъ сказалъ: ‘вы видите, я хорошо сдлалъ, что пришелъ’, онъ устремилъ на меня: взглядъ, котораго я не забуду во всю жизнь. Эта мысль какъ будто облегчала ему смерть. До тхъ поръ я считалъ его за дурака, теперь…— Джонъ остановился, его голосъ дрожалъ. Брида опиралась на его руку и они шли молча. Темница затворялась передъ нею и Дали длались тюремщиками. Брида попытала сдлать еще одно слабое усиліе.

— А Лесбія?— спросила она.— Разумно ли оставлять ее постоянно въ обществ двухъ молодыхъ людей безъ состоянія?

— У Лесбіи боле здраваго смысла, нежели ты думаешь. Она забавляется съ Конноромъ Дали, не придавая значенія его комплиментамъ. Она говоритъ слишкомъ откровенно для этого. Что кажется старшаго, который очень красивъ, они, какъ мн кажется, совсмъ не сходятся. Нтъ, я спокоенъ въ этомъ отношеніи.

‘Естественно, такъ какъ опасность неминуема. Мужчины всегда слпы!’ — подумала Брида.

Джонъ продолжалъ:

— Вотъ мсто, гд я въ послдній разъ видлъ сэра. Дали, когда онъ садился на лошадь. Миссъ Дали только что взяла съ него тогда общаніе, что онъ будетъ съ нею гулять каждый вечеръ, пока будутъ лунныя ночи. Мы послдніе разговаривали съ нимъ.

Мы, уже мы… Такъ долго это мы принадлежало Брид!

Она продолжала идти молча.

— Ты ничего не говоришь, Брида, — сказалъ Джонъ, приближаясь къ дому.— Помни, что ршеніе зависитъ отъ тебя. Они имть права на меня, но твои выше ихъ. Лесбія знаетъ это. Если ваше намреніе поселиться здсь теб не нравится, о немъ больше не будетъ рчи.

— Среди людей, которые ненавидятъ насъ!— воскликнула Брида.

— Да, это правда. Обдумай хорошенько вс невыгоды. Кровъ Лесбіи не соблазняетъ тебя, скажемъ, въ такомъ случа, ршительное ‘нтъ’ и возвратимся къ нашему плану путешествовать въ теченіе года, прежде чмъ окончательно поселиться гд-нибудь. Мы мечтали о поздк въ Римъ въ то время, когда путешествіе на Луну было столько же правдоподобно. Я поговорю съ Лесбіей.

Брида глубоко вздохнула. Не достаточно ли она боролась, страдала, несла бремя другихъ? Не иметъ она разв права отдохнуть, избравъ жизнь по своему вкусу, лучшую, можетъ быть, для тхъ,юго она любила, къ кому было привязано ея сердце?

‘Я стою у двери и стучу!’ — та же фраза, которую она слышала въ саду подъ тнью елей. Самъ Богъ возвщалъ ей, что только жертва могла открыть ей двери. Она бросила бглый взглядъ на величественный замокъ Дали, никогда не вызывавшій ея восторговъ, затмъ, ршивъ сразу выпить горькую чашу, она остановилась передъ ршеткой, опустивъ руку на плечо брата.

— Джонъ,— сказала она,— ты дурно понялъ меня. Мн надо время, чтобы ршиться. Ты знаешь это. Я хорошо обсудила вопросъ, и если я имю голосъ въ этомъ дл, я ршаю остаться. Многое можно сказать за проектъ Лесбіи.

— Правда, дорогая Брида? Это твое мнніе? Я въ восторг.

Его лицо просіяло. Брида принесла свою жертву.

‘Я вхожу въ этотъ домъ совсмъ другою, чмъ вышла изъ не го,— думала она.— Это новая страница въ книг моей жизни, которую надо учиться читать’.

Брида Торнлей въ этотъ день не одна въ замк Дали чувствовала значеніе новаго положенія. Капитанъ Пельгамъ, старшій сынъсэра Чарльза, пріхалъ съ отцомъ въ Ирландію на похороны дяди, и если бы глаза всхъ обитателей замка Дали не были съ грустью обращены въ другую сторону, они не могли бы не замтить, что страшное несчастіе, поразившее семейство Дали, а также его печальныя послдствія заставили вспыхнуть чувства, которыя уже давно Мармадукъ питалъ къ своей кузин Элленъ. Въ то время какъ сэръ Чарльзъ и ея мать возвращались съ прогулки, Элленъ быстро скрылась въ свою комнату, точно виноватая. Сэръ Чарльзъ прошелъ въ библіотеку, взволнованный и озабоченный.

— Ну, Мармадукъ, дитя мое,— сказалъ онъ, цодходя къ сыну,— я радъ, что засталъ тебя одного. Я только что говорилъ съ твоею кузиной Элленъ, бдная двочка такъ подавлена, такъ грустна, что я думалъ ободрить ее, сказавъ, что она можетъ надяться на будущность, на которую она не иметъ права разсчитывать.

— Какъ, папа, вы сказали ей то, что я доврилъ вамъ вчера вечеромъ, между тмъ какъ я самъ еще ничего не говорилъ ей?!

— Я проложилъ теб пути и ты долженъ быть благодаренъ, такъ какъ знаешь, что я не люблю браковъ между двоюродными… и, къ тому же, подобная партія… для моего старшаго сына!

— Она выслушала васъ? Могу я надяться?

— Конечно, она выслушала меня и ты можешь быть увренъ, что я представилъ ей вс преимущества положенія и твои заботы о ней. Но напрасно я говорилъ, я думаю, что она никогда не подумаетъ о теб. Это не моя вина и не твоя. Ты предлагаешь ей хорошій англійскій домъ и хорошаго мужа, если она больше любитъ здшнюю грязь, противъ этого ты ничего не можешь подлать. Это доказываетъ только, дитя мое, что это неподходящее дло и что не такая хозяйка можетъ наслдовать твоей матери въ Пельгамъ-Курт.

— Тмъ не мене, папа, я сердитъ на васъ за то, что вы вмшались въ это дло, она будетъ на-сторож теперь и мн нельзя будетъ сказать ей ни слова.

— О, въ другой разъ длай самъ свои дла. Я хотлъ помочь теб, а ты неблагодаренъ и недоволенъ. Наконецъ-то звонятъ къ обду и грустный день почти конченъ.

Мистрисъ Дали въ первый разъ появилась за столомъ въ траур. Посл приступа отчаянія, возбудившаго опасенія за ея разумъ, она овладла собой и скрыла свое горе подъ покровомъ обычной сдержанности, не умя, впрочемъ, вполн скрыть глубину своего огорченія. Ея глаза постоянно какъ бы говорили: ‘можетъ ли быть горе, подобное моему горю?’ — не допуская ни тни возраженія.

Лесбія съ горечью ощутила на себ ея ледяную сдержанность. Когда она вошла съ букетомъ изъ фіалокъ въ рукахъ и сердцемъ, переполненнымъ великодушныхъ надеждъ сохранить друзьямъ ихъ наслдственныя владнія, мистрисъ Дали едва протянула ей руку, не поднимая глазъ, бдная двушка почувствовала себя отвергнутой, покинутой въ то время, какъ Джонъ бесдовалъ съ сэромъ Чарльзомъ о длахъ въ амбразур окна.

Элленъ сидла на табурет у ногъ матери, увренная, что самъ Мармадукъ не посметъ осаждать ее въ этой крпости. Иногда она нжно гладила руку матери, не получая никогда ни малйшаго отвта. Джонъ при вид этого, наконецъ, нетерпливо проворчалъ что-то, а сэръ Чарльзъ замтилъ, что его молодой родственникъ не совсмъ внимательно относится къ разговору. Конноръ, по обыкновенію, сидлъ сзади Лесбіи съ распухшими еще отъ слезъ глазами, ища утшенія въ расположеніи, въ которомъ она не отказывала ему и которое она съ удовольствіемъ простерла бы и на Пельгама, но тотъ былъ поглощенъ длами. Онъ сидлъ около письменнаго стола, читая, разбирая и молча разрывая бумаги. Въ недлю онъ постарлъ на десять лтъ. Но скоро онъ поднялъ голову, такъ какъ вс вышли изъ гостиной. Только Лесбія молча складывала одну за другой бумаги, которыя онъ скомкалъ.

— Я не знаю, почему онъ хранилъ вс мои письма изъ колледжа, — неожиданно произнесъ онъ.— Я никогда не писалъ ему ни одного слова, могущаго доставить ему минуту удовольствія. Въ послдній разъ, когда я оставался одинъ съ отцомъ, мы плохо поняли другъ друга и онъ былъ огорченъ моею сдержанностью. Я не могу не возвращаться безпрестанно къ этому воспоминанію. Если бы не это, я могъ бы оплакивать его такъ же, какъ Конноръ и Элленъ. Понимаете вы мое чувство?

Лесбія была застигнута врасплохъ и не могла повторить ему тхъ общихъ мстъ утшенія, которыми усыпляла горе Коннора.

— Знаете ли,— прошептала она,— то же было и со мной! Я не могла плакать, когда умеръ мой отецъ. Я не любила его такъ, какъ должна бы была, когда онъ хотлъ поцловать меня, я прятала лицо.

— Значитъ, вы меня понимаете, жалете меня?

— Да.

— Я не сказалъ бы этого никому, кром васъ, но такъ какъ я пользуюсь вашимъ расположеніемъ, то и могу все вынести: вы сдлали мн боле добра, чмъ я считалъ возможнымъ.

— Правда? Какъ я счастлива!

Вдали послышались шаги Джона. Лесбія вырвала свои руки у Пельгама. А когда она засыпала въ эту ночь, ей казалось, что она слышитъ еще эхо его словъ: ‘вы сдлали мн боле добра, чмъ я считалъ возможнымъ’.

XIX.

— Я не знаю, какъ помстимъ мы ихъ въ ‘Орлиномъ Гнзд’,— говорилъ Джонъ Лесбіи, посл осмотра будущей резиденціи мистрисъ Дали.— О’Рунъ привелъ въ разрушеніе весь домъ, кром тхъ комнатъ, которыя они занимали. Только въ этой стран возможно построить подобное зданіе на краю свта и затмъ дать ему развалиться. Было бы лучше, если бы они просто поселились въ какомъ-нибудь дом въ Балліовен. Я сказалъ это вчера Пельгаму, предупреждая его о состояніи крыши въ ‘Орлиномъ Гнзд’.

— Джонъ, вы не были такъ жестоки! Заставить Дали жить въ маленькомъ городишк! Они будутъ счастливе въ развалившейся башн на собственной земл. Здсь, по крайней мр, на нихъ смотрли когда-то какъ на царей и царицъ!

— Прекрасное достоинство среди груды обвалившагося кирпича! Не увлекайся, пожалуйста, подобнымъ вздоромъ!

— Я не увлекаюсь, я всегда такъ думала. Много прежде, чмъ я увидла Дали, еще когда я штопала чулки на ступенькахъ бывшей оранжереи у дяди Майнардъ, я часто сожалла, что Торнлей ничмъ не прославились въ исторіи, а всегда желали принадлежать къ знатному роду.

— Мечты, достойныя пансіонерки, но немного глупыя для тхъ, кто перешелъ періодъ этого существованія!

— Ты страшно жестокъ и прозаиченъ, Джонъ. Я желала бы скрыть отъ тебя вс свои мысли, когда ты въ такомъ настроеніи: въ это время чувствуешь себя, какъ птичка, которая ударяется объ стекло и падаетъ раненая.

— О, Лесбія, Лесбія, это не твои мысли. Кто ихъ авторъ?

— Я думаю это, Джонъ, но, кажется, это сказала Элленъ Дали въ тотъ вечеръ, когда ты отказался отпустить старуху, которая не хотла отвчать на допрос объ убійств сэра Дали. Она пришла въ мою комнату разсерженная на тебя и цлые полчаса ходила взадъ и впередъ, ея глаза сверкали. Я бы не узнала ее.

— Я видлъ, какъ сверкаютъ ея глаза.

— А затмъ она залилась слезами, призывая отца. Брида услыхала наши голоса и увела Элленъ. Она сказала мн, что лучше, если бы я не спорила.

— О чемъ же вы спорили?

— О теб, конечно. Я не могла не защищать тебя, когда на тебя нападали, я напомнила ей, что ты не жалешь себя, работая для нихъ, и сказала все, что сэръ Чарльзъ писалъ по этому поводу въ своемъ послднемъ письм.

— Меня это занимаетъ лично, какъ дло, тутъ нтъ никакой заслуги. Но что касается того, чтобы употребить мое ничтожное вліяніе въ этой несчастной стран на защиту убійцъ ея отца, то ты можешь передать миссъ Дали, что этого я не сдлаю, проси она меня хоть десять разъ.

— Она не думаетъ, чтобы они хотли убить ея отца!

— Да, правда, убить хотли меня, а моя жизнь ничего не отбитъ.

— Элленъ Дали этого не думаетъ и никто не думаетъ теперь, когда ты имешь здсь положеніе.

— Теперь, когда я опекунъ миссъ Лесбіи Майнардъ съ ея двумя стами тысячъ дохода, ты права. У насъ съ тобой положительно непрактическій умъ. А, между тмъ, необходимо просмотрть смты для передлокъ въ ‘Орлиномъ Гнзд’. Но куда же он длись? Ты не знаешь, Брида?— прибавилъ онъ, обращаясь къ сестр, которая вошла въ ту минуту, когда Лесбія удалилась.

— Я видла, какъ Пельгамъ Дали вышелъ съ какою-то бумагой въ рукахъ. Онъ былъ, повидимому, въ дурномъ настроеніи. Ахъ, мистеръ Джонъ, ваша вторая семья разорившихся сиротъ мене покладиста, чмъ первая, но и вы тоже слишкомъ церемонны. Когда намъ надо было длать что-нибудь непріятное, то, бывало: налво маршъ!— и надо было слушаться команды. И такимъ образомъ мы справились съ длами. Пари держу, что ты хочешь поселить Дали въ этихъ казармахъ!

— Я не знаю, гд достать необходимыя для передлокъ деньги, но достать необходимо. Вс хотятъ, вдь, поселиться въ ‘Орлиномъ Гнзд’.

— У мистрисъ Дали два желанія: угождать старшему сыну и жить въ дом, принадлежавшемъ мужу. Бдная женщина! Она не давала ему покою въ дом, пока онъ былъ живъ, а теперь считаетъдолгомъ печально оставаться тамъ, гд онъ могъ быть счастливымъ.

— Во всякомъ случа, ты не можешь обвинить мистрисъ Дали въ томъ, что она ирландка, и избавиться, такимъ образомъ, отъ своего раздраженія.

— Я не нахожу ее отъ этого благоразумной. Если бы можно было оставить друзей въ поко, пока они живы, и потомъ…

— Забыть ихъ посл смерти?

— Нтъ, но разумно жалть ихъ. Во всякомъ случа, они не будутъ больше надодать намъ своими сожалніями. Дали ухали.

— Какъ, ухали?! Лесбія разыграла роль хозяйки?

— Нтъ, я не думаю, но молодой Дали гордъ, онъ не можетъ помшать намъ жить въ его дом, но не хочетъ оставаться въ немъ съ нами вмст. Они приняли приглашеніе миссъ О’Флаэрти и ухали сегодня утромъ.

— Я жалю, что ты позволила имъ ухать въ мое отсутствіе! Я не думалъ, что мое предложеніе нанять виллу въ Балліовен заставитъ ихъ бжать!

— Это вспышка оскорбленной гордости Пельгама. Бдный мальчикъ! страданіе сквозитъ въ каждомъ его слов! Ты не можешь себ представить, что было, когда они узжали. За часъ до того, какъ запрягли экипажъ, садъ, дорога, террасы были полны народу. Вс упали на колни, когда Элленъ и мистрисъ Дали вышли изъ дому, мужчины кричали, женщины рыдали, ломая себ руки, какъ вдругъ какой-то взъерошенный дикарь очутился передъ мистрисъ Дали и поклялся самою страшною клятвой, что убійца поплатится жизнью за свой роковой промахъ. Онъ такъ похожъ былъ на преступника, мучимаго угрызеніями совсти, что я сію минуту арестовалъ бы его, если бы былъ полицейскимъ.

— Сколько потрясеній для мистрисъ Дали! Какъ вынесла она все это?!

— Она была чуть не въ обморок, когда Пельгамъ посадилъ ее въ карету. Элленъ хотла послдовать за ней, но вс женщины уцпились за ея платье, за руки, съ криками и рыданіями: она не могла двинуться. Пельгамъ позвалъ ее, тогда она обернулась къ Лесбіи, обвила рукой ея шею и, поцловавъ два раза, толкнула ее тихонько на свое мсто на крыльцо и вскочила въ экипажъ. Ты бы удивился, увидавъ, что толпа поняла маленькую пантомиму Элленъ лучше, чмъ я въ первую минуту. Бдная Лесбія горько плакала, закрывъ лицо платкомъ. Вс взгляды были обращены на нее, уже безъ злобы и негодованія, и я слышала, какъ говорили кругомъ меня: ‘А, у нея доброе сердце, она понимаетъ! Да будутъ милостивы къ ней святые и позволятъ ей возвратить сюда нашихъ господъ, чтобы управлять нами’! Я думаю, что самый простой исходъ пришелъ въ голову всмъ присутствовавшимъ, когда Конноръ высунулся до половины въ окно, чтобы сдлать намъ послдній знакъ прощанья.

— Какое впечатлніе произвела вся эта сцена на Лесбію? Она не сказала мн ни слова объ этомъ, когда мы сейчасъ разговаривали съ ней.

— О, эта двочка бываетъ сдержанна, особенно въ томъ, что касается Дали. Мн кажется, она воображаетъ, что Элленъ отрекись отъ своихъ правъ въ пользу ея и пожаловала ей дворянскій титулъ. Отъ этого не легче будетъ управлять ею.

— Я начинаю думать, что сдлалъ глупость, оставшись здсь.

— Я не думаю,— я давно это знаю.

— Есть, все-таки, утшеніе: ‘Орлиное Гнздо’ не очень-то скоро будетъ въ состояніи принять старую мебель и Лесбіи нельзя будетъ сейчасъ же завалить насъ французскими фантазіями и бездлушками. Мы показали бы больше вкуса, когда поселились здсь, если бы не измняли ничего во внутреннемъ устройств. Портретъ, напримръ, висвшій противъ портрета сэра Дали, я нашелъ надняхъ на чердак, мы могли бы повсить его на прежнее мсто на то время, пока обстановка эта останется здсь.

— Милый Джонъ, этотъ блый и розовый ужасъ съ невозможною рыжею шевелюрой! Какъ ты досталъ его? Вс сундуки Лесбіи и мои загораживали его!

— Я отодвинулъ сундуки, такъ какъ искалъ портретъ. Ты можешь насмхаться надъ моимъ вкусомъ, но будешь восторгаться моимъ поступкомъ.

— Я не въ силахъ больше насмхаться. Эта страна дйствуетъ, должно быть, на голову и я ожидаю, что буду млть отъ восторга передъ портретомъ Дэрби О’Рунъ. Если существуетъ таковой, ты позволишь мн повсить его противъ шедевра, который ты открылъ?

— Конечно, а пока я повшу этотъ самый шедевръ на прежнее мсто.

XX.

‘Зима кончилась, птицы снова запли!— думала Элленъ Дали шесть мсяцевъ спустя посл смерти отца, стоя на крыльц Орлинаго Гнзда и смотря вслдъ удалявшемуся брату Пельгаму. Мистрисъ Дали ежедневно проводила въ безпокойств т часы, когда отсутствовалъ ея любимецъ, и каждый день Элленъ старалась облегчить ея страданія, слдя глазами за братомъ до послдней возможности и раньше всхъ принося извстіе о его возвращеніи.

Элленъ направилась въ домъ, длинный и низкій въ главномъ корпус, съ нсколькими пристройками различной вышины по бокамъ. Небольшая толпа нищихъ собралась у крыльца, нетерпливо ожидая обычнаго вспомоществованія, такъ какъ нищета достигла высшей степени. Маленькая двочка быстро перебжала болото и, дрожа и задыхаясь, упала передъ Элленъ, устремивъ жадные взоры на тарелку съ кусками хлба и корками сыра, остатками вчерашняго ужина, Элленъ высыпала ей въ руки все заключавшееся въ тарелк и вошла въ комнату матери, стараясь избжать взглядовъ сидвшихъ у дверей женщинъ съ дтьми на рукахъ, какъ бы упрекавшихъ ее за щедрость, отдавшую одному лицу сокровища, которыхъ домогались столько другихъ.

Мистрисъ Дали ожидала послднихъ извстій о Пельгам съ такимъ же нетерпніемъ, какъ нищіе своей обычной порціи.

— Что завтракалъ онъ? Съ аппетитомъ ли лъ?

Въ вопросахъ матери слышался какъ бы упрекъ, такъ какъ она подозрвала, что Элленъ давала брату сть меньше, чтобы больше оставалось для ежедневной раздачи. Въ это время мистрисъ Дали всегда старалась удержать Элленъ въ своей комнат.

— Опять! Они опять тутъ? Ты сказала, что они будутъ собираться только три раза въ недлю.

— Да, вначал, но нищета становится такою ужасной, что имъ невозможно доврять припасовъ боле, чмъ на одинъ день. Мистеръ Торнлей того же мннія.

— Да, онъ предупредилъ тебя, что въ Мэн и Балліовен открыты хлбные запасы и что лучше имъ обращаться къ общественной благотворительности.

— Вообще, можетъ быть, но не для больныхъ и старыхъ, которымъ некого посылать такъ далеко. Самъ мистеръ Торнлей позволилъ имъ приходить ко мн.

— Я не знаю, почему ты говоришь ‘самъ мистеръ Торнлей’, Элленъ, какъ будто ты раздляешь предубжденіе бднаго люда къ нему. Что удерживаетъ ихъ здсь, какъ не жалость и доброта? Они могли бы хать тратить свои деньги въ Англію.

— Если бы они могли забыть то, ^то происходить здсь! Я знаю, что думала бы о нихъ въ такомъ случа!

— Ты неблагоразумна, Элленъ. Я не хочу быть жестокой, но есть воспоминанія, которыя заглушаютъ жалость. Преступленія влекутъ на народъ божественную кару.

Элленъ опустилась на колни около матери.

— То же говорятъ, то же думаютъ и они,— произнесла она глухимъ голосомъ,— и это-то приводить ихъ въ отчаяніе. Въ прошломъ году, когда болзнь свирпствовала въ другихъ мстахъ, она пощадила нашу мстность и ущелье Анны. Только съ той ночи болзнь появилась у насъ. Они думаютъ, что, умирая, онъ проклялъ ихъ, но мы знаемъ противное. Если бы онъ могъ, онъ пришелъ бы къ нимъ на помощь: у него было такое доброе сердце!

— Зачмъ ты говоришь мн это?— спросила мистрисъ Дали.— Я думаю, что они правы, но у меня не такое доброе сердце. Я вижу, какъ вы съ каждымъ днемъ худете. Другія матери, стоящія у дверей и привыкшія къ тому, что дти ихъ нуждаются во всемъ, страдаютъ не больше моего.

— Подите въ кухню, мама, поговорите съ этими несчастными матерями: вы утшите ихъ лучше моего.

Мистрисъ Дали наклонилась къ Элленъ и нжно поцловала ее.

— Не сегодня,— отвтила она,— я не въ силахъ сегодня. Иди къ твоимъ бднымъ, все, что я могу сдлать, это не попрекать ихъ хлбомъ, который ты и Пельгамъ отнимаете у себя, чтобы дать имъ.

Одною изъ тайнъ страшнаго бдствія ирландскаго населенія въ то время было отвращеніе, внушаемое ему экономически приготовленною пищей, которая должна была пополнить недостатокъ урожая картофеля. Маисовая мука и пакетики съ рисомъ, выдаваемые по порціямъ, были достаточны, чтобы не дать имъ умереть, но никогда не удовлетворяли голода. Разумныя наставленія, сопровождавшія каждую раздачу, тщательно переписанныя рукою Бриды Торнлей для поученія бдныхъ сосдей, пробуждали нкоторую горечь въ сердц Элленъ, вынужденной въ первый разъ раздавать чужую милостыню. Въ глубин сердца она раздляла предубжденія тхъ, кому раздавала дары замка Дали.

— Мн очень жаль, Бидди,— говорила она бдной женщин, настаивавшей на томъ, что ея дочь слишкомъ больна, чтобы сть это ‘черное мсиво’,— я могу вамъ дать только то, что мн прислалъ мистеръ Торнлей. У меня нтъ даже корки хлба, чтобы дать вамъ.

— А! потому-то оно такъ горько! Мы вс знаемъ, что вы отдали бы послднюю каплю крови, если бы могли, но этотъ злодй присвоилъ себ то, что принадлежало другому, гораздо лучшему человку, ему жаль каждаго куска хлба, который онъ даетъ! Пропади онъ съ своимъ супомъ!

— Нтъ, нтъ, Бидди, я не хочу, чтобы вы такъ говорили, мистеръ Торнлей ничего не жалетъ и ничего не присвоилъ себ: выбросьте это изъ головы!

Старуха приблизилась къ Элленъ съ зврскою и хитрою улыбкой.

— Я не знаю тайнъ мужчинъ,— прошептала она,— но извстно, что если бы другой не очутился, на бду, на его мст въ памятную вамъ ночь, то этотъ былъ бы теперь не въ замк Дали. Въ аду жарко, и его такъ давно ждутъ тамъ, все, что онъ раздаетъ здсь, ни къ чему не поведетъ. Сами святые забыли насъ! Не стоитъ даже молиться имъ!

Неодобрительный ропотъ пробжалъ по рядамъ слушательницъ, когда Элленъ сказала:

— Вы знаете, что нехорошо говорить такъ, Бидди, не время теперь падать духомъ и переставать молиться, когда наступила, наконецъ, благопріятная погода для всходовъ смянъ, и къ намъ возвратится благоденствіе.

— Самый лучшій урожай, какой только можетъ быть на свт, не возвратитъ намъ благоденствія, дорогая Элленъ, такъ какъ сыновья мои ушли въ Кони на общественныя работы, чтобы добыть пропитаніе женамъ и дтямъ, а меня выгнали изъ дому и отняли послдній клочокъ земли. Я, какъ Бога, просила мистера Торнлея оставить меня на мст и принять ихъ на работы, но онъ такъ не глухъ, какъ и святые, онъ говорить, что это противно закону, только что изданному въ Англіи на наше несчастіе. Да вознаградитъ Господь тхъ, кто выдумалъ его, и тхъ, кто примняетъ! Неудивительно, что пища, которую онъ бросаетъ намъ, останавливается въ глотк!

— Это жестоко, конечно, но, если таковъ законъ, мистеръ Торнлей не можетъ отказаться повиноваться ему. Можетъ быть, впослдствіи вашимъ сыновьямъ удастся вернуть ихъ клочокъ земли.

Бидди печально покачала головой и подняла свою корзину, въ то время какъ Элленъ обернулась къ групп женщинъ, не перестававшихъ креститься, слушая богохульства нищей старухи.

— А вы, мистрисъ Келли, — спросила Элленъ у одной изъ нихъ,— удачно сходили въ Кони? Купили на смяна картофеля на деньги, которыя я вамъ дала? Я надюсь, что вы не опоздали, такъ какъ цна ростетъ съ каждымъ днемъ.

— Конечно, миссъ Элленъ, и если бы я не врила въ милосердіе Божіе, я никогда не дотащилась бы до Кони, который кажется вдвое дальше съ тхъ поръ, какъ мы такъ несчастны. Когда дошла очередь до меня, мшокъ былъ почти пусть, оставалась, впрочемъ, одна картошка, но мальчикъ, который продавалъ ее, положилъ ее обратно въ мшокъ. Одна картошка! Вотъ до чего дошла Ирландія!

— А вы, Мэри Джойсъ, пришли, вроятно, первою и получили свою долю. У меня нтъ больше денегъ, предупреждаю васъ.

Женщины съ смущеніемъ смотрли другъ на друга и младшая комкала въ рукахъ конецъ своего платка.

— Я жалю, что не дождалась возвращенія вашего мужа, Мэри,— сказала Элленъ съ упрекомъ,— такъ какъ вамъ нельзя доврять. Подумайте, какъ онъ будетъ сердиться, когда узнаетъ, что вы погубили надежду на будущій урожай!

— Надо мн говорить за нее, если она сама молчитъ, — замтила Келли, — тутъ нтъ ничего стыднаго. Мы сосдки и условились съ ней посл того, какъ вы были такъ добры, что дали намъ денегъ. Мы разсудили, что сменная картошка не можетъ намъ дать хорошаго урожая безъ благословенія святыхъ и что я куплю въ Копи картофелю на ея долю, тогда какъ она съ своими деньгами сходитъ къ колодцу св. Патрикія и купитъ бутылку воды, которую святой отецъ благословилъ противъ болзни. Правда, мы могли засадить только крошечный уголокъ, нашего огорода, но, по крайней мр, мы гарантированы, что картошка родится, и никто не помшаетъ Царю Небесному послать намъ вдвое больше картофелю, чмъ обыкновенно.

— Я боюсь, что вы обмануты, мистрисъ Келли.— Какой это святой станетъ торговать водой, имъ благославляемой, и молитвами, обращаемыми имъ къ Богу?

— А почему отказались бы мы платить, миссъ Элленъ? Неужели вы думаете, что посл всхъ несчастій, которыя мы испытали, мы были бы въ состояніи обрабатывать землю, если бы не надялись на нчто высшее?

Въ голов Элленъ мелькнула мысль, какъ будетъ торжествовать Джонъ Торнлей, когда узнаетъ о судьб ея послдней копйки. Но она сказала только женщинамъ:

— Держите, по крайней мр, языкъ за зубами и не посылайте вашихъ сосдокъ къ колодцу св. Патрикія напрасно тратить послднія сбереженія.

Об женщины были такъ смущены ея негодованіемъ, что готовы были общать все, что угодно, большинство просительницъ уже разошлось, бережно унося свои порціи, когда и послднія дв медленно удалились, тишина и покой водворились надъ живописнымъ и дикимъ пейзажемъ, которымъ любовалась Элленъ утромъ, слдя глазами за исчезавшимъ вдали братомъ.

XXI.

Съ уходомъ просительницъ кончился дневной трудъ Элленъ, остальное время дня она проводила въ ожиданіи возвращенія Пельгама и прихода почтальона, изрдка приносившаго письма отъ Коннора. Въ этотъ день Элленъ разговаривала съ бдными женщинами у крыльца такъ долго, что увидла скоро почтальона, приближавшагося походкой человка, утомленнаго ходьбой. Прежде чмъ онъ дошелъ до ограды, Элленъ дожидалась его тамъ съ чашкой молока въ рукахъ. Она влила въ нее нсколько капель виски, и Принъ съ жадностью промоталъ подкрпляющій напитокъ.

— Да благословитъ и наградитъ васъ Господь — запыхавшись, произнесъ онъ, отдавая двушк чашку.— Именно это мн надо было и это первая капля порядочной пищи за весь день. Да стоятъ святая Марія и святой Петръ съ ключами у дверей рая, чтобы впустить васъ раньше другихъ, въ воспоминаніе того дня, когда вы пришли мн на встрчу къ этой ршетк! Сегодня у меня къ вамъ дв вещи: письмо и газета, сложенная вчетверо. Извольте.

Съ почти дерзкимъ любопытствомъ почтальонъ слдилъ глазами за краской, заливавшей щеки Элленъ.

— Счастье молодцу, писавшему эти строки! Я желалъ бы, чтобы онъ на моемъ мст видлъ ваше лицо, или, по крайней мр, чтобы я могъ каждый день приносить вамъ отъ него письма!— воскликнулъ онъ.

— Это письмо отъ моего брата, Иринъ,— сказала Элленъ.— Я цлую недлю ничего не получала отъ него. Торопитесь теперь, такъ какъ вы опоздали, въ Мэн уже жалуются на вашу неаккуратность, а теперь совсмъ некстати терять вамъ мсто.

— Еще бы, когда на т гроши, которые я получаю здсь, мы должны перебиваться, чтобы не умереть съ голоду. Я бгу на перегонки со смертью, ежеминутно готовой схватить меня, но ей нечего торопиться: скоро все живущее въ этой стран будетъ въ ея власти.

Иринъ отодвинулся отъ стны, на которую опирался, и пустился въ путь съ мрачною ршимостью, которую Элленъ начинала замчать на лицахъ всхъ, кого видла.

Мистрисъ Дали дремала въ кресл, когда Элленъ вернулась въ комнату, обрадованная, что можетъ на свобод прочесть письмо Коннора. Долгіе мсяцы личнаго горя и патріотическаго безпокойства отразились, судя по письмамъ, на характер молодаго человка. Юношеская страсть къ ребяческимъ выходкамъ уступила, повидимому, мсто иному энтузіазму, ршительно стремящемуся къ одной цли. Элленъ безпокоилась, зная, что онъ принимаетъ участіе въ политической агитаціи и находится въ дружб съ людьми, кажущимися ей мало надежными, а, между тмъ, у нея никогда не хватало духу высказать ему, по поводу этого, серьозныя замчанія, роившіяся въ ея голов, такъ какъ часто случалось, что въ его письмахъ она встрчала фразы, цитаты, мысли, заставлявшія биться ея сердце отъ сочувствія и восторга, если не надежды. Письма Коннора и сопровождавшія ихъ газеты, противъ ея собственнаго желанія, дйствовали на умъ Элленъ, боле способный, чмъ она подозрвала сама, увлекаться неопредленными проектами, позолоченными восторженнымъ краснорчіемъ.

Все окружавшее ее было погружено въ печаль и отчаяніе и лучъ надежды являлся всегда отъ Коннора и его друзей. Что же удивительнаго, что письма брата сдлались для Элленъ утшеніемъ, помогающимъ переносить муки возростающей нужды вокругъ нея, во всей стран!

Строки полученнаго письма были сжате обыкновеннаго. Двушка сла на полъ около топящейся печки и, опустивъ голову на руки, начала читать. Мистрисъ Дали продолжала спать.

‘Да, Элленъ, я видлъ его, говорилъ съ нимъ, какъ уже писалъ теб. Не разсказывай объ этомъ никому, мама и Пельгамъ не поймутъ меня. Это великое событіе въ моей жизни, ршающее мою судьбу. Прошло всего дней пять, а мы сошлись какъ родные братья. Не смйся надъ этимъ. Есть люди, одна мысль которыхъ воплощаетъ смутныя идеи тхъ, кто приближается къ нимъ, а д’Арси принадлежитъ къ числу такихъ людей. Ты знаешь его другое имя, вся Ирландія будетъ повторять его мене чмъ черезъ годъ, но я не пишу его здсь, къ чему прежде времени огорчать Джона Торнлея, такъ какъ предубжденіе противъ него уже существуетъ въ семь? Ты помнишь, какъ полгода тому назадъ, когда я вернулся въ Дублинъ, я какъ-то вечеромъ, отъ нечего длать, зашелъ въ залу конференцій, надясь услышать О’Коннеля, какъ разъ не оказавшагося тамъ въ то время, и какъ къ концу вечера всталъ д’Арси. Вс наши несчастія довели меня до полнйшаго отчаянья и я спокойно приготовился видть гибель Ирландіи, но его слова пробудили во мн лучшія мысли. Особенно, впрочемъ, влекло меня къ нему его сходство съ моимъ отцомъ, такое поразительное, что когда при выход я встртилъ его въ толп, когда я увидлъ его улыбку, мн пришла въ голову мысль, ‘что такое сходство не можетъ быть случайнымъ, что я встртился съ сыномъ нашей несчастной тетки Элленъ, исторію которой мы слышали когда-то, какъ всегда слышатъ дти то, что хотятъ отъ нихъ скрыть. Я разскажу теб когда-нибудь все, что узналъ объ этомъ, и мы вмст будемъ гордиться тмъ, что наша кровь течетъ въ жилахъ того, кто возсоздастъ Ирландію. Онъ похожъ немного на тебя, если ты можешь представить себя ростомъ въ шесть футовъ, съ соотвтствующею шириной въ плечахъ и привлекательностью, притягивающею къ себ вс сердца. Я иногда встрчалъ его, слдилъ всегда за нимъ глазами, но не смлъ приблизиться къ нему, вопервыхъ, изъ-за матери и Пельгама, такъ какъ зналъ ихъ предубжденіе, а также потому, что чувствовалъ, что, какъ только попаду подъ его вліяніе, судьба моя будетъ ршена и я буду связанъ на всю жизнь.

‘Теперь это совершилось. Десять дней тому назадъ я держалъ корректуру поэмы въ редакціи газеты Nation, когда онъ вошелъ, онъ заговорилъ со мной, я назвалъ ему свою фамилію и не прошло часа, какъ мы полюбили другъ друга, точно были знакомы десять лтъ. Я живу больше въ его квартир, чмъ въ своей. Его вра въ меня и наше родство уже измнили мое положеніе въ глазахъ вожаковъ нашей партіи. Рубиконъ перейденъ и не ты, дорогая Элленъ, будешь жалть объ этомъ. Я посылаю теб его рчь, только что появившуюся въ печати, и знаю, какъ при чтеніи ея закипитъ кровь въ твоихъ жилахъ.

‘Ты боле всхъ въ Ирландіи имешь на это право, такъ какъ описаніе бдствій въ окрестностяхъ Орлинаго Гнзда въ одномъ изъ твоихъ послднихъ писемъ подлило масла въ огонь. Можетъ быть, увлекшись великими проектами будущаго, мы немного забыли нищету настоящаго, во всякомъ случа, не усплъ я дочитать того, что ты писала мн, какъ раскаялся, зачмъ я это сдлалъ, такъ какъ д’Арси закрылъ лицо обими руками и залился слезами. Вечеромъ, въ конференціи, рчь его жгла, какъ пламя. Мн говорили, что рчи О’Коннеля никогда не производили такого впечатлнія. Стоны и восклицанія раздавались со всхъ сторонъ въ отвть на его слова, затмъ въ тайномъ собраніи ршили послать делегатовъ по всей стран, чтобы присмотрться къ населенію и начать что-нибудь организовать. Свобода стоитъ нсколькихъ капель крови, какъ выразился онъ въ тотъ вечеръ. Д’Арси находитъ, что я могу быть полезенъ въ окрестностяхъ Балліовена, который и будетъ нашимъ общимъ участкомъ, его и моимъ. Я говорю теб слишкомъ много, Элленъ, но мн нужна твоя помощь, а также, какъ это ни грустно, немного денегъ. Мы покинемъ Дублинъ не ране, какъ черезъ недлю, посл этого срока ты можешь ожидать меня. Ты одна узнаешь меня, ручаюсь теб’.

На другомъ листк, написанномъ на скорую руку, Элленъ прочла слдующее: ‘Мн неожиданно пришла въ голову мысль, отчего бы мн однимъ выстрломъ не убить двухъ зайцевъ и не повидать тайно моей чернокудрой красавицы? Я буду ужаснйшимъ болваномъ, если не съумю убдить ее, что явился переодтымъ въ надежд увидать ея прекрасные глазки, а что будетъ плохого,— спрашиваю тебя,— если она повритъ? Я самъ не вполн увренъ, что въ этомъ нтъ доли правды’.

Элленъ улыбнулась, читая послднія строки, гд невольно сказался прежній Конноръ. Сколько затрудненій поведетъ за собой исполненіе отравнаго плана, задуманнаго имъ!

Элленъ посмотрла въ сторону матери, мистрисъ Дали проснулась и спокойно вязала. Торфъ въ печи чуть теплился. Элленъ поднялась, чтобы открыть окно, она знала, что мать любила слдить за приближеніемъ любимаго сына. Въ дом и въ деревн царила глубокая тишина, Элленъ чувствовала себя покойной и веселой, какою давно.уже не была. Неужели причиной этого была мысль о д’Арси, о которомъ Конноръ написалъ: ‘онъ похожъ на моего отца боле его обоихъ сыновей’? Судьба Элленъ, какъ и Коннора, была ршена: она знала отнын, кому будутъ принадлежать ея сердце и ея молитвы.

Не переставая размышлять, она развернула газету и при послднихъ лучахъ угасающаго дня быстро пробжала тсные столбцы. Глаза ея были полны слезъ, когда точно сквозь сонъ она услышала голосъ матери:

— Элленъ, я зову тебя третій разъ и ты не отвчаешь мн. Не видишь ты разв, что идетъ дождь? Твое лицо все мокро. Нтъ, не затворяй окна,— Пельгамъ долженъ сейчасъ вернуться, подойди только къ огню и поговори со мной.

Элленъ, опускаясь на колни около матери у камина, чувствовала себя глубоко виноватой. Она пренебрегла своими личными обязанностями, увлекшись описаніемъ общественныхъ бдствій, Элленъ съ трудомъ разожгла подложенный въ каминъ торфъ и обратилась къ мистрисъ Дали:

— Еще не очень поздно, тьма наступила вдругъ. Какъ вы были добры, милая мама, вы не спросили у меня, который часъ, а ночь наступила сегодня такъ скоро.

Мистрисъ Дали печально улыбнулась:

— Время не показалось мн такимъ короткимъ, какъ теб, Элленъ, но ты читала, и я не хотла мшать теб. Вотъ слышенъ конскій топотъ, позови Патси, чтобы онъ ждалъ у подъзда. Пусть Пельгамъ идетъ скоре грться! Мн кажется, я слышу голоса на двор! Надюсь, что онъ не пригласитъ гостей въ домъ, гд нечего сть.

XXII.

Штатъ прислуги у Дали съ тхъ поръ, какъ обратились въ бгство англійскія служанки, испуганныя уединеніемъ Орлинаго Гнзда, значительно сократился. Кухарка, двушка и мальчикъ держали Элленъ постоянно на-сторож, чтобы избавить мать отъ раздраженія и волненій. Съ фонаремъ въ рук она свтила путешественникамъ, приближавшимся къ подъзду вмст съ Пельгамомъ подъ проливнымъ дождемъ съ порывами рзкаго втра. Взоры одного изъ нихъ, слдившаго за каждымъ ея движеніемъ, медленно наполнялись глубокимъ сочувствіемъ. ‘Да,— думалъ онъ,— Лесбія права: это мсто страшно скучно и ихъ надо вырвать отсюда какъ можно скоре’.

Въ темнот Элленъ разглядла только двухъ лошадей.

— Пельгамъ съ вами?— спросила она.— Что-нибудь случилось? Говорите тише, окно мамы открыто, она тутъ.

Но Джонъ Торнлей уже схватилъ ея похолодвшую руку.

— Пельгамъ у конюшни съ своею лошадью, такъ какъ Патси занятъ нашими, — сказалъ онъ.— Что же вы воображаете, что я всегда приношу дурныя всти, миссъ Дали? Вы должны ненавидть меня.

Элленъ цловала Лесбію и потому отвтила не сразу.

— Страхъ заразителенъ, а васъ не удивляетъ, что мама боится неожиданныхъ новостей.

‘Опять неловкость!’ — думалъ Джонъ, слдуя за Лесбіей къ кухонной печк, къ которой Элленъ тащила обими руками большое ведро, полное торфа. Онъ съ ужасомъ слдилъ за ея работой, не думая, впрочемъ, помочь ей.

— Джонъ, ты спишь?— воскликнула Лесбія.— Сними хоть мокрое пальто, если не можешь помочь Элленъ.

Мистеръ Торнлей дйствительно находился точно во сн.

— Куда надо нести?— спросилъ онъ, когда она кончила разводить огонь.

— Пока никуда, надо зажечь огонь въ комнат, гд будетъ ночевать Лесбія, а такъ какъ Патси занятъ въ конюшн, Бриджета въ столовой, то я разведу огонь сама, ваша помощь, слдовательно, лишняя. Ни одинъ англичанинъ не уметъ разводить торфъ.

— Но крайней мр, позвольте мн донести ведро,— сказалъ онъ, берясь за ручку.

Элленъ передала ему ведро, осторожно складывая изъ торфа пирамиду, въ то время какъ онъ молча смотрлъ то на ея маленькія блыя ручки, то на прелестное личико, склоненное надъ загорающимся пламенемъ.

— Вотъ!— произнесла она,— вы можете похвалиться, что видли хорошо сложенную торфяную печку! Гд я научилась? Въ хижин въ горахъ, гд мы провели первые годы дтства у кормилицы, Конноръ и я. Мама была слабаго здоровья и отецъ помстилъ насъ туда согласно обычаю своего времени. Такимъ-то образомъ я научилась любить торфяной дымъ и выносить присутствіе хорошенькаго канноутскаго поросенка.

— Я не общаю снизойти до поросенка, но готовъ допустить прелесть торфянаго дыма и отнын предпочитать его всякому другому.

— Какъ вы, должно быть, озябли дорогой!— воскликнула Элленъ, немного удивленная.— За то я скажу вамъ одну вещь. Этотъ огонь приготовленъ для васъ, также какъ и комната. Старая Бриджета разводить огонь у Лесбіи.

Она подняла глаза съ улыбкой, точно ожидая благодарности, но Джонъ молчалъ. Она не поняла, что онъ не смлъ говорить потому, что его сердце было переполнено благоговнія и признательности, несмотря на холодную сдержанность, подъ которой онъ старался скрыть свое волненіе. Элленъ вышла изъ комнаты. Джонъ Торнлей остался одинъ, въ первый разъ заглянувъ въ лицо любви, мало-по-малу овладвшей его сердцемъ и ставшей для него предметомъ мукъ и радости. Элленъ въ этотъ день перешла, подобно Коннору, Рубиконъ въ его мысляхъ, Джонъ также принялъ ршеніе. Пока любимая двушка будетъ одинока, несчастна, пока ей будутъ угрожать непріятности, значенія и опасности которыхъ она не понимаетъ, онъ останется на своемъ посту, какъ врный стражъ, не ожидая благодарности, чтобы защищать ее, безъ ея вдома, а иногда даже и противъ ея води. Въ этотъ вечеръ въ любви къ Элленъ умеръ эгоизмъ Джона Торнлея. Душ его вернулся покой, онъ не принадлежалъ больше себ. Элленъ, между тмъ, отбросила вс грустныя мысли и, увлекши Лесбію въ свою комнату, надла на нее сухое платье, весело перебирая далекія уже теперь воспоминанія ихъ перваго знакомства, затмъ вернулась въ кухню, гд застала Пельгама, устремившаго взглядъ на огонь. На его красивомъ лиц лежало выраженіе безпокойства и торжества. Она положила руку на его плечо, притворившись разсерженной:

— Нечего сказать, Пельгамъ, ты отлично устроилъ! Какъ могла придти теб въ голову мысль привозить гостей въ домъ, гд нечего сть? Нечего смотрть на меня изумленно, а также и сердиться, я говорю теб врно: куры наши несутся, а я отдала послднія два яйца одной двушк для ея больной матери. Во всемъ дом есть только хлбъ и полцыпленка, которые старая Бриджета спрятала къ твоему приходу.

— Мн очень жаль, но я сдлалъ все, что могъ. Вотъ мальчикъ несетъ блый хлбъ и пирожки, купленные мною въ Леон, на рынк не было ни куска говядины и потому я купилъ немного только что пойманной рыбы, которую увидалъ у дверей хижины, она свжа и годится на ужинъ.

— Превосходная мысль, Пельгамъ! Нтъ человка предусмотрительне тебя. Твои покупки произведутъ значительный ущербъ въ хозяйств будущей недли, но ничего, мы обойдемся безъ ды, за то у насъ будетъ два блюда и я постараюсь получше приготовить рыбу. Торнлей неприхотливы, вроятно. И если бы я оставила въ своей комнат прежнюю Лесбію надвать мое шелковое платье, которому она такъ завидовала въ прошломъ году, я была бы совершенно спокойна, теперь не то, и въ гостиную явится миссъ Лесбія Майнардъ, богатая наслдница. Но, все-таки, почему теб пришло къ голову привезти ихъ сюда?

— Я встртилъ ихъ на обратномъ пути изъ Ущелья Фей, гд они провели цлый день, обсуждая съ Анной О’Флаэрти мры вспомоществованія. Шелъ ливень, Орлиное Гнздо было ближе, чмъ замокъ. Я предложилъ имъ захать, я не ожидалъ, что они согласятся, но мистеръ Торнлей сказалъ, что ему надо поговорить со мной о дл и… она… или они оба, какъ мн показалось, съ удовольствіемъ приняли мое приглашеніе.

— А! неужели она узнала…— невольно вырвалось у Элленъ.

— Узнала что?— и Пельгамъ схватилъ за локти сестру, старавшуюся вывернуться.— Ты не имешь права подозрвать то, чего не хочешь сказать…

— Нтъ, нтъ… я знаю… но я такъ часто говорю вслухъ глупости…Пельгамъ, не смотри на меня такъ. Я получила сегодня письмо отъ Коннора и… подумала…что, можетъ быть, ей хочется поговорить со иною о немъ.

— Какъ могла она узнать, что ты получила письмо отъ Коннора? Вдь, не подозрваешь же ты, что она съ нимъ въ переписк, я надюсь!

— Нтъ, нтъ, я говорю теб, что все это глупости… Какъ я хотла бы научиться молчать!

— А я бы хотлъ, чтобы ты и Конноръ не были постоянно окружены тайнами. Для меня нтъ ничего ненавистне этого, въ особенности когда ты начинаешь подозрвать другихъ во всевозможныхъ хитростяхъ, какъ будто ты не знаешь даже о существованіи вполн прямаго человка.

Отъ негодующаго тона Пельгама кровь прилила къ щекамъ Элленъ, и молодая двушка собралась было оправдываться, когда вспомнила слова Коннора: ‘Я перешелъ Рубиконъ и знаю, что такая двушка, какъ ты, не отступитъ передъ послдствіями того, что я сдлалъ’. Необходимость сохранять абсолютную тайну была первымъ послдствіемъ, а Элленъ отдала Коннору и его друзьямъ свое полное сочувствіе. Она промолчала поэтому, и только глаза ея наполнились слезами. Пельгамъ выпустилъ ея руку.

— Я не хотлъ доводить тебя до слезъ, Элленъ, но я всегда выхожу изъ себя, когда чувствую между нами облако таинственностей. Я не знаю, принадлежишь ты и Конноръ къ моимъ друзьямъ, или же къ врагамъ.

— Врагамъ! О, Пельгамъ! какъ можемъ мы быть за одно съ твоими врагами?

— Единственные мои друзья въ этой стран — Торнлей, а безумцы, окружающіе насъ, ставятъ мн въ укоръ эту дружбу, точно вина Джона, что назначенный ему выстрлъ убилъ моего отца. Этимъ они снимаютъ всю тяжесть преступленія съ убійцы.

— О! всю тяжесть!… Ты не знаешь… ты не можешь знать…

— Ты видишь, опять тайна…

— Чмъ же я виновата, если мн повряютъ тайны на жизнь и смерть?

— Можетъ быть, это не твоя вина, но ты не должна дарить свои симпатіи кому не слдуетъ. Ты не можешь не признать великодушнаго поведенія Торнлеевъ не только относительно насъ (а какъ бы мы выпутались безъ нихъ?), но и относительно всего здшняго населенія, которое платитъ мн только ненавистью и злыми продлками за ихъ благодянія и среди котораго они упорно продолжаютъ жить и тратить деньги.

— Лесбію любятъ, ей очень благодарны!

— Этого ей недостаточно. Она не можетъ отдлиться отъ брата.

— Я тоже не могу отдлиться отъ братьевъ, только, къ сожалнію, они не всегда тянутъ въ одну сторону. Мой бдный Пельгамъ, я общаю теб быть справедливою къ твоимъ друзьямъ и защищать ихъ всми силами. Я никогда не подозрвала Лесбію ни въ какомъ обман,— ты ложно понялъ меня. Прошу тебя, не будемъ ссориться, будемэ счастливы сегодняшній вечеръ,— намъ и безъ того тяжело! Я уврена, что кто-то думаетъ о насъ въ эту минуту… Я чувствую умиленіе.

— Я не понимаю твоего благоговнія… Неужели ты думаешь… хочешь… прочесть миссъ Майнардъ письмо Коннора?

— Нтъ, мн этого и въ голову не приходило. Пельгамъ, ты все еще воображаешь, что я люблю тайны… но знай, что я никогда не сдлаю этого… никогда… ни даже ради Коннора.

Пельгамъ наклонился къ сестр и поцловалъ ее съ такимъ порывомъ нжности, о существованіи которой она даже не подозрвала. Вечеръ положительно общалъ быть пріятнымъ.

Лесбія пришла въ свою комнату, вертя въ рукахъ намокшій и испачканный конвертъ, который при выход изъ воротъ Счастливаго Успха ей сунулъ хромоногій слуга, одтый въ ливрею Анны О’Флаэрти. По всей вроятности, это прошеніе для передачи властямъ, но зачмъ оно передано ей такъ таинственно? Отчего билось сердце Лесбіи, когда она разрывала конвертъ? Отчего пришло ей на память письмо, полученное въ старой оранжере въ Уайтклиф? Лесбія быстро развернула письмо и изъ бумаги выпала гирляндочка зеленаго, почти еще сяжаго трилистника и полетла на полъ. Двушка взглянула на бумагу. Какъ и тотъ разъ, она увидла стихи. Лесбія подняла гирляндочку и быстро приколола ее къ мокрымъ еще волосамъ. Пора было. Элленъ стучала въ дверь. Молодыя двушки вошли вмст въ залу, гд былъ накрытъ ужинъ. Яркій свтъ заливалъ всю комнату, мистрисъ Дали даже казалась мене грустною въ этотъ вечеръ. Она оставила мсто для Лесбіи между собою и Пельгамомъи два или три раза на лиц вдовы скользнула слабая улыбка, плнившая когда-то сердце мистера Дали. Все ея вниманіе было обращено на Бабетъ, и двушка на-лету поймала скоре удивленный, чмъ довольный взглядъ Джона. Посл ужина она подошла къ Элленъ какъ бы для того, чтобы сбить съ толку подозрнія брата.

Джонъ обратился къ Пельгаму и заговорилъ о длахъ, глаза мистрисъ Дали устремились на лицо сына съ замтнымъ безпокойствомъ. Раза два или три юноша, не переставая говорить, опирался на ея плечо и его мягкія слова успокоивали ее выраженіемъ авторитетности, къ которому не пріучилъ ее мужъ.

— Я не могу измнить, мама,— говорилъ онъ,— это необходимо для моихъ длъ, а вы же не захотите, чтобы я всю жизнь провелъ праздно…

— Нтъ, я не должна была бы, но, Пельгамъ, если бы ты зналъ, какъ я мучаюсь, когда тебя нтъ!

— Я никогда не забываю этого, мама.

Вс слышали это. Джонъ съ благодарностью думалъ о Брид, одиноко проводящей дока длинныя зимы, мучаясь такимъ же безпокойствомъ, которое отравляло жизнь мистрисъ Дали. Лесбія отшпилила гирлянду трилистника и спрашивала себя, что лучше: быть прославленною въ стихахъ поэтомъ или разсчитывать на молчаливую преданность сердца, никогда не забывающаго? Джонъ снова заговорилъ, онъ не безъ затрудненія объяснялъ, что литературныя занятія вызываютъ его въ Лондонъ на часть лта и что онъ желалъ бы увезти съ собой Бриду, Лесбія же хотла бы остаться въ замк Дали, пока братъ и сестра не выберутъ дома въ Лондон. Между тмъ, это возможно только въ томъ случа, если мистрисъ Дали согласится провести съ нею нсколько недль до тхъ поръ, пока Джонъ не вернется, чтобы отвезти ее въ Англію.

Джонъ Торнлей понялъ значеніе своей просьбы только очутившись лицомъ къ лицу передъ изумленнымъ достоинствомъ мистрисъ Дали, вопросительнымъ взглядомъ Элленъ и холодною неприступностью, какъ панцирь охватывавшей Пельгама, когда онъ хотлъ оттолкнуть какое-нибудь предложеніе услугъ. По Лесбія не растерялась. Опустившись на табуретъ къ ногамъ мистрисъ Дали, она съ мольбой устремила на нее свои большіе глаза.

— Мы просимъ васъ только провести нкоторое время у васъ, въ вашемъ дом,— воскликнула она.— Я одна буду посторонняя и я употреблю вс силы, чтобы не стснять васъ, вы были такъ добры ко мн въ прошломъ году.

Маленькая Бабетъ говорила это, миссъ Майнардъ и ея наслдство исчезли въ эту минуту. Тмъ не мене, мистрисъ Дали ничего не отвчала и принужденно улыбалась.

Лесбія продолжала, точно говорила сама съ собою:

— Замокъ Дали гораздо ближе къ Балліовену, чмъ Орлиное Гнздо. Когда Джонъ здитъ туда въ благотворительные комитеты, онъ всегда дома въ пять часовъ. Когда онъ запаздываетъ, мы съ Бридой демъ къ нему на встрчу и привозимъ его въ экипаж. Это мене скучно, чмъ ожидать его дома.

Мистрисъ Дали смотрла впередъ, ничего не видя, вдругъ ея глаза встртились со взглядомъ Лесбіи, длинныя рсницы молодой двушки скрыли сейчасъ же ея глаза, но электрическій токъ сдлалъ свое дло. Мистрисъ Дали выпрямилась и обратилась къ Джону.

— Я должна сдлать надъ собой усиліе, чтобы возвратиться въ замокъ Дали при настоящихъ обстоятельствахъ, — сказала она, — но удовольствіе быть полезною такимъ хорошимъ друзьямъ беретъ верхъ надъ всмъ остальнымъ.

Она опровергла вс доводы Пельгама, согласившагося, наконецъ, къ ея величайшему удовольствію. Одна Элленъ ничего не говорила и молча смотрла на огонь.

— Нашъ планъ вамъ не нравится?— спросилъ ее Джонъ Торнлей въ полголоса.— Мн очень жаль, что я не посовтовался съ вами раньше, чмъ заговорилъ съ остальными.

— Мн тоже жаль,— возразила двушка и, видя его удивленіе, прибавила:— Вы находите, конечно, что съ моей стороны эгоизмъ возставать противъ плана, понравившагося моей матери?

— Я думаю, что вы видите препятствія, которыхъ я не предвидлъ, и надюсь, что вы ихъ укажете мн. Не можете ли вы довриться мн?

— Вамъ мене, чмъ нему-либо,— быстро возразила Элленъ.— Я говорю это не для того, чтобы огорчить васъ,— прибавила она,— но при тхъ условіяхъ, въ какихъ я нахожусь, вы въ самомъ дл послдній человкъ, который можетъ мн помочь.

— Вамъ не слдовало бы брать на себя тяжести, которою не можете подлиться.

— Это не моя вина.

— Суть въ томъ, что вы работаете свыше своихъ силъ. Дло, предпринятое вами, не легко даже для самыхъ сильныхъ людей, а ваше сочувствіе страдающимъ изводитъ васъ. Я боюсь даже, что вы вынуждены будете удалиться.

— Тхъ, кому я нужна, здсь сотни.

— О нихъ позаботятся, они будутъ получать свою обычную порцію. Только баловать ихъ, какъ вы, я не общаю. Знаете вы, куда двались деньги, которыя вы дали Мэри Джойсъ, вопреки нашему правилу никогда не давать денегъ?

— Да, я знаю, она сама сказала мн. Но чего вы не знаете, мистеръ Торнлей, такъ это того, что на эти деньги она купила надежду и за это пріобртеніе я готова отдать послднюю копйку.

— Какое безуміе! Поощрять ложныя надежды, пустыя утшенія!

— Я знаю, вы бы не сдлали этого, можетъ быть, потому, что вы человкъ разсудительный, а, между тмъ, разв вы отказались бы отъ ложной надежды, которая помогла бы вамъ перенести очень тяжелую минуту въ жизни?

Дв недли тому назадъ онъ отвтилъ бы безъ колебаній, но теперь, смотря на Элленъ, онъ не былъ увренъ въ томъ, что предпочтетъ всмъ рискнуть, лишь бы не слышать, какъ ея уста положатъ конецъ надеждамъ, лишеннымъ основанія.

Мистрисъ Дали поднялась. Пока она прощалась съ Пельгамомъ и Лесбіей, Джонъ взялъ въ руки присланную Конноромъ газету, которую, какъ казалось Элленъ, она спрятала въ столъ. Онъ только что собрался выразить свое негодованіе по поводу подчеркнутыхъ мстъ, привлекшихъ прежде всего его вниманіе, когда взоръ его упалъ на слды слезъ. Онъ зналъ хорошо, чьи глаза пролили ихъ, и сидлъ погруженный въ горькія размышленія о тхъ, кто возбуждаетъ безполезныя волненія въ сердц, уже переполненномъ горечью. Проводивши мать, появилась Элленъ.

— Повидимому, невозможно помшать человку завладть газетой,— произнесла она.— Я была уврена, что спрятала ее далеко отъ всхъ глазъ.

— Прошу извинить меня за то, что я взялъ ее. Спрячьте ее подальше, такъ какъ эти безумцы печатаютъ воззваніе къ пролитію крови. Настоящая измна! Ради Бога, предупредите Коннора, чтобы онъ не Связывался съ этими людьми, мн казалось, что онъ печаталъ прежде стихи въ этой газет.

— Къ несчастью, если я предупрежу Коннора, какъ вы говорите, онъ бросится на ихъ сторону изъ одного духа противорчія. Отдайте газету, мистеръ Торнлей, вы твердо ршились отнять у насъ послднюю тнь надежды, какъ у Мэри Джойсъ, такъ и у меня.

— Если бы я могъ разрушить ложную надежду, ведущую къ несчастію, я согласился бы умереть.

— А я предпочитаю рисковать и испытать самое горькое разочарованіе, продолжая надяться на Ирландію и ея героевъ,— сказала Элленъ.— А вотъ у моихъ ногъ и залогъ надежды.— Двушка наклонилась и подняла гирлянду трилистника, потерянную Лесбіей. ‘Она пріхала, вроятно, въ газет изъ Дублина. Одинъ Конноръ уметъ плести эти маленькіе стебли’,— подумала Элленъ.

— Эта гирлянда принадлежитъ миссъ Майнардъ, она была сейчасъ въ ея волосахъ,— сказалъ Пельгамъ, подходя къ групп.

— Лесбіи! Гд достала она ее? Я убжденъ, что это работа Коннора!

— Да, гд ты достала ее?— повторилъ Джонъ въ то время, какъ его сестра, красня, схватила гирлянду и, быстро бросивъ ее въ огонь, гд она медленно загорлась, сказала:

— Что тутъ особеннаго? Пучокъ завядшихъ и засохшихъ листьевъ.

Вс лица омрачились, Пельгамъ бросалъ на Элленъ подозрительные взгляды. Джонъ заговорилъ первый:

— На вашемъ мст, миссъ, я не носилъ бы теперь гирляндъ трилистника, но и не бросалъ бы ихъ въ огонь, — и то, и другое можетъ быть опасно.

— Но вы однимъ словомъ объясните вс тайны, не правда ли?— спросилъ Пельгамъ, подходя къ Лесбіи.

— Я не знаю даже, о чемъ мы говоримъ!— нетерпливо отвтила двушка.— Уже полчаса, какъ намъ слдовало бы быть въ постели.

XXIII.

Дождь пересталъ, Джону Торнлей не хотлось спать. Онъ отворилъ дверь и залюбовался небомъ, усяннымъ звздами надъ обнаженными вершинами горъ. Онъ хотлъ вернуться въ комнату, когда замтилъ свтъ, мелькавшій за оградой, окружавшей садъ. Онъ перепрыгнулъ черезъ стну и пошелъ по направленію къ свту. Скоро онъ очутился въ торфяномъ болот, его шаги были такъ же тихи, какъ и окружавшая его ночь, въ нкоторомъ разстояніи отъ себя, въ тни, бросаемой торфяною кучей, онъ ясно различилъ женщину, закутанную съ головою въ плащъ, и стоящаго на колняхъ у ногъ ея мужчину. Женщина сдлала движеніе, плащъ соскользнулъ и на минуту свтъ упалъ на ея открытую голову. Эти золотистые волосы могли принадлежать только Элленъ. Джонъ слдилъ на нкоторомъ разстояніи, ршивъ защитить любимую двушку въ случа опасности. Элленъ наклонилась къ человку, только что вышедшему изъ тни. Она ожидала его и отступила на нсколько шаговъ назадъ, побуждаемая чувствомъ отвращенія и ужаса. Мужчина со стономъ бросился къ ея ногамъ, дрожащею рукой схватилъ край ея платья и, поднявъ другую руку къ небесамъ, воскликнулъ:

— Я прикоснулся къ вамъ, миссъ Элленъ, въ доказательства того, что моя рука невиновна въ преступленіи, въ которомъ ее обвиняютъ!

Элленъ колебалась минуту, затмъ, откинувъ плащъ, протянула руку несчастному, склонившемуся къ ея ногамъ.

— Возьмите мою руку,— сказала она,— если смете и если его кровь не запятнала васъ.

— Я не смю, миссъ Элленъ, не смю, хотя я не виновенъ въ смерти его милости. Я говорю вамъ это, какъ духовнику, насъ было двое въ ту ночь за стной, и другой сдлалъ роковой выстрлъ. Онъ былъ не здшній и не узналъ сразу его милость, какъ я, когда услышалъ конскій топотъ. На бду, луна зашла за облако. Я опустилъ свое ружье, но его выстрлило раньше, чмъ я усплъ остановить его. Онъ бжалъ на родину. Здсь же вс думаютъ, что несчастіе обрушилось на страну вслдствіе той ночи, вс меня ненавидятъ,— и старуха-мать, а жена и дти давно бы умерли съ голоду, если бы не вы!

— Зачмъ вы пришли сегодня вмсто Молли? Это опасно и я предпочитаю видть ее.

— У нея лихорадка, а жена такъ слаба еще, что не могла бы дотащиться сюда. Я не приду больше. Намъ остается только умереть, такъ какъ вы не врите намъ.

— Я прощаю васъ, Деннисъ, но я не могу забыть, что если бы другой пришелъ тогда на свиданіе, вы сдлались бы убійцей. Я даже боюсь, что вы не раскаялись въ своемъ преступленіи и питаете еще въ сердц ненависть къ вашему врагу. Вотъ почему я отняла у васъ мою руку и не протяну ее вамъ никогда.

Мрачное лицо исказилось при лунномъ свт.

— Да, миссъ Элленъ, я все еще ненавижу его. Я не сдлался бы тмъ, что я есть, если бы онъ оставилъ меня въ поко.

— Я ничего не знаю, Деннисъ, но я должна вамъ сказать, передать одно порученіе. Когда мой отецъ умиралъ, онъ узналъ васъ въ то время, какъ вы несли его въ хижину, онъ не назвалъ вашего имени, но далъ мн понять, о комъ онъ говорить.

Деннисъ выпустилъ платье Элленъ и со страхомъ упалъ къ ея ногамъ.

— Онъ думалъ, что это я! Умеръ, думая, что это я!

— Но онъ простилъ васъ. Онъ поручилъ мн передать вамъ это. Это не все, сердце разрывается у меня, когда я говорю о той ночи, но я должна все сказать вамъ, Деннисъ. Онъ сказалъ, что радъ, что убитъ вмсто мистера Торнлея, что то преступленіе было бы еще больше. Теперь, когда вы знаете это, Деннисъ, разв вы не обязаны ради него, не обязаны ради насъ, которыхъ вы лишили его, вырвать изъ вашего сердца ненависть къ человку, за котораго онъ отдалъ свою жизнь? Общайте мн, Деннисъ, общайте!— и она протянула ему об руки, чтобы поднять его, но онъ продолжалъ лежать у ея ногъ.

— Миссъ Элленъ,— произнесъ онъ, рыдая,— я не солгу вамъ. Я хотлъ отмстить послднимъ остаткомъ моихъ силъ. Завтра я намревался отправиться къ подошв св. Патрикія, чтобы тамъ привести въ исполненіе свою месть и заплатить ему свой долгъ, прежде чмъ умереть. Теперь я уйду, не отомстивъ, какъ собака, и оставлю его счастливымъ и довольнымъ только ради вашего удовольствія.

— Какъ христіанинъ, изъ повиновенія Богу.

— Да, я общаю вамъ, я буду бояться навлечь съ небесъ двойное проклятіе вашего отца.

— Проклятія не сходятъ съ небесъ, Деннисъ, но вы навсегда закрыли бы себ двери рая. Дайте мн руку, мы вмст прочтемъ ‘Отче нашъ’, и это закрпитъ ваше общаніе никогда никому не длать зла.

Оба опустились на колни и Элленъ медленно прочла молитву, иногда останавливаясь, чтобы слышать, повторяетъ ли ее за ней Деннисъ. Она ничего не боялась, она не думала о себ въ этой высшей борьб за спасеніе безсмертной души, за защиту человческой жизни. Только когда она поднялась, отпустивши Денниса съ корзиной провизіи, она замтила, что ноги у нея дрожатъ и она едва стоитъ. Медленно подвигаясь впередъ, она вышла изъ тни и увидла силуэтъ Джона Торнлея, сердце ея замерло. Онъ приближался къ ней съ равнодушнымъ видомъ.

— Я принялъ васъ за блуждающій огонекъ, миссъ Дали,— спокойно произнесъ онъ,— и мн захотлось посмотрть на него. Но я остановился, какъ только увидалъ даму и фонарь.

Ей хотлось спросить его, узналъ ли онъ ея собесдника, но слова не сходили съ ея губъ. Джонъ взялъ ее подъ руку и медленно повелъ домой.

— Если бы я имлъ надъ вами власть, миссъ Дали,— сказалъ онъ,— я позволилъ бы скоре всему населенію умереть съ голоду, чмъ вамъ подвергать себя подобнымъ потрясеніямъ.

Голосъ Элленъ дрожалъ еще, когда она отвтила:

— Вы не знаете, что я видла и слышала сегодня вечеромъ.

— Я не могу сказать, какъ я радъ, что вы узжаете отсюда на нкоторое время. Иначе я вынужденъ былъ бы предупредить вашего брата.

— Я никогда не простила бы вамъ.

— Я рискнулъ бы даже этимъ.

Они вошли въ домъ, гд огонь еще тллъ подъ слоемъ пепла. Элленъ упала на стулъ, она ежеминутно вздрагивала отъ нервныхъ подергиваній. Джонъ Торнлей съ ужасомъ смотрлъ на нее.

— Это ничего!— повторяла она прерывающимся голосомъ,— сейчасъ пройдетъ!

Закрывъ глаза, она увидла передъ собой мрачное лицо, искаженное ненавистью и жаждой мести. Мало-по-малу сознаніе побды, мира посл борьбы овладло ея душой, она глубоко вздохнула и опустила голову на спинку кресла. Джонъ Торнлей мшалъ огонь.

— Могу я вамъ помочь чмъ-нибудь?— спросилъ онъ.

— Нтъ, благодарю, мн ничего не надо. Поздно, и мама, врояно, ждетъ меня въ своей комнат. Она любить, чтобы я присмотрла за всмъ, пока Пельгамъ не ляжетъ.

— Ваша мать слишкомъ заботится о Пельгам и недостаточно о васъ. Вы не повторите больше того, что сдлали сегодня?

— Я не думаю, чтобы это понадобилось, но если бы вы знали, какъ я счастлива, что вышла сегодня вечеромъ въ садъ!

Она должна была быть счастлива, такъ какъ спасла Джона Торнлея отъ смертельной опасности. Она закрыла глаза, видя его передъ собой, и блескъ искренней радости сверкнулъ въ ея взор. Джонъ схватилъ его на-лету и убдился, что долго придется ему жить этимъ божественнымъ воспоминаніемъ, пока не дождется другаго подобнаго взгляда.

XXIV.

— Какъ ты думаешь, какое впечатлніе произведетъ на нихъ домъ, Брида?— спрашивалъ Джонъ Торнлей утромъ того дня, когда они ожидали прибытія мистрисъ Дали съ дтьми. Брида отвтила съ улыбкой:

— Если теб такъ хочется, чтобы они чувствовали себя вполн дома, теб слдовало пригласить ихъ до прибытія новой обстановки.

— Сколько я могу судить по собственному опыту,— замтила Анна О’Флаэрти, сидвшая рядомъ съ Бридой на недавно пристроенной къ гостиной веранд,— они будутъ мене страдать, найдя все измненнымъ. Мн тяжело было бы зимой проводить здсь столько часовъ, если бы ваша роскошь и изящество не изгнали постепенно изъ моей памяти образы прошлаго.

— Роскошь!— воскликнулъ Джонъ, — роскошь для старыхъ гусеницъ, какъ мы, превратившихся въ бабочекъ среди окружающей насъ нищеты! Это было бы слишкомъ нехорошо, миссъ О’Флаэрти.

— Лесбія не старая гусеница и ты ничего не имлъ противъ того, чтобы она превратилась въ бабочку,— замтила Брида.— Что заставило тебя перемнить мнніе?

— Я не считаю себя непогршимымъ,— немного сухо возразилъ Джонъ, и Брида, внимательно слдившая за нимъ, принялась опять за шитье.

Минуту спустя Анна О’Флаэрти облокотилась на спинку кресла Бриды, обнявъ ее одною рукой и обсуждая, какъ кроить дтскія платья, которыя он шили вмст. Брида подняла на нее благодарный взглядъ. Несмотря на свою природную сдержанность, она была счастлива, чувствуя, что сердце ея новой пріятельницы понимаетъ трудности и непріятности ея существованія. Возростающая нищета и общія усилія облегчить ее сблизили несходныя натуры Бриды Торнлей и Анны О’Флаэрти.

— Гд Лесбія?— спросилъ вдругъ Джонъ.— Надюсь, что она явится во-время, когда прідутъ гости.

— Не бойся: она слишкомъ дорожитъ своимъ маленькимъ достоинствомъ, чтобы пренебречь этою обязанностью. Она поглощена приготовленіями и говоритъ, что знаетъ ихъ вкусы.

— Она не ошибается, можетъ быть, относительно мистрисъ Дали, которая любитъ церемоніи,— сказала Анна.

— Но мистрисъ Дали не одна…— замтилъ Джонъ,— и вкусы… другихъ…

— Если вы говорите объ Элленъ, то она полчаса не будетъ ничего видть, кром моего лица. Хорошая мысль пришла вамъ въ голову похитить меня сегодня, мистеръ Торнлей.

— А! я слышу стукъ экипажа и шумъ, поднимающійся всегда въ деревн при ихъ прізд!— воскликнулъ Джонъ.— Идемъ, Брида!

— Нтъ, это дло миссъ Майнардъ. А! что это за фантазія? Я ожидала, что она въ парижскомъ туалет, а она въ скромномъ уайтклифскомъ плать.

— Если бы Конноръ Дали былъ здсь, это было бы знаменательно,— сказалъ Джонъ,— но такъ какъ Пельгамъ обращаетъ на нее вниманія столько же, сколько на куклу, то надо думать, что эта пустая фантазія…

— Или деликатность чувства, которой мы не угадали,— замтила Брида.— Дали были хороши къ маленькой Сандрильон, я очень рада, что она принимаетъ ихъ въ такомъ наряд.

Хозяева поспшили выйти на крыльцо. Анна О’Флаэрти стояла сзади, у дверей прихожей, но въ ея объятія бросилась мистрисъ Дали, на ея плеч пролила она слезы. Двадцать пять лтъ назадъ Анна на этомъ же мст встртила ее молодою и уже ревнующею къ старымъ друзьямъ, теперь вс горькія воспоминанія исчезали передъ образомъ того, кто уже не существовалъ. Мистрисъ Дали чувствовала, какъ и Анна, что надо принадлежать къ одному поколнію, чтобы страдать вмст и одинаково общимъ горемъ. Элленъ молча радовалась необычайному вниманію матери къ Анн. Она въ свою очередь взяла ее за об руки.

— Какъ хорошо, какъ мило, что вы пріхали сюда!

— Я не пріхала: меня привезли. Мистеръ Торнлей похитилъ меня насильно.

— Вотъ счастливая мысль!— воскликнула Элленъ.— Знаете ли, я начинаю думать, что въ затруднительныхъ случаяхъ вы всегда первый придумаете, какъ лучше поступить.

‘Начинаю думать!’ Брида нашла бы фразу немного дерзкой, но и ея было достаточно, чтобы на цлый вечеръ наполнить радостью сердце Джона.

Мистрисъ Дали не сошла къ обду, она не видла маленькой Лесбіи на своемъ мст за столомъ. Элленъ была поглощена присутствіемъ Анны и ничего не замчала. Пельгамъ же, часто навщавшій Торнлеевъ въ замк Дали, вкушалъ всю горечь своего положенія разореннаго наслдника. Чтобы избжать этого, онъ попробовалъ погрузиться въ мечты, надо было только забыться. Не можетъ онъ разв занять мсто въ глубин залы, у камина, какъ хозяинъ дома, а Лесбія не можетъ разв быть его женой, длящей съ мимъ радости и состояніе, которое должно было принадлежать ему? Одно слово разрушило созданіе его воображенія.

— Мистеръ Дали,— говорила Лесбія,— пойдемте въ оранжерею смотрть растенія, полученныя мною вчера изъ Дублина, и посовтуйте мн, куда ихъ посадить.

Пельгамъ поднялся и послдовалъ за двушкой, весело показывавшей ему свои пріобртенія.

— Я не покупала этой статуи Психеи,— замтила она,— мой ддушка пріобрлъ ее во Флоренціи, мн оттуда прислали ее, Многіе въ восторг отъ нея, Джонъ, напримръ.

Нсколько дней передъ этимъ молодой О’Рунъ утверждалъ, что живыя Психеи сильно вредятъ мраморной, Пельгамъ же не умлъ сказать ничего такого особеннаго и Лесбія чувствовала, что леденла отъ его холода, какъ не разъ случалось въ Уайтклиф въ то время, когда Элленъ и Конноръ осыпали ее своими заботами. Она сдлала усиліе, чтобы привлечь его вниманіе.

— Что скажете вы о вашемъ старинномъ оружіи, развшанномъ на стнахъ между апельсинными деревьями, мистеръ Дали? Я приказала тщательно вычистить все, что заржавло, и дополнить недостающее. Не правда ли, эффектно?

— Я нахожу, что лучше бы вы выбросили его за окно слдомъ за прежними владльцами,— отвтилъ Пельгамъ.— Слишкомъ великъ контрастъ между нимъ и висящими рядомъ новостями.

— Я думала, что вы будете довольны,— робко замтила несчастная двушка.— Мы здсь только жильцы, вы знаете это. Когда вы возвратитесь въ эти мста, гд жили ваши предки вка…

— Я никогда не возвращусь. Я не заблуждаюсь больше относительно этого. Бдствія этого года переполнили мру. Дайте исчезнуть даже послднему воспоминанію прошлаго. Если я остаюсь здсь, то только ради матери и Элленъ, самъ же я желалъ бы бжать на край свта, чтобы все забыть.

— Все? ршительно все?— прошептала Лесбія въ полголоса,точно обиженное дитя, но Пельгамъ не отвтилъ, его гордость была слишкомъ глубоко оскорблена. Прозвонилъ колоколъ, призывая къ вечерней молитв. Лесбія приняла ршительный тонъ и важный видъ, такъ не нравившійся Брид, когда, прежде чмъ разойтись, въ прихожей обсуждала планы на завтрашній день, но когда старшая сестра тихонько отворила дверь, раздляющую ихъ комнаты, чтобы поцловать на ночь юную наслдницу, она удивилась и взволновалась, почувствовавъ подъ губами влажную щеку. О чемъ плакала она среди своего счастья, окруженная любящими ее людьми? Брида заснула, не проникнувъ тайны.

XXV.

Миссъ Торнлей не особенно удивилась, когда на слдующій день за завтракомъ Джонъ предложилъ ей отложить отъздъ въ Лондонъ до слдующей недли. Брида чувствовала потребность перемнить воздухъ и мсто, устала, была нездорова, но лицо Джона просіяло при ея согласіи. Брида была счастлива, что можетъ доставить ему удовольствіе. Сколько времени еще будетъ она имть вліяніе на его жизнь? Утро Брида провела въ деревн, гд заходила въ каждый домъ. Она ршительно выставляла впередъ счастливыя мысли Джона, его попеченія о бдствующихъ. Прежде она не стала бы хвалиться добрыми длами брата, какъ не хвалилась своими. Теперь же, когда онъ не принадлежалъ ей больше всецло, ея поведеніе измнилось, но Элленъ ничего не говорила и едва отвчала. Только на обратномъ пути она какъ бы съ сожалніемъ обратилась къ миссъ Торнлей.

— Вы справляетесь лучше моего,— сказала она.— Нищета гораздо меньше здсь, чмъ въ окрестностяхъ Орлиннаго Гнзда, а, между тмъ, у васъ не было иныхъ средствъ, кром тхъ, которыми вы снабжали меня. Вы прилагали, вроятно, больше заботъ и умнья.

— И авторитета,— прибавила Брида.

— Да… можетъ быть… я не могла бы сказать Бидди Плугамъ того, что вы сказали ей сейчасъ, когда она бросала нсколько маисовыхъ зеренъ цыплятамъ.

— Нсколько зеренъ! Цлую горсть! По что я сказала, я уже не помню.

— Что нечестно красть кормъ у сосдей, чтобы бросать цыплятамъ.

— Это врно: всякая расточительность во время голода есть кража.

— Но Бидди иного мннія, она не думала объ этомъ, у нея прекрасное сердце. Я видла, какъ она плакала въ то время, какъ вы длали осмотръ, и держу пари, что она съ удвоенною энергіей броситъ первую чашку супа, которая ей попадетъ въ руки. Вы знаете, что она ненавидитъ это маисовое мсиво.

— Съ ея стороны это будетъ неблагодарно. Ей слдовало бы умть отличать напускную жесткость моихъ словъ и быть увренной въ нашей заботливости и расположеніи къ ней и ея сосдямъ.

— А! мы, ирландцы, не такъ созданы!— воскликнула Элленъ.— Вся благотворительность міра, приправленная презрніемъ и жесткостью, причиняетъ намъ страданіе, а не облегченіе. Мы всегда задаемъ себ вопросъ, куда двается нашъ хлбъ и почему мы вынуждены питаться чужимъ мсивомъ?

— А! я знаю, что вашъ младшій брать пишетъ въ Nation и поддерживаетъ политику этой газеты.

— Да, и не вы станете удивляться тому, что сестра одного мннія съ братомъ,— замтила Элленъ, улыбаясь.

Брида тоже не могла удержаться отъ улыбки.

— Я не удивляюсь,— сказала она,— но я хотла бы убдить васъ, что большая ошибка отталкивать изъ гордости или недоврія усилія, искренно направленныя къ общему благу.

— А! общее благо!— воскликнула Элленъ.— Мн это повторяли столько разъ, что мн всегда, какъ улитк, хочется спрятаться въ свою скорлупу, какъ только я слышу объ этомъ.

Элленъ думала о своихъ пельгамъ-куртскихъ родственникахъ, но мысли Бриды полетли въ другую сторону и она продолжала съ грустью:

— Меня огорчаетъ то, что вы говорите. Я понимаю, что прежнія отношенія зависимости и взаимныхъ услугъ, къ которымъ вы привыкли въ этой стран, составляютъ трогательный остатокъ древней организаціи клановъ и что новый общественный строй жизни вамъ кажется сухимъ и грубымъ… Джонъ объяснялъ мн это надняхъ, но т времена прошли… Я хотла бы, чтобы вы поговорили объ этомъ съ Джономъ.

— Я не пойму его, если онъ будетъ говорить мн о новомъ общественномъ стро!— воскликнула Элленъ.— Можетъ быть, это потому, что я воспитывалась какъ дочь главы клана, но я не могу себ представить замокъ Дали безъ деревни, которая кормится и поддерживается замкомъ. Мн кажется, что одинъ не иметъ права существовать безъ другаго и что отдльныя личныя существованія, о которыхъ вы мечтаете, могутъ быть обезпечены и удобны, но имъ никогда не будетъ доставать величія.

— Мы далеко зашли съ нашею политическою экономіей,— сказала Брида,— и лучше бы сдлали, если бы подождали Джона, чтобы онъ руководилъ нами. Вотъ ваша мать идетъ къ намъ на встрчу съ Лесбіей.

— Я хотла бы знать, о чемъ он говорятъ въ эту минуту!— замтила Элленъ.— У мамы такой оживленный видъ. Отчего Лесбіи удается лучше моего ее развлекать?

Мистрисъ Дали дйствительно была оживлена, такъ какъ молодая хозяйка незамтнымъ образомъ навела ее на разсказъ о томъ дн, когда Пельгамъ, будучи крошечнымъ ребенкомъ, пропалъ. Элленъ жила у кормилицы въ хижин на гор и къ ней нсколько разъ возили брата повидаться. Въ одно прекрасное утро онъ вышелъ изъ дому и безстрашно направился по дорог къ хижин. Нянька замтила его отсутствіе, но не ршалась сказать мистрисъ Дали, видвшей, какъ одинъ за другимъ безуспшно возвращались посланные искать ребенка. Никто не угадалъ намренія ребенка и вс страхи сконцетрировались около озера. Наконецъ, вечеромъ, посл долгихъ часовъ мученія, какой-то высокій и здоровый мужчина съ дикимъ видомъ принесъ на рукахъ бглеца, сказавъ, что нашелъ его на откос горы собирающимъ ежевику надъ пропастью, около которой пастухи даже не ршались проходить изъ страха, что стада ихъ сорвутся съ кручи. ‘Я никогда не могла смотрть на ту гору съ тхъ поръ’,— прибавила мистрисъ Дали, содрогаясь.

— Но, вдь, это кончилось, благополучно,— замтила Лесбія,— и вы должны были быть такъ счастливы!

— Нтъ, не кончилось, и оттого-то такъ часто мои мысли возвращаются къ этому дню, началу несчастій моей жизни: человкъ, принесшій моего ребенка, приворожилъ его, не знаю чмъ, и мальчикъ не хотлъ уходить отъ него. Я никогда не забуду, что я испытала, протягивая ему руки въ то время, какъ Пельгамъ уцпился за шею этого ужаснаго человка. Я знаю, что это негодяй, живущій въ горахъ вн закона. Мы щедро наградили его, но этого было недостаточно,— онъ какъ будто думалъ, что иметъ права на моего ребенка, и часто приходилъ въ окрестности замка Дали, чтобы потихоньку увидать его, длалъ ему подарки, разъ принесъ орленка, котораго досталъ на вершин Локльюсета. Его посщенія не давали мн покоя и я, наконецъ, убдила мистера Дали отдать Пельгама въ пансіонъ въ Англію. Онъ проводилъ вакаціи въ Пельгамъ-Курт съ двоюродными братьями. Такимъ-то образомъ онъ получилъ столь различное воспитаніе съ Конноромъ и Элленъ. Я жалю теперь, что воспитала его для своего удовольствія, а не для его личнаго счастья. Если бы онъ остался здсь, его любили бы такъ же, какъ другихъ, и мн не пришлось бы вчно дрожать за него!

— Этотъ человкъ еще живъ?— спросила Лесбія, тоже содрогаясь.

— Я не знаю. Не смю спросить. Мн кажется, его подозрваютъ… я не могу подумать даже… Ахъ, какъ бы я желала видть Пельгама окруженнымъ людьми, которые умли бы его цнить!

— Мой братъ и сестра очень высокаго мннія о немъ,— произнесла двушка въ полголоса.

— Я знаю, поэтому-то я боле счастлива, когда бываю съ вами, чмъ гд-либо въ другомъ мст! Вонъ Элленъ возвращается изъ деревни, она будетъ ревновать, когда узнаетъ, сколько времени я гуляла съ вами.

XXVI.

На слдующее утро Лесбія первая вошла въ комнату мистрисъ Дали съ букетомъ фіалокъ въ рукахъ и, цлуя ее, сказала съ веселымъ видомъ:

— Джонъ согласился на мое предложеніе, онъ никуда сегодня не подетъ, пусть лошади отдохнуть. Элленъ общалась устроить прогулку въ горы, гд мы еще не были. Я думаю, что это будетъ хорошо для Джона.

— И для меня также,— сказала мистрисъ Дали, сжимая въ объятіяхъ краснющую двушку.— Вы не знаете, сколько добра вы мн длаете.

Лесбія взяла приступомъ сердце мистрисъ Дали, къ величайшему удивленію тхъ, кто не угадалъ тайной симпатіи, скрытой въ глубин двухъ сердецъ.

— Вы помните наше катанье на лодк въ прошломъ году?— спросила Лесбія у Эдленъ въ то время, какъ он ждали въ прихожей запоздавшихъ кавалеровъ.— Въ тотъ день я въ первый разъ была приглашена къ вамъ обдать, и такъ гордилась этимъ, я не забыла ни одной минуты того дня.

— Я помню его потому, что это былъ день рожденія Коннора, который я всегда праздную какою-нибудь прогулкой. Могу я сказать бдному мальчику, что его не забыли и сегодня?

— Я не знаю, зачмъ это нужно,— замтила Лесбія съ серьезнымъ видомъ.— А! вотъ, наконецъ, Джонъ и вашъ братъ,— мы можемъ идти.

Едва он ступили на горную тропинку, какъ рчь опять зашла о Коннор, на этотъ разъ къ величайшему изумленію Элленъ. Мистеръ Торнлей обратился къ ней, тщетно стараясь придать словамъ равнодушный тонъ.

— Вы, вроятно, часто получаете письма отъ вашего брата Коннора?

— Я получила длинное письмо на прошлой недл,— отвтила Эленъ, сразу угадавъ возможность какой-нибудь неосторожности со стороны Коннора.

— Изъ Дублина, вроятно?

— Да, конечно.

— Отчего не спрашиваете вы меня о мотивахъ моихъ вопросовъ?… Я не ршаюсь дать вамъ совтъ.

— Скажите мн сейчасъ же, что вамъ извстно о Коннор…

— Не многое, тмъ не мене, васъ надо предупредить. Вчера вечеромъ полиція арестовала нсколькихъ человкъ, запоздавшихъ посл часа, опредленнаго новымъ закономъ о бродяжничеств, и во время допроса они не разъ упоминали о двухъ делегатахъ дублинскихъ клубовъ, устраивающихъ ночныя сходки. Одинъ изъ арестованныхъ, дуракъ или предатель, назвалъ даже имя вашего брата Коннора, остальные сговорились показывать, что были созваны на собраніе двумя иностранцами, они пытались даже уврить, что одинъ изъ нихъ призракъ вашего отца,— такъ онъ похожъ на него. Полицейскій коммисаръ удовлетворился, повидимому, но вы хорошо сдлаете, если напишете брату, что полиція здсь бодрствуетъ и что его друзья поступятъ осторожне, если уйдутъ въ другое мсто разыгрывать свою комедію.

— Мистеръ Торнлей, вамъ не слдовало бы употреблять подобныхъ выраженій. Когда люди въ отчаянномъ положеніи, когда они умираютъ, хорошо разв смяться надъ ихъ агоніей? Разв этимъ вы не усилите ихъ страданій?

— Я не хотлъ употреблять насмшливаго выраженія. Я слишкомъ врю въ здравый смыслъ Молодой Ирландіи, чтобы подозрвать ее въ безумномъ, преступномъ намреніи довести страну до возстанія среди такого кризиса, какой мы переживаемъ.

— Не вс такъ преклоняются передъ здравымъ смысломъ, какъ вы. Свобода выходитъ всегда изъ тяжелаго кризиса.

— Но это будетъ уничтоженіе, а не свобода. Я огорченъ за вашего брата Коннора, видя, до чего вы дошли. Вы увлекли бы и меня въ возстаніе, если бы я поддался. Вамъ слдовало бы быть осторожне.

— Къ чему осторожность, когда сердце разбито? Густой мракъ — предвстникъ зари.

— Дйствительно, заря приближается, можетъ быть, но вы закрываете передъ ней глаза. Вы не хотите врить, что для Ирландіи будетъ полезно, если она убдится, что излишекъ ея населенія долженъ выселиться.

— Оставивъ ее пустой и несчастной, покрытой покинутыми селами и обширными стадами, лишенными хозяевъ? Нтъ, вы никогда не убдите меня, что Молодая Ирландія поступаетъ опрометчиво, длая, пока еще не поздно, послднее усиліе, чтобы сохранить ирландцевъ своему отечеству.

— Это такъ же легко, какъ остановить ходъ солнца. Въ нашъ вкъ существованіе страны не можетъ быть индивидуально, вс должны слдовать приблизительно одному пути.

— Я никогда не соглашусь, что страна не принадлежитъ тмъ, кто ее любитъ и хочетъ жить въ ней по-своему. Но мы вышли не для того, чтобы спорить. Я хотла показать вамъ мое озеро съ кувшинками, посмотрите, не похоже оно разв на упавшій между горъ клочокъ неба, подъ тнью облаковъ, окутывающихъ Лакъ-ме-Уэръ? Какъ величественно оно сегодня!

— Какъ упованія Молодой Ирландіи. Я не удивляюсь больше вашимъ мечтамъ, половиной своей красоты ваша страна обязана эффектамъ облаковъ, тумановъ и тней.

— И я люблю тнь,— сказала Элленъ,— и жалю тхъ, кто вынужденъ жить въ открытыхъ долинахъ Америки или Австраліи, какъ бы плодоносны он ни были.

Съ этими словами Элленъ сла на низенькую каменную стнку. Ея сердце было полно тревоги о Коннор, такъ какъ сна была уврена, что онъ находится гд-нибудь по близости, и обдумывала, какъ бы предупредить его, въ то же время, она разсянно срывала ростущіе въ трещинахъ стны папоротникъ и цвты. Мистеръ Торнлей, стоя около нея, съ видимою небрежностью собиралъ ихъ. Оба слушали звучный голосъ хромаго крестьянина, медленно проходившаго за стной. Элленъ оживленно подняла голову.

— Знаете вы, кто эта Розалина съ черными волосами, о которой говорится въ псн?— спросила она.

Джонъ сдлалъ отрицательный жестъ.

— Это маленькая Roisin Dhu, маленькая черная роза, наша бдная Ирландія! Вся поэма основана на ея кровавомъ освобожденіи и тотъ, кто плъ, никто иной, какъ Мурдошъ Малаши, одинъ изъ слугъ Анны О’Флаэрти, запрещающей своимъ людямъ участвовать въ тайныхъ собраніяхъ. Вы видите, что Молодая Ирландія не особенно ошибается, думая, что достаточно искры, чтобы порохъ вспыхнулъ.

— Тмъ боле основаній осторожно обращаться со спичками, такъ какъ взрывъ можетъ произвести только разрушеніе.

— Если бы вы знали, какъ я ненавижу, когда вы повторяете ваши зловщія пророчества!

— Если бы вы знали, какъ я ненавижу повторять ихъ! Но съ моей стороны будетъ эгоизмомъ молчать, и вы сами посл не поблагодарите меня.

Элленъ хотла отвтить, но, поднявъ голову, встртилась глазами съ блестящимъ взоромъ Джона, заставившимъ ее замолчать. Она встала, красня.

— Вонъ Лесбія скользить по склону горы,— воскликнула она,— и Пельгамъ не сметъ поддержать ее! Я бгу къ ней на помощь.

Когда об пары встртились, Элленъ была еще взволнована, сама не зная отчего.

Спускъ былъ очень крутой, Лесбія падала отъ усталости и объявила, что не въ силахъ идти дальше. Элленъ посовтовала Пельгаму пойти впередъ и привести по рк лодку, отчего путъ ихъ значительно сократится. Пельгамъ колебался, Лесбія боялась разсердить его, но Элленъ многозначительно пожала ей руку, торопя брата идти. Какъ только онъ ушелъ, она обратилась къ мистеру Торнлею:

— По не можемъ же мы возвратиться домой безъ кувшинокъ,— сказала она.— Достаньте намъ букетъ, мистеръ Торнлей.

— Я не хотлъ бы оставлять васъ однхъ,— мсто слишкомъ глухое.

— Мы отлично расположились здсь. Никто не тронетъ насъ.

— Какой-нибудь нищій можетъ напугать васъ. Мн показалось, что я видлъ край плаща за старою стной.

— Я видла только спину коровы.

— Можетъ быть, сейчасъ никого нтъ, но кто-то былъ, если я не ошибаюсь.

— Можетъ быть, какая-нибудь двушка, пасущая свою телку. Если вы не хотите нарвать мн цвтовъ, мистеръ Торнлей, придется идти мн самой. Анна О’Флаэрти не простить мн, если я не принесу отсюда цвтовъ!

— А если, я не найду кувшинокъ?

— Принесите хоть листъ въ доказательство послушанія. Вамъ нечего торопиться. Пельгамъ вернется не ране, какъ черезъ часъ, какъ бы онъ ни спшилъ.

— Онъ недоволенъ,— сказала Лесбія, смотря вслдъ медленно уходившему брату.— Зачмъ вы такъ настойчиво хотли удалить ихъ обоихъ, дорогая Элленъ?

Элленъ быстро обернулась.

— Нельзя было терять ни минуты,— отвтила она,— я жду извстій отъ Коннора, и Мурдошъ Малаши, слуга Анны О’Флаэрти, принесетъ мн ихъ.

— Но я не вижу его. Никого нтъ.

— Да прислушайтесь, не слышите вы разв голоса, раздающагося подъ землей? Въ гор есть пещера, входъ въ которую недалеко отъ насъ влво. Прежде здсь была винокурня, я двадцать разъ бывала тамъ и сейчасъ побгу.

— И оставите меня одну?

— Милая Бабетъ, я бы не просила васъ объ этомъ, если бы сегодня не было рожденье Коннора. Но вы потеряете меня изъ вида только на одну минуту, пока я буду въ пещер, Я услышу вашъ голосъ, если вы приложите ротъ къ земл.

— И вы мн скажете все, что узнаете… вернувшись?

— Если смогу и тогда буду вамъ благодарна всю жизнь.

Элленъ исчезла. Джонъ казался темною точкой вдали. Лесбія осталась одна, поддерживаемая противъ страха одиночества воспоминаніемъ о прежнихъ мечтахъ въ старой оранжере Уайтклифа. Не находилась она разв наканун превращенія въ героиню романа?

XXVII.

Пніе, привлекшее вниманіе Элленъ, смолкло, какъ только она спустилась въ ущелье, лежащее передъ узкимъ отверстіемъ пещеры. Ея сердце сильно билось отъ надежды не только услыхать новости отъ Мурдоша Малаши, въ псн, которую она слышала, попадались шутливыя слова, хорошо знакомыя прежде брату и сестр. Видны были слды нсколькихъ ногъ у входа подъ навсъ, скрывавшій прежде дверь винокурни. Не здсь ли самъ Конноръ? Элленъ тихонько постучала. Минуту длилось глубокое молчаніе, затмъ Мурдошъ Малаши просунулъ голову въ отверстіе.

— Это миссъ Элленъ!— радостно крикнулъ онъ.

Элленъ вошла и очутилась передъ… Отецъ ли это ея, или тотъ, о комъ Конноръ писалъ, что онъ больше сыновей похожъ на него? Элленъ не сводила глазъ и поразительное сходство лица и фигуры понемногу исчезало въ ея глазахъ. Эта грусть, соединенная съ энергіей, эта страсть и твердая ршимость никогда не характеризовали физіономіи Дэрмота Дали. Оба разглядывали другъ друга молча, Мурдошъ Малаши повторилъ:

— Это миссъ Элленъ, мистеръ,— и незнакомецъ сдлалъ шагъ ей на встрчу.

— Моя кузина Элленъ, о которой я такъ много слышалъ?— сказалъ онъ, протягивая ей руку съ улыбкой, сразу объяснившей Элленъ очарованіе, произведенное на ея брата.

— Гд же Конноръ?— воскликнула она.— Я думала, онъ здсь!

— Вы не встртили разв его на гор? Какъ только Мурдошъ сказалъ намъ, что вы находитесь по близости, онъ взялъ плащъ у старухи, стряпающей для насъ въ пещер, и пробрался черезъ потайной ходъ, чтобы увидать васъ. Онъ поручилъ мн пропть куплетъ извстной псни, если онъ не вернется чрезъ десять минутъ.

— Вчно тотъ же!— воскликнула Элленъ, невольно разсмявшись.— Онъ исполнилъ то, что хотлъ, несмотря на вс мои просьбы и предостереженія. Онъ не меня хотлъ видть, а мою подругу, миссъ Майнардъ, а онъ хорошо зналъ, что я приду на эту псню, такимъ образомъ, онъ засталъ ее одну. Я боюсь, что у васъ товарищъ, которымъ трудно управлять и который одаренъ богатою фантазіей.

— А! мы хорошо знаемъ такого сорта людей, онъ всмъ сердцемъ преданъ длу, — его не смущаютъ ни сомннія, ни страхъ. Онъ недостаточно разсуждаетъ для того, чтобы смущаться. Онъ совсмъ не разсуждаетъ и потому счастливъ. Путь, избранный нами, возможенъ только для тхъ, кто видитъ очень далеко, дальше обыкновеннаго, или для тхъ, кто совсмъ не разсуждаетъ и смло идетъ впередъ. Вы видите, я говорю съ вами откровенно, такъ какъ знаю, что вы принадлежите къ числу смлыхъ женщинъ, вра которыхъ поддерживаетъ наши надежды.

— Я не знаю, заслуживаю ли я такого доврія,— произнесла Элленъ нершительно и глаза ея наполнились слезами.— Я страдаю за Ирландію, и только, такъ какъ я разсуждаю не боле Коннора. Я не изъ тхъ женщинъ, которыя вдохновляютъ на такое предпріятіе, какъ ваше.

— Напротивъ, я никогда не былъ взволнованъ такъ, какъ потрясло меня одно изъ вашихъ писемъ къ Коннору. Если страданія женщинъ, слезы женщинъ недостаточны, чтобы мужчины взялись за оружіе и шли въ бой, тогда не на что больше надяться и мы никогда не сдлаемся опять націей. Но этого не случится и вы будете торжествовать такъ же, какъ стонали!

Говоря это, онъ взялъ ея руку и поднесъ къ губамъ. Элленъ была немного удивлена, но она поняла, что это выраженіе почтенія отдавалось ея чувствамъ, а не личности, человкомъ, всецло поглощеннымъ одною мыслью. Элленъ, все-таки, поспшила найти брата. Если мистеръ Торнлей застанетъ его съ Лесбіей!

— Вы, кажется, сказали, что есть другой, боле короткій путь на гору?— спросила она.— Я хотла бы сказать хоть одно слово Коннору, посовтовать ему быть осторожне, и мн надо поспшить.

— Смотрите, вотъ вашъ братъ спускается по старой труб внизъ головой. Вы узнаете вс тайны нашего убжища.

Элленъ приготовилась строго разбранить Коннора, но когда она увидла въ отверстіи бывшей печки его веселое лицо, полузакрытое складками стараго плаща, гнвъ ея прошелъ и она бросилась въ его объятія, воскликнувъ:

— Конноръ, Конноръ! что ты сдлалъ?

— Что я сдлалъ, Элленъ? Самую пріятную прогулку, какою только я праздновалъ когда-либо свое рожденіе!

— И испугалъ Лесбію?

— Нисколько, плутовка думала обо мн, о моемъ рожденіи и я вышелъ изъ земли, чтобы поблагодарить ее, вотъ и все.

— Если бы это была прошлогодняя Бабетъ, а не богатая наслдница, и если бы мы не были обязаны всмъ ея брату, твои шалости не смущали бы меня, но теперь… не сердись, Конноръ, но если ты будешь потихоньку ухаживать за ней, я вынуждена буду предупредить мистера Торнлея. Я не могу допустить, чтобы онъ ухалъ въ Англію, оставивъ ее въ твоей власти!

— Онъ узжаетъ въ Англію? Браво! Избавившись отъ него, мы съ д’Арси натворимъ здсь длъ! Но стыдно теб разлучать меня съ милою двочкой! Подумай, какую услугу могутъ оказать ея милліоны!

— Еще стыдне не предупредить ея брата. Спроси мнніе твоего друга. Да, да, спроси и ты увидишь, иметъ ли въ его глазахъ, значеніе для блага націи грошовое состояніе, кому бы оно ни принадлежало! Я предупредила тебя, теперь мн пора идти. Если мистеръ Торнлей не застанетъ меня на гор…

— Подожди, я надну плащъ и провожу тебя. Если мистеръ Торнлей тамъ, онъ приметъ меня за старую нищую, а у Лесбіи, конечно, хватить присутствія духа бросить мн монету.

Когда они выходили изъ пещеры, Конноръ обратился къ сестр:

— Ну, ты видла его теперь. Не привлекаетъ ли онъ къ себ, вс сердца? Если бы Анна могла его увидать!

— Отчего не отправитесь вы провести праздники у Анны, вмсто того, чтобы скрыться въ развалинахъ, какъ…

— Какъ патріоты. Нтъ, нтъ, Элленъ, у меня хватитъ совсти не компрометировать Анну противъ ея воли. Д’Арси очень хочетъ увидать внутренность замка Дали и классную, о которой разсказывала ему мать, когда онъ былъ крошечнымъ мальчикомъ еще въ Америк. Портретъ тети Элленъ еще виситъ надъ каминомъ, и я общалъ д’Арси, что онъ побываетъ тамъ.

— Но, Конноръ, ты не можешь ввести его въ домъ Торнлеевъ!

— Неужели? А если я нашелъ ключъ отъ двери въ карман, стараго платья какъ разъ наканун отъзда изъ Дублина?

— Но вс комнаты перемнились. Дверь свернаго подъзда почти всегда заперта.

— Ты увидишь, что она отопрется въ ту ночь, когда мы сдлаемъ вамъ визитъ, когда у тебя будутъ готовы деньги, о которыхъ, я просилъ. У меня есть сношенія съ замкомъ Дали. Спроси у Лесбіи, откуда взялся у нея букетъ незабудокъ, который она нашла сегодня утромъ у себя на туалет?

— Конноръ, это ужь слишкомъ. Ты играешь въ страшную игру. Я разсердилась на мистера Торнлея, когда онъ сказалъ это, но теперь…

— Будь покойна, д’Арси серьезенъ за двоихъ. Надо же мн немного развлечься, этотъ годъ былъ такой скучный! Ставь йогу сюда! Пора мн исчезать! Не падай духомъ!

Въ ту же минуту онъ исчезъ въ расщелин скалы, но, сдлавъ четыре шага дальше, Элленъ опять замтила его голову, закутанную въ плащъ.

— Помни, она твердо врить, что я нарочно пріхалъ изъ Дублина, чтобы видть ее на десять минутъ въ день моего рожденія. Не разубждай ее,— это будетъ измняй.

Онъ окончательно исчезъ посл этихъ словъ. Элленъ нашла Лесбію на томъ же мст, такою покойной, точно она все время занималась собираніемъ цвтовъ..

— Нашли вы человка, принесшаго вамъ извстія отъ Коннора?— спросила она серьезнымъ тономъ, когда Элленъ опустилась рядомъ съ ней на траву. Несмотря на вс безпокойства и непріятности, Элленъ не могла удержаться отъ смха.

— Напрасно мы будемъ стараться обмануть другъ друга, Бабетъ, вы, вроятно, очень сердиты на Коннора. Онъ заслуживаетъ этого.

— Конечно, заслуживаетъ, это большая дерзость. Если бы Брида и Джонъ знали, что онъ прізжалъ изъ Дублина, чтобы видть меня на десять минутъ… но я имъ не скажу объ этомъ.

— Это такое безуміе, что я буду счастлива, если никто о немъ не узнаетъ, но я не смю просить васъ сохранить его тайну Лесбія.

— О! нельзя же придавать значеніе всякому пустяку!— сказала Лесбія, немного надувшись.— Пойдемте на встрчу Джону и не будемъ больше думать объ этомъ, въ особенности не говорите ничего Пельгаму. Что бы онъ сказалъ о. Фантазіи прохать всю Ирландію, чтобы на минуту увидать меня!

— Я, право, не знаю, но поспшимъ, иначе Пельгаму придется долго ждать насъ у лодки.

Джонъ запоздалъ, онъ оступился и попортилъ ногу, прыгая на островокъ съ кувшинками. На обратномъ пути онъ едва шелъ и уже ложились вечернія тни, когда они достигли, наконецъ, рки и лодки. Лесбія уложила брата на дно лодки, подъзжая къ Лакъ-ме-Уэръ, Джонъ приподнялся, чтобы полюбоваться видомъ.

— Настоящее заколдованное царство!— произнесъ онъ.— Можно вообразить, что приближаешься къ Счастливымъ островамъ, гд питаются фруктами лотоса! Кто скажетъ, что это скалы, болота и вода, а не очаровательная иллюзія?

‘Съ голодомъ, раздоромъ и нищетой,— мысленно добавила Элленъ.— Дай Богъ, чтобы великія надежды и возвышенные планы не оказались также иллюзіей!’

XXVIII.

Маленькое несчастіе, случившееся съ мистеромъ Торнлей, заставило его отложить путешествіе до весны и пролежать нкоторое время на кушетк съ протянутою иргой. О Коннор ничего не было слышно. Элленъ вздрагивала при малйшемъ шум и ждала писемъ съ дублинскимъ штемпелемъ. Мистеръ Торнлей съ жаромъ принялся за свои литературные занятія, прерванныя осенью трудною борьбой съ голодомъ. Брида съ удовольствіемъ помогала ему и оба занимались изученіемъ исторіи французской революціи, ища въ настоящемъ положеніи Ирландіи аналогій, отъ которыхъ часто кровь закипала въ жилахъ Элленъ. Одинъ Джонъ замчалъ это иногда и старался оправдать себя въ ея глазахъ такими врными и часто такими умными сравненіями, что Элленъ незамтно составила привычку проврять собственныя мысли тмъ же способомъ. Казалось, что она всю жизнь провела между братомъ и сестрой, а не нсколько недль.

Мистеръ Торнлей задумалъ написать статью о поэзіи Молодой Ирландіи. Элленъ собрала коллекцію балладъ, вырзанныхъ ею изъ газетъ, и взялась ихъ прочесть вслухъ.

— Кто это подписывается д’Арси?— спросила Брида, смотря черезъ плечо Элленъ.— Въ этихъ стихахъ виднъ настоящій талантъ. Элленъ великолпно читаетъ ихъ.

— Дай мн газету, я хочу перечесть самъ,— сказалъ Джонъ, со вздохомъ протягивая руку и не спуская пронизывающаго взгляда съ лица Элленъ, чувствовавшей, что краснетъ.

Брида продолжала:

— Въ этихъ стихахъ больше описательнаго таланта, чмъ обыкновенно встрчается у начинающихъ молодыхъ писателей,

— Кто теб сказалъ, что онъ молодь?— спросилъ Джонъ.— Мн кажется, напротивъ, что въ этихъ стихахъ много жизненнаго опыта.

— Онъ молодъ,— замтила Элленъ.— Это другъ Коннора. Онъ началъ писать чуть не съ дтства въ Америк, тамъ онъ не имлъ средствъ, теперь же онъ редакторъ газеты Nation.

— И герой въ вашихъ глазахъ, какъ видно, — замтилъ Джонъ.

— Есть люди, которые чуть не съ дтства поддерживали братьевъ и сестеръ, и ихъ не считаютъ героями!— сказала Брида, глядя на брата.

— Это не иметъ никакого отношенія къ тому, что мы говоримъ,— нетерпливо произнесъ Джонъ.— Дайте мн газеты. Мн надо на свобод перечитать произведенія Молодой Ирландіи. Здсь есть, по крайней мр, два поэта, заслуживающіе чести критики.

Элленъ собрала листки.

— Надюсь, что я не повредила стихамъ своимъ чтеніемъ,— сказала она.— Мн хотлось бы, чтобы вы были добры къ нимъ. Я знаю, что абсолютное молчаніе, которымъ обходятъ англійскіе журналы ихъ произведенія, имъ очень непріятно.

— Постараюсь,— отвтилъ Джонъ, красня въ свою очередь.— Что же до вашего чтенія, то я думалъ сейчасъ, что если бы я умеръ и вы пришли читать стихи на мою могилу, застывшая кровь закипла бы въ моихъ жилахъ и я возсталъ бы изъ мертвыхъ.

— Я открою окна,— произнесла Брида сухимъ тономъ,— поэтическое вдохновеніе дйствуетъ вамъ на голову.

— Не мн,— смясь, возразила Элленъ.— Я отлично знаю, что Конноръ останется доволенъ только одобрительнымъ отзывомъ Quarterly Review, и одному мистеру Торнлею онъ можетъ быть этимъ обязанъ.

Съ этого дня Джонъ заперся въ библіотек и принялся за работу. Лесбія посвящала все свое время развлеченію мистрисъ Дали съ такою охотой и такимъ успхомъ, что Элленъ часто могла на свобод предаваться собственнымъ мыслямъ, боле пріятнымъ и исполненнымъ надеждъ, чмъ когда-либо. Ее поразило совпаденіе мыслей Пельгама съ ея, когда онъ сказалъ какъ-то доврчивымъ тономъ, начавшимъ устанавливаться между ними:

— Элленъ, кто заставляетъ Джона Торнлея такъ трудиться для насъ и приносить столько жертвъ, чтобы помочь намъ?

Элленъ подняла голову съ нкоторымъ изумленіемъ.

— Случилось что-нибудь новое, Пельгамъ?— спросила она.

— Каждый день случается что-нибудь новое, и я хотлъ посовтоваться съ тобой… Не находишь ты, что мы принимаемъ слишкомъ много одолженій? Дядя Чарльзъ оставилъ насъ на рукахъ мистера Торнлея, точно ему дла нтъ до насъ. Если бы мистеръ Торнлей поступилъ такъ же, мы были бы разорены, окончательно разорены, какъ несчастные нищіе, выгнанные изъ своихъ хижинъ и идущіе на общественныя работы изъ-за куска хлба. Впрочемъ, мы съ тобой и теперь живемъ милостью не хуже тхъ рабочихъ, которые прошли сейчасъ мимо двери съ кирками за спиной. Горько сознавать это, сестра, но, тмъ не мене, это врно.

— Но отчего это происходитъ? Почему дошли мы до этого?

— Бслдствіе голода. Въ этомъ году имніе не дало никакого дохода, а надо заплатить проценты по закладнымъ, иначе кредиторы нагрянутъ на насъ. Джонъ Торнлей удовлетворилъ ихъ.

— Но разв онъ богатъ? Я думала, что наслдница — Лесбія…

— Онъ тоже получилъ по завщанію. Онъ платитъ наши долги спекуляціями, какъ онъ увряетъ.

— Такимъ образомъ, мы на его попеченіи?

— Наемъ замка былъ нашимъ главнымъ доходомъ всю зиму. Но, вдь, наемъ замка въ Ирландіи, въ такой годъ, когда вс бгутъ изъ нея, какъ отъ чумы, не боле, какъ замаскированная милостыня! Поэтому-то я хочу посовтоваться съ тобой, продолжать ли намъ принимать подобную жертву. Хотя бы дядя Чарльзъ пригласилъ васъ къ себ, маму и тебя!

— Пельгамъ, это моя вина. Мн очень досадно, но я получила новое предложеніе отъ Мармадука въ тотъ день, когда мы перезжали сюда.

— И ты отвтила?

— Да, мама была такъ добра, дала мн полную свободу, и если ты не будешь упрекать меня за то, что я закрыла мам двери родительскаго дома, я буду теб очень признательна.

— Я не упрекаю тебя за ршеніе, я только сожалю. Мармадукъ славный малый и я всегда думалъ, что ты понравилась ему на свое счастье.

— Вс въ Пельгамъ-Курт были того же мннія, но отъ этого моя жизнь не стала бы легче. Видишь ли, Пельгамъ, я никогда не забуду, что я выстрадала тамъ три года тому назадъ, безъ чьего-либо злаго намренія! Въ теченіе всего моего пребыванія тамъ я испытывала чувства рыбы безъ воды. Но, можетъ быть, я со всмъ примирилась бы, чтобы сдлать счастливой маму, если бы не надо было выходить замужъ за Мармадука безъ любви. Это было бы безчестно. Не правда ли, Пельгамъ, я хорошо сдлала, что отказала?

— Да,— отвтилъ Пельгамъ посл минутнаго молчанія,— ты права, Элленъ, и что бы ни случилось, я никогда не упрекну тебя за твое ршеніе. Не ты одна чувствовала себя иногда не хорошо въ Пельгамъ-Курт. Я помню до сихъ поръ, что я испытывалъ ребенкомъ, проводя тамъ вакаціи, и какъ меня показывали гостямъ, какъ рдкость: нашъ ирландскій кузенъ. Какъ бы то ни было, у меня боле ирландское сердце, чмъ вы воображаете.

— О! благодарю, благодарю, Пельгамъ! Я чувствую теперь себя дйствительно твоею сестрой.

— Тмъ не мене, я не люблю выказывать свои чувства, и эту черту ставятъ обыкновенно въ упрекъ ирландцамъ. Въ Пельгамъ-Курт говорили, напримръ, что разорившіеся ирландцы женятся всегда на богатыхъ наслдницахъ.

— Мама не была богатою наслдницей…

— Нтъ, а, между тмъ, какимъ соболзнующимъ тономъ говорили о ея замужеств, но теперь рчь идетъ не о томъ поколніи!

— А! ты думаешь о Коннор и Лесбіи.

— Конноръ ни къ чему никогда не относится серьезно. Рчь ее о немъ. Неужели ты думаешь, что благодянія, которыми осыпаетъ насъ Джонъ Торнлей, имютъ цлью лишить меня возможности искать заработка?… Однимъ словомъ, думаешь ли ты, что юнъ одного мннія съ Пельгамъ-Куртами относительно честолюбія разореннаго ирландца? Если это такъ, то мн было бы невыносимо принять цну жертвы, которую на меня налагаетъ честь.

— Бдный Пельгамъ, какъ бы я хотла, чтобы ты не такъ близко принималъ все къ сердцу!

— Я не ногу относиться иначе, когда дла касаются этихъ вопросовъ. Я отлично знаю, чего мн держаться. Я никогда не унижусь до того, чтобы разбогатть на счетъ женщины, ни Конноръ также, если я смогу ему помшать.

— А если Лесбія полюбить одного изъ васъ?

— Ты не имешь никакихъ основаній предполагать это.

— Я и не говорю, во всякомъ случа, Пельгамъ, никто не упрекнетъ тебя въ томъ, что ты далъ ей поводъ. Младшій Конобріеръ, любимый герой Лесбіи, не могъ быть боле дикимъ, чмъ ты.

— Но я не хотлъ бы прослыть медвженкомъ. Я чувствую только, что деревеню, когда благодянія Джона Торнлея кажутся мн платой.

— Я даже никогда не удивлялась имъ. Все его поведеніе относительно насъ происходитъ отъ воспоминанія… Ты знаешь, что я хочу сказать. Нашъ отецъ умеръ вмсто него, и когда Джонъ примялъ его на свои руки изъ моихъ, онъ принялъ на себя обязанности, лежавшія на отц. Мн кажется, теб нечего испытывать угрызенія совсти относительно его, такъ какъ, если бы не великодушіе отца, юнъ былъ бы убитъ въ ту ночь.

— Онъ мн никогда не говорилъ ни слова. Въ Пельгамъ-Курт сказали бы, что это ирландская сантиментальность, на которую Джонъ Торнлей не способенъ.

— Потому что не знаютъ его такъ хорошо, какъ я. Я видла въ его глазахъ и въ глазахъ его сестры выраженіе, котораго никто не заподозрилъ бы на ихъ лицахъ.

— Тмъ не мене, каковы бы ни были основанія Торнлея, тебя, вдь, не удивляетъ, что эти милости гнетутъ меня? Ничего не можетъ быть трудне, какъ принимать благодянія съ довольнымъ видомъ! Если бы я могъ найти работу!

— Ты длаешь то, что можешь. Сколько людей въ этомъ году вынуждено принимать благодянія! Подумай только о страданіи всей Ирландіи, вынужденной выносить, чтобы ее кормила Англія! Вотъ что кружитъ голову нкоторымъ людямъ, которые хотли бы порвать новыя цпи, сковывающія насъ, и хотя бы умереть, но свободными! Ты ихъ понимаешь, Пельгамъ, не правда ли?

— Я понимаю и порицаю ихъ. Я не хочу доходить до отчаянія, какъ бы велико искушеніе ни было. Къ чему прибавлять новыя облака надеждъ или здобы къ окружающему насъ мраку? Постараемся въ нашемъ бдственномъ положеніи ясно видть и идти прямо, куда слдуетъ.

— О, какъ я буду благоразумна теперь, когда ты взялъ меня въ руки! Слушай, я не сойду внизъ сегодня вечеромъ, мама устала и намъ подадутъ чай въ ея комнату, простись, значитъ, со мной и не будь такимъ дикаремъ.

Пельгамъ улыбнулся и ушелъ въ свою комнату, въ то время когда миссъ Торнлей отворяла дверь хорошенькаго будуара, находившагося въ распоряженіи мистрисъ Дали, она пришла узнать, не надо ли чего ея гость. Сердечное гостепріимство было также замтно, какъ и личное самодовольство. Мистрисъ Дали и ея дочь слегка вздохнули, когда она удалилась. Элленъ почувствовала, повидимому, облегченіе, смшанное отчасти съ презрніемъ. Мистрисъ Дали опустилась въ кресло.

— Вотъ какъ могла бы я устроиться и управлять своимъ домомъ, если бы имла способность миссъ Торнлей,— прошептала она.— Ты не можешь себ представить, Элленъ, какую прелесть иметъ для меня эта аккуратность, этотъ порядокъ въ хозяйств. Я никакъ не могу поврить, что я у Джона Торнлей, ихъ домъ пользовался прежде такою дурною репутаціей.,

— Вы знали, мама, Торнлеевъ? Разскажите мн, что вы помните о нихъ.

— Ихъ отецъ жилъ въ старомъ развалившемся дом въ семи или восьми верстахъ отъ Пельгамъ-Курта. Онъ былъ игрокъ, мотъ, пьяница и жена его была очень несчастна. Вс жалли ее. Брида похожа на нее, только мать была красиве. Я помню, она пришла какъ-то къ намъ въ гости. Я держала Пельгама на колняхъ, ему еще не было году, она разсказывала намъ, какой уже помощникъ и поддержка для нея старшій сынъ, какъ онъ къ ней привязанъ. Я не помню наврное, но, кажется, отецъ увелъ его въ такое мсто, которое не нравилось матери, разсчитывая продержать его тамъ всю ночь, но ребенокъ вылзъ въ окошко и бгомъ возвратился въ Абботъ-Торнлей. Я помню, что я дала въ то время себ слово заставить моего мальчика такъ же любить себя.

— Братъ и сестра, должно быть, много страдали, это видно по ихъ лицамъ,— продолжала Элленъ.— Что стало съ ихъ домомъ, мама, вы не помните?

— Твой дядя, Чарльзъ, купилъ его, перестроилъ и отдлалъ. Кажется, онъ назначаетъ его Нармадуку, когда тотъ женится.

Элленъ молчала, она знала, что мать думаетъ, что, можетъ быть, она кончитъ тмъ, что будетъ царить въ жилищ Торнлеевъ, въ то время какъ они будутъ жить въ ея родномъ дом. Она продолжала нершительно:

— Дядя Чарльзъ помогалъ имъ?

— Пока живъ былъ ихъ отецъ, безполезно было давать имъ деньги, этотъ человкъ былъ бездонный колодецъ, а ты, вдь, знаешь, что они отказались покинуть его. Посл его смерти имъ никого не надо было, Джонъ и Брида сами пробили себ дорогу.

— Они производятъ на меня такое впечатлніе, что всегда поддерживаютъ другъ друга и остаются врны своимъ привязанностямъ, какъ маленькая Лесбія, такъ и старшіе.

— Ты думаешь?

Мистрисъ Дали впала въ обычное молчаніе, Элленъ посмотрла, все ли приготовлено для матери на ночь, и спустилась въ гостиную провести послднія минуты вечера. Вс встртили ее упреками за то, что она пробыла такъ долго у мистрисъ Дали наканун отъзда Джона и Бриды, но, бросивъ взглядъ вокругъ себя, Элленъ увидла, что безъ нея отлично проводили время, Пельгамъ еще стоялъ около рояля рядомъ съ Лесбіей, Брида небрежно скользила пальцами по клавишамъ, Джонъ сидлъ, развалившись, въ кресл, съ самодовольствомъ перечитывая свою статью о поэзіи Молодой Ирландіи. Онъ всталъ при появленіи двушки, выразившей желаніе прочесть рукопись, отдавая ей статью, Джонъ отнялъ Пельгама у сестеръ, чтобы переговорить о длахъ. Пельгамъ находилъ, что мистеръ Торнлей не такъ внимателенъ, какъ обыкновенно, и самъ бросилъ грустный взглядъ по направленію къ роялю, когда Джонъ поднялся, въ то время какъ Элленъ перевертывала послднюю страницу рукописи.

— Что же, вы довольны?— спросилъ онъ.— Вы одобряете статью?

Элленъ живо подняла голову съ негодующимъ блескомъ во взор.

— Довольна?— повторила она съ горечью.— Нтъ ни одного слова, которое бы не было жестоко, не внушало мн отвращенія!

Отъ удивленія и разочарованія Джонъ точно окаменлъ, онъ отвтилъ, не двигаясь съ мста:

— А! вы, какъ и вс женщины, не цните ироніи!

— Когда иронія заставляетъ васъ говорить съ такимъ презрніемъ о поэмахъ д’Арси О’Доннелъ, я просто ненавижу ее.

— Но вы, все-таки, сознаетесь, что я отдалъ справедливость стихамъ Коннора?

— Конноръ дорожитъ своими стихами, но посл того, что вы сказали обо всемъ, что онъ любитъ, что уважаетъ, онъ пренебрежетъ вашими похвалами, какъ пренебрегаю я ими за него. Я не посовтовала бы вамъ оставлять въ его рукахъ вашу рукопись, если бы онъ находился сегодня здсь.

— Критикъ обязанъ говорить то, что думаетъ. Во всей стать нтъ ни одного рзкаго слова, ни одного непочтительнаго выраженія.

— Нтъ, нтъ, критики стоять на пьедестал, откуда язвятъ все человчество.

— Если бы вы указали мн что-нибудь, какое-нибудь мсто, чтобы я могъ передлать…

— Нтъ, нтъ,— возразила Элленъ,— это значило бы дать вамъ новое орудіе противъ насъ. Дайте мой подсвчникъ, я пойду спать. Никогда въ жизни я не доврю вамъ больше того, что люблю. Я знаю теперь, какъ вы поступите.

Джонъ приблизился къ ней съ подсвчникомъ въ рук.

— Это не только жестоко, миссъ Дали,— сказалъ онъ въ полголоса,— это месть съ вашей стороны. Вы должны знать, какъ больно вы мн длаете.

— Покойной ночи,— просто отвтила Элленъ.— Я жалю, что разсердилась, но я не могла сдержаться. Миссъ Торнлей ждетъ не дождется минуты, когда я уйду, а Лесбія исчезла. Прощайте.

— Джонъ,— сказала сестра,— когда затворилась дверь за Элленъ,— не смущайся замчаніями мало образованнаго ребенка, не умющаго оцнить то, что ты написалъ. Дай мн твою рукопись, я приберу ее, прежде чмъ ты испортишь ее передлками.

— Нтъ, оставь ее здсь, во всякомъ случа, отвратительное ремесло быть критикомъ! Но эти замчанія, о которыхъ ты говоришь съ такимъ презрніемъ, врны ли они? Вотъ въ чемъ вопросъ.

— Она не указала ни одного пункта. Ты испортишь свою работу, но теб хоть и не говори, я вижу это…— Она сдлала нсколько шаговъ къ двери, затмъ.вернулась и положила об руки на плечо брата.— ‘Джонъ, между тобою и мною не можетъ быть ни притворства, ни недомолвокъ. Я знаю, что моя дружба не иметъ особеннаго значенія, но я отдала ее и хочу, чтобы ты зналъ это.

— Благодарю, мн столько разъ на этой недл хотлось поблагодарить тебя, ты была къ ней такъ добра, и я былъ такъ счастливъ! Я никогда въ жизни не забуду этого, даже если подобные дни никогда не повторятся.

— Ты увидишь много другихъ! Ты видишь, я хорошо длала, что не забывала никогда, что настанетъ минута, когда наше положеніе измнится… тогда какъ ты говорилъ, что этого никогда не случится…

— Я не знаю, почему оно измнится. Опытъ этой недли не доказалъ разв теб, что ты можешь быть совершенно счастлива?

— Да, я знаю, и ты останешься при своемъ мнніи, хотя бы я до утра проговорила съ тобой. Покойной ночи, надо укладываться.

Только къ ночи Брида покончила свои дла. Била полночь, когда она вышла изъ комнаты со сверткомъ расходныхъ книгъ и памятныхъ листковъ, которые она хотла положить въ буфетной для руководства Лесбіи. Брид показалось, что она видитъ свтъ въ нижнихъ комнатахъ, гд давно должны были царить тишина и мракъ, и она быстро сошла съ лстницы, чтобы застать нарушителей порядка на мст преступлена, но тьма окружила ее, когда она приблизилась къ гостиной. У дверей она уронила бумаги, которыя несла въ рукахъ, и нагнулась собрать ихъ, когда она поднялась, она очутилась передъ Элленъ Дали, стоявшей у дверей прихожей съ потухшею свчей.

— Ваша мать нездорова?— спросила Брида съ испугомъ.

— О, нтъ, благодарю! Я сошла за одною вещью, которую забыла здсь, а моя свча потухла. Можете вы посвтить мн до моей комнаты? Я боюсь разбудить маму.

— Я какъ будто слышала шумъ въ дом, я позову Джона.

— О, это совсмъ лишнее! Этотъ домъ полонъ странныхъ звуковъ. Вы знаете, что нкоторые покойники изъ семейства Дали являются сюда ночью, не говоря уже о домовыхъ!

— Неужели вы врите всмъ этимъ глупостямъ?— воскликнула Брида съ оттнкомъ презрнія, такъ какъ голосъ Элленъ слегка дрожалъ и въ немъ слышались слезы.

— Сознаюсь, что я немного испугалась, когда потухла моя свча, и рада дойти вмст съ вами до нашихъ комнатъ.

— Отлично! Я положу только мои бумаги въ буфетъ и сейчасъ же вернусь.

Глубокая тишина царила внизу и Брид очень хотлось осмотрть гостиную и сосднія комнаты, но Элленъ боялась разбудить мать и он медленно поднялись наверхъ. Миссъ Торнлей долго не могла успокоиться и нсколько разъ хотла встать, вдругъ она вспомнила, что на свч Элленъ, задутой, по ея словамъ, втромъ, была надта тушилка. Братъ ея обманутъ? Должна она разсять его иллюзіи или видть, какъ онъ упорно держится ихъ? Эта мысль мучила ее до утра.

Пожелавъ покойной ночи миссъ Торнлей, Элленъ долго простояла у своей двери, терпливо выжидая, чтобы Брида исчезла въ корридор. Тогда, быстро спустившись съ лстницы, она вошла въ гостиную, слабо озаренную луннымъ свтомъ, пробивавшимся сквозь складки занавсокъ. Два человка находились тутъ: одинъ сидлъ за письменнымъ столонъ, разглядывая какія то бумаги, другой стоялъ среди комнаты со сложенными руками и освщеннымъ луною лицомъ. Когда Элленъ вошла, Конноръ поднялся и направился къ ней на встрчу.

— Ну, храбрая заговорщица, — воскликнулъ онъ,— достала ты ключъ?

— Да, Конноръ, но я чуть не умерла отъ страха. Знаешь ты, кто произвелъ шумъ у дверей, заставившій меня потушить огонь?

— Дали, убившій на дуэли своего младшаго брата, или тотъ, который несъ свою голову подъ мышкой,— который изъ двухъ?

— Брида Торнлей. И если бы я не бросилась храбро въ ней на встрчу, она вошла бы прямо сюда и застала бы насъ всхъ вмст.

— Ну, что же,— спокойно произнесъ Конноръ,— она была бы не первая изъ ихъ семейства, кого я показалъ сегодня кузену.

— Она, впрочемъ, оказала мн услугу, такъ какъ я утащила въ буфетной ключъ отъ оранжереи подъ самымъ ея носомъ и она не замтила. Но какъ я испугалась!

— Ты не будешь жалть, что доставила удовольствіе д’Арси, который любитъ вс комнаты замка Дали, никогда не бывши въ нихъ до сегодняшняго вечера!

Д’Арси О’Доннель точно проснулся отъ сна и подошелъ къ Элленъ.

— Вы не можете себ представить, какъ мн стыдно, что я причинилъ вамъ столько затрудненій,— произнесъ онъ.— Конноръ общалъ ввести меня въ одну нижную комнату, гд виситъ портретъ, и уйти затмъ, никого не встртивъ, а вотъ теперь мы захвачены точно воры!

— Я отлично бы справился, если бы не эти усовершенствованія и передлки, испортившія такъ домъ,— замтилъ Конноръ.— Кром того, я зналъ, что на случай несчастія въ крпости есть врная мышка, которая перегрызетъ сти, могущія запутать насъ. Я былъ бы огорченъ, если бы не слышалъ твоихъ словъ Джону Торнлей о его знаменитой стать!

— Гд же ты былъ тогда?

— На краю башенки, въ плющ, гд мы обыкновенно прятались прежде, чтобы слышать то, что говорятъ въ гостиной! Я едва удержалъ д’Арси, чтобы онъ не бросился въ комнату благодарить тебя!

— Нтъ, миссъ Дали, онъ ошибается, я не захотлъ бы проронить ни звука изъ вашихъ словъ. Пріятно знать, что въ старомъ дом, гд родилась моя мать, есть голосъ, защищающій меня!

— Да и онъ оставался такъ долго въ классной, что Лесбія, проходя мимо спать, заперла на ключъ дверь корридора. Если бы ты не вышла неожиданно изъ комнаты мамы, намъ пришлось бы ночевать въ классной и мы пропустили бы балліовенскій дилижансъ. Завтра посл полудня мы будемъ въ Дублин и теб можно будетъ спать спокойно.

— Посл сегодняшняго вечера я постоянно буду бояться, что ты явишься опять. Кузенъ д’Арси, разв необходимо подвергать его всмъ этимъ опасностямъ?

— Ну,— воскликнулъ Конноръ,— мало того, что Джонъ Торнлей оскорбилъ меня своими похвалами, ты еще хочешь выставить меня какою-то собаченкой на свор, которую д’Арси ведетъ куда хочетъ?

Несмотря на протесты Коннора, Элленъ не спускала глазъ съ двоюроднаго брата, стоявшаго теперь немного въ тни и боле чмъ когда-либо напоминавшаго ей отца.

— Мистеръ Торнлей увряетъ, что вся его жизнь пострадаетъ ютъ этого,— прибавила она,— онъ такъ молодь, такъ неостороженъ. Я, право, иногда не знаю, скрывать ли мн то, что я знаю, и благородное ли предпріятіе вы затяли, или же безнадежную попытку.

Д’Арси измнился въ лиц и медлилъ отвтомъ. Онъ произнесъ, наконецъ, глухимъ голосомъ:

— Вы правы: танственность, ложь, обманъ, кажущіеся на первый взглядъ, ужасны, но неразлучны съ началомъ всякаго возстанія. Я не могу уврять васъ, что мы обойдемся безъ этихъ приготовленій. Можетъ быть, насъ затопчатъ ногами, какъ землю, по которой мы ходимъ, и наши жизни пропадутъ безъ пользы. Вы умоляете меня спасти вашего брата и я могу вамъ общать только, что одно имя и одна жизнь будетъ всегда рисковать прежде него, стоять между нимъ и опасностью, въ этомъ я вамъ ручаюсь.

— Я не о томъ просила, — грустно произнесла Элленъ, — но благодарю васъ.

— Будетъ, довольно впечатлній на одинъ вечеръ!— воскликнулъ Коіоръ.— Если мы сейчасъ не уйдемъ, мы пропустимъ дилижансъ, а въ такомъ случа могли бы ночевать и въ классной. Я бы написалъ дюжину любовныхъ писемъ Лесбіи, чтобы уравновсить впечатлніе Пельгамовыхъ романсовъ. Не очень-то пріятно было, сидя за окномъ въ плющ, слушать ихъ воркованія.

— Да, пора уходить,— отвтила Элленъ.— Я запру за вами дверь, но, Конноръ, я надюсь, что ты не подвергнешь больше такому испытанію мою преданность.

— Во всякомъ случа, я постараюсь, чтобы этого не случилось безъ боле важнаго повода,— замтилъ д’Арси.

— Когда мы уйдемъ, ты, можетъ быть, найдешь, что игра была не такъ ужь плоха. Пискари не любятъ, чтобы имъ длали комплиментъ, говоря, что они толще китовъ: это оскорбительно для ихъ ума. Ты можешь сказать это Джону Торнлею, если онъ будетъ недоволенъ.

Они вышли въ прихожую. Элленъ слдила за ними глазами, пока они проходили черезъ освщенный еще луною садъ. Начинало свтать, когда Элленъ вернулась къ себ, еще мене Бриды она была расположена спать. Хорошо ли, что она по старой привычк продолжаетъ съ большимъ рискомъ покровительствовать Коннору? Правъ ли Джонъ Торнлей, а Молодая Ирландія заблуждается? Не рискуетъ ли Конноръ жизнью изъ-за минутной иллюзіи? Тяжело нести одной такое бремя, безъ поддержки и совта!

XXIX.

Брида явилась на слдующій день съ такимъ мрачнымъ видомъ, что Лесбія задала себ вопросъ, не узнала ли она ея маленькихъ тайнъ, и, выпустивъ собранные въ руку волосы, обвила руками шею сестры.

— Брида!— воскликнула она,— ты какъ будто сердишься, неужели на меня?… Передъ самымъ отъздомъ… ты сердишься за какой-нибудь пустякъ…

— Нтъ, милое дитя,— и Брида покрыла поцлуями ея открытый лобъ и свжія щеки.— Я не откладывала бы такъ долго, если бы хотла сдлать теб выговоръ за что-нибудь. Напротивъ, во всхъ моихъ огорченіяхъ и непріятностяхъ меня утшаетъ сознаніе полнаго доврія, существующаго между нами. Нтъ ни облаковъ, ни сомнній,— все ясно, какъ Божій день!

— Но, Брида…— прошептала двушка, затмъ ея головка съ роскошными распущенными волосами упала на плечо миссъ Торнлей, напрасно ожидавшей продолженія фразы.

— Милое дитя,— сказала она, наконецъ,— остается время какъ разъ на то, чтобы докончить твой туалетъ. Я слышала, какъ Джонъ спустился внизъ, по крайней мр, четверть часа назадъ, и хотла бы застать его одного до завтрака… если теб не надо серьезно поговорить со мной…

— О, нтъ, нтъ… пустяки,— пробормотала Лесбія.

— Такъ пустяки мы отложимъ до другаго раза, иначе я не поймаю. Джона одного до завтрака.

Брида прошла прямо въ кабинетъ брата. Ей хотлось поговорить съ нимъ, прежде чмъ онъ начнетъ передлывать свою статью подъ вліяніемъ вчерашняго разговора, то, что она скажетъ, конечно, уравновситъ впечатлніе.

Она застала Джона передъ письменнымъ столомъ, разглядывающимъ съ мрачнымъ видомъ разбросанныя бумаги. Онъ сдлалъ ей знакъ приблизиться.

— Чей это почеркъ?— спросилъ онъ въ полголоса, показывая ей нсколько словъ, нацарапанныхъ на лист бумаги, подъ которымъ лежали въ безпорядк разорванные клочки.

— Милый Джонъ!— воскликнула она,— неужели ты уничтожилъ статью, не сказавши мн?

— Я жалю… Лучше, если бы я сдлалъ это самъ… Тогда не о чемъ было бы толковать. Но меня смущаетъ то, что я нашелъ мою рукопись въ такомъ вид, когда пришелъ за ней въ гостиную десять минутъ назадъ. Только листокъ, который ты держишь въ рукахъ, не разорванъ, прочти, что написано: ‘Кассандра была права: иронія — вещь опасная, когда критики язвятъ человчество, мыши собираются вокругъ львовъ и освобождаютъ ихъ, чтобы они шли на добычу!’

— Что это значитъ?— спросила Брида, поднявъ удивленные глаза на брата.

— Это говорила вчера о критикахъ Элленъ Дали. Лицо, писавшее это, слышало, вроятно, разговоръ… Кто изъ слугъ могъ понять его и выразить такимъ образовъ свою преданность?… Вотъ вопросъ…

— Мой дорогой Джонъ,— сказала Брида, съ грустью глядя на брата,— кто въ дом, кром насъ и нашихъ гостей, въ состояніи писать или думать то, что здсь оказано?

— Въ такомъ случа,— съ жаромъ произнесъ Джонъ,— остается предположить, что кто-то входилъ ночью въ домъ… кто-то, кто знаетъ наши привычки… Это непріятно и приводитъ меня въ сомнніе, хать ли…

— А меня — покидать ли Лесбію, я какъ разъ пришла сюда затмъ, чтобы сообщить теб, что лучше теб хать одному въ Лондонъ.

— Но почему? Ты ничего не знала объ этомъ?

— Нтъ… но я ненавижу тайнъ… а мн надо теб сказать о вещахъ, которыя, я боюсь, теб не понравятся.

— Не бойся… мое довріе не такъ легко поколебать…

— Ну, такъ слушай: вчера вечеромъ, покончивъ счеты, я хотла отнести книги въ буфетную, когда услышала шаги внизу. Я быстро спустилась, но, въ несчастью, книги, которыя я несла, выскользнули у меня изъ рукъ около двери, за которой я видла свтъ. Когда я собрала ихъ, свтъ исчезъ, но въ корридор, около гостиной, я встртила Элленъ Дали съ потушенною свчой.

— Ты говорила съ ней, спросила, зачмъ она тутъ?

— Она сказала, что пришла за книгой, кажется, а когда я замтила, что слышала шумъ и видла свтъ, она начала говорить о привидніяхъ. Мн очень непріятно говорить это теб, Джонъ, но я отлично видла, что она старалась помшать мн войти въ гостиную.

— Брида, не думаешь же ты, что она нарочно сошла для того, чтобы уничтожить мою рукопись?

— Я не скажу этого. Я передала факты: выводи самъ заключеніе.

— Это нелпая мысль: она изорвала бы въ клочки рукопись передъ моимъ носомъ, если бы хотла это сдлать. Ты не можешь сомнваться?

— Нтъ, нтъ, Джонъ. Она, при всей своей смлости, боле робка и сдержанна, нежели ты думаешь. Это чисто-ирландское смшеніе, которое я замчаю во всхъ окружающихъ насъ. Она сказала, что ненавидитъ каждое слово статьи, находилась въ возбужденномъ состояніи и изорвала рукопись, это очень естественно. Таково мое мнніе, если ты требуешь, чтобы я его сказала.

Джонъ покраснлъ, онъ прошелся по комнат, точно намреваясь уйти, затмъ вернулся къ Брид.

— Нтъ,— произнесъ онъ,— она не сдлала этого посл недли такихъ прекрасныхъ отношеній, когда я начиналъ уже льстить себя надеждой, что нравлюсь ей, она не поразила бы меня такъ, изподтишка. Брида, я бы меньше сердился, если бы видлъ тебя боле удивленной, какъ можешь ты думать, что это она?

— Съ нкотораго времени я пришла къ заключенію, что мы живемъ среди тайнъ, что миссъ Дали находится въ сношеніяхъ съ братомъ и его другомъ, стоящимъ, кажется, во глав бунтовщиковъ. Это и побуждаетъ меня не покидать Лесбіи, я ни минуты не буду теперь покойна вдали отъ нея.

— Но если ты останешься, то не будетъ предлога задерживать здсь мистрисъ Дали. Они возвратятся въ Орлиное Гнздо, къ ужасной жизни, полной лишеній… Я не вынесу этого…я вернусь изъ Лондона, не кончивъ моей работы…

— Чтобы охранять ее?… Вотъ неумстная преданность, мой дорогой Джонъ! Она пренебрежетъ всми твоими предостереженіями, чтобы кинуться въ объятія непокорнаго поэта. Она способна на это, клянусь теб. Вотъ звонокъ,— чмъ мы ршаемъ?

— Все, что ты сказала, нисколько не измняетъ моего мннія. Отложимъ ршеніе до дальнйшихъ событій. Можетъ произойти что-нибудь, что все объяснитъ и докажетъ, что ты ошиблась.

— Но я могу, все-таки, говорить за завтракомъ о моемъ ночномъ путешествіи и судьб твоей статьи?

— Если не будешь длать намековъ на свои подозрнія.

— О, нисколько! Я хочу только дать ей случай объясниться, и буду очень счастлива.

Гости въ это утро были особенно молчаливы за завтракомъ и Брид не очень скоро представился случай разсказать о ночныхъ происшествіяхъ. Одинъ Пельгамъ не имлъ смущеннаго вида, но, по обыкновенію, онъ отвчалъ очень кратко на вс замчанія.

— Слышали вы шумъ ночью?

— Какой шумъ? Я ничего не слыхалъ.

Но Элленъ живо замтила:

— Ночной шумъ насъ не пугаетъ,— мы слишкомъ привыкли къ нему, но Пельгамъ не вритъ въ наши привиднія.

Брида едва сдержала себя и отвтила съ стиснутыми зубами:

— Я охотно допустила бы теорію о привидніяхъ, если бы они удовлетворялись шумнымъ бганьемъ по корридорамъ, но ныншнею ночью они вели себя не такъ смирно.

— Что?— воскликнулъ Пельгамъ, выведенный, наконецъ, изъ своего спокойствія.— Кто-нибудь входилъ въ домъ? У васъ украли что-нибудь?… Драгоцнныя вещи?…

— Ничего не украдено,— возразила Брида,— но рукопись, которую мой брать оставилъ вчера въ гостиной, разорвана въ клочки, а для того, чтобы не подумали, что Ото случайность, на обертк написано таинственное посланіе. Мы въ большомъ затрудненіи и очень желали бы узнать, какимъ образомъ все это произошло.

— Говори за себя, Брида!— воскликнулъ Джонъ, все боле и боле волнуясь при вид внезапной блдности, покрывшей лицо Элленъ.— Я не имю ни малйшаго желанія разслдовать это дло.

Лесбія же воскликнула:

— Какъ вы вс взволнованы! Что случилось? Напали, что ли, на нашъ домъ? Бунтовщики приходили, чтобы схватить насъ въ постеляхъ, какъ это случилось во время французской революціи? Брида заставляла меня это читать!

— Не волнуйся, Лесбія,— проговорилъ Джонъ сухимъ тономъ,— Брид придется сократить свой курсъ исторіи, если онъ причиняетъ теб такіе нелпыя бредни и смшные страхи.

— Не такіе смшные!— воскликнулъ Пельгамъ, вспыхнувъ.— Бчера вечеромъ я слышалъ шаги на террасс и, взглянувъ на разсвт въ окно, увидлъ Мурдоша Малаши, стоящаго опершись около входной двери. Я не первый разъ встрчалъ его. Что длалъ онъ тамъ?

— О! прошу тебя, Пельгамъ, оставь Мурдоша Малаши въ поко!— воскликнула Элленъ.— Ему нтъ дла до нашихъ ссоръ, онъ довольно дорого уже поплатился за нихъ!

— Увряю тебя, Элленъ, я не сержусь на него за прошлое,— возразилъ удивленный Пельгамъ,— да это насъ и не касается, какъ мн кажется.

— Кром того,— замтилъ Джонъ Торнлей, наклоняясь къ Элленъ съ трогательнымъ выраженіемъ нжнаго безпокойства,— изъ всего этого надо изгнать мысль о ссор. Тотъ, кто уничтожилъ мою статью, только предупредилъ мое намреніе. Я принимаю урокъ или угрозу, хотя предпочелъ бы получить его лично.

Элленъ быстро поднялась въ то время, какъ Джонъ говорилъ.

— Я иду къ мам,— сказала она, затмъ, обратившись къ Брид, прибавила:— Когда я вернусь, мн надо будетъ поговорить съ вами.

— Она косвенно созналась,— сказала миссъ Торнлей брату, когда они остались одни,— но не воображай, что я торжествую. Я жалю ее отъ всего сердца, а когда мы останемся съ ней вдвоемъ, дружба возьметъ верхъ надъ всмъ остальнымъ.

— Ты, слдовательно, настаиваешь на своемъ ршеніи отпустить меня въ Лондонъ одного?

— Я не могу оставить Лесбіи. Видлъ ты, какъ она покраснла, когда Пельгамъ назвалъ Мурдоша Малаши? Бдную двочку запутали, вроятно, въ какую-нибудь тайну, я останусь съ ней до тхъ поръ, пока ты не напишешь намъ хать въ Лондонъ. Постарайся, пожалуйста, сдлать это поскоре. Ты можешь пригласить Дали провести лто въ замк, когда насъ не будетъ, если теб это удобно.

— Я желалъ бы видть, какія лица они сдлаютъ при этомъ предложеніи, Брида. Точно ты забыла наше отвращеніе къ покровительству!

— Ты правъ, я не жду. большаго удовольствія отъ свиданія съ миссъ Дали.

— Ты скажешь ей, что я не интересуюсь, что я не спрашиваю…

— Такъ какъ ты узжаешь и я увижу тебя только черезъ мсяцъ, то я могу рискнуть на это объясненіе… Но вонъ она подходить къ Пельгаму на террасс, скоро придетъ моя очередь. Оставь меня съ ней одну.

Элленъ взяла подъ руку мрачнаго съ виду Пельгама.

— Здсь слишкомъ сыро для тебя,— сказалъ онъ.

Элленъ засмялась.

— Какъ будто я не привыкла къ дождю!— произнесла она.— Какая перемна со вчерашняго дня… въ погод… и въ моихъ мысляхъ! Вчера я думала спокойно провести здсь лто съ Лесбіей, а теперь!… Пельгамъ, ты хорошо понялъ, что мистеръ и миссъ Торнлей подозрваютъ, будто я изорвала его статью?

— Ты? Но, вдь, это неправда?

— Конечно, неправда, но я не могу объяснить… Я говорю только теб, Пельгамъ, я знаю, кто это сдлалъ, но не могу сказать…

— Напрасно… Это Мурдошъ Малаши, я увренъ… Вы всегда его защищали, Конноръ и ты, но когда дло доходитъ до подозрнія личностей…

— Если они не знаютъ меня лучше, пускай подозрваютъ!— отвтила Элленъ, гордо выпрямившись.— Это сдлалъ не Мурдошъ, Пельгамъ. Можешь ты выслушать меня, прежде чмъ идти разговаривать съ Торнлеями?

— Какъ хочешь.

— Ты помнишь нашъ послдній перездъ, когда мы возвращались изъ Англіи? Мы съ тобой немного поссорились, не помню ужь изъ-за чего, и папа слышалъ насъ. Онъ взялъ меня подъ руку, чтобы походить вмст по палуб, и все время говорилъ о теб, длая мн выговоръ за то, что я не слушалась тебя. Онъ точно предчувствовалъ, что это будетъ нашъ послдній длинный разговоръ.

— Онъ говорилъ обо мн?

— Да, онъ хвалилъ тебя, совтуя мн полагаться на тебя больше, чмъ на Коннора, который будетъ для меня всегда обузой, а не защитникомъ, и больше доврять теб, несмотря на твои англійскія претензіи.

— Онъ думалъ это обо мн?— и щеки Пельгама покрылись румянцемъ, вызваннымъ признательностью.— А я-то такъ часто раздражалъ его своею сдержанностью!

— Онъ, тмъ не мене, понималъ тебя, какъ видишь, и я повинуюсь ему, прося тебя заступиться за меня, хотя я не могу быть съ тобой вполн откровенна.

— Конечно, я заступлюсь, Элленъ, но какъ сдлать это, но зная всего?

— Объ этомъ-то я и прошу тебя, Пельгамъ, ты долженъ дйствовать за меня, не заставляя меня говорить теб всхъ основаній. Мы ни одного дня не можемъ здсь оставаться дольше, и надо, чтобы ты ршилъ нашъ отъздъ. Это будетъ жертва для мамы, которая здсь счастлива, но она безъ сожалнія исполнитъ твое желаніе. Я не могу выносить, чтобы меня подозрвали въ измн т, кому мы всмъ обязаны. Намъ остается только одно — разстаться съ ними навсегда.

— Ты говорила вчера, что примешь всякое одолженіе отъ Джона Торнлея, а онъ сказалъ сегодня, что не можетъ быть и рчи о ссор…

— Да, я и теперь думаю, что онъ самый великодушный человкъ на свт, но тмъ боле основаній… Онъ меня подозрваетъ… мы не можемъ оставаться подъ его кровомъ…

— Можетъ быть, ты и права, если ты не можешь или не хочешь объясниться…

— Говори обо мн какъ можно меньше… скажи только, что мы оба желаемъ ухать сегодня же. Нехорошо выставлять тебя впередъ, бдный Пельгамъ, но ты сильне… а отецъ веллъ полагаться на тебя.

— Если я не могу тебя оправдать, мн не зачмъ говоритъ о теб.

— Врно, или сейчасъ же, до отъзда мистера Торнлея. Я буду ждать тебя въ алле тети Элленъ.

Они разстались. Элленъ спустилась съ лстницы, въ сердц двушки происходила борьба противуположныхъ чувствъ и обязанностей. Единственное поведеніе казалось ей честнымъ: порвать съ Лесбіей и ея родными раньше, чмъ другіе пострадаютъ отъ злаго рока, какъ бы преслдующаго ихъ, несмотря на жертву, налагаемую на всхъ потерей единственной поддержки, на которую они могли разсчитывать. Она сказала это недавно Пельгаму, въ первый разъ выразивъ громко свое тайное убжденіе. Принимая изъ ея рукъ тло мистера Дали, убитаго вмсто него и чтобъ спасти его, Джонъ Торнлей молча принялъ на себя обязательство замнить ей утраченнаго покровителя. Теперь она отказывалась разсчитывать на его услуги и преданность.

Элленъ не сводила глазъ съ палисадника, гд ожидала появленія Пельгама, но, вмсто него, она увидла взволнованную Бриду Торнлей, быстро спускавшуюся съ террасы.

— Я убдила вашего брата позволить мн поговорить съ вами вмсто него,— произнесла она, задыхаясь отъ быстрой ходьбы.— Я общала Джону выразить вамъ свое сожалніе… онъ въ отчаяніи отъ того, что вы такъ неожиданно узжаете…

— Не думайте, что я обидлась,— воскликнула Элленъ, тоже смущенная,— я не сержусь на то, что вы сказали… Это вполн естественно… я отлично понимаю, что вы не могли думать иначе…

— Вотъ,— грустно произнесла Брида,— я опять огорчила васъ безъ всякаго желанія. Но, Элленъ, я прошу васъ… умоляю… какъ друга… скажите мн то, что вы отказываетесь объяснить публично. Нсколькихъ словъ достаточно — и моя дружба будетъ принадлежать вамъ на всю жизнь!

Элленъ колебалась. Дружба Бриды! Это покой, возвратъ къ семейнымъ радостямъ, освобожденіе отъ невыносимаго бремени!… Но она не могла купить ее цною того, что ей казалось измной, отказомъ отъ единственно честнаго, въ ея глазахъ, пути, и она отвтила, запинаясь:

— Мн очень жаль, но, я думаю, намъ лучше держаться того, что мы съ братомъ ршили. Мы сдлали, можетъ быть, ошибку, пріхавъ сюда, но я уврена, что правы, узжая. Слова только ухудшаютъ положеніе.

— Первое мое чувство было аналогично съ вашимъ,— холодно произнесла Брида,— но я общала Джону употребить вс силы, чтобы убдить васъ перемнить такое ршеніе. Онъ, по крайней мр, былъ всегда преданъ вамъ и всмъ вашимъ.

— Мы знаемъ это,— грустно отвтила Элленъ,— и благодарны ему. Вы, можетъ быть, не поврите мн, а, между тмъ, это правда.

Элленъ направилась къ матери, раздумывая о томъ, какъ трудно будетъ убдить ее покинуть замокъ Даля, но Пельгамъ предупредилъ ее, высказавъ матери часть горечи, наполнявшей его сердце. Мистрисъ Дали думала, что его гордость оскорблена и готова была слдовать за сыномъ. Экипажъ, который долженъ былъ везти мистера и миссъ Торнлей, былъ отпряженъ, такъ какъ ихъ путешествіе въ Англію откладывалось. Часъ спустя тотъ жа экипажъ стоялъ у подъзда, чтобы увезти мистрисъ Дали съ дтьми.

И Лесбія не смла ничего сказать! Она была слишкомъ смущена таинственностью, которой она окружила посланія и посщеніе Коннора, и не ршилась идти проститься хотя бы съ Пельгамомъ, котораго она видла вдали мрачно и одиноко стоящимъ у окна. Она не могла даже удовлетворить своего любопытства разспросами у Джона и Бриды. Поздно было говорить,— экипажъ стоялъ уже у подъзда… Элленъ съ мистрисъ Дали были на крыльц. Оставшіеся на мстахъ рабочіе собрались проститься съ прежними господами, и ихъ присутствіе скрывало отчасти недостатокъ сердечности такого прощанія. Мистрисъ Дали высунулась изъ окна, чтобы бросить послдній взглядъ на збмокъ, она упала на подушки.

— Я слишкомъ поздно полюбила это мсто,— проговорила она съ горечью.— Если бы пять лтъ назадъ я чувствовала то же, что сегодня, я бы не увезла васъ всхъ въ Англію и не была бы, можетъ быть, теперь вдовой…

Элленъ покрыла поцлуями руки матери,— никогда она не любила ее такъ, какъ любила за это выраженіе сожалнія.

XXX.

— Очень бы хотлось мн знать, были ли окна въ башн Уголино?— нсколько мсяцевъ спустя говорила Элленъ Коннору черезъ два дня посл его прізда изъ Дублина.

— Конечно, какъ и мы, онъ умиралъ съ голода, глядя на изобиліе, отъ котораго его отдляли крпкія стны, тогда какъ насъ останавливаютъ вымышленные законы, которые стоитъ только уничтожить.

— Я думала объ окнахъ, открытыхъ на боле обширный горизонтъ,— продолжала Элленъ.— Я не знаю, отчего это, Конноръ, но когда ты здсь, ты очаровываешь меня своими безумными надеждами… Но я бы предпочла думать иногда о зл, которое сдлали мы сами, или чувствовать, какъ большинство умирающихъ жертвъ, что это Божья воля.

— Кто-то сказалъ недавно тоже самое д’Арси и онъ разсердился такъ, точно услышалъ богохульство, приписывающее Богу людскую несправедливость.

— Я знаю, что удручающее насъ бдствіе не лишено несправедливости и является отчасти результатомъ долгаго и плохаго управленія, но, тмъ не мене, настаиваю, что умирающіе видятъ дальше нашего, когда признаютъ десницу Божію, дарующую имъ освобожденіе отъ страданій, котораго они жаждутъ.

— Десница же Божія освободить ихъ, когда одинаковыя страданія сблизятъ ихъ, чтобы возсоздать націю. Эти три милліона жертвъ борятся за Ирландію такъ же дйствительно, какъ если бы они гибли на под битвы, и голодъ принесешь, можетъ быть, величайшее благо для всхъ.

— Я другаго мннія, Конноръ. Въ довершеніе всего, я боюсь того, на что ты надешься, и говорю какъ царь Давидъ: ‘Пусть я впаду лучше въ руки Божіи, чмъ въ людскія!’

— А! тебя совращаютъ эти отвратительныя газеты, приходящія изъ Англіи съ подчеркнутыми строками, чтобы внушать теб разочарованіе и трусость. Читала бы ты лучше только Nation!

— Полученная сегодня газета пришла изъ Пельгамъ-Курта и заключала въ себ разсказъ о публичномъ собраніи въ Рабенгам подъ президентствомъ дяди Чарльза, съ цлью подать парламенту петицію объ отмн сборовъ въ пользу католической церкви, какъ средства положить конецъ голоду въ Ирландіи!

— Отошли газету обратно. Я напишу въ ней между строками.

— Нтъ, вмст съ газетой пришло письмо съ деньгами для бдныхъ голодающихъ. Я не могу ни отказаться отъ помощи, ни оскорбить тхъ, кто прислалъ ее. Все лто, съ тхъ поръ какъ Мармадукъ понялъ, какъ ужасно бдствіе, онъ аккуратно присылаетъ мн деньги. Я уврена, что онъ для этого налагаетъ на себя даже лишенія, покупаетъ меньше перчатокъ и духовъ.

— Это не мало со стороны англійскаго офицера въ пользу дикихъ ирландцевъ. Но будь покойна, онъ впослдствіи потребуетъ за это плату. Вашу руку за сотню ирландцевъ, спасенныхъ отъ голода! Онъ не съуметъ выразиться такъ, но это его основная мысль, поврь мн.

— Нтъ, онъ лучше знаетъ меня, онъ великодушенъ въ размрахъ своего пониманія, дйствительно великодушенъ, и не онъ одинъ, Конноръ, другъ мой, и это-то мшаетъ мн чувствовать такую горечь, какую чувствуешь ты. Даже среди ирландцевъ есть много такихъ, которые не думаютъ объ общемъ бдствіи. Я получила письмо отъ Цинтіи О’Рунъ, которая проситъ у меня узоровъ для вышиванія. ‘Положеніе страны заставляетъ насъ сидть дома,— пишетъ она,— съ опущенными сторами, и мы не имемъ никакихъ развлеченій, кром работы’.

— Отчего не дутъ они въ Дублинъ? Они могли бы тамъ весело проводить время.

— Ихъ отецъ служить въ Бестпорт. Это превосходно для нихъ. Хоть бы Пельгамъ постарался избавить населеніе отъ необходимости обращаться къ общественной благотворительности!

— Я предпочелъ бы умереть съ голоду.

— Мой дорогой Конноръ, мы дйствительно давно умерли бы съ голода, если бы не усилія Пельгама привести въ порядокъ дла замка Дали и не аренда, получаемая нами отъ Торнлеевъ за домъ, въ которомъ они больше не живутъ. Пельгамъ, насколько возможно, исполняетъ свой долгъ. Въ стран еще много хорошихъ людей, если есть и такіе, какъ О’Рунъ. Знаешь ты, что отецъ Петръ умеръ? Бидди О’Реа приходила сегодня сообщить объ этомъ. Онъ отдалъ днемъ послдній кусокъ хлба и былъ слишкомъ слабъ, чтобы идти за новою порціей въ городъ, служанка его умерла на прошлой недл. Онъ легъ на постель и сегодня скончался — съ разбитымъ сердцемъ, сказалъ онъ, такъ какъ ничего не въ силахъ больше сдлать для своей паствы.

— Жалко, лучшіе люди умираютъ отъ горя, вмсто того, чтобы примкнуть къ сопротивленію. Если бы духовенство было за-одно съ Союзомъ, особенно ирландское…

— Оно должно быть христіанскимъ прежде всего, мой милый другъ, и, слдовательно, не можетъ сочувствовать революціи, о которой мечтаешь ты, Конноръ. Но ты не спрашиваешь меня, откуда остальныя письма.

— Изъ Англіи, конечно.

— Да, и я раздумываю, разсказывать ли ихъ содержаніе, и ршила сдлать опытъ на теб. Ты утшаешься скоре Пельгама!

— А! глупая Лесбія выходитъ замужъ! Я былъ увренъ, когда увидалъ это толстое письмо! За кого она выходитъ? За наслдника Пельгамъ-Курта? Какой дуракъ! Боже мой, какой дуракъ!

— Почему же? Ты довольно усердно старался одержать ту жепобду!

— Но для начала я влюблялся въ Злленъ Дали!

— Гадкій льстецъ, молчи! Твое воображеніе, впрочемъ, заходитъ слишкомъ далеко. Онъ еще не объявленъ женихомъ. По изъ писемъ Мэри и Луизы я видла, что эта свадьба устраивалась все лто и.теперь, кажется, мы приближаемся къ развязк.

— А! новости приходятъ изъ Пельгамъ-Курта?

— Да, он убждены въ глубин сердца, что я страшно оскорблена, и удовлетворяютъ свою злобу, перечисляя побды и отказы Лесбіи. Первыя извстія я получила во время самой сильной лихорадки у кузины Анны и нсколько дней носила письмо въ карман, чтобы показать Пельгаму, но я не ршилась,— у него такой несчастный видъ! Письмо, полученное сегодня отъ Лесбіи, полно, конечно, ‘вашъ кузенъ Мармадукъ’, но они находятся сейчасъ въ Пельгамъ-Курт и въ письм есть фраза объ Уайтклиф, которая не доставила бы большого удовольствія новому влюбленному. Мэри Пельгамъ выражается опредленне: ‘Мы ни одного лта не проводили такъ весело,— пишетъ она,— и Дукъ не отходитъ отъ Лесбіи. Мы любимъ ее гораздо больше съ тхъ поръ, какъ она оцнила нашего брата, и часто говоримъ съ мамой, что страшное безуміе приходить въ отчаяніе отъ неудачъ, могущихъ случиться съ такимъ прелестнымъ юношей, какъ Мармадукъ, такъ какъ он почти всегда вознаграждаются чмъ-нибудь лучшимъ’. Не правда ли, колкость хорошо сказана?

— Противная ящерица! Какъ я радъ, что всегда дразнилъ ее, какъ только могъ!

— Во всякомъ случа, Конноръ, если мы лишены помощи, то сами прогнали тхъ, кто намъ помогалъ. Чего намъ особенно недостаетъ, это — предусмотрительности и энергіи, одушевлявшихъ Бриду Торнлей. Отецъ Петръ не умеръ бы, если бы могъ обратиться въ замокъ. Тайны тяжело нести, Конноръ.

— Да, но такова роль женщинъ въ возстаніи. Ты будешь гордиться современемъ нашимъ довріемъ.

— Я въ этомъ не уврена, Конноръ. Одно только послдствіе злополучныхъ тайнъ оказалось счастливымъ, благодаря великодушію, рдкому въ писател. Какая прекрасная статья о поэтахъ Молодой Ирландіи замнила ту, которую ты изорвалъ!

— Это правда, д’Арси говоритъ, что онъ не считалъ возможнымъ, чтобы человкъ могъ отдать такую полную справедливость своимъ врагамъ. Онъ видитъ немного дале другихъ, этотъ Джонъ Торнлей, онъ знаетъ, что мы можемъ быть опасны и что ложкой меда поймаешь больше мухъ, чмъ бочкой уксуса. Его, вроятно, превозносятъ въ Пельгамъ-Курт, его слава, какъ критика, ростетъ съ каждымъ днемъ. Онъ тамъ съ сестрами?

— Лесбія ничего не пишетъ. Хочешь прочесть ея письмо?

— Нтъ, я не желаю имть дла съ мистрисъ Мармадукъ, дай Пельгаму.

Элленъ вернулась въ домъ. Общественное бдствіе сдлалось такъ велико, что мысли ея матери невольно были полны имъ и у нея не было времени постоянно безпокоиться о Пельгам, сердце ея открылось для другихъ дтей и Элленъ начинала чувствовать сладость материнской любви, которой такъ долго была лишена.

Развшивая пакетики риса для ежедневной раздачи, мистрисъ Дали молча размышляла о письм Мэри Пельгамъ. Ея глаза сверкали отъ негодованія, когда вошла къ ней Элленъ. Ея дти, интересы всхъ ея дтей были поставлены на карту въ этомъ дл.

— Какъ могла я быть такою слпой въ Уайтклиф, чтобы на замтить, что мои оба сына влюбились въ двушку, имя которой я едва знала?— воскликнула она при вход дочери.— Я видла, ты разговаривала съ Конноромъ,— что говорить онъ о пельгамъ-куртскихъ новостяхъ?

— Увы, мама, не многое, онъ равнодушенъ къ этому, какъ онъ увряетъ. Въ первый разъ я думаю, что онъ серьезно любить Лесбію!

— А мой бдный Пельгамъ! Когда я подумаю, что счастіе моихъ дтей въ рукахъ этой двочки!

— Теперь кончено, мама: Торнлей исчезаютъ изъ нашей жизни, они не вернутся больше въ Ирландію, разъ Лесбія будетъ замужемъ.

— И мы, значитъ, умремъ съ голода. Кто найметъ замокъ Дали? Ахъ, Элленъ, какое несчастіе, что ты не захотла выйти за Мармадука! Я такъ давно мечтала объ этомъ: съ нашей первой поздки въ Пельгамъ-Куртъ, когда ты, повидимому, старалась ему понравиться.

— Это моя вина, моя!— Элленъ опустилась на колни около матери и цловала ея руки.— Я хотла покорить ваше сердце’ вообразила, что если такой хорошій человкъ, какъ Мармадукъ, оцнитъ меня, вы будете лучшаго мннія о вашей ирландской дурочк. Вотъ какъ ошибаешься другъ въ друг!

Мистрисъ Дали ничего не отвтила, она старалась понять, отчего ея дти никогда не угадывали нжности, которую она чувствовала къ нимъ.

— Но, мама, вдь, счастье не въ томъ, чтобы жить въ прекрасномъ дом и пользоваться всми удобствами. Я бы скоро умерла, если бы была связана съ человкомъ, котораго, все-таки, немного презираю.

— А за что ты его презираешь? Вс уважаютъ Мармадука.

— Да, но я была бы его жена, а не ‘вс’. Онъ видитъ не то, что я вижу, чувствуетъ не то, что я чувствую. Такъ какъ я не могу отвчать на его любовь, то съ радостью уступаю его Лесбіи.

— А я думаю объ отчаяніи моего бднаго Пельгама!

— Я тоже, но я не забываю, что если бы онъ женился на Лесбіи весной, онъ всю жизнь завислъ бы отъ Торнлеевъ. Теперь онъ предоставленъ самому себ и показалъ, чего стоитъ. Правда, у него впереди тяжелая жизнь,— полная труда, но про него уже начинаютъ говорить въ стран: ‘Онъ настоящій Дали!’

— Я не горжусь такъ, какъ ты, этимъ комплиментомъ, Элленъ, но я немного покойне отъ сознанія, что мы коснулись дна пропасти,— нечего больше ждать. Узнала ты подробности о смерти отца Петра?

— Бидди О’Реа разсказывала мн, что въ воскресенье, вмсто того, чтобы говорить проповдь, онъ остановился передъ алтаремъ, трижды повторивъ мсто изъ посланія: ‘Небо и земля прейдутъ!’ — и затмъ слъ на ступеньки, рыдая. Вс плакали вмст съ нимъ, но, какъ говорила Бидди, онъ показалъ имъ единственное утшеніе. Онъ иметъ теперь надежду, которой ничто не можетъ отнять.

— Кузина Анна потеряла въ немъ друга, дай Богъ, чтобъ это не повліяло на ея выздоровленіе! Ты можешь пойти сегодня къ ней ночевать, чтобы узнать, какъ она себя чувствуетъ.

— О, я была бы такъ рада, если бы вы могли обойтись безъ меня! Пельгамъ вернется рано, а Конноръ будетъ у васъ подъ рукой.

— Кто отвезетъ тебя въ Ущелье Фей?

— Я пойду пшкомъ въ такую чудную погоду, кром того, я хочу зайти къ Малаши: три дня никто изъ нихъ не приходилъ и я боюсь, что они въ ужасномъ положеніи. Сосди дадутъ умереть имъ съ голода, а не приблизятся къ нимъ.

— Я не люблю пускать тебя одну въ этотъ уединенный закоулокъ горы. Что ты сдлаешь, если застанешь ихъ умирающими?

— О, я скоро найду помощь: въ сосдней долин, гд жилъ отецъ Петръ, сегодня много постителей. Я буду у Анны до захода солнца.

Полчаса спустя Элленъ съ корзиною, наполненною провизіей, отправилась по горнымъ ущельямъ по направленію къ высохшему потоку, на берегу котораго пріютилась хижина, служившая убжищемъ для Малаши, переходя съ зеленющихъ долинъ къ крутымъ склонамъ горъ, подъ шумъ ручьевъ и водопадовъ, она чувствовала, какъ ее уставшее сердце и опечаленные глаза отдыхали при вид чудной красоты, разстилавшейся вокругъ нея подъ заходящими лучами солнца. Элленъ сла на холмикъ у ручейка и заслушалась его серебристаго журчанія, вдали раздавался унылый звонъ, возвщавшій паств о кончин отца Петра. Двушка думала объ отчаяніи несчастнаго, котораго она шла навстить. Одинъ отецъ Петръ переступалъ иногда порогъ зачумленнаго. Его единственною связью съ живымъ міромъ оставалась благотворительность Дали.

Иногда Элленъ различала вдали темныя точки, движущіяся къ маленькой капелл, возвышавшейся среди долины. Тамъ шла, вроятно, служба по покойномъ отц Петр, и ей, слдовательно, нечего было бояться одиночества. Скоро она замтила, что одинъ изъ далекихъ путниковъ направлялся къ небольшой полян, гд она находилась, по зеленому склону, по которому она начала подниматься, чтобы достигнуть русла высохшаго потока. По мр того, какъ разстояніе уменьшалось, она ясне различала фигуру: это не былъ крестьянинъ изъ сосдней деревни, одежда и походка не могли принадлежать крестьянину, это не былъ Конноръ, который былъ выше и шире того, кто приближался. Нтъ, это былъ самъ Джонъ Торнлей, неожиданно появившійся въ горномъ ущель, тогда какъ она думала, что онъ спокойно сидитъ въ Пельгамъ-Курт,— Джонъ, разставшійся съ ней у подъзда замка Дали съ грустнымъ взглядомъ, удивленный ея упорнымъ молчаніемъ и неожиданнымъ бгствомъ,— Джонъ, которому она мечтала впослдствіи и при другихъ обстоятельствахъ объяснить свое странное поведеніе, опечалившее его. Онъ узналъ ее, онъ приближался къ ней, радость и удивленіе изобразились на его лиц, несмотря на усилія сохранить равнодушно-покойный видъ. Элленъ достигла вершины горы, когда они встртились. Посл первыхъ вопросовъ настало неловкое молчаніе. Элленъ первая прервала его.

— Мы не ждали васъ сюда… такъ рано,— быстро прибавила она, увидвъ, что ея невинное замчаніе вызвало мучительное выраженіе на лиц собесдника.

— Я не могъ дольше оставаться тамъ,— произнсъ онъ взволнованнымъ голосомъ.— Я пріхалъ посмотрть, что длается здсь.— Глаза Элленъ невольно спрашивали его. Онъ продолжалъ:— Лесбія писала вамъ, кажется, что было собраніе подъ президентствомъ сэра Чарльза Пельгама?

Элленъ сдлала утвердительный знакъ.

— Ну, такъ въ то же утро, передъ, собраніемъ, Брида дала мн прочесть только что полученное письмо миссъ О’Флаэрти, и во всхъ рчахъ, во всхъ доводахъ ораторовъ, мн казалось, я слышалъ вашъ противорчащій, объясняющій, умоляющій голосъ. Когда мы вернулись въ Пельгамъ-Куртъ, я не могъ удержаться: собралъ свои вещи и похалъ въ замокъ Дали, чтобы самому взглянуть, что тамъ длается.— Онъ смотрлъ на Элленъ съ безпокойнымъ, пронизывающимъ вниманіемъ, точно, прежде всего, хотлъ прочесть, что длается въ ея душ.— Говорили о такомъ количеств больныхъ, умирающихъ, что я не зналъ, что найду здсь, — прибавилъ онъ.

— Вы слышали, что кузина Анна была очень больна? Ея старый другъ, отецъ Петръ М’Гиръ, умеръ сегодня.

— Она сказала мн объ этомъ сегодня. Я иду изъ Ущелья Фей, я пріхалъ вчера вечеромъ въ замокъ. Дали и шелъ въ Орлиное Гнздо, чтобы передать вамъ просьбу миссъ О’Флаэрти навстить ее.

— Я иду къ ней, но мн надо раньше зайти въ одну хижину недалеко отсюда, на полчаса, можетъ быть. Идите лучше въ Орлиное Гнздо, мама будетъ рада васъ видть, и Конноръ у насъ.

— Вы гоните меня, когда я едва васъ видлъ!— воскликнулъ Джонъ съ отчаяніемъ.

— Я вовсе не гоню васъ: я хочу васъ разспросить о Лесбіи, о кузинахъ, но я должна зайти одна въ эту хижину.

— Я подожду васъ, но гд вы видите хижину? Я вижу только груду казней.

— Нтъ, здсь есть хижина, дверь отворяется за скалой и въ нее ходъ по ужасной лстниц, высченной въ камняхъ. Не идите дальше: здсь есть больной, котораго можетъ взволновать вашъ видъ.

Элленъ исчезла въ расщелин скалы, но, остановившись у дверей хижины, она съ благодарностью увидла, что ея спутникъ не слдилъ даже за ней глазами, онъ стоялъ у нижней ступеньки и лицо его было обращено къ началу лощины. Элленъ колебалась отворить дверь. Какая страшная картина предстанетъ передъ ея глазами?

Почти годъ, какъ человкъ, ожидающій ее у подошвы скалы, и тотъ, кого она шла навстить, преслдовали другъ друга, одинъ въ видахъ строгаго правосудія, другой съ жаждой мести, не уменьшенной даже муками голода. Элленъ содрогнулась при мысли, что можетъ произойти, если они узнаютъ, что находятся такъ близко другъ отъ друга, но она не ршилась отложить посщеніе. Жена Денниса Малаши, двое дтей, старуха-мать раздляли съ нимъ убжище, также какъ и ненависть сосдей, приписывавшихъ имъ преступленіе и проклятіе, послдовавшее за нимъ. Они способны были дать имъ умереть съ голода, хотя никто не хотлъ предать преступника правосудію.

Элленъ нажала щеколду и толкнула дверь. Она почувствовала сопротивленіе и затмъ раздался глухой звукъ какъ бы падающей тяжести, она сдлала усиліе и съ трудомъ вошла.

Въ хижин, построенной на дн узкой лощины, было темно, надо было привыкнуть къ тьм посл дневнаго свта.

— Молли, — произнесла Элленъ,— Молли, я принесла вамъ сть, отчего не приходите вы больше за пищей? Молли, Деннисъ! Спите вы, что ли, вс?

Она позвала два раза, затмъ ея глаза, привыкнувъ къ темнот, расширились отъ ужаса и она вздрогнула всмъ тломъ. Они вс были тутъ, неподвижные и безмолвные. Противъ нея молодая жена Денниса сидла на земл, прислонившись спиною къ стн, и держала на колняхъ ребенка, голова котораго лежала на камн. Оба были страшно худы и блдны. Элленъ хотла что-то сказать, но ея похолодвшія губы не испустили ни звука, сдлавъ шагъ впередъ, она почувствовала, что рыданія подступаютъ у нея въ горлу. На сло моха и сухихъ листьевъ неподвижно лежали тла старухи и втораго ребенка.

Сдлавъ невроятное усиліе, Элленъ наклонилась къ старух, откинула лохмотья, закрывавшія ея лицо, и слегка тронула ее за плечо.

— Проснитесь, Молли, проснитесь! Я принесла вамъ сть.

Она въ ужас вскочила: ея рука коснулась ледяной щеки. Во что бы то ни стало, прежде чмъ идти дальше, ей надо вздохнуть чистымъ воздухомъ, дрожа, она повернулась, чтобы выйти, и увидла, что предметъ, загораживавшій ей входъ въ хижину, который она оттолкнула отъ двери, было тло самого Денниса Малаши, упавшаго поперекъ комнаты въ то время, вроятно, когда онъ длалъ послднее усиліе, чтобы выйти наружу, за помощью умирающей жен и дтямъ. Онъ еще не лишился жизни, и Элленъ, содрогаясь отъ ужаса, не ршилась переступить во второй разъ черезъ его тло, не убдившись, осталась ли въ немъ еще искра жизни. Она повернула его блдное лицо къ двери, положила голову на порогъ, не зная даже, желать ли ей, чтобы его закрытые глаза открылись на окружающее его ужасное зрлище. Шатаясь, то падая, то снова поднимаясь, она добжала до мста, гд ждалъ ее Джонъ Торнлей, и, схвативъ его за руку, воскликнула:

— Идите, они вс умерли или умираютъ.

Голосъ ея былъ сдавленъ и хриплъ. Джонъ съ ужасомъ смотрлъ на ея искаженное лицо.

— Не ходите больше туда,— сказалъ онъ,— я посмотрю, что нужно сдлать, и схожу за помощью.

— Я не останусь здсь одна,— отвтила Элленъ,— это будетъ еще хуже.

Она сдлалась немного спокойне съ тхъ поръ, какъ увидала живаго человка.

— Мн надо войти въ хижину, тамъ есть человкъ, который еще не совсмъ умеръ, мы употребимъ вс силы, чтобы вернуть ему жизнь. Я не поддамся больше ужасу.

— Гд найти мн помощь?— спросилъ Джонъ, спускаясь по ступенямъ скалы.— Я не могу васъ оставить одну, если этотъ человкъ оживетъ…

— Эти заботы будутъ не такъ тяжелы, какъ въ ту ночь, когда мы вмст ухаживали…— прошептала Элленъ, думая о смерти отца.

Изъ-за жажды Денниса Малаши отомстить Джону Торнлею погибъ мистеръ Дали, и Джонъ Торнлей шелъ спасать его! Она забыла на минуту, кто былъ умирающій.

Джонъ опередилъ ее, когда она вошла въ хижину, Деннисъ Малаши лежалъ уже около огня, его голова покоилась на бревн.

— Онъ дышетъ еще,— прошепталъ мистеръ Торнлей,— но я сомнваюсь, чтобы мы возвратили его къ жизни. Онъ дошелъ до послдней степени истощенія.

Элленъ опустилась на колни, смачивая голову умирающаго водой.

— Подите въ деревню,— проговорила она,— и приведите священника. Это сдлала для моего отца лежащая вотъ здсь старуха.

— Такъ этотъ человкъ Деннисъ Малаши, убійца вашего отца?

— Причина его смерти, а не убійца, — возразила Элленъ, невольно переставая мочить блдный лобъ, къ которому прикладывала свой платокъ.— Онъ мн торжественно поклялся, что не его рука нанесла роковой ударъ.

— Вы всегда знали, что онъ находится здсь?

— Нтъ, только съ тхъ поръ, какъ голодъ вынудилъ его открыться. Я вспомнила о прощеніи отца. Онъ одинъ простилъ… Остальные… никогда… Вся страна преслдовала Денниса до смерти… Онъ не былъ дурнымъ человкомъ… Я помню время, когда онъ носилъ насъ на плечахъ, когда мы уставали… Я не знаю, отчего дошелъ онъ до этого.

Говоря это, она осторожно подняла голову умирающаго, соскользнувшую съ бревна. Собравъ послдній остатокъ силъ, Деннисъ приподнялся и открылъ глаза, взглядъ его упалъ на Джона Торнлея и вспыхнулъ такою ненавистью, что тотъ никогда не могъ его забыть. Угасающій взоръ обратился къ Элленъ.

— Миссъ Элленъ,— прошепталъ онъ,— спасите меня, не дайте мн погубить душу! Зачмъ привели вы его сюда? Чтобы я проклялъ его послднимъ дыханіемъ?

— Нтъ, Деннисъ,— сказала Элленъ, старательно закрывая отъ него лицо Джона Торнлея.— Смотрите на меня, вы не забыли?… Мой отецъ простилъ васъ, а нашъ Отецъ небесный прощаетъ намъ, если мы прощаемъ нашимъ врагамъ.

— Я знаю, миссъ Элленъ, вы велли мн пощадить его и я радъ, что послушался васъ… Теперь кончено… мы не умремъ съ голода… Слава Богу и Пресвятой Его Матери!… Я ухожу… съ миромъ!— Голова упала, глубокій вздохъ-стонъ вылетлъ изъ блдныхъ губъ, затмъ мистеръ Торнлей приблизился и освободилъ руки Элленъ, державшія еще его голову.

— Кончено!— произнесъ онъ,— идите со мной сейчасъ… Здсь нечего больше длать. Я найду въ деревн людей, которые отдадутъ имъ послдній долгъ.

-гНо кончено ли?… Уврены ли вы?— настаивала Элленъ.— Дти, маленькая Нора, около бабушки на кровати… я не осмотрла ее!

— Я осмотрлъ и это ужасное зрлище! Они давно уже умерли. Идите, говорю я вамъ!

И почти силой онъ поднялъ двушку съ земли и вывелъ изъ хижины, она сла на камень у дороги и дала, наконецъ, волю такъ долго сдерживаемымъ слезамъ, Джонъ Торнлей смотрлъ на нее съ глубокимъ сочувствіемъ и сожалніемъ.

Она подняла, наконецъ, голову съ простымъ и доврчивымъ взглядомъ, глубоко тронувшимъ его.

— Вдь, не я одна виновата въ этомъ, не правда ли?— спросила она.

— Вы виноваты? Я какъ разъ думалъ сейчасъ, что, зная то, что вы знали, только вы одна могли поступать съ этимъ человкомъ такъ, какъ вы поступали.

— Ахъ! На этой недл я провела нсколько дней у кузины Анны, разсчитывая, что отецъ Петръ позаботится о семь Малаши, я онъ не могъ, вы видите…

— Куда васъ отвести, домой или въ Ущелье Фей?

— Къ Анн, пожалуйста, мы на полдорог, а въ сосдней деревушк мы найдемъ людей, которыхъ намъ надо. Я отдохну въ капелл, пока вы будете ихъ искать. Сегодня много народу въ церкви.

Мистеръ Торнлей безъ труда исполнилъ порученіе и скоро послдовалъ за Элленъ въ капеллу, гд она стояла на колняхъ. Окружавшія ее женщины разступились, очищая ему мсто около нея, но онъ остановился сзади въ нкоторомъ отдаленіи. Священникъ говорилъ съ каедры проповдь, ежеминутно повторялись слова: ‘не о хлб единомъ живъ будетъ человкъ’, и ежеминутно раздавались въ аудиторіи одобрительные стоны въ отвть на святыя слова, и на исхудавшихъ, измученныхъ лицахъ начинала сіять невидимая надежда, одна только поддерживавшая сердца. ‘Заря вчнаго свта парить надъ челомъ нашимъ, заря того свта,— говорилъ проповдникъ,— который объяснитъ вс тайны, упроститъ вс затрудненія, сдлаетъ вс прощенія легкими и пріятными’. Когда онъ кончилъ рчь, Элленъ обернулась къ Джону, улыбаясь сквозь слезы, и протянула ему руку. Джонъ взялъ ее и ему показалось, что новая жизнь открывается передъ нимъ, боле чистая и благородная, даже если она не дастъ ему земнаго счастія, и онъ помолился Богу объ исполненіи этого.

Петеръ Линчъ стоялъ у двери съ трехколеснымъ кабріолетомъ, онъ увезъ Элленъ съ собой. Сжимая ея руку, Джонъ Торнлей не сказалъ ей ‘до свиданія’. Она не должна больше покидать его,— думалъ онъ,— съ тхъ поръ, какъ души ихъ встртились у престола Божія въ маленькой капелл въ горахъ.

XXXI.

— Да, онъ былъ правъ. Я заблуждалась. Я признавала только собственныя идеи, законы, которые я создала, я была надменна и недальновидна. Дай, Господи, чтобы наказаніе лишило насъ гордости! Оно достаточно строго для этого!

Анна О’Флаэрти упала на подушки. Элленъ стояла около тетки, освжая ея блдный лобъ эссенціей цвтовъ, собранныхъ въ Ущель Фей въ боле счастливые дни, она съ грустью замчала на ея измнившемся лиц слды сокрушенія, появившіеся съ того дня, какъ она возвратилась изъ Гальвея, проводивъ въ Америку партію эмигрантовъ изъ своей долины.

Составлялась новая партія, узлы съ платьемъ были разбросаны по столамъ. Изъ слабыхъ рукъ миссъ О’Флаэрти выскользнула фланелевая юбка, которую она шила. Элленъ подняла ее и, продолжая начатую работу, прямо заговорила о предмет, день и ночь занимавшемъ больную.

— Не находите вы извстія, пришедшія вчера вечеромъ изъ Америки, весьма удовлетворительными? Жаль, что старики О’Шэнъ и маленькій Кэлъ Масоней умерли дорогой, но столько людей умираетъ здсь отъ голода!

— Мн слдовало бы боле радоваться, чмъ я радуюсь, но я похожа на старую насдку, воспитавшую выводокъ утятъ. Мна кажется, что изъ среды этихъ бдняковъ, выроставшихъ поколніе за поколніемъ подъ защитой нашей семьи, я уже слышу голоса, зовущіе тхъ, кто остался въ Ущель. Скоро Ирландія опустетъ… Я не говорю, что результатъ будетъ плохъ,— для Англіи, по крайней мр, — но я ирландка и не могу безъ страданій присутствовать при агоніи нашей націи!

— А, вы говорите, какъ Конноръ и его друзья, что только революція можетъ прекратить эмиграцію и возстановить нашу независимость!

— Нисколько! Я ненавижу нелпыя бредни революціонеровъ, хотя раздляю ихъ мннія относительно вліянія этого кризиса на Ирландію.

— Конноръ говоритъ, что когда возвратятся, какъ онъ разсчитываетъ, крестьяне, то они будутъ вооружены новымъ предубжденіемъ, бдные возстанутъ противъ богатыхъ, а не ирландцы противъ англичанъ, и что это послдняя возможность поддержать національное дло.

— Я не ожидала отъ Коннора такой дальновидности.

— Онъ раздляетъ мннія своего друга д’Арси О’Доннеля. Знаете, Анна, д’Арси О’Доннель былъ недавно здсь? Конноръ хотлъ привести его къ вамъ, но онъ не захотлъ, во-первыхъ, изъ боязни васъ компрометировать, а также потому, что не желаетъ имть дло съ людьми, нехорошо относившимися къ его матери… Ни Конноръ, ни я не принимали участія въ ссорахъ того поколнія, поэтому онъ призналъ насъ родственниками.

— Ни я также. Дайте мн адресъ этого юноши, Элленъ, я хочу написать ему. У него, вроятно, большой недостатокъ въ друзьяхъ старше его.

— Вы правы. Я бы желала, чтобы вы повидались съ нимъ, онъ, можетъ быть, послушалъ бы васъ, а это будетъ хорошо для Коннора. Сейчасъ онъ въ Дублин. Но какъ тихо сегодня въ Ущель! Его узнать нельзя безъ шума въ школахъ и мастерскихъ!

— Нетеръ Линчъ запретилъ узжающимъ завтра въ Америку приходить со мной прощаться. Я боюсь, что онъ обнадежитъ ихъ, что я провожу ихъ въ Гальвей, гд они сядутъ на корабль. Но я не подвергну себя вторично такой прощальной сцен! Я хотла бы только, чтобы ихъ проводилъ кто-нибудь мене мрачный, чмъ Петеръ Линчъ, я хотла бы, чтобы мн принесли успокоительныя впечатлнія…

— Мистеръ Торнлей?

— О, это было бы чудесно, онъ усадилъ бы переселенцевъ на корабль гораздо лучше, чмъ мой бдный Петеръ Линчъ, и засвтилъ бы передъ ихъ глазами чудныя надежды.

— Которымъ врилъ бы. Онъ не иметъ представленія о томъ, чего стоитъ отъздъ жителямъ Ущелья Фей. Только горцы знаютъ, что такое тоска по родин, да еще по родин въ бдствіи. То же самое и относительно Коннора… Когда я вижу, что онъ подвергаетъ себя большой опасности, я всми силами сопротивляюсь всякому вліянію, которое хотло бы разлучить меня съ нимъ.

— Ты не права… я боюсь, что Конноръ причинить теб много горя… Не выдумывай ты антагонизма, который не существуетъ.

— Вотъ! Я дала вамъ слишкомъ много говорить: вы устали, щеки ваши красны. Не разговаривайте больше со мной, пока я не кончу этой юбки, которая будетъ храниться въ Америк, какъ воспоминаніе объ Ущель Фей!

Нетеръ Линчъ ходилъ, пожалуй, еще боле самой госпожи огорченный тмъ, что разсивались его подданные. Мурдошъ Малаши, тихо хромая, уносилъ одинъ за другимъ приготовленные для эмигрантовъ свертки, начиная съ плащей и теплой одежды и кончая коробочками изъ раковинъ и подушками, сдланными Анной въ длинные зимніе вечера. Анна раздавала послдніе свои подарки такою щедрою рукой, что домъ рисковалъ окончательно опустть.

— Я хочу, чтобы у нихъ было немного лишняго, — говорила юна,— чтобы они имли возможность помочь другимъ.

Полдень прошелъ и укладка приближалась къ концу. Анна, обезсилвъ отъ усталости, опустилась на диванъ и заснула. Элленъ сидла около окна и любовалась долиной. Скоро она замтила, что садъ полонъ мужчинъ, женщинъ и дтей, стоящихъ на ногахъ и на колняхъ, прислонившись къ стволамъ деревьевъ и какъ будто давно ожидавшихъ. Мурдошъ Малаши пріотворилъ дверь башенки и тихо затворилъ, увидавъ, что Анна спитъ. Вроятно, въ садъ былъ данъ какой-нибудь знакъ, такъ какъ первый рядъ тихо приблизился къ окну гостиной, находившемуся противъ дивана спящей госпожи, и вс упали на колни, съ трудомъ сдерживая рыданія. Элленъ отошла въ сторону. Семья слдовала за семьей въ такомъ безмолвномъ созерцаніи, какъ у стариковъ, приходившихъ когда-то просить ее, двочку, передававшую ихъ просьбы отцу, такъ и у дтей, которыхъ она первая няньчила на рукахъ, безмолвно текли слезы по исхудавшимъ лицамъ.

Проводивъ послднюю группу, Петеръ Линчъ облокотился на подоконникъ и извинился передъ Элленъ за то, что допустилъ столь горестное прощаніе, которое могло бы повредить его госпож, если бы она внезапно проснулась.

— Я не могъ бы убдить ихъ ухать, не взглянувъ на нее въ послдній разъ: они подрались бы и корабль ушелъ бы безъ нихъ. Тогда я заключилъ съ ними условіе. ‘Три минуты на партію,— сказалъ я,— изъ столькихъ, сколько помстится на колняхъ передъ окномъ, если она заснетъ, а когда я подниму палецъ, она уступитъ мсто слдующей’. Есть люди, которые ждали здсь съ самаго утра.

Голова Петера Линча быстро исчезла, такъ какъ Анна открыла глаза.

— Я видла чудный сонъ,— произнесла она и ея блдныя щеки слегка зарумянились.— Я видла себя въ гробу и тяжесть давила мн грудь, мшала встать. Затмъ какъ будто бы толпа съ плачемъ окружила мой гробъ и раздался голосъ: ‘приведи ихъ всхъ сюда!’ Въ вышин открылась дверь, выходящая на залитую свтомъ лстницу, и такъ какъ я длала усилія, чтобы повиноваться, явились ангелы и взяли за руки плачущихъ, чтобы увести ихъ. Сзади подъ ихъ ногами земля покрывалась зеленью и цвтами. Потомъ я услышала шумъ, похожій на топотъ коня твоего отца, когда онъ прізжалъ за тобой сюда.

— Это-то и разбудило васъ,— сказала Элленъ.— Вотъ детъ мистеръ Торнлей.

— А! тмъ лучше, онъ поможетъ намъ укладывать и успокоитъ меня относительно завтрашняго отъзда. Петеръ Линчъ ослаблъ, я не могу больше полагаться на него, какъ прежде.

— Или, врне, миссъ О’Флаэрти сама ослабла,— тихо произнесла Элленъ, оборачиваясь къ Джону Торнлею.— Она была всегда главнымъ двигателемъ его предпріятій, уступая только первое мсто Петеру, и бдняга не знаетъ теперь, что длать, лишившись вдохновительницы.

— Это правда, онъ приходилъ спрашивать у меня приказаній, что очень удивило меня.

День приближался къ концу, послдній ящикъ былъ запакованъ, послдній глава семьи выслушалъ наставленія. Элленъ и Джонъ Торнлей остались одни въ прихожей, гд цлый день сновалъ народъ. Петеръ Линчъ ушелъ спать.

— Миссъ О’Флаэрти говоритъ, что вамъ хорошо было бы пройтись,— замтилъ Джонъ.

Элленъ не хотла идти дальше моста. ‘Меня позовутъ, если понадобится’,— думала она, но Джонъ незамтно увлекъ ее, слушая разсказъ о трогательной сцен безмолвнаго прощанія у окна. Онъ понималъ разницу между своими чувствами и чувствами Элленъ. Этотъ вечеръ, эта минута отдыха подъ звзднымъ небомъ должны опредлить его судьбу. Джонъ такъ ршилъ.

— Вы не слушаете меня,— сказала, наконецъ, Элленъ съ легкою досадой.— Я думала, что васъ хоть немного это интересуетъ. Если бы вы видли то, что я видла…— Джонъ отвернулся и закрылъ лицо руками. Онъ колебался теперь, говорить ли ему.

Элленъ удивилась, когда онъ, блдный и съ ршительнымъ выраженіемъ лица, обернулся къ ней.

— Простите меня,— тихо произнесла она,— я вижу, напротивъ, что вы очень интересуетесь…

— Нтъ,— возразилъ Джонъ,— я даже не слушалъ васъ. Вы не знаете, какъ полно мое сердце другою мыслью… не смю сказать — другою надеждой.

— Разв можемъ мы питать какія-либо личныя надежды въ эту минуту?— возразила Элленъ съ живостью.

— Одного рода надежды… Позвольте мн продолжать…. Если бы весь свтъ обрушивался вокругъ насъ, я и тогда долженъ былъ бы сказать вамъ, что люблю васъ, и надежда, что вы найдете нкоторое утшеніе въ моей любви…

Элленъ не отвчала. Джонъ ободрился и продолжалъ:

— Наконецъ, сказано слово, которое давно жжетъ мн языкъ, когда я съ вами. Я никогда не выскажу вамъ того, что чувствую къ вамъ съ той минуты, какъ увидалъ васъ, я такъ долго скрывалъ свои чувства, что не могу ихъ выразить теперь, когда отдалъ бы за это жизнь. Можетъ быть, года преданности вамъ объяснятъ это. Я прошу только позволенія посвятить вамъ свою жизнь. Я не сталъ бы говорить, если бы вы были счастливы, но къ эти мрачные дни, переживаемые вами, моя любовь можетъ быть для васъ поддержкой, даже тогда, если вы не можете мн дать взамнъ вашей любви.

Элленъ слушала молча. Когда она подняла голову, по ея щекамъ катились слзы.

— Я такъ огорчена, такъ огорчена! Какъ могли вы думать, что я стану искать утшенія въ чувств…

— Не будьте жестоки, не отталкивайте меня совсмъ!

— Я не могу вамъ дать ничего, кром признательности за все, что вы сдлали для мамы, для братьевъ… а также для меня. Меня особенно трогаетъ то, что вы думали обо мн, въ то время какъ считали, что я такъ дурно поступила съ вами… а, между тмъ, я знаю, чмъ вы были для насъ.

— Это пустяки… но даже тогда… одно слово, одинъ лучъ надежды вознаградилъ бы меня сторицей!

— Это то и огорчаетъ меня. Съ годами я буду имть еще мене возможности исполнить то, что вы просите. Не видите вы разв, какъ я страдаю отъ того, что меня тянуть въ разныя стороны Пельгамъ и Конноръ? Если бы я васъ любила… если бы могла любить… Но нтъ, это невозможно. Это ужасная мысль. Простите, что я причиняю вамъ горе… Я слишкомъ рзка въ выраженіяхъ, какъ всегда!

— Всякій отвтъ, кром одного, причинитъ мн горе, а вы не можете мн дать его, говорите вы?

— Нтъ, это невозможно, совершенно невозможно.

— Ну, такъ не будемъ говорить объ этомъ. Если у меня остается лучъ надежды, то это благодаря горячности вашего отказа. Въ глубин вашего сердца, несомннно, должна быть тнь состраданія ко мн.

— Вы ошибаетесь, но мы останемся друзьями, не правда ли?

— Нтъ, я васъ люблю. Я не допускаю пустыхъ предлоговъ.

Я узжаю въ Англію. Я общалъ это сестр, если… если вы не захотите… Посл васъ я ей больше всего обязанъ.

— Ваша сестра будетъ рада, что вы вернулись, она будетъ благодарна за отказъ.

— Нтъ, она слишкомъ любить меня для этого, она отлично пойметъ мое горе… передъ ней мн будетъ легче высказаться, чмъ передъ вами… Хотите прочесть письмо, которое она поручила передать вамъ?

— Конечно.

— Я даю его не въ надежд измнить ваше ршеніе, но чтобы вы узнали, что думаютъ о васъ и какихъ друзей вы могли бы имть въ случа нужды.

Элленъ ушла въ свою комнату. Джонъ вернулся въ башенку.

— Вы были правы,— сказалъ онъ миссъ О’Флаэрти, лежавшей на диван,— но я не жалю, что говорилъ.

Анна протянула ему руку.

— Я жалю,— возразила она,— и годъ или два тому назадъ, когда я васъ не знала такъ, какъ сегодня, я бы удивилась тому, что говорю сегодня.

— Еще одинъ вопросъ… Думаете вы, имете вы какія-нибудь основанія предполагать, что у меня есть соперникъ?

— Маленькая черная роза Ирландіи, славу которой воспваетъ Мурдошъ подъ окномъ, ея несчастія, наполняющія ея сердце, и изгнавшія изъ него все, что не относится къ ней.

— А! это правда… Если бы я былъ бунтовщикомъ и поэтомъ, если бы я раздувалъ вокругъ пламя раздора, я имлъ бы больше успха!— и Джонъ погрузился въ чтеніе газеты Nation въ горечью, которую ея редакторы старались пробудить въ сердцахъ англичанъ.

Ночь Анна провела тревожно. Элленъ, сидвшая около больной, нашла время прочесть письмо Бриды только на зар, когда Анна задремала.

‘Я не знаю, пишу ли я самой счастливой женщин на свт, или же той, которую буду сожалть. Вы узнаете это, когда будете читать мое письмо, хотя еще не поймете цли того, что приняли или оттолкнули. Я вамъ пишу, чтобы сказать, что бы ни случилось, что мои самыя искреннія пожеланія сопровождаютъ Джона за море. Если бы вы знали, чмъ онъ былъ для меня съ тхъ поръ, какъ жизненныя испытанія начались для насъ обоихъ, вы поняли бы, какой восторгъ и нжность я чувствую къ вамъ. Я говорю вамъ откровенно: эта любовь есть отраженіе любви Джона и добра, которое она принесла ему. Я не думаю, что онъ можетъ совершенствоваться, но замчаю теперь, что его любовь къ какъ развила въ немъ вс сокровища сердца и характера, скрытыя подъ ледяною оболочкой, явившеюся результатомъ нашей прошлой жизни. Я благодарю васъ, что бы ни случилось, за то, что вы сдлали для того, чье счастье остается моею главною заботой. Ее отвчайте мн, если не можете подписать такъ, какъ ршаюсь я: ваша любящая сестра

‘Брида Торнлей’.

Она читала послднія строки письма, когда Анна приподнялась на подушкахъ съ такимъ любопытствомъ, что Элленъ не могла устоять передъ искушеніемъ протянуть ей письмо Бриды.

— Жаль отталкивать такихъ людей!— сказала Анна, отдавая письмо стоявшей на колняхъ у постели Элленъ.

— О Анна! Пожалуйста! Не становитесь и вы противъ меня.

— Противъ тебя, дитя, конечно, нтъ, если ты не любишь его, но не сердись… Нкоторыя вещи, которыя ты говорила… или которыхъ ты не говорила это лто, заставили меня предположить, что ты любишь мистера Торнлея.

— Вы ошибаетесь, безъ сомннія… но, Анна… я не утверждаю этого… Если бы даже я любила его, я не могла бы исполнить то, что онъ проситъ. Пока онъ говорилъ, у меня въ голов вертлась странная поговорка Коннора: ‘англійская рука и сердце ирландское никогда не сойдутся вмст’. Я отдамъ ему только половину своего сердца, а другая будетъ страдать. Для него, какъ и для меня, это невозможно.

— Дай мн письмо миссъ Торнлей: ты недостойна его, когда-нибудь ты поймешь его великодушіе… слишкомъ поздно, милое дитя. Я не знала, что смя ненависти, посянное въ нашей стран, принесло для васъ такую роковую жатву!

XXXII.

— Брида, можешь ты покататься сегодня съ тетей Майнардъ? Ей надо сдлать покупки, только совтую теб захватить портъ-монэ, такъ какъ она, наврное, забудетъ свое. Мн нкогда хать самой, а я не могу допустить, чтобы она надодала Джону.

— А! ты уже сваливаешь на другихъ свои хозяйскія обязанности,— замтилъ вошедшій Джонъ.— Мн кажется, приглашая ихъ сюда, ты сама взялась ихъ занимать.

— Ничего, Джонъ,— сказала Брида, смясь, — я съ удовольствіемъ раздлю съ Лесбіей исполненіе долга относительно нашихъ родственниковъ, я еще не настолько очерствла въ богатств, чтобы считать за трудъ сидть въ отличномъ экипаж, въ то время какъ другіе торгуются. Но я не берусь платить за вс ея покупки, какъ длаетъ Лесбія: я не достаточно богата для этого, и, кром того, вс похвалы и благодарности достанутся, все-таки, ей.

— Я не могу запретить, чтобы меня хвалили,— возразила Лесбія, слегка надувшись,— и изъ-за этого забывать тхъ, кто былъ хорошъ ко мн, когда я была Сандрильоной.

Говоря это, она проводила пальцами по букетику изъ трилистника, спрятавшемуся въ складкахъ платья.

— Гд ты взяла это?— спросилъ Джонъ, замтивъ нжную зелень.— Трилистникъ въ день св. Патрикія на твоемъ лиф? Ты хочешь, чтобы тебя приняли за чартистку? Что скажутъ твои спутники, которые, я вижу, подъзжаютъ?

— Дорогая Лесбія, брось твой букетъ, вели Джонъ боится, что онъ привлечетъ вниманіе!— замтила Брида.

— Нтъ, нтъ, я спрячу его въ лифъ, я купила его сейчасъ у торговки на углу улицы въ память нашей бдной Ирландіи. Джонъ въ худшемъ настроеніи, чмъ всегда, больше ничего!

Брида подняла глаза и дйствительно прочла безпокойство на лиц брата. ‘Получилъ онъ письмо изъ Ирландіи?— думала она,— дурныя всти, можетъ быть? Сколько разъ я просила Лесбію не упоминать такъ часто объ Ирландіи!’ Безпокойство Бриды не кончилось этимъ.

Когда капитанъ Пельгамъ съ сестрами остановились у подъзда, Лесбія побжала къ нимъ на встрчу, и въ ту минуту, какъ она садилась на лошадь, букетикъ трилистника упалъ на землю. Лесбія слегка вскрикнула.

— Мои бдные трилистники! Джонъ, не дай затоптать ихъ ногами! Это было бы дурнымъ предзнаменованіемъ!

— Которое осуществится, вроятно, сегодня,— пробормоталъ Джонъ.

Капитанъ Пельгамъ предупредилъ его и подалъ Лесбіи завядшій букетикъ. Его сестры обмнялись довольною улыбкой.

— Какъ всегда,— замтила Мэри,— у Мармадука и Лесбіи одинаковыя мысли. Сегодня утромъ онъ сошелъ внизъ съ букетомъ трилистника въ бутоньерк и папа разсердился, сказавъ, что его примутъ за чартиста и арестуютъ, если сегодня будетъ возстаніе. Чарльзъ и Фредъ присягали сегодня, какъ чрезвычайные полицейскіе коммисары. Въ Дублин ожидаютъ возстанія врод того, какое было въ феврал въ Париж. Войска отправлены въ Ирландію, и я слышала, что революція можетъ начаться въ день св. Патрикія. Очень бы хотлось мн знать, гд нашъ двоюродный братъ Конноръ Дали, онъ, конечно, будетъ въ первыхъ рядахъ бунтовщиковъ. Какъ вы думаете, мистеръ Торнлей, будутъ сегодня новости?

— Не знаю, но, надюсь, он не помшаютъ вамъ пріхать на балъ Лесбіи и веселиться?

— О, нтъ! Она наднетъ сегодня свою новую парюру изъ изумрудовъ! Мы ни за что на свт не измнимъ нашей милой Лесбіи!

Брида стояла у окна и смотрла вслдъ удалявшимся лошадямъ.

— Лесбія очень мила на лошади, — сказала она, когда брать вернулся въ гостиную, — и капитанъ Пельгамъ молодецъ! Хотла бы я знать, чмъ это кончится и увезетъ ли онъ ее въ Абботъ-Торнлей?

— Какъ можешь ты обрекать человка, котораго любишь, на вчную жизнь съ Мармадукомъ Пельгамомъ?

— Правда, онъ не отличается умомъ, бдняжка! Вчера у матери онъ цлый вечеръ простоялъ около стны, не открывая рта. Я тогда же подумала объ этомъ и задала себ вопросъ, неужели онъ будетъ моимъ братомъ, но Пельгамъ Дали былъ не разговорчиве прошлою весной, и я думала, что онъ молчитъ всегда изъ скромности.

— Но между ними та разница, что Пельгамъ Дали говоритъ что нибудь, когда открываетъ ротъ, тогда какъ капитанъ ничего не говоритъ.

— Но Лесбія не такая поклонница ума, какъ мы.

— И хорошо длаетъ: это — божество сухое и безплодное. Къ чему оно приводитъ, поклоненіе уму?

— О! ко многому: къ извстности писателя, которую ты пріобрлъ, напримръ. Но скажи мн, это недовольство и дурное расположеніе духа не вызваны письмомъ изъ Коннаута?

— Я нсколько недль не получалъ оттуда извстій. Анна О’Флаэрти не въ силахъ писать, а въ Орлиномъ Гнзд больны.

— Кто же?

— Мать и Пельгамъ, но имъ лучше.

— Но если теб не писали, откуда же ты имешь свднія?

— Ты хочешь знать подробности? Изволь! Вчера вечеромъ я былъ вызванъ въ палату общинъ въ коммиссію по ирландскому вопросу и встртилъ тамъ стараго доктора Линча, уроженца Ущелья Фей, котораго вызвалъ въ Ирландію его родственникъ Петеръ, чтобы ухаживать и лечить Анну О’Флаэрти.

— А какъ же очутился онъ здсь?

— Анна прислала его засвидтельствовать о бдствіи Ирландіи въ надежд, что его энергія и прямота произведутъ впечатлніе на членовъ коммиссіи. Я въ восторг, что говорилъ съ нимъ. Разъ я началъ писать объ ирландской политик, мн надо слдить за…

— Конечно… и онъ же сообщилъ теб о Дали?

— У Пельгама Дали была лихорадка, а мать серьезно больна, но теперь оба выздоравливаютъ.

— А Конноръ, гд онъ?

— Относительно Коннора онъ немного сдержанъ, я подозрваю, что докторъ Линчъ, при всей своей старости, сочувствуетъ взглядамъ Молодой Ирландіи. Я понялъ, что Д’Арси О’Доннелъ, революціонный поэтъ, редактирующій Nation, провелъ зимой нсколько недль у Анны О’Флаэрти и что даже произошла ссора между Пельгамомъ Дали и молодыми О’Рунъ, кончившаяся дуэлью. О’Рунъ былъ легко раненъ.

— Эти О’Рунъ — какъ отецъ, такъ и сынъ — негодные люди. Не они ли замшаны въ исторію о деревн, гд свирпствовала лихорадка и откуда вс жители были выгнаны умирать по дорогамъ?

— Да, и это произошло въ имніи, принадлежавшемъ прежде Дали и купленномъ О’Руномъ на деньги, наворованныя, вроятно, у нихъ же. Меня не удивляетъ, что Пельгамъ возмутился, но онъ могъ найти мене ирландскій способъ выразить свое негодованіе, теперь же онъ нажилъ себ непримиримаго врага около самаго Орлинаго Гнзда, который будетъ преслдовать личную месть подъ видомъ служенія правительству. Я хотлъ бы быть тамъ, чтобы слдить за нимъ. Я, безъ сомннія, помшалъ бы дуэли, если бы былъ въ замк Дали и могъ бы не допустить возстаній въ масс.

— Можетъ быть… я думаю, что мы причинили бы боле зла, чмъ добра, вернувшись на зиму въ замокъ Дали. Молодой О’Рунъ постоянно вертлся около Лесбіи, объ этомъ начинали говорить, а она такая кокетка, что не могла не стараться возбудить ревность другаго, боле скромнаго влюбленнаго.

— Пельгама Дали, вроятно? Я думалъ, что они не нравятся, другъ другу.

— Мой дорогой другъ,ти всегда такъ думалъ. Но позволь теб напомнить, что я предупреждала тебя относительно обоихъ братьевъ. Кокетство Лесбіи такъ измнчиво, что я не знаю, чего держаться, но исторія дуэли бросаетъ свтъ на нкоторые темные пункты.

— Она не могла знать о ней?

— О! она многое знаетъ… Есть нкія миссъ Джеси, живущія въ Балліовен и вошедшія съ Лесбіей въ дружбу, несмотря на вс мои старанія помшать этому. Я знаю, он пишутъ ей иногда… ЧУь нкоторыхъ поръ она не ровна съ своими самыми усердными поклонниками и поетъ ирландскія псни чаще, чмъ это нужно, чтобы дразнить сэра Чарльза Пельгама. А потомъ этотъ букетъ трилистника въ день св. Патрикія!

— Какъ мало она ни читаетъ газеты, трудно, чтобы въ этомъ году это число прошло незамченнымъ.

— Да, но Лесбія интересуется общественными длами только тогда, когда они касаются частныхъ интересовъ, и какъ бы мало отношеній ни имла дуэль Пельгама къ его ухаживанью за ней, будь увренъ, что Пельгамъ Дали ея герой! Она, къ несчастью, принадлежитъ къ числу женщинъ, которыя не боятся ссоръ, происходящихъ изъ-за нихъ.

— Ты слишкомъ строго судишь ее.

— Не думаю, но все, что я говорю, направлено къ тому, чтобы разстроить планъ, созрвающій, какъ я вижу, въ твоей голов. Ты хочешь вернуться въ замокъ Дали, и я ршила указать теб вс послдствія этого намренія.

— Я могу хать одинъ.

— А меня оставить одну съ Лесбіей, чтобы защищать ее отъ искателей приданаго? Благодарю тебя, дорогой брать.

— Нечего сказать, хорошая мысль пришла намъ въ голову везти ее сюда! Въ замк Дали у нея были хоть полезныя занятія, а что толку ей выходить за Мармадука Пельгама? Очень бы хотлъ я знать, какими чарами привлекаетъ она къ себ всхъ лондонскихъ дураковъ!

— Они не за тобой ухаживаютъ, а она не такъ презрительна относится къ ихъ уму. Останься сегодня въ гостиной, чтобы видть самому, что длается, и не забивайся въ уголъ бесдовать а политик. Ты скажешь мн потомъ, какое впечатлніе произведутъ на тебя манеры Лесбіи.

Брида пожалла о своихъ словахъ, когда Лесбія вошла въ ея комнату, одтая къ вечеру. ‘А!— подумала она съ волненіемъ,— теперь ясно, что она влюблена въ Коннора!’

На Лесбіи было блое платье изъ лимерикскихъ кружевъ, усянное изумрудами и букетиками изъ трилистника. Ирландскіе цвта торжественно сіяли.

— Я думала, что это будетъ немного оригинальне вчныхъ гирляндъ изъ цвтовъ, — робко замтила Лесбія.— Кром того, Джонъ говоритъ, что дамскія платья должны всегда что-нибудь означать. Я думаю, мое платье понравится ему.

— Я не говорю противнаго, дорогое дитя,— отвтила Брида и отвернулась къ зеркалу доканчивать туалетъ.

Лесбія расхаживала по комнатамъ, среди туфъ цвтовъ, подъ ярко горящими люстрами, и мечтала о Пельгам Дали. Вдругъ она услышала подъ окномъ крикъ газетчика: ‘Страшное возстаніе на запад Ирландіи!’ Она бросилась къ двери, чтобы послать за газетой, но столкнулась съ Джономъ, входившимъ съ газетой въ рукахъ. Она схватила брата за руку.

— О, Джонъ, правда ли это?

— Что?

— То, что кричатъ на улиц, что возстаніе, что дерутся на запад Ирландіи.

Къ ея удивленію, Джонъ обнялъ шею сестры и, нжно поцловавъ ее, отвтилъ:

— Нтъ. Это выдумка, чтобы раскупали вечернюю газету. Я имю врныя свднія. Утро прошло тихо въ Дублин.

— Въ Дублин?… Тмъ лучше… А на запад?

— До жатвы возстанія не будетъ, если я понимаю врно тактику вожаковъ. Я лично даже и тогда въ него не врю. Но это не мшаетъ намъ безпокоиться о нашихъ друзьяхъ, которые могутъ быть скомпрометированы въ этомъ дл, я надюсь все-таки, что они образумятся раньше, чмъ это будетъ непоправимо.

— То же думаю и я, надюсь на это. Я не думаю, какъ Брида, что это помшаетъ намъ вернуться въ Коннаутъ.

— Какой упрощенный способъ понимать политику!— сказалъ

Джонъ, онъ улыбался безъ ироніи и слегка прижималъ талію сестры, гуляя съ ней по зал.

Раздался звонокъ, гости начинали съзжаться. Лесбія подбжала къ зеркалу привести въ порядокъ свой туалетъ и свои мысли, любящую и нжную двушку замнила кокетка, стремящаяся удержать вокругъ себя самыхъ разнообразныхъ поклонниковъ.

‘Это ужь слишкомъ’,— думалъ брать, слдя за ея кокетствомъ съ капитаномъ Пельгамомъ, сіявшимъ отъ восторга.

— Лесбія,— крикнулъ Джонъ,— я десять минутъ жду тебя съ профессоромъ Плетчсъ, который хочетъ пригласить тебя на кадриль!

Лесбія выпрямилась, капитанъ Пельгамъ покраснлъ и отступилъ назадъ, молодая хозяйка просмотрла свою записную книжечку. Пятая кадриль свободна, но когда-то еще она будетъ.

— Скажи Брид, гд я, чтобы она могла найти меня, если я понадоблюсь,— приказала Лесбія, и Джонъ удалился, убжденный въ своей малоспособности въ бальныхъ длахъ. Двушка разсянно смотрла вокругъ, между тмъ какъ нсколько влюбленныхъ кавалеровъ наперерывъ просили ее танцовать.

— Я не знаю, фамилія стерлась… я помню, что общала этотъ вальсъ… если онъ не придетъ… братъ представилъ мн кого-то…

— Кто тоже не придетъ, такъ какъ вотъ тотъ, кого вы ждете, сами не зная,— прошепталъ голосъ у самаго ея уха. Лесбія едва удержалась, чтобы не вскрикнуть отъ неожиданности, когда повернулась и встртила смющійся взглядъ Коннора Дали. Онъ взялъ ее подъ руку и увелъ въ глубь гостиной.

— Пойдемте туда, здсь мы найдемъ тихій уголокъ, гд можно поговорить. Разв вы ждали меня сегодня, что надли наши цвта?

— Конноръ,— воскликнула она,— какъ могли вы?… Зачмъ говорите вы такъ со мной?

— Я попросилъ бы у васъ на колняхъ прощенія, если бы мы были одни. Ирландскіе цвта, блый съ зеленымъ, вскружили мн голову.

— Молчите, мн надо задать вамъ много вопросовъ о тхъ, кого нтъ здсь, а если вы будете говорить много глупостей, мн придется предупредить Джона о вашемъ присутствіи.

— Нтъ, нтъ, я не буду говорить, если даже придется откусить для этого языкъ. Къ счастью, вы не можете мн запретить смотрть!

— Вы все тотъ же, Конноръ, — сказала Лесбія, бросивъ на него ласковый взглядъ, лишенный всякаго кокетства, — такой же безумный, какъ въ Уайтклиф, и такой же беззаботный.

— А! вы думаете, что я не измнился, что я беззаботенъ? Какъ вы мало меня знаете! Это первая счастливая минута за много мсяцевъ, и она продолжится не долго. Не упрекайте меня за эту минуту радости.

— Я не упрекаю, я хотла бы знать, что длается тамъ, у насъ. Ваши были больны, да?

— Да, мать и Пельгамъ, но они поправляются. Я давно не былъ тамъ. Элленъ говорить, что я причинилъ бы лишнее безпокойство. Вы знаете, что я въ Дублин подъ предлогомъ слушанія курса юридическихъ наукъ.

— Но тогда зачмъ же вы въ Лондон?

— И вы спрашиваете?

— Конечно.

— Разв не вы великодушно призвали меня сюда?

— Я… что вы?

— Ну, такъ я только что былъ избранъ депутатомъ отъ нашей ассоціаціи въ Париж, какъ получилъ письмо съ двумя стами франковъ и запиской отъ друга, берущаго на себя расходы моего путешествія съ условіемъ, чтобы я захалъ сюда повидаться съ товарищами. Я показалъ конвертъ д’Арси О’Доннелю.

— И ршили, что письмо отъ меня?

— Не сердитесь, онъ мой лучшій другъ и постоянно слышалъ разсказы о васъ, когда былъ въ Ущель Фей и въ Орлиномъ Гнзд. Онъ посовтовалъ мн повиноваться вамъ, такъ какъ вами могли руководить только хорошія побужденія. Хотя вы и англичанка, но мы знаемъ, что вы преданы нашему длу, а почеркъ похожъ на вашъ.

— Такъ это Джонъ: онъ хотлъ помшать вамъ участвовать въ возстаніи, не ради васъ, но чтобы избавить отъ новаго горя вашу семью, которая достаточно страдала.

Тнь раздраженія омрачила лицо Коннора.

— Меня провели, больше ничего!— воскликнулъ онъ, снова повеселвъ.— Но, все равно, дло поправимо. Я поду въ Парижъ съ этими деньгами и во что бы то ни стало вернусь къ битв, не считая удовольствія, которымъ насладился сегодня.

— Поймите хорошенько, Конноръ, не я призвала васъ сюда и это платье означаетъ только, что я люблю Ирландію такъ же, какъ ее любитъ Элленъ и миссъ О’Флаэрти, а не то, что я желаю поощрять предосудительныя и безумныя намренія, какъ говоритъ Джонъ.

— Лесбія, одну минуту, одно слово: я думалъ, что вы любите меня.

— Да, Конноръ, я знаю, что вы это думали прежде, въ Уайтклиф, но вы… вы никогда не любили меня.

— Я-то… я васъ не любилъ?… Самую хорошенькую, самую милую, самую очаровательную изъ всхъ двушекъ на свт? Я думаю это съ той минуты, какъ увидлъ васъ, а разв это не любовь?

— Этого довольно и даже слишкомъ много съ вашей стороны, мой дорогой Конноръ, но покончимъ съ этимъ и останемся настоящими друзьями. У меня была манія нравиться всему свту, но я заблуждалась, и это прошло. Я прошу только вашей дружбы и, можетъ быть, попрошу вашей помощи впослдствіи.

— Еще одно слово, Лесбія. Думаете вы, что Пельгамъ любить васъ больше, чмъ я?

— Прощайте, мистеръ Конноръ Дали, я ухожу въ гостиную.

Онъ удержалъ ее за платье.

— Вернитесь, Лесбія, мн надо сказать вамъ кое-что. Я не о себ хочу говорить,— прибавилъ онъ, видя, что она колеблется.— Хуже всего то, что вы не хотите врить, что я люблю васъ, и поступаю великодушно, открывая вамъ вещи, служащія къ выгод другаго.

Лесбія не отвчала, но слушала.

— И такъ, Пельгамъ имлъ случай, за который я отдалъ бы жизнь, проучить нахала, непочтительно отозвавшагося о васъ. Сначала онъ поколотилъ его,— вполн заслуженно,— а потомъ принялъ его вызовъ, чтобы не могли сказать, что онъ отступаетъ передъ послдствіями своихъ поступковъ. Д’Арси присутствовалъ при дуэли, онъ былъ секундантомъ и говоритъ, что никто не могъ бы держать себя лучше Пельгама. Онъ заболлъ лихорадкой день или два спустя.

Лесбія тихо покачала головой.

— Я давно знаю все это,— произнесла она въ полголоса, видя, что онъ удивленъ, она продолжала:— Такія вещи быстро распространяются. Нора Джеси писала мн объ этомъ три недли тому назадъ.

— Но чего вы не знаете съ вашимъ холоднымъ и равнодушнымъ видомъ, это — то, что Пельгаму грозитъ большая опасность вслдствіе вражды съ Дэрби О’Рунъ, поклявшимся отмстить ему. Мы узнали это такимъ путемъ, что не можемъ воспользоваться тмъ, что знаемъ. За Пельгамомъ слдятъ, шпіонятъ, обвиняютъ въ участіи въ нашемъ заговор, такъ что если наши дла пойдутъ плохо, что всегда возможно, негодяй готовъ донести на него. Мы сами ко всему готовы, но тяжело будетъ матери, если арестуютъ того сына, который никогда ни во что не вмшивался. Что касается другаго, онъ не нуженъ никому, и не бда, если съ нимъ что-нибудь случится!

— Но, Конноръ, дорогой Конноръ, если онъ не вмшивался ни во что, какъ можетъ онъ находиться въ опасности?

— Вы думаете, не было невинныхъ жертвъ во всхъ возстаніяхъ,— жертвъ личной мести, направленной противъ нихъ, какъ этимъ негодяемъ О’Руномъ? Элленъ плохо познакомила васъ съ исторіей Ирландіи.

— Скажите же, что мн длать?

— Не блднйте такъ! Вы, боявшаяся промочить ноги, готовы, кажется, идти на эшафотъ, если бы я потребовалъ. Пельгамъ не знаетъ, какое ему счастье, и посл удара, нанесеннаго мн вами сегодня…

— Отвчайте серьезно, Конноръ, если можете!

— Ну, такъ все, о чемъ я васъ прошу,— возвращайтесь въ замокъ Дали и удержите тамъ вашего брата до конца лта. Пельгаму можетъ понадобиться честный и безпристрастный свидтель, въ противовсъ интригамъ Дэрби О’Рунъ. Музыка начинается, ваши кавалеры сейчасъ бросятся васъ искать. Дайте мн еще. разъ поцловать вашу руку.

— Вы не хотите остаться, чтобы видть вашу тетку, дядю, кузинъ? Они вс сегодня здсь.

— Нтъ, благодарю, я достаточно увертывался, чтобы не попасться имъ на глаза, пока ждалъ васъ здсь полтора часа. Итакъ, я разсчитываю на васъ въ замк Дали!

— Чтобы заботиться о вашей матери и Элленъ?

— Конечно. Вы видите, въ этомъ мір всегда необходима нкоторая… условность…

— О, Конноръ… я вамъ врила, выдала вамъ… тайну…

— Чтобы избавиться отъ меня — и только!

— Вы завтра будете въ Париж и забудете думать объ этомъ.

— Нтъ, я возвращаюсь въ Дублинъ… готовый сражаться или повситься! Д’Арси ждетъ меня и я съ легкимъ сердцемъ брошусь въ бой. Дайте вашу руку, вонъ вашъ братъ идетъ за вами!

Джонъ Торнлей взялъ подъ руку сестру и повелъ къ ужину, сквозь кустарники у балкона онъ замтилъ высокую фигуру юноши, стоявшую спиной.

‘Еще влюбленный,— подумалъ онъ.— Какая кокетка! Придется отдать ее подъ охрану Мармадука Пельгама!’

XXXIII.

Придя въ свою комнату, Лесбія покраснла, вспомнивъ о тайномъ союз, заключенномъ съ Конноромъ, и о томъ, что она выдала молодому человку величайшую свою тайну. Она догадывалась, что Джонъ возьметъ ея сторону въ вопрос о возвращеніи въ Ирландію, но какъ заставить Приду согласиться? Коварная мысль блеснула въ голов двушки. Если явится необходимость прекратить частыя сношенія съ Пельгамами, возраженія Бриды могутъ исчезнуть. Лесбія ршила устроить эту необходимость.

— Понимаешь ты что-нибудь въ этой усиленной любви къ Пельгамамъ?— спрашивала брата миссъ Торнлей на другой день посл катанья по Темз, куда она сопровождала младшую сестру.— Лесбія только и видитъ капитана Пельгама, онъ не отходитъ отъ нея, какъ будто между ними все ршено, а самъ онъ, между тмъ, не говорить ни слова. Я надюсь, что она не ошиблась въ его любви! Я предпочла бы въ такомъ случа, чтобы она вышла за Коннора Дали!

— Ты можешь быть покойна. Мармадукъ общался сдлать предложеніе въ извстный срокъ и ждетъ только моего разршенія. Это-то и стсняло его вчера.

— А! онъ говорилъ съ тобой?

— Да. Третьяго дня вечеромъ, когда я выходилъ изъ парламента, гд слушалъ Смита Сріена, онъ подошелъ ко мн и сообщилъ, что его полкъ получилъ приказаніе идти въ Ирландію…Его семья хотла бы, чтобы онъ вышелъ въ отставку, но отецъ соглашается подождать, пока разсется возможность возстанія, съ условіемъ, что онъ покончитъ свои дла здсь… Мн кажется, онъ преувеличеннаго мннія о благоразуміи Лесбіи, такъ какъ намревается отдать вс ршенія въ ея руки… если она дастъ согласіе.

— Я удивляюсь, отчего онъ не говорилъ съ ней вчера.

— Онъ придетъ завтра, я такъ назначилъ ему. Я хочу предупредить бдную двочку, чтобы она не согласилась потому только, что отъ нея ждутъ ‘да’.

— Но если хорошо и разумно сказать ‘да’? Если оно обезпечиваетъ покой жизни?

— Покой! Только женщины считаютъ покой счастьемъ!

— Женщины, которыя страдали, Джонъ. Но ты правъ, Лесбія не страдала. Увренъ ли ты только, что ты не судишь капитана Пельгама немного несправедливо? Онъ любилъ Элленъ Дали и можетъ думать о другой?

— Не думаю, но, сознаюсь, меня тревожитъ то, что я не увренъ, чтобы его чувства измнились такъ, какъ онъ этого желаетъ. Вчера, когда обсуждались мры подавленія возстанія въ Ирландіи, глаза его сверкали такимъ дикимъ блескомъ, что я сейчасъ же догадался, что онъ думаетъ о поэт д’Арси О’Доннел, котораго обвиняетъ въ душ въ похищеніи сердца миссъ Дали.

— А ты, Джонъ, увренъ, что не приписываешь ему собственныхъ чувствъ?

— Нтъ, я увренъ. Я, можетъ быть, такъ же ревнивъ, какъ онъ, но въ мои годы было бы грустно поддаваться личному чувству мести въ вопрос, касающемся такихъ великихъ патріотическихъ интересовъ.

— Ты правъ, но не говори ей ничего сегодня вечеромъ… Успешь завтра. Будемъ говорить о вчерашнихъ преніяхъ въ палат, я слышу ея шаги въ корридор… Какъ принята была въ парламент рчь мистера Смита О’Бріена?

— Смхомъ, крикомъ. Если его партія восторжествуетъ когда-нибудь, если революція, о которой онъ мечтаетъ, удастся, воображаю радость будущаго писателя, описывающаго сцену того вечера, когда онъ одинъ передъ лицомъ всей негодующей и разсвирпвшей палаты громко и спокойно объявилъ, что признаетъ за ирландцами право сражаться за свою свободу, жить въ своей территоріи и прибгнуть къ оружію, когда управляющіе или властелины объявили намреніе подавить силой выраженіе ихъ чувствъ!

— Ты, кажется, слушалъ съ нкоторымъ сочувствіемъ?

— Нтъ, я не врю въ революцію, это движеніе не дойдетъ да нея. Настоящее правительство достаточно могущественно и достаточно умно, чтобы помшать ему принять слишкомъ крупные размры.

Лесбія подошла къ окну.

— Мы бесдуемъ о рчи Смита О’Бріена, — замтилъ Джонъ довольно неловко.

— А! такъ они вернулись изъ Парижа!— воскликнула Лесбія, не подумавъ, и покраснла.

Брида хотла спросить, о комъ она говоритъ, но Джонъ объявилъ, что ему надо писать письмо.

— Читайте рчь вмст,— сказалъ онъ,— она заинтересуетъ васъ обихъ.

Брида сейчасъ же развернула газету.

Лесбія не слушала и не понимала ничего, поглощенная своими мыслями и важностью принятаго ею ршенія. Брида напрасно безпокоилась о потрясеніи, предстоявшемъ завтра утромъ ея младшей сестр. Лесбія отлично знала, что капитан Пельгамъ долженъ явиться завтра просить ея руки. Нсколько словъ, вырвавшихся у Мармадука, и изліянія нжности лэди Пельгамъ дали ей понять, что приближается развязка, и ея маленькая интрига возмутила ее. Конечно, она не стоитъ, чтобы ее любили такъ, какъ Элленъ Дали, которой со всхъ сторонъ выказываютъ столько расположенія, но и не такая же она, чтобы на ней женились изъ-за денегъ, только изъ-за денегъ. Брида, повидимому, находитъ, что капитанъ Пельганъ длаетъ ей большую честь, но бдная Брида ничего не понимаетъ въ любви. Надо было положить конецъ этой комедіи! Тмъ хуже, если это неслыханное дло — отказывать человку, прежде чмъ онъ сдлаетъ предложеніе! Лесбія взяла перо и написала:

‘Пожалуйста, не приходите завтра, какъ вы говорили. Вамъ покажется страннымъ, что я отвчаю вамъ, прежде чмъ вы заговорили сами, но то, о чемъ вы стали бы просить меня, будетъ напрасно, а я хотла бы, чтобы мы остались друзьями. Постарайтесь, чтобы ваша мать и сестры простили меня, если я не увижу ихъ до отъзда изъ Лондона. Видъ цвтущаго боярышника вскружилъ мн голову, я попрошу Джона отвезти меня на будущей недл въ замокъ Дали. Когда я вернусь зимой, мы будемъ опять разговаривать о Коннаут, какъ истинные друзья. Я не забуду, что вы выучили меня здить верхомъ. Лесбія Майнардъ’.

Она отдала записку Джемсу Моррисъ, бывшему слуг Дали, привезенному ею изъ Ирландіи, въ такт и преданности котораго она была уврена. Онъ приближался къ дому, онъ перешелъ площадь. Лесбія слдила за каждымъ его движеніемъ.

— Какъ эти разсужденія сэра Роберта Пиля ясны и убдительны!— воскликнула Брида.— Хорошо ли ты поняла ихъ, Лесбія? Не перечесть ли еще разъ это мсто?

Несчастная двушка боялась разспросовъ, къ счастью, раздался звонокъ. Она быстро отвтила:

— О, я отлично понимаю, что въ Ирландіи все измна, но извини, дорогая Брида, мн кажется, Джемсъ принесъ записку, я сейчасъ возвращусь.

Брида докончила чтеніе рчи безъ сестры, она позвонила, чтобы спросить лампу.

— Гд миссъ Майнардъ?— спросила она у лакея.— Скажите, что чай поданъ.

— Миссъ Майнардъ боле получаса въ кабинет мистера Торнлея,— отвтилъ слуга,— и приказала не безпокоить ихъ.

— Такъ унесите подносъ, вы подадите чай поздне,— приказала Брида, немного заинтересованная и обиженная тмъ, что ее исключили изъ совщанія, несомннно важнаго для будущности ея сестры. Отчего Лесбія довряетъ больше Джону, чмъ ей? Ея это вина? Или общій интересъ связываетъ брата съ младшею сестрой? Брида имла время предаться этимъ грустнымъ размышленіямъ и успокоиться, такъ какъ было поздно, когда Джонъ и Лесбія вернулись въ гостиную. Глаза младшей сестры были красны и распухли, но она не могла удержать улыбки, освтившей ея лицо, когда она нжне обыкновеннаго прощалась съ Бридой. Когда Лесбія вышла изъ комнаты, Брида обернулась къ Джону и облокотилась на спинку кресла.

— Прости меня, Брида,— сказалъ онъ.— Ты имешь право сердиться. Мы покончили наши дла, Лесбія и я, не подумавъ, что ты можешь быть несогласна съ нашимъ мнніемъ. Это эгоизмъ съ нашей стороны. Прости насъ.

— Нтъ, я была недовольна, но теперь это прошло. Я согласна со всмъ, что удобно для васъ обоихъ. Скажи мн только, чмъ вы ршили? Я постараюсь ничего не возражать.

— Я общалъ Лесбіи вернуться на будущей недл въ збмокъ Дали.

— А ты забылъ о завтрашнемъ визит съ извстною теб цлью?

— Нтъ, но именно предложеніе Мармадука Пельгама и гонитъ Лесбію изъ Лондона. Я не хорошо понялъ подробности ея исторіи, такъ какъ она плакала, бдняжка упрекаетъ себя за то, что ввела Пельгамовъ въ заблужденіе, но, повидимому, она имла основанія угадать намренія Мармадука и, чтобы избжать оффиціальнаго отказа, честно написала ему не приходить завтра. Вотъ его отвтъ.

Брида схватила записку, написанную, очевидно, на-спхъ.

‘Тысячу разъ благодарю за письмо. Я — безумецъ, что далъ уговорить себя сестрамъ. Я лучше понимали’ васъ! Простите мою самонадянность и врьте въ мое глубочайшее уваженіе’.

— Не дурно! Я не ожидала, чтобъ онъ такъ хорошо выпутался. И такъ, вотъ конецъ моимъ мечтамъ видть Лесбію владтельницей Абботъ-Торнлея. Но, Джонъ, я не понимаю, какое отношеніе иметъ этотъ отказъ съ возвращеніемъ въ замокъ Дали?

— Не понимаешь? Ну, такъ, Лесбія и я не видимъ другаго средства выйти изъ затрудненія, и такъ какъ а общалъ ей, то не могу измнить своему слову.

— Предусмотрительно! Это врный способъ заставить говорить весь свтъ! Одно слово, Джонъ. Подумай: за все, что случится вслдствіе этого внезапнаго отъзда, тц будешь отвчать.

— Принимаю отвтственность. Послднее ршеніе, можетъ быть, опрометчиво, но мы съ Лесбіей давно приближаемся къ этой цли, каждый своею дорогой.

XXXIV.

— Да, дай мн букетъ сюда, въ руку,— говорила Анна О’Флаэрти Элленъ, входившей въ комнату съ нсколькими втками картофеля въ цвту и колосьями уже желтющаго ячменя.— Я думала, что не увижу больше этихъ залоговъ божественнаго милосердія… Бдное дитя! тебя мн больше всхъ жаль, такъ какъ на тебя падаетъ все бремя. Ты поняла, что ты наслдуешь мн здсь?

— О, Анна! А Конноръ?

— Конноръ знаетъ это. Онъ избралъ свой путь. Мой долгъ обезпечить счастье тхъ, кто зависитъ отъ меня. Онъ не способенъ оказывать имъ услуги, къ которымъ они привыкли, онъ созданъ не для практическаго труда.

— Но, Анна, въ глубин сердца я, пожалуй, такая же революціонерка, какъ и Конноръ. Если бы я была его братомъ, а не сестрой, я бы стала подъ его знамя.

— Я давно ршила выбрать наиболе достойнаго изъ васъ, и очень боялась весной, что ты изберешь жизнь, которую нельзя будетъ согласовать съ возлагаемою мной задачей…

— А, да! Когда мой двоюродный братъ д’Арси былъ въ Орлиномъ Гнзд? Вы угадывали, что происходило? Почему не предупредили вы меня?

— Я не хотла дйствовать вліяніемъ, не принадлежавшимъ мн. Теперь, когда это кончилось, онъ ухалъ, скажи мн, какой счастливый случай сохранилъ послднюю надежду бднякамъ Ущелья Фей?

— Я сама не знаю, можетъ быть, вы поможете мн разобрать мои чувства. Вы знаете, Конноръ и Пельгамъ сразу полюбили моего кузена, имъ казалось, также какъ и мн, что папа вернулся къ намъ. Но мн одной онъ поврялъ свои мысли и сразу очаровалъ меня, какъ очаровалъ Коннора, и я начинала сочувствовать всмъ его планамъ, когда онъ пошелъ далыце и далъ мн понять другія намренія. Тогда я испугалась, упрекала себя за то, что не чувствую себя счастливой, польщенной его любовью, преданной его личности такъ же, какъ длу. Но тутъ произошла дуэль Пельгама съ Дэрби О’Рунъ… я ни на кого не сердилась, но не могла но думать о другомъ, вліяніе котораго было бы лучше вліянія д’Арси… и какъ разъ въ ту минуту я нашла въ вашемъ ящик письмо Бриды Торнлей, которое вы взяли у меня когда-то… Я перечитала его у вашей постели… и замтила, что думаю не о д’Арси, а объ одобреніи другаго… Когда я была маленькой, я была довольна только тогда, когда была уврена въ одобреніи мамы…

— Я вижу, здравый смыслъ, англійская прямота и глубокое сознаніе долга внушаютъ теб довріе… Я пришла къ тому же заключенію… Но онъ опоздаетъ осуществить мои надежды и исправить мои ошибки.

— Можетъ быть… но, Анна, не заблуждайтесь, я ршила свою судьбу прошлымъ лтомъ…

— Я согласна, что Джонъ Торнлей не такой человкъ, который легко возвратится посл отказа, но, вроятно, ты часто видаешь его теперь посл его возвращенія въ замокъ Дали съ сестрами.

— Не очень часто. Миссъ Торнлей навщала иногда маму, но она ухала въ Англію къ какимъ-то друзьямъ. Я встрчаю иногда Лесбію и мистера Торнлея въ благотворительныхъ комитетахъ и во время прогулки… мы разговариваемъ какъ всегда, я сама удивляюсь этому… и все, что я предполагаю, всегда исполняется… Но, несмотря на это, мн кажется, Пельгамъ поддерживаетъ солидность въ нашихъ отношеніяхъ… Онъ не можетъ примириться съ тмъ, что О’Рунъ говоритъ, будто онъ нарочно дрался на дуэли, чтобы побдить богатую наслдницу… Поэтому онъ такъ дикъ… а, между тмъ, онъ бросаетъ иногда на Лесбію такіе взгляды… Но она счастлива, повидимому, съ братомъ… ей, кажется, никого не надо.

— А! миссъ Торнлей ухала! Поэтому-то я не видала ее!

— Докторъ Линчъ запретилъ ей прощаться съ вами,— вы были слишкомъ больны.

Силы Анны начали ослабвать, когда на мосту раздался топотъ и Элленъ, по приказанію больной, вышла встртить гостей.

— Перемна, о которой говорятъ, къ лучшему или худшему?— съ тревогой спросилъ Джонъ, поднимаясь на крыльцо.

— Она не страдаетъ сейчасъ, но такъ можетъ продолжиться съ недлю, по словамъ доктора Линча,— отвтила Элленъ.— Она хочетъ васъ видть, она говоритъ и улыбается сегодня какъ обыкновенно.

Джонъ удивился, увидавъ миссъ О’Флаэрти сидящей, она протянула ему об руки.

— Сядьте здсь, около меня,— сказала она съ радушною улыбкой,— мн надо сказать вамъ кое-что.

Если Джонъ ожидалъ какого-нибудь особеннаго личнаго признанія, онъ былъ разочарованъ, такъ какъ она хотла поговорить съ нимъ только о своихъ похоронахъ. Она боялась, какъ бы необычное стеченіе народа при теперешнемъ настроеніи умовъ не произвело какихъ-нибудь безпорядковъ. ‘Я поручаю вамъ и Пельгаму слдить за порядкомъ!’ — закончила она свою рчь.

Мурдошъ Малаши пошелъ за лошадьми. Въ ожиданіи ихъ Джонъ не могъ говорить ни о чемъ, кром Анны.

— Рдко встртишь женщину, такъ всецло преданную заботамъ о другихъ,— говорилъ онъ,— что эта мысль не покидаетъ ее до конца жизни. Она создана была чтобы царствовать.

— Да,— отвтила Элленъ,— несмотря на свои страданія, она хотла бы еще жить, чтобы помочь намъ перенести эти ужасные дни. Что будетъ со мной, когда мн не съ кмъ будетъ подлиться моимъ безпокойствомъ о Коннор!

— Разв вы не могли бы убдить брата, изъ любви къ ней, избавить ее отъ лишнихъ мученій въ часъ кончины? Онъ очень скомпрометировалъ себя, но если бы онъ ухалъ въ Англію, къ дяд, даже…

— И куда бы онъ годился посл этого!— воскликнула Элленъ, вспыхнувъ.— Я согласна, что его увлекли друзья, но если онъ способенъ покинуть ихъ въ послднюю минуту, то пусть лучше онъ умретъ.

— Но если вы не можете удержать Коннора, то сдлаемъ, по крайней мр, что можемъ, чтобы Пельгамъ не былъ замшанъ, чтобы ваша мать не знала о грозящей ему опасности. Скоро вы ожидаете Коннора?

— Да, въ послднемъ письм онъ писалъ о скоромъ свиданіи.

— Ну, такъ пусть онъ не прізжаетъ. Я знаю достоврно, что приняты мры, чтобы заставить зачинщиковъ возстанія открыться раньше, чмъ они намревались… до жатвы. Черезъ два или три дня они будутъ арестованы или вынуждены бжать. Если Конноръ будетъ здсь, его схватятъ, какъ подозрительнаго. Изъ Дублина онъ можетъ бжать.

— Вы думаете, что посл всего сказаннаго и писаннаго населеніе не будетъ драться?

Джонъ Торнлей улыбнулся съ горечью.

— Вы настоящая ирландка, вы не можете допустить, что выстрлы безполезны. Мирное разршеніе затрудненія — вотъ единственная возможность спасенія для вашихъ друзей. Постарайтесь задержать Коннора еще на недлю въ Дублин и, если это возможно, вашего кузена мистера О’Доннеля.

— Д’Арси? Да разв это возможно? Онъ одинъ изъ предводителей. Если надо страдать, онъ не согласится составить исключеніе.

— Жаль тратить попусту жизнь въ двадцать три года, и, притомъ, жизнь такого выдающагося человка! Пусть онъ побережетъ себя и предоставитъ негодяямъ и безумцамъ тратить силы въ безразсудномъ предпріятіи!

— Слова, вмсто длъ! Посл того, какъ заставилъ этихъ негодяевъ рисковать жизнью! Все равно, я напишу Коннору сегодня вечеромъ, благодарю, что предупредили меня. Д’Арси не послдуетъ вашему совту, но будетъ вамъ признателенъ.— Джонъ холодно пожалъ руку Элленъ.

XXXV.

Элленъ кончила письмо къ Коннору далеко за полночь и ршила отнести его сама почтальону, проходившему недалеко отъ Ущелья Фей. Мурдошъ Малаши способенъ былъ распечатать письмо, адресованное Коннору.

Со времени болзни Анны, Элленъ такъ часто проходила одна и во всякое время разстояніе между ея домомъ и Орлинымъ Гнздомъ, что ни минуты не колебалась идти чуть свтъ черезъ горы. Она думала, что одна на ногахъ въ такое раннее время, когда услыхала шумъ въ дом и, отворивъ дверь прихожей, увидла Мурдоша, спускавшагося по черной лстниц. Онъ вздрогнулъ при вид ея и хотлъ незамтно проскользнуть, не поздоровавшись съ ней, но потомъ вернулся назадъ и, глядя на нее съ тревогой, сказалъ:

— Слишкомъ рано для вашихъ маленькихъ ножекъ идти теперь по горамъ, покрытымъ росой. Вы бы лучше подождали, когда взойдетъ солнце, а, между тмъ, вамъ приготовятъ завтракъ.

— Я буду въ Орлиномъ Гнзд гораздо раньше завтрака, Мурдошъ,— отвтила Элленъ.

— Въ такомъ случа, идите черезъ Леси-Норъ, миссъ Элленъ, тамъ лучше и безопасне дорога въ этотъ часъ.

— Я не заблужусь, Мурдошъ, я не хуже вашего знаю каждую тропинку въ горахъ.

Онъ, повидимому, остался недоволенъ и, обернувшись на первой лужайк, Элленъ увидла, что онъ еще стоитъ, опершись обими руками о перила. При слабыхъ лучахъ свта она различала фигуры, осторожно выходившія изъ хижинъ. Какъ рано встаютъ вс сегодня! Вс шли, очевидно, къ гор по одному направленію съ ней, она видла сквозь туманъ, какъ нсколько человкъ обогнали ее. Она не боялась,— присутствіе этихъ торопливыхъ путниковъ удивляло, а не тревожило ее,— но она прибавила шагу и не остановилась отдохнуть, такъ что пришла за цлый часъ раньше къ групп домиковъ, мимо которыхъ проходилъ балліовенскій почтальонъ. Приходилось ждать. Она сла на кучку торфа и, закрывъ голову плащомъ, такъ какъ туманъ становился пронизывающимъ, устремила взглядъ на вершины горы, постепенно озаряющіяся солнечными лучами, на кладбище по склону холма, недалеко отъ дороги, кресты и разваливающіеся памятники котораго постепенно выступали изъ мрака. Она различила вдругъ группу мужчинъ, движеніе въ самомъ отдаленномъ углу ущелья. Что это? Похороны… въ такой ранній часъ?… Это неправдоподобно. Элленъ отодвинулась еще на шагъ въ тнь и сердце ея замерло отъ ужаса. Дйствительно, два человка молча рыли могилу, и они были не одни, вокругъ нихъ мало-по-малу собралась небольшая толпа зрителей. Что это, роютъ могилу какой-нибудь тайной жертв? Элленъ вспомнила разсказы о таинственно убитыхъ преступникахъ, похороненныхъ затмъ сообщниками по заговору. Вс присутствовавшіе находились, повидимому, въ радостномъ ожиданіи. Возможно ли, чтобы ихъ руки пролили эту кровь?

Шепотъ пробжалъ въ толп.

— Слава Богу, вотъ она, друзья мои, скоро она будетъ въ нашихъ рукахъ… веревку, веревку сюда, скорй!

Оба могильщика спрыгнули въ могилу, нанесли еще нсколько ударовъ и поднимали, повидимому, большую тяжесть. Да, это былъ гробъ, къ которому протянулось столько жадныхъ рукъ, гробъ простаго издлія врод тхъ, которыхъ Элленъ видла сотни за эти два года страшной смертности. Когда раздался стукъ о крышку гроба, Элленъ упала на колни: она не ршилась взглянуть. При какомъ ужасномъ зрлищ она должна присутствовать?

— Берите, ребята, каждый свое, а если недостаетъ кого, пусть капитанъ укажетъ тхъ, кто замнитъ! Здравствуйте, сокровища! Бросьте старыя доски въ яму, ребята, и заройте ее скоре, ужь разсвтаетъ, а до захода солнца у каждаго изъ насъ будетъ въ рукахъ оружіе.

Элленъ поняла теперь. Она перестала бояться и слдила глазами за движеніями могильщиковъ, бросавшихъ доски въ яму а быстро закладывавшихъ ее дерномъ. Вокругъ зарытой могилы лежала груда оружія: пики, мушкеты, ружья и кое-гд шпаги съ заржаввшими рукоятками, блествшими при лучахъ восходящаго солнца.

Два человка, находившіеся до сихъ поръ въ тни, приблизились и начали раздавать оружіе, затмъ одинъ изъ нихъ, опершись на послдній мушкетъ, произнесъ тихимъ и дрожащимъ голосомъ нсколько словъ, наполнившихъ ужасомъ сердце Элленъ, такъ какъ это говорилъ д’Арси О’Доннелъ, а рядомъ съ нимъ стоялъ ея брать Конноръ.

— Друзья мои,— говорилъ онъ,— насъ здсь меньше, чмъ я предполагалъ, но мало или много, мы держимъ, наконецъ, въ рукахъ оружіе, какъ вс наши друзья по всей Ирландіи. Насъ, все-таки, достаточно для того, что намъ надо сдлать. Идите тихо по долин и не шумите, но, прежде чмъ разойтись, поклянемся про себя въ нашихъ сердцахъ, что мы не перестанемъ бороться до того дня, пока Ирландія не вернетъ своей свободы!

Послдовало минутное молчаніе, боле торжественное, чмъ выраженіе краснорчиваго голоса, только что прозвучавшаго во всхъ сердцахъ, затмъ толпа безмолвно разсялась по горнымъ тропинкамъ и друзья остались одни, они медленно приближались къ мсту, гд спряталась Элленъ.

— Горсточка людей!— говорилъ Конноръ.— Я думаю, намъ лучше соединиться сейчасъ съ главнымъ корпусомъ на юг.

— Если только существуетъ главный корпусъ!— замтилъ д’Арси съ грустнымъ выраженіемъ, такъ противорчившимъ послднимъ словамъ, только что произнесеннымъ имъ.

— Вы сомнваетесь?

— Нтъ, нтъ, но, мн кажется, я встрчаю вялость тамъ, гд долженъ былъ бы дйствовать каждый національный фибръ. Я не знаю… здсь было очень мало народу.

— Они были застигнуты врасплохъ! Вы увидите, какъ много будетъ сегодня вечеромъ въ пещер Денниса Малаши!

— У вашего врнаго Мурдоша встревоженный видъ.

— И я, и я огорченъ этимъ, такъ какъ онъ хитрая лиса. Онъ говоритъ, что доброта Джона Торнлея и великодушіе миссъ Майнардъ измнили настроеніе умовъ въ окрут.

— Да, и это самый дурной признакъ. Немного облегченія, немного покоя — и равнодушіе возвращается. Если то же происходитъ всюду! Но теперь не время терять бодрость духа… Что длать намъ до вечера? Вы, кажется, хотли видть Элленъ…

— Да. Если бы я могъ поговорить съ ней.

— Я здсь, Конноръ!

Сбросивъ плащъ на плечи, Элленъ обвила руками шею брата.

— Я слдила отсюда за всми вашими движеніями,— продолжала она въ отвтъ на ихъ удивленные взгляды.— Я вышла чуть свтъ изъ Ущелья Фей, чтобы послать вамъ совтъ не показываться сюда, негодные заговорщики, и вотъ судьба открыла мн вс ваши тайны! Отбить только предупредить Джона Торнлея или старика О’Рука — и васъ запрячутъ на полгода въ тюрьму!

— Мы ничего не боимся, не правда ли, д’Арси?— весело воскликнулъ Конноръ.— Вотъ исполнилось мое первое, едва высказанное желаніе! Это хорошее предзнаменованіе!

— Когда исполняются первыя и послднія желанія, тогда я готовъ идти на все,— сказалъ д’Арси, не проронившій до сихъ поръ ни слова.

Элленъ подняла на него глаза. Какъ онъ измнился за эти полгода! Очарованіе горячей надежды смнилось выраженіемъ строгой ршимости. Онъ шелъ къ исполненію своихъ замысловъ скоре изъ храбрости и чести, чмъ увлекаемый, какъ прежде, порывомъ энтузіазма, который онъ долгое время сообщалъ всмъ приближавшимся къ нему. Элленъ жалла его почти столько же, сколько безпокоилась о Коннор, боле легкомысленномъ и мене дальновидномъ, исполненномъ шумной радости, возбуждаемой близкою опасностью. Она обратилась къ нимъ:

— Пойдемте провести день въ Орлиномъ Гнзд, уже разсвло и вы можете встртить О’Рука или кого-нибудь изъ полицейскихъ, которыхъ значительно прибавилось за эти шесть недль. Они всюду снуютъ.

— Но Пельгамъ, мама?

— Пельгама нтъ, дома: онъ ухалъ въ Гальвей по дламъ, а мама не будетъ удивлена, я говорила ей о твоемъ скоромъ прізд… Можетъ быть, онъ будетъ послднимъ… надолго…

— Что скажете вы, д’Арси?

— Если ваша сестра хочетъ рисковать посл того, что видла сейчасъ, это будетъ для насъ пріятнымъ воспоминаніемъ…куда бы ни пришлось его намъ унести.

— Безъ трагедій, д’Арси. Но… Элленъ, ты не подстраиваешь намъ ловушку, чтобы помшать намъ драться?

— Нтъ, Конноръ, я не посмю васъ опозорить, ни того, ни другаго, несмотря на все мое желаніе видть васъ вн опасности, въ которую васъ увлекаютъ ваши замыслы.

— Она настоящая ирландка, не правда ли, д’Арси? Спустимся съ горы бгомъ, какъ мы длали въ дтств посл большой экспедиціи въ поискахъ за ежевикой.

День прошелъ тихо и мирно. Мистрисъ Дали казалась счастливою, что видла Коннора, и старалась удержать его около себя, какъ будто это былъ Пельгамъ. Элленъ обмнивалась съ братомъ воспоминаніями дтства, которыя д’Арси слушалъ съ интересомъ, но она не могла изгнать изъ головы мысли, что вн стнъ происходитъ какое-нибудь событіе. Къ вечеру она вышла на минутку съ Конноромъ въ маленькій дворъ фермы, за домомъ. Забавляясь бросаніемъ кусочковъ торфа въ голову свиней, Конноръ спросилъ ее:

— Какъ дла Пельгама? Ршено ли?

— Но, Конноръ, ты, значитъ, не понимаешь, что мы разорены, окончательно разорены, что замокъ Дали принадлежитъ въ дйствительности Лесбіи? Хотлъ бы ты, чтобы онъ отправился ее просить, какъ нищій: ‘будьте моей, вмст съ моимъ наслдствомъ’? Это было бы слишкомъ дерзко!

— Я этого не нахожу. Я не колебался бы на его мст, или онъ недостоинъ ея. Послушай, я хочу оказать ему несравненную услугу… Въ Уайтклиф еще во времена, когда она была Сандрильоной, я написалъ ей любовную поэму… гд было нсколько стиховъ… Однимъ словомъ, самъ д’Арси не отказался бы отъ нихъ… Я дарю ихъ Пельгаму… пусть онъ убдить ее, что онъ прислалъ ихъ… и дло его будетъ въ шляп!

— Но, дорогой Конноръ, Пельгамъ не такой человкъ, чтобы сталъ рядиться въ чужія перья… считать любовную поэму эквивалентомъ замка Дали со всмъ остальнымъ!

— Тмъ хуже для него! Если я не увижу его… никогда… скажи ему, что я хотлъ бы… въ послднюю минуту исправить все прошлое… Что я ни длаю, но, кажется, предчувствія д’Арси охватываютъ и меня…

— А! у него есть предчувствія?

— Все больше и больше, все это лто… не отступая, конечно… Но онъ не вритъ въ успхъ… Онъ не увренъ въ разумности своихъ проектовъ…

— Но почему бы вамъ не уйти вмст?

— Уйти? Что ты! Чтобы еще больше раздлить партію? Этото всегда и губило насъ, по мннію д’Арси. Лишь бы держались вмст хотя бы полдюжины, и это уже шагъ въ будущемъ!

— Но вы можете быть вынужденными бжать! Надо быть готовымъ ко всякимъ случайностямъ. Есть у васъ деньги?

— Ни копйки ни у того, ни у другаго. Наша газета запрещена и мы истратили все до послдняго гроша. Д’Арси говоритъ, что это пустяки, пока цлы руки и мозгъ, но я признаюсь, что это одна изъ причинъ, почему я хотлъ тебя видть сегодня.

— У насъ есть еще немного денегъ и я убждена, что мама и Пельгамъ охотно подлятся съ вами. Но я вспомнила сегодня утромъ, что у меня сохранились еще дв драгоцнныя вещи. Вотъ брилліантовый перстень, бывшій на отц въ минуту его смерти и отданный мн Пельгамомъ, и еще кольцо съ изумрудомъ, подаренное мн Мармадукомъ Пельгамъ на рожденіе въ тотъ годъ, когда мы были въ Пельгамъ-Курт. Отдай его д’Арси, оно можетъ пригодиться.

— Разв только въ очень бдственномъ положеніи онъ согласится разстаться съ тмъ, что ты ему даришь.

— Ты не знаешь, что можетъ быть.

Въ ту же минуту раздался громкій звонокъ. Элленъ поблднла.

Надо отворить сію минуту, — произнесла она, — спрячьтесь… въ мамину комнату… тамъ лучше всего… Скоре зови д’Арси, только не буди мамы… въ гостиной… если можешь!

Звонокъ повторился. Элленъ побжала отпирать, но у двери остановилась, чтобы дать бглецамъ время скрыться. Два полицейскихъ стояли на порог, еще два — нсколько шаговъ отступя. Вс поднялись наверхъ. Элленъ не знала ихъ.

— Мистеръ Пельгамъ Дали живетъ здсь?

— Да,— отвтила Элленъ,— но его нтъ дома. Его мать, живущая съ нимъ, только что была опасно больна, вамъ придется подождать его возвращенія.

— Очень жаль, миссъ, но мы имемъ предписаніе сдлать обыскъ въ дом и время намъ дорого. Мы обязаны исполнить нашъ долгъ.

— Надюсь, что вы исполните его съ возможною деликатностью,— сказала Элленъ, храбрость которой возростала съ увеличеніемъ опасности.— Чтобы вы поняли необходимость этого, я введу васъ въ комнату, гд отдыхаетъ моя больная мать, и если вы будете добры, тихо побыть тамъ, я сама принесу вамъ находящееся въ дом оружіе. Васъ ошибкой прислали сюда. Благонадежность мистера Пельгама Дали не можетъ подвергаться подозрнію.

Элленъ отворила дверь гостиной. Видъ блднаго лица мистрисъ Дали, покойно спавшей на диван, подйствовалъ на жандармовъ, какъ и ожидала Элленъ, они сдлали нсколько шаговъ назадъ.

— Намъ нтъ необходимости входить сюда,— сказалъ одинъ изъ нихъ,— я посижу, пока мой товарищъ вернется, онъ будетъ сопровождать васъ по дому.

Элленъ указала ему рукой на кресло и повела другого жандарма въ комнату Пельгама, гд онъ нашелъ пистолеты и ружье, которые отобралъ, посл этого они миновали рядъ корридоровъ и пустыхъ комнатъ, количество и разрушенный видъ которыхъ, повидимому, смутилъ жандарма.

— Какой громадный домъ для такого маленькаго семейства!— замтилъ онъ.— На моей родин эти развалины сломали бы и на ихъ мст выстроили бы хорошенькую ферму.

— Онъ не былъ великъ для насъ въ прежнія времена,— отвтила Элленъ,— но со времени голода одинаково трудно найти людей какъ для разрушенія, такъ и для постройки.

— Это правда, и это насъ удивляетъ всегда. Мы присланы изъ Англіи водворять порядокъ въ населеніи, а, какъ мн кажется, населенія нтъ. Я уношу оружіе, миссъ, пока мы будемъ въ стран, вамъ не надо будетъ защищаться. Я долженъ только предупредить товарища, что готовъ идти.

Время показалось долго Эллелъ, но прошло всего нсколько минутъ и мистрисъ Дали еще спала, жандармъ вышелъ изъ гостиной.

— Вы видите, что мы исполнили только нашъ долгъ, миссъ,— сказалъ онъ,— и что вамъ нечего было пугаться. Желаю вамъ покойной ночи.

Жандармы сли на лошадей, Элленъ же упала на колни около дивана матери, благодаря Бога за продолжительный и крпкій сонъ, избавившій больную отъ страшнаго волненія. Мистрисъ Дали открыла глаза.

— Они не ушли…— прошептала она,— не простившись сонной?

— Нтъ, дорогая мама,— отвтила Элленъ,— но я рада, что разбудила васъ, такъ какъ скоро имъ пора хать.

— Такъ прикажи подавать чай. Не надо отпускать ихъ голодными.

Конноръ и д’Арси услыхали ея голосъ и отворили дверь гостиной.

— Врна, какъ сталь!— прошепталъ Конноръ, проходя мимо сестры.— Я былъ увренъ въ этомъ.

— По инстинкту,— тихо возразила Элленъ.— Можетъ быть, мн придется пожалть, что я не дала васъ арестовать, но мн даже въ голову не пришло выдать васъ!

— Много бы ты выиграла, когда я пустилъ бы себ пулю въ лобъ, если бы очутился въ тюрьм во время битвы!

Д’Арси былъ расположенъ, повидимому, продолжать послдній ужинъ, но Конноръ съ трудомъ поддерживалъ подобіе веселья и торопился уходить. Они должны были ночью пуститься въ путь съ тми изъ крестьянъ, кто соберется въ пещер, и разсчитывали, что ихъ будетъ достаточно, чтобы разбить отряды полицейскихъ, которые вздумали бы ихъ задержать.

— А если никто не придетъ сегодня вечеромъ?

— Мы отправимся одни въ Типерари.

— Я вижу, — произнесъ д’Арси, глядя на Элленъ, — вы боитесь, что сегодня сдлано иного арестовъ между нашими соотечественниками: это возможно, но мы избжали на этотъ разъ и отправимся къ друзьямъ, которымъ, можетъ быть, посчастливилось больше нашего. Мы ршили отправиться къ нимъ, что бы ни случилось!

— А какъ я узнаю, что происходить?

— Не безпокойтесь, самъ воздухъ принесетъ всти.

Они ушли, а Элленъ вернулась къ матери съ сердцемъ, переполненнымъ мрачныхъ предчувствій, и въ сотый разъ выслушала стованія о неудобствахъ бродячихъ привычекъ Коннора. Къ счастью, Пельгамъ не таковъ!… Что было бы съ мистрисъ Дали, если бы что-нибудь случилось съ Пельгамомъ?

XXXVI.

— Джонъ… Я развернула Times… ты разв не хочешь просмотрть?

— Нтъ, благодарю, газеты переполнены описаніемъ возстанія въ Ирландіи, а мы, къ несчастью, знаемъ больше ихъ…

— Какъ,— воскликнула Лесбія,— разв было возстаніе? Бунтъ уже начался? Что же ты стоишь, грешь спину и ничего мн не говоришь?

— Я грю спину и отдыхаю, потому что очень усталъ… но въ нашей мстности опасности нтъ и я надюсь, что то же и во всей Ирландіи. Вс подозрваемые участники возстанія арестованы… и находятся теперь… въ предварительномъ заключеніи…

— Благодаря теб, Джонъ?

— Я не полицейскій агентъ…

— А! потому-то, я видла, Джемсъ Моррисъ длалъ гримасы за твоею спиной и показывалъ теб кулаки?

— Онъ изливалъ такимъ образомъ свою злобу… Это не опасно… гораздо опасне то,— Джонъ поспшно развернулъ газету и лобъ его нахмурился,— что не везд обошлось такъ благополучно, какъ у насъ… Бунтъ разразился во многихъ мстахъ… Югъ Ирландіи въ пламени. Мятежники подожгли станцію Турнье и прекратили сообщеніе желзной дороги. Въ Клонмел дерутся съ ожесточеніемъ и народъ возстаетъ массами. Дублинскіе агитаторы находятся тамъ, а также въ Килькенни, гд чернь беретъ верхъ. Множество солдатъ отказалось повиноваться.

— А! это же и говорилъ Конноръ!— воскликнула Лесбія.— Но онъ общался пощадить насъ и отрядъ Мармадука Пельгама скоро придетъ въ Гальвен!…

— Конноръ Дали!… Когда ты его видла? Почемъ ты знаешь?— Безпокойство Джона увеличилось, онъ схватилъ об руки сестры. Лесбія краснла и мялась.

— Я не видла Коннора съ Лондона…— прошептала она.

— Съ Лондона?… Но, насколько мн извстно, онъ не прізжалъ въ Лондонъ…

— О! ты не знаешь…

— Послушай, Лесбія,— и братъ привлекъ ее къ себ,— твои маленькія тайны могутъ имть боле серьезныя послдствія, нежели ты думаешь… а я могу защищать тебя лишь тогда, когда буду знать все… Не бойся… Брида и я давно ожидаемъ…

— Чего?

— Услышать, что ты невста Коннора Дали.

— Нечего сказать, хорошаго вы мннія обо мн!— воскликнула Лесбія, вырывая руки и отбгая на средину комнаты.— Неблагородно съ вашей стороны думать, что я могу быть невстой Коннора или чьей бы то ни было потихоньку… не говоря ни слова!… Всегда оскорбительныя подозрнія… обидныя… предположенія… Это очень похоже на васъ…— и Лесбія начала рыдать.

— Нтъ, Лесбія, это нисколько не похоже на насъ… Ну, будь благоразумна!— воскликнулъ Джонъ, не выносившій слезъ.— Скажи мн только, какъ ты узнала, что Конноръ Дали прізжалъ въ Лондонъ и зачмъ онъ прізжалъ?

— Брида говоритъ, что женщина не должна говорить… о любви, высказываемой ей… если она не взаимна,— прошептала Лесбія.— Я, можетъ быть, поступила не хорошо, сказавъ теб… о предложеніи капитана Пельгама…

— Рчь не объ этомъ теперь. Зачмъ Конноръ Дали прізжалъ въ Лондонъ?

— Чтобы видть меня. Тебя это удивляетъ Джонъ, но есть люди, въ глазахъ которыхъ я значу кое-что… Я не ихъ сестра…

— Меня удивляетъ то, что онъ нашелъ случай видть тебя одну… такъ, чтобы никто не зналъ… Онъ безумецъ… впрочемъ, онъ доказалъ это сейчасъ… но я считалъ его честнымъ человкомъ!…

— Послушай, Джонъ… Ты все думаешь объ этихъ несчастныхъ деньгахъ… Какъ будто я не стою, чтобы меня любили… не изъ-за моего наслдства?… Разв нельзя говорить мн этого, какъ всякой другой двушк?

— Но ты говоришь, что ты не невста!

— Нтъ…— и она зарыдала сильне.— Онъ понялъ это въ тотъ вечеръ… и я такъ несчастна, Джонъ, что должна сказать теб… я люблю другаго… который похожъ на тебя, Джонъ, такъ какъ не можетъ забыть моихъ денегъ… Онъ любить меня, между тмъ, я знаю это… уврена… но не говоритъ… О, какъ Брида презирала бы меня, если бы услышала, что я говорю… но я такъ несчастна, Джонъ!

— Я не презираю тебя, напротивъ, моя дорогая Лесбія, и ты хорошо сдлала, что сказала. Въ настоящую минуту надо отбросить вс личныя мысли, такъ какъ наши друзья въ большой опасности…

— О, скажи мн скоре… Пельгамъ… Дали безпокоятся о Коннор?

— Безпокоятся уже или будутъ страшно безпокоиться… Въ газет сказано, что большія награды общаны тмъ, кто выдастъ зачинщиковъ бунта, прибывшихъ изъ Дублина и обвиняемыхъ въ измн… Имя Коннора Дали значится въ списк.

— Его повсятъ?

— Если арестуютъ и осудятъ… онъ подвергнется смертной казни…

— По газеты сообщаютъ, что бунтовщики побждаютъ?

— Да, на минуту, въ одномъ мст… и тмъ хуже это для зачинщиковъ, увлекшихъ народъ. Ради нихъ надо надяться и молить Бога, чтобы бунтъ былъ подавленъ, прежде чмъ совершатся новыя преступленія. Въ это смутное время подозрній даже невинные не безопасны. Вотъ письмо О’Рука, сообщающее, что вчера во время обыска у Пельгама Дали найдены опасныя бумаги. Его не было дома… я не зналъ этого, къ несчастью… Онъ отказывается сказать, откуда у него эти бумаги. О’Рунъ отправилъ его вмст съ другими арестантами въ Гальвей… Я боюсь, что это дла личной мести!

— И изъ-за меня… чтобы защитить меня, онъ нажилъ себ такихъ враговъ, Джонъ! О, какой ужасъ: я спала, завтракала, смялась въ то время, какъ…

— Будь благоразумна, дитя, иначе я не стану больше полагаться на тебя. Они наши друзья… дорогіе… хорошіе друзья… но они не хотли, чтобы мы были для нихъ чмъ-нибудь больше… Этого не надо забывать!…

— Нтъ, Джонъ, нтъ, ты можешь помнить о чемъ хочешь, но я… пока они несчастны, я буду думать только о томъ, какъ бы помочь имъ… и никогда не раскаюсь, даже если весь свтъ будетъ противъ нихъ!

— Я для тебя проповдывалъ благоразуміе, Лесбія, и говорилъ противъ себя. Ты права… Надо думать только о нихъ. Я полагаюсь на тебя, мы будемъ дйствовать сообща…

— Но, Джонъ… Джонъ, что будетъ съ ними, если Конноръ пойманъ… Пельгамъ заключенъ въ тюрьму?… Мистрисъ Дали умретъ, наврное!

— Я не сомнваюсь, что бумаги, о которыхъ идетъ рчь, принесены въ Орлиное Гнздо Конноромъ и молодымъ О’Доннелемъ… можетъ быть, отданы самой Элленъ… Пельгамъ выгораживаетъ его… не хочетъ выдавать друга… Я долженъ его защитить…

— А мистрисъ Дали одна съ Элленъ въ Орлиномъ Гнзд въ страх и отчаяніи?

— Первымъ дломъ, ты должна похать къ нимъ и перевезти сюда, если убдишь ихъ. Я поду въ Балліовенъ, чтобы допросить О’Рука. Если арестанты уже отправлены въ Гальвей, я послдую за ними,— мн необходимо добиться свиданія съ Пельгамомъ. Это будетъ, вроятно, не легкое дло, но ты можешь сказать мистрисъ Дали, что я не пощажу своихъ силъ.

— Да, Джонъ… мой дорогой Джонъ… если онъ очень печаленъ… не считай меня безумной, прошу тебя… скажи ему, что я похала къ его матери и не покину ее, пока его не освободятъ… Онъ былъ всегда такъ доволенъ, когда я оказывала вниманіе мистрисъ Дали!

— Хорошо, хорошо, я прикажу запрягать лошадей. Джемсъ Моррисъ отвезетъ тебя, онъ не захочетъ сдлать непріятное миссъ Дали. А, все-таки, счастье, что мистрисъ Майнардъ понадобилась Брида, чтобы ухаживать за ней во время припадковъ ревматизма, и что здсь нтъ старшей сестры, чтобы критиковать наши поступки.

XXXVII.

Счастье Лесбіи, что она привыкла къ ирландскимъ дорогамъ и экипажамъ, такъ какъ Джемсъ Моррисъ мчалъ ее въ Орлиное Гнздо во весь духъ, повторяя безпрестанно, что вся страна будетъ благодарна молодой госпож за то, что она поспшила на помощь къ тмъ, кто страдаетъ. Когда они приближались къ Балліовенской дорог, вдали показалось необычное стеченіе народа, и съ козелъ Джемсъ различилъ идущихъ попарно мужчинъ, связанныхъ по рукамъ и ногамъ, въ сопровожденіи жандармовъ. Джемсъ сразу догадался, въ чемъ дло, и въ бшенств началъ посылать проклятія.

— Неужели мы такъ и продемъ мимо него, миссъ Лесбія?— сказалъ онъ, обертываясь.

— Мимо кого, Джемсъ?— спросила двушка.

— Это онъ, мистеръ Дали, и молодые люди, арестованные вчера съ оружіемъ въ рукахъ. Кто, какъ не Дали, пойдетъ такъ гордо и спокойно, что бы съ нимъ ни случилось? Смотрите, онъ идетъ первый, а рядомъ этотъ человкъ въ зеленомъ плать, который наклоняется къ лошади, съ такою противною улыбкой, это — О’Рунъ, да воздастъ ему Господь по заслугамъ! Худшаго я не могу ему пожелать. Да посмотрите же, миссъ Лесбія!

Лесбія не могла оторвать глазъ отъ искаженнаго бшенствомъ лица кучера, въ порыв безсильной злобы грозившаго кулаками О’Руку.

Вдругъ онъ соскочилъ съ козелъ и, подойдя къ двушк, сказалъ тономъ раскаивающагося ребенка:

— Миссъ Лесбія, когда-то мистеръ Конноръ и я сыграли плохую шутку съ молодымъ бариномъ, укравъ его любимую собаку. Я хотлъ бы попросить у него прощенія здсь, на дорог. Онъ идетъ со связанными руками и ногами не за то, что участвуетъ въ возстаніи, а потому, что не захотлъ выдать своихъ. Слава Богу! Я поблагодарю его за это на колняхъ!

— Я хочу… выйти… Джемсъ…— сказала Лесбія и протянула слуг дрожащую руку.

Партія арестантовъ приближалась къ экипажу. О’Рунъ направился на встрчу Лесбіи, но двушка сама поспшила къ нему.

— Грустная встрча, миссъ Майнардъ,— произнесъ онъ притворно-соболзнующимъ тономъ,— непріятно поражающая, вроятно, глазъ англичанки, но я надюсь, вы успокоились теперь. Посмотрите, и вы увидите, что мы приняли вс мры предосторожности.

— Благодарю,— отвтила Лесбія,— я посмотрла и вижу друга, съ которымъ хочу сказать нсколько словъ. Пропустите меня, пожалуйста, мистеръ О’Рунъ!

И, подобравъ платье, точно избгая прикосновенія къ О’Руну, она приблизилась къ Пельгаму Дали. Толпа невольно разступилась передъ ней.

— Мистеръ Дали,— сказала она Пельгаму и положила об руки на его закованныя руки.— Я рада, что встртила васъ. Я ду въ Орлиное Гнздо и останусь съ вашею матерью, и она вы не вернетесь къ ней. Хотите вы передать что-нибудь ей, чтобы утшить ее?

Пельгамъ только что замтилъ ея присутствіе, внезапно оторванный отъ воспоминаній о торжественной встрч, устроенной ему нсколько лтъ назадъ на этой самой дорог при его возвращеніи въ замокъ Дали, и о недовольств, причиненномъ ему этою неумстною оваціей. Вдругъ онъ услышалъ нжный голосъ, почувствовалъ ласкающія руки, встртилъ умоляющій взглядъ, какъ бы протестующій противъ долгаго сопротивленія его гордости. Слезы выступили на его глазахъ, онъ не могъ ихъ вытереть, но онъ не стыдился ихъ. Любовь торжествовала, наконецъ, и ему казалось, что за глазами Лесбіи онъ видитъ глаза отца, умоляющіе его принять счастье, которое предлагали ему.

— Да благословитъ васъ Богъ, Лесбія! Да благословить Онъ васъ за добро, которое вы мн сдлали!— произнесъ онъ прочувствованнымъ громкимъ голосомъ, такъ что вс слышали.— Скажите моей матери, что вы меня видли, что вы говорили со мной, ничего больше… она будетъ знать, что это означаетъ… и что ей нечего теперь бояться за меня.

Мене двухъ минутъ было достаточно, чтобы скрпить два сердца такъ, что ничто уже не могло ихъ разлучить. О’Рунъ послалъ проклятіе и приказалъ партіи арестантовъ двигаться впередъ. Лесбію грубо оттолкнули и она очутилась на краю дороги въ групп крестьянокъ. Одна старуха обняла ее и поцловала, а какая-то молодая двушка упала передъ ней на колни и цловала край ея платья.

— Мы не смемъ прикасаться къ вашей милости, мы знаемъ это,— говорила старуха,— но наше сердце, какъ и ваше, съ тми, кого уводятъ, и вы простите насъ. Здсь мой единственный сынъ, а вотъ Марья должна была выйти замужъ за молодца, который скованъ вмст съ вашимъ. Она хотла поблагодарить васъ за то, что вы сказали, она повторитъ это матери своего жениха.

— Приходите въ замокъ Дали поговорить о вашемъ сын,— сказала Лесбія, красня, потомъ она наклонилась и поцловала въ лобъ стоявшую на колняхъ двушку.— А вы мн покажете того, кто идетъ рядомъ съ мистеромъ Дали: я надюсь, мы скоро увидимъ ихъ обоихъ.

Она шаталась и съ трудомъ сла въ экипажъ, хотя вс руки протянулись, чтобы подсадить ее. Джемсъ Моррисъ погналъ лошадей, не говоря ни слова. Лесбія могла, наконецъ, дать волю слезамъ, вызваннымъ волненіемъ и счастьемъ. Она отдалась здсь, на дорог, въ порыв чувства, на которое не считала себя способной даже въ самыхъ романтическихъ своихъ мечтахъ.

Жребій былъ брошенъ. ‘Вангъ’,— сказала старуха. Лесбія давно перестала плакать, когда экипажъ остановился у подъзда Орлинаго Гнзда, и даже боялась сразу выдать свою радость. Домъ былъ мраченъ и пустъ. Элленъ вышла, наконецъ, въ гостиную, гд ее ждала Лесбія. Она была блдна и взволнована.

— Вы узнали о случившемся,— сказала она.— Бдная мама, когда уводили Пельгама, у нея точно жизнь отнимали. Она спить теперь. Докторъ Линчъ далъ ей успокоительное питье, но я дрожу за ея пробужденіе: она уврена, что не увидитъ его больше.

— Пустите меня подождать у ея кровати,— отвтала Лебія,— я могу сказать ей нчто утшительное… я встртила Пельгама… и онъ далъ мн къ ней порученіе.

Элленъ не понимала всего значенія свиданія, но рада была хоть призраку утшенія.

— Вы видли Пельгама… сегодня, Лесбія? Мама рада будетъ услышать… что вы его встртили… Докторъ общалъ, что если она заснетъ, она будетъ въ силахъ хать въ Балліовенъ повидаться съ нимъ.

— Они отправлены въ Гальвей.

— Это слишкомъ далеко, чтобы хать: я не могу оставить умирающую Анну О’Флаэрти одну.

— Но я могу сопровождать вашу мать въ Гальвей. Вы знаете, я буду заботиться о ней… Я общала сейчасъ вашему брату… остаться съ вами до его возвращенія… и это доставило ему удовольствіе. Онъ сказалъ, что за него нечего теперь бояться… это-то мн и надо передать вашей матери.

Элленъ вдругъ поняла смыслъ словъ Лесбіи и обвила ея шею руками.

— Бабетъ, дорогая Бабетъ, какъ вы добры! Но вашъ брать… ваша сестра… позволятъ ли остаться вамъ съ нами, стать дочерью мамы въ эту минуту опасности… бдъ, постигшихъ нашихъ обоихъ юношей?… Теперь, когда вс противъ насъ, когда мы такъ несчастны… вы вступаете въ нашу семью?

— Позволяете ли вы мн? Хотите ли меня? Достаточно ли любите меня для этого?— шептала Лесбія въ то время, какъ двушка осыпала ее ласками.

— О, хоть бы мама просыпалась поскоре, чтобы поцловать васъ и понять, что Пельгамъ идетъ въ тюрьму съ легкимъ сердцемъ! Я не думала, чтобы что-нибудь могло облегчить сегодня наше несчастіе. Слушайте, Лесбія, я разскажу вамъ… Онъ былъ здсь со мной, когда пришли его арестовать… Онъ только что пріхалъ изъ Гальвея, куда, какъ оказывается теперь, онъ былъ вызванъ нарочно, подъ предлогомъ длъ, чтобы придать таинственный видъ его поведенію. Мы дружно бесдовали о Коннор, имя котораго стоитъ въ списк обвиняемыхъ въ измн, затмъ о васъ и его любви, которую Пельгамъ ршилъ никогда не открывать вамъ, какъ вдругъ… стучатъ въ дверь. Я сейчасъ же поняла, въ чемъ дло, и точно безумная умоляла Пельгама спрятаться, но онъ самъ пошелъ отпереть. Какъ я и ожидала, пришли полицейскіе, уже бывшіе днемъ, и съ ними Дэрби О’Рунъ. Они хотли допросить Пельгама о бумагахъ, которыя нашелъ одинъ изъ жандармовъ въ бювар, когда я имла глупость оставить его здсь одного, въ то время, какъ его товарищъ длалъ обыскъ въ дом. Пельгамъ не зналъ, что это за бумаги, и спокойно сказалъ имъ это, несмотря на вс усилія О’Рука заставить его скомпрометировать себя… Но я, Лесбія… я знала, откуда эти прокламаціи… проекты… начатые д’Арси, забытые здсь Конноромъ… и чувствовала, что, несмотря на опасность, грозящую Коннору, такъ какъ пришлось бы сказать о его недавнемъ посщеніи, я чувствовала, что сказала бы что-нибудь, чтобы спасти Пельгама, если бы онъ не взялъ меня незамтно за руку и не держалъ ее все время въ своей. Они начинали горячиться, громко говорить, мама услыхала и бросилась въ комнату, умоляя Пельгама не узжать… не оставлять ее, ему было очень тяжело. Онъ увелъ ее на минуту въ ея комнату и я не знаю, что онъ сказалъ, чтобы успокоить ее, но она отпустила его. Пока его не было, англійскій сержантъ сказалъ мн: ‘Вотъ хорошій сынъ и хорошій братъ, вы не допустите, чтобы онъ шелъ въ тюрьму, если можете помшать. Не хорошо тамъ будетъ въ это смутное время’. Лесбія, хорошо ли я поступила, что не сказала? Я кусала себ губы,— такъ мн хотлось сказать… Время шло и онъ вернулся…

— Вы повиновались ему,— замтила Лесбія,— у меня, можетъ быть, не хватило бы духу…

— Нтъ, не то…— перебила Элленъ,— я знала… Пельгамъ говорилъ мн… Коннору грозитъ большая опасность… а эти бумаги погубили бы его!…

— Я знаю, знаю, Джонъ говорилъ мн… Но Пельгамъ… не поплатится ли онъ… за него?

— Конноръ убжитъ… а такъ какъ Пельгамъ невиненъ, то ему не можетъ грозить та же опасность… Дэрби О’Рунъ выходилъ изъ себя… это онъ приказалъ заковать арестантовъ, но сержантъ не согласился здсь надть оковы на Пельгама… Онъ ухалъ верхомъ, какъ бы на прогулку, приказавъ мн обратиться къ мистеру Торнлею, поручить ему маму… Она не хотла врить, что онъ ухалъ. Ночь была ужасная, я думала, что потеряю вру въ Бога… Вашъ братъ знаетъ о случившемся?

— Знаетъ ли? Онъ ухалъ въ Балліовенъ, чтобы доказать начальству, что оно ошибается… и сказалъ, что подетъ въ Дублинъ, если это необходимо, чтобы добиться разршенія видть Пельгама.

— Это будетъ утшеніемъ для мамы. Кажется, она ворочается. Идите, Лесбія: пусть, открывъ глаза, она прочитаетъ радостныя всти на вашемъ лиц!

— А пока я буду съ ней, приготовьте все къ отъзду. Джонъ веллъ мн перевезти васъ на ночь въ замокъ Дали. Завтра мы подемъ въ Гальвей и я не вернусь, пока ему не возвратятъ свободы.

XXXVIII.

Прошло четыре дня, тяжелыхъ и мрачныхъ. Элленъ одна ухажиживала за Анной О’Флаэрти, медленно угасавшей, Джонъ былъ въ Дублин, Лесбія съ мистрисъ Дали въ гостиниц въ Гальве, он не видли Пельгама, ничего не знали о немъ, но не хотли удаляться отъ него. Элленъ ничего не знала, письма не приходили больше въ Ущелье Фей съ тхъ поръ, какъ Мурдошъ Малаши таинственно исчезъ изъ дому. Петеръ Линчъ сидлъ на камн на двор и отказывался уйти, его госпожа можетъ захотть что-нибудь сказать ему… отдать какое-нибудь приказаніе. Онъ не видалъ ее дв недли, говорилъ онъ. А, между тмъ, воздухъ былъ полонъ печальныхъ встей, озабоченныя лица становились мрачными… Какъ-то утромъ одна изъ служанокъ Анны, съ распухшими отъ слезъ глазами, сообщила Элленъ, что Мурдошъ убитъ въ сраженіи на юг, затмъ новости посыпались со всхъ сторонъ и сосдніе крестьяне стекались толпой поговорить съ миссъ Элленъ, какъ будто она могла объяснить смущавшую ихъ катастрофу. Все было кончено, Смитъ О’Бріэнъ схваченъ, въ происшедшемъ сраженіи почти не дрались, такъ какъ сражающіеся разбжались, оставивъ своихъ предводителей на произволъ судьбы.

— Ахъ, это потому, что священники были противъ нихъ на этотъ разъ… Какъ могло имъ удасться? Мистеръ О’Рунъ будетъ теперь все длать по-своему… А что будетъ съ нами, когда умретъ миссъ О’Флаэрти…и мистеръ Конноръ… и вс? Миссъ Элленъ можетъ ли имъ сказать?

Элленъ принесла одно утшеніе къ постели умирающей. Мало крови было пролито, а стыдъ, разочарованіе, униженіе, наполнявшіе сердца, горвшія прежде такими радужными надеждами, не могли коснуться на краю могилы той, которая никогда не раздляла ихъ иллюзій. Докторъ Линчъ исчезалъ на нсколько дней, его возвращеніе вызвало Анну изъ забытья, въ которомъ она находилась. Она открыла глаза.

— Что скажете?— спросила она слабымъ голосомъ.

— Ничего,— онъ говорилъ очень спокойно,— кром того, что ихъ безумное предпріятіе не имло тхъ ужасныхъ послдствій, какихъ можно было ожидать, и что т, кто интересуетъ васъ, находятся не въ худшемъ положеніи, чмъ недлю тому назадъ.

Анна не разспрашивала больше, но когда кончился медицинскій визитъ, докторъ Линчъ сдлалъ Элленъ знакъ слдовать за нимъ въ башенку. Она похолодла отъ ужаса.

— Вы сказали ей правду?— быстро спросила она.

— Я не скажу ни слова правды той, которую мы съ трудомъ удерживаемъ среди насъ,— возразилъ онъ,— но я возвращаюсь съ юга и думалъ, что вы рады были бы услышать новости.

— Вы были въ Типерари?… Я думала, вы не одобряете…

— О, я былъ, конечно, не со штыкомъ въ рук… Но когда я видлъ вашу мать въ Орлиномъ Гнзд, мн пришла въ голову мысль: можетъ быть, опасность, въ которой находится одинъ братъ, остановитъ другаго отъ дальнйшаго участія въ возстаніи. Я ршилъ видть Коннора, объяснить ему опасность, грозящую его брату… и его долгъ заявить, что онъ авторъ бумагъ, скомпрометировавшихъ Пельгама… Я разсчитывалъ на его великодушіе… и, такимъ образомъ, онъ не могъ бы быть схваченъ съ оружіемъ въ рукахъ. Я отправился въ Типерари и слышалъ все время, что впереди страшное возстаніе, дв или три тысячи человкъ остановили какой-то полкъ, потомъ пропустили, но я ничего не встрчалъ, кром отголоска несомннныхъ усилій предводителей заставить возставшихъ идти впередъ. Наконецъ, за четверть ль отъ города я замтилъ толпу вокругъ большаго благо дома, и хотя день былъ пасмурный, я видлъ блескъ копій и штыковъ. ‘Хорошо,— подумалъ я,— если будутъ драться, достанется работа и на мою долю’. Я не ошибся. При первомъ выстрл Мурдошъ Малаши былъ раненъ въ плечо. Онъ загородилъ собою Коннора, какъ мн разсказалъ д’Арси О’Доннелъ, принявшій его на свои руки и принесшій но мн, такъ какъ онъ узналъ меня въ толп въ то время, какъ Смитъ О’Бріэнъ ораторствовалъ изъ окна. Бдный мальчикъ былъ при смерти: пуля прошла ему черезъ горло. Я помочилъ ему лобъ. Когда онъ открылъ глаза, онъ спросилъ: ‘мистеръ Конноръ?’

— Спасенъ, благодаря вамъ,— отвтилъ я.

— Онъ всегда былъ хорошъ но мн… и миссъ Элленъ также! Я увижу ихъ въ раю… тамъ, все-таки, будетъ лучше, чмъ въ Ирландіи.

— Онъ не могъ больше говорить, кровь душила его, и онъ находился при послднемъ издыханіи, когда меня пришли позвать къ человку, упавшему въ ровъ и сломавшему себ руку.

— И вы не видли Коннора, д’Арси? Вы не знаете, ранены они или нтъ?

— Нтъ, кром Мурдоша, убить только одинъ… несчастный, полуживой отъ голода… Обмнялись еще нсколькими выстрлами, а затмъ пришелъ отрядъ полицейскихъ, проложившій себ дорогу до самаго дома: толпа разбжалась, предводители остались одик или почти одни, они бжали… О’Бріэнъ схваченъ на дорог къ Лимерику. И когда подумаешь только, что съ такими силенками надются восторжествовать надъ англійскомъ могуществомъ!

— А Конноръ, д’Арси? Вы ничего не знаете о нихъ?

— Нтъ, я не искалъ ихъ, чтобы не привлечь вниманія на ихъ слдъ. Но д’Арси нашелъ въ Гальве молочнаго брата, рыбака, кажется. Нигд въ другомъ мст онъ не можетъ быть надежне спрятанъ, чмъ у нихъ, но удобне ухать въ Америку.

— Но когда же получимъ мы отъ нихъ извстія?

— Когда они будутъ въ безопасности, по ту сторону океана, въ Нью-Йорк. Посл ихъ участія въ ужасной рзн при Бугле имъ грозитъ серьезная опасность, если ихъ арестуютъ. Самое лучшее, чего мы можемъ желать для нихъ, это какъ можно дольше не видать ихъ.

— А Пельгамъ?

— Поведеніе брата будетъ, конечно, неблагопріятно Пельгаму, но когда мы узнаемъ, что Конноръ въ безопасности, по ту сторону океана, тогда легче будетъ защищать Пельгама, открывъ настоящихъ авторовъ злополучныхъ бумагъ.

— Я надюсь только, что Конноръ не узнаетъ объ арест Пельгама, онъ способенъ вернуться. Бдный Мурдошъ!

Элленъ приблизилась къ окну и задумалась надъ словами доктора Линча, во мрак ночи, слабо освщенной отражавшимся въ рк полумсяцемъ, она увидла на мосту фигуру человка, осторожно пробиравшагося къ дому. Онъ шелъ, хромая, особенною походкой, характеризовавшей Мурдоша Малаши, смущенная и пораженная Элленъ не сводила глазъ съ приближавшейся фигуры, пока, облокотившись на подоконникъ, она не сказала голосомъ, заставившимъ ее вздрогнуть:

— Анна, вы ли это? Примете ли вы меня, какъ принимали прежде, когда я убжалъ изъ дому?

— Конноръ, дорогой Конноръ, это не Анна, а я, Элленъ! Зачмъ ты пришелъ сюда? Ты попадешь здсь въ когти О’Руна!

— Отопри мн дверь. Я такъ слабъ, что не могу вскочить въ окно.

— Ты раненъ? Ты хромаешь?

— Я выбился изъ силъ, вотъ и все. Прежде чмъ я явлюсь къ старому О’Руну, чтобы избавить его отъ труда ловить меня, мы поговоримъ, я увижу Анну и еще разъ помъ ея пирога съ рыбой.

— Гд д’Арси?— спросила Элленъ, запирая за нимъ дверь.

— Въ Гальве, а черезъ два дня будетъ въ мор, на пути въ Америку, надюсь.

— Отчего же ты не съ нимъ, Конноръ? Зачмъ ты вернулся мучить насъ?

— И ты спрашиваешь, когда знаешь, гд Пельгамъ, и что мама безпокоится о его пальц больше, чмъ обо всемъ моемъ тл? Не говоря уже о Лесбіи, которая еще вчера была съ ней у дверей тюрьмы, чтобы попытаться его видть, и которую грубо прогнали. Это разсказалъ намъ съ д’Арси мальчикъ, пришедшій изъ Гальвея. Съ этой минуты мое ршеніе было принято. Д’Арси находитъ, что я правъ, и былъ-бы самъ не прочь имть такое же основаніе предать себя и покончить съ жизнью. Я исковеркалъ свою жизнь и теперь, когда погибло все, на что я надялся, отчего мн не доставить себ удовольствіе полюбоваться бшенствомъ О’Руновъ, отца и сына, когда они вынуждены будутъ освободить Пельгама? Я хотлъ также видть тебя и Ущелье Фей. Иначе я отправился бы въ Гальвей. Вотъ и все, но не будемъ спорить, дорогая Элленъ, я не въ силахъ сегодня.

Улыбка, сопровождавшая эту просьбу, огорчила Элленъ, ломавшую себ голову, придумывая способъ задержать Коннора до прізда доктора Линча и Джона Торнлея. На этотъ разъ ршеніе молодаго человка было, повидимому, безповоротно. Онъ никакъ не предвидлъ значенія катастрофы, поглотившей вс его мечты, и горько упрекалъ себя за то, что увлекъ Мурдоша Малаши и другихъ молодыхъ людей, сидвшихъ въ тюрьм съ Пельгамомъ. Элленъ схватилась за эту мысль.

— Ты долженъ жить, чтобы исправить зло, которое сдлалъ, Конноръ, чтобы служить Ирландіи, когда настанетъ время…

— Смерть можетъ служить такъ же, какъ и жизнь. Но я падаю отъ усталости и засну сейчасъ на диван, я вовсе не желаю имть видъ жертвы, когда завтра во время завтрака положу руку на плечо Дэрби О’Руна и скажу: ‘Я приношу вамъ цну крови, принадлежащую вамъ по праву, такъ какъ это послднія деньги, которыя вы можете стянуть съ Дали. Это капля въ океан въ сравненіи съ состояніемъ миссъ Майнардъ, но по ней вамъ придется надтъ трауръ: она принадлежитъ Пельгаму!’

— О, Конноръ! Какъ можешь ты приготовлять подобныя рчи, когда знаешь, что послдуетъ?

— Именно это-то и будетъ моимъ послднимъ удовольствіемъ, не упрекай меня и или спать, дорогая моя, ты едва держишься на ногахъ.

Конноръ еще спалъ, когда Элленъ пришла въ башенку, она тихо затворила дверь, чтобы не разбудить брата, и вышла въ садъ, сильно запущенный со времени болзни хозяйки. Проходя мимо клумбъ цвтовъ, она замтила Джемса Морриса, спшившаго къ ней съ письмомъ въ рук. Элленъ пошла къ нему на встрчу.

— Оно пришло вчера вечеромъ въ замокъ Дали съ приказаніемъ передать его вамъ, гд бы вы ни находились,— сказалъ онъ.

Письмо было отъ Джона Торнлея.

‘На случай, если вы не окажетесь съ Лесбій, когда она получитъ мой отчетъ, пишу вамъ эти строки. Все благополучно. Пельгамъ будетъ на свобод черезъ нсколько часовъ. Я видлъ намстника и у меня въ рукахъ приказъ объ освобожденіи. Я вооружился столькими доказательствами беззаконій О’Руна во время голода, что этого было достаточно, чтобы лишить его всякаго доврія. Я буду въ Гальве почти слдомъ за письмомъ и привезу съ собой Пельгама въ замокъ Дали. Весь вашъ

‘Д. Т.’

Наплывъ чувствъ былъ слишкомъ великъ. Элленъ упала на колни, благодаря Бога. Читая письмо, она дошла до башенки я, когда подняла голову, увидла въ открытомъ окн Коннора, любовавшагося чуднымъ видомъ.

— Какъ все прекрасно и весело сегодня!— прошепталъ онъ.— Тяжело разставаться! Завтра утромъ я буду въ тюрьм, за то Пельгамъ будетъ свободенъ и мама довольна.

— Конноръ, дорогой Конноръ, слушай и вмст на колняхъ поблагодаримъ Бога. Пельгамъ будетъ свободенъ завтра утромъ, но ты не будешь на его мст. Читай скоре!

Конноръ два раза прочелъ письмо, не говоря ни слова, потомъ оба бросились въ объятія другъ друга и горячо поцловались.

— Я скажу теб одно, дорогая Элленъ,— сказалъ, наконецъ, Конноръ, поднимая орошенное слезами лицо, — ты должна выйти за него замужъ, чтобы вознаградить его: онъ спасъ мн сегодня жизнь. Вс мои прекрасные проекты сводятся къ этому! Отдать 3мокъ Дали англичанк, а тебя англичанину, что можетъ быть лучшаго на остров Эрина? Если бы насъ всегда побждали такимъ образомъ, намъ оставалось бы только славить и благодарить Бога.

— Ты фантазируешь, говоря о столькихъ побдахъ! Кто знаетъ, не послдую ли я за тобой въ Америку, когда ты устроишь новое Ущелье Фей по ту сторону океана?

— И д’Арси пріобртетъ имя и положеніе, которыя заставятъ насъ гордиться родствомъ съ нимъ?

— Ты правъ, надежда всегда возвращается въ теб. Но послушай, Джемсъ Моррисъ стоить у двери и ждетъ отвта.

— Джемсъ Моррисъ? Вотъ счастье! Онъ поможетъ мн пробраться въ Гальвей до отъзда д’Арси. Я не дотащусь одинъ, не говоря уже о риск быть арестованнымъ, но Джемсъ придумаетъ какой-нибудь способъ довезти меня! Я никого не видалъ изобртательне его!

Элленъ отворила дверь и Конноръ протянулъ об руки молодому лакею, одтому въ ливрею миссъ Майнардъ, онъ имлъ смущенный видъ.

— А! вы не хотите прикасаться къ рук бунтовщика!— сказалъ Конноръ съ улыбкой.— Это въ послдній разъ. Моя жизнь въ вашихъ рукахъ. Помните, какъ мы съ вами спрятали когда-то собаку? Теперь надо спрятать преступника, голова котораго оцнена въ двсти пятьдесятъ фунтовъ,— хорошенькая сумма, не правда ли, для желающаго предать?

— Недорогаго будетъ стоить его жизнь посл того, какъ онъ предастъ васъ, мистеръ Конноръ,— тихо произнесъ Джемсъ.

— Кром васъ и меня, никто не знаетъ, что онъ здсь, Джемсъ,— замтила Элленъ.— Надо придумать способъ добраться ему до Гальвея.

Элленъ увела брата въ уборную миссъ О’Флаэрти, гд онъ долженъ былъ провести день. Къ вечеру за нимъ придетъ Джемсъ Моррисъ и оба, надвъ ливреи миссъ Майнардъ, съ удочками въ рукахъ, отправятся вдоль берега рки, какъ будто на рыбную ловлю. Спустившись въ лодк до канала передъ замкомъ Дали, а оттуда къ озеру Каррибъ, можно было надяться къ разсвту попасть въ Гальвей. Капитанъ, который долженъ везти д’Арси, пріятель съ нимъ и, конечно, не откажется захватить его двоюроднаго брата.

Послдній день проводили вмст братъ и сестра и часы летли съ поразительною быстротой. Къ ночи пріхалъ докторъ Линчъ и ему пришлось сообщить о присутствіи Коннора и о задуманномъ план. Онъ вызвалъ Элленъ изъ комнаты.

— Надо удалить его… до прихода священника и причта,— сказалъ онъ.— Я послалъ предупредить ихъ, миссъ О’Флаэрти не переживетъ этой ночи, я останусь съ ней до конца.

Элленъ не ршалась оставить Анну одну при послднихъ минутахъ, но умирающая, вызванная изъ забытья движеніемъ и голосами, протянула руки надъ ихъ головами, склоненными у ея изголовья.

— Благословляю васъ,— произнесла она слабымъ голосомъ,— не плачьте, вы на нсколько минутъ только приблизите разставаніе…

— Но оставить васъ одну… Анна… одну… въ такую минуту… и никого родныхъ!

— Я мене одинока, чмъ была всю жизнь, — задыхаясь, прошептала умирающая,— такъ какъ высшій Другъ здсь и не покинетъ меня, не взявъ съ собою.

Элленъ увела Коннора въ отдаленную комнату, гд онъ долженъ былъ ждать прихода Джемса Морриса. Она ушла первая, такъ какъ отправлялась къ озеру самою дальнею дорогой. Тмъ не мене, ей пришлось долго дожидаться, два часа прошло, два часа страшныхъ мученій, наступила ночь. Наконецъ, она увидла во мрак давно ожидаемыя фигуры, спшившія къ ней.

— Мы запоздали,— сказалъ Конноръ, задыхаясь.— Моррису показалось, что за нами слдятъ, но вотъ мы вн опасности, какъ только мы сядемъ въ лодку, никто насъ не догонитъ. Надо хорошо знать теченіе.

Лодка скользила мимо замка Дали. Конноръ поднялъ на минуту весло, Джемсъ Моррисъ сдлалъ то же. Конноръ наклонился къ сестр.

— Джемсъ говорилъ, что они прізжаютъ сегодня, сейчасъ, можетъ быть, мама, Лесбія и Пельгамъ. Они счастливы, да благословитъ ихъ Господь! Скажи Лесбіи, что я рабъ ея до конца. Она никогда не врила, что я ее люблю… ни ты также… Но это правда… это не была шутка… Скажи ей… скажи мам, что я спасъ бы Пельгама, если бы Джонъ Торнлей не предупредилъ меня.

Лодка неслась по теченію. Мужчины напрягали вс силы, такъ какъ времени оставалось немного. Поднялся рзкій втеръ, Элленъ начала дрожать. Конноръ закуталъ ее въ ливрею, принесенную Джемсомъ Моррисомъ.

— Ничего,— сказалъ Джемсъ, удвоивая усилія,— втеръ и на мор, а море — это свобода и жизнь!

Они подъзжали. Солнце выплывало изъ волнъ точно огненный шаръ. Конноръ указалъ Элленъ на отходящій корабль, стоявшій на якор у входа въ гавань. Если они ступятъ на палубу, они спасены. Множество лодокъ отчалило отъ берега, такъ какъ сигналъ возвстилъ, что большой корабль снимается съ якоря, ни поспшность, ни слезы не могли возбудить ничьего подозрнія.

Конноръ поставилъ ногу на веревочную лстницу, въ послдній разъ поцловала его Элленъ. Ей показалось, что опасность смерти миновала, голова ея упала на грудь, Джемсъ поднялъ двушку, положилъ на дно лодки и сдлалъ Коннору знакъ подняться на палубу. Когда Элленъ пришла въ себя черезъ полчаса, корабль разрзалъ волны, оставляя за собой блестящій слдъ, и на всхъ парусахъ несся къ западу.

XXXIX.

— Я, все-таки, не понимаю, какъ это вы, сударыня, сговорились съ вашимъ женихомъ безъ согласія вашего опекуна? Знаете ли, что я могу лишить васъ доходовъ, если вы выйдете замужъ противъ моего желанія? Я еще подумаю объ этомъ.

— О, Джонъ, я такъ желала бы этого,— воскликнула Лесбія, живо поднимая голову.— Если бы я могла быть его женою безъ денегъ, онъ былъ бы такъ счастливъ. Онъ сохранилъ бы свое имя, которымъ такъ дорожитъ, и я жила бы съ нимъ въ Орлиномъ Гнзд. Только этого недостаетъ для нашего полнаго счастья…

— Прекрасный романъ въ фантазіи.

— Джонъ, ты шутишь, иначе не хорошо съ твоей стороны не признать жертвъ, которыя онъ мн приноситъ: свое имя, свое имя главнымъ образомъ, и непріятность быть обязаннымъ состояніемъ жен. Онъ отказывается отъ всего этого ради меня, потому что любитъ меня…

— Я согласенъ признать, что онъ отлично велъ себя. Утромъ, по выход изъ тюрьмы, когда ты еще спала и я ничего не зналъ о случившемся, онъ говорилъ о теб такъ, что я остался доволенъ. Но все это нисколько не объясняетъ мн, какимъ образомъ вы пришли къ такому внезапному ршенію, а также того, что ты бросилась въ его объятія, когда онъ вошелъ сейчасъ.

— Ахъ, Джонъ! Я думала, что онъ въ тюрьм, и когда увидала его съ тобой… Я писала теб, какъ мы встртились на дорог.

— До, но вы немного могли сказать другъ другу на дорог.

— Немного, но достаточно, чтобы разорвать вс завсы, разъяснить вс сомннія, мы говорили немного больше сегодня утромъ.

— Еще бы, я два часа жду тебя.

— Мн очень жаль, но если бы ты зналъ, какъ мы счастливы. Мы такъ давно любимъ другъ друга, не высказывая этого: съ Уайтклифа, подумай только.

— Такъ счастливы, что даже забыли, что не вс такъ счастливы, какъ вы, и миссъ Дали, напримръ, сильно безпокоится о судьб обоихъ братьевъ.

— Я думала, ты написалъ ей.

— Я надюсь, что она получила мою записку, но не увренъ. Я долженъ остаться въ Гальве, чтобы заняться арестантами, ставшими жертвами мести О’Руна вмст съ Пельгамомъ, но я думаю, вы торопитесь вернуться въ замокъ Дали.

— Конечно. Мистрисъ Дали откладываетъ отъздъ только въ надежд услыхать что-нибудь о Коннор. Пельгамъ думаетъ, что онъ спрятался гд-нибудь въ город, ожидая случая хать въ Америку. Можетъ быть, когда онъ узнаетъ, что Пельгамъ на свобод, онъ найдетъ способъ вступить въ сношеніе съ нами.

— И сдлаетъ большую ошибку, это врное средство опять запутать Пельгама и увеличить собственную опасность. Я сообщу вамъ въ замокъ Дали то, что узнаю.

— Я скажу это мистрисъ Дали и она, также какъ и ты, поторопится отъздомъ. А, вотъ капитанъ Пельгамъ поднимается на крыльцо. Я уйду, я не въ силахъ слышать сегодня разсказы объ арестахъ. Это возмущаетъ мн душу такъ же, какъ и мистрисъ Дали. Съ тхъ поръ, какъ онъ здсь, онъ каждый день навщаетъ насъ. Я предоставляю его теб сегодня.

— Каждый день? Это часто для отвергнутаго вздыхателя.

— О, мы имли объясненіе. Онъ признался мн, что искалъ моего общества, потому что могъ говорить со мной объ Элленъ и Коннор и я отвтила ему тмъ же. Его сестры не поняли и убдили его въ другомъ, но все разъяснилось теперь и мы лучшіе друзья на свт. Онъ говорить, что самое лучшее для Элленъ было бы, еслибы ея кузена д’Арси поймали и повсили, но я не слушаю его, такъ какъ это сердить Пельгама. Иди къ нему на встрчу въ прихожую и не приводи его сюда.

Молодой офицеръ, страшно скучавшій въ Гальве, уцпился за Джона и слдовалъ за нимъ по всему городу, сообщая собранныя имъ утромъ новости.

— Два предводителя арестованы вчера вечеромъ полиціей,— разсказывалъ онъ.— Но главные агитаторы еще не пойманы. Читали вы рчь д’Арси О’Доннеля посл возвращенія депутатовъ, посланныхъ въ Парижъ? За нее стоитъ повсить десять преступниковъ! Ахъ, еслибъ у насъ было правительство съ боле твердою рукой! Но ваши виги любятъ всегда полумры.

— Значитъ, вы ничего не имли бы, если бы вашъ родственникъ Конноръ Дали подвергся этой участи? Совтую вамъ сказать это миссъ Дали.

— Нтъ, нтъ. Конноръ только на половину ирландецъ. Я говорилъ о д’Арси О’Доннел, причинившемъ имъ вс эти несчастія. Я не сторонникъ вислицъ, штыки дйствуютъ скоре и лучше. Когда все кончится, Элленъ образумится и скоро успокоится.

Джонъ Торнлей вышелъ изъ себя.

— Мн надо зайти къ часовщику проврить часы,— сказалъ онъ,— продолжайте вашу прогулку, меня, можетъ быть, задержатъ немного.

— О, мн нечего длать, и я охотно зайду съ вами въ эту лавчонку. Тамъ, наврное, найдется надъ чмъ посмяться. Они такіе смшные люди, продаютъ все безъ разбору, и чай, и часы, и всякую дрянь.

Магазинъ былъ маленькій и низкій, сквозь заставленныя часами окна слабо проникалъ свтъ. Джонъ объяснилъ часовщику неисправность своихъ часовъ, и пока тотъ старался исправить ихъ, отошелъ въ глубь комнаты, въ то время какъ капитанъ Пельгамъ перерывалъ всю витрину, спрашивая цну каждой вещи и ежеминутно отрывая часовщика отъ дла. Вошелъ покупатель, нершительно приблизился къ старику и что-то тихо сказалъ ему. Рзкій голосъ продавца заставилъ обернуться Джона.

— Очень жаль, мистеръ, очень жаль,— говорилъ старый часовщикъ молодому человку, облокотившемуся на прилавокъ,— но я не могу вамъ дать боле двухъ фунтовъ за это кольцо. Времена плохи, оправа легкая, я, право, не могу больше…

— Я не соглашусь взять мене назначенной мною цны. Отдайте мн кольцо,— сказалъ молодой человкъ и протянулъ руку.

— Очень жаль,— повторилъ часовщикъ, отдавая кольцо.

Незнакомецъ выпрямился во весь ростъ, надвая кольцо на маленькій палецъ, и, толкнувъ капитана Пельгама, точно ослпленнаго при вид драгоцннаго камня, направился къ выходу, только что Джонъ задалъ себ вопросъ: на кого онъ похожъ лицомъ и фигурой, какъ Мармадукъ схватилъ его за руку и потащилъ слдомъ за незнакомцемъ.

— Не останавливайтесь,— шепталъ онъ взволнованнымъ голосомъ,— я не хочу терять изъ вида этого нахала. Знаете, кто это?

— Нтъ.

— Ну, такъ я могу вамъ сказать, я! Это самъ д’Арси О’Доннелъ, глава возстанія, а это кольцо принадлежитъ Элленъ Дали, которая, вроятно, подарила его ему, негодяй хочетъ продать его, чтобы ухать.

— Тише, тише, успокойтесь. Вы не можете ручаться за кольцо.

— Напротивъ, хоть десятью тысячами, я подарилъ ей его, я заплатилъ за него первыя собственныя деньги, а она отдала его этому негодяю. Я успокоюсь, когда арестую его. А, вонъ онъ переходитъ площадь!

— Какъ онъ похожъ на вашего дядю, мистера Дали!— воскликнулъ Джонъ.— Я точно вижу его живаго! Вы правы, это несомннно Дяли О’Доннель. Васъ поразило сходство?

— Нтъ, нтъ, я видлъ только кольцо. Я не поднималъ головы, я не желалъ видть этого негодяя!

Тмъ временемъ О’Доннель скрылся въ дверяхъ маленькаго ресторана на углу улицы. Джонъ и Мармадукъ вошли слдомъ за нимъ, но застали тамъ только старую женщину, отъ которой ничего не могли добиться, кром длинной тирады по-ирландски. Капитанъ Пельгамъ въ отчаяніи вывелъ Джона на улицу, говоря.

— Я схожу за отрядомъ полицейскихъ, чтобъ они обыскали домъ, мы собственными глазами видли, какъ онъ вошелъ, и меня никто не убдитъ, что онъ бжалъ. Караульте здсь, я сейчасъ вернусь.

Какъ только капитанъ удалился, Джонъ Торнлей вернулся въ домъ и, подойдя къ старух, сказалъ ей убдительнымъ тономъ:

— Я другъ того, кого вы спрятали наверху въ вашей комнат, и хочу его спасти, нельзя терять ни минуты. Проводите меня къ нему, вы понимаете по-англійски такъ же хорошо, какъ и я.

Она минуту смотрла ему въ лицо.

— Поклянитесь Христомъ Спасителемъ, который самъ былъ преданъ, что вы не хотите ему зла!— произнесла она, наконецъ.

— Клянусь,— сказалъ Джонъ тономъ, не позволявшимъ сомнваться въ его искренности, когда же онъ положилъ золото на прилавокъ, старуха возмутилась.

— Думаете вы разв, что я хочу получить деньги за спасеніе ребенка, котораго воспитала?— спросила она и отворила дверь въ маленькую столовую. На диван, въ глубин комнаты, лежалъ утомленный бглецъ и спалъ крпкимъ сномъ.

— Вамъ грозитъ опасность, мистеръ О’Доннель,— сказалъ Джонъ, положивъ руку на его плечо,— проснитесь. Полицейскіе оцпятъ сейчасъ домъ и арестуютъ васъ. Уходите отсюда и ищите себ боле надежное убжище.

Д’Арси вскочилъ, прежде чмъ Джонъ кончилъ рчь, но сейчасъ же снова повалился на диванъ.

— Пять минутъ сна были бы мн дороже,— шепталъ онъ,— я такъ хорошо спалъ… Конецъ придетъ… часомъ позже, часомъ раньше… отчего не сейчасъ?

— Идите за мной,— сказалъ Джонъ ршительнымъ тономъ.— Мы поговоримъ на улиц.

— Дитя мое, дитя мое! спасайтесь!— умоляла старуха.— Онъ поклялся мн, что не сдлаетъ вамъ зла, а какже бы я стала спать, если бы васъ арестовали здсь, гд я васъ кормила въ дтств?

— Вы правы, Бидди, я плохо поблагодарилъ бы васъ за вашу доброту. Я поищу другое мсто, чтобы преклонить голову въ послднюю ночь свободы.

Онъ поцловалъ старуху и вышелъ. Джонъ послдовалъ за нимъ и взялъ его подъ руку.

— Я хотлъ бы сказать вамъ нсколько словъ, не выслживая васъ. Въ какомъ направленіи вы пойдете?

— Къ Клейддигу, кварталу рыбаковъ, и я ничего не имю противъ того, чтобы вы знали, что я скрываюсь тамъ уже десять дней. Полиція не проникаетъ туда и ее плохо приняли бы тамъ. Вы никогда тамъ не были?

— Никогда.

— Такъ пойдемте со мной, король рыбаковъ мой пріятель, но онъ не сочувствуетъ нашему длу и не охотно согласился бы повиноваться О’Бріэну, который въ свою очередь не признаетъ его. Онъ неограниченный властелинъ надъ своими подданными.

Они перешли мостъ и очутились въ узкой улиц между грубо построенными хижинами. Нсколько мужчинъ съ ршительными лицами хотли загородить имъ дорогу, но по знаку д’Арси разступились. У дверей хижинъ мелькали женщины, то молодыя, отличающіяся дикою и гордою красотой, то старыя и сморщенныя, какихъ трудно себ представить. Одна изъ такихъ колдуній протянула руку, прося милостыни. Джонъ поднесъ уже руку къ карману, но д’Арси остановилъ его.

— Нтъ,— сказалъ онъ,— не показывайте имъ денегъ. Васъ не выпустятъ отсюда живымъ. Голодъ довелъ ихъ до такой нищеты, что они отнимутъ у васъ все до послдней копйки. Насъ начинаютъ слишкомъ разсматривать. Идите впередъ.

Они сдлали нсколько шаговъ, затмъ д’Арси обратился къ нему:

— Я показалъ вамъ Клейддигь за оказанное мн благодяніе. Я вижу, вы знаете, кто я… Я же не знаю, кто вы… но вы англичанинъ и не можете желать, что васъ видли теперь со мной…

— Я не сказалъ вамъ того, что хотлъ,— спокойно произнесъ Джонъ.— Не сочтите мой вопросъ за нахальство, но что намрены вы длать?

— Ночевать сегодня въ Клейддиг… а завтра явиться въ полицію. Ни одинъ изъ тхъ, кто спряталъ меня, не захочетъ получить награды, а то я съ радостью далъ бы имъ возможность заработать сотни три фунтовъ стерлинговъ.

— Отчего вы хотите выдать себя? Разв вы не можете предпринять ничего другаго?

— Я думалъ такъ утромъ, но сегодня вечеромъ потерялъ надежду. Вы видите корабль, стоящій на якор у входа въ гавань? Тамъ свобода и надежда на новую жизнь, но нужны деньги, чтобы заплатить за проздъ, капитанъ не сталъ бы разспрашивать меня… Я выслушалъ извиненія тамъ, гд разсчитывалъ получить помощь, и не могъ продать единственную драгоцнность, которую имю… которая дана мн на крайность врод этой… Я не жалю: она для меня дороже, чмъ т десять лтъ жизни, которыя я купилъ бы, можетъ быть, разставшись съ нею. Къ чему она мн теперь?

— Напрасно… въ ваши годы… съ вашими способностями… нельзя отказываться отъ жизни и ея требованій,— это малодушіе.

Д’Арси пожалъ плечами.

— Вы какъ-то косвеннымъ образомъ дали одному человку возможность пріобрсти большія деньги и, кром того, составить себ извстность. Я знаю его, позвольте мн быть его банкиромъ и передать вамъ часть того, что онъ пріобрлъ благодаря вамъ. Такъ какъ ваши друзья рыбаки пощадили мой кошелекъ, возьмите -его, это заемъ друга, если вамъ больше нравится.

Д’Арси покраснлъ.

— Это невозможно,— произнесъ онъ.— Великодушная выдумка… больше ничего!…

— Нтъ… Помните вы статью о поэзіи Молодой Ирландіи… вдохновленную вашими стихами? Вы видите, что авторъ иметъ право считать себя вашимъ должникомъ…

— Джонъ Торнлей… Вы Джонъ Торнлей?

— Вы не можете отказаться отъ моего предложенія, если я дознаюсь, что вы не ошиблись,— сказалъ Джонъ, протягивая ему руку, которую д’Арси сжалъ въ своихъ.

— Меня не удивляетъ больше ваше великодушіе, двоюродные братья говорили мн… но я не могу принять… не могу…

— Вы должны… Вы имете время и случай исправить…

— Исправить? А! вы англичанинъ, вы не одобряете того, что я сдлалъ.

— Ваше дло убдить меня въ будущемъ. Но мы теряемъ время. Вонъ ваши друзья рыбаки спускаютъ лодку на море! Идемте жъ нимъ.

Они шли молча. Д’Арси смотрлъ на небо и на море. Жизнь и свобода брали надъ нимъ свою власть, онъ обратился къ Торнлею.

— Я согласенъ,— сказалъ онъ.— Вы возвратили мн жизнь и я принимаю ее изъ вашихъ рукъ. Рыбаки ждутъ меня. Лучше, еслибъ они не видали насъ вмст.

Джонъ протянулъ ему кошелекъ и пожалъ об руки.

— Между нами не все кончено,— сказалъ онъ,— мы услышимъ другъ о друг.

— Я увренъ,— сказалъ д’Арси, бросивъ на него пристальный и грустный взглядъ. ‘Это онъ,— думалъ онъ,— я былъ увренъ’. Онъ быстро удалился, рыбаки длали ему знаки, что нора.

Джонъ медленно направился въ свою гостиницу съ опущенною толовой. Узнаетъ ли когда-нибудь Элленъ, чего ему стоитъ сегодняшній поступокъ?

XL.

Посл того какъ буря истощитъ свою ярость на мор и суш, волны утихаютъ понемногу и свирпый втеръ тихо колышетъ деревья, также и въ человческой жизни — посл тяжелыхъ испытаній наступаютъ періоды спокойствія и благоденствія. Такъ было съ Дали осенью, посл отъзда Коннора и д’Арси О’Доннела въ Америку. Вернувшись въ замокъ Дали, они, впрочемъ, находились нкоторое время въ сильной тревог, такъ какъ застали Элленъ въ Ущель Фей въ сильномъ бреду. Анна О’Флаэрти умерла въ ту ночь и горечь потери, соединившись съ предъидущими потрясеніями, надломила, наконецъ, силы Элленъ. Съ ней сдлалась горячка, унесшая въ этомъ году столько жертвъ въ Ирландіи. Джонъ Торнлей грустно бродилъ подъ открытымъ окномъ, прислушиваясь къ безсвязнымъ рчамъ самаго дорогаго ему существа, въ то время какъ вдали раздавалось пніе священниковъ, собравшихся изъ всхъ окрестностей на похороны Анны О’Флаэрти, за которой Петеръ Линчъ не замедлилъ послдовать въ могилу.

Брида вернулась въ замокъ Дали и больная Элленъ начала поправляться, какъ только миссъ Торнлей водворилась въ ея комнат. Мистриссъ Дали была слишкомъ больна и слишкомъ встревожена, чтобы быть хорошею сидлкой, и охотно уступила мсто Брид, невольно все больше и больше привязывавшейся къ соперниц, къ которой когда-то такъ ревновала. Неужели ту самую двушку одваетъ она въ первый разъ, такъ заботливо укладываетъ между подушекъ на диван рядомъ со столомъ, заставленнымъ цвтами? Куда двался антагонизмъ, бывшій вначал между Бридой и Элленъ Дали?

Элленъ начинала немного читать и Джонъ пользовался этимъ, чтобы увести Бриду въ садъ, въ то время какъ Пельгамъ и Лесбія вели бесду влюбленныхъ на мосту надъ ркой Ущелья Фей, точно нарочно построенномъ для этого. Джонъ и Брида говорили большею частью объ ихъ будущемъ. Онъ ршилъ покинуть Ирландію’ посл замужства Лесбіи и какъ только онъ устроитъ дла Ущелья Фей, которое наслдовала Элленъ, онъ общалъ сестр длинное путешествіе по материку, но эта перспектива, такъ манившая прежде Бриду, теперь совсмъ не нравилась ей.

Здоровье Элленъ поправилось къ октябрю настолько, что позволило доктору Линчу хать въ Дублинъ и быть свидтелемъ въ большомъ политическомъ процесс, разбиравшемся въ то время. Вс ждали приговора съ несказаннымъ страхомъ и каждый вечеръ Джонъ читалъ вслухъ отчеты засданій суда. Не задолго до свадьбы Пельгама и Лесбіи былъ произнесенъ, наконецъ, ужасный приговоръ, осуждающій на смертную казнь нсколькихъ преступниковъ, три мсяца находившихся между жизнью и смертью. Рыданія мистрисъ Дали раздавались въ комнат, когда Элленъ подняла блдное, какъ полотно, лицо, которое она закрыла сначала руками.

— У меня черствое сердце,— произнесла она слабымъ голосомъ,— но я исполнена такой признательности за то, что нтъ одного имени въ этомъ ужасномъ списк, что не могу чувствовать какъ слдуетъ несчастія другихъ. Это придетъ, но сію минуту я полна только благодарности.

И она протянула дрожащую руку Джону, которую онъ твердо удержалъ въ своей, пока не пришла Брида и не помогла больной перейти на кровать.

Когда она вернулась, Джонъ былъ одинъ въ башенк и приготовлялъ для работы бумагу и книги.

— Замтилъ ты,— спросила его сестра,— что она говорила сегодня объ одномъ только имени?

Джонъ упорно оставался при убжденіи, что Элленъ любитъ д’Арси О’Доннеля.

— Да, я замтилъ,— возразилъ онъ,— она думала въ эту минуту, очевидно, объ одномъ Коннор. Въ такомъ сердц, какъ ея, бываютъ случаи, когда любовь къ роднымъ беретъ верхъ надъ всмъ остальнымъ. Не надо длать никакихъ дальнйшихъ заключеній.

— Я должна сказать теб еще одно,— продолжала Брида.— Вчера, убирая бумаги миссъ О’Флаэрти, Элленъ нашла въ ящик письмо, которое я написала ей, когда ты халъ сюда. Когда я вошла въ комнату, Элленъ еще держала письмо въ рукахъ и горько плакала.

— Напрасно ты говоришь мн это. Плохую услугу оказываешь ты мн, стараясь расшевелить погасшія надежды. Никогда не говори объ этомъ, Брида,— это испытаніе свыше моихъ силъ.

— Нтъ, я не замолчу, довольно ты заблуждался и предавался меланхоліи. Видишь ли ты, я пришла къ заключенію, что мое счастье также заинтересовано въ этомъ вопрос, какъ и твое. Я, также какъ и ты, очарована и тебя одного мн теперь недостаточно. Умоляю тебя, не останавливайся изъ гордости.

— Будь покойна, гордость не остановитъ меня, если я буду увренъ, что не причиню ей этимъ страданій. Но оставь меня теперь: мн надо написать къ завтрашней почт статью о смягченіи наказанія преступникамъ.

Насталъ день свадьбы, праздновавшейся въ замк Дали, куда переселились вс обитатели Ущелья Фей, за исключеніемъ Элленъ, еще слишкомъ слабой, чтобы выдержать волненіе торжественнаго дня. Элленъ осталась одна, то слдя мысленно за радостнымъ событіемъ, совершавшимся въ эту минуту въ замк Дали, то перебирая вереницу пріятныхъ и грустныхъ воспоминаній, которыми наполненъ былъ для нея этотъ домъ. Она тоскливо бродила по комнатамъ, когда конскій топотъ вывелъ ее изъ задумчивости. Она не ожидала извстій изъ замка Дали ране завтрашняго дня, но не удивилась, увидавъ Джона Торнлея съ букетомъ въ рук и съ сіяющимъ видомъ радостнаго встника. Джонъ, пожавъ ей руку, слъ около нея и молчалъ, на свои вопросы Элленъ получала такіе краткіе отвты, что воскликнула, наконецъ:

— Но вы ничего не знаете! Вы, вроятно, мечтали все утро? Трехлтній ребенокъ изъ замка Дали разсказалъ бы мн больше вашего!

— Во всякомъ случа, мои мечты были не меланхолическаго характера. Я пріхалъ сообщить вамъ другія новости, а не свадебныя.

— Смягченіе наказанія состоялось?

— Я былъ убжденъ, они приговорены къ ссылк. Но есть новости изъ Америки.

— Вы привезли мн письмо отъ Коннора?

— Письма Коннора адресованы вашей матери и Пельгаму, и мистрисъ Дали еще не можетъ разстаться съ своимъ,— все перечитываетъ его, она привезетъ его вамъ завтра утромъ. Я хочу показать вамъ записку, полученную мною.

— Отъ Коннора?

— Нтъ… Можете вы доставить мн удовольствіе дойти со мной до моста? Я хочу спросить у васъ объясненія одной фразы въ письм.

Элленъ не колебалась, хотя чувствовала, что ноги ея подгибались. Она остановилась на мосту, чтобы перевести дыханіе. Джонъ подалъ ей письмо.

— Прочтите,— сказалъ онъ,— тутъ всего полстраницы.

Она прочла:

‘Мой хорошій другъ, въ наши дни бдные поэты могутъ мнять на золото кровь и слезы. То же попытался сдлать и я, пріхавъ сюда, чтобы заплатить вамъ мой долгъ, который высылаю вамъ черезъ контору одного американскаго журнала. Не думайте, впрочемъ, что я спшу уничтожить одолженіе, принятое мною отъ васъ въ послдній день, проведенный мною въ Ирландіи. Это воспоминаніе погаснетъ только съ моею жизнью. Я прошу у васъ только одной милости — прочтите мои стихи моей кузин Элленъ Дали и окажите ей, что хотя я и противникъ саксонскаго владычества, я посылаю мое благословеніе извстному вамъ союзу между дочерью кельтовъ и саксонцемъ. Конноръ сообщилъ мн… но я уже угадалъ. Вы, конечно, разсказали ей то, что сдлали для меня, и она была счастлива.

‘Преданный вамъ Д’Арси О’Доннель’.

Элленъ поднялась со скамейки, на которой сидла у входа на мостъ, и сжимала письмо въ рукахъ, когда Джонъ приблизился жъ ней.

— Прочли вы?— спросилъ онъ.

Она подняла лицо, внезапно освщенное яркимъ румянцемъ, составлявшимъ прежде красоту Элленъ Дали. Улыбка и слезы боролись на ея лиц.

— Я хотла бы знать прежде, что вы сдлали для него?— сказала она, отдавая письмо Джону.— Скажите мн все… Это отрывокъ изъ той недли, когда я была такъ больна… По я уврена, что мн было бы лучше, если бы мн сказали…

Джонъ, опершись о перила моста, передалъ ей голосомъ, которому тщетно старался придать твердость, свой разговоръ съ д’Арси а разсказалъ объ участіи, принятомъ имъ въ его отъзд.

— Я думалъ о васъ,— закончилъ онъ свою рчь,— любимаго вами человка хотлъ я спасти отъ тюрьмы и смерти. Я думалъ, что этого будетъ достаточно для моего спокойствія. За эти недли я убдился, что ошибся, и ршилъ разстаться съ вами навсегда, когда получилъ это письмо, открывшее мн возможность того, что меня любятъ. Если есть хоть тнь надежды… если вы можете полюбить меня когда-нибудь… Не гоните меня… пока не поправитесь… Скажите только слово, и я останусь вашимъ слугой пока вы захотите….

— У меня много слугъ, — отвтила Элленъ, протягивая ему руку,— я не знаю, что съ ними длать.

Джонъ привлекъ ее къ себ, сжимая ея другую руку.

— Но я могу остаться?… Вы постараетесь полюбитъ меня хоть немного?

— Я никогда ничего не достигала стараніемъ,— сказала она и не сопротивлялась, когда Джонъ прижалъ ее къ груди и воскликнулъ:

— Дорогая моя… ваше сердце принадлежитъ уже мн?

Она ничего не отвтила и онъ тихо увлекъ ее къ дому, но на порог остановился.

— Я такъ счастливъ… такъ счастливъ, что ничего не понижаю… Скажите и объясните мн… когда… въ какое время?…

— О! я сама не знаю,— сказала Элленъ, красня и улыбаясь,— можетъ быть, здсь… годъ назадъ… когда я такъ обидла васъ… и вы жаловались Анн… или же раньше, когда мы вмст ухаживали за отцомъ въ хижин Денниса Малаши… Мн показалось тогда… что вы наслдовали любовь и заботы отца обо мн… Почувствовала же я это только посл вашего отъзда…

Джонъ снова хотлъ заключить ее въ объятія, но она ускользнула отъ него и легко взбжала на крыльцо.

— Нтъ, я не приму васъ въ этомъ дом. Позжайте въ замокъ Дали и сообщите нашу радость мам и Брид. Я посвящу послдніе часы дня свадьбы Пельгама на прощаніе со всми маленькими безумствами, царившими здсь. Что ни говорите, вы не Петеръ Линчъ и не можете походить на него. Ущелье Фей мняетъ образъ и я хочу одна похоронить прошлыя времена!

ЭПИЛОГЪ.

Съ тхъ поръ много лтъ прошло до того дня, когда какой-то путешественникъ, прозжавшій по западной Ирландіи, вынужденъ былъ остановиться въ мстности около Джойскихъ горъ, такъ какъ лошадь его неожиданно упала и экипажъ сломался, кучеръ съ проклятіями соскочилъ на землю.

— Вотъ он, эти дороги, сдланныя во времена голода, прямо черезъ горы, неизвстно, куда он ведутъ, и никто по нимъ не здитъ! Вотъ ваша милость теперь въ чистомъ пол и безъ куска хлба! Если бы это было во времена миссъ О’Флаэрти, когда она царствовала въ Ущель Фей! Дверь была всегда открыта для прозжающихъ, какъ разсказываютъ старики. Нельзя, впрочемъ, жаловаться и на теперешнихъ хозяевъ, хотя онъ англичанинъ, а жена его урожденная Дали: за то вс и обожаютъ ее!

— Вы сказали мн, что знаете вс старыя и новыя дороги,— замтилъ путешественникъ.

— Конечно, знаю, такъ какъ я родился здсь, мои родители пришли изъ Веспарта, гд мы умирали съ голода, и владлецъ замка поселилъ ихъ не далеко отъ того мста, гд жилъ прежде одинъ изъ нашихъ родственниковъ. И все это благодаря нашему имени, Малаши любятъ здсь и если вы дойдете до Ущелья Фей, тутъ, вдоль рки… и скажете, что васъ опрокинулъ маленькій Малаши съ рыжими волосами, двери всхъ домовъ отворятся передъ вами.

— А, вы Малаши!— сказалъ незнакомецъ, кладя золотую монету въ руку кучера.— Я попробую испытать очарованіе вашего имени въ большомъ дом, какъ вы говорите, а когда вы поправите экипажъ, прізжайте за мной туда, и я вамъ скажу тогда, куда хать дальше.

Исправленіе экипажа заняло много времени и день уже клонился къ вечеру, когда Петръ Малаши прозжалъ мимо незатйливой бесдки, возвышавшейся теперь надъ долиной и ркой. Юнъ услышалъ голоса внутри и тихонько подошелъ къ стнной щели послушать. Черезъ минуту онъ ударилъ себя по лбу. Какъ не догадался онъ, по блокурой бород, широкому лбу и веселой улыбк, что этотъ путешественникъ братъ хозяйки, американскій дядя, о которомъ говорили всегда дти въ обоихъ домахъ, въ замк Дали и въ Ущель Фей? Разговоръ былъ слишкомъ интересенъ, чтобы отказаться дослушать до конца.

— Мн очень жаль, что ты находишь страну измнившеюся, Еонноръ,— говорила сестра.— Джонъ и я употребляли вс силы, чтобы сохранить хорошія традиціи!

— Я не сомнваюсь, но что длать съ населеніемъ? Я вижу слды благоденствія въ хижинахъ, большинство же въ развалинахъ… никого нтъ.

— Ахъ, ты правъ, и это единственное горе въ моей жизни, теперь, когда я увидлась съ тобой, Конноръ. Никогда родители не наслаждались благосостояніемъ, которымъ пользовались ихъ дти, а, между тмъ, стоитъ только поднять кончикъ пальца по ту сторону окна, чтобы позвать ихъ, ничто не можетъ ихъ удержать, вс уходятъ.

— Я не удивляюсь,— замтилъ Конноръ Дали,— это всегда предвидлъ бдный д’Арси, проповдуя національный подъемъ духа, когда наше бдствіе достигло крайнихъ предловъ, прежде чмъ началось дло освобожденія. Юнъ поплатился жизнью за сопротивленіе другимъ попыткамъ, которыхъ не одобрялъ.

— Ахъ, да! Я избавилась отъ большой тяжести, когда узнала, что онъ сталъ противникомъ феніевъ, такъ какъ знала, что юнъ остался твоимъ руководителемъ до конца, но я не подозрвала, что его благородная смлость будетъ такъ дорого стоить ему. Все равно, я, все-таки, надюсь видть возвышеніе нашей бдной Ирландіи, когда возвратятся т, кто нажилъ себ тамъ средства, чтобы пріобрсти имнія. Они заселятъ ее врными и преданными сынами и дочерьми. Отчего бы не случиться этому когда-нибудь?

— Если это случится, то никакъ уже не по милости націоналистовъ (home rule), позвольте васъ заврить,— замтилъ новый собесдникъ.

— А, вы всегда говорите такъ, хотя самъ Пельгамъ начинаетъ раздлять это мнніе, къ величайшему негодованію дяди Чарльза! Но не будемъ начинать этого безконечнаго спора. Конноръ, пойдемъ въ домъ къ мам и Брид. Ты долженъ мн безъ конца разсказывать о хорошенькой американк, составившей твое счастье… Такъ же мила, какъ Лесбія, говоришь ты… и такъ же умна? Ты скажешь мн, чей Дэрмотъ, твой или мой, похожъ больше на нашего отца и на настоящій типъ Дали?

В. Р.

‘Русская Мысль’, кн. IV—VIII, 1890