Ефим Зозуля
Интересная девушка
ПРИМЕЧАНИЯ
Интересная девушка, Зозуля Ефим Давидович, Год: 1927
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Советский рассказ 20—30-х годов / Сост. и ком. Г. П. Турчиной и И. Д. Успенской
М., ‘Правда’, 1987
У нас принято жаловаться на скуку, на то, что некуда пойти вечером. Конечно, это неверно. Если человек хочет, он всегда может найти возможность весело провести вечерок. Шутка ли! Столько вечеринок бывает у нас в разных клубах, в учреждениях — по случаю разных празднеств, годовщин, а то и просто так. Чем не интересно? На вечеринке всегда бывает доклад — очень короткий,— докладчики пошли умные, сами понимают, что долго размусоливать нечего. Потом идет концерт. Приезжают интересные певицы, рассказчики. Поэты читают стихи. А после этого танцы. Танцуют иногда даже фокстрот, а уж вальсы, польки, мазурки — это сколько угодно. Тут же буфет: есть и пиво, и разные лимонады, и закусить можно, и в шахматы сыграть можно, и в шашки. Что еще человеку нужно?
И Сергей Иванович с тех пор, как смирился и перестал мечать о каком-то невероятном обществе, которого он, в сущности, никогда не видел, а только знал из рассказов, и стал посещать вечеринки своих сослуживцев, почувствовал себя значительно лучше и менее одиноко.
В конце концов, ему уже было под тридцать. Хотелось завести прочное знакомство с подходящей девушкой, жениться и жить, как люди живут. Годы прошли незаметно, пока он все искал какое-то особое общество из каких-то особых, равных ему, как он думал, людей. Но вдруг стало ясно, что ничем не плохи эта люди в гимнастерках, тужурках и френчах и что нет у него оснований пренебрегать ими.
Однажды, сидя на такой вечеринке с приятелем и глядя на девушек, одетых неважно, в бедных чулках и скромных платьях, но очень жизнерадостных, бодрых, весело танцующих, он сказал с неожиданным для себя убеждением, точно его приятель возражал ему:
— В конце концов, это и есть советское общество. Вот эти девушки и эти юноши подрастут и завладеют всем. Хозяевами являются они. Они и есть советская общественность. Вот посмотри на них внимательнее,— в конце концов, сколько среди них и красивых, и интересных, и благородных!
Приятель, который не совсем понимал, к чему все это, что-то промычал в ответ, вскочил, загородил путь пробегавшей стриженой блондинке в черном платье и предложил ей потанцевать. Блондинка согласилась и стала переваливаться на довольно плотных ножках, втягивая голову в плечи, толкая локтем других танцующих и весело смеясь.
— Ничего! В общем, хорошо, даже прекрасно!— сам себе говорил Сергей Иванович и зорко вглядывался в девушек, ища и для себя пару.
Вечеринка была в разгаре. Танцевало довольно много пар. Далеко не все смеялись при этом. Наоборот, лица в большинстве были серьезные,— народ танцует всегда серьезно. Привлекательных девушек было много. Музыка и движение волновали, и Сергей Иванович не решался, не решался, но все-таки подошел к бледной девушке в красном платье и предложил ей потанцевать. Он болезненно насторожился, боясь, что она откажется, но в это мгновение музыка прекратилась, прекратились и танцы, и девушка развела руками не без оттенка сожаления.
— Очень жаль,— сказал Сергей Иванович и, глядя на ее влажное лицо, предложил:— Не хотите ли пить?
Она не отказалась. Пошли в буфет, уже как знакомые, но в буфете ничего не было. Буфетчик убирал со стойки пустую посуду. Сергей Иванович осмелел и предложил девушке выйти на улицу: если она одна, то он проводит ее домой.
— Ладно,— сказала девушка,— идти так идти.— И добавила, точно размышляя вслух, но в то же время и обращаясь к нему: — Чем я рискую, не правда ли?
Его довольно сильно покоробила эта реплика, но девушка улыбнулась при этом, показалась еще более привлекательной. И Сергей Иванович подумал, что это не имеет значения — мало ли что болтают, если на все обращать внимание — с ума сойдешь.
Вышли на улицу. Он взял ее об руку и спросил, в каком районе она живет. Оказалось — по пути. И от удовольствия, что это так, он неожиданно сжал крепче ее руку. Девушка не отстранялась, но вид у нее был такой, что она здесь ни при чем, что его отношение к ее руке — всецело дело его такта и что она за это ответственности не несет.
— А вы где живете? Какой смысл вам проводить меня?
— Да ведь нам по пути! Это ж только что выяснилось…
— Ах да,— засмеялась девушка,— совершенно верно. Ну, ладно!
На углу продавали апельсины. Сергей Иванович купил два апельсина и предложил один ей.
— Пить негде, а это все-таки утолит жажду.
Она взяла апельсин — правда, не без колебаний, колебание было довольно заметное, но все же взяла, начала очищать кожу и запросто поблагодарила. Сергея Ивановича, воспитанного в атмосфере щепетильности, опять покоробило, что она так просто взяла апельсин. Ему казалось, что она должна была, по крайней мере, раза два-три отказаться, а он должен был ее убеждать, настойчиво предлагать.
Но он посмотрел на нее, она опять улыбнулась, опять показалась ему весьма привлекательной, и он забыл об этом.
Через пять минут апельсин был ею съеден. Она вытирала губы платком, держа в другой руке кожу от апельсина. Сергей Иванович свой апельсин тоже съел, бросив куски кожи на мостовую.
Из-за угла, куда, они повернули, налетел ветер, довольно резкий. Остатки тепла, вынесенные с вечеринки, ушли. Стало холодно. Но девушка продолжала держать в руке кожу от апельсина.
— Что же это вы?— спросил Сергей Иванович.— Почему не бросаете?
— Урну ищу,— просто ответила девушка.— Тут нет. Должно быть, дальше будет.
Он хотел что-то сказать, но осекся. Осечка была странная: он забыл, что хотел сказать, хотел вспомнить, как будто вспомнил, но опять забыл. И стало вдруг ясно, что совсем неважно то, что он хотел сказать, несущественно, неинтересно.
Он был удивлен тем внезапным удивлением, которое из-за внезапности своей волнует. Его сильно задело: неужели так просто обнаруживается превосходство людей?
Оказывается, просто.
Он бросал кожу апельсина на мостовую, всю жизнь он делал так и никогда не думал об этом. И если бы девушка упрекнула его за это и стала бы доказывать, что так делать не следует, это было бы менее убедительно, чем то, что сделала она.
А она, собственно, ничего не сделала. Она так просто искала урну. Видно было, что это — привычка, обыкновенная привычка поддерживать чистоту. Поставили урны,— значит, надо в них бросать сор. Ведь для чего-то же их поставили! Вот и все. Совершенно ясно было, что она не понимает, как может быть иначе, не думает об этом и не догадывается, почему такое глубокое удивление на лице ее нового знакомого. Впрочем, она плохо его видела и вряд ли заметила его состояние.
‘Вот что такое новое поколение!— подумал Сергей Иванович.— Тут что-то действительное новое. Оно начинается с незаметных мелочей, с пустяков, о которых не думаешь’.
И он хотел ей сказать, что ему очень нравится то, что она не сорит на улице, очень нравится, но он вовремя почувствовал, что это будет глупо, что это не тема для разговора — ни для шутливого, ни, тем более, серьезного. А если принять во внимание, что одобрение ей выразил бы он, только что сам варварски швырявший куда попало апельсиновую корку, то, пожалуй, это будет вдвойне глупо.
Но вот урна наконец нашлась. Девушка бросила апельсиновую кожу, вытерла руки и сказала:
— Вот скоро я и дома. Вторая улица и второй дом налево.
Он задал ей несколько вопросов. Из ответов узнал, что она служит в экспедиции, до некоторой степени является выдвиженкой: раньше клеила ярлыки, а теперь работает на контроле. На вечеринку пришла с подругой, которая встретила знакомых и осталась, она все равно живет в другом районе.
У ворот своего дома она остановилась, внимательно посмотрела на Сергея Ивановича и пожелала ему всего хорошего.
Обыкновенное, но свежее и привлекательное лицо ее показалось Сергею Ивановичу еще более привлекательным, и он спросил, можно ли ей позвонить.
Она подумала и ответила, что на службу звонить нельзя, дома у нее телефона нет, и вообще звонить еще рано. Пусть он придет в клуб, там он сможет увидеть ее, она обещает быть в субботу и будет очень рада, если придет и он.
— Поговорим тогда побольше, я посмотрю, какой вы человек есть,— улыбнулась она,— а тогда будете и звонить…
И улыбка расширилась на полных губах и превратилась в весёлый, беззаботный, безобидный и милый смех.
На другой день Сергей Иванович рассказывал своему приятелю, что он познакомился с удивительно интересной девушкой. Он долго описывал ее наружность, восторгался, выражал необычайную радость и усиленно расспрашивал, будет ли в субботу вечеринка в клубе.
Приятель насвистывал что-то. Он вообще был легкомысленный человек, легкомыслие усиливалось вечной рассеянностью. Выражение лица у него было изумленное, он точно никогда не понимал, о чем, для чего и к чему говорят вокруг люди. Но иногда задавал вопросы, которые затрудняли собеседника. Так теперь, посвистывая и вертя вокруг пальца веревочку, он спросил:
— Та самая, к которой ты подошел на вечеринке? А что в ней интересного?
Сергей Иванович хотел произнести речь по этому поводу. Ему казалось, что можно многое сказать об этой девушке. Но когда он открыл рот, то оказалось, что рассказывать не о чем: об урне как-то не выходило… Он старался вспомнить, что она еще сказала или сделала такое, о чем можно было бы рассказать, но ничего такого не было.
И он досадливо поморщился:
— Что интересного… Да не в этом дело! Это новый человек! В ней все интересно!
И ярко подумал, что если бы у него был приятель — умный, серьезный и настоящий человек, он бы ему рассказал — он бы ему об урне рассказал, хорошо бы рассказал, подробно. Но этому рассказывать не стоит: не поймет.
В субботу он опять встретился с девушкой. Она опоздала, сказала, что думала совсем не прийти, ибо чувствует себя плохо.
— Отчего же вы пришли?
— Да как же, ведь я обещала вам.
И опять остолбенел Сергей Иванович…
Ну, как рассказывать об этом? Кому рассказать? Кто поймет?
Где эти люди, которые могли бы понять все эти мелочи, из которых складывается новая жизнь? Подумайте, она обещала и, потому что обещала,— пришла!
Еще три раза встретился с девушкой Сергей Иванович.
С каждым разом он все больше и больше восторгался ею.
Затем между ними произошло то интересное, что происходит, как писал еще Пушкин, между каждым мужчиной и каждой женщиной. Они сказали друг другу немногие и такие интересные для них слова, которые, пожалуй, стоило бы выписать, как мечтал тот же Пушкин, со всей полнотой и тщательностью, ибо это всегда интересно и писать и читать, но, увы, у нас нет сейчас для этого достаточно места…
И поэтому мы ограничимся сухим сообщением факта: Сергей Иванович женился на ней.
Впервые — ‘Огонек’, 1927, No 27.
Новеллы из цикла ‘Тысяча’ написаны в основном в 1934—1937 годах.