Императрица Екатерина II в начале царствования Петра III.
(Ее автобиографическая записка)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Евгений Шумигорский.
Объяснение.
Императрица Екатерина Вторая в начале царствования Петра III, Екатерина Вторая, Год: 1784
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Екатерина II. [Объяснение к ‘Начертанию’ А.А. Безбородко] / Статья Е. Шумигорского // Русская старина, 1899. — Т. 98. — N 4. — С. 25—37. — Под загл.: Императрица Екатерина II в начале царствования Петра III. (Ее автобиографическая записка). — Сетевая версия — М. Вознесенский 2006.
Императрица Екатерина II любила часто и много писать: не пописавши, нельзя и одного дня прожить’, сказала она однажды своему статс-секретарю Грибовскому 1). Мысль великой государыни работала всегда и в самых разнообразных направлениях и была постоянно закрепляема ею на бумаге: можно сказать без преувеличения, что среди непрерывной, ключом кипевшей государственной своей деятельности Екатерина отдыхала лишь с пером в руке. Далеко не все бумаги императрицы Екатерины приведены до сих пор в известность, далеко не все они еще изданы, а часть их, вероятно, даже погибла навсегда в то, к счастью, давнее время, когда к памяти гениальной ‘царственной жены’ не умели мы, по своей мелочности или недомыслию, относиться с должным уважением, но даже изданные бумаги Екатерины поражают своим количеством и разнообразием своего содержания. Из этой груды материала для личной истории императрицы важнее всего, конечно, являются ее автобиографические записки, написанные в разные периоды ее жизни.
Воспроизвести себе прошлую свою жизнь, осмыслить ее в целом и в подробностях, вдумчивые люди стараются обыкновенно уже на склоне лет, когда далекое прошлое всплывает в их воображении и давно забытые впечатления как бы переживаются вновь с прежней остротою, иногда до боли и самозабвения. Несомненно, что мысль о создании своей автобиографии в полном, систематическом виде явилась у Екатерины лишь в последние годы ее жизни: она набрасывала воспоминания о своем детстве, о своем переезде в Россию, о своем несчастном супружестве с великим князем Петром Феодоровичем,— на отдельных листах бумаги, дополняя рассказ свой вставками всякий раз, когда память освещала ей какие-либо подробности давно минувших лет. Но история Екатерины, написанная ею самою, не могла быть доведена до конца: ‘Записки’ Екатерины не вылились еще в окончательную форму, эпизодические вставки не были сведены в одно целое, когда кончина царственного автора их прервала его рассказ на 1751 годе, на событиях, происходивших за два года до вступления на престол Петра III. В этом неполном виде, притом лишь в одной своей редакции, ‘Записки’ Екатерины и напечатаны были в Лондоне в 1859 г., ровно чрез сто лет после последнего из описанных в них происшествий. Г. Бильбасов справедливо доказывает, что начало составления ‘Записок’ должно быть отнесено к началу 1794 г. 2), когда императрице было уже 64 года, за два года до ее кончины. Видимо, что Екатерина спешила в это время писать свою автобиографию и с этою целью, вопреки принятому ею обыкновению, писала даже на французском языке, как более обработанном, но видимо также и то, что ‘Записки’ едва ли до кончины Екатерины подвинулись далее 1759 года, и предположение издателя их, объяснявшего перерыв ‘Записок’ тем, что Екатерина не желала, будто бы, продолжать далее рассказ о своей жизни 3), падает само собою. Цель ‘Записок’ императрица объяснила в самом начале их следующим вступлением:
‘Счастие не так слепо, как обыкновенно думают. Часто оно есть не что иное, как следствие верных и твердых мер, не замеченных толпою, но тем не менее подготовивших известное событие. Еще чаще оно бывает результатом личных качеств, характера и поведения. Чтобы лучше доказать это, я построю следующий силлогизм:
Первая посылка: качества и характер.
Вторая ‘ поведение.
Вывод. . . . счастие или несчастие.
И вот тому два разительных примера:
Петр III — Екатерина II’.
Этот параллелизм, положенный в основу ‘Записок’, ясно показывает намерение автора довести их до конца. Герцен объясняет составление ‘Записок’ Екатерины ‘потребностью души, великой при всех недостатках, оправдаться в глазах сына и потомства’ 4), с этим взглядом можно согласиться лишь отчасти. Несомненно, в истории своих отношений к Петру III, Екатерина искренно считала себя страдающим лицом и имела на то полное право. Выяснить истину потомству и оправдать себя в его глазах значило для нее одно и то же. Что судьба Петра III кончилась бы его погибелью, это представлялось Екатерине несомненным, что он погубил бы ее и сына ранее, чем погиб бы сам,— в этом согласны были даже враги ее. При таких условиях, переворот 1762 года, положивший начало царствованию Екатерины, был в ее глазах и в глазах всех ее современников неизбежной необходимостью, независимо от личной ее воли и чувств к супругу. В ‘Записках’ выражается отчетливое ее стремление к ‘оправданию’, а симптомы болезненного ощущения при воспоминании о Петре Феодоровиче: сколько горечи скрыто под наружным спокойствием Северной Семирамиды, когда она рассказывает об игре своего супруга в куклы, о его попойках, о его детских проказах и ‘маханиях’, в которых она сама должна была играть роль участницы! Изложение событий до вступления Петра III на престол должно было, по мысли Екатерины, объяснить события, происходившие в короткое его царствование.
Каков был бы характер разсказа Екатерины об этом царствовании — видно из печатаемой ниже автобиографической записки ее за это время, хронологически являющейся как бы продолжением ‘Записок’, хотя она написана была 10-ю годами ранее их, в 1784—1785 г.г. Повод, побудивший императрицу к ее составлению, ясно доказывает, в то же время, исходную точку и ее ‘Записок’. Екатерина сначала желала составить записки о своем царствовании, пока наконец не убедилась в необходимости хронологической последовательности рассказа о своей жизни: в цвете лет, окруженная ореолом славы, императрица думала в это время более о славных событиях своего царствования, чем о давно минувших печалях, и ретроспективный взгляд ее не шел далее тех событий, которые привели к ее воцарению.
В начале 1778 года Безбородко, бывший в то время статс-секретарем императрицы Екатерины, начал составлять ‘Краткое начертание дел политических, военных и внутренних государыни императрицы Екатерины II, самодержицы всероссийской, также как и знаменитейших событий во дни ее царствования’, по всей вероятности, по указанию самой императрицы. В марте 1778 года Безбородко писал генерал-прокурору, князю Вяземскому: ‘Для сделания исправной таблицы хронологической разных установлений и знаменитейших событий во время нынешнего благополучного царствования, ее императорское величество высочайше указать мне соизволила просить пособия у вашего сиятельства сообщением мне реестра публичных именных ее указов. Я был милостиво от вашего сиятельства обнадежен доставлением онаго, а потому, равно как и имея подтверждение поспешить стараться исполнением сего мне порученного дела, осиливаюсь просить всепокорно ваше сиятельство приказать прислать мне помянутый реестр, хотя по частям, по годам, дабы я мог, между тем, труд свой продолжать’ 5). В письме к Гримму, 5-го июля 1779 года, императрица сообщала уже об окончании труда Безбородко. ‘Г. Безбородко,— писала она,— пришло на ум составить перечень достопамятных и общественных событий, которыя совершались в продолжение семнадцати лет, он представил его лишь в день, когда начался восемнадцатый наш год. Перечень этот довольно велик, но я была удивлена, что там находилось только-то, и, чтобы удостовериться, не было ли там пропусков, я приказала каждому ведомству представить чего в нем не окажется. Например, там не было упомянуто о работах в Риге, на Двине, между тем как это вовсе не безделица, о которой не стоило бы упоминать. Первое разсмотрение произойдет, когда это будет возможно: мне в настоящее время некогда заниматься этим прекрасным общим сводом’ 6). Труд Безбородко продолжался: каждый последующий год, в день восшествия Екатерины на престол — 28-го июня, подносил он обозрение ее деяний за истекший год, и в письмах своих к Гримму Екатерина каждый раз выражала свое удовольствие по поводу этого обозрения. 11-го июля 1781 года она писала: ’28-го июня этого года г. фактотум Безбородко принес мне отчет о моих делах до этого дня, который он должен составлять ежегодно за каждый год. И вот краткий вывод:
В продолжение последних 19-ти лет:
‘Все это дела государственныя, частная же дела, как вы видите, в этом перечне не имеют места. Ну, милостивый государь, как вы нами довольны? не были ли мы ленивы?’ 7).
Гордая и счастливая своими трудами на пользу любимой России, наглядно выраженными в ‘Начертании’ Безбородко, Екатерина задумала написать подробный исторический комментарий к этому ‘Начертанию’. 1-го апреля 1782 года она сообщила Гримму о своем намерении в следующих выражениях:
‘Если бы вы знали все, что я предприняла, чтобы сообщать вам от времени до времени, вы не делали бы мне столько упреков. Я пробовала переводить или даже переделывать (dele transcrire) исторический перечень г. Безбородко в стиле ‘Маленького пророка Бемишброда’ 8). Для окончания не достает только времени. Все это похоже на мои законы и учреждения: все начато, ничего не окончено, все урывками, но если я проживу два года, все будет закончено блистательно’ 9).
Помещаемая ниже автобиографическая записка Екатерины есть первый ее комментарий на первые слова ‘Начертания’ Безбородко: ‘В 1762 году: вступление ее императорского величества на всероссийский престол’, написана она не ранее 1784 г. 10). К несчастию, предсказание императрицы сбылось: ‘все начато, ничего не окончено, все урывками’. Труд Безбородко, кажется, не был доведен до последних годов царствования императрицы и даже затерялся 11), а первый комментарий к нему Екатерины не окончен в подлинной рукописи, прерываясь на половине недописанной страницы. Неужели следует предположить, что этим комментарием и закончилась попытка Екатерины написать историю своего царствования?
Автобиографическая записка Екатерины написана по-русски, и мы печатаем ее с полным соблюдением ее орфографии. ‘Ты не смейся над моей русской орфографией,— сказала однажды Екатерина Грибовскому,— я тебе скажу, почему я не успела ее хорошенько узнать. По приезде моем сюда, я с большим прилежанием начала учиться русскому языку. Тетка Елисавета Петровна, узнав об этом, сказала моей гофмейстерине: ‘полно ее учить, она и без того умна’. Таким образом могла я учиться русскому языку только из книг, без учителя, и это самое причиною, что я плохо знаю правописание’ 12). Впрочем, по свидетельству того же Грибовскаго, все вельможи Екатерины, за исключением Безбородко и Потемкина, не знали русского правописания 13). Государыня писала по-русски как говорила и произносила она в то время. Любопытно, что я другия свои записки и заметки автобиографического характера она писала на русском языке, на котором вообще она очень любила писать. По языку, оборотам и отчасти по содержанию, предлагаемая записка напоминает коротенькую автобиографическую записку Екатерины, напечатанную в ‘Русском Архиве’ (1863, 383—384), о последних мыслях императрицы Елисаветы Петровны.
Граф Александр Андреевич Безбородко написал краткое начертание дел политических, военных и внутренних Государыни Императрицы Екатерины II, Самодержицы Всероссийской, так как и знаменитейших событий во дня ее царствования. Он начинает тако: в 1762 году: Вступление Ее Императрицы Величества на Всероссийский Престол.
Во время болезни Блаж: Пам: Государ: Императ: Елисаветы Петровны, в декабре месяце 1761 года слышала я из уст Никита Ивановича Панина. Что трое Шуваловы: Петра Иванович, Александр Иван: и Иван Ивано: чрезвычайно робеют о приближающей кончине Государины ІІмператрице я о будущем жребии их. Что от сей робости их родятся у многих окружающих их разнообразные проекты, что Наследника Ее все боятся, что он не любим и не почитаем никем, что сама Государиня сетует кому поручить престол, что склоностъ в ней находят отрешить наследника не способного от которого много имела сама досады, и взять сыно его, седмилетняго, и мне поручить управление, но что сие последное касательно моего управления не по вкусу Шуваловым. Из сих проектов родилось что посредством Мельгунова Шуваловы помирились с Петром III и Государина скончалась без иных распоряжений. Но тем не кончились ферментатсии публики, а начало ее приписать можно дурному Шуваловскому управлению и безъзаконному Бестужевскому делу то есть с 1759 году. При самой кончине Госу: Им: Елиса: Петр: прислал ко мне князь Михаила Иван: Дашков, тогдашний капитан гвардии, сказать повели мы тебя взведем на престол. Я приказала ему сказать Бога ради, не начинайте вздор, что Бог захочет то и будет, а ваше предприятие есть рановременное я не созрелое вещь. К князю Дашкову же ежжали и в дружбе и согласие находились все те, кои потом имели участие в моем возшествие, яко то трое Орловых, пятеро капитаны полку Измайловского и прочие, женат же он был на родной сестре, Елиса: Рома: Воронцовы, любимица Петра III. Княгиня же Дашкова, от самого почти ребячества ко мне оказивала особливое привязанность, но тут находилась еще персона опасная, брат княгинине Семен Романович Воронцов, которого Елиса: Роман: да по ней и Петр III чрезвычайно любили, отец же Воронцовых, Роман Ларионович опаснее всех был по своему сварливому и перемечливому нраву, он же не любил княгиню Дашкову. Импера: Елисавета Петровна скончалась в самое Рожество, 25 декабря, 1761 года, в три часа заполудни, я осталась при теле ее. Петр III, вышед из покой, пошел в конференции и прислал мне сказать чрез Мелгунова чтобы я осталась при теле дондеже пришлет мне сказать. Я Мелгунову сказала ви видите, что я здесь и приказание исполню, я из сего приказания заключила, что владычествующая факция опасается моей инфлюнции. Тело Императрицы обмывали когда мне пришли сказать, что Генерал-Прокурор князь Шаховской отставлен по его прошении, а Обер-Прокурор Сенатской, Александр Иванович Глебов, пожалован Генерал-Прокурором. То есть слывущей честнейшим тогда человеком отставлен, и безделныком слывущей и от уголовного следствия спасенной Петром Шуваловым, зделан на его место Генерал-Прокурором. Тело Императрицы Ели: Петров: едва успели убрать и положить на кровать с балдахином, как гофъмаршал ко мне пришел с повезскою, что будет в галерее (то есть комнаты чрез три от усопшого тело) ужин для которого повещено быть в светлом богатом платье. Я послала по богатое платье и в комнаты сына моего, живущого возле покойной Государыня, я оделась и паки в таком наряде пришла к усопшему телу, где мне велено было оставатся и ждать приказаний. Тут уже окошки были открыты и Евангелию читали. Погодя несколько пришли от Государя мне сказать, чтобы я шла в церковъ, пришед туда я нашла, что тут все собрани для присяге, после которой отпели в место панахиди — благодарственной молебен, потом Митрололит Новогородский Сечен сказал речь Государю. Сей был в не себя от радости и оной ни мало не скрывал и имел совершенно позорное поведение крывлаясь всячески и не произнося окроме вздорных речей, не соответствующие ни Сану, ни обстоятельствам, представляя более смешного Арлекина нежели иного чево, требуя, однако всякого почтение. Из церкви вышедше, я пошла в свой покой, где до самого ужина я горько плакала толико о Покойной Государиня, которая всякая милости мне оказывала и последныя два года меня полюбила отменно, как и о настоящем положение вещей. Когда кушанье поставлено было мне пришли сказать и я пошла к ужену, стол поставлен был в куртажной галерее персон на полтораста и более и галерея набита была зрителями. Многия, не нашед место за ужин ходили так же около стола, в том числе Иван Иванович Шувалов и Мелгунов, сей из прислужников Шуваловых зделался их протектором. У Ивана же Иван: Шувалова, хотя знаки отчаянности были на щеке ибо видно было как пяти пальцами кожу содрана была, но тут за стулом Петра III стоя шутил и смеялся с ним. Я сидела возле нового императора, а возле меня князъ Никита Юрьевич Трубецкой, который во весь стол ни о чем не говорил, как о своей радости, что Государь царствует. Множество дам также ужинали, многие из них так как ни были с разплаканными глазами, и многие из них тот же день не быв в дружбе, между собой помирились. Ужин сей продолжался часа с полтора, пришед в свой комнаты я начела раздеватся чтобы лечь в постеле, когда принесли повеску, чтобы дамам на завтре быть в робах богатых и будет большой обеданной стол в той же галерею, сидеть же по билетам. Потом я легла в постелъ, но я хотя пред тем две ночи не спала проводя оных в покое покойной Императрицы, но сон далеко от меня был и никак заснуть не могла, и начела размышлять о прошедшем, настоящем и будущем. И зделала следующее заключение: ежели в первом часу царствование отставили честного человека, а не постыдились на его место возвести безделника, чево ждать. Говорила я себя: твою инфлуенцию опасаются, удались от всево, ты знаешь, с кем дело имеешъ, по твоим мыслем и правилам дела не поведут следовательно не чести, не славу—тут не будет пусть их делает, что хотят. Взяв сие за правило своего поведение, во все шесть месяцов царствование Петра III, я ни во что не вступилась, окроме похорон покойной Государины, по которым траурной комисии велено было мне докладыватся, что я и исполнила со всяким радением, в чем я и заслужила похвалу от о всех. Я же тут брала советы от старых дам, графиня Марие Андр: Румянцовы, графиня Анна Карлов: Воронцовы, от фельдмаршалше Аграфене Леонтьев: Апраксины и иных подручно случающиеся, в чем и на них угодила чрезвычайно. На другой день поутру нарядилась в богатой робы и пошла к обедне по том на поклон к телу, а отудава к столу по билиетам. Сей стол был с разплаканными глазами у всех, и мала было лиц равнодушных и усталь на всех видно было. После обеда я пошла к себя. Во врямо сего стола тело покойной Госу: анатомили. К вечеру пришли мне сказать: что посланы курьеры для освобождении и возвращении в Питербурха Бирона, Миниха, Лестока и Лапухиных и что Гудович едит в Берлин с объявлением о вступлении на престоле Императора. Я на сие сказала: дела поспешно идут. На третий день я надев черное платье пошла к телу, где отправлялась панафида, тут ни Императора и ни ково не было окроме у тело дневальных, да те кои са мною пришли, оттудова я пошла к сыну моему, а потом посетила я графа Алексея Григорьевича Разумовского в его покой во дворец, где он от чисто сердечной горести по покойной Государине находился болен, он хотел пасть к ногам моим, но я не допустя его до того, обняла его и обнявшись оба мы завыли голосом и не могши почти говорить слова оба, я вышед от него пошла к себя. Пришед в свой покой, услышела, что император приказал приготовить для себя покой от меня чрез сени, где жил Александр Иванович Шувалов, и что в его покой, возле моих, будет жить Елисавета Романовна Воронцова. В сей день вечеру Император поехал куда-то на вечеринку править Святки. Как покой Александра Ивановича Шувалова убраны были дни чрез два, император перешел в них, а Елисавета Воронцова в его покой переехала, мой же покой парадные обиты были черным сукном, и людей Имлиратор принимал в оных, по утрам и по вечерям ежжал в госты по всем знатным особам, кой устроили для него великие пиры, от сих пиров я уклонилось по прачине великого кашля. На кануне того дня как переносить положено было тело Покойной Государиня из той комнаты, где скончалася на парадной постеле, император ужинале у графа Шереметьева, тут Елисавета Воронцова приревновала не знаю к кому и приехали домой в великой ссоре. На другой день после обеда часу в пятом она прислала ко мне письмо, прося меня дабы я для Бога самого пришла кней. что она имеет величайшая нужда говорить самною, сама же не может приити ко мне понеже лежит больна в постели. Я пошла к ней и нашла ее в великих слезах, увидя меня долго говорить не могла, я села возле ее постели, зачела спросить чем больна, она взяв руки мои целовала жжала и обмывала слезами. Я спрашивала об чем она столь горует? Она мне на то сказала: пожалуй по тише говорите, я спросила, какой причине ради, она мне сказала, в другой комнате сестра моя, Анна Михайловна Строгонова, сидит с Иваном Ивановичем Шуваловым (c’est a dire qu’elle leurs avait menage un rendes-vous, tandis qu’elle s’entretenoit avec moi). Я рассмеялась, и она посвободнее стала от слез и начела меня просить, чтоб я пошла бы к императору и просила бы его именем ее, чтобы он бы ее отпустил к отцу жить, что она более не хочет во дворце остатся. Присем она бранила его окружающих всячески и его самаго. Чево она уже и на кануне у Шереметьева делала к удивлению всех слышатели, и за что Император приказывал отца ее арестовать, но однако упросили его. Я сказала ей, чтобы она ково иного выбрала для сей комиссии, которая ему будет можно быть досадительна, но она уверяла мне, что ему то и надобна и ни чрез ково окроме меня ей о том просить, понеже все бездушные безделники, а одна я на ком она полагает свое упование, дабы укратить мне у нее пребывание, я обещала ей пойти к нему и донести ему о ее прозбе, и пришед к себя я послала наведоватся дома ли он и можно ли мне к нему приити. Сказали что опочивает, а как проснулся часу в седьмом, пришли мне сказать и я пошла к императору, Я нашла его в шлафроку, ходил взат и въперед по комнату и был еще весьма сопат. Я начела говорить ому: ежели вы дивитеся моему приходу то еще более удивитеся, когда сведаете с чем я пришла, и разсказала ему все от слово до слово как Елиз: Ром: Воронцова ко мне писала и что говорила со мною и как я отклоняла сию комисию и причины кой она имеет не в верят окроме меня оной. Он услышя сие с удивлением и задумчивостию заставил мне повторить сказанное, в сие времо вошли в комнату Мелгунов и Лев Александрович Наришкин он им разсказывал с чем я пришла с досадою на Елисав: Воронцовою. Сие продолжалось с час, наконец я сказала ‘какой ответ прикажите ей сказать или ково иново пошлите?’ На сие Мелгунов и Наришкин ему советовали сказать, что он к ней пришлет ответ. Я пошла к себя и велела Елисавете Воронцовы сказать, что к ней ответ прислан будет. Погодя она паки прислала ко мне сказать, что она пущена, одевается и ждет карету, даби ехать изо дворца к отцу и просит дозволение приити ко мне прощатся. Я сказала: ‘пусть приидит’. Между тем через моей передни, перед уборной зделалась великое бегание: то Мелгунов, то Нарышкин к ней и от нее взад и вперед ходили, что продолжалась часу до одинацатаго, тогда сам император к ней пошел и побыв у нее, возвратился в свой покой, а она ко мне написала цыдулка, что она ко мне не будет понеже ей приказано остатся во дворце. Я легла спать, а на другой вечеру Петр III, с Мелгуновым и Лвом Наришкиным, пришед ко мне бранили и ругали всячески Елизавету Воронцову, и видно было что им хотелось дабы я пристала к их речам, но я молче слушала, император же тут разсказывал како она нехотела надеть мой портрет когда он ее пожаловал камер-фрейлиною и хотела иметь его портрет. Он думал, что зато осержусь, но когда он увидел что я тому смеюсь и ни мало не сержусь тогда вышел вон из комнате тогда Молгунов и Лев Наришкин мне пеняли что имев такую хорошой оказии выгнать ее из дома не возползовалась тем, я им ответчала а я вам дивлюсь, что вы сами не съумели в своем желании вчерась.
От дня кончины Покойной Государыни было водворце двойной караул, то есть один полной караул у теле, другой таковой же у императора, в сие же время случились великии морозы, караулна же была мала и тесна, так что не помещались люди, и многие из солдат оставались на дворе, сии обстоятельство вних произвело да и в публики или прибавило роптание, всякой день же изо дворца выходили новыя истории, то тово арестуют, то другово, с женщинами, коих ежедневно множество звал ужинать, у себя либо где в гостях поссорится и мужа велит посадить без шпагу, либо к кому по службе за безделицу придерется и велит посадить на гаупвахту. Изо-за стола же почти никогда не вставал не быв без языка почти пиян, и проявилось у него множество новых фаворитов между протчими капитан поручик полку Преображенского князь Иван Федор: Галицын на которого вдруг налепил Орден Святыя Анны, а до того дня мало кто его знал. Всие врямо император взял в кабинет Секретаря бывшого конференц Секретаря Дмитрия Васил: Волкова. Про сего Ник: Ива: Панин думал и мне говорил, что сей Мелгунову и Шуваловым голову сломит, про него тогда думали, что глава имеет необыкновенная, но оказалось после, что хотя был быстр и красноречив, но ветрен до крайность, и понеже писал хорошо, то писовал а мало действовал, а любил пить и веселится. Две недели по кончине покойной государине умре Граф Петр Иван: Шувалов, за несколько дней до кончине его он и брат его большой, Александр Иван: Шувалов были от Императора пожалованы в фельдмаршалы. И проявилось новое оприделение вдруг Император пожаловал в четырех полков гвардии четыре полковника, а имянно в Преображенской, фельдм: князя Никита Юрьевича Трубецкаго, в Семеновской фельдм. графа Александра Ивановича Шувалова, в Измайловской фельдм: графа Кирилла Григорьевича Разумовскаго, в конной гвардии хотел пожаловать графа Алексея Григорьевича Разумовского но сей оттого пошел в отставку и на его место сделан полковником Принц Жорж Голштинской. Сии новыя полковники самы всячески спорили и старались отвратитъ сию пожалование, но не предуспели. Полкам же гвардии сие было громовой несносьной удар.
Хотя огромные похороны и при оных великолепные выносы указом покойной Государыни запрещены были, но однако Господа Шуваловы выпросили у бывшого Императора дабы граф Петр Иван: со великолепной церемонию погребен был, сам Император обещался быть на выносе. В назначенной день ждали очень долго Императора и он не прежде как к полудню в печальной день приехал, народ же ждал для смотрение церемонии с самого утра, день же был весьма холодной. От той нетерпеливости произошли разные в народе разсуждении: иные вспомня табашной того Шувалова откупа, говорили: что долго его не везут по причине той что табаком осыпают другие говорили что солью осыпают приводя на память что по его проекту накладку на соль последовало, иные говорили что его кладут в моржовую салу—понеже моржовую салу на откуп имел и ловлю треску. Тут вспомнили что ту зиму треску ни за какии деньги получить нельза и начали Шувалова бранитъ и ругать всячески. Наконец тело его повезли из его дома на Мойке в Невской монастырь, тогдашной Генерал Полицеймейстер Корф ехал верьхом перед огромной церемонии, и он сам мне расказывал в тот же день что не было ругательства и бранных слов коих бы он сам не слыхал противу покойника, так что он вышед из терпение несколько из ругателей велел захватить и посадить в полиции, но народ вступясь за них отбил было, что видя он оных отпустить велел чем предупредил драку и удержал по его словам тишину. По прошествии трех неделъ по кончине Государиня, я пошла к телу для папахиде, идучи чрез передния, нашла тут Князя Михаила Иван: Дашкова плачущого и вне себя от радости и прибежав ко мне, говорил: государь достоин дабы ему воздвигнуть штатуя золотую он всему дворянству дал вольность и с тем едит в Сенат чтоб там объявить. Я ему сказала разве вы были крепостные и вас продавали до ныне? В чем же это вольность состоять и вышло что в том чтобы служить и не служить по волю всякого сие и прежде было, ибо шли в отставке, но осталось из старо, что дворянство с вочин и поместье служя все окроме одряхлелые и малолетные в службе империя записаны были, вместо людей дворянских Петр I начел рекрут собирать а дворянство осталось в службе. От чево вздумали что в неволе, Роман Воронцов и Генерал-Прокурор думали великое дело делать доложа Государю, дабы дать волю дворянству, а в самом деле выпросили ни что иное акроме тово, чтобы всяк был волен служить и не служить. Пришед с панахиды к себе я увидела у задного крыльца стоит карета парадная с короною, и император вней поехал в Сенат. Но сей кортеж в народе произвел негодование говорили как ему ехать под короною он не коронован и не помазан. Рановряменно вздумал употребить корону. У всех дворян велика была радость о данного дозволении служить и не служить и на тот час совершенно позабыли, что предки их службой приобрели почести и имения, которым пользуются. За десять дней до погребении Государины положили тело ее во гроб и понесли оной в траурной зале посреди всех регалии, и народ двоижде на день допущен был как и прежде от дня кончины ее. В гробу Государина лежала одета в серебреной гласетовый робы, с кружеванными рукавами, имея на голове императорскою золотой большой короне на нижнем обруче с надписью: Благочестивейшая Самодержавнейшая Великая Государина Императрица Елизавета Петровна родилась 18-го декабря 1709, воцарилась 25-е ноября 1741, скончалась 25 декабря 1761 года. Гроб поставить на возвышение под балдахином, гласета золотого с горностаиевым спуском от балдахина до земли позади гроба посреди спуска герб золотой Государственной.
В 25-й день Января 1762 года повезли тело Государиня во гробе лежащей со все возможным великолепием и подобающих почести изо дворца чрез реку в Петропавловской Собор в крепость. Сам Император за ним я, за мной Скавронския, за ними Наришкины, потом все по рангам шли пеши за гробом от самого дворца до церкви. Император в сей день был чрезмерно весел и посреди церемонии сей траурной зделал себе забаву, нарочно отстаит от везущого тело одра, пустя оного вперед сажен трицать, потом изо всей силы добежит, старшие камергеры носящие шлейф епанчи его черной, паче же обер камергер граф Шереметьев, носящии конец епанчи, не могши бежать за ним, принужден был епанчу пустить, и как ветром ее раздувало то сие Петру III пуще забавно стало. Он повторял несколько раз сию штуку, от чево зделалось, что я и все за мною идущия отстали от гроба, и наконец принуждены были послать остановить всю церемонии дондеже отставшие дошли. О непристойном поведении сем произошли многие разговоры не в пользе особе императора, и толки пошли о безразсудных его во многих случаях поступках.
По погребение тело покойной Государины, начели во дворце убрать ее покой для императора.
1) ‘Записки о императрице Екатерине Великой’, А. М. Грибовскаго, изд. 2-е, 25.
2) Бильбасов: ‘История Екатерины Второй’, т. XII, ч. 2, 335—337.
3) ‘Записки Екатерины II, издание Искандера (London, 1859), VI.
4) Там же, VI.
5) ‘Сборник Имп. Р. Ист. Общ.’, XXVI, 49.
6) ‘Сборник’, XXIII, 148.
7) Там же, 216.
8) Одно из мелких сочинений Гримма.
9) ‘Сборник’, XXIII, 233.
10) В записке Безбородко титулуется графом, а графское достоинство он получил 3-го декабря 1784 г.
11) ‘Какая судьба постигла труд этот, был ли окончен он, напечатан, и где хранится рукопись реестра,— я не доискался’, говорит биограф Безбородко, г. Григорович (‘Сборник’, XXVI, 51). Из указаний Екатерины (письмо к Гримму 5-го июля 1779 г.) видно, что первоначальный текст ‘Начертания’ можно отыскать в архивах Екатерининских коллегий, а законченный и исправленный императрицей экземпляр его, вероятно, погиб при пожаре Зимнего дворца в 1837 году, если не был уничтожен самим Безбородко в царствование Павла.
12) Грибовский, 25-26.
13) Там же, 10.