Император Николай и иностранные дворы, Татищев Сергей Спиридонович, Год: 1889

История
Время на прочтение: 448 минут(ы)
Скачать в PDF

ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАЙ
и
ИНОСТРАННЫЕ ДВОРЫ.

ИСТОРИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ

С. С. ТАТИЩЕВА.

Предисловіе.— Поздка Императора Николая въ Англію.— Императоръ Николай и Австрійскій дворъ.— Императоръ Николай и Іюльская монархія во Франціи.— Императоръ Николай и Прусскій дворъ.— Императоръ Николай и Прусская армія.

ПРИЛОЖЕНІЕ:

Императоръ Вильгельмъ I о Россіи.

C.-Петербургъ.
Типографія И. И. Скороходова. (Надеждинская, д. 39).
1889.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Предисловіе

Поздка императора Николая въ Англію.

I. ПРИГОТОВЛЕНІЯ КЪ ПУТЕШЕСТВІЮ: Посщеніе Англіи великимъ княземъ Николаемъ Павловичемъ въ 1816 г.— Отзывы о немъ Стокмара и леди Кемпбелъ.— Спартанскія привычки.— Императоръ Николай заявляетъ о желаніи своемъ предпринять поздку въ Англію.— Ту же надежду выражаетъ Пиль Бруннову.— Годовой обдъ русской торговой компаніи въ Лондон.— Тостъ Пиля за русскаго императора.— Переговоры Абердина съ королевой и съ Брунновымъ.— Устраненіе встрчи съ королемъ Лудовикомъ-Филиппомъ.— Радость Бруннова.— Высочайшая благодарность Пилю.— Депеша Нессельроде къ Бруннову о предположенномъ путешествіи государя въ Англію,— Отзывы аккредитованныхъ въ Лондон иностранныхъ дипломатовъ.— Неудовольствіе тюильрійскаго двора.— Инструкція Гизо графу Сентъ-Олеру.— Мры предосторожности, предположенныя англійскимъ правительствомъ.— Мнніе государя о нихъ
II. ПРЕБЫВАНІЕ ВЪ АНГЛІИ: Отъздъ императора Николая изъ Петербурга.— Прибытіе въ Берлинъ.— Размышленія Бунзена.— Обдъ у прусскаго короля.— Пріздъ въ Лондонъ. Первое свиданіе съ королевой.— Переселеніе въ Виндзоръ.— Парадъ.— Скачки въ Аскот.— Возвращеніе въ Лондонъ.— Представленіе дипломатическаго корпуса.— Праздникъ въ Чисвик.— Вечеръ въ опер.— Прощаніе съ королевой.— Подарки и пожертвованія.— Сужденія королевы объ император Никола.— Отзывъ Стокмара.— Донесеніе Бруннова.— Свидтельство австрійскаго посланника Неймана, княгини Меттернихъ и Гизо
III. ПОЛИТИЧЕСКІЕ ПЕРЕГОВОРЫ: Догадки Бунзена.— Цль императорской поздки.— Бесды съ королевой.— Разговоръ съ Абердиномъ о Бельгіи, о Франціи и о соглашеніи Россіи съ Англіею.— Объясненія съ Пилемъ я Абердиномъ по дламъ Востока.— Предложенный уговоръ на случай распаденія Турціи.— Мюнхенгрецская конвенція,— Доврительный меморандумъ графа Нессельроде.— Разнорчіе между государемъ и вице-канцлеромъ.— Частное соглашеніе по среднеазіятскому вопросу.— Главная цль поздки остается недостигнутою

Императоръ Николай и Австрійскій дворъ

I. РАЗЛАДЪ (1825—1830). Кончина Александра I.— Мнніе Меттерниха о цесаревич Константин Павлович и о великомъ княз Никола Павлович.— Воцареніе Императора Николая.— Заискиванія Меттерниха.— Отправленіе эрцгерцога Фердинанда Эсте въ Петербургъ.— Оправданіе австрійскаго канцлера.— Гнвъ его на Нессельроде.— Интриги Меттерниха противъ Россіи.— Охлажденіе отношеній между Петербургомъ и Вною.— Послдствія Адріанопольскаго мира
II. ПРИМИРЕНІЕ (1830—1833). Свиданіе Нессельроде съ Меттернихомъ въ Карлсбад.— Упреки австрійскаго канцлера.— Іюльская революція во Франціи.— ‘Карлсбадскій лоскутъ’.— Признаніе Лудовика-Филиппа Австріей).— Порученіе, возложенное на Орлова.— Возобновленіе союза Россіи съ Австріею и Пруесіею.— Политическая программа Меттерниха.— Русскія предложенія.— Польскій мятежъ.— Замыслы Меттерниха противъ Франціи.— Неудовольствіе императора Николая на австрійскаго канцлера.— Меттернихъ старается задобрить государя.— Скрпленіе дружественной связи петербургскаго двора съ внскимъ 57
III. МЮНХЕНГРЕЦЪ (1833). Подозрнія Пальмерстона.— Депеша Меттерниха о свиданіи императоровъ русскаго и австрійскаго.— Прибытіе въ мюнхенгрецъ августйшихъ гостей.— Празднованіе именинъ наслдника цесаревича.— Бесда императора Николая съ Меттернихомъ.— Празднества въ Мюнхенгрец.— Расположеніе русскаго императора къ Францу I и его канцлеру.— Отзывы о государ Прокеша и княгини Меттернихъ.— Замтка княгини о русскихъ дипломатахъ.— Дипломатическіе переговоры,— Конвенція по дламъ Востока и Польши.— Переговоры въ Берлин.— Конвенція о прав вмшательства.— Сообщеніе ея французскому правительству.— Торжество австрійской политики
IV. ТЕПЛИЦЪ.— ПРАГА.— ВНА (1834—1836). Надежды Меттерниха на сближеніе съ Англіей.— Пальмерстонъ объ Австріи.— Смерть Франца I и воцареніе императора Фердинанда.— Переписка его и Меттерниха съ императоромъ Николаемъ.— Отзывы княгини Меттернихъ о русскомъ император.— Калишскій създъ.— Свиданіе въ Теплиц императоровъ русскаго и австрійскаго и короля прусскаго.— Письма Меттерниха къ жен.— Отзывы о русской императорской чет.— Закладка памятника на пол Кульмекаго ея.— Празднества въ Праг.— Поздка императора Николая въ Вну,— Государь у княгини Меттернихъ.— Депеша австрійскаго канцлера о теплицскомъ свиданіи.— Ршенія по пяти политическимъ вопросамъ.— Результаты совщаній
V. ВТОРИЧНАЯ РАЗМОЛВКА (1836-1846). Разоблаченія Portfolio.—Смущеніе Меттерниха и попытка его оправдаться.— Императоръ Николай продолжаетъ благоволить Австріи.— Предостереженія князя А. М. Горчакова.— Меттернихъ встрчаетъ въ Теплиц русскаго императора.— Миланскій протоколъ.— Посщеніе Вны наслдникомъ цесаревичемъ Александромъ Николаевичемъ.— Турецко-египетская распря.— Различіе во взглядахъ петербургскаго и внскаго дворовъ на взаимныя отношенія.— Неудовольствіе Меттерниха на Россію.— Несогласія по восточнымъ дламъ.— Императоръ Николай проздомъ въ Италію минуетъ Вну.— Посщеніе имъ Вны на возвратномъ пути.— Суровое и мрачное настроеніе государя.— Попытка Меттерниха вмшаться въ дло о положеніи русскихъ иноврцевъ.— Нессельроде въ Вн
VI. ТСНЙШІЙ СОЮЗЪ (1846—1854). Вншнее и внутреннее положеніе Австріи въ половин сороковыхъ годовъ.— Новое сближеніе ея съ Россіей.— Волненія въ Краков.— Присоединеніе Кракова къ австрійскимъ владніямъ.— Разгромъ 1848 года.— Враждебность въ Россіи либеральнаго австрійскаго министерства.— Воцареніе императора Франца-Іосифа.— Возстановленіе дружественной связи съ Россіей.— У смиреніе Венгріи русскими войсками.— Дипломатическая поддержка Австріи Россіею.— Совщанія въ Варшав.— Ольмюцское соглашеніе.— Пріздъ въ Вну членовъ русскаго императорскаго дома.— Императоръ Николай въ Ольмюц и въ Вн.— Начало Восточнаго кризиса.— Надежда императорскаго кабинета на содйствіе Австріи.— Измна внскаго двора.— Послднія свиданія императора Николая съ императоромъ Францомъ-Іосифомъ въ Ольмюц и въ Варшав
VII. ЭПИЛОГЪ (1854—1855). Политика Австріи во время Восточной войны 1853 -56 годовъ.— Разочарованіе императора Николая.— Строгое осужденіе имъ дйствій внскаго двора въ письмахъ въ князьямъ Н. . Паскевичу и М. Д. Горчакову.— Кончина императора Николая

Императоръ Николай и Іюльская монархія во Франціи

I. РОССІЯ И ВОЗСТАНОВЛЕНІЕ БУРБОНОВЪ: Александръ I и реставрація.— Враждебное расположеніе въ Россіи Лудовика XVIII.— Императоръ Александръ умряетъ притязанія союзниковъ.— Переписка съ ними герцога Ришелье.— Дружественный образъ дйствій Франціи въ турецкую войну 1828—29 годовъ.— Планъ земельнаго передла Европы.— Мнніе графа Матушевича о вншнемъ и внутреннемъ положеніи Франціи
II. ІЮЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦІЯ: Парижское возстаніе 1830 года и воцареніе Лудовика-Филиппа.— Признаніе его Англіею.— Письмо его къ императору Николаю.— Меттернихъ старается разстроить доброе согласіе между Россіею и Франціею.— Переговоры его съ графомъ Нессельроде.— Полученіе въ Петербург первыхъ извстій о парижскомъ переворот.— Разговоръ императора Николая въ Аничковомъ дворц съ французскимъ повреннымъ въ длахъ.— Намреніе русскаго двора выслать изъ С.-Петербурга французское посольство.— Второй разговоръ императора Николая съ барономъ Бурговномъ въ Елагинскомъ дворц.— Французскій дипломатъ сопровождаетъ государя въ поздк по военнымъ поселеніямъ
III. НАЧАЛО НЕДОРАЗУМНІЙ: Бельгійское возстаніе.— Отправленіе Орлова въ Вну и Дибича въ Берлинъ.— Признаніе Лудовика-Филиппа Австріею и Пруссіею.— Интриги Меттерниха.— Лондонская конференція по бельгійскимъ дламъ.— Признаніе короля французовъ императоромъ Николаемъ.— Отвтное письмо его къ нему.— Возобновленіе дипломатическихъ сношеній между Россіею и Франціею.— Заступничество Франціи за мятежныхъ поляковъ — Несогласія Австріи съ Франціей.— Переговоры петербургскаго двора съ внскимъ по французскимъ дламъ.— Англо-французское соглашеніе.— Противодйствіе Пальмерстона видамъ тюильрійскаго двора.— Тройственный союзъ на Восток Европы и четверной союзъ на Запад
IV. ВОПРОСЫ ПОЛЬСКІЙ И ВОСТОЧНЫЙ: жалобы русской дипломатіи на Францію.— Отношенія французскаго правительства къ Польскому вопросу.— Попытка вмшательства въ польскія дла въ сообществ съ Англіею.— Конецъ мятежа.— Рчь Тьера о Польш во французской палат депутатовъ.— Франція отрекается отъ Польши.— Взглядъ французскаго правительства на Восточный вопросъ.— Пререкательство изъ-за Ункіяръ-Искелесскаго договора.— Инструкція герцога Брольи маршалу Мезону при назначеніи его посломъ въ С.-Петербургъ.— Улучшеніе отношеній обоихъ дворовъ.— Турецко-египетская распря.— Россія исключаетъ Францію изъ европейскаго ‘концерта’ по восточнымъ дламъ.— Гибельныя послдствія лондонскихъ конвенцій 1840—1841 годовъ для русской политики на Восток
V. ССОРА: Охлажденіе отношеній между Россіею и Франціей).— Министерство Гизо.— Замна Поццо-ди-Ворго графомъ Паленомъ.— Отъздъ Палена въ отпускъ.— Запрещеніе чинамъ французскаго посольства въ Петербург присутствовать на пріем въ Зимнемъ дворц въ день тезоименитства русскаго императора.— Послдствія этой мры.— Исключеніе французскихъ дипломатовъ изъ петербургскихъ гостиныхъ.— Толкованія Гизо.— Смерть герцога Орлеанскаго.— Депеша графа Нессельроде,— Отвтъ Гизо 184
VI. ПРИМИРИТЕЛЬНЫЯ ПОПЫТКИ ФРАНЦІИ: Нессельроде поздравляетъ Гизо.— Разговоръ Гизо съ Н. Д. Киселевымъ.— Объясненіе д’Андре съ Нессельроде.— Вторичный разговоръ Гизо съ Киселевымъ.— Объяснительная депеша его къ д’Андре
VII. ПОСЛДНІЕ ГОДЫ ІЮЛЬСКОЙ МОНАРХІИ: Неуспхъ французскихъ попытокъ къ примиренію.— Предубжденіе противъ Франціи императора Николая и русскихъ дипломатовъ.— Укрпленіе англо-французскаго союза.— Испанскіе браки и разрывъ Англіи съ Франціей.— Присоединеніе Кракова къ Австріи.— Гизо ищетъ сближенія съ Меттернихомъ.— Соглашеніе Франціи съ Австріей), Пруссіею и Россіею по дламъ Швейцаріи.— Паденіе іюльской монархіи.— Послдствія разлада Россіи съ Франціей

Императоръ Николай и Прусскій дворъ

I. ПОМОЛВКА (1813—1817). Русско-прусскія отношенія въ начал XIX вка.— Союзъ 1813 года.— Предположеніе о скрпленіи его союзомъ родственнымъ между императорскимъ и королевскимъ домами.— Неудачныя попытки такого союза въ ХVIII столтіи.— Нерасположеніе къ нему Фридриха II.— Первое посщеніе Берлина великими князьями Николаемъ и Михаиломъ Павловичами.— Празднества въ Берлин при возвращеніи русскихъ войскъ изъ Франціи въ 1814 году.— Личная дружба короля Фридриха-Вильгельма III къ императору Александру I.— Помолвка великаго князя Николая съ принцессою Шарлоттою.— Путешествіе его по чужимъ краямъ.— Наставленіе принцессы въ правилахъ православной вры
II. БРАКЪ (1817—1825). Путешествіе принцессы Шарлотты изъ Берлина въ Петербургъ.— Принцъ Вильгельмъ.— Торжественный въздъ въ столицу.— Совершеннолтіе великаго князя Николая Павловича и обрученіе его.— Внчаніе.— Перездъ двора въ Москву.— Переписка императора Александра 1 съ принцемъ Вильгельмомъ.— Рожденіе великаго князя Александра Николаевича.— Прусскій король въ Москв и въ Петербург.— Болзнь великаго князя и великой княгини.— Поздка ихъ въ Берлинъ.— Представленіе ‘Ладда Рукъ’.— Жизнь въ Потсдам и его окрестностяхъ.— Пребываніе въ Эмс.— Отношенія великаго князя къ членамъ королевской семьи.— Дружба съ принцемъ Вильгельмомъ.— Греческое возстаніе
III. ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАЙ И ФРИДРИХЪ ВИЛЬГЕЛЬМЪ III (1825—1840). Воцареніе Императора Николая.— Принцъ Вильгельмъ представляетъ Пруссію на похоронахъ императора Александра I, а принцъ Карлъ при коронованіи новаго государя.— Политика Пруссіи въ Восточномъ вопрос.— Принцъ Вильгельмъ и Меттернихъ.— Бракъ принца Вильгельма.— Пребываніе русской императорской четы въ Берлин въ 1829 году.— Праздникъ блой розы.— Свиданіе въ Шведт,— Переговоры въ Берлин по вопросу о прав ‘вмшательства’.Императоръ Николай въ Пруссіи въ 1834 и 1835 годахъ.— Лагерный сборъ въ Калиш.— Путешествіе императора и императрицы по Германіи въ 1837 году.— Неудовлетворительность пограничныхъ отношеній.— Кончина Фридриха-Вильгельма III
IV. ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАЙ И ФРИДРИХЪ ВИЛЬГЕЛЬМЪ IV (1840—1848). Обмнъ вжливостей.— Начало разногласій.— Вншняя политика Фридриха-Вильгельма IV.— Поздка его въ Англію и Россію.— Императоръ Николай въ Берлин въ 1843 году.— Покушеніе на жизнь его въ Познани.— Созваніе Соединеннаго Ландтага.— Революція 1848 года въ Пруссіи.— Императоръ Николай порицаетъ образъ дйствій короля.— Единомысліе его съ принцемъ прусскимъ.— Возстановленіе порядка въ Берлин
V. ПОСЛ РЕВОЛЮЦІИ (1848—1853). Прусская Унія.— Неудовольствіе императора Николая.— Совщанія въ Варшав.— Ольмюцское соглашеніе.— Примиреніе короля съ императоромъ.— Прусскій король въ Варшав и императоръ Николай въ Берлин въ 1851 году.— Вторичное посщеніе короля государемъ и государынею въ 1852 году,— Празднованіе въ Потсдам дня рожденія императрицы Александры еодоровны.— Рашель на Павяинномъ остров
VI. ВЪ КРЫМСКУЮ ВОЙНУ (1853—1855). Роль Пруссіи въ Крымской войн.— Мнніе короля объ улучшеніи участи турецкихъ христіанъ.— Колебанія Фридриха-Вильгельма IV.— Поздки его въ Варшаву и императора Николая въ Берлинъ.— Переписка короля съ Бутеномъ.— Отправленіе въ Лондонъ графа Пурталеса.— Отказъ Пруссіи подписать договоръ съ Россіею о нейтралитет.— Письмо короля къ императору.— Интриги Бутена.— Проектъ трактата между четырьмя западными державами противъ Россіи.— Король отвергаетъ его.— Мирное посредничество короля.— Проектъ аналогическаго договора.— Кончина императора Николая.— Отзывъ о немъ Фридриха-Вильгельма IV въ письм къ Бунзену

Императоръ Николай и Прусская армія

I. ДРУГЪ СОЛДАТА: Луи Шнейдеръ,— Его дтскія воспоминанія.— Поступленіе на сцену.— Литературная дятельность.— ‘Другъ солдата’.— Расположеніе къ нему короля и принцевъ.— Императоръ Николай въ Шведт.— Калишъ.— Смерть Фридриха-Вильгельма III.— Приглашеніе въ Петербургъ.— Представленіе государю и императриц.— Спектакль въ Петергоф.— Событія 1848 года.— Обращеніе къ русскому императору.— Назначеніе королевскимъ чтецомъ.— Шнейдеръ — корреспондентъ русскаго двора.— Поздка въ Варшаву.— Разговоръ съ императоромъ Николаемъ.— Государь въ Потсдам.— Послдняя встрча съ нимъ въ Ольмюц.— ‘Европейскій Реннебоомъ.’ — Награжденіе русскимъ орденомъ.— Кончина императора Николая I.— Воцареніе Вильгельма I.— Шнейдеръ продолжаетъ состоять при особ короля.— Несочувствіе къ единству Германіи:— Столкновеніе съ Бисмаркомъ.— Смерть Шнейдера.— Его завщаніе
II. ДО КАЛИША. Значеніе войнъ 1818—1815 годовъ.— Сближеніе союзныхъ армій — Тсная связь нашихъ войскъ съ прусскими.— Вліяніе ея на великаго князя Николая Павловича.— Помолвка его.— Милостивое расположеніе его къ прусской арміи.— Назначеніе шефомъ 3-го (впослдствіи 6-го) кирасирскаго полка.— Манвры и смотръ.— Посщеніе великимъ княземъ и великою княгинею берлинскаго двора въ 1820—21 годахъ.— Знакомство съ организаціею и служебными порядками прусской арміи.— Офицерскіе манвры,— Подарокъ и рескриптъ великой княгини 6-му кирасирскому полку.— Кончина императора Александра I.— Прибытіе въ Берлинъ русской императорской четы лтомъ 1829 года.— Посщеніе 6-го кирасирскаго полка императрицею Александрою еодоровною въ Сибилленорт въ Силезіи.— Пріздъ туда же императора Николая.— 1830-й годъ.— Миссіи фельдмаршала графа Дибича и генерала Нейд, гардта.— Прусская военная депутація при открытіи Александровской колонны въ Петербург.— Рчь государя.— Торжество освященія.— Императоръ Николай въ Берлин осенью 1834 года.— Вызовъ туда 6-го кирасирскаго полка
III. КАЛИШЪ: Сборъ войскъ подъ Калишемъ.— Приказъ прусскаго короля.— Составъ калишскаго лагеря.— Сводный гвардейско-гренадерскій отрядъ.— Перездъ его моремъ изъ Кронштадта въ Данцигъ.— Отплытіе императора и императрицы изъ Кронштадта и пребываніе ихъ въ Силезіи.— Историческое прошлое Калиша.— Устройство лагерей.— Дарственные гости: прусскіе, австрійскіе, прочихъ германскихъ государствъ, англійскіе, нидерландскіе и датскіе.— Пріздъ государя.— Раздленіе всхъ войскъ на корпуса.— Государь принимаетъ надъ ними главное начальство.— Штабъ его и фельдмаршала Паскевича.— Манвры и празднества.— Отъздъ прусскаго короля.— Выступленіе изъ лагеря сводныхъ отрядовъ прусскаго и русскаго.— Назначеніе фельдмаршала Паскевича шефомъ егерскаго Орловскаго полка.— Рескриптъ ему короля прусскаго.— Отъздъ императора и императрицы.— Возвращеніе гвардіи въ Петербургъ
IV. ПОСЛ КАЛИША: Враждебное Россіи настроеніе прусскихъ офицеровъ.— Стремленіе ихъ проникнуть наши военныя тайны.— Списокъ судовъ русскаго флота.— Дислокація дйствующей арміи.— Новыя щедроты императора Николая.— Кавалерійскіе манвры въ Вознесенск.— Поздка заграницу государя и государыни лтомъ 1838 г.— Манвры въ окрестностяхъ Берлина.— Разговоръ государя съ Шнейдеромъ.— Свиданіе осенью со своимъ полкомъ.— Присылка русской гвардейской батареи въ подарокъ королю.— Сцена въ театр.— Импровизація Шнейдера.— Кончина короля Фридриха-Вильгельма III.— Рескриптъ государя съ выраженіемъ благодарности за поднесенную ему полкомъ его картину.— Столтній юбилей прусскихъ тлохранителей (gardes du corps).— Празднованіе 25-ти-лтняго юбилея императора Николая, какъ шефа прусскаго (5-го кирасирскаго полка.— Фридрихъ-Вильгельмъ IV въ Россіи.— Посщеніе императоромъ Берлина въ 1843 г. и двойной проздъ его чрезъ этотъ городъ въ 1844 г.— Охлажденіе отношеній между русскимъ и прусскимъ дворами.— Датская война.— Ольмюцъ.— Примиреніе.— Государь въ Берлин въ 1852 г.— Послднее посщеніе прусскаго двора въ сентябр 1853 г.— Гнвъ государя.— Кончина императора Николая

ПРИЛОЖЕНІЕ.

Императоръ Вильгельмъ I о Россіи.

I. ДОСТОПАМЯТНОСТИ ВИЛЬГЕЛЬМА I: Луи Шнейдеръ.— Приндъпрусскій приближаетъ его къ себ,— Военная біографія принца.— Обязанности Шнейдера по вступленіи Вильгельма I на престолъ.— Лтопись Достопамятностей.— Отзывъ о ней короля.— Отношенія Шнейдера къ Бисмарку.— Смерть Шнейдера
II. ВОСПОМИНАНІЯ ОБЪ ИМПЕРАТОРЪ АЛЕКСАНДРЪ I: Война за освобожденіе.— Походъ 1814 года.— Посщеніе Парижа королемъ Вильгельмомъ въ 1867 году.— Назначеніе великаго князя Николая Павловича наслдникомъ русскаго престола
III. ВОСПОМИНАНІЯ ОБЪ ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛА І. Кончина короля Фридриха Вильгельма III.— Принцъ Вильгельмъ въ Ольмюц въ 1853 году,— Гравюры сраженія при Одьтеняц.— Гипсовые снимки съ лица и руки императора Николая.— Письмо принца Вильгельма къ герцогу Эрнсту Саксенъ-Кобургскому
IV. ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЦАРСТВОВАНІЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА II: Поздка государя въ Германію въ 1857 году,— Принцъ Прусскій въ Варшав.— Знаменитое изреченіе князя Горчакова — Варшавскій създъ 1860 года.— Австро-прусская война 1866 года.— Отзывъ князя Горчакова о Вильгельм I.— Соглашеніе Россіи съ Прусеіею
V. СТОЛЪТНІЙ ЮБИЛЕЙ ВОЕННАГО ОРДЕНА: Шнейдеръ сопровождаетъ въ С.-Петербургъ принца Альбрехта Прусскаго.— Пріемъ его государемъ.— Описаніе парада.— Рчь государя къ георгіевскимъ кавалерамъ.— Телеграммы короля Вильгельма I и императора Александра II.— Обмнъ телеграммами съ австрійскимъ императоромъ.— Письмо короля къ принцу Альбрехту о пожалованіи его величеству ордена Св. Георгія 1-й степени.— Впечатлнія въ русскихъ придворныхъ и военныхъ кругахъ.— Императоръ Александръ II объ отношеніяхъ Госсіи къ Пруссіи
VI. КНЯЗЬ А. М. ГОРНАКОВЪ: Біографія князя Горчакова, написанная Шнейдеромъ.— Шнейдеръ посщаетъ вице-канцлера.— Статья Neue Freie Presse.— Сужденіе князя о прусской политик.— Вторичное посщеніе Шнейдера.— Споръ Шнейдера съ вице-канцлеромь о русско-прусскихъ отношеніяхъ
VII. ФРАНКО-ПРУССКАЯ ВОЙНА: Рчь короля Вильгельма на новый 1870-й родъ.— Начало войны.— Шнейдеръ сопровождаетъ короля во французскій походъ.— Вопросъ о возвращеніи Россіи ея державныхъ правъ на Черномъ мор.— Посредничество Бисмарка между Россіею и Англіею.— Лондонская конференція.— Версальскій миръ
VIII. СОЮЗЪ ТРЕХЪ ИМПЕРАТОРОВЪ: Императоръ Вильгельмъ о введеніи въ Россіи всеобщей воинской повинности.— Примиреніе Австріи съ Германіей.— Письмо Шнейдера къ императору Александру II.— Берлинскій създъ трехъ императоровъ.— Разговоръ государя со Шнейдеромъ.— Пожалованіе Шнейдеру ордена св. Владиміра 3-й степени
IX. ГЕОРГІЕВСКІЙ ПРАЗДНИКЪ ВЪ 1872 ГОДУ: Поздка въ Петербургъ принца Карла.— Шнейдеръ сопровождаетъ его.— Представленіе его государю.— Описаніе кабинета императора.— Телеграммы Александра II и Вильгельма 1.— Шнейдеръ читаетъ государю Достопамятности Императора Вильгельма.— Разсказъ государя о переговорахъ съ Флри въ 1870 году
X. АЛЬБОМЪ ДОСТОПАМЯТНОСТЕЙ: Присылка въ Петербургъ альбома Достомамятностей.— Осмотръ его въ русской императорской семь.— Замчанія императора и императрицы
XI. ВИЛЬГЕЛЬМЪ I ВЪ ПЕТЕРБУРГЪ: Посщеніе императоромъ Вильгельмомъ государя Александра Николаевича въ 1873 году.— Встрча на границ, въ Гатчин и въ Петербург.— Двнадцатидневное пребываніе въ русской столиц.— Отъздъ.— Князь Бисмаркъ въ Петербург.— Политическое значеніе свиданія
XII. АВСТРО-НМЕЦКІЙ СОЮЗЪ: Посредничество Россіи между Германіей) и Франціей’ въ 1875 году.— Политика Германіи въ восточномъ кризис 1876—78 годовъ.— Свиданіе въ Александров.— Внскій союзный договоръ

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Выпуская въ свтъ вторую книгу свою объ император Никола, я умстнымъ считаю возразить на главное изъ замчаній сдланныхъ мн критикою по поводу перваго моего изслдованія, посвященнаго вншней политик этого государя {Вншняя политика императора Николая I. Введеніе въ исторію вншнихъ сношеній Россіи въ эпоху Севастопольской войны. Спб. 1887.}.
Меня обвиняютъ въ томъ, что, подводя итоги ошибкамъ, совершеннымъ нашею дипломатіею въ тридцати лтнее николаевское царствованіе, я вину за нихъ возлагаю на одно дипломатическое вдомство, выгораживая самого монарха отъ всякой отвтственности. Упрекъ этотъ донесся до меня даже изъ охранительнаго лагеря, не говоря уже о либеральномъ, публицисты котораго заподозрили самую искренность моего труда, а По изложенію г. Татищева,’ — увряетъ г. Слонимскій въ ‘Встник Европы’,— ‘выходитъ, что наши дипломаты при император Никола I не только не выражали истинныхъ намреній и цлей русскаго правительства, но даже противодйствовали имъ въ угоду Австріи или Англіи, какъ будто графъ Нессельроде самъ назначилъ себя министромъ иностранныхъ длъ и не имлъ надъ собою никакой власти, а баронъ Брунновъ насильно присвоилъ себ званіе русскаго представителя въ Лондон’. Тоже въ сущности говоритъ и г. Мартенсъ въ предисловіи своемъ къ VIII тому издаваемаго имъ ‘Собранія трактатовъ и конвенцій’ (почему не просто ‘договоровъ’?), утверждая, ‘что императоръ Николай I былъ единственнымъ руководителемъ русской политики, неподдававшимся никакимъ постороннимъ вліяніямъ’.
Выводить изъ моей книги заключеніе, будто я изобразилъ въ ней Незабвеннаго чмъ-то въ род Лудовика XIII, безпрекословно подчиняющагося внушеніямъ кардинала Ришелье, въ образ графа Нессельроде, — явная натяжка, на которой не стоитъ и останавливаться. Всякій, знакомый съ моимъ первымъ изслдованіемъ, признаетъ, что въ немъ нтъ и тни чего-либо подобнаго, ничего, что намекало бы на насилованіе желзной воли государя робкими и тщедушными дипломатами, трепетавшими при одной мысли навлечь на себя его гнвъ или неудовольствіе. Самъ императоръ Николай былъ, конечно, также убжденъ, что иметъ въ нихъ, какъ и во всхъ прочихъ своихъ слугахъ, лишь покорныхъ и преданныхъ исполнителей высочайшихъ предначертаній, что ясно выражено имъ самимъ въ слдующей резолюціи, начертанной на одномъ доклад, съ небольшимъ черезъ мсяцъ но восшествіи на престолъ: ‘Не наводите на мысль, что н&#1123,тъ у меня строго опредленной воли относительно всего, что касается до длъ имперіи, Провидніемъ мн ввренной, ибо я сомнваюсь, чтобы кто-либо изъ моихъ подданныхъ осмлился не дйствовать въ моемъ смысл тотчасъ по объявленіи ему моей точной воли’ {Приводимъ во французскомъ подлинник эту характерную революцію императора Николая на записк отъ 28 января (7 февраля) 1826 года генералъ-адъютанта князя Меншикова о возложенномъ на него порученіи отправиться въ Тифлисъ для объясненія съ Ермоловымъ: ‘Sans donner croire ce gnral que je n‘ai pas ma volont tr&egrave,s prcise sur tout ce qui regarde les affaires de l’Empire que la Providence m’а confi, vu que je doute que qui que ce ft de mes sujets ose ne pas marcher dans mon sens sitt que ma volont prcise lui est intime’.}.
Но вдь это только одна сторона вопроса, а для правильнаго его разршенія необходимо разсмотрть его и анализировать и съ прочихъ сторонъ. При ближайшемъ, основанномъ на изученіи подлинныхъ документовъ, ознакомленіи не съ одними политическими воззрніями, но и со всмъ умственнымъ складомъ и нравами дипломатовъ Нессельродовской школы, нельзя не прійти къ сознанію, что они не только не придерживались одинаковаго съ государемъ образа мыслей и чувствъ, но исповдовали взгляды прямо ему противоположные.
Такъ, ни для кого теперь не тайна, что императоръ Николай былъ русскимъ человкомъ въ полномъ и лучшемъ смысл этого слова, самымъ ‘національнымъ’ изъ всхъ монарховъ, занимавшихъ до него престолъ Петра Великаго. Онъ любилъ Россію горячо и страстно, ‘служилъ’ ей съ беззавтными ревностью и самоотверженіемъ. Все русское, во всхъ проявленіяхъ государственной и общественной жизни было мило и дорого его отеческому сердцу, вызывало его заботливость и попеченіе. Онъ врно постигъ и точно опредлилъ тріединое начало нашего историческаго бытія: православіе, самодержавіе, народность — строго и послдовательно проводилъ его въ личной своей политик, не только внутренней, но и вншней. Онъ врилъ въ Святую Русь, въ ея міровое призваніе, трудился ей на пользу и неустанно стоялъ на страж ея чести и достоинства.
Не таковы были его дипломатическіе совтники и представители. Вс они, почта безъ исключенія, были инородцы по происхожденію, иноврцы по религіи, чуждые Россіи но воспитанію своему, но родственнымъ связямъ, но образу жизни, но усвоеннымъ привычкамъ и пріемамъ. Незнакомые ни съ языкомъ, ни съ исторіею русскаго народа, они являлись убжденными сторонниками того довольно распространеннаго въ Западной Европ ученія, которое на Россію взирало какъ на грубую матеріальную силу, на безсознательное орудіе въ рукахъ просвщенныхъ дипломатовъ, направляемое ими въ смысл огражденія и отстаиванія такъ называемыхъ началъ ‘высшаго порядка’, служенія интересамъ совокупной Еврошл и ея цивилизаціи. Въ этомъ отношеніи вс отличительныя и характерныя особенности русскаго народнаго духа служили лишь помхою нашей ‘внземельной’ дипломатіи. Окружая господствующую православную церковь наружнымъ почтеніемъ, она втихомолку мняла на нее и даже глумилась надъ нею. Русское самодержавіе прировняла къ идеалу полицейскаго государства, выработанному на Запад Меттернихомъ и его послдователями. О русской же народности вовсе не было помина, тяготніе къ ней единокровныхъ и единоврныхъ племенъ выдавалось за тяжкое преступленіе, за посягательство на. державныя права иностранныхъ государей. Словомъ, на Россію съ одной стороны, на Европу съ другой, русскіе дипломаты того времени смотрли лишь чрезъ европейскіе очки, жили умомъ Запада, руководились его волею.
Трудно себ представить боле разительный контрастъ между царемъ и его слугами, и мыслимо ли, чтобы подобное противорчіе не отразилось на ход и исход политики русскаго двора? Такъ и было въ дйствительности, и катастрофою, завершившею царствованіе императора Николая, Россія главнымъ образомъ обязана коренному недоразумнію между волею ршающею и тми руками, коимъ вврялось приведеніе въ исполненіе ея ршеній.
Попытаемся выяснить это столь роковое для Россіи недоразумніе.
Досел, по нашему мннію, мало обращено было вниманія на тотъ несомннный историческій фактъ, что при воцареніи своемъ императоръ Николай нашелъ между занимающими важныя государственныя должности немалое число лицъ, непринадлежа.щихъ ни къ господствующей церкви, ни къ русской народности, и хотя удержалъ большую ихъ часть, но естественную ихъ убыль пополнялъ впослдствіи лицами православными по вр и русскими по имени. Такими были вс назначенные имъ министры, генералъ-губернаторы, высшіе придворные чины. Инородцамъ, большинство которыхъ въ нашей служб составляли нмцы, пришлось довольствоваться при немъ второстепенными должностями, какъ въ войск, такъ и въ гражданскомъ управленіи. Въ доказательство этого положенія приведемъ нсколько именъ. Предсдатели государственнаго совта — князь Лопухинъ, князь Кочубей, графъ Новосильцовъ, князь Чернышевъ, министры: военные — Татищевъ, графъ Чернышевъ, князь Долгоруковъ, морской — князь Меншиковъ, внутреннихъ длъ — графъ Кочубей, Закревскій, Блудовъ, графъ Перовскій, графъ Строгоновъ. Бибиковъ, финансовъ — Вронченко, Брокъ, юстиціи — Дашковъ, графъ Панинъ, народнаго просвщенія — графъ Уваровъ, князь Ширинскій-Шихматовъ, Норовъ, государственныхъ имуществъ — графъ Киселевъ. Намстниками императора были: въ Царств Польскомъ — князь Паскевичъ, на Кавказ — графъ Воронцовъ, первымъ министромъ двора — князь Волконскій, оберъ-гофмаршаломъ — графъ Шуваловъ. Генералъ-губернаторскія должности занимали — Голенищевъ-Кутузовъ, Шз’льгинъ, Закревскій, Бибиковъ, князь Долгоруковъ, графъ Воронцовжнязь Суворовъ и многіе другіе родовитые представители русскихъ дворянскихъ домовъ. Last not least упомянемъ о личномъ друг и довреннйшемъ совтник государя граф Орлов.
Такого рода подборъ не можетъ быть объясненъ простою случайностью. Онъ былъ несомннно результатомъ опредленной системы, которая хотя и не исключала инородцевъ и иноврцевъ изъ государственной службы, но не допускала ихъ въ составъ высшаго правительства, и кругъ ближайшихъ сподвижниковъ и сотрудниковъ государя ограничивала природными русскими {Исключеніе илъ подтвержденнаго столькими примрами общаго правила составляетъ лишь графъ Бенкендорфъ, первый главный начальникъ III отдленія и шефъ жандармовъ. Что же касается до графовъ Адлерберга и Клейнмихеля, то они хотя и носили иностранныя имена, но были вполн русскими по воспитанію и православными по исповданію.}. Система эта одинаково примнялась ко всмъ втвямъ и отраслямъ управленія имперіею, за исключеніемъ одного министерства иностранныхъ длъ.
Отчужденіе русской дипломатіи въ руки инородцевъ состоялось задолго до вступленія императора Николая на престолъ. Въ другомъ мст я подробно изслдовалъ этотъ важный историческій вопросъ, въ связи съ уклоненіемъ политики русскаго двора въ XIX столтіи отъ преданій трехъ предшествовавшихъ вковъ {См. мое изслдованіе: Русская дипломатія старая и новая, въ ‘Русскомъ Встник’ за январь 1887 года.}. Здсь достаточно будетъ припомнить, что наплывъ чужеземцевъ въ наше дипломатическое вдомство хотя и начался при Петр Великомъ, но до воцаренія Александра I они большею частью занимали второстепенныя должности въ канцеляріяхъ какъ центральной коллегіи, такъ и заграничныхъ посольствъ. Тмъ не мене чрезмрное размноженіе ихъ въ этихъ должностяхъ уже давно возбуждало опасеніе въ русскихъ дипломатахъ-патріотахъ, одинъ изъ которыхъ, графъ С. Р. Воронцовъ, тотчасъ по назначеніи, въ 1802 году, брата своего графа Александра Романовича государственнымъ канцлеромъ, сталъ настаивать на необходимости положить конецъ этому ненормальному порядку, несогласному съ пользами и посягающему на самую безопасность государства.
Въ записк, представленной брату, графъ Семенъ приписывалъ наводненіе дипломатическаго вдомства инородцами тому обстоятельству, что въ начал Екатерининскаго царствованія тогдашній первоприсутствующій въ коллегіи графъ Н. И. Панинъ вврилъ управленіе своей канцеляріи финляндцу Алопеусу. который и сталъ покровительствовать своимъ единоврцамъ, какъ пришлымъ изъ Германіи, такъ и уроженцамъ прибалтійскаго края. По свидтельству Воронцова, въ первый годъ царствованія Благословеннаго число чиновниковъ въ иностранной коллегіи и подвдомственныхъ ей учрежденіяхъ возрасло до 300, изъ коихъ 160, т. е. боле половины, не были русскіе и не принадлежали къ господствующей церкви. Графа возмущало, что нтъ націи или религіи въ Европ, которыя не насчитывали бы нсколькихъ представителей въ этомъ вдомств. ‘Изъ него,’ читаемъ въ записк, ‘не исключено никакое званіе или происхожденіе. Есть тамъ сыновья пасторовъ, есть сыновья курьеровъ, портныхъ, лавочниковъ, фельдшеровъ, лакеевъ и что всего прискорбне,— такъ это то, что многіе изъ этихъ господъ, успвъ лтъ тридцать назадъ овладть управленіемъ канцелярій, постоянно старались устранять русскихъ и вводить лицъ одного съ собою сорта. Только такимъ и даютъ занятія, чмъ увковчивается необходимость держать ихъ на служб, такъ какъ истинные подданные государства, на которыхъ можно положиться, оставаясь безъ работы, не имя познаніи, почерпаемыхъ въ одной практик, становятся дйствительно неспособными на всю жизнь служить государству, а между тмъ справедливость и здравая политика требуютъ, чтобы ихъ однихъ и употребляли въ дло’. Признавая такой порядокъ въ высшей степени вреднымъ для интересовъ имперіи, графъ предлагалъ учредить особое дипломатическое училище, въ которое принимались бы одни только русскіе дворяне православнаго исповданія, съ тмъ, чтобы ими замщать впредь вс должности въ иностранной коллегіи и въ канцеляріяхъ посольствъ {Записка графа С. Р. Воронцова, отъ 30 октября (11 ноября) 1802 года.}.
Состоявшееся годъ спустя удаленіе отъ длъ государственнаго канцлера графа А. Р. Воронцова и замна его во глав дипломатическаго вдомоства княземъ Адамомъ Чарторыйскимъ не только не благопріятствовали осуществленію предположеній графа Семена Романовича, но имли ближайшимъ послдствіемъ именно го. что онъ стремился предовратить: полный переходъ завдыванія нашими вншними длами въ руки лицъ иностраннаго происхожденія. Тогда-то, за исключеніемъ небольшаго промежутка отъ Тильзитскаго мира до начала Отечественной войны, широко распахнулись двери нашего Посольскаго Приказа для инородцевъ самыхъ разнообразныхъ національностей. Въ русскую службу вступали, не имя ни малйшаго понятія о Россіи и, разумется, не давая себ труда хотя бы поверхностно ознакомиться съ русскимъ языкомъ, эмигранты всякаго рода: французы и итальянцы, поляки и греки, толпа нмцевъ всевозможныхъ оттнковъ. Самъ Александръ ‘чувствовалъ зло’, какъ признавался въ одномъ изъ писемъ къ адмиралу Чичагову, но не въ силахъ былъ ему противиться {Императоръ Александръ I адмиралу Чичагову, 9 (21) марта 1806.}.
Во глав этой разномастной дипломатіи, являвшей по смшенію языковъ совершенное подобіе вавилонскаго столпотворенія, съ 1814 года поставленъ былъ человкъ, въ лиц своемъ совмщавшій разнообразнйшіе инородческіе элементы, вс одинаково чуждые Россіи. То былъ графъ K. В. Нессельроде, сынъ нмца-католика, уроженца изъ Вестфаліи, который прежде чмъ вступить въ русскую службу, служилъ послдовательно Австріи, курфирсту-Палатину, голландской республик, королямъ французскому и прусскому. Это, на язык авантюристовъ XVIII вка, называлось ‘искать приключеній и счастья’. Мать молодаго Нессельроде была обращенная въ протестантизмъ дочь банкира-еврея изъ Франкфурта-на-Майн. Самъ онъ родился посреди лиссабонскаго рейда, на палуб англійскаго фрегата, окрещенъ по англиканскому обряду, а воспитаніе получилъ въ одной изъ берлинскихъ гимназій. Разумется онъ не умлъ ни говорить, ни писать по-русски. По общему свидтельству современниковъ, онъ былъ воплощенною бездарностью и,— какъ мтко выразилась остроумная наблюдательница, графиня Эбелингъ, въ своихъ Запискахъ,— ‘представлялъ изъ себя разительный примръ притягательной силы, существующей между ничтожествомъ и фортуною’.
Какъ судили русскіе люди о нашей дипломатіи въ эпоху внскаго конгресса, можно видть изъ слдующаго отзыва одного изъ самыхъ умныхъ и образованныхъ молодыхъ офицеровъ, сопровождавшихъ императора Александра на конгрессъ, будущаго военнаго историка, А. И. Михайловскаго-Данилевскаго, такъ начинавшаго свой дневникъ за вторую половину 1815 года: ‘Россія являетъ единственный примръ въ мір, что дипломатическій корпусъ ея состоитъ большею частью изъ иностранцевъ. Не всмъ имъ извстенъ нашъ языкъ и немногіе изъ нихъ бывали въ Россіи дале Петербурга. Сосчитавъ по адресъ-календарю ныншняго года всхъ чиновниковъ, употребленныхъ Россіей въ извстныхъ посольствахъ, я нашелъ, что ихъ семьдесятъ три человка, между которыми только пятнадцать русскихъ именъ. Фуль, Поццо, Капо, Тейль — вотъ странный подборъ именъ нкоторыхъ изъ нашихъ посланниковъ: Фуль въ Голландіи, Поццо-ди-Борго въ Париж, Каподистрія въ Швейцаріи, а Тейль фонъ-Сераскеркенъ въ Неапол…. Даже нтъ надежды, чтобы въ нашъ вкъ мста русскихъ министровъ при чужестранныхъ дворахъ были заняты настоящими русскими, по той причин, что молодые люди, служащіе при различныхъ посольствахъ и слдственно готовящіеся-со временемъ заступить высшія дипломатическія степени, происходятъ изъ фамилій иностранныхъ, частью изъ Остзейскихъ губерній, частью изъ поселившихся въ Петербург въ теченіе XVIII столтія. Этотъ классъ людей получаетъ обыкновенно хорошее воспитаніе, но основанное на космополитическихъ правилахъ. Они много знаютъ, но ничего не чувствуютъ къ Россіи. Умъ ихъ и намять обогащены познаніями, но душа ихъ и сердце не напитаны истинною любовью къ отечеству, привязанностью къ престолу и уваженіемъ къ русскимъ нравамъ и обычаямъ {Изъ неизданнаго дневника генерала Михайловскаго-Данилевскаго за 1815 годъ.}’.
Пока еще Каподисгрія длилъ съ Нессельроде завдываніе вншними сношеніями Россіи, дипломаты съ русскими именами продолжали являться дятелями по крайней мр въ восточной политик, занимая такіе важные посты какъ Вна и Царьградъ. Но когда интриг Меттерниха удалось низвергнуть ‘апокалипсическаго Іоанна’, какъ называлъ онъ ненавистнаго ему хотя и не русскаго, но все же православнаго министра, то вслдъ за Каподистріей не замедлили удалиться и дипломаты-патріоты бывшіе усердными его помощниками, графы Строгановъ и Головкинъ, князь Козловскій. Преемниками ихъ явились инородцы и иноврцы, большею частью изъ выслужившихся разночинцевъ, происхожденіе которыхъ указано въ приведенной выше записк графа С. Р. Воронцова.
Изъ нихъ главнымъ образомъ и состояла русская дипломатія при воцареніи императора Николая, какъ доказываетъ обнародованный въ адресъ-календар за 1826 годъ списокъ, въ коемъ ‘состояніе чиновъ’ показано по 13 Декабря 1825 года, т. е. но самый день восшествія молодаго государя на престолъ.
Изъ этого поучительнаго документа мы узнаемъ, что общее число чиновниковъ иностранной коллегіи составляло 408 человкъ, изъ нихъ 173 или 42% съ русскими именами, а 235 или 58% съ иностранными. Но отношеніе это измнится въ пользу иностранцевъ, если не принимать въ соображеніе чиновъ центральной коллегіи и подвдомственныхъ ей учрежденій внутри имперіи, гд изъ общаго числа 214 приходилось 110 русскихъ на 104 иностранца, другими словами 51%, первыхъ противъ 49% вторыхъ. Собственно же на дипломатическихъ должностяхъ за границею числилось 194 лица, изъ нихъ только 63 русскихъ (32%), а 131 иностранецъ (68%). Итакъ отношеніе между русскими и чужеземцами въ 1826 году опредляется въ слдующихъ числахъ: по внутреннему управленію коллегіи — почти на половину, по заграничнымъ должностямъ — одна треть противъ двухъ: въ общей сложности — около двухъ пятыхъ противъ трехъ.
Но цыфры эти выражаютъ только количественное отношеніе. Отношеніе качественное оказывается еще боле выгоднымъ для иностранцевъ. Они преобладаютъ въ канцеляріи коллегіи, въ состоящихъ при ней секретныхъ экспедиціяхъ, русскіе же являются въ большинств лишь въ такъ называемой Публичной Экспедиціи, соотвтствующей ныншнимъ Департаментамъ Внутреннихъ Сношеній и Личнаго Состава, да въ Московскомъ Архив.
А вотъ нсколько примровъ распредленія по національностямъ должностей въ чужихъ краяхъ. Два посла въ Париж и Лондон — оба иностранцы. Изъ 21 посланника, считая въ ихъ числ и прочихъ начальниковъ миссіи, 6 русскихъ и 15 иностранцевъ, но тогда какъ первые занимаютъ мста посланниковъ въ Вн, въ Дрезден, въ Мюнхен, въ Рим и простыхъ повренныхъ въ длахъ въ Гаг и во Флоренціи, послдніе представляютъ Россію въ Берлин, въ Копенгаген, въ Мадрит, въ Неапол, въ Стокгольм, въ Карлсруэ, въ Турин, въ Филадельфіи, во Франкфурт на Майн, въ Константинопол, въ Гамбург, въ Краков, въ Лиссабон, въ Берн и въ Тегеран. Среди чиновниковъ канцелярій посольствъ и дипломатическихъ миссій хотя и приходится 32 русскихъ на 58 иностранцевъ, но отношеніе это призрачное, такъ какъ совтники и секретари — почти сплошь иностранцы, русскіе же либо состоятъ сверхъ штата, либо довольствуются скромною ролью канцелярскихъ служителей. Изъ 20 генеральныхъ консуловъ, русскихъ 3: изъ 20 консуловъ — одинъ, изъ 18 вице-консуловъ и консульскихъ агентовъ — ни одного {Мсяцесловъ съ росписью чиновныхъ особъ или общій штатъ Россійской имперіи въ лто отъ P. X. 1826-е. Часть 1-я, стр. 304—326.}.
Дйствительно за тридцать лтъ николаевскаго правленія это и безъ того ненормальное племенное отношеніе въ нашей дипломатической служб измнилось въ еще большій ущербъ русской народности. Съ приведенными выше цыфрами возьмемъ для сравненія числа, почерпнутыя изъ адресъ-календаря за послдній годъ царствованія — 1854-й.
По внутреннимъ должностямъ 135 русскихъ 122 иностранца, итого 257.
По должностямъ за границею 38 ‘ 163 ‘ 201.
Въ общей сложности 173 ‘ 285 ‘ 458.
Сравнивая ихъ съ данными 1826 года, увидимъ, что по внутреннимъ должностямъ отношеніе почти не измнилось, такъ какъ на 52% русскихъ, иностранцевъ приходится 48%. За то но должностямъ заграничнымъ, вмсто прежняго отношенія 32% къ 68% получимъ 19% къ 81%, другими словами, вмсто отношенія одной къ двумъ третямъ,— одинъ къ четыремъ пятымъ. Соотвтственно сему и въ общей сложности, вмсто двухъ пятыхъ противъ трехъ, получаемъ одну треть русскихъ на дв трети иностранцевъ.
Разумется, нимало не улучшилось и качественное отношеніе. Вс вліятельнйшія мста какъ внутри, такъ и вн, были отданы чужеземцамъ, съ тмъ лишь различіемъ, что мало-по-малу изъ дипломатическаго состава исчезли экзотическіе элементы французскихъ эмигрантовъ и выходцевъ изъ прочихъ странъ Западной Европы и были замнены почти сплошь на Запад — нмцами, а греками и левантинцами — на Восток {Адресъ-Календарь. Общая Роспись всхъ чиновныхъ особъ въ государств. 1854. Часть 1-я, стр. 135—140.}.
Предоставляю читателямъ судить, насколько дипломаты подобнаго рода могли служить пригодными исполнителями несомннно благихъ предначертаній императора Николая на пользу и славу Россіи? Если даже допустить, что вс они честно и добросовстно относились къ своимъ обязанностямъ, то можно ли было ожидать отъ наемниковъ, чтобы они вносили въ свою дятельность ту пламенную и страстную любовь, то беззавтное самоотверженіе, съ коими относятся къ служенію родной земл прирожденные сыны ея? Но на дл было ne такъ, и за весьма немногими исключеніями дипломаты Нессельродовской школы и не думали отршиться отъ своихъ предубжденій противъ священныхъ завтовъ, думъ и врованій русскаго народа.
Я уже упомянулъ о возраженіи: ‘не самъ же графъ Нессельроде назначилъ себя министромъ иностранныхъ длъ’? Конечно, не самъ, но я не императоръ Николаи, который не назначалъ, его, а унаслдовалъ отъ высокочтимаго брата и предшественника. Вспомнимъ, съ какимъ благоговніемъ относился Николаи Павловичъ къ памяти Благословеннаго и мы поймемъ, почему онъ, за исключеніемъ Аракчеева, не удалилъ ни одного изъ министровъ, которыхъ засталъ при вступленіи на престолъ.
Ріо. оставляя на своихъ мстахъ и Нессельроде, и всхъ ‘го сотрудниковъ, молодой императоръ сразу съумлъ наложить на вншнюю политику свой личный отпечатокъ, придать ей направленіе своеобразное, національное, при которомъ не было и рчи о подчиненіи пользъ и нуждъ Россіи такъ называемымъ общимъ интересамъ совокупной Европы. Плодами такой политики явились: на Восток — славныя войны Персидская и Турецкая, запечатлнное Адріанопольскимъ миромъ возрожденіе Эллады, обезпеченное Ункіаръ-Искелесскимъ договоромъ преобладаніе Россіи на всемъ пространств Балканскаго полуострова, и
Вс эти успхи были не по сердцу русскимъ дипломатамъ, признавались ими ‘неудобными’, тмъ боле, что ближайшими сподвижниками императора являлись въ нихъ лица, не принадлежавшія къ дипломатическому сословію и къ тому же природные русскіе: генералъ-адъютанты его величества Орловъ, Киселевъ, Муравьевъ. Ревностью своею и энергіею они, въ возлагаемыхъ на нихъ чрезвычайныхъ порученіяхъ, съ избыткомъ возмщали недостатокъ усердія и доброй воли, проявляемый записными дипломатами. Если-бы послдніе осмлились выказать свое нерасположеніе къ личной политик государя открытымъ противодйствіемъ или хотя-бы противорчіемъ, то ясно, что они были бы вс мгновенно снесены однимъ дуновеніемъ высочайшихъ устъ. Но дорожа прежде всего своими мстами, они предпочли робко притаить дыханіе и подъ личиною наружной покорности терпливо ожидать наступленія событій, которыя позволили бы имъ безъ всякой опасности для себя снова направить русскую политику въ излюбленное русло западно-европейскихъ теченій.
Такимъ именно событіемъ и была французская революція 1830 года. Она и сопровождавшія ее возстанія въ Бельгіи, въ Германіи и въ Италіи, а главное въ Царств Польскомъ, вызвали коренной переломъ въ воззрніяхъ императора Николая на вншнюю политику. Государю показалось, что вс эти волненія грозятъ опасностью самой Россіи и что интересъ ея требуетъ оказать монархіямъ Запада дятельную поддержку въ борьб ихъ съ революціоннымъ движеніемъ. Разумется, русская дипломатія, какъ одинъ человкъ, старалась поддержать въ немъ это заблужденіе. Дятельнымъ подстрекателемъ ея, какъ и за десятилтіе предъ тмъ, явился Меттернихъ. Памятуя успхъ своихъ внушеній Александру I во время Тропаусскаго конгресса, онъ настоялъ на личномъ свиданіи между императорами русскимъ и австрійскимъ, отъ котораго Николай Павловичъ уклонялся съ самаго своего вступленія на престолъ. Свиданіе состоялось въ Мюнхенгрец осенью 1833 года и открыло собою новую эру въ направленіи николаевской политики.
Состоялся обширный заговоръ съ цлью опутать стями и совлечь съ національнаго пути русскаго государя, и въ заговор томъ, руководимомъ и направляемомъ австрійскимъ канцлеромъ, соучастницею иностранцевъ явилась русская дипломатія. Все, что могло возбудить гнвъ или неудовольствіе императора Николая противъ дворовъ внскаго или берлинскаго, тщательно утаивалось его, и, напротивъ, ярко выставлялись на показъ обстоятельства, свидтельствовавшія яко-бы о преданности и признательности этихъ дворовъ могучему защитнику монархическаго начала и законности въ Европ.
Винить ли государя за то, что онъ не разгадалъ этой коварной игры и такъ легко вдался въ обманъ? Но вдь вс свои впечатлніи императоръ Николай воспринималъ отъ двухъ категоріи лицъ, съ которыми исключительно обсуждалъ дипломатическіе вопросы: отъ иностранныхъ государей и членовъ ихъ домовъ и отъ дипломатовъ, своихъ и чужихъ. Вс они повторяли ему въ одинъ ладъ одни и т же напвы. Возвышенная душа его была чужда всякой подозрительности, а предостеречь его было некому: русская общественная мысль дремала въ безмолвіи, на которое была обречена во вншней политик едва ли не боле, чмъ во внутренней. Къ тому же наговорщики хорошо изучили характеръ государя и дйствовали на слабую струну его, безпредльное великодушіе, коимъ онъ гордился не только за себя, но и за Россію. Взывая къ его безкорыстію имъ удалось достигнуть такихъ уступокъ, которыхъ не могла бы исторгнуть у него самая бдственная война. Семь лтъ посл Мюнхенгрецскаго свиданія императоръ Николай добровольно поступился въ пользу ‘европейскаго концерта’ правомъ своимъ на преобладаніе въ Турціи, утвержденнымъ за нимъ Ункіаръ-Искелесскимъ договоромъ.
Впрочемъ плоды отъ такого самоотреченія оказались до того горькими и выразились въ столь полномъ упадк нашего значенія на Восток, что императоръ Николай не разъ имлъ поводъ усомниться въ достоинствахъ навязанной ему политики и уже помышлялъ о возвращеніи къ направленію первыхъ лтъ своего царствованія, когда революціонная буря 1848 года снова отвлекла его вниманіе отъ Востока на Западъ. Не въ расчет на благодарность государей и народовъ — онъ давно уже изврился въ ней — а во исполненіе того, что считалъ своимъ высшимъ царственнымъ долгомъ, онъ великодушно протянулъ руку помощи своимъ погибавшимъ союзникамъ и спасъ австрійскаго императора отъ торжествующаго мятежа мадьяръ, а короля прусскаго — отъ мести австрійцевъ за попытку извергнуть ихъ изъ Германіи.
И вотъ, императоръ Николай, подобно Александру Благословенному, провозглашается спасителемъ Европы. Это-ли не торжество дипломатической доктрины, о которой я упоминалъ выше? А Россія? Неужели и ей угрожала всемірная революція? Всеконечно, отвчаютъ дипломаты, неимющіе ни малйшаго понятія о русскомъ народ, съ его государственными и общественными идеалами. Отнын непоколебимъ и неразрывенъ возрожденный къ новой жизни Священный союзъ, твердый устой, о который разобьются революціонныя волны.
Надежда эта могла бы оправдаться лишь въ томъ случа, если бы дйствительно Австрія и Пруссія, подобно Россіи, цлью своей политики ставили поддержаніе въ Европ status quo въ томъ вид, въ какомъ оно было установлено международными договорами. Но въ томъ-то и дло, что честолюбію обихъ германскихъ державъ не удовлетворялъ существующій порядокъ: что и Австрія и Пруссія ничего столь страстно не желали, какъ его насильственнаго ниспроверженія: Австрія — потому что она не могла помириться съ предоставленнымъ Россіи трактатами правомъ покровительства православному населенію Востока.: Пруссія — потому что въ той же Россіи она видла главное препятствіе къ осуществленію своихъ замысловъ, направленныхъ къ объединенію Германіи подъ главенствомъ дома Гогенцоллерновъ. Ни та, ни другая не были искренни въ своихъ отношеніяхъ съ нами я вполн сходились съ Англіею и Франціею въ признаніи необходимости при первомъ удобномъ случа общими силами разгромить Россію, задержать ея государственный ростъ, ослабить могущество.
Не было недостатка въ указаніяхъ на такое единомысліе между нашими союзниками и противниками. Заигрыванье Вны съ Парижемъ, Берлина съ Лондономъ, началось задолго до возникновенія спора о Святыхъ мстахъ, но его не замчала или, врне, не хотла замчать русская дипломатія. Допустить, что вся. Западная Европа общимъ врагомъ своимъ считаетъ вовсе не революцію, а Россію значило бы сознаться въ непрерывномъ ряд вольныхъ и невольныхъ заблужденій за цлое полустолтіе. Источникъ самоотверженія — патріотизмъ, а его-то и не хватало у русскихъ дипломатовъ. Имвшіе очи, чтобы видть — не видли и уши, чтобы слышать — не слышали, до тхъ поръ, пока надъ Русскою землею не разразилась гроза общеевропейской коалиціи.
Потекла русская кровь, русскіе предлы на Свер и на Юг подверглись иноземному вторженію. Графъ Нессельроде вынужденъ былъ признать, что вслдствіе ожесточенія враговъ и измны друзей имперія очутилась на краю бездны. Но какъ онъ, такъ и его сподвижники не думали покаяться въ грхахъ своихъ. Они предпочли подражать примру своихъ предшественниковъ, тхъ русскихъ дипломатовъ, которыхъ наканун двнадцатаго года Карамзинъ достойно заклеймилъ слдующими вызывающими на глубокое размышленіе словами: ‘Сіи несчастные, видя бду думали о польз своего личнаго самолюбія, всякій изъ нихъ оправдывался, чтобы винить монарха!’
Исторія не подтвердитъ этихъ нареканій слугъ нерадивыхъ и недостойныхъ на государя ихъ и благодтеля. Она засвидтельствуетъ, что императоръ Николай не былъ сообщникомъ свой дипломатіи: онъ самъ былъ обманутъ ею. {Къ сознанію этому пришелъ и императоръ Николай, къ сожалнію слишкомъ по8дно. ‘Меня всякій можетъ обмануть разъ’ — писалъ онъ Паскевичу отъ 3 (15) іюля 1854 года,— ‘но зато посл обмана, я уже никогда не возвращаю утраченнаго доврія’.}
Воздать должное памяти Незабвеннаго — таково назначеніе предлагаемой книги. Въ ней я особенное вниманіе обратилъ на личныя отношенія императора Николая къ иностраннымъ дворамъ, разъясняющія и подтверждающія взглядъ, высказанный мною въ предисловіи. Отрывочная форма очерковъ зависитъ отъ имвшагося въ моемъ распоряженіи историческаго матеріала. Государственные архивы понын остаются для меня недоступными, и мн приходится довольствоваться документами, случайно попадающими мн въ руки. Тмъ не мене, вс он подвергаются строгой критической проврк, а многіе обнародываются здсь въ первый разъ.

Татищевъ.

Февраль 1889 года.
С.-Петербургъ.

ПОЗДКА ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ ВЪ АНГЛІЮ.

Сношенія Россіи съ Англіей въ царствованіе императора Николая подвергались частымъ, можно сказать, даже непрерывнымъ колебаніямъ и перемнамъ. То дружественныя и даже союзныя, то натянутыя и холодныя, наконецъ, открыто враждебныя, они зависли не столько отъ измненія политическихъ условій, въ коихъ стояли одно къ другому оба государства, сколько отъ личныхъ воззрній и стремленій министерствъ разныхъ партій, смнявшихся у власти въ Лондон.
Императоръ Николай, при вступленіи своемъ на престолъ, былъ лично расположенъ къ Англіи и искренно желалъ приступленія ея къ охранительному союзу великихъ державъ материка. Независимо отъ этого желанія, онъ сознавалъ пользу соглашенія съ сентъ-джемскимъ дворомъ для умиротворенія Греціи, изнемогавшей въ продолжительной неравной борьб со своими мусульманскими притснителями. Личному вліянію его на лорда Веллингтона, посланнаго привтствовать его съ воцареніемъ отъ имени короля Георга IV, слдуетъ приписать заключеніе С.-Петербургскаго протокола 1826 года по греческимъ дламъ, положившаго начало вмшательству европейскихъ державъ въ пользу возставшихъ грековъ. Послдствіями этого акта былъ тройственный союзъ Россіи, Англіи и Франціи, Наваринскій бой, освобожденіе Эллады.
Русско-турецкая война 1828—29 годовъ и блестящій Адріанопольскій миръ нарушили наше доброе согласіе съ Англіею. Уже преемникъ Каннинга, Веллингтонъ, сталъ обнаруживать недовріе и подозрительность по отношенію къ Россіи. Въ десятилтнее управленіе вншними длами Великобританіи лорда Пальмерстона (1830—1840) политика лондонскаго кабинета приняла ршительно враждебный для насъ оборотъ. Начала, ею руководившія, были прямо противоположны тмъ, что усвоилъ русскій дворъ со времени внскаго конгресса. Везд и всюду она покровительствовала стремленіямъ народовъ къ представительному образу правленія и изъ-подъ руки ободряла и поддерживала народныя волненія въ Испаніи и Португаліи, въ Италіи и Греціи, въ Бельгіи и Германіи. Вступивъ въ тсный союзъ съ Франціею Орлеановъ, Англія являлась, сверхъ того, и непосредственною противницею Россіи въ Польш, на Босфор, за Кавказомъ. Англійское золото щедрою рукою расточалось врагамъ Россіи всякаго рода, польскимъ революціоннымъ выходцамъ и мятежнымъ кавказскимъ горцамъ. Во всхъ политическихъ вопросахъ на Восток и на Запад Россія всегда встрчала злобное и упорное сопротивленіе и противодйствіе англичанъ.
Между обими державами отношенія обострялись иногда до такой степени, что можно было ожидать немедленнаго возникновенія войны. Такъ было въ 1833 году, когда русскія сухопутныя и морскія силы заняли Босфоръ для огражденія Султана отъ нападенія Египетскаго паши, и три года спустя, вслдствіе взятія нами въ призъ англійской шхуны ‘Виксенъ’, занимавшейся провозомъ военной контрабанды на восточномъ побережь Чернаго моря.
И не смотря на все это, государь не измнилъ своего расположенія къ Англіи. Баронъ Брунновъ свидтельствуетъ, что онъ все еще продолжалъ находить, ‘что взаимные интересы обихъ странъ должны побуждать ихъ къ поддержанію другъ съ другомъ отношеній дружбы и добраго согласія’. Дло въ томъ, что почти до самаго паденія Іудовика-Филиппа императоръ Николай, видвшій въ революціонной Франціи единственную угрозу европейскому миру и порядку, мечталъ о возобновленіи противъ нея единодушнаго союза монархическихъ державъ, а союзъ этотъ представлялся недостаточнымъ и неполнымъ, пока къ нему не приступитъ Англія.
Нашлись услужливые дипломаты, которые стали утверждать, что враждебность Англіи къ Россіи не боле какъ плодъ недоразумнія. Во всемъ-де виноваты ‘прецеденты политики русскаго двора въ царствованіе императрицы Екатерины’, которые, какъ выражался баронъ Брунновъ, ‘слишкомъ оправдываютъ къ несчастію (sic!), подозрніе, что понын ищутъ распространить на счетъ намреніи нашего правительства’. Надо — убждалъ онъ — быть снисходительнымъ къ тмъ, кто не понимаетъ нашей политики. ‘Еслибы’ — читаемъ въ извстной записк барона — ‘они могли отршиться отъ своихъ прежнихъ предубжденій, забыть исторію минувшаго, дабы устремить свои взоры исключительно на современныя событія, то они не колеблясь отреклись бы отъ своихъ несправедливыхъ подозрній и единогласно воздали бы хвалу прямодушію и — смю сказать,— политической честности нашего августйшаго государя.
Задачу возстановить въ Англіи ‘нравственное довріе, коего заслуживаютъ слова государя, и постепенно изгладить предубжденія, разъединяющія нын оба кабинета.’ взялъ на себя самъ Брунновъ, назначенный въ конц 1839 года русскимъ представителемъ при великобританскомъ двор. Для достиженія этой идеальной цли онъ не задумался поступиться существенными правами, пріобртенными Россіею въ Турціи въ силу договоровъ съ этою державою, и признать начало совокупнаго вмшательства Европы во все, что прямо или косвенно можетъ угрожать цлости и независимости Оттоманской имперіи. Чрезвычайно мтко опредлилъ Гизо, въ письм къ одному изъ нашихъ дипломатовъ смыслъ и значеніе обихъ лондонскихъ конвенцій 1840—41 года. ‘То была’ — разсуждаетъ онъ — ‘ваша капитальная ошибка. Дабы изолировать, дабы ослабить правительство короля Лудовика-Филиппа, вы отложили въ сторону вашу традиціонную политику, заключавшуюся въ томъ, чтобы вести самостоятельно ваши дла въ Турціи, безъ посторонняго участія, безъ соглашенія съ кмъ бы то ни было. Вы сами перенесли эти дла въ Лондонъ и договоромъ 15 іюля 1840 года собственными руками обратили ихъ въ общее дло Европы. Вы были вынуждены на слдующій годъ сдлать еще шагъ но этому пути, и конвенція 13 іюля 1841 года, съ вашего же согласія подтвердила для Турціи вмшательство и соглашеніе Европы’ {Изъ неизданнаго письма Гизо къ Н. Д. Киселеву отъ 22 октября (3 ноября) 1853 года. О значеніи лондонскихъ конвенцій 1840—41 годовъ, ср. также въ моей книг: Вншняя политика Императора Николая, стр. 544—552.}.
Дорого заплатила Россія за мимолетное, непродолжавшееся и года, устраненіе Франціи изъ ‘европейскаго концерта’. Вопреки ожиданіямъ нашей дипломатіи, оно не только не порвало союза двухъ морскихъ державъ, но еще боле скрпила его, въ особенности, когда, по удаленіи виговъ отъ власти, мсто лорда Пальмерстона въ Foreign Office занялъ мягкій и добродушный Абердинъ. Правда, при немъ улучшились и наши отношенія къ сентъ-джсмскому двору. Торійскій кабинетъ, во глав котораго стоялъ сэръ Робертъ Пиль, не проявлялъ въ своей вншней политик задора виговъ, онъ видимо желалъ жить съ Россіею въ мир и дружб, но отсюда еще далеко было до тснаго соглашенія по всмъ вопросамъ настоящаго и будущаго, о которомъ мечтали въ Петербург.
Какъ ни ограниченъ былъ этотъ успхъ, Австрія все же съ затаеннымъ неудовольствіемъ взирала на наше примиреніе съ Англіей и, въ свою очередь, не только сама искала завязать дружбу съ Франціей, но побуждала къ тому и молодаго короля прусскаго Фридриха-Вильгельма IV, безпрекословно подчинявшагося политическому авторитету Меттерниха. Сближеніе Вны и Берлина съ Парижемъ ставило Россію въ положеніе одиночества на европейскомъ материк, тмъ боле, что въ конц 1841 года между нею и фракціею послдовалъ полный разрывъ, выразившійся въ обоюдномъ отозваніи пословъ и въ отправленіи текущихъ длъ второстепенными дипломатическими чиновниками.
При такихъ условіяхъ, вполн понятнымъ становится желаніе императора Николая сойтись съ Англіею поближе, путемъ откровенныхъ объясненій попытаться разсять вковыя предубжденія англійскаго двора, правительства и общества противъ Россіи и приписываемыхъ ей европейскою молвою честолюбивыхъ замысловъ на Восток и, такимъ образомъ, подготовить соглашеніе съ лондонскимъ кабинетомъ на случай распаденія Турціи, случай, казавшійся близкимъ и неминуемымъ. Не смотря на всю свою гибкость, а быть можетъ и по избытку ея, Брунновъ въ цлые четыре года не усплъ достигнуть этого результата. Государь имлъ основаніе надяться, что личное его вмшательство обезпечитъ длу скорый и прочный успхъ. Онъ нердко имлъ случай убждаться въ сил чарующаго впечатлнія, которое его царственная личность производила на сосдніе дворы австрійскій и прусскій. Именно эту силу своего обаянія онъ и хотлъ испытать въ Лондон. Почетный пріемъ, оказанный тамъ въ 1,839 году наслднику-цесаревичу, а въ 1843 году великому князю Михаилу Павловичу, утвердили его въ намреніи, при первомъ удобномъ случа самому предпринять поздку въ Англію.

I.
Приготовленія къ путешествію.

Посщеніе Англіи великимъ княземъ Николаемъ Павловичемъ въ 1816 г.— Отзывы о немъ Стокмара и леди Кемпбелъ.— Спартанскія привычки.— Императоръ Николай заявляетъ о желаніи своемъ предпринять поздку въ Англію.— Туже надежду выражаетъ Пиль Бруннову.— Годовой обдъ русской торговой компаніи въ Лондон.— Тостъ Пиля за русскаго императора.— Переговоры Абердина съ королевой и съ Брунновымъ.— Устраненіе встрчи съ королемъ Лудовикомъ-Филилпомъ.— Радость Бруннова.— Высочайшая благодарность Пилю.— Депеша Нессельроде къ Бруннову о предположенномъ путешествіи государя въ Англію.— Отзывы аккредитованныхъ въ Лондон иностранныхъ дипломатовъ.— Неудовольствіе тюильрійскаго двора.— Инструкція Гизо графу Сентъ-Олеру.— Мры предосторожности, предположенныя англійскимъ правительствомъ.— Мнніе государя о нихъ.

Великимъ княземъ и двадцати лтнимъ юношею императоръ Николай въ первый разъ постилъ Англію въ 1816 году. Онъ навстилъ тогда, между прочимъ, въ Клармонт принцессу Шарлотту, дочь принца-регента, впослдствіи короля Вильгельма IV, будущую наслдницу англійскаго престола, незадолго до того вышедшую за принца Леопольда Саксенъ-Кобургскаго.
Этому обстоятельству мы обязаны портретомъ великаго князя, мастерски начертаннымъ перомъ барона Стокмара, врача и довреннаго совтника молодой четы. Онъ изображаетъ его необыкновенно красивымъ, обворожительнымъ юношей, высокаго роста, не особенно худымъ, прямымъ какъ сосна, съ необыкновенно правильными чертами лица, открытымъ челомъ, твердо обрисованными бровями, прекраснымъ профилемъ, небольшимъ ртомъ и выточеннымъ подбородкамъ, и подробно описываетъ его нарядъ, состоявшій изъ темнозеленаго мундира съ краснымъ кантомъ, серебрянымъ приборомъ и эполетами, небольшою звздою на груди, блымъ поясомъ (шарфомъ) и простою саблею безъ украшеній, на кожаной портупе (вроятно, вице-мундиръ кавалергардскаго полка). Его манеру держать себя Стокмаръ называетъ одушевленною, чуждою принужденности и натянутости и все же полною достоинства. ‘Онъ говоритъ по-французски,’ — продолжаетъ внимательный наблюдатель,— ‘свободно и хорошо, сопровождая слова свои граціозными жестами. Если все сказанное имъ не отличалось изысканностью за то онъ во всякомъ случа былъ чрезвычайно занимателенъ и, повидимому, обладалъ несомнннымъ талантомъ ухаживать за женщинами. Въ немъ проглядываетъ большая самонадянность, при совершенномъ отсутствіи притязательности’.
Еще восторженне отзывы о молодомъ, красивомъ великомъ княз англійскихъ придворныхъ дамъ. ‘Что за милое созданіе!’ — восклицаетъ лэди Кемпбель, строгая и чопорная гофмейстерина принцессы Шарлотты, — ‘онъ дьявольски хорошъ собою! Онъ будетъ красивйшимъ мужчиною въ Европ!’
Англичанъ видимо поразили спартанскія привычки великаго князя, его умренность въ пищ, воздержанность въ пить. Дйствительно, онъ пилъ только воду, а вечеромъ слуги его внесли въ приготовленную для него въ Клармонт спальню набитый сномъ мшокъ, замнившій ему постель. Англичанамъ показалось это афектаціею, а дамы нашли страннымъ, что великій князь поцловалъ руку у графини Ливенъ, жены русскаго посла, хотя, — замчаетъ Стокмаръ, — каждая изъ нихъ была бы очень счастлива, если бы это случилось съ нею {Stockmar’s Denkwrdigkeiten, стр. 96—99.}.
Весьма естественно, что императоръ Николай вынесъ изъ первой поздки своей въ Англію весьма пріятныя впечатлнія. 11 (23) января 1844 года, на бал въ Зимнемъ дворц, выражая великобританскому повренному въ длахъ Блумфильду признательность свою за радушный пріемъ, оказанный въ Лондон великому князю Михаилу Павловичу, государь прибавилъ, что и самъ онъ испыталъ бы живйшее удовольствіе снова увидать страну, о которой сохранилъ самыя лучшія воспоминанія.
Если врить барону Бруннову, то, по странному совпаденію, въ тотъ же самый день, за обдомъ у лорда Абердина, сэръ Робертъ Пиль сказалъ нашему посланнику, что онъ не отчаивается въ надежд видть императора Николая вторично въ Англіи. По полученіи въ Лондон донесенія Блумфильда съ сообщеніемъ обращенныхъ къ нему словъ государя, лордъ Абердинъ поспшилъ доложить о нихъ королев и представить ей, что присутствіе русскаго императора въ Англіи несомннно произвело бы самое благопріятное впечатлніе. По приказанію ея величества, министръ иностранныхъ длъ отвчалъ великобританскому представителю въ С.-Петербург, что королева Викторія будетъ очень рада, если государь приведетъ свое намреніе въ исполненіе. Въ то же время первый министръ, напомнивъ барону Бруннову о чести, оказанной ему личнымъ посщеніемъ великаго князя Михаила Павловича, снова повторилъ, что надется когда нибудь привтствовать въ Англіи и самого императора Николая. Слова эти нашъ посланникъ считалъ ‘случайными и преходящими’, но, тмъ не мене, долгомъ счелъ довести ихъ до свднія графа Нессельроде {Собственноручное частное письмо барона Бруннова графу Нессельроде, отъ 11 (23) февраля 1844.}.
Не успло это донесеніе достигнуть С.-Петербурга {Корабль, на которомъ находился курьеръ, везшій экспедицію барона Бруннова отъ 11 (23) февраля, былъ застигнутъ бурею въ виду острова Гельголанда, чмъ и замедлилось полученіе въ С.-Петербург депешъ посланника.}, какъ сэръ Робертъ Пиль воспользовался представившимся ему случаемъ всенародно провозгласить одушевлявшія его относительно Россіи чувства и пригласить русскаго императора личнымъ посщеніемъ Великобританіи закрпить установившееся доброе согласіе между кабинетами петербургскимъ и лондонскимъ.
19 февраля (2 марта) въ London Tavern происходилъ ежегодный торжественный обдъ русской торговой компаніи, на которомъ предсдательствовалъ главноуправляющій длами компаніи Астель, а въ числ гостей присутствовали русскій посланникъ и первый лордъ казначейства. Посл обычнаго тоста за королеву и королевскую семью, предсдатель провозгласилъ здоровье императора всероссійскаго. Въ рчи своей онъ упомянулъ о постоянномъ благоволеніи русскихъ государей къ компаніи, припоминая, что императоръ Николай, въ бытность свою въ Англіи великимъ княземъ, удостоилъ принять данный ему компаніею обдъ, коснулся недавняго посщенія Лондона наслдникомъ цесаревичемъ, а также великимъ княземъ Михаиломъ Павловичемъ и заключилъ указаніемъ на направленную къ развитію торговыхъ отношеній между Россіею и Великобританіей) и укрпленію между ними дружескихъ связей дятельность компаніи. Астелю отвчалъ баронъ Брунновъ, признавшій заслуги компаніи, выразившій отъ имени великаго князя Михаила Павловича благодарность за оказанный его высочеству сочувственный пріемъ и кончившій провозглашеніемъ здоровья предсдателя. Вслдъ за тмъ, посреди напряженнаго вниманія присутствующихъ, поднялся со своего мста сэръ Робертъ Пиль.
‘Нельзя,’ сказалъ онъ, ‘обозрвая политическія отношенія обихъ великихъ имперій не убдиться, что почти каждая точка соприкосновенія между ними указываетъ скоре на необходимость сердечнаго, дружественнаго и искренняго соглашенія, чмъ на какое-либо чувство соперничества или ревниваго противодйствія. (Слушайте!). Я пребываю въ твердой надежд, что сознаніе общей пользы и чувство взаимнаго уваженія положили основаніе задушевной и постоянной дружб между Великобританіей’ и имперіею Россійской. (Радостныя восклицанія)’.
Упомянувъ о благопріятномъ впечатлніи, произведенномъ въ стран посщеніемъ великаго князя Михаила Павловича, первый министръ продолжалъ: ‘Надюсь, что отчетъ, данный о насъ его императорскимъ высочествомъ, въ Россіи, посл двадцати-пяти лтъ, истекшихъ со времени перваго его посщенія, побудитъ еще боле знаменитаго члена императорскаго дома — самого императора всероссійскаго — снова постить эту страну (громкія восклицанія) и принять отъ насъ въ этихъ стнахъ сердечное выраженіе нашего уваженія къ его величеству, къ его личному характеру и высокому положенію, имъ занимаемому, а также желанія, испытываемаго каждымъ англичаниномъ, скрпить съ нимъ чувства взаимнаго добраго согласія (радостные крики)’. Отдавъ справедливость усердію и искусству, проявляемымъ барономъ Брунновымъ въ заботахъ его объ установленіи и поддержаніи дружескихъ отношеній между обими державами, сэръ Робертъ Пиль заключилъ рчь свою слдующими словами: ‘Я прошу позволенія предложить вамъ тостъ, который согласуется съ чувствомъ, занесеннымъ въ хартіи этой компаніи, и будетъ, — я увренъ въ томъ,— принятъ вами съ выраженіемъ величайшей искренности и воодушевленія: тостъ за вчную дружбу между Великобританіею и Россіею {Рчи на обд русской компаніи заимствованы изъ отчета газеты ‘Standart’, отъ 20 февраля (2 марта) 1844.}.
Невозможно описать восторга, съ которымъ собраніе привтствовало единодушными рукоплесканіями слова перваго министра. На слдующій же день газеты возвстили ихъ Англіи и всему міру. Старые торіи, давніе сторонники тснаго единенія съ Россіею, приняли ихъ съ радостью. Еще большее впечатлніе произвели они на членовъ дипломатическаго корпуса. Австрійскій посланникъ баронъ Нейманъ не замедлилъ выразить барону Бруннову мнніе, что, произнося свою рчь, Пиль имлъ въ виду ‘возстановить справедливое равновсіе между выраженіями дружбы, недавно поднесенными Франціи, и тмъ уваженіемъ, которымъ Англія обязана въ отношеніи великихъ державъ, старыхъ и врныхъ ея союзницъ’. Прочіе нмецкіе министры раздляли этотъ взглядъ.
Посланникъ нашъ имлъ продолжительную бесду о рчи перваго министра съ министромъ иностранныхъ длъ. Лордъ Абердинъ признался, что сэръ Робертъ Пиль произнесъ ее безъ предварительнаго съ нимъ уговора, но что онъ одобряетъ все сказанное Пилемъ и счелъ даже долгомъ поздравить его съ его рчью. ‘Ничто не могло быть лучше словъ Пиля’,— уврялъ Абердинъ барона Бруннова,— ‘я очень радъ, что онъ такъ положительно высказался о нашемъ ‘сердечномъ соглашеніи‘ съ Россіею’.
Лордъ Абердинъ первый обратилъ вниманіе королевы на торжественное заявленіе главы ея кабинета. Узнавъ, что ея величество не читала еще его рчи: ‘Совтую вамъ прочесть ее,’ сказалъ онъ ей, ‘ваше величество увидите, что сэръ Робертъ Пиль говоритъ о нашемъ сердечномъ соглашеніи съ Россіею, еще боле сердечномъ, чмъ съ Франціею. Онъ прекрасно поступилъ, сказавъ это. Наша политика не должна представлять ничего исключительнаго. Мы должны стараться жить въ добрыхъ и дружескихъ отношеніяхъ со всми’.
Нельзя было сомнваться въ искренномъ желаніи англійскаго правительства видть осуществленіе намренія государя постить Англію. Посланникъ нашъ пожелалъ узнать, въ какое время года было бы всего удобне королев принять своего высокаго гостя. Лордъ Абердинъ отвчалъ, что, по словамъ принца Альберта, поздку слдовало бы предпринять, прежде чмъ ея величество, бывшая беременною, будетъ поставлена въ невозможность встртить государя съ подобающею предупредительностью. Осенью королева намрена были предпринять морскія прогулки и, быть можетъ, постить Ирландію, а потому наиболе удобнымъ временемъ представлялась весна. Министръ иностранныхъ длъ высказалъ при этомъ личное мнніе свое, что если императоръ дйствительно намренъ прибыть въ Лондонъ въ продолженіе текущаго года и если дозволятъ это его другія занятія, то чмъ скоре онъ приведетъ свое намреніе въ исполненіе, тмъ лучше. Впрочемъ, лордъ Абердинъ признался, что не знаетъ точно, когда именно королева должна разршиться отъ бремени, и прибавилъ, что испроситъ ея приказаній.
На другой день, онъ объявилъ барону Бруннову, что ея величество всего лучше желала бы принять императора Николая, въ конц мая или въ начал іюля по новому стилю, и что онъ напишетъ объ этомъ Блумфильду. По полученнымъ изъ С.-Петербурга свдніямъ, государь намревался въ будущемъ ма побывать на Рейн, и слдовательно ему будетъ удобно оттуда переправиться черезъ проливъ. Баронъ Брунновъ полюбопытствовалъ узнать, какъ отнеслась королева къ извстію о предстоящемъ посщеніи императора. Абердинъ отвчалъ, что она встртила его съ радостью и что, много слышавъ о государ, она очень желаетъ съ нимъ познакомиться лично. Сначала она была нсколько удивлена такою неожиданною встью, но теперь уже съ величайшею заботливостью помышляетъ о пріем, обсуждая малйшія его подробности. Такъ, она сказала Абердину, что ей угодно, чтобы императоръ остановился у нея въ Букингамскомъ дворц, не смотря на то, что дворецъ этотъ представляетъ мало удобства и что ей почти совстно принимать въ немъ его величество. Министръ отвчалъ, что императоръ Николай не любитъ роскошной обстановки и предпочитаетъ ей простой образъ жизни. Онъ придавалъ большое значеніе желанію королевы поселить государя въ Букингамскомъ дворц, почести, оказываемой обыкновенно лишь самымъ близкимъ родственникамъ, и заключилъ, что ея величество готовитъ наилучшій пріемъ своему гостю. Что же касается до принца Альберта, то Абердинъ признавался, что онъ боязливе королевы, что его смущаетъ мысль о пріем государя, но что, по убжденію министра, смущеніе это пройдетъ скоро и что принцъ также понравится императору, какъ понравился великому князю Михаилу Павловичу {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, отъ 22—25 февраля (5—8 марта)}.
Такъ говорилъ Абердинъ Брунвову, а послдній доносилъ въ С.-Петербургъ вице-канцлеру. Но теперь извстно, что сама королева съ неудовольствіемъ отнеслась сначала къ возвщенному ей намренію императора Николая постить Англію и что, напротивъ, принцъ-супругъ убдилъ ее въ благопріятномъ значеніи этой поздки {Королева Викторія королю Леопольду, отъ 30-го мая (11 іюля) 1844.}.
Еще одно обстоятельство тревожило нашего посланника. Лтомъ 1844 года въ Англіи ожидали отвтнаго визита короля Лудовика-Филишіа на посщеніе его, прошлою осенью, королевою Викторіею и ея супругомъ. Брунновъ опасался, какъ бы пріздъ государя не совпалъ съ прибытіемъ короля французовъ. Лордъ Абердинъ успокоилъ его, сказавъ, что ничего еще не ршено относительно поздки Лудовика-Филиппа, что послдній прідетъ, во всякомъ случа, не въ Лондонъ и что, вроятно, свиданіе его съ королевскою семьею произойдетъ въ Брайтон.
Донося о всемъ вышеизложенномъ въ собственноручныхъ депешахъ и письмахъ, баронъ Брундовъ писалъ, между прочимъ, графу Нессельроде: ‘Мн нтъ нужды говорить вамъ, какъ счастливъ буду я, принять государя императора въ Англіи. Сердце бьется у меня отъ радости, не отъ страха, потому что я увренъ въ снисходительности, съ которою его величество удостоитъ отнестись къ врнымъ моимъ услугамъ. Никто не можетъ содйствовать имъ лучше нашего добраго Абердина. Я въ восхищеніи и удивленіи отъ дятельности, проявляемой имъ въ настоящемъ случа. Онъ вполн увренъ въ благопріятномъ впечатлніи, которое произведетъ здсь присутствіе государя. Онъ сказалъ мн по этому поводу: ‘Вы увидите, что одного этого присутствія будетъ достаточно, чтобы провалить вс польскія зати’. Для такого сдержаннаго и иногда боязливаго человка, какъ Абердинъ, выказываемое имъ въ этотъ разъ довріе въ самомъ дл крайне замчательно’ {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, отъ 11 (23) февраля, 22—25 февраля (5—8 марта) 1844.}.
Первая экспедиція барона Бруннова, отъ 11 (23) февраля, въ которой онъ сообщалъ о выраженной ему сэръ Робертомъ Пилемъ надежд, что императоръ Николай удостоитъ вторично постить Англію, была получена въ С.-Петербург лишь въ половин марта стараго стиля. По высочайшему повелнію, вице-канцлеръ отвчалъ, что государь крайне тронутъ словами перваго министра, что его величество постоянно съ особеннымъ удовольствіемъ вспоминаетъ о своемъ путешествіи въ Лондонъ, въ годы первой своей юности, что онъ сохранилъ о нихъ воспоминанія, возобновить которыя ему было бы пріятно, независимо отъ живйшаго удовольствія, съ коимъ онъ бы лично познакомился съ королевой. ‘Если когда-нибудь представится случай, благопріятный для осуществленія этого двойнаго желанія’,— заключалъ графъ Нессельроде, — ‘то англійское правительство не должно сомнваться въ усердіи, съ которымъ нашъ августйшій государь поспшитъ имъ воспользоваться. Благоволите, любезный баронъ, дать въ томъ самое искренное завреніе сэръ Роберту Пилю’ {Графъ Нессельроде барону Бруннову, отъ 16 (28) марта 1844.}.
Такія же увренія поручено было нашему посланнику передать первому министру, по поводу рчи, произнесенной имъ на обд русской компаніи, но вице-канцлеръ высказался вполн по вопросу о посщеніи Англіи государемъ лишь по полученіи второй экспедиціи барона Бруннова отъ 22—25 февраля (5—8 марта). ‘Не могу вамъ выразить’, — писалъ онъ ему, — ‘въ какой мр его величество былъ тронутъ, узнавъ, что королева присоединилась къ манифестаціи англійскихъ министровъ. Увренность въ томъ можетъ лишь удвоить желаніе императора, какъ можно скоре отвтить на столь задушевное расположеніе, прибывъ лично для принесенія своей молодой союзниц выраженія искренней и живой дружбы, которую онъ всегда питалъ къ ней издалека. Ему, къ сожалнію, трудно принять нын же точное ршеніе по этому предмету. Важныя дла требуютъ въ настоящую минуту присутствія его въ Россіи, но онъ не отказываетъ себ въ надежд вознаградить себя впослдствіи за испытываемое лишеніе, ибо онъ убжденъ, что присутствіе его въ Англіи можетъ лишь послужить къ укрпленію искренности взаимныхъ политическихъ отношеній, и онъ почитаетъ себя счастливымъ, что убжденія его въ этомъ случа тождественны съ воззрніями англійскаго правительства. Мысль, которую нашъ августйшій государь по собственному почину высказалъ г. Блумфильду, не зная еще о желаніи, выраженномъ этимъ правительствомъ, остается въ полной своей сил, и онъ испытаетъ искреннее удовольствіе въ тотъ день, когда ему будетъ возможно осуществить ее. Мн остается лишь просить васъ, г. баронъ, присовокупить увреніе въ томъ къ выраженіямъ признательности, которыя вамъ поручено въ моей сегодняшней экспедиціи передать отъ имени императора сэръ Роберту Пилю и лорду Абердину {Графъ Нессельроде барону Бруннову, 18 (30) марта 1844.}.
Итакъ, государь принималъ приглашеніе, англійскаго двора и министерства, но не опредлялъ еще времени, когда намренъ воспользоваться имъ. Между тмъ, всть о предстоящемъ посщеніи Англіи русскимъ императоромъ успла уже разнестись по Европ. Французскій посолъ въ Лондон, графъ Сентъ-Олеръ, сообщилъ ее своему министру иностранныхъ длъ 4 (16) февраля, т. е. тотчасъ ко полученіи въ Foreign Office письма Блумфильда о разговор его съ государемъ и за три дня до рчи Пиля на банкет русской компаніи. Въ конц марта англійскія газеты стали гласно обсуждать крупную политическую новость. Члены дипломатическаго корпуса обратились съ запросами о ней къ лорду Абердину. Тотъ отвчалъ имъ, что ничего не знаетъ оффиціально о намреніяхъ императора Николая и что поздка его въ Англію пока не боле, какъ предположеніе или вроятность. Впрочемъ, австрійскому посланнику онъ прямо заявилъ, что государю будетъ сдланъ ‘величественный’ пріемъ. Передавая о томъ Бруннову, баронъ Нейманъ прибавилъ, ‘что онъ дорожитъ этимъ происшествіемъ, которое, если состоится, будетъ въ глазахъ его залогомъ постоянства къ общей выгод упроченія узъ, связывающихъ Англію съ монархическою и охранительною системою европейскаго материка.’ {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, 14 (26) марта 1844.}.
Тюильрійскій кабинетъ былъ извщенъ скоре прочихъ. Свднія свои онъ получалъ изъ перваго источника, путемъ родственной переписки, доходившей изъ Лондона въ Парижъ чрезъ Брюссель. Быть можетъ по наущенію Гизо, англійскій посолъ при французскомъ двор, лордъ Коулей, предложилъ своему правительству пригласить одновременно съ русскимъ императоромъ и короля французовъ и устроить между ними свиданіе и примиреніе. Лордъ Абердинъ отвчалъ, что ‘объ этомъ нечего и думать, что это совершенно невозможно’. Ршено было, что Лудовикъ-Филиппъ прідетъ въ Англію лишь осенью, въ сентябр {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, 28 марта (9 апрля] 1844.}. Инструкціи Гизо французскому представителю при сентъ-джемскомъ двор были проникнуты горечью и досадою, худо скрываемыми подъ личиною равнодушія и даже насмшки: ‘Я имю причины думать,’ — говорилось въ нихъ,— ‘что около конца мая императоръ Николай внезапно нагрянетъ въ Лондонъ, какъ путешественникъ, безцеремонно и неожиданно. Онъ разсказываетъ и распускаетъ слухъ, что, къ величайшему сожалнію, не можетъ прибыть въ этомъ году. Все указываетъ, однако, на то, что поздка его состоится. Онъ любитъ сюрпризы и эффекты такого рода’. И дале: ‘Будьте сдержанны, съ оттнкомъ холодности. Люди недоброжелательные или только злокозненные очень бы хотли, чтобы насъ встревожило это путешествіе, или, по крайней мр, нсколько разсердило. Этого не будетъ. Мы привыкли видть въ обстоятельствахъ лишь то, что они заключаютъ въ дйствительности, и недоступны дразненію. Императоръ детъ въ Лондонъ потому, что королева англійская прізжала въ Э. Мы не находимъ его разборчивымъ въ выбор возмездія. Мы уврены, что онъ не поведетъ въ Лондон съ англійскимъ кабинетомъ иной политики, чмъ та, которую мы хорошо знаемъ. Мы не только далеки отъ сожалнія о томъ, что онъ будетъ ухаживать за Англіею, а она получитъ вліяніе на него, но мы даже этому очень рады. Что же касается до вншнихъ формъ, вамъ столько же, сколько и мн самому извстны требованія нашего положенія: поступайте такъ, какъ они вамъ указываютъ, ни боле, ни мене. Ожидайте императорскія вжливости и принимайте ихъ съ уваженіемъ, подобающимъ ему, но на которое и сами вы имете право’ {Гизо графу Сентъ-Олеру, 4 (16) апрля 1844.}.
Въ свою очередь, и англійскій дворъ считалъ дломъ ршеннымъ посщеніе императоромъ Николаемъ Англіи предстоящимъ лтомъ. Въ половин апрля, министръ внутреннихъ длъ, сэръ Джемсъ Грахамъ, обратилъ вниманіе нашего посланника на то обстоятельство, что въ Лондон въ большомъ числ проживаютъ политическіе выходцы всхъ странъ, въ особенности много поляковъ, и что поэтому необходимо принять дятельныя мры къ огражденію государя отъ могущихъ быть предпринятыми покушеній на жизнь его. Баронъ Брунновъ счелъ долгомъ донести о сообщеніи англійскаго министра въ С.-Петербургъ {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, 14 (26) апрля 1844.} и получилъ въ отвтъ депешу графа Нессельроде, заслуживающую быть приведенною дословно, какъ выраженіе личныхъ взглядовъ и убжденій императора Николая по возбужденному сэръ Джемсомъ Грахамомъ вопросу.
‘Секретная депеша, входившая въ составъ экспедиціи вашей отъ 14 (26) апрля, и приложенное къ ней частное письмо’, — писалъ вице-канцлеръ, — ‘должны были оба обратить на себя наше серіознйшее вниманіе. Я начну съ выраженія всей признательности, возбужденной въ насъ дружественнымъ сообщеніемъ, сдланнымъ вамъ сэръ Джемсомъ Грахамомъ, и полнаго одобренія, коимъ государь императоръ почтилъ вашъ предварительный отвтъ. Что касается предмета, къ которому относится это сообщеніе, т. е. путешествія государя въ Англію, то я не могу передать вашему превосходительству ничего окончательнаго, такъ какъ его величество самъ еще не ршилъ, до какой степени искреннее желаніе его постить Лондонъ можетъ быть согласовано съ многосложностью его занятій и препятствій, которыя могутъ отъ нихъ произойти. Во всякомъ случа, не замысламъ нсколькихъ темныхъ личностей заставить его отказаться отъ осуществленія этого желанія, коль скоро исполненіе его будетъ ршено въ его ум. Вы знаете, что государь не разъ подвергался подобнымъ злоумышленіямъ и что онъ презиралъ мене неопредленныя опасности. Вамъ извстно, баронъ, мнніе императора о случайностяхъ такого рода. Его величество убжденъ, что жизнь государей въ руц Божіей и что, если Господу угодно опредлить ей предлъ но своему усмотрнію, то всякія мры, всякія человческія предосторожности безсильны предъ ршеніемъ Божественнаго Промысла. Но, не испытывая боязни за себя, императоръ вполн понимаетъ, что не вс могутъ быть безбоязненны въ одинаковой степени. Его величество слишкомъ справедливъ, чтобы не оцнить чувства серіозной отвтственности, которое при такихъ обстоятельствахъ должно тяготить совсть англійскихъ министровъ, и весьма естественнаго опасенія, ощущаемаго ими въ виду хотя бы самаго невроятнаго шанса покушенія, которымъ горсть презрнныхъ иноземцевъ могла бы поколебать предъ лицомъ всхъ народовъ справедливо установившуюся репутацію безопасности, которою всегда гордилось британское гостепріимство. Изъ этого вы заключите, что императоръ нисколько не намренъ противиться мрамъ предосторожности, принять которыя сочли бы нужнымъ англійскіе министры. Он были приняты для прусскаго короля, во время недавно совершеннаго имъ путешествія въ Англію, ихъ принимаютъ ежедневно для самой королевы, он не имютъ, слдовательно, ничего исключительнаго по отношенію къ государю. Впрочемъ, его величество разуметъ это такъ, что въ данномъ случа ограничатся лишь самымъ необходимымъ и что мры, принятыя англійскими министрами для покрытія ихъ отвтственности, не будетъ нисколько бросаться ему въ глаза. Императоръ ничего не хочетъ знать о нихъ, ни видть ихъ. Ему было бы слишкомъ непріятно ходить окруженнымъ безпрерывно предосторожностями, и сэръ Джемсъ Грахамъ также точно, какъ и лордъ Абердинъ, сами поймутъ, что достаточно было бы одного этого сознанія, чтобы лишить его величество всякой свободы дйствій и испортить ему, въ его собственныхъ глазахъ, удовольствіе, которое сулитъ ему поздка въ Англію, если только ему будетъ возможно ныншнею весною предпринять ее.
‘Таковъ, г. баронъ, отвтъ мой на вопросы, предложенные мн вами по желанію англійскаго правительства. Мн остается поручить вамъ еще разъ поблагодарить лорда Абердина и сэра Джемса Грахама за обязательную заботливость, внушившую имъ эти вопросы, и повторить, что обращенныя къ нимъ по тому предмету рчи ваши согласны съ чувствами и намреніями государя’ {Графъ Нессельроде барону Бруннову, 1 (13) мая 1844.}.

II.
Пребываніе въ Англіи.

Отъздъ императора Николая изъ Петербурга.— Прибытіе въ Берлинъ.— Размышленія Бунзена.— Обдъ у прусскаго короля.— Пріздъ въ Лондонъ.— Первое свиданіе съ королевой.— Переселеніе въ Виндзоръ.— Парадъ.— Скачки въ Аскот.— Возвращеніе въ Лондонъ.— Представленіе дипломатическаго корпуса.— Праздникъ въ Чисвик — Вечеръ въ опер.— Прощаніе съ королевой.— Подарки и пожертвованія.— Сужденія королевы объ император Никола.— Отзывъ Стокмара.— Донесеніе Бруннова.— Свидтельство австрійскаго посланника Неймана, княгини Меттернихъ и Гизо.

Въ первые дни мая 1844 года, императоръ Николай выхалъ изъ Царскаго Села. Его сопровождала малочисленная свита, во глав которой находился генералъ- адъютантъ графъ Орловъ. Вице-канцлеръ графъ Нессельроде, обыкновенно сопутствовавшій его величеству при посщеніи имъ дворовъ австрійскаго и прусскаго, на этотъ разъ оставленъ былъ въ Петербург.
Государь прибылъ въ Берлинъ въ Троицынъ день, 14 (26) мая поутру, и остановился въ дом русскаго посольства. Въ посольской церкви шла обдня и читались молитвы съ колнопреклоненіемъ. Императоръ остался у входа и, сдлавъ знакъ, чтобъ никто не вставалъ, самъ опустился на колни. Разсказъ объ этомъ мы читаемъ въ письм къ жен прусскаго посланника при лондонскомъ двор, барона Бунзена, находившагося въ то время въ отпуску въ Берлин и закончившаго письмо слдующими размышленіями: ‘Путешествіе Царя будетъ имть громадныя послдствія. Все въ рук Божіей. Сегодня Пятидесятница, и мы празднуемъ величайшее изъ чудесъ’ {Баронъ Бунзенъ жен, 14 (26) мая 1344.}.
Къ обду въ Шарлотенбург въ честь русскаго императора были приглашены лица его свиты, посланникъ нашъ при берлинскомъ двор, баронъ Мейендорфъ, прусскій министръ иностранныхъ длъ, нсколько генераловъ и ученыхъ и въ числ послднихъ Александръ Гумбольдтъ. Король Фридрихъ-Вильгельмъ IV представилъ государю передъ обдомъ и Бунзена не только въ качеств министра при королев великобританской, но и какъ своего личнаго друга. ‘Я надялся встртить васъ въ Лондон’,— сказалъ ему императоръ.За столомъ разговоръ шелъ между королемъ и учеными его собесдниками о произведеніяхъ древней греческой словесности, между прочимъ, объ Евменидахъ Еврипида. Государь не принималъ въ немъ участія и только спросилъ:— ‘Что такое Евмениды?’ — Король отвчалъ ему въ шуточномъ тон: ‘Это превосходительства, получившія чистую отставку и казенную квартиру за городомъ и т. д.’. Государь, разсянно выслушавъ это объясненіе, продолжалъ свою бесду съ присутствовавшими генералами о военныхъ предметахъ. Не смотря на такое равнодушіе его къ классической древности, онъ произвелъ на Бунзена сильное впечатлніе. ‘Въ каждомъ вершк виднъ въ немъ императоръ’,— писалъ о немъ прусскій дипломатъ своей жен {Баронъ Бунзенъ жен, 14 (26), 15 (27), 16 (28) мая 1844.}.
Въ Духовъ день государь выхалъ изъ Берлина, а въ Англіи еще ничего не знали о скоромъ прибытіи его. Лишь въ четвергъ 18 (30) мая пришло туда извстіе, что его величество, постивъ по пути короля нидерландскаго, прибудетъ въ Лондонъ въ субботу 20 мая (1 іюня) вечеромъ. Извстіе это застало англійскій дворъ врасплохъ. Для приготовленіи къ пріему оставалось не больше сутокъ, и они усложнялись еще тмъ обстоятельствомъ, что въ одинъ день съ русскимъ императоромъ ожидали и короля саксонскаго. По приказанію королевы, для высокихъ постителей отведены были покои въ Букингамскомъ дворц.
Высадясь на берегъ въ Вульвит, въ 10 часовъ вечера, государь ровно въ полночь прибылъ въ Лондонъ. Онъ не пожелалъ воспользоваться гостепріимствомъ двора и прямо пріхалъ въ Asliburnham House, гд помщалось русское посольство. Оттуда онъ написалъ принцу Альберту собственноручное письмо, въ которомъ выражалъ желаніе свое, какъ можно скоре имть свиданіе съ королевой.
На другой день, въ 10 часовъ утра, принцъ-супругъ явился къ императору и пробылъ у него около часа. Въ половин втораго онъ снова пріхалъ въ посольство и сопровождалъ его величество въ Букингамскій дворецъ. Королева Викторія встртила своего державнаго гостя на нижней ступени лстницы. Онъ завтракалъ съ королевскою семьею, постилъ тетокъ королевы, герцогинь Кембриджскую и Глостерскую, и сдлалъ визитъ герцогу Веллингтону. Обдъ состоялся во дворц, а ночевать государь возвратился въ домъ своего посольства.
Въ понедльникъ, 22 мая (3 іюня), императоръ утро посвятилъ прогулк въ Риджентъ-парк и но главнымъ улицамъ Лондона, а затмъ посщенію нсколькихъ знатныхъ лицъ. Онъ навстилъ леди Гейтесбюри, леди Пемброкъ, леди Клаприкардъ, занимавшихъ высшія должности при двор королевы, а также перваго министра сэра Роберта и леди Пиль. Къ завтраку въ посольств приглашенъ былъ герцогъ Девонширскій, бывшій чрезвычайный посолъ при коронаціи 1826 года. Въ 6 часовъ вечера, государь отправился въ Виндзоръ, гд на станціи желзной дороги снова встртилъ его принцъ Альбертъ.
Въ Виндзорскомъ замк императоръ Николай провелъ цлые четыре дня. Красота и великолпіе этого древняго жилища англійскихъ королей произвели на него пріятное впечатлніе.— ‘Оно достойно васъ, государыня’.— любезно замтилъ онъ королев. Ея величество была на седьмомъ мсяц беременности, и къ тому же англійскій дворъ носилъ трауръ по герцог Саксенъ-Кобургъ-Готскомъ, отц принца-супруга. а потому въ честь русскаго императора и короля саксонскаго нельзя было дать бала. Но въ развлеченіяхъ для высокихъ постителей все же не было недостатка. Поутру происходили смотры, прогулки, охоты. Вечеромъ многочисленное общество собиралось къ обду, происходившему въ большой Ватерлооской зал замка. На послдніе два обда гости были приглашены въ мундирахъ, по желанію государя, признавшагося королев, что ему неловко во фрак, къ которому онъ не привыкъ. Съ военнымъ же мундиромъ,— прибавилъ онъ,— онъ до того сроднился, что разставаться съ нимъ ему такъ же непріятно, ‘какъ если-бъ съ него содрали кожу’. И въ Виндзор онъ не разставался со своими спартанскими привычками. По свидтельству біографа принца Альберта, первымъ дломъ его слугъ было по вход въ его спальню послать на конюшню за нсколькими снопами чистой соломы, чтобы набить его холщевый мшокъ, составлявшій матрацъ походной кровати, на которой онъ постоянно почивалъ {Th. Martin: ‘The life of the Prince Coisort’, I, стр. 215.}.
Проводя весь день въ обществ королевы, императоръ Николай избгалъ, однако, разговоровъ съ нею о политик. За то, онъ не упускалъ ни единаго случая, чтобы заводить подобные разговоры съ принцемъ Альбертомъ и главными министрами: сэръ Робертомъ Пилемъ, лордомъ Абердиномъ, герцогомъ Веллингтономъ, находившимися въ числ приглашенныхъ къ королевскому столу. Бесды эти бывали очень продолжительны и длились иногда по нскольку часовъ. Собесдниковъ государя поражала необыкновенная прямота и откровенность его рчей. ‘Я знаю’,— говорилъ онъ имъ,— ‘что меня принимаютъ за притворщика, но это неправда. Я искрененъ, говорю что думаю и держу данное слово’ {Stockmar’s Denkwrdigkeiten, стр. 400.}.
24 мая (5 іюня) въ Виндзорскомъ парк происходилъ большой парадъ. Войска и толпа собравшихся зрителей привтствовали русскаго императора восторженными кликами. Его величество оставилъ королеву лишь на нсколько минутъ, чтобы прохать вдоль фронта, и, возвратясь къ ней, благодарилъ ее за доставленный ему случай снова повидаться ‘со старыми товарищами’. Похваливъ быстроту неточность движеній англійской артиллеріи, государь, обратясь къ королев, сказалъ: ‘Прошу, ваше величество, разсчитывать и на мои войска, какъ на свои собственныя’. Въ заключеніе вс бывшія на парад части прошли церемоніальнымъ маршемъ мимо королевы и императора. Во глав войскъ халъ престарлый главнокомандующій, герцогъ Веллингтонъ, а впереди своего полка — принцъ Альбертъ, салютовавшій ихъ величествамъ {Королева Викторія королю Леопольду, 30 мая (11 іюня) 1844. Ср. Guizot: Mmoires ронг servir l’histoire de mon temps, VI, стр. 209.}.
На слдующій день были скачки въ Аскот, національный праздникъ для всей Англіи. Пріемъ, сдланный императору безчисленными толпами народа, былъ еще шумне и торжественне, чмъ наканун. Всеобщее вниманіе было устремлено на него. ‘Гд онъ ни показывается,’ — писала мужу баронесса Бунзенъ, — ‘всюду встрчаютъ его громкими восклицаніями. Статный и красивый мужчина всегда нравится Джону Булю,— такова національная его слабость. Кром того, Джонъ Буль польщенъ столь высокимъ посщеніемъ, такимъ знакомъ вниманія, оказаннаго его королев и ему самому. На скачкахъ императоръ причинилъ большое безпокойство своей свит, отдлясь отъ нея и быстрыми шагами направившись одинъ въ самую середину толпы. Графъ Орловъ, баронъ Брунновъ напрасно пытались послдовать за нимъ. Хотя онъ и отдлялся отъ окружавшаго его народа высокимъ своимъ ростомъ и блестящимъ мундиромъ, но съ трудомъ пролагалъ себ путь въ толп. Когда онъ возвратился къ своей свит и замтилъ ея смущеніе, то засмялся и сказалъ: ‘Что съ вами? Эти люди не причинятъ мн никакого зла!’ Всякій со страхомъ вспомнилъ,’ — замчаетъ баронесса Бунзенъ, — ‘о томъ, что могли предпринять поляки {Баронесса Бунзенъ мужу, 26 мая (7 іюня) 1844.}’.
По мр того, какъ императоръ Николай сближался со своими державными хозяевами, онъ все боле и боле располагалъ ихъ въ свою пользу. Государь былъ въ высшей степени предупредителенъ и любезенъ съ королевою, дружественно ласковъ съ принцемъ Альбертомъ, нженъ и привтливъ съ королевскими дтьми. ‘Вотъ сладкія минуты нашей жизни’,— говорилъ онъ, указывая на нихъ ея величеству. Онъ бралъ дтей на руки, цловалъ ихъ, игралъ съ ними. О принц Альберт онъ отзывался съ величайшею похвалою. ‘Невозможно,’ — сказалъ онъ королев,— ‘представить себ большаго красавца, видъ его такъ благороденъ и добръ’. Самому принцу онъ выразилъ надежду, что они когда-нибудь встртятся оба въ однихъ рядахъ на пол брани. Наконецъ, лорду Абердину его величество замтилъ, что хотлъ бы быть отцомъ такого сына, каковъ принцъ Альбертъ, а сэръ Роберту Пилю — что пожелалъ бы всякому германскому государю обладать способностями и умомъ супруга королевы {Королева Викторія королю Леопольду, 23 и 30 мая (4 и 11 іюня) 1844. Ср. Th. Martin: ‘The life of the Prince Consort‘, стр. 218, съ Stockmar’а Denkwrdigkeiten, стр. 397.}.
Въ пятницу, 26 мая (7 іюня), дворъ возвратился въ Лондонъ. Въ этотъ разъ государь остановился уже въ Букингамскомъ дворц. Онъ сдлалъ нсколько визитовъ женамъ министровъ и другимъ знатнымъ дамамъ, постилъ лэди Лондондерри, лэди Грахамъ и леди Каннингъ я прогулялся по Гайдъ-парку. Обдъ происходилъ во дворц, гд вечеромъ былъ блестящій пріемъ, на которомъ собралось 260 приглашенныхъ. Его величество, смясь, замтилъ королев, что его смущаетъ представленіе незнакомыхъ ему лицъ, но представленіе все же состоялось: дамъ своего двора представляла императору сама королева, кавалеровъ — принцъ Альбертъ {Королева Викторія королю Леопольду, 30 мая (11) іюня) 1844.}.
На томъ же вечер представлялся его величеству дипломатическій корпусъ. При этомъ встртилось затрудненіе, какъ поступить относительно представителей государей, либо непризнанныхъ Россіею, либо такихъ, съ которыми были прерваны наши дипломатическія сношенія. Въ подобномъ положеніи находились министры бельгійскій, испанскій и португальскій. Императоръ согласился допустить и ихъ къ пріему и особенно ласково обошелся съ французскимъ посломъ, графомъ Сентъ-Олеромъ. Впрочемъ, милостивыя слова его величества относились лично къ послу и въ разговор съ нимъ онъ даже ни разу не упомянулъ имени короля Лудовика-Филиппа {Ср. Stockmar’s Denhordiykeiten, стр. 396 и Guizot: Mmoires pour servir l’histoire de mon temps, IV, стр. 210.}.
Утромъ, 27 мая (8 іюня), государь возобновилъ свои прогулки по Лондону, зазжалъ въ военный клубъ (United service Club) и осматривалъ работы воздвигаемаго новаго зданія парламента, а потомъ отправился въ замокъ Чисвикъ, принадлежащій герцогу Девонширскому, давшему въ честь его блестящій праздникъ. Другой знатный членъ англійской аристократіи, также бывшій посолъ въ С.-Петербург, лордъ Кланри-кардъ, просилъ его величество удостоить посщеніемъ балъ, предположенный на слдующій понедльникъ, 29 мая (10 іюня), но государь не принялъ приглашенія, такъ какъ отъздъ его былъ назначенъ на слдующій день, въ воскресенье. Въ Чисвик онъ увидалъ лорда Мельбурна, бывшаго много лтъ главою министерства виговъ, столь враждебно относившагося къ Россіи. Въ тотъ же день за обдомъ во дворц королева замтила, что лично министръ этотъ питаетъ глубокое уваженіе къ императору. ‘И я тоже очень уважаю лорда Мельбурна’,— отвчалъ государь,— ‘вс, кто служитъ вашему величеству, мн дороги’. Вообще, онъ былъ очень доволенъ сдланнымъ ему въ Чисвик пріемомъ, съ похвалою отзывался о великолпіи и роскоши праздника и о большомъ числ присутствовавшихъ на немъ красавицъ {Королева Викторія королю Леопольду, 30 мая (11 іюня) 1844.}.
Приближался часъ разлуки. Отводя королеву подъ руку изъ-за стола въ гостиную, государь сказалъ: ‘Сегодня, къ несчастію, послдній вечеръ, когда я пользуюсь ласкою вашего величества, но воспоминаніе о ней вчно запечатлется въ моемъ сердц. Я васъ, вроятно, больше не увижу’. Королева Викторія возразила, что онъ легко можетъ снова постить Англію. ‘Вы знаете, какъ трудно намъ предпринимать подобныя путешествія,’ — воскликнулъ императоръ. ‘Но я поручаю вамъ дтей моимъ’,— прибавилъ онъ, съ оттнкомъ грусти въ голос {Королева Викторія королю Леопольду, 30 мая (11 іюня) 1844.}.
Вечеръ субботы окончился въ оперномъ театр. Хотя тамъ и не ожидали королевы и ея августйшихъ гостей, но встртили ихъ громомъ рукоплесканій. Не смотря на настояніе ея величества, государь не хотлъ занять мсто впереди ея. Тогда королева взяла его за руку и подвинула впередъ, при оглушительныхъ восклицаніяхъ публики {То же письмо.}.
Въ день отъзда, приходившійся въ воскресенье, государь отстоялъ обдню въ церкви русскаго посольства и сдлалъ прощальные визиты первому министру и своему представителю при лондонскомъ двор. За завтракомъ у королевы онъ снова въ самыхъ теплыхъ выраженіяхъ выразилъ ей свою признательность и присовокупилъ: ‘Я узжаю съ чувствомъ глубочайшей преданности къ вашему величеству и къ тому (взявъ руку принца Альберта), кто сталъ для меня какъ бы братомъ’.
Прощаніе императора съ королевскою семьею было задушевно. И гость, и хозяева казались растроганными. Сойдясь ближе, они научились взаимно цнить и уважать другъ друга. ‘Я узнала императора,’ — писала королева Викторія дяд своему королю Леопольду.— ‘а онъ узналъ меня’. Въ дневник своемъ ея величество такъ описываетъ трогательную картину разставанья:
‘Незадолго до пяти часовъ, мы спустились внизъ, чтобы ждать съ дтьми въ малой гостиной. Вскор посл того вошелъ императоръ и началъ говорить съ нами. Затмъ онъ сказалъ со вздохомъ и съ чувствомъ, смягчившимъ всю строгость его осанки: ‘Я узжаю отсюда, государыня, съ грустью въ сердц, проникнутый вашею ласкою ко мн. Вы можете всегда и вполн положиться на меня, какъ на самаго преданнаго вамъ человка. Да благословитъ васъ Богъ!’ Онъ снова поцловалъ и пожалъ мою руку, а я поцловала его. Онъ обнялъ дтей съ нжностью и сказалъ: ‘Богъ да благословитъ ихъ, вамъ на счастье’. Онъ не хотлъ, чтобы я провожала его, говоря: ‘Умоляю васъ! Не идите дальше! Я упаду къ вашимъ ногамъ! Позвольте мн отвести васъ въ ваши покои’ {Королева была, какъ замчено выше, на седьмомъ мсяц беременности. 25 іюля (6 августа) 1844 года она разршилась отъ бремени сыномъ, принцемъ Альфредомъ, герцогомъ Эдинбургскимъ.}! Но, конечно, я не согласилась и подъ руку съ нимъ направилась къ снямъ… На верху немногихъ ступеней, ведущихъ въ нижнія сни, онъ снова крайне ласково простился со мною, и голосъ его обличалъ его смущеніе. Онъ поцловалъ мою руку, и мы обнялись. Увидавъ, что онъ дошелъ до двери, я спустилась съ лстницы, и онъ изъ кареты просилъ меня не оставаться тутъ, но я осталась и видла, какъ онъ съ Альбертомъ ухалъ въ Вульвичъ’ {Изъ дневника королевы Викторіи, въ ‘Th. Martin: The life of the Prince Consort’, I, стр. 221—222.}.
Въ Вульвич государь осмотрлъ знаменитые доки и строившіяся на нихъ суда, и въ 7 часовъ вечера, простясь съ принцемъ Альбертомъ, отплылъ на англійскомъ корабл ‘Black Eagle’. Баронъ Брунновъ сопровождалъ его величество до Гревесенда, гд государь вручилъ своему министру знаки ордена св. Андрея для принца Валлійскаго. Вс состоявшіе при император чины англійскаго двора были щедро одарены золотыми табакерками и другими богатыми подарками.
Передъ отъздомъ государь пожертвовалъ значительныя суммы на различныя патріотическія и благотворительныя цли. Независимо отъ приза, основаннаго имъ на англійскихъ скачкахъ, онъ веллъ препроводить отъ своего имени по 500 фунтовъ стерлинговъ герцогамъ: Веллингтону — на памятникъ Нельсону, а Рутланду — на памятникъ самому Веллингтону. Такая же сумма была выдана, по его приказанію, для раздачи бднымъ англиканскаго прихода св. Георгія, въ черт коего находилось русское посольство, 1,000 фунтовъ стерлинговъ назначено обществу вспомоществованія неимущимъ иностранцамъ, а 100 фунтовъ — на содержаніе учрежденной для иностранцевъ больницы {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, 1 (13) іюня 1844.}.
На другой день по отъзд его величества долженъ былъ состояться балъ, ежегодно устраиваемый въ пользу проживающихъ въ Лондон неимущихъ польскихъ выходцевъ. Государь разршилъ барону Бруннову сдлать отъ своего имени приношеніе и отправить его къ стоявшей во глав предпріятія герцогин Сомерсетской при письм, въ которомъ посланникъ нашъ объявлялъ, что государю угодно видть въ покровительствуемомъ ею бал лишь дло благотворительности, а не политическую демонстрацію {Та же депеша. Ср. Guizot Mmoires, IV, стр. 209.}.
По собственному выраженію королевы Викторіи, посщеніе Англіи императоромъ Николаемъ было ‘великимъ событіемъ и большою вжливостью’ {Королева Викторія королю Леопольду, 23 мая (4 іюня) 1844.}. Вс были крайне польщены имъ, не только дворъ и министерство, но даже и оппозиція. Лордъ Пальмерстонъ писалъ по этому поводу: ‘Надюсь, что русскій императоръ останется доволенъ пріемомъ. Важно, чтобы онъ вынесъ благопріятное впечатлніе изъ Англіи. Онъ могущественъ и во многихъ случаяхъ можетъ дйствовать или въ нашу пользу, или намъ во вредъ, смотря потому, хорошо или дурно онъ расположенъ къ намъ, и если мы можемъ пріобрсти его благоволеніе вжливостью, не жертвуя національными интересами, то было бы глупо не поступить такъ. Впрочемъ, я могу сказать, что онъ будетъ принятъ прекрасно, ибо извстно, что личность его, обхожденіе и манеры привлекательны’ {Лордъ Пальмерстонъ сиръ Вильяму Темплю, 24 мая (5 іюня) 1844.}.
Простота, непринужденность, ласковость въ обращеніи государя окончательно обворожили и дворъ, и все англійское общество. Каждое появленіе его въ публик вызывало восторженныя восклицанія. Но самую трудную побду одержалъ онъ надъ предубжденіями королевы Викторіи, до личнаго съ нимъ знакомства имвшей о немъ весьма неправильное представленіе, сложившееся подъ вліяніемъ предвзятыхъ и врожденныхъ взглядовъ на Россію и ея государя, бывшихъ въ то время въ ходу въ Западной Европ. Въ письм, написанномъ тотчасъ по его прізд къ королю бельгійцевъ, ея величество подробно изложила первое впечатлніе, произведенное на нее высокимъ гостемъ. Въ отзыв ея хотя и слышится кое-гд, какъ бы отголосокъ прежнихъ предубжденій, но выражается прежде всего глубокое уваженіе къ личнымъ достоинствамъ русскаго императора.
‘Видъ его,’ — писала королева,— ‘безъ сомннія, поражаетъ, онъ все еще очень хорошъ собою, профиль его прекрасенъ, а манеры — полны достоинства и граціи. Онъ очень вжливъ, его внимательность, и любезность даже внушаютъ опасеніе. Но выраженіе очей его строго, и не походитъ ни на что, прежде виднное мною. Онъ производитъ на Альберта и на меня впечатлніе человка несчастливаго, котораго давитъ и мучитъ тяжесть его безмрнаго могущества и положенія. Онъ рдко улыбается, а когда и улыбнется, то выраженіе его улыбки несчастливое. Онъ очень простъ въ обхожденіи’ {Королева Викторія королю Леопольду, 23 мая (4 іюня) 1844.}.
Въ другомъ письм къ королю Леопольду королева сообщала: ‘Онъ (императоръ) былъ очень растроганъ, разставаясь съ нами, и искренно и непритворно тронутъ пріемомъ и пребываніемъ здсь, простота и спокойствіе которыхъ указываютъ на привязанность его къ семейной жизни. Привязанность эта дйствительно очень велика’. И дале: ‘Теперь, разсказавъ все, что произошло, я передамъ вамъ мои мннія и чувства объ этомъ предмет, которыя, смю сказать, раздляются и Альбертомъ. Я была очень настроена противъ посщенія, опасаясь стсненія и тягости, и даже вначал оно мн нисколько не улыбалось. Но, проживъ въ одномъ дом вмст, спокойно и нестснительно (въ томъ и состоитъ, какъ весьма справедливо полагаетъ Альбертъ, великое преимущество такихъ посщеній, что я не только вижу этихъ высокихъ постителей, но и узнаю ихъ), я узнала императора, а онъ узналъ меня. Въ немъ есть многое, съ чмъ я не могу примириться, и я думаю, что надо разсматривать и понимать его характеръ такимъ, каковъ онъ есть. Онъ суровъ и серіозенъ, вренъ точнымъ началамъ долга, измнить которымъ не заставитъ его ничто на свт. Я не считаю его очень умнымъ, умъ его не обработанъ. Его воспитаніе было небрежно. Политика и военное дло — единственные предметы, внушающіе ему большой интересъ, онъ не обращаетъ вниманія на искусства и на вс боле нжныя занятія, но онъ искрененъ, я въ этомъ не сомнваюсь, искрененъ даже въ наиболе деспотическихъ своихъ поступкахъ, будучи убжденъ, что таковъ единственно возможный способъ управлять. Я уврена, что онъ не подопрваетъ ужасныхъ случаевъ личнаго несчастія, столь часто имъ причиняемыхъ, ибо я усмотрла, изъ различныхъ примровъ, что его содержатъ въ невдніи о многихъ длахъ, совершаемыхъ его подданными въ высшей степени продажными путями, тогда какъ онъ считаетъ себя чрезвычайно справедливымъ. Онъ помышляетъ объ общихъ мрахъ и не входитъ въ подробности, и я уврена, что многое никогда не достигаетъ до его слуха, дай не можетъ достигнуть, если пристально вглядться въ дло… Я готова сказать даже, что онъ слишкомъ откровененъ, ибо онъ говоритъ открыто передъ всми, чего бы не слдовало, и съ трудомъ сдерживаетъ себя. Забота его о томъ, чтобы ему врили, очень велика, и я должна признаться, что сама расположена врить его личнымъ общаніямъ. Его чувства очень могучи. Онъ простъ, чувствителенъ и ласковъ, а любовь его къ жен и своимъ дтямъ, да и ко всмъ дтямъ вообще — очень велика’ {Королева Викторія королю Леопольду. 30 мая (11 іюня) 1844.}.
Королеву поразили мысли, высказанныя императоромъ о воспитаніи дтей и объ отношеніяхъ ихъ къ родителямъ. ‘Имъ слдуетъ внушать’,— говорилъ онъ ей,— ‘ чувства возможно большаго почтенія, но въ то же время вселять въ нихъ и довріе къ родителямъ, а не страхъ’. Про свое воспитаніе онъ замтилъ, что оно было очень строго и что онъ выросъ въ постоянной боязни передъ матерью. Не безъ удивленія услыхала ея величество изъ устъ русскаго самодержца выраженіе его глубокаго убжденія, ‘что въ настоящее время члены царственныхъ домовъ должны стремиться стать достойными своего высокаго положенія, чтобы помирить съ нимъ народное чувство’ {Изъ дневника королевы Викторія.}. Взглядъ этотъ нашелъ себ задушевный отголосокъ въ сердц принца Альберта,— замчаетъ его біографъ.
Въ письмахъ къ королю Леопольду королева неоднократно возвращалась къ описанію наружности русскаго императора. ‘Онъ несчастливъ, и меланхолія, проглядывающая въ его вншности, по временамъ наводила на насъ грусть. Суровость его взгляда исчезаетъ въ значительной степени, но мр того, какъ знакомишься съ нимъ, и измняется сообразно тому, владетъ ли онъ собою, или нтъ (его можно привести въ большое смущеніе,— замчаетъ въ скобкахъ королева), а также когда онъ разгоряченъ, такъ какъ онъ страдаетъ приливомъ крови къ голов. Онъ никогда не пьетъ ни единой капли вина и стъ чрезвычайно мало. Альбертъ полагаетъ, что онъ слишкомъ расположенъ слдовать душевному импульсу или чувству, что заставляетъ его часто поступать несправедливо. Его восхищеніе женскою красотою очень велико… Но онъ остается вренъ тмъ, кмъ онъ восхищался двадцать восемь лтъ назадъ’ {Королева Викторія королю Леопольду, 30 мая (11 іюня) 1844.}.
Эта послдняя черта въ характер государя не ускользнула отъ вниманія и барона Стокмара. ‘Императоръ’, — пишетъ онъ въ своихъ ‘Запискахъ’,— ‘все еще великій поклонникъ женской красоты. Онъ выказалъ большое вниманіе всмъ англичанкамъ, бывшимъ прежде предметами его почитанія. Все это, въ соединеніи съ повелительною его осанкою и предупредительною любезностью въ отношеніи прекраснаго пола, конечно, побдило большинство дамъ, съ которыми онъ былъ въ сношеніяхъ. Мужчины хвалили его чувство собственнаго достоинства, тактъ и точность, отличавшіе его въ обществ’ {Stockmar’s Denkwrdigkeiten, стр. 400.}.
Кратковременное пребываніе императора Николая въ Англіи, несомннно, сдлало его крайне популярнымъ во всемъ Соединенномъ королевств. О такомъ результат его поздки баронъ Брунновъ писалъ графу Нессельроде въ слдующихъ выраженіяхъ:
‘Посщеніе Англіи нашимъ августйшимъ государемъ увнчало вс наши желанія и осуществило вс надежды. Невозможно дать вамъ врное понятіе о глубокомъ впечатлніи, произведенномъ въ этой стран присутствіемъ императора. Чувства дружбы, выраженныя ему ея величествомъ королевой, усердная заботливость о немъ принца Альберта, полныя доврія бесды его съ главными членами великобританскаго кабинета, воодушевленіе, съ коимъ встртили его вс сословія англійскаго народа, наконецъ, искреннее удовольствіе, которое онъ испыталъ, увидавъ себя снова въ сред большаго числа лицъ, почтенныхъ его милостивымъ вниманіемъ во время перваго посщенія имъ Англіи,— вс эти обстоятельства вмст взятыя вполн отвчали справедливымъ ожиданіямъ нашего августйшаго государя’ {Баронъ Брунновъ графу Нессельроде, 30 мая (11 іюня) 1844.}.
Вншній успхъ императорской поздки былъ единогласно признанъ и при другихъ иностранныхъ дворахъ. Австрійскій посланникъ въ Лондон, баронъ Нейманъ, выразилъ по этому поводу свое удовольствіе барону Бруннову, а княгиня Меттернихъ, жена канцлера, занесла въ свой дневникъ, что, ‘повидимому, лондонская публика, не смотря на то, что она не была сначала расположена оказать императору Николаю хорошій пріемъ, кончила тмъ, что помирилась съ нимъ и даже дошла до энтузіазма’ {Mmoires de Metternich, VII, стр. 6.}. Наконецъ, такой личный недоброжатель русскаго императора, какимъ былъ Гизо, вынужденъ былъ признать обаяніе ‘государя-царедворца, прибывшаго съ цлью явить свое величіе и любезность, плнить королеву Викторію, ея министровъ, дамъ, аристократію, народъ, всхъ въ Англіи’ {Guizot, Mmoires pour servir l’histoirede mon temps, VI, стр. 208—200.}.
Но личнымъ успхомъ государя не исчерпывалось значеніе предпринятаго имъ путешествія.

III.
Политическіе переговоры.

Догадки Бунзена.— Цль императорской поздки.— Бесды съ королевой.— Разговоръ съ Абердиномъ о Бельгіи, о Франціи и о соглашеніи Россіи съ Англіею.— Объясненія съ Пилемъ и Абердиномъ по дламъ Востока.— Предложенный уговоръ на случай распаденія Турціи.— Мюнхенгрецкая конвенція.— Доврительный меморандумъ графа Нессельроде.— Разнорчіе между государемъ и вице-канцлеромъ.— Частное соглашеніе по средне-азіятскому вопросу.— Главная цль поздки остается недостигнутою.

Въ Европ поздк, предпринятой русскимъ императоромъ въ Англію единогласно приписывали большое политическое значеніе. Мы познакомились уже съ предположеніями, высказанными по поводу ея главою французскаго кабинета. Въ Берлин терялись въ догадкахъ, тмъ боле, что въ проздъ свой чрезъ этотъ городъ государь, повидимому, не счелъ нужнымъ открыть свои намренія королю Фридриху-Вильгельму. По крайней мр, ближайшій другъ и довренный совтникъ короля, Бунзенъ, въ письмахъ къ жен своей, не высказывая ничего положительнаго, ограничивался соображеніями чисто гадательнаго свойства.
‘Чего хочетъ императоръ?’ — спрашивалъ онъ самъ себя.— ‘Во-первыхъ, онъ хочетъ сдлать непріятность королю Лудовику-Филпппу, во-вторыхъ, подражать королю Фридриху-Вильгельму IV въ его дарственной любезности относительно обладательницы Британскихъ острововъ, въ-третьихъ, расположить въ свою пользу королеву Викторію, Пиля, Веллингтона и отстранить ихъ отъ Франціи. Эта послдняя цль — единственная разумная: она вдохновляетъ с.-петербургскій кабинетъ и составляетъ основаніе политики Бруннова’. По мннію Бунзена, это было нужно для осуществленія плановъ, касающихся близкаго будущаго, причемъ для Россіи важно было, чтобы Англія не дйствовала заодно съ Франціею. Въ этихъ видахъ, императоръ Николай, вроятно-де, подтвердитъ англійскимъ министрамъ то, въ чемъ они убждены и безъ того, а именно что самъ онъ никогда не протянетъ руки Франціи для заключенія съ нею союзнаго договора, какъ того желали бы вс прочіе русскіе государственные люди (?), съ тмъ, чтобы подлить Турцію, не спрашиваясь ни Англіи, ни Германіи. Замчательно, что эта боязнь непосредственнаго соглашенія Россіи съ Франціею по восточнымъ дламъ одинаково озабочивала англійскихъ и нмецкихъ министровъ и дипломатовъ сороковыхъ годовъ и не разъ находила себ выраженіе въ ихъ рчахъ и письмахъ.
‘А потомъ?’ — продолжаетъ спрашивать Бунзенъ.— ‘Потомъ? Ахъ! вотъ гд міръ замкнутъ въ загородк, мшающей ему видть суть вещей. Англія не даетъ условныхъ общаній, не принимаетъ на себя условныхъ обязательствъ, среди ея ныншнихъ государственныхъ людей нтъ ни одного, кто былъ бы въ состояніи задумать относительно Турціи предусмотрительную политику и схватить топоръ за рукоятку, но если бы такой и нашелся, то онъ вынужденъ былъ бы отложить свои ршенія до наступленія кризиса, и не могъ бы ихъ принять въ виду будущаго. Итакъ, въ конц концовъ, капризъ самодержца внушилъ ему мысль этого путешествія, во всякомъ случа смлую мысль!’ {Баронъ Бунзенъ жен, 15 (27) мая 1844.}.
Бунзенъ ошибался. Цль государя была и проще, и шире. Она состояла въ томъ, чтобы, какъ мы уже сказали, разсять укоренившіяся въ Англіи при двор, въ правительств, въ парламент, въ общественномъ мнніи предубжденія противъ русской политики, внушить довріе къ себ, къ своему личному характеру и откровеннымъ обмномъ мыслей но главнымъ европейскимъ вопросамъ попытаться достигнуть искренняго и прочнаго Соглашенія съ великобританскимъ кабинетомъ. Желаніе это раздлялось и главою этого кабинета сэръ Робертомъ Пилемъ, и министромъ иностранныхъ длъ лордомъ Абердиномъ, такъ много потрудившимися надъ осуществленіемъ императорской поздки, устраненіемъ всхъ представлявшихся ей препятствій.
Избгая политическихъ разговоровъ съ королевой, императоръ Николай не скрывалъ отъ нея, однако, что прибылъ въ Англію въ надежд улучшить отношенія свои къ ея правительству. ‘Государямъ’, — говорилъ онъ ей, — ‘не мшаетъ время отъ времени взглянуть на положеніе длъ собственными глазами, такъ какъ не всегда можно доврять дипломатіи. Личныя свиданія и переговоры возбуждаютъ въ нихъ чувства взаимной дружбы, сознаніе взаимныхъ пользъ, къ тому же въ простой бесд каждому несравненно удобне объяснить свои впечатлнія, намренія и побужденія, чмъ въ цлой масс посланій или писемъ {См. Th. Martin: ‘The life of the Prince Consort’, I, стр. 215.}. Коснувшись общаго состоянія Европы, государь утверждалъ, что главная его забота поддерживать хорошія отношенія съ Англіей, но отнюдь не въ ущербъ прочимъ державамъ, ‘лишь бы вещи оставались, каковы он теперь’. Не вдаваясь въ подробности и не разспрашивая королеву ни о чемъ, онъ упомянулъ только объ опасеніяхъ, внушаемыхъ ему Востокомъ и внутреннимъ положеніемъ Австріи {Изъ письма королевы Викторія къ королю Леопольду, отъ 30 мая (11 іюня) 1844.}.
Гораздо обстоятельне и сообщительне былъ императоръ въ бесдахъ своихъ съ принцемъ Альбертомъ и съ членами кабинета. Съ ними онъ подвергалъ полному и всестороннему обсужденію вс главные насущные политическіе вопросы, и если не всегда успвалъ переубдить ихъ, за то не оставлялъ въ нихъ ни малйшаго сомннія относительно своего прямодушія, чистоты намреній, твердости и непреклонности убжденій.
Англійское правительство и въ особенности дворъ были немало озабочены прерваніемъ дипломатическихъ сношеній между Россіею и Бельгіею. Молодое королевство со дня своего основанія пользовалось расположеніемъ сенть-джемскаго кабинета, считавшаго его какъ бы своимъ созданіемъ. Сверхъ того, узы самой тсной дружбы и родства связывали королеву Викторію и ея супруга съ дядей ихъ, королемъ бельгійцевъ. Естественно было воспользоваться пребываніемъ въ Англіи императора Николая, чтобы возбудить съ нимъ вопросъ о возобновленіи прерванныхъ съ Бельгіею сношеній. Мысль эта была внушена лорду Абердину барономъ Стокмаромъ, неусыпнымъ блюстителемъ пользъ и выгодъ Кобургскаго дома. По просьб англійскаго министра иностранныхъ длъ, графъ Орловъ взялся предупредить о томъ государя.
Его величество имлъ съ лордомъ Абердиномъ продолжительную бесду 23 мая (4 іюня), на другой день по прибытіи своемъ въ Виндзорскій замокъ. Прежде чмъ министръ усплъ направить разговоръ на интересовавшій его предметъ, ‘вы хотите говорить со мною о Бельгіи?’ — воскликнулъ съ живостью государь.— ‘Хорошо. Давайте говорить о ней сейчасъ. Сядемте. Я забуду, что я императоръ, вы забудьте, что вы англійскій министръ. Будемте просто, я — Николай, вы — Абердинъ. Итакъ, вы говорите, что королева желала бы видть меня на дружеской ног съ Леопольдомъ. Я самъ искренно желаю того же, я всегда любилъ и уважалъ дядю королевы, и былъ бы отъ души радъ возвратиться къ прежней нашей дружб, но, пока польскіе офицеры останутся на служб короля,— это совершенно невозможно. Согласно нашему условію мы обсуждаемъ дло не какъ императоръ и министръ, а какъ джентельмены. Поляки были и остаются мятежниками. Позволительно ли джентельмену принимать къ себ на службу людей виновныхъ въ мятеж противъ его друга? Леопольдъ взялъ мятежниковъ подъ свое покровительство. Что бы сказали вы, если бы я сталъ покровительствовать О’Коннелю, вздумалъ назначить его своимъ министромъ? Что касается Скржинецкаго, это не такъ важно, онъ ране оставилъ нашу службу, но Крушевскій — совсмъ другое дло, случай непростительный. Онъ былъ адъютантомъ брата моего Константина. Леопольдъ назначилъ его на довренный постъ, произвелъ въ генералы. Можетъ ли джентельменъ поступать такъ относительно другаго джентельмена? Скажите вашей королев, что въ тотъ самый день, когда ея величество дастъ мн знать, что поляки оставили службу короля бельгійцевъ, министръ мой получитъ приказаніе какъ можно скоре отправиться въ Брюссель’.
‘Я не призналъ бельгійской революціи,’ — продолжалъ государь, — ‘и никогда ея не признаю. Впослдствіи, однако, я призналъ Бельгійское королевство. Я умю держать свое слово, уважаю договоры и свято исполняю ихъ. Я долгомъ считаю отнын охранять существованіе Бельгіи, какъ и всякаго другаго установленнаго государства въ Европ. Я желаю преуспянія Бельгіи, какъ и всхъ прочихъ державъ’. {Сохраненіемъ этого замчательнаго разговора императора Николая съ лордомъ Абердиномъ, а также приводимыхъ ниже разговоровъ его съ тмъ же Абердиномъ и сэръ Робертомъ Пилемъ, мы обязаны барону Стокмару записавшему ихъ со словъ англійскихъ министровъ. Своеобразные обороты, свойственные государю, не оставляютъ сомннія въ подлинности означенныхъ рчей его. См. Stockwars Denkwvrdigkeiten. стр. 394 и слд.}
На этомъ и остановилось дло. Въ виду категорическаго заявленія государя, англійскій министръ дале не настаивалъ. Лишь гораздо позже, а именно въ 1852 году, когда Бельгійскому королевству угрожали завоевательныя стремленія возстановленной имперіи во Франціи, и ему важно было заручиться поддержкою Россіи, король Леопольдъ ршился удалить бывшихъ въ его служб польскихъ офицеровъ. Врный слову, данному лорду Абердину за восемь лтъ передъ тмъ, императоръ Николай тотчасъ возобновилъ дипломатическія сношенія съ брюссельскимъ дворомъ.
Также ршительно и откровенно высказалъ государь лорду Абердину взглядъ свой на положеніе длъ во Франціи и за правительство ея, народившееся изъ іюльскихъ баррикадъ. ‘Лудовикъ-Филиппъ,’ — заявилъ онъ, — ‘оказалъ Европ большія услуги, я признаю это. Лично, я никогда не буду его другомъ. Говорятъ, его семья примрна и вполн заслуживаетъ похвалы, но самъ онъ.— что онъ сдлалъ? Чтобы основать, укрпить свое положеніе, онъ искалъ подкопать мое положеніе, подорвать достоинство мое, какъ русскаго императора. Я никогда ему этого не прощу’. Впрочемъ, главнымъ препятствіемъ къ сближенію Россіи съ Франціей) въ глазахъ государи быль самый принципъ іюльскаго правительства, принципъ революціонный. прямо противоположный и чувствамъ его, и политик. Но, признавъ, въ 1830 году, Лудовика-Филиппа, онъ не искалъ вредить ему, не давая врагамъ его ни малйшей поддержки. ‘Я де карлистъ,’ — говорилъ онъ лорду Абердину,— ‘за нсколько дней до обнародованія указовъ іюля 1830 года, я предостерегъ Карла X противъ всякой попытки совершить государственный переворотъ, я веллъ предсказать ему его послдствія, онъ далъ мн честное слово, что и не помышляетъ о такомъ переворот, и тотчасъ же приказалъ обнародовать указы. Я никогда не стану поддерживать Генриха V. Когда меня спросили подъ рукою, можетъ ли онъ постить меня, я веллъ отвчать, что приму его, но только какъ частное лицо, а что въ виду того, что такой пріемъ могъ бы повредить его длу въ глазахъ Европы, обезнадежить его друзей и сторонниковъ, лучше было бы, по моему мннію, не возбуждать о немъ и рчи’.
Государь замтилъ, что не одобряетъ ‘комедіи’, разыгранной графомъ Шамборомъ въ Англіи, что послдній можетъ сохранять убжденіе, что онъ законный король Франціи, но что разыгрывать роль претендента — нелпо. Перейдя къ оцнк современныхъ французскихъ государственныхъ людей, его величество прибавилъ: ‘Я совсмъ не люблю Гизо. Онъ мн нравится еще меньше Тьера. Тьеръ хоть и фанфаронъ, но откровененъ, онъ гораздо мене вреденъ и опасенъ, чмъ Гпзо, который такъ недостойно поступилъ съ Молэ, самымъ честнымъ человкомъ во Франціи’. О тсномъ союз Англіи съ Франціей государь отозвался, что не жалетъ о немъ нисколько и желаетъ ему продолжаться какъ можно доле, хотя и не вритъ въ его долговчность. Первая буря въ палат разнесетъ его. Лудовикъ-Филиппъ попытается сопротивляться, но если не почувствуетъ себя достаточно сильнымъ, то самъ станетъ во глав движенія, чтобы спасти свою популярность {См. тамъ же, стр. 395 и 397, и Гизо, Mmoires pour servir Thistoire de mon temps, VI, стр. 210—211.}.
Такія откровенныя рчи императора о нерасположеніи его къ существующему во Франціи порядку вещей, вызвали горячія возраженія со стороны принца Альберта, а сэръ Робертъ Пиль прямо заявилъ, что политика его направлена къ тому, чтобы по смерти короля Лудовика-Филиппа французскій престолъ перешелъ безъ сотрясеній къ ближайшему законному наслднику Орлеанской династіи. ‘Я не имю ничего противъ этого’,— отвчалъ государь.— ‘Я желаю какъ можно больше счастія французамъ, но безъ спокойствія они не достигнутъ счастія. Они не должны производить взрывовъ вн своихъ предловъ. А потому будьте уврены, что я нимало не ревную васъ къ нимъ за ваше доброе согласіе съ Франціей, оно можетъ имть лишь благія послдствія для меня я для Европы. Вы пріобртаете чрезъ него вліяніе, которое можете употребить съ пользою’.
‘Впрочемъ’,— добавилъ его величество,— ‘я пріхалъ сюда не съ политическою цлью. Я хочу завоевать ваше довріе, хочу, чтобы вы научились врить, что я человкъ искренній, честный человкъ. Вотъ почему я открываю вамъ мои мысли объ этихъ предметахъ. Нельзя депешами достигнуть желаемаго мною результата’.
Напомнивъ, что бывшій англійскій посолъ въ Петербург, лордъ Дургамъ, скоро отршился отъ прежнихъ предубжденій своихъ противъ него и Россіи, государь выразилъ увренность, что успетъ въ томъ же и относительно своего собесдника и Англіи вообще. ‘Надюсь’, — воскликнулъ онъ съ жаромъ, — ‘что личныя наши сношенія разрушатъ вс предразсудки, ибо я крайне дорожу мнніемъ англичанъ, но я не забочусь о томъ, что говорятъ обо мн французы, мн плевать на ихъ слова’ {См. Stockmar’s Denhcwrdi jkeiten, стр. 398.}.
На что было нужно государю довріе англійскаго правительства? Очевидно, не для осуществленія какихъ-либо своекорыстныхъ плановъ на Восток, а для мирнаго разршенія Восточнаго вопроса путемъ обще-европейскаго соглашенія. Начало этому соглашенію уже было положено, въ 1833 году, въ Мюнхенгрец, Россіею и Австріею, условившимися дйствовать сообща въ случа распаденія Оттоманской имперіи. Къ этому условію примкнулъ берлинскій кабинетъ. Но успхъ его можно было бы считать обезпеченнымъ лишь съ той минуты, когда къ нему присоединилась бы и Англія. Въ такомъ случа Франціи оставалось бы или безпрекословно подчиниться ршеніямъ прочихъ четырехъ великихъ державъ, или же дйствовать одиноко противъ нихъ, очевидно, безъ малйшихъ шансовъ на успхъ.
Ровно за годъ до поздки государя въ Лондонъ, графъ Нессельроде жаловался князю Меттерниху на подозрительность сентъ-джемскаго кабинета, основанную на распространенной въ Англіи традиціонной иде, будто Россія силою или хитростью стремится вызвать паденіе Оттоманской имперіи, съ цлью найдти въ ея развалинахъ средство къ собственному расширенію р. Дабы разсять это предубжденіе, мы испрашивали согласія внскаго кабинета на сообщеніе великобританскому правительству мюнхенгрецской конвенціи по восточнымъ дламъ, но князь Меттернихъ нашелъ это неудобнымъ, ибо Англія могла бы спросить, почему актъ этотъ не былъ сообщенъ ей тотчасъ по вступленіи торіевъ въ министерство, и предложилъ взять на себя объявить лондонскому двору, что въ Мюнхеигрец Россія и Австрія торжественно обязались другъ передъ другомъ поддерживать существующій порядокъ вещей въ Турціи {Графъ Нессельроде графу Медему, 8 (20) мая 1843.}. Предложеніе это не только не отвчало намреніямъ императора Николая, но прямо противорчило имъ, а потому и было отклонено. Государь ршился самъ взять на себя трудное дло разсять предубжденія Англіи и побудить ее идти рука объ руку съ нами на Восток. Съ этой минуты поздка его въ Лондонъ была ршена.
Восточный вопросъ былъ главною темою разговоровъ императора Николая съ министрами королевы. Глубоко убжденный въ неминуемости и близости распаденія Оттоманской имперіи, не смотря на искреннія усилія всхъ великихъ державъ, и въ числ ихъ и Россіи, поддержать ея существованіе, его величество приложилъ все стараніе, чтобы заставить главныхъ членовъ великобританскаго, кабинета раздлить этотъ взглядъ.
‘Турція умираетъ,’ — говорилъ онъ лорду Абердину.— ‘Сколько бы мы ни старались спасти жизнь ея, мы въ этомъ не успемъ. Она умретъ, не умереть ей нельзя. Это будетъ критическая минута. Я предвижу, что мн придется двинуть мои арміи. Австрія сдлаетъ то же. Въ этомъ кризис я опасаюсь одной Франціи. Чего она захочетъ? Я ожидаю ее на многихъ пунктахъ: въ Африк, въ Средиземномъ мор, дале, на Восток. Припомните ея экспедицію въ Анкону. Почему же ей не предпринять такой же въ Кандію, въ Смирну? При подобныхъ обстоятельствахъ разв Англія не должна будетъ перенести на Востокъ вс свои морскія силы? Итакъ, въ этихъ странахъ встртятся: русская армія, австрійская армія, большой англійскій флотъ. Сколько пороховыхъ бочекъ близъ огня! Кто помшаетъ искрамъ взорвать ихъ?’ {Князь Меттернихъ графу Нессельроде, 29 мая (10 іюня) 1843.}
Еще откровенве и гораздо опредленне высказался государь въ разговор своемъ съ первымъ лордомъ казначейства.
‘Турція разрушается’,— утверждалъ онъ,— ‘дни ея сочтены. Нессельроде отрицаетъ это, но я въ этомъ убжденъ. Султанъ, хотя и не геній, но все же человкъ. Допустите, что съ нимъ случится несчастіе, что увидимъ мы посл его смерти? Ребенка и регентство! Я не хочу единаго вершка турецкой земли, но не позволю и другимъ державамъ присвоитъ себ хотя бы одинъ вершокъ’.
Его величество говорилъ съ такимъ одушевленіемъ, такъ громко, стоя у открытаго окна, что сэръ Робертъ Пиль поспшилъ закрыть окно изъ опасенія, чтобы слова государя не были услышаны на улиц. Онъ отвчалъ своему высокому собесднику, что Англія находится въ такомъ же точно положеніи относительно Востока. Политика ея нсколько измнилась лишь въ одномъ пункт: въ Египт. Англія не согласится на установленіе въ этой стран слишкомъ сильнаго правительства, которое могло бы отказать въ проход индійской почт.
Императоръ продолжалъ:
‘Теперь нельзя условиться о томъ, что длать съ Турціей’ въ случа ея смерти. Подобный договоръ ускорилъ бы ея паденіе. Я сдлаю все отъ меня зависящее, чтобы сохранить настоящее положеніе. Но слдуетъ взглянуть честно, разумно на возможность разрушенія Турціи. Необходимо условиться на справедливыхъ основаніяхъ, установить вполн искренно добросовстное соглашеніе, подобное тому, которое уже существуетъ между Россіею и Австріею’ {Stockmar’s Denkwrdigkeiten, стр. 390—399.}.
Государь, очевидно, имлъ при этомъ въ виду тайную конвенцію, заключенную съ внскимъ дворомъ въ 1833 году въ Мюнхенгрец. Актомъ этимъ оба императорскіе кабинета обязывались всми силами поддерживать существованіе Порты, но въ случа ея распаденія, — ничего не предпринимать безъ предварительнаго соглашенія другъ съ другомъ {Тайная мюнзенгрецская конвенція по Восточнымъ дламъ напечатана г. Мартенсомъ въ его Собраніи трактатовъ и конвенцій, т. IV, ч. I, стр. 445—449.}. Почти въ тхъ же самыхъ выраженіяхъ опредлялось взаимное отношеніе Россіи и Англіи къ восточному вопросу въ меморандум, излагавшемъ сущность происходившихъ въ Лондон переговоровъ между императоромъ Николаемъ и великобританскими министрами и переданномъ барономъ Брунновымъ лорду Абердину, вскор по возвращеніи государя въ Петербургъ. Исходя изъ того положенія, что сохраненіе Турціи, ея независимости и цлости составляетъ общій интересъ какъ Россіи, такъ и Англіи, русскій дворъ приходилъ къ слдующему заключенію:
1) ‘искать продлить существованіе Оттоманской имперіи въ ея настоящемъ положеніи, докол эта политическая комбинація окажется возможною,’
2) ‘если мы (т. е. дворы с.-петербургскій и лондонскій) предвидимъ, что она должна разрушиться, то войдти въ предварительное соглашеніе относительно установленія новаго порядка вещей, имющаго замнить нын существующій, и наблюдать сообща за тмъ, чтобы перемна, состоявшаяся во внутреннемъ положеніи этой имперіи, не посягала ни на безопасность ихъ собственныхъ владній и правъ, обезпеченныхъ каждому изъ нихъ договорами, ни на поддержаніе европейскаго равновсія’ {Тайный меморандумъ графа Нессельроде, іюнь 1844 г.}.
Въ приведенныхъ здсь заключительныхъ словахъ русскаго меморандума нельзя не замтить старанія согласовать осторожную до боязливости политику графа Нессельроде съ личнымъ взглядомъ государя на неизбжность и близость паденія оттоманскаго владычества въ Европ. Меморандумъ долженъ былъ неминуемо ослабить впечатлніе, произведенное въ Лондон гораздо боле категорическимъ утвержденіемъ императора Николая по тому же предмету. Если врить Бунзену, то государь прямо заявилъ англійскимъ министрамъ, что въ Россіи существуютъ два мннія относительно Турціи: одни утверждаютъ, что она при смерти, другіе, что уже умерла. ‘Перваго взгляда’,— продолжалъ его величество,— ‘придерживается Нессельроде, самъ я держусь втораго’.
Не подлежитъ сомннію, что попытка нашей дипломатіи сгладить опасенія, которыя могли вызвать въ англійскомъ правительств столь опредленныя слова государя, не была удачна. Она не только не разсяла свойственной англичанамъ подозрительности по отношенію ко всему, что касается дйствій Россіи на Восток, но даже дала ей новую нишу, подчеркнувъ противорчія между заискивающею дипломатическою фразою меморандума и прямодушною откровенностью рчей государя. Она устраняла, такимъ образомъ, вс выгодныя послдствія этой откровенности и того благопріятнаго впечатлнія, которое всегда производитъ правдивое слово, сказанное въ сознаніи права, силы и достоинства. Ничего не можетъ быть вредне въ политик старанія прикрыть коренную противоположность интересовъ двухъ державъ разглагольствованіями о мнимомъ ихъ тождеств. Если иногда и удается такимъ путемъ отдалить на нкоторое время столкновеніе, то совершенно устранено оно можетъ быть лишь при условіи открытаго признанія вышеупомянутой противоположности. Тогда является возможность. посредствомъ взаимныхъ уступокъ, не согласовать несогласуемое, какъ любятъ выражаться дипломаты, а уравновсить взаимныя пользы и выгоды.,
Именно эту цль и имлъ въ виду императоръ Николай, отправляясь въ Лондонъ, и достигнулъ ея лишь отчасти, прійдя къ соглашенію по одному частному средне-азіатскому вопросу {Сущность этого соглашенія изложена бывшимъ дипломатомъ (бариномъ А. Г. Жомини) въ его Etude diplomatique sur la guerre de Crim&#233,e, I, стр. 15.}. Приписать это слдуетъ тому, что робкій и заискивающій тонъ меморандума графа Нессельроде лишилъ его плодовъ его царственной откровенности. А что главная цль государя такъ и осталась недостигнутою, безспорно доказывается положеніемъ, занятымъ Англіею десять лтъ спустя въ виду несогласій нашихъ съ Портою по длу о Святыхъ Мстахъ, и дятельнымъ участіемъ ея въ возгорвшейся изъ-за того войн,.

ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАЙ И АВСТРІЙСКІЙ ДВОРЪ.

Во вншней политик императора Николая сношенія съ Австріей занимали едва-ли не первое мсто. Въ продолженіе тридцатилтняго правленія этого государя они подвергались неоднократнымъ измненіямъ. Съ недовріемъ относился онъ къ внскому двору въ первыя семь лтъ своего царствованія, глубокое разочарованіе испыталъ въ послдній годъ жизни. За то цлыя двадцать лтъ пребывалъ онъ съ Австріею въ совершенномъ единомысліи и тсномъ союз, на соглашеніи съ нею основалъ всю свою политическую систему.
Двадцатилтній періодъ этотъ начинается со дня перваго свиданія императора Николая съ императоромъ Францомъ, происходившаго въ Мюнхенгрец, въ Чехіи, осенью 1833 года. Заключился онъ посщеніемъ государемъ императора ФранцаІосифа въ Ольмюц, осенью же 1853 года. Въ промежутокъ времени между двумя помянутыми създами происходилъ цлый рядъ свиданій монарховъ Россіи и Австріи и выдающихся членовъ обоихъ императорскихъ домовъ. Замчательно, однако, что ни Францъ I, ни сынъ его Фердинандъ, ни разу не отплатили посщеній императору Николаю, и что первымъ австрійскимъ монархомъ, побывавшимъ въ Россіи посл Іосифа II, былъ императоръ Францъ-Іосифъ, прізжавшій въ 1850 и 1853 годахъ въ Варшаву и уже въ царствованіе покойнаго государя Александра Николаевича, въ 1874 году,— въ Петербургъ.
При томъ дятельномъ участіи, которое императоръ Николай принималъ лично въ направленіи своей вншней политики, частыя поздки его въ Австрію имли большое вліяніе на упроченіе дружественныхъ связей, соединявшихъ нашъ дворъ съ австрійскимъ. Он служили къ поддержанію преданій достопамятной эпохи войнъ за освобожденіе Европы и къ упроченію началъ, положенныхъ императоромъ Александромъ I въ основаніе Священнаго Союза. Началамъ этимъ императоръ Николай остался неизмнно врнымъ, даже боле своего предшественника, и только подъ конецъ жизни убдился, что они служили внскому двору благовиднымъ предлогомъ для стсненія свободы дйствій Россіи на Восток и, въ то же время, щитомъ отъ опасностей, угрожавшихъ Австріи со стороны Запада, что, постоянно пользуясь нашими услугами, австрійскіе государственные люди и не помышляли о взаимств, и что подъ выраженіями ‘общее благо’, ‘общее дло’ они исключительно разумли свои собственныя выгоды.
Не было недостатка въ указаніяхъ на такое своекорыстное направленіе политики внскаго двора и ране, въ самый разгаръ нашей съ нимъ дружбы. Но именно личныя связи, завязанныя императоромъ Николаемъ съ австрійскими государями, при частыхъ свиданіяхъ съ ними, были причиною необыкновенной его снисходительности къ неисправимой подозрительности и зависти, искони питаемымъ внскимъ дворомъ по отношенію къ русской сил и могуществу. Не переставая дйствовать въ такомъ смысл, князь Меттернихъ и преемники его въ завдываніи вншними сношеніями Габсбургской монархіи, тщательно старались прикрывать неблаговидность своихъ дйствій личиною глубочайшаго уваженія и безпредльной преданности къ особ императора Николая, указаніемъ на угодную ему охранительную систему, которой они придерживались въ своей внутренней политик, наконецъ, выраженіемъ убжденія, до извстной степени искренняго, что только тсный союзъ трехъ могущественныхъ монарховъ въ состояніи воздвигнуть неодолимую преграду успхамъ международной революціи.
Независимо отъ этихъ соображеній, государю приходился по сердцу самый складъ австрійскаго двора, внутренній и вншній, преобладаніе въ немъ военно-аристократическаго элемента, традиціонное монархическое величіе въ соединеніи съ большою простотою ежедневнаго обихода и съ патріархальнымъ добродушіемъ въ отношеніяхъ къ подданнымъ монарха и всхъ членовъ его дома. При австрійскомъ двор не было примси либерально-гражданскихъ элементовъ, которые получили доступъ ко двору прусскому, въ особенности со времени воцаренія короля Фридриха-Вильгельма IV, бывшаго въ душ гораздо боле ученымъ и художникомъ, чмъ вождемъ воинственнаго государства и народа. Этимъ объясняется, что, не смотря на отсутствіе прямыхъ родственныхъ связей между русскимъ и австрійскимъ императорскими домами,— связей, возобновленію которыхъ препятствовала католическая нетерпимость габсбургско-лотарингской династіи {Единственный эрцгерцогъ, женатый на княжн русскаго императорскаго былъ дома — палатинъ венгерскій Іосифъ, третій сынъ императора Леопольда II, вступившій въ первый бракъ съ великою княжною Александрою Павловною.}, взаимныя ихъ отношенія не только не уступали въ дружественности и задушевности тмъ, которыя соединяли императора Николая съ его прусскими сродниками, но несравненно боле отражались на существ политическихъ длъ.
Дйствительно, считая посщенія берлинскаго двора преимущественно семейнымъ дломъ, императоръ Николай всегда придавалъ поздкамъ своимъ въ Австрію государственное значеніе. Свиданія въ 1833 году въ Мюнхенгрец, въ 1835 году въ Теплиц, въ 1849 году въ Краков, въ 1850 году въ Варшав, даже въ 1853 году въ Ольмюц сопровождались дипломатическими совщаніями между министрами, находившимися въ свит государей, и имли ршающее вліяніе на ходъ историческихъ событій. Они являются въ исторіи какъ бы продолженіемъ эпохи конгрессовъ, созданной Александромъ I и прерванной его преемникомъ въ первые годы своего царствованія, и знаменуютъ возвращеніе Россіи къ преданіямъ Священнаго Союза.

I.
Разладъ.
(1825—1830).

Кончина Александра I.— Мнніе Меттерниха о цесаревич Константин Павлович и о великомъ княз Никола Павлович.— Воцареніе Императора Николая.— [Заискиванія Меттерниха.— Отправленіе эрцгерцога Фердинанда Эсте въ Петербургъ.— Оправданіе австрійскаго канцлера.— Гнвъ его на Нессельроде.— Интриги Меттерниха противъ Россіи.— Охлажденіе отношеній между Петербургомъ и Вною.— Послдствія Адріанопольскаго мира.

Всть о кончин Александра Благословеннаго неожиданностью своею одинаково поразила Россію и Европу.
Въ ночь съ 1 (13) на 2 (14) декабря 1825 года, князь Меттернихъ получилъ отправленный съ нарочнымъ пакетъ отъ австрійскаго консула въ Варшав. На пакет была трижды повторена надпись: весьма нужное. Въ немъ заключалось извстіе о смерти императора всероссійскаго, послдовавшей 19 ноября (1 декабря) въ Таганрог, посл непродолжительной болзни. Дале сообщалось, что извстіе пришло въ Варшаву 26 (8) вечеромъ, что оно вызвало тамъ всеобщее уныніе, что никто не сметъ говорить о немъ вслухъ и что цесаревичъ Константинъ Павловичъ не выходитъ изъ дворца {Князь Меттернихъ Генцу, 10 (22) декабря, Генцъ князю Гик, 5 (17) декабря 1825.}.
Нежданная всть возбудила въ Вн боле тревоги и безпокойства, чмъ печали. Объ император Александр не жалли, ожидая всякихъ благъ отъ его наслдника. Въ цесаревич Меттернихъ признавалъ много ума, прямодушія и благородства и самые правильные политическіе взгляды и убжденія. Онъ допускалъ, что въ юности своей великій князь Константинъ проявлялъ чрезмрную пылкость характера, но находилъ что съ годами въ немъ произошла значительная перемна къ лучшему, благодаря въ особенности вліянію княгини Ловичъ морганатической супруги его высочества. ‘Политика его.’ — пророчествовалъ австрійскій канцлеръ,— ‘будетъ положительно миролюбива. Умъ свой онъ направитъ къ двумъ главнымъ цлямъ: въ политик — къ поддержанію монархическаго начала въ администраціи — къ улучшенію внутренняго состоянія имперіи. Я очень ошибаюсь, или исторія Россіи начнется тамъ, гд нын окончился романъ‘. Оптимизмъ свой Меттернихъ основывалъ на увренности, что цесаревичъ ‘глубоко преданъ’ одной только Австріи, ненавидитъ англичанъ, презираетъ французовъ и самую Пруссію считаетъ зараженною революціоннымъ духомъ {Князь Меттернихъ барону Отенфельсу, 6 (18) декабря 1825.}.
Но въ Европ давно уже носились слухи о нежеланіи Константина наслдовать престолъ, о намреніи его отречься, и въ такомъ случа преемникомъ Александра являлся второй братъ его, великій князь Николай. Внскій дворъ недоумвалъ, чего слдовало ему ожидать отъ молодаго великаго князя и чего опасаться. Впрочемъ, въ отзывахъ о немъ проглядывало нкоторое предвзятое нерасположеніе и недовріе. Въ Вн осуждали страсть его къ военнымъ упражненіямъ, чрезмрную строгость, будто бы вызывавшую нелюбовь къ нему въ войск. Удаленіе его отъ политики объясняли недостаткомъ таланта и склонности къ занятію государственными длами. Сомнвались даже въ правильности его политическихъ воззрній, предполагая, что онъ подчиняется вліянію либеральнаго кружка, пріютившагося при берлинскомъ двор подъ покровительствомъ двухъ принцессъ королевскаго дома — кружка, среди котораго росла и воспитывалась великая княгиня Александра еодоровна {Генцъ князю Гик, 3 (15) января 1826.}. Даже непогршимый Меттернихъ не бралъ на себя предсказывать послдствія воцаренія великаго князя Николая {Князь Меттернихъ барону Отенфельсу, 6 (18) декабря 1825.}. Но кто бы ни былъ преемникомъ Александра, кончину этого государя онъ признавалъ ‘событіемъ необъятнымъ въ своихъ необходимыхъ послдствіяхъ’. ‘Новая эра начинается’,— восклицалъ онъ,— ‘умъ мой перенесся въ нее и живетъ въ ней’ {Князь Меттернихъ графу No бцельтерну, 10 (22) декабря 1825.}.
Изъ словъ этихъ легко заключить, съ какимъ напряженнымъ вниманіемъ слдили въ Вн за всми фазисами великодушной борьбы августйшихъ братьевъ, уступавшихъ одинъ другому россійскій императорскій престолъ. Долго надялись тамъ на окончаніе ея въ пользу цесаревича. Извстно было, что армія и весь народъ, побуждаемые примромъ великаго князя Николая, принесли императору Константину присягу на врность подданства. Однако, мстный нашъ посолъ не торопился приведеніемъ къ присяг чиновъ посольства и русскихъ, находившихся въ австрійской столиц. Онъ даже пріостановилъ богослуженіе въ посольской церкви, въ невдніи объ имени государя, подлежащемъ возглашенію на эктеніяхъ. Это, впрочемъ, не мшало ему поддерживать въ Меттерипх надежду на перемну въ намреніяхъ цесаревича, который отказомъ своимъ хотлъ-де лишь испытать настроеніе русскаго общества и народа {Князь Меттернихъ барону Нейману, 20 декабря 1825 (1 января 1826).}.
25 декабря (6 января) узнали въ Вн о вступленіи на престолъ императора Николая и о безпорядкахъ въ Петербург, сопровождавшихъ это событіе. Послднее обстоятельство заставило Меттерниха измнить свое мнніе о личности молодаго государя, и воцареніе его онъ привтствовалъ съ радостью. ‘Достойная сожалнія борьба окончена,’ — писалъ онъ,— ‘и у насъ есть императоръ. Поздравляю съ нимъ Россію и Европу’ {Князь Меттернихъ барону Нейману, 26 декабря 1825 (7 января 1826).}. Австрійскому канцлеру очень понравился манифестъ, возвщавшій о воцареніи великаго князя: онъ назвалъ этотъ актъ ‘памятникомъ мудрости и мира’. Не мене благопріятное впечатлніе произвелъ на него циркуляръ, коимъ графъ Нессельроде извстилъ пребывающихъ въ Петербург представителей иностранныхъ дворовъ о твердомъ намреніи новаго государя строго придерживаться охранительныхъ началъ, установленныхъ его предшественникомъ и въ продолженіе десяти лтъ обезпечивавшихъ миръ Европы. Независимо отъ того, русскому послу въ Вн было предписано объявить князю Метгерниху, что его величество ничего столь не желаетъ, какъ упроченія тсныхъ узъ, такъ уже давно соединяющихъ оба императорскіе двора {Князь Меттернихъ графу Лебцельтерну, 29 декабря 1825 (10 января 1826).}.
Меттернихъ спшилъ снискать расположеніе императора. Николая, расточая ему похвалу и увренія въ политическомъ единомысліи. ‘Пріятно видть,’ — писалъ канцлеръ австрійскому представителю при нашемъ двор, — ‘могущественнаго государя, вступающаго такъ спокойно и съ такими правильными основными началами на трудную стезю, предопредленную ему Провидніемъ’. Упомянувъ объ энергіи и ршимости, проявленныхъ государемъ въ самый день восшествія на престолъ, Меттернихъ замчалъ, что ‘подобное событіе и поведеніе такого рода равносильны нсколькимъ годамъ царствованія’. Возмущеніе 14 (26) декабря онъ называлъ дломъ немаловажнымъ и находилъ, что отвтственность за него падаетъ главнымъ образомъ ‘на двухъ братьевъ, Александра и Константина, ьоторые, не умя найти совта въ самихъ себ, должны были бы обратиться за нимъ къ людямъ, способнымъ устроить великое и важное дло способомъ, указаннымъ самымъ простымъ государственнымъ смысломъ’. Подъ такими людьми австрійскій министръ, очевидно, подразумвалъ самого себя. Возвращаясь къ происшествіямъ 14 (20) декабря, онъ выражалъ надежду, что слдствіе раскроетъ главныхъ руководителей бунта и что ‘лица во фрак’, о которыхъ упоминалъ въ своемъ циркуляр графъ Нессельроде, наведутъ правительство на слды революціонныхъ вліяній. Для борьбы съ ними Россія не можетъ обойдтись безъ австрійской помощи {Князь Меттернихъ графу Лебцельтерну, 29 декабря 1725 (10 января 1826).}. Въ доказательство канцлеръ еще ране ссылался на либеральныя газеты, постоянно связывавшія-де его собственное имя съ именемъ императора Александра. ‘Либералы,’ — утверждалъ онъ,— ‘предупреждаютъ такимъ образомъ его преемника, дабы онъ не отдлялся отъ человка, сумвшаго бороться съ ними, ибо я сильно сомнваюсь, чтобы русскій императоръ могъ когда-либо стать добрымъ республиканцемъ? Если бы бдный Александръ не совершилъ грховъ въ своей молодости, а въ зрломъ возраст ему не недоставало бы ‘кое-чего’, какъ говорилъ о немъ Наполеонъ, то что сталось бы нын съ современнымъ либерализмомъ’ {Князь Меттернихъ барону Нейману, 20 декабря 1825 (1 января 1826).}?
Въ такомъ именно смысл даны были наставленія эрцгерцогу Фердинанду Эсте, отправленному въ Петербургъ присутствовать при погребеніи императора Александра и привтствовать молодого государя со вступленіемъ на престолъ. Онъ былъ, сверхъ того, снабженъ пространнымъ изложеніемъ воззрній внскаго двора на восточныя замшательства, на тотъ конецъ, если бы императоръ Николай обратился къ нему за совтомъ по этому насущному вопросу {Меморандумъ князя Меттерниха, озаглавленный: ‘Историческое изложеніе Восточнаго вопроса’, 24 декабря 1825 (5 января 1824).}. Эрцгерцогу былъ оказанъ у насъ почетный и радушный пріемъ. Онъ былъ введенъ въ тсный семейный кружокъ, собиравшійся вокругъ молодой императрицы. Государь самымъ положительнымъ образомъ уврилъ его, что по отношенію къ Западу намренъ слдовать политик своего предшественника, считая себя связаннымъ принятыми имъ обязательствами, что онъ останется вренъ охранительнымъ началамъ Священнаго Союза и будетъ, въ особенности поддерживать дружбу съ Австріею. Но при этомъ не было и рчи о совщаніяхъ какъ по внутреннимъ дламъ, такъ и по Восточному вопросу. И то, и другое государь считалъ своимъ, домашнимъ, русскимъ дломъ, вмшательства въ которое онъ не допускалъ даже со стороны ближайшихъ своихъ союзниковъ. Отъ вниманія лицъ, сопровождавшихъ эрцгерцога, не скрылось также, что, постоянно выражая самыя дружественныя чувства къ императору Францу, молодой императоръ совершенно умалчивалъ о Меттерних. Имъ скоро стало извстно, что государь питаетъ личное нерасположеніе къ этому министру, котораго онъ считалъ главною причиною неискренняго и даже прямо враждебнаго намъ поведенія внскаго двора въ переговорахъ по восточнымъ дламъ, происходившихъ въ послдніе годы Александровскаго царствованія {См. письма графа Клама-Мартиница къ князю Меттерниху изъ Петербурга въ январ и феврал 1826 года.}.
Объ этомъ не замедлилъ узнать и самъ Меттернихъ, котораго такое извстіе крайне встревожило. Пользуясь продолжительнымъ пребываніемъ въ Россіи принца Гессенъ-Гомбургскаго, австрійскаго чрезвычайнаго посла на коронаціи государя, канцлеръ поручилъ ему при удобномъ случа выяснить недоразумніе. ‘Императоръ Николай,’ — писалъ онъ принцу,— ‘обладаетъ сильнымъ характеромъ, прозорливъ, принципы его безупречны и лично онъ вполн довряетъ императору, нашему повелителю’. ‘Но,’ — оговаривался Меттернихъ,— ‘относительно меня онъ питаетъ выдающееся недовріе’, и старался объяснить это тмъ, что ‘императоръ Николай одинокъ, и еще не встртилъ человка, который послужилъ бы ему опорою, столь полезною для всякаго государя, какъ и вообще для всякаго дловаго человка, въ качеств твердаго и врнаго исполнители его воли’. Нерасположеніе русскаго императора Метте]и нихъ приписывалъ проискамъ нкоторыхъ изъ русскихъ дипломатовъ, преимущественно Поццо-ди-Борго и Ливена. ‘Непріятное обстоятельство,’ — разсуждалъ онъ,— ‘много способствовало враждебному настроенію молодого государя относительно меня. Когда перешло къ нему по наслдству это восточное дло, которое столь печальнымъ образомъ ведетъ русскій дворъ въ продолженіе боле пяти лтъ, государственнымъ людямъ, занимавшимся означеннымъ дломъ до того времени, представилась необходимость взвалить отвтственность за свои ошибки на иностранную державу, враждебную Россіи. Такъ и случилось. Но въ подобномъ положеніи всегда представляется враждебною именно та держава, которая была права съ самаго начала. Держава эта — я, какъ вполн доказано нын. Лишь только императоръ вступилъ на путь, издавна указанный мною, какъ тотъ, по коему нужно идти неуклонно, онъ достигнулъ результата, котораго не желалъ ни одинъ изъ прежнихъ совтниковъ императора Александра. Но въ ту самую минуту, когда новый императоръ громко выразилъ свои намренія, презрнная партія, желавшая ввести его въ заблужденіе, принялась изыскивать новыя средства, и средства эти были тотчасъ же предложены Англіею. Такова въ дйствительности исторія настоящаго времени… Мы дожили нын,’ — заключалъ Меттернихъ,— ‘до торжественной минуты, которая ршитъ все. Мы увидимъ, согласится или нтъ Россія съ Англіею, для содйствія длу революцій. Мои личныя отношенія къ русскому двору тсно связаны съ ршеніемъ этого вопроса’ {Князь Меттернихъ принцу Гессенъ-Гомбургскому, 1 (13) ноября 1826.}.
Какъ видно, дло уже шло не о личныхъ только, а о политическихъ отношеніяхъ. Человку ‘слова’, Меттерниху. не по сердцу приходилась политика ‘дла’, сразу усвоенная императоромъ Николаемъ по отношенію къ Восточному вопросу. Она пугала его своимъ неизбжнымъ послдствіемъ — упроченіемъ преобладающаго положенія Россіи на Восток. С.-Петербургскій протоколъ, Аккерманская конвенція, Лондонскій трактатъ, дятельное вмшательство трехъ союзныхъ державъ въ греко-турецкую распрю, наконецъ, Наваринскій бой представлялись ему событіями чудовищными, ниспроверженіемъ основъ великаго охранительнаго союза, торжествомъ революціонныхъ началъ. Не въ одной только слабости обвинялъ онъ своего такъ долго покорнаго друга и наперсника, русскаго вице-канцлера. Мысли и слова Нессельроде онъ сравнивалъ со словами и мыслями Карно, Дантона и ихъ послдователей, ‘которые,’ — писалъ онъ въ доклад императору Францу,— ‘тмъ не мене были раздавлены старыми и докучливыми принципами, и то же случится съ графомъ Нессельроде и его родомонтадами. Весь вопросъ въ томъ: сколько вещей погибнутъ прежде него и слабыхъ его сообщниковъ?’ {Князь Меттернихъ императору Францу, 28 ноября (10 декабря) 1827.}
Отношенія между дворами с.-петербургскимъ и внскимъ охлаждались съ каждымъ днемъ и скоро дошли до состоянія крайняго напряженія. Отказъ послдняго приступить къ трактату по греческимъ дламъ, о которомъ велись въ Лондон переговоры между Россіею, Англіей) и Франціею, побудилъ насъ прямо заявить ему, что въ длахъ этихъ взглядъ нашъ совершенно противоположенъ австрійскому {Татищевъ князю Меттерниху, 13 (25) мая 1827.}, по мр того, какъ положеніе усложнялось на Восток и война между нами и Портою становилась все боле и боле неизбжною, самъ императоръ Францъ находилъ, что задача Австріи состоитъ въ томъ, чтобы заставить Англію и Францію задержать Россію, а турокъ склонить къ сближенію съ морскими державами {Резолюція императора Франца на доклад князя Меттерниха, 19 ноября (1 декабря) 1827.}. Только благодаря полному своему безсилію, внскій дворъ не сталъ открыто на сторону Порты но объявленіи нами войны. За то, какъ только не вполн удовлетворительный исходъ кампаніи 1828 года поколебала вру въ нашъ успхъ, вс старанія свои Меттернихъ направилъ къ тому, чтобы побудить великія державы вмшаться сообща въ нашу распрю съ Султаномъ и явиться посредницами и поручительницами будущаго мира между Россіею и Турціею. Коварный умыселъ этотъ не только не удался австрійскому министру, но былъ разоблаченъ бдительнымъ Поццо-ди-Борго, состоявшимъ посломъ нашимъ при тюильрійскомъ двор, и вызвалъ съ нашей стороны категорическое требованіе объясненій. Внскій дворъ ограничился простымъ отрицаніемъ своихъ попытокъ возбудить противъ насъ обще-европейскую коалицію и этимъ какъ бы напросился самъ на дкій, но вполн заслуженный отвта императорскаго кабинета. Сообщивъ нашему представителю въ Вн, что австрійскій посолъ отъ имени канцлера самымъ формальнымъ образомъ отрицаетъ существованіе этого проекта и громко порицаетъ его, ‘для государя достаточно,’ — писалъ Нессельроде Татищеву, — ‘что Австрія сама столь несомннно признала его несвоевременность и выразила убжденіе, что ни въ какомъ случа онъ не будетъ допущенъ Россіею, а потому его величество не дастъ этому длу дальнйшаго хода’ {Графъ Нессельроде Татищеву, 12 (24) февраля 1829.}.
Въ начал 1829 года, убдясь въ безплодности своихъ усилій найти союзницу противъ Россіи въ какой-либо изъ великихъ державъ, внскій дворъ снова попытался сблизиться съ нами и путемъ дружескаго соглашенія остановить столь страшное ему распространеніе нашего вліянія на Восток, или,— какъ выражался Меттернихъ,— ‘возвращеніе нашей политики къ стремленіямъ русскихъ государей XVIII вка’. Наставленія въ этомъ смысл получилъ вновь назначенный посломъ въ Петербург графъ Фикельмонтъ, одинъ изъ способнйшихъ австрійскихъ дипломатовъ того времени. Въ одинаковомъ направленіи дйствовалъ по собственному побужденію и нашъ представитель въ Вн, Татищевъ. Но въ Петербург имли слишкомъ много несомннныхъ доказательствъ враждебныхъ намъ дйствій Австріи, чтобы сразу поврить искренности ея желанія примириться съ нами. ‘Поведеніе, котораго Австрія сочла нужнымъ придерживаться съ самаго начала войны,’ — жаловался вице-канцлеръ въ депеш къ Татищеву,— ‘не только не сокращало, но должно было необходимо поощрять сопротивленіе Султана, нейтралитетъ ея не всегда былъ безпристрастенъ, она очевидно желала успха Турциц ея газеты отрицали наши побды и преувеличивали нкоторыя незначительныя неудачи, понесенныя нами. Присовокупите къ этимъ косвеннымъ, направленнымъ противъ насъ мрамъ вооруженія, столь несвоевременныя въ виду обстоятельствъ, при которыхъ они произошли, и станетъ понятно, что Порта часто предавалась самымъ опаснымъ иллюзіямъ, провидя въ распоряженіяхъ Австріи шансы могущественной диверсіи’. Впрочемъ, главнымъ предметомъ обвиненія продолжали служить происки Меттерниха противъ насъ въ Лондон, Париж и Берлин. Первымъ условіемъ нашего примиренія съ Австріею мы ставили отказъ ея отъ ‘жалкой’ политики, которой она слдовала до тхъ поръ {Графъ Нессельроде Татищеву, 12 (24) февраля 1829.}.
Адріанопольскій миръ и важныя преимущества, обезпеченныя имъ за Россіею, такъ встревожили Меттерниха, что онъ снова попытался, возбудивъ противъ насъ Англію, воздвигнуть въ союз съ нею преграды нашимъ успхамъ въ Турціи. Но напрасно заискивалъ онъ въ Веллингтон, напрасно силился застращать его. Лондонскій дворъ ограничился протестомъ на словахъ противъ условій договора, наиболе ему непріятныхъ. Въ греческомъ дл онъ даже тщательно соблюдалъ наружное согласіе съ Россіею и дружественною ей фракціею. Меттернихъ понялъ, что пока существуетъ тройственный союзъ, тщетны будутъ старанія его завлечь Англію въ свои сти и возстановить ее противъ Россіи. Разочаровавшись въ герцог Веллингтон, онъ съ усердіемъ принялся за обращеніе русскаго двора на старый путь охранительной политики, во имя опасности, грозящей спокойствію Европы отъ революціи. Поздравляя русскаго государя съ заключеніемъ мира, императоръ Францъ въ собственноручномъ письм выражалъ опасеніе, какъ бы ослабленіе союзныхъ связей между великими державами не поощрило революціонеровъ къ новымъ преступнымъ предпріятіямъ. Нашъ дворъ не остался въ долгу и отвчалъ на этотъ упрекъ, что вина въ томъ падетъ, на австрійское правительство, поступками своими систематически подкапывавшее самыя основы союза {Графъ Нессельроде Татищеву, 15 (27) октября 1829.}.
Не смотря на это, Фикельмонтъ доносилъ изъ Петербурга, что при извстномъ умнь нетрудно будетъ возстановить прежній Священный Союзъ {Графъ Фикельмонтъ князю Меттерниху, 7 (19) января 1880.}, а Меттернихъ замчалъ, что для этого достаточно доброй воли императора Николая {Князь Меттернихъ графу Фикельмонту, 30 января (11 февраля) 1830.}. Оставалось выждать удобнаго повода для возобновленія переговоровъ по этому предмету. Такой поводъ не замедлилъ представиться. То была іюльская революція, ниспровергнувшая престолъ старшей втви дома Бурбоновъ во Франціи.

II.
Примиреніе.
(1830-1833.)

Свиданіе Нессельроде съ Меттернихомь въ Карлсбад.— Упреки австрійскаго канцлера — Іюльская революція во Франціи.— ‘Карлсбадскій лоскутъ’— Признаніе Лудовика-Филиппа Австріей).— Порученіе, возложенное на Орлова.— Возобновленіе союза Россіи съ Австріею и Пруссіею.— Политическая программа Меттерниха.— Русскія предложенія.— Польскій мятежъ.— Замыслы Меттерниха противъ Франціи.— Неудовольствіе императора Николая на австрійскаго канцлера.— Меттернихъ старается задобрить государя.— Скрпленіе дружественной связи петербургскаго двора съ внскимъ.

Лтомъ 1830 года, графъ Нессельроде пользовался водами въ Карлсбад. Меттернихъ, находившійся неподалеку оттуда, въ замк своемъ Книгсварт, въ Чехіи, спшилъ воспользоваться этимъ случаемъ, чтобы повидаться съ давнимъ своимъ другомъ, и самъ пріхалъ къ нему въ Карлсбадъ. Свиданіе обоихъ министровъ произошло 15 (27) іюля, въ самый день парижскаго революціоннаго взрыва, о которомъ они. разумется, узнали лишь нсколько сутокъ спустя.
Со времени послдняго създа ихъ въ Черновиц прошло около семи лтъ. Многое съ тхъ поръ измнилось во взаимныхъ отношеніяхъ Россіи и Австріи, и два, когда-то столь близкіе другъ къ другу, государственные человка сходились въ качеств едва ли не политическихъ противниковъ. По словамъ Меттерниха, Нессельроде казался смущеннымъ и даже испуганнымъ. Про себя австрійскій канцлеръ утверждаетъ, что сохранилъ при встрч полное самообладаніе и вншнее спокойствіе. Онъ въ слдующихъ словахъ выражаетъ впечатлніе, вынесенное имъ изъ продолжительной бесды съ русскимъ вице-канцлеромъ.
‘Съ самаго начала восточныхъ длъ,’ — пишетъ онъ въ доклад императору Францу,— ‘русскіе государственные люди составили заговоръ. Они хотли увлечь государя, своего повелителя, въ обширное замшательство съ Портою. Вс средства казались имъ пригодными для достиженія этой цли.
‘Намреніе это было внушено имъ многими причинами. Либеральный духъ, силившійся отвратить императора Александра отъ монархическаго направленія, коему онъ началъ слдовать въ послдніе годы своей жизни и которое, естественно, создавало новые интересы, тотъ фактъ, что дв личности, управлявшія кабинетомъ, были иностранцы (одинъ изъ нихъ былъ даже корфіотъ {Здсь, очевидно, ошибка, и вмсто ‘корфіотъ‘ должно быть ‘корсиканецъ’, такъ какъ подъ двумя иностранными вдохновителями русскаго двора Меттернихъ могъ разумть лишь Поццо-ли Борго и Ливена, а отнюдь не Каподистрію, съ 1822 года совершенно удаленнаго отъ длъ.}, проникнутый демагогическими идеями, другой полулиберальный нмецъ), настроеніе русскихъ, столь, легко воспламеняющееся, когда рчь идетъ о проявленіи силъ, направленныхъ противъ слабаго государства, вс эти обстоятельства до такой степени парализовали дятельность графа Нессельроде, что онъ принялъ ршеніе, которому обыкновенно слдуютъ люди слабые, а именно — плыть по теченію и постоянно подвигаться впередъ, не внимая голосу совсти, до тхъ поръ, пока они не утонутъ, или не найдутъ какого-либо средства спасенія.’
‘Картина эта заключаетъ въ себ также ключъ къ разгадк всего происшедшаго. Мы видли, что императоръ Александръ, который, обладая многими замчательными качествами ума и сердца, въ то же время страдалъ отсутствіемъ здраваго разумнія, съ 1823 года вступилъ на путь достойныхъ сожалнія колебаній. Боле чмъ покинутый своими министрами, обманутый относительно сути дла и внутри имперіи подвергаясь самымъ грознымъ опасностямъ, онъ не зналъ, что ему остается длать. То, чего желали Каподистрія и нсколько другихъ личностей, они сами не могли исполнить. Императоръ не служилъ боле противовсомъ, а ослпленный Нессельроде былъ увлеченъ теченіемъ. Онъ не могъ уже боле идти заодно съ ними. Я въ особенности представлялся ему олицетвореніемъ угрызеній его совсти. Самъ онъ выразился какъ нельзя боле справедливо: всего счастливе въ Восточномъ вопрос то, что онъ окончился’.
Наставникъ осыпалъ своего нкогда столь послушнаго ученика упреками, а тотъ старался оправдаться, отрицая предъявленныя къ нему обвиненія. По старой привычк, онъ соглашался со всми мнніями, высказанными Меттерипхомъ но текущимъ политическимъ вопросамъ. ‘Какъ странно, однако,’ — замтилъ тогда австрійскій канцлеръ,— ‘что два человка, стоящіе во глав двухъ кабинетовъ, совершенно согласны между собою по всмъ подробностямъ, а въ то же время между ними, повидимому, не существуетъ ни малйшей точки соприкосновенія въ томъ, что относится къ политическому положенію обоихъ ихъ дворовъ?’ Нессельроде молчалъ въ смущеніи. Меттернихъ продолжалъ: ‘Какъ! Вы были повреннымъ, вы даже были двигателемъ и опорою долгахъ и полезныхъ сношеній моихъ съ покойнымъ императоромъ, и какъ же могли вы посл того поддаться вліянію той самой партіи, которая въ продолженіе нсколькихъ лтъ тщетно старалась расторгнуть эту связь, служившую основаніемъ миру Европы и внутреннему спокойствію европейскихъ государствъ’? Нессельроде возразилъ, что онъ заслуживаетъ этого упрека и что, совершенно напротивъ, по вступленіи императора Николая на престолъ, онъ засвидтельствовалъ предъ нимъ о заслугахъ Меттерниха въ 1820, 1821 и 1822 годахъ. ‘Въ такомъ случа,’ — настаивалъ тотъ,— ‘остается несомннный фактъ: слабость вашего собственнаго положенія. Если, какъ я въ томъ не сомнваюсь, вы начертали такую картину императору Николаю, то значитъ онъ не поврилъ вашимъ словамъ?’ Нессельроде отрицалъ я это, но сознался, что на государя повліяли многія второстепенныя обстоятельства. ‘Оправданіе ваше слабо’,— внушительно и строго вымолвилъ Меттернихъ.— ‘Или вы министръ, или нтъ. Я не считаю министромъ человка, который не можетъ одолть зависящихъ отъ него событій. Министромъ называю я лишь того, кто, подобно главнокомандующему, въ состояніи управлять сраженіемъ’. Поощренный молчаніемъ своего собесдника, Меттернихъ предъявилъ ему еще одно обвиненіе. ‘Второй мой упрекъ вамъ,’ — сказалъ онъ,— ‘т поощренія, которыя вы даете врагамъ порядка, кто бы они ни были, удаляясь отъ единственно справедливыхъ политическихъ принциповъ. Такое положеніе длъ не можетъ продолжаться долго. Вы и Россія первые станете жертвами его’. Нессельроде тотчасъ же уврилъ Меттерниха, что вполн сознаетъ приближеніе опасности.
Разговоръ двухъ министровъ чрезвычайно характеренъ. Онъ доказываетъ какъ нельзя лучше, что, ища сближенія съ нами, Меттернихъ и не думалъ поступиться чмъ-либо въ нашу пользу. Не онъ переходилъ въ нашъ лагерь, а насъ старался переманить въ свой. Донося императору Францу о своемъ свиданіи съ русскимъ вице-канцлеромъ, онъ выражалъ увренность, ‘основанную на совершенномъ знакомств съ характеромъ даннаго лица’, что ему удастся заставить Нессельроде раздлять его образъ мыслей. ‘Но это,’ — заключалъ онъ,— ‘будетъ лишь отрицательнымъ преимуществомъ. Необходимость доставитъ мн и положительное’ {Князь Меттернихъ императору Францу, 19 (31) іюля 1830. Мы вынуждены были построить нашъ разсказъ исключительно на основаніи этого документа, очевидно, нсколько односторонняго. Крайне любопытно было бы сличить донесеніе Меттерниха съ донесеніемъ Нессельроде о томъ же свиданіи императору Николаю.}.
Такою ‘необходимостью’ явилось извстіе о новой революціи во Франціи. Оно было получено Меттернихомъ въ Книгсварт, въ ночь съ 23 на 24 іюля (съ 4 на 5 августа), и на слдующій же день князь снова отправился въ Карлсбадъ для совщанія съ русскимъ вице-канцлеромъ. Главная забота австрійскаго министра была воспользоваться случаемъ, чтобы порвать тройственный союзъ по дламъ Востока,— союзъ, который могъ послужить началомъ соглашенія между Россіею и Орлеанскою Франціею, ‘причемъ на долю лондонскаго кабинета выпала бы роль обманутаго’ {Князь Меттернихъ князю Эстергази, 2 (14) августа 1830.}. Онъ предложилъ Нессельроде: во-первыхъ, провозгласить сообща начало невмшательства во внутреннія дла Франціи подъ непремннымъ условіемъ, чтобы новое французское правительство уважало международные договоры и не нарушало вншняго мира и внутренняго спокойствія Европы, во-вторыхъ, установить соглашеніе между Петербургомъ, Вною и Берлиномъ, относительно признанія Орлеанской монархіи, назначивъ послднюю изъ этихъ столицъ ‘центромъ соглашенія’. Нессельроде принялъ только первое изъ двухъ предложеній, формулованное Меттернихомъ въ нсколькихъ строкахъ, извстныхъ подъ. названіемъ ‘Карлсбадскаго лоскута’. Что же касается до второго, то онъ отклонилъ его, ссылаясь на нежеланіе императора Николая вступаться въ чужія дла. ‘Будьте уврены,’ — объявилъ онъ Меттерниху,— ‘что никогда государь не истратитъ ни одного заряда, не прольетъ капли русской крови, не израсходуетъ копйки для исправленія ошибокъ, совершенныхъ во Франціи’ {Князь Меттернихъ графу Фикельмонту, 1 (13) октября 1830. О содержаніи Карлсбадскаго лоскута см. мою книгу: Вншняя политика Императора Николая, стр. 23.}.
Австрійскій канцлеръ воспользовался предоставленною ему такимъ образомъ свободою дйствій, чтобы признать Лудовикафилиппа королемъ французовъ, какъ только прибылъ въ Вну чрезвычайный посланный этого государя съ извстительною грамотою о воцареніи. Онъ и не думалъ справляться о томъ, какъ намренъ поступить въ данномъ случа императоръ Николай, и это было тмъ странне, что въ то же самое время находился въ австрійской столиц и графъ Нессельроде, захавшій туда на возвратномъ пути изъ Карлсбада въ Петербургъ. Князь писалъ ему но этому случаю: ‘Я оттяну еще на два или на три дня аудіенцію генерала Бельяра (французскаго чрезвычайнаго посланника), я не могу сдлать боле ради нашей публики. Ршенія, ясно принятыя и растолкованныя, одни имютъ право на поддержку общественнаго мннія. Оно походитъ на корабль во время бури. Нужно дать ему какое-либо направленіе и самое лучшее всегда то, которое можно признать открыто. Мнніе всхъ разсудительныхъ у насъ людей,— а число ихъ, къ счастію, довольно велико, — вполн согласуется съ системою, въ которой мы лично условились съ вами въ Карлсбад. Она — единственно разумная, и я скажу даже — единственно возможная для цивилизованныхъ государствъ. Впрочемъ, тайная мысль моя та, что старая Европа присутствуетъ при начал конца. Я ршился погибнуть вмст съ нею, съумю исполнить долгъ свой, и слово это сказано не однимъ мною, но и императоромъ. Съ другой стороны, новая Европа еще не начинается, между концомъ и началомъ будетъ хаосъ. Искренно радъ, дорогой графъ, счастливому случаю нашей встрчи. Личное соприкосновеніе не можетъ быть замнено инымъ родомъ сношеній’ {Князь Меттернихъ графу Нессельроде, 20 августа (1 сентября) 1830.}.
За парижскимъ погромомъ быстро слдовали бельгійское возстаніе, волненія въ Германіи и Италіи. Вс эти событія произвели сильное впечатлніе на императора Николая. Ему ясно представилась опасность, угрожавшая политическому зданію, воздвигнутому на внскомъ конгресс. Защищать его отъ посягательствъ международной революціи считалъ онъ своимъ первымъ царственнымъ долгомъ. Естественнымъ союзникомъ представлялся ему въ этомъ дл австрійскій дворъ, и, забывъ вс его недавнія вины предъ собою, государь возложилъ на ближайшее къ себ довренное лицо, графа А. . Орлова, важное дло возстановленія прежняго тснаго соглашенія между кабинетами петербургскимъ и внскимъ. Поводомъ къ отправленію этого генералъ-адъютанта ко двору императора Франца послужило торжество коронованія наслдника австрійскаго престола, эрцгерцога Фердинанда, въ качеств короля венгерскаго.
Орловъ былъ долго на хорошемъ счету у австрійскаго правительства. Еще въ бытность его въ Константинопол, куда онъ прізжалъ чрезвычайнымъ посломъ тотчасъ по заключеніи Адріанопольскаго мира, интернунцій свидтельствовалъ о расположеніи его въ пользу внскаго двора и ходатайствовалъ о пожалованіи ему австрійскаго ордена. Въ Вн и Пресбург онъ былъ принятъ съ распростертыми объятіями, тмъ боле, что Меттернихъ надялся извлечь немалую выгоду изъ того обстоятельства, что починъ въ доврительныхъ объясненіяхъ былъ принятъ императоромъ Николаемъ. Со своей стороны Орловъ скоро сошелся съ австрійскимъ канцлеромъ и до такой степени подпалъ его вліянію, что доносилъ государю: ‘Ваше величество возложили на меня порученіе при императорскомъ внскомъ двор. Я не имлъ случая его исполнить, ибо все, что съ самаго начала сказалъ мн канцлеръ и подтвердилъ императоръ, и есть именно то, что ваше величество поручили мн требовать’. Замчательно, что такъ писалъ главный участникъ Адріанопольскаго договора, посл того, какъ Меттернихъ, ‘не ограничивая своихъ операцій текущими событіями, перевелъ его на почву прошедшаго’, другими словами, повторилъ ему упреки, уже сдланные Нессельроде въ Карлсбад, по поводу направленія, принятаго нашею политикою на Восток. Въ бесдахъ съ австрійскимъ канцлеромъ, Орловъ часто возвращался къ необходимости личнаго свиданія между императорами Францемъ и Николаемъ. ‘Вы станете,’ — говорилъ онъ ему,— ‘довреннымъ лицомъ моего государя. Онъ не знаетъ васъ, и люди, имющіе на то свои причины, боятся, чтобы онъ васъ узналъ’ {Князь Меттернихъ графу Фикельмонту, 1 (13) октября 1830.}.
Съ обычною своею словоохотливостью, Меттернихъ изложилъ программу соглашенія трехъ сверныхъ державъ въ пространномъ меморандум, врученномъ Орлову при отъзд изъ Вны. Содержаніе его было слдующее:
Никогда общественному порядку въ Европ не угрожала большая опасность, чмъ та, которая истекала изъ іюльской революціи во Франціи. Послдній якорь спасенія заключается въ тсномъ охранительномъ союз великихъ державъ. Союзъ этотъ долженъ быть заявленъ гласно и открыто предъ лицомъ всего міра.
Союзу надлежитъ не упускать изъ виду, что вліяніе революціи распространяется далеко за предлы Франціи. Но не слдуетъ падать духомъ, а бороться съ нимъ до послдней крайности. Усилія союзныхъ монарховъ имютъ быть направлены въ пользу ‘общаго дла’, обнимающаго частные интересы ихъ престоловъ и государствъ. Правильно соображенныя мры, постоянство и точность въ дйствіяхъ, но прежде всего проявленіе солидарности между правительствами — таковы необходимыя основанія системы, цль которой — возстановленіе потрясеннаго въ своихъ основахъ общественнаго порядка.
Революціонная Франція разсчитываетъ на разрозненность державъ. Он должны любить то, чего опасается революція, придерживаться того, что она отвергаетъ. Каково бы ни было различіе въ положеніи великихъ державъ, имъ необходимо соединиться въ интересахъ самосохраненія. Различіе останется лишь въ большей или меньшей готовности лхъ оказывать помощь тмъ изъ государствъ, которыя будутъ въ ней нуждаться. Такъ Англія, прямо заинтересованная въ независимости Нидерландскаго королевства, едва ли ршится вмшаться въ пользу какихъ-либо другихъ частей европейскаго материка, но во всякомъ случа она не воспротивится мрамъ, принятымъ державами въ видахъ охраненія порядка. Державы эти, а именно: оба императорскіе двора. Пруссія, Нидерланды, Союзы: Германскій и Швейцарскій и вс итальянскія государства, должны тмъ тсне сплотиться. Основаніемъ ихъ соглашенію послужитъ единеніе трехъ сверныхъ дворовъ, основанное на извстныхъ началахъ великаго союза, на дух уговоровъ 1814, 1815 и 1818 годовъ, отчасти 1821 и 1823.
Не нужно возобновлять территоріальной гарантіи, покоящейся на акт Внскаго конгресса. Достаточно напомнить о ней. Что же касается до частныхъ гарантій и до истекающей изъ нихъ обязанности союзной помощи, то три сверныя державы не нуждаются въ ней для своихъ владній, ‘довольствуясь общностью своихъ интересовъ и тождественностью образа мыслей монарховъ’, законодательство Германскаго Союза основано на взаимномъ ручательств, а слдовательно и помощи, Швейцарія обезпечена своимъ нейтралитетомъ, а потому въ этомъ отношеніи слдуетъ обратить вниманіе лишь на Нидерланды и Италію.
Серьезнаго обсужденія заслуживаютъ вопросы: а) объ обнародованіи ршенія союзныхъ дворовъ твердо держаться основаній ихъ прежняго союза, б) объ изысканіи наиболе полезнаго способа, привязать узами доврія второстепенныя государства къ политик великихъ державъ. Весьма важно при этомъ выставить на видъ различіе между помощью, оказанною извстному государству сосднею державою, дйствующею въ силу частныхъ побужденій или одинокихъ разсчетовъ, и такою помощью, которая истекала бы изъ признанной державами общей солидарности.
На случай открытой войны съ Франціей), три сверныя державы должны нын же счесть свои военныя силы, поставить ихъ на военную ногу и опредлить направленіе, въ которомъ он призваны будутъ дйствовать въ случа надобности ‘сплошною массою’.
‘Установивъ такимъ образомъ,’ — заключалъ князь Меттернихъ свой меморандумъ,— ‘что единеніе наиболе доказанное, что самая явная солидарность великихъ державъ въ ихъ сужденіяхъ и дйствіяхъ представляется намъ единственно возможною точкою опоры, мы также убждены, что въ достиженіи этой цли заключается единственное и наилучшее средство, дабы оттолкнуть зло на самый очагъ, изъ котораго оно истекаетъ, дать Европ воспользоваться въ интересахъ сохраненія спокойствія, преимуществомъ времени, всегда боле проблематичнымъ для тхъ, кто отдался движенію, нежели для тхъ, кто, не забывая о необходимости бороться съ нимъ нравственно и приготовляться къ матеріальной защит, стремится лишь къ удаленію его отъ себя на возможно продолжительное время, наконецъ, быть готовыми въ тотъ день, когда война станетъ неизбжною’ {Меморандумъ князя Меттерниха, 24 сентября (6 октября) 1830.}.
Въ этомъ меморандум проглядываютъ вс отличительныя черты усвоенныхъ Меттернихомъ дипломатическихъ пріемовъ: пристрастіе къ фраз, страхъ я отвращеніе предъ дломъ. Пресловутое единеніе трехъ сверныхъ дворовъ должно было, по мысли австрійскаго канцлера, выразиться исключительно въ слов и на письм, отнюдь не въ дйствіяхъ. Иначе понималъ его императоръ Николай. Тотчасъ по полученіи извстія о бельгійской революціи, государь выразилъ готовность свою, согласно условіямъ Шомонскаго договора, двинуть 60,000 русскаго войска для возстановленія въ Бельгія законной власти короля нидерландскаго. Возобновленіе Священнаго Союза между Россіею, Австріею и Пруссіею онъ также признавалъ нужнымъ ознаменовать приведеніемъ въ движеніе вооруженныхъ силъ этихъ государствъ. По высочайшему повелнію, русскій дворъ доказывалъ необходимость не ограничиваться деклараціями, а немедленно сосредоточить прусскія войска на Рейн, австрійскія — въ Италіи, русскія — на западныхъ границахъ имперіи {Графъ Нессельроде Татищеву, 25 октября (6 ноября) 1830.}. Предложеніе это не встртило сочувствія ни въ Берлин, ни въ Вн. Вспыхнувшій вслдъ затмъ мятежъ въ Царств Польскомъ вынудилъ императора Николая отказаться отъ намренія возстановить русскими штыками нарушенный порядокъ въ Европ.
Извстна твердая и великодушная ршимость государя ни въ какомъ случа не прибгать къ помощи союзниковъ для усмиренія своихъ возставшихъ польскихъ подданныхъ. Но онъ въ прав былъ ожидать отъ внскаго и берлинскаго дворовъ, что мрами, принятыми вдоль русской границы, они явно засвидтельствуютъ о солидарности своей съ нашимъ дворомъ противъ мятежниковъ. На словахъ Австрія расточала увренія въ полной готовности оказывать намъ всевозможное содйствіе, на дл поступала уклончиво и, выдавая толпами повстанцевъ, перешедшихъ на австрійскую территорію, отказывала въ выдач князя Адама Чарторыйскаго, бывшаго одно время президентомъ варшавскаго революціоннаго правительства и искавшаго убжища въ Галиціи. Подъ конецъ возстанія она даже проявила нкоторую склонность къ посредничеству между нами и поляками. Въ депеш къ графу Фикельмонту, написанной тотчасъ по полученіи въ Вн извстія о паденіи Варшавы, Меттернихъ даже хвастался тмъ, что во все продолженіе возстанія взоры поляковъ были ‘постоянно устремлены на Австрію, къ которой они питаютъ полное довріе и соединенія съ которою желаетъ-де весь польскій народъ’ {Князь Меттернихъ графу Фикельмонту, 6 (18 сентября) 1831.}.
Подобное поведеніе не могло произвести пріятнаго впечатлнія въ Петербург. Не меньшее неудовольствіе вызвало въ император Никола положеніе, принятое внскимъ дворомъ относительно короля Лудовика-Филиппа и его правительства. Въ начал Меттернихъ пытался завязать даже дружбу съ тюильрійскимъ кабинетомъ и лишь посл того, какъ тотъ открыто заявилъ сочувствіе свое всмъ возставшимъ народностямъ въ Бельгіи, Польш, Италіи и даже Германіи, — сталъ настаивать предъ нами на безотлагательной необходимости совокупныхъ мръ противъ Франціи. Въ особенности смущало его провозглашеніе послднею начала безусловнаго невмшательства, противъ котораго онъ предлагалъ намъ протестовать торжественною совокупною деклараціею трехъ союзныхъ державъ {Князь Меттернихъ графу Фикельмонту, 30 октября (11 ноября) 1830.}. Императорскій кабинетъ отклонилъ это предложеніе, на томъ основаніи, что, по убжденію государя, гораздо проще и дйствительне доказать фактами полное согласіе союзниковъ, въ виду опасности, угрожающей отъ распространяемыхъ Франціею идей {Графъ Нессельроде Татищеву, 21 января (2 февраля) 1831.}. Тогда Меттернихъ придумалъ новую мру устрашенія короля Лудовика-Филиппа. Онъ хотлъ объявить ему, что признаніе его великими державами состоялось лишь въ надежд на твердость его въ сдерживаніи революціонной пропаганды, а такъ какъ надежды эти не оправдались, то существованіе его правительства является не боле какъ фактомъ, лишеннымъ всякаго законнаго основанія, и которому можно противопоставить другой фактъ. ‘Если молодость герцога Бордосскаго’, — говорилъ австрійскій канцлеръ послу нашему въ Вн,— ‘препятствуетъ ему причинить безпокойство Лудовику-Филпппу, то иное дло — герцогъ Рейхштадтскій. Этимъ крайнимъ средствомъ ршено у насъ воспользоваться, если французское правительство захочетъ препятствовать Австріи въ усмиреніи безпорядковъ въ Италіи’ {Татищевъ графу Нессельроде, 31 января (12 февраля) 1831.}. Такая угроза внскаго двора вызвала справедливое негодованіе императора Николая. Вице-канцлеръ не скрылъ отъ Меттерниха произведеннаго ею на государя впечатлнія. Онъ писалъ Татищеву, что она равносильна такому обороту ддъ, при которомъ анархія, одержавъ верхъ въ Европ, поглотила бы всхъ и вся, а Австрія для спасенія самой себя сама стала бы во глав враговъ общественнаго порядка. Да и что бы выиграла отъ того Австрія? Благоразумно ли грозить мрой, которая не можетъ быть исполнена? Не явится ли въ данномъ случа Австрія потворщицею инстинктамъ всхъ европейскихъ революціонеровъ? Наконецъ, разв австрійскій планъ не противорчить всмъ существующимъ международнымъ договорамъ {Графъ Нессельроде Татищеву, 2 (14) марта 1831.}? Не столько эти доводы, сколько послдовавшая вскор, смерть герцога Рейхштадтскаго вынудила Меттерниха отречься отъ такого прямаго вмшательства во внутреннія дла Франціи.
Между тмъ. внскій дворъ выступилъ съ новымъ предложеніемъ установить ‘центръ соглашенія’ между тремя союзными державами, и на этотъ разъ уже не въ Берлин, а въ Вн {Татищевъ графу Нессельроде, 17 (20) августа 1831.}. На донесеніи о томъ нашего посла императоръ Николай сдлалъ слдующую собственноручную помтку: ‘Вотъ оно, великое желаніе Меттерниха. стоять во глав длъ, выраженное ясно и опредленно. Но такъ какъ мы знаемъ, на основаніи прошлаго, чего можно ожидать отъ него, то я соглашусь на это не иначе, какъ въ случа если бы Пруссы пожелала и сама предложила намъ то же’.
Такого невыгоднаго мннія объ австрійскомъ канцлер былъ императоръ Николай еще лтомъ 1831 года. Но уже въ слдующемъ году настроеніе государя измнилось. Причиною были два обстоятельства. Во-первыхъ, сближеніе Орлеанской Франціи съ министерствомъ виговъ, достигшихъ власти въ Англіи, сближеніе, основанное на противодйствіи охранительнымъ стремленіямъ трехъ сверныхъ державъ: во-вторыхъ, искусная и заискивающая политика Меттерниха но отношенію къ восточнымъ дламъ.
Убдясь не только въ отсутствіи въ император Никола всякаго желанія завоевать или разрушить Оттоманскую имперію, но и въ твердой ршимости его поддержать ея расшатанное существованіе, австрійскій министръ прекратилъ долголтніе, направленные противъ насъ, происки своей дипломатіи въ Константинопол, и во время нашего вмшательства въ турецко-египетскую распрю, выразившагося въ посылк въ Босфоръ черноморскаго флота и дессантнаго отряда для защиты султанской столицы отъ нападенія арміи Ибрагима-наши, даже поручился предъ Европою въ чистот и безкорыстіи нашихъ намреній. Обнародованіе такъ называемаго ункіаръ-искелесскаго союзнаго договора нашего съ Портою, о которомъ онъ, подобно прочимъ кабинетамъ, не былъ предупрежденъ нами заблаговременно, не возбудило въ немъ тревоги. По этому случаю онъ даже объявилъ нашему двору, что отдаетъ полную справедливость великодушнымъ намреніямъ, руководившимъ государемъ при подписаніи помянутаго трактата.
Императоръ Николай оцнилъ такой непривычный образъ дйствій внскаго двора. Издавна расположенные въ пользу тснаго союза съ Австріею, графы Нессельроде и Орловъ спшили объяснить его искреннимъ желаніемъ императора Франца и его руководящаго министра возобновить прежнія, дружественныя отношенія съ Россіею. Въ этомъ же смысл усердно работали и послы: русскій въ Вн, Татищевъ, личный другъ Меттерниха, ставшій его домашнимъ человкомъ, и австрійскій въ Петербург,графъ Фикельмонть, женившійся на русской, баронесс Тизенгаузенъ. Всмъ было ясно, что возстановленный союзъ между Россіею и Австріею можетъ быть окончательно скрпленъ лишь свиданіемъ обоихъ монарховъ, еще не встрчавшихся со времени воцаренія императора Николая. Свиданіе это было ршено въ начал 1833 года и должно было состояться слдующею осенью.

III.
Мюнхенгрецъ.
(1833)

Подозрнія Пальмерстона.— Депеша Меттерниха о свиданіи императоровъ русскаго и австрійскаго.— Прибытіе въ Мюнхенгрецъ августйшихъ гостей.— Празднованіе именинъ наслдника-цесаревича.— Бесда императора Николая съ Меттернихомъ.— Празднества въ Мюнхенгрец.— Расположеніе русскаго императора къ Францу I и его канцлеру,— Отзывы о государ Прокеша и княгини Меттернихъ.— Замтка княгини о русскихъ дипломатахъ.— Дипломати ческіе переговоры.— Конвенціи по дламъ Востока и Польши.— Переговоры въ Берлин.— Конвенція оправ вмшательства.— Сообщеніе ея французскому правительству.— Торжество австрійской политики.

Слухъ о предстоящемъ създ императоровъ русскаго и австрійскаго въ небольшомъ пограничномъ городк Чехіи облетлъ всю Европу задолго до его осуществленія. Въ виду газетныхъ толковъ, по поводу этого извстія, императорскій кабинетъ счелъ нужнымъ увдомить прочіе дворы, что свиданіе вызвано исключительно желаніемъ обоихъ государей доставить себ случай къ взаимнымъ ‘сердечнымъ изліяніямъ’. Всхъ недоврчиве отнесся къ этому сообщенію лордъ Пальмерстонъ. ‘Какъ это люди могутъ давать себ трудъ писать такой вздоръ,’ — спрашивалъ онъ въ письм къ брату,— ‘словно они хотятъ отучить насъ придавать вру всему, что они ни скажутъ’ {Лордъ Пальмерстонъ сэръ Вильяму Темплю, 22 августа (2 сентября) 1833.}. Подозрительному министру представлялось вроятнымъ, что между двумя императорами и сопровождавшими ихъ министрами возбужденъ будетъ вопросъ о раздл Турціи, въ исключительную пользу Россіи и Австріи {Лордъ Пальмерстонъ сэръ Вильяму Темплю, 26 сентября (8 октября) 1833.}.
Со своей стороны, князь Меттернихъ предупредилъ австрійскаго представителя въ Париж о предстоящемъ свиданіи. ‘Давно уже,’ — писалъ онъ, — ‘оба монарха желали видть другъ друга, это обоюдное желаніе не могло быть исполнено до сихъ поръ, по причин препятствій, преодолть которыя было не въ ихъ власти. Настоящая поздка нашего августйшаго государя въ Богемію представила его всероссійскому императорскому величеству случай, которымъ онъ счелъ долгомъ воспользоваться. Ничто еще не было ршено по этому предмету, какъ уже общественный голосъ заговорилъ о немъ, давно уже газеты возвстили о проект, который не былъ еще условленъ между заинтересованными сторонами, ибо, какъ я уже сказалъ вамъ, мы только недавно получили увренность, что императоръ Николай совершить эту поздку, и курьеръ, отправленный изъ Петербурга 6 (18) августа, сейчасъ привезъ намъ извстіе, что онъ намревался отплыть 15(27) того же мсяца’ {Князь Меттернихъ барону Гюгелю, 18 (30) августа 1833.}.
Сначала предполагалось устроить одновременно свиданіе трехъ союзныхъ государей: русскаго, австрійскаго и прусскаго. Но время, назначенное императоромъ Николаемъ для прибытія своего, совпадало съ большими маневрами прусской арміи, которые должны были происходить въ присутствіи короля. И потому ршили, что король Фридрихъ-Вильгельмъ Ш встртится съ императоромъ Францомъ въ Терезіенштадт, въ начал (половин) августа, что императоръ Николай, по пути въ Австрію навститъ своего августйшаго тестя въ Пруссіи, наконецъ, что свиданіе его съ императоромъ австрійскимъ состоится въ конц того же мсяца (въ начал сентября по новому стилю) {Князь Меттернихъ барону Гюгелю, 10 (22) октября 1833.}.
Мстомъ свиданія избранъ былъ сначала Фридландъ и лишь въ послднюю минуту предпочтенъ ему Мюнхенгрецъ. Это крошечный городъ сверо-восточной Чехіи съ замкомъ, принадлежащимъ графу Вальдштейну, потомку знаменитаго полководца тридцатилтней войны, прахъ котораго погребенъ въ замковой церкви. Императоръ Францъ съ императрицею прибыли туда 23 августа (4 сентября). Ихъ величества сопровождалъ князь Меттернихъ и блестящая военная и придворная свита. Черезъ день посл нихъ пріхали великій герцогъ Саксенъ-Веймарскій съ супругою великою княгинею Маріею Павловною. Посолъ нашъ въ Вн, Татищевъ, разумется, также находился налицо. Предвстниками императора Николая 27 августа (8 сентября) явились вице-канцлеръ графъ Нессельроде и флигель-адъютантъ князь Суворовъ. Отъ нихъ узнали, что государь не могъ ссть на пароходъ въ Кронштадт по причин бури, что онъ въ пять дней совершилъ путешествіе сухимъ путемъ отъ Петербурга до Шведта въ Марк, гд остановился для свиданія съ королемъ прусскимъ, что, наконецъ, онъ не прибудетъ въ Мюнхенгрецъ ране 29 августа (10 сентября).
Въ этотъ самый день, около семи часовъ вечера, императоръ Николай пріхалъ въ сопровожденіи министра двора, князя Волконскаго, и генералъ-адъютантовъ князя Меншикова, графовъ Бенкендорфа и Орлова. Австрійскій императоръ выхалъ ему навстрчу за городъ. Оба монарха поцловались нсколько разъ. Подойдя къ князю Меттерниху, государь сказалъ ему: ‘Я явился сюда стать подъ начальство моего командира. На васъ разсчитываю я, что вы предупредите меня знакомъ, если я совершу какую-либо ошибку’. Въ тотъ же вечеръ былъ семейный ужинъ въ замк для высочайшихъ особъ. Свита ужинала за особымъ столомъ въ отдльномъ помщеніи. Посл ужина, Нессельроде, Орловъ и оба посла, Татищевъ и Фикельмонтъ, играли въ вистъ у Меттерниха, котораго сопровождала въ Мюнхенгрецъ молодая жена его, урожденная графиня Зичи-Феррарисъ.
На слдующій день, 30 августа (11 сентября) были торжественно отпразднованы именины наслдника русскаго престола. Посл обда въ замк почетнйшіе изъ гостей императора Франца играли въ билліардъ, въ такъ называемую ‘войну’. Государь былъ очень внимателенъ и любезенъ съ княгинею Меттернихъ, вспомнилъ, что зналъ ея мать, и пожелалъ при игр въ билліардъ войдти въ составъ ея партіи. Вечеромъ прибылъ въ Мюнхенгрецъ и наслдный принцъ прусскій.
31 августа (12 сентября), императоръ Николай имлъ продолжительную бесду съ австрійскимъ канцлеромъ. Въ тотъ же день онъ постилъ его и жену его. Онъ совершенно очаровалъ княгиню свою изысканною любезностью, простотою въ обращеніи, веселымъ расположеніемъ духа. Все это поразило ее тмъ боле, что съ перваго раза онъ показался ей суровымъ и холоднымъ. Орловъ повдалъ Меттерниху, что и императоръ остался вполн доволенъ своимъ посщеніемъ, изъ котораго вынесъ самое пріятное впечатлніе. И его удивила веселость, которой онъ не ожидалъ встртить въ австрійскомъ канцлер.
Въ слдующіе дни, по утрамъ, происходили смотры, охоты, дипломатическія совщанія. Къ обду собирались въ замк и тамъ же проводили вечера. Любимымъ развлеченіемъ всего общества служила игра въ билліардъ, въ которой государь принималъ неизмнное участіе. На одномъ изъ смотровъ онъ особенно остался доволенъ ученьемъ уланскаго полка. По совту Меттерниха, императоръ Францъ тотчасъ же назначилъ его шефомъ онаго. Государь выказалъ большую радость и пожелалъ имть готовымъ мундиръ полка на другой же день. Желаніе его было, конечно, исполнено, и онъ въ австрійской уланской форм самъ прокомандовалъ полкомъ своимъ на слдующемъ смотру. Главному начальнику войскъ, сосредоточенныхъ въ Мюнхенгрец, фельдмаршалъ-лейтенанту князю Виндишгрецу, онъ пожаловалъ орденъ Александра Невскаго, двумъ дивизіоннымъ генераламъ — анненскія ленты. Вс австрійскіе офицеры, участвовавшіе въ смотрахъ, также получили русскіе ордена. 7 (19) сентября, въ полночь, государь оставилъ Мюнхенгрецъ {Свднія о пребываніи императора Николая въ Мюнхенгрец заимствованы преимущественно изъ дневника княгини Меттернихъ, напечатаннаго въ V том ‘Mmoires de Metternich’, стр. 442—452.}.
Въ продолженіе девяти дней, проведенныхъ императоромъ Николаемъ въ этомъ город, завязалась между нимъ и престарлымъ австрійскимъ монархомъ тсная личная дружба, имвшая ршающее вліяніе на наши дальнйшія политическія отношенія къ внскому двору. Императоръ Францъ и его канцлеръ успли внушить государю полное довріе къ искренности тхъ чувствъ, которыя они ему выражали. Чувства эти были желаніе идти съ нимъ рука объ руку во всхъ вопросахъ политики внутренней и вншней. Оба врно поняли отличительную черту его характера: рыцарское великодушіе, и, играя на этой струн, достигли важныхъ результатовъ, которыхъ не могли добиться прежде ни хитростью, ни угрозою. Въ главныхъ совтникахъ государя по вншнимъ дламъ, графахъ Нессельроде и Орлов, они нашли усердныхъ союзниковъ, ревностныхъ сторонниковъ австро-русскаго соглашенія. Успхъ Меттерниха былъ полный и можетъ сравниться съ тмъ, который былъ одержанъ имъ за тринадцать лтъ до того и а Троппаусскомъ конгресс, когда ему удалось пересилить вліяніе Каподистріи въ совтахъ императора Александра I и на долгіе годы самому стать Эгеріею этого монарха.
При такихъ условіяхъ, весьма естественно, что императоръ Николай оставилъ при австрійскомъ двор самыя пріятныя воспоминанія. Къ сожалнію, мы не имемъ о его пребываніи въ Мюнхенгрец столь обстоятельныхъ свдній и мткихъ характеристикъ, какъ т, которыя сохранили намъ о посщеніи имъ Лондона въ 1844 году, въ дневникахъ своихъ и переписк, королева Викторія и баронъ Стокмаръ. Австрійскій дипломатъ Прокешъ, прибывшій въ Мюнхенгрецъ прямо изъ Александріи и представленный государю, отзывается о немъ, какъ о человк красивомъ, съ военною выправкою, но безъ всякой натянутости въ обращеніи, съ доброжелательнымъ выраженіемъ и тономъ неограниченной откровенности въ своихъ рчахъ {Prokesck-Osten: Mehmed-Ali, р. 52. На государя австрійскій дипломатъ произвелъ непріятное впечатлніе. Упоминая о немъ, по возвращеніи въ Царское Село, въ разговор съ H. Н. Муравьевымъ, его величество назвалъ Прокеша ‘словоохотливымъ’. Муравьевъ: ‘Русскіе на Босфор‘, стр. 448.}. Выше мы уже привели отзывъ о государ княгини Меттернихъ, жены канцлера. Впрочемъ, княгиня не ограничилась наблюденіями надъ личностью императора. Вниманіе ея обратило на себя обхожденіе его съ лицами его свиты. ‘Видъ его серіозенъ’,— пишетъ она въ своемъ дневник,— ‘вншность холодна, и одушевляется лишь, когда онъ становится очень фамильяренъ съ Орловымъ, съ которымъ обращается совершенно, какъ съ братомъ. Онъ также на дружеской ног съ княземъ Суворовымъ. Я нахожу, что нашъ Татищевъ сильно понизилъ тонъ съ тхъ поръ, какъ императоръ здсь. Нессельроде, повидимому, тоже принадлежитъ къ разряду тхъ, съ которыми обращаются мене хорошо, или. по крайней мр, которыхъ не почитаютъ. Все это’,— замчаетъ княгиня,— ‘такъ отлично отъ того, что практикуется у насъ, что становится необыкновенно забавнымъ’. Любопытнымъ также показалось ей, что въ присутствіи государя русскіе придворные и дипломаты совершенно иначе ведутъ себя съ австрійцами, чмъ обыкновенно. ‘Они чувствуютъ себя неловко,’ — говоритъ она,— ‘держатся гордо, и поведеніе ихъ вызываетъ на многія размышленія’. Исключеніе и въ этомъ случа составлялъ Орловъ, вчно веселый, остроумный и непринужденный. Объ немъ сообщаетъ княгиня, что государь предпочитаетъ его всмъ прочимъ. ‘Да и надо видть,’ — восклицаетъ она,— ‘какъ другіе завидуютъ ему. словно нкоему богу!’ {Изъ ‘Дневника княгини Меттернихъ’.}.
Дипломатическіе переговоры, подъ непосредственнымъ наблюденіемъ императоровъ, вели въ Мюнхенгрец съ русской стороны Нессельроде, Орловъ и Татищевъ, съ австрійской — Меттернихъ и посолъ въ Петербург, Фикельмонтъ. Нашего вице-канцлера сопровождалъ многочисленный дипломатическій штабъ, среди котораго выдавались баронъ Брунновъ, русскій Генцъ, какъ называли его австрійцы, и зять Нессельроде, графъ Хрептовичъ. Разсчитывали на прибытіе и прусскаго министра иностранныхъ длъ Ансильона, но этотъ государственный человкъ уклонился отъ обращеннаго къ нему приглашенія. Его страшила отвтственность, которая пала бы на него въ переговорахъ, веденныхъ въ отсутствіе его государя, но, сверхъ того, онъ не считалъ своего появленія въ Мюнхенгрец соотвтствующимъ и достоинству Пруссіи. Императоръ Николай признался Меттерниху, что его до такой степени раздражила уклончивость прусскаго министра, что онъ едва не заболлъ.
Первые два вопроса, разршенные на совщаніяхъ русскихъ и австрійскихъ дипломатовъ, были Восточный и Польскій, по скольку они касались взаимныхъ отношеній обихъ имперіи.
Конвенція по восточнымъ дламъ состояла изъ трехъ гласныхъ статей и двухъ отдльныхъ и тайныхъ. Договаривающіяся стороны обязывались всми силами поддерживать существованіе Оттоманской имперіи и противиться сообща всякой перемн въ ея государственномъ устройств. Одна изъ секретныхъ статей поясняла, что при этомъ имлось въ виду защищать Султана отъ посягательствъ Паши египетскаго. Другая секретная статья заключала обязательство, въ случа распаденія Турціи, дйствовать не иначе, какъ съ обоюднаго согласія, по отношенію къ новому порядку, имющему замнить прежній на Балканскомъ полуостров {Конвенція, заключенная между Россіею и Австріею 6 (18) сентября 1833.}.
Второю конвенціею Россія и Австрія взаимно гарантировали польскія свои владнія, обязывались оказывать другъ другу содйствіе, въ случа возникновенія въ нихъ безпорядковъ, постановляли, что для оказанія такого содйствія достаточно обращенія мстной военной власти къ сосднему правительству, допускали проходъ войскъ одной стороны чрезъ территорію другой, общали выдавать одна другой государственныхъ преступниковъ и учредить строгій надзоръ за участниками послднихъ польскихъ возстаній, наконецъ, предвидли случай занятія вольнаго города Кракова австрійскими войсками {Конвенція, заключенная между Россіею и Австріею 7 (19) сентября 1833.}.
Конвенція по польскимъ дламъ была единственною уступкою, сдланною внскимъ дворомъ требованіямъ нашего. Существенную важность представляло въ ней лишь условіе о взаимной выдач государственныхъ преступниковъ, но и то только изъ уроженцевъ польскихъ областей. Меттернихъ нехотя согласился на него, ибо всего за годъ до мюнхенгрецскаго свиданія онъ доказывалъ намъ, что такая выдача ‘противна обычаю, усвоенному великими державами и почти получившему силу закона въ международномъ прав’ {Татищевъ графу Нессельроде, 27 іюля (8 августа) 1832.}. Зато восточною конвенціею, онъ достигъ своей давней, завтной цли, стснивъ свободу дйствій Россіи по отношенію къ Турціи обязательствомъ ничего не предпринимать на Восток безъ полнаго предварительнаго соглашенія съ Австріею. Какія же должны были быть основанія этого соглашенія,— объ этомъ конвенція тщательно умалчивала. Такимъ образомъ внскому, двору достаточно было бы въ данномъ случа отклонить предложенія Россіи по восточнымъ дламъ, чтобы совершенно затормозить ихъ ходъ и развитіе, или, по крайней мр, отстранить насъ отъ дятельнаго участія въ нихъ. Подобная неопредленность уговора представляется тмъ боле странною, что какъ недавно возвратившійся изъ Константинополя Орловъ, такъ и самъ государь не скрывали отъ австрійцевъ глубокаго убжденія своего, что дни Порты сочтены и что распаденіе Оттоманской имперіи близко и неминуемо {См. Prokesch-Osten: Mehmed-Ali, стр. 52.}.
Въ намренія обоихъ императорскихъ кабинетовъ входило воспользоваться мюнхенгрецскимъ свиданіемъ для торжественнаго заявленія полнаго единомыслія трехъ сверныхъ державъ по отношенію къ общей политик, особенно въ виду тснаго соглашенія установившагося между правительствами великобританскимъ и французскимъ. Меттернихъ усплъ настоять на цлесообразности совмстнаго протеста противъ провозглашеннаго тюильрійскимъ кабинетомъ начала безусловнаго невмшательства. Содержаніе деклараціи по этому вопросу было обсуждено и принято въ Мюнхенгрец на совщаніяхъ между дипломатами русскими и австрійскими, по отсутствіе прусскихъ уполномоченныхъ не дозволяло установить ее въ окончательномъ вид. Съ этою цлью отправились прямо оттуда въ Берлинъ графы Нессельроде и Фикельнонтъ, которымъ было поручено убдить совтникомъ короля Фридриха-Вильгельма III приложить свою подпись подъ готовымъ проектомъ конвенціи. Они натолкнулись на неожиданныя затрудненія. Прусскіе министры графъ Берисдорфъ и Ансильонъ находили совершенно достаточными прежніе уговоры между союзными дворами, а заключеніе новаго считали опасною демонстраціею, могущею вызвать раздраженіе во Франціи и привести къ столкновенію съ этою державою. Первою нашею уступкою боязливости берлинскаго двора было общаніе не распространять на дла Востока вровозглашаемой солидарности между Россіею, Австріею и Пруссіею, общаніе, изложенное въ собственноручномъ письм, императора Николая къ своему тестю {Императоръ Николай королю Фридриху-Вильгельму III, 24 октября (5 ноября) 1833.}. Дале, прусскіе министры выговорили, что конвенція, по подписаніи, не будетъ объявлена французскому правительству, а сохранится въ тайн, до тхъ поръ, пока Франція не проявить намренія воспротивиться какому-либо законному вмшательству трехъ державъ въ смуты сосднихъ государствъ. Но въ то же время представители трехъ державъ въ Париж должны были, умалчивая о существованіи конвенціи, не скрыть отъ тюильрійскаго кабинета, что союзные дворы отвергаютъ начало невмшательства и предоставляютъ себ право, при извстныхъ условіяхъ, противодйствовать революціи и вн своихъ предловъ. Подъ этими ограниченіями состоялось въ Берлин подписаніе проектированной въ Мюнхенгрец конвенціи. Дворы русскій, австрійскій и прусскій признавали въ ней право каждаго независимаго государя, во время смутъ внутреннихъ, равно какъ и при опасности вншней, призывать на помощь одного или нсколькихъ сосднихъ государей, отъ которыхъ зависитъ удовлетворить такую просьбу или отклонить ее. При этомъ вс прочія державы не имютъ права ни сами вмшаться въ дло, ни воспротивиться вмшательству приглашенныхъ къ тому державъ. Всякое сопротивленіе силою законному вмшательству одного изъ договаривающихся дворовъ будетъ сочтено прочими за непріязненное дйствіе, направленное противъ всхъ трехъ, и вызоветъ съ ихъ стороны совокупный отпоръ. Отдльная статья постановляла, что конвенція будетъ сохранена въ тайн, пока событія не потребуетъ ея примненія {Конвенція, заключенная въ Берзин между Россіею, Австріей и Пруссіею 3 (15) октября 1833.}. Вслдъ за подписаніемъ конвенціи состоялось и сообщеніе французскому правительству усвоенныхъ тремя сверными державами политическихъ началъ по вопросу о вмшательств. Представители ихъ въ Париж прочитали герцогу Бройлю, министру иностранныхъ длъ короля Лудовика-Филиппа, полученныя отъ ихъ правительствъ депеши съ изложеніемъ этихъ началъ. Он заключались одинаковыми словами: ‘что если Франція, съумвъ столь хорошо защитить саму себя отъ попытокъ возмутителей, не успетъ отнын, разстроить также производимые ими на ея территоріи происки, направленные противъ иностранныхъ государствъ, то изъ сего могутъ послдовать для нкоторыхъ изъ этихъ государствъ внутреннія смуты, которыя вынудятъ ихъ обратиться къ поддержк ихъ союзниковъ, что въ этой поддержк имъ не будетъ отказано и что всякая попытка противодйствія будетъ сочтена тремя кабинетами: внскимъ, с.-петербургскимъ и берлинскимъ, за враждебный поступокъ, направленный противъ каждаго изъ нихъ’. Но, если врить Гизо, то начало трехъ депешъ, далеко не было тождественно. Австрійская — расточала похвалу искусству и энергіи французскаго правительства, прусская депеша, выражая ему уваженіе и дружбу отдавала справедливость усиліямъ его сдержать эмигрантовъ. Строже другихъ была депеша русская. Но Поццо-ди-Борго ограничился сообщеніемъ, ея заключенія. Въ отвт своемъ, герцогъ Бройль объявилъ, что, предоставляя себ въ будущемъ полную свободу дйствій, Франція не останется безучастною зрительницею иностраннаго вмшательства въ сопредльныхъ съ нею государствахъ: Бельгіи, Швейцаріи и Сардиніи {Guizot: Mmoires pour servir l’histoire de mon temps, IV, стр. 37.}.
Такимъ образомъ, внушенное доктринаризмомъ Меттерниха теоретическое провозглашеніе права вмшательства трехъ союзныхъ державъ въ смуты сосднихъ государствъ осталось безъ практическихъ послдствій. Одна Австрія извлекла изъ него выгоду. По свидтельству Бруннова, она съ помощью берлинской конвенціи, упрочила свое вліяніе на второстепенныя государства Германіи и Италіи. ‘Прусское министерство’,— признается баронъ,— ‘самообманывало себя, вруя въ соблюденіе Австріею тайны по отношенію къ итальянскимъ дворамъ о предмет, столь близко касавшемся ихъ безопасности и спокойствія. Внскій кабинетъ не замедлилъ утвердить этимъ способомъ узы, связывавшія его преимущественно съ дворомъ сардинскимъ, географическое положеніе котораго всегда будетъ имть столь великое вліяніе на участь полуострова, отворяя и закрывая, по усмотрнію, доступъ въ Италію французамъ. Германскимъ государямъ хотя и не былъ сообщенъ самый текстъ конвенціи, но и они, конечно, скоро узнали о ея содержаніи, либо изъ циркуляровъ, либо изъ доврительныхъ сообщеній князя Меттерниха {Рукописная записка барона Бруннова ‘Уговоры въ Мюнхенгрец. Берлинъ и Теплиц‘.}.
Таковы были ближайшія послдствія мюнхенгрецскаго свиданія. Какъ они, такъ и боле отдаленные его результаты, разыгрались въ исключительную пользу Австріи. Послдняя пріобрла могучую поддержку Россіи противъ опасностей, грозившихъ ей со стороны революціи, опираясь на насъ, упрочила свое вліяніе на второстепенныя государства Германіи и Италіи, и все это безъ того, чтобы мы потребовали отъ нея какихъ бы то ни было взаимныхъ обязательствъ или услугъ. Но этого мало. На Восток она обезпечила себя отъ всякой самостоятельной мры, которую могла бы принять Россія въ своихъ личныхъ интересахъ, а между тмъ у насъ ласкали себя надеждою, что въ внскомъ двор мы пріобрли врнаго и надежнаго союзника, и въ мюнхенгрецской конвенціи видли ручательство, ‘что при всякомъ будущемъ замшательств на Восток Австрія явится дйствующею съ нами, а не противъ насъ‘ {Всеподданнйшій отчетъ графа Нессельроде за 1833 годъ.}.

IV.
Теплицъ.— Прага.— Вна.
(1834—1836).

Надежды Меттерниха на сближеніе съ Англіей.— Пальмерстонъ объ Австріи.— Смерть Франца I и воцареніе императора Фердинанда.— Переписка его и Меттерниха съ императоромъ Николаемъ.— Отзывы княгини Меттернихъ о русскомъ император.— Налишскій създъ.— Свиданіе въ Теплиц императоровъ русскаго и австрійскаго и короля прусскаго.— Письма Меттерниха къ жен.— Отзывы о русской императорской чет.— Закладка памятника на пол Кульмскаго боя.— Празднества въ Праг.— Поздка императора Николая въ Вну.— Государь у княгини Меттернихъ.— Депеша австрійскаго канцлера о теплицскомъ свиданіи.— Ршенія по пяти политическимъ вопросамъ.— Результаты совщаній.

Меттернихъ имлъ полное основаніе быть довольнымъ результатами мюнхенгрецскаго свиданія. Онъ былъ въ прав говорить своимъ приближеннымъ: ‘Я иду съ Россіей’. потому что она идетъ со мною’. Но будущее тревожило его. Слишкомъ велико было различіе между русскою мощью и дряхлостью и безсиліемъ австрійскаго государственнаго организма. Не вкъ же можно было, прикрываясь личиною дружбы, отуманивать союзника, задерживать естественный политическій ростъ его. А если русскій дворъ очнется, расторгнетъ чары, вырвется изъ австрійскихъ стей, подобно тому, какъ онъ поступилъ при воцареніи императора Николая, выйдя ‘на собственную дорогу’? Что тогда? Въ комъ найдти поддержку? На Пруссію разсчитывать было нечего. Она была и ненадежна, и слаба. Франція и Англія только-что заключили съ Испаніей и Португаліей ‘четверной’ союзъ, хотя и имвшій ближайшею цлью умиротвореніе Пиренейскаго полуострова, но въ сущности направленный противъ тхъ охранительныхъ началъ, представителями которыхъ являлись въ международной политик три сверныя державы. Такое значеніе приписывалъ этому договору главный виновникъ его, лордъ Пальмерстонъ, утверждавшій, ‘что союзъ конституціонныхъ государствъ будетъ служить могучимъ противовсомъ Священному Союзу на Восток’ {Лордъ Пальмерстонъ сэръ Вильяму Темплю, 9 (21) апрля 1834.}. Меттерниху оставалась одна надежда, что все это измнится съ паденіемъ вигскаго министерства въ Англіи и съ возвращеніемъ къ власти торіевъ, которые снова сблизятся съ вковою союзницею своею, Австріею. Въ конц 1834 года, надежда эта даже казалась близкою къ осуществленію. Король Вильгельмъ IV потребовалъ отставки кабинета Мельборна и поручилъ герцогу Веллингтону и сэръ Роберту Пилю составленіе новаго министерства. Но оно не продержалось и полугода, и слдующею же весною вынуждено было снова уступить мсто либераламъ. Пальмерстонъ, уходъ котораго такъ обрадовалъ Меттерняха, опять получилъ въ свое завдываніе Foreign Office.
Замчательно, что пока Меттернихъ ставилъ возстановленіе англо-австрійскаго союза въ зависимость отъ отставки Пальмерстона, великобританскій министръ ожидалъ его отъ удаленія отъ длъ самого австрійскаго канцлера. ‘Меттернихъ,’ — писалъ онъ,— ‘можетъ освободиться изъ-подъ русскаго гнета, хотя это и не совсмъ вроятно. Но императоръ австрійскій можетъ умереть, что гораздо вроятне, и тогда, конечно, произойдетъ нкоторая перемна въ австрійскомъ совт, и весьма возможно, что эрцгерцогъ Карлъ будетъ пользоваться большимъ вліяніемъ, чмъ нын, а Меттернихъ — меньшимъ’ {Лордъ Пальмерстонъ сэръ Вильяму Темплю, 9 (21) апрля 1834.}.
Разсчетъ Пальмерстона не оправдался. Императоръ Францъ скончался 18 февраля (2 марта) 1835 года, завщавъ слабоумному сыну своему и преемнику, Фердинанду, ничего не измнять въ стро и направленіи государства и вполн ввриться испытанной опытности канцлера. Въ эту критическую минуту Меттернихъ все упованіе свое возложилъ на императора Николая. Въ письм къ послднему, написанномъ въ самый день кончины отца, Фердинандъ уврялъ государя, что, помимо надежды на Бога, онъ прежде всего полагается на сохраненіе тснаго союза съ Россіею и надется, что его величество будетъ относиться къ нему съ тми же чувствами благосклонности, которыя составляли счастіе его покойнаго родителя {Императоръ Фердинандъ императору Николаю, 18 февраля (2 марта) 1835.}. Письмо это сопровождалось личнымъ обращеніемъ Меттерниха къ императору Николаю. ‘Свиданіе въ Мюнхенгрец,’ — писалъ канцлеръ государю,— ‘осталось до самой минуты, когда императоръ отдалъ душу Богу, однимъ изъ наиболе дорогихъ воспоминаній его долговременной жизни, проведенной среди бурь… Продолжайте дарить императору Фердинанду т же чувства, которыя вы питали къ отцу его. Въ новое царствованіе не будетъ измнено ничего ни въ основныхъ началахъ, ни въ ихъ примненіи’ {Князь Меттернихъ императору Николаю, 18 февраля (2 марта) 1835.}.
На обращенный къ нему призывъ, императоръ Николай откликнулся съ неподдльною теплотою и искренностью чувства. Въ отвтномъ письм своемъ Фердинанду онъ высказывалъ твердую ршимость сохранить во всей неприкосновенности и на будущее время союзъ, основанный ихъ предшественниками. Унаслдовавъ ихъ престолы,— утверждалъ онъ,— оба императора соблюдутъ незыблемое начало, въ силу коего союзъ монарховъ составляетъ крпость ихъ государствъ и единственную опору мира Европы. На сохраненіе и внутреннее спокойствіе обихъ имперій, а также и на вншнюю ихъ безопасность онъ общалъ взирать, какъ на вопросъ общаго интереса для него и для императора Фердинанда, и употребить въ пользу этого великаго дла вс средства и все могущество, предоставленныя ему Провидніемъ {Императоръ Николай императору Фердинанду, 23 февраля (12 марта) 1835.}. Еще опредлительне выражался государь въ отвт своемъ Меттерниху. ‘Я былъ глубоко разстроганъ, князь.’ — писалъ онъ ему,— ‘письмомъ, коимъ вы извстили меня о послднихъ желаніяхъ моего августйшаго друга и союзника, въ Боз почившаго его величества императора Франца. Они пребудутъ для меня священными. Увренія, которыхъ выразителемъ явится графъ Орловъ, громко засвидтельствуютъ о томъ, какъ близко принимаю я къ сердцу исполненіе обязательствъ, взятыхъ на себя въ Мюнхенгрец, во всей ихъ полнот. Воспоминанія объ этой эпох никогда не изгладятся изъ моей памяти. Это даетъ вамъ мру, князь, значенію, придаваемому мною заслугамъ, которыя, надюсь, вы долго еще будете призваны оказывать длу порядка и монархіи, и послужитъ вамъ въ то же время увреніемъ въ постоянств питаемыхъ мною къ вамъ чувствъ высокаго уваженія’ {Императоръ Николай князю Меттерниху, 1 (13) марта 1835.}. По высочайшему повелнію, полкъ русской гвардіи, шефомъ коего состоялъ покойный императоръ Францъ, долженъ былъ носить по немъ трауръ и навсегда cjхранить его имя. Графъ Орловъ былъ отправленъ въ Вну, въ качеств личнаго представителя государя, для присутствованія на похоронахъ умершаго монарха.
Въ Вн были какъ нельзя боле довольны этимъ краснорчивыми доказательствами уваженія императора Николая къ памяти его союзника и врности обязательствамъ скрпленнаго въ Мюнхенгрец союза. Княгиня Меттернихъ заносила въ свои дневникъ, что государь ‘оплакиваетъ того, кого нтъ, какъ истинный братъ и нжный другъ, и что нельзя лучше вести себя въ столь печальную минуту, какова настоящая’. Самъ канцлеръ писалъ австрійскому послу въ Петербург, что отчетъ его о томъ впечатлніи, которое кончина императора Франца произвела на императора Николая, представляется панегирикомъ покойному монарху и диирамбомъ въ честь живаго. ‘Докол,’ — восклицаетъ онъ,— ‘будетъ существовать единеніе между тремя монархами, вселенной останутся шансы на спасеніе, а такъ какъ я не знаю такой зловщей силы, которая могла бы обезсилить это единеніе, то врата адовы не одолютъ его!’ {Князь Меттернихъ графу Фикельменту. 28 февраля (12 марта) и 21 марта (2 апрля) 1835.}.
Прощаясь съ императоромъ Франкомъ въ Мюнхенгрец, государь условился снова съхаться съ нимъ черезъ два года. Общаніе свое онъ сдержалъ относительно его преемника. На этотъ разъ въ свиданіи императоровъ русскаго и австрійскаго долженъ былъ принять участіе и общій ихъ союзникъ король прусскій. Монарховъ имли сопровождать ихъ супруги и многіе члены ихъ семействъ, по выраженію Меттерниха, также связанныхъ ‘одинаковыми узами дружбы’ {Князь Меттернихъ графу Аппони, 30 сентября (12 октября) 1835.}.
Поводомъ къ свиданію послужила закладка памятника въ честь русской гвардіи, на пол Кульмскаго боя. Въ начал сентябри 1835 года, императоръ Фердинандъ съ женою, императрицею Маріею-Анною, прибылъ въ Теплицъ. Туда же пріхали прямо изъ Калита эрцгерцоги Францъ-Карлъ и Іоаннъ, представлявшіе первый — брата, а второй — племянника на маневрахъ, происходившихъ въ окрестностяхъ этого города въ присутствіи короля Фридриха-Вильгельма III. Оба эрцгерцога были въ восхищеніи отъ всего видннаго въ русскомъ лагер. Дйствительно, калишскіе маневры были величественнымъ зрлищемъ, произведшимъ на очевидцевъ мощное впечатлніе. ‘Почти все русское дворянство’ — читаемъ мы въ современномъ газетномъ отчет, — ‘пришло въ движеніе, чтобы съ достоинствомъ принять участіе въ этомъ военномъ торжеств. Городъ Калитъ никогда не видлъ подобной пышности. Деньги бросались пригоршнями. Нельзя было ничего себ представить красиве лагеря. Не только избранная мстность являлась необыкновенно удобною, но и все было устроено на ней съ необычайнымъ искусствомъ. Видъ съ выстроеннаго для его величества императора всероссійскаго бельведера былъ несравнененъ, горизонтъ представлялъ цлое море блыхъ палатокъ. Посреди нихъ, въ вечерней тишин, раздалась исполненная 000 музыкантами симфонія, наполнившая души слушателей глубокимъ религіознымъ чувствомъ. Ракеты взвились въ темномъ и безоблачномъ неб, и разсыпаемыя ими звзды медленно спускались къ звздамъ. Наконецъ, пушечный выстрлъ подалъ 60,000 солдатъ сигналъ къ молитв. Часто, по окончаніи богослуженія, раздавались вокругъ бельведера русскія народныя псни, сопровождаемыя различными инструментами {Stock-mars Denkwrdigjken, стр. 300.}’.
Таково было предпразднество свиданія трехъ союзныхъ государей. Но и въ Теплиц длались роскошныя приготовленія. Съ русскою императорскою четою ожидали молодыхъ великихъ княженъ и великаго князя Михаила Павловича съ супругою: съ королемъ прусскимъ — сыновей его. Всего съхалось въ небольшой городокъ около 40 членовъ царственныхъ домовъ, не считая министровъ, пословъ, придворной и военной свиты. Меттернихъ, Нессельроде и Ансильонъ собрались вмст за нсколько дней до прізда государей и дятельно совщались по текущимъ вопросамъ.
14 (26) сентября, поутру, пріхалъ въ Теплицъ императоръ Николай, въ тотъ же вечеръ — императрица Александра еодоровна и король прусскій. Въ самый день прізда, государь имлъ продолжительный разговоръ съ Меттернихомъ, выразилъ ему сожалніе по поводу отсутствія княгини, удержанной въ Вн беременностью, удовольствіе на счетъ сообщеній министра и приготовленій, сдланныхъ къ его пріему, и не допустилъ императора и императрицу австрійскихъ выхать навстрчу государын. Вечеромъ высочайшія особы ужинали въ замк, за ‘семейнымъ’ столомъ на 34 прибора. Императрица Александра еодоровна отнеслась къ Меттерниху милостиво и ласково. ‘Вы, конечно, найдете, что я очень перемнилась,’ — сказала ему она.— ‘Не перемнились, нтъ.’ — отвчалъ находчивый министръ,— ‘но ужасно выросли’. Ея величеству было всего семь лтъ, когда Меттернихъ видлъ ее въ послдній разъ. Онъ нашелъ въ ней остатки пріятности и величавости.
На другой день былъ большой обдъ у императора для всего общества, собраннаго въ Теплиц. Въ письм къ жен, Меттернихъ набросалъ оживленную картину этого собранія. ‘Я возвращаюсь,’ — пишетъ онъ,— ‘съ придворнаго обда, удавшагося какъ нельзя лучше. Я забочусь здсь ршительно обо всемъ, а слдовательно и объ обдахъ. Я сажусь всегда противъ императора, за замчательно узкимъ столомъ. Я взялъ къ себ въ адъютанты князя Павла Эстергази, и мы заставили много смяться русскую императрицу, которая чрезвычайно проста и обходительна въ своемъ обращеніи. Мы относимся другъ къ другу такъ, какъ будто не прошло тридцати лтъ со времени нашей первой встрчи. Въ числ забавныхъ современныхъ исторій, переданныхъ мн ею. я долженъ привести разсказъ о дюжин англичанъ, которые съ другою дюжиною присутствовали на маневрахъ въ Калиш и Лигниц, ежедневно обдали и ужинали съ царственными хозяевами и никогда и не думали имъ представляться. Имъ дали спокойно удалиться, такъ что эти почтенные люди обойдутъ всю Европу, принимая вс дворы за удобныя гостиницы. Мн кажется, что я готовъ влюбиться, дорогая моя. Предметъ моей страсти — великая княжна Ольга. Это — прелестное маленькое существо. Ей тринадцать лтъ и. кажется, не боле. Она походитъ на отца, какъ прекрасная миніатюра прекраснаго предмета. Она — императоръ Николай, разсматриваемый въ противоположный конецъ зрительной трубы. Т же черты, только боле нжныя. Она, сверхъ того, превосходно воспитана, проста, естественна и вжлива. Всякій отецъ былъ бы счастливъ имть дочь, подобную ей, и я сказалъ это императору и императриц’ {Князь Меттернихъ жен, 15 (27) сентября 1835.}.
Вечеромъ былъ балъ, а на слдующій день церковный парадъ въ Дукс. Меттернихъ былъ очень доволенъ свиданіемъ, хотя и жаловался, что на немъ лежала забота ‘направлять, длать и распутывать’ массу, состоящую изъ пятидесяти четырехъ принцевъ и принцессъ, столькихъ же гофмейстеровъ и гофмейстеринъ и двойнаго числа камергеровъ, адъютантовъ и фрейлинъ. ‘Я не могу нахвалиться императоромъ Николаемъ,’ — читаемъ въ дальнйшихъ письмахъ его жен,— ‘ни достаточно расхвалить его за все. Я имлъ во вс эти дни продолжительные разговоры съ нимъ, каждый день доказываетъ мн, что я врно угадалъ его. Императрица вполн естественна и крайне любезна. Дло въ томъ, что все происходитъ такъ, какъ если бы вс находящіеся здсь составляли одну семью. Чувствуешь не больше стсненія, чмъ въ гостиной хорошаго тона, словомъ, мы ведемъ здсь замковую жизнь. Вс всегда во фракахъ и въ сапогахъ. Король прусскій занимаетъ свое мсто въ партер театра. Онъ стоитъ на томъ мст въ бальной зал, которое сохраняетъ слдъ его ногъ: столько онъ простоялъ на немъ въ продолженіе послднихъ двадцати-пяти лтъ. Наконецъ, Теплицъ — тотъ же, но облагороженный. Императоръ Фердинандъ и императрица веселятся и находятъ это удобнымъ и новымъ. Послдняя сказала мн не дале какъ сегодня: Я такъ боялась всего, что очень удивлена тмъ, что не боюсь больше ничего’ {Князь Меттернихъ жен. 16 (28) сентября 1835.}.
17 (29) сентября, въ годовщину битвы при Кульм, состоялась закладка памятника, воздвигаемаго на пол сраженія императоромъ австрійскимъ въ честь русской гвардіи, которая, какъ извстно, выдержала на своихъ плечахъ всю тяжесть боя и одержала побду, имвшую столь ршительное вліяніе на исходъ кампаніи 1813 года. Надъ могилами австрійцевъ и прусаковъ, павшихъ въ этомъ сраженіи, давно были воздвигнуты памятники. Сооруженіе русскаго монумента поручено было внскому придворному архитектору Нобиле. Вокругъ пьедестала возвышались четыре мачты, украшенныя первыя три флагомъ русскимъ, австрійскимъ и прусскимъ, послдняя — соединенными флагами трехъ державъ Блестящее общество занимало съ утра родъ палатки или эстрады. Въ десять часовъ на мсто прибыли императоры Николай и Фердинандъ и король Фридрихъ-Вильгельмъ III, съ ихъ семействами. Князь Меттернихъ поднесъ къ ихъ подписи актъ закладки, вдланный затмъ въ пьедесталъ. Началась католическая обдня, на алтар, подъ открытымъ небомъ. По окончаніи ея, войска открыли ружейный огонь, артиллерія салютовала выстрлами изъ орудій. Въ отвтъ на этотъ салютъ раздалась пушечная пальба съ батарей, поставленныхъ у памятниковъ австрійскаго и прусскаго: ‘настоящая бесда между павшими’, какъ выразился Меттернихъ. Погода стояла великолпная. Монархи и вс присутствовавшіе казались растроганными. Четыре русскіе гвардейца, поставленные на часахъ у угловъ пьедестала, сами ветераны Кульмскаго боя, утирали слезы. ‘Все прошедшее, настоящее и даже будущее,’ — сообщалъ канцлеръ жен своей,— ‘представилось воображенію, и изъ всхъ этихъ чувствъ т, которыя обнимаютъ разомъ три эпохи, конечно, наиболе глубоки. Въ особенности тронутъ былъ король прусскій. Изъ всхъ присутствовавшихъ только двое были, 22 года назадъ, тмъ же, чмъ они теперь — король и я. Онъ замтилъ мн это со слезами на глазахъ’. По окончаніи церемоніи, все общество постило поле Кульмскаго сраженія. На возвышенности, съ которой открывался обширный видъ на вс стороны, разбиты были палатки. Подъ ними размстились высочайшія особы, и офицеръ австрійскаго генеральнаго штаба объяснялъ имъ ходъ битвы. Он постили памятники прусскій и австрійскій и, зайдя въ домикъ инвалида, сторожившаго послдній, угощались предложеннымъ имъ чернымъ хлбомъ съ масломъ. ‘Русская императрица,’ — разсказываетъ Меттернихъ,— ‘долго глядла на хлбъ и пожелала наконецъ сдлать себ тартину. Я вызвался намазать масломъ, а такъ какъ я умю длать довольно щеголеватыя тартины, то и былъ вынужденъ надлать ихъ, по крайней мр, пятьдесятъ. Нашъ императоръ, императрица, вс власти міра, запаслись тартинами. У меня затекла рука, и какъ во Франціи все оканчивается пснями, такъ, видно, было написано въ книг судебъ, что этотъ день окончится тартинами’ {Князь Меттернихъ жен, 17 (29) сентября 1835.}. Вечеръ гости императора Фердинанда провели въ театр, гд выписанною изъ Праги оперною труппою представлена была ‘Норма’ {Князь Меттернихъ жен, 18 (30) сентября 1835.}.
Августйшіе постители оставались въ Теплиц по воскресенье 22 сентября (4 октября). Прогулки по живописнымъ окрестностямъ, смотры, охоты, обды, спектакли, концерты, балы — такова была программа ежедневныхъ увеселеній, чередовавшихся съ дипломатическими совщаніями. Одинъ день, 20 сентября (1 октября), императоръ Николаи здилъ въ Дуксъ на свиданіе съ прибывшею изъ Карлсбада сестрою, принцессою Оранскою, Анною Павловною, а вс остальные гости совершили поздку въ Таненъ. Наканун былъ концертъ піаниста Тальберга, пожалованнаго по этому случаю придворнымъ австрійскимъ капельмейстеромъ, а въ послдній день теплицскаго пребыванія, 20 сентября (2 октября), — импровизированный балъ, хотя и безъ ужина.
Король прусскій оставался въ Теплиц, но оба императора съ ихъ семействами имли отправиться въ Прагу, гд ожидали ихъ новыя блестящія празднества. Императоръ Фердинандъ, покинувъ Теплицъ 21 (3), прибылъ въ Прагу на слдующій день, а 23 (5) пріхала туда и русская императорская чета, переночевавшая въ Терезіенштадт, гд императоръ Николаи въ подробности осматривалъ крпость. Вслдъ за нею съхались въ столицу Богеміи великій герцогъ и не тикая герцогиня саксенъ-веймарскіе, прусскіе наслдные принцъ и принцесса, принцы Вильгельмъ и Карлъ прусскіе, герцоги нассаускій и кобургскій, герцогъ и герцогиня лукскіе, принцъ Фридрихъ нидерландскій съ супругою. Русскія величества завяли въ Граджин бель-этажъ императорскаго замка, австрійскія — переселились во второй этажъ. Празднества и въ Праг продолжались безъ перерыва: иллюминація города, смотры, парады и большой публичный балъ.
Отъздъ императора Николая и его семейства назначенъ былъ на 26 сентября (8 октября). Въ этотъ день, утромъ, государь присутствовалъ на большомъ артиллерійскомъ учень. Посл обда онъ долженъ былъ съ императрицею выхать въ Силезію. Каково же было удивленіе императора и императрицы австрійскихъ, когда онъ совершенно неожиданно спросилъ ихъ. не имютъ ли они дать ему порученій въ Вну. Они сразу даже не поняли его. ‘Да, да,’ — сказалъ государь,— ‘я отправлюсь въ Вну засвидтельствовать мое почтеніе вдовствующей императриц и прошусь съ вашими величествами лишь по возвращеніи моемъ, въ будущій понедльникъ’. Слова эти были встрчены всеобщимъ изумленіемъ. Между тмъ. въ гостиную вошелъ князь Меттернихъ. ничего еще нездавшій о намреніи государя. Его величество увлекъ его въ свой кабинетъ и, посадивъ за письменный столъ, сказалъ ему: ‘Пишите вашей жен’. Канцлеръ, по собственному сознанію, вытаращилъ глаза и только спросилъ, о чемъ ему писать. ‘Пишите, что хотите,’ — отвчалъ императоръ, — ‘я отвезу ваше письмо’.’Тогда,’ — повствуетъ Меттернихъ,— ‘я раскрылъ ротъ гораздо шире глазъ’. Государь продолжалъ: ‘Да, да, это не шутка, я, право, ду въ Вну, буду тамъ черезъ двадцать четыре часа и вернусь въ понедльникъ’. Меттернихъ начерталъ слдующія три строки, обращенныя къ княгин: ‘Въ мір происходитъ множество вещей, непостигаемыхъ умомъ, но тайна которыхъ заключается въ сердц. Вы получите это письмо чрезъ курьера, какого еще никогда не было и не будетъ никогда!’ Онъ подалъ государю письмо открытымъ, но его величество настоялъ, чтобы оно было запечатано. У канцлера не было при себ печати, и онъ запечаталъ записку печатью, одолженною ему принцемъ Вильгельмомъ прусскимъ {Впослдствіи германскимъ императоромъ Вильгельмомъ I. См. письмо князя Меттерниха къ жен, отъ 26 и 27 сентября (8 и 9 октября) 1835.}. Тотчасъ посл того, императоръ Николай слъ въ коляску и въ сопровожденіи и подъ именемъ генералъ-адъютанта графа Бенкендорфа, чрезъ Иглау и Цнаимъ, помчался по дорог въ Вну.
Меттернихъ опасался, чтобы государя не задержали при възд въ Вну за неимніемъ паспорта. Онъ приказалъ нарочному курьеру, во что бы то ни стало, обогнать его на дорог и предупредить о его прибытіи вдовствующую императрицу и эрцгерцога Лудовика. Но обогнать русскаго императора было нелегко. 27 сентября (9 октября), въ два часа пополудни и черезъ двадцать три часа по вызд изъ Праги, его величество възжалъ на дворъ русскаго посольства въ Вн. При его появленіи привратникъ зазвонилъ въ колокольчикъ. Государь спросилъ у выбжавшаго ему навстрчу слуги, знаетъ ли онъ его? Тотъ отвтилъ отрицательно, прибавивъ, однако, что, кажется, видалъ его въ посольств, на что государь замтилъ, смясь, что онъ не дипломатъ. На шумъ вышелъ совтникъ посольства, князь А. М. Горчаковъ, крайне удивленный. Императоръ приказалъ никому не объявлять о своемъ прізд и только послалъ къ императриц Маріи-Каролин {Вдова императора Франца I.} князя Карла Лихтенштейна, вмст съ нимъ пріхавшаго въ Вну, спросить, когда будетъ ей угодно принять его. Нсколько времени спустя, онъ отправилъ Горчакова къ княгин Меттернихъ предупредить ее, что тотчасъ по возвращеніи изъ Шнбруна онъ задетъ къ ней, чтобы передать ей письмо отъ мужа. Горчаковъ объявилъ, что его величество желаетъ видть сперва княгиню одну, что вечеромъ онъ опять прідетъ къ ней на чашку чая и что тогда проситъ ее созвать къ себ обычное свое общество.
Первое посщеніе государя было къ гробниц императора Франца, въ склеп капуцинскаго монастыря. Посл полудня онъ, взявъ съ собою князя Лихтенштейна, похалъ сначала въ Шнбрунъ, къ вдовствующей императриц, а потомъ къ княгин Меттернихъ, въ домъ государственной канцеляріи. Княгиня встртила его на подъзд, представила ему двухъ старшихъ дочерей своихъ и провела въ гостиную. Разговоръ коснулся покойнаго императора Франца и желанія государя повидаться съ его вдовою и выразить ей, на сколько онъ раздляетъ ея скорбь. Его величество упомянулъ о Теплиц, о единеніи, установившемся между тремя союзными дворами, пожаллъ о слабомъ состояніи здоровья императора Фердинанда, съ похвалою отозвался о рдкихъ качествахъ царствующей императрицы и о согласіи, господствующемъ въ императорской семь. Когда въ гостиную вошла трехлтняя дочь хозяйки, княжна Меланія, и наивно спросила: ‘Это, что ли, русскій императоръ?’ онъ взялъ ее на руки и обласкалъ. Старшей дочери канцлера, графин Шандоръ {Графиня Леонтина Шандоръ, урожденная княжна Меттернихъ, мать извстной княгини Подины Меттернихъ, жены старшаго сына канцлера, князя Рихарда, бывшаго много лтъ австрійскимъ посломъ при двор Наполеона III.}, государь выразилъ свое удивленіе кавалерійскимъ подвигамъ ея мужа, извстнаго спортсмена.
Начало вечера императоръ провелъ въ Шнбрун, а къ семи часамъ снова возвратился къ княгин Меттернихъ. Онъ извинился передъ нею въ томъ, что вторично хотлъ остаться съ нею наедин, не желая, какъ онъ выразился, выставлять свернаго медвдя на показъ передъ нескромными взорами. Бесда приняла политическій оборотъ. ‘Покойный императоръ,’ — сказалъ онъ княгин,— ‘сдлалъ мн однажды заявленіе, котораго я никогда не забуду: О! еслибы мы сговорились десять лтъ тому назадъ такъ, какъ нын, сколько бы бдъ избжалъ міръ? Теперь нужно воздвигнуть преграду, чтобы отдлить прошлое отъ будущаго. Будемъ терпливо нести тяжесть ошибокъ, нами совершенныхъ или допущенныхъ, и наблюдать за тмъ, чтобы он боле не повторялись. Такова должна быть цль нашихъ усилій и желаній, и пока мы тсно соединены втроемъ, ничего подобнаго не можетъ совершиться. Въ Мюнхенгрец состоялась эта неразрывная связь, и ничто отнын не будетъ въ состояніи разъединить насъ’ {Свднія о пребываніи императора Николая въ Вн заимствованы изъ дневника княгини Меттернихъ.}.
На другой день государь, вставъ рано поутру, совершилъ прогулку пшкомъ по гласису, здилъ въ Пратеръ, постилъ княгиню Лихтенштейнъ, захалъ проститься съ княгинею Меттернихъ, обдалъ у вдовствующей императрицы съ эрцгерцогинею Софіею и эрцгерцогами Лудовикомъ и палатиномъ венгерскимъ и выхалъ обратно въ Прагу, куда прибылъ черезъ двадцать четыре часа, а именно 29 сентября (11 октября), въ пять часовъ пополудни. Встртившему его Меттерниху онъ сказалъ, что считаетъ эту поздку въ Вну однимъ изъ лучшихъ воспоминаній своей жизни. На слдующій день, русская императорская чета простилась со своими державными хозяевами и оставила Прагу.
Сопровождавшіе государей министры и дипломаты не мене усердно совщались въ Теплиц и Праі, чмъ въ Мюнхенгрец. Въ дипломатической переписк своей Меттернихъ придавалъ этимъ совщаніямъ важное значеніе. ‘Если во вс времена,’ — сообщалъ онъ австрійскому послу при парижскомъ двор, графу Аппони,— ‘невозможно, чтобы столь августйшее собраніе осталось чуждымъ вопросамъ высшей политики, то несомннно, что въ эпоху, подобную нашей, утверждать противное, значило бы выражать нелпость. Нтъ, графъ, монархи не ограничились свиданіемъ другъ съ другомъ. Они отдали себ отчетъ въ общемъ положеніи длъ, въ ихъ взаимныхъ къ нему отношеніяхъ, въ тхъ заботахъ, которыхъ требуютъ отъ нихъ великіе насущные интересы и исполненіе ихъ обязанностей. Ихъ точка отправленія извстна всмъ: защитники и стражи охранительныхъ началъ, три монарха не могли колебаться ни въ выбор задачи, возложенной ни нихъ Провидніемъ, ни въ томъ направленіи, которому они должны слдовать для ея достиженія. Общественное тло вовлечено въ борьбу, въ коей боле или мае принимаютъ участіе вс государства. Борьба эта началась не вчера, она общеизвстна: сторонники двухъ единственныхъ системъ, существующихъ въ дйствительности: системы охранительной и той, которую называютъ системою мнимо-соціальнаго преобразованія, не сомнваются боле ни относительно того, чего они хотятъ, ни того, чего должны хотть, служа длу, подъ знаменами котораго партіи все боле и боле обозначаются съ каждымъ днемъ. Отдавъ себ взаимно отчетъ въ потребностяхъ минуты, могучіе хранители общественнаго мира сошлись въ мысляхъ между собою, и поведеніе каждаго изъ нихъ окрпло, въ силу убжденія, что мысли эти т же во всемъ’ {Князь Меттернихъ графу Аппони, 30 сентября (12 октября) 1835.}.
Впрочемъ, въ дйствительности, состоявшееся въ Теплиц и Праг соглашеніе трехъ союзныхъ дворовъ по всмъ текущимъ политическимъ дламъ, не пошло дале обмна дипломатическихъ меморандумовъ и не выразилось ни въ единомъ дйствіи. Пять вопросовъ были предметомъ обсужденія этихъ дворовъ.
1) Отношенія трехъ сверныхъ державахъ къ морскимъ державамъ. Ршено было ничего не измнять въ сношеніяхъ съ послдними, предоставляя времени расторгнуть противоестественный союзъ Англіи съ Франціею. Въ случа новой перемны во французскомъ правленіи, признать немедленно возстановленіе законной династіи, но относительно всякаго иного образа правленія предварительно согласиться между собою.
2) Бельгійско-голландское дло. Условлено не соглашаться на предложенное Англіею возобновленіе лондонской конференціи, пока кабинеты великобританскій и французскій не выкажутъ большаго безпристрастія по отношенію къ Бельгіи, а гагскій дворъ — большей уступчивости.
3) Восточный вопросъ. Внскій кабинетъ возобновилъ въ Теплиц давнее предложеніе свое сообщить дворамъ лондонскому и парижскому содержаніе Мюнхенгрецской конвенціи по дламъ Востока. Мы отклонили его по двумъ причинамъ. Во-первыхъ, утверждали мы, поведеніе обихъ морскихъ державъ не оправдываетъ такого знака уваженія и доврія къ нимъ съ нашей стороны. Во-вторыхъ, он могутъ пожелать сами приступить къ конвенціи, а такъ какъ мы на это никогда не согласимся, то он, пожалуй, вступятъ въ уговоръ между собою въ смысл, противномъ Мюнхенгрецской конвенціи, и такимъ образомъ мы, вмсто того, чтобы ослабить, укрпимъ ихъ союзъ. Меттернихъ уступилъ и, по собственному выраженію его, согласился ‘продолжать быть въ глазахъ Англіи обманутымъ или сообщникомъ русской политики въ длахъ Востока’.
4) Испанскія дла. Въ противоположность морскимъ державамъ, три союзные двора сочувствовали донъ-Карлосу въ борьб его съ регентствомъ, правившимъ страной отъ имени малолтней королевы Изабеллы. Меттерниху даже удалось убдить насъ оказать претенденту денежную помощь.
5) Вольный городъ Краковъ. Со времени усмиренія польскаго возстанія, Краковъ сдлался убжищемъ для многихъ его дятелей и очагомъ новыхъ безпорядковъ въ будущемъ. По нашему предложенію, три державы ршили положить конецъ его независимому существованію и присоединить его къ австрійскимъ владніямъ. Въ этомъ смысл, состоялся между ними протоколъ, которымъ Россія, Австрія и Пруссія условились ‘заняться средствами для приведенія въ исполненіе этой мры и для осуществленія ея такимъ способомъ, чтобы изъ сего не могло послдовать тяжкихъ политическихъ усложненій и чтобы, въ особенности, прочія державы, подписавшія актъ внскаго конгреса, не нашли въ этомъ законнаго основанія къ противодйствію’ {Протоколъ между Россіей, Австріею и Пруссіею, подписанный въ Берлин 2 (14) октября 1835 года. Вс переговоры, происходившіе въ Теплиц и Праг, изложены на основаніи неизданной рукописной записки барона Бруннова.}.
Изъ вышеизложеннаго перечня ясно, что въ Теплиц и Праг, также какъ и въ Мюнхенгрец, вс политическіе вопросы были разршены въ дух Австріи и въ ея пользу. По ознакомленіи съ этими ршеніями, понятны становятся намъ слдующія слова Меттерниха изъ письма его къ графу Аппони: ‘Скажите себ, — и вы не ошибетесь, — что Теплицъ исчерпалъ все. Изъ всхъ свиданій государей и кабинетовъ, происходившихъ впродолженіе минувшихъ двадцати лтъ, ни одно не представляло столь полной совокупности мыслей, желаній и намреній. Все, чего мы ни хотимъ, оба другіе кабинета и чувствуютъ, и хотятъ сами. Мы обрекли себя на молчаніе, и не сомнвайтесь, что оно будетъ боле величественно, чмъ все, что бы мы ни могли сказать’ {Князь Меттернихъ графу Анпони, 30 сентября (12 октября) 1835.}.
Въ то же самое время въ Петербург пребывали въ увренности, что, въ особенности по отношенію къ Восточному вопросу, Россія пріобрла въ Австріи ‘наиболе врнаго друга и естественную помощницу’ {Всеподданнйшій отчетъ графа Нессельроде за 1835 годъ.}.

V.
Вторичная размолвка.
(1836—1846.)

Разоблаченія Portfolio.— Смущеніе Меттерниха и попытка его оправдаться.— Императоръ Николай продолжаетъ благоволить Австріи.— Предостереженія князя А. М. Горчакова.— Меттернихъ встрчаетъ въ Теплиц русскаго императора.— Миланскій протоколъ, Посщеніе Вны наслдникомъ цесаревичемъ Александромъ Николаевичемъ.— Турецко-египетская распря.— Различіе во взглядахъ петербургскаго и внскаго дворовъ на взаимныя отношенія.— Неудовольствіе Меттерниха на Россію.— Несогласія по восточнымъ дламъ.— Императоръ Николай проздомъ въ Италію минуетъ Вну.— Посщеніе имъ Вны на возвратномъ пути.— Суровое и мрачное настроеніе государя.— Попытка Меттерниха вмшаться въ дло о положеніи русскихъ иноврцевъ.— Нессельроде въ Вн.

Убдившись въ прочности министерства виговъ въ Англіи, не довряя устойчивости Орлеанской монархіи во Франціи. Меттернихъ началъ сознавать всю цну тсной дружбы и союза съ Россіею. Въ начал 1836 года, совершенно непредвиднное обстоятельство возбудило въ немъ тревогу относительно надежности послдней его политической опоры.
Польская эмиграція предприняла въ Лондон изданіе на англійскомъ и французскомъ языкахъ сборника, направленнаго преимущественно противъ русскаго двора, подъ названіемъ ‘Портфоліо’. Въ немъ обращали на себя вниманіе многочисленные дипломатическіе документы несомннной подлинности, нкогда сообщенные нашимъ министерствомъ иностранныхъ длъ цесаревичу Константину Павловичу и доставшіеся въ руки варшавскихъ мятежниковъ при ограбленіи ими, въ 1830 году, Бельведерскаго дворца. Такъ, появилась въ печати вся доврительная переписка между Нессельроде, Поццо-ди-Борго и Татищевымъ по поводу усилій Меттерниха возбудить во время послдней русско-турецкой войны обще европейскую коалицію противъ Россіи. Австрійскій канцлеръ и не подозрвалъ, что вс его происки и интриги въ томъ направленіи были своевременно разоблачены и сдлались въ подробности извстны русскому двору. Отсюда весьма естественный страхъ его, какъ бы обнародованіе этихъ актовъ во всеобщее свдніе не навлекло снова гнва императора Николая на него и на Австрію.
‘Климентъ пришелъ ко мн.’ — пишетъ княгиня Меттернихъ въ дневник своемъ подъ 5 (17) февраля 1836 года,— ‘въ состояніи крайняго волненія. Онъ принесъ мн журналъ, въ которомъ помщены извлеченія изъ депешъ, написанныхъ въ 1829 году Поццо и Татищевымъ. Послдній говоритъ о ‘коварной’ Австріи, по Поццо открыто заявляетъ, что единственное средство осуществить славные замыслы Россіи состоитъ въ томъ, чтобы избавить имперію отъ столь отвратительнаго человка, каковъ князь Меттернихъ, и т. д. Обнародованіе подобныхъ документовъ заставляетъ содрогнуться {Дневникъ княгини Меттернихъ, 5 (17) февраля 1836.}’.
По сознанію княгини, Меттернихъ принялъ это дло близко къ сердцу и поспшилъ представить русскому двору свое оправданіе. Съ этою цлью, онъ написалъ къ австрійскому послу въ Петербург пространную депешу, къ которой приложилъ 28 документовъ, большею частью, своихъ же депешъ 1828—1829 годовъ, которыя должны были опровергнуть воспроизведенныя въ ‘Портфоліо’ обвиненія. Княгиня Меттернихъ находила, ‘что Австрія и въ особенности Климентъ появляются въ нихъ въ такомъ благопріятномъ свт, который. конечно, произведетъ сильное впечатлніе на благородное сердце императора Николая, ибо онъ отрекся отъ своихъ прежнихъ заблужденій и несомннно порицаетъ эти неосторожныя публикаціи, столь серіозно компрометирующія его самого и лицъ, его окружающихъ’ {То же, 11 (23) Февраля 1836 года. Едва ли оправданіе Меттерниха было такъ убдительно, какъ полагаютъ княгиня и сынъ канцлера, издатель его Записокъ. Иначе послдній непремнно помстилъ бы въ своемъ изданіи, какъ депешу Меттерниха къ Фикельнопту отъ 18 февраля (1 марта) 1836 года, такъ и 28 приложенныхъ къ ней документовъ. Ср. примчаніе къ стр. 97, тома VI Mmoires de Metternich.}.
Дйствительно, разоблаченія ‘Портфоліо’ не нарушили согласія, установившагося между двумя императорскими дворами. Меттернихъ всми силами старался поддержать расположеніе императора Николая. Онъ не колебался поврять русскому кабинету свои внутреннія затрудненія и, между прочимъ, опасенія, внушаемыя ему противоправительственнымъ настроеніемъ Венгріи. На письм австрійскаго посла графа Фикельмонта но атому предмету государь сдлалъ собственноручную надпись: ‘Молю Бога, дабы Онъ избавилъ Австрію отъ готовящагося испытанія. Желалъ бы надяться, что приняты вс необходимыя мры. Но, во всякомъ случа, Австрія можетъ положиться на Россію’. Тогда же его величество приказалъ послу своему въ Вн объявить австрійскому канцлеру, ‘что императоръ не забудетъ никогда-того, что онъ общалъ въ Мюнхенгрец своему августйшему другу и союзнику, императору Францу’. ‘Священное обязательство,’ — восклицаетъ баронъ Брунновъ въ посвященной Австріи глав обзора нашихъ вншнихъ сношеній,— ‘(память о коемъ мы должны хранить съ благоговніемъ {Рукописная записка барона Бруннова.}!’
Единомысліе дворовъ петербургскаго и внскаго проявлялось во всхъ политическихъ вопросахъ, не исключая и внутреннихъ. Въ одномъ лишь важномъ вопрос Австрія продолжала обнаруживать отсутствіе искренности и, скажемъ прямо, добросовстности. То былъ Восточный вопросъ! Это не ускользнуло отъ вниманія молодаго и прозорливаго дипломата, князя А. М. Горчакова, въ 1837 году, за отсутствіемъ Татищева, временно управлявшаго длами нашего посольства въ Вн. Онъ доносилъ вице-канцлеру, что, по всмъ признакамъ, внскій кабинетъ тяготится Мюнхенгрецскою конвенціею, считая себя связаннымъ ею. По мннію князя, въ случа войны Россіи съ Турціею, можно ожидать отъ Австріи лишь соблюденія нейтралитета, что же касается до содйствія ея, ‘то оно будетъ всегда боле кажущимся, чмъ дйствительнымъ’. Но въ Петербург не довряли впечатлніямъ проницательнаго совтника посольства, лично нелюбимаго графомъ Нессельроде, съ политическими взглядами котораго они къ тому же шли въ разрзъ. Послдствіемъ было удаленіе въ отставку князя Горчакова и продолженіе самыхъ доврчивыхъ отношеній къ внскому двору, пока новыя замшательства на Восток не разоблачили всего двуличія политики послдняго.
Императоръ Николай не переставалъ выказывать благоволеніе свое къ австрійскому канцлеру и жен его. Въ начал 1838 года, онъ прислалъ княгин свой портретъ при собственноручномъ письм. Когда узнали въ Вн, что лтомъ того же года государь намренъ навстить въ Теплиц короля прусскаго. пользовавшагося тамъ водами, то ршили послать привтствовать его брата императора, эрцгерцога Франца-Карла. Случаемъ этимъ воспользовался и Меттернихъ, чтобы пріхать въ Теплицъ, для совщаній съ сопровождавшими своихъ монарховъ министрами иностранныхъ длъ, русскимъ и прусскимъ.
Государь и императрица прибыли въ Теплицъ 7 (19) іюля, вечеромъ. Они обмнялись визитами съ эрцгерцогомъ и его супругой, и на другой день обдали у нихъ, вмст съ королемъ Фридрихомъ-Вильгельмомъ Ш, а вечеромъ присутствовали на концерт и на публичномъ бал въ вокзал. 9 (21) императрица ухала, а государь остался еще на два дня. Они были посвящены дламъ. ‘Я начинаю мой день,’ — писалъ Меттернихъ жен,’ — двухчасовымъ разговоромъ съ Вертеромъ {Прусскій министръ иностранныхъ длъ.}, затмъ я перешелъ къ продолжавшемуся два часа совщанію съ королемъ прусскимъ, котораго я оставилъ для другаго совщанія, длившагося около трехъ часовъ, съ императоромъ Николаемъ, и, наконецъ, все заключилось бесдою съ Нессельроде. Изъ всего этого слдуетъ, что оба монарха и я вполн согласны между собою, а потому два министра принимаются въ соображеніе лишь для памяти. Все ясно въ положеніяхъ, все тождественно въ основныхъ началахъ, а тамъ, гд и проявляется различіе, оно основано на недостатк умлости, коему мы непричастны’ {Князь Меттернихъ жен, 10 (22) іюля 1838.}.
Впродолженіе лта 1838 года, весь австрійскій дворъ перенесся въ Инсбрукъ. Тамъ областные чины Тироля приносили императору Фердинанду присягу на врность подданства. Въ Тирольскую столицу ожидали прізда и русскаго государя, пребывавшаго по сосдству, въ город Крейц, въ Баваріи, гд больная императрица пользовалась водами. Однако императоръ Николай не прибылъ въ Инсбрукъ, а вызвалъ къ себ, въ Крейцъ, князя Меттерниха. Отсюда канцлеръ прохалъ пряло въ Миланъ, для присутствованія при внчаніи Фердинанда желзною короною ломбардскихъ королей. Въ Милан послы русскій и прусскій подписали съ нимъ протоколъ объ учрежденіи комиссіи изъ представителей трехъ державъ для надзора за краковскимъ судомъ и проврки его ршеній по дламъ о государственныхъ преступленіяхъ {Протоколъ, подписаный въ Милан уполномоченными Россіи, Австріи и Пруссіи 24 августа (10 сентября) 1838 года. Онъ почему-то не напечатанъ въ изданномъ г. Мортенсономъ Собраніи нашихъ трактатовъ и конвенцій съ Австріею.}. Изъ Милана Меттернихъ съ семействомъ перехалъ въ Комо, гд постилъ его Нессельроде въ сопровожденіи Бруннова и Хрептовгіча.
Въ 1839 году, въ феврал, прибылъ въ Вну, совершавшій первое путешествіе свое по Европ, наслдникъ цесаревичъ Александръ Николаевичъ и былъ принятъ австрійскимъ дворомъ съ величайшею предупредительностью и почетомъ. Въ самый день прізда, 19 февраля (3 марта), его высочество обдалъ у императора въ замк, присутствовалъ на парадномъ спектакл въ придворномъ театр и на вечер у князя и княгини Меттернихъ. На другой день, происходилъ торжественный обдъ у посла Татищева и концертъ въ замк. Конецъ вечера великій князь провелъ снова у канцлера, въ небольшомъ избранномъ кружк молодыхъ женщинъ и кавалеровъ, приглашенныхъ нарочно для него и съ которыми онъ забавлялся салонными играми (petits jeux). Вообще, въ свое десятидневное пребываніе въ Вн, онъ едва га не каждый день посщалъ домъ Меттерниха. гд съ удовольствіемъ проводилъ время, въ особенности по вечерамъ. Дворъ и знатнйшіе аристократы дали въ честь его рядъ великолпныхъ празднествъ. На внское общество онъ произвелъ самое пріятное впечатлніе. Его находили красивымъ, симпатичнымъ и веселымъ, удивлялись его такту и скромности. Такъ, на вечер у Татищева, онъ встрчалъ эрцгерцоговъ при прізд, ссылаясь на то, что праздникъ происходитъ на русской территоріи, но первое мсто уступилъ старику-послу, прося, чтобы его самого считали лишь принадлежащимъ къ посольскому семейству. Цесаревичъ оставилъ Вну 1 (13) марта {Дневникъ Княгини Меттернихъ, съ 19 но 21 февраля (съ 1 по 19 марта) 1839.}. Императоръ Николай собственноручнымъ письмомъ отблагодарилъ княгиню Меттернихъ за радушный пріемъ, оказанный его высочеству въ ея дом. ‘Вы были столь добры и любезны, княгиня, къ моему сыну,’ — писалъ онъ ей,— ‘что я не могу отказать себ въ удовольствіи выразить вамъ за это мою благодарность. Воспоминаніе о Вн, которую я такъ любилъ и безъ того, становится мн вдвое дороже, и я прямо признаюсь, что почти завидую сыну, имющему предо мною то преимущество, что онъ провелъ тамъ больше времени, чмъ я, и такъ легко изгладилъ своего отца изъ вашей памяти. Если бы мн было дозволено выразить желаніе, то я хотлъ бы передать вамъ устно, какъ высоко цню я пріемъ, сдланный вами моему сыну, я какъ мн пріятно раздлять съ нимъ его чувства признательности’ {Императоръ Николай княгин Меттернихъ, 18 (30) карта 1839.}.
Но въ то самое время, когда пребываніе въ Вн цесаревича, повидимому, должно было укрпить связи, соединявшія оба императорскіе двора, на Восток собирались грозныя тучи, предвстницы бури, едва не порвавшія снова и окончательно союзъ Австріи съ Россіею. Здсь не мсто входить въ подробное разсмотрніе образа дйствій князя Меттерниха впродолженіе второй турецко-египетской распри. Достаточно сказать, что онъ вполн оправдалъ опасенія высказанныя княземъ А. М. Горчаковымъ за два года передъ тмъ. Въ восточномъ кризис онъ, нимало не стсняясь постановленіями Мюнхенгрецской конвенціи, связывавшими его политику съ нашею, не только перешелъ на сторону враждебныхъ намъ морскихъ державъ, но и попытался снова возбудить вопросъ о неоднократно отвергнутомъ нами ручательств Европы за цлость и независимость Оттоманской имперіи. Проявленныя имъ при этомъ двуличіе и недобросовстность, безъ сомннія, послужили побудительными причинами попытки императорскаго кабинета сблизиться съ Англіею и разршить восточныя замшательства. путемъ соглашенія съ нею. И въ этомъ фазис переговоровъ австрійскій канцлеръ остался вренъ своей неизлчимой страсти сять смуту и раздоръ между державами. Но усилія его помшать сближенію Россіи съ Англіею не увнчались успхомъ. Лтомъ 1840 года между Петербургомъ и и Лондономъ состоялось полное соглашеніе по турецко-египетскимъ дламъ, и Австріи оставалось лишь приступить къ нему вмст съ берлинскимъ дворомъ, не смотря на устраненіе Франціи отъ договора, подписаннаго по этому предмету въ Лондон представителями остальныхъ четырехъ великихъ державъ {Конвенція, заключенная въ Лондон между Россіей, Австріей, Англіею и Пруссіею 3 (15) іюля 1840.}. Однако, Меттерилху удалось, въ слдующемъ 1841 году, снова привлечь парижскій кабинетъ къ участію въ общеевропейскомъ соглашеніи по вопросу о закрытіи Дарданеллъ и Босфора и настоять на включеніи въ конвенцію, заключенную между всми пятью державами, провозглашенія цлости и независимости Оттоманской имперіи основнымъ началомъ народнаго права Европы {Конвенція, заключенная въ Лондон между пятью великими державами 1 (13 іюля) 1841.}.
Такое уклоненіе Австріи отъ своихъ союзныхъ обязательствъ передъ вами естественно произвело въ Петербург крайне неблагопріятное впечатлніе, и въ. своемъ всеподданнйшемъ отчет графъ Нессельроде сознался, ‘что Англія и Россія часто вынуждены были сожалть, что он не взяли исключительно на себя разршенія Восточнаго вопроса’ {Всеподданнйшій отчетъ графа Нессельроде за 1810 годъ.}. Впечатлнія эти не могли не отозваться на дальнйшихъ отношеніяхъ обоихъ императорскихъ дворовъ, вызвавъ въ нихъ довольно продолжительное охлажденіе. Но у насъ слишкомъ свыклись съ мыслью о томъ, что намъ невозможно обойдтись безъ австрійскаго союза, и въ инструкціяхъ графу Медему. назначенному посланникомъ въ Вну на мсто старика Татищева, ослпшаго и уволеннаго въ отставку, вице-канцлеръ продолжалъ утверждать, что въ означенномъ союз мы усматриваемъ главное основаніе нашихъ собственныхъ государственныхъ интересовъ. ‘Австрія, Пруссія и Россія,’ — писалъ онъ,— ‘изъ коихъ первыя дв группируютъ вокругъ себя разсянныя силы Германіи: таковъ для насъ краеугольный камень общественнаго зданія Европы… Сознаніе этой истины, необходимость этого союза, составляютъ основаніе мюнхенгрецскихъ конвенцій, и вотъ почему, не отказываясь отъ мысли сблизиться съ Англіей, императоръ считаетъ эти акты самымъ врнымъ ручательствомъ общаго равновсія’ {Графъ Нессельроде графу Медему, 31 января (12 февраля) 1842.}. Нсколько иначе взиралъ внскій дворъ на свои отношенія къ Россіи. Назначая графа Война посланникомъ въ Петербургъ, Меттернихъ не скрывалъ онъ него, что отношенія съ русскимъ дворомъ подобны цвтамъ, полнымъ шиповъ. ‘Взаимное положеніе,’ — утверждалъ канцлеръ,— ‘крайне странно въ настоящую минуту. Въ Россіи длаютъ много ошибокъ, а времена столь трудны, что лучше было бы остеречься отъ нихъ. Руководствуйтесь архивами посольства. Они ознакомятъ васъ съ нашимъ образомъ дйствій, и вы почерпнете въ нихъ доказательство, что во многихъ важныхъ случаяхъ онъ отличался отъ образа дйствій нашего союзника’ {Князь Меттернихъ графу Война, 28 іюня (10 іюля) 1841.}. Нсколько мсяцевъ спустя, Меттернихъ сообщилъ тому же дипломату, что императоръ Николай часто-де придерживается во внутреннихъ длахъ имперіи политики, которая не можетъ принесть полезныхъ плодовъ. Подъ этимъ канцлеръ, очевидно, разумлъ строгія мры, принятыя государемъ противъ революціонныхъ происковъ католическаго духовенства на нашихъ западныхъ окраинахъ {Князь Меттернихъ графу Война, 22 октября (3 ноября) 1841.}.
Неудовольствіе внскаго двора на Россію росло не по днямъ, а по часамъ. Весною 1842 года князь Меттернихъ разразился цлымъ обвинительнымъ актомъ противъ русской политики. Онъ писалъ австрійскому посланнику въ Петербург: ‘Въ сущности мы стоимъ на той же черт принциповъ, какъ и русскій дворъ. Во многихъ манипуляціяхъ оба двора идутъ различнымъ путемъ. Это справедливо во всхъ текущихъ длахъ и зависитъ отъ фундаментальной причины, заключающейся въ различіи, характеризующемъ и имющемъ характеризовать постоянно политику этихъ дворовъ. Мы ищемъ въ предметахъ лишь то, что они вмщаютъ, не стремясь къ иной выгод, какъ только къ торжеству принциповъ и къ удаленію шансовъ безпорядка, покрывающихъ политическое поле. Въ Россіи стремятся, правда, къ той же цли, но, сверхъ того, и къ какой либо одинокой выгод. Истина эта осязательна во всхъ длахъ: въ род сношеній, поддерживаемыхъ г. Брунновымъ съ тщательною заботливостью въ Англіи, въ охлажденіи отношеній между Россіею и Франціею, она, наконецъ, несомннно проявляется въ вопросахъ, относящихся до Сирійскихъ длъ. При такихъ обстоятельствахъ, что предписываетъ намъ мудрость? Если я врно понимаю ея голосъ, то она совтуетъ мн постоянно идти впередъ и избгать объясненіи, не вызываемыхъ крайнею необходимостью. Дйствовать какъ слдуетъ въ прямыхъ путяхъ и боле дйствовать, умъ говоритъ — таково правило, коего мы придерживаемся, въ особенности въ нашемъ поведеніи относительно русскаго двора, ибо намъ нечего сообщать ему о самихъ себ, и мы знаемъ и предвидимъ заране все, чего можемъ ожидать отъ него’. Въ заключеніе своей депеши, канцлеръ возвращался къ положенію въ Россіи католическаго духовенства и въ слдующихъ словахъ выражалъ осужденіе мрамъ нашего правительства: ‘Одна изъ сторонъ русской политики страшна и готовитъ величайшія затрудненія императору и стран: это религіозное преслдованіе. Пока тучи только собираются: громъ не замедлитъ грянуть’. Но австрійскій министръ не смлъ и мечтать о вмшательств въ это внутреннее русское дло и утшалъ себя размышленіемъ, что оно еще не дозрло и что поэтому лучше молчать до поры до времени {Князь Меттернихъ графу Война, 81 марта (12 апрля) 1842.}.
Даже пожалованіе княгин Меттернихъ Екатерининскаго ордена не могло разсять угрюмости канцлера. Въ начал сороковыхъ годовъ онъ возлагалъ вс свои надежды на возвращеніе къ власти англійскихъ консерваторовъ, дйствительно успвшихъ образовать министерство въ предсдательств сэръ Роберта Пиля, и ожидалъ отъ нихъ традиціоннаго сближенія съ Австріею. Во Франціи кабинетъ Гизо обнаруживалъ съ нкоторымъ задаткомъ прочности искреннее желаніе вступить въ тсную связь съ внскимъ дворомъ. Молодой наслдникъ короля Фридриха-Вильгельма III также выказывалъ при воцареніи склонность подчиниться вліянію Меттерниха. Послднему показалось, чта онъ мене нуждается въ Россіи, и онъ посмлъ отклонить приглашеніе императора Николая прибыть въ Варшаву на свиданіе съ его величествомъ {Профессоръ Мартенсъ въ 1 ч. IV тома своего Собранія трактатовъ и конвенцій ошибочно показываетъ, будто князь Меттернихъ былъ лтомъ 1843 г. гостемъ императора Николая въ Варшав.}. Вмсто себя, онъ отправилъ туда Фикельмонта, который, по отозваніи изъ Петербурга, занялъ мсто помощника канцлера. На очереди стоялъ вопросъ объ усмиреніи безпорядковъ, возникшихъ въ Дунайскихъ княжествахъ, и императорскій кабинетъ испрашивалъ согласія внскаго на введеніе русскихъ войскъ въ Валахію. ‘Климентъ ршился категорически отвчать ‘нтъ’,— читаемъ въ дневник княгини {Дневникъ княгини Меттернихъ, 11 (23) іюля 1843.}. Въ Сербіи, не смотря на нашъ протестъ противъ низложенія Михаила Обреновича и избранія княземъ Александра Карагеоргіевича, внскій дворъ усплъ настоять на оставленіи послдняго у власти, убдилъ нашъ дворъ удовольствоваться чисто формальнымъ удовлетвореніемъ и не требовать удаленія князя Александра, извстнаго своею приверженностью къ Австріи.
Вс эти обстоятельства объясняютъ ршеніе императора Николая дать почувствовать внскому двору свое неудовольствіе и при отправленіи въ Палермо, гд зиму 1845—1846 годовъ проводила императрица Александра еодоровна, миновать австрійскую столицу. Въ Вн уже длали приготовленія къ пріему государя, когда вдругъ узнали, что его величество, взявъ въ Лейтмериц экстренный поздъ, направился въ Италію, чрезъ Прагу и Баварію. Впрочемъ, въ Милан, онъ постилъ фельдмаршала Радецкаго, а въ Вну послалъ съ извиненіемъ графа Нессельроде. На возвратномъ пути государь прохалъ чрезъ Вну, но провелъ тамъ всего три дня. Слдующій разсказъ княгини Меттернихъ о пребываніи его въ этомъ город всего лучше доказываетъ перемну, происшедшую въ недавно столь еще близкихъ и сердечныхъ отношеніяхъ двухъ императорскихъ дворовъ.
’18-го (30-го) декабря 1845 года узнали, что императоръ Николай оставилъ Брукъ въ 10 часовъ и прибылъ въ Глогницъ, гд высшіе сановники приняли и угощали его. Въ публик знали, что съ пяти часовъ весь дворъ былъ въ сбор для пріема императора, и приготовленные для него покои представлялись иллюминованными. А потому общественное любопытство было возбуждено въ высшей степени, когда увидали, что придворные экипажи, въ одномъ изъ коихъ сидлъ русскій императоръ, съ сопровождавшимъ его княземъ Карломъ Лихтенштейномъ, въхали въ Геренгассе, тогда какъ всадники, предшествовавшіе императору, съ зажженными факелами направились къ императорскому дворцу. Лихтенштейнъ сказалъ императору, что получилъ формальное приказаніе везти его величество во дворецъ, и что онъ не можетъ отвчать за впечатлніе, которое произведетъ отказъ государя. Его величество отвчалъ прочувствованнымъ голосомъ: ‘Длайте изъ меня завтра что хотите, сегодня у меня не хватаетъ силъ’. Съ этими словами онъ похалъ къ Модему, гд ожидала его рота его полка, со знаменемъ. Онъ сказалъ лишь нсколько словъ этимъ солдатамъ и удалился въ свои покои. 19-го (31-го), въ 10 часовъ, императоръ отправился во дворецъ, а въ 11 часовъ происходилъ смотръ войскамъ на гласис. Погода стояла очень хорошая и теплая. Весь дворъ, даже дамы, присутствовали на смотру. Я была дома, какъ вдругъ доложили мн о прізд императора. Я вышла къ нему навстрчу и замтила въ немъ большую перемну. Выраженіе его лица стало еще жестче прежняго, и грозная строгость его взгляда нисколько не умрялась выраженіемъ его устъ. Когда вошелъ Климентъ и заговорилъ о политик и о торіи сколъ министерств, императоръ прервалъ его, сказавъ: ‘Ни слова о политик. Я пріхалъ лишь для того, чтобы побесдовать съ вашею женою’. Вслдъ за симъ онъ условился съ Климентомъ о свиданіи на завтра, въ 10 часовъ, и началъ разговаривать съ нами. Я рада была, что при этомъ случа императоръ сталъ немного мене мраченъ. Онъ заключилъ тмъ, что надется увидать меня еще разъ при двор. Потомъ онъ постилъ графиню Фикельмонтъ, посл чего похалъ во дворецъ на обдъ, къ которому были приглашены генералы’ {Дневникъ княгини Меттернихъ, 19 (31 декабря) 1845.}.
На другой день, въ католическій новый годъ, княгиня Меттернихъ такъ начала свой дневникъ: ‘Да хранитъ насъ Богъ, пресвятая Два и вс святые и да окажутъ намъ милостивую помощь! Я привыкла начинать и проводить годъ въ большомъ волненіи. Но ни одинъ не начинался еще подъ столь грозными предзнаменованіями, какъ этотъ. Императоръ Николай продолжаетъ держать себя строго. Климентъ былъ у него въ 10 часовъ, разговоръ продолжался долго’ {Дневникъ княгини Меттернихъ, 20 декабря 1845 (1 января 1846).}.
Чмъ могла быть вызвана такая необычная суровость государя въ отношеніи ко двору, съ которымъ соединяли его узы тсной личной дружбы и политическаго единомыслія? Переписка Меттерниха, изданная нсколько лтъ тому назадъ, заключаетъ лишь нкоторые намеки на причины охлажденія императора Николая къ Австріи. Въ дипломатическихъ кругахъ носились упорные слухи о предположенномъ брак между эрцгерцогомъ Стефаномъ, сыномъ палатина венгерскаго, и великою княжною Ольгою Николаевною. Но, повидимому, австрійскій дворъ возбудилъ препятствія по вопросу о вроисповданіи будущихъ супруговъ. Толкамъ объ этомъ положило, впрочемъ, скоро конецъ оффиціальное сообщеніе въ Journal de St.-Ptersbourg о вступленіи великой княжны въ супружество съ наслднымъ принцемъ виртембергскимъ. Гораздо вроятне предположить, что гнвъ государя возбудила попытка Меттерниха вмшаться въ наши внутреннія дла, подъ предлогомъ ходатайства за католическое духовенство въ Россіи.
За нсколько дней до прізда его величества въ Вну, австрійскій канцлеръ писалъ послу въ Париж графу Аннони: ‘Императоръ Николай прибудетъ сюда, вроятно, 16-го (28-го) или 17-го (29-го) декабря. Онъ останется здсь два или три дня, не боле. Я тогда ясне увижу, чмъ нын, то, что происходило между главами двухъ церквей {Возвращаясь изъ Палермо, императоръ Николай постилъ въ Рим папу Григорія XVI.}. Во всемъ этомъ нтъ и рчи о великой княжн Ольг и эрцгерцог Стефан. Дло въ томъ, чтобы узнать, будетъ императоръ или не будетъ жить въ мир съ 14 или 15 милліонами своихъ католическихъ, протестантскихъ или еврейскихъ подданныхъ’ {Князь Меттернихъ графу Аппони, 24 ноября (11 декабря) 1815.}.
Меттернихъ ничего не узналъ, потому что государь, конечно, не допустилъ его и коснуться вопроса, вполн чуждаго вншней политик. Но самое любопытство, проявленное австрійскимъ министромъ, произвело на его величество непріятное впечатлніе. Императоръ Николай выхалъ изъ Вны 21-го декабря (2-го января), раздавъ по обыкновенію много орденовъ и подарковъ состоявшимъ при немъ придворнымъ и офицерамъ. Мсяцъ спустя, въ австрійскую столицу, на возвратномъ пути изъ Италіи, пріхалъ Нессельроде. Княгиня Меттернихъ занесла про него въ свой дневникъ: ‘Въ немъ нтъ недостатка въ доброй вол, и онъ желалъ бы содйствовать торжеству добра. Тмъ не мене, характеръ его кажется мн слишкомъ слабымъ для того, чтобы его голосъ имлъ въ совт подобающее значеніе’ {Дневникъ княгини Меттернихъ. 17 (29) января 1846.}.

VI.
Тснйшій союзъ.
1846—1854.

Вншнее и внутреннее положеніе Австріи въ половин сороковыхъ годовъ.— Новое сближеніе ея съ Россіей.— Волненія въ Краков.— Присоединеніе Кракова къ австрійскимъ владніямъ,— Разгромъ 1848 года,— Враждебность къ Россіи либеральнаго австрійскаго министерства.— — Воцареніе императора Франца-Іосифа.— Возстановленіе дружественной связи съ Россіей.— Усмиреніе Венгріи русскими войсками.— Дипломатическая поддержка Австріи Россіей.— Совщанія въ Варшав.— Ольмюцское соглашеніе.— Пріздъ въ Вну членовъ русскаго императорскаго дома,— Императоръ Николай въ Ольмюц и въ Вн.— Начало Восточнаго кризиса.— Надежда императорскаго кабинета на содйствіе Австріи,— Измна внскаго двора,— Послднія свиданія Императора Николая съ императоромъ Францомъ-Іосифомъ въ Ольмюц и въ Варшав.

Въ кратковременное пребываніе императора Николая въ Вн, въ конц 1845 года, Меттернихъ убдился въ томъ, что неискренность и шаткость его дйствій по отношенію къ Россіи за послднее время грозили поколебать то благосклонное расположеніе, которое съ самаго мюнхенгрецскаго свиданія русскій государь не переставалъ питать и выказывать къ Австріи. Канцлеръ спшилъ изгладить эти неблагопріятныя впечатлнія съ тмъ большею ревностью, что политическія событія на Запад начинали принимать для монархіи Габсбурговъ опасный оборотъ и грозили ей въ недалекомъ будущемъ всевозможными бдствіями.
Въ Англіи виги снова замнили торіевъ у власти, и ненавистный Пальмерстонъ въ третій разъ сталъ министромъ иностранныхъ длъ. Во Франціи. Гизо хотя и продолжалъ обнаруживать искреннее желаніе идти рука объ руку съ внскимъ дворомъ во всхъ вопросахъ общей политики какъ на Восток, такъ и на Запад, но положеніе этого министра представлялось далеко не прочнымъ, а усиленіе въ стран революціонныхъ партій угрожало низверженіемъ самому- престолу короля Лудовика-Филиппа. Даже Пруссія ускользнула изъ-подъ вліянія внскаго двора, и Меттерниху, не смотря на все краснорчіе, потраченное при личномъ свиданіи съ Фридрихомъ-Вильгельмомъ IV, лтомъ 1845 года, въ замк Штольценфельс, на Рейн, не удалось убдить этого государя отказаться отъ намренія даровать своимъ подданнымъ пока лишь областное земское представительство, которое, впрочемъ, какъ справедливо предвидлъ канцлеръ, должно было неминуемо и скоро преобразиться въ государственное. Въ Италіи и въ Германіи замчалось всеобщее возбужденіе въ національно-либеральномъ направленіи, предвщавшее въ близкомъ будущемъ всеобщій революціонный взрывъ. Въ самой Австріи съ каждымъ днемъ усиливалось броженіе всхъ ея разноплеменныхъ народовъ. Славянское возрожденіе громко проповдовалось въ Праг и Загреб, Венгрія требовала возстановленія историческихъ правъ своихъ, нмецкія области заражались духомъ ‘молодой Германіи’, мечтали о политической свобод и о единств великаго германскаго отечества. Противъ всхъ этихъ бдъ, грозившихъ разложеніемъ ветхому и расшатанному австрійскому государственному зданію, у внскаго двора оставалась одна опора — Россія, одна надежда — великодушіе и высокая политическая честность русскаго императора.
Въ начал 1846 года серіозные безпорядки вспыхнули въ Галиціи и оттуда распространились на подвластныя Пруссіи польскія области. Центромъ ихъ былъ вольный городъ Краковъ. Тамъ засдалъ тайный комитетъ, руководившій возстаніемъ, оттуда, снабженныя предводителями и оружіемъ, шапки мятежниковъ вторгались въ сосдніе предлы, туда же удалялись он снова, убгая отъ преслдованія австрійскихъ и прусскихъ войскъ. Еще за десять лтъ передъ тмъ, на свиданіи въ Теплиц трехъ союзныхъ государей, ршено было положить конецъ независимому существованію этого постояннаго очага смутъ и волненій всякаго рода, напоминавшаго полякамъ о былой самостоятельности и возбуждавшаго въ нихъ надежду на ея возстановленіе въ будущемъ. Но, съ теченіемъ времени, Пруссія взяла назадъ уже выраженное было ею согласіе на присоединеніе Кракова къ владніямъ австрійскаго императора. Революція, вспыхнувшая въ этомъ город, въ феврал 1846 года, подъ знаменемъ польской независимости, побудила, наконецъ, три союзныя державы условиться относительно занятія его русскими и австрійскими войсками и введенія военнаго управленія отъ имени трехъ дворовъ. Представители послднихъ составили временной исполнительный совтъ, въ предсдательств генерала, начальствующаго австрійскими войсками. Но, согласись на этотъ шагъ, берлинскій дворъ все еще колебался признать необходимость включенія Кракова въ составъ Австрійской монархіи. Императоръ Николай взялъ на себя убдить короля Фридриха-Вильгельма IV въ неизбжности такого исхода, и съ этою цлью былъ отправленъ имъ въ Берлинъ генералъ-адъютантъ графъ Бергъ. Внушенія государя подйствовали, и въ первыхъ числахъ апрля въ прусской столиц подписанъ былъ уполномоченными Россіи, Австріи и Пруссіи актъ, прекращавшій независимое существованіе Кракова въ качеств вольнаго города и провозглашавшій присоединеніе его къ Австріи {Актъ, заключенный въ Берлин между Россіею, Австріею и Пруcсіею 3 (15) апрля 1846.}.
Но внскій дворъ долго не ршался привести это постановленіе въ исполненіе ссылаясь то на вроятное противодйствіе морскихъ державъ, то на затаенную зависть Пруссіи, нелегко мирившейся съ мыслью о расширеніи владніи вковой своей соперницы. Русскій дворъ старался ободрить князя Меттерниха, придать ему недостававшаго мужества. ‘Австрія,’ — писалъ вице-канцлеръ нашему посланнику въ Вн,— ‘можетъ разсчитывать на силы Россіи такъ же точно, какъ императоръ желалъ бы положиться на силы Австріи’ {Графъ Нессельроде графу Медему, 18 (30) іюня 1846.}. Когда, и это не помогло, то императорскій кабинетъ прибгнулъ къ крайнему средству, объявивъ, что, въ случа нершительности внскаго двора, императоръ Николай готовъ взять на себя всю отвтственность за положеніе, которое оказывается не по силамъ его союзникамъ, и присоединить Краковъ къ своей имперіи, хотя это и не отвчаетъ его видамъ и намреніямъ {Графъ Нессельроде графу Медему, 21 октября (9 ноября) 1846.}. Въ Берлин были убждены, что помянутое заявленіе было сдлано русскимъ дворомъ вслдствіе тайной просьбы австрійскаго, чтобы окончательно сломить сопротивленіе Пруссіи развязк, на которую она согласилась противъ воли. {Предположеніе это высказывалъ, между прочимъ, князь Бисмаркь, тогда еще прусскій представитель на франкфуртскомъ сейм, въ донесеніи своемъ барону Мантейфелю, отъ 27 ноября (9 декабря) 1854.} Какъ бы то ни было, прусскіе государственные люди опасались расширенія нашихъ предловъ несравненно боле, чмъ даже усиленія Австріи, и, скрпя сердце, допустили присоединеніе Кракова къ Австрійской монархіи. Оно состоялось позднею осенью 1846 года.
Полтора года спустя, революціонный погромъ внезапно поколебалъ въ основаніяхъ монархическую Австрію, не давъ ей даже времени воззвать къ помощи, которую императоръ Николай держалъ для нея на готов. Первымъ порывомъ бури снесенъ былъ Меттернихъ и вся представляемая имъ политическая система. На другой день по удаленіи своемъ отъ власти, бывшій канцлеръ обратился къ императору Николаю съ письмомъ, въ коемъ называлъ его ‘самымъ истиннымъ другомъ и союзникомъ имперіи’, но, выражая полное отчаяніе, утверждалъ, что ‘не въ силахъ человческихъ остановить потокъ и что возможно лишь воздвигнуть ему плотину’ {Князь Меттернихъ императору Николаю, 2 (14) марта 1848.}. Государь въ своемъ отвт замтилъ, что вмст съ Меттернихомъ ‘исчезаетъ цлая система взаимныхъ отношеній мысли, интересовъ и дйствій сообща и что на новомъ пути, на который отнын вступаетъ Австрійская монархія, и не взирая на добрую волю ея правительства, крайне трудно будетъ обрсти ихъ въ одинаковой степени, подъ иною формою’ {Императоръ Николай князю Меттерниху, 4 (16) апрля 1848.}.
Дйствительно, намъ скоро оказалось чрезвычайно трудно дружить съ новымъ правительствомъ, народившимся въ Вн изъ уличныхъ безпорядковъ. Подчиняясь вліянію преобладавшихъ въ народномъ представительств либеральныхъ и даже радикальныхъ вяній, оно сразу обнаружило тяготніе къ западнымъ державамъ, и не только чуждалось преданій Священнаго Союза, но даже не исполняло относительно насъ обязательствъ, истекавшихъ изъ договора съ нами, отказываясь, напримръ, выдавать намъ искавшихъ убжища въ Галиціи государственныхъ преступниковъ изъ уроженцевъ царства Польскаго. Императорскій кабинетъ пригрозилъ за это внскому разрывомъ дипломатическихъ сношеній и отозваніемъ нашего посольства изъ Вны {Графъ Нессельроде Фонтону, 13 (25) сентября 1848.}.
За то, какъ только, со вступленіемъ на престолъ императора Франца-Іосифа, въ австрійскомъ правительств произошелъ коренной переломъ, и, руководимое княземъ Феликсомъ Шварценбергомъ, оно, порвавъ всякія связи съ революціею, снова возвратилось на традиціонный охранительный путь,— у насъ спшили привтствовать это событіе, какъ залогъ полнаго возстановленія прежнихъ союзническихъ отношеній нашихъ къ внскому двору. Еще ране, а именно въ октябр 1848 года, на донесеніи нашего повреннаго въ длахъ въ Вн о разговор его съ австрійскимъ фельдмаршаломъ княземъ Виндишгрецомъ, выразившимъ намреніе, въ случа неуспха въ борьб съ вооруженнымъ возстаніемъ (Виндишгрецъ осаждалъ тогда мятежную Вну), обратиться къ великодушію русскаго императора, государь сдлалъ слдующую собственноручную помту: ‘И я отвчу на ихъ зовъ, и они не ошибутся’ {Высочайшая отмтка на донесеніи Фонтона графу Нессельроде, отъ 14 (26) октября 1848.}.
Во всеподданнйшемъ отчет за 1848 годъ вице-канцлеръ, упомянувъ объ отреченіи императора Фердинанда и о воцареніи его племянника, восемьнадцатилтняго эрцгерцога Франца-Іосифа, восклицалъ: ‘Съ этой минуты начинается новый фазисъ въ нашемъ политическомъ положеніи и все боле и боле осязательное возобновленіе нашихъ прежнихъ отношеній къ австрійскому правительству’ {Всеподданнйшій отчетъ графа Нессельроде за 1848 годъ.}.
Такимъ образомъ снова оживали мюнхенгрецскія обязательства и сопряженныя съ ними воспоминанія. Молодой австрійскій императоръ выражалъ самыя почтительныя и преданныя чувства къ русскому государю, и когда тотъ за храбрость, проявленную имъ при взятіи штурмомъ крпости Раабъ, прислалъ ему георгіевскій крестъ 4-й степени, то Францъ-Іосифъ объявилъ, что никогда не сниметъ этого почетнаго знака отличія со своего мундира {Императоръ Францъ-Іосифъ остался вренъ этому общанію и понын постоянно носитъ на груди своей пожалованный ему императоромъ Николаемъ георгіевскій крестъ.}. Скоро обстоятельства вынудили его воззвать къ помощи своего великодушнаго союзника. Мятежные венгерцы одолвали австрійскія войска, и спасенія можно было ожидать лишь отъ вооруженнаго вмшательства Россіи. Фельдмаршалъ Виндишгрецъ первый, ршился напомнить императору Николаю въ трогательномъ письм объ общаніи, данномъ въ Мюнхенгрец императору Францу, служить опорою и щитомъ его преемникамъ. Вслдъ за формальнымъ обращеніемъ внскаго двора, сперва 5-му пхотному корпусу, занимавшему Дунайскія княжества, а затмъ и всей западной арміи, подъ главнымъ начальствомъ Паскевича, повелно было, вступивъ въ предлы Венгріи, усмирить мятежъ.
Не безъ смущенія объяснилъ австрійскій императоръ о принятомъ имъ ршеніи своимъ подданнымъ. Они узнали о немъ изъ статьи оффиціальной ‘Внской Газеты’. ‘Возстаніе въ Венгріи,’ — говорилось въ ней,— ‘въ продолженіе послднихъ мсяцевъ получило такое развитіе, оно обличаетъ въ настоящемъ своемъ фазис столь ршительный характеръ соединенія всхъ элементовъ европейской революціонной партіи, что общій всмъ государствамъ интересъ требуетъ поддержанія императорскаго правительства въ борьб его противъ подготовляемаго тамъ распаденія всякаго общественнаго порядка. Въ виду этихъ важныхъ соображеній, правительство его величества императора вынужденнымъ нашлось обратиться къ вооруженной помощи его величества императора всероссійскаго, который и общалъ ее тотчасъ же, въ широкомъ размр и съ благородною готовностью. Условленныя обими сторонами мры уже приводятся въ исполненіе’ {‘Внская Газета’, ]9 апрля (1 мая) 1849.}.
За этимъ сообщеніемъ слдовало воззваніе Франца-Іосифа къ венгерцамъ, въ коемъ выражалось, что императоръ Николай соединился съ австрійскимъ императоромъ для борьбы противъ общаго врага: венгерцы же приглашались встрчать русскія войска не какъ непріятеля, а какъ друзей ихъ законнаго государя {Возваніе императора Франца-Іосифа къ венгерцамъ, 30 апрля (12 мая) 1819.}. Военныя приготовленія вызывали необходимость личныхъ совщаній между монархами. Въ конц мая 1849 года, въ Венгерскій Градецъ въ Моравіи прибылъ для свиданія съ императоромъ Францомъ-Іосифомъ наслдникъ цесаревичъ Александръ Николаевичъ, вмст съ нимъ отправившійся въ Краковъ, куда 2 (14-го) іюня пріхалъ на нсколько часовъ и самъ императоръ Николай. Молодой австрійскій монархъ трогательно выражалъ свою признательность за скорую, могучую и вполн безкорыстную помощь, дарованную ему его августйшимъ союзникомъ.
24-го мая (5-го іюня) перешла русская армія австрійскую границу, и уже 1-го (13-го) августа Венгрія, по выраженію Паскевича, была у ногъ государя.
Австрійская монархія была спасена. По усмиреніи венгерскаго мятежа, одно время грозившаго низвергнуть самый престолъ Габсбурговъ, возстановить порядокъ въ прочихъ областяхъ имперіи было нетрудно. Съ паденіемъ Венеціи, австрійское вліяніе снова утвердилось въ Италіи. Но въ Германіи Пруссія была мало расположена вновь признать за внскимъ дворомъ право руководить общими длами Союза. Пользуясь затруднительнымъ. положеніемъ, въ которомъ такъ долго находилась Австрія и которое препятствовало ей впродолженіе 1848—1849 годовъ вліять на судьбы Германіи, король Фридрихъ-Вильгельмъ IV хотя и отказался принять предложенную ему франкфуртскимъ народнымъ собраніемъ императорскую корону, но ршился образовать ограниченный союзъ, такъ называемую ‘Унію’, изъ второстепенныхъ нмецкихъ государствъ, соединенныхъ въ одно ‘союзное государство’, подъ главенствомъ дома Гогенцоллерновъ. Разумется, Австрія не могла хотть ни исключенія своего изъ Германіи, ни предоставленія въ ней преобладающаго значенія Пруссіи. Опираясь на оппозицію прусскимъ замысламъ крупнйшихъ изъ нмецкихъ государствъ, а именно четырехъ королевствъ: Баваріи, Виртемберга, Ганновера и Саксоніи, она потребовала возстановленія Германскаго Союза въ томъ вид, въ какомъ тотъ былъ установленъ Внскимъ конгрессомъ и существовалъ до 1848 года. Берлинскій дворъ, успвшій, между тмъ, заручиться боле или мене добровольнымъ согласіемъ 24 членовъ прежняго союза, не хотлъ разстаться съ мыслью объ ‘Уніи’. Дипломатическія пререканія двухъ великихъ державъ Германіи грозили привести ихъ къ вооруженному столкновенію. Во избжаніе этой крайности, об он ршили воззвать къ посредничеству русскаго государя. Въ теченіе 1850 года, къ императору Николаю дважды съзжались въ Варшаву представители дворовъ внскаго и берлинскаго: со стороны Австріи самъ императоръ и первый министръ князь Шварценбергъ, со стороны Пруссіи — наслдникъ престола, принцъ Вильгельмъ, и предсдатель совта министровъ, графъ Бранденбургъ. Государь категорически высказался въ пользу Австріи, настаивавшей на возвращеніи къ порядку, установленному международными договорами, участницею коихъ была и Россія. Въ ршительную минуту, угроза его оказать Австріи, въ случа войны, союзную помощь, сломила сопротивленіе берлинскаго двора и вынудила послдній подписать знаменитое Ольмюцское соглашеніе, возстановившее Германскій Союзъ въ первобытномъ его вид и обезпечившее въ немъ за Австріей первенствующее положеніе.
Такимъ образомъ, въ двухлтній промежутокъ императоръ Николай оказалъ молодому своему союзнику дв первостепенныя услуги и вполн сдержалъ общаніе, данное императору Францу въ Мюнхенгрец. Благодаря его могучей поддержк, Австрія не только возстановила порядокъ внутри имперіи, но и возвратила себ снова въ Италіи и Германіи преобладающее вліяніе, столь маю соотвтствовавшее дйствительному ея могуществу. Важнымъ этимъ результатомъ она была исключительно обязана русскому союзу, служившему ей твердою опорою противъ возобновленія въ будущемъ посягательствъ Пруссіи на предсдательство въ Германскомъ Союз, Франціи — на покровительственныя отношенія ея къ итальянскимъ государямъ.
Но, подобно отдльнымъ личностямъ, государства и народы, вынужденные необходимостью принять услугу друга и сосда, рдко проникаются признательностью за нее, и нсколько дней посл Ольмюцскаго уговора князь Шварценбергъ довольно громко заявлялъ на совщаніяхъ въ Дрезден, что Австрія скоро удивитъ міръ своею неблагодарностью. Обнаруженное Россіею превосходство ея нравственныхъ и матеріальныхъ силъ надъ австрійскими произвело на внскій дворъ впечатлніе удручающее и раздражающее. Отсюда отказъ его помиловать приговоренныхъ къ смерти вождей венгерскаго возстанія, не смотря на личное ходатайство за нихъ наслдника русскаго престола. Но чувства эти не смли еще проявляться слишкомъ открыто. Напротивъ, наружныя отношенія между обоими императорскими домами никогда не отличались большею предупредительностью и даже задушевностью. Впродолженіе 1851 и 1852 годовъ постилъ Вну велякій князь Константинъ Николаевичъ съ супругою, затмъ великіе князья Николай и Михаилъ Николаевичи, наконецъ наслдникъ съ цесаревною. Всмъ имъ былъ оказанъ радушный и почетный пріемъ. Императоръ Францъ-Іосифъ настоялъ, чтобы августйшіе путешественники считались его личными гостями и пользовались гостепріимствомъ австрійскаго двора не только въ столиц, но и въ областныхъ городахъ, какъ, напримръ, въ Венеціи. Великихъ князей Николая и Михаила онъ назначилъ шефами: перваго — гусарскаго полка, втораго — полка пхотнаго. Цесаревича съ супругою встрчалъ и провожалъ на вокзал желзной дороги императоръ и вс эрцгерцоги. Въ честь ихъ состоялся большой смотръ и охота на кабана въ Лаинцскомъ парк.
Императоръ Николай самъ весною 1851 года возвратилъ молодому своему союзнику въ Ольмюц прошлогодній визитъ его въ Варшав, а въ конц апрля 1852 года постилъ его и въ Вн. Государя встртили въ австрійской столиц какъ признаннаго главу монархической Европы, преданнаго друга, надежнйшаго союзника, могучаго покровителя, спасителя монархіи Габсбурговъ.
25 апрля (7 мая), русскій посланникъ, баронъ Мейондорфъ, выхалъ на встрчу его величеству въ Одербергъ. Самъ императоръ Францъ-Іосифъ встртилъ своего державнаго гостя въ Прерау, въ 184 километрахъ отъ столицы. Государя сопровождали графы Орловъ и Нессельроде, послдній возведенный уже въ званіе государственнаго канцлера. Его величество прибылъ въ Вну 26 апрля (8 мая). На второй день происходилъ блестящій парадъ. Австрійскій императоръ провелъ войска свои церемоніальнымъ маршемъ предъ государемъ и торжественно и почтительно салютовалъ ему. Когда оба монарха вмст возвращались во дворецъ, то Францъ-Іосифъ первый вышелъ изъ экипажа у крыльца и подалъ руку государю, какъ бы желая помочь ему выйдти. Императоръ Николай, на глазахъ и при восторженныхъ возгласахъ многочисленной толпы, обнялъ юношу и крпко поцловалъ его. ‘Я люблю его какъ родного сына’,— говорилъ онъ княгин Меттернихъ. Занося эти слова въ свой дневникъ, княгиня заключила: ‘Я видла императора Николая относившимся къ императору Францу съ почтеніемъ, оказываемымъ отцу, я счастлива, видя, что онъ питаетъ къ нашему государю совершенно родительскую привязанность’ {Дневникъ княгини Меттернихъ, 28 апрля (10 мая) 1852.}.
Въ тотъ же день, въ замк, данъ былъ обдъ на 150 приборовъ. Къ нему были приглашены исключительно военные и три министра: иностранныхъ длъ — графъ Блюлъ, замнившій Феликса Шварценберга, умершаго за мсяцъ передъ тмъ, внутреннихъ длъ — баронъ Бахъ и финансовъ — баронъ Кюбекъ.
Кюбеку государь сказалъ, что ему извстны высокія достоинства министра и горячее усердіе къ служб своего монарха. Баху онъ посовтовалъ ознакомиться лично съ различными областями, входившими въ составъ имперіи, объхавъ ихъ и внимательно изучивъ. Его величество не забылъ и старика Меттерниха, незадолго до того возвратившагося въ Вну изъ четырехлтняго изгнанія. Онъ дважды постилъ князя и княгиню, прося ихъ продолжать считать его въ числ своихъ преданнйшихъ друзей. Передъ отъздомъ, онъ пожаловалъ андреевскую ленту эрцгерцогамъ, братьямъ императора, и барону Кюбеку и пожертвовалъ 6,000 гульденовъ въ пользу неимущихъ жителей столицы. Обратный путь свой изъ Вны государь направилъ чрезъ Прагу, съ тмъ, чтобы постить тамъ ‘отставнаго своего товарища’, какъ называлъ онъ шутя императора Фердинанда {Подробности о пребываніи императора Николая въ Вн, въ 1852 году, заимствованы изъ дневника княгини Меттернихъ.}.
Въ то самое время, когда императоръ Николай принималъ въ Вн отъ молодаго союзника дань уваженія и признательности за великія оказанныя ему услуги, на Восток назрвалъ уже вопросъ о Святыхъ мстахъ, долженствовавшій вскор вызвать столкновеніе между Россіею и Турціею. поддержанною цлою половиною Европы. Въ начал восточныхъ усложненій, государь не сомнвался въ полномъ единомысліи внскаго двора съ его собственною политическою программой. Излагая англійскому послу въ Петербург, сэру Гамильтону Сеймуру, виды свои относительно близкаго распаденія Оттоманской имперіи и необходимости для великихъ державъ условиться объ общихъ мрахъ при распредленіи ея наслдства, ‘когда я говорю о Россіи,’ — замтилъ онъ,— ‘то говорю и объ Австріи: что пригодно одной, пригодно и другой, и интересы наши въ отношеніи Турціи совершенно тождественны’ {Сэръ Гамильтонъ Сеймуръ лорду Джону Русселю, 10 (22) февраля 1853.}.
Такая увренность императора Николая основывалась на точныхъ постановленіяхъ Мюнхенгрецской конвенціи, подтвержденной цлымъ рядомъ письменныхъ объясненій и совщаній на словахъ между обоими императорскими дворами. Въ инструкціи, которою государственный канцлеръ снабдилъ генералъ-адъютанта князя Меншикова при отправленіи его чрезвычайнымъ посломъ въ Константинополь, говорилось: ‘Что же касается до прочихъ двухъ великихъ державъ (Австріи и Пруссіи), то вамъ извстно, что мы состоимъ съ ними въ тсномъ союз, и потому было бы излишне сообщать вамъ, что между ихъ кабинетами и нашимъ существуютъ совершенное тождество видовъ и прочность взаимныхъ обязательствъ во всхъ главныхъ вопросахъ европейской политики. Это относится наипаче къ Австріи, которая, по географическому положенію своему, преимущественно предъ Пруссіею можетъ оказывать дятельное вліяніе на дла Востока. Конечно, въ спор, возникшемъ по поводу Святыхъ мстъ. Австрія, какъ держава католическая, не можетъ слишкомъ явно поддерживать право грекороссійскаго исповданія противъ притязаній католиковъ. Но внскій кабинетъ, руководясь свойственною ему проницательностью, легко могъ усмотрть, что въ этомъ вопрос для Франціи дло шло не столько о религіозномъ сомнніи, сколько о политической цли, и мы должны были заключить. что Австрія, именно какъ держава католическая, никогда не признаетъ исключительнаго покровительства, которое домогается присвоить Франція надъ всми христіанами одного съ нею исповданія. А потому, нисколько не колеблясь, мы обратились къ Австріи съ такими же объясненіями, какія сообщены были нами Англіи, и съ просьбою дйствовать такимъ же образомъ въ Константинопол и Париж. Мы должны отдать справедливость австрійскому правительству въ томъ, что оно предупредило наши желанія ихъ исполненіемъ. Надняхъ полученные нами отзывы, исходящіе изъ собственнаго его почина. убждаютъ насъ, что внскій кабинетъ совершенно понялъ тайные виды французскаго правительства… Итакъ мы имемъ полное право надяться, что ваша свтлость найдете въ уполномоченномъ этого двора, наиболе намъ близкаго и союзнаго, совершенную взаимность содйствія, которая происходитъ отъ стремленія къ одной цли и желанія достигнуть однихъ и тхъ же результатовъ’ {Графъ Нессельроде князю Меншикову, 24 января (5 февраля) 1854.}.
Событія не оправдали этихъ надеждъ. Едва усплъ нашъ чрезвычайный посолъ дохать до Константинополя и вступить въ переговоры съ Портою, какъ австрійскій министръ иностранныхъ длъ первый подалъ мысль французскому послу къ Вн настаивать на привлеченіи къ переговорамъ всхъ великихъ державъ, ‘чтобы все обсуждалось впятеромъ, такъ какъ одинъ или два кабинета не имютъ-де права разршать вопросы, касающіеся до интересовъ всей Европы’ {Друэнъ де-Льюисъ барону Буркенею, 31 марта (12 апрля) 1853.}. Когда стало извстно намреніе императора Николая ввести русскія войска въ Дунайскія княжества для удержанія ихъ въ вид залога, впредь до исполненія Портою законныхъ нашихъ требованій, то внскій дворъ всячески старался убдить насъ отказаться отъ этой мры. По его приглашенію, въ Вн собралась конференція изъ представителей Англіи, Франціи и Пруссіи въ предсдательств графа Буоля, которая и осуществила завтную мечту австрійской политики: вмшательство соединенной Европы въ отношенія Россіи къ Турціи и обязательства послдней, истекавшія изъ договоровъ ея съ нами. Конференція эта не замедлила стать судилищемъ, или, какъ называлъ ее императоръ Николай, полевымъ судом надъ нимъ и надъ Россіей’. Пристрастіе ея и отсутствіе справедливости обнаружились съ необыкновенною ясностью, когда Порта, но наущенію англійскаго посла, имла дерзость отвергнуть извинительную ноту, выработанную самою конференцію. а та. не смотря на это, продолжала держать ея сторону, обвиняя насъ въ злонамренномъ нарушеніи всеобщаго мира. И главнымъ запвалой въ этомъ столь враждебномъ намъ европейскомъ хор являлся не кто иной, какъ спасенная и облагодетельствованная нами Австрія.
Дйствія внскаго кабинета до такой степени расходились съ чувствами, которыя недавно еще выражалъ императоръ Францъ-Іосифъ, что государь ршился самъ выяснить отношеніе свое къ любимому союзнику. Съ этою цлью, онъ, въ половин сентября 1853 года, отправился въ Ольмюцъ и въ продолженіе двухъ дней, 14 (26) и 15 (27), имлъ тамъ личное свиданіе съ австрійскимъ монархомъ. 21 сентября (3 октября) тотъ отдалъ ему визитъ въ Варшав. Была минута, когда императоръ Францъ-Іосифъ поддался было*тому обаянію, которое русскій государь производилъ на всхъ лицъ, входившихъ съ нимъ въ близкое соприкосновеніе. Казалось, что сердечное влеченіе и чувство признательности возьмутъ верхъ надъ разсчетами политики. Разставаясь съ императоромъ Николаемъ, Францъ-Іосифъ уврялъ его въ глубокомъ къ нему довріи, въ неизмнной благодарности и дружб. Но воля молодаго государя оказалась безсильною въ борьб съ враждебнымъ намъ теченіемъ, увлекавшимъ государственныхъ людей Запада, не исключая и австрійскихъ. Лишь только возвратился онъ въ Вну, какъ и самъ отдался ему, убжденный, что, поступая такимъ образомъ, онъ исполняетъ первую обязанность монарха, состоящую въ обезпеченіи нуждъ и пользъ своего государства и народовъ.

VII.
Эпилогъ.
(1854—1855).

Политика Австріи во время Восточной— войны 1853—56 годовъ,— Разочарованіе императора. Николая.— Строгое осужденіе имъ дйствій внскаго двора въ письмахъ къ князьямъ И . Паскевичу и II. Д. Горчакову.— Кончина императора Николая.

Извстенъ рядъ эволюцій, путемъ коихъ Австрія, въ продолженіе 1854 года, мало-по-малу перешла изъ нашего стана въ лагерь открытыхъ враговъ нашихъ: Англіи. Франціи и Турціи.
Въ январ внскій дворъ отклонилъ предложенный нами чрезъ графа Орлова договоръ о нейтралитет: въ март подписалъ съ представителями дворовъ лондонскаго, парижскаго и берлинскаго протоколъ, провозглашавшій цлость и независимость Турціи необходимымъ условіемъ будущаго мира: въ апрл заключилъ прямо направленный противъ насъ союзный трактатъ съ Пруссіею, пригласивъ приступить къ нему и вс государства Германскаго Союза, въ ма привелъ свою армію на военное положеніе, въ іюн потребовалъ отъ насъ отступленія за Дунай и очищенія Дунайскихъ княжествъ, въ іюл условился съ морскими державами о четырехъ главныхъ основаніяхъ мира, въ числ коихъ находилось и ограниченіе морскихъ силъ нашихъ на Черномъ мор, въ август занялъ своими войсками Молдавію и Валахію: въ сентябр предъявилъ къ намъ требованіе о начатіи мирныхъ переговоровъ на основаніи ‘четырехъ условій’, въ октябр заставилъ Пруссію распространить на Дунайскія княжества дйствіе союзнаго своего съ нею договора, преобразивъ его такимъ образомъ изъ оборонительнаго въ наступательный, наконецъ, въ ноябр, не смотря на принятіе нами ‘четырехъ пунктовъ’ и готовность нашу вступить въ переговоры о мир, заключилъ съ Англіею и фракціею трактатъ, коимъ обязался, въ случа, если миръ не будетъ возстановленъ до 1 января новаго стиля слдующаго 1855 года, принять участіе въ вооруженной борьб съ Россіею и не полагать оружія, докол не будутъ достигнуты общія цли союза.
Измна Австріи произвела на императора Николая потрясающее впечатлніе. Ею были оскорблены самыя священныя его нравственныя чувства. Трудно выразить словами горечь его размышленій, и слдующее донесеніе австрійскаго посланника въ Петербург даетъ о нихъ лишь слабое понятіе, но правдивое и безъ прикрасъ. Описывая аудіенцію, данную ему государемъ въ конц іюня 1854 года, графъ Эстергази признается, что пріемъ, оказанный ему его величествомъ, былъ ледяной. Внушительно и строго замтилъ императоръ, что враждебное положеніе, принятое относительно Россіи императоромъ Францомъ-Іосифомъ, оскорбляетъ его, къ тому же оно ему и непонятно, ибо интересы Россіи и Австріи на Восток тождественны. Повидимому,— разсуждалъ государь,— австрійскій императоръ совершенно позабылъ все то, что онъ сдлалъ для него. Глубоко и больно огорчили его величество австрійскія вооруженія. Если суждено возгорться войн, то Богъ будетъ судьею между обоими монархами. Эстергази прервалъ государя выраженіемъ надежды, что сообщенныя ему канцлеромъ новыя инструкціи, данныя нашему посланнику въ Вн, облегчатъ успшный исходъ переговоровъ о мир. Императоръ Николай сдлалъ видъ, что не слышитъ рчи своего собесдника, и продолжалъ взволнованнымъ голосомъ: ‘Довріе, соединявшее досел обоихъ монарховъ ко благу ихъ государствъ, разрушено, искреннія отношенія между ними не могучъ доле продолжаться’ {Графъ Эстергази графу Бмолго, 24 іюня (6 іюля) 1854.}.
Чувства, волновавшія душу императора Николая въ послдніе мсяцы его жизни, еще рельефне проглядываютъ бъ переписк съ однимъ изъ довреннйшихъ его сподвижниковъ, генералъ-фельдмаршаломъ княземъ Варшавскимъ. ‘Настало время’,— писалъ онъ ему въ начал іюня,— ‘готовиться бороться уже не съ турками и ихъ союзниками, но обратить вс наши усилія противъ вроломной Австріи и горько покарать за безстыдную неблагодарность’ {Императоръ Николай князю Варшавскому, 1 (13) іюня 1851.}. И въ другомъ письм: ‘Меня всякій можетъ обмануть разъ, но зато посл обмана я уже никогда не возвращаю утраченнаго доврія’ {Императоръ Николай князю Варшавскому, 3 (15) іюля 1854.}. Наконецъ, въ письм къ главнокомандующему южною арміею, князю М. Д. Горчакову, государь пророчески восклицалъ: ‘Богъ накажетъ ихъ (австрійцевъ) рано или поздно’! {Императоръ Николай князю М. Д. Горчакову, 19 (31) іюля 1854.}.
Посл высадки англо-французовъ въ Крыму, внскій дворъ уже совершенно явно сталъ выказывать намъ свою враждебность: занялъ своими войсками оставленныя нами Дунайскія княжества и принялъ угрожающее положеніе на самой нашей границ. Окончательный разрывъ съ Австріей’ представлялся государю неизбжнымъ. Онъ писалъ князю М. Д. Горчакову: ‘Признаюсь теб, что я не врю вовсе, чтобы австрійцы остались зрителями готовящагося, и почти увренъ qu’ils nous donnent le coup de pied de l’ne: случай имъ слишкомъ на то благопріятенъ. Жаль, что придется имъ отдавать славную Подолію безъ боя. Два казачьи полка, какъ паутина вдоль границы, скоро исчезнутъ. Позади же кирасиры и формирующіеся кавалерійскіе резервы надо будетъ спасти за Днпръ, при первомъ появленіи непріятеля, дабы даромъ не пропали одни. Все это тяжко выговорить, но оно такъ. Еще слава Богу, что Кіевъ можно будетъ сейчасъ усиленно занять отъ резервной дивизіи 6-го корпуса, но и та только-что еще доформировывается… Горчаковъ {Князь Александръ Михайловичъ, посланникъ въ Вн.} изъ Вны пишетъ, что тамъ дерзость возростаетъ, и Буоль явно ищетъ только какъ бы насъ вывести изъ терпнія и сложить причину разрыва на насъ, чтобъ тмъ увлечь Германію вступиться за Австрію’ {Императоръ Николай князю М. Д. Горчакову, 30 сентября (12 октября) 1854. Какъ это, такъ и вс нижеприведенныя извлеченія изъ писемъ государя впервые обнародованы и настоящемъ очерк.}.
Мысль о предстоящемъ вторженіи австрійцевъ въ наши предлы неотступно тревожила, можно даже сказать, терзала государя до самой его кончины. По собственному его выраженію, ‘онъ ожидалъ всего дурнаго отъ австрійскаго правительства’ по той причин, ‘что императоръ совершенно покорился Буолю, а сей послдній дышитъ ненавистью къ Россіи и совершенно передался на сторону союзниковъ’ {Императоръ Николай князю Варшавскому, 1 (13) октября 1854.}. Государь хотя и зналъ, что большинство австрійскихъ генераловъ несочувственно относятся къ войн съ нами, но не обманывалъ себя относительно степени ихъ вліянія на направленіе политики внскаго двора. Въ одномъ изъ писемъ его читаемъ по этому поводу: ‘Воротились Гессъ и Кельнеръ {Австрійскіе генералы.} и при явк къ императору, не запинаясь, ему высказали всю правду на счетъ его политики, положенія и духа арміи и всей имперіи, доказывая, что политика эта ведетъ государство къ гибели, и умоляли его перемнить намренія и помириться съ нами. Сначала онъ каждаго выслушалъ, но потомъ разсердился и запретилъ имъ впередъ смть вмшиваться въ политику, которую вести онъ одному себ предоставляетъ’ {Императоръ Николай князю М. Д. Горчакову, 18 (30) октября 1854.}.
Какъ намстникъ царства Польскаго, такъ и посланникъ нашъ при австрійскомъ двор, были убждены въ близости разрыва съ Австріею, и одинъ только военный агентъ нашъ въ Вн, графъ Стакельбергъ, выражалъ мнніе, что намъ нечего опасаться нападенія австрійцевъ ране весны. ‘Но, быть можетъ, что и онъ ошибается’,— замтилъ государь,— ‘и что вопреки чести и здраваго разсудка Австрія на насъ ринется даже безъ объявленія войны. Надо на все быть готовымъ’ {Императоръ Николай князю Варшавскому, 18 (30) октября 1854.}.
Принимая дятельныя мры для отраженія ожидаемаго нападенія австрійцевъ, императоръ Нихолай сдался, однако, на убжденія графа Нессельроде, ршился на. уступки требованіямъ внскаго двора и принялъ предложенныя имъ ‘четыре условія’ за основаніе переговоровъ о мир. Послдствія этой уступки не отвчали нашимъ надеждамъ. ‘Вотъ что было въ Вн’,— писалъ государь главнокомандующему южною арміею,— ‘1 (13) числа {Ноября.} Горчаковъ былъ еще въ надежд, что дло пошло на ладъ, что согласіе наше на принятіе четырехъ пунктовъ, удовлетворивъ желаніямъ Австріи, расположило ее не связываться тсне съ Франціею и Англіею, но воспользоваться нашимъ согласіемъ, чтобы приступить прямо къ переговорамъ о примиреніи, вышло противное. Лишь только въ Вн получено согласіе короля прусскаго на гарантію неприкосновенности войскъ австрійскихъ въ княжествахъ, какъ императоръ, по совту Буоля, безъ вдома короля прусскаго, поспшилъ заключить новый договоръ съ Франціей и Англіей, затмъ будто, чтобъ связать ихъ не выходить изъ условій 4-хъ пунктовъ, и далъ о томъ знать Горчакову. Этотъ потребовалъ аудіенціи у императора, которую третьяго дня и получилъ. Два часа съ нимъ откровенно о всемъ толковалъ и доноситъ, что императоръ его слушалъ благосклонно и просилъ не посылать курьера до новаго свиданія, утверждая, что никогда въ его намреніе не входило насъ атаковать, но что новый договоръ будто заключилъ только въ намреніи связать этимъ западныя державы и боле ничего отъ насъ не требовать. Я же сему поврю, когда послдствія докажутъ’. Предчувствіе не обмануло государя. То же письмо кончается припиской: ‘Сейчасъ по телеграфу пришли еще дв депеши, съ которыхъ копіи посылаю. Видишь, что врядъ ли что хорошее предвидть можно: на австрійцевъ же никакъ положиться нельзя: одно безстыдное коварство’ {Императоръ Николай князю М. Д. Горчакову, 25 ноября (7 декабря) 1851.}.
Объясненіе этого новаго поворота къ худшему находимъ въ другомъ письм государя къ тому же лицу: ‘Спшу тебя извстить, по общанію моему, любезный Горчаковъ, о содержаніи донесеній изъ Вны, сюда вчера вечеромъ дошедшихъ. Разговоръ Горчакова съ императоромъ не имлъ никакихъ хорошихъ послдствій, и его вновь не призывали. Между тмъ, содержаніе заключеннаго трактата постановляетъ срокъ, по истеченіи котораго будто онъ обращается въ оборонительный и наступательный. Неизвстно точно, мсяцъ ли или два на то положены. Но есть подозрніе, что существуетъ другой, уже тайный договоръ, по которому Австрія еще боле поработилась Франціи и Англіи, и будто уже въ немъ просто условлено отнять у насъ Польшу. Однимъ словомъ, надо намъ готовиться на худшее, ибо я ничуть не сомнваюсь, что весьма скоро и король прусскій, волей или неволей, пристанетъ къ нашимъ врагамъ. При подобномъ положеніи длъ вопросъ уже въ томъ, гд большая опасность и куда усилія обороны нашей должны преимущественно обращены быть? Думаю — Петербургъ, Москва, или тутъ, въ центр Россіи, и Крымъ съ Николаевымъ. Прочее второстепенной важности, въ сравненіи… Вотъ наше положеніе, самое тяжкое, во всей нагот своей, нечего его скрывать отъ себя’ {Императоръ Николай князю М. Д. Горчакову, 30 ноября (12 декабря) 1854.}.
Между тмъ, занимавшіе княжества австрійцы не препятствовали турецкой арміи направляться къ нашей Бессарабской границ, такъ что съ минуты на минуту можно было ожидать столкновенія на Прут между нами и турками. Случайность эта крайне озабочивала государя, какъ явствуетъ изъ слдующихъ словъ письма его къ Паскевичу: ‘Будетъ ли Горчаковъ атакованъ Омеръ-нашей, не угадаешь, но, кажется, австрійцамъ это не нравится. Я веллъ имъ объявить, что ежели мы атакованы будемъ, то противъ воли будемъ преслдовать, ежели съ австрійцами встртимся, веллъ остановиться, отдать имъ честь и продолжать преслдовать, докуда намъ надо. Будутъ они стрлять по насъ, тогда и мы отвчать будемъ, а прочее въ рукахъ Божіихъ. Они увряютъ, что всячески сего избгать желаютъ. Посмотримъ’ {Императоръ Николай князю Варшавскому, 17 (29) ноября 1854.}.
Недоврчиво относился императоръ Николай и къ имвшимъ открыться въ Вн, подъ руководствомъ графа Буоля, мирнымъ совщаніямъ. ‘Жду, что будетъ на совщаніяхъ въ Вн’,— признавался онъ ‘отцу-командиру’,— ‘но ничего хорошаго не ожидаю, а еще мене отъ Австріи, которой коварство превзошло все, что адская іезуитская школа когда-либо изобртала. Но Господь ихъ горько за это накажетъ. Будемъ ждать нашей поры’ {Императоръ Николай князю Варшавскому, 7 (19) декабря 1854.}.
Однако, въ первые дни 1855 года изъ Вны пришла неожиданная всть. Императоръ Францъ-Іосифъ поручилъ князю А. М. Горчакову передать государю, ‘что теперь и повода не осталось къ столкновенію Австріи съ нами и что онъ счастливъ, ежели прежнія дружескія сношенія его съ императоромъ Николаемъ возстановятся’ {Императоръ Николай князю М. Д. Горчакову, 13 (25) января 1855.}. Но окончательное разочарованіе не замедлило высказаться въ слдующихъ строкахъ письма государя къ князю М. Д. Горчакову: ‘Вроятіе хорошаго оборота длъ съ Австріей, всегда мн сомнительное, съ каждымъ днемъ длается слабе, коварство ясне, личина исчезаетъ, и потому все, что въ моихъ намреніяхъ основывалось на надежд безопасности, съ сей стороны не состоялось и возвращаетъ насъ къ прежнему тяжелому положенію. Довріе мое къ лучшему исходу длъ должно было въ особенности утратиться съ той поры, когда теперь же Австрія усиленно требуетъ всеобщаго вооруженія Германіи? Противъ кого же, ежели не противъ насъ? Пруссія отъ сего ршительно отказывается, и ея примръ увлекъ уже часть Германіи послдовать ей, но это не остановить, вроятно, прочихъ пристать къ Австріи, и императоръ {Императоръ Францъ-Іосифъ.} требуетъ, чтобъ его признали главнокомандующимъ всми силами’ {Императоръ Николай князю М. Д. Горчакову, 19 (31) января 1855.}.
Такъ писалъ императоръ Николай за мсяцъ до своей кончины. Роль Австріи въ восточныхъ замшательствахъ онъ опредлялъ двумя словами: ‘коварство и обманъ’ {Императоръ Николай князю М. Д. Горчакову, 1 (13) февраля 1855.}. Ему ясно было, что она была истинною причиною всхъ нашихъ неудачъ, что ея политик обязаны были главнымъ образомъ союзники своими успхами въ Крыму. Необходимость охранять нашу западную границу лишала насъ возможности сосредоточить подъ Севастополемъ достаточныя силы для отпора англо-французскому вторженію. Геройски обороняемый Севастополь долженъ былъ пасть, потому что Австрія измнила долгу благодарности и чести,— тягостное сознаніе, отравившее послдніе дни государя. Но духомъ онъ не падалъ. ‘Буди воля Божія!’ — восклицалъ онъ въ письм къ князю М.Д. Горчакову:— ‘буду нести крестъ мой до истощенія силъ’ {Императоръ Николай князю И. Д. Горчакову, 25 ноября (7) декабря 1854.}.
Силъ не хватило. 18 февраля (2 марта) 1855 года не стало императора Николая.

ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАЙ И ПОЛЬСКАЯ МОНАРХІЯ ВО ФРАНЦІИ.

Въ продолженіе тридцатилтняго царствованіи императора Николая. Франція успла четыре раза перемнить у себя образъ правленія. При воцареніи его, на французскомъ престол возсдала старшая втвь дома Бурбоновъ, въ лиц короля Карла X. Въ 1830 году трехдневный бой на улицахъ Парижа, между королевскими войсками и возставшимъ населеніемъ столицы окончился низверженіемъ законной монархіи и провозглашеніемъ конституціоннымъ королемъ французовъ герцога Орлеанскаго. Процарствовавъ восемнадцать лтъ, Лудовикъ-Филиппъ, въ свою очередь, былъ низвергнутъ мятежными парижанами, а Франція объявлена республикою. Наконецъ, 2 декабря (н. ст.) 1851 года, избранный въ президенты всеобщею подачею голосовъ, принцъ Лудовикъ-Наполеонъ Бонапартъ, путемъ государственнаго переворота, овладлъ неограниченною властью, а годъ спустя возстановилъ основанную его дядей французскую имперію, и самъ принялъ титулъ императора французовъ, подъ именемъ Наполеона III.
Вс эти частыя и рзкія перемны не могли, конечно, не отразиться на вншнихъ отношеніяхъ Франціи. Что касается, въ частности, ея сношеній съ Россіею, то на сколько они были дружественны въ послдніе годы Реставраціи, на столько же стали враждебны по воцареніи третьяго Бонапарта, сдлавшагося душою едва ли не обще-европейской коалиціи противъ насъ. Страннымъ можетъ показаться, что императоръ Николай не только не обнаруживалъ вражды къ республиканскому правительству, установившемуся въ 1848 году, но даже допускалъ поддержаніе съ нимъ вполн приличныхъ отношеній, тогда какъ съ іюльскою монархіею онъ не могъ искренно примириться во все продолженіе ея восемнадцатилтняго существованія.
Надо признаться, что и Лудовикъ-Филиппъ, и вс министры, послдовательно завдывавшіе при немъ вншними длами Франціи, сдлали все, что отъ нихъ зависло, дабы перемнить на милость гнвъ русскаго императора. Напрасно. Усилія ихъ постоянно разбивались о неколебимость нравственныхъ началъ, которыя Николай Павловичъ ставилъ выше всхъ политическихъ соображеній. По собственному признанію, онъ не могъ простить королю французовъ во-первыхъ — поведенія его относительно главы его дома, несчастнаго Карла X, и законнаго наслдника престола Бурбоновъ, герцога Бордосскаго, провозглашеніе коего королемъ подъ регентствомъ герцога Орлеанскаго, должно было бы, по мннію государя, служить заключеніемъ революціи 1830 года, во-вторыхъ — двуличной политики Лудовика Филиппа по отношенію къ польскому возстанію. Едва-ли, однако, не боле этихъ причинъ руководили, въ данномъ случа, государемъ отвращеніе его къ формамъ конституціонной монархіи и глубокое убжденіе, что законнымъ источникомъ верховной власти можетъ служить лишь божественное право и основанный на немъ принципъ наслдственности, а отнюдь не такъ называемое народное самодержавіе, изъ котораго династія Орлеановъ почерпала власть свою. Въ глазахъ императора Николая — король ‘волею народа’ не былъ равноправнымъ членомъ семьи государей ‘Божіею милостью’.
Такой взглядъ русскаго императора на установившійся во Франціи порядокъ имлъ для современной исторіи Европы неисчислимыя послдствія. При немъ не могло быть и рчи объ общности политическихъ интересовъ этой страны съ нашими, столь осязательно доказанной событіями послднихъ лтъ и въ короткое время успвшей принести столько полезныхъ плодовъ. Отстраняясь отъ своей естественной союзницы, Россія, понятно, вынуждена была возстановить свои прежнія союзныя связи съ ближайшими сосдями — Австріею и Пруссіею, сколь ни выказала себя первая враждебною намъ въ восточныхъ длахъ и какъ ни велика была зависимость Берлина отъ Вны, съ другой стороны, при такихъ условіяхъ, неизбженъ былъ тсный союзъ отверженной нами Франціи съ ея вковою соперницею Англіею, союзъ, столь же мало принесшій пользы французамъ, сколь много нанесшій вреда намъ и нашему положенію на Восток. Въ обоихъ враждебныхъ станахъ, на которые раздвоилась Европа: въ восточномъ, состоявшемъ изъ Россіи, Австріи и Пруссіи, и въ западномъ, представляемомъ Великобританіею и Франціею, союзниковъ связывали не общія нужды и пользы, а отвлеченныя идеи и теоріи. Въ сущности об великія державы Германіи сдерживали Россію, подъ видомъ дружбы, такъ же точно, какъ союзная связь, соединявшая дворы лондонскій и парижскій, была лишь уздою, надтою первымъ на послдній. Австрія, Пруссія и Англія словно распредлили между собою роли въ совокупномъ ршеніи не допускать до сближенія дв страны, но выраженію Наполеона I, ‘могущественнйшія въ мір’ и которыя, благодаря географическому положенію своему, какъ бы созданы для того, чтобы сообща предписывать законы всей Европ.
Императоръ Николай, до извстной степени, и самъ сознавалъ всю выгоду, которую могла извлечь Россія изъ дружнаго единенія съ Франціею, въ особенности посл того, какъ имлъ случай убдиться въ неискренности и ненадежности своихъ ближайшихъ союзниковъ А такіе случаи представлялись нердко. Но бда заключалась въ томъ, что онъ не врилъ въ долговчность монархіи Орлеановъ и, такимъ образомъ, соглашеніе съ Франціею отлагалъ до возстановленія въ ней старшей втви Бурбоновъ или даже до водворенія республики. Между тмъ, событія не ждали, и исторія продолжала идти своимъ безостановочнымъ ходомъ.
Прослдить послдовательное развитіе русско-французскихъ отношеній въ періодъ времени между революціями 1830—1848 годовъ, выяснить вліяніе на нихъ какъ крупныхъ политическихъ событій, такъ и мелкихъ дипломатическихъ или придворныхъ пререканій, изъ коихъ послднія, къ сожалнію, едва ли не боле первыхъ отражались на ихъ неблагопріятномъ оборот, отмтить степень участія постороннихъ дворовъ въ обостреніи отношеній между дворцами зимнимъ и тюильрійскимъ, наконецъ, извлечь изъ уроковъ прошедшаго наставленіе для избжанія ошибокъ въ настоящемъ и грядущемъ — такова цль, которую мы поставили себ при составленіи настоящаго очерка.

I.
Россія и возстановленіе Бурбоновъ.

Александръ I и Реставрація — Враждебное расположеніе къ Россіи Лудовика XVTIL — Императоръ Александръ умряетъ притязанія союзниковъ,— Переписка съ нимъ герцога Ришелье.— Дружественный образъ дйствій Франція въ турецкую войну 1828—29 годовъ. Планъ земельнаго передла Европы.— Мнніе графа Матушевича о вншнемъ и внутреннемъ положеніи Франціи.

Чтобы врно понять и правильно оцнить все значеніе перемны, совершившейся во взаимныхъ отношеніяхъ Россіи и Франціи со времени замщенія на французскомъ престол старшей втви дома Бурбоновъ младшею, необходимо окинуть бглымъ взоромъ всю, такъ называемую, эпоху Реставраціи,
Борьбу свою съ Франціею императоръ Александръ всегда считалъ какъ бы личнымъ поединкомъ съ Наполеономъ. Насколько онъ былъ неумолимъ къ корсиканскому завоевателю, настоявъ на перенесеніи войны за Рейнъ, занятіи Парижа и низложеніи императора французовъ, на столько же проявилъ великодушнаго благоволенія къ самой стран и ея обитателямъ. Въ покоренной непріятельской столиц онъ явился не врагомъ, а освободителемъ, примирителемъ Франціи съ Европой. Его представительству обязаны были французы сравнительно мягкими и благопріятными для нихъ условіями перваго парижскаго мира.
При томъ вліяніи, которымъ русскій государь пользовался среди союзниковъ, при восторженномъ сочувствіи, вызванномъ имъ въ большинств самихъ французовъ, конечно, отъ него зависло, главнымъ образомъ, дальнйшее опредленіе судебъ Франціи, введеніе въ нее того мы другого государственнаго порядка. По его внушенію, французскій сенатъ призвалъ править Франціею Лудовика-Станислава-Ксаверія, брата послдняго короля, подъ условіемъ принятія имъ начертанной сенатомъ конституціи и съ титуломъ короля французовъ.
Такого рода способъ воцаренія, разумется, не могъ понравиться Бурбонамъ, считавшимъ французскій престолъ своею наслдственною собственностью. Лудовикъ XVIII, провозгласившій себя королемъ Франціи и Наварры за восемнадцать лтъ передъ тмъ, тотчасъ посл смерти дофина, сына Лудовика XVI, отклонилъ составленную сенатомъ конституцію, въ воззваніи къ французамъ объявилъ, что возвращеніемъ наслдія предковъ обязанъ любви своего народа и общалъ даровать самъ конституціонную хартію, которая обезпечивала бы вс гражданскія и политическія права французовъ. Ршеніе это отразилось и на личныхъ отношеніяхъ короля къ императору Александру. Въ противоположность горячимъ изъявленіямъ признательности, принесеннымъ имъ при прощаніи принцу-регенту великобританскому, Лудовикъ XVIII обходился съ русскимъ государемъ довольно холодно и даже не всегда вжливо. Такъ, при личной встрч, онъ не уступалъ ему шага, занималъ у себя во дворц первое мсто за столомъ и не пожаловалъ Александру ордена Св. Духа, коимъ счелъ нулевымъ передъ отъздомъ изъ Англіи украсить принца-регента. Неудовольствіе короля не исчерпывалось, однако, одними вопросами этикета. Гораздо хуже было то, что и въ длахъ политическихъ тюильрійскій кабинетъ искалъ опоры въ дворахъ лондонскомъ и внскомъ, обнаруживая въ отношеніи къ Россіи явную враждебность. На Внскомъ конгресс, уполномоченный Франціи, Талейранъ, дйствовалъ прямо наперекоръ видамъ и намреніямъ императора Александра въ вопросахъ польскомъ и саксонскомъ. Дло дошло до того, что въ начал 1815 года Франція заключила съ Австріею и Англіею тайный союзный договоръ, направленный противъ Россіи и Пруссіи.
И не взирая на все, когда посл злополучныхъ Ста дней, союзныя войска вторично овладли Парижемъ, Благословенный, забывъ вроломство и неблагодарность Бурбоновъ, снова выступилъ въ роли защитника и покровителя побжденной Франціи. На этотъ разъ задача его представлялась несравненно трудне. Разъяренные союзники, въ особенности нмцы, требовали примрнаго наказанія безпокойнаго сосдняго народа, срытія его крпостей, отнятія обширныхъ областей, уплаты тяжелой военной контрибуціи. Австрія довольствовалась уступкою нсколькихъ укрпленныхъ мстъ, сопредльныхъ съ Нидерландами. Но Пруссія задалась мыслью обезоружить Францію на всемъ протяженіи ея восточной границы, отъ Нмецкаго моря до Альповъ. Прусскій канцлеръ Гарденбергъ требовалъ ни боле ни мене какъ отторженія Дюнкирхена, Гревелингена, Касселя, Тилля Конде, Дуэ, Валансіенна, Лекенуа, Ландресси, Авесна, Мобжа, Филипвиля, Маріенбурга, Шарлемоита, Живе, Рокруа, Мезьера, Монмеди, Лонгви, Тіоввиля, Меда, Саарлуи, Сааргемюнда, Бича, Ландау, всего Эльзаса, Бельфорта, Можбеліара, Форта-Жура, Форта Лаклюза, всей Савойи, Форта-Барро и Бріансрна {Нота Гарденберга 23 іюля (4 августа) 1815 и приложенная къ ней карта.}. Сверхъ того, онъ настаивалъ на занятіи нсколькихъ департаментовъ союзною арміею въ 240,000 человкъ и на военной контрибуціи въ 1 мильярдъ 200 милліоновъ франковъ {Записка Гарденберга 17 (29) августа 1815.}. Мелкія государства, Нидерланды, Виртембергъ, Баденъ, шли еще дале въ своихъ требованіяхъ, въ надежд поживиться на счетъ французской добычи.
Императоръ Александръ умрилъ вс эти притязанія. Земельныя уступки были ограничены имъ возвращеніемъ Франціи къ предламъ 1789 года, число оккупаціонныхъ войскъ уменьшено до 150 тысячъ, контрибуція — до 700 милліоновъ. Ршеніе государя довренный совтникъ его, Каподистрія, объяснялъ нмецкому патріоту барону Штейну тмъ, что не въ интерес Россіи ‘уничтожить’ Францію и такимъ образомъ доставить прочимъ державамъ возможность обратить на саму Россію вниманіе свое и вс свои силы, напротивъ, интересъ Россіи требуетъ, чтобы Франція оставалась могущественнымъ государствомъ, способнымъ служить противовсомъ Англіи и Австріи, въ случа возникновенія усложненій на Восток, гд об послднія державы всегда занимали противоположное Россіи положеніе {См. Pertz: Stein’s Leben, IV, стр. 559 и 573.}. Такое поведеніе русскаго двора тогда уже возбудило ропотъ въ прусскихъ генералахъ и дипломатахъ, пылавшихъ ненавистью къ Франціи и пріискивавшихъ ему иное объясненіе. Даже облагодтельствованный государемъ Штейнъ приписывалъ его желанію русскихъ, чтобы Германія осталась ‘легко уязвимою’ {Тамъ же, стр. 558.}.
Наученный тяжкимъ опытомъ, Лудовикъ XVIII понялъ всю важность для себя и Франціи русскаго покровительства и дружбы. Враждебный Россіи Талейранъ и недавно еще навязанный королю англичанами Фуше удалены были изъ состава кабинета, и должность перваго министра предложена ‘русскому душою’, бывшему много дть правителемъ Новороссійскаго края, герцогу Ришелье, лицу, пользовавшемуся полнымъ расположеніемъ и довріемъ императора Александра. Ришель долго отказывался и согласился, наконецъ, занять предложенную ему должность, уступая столько же убжденіямъ короля, какъ и русскаго государя {Герцогъ Ришель графу Ланжерону, 7 (19) октября 1815.}.
Съ этого времени установилась полная гармонія между кабинетами петербургскимъ и парижскимъ. Министры, стоявшіе во глав ихъ, Каподистрія въ Россіи. Ришель во Франціи, были преданы длу русско-французскаго единенія всею силою своихъ политическихъ убжденій и влеченій личныхъ. Посредникомъ между ними служилъ человкъ, не мене ихъ увренный въ обоюдной польз такого соглашенія, посланникъ нашъ въ Париж — Поццо-ди-Борго. Самъ императоръ Александръ съ любовію не только слдилъ за развитіемъ этихъ отношеній, но и содйствовалъ ему, что видно изъ оживленной переписки его съ герцогомъ Ришель, касавшейся всхъ важнйшихъ длъ Франціи, вншнихъ и внутреннихъ. Въ письмахъ французскаго министра къ государю постоянно встрчаемъ трогательныя выраженія уваженія и преданности, надежды на заступничество и помощь Александра. ‘Одна только энергическая, поддержка вашего величества,’ — пишетъ Ришель,— ‘можетъ спасти насъ посреди обстоятельствъ, боле нежели трудныхъ, въ коихъ мы находимся… Чтобы избавить насъ отъ гибели, мы можемъ разсчитывать лишь на помощь вашего величества: соблаговолите сказать, что вы хотите, чтобы Франція существовала, и поддержать выраженіе этой воли, и я смю надяться, что мы будемъ спасены’ {Герцогъ Ришель императору Александру I, 5 (17) октября 1815.}. Въ другой разъ: ‘Я не могу, государь, отдлить въ моемъ сердц интересовъ Франціи отъ вашихъ. Когда бы имъ случилось разойтись, честь моя и совсть наложили бы на меня обязанность вовсе удалиться отъ длъ’ {Онъ же ему же, 11 (23) ноября 1815.}. Въ третьемъ письм: ‘Если мы будемъ настолько счастливы, что успемъ возсоздать Францію, то этимъ мы обязаны вашему величеству, и въ соединеніи съ вами мы надолго обезпечимъ счастье и покои Европы’ {Онъ же ему же, 28 апрля (10 мая) 1816.}. Въ четвертомъ: ‘Вы все сдлали, государь, и для Европы, и для Франціи: вамъ обязана она существованіемъ’ {Онъ же ему же, апрль 1816.}. Въ отвтахъ своихъ государь выражалъ свое благоволеніе къ Франціи и ея министру, увряя, что близко принимаетъ къ сердцу все, что до нихъ относится, и отъ души желая имъ всякаго преуспянія. Искренность этихъ чувствъ императоръ Александръ доказалъ не разъ и на дл, въ особенности же когда на Ахенскомъ конгресс, вопреки мннію прочихъ державъ, настоялъ на вывод изъ Франціи союзныхъ оккупаціонныхъ войскъ двумя годами ране условленнаго срока и на введеніи ея въ совтъ великихъ державъ на правахъ равноправнаго члена.
Въ конц 1821 года Ришелье покинулъ постъ перваго министра, а въ начал 1822 удалился отъ длъ и Каподистріа. Но, возведенный между тмъ въ званіи посла, Поццо-ди-Борго продолжалъ ихъ дло, то являясь въ Петербург ходатаемъ за французское правительство и народъ, то поддерживая въ короляхъ Лудовик XVI и Карл X, а равно и въ ихъ министрахъ, сознаніе выгоды для Франціи отъ существованія съ Россіей’ самыхъ тсныхъ дружественныхъ отношеній. Несмотря на частыя перемны въ личномъ состав французскаго министерства, до самой кончины императора Александра ни малйшее облако не пробжало между обоими дворами, во всхъ международныхъ вопросахъ французы гласно и открыто становились на нашу сторону и, можно сказать, остались врными до конца долгу признательности относительно того, кого едва ли не единогласно признавали благодтелемъ и спасителемъ своего отечества.
Воцареніе императора Николая не внесло никакой перемны въ отношенія къ намъ тюильрійскаго двора. Подчиняясь внушеніямъ Поццо-ди-Борго, дворъ этотъ поспшилъ въ греческомъ вопрос вполн усвоить точку зрнія молодого русскаго государя и приступить къ соглашенію, состоявшемуся между имъ и Англіей’ по восточнымъ дламъ. Когда вспыхнула русско-турецкая война 1828 — 20 годовъ и Великобританія съ одной стороны, а Австрія — съ другой, стали обнаруживать къ намъ недовріе, подозрительность и даже прямую враждебность, король Карлъ X объявилъ князю Полиньяку, своему любимцу, занимавшему въ то время должность французскаго посла въ Лондон: ‘Если императоръ Николай нападетъ на Австрію, то я буду держаться наготов и соображаться съ обстоятельствами, но если Австрія нападетъ на него, то я тотчасъ же двинусь на нее. Быть можетъ, война противъ внскаго двора будетъ мн полезна, потому что прекратитъ внутренніе раздоры и займетъ націю въ обширныхъ размрахъ (en grarul) согласно ея желаніямъ’ {Графъ Поццо-ди-Борго графу Нессельроде, 14 (26) декабря 1828.}.
Поццо ди-Борго какъ бы предугадалъ это ршеніе, когда, за дв недли передъ тмъ, доносилъ вице-канцлеру, что Франція ни въ какомъ случа не приступитъ къ затваемой внскимъ дворомъ коалиціи противъ Россіи. ‘Личное расположеніе короля’,— писалъ онъ по этому поводу,— ‘заявленія и письма, въ коихъ онъ его обнаружилъ императору, отсутствіе интересовъ, діаметрально-противоположныхъ Россіи, отвращеніе къ пріобщенію себя къ интересамъ Англіи и Австріи, поддерживать которые нельзя иначе, какъ подчиняясь унизительной зависимости отъ этихъ двухъ дворовъ, невозможность ожидать отъ нихъ никакого вознагражденія за принесенныя имъ жертвы и надежда, хотя и отдаленная, что въ случа всеобщей войны, Россія окажетъ боле снисхожденія — таковы ручательства за то, что Франція воздержится отъ всякой коалиціи, которая могла бы быть ей предложена противъ нашего августйшаго государя’. Но посолъ нашъ не довольствовался такимъ отрицательнымъ результатомъ, какъ онъ ни былъ для насъ благопріятенъ. Онъ полагалъ возможнымъ заставить Францію выйти изъ нейтральнаго положенія и, въ случа войны между нами и Австріею въ союз съ Англіей, убдить ее принять въ ней участіе въ качеств нашей союзницы. Такой ршительный оборотъ онъ ставилъ въ зависимость отъ одного условія: согласія Пруссіи, и связывалъ съ нимъ цлый планъ территоріальныхъ измненій въ Европ.— ‘Я убжденъ’,— заключалъ онъ,— ‘что если бы означенныя три державы, Россія Пруссія и Франція, могли придти къ соглашенію, то послдняя не потребовала бы ничего такого, что было бы несоразмрно съ ея жертвами и значеніемъ или же что могло бы возбудить справедливыя опасенія Пруссіи’ {Графъ Поццо-ди-Борго графу Нессельроде, 28 ноября (10 декабря) 1828.}.
Слова эти указывали на завтное желаніе тюильрійскаго кабинета воспользоваться первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы измнить въ свою пользу тяжелыя условія, наложенныя на Францію договорами 1814 и 1815 годовъ, и по возможности расширить ея границы.
Такая благопріятная для Франціи минута, повидимому, настала, когда блестящіе успхи русскаго оружія, ознаменовавшіе кампанію 1829 года, предвщали близкій конецъ оттоманскаго владычества не только въ Европ, но и въ Азіи и Африк. Потерявъ всякую надежду на возможность для турокъ отразить наше нападеніе, Меттернихъ помышлялъ уже о томъ, какъ бы извлечь для Австріи поболе выгодъ изъ предстоящаго распаденія имперіи султановъ. Онъ сталъ осторожно освдомляться въ Петербург и въ Берлин, вроятно, и въ Лондон, нельзя ли условиться о раздл Турціи между Австріей), Англіею и Россіею, такъ чтобы Франціи ничего не досталось изъ турецкаго наслдства. Императоръ Николай, въ которомъ двуличная политика австрійскаго канцлера возбуждала и негодованіе и отвращеніе, не хотлъ допустить, чтобы въ виду ожидаемой катастрофы на Восток потерпла ущербъ единственная изъ великихъ державъ, выказавшая себя врною союзницею Россіи и гарантировавшая ей полную свободу дйствій въ войн ея съ Портою. Онъ самъ предложилъ тюильрійскому двору высказать мнніе свое относительно того уговора, который имлъ состояться между европейскими правительствами въ случа окончательнаго разрушенія Оттоманской имперіи. Хотя онъ и не желалъ такого ршительнаго результата, но нельзя было его не предвидть, прійдя же къ соглашенію другъ съ другомъ, Россія и Франція пріобрли бы въ совт великихъ державъ господствующее положеніе.
Русское предложеніе совпало съ новою перемною министерства во Франціи. Карлъ, X ршился, наконецъ, поставить во глав кабинета ближайшаго своего друга и совтника, князя Полиньяка. Составленный послднимъ планъ общаго земельнаго передла въ Европ представленъ былъ на обсужденіе тайнаго королевскаго совта, въ конц августа (начал сентября) 1829 года. т. е.. въ то время, когда турецкіе уполномоченные, прибывъ въ главную квартиру графа Дибича-Забалканскаго, помщавшуюся въ Адріанопол, уже предъявили русскому главнокомандующему моленіе султана о мир.
Полиньякъ, въ доклад своемъ совту, настаивалъ на необходимости для Франціи отозваться на приглашеніе императора Николая. Принимая въ соображеніе возможность близкаго паденія турецкаго царства, необходимо — доказывалъ онъ — не терять изъ виду главной цли французскаго правительства: ослабить по возможности владычество Англіи на моряхъ. Ошибка Внскаго конгреса заключалась-де въ томъ, что, желая обезпечить независимость европейскаго материка, онъ допустилъ окончательное утвержденіе морского преобладанія Великобританіи. Обязанность Франціи — снова приняться нын за проведеніе своего традиціоннаго политическаго начала: свободы морей. Англія пугаетъ материкъ призракомъ завоевательныхъ стремленій Россіи, но послдняя война доказала, какъ незначительна наступательная сила русскаго государства, тогда какъ военные флоты всего міра не въ состояніи состязаться съ англійскимъ. Другой промахъ Внскаго конгресса тотъ, что Европа оставлена имъ открытою для русскаго нападенія, Пруссія — слишкомъ слабою, поэтому слдуетъ-де усилить Пруссію. Россію же натолкнуть на Азію. Наконецъ, князь находилъ, что договоры 1815 года являются величайшею несправедливостью по отношенію къ Франціи, которая не можетъ-де удовольствоваться предлами 17S9 года и иметъ право на территоріальное расширеніе.
Полиньякъ приходилъ къ заключенію, что на долю Франціи должна достаться Бельгія до Мааса, до устьевъ Шельды и до моря. Овладніе Бельгіей) составляетъ-де для Франціи необходимость. чтобы имть возможность защитить Парижъ отъ вторженія, такъ какъ вслдствіе чрезмрной централизаціи, введенной революціей въ государственное управленіе, отъ участи столицы зависитъ и участь всей страны.
Мнніе министра, въ первомъ засданіи совта, оспаривалъ дофинъ, наслдникъ престола. Онъ возразилъ, что Англія никогда не допуститъ, чтобы Антверпенъ достался Франціи, и что вмсто Бельгіи послдняя должна искать овладть приреинскими областями, возвративъ себ, такимъ образомъ, свою естественную границу. Съ этимъ не соглашался Полиньякъ, доказывая, что изъ самаго мннія принца слдуетъ, что Антверпенъ для Франціи необходимъ. Одно изъ двухъ, утверждалъ онъ: или французское правительство навсегда подчинится договорамъ 1815 года, или оно должно не бояться навлечь на себя непріязнь Англіи. Въ союз съ Россіею, Пруссіею. Баваріею и большею частью второстепенныхъ германскихъ государствъ, Франція,— можетъ-де принудить Англію согласиться на присоединеніе Бельгіи.
Первое засданіе совта не привело къ соглашенію между его членами. Во второмъ восторжествовало мнніе Полиньяка. Въ пространной записк онъ снова настаивалъ на преимуществахъ, сопряженныхъ съ овладніемъ Бельгіею, предпочтительно предъ прирейнскими областями. Послднія доказывалъ онъ, уже по самому географическому положенію своему, не могутъ быть удобно ни защищаемы, ни управляемы, тогда какъ Бельгія увеличитъ морскія силы Франціи, что не потревожитъ державъ материка, которыя съ удовольствіемъ-де увидятъ снова французское правительство во глав союза, направленнаго къ охран свободы морей. Напротивъ, пріобртеніе прирейнскихъ областей имло бы видъ наступательнаго дйствія по отношенію къ Германіи. Къ тому же, если бы Франція удовольствовалась этимъ пріобртеніемъ, то это приписали бы боязни ея предъ Англіею, что много повредило бы обаянію ея въ Европ.
Убжденный доводами перваго министра, совтъ утвердилъ весь проектъ его, во всхъ подробностяхъ. Одновременно съ присоединеніемъ Бельгіи къ Франціи, Россія имла овладть Молдавіею и Валахіею и обширными пространствами въ Арменіи и Анатоліи, гд доля ея ограничивалось бы лишь собственными ея видами и потребностями. На долю Австріи выпадали Сербія и Боснія. Вся остальная Европейская Турція должна была составить одно христіанское государство подъ властью короля нидерландскаго, а прочія турецкія владнія въ Азіи и Африк — государство мусульманское съ Мегметомъ-Али, пашою египетскимъ, во глав. И то, и другое образовали бы противовсъ морскому преобладанію Англіи на Восток.
Не мене существенныя перемны предполагались и въ территоріальномъ распредленіи на Запад. Голландія отдавалась Пруссіи, равно и вся Саксонія. Король. саксонскій получалъ прирейнскія прусскія области съ титуломъ короля Австразіи и съ столицею въ Ахен. Лишь на Свер Пруссія сохранила бы небольшую полосу для установленія непрерывнаго сообщенія между ею и новопріобртенною Голландіей), также точно какъ и Баварія на Юг для соединенія Пфальца съ собственно баварскими землями. Еще большее вознагражднніе ожидало Баварію въ томъ случа, если бы пришлось для осуществленія плана, вести войну съ Австріей. Ей достались бы тогда Идиская четверть (Innviertel), Гаусрюкъ и Зальцбургъ. Согласіе Англіи на вышеизложенное перемежеваніе надялись купить предоставленіемъ ей всхъ голландскихъ колоній.
Ршено было прежде всего передать проектъ на усмотрніе русскаго двора. Въ инструкціи французскому послу въ Петербург, герцогу Мортемару, было сказано: ‘Записка заключаетъ въ себ выраженіе нашихъ желаній, но мы не настаиваемъ на всхъ ея подробностяхъ. Орудіемъ исполненія можетъ-быть конгрессъ, на который мы, однако, согласимся лишь въ томъ случа, если Россія опредленно общаетъ намъ напередъ Бельгію. Наилучшимъ путемъ представляется намъ тайное соглашеніе обоихъ кабинетовъ, къ коему впослдствіи привлекли бы Пруссію и Баварію. Тогда Австрія была бы въ ихъ рукахъ, Англія же въ одиночеств. Приступленіе Пруссіи — неизбжное условіе уговора съ Россіей. Если бы, однако, миръ между Россіею и Турціею былъ подписанъ прежде, чмъ посолъ приступилъ бы къ исполненію своихъ инструкцій, то ему слдуетъ считать таковыя несостоявшимися’ {Французскій планъ территоріальнаго переустройства Европы изложенъ на основаніи: 1) исторической записки, составленной во французскомъ министерств иностранныхъ длъ, 2) доклада князя Полиньяка тайному королевскому совту, 3) замтки его же о сравнительныхъ преимуществахъ для Франціи Бельгіи предъ прирейнскими областями, 4) инструкціи Полиньяка герцогу Мортемару, французскому послу при русскомъ двор. Документы эти приведены въ ‘Достопамятностяхъ’ барона Стокмара, стр. 153—157.}.
Послднее предположеніе осуществилось. Французскій проектъ дошелъ до Петербурга слишкомъ поздно, а именно, посл того, какъ тамъ уже было получено извстіе о подписаніи 2 (14) сентября Адріанопольскаго мирнаго договора. Тмъ не мене, тюильрійскій дворъ не разстался окончательно со своими намреніями. Неизвстно, совщался ли онъ съ императорскимъ кабинетомъ по вопросу о расширеніи границъ своихъ, но не подлежитъ сомннію, что берлинскій дворъ былъ имъ запрошенъ относительно того, на сколько улыбнулся бы послднему обмнъ прирейнской Пруссіи на Саксонію, а быть можетъ и на Голландію. Въ преданіяхъ дома Гогенцоллерновъ было, однако, никогда не выпускать добровольно изъ рукъ земель уже находившихся въ его владніи, и новыя пріобртать, не жертвуя для нихъ старыми. Вотъ почему на французскіе запросы берлинскій дворъ отвчалъ депешами на имя своихъ представителей въ Париж и Петербург, что король Фридрихъ-Вильгельмъ III питаетъ глубокое и твердое убжденіе, что безусловное поддержаніе поземельнаго status quo Европы одно можетъ служить залогомъ спокойствія и мира этой части свта, что долгъ и сердечное влеченіе равно обязываютъ его не разставаться съ частями своихъ владній, благосостояніе которыхъ стоило ему столько жертвъ, едва начинающихъ приносить соотвтствующіе плоды, и что ршеніе его по этому предмету принято безповоротно, разъ навсегда {Графъ Бернсдорфъ посланникамъ: Шелеру въ Петербург, 19 (31) декабря 1829 и Вертеру въ Париж 24 декабря 1829 (3 января 1830).}.
Между тмъ, отношенія Франціи къ Россіи принимали съ каждымъ днемъ все боле и боле дружественный и задушевный характеръ. Поццо-ди-Борго усплъ пріобрсти надъ княземъ Полиньякомъ то же вліяніе, какимъ пользовался надъ большею частью его предшественниковъ, къ сожалнію, только во вншнихъ, а не во внутреннихъ длахъ. Постившій Парижъ весною 1830 года, другой русскій дипломатъ, графъ Матушевичъ, писалъ оттуда вице-канцлеру, графу Нессельроде: ‘Я нашелъ короля боле чмъ когда-либо одушевленнымъ чувствами дружбы къ императору и твердо ршившимся отожествить вншнюю политику Франціи и Россіи’. Матушевичъ распространялся дале о видахъ французовъ на Алжиръ, къ покоренію котораго приступало- французское правительство. Планъ, внушенный парижскому двору Поццо-ди-Борго,— свидтельствовалъ онъ,— исполнить нетрудно. Онъ основанъ-де на уваженіи правъ султана и отнимаетъ у Англіи единственное орудіе, съ помощью коего она могла бы съ успхомъ сопротивляться Франціи, нимало де наноситъ ущерба нашимъ сдлкамъ съ Оттоманскою имперіею и все же искореняетъ морской разбой и предупреждаетъ его возобновленіе. Хотя турки и обязались вознаградить насъ за убытки, причиненныя русской торговл варварійскими пиратами, но не слдуетъ забывать, что для принужденія ихъ къ тому мы должны были вести дв войны, изъ которыхъ послдняя едва не предала Константинополь въ наши руки, и что слдовательно, для насъ же лучше, если пиратству будетъ положенъ конецъ при полномъ соблюденіи неприкосновенности нашихъ договоровъ съ Турціею. ‘Уже за одн эти мысли, внушенныя Полиньяку’, читаемъ мы въ томъ же донесеніи, ‘графъ Поццо заслуживаетъ св. Духа {Высшій орденъ французской монархіи.}, ибо въ настоящемъ случа онъ явился вдохновителемъ печальнаго министерства 8 августа’ {Графъ Матушевичъ графу Нессельроде, 12 (24) мая 1830.}.
Матушевичъ называлъ министерство Полиньяка не только печальнымъ, но и неспособнымъ и бездарнымъ за стремленія его ограничить конституцію. Отъ попытокъ въ этомъ направленіи онъ не ожидалъ ничего хорошаго. И онъ, и Поццо, надялись, однако, ‘что та самая внезапная осторожность, которая рождается при приближеніи великихъ кризисовъ, и взаимная боязнь компрометировать самыя драгоцнныя блага, вызовутъ съ той и съ другой стороны разумную умренность, ставшую необходимою въ особенности для тхъ, кто приведенъ непредусмотрительными страстями на край бездны’ {Графъ Матушевичъ графу Нессельроде. 12 (24) мая 1830.}.
Такого мннія относительно задуманнаго французскимъ дворомъ государственнаго переворота придерживалась не только русская дипломатія, но и императоръ Николай. Какъ онъ самъ впослдствіи разсказывалъ, онъ предупредилъ Карла X объ опасныхъ послдствіяхъ этой мры, и тотъ далъ ему честное слово, что не прибгнетъ къ ней {Такъ разсказывалъ государь лорду Абердину во время пребыванія своего въ Лондон въ 1844 году. См. выше, стр. 36.}. Но въ ршительную минуту вліяніе Полиньяка и камарильи осилили, и несчастный король поплатился престоломъ за попытку насильственнымъ путемъ измнить основной законъ страны.

II.
Іюльская революція.

Парижское возстаніе 1830 года и во дареніе Лудовика-Филиппа.— Признаніе его Англіею.— Письмо его къ императору Николаю.— Меттернихъ старается разстроить доброе согласіе между Россіею и Франціею.— Переговоры его съ графомъ Нессельроде.— Полученіе въ Петербург первыхъ извстій о парижскомъ переворот.— Разговоръ императора Николая въ Аничковомъ дворц съ французскимъ повреннымъ въ длахъ.— Намреніе русскаго двора выслать изъ С.-Петербурга французское посольство.— Второй разговоръ императора Николая съ барономъ Бургоэномъ въ Елагинскомъ дворц.— Французскій дипломатъ сопровождаетъ государя въ поздк по военнымъ поселеніямъ.

Возстаніе, вспыхнувшее въ Париж 15 (27) іюля 18.30 года, продолжалось три дня и окончилось полнымъ торжествомъ мятежниковъ. Устрашенный Карлъ X отрекся отъ престола въ пользу малолтняго внука своего герцога Бордосскаго. Но уже герцогъ Орлеанскій стоялъ во глав временнаго правительства въ званіи намстника королевства. 28 іюля (9 августа) об палаты провозгласили его королемъ французовъ, подъ именемъ Лудовика-Филиппа I.
Совершившійся въ столиц переворотъ былъ единогласно и повсемстно признанъ во Франціи. Гораздо трудне было достигнуть признанія его европейскими державами. Одна Англія обнаружила въ этомъ случа предупредительную поспшность. Въ глазахъ прочихъ правительствъ воцареніе Орлеанской династіи, состоявшееся къ тому же революціоннымъ путемъ, было несомнннымъ нарушеніемъ договоровъ 1814—15 годовъ, утвердившихъ французскій престолъ за старшею втвью дома Бурбоновъ.
Лудовикъ-Филиппъ прекрасно сознавалъ всю неловкость положенія своего по отношенію къ монархамъ ‘Божіею милостію’. Съ большимъ искусствомъ составилъ онъ свое обращеніе къ нимъ съ просьбою о признаніи. Чрезвычайные посланцы повезли въ Вну, Берлинъ и С.-Петербургъ собственноручныя письма короля французовъ къ государямъ Австріи, Пруссіи и Россіи. Они были тождественнаго содержанія за исключеніемъ нсколькихъ дополненій въ письм къ императору Николаю, которыя мы отмчаемъ курсивомъ, воспроизводя въ дословномъ перевод этотъ замчательный историческій документъ.
‘Государь братъ мой, я извстилъ ваше величество о воцареніи моемъ письмомъ, которое генералъ Аталенъ представитъ вамъ отъ моего имени. Но я чувствую потребность объясниться съ вами съ полною откровенностью о послдствіяхъ катастрофы, которую я такъ сильно желалъ предупредить.’
‘Давно уже я скорблъ о томъ, что король Карлъ и его правительство не шли боле путемъ, разсчитаннымъ въ смысл удовлетворенія ожиданіямъ и желаніямъ націи. Однако, я далеко не предвидлъ необыкновенныхъ событій, нын совершившихся, я даже полагалъ, что, за недостаткомъ искреннихъ и честныхъ пріемовъ въ дух хартіи и нашихъ учрежденій, пріемовъ, добиться коихъ представлялось невозможнымъ, немного осторожности и умренности было бы довольно, чтобы правительство это могло еще долго слдовать своимъ путемъ. Но съ 8 августа 1829 года новый составъ новаго министерства внушилъ мн живыя опасенія. Я видлъ, до какой степени составъ этотъ былъ ненавистенъ и подозрителенъ въ глазахъ націи, и я раздлялъ всеобщее безпокойство по поводу мръ, которыхъ мы должны были ждать отъ него. Тмъ не мене, уваженіе къ закону, любовь къ порядку до того развились во Франціи, что сопротивленіе этому министерству, конечно, не вышло бы изъ парламентскихъ предловъ, если бы въ безуміи своемъ министерство само не подало роковаго сигнала дерзновеннымъ нарушеніемъ хартіи и уничтоженіемъ всхъ ручательствъ нашей народной свободы, за которую вс французы безъ исключенія готовы пролить свою кровь. Эта страшная борьба не сопровождалась ни малйшимъ насиліемъ.’
‘Но естественнымъ послдствіемъ ея явилось нкоторое потрясеніе въ нашемъ общественномъ стро, и то же самое возбужденіе умовъ, которое предотвратило всякій безпорядокъ, увлекало ихъ къ попыткамъ политическихъ теорій, которыя ввергли бы Францію, а быть можетъ и Европу, въ ужасныя бдствія.’
‘Въ этомъ положеніи, государь, вс взоры обратились на меня. Даже побжденные сочли меня нужнымъ для своего спасенія. Еще нужне былъ я для того, чтобы побдители не злоупотребили побдой. Итакъ, я принялъ на себя это почетное и тяжелое бремя, отстранивъ всякія личныя соображенія, въ совокупности своей внушавшія мн желаніе быть отъ него избавленнымъ, потому-что я сознавалъ, что малйшее колебаніе съ моей стороны могло бы компрометировать участь Франціи и спокойствіе всхъ нашихъ сосдей, обезпечить которое составляетъ для насъ столь каждую потребность. Званіе намстника королевства, непредставлявшее окончательнаго ршенія, возбуждало опасное недовріе. Необходимо было поспшить выйти изъ временнаго порядка, столько же для внушенія нужнаго доврія, сколько и для спасенія хартіи, сохраненіе которой являлось столь существенною потребностью и важность которой столъ хорошо была извстна императору, вашему августйшему брату и которая была бы весьма скомпрометирована, еслибы волненіе умовъ не было быстро удовлетворено и успокоено. Отъ прозорливости вашего величества, равно и отъ высокой вашей мудрости, не скроется, что для достиженія этой спасительной цли крайне желательно, чтобы парижскія событія были разсматриваемы въ ихъ истинномъ вид и чтобы Европа, воздавая справедливость побужденіямъ, руководившимъ мною, окружила мое правительство довріемъ, которое оно въ прав внушать.’
‘Соблаговолите, ваше величество, не упускать изъ виду, что пока король Карлъ X царствовалъ во Франціи, я былъ послушнйшимъ и врнйшимъ его подданнымъ, и что только въ ту минуту, когда я увидлъ дйствіе законовъ парализованнымъ, а королевскую власть вполн уничтоженною, я счелъ своимъ долгомъ подчиниться желанію народа и принять предложенную мн корону. На васъ, государь, въ особенности Франція останавливаетъ взоръ. Ей отрадно видть въ Россіи свою наиболе естественную и могущественную союзницу. Ручательствомъ въ томъ служитъ мн благородный характеръ и вс качества, отличающія ваше императорское величество.‘
‘Прошу ваше величество принять увреніе въ высокомъ уваженіи въ неизмнной дружб, съ коими остаюсь, государь братъ мой, вашего императорскаго величества добрый братъ.’

‘Лудовикъ-Филиппъ’ 1).

1) Король Лудовикъ-Филиппъ императору Николаю, 7 (19) августа 1820.
Узы тройственнаго союза, связывавшаго Россію, Австрію и Пруссію, были, какъ мы уже имли случай замтить, сильно ослаблены восточными событіями, русско-турецкою войною и завершившимъ ее Адріанопольскимъ миромъ. Іюльская революція послужила Меттерниху желаннымъ предлогомъ, чтобы снова сблизиться съ русскимъ дворомъ, войти въ милость императора Николая, расторгнуть дружественную связь его съ Франціею и опять приковать политику Россіи къ призраку ‘праваго, общаго дла’, другими словами, подчинить ее попрежнему своему личному вліянію. Австрійскій канцлеръ поспшилъ вторично отправиться въ Карлсбадъ, гд, за нсколько дней передъ тмъ, свидлся съ русскимъ вице-канцлеромъ въ первый разъ посл происшедшей между обоими императорскими дворами размолвки, и предложилъ графу Нессельроде: во-первыхъ, условиться объ общемъ невмшательств во внутреннія дла Франціи, съ тмъ чтобы новое французское правительство само не вмшивалось въ дла сосднихъ странъ, не поддерживало въ нихъ революціонныхъ движеній и уважало установленный международными договорами территоріальный порядокъ въ Европ, во-вторыхъ, обязаться признать Лудовика-Филиппа не иначе, какъ сообща, по предварительному уговору между Петербургомъ, Вною и Берлиномъ, и съ этою цлью установить въ послдней изъ означенныхъ столицъ постоянный ‘центръ соглашенія’ между тремя единомышленными державами.
‘Я нашелъ вице-канцлера’,— писалъ Меттернихъ австрійскому послу въ Петербург,— ‘въ состояніи изумленія трудно описуемомъ. Крайне расположенный приписать зло одной лишь катастроф министерства Мартнмьяка и дйствіямъ князя Полиньяка, онъ, однако, не могъ отрицать очевидности того, что всякое паденіе, подобное постигшему престолъ Бурбоновъ, должно быть подготовлено издалека. Не будучи способенъ въ сущности составить себ точное понятіе объ этой ужасающей катастроф, извлеченный событіемъ изъ долгаго сна недоврія и нокоя, сильно отмченнаго либеральными оттнками, онъ легко поддался воспринятою многихъ изъ моихъ мнній. Полный сосудъ легко переливается въ пустой’ {Князь Меттернихъ графу Фикельмонту, 1 (13) октября 1830.}.
Нессельроде, дйствительно, согласился съ первою частью предложеній Меттерниха. Что же касается второй, то онъ не только отказался принять ее, но и не взялся довести о ней до свднія императора. Онъ и слышать не хотлъ о формальномъ соглашеніи между тремя дворами, утверждая, что государь не желаетъ никакого вмшательства въ дла Европы. ‘Будьте уврены’, говорилъ онъ австрійскому канцлеру, ‘что императоръ не сожжетъ ни одного заряда, не прольетъ ни единой капли русской крови, не истратитъ ни гроша для исправленія совершенныхъ во Франціи ошибокъ’ {Та же депеша.}.
Нессельроде заблуждался. Императоръ Николаи совершенно иначе взглянулъ на дло. Всть о новой революціи во Франціи и о порожденной ею монархіи Орлеановъ произвела на него сильное впечатлніе. Событія эти представились ему, прежде всего, правонарушеніемъ. Нарушали они не только божественное право наслдственной монархической власти, но и право положительное, истекавшее изъ международныхъ договоровъ, строгое соблюденіе и защиту которыхъ государь считалъ священною обязанностью всхъ европейскихъ правительствъ. Въ это время, за отсутствіемъ посла герцога Моргемара, французскимъ посольствомъ при нашемъ двор управлялъ въ качеств повреннаго въ длахъ баронъ Бургоэнъ. лично пользовавшійся ласковымъ расположеніемъ императора Николая. Въ Воспоминаніяхъ своихъ онъ сохранилъ весьма обстоятельный и крайне любопытный разсказъ о гроз внезапно разразившейся надъ его головою.
30 іюля (11 августа) пришло въ С.-Петербургъ отъ русскаго дипломатическаго представителя въ Берлин первое извстіе о происшедшихъ въ Париж перемнахъ. Нашъ повренный въ длахъ доносилъ министерству иностранныхъ длъ, что по полученнымъ въ прусской столиц извстіямъ въ Париж вспыхнула революція, не обошедшаяся безъ пролитія крови, что король искалъ убжища въ Лилл, что палаты провозгласили свои засданія непрерывными, (что часть войскъ перешла на ихъ сторону, что парижская биржа закрыта и что французскіе фонды не находятъ себ боле на берлинской бирж покупателей. По высочайшему повелнію, графъ Ливенъ, временно управлявшій иностранною коллегіею за отсутствіемъ графа Нессельроде, находившагося въ заграничномъ отпуску, сообщилъ это извстіе барону Бургоэну, пригласивъ его въ тотъ же вечеръ явиться во фрак въ Собственный его величества дворецъ, ‘такъ какъ государю угодно лично переговорить съ нимъ о полученныхъ печальныхъ встяхъ’.
Императоръ Николай принялъ французскаго дипломата съ обычною милостью. ‘Вы видите,’ — сказалъ онъ ему,— ‘все что мы предвидли, совершилось. Какое ужасное несчастіе!’ Затмъ онъ засыпать его вопросами: Чмъ все это кончится? Что случится, если Карлъ X будетъ низвергнутъ? Кто займетъ его мсто: республика или Бернадотъ? ‘Я не говорю о корол шведскомъ,’ — оговорился государь,— ‘а разумю какого-либо военнаго вождя, выбраннаго преторіанцами’. Смущенный Бургоэнъ ограничился отвтомъ, что, подобно самому государю, онъ ‘блуждаетъ во тьм хаоса’.
Императоръ выразилъ различныя предположенія. Наиболе желательымъ исходомъ казалось ему отреченіе короля въ пользу законныхъ своихъ наслдниковъ, сына, герцога Ангулемскаго, или внука, герцога Бордоскаго. При этомъ онъ упомянулъ вскользь и объ Орлеанской втви королевской семьи. ‘Будемте надяться’,— замтилъ онъ,— ‘что по крайней мр будетъ спасено монархическое начало’, и отпуская Бургоэна, прибавилъ: ‘Какіе молодцы ваши гренадеры королевской гвардіи! Я желалъ бы воздвигнуть золотую статую каждому пзх нихъ’.
Въ тотъ же вечеръ государь выхалъ въ Финляндію.
По возвращеніи его въ столицу недлю спустя, въ Петербург были уже получены дальнйшія извстія о послдствіяхъ революціи, о сверженія Карла X съ престола и о воцареніи герцога Орлеанскаго подъ именемъ Лудовика-Филиппа I короля французовъ. На. другой день по прізд императора, французскаго повреннаго въ длахъ постилъ военный министръ графъ Чернышевъ. ‘Государь.’ — сказалъ онъ ему.— ‘знаетъ, любезный другъ, о связывающей насъ дружб и находитъ, что сообщеніе, которое онъ желаетъ вамъ сдлать, будетъ вамъ мене непріятно въ устахъ друга, чмъ если бы дошло до васъ всякимъ инымъ путемъ. Вы, конечно, знаете, до какой степени его величество недоволенъ тмъ, что совершилось во Франціи. Непоколебимость его принциповъ не дозволяетъ ему призвать установившійся порядокъ. А потому онъ ршилъ, что вамъ пришлютъ паспорты и что сношенія съ фракціею будутъ прерваны’
Французскій дипломатъ не растерялся и развязно отвчалъ, что не можетъ принять къ свднію дружескаго сообщенія военнаго министра, а будетъ ждать его подтвержденія со стороны министерства иностранныхъ длъ. Узнавъ же, что два торговыя судна подъ французскимъ флагомъ не допущены въ кронштадтскую гавань, онъ отправился къ графу Ливену и, передавъ ему слова Чернышева, убдилъ его испросить аудіенцію для себя у самого государя. Императоръ принялъ Бургоэна въ тотъ же день въ Елагинскомъ дворц, въ 11 часовъ вечера.
Онъ встртилъ его слдующими словами: ‘Получили ли вы извстія отъ вашего правительства, отъ г. намстника королевства, такъ какъ вамъ уже извстно, что я не признаю иного порядка вещей и этотъ порядокъ считаю единственно законнымъ, ибо онъ истекаетъ изъ законной власти короля?’ Дипломатъ попытался отвтить, что новое правленіе признано всею Франціею. ‘Таковъ мой образъ мыслей,’ — перебилъ его государь, возвышая голосъ,— ‘принципъ законности прежде всего, вотъ, что руководитъ мною во всемъ’. И, ударивъ кулакомъ по столу, воскликнулъ: ‘Никогда я не смогу признать то, что произошло во Франціи’.
— Государь, не должно говорить никогда, въ наши дни это слово произносить не слдуетъ. Событія торжествуютъ надъ самыми твердыми ршеніями.
— Никогда,— съ жаромъ повторилъ императоръ,— никогда я не отступлю отъ своихъ принциповъ. Съ принципами нельзя входить въ сдлку, я не вступаю въ сдлку со своею честью!
— Я знаю, что слово вашего величества священно и что принятое вами на себя обязательство превращается для васъ въ непреложный законъ. Вотъ почему я такъ и дорожу тмъ, чтобы вы не связывали себя въ будущемъ поспшными заявленіями.
Государь смягчился, слъ самъ и, указавъ собесднику на стулъ, сказалъ: ‘Извольте садиться и давайте разговаривать, спокойно. Говорите мн все, что хотите, высказывайте, что у васъ на сердц, для того-то я и пригласилъ васъ къ себ. Мы здсь не для того, чтобы говорить другъ другу пріятныя вещи’.
Выписываемъ дословно дальнйшій разговоръ императора съ дипломатомъ, продолжавшійся около двухъ часовъ, въ томъ самомъ вид въ какомъ баронъ Бургоэнъ приводитъ его въ своихъ Запискахъ
— Позвольте, государь, совершенно откровенно изложить вамъ то, что произойдетъ, если вы приведете въ исполненіе ршеніе, о которомъ сообщилъ мн сегодня утромъ графъ Чернышевъ.
— Говорите! Я васъ слушаю.
— Это очень просто. Ваше величество увидите, какъ одно послдствіе истекаетъ изъ другого. Предположимъ, какъ мн было сказано, что меня пригласятъ выхать изъ Петербурга. Передъ отъздомъ я отправлю впередъ курьера, который отвезетъ извстіе о моей отсылк и о недопущеніи нашего національнаго флага. Неужели вы думаете, что при полученіи этого извстія мы останемся спокойными? Не таковъ нашъ обычай. Въ тотъ же день мы прогонимъ вашего посла, какъ вы меня прогнали. Что же случится тогда? Вашему величеству извстно, какое положеніе занимаетъ въ Париж генералъ Поццоди-Борго. Благодаря своему искусству, а также и могуществу государя, котораго онъ представляетъ, онъ — краеугольный камень парижскаго дипломатическаго корпуса. Вс его товарищи руководятся его совтами. Я не знаю, поступилъ ли онъ такъ въ минуту отъзда Карла X, за которымъ онъ долженъ былъ бы послдовать: но, если улетитъ весь этотъ дипломатическій корпусъ, какъ вы думаете, какое впечатлніе произведетъ это на моихъ единоземцевъ? Вы знаете, до какой степени мы необузданы въ нашихъ ршеніяхъ и поступкахъ. Ваша былая коалиція не испугаетъ насъ. Но мы скажемъ себ, что она постарается сплотиться вновь и выведемъ изъ того немедленно заключеніе, что нужно предупредить ее. Намъ придется имть дло съ организованными массами, зато мы располагаемъ силою разлагающею и способностью быстро распространяться. Итакъ мы должны будемъ кинуться на Европу прежде, чмъ она успетъ приготовиться. Вотъ, государь, каково будетъ сцпленіе фактовъ истекающихъ одинъ изъ другого, если мн не удастся убдить васъ взирать на событія съ надлежащей точки зрнія.
— Я еще не принялъ окончательнаго ршенія. Но какъ:,ы хотите, чтобы мы примирились съ тмъ, что произошло въ Париж?
— Тмъ лучше, государь, если вы еще колеблетесь въ виду столь важныхъ событій. Этимъ вы доказываете вашу мудрость, ибо вс мы въ подобныя минуты обязаны удвоить мру спокойствія и осторожности. Что сталось бы. если бы я самъ не подавилъ въ себ перваго порыва, когда сегодня утромъ вашъ военный министръ пріхалъ ко мн отъ вашего имени съ. ршительнымъ сообщеніемъ? Въ какомъ положеніи стояли бы мы другъ къ другу, еслибъ я принялъ его къ свднію или даже донесъ бы о немъ въ Парижъ? Я поступилъ согласно моему долгу, думается мн, выразивъ желаніе прежде всего говорить съ вами, ибо вы одни здсь господинъ.
— Вы хорошо сдлали испросивъ свиданіе со мною. Настоящая наша бесда полезна.
— Я убжденъ въ томъ такъ же, какъ и ваше величество. Но къ чему поведетъ она, если я не вызову перемны въ вашихъ намреніяхъ? Если я выйду изъ этого кабинета, не убдивъ васъ, послдствіемъ явится война, боле продолжительная и кровавая чмъ война временъ революціи и имперіи. Сочтемте, сколько милліоновъ людей погибло въ эту войну. Та война, которую вызовете вы, государь, будетъ еще кровопролитне, и вы отвтите за нее предъ Богомъ.
Это обращеніе къ столь искреннему религіозному чувству императора Николая произвело желаемое дйствіе. Онъ отвчалъ мн, поднявъ глаза къ небу:
— Желаю, чтобъ Господь вложилъ эту отвтственность въ руки достойнйшія моихъ.
— Вы не можете, государь, отклонить такой отвтственности. Она — естественное послдствіе высокаго положенія, занимаемаго вами на земл. А вдь я долженъ былъ напомнить вамъ важность всего того, что мы говоримъ и обсуждаемъ съ настоящую минуту.
— Повторяю вамъ,— возразилъ императоръ,— что я самъ еще не знаю, что мы станемъ длать, но во всякомъ случа, я сообщу моимъ товарищамъ мой взглядъ на предметъ. (Императоръ обозначилъ этимъ выраженіемъ мои товарищи прочихъ европейскихъ государей). Я познакомлю ихъ безъ утайки съ мнніемъ моимъ о томъ, что совершилось и что надо сдлать. Графъ Орловъ скоро подетъ въ Вну съ этимъ сообщеніемъ. Вчера я написалъ о томъ Вильгельму (принцу Оранскому). Мы вамъ не объявимъ войны, будьте въ томъ уврены. Но если мы когда-либо признаемъ установившійся у васъ порядокъ, то не иначе, какъ по уговору между собою.
— Какія же, государь, будутъ послдствія такого конгресса?
— О конгресс нтъ рчи. У насъ есть другіе способы, чтобы придти къ соглашенію.
— Но прежде чмъ вы пришли къ нему, государь, обязанность каждаго изъ васъ воздержаться отъ всякаго, раздражающаго слова, отъ всякаго заявленія или демонстраціи которыя могли бы встревожить насъ или оскорбить.
— Я не могъ не отнестись съ крайнемъ неудовольствіемъ ко всему, что произошло, и никогда не стану скрывать своего мннія — возразилъ императоръ.
— Ваше величество припомните, что въ бесд нашей, происходившей въ Аничковомъ дворц, когда ничего еще не было намъ извстно, мы разсматривали множество предположеній. Разв мы не пришли къ заключенію что посреди столь ужасныхъ потрясеній возможенъ всякій исходъ? Страшная случайность революцій руководила обезумвшею толпою. Я отвчалъ вамъ, увы! что никто не можетъ ничего знать и предсказывать. Родина моя представлялась мн на краю пропасти, и, подобно большинству благоразумнйшихъ людей въ этой стран, потрясенныхъ столькими революціями, я отъ души желалъ, чтобы нашлась рука способная спасти ее. Чувства мои не измнились. Я помышляю съ прежнимъ мучительнымъ сожалніемъ о мрахъ погубившихъ короля Карла X, я съ прежнею признательностью о храброй королевской гвардіи, тщетно его защищавшей.
Императоръ продолжалъ: ‘Повторяю вамъ, любезный другъ, общаніе не спшитъ ни въ чемъ. Чтоже же касается моего мннія, то я всегда буду его высказывать ясно. Мы вамъ не объявимъ войны, будьте въ томъ уврены. Но мы сообща условимся объ образ дйствій по отношенію къ Франціи’.
— Вы, государь, не объявите намъ войны, охотно врю этому. Со стороны державъ то былъ бы поступокъ, столь же безумный, какъ и опасный. Но неужели вы думаете, что мы удовольствуемся сношеніями холодными и оскорбительными? Мы боле не истощенная Франціи 1814 года, а вы не Европа 1815 года, сплоченная и злопамятная. Вы говорите, что не хотите войны — это несомннно. Но между правительствами, какъ и между частными лицами, обыкновенно мало-по-малу переходятъ къ ссор, а потомъ и къ бою. Дурное обращеніе вызываетъ оскорбительныя объясненія, за которыми слдуютъ споръ, брань и угрозы, такъ что оба противника вынуждены скоро стать лицомъ къ лицу съ обнаженными мечами въ рукахъ.
— Мы будемъ дйствовать осторожно, надюсь сообща,— возразилъ императоръ.— Впрочемъ, слдуетъ, предвидть, что другія державы, вмсто того, чтобъ сожалть со мною о желаніи Франціи снова кинуться въ омутъ революціи, возрадуются, видя, какъ вы компрометируете великолпныя зачатки вашего благосостоянія.
Весьма вроятно, что въ аудіенціяхъ, данныхъ уже посламъ и министрамъ прочихъ великихъ державъ, императоръ обмнялся со времени іюльской революціи общаніемъ коалиціи въ виду извстныхъ случайностей. Но все же онъ въ душ сохранялъ любовь къ Франціи и далъ мн тому новое доказательство среди нашего спора, такъ что я не въ прав забыть словъ, произнесенныхъ имъ по этому поводу.
Я только-что сказалъ ему, что если, не смотря на соблюденіе мира, мы увидимъ, что Россія относится къ намъ враждебно, то естественно будетъ намъ искать скрпить узы связывающіе насъ съ Англіею.
— Замтьте большое различіе между ею и мною,— отвчалъ императоръ.— Даже въ виду того, что меня тревожитъ или мн не нравится у васъ, я никогда не перестану интересоваться судьбами Франціи. Вс эти дни меня озабочивала мысль, что Англія, завидуя завоеванію вами Алжира, можетъ задаться мыслью воспользоваться вашими волненіями, чтобы отнять у васъ это прекрасное владніе. Что же касается до Австріи, то она трепещетъ за Италію. Опасеніе это побуждаетъ ее сожалть о вашей новой революціи, но только по этой причин она и тревожится по поводу ея. Ее никогда не печалитъ все, то случается съ вами несчастнаго, тогда какъ мы, напротивъ, мы счастливы, когда возростаетъ сила и благосостояніе Франціи.
— И прекрасно государь! Вы правы, продолжая питать по отношенію къ намъ подобныя чувства, потому что они покоятся на полной взаимности. Не мн бы слдовало, быть можетъ, напоминать вамъ, что сдлали для васъ французы въ послднюю войну въ Турціи. Наша политическая поддержка сопровождала васъ въ Адріанополь, а что касается до нашего военнаго товарищества, то вы припомните, сколько офицеровъ служило въ вашихъ рядахъ и сколько изъ нихъ хотло слдовать туда за ними. Мы носимъ эту медаль за турецкую кампанію, которую вы намъ пожаловали, какъ драгоцнное воспоминаніе. Тмъ временемъ офицеры прочихъ великихъ европейскихъ державъ также прибыли въ вашу дунайскую армію. Но, за исключеніемъ насъ и пруссаковъ, что ихъ привлекло: сочувствіе или любопытство? Въ 1828 году австрійскіе офицеры были тоже столь же многочисленны, какъ и французы, подъ императорскими шатрами. Но тогда же австрійскія газеты отрицали славу вашего оружія и предсказывали вамъ пораженіе въ кампанію 1829 года. Контрастуя съ подобными настроеніями, что длали мои юные соотечественники? Ла-Фероннэ и Ла-Рошжаклены храбро сражались за васъ, бросались въ первые ряды вашихъ авангардовъ. Прусаки и французы, государь, вотъ кто были въ столь важныхъ обстоятельствахъ 1828—29 годовъ ваши истинные друзья.
Я воодушевился, произнося эти слова. Императоръ казался тронутымъ и дружески протянулъ мн руку.
Посл того разговоръ продолжался въ боле спокойномъ тон простаго обсужденія. Императоръ снова заявилъ, что рчами и поступками его руководитъ единственно участіе къ Франціи.
— Въ такомъ случа, государь, если вы, не смотря на все, продолжаете принимать участіе въ моей родин, то покажите себя ея другомъ въ этомъ новомъ кризис и не умножайте ея затрудненія враждебнымъ положеніемъ.
— Я не питаю къ Франціи никакой вражды, это извстно Богу. Но я ненавижу принципы, которые увлекаютъ васъ на ложный путь. Вы говорите мн о нападеніи съ нашей стороны, оно можетъ послдовать и съ вашей.
— Его не будетъ, государь, не сомнвайтесь въ томъ, если съ нами будутъ обращаться такъ, какъ мы въ прав ожидать въ нашей независимости и законной гордости. Никому нтъ дла до нашихъ внутреннихъ перемнъ. Пусть же въ нихъ и не вмшиваются ни подъ какимъ видомъ. Если союзные государи захотятъ возобновить свою лигу, то пусть они вспомнятъ, что только въ этомъ случа мы будемъ вынуждены искать опоры въ народахъ.
При этихъ словахъ императоръ сдлалъ движеніе, выражавшее удивленіе и неудовольствіе. Я продолжалъ, желая сто успокоить:
— Произнесенныя мною слова относятся къ одному лишь предположенію, которое, какъ вы говорите, не осуществится. Мы не станемъ вести пропаганды, потому что намъ придется сражаться съ коалиціею. Впрочемъ, то, что я говорю вамъ о защит нашей независимости, сказали бы вамъ такъ же, какъ и я, французы, которыхъ вы наиболе уважаете: герцогъ Мортемаръ и графъ Ла-Фероннэ.
— Да, я знаю, что, слушая васъ, я какъ бы вопрошаю мнніе умренной Франціи и что со мной какъ бы говорятъ Ла-Феронвэ или Мортемаръ.
— Конечно, государь, люди эти, столь достойные вашей дружбы, подобно мн, сказали бы вамъ, что отвращеніе къ иноземному вторженію беретъ верхъ надъ всмъ въ ихъ сердцахъ, и что они и дти ихъ взялись бы за оружіе. Вс мы стали бы дйствовать дружно, защищая Францію. Вс партіи забыли бы свои раздоры.
Мн не пришлось боле настаивать на необыкновенной сил, отъ имени которой я велъ рчь. Императоръ былъ такъ въ ней убжденъ самъ, что все, что было угрожающаго въ моихъ словахъ, выслушано было съ величайшимъ спокойствіемъ. Императоръ мало-по-малу смягчился. Онъ разсмотрлъ наиболе важныя статьи новой конституціи, имвшей замнить хартію 1814 года, критиковалъ со своей точки зрнія главныя ея постановленія, и нашъ споръ, сначала столь оживленный, перешелъ въ тонъ простаго теоретическаго разсужденія. Онъ заключилъ, однако, это обозрніе новыхъ конституціонныхъ комбинацій, коимъ суждено было дйствовать съ нкоторыми измненіями въ продолженіе восемнадцати лтъ, словами, не мене заслуживающими быть воспроизведенными, какъ и вс предъидущія.
Онъ выразилъ сожалніе объ ограниченіяхъ верховной власти, установленныхъ новою конституціею, а я ему напомнилъ, что за недлю до того, бесдуя со мной въ Аничковомъ дворц, онъ мн сказалъ, что всякій образъ правленія можетъ упрочить счастіе народовъ, лишь бы съ обихъ сторонъ оставались врными основному уговору.
— Да, безъ сомннія,— отвчалъ императоръ, — таковъ именно мой взглядъ, и если бы въ дни волненій, окровавившихъ Парижъ, народъ ограбилъ русское посольство и обнародовалъ могъ депеши, то вс были бы крайне удивлены, увидавъ, что я проповдовалъ противъ государственнаго переворота, вс весьма удивились бы, узнавъ, что русскій самодержецъ поручалъ своему представителю совтовать конституціонному королю соблюдать установленную конституцію, коей тотъ присягалъ {Подчеркнуто во французскимъ подлинник.}.’
Ободренный неожиданно, благопріятнымъ походомъ бесдыи не замчая на лиц императора ни малйшаго слда гнва или раздраженія, находчивый дипломатъ ршился напомнить, что незадолго до полученія извстія о польской революціи государь пригласилъ его сопровождать его величество въ поздк по военнымъ поселеніямъ Новгородской губерніи, и выразилъ надежду, что приглашеніе остается въ прежней сил. Государь улыбнулся и, подумавъ немного, сказалъ: ‘Хорошо, я согласенъ! У меня одно только слово. Вы подете со мною, но это удивитъ многихъ’. Съ этими словами онъ обнялъ Бургоэна, поцловалъ и отпустилъ. Само собою разумется, что французскія торговыя суда были допущены въ Кронштадтъ.
‘На другой день,’ — заключаетъ баронъ Бургоэнъ посвященную вышеприведенному разсказу главу своихъ Воспоминаній,— ‘меня постили вс главные, члены дипломатическаго корпуса. Въ предшедшіе дни слухъ о присылк мн паспортовъ и о полномъ разрыв сношеній Франціи съ Россіей уже разнесся повсюду. Всть эта вызвала большое безпокойство, и всякій желалъ узнать истину, чтобъ сообщить о ней своему двору. Я увидлъ у себя англійскаго посла лорда Гейтесбюри, австрійскаго посла графа Фикельмонта, прусскаго министра генерала Шлера и многихъ другихъ. Вс спрашивали меня со страхомъ:
— Правда ли, что вы покидаете Петербургъ?
— Да, конечно,— отвчалъ я,— я узжаю черезъ три дня. но для сопровожденія императора въ небольшомъ путешествіи по военнымъ поселеніямъ {Souvenirs d’histoire contemporaine, par le Baron Paul ‘le Bourgoing, стр. 493—518.}.’

III.
Начало недоразумній.

Бельгійское возстаніе.— Отправленіе Орлова въ Вну и Дибича въ Берлинъ.— Признаніе Лудовика-Фалиппа Австріей) и Пруссіею.— Интриги Меттерниха.— Лондонская конференція но бельгійскимъ дламъ.— Признаніе короля французовъ императоромъ Николаемъ.— Отвтное письмо его къ нему.— Возобновленіе дипломатическихъ сношеній между Россіею и Франціе..— Заступничество Франціи за мятежныхъ поляковъ.— Несогласія Австріи съ Франціей.— Переговоры петербургскаго двора съ внскимъ по французскимъ дламъ.— Англо-французское соглашеніе.— Противодйствіе Пальмерстона видамъ тюильрійскаго двора.— Тройственный союзъ на Восток Европы и четверной союзъ на Запад.

На дальнйшія ршенія императора Николая не могло остаться безъ вліянія быстрое распространеніе революціоннаго движенія на Бельгію, провозгласившую отторженіе отъ Нидерландскаго королевства и полную свою независимость. Случай этотъ былъ прямо предусмотрнъ союзнымъ договоромъ, заключеннымъ между Россіею, Авгліею, Австріею и Пруссіею, въ Париж, 8 (20) ноября 1815 года. Государь объявилъ, что готовъ двинуть для возстановленія законнаго порядка въ Бельгіи 60-титысячный вспомогательный корпусъ, условленный вышеозначеннымъ договоромъ, и предложилъ своимъ союзникамъ созвать въ Лондон обще-европейскую конференцію.
Одновременно онъ счелъ нужнымъ, предавъ забвенію недавнее коварство и предательство Австріи, возобновить въ прежней сил Священный Союзъ съ нею и съ Пруссіей, во имя опасности, угрожавшей всмъ престоламъ отъ посягательствъ всесвтной революціи. Съ этою цлью отправлены были: графъ Орловъ въ Вну и фельдмаршалъ графъ Дибичъ-Забалканскій въ Берлинъ. Вслдъ за тмъ, дипломатическимъ представителямъ нашимъ въ обихъ нмецкихъ столицахъ предписано было немедленно предложить союзнымъ дворамъ сосредоточить войска свои, прусскія — на Рейн, австрійскія — въ сверной Италіи, предупредивъ, что русская армія будетъ стянута къ западной границ имперіи. Объявленіе войны Россіею, Австріею и Пруссіею должно было служить отвтомъ на первое посягательство Франціи перенести революцію за свои предлы {Графъ Нессельроде Татищеву, 25 октября (6 ноября) 1830.}.
Но не успли русскіе чрезвычайные посланцы дохать до мстъ своего назначенія, какъ уже состоялось оффиціальное признаніе совершившейся во Франціи перемны правленія со стороны какъ Австріи, такъ и Пруссіи, безъ предварительнаго уговора съ нами, даже безъ нашего вдома. Нессельроде находился въ Вн, на возвратномъ пути изъ Карлсбада въ Петербургъ, когда прибылъ туда генералъ Бельяръ, привезшій собственноручное письмо короля Лудовика-Филиппа къ императору австрійскому. Не смотря на убжденія русскаго канцлера замедлить ршеніемъ впредь до полученія отвта на посланный въ Петербургъ запросъ, Меттернихъ вступилъ въ переговоры съ французскимъ генераломъ и, получивъ отъ него увреніе, что новое французское правительство обязывается свято соблюдать договоры, представилъ его императору, которому Бельяръ лично вручилъ королевское письмо. Въ отвт своемъ, императоръ Францъ не только призналъ Лудовика-Филиппа королемъ французовъ, но и пожелалъ ему прочнаго и счастливаго царствованія {Императоръ Францъ королю Лудовику-Филиппу, 27 августа (7 сентября 1830.}. Примру австрійскаго двора не замедлилъ послдовать и прусскій.
Пріемъ, оказанный въ Берлин фельдмаршалу Дибичу, былъ сдержанъ и холоденъ. Король и его министры боялись войны съ Франціей) я прямо заявили, что хотятъ избжать ея. во чтобы то ни стало. Не боле расположенія обнаружилъ къ ршительнымъ дйствіямъ и Меттернихъ въ бесдахъ своихъ съ прибывшимъ въ Вну Орловымъ. За то онъ разсыпался предъ нимъ въ выраженіяхъ дружбы къ Россіи и постоянно твердилъ о солидарности монархическихъ интересовъ, о союз между государями, какъ о единственномъ ‘якор спасенія’ Европы, объ ‘общемъ дл’, обнимающемъ-де вс частныя выгоды европейскихъ государствъ. Согласіе на словахъ и отказъ отъ какихъ бы то ни было дйствій — такова была политическая его программа. Она прикрывала затаенную цль: не столько содйствовать возстановленію законнаго порядка въ Европ, сколько разъединить Россію съ ея естественною союзницею — Франціей). Меттернихъ не терялъ изъ виду, что об эти державы, совмстно съ Англіею, были еще формально соединены узами союза, заключеннаго въ 1827 году въ Лондон, по греческимъ дламъ. ‘Нужно поскоре разорвать тройственный союзъ’,— писалъ онъ австрійскому послу въ Лондон,— ‘ибо таковой открываетъ возможность законной политической связи (liaison politique lgale) между новою Франціей’ и Россіей’, роль обманутаго (dupe) останется на долю лондонскаго кабинета’ {Князь Меттернихъ князю Эстергази, 2 (14) августа 1830.}.
Въ довершеніе всего, великобританское правительство хотя и созвало въ Лондон конференцію изъ представителей великихъ державъ для разршенія бельгійскаго вопроса, но вмсто того, чтобы твердо стоять на почв договора 9 (21) іюля 1814 года, установившаго соединеніе Бельгіи съ Голландіей, конференція эта признала въ принцип провозглашенную брюссельскимъ конгрессомъ независимость Бельгіи, и сама выработала основанія отдленія ея отъ Голландіи. Такимъ образомъ, Европа, въ лиц своихъ уполномоченныхъ, узаконила результатъ, противный существующимъ договорамъ и достигнутый насильственнымъ путемъ народнаго возстанія.
Въ виду всхъ этихъ обстоятельствъ, что оставалось длать императору Николаю? Подъ громкими фразами, которыми внскій дворъ уснащалъ свои дипломатическія сообщенія нашему, онъ ясно различалъ полное нежеланіе дйствовать энергично для отстаиванія законнаго порядка, боле того:совершенное равнодушіе къ началу законности. Пруссія являлась въ этомъ случа союзницею еще мене надежною, чмъ Австрія. Въ Англіи, консервативное министерство, съ начала столтія управлявшее страною, вынуждено было удалиться отъ власти, и его замнилъ кабинетовъ виговъ, въ которомъ мсто министра иностранныхъ длъ занялъ лордъ Пальмерстонъ, едвали не боле французскихъ правителей расположенный покровительствовать революціоннымъ движеніямъ на материк. Не вполн была еще утрачена въ Петербург память о существенныхъ услугахъ, оказанныхъ намъ Франціей въ длахъ общей политики, что постоянно ставилъ на видъ императорскому кабинету Поццо-ди-Борго, остававшійся въ Париж, хотя и безъ оффиціальнаго характера. Императоръ Николай ршился, наконецъ, признать правительство Лудовика-Филиппа.
Въ первыхъ числахъ (половин) сентября прибылъ въ С.-Петербургъ генералъ Аталэнъ съ приведеннымъ въ предшедшей глав собственноручнымъ письмомъ короля Лудовика-Филиппа. Онъ принятъ былъ при двор съ большою вжливостью и даже предупредительностью. Баронъ Бургоэнъ свидтельствуетъ, что лично онъ произвелъ на государя чрезвычайно благопріятное впечатлніе. Его пригласили не только на вс празднества, но и на военныя упражненія, смотры, парады. Императрица отличила его особенною благосклонностью и, узнавъ о его талант какъ живописца, просила оставить ей два рисунка на память въ ея альбомъ. {Souvenirs d’histoire contemporaine par le baron Paul de Bourgoing. стр. 530.}
На письмо короля французовъ императоръ Николай отвтилъ также собственноручномъ выраженіяхъ, полныхъ достоинства, но не заключавшихъ въ себ ничего оскорбительнаго, за исключеніемъ, быть можетъ, вступительныхъ фразъ. ‘Я получилъ изъ рукъ генерала-Аталэна.’ — писалъ государь,— ‘привезенное имъ посланіе. Событія, вчно заслуживающія сожалнія (des vnements jamais, dplorables), поставили ваше величество въ тягостную альтернативу. Ваше величество приняли ршеніе, которое одно, казалось вамъ, могло предотвратить отъ Франціи великія бдствія, и я ничего не скажу о побужденіяхъ, руководившихъ вашимъ величествомъ въ данномъ случа. Но я возсылаю горячія мольбы къ божественному провиднію, дабы оно благословило намренія вашего величества и усилія ваши на благо французскаго народа. Въ согласіи съ союзниками моими, я съ удовольствіемъ принимаю выраженіе желанія вашего величества поддерживать мирныя и дружественныя сношенія съ европейскими государствами. Докол сношенія эти будутъ основаны на существующихъ трактатахъ и на твердой ршимости соблюдать права и обязанности, торжественно ими признанныя, а равно и поземельныя владнія, Европа усмотритъ въ нихъ ручательство мира, нужнаго даже для спокойствія Франціи. Призванный совмстно съ союзниками моими поддерживать съ Франціей) подъ новымъ ея правительствомъ таковыя охранительныя сношенія, я поспшу со своей стороны не только отнестись къ нимъ съ надлежащею заботливостью, но и не устану обнаруживать чувства, въ искренности коихъ мн пріятно уврить ваше величество, въ обмнъ тхъ чувствъ, что были выражены мн вами’ {Императоръ Николай королю Лудовику-Филиппу, 6 (18) сентября 1830.}.
Съ умреннымъ и даже дружественнымъ содержаніемъ отвтнаго письма русскаго императора не вполн гармонировала подпись. Николай Павловичъ не назвалъ себя въ ней, какъ того требовалъ обычай, ‘добрымъ братомъ’ короля французовъ, потому что со свойственнымъ ему прямодушіемъ не могъ признать равнымъ себ по достоинству монарха, власть котораго была въ глазахъ его запятнана революціоннымъ происхожденіемъ. Обстоятельство это естественно произвело въ Париж самое удручающее впечатлніе не только на короля и его министровъ, но и на все общественное мнніе страны, всегда столь чуткое къ достоинству Франціи. Впрочемъ, оно не помшало возобновленію дипломатическихъ сношеній между обоими правительствами на прежней ног. Поццо-ди-Борго былъ уполномоченъ при тюильрійскомъ двор въ качеств посла. Герцогъ Мортемаръ возвратился въ Петербургъ въ томъ же званіи.
Съ такимъ трудомъ возстановленнымъ сношеніямъ между дворами петербургскимъ и парижскимъ не суждено было привести ихъ къ полному и искреннему примиренію. Первоначальною причиною тому была безтактность французскаго правительства, вмнившая въ обязанность своему послу ходатайствовалъ предъ императоромъ Николаемъ въ пользу мятежныхъ поляковъ. Государь съ гордостью отвергнулъ такое притязаніе. Польское возстаніе считалъ онъ внутреннимъ, домашнимъ дломъ, а потому не допускали, по отношенію къ нему никакого посторонняго вмшательства. Всего мене могъ онъ потерпть французское заступничество за мятежъ, который по его выраженію являлся ‘плодомъ взаимнаго обученія’, иначе говоря., косвеннымъ послдствіемъ происшедшихъ во Франціи смутъ. Французскій посолъ, прежде бывшій persona gratissima при нашемъ двор, испыталъ на себ всю тяжесть царскаго гнва и уже въ іюл 1831 года вынужденъ былъ оставить Петербургъ.
Меттернихъ съумлъ ловко воспользоваться неудовольствіемъ императора Николая на Францію и употребилъ вс старанія, чтобы поддержать его и усилить. Дло въ томъ, что, въ начал 1831 года, между имъ и правительствомъ Лудовика-Филпппа произошла серіозная размолвка по поводу революціонныхъ вспышекъ въ Италіи, вызвавшихъ занятіе Модены и пасти папскихъ владній австрійскими войсками. Глава французскаго кабинета, Лафитъ, открыто заявилъ намреніе силою воспротивиться австрійскому вмшательству въ итальянскія дла. Но миролюбіе короля предотвратило войну. Преемникъ Лафита, Казиміръ Перье, дипломатическимъ путемъ усплъ достигнуть очищенія австрійцами сверной Италіи, когда же возобновившіяся въ ней смуты побудили внскій дворъ вторично ввести войска свои въ Легатства. то французское правительство, въ свою очередь, посадивъ на суда въ Тулон значительный отрядъ, направило его къ Анкон и заняло имъ и городъ, и крпость. Мрою этою первый министръ короля Лудовика-Филиппа имлъ въ виду поддержать провозглашенное Франціей) начало невмшательства, въ силу котораго парижскій кабинетъ обязывался не вступаться въ дла чужихъ странъ, но только до тхъ поръ, пока не послдуетъ въ нихъ вмшательства какой либо другой державы.
Угрожаемая фракціею, Австрія обратилась къ поддержк и помощи Россіи. Меттернихъ началъ опять представлять намъ необходимость учредить между тремя сверными державами ‘центръ соглашенія’ и на этотъ разъ уже въ Вн. Онъ предлагалъ торжественно протестовать противъ права невмшательства посредствомъ гласнаго протокола, съ изложеніемъ противоположнаго взгляда союзныхъ дворовъ: объявить Лудовику-Филиппу, что признаніе его состоялось лишь условно, въ надежд на то, что у него хватитъ силъ для сдержанія революціонной пропаганды, наконецъ, въ крайнемъ случа, согласиться на замну его герцогомъ Реихштадтскимъ или даже республикою. Императоръ Николай только отчасти раздлялъ мнніе австрійскаго канцлера. Подобно ему, онъ, не допускалъ французской теоріи невмшательства, но находилъ, что, вмсто торжественной деклараціи, гораздо проще было бы доказать фактами полное согласіе трехъ державъ на счета опасности революціонныхъ идей, коихъ-де Франція служитъ представите львицею и распространительницею {Графъ Нессельроде Татищеву, 21 января (2 февраля) 1831.}. А потому, русскому послу въ Париж поручено было объявить французскому правительству, что если оно, основываясь на начал невмшательства, вздумаетъ противиться мрамъ, принимаемымъ внскимъ дворомъ для водворенія законнаго порядка въ Италіи, то императоръ Николай, врный своимъ союзнымъ обязательствамъ, не преминетъ оказать императору Францу какъ нравственную, такъ и вещественную помощь {Графъ Нессельроде Татищеву. 2 (14) марта 1831.}. За то нашъ кабинетъ не одобрялъ предложеній внскаго двора о возстановленіи имперіи во Франціи въ пользу герцога Рейхштадтскаго, а и того мене объ учрежденіи республики въ этой стран. О первой мр онъ отозвался, что лекарство было бы хуже самой болзни, такъ какъ противорчило бы существующимъ договорамъ {Та же депеша.}, о второй — что французская республика была бы столь же ненавистна и незаконна’ (odieuse et illgale), какъ и монархія Лудовика-Филиппа {Графъ Нессельроде Татищеву, 24 апрля (6 мая) 1832.}. Посл занятія Анконы французами, самъ государь выразилъ мнніе о необходимости отвчать на такой захватъ объявленіемъ войны, въ виду которой ставилъ въ распоряженіе союзниковъ вс свои силы. 50,000 русскихъ войскъ готовы были выступить въ Германію по первому призыву, поддержанные стопятидесятитысячною арміею, расположенною въ царств Польскомъ {Та же депеша.}.
Но войны съ Франціею не хотли ни въ Вн, ни въ Берлин. Подзадоривая насъ противъ французовъ, оба двора вели съ ними дружественные переговоры и всячески старались мирно уладить возникшія недоразумнія. Пугая насъ призракомъ революціи, яко-бы воплощенной въ образ Франціи, они Францію нугали Россіею, словомъ, усердно сяли смена раздора между двумя державами, въ сближеніи которыхъ видли величайшую для себя опасность. При такихъ условіяхъ французскому правительству не оставалось ничего другого, какъ искать поддержки въ Англіи, стремясь образовать въ связи съ нею противовсъ союзу трехъ сверныхъ державъ.
Основаніе англо-французскому союзу, извстному подъ названіемъ ‘сердечнаго соглашенія’ (entente cordiale) и просуществовавшему почти столько же времени, сколько и сама іюльская монархія, положилъ Талейранъ, по воцареніи Лудовика-Филиппа снова вступившій въ дйствительную службу и отправленный посломъ въ Лондонъ. При холодно-недоврчивомъ отношеніи Австріи и Пруссіи и явно-враждебномъ Россіи, ему легко было убдить короля и его министровъ въ необходимости возвратиться къ политической систем, коей онъ былъ обязанъ своими успхами на внскомъ конгрес и которая заключалась въ тсномъ единеніи съ сентъ-джемскимъ кабинетомъ. Тогдашній глава великобританскаго министерства, герцогъ Веллингтонъ, былъ старымъ другомъ и почитателемъ Талейрана {По этому поводу княгиня Ливенъ, жена русскаго посла въ Лондон, писала принцу Леопольду Саксенъ-Кобургекому, будущему королю бельгійцевъ, отъ 19 сентября (1 октября) 1830 года: ‘Герцогъ Веллингтонъ кажется мн высокаго мннія о Талейран. Онъ говоритъ про него, что это весьма честный человкъ. Честность Талейрана напоминаетъ мн умъ Полиньяка’.}, что значительно облегчило ему исполненіе задуманнаго дла, тмъ боле, что бельгійское возстаніе являлось почвою, на которой дв вковыя соперницы легко могли сойтись въ политическихъ началахъ и воззрніяхъ, а отчасти и въ интересахъ. Затаенная мысль Талейрана была — воспользоваться отдленіемъ Бельгіи отъ Голландіи, чтобы подъ тмъ или другимъ предлогомъ, достигнуть расширенія границъ Франціи или, по меньшей мр, сферы ея вліянія. Онъ умлъ скрыть ее отъ Веллингтона и Абердина, министра иностранныхъ длъ въ кабинет ‘желзнаго герцога’, но преемникъ послдняго, проницательный и энергичный Пальмерстонъ, тотчасъ разгадалъ суть замысловъ французскаго дипломата и ршилъ ни въ какомъ случа не допускать ихъ осуществленія. Каждое, направленное къ тому предложеніе встрчало не только ршительный отпоръ, но и твердое заявленіе, что малйшая попытка Франціи отодвинуть свои предлы, поведетъ къ разрыву ея съ Англіею.
Любопытно прослдить въ переписк лорда Пальмерстона, какимъ властнымъ, нетерпящимъ возраженія, языкомъ онъ выражался о видахъ и намреніяхъ двора, состоявшаго съ англійскимъ въ тснйшемъ союз. На предложеніе Талейрана присоединить къ Франціи Луксембургъ, бывшій предметомъ спора между Голландіею и Бельгіею, онъ прямо отвчалъ, что такое ршеніе невозможно, такъ какъ никто-де не согласится на него, и въ то же время предписалъ великобританскому послу въ Париж заявить кому слдуетъ, ‘что хотя Англія и желаетъ поддерживать наилучшее согласіе съ Франціею и находиться съ нею въ самыхъ близкихъ дружественныхъ отношеніяхъ, но только въ предположеніи, что та удовольствуется своею территоріею, прекраснйшею въ Европ, и не намрена возвратиться къ систем захватовъ и завоеваній’ {Лордъ Пальмерстонъ лорду Грениялю, 26 декабря 1830 (7 января 1831).}. Когда стало извстно’ что бельгійскій конгрессъ ршилъ избрать королемъ герцога Немурскаго, второго сына Лудовика-Филиппа, Пальмерстонъ объявилъ Талейрану, что если только король французовъ изъявитъ согласіе свое на этотъ выборъ, ‘то это послужитъ доказательствомъ, что политика Франціи подобна зараз, прилипшей къ стнамъ жилища и сообщающейся послдовательно каждому обитателю, вступающему въ предлы ея вліянія’ {Ему же, 20 января (1 февраля) 1831.}. Не смотря даже на отказъ Лудовика-Филиппа принять предложенную сыну его бельгійскую корону, англійскій министръ строго осуждалъ его политику въ отношеніи къ Бельгіи, называя ее ‘презрнною интригою’, и упрекая парижскій дворъ въ томъ, что онъ одно говоритъ здсь, а другое не договариваетъ тамъ, общаетъ принятіе чрезъ Брессона (посланника въ Брюссел) и отказъ чрезъ Талейрана, измняетъ свои мннія, заявленія, принципы, при каждой новой перспектив временной выгоды {Ему же, 5 (17) февраля 1831.}. Подъ впечатлніемъ англійскихъ угрозъ, Франція поумрила свои требованія и ршилась удовольствоваться присоединеніемъ крпости Бульона съ небольшимъ округомъ. Пальмерстонъ воспротивился и этому, увряя, что ему-де внушаетъ ‘отвращеніе’ правительство великой державы, ‘которое среди важнаго длового кризиса, когда затронуты столь значительные интересы, каверзитъ и интригуетъ изъ-за такихъ жалкихъ пустяковъ’ {Ему же, 25 февраля (9 марта) 1831.}.
Лордъ Пальмерстонъ выразилъ большое удовольствіе по поводу назначенія Казимира Перье французскимъ первымъ министромъ. Но, поручая англійскому послу передать ему выраженіе полнаго доврія, онъ не лишнимъ счелъ на всякій случай предупредить его, что ‘Франція-де не можетъ овладть Бельгіей безъ войны съ четырьмя державами. Можетъ ли же она овладть ею путемъ войны съ четырьмя державами — это другой вопросъ’ {Ему же, 3 (15) марта 1831.}. Перье и не думалъ о Бельгіи, но признался, что желалъ бы присоединенія Ландау и Бульона. Пальмерстонъ не замедлилъ отвтомъ: ‘Мы не можемъ считать Европу въ. безопасности, иначе какъ стоя на почв строгаго соблюденія договоровъ и на безкорыстномъ отказ всхъ отъ своекорыстныхъ видовъ на расширеніе. Въ ту минуту, когда мы предоставили бы Франціи хотя бы одинъ огородъ или виноградникъ, мы лишились бы нашей принципіальной основы, и тогда дло уже сведется къ вопросу о большей или меньшей степени цнности различныхъ предметовъ, которые она потребуетъ одинъ за другимъ. Допустивъ однажды, что миролюбивое министерство должно быть поддержано удовлетвореніемъ партіи войны, не подвергая ея риску самой войны, мы для достиженія нашей цли обязаны, дйствительно, удовлетворить ее. а между тмъ, вс мы знаемъ не то. что удовольствуетъ эту партію,— а что не удовольствуетъ ея, и не подлежитъ сомннію, что Бульонъ и Ландау не удовлетворятъ ея. Будьте же непреклонны въ этомъ пункт’ {Лордъ Пальмерстонъ лорду Гренвилю, 13 (25) марта 1831.}.
Французское министерство не поддавалось доводамъ благороднаго лорда. Оно требовало отъ англійскаго правительства положительныхъ доказательствъ дружбы, признаваясь, что безъ нихъ положеніе его не можетъ упрочиться, такъ какъ французы требуютъ-де отъ своихъ правителей доказательствъ вліянія ихъ въ длахъ Европы. На этотъ разъ Пальмерстонъ разразился грозною филиппикою противъ подобныхъ притязаній: ‘Удивляюсь этой теоріи, и мы не можемъ питать ни малйшаго доврія къ правительству, придерживающемуся ея. Что разумютъ они подъ вліяніемъ въ совтахъ другихъ странъ? Если они разумютъ подъ этимъ власть заставить означенныя страны содйствовать или подчиниться французскимъ захватамъ или расширеніямъ, то эта старая замашка въ новомъ вид и прежній злобный духъ задора, ожившій подъ инымъ притязаніемъ. То, что желаетъ Франція получить или совершить — справедливо, либо нтъ, правильно, либо неправильно. Если справедливо или правильно, то должно быть исполнено по этой причин, если несправедливо или неправильно, то по той же причин — не должно быть исполнено. И я никогда не допущу, что было бы разумно уступить несправедливымъ притязаніямъ Франціи съ цлью пріобрсти для французскаго правительства, будь оно Перье или Себастіани, поддержку буйной партіи или даже умренныхъ сторонниковъ захватовъ. Становясь въ зависимость отъ нихъ, нельзя достигнуть ничего хорошаго такими уступками, мы только разъярили бы аппетитъ, вмсто того, чтобы удовлетворить его. Мы только выдали бы собственную слабость и ободрили бы новыя требованія. Какая польза въ существованіи во Франціи умренной и миролюбивой администраціи, если для того, чтобы сохранить ей благоволеніе буйныхъ и воинственныхъ людей, мы подчинимся требованіямъ послднихъ, взамнъ пользованія добросовстностью первой? Здсь явное противорчіе, и когда приводятъ такіе доводы, не слдуетъ доврять тмъ, кто прибгаетъ къ нимъ’ {Лордъ Пальмерстонъ лорду Гренвилю, 10 (22) апрля 1831.}.
Какъ Австрія и Пруссія пугали Россію революціоннымъ призракомъ Франціи, такъ послднюю пугала Англія указаніемъ на охранительный союзъ сверныхъ державъ. Она даже грозила, что сама пристанетъ къ нему, если Франція будетъ продолжать свою систему ‘захватовъ и завоеваній’ {Ему же, 10 (31) мая 1831.}. Это побудило Талейрана самому попытаться сблизиться съ представителями въ Лондон дворовъ внскаго и берлинскаго. Посл того, какъ королемъ бельгійцемъ былъ избранъ и признанъ конференціею принцъ саксенъ-кобургскій Леопольдъ, голландцы, отказавшись отъ перемирія, вторглись въ Бельгію, разсяли бельгійскія войска и едва не захватили самого новаго короля. Отъ окончательнаго разгрома спасла молодое королевство французская воинская помощь. Голландцы отступили предъ французами, но это подало поводъ Талейрану заявить, что Бельгія не въ силахъ отстоять свою независимость, и предложить прусскому посланнику планъ раздла ея между Франціей’, Пруссіей’ и Нидерландами, съ тмъ, чтобы для успокоенія Англіи, Антверпенъ былъ объявленъ порто-франко. Парижскій кабинетъ хотя я не поддержалъ этого предложенія своего посла, но настаивалъ на срытіи бельгійскихъ крпостей, какъ на предварительномъ условіи вывода французскихъ войскъ изъ Бельгіи. Все это приводило Пальмерстона въ ярость. Онъ снова сталъ грозить Франціи войною. ‘Одно несомннно’,— восклицалъ онъ,— ‘французы должны выйдти изъ Бельгіи, иначе возгорится всеобщая война, и не дале какъ черезъ нсколько дней’ {Ему же, 5 (17) августа 1831.}. Пруссія выражала нкоторую склонность предоставить Маріенбургъ и Филипвиль Франціи, лишь бы самой получить Люксембургъ. Пальмерстонъ не допускалъ и этого. ‘Если только когда-нибудь эти великія державы отвдаютъ крови’, пояснялъ онъ. ‘Он никогда не удовольствуются однимъ глоткомъ, но скоро пожрутъ всю свою жертву’ {Лордъ Пальмерстонъ лорду Гренвилю, 14 (26) августа 1831.}.
Мы намренно распространились о коренныхъ несогласіяхъ, обнаружившихся между Англіей) и Франціей’ при самомъ зарожденіи ихъ союза и въ томъ именно вопрос, который послужилъ формальнымъ основаніемъ для ихъ сближенія. Изъ приведенныхъ нами фактовъ не ясно ли, что пресловутое ‘сердечное соглашеніе’ нимало не отвчало нуждамъ и пользамъ обихъ странъ, естественно противоположнымъ другъ другу. Противорчіе это было прикрыто тождествомъ государственныхъ началъ, исповдуемыхъ обоими правительствами, ихъ общимъ преслдованіемъ конституціонныхъ идеаловъ не только у себя дома, но и во всей Европ. Явленіе вполн сходное съ одновременнымъ возстановленіемъ между Россіей’, Австріей’ и Пруссіею охранительнаго Священнаго Союза, равнымъ образомъ основаннаго на одинаковости не интересовъ, а отвлеченныхъ мыслей и теорій. Мюнхенгрецскія конвенціи, заключенныя въ сентябр 1833 года, запечатлли согласіе трехъ сверныхъ державъ, а полгода спустя Англія и Франція, пріобщивъ къ своему уговору Испанію и Португалію, подписали трактатъ, извстный подъ названіемъ ‘четвернаго союза’, назначеніе котораго, по собственному сознанію лорда Пальмерстона, заключалось ‘въ образованіи могущественнаго противовса Священному Союзу на Восток’ {Ему же, 9 (21) апрля 1834.}.
Никакая война не могла создать между Россіею и Франціей) такой пропасти, какъ союзныя связи первой съ двумя великими державами Германіи, второй — со своею историческою соперницею. Вступая въ эти обязательства, и Россія и Франція принесли самые существенные свои интересы въ жертву политическимъ ученіямъ и надолго отреклись въ пользу союзниковъ отъ самостоятельнаго взвшиванія своихъ международныхъ задачъ и потребностей.

IV
Вопросы Польскій и Восточный.

Жалобы русской дипломатіи на Францію.— Отношенія французскаго правительства къ Польскому вопросу — Попытка вмшательства въ польскія дла въ сообществ съ Англіею.— Конецъ мятежа.— Рчь Тьера о Польш во французской палат депутатовъ,— Франція отрекается отъ Польши.— Взглядъ французскаго правительства на Восточный вопросъ.— Пререкательство изъ-за Ункіяръ-Искелесскаго договора.— Инструкція герцога Брольи маршалу Мезону при назначеніи его посломъ въ С.-Петербургъ.— Улучшеніе отношеній обоихъ дворовъ.— Турецко-египетская распря.— Россія исключаетъ Францію изъ европейскаго ‘концерта, по восточнымъ дламъ.— Гибельныя послдствія лондонскихъ конвенцій 1840—41 годовъ для русской политики на Восток.

Въ извстной записк о вншнихъ сношеніяхъ Россіи, составленной въ 1838 году для наслдника цесаревича Александра Николаевича, баронъ Брунновъ неудовлетворительность нашихъ отношеній къ Франціи Орлеановъ приписываетъ, главнымъ образомъ, причинамъ отвлеченнаго свойства. Такъ, онъ указываетъ на революціонное происхожденіе іюльской монархіи, на упадокъ въ ней королевской власти, на потворство ея демагогамъ и радикаламъ, на отсутствіе ручательствъ въ ея долговчности. Но рядомъ съ этими, такъ сказать, теоретическими причинами, онъ указываетъ и на другія, боле существенныя и затрогивающія важнйшіе наши государственные интересы. Образъ дйствій правительства Лудовика-Филиппа въ Польскомъ вопрос былъ, по увренію барона, прямо направленъ намъ во вредъ. Враждебность свою къ Россіи парижскій дворъ несомннно-де доказалъ и заступничествомъ своимъ за повстанцевъ, и покровительствомъ тмъ изъ польскихъ выходцевъ, которые искали убжища во Франціи. Сверхъ того, и на Восток французская политика сталкивается-де съ нашею, такъ какъ ‘тюильрійскій кабинетъ хотя и признаетъ необходимость поддержанія status quo, но рядомъ съ этою всми одинаково чувствуемою потребностью онъ не въ силахъ противостоять искушенію время отъ времени льстить честолюбію Мегметь-Али-паши и поощрять проявленіе революціоннаго духа въ Греціи’ {Отзывъ о Франціи изъ рукописной записки барона Бруннова дословно приведенъ на стр. 475—476 книги моей: ‘Вншняя политика императора Николая’.}. Обвиненія эти подтвердилъ и самъ императоръ Николай, во времи прерыванія своего въ Лондон въ 1844 году, выразившій англійскимъ министрамъ подозрнія, возбуждаемыя въ немъ тайными замыслами Франціи на Восток, замтивъ при этомъ, что онъ никогда не проститъ Лудовику-Филиппу происковъ, имвшихъ цлью ‘подкопать положеніе государя, подорвать его достоинство какъ русскаго императора’, слова, которыя, очевидно относились къ поведенію короля французовъ въ іюльскомъ дл {О бесдахъ императора Николая съ англійскими министрами выше, стр. 34—39.}.
Внимательное ознакомленіе съ рчами и дйствіями французскихъ государственныхъ людей этого времени не подверждаетъ вышеизложенныхъ обвиненіи или, врне, доказываетъ, что если въ вопросахъ какъ Польскомъ такъ и Восточномъ, политика Лудовика-Филиппа и принимала иногда противное Россіи направленіе, то виною тому была нескрываемая враждебность къ Франціи самого русскаго двора, да интриги нашихъ ближайшихъ союзниковъ, пруссаковъ и австрійцевъ. Въ сущности же взгляды руководителей судебъ Франціи на Польшу и на Востокъ гораздо ближе подходили къ традиціоннымъ воззрніямъ Россіи на т же предметы, чмъ даже мннія дворовъ внскаго или берлинскаго.
Не подлежитъ сомннію, что въ первое полугодіе царствованія Лудовика-Фллшша, вызванное революціею сильное броженіе въ народныхъ массахъ отразилось и на дятельности правительства. Глава перваго министерства короля французовъ. Лафитъ, но политическимъ убжденіямъ принадлежалъ къ лвой сторон палаты, заискивалъ въ общественномъ мнніи и нердко подчинялся ему. А оно требовало перенесенія на вншнюю политику революціонныхъ пріемовъ, создавшихъ іюльскую монархію, оказанія поддержки всмъ народамъ, возставшимъ противъ своихъ правительствъ. Подъ вліяніемъ такихъ внушеніи и въ неизвстности о томъ, какъ отнесется монархическая Европа къ совершившейся во Франціи перемн, первый министръ держалъ въ палатахъ воинственныя, вызывающія рчи. ‘Мы ведемъ переговоры’, восклицалъ онъ, ‘но въ тоже время и вооружаемся. Въ непродолжительный сроки, мы будемъ имть, не считая гарнизоновъ нашихъ крпостей, находящихся въ прекрасномъ оборонительномъ положеніи, — мы будемъ имть подъ ружьемъ 500.000 человкъ хорошо организованныхъ и предводимыхъ войскъ. Милліонъ національныхъ гвардейцевъ поддерживаетъ армію, и король готовъ самъ стать во глав нашихъ вооруженныхъ силъ. Когда окажется нужнымъ, мы двинемся, сильные сознаніемъ нашего права и крпостью нашихъ принциповъ. И если, въ виду трехцвтнаго знамени, разразятся грозы и окажутъ намъ помощь, то не мы будемъ отвтственны за это предъ цлымъ міромъ’ {Рчь, произнесенная Лафитомъ въ засданіи французской палаты депутатовъ, 19 ноября (1 декабря) 1830.}. Какъ видно, угроза въ устахъ Лафита не шла дале увренія, что Франція не отступитъ предъ вызовомъ. Но, указывая на народныя движенія, которыя можетъ вызвать война, онъ едвали имлъ въ виду поляковъ. Скоре слова его относились къ волненіямъ, уже проявившимся въ сопредльныхъ съ Франціею странахъ: въ Бельгіи, въ Германіи, въ Италіи. Произнося рчь свою 19 ноября (1 декабря) 1830 года, Лафитъ не могъ еще знать о мятеж, вспыхнувшемъ въ Варшав въ ночь съ 17 (29) на 18 (30) ноября, т. е. какъ разъ наканун.
Что угроза не относилась къ Россіи, явствуетъ изъ крайней предупредительности, обнаруженной Лудовикомъ-Филиппомъ по отношенію къ императору Николаю. Письмо короля къ государю, извщавшее о воцареніи, какъ мы видли, составлено было въ самыхъ льстивыхъ выраженіяхъ и искало извинить необходимостью іюльскую революцію и воздвигнутый ею престолъ. Достаточно было одного намека на согласіе русскаго двора возобновить дипломатическія сношенія съ Франціею, чтобы побудить парижскій кабинетъ не только сдлать первый оффиціальный шагъ, но и назначить посломъ въ Петербургъ дипломата, указаннаго ему нашимъ представителемъ. Какъ ни оскорбительна была лично для Лудовика-Филипна замна не только въ отвтномъ письм императора Николая, но и въ русской врительной грамот словъ ‘государь братъ’, обращеніемъ ‘великій и дорогой другъ’, король снесъ обиду терпливо и въ молчаніи. Если въ инструкціи герцогу Мортемару и было включено порученіе предстательствовать предъ императоромъ за его мятежныхъ іюльскихъ подданныхъ, то отнюдь не въ вид требованія, а только воззванія къ великодушію и милосердію его величества. Конечно, мра эта была безтактна, потому что задвала за живое законную щекотливость государя, но боле чмъ вроятно, что въ Париж не отдали себ въ томъ яснаго отчета, и искали лишь согласовать весьма искреннее желаніе возстановить прерванную іюльскими событіями дружественную связь съ Россіей съ требованіями общественнаго мннія, шумно высказывавшагося въ пользу поляковъ и ихъ несбыточныхъ притязаній.
Вскор министерская перемна, совершившаяся во Франціи, измнила окончательно характеръ вншней политики парижскаго кабинета. Въ март 1831 года, искренно расположенный въ пользу мира король удалилъ слишкомъ увлекавшагося Лафита и на мсто его назначилъ предсдателемъ совта министровъ энергичнаго консерватора, Казиміра Перье. Новый первый министръ гласно и торжественно отрекся отъ всякихъ связей съ революціею, какъ внутри страны, такъ и вн ея. Прекращены были пособія, выдававшіяся водвореннымъ во Франціи политическимъ выходцамъ всхъ странъ, возстанія въ Германіи, Италіи, Польш — предоставлены собственной участи. Парижскій кабинетъ подтвердилъ всмъ иностраннымъ дворамъ твердую ршимость свою воздерживаться отъ вмшательства въ дла сосднихъ странъ, приглашая и ихъ приступить къ началу невмшательства и къ одновременному всеобщему разоруженію. Если, въ іюн того же года, французскій посолъ въ Лондон предложилъ сентъ-джемскому кабинету совмстно съ Франціею выступить посредникомъ между русскимъ императоромъ и іюльскими мятежниками, то предложеніе это ничего не имло общаго съ революціонною пропагандой и было вызвано чисто политическими причинами: все боле и боле обнаруживавшеюся завзятою враждебностью Россіи къ порядку, установленному во Франціи іюльскою революціею, поддержкою, общанною ею Австріи въ ея пререканіяхъ съ Франціей по итальянскимъ дламъ, и т. п. Французское предложеніе не было принято Пальмерстономъ, основательно возразившимъ, что словесныя представленія въ пользу поляковъ будутъ несомннно отвергнуты въ Петербург, дятельное же вмшательство въ русско-польскую борьбу не оправдывается-де интересами Англіи. При этомъ благородный лордъ утверждалъ, что и радъ бы былъ помочь полякамъ, но никакъ не нарушая ‘долга совсти передъ Россіею’ {Лордъ Пальмерстонъ лорду Гренвилю, 1 (13) мая 1831.}.
Всть о взятіи Варшавы поразила Парнягъ ужасомъ и скорбью. Французы поняли, что она предвщала конецъ возстанія. Вс театры были закрыты, столица Франціи погрузилась въ глубокій трауръ. Проснулись и мятежныя страсти въ въ нкоторыхъ частяхъ и предмстьяхъ города. Образовались шайки, грабившія оружейныя лавки, пытавшіяся приступить къ постройк баррикадъ. Возбужденіе распространилось и на палату депутатовъ, такъ недавно еще заявившую въ адрес королю ‘что польская національность не погибнетъ’, обвиненія и нападки посыпались на правительство, послдовали страстные запросы со стороны членовъ оппозиціи. Но министерство оставалось чуждо всмъ этимъ демонстраціямъ. ‘Порядокъ господствуетъ въ Варшав’! таковы были слова, коими министръ иностранныхъ длъ объявилъ палат объ усмиреніи мятежа.
Въ возгорвшихся по этому случаю преніяхъ Тьеръ, только-что вступившій на политическое поприщ, произнесъ одну изъ самыхъ убдительныхъ и блестящихъ своихъ рчей. Онъ не былъ еще министромъ, а просто независимымъ депутатомъ, сторонникомъ правительственной партіи, но рчь его о Польш безспорно заслуживаетъ вниманія, какъ выраженіе взгляда, общаго большинству государственныхъ людей іюльской монархіи на будущее этой страны и на дальнйшія отношенія къ ней Франціи.
Тьеръ напомнилъ въ начал, что французское правительство боле года предупреждало о ршимости своей не давать полякамъ военной помощи. Можно ли посл того ставить ему въ вину взятіе Варшавы? Сочувствіе французовъ къ Польш понятно и законно. Нельзя не питать уваженія къ народу, нкогда оказавшему Европ столько услугъ. Но въ политик чувство никогда не должно брать верхъ надъ разумомъ. Единственный стимулъ разумныхъ политическихъ ршеній — государственная польза.
Польша принимала участіе во всхъ войнахъ Свера и постоянно несчастливо. Европа всегда была благопріятно расположена къ Польш и ничего не могла сдлать въ ея пользу. Какія же тому причины: немощь или нерадніе?
По самому своему географическому положенію Польша рзко отличалась отъ сосднихъ государствъ, съ твердо опредленными границами. Она не имла горъ, которыя могли бы служить ей защитою, величественная рка, ее перескающая, течетъ посреди ея территоріи, а не окаймляетъ ее. Никогда не имла она правильно организованнаго правительства, ни средняго сословія, ни промышленности, бы достатка. При такихъ условіяхъ она не была способна принимать участіе въ международной жизни Европы. Участіе это выражалось съ ея стороны лишь въ великодушныхъ порывахъ. То она служила полемъ битвы для прочихъ державъ Свера, то полемъ для ихъ интригъ. Но она выбирала своихъ государей. Послдняго короля приняла она изъ рукъ Екатерины и этимъ подготовила свое паденіе.
Разсказавъ исторію перваго раздла, первоначальная мысль котораго принадлежитъ Фридриху II и на который поспшилъ согласиться Кауницъ, Тьеръ пришелъ къ заключенію, что, по мннію двухъ величайшихъ политиковъ прошлаго вка, Европа боле защищена отъ Россіи предоставленіемъ Пруссіи береговъ Вислы, Австріи — устьевъ Дуная, чмъ существованіемъ Польши. ‘Говорятъ’, продолжалъ онъ, ‘что намъ было бы полезно имть союзниковъ на Свер. Безъ сомннія: по какой политикъ помыслитъ создавать себ союзниковъ на разстояніи четырехъ сотъ миль, да еще такого союзника, котораго нужно сперва призвать къ жизни? Я понимаю союзъ съ Бельгіею, съ Швейцаріей), я понимаю, въ иную эпоху, союзъ съ Цисальпійскою республикою, но Наполеонъ, создавъ Цисальпійскую республику, открылъ путь чрезъ Симплонъ, дабы имть возможность въ нсколько дней подать помощь своимъ союзникамъ. Называютъ Польшу авангардомъ французской арміи. Такъ скажите же: кто тотъ генералъ, который когда-либо поставилъ свой авангардъ въ такомъ дальнемъ разстояніи отъ главныхъ силъ, что не было возможности прійдти ему на помощь?’.
Ораторъ напомнилъ о мнніи, высказанномъ Наполеономъ въ инструкціи одному изъ своихъ дипломатовъ, что Польша всегда будетъ подчинена вліянію Россіи. Правда, что тотъ же Наполеонъ сказалъ, что возстановитъ Польшу. Уничтоживъ Австрію и Пруссію, онъ считалъ необходимымъ создать между своею имперіею и Россіею промежуточное государство, и такимъ государствомъ должна была быть Польша. Дло это онъ считалъ труднымъ, столь труднымъ, что не хотлъ оставлять его на долю своего преемника и ршился совершить самъ. И что же?
‘Здсь’,— развивалъ мысль свою Тьеръ.— ‘я взываю, въ свою очередь, къ тни Наполеона, которую тревожатъ безпрерывно. и спрашиваю его:— Создалъ ли ты Польшу? Или ты не хотлъ того, и тогда ты виновенъ, или ты не смогъ, я если теб это было не подъ силу, то чего же требовать отъ насъ? Какъ! Посл блестящихъ побдъ Аустерлица, Фридланда, Москвы, ты не смогъ создать Польшу? Подобное предпріятіе не могло быть осуществлено въ этотъ блестящій промежутокъ, между 1807 годомъ и 1812-мъ? А мы хотли бы взяться за него нын! Спрашиваю у всхъ добросовстныхъ людей: справедливъ ли этотъ упрекъ? Вернемся къ боле отдаленному времени, къ войнамъ революціи. Республика, содержавшая четырнадцать армій на военномъ положеніи, создала ли Польшу? Иду дале, господа. Версальскій кабинетъ, характеризовать который я не желаю, создалъ Америку, но онъ не былъ въ состояніи создать Польшу!’
‘Значитъ, здсь существуетъ непреодолимое затрудненіе. Наполеонъ нсколько разъ повторялъ въ той же, уже приведенной мною инструкціи: ‘Возстановленіе Польши оружіемъ французской имперіи было предпріятіемъ рискованнымъ, опаснымъ, въ которомъ Франція встртила бы равное противодйствіе у друзей своихъ и у враговъ’. Такъ говорилъ Наполеонъ. Наполеонъ, подчинившій Австрію и Пруссію, видлъ въ этомъ затрудненіе. Онъ сказалъ, что отошелъ отъ Тильзита, не создавъ Польши, потому что армія его устала, что онъ находился слишкомъ далеко отъ Франціи, что опасался голода, и что нельзя было долго сражаться съ русскимъ колоссомъ, имя позади себя Австрію съ Пруссіею. Наполеонъ разсчитывалъ. Правда, что намъ говорятъ, что не задаются такими замыслами. Въ такомъ случа я спрошу: чего же вы хотите, если не хотите создать Польшу? Ужъ если что создавать, такъ Польшу, но вы видите, какъ это трудно’.
Перейдя за тмъ къ средствамъ воздйствія на Россію, предложеннымъ членами оппозиціи, Тьеръ безъ труда доказалъ полную ихъ несостоятельность. Послать флотъ на помощь повстанцамъ было бы не только равносильно объявленію войны Россіи, но, вроятно, повлекло бы вмшательство Австріи и Пруссіи въ дло усмиренія возстанія. Оказать имъ денежную помощь было также невозможно, ибо какимъ путемъ доставить нсколько милліоновъ золота въ Варшаву, иначе какъ пройдя сквозь всю русскую армію. Нельзя было также запретить Пруссіи продавать русскимъ оружіе и снаряды. Что же оставалось длать? Дипломатическое заступничество? Къ нему Франція пыталась прибгать дважды. Въ первый разъ ей отвчали: ‘Польша — русская область, мы имемъ право усмирить ее. Что сказали бы вы, если бы въ случа возмущенія одной изъ вашихъ областей, вы принялись за ея усмиреніе и вамъ захотли бы въ томъ воспрепятствовать?.. Начало невмшательства или ложно, или истинно: если оно истинно, то одинаково примнимо къ намъ, какъ и къ вамъ’. Во второй разъ Франція предложила Англіи совмстно вступиться за поляковъ. Англія отвчала, что не можетъ подвергнуть опасности свои торговые интересы въ Россіи и что, впрочемъ, посредничество не приведетъ ни къ чему.
На возраженіе, что слдовало бы распространить дйствіе лондонской конференціи на Польшу и цною уступокъ въ Бельгіи купить такія же уступки въ Польш, Тьеръ далъ слдующій отвтъ, обличающій въ немъ тонкое чутье прирожденнаго дипломата: ‘Ежели бы’.— сказалъ онъ.— ‘три державы, Англія, Россія, Австрія, имли въ трехъ вопросахъ бельгійскомъ, польскомъ и итальянскомъ общій и равномрный интересъ, то можно было бы обмняться уступками. Франція, уступая въ Бельгіи, могла бы достигнуть уступки себ въ Польш и въ Италіи. Но ничего подобнаго не было: у Англіи былъ полный и исключительный интересъ въ Бельгіи, у Россіи — полный и исключительный интересъ въ Польш, у Австріи — полный и исключительный интересъ въ Италіи. Положимъ, мы сказали бы Россіи: заплатите намъ за наши уступки въ Бельгіи: Россія отвчала бы намъ: пусть платитъ вамъ Англія за то, что вы сдлали для нея въ Бельгіи: моя собственность не должна служить уплатою за выгоды, предоставленныя Англіи. То же бы сказала и Австрія. Итакъ, предлагаемое средство — невозможно’.
Смыслъ этой рчи знаменателенъ и, вмст съ тмъ, какъ нельзя боле ясенъ: Орлеанская Франція навсегда отрекалась отъ Польши, признавая ее русскою областью. Можно ли сказать то же про двухъ соучастницъ нашихъ въ раздл, Австрію и Пруссію? Не лелютъ ли и до сихъ поръ въ Вн мечту о возстановленіи королевства Ягеллоновъ подъ скиптромъ Габсбурговъ? Забыли ли въ Берлин, что до Тильзитскаго мира большая часть ныншняго Царства Польскаго именовалась южною Пруссіею, а Варшава была прусскимъ городомъ?
Еще мене, чмъ въ Польскомъ вопрос, расходилась политика Франціи съ нашею въ вопрос Восточномъ.
Первая изъ великихъ державъ Запада. Франція, изврилась въ долговчности Оттоманской имперіи, и въ согласіи съ вами протянула искреннюю руку помощи стремившейся къ освобожденію Эллад. Т же побужденія руководили ею въ поддержк, оказанной Мегметъ-Али-паш египетскому и его попыткамъ, основать на рубеж Африки и Азіи сильное арабское царство. Взглядъ французскихъ государственныхъ людей тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ на будущность Востока весьма близко подходилъ къ воззрніямъ на тотъ же предметъ императора Николая, рзко отличаясь отъ мнній, господствовавшихъ въ Вн и въ Лондон. Но между Петербургомъ и Парижемъ не существовало прямого обмна мыслей, и въ результат получилось, что какъ Россія, такъ и Франція, вполн подчинились въ Восточномъ вопрос давленію своихъ ближайшихъ союзниковъ и поплатились за это собственными интересами въ Левант. На Восток, какъ и на Запад, и Англію, и об нмецкія державы постоянно тревожилъ призракъ сближенія Россіи съ Франціею. Недаромъ писалъ Пальмерстонъ въ 1838 году: ‘Не слдуетъ забывать, что величайшую опасность для Европы представляетъ возможность соглашенія между Франціей и Россіей, которое хотя и встрчаетъ въ настоящее время препятствіе въ личныхъ чувствахъ императора, но не всегда будетъ также невозможно, какъ нын, а потому хорошо было бы установить политику Франціи въ длахъ Востока на надлежащій путь, пока еще мы имемъ къ тому возможность’ {Лордъ Пальмерстонъ лорду Гренвплю, 27 мая (8 іюня) 1838.}.
Задачу эту мы сами облегчали англичанамъ упорнымъ отстраненіемъ Франціи отъ участія въ нашихъ собственныхъ политическихъ мрахъ. Когда въ 1833 году между султаномъ и его притязательнымъ вассаломъ, египетскимъ пашою, возгорлась кровопролитная борьба, императорскій кабинетъ, отправляя генерала Муравьева въ Александрію, сообщилъ данныя ему инструкціи всмъ дворамъ, за исключеніемъ парижскаго. Въ свою очередь, Франція предложила великимъ державамъ условиться о вмшательств въ турецко-египетскую распрю съ устраненіемъ изъ него Россіи. Пока черноморскій нашъ флотъ занималъ Босфоръ, а русскій вспомогательный отрядъ располагался на азіатскомъ берегу противъ Царьграда для защиты турецкой столицы, французская дипломатія успла доставить своему кліенту Мегметъ-Али выгодный и почетный миръ, убдивъ Порту уступить паш не только всю Сирію и Палестину, но и Таврскіе перевалы съ Аданскою областью, ключъ Малой Азіи. Ункіаръ-Искелесскій договоръ возстановилъ перевсъ въ нашу пользу и вызвалъ страстный и даже не совсмъ пристойный протестъ со стороны морскихъ державъ, на который мы отвчали въ одинаково рзкихъ выраженіяхъ {См. объ этомъ эпизод главу VI моей книги: ‘Вншняя политика императора Николая‘, стр. 342—384.}.
Но русскій отвтъ не дошелъ еще до свднія французскаго правительства, какъ оно уже начало помышлять о примиреніи съ нами. Доказательствомъ тому служитъ пространная инструкція, преподанная герцогомъ Брольи, министромъ иностранныхъ длъ въ кабинет Сульта, маршалу Мезону, при назначеніи его осенью 1833 года посломъ въ Петербургъ.
Замчательный этотъ документъ начинается изложеніемъ отношеніи, существовавшихъ между Россіею и Франціею въ эпоху Реставраціи. До 1830 года об страны были соединены узами тснаго союза, который, казалось, долженъ былъ съ каждымъ днемъ утверждаться все боле и боле. Основаніемъ этому союзу служила общность интересовъ обоихъ государствъ, то обстоятельство, что у нихъ были одни и т же противники и никакихъ поводовъ къ несогласію или соперничеству. Вс усилія Австріи расторгнуть это единеніе оказались тщетными при Александр I и, въ особенности, со времена вступленія на престолъ императора Николая. Въ продолженіе турецкой войны Франція имла случай отплатить Россіи за оказанныя ей услуги, что могло лишь содйствовать сил и прочности ихъ союза, который, какъ справедливо замчаетъ герцогъ Брольи, долженъ непремнно быть основанъ на полной равноправности двухъ перворазрядныхъ государствъ. Къ сожалнію, іюльская революція совершенно измнила это положеніе. Съ одной стороны, она возбудила въ Бельгіи и въ Польш вопросы, въ которыхъ сочувствія и интересы русскаго двора пришли въ столкновеніе съ французскими, съ другой — она вызвала между обими морскими державами сближеніе, которое одно уже должно было видоизмнить характеръ отношеній Франціи къ Россіи. Сверхъ того, революція 1830 года являлась реакціею противъ духа договоровъ 1815 года и Священнаго Союза, т. е. противъ системы, доставившей Россіи въ продолженіе десяти лтъ роль европейской диктатуры, что, естественно, задвало самолюбіе русскаго двора и возбуждало его неудовольствіе на установившійся во Франціи порядокъ.
Слдовали жалобы на обращеніе императора съ королемъ и въ частности на усвоенную имъ привычку осыпать французскихъ представителей въ Петербург ласками и любезностями, но въ то же время ни единымъ словомъ не упоминать объ ихъ дипломатическомъ характер, иначе говоря, не произносить въ бесдахъ съ ними имени Лудовика-Филшша. Врольи выражалъ надежду, что этого не повторится съ маршаломъ Мезономъ, но на всякій случай предписывалъ ему, если государь не измнитъ своихъ обычныхъ пріемовъ, избгать прямыхъ съ нимъ сношеній и ограничиться дловымъ общеніемъ съ вице-канцлеромъ. Предвидлось даже, что императоръ Николай можетъ поддаться увлеченію и, перешагнувъ за предлы сдержанности и холодности, высказаться предъ посломъ въ выраженіяхъ оскорбительныхъ для короля или его правительства. Въ такомъ случа, маршалу вмнялось въ обязанность, не дожидаясь отозванія, тотчасъ потребовать свои паспорты и ухать изъ Петербурга, ввривъ управленіе посольствомъ повренному въ длахъ.
Затмъ, французскій министръ переходилъ къ изложенію взглядовъ парижскаго двора на современныя отношенія Россіи и Франціи.
‘Въ послднее время’, писалъ онъ, ‘дипломатія обоихъ кабинетовъ имла мало прямыхъ сношеній. При данномъ настроеніи умовъ, было бы слишкомъ трудно прійдти къ соглашенію. Различныя случайности голландско-бельгійскаго дла обсуждались черезъ посредство Пруссія и Австріи, союзницъ Россіи, но боле ея умренныхъ и спокойныхъ. Что же касается до греческаго вопроса, ставшаго вполн второстепеннымъ со времени іюльской революціи, и въ который по причин своихъ антецедентовъ, кабинеты внскій и берлинскій не имли возможности вступаться, то ходъ его былъ, нкоторыми, образомъ, предоставленъ случаю. Франція и Россія, не вступая ли въ соглашеніе, ни въ объясненія между собою, не переставали стараться направить его, каждая въ смысл собственной политики. То же самое повторялось, тмъ боле, въ такихъ вопросахъ, въ которыхъ оба двора не были естественно призваны дйствовать сообща или одновременно. Было бы желательно, чтобы до тхъ поръ, пока боле примирительное расположеніе не замнитъ раздраженія с.-петербургскаго кабинета, об державы продолжали воздерживаться отъ всякаго непосредственнаго соприкосновенія, которое слишкомъ легко пробудило бы горячность, едва успвшую успокоиться, но для этого нужно, чтобы никакое важное событіе не привело въ столкновеніе ихъ существенные интересы и щекотливость ихъ національнаго самолюбія’
Олова эти служили какъ бы извиненіемъ враждебнаго Россіи положенія, принятаго Франціей) въ Восточномъ вопрос. Турецко-египетская распря и исходъ ея излагались съ французской точки зрнія. Россія упрекалась въ томъ, что, пользуясь затруднительнымъ положеніемъ султана, она-де пожелала ‘преобразить въ родъ сюзеренства и протектората то преобладаніе, которымъ уже пользовалась въ Константинопол’. Подъ этимъ разумлось не столько появленіе нашего флота и десанта въ Босфор для оказанія помощи султану, сколько Ункіаръ-Искелесскій договоръ, обязывавшій Порту ‘стать врагомъ зсхъ враговъ Россіи’, и закрыть Дарданеллы для иностранныхъ флаговъ, каждый разъ, когда Россія будетъ въ войн,.
‘Не станемъ преувеличивать, господинъ маршалъ’,— продолжала депеша,— ‘значеніе подобныхъ обязательствъ, подписанныхъ при такихъ обстоятельствахъ, мы признаемъ, что по существу они не много измняютъ порядокъ вещей, существовавшій фактически до послднихъ событій. Но что кажется намъ очевиднымъ, такъ это желаніе с.-петербургскаго кабинета, предъ лицомъ Европы, открыто провозгласить, возвести на степень начала народнаго права свое исключительное, безпримрное преобладаніе въ длахъ Оттоманской имперіи. Этимъ вызывающимъ поступкомъ, неизбжныя послдствія коего, онъ, какъ мы надемся, не расчиталъ и самъ, онъ вынудилъ насъ выйдти изъ положенія сдержанности, въ которомъ мы, въ видахъ примирительныхъ, соглашались оставаться до сихъ поръ’.
Такъ оправдывалъ парижскій кабинетъ свой совмстный съ Англіей’ протестъ противъ Ункіаръ-Искелесскаго договора, и тотчасъ же старался ослабить его значеніе, уполномочивая своего посла въ Петербург заявить, что въ намреніе его не входило ‘оторвать у Россіи высокое вліяніе, принадлежащее ей въ длахъ Порты и истекающее изъ силы обстоятельствъ’, а только не допускать до пользованія этимъ вліяніемъ въ ущербъ, прочихъ державъ.
‘Какъ ни важенъ и какъ ни труденъ Восточный вопросъ’, писалъ дале герцогъ Брольи, ‘онъ все же не самый щекотливый изъ тхъ вопросовъ, которые въ послдніе три года возникли между Франціею и Россіею. Вопросъ о Польш гораздо боле содйствовалъ ихъ несогласіямъ, раздраженію противъ насъ императора Николая. Не стану излагать вамъ его печальныхъ подробностей. Вамъ извстна сдержанность, которую мы никогда не переставали вносить въ дло, къ коему не могли относиться равнодушно. Пока длилась борьба, сдержанность эта естественно внушалась намъ общаніями умренности и милосердія, полученными герцогомъ Мортемаромъ. Со времени паденія Варшавы, съ тхъ поръ, какъ роковой опытъ вынудилъ насъ признать, что вмшательство наше въ пользу несчастныхъ поляковъ только раздражало гнвъ непреклоннаго побдителя, мы пришли къ убжденію, что долгъ человколюбія предписывалъ намъ въ настоящую минуту молчаніе, конечно, весьма тягостное. Мы продолжали бы соблюдать его, если бы с.-петербургскій кабинетъ не возымлъ нсколько времени назадъ злополучнаго намренія обнародовать въ своей оффипіальной газет статью, цлью которой было представить существованіе Польши вн условіи общей политики, и подчиненнымъ единственно вол Россіи. Не возстать противъ такого утвержденія значило бы признать его за нашъ счетъ. Мы обязаны были возражать на него въ полу-оффиціальномъ изданіи, неопровержимые доводы коего вы можете развить въ томъ, весьма, впрочемъ, мало вроятномъ случа, если бы начали съ вами этотъ споръ’.
Заключеніе инструкціи было посвящено вопросу о будущихъ отношеніяхъ Франціи къ Россіи:
‘Не отрицая выгодъ, которыя въ иную эпоху представлялъ намъ тсный союзъ съ с.-петербургскимъ кабинетомъ, мы вполн понимаемъ, что при настоящихъ обстоятельствахъ не только невозможно возстановить его, но было бы съ нашей стороны опаснымъ ослпленіемъ подавать видъ, что мы его желаемъ и открыто направлять къ этой цли комбинаціи нашей политики. Неодолимыя препятствія противятся нын интимному соглашенію, которое, къ тому же, было бы безцльно, такъ какъ направленіе обоихъ кабинетовъ не представляетъ ничего общаго. Но такъ какъ въ боле или мене близкомъ будущемъ, могутъ возникнуть вопросы, условиться и согласиться въ которыхъ было бы равно полезно для Франціи и для Россіи, то мы должны, безъ афектаціи, не длая авансовъ, которыя, быть можетъ, стали бы пытаться обратить въ преимущество противъ насъ, мы должны стремиться къ тому, чтобы поставить себя предъ русскимъ правительствомъ въ отношенія благосклонныя, хотя бы по вншности, въ отношенія, которыя если и не всегда приводятъ къ полному примиренію, то.— разъ таковое должно состояться, — неминуемо предшествуютъ ему. Почти на такой ног стоимъ мы съ Пруссіею и съ Австріею. Единственно чего мы можемъ желать нын — это достигнуть до того же по отношенію къ Россіи и таковъ результатъ, достиженіе коего правительство короля поручаетъ вашему просвщенному усердію’ {Герцогъ Брольи маркизу Мезону, 16 (28) октября 1833.}.
Ознакомятъ съ этою инструкціею, нельзя, кажется, сомнваться въ искренности желанія короля Лудовика-Филинпа и его совтниковъ улучшить свои отношенія къ Россіи. Для Франціи это было тмъ большею необходимостью, что дружба ея съ Англіею ослабвала съ каждымъ днемъ и, мачо по малу, переходила въ тайную вражду. Естественная противуположность интересовъ обихъ морскихъ державъ проявлялась всюду, въ Испаніи и въ Португаліи, въ Турціи и въ Греціи, на суш и на моряхъ. Графъ Моле, ставшій во глав французскаго министерства во второй половин 1836 года, не скрывалъ своихъ предпочтеній къ дворамъ материка, и этимъ возбуждалъ гнвъ Пальмерстона, пугавшаго Францію тмъ, что она-де потеряетъ весь свой кредитъ у либеральной партіи въ Европ и все же незаслужитъ благоволенія людей Священнаго Союза {Лордъ Пальмерстонъ лорду Греввилю, 8 (20) сентября 1836.}. Въ этомъ Пальмерстонъ ошибался. Въ Вн и Перлин очень хорошо отнеслись къ стараніямъ Моле и даже императоръ Николай отзывался впослдствіи, что считаетъ его самымъ честнымъ человкомъ во Франціи. Французскіе послы, Мезонъ и преемникъ его Барантъ, были прекрасно приняты при нашемъ двор, въ особенности послдній. Государь и императрица даже удостоили своимъ посщеніемъ одинъ изъ его баловъ. Предупредительный пріемъ былъ оказанъ двумъ сыновьямъ Лудовикафилиппа, при посщеніи ими дворовъ берлинскаго и внскаго и, если врить Гизо, то императоръ Николай выразилъ даже сожалніе, что они не продолжали своего путешествія до его столицы. Въ одномъ государь оставался непреклоненъ: во взгляд своемъ на неравноправность орлеанской династіи сравнительно съ прочими царствующими домами въ Европ. Онъ строго осудилъ готовившійся бракъ наслдника французскаго престола съ принцессою Мекленбургъ-Шверинскою и порицалъ своего тестя, короля Фридриха-Вильгельма прусскаго, за участіе, принятое послднимъ въ переговорахъ, приведшихъ къ этому браку {Guizot, Mmoires pour servir l’histoire de mon temps IV, стр. 26—31. Намеки Гизо на предположеніе выдать великую княжну Марію Николаевну за герцога Орлеанскаго лишены всякаго основанія.}.
Новыя замшательства на Восток вскор придали отношеніямъ Россіи къ Франціи прежній, боле чмъ когда либо враждебный оборотъ.
Подробное изложеніе второго турецко-египетскаго спора, разыгравшагося въ періодъ времени между 1838 и 1841 годами, завлекло бы насъ слишкомъ далеко. Мы предполагаемъ его достаточно извстнымъ и ограничимся здсь указаніемъ на то странное положеніе, въ которое стали другъ къ другу Россія и Франція и неисчислимыя для обихъ послдствія недоразумнія, причиненныя столько же ихъ собственнымъ ослпленіемъ, сколько и происками прочихъ державъ.
Выше мы привели рчь, въ которой, вскор посл паденія Варшавы, Тьеръ высказалъ трезвое мнніе о іюльскомъ вопрос, установившееся во французскихъ правительственныхъ кругахъ. Такое же значеніе иметъ для вопроса Восточнаго рчь, произнесенная въ палат депутатовъ, другимъ выдающимся дятелемъ іюльской монархіи, Гизо, при самомъ начал пререканій, возобновившихся между султаномъ и пашою египетскимъ. Въ ней Гизо развилъ слдующія положенія: Какъ ни желательно было бы въ видахъ европейскаго равновсія поддержаніе цлости Оттоманской имперіи, нельзя отрицать, что независимо отъ вншнихъ толчковъ, въ сред ея происходитъ медленный, но безпрерывный процессъ внутренняго разложенія. Искать искусственно поддержать ея существованіе невозможно, поэтому нужно благопріятствовать, способствовать, содйствовать естественному и послдовательному отдленію отъ нея ея составныхъ частей, отпадающихъ сами собою, какъ камни отъ ветхаго зданія. Желательно, чтобы части эти не доставались сосдямъ, а образовывали новыя, вполн самостоятельныя государства, предназначенныя занять мсто Оттоманской имперіи въ систем равновсія Европы. Такова-де должна быть и есть политика Франціи въ Восточномъ вопрос {Рчь, произнесенная Гизо во французской палат депутатовъ, 20 іюня (2 іюля) 1839.}.
Сопоставляя ее съ политикою, которой придерживались въ томъ же вопрос Австрія и Англія, требовавшія безусловно и во что бы то ни стало поддержанія расшатаннаго государственнаго зданія Порты, спрашиваемъ: къ воззрніямъ которой изъ этихъ трехъ державъ наиболе подходила традиціонная политика Россіи на Восток? И не смотря на то, что Россія и Франція были въ сущности одного и того же мннія, что подобно мыслямъ ихъ и взаимные ихъ интересы вполн совпадали въ Левант, он очутились даже не въ двухъ противуположныхъ лагеряхъ, а каждая въ свою очередь стала во глав европейской коалиціи, направленной сперва противъ Россіи, а затмъ и противъ Франціи.
Пальмерстонъ и Меттернихъ ловко воспользовались тмъ, что сношеній между дворами петербургскимъ и парижскимъ ‘какъ бы вовсе не существовало’. Сначала австрійскій канцлеръ подзадорилъ Францію взять на себя починъ въ проведеніи обще-европейскаго ручательства за цлость и независимость Порты, мры явно направленной противъ Россіи и противорчившей всмъ преданіямъ ея политики. Затмъ Пальмерстонъ, рядомъ искусныхъ маневровъ, заставилъ Россію принять на себя отвтственность за исключеніе Франціи изъ такого же обще-европейскаго соглашенія, лишавшаго МегметьАли областей, уступленныхъ ему султаномъ за семь лтъ передъ тмъ. За мимолетное удовольствіе видть Францію устраненною изъ ‘европейскаго концерта’, Россія заплатила отказомъ отъ правъ, предоставленныхъ ей въ Турціи Ункіаръ-Искелесскимъ договоромъ и признаніемъ законности совокупнаго вмшательства великихъ державъ въ политическія отношенія Оттоманской имперіи. А какъ только эта цль была достигнута. Франція снова была введена въ ‘концертъ’ и приложила свою подпись къ акту, запечатлвшему вс вышеизложенные результаты.
Послдствіемъ было, что Франція надолго и окончательно разсорилась съ Россіей и, такимъ образомъ, Англія и Франція не имли боле повода опасаться, чтобы Восточный вопросъ былъ когда либо разршенъ путемъ частнаго соглашенія двухъ первыхъ державъ, при чемъ, какъ выражался лордъ Пальмерстонъ, ‘Египетъ съ Сиріей и Аравіей впалъ бы въ зависимость отъ Франціи, а Европейская Турція съ Малою Азіей обратилась бы въ сателлита Россіи’ {Лордъ Пальмерстонъ лорду Мельборну, 23 іюля (5 іюля) 1740.}. Лондонскія конвенціи 1840—41 годовъ ршили участь и самой іюльской монархіи, которая должна была пасть, коль скоро ей приходилось навсегда отказаться отъ примиренія съ Россіей и отъ русской поддержки. Въ нихъ же заключался зародышъ событій, которыя привели и насъ и Европу къ Севастопольской войн, совершенно видоизмнившей въ ущербъ намъ вковое, историческое положеніе Россіи на Восток {См. объ этомъ мнніе Гизо въ письм его къ Н. Д. Киселеву отъ 21 октября (3 ноября) 1854, напечатанное мною въ ноябрьской книжк, Русскаго Встника’ за 1888 годъ.}.

V.
Ссора.

Охлажденіе отношеній между Россіей и Франціей.— Министерство Гизо.— Замна Поццо-ди-Борго графомъ Паленомъ.— Отъздъ Палена въ отпускъ.— Запрещеніе чинамъ французскаго посольства въ Петербург присутствовать на пріем въ Зимнемъ дворц въ день тезоименитства русскаго императора.—Послдствія этой мры.— Исключеніе французскихъ дипломатовъ изъ петербургскихъ гостиныхъ.— Толкованія Гизо.— Смерть герцога Орлеанскаго,— Депеша графа Нессельроде.— Отвтъ Гизо.

Явно враждебный Франціи образъ дйствій Россіи во время переговоровъ, предшествовавшихъ и сопровождавшихъ заключеніе лондонскихъ конвенцій 1840—1841 годовъ, произвелъ тяжелое впечатлніе на короля Лудовика-Фпдшша и его совтниковъ. Они были убждены, что цлью русскаго двора было низверженіе самой іюльской монархіи, а расторженіе англо-французскаго союза — только средствомъ. Мнніе это высказалъ самъ король въ доврительной бесд съ австрійскимъ посломъ. ‘Другой намоемъ мст’, — говорилъ онъ графу Агшони.— ‘отплатилъ бы оскорбленіемъ за оскорбленіе, и вся Франція, поврьте мн, рукоплескала бы ему! Я же выносливъ: ignoramus! Таково, вы знаете, правило мое относительно императора Николая’ {Графъ Аппони князю Меттерниху, 1 (13) мая 1841.}.
Образованное въ конц 1840 года министерство подъ номинальнымъ предсдательствомъ маршала Сульта, въ дйствительности же руководимое Гизо, возобновило въ политик, какъ внутренней, такъ и вншней, консервативныя преданія Казиміра Перье и графа Моле, нсколько поколебленныя во время кратковременнаго нахожденія у власти Тьера. Въ Турціи оно вступалось за христіанскихъ подданныхъ султана, пытаясь защитить ихъ отъ изуврства мусульманъ. Въ Греціи, вопреки извстнымъ стремленіямъ лондонскаго кабинета, оно самымъ положительнымъ образомъ высказалось противъ введенія конституціоннаго образа правленія. ‘Правительство короля’,— писалъ Гизо въ циркуляр къ представителямъ Франціи при дворахъ великихъ державъ,— ‘не только не убждено въ выгодахъ такого нововведенія, но оно не видитъ ни во внутренней организаціи Греціи, ни въ обычаяхъ и нравахъ разныхъ классовъ населенія, надлежащихъ условій для подготовленія его успха. По мннію нашему, оно рискуетъ быть непонятымъ подданными короля Оттона и стать въ ихъ рукахъ лишь новымъ орудіемъ раздора и безначалія’. Усиленіе королевской власти казалось французскому министру цлесообразнйшимъ средствомъ для улучшенія бдственнаго положенія, въ коемъ находилась Эллада {Циркуляръ Гизо, отъ 27 февраля (11 марта), 1841.}.
Такіе взгляды, не только гласно высказываемые, но и настойчиво проводимые въ политик парижскаго двора, казалось, должны были бы содйствовать сближенію его съ нашимъ. А между тмъ, къ концу 1841 года, отношенія Россіи съ Франціею до того обострились, что едва не привели къ дипломатическому разрыву.
Ближайшимъ поводомъ къ ссор послужило не какое либо разногласіе въ важномъ политическомъ вопрос, а простое недоразумніе по длу чисто придворному,— лучшее доказательство того, что истинные интересы обоихъ государствъ были тутъ ни при чемъ и только страдали отъ личнаго разлада между ихъ правителями.
По отозваніи графа Поццо-ди-Борго. въ 1884 году, преемникомъ ему въ званіи русскаго посла въ Париж назначенъ былъ одинъ изъ лучшихъ нашихъ дипломатовъ того времени, графъ . П. Паленъ, товарищъ Орлова но подписанію Адріанопольскаго мирнаго договора, Въ конц октября 1841 года, онъ получилъ приказаніе отправиться въ отпускъ въ Россію для личнаго представленія государю. Онъ объявилъ о томъ Гизо оффиціальною нотою и откланялся королю. На прощальной аудіенціи Лудовикъ-Филиппъ сказалъ ему: ‘Я всегда вижу съ удовольствіемъ графа Палена близъ себя, и всегда сожалю объ его удаленіи: больше я ничего не имю вамъ сказать’.
Загадочныя слова эти обличали несвойственное нраву короля раздраженіе. Дйствительный смыслъ ихъ былъ тотъ, что въ Париж вообразили, будто желаніе императора Николая видть Палена — только благовидный предлогъ, и что отъздъ его вызванъ совершенно иной причиной. По заведенному при французскомъ двор порядку, въ новый годъ, дипломатическій корпусъ въ полномъ состав являлся въ тюильрійскій дворецъ и старшій изъ пословъ произносилъ отъ имени сто поздравительное привтствіе. Обязанность эта, обыкновенно, выпадала на долю графа Аппоыи, но австрійскій посолъ былъ въ отпуску и при пріем 1 января 1842 года замнить его приходилось Палену. Въ парижскихъ придворныхъ и дипломатическихъ кругахъ не сомнвались, что русскій императоръ передъ самымъ новымъ годомъ вызвалъ изъ Парижа своего представителя, единственно для того, чтобы тотъ не исполнялъ выпадавшей ему на долю церемоніальной обязанности.
Въ это время французскій посолъ, Барантъ, отсутствовалъ изъ Петербурга и посольствомъ завдывалъ, въ качеств повреннаго въ длахъ, молодой Казиміръ Перье, сынъ умершаго министра. Извстивъ его о внезапномъ отъзд графа Палена и о вызванныхъ этимъ толкахъ. Гизо писалъ ему: ‘Какъ ни привыкли здсь къ страннымъ пріемамъ императора Николая, послдній возбудилъ нкоторое удивленіе. Въ сред дипломатическаго корпуса, еще боле чмъ въ публик, удивляются такому ребяческому упорству выраженія тщетнаго неудовольствія, и если бы мы могли почувствовать себя оскорбленными, то произведенное имъ впечатлніе послужило бы намъ достаточнымъ удовлетвореніемъ. Намъ подобаетъ лишь одинъ отвтъ: въ день св. Николая, французское посольство не выйдетъ изъ своего дома. Вамъ не нужно приводить никакой серіозной причины въ объясненіе столь необычайной воздержанности. Вы ограничитесь тмъ, что отвчая на приглашеніе, которое, согласно обычаю, вроятно, получите отъ графа Нессельроде, сошлетесь на нездоровье’. Въ особой приписк министръ предписывалъ не разглашать заране полученнаго приказанія и тщательно избгать до дня тезоименитства государя малйшаго ухудшенія дловыхъ сношеній посольства съ императорскимъ кабинетомъ {Гизо Казиміру Перье, 30 октября (11 ноября) 1841.}. Недлю спустя, Гизо пригласилъ Перье, тотчасъ же отправить въ Парижъ курьера съ донесеніемъ о происшествіи, а въ русскій новый годъ, по обыкновенію явиться на пріемъ въ Зимнемъ дворц {Гизо Казиміру Перье, 6 (18) ноября 1841.}.
Французскій повренный въ длахъ въ точности исполнилъ предписаніе своего начальника. Сказавшись больнымъ, онъ не присутствовалъ ни на выход 6 (18) декабря, ни на придворномъ бал, данномъ 7 (19), и цлые двое сутокъ не выходилъ изъ дому.
Однако въ Петербург прекрасно поняли настоящій смыслъ и значеніе демонстраціи французскаго посольства. Государь усмотрлъ въ ней проявленіе личнаго неуваженія къ своей особ. Мнніе это раздлялъ весь дворъ и все высшее петербургское общество. Говорили, что посольство наше будетъ отозвано изъ Парижа въ полномъ состав, что русскому повренному въ длахъ Н. Д. Киселеву велно не являться въ день новаго года въ Тюильрійскій дворецъ. ‘Какъ бы то ни было’,— писалъ Перье въ оффиціальномъ своемъ донесеніи,— ‘я обязанъ не скрыть отъ вашего превосходительства всего значенія поступка, мн предписаннаго, послдствія коего должны быть крайне важны въ стран, устроенной какъ здшняя, и при государ съ такимъ характеромъ, какимъ обладаетъ императоръ. Положеніе французскаго повреннаго въ длахъ становится труднымъ, оно можетъ стать непріятнымъ, быть можетъ, даже невыносимымъ. Я буду счастливъ, если получу инструкціи для руководства въ виду, напримръ, такого случая, что дипломатическій корпусъ былъ бы созванъ или приглашенъ безъ меня. До тхъ поръ, я буду стараться вносить въ мои дйствія мру и спокойствіе, совмстимыя съ сознаніемъ достоинства, отречься отъ котораго не дозволяютъ мн какъ личное чувство, такъ и занимаемая мною должность’ {Казиміръ Перье Гизо, 9 (21) декабря 1841.}.
Въ частномъ письм къ Гизо, Перье изображалъ свое положеніе въ еще боле мрачныхъ краскахъ: ‘Произведенное впечатлніе велико, глубоко возбужденіе, боле даже чмъ и ожидалъ’. По увренію его, государь былъ страшно разгнванъ, находя, что никогда не должно терять изъ виду различія между политическимъ возмездіемъ и такимъ, которое дерзко направлено противъ особы самого монарха. Перье тмъ боле скорблъ объ этомъ, что личное положеніе его при двор и въ обществ, до рокового дня, было самое пріятное. ‘Я боле тратилъ для свта’,— писалъ онъ,— ‘чмъ тотъ въ нрав былъ ожидать отъ простого повреннаго въ длахъ: домъ и столъ мой были открыты для дипломатическаго корпуса, какъ и для русскихъ. Я не могу нахвалиться моими отношеніями ко двору и къ обществу, императоръ всегда былъ благосклоненъ ко мн, внимателенъ и любезенъ съ моею женою, и всякая перемна была для меня невыгодна. Я не желалъ ея. Но получивъ ваши приказанія, я долженъ былъ ихъ исполнить’. Въ особенности смущалъ молодого и самолюбиваго дипломата дошедшій до него слухъ, что все высшее петербургское общество намрено сплотиться противъ французскаго посольства, что туда никто не будетъ здить, и ни въ одной изъ русскихъ гостиныхъ не станутъ принимать его членовъ. ‘Я ршился’ — продолжалъ онъ, — ‘быть крайне осторожнымъ въ первыхъ шагахъ моихъ, обнаруживать большую сдержанность и не подвергаться въ гостиныхъ, не имющихъ оффиціальнаго характера, безполезнымъ непріятностямъ, противъ которыхъ я не могъ бы возражать. Важно щадить общество, среди коего возможна реакція, не возбуждать къ себ его вражды, создавая ему затрудненія, не ссориться съ нимъ, чтобы не сдлать всякое сближеніе невозможнымъ {Казиміръ Перье Гизо, 11 (23) декабря 1841.}.
Но о сближеніи не могло быть и рчи. Надъ французскими) посольствомъ произнесенъ былъ интердиктъ, само оно — исключено изъ петербургскаго общества. Предъ его членами закрылись двери всхъ русскихъ домовъ: ни одинъ русскій не появлялся въ стнахъ его. Вечера и обды, на которые были заране приглашены супруги Перье, отлагались или отмнялись. Хозяева тхъ гостиныхъ, гд происходили пріемы въ извстные дни, просили французовъ чрезъ посредство иностранныхъ дипломатовъ, не ставить ихъ своимъ появленіемъ въ затруднительное положеніе. Перье ршительно растерялся. Онъ умолялъ Гизо наставить его какъ поступить, что длать? ‘До какого предла’,— спрашивалъ онъ,— ‘слдуетъ мн довести терпніе? Я испытываю живйшее желаніе получить но этому предмету инструкціи отъ вашего превосходительства. До тхъ поръ я буду стараться какъ можно лучше удерживаться на этой скользкой почв, принявъ ршеніе ничего не компрометировать добровольно, и не подвергать отвтственности правительство короля, не будучи къ тому вынужденъ необходимостью. Я сознаю вс важныя послдствія разрыва, дабы избжать его сдлаю все. что дозволитъ мн честь, никогда не отступлю предъ отвтственностью, налагаемою на меня долгомъ, но ваше превосходительство можете быть уврены, что я не навлеку ее на себя легкомысленно и что одинъ только вызовъ или оскорбленіе, прямое, положительное, оффиціальное, въ состояніи будутъ заставить меня покинуть занятое мною выжидательное положеніе’ {Казиміръ Перье Гизо, 12 (24) декабря 1841.}.
Французскому повренному въ длахъ было предписано ничего не измнять въ своихъ оффиціальныхъ сношеніяхъ съ императорскимъ кабинетомъ. Въ свою очередь, графъ Нессельроде не перемнилъ своего прежняго, всегда вжливаго и предупредительнаго обращенія съ нимъ. Перье продолжалъ посщать вице-канцлера въ его обычные пріемные дни и вести съ нимъ переговоры о текущихъ длахъ. Сообщая объ этомъ Гизо, онъ прибавлялъ, что, по дошедшимъ до него слухамъ, самъ государь обнаруживалъ примирительное расположеніе. Французамъ, очевидно, растолковали, что отпоръ, данный имъ петербургскимъ обществомъ, не былъ внушенъ свыше, и что не отъ императора зависло воспрепятствовать тому, чтобы русскіе люди сочли неумстную ихъ выходку за оскорбленіе, нанесенное въ лиц монарха и всмъ его подданнымъ {Казиміръ Перье Гизо, 16 (28) декабря 1841.}.
Между тмъ въ Париж, въ новый годъ по западному стилю, русскій повренный въ длахъ, за нсколько часовъ до пріема во дворц, написалъ посольскому церемоніймейстеру, что нездоровье мшаетъ ему принять участіе въ праздник. Ни Киселевъ, ни прочіе чиновники посольства не явились въ этотъ день въ Тюильри. При двор сдлали видъ, что не замчаютъ ихъ отсутствія. ‘Намреніе наше’.— поспшилъ написать Гизо къ Перье,— ‘было засвидтельствовать, что мы близко принимаемъ къ сердцу достоинство нашего августйшаго государя, и что мы ни слпы, ни равнодушны относительно мало пристойнаго обращенія съ его особой. Мы исполнили этотъ долгъ. Теперь, что до насъ касается, то мы не видимъ никакихъ препятствій къ тому, чтобы внимательныя и вжливыя отношенія, потекли снова обычнымъ порядкомъ’. Министръ недоумвалъ какіе еще знаки неудовольствія могли предстоять французскимъ дипломатамъ со стороны русскаго двора. ‘Пока неудовольствіе это’,— наставлялъ онъ Перье,— ‘не дойдетъ до отказа вамъ въ томъ, что вамъ подобаетъ въ качеств начальника французскаго посольства, длайте видъ, что не замчаете его, если же стали бы съ афектаціею нарушать права, присвоенныя вашему положенію и званію, то вы замкнетесь въ вашемъ дом, ограничитесь производствомъ текущихъ длъ и будете ожидать отъ меня инструкцій’ {Гизо Казиміру Перье, 23 декабря 1841 (4 января 1842).}.
Въ другомъ частномъ письм, Гизо старался успокоить Перье, ободрить его увреніемъ, что дло не повлечетъ за собою новыхъ, непріятныхъ для него послдствій. Онъ признавался, что ему трудно преподать издалека точныя и подробныя наставленія, что правильно судить о предмет возможно только на мст. Перье приглашался избгать излишней требовательности и щекотливости. ‘Желаемое нами впечатлніе произведено’,— разсуждалъ министръ. ‘Отнын будутъ знать, что дурное обращеніе съ нами не проходитъ безслдно. Теперь, по нашему, мы квиты, и снова возвратимся къ своимъ привычкамъ вжливости’. Гизо выражалъ надежду, что Перье получилъ обычное приглашеніе явиться ко двору въ православный новый годъ и послдовалъ ему. Въ случа же неприглашенія, онъ долженъ былъ тотчасъ довести объ этомъ до свднія своего правительства. Впрочемъ, утшалъ его начальникъ, нтъ никакого основанія ожидать чего либо подобнаго. Барантъ — того же мннія. Киселевъ ведетъ себя въ Париж съ тактомъ и вполн прилично. Онъ выражаетъ явное намреніе не поднимать шума изъ-за происшедшаго и исполнять попрежнему вс обязанности своего положенія, предупредительно и любезно. Онъ будетъ приглашенъ на слдующій придворный балъ. Впрочемъ, дальнйшее обращеніе французскаго двора съ Киселевымъ будетъ соображено съ образомъ дйствій русскаго двора въ отношеніи къ Перье {Гизо Казиміру Перье, 24 декабря 1841 (5 января 1842).}.
Не смотря на весь свой оптимизмъ. Гизо понялъ, однако, что дло далеко не такъ просто, какъ онъ выставлялъ его, что въ желаніи своемъ отмстить нашему двору за многочисленные и долголтніе уколы самолюбія короля французовъ, онъ зашелъ слишкомъ далеко. Понятны, поэтому, старанія его извинить свой поступокъ предъ прочими европейскими дворами. Въ письм къ французскому послу въ Вн, Гизо по-своему изложилъ ходъ происшествій. ‘Офиціально‘ — писалъ онъ — ‘графа Палена вызвали въ Петербургъ для бесды съ императоромъ, и Казиміръ Перье былъ боленъ 18 декабря, а Киселевъ — 1 января. Въ дйствительности императоръ не пожелалъ, чтобы этотъ враждебный поступокъ прошелъ незамченнымъ. Съ той и съ другой стороны все правильно и все понятно. Вншнія приличія соблюдены и истинныя намренія почувствованы. Съ насъ этого довольно, мы въ расчет’. Слдовало нсколько оправдательныхъ доводовъ: ‘Нужно, чтобы въ этомъ убдились всюду. Чмъ боле политика наша консервативна и миролюбива, тмъ старательне будемъ мы оберегать наше достоинство. Мы не станемъ отвчать на дурное обращеніе дурною политикою, но мы ощутимъ дйствіе дурного обращенія и покажемъ, что его ощутили. Впрочемъ, я считаю небольшое это дло поконченымъ’ {Гизо графу Флао, 24 декабря 1841 (5 января 1841).}.
Печальное заблужденіе! Дло было еще далеко отъ конца я вполн окончилось лишь шесть лтъ спустя, вмст съ іюльскою монархіею.
Когда до Гизо дошли послдующія донесенія Перье изъ Петербурга, онъ не могъ скрыть своего тревожнаго удивленія. Едва ли онъ былъ искрененъ, увряя молодого дипломата, что большой бды еще нтъ, пока только русское общество, а не дворъ, выражаетъ ему холодность и враждебность. Парижское общество будетъ иначе обращаться съ Киселевымъ, согласно своимъ чувствамъ и нравамъ, но ничто-де не обязываетъ къ тому же общество петербургское. По этому поводу Гизо преподавалъ Перье цлый рядъ совтовъ: ‘Оставайтесь дома милостивый государь, живите въ семейномъ кругу. Будьте холодны съ тми, кто обнаружитъ къ вамъ холодность, чуждайтесь тхъ, кто чуждается васъ. Вамъ, безъ сомннія, не придется отражать ни единаго такого поступка, стерпть который не можетъ благовоспитанный человкъ и которые не свойственны благовоспитанному обществу. Довольствуйтесь этимъ. Въ вашемъ дом, въ сред вашего посольства — вы во Франціи. Замкнитесь въ этой родин, окружающей васъ, докол русское общество того будетъ хотть само. Я знаю: вы молоды: г-жа Перье молода и любезна, свтъ нравится ей и она нравится свту. Я сожалею, что и она, и вы лишены удовольствій свтской жизни. Но и вы, и она отличаетесь слишкомъ здравымъ умомъ и возвышенною душою, чтобы не отречься безъ всякихъ усилій отъ этихъ удовольствій и не сосредоточиться въ самихъ себ, коль скоро того требуютъ достоинство вашего отечества и ваше собственное достоинство’ {Гизо Казиміру Перье, 25 декабря 1841 (6 января 1842).}.
Въ Петербург, тяжелое положеніе, созданное членамъ французскаго посольства ршимостью русскаго общества прекратить всякія съ ними сношенія, не измнилось Напрасно старался Перье выйдти изъ него, то посщая гостиную жены вице-канцлера, то отправляясь на балъ дворянскаго собранія, въ силу совокупнаго приглашенія, обращеннаго ко всему дипломатическому корпусу. Графиня Нессельроде принимала его вжливо, но холодно. На бал въ собраніи большая часть старыхъ и добрыхъ знакомыхъ обнаруживала въ обращеніи съ съ нимъ непривычную застнчивость. При этихъ условіяхъ онъ не ршался вывозить жену свою въ свтъ и съ нетерпніемъ ожидалъ наступленія русскаго новаго года, въ надежд, что на пріем во дворц государь обычною своею ласковостью выведетъ его изъ затрудненія. Какъ на бду, придворный выходъ въ этотъ день былъ отмненъ, какъ полагали по причин нездоровья императрицы. Лишь 7 (19) января, французскій повренный въ длахъ и г-жа Перье, наравн съ прочими членами дипломатическаго корпуса, были приглашены на большой балъ въ Зимнемъ дворц. Оба, разумется, поспшили воспользоваться приглашеніемъ. На бал государь, проходя мимо Перье, съ улыбкою сказалъ ему: ‘Какъ поживаете вы съ тхъ поръ, какъ мы не видались съ вами?— Лучше, неправда ли’? Императрица обратилась къ нему съ вопросомъ: когда намренъ вернуться посолъ Барантъ и не знаетъ ли онъ чего о времени его возвращенія? Перье отозвался полнымъ невдніемъ, и, донося объ этомъ Гизо, выражалъ недоумніе: означаетъ ли вопросъ государыни лишь расположеніе ея къ послу, оставившему въ Петербург наилучшія воспоминанія, или заключаетъ въ себ иное намреніе, напримръ, нчто въ род общанія по возвращеніи Баранта отправить въ Парижъ Палена? ‘Между графомъ Нессельроде и мною’,— такъ заканчивалъ Перье одно изъ своихъ донесеній,— ‘не было произнесено ни единаго слова, которое относилось бы ко всему этому случаю или только намекало бы на него. Мн казалось, что не мн приличествовало взять иниціативу. Я не хотлъ, какъ я уже имлъ честь сообщить вамъ, казаться ни въ затрудненіи, ни озабоченнымъ, ни желающимъ поскоре выйдти изъ положенія, которое общество заблагоразсудило мн создать, и въ которомъ ничто не препятствуетъ мн, въ особенности нын, оставаться съ честью. Въ открытомъ интерес примиренія, я бы не сталъ избгать доврительной бесды по этому предмету съ графомъ Нессельроде, если бы тотъ первый заговорилъ о немъ со мною. Мн извстна его умренность. Я увренъ, что онъ сожалетъ о всемъ случившемся, но я не считалъ полезнымъ идти на встрчу объясненіямъ, вызвать которыя было такъ легко вице-канцлеру при любезномъ оборот нашихъ съ нимъ разговоровъ и при его высокомъ положеніи’ {Казиміръ Перье Гизо, 25 и 30 декабря 1841 (6 и 11 января 1842) и 1 (13), 3 (15), 7 (19), 11 (23) и 12 (24) января 1842.}.
Извстія эти обрадовали Гизо. Ему показалось, что русскій дворъ и вправду желаетъ возстановленія правильныхъ дипломатическихъ сношеній съ Франціею. Онъ уполномочилъ, поэтому, Перье всюду разглашать, что о возвращеніи Баранта нтъ и рчи, и что французскій посолъ прідетъ въ Петербургъ не прежде, чмъ прибудетъ въ Парижъ графъ Паленъ, или его преемникъ по званію русскаго посла. Онъ одобрялъ поведеніе Перье и убждалъ его не падать духомъ и выдержать роль свою до конца {Гизо Казиміру Перье 6 и 12 (18 и 24) февраля 1842.}.
Но у молодого французскаго дипломата не хватило терпнія. Прошло цлые полгода, а ничего не измнилось въ отношеніяхъ русскаго общества къ нему и къ его товарищамъ по посольству. Онъ сталъ просить о своемъ отозваніи, ссылаясь на болзнь жены. Къ тому же, присовокуплялъ онъ, императоръ Николай уже высказалъ свое ршеніе: при настоящихъ условіяхъ Паленъ не вернется въ Парижъ. Перье находилъ, что и его присутствіе въ Петербург безполезно и не согласуется боле съ достоинствомъ королевскаго правительства {Казиміръ Перье Гизо, 26 мая (8 іюня) 1842.}.
Гизо общалъ Перье не только просимый отпускъ, но въ награду за твердость и самоотверженіе, съ какими тотъ такъ долго выносилъ въ высшей степени непріятное и затруднительное положеніе, командорскій крестъ почетнаго легіона и первую вакансію посланника. Онъ просилъ его лишь остаться въ Петербург до прибытія преемника. Такимъ преемникомъ, какъ мы узнаемъ изъ письма Гизо къ послу въ Вн, графу Флао, долженъ былъ быть баронъ д’Аидре, второй секретарь петербургскаго посольства. Означенное письмо представляется новою попыткою французскаго министра оправдать свой образъ дйствій предъ иностранными дворами. ‘Не безъ зрлаго предварительнаго размышленія’,— читаемъ мы въ немъ,— ‘приняли мы прошлою осенью извстное ршеніе. Въ продолженіе десяти лтъ, по поводу каждой бутады, каждаго оскорбительнаго пріема императора Николая, говорили, что это съ его стороны чисто личное движеніе, что оно не вліяетъ на политику его правительства, что отношенія обоихъ кабинетовъ продолжались и общія обимъ сторонамъ дла обсуждались, какъ бы ни въ чемъ не бывало. Цлые десять лтъ мы выказали себя крайне терпливыми и покладистыми, но въ 1840 году страсти императора, очевидно, проникли и въ его политику. Горячность, съ которою онъ старался разсорить Францію съ Англіею, отдлять ее отъ всей Европы, показало намъ его чувства и пріемы въ боле серіозномъ освщеніи. Мы обязаны были принять это въ соображеніе. Не восчувствовать того, что могло имть подобныя послдствія, значило бы поступать безъ достоинства и поддаться обману. Случай представился, я схватился за него. Мы поступили такъ не ради раздраженія, ни для того, чтобы начать обмнъ мелкихъ задирательствъ. Мы хотли занять положеніе, которое давно было бы естественнымъ, и которое, благодаря недавнимъ событіямъ, становилось вполн пристойнымъ. Что до меня касается, то я былъ очень радъ, что могъ поставить въ него моего государя и мое отечество. Мы спокойно сохранили его. Барантъ будетъ дожидаться въ Париж, пока вернется Паленъ. Не намъ брать на себя починъ этого возвращенія. При настоящихъ обстоятельствахъ, вполн достаточно повренныхъ въ длахъ для надобностей политики и для приличій придворныхъ сношеній, и въ тотъ день, когда въ Петербург пожелаютъ перемны, мы покинемъ это положеніе, испытывая столь же мало затрудненій, сколько мы испытываемъ ихъ нын, оставаясь въ немъ’ {Гизо графу Флао 22 іюня (4 іюля) 1842.}.
Письмо это едва успло дойти до Вны, какъ страшный ударъ внезапно разразился надъ французскою королевскою семьею. 1 (13) іюля 1842 года, Наслдникъ престола, молодой и симпатичный герцогъ Орлеанскій, увлеченный бшенными лошадьми на дорог изъ Парижа въ Нльи, разбился до смерти при попытк выскочить изъ экипажа. О тяжкой утрат, понесенной династіею, въ числ прочихъ дипломатическихъ представителей Франціи, былъ извщенъ и Казиміръ Перье съ приказаніемъ сообщить о томъ императорскому двору {Гизо Казиміру ГГерье, 2 (14) іюля 1842.}. По высочайшему повелнію, вице-канцлеръ постилъ французскаго повреннаго въ длахъ и выразилъ ему отъ имени государя и императрицы соболзнованіе ихъ величествъ горю, постигшему королевскую фамилію и всю Францію. Императоръ, заявилъ при этомъ случа графъ Нессельроде, былъ крайне опечаленъ ужасною встью. Онъ приказалъ тотчасъ наложить при двор трауръ и отмнить балъ, имвшій состояться въ Петергофскомъ дворц 11 (23) іюля, въ день именинъ великой княжны Ольги Николаевны {Казиміръ Перье Гизо, 11 и 12 (23 и 24) іюля 1842.}.
Въ петербургскихъ дипломатическихъ кругахъ полагали, что трагическій этотъ случаи послужитъ поводомъ къ примиренію между обоими дворами. Перье надялся, что императоръ Николай выскажетъ свои чувства въ собственноручномъ письм, хотя съ 1830 года онъ ни разу еще не удостаивалъ таковымъ Лудовика-Филиппа. По словамъ Перье, многіе члены императорской фамиліи, высшіе чины двора, министры, просили о томъ государя. ‘Но’.— читаемъ мы въ донесеніи французскаго дипломата,— ‘вс натолкнулись на желзную волю, на необычайныя упорство, самолюбіе и гордость. Императоръ отвергъ все, что ему ни предлагали, все, что въ глазахъ его имло значеніе перваго шага. Я не начну первый — таковы были единственныя слова, вырвавшіяся у него. Ба просьбу объ обратномъ отправленіи въ Парижъ графа Палена, онъ отвчалъ: ‘Пусть вернется Барантъ и мой посолъ выдетъ отсюда’ {Казимиръ Герье Гизо, 23 іюля (4 августа) 1842.}.
Но, хотя государь и не писалъ самъ къ Лудовику-Филшшу, за то, по его повелнію, нашъ повренный въ длахъ въ Париж сообщилъ французскому министру иностранныхъ длъ слдующую депешу вице-канцлера:
‘Вчера, въ Петергофскомъ императорскомъ дворц, гд находился дворъ, я получилъ депешу, которою вы извстили насъ о несчастій, столь же ужасномъ, сколько и неожиданномъ, положившемъ конецъ жизни наслдника французскаго престола. Эта страшная катастрофа произвела на императора глубокое и мучительное впечатлніе. Вамъ извстно вліяніе на его величество семейныхъ чувствъ и привязанностей, императоръ — отецъ, отецъ нжно преданный своимъ дтямъ, а потому вы поймете, насколько потеря, понесенная королемъ и королевою французовъ, прямо затронула въ его сердц задушевнйшее чувство, какъ онъ былъ опечаленъ ихъ горемъ, и до какой степени присоединяется изъ глубины души къ печали ихъ терзающей. По одному изъ тхъ роковыхъ совпаденій, которыя такъ часто сближаютъ въ жизни счастіе однихъ, контрастующее съ горемъ другихъ, печальная всть дошла до насъ въ тотъ самый день, когда дворъ готовился праздновать тезоименитство великой княжны Ольга. Въ виду столь великаго несчастія, вс выраженія радости должны были умолкнуть. Тотчасъ же былъ отмненъ балъ, назначенный на этотъ вечеръ, и весь дворъ получилъ приказаніе, начиная со слдующаго дня, надть трауръ по молодомъ принц.
‘Потрудитесь, милостивый государь, выразить французскому правительству участіе, принимаемое нашимъ августйшимъ повелителемъ въ событіи, которое, независимо отъ скорби, распространенной имъ на королевскую семью, его величество считаетъ бдствіемъ, постигшимъ всю Францію. Императоръ поручаетъ вамъ въ особенности, отъ имени его и императрицы, быть предъ королемъ и королевой выразителемъ этихъ чувствъ. Не имя возможности преподать имъ утшеній, которыя въ подобномъ случа могутъ быть почерпнуты ими лишь въ религіозномъ подчиненіи вол Промысла, государь надется, что король найдетъ въ своей твердости, а королева — въ благочестивомъ настроеніи, достаточно силъ духа, дабы выдержать наиболе тягостную скорбь, какую только можно испытать.
‘Вы выразите это пожеланіе французскому монарху, передавъ ему выраженіе соболзнованія нашего августйшаго повелителя. Вы будете говорить языкомъ нжной симпатіи, ибо нтъ чувства искренне того, которое въ данномъ случа одушевляетъ его величество’ {Графъ Нессельроде. Киселеву, 14 (26) іюля 1842.}.
Изъ отвтной депеши Гизо не видно, чтобы Киселевъ испросилъ аудіенцію у Лудовика-Филпппа. Министръ извщалъ королевскаго повреннаго въ длахъ въ Петербург, что депеша русскаго вице-канцлера была доложена имъ королю, что король и королева были тронуты выраженіемъ чувствъ русскаго императора, въ особенности когда узнали объ отмн) бала и о немедленномъ наложеніи траура. Упомянувъ, что императоръ Николай достоинъ вкушать сладость семейныхъ радостей, потому что уметъ понимать и раздлять семейное горе, Гизо поручалъ Перье отправиться къ графу Нессельроде и просить его выразить императору и императриц! признательность короля и королевы за высказанное ихъ императорскими величествами сочувствіе ихъ горю {Гизо Казиміру Перье, 30 іюля (11 августа) 1842.}.
Депеша эта уже не застала Перье въ Петербург. Тотчасъ но прибытіи своего замстителя, барона д’Андре, онъ поспшилъ ухать вмст! съ женою. Д’Андре вступилъ въ завдываніе посольствомъ, въ качеств простого повреннаго въ длахъ, и получилъ приказаніе тщательно придерживаться данныхъ его предмстнику инструкцій.

VI.
Примирительныя попытки Франціи.

Нессельроде поздравляетъ Гизо.— Разговоръ Гизо съ Н. Д. Киселевымъ.— Объясненіе д’Андре съ Нессельроде.— Вторичный разговоръ Гизо съ Киселевымъ.— Объяснительная депеша его къ д’Андре.

Прошло два года со дня непристойной выходки французскаго посольства въ Петербург. Новый повренный въ длахъ, баронъ д’Андре, и товарищи его мало но малу снова получили доступъ въ русскія гостиныя. При двор не длали не малйшаго различія между ними и прочими членами дипломатическаго корпуса. Но въ отношеніяхъ императорскаго кабинета къ парижскому не произошло существенной перемны. Они были попрежнему холодны, натянуты и ограничивались производствомъ текущихъ длъ. Послы не возвращались къ своимъ мстамъ.
Такимъ положеніемъ крайне тяготились въ Париж и съ нетерпніемъ выжидали подходящаго случая, чтобы сдлать первый шагъ къ примиренію. Случай этотъ представился весною 1843 года, когда Киселевъ сообщилъ Гизо депешу графа Нессельроде, въ которой тотъ выражалъ свое удовольствіе по поводу побды, одержанной французскимъ министерствомъ въ палат депутатовъ при обсужденіи вопроса о тайныхъ фондахъ. Въ ней вице-канцлеръ писалъ: ‘Мы съ интересомъ и любопытствомъ ожидали исхода преній, съ коими была связана участь настоящаго министерства, и съ удовольствіемъ убдились, что, согласно съ нашими предположеніями, результатъ этого испытанія разршился въ пользу правительства. Я говорю, съ удовольствіемъ, потому что, хотя г. Гизо въ частности, быть можетъ, и не питаетъ къ Россіи слишкомъ благопріятнаго расположенія, но все же этотъ министръ представляетъ иностраннымъ державамъ наиболе ручательствъ своею мирною политикою и консервативными принципами. Въ послдней парламентской борьб, онъ далъ новыя доказательства своего ораторскаго таланта и ничто не препятствуетъ вамъ, милостивый государь, передать ему по этому случаю поздравленіе императорскаго кабинета’ {Графъ Нессельроде Киселеву, мартъ 1843.}.
Гизо съ радостью схватился за представившійся случай вступить съ нашимъ повреннымъ въ длахъ въ подробныя объясненія по поводу взаимныхъ отношеній Россіи и Франціи. Сообщаемъ дословно продолжительный и интересный разговоръ его съ Н. Д. Киселевымъ по этому предмету.
Гизо. Благодарю васъ за сообщеніе. Я принимаю депешу графа Нессельроде за доказательство серіознаго уваженія и крайне признателенъ за нее. Но позвольте васъ спросить: что разуметъ графъ подъ моимъ неблагопріятнымъ расположеніемъ къ Россіи? Иметъ ли онъ въ виду мое чисто личное направленіе, мои вкусы, наклонности? Не думаю. Я не склоняюсь ни за, ни противъ какой-либо державы, не питаю ни къ одной благопріятнаго или неблагопріятнаго расположенія. На меня возложено завдываніе вншней политикой моего отечества. Я руководствуюсь единственно его политическими интересами, выражаемымъ ему расположеніемъ, такимъ, какое слдуетъ ему выражать. Къ этому я не примшиваю ничего личнаго.
Киселевъ. Не сомнваюсь, что и графъ Нессельроде разуметъ это такъ.
Гизо. Надюсь, и не понялъ бы, чтобы это могло быть иначе. Но, въ такомъ случа, я, по истин, еще мене понимаю, какимъ образомъ графъ Нессельроде приписываетъ мн неблагопріятное расположеніе къ Россіи. Ничто въ естественной политик моего отечества не наталкиваетъ меня на подобное расположеніе. Общественныя стремленія во Франціи, французскіе интересы въ Европ, не заключаютъ въ себ ничего противнаго Россіи. И если я не ошибаюсь, тоже можно сказать и о Россіи, ея національные инстинкты не враждебны намъ. Откуда же взялись бы намренія, которыя графъ Нессельроде предполагаетъ во мн? Зачмъ бы я ихъ себ усвоилъ? У меня ихъ нтъ. Но разъ зашелъ вопросъ о нашемъ расположеніи, позвольте мн высказать вамъ все: кто изъ насъ, мы или вы выказали неблагопріятное расположеніе? Разв императоръ не проводитъ различія между королемъ французовъ и императоромъ австрійскимъ? Разв у него по отношенію къ обоимъ государямъ одинаковое поведеніе, одни и т же пріемы?
Киселевъ. Извините меня, я не могу вступить въ обсужденіе подобнаго предмета.
Гизо. Знаю. Но я и не прошу васъ обсуждать его со мною или отвчать мн. Я прошу васъ только выслушать меня и передать графу Нессельроде то, что я имю честь говорить вамъ. Я отвчу на выраженное имъ мн серіозное уваженіе полною откровенностью. Когда касаешься сути вещей, такая рчь одна только пристойна и дйствительна. Итакъ, говоря откровенно, разв проведеніе различія между королемъ ея и другими государями не означаетъ неблагопріятнаго расположенія къ Франціи? Можемъ ли мы, должны ли не обращать на это вниманія? Мы придаемъ этому большую важность. Означенный фактъ вліяетъ на наше расположеніе, на нашу политику. Если бы императоръ не призналъ того, что совершила Франція въ 1830 году или даже, еслибы, не вступая съ нами въ открытую и положительную вражду, онъ остался чуждъ нашему правительству и не поддерживалъ съ нами правильныхъ и обычныхъ между государствами сношеній, мы могли бы находить, мы нашли бы, что онъ слдуетъ дурной политик, но намъ нельзя было бы сказать ничего другого. Но императоръ призналъ то, что совершилось у насъ въ 1830 году. Скажу боле: я знаю, что онъ предсказалъ королю Карлу X послдствіе нарушенія имъ хартіи. Какъ согласовать политику, столь прозорливую и мудрую, съ поведеніемъ, коего императоръ придерживается донын относительно короля? Мн извстна суть мыслей императора. Онъ полагаетъ, что въ 1830 году можно было сохранить королемъ герцога Бордосскаго, давъ ему герцога Орлеанскаго въ опекуны и въ регенты королевства. Онъ находитъ, что должно было поступить такъ и хочетъ выразить порицаніе за то, что у насъ пошли дале. Милостивый государь, я не стану избгать этого вопроса, боле чмъ всякаго другого. Я служилъ реставраціи. Я никогда не вступалъ въ заговоры противъ нея. Но въ 1830 году возможно было только то, что сдлано. Всякая иная попытка была бы тщетна, совершенно тщетна. Герцогъ Орлеанскій только погубилъ бы ею себя и погубилъ бы безуспшно. Онъ призванъ былъ на престолъ потому, что одинъ въ то время могъ занять его. Онъ принялъ престолъ потому, что не могъ отъ него отречься, не погубивъ и Франціи, и монархіи. Необходимость создала и выборъ націи и согласіе принца. И императоръ Николай самъ почувствовалъ это, тотчасъ же и безъ колебаній- признавъ то, что совершилось во Франціи. Онъ также, какъ и мы, какъ и вся Европа, призналъ и допустилъ необходимость, единственное средство къ поддержанію порядка и европейскаго мира. И, конечно, мы въ прав сказать, что король и его правительство оказались вполн на высот своего призванія. Какой государь защищалъ съ большею настойчивостью, съ большимъ мужествомъ, дло благой политики, политики консервативной? Найдется ли другой, во вс времена, который больше бы. сдлалъ, сдлалъ бы столько для безопасности всхъ престоловъ и для покоя всхъ народовъ?
Киселевъ. Никто не признаетъ это боле императора, никто не воздаетъ большей справедливости королю, его искусству, его мужеству, никто не говоритъ громче о всемъ, чмъ, обязана ему Европа.
Гизо. Знаю. Но позвольте мн сдлать еще одинъ шагъ на пути полной откровенности. Этотъ король, имющій такія заслуги предъ Европой,— разв русскіе, посщающіе Парижъ, воздаютъ ему должное? Свидтельствуютъ ли они ему свое почтеніе? Императоръ, такъ хорошо знакомый съ правами державнаго величества, неужели онъ думаетъ, что столь странное забвеніе служитъ на пользу монархическаго, его собственнаго дла? Думаетъ ли онъ, что поддерживаетъ достоинство и силу монархическихъ идей, допуская, чтобы его подданные не воздавали должнаго монарху, который защищаетъ эти идеи съ наибольшимъ мужествомъ и опасностью и на благо всмъ?
Киселевъ. У насъ своя щекотливость. Ваша печать, ваша трибуна, много другихъ манифестацій, неоднократно оскорбляли насъ. А у насъ нтъ ни печати, ни трибуны, чтобы отражать оскорбленія. Наше средство обнаруживать чувства наши заключается въ полномъ отождествленіи себя съ императоромъ… Мы чувствуемъ какъ и онъ самъ все, что относится къ нему, раздляемъ его впечатлнія, его намренія, близко пріобщаемся къ нимъ. Таковъ инстинктъ, обычай, таковъ патріотизмъ нашего общества, нашего народа.
Гизо. И это длаетъ ему честь. Я знаю на какой случай вы намекаете. Я первый заявляю, что эта тсная связь народа со своимъ государемъ представляетъ нчто великое и прекрасное. Русское общество право, проявляя преданность къ императору, вступаясь за него, гордясь имъ, но оно не должно удивляться, что и я тоже щекотливъ и гордъ за счетъ короля. Таковъ могъ долгъ, и императоръ, я въ томъ увренъ, одобряетъ меня за это, и этому я, быть можетъ, обязанъ частью уваженія, коимъ онъ меня почтилъ. Что же касается до печати, вы хорошо знаете, что мы не отвчаемъ, не можемъ отвчать за нее.
Киселевъ. Знаю. Однако, когда видишь въ газетахъ наиболе преданныхъ правительству короля, наиболе врныхъ его политик, вещи оскорбительныя, враждебныя намъ, то нельзя, чтобы это не произвело впечатлнія и впечатлнія непріятнаго.
Гизо. Меня это не удивляетъ, и когда это случается, то я скорблю объ этомъ. Но нтъ средствъ всему помшать. Къ тому же, какъ вы хотите, чтобы извстное расположеніе императора, его поведеніе, пріемы, оставались у насъ безъ послдствій? То, на что вы жалуетесь, прекратилось бы, намъ было бы, по крайней мр, и пріятне и легче подавлять, если бы вы находились съ нами въ отношеніяхъ вполн правильныхъ и пристойныхъ, пріятныхъ французской публик. Въ нашихъ палатахъ я далъ не мало сраженій, а иногда и выигрывалъ ихъ, но зачмъ стану я компрометировать себя и напрягать свои силы для разъясненія, что параграфъ о Польш неумстенъ въ адресахъ, и что надо изъять его оттуда? Часто говорятъ, я это знаю, будто оскорбляющіе насъ пріемы императора — дло личное, что они не вліяютъ на политику его правительства, и что отношенія обоихъ государствъ не страдаютъ отъ нихъ. Если бы это была и правда, то мы не можемъ, не должны этимъ удовольствоваться. Разв независимо отъ длъ, въ тсномъ смысл этого слова, личное обращеніе, личныя сношенія государей, не представляютъ всегда великой важности? Разв приличествуетъ монархистамъ взирать на нихъ равнодушно? Если бы мы и были расположены къ тому, опытъ 1840 года обличилъ бы наше заблужденіе. Время это и дла его уже далеки отъ насъ, можно вполн свободно разсуждать о нихъ. Можемъ ли мы не признать, что вы много постарались тогда, чтобы разсорить насъ съ Англіей?
Киселевъ прервалъ Гизо, повторяя, что не можетъ ни допустить его словъ, ни оспаривать ихъ, и просилъ не считать его молчаніе за знакъ согласія.
Гизо. Будьте покойны, мн извстенъ вашъ превосходный образъ мыслей, и я не желалъ бы ни на минуту поставить васъ въ затруднительное положеніе, но, повторяю, разъ мы коснулись сути дла, мн необходимо хорошенько разсмотрть все, что она заключаетъ. Простите же мн мой монологъ. Говоря, что вы хотли разсорить насъ съ Англіей, я не правъ. Императоръ слишкомъ разсудителенъ, чтобы желать въ Европ настоящей ссоры, серіозныхъ смутъ, быть можетъ войны: нтъ, вы хотли не разсорить насъ съ Англіей, а ухудшить, охладить наши отношенія, изолировать насъ, поставить вн Европы. Когда мы увидали это, когда извдали послдствія личныхъ чувствъ императора, могли ли мы поврить, что они нисколько не вліяютъ на политику его кабинета? Не должны ли мы были принять ихъ въ серіозное соображеніе? Такъ мы и поступили, такъ и будемъ поступать всегда. А между тмъ, мы остались вполн врны нашей политик, не только мирной, но и клонящейся къ установленію добраго согласія въ Европ. У насъ не было недостатка въ случаяхъ, для подражанія вашему примру 1840 года. Намъ было бы легко, недавно еще, по поводу Сербіи, эксплуатировать, разжигать въ Константинопол ваше зарождавшееся несогласіе съ Портою, поддерживать противъ васъ подозрнія и сопротивленіе Европы, мы этого не сдлали, мы преподали Порт самые умренные совты, мы сказали ей, что добрыя отношенія съ вами составляютъ, какъ для Европы, такъ и для нея самой, высшій интересъ. Мы открыто провозгласили и примнили возвышенную политику и отложили въ сторону политику мелкую, годную лишь на то, чтобы сять затрудненія и раздраженія посреди мира, который вс поддерживаютъ и хотятъ поддержать.
Киселевъ. Нашъ кабинетъ отдаетъ полную справедливость поведенію и направленію барона Буркенея {Французскій посланникъ при Порт Оттоманской.} въ Константинопол. Онъ вамъ признателенъ за это и мн поручено прочесть вамъ депешу, въ коей онъ выражаетъ полное свое удовольствіе.
Гизо. Очень буду радъ выслушать ее {Отчетъ о разговор Гизо съ Киселевымъ напечатанъ въ приложеніи къ ‘Запискамъ’ перваго: Mmoires pour servir l’histoire de mon temps, II, стр. 503—508.}.
Французскій министръ тотчасъ же отправилъ подробный отчетъ о своемъ разговор съ нашимъ представителемъ своему повренному въ длахъ въ Петербург, для личнаго его свднія. Онъ хорошо понималъ то, о чемъ какъ бы и не подозрвали въ нашемъ министерств иностранныхъ длъ, а именно, что въ Берлин, въ Вн, въ Лондон, вовсе не считаютъ желательнымъ сближеніе Франціи съ Россіей и всячески станутъ противодйствовать ему. коль скоро зайдетъ о немъ рчь. Вотъ почему Гизо предписалъ сначала барону д’Андре хранить глубокое молчаніе о сообщенномъ ему объясненіи и только внимательно прислушиваться къ отголоскамъ его въ Петербург {Гизо барону д’Андре, 1 (13) апрля. 1843.}. Но на другой же день онъ измнилъ ршеніе и нашелъ необходимымъ отвчать любезностью на недавнюю любезность графа Нессельроде. Съ этою цлью была написана къ д’Андре депеша, предназначенная для сообщенія нашему двору. Въ ней Гизо, поблагодаривъ вице-канцлера за высказанное въ депеш къ Киселеву лестное мнніе о немъ, возражалъ противъ приписаннаго ему недостатка дружественнаго расположенія къ Россія. ‘Слова эти’,— оправдывался онъ,— ‘причинили мн немалое удивленіе, и я не могу принять ихъ. Интересы и честь моего государя и отечества составляютъ для меня единственное мрило расположенія, вносимаго мною въ отношенія къ правительствамъ, съ коими я имю честь вести переговоры. Графъ Нессельроде, столь прекрасно придерживавшійся этого правила въ теченіе своей долговременной и славной карьеры, не станетъ оспаривать его у другихъ, и чувства, только что выраженныя имъ намъ отъ имени императорскаго кабинета, облегчаютъ мн нын обязанность, которую я исполняю, отвергая высказанное имъ предположеніе’ {Гизо барону д’Андре, 2 (14) апрля 1843.}. Д’Андре былъ уполномоченъ прочесть графу Нессельроде эту депешу, съ тмъ, чтобы, отправляясь къ нему, взять съ собою и отчетъ о бесд Гизо съ Киселевымъ и при случа ознакомить съ нимъ вицеканцлера {Приписка отъ 2 (14) апрля къ депеш отъ 1 (13).}.
Сообщеніе д’Андре вызвало въ Нессельроде нкоторое смущеніе. Выслушавъ оправданія Гизо, изложенныя въ оффиціальной депеш, онъ ограничился замчаніемъ, что Киселевъ не долженъ былъ сообщать его депешу, заключавшую фразу на которую возражалъ Гизо. Затмъ, онъ прочелъ вслухъ донесеніе Киселева о его разговор съ французскимъ министромъ иностранныхъ длъ и выслушалъ отчетъ о томъ же, прочитанный д’Андре. Онъ общалъ еще отвтить Гизо чрезъ Киселева, и сказалъ, отпуская своего постителя: ‘Когда объясненія происходятъ съ такою искренностью и откровенностью, они — лучшее средство придти къ соглашенію’.
Изъ словъ этихъ молодой и впечатлительный дипломатъ заключилъ, что все дло улажено, что несогласіямъ между Россіею и Франціею уже насталъ конецъ. За нсколько дней передъ тмъ, государь на выход во дворц спросилъ его, не иметъ ли онъ извстій отъ Баранта? Вскор посл посщенія имъ вице-канцлера, на придворномъ пріем, состоявшемся въ день имянинъ императрицы, его величество снова обратился къ нему съ вопросомъ: ‘Нтъ ли чего новаго изъ Парижа’?— ‘Ничего, государь, за исключеніемъ курьера, прибывшаго ко мн на прошлой недл’,— отвчалъ д’Андре.— ‘А когда увидимся мы съ г. де-Барантомъ’?— Отвтомъ недоумвавшаго дипломата была его улыбка. Государь также улыбнулся и прошелъ дале, кивнувъ ему головою.
‘Только большою перемною’,— доносилъ д’Андре въ Парижъ,— ‘можно объяснить себ, что его величество задалъ мн подобный вопросъ во время пріема. Съ его стороны, это — авансъ, и, конечно, самъ онъ такъ смотритъ на дло. Вроятно, вопрошая меня, императоръ полагалъ, что мн извстны разговоры его съ графомъ Нессельроде и депеши, посланныя въ Парижъ по его приказанію, тогда какъ графъ Нессельроде, которому я только что поклонился, ничего не сказалъ мн объ этомъ’. Д’Андре былъ того мннія, что государь считалъ также дло оконченнымъ и ожидалъ лишь извстій изъ Парижа, чтобы направить туда графа Палена. Утверждало его въ этомъ предположеніи и то, что императрица также освдомилась у него о Гарант {Баронъ д’Андре Гизо, 25 апрля (3 мая) 1813.}.
Появленіе Киселева у Гизо съ отвтнымъ письмомъ Нессельроде разсяло заблужденія французской дипломатіи. Нашъ повренный въ длахъ началъ съ сообщенія двухъ оффиціальныхъ депешъ по дламъ Сербіи и Греціи. Въ цервой изъ нихъ вице-канцлеръ выражалъ французскому правительству благодарность за его сдержанное и безпристрастное поведеніе въ спор, возникшемъ между нами и Портою по поводу незаконнаго избранія въ сербскіе князья Александра Карагеоргіевича, и доказывалъ, что въ дл этомъ право на стороны Россіи, замтивъ при томъ, что напрасно Гизо думаетъ, будто въ 1840 году мы старались разсорить Францію съ Англіею. Французскій министръ, принявъ благодарность графа Нессельроде, сталъ однако отстаивать свое мнніе. ‘Позвольте’,— сказалъ онъ Киселеву.— ‘сохранить за собою преимущество нашего безпристрастія въ 1843 году. Я не могу сомнваться въ усиліяхъ вашего кабинета въ 1840 году, съ цлью вызвать или обострить наши несогласія съ Англіею. Императоръ громко высказалъ свое удовольствіе по поводу ихъ. Барантъ донесъ мн о томъ въ свое время. Мы не захотли отплатить вамъ тмъ же, разжигая ссору вашу съ Портою. Мы не подражали вашему поведенію въ 1840 году, но и не могли позабыть его’.
Вторая депеша касалась греческихъ длъ. Вице-канцлеръ былъ очень доволенъ соглашеніемъ, состоявшимся между тремя державами-покровительницами, и сообщалъ инструкціи, данныя нашему посланнику въ Аинахъ, которому предписывалось дйствовать сообща со своими товарищами великобританскимъ и французскимъ и подчиняться ршеніямъ лондонской конференціи. Гизо поблагодарилъ и за это и высказалъ свой взглядъ на положеніе длъ въ Эллад, настаивая на необходимости для представителей трехъ державъ не увлекаться страстями и ссорами мстныхъ политическихъ партій.
Наконецъ, Киселевъ сообщилъ министру длинное доврительное письмо графа Нессельроде, долженствовавшее служить отвтомъ на его недавнія заявленія. Вице-канцлеръ приглашалъ Гизо не возвращаться къ несогласіямъ, происходившимъ между обоими дворами, ране образованія послдняго французскаго министерства, а заняться исключительно настоящимъ. По мннію его, у Россіи были тогда важныя причины, побуждавшія ее не длать парижскому двору частыхъ и доврительныхъ сообщеній по европейскимъ вопросамъ. Но нын Франція поступаетъ благоразумно, не ища ссорить Россію съ прочими державами, потому что она не нашла бы боле въ Англіи прежней союзницы, усердной и преданной, каковою та была въ десятилтіе съ 1830 по 1840 годъ, когда виги были у власти, а Пальмерстонъ министромъ иностранныхъ длъ. Гизо, внимательно выслушавъ нашего повреннаго въ длахъ, прямо заявилъ ему, что единственнымъ средствомъ положить конецъ недоразумніямъ, прошлымъ и настоящимъ, заключается въ одновременномъ возвращеніи обоихъ пословъ, Палена въ Парижъ и Баранта въ Петербургъ {Гизо барону д’Андре, 8 (20) мая 1843.}.
Предложеніе это не имю ожидаемаго и страстно желаемаго въ Париж успха. При встрч съ французскимъ повреннымъ въ длахъ, графъ Нессельроде сказалъ ему: ‘Между нами, я думаю, что правительство ваше слишкомъ поторопилось. Въ настоящую минуту нтъ надобности заниматься нкоторыми изъ вопросовъ, обсуждаемыхъ въ данныхъ мн вами для прочтенія письмахъ. Императоръ нашелъ, что ему навязываютъ условія, и это испортило хорошее впечатлніе перваго отчета. Впрочемъ, хотя дло и испорчено, но далеко не навсегда и при первомъ случа можно будетъ взяться за него снова’ {Баронъ д’Андре Гизо, іюнь 1843.}.
Слдующая депеша Гизо къ барону д’Андре, служа отвтомъ на послднее объясненіе вице-канцлера, сообщенное Киселевымъ, заключила длинный рядъ изложенныхъ нами переговоровъ, оставшихся безплодными.
‘…Графъ Нессельроде полагаетъ, повидимому, что я взялъ иниціативу этихъ разговоровъ и объясненій, къ коимъ они повели, а именно по вопросу о возвращеніи пословъ въ Парижъ и въ С.-Петербургъ. Я остановился, прочитавъ это мсто его депеши и напомнилъ г. Киселеву, что началомъ нашимъ бесдамъ послужила фраза, которою, въ депеш своей отъ 21 марта, графъ Нессельроде, поручивъ ему поздравить меня съ результатомъ обсужденія тайнаго фонда, заподозрилъ меня въ недостаточно благопріятномъ расположеніи къ Россіи. Я, очевидно, не могъ пройдти молчаніемъ этого предположенія и необъясниться насчетъ моихъ намреній, дурно или вовсе не понятыхъ. Если бы графъ Нессельроде ограничился обращеніемъ ко мн поздравленіи, коими заключалась его депеша, мн и на мысль бы не пришло что либо прибавить къ выраженію его благодарности. Но приписывая мн неблагопріятное расположеніе относительно Россіи, онъ ставилъ меня въ безусловную необходимость отвергнуть это предположеніе и поставить мои чувства и ихъ побужденія вн всякаго сомннія или южной оцнки. Вотъ чмъ вызвана была первая моя бесда съ г. Киселевымъ и данныя мною ему объясненія.
‘Что же касается до возвращенія пословъ, то императоръ, спросивъ васъ 3 мая на пріем во дворц: ‘когда увидимъ мы г. Баранта?’ поставилъ меня въ тмъ большую необходимость отвтить во второмъ моемъ разговор на столь положительный вопросъ, и я не могъ дать отвта, не выразивъ съ полною откровенностью мннія правительства короля по этому предмету и его мотивовъ.
‘Я напомнилъ г. Киселову объ этихъ подробностяхъ и нын возвращаюсь къ нимъ въ обращеніи къ вамъ лишь потому, что графъ Нессельроде говоритъ два или три раза въ своей депеш, что я принялъ иниціативу объясненій, что далъ я ихъ по собственному побужденію. Я могъ бы дать ихъ по собственному побужденію, ибо они не имли иной цли какъ основаніе отношеній обоихъ дворовъ на почв совершенной истины и взаимнаго достоинства, но не подлежитъ сомннію, что я побужденъ былъ дать ихъ и любезнымъ упрекомъ, сдланнымъ мн графомъ Нессельроде въ депеш отъ 21 марта, и благосклоннымъ вопросомъ, поставленнымъ вамъ императоромъ 3 мая. Я не могъ бы, не нарушивъ моего долга и приличій, пройти молчаніемъ подобныя слова.
‘Графъ Нессельроде полагаетъ, что, вступивъ въ объясненія, о которыхъ я напомнилъ, мы слишкомъ поторопились достигнуть цли и были слишкомъ ршительны въ словахъ. Если бы послы возвратились къ своимъ постамъ, улучшеніе сношеній обоихъ дворовъ могло бы совершиться мало-по-малу и безъ шума. Мы захотли получить увренность, слишкомъ положительную и внезапную.
‘Тутъ я снова прервалъ мое чтеніе. Я не могу’,— сказалъ я г. Киселеву, — ‘принять этотъ упрекъ, по мннію моему, то, что я сдлалъ, должно было быть сдлано, то, что я сказалъ, должно было быть сказано двнадцать лтъ назадъ. Въ вопросахъ, гд замшано достоинство, нельзя не объясниться вполн откровенно и чмъ раньше, тмъ лучше. Объясненія эти не должны быть поставлены въ зависимость отъ неопредленныхъ случайностей, ни отъ чьего-либо произвола. Безъ возстановленія добрыхъ и правильныхъ отношеній между двумя государями и двумя дворами, возвращеніе пословъ страдало бы недостаткомъ правды и приличія. Король предпочелъ остаться при повренныхъ въ длахъ.
‘Императоръ, — продолжаетъ графъ Нессельроде въ своей депеш, — не можетъ принять столь ршительно указанныхъ условій. Коль скоро, въ настоящемъ положеніи обоюдныхъ сношеній, король предпочитаетъ повренныхъ въ длахъ, то императоръ полагается на него въ опредленіи того, что нужно въ данномъ случа.
‘Мы никогда и не помышляли, — сказалъ я,— предписывать условія. Требуя то, что намъ довлетъ, мы не условія предписываемъ, а отстаиваемъ свое право. Мы высказали просто, откровенно, въ дух искренности то, что считаемъ предписаннымъ не императору, а намъ самимъ, собственнымъ нашимъ достоинствомъ’.
Депеша заканчивается заявленіемъ, что расположеніе с.-петербургскаго кабинета, относительно сношеній и длъ обихъ странъ, останется попрежнему благосклоннымъ. ‘Я то же самое сказалъ г. Киселеву. Правительство короля уже доказало, что уметъ держать свою политику вн, я могъ бы сказать,— выше всякаго чисто личнаго впечатлнія. Оно будетъ продолжать дйствовать во всхъ обстоятельствахъ съ тми же умренностью и безпристрастіемъ. Вообще, оно видитъ во взаимныхъ отношеніяхъ Франціи и Россіи лишь поводы къ доброму согласію обихъ странъ, и если въ продолженіе двнадцати лтъ, отношенія ихъ не всегда представляли этотъ характеръ, то потому что сношенія обоихъ государей и обоихъ дворовъ не совсмъ гармонировали съ этимъ существеннымъ фактомъ. Правильность этихъ сношеній — и графъ Нессельроде можетъ припомнить, что мы часто предсказывали это,— сама по себ уже составляетъ важный вопросъ, отражающійся на политик обоихъ государствъ. Правительство короля воспользовалось представившимся ему случаемъ, дабы объясниться по этому вопросу съ серіозною откровенностью, и въ интерес монархическаго порядка въ Европ, равно какъ и ради собственнаго достоинства, оно и останется при томъ, что почитаетъ своимъ правомъ и высшимъ приличіемъ престоловъ’ {Гизо барону д`Андре, 26 іюня (8 іюля) 1843.}.

VII.
Послдніе годы іюльской монархіи.

Неуспхъ французскихъ попытокъ къ примиренію.— Предубжденіе противъ Франціи императора Николая и русскихъ дипломатовъ.— Укрпленіе англо-французскаго союза.— Испанскіе браки и разрывъ Англіи съ Франціей.— Присоединеніе Кракова къ Австріи.— Гизо ищетъ сближенія съ Меттернихомъ.— Соглашеніе Франціи съ Австріей), Пруссіею и Россіею по дламъ Швейцаріи.— Паденіе іюльской монархіи.— Послдствія разлада Россіи съ Франціей.

Примирительныя попытки Франціи, изложенныя въ предшедшей глав не только не улучшили, но можно даже сказать въ значительной степени ухудшили отношенія ея къ Россіи. Выяснилась истинная причина разлада, тмъ трудне устранимая, что заключалась она не въ недоразумніи относительно обоюдныхъ интересовъ, а въ личныхъ воззрніяхъ императора Николая на короля Лудовика-Филиппа и источникъ его власти. Нигд и ни въ чемъ политика Франціи ne перечила нашей, напротивъ, у обихъ странъ оказывались несомннныя точки соприкосновенія, общность видовъ и выгодъ. И все это разбивалось о брезгливость русскаго государя, ни за что не хотвшаго протянуть руку королю французовъ, какъ равноправному члену семьи европейскихъ монарховъ. Достоинство же парижскаго двора требовало признанія этой равноправности, какъ conditio sine qua non нормальныхъ дружественныхъ сношеній.
Во время пребыванія своего въ Англіи, лтомъ 1844 года, императоръ Николай откровенно высказалъ британскимъ министрамъ взглядъ свой на положеніе длъ во Франціи. Онъ признавалъ достоинства Лудовика-Филиппа какъ государя, заслуги его но поддержанію порядка во Франціи и мира въ Европ, выражалъ даже желаніе видть утвержденіе его династіи и спокойный переходъ французскаго престола къ его наслднику. ‘Но’,— заключилъ онъ,— ‘лично, я никогда не буду его другомъ’ {См. выше, стр. 35—37.}. Гораздо дале шли предубжденія тогдашней русской дипломатіи. Она ршительно отказывалась врить въ прочность порядка, созданнаго іюльскою революціею и заподозрвала короля и его совтниковъ всхъ партій во властолюбивыхъ и безпокойныхъ замыслахъ, направленныхъ къ низверженію установленнаго договорами территоріальнаго устройства не только на Запад, но и на Восток {Ср. отзывъ барона Бруннова, приведенный въ книг моей: ‘Вншняя политика императора Николая’, стр 475—478.}.
Мннія эти были навяны нашимъ дипломатамъ ихъ Эгеріею, Меттернихомъ, въ промежутокъ времени между 1833 и 1840 годами полновластно господствовавшимъ надъ всмъ русскимъ дипломатическимъ вдомствомъ. Политика австрійскаго канцлера, какъ мы уже неоднократно имли случай указывать, заключалась именно въ томъ, чтобы, сближаясь съ Франціею. насколько позволяли обстоятельства, всми силами стараться отдалить отъ нея Россію. Но посл событій начала сороковыхъ годовъ, обличившихъ неисправимость внскаго двора въ двуличіи и лукавств по отношенію къ намъ, вліяніе его сильно ослабло въ Петербург. Къ несчастію, увлеченіе Австріей смнилось въ нашихъ дипломатахъ неудержимымъ стремленіемъ къ единенію съ Англіей, главнымъ сторонникомъ и проводникомъ котораго явился посланникъ въ Лондон баронъ Брунновъ. Онъ ручался за успхъ своихъ усилій расположить въ нашу пользу торійскій кабинетъ и разорвать ‘сердечное соглашеніе’, съ 1830 года боле или мене искренно существовавшее между Англіею и Франціею. Обстоятельство это, конечно, содйствовало неудач предпринятыхъ Гизо попытокъ къ примиренію съ нами.
Сознательно или нтъ, но Брунновъ ошибался. Министры-торіи дйствительно желали жить въ мир и дружб съ Россіей, но и не помышляли о порваніи въ угоду намъ связей, соединявшихъ ихъ съ Франціей. Связи эти стали еще тсне и прочне прежняго со времени вступленія на престолъ королевы Викторіи и брака ее съ принцемъ Альбертомъ Саксенъ-Кобургскимъ. Молодая чета состояла въ близкомъ родств съ Орлеанскою династіею и руководимая дядею своимъ, королемъ Леопольдомъ бельгійскимъ, очень скоро подружилась съ французскою королевскою семьею. Личныя сношенія обоихъ царственныхъ домовъ завязались посщеніемъ лондонскаго двора сыновьями Лудовика-Финиша, а лтомъ 1843 года, англійская королева и принцъ-супругъ неожиданно навстили въ замк Э, короля и королеву французовъ. Въ слдующемъ 1844 году, осенью, Лудовикъ-Филгшпъ отдалъ имъ визитъ въ Виндзор, а годъ спустя они снова были его гостями въ томъ же замк въ Нормандіи.
Такая предупредительность къ королю французовъ и семь его рзко контрастовала съ непреклонностью императора Николая и не могла не отразиться и на политическихъ сношеніяхъ кабинетовъ обихъ морскихъ державъ. Внимательность королевы Викторіи къ тюильрійскому двору была такъ велика, что когда въ конц 1846 года стали неизбжны отставка торійскаго министерства и замна его вигами, въ кабинет которыхъ портфель иностранныхъ длъ предназначался лорду Пальмерстону, то королева потребовала, чтобы послдній, ране своего назначенія, създилъ въ Парижъ примириться съ Пудовикомъ-Филиппомъ и Гизо, все еще не прощавшими ему устраненія Франціи изъ турецко-египетской конвенціи 1840 года. Гордый и своенравный министръ подчинился требованію своей государыни и въ короткое пребываніе въ столиц Франціи усплъ до того обворожить французовъ, что, какъ повствуетъ его біографъ, скоро изъ ‘наводящаго ужасъ’ обратился въ ‘милаго лорда Пальмерстона’. По возвращеніи въ Лондонъ состоялось назначеніе его министромъ иностранныхъ длъ {Ashley: The life of Viscount Palmerston, I, p 498.}.
Тмъ не мене при Пальмерстон, пресловутое ‘сердечное соглашеніе’ Англіи съ Франціей) не могло долго продолжаться. По справедливому замчанію короля Лудовика-Филиппа, министръ этотъ любилъ ссориться преимущественно съ друзьями. Впрочемъ, слдуетъ признать, что поводъ къ этой ссор подалъ самъ парижскій дворъ поведеніемъ своимъ въ дл, такъ называемыхъ, ‘испанскихъ браковъ’.
Не вдаваясь въ подробности этого сложнаго дла, къ тому же вполн отошедшаго въ область исторіи, постараемся изложить его сущность въ короткихъ словахъ. Вопросъ о томъ, кто будетъ мужемъ молодой испанской королевы, Изабеллы II, давно озабочивалъ кабинеты лондонскій и парижскій. Первый, опасаясь утвержденія вліянія Франціи въ Испаніи, потребовалъ отъ Лудовика-Филиппа положительнаго общанія не искать руки ея католическаго величества для одного изъ сыновей своихъ, и общаніе это было дано лично королемъ французовъ королев Викторіи при второмъ посщеніи ея въ Э, въ 1845 году. Но, въ свою очередь, парижскій кабинетъ заявилъ лондонскому, что не допуститъ иныхъ соискателей, кром бурбонскихъ принцевъ. испанскихъ или неаполитанскихъ. Слдуетъ замтить, что у королевы Изабеллы была еще меньшая сестра, инфанта Луиза-Фернанда, на которой Лудовикъ-Филиппъ желалъ женить младшаго своего сына, герцога Монпансьерскаго, но и этому воспротивились въ Лондон до тхъ поръ, по крайней мр, пока не выйдетъ замужъ королева и не будетъ имть дтей.— условіе, на которое тюильрійскій дворъ также выразилъ согласіе. Между тмъ, лордъ Пальмерстонъ, только что вступивъ въ должность, въ инструкціи англійскому посланнику въ Мадрит, сообщенной и французскому правительству, поименовалъ во глав списка жениховъ Леопольда Саксенъ-Кобургскаго, брата принца Альберта и, слдовательно, зятя королевы Викторіи. Кандидатура послдняго сочтена была Лудовикомъ-Филпппомъ и Гизо за нарушеніе ихъ уговора съ Англіею, а потому французскому представителю при испанскомъ двор поручено было настоять на скорйшемъ заключеніи брака королевы съ ея двоюроднымъ братомъ, донъ-Францискомъ д’Ассизи, и одновременно просить руки инфанты для герцога Монпансьерскаго. Ловкій дипломатъ съ успхомъ исполнилъ оба порученія и въ конц августа (начал сентября) 1846 года возвщенъ былъ въ Мадрит предстоящій двойной бракъ — королевы съ инфантомъ и сестры ея съ сыномъ короля французовъ.
Чмъ тсне была привязанность и дружба, соединявшая об королевскія семьи, французскую и англійскую, тмъ ршительне, ожесточенне, непримириме оказался послдовавшій между ними разрывъ. Король Лудовикъ-Филиппъ и королева Викторія въ доврительныхъ письмахъ къ дочери перваго, королев белгійской Луиз, упрекали другъ друга въ обман, въ нарушеніи даннаго слова. Пальмерстонъ, давно и искренно ненавидвшій и презиравшій короля французовъ и его перваго министра, не стснялся въ своей переписк оффиціальной и частной, клеймя ихъ образъ дйствій и личный характеръ самыми оскорбительными выраженіями. ‘Сердечное соглашеніе’ исчезло, какъ призракъ, не оставивъ по себ иного слда, кром взаимной злобы и жажды мщенія. Такова неминуемая участь всхъ политическихъ сочетаній, построенныхъ на умозрительныхъ разсужденіяхъ объ общности политическихъ началъ, когда они идутъ въ разрзъ съ реальными интересами государствъ, съ непреложными законами ихъ развитія, истекающими изъ исторіи. Единеніе Англіи съ Франціей’ было явленіемъ противоестественнымъ, насильственно осуществленнымъ во имя отвлеченной доктрины. Оно распалось въ прахъ при первомъ столкновеніи теоретическихъ мечтаній съ практическою дйствительностію.
Съ ‘испанскими браками’ совпало новое проявленіе солидарности трехъ сверныхъ дворовъ, послднее передъ революціонною бурею 1848 года, поколебавшею основанія Священнаго Союза. По взаимному соглашенію Россіи, Австріи и Пруссіи, вольный городъ Краковъ покончилъ свое независимое существованіе и былъ присоединенъ къ австрійскимъ владніямъ. Англія и Франція хотя и протестовали противъ такого ршенія, но протестовали каждая отдльно, такъ какъ Пальмерстонъ и слышать не хотлъ о совмстномъ дйствіи съ Гизо {Лордъ Пальмерстонъ лорду Норнанби, 7 (19) ноября 1846.}. Содержаніе обоихъ протестовъ, по старой привычк, все еще представляло большое сходство. Англійскій министръ заявлялъ, что по мннію великобританскаго кабинета, уничтоженіе независимости Кракова не было вызвано необходимостью и составляло прямое нарушеніе заключительнаго акта внскаго конгресса {Лордъ Пальмерстонъ великобританскимъ представителямъ въ Петербург, Вн и Берлин, 11 (23) ноября 1846.}. То же утверждалъ въ своей депеш Гизо, и даже тономъ гораздо боле торжественнымъ. ‘Посл долгихъ и опасныхъ волненій’,— писалъ онъ,— ‘которые такъ глубоко поколебали Европу, европейскій порядокъ былъ основанъ и поддерживается донын лишь уваженіемъ договоровъ и всхъ установленныхъ ими нравъ. Ни одна держава не можетъ освободиться отъ нихъ, не освободя въ то же время и вс прочія. Франція не забыла скорбныхъ жертвъ, наложенныхъ на нее трактатами 1815 года, она могла бы обрадоваться поступку, который дозволилъ бы ей, въ силу справедливой взаимности, руководствоваться впредь лишь предусмотрительнымъ разсчетомъ своихъ интересовъ, а между тмъ, она призываетъ къ врному соблюденію этихъ самыхъ трактатовъ державы, извлекшія изъ нихъ главныя выгоды! Она въ особенности озабочивается сохраненіемъ установленныхъ правъ и уваженія независимости государствъ {Гизо французскимъ представителямъ въ Петербург, Вн, и Берлин, 21 ноября (3 декабря) 1846.}.
Протестъ по Краковскому длу былъ, впрочемъ, послднимъ дйствіемъ Гизо, направленнымъ противъ охранительнаго союза трехъ державъ Свера. Онъ живо чувствовалъ потребность сближенія, если не со всми, то хотя съ одною изъ нихъ. О Россіи нечего было и думать. Пруссія, съ воцаренія Фридриха-Вильгельма IV. обнаруживала сильное тяготніе къ Англіи. Оставалась Австрія.
Весною 1847 года, Гизо отправилъ въ Вну тайнаго агента, нкоего Клиндворта, австрійца, поселившагося въ Париж и занимавшагося тамъ газетною политикою. Ему было поручено увидться съ канцлеромъ и переговорить съ нимъ о четырехъ, вопросахъ стоявшихъ въ то время на очереди европейскихъ кабинетовъ: 1) о намреніи короля прусскаго созвать представительное собраніе, 2) о несогласіяхъ, возникшихъ между Греціею и Портою, 3) о либеральномъ движеніи въ Италіи, 4) объ испанскомъ наслдств. Посланный Гизо былъ принятъ Меттернихомъ съ большою предупредительностью и легко сошелся съ нимъ по всмъ перечисленнымъ выше предметамъ {Князь Меттернихъ графу Апполи, 31 марта (12 апрля) 1847.}. По возвращеніи его въ Парижъ, Гизо обратился уже непосредственно къ австрійскому канцлеру съ льстивымъ письмомъ, въ которомъ прямо предлагалъ установленіе тснаго соглашенія между Австріею и Франціею. Онъ выражалъ сожалніе, что лишенъ возможности свидться съ нимъ и бесдовать лично. ‘Чмъ боле я познаю издали вашъ умъ’,— восклицалъ министръ Лудовика-Филинпа, — ‘тмъ боле испытываю нужду и желаніе видть васъ всецло. А видть можно въ дйствительности только своими глазами. Понимаешь другъ друга, лишь когда говоришь одинъ съ другимъ. За неимніемъ и въ ожиданіи сего,— такъ какъ я въ этомъ не отчаиваюсь,— я буду счастливъ вамъ писать съ тмъ, чтобы и вы мн писали, и чтобы наши сообщенія, хотя и оставаясь отдаленными, были по меньшей мр личными и интимными. Это не будетъ достаточно, но все же лучше для длъ. А для меня это составитъ великое удовольствіе, равно какъ и великое благо въ длахъ. Я не знаю высшаго удовольствія, чмъ близкое общеніе съ великимъ умомъ’. За этимъ заискивающимъ вступленіемъ слдовало изложеніе взгляда Гизо на положеніе длъ въ Епроп. Надъ всми прочими вопросами господствуетъ-де вопросъ соціальный. Современное общество не въ упадк, но по странному совпаденію, безпримрному въ исторіи, оно въ одно и то же время находится въ состояніи и развитія, и разложенія, съ одной стороны полно жизни, съ другой подвергается опасности, смерти, которою грозитъ ему безначаліе. ‘Съ различными исходными точками и средствами дйствія’ — продолжалъ Гизо,— ‘мы боремся, вы и я, — я горжусь этою мыслью,—:боремся съ цлью предохранить общество или исцлить его отъ зла. Вотъ въ чемъ нашъ союзъ. Вотъ чмъ, безъ спеціальныхъ и явныхъ конвенцій, мы можемъ всюду и въ каждомъ важномъ случа придти къ соглашенію и взаимно поддерживать другъ друга’. Поручившись за искренность консервативнаго направленія французской политики, Гизо въ слдующихъ словахъ развивалъ свои предложенія: ‘На Запад и въ центр Европы, въ Испаніи, въ Италіи, въ Швейцаріи, въ Германіи, соціальный вопросъ волнуется и господствуетъ. Въ этихъ странахъ есть революціи, которыя должно закончить или предупредить. На Восток Европы, вокругъ Чернаго моря и Архипелага, вопросъ представляется боле политическимъ, чмъ соціальнымъ. Тамъ государства, которыя приходится поддержать или сдержать. Только съ помощью Франціи и консервативной французской политики можно съ успхомъ бороться противъ духа революціи и безначалія, въ тхъ странахъ, гд онъ витаетъ, т. е. въ Западной Европ. А въ Европ Восточной, гд можетъ народиться столько политическихъ усложненій, французскій интересъ, очевидно, согласуется съ интересомъ европейскимъ и въ особенности съ австрійскимъ интересомъ’ {Гизо князю Меттерниху, 6 (18) мая 1847.}. Смыслъ этихъ словъ былъ ясенъ: Гизо предлагалъ Меттерниху тсный союзъ на Запад противъ всемірной революціи и противъ Россіи на Восток.
Но въ разсчеты австрійскаго канцлера не входило мнять испытанную и могучую поддержку Россіи, на шаткую опору, уже поколебленной въ своихъ основаніяхъ, монархіи Лудовика-Филиппа. Тмъ не мене онъ не отвергнулъ предложеній Гизо, а отвчалъ на нихъ въ общихъ выраженіяхъ. ‘Франція’,— писалъ онъ ему,— ‘двигаясь въ консервативномъ направленіи можетъ быть уврена, что встртится съ Австріею и одна эта встрча уже служитъ залогомъ всеобщаго покоя’ {Князь Меттернихъ Гизо, 3 (15) іюня 1847.}. По мр того, какъ ясне и повсемстне стали проявляться первые предвстники наступавшей революціонной грозы, какъ обнаруживалось сочувствіе имъ и помощь лорда Пальмерстона, Меттернихъ, увренный въ Россіи, все боле и боле сближался съ Франціей. Выдленіе нсколькихъ швейцарскихъ кантоновъ въ особый союзъ и возгорвшаяся между ними и федеральнымъ правительствомъ борьба, дали реальную почву для этого сближенія. Какъ Австрія, такъ и Франція, враждебно относились къ центральной власти въ Швейцаріи, находившейся въ рукахъ радикаловъ и благопріятствовали, такъ называемому, Зондербунду католическихъ кантоновъ. Он обвиняли федеральное правительство въ стремленіи посягнуть на кантональную независимость и тмъ нарушить конституцію союза, гарантированную Европою на внскомъ конгресс. Между Вною, Парижемъ и Берлиномъ происходили дятельные переговоры объ оказаніи поддержки Зондербунду противъ бернскихъ радикаловъ, когда же послдніе окончательно восторжествовали надъ расколомъ, то представители упомянутыхъ трехъ дворовъ собрались на совщаніе въ столиц Франція. Англія не только отказалась принять въ немъ участіе, но и дйствовала въ Швейцаріи прямо наперекоръ видамъ державъ материка, поддерживая федеральное правительство. Но Меттернихъ ручался за приступленіе Россіи къ общему ихъ ршенію. Оно состояло въ томъ, чтобы объявить въ торжественной деклараціи, что великія державы считаютъ швейцарскій союзъ распавшимся и впредь до его возстановленія пріостанавливаютъ дйствіе преимуществъ, признанныхъ за нимъ въ 1815 году, разумя подъ этимъ нейтралитетъ Швейцаріи. Дальнйшимъ шагомъ должно было быть вооруженное вмшательство Австріи, Франціи и Германскаго союза {Князь Меттернихъ графу Колоредо, 3 (15) декабря 1847.}. Меттернихъ извщалъ австрійскаго посла въ Париж, что онъ собственною властью пригласилъ русскаго посланника въ Швейцаріи присоединиться къ заявленью представителей Австріи, Франціи и Пруссіи. ‘Остается знать’,— присовокуплялъ онъ,— ‘что г. Криднеръ сочтетъ себя прав сдлать. На его мст, я не колебался бы ни минуты. Въ чемъ я не сомнваюсь, такъ это въ полномъ ободреніи императоромъ Николаемъ содержанія деклараціи, въ томъ вид, въ какомъ она окончательно установлена въ Париж… Пусть же г. Гизо не сомнвается, что Россія будетъ дйствовать сообща съ нами, т. е. съ тремя державами материка. Если, прежде чмъ принять ршеніе, г. Криднеръ станетъ ожидать приказанія изъ С.-Петербурга, то онъ получитъ это приказаніе, ибо декларація удовлетворитъ императора’. Такъ говорилъ австрійскій канцлеръ, заране предршая сужденіе русскаго двора и событія оправдали его самоувренность. Россія дйствительно приступила къ принятому въ Париж ршенію.
Такимъ образомъ, передъ самымъ концомъ іюльской монархіи состоялся, съ одной стороны, ея явный и полный разрывъ съ Англіею, съ другой — соглашеніе ея съ тремя сверными дворами. Заслуживаетъ вниманія при этомъ, что то, на что нашъ дворъ не соглашался во имя нашихъ собственныхъ нуждъ и пользъ и вслдствіе прямого обращенія къ намъ Франціи, осуществилось при австрійскомъ посредничеств, во имя отвлеченныхъ началъ охранительной политики и общихъ интересовъ Европы.
Но новое политическое сочетаніе, сложившееся въ начал 1848 года, просуществовало недолго. Революціонная буря, пронесшаяся по Западной Европ, однимъ ударомъ низвергла престолъ Лудовика-Филиппа, другимъ снесла Меттерниха и всю его политическую систему. Всть о быстромъ и плачевномъ конц іюльской монархіи произвела потрясающее впечатлніе на императора Николая. Если врить показанію современника и очевидца, то всеобщая война представилась государю, какъ неизбжное ея послдствіе. ‘Сдлайте вашихъ коней, господа, во Франціи республика’, — таковы были слова, съ которыми его величество обратился къ офицерамъ на праздник въ Зимнемъ дворц, держа въ рукахъ депешу о парижскихъ событіяхъ. Младшимъ сыновьямъ своимъ, великимъ князьямъ Николаю и Михаилу Николаевичамъ, онъ замтилъ, что быть можетъ имъ придется будущимъ лтомъ продолжать свое образованіе на поляхъ сраженій {А. Th. von Grimm: Alexandra Feodorowna Kaiserin von Russlsnd, II, p. 297.}.
Войны пока вести не пришлось. Революція охватила весь Западъ Европы и преобразила его. Во Франціи, посл кратковременнаго существованія республики, возродилась вторая имперія, которая, подобно іюльской монархіи, начала съ того, что предложила Россіи союзъ и дружбу. Т же причины, какъ и за два десятилтія предъ тмъ, побудили императора Николая уклониться отъ сближенія съ третьимъ Бонапартомъ. Послдствіемъ была Крымская война, въ продолженіе которой Франція, въ ущербъ собственнымъ интересамъ и въ угоду лишь своей номинальной союзниц, а дйствительной соперниц Англіи, нанесла тяжкіе удары той изъ европейскихъ державъ, которая природою и исторіею предназначена быть ея единственнымъ искреннимъ другомъ. Крымская война породила, какъ извстно, франко-итальянскую, создавшую объединеніе Италіи, а это объединеніе естественно повлекло за собою и германское единство, осуществленное путемъ разгрома Франціи, соединенными силами нмецкихъ государствъ, съ дозволенія Россіи и не безъ ея поддержки.
Не пора ли обимъ странамъ перестать служить слпымъ орудіемъ общихъ своихъ враговъ и противниковъ и, научась опытомъ исторіи, соединить свои силы для совмстной защиты собственныхъ интересовъ, нигд и ни въ чемъ не сталкивающихся, для удержанія въ надлежащихъ предлахъ хищныхъ и безпокойныхъ сосдей и для утвержденія на незыблемомъ основаніи мира и равновсія Европы?

ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАЙ И ПРУССКІЙ ДВОРЪ.

Личныя отношенія императора Николая къ прусскому королевскому дому относятся къ эпох сравнительно неотдаленной, но мало разработаны въ исторической литератур, и остаются до сего времени почти неизвстными русскому обществу. Хотя они и носили на себ преимущественно родственный и семейный отпечатокъ, но, однако, этою стороною далеко еще не исчерпывается ихъ значеніе. Они, несомннно, отразились и на общемъ направленіи вншней политики Россіи въ продолженіе тридцатилтняго царствованія и, съ этой точки зрнія, представляютъ, независимо отъ бытового, и большой политическій интересъ.
Пруссія первой половины настоящаго столтія далека была но своему пространству и могуществу отъ того государства, которое стоитъ нын во глав объединенной Германіи. Съ тогдашнимъ пятнадцатимилліоннымъ населеніемъ своимъ, она была слабйшею изъ великихъ державъ Европы. Въ случа столкновенія съ могучими сосдями, она не могла надяться отстоять независимость свою однми собственными силами. Ей необходимъ былъ твердый оплотъ извн и такимъ оплотомъ съ 1813 года служила для нея Россія. Она могла тмъ боле положиться на насъ, что русская дружба покоилась не столько на политическомъ разсчет. сколько на личной глубокой и искренней привязанности къ королю Фридриху-Вильгельму III двухъ русскихъ государей, изъ коихъ первый почиталъ въ немъ сподвижника своего въ дл освобожденія Европы, второй же уважалъ тестя и маститаго представителя политической системы, сохранившей въ исторіи названіе Священнаго Союза.
Еще при жизни императора Николая, а въ особенности посл его смерти, германскіе историки и публицисты изъ національно-либеральнаго лагеря пытались заподозрить отношенія его къ прусскому двору, приписывая ему своекорыстные и честолюбивые замыслы, желаніе господствовать надъ слабымъ и податливымъ сосдомъ. Жалобы эти раздаются и досел, каждый разъ, какъ въ нмецкой печати возбуждается вопросъ объ обязательствахъ Германіи предъ Россіею, обязательствахъ, кои современные нмцы всячески стараются, если не опровергнуть, то, по крайней мр, отрицать. Основательное и безпристрастное знакомство съ историческими фактами приводитъ къ совершенно противоположному выводу. Оно несомннно доказываетъ, что въ сношеніяхъ съ Пруссіею, боле чмъ съ кмъ-либо, императоръ Николай увлекался свойственными ему великодушіемъ’ и безкорыстіемъ, и всми силами споспшествовалъ развитію и утвержденію международнаго положенія этой державы, всегда готовый защищать ее отъ вншнихъ нападеній, и не дозволяя себ при этомъ ни малйшаго посягательства на ея внутреннюю самостоятельность. Подъ могучимъ его покровомъ выросла и окрпла Пруссія и развила въ себ т нравственныя и вещественныя силы, которыя дали ей возможность двадцать лтъ назадъ взять въ свои руки дло единства Германіи и осуществить въ свою пользу эту завтную мечту нмецкаго народа.
Справедливость требуетъ признать, что императоръ Николай не желалъ и не допускалъ этого результата, потому уже, что достигнуть его нельзя было иначе, какъ путемъ ниспроверженія порядка, установленнаго въ Европ внскимъ конгрессомъ, порядка, поддержаніе коего государь считалъ обязанностью не только своею, но и всхъ прочихъ европейскихъ монарховъ. Руководившее имъ въ семъ случа чувство законности и уваженія къ существующимъ договорамъ вполн совпадало съ политическими пользами Россіи и съ вковыми преданіями политики русскаго двора, всегда стремившагося къ соблюденію равновсія въ Германіи между домами Габсбургскимъ и Гогенцоллернскимъ. Этого досел не могутъ простить памяти императора Николая нмецкіе писатели-патріоты, не принимая въ соображеніе, что находясь, въ одинаковыхъ союзныхъ отношеніяхъ къ дворамъ внскому и берлинскому, онъ не могъ, безъ нарушенія торжественно принятыхъ обязательствъ, отдать одного на жертву другому. Они забываютъ также, что образъ мыслей русскаго государя вполн раздлялъ и самъ тесть его, король Фридрихъ-Вильгельмъ III, а до революціи 1848 года и оба сына послдняго, занимавшіе впослдствіи одинъ за другимъ прусскій престолъ.
Императоръ Николай не могъ сочувствовать и преобразованію Пруссіи въ государство конституціонное, начало коему было положено въ первые же годы по воцареніи Фридриха-Вильгельма IV. Онъ искренно любилъ и уважалъ Пруссію, но Пруссію государственную, историческую, съ ея военною организаціею и строгою дисциплиною во всхъ отрасляхъ народной жизни, управляемую неограниченною властью короля, дружественно расположенную къ Россіи и благодарную ей за жертвы, ею принесенныя возстановленію монархіи Великаго Фридраха въ прежнемъ блеск и могуществ.
Смемъ надяться, что въ нижеслдующихъ страницахъ, излагающихъ личныя отношенія государя къ берлинскому двору за сорокъ слишкомъ лтъ (1814—1855 гг.), намъ удастся разсять ложь и клевету, распущенныя его и нашими недоброжелателями, и возстановить во всей чистот и безупречности нравственный обликъ императора Николая, какъ преданнаго родственника и друга прусской династіи, добраго сосда и врнаго союзника прусскаго государства и народа.

I.
Помолвка.
(1813-1817).

Русско-прусскія отношенія въ начал XIX вка.— Союзъ 1813 года.— Предположеніе о скрпленіи его союзомъ родственнымъ между императорскимъ и королевскимъ домами.— Неудачныя попытки такого союза въ XVIII столтіи.— Нерасположеніе къ нему Фридриха II.— Первое посщеніе Берлина великими князьями Николаемъ и Михаиломъ Павловичами.— Празднества въ Берлин при возвращеніи русскихъ войскъ изъ Франціи въ 1814 году.— личная дружба короля Фридриха-Вильгельма III къ императору Александру I.— Помолвка великаго князя Николая съ принцессою Шарлоттою.— Путешествіе его по чужимъ краямъ.— Наставленіе принцессы въ правилахъ православной вры.

Въ исторіи международныхъ сношеній европейскихъ государствъ не существуетъ другого примра столь быстрыхъ и рзкихъ перемнъ, какъ т, которыя въ продолженіе первыхъ тринадцати лтъ настоящаго столтія происходили во взаимныхъ отношеніяхъ Россіи и Пруссіи, нсколько разъ переходившихъ отъ самой тсной дружбы къ открытой вражд. Причиною ихъ была слабость и нершительность короля Фридриха-Вильгельма III и постоянныя колебанія его между естественнымъ влеченіемъ къ Россіи и страхомъ, внушаемымъ ему и его министрамъ Наполеоновскою Франціей).
На второй годъ по воцареніи императора Александра I. при личномъ свиданіи съ нимъ въ Мемел, король прусскій поклялся ему въ вчной дружб {Свиданіе императора Александра I съ королемъ и королевою прусскими произошло въ Мемел, съ 29 мая (10 іюня) по 4 (16) іюня 1802.}, но уже въ слдующемъ году предлагалъ Наполеону вступить съ нимъ въ наступательный и оборонительный союзъ {См. Thiers: ‘Historе du Consulat et de L’Empire’, V, стр. 3—9.}. Годъ спустя, берлинскій дворъ снова сблизился съ нашимъ и обмнялся съ нимъ деклараціями, устанавливавшими общія мры противодйствія французскимъ захватамъ {Русская и прусская деклараціи, 12 (24) мая 1804.}. Но какъ только дло дошло до ихъ приведенія въ исполненіе, король не только отказался приступить къ коалиціи, состоявшейся между Россіею. Англіею и Австріей), но и воспротивился проходу русскихъ войскъ чрезъ свои владнія, заявивъ, что сочтетъ это за объявленіе войны. Войска каши уже готовились ко вторженію силою въ прусскіе предлы, когда въ намреніяхъ короля произошла новая перемна, вызванная нарушеніемъ прусскаго нейтралитета императоромъ французовъ, направившимъ одинъ изъ своихъ корпусовъ чрезъ принадлежавшія тогда Пруссіи княжества Ансбахъ и Байрейтъ въ Франконіи. Послдствіемъ было прибытіе императора Александра въ Берлинъ, возобновленіе клятвы въ вчной дружб на гробниц Фридриха Великаго и заключеніе въ Потсдам договора, коимъ Пруссія обязалась сначала предложить воюющимъ сторонамъ свое посредничество на соглашенныхъ съ нами условіяхъ, а въ случа ихъ отверженія, присоединить вс свои силы къ силамъ Россіи, Австріи и Англіи для общаго дйствія противъ Наполеона {Потсдамскій договоръ между Россіею и Пруссіею, 22 октября (3 ноября) 1805.}. Не прошло и шести недль со дня подписанія Потсдамскаго договора, какъ берлинскій дворъ, устрашенный исходомъ Аустерлицскаго сраженія, спшилъ не только покинуть своихъ союзниковъ, но и заключить съ Франціею союзный трактатъ, по которому онъ изъ рукъ Наполеона принялъ Ганноверскую область, принадлежавшую королю великобританскому {Шнбрунскій договоръ между Франціей) и Пруссіею, 3 (15) декабря 1805.}. Въ продолженіе всего 1806 года, онъ велъ переговоры въ противуположномъ направленіи, съ Франціею — чрезъ графа Гауквица и чрезъ барона Гарденберга — съ Россіею, переговоры, приведшіе, наконецъ, къ войн съ первою державою, при содйствіи второй. Извстны гибельныя для Пруссіи событія этой войны, полное уничтоженіе ея военной силы и покореніе французами всей территоріи королевства. По Тильзитскому мирному договору, Наполеонъ лишь изъ уваженія къ императору всероссійскому возвратилъ королю прусскому часть его владній {Тильзитскій договоръ между Россіею и Франціею, 26 іюня (8 іюля) 1807.}, что не мшало прусскимъ министрамъ обвинять насъ въ вроломств и въ ‘постыдной’ измн нашему союзническому долгу {Denkwrdigkeiten des Frsten von Hardenberg, III, стр. 525.}. Король, повидимому. не раздлялъ этого мннія. По крайней мр, ни къ кому иному, какъ къ императору Александру, обращался онъ съ просьбами объ исходатайствованіи у Наполеона облегченія тяжелыхъ условій, наложенныхъ императоромъ французовъ на Пруссію.
Въ конц 1808 года, онъ и королева постили въ Петербург своего великодушнаго заступника {Король и королева прусскіе пробыли въ Петербург около мсяца, съ 26 декабря 1808 (7 января 1809) по 19 (31) января 1809.}. Но когда начали обнаруживаться признаки близкаго разрыва между Россіею и Франціею, въ шаткомъ ум Фридриха-Вильгельма III возобновились прежнія колебанія. Королева Луиза, ревностная сторонница русскаго союза, между тмъ, скончалась, министръ баронъ Штейнъ, былъ удаленъ отъ должности по требованію Наполеона, и король, и совтники его, съ каждымъ днемъ все боле и боле склонялись въ пользу сближенія съ тюильрійскимъ дворомъ. Въ извиненіе имъ, слдуетъ замтить, что французскія войска занимали еще большую часть прусской территоріи, что важнйшія крпости были въ рукахъ французовъ, что прусская армія была низведена до численнаго состава въ 45,000 человкъ. Тмъ не мене сначала, казалось, чувство негодованія за претерпнное униженіе возьметъ верхъ надъ соображеніями политическаго свойства и осенью 1811 года въ Петербургъ былъ отправленъ начальникъ прусскаго генеральнаго штаба, генералъ Шарнгорстъ, который заключилъ съ русскимъ государственнымъ канцлеромъ, графомъ Румянцевымъ, и военнымъ министромъ, Барклаемъ де-Толли, тайную конвенцію о совокупномъ дйствіи противъ Франціи въ случа объявленія ею войны Россіи {Петербургская конвенція между Россіею и Пруссіею, 5 (17 октября) 1811.}. Но король не утвердилъ этой конвенціи. Напротивъ, онъ взялъ на себя починъ предложенія французскому правительству наступательнаго и оборонительнаго союза противъ Россіи. Союзный договоръ между фракціею и Пруссіею былъ подписанъ въ начал 1812 года. Въ силу его, Пруссія ставила въ распоряженіе Наполеона двадцатитысячный вспомогательный корпусъ для войны съ Россіею, за что при заключеніи мира ей общалось территоріальное вознагражднніе на счетъ русскихъ владній {Въ бумагахъ генерала Михайловскаго-Данилевскаго имется слдующая собственноручная его замтка по этому вопросу: ‘Пруссія требовала Курляндію, Лифляндію и Эстляндію. Когда Наполеону объ этомъ доложилъ Вассано, то онъ сказалъ: ‘Et le sermeat sur le tombeau de Frdric? (а клятва на гроб Фридриха?)’ Къ сожалнію почтенный историкъ не указалъ на источникъ, изъ котораго почерпнулъ это свдніе. Впрочемъ, оно подтверждается данными, обнародованными профессоромъ Онкеномъ въ его изслдованіи: ‘Oesterreich und Preussen im Befreiungskriege’.}. Само собою разумется, что войскамъ императора французовъ и его союзниковъ, имвшимъ вторгнуться въ Россію, обезпечивался свободный проходъ чрезъ прусскія области {Парижскій договоръ между Пруссіею и Франціею, 12 (24) февраля 1812. Подобный же трактатъ заключенъ былъ Франціею съ Австріею, 2 (14) марта того же года.}. Доводя объ этомъ до свднія государя, король Фридрихъ-Вильгельмъ искалъ извинить свой поступокъ настоятельною необходимостью. ‘Мн нтъ надобности’,— писалъ онъ,— ‘высказывать вамъ, чего стоило мн принять такое ршеніе, но я врю, что исполнилъ той первый долгъ, принеся самыя дорогія мои чувства въ жертву сохраненію государства и я полагаюсь въ томъ на мою совсть. И такъ, государь, пожалйте обо мн, но не осуждайте меня… Какой бы оборотъ ни приняли событія, моя неизмнная преданность къ особ вашего величества не потеряетъ своей силы. Если вспыхнетъ война, то мы нанесемъ другъ другу вреда лишь настолько, насколько того потребуетъ крайняя необходимость. Мы всегда вспомнимъ, что мы друзья, что мы должны когда-нибудь снова стать союзниками и, уступая непреодолимой сил, мы сохранимъ свободу и искренность нашихъ чувствъ’ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ III императору Александру I, 19 (31) марта 1812.}.
Неожиданная развязка кровавой драмы 1812 года привела прусское правительство въ крайнее замшательство. ‘Великой’ арміи не существовало, побдоносныя русскія войска готовились перейти Нманъ, воззваніе князя Кутузова, обращенное къ германскимъ государямъ и народамъ, приглашало ихъ сбросить съ себя ненавистное иго французовъ, и съ русскою помощью отвоевать независимость отечества. Но съ другой стороны, французскіе отряды занимали главныя крпости королевства и самую столицу, король, его семейство, вс министры, были въ ихъ власти. И армія, и народъ, громко требовали расторженія союза съ Наполеономъ и соединенія съ рускими, въ коихъ они привтствовали освободителей Германіи. Но правительство долго колебалось. Чрезвычайные посланные отправлены были въ Парижъ и въ главную квартиру императора Александра. Командиръ прусскаго вспомогательнаго корпуса, генералъ Іоркъ, подалъ первый примра, отпаденія отъ французовъ, подписавъ конвенцію съ русскимъ уполномоченнымъ, генераломъ Дибичемъ, о непринятіи участія въ военныхъ дйствіяхъ противъ насъ, впредь до полученія приказаній короля. Вслдъ за тмъ, въ самый новый годъ, войска наши вступили въ восточную Пруссію и въ герцогство Варшавское. Они уже заняли Книгсбергъ, когда, наконецъ, король ршился покинуть Берлинъ, находившійся во власти французовъ, и искать со всею своею семьею убжища въ Бреславл, въ Силезіи. Оттуда посланы были во вс концы Пруссіи приказанія, о приведеніи арміи на военную ногу. Въ письм къ государю, Фридрихъ-Вильгельмъ извщалъ, что полковнику Кнезебеку поручено вступить въ переговоры относительно заключенія ‘договора дружбы и союза’, который,— присовокуплялъ онъ,— ‘надюсь, навсегда соединитъ наши государства, подобно тому, какъ сами мы соединены душою и чувствомъ’ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ III императору Александру I, 27 января (8 февраля) 1813.}.
Но прошло не мало времени, прежде чмъ договоръ этотъ, состоялся. Переговоры велись въ Калиш, въ нашей главной квартир. Прусскій уполномоченный предъявлялъ странныя притязанія, какъ будто дло шло не объ освобожденіи Пруссіи Россіею, а наоборотъ. Онъ требовалъ, между прочимъ, чтобы русскій дворъ напередъ отказался отъ какихъ бы то ни было завоеваній и общалъ возвратить королю нкогда принадлежавшія ему земли, входившія въ составъ Варшавскаго герцогства. Чтобы положить конецъ этимъ неумстнымъ препирательствамъ, императоръ Александръ отправилъ собственныхъ уполномоченныхъ къ королю въ Бреславль, съ готовымъ проектомъ союзнаго трактата. Въ немъ заключалось обязательство Россіи всми силами содйствовать возстановленію Прусской монархіи въ прежней ея сил и пространств и не полагать оружія, докол результатъ этотъ не будетъ достигнутъ. Король и его канцлеръ, баронъ Гарденбергъ, приняли русскій проектъ безъ малйшаго измненія. Трактатъ былъ подписанъ въ Бреславл Гарденбергомъ 15 (27) и Кутузовымъ въ Калиш 16 (28) февраля 1813 года, то есть когда уже наши казачьи разъзды показались въ ближайшихъ окрестностяхъ Берлина. Три дня спустя, русскія войска, подъ главнымъ начальствомъ графа Витгенштейна, заняли оставленную французами стинщу Пруссіи.
Императоръ Александръ спшилъ въ Бреславлъ обнять своего стараго друга и вновь обртеннаго союзника. Король издалъ воззваніе къ своему народу, соединилъ войска свои съ русскими и объявилъ войну Франціи. Одновременно возстановлены были правильныя дипломатическія сношенія между двумя союзными дворами. Посланникомъ въ Берлинъ государь назначилъ Даніила Алопеуса, братъ котораго долгіе годы представлялъ Россію въ Пруссіи. Въ инструкціи, данной этому дипломату, его величество вмнялъ ему въ обязанность стараться обратить прусскую монархію ‘въ авангардъ Россіи, привязавъ ее къ всамъ Свера, въ общемъ равновсіи {Императоръ Александръ I Даніилу Алопеусу, мартъ 1813.}.
Съ этого времени, ‘король Фридрихъ Вильгельмъ III уже до конца жизни оставался вренъ союзу и дружб своей съ русскимъ дворомъ. Личная привязанность его къ императору Александру возрасла и окрпла въ продолженіе кампаніи 1813 года, блестящіе успхи которой, имвшіе послдствіемъ независимость Пруссіи и всей Германіи, могли только развить и усилить чувства признательности короля къ тому, кого тогда уже называли освободителемъ Европы. Посл Лейпцигской битвы, обезпечившей торжество ‘общаго дла’, естественно, зародилась въ ум обоихъ государей мысль скрпить личную дружескую связь родственными узами между ихъ царственными семьями.
Не смотря на вковыя союзническія отношенія Россіи съ Пруссіею, русскій императорскій домъ ни разу до того еще не породнился съ прусскою королевскою фамиліею. Въ первой половин XVIII столтія была рчь о брак между старшимъ сыномъ короля Фридриха-Вильгельма II, наслднымъ принцомъ Фридрихомъ, съ принцессою Анною Мекленбургскою, племянницею императрицы Анны Ивановны и будущею наслдницею русскаго престола. Нелюбившій своего первенца старый король желалъ посредствомъ этого брака устранить его отъ наслдованія въ Пруссіи, которая по воцареніи Фридриха въ Россіи перешла бы къ его брату. ‘Хорошо’,—писалъ по этому поводу Фридрихъ-Вильгельмъ II къ своему посланнику при петербургскомъ двор, — ‘пусть старшій мой сынъ отречется и будетъ русскимъ императоромъ, другой сынъ — королемъ прусскимъ. Вы должны работать въ этомъ смысл, вести вс переговоры самымъ тайнымъ образомъ, а также ничего не говорить Левенвольду’ {Собственноручная резолюція короля Фридриха-Вильгельма II на донесеніи Мардефельда изъ Петербурга, сентябрь 1731.}. Но бракъ этотъ не состоялся, отчасти благодаря проискамъ внскаго двора, главнымъ же образомъ вслдствіе неохоты кронпринца Фридриха отречься отъ наслдственныхъ правъ своихъ на прусскій престолъ {Принцъ Евгеній Савойскій австрійскому посланнику въ Берлин, графу Секендорфу, 16 (27) декабря 1730 и 12 (23) февраля 1731.}. Когда, десять лтъ спустя, императрица Елисавета искала невсты для племянника и будущаго своего преемника великаго князя Петра еодоровича и русскій канцлеръ графъ Бестужевъ-Рюминъ указалъ государын на принцессу Амалію, сестру короля Фридриха II прусскаго, то послдній предписалъ своему представителю въ Петербург ‘избгать и уклоняться отъ всякихъ разсужденій о брак’ {Кабинетъ-секретарь Эйхель государственному министру, графу Подевильсу, 19 (30) іюля 1742.}. ‘Его королевское величество знать ничего не хочетъ о русскомъ свадебномъ дл’.— писалъ его секретарь министру иностранныхъ длъ {Отъ того же къ тому же, 24 августа (4 сентября) 1742.}. Но когда король узналъ о предположеніи женить великаго князя на саксонской пргшдесе, то постарался разстроить этотъ бракъ, опасный для Пруссіи. Онъ поручилъ Мардефельду обратить вниманіе императрицы на единственную дочь принцессы АнгальтъЦербтской, ‘которой хотя всего лишь четырнадцать лтъ, но она прекрасна, статна и уже вполн развита… Что же касается до сестеръ моихъ,’ — тутъ же прибавилъ онъ, — ‘то вамъ достаточно извстно ршеніе мое не выдавать ни одной изъ нихъ замужъ въ Россіи. Итакъ вы должны ловко устроить, чтобы мн о томъ никогда не говорили’ {Король Фридрихъ II Мардефельду, 22 октября (2 ноября) 1743.}.
Такимъ образомъ, ршеніе короля Фридриха-Вильгельма III вступить въ родственную связь съ русскимъ императорскимъ домомъ противорчило семейнымъ преданіямъ Гогенцоллерновъ. Отъ брака его съ королевою Луизою, скончавшеюся въ 1810 году, у него было четыре сына и три дочери. Старшей изъ послднихъ, принцесс Фридерик-Луиз-Шарлотт-Вильгельмин минулъ шестнадцатый годъ. Ее-то и предполагалось выдать за второго брата императора Александра, тогда еще восемнадцатилтняго великаго князя Николая Павловича.
Вскор посл Лейпцигской битвы, король Фридрихъ Вильгельмъ III прибылъ на нсколько дней изъ арміи въ Берлинъ, и тамъ повдалъ намреніе свое почтенной оберъ-гофмейстерин покойной королевы, графин Фоссъ, заступившей по смерти ея малолтнимъ дтямъ мсто матери. Графиня обратилась къ придворному проповднику пастору Заку съ вопросомъ: какъ быть съ перемною вры, требуемою русскими законами? Тотъ отвчалъ, что такъ какъ принцесса еще не конфирмована въ евангелическомъ исповданіи, то она въ прав, если пожелаетъ, принять православную вру {Дневникъ графини Фоссъ, 24 октября (6 ноября) 1813.}.
Въ январ 1814 года, союзные государи, во глав своихъ армій перешли за Рейнъ и вступили въ предлы Франціи. Между тмъ, прусская королевская семья, находившаяся до тхъ поръ въ Штаргард, возвратилась въ Берлинъ. Скоро чрезъ прусскую столицу прохала, направляясь къ Карлсруэ, императрица Елисавета Алексевна и лично познакомилась съ будущею своею золовкою, которая, по словамъ графини Фоссъ, ‘выглядла прекрасно и превосходно вела себя’ {Тотъ же дневникъ, 11 (23) января 1814.}. Вслдъ за императрицею, 24 января (5 февраля), прибыли въ Берлинъ слдовавшіе въ главную квартиру русской арміи великіе князья Николай и Михаилъ. Посланникъ Алопеусъ выхалъ имъ на встрчу въ Мюнхебергъ, и они остановились въ посольскомъ дом. Молодые путешественники соблюдали строжайшее инкогнито, странствуя подъ именемъ графовъ Романовыхъ. На другой день, они сдлали визитъ дтямъ короля въ замк и здсь великій князь Николай Павловичъ впервые увидалъ будущую свою невсту. Онъ былъ красивый, статный юноша и съ разу понравился молодой, миловидной принцесс, которая и на него произвела сильное впечатлніе. Въ честь великихъ князей состоялся у князя Радзивилла, женатаго на дочери принца Фердинанда Прусскаго, парадный обдъ на 60 приглашенныхъ. Вечеръ ихъ высочества провели въ опер и изъ театра снова захали въ замокъ проститься съ принцами и принцессами. Въ ту же ночь они выхали изъ Берлина. Графиня Фоссъ вручила имъ письмо на имя короля, въ которомъ извщала, что ‘въ виду извстныхъ предположеній, ей въ особенности понравился старшій изъ великихъ князей’ {Тотъ же дневникъ, 24 и 25 января (5 и 6 февраля) 1814.}.
Великія событія, совершившіяся въ теченіе года, взятіе Парижа, низложеніе Наполеона, Внскій конгрессъ, а также крайняя молодость великаго князя и принцессы, заставили императора и короля отложить на нкоторое время осуществленіе ихъ намренія. Николай Павловичъ не присутствовалъ при торжественномъ чествованіи въ Берлин русской гвардіи, возвращавшейся въ отечество изъ французскаго похода. По этому случаю, при прусскомъ двор происходили великолпныя празднества. 1 (13) августа 1814 года, первые русскіе полки вступили въ Потсдамъ. Король выхалъ къ нимъ на встрчу, въ сопровожденіи принцессы Шарлотты. На слдующій день, они вошли въ прусскую столицу. Вдоль главной улицы Берлина, Подъ Липами, отъ королевскаго замка до самыхъ бранденбургскихъ воротъ разставлены были столы, за которыми русскіе солдаты разслись въ перемежку съ прусскими и угощались насчетъ короля, а его величество, сопровождаемый блестящею военною свитой, самъ обходилъ столы и ласково здоровался со своими гостями. Празднества завершились 4 (16) августа большимъ обдомъ въ блой зал замка, для русскихъ офицеровъ. Обдало боле 600 человкъ. За почетнымъ столомъ, кром короля и принцевъ, сли вс принцессы королевскаго дома, имя каждая сосдями по одному русскому и по одному прусскому генералу. Русскіе псенники пли на площади подъ открытыми окнами залы. За обдомъ произнесено множество тостовъ въ честь обихъ армій, породнившихся на пол брани {Тотъ же дневникъ. 1 (13) — 4 (16) августа. 1814.}.
Въ начал сентября, Фридрихъ-Вильгельмъ III долженъ былъ отправиться на конгрессъ въ Вну. За день до его отъзда, 4 (16), оберъ-гофмейстерина, графиня Фоссъ, открыла принцесс Шарлотт желаніе короля выдать ее за великаго князя Николая Павловича. Принцесса много плакала, однако, ничего не возразила, замтивъ только, что ей будетъ тяжело разстаться съ нжно любимымъ отцомъ {Тотъ же дневникъ, 4 (16) сентября 1814.}. Сдержанность ея вполн объясняется двичею застнчивостью. Она была откровенне съ любимымъ своимъ братомъ, принцемъ Вильгельмомъ, и въ письм къ нему призналась, что молодой русскій великій князь, котораго она видла всего лишь одинъ разъ, пришелся ей по сердцу. Николай Павловичъ со своей стороны восторженно отозвался о принцесс императору Александру, и еще во время французскаго похода повдалъ свои чувства королю, отцу ея {Grimm: ‘Alexandra Feodorowna, Kaiserin von Russland‘ I, стр. 62.}.
На Внскомъ конгресс политика прусскаго двора шла рука объ руку съ нашею, совмстно настоявъ на присоединеніи Саксоніи къ Пруссіи и герцогства Варшавскаго къ Россіи. Противорчіе между двумя союзными правительствами начало обнаруживаться лишь по вторичномъ низложеніи Наполеона, когда, во время переговоровъ о мир, прусскіе государственные люди потребовали присоединенія къ Германіи Эльзаса и Лотарингіи, а императоръ Александръ отстоялъ неприкосновенность французской территоріи. Разнорчіе это нисколько не нарушило, впрочемъ, добраго согласія и личной дружбы обоихъ монарховъ. ‘Дружба моя къ вашему величеству’,— писалъ король императору Александру въ конц 1815 года,— ‘обратилась для меня въ истинную религію. Я никогда не забуду, государь, ни оказанныхъ мн вами услугъ, ни того благородства чувствъ, коими вы ихъ сопровождали. Мои подданные также будутъ помнить ихъ, какъ и я… Посл Бога, благословившаго мое оружіе и великодушные порывы, внушенные имъ моему народу, вамъ, государь, вашей непоколебимой твердости, геройству вашему и вашихъ несравненныхъ войскъ, обязанъ я навсегда наибольшею благодарностью’ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ III императору Александру I, 22 декабря 1815 (3 января 1816).}.
Осенью того же года русскія войска снова съ береговъ Рейна возвращались въ Россію, чрезъ Пруссію. Въ Берлин приготовлена была торжественная встрча гренадерскому полку, коего шефомъ состоялъ король Фридрихъ-Вильгельмъ. Къ этому дню прибылъ туда императоръ Александръ съ великимъ княземъ Николаемъ Павловичемъ и двумя сестрами: вдовствующею принцессою Ольденбургскою Екатериною Павловною и великою герцогинею Саксенъ-Веймарскою Маріею Павловною. 23 октября (4 ноября) русскій, имени короля прусскаго, полкъ вступилъ въ столицу. Въ тотъ же вечеръ данъ былъ въ замк большой обдъ. Въ отдльной зал накрытъ былъ столъ для высочайшихъ особъ, къ коему также приглашены главнокомандующіе обими арміями, генералъ-фельдмаршалы князья Барклай-де-Толли и Блюхеръ. Прочіе гости обдали въ сосднихъ залахъ. Посреди обда императоръ Александръ и король Фридрихъ-Вильгельмъ встали со своихъ мстъ и провозгласили здоровье помолвленныхъ великаго князя Николая и принцессы Шарлотты. Всть эта тотчасъ распространилась по всему замку. Приглашенные обступили жениха и невсту и принесли имъ поздравленія. На другой день великій князь и принцесса, вмст съ императоромъ Александромъ, постили мавзолей въ Шарлоттенбург и совершили молитву надъ гробницею королевы Луизы. Берлинское общество и весь прусскій народъ съ радостью узнали о ршенномъ брак. На придворномъ бал, въ оперномъ театр, Николай Павловичъ былъ предметомъ общаго вниманія. Столичный магистратъ далъ въ честь помолвленной четы другой балъ, въ зал драматическаго театра, на которомъ великому князю и принцесс устроены были восторженныя оваціи. Три недли оставался августйшій женихъ въ Берлин и въ это короткое время усплъ снискать общее сочувствіе при двор, въ войск и въ народ {Grimm: ‘Alexandra Feodorowna Kaiserin von Russland’, I, стр. 64—66.}.
Женитьба брата русскаго императора на старшей и любимой дочери короля прусскаго была не только крупнымъ семейнымъ событіемъ для обоихъ царственныхъ домовъ, но и имла, кром того, важное политическое значеніе. Такъ и смотрлъ на нее король Фридрихъ-Вильгельмъ, писавшій по этому поводу своему августйшему другу и союзнику, что дружба ихъ ‘хотя и чуждалась всегда политическихъ разсчетовъ’, но родственная связь необходимо должна еще боле ее упрочить. ‘Небу угодно было’,— заключалъ король,— ‘даровать намъ это счастіе, и никогда союзъ не будетъ заключенъ подъ боле счастливыми предзнаменованіями. Печаль, которую мн причинитъ отсутствіе обожаемой дочери, будетъ мене чувствительна при мысли, что она найдетъ второго отца, семью, не мене расположенную любить ее и супруга, избранника ея сердца’ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ III императору Александру I, 3 (15) апрля 1816.}. И великій князь, и принцесса все еще были слишкомъ молоды, чтобы возможно было безъ отлагательства соединить ихъ бракомъ. Первому было всего 19 лтъ, второй 17. Ршено было отложить бракосочетаніе до достиженія Николаемъ Павловичемъ совершеннолтія. До тхъ же поръ онъ имлъ довершить свое образованіе путешествіемъ по главнйшимъ странамъ Европы. Государь поручилъ графу Канодистріи составить для его высочества обзоръ внутренняго положенія иностранныхъ государствъ. Замчательно, что въ отзывахъ своихъ о Пруссіи министръ этотъ выражался крайне недобрительно о прусскихъ государственныхъ людяхъ и ихъ политическомъ направленіи. Великій князь Николай постилъ Германію, Австрію, Англію {О пребываніи его въ Англіи въ 1816 году, см. выше, первый очеркъ: Поздка императора Николая въ Англію, стр. 7 и 8.}. Отправляясь за границу, равно какъ и на возвратномъ пути, онъ останавливался въ Берлин на нсколько недль. Въ апрл 1817 года, король назначилъ его шефомъ 3 (впослдствіи 6) бранденбургскаго кирасирскаго полка. Между тмъ принцесса Шарлотта наставлялась въ правилахъ православной вры командированнымъ съ этою цлью въ Берлинъ протоіереемъ Музовскимъ.

II.
Бракъ.
(1817-1825).

Путешествіе принцессы Шарлотты изъ Берлина въ Петербургъ.— Принцъ Вильгельмъ.— Торжественный въздъ въ столицу.— Совершеннолтіе великаго князя Николая Павловича и обрученіе его.— Внчаніе.— Перездъ двора въ Москву.— Переписка императора Александра 1 съ принцемъ Вильгельмомъ.— Рожденіе великаго князя Александра Николаевича.— Прусскій король въ Москв и въ Петербург.— Болзнь великаго князя и великой княгини.— Доздка ихъ въ Берлинъ.— Представленіе ‘Лалла Рукъ’.— Жизнь въ Потсдам и его окрестностяхъ.— Пребываніе въ Эмс.— Отношенія великаго князя къ членамъ королевской семьи.— Дружба съ принцемъ Вильгельмомъ.— Греческое возстаніе.

31 мая (12 іюня) 1817 года принцесса Шарлотта выхала изъ Берлина въ Петербургъ. Ея высочество сопровождали: братъ ея, принцъ Вильгельмъ, оберъ-гофмейстерина графиня Гаане, фрейлина графиня Трухзесъ, наставница г-жа Вильдерметъ, оберъ-гофменстеръ баронъ Шильденъ, камергеръ графъ Іоттумъ, секретари Шамбо и Шилеръ и протоіерей Музовскій. Король и вс братья и сестры проводили принцессу до Фридрихсвальде.
Поздъ состоялъ изъ двнадцати экипажей. Ея высочество хала въ карет, запряженной восемью лошадьми, вмст съ тремя дамами своей свиты. Въ Данциг была остановка продолжавшяеся два дня. Оттуда поздъ направился, чрезъ Браунсбергъ, въ Книгсбергъ. Въ Мемел встртилъ невсту великій князь Николай Павловичъ и предшествовалъ ей до самаго Петербурга. Отъ границы путь лежалъ на Митаву, Ригу, Дерптъ. На восемнадцатый день августйшіе путешественники встрчены были за нсколько станцій до Гатчины самимъ императоромъ Александромъ и въ тотъ же вечеръ, чрезъ Царское Село, прибыли въ Павловскъ, лтнее мстопребываніе вдовствующей императрицы Маріи еодоровны.
Изъ всхъ членовъ прусской королевской семьи, второй сынъ короля, принцъ Вильгельмъ, пользовался наибольшимъ расположеніемъ императора Александра. Государь близко сошелся съ нимъ во время французскаго похода 1814 года, въ коемъ принцъ принималъ уже дятельное участіе, и за мужество, выказанное имъ въ сраженіи при Баръ-сюръ-Объ, пожаловалъ ему георгіевскій крестъ 4-й степени. Узнавъ, что принцъ Вильгельмъ будетъ сопровождать сестру свою въ Петербургъ, его величество писалъ ему, что вся царская семья приметъ его ‘какъ брата съ распростертыми объятіями’. ‘Съ той минуты,’ — продолжалъ государь,— ‘какъ я имлъ счастіе съ вами познакомиться, ваше высочество завоевали, благодаря выдающимся вашимъ достоинствамъ, мою нжную дружбу и полное мое уваженіе. Видть васъ въ нашей сред будетъ истиннымъ праздникомъ’ {Императоръ Александръ I принцу Вильгельму прусскому. 15 (27) іюня 1817.}. Въ Павловск вдовствующая императрица радушно приняла свою будущую невстку, обняла и расцловала. Императрица Елисавета Алексевна подошла къ ней съ вопросомъ:
— Нтъ ли у васъ и для меня ласковаго взора?
Представляя матери своей принца Вильгельма, императоръ
Александръ сказалъ:
— Рекомендую вамъ моего новаго брата.
— Стало быть,— отвчала Марія еодоровна.— и у меня теперь однимъ сыномъ боле.
На другой день, 19 іюня (1 іюля), состоялся торжественный въздъ принцессы въ Петербургъ. Она въхала въ столицу въ золотой карет, вмст съ двумя императрицами. Гвардейскіе полки были расположены шпалерами по обимъ сторонамъ пути. На порог большой церкви Зимняго дворца невсту встртило высшее духовенство съ крестомъ и святою водою. Въ продолженіе слдующихъ пяти дней она оставалась въ одиночеств, готовясь къ таинству св. мропомазанія. Обрядъ этотъ совершенъ надъ нею 24 іюня (6 іюля). Воспріемникомъ служилъ ей самъ императоръ Александръ. Ея высочество твердымъ голосомъ произнесла символъ вры на славянскомъ язык. По пріобщеніи ея святыхъ тайнъ, діаконъ возгласилъ на ектеніи имя благоврной великой княжны Александры еодоровны.
25 іюня (7 іюля) было днемъ рожденія великаго князя Николая Павловича, которому минулъ двадцать одинъ годъ. День этотъ ознаменованъ двойнымъ торжествомъ. Сначала великій князь принесъ установленную учрежденіемъ объ императорской фамиліи присягу на врность подданства государю и на служеніе отечеству. Затмъ состоялось обрученіе его въ большой церкви Зимняго дворца. Невста въ первый разъ появилась въ роскошномъ русскомъ плать и кокошник.
Ко дню внчанія, назначенному на 1 (13) іюля, день рожденія августйшей невсты вся императорская семья съхалась въ Петербургъ. Даже цесаревичъ Константинъ Павловичъ прибылъ нарочно изъ Варшавы, чтобы присутствовать на этомъ празднеств. Посл внчанія, въ Зимнемъ дворц, былъ обденный столъ для особъ первыхъ трехъ классовъ и придворныхъ чиновъ, а вечеромъ балъ. Въ 10 часовъ новобрачные отправились въ отведенный имъ для жительства Аничковъ дворецъ. Тамъ ихъ встртили со св. иконами и съ хлбомъ-солью императоръ Александръ Павловичъ и императрица Елисавета Алексевна, а прибывшій изъ Берлина фельдъегерь вручилъ имъ поздравительное письмо отъ прусскаго короля.
Еще за нсколько дней до обрученія, императоръ Александръ писалъ королю Фридриху-Вильгельму: ‘Во время достопамятной борьбы, когда наши народы, соединенные общею, поразительною судьбою, проходили съ нами кровавый путь испытаній и славы, и такъ сказать, среди военнаго стана, ршенъ былъ этотъ столь дорогой намъ бракъ. Онъ довершаетъ зданіе неразрывнаго союза Пруссіи и Россіи, соединяя наши дв семьи въ одну’ {Императоръ Александръ I королю Фридриху-Вильгельму III, 21 іюня (3 іюля) 1817.}. Въ самый день внчанія, государь написалъ королю другое письмо, въ которомъ сообщилъ, что великая княгиня Александра завоевала вс сердца и что, въ особенности, императрица Марія еодоровна чрезвычайно ее полюбила {Императоръ Александръ I королю Фридриху-Вильгельму III, 1 (13 іюля) 1817.}. На письма эти король отвчалъ, что состоявшійся бракъ удовлетворилъ его самому задушевному желанію {Король Фридрихъ-Вильгельмъ III императору Александру I, 14 (26) іюля 1817.}.
Первые дни посл свадьбы, новобрачные провели въ Павловск, въ гостяхъ у вдовствующей императрицы. Рядъ блестящихъ празднествъ въ Царскомъ Сел, въ Стрльн, въ Петергоф, въ Ораніенбаум, продолжался до самой осени. Въ нихъ принималъ участіе принцъ Вильгельмъ и чрезвычайный посолъ короля прусскаго, отправленный имъ въ Петербургъ для принесенія поздравленія дочери и зятю, князь Антонъ Радзивилъ. Съ принцемъ случилось непріятное приключеніе. Онъ былъ укушенъ цпною собакою. Въ томъ предположеніи, что животное могло быть бшенное, принцу, предосторожности ради, прижгли рану раскаленнымъ желзомъ. Операцію эту онъ выдержалъ со стойкостью и хладнокровіемъ.
— И не мудрено!— воскликнула по этому поводу императрица Марія едоровна,— вдь онъ прусскій принцъ!
Принцъ Вильгельмъ сопровождалъ всю царскую семью въ Москву, куда она отправилась въ сентябр того же года. Онъ разстался съ нею незадолго до праздниковъ Рождества. Государь послалъ ему вслдъ въ подарокъ золотую саблю и въ двухъ письмахъ выразилъ сожалніе объ его отъзд, а также предложилъ ему самому избрать тотъ русскій полкъ, коего онъ желалъ бы быть шефомъ {Императоръ Александръ I принцу Вильгельму прусскому, 14 (26) и 19 (81) декабря 1817.}. Въ отвтахъ своихъ принцъ благодарилъ государя за радушный и ласковый пріемъ и время проведенное въ Россіи называлъ ‘самымъ пріятнымъ и важнымъ въ своей жизни’. Исполняя желаніе сто величества., онъ указалъ на Калужскій пхотный полкъ, какъ на тотъ, съ коимъ связываетъ его общее воспоминаніе о битв при Баръ-сюръ-Объ, въ которой полкъ этотъ особенно отличился, а принцъ личною храбростью заслужилъ георгіевскій крестъ {Принцъ Вильгельмъ прусскій императору Александру I. 27 и 30 декабря 1817, (8 и 11 января 1818) и 19 (31) января 1818.}. Государь тотчасъ же назначилъ его шефомъ Калужскаго полка.
17 (29) апрля 1818 года, въ первопрестольной Москв, великая княгиня Александра еодоровна разршилась отъ бремени сыномъ-первенцомъ, Александромъ Николаевичемъ. Какъ только король Фридрихъ-Вильгельмъ узналъ о рожденіи внука, онъ ршился лично навсилъ въ Россіи дочь свою и зятя, а также лучшаго своего друга, императора Александра. Путь его лежалъ чрезъ Познань и Книгсбергъ прямо на Москву, гд въ то время находился дворъ. Сопутствовали ему старшій сынъ, наслдный принцъ Фридрихъ-Вильгельмъ и принцъ Карлъ. На границ встртилъ короля назначенный состоять при немъ на время пребыванія его въ Россіи, генералъ-адъютантъ князь В. С. Трубецкой, въ Орш — начальникъ главнаго штаба его императорскаго величества, баронъ И. И. Дибичъ. Самъ государь, съ цесаревичемъ Константиномъ и великими князьями Николаемъ и Михаиломъ, выхали на встрчу своему высокому гостю за 20 верстъ до столицы. Наконецъ, въ Куяцов, гд назначенъ былъ послдній ночлегъ, обняла его великая княгиня Александра еодоровна.
Торжественный въздъ прусскаго короля въ Москву происходилъ 4 (16) іюня, обычнымъ порядкомъ, чрезъ Драгомиловскую заставу, при пушечной пальб и колокольномъ звон. Съ умиленіемъ взиралъ этотъ государь на святилище русской земли, Кремль, и на древнюю столицу русскаго царства, пожаръ которой послужилъ зарей освобожденія его страны, Германіи, и всей Европы. Первые три дня пребыванія въ Москв посвящены были поклоненію ея святынямъ, осмотру достопримчательностей и отдыху, въ тихомъ семейномъ кругу. Затмъ начались празднества, поразившія нашихъ гостей своимъ блескомъ и великолпіемъ. Независимо отъ пріемовъ при двор, рядъ ихъ открылся блестящимъ баломъ, даннымъ московскимъ генералъ-губернаторомъ. Русскіе вельможи, владльцы знаменитыхъ подмосковныхъ, также дали изумительные по роскоши праздники, князь Н. Б. Юсуповъ въ Архангельскомъ и графъ Д. Н. Шереметевъ въ Останкин.
О пребываніи въ Москв прусской королевской семьи сохранился разсказъ современника-очевидца, графа П. Д. Киселева, состоявшаго тогда при особ наслднаго принца. По словамъ его, король спросилъ графа Толстого не осталось ли въ город зданія, съ котораго можно было бы разомъ осмотрть страшныя развалины тогдашней Москвы. ‘Графъ Толстой’,— повствуетъ Киселевъ, — ‘возложилъ этотъ розыскъ и сопровожденіе августйшихъ гостей на меня, какъ на москвича и молодого человка. Я повелъ ихъ на Пашковскую вышку {Бельведеръ въ дом на Моховой, принадлежавшемъ тогда Пашкову, а нын занимаемомъ Румянцевскимъ музеемъ.}. Только что мы вс влзли туда и окинули взглядомъ этотъ рядъ погорлыхъ улицъ и домовъ, какъ, къ величайшему моему удивленію, старый король, этотъ деревянный человкъ, какъ его называли, сталъ на колни, приказавъ и сыновьямъ сдлать тоже. Отдавъ Москв три земныхъ поклона, онъ со слезами на глазахъ нсколько разъ повторялъ: ‘вотъ наша спасительница!’ {Изъ письма H. В. Ханыкова къ А. П. Заблоцкому-Десятовскому, отъ 3 (15) іюля 1874 (‘Графъ Киселевъ его время’, IV, стр. 7).}.
Пробывъ въ Москв одиннадцать дней, король и принцы вмст со всею императорскою фамиліею выхали въ Петербургъ. Тамъ ожидали ихъ новыя торжества: балы, охоты, парады, смотры, поздки по окрестностямъ, на острова, въ Царское Село, въ Павловскъ, въ Петергофъ. Въ Ораніенбаум сожженъ былъ фейерверкъ, заключительный букетъ котораго состоялъ изъ 40,000 ракета. Послдніе дни пребыванія прусскихъ гостей были опечалены болзнью великаго князя Николая Павловича, занемогшаго корью. Едва успла великая княгиня проводить отца своего и братьевъ до Гатчины, какъ и она занемогла тою же болзнью.
Два года спустя, а именно осенью 1820 года, великокняжеская чета предприняла продолжительное путешествіе за границу. Оно было вызвано, главнымъ образомъ, слабымъ состояніемъ здоровья великой княгини, которая, по совту врачей, должна была провести зиму въ родномъ климат и слдующею весною пользоваться водами въ Эмс. Великій князь отвезъ жену свою въ Берлинъ, а самъ, вмст съ королемъ, на короткое время похалъ въ Троппау, гд находились императоры русскій и австрійскій и засдалъ европейскій конгрессъ. Къ праздникамъ Рождества и король, и великій князь возвратились въ прусскую столицу.
Зимній сезонъ 1820—1821 годовъ въ Берлин былъ необыкновенно блестящимъ. Оживленію двора и общества содйствовало присутствіе многочисленныхъ царственныхъ гостей. Въ числ ихъ, кром великаго князя и великой княгини, былъ герцогъ Кумберландскій съ супругою и наслдный великій герцогъ Мекленбургъ-Шверинскій, Павелъ-Фридрихъ, женихъ второй дочери короля, принцессы Александрины. По предложенію герцога Карла Мекленбургскаго, генерала прусской службы и обычнаго устроителя празднествъ при берлинскомъ двор, собранные въ Берлин принцы и принцессы, условились дать въ королевскомъ замк представленіе, которое явилось бы соединеніемъ всхъ искусствъ: пластики, драмы, музыки и живописи. Сюжетомъ представленія избрана была поэма Томаса-Мура: ‘Лалла Рукъ’. Она имла быть воспроизведена въ ряд живыхъ картинъ, сопровождаемыхъ пніемъ и исполненіемъ инструментальныхъ нумеровъ. Въ картинахъ принимали участіе, кром августйшихъ особъ, весь придворный штата прусскихъ хозяевъ и иностранныхъ гостей и представители высшаго берлинскаго общества. Распоряженіе спектаклемъ поручено было графу Брюлю, интенданту королевскихъ театровъ, устройство декорацій и постановку картинъ взялъ на себя извстный архитекторъ Шинкель, Спонтини написалъ музыку для вставныхъ арій и романсовъ, исполнять которые приглашены были первыя пвицы берлинской оперы, г-жи Мильдеръ, Шульцъ, Зейдлеръ и Бадеръ. Всхъ участниковъ въ представленіи было 123 лица.
Напомнимъ вкратц содержаніе Муровой поэмы. Владтель Бухаріи, Абдалла, отправляется въ Дели, къ повелителю Индіи, Ауренгзебу, просить руки его дочери Лалла Рукъ для сына, своего Америса. Родители ршаютъ этотъ бракъ и молодая принцесса предпринимаетъ дальнее путешествіе въ Кашмиръ, гд долженъ ее встртить женихъ ея. Принцессу сопровождаютъ многочисленные бухарскіе придворные, среди которыхъ выдается молодой поэтъ, развлекающій ее разсказами. Очарованная Лалла Рукъ влюбляется въ разскащика. Съ грустью приближается она къ Кашмиру, помышляя о предстоящей разлук съ вдохновеннымъ пвцомъ. Но достигнувъ цли своего странствованія, она въ выходящемъ ей на встрчу жених узнаетъ очаровавшаго ее спутника-поэта. Живыя картины должны были изображать главные моменты поэмы, а также четыре разсказа принца-поэта: Хоросанскій пророкъ подъ покрываломъ, Рай и Пери, Гебры или огнепоклонники, праздникъ розъ въ Кашмир. Аріи и романсы, исполняемые за сценою объясняли содержаніе воспроизведенныхъ въ картинахъ разсказовъ. Заключительную картину составляла сцена встрчи Лалла Рукъ съ принцомъ Америсомъ въ Кашмир, на лстниц дворца, живописно расположеннаго на берегу озера.
Какъ ясно доказывалъ выборъ сюжета, цлью представленія было привтствовать вожделнный союзъ брата русскаго царя съ дочерью короля прусскаго. Понятно, что об главныя роли выпали на долю великаго князя и великой княгини. Александра еодоровна изображала Лаллу Рукъ. Она была въ длинномъ бломъ плать съ корсажемъ изъ золотого глазета. Широкій поясъ обхватывалъ ея стройную талію. На ше, на груди и на рукахъ блистали драгоцнные каменья, самые башмаки были усыпаны изумрудами. Прозрачный розовый вуаль съ серебряными прошивками былъ наброшенъ ей на плечи. Роскошные волосы падали локонами на грудь. Николай Павловичъ, исполнявшій роль принца Америса, былъ одтъ въ голубой кафтанъ черкесскаго покроя, съ широкимъ поясомъ, на ногахъ у него были желтыя туфли, на голов родъ татарской шапки и зеленая чалма. Остальныя роли были распредлены между членами королевскаго семейства, иностранными гостями и знатнйшими придворными. Великаго Могола игралъ принцъ Вильгельмъ старшій, братъ короля, сестеръ его — герцогиня Кумберлавдская, супруга принца Вильгельма старшаго, и дочь, короля, принцесса Александрина, сыновей — четыре королевскіе сына, наслдный принцъ и принцы Вильгельмъ младшій, Карлъ и Альбрехтъ, а также князья Сольмсъ и Радзивпллъ, владтеля Бухаріи — герцогъ Кумберландскій. и жену его — княгиня Луиза Радзивиллъ. Придворные были раздлены на два лагеря: индусовъ и бухарцовъ. Костюмы отличались не только роскошью, но и этнографическою точностью.
Представленіе состоялось въ берлинскомъ королевскомъ замк 15 (27) января 1821 года, предъ избранною толпою зрителей, принадлежавшихъ исключительно ко двору и къ высшему обществу. Въ антрактахъ исполнялись танцы артистами придворнаго балета. Все обошлось какъ нельзя лучше, и старый король, большой любитель театральныхъ зрлищъ, былъ въ восторг. Онъ ршился повторить представленіе для большаго круга зрителей. 30 января (11 февраля) оно было дано снова на сцен только-что отстроеннаго берлинскаго драматическаго театра. На этотъ разъ, въ обширной зал присутствовало боле 3,000 приглашенныхъ {Подробное описаніе этого праздника въ сочиненіи Гримма: ‘Alexandra Feodorowna Kaiserin von Russland’. I, стр. 164—167.}.
Зима быстро пронеслась посреди шумныхъ увеселеній всякаго рода. Весною король со всмъ семействомъ перехалъ въ Потсдамъ и жилъ поперемнно, то въ тамошнемъ дворц, то въ Сансуси, въ Парец или на Павлиномъ остров. Любимымъ лтнимъ мстопребываніемъ Фридриха-Вильгельма III былъ небольшой домъ, выстроенный имъ въ Парец, деревн отстоящей на дв мили отъ Потсдама. Тамъ все было просто, и помщеніе, и патріархальный образъ жизни, исключительно въ семейномъ кругу. Король любилъ въ сопровожденіи дтей своихъ разъзжать по окрестностямъ, завтракать на открытомъ воздух, въ присутствіи мстныхъ поселянъ, окружавшихъ при такихъ случаяхъ королевскую семью. Великій князь и великая княгиня принимали участіе въ этихъ мирныхъ удовольствіяхъ. Они сопровождали короля и на Павлиный островъ, гд все напоминало ему о покойной, нжно имъ любимой жен, королев Луиз. Въ одной сторон острова онъ воздвигнулъ ей скромный памятникъ, въ другой веллъ выстроить русскую крестьянскую избу, которую въ честь зятя назвалъ ‘Никольское’. Много времени посвящалъ Николай Павловичъ и военнымъ упражненіямъ, знакомству съ прусскою арміею и въ частности съ кирасирскимъ полкомъ, коего онъ состоялъ шефомъ.
Въ половин лта, король переселился въ Кобленцъ, на Рейн, а великій князь и великая княгиня похали въ близь лежащій Эмсъ, гд ея высочество выдержала полный курсъ лченія водами. Въ август великокняжеская чета возвратилась въ Берлинъ, снова провела тамъ дв недли и оттуда предприняла чрезъ Варшаву обратный путь въ отечество.
Проведя, такимъ образомъ, въ Пруссіи около года, великій князь Николай окончательно сблизился, освоился, можно сказать, сроднился съ прусскою королевскою семьею. Съ величайшимъ уваженіемъ относился онъ къ своему маститому тестю, полюбившему его какъ родного сына. Онъ звалъ его не иначе, какъ ‘папа’, и почтительно цловалъ его руку. Съ молодыми принцами, наслднымъ, Фридрихомъ-Вильгельмомъ, и принцемъ Вильгельмомъ связывала его тсная, братская дружба. Они были на ‘ты’ и называли другъ друга уменьшительными именами: Фрицъ, Никсъ. Въ особенности близко сошелся Николай Павловичъ со вторымъ своимъ зятемъ и любимымъ братомъ жены своей, Вильгельмомъ. Съ нимъ были у него общіе вкусы и наклонности, страсть къ военному длу. Нечего и говорить, что одни и т же политическія начала исповдывались въ то время при обоихъ дворахъ: петербургскомъ и берлинскомъ, начала божественнаго происхожденія верховной власти, монархическаго порядка и законности, словомъ, т самые, которые были положены императоромъ Александромъ I въ основаніе Священнаго Союза. Свжо было также воспоминаніе о братств по оружію, о совмстныхъ подвигахъ русской и прусской арміи, въ борьб противъ общаго врага, о пережитыхъ вмст испытаніяхъ и конечномъ торжеств. Вс эти впечатлнія оставили глубокій слдъ въ ум великаго князя на всю жизнь его.
Хотя за нсколько мсяцевъ до отправленія въ Пруссію, а именно лтомъ 1820 года, великій князь Николай и былъ, посвященъ императоромъ Александромъ въ тайну отреченія цесаревича Константина Павловича отъ наслдственныхъ правъ своихъ, и могъ уже считать себя законнымъ наслдникомъ, русскаго престола но поглощенный обязанностями военной службы, онъ вовсе не занимался вншнею политикою, не былъ, даже знакомъ съ ея современнымъ состояніемъ и ходомъ. Во время пребыванія его въ Берлин, вспыхнуло греческое возстаніе, съ самаго начала встртившее сочувствіе въ придворныхъ прусскихъ кружкахъ, руководимыхъ и направляемыхъ, двумя женщинами высокаго ума и образованія: женою принца Вильгельма, брата короля, и принцессою Луизою, бывшею замужемъ за княземъ Радзивилломъ. Независимо отъ политическихъ соображеній, дло грековъ впервые представилось и великому князю съ его обще-человческой стороны, и онъ съ радостью принялъ участіе въ устроенныхъ въ Берлин денежныхъ сборахъ въ пользу мужественныхъ борцовъ за вру Христову и за независимость Эллады {Генцъ господарю валашскому князю Гик, 3 (15) января 1826.}.

III.
Императоръ Николай и Фридрихъ Вильгельмъ III.
(1825—1840).

Воцареніе Императора Николая.— Принцъ Вильгельмъ представляетъ Пруссію на похоронахъ императора Александра I, а принцъ Карлъ при коронованіи новаго государя.— Политика Пруссіи въ Восточномъ вопрос.— Принцъ Вильгельмъ и Меттернихъ.— Бракъ принца Вильгельма.— Пребываніе русской императорской четы въ Берлин въ 1829 году.— Праздникъ блой розы.— Свиданіе въ Шведт.— Переговоры въ Берлин по вопросу о прав ‘вмшательства’.— Императоръ Николай въ Пруссіи въ 1834 и 1835 годахъ,— Лагерный сборъ въ Калиш.— Путешествіе императора и императрицы по Германіи въ 1837 году.— Неудовлетворительность пограничныхъ отношеній.— Кончина Фридриха-Вильгельма III.

Въ Берлин одновременно узнали и о воцареніи императора Николая, и о смут, сопровождавшей это событіе, и, наконецъ, о быстромъ и полномъ возстановленіи порядка, благодаря проявленнымъ молодымъ государемъ мужеству и твердости. Въ тотъ день, когда курьеръ изъ Петербурга привезъ королю Фридриху-Вильгельму III извстіе о происшествіяхъ 14 (26) декабря 1825 года, сыновья его находились на охот, въ окрестностяхъ столицы, близь монастыря Ленина. Король тотчасъ же послалъ къ нимъ нарочнаго съ доброю встью о благополучномъ прекращеніи безпорядковъ и объ утвержденіи на престол ихъ зятя и сестры. Съ тхъ поръ и до недавняго времени, прусскіе принцы ежегодно устроивали въ память этого дня охоту, преимущественно въ той же самой мстности, и на торжественномъ обд пили за здоровье императора Николая Павловича и императрицы Александры еодоровны {L. Schneider, Militrische Biographie des Kaisers Nikolaus, Soldfttenfreuud, Mrz 1855, стр. 23.}.
Имя покойнаго императора Александра I было на вчныя времена сохранено прусскому гренадерскому полку его. Дворъ и вся армія, по приказанію короля, три недли носили трауръ но умершемъ русскомъ государ. Представителемъ своимъ на его похоронахъ король отправилъ въ Петербургъ второго сына, принца Вильгельма, который прибылъ въ нашу столицу 5 (17) января 1826 года и оставался тамъ боле шести недль. Въ половин іюля, пріхалъ въ Петербургъ другой братъ императрицы, принцъ Карлъ, назначенный представлять отца своего при торжеств коронованія. Его высочество находился при очистительномъ молебствіи, совершенномъ 14 (26)іюля, въ полугодовой день мятежной вспышки, посреди Исаакіевской площади, въ присутствіи государя, всей императорской фамиліи, гвардейскихъ полковъ и безчисленной толпы народа. Онъ сопровождалъ ихъ величества въ Москву, участвовалъ въ торжественномъ възд въ первопрестольную столицу, а въ самый день коронаціи шествовалъ въ Успенскій соборъ, ведя за руку восьмилтняго наслдника, великаго князя Александра Николаевича.
Нельзя, однако, сказать, чтобы тсная дружественная связь, установившаяся между родственными дворами русскимъ и прусскимъ, въ одинаковой мр отразилась и на ихъ взаимныхъ политическихъ отношеніяхъ. Причинами тому были полная зависимость берлинскаго кабинета отъ внскаго во всхъ длахъ общей политики и несогласія, возникшія между Россіею и Австріею, по поводу событій совершавшихся на Восток. Фридрихъ-Вильгельмъ III поставилъ себ правиломъ одинаково поддерживать доброе согласіе свое съ Петербургомъ и Вною, а это было очень трудно, въ виду полной противоположности въ воззрніяхъ обоихъ императорскихъ дворовъ на Восточный вопросъ. Богъ почему, хотя король въ письмахъ къ своему августйшему зятю и выражалъ сочувствіе и одобреніе мрамъ, принимаемымъ имъ по уговору съ морскими державами для умиротворенія Греціи, но самъ не приступалъ къ соглашенію, состоявшемуся между Россіею, Англіею и Франціею, подчиняясь внушеніямъ князя Меттерниха, и опасаясь оставить внскій дворъ въ состояніи совершеннаго одиночества. Эти же самыя соображенія побудили короля отказать принцу Вильгельму въ разршеніи принять участіе въ нашей войн противъ турокъ. Принцъ провелъ около года въ Петербург, въ самомъ близкомъ ежедневномъ общеніи съ зятемъ и сестрою. Онъ вполн усвоилъ себ взгляды и убжденія императора Николая по отношенію къ Востоку и явился краснорчивымъ защитникомъ ихъ предъ княземъ Меттернихомъ, когда по возвращеніи изъ Петербурга, лтомъ 1828 года, получилъ приказаніе отправиться на манвры въ окрестностяхъ Вны. Вотъ что писалъ о немъ австрійскій канцлеръ послу своему въ Лондон: ‘Въ числ иностранцевъ, прибывшихъ въ лагерь подъ Баденомъ (въ Трайскирхен) находятся принцы Вильгельмъ и Августъ прусскіе. Первый — принцъ замчательный во всхъ отношеніяхъ. Вамъ извстно, что онъ очень друженъ съ императоромъ Николаемъ, и что онъ оставилъ Петербургъ, проведя тамъ нсколько мсяцевъ предъ самымъ отъздомъ его императорскаго величества въ армію. Принцъ Вильгельмъ, сильно настаивалъ на полученіи дозволенія короля, отца своего, совершить походъ въ рядахъ русской арміи. Король отказалъ ему… Я устанавливаю прежде всего, что принцъ Вильгельмъ посвященъ во вс помыслы его величества, русскаго императора. Онъ провелъ возл него мсяцы, предшествовавшіе началу военныхъ дйствій, и я знаю наврное, что государь не только питаетъ къ нему большое личное довріе, но и ведетъ съ нимъ оживленную переписку. Исходя изъ этого основанія, я долженъ допустить, что слова принца имютъ вполн значеніе рчей, исходящихъ изъ устъ самого императора Николая. Принцъ горячо отстаивалъ правоту рускаго дла и необходимость строго наказать Порту за ея жестокость и вроломство. Онъ не сомнвался и въ успшномъ исход кампаніи’ {Князь Меттернихъ князю Эстергази, 2 (14) сентября 1828.}.
Весною 1829 года, принцъ Вильгельмъ вступилъ въ бракъ съ принцессою Августою Саксенъ-Веймарскою, племянницею императора Николая. Не смотря на заботы, вызываемыя въ немъ ходомъ турецкой войны и усложненіемъ дипломатическихъ сношеній Россіи съ прочими великими державами, государь пожелалъ лично присутствовать на свадьб своего друга. Изъ Варшавы, гд происходило коронованіе его въ качеств царя польскаго, онъ съ императрицею и наслдникомъ отправился въ Берлинъ, куда прибылъ 25 мая (6 іюня). ‘Наконецъ’,— писалъ онъ оттуда графу Дибичу,— ‘я отдыхаю здсь посл четырехлтнихъ трудовъ. Вс приняли насъ не только съ радостью, но съ восторгомъ’ {Императоръ Николай графу Дибичу, 26 мая (7 іюня) 1829.}.
Встрча, дйствительно, была торжественна и задушевна. Къ предстоящему семейному празднику собрались вокругъ короля вс члены его семьи, пріхали съ мужьями и об младшія его дочери: наслдная великая герцогиня Мекленбургъ-Шверинская, Александрина, и принцесса Луиза Нидерландская. Вс братья императрицы выхали императорской чет на встрчу во Франкфуртъ на Одер, король и принцессы встртили ее въ Фридрихсфельде. Туда же высыпали толпы берлинскихъ жителей, оглашая воздухъ радостными кликами. Дома столицы расцвтились флагами, путь, по которому имли прослдовать дорогіе гости, былъ усыпанъ цвтами. Частыя посщенія Берлина и долгое пребываніе въ немъ, въ 1820—1821 годахъ, сдлали императора Николая крайне популярнымъ среди берлинцевъ. Они называли его не иначе какъ ‘нашъ зять’, а императрицу — ‘наша дочь’. Хозяева и гости въхали въ столицу въ трехъ экипажахъ: въ первомъ сидлъ король съ тремя дочерьми, сіяющій отъ счастья, во второмъ — императоръ, наслдные принцъ и принцесса и супруга принца Карла, въ третьемъ — принцъ Карлъ съ государемъ наслдникомъ. По прибытіи въ замокъ, обступавшія его толпы народа не переставали кричать ура, пока императрица не показалась на балкон, держа сына своего за руку. Невозможно описать восторгъ, охватившій толпу, когда на балконъ вышелъ и старикъ-король и на глазахъ у всхъ обнялъ и горячо поцловалъ своего маленькаго внука. Вечеромъ, соединенные оркестры всхъ расположенныхъ въ Берлин полковъ дали высочайшимъ особамъ серенаду на замковой площади. Изъ числа депутацій, представлявшихся русскимъ императору и императриц, особенно выдлялась депутація Берлинскаго университета, привтствовавшая ихъ величества одою на древне-греческомъ язык. Въ ней воспвались побды государя надъ турками и совершаемыя имъ освобожденіе и возрожденіе Эллады, а также красота и добродтели государыни.
28 мая (9 іюня) высокіе гости перехали въ Потсдамъ, куда въ тотъ же день прибыла невста принца Вильгельма и гд 30 (11) совершено было бракосочетаніе, и уже 1 (13) іюня императоръ Николай ухалъ съ наслдникомъ въ Варшаву. Кратковременное пребываніе его величества въ Пруссіи не осталось и безъ политическихъ послдствій. Онъ убдилъ короля и его министровъ въ своемъ искреннемъ миролюбіи и вызвалъ отправленіе въ Константинополь генерала барона Мюфлинга, который, какъ извстно, не мало содйствовалъ успху нашихъ мирныхъ переговоровъ съ Турціею и скорому заключенію столь для насъ почетнаго и выгоднаго Андріанопольскаго мира {О посольств барона Мюфлинга въ Константинополь и объ участіи, его въ нашихъ мирныхъ переговорахъ съ Портою, см. книгу мою ‘Вншняя политика императора Николая‘, стр. 207 и слд.}.
Императрица оставалась цлый мсяцъ въ Потсдам и отпраздновала тамъ день своего рожденія. Извстна была любовь ея къ цвтамъ, въ особенности къ блымъ розамъ, за которую ее прозвали въ семь: blanche-fleur. Предпочтеніе это послужило главнымъ мотивомъ праздника, даннаго въ день ея рожденія въ Потсдамскомъ дворц и названнаго въ честь ея ‘праздникомъ блой розы’. Мысль его опять принадлежала герцогу Карлу Мекленбургскому, раздлившему заботу объ его устройств съ главнымъ интендантомъ королевскихъ театровъ графомъ Редерномъ. Первая часть праздника происходила на площади передъ дворцомъ, въ присутствіи многочисленныхъ зрителей, обитателей Потсдама и берлинцевъ, любителей подобныхъ торжествъ. Приглашенные гости заняли мста въ трибунахъ. окаймлявшихъ площадь и украшенныхъ занавсями и флагами, увнчанными гирляндами изъ блыхъ розъ. Посредин возвышалась подъ зеленымъ балдахиномъ трибуна для королевской фамиліи.
Праздникъ начался въ шесть часовъ вечера. Императрица появилась подъ руку съ королемъ: на ней было блое платье, украшенное блыми же розами. Вс принцессы и придворныя дамы имли также внки изъ блыхъ розъ на голов. На площадь въхалъ верхомъ герольдъ съ двумя асистентами и, обратясь къ императриц, просилъ ее дозволить предстать предъ ней толп рыцарей, желающихъ развлечь ее воинственными играми. По знаку ея величества, шествіе началось. Впереди халъ хоръ трубачей, одтыхъ въ роскошные средневковые костюмы зеленаго* и оранжеваго цвтовъ. За ними слдовали рыцари, на коняхъ, въ полномъ вооруженіи, раздленные на десять кадрилей, во глав каждаго изъ коихъ стоялъ принцъ королевскаго дома. То были четыре сына короля: Фридрихъ-Вильгельмъ, Вильгельмъ, Карлъ и Альбрехтъ, братъ его Вильгельмъ и племянникъ Адальбертъ, зятья: наслдный великій герцогъ Павелъ-Фридрихъ Мекленбургъ-Шверинскій и принцъ Фридрихъ Нидерландскій, наконецъ, герцоги Вильгельмъ Брауншвейгскій и Карлъ Мекленбургскій. Послдній, какъ главный распорядитель праздника обратился къ императриц съ рчью въ стихахъ. ‘Привтствую тебя’,— воскликнулъ онъ,— ‘высшая изъ царственныхъ женъ, цвтъ граціи, солнце счастья’! Герцогъ пояснялъ, что чудо привлекло сюда этихъ сорокъ рыцарей. Каждому изъ нихъ явился волшебный знакъ: роза, блая какъ источникъ свта. Она манила ихъ въ тотъ замокъ, гд скрыта тайна блой розы. Замокъ этотъ здсь, а зеркало, обладающее волшебною притягательною силой — взоръ государыни. ‘Взоръ полный любви’,— продолжалъ герцогъ,— ‘величія и милосердія! Вотъ оно зеркало! Волшебенъ твой взглядъ! Хочу ли я найдти розу въ живомъ лиц, стоитъ мн только взглянуть на тебя’. Рыцари готовы сразиться за ‘блую розу’. Но ей не угодны кровопролитіе, вражда. Герцогъ заключилъ рчь свою просьбою дозволить рыцарямъ состязаться въ играхъ, въ честь ‘блой розы’. Затмъ начались эти игры: метаніе копей, кинжаловъ, мечей. Каждый разъ когда ударъ попадалъ въ цль, изъ мишени сыпались розы. Судьями ристалища были выбранные государыней герцогъ Карлъ Мекленбургскій и принцъ Фридрихъ Нидерландскій. По окончаніи турнира, рыцари продефилировали передъ главною трибуною и, прозжая мимо императрицы, преклонились передъ нею. Потомъ вс слзли съ коней и проводили ее во дворецъ, при звукахъ торжественнаго хора. Тамъ состоялась вторая часть праздника. Въ конц обширной залы возвышалась сцена, изображавшая волшебное зеркало. Въ немъ явился рядъ живыхъ картинъ, олицетворявшихъ главныя воспоминанія изъ собственной жизни государыни. Картины исполнены были лучшими артистами придворнаго театра. Первая картина представляла Берлинъ — мсто рожденія Александры еодоровны, за нею слдовали виды Силезіи, гд она провела часть своего дтства и юношескіе годы, дале Москва, гд родился старшій сынъ ея и сама она была увнчана императорской короной. Въ заключеніе появилась Беллона, богиня войны и побды, въ ознаменованіе подвиговъ русскихъ войскъ, въ это самое время готовившихся къ переходу чрезъ Балканы. Изъ зрительной залы, все общество перешло въ такъ называемую ‘гротту’, гд скрытый за кустомъ блыхъ розъ оркестръ приглашалъ молодежь къ танцамъ. Въ нихъ приняли участіе двадцать паръ, одтыя въ средневковые наряды и этимъ завершился поэтическій праздникъ. Три дня спустя, императрица оставила Берлинъ {Grimm: ‘Alexandra Feodorowna Kaiserin von Russland’, Ш, стр. 315—320.}.
Событія 1830 года, французская революція, волненія въ Бельгіи, Германіи и Италіи, наконецъ, польскій мятежъ, снова вызвали сближеніе между Россіей’ и Австріею, къ великомуудовольствію берлинскаго двора. Съ возстановленіемъ союза трехъ сверныхъ державъ, король Фридрихъ-Вильгельмъ III получилъ возможность вполн согласовать политику свою со своимъ родственнымъ чувствомъ. Лтомъ 1833 года ршено было утвердить согласіе, водворившееся между союзными кабинетами свиданіемъ монарховъ Россіи, Австріи и Пруссіи. Наибольшее политическое значеніе долженъ былъ имть създъ императоровъ Николая и Франца, предположенный въ одномъ изъ пограничныхъ городовъ Чехіи. Но предварительно русскій государь желалъ свидться со своимъ тестемъ. Встрча ихъ имла состояться въ Шведт, небольшомъ городк Бранденбургской области, куда король съ семействомъ прибылъ уже въ половин (въ конц) августа. Государя ожидали туда въ первыхъ числахъ сентября по новому стилю. Знали, что онъ сядетъ на пароходъ въ Кронштадт и прибудетъ моремъ въ Штетинъ. Между тмъ, время было бурное и царскій пароходъ не показывался. Король послалъ въ Штетинъ наслднаго принца, встртить императора и сопутствовать ему до Шведта. Наконецъ, 24 августа (5 сентября), совершенно неожиданно, государь прибылъ въ Шведтъ въ открытой коляск, въ сопровожденіи одного генералъ-адъютанта графа Бенкендорфа. Буря помшала ему совершить перездъ моремъ. Не дойдя до Ревеля, онъ возвратился въ Петергофъ и ршился хать сухимъ путемъ. Въ Шведт провелъ онъ четыре дня. Утро посвящалось ученью и смотрамъ расположеннаго въ этомъ город 2-го драгунскаго полка, шефомъ коего былъ принцъ Вильгельмъ. Вечеромъ избранные актеры берлинскаго придворнаго театра, съ придачею извстнаго комика Бекмана, исполняли въ замк небольшія комедіи и шутки, до которыхъ король былъ большой охотникъ.
Государь былъ очень доволенъ оказаннымъ ему пріемомъ, но гораздо мене переговорами своими съ прусскимъ министромъ иностранныхъ длъ Ансильономъ, упорно отказывавшимся хать въ Мюнхенгрецъ для принятія участія въ совщаніяхъ съ графомъ Нессельроде и княземъ Меттернихомъ. Цлью этихъ совщаній было установленіе общаго дйствія трехъ союзныхъ державъ во всхъ современныхъ политическихъ вопросахъ. Ансильонъ отговаривался тмъ, что въ отсутствіе своего государя онъ не можетъ-де принять на себя отвтственность за важныя совмстныя ршенія и даже намекнулъ, что поздка его въ Мюнхенгрецъ была бы несогласна съ достоинствомъ Пруссіи. Чтобы умилостивить государя, раздраженнаго этимъ отказомъ, король ршилъ послать туда своимъ представителемъ наслднаго принца {Дневникъ княгини Меттернихъ, 31 августа (12 сентября) 1833.}.
Выхавъ изъ Шведта въ ночь съ 27 на 28 августа (съ 8 на О сентября) императоръ Николай прибылъ на другой день въ Мюнхенгрецъ, гд ожидалъ его австрійскій императоръ. Изъ трехъ конвенцій, условленныхъ тамъ между дворами петербургскимъ и внскимъ, лишь одна касалась Пруссіи, а именно конвенція, опредляющая такъ называемое ‘право вмшательства’. Для полученія согласія на нее короля отправлены были въ Берлинъ русскій вице-канцлеръ графъ Нессельроде и австрійскій посолъ при нашемъ двор графъ Фикельмонтъ.
‘Мы не станемъ излагать’,— повствуетъ баронъ Брунновъ, ‘вс подробности переговоровъ, продолжавшихся три недли и нелишенныхъ трудностей. Мы ограничимся указаніемъ главнйшихъ ихъ условій. Прусскому двору не нравилась мысль подписать какое-либо новое обязательство, такъ какъ по мннію его достаточно было и прежнихъ договоровъ. Его страшили послдствія, которыя могли возникнуть при всякой публичной манифестаціи, повидимому, направленной спеціально противъ Франціи. Боязнь эта овладла прусскимъ министерствомъ и открыто выражалась въ рчахъ г. Ансильона и графа Берисдорфа. Послдній хотя и удалился отъ длъ, но ему было поручено участвовать въ обсужденіи этихъ вопросовъ. Успхъ былъ бы, несомннно, невозможенъ, если бы уполномоченные двухъ императорскихъ дворовъ не дйствовали въ этомъ щекотливомъ случа съ большою умренностью и крайнею осторожностью. Лишь мало-по-малу, незамтно и посредствомъ ловкихъ уступокъ робости берлинскаго двора, удалось убдить его подписать мюнхенгрецскіе акты. Первый шагъ, приведшій къ этому результату, состоялъ въ успокоительныхъ объясненіяхъ, данныхъ графомъ Нессельроде прусскимъ министрамъ по Восточному вопросу. Они всего боле боялись какъ бы не навязали имъ, въ виду извстной случайности, обязательство, которое заставило бы ихъ подвергнуться помимо ихъ воли опасности войны, въ случа возникновенія какого-либо усложненія на Восток. Проникнутый благосклонными намреніями государя въ дружественныхъ сношеніяхъ его съ прусскимъ дворомъ, графъ Нессельроде не поколебался разсять это безпокойство берлинскаго кабинета, исключивъ Восточныя дла изъ круга общихъ вопросовъ, къ коимъ относились прямыя обязательства между Пруссіею и Россіею. Успокоительныя объясненія, сообщенныя вице-канцлеромъ г. Ансильону, удостоились полнаго одобренія государя, выраженнаго въ кабинетномъ письм, съ коимъ его величество самъ обратился къ королю прусскому {Императоръ Николай королю Фридриху-Вильгельму III, 24 октября ноября) 1833.}. Такимъ образомъ, это опасеніе было устранено, по оставалось другое, крайне озабочивавшее берлинскій кабинетъ. Оба императорскіе двора, желая придать боле энергіи представленіямъ своимъ, кои они ршились предъявить въ Париж по длу пропаганды, условились между собою разршить своимъ представителямъ сообщить безъ обиняковъ тюильрійскому кабинету конвенцію о прав вмшательства, дабы французское правительство знало какія ршенія примутъ союзники съ общаго согласія въ случа возникновенія гд-либо возстанія, даже если бы Франція захотла принять его подъ свое покровительство. При одной мысли о подобномъ сообщеніи, сдланномъ въ Париж отъ имени трехъ дворовъ, г. Ансильонъ приходилъ въ ужасъ. За длинными разсужденіями слдовали объемистыя записки. Наконецъ, посл спора, бывшаго съ обихъ сторонъ оживленнымъ и серіознымъ, уговорились относительно общаго образа дйствіи трехъ дворовъ. Вотъ каковъ былъ результатъ этого совщанія: 1) Пруссіи согласилась подписать конвенцію о начал вмшательства, на основаніяхъ условленныхъ въ Мюнхенгрец. 2) Актъ этотъ долженъ былъ пока считаться тайнымъ и стороны предоставляли себ сообщить его содержаніе французскому правительству лишь въ томъ случа, если бы послднее выразило намреніе воспротивиться законному вмшательству. Въ такомъ случа сообщеніе самаго акта доставило бы союзникамъ средство, быть можетъ, достаточное для пріостановленія вмшательства французскаго правительства и предупрежденія всеобщаго столкновенія. 3) Между тмъ, дабы не скрыть отъ тюпльрійскаго кабинета ршеній, которыя имли послужить въ будущемъ правиломъ для союзниковъ, представителямъ ихъ въ Париж поручалось громко высказаться противъ дла пропаганды и формально заявить по вопросу о прав вмшательства т самыя начала, на которыхъ основана мюнхенгрецская конвенція, подписанная въ Берлин. 4) Ршено, что заявленіе это будетъ сдлано въ Париж одновременно представителями трехъ дворовъ, которые получать по этому предмету тождественныя инструкціи, и прочитаютъ ихъ французскому кабинету. Таковы были условія, на коихъ прусское министерство ршилось посл долгихъ колебаній подписать конвенцію 3 (15) октября’ {Рукописная записка барона Бруннова. Берлинская конвенція 3 (15) октября 1833 года напечатана профессоромъ Мартенсомъ въ IV т., 1 ч., его ‘Собранія трактатовъ и конвенцій’, стр. 460.}.
Приведенный нами отзывъ одного изъ нашихъ главныхъ дипломатическихъ дятелей разсматриваемой эпохи проливаетъ яркій свтъ на т оговорки и ограниченія, съ коими берлинскій дворъ приступилъ къ возстановленному въ начал тридцатыхъ годовъ союзу трехъ сверныхъ державъ. Онъ какъ нельзя лучше доказываетъ, что Пруссія рада была воспользоваться всми истекающими для нея изъ этого союза преимуществами, тщательно уклоняясь отъ исполненія налагаемыхъ имъ на нея обязательствъ. Потому, сколько труда стоило убдить ее принять участіе въ общей мр, имвшей лишь значеніе совокупнаго слова, можно заключить о томъ сопротивленіи, которое она не приминула бы оказать всякой попытк, перейдти отъ словъ къ длу. Впрочемъ и внскій дворъ столь же мало былъ расположенъ дйствовать, но онъ умлъ искусне скрывать свою неподвижность подъ потокомъ шумныхъ фразъ, обильно изливавшихся изъ-подъ пера князя Меттерниха. Въ сущности одна Россія оставалась на страж началъ и преданій Священнаго Союза, всегда готовая подержать ихъ contra quousque, всми зависящими отъ нея средствами.
Императоръ Николай довольно снисходительно относился къ слабости обоихъ союзныхъ правительствъ, а если иногда и гнвался на министровъ австрійскихъ и прусскихъ, то личныя его отношенія къ царственнымъ семьямъ какъ Габсбурговъ, такъ и Гогенцоллерновъ, все же оставались самыми близкими и дружественными. Въ особенности съ послднею они поддерживались постояннымъ обмномъ военныхъ вжливостей. Такъ къ назначенному на 30 августа (11 сентября) 1834 года торжественному открытію Александровской колонны, въ Петербургъ прибыла предводимая принцемъ Вильгельмомъ депутація отъ всхъ полковъ прусской гвардіи, а также отъ кирасирскаго имени императора всероссійскаго полка, всего въ состав 18 офицеровъ и 38 нижнихъ чиновъ. Депутація пробыла въ нашей столиц цлый мсяцъ и была осыпана знаками высочайшей милости и вниманія. Осенью того же года императрица Александра еодоровна снова постила Берлинъ, а въ ноябр прибылъ туда и самъ государь и провелъ тамъ около недли, занимаясь преимущественно ученьями и смотрами, производимыми частямъ прусскихъ войскъ, расположенныхъ въ Берлин и окрестностяхъ.
Мысль о братств и товариществ по оружію армій русской и прусской была завтною мечтою императора Николая. Онъ любилъ переноситься ко временамъ общей ихъ борьбы за независимость Европы и всячески старался поддерживать въ нихъ преданія этой славной эпохи. Въ начал августа слдующаго 1835 года, императрица съ великимъ княземъ Константиномъ Николаевичемъ и великою княжною Ольгою Николаевною отправилась въ Фишбахъ въ Силезію, имніе принадлежавшее дяди ея, принцу Вильгельму, гд къ тому времени вокругъ короля собрались и вс прочіе члены прусскаго королевскаго семейства. По прибытіи туда и императора Николая начались между Лигницемъ и Бреславлемъ большіе маневры V и VI прусскихъ корпусовъ, въ присутствіи государя и многочисленныхъ иностранныхъ гостей. По окончаніи ихъ, императоръ и императрица, съ сыномъ и дочерью, поспшили въ Калишъ, гд готовилось одно изъ величайшихъ военныхъ торжествъ, долго жившее въ памяти его участниковъ.
Въ лагер подъ Калишемъ, на самой прусской границ, собрано было три пхотныя и одна кавалерійская дивизія съ ихъ артиллеріею. Въ придачу къ нимъ были командированы туда же но одному сводному пхотному и кавалерійскому полку, составленному каждый изъ всхъ полковъ гвардейской пхоты и кавалеріи, весь гренадерскій короля прусскаго полкъ и по одному батальону отъ гренадерскихъ полковъ, коихъ шефами состояли наслдный принцъ и принцы Вильгельмъ и Карлъ прусскіе. Гвардейскія части были перевезены изъ Петербурга въ Данцигъ моремъ и прослдовали въ Калишъ чрезъ прусскія владнія. Если прибавить къ этимъ войскамъ собственный конвой его императорскаго величества, жандармскіе эскадроны и казачьи полки, то число всхъ войскъ, собранныхъ въ Калиш, простиралось до 50,000 человкъ.
Для совмстныхъ ученій и маневровъ съ этими войсками былъ направленъ въ калишскій лагерь и отрядъ прусскихъ войскъ, состоявшій изъ трехъ сводныхъ гвардейскихъ полковъ: пхотнаго, легко-коннаго и кирасирскаго, кирасирскаго же полка имени императора Николая, двухъ полу-батарей гвардейской конной и пшей артиллеріи, по взводу отъ гвардейскихъ стрлковъ, піонеровъ и егерей, эскадрона уланскаго полка и учебнаго полу-эскадрона, всего до 5,000 человкъ.
Соединеніе въ мирное время въ одномъ и томъ же лагер армій двухъ государствъ, хотя и союзныхъ, и сосднихъ, было явленіемъ безпримрнымъ, молва о которомъ пронеслась по всей Европ. Оно должно было служить нагляднымъ выраженіемъ тсной дружбы и единенія не только государей Россіи и Пруссіи, но и ихъ военныхъ силъ {О калишскомъ създ см. слдующій очеркъ: Императоръ Николай и прусская армія, глава III: Калишъ.}.
Едва успли высокіе постители разъхаться изъ Калиша, какъ четыре дня спустя, русская императорская чета и король прусскій съхались снова въ Теплиц съ императоромъ и императрицею австрійскими, и вс вмст присутствовали при открытіи памятника воздвигнутаго въ честь русской гвардіи на пол Кульмскаго боя.
Частыя свиданія трехъ союзныхъ государей возбуждали большія опасенія въ Париж и Лондон, хотя тамъ и старались ослабить впечатлніе, произведенное ими на общественное мнніе Западной Европы. ‘Лагерь въ Калиш’, читаемъ мы въ одномъ изъ писемъ извстнаго Стокмара, ‘кажется мн однимъ изъ тхъ русскихъ праздниковъ, которые ставились на сцену во времена Екатерины II. Мы живемъ въ такое время, когда подобныя вещи уже не производятъ эффекта. Пруссія приняла участіе не потому, чтобы ей это доставляло удовольствіе, а потому, что не могла отказать ради политики и слабосердечія черезчуръ вжливому союзнику и зятю {Stockmar’s Denkwrdigkeiten, стр. 299.}’. Въ самой Пруссіи не было недостатка въ людяхъ, которымъ было не по сердцу всякое проявленіе дружественной связи съ Россіею: то были послдователи либеральныхъ идей, адепты такъ называемой молодой Германіи, видвшіе въ Россіи главное препятствіе къ преобразованію Пруссіи въ конституціонное государство и къ объединенію подъ главенствомъ послдней всего нмецкаго отечества. Одинъ изъ виднйшихъ представителей означеннаго направленія Фаригагенъ фонъ-Энзе въ слдующихъ словахъ выражалъ свою досаду наканун калишскаго създа: ‘Калишъ! Калишъ! Какъ плачевно! Ни цли, ни возможнаго результата! Игра въ солдатики! Нсколько здшнихъ комедіантовъ, танцоровъ и внскій скрипачъ Штраусъ — вотъ представители художественныхъ развлеченій! Ужасно! Монархи почувствуютъ разныя мелкія неудовольствія, станутъ порицать другъ друга, войска будутъ косо поглядывать одно на другое, издержки будутъ уплачены и тмъ все дло успокоится… Никто ничего не ждетъ отъ калишскаго свиданія и ничего не опасается. Здсь, вс отношенія къ Россіи, вообще, крайне претятъ людямъ’ {Дневникъ Фарнгагена фанъ-Энзе, 18 (30) и 19 (31) августа 1833.}. Тотъ же писатель съ испугомъ заносилъ въ свой дневникъ слухъ, будто въ 1837 году рчь шла о приглашеніи на прусскіе маневры 3,000 русскихъ солдатъ. ‘Я не могу отрицать’, — замчалъ онъ,— ‘что дло это представляется мн крайне сомнительнымъ. Это начало, продолженія коего и конецъ нельзя упустить изъ виду, опасный примръ, который лучше было бы не подавать’ {Тотъ же дневникъ, 26 февраля (10 марта) 1837.}.
Опасенія прусскихъ либераловъ не оправдались. Въ 1837 году русскія войска не ‘совершили вторженія’ въ Пруссію. Все ограничилось присутствіемъ принцовъ Адальберта и Августа и прусской военной депутаціи на большихъ кавалерійскихъ манврахъ, устроенныхъ императоромъ Николаемъ въ окрестностяхъ города Вознесенска, Херсонской губерніи, а въ ма 1838 года самъ государь прибылъ въ Берлинъ для принятія участія въ манврахъ гвардейскаго корпуса. Съ его величествомъ пріхали императрица, наслдникъ цесаревичъ, великіе князья Николай и Михаилъ Николаевичи и великая княжна Александра Николаевна. Весенніе манвры отличались особою торжественностью. На нихъ, кром русскаго государя, присутствовали короли ганноверскій и виртембергскій, но оба какъ бы исчезали въ сіяніи императора Николая. Всюду войско и народъ привтствовали государя восторженными кликами и городъ Берлинъ поднесъ ему дипломъ на званіе почетнаго гражданина.
Проведя около мсяца въ Потсдам и Сансуси, императрица Александра еодоровна съ великою княжною Александрою Николаевною похала въ Зальцбрунъ, въ Силезію, для лченія водами. Въ начал іюля, прибылъ туда и государь и, постивъ по пути короля прусскаго въ Теплиц, отвезъ августйшую свою супругу въ мстечко Крейтъ, въ Баварскихъ Альпахъ. гд ея величество продолжала лченіе сывороткою. Между тмъ, императоръ совершилъ поздку въ Мюнхенъ и тамъ съ величайшимъ вниманіемъ осматривалъ воздвигнутыя королемъ Лудовикомъ I великолпныя зданія, навстилъ въ его мастерской знаменитаго ваятеля Шванталера, совтовался съ зодчимъ Кленце о постройк петербургскаго Эрмитажа. Въ Мюнхен же была ршена свадьба великой княгини Маріи Николаевны съ герцогомъ Максимиліаномъ Лейхтенбергскимъ.
Обратный путь ихъ величествъ лежалъ чрезъ Саксонію и Пруссію. Въ Магдебург государь остановился на нсколько дней съ цлью прослдить за осенними манврами IV прусскаго корпуса. Въ половин сентября и онъ, и императрица чрезъ Берлинъ возвратились въ Петербургъ.
Казалось бы нельзя себ и вообразить боле близкихъ и дружественныхъ отношеній, чмъ т, которыя существовали между дворами петербургскимъ и берлинскимъ. На дл было не совсмъ такъ. Доказательствомъ тому служитъ отзывъ барона Бруннова о нашихъ сношеніяхъ съ Пруссіею въ курс, читанномъ имъ въ 1839 году наслднику цесаревичу Александру Николаевичу.
‘Узы связывающія императорскую фамилію съ королевскою’,— говоритъ баронъ,— ‘соприкасаются слишкомъ близко съ ихъ самыми драгоцнными чувствами, чтобы намъ нужно было указывать на тсное ихъ единеніе. Необходимо заботиться о томъ, чтобы отношенія между двумя дворами всегда согласовались съ этою счастливою связью. Работа эта должна быть тмъ усердне, что между сосдними странами часто возникаютъ частныя пререканія и столкновенія насущныхъ интересовъ, которыя могутъ послужить поводомъ къ взаимному неудовольствію. Этимъ объясняется, что государства, границы которыхъ соприкасаются, нуждаются въ большей взаимной осторожности и, смю сказать, снисходительности, чмъ т, коихъ раздляютъ дальнія разстоянія. Въ послднее время, мы присутствовали при возникновеніи между нашимъ кабинетомъ и берлинскимъ достойнаго сожалнія спора, вызваннаго, именно затрудненіями, проистекающими изъ пограничныхъ отношеній (Grenzverkehr) между сопредльными областями. Безпорядки, происходящія отъ торговли контрабандою, стали предметомъ серіозныхъ жалобъ нашего правительства. Мры, принятыя досел для противодйствія этимъ злоупотребленіямъ, оказались недостаточными. Вопросъ этотъ продолжаетъ обращать на себя вниманіе обоихъ кабинетовъ. Причина, препятствующая до сего времени благопріятному разршенію этого дла, состоитъ, повидимому, главнымъ образомъ въ томъ, что прекратилось дйствіе нашей торговой конвенціи съ Пруссіею, срокъ коей истекъ уже въ 1834 году и которая была временно продолжена до августа 1836 года. Переговоры, начатые въ С.-Петербург въ видахъ возобновленія этой сдлки, были безуспшны. Съ тхъ поръ не существуетъ боле торговаго уговора между обоими правительствами. Изъ сего проистекаетъ по многимъ причинамъ порядокъ худо опредленный, и если мн позволено такъ выразиться, ежедневная вражда и раздраженіе между двумя странами, у которыхъ въ нравственномъ и политическомъ отношеніяхъ одни и т же интересы. Отсюда проистекаетъ прискорбное размышленіе, что въ то самое время, когда нжная привязанность соединяетъ оба двора, общественное мнніе въ Пруссіи высказывается иногда противъ насъ. Отсюда же происходитъ и тотъ странный контрастъ, что пока чувство взаимнаго благорасположенія одушевляетъ правительства, они опечалены тмъ, что на границахъ ихъ обмниваются ружейными выстрлами. Такое состояніе слишкомъ противно основнымъ началамъ обоихъ кабинетовъ, чтобы продолжаться доле. Нужно надяться, что они изыщутъ наилучшія средства, дабы по возможности скоро положить ему конецъ посредствомъ новаго торговаго договора. Нашъ кабинетъ ждетъ, чтобы въ Пруссіи живе почувствовали необходимость подобной сдлки, дабы переговоры по этому предмету могли открыться впредь подъ счастливйшими предзнаменованіями, общая тмъ боле обезпеченный успхъ, что потребность въ немъ будетъ зрле сознана. Слдуютъ желать скорйшаго достиженія нами этого результата, представляющагося соотвтствующимъ врно понятымъ интересамъ Россіи. Ибо какова бы ни была ея сила, она не должна терять добраго расположенія своихъ сосдей. Утверждать связи, соединяющія насъ съ Пруссіею, удалять путемъ мягкаго обращенія все, что можетъ нарушить нашу съ нею дружбу — значитъ, по глубокому моему убжденію, съ пользою служить истиннымъ интересамъ Россіи’ {Рукописная записка барона Бруннова.}.
Существовали и другія боле политическія и даже личныя причины, вызвавшія нкоторое охлажденіе между обоими дворами. Въ Петербург взирали съ неудовольствіемъ на французскія симпатіи министра Ансильона, на сближеніе его съ тюильрійскимъ кабинетомъ, на почетный пріемъ, оказанный въ Берлин сыновьямъ короля Лудовика-Филиппа, на заботы самого Фридриха-Вильгельма III объ устройств женитьбы герцога Орлеанскаго на Мекленбургъ-Шверинской принцесс. Съ другой стороны, при прусскомъ двор не одобряли брака старшей дочери государя, великой княжны Маріи Николаевны, съ сыномъ Евгенія Богарне, бывшаго вице-короля итальянскаго, пасынка Наполеона.
Не смотря на все это, едва узнали въ Россіи о тяжкой болзни, постигшей короля прусскаго лтомъ 1840 года, какъ не только императрица, но и императоръ ршились отправиться въ Берлинъ проститься съ отцемъ и тестемъ. Ея величество прибыла въ Берлинъ съ великою княжною Ольгою Николаевною 22 мая (3 іюня), а государь 2(3 (7), въ самый день кончины короля. Отдавъ послдній долгъ усопшему, онъ возвратился въ Петербургъ, а императрица съ дочерью похала въ. Эмсъ, гд снова пользовалась водами.
Въ лиц короля Фридриха-Вильгельма III, русская императорская семья лишилась нжно любившаго ее родственника, Россія — искренняго и признательнаго друга. Правда, король невсегда руководился въ своей государственной дятельности влеченіемъ сердца, и году не прошло со времени приступленія его къ Священному Союзу, какъ русскій посланникъ въ Берлин уже писалъ про него: ‘Будучи сердцемъ и душою преданъ августйшему нашему государю, король въ особенности любитъ и русскій народъ, и вотъ именно эта любовь усиливаетъ его робость. Германскіе демагоги ставятъ ему въ укоръ его пристрастіе къ русскимъ и это побуждаетъ его не входить въ подробности политическихъ сношеній обоихъ дворовъ. Онъ предоставляетъ ихъ государственному канцлеру (князю Гарденбергу), прекрасно расположенному въ нашу пользу, но который, не смотря на твердость своего характера, боле или мене находится подъ вліяніемъ подчиненныхъ существъ, христіанъ или евреевъ, среди коихъ нтъ ни одного человка знатнаго происхожденія. Люди эти не безъ основанія боятся насъ, ибо чувствуютъ, что близкія личныя отношенія между императоромъ и королемъ мшаютъ имъ играть первенствующую роль и не даютъ восторжествовать ихъ революціоннымъ принципамъ’ {Алопеусъ графу Нессельроде, 5 (17) января 1816.}.
Такъ продолжало идти дло и при преемникахъ Гарденберга, граф Беристорф и въ особенности при Ансильон. Посл смерти послдняго, послдовавшей въ 1837 году, въ Берлин ожидали, что король назначитъ министромъ иностранныхъ длъ того изъ прусскихъ дипломатовъ, который отличался наибольшею преданностію къ русскому двору, а именно посланника въ Штутгарт, генерала Рохова. Занося слухъ этотъ въ свой дневникъ, Фарнгагенъ фонъ-Энзе язвительно замчалъ: ‘Почему нтъ? поприще ему ново, дла — чужды, въ познаніяхъ — недостатокъ, равно какъ и въ умньи держать себя и въ характер, за то онъ г. Роховъ и приверженъ къ Россіи, такъ почему же нтъ’ {Дневникъ Фарнгагена фонъ-Энзе, 24 марта (5 апрля) 1837.}? Но король назначилъ министромъ не его, а посланника въ Париж, Вертера, личность вполн безцвтную.
Въ послдніе годы царствованія, у Фридриха-Вильгельма III сложилось твердое убжденіе, что благо Пруссіи требуетъ поддерживать одинаково хорошія отношенія съ Россіей и Австріею, не оказывая предпочтенія ни той, ни другой. Мысль эту онъ выразилъ и въ своемъ духовномъ завщаніи, обращенномъ къ старшему сыну и наслднику и озаглавленномъ: моему милому Фрицу. ‘Главное’, — писалъ король, ‘чтобы Пруссія, Россія и Австрія никогда не разъединялись’. Тотчасъ по вступленіи на престолъ, король Фридрихъ-Вильгельмъ IV приказалъ обнародовать завщаніе отца во всеобщее свдніе.

IV.
Императоръ Николай и Фридрихъ-Вильгельмъ IV.
(1840—1848).

Обмнъ вжливостей.— Начало разногласій.— Вншняя политика Фридриха-Вильгельма IV.— Поздка его въ Англію и Россію.— Императоръ Николай въ Берлин въ 1843 году.— Покушеніе на жизнь его въ Познани.— Созваніе Соединеннаго Ландтага.— Революція 1848 года въ Пруссіи.— Императоръ Николай порицаетъ образъ дйствій короля.— Единомысліе его съ принцемъ прусскимъ.— Возстановленіе порядка въ Берлин.

Въ первые дни по воцареніи короля Фридриха-Вильгельма IV, въ прежнихъ дружественныхъ отношеніяхъ обоихъ родственныхъ дворовъ не замчалось никакой перемны. Императоръ Николай воспользовался подношеніемъ ему подарка офицерами его кирасирскаго полка, чтобы гласно выразить увренность свою, ‘что гд бы ни пришлось русскому и прусскому войску дйствовать сообща на пол сраженія, ихъ постоянно будутъ одушевлять т же чувства единенія и любви’ {Рескриптъ императора Николая прусскому кирасирскому имени его полку 30 мая (11 іюня) 1840.}. Русская военная депутація прибыла въ Берлинъ поздравить первый полкъ прусской гвардейской кавалеріи, такъ называемыхъ ‘тлохранителей’, (gardes du corps) съ его столтнимъ юбилеемъ. При возвращеніи императрицы Александры еодоровны изъ Эмса въ Россію, чрезъ Кльнъ, Кобленцъ и Дрезденъ, въ послдній городъ выхали ей на встрчу король и королева прусскіе. Наконецъ, но случаю принесенія земскими чинами восточной Пруссіи торжественной присяги на врность подданства новому государю, императоръ Николай отправилъ въ Книгсбергъ, для привтствованія короля, виленскаго генералъ-губернатора Мирковича, съ собственноручнымъ письмомъ, въ которомъ, между прочимъ, настаивалъ на необходимости строгихъ, взаимно согласованныхъ мръ противъ мятежныхъ замысловъ поляковъ какъ въ царств Польскомъ, такъ и въ Познани {Императоръ Николай королю Фридриху-Вильгельму IV, 15 (27) августа 1840. О поздк генерала Мирковича въ Кенигсбергъ см. интересныя записки его, напечатанныя въ ‘Русской Старин’, августъ, 1886 года, стр. 305—334.}.
Фридрихъ-Вильгельмъ IV далеко не былъ расположенъ осуществить надежды, возлагавшіяся на него либеральною партіею. и даровать стран конституцію, замнивъ существовавшее уже въ Пруссіи областное земское представительство — центральнымъ, государственнымъ. Но отказывая либераламъ въ главномъ ихъ требованіи, онъ проявилъ въ отношеніи прочихъ большую непослдовательность. Воцареніе его было ознаменовано цлымъ рядомъмръ, направленныхъ къ ослабленію власти: освобожденіе изъ заключенія лицъ, приговоренныхъ къ тюрьм за государственныя преступленія, разршеніе вернуться въ Пруссію уроженцамъ другихъ нмецкихъ странъ, высланнымъ за политическую агитацію, возвращеніе каедръ профессорамъ, удаленнымъ за неблагонадежный образъ мыслей. Не взирая на то, что вс областныя земскія собранія громко требовали конституціи. король значительно расширилъ ихъ права, обязался созывать ихъ періодически, черезъ каждые два года, и даже учредилъ изъ ихъ делегатовъ центральный комитетъ въ Берлин. Такія полумры нимало не удовлетворили либеральной партіи, а только поощрили ея притязательность, въ охранительныхъ же кругахъ вызвали всеобщее неудовольствіе, подорвали довріе къ власти. Въ особенности непріятно поразило послдніе принятіе въ составъ правительства такихъ завдомыхъ либераловъ, какъ новые министры: военный, генералъ Бойенъ, и исповданій — Эйхгорнъ. Нетрудно было предвидть, что неминуемымъ послдствіемъ всхъ этихъ уступокъ тому, что выдавалось за общественное мнніе страны, будетъ разстройство всхъ отраслей государственнаго управленія и въ конц концовъ преобразованіе Пруссіи въ монархію конституціонную революціоннымъ путемъ. Императоръ Николай уже въ 1841 году выразилъ это убжденіе въ пророческихъ словахъ: ‘Мой прусскій братъ себя погубитъ’ {Дневникъ Фарнгагена фонъ-Энзе 20 апрля (2 мая) 1841.}. Не могло также нравиться государю одно изъ прямыхъ послдствій расширенія автономіи прусскихъ областей, выразившееся въ томъ, что познанскій сеймъ съ первыхъ же засданій провозгласилъ право польской національности на независимое существованіе. Русскій дворъ вынужденнымъ нашелся напомнить берлинскому, что въ отношеніи Польши три державы участницы раздла связаны другъ съ другомъ извстною солидарностью и что всякія дальнйшія уступки полякамъ прусскаго правительства несовмстимы съ его союзными обязательствами относительно Россіи {Тотъ же дневникъ 23 апрля (5 мая) 1841. Op. Berlin und Petersburg, Preussische Beitrge zur Geschichte der Russisch-Deutschen Beziehungen, стр. 12.}.
Въ воззрніяхъ на вншнюю политику у Фридриха-Вильгельма IV была всего одна общая съ императоромъ Николаемъ черта: глубокая ненависть и презрніе къ іюльской монархіи во Франціи. Во всхъ прочихъ политическихъ вопросахъ они если и не прямо расходились, то по меньшей мр относились къ нимъ весьма различно. Руководящимъ началомъ русскаго государя были всюду законность и уваженіе существующихъ международныхъ договоровъ, тогда-какъ прусскій король не прочь былъ измнить status quo во многихъ отношеніяхъ. Такъ, въ германскихъ длахъ, онъ желалъ удовлетворить національнымъ стремленіямъ, преобразовать Германію изъ союза государствъ въ союзное государство и добродушно разсчитывалъ въ этомъ предпріятіи на содйстіе внскаго двора, во глав котораго стоялъ еще князь Меттернихъ. Вскор по вступленіи на престолъ, онъ писалъ австрійскому канцлеру, ‘что у него нтъ недостатка въ энергіи, въ особенности когда рчь идетъ о соединеніи его усилій съ императоромъ австрійскимъ для упроченія силы и величія общаго германскаго отечества и для созданія въ центр Европы плодотворныхъ согласія и единства, противъ коихъ безсильными окажутся грозы и противные втры, съ какой бы стороны они ни подули‘ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ IV князю Меттерниху, 9 (21) іюня 1840.}. Въ вопрос Восточномъ, стоявшемъ тогда на очереди, король вдохновлялся иными чувствами, а именно прозелитизмомъ протестантскаго богослова и стремленіемъ обезпечить за евангелическимъ исповданіемъ на Восток одинаковыя права съ православіемъ и католичествомъ. Предположенія его объ установленіи въ Палестин общаго протектората великихъ державъ надъ Святыми Мстами и христіанскимъ населеніемъ этой области произвели, по словамъ русскаго дипломатическаго документа, на государя ‘тяжелое и прискорбное впечатлніе’ {Циркуляры графа Нессельроде отъ 20 и 25 февраля (4 и 9 марта) 1841.}. Тмъ ближе старался король сойтись въ этомъ дл съ сентъ-джемскимъ кабинетомъ, къ которому, по словамъ его, онъ ‘тяготлъ своимъ старопрусскимъ и евангелическимъ сердцемъ’. Посредникомъ между нимъ и англійскимъ дворомъ служилъ назначенный имъ посланникомъ въ Лондонъ, личный другъ его и довренный совтникъ Бунзенъ, нашедшій единомышлениковъ въ лиц супруга королевы Викторіи, принца Альберта, и его Эгеріи — врача Стокмара. Вс трое убдили королеву пригласить Фридриха-Вильгельма лично прибыть, въ Англію, чтобы служить воспріемникомъ отъ купели новорожденному принцу Балійскому, наслднику великобританскаго престола. Приглашеніе было принято, и въ половин января 1842 года король прусскій дйствительно пріхалъ въ Лондонъ, гд былъ встрченъ съ большими почестями и провелъ дв недли, войдя въ самое тсное общеніе не только съ королевскою четою, но и съ выдающимися государственными людьми Великобританіи и съ англійскою аристократіею, давшею въ честь его блестящія празднества.
Поздка короля въ Англію произвела непріятное впечатлніе на нашъ дворъ, такъ какъ ясно было, что предпринята она въ виду политическихъ цлей, несогласныхъ съ общими цлями охранительнаго союза трехъ сверныхъ державъ. Фридрихъ-Вильгельмъ самъ сознавалъ необходимость изгладить это впечатлніе и гласно заявить, что въ чувствахъ его къ государю и Россіи не произошло никакой перемны: Онъ воспользовался для этой цли совершившимся 29 марта (7 апрля) 1842 года двадцатипятилтіемъ со дня назначенія императора Николая шефомъ прусскаго 6-го кирасирскаго полка. Депутація отъ полка была отправлена въ Петербургъ для принесенія поздравленія августйшему шефу, а въ самый день юбилея король отправился въ Бранденбургъ, гд квартировали кирасиры, и въ рчи къ офицерамъ въ самыхъ восторженныхъ выраженіяхъ отозвался о русскомъ государ и его отношеніяхъ къ Пруссіи.
Въ томъ же году императоръ Николай праздновалъ и серебряную свою свадьбу. Король самъ прибылъ по этому случаю въ Петергофъ и принялъ участіе въ праздник сестры своей и зятя.
Посщеніе Фридрихомъ-Вильгельмомъ IV русскаго двора скрпило его личныя связи съ членами царской семьи, но не имло вліянія на направленіе его политики. Напротивъ, пребываніе въ Лондон, гд онъ, между прочимъ, былъ свидтелемъ торжества открытія парламента королевою, расположило его въ пользу введенія и въ Пруссіи собранія государственныхъ чиновъ. При этомъ онъ не имлъ въ виду даровать стран конституціи въ англійскомъ смысл этого слова, а намревался строго ограничить кругъ дятельности будущаго парламента. Король льстилъ себя надеждою, что либеральная партія удовольствуется этою уступкою и что во власти его будетъ сдержать ея порывы къ полной политической свобод. Въ означенномъ намреніи его поддерживали близкіе друзья его и впереди всхъ Бунзенъ, но оно не встрчало сочувствія въ прусскихъ министрахъ. Энергично возражалъ королю и наслдникъ престола, братъ его, принцъ прусскій {По воцареніи Фридриха-Вильгельма IV, братъ его Вильгельмъ получилъ титулъ принца прусскаго.}, выразившій даже сомнніе относительно права царствующаго государя, связывать своихъ преемниковъ закономъ, ограничивающимъ верховную власть. При нершительности и слабости Фридриха-Вильгельма прошло нсколько лтъ, прежде чмъ онъ осуществилъ свое намреніе. Пока же онъ довольствовался тмъ, что требовалъ отъ всхъ государственныхъ сановниковъ заключеній по занимавшему его вопросу.
Въ конц августа (начал сентября) 1843 года, императоръ Николай отдалъ визитъ своему зятю въ Берлин и присутствовалъ при осеннихъ кавалерійскихъ манврахъ, происходившихъ въ окрестностяхъ прусской столицы. Одновременно съ нимъ гостями короля были великая княгиня Елена Павловна и великая герцогиня саксенъ-веймарская Марія Павловна, наслдный принцъ шведскій съ женою и принцъ Іоаннъ саксонскій. Замчено было, что государь обращается съ королемъ вжливо и даже привтливо, но сдержанно и какъ бы недоврчиво, тогда-какъ онъ почти не разлучался съ принцемъ прусскимъ, бесдуя съ нимъ по долгимъ часамъ {Дневникъ Фарнгагена фонъ-Энзе, 7 (19) сентября 1843.}. На возвратномъ пути его изъ Берлина въ Познань произошелъ загадочный случай, такъ и оставшійся неразъясненымъ. При вызд изъ города, на самомъ мосту, перекинутомъ чрезъ Барту, въ одинъ изъ экипажей императорскаго позда, занятый двумя чиновниками походной канцеляріи, сдланъ былъ выстрлъ, оставившій слдъ на покрышк коляски. Мстныя власти никакъ не хотли допустить, чтобы выстрлъ этотъ могъ быть покушеніемъ на жизнь его величества, хотя за нсколько часовъ до царскаго прозда въ близь лежащей корчм обратили на себя вниманіе нсколько подозрительныхъ личностей, разговаривавшихъ между собою по польски, по-французски и по-англійски. Для разслдованія дла командированъ былъ въ Познань комендантъ Берлина, генералъ Мюфлингъ, но, не смотря на общанную денежную награду за указаніе виновныхъ, ему не удалось ихъ обнаружить {Тотъ же дневникъ, 14 (26) сентября 1843.}. Когда, два года спустя, въ принадлежащихъ Пруссіи польскихъ областяхъ вспыхнуло возстаніе, стало, однако, извстнымъ, что задолго до того во всемъ кра уже дйствовала тайная польская революціонная организація.
14 (26) мая слдующаго 1844 года государь, хавшій въ Англію, остановился на сутки въ Берлин и обдалъ въ Шарлотенбург у короля {О прозд государя чрезъ Берлинъ въ 1844 году, см. выше, стр. 19 и 20.}. Возвращаясь изъ Лондона, онъ остался въ прусской столиц лишь нсколько часовъ, спша въ Петербургъ къ смертному одру великой княгини Александры Николаевны.
Прошло много лтъ прежде, чмъ берлинцы снова увидли русскаго императора въ стнахъ своихъ. Лченія водами въ Германіи уже было недостаточно для возстановленія разстроеннаго здоровья императрицы Александры еодоровны. Врачи требовали отправленія ея на Югъ, зимовки въ Палермо, куда она и прослдовала, осенью 1845 года, чрезъ Берлинъ. Король провожалъ ее до Галле. Но когда самъ государь отправился въ Италію для посщенія императрицы, то прохалъ прямымъ путемъ чрезъ Варшаву, Мюнхенъ и Бреннерскій перевалъ, а въ Россію вернулся чрезъ Вну. Онъ ршился миновать Берлинъ по многимъ причинамъ. Предстоявшее присоединеніе Кракова къ Австріи условленное обоими императорскими дворами вопреки берлинскому кабинету, вызвало охлажденіе въ дипломатическихъ сношеніяхъ нашихъ съ Пруссіею. Къ тому же король прямо заявилъ князю Меттерниху о безповоротномъ ршеніи своемъ даровать прусскому народу центральное представительство въ вид Соединеннаго Ландтага, составленнаго изъ делегатовъ всхъ областныхъ собраній. Государь не одобрялъ этой мры, противъ которой принцъ прусскій не переставалъ протестовать во имя наслдственныхъ правъ своихъ. Лтомъ 1846 года онъ постилъ русскій дворъ и былъ принятъ въ Варшав и въ Петергоф съ распростертыми объятіями. Въ этотъ періодъ его жизни мннія и чувства его боле чмъ когда-либо совпадали со взглядами и убжденіями императора Николая. Единомысліе это было очень, непріятно королю, которому приписывали слдующія слова, сказанныя имъ вскор по возвращеніи принца изъ Россіи: ‘братъ мой не иметъ права вмшиваться не въ свое дло, а императоръ пусть заботится о собственныхъ своихъ владніяхъ’ {Дневникъ Фарнгагена фонъ-Энзе, 22 августа (3 сентября) 1846.}.
Въ начал 1847 года обнародованъ былъ королевскій патентъ, созывающій въ Берлинъ государственные чины Пруссіи, подъ именемъ Соединеннаго Ландтага, въ состав двухъ палатъ. Мра эта была равносильна введенію конституціи, хотя въ рчи, произнесенной при открытіи перваго собранія, король и заявилъ, что не потерпитъ, ‘чтобы между нимъ и его народомъ воздвигался листъ бумаги’ {Рчь, прознесенная Фридрихомъ-Вильгельмомъ IV при открытіи Соединеннаго Ландтага, 30 марта (11 апрля) 1847.}. Въ прусскихъ придворныхъ и дипломатическихъ кругахъ знали, что императоръ Николай гласно выразилъ порицаніе ршенію своего зятя. Разсказывали даже — источникомъ этихъ слуховъ было письмо, писанное женою прусскаго посланника въ Петербург, генерала Рохова, къ одной пріятельниц,— будто государь сказалъ, что ‘если только созваніе государственныхъ чиновъ приведетъ къ безпорядкамъ, то онъ вмшается въ дло, ибо пожаръ сосдняго дома угрожаетъ его собственному’ {Дневникъ Фарнгагена фонъ Энзе, 7 (19) февраля и 4 (19) марта 1847.}. Опасенія русскаго императора не замедлили оправдаться. Не прошло и года, какъ вспыхнувшій на улиц мятежъ снесъ конституціонное зданіе, воздвигнутое слабыми руками Фридриха-Вильгельма, и поколебалъ въ ея основаніяхъ полуторовковую монархію Гогенцоллерновъ.
Съ марта по ноябрь 1848 года въ Берлин царили смута и безначаліе. Учредительный Ландтагъ вносилъ въ вырабатываемую имъ конституцію разрушительнйшія начала. Войска были выведены изъ столицы, и вооруженныя шайки всякой сволочи безчинствовали въ ней на вол. Конституціонное министерство, смнившееся четыре раза въ продолженіе восьми мсяцевъ, являлось послушнымъ исполнителемъ такъ называемой народной воли, выражаемой даже не парламентомъ, а демагогическими клубами и уличными сборищами. Посл робкихъ попытокъ сопротивленія, непродолжавшихся и сутокъ, король уступилъ все, чего у него потребовали, далъ вырвать власть изъ своихъ рукъ. Проявленная имъ въ минуту опасности слабость и безхарактерность произвели тяжелое впечатлніе на императора Николая. Ему прискорбно было видть въ своемъ зят столь полное забвеніе королевскаго достоинства, сказавшееся въ воззваніи Фридриха-Вильгельма ‘къ его милымъ берлинцамъ’ и въ совершенномъ имъ объзд главныхъ улицъ столицы, въ предшествіи революціонныхъ знаменъ и эмблемъ и съ трехцвтнымъ шарфомъ на рукав. Очень можетъ быть, что государь и дйствительно излилъ свою горечь въ приписываемыхъ ему молвою словахъ, въ коихъ онъ будто бы упомянулъ имя Лежара, извстнаго въ то время наздника изъ цирка. Берлинскія происшествія не только оскорбляли самыя дорогія его чувства, но грозили ему и серіозными политическими осложненіями. Вопросъ о переустройств Пруссіи на конституціонныхъ началахъ былъ тсно связанъ съ другимъ, еще боле революціоннымъ вопросомъ — объединенія Германіи. Готовилось въ центр Европы полное ниспроверженіе порядка, созданнаго на Внскомъ конгресс. Въ одномъ изъ своихъ воззваній, король прусскій объявилъ, что ‘берется руководить судьбами общаго нмецкаго отечества и что отнын Пруссія должна слиться съ Германіей)’.
Въ виду этихъ потрясающихъ событій, въ нсколько дней видоизмнившихъ всю политическую поверхность Европы, императоръ Николай принялъ ршеніе, не вмшиваясь въ происходившіе въ сосднихъ государствахъ безпорядки, оберегать русскую границу отъ ихъ вторженія, спокойно и твердо ожидать ихъ окончанія, а въ случа надобности, отразить силу силою. Къ счастію для Пруссіи, дло не дошло до объявленія ею войны Россіи, хотя берлинскіе демагоги, а съ ихъ голоса и конституціонные министры Фридриха-Вильгельма IV, требовали того отъ короля. Воинственный пылъ ихъ нашелъ исходъ въ мене опасной борьб съ Даніею изъ-за при-эльбскихъ герцогствъ. Прусскія войска вступили въ Голштинію и Шлезвигъ и оттуда вторглись въ Ютландію. Они были остановлены появленіемъ русскаго флота подъ Копенгагеномъ и заявленіемъ императорскаго кабинета, что герцогства принадлежатъ Даніи въ силу международныхъ договоровъ и что всякое нарушеніе ихъ со стороны Пруссіи будетъ сочтено нами за casus belli. Результатомъ этого заявленія было Мальмское перемиріе, заключенное съ датчанами Пруссіею. отъ имени и по уполномочію Германскаго Союза.
Воздерживаясь отъ вмшательства во внутреннія дла какъ Австріи, такъ и Пруссіи, государь, однако, считалъ своею обязанностью, въ случа обращенія къ нему того или другого союзнаго двора, не отказывать въ помощи для возстановленія порядка. Съ начала революціи король Фридрихъ-Вильгельмъ находился во власти, а отчасти и подъ вліяніемъ демагоговъ. Но наслдникъ престола, принцъ прусскій, не призналъ перемнъ, происшедшихъ въ государственномъ устройств страны. Онъ удалился въ Англію, а между тмъ въ Берлин, въ либеральныхъ кругахъ и даже въ парламент, возбужденъ былъ вопросъ о провозглашеніи его лишеннымъ правъ на наслдованіе. Естественно было предположить, что принцъ Вильгельмъ не подчинится такому проявленію ‘народнаго самодержавія’ и съ оружіемъ въ рукахъ станетъ отстаивать права свои, а потому весьма вроятно, что въ виду этой случайности принцу была предложена наша поддержка {О такихъ предложеніяхъ подробно разсказываетъ анонимный авторъ памфлета, появившагося въ 1880 году и озаглавленнаго: ‘Berlin und Petersburg, Preussische Beitrge zur Geschichte der russisch-deutschen Beziehungen‘. Не говоря уже о тенденціозной враждебности къ намъ этой книжки, мы не повторяемъ сообщаемыхъ ею данныхъ, потому что въ подтвержденіе ихъ авторъ не представилъ ни малйшихъ доказательствъ. Ср. также Записку о прусскихъ длахъ, сообщенную генераломъ Рачемъ и напечатанную въянварской книжк ‘Русской Старины’ 1870 года.}. Хорошо знакомый съ духомъ прусской арміи, императоръ Николай не сомнвался, что въ конц концовъ она положитъ предлъ анархіи и возстановитъ верховную власть во всей ея неприкосновенности. Этимъ убжденіемъ объясняются слова, обращенныя имъ къ командиру расположеннаго въ восточной Пруссіи перваго прусскаго корпуса, генералу графу Дона, присутствовавшему осенью 1848 года на манврахъ нашихъ войскъ въ пограничныхъ съ Пруссіею губерніяхъ. ‘Вамъ нравятся мои войска,’ — сказалъ государь.— ‘что-жъ, они въ вашемъ распоряженіи, если вы захотите во глав ихъ идти на мятежный Берлинъ’ {Изъ неизданныхъ Воспоминаній генерала графа Дона.}.
Дйствительно, въ конц октября (начал ноября) король, ободренный извстіями о подавленіи мятежа въ Вн, далъ приказаніе войску снова занять Берлинъ. Учредительный Ландтагъ былъ распущенъ, составлено новое министерство, вполн консервативное, подъ предсдательствомъ генерала графа Бранденбурга и порядокъ возстановился повсемстно, самъ собою, безъ пролитія крови и безъ малйшаго сопротивленія, при общемъ ликованія всхъ охранительныхъ элементовъ страны.

V
Посл революціи.
(1848-1853).

Прусская Унія.— Неудовольствіе императора Николая.— Совщанія въ Варшав.— Ольмюцское соглашеніе.— Примиреніе короля съ императоромъ.— Прусскій король въ Варшав и императоръ Николай въ Берлин въ 1851 году.— Вторичное посщеніе короля государемъ и государынею въ 1852 году.— Празднованіе въ Потсдам дня рожденія императрицы Александры еодоровны.— Рашель на Павлняномъ остров.

Одолвъ революцію, король Фридрихъ-Вильгельмъ, однако, и не думалъ о возвращеніи къ до-резолюціоиному порядку. Онъ даровалъ стран конституцію весьма либеральную и присягнулъ ей на врность. Причину такого поведенія слдуетъ искать въ зародившемся въ демъ честолюбивомъ замысл: воспользоваться состояніемъ броженія, въ коемъ находилась Германія, а также внутреннимъ замшательствомъ Австріи, чтобы осуществить идею нмецкаго единства подъ главенствомъ Пруссіи. Король хотя и не принялъ императорской короны, предложенной ему франкфуртскимъ собраніемъ, но вступилъ въ переговоры съ второстепенными германскими правительствами объ учрежденіи такъ называемой ‘Уніи’, или союзнаго государства, исполнительная власть въ которомъ принадлежала бы Пруссіи. Онъ какъ бы считалъ себя уже полнымъ хозяиномъ въ Германіи. Одна часть прусскихъ войскъ подавляла республиканскія вспышки въ Саксоніи, въ Баден, въ Палатинат, другая возобновляла войну съ Даніей, съ цлью отторженія отъ нея Голштиніи и Шлезвига, во имя народнаго нмецкаго начала.
Такая политика не могла быть одобрена императоромъ Николаемъ. Уже раннею весною 1849 года онъ высказалъ свой взглядъ на нее чрезъ возвращавшагося въ Берлинъ генерала Рауха, много лтъ бывшаго прусскимъ военнымъ уполномоченнымъ въ Петербург и до такой степени пользовавшагося довріемъ и расположеніемъ государя, что нашъ посланникъ при берлинскомъ двор баронъ Мейендорфъ, прозвалъ его ‘ангеломъ хранителемъ короля предъ престоломъ русскаго императора’. Рауху поручено было напомнить прусскимъ министрамъ, что Россія не допуститъ измненія въ отношеніяхъ эльбскихъ герцогствъ къ датской монархіи, признавая таковое за нарушеніе договоровъ 1815 года. Одновременно наши военные корабли появились въ виду Киля, и тогда, во второй разъ, прусскія войска очистили Ютландію и даже Шлезвигъ. Въ ма государь въ собственноручномъ письм выставилъ на видъ королю непослдовательность его дйствій, доказывая, что нельзя въ одно и то же время подавлять революцію въ сосднихъ нмецкихъ государствахъ и пользоваться ея услугами для доставленія Пруссіи преобладающаго положенія въ Германіи.’ Осенью императорскій кабинетъ объявилъ берлинскому, что Россія ни въ какомъ случа не допуститъ исключенія Австріи изъ Германіи, что для насъ постановленія Внскаго конгреса не потеряли своей обязательной силы и что мы считаемъ союзный сеймъ въ томъ самомъ вид, въ какомъ онъ былъ установленъ заключительнымъ актомъ означеннаго конгресса, единственнымъ законнымъ представителемъ Германскаго Союза. Увряютъ, будто энергическія представленія русскаго двора до того раздражили Фридриха-Вильгельма, что онъ въ порыв досады воскликнулъ: ‘Я покажу императору, на что способенъ король прусскій, а также, что Германія въ силахъ сама распоряжаться собою’.
Понятно, что и государь, въ свою очередь, все боле и боле возстановлялся противъ своего зятя, котораго въ доврительной бесд съ англійскимъ посломъ называлъ ‘фантазромъ, выводящимъ его изъ терпнія’. При извстной слабохарактерности Фридриха-Вильгельма, онъ перемну, происшедшую въ направленіи его политики, приписывалъ окружающимъ его ‘бандитамъ’, разумя подъ этимъ именемъ Радовица, Бунзена и другихъ прусскихъ поборниковъ германской національной идеи. Въ великодушіи своемъ, онъ не допускалъ возможности борьбы между двумя своими ближайшими союзниками, считая ее братоубійственною. ‘На пол сраженія’, говорилъ онъ, ‘на которомъ сойдутся Австрія и Пруссія въ вид противниковъ, появлюсь и я со своею арміею и стану между ними. Я посмотрю, въ состояніи ли я воспрепятствовать этой истинно нмецкой ссор (querelle allemande)’. Въ ма 1850 года онъ призвалъ об стороны на судъ къ себ, въ Варшаву. Представителемъ Австріи явился туда первый министръ, князь Шварценбергъ. Пруссіи — принцъ Вильгельмъ. Государь былъ непріятно пораженъ жаромъ, съ которымъ послдній защищалъ передъ нимъ ‘народное германское дло’, т. е. единство Германіи. Оказалось, что со времени пребыванія въ Англіи, весною 184S года, въ образ мыслей принца прусскаго произошла совершенная перемна. Подъ вліяніемъ Альберта Кобургскаго, мужа королевы Викторіи, а отчасти и Бунзена, принцъ Вильгельмъ ршительно перешелъ на сторону приверженцевъ конституціонной свободы внутри Пруссіи и народной объединительной политики извн. По возвращеніи въ Берлинъ, онъ принялъ выборъ въ депутаты и занялъ мсто въ учредительномъ Ландтаг. Онъ совтовалъ брату своему не отказываться отъ императорской короны, поднесенной франкфуртскимъ парламентомъ {Объ этомъ мы имемъ свидтельство Генриха Гагерна, писавшаго Бунзену отъ 2 (14) февраля 1849 года: ‘Принцъ прусскій стоитъ за насъ ршительно и твердо.}: а когда возникъ проектъ о созданіи ‘Уніи’, то сдлался горячимъ его сторонникомъ и защитникомъ.
Варшавскія совщанія не привели къ примиренію противниковъ. Отношенія между ними обострялись съ каждымъ днемъ и грозили перейти въ открытую борьбу. Составитель проекта ‘Уніи’, генералъ Радовицъ, назначенъ былъ прусскимъ министромъ иностранныхъ длъ и принялся усердно проводить свои политическіе планы. Австрія, покончивъ благодаря русской помощи со своими затрудненіями въ Венгріи и Италіи, не была расположена доле терпть посягательства Пруссіи на ея преобладающее положеніе въ Германіи. Войска обихъ сторонъ уже стояли лицомъ къ лицу въ Гессенъ-Кассел. гд Пруссія вступилась за народное собраніе. Австрія же отстаивала державныя права курфирста. Императоръ Николай сдлалъ послднюю попытку мирно разршить споръ. въ октябр онъ снова пригласилъ въ Варшаву представителей дворовъ внскаго и берлинскаго. Король хотлъ было послать туда Радовица, но русскій посланникъ отстранилъ этотъ выборъ, прямо заявивъ, что министръ иностранныхъ длъ не пользуется довріемъ ‘его императорскаго величества’, и прусскимъ уполномоченнымъ назначенъ былъ предсдатель совта министровъ, генералъ графъ Бранденбургъ. Государь откровенно высказался предъ нимъ и австрійскимъ представителемъ княземъ Шварценбергомъ. Онъ поддержалъ требованія послдняго, ее ради пристрастія къ Австріи, а потому, что внскій дворъ стоялъ на почв договоровъ 1815 года, тогда какъ Пруссія добивалась ихъ измненія въ свою пользу и притомъ революціонными средствами. Такъ, она открыто покровительствовала въ Гессенъ-Кассел и Шлезвигъ-Голштиніи подданнымъ, возставшимъ противъ своихъ государей и заслуживавшимъ, чтобы съ ними обошлись, какъ съ мятежниками, по всей строгости закона. Принципъ народнаго представительства при германскомъ союзномъ сейм былъ также противенъ трактатамъ, какъ и притязаніе Пруссіи на дозволеніе ей вступать въ частные союзы съ нмецкими государствами или раздлить съ Австріею предсдательство въ сейм. Въ заключеніе государь общалъ австрійскому правительству въ гессенъ-кассельскомъ дл свое нравственное содйствіе, а въ шлезвигъ-голштинскомъ и матеріальную помощь.
Пруссія вынуждена была смириться. Въ чрезвычайномъ совт, созванномъ королемъ, одинъ принцъ прусскій настаивалъ на необходимости сопротивленія. Вс прочіе министры высказались въ пользу уступокъ. Со слезами на глазахъ уволилъ Фридрихъ-Вильгельмъ генерала Радовица отъ завдыванія иностранными длами и, убдясь, что не найдетъ поддержки ни въ одной изъ великихъ державъ, не исключая и Англіи, на которую онъ особенно разсчитывалъ,— далъ свое согласіе на австрійскій ультиматумъ. Конвенція, заключенная въ Ольмюц между княземъ ІІІварценбергомъ и барономъ Мантейфелемъ, при посредничеств переведеннаго изъ Берлина въ Вну русскаго посланника барона Мейендорфа, запечатлла отреченіе Пруссіи отъ стремленія къ преобладанію въ Германіи и полное возвращеніе Германскаго Союза къ порядку, установленному договорами 1815 года.
Въ другомъ мст мы разсказали о взрыв негодованія, встртившемъ извстіе объ ольмюцской ‘капитуляціи’ во всей Германіи и въ особенности въ Пруссіи, не исключая и высшихъ правительственныхъ и дипломатическихъ круговъ. Тамъ же изложили мы и программу отмщенія, измышленную прусскими націоналами и либералами, отмщенія Австріи, но еще боле чмъ Австріи — Россіи, которую едва ли не одну обвиняли они во всхъ бдахъ, обрушившихся на ихъ головы {См. книгу мою: ‘Вншняя политика императора Николая І‘, стр. 117 и слд.}. Замчательно, что и до сего времени не изгладилась злоба историковъ и публицистовъ этого лагеря на насъ за искреннія усилія императора Николая предупредить междоусобную войну въ Германіи. ‘Россія’, — утверждаютъ они,— ‘шла дале по пути, на который вступила, съ наглостью, неиспытанною нами со временъ грубаго корсиканскаго императора и коей мы тщетно старались бы подыскать примръ въ новйшей исторіи европейскихъ государствъ’ {См. упомянутую выше брошюру ‘Berlin und Petersburg‘, стр. 29 и 30.}. При этомъ они умышленно упускаютъ изъ виду, что вся дятельность Наполеона была исключительно направлена къ ниспроверженію законнаго международнаго порядка, основаннаго на историческомъ прав и договорахъ, т. е. того именно, для поддержанія и утвержденія чего въ Европ напрягалъ вс свои силы императоръ Николай.
Но спшимъ оговориться, что король Фридрихъ-Вильгельмъ IV былъ иного мннія. Революція и ея послдствія были для него тяжкимъ испытаніемъ и полезнымъ урокомъ. Онъ глубоко скорблъ о проявленной имъ слабости и повидимому вполн и искренно раскаялся въ своихъ политическихъ заблужденіяхъ. При такихъ условіяхъ примиреніе его съ державнымъ зятемъ не могло замедлиться, тмъ боле, что нжною и попечительною посредницею между нимъ и государемъ выступила императрица Александра еодоровна.
Первый шагъ сдлалъ король. Въ письм, коимъ онъ поздравилъ своего августйшаго зятя съ двадцатипятилтнею годовщиною восшествія его на престолъ, онъ выразилъ свою радость по поводу совершившагося соглашенія съ Австріею, которая, какъ онъ утверждалъ, открыто вступивъ на путь преобразованія Германіи, дала-де ему средства принять ршенія ‘удостоенныя лестнаго одобренія’ русскаго императора {Король Фридрихь-Вильгельмъ IV императору Николаю, 11 (23) декабря 1850.}. На это письмо государь отвтилъ собственноручнымъ письмомъ отправленнымъ въ Берлинъ съ нарочнымъ посланнымъ, генералъ-адъютантомъ Гринвальдомъ. Въ немъ его величество горячо излагалъ взглядъ свой на отношенія Россіи къ Пруссіи, возвратившейся на ‘правый путь’. Упомянувъ о двадцати пяти годахъ, истекшихъ со дня его воцаренія, императоръ Николай писалъ: ‘Если въ продолженіе этого времени могло быть достигинуто какое-либо благо для моего отечества и если такъ о томъ будетъ судить потомство, то я щедро буду вознагражденъ за тяжкія минуты моей довольно таки трудовой жизни. Съ начала моего царствованія, будучи вопреки моей вол призванъ исполнять обязанности, къ коимъ никогда не готовился, и поставленъ въ положеніе совершенно ненормальное, какъ бы я могъ выдти изъ него, если бы Господь видимымъ образомъ не руководилъ мною и если бы не на Него одного возложилъ я все мое упованіе. Оставаясь врнымъ началамъ въ Боз почившаго брата моего императора Александра и его врнаго друга, короля, вашего отца, я старался точно слдовать ихъ правиламъ, всегда жившимъ въ моей памяти. А потому имъ принадлежитъ дань признательности со стороны всхъ, кто цнить благодянія, истекающія отъ того для моей родины, такъ какъ мн оставалось только продолжатъ. Какъ счастливъ я, что эта эпоха моей жизни совпадетъ съ новою эрою въ нашихъ сношеніяхъ, которая кажется увидитъ воскресеніе преданій прошлаго, столь дорогихъ моему сердцу’ {Императоръ Николай королю Фридриху-Вильгельму IV, 20 декабря 1850 (1 января 1851).}.
Скоро посл письменнаго примиренія, въ ма слдующаго 1851 года, между обоими монархами состоялось и примиреніе личное. Прусскій король постилъ русскую императорскую чету въ Варшав. Императоръ Николай выхалъ къ нему навстрчу на границу, въ Мысловицы. Свиданіе ихъ было трогательно. Они не видлись цлыя семь лтъ, и столько событій величайшей важности совершилось въ этотъ промежутокъ времени! Къ прежнимъ родственнымъ чувствамъ, питаемымъ королемъ къгосударю, присоединилось чувство глубокаго уваженія къ единственному изъ европейскихъ монарховъ, не только устоявшему передъ революціею, но и поборовшему, ‘задавившему’ ее, какъ любилъ выражаться государь.
Одновременно съ прусскимъ королемъ гостями императора и императрицы были великая герцогиня мекленбургъ-шверинская, сестра государыни, принцесса Агнеса Ангальтъ-Дессаусская, принцъ Фридрихъ Прусскій и герцогъ Вильгельмъ Мекленбургскій. Изъ членовъ императорской фамиліи, августйшихъ родителей сопровождали великіе князья Николай и Михаилъ Николаевичи. Посл нсколькихъ дней, проведенныхъ въ Варшав, гд празднества завершились народнымъ гуляньемъ съ иллюминаціею и великолпнымъ фейерверкомъ соженнымъ въ Лазенковскомъ парк, дворъ перехалъ въ Скерневицы. Желая доставить зятю своему обычное и любимое его развлеченіе, государь вызвалъ изъ Берлина придворнаго чтеца Шнейдера {Шнейдеръ изъ актеровъ придворной драматической труппы усплъ достигнуть званія королевскаго чтеца и чина надворнаго совтника. Онъ извстенъ также какъ издатель періодическаго журнала для нижнихъ чиновъ арміи, подъ названіемъ: ‘Другъ солдата’. См. о немъ ниже, главу I слдующаго очерка: Императоръ Николай и прусская армія.}, который въ продолженіе двухъ вечеровъ читалъ въ присутствіи высочайшихъ особъ лучшіе разсказы изъ своего обширнаго репертуара. Въ честь короля состоялся также большой парадъ войскамъ расположеннымъ лагеремъ близъ Ловича и состоявшимъ изъ 2-го пхотнаго корпуса и легкой кавалерійской дивизіи, или 48 баталіоновъ пхоты, 1 стрлковаго баталіона и 32 эскадроновъ при 160 орудіяхъ, всего 47,630 человкъ, подъ общимъ начальствомъ командира 2-го корпуса, генералъ-адъютанта Панютина, одного изъ героевъ Венгерскаго похода. Въ день парада, вечеромъ, въ скерневицкомъ театр состоялся балетный спектакль, въ которомъ, вмст съ варшавскими артистами, исполнившими балетъ: ‘Свадьба, въ Ойцов’, танцовала и знаменитая Тальони. На слдующій день, государь, отправлявшійся на австрійскіе маневры въ Ольмюцъ, выхалъ вмст съ королемъ и, проводивъ его до границы, остался ночевать тамъ, а его прусское величество провелъ ночь въ Мысловицахъ. На другое утро, 16 (28) мая, императоръ снова съхался съ королемъ въ Мысловицахъ и продолжалъ путешествіе съ нимъ по желзной дорог до Аннаберга, въ Силезіи, гд оба монарха разстались: государь похалъ въ Ольмюцъ, король — въ Берлинъ.
Что примиреніе было полное, вполн искреннее, безъ всякой задней мысли, доказалъ пріемъ, сдланный русскимъ императору и императриц, когда они, весною 1852 года, посл долгаго перерыва, снова постили столицу Пруссіи. Ихъ величества перехали прусскую границу 24 апрля (6 мая). Король встртилъ ихъ въ Мысловицахъ. Государь передалъ ему на руки императрицу, а самъ чрезъ Одербергъ похалъ въ Вну, на свиданіе съ австрійскимъ императоромъ. Здоровье ея величества было крайне разстроено, и для отдыха ея потребовалось провести два дня въ Бреславл. Лишь 26 (8), король привезъ императрицу въ Потсдамъ. Цлую недлю она провела тамъ безвыздно, не покидая даже своей комнаты, и единственнымъ развлеченіемъ ей служило, по вечерамъ, чтеніе упомянутаго выше Шнейдера. 4 (16) мая, вечеромъ, прибылъ въ Потсдамъ изъ Вны, чрезъ Веймаръ, и императоръ Николай.
Король пользовался каждымъ случаемъ, чтобы выразить зятю свои восторженныя чувства. На торжественномъ обд, данномъ 9 (21) въ блой зал берлинскаго замка, тостъ свой за государя онъ заключилъ такъ: ‘Отъ имени моего, моего войска и всхъ моихъ врныхъ прусскихъ сердецъ, провозглашаю здоровье его величества императора всероссійскаго. Да сохранитъ его Богъ той части свта, которую Богъ далъ ему въ наслдственную часть и которая обойтись безъ него не можетъ’.
Въ кратковременное пребываніе свое въ Берлин императоръ Николай усердно посщалъ, кром военныхъ учрежденій, общественныя зданія, музеи, театры. Онъ остался очень доволенъ настроеніемъ столичнаго населенія и нашелъ, что революція не оставила на немъ никакихъ слдовъ. Изъ Берлина государь возвратился въ Россію, а императрица похала въ Шлангенбадъ для пользованія водами, въ обществ женъ своихъ двухъ братьевъ Вильгельма и Карла, принцессъ Августы и Маріи. Ко дню рожденія ея величества, 1 (13) іюля, императоръ и императрица снова съхались въ Потсдам. Государь привезъ съ собою двухъ младшихъ сыновей своихъ, великихъ князей Николая и Михаила Николаевичей. Прусская королевская семья была въ полномъ сбор. Для принятія участія въ семейномъ праздник прибыли и об сестры государыни, великая герцогиня Александрина изъ Шверина и принцесса Луиза изъ Гаги, со своими мужьями.
Праздникъ былъ отпразднованъ съ особенною торжественностью. Высшее потсдамское общество устроило на прилегающихъ къ городу озерахъ водяное корсо въ честь русской императрицы. Пароходъ, на которомъ находились царственные гости, былъ встрченъ дождемъ цвтовъ, посыпавшихся на него изъ безчисленныхъ лодокъ, покрывавшихъ озеро. Къ вечеру дворъ вышелъ на берегъ на Павлинномъ остров, гд ожидало его высокое художественное наслажденіе. Знаменитая Рашель приглашена была продекламировать лучшія мста изъ своихъ ролей предъ высокимъ собраніемъ.
Заимствуемъ объ этомъ вечер нсколько любопытныхъ подробностей изъ разсказа, занесеннаго въ свои ‘Записки’ чтецомъ короля Шнейдеромъ, о которомъ мы уже дважды упоминали выше.
Король приказалъ Шнейдеру встртить Рашель на желзнодорожной станціи въ Потсдам и проводить ее на Павлинный островъ. Она прибыла туда изъ Берлина около шести часовъ вечера, вмст съ братомъ своимъ, Рафаэлемъ Феликсомъ, который долженъ былъ давать ей реплики. Шнейдеръ съ безпокойствомъ замтилъ, что артистка явилась вся въ черномъ. Онъ тотчасъ же предупредилъ ее, что при двор неумстенъ трауръ, особенно въ праздничный день. Ршили похать въ Глинеке, близлежащій замокъ, принадлежавшій принцу Карлу, и тамъ, съ помощью придворныхъ дамъ принцессы, преобразили траурный костюмъ Рашели въ народный испанскій. Яркая роза украсила ея волосы, на руки надты были свтлыя перчатки, кружевная мантилья накинута на голову. Рашель была взволнована, при мысли, что ей придется въ первый разъ играть предъ русскимъ императоромъ. Она забросала Шнейдера вопросами о немъ: ‘Правда ли, что онъ такъ хорошъ собою? что онъ выше головою всхъ лицъ его окружающихъ? Любезенъ ли онъ съ дамами?’ и т. п.
Къ 8 часамъ вечера Шнейдеръ и оба его спутника прибыли на Павлинный островъ. Здсь Рашель узнала, что ей придется декламировать подъ открытымъ небомъ, посреди дорожки сада, безъ всякихъ приспособленій, т. е. безъ сцены, кулисъ, освщенія и проч. Она вышла изъ себя и воскликнула, обращаясь къ Шнейдеру: ‘Какъ? подъ открытымъ небомъ? Разв вы меня считаете за канатную плясунью?’ Она объявила, что играть не будетъ и сейчасъ же возвратится въ Берлинъ. Шнейдеръ, самъ бывшій актеръ, пустилъ въ ходъ все свое краснорчіе, чтобы умилостивить разгнванную артистку. Онъ замтилъ ей, что для всякой другой отсутствіе обстановки, конечно, было бы крайне неудобно, но что талантъ ея все превозможетъ и только выкажется во всей своей сил я красот. Слова эти не подйствовали. Тогда Шнейдеръ воззвалъ къ самолюбію артистки, обративъ ея вниманіе на то, что отсутствіе сцены длаетъ изъ нея не актрису, приглашенную дать представленіе, а какъ бы гостью короля и королевы, которая, сидя съ ними вмст за чайнымъ столомъ, изъ любезности тутъ же согласится очаровать ихъ и все общество проявленіемъ своего могучаго таланта.
— Подумали ли вы,— прибавилъ Шнейдеръ, — что сегодняшній вечеръ можетъ принести вамъ по меньшей мр 800,000 франковъ? Если русскій императоръ не увидитъ васъ сегодня, а я донесу о причин вашего отказа играть, то Россія будетъ вамъ закрыта навсегда, а вы сами же мн сказали, что ваше живйшее желаніе выступить на сцен въ Петербург. Скажутъ, что вы не понравились ея величеству императриц {За нсколько дней передъ тмъ государыня присутствовала при представленіи Рашели въ театр замка Сансуси.}, и если вамъ нельзя будетъ хать въ Россію, то восторжествуютъ ваши враги.
— Правда! но…
— Въ желаніи видть васъ и наслаждаться вами безъ обычныхъ театральныхъ вспомогательныхъ средствъ,— продолжалъ Шнейдеръ,— заключается признаніе того, что вашъ необъятный талантъ вовсе не нуждается въ такой вншней обстановк, что съ вами хотятъ обращаться не какъ съ актрисой, а какъ со свтскою женщиною.
— Вы думаете?.. Хорошо! я буду играть.
Вскор подошелъ пароходъ и высадилъ короля и гостей его на берегъ. Рашель была представлена сначала королю, потомъ императору. Началась декламація.
Продолжаемъ разсказъ собственными словами Шнейдера.
‘Сумерки уже наступили и еще черезъ четверть часа должно было окончательно стемнть. Такъ какъ г. Рафаэль, воплощенное ‘начальное слово’, былъ вынужденъ читать свои реплики, тогда какъ сестра его декламировала наизусть, то необходимымъ оказалось какое-нибудь освщеніе. Но какъ могли обыкновенныя восковыя свчи горть на открытомъ воздух? или какъ возможно было поставить на трав стнныя лампы изъ комнатъ замка? Къ счастію, нашлись стеклянные колпаки, приведенные наскоро въ порядокъ и бывшіе наготов. Скоро пришлось ихъ потребовать, ибо быстро настала такая темнота, что не могло быть и рчи о томъ, чтобы различать черты лица. Тогда поставили восковыя свчи, прикрытыя стеклянными колпаками у ногъ артистки на песк, а г. Рафаэль давалъ свои реплики въ роли Тезея со свчею подъ колпакомъ въ лвой рук и съ книгою въ правой, такъ какъ онъ зналъ наизусть лишь роль Ипполита.
‘Въ такой обстановк цлое представляло въ высшей степени своеобразное зрлище. Подъ самыми окнами замка сидли за накрытымъ еще длиннымъ чайнымъ столомъ дамы. Возл стояли монархи, отдленные одною посыпанною пескомъ дорожкою отъ театра подъ открытымъ небомъ. Кулисами и заднимъ занавсомъ служилъ этой сцен тсный кругъ генераловъ, дипломатовъ, министровъ, придворныхъ: позади ихъ журчали садовые фонтаны, и посреди всего этого, черная фигура артистки, во всемъ экстаз ея трагической мощи, совершенно независимой отъ почти комической помощи ея брата, который со свчею въ рук читалъ промежуточныя рчи. Въ. движеніяхъ своихъ, то она ярко освщалась трепещущимъ отъ втра пламенемъ свчей, то лицо ея исчезало во мрак, когда она выступала за предлъ, до котораго достигали радіусы свта. Собраніе было такъ же безмолвно, какъ и многочислено и оживленно. Притаивъ дыханіе внимало оно Федр, Виргиніи, Адріенн Лкувреръ — изъ этихъ трехъ драматическихъ произведеній были выбраны отрывки для декламаціи — въ т страстные моменты, когда Рашель являлась ихъ совершенною выразительницею. Дйствительно, она торжествовала тріумфъ, который ей, конечно, остался незабвеннымъ. То, что измыслилъ для ея убжденія, осуществилось воочію. Никто не замтилъ отсутствія обстановки, которое, напротивъ, придало всему рдкому зрлищу невыразимую прелесть.
‘Представленіе продолжалось около трехъ четвертей часа и могло бы продолжаться гораздо доле, такъ-какъ никто не испытывалъ усталости. Но непрерывное напряженіе силъ артистки стало, наконецъ, замтно и побудило его величество короля выразить ей полное удовольствіе по поводу ея искусства, дйствительно, достойнаго удивленія. Императоръ заговорилъ съ нею и всячески отличилъ ее. Императрица, ея величество королева и вс принцессы обратились къ ней съ любезными и почетными словами. Кругъ сомкнулся вокругъ чествуемой артистки, а меня озабочивалъ вопросъ о возвратномъ пути. Было уже слишкомъ поздно для того, чтобы добраться до станціи желзной дороги въ Потсдам до отхода въ Берлинъ послдняго позда, а потому я испросилъ приказанія и согласно имъ послалъ впередъ нарочнаго верхомъ заказать въ полночь экстренный поздъ и ужинъ въ ресторан воксала. Мы видли, какъ дворъ отплылъ въ Потсдамъ на разноцвтно-иллюминованномъ пароход, и затмъ также покинули островъ’ {Louis Schneider: ‘Ат meinem Lehen’, II, стр. 377 и слд.}.
Подъ непосредственнымъ высоко-художественнымъ впечатлніемъ этого вечера ихъ всероссійскія императорскія величества оставили Берлинъ. Послдствіемъ было прибытіе Рашели въ Петербургъ и появленіе ея тамъ на сцен Михайловскаго театра, по личному приглашенію государя. Передъ отъздомъ его величество пожаловалъ орденъ св. Андрея Первозваннаго оберъ-камергеру прусскаго двора графу Штольбергу. Предсдатель совта министровъ баронъ Мантейфельи генералъ Врангель получили александровскія ленты.

VI.
Въ Крымскую войну.
(1853—1855).

Роль Пруссіи въ Крымской войн.— Мнніе короля объ улучшеніи участи турецкихъ христіанъ.— Колебанія Фридриха-Вильгельма IV.— Поздки его въ Варшаву и императора Николая въ Берлинъ,— Переписка короля съ Бунзеномъ.— Отправленіе въ Лондонъ графа Пурталеса.— Отказъ Пруссіи подписать договоръ съ Россіею о нейтралитет,— Письмо короля къ императору.— Интриги Бунзена.— Проектъ трактата между четырьмя западными державами противъ Россіи.— Король отвергаетъ его.— Мирное посредничество короля.— Проектъ аналогическаго договора.— Кончина императора Николая,— Отзывъ о немъ Фридриха-Вильгельма IV въ письм къ Бунзену.

Полгода спустя посл описаннаго нами праздника, въ послдній разъ соединившаго въ Потсдам русскую и прусскую царственныя семьи, взвился занавсъ надъ всемірно-исторической драмой, извстной подъ названіемъ Крымской, или, врне, Севастопольской войны. Незавидную, жалкую роль разыграла Пруссія въ этой драм, постоянно колеблясь между двумя противными сторонами и тмъ навлекая на себя неудовольствіе обихъ. Одна изъ главныхъ тому причинъ была, конечно, тяжкая болзнь уже зародившаяся въ Фридрих-Вильгельм IV и вскор окончательно омрачившая его разсудокъ.
У насъ принято считать за вполн доказанную истину, что, въ противность Австріи, Пруссія, во все продолженіе дипломатическихъ замшательствъ, предшествовавшихъ воин или сопровождавшихъ ее, оставалась намъ врною союзницею и если и не соединилась съ нами противъ остальной Европы, то, по крайней мр, оказывала намъ нравственную поддержку. Въ этомъ единогласно увряли насъ прусскіе публицисты, историки, политики, и мы поврили имъ на-слово. Между тмъ, основательное ознакомленіе съ историческими документами, въ большомъ числ обнародованными объ этой достопамятной эпох, не говоря уже о неизданныхъ архивныхъ источникахъ, приводитъ къ совершенно иному заключенію {Вопросъ о роли Пруссіи въ Крымскую войну выясненъ въ замчательной стать Суворина, посвященной разбору VIII тома собранія трактатовъ и конвенцій, издаваемаго профессоромъ Мартенсомъ, стать, озаглавленной: Германизація русской исторіи и появившейся въ No 4599 ‘Новаго Времени’ ‘отъ 16 декабря 1888.}. Впрочемъ, выясненіе противорчія между ходячимъ мнніемъ и нашими собственными изслдованіями увлекло бы насъ далеко за предлы настоящаго очерка. Къ тому же насъ занимаютъ здсь не политическія сношенія кабинетовъ, а взаимныя отношенія государей, а потому мы ограничимся бглымъ изложеніемъ личныхъ воззрній короля Фридриха-Вильгельма IV на русско-турецкую распрю и тхъ мропріятій, иниціатива коихъ принадлежала ему самому.
Возбуждая вопросъ объ обезпеченіи новымъ договоромъ вковыхъ правъ и преимуществъ единоврцевъ нашихъ на Восток, императоръ Николай не сомнвался въ содйствіи союзныхъ намъ дворовъ внскаго и берлинскаго. Въ извстной бесд своей съ сэръ Гамильтономъ-Сеймуромъ, выставивъ на видъ полное единомысліе съ нимъ Австрія по восточнымъ дламъ, онъ даже и не упомянулъ о Пруссіи, ибо согласіе ея разумлось само собою. Ожиданія эти не оправдались. Когда требованія, предъявленныя княземъ Меншиковымъ въ Константинопол, получили огласку въ европейскихъ столицахъ, прусскій министръ иностранныхъ длъ, баронъ Мантейфель, высказался противъ нихъ, заявивъ англійскому послу, что, по мннію его, Порта не можетъ подчиниться имъ безъ потери своей независимости {Лордъ Блумфельдъ лорду Кларендону, 18 (30) мая 1853.}.
Король раздлялъ этотъ взглядъ, но только до извстной степени. Онъ находилъ, что то, въ чемъ Порта отказала Россіи, можетъ быть уступлено ею въ совокупности великихъ державъ, а именно: полное уравненіе правъ ея христіанскихъ подданныхъ съ мусульманскими подъ гарантіей Европы. Король поручалъ своему представителю въ Лондон предложить англійскому правительству дйствовать въ этомъ смысл на турокъ. ‘Это’,— писалъ онъ ему,— ‘моя политика въ настоящую минуту. Я вполн честно извстилъ въ Петербург о скромной роли, за которую берусь, присовокупивъ, что надюсь предупредить такимъ образомъ желанія императора: во-первыхъ, потому, что этимъ путемъ императоръ дйствительно достигнетъ ‘желаемаго договора’, во-вторыхъ, потому, что обезпеченіе всхъ христіанскихъ исповданій въ турецкой имперіи можетъ лишь благопріятно подйствовать на собственное его чувство какъ христіанина: въ-третьихъ, потому, что если чрезъ содйствіе его и прочихъ великихъ державъ состоится этотъ сенедъ, то будетъ несомннно достигнута главная цль его: обезпеченіе Европы отъ спора изъ-за турецкаго наслдства’ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ IV барону Бунзену, 22 мая (3 іюня). 1853.}. Проектъ свои король очень близко принималъ къ сердцу и чрезъ нсколько дней развивалъ его въ другомъ письм къ Бунзену въ такихъ словахъ: ‘Мое мнніе, боле того, мое формальное предложеніе, въ настоящую минуту уже извстное обоимъ императорамъ, заключается въ слдующей рчи, обращенной къ зятю Николаю: ‘Любезный зять! Ты вполн правъ со своей стороны, ограждая обязательнымъ способомъ наиболе близко стоящихъ къ теб христіанъ отъ турецкаго произвола. Ты до такой степени правъ, что намъ стыдно, что ты обогналъ насъ въ этой несомннной христіанской обязанности, но лучше поздно, чмъ никогда. Нын мы пришли къ сознанію нашего христіанскаго долга и объявляемъ теб нашу общую волю: то, что ты требуешь для одной секты, потребовать для всего подчиненнаго полумсяцу христіанства. Итакъ, мы знаемъ, что то, что теб не удалось и чего ты (благодаря Богу и Страдфорду) не въ состояніи достигнуть,— мы побдоносно осуществимъ, тмъ боле, что Порта уже выразила свою готовность въ этомъ смысл. Итакъ, любезный зять, тотъ сенедъ, на полученіе коего ты уже потерялъ всякую надежду, вс мы добьемся его, какъ для тебя, такъ и для насъ несомннно. Благодари же насъ и радуйся, что мы помогли теб одержать побду’ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ IV барону Бунзену, 4 (16) іюня 1858. ‘Бывшій дипломатъ’ (баронъ А. Г. Жомини) ошибается, приписывая англійское происхожденіе проекту о подчиненіи турецкихъ христіанъ совокупному протекторату великихъ державъ. Какъ видно изъ приведенныхъ нами писемъ, иниціатива его принадлежитъ не Бунзену, а самому королю. См. ‘Etude diplomatique sur la guerre de Grime‘, II, стр. 210.}.
Короля очень огорчилъ отказъ сенть-джемскаго двора принять его предложеніе, и онъ поспшилъ объявить, что въ такомъ случа онъ не послдуетъ за Англіею, а будетъ ‘искать спасенія Пруссіи’ въ безусловномъ нейтралитет {Король Фридрихъ-Вильгельмъ IV барону Бунзену, 16 (28) іюня 1853. }. Онъ очевидно не понималъ, что об морскія державы, а также и Австрія, въ сущности весьма равнодушны къ судьб восточныхъ христіанъ, но что для нихъ важно установить право вмшательства Европы въ отношенія Россіи къ Турціи. Когда, не смотря на нашъ протестъ, въ Вн собралась европейская конференція, въ ней принялъ участіе и представитель Пруссіи. Извстна судьба выработанной этою конференціею примирительной ноты, именуемой ‘внскою’. Она была принята нами, отвергнута Турціею и тогда оставлена самими ея составителями. Ясно было, что Россіи нечего ожидать справедливости отъ соединенной Европы.
При такомъ положеніи длъ императоръ Николай счелъ необходимымъ лично объясниться со своими ближайшими союзниками. Король прусскій не присутствовалъ при состоявшемся въ половин сентября 1853 года свиданіи его въ Ольмюц съ императоромъ австрійскимъ {Баронъ А. Г. Жомини въ своемъ изслдованіи о Крымской войн противорчитъ самъ себ относительно причинъ непринятія королемъ прусскимъ участія въ Ольмюцскомъ свиданіи. На стр. 404, т. I, онъ увряетъ, что король отказался пріхать въ Ольмюцъ, а на стр. 217, т. II, что его туда не пригласили, чмъ онъ де былъ крайне оскорбленъ.}. На приглашеніе самому прибыть въ Варшаву, король отвчалъ сначала отказомъ, ссылаясь на опасность вызвать неудовольствіе Англіи и Франціи воскресеніемъ ‘призрака Священнаго Союза’ и увряя, что при полной свобод дйствій онъ намъ будетъ боле полезенъ въ Париж и въ Лондон. Но въ послднюю минуту чувство взяло верхъ надъ политическимъ расчетомъ и онъ поскакалъ въ Варшаву, гд. уже находились императоры русскій и австрійскій. Тамъ императоръ Францъ-Іосифъ самъ предложилъ Фридриху-Вильгельму заключить съ нимъ договоръ о нейтралитет, на случай войны между Россіею съ одной стороны, морскими державами и Турціею — съ другой. Предложеніе это вполн отвчало нашимъ требованіямъ, но король отклонилъ его, а государь не настаивалъ, ибо не потерялъ еще надежды на мирный исходъ. 25 сентября (8 октября) онъ самъ постилъ своего зятя въ Берлин. То было послднее посщеніе имъ прусской столицы.
Между тмъ, дла принимали все боле и боле грозный оборотъ. Порта объявила намъ войну, военныя дйствія начались въ Княжествахъ и за Кавказомъ, турецкій флотъ былъ уничтоженъ при Синоп, англо-французская эскадра вошла въ Черное море. Разрывъ нашъ съ морскими державами представлялся неминуемымъ, но король врилъ еще въ возможность избжать войны. Онъ писалъ посланнику своему въ Лондон: ‘Я въ жизни и смерти сохраняю убжденіе, что политика ныншняго англійскаго кабинета вдохновляется истинною, справедливою, конечно, правильною мыслью, а именно: не давать Россіи пріобрсти преобладаніе на Восток, господствуя надъ турецкою имперіею или поглотивъ ее. Что послдняго, а именно поглощенія, императоръ Николай самъ воистину боле боится, чмъ Англія, Франція и Австрія,— это сюда не относится, тмъ боле, что Англія давно потеряла возможность правильно судить о дйствіяхъ единственнаго сильнаго, разсудительнаго, правдиваго и (выражаясь по-человчески) всемогущаго у себя дома, благороднйшаго мужа и характера!!! Но вотъ что должна бы признать Англія: средства, къ коимъ она нын прибгаетъ, дабы осуществить свою ‘правильную’ мысль, прямо, естественно и необходимо ведутъ къ противоположному результату. Всякая непосредственная помощь, оказанная Англіею оружіемъ, людьми и судами въ нехристіанской глупости Исламу противъ христіанъ, не будетъ имть (независимо отъ Божьей кары и суда (слушайте! слушайте!]) иного успха, какъ лишь нсколько позднйшій переходъ ныншнихъ турецкихъ земель подъ русское господство’ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ IV барону Бунзену, 8 (20) ноября 1853.}.
Пока король изливалъ такимъ образомъ свои чувства, правительство его готовилось прямо перейти на сторону враговъ нашихъ. Большинство прусскихъ государственныхъ людей, находившихся въ то время у власти, было противъ насъ. Во глав ихъ стоялъ не кто иной, какъ принцъ прусскій, наслдникъ престола {Принцъ самъ сознался въ этомъ посл войны въ откровенной бесд съ графомъ П. Д. Киселевымъ, занимавшимъ тогда ноетъ нашего посла въ Париж. См. ‘Etude diplomatique‘, II, стр. 211.}. Ярымъ нашимъ противникомъ былъ покровительствуемый имъ военный министръ генералъ Бонинъ. Вялаго и безцвтнаго Мантейфеля увлекалъ на путь враждебныхъ намъ мръ пылкій графъ Пурталесъ, по отозваніи изъ Константинополя занявшій вліятельную должность въ министерств иностранныхъ длъ въ Берлин. Въ довершеніе всего, дятельно интриговалъ противъ насъ въ Лондон прусскій посланникъ при тамошнемъ двор Бунзенъ. О настроеніи послдняго мы имемъ свидтельство самого короля, писавшаго о немъ нсколько мсяцевъ спустя королев Викторіи: ‘Нашъ добрый Бунзенъ совсмъ съ ума сошелъ, изъ-за ненависти своей къ Николаю и моего миролюбія, онъ формально и торжественно отказалъ въ повиновеніи и хотлъ доставить мн хорошій бакчишъ за войну’ {Этотъ отрывокъ изъ письма Фридриха-Вильгельма IV къ королев Викторіи приведемъ у Гефкена въ его книг: ‘Zur Geschichte des Orientalischen Krieges 1853—1856′, стр. 92.}. Неудивительно, что при такихъ обстоятельствахъ прусскій уполномоченный на внской конференціи приложилъ свою подпись къ протоколу ея, коимъ цлость и независимость Турціи провозглашались ‘необходимымъ условіемъ равновсія Европы’ {Протоколъ внской конференціи, 2И ноября (5 декабря) 1853.}.
Но въ Берлин пошли еще дале, замысливъ воспользоваться удобнымъ случаемъ для возвращенія къ той самой политик, отъ которой Пруссія вынуждена была отречься въ Ольмюц, за три года передъ тмъ: ршились на новую попытку достигнуть преобладающаго положенія въ Германіи. Такова была цль, изложенная въ составленной графомъ Пурталесомъ и одобренной королемъ записк. Средствомъ долженъ былъ служить тсный союзъ съ Англіей’. Пурталесъ исходилъ изъ предположенія, что, въ предстоящемъ столкновеніи морскихъ державъ съ Россіей’, Австрія приметъ сторону послдней. Тогда Пруссіи необходимо будетъ соединиться съ Англіею и Франціею, на слдующихъ условіяхъ: морскія державы гарантируютъ территоріальную цлость Германіи и обяжутся не вводить въ нмецкія земли французской арміи, а также предоставятъ Пруссіи полную свободу преобразовать Германскій Союзъ въ союзное государство подъ своимъ главенствомъ. Не смотря на поддержку принца Альберта и расположенной имъ въ пользу прусскаго предложенія королевы, оно было отвергнуто англійскими министрами, несравненно боле дорожившими союзомъ Австріи, чмъ Пруссіи {О миссіи Пурталеса въ Лондонъ см. донесенія Бунзена, отъ 17 (29) и 19 (31) декабря 1853 г. въ ‘Bunsen’s Lehern’, Ш, стр. 318—324.}.
Отказъ этотъ былъ уже извстенъ королю, когда, одновременно съ отправленіемъ графа А. . Орлова въ Вну, посланникъ нашъ при прусскомъ двор барокъ Будбергъ вручилъ ему собственноручное письмо государя съ приглашеніемъ подписать съ нами и съ Австріею протоколъ о нейтральности, на время войны между Россіею и морскими державами. Императоръ Николай взывалъ къ чувствамъ своихъ союзниковъ, къ общности ихъ политическихъ началъ и интересовъ, къ воспоминаніямъ о великихъ’ подвигахъ, совершенныхъ ихъ арміями совмстно съ нашею въ эпоху войнъ за освобожденіе Европы. Онъ не требовалъ отъ нихъ вооруженной помощи въ предстоящей борьб и вполн довольствовался ихъ нейтралитетомъ, подъ условіемъ, чтобы таковой не былъ ‘ни нершительнымъ, ни колеблющимся’, а истекалъ изъ положительнаго обязательства. Въ случа, если бы ршеніе это вовлекло Австрію и Пруссію въ войну съ Англіей и Франціею, государь обязывался защищать ихъ всми силами, а также не заключать мира безъ предварительнаго соглашенія съ ними {Собственноручныя письма императора Николая къ императору ФранцуІосифу и королю Фридриху-Вильгельму, проектъ протокола и объяснительная депеша графа Нессельроде баронамъ Мейендорфу и Будбергу.}.
Уже министръ Мантейфель объявилъ нашему посланнику, что предложенный нами протоколъ безполезенъ и можетъ только раздражить Англію и Францію. Король привелъ другую причину отказа. Онъ признался, что общалъ Англіи не вступать ни въ какія обязательства, если та поручится ему за цлость владній Германскаго Союза, предупредивъ ее въ то же время, что не дастъ вовлечь себя и въ союзъ противъ Россіи. Послднюю случайность король прямо назвалъ низостью (infamie). Напрасно баронъ Будбергъ убждалъ его, что цль нашего предложенія и состоитъ именно въ обезпеченіи Пруссіи и Австрія возможности поддержать свой нейтралитетъ. Король остался непреклоненъ. Въ оффиціальной депеш Мантейфель мотивировалъ отказъ соображеніемъ, что Пруссія, какъ участница внской конференціи, не можетъ-де отдлиться отъ прочихъ державъ, входящихъ въ составъ ея, будучи связана съ ними общими ршеніями {Баронъ Мантейфель генералу Рохову 19 (31) января 1854. Ср. также ‘Etude diplomatique‘, II, стр. 225—230.}.
Въ томъ же смысл высказался король и въ отвтномъ письм къ императору Николаю: ‘Очевидно Богъ возложилъ на Пруссію’,— писалъ онъ,— ‘миссію мира, которую я не осмлюсь компрометировать въ будущемъ даже еслибъ она оказалась безплодною въ настоящую минуту… Если-бъ я имлъ счастіе быть съ вами, то не задумался бы… сказать вамъ со слезами на глазахъ: Во имя Бога мира, котораго мы оба исповдуемъ, не отвергайте предложеній внской конференціи!.. Сдлайте войну невозможною. и вы сдлаете ее невозможною, принявъ предложенія, доставленныя вамъ императоромъ австрійскимъ… Въ этомъ спасеніе Европы… Нейтралитетъ мой’,— продолжалъ онъ,— ‘не есть и не будетъ ни не ршительнымъ, ни колеблющимся, а державнымъ! По моему убжденію, онъ нуженъ столько же для Пруссія, сколько для Австріи и всей Германіи. Этотъ державный нейтралитетъ обезпечиваетъ вамъ ваши западныя границы. Онъ обезпечиваетъ за вами свободу дйствій и предохраняетъ отъ всякихъ препятствій ваши военныя дйствія’ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ IV императору Николаю, 17 (29) января 1854.}.
Переписку свою съ зятемъ король сообщилъ австрійскому императору, также отклонившему русскія предложеніи, заявленныя графомъ Орловымъ. Король выразилъ при этомъ ‘своему императорскому племяннику’ надежду, что между Пруссію и Австріею установится полное соглашеніе, ‘но безъ договора, ибо нмецкая союзная врность и общіе интересы и опасности достаточно обязательно предписываютъ намъ путь, по коему мы должны слдовать’. Въ то же время онъ извщалъ своего представителя въ Лондон, что будетъ строго соблюдать свой ‘державный нейтралитетъ, и стараться ударить того, кто его за то захотлъ бы ударить’. ‘Квинтъ-эссенцію’ своего отношенія къ Англіи онъ опредлялъ слдующимъ образомъ: ‘Я требую въ вид платы за мой истинный и самостоятельный нейтралитетъ, за услугу, оказанную имъ Англіи въ ея несчастномъ разрыв съ Россіею и христіанскими преданіями: ручательства за настоящее распредленіе владній въ Европ, за неприкосновенность территоріи Германскаго Союза и святое общаніе — это уже было совершенно неожиданно и явно обличало ненормальность умственнаго состоянія Фридриха-Вильгельма — посл мира, имъ и чрезъ него, вновь доставить мн, безъ всякихъ условій, мой врный Невшатель. Если же во время или посредствомъ кровосмшенія Англіи съ Франціей на меня будетъ произведено нападеніе, если он выпустятъ на волю революцію въ качеств своей союзницы, то я соединюсь съ Россіею не на животъ, а на смерть. Я знаю, что длаю, въ чемъ состоитъ мой долгъ’ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ IV барону Бунзену, 28 января (9 февраля, а не января какъ у Ранке, ‘Briefwechsel Friedrich Wilhelm IV mit Bunsen’, стр. 206) 1854.}.
Между тмъ, въ Лондон рчь шла вовсе не о Невшател, а о томъ, какъ бы не пропустить случая силами европейской коалиціи не только лишить Россію преобладающаго положенія, занимаемаго ею на Восток, но вообще ее ослабить, унизить, отнявъ у нея вс завоеванія, совершенныя ею со временъ Петра Великаго. Мысли эти англійскій министръ иностранныхъ длъ, лордъ Кларендонъ, открыто высказалъ въ рчи, произнесенной въ палат лордовъ {Рчь лорда Кларендона въ палат лордовъ 12 (24) февраля 1854.}. Три дня спустя Англія и Франція послали намъ свой ультиматумъ съ требованіемъ немедленнаго очищенія Дунайскихъ княжествъ {Лордъ Кларендонъ и Друэнъ-де-Льюисъ графу Нессельроде, 15 (27) февраля 1854.}. Въ случа нашего отказа подчиниться ему, противъ насъ воздвигалась грозная коалиція, состоявшая изъ всхъ безъ исключенія великихъ державъ. Испуганная заискиваніями Пруссіей англійскаго союза, Австрія объявила о готовности своей дйствовать заодно съ дворами лондонскимъ и парижскимъ. Цли коалиціи съ необыкновенною откровенностью изложилъ Бунзенъ въ доврительной записк, представленной инъ королю. Изъ нея мы узнаемъ, что ршено было поднять на насъ всю Европу и подлить наши окраины между нашими сосдями, заключивъ Россію въ ея ‘естественныя’ границы. Такъ, предполагалось отдать Финляндію и Аландскіе острова Швеціи, Крымъ, Бессарабію и весь Новороссійскій край, а также Дунайскія княжества — Австріи, которая за это переуступить Ломбардію Сардиніи и откажется отъ Галиціи. Послднее необходимо-де для полнаго возстановлеція Польши въ границахъ 1772 года, съ предоставленіемъ польскаго престола саксонской династіи, причемъ, разумется, Саксонія должна была отойти къ Пруссіи, которая сверхъ того получала отъ Австріи Моравію и австрійскую Силезію, и становилась во глав Германіи, обращенной подъ ея властью въ ‘союзное государство’. Убждая короля согласиться на этотъ планъ, Бунзенъ писалъ ему: ‘Отъ того, будете ли ваше величество, или не будете дйствовать въ настоящую минуту, зависитъ оцнка ваша въ исторіи, счастіе и слава вашего престола и монархіи’ {Письмо Бунзена къ королю и секретный меморандумъ, оба отъ 17 февраля (1 марта) 1854. Замчательно, что въ ‘Bunsen’s Leben’ меморандумъ напечатанъ не вполн, а именно пропущено все, что относится къ возстановленію Польши и присоединенію Саксоніи и австрійскихъ областей къ Пруссіи, а также къ предоставленію послдней главенства въ Германіи (III, стр. 337—344). Возстановленіемъ этого пробла мы обязаны Морицу Бушу, обнародовавшему пропущенныя мста въ книг своей: ‘Unser Reichskanzler’, II, стр. 204, подстрочное примчаніе.}.
Одновременно былъ представленъ на утвержденіе короля и выработанный внскою конференціею проектъ договора между Австріею, Англіею. Франціею и Пруссіею, Цлью ихъ союза объявлялось возстановленіе мира между Россіею и Турціею на условіяхъ, совмстныхъ съ общими интересами Европы и согласованныхъ съ выраженнымъ султаномъ намреніемъ соблюдать религіозныя я гражданскія права своихъ христіанскихъ подданныхъ. Принципъ территоріальной цлости Оттоманской имперіи провозглашался conditio sine qua non будущаго мира и основою союза четырехъ державъ, которыя обязывались условиться о наиболе дйствительныхъ мрахъ для очищеніи отъ русскихъ войскъ турецкихъ областей, занятыхъ послдними. Договоръ 1841 года о Проливахъ подлежалъ бы пересмотру съ тмъ, чтобы связать существованіе Порты съ общимъ равновсіемъ Европы. Конференція изъ уполномоченныхъ союзныхъ дворовъ имла заняться изысканіемъ и обсужденіемъ наиболе пригодныхъ средствъ для достиженія ихъ цлей. Наконецъ, договаривающіяся стороны общали не вступать съ русскимъ дворомъ въ переговоры и соглашеніе иначе, какъ сообща {Австрійскій посланникъ въ Берлин графъ Тупъ баріону Мантейфелю, 16 (28) февраля 1854.}.
Договоръ этотъ призванъ былъ узаконить коалицію четырехъ великихъ державъ противъ Россіи. По требованію прускаго посланника, англійскій совтъ министровъ ршилъ, что какъ только состоится подписаніе договора, первымъ дломъ четырехъ уполномоченныхъ будетъ гласно заявить, что цль войны состоитъ въ уничтоженіи преобладанія Россіи, а также, что вся Европа солидарна съ интересомъ Пруссіи имть обезпеченную съ Свера и съ Востока границу {Телеграмма барона Бунзена барону Мантейфелю, 20 февраля (4 марта) 1854.}.
Вопросъ о предложенномъ Австріею договор обсуждался на совт, созванномъ королемъ Фридрихомъ-Вильгельмомъ 20 февраля (4 марта) 1854 года. Большинство присутствовавшихъ склонялось въ пользу его, въ особенности принцъ прусскій и министры иностранныхъ длъ и военный. Но совсть заговорила въ корол). Онъ попилъ, что приступленіе его къ коалиціи было бы поступкомъ безчестнымъ по отношенію къ Россіи, которой Пруссія столько разъ была обязана своимъ существованіемъ, и наотрзъ отказался принять договоръ. Принцъ Вильгельмъ попытался повліять на него, указавъ въ письм’ на опасность, которая проистечетъ для Пруссіи отъ одинокаго положенія въ Европ, отъ ‘затмнія’ ея политики. Король отвчалъ ему также письменно: ‘Вотъ признаніе, одно, разъ навсегда. Великая держака отличается отъ Бюксбурга и Лихтенштейна тмъ, что она самостоятотьна, а не увлекается теченіемъ. Послдняя случайность можетъ, смотря но обстоятельствамъ, основываться и на весьма здравой политик. Но нежеланіе плыть но теченію называть ‘затмніемъ’, это ужъ черезчуръ сильно. Австрію справедливо упрекаютъ въ отсутствіи самостоятельности по отношенію къ морскимъ державамъ. Я ставлю ей въ упрекъ слпоту, что съ 700,000 человкъ она не держитъ себя твердо и ршительно. При извстныхъ условіяхъ, я согласенъ участвовать въ требованіи (объ очищеніи княжествъ), если будетъ потребована взаимность и отъ западныхъ державъ, не то, оно становится насмшкою, на которую я, на мст Николая, отвчалъ бы пушечными выстрлами. Все по чести, любезный Вильгельмъ’ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ IV принцу прусскому, 21 февраля (5 марта) 1854.}.
Соотвтственно принятому королемъ ршенію, былъ сдланъ цлый рядъ распоряженій. Графъ Пурталесъ удаленъ изъ министерства иностранныхъ длъ, Бунзенъ отозванъ изъ Лондона, даже военный министръ, генералъ Бонинъ, уволенъ въ отставку. ‘Время дипломатовъ прошло’, сказалъ Фридрихъ-Вильгельмъ, ‘теперь пора королямъ исполнить свой долгъ’. Онъ немедленно отправилъ чрезвычайныхъ посланцевъ проповдовать необходимость примиренія: принца Гогенцоллерна въ Парижъ, генерала фонъ-деръ-Грбена въ Лондонъ, полковника Мантейфеля въ Вну, генерала Линдгейма въ Петербургъ. Въ собственноручномъ письм онъ писалъ королев Викторіи: ‘Война будетъ нын въ полномъ смысл слова войною тенденціозною. Хотятъ сломить преобладаніе Россіи! Прекрасно! Но я, сосдъ ея, никогда не испыталъ этого преобладанія и никогда ему не подчинялся. А Англія, но истин, испытала его еще мене меня. Война эта подвергнетъ опасности равновсіе Европы, ибо величайшія державы въ мір будутъ ослаблены ею. Но прежде всего позвольте мн спросить: Божественный законъ оправдываетъ ли тенденціозную войну? Послднее соображеніе побуждаетъ пишущаго умолять ваше величество, ради Князя Мира, не отвергать русскихъ предложеній… Прикажите изслдовать ихъ отъ начала до конца, и вы увидите, что внушены они желаніемъ мира. Пусть то, что можетъ быть принято, отдлятъ отъ того, что возбуждаетъ сомнніе, и начните переговоры на этомъ основаніи. Я знаю, что русскій императоръ страстно желаетъ мира. Пусть ваше величество проложитъ мостъ для принципа всей его жизни — его императорской чести! Онъ перейдетъ черезъ него, хваля и славя Бога. Я ручаюсь за это. Въ заключеніе, ваше величество, позвольте мн сказать одно слово за Пруссію и за меня самого? Я ршился остаться въ положеніи полнаго нейтралитета, и къ сему я присовокупляю съ гордымъ одушевленіемъ, народъ мой пребываетъ въ единомысліи со мною. Онъ требуетъ отъ меня безусловнаго нейтралитета. Онъ говоритъ (и я говорю): какое намъ дло до турокъ?.. Пострадали турки, а не мы, но у турокъ множество добрыхъ друзей, а императоръ — благородный человкъ и не сдлалъ намъ никакого зла’ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ IV королев Викторіи, 25 февраля (9 марта) 1854.}. Краснорчивыя убжденія короля, разумется, остались гласомъ вопіющаго въ пустын. 16 (28) марта состоялось объявленіе намъ воины морскими державами, а 2S марта (9 апрля) уполномоченные внской конференція, въ числ ихъ и прусскій представитель, подписали протоколъ, почти слово въ слово повторявшій условія того самаго договора, который Фридрихъ-Вильгельмъ IV такъ торжественно отказался утвердить всего только за мсяцъ передъ тмъ.
Мы бы увлеклись слишкомъ далеко за предлы, намченные нашему очерку, если-бъ стали излагать въ подробности дальнйшій ходъ политики берлинскаго двора въ Восточномъ вопрос. Достаточно напомнить, что съ одной стороны онъ заключилъ съ Австріею оборонительный и наступательный договоръ, коимъ обязался всми силами своими защищать австрійскія владнія отъ нападенія Россіи, съ другой — поддерживалъ въ Петербург вс предъявленныя намъ требованія Австріи, съ цлью побудить насъ къ уступкамъ, тотчасъ же вызывавшимъ новыя, все боле и боле унизительныя для насъ требованія нашихъ противниковъ. Достигнувъ, такимъ образомъ, согласія нашего сначала на выводъ русскихъ войскъ изъ Дунайскихъ княжествъ, затмъ на принятіе извстныхъ четырехъ статей за основаніе мирныхъ переговоровъ, прусское правительство, вслдъ за тмъ, не поколебалось подписать дополнительную статью къ своему договору съ Австріею, коею общало считать за Casus foederis нападеніе наше на австрійскія войска не только въ предлахъ Австріи, но и на территоріи Дунайскихъ княжествъ. Эта новая уступка внскому двору была объяснена намъ берлинскимъ кабинетомъ необходимостью удержать Австрію отъ сближенія съ Англіею и Франціею. Но, шесть дней спустя, внскій дворъ подписалъ съ обими морскими державами, даже не предупредивъ о томъ Пруссію, трактатъ, обязывавшій его принять въ союз съ ними участіе въ войн противъ Россіи, если въ продолженіе 1854 года не будетъ заключенъ всеобщій миръ.
Король Фридрихъ-Вильгельмъ пришелъ въ негодованіе отъ такого вроломства Австріи и отказался приступить къ сообщенному ему договору ея съ Англіею и Франціею. Отвтомъ Австріи и ея новыхъ союзницъ было исключеніе Пруссіи изъ конференціи, имвшей собраться въ Вн для переговоровъ о мир. Король не устоялъ противъ этого новаго удара, нанесеннаго его самолюбію. Онъ ршился, минуя Австрію, вступить въ непосредственные переговоры съ дворами лондонскимъ и парижскимъ, съ цлью заключить съ ними самостоятельный, ‘аналогическій‘ трактатъ, т. е. подобный тому обязательству, которое связывало ихъ съ внскимъ кабинетомъ.
Проектъ такого трактата былъ составленъ графомъ Уведомомъ, одобренъ и утвержденъ королемъ. За допущеніе свое въ среду внской конференціи, Пруссія выражала готовность, въ случа отказа Россіи подчиниться условленнымъ сообща четыремъ основаніямъ мира, принудитъ ее къ тому силою, вмст со своими союзниками, другими словами.— принятъ участіе въ войн противъ нея. Забыты были положительныя увренія, данныя намъ и словесно, и письменно въ томъ, что Пруссія никогда не подниметъ на насъ оружія, забыты посл того, какъ мы удовлетворили всмъ ея желаніямъ, разсяли вс опасенія, дали вс потребованныя отъ насъ ручательства.
Для веденія переговоровъ по этому предмету посланы были: въ Лондонъ графъ Узедомъ, въ Парижъ генералъ Ведель. Отъ насъ, разумется, скрыли сущность возложенныхъ на нихъ порученій, предупредивъ, что первый иметъ условиться съ Англіею объ обезпеченіи протестантскихъ интересовъ, которымъ-де угрожаетъ сближеніе двухъ великихъ католическихъ державъ, второму уже приказано убдить французское правительство не вводить своихъ войскъ въ Германію и не возстановлять Польшу! Такъ, по крайней мр, доносилъ императорскому кабинету посланникъ нашъ въ Берлин. Переговоры уже были въ полномъ ходу, когда разнеслась по Европ неожиданная всть о кончин русскаго императора.
Въ послдній годъ жизни императора Николая отношенія его къ королю Фридриху-Вильгельму, пострадавшія было вслдствіе отказа послдняго подписать предложенный нами протоколъ о нейтралитет, снова улучшились, посл отверженія послднимъ договора, ополчавшаго на насъ вс великія державы, и перемнъ, произведенныхъ въ личномъ состав прусской дипломатіи Государь былъ благодаренъ зятю за сочувствіе, выражаемое имъ на словахъ или на письм, если не на дл. Онъ врилъ его общанію: никогда не соединяться съ морскими державами противъ Россіи, и великодушную ршимость эту цнилъ тмъ боле, что она, повидимому, ярко контрастовала съ коварнымъ и предательскимъ поведеніемъ облагодтельствованной нами Австріи. Вотъ почему на смертномъ одр своемъ, ничего не подозрвая о новой измн Пруссіи, онъ съ признательностью вспомнилъ о корол. За нсколько минутъ до кончины государь промолвилъ, обращаясь къ императриц: ‘Скажи Фрицу, чтобы онъ всегда оставался прежнимъ по отношенію къ Россіи и не забывалъ послднихъ словъ папа!’
Болзненно долженъ былъ откликнуться этотъ замогильный привтъ въ душ Фридриха-Вильгельма. Король не могъ не сознавать себя кругомъ виноватымъ предъ почившимъ зятемъ, и другомъ. Совсть свою онъ искалъ успокоить слдующимъ отзывомъ о немъ въ письм къ бывшему своему совтнику и любимцу Бунзену:
‘Вы не подозрвали, дорогой другъ, что, быть можетъ, въ ту самую минуту, когда вы мн писали, одинъ изъ благороднйшихъ людей, одно изъ прекраснйшихъ явленіи въ исторіи, одно изъ врнйшихъ сердецъ и, въ то же время, одинъ изъ величественныхъ государей этого убогаго міра былъ отозванъ отъ вры къ созерцанію. Я на колняхъ благодарю Бога, что онъ сподобилъ меня при извстіи о смерти императора Николая испытать глубокое огорченіе, что онъ меня сподобилъ быть его другомъ въ лучшемъ значеніи этого слова и таковымъ остаться въ врности. Вы. любезный Бунзенъ, иначе помышляли о немъ и нын съ трудомъ признаетесь въ томъ предъ собственною совстью. Всего же трудне будетъ вамъ признаться въ истин (которую, къ сожалнію, вс ваши письма за послднее тяжелое время высказывали мн слишкомъ рзко), что вы его ненавидли! Вы ненавидли его не какъ человка, ибо въ этомъ качеств онъ былъ вамъ совершенно безразличенъ, но какъ представителя принципа дянія силы. Когда вы однажды (подобно ему) будете спасены простою врою въ кровь Христову и встртите его въ жилищ вчнаго мира, то вспомните о томъ, что я вамъ пишу сегодня: вы будете просить у него прощенія. Пусть еще здсь на земл, любимый другъ, выпадетъ вамъ на долю блаженство раскаянія!’ {Король Фридрихъ-Вильгельмъ IV барону Бунзену, 20 февраля (4 марта) 1855.}.
Прочувствованныя эти строки могъ начертать только человкъ, самъ искавшій въ раскаяніи — утшенія!

ИМПЕРАТОРЪ НИКОЛАЙ И ПРУССКАЯ АРМІЯ.

Въ одной изъ рчей, произнесенныхъ въ нмецкомъ имперскомъ сейм, канцлеръ Германской имперіи высказалъ, между прочимъ, взглядъ свой на отношенія Пруссіи къ Россіи съ начала ныншняго вка. По мннію его. основаніемъ сближенія обихъ странъ послужила политика императора Александра I, отъ котораго, въ 1813 году, вполн де зависло не переступать границы и заключить миръ съ Наполеономъ. ‘Тогда’, заявилъ князь Бисмаркъ, ‘мы, дйствительно, были обязаны возрожденіемъ нашимъ въ прежнемъ вид его благосклонности, или, если вы хотите быть скептиками, то — русской политик. Благодарность эта царила надъ правительствомъ Фридриха-Вильгельма III. Но разность, причитавшаяся въ пользу Россіи по счетамъ ея съ Пруссіею, была усчитана прусскою дружбою во все время царствованія императора Николая и, могу сказать,— вполн ликвидирована въ Ольмюц’ {Рчь князя Бисмарка въ засланіи рейхстага. 25 января (6 февраля) 1888.}.
Изложенный въ приведенныхъ нами строкахъ взглядъ на русско-прусскія отношенія давно уже распространенъ въ современной Германіи и, конечно, распространился еще боле посл гласнаго усвоенія его руководителемъ нмецкой политики. Между тмъ, при ближайшемъ разсмотрніи, онъ не выдерживаетъ критики, такъ какъ прямо противорчивъ несомнннымъ историческимъ фактамъ. Въ дйствительности, императоръ Николай нисколько не мене и едва-ли не боле своего брата и предшественника благоволилъ къ Пруссіи и въ продолженіе тридцатилтняго царствованія великодушно и безкорыстно служилъ ей опорою въ затрудненіяхъ внутреннихъ и щитомъ отъ опасности вншней. Было время, когда неоспоримую эту истину признавалъ самъ князь Бисмаркъ, въ первыхъ парламентскихъ рчахъ своихъ восторженно отзывавшійся о цар-витяз, воплотившемъ, въ глазахъ его. вс доблести великаго христіанскаго государя. Что же касается до положенія, занятаго императоромъ Николаемъ между Австріею и Пруссіею въ 1850 году въ Ольмюц, то тотъ же нмецкій канцлеръ выражалъ нкогда предъ тмъ же рейхстагомъ мнніе, прямо противоположное ныншнему. По свидтельству его, Россія посредничествомъ своимъ на ольмюцскихъ совщаніяхъ не только не нанесла Пруссіи ни малйшаго ущерба, но, предотвративъ войну ея съ Австріею, спасла ее отъ неминуемаго разгрома. Въ доказательство князь Бисмаркъ сослался на слова, сказанныя ему наканун Ольмюца тогдашнимъ военнымъ министромъ: ‘Намъ совсмъ нельзя драться, мы даже не можемъ помшать австрійцамъ занять Берлинъ’ {Рчь князя Бисмарка ни засданіи рейхстага 12 (24) января 1882.}.
Съ точки зрнія политической условности, событія могутъ представляться сегодня въ одной окраск, завтра въ другой* Лишь одна исторія устанавливаетъ ихъ на твердомъ научномъ основаніи. Изъ двухъ противоположныхъ мнній, высказанныхъ княземъ Бисмарскомъ, она подтверждаетъ первое и признаетъ въ император Никола искренняго друга и доброжелателя династія Гогенцоллерновъ, прусскаго государства и народа. Она же свидтельствуетъ, что въ Ольмюц долгъ благодарности Пруссіи относительно Россіи не только не былъ погашенъ. но еще боле возросъ, а также, что поведеніемъ своимъ во время Восточной войны 1853—56 годовъ берлинскій кабинетъ нимало не выказалъ наклонности позаботиться объ его уплат.
Въ своихъ изслдованіяхъ, посвященныхъ разработк нашей новйшей дипломатической исторіи, я не разъ имлъ случай излагать отношенія императора Николая къ родственному ему прусскому двору, вполн подтверждающія приведенное выше заключеніе. Но наиболе нагляднымъ поясненіемъ послднему служитъ сорокалтняя связь этого государя съ прусскою арміей, которую онъ, въ заботливой своей попечительности, почти не отдлялъ отъ своихъ собственныхъ войскъ. Въ настоящую минуту, когда сосди наши обнаруживаютъ склонность къ извращенію историческаго смысла русско-прусскихъ отношеній, не безполезно напомнить имъ о милостяхъ, излитыхъ императоромъ Николаемъ на своихъ ‘прусскихъ товарищей’. какъ любилъ онъ называть прусскихъ офицеровъ и солдатъ. Свднія эти не лишены значенія и для личной характеристики государя, для опредленія его образа мыслей и дйствій по многимъ важнымъ вопросамъ, не только военнымъ, но и политическимъ.
Источниками и пособіями при составленіи настоящаго очерка служили мн, независимо отъ рукописныхъ документовъ еще неизданныхъ (высочайшія письма, рескрипты и повелнія, диспозиціи и росписанія и т. п.), посвященныя занимающему меня предмету сочиненія военныхъ нмецкихъ писателей того времени {Tagebuch eines preussischen Offiziers, whrend seiner Reise nach Petersburg und seines Aufenthaltes daselbst bei Einweihung der Alexander-Sule, zum Druck befrdert von D-r Streif, Berlin 1836. Die Truppenrersamnhmg bei Kalisch im Sommer 1835, von C. von Decker, Knigsberg— 1835. Die Rerbstubung bei Wosnessensk im Jahre 1837, von. E. v. Olberg. Berlin 1839.}. Нсколько интересныхъ свдній заимствовано и изъ русскихъ историческихъ сочиненій, между прочимъ, изъ исторій полковъ русскихъ и прусскихъ, преимущественно тхъ, шефами коихъ были члены царственныхъ домовъ Романовыхъ или Гогенцоллерновъ.
Излагая отношенія императора Николая къ прусской арміи, нельзя было, конечно, оставить безъ вниманія и многочисленныя данныя, собранныя по этому вопросу человкомъ, поставившимъ цлію своей жизни посильное служеніе тсному сближенію Пруссіи съ Россіей и въ частности — прусской арміи съ русскою. Я разумю придворнаго совтника и чтеца королей Фридриха-Вильгельма IV и Вильгельма I — Луи Шнейдера. Преданный душою и тломъ императору Николаю, осыпанный щедротами его, Шнейдеръ въ ряд сочиненій сохранилъ намъ въ высшей степени любопытныя и вполн достоврныя свднія о томъ, какъ относился этотъ государь къ прусскому войску {Историческія сочиненія Луи Шнейдера: Kalisch im September des Jahres 1835, Berlin 1835, der Soldatenfreund, Zeitschrift fr fusslige Belehrung und Unterhaltung des deutschen Soldaten, 1835—1855, Aus meinen Lehen, Berlin 1879, Drei Bnde, Aus den Lebern Kaiser Wilhelm’s, Berlin 1888. Drei Bnde.}. Кром того, въ качеств постояннаго доврительнаго корреспондента русскаго двора, съ 1848 года и до самой смерти, послдовавшей въ 1878 году, онъ самъ является немаловажнымъ дйствующимъ лицомъ въ упомянутую эпоху Обстоятельство это побудило меня предпослать настоящему очерку краткое жизнеописаніе этой оригинальной личности, извстной въ свое время подъ именемъ ‘Другъ солдата‘.

I.
Другъ солдата.

Луи Шнейдеръ.— Его дтскія воспоминанія.— Поступленіе на сцену.— Литературная дятельность.— ‘Другъ солдата’.— Расположеніе къ нему короля и принцевъ.— Императоръ Николай въ Шведт.— Калишь.— Смерть Фридриха-Вильгельма III.— Приглашеніе въ Петербургъ.— Представленіе государю и императриц.— Спектакль въ Петергоф.— Событія 1848 года.— Обращеніе къ русскому императору.— Назначеніе королевскимъ чтецомъ.— Шнейдеръ — корреспондентъ русскаго двора.— Поздка въ Варшаву.— Разговоръ съ императоромъ Николаемъ.— Государь въ Потсдам.— Послдняя встрча съ нимъ въ Ольмюц.— ‘Европейскій Реннебоомъ.’ — Награжденіе русскимъ орденомъ.— Кончина императора Николая I.— Воцареніе Вильгельма I.— Шнейдеръ продолжаетъ состоятъ при особ короля.— Несочувствіе къ единству Германіи.— Столкновеніе съ Бисмаркомъ,— Смерть Шнейдера.— Его завщаніе.

Луи Шнейдеръ родился въ Берлин, 17 (29) апрля 1805 года.. Отецъ его былъ бдный музыкантъ, мать — пвица. Дтство свое онъ провелъ въ артистическихъ странствованіяхъ съ родителями по разнымъ городамъ Германіи. Когда ему было восемь лтъ, отецъ получилъ, благодаря покровительству Августа Коцебу, мсто капельмейстера городскаго театра въ Ревел, куда и переселился со всею семьею. Этому обстоятельству обязанъ былъ Шнейдеръ своимъ первоначальнымъ знакомствомъ съ русскимъ языкомъ, но съ русскими солдатами онъ познакомился гораздо раньше. То было въ 1813 году, при занятіи Берлина нашими войсками. Населеніе прусской столицы встртило ихъ какъ освободителей. ‘На обширномъ двор нашего дома’,— повствуетъ Шнейдеръ въ своихъ Воспоминаніяхъ,— ‘двнадцать казаковъ расположили свой бивакъ, и эта лагерная сцена, вмст съ контрабасомъ, составляетъ въ сущности единственную, вполн ясную, неизгладимую картину изъ моего отрочества. Дворъ нашъ служилъ складомъ для бочекъ помщавшагося на противоположной сторон улицы завода Буври для очистки деревяннаго масла, и содержимое этихъ бочекъ употреблялось нашими сверными гостями — хотя оно и не имло букета прованскаго масла — для приготовленія ихъ пищи. Забытъ былъ контрабасъ — сдло казацкой лошади заняло его мсто. Я жилъ и спалъ, по возможности, съ казаками и возл нихъ’.
По возвращеніи изъ Россіи въ 1816 году, положеніе семьи значительно улучшилось. Старикъ Шнейдеръ былъ принятъ солистомъ въ берлинскій придворный оркестръ и черезъ нсколько лтъ достигъ званія директора военныхъ хоровъ гвардейскаго корпуса, а потомъ и театральнаго капельмейстера. Молодой Луи съ дтства пристрастился къ театру и, обладая красивымъ альтомъ, перешедшимъ впослдствіи въ теноръ, уже пятнадцати лтъ былъ принятъ въ королевскую оперную труппу. Въ ней онъ оставался недолго и уже на восемнадцатомъ году поступилъ вольноопредляющимся для отбытія воинской повинности въ гвардейскій стрлковый батальонъ. По перечисленіи въ ландверъ, онъ возвратился на сцену, но уже въ качеств не пвца, а драматическаго актра. Играя на различныхъ театрахъ Германіи, развивая свой талантъ изученіемъ теоріи драматическаго искусства и классическихъ писателей, а также частыми путешествіями въ чужія страны, Шнейдеръ вскор пріобрлъ славу даровитаго актра и въ начал тридцатыхъ годовъ былъ приглашенъ въ составъ труппы королевскаго нмецкаго театра въ Берлин. Ставъ любимцемъ берлинской публики, преимущественно въ роляхъ комическихъ и характерныхъ, Шнейдеръ свободное время посвящалъ литературной дятельности, писалъ или переводилъ разсказы, повсти, сцены, комедіи, драмы, въ свое время пользовавшіяся большимъ успхомъ. Оставаясь актромъ придворнаго драматическаго театра, онъ былъ назначенъ режиссеромъ королевской оперы и написалъ исторію этого учрежденія.
Успхи на театральномъ и литературномъ поприщ не удовлетворяли однако честолюбиваго юношу. Прилежно восполняя проблы своего образованія, онъ принялся за тщательное изученіе иностранныхъ языковъ и вскор выучился свободно говорить и даже писать не только по-французски, поанглійски и по-итальянски, но также и по-испански, по-португальски и по-русски. Но тогда, какъ и теперь, наибольшимъ значеніемъ и почетомъ пользовалась въ Пруссіи армія, и молодой Шнейдеръ понялъ, что только чрезъ нее онъ можетъ составить себ карьеру. Къ достиженію этой цли привела его счастливая мысль, пришедшая ему въ 1830 году во время срочнаго ученья, въ коемъ онъ принималъ участіе въ качеств унтеръ-офицера 2-го берлинскаго батальона 20-го полка ландвера. а именно: составленіе и изданіе краткой инструкціи для нижнихъ чиновъ ландвера. Случилось, что тогдашній военный министръ, генералъ Вицлебенъ, былъ покровителемъ отца Шнейдера. Онъ представилъ его книжку королю, который приказалъ выразить составителю высочайшее благоволеніе и заказать ему 900 экземпляровъ для раздачи въ различныхъ армейскихъ корпусахъ отъ имени его величества. Въ нсколько недль книжка выдержала два изданія и разошлась въ числ 84,000 экземпляровъ. За нею послдовала другая, въ томъ же род, озаглавленная ‘Другъ солдата, книга для чтенія нижнихъ чиновъ прусской пхоты’. Брошюра эта имла нсколько изданій, совокупность которыхъ представляетъ 211,000 экземпляровъ. Она также удостоилась одобренія короля, пожаловавшаго автору золотую медаль ‘за искусство и науку’.
Ободренный столь поразительнымъ успхомъ, превзошедшимъ вс его надежды, Шнейдеръ въ начал 1833 года задумалъ новое предпріятіе, еще боле на широкую ногу. По образцу французскаго ‘Journal de l’anne’ и подъ названіемъ ‘Другъ солдата’, онъ ршился издавать еженедльный журналъ для унтеръ-офицеровъ и нижнихъ чиновъ прусской арміи. Пробный выпускъ этого журнала былъ представленъ генераломъ Вицлебеномъ на разсмотрніе королю, и Фридрихъ-Вильгельмъ III не только одобрилъ его и далъ требуемое разршеніе на его изданіе, но еще удостоилъ собственноручно сдлать нкоторыя поправки и измненія на первоначальномъ оттиск. Съ легкой руки короля, ‘Другъ солдата’ сразу пріобрлъ до 3,000 подписчиковъ во всхъ частяхъ войскъ, и Шнейдеръ до самой своей смерти, послдовавшей въ 1878 году, продолжалъ его изданіе съ неослабвающимъ успхомъ.
Военно-литературное предпріятіе Шнейдера обратило на него вниманіе Фридриха-Бильгельма III и принцевъ королевскаго дома. Старый король былъ большой любитель театральныхъ представленій, постоянно посщалъ театръ оперный и въ особенности драматическій и нердко любилъ устраивать спектакли во дворц. Какъ онъ самъ, такъ и сыновья его, наслдный принцъ и принцы Вильгельмъ, Карлъ и Альбрехтъ, отличали притомъ непремннаго участника такихъ спектаклей, Шнейдера, который, со своей стороны, не упускалъ ни единаго случая, чтобы остановить на себ взоры своихъ высокихъ покровителей. Такъ, однажды онъ отпечаталъ на свой счетъ, въ количеств 120,000 экземпляровъ, портретъ короля, а подъ нимъ прусскій національный гимнъ съ объясненіемъ, и разослалъ эти листы во вс полки прусской арміи, съ просьбою къ командирамъ, чтобы въ день рожденія короля, ровно въ полдень, листы были розданы солдатамъ, гимнъ сптъ и прочитаны объясненія. Королю очень понравилась оригинальная затя, и онъ лично благодарилъ Шнейдера за ея осуществленіе.
Если вспомнимъ, каково было въ то время обаяніе русскаго государя при берлинскомъ двор, то понятно станетъ страстное желаніе Шнейдера быть отличеннымъ имъ, желаніе, зародившееся въ душ тщеславнаго актра, успвшаго сочетать съ этимъ званіемъ репутацію популярнаго въ войск писателя, ‘Друга солдата’. О первой своей встрч съ императоромъ Николаемъ Шнейдеръ въ слдующихъ выраженіяхъ разсказываетъ въ своихъ Запискахъ:
‘Я увидлъ императора — было время въ Пруссіи, когда подъ словомъ императоръ разумлся никто иной, какъ императоръ всеросійскій — въ первый разъ, въ 1833 году, въ Шведт, куда придворная берлинская сцена отправила контингентъ артистовъ, дабы давать представленія во время происходившаго тамъ свиданія короля Фридриха-Вильгельма III съ императоромъ… Я случайно находился предъ Шведтскимъ замкомъ, когда прибылъ императоръ, посл долгаго, томительнаго ожиданія, но увидалъ я только человка весьма высокаго роста, выскакивающаго изъ экипажа и съ такою поспшностью, что онъ даже не дождался, пока отворятъ дверцы, а просто перескочилъ черезъ нихъ. Два линейные казака, въ ихъ высшей степени живописномъ одяніи, представляли мн почти боле интереса, чмъ императоръ, котораго я еще не зналъ. Лишь вечеромъ, во время спектакля, увидлъ я его, сквозь занавсь, при вход въ небольшую комнату, посреди которой возвышалась импровизованная сцена. Кто видлъ императора Николая, согласится со мною, когда я назову его красивйшимъ изъ мужчинъ, какого только можно себ представить. Его необычайный ростъ, пропорціональность его членовъ, благородная осанка, внушающій почтеніе взоръ, привычка повелвать, все это соединялось въ немъ въ одинъ образъ совершеннйшей мужественной красоты. Я по крайней мр никогда не видлъ боле прекраснаго мужчины. Его обхожденіе съ царственнымъ тестемъ отличалось такою вжливостью, даже сыновнимъ почтеніемъ, что нужно было видть это своими глазами, чтобы составить себ о томъ ясное понятіе. На немъ былъ мундиръ его прусскаго кирасирскаго полка, на корол же — мундиръ полка русскаго гренадерскаго, его имени. Въ качеств гостя короля, императоръ не обращалъ вниманія на актеровъ и не появлялся подобно королю на сцен, но во время антрактовъ бесдовалъ съ присутствовавшими придворными дамами. Ко мн обратился онъ съ рчью самымъ куріознымъ образомъ и когда это случилось, или правильне въ виду того, какъ это случилось, я въ самомъ дл и не подозрвалъ, что современемъ буду ближе стоять къ императору. Подъ впечатлніемъ, произведеннымъ на меня его личностью, я старался воспользоваться каждыми, случаемъ, чтобы во время антрактовъ взглянуть сквозь занавсь на мсто, отведенное зрителямъ. Такъ какъ это длали и другіе, то я выискалъ себ въ сторон, позади такъ называемаго manteau d’arlequin {Передняя кулиса, окаймляющая занавсь.}, мсто, откуда я легко могъ раздвинуть занавсь и смотрть чрезъ образованное такимъ образомъ отверстіе. При необыкновенной тснот въ зал, императоръ стоялъ со стаканомъ мороженаго въ рук, на разстояніи не боле двухъ футовъ отъ моей обсерваторіи, и я могъ его видть такъ близко, какъ только было возможно, или скоре, какъ въ моемъ тогдашнемъ званіи было это совершенно невозможно. Я въ точности вспоминаю о двойномъ ряд его зубовъ блестящей близны, когда онъ, разговаривая, смялся. Вдругъ онъ устремилъ свои проницательные глаза на мсто, откуда я смотрлъ, и сказалъ, подражая въ шутку берлинскому говору, который онъ только-что слышалъ въ совершенств изъ устъ актра Бекмана: ‘Отсюда выглядываетъ носъ!’ Съ быстротою молніи откинулся я назадъ и, конечно, думалъ, что императоръ узналъ и собственника этого носа, того самаго человка, которому суждено было впослдствіи написать его военную біографію и быть почтену его довріемъ’.
Въ Шведт Шнейдеру однако не удалось представиться государю, зато, два года спустя, въ Калиш, куда также былъ выписанъ отрядъ артистовъ берлинскаго придворнаго театра для участія въ спектакляхъ во время совмстныхъ маневровъ русскихъ и прусскихъ войскъ въ присутствіи императора Николая и короля Фридриха-Вильгельма III, окруженныхъ блестящею свитою изъ многочисленныхъ принцевъ — представителей славнйшихъ царствующихъ домовъ въ Европ, честолюбивый актеръ усплъ достигнуть цли своихъ завтныхъ желаній. Государь постилъ одну изъ репетицій въ калишскомъ театр, и сопровождавшій его прусскій офицеръ, подполковникъ Тименъ, указалъ его величеству на Шнейдера, стоявшаго посреди прочихъ артистовъ. Подойдя къ нему, императоръ сказалъ: ‘Очень радъ съ вами познакомиться. Я много читалъ и слышалъ о васъ. Вы, кажется, наполовину солдатъ!’ — ‘Извините меня, ваше величество’,— бойко отвчалъ Шнейдеръ,— ‘но каждый прусакъ — солдатъ вполн’.— ‘Вотъ какъ! Вы состоите при 20-мъ полку ландвера?’ — ‘Такъ точно, ваше величество. Я имю честь служить съ вашимъ величествомъ въ одной дивизіи’.— ‘Врно! Значитъ, мы товарищи! Пошли ли бы вы въ походъ, если бы когда-нибудь пришлось идти противъ меня?’ — ‘Пошелъ бы, ваше величество, коль скоро король, мой государь, такъ прикажетъ.’ — ‘Разумный отвтъ! Вижу, что вы солдатъ не наполовину. Видли ли мы вчера мою кавалерію? Мн кажется, что я замтилъ васъ, господа!’ — ‘Мы вс были въ восхищеніи, потому что никогда еще не видли ничего подобнаго’.— ‘Хорошо, хорошо! Вчера какъ-разъ дло шло не совсмъ ладно. Но когда прідетъ король, тогда вы должны посмотрть на моихъ гвардейцевъ. Хорошо ли вы помщены, не терпите ли въ чемъ недостатка?’ — ‘Нтъ ваше величество, намъ лучше, чмъ многимъ другимъ при такомъ чрезвычайномъ стеченіи народа’!— ‘Мн не слдовало васъ и спрашивать. Какъ солдатъ, вы останетесь довольны и плохою квартирою. Быть можетъ, дамы скажутъ мн правду. А вотъ и г-жа Гагнъ. До свиданія, г. Шнейдеръ!’ Поговоривъ затмъ нсколько минутъ съ названною первою актрисою берлинскаго театра, а также съ знаменитою Тальони, государь удалился.
Въ тотъ же вечеръ Шнейдеръ обратился къ полковнику ‘Рауху, исполнявшему обязанности прусскаго военнаго уполномоченнаго при русскомъ двор, съ просьбою испросить у государя разршеніе поднести ему экземпляръ ‘Друга солдата’ за первый годъ существованія. Раухъ повелъ Шнейдера къ главному подъзду замка въ ту самую минуту, когда императоръ садился въ экипажъ вмст съ великимъ княземъ Михаиломъ Николаевичемъ. Его величество тотчасъ же объявилъ издателю, что подписывается на его журналъ на слдующія 25 лтъ и прибавилъ, указывая на брата: ‘Вотъ тоже вашъ абонентъ и большой почитатель’. Шнейдеръ тогда же получилъ открытый листъ слдующаго содержанія, за подписью командующаго императорскою главною квартирою:
‘По высочайшему государя императора повелнію, предъявителю сего, королевско-прусскому унтеръ-офицеру 20-го егерскаго полка ландвера, Леонтію Авраамовичу Шнейдеру, вс генералы, штабъ и оберъ-офицеры имютъ показывать и объяснять все, что относится до обмундированія, вооруженія, продовольствія и обученія унтеръ-офицеровъ и нижнихъ чиновъ, собранныхъ въ лагер подъ Калишемъ императорскихъ войскъ’.

‘Подписалъ: графъ Бенкендорфъ‘.

‘Калишъ, 11 сентября 1835 года.’
Съ этимъ passe-partout Шнейдеръ утро посвящалъ тщательному ознакомленію со всми особенностями нашихъ воеи ныхъ порядковъ, присутствовалъ при ученьяхъ, смотрахъ и другихъ воинскихъ торжествахъ, а вечеромъ на подмосткахъ калишскаго театра преображался изъ унтеръ-офицера ландвера и военнаго журналиста въ актра, и талантливою игрою вызывалъ рукоплесканія царственныхъ зрителей. Императоръ Николай, встрчая его то на пол манвровъ, то на улицахъ города, то за кулисами, не разъ удостоивалъ ласковаго привта и милостиваго разговора. Передъ отъздомъ изъ Калиша, онъ получилъ независимо отъ подарка, назначеннаго ему наравн съ прочими товарищами-актрами, драгоцнный перстень въ награду за поднесенный журналъ. Свои калишскія впечатлнія Шнейдеръ изложилъ въ ряд писемъ, появившихся въ ‘Друг солдата’, и впослдствіи посвятилъ цлую книгу описанію величественнаго военнаго зрлища, коего довелось ему быть свидтелемъ {Kalisch im September des Jahres 1835, von L. Schneider Berlin, 1835.}.
Посл Калиша, Шнейдеръ, не покидая сцены, сталъ еще боле разыообравить свою дятельность въ качеств публициста и писателя, все въ томъ же военно-патріотическомъ направленіи. Рядомъ съ этимъ онъ принималъ участіе въ различныхъ обществахъ, артистическихъ и военныхъ, писалъ стихотворенія на торжественные случаи, во славу короля и его дома и вообще всячески старался угодить ФридрихуВильгельму III. Между прочимъ, онъ вызвался безмездно преподавать офицерамъ высшаго военнаго училища языки русскій и англійскій и въ продолженіе двухъ лтъ посвящалъ этому длу по четыре часа въ недлю. Наградою ему было благодарственное письмо короля, но, не смотря на ходатайство военнаго министра, Фридрихъ-Вильгельмъ Ш не согласился пожаловать ему ордена, находя такое отличіе несовмстнымъ съ званіемъ актра.
По смерти стараго короля, послдовавшей лтомъ 1840 года, на Шнейдера вовсе перестали обращать вниманіе при двор. Зависло это отъ того, что Фридрихъ-Вильгельмъ IV мене отца интересовался военными длами и не былъ подобно ему любителемъ и частымъ постителемъ театра. Шнейдеръ, къ тому же, не сочувственно относился къ стремленію молодого государя измнить установленные предшественникомъ его порядки въ государств. Но именно это обстоятельство обезпечило ему продленіе милостиваго расположенія братьевъ короля, довольно враждебно относившихся къ замышленнымъ преобразованіямъ.
Во время частыхъ посщеній Берлина императоръ Николай продолжалъ отличать Шнейдера своимъ вниманіемъ, встрчая его на манврахъ и ученьяхъ, за которыми тотъ слдилъ, какъ издатель ‘Друга солдата’, удостоивалъ его поклона ті боле или мене продолжительнаго разговора, всегда одобрительно отзываясь объ его дятельности. При этомъ случа государь не разъ выражалъ желаніе увидть Шнейдера въ Петербург, съ цлью ознакомленія его съ русскою арміею. Онъ говорилъ ему, что цнитъ доброжелательность, съ которою ‘Другъ солдата’ всегда отзывается о русскихъ войскахъ, стараніе вникнуть въ подробности, чего не длаютъ другіе иностранные писатели, да и не могутъ длать, прізжая въ Россію, не ознакомясь предварительно съ русскимъ языкомъ. Государь прибавлялъ, что ему хорошо извстно, что въ лагер подъ Калишемъ Шнейдеръ все осмотрлъ и изслдовалъ, но что это можетъ только доставить ему удовольствіе, потому что всякому дозволяется видть то, что императоръ сдлалъ и длаетъ въ пользу своихъ солдатъ, и что ему нечего опасаться чьего бы то ни было осужденія. Конечно, замчалъ онъ, не слдуетъ на все взирать прусскими глазами, надо не только знать, но и принимать въ соображеніе русскіе нравы и обычаи. Къ сожалнію, въ этомъ отношеніи государь испыталъ большое разочарованіе съ прізжавшими къ намъ чужеземными военными писателями. Что же касается Шнейдера, то онъ увренъ, что тотъ оправдаетъ его довріе и будетъ писать истину безъ всякаго предубжденія.
Захавъ по пути въ Ригу на нсколько гастролей въ тамошнемъ театр. Шнейдеръ 2 (14) іюня 1847 года, прибылъ въ Петербургъ. Первымъ долгомъ онъ счелъ постить своего стараго калишскаго покровителя, прусскаго военнаго уполномоченнаго, произведеннаго между тмъ въ генералы, Рауха. Тотъ принялъ его радушно и предложилъ немедленно же облечься во франкъ, чтобы вмст хать во дворецъ къ государю. Заимствуемъ изъ Воспоминаніи Шнейдера разсказъ о пріем его императоромъ Николаемъ.
‘Въ императорскомъ экипаж отправился я съ генераломъ въ близлежащій Зимній дворецъ и остался ждать въ аванзал, генералъ же вошелъ въ кабинетъ императора, — снова безъ доклада, что какъ и прежде, въ Калиш. указывало на необыкновенно доврительныя и привилегированныя отношенія, а что генералъ вошелъ безъ доклада именно въ царскій кабинетъ. убдился я, услыхавъ звучный голосъ императора, доходившій до меня изъ-за двери. Пока я ждалъ, замтилъ я, что второпяхъ я взошелъ наверхъ съ тростью въ рук, на которую дежурный деньщикъ взиралъ съ удивленіемъ и повидимому, очень обрадовался, когда я спряталъ ее за колонну. Черезъ нсколько минутъ дверь отворилась, и императоръ вошелъ въ аванзалу въ сюртук, съ одною лишь лентою Св. Георгія въ петлиц и безъ эполетъ. Въ продолженіе этихъ минутъ, проведенныхъ въ императорской пріемной, воображенію моему живо представился упомянутый выше контрастъ съ покинутою не боле часа передъ тмъ почтовою каретою. Не считая деньщика и двухъ стоявшихъ на часахъ гренадеръ, я былъ одинъ въ аванзал, когда императоръ подошелъ ко мн.
— Добро пожаловать, любезный Шнейдеръ. Радуюсь, что вы наконецъ приняли мое приглашеніе.
— Еслибы я самъ распоряжался собою, ваше величество, то охотно пріхалъ бы ране.
— А сколько времени можете вы у насъ остаться?
— Три недли, ваше величество.
— Прекрасно! Моя гвардія 15 (27) выступаетъ въ лагерь. Вы должны быть при этомъ, потому что вы знатокъ! Я всегда съ удовольствіемъ читаю вашъ ‘Другъ солдата’. Нравится ли вамъ въ Петербург?
— Очень нравится, на сколько я могъ его видть въ часъ времени. Особенно же радъ я тому, что ваше величество выглядите такимъ здоровымъ.
— Радуюсь, что вы это находите. Но я уже не тотъ, что былъ прежде, и начинаю становиться старымъ инвалидомъ. Грудь моя не въ порядк. Я долженъ иногда черезъ силу держаться на ногахъ. Событія начинаютъ меня старить. Но въ одномъ я никогда не состарюсь, въ борьб съ революціею, которая всмъ теперь залзла въ голову. Пока я живъ — она меня не одолетъ. Такъ вы, какъ мн сказалъ Раухъ, ни за что не хотите здсь играть? Жаль, но я это понимаю. Мой нмецкій театръ не важенъ, хоть я и не жалю денегъ, чтобы сохранить императриц это воспоминаніе объ ея родин. Но говорятъ, теперь есть у насъ артистка изъ Берлина, которую публика находитъ очень красивой {Двица Бауэргорстъ, впослдствіи г-жа фонъ Берендорфъ. Прим. Шнейдера.}. Но мн и жен моей, намъ однимъ, вы все же сыграете что-нибудь?
— Я ни къ чему не подготовленъ, ваше величество, и думалъ прожить здсь исключительно въ качеств военнаго туриста и нсколько разсчитывая на сообщенія для ‘Друга солдата’…
— Но мн очень бы хотлось снова посмяться, потому что это такъ рдко мн приходится. Я знаю, что вы пріхали только для моихъ войскъ, но если вы даже не хотите сыграть для моего удовольствія, то жен моей вы отказать не можете.
Я молча поклонился и испросилъ разршенія съ особаго высочайшаго соизволенія осмотрть вс военныя достопримчательности, что и было мн общано вполн. Потомъ императоръ много еще говорилъ о Берлин, спрашивалъ о военныхъ предметахъ, удивлялся моему основательному знакомству съ русскою военною литературою, въ особенности съ недавно вышедшимъ русскимъ росписаніемъ чиновъ и расквартированіи’ о которомъ онъ забылъ, и, отпуская меня, сказалъ: ‘Теперь у меня служба. Я долженъ выбрать 600 рекрутъ въ гвардію. Надюсь скоро увидть васъ снова. Позаботьтесь объ этомъ. Раухъ!’
Изъ Зимняго дворца генералъ Раухъ повезъ Шнейдера на Елагинъ для передачи Императриц привезеннаго послднимъ письма отъ младшаго брата ея, принца Альбрехта. Государыня приняла его, стоя въ сняхъ дворца — она готовилась выхать и экипажъ ждалъ у подъзда — но крайне милостиво упрекнула за нежеланіе играть въ Петербург, разспрашивала о Берлин, о театр о знакомыхъ лицахъ, замтивъ, что покойный король, отецъ ея, много разсказывалъ ей о Шнейдер и что императоръ Николай самаго выгоднаго о немъ мннія. Ея величество заключила обращенною къ Рауху просьбою привести Шнейдера въ Петергофъ, куда дворъ долженъ былъ перехать на слдующій день.
Въ Петергоф ‘Другъ солдата’ присутствовалъ при учень, произведенномъ государемъ лейбъ-гвардіи конпо-гренадерскому полку, и былъ допущенъ къ подробному осмотру казармъ какъ этого, такъ и другого, расположеннаго въ томъ же город кавалерійскаго полка, лейбъ-уланскаго. Въ Петербург ему показали арсеналъ и пригласили присутствовать при одномъ изъ экзаменовъ артиллерійскаго училища. Въ Царскомъ Сел онъ былъ свидтелемъ высочайшаго смотра четыремъ гренадерскимъ и двумъ коннымъ полкамъ, пришедшимъ изъ Новгородской губерніи для несенія караульной службы въ столиц, ни время пребыванія гвардейскаго корпуса въ красносельскомъ лагер. На этомъ послднемъ смотру, императоръ Николай подъхалъ къ нему и пожурилъ за нсколько безтактное выраженіе, вырвавшееся у него при обозрніи обмундировки конно-гренадеръ. Шнейдеру показалось что, выхваляя предъ нимъ достоинство срой шинели русскихъ нижнихъ чиновъ, наши офицеры слишкомъ настаивали на преимуществахъ ея предъ прусскою шинелью синяго цвта, и когда ему замтили, что одно изъ отличительныхъ свойствъ русской войлочной шинели — непромокаемость, такъ что нужно три недли, чтобы промочить ее насквозь, задтый за живое прусакъ быстро возразилъ: ‘а сколько мсяцевъ понадобится, чтобы ее снова высушить?’ Ласково, но не безъ ироніи, государь далъ понять Шнейдеру неумстность этой выходки, о которой тотчасъ же было доведено до свднія его величества. ‘Къ счастью,’ сказалъ онъ, ‘нтъ дождя, а то вы высказали слишкомъ рзкое сужденіе о шинели моихъ солдатъ. Но она вовсе не такъ плоха, взгляните на нее попристальне: цвтъ свтло-срый лучше для войны, нежели темный цвтъ вашей солдатской шинели. Посл трехдневнаго бивака среди вспаханнаго поля не останется никакихъ слдовъ на шинеляхъ моихъ солдатъ, прусскіе же солдаты не выносятъ грязнаго бивака. Любопытно, что-то вы напечатаете о моихъ гренадерскихъ полкахъ? У васъ такой строгій взглядъ, что, право, слдуетъ опасаться г. критика. Впрочемъ, въ воскресенье я тоже буду критиковать’.
Послднія слова государя относились къ назначенному на слдующее воскресенье спектаклю въ придворномъ театр въ Петергоф, спектаклю, въ которомъ долженъ былъ принять участіе и Шнейдеръ. Предположено было дать французскую комедію въ двухъ дйствіяхъ для дебюта только-что ангажированной на Михайловскую сцену г-жи Вольнисъ и дв одноактныя нмецкія пьесы самого Шнейдера: ‘Странствующій студентъ’ и ‘Der Kurmrker und die Pikarde’. Послдняя пьеса представляетъ эпизодъ изъ эпохи пребыванія прусскихъ войскъ во Франціи въ 1814 году, и въ ней всего два дйствующія лица: солдатъ прусскаго ландвера и французская крестьянка. Перваго исполнялъ Шнейдеръ, роль второй согласилась сыграть актриса нашей французской труппы г-жа Эстеръ, вслдствіе чего авторъ и главный исполнитель въ особенности разсчитывалъ на успхъ именно этой пьесы. Болзненное самолюбіе его было поэтому сильно задто, когда въ самый день спектакля онъ узналъ, что она дана не будетъ, такъ какъ императрица, будучи нездорова, не можетъ долго оставаться въ театр. Шнейдеру почудилось, что распоряженіе это — результатъ интриги, направленной противъ него никмъ инымъ, какъ директоромъ императорскихъ театровъ Гедеоновымъ, будто бы заподозрившимъ его въ намреніи помимо дирекціи получить ангажементъ въ петербургскую нмецкую труппу. Чтобы пособить горю, онъ не задумался обратиться къ самому государю, съ которымъ случайно встртился за нсколько часовъ до спектакля. Приводимъ простодушный, но любопытный разсказъ объ этомъ самого Шнейдера, какъ доказательство утонченной деликатности Николая Павловича по отношенію къ человку, котораго онъ, не смотри на званіе актра, все же считалъ своимъ гостемъ.
‘Незадолго до начала представленія, я шелъ въ зданіе театра чрезъ паркъ,— нечего и описывать, въ какомъ настроеніи. Но помощь была недалека. Близъ самаго театра вдругъ я вижу сворачивающими изъ главной въ боковую аллею дрожки императора, стремящіяся съ быстротой молніи. Спереди кучеръ, правящій безподобнымъ орловскимъ рысакомъ, на сидньи позади его — императоръ, одинъ, не смотря на палящій зной, въ извстной своей срой шинели. Почтительно становлюсь я у края дороги, снимаю шляпу и кланяюсь. Но когда императоръ, прозжая мимо, спросилъ: какъ живется, Шнейдеръ! я быстро отвчалъ, и теперь еще не знаю, какъ это мн пришло въ голову: плохо, ваше величество!
Императоръ взглянулъ на меня съ удивленіемъ. Подобное быстрое увреніе въ томъ, что плохо приходится лицу, котораго онъ спрашиваетъ о здоровь, повидимому, до того поразило его, что онъ веллъ остановиться и воскликнулъ: какъ такъ плохо?
— Конечно странно, что здсь въ Петергоф, гд я до нкоторой степени являюсь гостемъ вашего величества, мн можетъ приходиться плохо. Но это такъ въ дйствительности, и не отъ меня зависитъ измнить это. Я не буду имть счастія сегодня вечеромъ предстать предъ вашимъ величествомъ въ пьес, которую выбрала ея величество императрица сама и которая наврное понравилась бы.
— Ахъ, такъ вотъ въ чемъ дло! Да, жена моя не можетъ слишкомъ долго оставаться въ театр. Я слышалъ объ этомъ за обдомъ. Вы, надюсь, не вообразили, что тутъ какая-нибудь другая причина…
— Я, конечно, нтъ, ваше величество, но другіе. Могутъ ли не сказать, что я не понравился императорскому двору, если публично объявленная пьеса не будетъ дана, и ваше величество удалитесь изъ театра тотчасъ посл того, какъ я я сыграю свою первую роль.
— Но пьеса вовсе и не была объявлена.
— Была, ваше величество, на всхъ публично выставленныхъ афишахъ, конечно, не на тхъ, которыя предназначены для двора. Не угодно ли вашему величеству прохать мимо театра — тамъ прибита афиша.
— Такъ, такъ! Ну, это другое дло! Если мы уйдемъ,— это можетъ повредить вашей репутаціи. Гмъ! Ничего длать, на этотъ разъ жена моя должна выдержать. Еслибы я даже предложилъ вамъ играть пьесу посл ухода императрицы, то вамъ пришлось бы играть безъ публики, такъ-какъ мн нужно провожать жену, а коль скоро мы выйдемъ, въ театр не
останется ни одной души.
— Въ томъ-то и дло, ваше величество. Оттого-то мн и приходится плохо!
— Ну! какъ-нибудь мы ужь найдемъ средство, чтобы пособить горю. Не говорите никому ничего. Подъ этимъ, быть можетъ, скрывается что-либо иное. Но положитесь на меня: вы не удете изъ Петергофа недовольнымъ!
— Теперь, конечно, нтъ! И когда сегодня вечеромъ ваше величество услышите мои куплеты, то и ваше величество узнаете, почему?
— Увидимъ! Прощайте!’
Разумется, пьеса: Der Kurmrker und die Picarde была дана, государь и императрица оставались до конца спектакля, окончившагося посл 11 часовъ, и во все продолженіе вечера его величество первый подавалъ сигналъ къ рукоплесканіямъ. Шнейдеру пожалованъ былъ великолпный царскій подарокъ — брилліантовый перстень, и онъ самодовольно торжествовалъ воображаемую побду надъ Гедеоновымъ. На другой же день гвардія выступила въ Красносельскій лагерь. Шнейдеръ былъ допущенъ въ качеств внимательнаго зрителя ко всмъ происходившимъ тамъ ученьямъ и маневрамъ. Не безъ удовольствія замчаетъ онъ въ своихъ Запискахъ, что, встрчаясь съ нимъ въ Красномъ, государь ни разу не заводилъ уже рчи о театр, но выражалъ любопытство узнать, что сообщитъ ‘Другъ солдата’ о нашемъ лагерномъ сбор. 21 іюня (3 іюля), обласканный и щедро одаренный ихъ величествами, Шнейдеръ оставилъ Петербургъ.
Революціонная оргія, разыгравшаяся на улицахъ Берлина весною и лтомъ 1848 года, самымъ неожиданнымъ образомъ отразилась на судьб Шнейдера. На столбцахъ консервативныхъ газетъ и даже на общественныхъ сходкахъ онъ выступилъ горячимъ противникомъ разрушительныхъ ученій. Послдствіемъ было гоненіе, воздвигнутое на него демагогическими клубами, господствовавшими надъ берлинскою чернью и вліяніе свое простиравшими даже на народившееся изъ уличныхъ баррикадъ либеральное правительство. Шумныя демонстраціи за и противъ идеи, отстаиваемыхъ Шнейдеромъ, происходили предъ его домомъ. При этихъ условіяхъ интендантъ королевскихъ театровъ нашелъ нужнымъ предложить ему удалиться на время изъ Берлина. Въ Гамбург, куда отправился Шнейдеръ, онъ, при появленіи на сцен, былъ ошиканъ и освистанъ разъяренною враждебною толпою. Это побудило его окончательно оставить театръ и просить объ увольненіи какъ отъ должности режиссера оперы, такъ и вовсе изъ состава придворной драматической труппы.
Въ эту трудную для него минуту, лишенный всякихъ средствъ къ прокормленію себя и семьи своей, такъ-какъ посреди всеобщаго возбужденія одна литературная дятельность не могла служить ему достаточнымъ обезпеченіемъ, Шнейдеръ воззвалъ къ покровительству и помощи императора Николая. Онъ написалъ государю письмо, въ которомъ просилъ дать ему какое-либо назначеніе, и получилъ въ отвтъ приглашеніе прибыть въ Петербургъ. Но онъ не послдовалъ этому приглашенію, потому-что въ это самое время предъ нимъ, наконецъ, открылась та придворная карьера, къ которой онъ стремился, о которой постоянно мечталъ въ продолженіе всей своей жизни.
Усиліямъ въ его пользу генерала Рауха, недавно вызваннаго въ Берлинъ для замщенія вліятельной должности генералъ-адъютанта короля, удалось осенью 1848 года пристроить Шнейдера ко двору, въ качеств чтеца его величества. Обязанность его состояла въ томъ, чтобы являться во дворецъ каждую субботу и въ присутствіи короля, королевы и самаго близкаго къ нимъ кружка приглашенныхъ лицъ читать вслухъ, по заране составленной программ, все, что могло представлять интересъ для Фридриха-Вильгельма II’, какъ извстно, большаго любителя и знатока литературы и искусствъ. Умлымъ выборомъ статей, предназначенныхъ для чтенія, Шнейдеръ усплъ заинтересовать короля до такой степени, что вскор тотъ уже не могъ обходиться безъ своего чтеца, ставшаго его неразлучнымъ спутникомъ на охот, манврахъ, въ путешествіяхъ по внутреннимъ областямъ и даже при посщеніи иностранныхъ дворовъ. Нужно отдать справедливость Шнейдеру: программы его чтеній были составлены всегда занимательно и отличались большимъ разнообразіемъ. Въ нихъ произведенія классическихъ писателей чередовались со статьями, посвященными преходящей злоб дни, повсти и разсказы — съ историческими изслдованіями, патріотическія стихотворенія — съ юмористическими сценами. Читалъ онъ мастерски и въ то же время держалъ себя безпритязательно и скромно, что несомннно, содйствовало возрастанію расположенія къ нему короля, осыпавшаго милостями новаго своего любимца. Посл чтенія Шнейдера постоянно оставляли ужинать во дворц, сначала за отдльнымъ столомъ вмст съ дежурнымъ камергеромъ и адъютантомъ, а въ отсутствіе королевы — за столомъ его величества. Въ начал 1850 года ему былъ пожалованъ орденъ Краснаго Орла 4-й степени, а къ осени и чинъ придворнаго совтника (Hofrath). Съ 1851 года онъ былъ уже допущенъ къ ужину за высочайшимъ столомъ даже въ присутствіи королевы,— почесть, дотол еще никогда неоказанная при прусскомъ двор лицу недворянскаго происхожденія. Въ томъ же году, осенью, онъ получилъ орденъ Гогенцоллерискаго дома. Въ одномъ только не везло Шнейдеру. Боле пяти лтъ онъ долженъ былъ отправлять свои обязанности безвозмездно. Король не назначалъ ему жалованья и лишь одинъ разъ подарилъ 60 фридрихсдоровъ на покрытіе издержекъ по какому-то совершенному съ нимъ путешествію. Наконецъ, въ 1854 году, Шнейдеру опредлено постоянное содержаніе въ размр 500 талеровъ въ годъ, а за истекшія пять лтъ онъ получилъ 1,500 талеровъ въ единовременное вознагражднніе. Тогда же имя его было включено къ государственный календарь, вслдъ за именемъ тайнаго камеръ-фурьера и выше библіотекаря. Этимъ устранялись вс церемоніальныя затрудненія, истекавшія изъ вопросовъ этикета, и узаконялось положеніе при двор королевскаго чтеца.
Шнейдеръ едва-ли имлъ бы возможность такъ долго и терпливо ждать назначенія жалованья, если бы у него не было иныхъ средствъ къ существованію, кром пенсіи по званію бывшаго придворнаго актра и довольно скуднаго литературнаго заработка. Къ счастью для него, еще въ 1848 году, онъ получилъ отъ одного изъ издателей ‘Сверной Пчелы’, Н. И. Греча, предложеніе поставлять въ эту газету по корреспонденціи въ недлю о ход политическихъ ддъ въ Пруссіи за ежегодное вознагражднніе въ 1,200 рублей. Впрочемъ, письма его далеко не вс печатались въ Пчел, а представлялись Гречемъ императору Николаю, изъ собственныхъ суммъ котораго выплачивался и гонораръ автору, независимо отъ драгоцннаго перстня, посылаемаго ему каждый года, въ вид уплаты за абонементъ государя на ‘Другъ солдата’. Заключавшееся въ этихъ письмахъ описаніе берлинскихъ событій въ смутное время 1848—49 годовъ до того пришлось но душ Николаю Павловичу, что онъ въ дружескомъ письм къ генералу Рауху выразилъ такое мнніе: ‘Нын осталось всего только три добрыхъ пруссака: это я вы, любезный Раухъ, и Шнейдеръ’. Шнейдеръ не переставалъ быть доврительнымъ корреспондентомъ нашей царской семьи до самаго конца своей жизни, и сообщаемыя имъ свднія пріобртали тмъ большій интересъ и значеніе, чмъ прочне и вліятельне становилось личное положеніе его въ непосредственной близости Фридриха-Вильгельма IV.
Въ новомъ званіи придворнаго совтника и чтеца императоръ Николай впервые увидалъ своего восторженнаго и преданнаго почитателя въ Варшав, куда весною 1851 года прибылъ прусскій король для примиреніи посл трехлтней размолвки съ царственнымъ своимъ зятемъ. Однажды вечеромъ, въ Скрневицкомъ замк, Шнейдеръ ожидалъ въ одной изъ залъ приказанія начать обычное чтеніе, какъ вошелъ государь и посл нкоторыхъ общихъ замчаній вдругъ обратился къ нему съ вопросомъ: ‘Скажите мн, Шнейдеръ, какъ могъ король преодолть себя и снова возвратиться въ революціонный Берлинъ?’ Слова эти относились къ принятому Фридрихомъ-Вильгельмомъ IV ршенію зимою 1850—51 годовъ покинуть Потсдамъ, служившій ему постояннымъ мстопребываніемъ со времени революціонныхъ дней 1848 года и снова поселиться въ столиц.
‘Я былъ въ большомъ затрудненіи’, читаемъ въ Запискахъ Шнейдера, ‘что слдовало мн отвчать на этотъ странный вопросъ, поставленный безъ всякой связи съ предшедшими, такъ-какъ въ немъ явно заключалось порицаніе моему августйшему государю, допустить которое я не могъ изъ устъ другого монарха. Чувство внушило мн, я думаю, боле правильный отвтъ, чмъ тотъ, на который навело бы меня размышленіе.
— Не знаю, ваше императорское величество, потому-что у меня нтъ шестнадцати милліоновъ подданныхъ. Самъ я до сего времени не возвращался на жительство въ революціонный Берлинъ и не думаю туда возвратиться. Но монархъ обязанъ принимать въ соображеніе не одни свои желанія. Ваше императорское величество знаете это лучше меня, ибо ставите мн этотъ вопросъ въ Варшав…
До сихъ поръ взоръ императора всегда представлялся мн ласковымъ и благосклоннымъ, порою серіознымъ и повелительнымъ передъ войсками, теперь же узналъ и я во истину страшное выраженіе этихъ обыкновенно прекрасныхъ большихъ очей. Императоръ бросилъ на меня взглядъ, который я никогда не забуду, измрилъ меня имъ съ головы до ногъ, какъ бы не постигая, какимъ образомъ нашелся человкъ, осмлившійся такъ отвтить ему, и затмъ отвчалъ не тотчасъ, но съ ршительнымъ движеніемъ руки: ‘Но я задавилъ революцію въ Варшав!’ (слова эти были сказаны по-русски).
— Конечно такъ, ваше императорское величество, но и насъ, въ Пруссіи, мой всемилостивйшій государь справится съ нею. Только онъ прибгаетъ къ иному средству лченія: онъ возбуждаетъ къ ней отвращеніе.
— Это мы увидимъ!
Годъ спустя, императоръ Николай отдавалъ въ Потсдам зятю своему прошлогоднее посщеніе. Увидавъ Шнейдера, онъ сказалъ ему, припомнивъ и происходившій въ Скрневицахъ разговоръ: ‘Вы были нравы. Я сегодня долго оставался въ Берлин и не видлъ и слда мятежа. Король побдилъ его. Но моя система все же лучше’.
‘При словахъ: вы были правы.’ — повствуетъ Шнейдеръ,— ‘императоръ ласково протянулъ мн руку, но вслдъ затмъ лицо его вновь приняло грозное, серіозное выраженіе, недопускавшее никакихъ возраженій’.
Еще одинъ разъ, въ послдній, суждено было Шнейдеру увидать императора Николая, въ самую тяжкую эпоху его жизни. То было въ сентябр 1853 года, въ Ольмюц, гд при свиданіи императоровъ русскаго и австрійскаго долженъ былъ присутствовать принцъ Прусскій Вильгельмъ, взявшій съ собою и Шнейдера. Выписываемъ у него дословно оживленное и характерное изложеніе этого эпизода.
‘Такъ какъ въ этомъ присутствіи я былъ лишь въ свит принца, но ничего не представлялъ изъ себя оффиціально, то я не имлъ случая находиться вблизи императора. Война ввергла всю дипломатическую и военную свиту государей въ большое волненіе. Императоръ видлъ меня при многихъ случаяхъ, на манврахъ, во время полевой обдни, при взрыв минъ посредствомъ гальванической проволоки, и каждый разъ ласково кивалъ мн головою, но говорилъ со мною онъ всего одинъ разъ въ своей пріемной, до которой довелъ его императоръ австрійскій, по возвращеніи съ манвровъ. Я былъ позванъ къ графу Грюнне {Старшій генералъ-адъютантъ, завдываніи военною канцеляріею императора австрійскаго.}, который не возвращался съ манвровъ, и въ ожиданіи его осматривалъ растворенныя залы, какъ вдругъ раздался кликъ: ‘Императоры идутъ!’ Я не могъ уже спуститься по лстниц, ибо въ такомъ случа я именно встртился бы съ ними, а потому всталъ въ пріемной за дверью, чтобы не быть замченнымъ. Императоръ Францъ!осифъ вошелъ, раскланиваясь, въ пріемную и сопровождалъ императора Николая до противолежащей двери: затмъ пошелъ назадъ, снова сошелъ внизъ по лстниц, пока императоръ Николай оставался стоя на порог своей двери и долженъ былъ меня замнить.
— Что вы тамъ длаете за дверью. Шнейдеръ? Хотите вы говорить со мною?
— Мн этого не разъ хотлось бы, ваше величество, но желанія мало, нужно еще имть и поводъ. Графъ Грюнне приказалъ мн прійти сюда, а такъ какъ залы были пусты, то я и позволилъ себ взглянуть на картины.
— Вы также находите, что австрійская армія въ послдніе годы невроятно улучшилась? Я просто въ удивленіи- Никакого сравненія съ тмъ, что она была до 1848 года.
— Императорская армія находится нын въ томъ же переходномъ состояніи, въ какомъ была армія прусская посл Наполеоновскихъ войнъ: уничтоженіе наказанія палками, воздйствіе на чувство чести, почетныя отличія для нижнихъ чиновъ, книги. Этимъ объясняются и одинаковыя послдствія.
— Всего этого еще нельзя примнить ко всмъ арміямъ. У каждой свои національныя особенности, и она должна сохранить ихъ, если нужно ей дйствовать. Отчего вы сопровождаете принца? Такъ же ли онъ расположенъ къ вамъ, какъ и король? Это бы меня очень порадовало.
— Его королевское высочество пожелалъ видть въ газетахъ точные и прежде всего свдущіе военные отчеты о своей инспекторской поздк, такъ какъ онъ не можетъ равнодушно относиться къ ложнымъ или даже злонамреннымъ отзывамъ объ осмотр прусскимъ принцемъ австрійскихъ войскъ.
— Такъ! такъ! Добрый признакъ, что и король, и принцъ одновременно о васъ хорошаго мннія. Это рдко случается. Впрочемъ я надюсь, что въ скоромъ времени и моя армія доставитъ вамъ случай къ отчетамъ съ поля сраженія. Дло выглядитъ такъ, какъ будто нкоторые господа снова желаютъ получить урокъ въ Россіи. Прочтите, что говоритъ Пушкинъ въ стихотвореніи своемъ: ‘Клеветникамъ Россіи‘. Вдь вы сами перевели его. Теперь прощайте. У меня служба!
Съ этими словами императоръ направился къ двери, но снова обернулся и, улыбаясь, сказалъ: ‘Спасибо вамъ за ‘европейскаго Реннебоома!’
То были послднія слова, слышанныя мною отъ императора Николая, и я остановился въ столбняк, ршительно не постигая, что онъ этимъ хотлъ сказать. Наконецъ, припомнилъ я, что въ то время, когда Пруссія и Австрія противостояли другъ другу, раздраженныя и враждебныя до того, что близкая война между ними представлялась неизбжною, я выразилъ одному изъ моихъ петербургскихъ друзей сожалніе по поводу этихъ отношеній и порадовался словамъ императора: ‘На пол битвы, гд Австрія и Пруссія противостанутъ другъ другу, явлюсь и я со своею арміею и стану между обихъ. Я посмотрю, какъ это не удастся мн помшать этой настоящей querelle allemande’. Какъ сказано выше, я выразилъ свою радость по поводу такого ршенія императора, ибо я былъ убжденъ, что онъ его приведетъ въ исполненіе, и въ дружески-шутливомъ тон писалъ: ‘Весь споръ представляется мн въ вид берлинскаго анекдота о Реннебоом, о которомъ бродяга разсказываетъ: ‘Вчера, вечеромъ, мы были у Реннебоома. Приходитъ Леманъ и начинаетъ ругаться. Я ему въ рожу. Леманъ же не плошаетъ и хвать меня по рож. Пока мы, какъ нельзя лучше, ударяемъ другъ друга, приходитъ Реннебоомъ, даетъ намъ каждому по затрещин и выбрасываетъ вонъ!’ Вы видите, любезный другъ, нашъ императоръ на пути къ тому, чтобы стать европейскимъ Реннебоомомъ. Онъ каждому изъ насъ даетъ по затрещин! Но мы не дадимъ ему выбросить себя за дверь!’ Мн и во сн не снилось, чтобы и это дружеское письмо и шутка могли дойти до свднія императора. Когда же я написалъ нсколько нескромному другу и сообщилъ ему выраженіе императора, то узналъ, что оно взаправду относилось къ этимъ шуточнымъ словамъ. Всего странне то, что императоръ сказалъ мн это въ Ольмюц, три года посл конференціи, положившей здсь конецъ означенной querelle allemande’.
Когда началась Восточная война, Шнейдеръ, отправляя къ. императору Николаю экземпляръ своего ‘Друга солдата’ за 1853 годъ, писалъ государю: ‘Почтительнйшіе прошу ваше величество приказать не вручать мн за это, какъ въ прежніе годы, драгоцннаго почетнаго подарка, ибо удручающее чувство вызвалъ бы во мн подарокъ, полученный за литературную работу въ такое время, когда Россія несетъ столь тяжелыя жертвы. Если же это противоречитъ установленному но сему предмету вашимъ величествомъ правилу, то я всепокорнйше прошу опредленную на то сумму приказать доставить храбрымъ раненымъ подъ Ольтеницею. или не счесть за непочтительный и неблагодарный поступокъ, если самъ я это сдлаю’. Вмсто обычнаго перстня, императоръ Николай пожаловалъ Шнейдеру орденъ Св. Станислава 3-й степени.
Шнейдеръ признается, что послдовавшая 18 февраля 1855 года кончина его благодтеля произвела на него впечатлніе, которое можетъ сравниться лишь съ чувствомъ печали, испытанной имъ въ день смерти отца его и короля Фридриха-Вильгельма III. Память императора Николая онъ почтилъ прочувствованною біографіею его, напечатанною въ мартовскомъ выпуск’ ‘Друга солдата’ за 1855 годъ {Съ 1848 года ‘Другъ солдата’ преобразованъ изъ еженедльнаго изданія въ ежемсячное.}.
По кончин Фридриха-Вильгельма IV, братъ его сохранилъ врному и преданному слуг прежнее положеніе при особ короля, и Шнейдеръ также точно пребывалъ неотлучно при новомъ корол, какъ и при его предшественник. Онъ сопровождалъ его въ оба побдоносные похода, австрійскій и французскій, и былъ вблизи свидтелемъ великихъ міровыхъ событій, видоизмнившихъ политическую поверхность современной Европы. Но сердце королевскаго чтеца не лежало къ перемнамъ, совершавшимся на глазахъ его. и онъ оставался до конца вренъ тмъ идеаламъ, служенію которымъ посвятилъ всю жизнь свою. Ему жалг, было старой Пруссіи, не смотря на то, что исчезала она въ ослпительномъ сіяніи великой Германіи, объединенной подъ властью Гогевцоллерискаго дома. Не могъ онъ также сочувствовать и средствамъ, коими былъ достигнутъ этотъ колоссальный результатъ. Отсюда, быть можетъ, и нерасположеніе его къ главному виновнику нмецкаго единства, о которомъ онъ почти не упоминаетъ въ трехтомныхъ своихъ запискахъ. Отъ князя Бисмарка не укрылось враждебное къ нему отношеніе королевскаго чтеца, давно уже впрочемъ лишившагося всякаго вліянія на ходъ политическихъ дли.. Въ 1871 году, въ Версал, онъ рзко замтилъ ему, что въ качеств высшаго сановника въ государств канцлеръ въ прав ожидать отъ него перваго поклона. Шнейдеръ отвчалъ съ твердостью, гордо поднявъ голову: ‘Мн кажется, что изъ насъ обоихъ старшій — я’.
Луи Шнейдеръ умеръ въ Берлин, въ 1878 году, завщая жен своей и дтямъ свято хранить, какъ драгоцнное наслдіе, полученное отъ императора Александра Николаевича на память о Незабвенномъ, принадлежавшій ему платокъ, гипсовую маску Николая Павловича, дв свчи, служившія при отпваніи императрицы Александры еодоровны, и адресъ, подписанный 31 членомъ свиты покойнаго государя, съ выраженіемъ благодарности за упомянутую выше, составленную Шнейдеромъ, его біографію.

II.
До Калиша.

Значеніе войнъ 1813—1815 годовъ.— Сближеніе союзныхъ армій.— Тсная связь нашихъ войскъ съ прусскими.— Вліяніе ея на великаго князя Николая Павловича.— Помолвка его.— Милостивое расположеніе ею къ прусской арміи.— Назначеніе шефомъ 3-го (впослдствіи 6-го) кирасирскаго полка.— Манвры и смотръ.— Посщеніе великимъ княземъ и великою княгинею берлинскаго двора въ 1820—21 годахъ,— Знакомство съ организаціею и служебными порядками прусской арміи.— Офицерскіе манвры.— Подарокъ и рескриптъ великой княгини 6-му кирасирскому полку,— Кончина императора Александра I.— Прибытіе въ Берлинъ русской императорской четы лтомъ 1829 года, посщеніе 6-го кирасирскаго полка императрицею Александрою еодоровною въ Сибиллепорт, въ Силезіи.— Пріздъ туда же императора Николая.— 1830-й годъ.— Миссіи фельдмаршала графа Дибича и генерала Нейдгардта,— Прусская военная депутація при открытіи Александровской колонны въ Петербург.— Рчь государя.— Торжество освященія.— Императоръ Николай въ Берлин осенью 1334 года,— Вызовъ туда 6-го кирасирскаго полка.

Какъ ни страдаютъ обыкновенно отсутствіемъ искренности и взаимнаго доброжелательства побудительныя причины и тайные двигатели международныхъ союзовъ, не подлежитъ сомннію, что связь, устанавливающаяся между союзными войсками на нол общаго сраженія, является связью дйствительною. скрпленною совмстно одержаннымъ успхомъ или общею неудачею, а потому и содйствующею сближенію государей, правительствъ и народовъ. Войны 1818—15 годовъ установили именно такую связь между арміями русскою, австрійскою и прусскою, и нагляднымъ выраженіемъ ея явился обмнъ полковъ между союзными монархами. Каждый изъ нихъ назначилъ обоихъ сподвижниковъ шефомъ одного изъ полковъ своей арміи, и съ этого времени существуетъ и донын обычай, что при свиданіяхъ между собою, государи русскій, австрійскій и прусскій облекаются въ мундиры подлежащихъ полковъ, коихъ состоятъ шефами въ арміяхъ сосднихъ государствъ.
Отъ этого еще далеко до того порядка, о которомъ мечталъ императоръ Александръ I, высказывая мнніе, что арміи трехъ союзныхъ монархій должны въ сущности быть составными частями одной арміи ‘праваго дла’, но при всей своей великодушной отвлеченности, мысль Благословеннаго ясно выражаетъ настроеніе, господствовавшее при нашемъ двор въ ту эпоху, когда великій князь Николай Павловичъ начиналъ свое военное поприще.
То было въ 1814 году, въ покоренномъ Париж, среди котораго ему осязательно представлялись плоды общаго дйствія союзныхъ войскъ. Братство по оружію, связывавшее нашу армію съ прусскою, было еще ближе, тсне, чмъ связи, соединявшія ее съ австрійскою арміею. Союзъ нашъ съ Пруссіею задолго предшествовалъ заключенію тройственнаго союза, прусская территорія была освобождена нами отъ французскаго занятія, во все продолженіе войны наши полки сражались бокъ-о-бокъ съ прусаками, взаимно поддерживая и защищая другъ друга. Искренне и задушевне была дружба, соединявшая императора Александра съ королемъ Фридрихомъ-Вильгельмомъ III. чмъ съ австрійскимъ императоромъ. Наконецъ, не могло изгладиться изъ памяти молодаго великаго князя, что на пол Лейпцигскаго боя зародилась впервые мысль о соединеніи брачными узами царственныхъ домовъ Романовыхъ и Гогенцоллерновъ — мысль, которой онъ былъ обязанъ семейнымъ своимъ счастіемъ, и что самая помолвка его произошла въ день празднованія въ Берлин прохожденія чрезъ прусскую столицу русской гвардіи, возвращавшейся въ отечество посл побдоноснаго французскаго похода.
Все это достаточно объясняетъ причины, по которымъ во все продолженіе своей жизни, и до и посл вступленія на престолъ, Николай Павловичъ вносилъ въ отношенія свои къ прусской арміи теплое чувство участія и привязанности, истинно родственное чувство. Совершенно справедливо замчаетъ по этому поводу его нмецкій біографъ, прусскій военный журналистъ Шнейдеръ: ‘Императоръ,— такъ въ продолженіе многихъ лтъ привыкли называть въ прусской арміи русскаго императора,— былъ дйствительно, въ долгій и благословенный періодъ своего царствованія, искреннимъ другомъ прусской арміи, онъ неоднократно не только высказывалъ, но и доказывалъ, что гордится принадлежностью къ ея составу, и нтъ примра въ исторіи, чтобы монархъ чужой и могущественной сосдней страны такъ постоянно — въ продолженіе 38 лтъ, съ 1817 по 1855 годъ — подобно ему, свидтельствовалъ о своей любви и привязанности къ нашей или вообще къ какой-либо другой арміи’. Тотъ же писатель въ слдующихъ словахъ характеризуетъ отношенія императора Николая къ прусскимъ войскамъ: ‘Если къ гордому сознанію приводитъ прусскую армію то обстоятельство, что владтельные князья небольшихъ государствъ вмняютъ себ въ честь служить въ ней генералами и водить ее къ побдамъ или длить съ ней невзгоды, то конечно не мене радостно для нея, что обладатель 70 милліоновъ подданныхъ, въ теченіе столь долгаго ряда лтъ, никогда, не измнилъ своего расположенія къ ней, пользовался каждымъ случаемъ, чтобы доказать передъ лицомъ всего міра, что онъ любитъ ее и почитаетъ и охотно пребываетъ въ ея сред, что онъ со вниманіемъ слдитъ за всми улучшеніями, вводимыми въ нее съ теченіемъ времени, и многія изъ нихъ вводитъ въ собственную армію: что онъ всегда и постоянно принимаетъ участіе въ ея радостяхъ и гор и что онъ сдлалъ все зависящее отъ него, дабы поддержать духъ добраго товарищества и взаимнаго уваженія, пріобртенный прусскою и русскою арміями относительно другъ друга во время веденныхъ противъ Наполеона войнъ за освобожденіе. Не разъ заявлялъ императоръ, что онъ считаетъ русскую армію за сильный резервъ прусской, и всегда повторялъ, что радъ признать образцовое устройство прусскаго войска. Прусскіе офицеры во всякое время являлись въ Россіи желанными гостями, и разнообразны до крайности доказательства милости и благосклонности, которыя переживутъ въ прусской арміи императора’.
Помолвка великаго князя Николая Павловича со старшею дочерью короля Фридриха-Вильгельма III, принцессою Фридерикою-Луизою-Шарлоттою-Вильгельминою была отпразднована въ Берлин 23 октября (4 ноября) 1815 года. Весною 1817 года онъ снова прибылъ въ прусскую столицу для свиданія съ августйшею невстою. При этомъ случа король назначилъ своего будущаго зятя шефомъ 3-го (впослдствіи 6-го) кирасирскаго полка.
1 (13) апрля 1817 года полкъ этотъ выступилъ изъ мста обычнаго своего расплооженія въ Шнебек, близъ Магдебурга, и направился въ Потсдамъ. 6 (18) онъ остановился неподалеку отъ этого города, въ мстечк Боришединъ. Здсь полученъ имъ королевскій приказъ отъ 5 (17) о назначеніи шефомъ полка великаго князя Николая Россійскаго. Представленіе полка новому шефу состоялось въ Потсдам, 8 (20) того-же мсяца. Полкъ былъ выстроенъ въ парад, на площади Лустгартенъ, съ фронтомъ, обращеннымъ къ зданію королевскихъ покоевъ. Къ 11 часамъ утра на площадь прибылъ король Фридрихъ-Вильгельмъ III верхомъ, а по лвую руку отъ него, на англійскомъ гндомъ жеребц, халъ великій князь Николай въ прусскомъ кирасирскомъ мундир, имя вмсто лядунки оранжевую ленту ордена Чернаго Орла черезъ плечо. Король объяснилъ подскакавшему къ нему командиру полка, что передаетъ полкъ его императорскому высочеству. Тогда великій князь, съ палашомъ наголо, прохалъ вмст съ королемъ вдоль фронта, причемъ полкъ отдавалъ честь, затмъ онъ скомандовалъ ‘строиться рядами’ и провелъ полкъ церемоніальнымъ маршемъ мимо короля. По окончаніи парада, нижніе чины отправились въ казармы, офицеры же собрались вокругъ своего новаго шефа и были поименно представлены ему. Великій князь долго и милостиво разговаривалъ съ ними, выражая свое удовольствіе по поводу пожалованія ему столь отличнаго полка прусской арміи и, вообще, обращаясь съ ними какъ съ товарищами — обычай, отъ котораго онъ, въ отношеніи ихъ, никогда не отступалъ и впредь. Въ этотъ день вс офицеры полка были приглашены къ королевскому столу, въ продолженіе котораго игралъ хоръ полковыхъ трубачей. Въ ознаменованіе торжества и по просьб великаго князя, король произвелъ старшаго ротмистра полка, Бюлова, въ сверхкомплектные маіоры, а его высочество самъ подарилъ ему штабсъ-офлцерскіе эполеты. Тогда же великія князь пожертвовалъ въ пользу раненыхъ и семействъ убитыхъ нижнихъ чиновъ своего полка 150 червонцевъ, которые и были употреблены согласно назначенію.
Полкъ принималъ участіе въ полевыхъ манврахъ, произведенныхъ въ присутствіи Николая Павловича войсками берлинскаго гарнизона въ окрестностяхъ столицы. По возвращеніи на стоянку въ Гюрнштедтъ, близъ Потсдама, 15 (27) апрля, ровно въ часъ пополудни, великій князь нежданно прибылъ въ мсто расположенія полка и приказалъ трубить тревогу. Быстрота, съ которою полкъ собрался и выстроился, вызвала живйшую похвалу его высочества, высказавшаго особое одобреніе одному изъ эскадроновъ, который прибылъ на мсто тревоги въ 10 минутъ. Пропустивъ полкъ мимо себя карьеромъ, великій князь распростился съ нимъ и вскор посл того оставилъ Берлинъ.
Три года спустя, а именно зимою 1820—21 годовъ, великій князь снова гостилъ при двор своего тестя, на этотъ разъ уже съ молодою супругою, великою княгинею Александрою еодоровною. Между тмъ, кирасирскій полкъ его былъ переименованъ изъ 8-го въ G-ii и перемщенъ изъ Магдебурга въ Бранденбургъ. Оттуда былъ онъ вызванъ весною въ Берлинъ для представленія своему августйшему шефу. Его высочество выхалъ навстрчу полку въ Потсдамъ и во глав его вошелъ въ столицу. Штандарты и литавры были отнесены въ королевскій замокъ, въ которомъ жилъ великій князь. Онъ самъ командовалъ полкомъ на парад, происходившемъ 18 (30) марта, въ годовщину взятія Парижа, по случаю открытія на Крестовой гор памятника въ честь воиновъ, павшихъ во время войны за освобожденіе.
Въ продолжительное пребываніе свое въ Берлин и окрестностяхъ, съ октября 1820 по августъ 1821 года, Николай Павловичъ внимательно и прилежно изучалъ организацію прусской арміи и введенный въ ней порядокъ военной службы. Такъ, онъ съ интересомъ слдилъ за обученіемъ рекрутъ, опредленныхъ къ поступленію въ гвардію. Подъ руководствомъ командира лейбъ-роты 1-го гвардейскаго пхотнаго полка, капитана (впослдствіи генерала и командующаго гвардейскимъ корпусомъ) Мллендорфа, онъ не только присутствовалъ при ротныхъ ученьяхъ, но вникалъ во вс подробности ротнаго хозяйства и службы, интересуясь въ особенности обращеніемъ офицеровъ съ нижними чинами, въ дух традиціонной прусской дисциплины. Случалось, что самъ онъ принимался трубить сигналы по команд капитана изъ окна потсдамскаго дворца, пока рота производила стрлковое ученье предъ дворцомъ, на площади.
По окончаніи весеннихъ манвровъ, великому князю, близко сошедшемуся съ наслднымъ принцемъ и принцемъ Вильгельмомъ, пришло на мысль повторить манвры съ одними офицерами, чтобы практически ознакомить ихъ со службою въ пол нижнихъ чиновъ. Король далъ охотно разршеніе на такую военную забаву, и однажды, посл полудня, т. е. по окончаніи гарнизонныхъ ученій, вс свободные отъ службы офицеры берлинскаго гарнизона, пхотинцы, кавалеристы, артиллеристы, піонеры, въ числ около 200 человкъ, вызваны были въ Потсдамъ и въ 2 часа выстроились предъ новымъ дворцомъ въ Сансуси. Они были въ фуражкахъ. Въ Потсдам роздали имъ заимствованные изъ фузелернаго батальона 1-го гвардейскаго пхотнаго полка тесаки, сумки и ружья, и раздлили ихъ на дв партіи, изъ коихъ одна должна была маневрировать противъ другой, причемъ для отличія между собою одна партія сохранила фуражки, другая получила кивера. Къ офицерамъ присоединились вс наличные принцы прусскаго королевскаго дома, великій князь и принцъ Георгъ Гессенскій. Штабъ-офицеры должны были исполнять обязанности унтеръ-офицеровъ, а оберъ-офицеры — рядовыхъ, безъ различія родовъ оружія. Первою партіею (фуражки) командовалъ генералъадъютаитъ короля, генералъ Вицлебенъ, а въ его отряд были взводными унтеръ-офицерами наслдный принцъ и братъ его принцъ Вильгельмъ. Начальникомъ второй партіи (кивера) назначенъ былъ генералъ Блокъ, а у него фланговымъ рядовымъ — Николай Павловичъ. На великомъ княз былъ, кром тесака и сумки, ранецъ со всми положенными предметами, въ который онъ уложилъ еще порцію риса, для приготовленія себ пищи. Въ рукахъ у него было ружье русскаго пхотнаго образца. Ранецъ, киверъ и весь кожаный приборъ, бывшіе въ этотъ день на его высочеств, донын сохраняются въ склад аммуниціи фузелернаго батальона 1-го прусскаго гвардейскаго пхотнаго полка.
Продефилировавъ мимо короля, подъ звуки военнаго хора гвардейскаго егерскаго баталіона, оба отряда заняли назначенныя имъ позиціи. Первый отрядъ (фуражки) приблизился къ мосту на рк, отдлявшему его отъ непріятеля, а второй (кивера) выставилъ на противоположной сторон ручья сторожевой пикетъ, въ состав котораго находился и великій князь. Пока съ обихъ концовъ происходили рекогносцировки, великая княгиня и принцессы въ придворномъ экипаж, постивъ первый отрядъ, направились ко второму. Стоявшій на часахъ) моста великій князь пропустилъ экипажъ съ ихъ высочествами, но остановилъ слдовавшій за нимъ фургонъ съ провизіею и веллъ ему хать обратно. Тогда, вынувъ изъ ранца запасъ риса и говядины, онъ самъ приготовилъ его на разложенномъ костр и предложилъ великой княгин раздлить съ нимъ его скромный солдатскій ужинъ. Къ вечеру оба отряда сошлись, и между ними завязалась оживленная перестрлка. По окончаніи манвра, они возвратились въ Потсдамъ къ 11 часамъ, въ самомъ веселомъ настроеніи, распвая солдатскія псни.
Эта военная забава было повторена еще однажды до отъзда великаго князя. Во второй разъ кавалеристы были на коняхъ, артиллеристы имли съ собою небольшое орудіе и даже пхотинцы были распредлены но своимъ полкамъ. Однимъ отрядомъ командовалъ наслдный принцъ, другимъ — генералъ Альвенслебенъ. Николаи Павловичъ въ полной походной аммуниціи исправлялъ должность унтеръ-офицера.
По возвращеніи въ Россію, великая княгиня Александра еодоровна прислала въ подарокъ полку имени его высочества богато вышитую перевязь на штандартъ, при слдующемъ письм на имя полковаго командира:
‘Расположеніе государя, моего супруга, къ храброму полку извстно вамъ, господинъ полковникъ Цолликоферъ, а такъ какъ я знаю, какую цну вы сему придаете, то мн весьма пріятно передать вамъ, вмст съ его сердечнымъ поклономъ, увреніе, что его участіе и привязанность къ полку столь же искренни, сколько и постоянны. Также точно и я съ отличнымъ уваженіемъ пребываю къ вамъ навсегда благосклонною’.

‘Александра‘.

Когда пришла въ Берлинъ всть о кончин императора Александра I, король Фридрихъ-Вильгельмъ III приказалъ наложить трехнедльный трауръ на вс полки прусской арміи: гренадерскому же полку имени императора предписано было прибыть изъ Берлина въ Потсдамъ для принятія участія въ торжественномъ богослуженіи объ упокоеніи души усопшаго шефа. Полкъ пришелъ въ Потсдамъ 10 (22) декабря 1825 года и на слдующій же день продефилировалъ мимо короля, безъ музыки, съ покрытыми чернымъ флромъ знаменами и барабанами. Дойдя до гарнизонной церкви, солдаты сложили ружья и вошли въ церковь, знаменные же унтеръ-офицеры расположились вокругъ алтаря, держа знамена къ рукахъ. Король присвоилъ полку на вчныя времена имя императора Александра I, а императоръ Николай пожаловалъ ему полковой мундиръ покойнаго государя, который и хранится съ тхъ поръ въ гарнизонной церкви, въ Потсдам.
Вслдъ за тмъ приказомъ отъ 6 (18) января 1826 года, король переименовалъ 6-й кирасирскій полкъ великаго князя Николая въ полкъ императора всероссійскаго я повеллъ на офицерскихъ эполетахъ и на погонахъ унтеръ-офицеровъ и нижнихъ чиновъ изобразить вензель его величества, русское ‘Н’ и подъ нимъ цифру I. Пара эполетъ новаго образца была отправлена въ Петербургъ къ августйшему шефу. Императоръ Николай отвчалъ рескриптомъ на имя командира полка:
‘Съ величайшемъ удовольствіемъ узналъ я, что всепресвтлйшій вашъ монархъ, мой возлюбленный тесть, пожаловалъ ввренному вамъ полку вензель моего имени. Усматривая въ семъ новое доказательство его нжной ко мн привязанности, мн пріятно выразить вамъ искреннюю мою благодарность за чувства преданности, которыя вы выказаш мн при этомъ случа отъ себя и отъ своихъ сотоварищей по служб, а также за присланные мн эполеты.

‘Николай‘.

‘С.-Петербургъ, 23 марта 1826 года.’
Государь но-царски отдарилъ свой полкъ, приславъ ему въ начал слдующаго года 40 превосходныхъ лошадей для ремонта.
Императоръ Николай Павловичъ въ первый разъ постилъ берлинскій дворъ лтомъ 1829 года и вмст съ императрицею и наслдникомъ присутствовалъ при бракосочетаніи любимаго своего зятя, принца Вильгельма, съ племянницею своею, принцессою Августою Саксенъ-Веймарскою. Предполагалось сперва, что первоначальное свиданіе государя съ королемъ произойдетъ въ принадлежавшемъ герцогу Брауншвейгскому замк Сибилленортъ, въ Силезіи, а потому заблаговременно было приказано кирасирскому полку его величества выступить туда изъ Бранденбурга. На переходъ потребовался цлый мсяцъ. Полкъ, въ состав 516 строевыхъ лошадей, прибылъ въ Сибилленортъ 12 (24) мая и расположился на квартирахъ въ окрестностяхъ замка. Тамъ узналъ онъ, что вслдствіе болзни короля свиданіе его съ русскимъ императоромъ отложено. За то 23 мая (4 іюня) въ Сибилленортъ пріхала императрица Александра еодоровна, и полкъ имлъ честь продефилировать передъ нею. Государыня выразила командиру и офицерамъ сожалніе объ отсутствіи ихъ шефа, пригласила ихъ къ обду въ походной форм и обнадежила общаніемъ, что государь во всякомъ случа прідетъ для свиданія со своимъ полкомъ. За содержаніе кирасирами внутреннихъ карауловъ въ замк, во время пребыванія тамъ императрицы, ея величество пожаловала имъ 500 талеровъ.
Императоръ Николаи сдержалъ общаніе, данное его супругою. 2 (14) іюня, на возвратномъ пути изъ Берлина, онъ прискакалъ въ Сибилленортъ, въ сопровожденіи одного генералъ-адъютанта графа Бенкендорфа. Пріздъ его былъ совершенно неожиданъ. Онъ тотчасъ же произвелъ смотръ своему полку на пол подъ Дорбишау, въ присутствіи командира 6-го силезскаго корпуса, генерала графа Дитена. предъ которымъ самъ провелъ кирасиръ, салютуя старому и заслуженному генералу. Государь командовалъ ученьемъ и удивилъ всхъ точностью и ясностью, съ которыми произносилъ въ совершенств усвоенныя имъ слова прусской команды. Онъ остался вполн доволенъ блестящимъ состояніемъ полка и въ доказательство своего къ нему благоволенія роздалъ 7 орденовъ офицерамъ и 21 знакъ отличія св. Анны нижнимъ чинамъ. Сверхъ сего послдніе получили денежную награду въ размр 3-хъ червонцевъ на каждаго вахмистра, 2-хъ — унтеръ-офицерамъ и 1-го червонца — нижнимъ чинамъ. Кирасиры, находившіеся въ полку со дня назначенія его величества шефомъ въ 1817 году, также получили но 2 червонца. Всего роздано было такимъ образомъ 084 червонца.
Посл ученья императоръ долго и милостиво разговаривалъ съ офицерами и, въхавъ въ ряды, разспрашивалъ солдатъ. Онъ веллъ показать себ ремонтныхъ лошадей, подаренныхъ имъ за два года передъ тмъ, и общалъ подарить полку еще 100 лошадей, что и было исполнено въ слдующемъ году. По окончаніи смотра, штандарты и литавры были отвезены въ замокъ. Государь самъ халъ впереди конвоировавшаго ихъ эскадрона. Въ замк вс офицеры были приглашены къ высочайшему завтраку, вставъ изъ-за котораго его величество отправился прямо въ дальнйшій путь. Въ тотъ же’, день полкъ выступилъ обратно на свои постоянныя квартиры въ Бранденбургскомъ округ. При проход чрезъ Потсдамъ ему былъ сдланъ королемъ смотръ, на которомъ присутствовала и русская императрица. Командиръ полка обдалъ во дворц, и король замтилъ ему при этомъ случа, что кисти на полковыхъ литаврахъ очень ветхи и что ему слдовало бы попросить супругу царственнаго шефа пожаловать полку новыя кисти къ литаврамъ. Само собою разумется, что государыня охотно согласилась исполнить эту просьбу.
Такимъ образомъ съ первыхъ дней знакомства съ прусскою арміею и въ особенности со времени вступленія своего на престолъ, императоръ Николаи не переставалъ выражать своего благоволенія къ ней при всякомъ случа, въ твердомъ убжденіи, что какъ только наступитъ общая опасность, прусскія войска будутъ вмст съ русскими сражаться за одно и то же дло. Такая минута, казалось, наступила въ 1830 году, когда вспыхнувшая во Франціи революція угрожала международному порядку, установленному въ Европ Внскимъ конгрессомъ. Государь былъ увренъ въ неизбжности всеобщей войны и тотчасъ же послалъ съ тайнымъ порученіемъ въ Берлинъ лицо, пользовавшееся въ то время полнымъ его довріемъ графа Дибича-Забалканскаго. Фельдмаршалу было предписано передать королю Фридриху-Вильгельму III взглядъ его величества на современныя обстоятельства и послдствія ихъ. ‘Государь императоръ,’ — говорилось въ инструкціи Дибичу,— ‘желаетъ во всемъ съ полнымъ довріемъ соображаться съ совтами своего августйшаго тестя, вести свою политику путемъ, совершенно согласнымъ съ тмъ, который изберетъ Пруссія, и относительно направленія, котораго слдуетъ держаться, будетъ принимать мннія его королевскаго величества такъ, какъ бы они исходили отъ блаженной памяти императора Александра. Поэтому онъ и со своей стороны считаетъ долгомъ выразить собственныя мннія съ полною откровенностью’.
Государь полагалъ, что не слдуетъ признавать Лудовика-Филиппа иначе, какъ намстникомъ королевства, на время малолтства законнаго наслдника престола, герцога Бордоскаго, и что въ заявленіяхъ своихъ союзные дворы русскій, австрійскій, прусскій и даже англійскій, должны держаться ‘твердыхъ выраженіи чистой и ясной законности’. Еслибы однако, по собственнымъ высшимъ соображеніямъ, дворы эти сочли нужнымъ признать новое французское правительство, то русскій императоръ не откажется послдовать ихъ примру, ‘жертвуя при этомъ своимъ задушевнымъ убжденіемъ ради спокойствія и счастія Европы’, впрочемъ подъ тмъ непремннымъ условіемъ, что Франція дастъ надежныя ручательства въ ршимости своей уважать существующіе договоры.
Не довряя однако прочности правительства, народившагося изъ уличныхъ баррикадъ, императоръ Николай совтовалъ вооружиться на всякій случай. ‘Его величеству крайне желательно,’ — читаемъ мы въ томъ же документ,— ‘чтобы въ случа войны съ Франціею, войска прусскія и русскія дйствовали съ тмъ же единодушіемъ, которому они обязаны славными успхами 1813 и 1814 годовъ. Ему хотлось бы кром того, чтобъ дйствіи его войскъ (количество коихъ будетъ сообразно величію и важности цли) вполн согласовались съ дйствіями прусскихъ армій, чтобы они, такъ сказать, были сплетены между собою на столько, на сколько это не можетъ вредить единству общей организаціи, и чтобы русская армія всми силами своими содйствовала выполненію общаго операціоннаго плана, который на случай войны одобренъ былъ бы его королевскимъ величествомъ’ {Инструкція графу Дибичу, августъ 1830.}.
Графъ Дибичъ прибылъ въ Берлинъ въ послднихъ числахъ августа (въ начал сентября по новому стилю). Уже на первомъ пріем у короля онъ могъ убдиться въ нежеланіи Фридриха-Вильгельма III начать войну съ Франціею. Мало того: король, безъ всякаго предварительнаго соглашенія съ нашимъ дворомъ, призналъ Лудовика-Филиппа королемъ французовъ. Врительныя грамоты прусскому посланнику въ Париж были отправлены на другой день по прибытіи русскаго фельдмаршала, въ Берлинъ {Графъ Дибичъ императору Николаю, 28 августа (9 сентября) 1830.}.
Между тмъ, возстаніе вспыхнуло въ Бельгіи, провозгласившей свое отпаденіе одъ Голландіи, и въ разныхъ мстахъ Германіи. Получивъ о томъ извстіе, а также просьбу о помощи отъ короля Нидерландскаго, императоръ Николай тотчасъ сдлалъ распоряженіе о приведеніи первой арміи на военное положеніе. Не сомнваясь, что и король прусскій приметъ такое же ршеніе, государь писалъ военному министру графу Чернышеву: ‘Сообщите прямо отъ себя Вицлебену {Прусскій военный министръ.} о мрахъ, которыя приказано принять, написавъ ему для сообщенія королю, что отнын я считаю наши арміи уже соединенными и желаю посему, чтобы во всхъ между ними сношеніяхъ, касающихся военнаго дла, всякая дипломатическая формальность была отложена, что вамъ приказано держать его въ постоянной извстности обо всемъ, что будетъ длаться у насъ и что я буду весьма благодаренъ королю, если онъ дозволитъ отвчать тмъ же и мн въ самыхъ простыхъ и ясныхъ формахъ’ {Императоръ Николай графу Чернышеву, 5 (17) октября 1830.}.
Но Фридрихъ-Вильгельмъ III и не думалъ подражать примру своего царственнаго зятя. Государь начиналъ выходить изъ себя, какъ явствуетъ изъ слдующихъ строкъ письма его къ Дибичу: ‘Любезный другъ, я ршительно теряю терпніе. Въ одномъ письм за другимъ вы извщаете меня то объ отъзд курьера съ ршительнымъ отвтомъ, то о близости собственнаго вашего отъзда, и вотъ скоро два мсяца, и ни тотъ, ни другой не прибываютъ. Вотъ вамъ разгадка, что я не отвчалъ на ваши письма. Я хотлъ отвчать на что-либо положительное, а это положительное не являлось’. Сообщивъ фельдмаршалу о частяхъ, коимъ велно уже выступить въ походъ, государь продолжалъ: ‘Боле, чмъ когда-либо, я убжденъ, что если есть еще средство предупредить войну, то оно состоитъ въ томъ, чтобы доказать якобинцамъ, что ихъ не боятся, что везд стоятъ подъ ружьемъ и что еслибы даже Провидніе, по неисповдимымъ судьбамъ своимъ, ршило намъ погибнуть, то мы погибнемъ съ честью и грудью защищая пробитую брешь. Таковыя чувства я уже питаю пять лтъ, и таковыми они останутся на всю мою жизнь. Желалъ бы сообщить такой взглядъ на вещи повсюду и всмъ, а пока будемъ исполнять нашъ долгъ’ {Императоръ Николай графу Дибичу, 1 (13) ноября 1830.}.
Мятежъ, разразившійся въ Царств Польскомъ, лишилъ императора Николая возможности настаивать на дружномъ дйствіи противъ Франціи державъ, входившихъ въ составъ Священнаго Союза. Усмиреніе возстанія потребовало значительныхъ силъ и завершилось взятіемъ Варшавы не ране конца августа слдующаго 1831 года.
Шесть мсяцевъ спустя, между дворами внскимъ и парижскимъ возникло несогласіе по поводу итальянскихъ длъ, что побудило Меттерниха вступить въ соглашеніе съ Пруссіею относительно военныхъ мръ, имвшихъ быть принятыми по уговору съ нею и съ прочими членами Германскаго Союза. Узнавъ, что по сему предмету происходятъ въ Берлин переговоры между генералами австрійскими и прусскими, императоръ Николай счелъ нужнымъ послать туда и своего военнаго уполномоченнаго. Выборъ его палъ на генерала Нейдгардта. Государя снова преимущественно занимала мысль о совокупномъ дйствіи русскихъ и прусскихъ войскъ. Въ инструкціи Нейдгардту выражалось убжденіе его величества о неминуемости всеобщей войны и желаніе его принять въ ней участіе ‘не иначе, какъ съ двухсоттысячною арміею’. ‘Его величество желаетъ’,— говорилось дале,— ‘чтобы его армія находилась въ центр между арміями прусской и австрійской, русская армія не должна разъединяться, но его величество согласенъ на то, чтобы одинъ или даже два корпуса были отдлены отъ нея и присоединены къ прусской арміи и обратно, чтобы доказать этимъ тсную дружбу, связующую обоихъ монарховъ. Его величество согласенъ также соединить гвардейскіе корпуса русской и прусской арміи, если это будетъ найдено нужнымъ, чтобы образовать большой резервъ изъ отборныхъ частей обихъ арміи’ {Инструкція генералу Нейдгардту отъ 4 (16) апрля 1832.}. Государь выражалъ даже готовность, въ случа разрыва съ Франціею, тотчасъ же послать дивизію русской гвардейской пхоты моремъ въ Штеттинъ, для соединенія съ прусскою арміею {Графъ Чернышевъ генералу Нейдгардту 6 (18) апрля 1832.}.
Но и въ этотъ разъ въ Берлин русскаго военнаго уполномоченнаго ожидалъ холодный, недоврчивый, подозрительный пріемъ. ‘Мое появленіе здсь,’ — доносилъ генералъ Нейдгардтъ графу Чернышеву,— ‘возбудило страхъ… Не передавая вамъ въ подробности моихъ бесдъ съ генералами Вицлебеномъ, Кланомъ и Кнезебекомъ, я долженъ однако сообщить вашему сіятельству, что мн ме особенно легко было освоить ихъ со своею мыслью и убдить ихъ, что тремъ державамъ не только нужно, но даже необходимо условиться на счетъ тхъ мръ, какія слдуетъ принять на случай войны, и что конференція съ членами Германскаго Союза составляетъ предметъ второстепенный и поэтому не входитъ въ мое порученіе. Мн кажется, что осторожность иныхъ вызвана опасеніемъ, что 200,000 русскаго войска будутъ слишкомъ большимъ противовсомъ въ этомъ случа’. Принимая русскаго посланца, король ограничился разспросами о его здоровь и о томъ, какими водами онъ намренъ пользоваться. Приближенные короля прямо говорили. что продолжительное пребываніе его въ Берлин можетъ вызвать подозрніе и даже ршительныя дйствія со стороны французскаго правительства {Генералъ Нейдгардтъ графу Чернышеву, 14 (26) мая 1832.}.
Донесеніе генерала Нейдгардта произвело на императора Николая удручающее впечатлніе. Государь надписалъ на немъ: ‘Не имя отъ короля ни слова въ отвтъ на то, что я писалъ ему, я не могу ничего сказать. Пусть Нендгардтъ остается въ Берлин, притворяясь больнымъ. Все это въ высшей степени жалко’ (C’est du dernier pitoyable).
Военный министръ представилъ на высочайшее воззрніе составленный имъ отвтъ Нейдгардту. Генералу предписывалось настаивать на переданныхъ чрезъ него предложеніяхъ {Графъ Чернышевъ генералу Нейдгардту, 14 (26) мая 1832.}. Одобрявъ отвтъ, Николай Павловичъ приказалъ дополнить его воспроизведеніемъ слдующей собственноручной замтки его величества: ‘Вы можете прибавить еще, что генералъ Вейдгардтъ можетъ высказать конфиденціально, что, зная мой характеръ, онъ считаетъ долгомъ предупредить, что если на мою готовность отзовутся недоврчиво и, въ особенности, если отнесутся съ недовріемъ къ искренности моихъ намреніи, то онъ увренъ, что я не позволю ни одному русскому перейдти границу и предоставлю Европу жребію, который она сама себ готовитъ’ {Слова курсивомъ — подчеркнуты въ подлинник. Слово ‘увренъ’ подчеркнуто государемъ три раза.}. Чернышевъ нсколько смягчилъ строгія выраженія государя и въ приписк къ письму своему послднія слова замнилъ выраженіемъ: ‘что бы ни случилось съ Европой’ {Приписка къ тому же письму Чернышева къ Нейдгардту.}.
Миссія Нейдгардта осталась безъ всякихъ результатовъ. Войны съ Франціей не послдовало. Ни Австрія, ни Пруссія никогда и не помышляли о ней серьезно, а хотли только военными приготовленіями запугать французское правительство. Хитрому и вкрадчивому Меттерниху удалось на създ въ Мюнхенгрец, происходившемъ осенью 1833 года, не только умилостивить императора Николая, но и расположить его въ пользу своей политики. Проздомъ чрезъ Пруссію, государь остановился въ Шведт, гд видлся со своимъ тестемъ. Въ этомъ город занималъ гарнизонъ 2-й драгунскій полкъ, шефомъ коего состоялъ второй сынъ короля, принцъ Вильгельмъ. Государь очень интересовался пшимъ строемъ драгунъ и съ любопытствомъ слдилъ за ученьемъ, которое производилъ въ его присутствіи любимый зять его своему полку.
Въ 1834 году должно было происходить въ Петербург открытіе памятника, воздвигнутаго императоромъ Николаемъ брату своему и предшественнику Александру Благословенному. Для участія въ этомъ торжеств король Фридрихъ-Вильгельмъ III назначилъ военную депутацію изъ офицеровъ и солдатъ отъ всхъ полковъ прусской гвардіи и отъ 6-го кирасирскаго полка, всего въ числ 18 офицеровъ и 38 нижнихъ чиновъ. Въ составъ депутаціи каждый пхотный полкъ отрядилъ, по три человка, кавалерійскій полкъ по два, егерскіе и стрлковые батальоны по одному, гвардейская артиллерія три, гвардейская унтеръ-офицерская рота два, гвардейская резервная жандармерія одного, состоящіе при 1-мъ гвардейскомъ пхотномъ полку русскіе псенники два и 6-й кирасирскій полкъ два человка. Во глав депутаціоннаго отряда стоялъ принцъ Вильгельмъ.
По представленіи королю въ Шарлоттенбург. отрядъ 5 (17) августа выступилъ въ Любекъ и 14 (26) отплылъ оттуда на русскомъ военномъ пароход ‘Александръ’ въ Кронштадтъ. Тамъ высадился онъ 18 (30) августа и былъ встрченъ назначенными состоять при немъ генераломъ Гринфельдомъ, полковникомъ барономъ Ливеномъ и штабъ-ротмистромъ Жерве. Императоръ принялъ депутацію 21 августа (2 сентября) въ Красносельскомъ лагер. Вс составлявшіе ее офицеры и солдаты были приведены къ царской палатк, изъ которой вышелъ государь и обратился къ пруссакамъ со слдующими прочувствованными словами: ‘Добро пожаловать, господа товарищи, привтствую васъ отъ имени своего и всего русскаго народа, который принимаетъ васъ, какъ братьевъ и союзниковъ. Я такъ радъ видть васъ здсь, что не нахожу словъ для выраженія моей радости. Вашъ августйшій монархъ, мой возлюбленный тесть, не могъ доставить мн большей радости, какъ приславъ васъ сюда. Вы будете приняты съ любовью и дружбою въ качеств представителей арміи, богатой славою и преисполненной отличій’. Посл этого привтствія государь удостоилъ милостивымъ разговоромъ каждаго офицера и унтеръ-офицера отряда, а депутата своего кирасирскаго полка, маіора Волена обнялъ и поцловалъ.
На другой день депутація присутствовала при развод съ церемоніею, происходившемъ въ Царскомъ Сел. Объ этомъ зрлищ одинъ изъ членовъ депутаціи, оставившій вамъ описаніе ея поздки въ Петербургъ, говоритъ: ‘На император былъ мундиръ стоявшаго въ караул кирасирскаго полка, и одъ явился въ немъ предъ всми нами столь прекраснымъ, какъ самъ богъ войны. Онъ держалъ на рукахъ младшаго изъ великихъ князей {Шестилтняго великаго князя Николая Николаевича.}, поставилъ его передъ фронтомъ въ военной выправк, причемъ малютка не смлъ показать ни малйшаго признака страха, чтобы не навлечь на себя выражающаго порицаніе взора своего отца. Во время прохожденія онъ поставленъ былъ въ ряды, въ качеств втораго дежурнаго адъютанта и долженъ былъ оставаться такъ до конца парада. Потомъ императоръ снова взялъ его на руки, подошелъ къ одному изъ конныхъ ординарцевъ, далъ ребенку погладить лошадь и съ нжностью старался разсять въ немъ всякій страхъ. Все это происшествіе представляло совершенную картину прекраснаго императора и любвеобильнаго отца. Пока кавалеристы совершали ученую зду, императоръ продолжалъ держать принца да рукахъ. Императрица съ великою княжною стояла подъ колоннадою дворцоваго входа. По окончаніи развода, отрядъ былъ представленъ императриц въ большой круглой зал, причемъ она обращалась съ милостивыми словами къ каждому въ отдльности, въ особенности же выказывала наибольшій невидимому интересъ унтеръ-офицерамъ 1-го гвардейскаго пхотнаго полка, среди коихъ встртила старыхъ знакомыхъ’.
При самомъ торжеств открытія Александровской колонны, прусскіе офицеры и солдаты были распредлены по соотвтствующимъ русскимъ полкамъ, сообразно ихъ старшинству и роду оружія, въ примненіи къ организаціи прусскаго гвардейскаго корпуса. Такъ представители 1-го гвардейскаго пхотнаго полка вошли въ ряды преображенцевъ, тлохранители — кавалергардовъ и т. д. Кавалеристамъ подарены были верховыя лошади, но прусскіе чепраки и сдла пришлось изготовить поспшно, а такъ какъ образцовъ не имлось, то нужно было строить ихъ но описанію. Не смотря на это, какъ чепраки, такъ и сдла удались превосходно.
30 августа (11 сентября), въ день тезоименитства Благословеннаго, состоялось открытіе величественнаго памятника, въ присутствіи императора и императрицы, окруженныхъ прочими членами царской семьи, всей гвардіи и гренадеръ, прусскихъ гостей и безчисленной толпы народа. Завса спала съ колонны по знаку государя, при гром пушекъ и неумолкаемомъ ‘ура!’ Войска прошли предъ монументомъ церемоніальнымъ маршемъ.
На другой день въ императорскомъ Лтнемъ саду происходило угощеніе членовъ прусской депутаціи товарищами ихъ изъ русскихъ гвардейскихъ полковъ. Столы были накрыты въ обширной палатк, украшенной по-военному. За ними сидли пруссаки вперемежку съ русскими. Императрица сама разливала щи, а государь съ чаркою водки провозгласилъ здоровье дорогихъ гостей. Во время обда державные хозяева обходили столы, ласково разговаривая съ присутствующими и служа переводчиками между русскими и пруссаками. Незадолго до конца, государь, подойдя къ офицерскому столу, поднялъ бокалъ въ честь короля прусскаго.
4 (10) сентября депутація откланялась ихъ величествамъ, такъ какъ государь отправлялся въ путешествіе по Россіи, а императрица узжала въ Берлинъ, но прусскіе гости оставались въ Петербург до 15 (27) сентября, осматривая достопримчательности столицы и ея окрестностей. Офицеры были награждены орденами, нижніе чины — медалями. Представители кирасирскаго имени его величества полка получили: маіоръ. Боленъ — крестъ св. Станислава 2 степени, вахмистръ Зандъ — золотые часы и воронаго верховаго жеребца, а унтеръ-офицеръ Леманъ — знакъ отличія св. Анны и караковаго жеребца. Посл бурнаго плаванія но Балтійскому морю, депутація воротилась въ Берлинъ 24 сентября (6 октября), а 2 (14) октября являлась въ Сансуси королю и прибывшей между тмъ къ. отцу императриц Александр еодоровн.
Къ осени пріхалъ въ Берлинъ на нсколько дней и императоръ Николай, чтобы отвезти государыню въ Россію. По этому случаю командиръ и многіе офицеры его кирасирскаго полка испросили дозволеніе явиться туда же изъ Бранденбурга, для привтствованія августйшаго шефа. Каждое утро государь присутствовалъ на ученьяхъ гренадерскаго императора. Александра I полка и другихъ частей берлинскаго гарнизона. Однажды, а именно 5 (17) ноября, за обдомъ во дворц, къ которому приглашены были и находившіеся въ Берлин командиръ и офицеры 6-го кирасирскаго полка, король выразилъ сожалніе, что императоръ Николай въ настоящій пріздъ не увидитъ своего полка. Командовавшій имъ полковникъ Бранденштейнъ тотчасъ же отвтилъ: ‘Если ваше величество прикажете, то полкъ можетъ быть здсь черезъ три дня’. Король согласился и въ ту же ночь полковой и эскадронные командиры поспшили въ Бранденбургъ, чтобы приготовить полкъ къ походу. Не взирая на то, что по возвращеніи полка съ большихъ осеннихъ манвровъ распущены были резервы, выведены изъ строя сверхкомплектныя лошади и остановленъ пріемъ въ рекруты, полкъ, хотя и въ уменьшенномъ состав, имя всего 10 рядовъ во взвод, 7 (19) прибылъ въ Берлинъ и принялъ участіе въ большомъ парад въ честь русскаго императора.
Оба монарха, пшіе, смотрли на парадъ съ крыльца дворца принцессъ. Когда, по проход, гвардейской кавалеріи появился передъ ними 6-й кирасирскій полкъ, то государь тотчасъ вскочилъ на приготовленную для него осдланную лошадь, сталъ во глав полка, и, громко крикнувъ ‘здорово товарищи!’ провелъ его церемоніальнымъ маршемъ мимо короля. Снова штанарты и литавры полка были отнесены въ покои, занимаемые императоромъ Николаемъ въ королевскомъ замк, а для содержанія въ немъ караула назначенъ 1-й эскадронъ. Госудсрь наградилъ нижнихъ чиновъ выдачею имъ по одному червонцу на человка и роздалъ семь орденовъ офицерамъ. Въ ночь съ 12 (24) на 13 (25) ноября и онъ, и императрица оставили Берлинъ.
Мы дошли до событія, знаменующаго высшее проявленіе тсной и дружественной связи, установленной волею императора Николая между русскою и прусскою арміею. Событіе это — лагерный сборъ въ Кадиш и совмстные манвры русскихъ и прусскихъ войскъ, слитыхъ въ одни и т же тактическія единицы, подъ командою общихъ начальниковъ. Это единственное въ военной исторіи явленіе, своимъ блескомъ и великолпіемъ затмившее даже знаменитый Парчевый лагерь королей, Франциска I французскаго и Генриха VIII англійскаго, требуетъ подробнаго и обстоятельнаго описанія, къ которому мы и перейдемъ въ слдующей глав.

III.
Калишъ.

Сборъ войскъ подъ Калишемъ.— Приказъ прусскаго короля.— Составъ калишскаго лагеря.— Сводный гвардейско-гренадерскій отрядъ.— Перездъ его моремъ изъ Кронштадта въ Данцигъ.— Отплытіе императора и императрицы изъ Кронштадта и пребываніе ихъ въ Силезіи.— Историческое прошлое Калиша.— Устройство лагерей.— Царственные гости: прусскіе, австрійскіе, прочихъ германскихъ государствъ, англійскіе, нидерландскіе и датскіе.— Пріздъ государя.— Раздленіе всхъ войскъ на корпуса.— Государь принимаетъ надъ ними главное начальство.— Штабъ его и фельдмаршала Паскевича.— Манвры и празднества.— Отъздъ прусскаго короля.— Выступленіе изъ лагеря сводныхъ отрядовъ прусскаго и русскаго.— Назначеніе фельдмаршала Паскевича шефомъ егерскаго Орловскаго полка.— Рескриптъ ему короля прусскаго.— Отъздъ императора и императрицы.— Возвращеніе гвардіи въ Петербургъ.

‘Сборъ войскъ подъ Калишемъ лтомъ 1835 года’.— пишетъ прусскій военный историкъ полковникъ Декеръ въ своемъ описаніи этого происшествія.— ‘сталъ всемірно-историческимъ событіемъ и уже но одной этой причин вызываетъ къ себ интересъ каждаго образованнаго военнаго. Интересъ этотъ доходитъ, при ближайшей оцнк отношеній, до высоты, возбуждающей удивленіе и восхищеніе. Дв великія націи, различныя но языку, нравамъ, обычаямъ и религіи, соединяютъ войска свои, посреди глубокаго мира, не въ отдльныхъ корпусахъ, не въ разъединенныхъ отрядахъ, о, нтъ! а въ тснйшей тактической связи, какъ одинаковые члены одного и того же тла. Эскадры обихъ націй братски строятся въ одну боевую линію, высшіе офицеры обоюдныхъ армій поперемнно предводительствуютъ союзными отрядами, принцы обихъ націи, какъ еслибы они происходили отъ одного рода, раздляютъ между собою командованіе и могущественный императоръ и самодержецъ, подъ нимъ возведенный въ достоинство князя побдитель Эривани и Варшавы, становятся во глав слитаго воедино войска, дабы провести его въ рыцарскомъ убор и въ блеск оружія, мимо отечески-дружественнаго сосдняго монарха, который, въ свою очередь, обнажаетъ шпагу и въ качеств вождя полка, украшеннаго его именемъ, вступаетъ въ братскіе ряды, какъ внценосный императорскій боевой полковникъ! Такое явленіе, такое событіе, едва-ли повторяются два раза въ жизни, а потому, именно, и представляютъ они интересъ историческій и заслуживаютъ быть занесенными въ скрижали военной исторіи Европы, дабы происшествіе дошло до свднія современниковъ и было передано потомству, какъ памятникъ для грядущихъ поколній’.
Тотъ же писатель придаетъ калишскому сбору троякое значеніе. Онъ видитъ въ немъ, во-первыхъ, выраженіе взаимной любви двухъ родственныхъ и сосднихъ государей, распространяющейся отъ нихъ и на ихъ подданныхъ, во-вторыхъ,— выраженіе взаимнаго уваженія двухъ армій, побратавшихся на пол общихъ битвъ. Наконецъ, онъ обращаетъ особое вниманіе на проявленное въ Калиш обоюдное согласіе обихъ армій въ тактическихъ формахъ и въ тактическомъ обученіи, причемъ каждая оставалась въ границахъ своей индивидуальности.
Мысль собрать воедино для совмстнаго упражненія отряды русскихъ и прусскихъ войскъ зародилась въ ум императора Николая, по всей вроятности, по поводу прибытія въ Петербургъ прусской военной депутаціи на открытіе Александровской колонны. Уже раннею весною 1835 года король Фридрихъ-Вильгельмъ III отдалъ приказъ, въ коемъ было изображено: ‘Въ виду того, что его величество императоръ всероссійскій неоднократно выражалъ мн желаніе отправить въ Калишъ прусскія войска, я ршился сдлать это нижеслдующимъ образомъ: 1) отрядъ, составленный изъ всхъ родовъ оружія, иметъ выступить къ Калишу къ сроку, который будетъ ближайше опредленъ впослдствіи, причемъ отрядъ будетъ образованъ согласно приложенію, 2) за дв недли до выступленія отрядъ соберется въ Потсдам и будетъ упражняемъ во всхъ отношеніяхъ службы генералъ-маіоромъ Редеромъ: 3) отрядъ будетъ слдовать по утвержденному мною маршруту, опредленіе же подробностей предоставляю я генералъ-маіору Редеру, 4) каждому оберъ-офицеру для снаряженія назначаю я пособіе въ 50 талеровъ, сверхъ того офицеры получатъ добавочное жалованье но военному положенію, войска же полевое довольствіе, а кавалерія полевые раціоны: 5) долженъ ли отрядъ расположиться подъ Калишемъ лагеремъ или на квартир — будетъ опредлено впослдствіи. Я ожидаю отъ войскъ, что во время похода они будутъ соблюдать строгую дисциплину и по прибытіи въ Калишъ покажутъ себя во всхъ отношеніяхъ достойными прусскаго имени’ {Приказъ короля Фридриха-Вильгельма III на имя командира прусскаго гвардейскаго корпуса, герцога Карла Мекленбургскаго, отъ 17 (29) апрля 1835.}.
Калишъ избранъ былъ мстомъ лагернаго сбора по близости отъ прусской границы, отъ которой городъ этотъ находится всего на разстояніи пяти верстъ. Тамъ долженъ былъ расположиться лагеремъ имющій штабъ-квартиру въ Варшав 3-й пхотный корпусъ, подъ начальствомъ генералъ-адъютанта Ридигера, въ полномъ состав, съ придачею 3-й легкой кавалерійской дивизіи и 3-й дивизіи артиллерійской. Къ войскамъ этимъ присоединялся сводный отрядъ, составленный изъ частей гвардейскаго корпуса, а также гренадерскаго и 1-го армейскаго пхотнаго корпусовъ. Отрядъ этотъ былъ образованъ изъ сводныхъ батальоновъ, эскадроновъ и батарей отъ гвардейскихъ частей, а также армейскихъ пхотныхъ и кавалерійскихъ полковъ, шефами коихъ состояли принцы прусскаго королевскаго дома. Гвардейскій гренадерскій полкъ короля прусскаго Фридриха-Вильгельма III входилъ въ отрядъ въ полномъ состав. Сводный гвардейскій пхотный полкъ состоялъ изъ двухъ батальоновъ: 1-й батальонъ заключалъ въ себ но одному взводу полковъ лейбъ-гвардіи: Преображенскаго, Семеновскаго, Измайловскаго, московскаго, лейбъ-гренадерскаго, Павловскаго, Литовскаго и императора австрійскаго, 2-іі батальонъ — три роты лейбъ-гвардіи егерскаго, Волынскаго и Финляндскаго полковъ, 1 взводъ гвардейскаго экипажа и 1 взводъ гвардейскаго Финскаго стрлковаго батальона. Къ полку былъ прикомандированъ взводъ гвардейскаго сапернаго батальона. Сводный армейскій пхотный полкъ былъ образованъ изъ трехъ сводныхъ батальоновъ гренадерскаго наслднаго принца прусскаго полка и пхотныхъ полковъ принцевъ Вильгельма и Карла прусскихъ. Сводный гвардейскій кавалерійскій полкъ сформированъ въ состав трехъ эскадроновъ: 1-й эскадронъ изъ частей гвардейской кирасирской дивизіи: но одному взводу отъ полковъ: лейбъ-гвардіи коннаго, кавалергардскаго и кирасирскихъ его величества и его высочества наслдника-цесаревича, 2-й эскадронъ изъ частей 1-й легкой гвардейской кавалерійской дивизіи: по одному взводу отъ полковъ конногренадерскаго, лейбъ-уланскаго, лейбъ-гусарскаго и лейбъ-казачьяго, 3-й эскадронъ изъ частей 2-й легкой гвардейской кавалерійской дивизіи: по одному взводу отъ полковъ: лейбъ-драгунскаго, уланскаго великаго князя Михаила Павловича, Гродненскаго гусарскаго и атаманскаго казачьяго. Сверхъ того, по одному отдленію гвардейскаго жандармскаго дивизіона и лейбъ-гвардіи конно-піонеровъ. Артиллерія была представлена двумя сводными гвардейскими полубатареями, конною и пшею. Всмъ гвардейскимъ отрядомъ командовалъ генералъ-адъютантъ Исленьевъ, а подъ нимъ: пхотою — генералъ-маіоръ Никулинъ и кавалеріею — полковникъ князь Багратіонъ-Имеретинскій.
Независимо отъ этого отряда, вызваны были въ Калишъ: кирасирскій полкъ принца Альберта прусскаго, одинъ дивизіонъ жандармовъ, расположенный въ Варшав, по одному сводному казачьему полку, кавказско-линейному и донскому, и одинъ магометанскій полкъ.
Войска 3-го корпуса сосредоточились подъ Калишемъ уже въ конц іюня и заняли лагерь въ окрестностяхъ города но обимъ сторонамъ рки Просны. Мсяцъ спустя, прибыла туда части 1-го армейскаго пхотнаго корпуса, кирасиры принца Альберта, донцы, кавказскіе линейцы и магометане.
Сводный отрядъ изъ частей гвардейскаго и гренадерскаго корпусовъ направился въ Калишъ двумя различными путями. Кавалерія, конная артиллерія и упряжь артиллеріи пшей выступили изъ Петербурга сухимъ путемъ 30 апрля (12 мая), и на 110-й день выступленія, а именно 15 (27) іюля, прибыли въ Варшаву и посл трехдневнаго отдыха достигли Калиша 18 (30) августа. Вс же прочія части отряда 14 (26) іюля сли на суда въ Кронштадт и посл восьмидневнаго плаванія 23 іюля (4 августа) высадились въ Данциг. Перевозившая ихъ эскадра, подъ флагомъ вице-адмирала Рикорда. состояла изъ 10 линейныхъ кораблей, 4 фрегатовъ, 2 корветовъ и нсколькихъ транспортовъ. Высадка отряда въ состав около 6,000 человкъ, при 119 офицерахъ, продолжалась два дня. Первыми свезены были на берегъ знамена, при звукахъ полковыхъ хоровъ и салют въ 101 выстрлъ съ русскаго адмиральскаго корабля ‘Петръ Великій’. На берегу встртилъ ихъ командиръ 1-го прусскаго армейскаго корпуса, генералъ Нацмеръ, окруженный своимъ штабомъ и всми офицерами данцигскаго гарнизона. Русскимъ нижнимъ чинамъ предложено было угощеніе въ зданіи арсенала, офицерамъ — въ манеж, а генераловъ и штабъ-офицеровъ пригласилъ на обдъ генералъ Нацмеръ. Вечеромъ въ честь русскихъ гостей данъ былъ роскошный балъ въ театр. На другой день происходилъ парадъ, на которомъ присутствовали прусскій командиръ корпуса, посл чего войска наши выступили въ походъ и чрезъ Диршау и Торнъ пришли къ Калишу одновременно съ отрядомъ, шедшимъ изъ Петербурга сухимъ путемъ. Въ Калиш уже находился главнокомандующій дйствующею арміею, генералъ-фельдмаршалъ князь Варшавскій графъ Паскевичъ Эриванскій со всмъ своимъ штабомъ.
Сводный прусскій отрядъ, предназначенный принять участіе въ манврахъ подъ Калишемъ, собранъ былъ въ Потсдам въ половин іюля (начал августа). Въ составъ его вошли: сводный пхотный полкъ изъ 3-хъ батальоновъ. 1-й батальонъ составляли четыре роты: 1-я отъ 1-го и 2-я отъ 2-го гвардейскихъ пхотныхъ полковъ, 3-я же и 4-я отъ гренадерскихъ полковъ императора Александра I и императора австрійскаго Фрайда I: 2-й батальонъ — также четыре роты изъ восьми первыхъ взводовъ гвардейскаго резервнаго пхотнаго полка, 3-й баталіонъ — учебный пхотный. Сверхъ того три отдленія отъ батальона гвардейскихъ егерей, отъ батальона гвардейскихъ стрлковъ и отъ отдленія гвардейскихъ піонеровъ. Кавалерія состояла изъ: своднаго гвардейскаго кирасирскаго полка (по одному эскадрону отъ тлохранителей (gardes du corps), гвардейскихъ кирасиръ и два эскадрона 7-го кирасирскаго полка), своднаго легкаго кавалерійскаго полка (по одному эскадрону отъ гвардейскихъ полковъ: гусарскаго 1-го и 2-го уланскаго и драгунскаго), 6-го кирасирскаго императора всероссійскаго полка въ полномъ состав, взвода учебнаго эскадрона и 1-го эскадрона 3-го великаго князя Михаила Павловича полка. Артиллерію составляли одна конная и одна пшая полубатареи гвардейской артиллерійской бригады. Всмъ отрядомъ начальствовалъ генералъ-маіоръ Редеръ. Въ числ офицеровъ отряда находились имена многихъ лицъ, пріобрвшихъ впослдствіи громкую извстность, въ войнахъ 1864, 1866 и 1870 годовъ. Укажемъ на маіора Герварта-фонъ-Биттсифельда, командовавшаго 2-мъ баталіономъ своднаго пхотнаго полка, на подполковника Вердера, командира 3-го батальона того же полка: на подполковника графа Вальдерзее, командира своднаго кирасирскаго полка, на полковника Тюмплника, командира своднаго легкаго коннаго полка, и т. д.
22 іюля (3 августа), въ день своего рожденія, король въ приказ по отряду высказалъ, что отправленіе войскъ его въ Калишъ ‘должно служить воспоминаніемъ о великой эпох въ 1813 и 1814 годахъ союзныхъ воинствъ, когда прусскія войска завоевали независимость отечества, когда прусскіе полководцы предводительствовали русскими, русскіе — прусскими войсками, что и было причиною славныхъ успховъ, коимъ Пруссія понын обязана миромъ, и когда завязана была братская связь но оружію, основанная на взаимномъ уваженіи и долженствующая продлиться боле, чмъ обыкновенно’. Вслдъ затмъ отрядъ выступилъ изъ Потсдама и въ половин августа дошелъ до русской границы, вблизи отъ которой, въ виду Калита, онъ и расположился лагеремъ.
1 (13) августа государь императоръ и государыня императрица, въ сопровожденіи ихъ высочествъ великой княжны Ольги Николаевны и великихъ князей Константина Николаевича и Михаила Павловича, отправились изъ Кронштадта на двухъ пароходахъ ‘Геркулесъ’ и ‘Проворный’ и 5 (17) августа прибыли въ Данцигъ. Тамъ встртилъ ихъ наслдный принцъ прусскій и проводилъ ихъ величества до Фишбаха въ Силезіи, гд находился тогда прусскій дворъ. Государь и государыня сопровождали короля въ Лигницъ и Бреславль, присутствовали тамъ на манврахъ 5-го и 6-го прусскихъ корпусовъ и 28 августа (9 сентября) пріхали въ Калишъ. чтобы наблюсти за послдующими приготовленіями для пріема ожидаемыхъ дорогихъ гостей.
Не ради одной близости отъ прусской границы былъ Калишъ избранъ служить мстомъ предстоявшаго торжества. Съ именемъ его соединялись историческія воспоминанія, какъ нельзя боле приличествовавшія случаю. Подъ Калишемъ русскія войска, подъ начальствомъ Меншикова 10 (22) октября 1706 года, одержали, въ союз съ саксонцами и поляками, одну изъ первыхъ и самыхъ блестящихъ побдъ своихъ надъ шведами, а 1 (13) февраля 1813 года, русскій отрядъ генерала Винценгероде на голову разбилъ отступавшій изъ Россіи 7-й корпусъ великой арміи Наполеона. Побда эта имла послдствіемъ подписаніе въ Калит союзнаго договора между Россіею и Пруссіею,— договора, положившаго начало освобожденію Германіи и Европы. Къ тому же и окрестности Калиша представлялись удобными для расположенія многочисленныхъ войскъ, стянутыхъ къ этому городу. Выборъ мста и устройство лагерей для этихъ войскъ были возложены на генеральнаго штаба полковника Коцебу.
Пхотный лагерь былъ разбитъ къ Сверо-Западу отъ Калиша и состоялъ изъ двухъ частей: большей, расположенной на лвомъ берегу Просны, я меньшей — на правомъ ея берегу. Главный лагерь обращенъ былъ фронтомъ къ прусской границ, тыломъ — къ рчк, лвый флангъ его упирался въ одно изъ предмстій города, правый граничилъ съ деревнею Вшкощціельно. Фронтовая линія имла протяженіе до шести верстъ. По самой середин ея возвышался императорскій павильонъ или бельведеръ, по об стороны котораго поставлены были палатки для сводныхъ отрядовъ русской и прусской пхоты, а также дли двухъ дивизій 3-го пхотнаго корпуса, 7-й и 8-й.
Остальныя кавалерійскія части, русскія и прусскія, были размщены частію въ Калиш, частію въ окружающихъ его деревняхъ.
Мсто, занимаемое всми лагерями, было тщательно распланировано и утрамбовано, ряды палатокъ отличались прямолинейностью и чистотою. Широкія дороги были проложены вдоль фронта лагерей и соединяли ихъ съ одной стороны съ городомъ, съ другой, между собою, съ плацпарадомъ и съ окрестными деревнями. Черезъ Просну въ разныхъ мстахъ были перекинуты мосты.
‘Видъ лагеря’,— свидтельствуетъ очевидецъ, уже упомянутый нами выше прусскій полковникъ Декеръ,— ‘представлялъ истинно воинскую и притомъ все же въ высшей степени пріятную картину. Вс русскія устройства отличаются тмъ, что они всегда столь же величественны, сколько и цлесообразны, столь же хорошо задуманы, сколько чисто и щеголевато исполнены. Въ нихъ нтъ ничего наполовину, ничто небдно, но все отличается округленностью, планомъ, гармоніею и весьма красивою вншностью. Уже ярко сверкающія пирамиды ружей съ ихъ свтлымъ мднымъ приборомъ, совершенно прямая линія выставленныхъ впереди лагеря многочисленныхъ орудій съ ихъ свтлозелеными лафетами и съ ихъ, какъ зеркало, гладкими металлическими стволами, являлась до извстной степени въ веселомъ и величественномъ вид. Тсный рядъ четырехугольныхъ палатокъ образовывалъ блоснжную массу, изъ которой высоко выступали знамена, обозначая подраздленія. Небольшая высота палатокъ производитъ весьма пріятное впечатлніе для взора, а зеленыя полосы, изображавшія какъ бы карнизъ маленькихъ плоскихъ крышъ, а равно и зеленые и краевые коньки придаютъ цлому большое изящество, не мене того — окаймляющія ряды палатокъ полосы зеленющаго дерна’. И дале: ‘Въ самомъ лагер господствовала величайшая чистота. Площадь для склада оружія и батальонныя улицы выметались каждое утро, и то же повторялось, если втеръ наносилъ когда-либо соръ, солому и проч. Благодаря частымъ ученьямъ, глиняная почва была утоптана какъ помостъ молотильнаго сарая и соперничала въ чистот съ блоснжными палатками. Чистка одежды и оружія не могла нарушить этой чистоты, такъ какъ въ тылу лагеря поставлены были особыя стропила для окраски кожанаго прибора. Одними, словомъ, всюду былъ виднъ духъ порядка и опрятности, что пріятно ласкало взоръ’.
Центромъ лагерной жизни былъ императорскій павильонъ, большое деревянное зданіе, въ одинъ этажъ, построенное въ вид кіоска и вмсто крыши увнчанное балконами, изъ которыхъ одинъ, средній, былъ покрытъ и предназначался для высочайшихъ особъ. Съ него открывался обширный видъ на всю долину Просны и совокупность лагеря. Главный корпусъ павильона занимала одна большая зала, украшенная воинскими трофеями, портретами членовъ русскаго и прусскаго царственныхъ домовъ и посредин мраморнымъ бюстомъ короля Фридриха-Вильгельма III, на возвышеніи, подъ краснымъ бархатнымъ балдахиномъ, увнчаннымъ королевскою короною. Залу освщали пять огромныхъ люстръ. Она имла служить только для офицеровъ русской и прусской гвардіи. Въ двухъ боковыхъ флигеляхъ помщались придворная прислуга, кухни и погреба.
Общее число войскъ, имвшихъ размститься въ лагеряхъ, баракахъ и на квартирахъ въ Калиш и его окрестностяхъ, выражается въ слдующихъ шифрахъ: русскія войска: пхоты 57 1/2 батальоновъ, конницы 54 эскадрона, при 128 орудіяхъ: прусскія войска: пхоты 3 1/2 батальона, конницы 13 1/2 эскадроновъ, при 8 орудіяхъ, всего въ строю 58,347 человкъ.
Особенная заботливость государя была обращена на продовольствіе прусскихъ войскъ, какъ нижнихъ чиновъ, такъ и офицеровъ. Согласно высочайшему приказу, каждый нижній чинъ долженъ былъ получать ежедневно: 2 ф. хлба, испеченнаго по прусскимъ образцамъ, 1 ф. мяса, 2/3 мры картофеля, 8 лотовъ риса или 10 2/3 лота гречневой крупы или 21 2/3 лота гороху, 2 1/2 лота соли, 1/16 кварты водки и дв бутылки пива. Сверхъ того, каждому было выдано на все время стоянки въ Калиш 2 фунта курительнаго табаку. На каждую лошадь, въ день — 4 мры овса. 14 фунтовъ сна и 4 фунта соломы. Продовольствіе офицеровъ было въ высшей степени роскошно. Утромъ получали они кофе съ булками и печеньемъ. Въ 11 часовъ предлагался холодный завтракъ изъ хлба, сыра, ветчины, колбасы, съ водкою и виномъ. Обдъ состоялъ изъ пяти блюдъ, десерта, варенья, фруктовъ и кофе. За обдомъ подавались разнообразныя вина: бургундское, сотернъ, мадера, хересъ, рейнвейнъ и шампанское. Ужинъ составлялъ два блюда: одно холодное и одно горячее, а также вино, красное и блое, и пуншъ. Офицеры прусскихъ кавалерійскихъ частей завтракали, обдали и ужинали въ особыхъ столовыхъ, выстроенныхъ въ мстахъ ихъ расположенія, причемъ прислуживали имъ придворные лакеи. Гвардейскимъ же офицерамъ какъ прусскимъ, такъ и русскимъ, служила столовою, какъ сказано выше, большая зала императорскаго павильона.
Но гостями русскаго императора были не одни прусскіе военные. Въ Калиш ожидалась цлая толпа высокихъ постителей, принадлежавшихъ къ различнымъ царствующимъ домамъ Европы, съ многочисленною придворною свитою. Одно прусское королевское семейство состояло изъ 12 лицъ: король, морганатическая супруга его, княгиня Лигницъ, наслдный принцъ, сыновья короля: принцъ Вильгельмъ съ супругою, принцы Карлъ и Альбрехтъ, братъ короля, принцъ Вильгельмъ старшій, также съ супругою, двоюродный братъ принцъ Августъ и племянникъ принцъ Адальбертъ. Въ свит короля находилось множество генераловъ и придворныхъ, въ числ ихъ: военный министръ генералъ Вицлебенъ, командиръ гвардейскаго корпуса герцогъ Карлъ Мекленбургскій, начальникъ главнаго штаба генералъ Краузенекъ, гофмаршалъ графъ Пюклеръ, генералы Борстедь, графъ Цитенъ, Нацмеръ, Грольманъ, Раухъ, графъ Бранденбургъ, графъ Ностицъ, Блокъ, Каницъ, большая, часть со своими адъютантами, оберъ-президентъ Силезіи Флотвелъ, прусскій военный уполномоченный въ Петербург, полковникъ Раухъ и другіе.
Представителями Австріи на калишекомъ създ были эрцгерцоги, брата императора Фердинанда, Францъ-Карлъ и дядя — Іоаннъ. Съ ними прибылъ австрійскій посолъ въ Петербург генералъ графъ Фикельмонтъ и блестящая военная свита, состоявшая изъ генераловъ князя Лихтенштейна, графовъ Лаваль-Нугента, Ламберга, Куденговена, Фалькенхейна, Салиса и нсколькихъ молодыхъ офицеровъ. Изъ германскихъ государей и принцевъ явились наслдные великіе герцоги мекленбургъ-шверинскій и гессенъ-дармштадтскій, герцогъ нассаускій, принцъ Фридрихъ и герцогъ Евгеній виртембергскіе. Англію представлялъ братъ короля герцогъ кумберландскій (впослдствіи король ганноверскій Эрнстъ-Августъ) и съ нимъ маркизъ Дуэро, сынъ герцога Веллингтона, Нидерланды — принцъ Фридрихъ, женатый на родной сестр императрицы Александры еодоровны, Данію — племянники короля, два принца шлезвигъ-гольштейнъ-зондербургъ-глюксбургскіе.
Нелегко было размстить всю эту царственную толпу, съ состоявшими при ней придворными кавалерами и адъютантами въ небольшомъ город съ 10,000 жителей, однако удалось, благодаря цлесообразнымъ и заблаговременно принятымъ мрамъ. Самое обширное въ город зданіе, старый замокъ служилъ жилищемъ русской императорской чет съ дтьми и великимъ княземъ Михаиломъ Павловичемъ, а также прусскимъ королю съ супругою и наслдному принцу. Прилежащее къ замку зданіе бывшей іезуитской коллегіи, впослдствіи упраздненнаго кадетскаго корпуса, было отведено подъ помщеніе главнйшихъ лицъ императорской свиты, министра двора князя Волконскаго и командующаго императорской главной квартирой графа Бенкендорфа, а также русскихъ придворныхъ и военныхъ управленій. Между замкомъ и корпусомъ, въ небольшомъ, но красивомъ домик, утопающемъ въ зелени тнистаго сада, помстился намстникъ Царства Польскаго, князь Паскевичъ. Вс казенные и обывательскіе дома въ город были взяты подъ постой царскихъ гостей, которые распредлены между ними согласно своему званію и положенію, боле или мене роскошно и удобно.
Къ обду и ужину собирались въ замк царственныя особы и небольшой кругъ приглашенныхъ за столомъ ихъ величествъ Въ отдльныхъ помщеніяхъ были устроены два другіе стола: гофмаршальскій, въ нарочно выстроенномъ павильон, для лицъ придворной и военной свиты, и другой, въ корпусномъ дом, для офицеровъ частей, расположенныхъ въ город, для ординарцевъ и офицеровъ караула. Оба эти стола накрывались на нсколько сотъ приборовъ.
Для гостей были заготовлены всевозможныя и, разумется, безмездныя удобства. Т изъ нихъ, которые не имли съ собою верховыхъ лошадей, получали таковыхъ изъ императорскихъ конюшень или изъ кавалерійскихъ частей. Въ город было сосредоточено большое число извощиковъ изъ Варшавы и другихъ сосднихъ мстъ, но имъ не дозволялось возить за плату, а экипажи ихъ предоставлялись въ пользованіе гостей но выдаваемымъ полиціймейстеромъ билетамъ. Наконецъ городской театръ былъ заново отдланъ, и въ немъ каждый вечеръ давались спектакли, право на входъ въ которые имли приглашенные, до послдняго офицера. Для представленій выписана была изъ Берлина часть придворной драматической и балетной труппы, въ состав 11 актеровъ и 6 актрисъ. Въ числ послднихъ были первая драматическая любовница берлинской сцены Шарлотта Гагнъ и знаменитая балерина Марія Тальони. Сверхъ того, вызвано было и нсколько балетныхъ танцовщицъ изъ Варшавы я дв пары испанскихъ танцоровъ, которые впрочемъ не понравились императриц и посл двухъ представленій высланы изъ Калита. Репертуаръ составляли легкія комедіи и водевили, и обыкновенно спектакль заключался дивертиссементомъ. Въ угоду королю прусскому — какъ уже выше замчено, большому любителю театра — занавсь представляла видъ Павлинаго острова въ Потсдам, любимаго лтняго мстопребыванія его величества. Всми театральными представленіями завдывалъ директоръ варшавскихъ театровъ, генералъ Раутенштраухъ.
28 августа (9 сентября), день прізда своего въ Калишъ, государь провелъ въ лагер, производя ученье пхотнымъ войскамъ и смотръ кавалеріи. На другой день его величество осмотрлъ лазареты, склады, не забылъ захать и въ театръ, гд происходила репетиція, чтобы убдиться, что везд все готово и въ порядк. Собственно празднества начались 30 августа (11 сентября) съ пріздомъ прусскаго короля и принцевъ. Они завершились ихъ отъздомъ 10 (22) сентября, слдовательно продолжались двнадцать дней. Прослдимъ же день за днемъ это великолпное и единственное въ военной исторіи зрлище.

1-й день: пятница. 30 августа (11 сентября).

Съ утра разставлены были у домовъ, отведенныхъ прусскимъ принцамъ, которые имли прибыть въ полдень, почетные караулы со знаменемъ отъ батальоновъ, полковъ коихъ они состояли шефами. Принцы пріхали въ назначенный часъ и, принявъ караулы, отпустили ихъ въ лагерь, а сами, одвшись въ русскіе мундиры, отправились въ замокъ, чтобы представиться ихъ величествамъ. Государь и императрица пригласили ихъ осмотрть лагерь. Въ 3 часа былъ обдъ въ замк, тотчасъ по окончаніи котораго ихъ величества и ихъ высочества похали вс навстрчу королю прусскому. Встрча состоялась на самой границ, въ 5 часовъ пополудни. Въ замк ожидалъ короля почетный караулъ со знаменемъ отъ гренадерскаго имени его полка, командиръ котораго представилъ его величеству рапортъ. Поздоровавшись съ людьми, король поднялся въ императорскіе покои, гд собраны были вс иностранные гости и почетнйшіе изъ русскихъ. Въ 7 часовъ на площадь предъ замкомъ пришли барабанщики, флейтщики и полковые музыканты всхъ частей расположенныхъ въ лагер войскъ, въ числ боле 2,000 человкъ и впереди ихъ. привлекавшій всеобщее вниманіе своимъ исполинскимъ ростомъ, тамбуръ-мажоръ Преображенскаго полка. На площадь высыпали вс находившіеся въ Калиш придворные и военные, а также мстные жители. Государь и императрица съ августйшими гостями вышли на балконъ замка. Сначала соединенные полковые хоры, подъ управленіемъ дирижера хоровъ гвардейскаго корпуса, Ганзе, исполнили маршъ, сочиненный королемъ Фридрихомъ-Вильгельмомъ III, когда тотъ еще былъ наслднымъ принцемъ. Увидвъ въ толп на площади Марію Тальони, государь приказалъ сыграть маршъ изъ ‘Возстанія въ Серал’ — одного изъ любимыхъ балетовъ знаменитой танцовщицы. Затмъ слдовала заря, при участіи всхъ барабанщиковъ и флейтщиковъ, и молитва. Но этому сигналу во всхъ домахъ города зажглись безчисленные огни. Иллюминація продолжалась всю ночь, и толпы народа, вперемежку съ солдатами, расхаживали по ярко освщеннымъ улицамъ, вплоть до самаго утра.

2-й день: суббота, 31 августа (12 сентября).

Утромъ, въ 8 часовъ, прусскій отрядъ, подъ предводительствомъ генералъ-маіоръ Рдера, перешелъ черезъ границу и, не доходя до Калиша, выстроился парадомъ по правую сторону шоссе, фронтомъ къ русскому лагерю. На правомъ фланг, отряда заняли мста командиръ прусскаго гвардейскаго корпуса герцогъ Карлъ Мекленбургскій и вс прочіе прусскіе генералы и офицеры, не входившіе въ составъ отряда. Одновременно, русскія войска стали подъ ружье, пхота — въ батальонныхъ колоннахъ, впереди палатокъ главнаго лагеря, кавалерія — въ полковыхъ колоннахъ, поэскадронно, насупротивъ, императорскаго павильона, фронтомъ къ нему, артиллерія образовала дв большія батареи между шоссе и главнымъ лагеремъ, на разстояніи шестидесяти шаговъ отъ пхоты и фронтомъ къ ней. Одна батарея была о 72, другая о 56 орудіяхъ, конная артиллерія — на правомъ фланг.
Ровно въ 11 часовъ императоръ и императрица, король и вс прусскіе принцы выхали изъ Калиша верхомъ и направились къ прусскому отряду. За ними слдовали дамы прусскаго двора въ экипажахъ. Государь былъ въ прусскомъ мундир своего кирасирскаго полка, государыня въ темно-зеленой амазонк и въ блой съ краснымъ околышемъ фуражк кавалергардскаго ея величества полка. Король, великій князь Михаилъ Павловичъ и принцы были также въ прусскихъ мундирахъ. Король первый подъхалъ къ отряду и, при приближеніи русской императорской четы, обнаживъ шпагу, поскакалъ ей навстрчу, сопровождаемый всми прусскими генералами и офицерами, небывшими въ строю. Отсалютовавъ, государю, онъ представилъ ему свою свиту. Прусскія войска взяли на караулъ и огласили воздухъ криками: ‘ура!’
Ихъ величества и ихъ высочества прохали вдоль фронта отряда, и затмъ императоръ и императрица отправились въ. главный русскій лагерь и стали впереди павильона. Прусскія войска построились для прохожденія церемоніальнымъ маршемъ, ротнымъ и полуэскадроннымъ фронтомъ, артиллерія съ 4-мя орудіями въ рядъ, пхота впереди, за нею пшая артиллерія, и наконецъ кавалерія съ конною артиллеріею. Свернувъ съ шоссе налво, отрядъ пошелъ вдоль фронта главнаго русскаго лагеря мимо бельведера, гд находился государь и государыня. Едва прусаки поровнялись съ лвымъ флангомъ русскаго лагернаго расположенія, какъ русскія войска взяли на караулъ и оставались такъ, пока окончился дефилей всего отряда. Съ русскихъ батарей раздались салютные выстрлы, слившіеся со звуками музыки всхъ полковыхъ хоровъ и съ неумолкаемымъ крикомъ: ‘ура!’ При прохожденіи мимо ихъ величествъ, во глав прусскаго отряда халъ начальникъ его, генералъ-маіоръ Рдеръ, король же находился сбоку, на правомъ фланг, такъ же, какъ и великій князь Михаилъ Павловичъ — на правомъ фланг своего прусскаго 3-го уланскаго полка. Когда очередь дошла до 6-го кирасирскаго полка, то государь сталъ впереди его и провелъ мимо короля и императрицы.
По окончаніи дефилея прусскихъ войскъ, они остановились передъ приготовленнымъ для нихъ лагеремъ, пхота тыломъ къ нему, кавалерія насупротивъ отъ нея, и въ свою очередь взяли на караулъ. Между этими двумя рядами началось прохожденіе церемоніальнымъ маршемъ русскаго гвардейскаго своднаго отряда и прикомандированныхъ къ нему частей. Императрица Александра еодоровна провела взводъ кавалергардовъ, прусскіе принцы — батальоны или полки, коихъ они были шефами, король — имени своего гренадерскій полкъ, вс въ мундирахъ утихъ частей. Затмъ прусская пхота и артиллерія вступила въ приготовленный для нея лагерь, кавалерія же направилась къ мстамъ своего расположенія въ сосднихъ деревняхъ.
Съ прибытіемъ прусскаго отряда, вс войска, собранныя въ Калиш, были раздлены на дв части: первую составлялъ 3-й пхотный корпусъ съ его кавалеріею и артиллеріею, за исключеніемъ позиціонной батареи 7-и и двухъ легкихъ батарей 8 и и 9-й артиллерійскихъ бригадъ и съ придачею донскаго казачьяго полка. Вторая часть состояла изъ всхъ прочихъ войскъ, русскихъ и прусскихъ, слитыхъ воедино подъ названіемъ резервнаго Калишскаго корпуса. Главное начальство надъ обими частями принялъ государь императоръ, а по немъ главнокомандующій русскою дйствующею арміею, генералъ-фельдмаршалъ князь Варшавскій графъ Паскевичъ Эриванскій. Общій штабъ составлялъ штабъ дйствующей арміи, при начальник штаба, генералъ-адъютант княз Горчаков 3-мъ, генералъ-квартирмейстер, генералъ-адъютант Берг, начальникахъ: артиллеріи — генералъ-адъютант Гилленшмидт и инженеровъ — генералъ-лейтенант Ден и при дежурномъ генерал, генералъ-маіор Викинскомъ. Назовемъ также интенданта Погодина, походнаго атамана казачьихъ полковъ генералъ лейтенанта Власова., генералъ-штабъ-доктора Ганова и военнаго генералъ-полиційместера, генералъ-лейтенанта Стороженко.
Третьимъ корпусомъ начальствовалъ командиръ его, генералъ-адъютантъ Ридигеръ. Въ резервномъ же корпус командованія были розданы прусскимъ генераламъ и штабъ-офицерамъ вперемежку съ русскими. Командующимъ корпусомъ назначенъ наслдный принцъ прусскій, а штабъ его составляли двое русскихъ и двое пруссаковъ. Всею пхотою начальствовалъ великій князь Михаилъ Павловичъ, всею кавалеріею — принцъ Вильгельмъ, сынъ короля. Бригадными командирами назначены: въ пхот — принцъ Карлъ и генералъ-адъютантъ Исленьевъ, въ кавалеріи — принцъ Альбрехтъ, генералъ-маіоръ Геркуличъ и полковникъ Варнеръ.
Образованіе корпусовъ, дивизій и бригадъ резервнаго корпуса, согласію ордръ-де-баталь, состоялось въ самый день вступленія пруссаковъ въ лагерь. Начальники всхъ этихъ частей тотчасъ же представились обоимъ монархамъ и фельдмаршалу, а также временнымъ своимъ начальникамъ по ввреннымъ имъ на время манвровъ командованіямъ.
Въ 2 часа въ большой зал императорскаго павильона, состоялся, въ присутствіи ихъ величествъ и всхъ царственныхъ гостей, торжественный обдъ, къ которому были приглашены вс начальствующія лица и офицеры русской и пруской гвардіи. Вечеромъ въ театр данъ былъ первый спектакль. Представленія продолжались ежедневно до самаго конца калишскихъ празднествъ.

3-й день: воскресенье, 1 (13) сентября.

Къ 11 часамъ утра войска вышли изъ лагеря и окружили церковныя палатки, поставленныя передъ фронтомъ каждой дивизіи. Впереди прусскаго пхотнаго лагеря сооруженъ былъ алтарь подъ открытымъ небомъ и совершалъ богослуженіе главный пасторъ арміи, Dr. Воллертъ, при участіи полковаго оркестра 1-го гвардейскаго пхотнаго полка и хора церковныхъ пвцовъ. Но прибытіи ихъ величествъ къ походной церкви русскаго гвардейскаго отряда, раздалась команда государя: на молитву! и литургія началась одновременно во всхъ церквахъ. Въ гвардейской палатк пли придворные пвчіе. По окончаніи православнаго богослуженія, ихъ величества направились къ протестанскому алтарю, окруженному прусскими войсками, среди коихъ находился и взводъ финскихъ стрлковъ. Пасторъ Воллертъ произнесъ приличное случаю слова. Вслдъ за тмъ во всемъ лагер, въ каждомъ батальон отдльно. происходилъ обычный разводъ. Императоръ, императрица, король, окруженные прочими царственными гостями, остановились у бельведера и смотрли сперва на зду ординарцевъ, а потомъ на джигитовку кавказскихъ линейцевъ и магометанъ. Къ высочайшему столу, происходившему въ город, въ прилежащемъ къ замку павильон, были приглашены вс командиры расположенныхъ въ лагер отдльныхъ частей. Вечеромъ, во время спектакля, полковая музыка играла въ нсколькихъ мстахъ въ город и въ лагер.

4-й день: понедльникъ, 2 (14) сентября.

Въ этотъ день назначенъ былъ большой парадъ всмъ войскамъ, собраннымъ въ Калиш. Войска выстроились на пространной равнин къ сверу отъ города, близъ деревни Коканинъ. Они стояли въ колоннахъ, пхота въ дв линіи, каждая пхотная бригада въ дв шеренги, съ промежуткомъ въ 150 шаговъ. Позади пхоты — кавалерія въ одну линію и наконецъ артиллерія. Общая длина всей линіи была 2,000 шаговъ. Впереди пхотнаго фронта расположились вс ненаходившіеся въ строю генералы и офицеры русскіе и иностранные. Высочайшія особы прибыли въ 10 часовъ утра, оба монарха и императрица верхомъ, равно какъ и вс принцы, принцессы же въ экипажахъ. Государь былъ въ русскомъ генеральскомъ мундир, король — въ мундир своего русскаго гренадерскаго полка. По объзд ими фронта всхъ четырехъ линій, что продолжалось часъ съ четвертью, началось прохожденіе церемоніальнымъ маршемъ въ слдующемъ порядк. Впереди хали жандармы и собственный его величества конвой, за ними командующій императорскою главною квартирою генералъ-адъютантъ графъ Бенкендорфъ, генералъ-фельдмаршалъ князь Варшавскій со своимъ штабомъ, наконецъ государь императоръ, съ многочисленною и блестящею свитою, во глав русскаго своднаго гвардейскаго полка. За его величествомъ слдовалъ командующій резервнымъ корпусомъ наслдный принцъ прусскій со своимъ штабомъ. Во глав пхоты резервнаго корпуса халъ великій князь Михаилъ Павловичъ. Пхота шла въ порядк ордръ-де-баталь ротнымъ фронтомъ. Король халъ впереди своего гренадерскаго полка съ обнаженною шпагою, а на фланг того же полка шли т изъ прусскихъ принцевъ, которые не имли особаго командованія, затмъ слдовала пхота 3-го корпуса. Прохожденіе пхоты продолжалось цлый часъ. Во глав кавалеріи резервнаго корпуса выступалъ принцъ Вильгельмъ. Впереди кавалергардовъ хала императрица, а государь — впереди своего прусскаго кирасирскаго полка. Шествіе завершилось артиллеріей и продолжалось полчаса.
Второй разъ войска прошли, пхота и кавалерія, въ полковыхъ колоннахъ,— построеніе, невведенное въ прусской арміи,— артиллерія же батарейнымъ фронтомъ, на что потребовалось три четверти часа. Весь парадъ длился 3 1/2 часа.
Въ этотъ день ихъ величества и высочества обдали въ покояхъ короля прусскаго, а вечеръ провели въ театр.

5-й день: вторникъ. 3 (13) сентября.

Войскамъ данъ былъ отдыхъ. Въ разныхъ концахъ лагеря происходили лишь частныя ученья и упражненія. При ученьи русской гвардейской артиллеріи присутствовалъ принцъ Августъ, генералъ-инспекторъ артиллеріи прусской и ветеранъ войнъ 1813—15 годовъ. И онъ, и прочіе прусскіе артиллеристы были поражены блестящимъ состояніемъ нашей артиллеріи, быстротою и точностью ея движеній, удалью и молодечествомъ артиллерійской прислуги. Вышеприведенный нами прусскій военный писатель, полковникъ Декеръ, приписываетъ отличныя боевыя качества русской артиллеріи особливому расположенію къ ней императора Николая и попечительной заботливости генералъ-фельдцейхмейстера, великаго князя Михаила Павловича. По этому поводу онъ приводитъ слдующія слова, сказанныя ему самимъ государемъ: ‘Артиллерія — тотъ родъ оружія, который ведетъ къ побд. Еслибы мн пришлось снова начать мою военную карьеру, то я началъ бы ее ни въ какой инои части, какъ въ конной артиллеріи’.
Въ полдень императоръ показывалъ королю 100 ремонтныхъ верховыхъ лошадей, предназначенныхъ имъ въ подарокъ прусскимъ полкамъ: своему кирасирскому и 3-му уланскому — великаго князя Михаила Павловича. Посл обда онъ, въ сопровожденіи супруги принца Вильгельма, принцессы Августы, и принцевъ Карла, Альбрехта и Адальберта, постилъ расположеніе кавказскаго линейнаго и магометанскаго полковъ. Командовавшій послднимъ, маіоръ князь Бебутовъ, пригласилъ въ свой лагерь множество русскихъ и прусскихъ генераловъ и офицеровъ, чтобы отпраздновать назначеніе бригаднымъ своимъ командиромъ прусскаго полковника Барнера. Праздникъ этотъ отличался необыкновеннымъ радушіемъ хозяевъ, веселостью гостей, словомъ, чисто восточнымъ гостепріимствомъ въ соединеніи съ русскимъ хлбосольствомъ. Сначала, въ присутствіи государя и принцессы Августы, линейцы и магометане соперничали въ упражненіяхъ въ стрльб и въ верховой зд. Повторены были вс обычные молодецкіе пріемы джигитовки, къ немалому удивленію пруссаковъ, немогшихъ надивиться ловкости и удали полудикихъ наздниковъ. Затмъ, при звукахъ туземныхъ инструментовъ, началось пніе и пляска, въ обширномъ казачьемъ кругу. По отъзд его величества съ принцессою, князь Бебутовъ угощалъ почетныхъ гостей въ своемъ шатр закускою, чернымъ хлбомъ съ солью и туго набитыми трубками въ длинныхъ кавказскихъ чубукахъ. На чистомъ воздух жарили барановъ, приготовляли шашлыкъ и пилавъ, пришедшіеся нмецкимъ гостямъ по вкусу, не смотря на то, что сть приходилось пальцами, безъ посредства вилокъ и ножей. Пнистое донское вино — пруссаки приняли его за шампанское — лилось ркою. Бебутовъ провозгласилъ здоровье короля, принцевъ и прусской арміи. Принцы Карлъ и Альбрехтъ отвчали тостомъ за государя, великаго князя Михаила Павловича, фельдмаршалаПаскевича и русскія войска. Въ заключеніе, мусульмане и казаки принялись качать обоихъ принцевъ, своего бригаднаго командира, полковника Барнера, и другихъ прусскихъ гостей. Праздникъ продолжался далеко за полночь, и долго не смолкала на высотахъ Сулнеловицы удалая псня кавказцевъ, не прекращалась ихъ веселая пляска.
Ихъ величества и прочіе царственные гости и въ этотъ вечеръ присутствовали при представленіи въ театр.

6-й день: среда, 4 (16) сентября.

О произведенныхъ въ окрестностяхъ Калита манврахъ полковникъ Декеръ, въ описаніи своемъ, говоритъ: ‘Ихъ нельзя назвать учебными манврами, ибо принимались во вниманіе условія мстности, ни манврами въ пространномъ значеніи этого слова, ибо непріятель не былъ обозначенъ, то не были также манвры въ нол, такъ какъ два корпуса не дйствовали одинъ противъ другаго. Все же они относились къ категоріи корпусныхъ и армейскихъ манвровъ въ обширныхъ размрахъ, служа для поученія и упражненія высшихъ войсковыхъ начальниковъ въ быстромъ исполненіи движеній, съ извстною тактическою тенденціею’.
Въ среду, 4 (16) сентября, назначенъ былъ первый манвръ для одного резервнаго корпуса, подъ начальствомъ прусскаго наслднаго принца. Не было составлено письменной диспозиціи, а лишь велно войскамъ означеннаго корпуса къ 9 часамъ утра собраться близъ села Коканина, въ четырехъ верстахъ къ Сверу отъ Калиша. Вс дальнйшія приказанія отданы на мст.
Отдавались они самимъ государемъ наслдному принцу, какъ командиру резервнаго корпуса, и этимъ послднимъ передавались частнымъ начальникамъ, чрезъ посредство адъютантовъ и ординарцевъ {Во время этого манвра произошелъ несчастный случай, едва не имвшій самыхъ бдственныхъ послдствій. Въ близости отъ обоихъ государей взорвало одинъ изъ нашихъ зарядныхъ ящиковъ, причемъ убито два артиллериста.}.
Обдъ происходилъ въ замк. Вечеромъ спектакль.

7-й день: четвергъ. 6 (17) сентября.

Общій манвръ для всхъ войскъ, расположенныхъ въ Калиш и его окрестностяхъ, подъ личнымъ начальствомъ государя. Въ основаніе его была положена слдующая главная, мысль, изложенная въ диспозиціи на французскомъ язык.
‘Дв арміи оперируютъ на большой дорог изъ Ставишина въ Калишъ’.
‘Наканун наступающій (дружественный) отрядъ выдержалъ побдоносное сраженіе, чмъ принудилъ непріятеля отступить за Коканинъ, каковая деревня вечеромъ оставалась еще въ его власти’.
‘Въ продолженіе ночи авангардъ нашъ занялъ позицію въ сторону отъ Руссова и выставилъ свои пикеты впереди этой деревни’.
‘Съ разсвтомъ, главный и резервный корпуса сосредоточились позади авангарда и получили приказаніе атаковать Коканинъ’.
‘Цль манвра — принудить непріятеля покинуть свои позиціи впереди Калиша и отбросить его въ улицы города’.
Въ тотъ же день взводъ кавалергардовъ праздновалъ свой полковой праздникъ (св. Захарія и Елизаветы) въ саду, прилежащемъ къ дому, занимаемому фельдмаршаломъ. Принять участіе въ праздник кавалергарды пригласили и представителей родственнаго прусскаго полка тлохранителей (gardes du corps). Въ 4 часа пополудни взводы обоихъ полковъ выстроились на лужайк въ ожиданіи двора. По прибытіи ихъ величествъ и высочествъ и прочихъ почетныхъ гостей, начался молебенъ, отслуженный подъ открытымъ небомъ въ одной изъ аллей сада, окончившійся окропленіемъ солдатъ и знаменъ святою водою. Затмъ нижніе чины кавалергардовъ и тлохранителей услись вперемежку за длинные столы, хозяйка праздника, шефъ кавалергардскаго полка, государыня императрица, обходила гостей своихъ, милостиво съ ними разговаривая. Въ одномъ изъ угловъ сада раскинутъ былъ для высочайшихъ особъ шатеръ, нкогда подаренный султаномъ императриц Екатерин II и тамъ была предложена царственнымъ постителямъ закуска и провозглашены подобающіе тосты. Во время обда нижнихъ чиновъ, играло поперемнно нсколько военныхъ оркестровъ, а по окончаніи его плъ хоръ полковыхъ псенниковъ.
Кавалергардскій праздникъ ознаменовался еще слдующимъ эпизодомъ. Во время перезда русскаго гвардейскаго отряда изъ Кронштадта въ Данцигъ, одинъ изъ трубачей лейбъ-гвардіи егерскаго полка, по имени Малышевъ, сочинилъ солдатскую псню, въ которой воспвалось предстоящее соединеніе русскихъ войскъ съ прусскими. Неоднократно упомянутый актеръ-издатель, ‘Другъ солдата’ Шнейдеръ, провдавъ объ этомъ еще въ Берлин, перевелъ псню Малышева по-нмецки и написалъ ‘Отвтный стихотворный привтъ пруссака’, который и представилъ чрезъ военнаго министра королю. Все это стало извстно государю, который, узнавъ о присутствіи Шнейдера на кавалергардскомъ праздник, пожелалъ познакомить его съ Малышевымъ. Подойдя къ Шнейдеру, его величество взялъ его за руку и повелъ къ тому полковому хору, въ которомъ находился Малышевъ. Вызвавъ послдняго, онъ веллъ ему протянуть руку прусскому сотоварищу. При этомъ случа государь спросилъ Шнейдера, гд онъ научился по-русски? ‘По книгамъ, ваше величество’, былъ отвтъ пруссака.
Псня Малышева была тщательно переписана и на другой день вручена королю со слдующею надписью: ‘Его величества короля прусскаго Фридриха-Вильгельма III храброму воинству, почтительнйшее поднесеніе одного изъ участниковъ священной войны подъ начальствомъ князя Витгенштейна’. На изящной обложк красовались имена:

Лейпцигъ.
Гольдбахъ и Кульмъ. Варъ-сюръ-Объ.
Фэръ-Шампенуазъ. Бель-Алліансъ.
Парижъ.

ПСНЯ.

Русскій царь собралъ дружину
И веллъ своимъ орламъ
Плыть по морю на чужбину
Въ гости къ добрымъ пруссакамъ!
Кровь царей насъ породнила,
Славный бой насъ подружилъ,
Самъ Творецъ, во браняхъ сильный,
Нашъ союзъ благословилъ!
Пусть завистники возстанутъ
Разорвать союзъ друзей,—
Тамъ слда враговъ не станетъ.
Гд пройдутъ полки царей!
Не на бой летимъ мы драться,
Не крамольныхъ усмирять,
Но съ друзьями повидаться,
Пруссаковъ спшимъ обнять!
Насъ лелетъ царь державный,
Слава Блому царю!
Слава Руси православной
И родному королю!
Во время свиданія Шнейдера съ Малышевымъ на нихъ были устремлены взоры всхъ присутствующихъ. Государь ласково заговорилъ съ прусскимъ поэтомъ по-французски, герцогъ Кумберландскій обратился къ нему съ рчью на англійскомъ язык, а князь Паскевичъ на русскомъ. Потомъ король сказалъ ему: ‘Очень радъ, что вы не остались предъ трубачемъ въ долгу. Но стиховъ не слдуетъ печатать въ ‘Друг солдата’. Совершенно непонятно, почему Фридрихъ-Вильгельмъ III воспротивился обнародованію обоихъ стихотвореній. Ужъ не потому ли, что въ ‘отвтномъ привт’ Шнейдера, императору Александру I одному приписывалась слава героя, ‘смло положившаго конецъ рабству Европы и мощно сломившаго мечъ всемірнаго завоевателя’.
Вечеромъ въ театр давали ‘Capricciosa’, одну изъ удачнйшихъ ролей Шарлотты Гагнъ, и небольшой балетъ.

8-й день: пятница, 6 (18) сентября.

Снова отдыхъ. Съ утра и до 5 часовъ пополудни караулы въ замк занимала 1-я рота прусскаго 1-го гвардейскаго пхотнаго полка. Въ присутствіи австрійскихъ эрцгерцоговъ и нкоторыхъ прусскихъ принцевъ произведено ученье гусарскому принца Альбрехта полку и нсколькимъ артиллерійскимъ батареямъ. Остальную часть дня заняли приготовленія къ большому фейерверку.
Фейерверкъ раздлялся на два отдленія. Первое было изготовлено, подъ наблюденіемъ генерала Гилленшмидта, артиллеріи полковникомъ Никитинымъ, второе — по плану и рисункамъ генерала Сумарокова, королевско-саксонскимъ фейерверкмейстеромъ, Опицемъ, въ Дрезден. Декораціи были расположены спереди и сзади императорскаго павильона, съ бельведера котораго должны были смотрть на фейерверкъ высочайшія особы.
Уже къ 4 часамъ пополудни стали собираться изъ всхъ концовъ лагеря полковые музыканты, барабанщики, псенники, всего въ числ боле 2,000 человкъ. Они заняли площадь, расположенную между главнымъ корпусомъ павильона и его боковыми флигелями. Ровно въ 7 часовъ прибыли на мсто ихъ величества и ихъ высочества съ блестящею свитой. По знаку государя, соединенные полковые хоры снова сыграли маршъ сочиненія короля прусскаго. За нимъ исполнена была псенниками привтственная псня трубача Малышева, каждая строфа которой плась запвалой и повторялась хоромъ, съ акомпаниментомъ въ тактъ пушечныхъ выстрловъ изъ 1(‘ расположенныхъ по близости орудій. Слдовала заря, исполненная всми хорами при участіи флейтъ и барабановъ. Она послужила сигналомъ къ начатію фейерверка, бывшаго по истин чудомъ пиротехническаго искусства.
Первое отдленіе состояло изъ шести декорацій. Сначала передъ фронтомъ бельведера показалась колоссальная звзда Чернаго Орла, но средин ея вензель короля Фридриха-Вильгельма. Звзда сіяла разноцвтными огнями, вензель былъ брилліантовый, надъ нимъ королевская корона желто-красно-зеленая, а окружающій его лавровый внокъ — золотой. По обимъ сторонамъ звзды возвышались два огромные разноцвтные обелиска и два трофея изъ знаменъ, оружія, мортиръ и другихъ воинскихъ атрибутовъ. Мортиры извергали огненныя звзды. Декорація имла въ длину отъ 50 до 60 футовъ. Одновременно множество бураковъ осыпало небо свтящимися шарами и искрами.
Вторую декорацію составляли огненные каскады вперемежку съ брилліантовыми фонтанами. Третью — кружащіяся солнца, вокругъ большаго, также вертящагося, солнца: интервалы же между ними наполнялись безчисленными вращающимися колесами.
Четвертая декорація состояла изъ нсколькихъ колоннъ, на протяженіи отъ 30 до 40 шаговъ, извергающихъ огненные шары огромной величины, четырехъ цвтовъ: блые, красные, голубые и зеленые. Шары эти быстро появлялись одинъ за другимъ, и медленно подымаясь и опускаясь, образовали какъ-бы усянную блестящими звздами завсу.
Посл пятой декораціи, состоявшей изъ нсколькихъ сотъ римскихъ свчей, взорамъ зрителей открылась шестая, завершившая первое отдленіе. Огромный транспарантъ изображалъ храмъ съ колоннадою въ перспектив и посреди его — вензель короля подъ короною, сіяющій брилліантовымъ огнемъ. По обимъ сторонамъ горли огненные фонтаны и другіе потшные огни, а изъ семи жирандолей вылетали въ несмтномъ числ ракеты, изъ которыхъ одн поднимались вверхъ по прямой линіи, другія летли полукругомъ, образуя огненный сводъ надъ главною группою.
Въ антрактахъ между декораціями военные оркестры и хоры псенниковъ исполняли различныя музыкальныя пьесы, хоровыя и инструментальныя, между прочимъ ‘отвтный привтъ’ Шнейдера, проптый прусскими гвардейскими пвчими. Когда же зажглась шестая декорація и показался лучезарный вензель короля, то всми музыкантами и пвцами исполненъ былъ русскій народный гимнъ. При звукахъ: Боже, царя храни! весь лагерь освтился потшными огнями и раздался салютъ изъ орудій и бглый ружейный огонь.
Этимъ завершилось первое отдленіе. Второе имло происходить на противоположной сторон павильона. Оно изображало атаку и оборону крпости, возведенной изъ досокъ и прозванной строившими ее солдатами, въ шутку, Шумлой, крпость эта имла 350 шаговъ въ длину и 175 въ ширину. Декораціи изображали дома, церкви, башни, между которыми были насажены деревья. Досчатая стна высотою въ 10 футовъ окружала крпость, а съ передней и двухъ боковыхъ сторонъ она была сверхъ того обведена землянымъ валомъ.
Защиту крпости представляли пушечныя жерла, разставленныя по стн и по валу, въ числ нсколькихъ тысячъ, я извергавшія въ продолженіе получаса огненные шары въ вид ядеръ. Окна домовъ были заставлены транспарантами, въ промежуткахъ между ними горли швермеры и фонтаны разсыпались огненнымъ дождемъ. Сверхъ того, за крпостною стною были помщены 4 ряда жирандолей, по 80 штукъ въ ряду, а изъ каждой жирандоли вылетало но 100 ракетъ, число которыхъ доходило такимъ образомъ до 32,000. Жирандоли зажигались одна вслдъ за другою, и вылетавшія изъ нихъ ракеты образовали огненный снопъ въ 200 шаговъ ширины, при высот втрое или даже вчетверо большей.
Еще затйливе были приспособленія, представлявшія атаку. На разстояніи около 800 шаговъ, справа и слва отъ крпости были поставлены въ рядъ по 50 пушекъ и единороговъ, стрлявшіе огненными ядрами, первыя на элеваціи 25, а вторые 10 градусовъ. Рядомъ съ этими двумя батареями было устроено еще по одной батаре, исключительно изъ ракетъ, въ 25 рядовъ, по 100 ракетъ въ каждомъ. Третья ракетная батарея поставлена была съ фронта и стрляла изъ,2-хъ и 3-хъ-фунтовыхъ орудій конгревовыми ракетами.
Общее число ракетъ, сожженыхъ въ продолженіе вечера, доходило до 45,000, изъ нихъ 30,000 выпущены при оборон, 7,000—при атак и 2,000—въ прочихъ декораціяхъ. Для приготовленія фейерверка употреблено 300 пудовъ пороха, не считая пушечныхъ зарядовъ. Стоимость его оцнивается въ 100,000 руб. сер.
Фейерверкъ долженъ былъ заключаться большою аллегорическою картиною, изображавшею братское единеніе русскихъ и прусскихъ войскъ. Къ несчастно, во время установки этого колоссальнаго транспаранта, имвшаго форму тріумфальной арки и протяженіе 72 футовъ въ вышину и 100 футовъ въ длину, сильнымъ ударомъ втра полотно разорвало на дв части, и пришлось отказаться отъ постановки заключительной картины {‘Едва развилась картина’, разсказываетъ Шнейдеръ въ своихъ Запискахъ, ‘на столько, что возможно стало увидать аллегорическое изображеніе,’ какъ втеръ ударилъ въ холстъ, натянулъ его подобно парусу и по самой середин вдругъ разорвалъ его, такъ-что русскіе справа, а пруссаки слва разввались на воздух со всми своими эмблемами. При общемъ веселомъ настроеніи никому и въ голову не пришло усмотрть въ этомъ дурное предзнаменованіе.’}. Ограничились поневол зажженіемъ двухъ боковыхъ столбовъ арки съ вензелевымъ изображеніемъ на нихъ именъ короля и императрицы. Въ это время русскіе псенники запли при акомпанимент оркестровъ хоръ на нмецкомъ язык въ честь Фридриха-Вильгельма III. Слова этого хора были сочинены извстнымъ нмецкимъ поэтомъ Геллемъ, музыка — генераломъ Сумароковымъ.
Фейерверкъ кончился. Среди наступившей темноты раздался звучный голосъ государя: На молитву! Военные хоры заиграли гимнъ: Коль славенъ нашъ Господь въ Сіон! затмъ войска разошлись по лагерю. Обратный путь ихъ величествъ и высочествъ въ городъ былъ освщенъ огнями.

9-й день: суббота. 7 (19) сентября.

Назначенные на этотъ день большіе манвры всхъ войскъ калишскаго лагеря подъ главнымъ начальствомъ государя происходили въ мстныхъ расположеніяхъ, къ Юго-Востоку отъ города, и начались у мстечка Опатозекъ, отстоящаго отъ него на 9 верстъ.
Они кончились нападеніемъ на Калишъ. Русская и прусская гвардія съ крикомъ ‘ура!’ ворвалась въ городъ и достигла до замка, на балкон котораго показалась императрица съ блымъ платкомъ въ рук. То былъ сигналъ къ отбою.
Обдъ происходилъ въ замк. Вечеромъ, посл театра, высочайшія особы удостоили своимъ посщеніемъ th dansant, въ дом, занимаемомъ фельдмаршаломъ Паскевичемъ.

10-й день: воскресенье, 8 (20) сентября.

Всеобщій отдыхъ. Ихъ величества слушали обдню въ городской православной церкви. Въ лагер происходилъ обычный разводъ. Вечеромъ — спектакль.

11-й день: понедльникъ, 9 (21) сентября.

Поутру государь въ присутствіи короля производилъ ученье отдльнымъ частямъ русской гвардейской пхоты, кавалеріи и артиллеріи и смотрлъ на упражненіе прусскаго учебнаго эскадрона. Посл обда, ученье произведено прусскому учебному батальону. Вс прочія войска смотрли на эти упражненія. Вечеромъ, посл общей зари, ихъ величества постили театръ.

12-й день: вторникъ, 10 (22) сентября.

День отъзда прусскаго короля и принцевъ и обратнаго выступленія изъ Калиша русской и прусской гвардіи. Король ухалъ съ княгинею Лигницъ въ 8 часовъ утра, и русская императорская чета провожала его верхомъ, до самой границы.
Къ 10 часамъ русская и прусская гвардія выстроились на правомъ фланг главнаго лагеря. Пхота составила два большія карре, за которыми расположилась кавалерія и артиллерія. Въ средин русскаго карре стояли знамена. По прибытіи императора и императрицы, а также прусскихъ принцевъ, имвшихъ выступить вмст съ войсками, былъ отслуженъ православнымъ духовенствомъ напутственный молебенъ. Во время заключительной молитвы государь опустился на колна и его примру послдовали вс присутствовавшіе. Вслдъ затмъ началось богослуженіе по протестантскому обряду, совершенное пасторомъ Воллертомъ, произнесшимъ прощальное слово. Государь прощался отдльно съ каждымъ прусскимъ генераломъ, штабъ-офицеромъ, обнимая и цлуя ихъ, называя дорогими своими гостями и благодаря за понесенные труды. Въ послдній разъ прусская гвардія прошла мимо императора, за нею послдовала русская. Оба отряда направились по шоссе къ прусской границ.
По возвращеніи въ городъ, государь около получаса оставался на кон, на двор замка, окруженный своею свитою. Прискакавшій флигель-адъютантъ донесъ, что все готово. Тогда его величество, сойдя съ коня и обратясь къ князю Паскевичу, сказалъ: ‘пойдемте. Иванъ едоровичъ, я провожу васъ до дому.’ Вс послдовали за императоромъ во дворъ занимаемаго фельдмаршаломъ помщенія. Тамъ расположилась рота егерскаго полка съ четырьмя полковыми знаменами. Подведя Паскевича къ фронту, государь обратился къ нему со слдующими словами: ‘Князь Иванъ едоровичъ! Не въ награду вамъ — это не въ моей власти,— а чтобы отличить полкъ, который вы сами сформировали и устроили въ 1810 году, пусть носитъ онъ отнын ваше имя: егерскій полкъ генералъ-фельдмаршала, князя Варшавскаго, графа Паскевича-Эриванскаго!’
Его величество самъ скомандовалъ ‘на караулъ!’ Рота отдала честь, а знамена, склонились предъ фельдмаршаломъ. Государь вошелъ съ инмъ въ домъ, въ который внесены были и знамена. Тамъ полковникъ Раухъ вручилъ Паскевичу украшенную брилліантами шпагу, при слдующемъ рескрипт короля прусскаго.
‘Господинъ фельдмаршалъ, князь Варшавскій!’
‘Манвры, при коихъ я здсь нын присутствовалъ, живо напомнили мн вс великіе подвиги императорскихъ россійскихъ войскъ. Слава ихъ нераздльна съ вашею, а потому, желая выразить вамъ признаніе военныхъ талантовъ, которые вы проявляли столь часто и съ такимъ отличіемъ на служб вашего августйшаго государя и въ пользу благаго дла, я подношу вамъ прилагаемую при семъ украшенную алмазами шлагу. Если представится въ будущемъ случай употребить ее въ дло, то я желаю, чтобы вы избрали преимущественно эту именно шпагу для защиты вашего императора и отечества. Въ противномъ же случа сохраните ее какъ залогъ высокаго почитанія и искренней доброжелательности,

‘Господинъ фельдмаршалъ, отъ преданнаго вамъ
Фридриха-Вильгельма‘.

‘Калишъ, 20 сентября 1835 г.’
Этимъ актомъ завершилось калишское торжество. Государь и императрица провели еще слдующій день въ Калит, а въ четвергъ, 12 (24) сентября, рано поутру, оставили этотъ городъ. Два дня спустя, а именно 14 (20), ихъ величества уже съхались въ Теплиц съ императоромъ австрійскимъ и прусскимъ королемъ, для присутствованія при освященіи памятника, воздвигнутаго въ честь русской гвардіи на пол Кульмскаго боя.
Отрядъ русской гвардейской пхоты и артиллеріи пришелъ, въ Данцигъ, гд снова встртили его блестящимъ празднествомъ. 27 сентября (9 октября) онъ слъ на суда и на другой день отплылъ въ Кронштадтъ.

IV.
Посл Калиша.

Враждебное намъ настроеніе прусскихъ офицеровъ.— Стремленіе ихъ проникнуть паши военныя тайны.— Списокъ судовъ русскаго флота.— Дислокація дйствующей арміи.— Новыя щедроты императора Николая.— Кавалерійскіе манвры въ Вознесенск.— Поздка заграницу государя и государыни лтомъ 1838 г.— Манвры въ окрестностяхъ Берлина.— Разговоръ государя съ Шнейдеромъ.— Свиданіе осенью со своимъ полкомъ.— Присылка русской гвардейской батареи къ подарокъ королю.— Сцена въ театр.— Импровизація Шнейдера.— Кончина короля Фридриха-Вильгельма III.— Рескриптъ государя съ выраженіемъ благодарности за поднесенную ему полкомъ его картину.— Столтній юбилей прусскихъ тлохранителей (gardes du corps).— Празднованіе 25-ти-лтняго юбилея императора Николая, какъ шефа прусскаго 6-го кирасирскаго полка.— Фридрихъ-Вильгельмъ IV въ Россіи,— Посщеніе императоромъ Берлина въ 1843 г. я двойной проздъ его чрезъ этотъ городъ въ 1844 г.— Охлажденіе отношеній между русскимъ я прусскимъ дворами.— Датская война.— Ольмюцъ.— Примиреніе.— Государь въ Берлин въ 1852 г.— Послднее посщеніе прусскаго двора въ сентябр 1853 г.— Гнвъ государя.— Кончина императора Николая.

Мы прослдили первые всходы смянъ, брошенныхъ щедрою рукою императора Николая на почв тснаго сближенія его армія съ прусскою, мы видли ихъ блистательный разцвтъ, выразившійся въ общемъ лагерномъ сбор въ Калиш, намъ остается теперь изслдовать принесенные ими плоды, увы! далеко не отвтившіе великодушнымъ намреніямъ и ожиданіямъ русскаго государи.
‘Полны энтузіазма и воодушевленія,’ — такими словами заключаетъ свое описаніе калишскихъ манвровъ полковникъ Декеръ,— ‘были прусскіе офицеры, которые вс безъ исключенія и до самыхъ младшихъ чиновъ, испытали счастіе, что столь же рыцарственный, сколько добрый императоръ и августйшая его супруга обращались къ нимъ съ благосклонностью и отличіемъ, вызывавшими искреннйшую благодарность. Никакое облако не омрачило веселаго, мужественно-прекраснаго лица могущественнаго самодержца, одна близость котораго покоряетъ сердца. Въ чертахъ его можно было прочесть одинъ вопросъ: не испытываютъ ли въ чемъ недостатка его дорогіе гости, и чмъ т были веселе и радостне, тмъ ярче сіяла радость и изъ очей царственнаго хозяина. Не блескъ пріема, не великолпныя и дорого стоящія приготовленія, но ихъ удавшаяся величественность и прежде всего неустанная, любвеобильная попечительность, сотни большихъ и малыхъ знаковъ вниманія, оказанныхъ съ неистощимо изобртательною заботливостью нашему дорогому королю и его августйшему дому, возбуждали столько же восхищенія, сколько и задушевной признательности’.
Такъ было на словахъ, на дл было, къ сожалнію, нсколько иначе. Настроеніе прусскихъ офицеровъ вовсе не было такъ дружественно и сочувственно, какимъ изображаетъ его оффиціальный историкъ калишскихъ празднествъ. Мы сошлемся въ доказательство на свидтельство другого очевидца, Шнейдера, котораго никто, конечно, не заподозритъ въ злонамренности при изображеніи русско-прусскихъ отношеній. Въ запискахъ своихъ онъ разсказываетъ, что во время одного изъ происходившихъ въ высочайшемъ присутствіи ученій русской пхоты, окружавшіе короля прусскіе офицеры едва не покатились со смху, при прохожденіи бглымъ маршемъ русскаго батальона, до того показалась имъ смшною ‘припрыжка’ нашихъ солдатъ и офицеровъ и при этомъ болтанье эполетъ на плечахъ у послднихъ. ‘Вообще поразительно,’ повствуетъ тотъ же свидтель, ‘что между прусскими офицерами, не взирая на истинно царское угощеніе и изысканную предупредительность, замтно было не особенно дружественное расположеніе къ русской арміи. Они много критиковали, какъ казалось мн, часто изъ предубжденія и незнанія внутренняго состоянія и потребностей страны’. Обычный пріемъ иностранцевъ при обсужденіи предметовъ, касающихся нашего отечества, къ которому въ данномъ случа вроятно примшивалось и чувство зависти и досады, по поводу проявленнаго надъ ними превосходства въ отношеніи силы, щедрости и великолпія.
Основываясь на словахъ того же Шнейдера, отмтимъ то въ высшей степени неблаговидное обстоятельство, что въ эту эпоху самаго полнаго наружнаго единенія прусскія военныя власти злоупотребляли оказываемымъ имъ нашими властями довріемъ, чтобы недозволеннымъ путемъ проникать въ наши военныя тайны. За годъ или два до Калиша. предмстникъ полковника Рауха, но званію прусскаго военнаго уполномоченнаго въ Петербург, маіоръ Ивернуа, пріхавъ въ отпускъ въ Берлинъ, привезъ съ собою тайно добытый имъ. считавшійся весьма секретнымъ, списокъ судовъ нашего флота, съ перечисленіемъ ихъ названій, величины, числа орудій, экипажа, и т. д. до малйшихъ подробностей, и обратился къ Шнейдеру съ просьбою перевести этотъ документъ съ русскаго языка на нмецкій. Что произошло это съ вдома короля. доказывается чмъ, что при слдующей встрч со Шнейдеромъ, его величество сказалъ ему: ‘Въ подобныхъ вещахъ нужно быть очень молчаливымъ!’ Самъ Шнейдеръ не посовстился воспользоваться въ Калиш легкомысліемъ одного изъ адъютантовъ фельдмаршала Гіаскевича, ухаживавшаго за хорошенькой актрисой г-жею Эркъ, и конечно не подозрвавшаго военно-литературной дятельности товарища ея, берлинскаго придворнаго актера, чтобы выманить у него не мене, если не боле еще секретную дислокацію трехъ корпусовъ, составлявшихъ русскую дйствующую армію, съ показаніемъ численности и мстъ расположенія отдльныхъ батальоновъ, эскадроновъ и батарей. Шнейдеръ не только списалъ эту дислокацію, но и напечаталъ ее, сначала въ ближайшемъ, выпуск своего ‘Друга солдата’, а потомъ и въ отдльной книжк, посвященной описанію калишскихъ манвровъ, и тмъ навлекъ на себя неудовольствіе короля, ограничившагося впрочемъ лишь замчаніемъ ему: ‘Списки эти вы могли бы и пропустить! Императору будетъ непріятно, что подобная вещь напечатана. Свднія врны, но незачмъ оповщать ихъ всему міру. Въ другой разъ испросите заране приказаній. Терпть не могу ничего подобнаго!’
Все это конечно оставалось неизвстнымъ императору Николаю, который по-прежнему продолжалъ оказывать прусской арміи и ея представителямъ не только предупредительное вниманіе, по и безграничное довріе. Тотчасъ посл Калиша онъ снова подарилъ но 50 верховыхъ лошадей для ремонта прусскихъ полковъ: своего кирасирскаго и 3-го уланскаго великаго князя Михаила Павловича, и кром того пожаловалъ своему полку 613 касокъ и столько же чепраковъ, изготовленныхъ со всевозможною роскошью, но русскимъ гвардейскимъ образцамъ, а также 400 червонцевъ въ пользу нижнихъ чиновъ. На большіе кавалерійскіе манвры, имвшіе происходить въ октябр 1837 года въ Вознесенск, Херсонской губерніи, его величество пригласилъ принцевъ Адальберта и Августа съ многочисленною военною свитою, состоявшею, кром гофмаршала И Ольденбурга, изъ генераловъ Нацмера и Варнера, двухъ маіоровъ, одного капитана, одного ротмистра, двухъ старшихъ и одного младшаго поручика, а всего изъ 10 человкъ {Кавалерійскіе манвры 1837 года описаны однимъ изъ очевидцевъ, прусскимъ капитаномъ Ольбергомъ въ книг, озаглавленной: Die Herbstbung bei Wosnessenks. Berlin 1839. Cp. также Дневникъ и Воспоминанія генерала Нацмера.}.
Лтомъ 1838 года императоръ Николай предпринялъ новую поздку за границу для сопровожденія больной императрицы. По обыкновенію своему, государь остановился на нсколько дней въ Берлин, куда прибылъ 7 (19) мая. Кирасирскій полкъ находился въ лагер въ Шарлотенбург, готовясь принять участіе въ весеннихъ манврахъ гвардейскаго корпуса. Тотчасъ по прізд русскаго императора, 1-и эскадронъ полка со штандартомъ перенесся въ столицу и занялъ почетный караулъ въ замк, гд имлъ пребываніе государь. Осмотрвъ эскадронъ во двор замка, его величество снова отпустилъ его въ лагерь. 12 (24) императоръ самъ постилъ лагерное расположеніе своего полка.
Манвры происходившіе въ окрестностяхъ Берлина въ половин мая 1838 года, отличались особенною торжественностью и оживленіемъ. На нихъ присутствовали, кром императора и императрицы всероссійскихъ съ двумя молодыми великими княжнами Ольгой и Александрой Николаевнами, короли ганноверскій и виртембергскій и множество нмецкихъ принцевъ, принадлежащихъ къ разнымъ владтельнымъ домамъ Германскаго Союза. Однажды король со своими гостями обдалъ въ охотничьемъ замк Грюнельвальд, вокругъ котораго расположился бивакомъ 1-й гвардейскій пхотный полкъ. Посл обда ихъ величества и ихъ высочества постили этотъ бивакъ, старый король слъ на скамью подъ тнистымъ деревомъ и, окруженный своими дтьми и внуками, смотрлъ на хозяйственныя приготовленія солдатъ подъ открытымъ небомъ. Уже разложепы были костры, и солдаты готовились варить себ пищу. Об великія княжны, подойдя къ нимъ, услись на трав и начали имъ помогать чистить картофель. Впослдствіи сцена эта была воспроизведена въ иллюстрированномъ военномъ изданіи {Illustrites Stamm-Rang-wid Quartierliste der preitssisehen Armee. Berlin, 1856.}. Тмъ временемъ молодые принцы и принцессы весело шутили, бгали, рзвились и играли. Наслдный принцъ толкнулъ сестру свою, русскую императрицу, на копну соломы съ такою стремительностью, что вызвалъ строгое замчаніе короля. ‘Однако, Фрицъ!’ вымолвилъ старый монархъ. Вообще вс члены царственныхъ домовъ русскаго и прусскаго были между собою на ‘ты’ и называли другъ друга уменьшительными именами. Даже государь откликался, когда зятья звали его ‘Никсомъ.’
Пока принцы и принцессы забавлялись на зеленой трав, императоръ Николай обошелъ бивакъ, со вниманіемъ осмотрлъ сложенныя ружья, ранцы солдатъ, палатки офицеровъ. Встртясь съ Шнейдеромъ, слдившимъ за манврами въ качеств газетнаго корреспондента, онъ имлъ съ нимъ продолжительный разговоръ. Воспроизводимъ здсь дословно заключительныя слова государя, какъ выраженіе его крайне замчательнаго и своеобразнаго взгляда, на службу вообще и на военную службу въ частности.
‘Видите ли, Шнейдеръ.’ — говорилъ императоръ,— ‘здсь между солдатами и посреди всей этой дятельности, я чувствую себя совершенно счастливымъ. Я также вполн понимаю, почему вы, не будучи солдатомъ, питаете такую любовь ко всему военному. Здсь порядокъ, строгая, безусловная законность, нтъ умничанья и противорчія, здсь все согласуется и подчиняется одно другому. Здсь никто не повелваетъ прежде, чмъ самъ не научится послушанію, никто не возвышается надъ другими, не имя на то права, все подчиняется извстной опредленной цли, все иметъ свое значеніе, я тотъ же самый человкъ, который сегодня отдаетъ мн честь съ ружьемъ въ рукахъ, завтра идетъ на смерть за меня! Только здсь нтъ фразъ, нтъ слдовательно и лжи, которая за этимъ исключеніемъ — повсюду. Здсь безсильны притворство и обманъ, ибо каждый долженъ въ конц концовъ показать себя въ виду опасности и смерти. Потому-то мн такъ и хорошо посреди этихъ людей, потому-то я и буду всегда высоко чтить званіе солдата. Въ немъ все служба и даже высшій начальникъ служитъ. Я взираю на цлую жизнь человка, какъ на службу, ибо всякій изъ насъ служитъ, многіе конечно только страстямъ своимъ, а имъ-то и не долженъ служить солдатъ, даже своимъ наклонностямъ. Почему на всхъ языкахъ говорится: богослуженіе? (Слово ‘богослуженіе’ было произнесено государемъ по-русски). Это не случайность, а вещь, имющая глубокое значеніе. Ибо человкъ обязанъ всецло, нелицемрно и безусловно служитъ своему Богу. Отправляетъ ли каждый одну только службу, выпадающую ему на долю, и везд царствуютъ спокойствіе и порядокъ, и еслибы было по-моему, то воистину не должно было бы быть въ мір ни безпорядка, ни нетерпнія, никакой притязательности. Взгляните, вотъ тамъ идетъ смна, передъ самымъ ужиномъ, еще неготовымъ, и солдаты прекрасно знаютъ, что не будутъ сть, пока ихъ не смнятъ съ караула. И, не смотря на это, ни слова! Они отправляютъ службу. Вотъ почему и я буду отправлять свою службу до самой смерти и всегда заботиться о моихъ храбрыхъ воинахъ’.
По обыкновенію, и въ этотъ пріздъ государь щедро наградилъ и одарилъ свой любимый кирасирскій полкъ. 11 офицеровъ получили ордена, 106 червонцевъ выдано почетному караулу, 571 червонецъ нижнимъ чинамъ полка, а унтеръ-офицеру Блоку, назначенному ординарцемъ къ его величеству и сломавшему себ ногу, пожаловано 100 червонцевъ.
Въ томъ же году, осенью, императоръ Николай на возвратномъ пути въ Россію снова встртился со своимъ полкомъ на манврахъ 4-го прусскаго корпуса, въ начал сентября, подъ Магдебургомъ. Полкъ получилъ приказаніе дожидаться прибытія своего шефа на учебномъ пол близъ Нейендорфа. Къ вечеру пріхалъ государь изъ Магдебурга, тотчасъ же облекся, въ приготовленной для него палатк, въ кирасирскій мундиръ и въ сопровожденіи принца Вильгельма прусскаго, верхомъ, съ обнаженнымъ палашомъ явился предъ фронтомъ. Онъ самъ произвелъ ученье полку и осмотрлъ подаренные имъ музыкальные инструменты для полновато оркестра. Кирасиры, стоявшіе на часахъ у царской палатки, получили 20 червонцевъ, а завдующій счетною частью полка чиновникъ, устроившій палатку — драгоцнный брилліантовый перстень.
По возвращеніи въ Россію, императоръ прислалъ въ подарокъ королю полную русскую гвардейскую батарею, состоящую изъ 8 полупудовыхъ единороговъ. Ее сопровождало въ Берлинъ 44 человка артиллерійской прислуги подъ начальствомъ полковника Стааль-Гольштейна. Русскіе артиллеристы содержались и угощались на счетъ короля и въ воскресенье, 3 (15) ноября, были отведены въ Потсдамъ для присутствія при богослуженіи въ православной церкви колоніи Александровки. Вечеромъ имъ были розданы мста въ придворномъ драматическомъ театр. Давали водевиль ‘Frhlich’, Луи Шнейдера, и самъ авторъ исполнялъ въ немъ іюль стараго прусскаго маіора, ветерана войнъ за освобожденіе. ‘Я воспользовался одною сценою съ актеромъ Вацеромъ’, сообщаетъ Шнейдеръ въ своихъ Воспоминаніяхъ, ‘представлявшею мн удобный къ тому случай, дабы, посредствомъ импровизаціи, возбудить интересъ русскихъ артиллеристовъ, молча и въ строгой военной выправк занимавшихъ ложи 2-го яруса и, разумется, непонимавшихъ ни единаго слова изъ нмецкаго водевиля.
— ‘Помнишь ли ты, Дегенъ, когда полку нашему пришлось плохо подъ Гросъ-Гршеномъ (такъ пруссаки называютъ битву при Люцен) съ четырьмя французскими батальонами и какъ намъ вдругъ стало легче на сердц, когда подскакала тяжелая русская батарея, снялась возл насъ съ передковъ и отбила непріятеля. У меня и теперь звучитъ въ ушахъ раздавшаяся русская команда: Батарея маршъ!— Рыжія!— Галопомъ!— Стой!- Картечами!— Пали!— (Слова команды были произнесены Шнейдеромъ по-русски).
‘По первому слову команды словно молнія сверкнула между сидвшими до того въ безучастіи русскими. Имъ непонятно было, что означало это, но когда вс взоры зрителей обратились на нихъ и даже король высунулся изъ своей ложи, чтобы увидать дйствіе этихъ неожиданныхъ словъ, то они встали, поправили свои портупеи, а когда я на сцен продолжалъ:— Какъ теб кажется, Дегенъ, случись намъ увидать теперь снова такую русскую батарею, разв мы не закричимъ, какъ тогда закричали: ‘ура!’ — то это ‘ура!’ подхватили не только русскіе, но и вся публика, такъ что театръ охватило всеобщее одушевленіе, и водевиль былъ доигранъ до конца въ радостнйшемъ настроеніи. Король приказалъ генералъ-интенданту придворныхъ театровъ графу Редерну передать мн, что моя импровизація была очень удачна, и на слдующій день самъ повторилъ мн въ Берлин, на сцен, во время антракта, выраженіе столь лестной для меня благодарности, причемъ незабвенны мн его слова: ‘Я ужъ замтилъ, что въ каждой вашей пьес не обходится безъ того, чтобы вы не отдали справедливости арміи и вообще званію солдата! Продолжайте въ этомъ смысл! Нынче слишкомъ скоро забываютъ, чмъ вс обязаны арміи. Радуюсь, что вы при каждомъ случа намазываете ей масло на хлбъ’.
Не прошло и двухъ лтъ посл того, какъ старый король скончался. Императоръ Николай Павловичъ и императрица Александра еодоровна, пріхавъ въ Берлинъ, застали его еще въ живыхъ и успли съ нимъ проститься. Всеобщій трауръ исключалъ всякое военное торжество. Государь не видлся со своимъ полкомъ, но въ рескрипт отъ 30 мая (11 іюня) 1840 года поблагодарилъ его за поднесенную картину, написанную извстнымъ придворнымъ живописцемъ профессоромъ Крюгеромъ, изображавшую дв красивйшія лошади изъ подаренныхъ полку его шефомъ, съ ихъ сдоками, вахмистромъ Цикнеромъ и штандартовымъ унтеръ-офицеромъ Раномъ. ‘Въ Воз почивающему королю,’ говорилось въ императорскомъ рескрипт, ‘коего мы нын вс оплакиваемъ въ глубокой печали, обязанъ я честью состоять шефомъ полка, и священное воспоминаніе о великихъ добродтеляхъ усопшаго служитъ мн ручательствомъ за то, что гд бы ни случилось русскимъ и прусскимъ войскамъ сойтись на пол сраженія, ихъ будутъ постоянно одушевлять одни и т же чувства согласія и любви’. Дв недли спустя, а именно 11 (23) іюля, прибыла въ Берлинъ для поздравленія со столтнимъ юбилеемъ существованія полка королевскихъ тлохранителей (gardes du corps) депутація отъ кавалергардскаго полка, состоявшая подъ начальствомъ генералъ-маіора Гринвальда изъ 1 ротмистра, 1 поручика, 1 вахмистра, 3 унтеръ-офицеровъ, 1 трубача и 14 нижнихъ чиновъ.
Въ другомъ мст изложили мы охлажденіе, происшедшее въ отношеніяхъ между дворами петербургскимъ и берлинскимъ вскор по воцареніи Фридриха-Вильгельма IV {См. выше очеркъ: ‘Императоръ Николай и прусскій дворъ‘, стр. 265.}. Но по крайней мр въ первые годы царствованія охлажденіе это не отразилось на расположеніи государя къ прусской арміи и на выраженіяхъ ему уваженія и преданности со стороны послдней. Естественнымъ поводомъ для возобновленія ихъ послужило исполнившееся 5 (17) апрля 1842 года двадцатипятилтіе со времени назначенія Николая Павловича шефомъ прусскаго 6-го кирасирскаго полка. Къ этому дню отправлена была въ Петербургъ депутація изъ полковаго командира, четырехъ офицеровъ и лично извстнаго государю вахмистра Занда.
Въ тотъ же день король Фридрихъ-Вильгельмъ IV самъ прибылъ въ Бранденбургъ, мсто расположенія полка, и въ его присутствіи былъ прочитанъ предъ фронтомъ слдующій рескриптъ августйшаго шефа на имя полковаго командира:
‘Господинъ полковникъ Ганнекенъ, нын исполнилось 25 лтъ съ того времени, какъ я принадлежу къ составу 6-го кирасирскаго полка, и я дожидался дня, когда истекаетъ этотъ срокъ, дабы отвтить на письмо, съ коимъ вы, господинъ полковникъ, обратились ко мн отъ имени полка.
‘Постоянно считалъ я то мгновеніе, когда его величество, въ Боз почивающій король, пожаловалъ мн этотъ превосходный полкъ, въ числ прекраснйшихъ и памятнйшихъ дней моей жизни. Дйствительно, мн было тогда едва 21 годъ, и я не имлъ никакихъ правъ на благосклонность покойнаго короля, кром того, что я былъ русскій и братъ врнаго его союзника, Благословленнаго императора Александра. Тогда же вручилъ мн покойный король драгоцнное благо, составившее и упрочившее все счастіе моей жизни. Онъ удостоилъ меня руки своей возлюбленной дочери и, ставъ ему сыномъ, я въ то же время долженъ былъ пріобщиться и къ великой семь его, арміи, которая столь же дорога была его сердцу, какъ и собственныя его дти. Я могу лишь повторить еще разъ, что событія этой эпохи составляютъ лучшія, прекраснйшія воспоминанія моей жизни.
‘Съ тхъ поръ, каждый разъ, когда обстоятельства дозволяли мн видться снова съ моимъ молодецкимъ полкомъ, я испытывалъ истинное удовольствіе, появляясь среди васъ какъ братъ, какъ товарищъ по оружію. Мои чувства относительно какъ полка, такъ и всего прусскаго, вамъ извстны. Они пребываютъ неизмнны и, приглашая васъ повторить всему полку выраженіе этихъ чувствъ, поручаю вамъ въ особенности засвидтельствовать предъ всми офицерами, что я высоко цню питаемыя ими ко мн чувства. Дружба, связывающая меня съ вашимъ августйшимъ государемъ, зародилась въ т же прекрасные годы и, надюсь, послужитъ мн новымъ поводомъ для вашей привязанности.
‘Искренно сожалю, что самъ не могу быть съ вами, и потому я поручилъ моему генералъ-адъютанту, генералъ-лейтенанту Мансурову вручить вамъ это письмо, а равно и возобновить вамъ выраженіе моей доброжелательности.

‘Николай’.

‘С.-Петербургъ, 18 (30) марта 1842 года’.
По прочтеніи императорскаго рескрипта, король обратился къ офицерамъ полка съ нижеслдующими словами: ‘Вы слышали, господа, съ какимъ сердечнымъ участіемъ относится къ своему полку его величество императоръ. Это не одни слова, къ вамъ обращенныя, а полное его убжденіе, выраженіе его задушевнйшихъ чувствъ. Съ тхъ поръ, какъ онъ принялъ полкъ и одновременно былъ связанъ съ прусскимъ домомъ тснйшими семейными узами, онъ сталъ моему въ Боз почивающему родителю возлюбленнымъ сыномъ, мн — дорогимъ зятемъ. Онъ мои врнйшій, ближайшій, кровный другъ и искреннйшій другъ всего прусскаго народа и страны, въ особенности войска. Если само по себ для каждаго полка составляетъ отличіе имть шефомъ царствующаго государя, то этотъ, полкъ долженъ почитать за особенную честь, что шефъ его — такой монархъ, каковъ россійскій императоръ. Ибо онъ — государь необычайнаго величія, онъ — государь, который въ силу своего могущества иметъ значительное вліяніе на политическія дла всей Европы и совмщаетъ въ себ вс добродтели монарха. Государь, занимающій такое положеніе, въ прав ожидать многаго отъ полка, коему онъ оказываетъ милость быть его шефомъ, коему онъ далъ уже столько доказательствъ своей милости и коего даже неоднократно удостоилъ чести лично имъ предводительствовать’.
Депутація прусскихъ кирасиръ прибыла въ Петербургъ 4 (16) апрля, наканун юбилейнаго дня. При ней назначенъ былъ состоять командиръ кавалергардскаго полка, генералъ-маіоръ Гринвальдъ, и того же полка ротмистръ графъ Крейцъ. Всмъ членамъ депутаціи были пожалованы русскіе ордена, въ которыхъ они на другой день, 5 (17), и были представлены государю генераломъ Раухомъ. На его величеств былъ мундиръ прусскаго кирасирскаго его имени полка и лента Чернаго Орла. По произнесеніи Раухомъ привтственной рчи, государь обнялъ и поцловалъ генерала и затмъ сказалъ, обращаясь къ депутатамъ: ‘Я очень радъ, господа, видть васъ здсь и весьма благодаренъ его величеству, вашему всемилостивйшему государю, за то, что онъ въ настоящій день доставилъ мн такую радость’.
Полковникъ Гаинекенъ вручилъ августйшему шефу почетный рапортъ о состояніи полка и принесъ поздравленіе отъ его имени. Государь пожалъ руку какъ ему, такъ и прочимъ офицерамъ депутаціи, вахмистра же Занда расцловалъ. ‘Мое расположеніе къ полку и ко всей прусской арміи,’ продолжалъ императоръ, ‘осталось прежнее. Раухъ знаетъ это и сердце мое въ этомъ отношеніи, никогда не измнится. Хотлъ бы я провести сегодняшній день въ сред моего полка, но самъ я подчиненъ строгой дисциплин, недозволяющей мн взять отпускъ, зато мысль моя съ вами и у васъ’. Затмъ государь повелъ депутатовъ въ свой кабинетъ и показалъ имъ тамъ лежащія на камин трость и шпагу покойнаго короля, бюстъ котораго, обыкновенно также украшавшій каминъ, былъ унесенъ для постановки на этотъ день въ столовой зал. Его величество обратилъ вниманіе офицеровъ на повшенную на стн картину профессора Крюгера, на которой самъ онъ изображенъ на кон, проводящимъ своихъ кирасиръ церемоніальнымъ маршемъ предъ королемъ Фридрихомъ-Вильгельмомъ III. ‘Взгляните,’ прибавилъ онъ, ‘здсь сижу я за работою и часто, въ минуты заботы, отдыхаю, останавливая взоръ на этой картин’.
Во время развода въ манеж, войска, по приказанію императора, трижды прокричали ‘ура!’ въ честь прусскаго короля и его арміи, а за обдомъ его величество провозгласилъ здоровье своего царственнаго зятя, друга и союзника.
Въ 1843 году Фридрихъ-Вильгельмъ IV постилъ русскихъ императора и императрицу въ 25-ю годовщину ихъ брака, а государь отдалъ ему визитъ нсколько мсяцевъ спустя. Въ слдующемъ году проздомъ въ Лондонъ онъ провелъ въ Берлин всего одинъ день, а на возвратномъ пути лишь нсколько часовъ, такъ какъ спшилъ къ болзненному одру умирающей дочери, великой княгини Александры Николаевны. Между этимъ и ближайшимъ затмъ посщеніемъ берлинскаго двора его величествомъ прошелъ долгій промежутокъ, продолжавшійся не мене восьми лтъ.
Въ другомъ очерк разсказали мы подробно причины личной размолвки между императоромъ Николаемъ и Фридрихомъ-Вильгельмомъ IV, а также ихъ примиреніе {См. тотъ же очеркъ Императоръ Николай прусскій дворъ’, cтр. 273—276}. Здсь необходимо упомянуть, что размолвка эта не осталась безъ послдствій на то обаяніе, которымъ безусловно пользовался до того времени русскій государь въ сред прусской арміи. Уже наше вмшательство въ распрю Германіи съ Даніею изъ-за приэльбскихъ герцогствъ и veto, положенное Николаемъ Павловичемъ наступательному движенію прусскихъ войскъ въ Ютландіи, поколебали сочувствіе послднихъ къ могучему сверному союзнику. Но окончательно вооружило ихъ противъ насъ положеніе, принятое нашимъ дворомъ въ столкновеніи Пруссіи съ Австріею изъ-за преобладанія въ Германскомъ Союз, нравственная поддержка, оказанная внскому двору, и доставленное ему торжество на извстномъ Ольмюцскомъ създ, въ ноябр 1850 года. Въ одномъ изъ нашихъ историческихъ изслдованій {Вншняя политика императора Николая, стр. 117 и слд.} мы привели примры того раздраженія, которое проявилось по этому поводу противъ Россіи и ея государя въ прусскихъ политическихъ и военныхъ кругахъ. Ихъ осыпали упреками, укоряли въ предвзятой враждебности, вроломств, едва-ли не въ предательств. А въ сущности, независимо отъ вопроса о прав, которое въ данномъ случа несомннно было на сторон Австріи, императоръ Николай оказалъ своимъ посредничествомъ Пруссіи великую услугу, избавивъ ее отъ неизбжнаго погрома, еслибы дло дошло до войны. Впрочемъ, на видъ, происшедшее въ началъ 1851 года примиреніе между родственными монархами было полное. Когда императоръ Николай въ ма 1852 года прибылъ въ Берлинъ, чтобы заплатить за посщеніе, сдланное ему королемъ Фридрихомъ-Вильгельмомъ IV въ предшедшемъ году въ Варшав, то повторились установленныя долголтнимъ обычаемъ придворныя и военныя торжества въ честь русскаго государя.
Въ Потсдам ожидали его на площади передъ замкомъ вс офицеры мстнаго гарнизона и его кирасирскаго полка. Его величество вышелъ къ нимъ въ сопровожденіи короля и, пожавъ руку старшему изъ присутствовавшихъ офицеровъ, командиру 1-го гвардейскаго пхотнаго полка, графу Блументалю, привтствовалъ ихъ слдующею прочувствованною рчью:
‘Какъ счастливъ я, что снова еще разъ нахожусь среди васъ. Вамъ извстны мои чувства, и вы знаете, что я всегда оставался вашимъ врнымъ товарищемъ. Душа моя была съ вами въ трудное время испытаній. Вы показали себя какъ слдуетъ, остались тми же, какими всегда были. Я прихожу къ вамъ прежній къ прежнимъ. Мы всегда останемся добрыми друзьями и будемъ твердо стоять другъ за друга, какъ подобаетъ товарищамъ’. Думалъ ли государь, произнося эти слова, что уже черезъ два года ничего не останется отъ выраженныхъ имъ надеждъ и ожиданій?
Въ томъ же году его величество еще разъ постилъ Берлинъ въ конц іюня, вмст съ младшими сыновьями своими, великими князьями Николаемъ и Михаиломъ Николаевичами. Въ послдній разъ пріхалъ онъ туда, провожая короля изъ Варшавы, 25 сентября (7 октября) 1853 года. Черныя тучи уже заволокли тогда политическій небосклонъ, и въ душ императора Николая зародились первыя сомннія въ врности двухъ главныхъ его союзниковъ, императора австрійскаго и короля прусскаго, столько разъ имъ облагодтельствованныхъ. Онъ остался въ прусской столиц не боле сутокъ и 26 (8), посл парада ухалъ обратно въ Россію.
Начало 1854 года ознаменовано было отказомъ дворовъ внскаго и берлинскаго подписать съ нами договоръ о нейтралитет въ виду предстоявшей войны между нами и Турціей въ союз съ морскими державами. Одновременно оба эти двора веди дятельные переговоры съ нашими противниками о заключеніи оборонительнаго и наступательнаго союза противъ насъ. Пруссія вооружалась. Потребованъ былъ у палатъ кредитъ въ 30 милліоновъ талеровъ. При обсужденіи этого вопроса въ палат депутатовъ военный министръ генералъ Бонинъ, разсматривая три случайности военнаго вмшательства Пруссіи, выразилъ мнніе, иго можно тотчасъ же начать дйствовать противъ Россіи, можно и повременить, но что о третьей случайности, о союз съ Россіей противъ западныхъ державъ, не стоитъ и говорить, ибо, пояснялъ онъ, ‘Солонъ не находилъ нужнымъ опредлятъ наказанія за отцеубійство, не допуская даже возможности подобнаго преступленія’.
Понятно, какое впечатлніе должны были произвести вс эти извстія на императора Николая, въ особенности, когда онъ узналъ, что Пруссія готовится вмст съ Австріей) подписать союзную конвенцію съ Англіею и Франціею, что въ представленной королю записк прусскій посланникъ въ Лондон цлью войны ставилъ отторженіе отъ Россіи всхъ ея западныхъ окраинъ, отъ Финляндіи и прибалтійскихъ областей до Крыма, Новороссійскаго края и Кавказа включительно, что составленъ планъ мобилизаціи прусскихъ войскъ, и пограничныя съ нами крпости приведены въ оборонительное положеніе, что такую политику горячо отстаиваетъ предъ королемъ наслдникъ престола принцъ Прусскій. Негодованіе свое императоръ Николаи громко и открыто высказалъ прусскому военному агенту въ Петербург, пригрозивъ ему, что за такую измну перестанетъ носить и дозволять цосить въ Россіи прусскіе ордена и исключитъ изъ состава русской арміи членовъ прусскаго королевскаго дома, числящихся шефами русскихъ полковъ.
Угроза подйствовала на болзненное воображеніе слабаго и нершительнаго короля. Россіи дано было частное удовлетвореніе: Бунзенъ отозванъ изъ Лондона, и Бонинъ уволенъ отъ должности военнаго министра. Но прусская политика продолжала до самаго конца севастопольской войны враждебные намъ происки, только прикрывая ихъ лицемрною заботливостью о всеобщемъ умиротвореніи и льстивыми увреніями въ неизмнной преданности къ Россіи и ея государю.
Когда скончался императоръ Николай, нашлось въ Пруссіи только три человка, ршившіеся гласно и открыто помянуть его добромъ. То были: генералъ-суперъ-интендентъ Сарторіусъ, статья котораго, напечатанная въ ‘Крестовой газет’, начиналась словами: ‘Человкъ скончался!‘, президентъ Герлахъ, заявившій въ палат господъ, что Пруссія должна оплакивать усопшаго государя, какъ отца, и Луи Шнейдеръ, обнародовавшій въ своемъ ‘Друг солдата’ военную біографію Николая Павловича. Оффиціальныя выраженія соболзнованія ограничились четырехнедльнымъ трауромъ по покойномъ во всхъ прусскихъ войскахъ и отправленіемъ въ Петербургъ, для присутствованія при его преданіи земл, депутаціи отъ б-го кирасирскаго полка, съ принцемъ Карломъ, братомъ короля, во глав.
Біографія, написанная Шнейдеромъ, въ которой высказано восторженное сужденіе объ император Никола, какъ о врнйшемъ и искреннйшемъ друг прусскаго войска и народа.— сужденіе, которое давно уже не встрчалось въ берлинской печати,— произвела сильное впечатлніе въ нашихъ высшихъ военныхъ сферахъ и вызвала сочувственную отповдь, въ вид благодарственнаго письма автору отъ имени генераловъ и офицеровъ свиты усопшаго государя. Вотъ этотъ адресъ:

‘Господинъ придворный совтникъ,

‘Чрезъ благосклонное посредство его королевскаго высочества, принца Карла прусскаго, доставлены намъ, нижеподписавшимся, отъ вашего имени нсколько экземпляровъ 9-го выпуска вашего изданія ‘Другъ солдата’. Съ живйшимъ удовольствіемъ нашли мы въ этихъ листахъ полное выраженіе большей части нашихъ собственныхъ чувствъ, съ величайшимъ интересомъ слдили мы за разсказомъ, въ коемъ вы изложили намъ столько новаго о пребываніи нашего покойнаго незабвеннаго императора посреди нашихъ прусскихъ товарищей. Въ столь тревожное время, каково переживаемое нами, радостно подйствовало на насъ, что чистое, простое и величественное изображеніе нашего въ Боз почившаго императора, взирать на добродтели котораго и удивляться имъ было намъ дано въ непосредственной его близости, нашло себ выраженіе въ живыхъ и ясныхъ чертахъ, подъ перомъ безпристрастнаго писателя.
‘Вы высказали истину, и только одну истину! Примите же за это нашу живйшую и искреннйшую благодарность’.
‘С.-Петербургъ.
‘7 (19) апрля 1855 года.’
Подписали: генералъ-адъютанты: Кноррингъ, баронъ Мейендорфъ, Катенинъ, философовъ, Засъ, Безакъ, баронъ Будбергъ, Гринвальдъ, Ефимовичъ, Толстой, баронъ Притвицъ, графъ Ржевусскій, князь Вл. Ментиковъ, баронъ Еорфъ, Огаревъ, графъ Бенкендорфъ, генералъ-маіоръ свиты е. и. в.: графъ Бетанкуръ, Демидовъ, графъ Барановъ, флигель-адютанты: баронъ Теттенборнъ. Веймарнъ. Анненковъ, Слпцовъ, Воейковъ, графъ Крейцъ, князь Багратіонъ, Гербель, Волковъ, Скобелевъ, графъ Левашовъ. Сгторлеръ.
Одна только треть столтія отдляетъ насъ отъ времени, когда былъ написанъ приведенный выше документъ, а между тмъ, онъ звучитъ несравненно боле отдаленнымъ анахронизмомъ. Нтъ уже той Пруссіи, къ которой такъ благоволилъ императоръ Николай, и прусская армія, имъ столь любимая и отличаемая, преобразилась съ тхъ поръ въ армію нмецкую, считающую себя могущественнйшею въ мір, едва ли не неодолимою. Будущее покажетъ, достаточно ли ея для охраны цлости и независимости германскаго отечества и не были ли судьбы Германіи боле обезпечены отъ всякаго рода опасностей внутреннихъ или вншнихъ, когда резервомъ сравнительно немногочисленнаго прусскаго войска служили вооруженныя силы великаго русскаго государства и народа.

ПРИЛОЖЕНІЕ:
ИМПЕРАТОРЪ ВИЛЬГЕЛЬМЪ I О РОССІИ.

I.
Достопамятности Вильгельма I.

Луи Шнейдеръ.— Приндъ прусскій приближаетъ его къ себ.— Военная біографія принца.— Обязанности Шнейдера по вступленіи Вильгельма I на престолъ.— Лтопись Достопамятностей.— Отзывъ о ней короля.— Отношенія Шнейдера къ Бисмарку.— Смерть Шнейдера.

Недалеко отъ насъ то время, когда между Россіею и Пруссіею, не вполн еще преобразившеюся въ единую Германію, царило совершенное согласіе, нагляднымъ и умилительнымъ выраженіемъ котораго служили близкія, дружественныя, чисто родственныя отношенія другъ къ другу государей обихъ странъ и членовъ ихъ царственныхъ семей. Узы союза дружбы и родства, завязанныя императоромъ Александромъ I и королемъ Фридрихомъ-Вильгельмомъ III въ самомъ начал ныншняго столтія, продолжали соединять и ихъ преемниковъ, и связь эта никогда не являлась боле искреннею и задушевною, чмъ въ общеніи императора Александра II съ его маститымъ дядею и, какъ любилъ онъ выражаться, ‘лучшимъ другомъ’ императоромъ-королемъ Вильгельмомъ I.
Многочисленныя тому доказательства находимъ мы въ книг, озаглавленной: ‘Изъ жизни императора Вильгельма’ и составляющей посмертное произведеніе извстнаго королевско-прусскаго чтеца Луи Шнейдера {Aus dem Leben Kaiser Wilhelms, von L. Schneider. Berlin. 1888. Drei Bnde.}. Вслдствіе особыхъ, совершенно необычайныхъ условій, при которыхъ писалась эта книга, она является историческимъ документомъ первостепенной важности, имющимъ полное право на вниманіе русскаго общества.
Изданный въ трехъ томахъ трудъ покойнаго Шнейдера,— къ слову сказать, горячаго и убжденнаго сторонника Россіи,— иметъ для исторіи перваго германскаго императора изъ дома Гогенцоллерновъ значеніе вполн достоврнаго и единственнаго, по своей непосредственности, источника, всесторонне выясняющаго величавую личность Вильгельма I, какъ государя и человка. Онъ изобилуетъ досел неизвстными данными объ образ мыслей и дйствій этого монарха, а также подробностями о его частной жизни, обстановк, вкусахъ и привычкахъ, весьма важными для его характеристики. Въ этомъ отношеніи названная книга представляетъ большое сходство съ Записками и Воспоминаніями гг. Гезекиля и Буша, посвященными изображенію домашняго обихода ‘знаменоносца’ нмецкаго единства, имперскаго канцлера князя Бисмарка.
Для насъ, русскихъ людей, наибольшій интересъ представляютъ т страницы, въ которыхъ излагаются какъ отзывы Вильгельма I о нашемъ отечеств, такъ и личныя отношенія его къ нжно-любимому племяннику, императору Александру П. Съ этой частью книги я и намренъ ознакомить читателей, тмъ боле, что въ ней находится немалое число крайне любопытныхъ дипломатическихъ и придворныхъ документовъ, касающихся сношеній петербургскаго двора съ берлинскимъ,— документовъ несомннной подлинности и донын необнародованныхъ. Вс они, — но въ особенности собственноручныя письма и замтки императора Вильгельма,— проливаютъ новый и весьма яркій свтъ на исторію русско-прусскихъ отношеній въ первыя три четверти XIX вка.
Личность Шнейдера не безъизвстна моимъ читателямъ. Въ предшедшемъ очерк, ‘Императоръ Николай и прусская армія‘ {См. выше, стр. 304—326.}, я посвятилъ цлую главу ‘Другу солдата‘, бывшему во всю жизнь свою врнымъ и преданнымъ другомъ и нашего царствующаго дома и отечества. Напомню здсь, что изъ актеровъ берлинскаго театра Шнейдеръ преобразился въ любимаго чтеца короля Фридриха-Вильгельма IV и скоро сталъ однимъ изъ довреннйшихъ его приближенныхъ.
Изъ новой его книги мы узнаемъ, что бывшій въ то время наслдникомъ престола и носившій титулъ принца прусскаго принцъ Вильгельмъ не очень жаловалъ сначала своего будущаго біографа, считая его честолюбивою выскочкою. Но мнніе свое о немъ принцъ измнилъ въ 1848 году, когда Шнейдеръ мужественнымъ противодйствіемъ демагогамъ и анархистамъ доказалъ на дл свою преданность длу престола и порядка. Взысканный милостями короля, онъ искалъ упрочить за собою и благоволеніе его вроятнаго преемника. Средствомъ къ тому послужило ему предпринятое имъ изданіе военной газеты, въ которой онъ, Шнейдеръ, началъ горячо и талантливо отстаивать идеи принца о преобразованіи прусской арміи. Скоро принцъ самъ сталъ сотрудникомъ этой газеты, будучи внесенъ въ списокъ за No 68, и помщалъ въ ней собственныя статьи, разумется безъ подписи. Между нимъ и издателемъ завязалась по этому поводу оживленная переписка. Впослдствіи Шнейдеръ служилъ принцу посредникомъ для помщенія статей его и въ другихъ органахъ печати, не по однимъ только военнымъ, но и по политическимъ вопросамъ.
Возложенное принцемъ на Шнейдера порученіе — привести въ порядокъ библіотеку въ дворцахъ его, столичномъ и загородномъ (замокъ Бабельсбергъ, близъ Потсдама), еще боле сблизило ихъ между собою. Каждую субботу, рано поутру, Шнейдеръ являлся во дворецъ его высочества и принимался за распредленіе книгъ по отдламъ. Въ берлинскомъ дворц зала, занимаемая библіотекою, была смежна съ рабочимъ кабинетомъ принца, который обыкновенно выходилъ къ своему библіотекарю-добровольцу и вступалъ съ нимъ въ пространныя бесды по самымъ разнообразнымъ предметамъ.
При приближеніи пятидесятилтней годовщины зачисленія принца Вильгельма въ военную службу (юбилей этотъ праздновался въ 1857 году), Шнейдеръ приступилъ впервые къ составленію краткой біографіи его высочества. Матеріалы для своего труда онъ получилъ отъ самого принца. Тотъ доставилъ ему краткій перечень главнйшихъ событій, относящихся до прохожденія принцемъ военной службы, замтивъ шутя, что они пригодятся для составленія его некролога. Но этимъ не удовольствовался Шнейдеръ. Онъ самую рукопись біографіи представилъ на разсмотрніе принца и получилъ ее обратно съ пространными собственноручными поправками и дополненіями. Въ этомъ вид біографія была напечатана въ декабрской книжк издаваемаго Шнейдеромъ ‘Друга Солдата’ за 1856 годъ.
При вступленіи принца Вильгельма въ управленіе государствомъ, въ званіи принца-регента, осенью 1858 года, въ личномъ состав какъ двора, такъ и правительства произошли крупныя перемны. Неизмннымъ осталось лишь положеніе королевскаго чтеца, продолжавшаго пользоваться милостивымъ расположеніемъ его высочества и по восшествіи принца на престолъ въ 1861 году, подъ именемъ короля Вильгельма I. Шнейдеръ сохранилъ и назначенное ему Фридрихомъ-Вильгельмомъ IV ежегодное вознагражденіе въ 500 талеровъ, хотя при новомъ корол совершенно прекратились еженедльныя чтенія, столь любимыя его предшественникомъ. По-прежнему впрочемъ являлся онъ по субботамъ во дворецъ, по-прежнему удостоивался и свиданія, и бесдъ съ королемъ, безъ свидтелей.
Онъ сумлъ сдлаться совершенно необходимымъ лицомъ въ кругу наиболе близкихъ къ его величеству людей. Удивительное разнообразіе проявлялъ онъ въ своей дятельности, тмъ боле усердной, чмъ мене она являлась опредленною. Сотрудничая въ нсколькихъ крупныхъ политическихъ газетахъ прусскихъ и иностранныхъ, онъ въ статьяхъ своихъ проводилъ личныя воззрнія короля на политическіе и военные вопросы. Зная, какую важность придавалъ Вильгельмъ I вншнимъ атрибутамъ монархической власти, Шнейдеръ немало труда посвящалъ изученію геральдики и придворнаго церемоніала, писалъ цлыя обширныя изслдованія по исторіи прусскихъ знаменъ, орденовъ и другихъ знаковъ отличій. Наконецъ, онъ же доставлялъ королю всевозможныя интересовавшія его новости, не доходившія до него путемъ оффиціальныхъ министерскихъ докладовъ. Король сталъ брать его съ собою во вс свои путешествія, а когда наступилъ періодъ войнъ, то и въ походъ, уже въ качеств своего личнаго исторіографа.
При всхъ своихъ многосложныхъ занятіяхъ Шнейдеръ не покидалъ главнаго труда: веденія лтописи Достопамятностей своего государя. Пользуясь близостью къ нему, онъ усердно собиралъ все исходившее изъ-подъ его пера, тщательно записывалъ вс его рчи и высказываемыя имъ сужденія. Рукопись уже составляла 26 листовъ большого формата, какъ вдругъ Шнейдера взяло раздумье. ‘Въ сознаніи и при твердой вол,’ — пишетъ онъ въ своихъ ‘Воспоминаніяхъ,’ — ‘что даже дти мои прочтутъ эти строки лишь по моей смерти, я позволилъ себ сужденія, которыя слуг неприлично произносить о своемъ господин, я списалъ письма и сообщенія короля, пользоваться коими или распространять я не имлъ нрава, я разсказалъ вещи, оглашенія которыхъ король, быть можетъ, не желалъ. Я призадумался, и въ продолженіе нсколькихъ недль не имлъ силы писать дале. Ужъ не поступилъ ли я непристойно, не взялъ ли на себя произнести изъ моего подчиненнаго положенія сужденія при жизни его о монарх, правильно судить о которомъ во всемъ его значеніи можетъ только исторія? Не уподобился ли я Фарнгагену фонъ-Энзе, воспользовавшемуся своимъ случайнымъ положеніемъ и связями съ высокопоставленными лицами для того, чтобы проявить свое недовольство и оскорбленное тщеславіе посл смерти столь же ядовито, какъ и при жизни. Это было бы нечестно! Но что же мн длать, дабы но меньшей мр засвидтельствовать, насколько это зависитъ отъ меня, объ истинно царственномъ государ, о которомъ я столько видлъ и испыталъ такого, что было неизвстно никому, и который не любилъ, чтобы много о немъ знали. Отъ меня можно будетъ, но справедливости, ожидать свдній о времени и лицахъ, съ коими меня привела въ соприкосновеніе моя необычайно бурная жизнь, о предметахъ, доступныхъ лишь моему исключительному положенію. То, что я сдлалъ и хотлъ еще сдлать въ будущемъ, представилось мн долгомъ’.
За разршеніемъ своихъ сомнній Шнейдеръ обратился къ королю. Осенью 1864 года онъ вручилъ ему 26 листовъ своей рукописи съ вопросомъ: можетъ ли онъ продолжать ее или долженъ уничтожить? ‘Ваше величество,’ — сказалъ онъ при этомъ случа,— ‘конечно вполн уврены, что я не сохраню ни единой строки, ежели то, что написано мною, вамъ не угодно. Я согласенъ на уничтоженіе всей рукописи или на исключеніе тхъ изъ событій и документовъ, которые не подлежатъ обнаруженію. Но на измненіе моихъ сужденій или взглядовъ моихъ на предметы и лица — я не согласенъ. Соблаговолите, ваше величество, милостиво отнестись къ моему по истин необычайному обращенію, къ тому, что слуга осмливается представить своему господину при жизни то, что прочтутъ или узнаютъ о немъ лишь по его смерти’.
Король продержалъ у себя рукопись цлые пять мсяцевъ. Онъ возвратилъ ее автору 12 (24) апрля 1805 года, при слдующемъ письм:

‘Берлинъ 24. 4. 65.

Au risque, что строки эти также будутъ нкогда парадировать въ приложеніи, посылаю вамъ оное при семъ обратно, съ замчаніемъ, что оно меня крайне (enorm) заинтересовало и развлекло, между прочимъ о букв Л. {Въ первой части ‘Воспоминаній‘ Шнейдеръ упоминаетъ объ усвоенной королемъ привычк на адресахъ своихъ къ нему писемъ обозначать его имя ‘Луи’ буквою Л. необычайныхъ размровъ. Подчеркнутыя слова писаны по-французски въ нмецкомъ подлинник.}. Къ тому же все такъ правильно и истинно (за исключеніемъ тхъ мстъ, въ которыхъ вы меня хвалите), что я несчетныя сцены живо видлъ передъ собою.
‘Continuez ainsi. Я также примирился со вступленіемъ, хотя и не помню, чтобы вызвалъ его я именно такимъ образомъ.

В.

‘Какое горе въ Ницц! Трагична смерть наслдника престола въ такіе годы, женихомъ и на чужбин, сына такихъ родителей!’
Послднія строки относятся къ кончин цесаревича Николая Александровича, послдовавшей въ Ницц въ самый день написанія письма.
Съ удвоеннымъ рвеніемъ сталъ Шнейдеръ продолжать задуманное дло и черезъ нсколько мсяцевъ представилъ королю дальнйшіе 14 листовъ своей работы. Онъ получилъ ихъ обратно 6 (18) октября того же 1865 года со многими дополненіями и поправками, начертанными собственною рукою его величества, но безъ малйшихъ измненій его взглядовъ и сужденій. Съ этихъ поръ онъ принялъ за правило все, что писалъ о корол, представлять на его разсмотрніе и утвержденіе. Съ понятною и вполн законною гордостью, замчаетъ онъ по этому поводу:
‘Король не пропустилъ бы ничего ложнаго, ибо всякая неправда претила его внутренней природ. Такимъ образомъ я могъ продолжать увренно писать дале и искренно радуюсь тому, такъ какъ эти листы, которые прочтутъ только посл моей смерти, заключаютъ въ самихъ себ доказательство своей правдивости’.
Просмотръ и сотрудничество короля дйствительно придаютъ собраннымъ Шнейдеромъ Достопамятностямъ необычайную цну. Въ нихъ маститый монархъ выступаетъ главнымъ не только дйствующимъ, но и говорящимъ и мыслящимъ лицомъ. За такой богатый вкладъ въ исторію своей родины Шнейдеру можно простить проявляемую имъ слабость придавать себ большее значеніе, чмъ онъ имлъ на самомъ дл, и заявлять притязаніе на долю участія въ политическихъ событіяхъ, несоразмрную со скромнымъ положеніемъ его при прусскомъ двор. Если въ послдніе годы царствованія Фридриха-Вильгельма IV, любимецъ-чтецъ его и пользовался нкоторымъ вліяніемъ на больнаго и слабоумнаго короля, то о такомъ вліяніи, какъ видно изъ самой книги, не могло быть и рчи при твердомъ и вполн самостоятельномъ его преемник, всего мене со времени вступленія въ должность министра-президента Оттона фонъ Бисмарка-Шэнгаузева. Будущій имперскій канцлеръ не терплъ чьего-либо вмшательства въ дла, за которыя онъ несъ оффиціальную отвтственность, и этимъ объясняется отчасти нерасположеніе его къ Шнейдеру, въ свою очередь относившемуся къ нему столь же недружелюбно. Настроеніе это довольно явственно проглядываетъ во всхъ его упоминаніяхъ о главномъ совтник и сотрудник короля, впослдствіи императора Вильгельма.
По мысли Шнейдера, дополненіемъ къ жизнеописанію долженъ былъ служить альбомъ акварелей, представляющихъ наиболе выдающіеся моменты изъ жизни Вильгельма I. Особенностью ихъ было тщательное соблюденіе всхъ подробностей мстности, костюмовъ, мундировъ, орденовъ и проч. Рисунки составлялись придворнымъ живописцемъ Фуксомъ по указаніямъ короля, который снабдилъ ихъ собственными примчаніями и поясненіями. Многіе изъ нихъ воспроизведены Шнейдеромъ въ его книг.
Трудъ свой онъ довелъ до 1873 года и хотя прожилъ еще пять лтъ, но не продолжалъ дале. Согласно его завщанію, сочиненіе: ‘Изъ жизни императора Вильгельма‘ должно было появиться въ печати лишь посл смерти какъ самого монарха, такъ и составителя.
Луи Шнейдеръ умеръ 4 (16) декабря 1878 года. Послднею его работою были написанныя имъ подъ диктовку императора, всего за десять дней до смерти, рчи его величества, обращенныя къ представителямъ города Берлина и къ прусскимъ министрамъ, въ отвтъ на поздравленія по случаю выздоровленія отъ ранъ, нанесенныхъ злодйскимъ выстрломъ Нобилинга.

II.
Воспоминанія объ император Александр I.

Война за освобожденіе.— Походъ 1814 года.— Посщеніе Парижа королемъ Вильгельмомъ въ 1867 году.— Назначеніе великаго князя Николая Павловича наслдникомъ русскаго престола.

Принцу Вильгельму шелъ всего шестнадцатый годъ, когда отраженіе Россіею французскаго нашествія и переходъ русскихъ войскъ за Нманъ побудили короля Фридриха-Вильгельма III призвать свои народъ къ участію въ борьб за освобожденіе Европы. Знаменательная эпоха эта запечатллась въ памяти царственнаго юноши, по примру родителей своихъ питавшаго чувства глубочайшаго благоговнія къ великодушному вождю союзныхъ силъ, императору Александру I. Одна изъ первыхъ картинъ упомянутаго выше альбома изображаетъ представленіе Благословенному, въ март 1813 года, на бал въ Берлин первыхъ двухъ прусскихъ добровольцевъ: то были наслдный принцъ, впослдствіи король Фридрихъ-Вильгельмъ IV, и брать его, принцъ Вильгельмъ.
Молодые принцы наряжены были въ мундиры, сходные по покрою съ русскими казацкимъ форма эта установленная для прусскихъ добровольцевъ, доставила имъ въ народ прозвище ‘ручныхъ казаковъ’ (zahme Kosacken). Художникъ представилъ на эскиз принца Вильгельма въ непосредственной близости короля, отца его. Король Вильгельмъ потребовалъ измненія рисунка. ‘Я не посмлъ бы’, замтилъ онъ, ‘стоять такъ близко отъ моего покойнаго родителя. Мы, дти, питали къ нему столь глубокое уваженіе, что никто изъ насъ не ршился бы на это иначе, какъ по особому приказанію’.
Подобное же замчаніе вызвала и картина, изображающая военный совтъ, происходившій въ Витри 12 (24) марта 1814 года, на которомъ ршено было двинуться прямо къ Парижу, оставивъ въ тылу Наполеона и его армію. И тутъ художникъ поставилъ принца невдалек отъ группы совщавшихся монарховъ и полководцевъ, такъ что можно было подумать, что и онъ принималъ участіе въ совт. Король нашелъ это неумстнымъ. ‘Никогда мы не посмли бы стоять такъ близко,’ — сказалъ онъ.— ‘Когда, по окончаніи военнаго совта, мы, въ весьма простительномъ возбужденіи, спросили отца: Идемъ на Парижъ? то получили въ отвтъ: Не ваше дло! Лишь гораздо позже узнали мы, о чемъ происходило совщаніе’.
Къ новому 1867 году Шнейдеръ поднесъ королю составленный имъ біографическій календарь, гд подъ каждымъ днемъ приведены замчательныя событія изъ жизни его величества. Календарь этотъ былъ повшенъ въ рабочемъ кабинет короля, который самъ длалъ къ нему собственноручныя дополненія. Такъ подъ однимъ изъ январскихъ дней значилось: ‘Въ 1814 году, въ главной квартир въ Лангр, императоръ Александръ I представилъ королю и его сыновьямъ прибывшаго туда изъ Швейцаріи Лагарпа’. Король Вильгельмъ приписалъ: ‘Онъ представилъ его намъ со словами: Tout се que je sais et tout ce que — peut tre — je vaux, c’est m-r La-harpe que je le dois {‘Всмъ, что я знаю, а быть можетъ и всмъ, что стою, обязанъ я г. Лагарпу’.}. Впослдствіи мы видли Лагарпа въ Париж украшеннымъ орденомъ св. Андрея, и простой ученый, носящій высшій русскій орденъ, былъ для насъ необычайнымъ явленіемъ. По наведенной нами справк оказалось, что императоръ потому так^, его отличилъ, что именно онъ совтовалъ и настаивалъ на томъ, дабы во что бы ни стало овладть столицею Франціи. Не слдовало-де давать вводить себя въ обманъ прыжками Наполеона, а Францію возможно побдить только въ Париж’.
Такъ объяснялъ императоръ Вильгельмъ I пожалованіе Лагарпу Андреевской ленты. Со своей стороны замчу, что въ высочайшемъ рескрипт, которымъ сопровождалось это пожалованіе, не упомянуто объ участіи Лагарпа въ военныхъ совщаніяхъ, а мотивировано оно слдующими словами: ‘желая воздать должную справедливость тмъ отличительнымъ попеченіямъ и трудамъ, кои оказываемы были вами съ самыхъ молодыхъ лтъ моихъ при воспитаніи моемъ, и будучи движимъ должною къ вамъ благодарностью, препровождаю при семъ и т. д.’ {Императоръ Александръ I Лагарпу 20 марта (11 апрля) 1814. (‘Сборникъ И. Р. И. ‘), V, стр. 2.}.
Вообще императоръ Вильгельмъ любилъ въ своихъ разсказахъ возвращаться къ героическому періоду юности. При посщеніи имъ Парижа въ 1867 году онъ, по словамъ его. часто вспоминалъ о впечатлніяхъ вынесенныхъ имъ изъ пребыванія въ этомъ город въ 1814 и 1815 годахъ. Ему приходилось оглядываться, нтъ ли по близости кого-либо изъ французскихъ военныхъ, каждый разъ, какъ онъ хотлъ заговорить объ этихъ воспоминаніяхъ. Такой случай произошелъ при обозрніи парка, разведеннаго Наполеономъ III на холм, извстномъ подъ названіемъ Buttes Chaumont, откуда открывается прелестный видъ на Парижъ. ‘Удивительное чувство,’ — воскликнулъ король,— ‘испытываешь, видя у ногъ своихъ столицу побжденной страны!’
Послднее изъ приведенныхъ Шнейдеромъ свидтельствъ императора Вильгельма, относящихся къ царствованію Александра I, касается важнаго эпизода изъ новйшей нашей исторіи, а именно, назначенія наслдникомъ русскаго престола великаго князя Николая Павловича.
Въ числ замчательныхъ политическихъ брошуръ. представляемыхъ принцу-регенту, по мр выхода ихъ, президентомъ берлинской полиціи, находилась появившаяся въ 1859 году въ Париж книжка, озаглавленная: ‘Projet d’nne charte constitiormelle d’Alexandre I, empereur de Russie, et les derniers jours de la vie de l’empereur Alexandre’. Въ приложенномъ къ книжк доклад выражалось, между прочимъ, мнніе, что король Фридрихъ-Вильгельмъ Ш и любимецъ его, князь Витгенштейнъ, знали о существованіи государственныхъ актовъ, передававшихъ право престолонаслдія великому князю Николаю, потому-де что о тайномъ ршеніи своемъ императоръ Александръ сообщилъ имъ незадолго до бракосочетанія втораго брата, своего съ принцессою Шарлоттою, тогда какъ великій князь Николай и его супруга ничего не знали объ этихъ распоряженіяхъ впредь до самой кончины императора Александра. Принцъ Вильгельмъ написалъ на самомъ доклад слдующую въ высшей степени любопытную поправку:
‘Все ложно! Одинъ я, по особому доврію ко мн императора Александра, зналъ объ отреченіи великаго князя Константина въ пользу Николая. Сообщеніе это сдлано было мн въ Гатчин, въ половин октября 1823 года. Актъ отреченія помченъ маемъ того же года, и переговоры по этому предмету относятся ко времени вступленія въ бракъ великаго князя Константина съ княгинею Ловичъ, въ 1822 году. Императоръ Николай и императрица Александра получили лишь поверхностное и отнюдь не оффиціальное извстіе объ акт, чмъ и объясняется образъ дйствій великаго князя Николая при полученіи извстія о кончин императора Александра. Я самъ, по возвращеніи моемъ изъ Петербурга (для присутствованія при бракосочетаніи наслднаго принца), доложилъ королю о сообщеніи императора Александра, къ его, короля, величайшему изумленію. Кром него, никто объ этомъ не слышалъ отъ меня ни единаго слова. Я не думаю также, чтобы король что-либо сказалъ о томъ князю Витгенштейну. Когда дошла до Берлина всть о кончин императора Александра, я поспшилъ къ королю. Онъ и я одни только и знали о томъ, что предстояло и что тотчасъ же и произошло, чрезъ различныя присяги въ Варшав и Петербург. Отъ императора Александра узналъ я также, что акты хранятся въ двухъ экземплярахъ въ архив въ Петербург и въ каедральномъ собор въ Москв. Все, что сказано на стр. 61 по 1-му вопросу, совершенно ложно, равно и по 2-му. Когда я, по смерти императора Александра, былъ посланъ чрезъ Варшаву въ Петербургъ, и передалъ великому князю Константину, что я и кром меня только одинъ король знали объ его отреченіи, то онъ вовсе не хотлъ тому поврить, пока я не разсказалъ ему всхъ подробностей, которыя онъ тотчасъ же обстоятельно дополнилъ.’

‘Вильгельмъ.’

Разсказъ принца-регента вполн подтверждается документальнымъ изложеніемъ воцаренія Николая Павловича графомъ Корфомъ, въ извстномъ сочиненіи его: ‘Восшествіе на престолъ императора Николая I‘. Неточность встрчается лишь въ нкоторыхъ числахъ, а именно: бракъ цесаревича Константина Павловича съ графинею Іоанною Грудзпискою, возведенною въ санъ княгини Ловичской, состоялся не въ 1822 году, а 12 (24) мая 1820 года, высочайшій же манифестъ о назначеніи наслдникомъ престола великаго князя Николая подписанъ не въ ма, а 16 (28) августа 1823 года. Совершенно неизвстно было досех, что императоръ Александръ I избралъ повреннымъ важной государственной тайны юнаго принца и повдалъ ему то, что оставалось таковою даже для наиболе заинтересованной въ дл великокняжеской четы. Обстоятельство это ярко отмчаетъ любовь и уваженіе, которыя принцъ Вильгельмъ усплъ въ короткое время пріобрсти въ русской царственной семь, и высокое довріе, внушенное имъ Благословенному.

III.
Воспоминанія объ император Никола I.

Кончина короля Фридриха-Вильгельма III.— Принцъ Вильгельмъ въ Ольмюц въ 1853 году.— Гравюры сраженія при Ольтениц.— Гипсовыя снимки съ лица и руки императора Николая.— Письмо принца Вильгельма къ герцогу Эрнсту Саксенъ-Кобургскому.

Не смотря на многолтнюю и тсную дружбу, связывавшую принца Вильгельма съ его царственнымъ зятемъ, мужемъ любимой сестры его, объ император Никола Павлович встрчается сравнительно немного свдній въ собранныхъ Шнейдеромъ замткахъ и разсказахъ его государя.
Трогательную картину рисуетъ король Вильгельмъ, повствуя о послднихъ минутахъ отца своего, Фридриха-Вильгельма III, смертный одръ котораго окружила вся семья и въ рядахъ ея — императоръ я императрица всероссійскіе. ‘Слова, сказанныя королемъ императору,’ — такъ гласитъ собственноручная его приписка къ одному изъ корректурныхъ листовъ составленной Шнейдеромъ военной біографіи его,— ‘были совершенно непонятны. Княгин Лигницъ {Морганатическая супруга короля Фридриха-Вильгельма III.} показалось, что онъ хотлъ сказать: a va mal! Король вполн узналъ императора, такъ какъ, при словахъ императрицы: ‘Никсъ {Такъ звали императора Николая прусскіе родственники.} тоже здсь!’ онъ повернулся на постели, взглянулъ на императора, который поцловалъ его руку, и, узнавъ его, издалъ эти звуки и при этомъ поднялъ об сложенныя руки на грудь, выражая какъ бы удивленіе и новйшую благодарность. Впрочемъ, онъ узналъ всхъ насъ при послднемъ разставаніи. Было около 12 1/2 часовъ. На меня взглянулъ онъ пристально, произнесъ шесть или восемь словъ, которыя, впрочемъ, невозможно было разобрать, а мн при этомъ пришло въ голову, что онъ прощается съ гвардіею. Мы, дти, императоръ и наслдникъ {Цесаревичъ Александръ Николаевичъ.}, начиная съ часа, оставались въ сосдней комнат, а зятья и невстки — въ слдующей, пока не кончилось’.
Въ очерк, посвященномъ изслдованію отношеній прусскаго двора съ нашимъ въ царствованіе императора Николая {См. выше, ‘Императоръ Николай и прусскій дворъ’, стр. 275.}, я имлъ случай упомянуть объ охлажденіи, происшедшемъ въ послдніе годы жизни этого государя между нимъ и принцемъ Вильгельмомъ, вслдствіе противодйствія, оказаннаго Россіей объединительнымъ замысламъ Пруссіи въ Германіи. Вскор посл того произошла послдняя ихъ встрча въ Ольмюц, въ сентябр 1853 года. Русскій императоръ пріхалъ туда не столько для того, чтобы присутствовать при осеннихъ манврахъ австрійской арміи, сколько съ цлью попытаться личнымъ своимъ вліяніемъ побудить императора Франца-Іосифа соблюдать строгій нейтралитетъ въ возгорвшейся войн между Россіей’ съ одной стороны и Турціею, поддержанною Франціей) и Англіею,— съ другой. Принцъ Вильгельмъ прибылъ въ Ольмюцъ въ качеств союзнаго инспектора австрійскаго контингента, входившаго въ составъ военныхъ силъ Германскаго Союза. Шнейдеръ сопровождалъ его въ этой поздк и оставилъ намъ слдующее характерное описаніе перваго дня, проведеннаго принцемъ въ вышеназванномъ город:
‘Одна сцена въ Ольмюц для меня незабвенна, какъ доказательство тхъ тягостей, которымъ государи подвержены боле всхъ прочихъ людей. Въ день прізда въ Ольмюцъ, принцъ былъ одтъ въ дорог въ прусскій мундиръ и за нсколько станцій до Ольмюца надлъ свой австрійскій мундиръ, потому что императоръ встрчалъ его на вокзал желзной дороги. По прибытіи на отведенную ему квартиру, онъ нашелъ тамъ собравшимися значительное число офицеровъ VI прусскаго корпуса, прибывшихъ изъ Силезіи для присутствовали на манврахъ императорскихъ войскъ. Они собрались передъ домомъ въ парадныхъ мундирахъ, дабы привтствовать принца, который, обрадовавшись столькимъ прусскимъ офицерамъ, принялъ ихъ въ большой зал перваго этажа. Для сего снятъ былъ австрійскій и надтъ прусскій мундиръ. Едва удалились офицеры, какъ раздалось: императоръ детъ съ визитомъ къ принцу. Тогда спятъ былъ мундиръ прусскій и надтъ австрійскій. Вскор посл того нужно было отдать визитъ, и принцъ могъ остаться въ своемъ австрійскомъ мундир. Я находился въ его комнат, когда запыхавшійся посланный возвстилъ: русскій императоръ сейчасъ прибудетъ на вокзалъ. Пришлось снять австрійскій мундиръ и надть русскій, разумется, со всми орденскими знаками. По возвращеніи съ пріема императора Николая, нужно было отдать визитъ императору Францу-Іосифу въ австрійскомъ мундир, а къ обду требовалась новая перемна, ибо до того у себя дома принцъ надлъ прусскій мундиръ. Все это произошло въ продолженіе какихъ-нибудь двухъ часовъ и было неизбжно. Наконецъ, принцъ самъ улыбнулся по поводу этихъ нескончаемыхъ метаморфозъ’.
Дале Шнейдеръ разсказываетъ, что при парадномъ богослуженіи въ лагер, подъ открытымъ небомъ, когда преклонили колна оба императора, окружающая ихъ свита и вс войска, одинъ только принцъ прусскій съ сопровождавшимъ его сыномъ, принцемъ Фридрихомъ-Вильгельмомъ, продолжали стоять. ‘Въ такую торжественную минуту,’ — поясняетъ Шнейдеръ,— ‘это не могло остаться незамченнымъ, такъ какъ случилось это въ средоточіи всего круга. Этимъ обозначалась полная самостоятельность Пруссіи даже при истинно величественномъ зрлищ сбора войскъ и свиданія двухъ императоровъ!’
О личныхъ отношеніяхъ принца къ императору при встрч въ Ольмюц Шнейдеръ совершенно умалчиваетъ. Политическія соображенія побуждали перваго держать сторону нашихъ противниковъ. Но это не измнило чувствъ его къ августйшему зятю, какъ явствуетъ изъ слдующаго приводимаго Шнейдеромъ трогательнаго случая.
Въ начал 1855 года,— Восточная война была уже въ полномъ разгар,— Шнейдеръ получилъ отъ друзей своихъ изъ Россіи литографіи съ изображеніемъ боевыхъ сценъ изъ осенней кампаніи въ Княжествахъ. Онъ показалъ ихъ принцу, который выразилъ желаніе пріобрсти эти гравюры. Въ продаж ихъ не оказалось, такъ какъ изготовлены он были по повелнію и на средства Николая Павловича, однако Шнейдеру удалось добыть для принца и второй экземпляръ, который онъ и препроводилъ его высочеству.
Принцъ пожелалъ узнать, кому обязанъ онъ любезнымъ подаркомъ. Съ этимъ запросомъ Шнейдеръ обратился въ Петербургъ на другой день по кончин императора Николая и получилъ оттуда такой отвтъ: ‘Я очень радъ, узнавъ изъ вашего письма отъ 3 марта, что литографіи сраженія при Ольтевиц дошли по назначенію. Если августйшій принцъ, коему он были предназначены, хочетъ знать, кто ихъ послалъ ему, то вы можете ему сказать, что въ Боз почившій императоръ Николай, извстясь, что его королевское высочество желаетъ имть эти литографіи, повеллъ графу Орлову отправить ему оныя, вслдствіе чего мн и было поручено доставить ихъ вамъ, съ тмъ, чтобы вы повергли ихъ къ стопамъ его королевскаго высочества’.
Шнейдеръ самое письмо переслалъ въ Кобленцъ къ принцу, который тотчасъ же отвтилъ ему:

‘Кобленцъ, 28, 3, 55.

‘Съ унылою радостью узналъ я чрезъ васъ и возвращаемое приложеніе, что ольтеницскія картины — послдній даръ Незабвеннаго!
‘Я былъ бы очень счастливъ, еслибы могъ получить его посмертную гипсовую маску, однако, подъ условіемъ, что это не причинитъ тмъ, кто мн ее доставитъ, непріятностей или убытковъ’.
Шнейдеръ имлъ уже гипсовые снимки съ лица и руки покойнаго государя, которые, кром него, получилъ еще король Фридрихъ-Вильгельмъ IV Онъ снова прибгнулъ къ посредничеству графа Орлова и, благодаря ему, могъ удовлетворить желаніе принца. Посмертная гипсовая маска Николая Павловича понын хранится, подъ блымъ покрываломъ, на среднемъ стол библіотеки, въ собственномъ императора Вильгельма дворц, въ Берлин.
Не подлежатъ сомннію глубина и искренность чувства дружбы, которую питалъ принцъ Вильгельмъ къ императору Николаю, но столь же несомннно и то, что политическія воззрнія наслдника прусскаго престола были вполн независимы отъ его личныхъ привязанностей. Нагляднымъ тому доказательствомъ служитъ письмо его къ герцогу саксенъ-кобургскому, написанное всего дв недли по кончин государя, котораго самъ принцъ Вильгельмъ почтилъ именемъ Незабвеннаго. Оно ярко характеризуетъ и взглядъ принца на основныя начала, коими, по мннію его, Пруссіи необходимо руководствоваться, въ своихъ отношеніяхъ къ Россіи.
‘Прими мою искреннюю благодарность за твое любвеобильное участіе по случаю утраты, понесенной Европою въ лиц великаго человка, царствовавшаго на дальнемъ Свер, утраты, которая естественно была для меня вдвойн тяжкою и даже незамнимою, такъ какъ я имю право называть покойнаго моимъ дорогимъ и преданнымъ другомъ! Всего за нсколько недль мы высказались другъ передъ другомъ письменно о нашей неизмнной личной дружб при различіи взглядовъ на политическія отношенія. въ этомъ заключается для меня несказанное успокоеніе.
‘При прізд С., я принялся было отвчать теб, что, какъ я уже сказалъ теб по телеграфу, было невозможно въ первые дни посл жестокаго удара, въ томъ вид, какъ ты этого желалъ. Съ тхъ поръ, какъ теб извстно, здсь побдила политика сочувствія, въ томъ смысл, что переговоры о заключеніи трактата отложены, не предршая вопроса объ ихъ возобновленіи и доведеніи до конца. За то приняли протоколъ отъ 28 декабря, въ надежд вступить въ конференцію и безъ трактата. Согласятся ли западныя державы на такое вступленіе безъ трактата — вопросъ, имющій разршиться на-дняхъ. Я въ этомъ сомнваюсь, ибо хотя он и узрли бы въ насъ постояннаго ходатая въ Вн за Россію, но такого, который, будучи связанъ договоромъ, все-же явился бы мене опаснымъ и колеблющимся. Il faut donc attendre {Итакъ надо выжидать. Слова эти написаны по-французски въ нмецкомъ подлинник.}. Безъ наступленія великаго событія въ Петербург, я думаю, что трактатъ между Пруссіею и Западными державами состоялся бы, не взирая на усилія Крестовой партіи.
‘За послдніе два года направленіе молодаго императора, какъ извстно, противоположно направленію его покойнаго отца, хотя онъ и подчинялся своему государю, какъ того требовалъ долгъ. Съ тхъ поръ восточная драма вступила въ фазисъ, недозволяющій Александру II тотчасъ же дать волю своимъ прежнимъ убжденіямъ, хотя въ глубин души онъ, быть можетъ, и не отрекся отъ нихъ.
‘Императоръ Николай могъ быть на 90% уступчиве, чмъ его преемникъ въ настоящую минуту. При извстномъ направленіи послдняго, представлялось необходимостью — дабы заране не возстановить противъ себя партіи политическаго и церковнаго православія, или только не возбудить подозрнія, что онъ не хочетъ сообразоваться съ народнымъ чувствомъ,— было необходимо, повторяю я, тотчасъ же овладть ея симпатіями и съ этой точки зрнія взираю я на воззваніе къ памяти Петра I, Екатерины, Николая, что впрочемъ не умно въ отношеніи къ остальной Европ.
‘Между тмъ, по скольку я до сихъ поръ зналъ Александра II, онъ конечно не отршится отъ этихъ преданій, но и не станетъ пытаться приводить ихъ въ исполненіе путемъ несвоевременныхъ мръ, хотя съ другой стороны и не пропуститъ удобнаго къ тому случая. Я питаю инстинктивную надежду, что ему будетъ возможно заключить миръ. Если только не предложатъ ему ничего унизительнаго, онъ непремнно это сдлаетъ, и Западныя державы стали также мягкими, вслдствіе своихъ усилій, равно какъ)же начинается охлажденіе военнаго пыла въ общественномъ мнніи Англіи.
‘Если же эти надежды на миръ оправдаются, то рождается великій вопросъ: что тогда длать? Для Австріи и Западныхъ державъ отвтъ простъ: война! Но каковъ будетъ онъ по отношенію къ Пруссіи и Германіи? Это недоступно исчисленію, въ виду личныхъ свойствъ извстной особы {Короля Фридриха-Вильгельма IV.}. Здсь станутъ взвшивать на золотыхъ всахъ, кто виноватъ въ неуспх мирныхъ переговоровъ, и все сдлаютъ, чтобы при этомъ взвалить вину на Западъ и тогда по меньшей мр остаться нейтральнымъ. Если же бы вина въ томъ яркимъ образомъ пала на Россію, то только въ этомъ случа возможно, что Пруссія возобновила бы свои нын пріостановленные переговоры. Какъ бы однако не пришлось сказать: поздно! къ тому же при условіяхъ, которыя никакъ не могутъ быть радостнаго свойства.
‘Ты знаешь, что такой образъ дйствій — не мой, но вслдствіе политическаго положенія, котораго я придерживаюсь съ мая, я въ состояніи лишь крайне мимолетно воздйствовать на здшнія обстоятельства, какъ доказываетъ это послднее время. Если бы я не держалъ себя совершенно въ сторон, пока меня не спросятъ, то я въ настоящую минуту очутился бы въ томъ же положеніи, какъ и въ ма минувшаго года, и снова былъ бы столь же скомпрометированъ, какъ и тогда.
‘Худшая сторона дйствій Пруссіи заключается въ томъ, что совершенно упускается изъ виду въ міровомъ кризис европейская точка зрнія. Вотъ почему она хочетъ быть то великою державою, то лишь германскою державою. Какъ великой держав, ей слдуетъ всегда имть передъ глазами конечную цль драмы, т. е. затянное Россіей въ 1853 году неправое дло не должно восторжествовать. Нашею нершительностью, нашими колебаніями и, наконецъ, нашимъ non action мы доведемъ дло до того, что Россіи представится возможность выйти побдительницею изъ катастрофы, а тогда Россія будетъ всмъ намъ диктовать миръ, тогда Европ придется плясать лишь по ея дудк и для этого ей вовсе не потребуется территоріальныхъ пріобртеній, ей достаточно будетъ нравственнаго главенства, которое должно быть результатомъ такой побды съ милліономъ штыковъ за собою, которыхъ знаютъ съ 1848 года, въ качеств дядьки для тхъ, кто плясать не пожелаетъ.
‘Устранить эту цль у Пруссіи не хватаетъ мужества, вотъ почему она и ищетъ оправдательныхъ причинъ своему отсутствію мужества и находитъ ихъ. въ миролюбіи Германіи, вотъ почему она и изображаетъ изъ себя только германскую державу, изображаетъ изъ себя, такъ сказать, державу, вынужденную стремиться къ миру tout prix, лишь бы только не поссориться съ Германіей.
‘Я понимаю задачу Пруссіи наоборотъ: чтобы не доставитъ Россіи побду, чтобы не помочь ей достигнутъ упомянутаго выше главенства, Пруссія должна войти въ соглашеніе съ Западными державами и вмст съ Австріей вести Германію по единственно врному направленію.
‘Если только настанетъ минута, когда внская конференція распадется, и Австрія воззоветъ къ содйствію Германіи боле своевременно, чмъ въ январ — какъ и что отвтитъ Германія? Даже въ томъ случа, если бы и тогда Пруссія все еще стала колебаться, я думаю, что Германія согласится на австрійское требованіе, что она принуждена будетъ согласиться на него, если только со своей стороны не захочетъ отречься отъ европейской точки зрнія и имть въ виду одну лишь нмецкую. Пойдетъ ли тогда наконецъ Пруссія на буксир Германіи, или же займетъ вмст съ Мекленбургомъ совершенно одинокое положеніе — этого я предугадать не берусь.
‘Я раздляю твое убжденіе, что Франція не хочетъ съ нами ссоры, а потому и не поссорится преждевременно, но что она готовится — вполн естественно. Быть можетъ, она уже теперь стягиваетъ войска въ Мец и подъ Парижемъ. Намреніе императора отправиться въ Крымъ — вызовъ, брошенный его счастью. Дла идутъ тамъ такъ, что онъ легко можетъ сдлаться свидтелемъ пораженія и что тогда будетъ?
‘Удовольствуйся сказаннымъ. Право нельзя ничего предсказать боле въ виду здшнихъ обстоятельствъ.

‘Твой врный другъ
‘Вильгельмъ’ 1).

1) Принцъ Вильгельмъ герцогу Эрнсту саксенъ-кобургскому, 4 (16) марта 1855.

IV.
Первые годы царствованія императора Александра II.

Поздка государя въ Германію въ 1857 году.— Принцъ прусскій въ Варшав,— Знаменитое изреченіе князя Горчакова.— Варшавскій създъ 1860 года.— Австро-прусская война 1866 года.— Отзывъ князя Горчакова о Вильгельм I.— Соглашеніе Россіи съ Пруссіею.

Три съ половиною года по воцареніи императора Александра II, принцъ Вильгельмъ былъ призванъ, вслдствіе тяжкой болзни брата-короля, вступить въ управленіе королевствомъ съ титуломъ принца-регента, а въ январ 1861 года самъ наслдовалъ прусскій престолъ.
Нсколько охладвшія во время крымской войны дружескія отношенія между дворами петербургскимъ и берлинскимъ возстановились вполн посл парижскаго мира. Уже въ 1857 году императоръ Александръ Николаевичъ совершилъ поздку по Германіи, причемъ, конечно, навстилъ своихъ прусскихъ родственниковъ. Въ кругу ихъ, въ Потсдам, искала утшенія и отдыха посл пережитыхъ тяжелыхъ испытаній вдовствующая императрица Александра еодоровна. Свиданіе съ любимою сестрою было большою радостью для принца Вильгельма. Онъ озаботился поднесеніемъ ея величеству только-что появившейся своей біографіи и писалъ составителю ея Шнейдеру: ‘Потрудитесь достать мн экземпляръ моего некролога изъ ‘Друга солдата’ (такъ называлъ принцъ въ шутку свое жизнеописаніе), переплетенный, какъ прилагаемая книга, для императрицы, которой извлеченіе ужасно (enorm) понравилось и въ то же время растрогало ее ради столькихъ воспоминаній изъ годовъ юности’.
Лтомъ 1858 года принцъ впервые, посл долгаго промежутка, постилъ нашъ дворъ въ Варшав, гд присутствовалъ на манврахъ мстныхъ войскъ. Въ поздк этой сопровождалъ его Шнейдеръ, мало, однако, распространившійся о ней въ своихъ Запискахъ. Зависло это вроятно отъ того, что онъ лично вынесъ изъ нея впечатлнія непріятныя для его щекотливаго самолюбія. По словамъ его, нашъ военный агентъ въ Берлин, графъ H. В. Адлербергъ, которому онъ неоднократно оказывалъ разныя услуги по собранію и обработк нужныхъ свдній, хотя и озаботился, чтобы ему въ Варшав отведена была квартира, но по прибытіи его туда, не зналъ, какъ съ нимъ быть, такъ какъ Шнейдеръ не принадлежалъ къ оффиціальной свит принца. Шнейдеръ выражаетъ предположеніе, что именно лица этой свиты высказали графу свое неудовольствіе по поводу ‘необъяснимаго’ положенія простаго публициста при особ принца прусскаго, а графъ ‘въ своей государственной мудрости’ призналъ-де цлесообразнымъ не продолжать съ нимъ прежнихъ дружескихъ отношеній. ‘Это побудило меня,’ замчаетъ Шнейдеръ не безъ досады, ‘по возвращеніи въ Берлинъ, пріостановить и мою готовность къ его услугамъ’.
Невнимательность, выказанная Шнейдеру въ Варшав, тмъ боле огорчила его, что незадолго предъ тмъ вновь назначенный русскимъ министромъ иностранныхъ длъ князь А. М. Горчаковъ удостоили, его чести, въ одной изъ извстнйшихъ депешъ своихъ, прямо отвтить на замчаніе, сдланное имъ въ ‘Крестовой Газет’ по поводу равнодушія, обнаруженнаго Россіею въ стоявшемъ тогда на очереди неаполитанскомъ вопрос. Въ стать своей отъ 12 (24) августа 1856 года Шнейдеръ писалъ между прочимъ: ‘Исполняется то, что мы предсказывали о холодной сдержанности Россіи по отношенію къ Неаполю. Россія выдержала горькія испытанія за великодушно оказанную помощь. Что она дуется (dass es schmollt) это по-человчески естественно, но съ политической точки зрнія, чмъ дольше это продолжается, тмъ мене можетъ быть оправдано. Она позволяетъ совершиться тому, что угодно другимъ въ данную минуту. Дипломаты ея молчатъ, и ршеніе международныхъ вопросовъ, повидимому, находится въ рукахъ лишь, однихъ декабрскихъ союзниковъ’. Вслдъ за статьею Шнейдера была дйствительно обнародована депеша книзя Горчакова но неаполитанскимъ дламъ, заключающая знаменитую, возбудившую въ свое время столько толковъ и разсужденій фразу: ‘Россія не дуется, а сосредоточивается’ (La Russie ne boude pas, elle se recueille).
Происшедшее въ Варшав въ 1860 году свиданіе принца-регента съ императоромъ Александромъ II, свиданіе, при которомъ присутствовалъ и австрійскій императоръ, окончательно сблизило оба родственные двора: русскій и прусскій. Годъ спустя, на состоявшейся въ Кенигсберг коронаціи короля Вильгельма I, представитель русскаго государя, великій князь Николай Николаевичъ, былъ отличенъ предпочтительно предъ представителями всхъ прочихъ державъ. Изъ нихъ лишь онъ одинъ и лица его свиты получили установленную въ память коронаціи медаль, которая была предназначена для однихъ только прусскихъ военныхъ и гражданскихъ чиновъ.
Дружественное намъ положеніе, принятое Пруссіею по отношенію къ польскому мятежу, еще боле укрпило эту связь. Но согласіе обоихъ дворовъ было до извстной степени поколеблено своекорыстною и вызывающею политикою Пруссіи въ шлезвигъ-голштинскомъ вопрос. С.-петербургскій кабинетъ не одобрялъ вполн образа дйствій берлинскаго и въ несогласіяхъ, возникшихъ между Пруссіею и Австріею по нмецкимъ дламъ. Незадолго до открытія военныхъ дйствій въ 1866 году, Шнейдеръ слышалъ отъ короля выраженіе сожалнія, ‘что въ Россіи не все идетъ такъ, какъ бы слдовало’. Когда въ одинъ день подъ Кенигрецомъ была сломлена и уничтожена въ конецъ вся военная сила Австріи, то императоръ Александръ Николаевичъ хотя и поздравилъ тотчасъ же дядю своего по телеграфу съ одержанною блистательною побдою. но, какъ свидтельствуетъ Шнейдеръ, царская телеграмма заканчивалась словами: ‘Надюсь, что ваше величество будете милостивы къ побжденному’ (J’esp&egrave,re que votre majest sera gracieuse envers le vaincu). ‘Это предостереженіе,’ — замчаетъ Шнейдеръ,— ‘поразило меня, потому что оно исходило отъ монарха, отецъ коего былъ награжденъ Австріею самою черною неблагодарностью, поразило оно меня тмъ боле, что я внезапно увидалъ поднимающіяся съ Запада и Востока моей родины (одновременно получена была въ прусской главной квартир угрожающая телеграмма императора Наполеона III), мрачныя тучи, которыя могли воздвигнуться противъ славы, только-что пріобртенной моимъ царственнымъ повелителемъ’.
Я уже упоминалъ о положеніи Шнейдера въ свит короля во время похода 1866 года. Поставляя оффиціальные отчеты о ход военныхъ дйствій и въ частности о событіяхъ въ главной королевской квартир въ ‘Прусскій правительственный Указатель‘, онъ независимо отъ сего писалъ корреспонденіи во многія другія газеты, нмецкія и иностранныя. Задачею его было служить въ печати выразителемъ личныхъ взглядовъ короля, которому онъ представлялъ на разсмотрніе и исправленіе каждую написанную имъ строку. Что Вильгельмъ I, командуя тремя арміями, находилъ въ поход время, дабы по нскольку разъ въ день принимать своего исторіографа, исправлять его писанія и даже диктовать ему нкоторыя сообщенія, доказываетъ, что государь этотъ не мене своего великаго министра постигалъ и цнилъ силу общественнаго мннія и признавалъ необходимымъ заручиться его поддержкою въ своихъ политическихъ предпріятіяхъ, какъ необходимымъ залогомъ ихъ успха.
По окончаніи войны, Шнейдеръ изъ своихъ воспоминаній и корреспонденцій составилъ повствованіе о личномъ участіи короля въ поход и издалъ его подъ заглавіемъ ‘Король Вильгельмъ въ 1866 г.’. Книжку эту онъ чрезъ друга своего, директора императорскаго Училища Правовднія генерала Языкова, поднесъ князю Горчакову. Русскій вице-канцлеръ отвчалъ на приношеніе запискою на имя Языкова, которую тотъ не преминулъ сообщить Шнейдеру. Она гласила: ‘Не взирая на болзнь, меня постигшую, и на многотрудныя занятія, лежащія на мн, я прочелъ отъ начала до конца сочиненіе г. Шнейдера о корол Вильгельм. Соблаговолите поблагодарить его за наслажденіе, доставленное мн этимъ чтеніемъ. Издавна питалъ я искреннее удивленіе къ великому и благородному характеру короля и нын вижу съ живйшимъ удовольствіемъ, что одна изъ страницъ этой благородной жизни будетъ предана исторіи перомъ, столь же врнымъ, сколько и точнымъ, человка, который имлъ возможность такъ близко подойти къ его величеству’.
Записку князя Горчакова Шнейдеръ счелъ заслуживающею вниманія короля и поспшилъ представить его величеству. На поляхъ ея король сдлалъ слдующую надпись: ‘Весьма благодаренъ за интересное сообщеніе, которое меня порадовало.

’21. 12. 66. В.’.

Шнейдеръ, разумется, немедленно озаботился довести до свднія нашего вице-канцлера о такомъ отзыв своего государя.
Книга королевскаго чтеца ничего не говоритъ о томъ, какъ состоялось новое и полное соглашеніе между Россіей’ и Пруссіею посл пражскаго мира, благодаря главнымъ образомъ извстной миссіи генерала барона Мантейфсля, отправленнаго въ Петербургъ въ вечеръ того самаго дня, когда французскій посолъ Бенедетти столь неосторожно оставилъ на стол графа Бисмарка написанный его рукою проектъ договора о земельномъ вознагражднніи Франціи за приращеніе Пруссіи и образованіе Сверо-Германскаго Союза.
За то мы находимъ въ ней обстоятельный и чрезвычайно интересный разсказъ очевидца о событіи, послужившемъ самымъ блистательнымъ выраженіемъ личной и политической дружбы, связывавшей Вильгельма I съ Александромъ II. Я разумю празднованіе въ С.-Петербург столтняго юбилея военнаго ордена св. Георгія и пожалованіе но этому случаю короля прусскаго единственнымъ кавалеромъ 1-й степени означеннаго ордена.

V.
Столтній юбилей Военнаго ордена.

Шнейдеръ сопровождаетъ въ С.-Петербургъ принца Альбрехта Прусскаго.— Пріемъ его государемъ.— Описаніе парада,— Рчь государя къ георгіевскимъ кавалерамъ.— Телеграммы короля Вильгельма І и императора Александра II, обмнъ телеграммами съ австрійскимъ императоромъ.— Письмо короля къ принцу Альбрехту о пожалованіи его величеству ордена Св. Георгія 1-й степени.— Впечатлнія въ русскихъ придворныхъ и военныхъ кругахъ.— Императоръ Александръ II объ отношеніяхъ Россіи къ Пруссіи.

Столтняя годовщина учрежденія нашего Военнаго ордена, была торжественно отпразднована въ Петербург 20 ноября (8 декабря) 1809 года. Въ качеств старйшаго кавалера, получившаго Георгіевскій крестъ 4-й степени за битву при Баръ-сюръ-Объ въ 1814 году, король Вильгельмъ принялъ участіе въ торжеств чрезъ особаго представителя, младшаго брата, своего, принца Альбрехта прусскаго. Въ свит послдняго прибылъ въ русскую столицу и Шнейдеръ.
Хотя и ему было отведено помщеніе въ Зимнемъ дворц, но онъ предпочелъ воспользоваться гостепріимствомъ, предложеннымъ ему въ зданіи Училища Правовднія генераломъ Языковымъ, съ которымъ давно состоялъ въ близкихъ, пріятельскихъ отношеніяхъ. Это не мшало ему ежедневно, къ 8 часовъ утра, являться къ принцу во дворецъ за полученіемъ приказаній и сообщать ему городскія новости. Чрезъ его руки должны были проходить вс телеграммы и письма, получаемыя изъ Берлина на имя принца, и его высочество разршилъ ему списывать т изъ нихъ, которыя представляютъ историческій или политическій интересъ. Шнейдеръ обратилъ въ рабочій свой кабинетъ комнату, находившуюся между пріемною и спальнею принца, чрезъ которую проходилъ государь каждый разъ, когда навщалъ своего гостя.
Тотчасъ по прізд, принцъ Альбрехтъ отправился на императорскую половину, а Шнейдеръ услся за работу. Ему предстояло перевести на нмецкій языкъ и отправить въ Берлинъ оффиціальную программу готовившихся празднествъ, да. кстати и строевой рапортъ георгіевскаго парада, а также рапортъ великаго князя, командовавшаго войсками петербургскаго военнаго округа, о численности расположенныхъ въ этомъ округ частей. Не прошло и десяти минутъ, какъ камердинеръ принца потребовалъ его къ государю.
Шнейдеръ былъ введенъ въ царскую пріемную въ ту минуту, когда принцъ Альбрехтъ откланивался его величеству. Императоръ Александръ Николаевичъ ласково протянулъ ему руку. ‘Я былъ очень радъ,’ — сказалъ государь,— ‘когда узналъ отъ Альбрехта, что и вы вмст съ нимъ пріхали, и не забуду, что въ послдній разъ вы не побоялись предпринять дальнюю поздку сюда по столь печальному поводу {Въ 1860 году Шнейдеръ прізжалъ въ Петербургъ для присутствованія на похоронахъ императрицы Александры еодоровны.}. То, что мн часто говорилъ отецъ, подтверждается на мн самомъ. Вы всегда были намъ врнымъ другомъ и въ вашихъ писаніяхъ постоянно оставались доброжелательны въ отношеніи къ Россіи и къ моей арміи. Въ немъ.’ — прибавилъ императоръ, обращаясь къ принцу,— ‘отецъ твой и оба брата имли врнаго слугу’.
‘Я уже приказалъ,’ — продолжалъ государь’ — ‘отвести вамъ самое лучшее мсто, чтобы вы могли видть вс паши празднества. Намъ, конечно, придется опять кое-что прочитать о нихъ. Я радуюсь этому заране. Альбрехтъ мн сказалъ, что вы уже прилежно принялись за донесенія королю. Была бы только у насъ хорошая погода для парада. Въ сущности парадъ не долженъ бы происходить въ шинеляхъ. Пойдемте въ мой кабинетъ. Я только-что получилъ роскошное изданіе по исторіи георгіевскаго ордена. Это васъ заинтересуетъ, какъ ‘Друга Солдата‘.
Съ такими словами государь ввелъ принца и Шнейдера въ свой кабинетъ. Тамъ вниманіе послдняго было поглощено большимъ числомъ картинъ и другихъ воспоминаній о прусскомъ королевскомъ дом. Его величество самъ объяснялъ ему происхожденіе каждаго портрета. Немало было собрано и воспоминаній объ император Никола Павлович и императриц Александр еодоровн, въ числ ихъ казачій киверъ покойнаго государя. Шнейдеръ нашелъ большое сходство между царскимъ кабинетомъ и рабочею комнатою короля въ берлинскомъ дворц его: такое же расположеніе предметовъ, обиліе бумагъ, книгъ, плановъ, вещей всякаго рода. Въ пріемной, до которой государь проводилъ гостей, Шнейдера поразила большая картина, писанная профессоромъ Крюгеромъ и изображающая большой парадъ въ Берлин. На ней онъ узналъ себя въ групп, съ двумя другими актерами придворнаго театра, въ числ зрителей парада, что, повидимому, очень польстило его самолюбію. ‘Такимъ образомъ’,’ — восклицаетъ онъ’,— ‘и я былъ не совсмъ’ чужимъ въ этихъ покояхъ, по крайней мр in effigie!’
Въ день праздника Шнейдеру сначала отвели мсто въ. Георгіевской зал, близъ самаго тропа. Но скоро вошедшій церемоніймейстеръ, исполняя приказаніе государя, направилъ его въ Александровскую залу, дабы онъ могъ’ видть царскій выходъ къ войскамъ. Тамъ подошелъ къ нему командовавшій парадомъ великій князь Николай Николаевичъ Старшій. Его высочество, знавшій его уже давно, обнялъ его и представилъ сопровождавшимъ офицерамъ, съ слдующими словами: ‘Видите-ли. господа, вотъ одинъ изъ немногихъ, незабывшихъ еще стараго времени и оставшихся неизмнными, не взирая на перемну обстоятельствъ. А я и не зналъ вовсе, что вы здсь! Впрочемъ, само собою разумется, тамъ, гд прусская или русская армія празднуютъ день славы — нельзя обойтись безъ васъ. Вдь вы еще были въ Калиш?’ Великій князь поручилъ состоявшему при немъ полковнику Гершельману представить Шнейдера обоимъ сыновьямъ своимъ, находившимся уже во фронт, и удаляясь сказалъ: ‘Прощайте! Надюсь скоро увидимся снова. Откушайте у меня. Если захотите что осмотрть по военной части, то Гершельманъ вамъ все покажетъ. Прекрасное вы себ выбра ли здсь мсто, какъ разъ подъ картиной сраженія при Арсисъ-сюръ-Объ, на которой изображены вашъ покойный король съ, императоромъ Александромъ, съ прежнимъ королемъ и съ королемъ, Вильгельмомъ. Здсь вамъ и быть слдуетъ. Прощайте. Мн пора къ войскамъ. Скоро выйдетъ императоръ’.
По представленіи великимъ, князьямъ Николаю Николаевичу Младшему и Петру Николаевичу, Шнейдеръ возвратился въ Александровскую залу. Послдовалъ выходъ государя, здоровавшагося съ георгіевскими кавалерами. Проходя мимо Шнейдера, его величество сказалъ ему: ‘А вотъ и вы на подобающемъ мст! Идите за нами и тогда вы все хорошо увидите’. Шнейдеръ не посмлъ присоединиться къ блестящей свит государя, его смущалъ, скромный фракъ, въ который онъ былъ облеченъ и который чернымъ пятномъ выдлялся изъ массы мундировъ, сіяющихъ орденами, золотымъ и серебрянымъ шитьемъ. Но вдругъ раздался голосъ министра императорскаго двора, графа А. В. Адлерберга: ‘Ну что же, г. Шнейдеръ! Разв вы не слышали? Его величество сказалъ вамъ идти за нимъ! Идите же, идите’! Шнейдеръ послдовалъ за царскимъ шествіемъ до входа въ Гербовую залу, а затмъ пробрался въ Георгіевскую и сталъ на прежнее мсто. Оттуда онъ могъ прекрасно видть церемонію торжественнаго молебствія и окропленія знаменъ святою водою. Блескъ ея и несравненная величавость произвели на него сильное впечатлніе.
Странно однако, что Шнейдеръ, прекрасно понимавшій и даже говорившій по-русски, не упоминаетъ въ своихъ Запискахъ о привтственной рчи, съ которою императоръ Александръ II обратился въ тотъ день къ георгіевскимъ кавалерамъ. По задушевности, которою она проникнута, рчь эта заслуживаетъ быть сохраненною для исторіи.
Вотъ она:
‘Поздравляю васъ, господа, со столтнею годовщиною учрежденія георгіевскаго ордена.
‘При этомъ я увренъ, что каждый изъ насъ съ благодарностью вспомнитъ о великой Учредительниц нашего славнаго Военнаго ордена, умвшей цнить службу престолу и отечеству и достойныхъ достойно награждать.
‘Не забудемъ также и прежнихъ георгіевскихъ кавалеровъ, которыхъ уже нтъ на этомъ свт и изъ которыхъ многіе положили жизнь свою за дорогое намъ отечество и во славу нашего оружія.
‘Доблести прежнихъ поколній, къ счастью, съ ними не исчезли, а передались вполн и ныншнему поколнію, какъ то свидтельствуютъ военныя отличія, которыя васъ украшаютъ. Вся армія наша и флотъ нашъ вами гордятся вмст со мною.
‘Я радъ, что мн суждено было праздновать эту знаменательную годовщину вмст съ вами, и счастливъ, что могу лично благодарить васъ за вашу врную, усердную и славную, боевую службу, какъ на суш, такъ и на мор.
‘Тхъ, которые получили за ихъ заслуги георгіевскіе кресты при императорахъ Александр Павлович и при покойномъ родител, благодарю ихъ именемъ и не забуду навсегда подвиги награжденныхъ этимъ орденомъ уже при мн, какъ въ тяжкую годину защиты Севастополя, такъ и за Кавказскую войну и въ послднее время въ Туркестан.
‘Сожалю, что не вс кавалеры могли явиться къ сегодняшнему нашему военному семейному празднику, начиная съ фельдмаршала князя Барятинскаго, но я не забываю, что ему я обязанъ покореніемъ Кавказа. Я радъ, что могу передъ вами всми благодарить брата моего великаго князя Михаила Николаевича за окончательное умиротвореніе всего кавказскаго края и главнаго помощника и того, и другаго — графа Евдокимова.
‘Благодарю также брата моего великаго князя Константина Николаевича, при которомъ началось усмиреніе польскаго мятежа, и фельдмаршала графа Берга за окончательное его 3-смиреніе.
‘Не могу также не обратиться съ особымъ спасибомъ къ нашимъ морякамъ, которые посл Синопа доказали подъ Севастополемъ, что они и на суш такіе же молодцы, какъ и на мор.
‘Повинуясь вол Учредительницы Военнаго нашего ордена положительно ею выраженной въ манифест по случаю его основанія, я, какъ гросмейстеръ ордена, возложилъ на себя сегодня 1-ю степень сего ордена, но мн въ особенности дорогъ крестъ 4-й степени, который я ношу, и день, въ который я удостоился его получить, принадлежитъ къ счастливйшимъ воспоминаніямъ моей жизни, и я увренъ, что каждый изъ васъ сохраняетъ въ памяти своей тоже чувство.
‘Еще разъ благодарю отъ души васъ всхъ за молодецкую вашу службу. Да сохранитъ васъ Богъ! Дай Богъ, чтобы не нужно было намъ вновь вступать въ бой, но если то намъ суждено, то я увренъ, что армія и флотъ сумютъ по-прежнему поддержать славу нашего оружія и честь русскаго имени.’
Вслдъ за этою рчью, государь обратясь къ стоявшему возл него принцу Альбрехту прусскому, сказалъ, что избралъ этотъ великій день для препровожденія знаковъ ордена Св. Георгія 1-й степени королю Вильгельму, съ которымъ его соединяютъ узы родства, личной дружбы и глубокаго уваженія, равно какъ и воспоминаніе, что король получилъ четвертую степень ордена въ 1814 году.
Во время параднаго обда въ честь георгіевскихъ кавалеровъ, ежегодно приглашаемыхъ въ этотъ день къ Высочайшему столу, Шнейдеръ удалился въ свой импровизованный кабинетъ и ознакомился съ телеграммами, которыми обмнивались Берлинъ и Петербургъ. Телеграммы эти имютъ важное историческое значеніе и заслуживаютъ быть воспроизведенными дословно.
Первая телеграмма была отъ короля Вильгельма:
‘Берлинъ, 8-го декабря (нов. cm.), 4 часа пополудни, его величеству императору всероссійскому.
‘Приношу вамъ мое поздравленіе съ сегодняшнимъ прекраснымъ праздникомъ, за которымъ я слжу мысленно съ часа на часъ. Полковникъ Вердеръ только что сообщилъ мн о великой чести, коей вы его удостоили, и я благодарю васъ за это изъ глубины сердечной.

‘Вильгельмъ’.

Назначенный незадолго передъ тмъ военнымъ уполномоченнымъ въ Петербург полковникъ Вердеръ получилъ въ утро праздника георгіевскій крестъ 4-й степени, о чемъ и донесъ немедленно королю по телеграфу. Одновременно съ полученіемъ въ Петербург вышеприведенной депеши, королю въ Берлин была доставлена телеграмма русскаго императора, отправленная еще до начала парада.
‘Петербургъ, королю прусскому въ Берлинъ.
‘Благодарю васъ отъ всего сердца за дружеское письмо ваше, присланное съ Альбрехтомъ, и въ минуту отправленія на военное торжество, позвольте предложить вамъ, отъ имени всхъ кавалеровъ св. Георгія, первую степень этого ордена, принадлежащую вамъ но праву. Мы вс будемъ гордиться, видя васъ украшеннымъ ею. Желаю, чтобы вы усмотрли въ ней новое доказательство соединяющей насъ дружбы, зиждущейся на воспоминаніяхъ вчно памятной эпохи, когда об наши арміи сражались за одно святое дло. Я позволилъ себ дать крестъ четвертой степени вашему адъютанту Вердеру.

‘Александръ’.

Поздно вечеромъ полученъ былъ въ Петербург телеграфическій отвтъ короля:
‘Берлинъ, 8 декабря (нов. cm.), 6 1/2 часовъ вечера. Его величеству императору Александру въ С.-Петербургъ.
‘Глубоко тронутый, со слезами на глазахъ обнимаю васъ, благодаря за честь, на которую не смлъ разсчитывать. Но вдвойн осчастливленъ я способомъ, коимъ вы мн о ней сообщаете. Безъ сомннія, я вижу въ ней новое доказательство вашей дружбы и память о великой эпох, когда наши об арміи сражались за одно святое дло. Во имя этой самой дружбы и того же воспоминанія, осмливаюсь просить васъ принять мой орденъ ‘pour le mrite’. Армія моя будетъ гордиться, видя васъ носящимъ этотъ орденъ. Да хранитъ васъ Богъ.

‘Вильгельмъ-‘.

Вмст съ этою телеграммою получена была изъ Берлина и другая, на имя принца Альбрехта прусскаго:
‘Нтъ, какова оказанная мн честь! Я счастливъ въ высшей степени, но совершенно потрясенъ! Я уплачиваю долгъ, поднося императору ‘pour le mrite’. Если у тебя съ собою два креста, то предложи ему одинъ изъ нихъ.

‘Вильгельмъ’.

Об телеграммы были доставлены въ Зимній дворецъ въ то время, когда государь со своими августйшими гостями и членами императорской фамиліи находился на парадномъ спектакл въ Большомъ театр. По возвращеніи во дворецъ, принцъ Альбрехтъ зашелъ къ себ, чтобъ переодться, какъ вдругъ вбжалъ къ нему въ спальню императоръ и съ радостнымъ взоромъ сообщилъ отвтъ короля. Лишь по уход его величества, принцъ ознакомился съ присланною ему депешею. Онъ тотчасъ же облекся въ полную парадную форму и, явясь къ государю, вручилъ ему собственный свой крестъ ‘pour le mrite’.
Въ тотъ же день произошелъ обмнъ телеграммъ между государемъ Александромъ Николаевичемъ и императоромъ Францемъ — Іосифомъ, получившимъ георгіевскій крестъ 4-й степени въ 1849 году за взятіе крпости Рааба, паходившейся во власти венгерскихъ мятежниковъ. Императоръ австрійскій телеграфировалъ государю:
‘Только по возвращеніи моемъ въ Вну, получилъ я извщеніе о предстоящемъ торжеств въ честь ордена Св. Георгія. А потому, не имя возможности участвовать въ немъ такъ, какъ желалъ бы, хочу по крайней мр заявить по этому случаю мое живое сочувствіе и выразить, что я сердечно раздляю т чувства, которыя день этотъ долженъ пробуждать въ сред доблестной русской арміи. Я мысленно буду находиться среди кавалеровъ, украшенныхъ этимъ орденомъ, который я всегда считаю за честь носить и который служитъ мн драгоцннымъ воспоминаніемъ дружбы.

‘Францъ-Іосифъ’.

Государь отвчалъ австрійскому монарху:
‘Именемъ всхъ кавалеровъ ордена Св. Георгія приношу вамъ мое поздравленіе съ днемъ столтней годовщины учрежденія этого ордена. Выраженія вашей любезной телеграммы меня глубоко тронули, также какъ и воспоминанія о незабвенной эпох, со времени которой нашъ Военный Орденъ иметъ честь считать васъ въ числ своихъ кавалеровъ.

‘Александръ’.

Какъ сильно было впечатлніе, произведенное на короля Вильгельма пожалованнымъ ему русскимъ императоромъ высшимъ военнымъ отличіемъ, всего лучше видно изъ приводимаго Шнейдеромъ письма его къ принцу Альбрехту отъ 2 (14) декабря 1869 года, заставшаго еще принца въ Петербург.
‘Только-что полученное письмо твое отъ 12 (30), напоминаетъ мн, что, несмотря на многочисленныя телеграммы, я еще вовсе не написалъ теб, хотя посл всего прекраснаго, великаго и неожиданнаго, я чувствовалъ сильное побужденіе высказаться предъ тобою и описать теб минуту, когда я читалъ телеграмму императора и дошелъ до словъ, возвщавшихъ о пожалованіи большаго креста георгіевскаго ордена. Отъ изумленія я едва не уронилъ листа и слезы воспоминанія о прошедшихъ чудныхъ дняхъ и благодарности за это ныншнее, въ высшей степени почетное, отличіе наполнили мн очи. по мр того какъ я могъ прочесть прекрасныя слова и чувства императора. То былъ полный откликъ преданій его дорогаго родителя, унаслдованныхъ послднимъ отъ императора Александра I. Лишь перечитавъ нсколько разъ эту чудную телеграмму, дабы все боле убдить себя въ истин дарованнаго мн отличія, я могъ приступить къ составленію отвтной телеграммы дорогому императору и тотчасъ же предложить ему орденъ ‘pour le mrite’. Какъ я вновь усматриваю изъ твоего только-что полученнаго письма, дйствительно, радость и удовольствіе съ обихъ сторонъ такъ велики, что трудно различить, съ которой стороны они больше? Мн кажется, однако, что впечатлніе, произведенное на меня такимъ отличіемъ, которое въ настоящую минуту есть единственное, представляется боле понятнымъ и глубокимъ. Къ этому присоединяется и сознаніе отличія, доставшагося на долю моей несравненной арміи, ибо слова императора: ‘этотъ орденъ принадлежитъ вамъ по праву’ — относятся къ большой побд и къ побдоносной кампаніи, которыя армія моя отвоевала мн своею жизнью и кровью! Все это живо представилось моимъ глазамъ въ ту минуту, когда я читалъ слова императора: ‘Позвольте предложить вамъ отъ имени всхъ кавалеровъ Си. Георгія первую степень этого ордена’. Отсюда мое неописуемое умиленіе. Участіе ко мн здсь всеобщее, и я ради, услышать отъ тебя, что и тамъ оно такое же, что въ сущности иметъ еще большее значеніе, ибо это единственное отличіе досталось иноземцу, а на наши побды 1866 года не вс взирали тамъ съ удовольствіемъ, за исключеніемъ арміи. Я почти завидую теб, что ты могъ видть великолпный парадъ. Весьма охотно предпринялъ бы я въ благопріятное время года эту поздку, въ особенности посл такого акта императорской милости, дабы помолиться на могил Шарлотгы и снова повидать вс дорогія мста и армію! Посл того, какъ мы въ продолженіе нсколькихъ недль уже думали, что солнце упразднено, у насъ былъ чудный солнечный день, такъ что Тиргартенъ кишитъ народомъ. Засимъ прощай. Тысяча увреній въ любви императору и всей семь, въ особенности великой княгин Елен. Твой врный брать

‘Вильгельмъ’.

На другой день посл праздника Шнейдеръ былъ у принца въ Зимвемъ дворц, когда, около 9 часовъ утра, къ его высочеству зашелъ государь. Онъ показалъ на голубой прусскій крестъ, висвшій у него на ше, и произнесъ: ‘Что скажете вы, Шнейдеръ, о пожалованіи мн королемъ ‘pour le mrite?’ Порадуйтесь со мною’.
О впечатлніи, произведенномъ на придворное общество и русскихъ военныхъ обмномъ орденовъ между государями, Шнейдеръ сообщаетъ: ‘На большомъ парад я часто имлъ случай въ разговорахъ съ офицерами и публикой вывдать впечатлніе отъ пожалованія ордена королю, за коимъ послдовало пожалованіе четвертой его степени наслдному принцу и принцу Карлу. При томъ необычайномъ уваженіи, которымъ георгіевскій орденъ пользовался въ русской арміи и притомъ обстоятельств, что не было русскаго генерала, изъ находящихся въ живыхъ, который бы, въ силу строгихъ условій статута, могъ предъявить притязаніе на первую степень (даже самъ императоръ заявилъ, что надваетъ ленту потому только, что унаслдовалъ званіе гросмейстера), замтно было въ самомъ дл, что событіе произвело весьма разнообразное впечатлніе. Одни помышляли о вроятномъ раздраженіи въ Вн, другіе опасались, какъ бы Наполеонъ и французская армія не истолковали въ дурномъ смысл воспоминаніе о ‘святомъ дл’ походовъ 1812—1814 гг., единогласно упомянутомъ обоими монархами. Многіе не понимали, почему, посреди мира, прусскій полковникъ получилъ георгіевскій крестъ. Тмъ не мене вс были согласны относительно полной справедливости и основательности отличія, пожалованнаго королю Вильгельму, хотя русскимъ и не было особенно пріятно, что какъ разъ иностранецъ былъ единственнымъ лицомъ, за которымъ они должны были признать полное на то право. Многіе, при случа, освдомлялись у меня, какое значеніе и сколько степеней иметъ орденъ ‘pour le mrite’, и казались крайне удивленными тмъ, что младшій офицеръ получаетъ тотъ же знакъ, что и старшій генералъ. То, что самъ король тотчасъ же высказалъ въ своей отвтной телеграмм необычайность всего этого событія, служило темою, вокругъ которой вращались разговоры и всюду замтно было намреніе придать длу широко простирающееся политическое значеніе’.
Лица высшаго петербургскаго общества, наиболе расположенныя въ пользу Пруссіи, и даже чины прусскаго посольства высказывали Шнейдеру мнніе, что было бы полезно, еслибы въ Берлин произошло что-либо такое, что послужило бы для русской арміи доказательствомъ того, что пожалованіе королю гергіевской ленты произвело и въ Пруссіи столь же глубокое впечатлніе, какъ и въ Россіи. Такой цли отвчали бы напримръ парады во всхъ гарнизонахъ или воззваніе короля къ арміи и т. п. Обо всемъ этомъ Шнейдеръ довелъ до свднія принца Альбрехта, который самъ раздлялъ вышеозначенныя мннія. По совщаніи съ прусскимъ посланникомъ, онъ, 28 ноября (10 декабря), отправилъ королю шифрованную телеграмму въ этомъ смысл, на которую его величество отвчалъ черезъ два дни такою же телеграммою, съ сообщеніемъ тоста, произнесеннаго имъ на парадномъ обд, данномъ по случаю пожалованія ему большого креста Св. Георгія. Королевская депеша заканчивалась словами: ‘Твоя телеграмма такимъ образомъ исполнена’. Копія съ нея была тотчасъ же сообщена принцемъ государю, но безъ заключенія.
Шнейдеру этого показалось мало. Ему захотлось обнародовать берлинскую телеграмму въ петербургскихъ газетахъ такъ, чтобы она появилась въ нихъ ране полученія газетъ изъ Берлина. Принцъ не нашелъ возможнымъ разршить ему это, не испросивъ предварительно соизволенія русскаго императора. Тогда Шнейдеръ, не задумавшись, самъ обратился со спискомъ телеграммы на собственную половину его величества и попросилъ царскаго камердинера впустить его въ комнату, промежуточную между кабинетомъ и библіотекою, въ которой государь обыкновенно завтракалъ съ царственной семьей. Скоро въ дверяхъ библіотеки показался императоръ и, увидавъ прусскаго гостя, сказалъ: ‘Вы желаете навстить меня. Шнейдеръ! Пойдемте!’ Вслдъ за государемъ тотъ вошелъ въ кабинетъ его. Его величество выразилъ милостивое согласіе на его просьбу и сдлалъ соотвтствующую надпись на списк съ телеграммы. ‘Подождите здсь немного,’ — вымолвилъ государь,— ‘я хочу сперва показать телеграмму императриц’. Шнейдеръ остался нсколько минутъ одинъ въ императорскомъ кабинет. Воротясь, государь продержалъ его у себя съ полчаса. Шнейдеръ занесъ въ свои Воспоминаніи слдующія слова, сказанныя ему его величествомъ: ‘Съ самыхъ различныхъ сторонъ многіе напрягаютъ вс усилія, чтобы разрознить Россію и Пруссію и посять между ними недовріе, но пока я живъ, это имъ не удастся. Мои чувства не измнятся относительно какъ короля, такъ и Пруссіи’.
Съ высочайше разршенной къ обнародованію королевской телеграммой Шнейдеръ отправился въ редакцію ‘Русскаго Инвалида’. Тогдашній редакторъ нашей военной газеты, генералъ Меньковъ, не только принялъ ее къ напечатанію, но и дуть же изъявилъ согласіе на помщеніе въ ‘Русскомъ Инвалид’ написанной Шнейдеромъ статьи о сраженіи при БаръОюръ-Объ, и о случа послужившемъ поводомъ къ пожалованію молодому принцу Вильгельму прусскому георгіевскаго креста 4-й степени. Статья появилась въ ‘Инвалид’ за подписью Шнейдера.

VI.
Князь А. М. Горчаковъ.

Біографія князя Горчакова, написанная Шнейдеромъ — Шнейдеръ посщаетъ вице-канцлера.— Статья Neue Freie Presse.— Сужденіе князя о прусской политик.— Вторичное посщеніе Шнейдера.— Споръ Шнейдера съ вице-канцлеромъ о русско-прусскихъ отношеніяхъ.

Пребываніемъ своимъ въ Петербург осенью 1869 года Шнейдеръ воспользовался для того, чтобы войти въ непосредственныя сношенія съ русскимъ вице-канцлеромъ, княземъ А. М. Горчаковымъ.
За два года передъ тмъ, когда исполнился пятидесятилтній юбилей служебной дятельности князя, Шнейдеръ написалъ его біографію и напечаталъ ее въ извстномъ нмецкомъ иллюстрированномъ изданіи ‘Ueber Land und Meer’, съ портретомъ вице-канцлера и изображеніями главнйшихъ изъ полученныхъ имъ ко дню юбилея подарковъ. Толково и талантливо составленный біографическій очеркъ русскаго министра имлъ успхъ и былъ перепечатанъ въ нкоторыхъ изъ нашихъ газетъ. Проздомъ чрезъ Потсдамъ, въ томъ же 1867 году, князь Горчаковъ видлся съ авторомъ и выразилъ ему благодарность за доброжелательный трудъ его.
Встртивъ его въ Зимнемъ дворц въ день георгіевскаго праздника, вице-канцлеръ пригласилъ его къ себ. Шнейдеръ не заставилъ долго ждать себя.
Князь Александръ Михайловичъ любезно принялъ своего гостя, но послднему показалось, что подъ напускною веселостью князя скрывалось нкоторое раздраженіе. Шнейдеръ разгадалъ причину, когда князь спросилъ его, читалъ ли онъ статью, появившуюся на-дняхъ въ внской ‘Neue Freie Presse’, направленную противъ него, вице-канцлера, и тутъ же передалъ постителю заключавшій ее нумеръ газеты. Статья оказалась не только оскорбительною, но и ложною отъ начала до конца. Услужливый Шнейдеръ тотчасъ выразилъ намреніе отвчать внскому публицисту съ тмъ, чтобы попытаться ‘довести его до абсурда’. Это очень понравилось князю Горчакову, который разсыпался въ любезностяхъ, увряя гостя, что читаетъ съ удовольствіемъ вс его статьи и книги, посвященныя королю Вильгельму, къ которому питаетъ глубокое уваженіе, и находитъ, что Шнейдеръ всегда врно и правдиво характеризуетъ своего государя.
Мало-по-малу бесда начала принимать политическій оттнокъ. Вице-канцлеръ одобрялъ сужденія, высказываемыя Шнейдеромъ въ печати о единственно правильномъ отношеніи Пруссіи къ Россіи, находя, что событія вполн оправдали его мннія. Дале князь повдалъ, что со дня смерти императора Николая весьма многіе поставили себ у насъ задачею кокетничать съ Франціею черезъ голову Пруссіи. Незадолго до прізда принца Альбрехта, противъ него, вице-канцлера, поднялась со всхъ сторонъ буря, по поводу вопроса о сверныхъ округахъ Шлезвига, а также непріятныхъ движеній въ русскихъ прибалтійскихъ областяхъ. Къ этому присоединялось опасеніе, какъ бы какое-либо непредвиднное событіе не вынудило Пруссію перейти за Майнъ, а это такой пунктъ, котораго Россія, при всей дружб своей къ Пруссіи, никогда не допуститъ. Князь готовъ врить, что подобный шагъ столь же мало входитъ въ намренія графа Бисмарка, сколько безосновательны ссылки остзейскихъ дворянъ на сочувствіе графа, но онъ долгомъ считаетъ заявить, что въ качеств вице-канцлера имперіи не можетъ равнодушно взирать на такія вещи.
Изліянія князя Александра Михайловича были прерваны докладомъ о прізд къ нему намстника Царства Польскаго, фельдмаршала графа Берга. Князь всталъ ему навстрчу и, облокачиваясь на руку Шнейдера — онъ тогда уже страдалъ подагрою — сказалъ: ‘Простите, любезный фельдмаршалъ, но мн нужно показать г. Шнейдеру портретъ его государя, прежде чмъ онъ меня покинетъ. Не правда ли, вы подождете меня здсь, въ кабинет, всего одну минуту. Пойдемте, любезный совтникъ!’ Чрезъ длинный рядъ залъ Шнейдеръ, подъ руку съ княземъ, дошелъ до большой гостиной, гд посреди стны красовался портретъ во весь ростъ короля Вильгельма, передъ которымъ хозяинъ еще довольно долго продолжалъ бесду со своимъ гостемъ.
Не смотря на множество занятій, Шнейдеръ посвятилъ всю ночь на составленіе возраженія на переданную ему княземъ Горчаковымъ статью ‘Neue Freie Presse’. На другой день утромъ онъ, съ произведеніемъ своимъ въ карман, снова отправился къ вице-канцлеру. Ему сказали, что князь занятъ и слушаетъ докладъ своихъ чиновниковъ, но Шнейдеръ настоялъ, чтобы его свтлости отнесли газету, полученную имъ отъ него наканун. ‘Пожалуйте’ — раздалось сверху. Войдя въ кабинетъ князя, Шнейдеръ засталъ его за письменнымъ столомъ, разговаривающимъ съ двумя чиновниками министерства иностранныхъ длъ, оказавшимися товарищемъ министра Вестманомъ. и довреннымъ секретаремъ его свтлости, г. Гамбургеромъ. Послдній уступилъ гостю свое мсто у стола противъ кресла, на которомъ сидлъ князь Горчаковъ. Въ продолженіе длившейся цлый часъ бесды между хозяиномъ и постителемъ, оба названные дипломата не вымолвили ни единаго слова.
Шнейдеръ доложилъ, что имъ уже составленъ отвтъ на бранную статью внской газеты, и князь пожелалъ выслушать его. Возраженіе пришлось ему по вкусу. Онъ нсколько разъ прерывалъ чтеніе восклицаніемъ: браво! а по окончаніи спросилъ:
— Гд же вы намрены напечатать вашу статью?
— Передовою статьею въ ‘Новой Прусской (‘Крестовой’) Газет’.
— О, эта газета не помщаетъ ничего, что благопріятно мн или Россіи. Я уже нсколько разъ приказывалъ просить ее принять оффиціальныя возраженія, когда на насъ несправедливо нападали. Она никогда этого не исполняла.
— Врно оттого, что не сходилась во взглядахъ съ возраженіемъ. Эта же статья основана на полной истин и безпристрастіи и я въ прав предположить, что она будетъ напечатана.
— Ну, мн это будетъ любопытно! Во всякомъ случа, статья ваша, при всей рзкости, очень безпристрастна и независима. Никто еще не говорилъ мн въ моемъ кабинет и въ присутствіи высшихъ моихъ чиновниковъ того, что вы написали тутъ о моемъ отношеніи къ Пруссіи. Вы говорите: ‘Мы, пруссаки, не имемъ особыхъ причинъ къ тому, чтобы слишкомъ горячиться изъ-за князя Горчакова. Къ счастью, онъ еще не имлъ повода выказать намъ что-либо въ род пристрастія или споспшествовать нашимъ интересамъ въ случаяхъ, когда послдніе совпадаютъ съ интересами его родины’: Что вы подъ этимъ разумете?
— Я никогда не пишу за плату или по заказу, ваша свтлость, но всегда такъ, какъ думаю. Если я прочелъ вамъ это въ лицо, то потому, что вы сами того пожелали. Разв моя статья имла бы какую-нибудь цну, если бы она не была независима и я написалъ бы ее ради случайно благопріятныхъ обстоятельствъ, противъ моего убжденія?
— Но, вдь, я никогда не выказывалъ недружелюбнаго расположенія къ Пруссіи?
— Выказывали, ваша свтлость. Быть можетъ, это и не входило въ ваши намренія, но на меня произвело именно такое впечатлніе.
— Любопытно бы знать, когда и какъ?
— Къ счастью, Пруссія стала теперь такъ могуча и до того вполн равною прочимъ великимъ державамъ, что о такихъ впечатлніяхъ можно говорить безъ застнчивости. Почетное довріе, оказанное мн вчера вашею свтлостью, когда вы сообщили мн объ усиліяхъ, направленныхъ къ раздвоенію Пруссіи съ Россіею, ободряетъ меня къ тому, чтобы высказать мое мнніе. Когда вспыхнуло послднее польское возстаніе, Пруссія тотчасъ же съ величайшею готовностью пришла на помощь своему сосду и союзнику, заняла границы, мобилизовала войска и все же должна была извдать, какъ холодно это было принято въ Петербург, едва не отклонено, словно здсь удивлялись тому, что маленькая Пруссія хочетъ оказать помощь своему великому сосду.
— Вы ошибаетесь. Здсь, въ этой самой комнат, на томъ стол, я подписалъ соглашеніе съ вашимъ генераломъ Альвенслебеномъ. Правда, что мы тогда не думали, что неурядица въ Варшав будетъ продолжаться такъ долго.
— А все-таки она продолжалась дольше, чмъ нашъ походъ въ Австрію, отъ котораго здсь также ожидали пораженія Пруссіи. Я никогда не забуду чувства, испытаннаго мною въ Гориц, когда я прочиталъ телеграмму изъ Петербурга, имвшую цлью поздравить короля съ побдою подъ Кенигрецомъ и заканчивавшуюся словами: ‘Надюсь, что ваше величество будете милостивы къ побжденному’. Этотъ ‘побжденный’ былъ тотъ самый государь, неблагодарность коего убила императора Николая, и такой совтъ долженъ былъ получить король, на второй день посл побдоносной- битвы!
— Не такъ! Не такъ! Я прекрасно помню. Говорилось во множественномъ числ: ‘къ побжденнымъ!’ Ганноверу, Гессену и т. д.
— Извините: сказано было къ ‘побжденному’. Я самъ прочелъ это, ибо его величество показалъ мн телеграмму. Я не зналъ, что искусный дипломатъ уметъ извлечь выгоду даже изъ множественнаго числа.
Разговоръ продолжался долго, все въ томъ же тон, и Шнейдеръ увряетъ, что далъ себ много труда, чтобы доказать географически, политически, исторически, а также по отношенію къ современнымъ революціоннымъ теченіямъ, что оба сосдніе народа ничего не могутъ сдлать лучшаго, какъ соблюдать между собою добрую дружбу, ибо Пруссія стала-де нын иною, сравнительно съ тмъ, за что ее до тлъ поръ принимали въ Россіи.
Діалогъ дошелъ до крайнихъ предловъ оживленія, когда’ князь Горчаковъ замтилъ, что все это прекрасно и хорошо, но что Россія никогда не допуститъ, чтобы Пруссія распространила свое господство на всю Германію, и получилъ отъ Шнейдера въ отвтъ: ‘На. сколько мн извстно никто объ этомъ въ Пруссіи и не помышляетъ. Но если сорокъ милліоновъ нмцевъ возъимютъ мысль организоваться по своему желанію, то они конечно не станутъ испрашивать на это позволенія ни у Россіи, ни у какой-либо другой страны во всемъ мір’.
Я воспроизвелъ любопытный разговоръ Шнейдера съ княземъ Горчаковымъ въ томъ самомъ вид, въ какомъ первый занесъ его въ свои Воспоминанія. Не скрою, что изложеніе это не внушаетъ мн безусловнаго доврія, оно очевидно преувеличено въ смысл патріотическаго увлеченія одного изъ собесдниковъ. Отсюда полная несостоятельность доводовъ Шнейдера для установленія того невыдерживающаго исторической критики факта, будто Россія въ долгу передъ Пруссіею, а не наоборотъ. Въ довершеніе всего, зная хорошо нравъ князя Горчакова, подъ начальствомъ котораго я прослужилъ тринадцать лтъ, я нимало не сомнваюсь, что покойный князь никогда не дозволилъ бы иностранцу, кто бы онъ ни былъ, забыться въ его присутствіи на столько, чтобы взводить столь же рзкія, сколько и несправедливыя обвиненія на политику русскаго двора. Тмъ не мене, разсказъ Шнейдера весьма характеренъ и въ общихъ своихъ чертахъ близокъ къ истин. Онъ живо оттняетъ неускользнувшее отъ его вниманія различіе въ воззрніяхъ и вяніяхъ между нашими дипломатическими и придворными сферами того времени. Тактъ въ политик даже самое искреннее чувство всегда сдерживается разсчетомть, чмъ и объясняются вполн разумныя оговорки вице-канцлера при обсужденіи взаимныхъ отношеній Россіи и Пруссіи.
Что въ возраженіяхъ своихъ князю Горчакову Шнейдеръ не вышелъ изъ границъ благопристойности, подтверждается тмъ, что князь подарилъ ему на прощанье свой портретъ съ собственноручною надписью. Статья его въ защиту русскаго вице-канцлера появилась въ No 301 ‘Крестовой Газеты’ отъ 12 (24) декабря 1869 года.

VII.
Франко-прусская война.

Рчь короли Вильгельма на новый 1870-й годъ.— Начало войны.— Шнейдеръ сопровождаетъ короля во французскій походъ.— Вопросъ о возвращеніи Россіи ея державныхъ правъ на Черномъ мор.— Посредничество Бисмарка между Россіею и Англіею.— Лондонская конференція.— Версальскій миръ.

Какое важное политическое значеніе придавалъ король Вильгельмъ полученному имъ высшему русскому военному отличію, видно изъ рчи его, произнесенной въ отвтъ на поздравленія, которыя фельдмаршалъ графъ Врангель принесъ его величеству отъ имени прусской арміи въ первый день новаго года. Рчь свою, обращенную къ прусскимъ генераламъ, король посвятилъ исключительно поясненію того мста въ телеграмм императора Александра II, въ которомъ государь утверждалъ, что первая степень георгіевскаго ордена принадлежитъ королю ‘по праву’. Король заявилъ, что слова эти относятся не къ нему лично, а ко всей прусской арміи, одержавшей въ 1869 году блестящія побды надъ врагомъ, и что, такимъ образомъ, онъ обязанъ почетнымъ отличіемъ своимъ генераламъ, не только тмъ, которые вели войска его къ побдамъ, но и тмъ что воспитали ихъ и достойно подготовили къ славнымъ подвигамъ.
Новый этотъ годъ былъ бурный и кровавый 1870-й годъ, столь знаменательный въ исторіи военнаго и государственнаго развитія Пруссіи и Германіи.
Отправляясь во французскій походъ, король Вильгельмъ уже не имлъ, какъ въ 1866 году, причины тревожиться, задаваясь вопросомъ о томъ, въ какое положеніе станетъ Россія къ обимъ воюющимъ державамъ. Онъ зналъ, что сочувствіе императора Александра II на его сторон, и не только сочувствіе, но и дятельная, помощь, въ томъ случа, если бы Наполеонъ III нашелъ себ союзниковъ въ Европ. Обезпеченная съ тыла, Пруссія могла двинуть противъ Франціи совокупныя силы всей Германіи и раздавить противника. Грозное veto с.-петербургскаго двора удержало Австро-Венгрію отъ вмшательства во франко-нмецкую распрю, а косвеннымъ послдствіемъ имло отступленіе и Италіи отъ союзническихъ обязательствъ, принятыхъ ею предъ тюильрійскимъ кабинетомъ.
Во французскомъ поход, какъ за четыре года передъ типъ къ австрійскомъ, Шнейдеръ былъ врнымъ спутникомъ своего государя. Лежавшія на немъ обязанности въ главной королевской квартир представляли большое сходство съ тми, которыя одновременно при граф Бисмарк исполнялъ извстный публицистъ Морицъ Бушъ. Шнейдеръ докладывалъ королю о всемъ, что появлялось заслуживающаго вниманія его величества въ газетахъ, и сообщалъ въ газеты все, что относилось до личнаго участія короля въ направленіи длъ, какъ военныхъ, такъ и политическихъ. Въ продолженіе кампаніи онъ рдко имла, случай занести въ свои Записки что-либо касающееся Россіи, такъ какъ сношенія прусскаго двора съ нашимъ во время войны велись оффиціальнымъ дипломатическимъ путемъ. Исключеніе составляетъ вопросъ о возвращеніи Россіи ея державныхъ правъ на Черномъ мор, въ отмну нкоторыхъ изъ постановленій парижскаго трактата, вопросъ, возбужденный извстнымъ циркуляромъ князя Горчакова отъ 19 (31) октября 1870 года.
2 (14) ноября въ отсутствіе изъ Версаля короля, отправившагося на линію обложенія, Шнейдеръ подучилъ отъ одного изъ своихъ петербургскихъ корреспондентовъ слдующую телеграмму: ‘Русское правительство объявило, что не считаетъ е бя боле связаннымъ парижскимъ договоромъ 1856 года по отношенію къ Черному морю’.
Извстіе это показалось ему настолько важнымъ, что онъ тотчасъ посл королевскаго обда пошелъ въ префектуру, гд жилъ король, и сообщилъ телеграмму его величеству. Король былъ видимо удивленъ и сказалъ: ‘Я хоть и зналъ, что нчто подобное готовится, но при настоящемъ положеніи длъ, когда ничего еще не ршено, эта мра Россіи состоялась въ неудобную для насъ минуту. Сима по себ декларація совершенно правильна, спрашивается только, какъ примутъ ее Англія и Австрія? Дальнйшее Бисмаркъ конечно передастъ мн завтра’. Съ этими словами король отпустилъ Шнейдера. Послдній свидтельствуетъ, что находившійся въ главной квартир прусскій военный агентъ въ С.-Петербург, полковникъ Вердеръ, которому онъ на слдующее утро сообщилъ новость, выразилъ мнніе, что она можетъ имть важныя послдствія, если только Англія и Австрія приведутъ въ движеніе свои военныя силы.
6 (18) Шнейдеръ доложилъ королю, что телеграмма изъ Лондона возвщаетъ скорое прибытіе въ Версаль англійскаго дипломата Одо Росселя, съ цлью потребовать ‘категорическихъ объясненій’ по поводу русской деклараціи. Тутъ же прочелъ онъ его величеству выдержки изъ нсколькихъ англійскихъ газетъ, обсуждавшихъ черноморскій вопросъ въ крайне возбужденномъ тон. Все это произвело на короля довольно непріятное впечатлніе. ‘Категорическія?’ — переспросилъ онъ,— ‘для насъ существуетъ только одно категорическое объясненіе — капитуляція Парижа, и Бисмаркъ конечно скажетъ ему это!’.
Нсколько дней спустя британскій дипломатъ дйствительно прибылъ въ прусскую главную квартиру, Объясненія его съ графомъ Бисмаркомъ скоро выяснили нежеланіе сентъ-джемскаго двора доводить дло до разрыва съ Россіей. Канцлеръ Сверо-Германскаго Союза въ первый разъ разыгралъ роль ‘честнаго маклера’. ‘Вчера пополудни,’ читаемъ въ дневник Шнейдера подъ 15 (27) ноября, ‘г. Одо Россель имлъ продолжительное и кажется ршительное совщаніе съ графомъ Бисмаркомъ, ибо по возвращеніи домой, онъ на вопросъ одного газетнаго корреспондента: ‘Въ какомъ положеніи находится дло?’ отвчалъ: ‘Все хорошо! Драться не будемъ!’ Графъ же Бисмаркъ, который тотчасъ по совщаніи пошелъ къ королю и затмъ отправилъ телеграмму въ Петербургъ, возвратился въ канцелярію къ. своимъ чиновникамъ и замтилъ, самодовольно улыбаясь. ‘Все говорятъ, что я вызываю войну! Ну, въ этотъ разъ, надюсь, что я водворилъ миръ!’
Дйствительно, собравшаяся въ начал января 1871 года въ Лондон обще-европейская конференція мирно разршила спорный черноморскій вопросъ. Договоромъ, подписаннымъ въ Лондон 1 (13) марта, Россіи были возвращены ея державныя права на Черномъ мор, но не безъ того, чтобы Англія добилась подтвержденія всхъ прочихъ постановленій трактата 1856 года, а Австро-Венгрія — новыхъ преимуществъ на Дуна.
Подписанію лондонскаго договора на дв недли предшествовало заключеніе мира между Германіею и побжденною Франціей). Вотъ телеграмма, которою принявшій титулъ императора германскаго Вильгельмъ I извстилъ государя Александра. Николаевича объ окончаніи войны:
‘Съ неизрченными чувствами и благодарный за милость Божію, извщаю васъ, что предварительныя условія мира подписаны между Бисмаркомъ и Тьеромъ. Эльзасъ, но безъ Бельфора, нмецкая Лотарингія съ Мецомъ уступлены Германіи, Франція заплатитъ контрибуцію въ пять милліардовъ франковъ. По мр уплаты этой суммы, страна будетъ очищена въ продолженіе трехъ лтъ. Парижъ будетъ отчасти занятъ впредь до ратификаціи народнаго собранія въ Бордо. Переговоры о подробностяхъ мира будутъ ведены въ Брюссел тотчасъ по состоявшейся ратификаціи. Такимъ образомъ, мы дождались конца столь же славной, сколько и кровопролитной войны, которая была намъ навязана съ безпримрнымъ легкомысліемъ. Пруссія никогда не забудемъ, что вамъ обязаны мы, если война не приняла крайнихъ размровъ. Да благословитъ васъ за это Богъ!’

‘Навки вашъ благодарный другъ’
‘Вильгельмъ‘ *).

*) Телеграмма императора Вильгельма I императору Александру II отъ 15 (27) февраля 1871.
На разстояніи полустолтія, русскому государю приходилось во второй разъ принимать отъ короля Пруссіи, почти въ одинаковыхъ выраженіяхъ, изъявленіе признательности за сочувствіе, оказанное Россіей торжеству прусскаго оружія, съ тою однако разницею, что въ 1815 году дло шло лишь объ освобожденіи Пруссіи и всей Германіи отъ французскаго господства, а въ 1870 году — объ обезпеченіи за Пруссіею верховенства въ объединенной Германіи. Сопоставимъ съ только-что приведенною телеграммой императора Вильгельма I трогательное письмо отца его къ Александру Благословенному. ‘Никогда’ — писалъ Фридрихъ-Вильгельмъ III— ‘я не забуду, государь, ни оказанныхъ мн вами услугъ, ни благородства чувствъ, коими вы ихъ сопровождали! Мои подданные будутъ, помнить ихъ такъ же, какъ и я. Посл Бога, благословившаго мое оружіе и великодушные порывы, которые онъ внушилъ моему народу, вамъ, государь, геройству вашему и несравненныхъ вашихъ войскъ, обязанъ я навсегда наибольшею благодарностью {Король Фридрихъ-Вильгельмъ III императору Александру I, 25 декабря 1815 (6 января 1816).}.
Знаменательное сопоставленіе! Оно лучше всякихъ разглагольствій опредляетъ характеръ отношеній Россіи къ Пруссіи въ продолженіе всего XIX вка.

VIII.
Союзъ трехъ императоровъ.

Императоръ Вильгельмъ о введеніи въ Россіи всеобщей воинской повинности.— Примиреніе Австріи съ Германіей.— Письмо Шнейдера къ императору Александру II.— Берлинскій създъ трехъ императоровъ.— Разговоръ государя со Шнейдеромъ.— Пожалованіе Шнейдеру ордена св. Владиміра 3-й степени.

Война 1870—71 годовъ и побдоносный для Германіи исходъ ея отразились на нашихъ внутреннихъ длахъ введеніемъ въ Россіи всеобщей воинской повинности по прусскому образцу.
Шнейдеръ первый довелъ объ этомъ преобразованіи до свднія своего государя. Императоръ Вильгельмъ внимательно выслушалъ его сообщеніе и потомъ сказалъ: ‘Я почту за чудо, если и это также удастся императору, какъ удался ему трудный и опасный опытъ упраздненія крпостнаго права. Такія перемны въ основныхъ законахъ и обычаяхъ народа совершаются, обыкновенно, посл великихъ бдствій, и именно посл несчастныхъ войнъ, какъ было у насъ въ 1806 году. Австрія и Франція не додумались бы до подобной мры, если бы надъ ними не разразились катастрофы 1866 и 1870 годовъ. Россія же хочетъ ввести столь коренную перемну посреди мира, безъ всякаго къ тому повода. Это явленіе донын безпримрное быть можетъ отвращающее отъ нея то самое бдствіе, которое ее къ нему бы вынудило. Я удивляюсь императору!’
Не мене важны были для Россіи послдствія франко-нмецкой войны въ области вншней политики. Торжествующая Германія первая протянула руку примиренія Австро-Венгріи, искала сближенія съ нею. Осуществлялся давній замыселъ князя Бисмарка, не терявшаго его изъ виду даже въ самый разгаръ борьбы 1866 года и при подписаніи предварительныхъ условій мира въ Никольсбург. Примиреніе двухъ вковыхъ соперницъ, Австріи и Пруссіи, уже подчинившей себ всю Германію, имло быть запечатлно посщеніемъ императоромъ Францемъ-Іосифомъ императора Вильгельма въ Берлин, осенью 1872 года.
Извстно, что свиданіе государей Германіи и Австро-Венгріи состоялось въ присутствіи императора Александра Николаевича, что и послужило поводомъ къ возобновленію тройственнаго союза императорскихъ дворовъ. Если врить показанію Шнейдера, не кому иному, какъ ему, принадлежитъ первая мысль о такомъ политическомъ сочетаніи, столь сильно повліявшемъ на развитіе историческихъ судебъ современной Европы.
Въ Запискахъ своихъ онъ утверждаетъ, что какъ только стало извстно въ Берлин о предстоящемъ прибытіи туда императора австрійскаго, онъ письмомъ отъ 18 (30 іюня) 1872 года сообщилъ о томъ русскому государю, дозволившему ему, въ чрезвычайныхъ случаяхъ, обращаться непосредственно къ его величеству. Къ письму своему Шнейдеръ приложилъ копію съ политическаго завщанія короля Фридриха-Вильгельма III и заключилъ его выраженіемъ желанія, чтобы императоръ Александръ II самъ прибылъ въ Берлинъ ко времени, когда ожидался туда императоръ Францъ-Іосифъ.
Мысль свою Шнейдеръ развивалъ въ слдующихъ доводахъ. Единенію монарховъ Россіи, Пруссіи и Австріи Европа, посл продолжительныхъ и раззорительныхъ войнъ съ французскою революціею и преемникомъ ея,.Наполеономъ I, обязана была пятидесятью годами глубокаго мира. Конечно, невозможно было бы, дай безцльно, воскресить нын ‘Священный Союзъ‘, но създъ въ Берлин трехъ императоровъ положилъ бы основаніе союзу ‘полезному‘ и даже ‘весьма полезному‘. Въ завщаніи своемъ король Фридрихъ-Вильгельмъ III сказалъ: ‘Пусть прежде всего Пруссія. Россія и Австрія никогда не разъединяются, ибо ихъ согласіе составляетъ краеугольный камень великаго европейскаго союза’, и слова эти могутъ оправдаться снова. Пруссія въ прав гордиться тмъ, что осталась неизмнною по отношенію къ Россіи и такимъ образомъ соблюла завтъ ‘справедливаго’ короля. Напротивъ Австрія, виновная въ Шварценберговской неблагодарности, въ Ольмюц и въ ршеніяхъ франкфуртскаго сейма 1866 года, по можетъ прямо смотрть въ лицо обимъ своимъ бывшимъ союзницамъ. Съ ея стороны свиданіе является чмъ-то въ род обязательнаго завтрака (djeuner de rigueur) посл дуэли. А каково будетъ спасительное впечатлніе, произведенное такимъ създомъ трехъ императоровъ на враждебные элементы въ Европ — обнаружится скоро. Таковы были въ общихъ чертахъ соображенія, изложенныя Шнейдеромъ въ письм его къ русскому императору.
Впослдствіи Шнейдеръ узналъ, что. тотчасъ но полученіи его письма, государь спросилъ германскаго посла при своемъ двор, принца Рейсса: ‘Разв меня не хотятъ видть въ Берлин?’ Тотъ донесъ объ этомъ запрос императору Вильгельму, который не замедлили, отправить въ Петербургъ желаемое приглашеніе.
Шнейдеръ, хотя и хранилъ въ глубокой тайн свое вмшательство въ дло, не ршившись даже повдать его своему государю, но очень обрадовался, узнавъ, что въ начал сентября 1872 года состоится въ Берлин създъ не двухъ, а трехъ императоровъ. По прибытіи русскаго государя въ прусскую столицу, сопровождавшій его величество шефъ жандармовъ графъ П. А. Шуваловъ пригласилъ его къ себ, предупредивъ, что иметъ сдлать ему важное сообщеніе. Шнейдеръ узналъ отъ графа, что государь желаетъ его видть и лично поблагодарить за письмо. ‘Я былъ этимъ встревоженъ въ высшей степени,’ — пишетъ Шнейдеръ въ своихъ Воспоминаніяхъ,— ‘такъ какъ вдругъ пришелъ къ сознанію, что совершилъ дло, налагающее на меня большую отвтственность. Вещи выглядываютъ въ дйствительности иначе, чмъ въ воображеніи, и столь поразительное осуществленіе моего желанія поставило меня почтивъ затрудненіе. Графъ Шуваловъ сказалъ, что императоръ присутствуетъ въ настоящую минуту на панихид въ посольской церкви и что я долженъ ждать его у выхода’.
Выходя изъ церкви, государь замтилъ Шнейдера, ласково протянулъ ему руку и молвилъ: ‘Пойдемте сюда!’ Онъ отвелъ его въ сторону, на площадку задней лстницы, ведущей въ верхніе этажи посольскаго дома, которую мела старуха-служанка, ни мало не стсняясь высочайшимъ присутствіемъ.
‘Знаете ли, любезный Шнейдеръ,’ — продолжалъ его величество,— ‘что собственно вы — причина того, что мы видимся здсь съ вами сегодня. Все, что вы мн написали, такъ истинно и истекаетъ изъ столь благихъ намреній относительно вашего превосходнаго государя и меня самого, что я тотчасъ же принялъ ршеніе — хать въ Берлинъ. Я говорю вамъ это самъ потому, что знаю, что вы никогда не хотите, чтобъ о васъ упоминали гласно и довольствуетесь тмъ, что совершаете добро въ тишин. Я не сомнваюсь, что надежды ваши на послдствія настоящаго свиданія для мира Европы — исполнятся. Вы снова показали себя врнымъ другомъ моего дома’. Вторично протянувъ руку Шнейдеру на прощанье, государь поднялся по лстниц. Шнейдеръ высказываетъ предположеніе, что разговоръ съ нимъ его величества, быть можетъ, продлился бы и доле, если бы вооруженная метлою старая служанка не приблизилась къ собесдникамъ, чтобы продолжать свою работу.
Въ тотъ же день графъ Шуваловъ представилъ Шнейдера ихъ высочествамъ наслднику цесаревичу и великому князю Владиміру Александровичу. Государь пожаловалъ Шнейдеру, уже носившему на ше кресты станиславскій и анненскій, орденъ св. Владиміра 3-й степени, но тотъ не посмлъ испросить разршенія своего монарха на принятіе и ношеніе вновь пожалованнаго отличія, опасаясь, какъ бы не пришлось ему признаться по этому случаю, ‘что вмшался онъ въ дда, лежащія далеко за предлами его горизонта’.
Такая утайка едва не поставила Шнейдера въ затруднительное положеніе предъ императоромъ Вильгельмомъ. Вскор по отъзд русскаго государя, въ Берлинъ прибыла изъ Казани депутація отъ 6-го Либавскаго пхотнаго полка для принесенія поздравленія принцу Карлу прусскому по случаю исполнившагося пятидесятилтія со дня назначенія его шефомъ означеннаго полка. Принцъ далъ въ честь депутаціи торжественный обдъ въ замк своемъ Глинеке, на которомъ имлъ присутствовать самъ императоръ и къ которому приглашенъ былъ и Шнейдеръ. Послдній не могъ не надть по этому случаю владимірскаго креста. ‘Хотя я и спустилъ какъ можно ниже орденъ Короны, чтобы спрятать незаявленнаго, а слдовательно неразршеннаго Владиміра,’ — признается онъ въ своихъ Запискахъ,— ‘но крестъ этотъ не укрылся отъ проницательнаго взора императора, прямо противъ котораго я сидлъ за столомъ, и вдругъ, когда въ разговор съ сосдомъ я почти уже забылъ’ грозившей мн опасности, раздался вопросъ: ‘Откуда взялся у васъ Владиміръ на ше?’ — ‘Я… я недавно получилъ его отъ его величества императора’.— ‘Когда же? что значитъ: недавно?’ — ‘Въ послдній пріздъ императора сюда’.— ‘Вы ничего мн объ этомъ не сказали и уже носите его?’—‘Я позволилъ себ сегодня въ честь депутаціи усчитать впередъ дозволеніе’.
Туча благополучно миновала. Императоръ Вильгельмъ не заводилъ боле разговора со Шнейдеромъ о его Владимірскомъ крест.

IX.
Георгіевскій праздникъ въ 1872 году.

Поздка въ Петербургъ принца Карла.— Шнейдеръ сопровождаетъ его.— Представленіе его государю.— Описаніе кабинета императора.— Телеграммы Александра II и Вильгельма I.— Шнейдеръ читаетъ государю Достопамятности Императора Вильгельма.— Разсказъ государя о переговорахъ съ Флри въ 1870 году.

По случаю пятидесятилтняго юбилея своего въ русской военной служб, второй братъ императора Вильгельма принцъ Карлъ получилъ георгіевскій крестъ 3-й степени и вмст съ тмъ приглашеніе присутствовать лично на орденскомъ праздник 26 ноября (8 декабря) 1872 года.
Принцъ предложилъ Шнейдеру хать съ нимъ въ Петербургъ, и тотъ, заручившись согласіемъ императбра Вильгельма, поспшилъ принять предложеніе. Отпуская его, его величество сказалъ: ‘Передайте императору, что я насквозь несчастливъ (kreuz-unglcklich), что не могу въ этотъ разъ самъ совершить поздку, но мн нужно еще беречь себя’. Шнейдеръ справился, слдуетъ ли ему въ точности передать выраженіе, употребленное императоромъ, или придать ему иную риторическую форму? ‘О, нтъ,’ — былъ отвтъ,— ‘это самое подходящее выраженіе, таково мое дйствительное чувство’.
Въ Вержболов ожидалъ путешественниковъ экстренный царскій поздъ и назначенные состоять при особ принца Карла: генералъ-адъютантъ графъ Перовскій и флигель-адъютантъ графъ Ламсдорфъ. Перваго изображаетъ Шнейдеръ совершеннымъ воплощеніемъ знатнаго барина и хвалитъ обширныя познанія и безупречныя манеры второго. Въ такъ называемомъ министерскомъ вагон, Шнейдеру было отведено отдленіе между графомъ Перовскимъ и графомъ Ламсдорфомъ, раздлявшихъ свое помщеніе съ командиромъ 1-го прусскаго гвардейскаго пхотнаго полка, полковникомъ Беномъ. Въ дорог онъ излагалъ офицерамъ прусской свиты организацію русской арміи, а также приготовилъ телеграммы и письма въ разныя газеты и первое донесеніе свое императору Вильгельму, съ тмъ, чтобы отправить ихъ тотчасъ по прибытіи въ Петербургъ.
Въ Петербург, какъ и въ 1869 году, Шнейдеръ предпочелъ остановиться не въ Зимнемъ дворц, а у друга своего генерала Языкова, Но онъ уже не имлъ возможности завладть промежуточною комнатою между пріемною и спальною принца, чтобы обратить ее въ рабочій свой кабинетъ. Онъ получилъ на все время пребыванія въ нашей столиц приглашеніе къ гофмаршальскому столу и придворный экипажъ въ полное распоряженіе.
На другой день по прізд, 25 ноября (7 декабря), Шнейдеръ направился въ корридоръ, ведущій къ собственнымъ покоямъ императора. Прислуга, звавшая его съ 1869 года, не остановила его. и онъ могъ дождаться выхода его величества въ дверяхъ его пріемной. ‘А вотъ и вы, Шнейдеръ’! ласково воскликнулъ государь, увидавъ его. Шнейдеръ поспшилъ доложить, что иметъ къ его величеству личное порученіе отъ императора Вильгельма, и, передавъ слова послдняго, замтилъ, что выраженіе ‘насквозь несчастливъ’ было употреблено его государемъ.— ‘Ну, такъ я вамъ скажу, что я ‘насквозь счастливо,’ — отвчалъ императоръ Александръ Николаевичъ,— ‘потому, что дядя Карлъ привезъ мн увреніе, что я увижу здсь императора въ будущемъ ма. Онъ сообразитъ свою поздку съ посщеніемъ внской всемірной выставки, и конечно будетъ чувствовать себя здсь какъ бы дома. Да, онъ дома здсь, въ этихъ покояхъ! У меня везд по близости его портреты. Посмотрите тутъ, это еще принцъ Вильгельмъ въ мундир гвардейской кавалеріи померанскаго ландвера, тамъ новйшій портретъ шефа моего Драгунскаго полка, а дале, въ Знаменной зал, онъ-же на большой картин парада въ Потсдам.’
Войдя вслдъ за государемъ въ его кабинетъ, Шнейдеръ имлъ возможность осмотрть его боле подробно, чмъ за три года до того. Тамъ находились все т же воспоминанія о Пруссіи, прусскомъ двор и арміи. Цлую стну занимали портреты лицъ, возведенныхъ императоромъ Александромъ II въ званіе фельдмаршаловъ: князя Воронцова, князя Барятинскаго, графа Берга. Къ немалому удивленію, подъ стекляннымъ колпакомъ и рядомъ съ казачьими киверами покойныхъ императора Николая Павловича и цесаревича Николая Александровича, Шнейдеръ увидалъ пистолетъ, оказавшійся тмъ, самымъ, изъ котораго Каракозовъ выстрлилъ въ государя 4 апрля 1866 года. Пистолетъ былъ двухствольный, и одинъ изъ стволовъ оставался заряженнымъ. Въ глубин комнаты, за колонною, помщался въ углу кіотъ съ иконами и передъ нимъ теплилась лампада.
Въ самый день праздника 20 ноября состоялось назначеніе принца Карла прусскаго шефомъ русской 1-й гренадерской артиллерійской бригады, что подало поводъ къ обмну телеграммъ между императорами. Желая ознакомиться съ ними и буде возможно получить съ нихъ копіи, Шнейдеръ на другой день снова отправился прямо къ государю на его половину. Его величеству угодно было дать ему об телеграммы съ разршеніемъ не только списать ихъ, но и воспользоваться ими, съ надлежащею скромностью. Телеграммы были слдующаго содержанія:

‘Зимній дворецъ, 26 ноября, 10 час. 40 мин. утра.

‘Благоволите принять поздравленія всхъ кавалеровъ св. Георгія съ орденскимъ праздникомъ, на которомъ мы были бы такъ счастливы видть васъ присутствующимъ. Присутствіе Карла большая радость для меня. Я позволилъ себ назначить его, какъ инспектора артиллеріи, шефомъ нашей 1-й артиллерійской бригады гренадерскаго корпуса. Съ гордостью ношу котъ уже три года вашъ голубой крестъ, который врученъ былъ мн отъ вашего имени несчастнымъ Альбрехтомъ {Принцъ Альбрехтъ прусскій, младшій братъ императора Вильгельма I, скончался лтомъ 1872 года.} въ ныншній день.

‘Александръ’.

‘Берлинъ, 8 декабря (нов. ст.), 1 час. 38 мин. пополудни.

‘Благодарю васъ отъ души за вашу дорогую телеграмму и за новую милость, которую вы соблаговолили оказать Карлу, столь же осчастливленному ею, сколько и признательному за нее. У меня тяжело на сердц отъ того, что не могу быть въ Петербург въ настоящій день. Я уже получилъ телеграмму отъ Орденскаго полка, на которую отвчалъ тотчасъ же. Спасибо за воспоминаніе объ Альбрехт.

‘Вильгельмъ‘.

Передавая Шнейдеру телеграммы, государь пожелалъ узнать, для чего он ему понадобились? ‘Не для того, ваше величество’, отвчалъ онъ, ‘чтобы немедленно ихъ обнародовать, такъ какъ он не только носятъ личный и доврительный характеръ, но въ настоящую минуту могутъ получить даже политическое значеніе, я же держу себя вдали отъ всякаго вмшательства въ политическія дла. Зато современемъ, он явятся драгоцннымъ документомъ для моихъ замтокъ о жизни императора Вильгельма’.
— Стало быть, вы что-нибудь пишете о вашемъ император?— спросилъ государь.
— Да, ваше величество, съ его вдома, а также иногда и при его помощи, посредствомъ исправленій на рукописи, которую онъ прочиталъ всю, съ самаго начала. А такъ какъ я желалъ бы снабдить все, что пишу, сколь возможно большимъ числомъ оправдательныхъ документовъ, то мн важно имть и,’ты телеграммы, которыя засвидтельствуютъ потомству о прекрасныхъ дружественныхъ отношеніяхъ вашего величества къ моему всемилостивйшему государю.
— Должно быть, очень замчательныя вещи имли вы случай наблюдать изблизи, въ главной квартир, въ об послднія войны!
— Безъ сомннія. И о вашемъ величеств тамъ шла рчь неоднократно. Впрочемъ, я привезъ сюда часть моей рукописи, чтобы показать ее моему другу Языкову, и если ваше величество прикажете, то могу вамъ прочитать ее.
— Это было бы превосходно! Но для этого нуженъ покой, и я долженъ сперва распредлить свое время. Мы еще поговоримъ объ этомъ.
Когда на другой день Шнейдеръ принесъ государю обратно полученныя отъ него телеграммы, то его величество первый заговорилъ о предположенномъ чтеніи жизнеописанія императора Вильгельма и позвалъ къ себ Шнейдера на послзавтрашній день, въ половин десятаго утра, присовокупивъ, что тотчасъ посл завтрака онъ располагаетъ свободнымъ временемъ.
30 ноября (12 декабря), въ назначенный часъ. Шнейдеръ ждалъ уже въ царской пріемной съ рукописью подъ мышкой. Выйдя къ нему, государь подвелъ его къ столу, на которомъ лежалъ сшитый на дтскій ростъ мундиръ лейбъ-гвардіи гусарскаго его величества полка со всми принадлежностями. ‘Это подарокъ моему внуку’,— сказалъ императоръ,— ‘все по положенію’. Государь перебралъ одну за другою вс части обмундировки, блый ментикъ, синія рейтузы, щегольскіе ботики, маленькую саблю. Шнейдеръ размышляетъ по этому поводу:
‘Невольно припомнилось мн, что и императоръ Вильгельмъ въ дтств получалъ отъ своихъ, тогда еще столь счастливыхъ родители, такіе же подарки, а именно мундиры Товарци и Рудорфскаго гусара. Случай этотъ разсказанъ мною въ біографіи короля Вильгельма. Нын я видлъ нчто подобное, но при другомъ двор, и будучи свидтелемъ радости императора, могъ самъ понять, что чувствовалъ король Фридрихъ-Вильгельмъ Ш и королева Луиза, даря сыну первый мундиръ его. Еслибъ они могли предугадать, что выйдетъ изъ маленькаго Рудорфскаго гусара! И кто знаетъ, что выйдетъ современемъ изъ маленькаго лейбъ-гусара, которому назначенъ былъ этотъ мундиръ!’
Въ кабинет государь усадилъ Шнейдера за небольшой столъ у окна, а самъ слъ за свой письменный столъ и во все время чтенія подписывалъ бумаги. Шнейдеръ прочелъ ему нсколько наиболе интересныхъ эпизодовъ, объяснивъ предварительно степень участія императора Вильгельма въ труд его. Прочтены были сцены изъ походовъ 1866 и 1870 годовъ, вплоть до битвы при Гравелотт. Государь прерывалъ чтеніе одобрительными замчаніями и по поводу Седанскаго разгрома самъ разсказалъ слдующее:
‘По полученіи здсь извстій о Марсъ-ла-Туръ и Гравелотт, Флри {Французскій посолъ въ С.-Петербург въ 1870 году.} выразилъ желаніе переговорить со мною. Онъ упомянулъ о ‘guignon’, выпавшемъ до тхъ поръ на долю французской арміи, о шансахъ войны, которые скоро примутъ-де боле благопріятный оборотъ, о негодованіи и энтузіазм французскаго народа противъ Пруссіи и въ пользу императора Наполеона и, повидимому. весьма легкомысленно относился ко всему длу, такъ что я сказалъ ему: ‘Мн кажется, что императоръ Наполеонъ долженъ мене опасаться враговъ впереди, чмъ позади себя. Извстія изъ Парижа возбуждаютъ большое безпокойство’. Флри былъ противнаго мннія. По словамъ его. армія слпо предана императору, императрица облечена всею правительственною властью и вполн господствуетъ надъ положеніемъ. На это я вынужденъ былъ возразить ему: ‘То же самое слышали мы здсь въ 1848 году. Тогда намъ также говорили, что правительство короля Лудовика-Филиппа вполн господствуетъ надъ положеніемъ, что нельзя сомнваться въ врности и преданности арміи и что оппозиція очень скоро будетъ низвергнута, и вотъ спустя два дня, здсь было получено извстіе о провозглашеніи республики’. Вслдъ за тмъ я ухалъ въ Москву и тамъ получилъ всть о невроятной Седанской катастроф. По возвращеніи моемъ въ Петербургъ, снова явился ко мн генералъ Флри. Въ этотъ разъ онъ рчь свою началъ такъ: ‘О, государь! вы оказались пророкомъ!’ Дйствительно все произошло совершенно также какъ въ 1830 и въ 1848 годахъ’.
Въ заключеніе Шнейдеръ прочиталъ приведенное мною письмо императора Вильгельма къ принцу Альбрехту о впечатлніи, произведенномъ на него пожалованіемъ первой степени Георгія. Выслушавъ письмо, государь подозвалъ Шнейдера къ другому небольшому столу, стоявшему вдоль задней стны кабинета и на которомъ, подъ стекляннымъ колпакомъ, лежало нсколько предметовъ, въ числ ихъ миніатюрный георгіевскій крестъ и прусскій крестъ ордена ‘pour le mrite’. ‘Взгляните,’ — сказалъ императоръ,— ‘это тотъ ‘pour le mrite’, который тогда вечеромъ далъ мн несчастный принцъ Альбрехтъ. Онъ снялъ съ себя собственный крестъ и принесъ его мн поздно ночью. въ парадномъ генеральскомъ мундир. Этотъ георгіевскій крестъ также иметъ для меня особое значеніе. Онъ — тотъ самый, что пожаловалъ мн отецъ мой на Кавказ. Когда отецъ выразилъ свое намреніе, креста не оказалось подъ рукою, а потому князь Волконскій далъ свой, подаренный ему императоромъ Александромъ въ 1814 году, въ Париж, той же величины, какъ и крестъ, носимый самимъ государемъ Императоръ Николай запечаталъ и прислалъ его мн. Вотъ эта усянная брилліантами табакерка принадлежала Фридриху Великому. Этотъ простой золотой крестъ носила бдная мать моя посл смерти отца, до самой кончины’.
О чтеніи своемъ государю ІІІнейдеръ не преминулъ доложить принцу Карлу и послать подробное донесеніе императору Вильгельму въ Берлинъ.

X.
Альбомъ Достопамятностей.

Присылка въ Петербургъ альбома Достопамятностей.— Осмотръ его въ русской императорской семь.— Замчанія императора и императрицы.

Читая императору Александру II ‘Достопамятности’ своего государя, Шнейдеръ сообщилъ его величеству и о существованіи альбома, служащаго иллюстраціей къ нимъ. Государь выразилъ желаніе ознакомиться съ этимъ альбомомъ, и Шнейдеръ общалъ похлопотать, чтобъ императоръ Вильгельмъ привезъ его съ собою въ Петербургъ слдующею весною. Но въ письм къ послднему онъ предложилъ выслать альбомъ немедленно въ русскую столицу, дабы дать ему самому возможность представить надлежащія разъясненія, такъ какъ никто-де лучше его, Шнейдера, не знакомъ съ намреніями императора Вильгельма по отношенію къ воспроизведеннымъ въ альбом выдающимся событіямъ его жизни и царствованія. Его величество отвчалъ слдующимъ письмомъ:

‘В. 13. 12. 72.

‘Вслдствіе вашего письма отъ 10-го, я тотчасъ же приказалъ упаковать мой иллюстрированный некрологъ, дабы вы могли показать и объяснить, его императору, потому-что мн неловко сдлать это самому будущею весною, такъ какъ я всегда на первомъ план и лично иллюстрированъ, къ тому-же это не шедевры. Много благодаренъ за интересныя сообщенія, единственныя, какія мы здсь получаемъ.

В.’

На конверт красовался необычайно длинный Л., съ разными затйливыми арабесками и росчерками, что, по замчанію Шнейдера, свидтельствовало, что, отправляя письмо, императоръ былъ въ веселомъ расположеніи духа.
Вмст съ письмомъ прибыли два огромные ящика, вмщавшіе каждый по папк съ рисунками. Шнейдеръ довелъ объ этомъ до свднія государя, черезъ генерала Вердера, который въ тотъ же вечеръ далъ знать ему запискою, что императоръ Александръ Николаевичъ очень радъ прибытію ‘иллюстрированнаго некролога’ и назначитъ время для ознакомленія съ нимъ, какъ только представится къ тому возможность.
Разсмотрніе альбома назначено было на 6 (18) декабря, въ три четверти десятаго, вечеромъ, въ золотой гостиной императрицы. Николинъ день покойный государь имлъ обыкновеніе проводить въ тихомъ семейномъ кругу, въ память въ Роз почившаго императора Николая Павловича. Наканун Шнейдеръ перенесъ альбомъ въ покои принца Карла и съ удивленіемъ узналъ, что принцъ никогда еще не видлъ всего альбома и былъ знакомъ лишь съ нкоторыми отдльными картинами изъ него.
Папки были такъ тяжелы, что каждую изъ нихъ несли по четыре придворные лакея. Вечеромъ, 6-го числа, ихъ расположили на столахъ въ золотой гостиной. Отъ царскаго камердинера Шнейдеръ узналъ, что осматривать альбомъ будутъ, кром императора и императрицы, великаго князя Владиміра и великой княжны Маріи, лишь немногіе приглашенные, а именно: министръ императорскаго двора графъ Адлербергъ, генералъ Вердеръ, г-жа Мальцова съ дочерью и еще дв другія дамы.
Въ назначенный часъ государь вышелъ въ гостиную, и былъ удивленъ величиною альбома. Его величество выразилъ удовольствіе по поводу предстоявшаго осмотра и спросилъ Шнейдера, какъ думаетъ онъ расположить картины, чтобъ всмъ было хорошо видно, и не нужно ли ему какихъ-либо приспособленій? Засимъ онъ ввелъ его въ комнату, гд находилась императрица, окруженная вышепоименованными лицами. Шнейдеръ почтительно остановился у двери. Ея величество подошла къ нему и сказала нсколько привтливыхъ словъ по-нмецки.
‘При обозрніи, которое началось тотчасъ же,’ — разсказываетъ Шнейдеръ въ своихъ ‘Воспоминаніяхъ’,— ‘сидла одна императрица, вс остальные зрители стояли, великій князь Владиміръ — возл своего отца. Лишь графъ Адлербергъ, облокотись на столъ съ противоположной стороны, разсматривалъ картины, прежде чмъ я ихъ показывалъ. Прежде всего, я далъ возможно краткое объясненіе о возникновеніи, цли и пріумноженія коллекціи и выставилъ на видъ, что, кром императора Вильгельма, никто еще не видлъ ея вполн: при этомъ я обратилъ вниманіе и на то, что императоръ самъ снабдилъ каждый отдльный листъ описаніемъ, что, повидимому, вызвало наибольшее удивленіе и было признано, какъ особенное достоинство этого альбома для будущаго. Интересны замчанія и вопросы императорской четы, въ высшей степени замчательны, даже изумительны, свднія и знакомство съ длами и лицами при прусскомъ двор, обнаруженныя предо мною императоромъ Александромъ но этому случаю.
‘По поводу картины, на которой крошечный принцъ Вильгельмъ былъ изображенъ съ напудренными волосами, императоръ сказалъ: ‘Мать моя часто разсказывала мн, что она маленькою двочкою думала, что пудра — это потъ у мужчинъ, потому что въ ея время, до 1812 года, офицеры являлись только на парадахъ напудренными и въ частности оба. ея брата: Фрицъ и Вильгельмъ.’
‘Увидавъ картину: ‘Представленіе стрлковъ-добровольцевъ на бал въ Бреславл, въ 1813 году’, на которой одинъ изъ принцевъ изображенъ въ мундир эскадрона казаковъ-добровольцевъ полка тлохранителей, императоръ замтилъ: ‘Это т самые, что были прозваны ручными казаками‘, и я долженъ былъ объяснить различіе между гвардейскимъ эскадрономъ казаковъ-добровольцевъ и гвардейскимъ казачьимъ эскадрономъ.
‘Объ акварели, на которой представлены оба юные принца подъ изображеніемъ рослаго потсдамскаго гренадера, императоръ вымолвилъ: ‘Такая же точно картина была у моей матери, въ ея комнат, предъ выходящею на лстницу дверью, которая вела къ батюшк. Она и теперь находится на томъ же мст’.
‘При картин: ‘Подъ Парижемъ въ 1814 г.’, онъ воскликнулъ удивленно: ‘Это прусская батарея! На сколько мн извстно, послдній выстрлъ противъ Парижа сдланъ былъ батареею русскою! Во всякомъ случа это такъ изображено на большой картин въ Александровской зал!’
‘Императрица, особенно долго и внимательно поглядвъ на картину: ‘2-е сентября 1870 г.’, сказала: ‘Несчастный’, а взглянувъ на изображеніе парада зуавовъ въ Компіен, при вид императорскаго принца, воскликнула: ‘Бдное дитя!’ Когда я показывалъ картину свиданія короля Вильгельма съ императоромъ Наполеономъ, то долженъ былъ подробно объяснить вс ближайшія обстоятельства’.
Отпуская Шнейдера, государь милостиво поблагодарилъ его и сказалъ: ‘Кстати! Ваши замтки, которыя вы мн читали надняхъ, составятъ весьма интересное сочиненіе. Скоро ли вы его напечатаете?’
‘Не думаю, ваше величество,’ — отвчалъ Шнейдеръ,— ‘потому что, согласно приказанію моего царственнаго повелителя, оно должно быть обнародовано лишь посл его кончины: я же при своей жизни конечно его де издамъ’.
— Жаль! Тмъ боле, что самъ императоръ знаетъ о немъ и нашелъ его правильнымъ и согласнымъ съ истиной!
— Такъ точно, ваше величество! Но если бы я обнародовалъ свои замтки при его жизни, то могли бы подумать, что я добиваюсь чего-либо для себя отъ императора Вильгельма, а эта мысль для меня невыносима. Сверхъ того, могли бы возникнуть нкоторыя недоразумнія, которыя я перенесъ бы хотя и съ чистою совстью, но все же тяжело. А потому пусть будетъ это лучше посл моей смерти!’

XI.
Вильгельмъ I въ Петербург.

Посщеніе императоромъ Вильгельмомъ государя Александра Николаевича въ 1873 году.— Встрча на границ, въ Гатчин и въ Петербург.— Двнадцатидневное пребываніе въ русской столиц.— Отъздъ.— Князь Бисмаркъ въ Петербург.— Политическое значеніе свиданія.

На изложеніи вечера въ Зимнемъ дворц, проведеннаго въ разсмотрніи альбома императора Вильгельма, прерываются посвященныя жизнеописанію этого государя ‘Воспоминанія’ Шнейдера. Въ слдующемъ 187И году онъ снова постилъ Петербургъ, одновременно со своимъ монархомъ, но не въ свит его, а какъ частный путешественникъ и корреспондентъ берлинскихъ газетъ. Причиною тому было возраставшее къ нему нерасположеніе князя Бисмарка, недопускавшаго вмшательства въ политику постороннихъ, хотя бы и близко стоящихъ къ Вильгельму I лицъ. Вроятно но той же причин онъ воздержался отъ занесенія въ Записки свдній о пребываніи германскаго императора въ русской столиц. Восполнимъ же этотъ проблъ на основаніи другихъ современныхъ свидтельствъ и разсказовъ.
Предпринятая Вильгельмомъ I поздка въ Россію обставлена была большою торжественностью. Его сопровождали два знаменитые его сподвижника: Князь Бисмаркъ и графъ Мольтке, а также многочисленная и блестящая военная и придворная свита. На все время пребыванія въ Россіи назначены были состоять при его величеств: генералъ-адъютантъ князь Суворовъ, свиты генералъ-маіоръ князь Голицынъ и флигель-адъютантъ князь Мещерскій.
Лица эта встртили императора германскаго на самой границ, въ Вержболов, гд привтствовалъ его также и намстникъ царства Польскаго, генералъ-фельдмаршалъ графъ Бергъ. Генералъ-губернаторъ сверо-западнаго края сопровождалъ его величество до Дшіабурга. Въ Лугу выхалъ навстрчу своему государю нмецкій посолъ при нашемъ двор, принцъ Рейссъ.
14 (26) апрля государь императоръ, въ сопровожденіи наслдника цесаревича и великихъ князей Константина и Михайла Николаевичей съ вечернимъ поздомъ отправился въ Гатчину, гд провелъ ночь. Встрча его съ дорогимъ и давно желаннымъ гостемъ произошла на Гатчинскомъ вокзал на другой день, ровно въ полдень. Оба императора крпко обнялись. Лида ихъ сіяли радостью. Посл завтрака, сервированнаго на вокзал, они въ одномъ вагон продолжали путь до Петербурга. Тамъ, на вокзал Варшавской желзной дороги, ожидали ихъ прочіе великіе князья, а въ Зимнемъ дворц — государыня цесаревна, великія княгини и княжны. Императрица Марія Александровна находилась въ отсутствіи.
Въ Вержболов почетный караулъ со знаменемъ былъ отъ Кексгольмскаго гренадерскаго короля Фридриха-Вильгельма III прусскаго полка, въ Гатчин — отъ драгунскаго полка Военнаго Ордена, на вокзал въ Петербург — отъ Калужскаго полка. Вс эти полки, коихъ августйшій гость состоялъ шефомъ, были къ его прізду вызваны въ Петербургъ и вмст съ гвардіею расположены шпалерами но пути, отъ вокзала до Зимняго дворца, подъ общимъ начальствомъ великаго князя Николая Николаевича. Via triuiuphalis пролегала по проспектамъ Измайловскому и Вознесенскому и по Большой Морской до Дворцовой площади. Вс дома были разукрашены русскими, нмецкими и прусскими флагами, въ окнахъ и на балконахъ, въ густой зелени тепличныхъ растеній, красовались увнчанные лаврами бюсты обоихъ монарховъ. Фасадъ Преображенскаго манежа украшалъ георгіевскій крестъ громадныхъ размровъ въ честь знатнйшаго и старйшаго кавалера Военнаго Ордена. Во дворц почетный караулъ былъ отъ 1-й роты лейбъ-гвардіи Преображенскаго полка. Несмтная толпа народа наполняла площадь предъ дворцомъ. Она оглашала воздухъ криками ура! при прозд ихъ величествъ, а также когда оба императора появились на дворцовомъ балкон. Семейный обдъ состоялся въ покояхъ, отведенныхъ императору германскому. Вечеръ ихъ величества провели въ Большомъ театр, гд давался балетъ ‘Камаріо’.
Первый выздъ императора Вильгельма на слдующій день, 16 (28) апрля, ‘былъ въ Петропавловскій соборъ, гд онъ поклонился гробницамъ Николая I и любимой сестры своей императрицы Александры еодоровны. Поутру онъ принималъ фельдмаршаловъ, князя Барятинскаго и графа Берга и ординарцевъ отъ шефскихъ полковъ, обдалъ въ Аничковомъ дворц у наслдника цесаревича и вечеромъ постилъ Михайловскій театръ. Тамъ шелъ французскій спектакль: Le Rveillon, Мельйка и Галеви, и три небольшіе водевиля. Въ этотъ день государь постилъ князя Бисмарка и графа Модьтке, а князь Горчаковъ возвратилъ нмецкому канцлеру визитъ, сдланный имъ наканун. Бисмаркъ и Мольтке обдали у германскаго, посла принца Рейсса.
17 (29) апрля было днемъ рожденія государя императора. Императоръ Вильгельмъ въ мундир гренадерскаго Кексгольмскаго Прусскаго полка и съ георгіевскою лентою чрезъ плечо присутствовалъ при торжественномъ молебствіи въ большой церкви Зимняго дворца. Посл завтрака, на Дворцовой площадк происходилъ разводъ съ церемоніей отъ Прусскаго полка, а вслдъ за тмъ императоръ германскій принималъ членовъ дипломатическаго корпуса. Обдъ происходилъ на половин императора Вильгельма.
Посл обда на Дворцовой площадк собрались соединенные оркестры всхъ гвардейскихъ полковъ въ числ 1,300 музыкантовъ и 480 барабанщиковъ, съ дирижеромъ Вурмомъ во глав. Они исполнили нсколько музыкальныхъ пьесъ, причемъ русскія военныя и народныя мелодіи смнялись прусскими.. Пять электрическихъ солнцъ освщали исполнителей и наполнявшую площадь несмтную толпу. Начался концертъ прусскимъ національнымъ гимномъ, за тмъ слдовалъ маршъ сочиненіи короля Фридриха-Вильгельма III, маршъ Штейнмеца, die Wacht am Rhein, русскій гвардейскій маршъ 1808 года и такъ называемый Парижскій маршъ, при звукахъ котораго русскіе и прусскіе полки вступали въ 1814 году въ столицу Франціи. Программа заключалась гимномъ: ‘Коль славенъ нашъ Господь въ Сіон!’ Оба монарха неоднократно показывались на балкон, привтствуемые громкими восторженными кликами. Т же клики встрчали и сопровождали ихъ величества. когда они въ открытой коляск прозжали по залитымъ свтомъ улицамъ въ Большой театръ, гд они присутствовали при представленіи балета ‘Донъ-Кихотъ’.
18 (30) апрля, принимая адресъ отъ депутаціи проживающихъ въ Петербург германскихъ подданныхъ, императоръ Вильгельмъ произнесъ рчь, въ которой, выставивъ на видъ великое историческое значеніе совершившагося объединенія Германіи, ни единымъ словомъ не обмолвился, однако, объ участіи Россіи и ея государя въ достиженіи этого результата. ‘Благодарю васъ, господа,’ — сказалъ онъ,— ‘за патріотическія чувства, выраженныя здсь вами съ такою теплотою. Въ Германіи дйствительно совершились преобразованія, которыхъ, правда, давно желали, но осуществленія коихъ нельзя было ожидать такъ скоро. Преобразованія эти начались въ 1866 году и окончились въ 1870 и 1871 годахъ. Прежде всего этому содйствовала германская армія, которая, могу сказать, совершила подвиги, безпримрные досел во всякой исторіи или по крайней мр въ нмецкой. По на ряду со славными подвигами арміи, великому длу существенно способствовала единодушная, полная готовность къ жертвамъ, преданность всей націи на всемъ пространств отечества и даже гораздо дале его предловъ. Вы вс слдили за событіями. Вамъ всмъ извстно, какимъ образомъ воля Божія привела насъ къ побд въ такой войн, на которую насъ вызвало _—не могу иначе выразиться — внезапное нападеніе, такъ какъ вы признаете за истину, что миръ казался обезпеченнымъ, когда послдовало объявленіе войны. Провидніе увнчало наше правое дло успхомъ и исполнитъ надежду нашу на то, что судьбы Германія удержатся на ныншней высот и благотворно будутъ развиваться подъ снію мира. Объединеніе составляетъ фактъ, и оно изъ года въ годъ будетъ приносить все боле и боле прекрасные плоды. Такая имперія посреди Европы представляетъ ручательство для мира вообще. Вс мы нын живущіе радостно сознаемъ, что Провидніе избрало насъ орудіями для достиженія этой цли и что такимъ образомъ осуществятся надежды наши, такъ прекрасно выраженныя вами’.
Въ тотъ же день происходилъ смотръ императорскихъ конюшень и обдъ на собственной половин его величества, къ коему приглашены были свита германскаго императора и члены нмецкаго посольства. День заключился баломъ въ Эрмитаж.
19 апрля (1 мая) императоръ Вильгельмъ постилъ Инженерныя академію и училище и разсматривалъ въ музе ихъ модели нашихъ крпостей. ‘Высокій гость русскаго государя’ — повствуетъ біографъ графа Тотлебена,— ‘обратилъ особенное вниманіе на прекрасную модель Севастопольской осады. По желанію императора Александра, Тотлебенъ длалъ необходимыя поясненія, которыя въ отношеніи къ Севастополю превратились въ лекцію, продолжавшуся полтора часа времени. Императоръ Вильгельмъ съ величайшимъ вниманіемъ стоя выслушалъ импровизацію защитника Севастополя и разставаясь съ нимъ выразилъ Тотлебену полнйшее удовольствіе, пожаловавъ ему въ знакъ признательности орденъ Pour le mrite’. Объ этомъ посщеніи писалъ петербургскій корреспондентъ Klnische Zeitung: ‘Такимъ образомъ совершенно импровизованныя указанія превратились мало-по-малу въ боле широкія заключенія, отдльныя частности слились въ общую картину приковавшія вниманіе слушателей на полтора часа къ одному и тому же предмету, никто и не подумалъ о томъ, чтобы ссть, такъ велико было напряженіе, такъ нагляденъ и полонъ живого интереса предметъ бесды и его изложеніе человкомъ, больше всхъ поработавшимъ для обороны этого пункта’ {Генералъ Шильдеръ: Графъ Э. И. Тотлебенъ, его жизнь и дятельность, II, стр. 106.}.
Оба императора обдали у великаго князя Михаила Николаевича, а вечеръ провели на бал, данномъ с.-петербургскимъ дворянствомъ въ зал своего собранія въ честь августйшаго гостя.
20 апрля (2 мая) происходилъ большой парадъ на Царицыномъ лугу. Участвовали въ немъ 51 1/3 батальонъ и 38 1/3 эскадроновъ при 106 орудіяхъ. Войска были построены въ пять линій, фронтомъ къ Лтнему саду, по не могли вс умститься на обширной площади, а потому часть ихъ была разставлена по Дворцовой набережной. Посл парада императоры и вс члены царствующаго дома, а изъ нмецкихъ гостей Бисмаркъ. Мольтке и Рейссъ, завтракали у принца Петра Георгіевича Ольденбургскаго. Одновременно предложенъ былъ завтракъ и 500 воспитанницамъ женскихъ институтовъ, смотрвшимъ на парадъ изъ дома его высочества. Императору Вильгельму доставилъ большое удовольствіе этотъ дополнительный смотръ цлаго батальона молодыхъ и красивыхъ двушекъ. Вечеромъ въ Большомъ театр состоялся парадный спектакль для приглашенныхъ. Давали балетъ: ‘Дочь Фараона‘. Ихъ величества смотрли на первое дйствіе изъ большой средней царской ложи, по затмъ перешли въ боковую. Балетъ завершился апоеозомъ.
21 апрля (3 мая) — день, посвященный воспоминанію о покойной императриц Александр еодоровн. Утромъ была панихида въ Петропавловскомъ собор при гробниц государыни, а въ четыре часа ихъ величества, въ сопровожденіи избранной свиты, отбыли въ Царское Село. Тамъ императоръ Вильгельмъ постилъ прежде всего покои въ Александровскомъ дворц, гд провела послдніе годы жизни и скончалась любимая сестра его. По осмотр арсенала, обдъ былъ поданъ въ Большомъ дворц. Къ вечеру высочайшіе гости возвратились въ столицу.
Въ воскресенье, 22 апрля (4 мая), императоръ Вильгельмъ присутствовалъ при богослуженіи въ лютеранской церкви Св. Петра, затмъ при развод отъ Калужскаго имени своего полка, наконецъ въ большомъ утреннемъ концерт въ Дворянскомъ Собраніи, данномъ въ пользу С.-Петербургскаго нмецкаго благотворительнаго общества. Въ 6 часовъ въ Николаевской зал Зимняго дворца состоялся парадный обдъ, на 636 приглашенныхъ. За этимъ обдомъ государь произнесъ слдующій тостъ на французскомъ язык:
‘Здоровье его величества императора и короля Вильгельма, моего лучшаго друга! Въ дружб, насъ соединяющей, которую мы унаслдовали отъ нашихъ родителей и которую, надюсь, передадимъ нашимъ дтямъ, я усматриваю для Европы лучшій залогъ мира, въ коемъ вс нуждаются и котораго вс желаютъ. Да сохранитъ Господь его величество еще на многія лта и да дастъ ему наслаждаться въ мир и спокойствіи его успхами и славой. Таковы искреннйшія желанія моего сердца!’
Императоръ Вильгельмъ отвчалъ также по-французски:
‘Августйшія слова, которыя ваше величество изволили произнести, останутся навсегда запечатлнными въ моемъ глубоко-тронутомъ и признательномъ сердц. Эта признательность относится равномрно къ дружественному пріему, сдланному мн лично вами и встрченному мною въ вашемъ государств. Чувства и желанія, вашимъ величествомъ выраженныя, суть также и мои. Да услышитъ ихъ Всевышній для благоденствія нашихъ народовъ и для упроченія европейскаго мира!’
Вечеръ ихъ величества провели въ Большомъ театр, гд шелъ балетъ Трильби.
23 апрля (4 мая), въ день тезоименитства великой княгини Александры Петровны, оба императора завтракали у великаго князя Николая Николаевича. Между обдомъ въ Зимнемъ дворц и баломъ въ Аничковомъ дворц у цесаревича и цесаревны, императоръ Вильгельмъ постилъ нмецкій театръ, гд гастролировала граціозная ingnue берлинскаго королевскаго театра Іоанна Буска.
24 апрля (5 мая) августйшій гость осматривалъ Эрмитажъ, и особенное вниманіе обратилъ на музей керченскихъ древностей. Въ два часа на Царицыномъ лугу происходило въ его присутствіи ученье 1-го баталіона л.-гв. Семеновскаго полка и драгунъ Военнаго Ордена. Посл обда въ Михайловскомъ дворц у великой княгини Екатерины Михайловны ихъ величества отправились въ балетъ: Царь Кандавлъ.
Въ этотъ день, по первоначальной программ, имлъ произойти отъздъ германскаго императора. Но, уступая настояніямъ своего державнаго племянника и друга, его величество отложилъ его еще на два дня.
25 апрля (6 мая) Вильгельмъ I воспользовался свободнымъ утромъ, чтобы, въ сопровожденіи посла своего при нашемъ двор принца Рейсса, совершить прогулку по городу и сдлать нсколько закунокъ въ главныхъ магазинахъ. Онъ присутствовалъ на смотру столичной пожарной команды, произведенномъ на Дворцовой площади, и на ученьи сводной пхотной бригады изъ полковъ: Прусскаго и Калужскаго на Царицыномъ лугу, обдалъ въ Мраморномъ дворц у великаго князя Константина Николаевича, наконецъ почтилъ своимъ присутствіемъ бенефисъ г-жи Буска въ Михайловскомъ театр. Въ этотъ день былъ большой балъ въ нмецкомъ посольств у князя Рейсса, гостями коего были оба императора и вс прочія высочайшія особы.
26 апрля (7 мая), посл двнадцатидневнаго пребыванія въ нашей столиц, императоръ Вильгельмъ выхалъ изъ Петербурга. Государь и вс великіе князья провожали его до Гатчины. Тамъ посл обда во дворц, въ четыре часа пополудни, произошла на вокзал желзной дороги трогательная сцена разставанія. Монархи нсколько разъ поцловались и обнялись, потомъ — какъ разсказываетъ одинъ изъ очевидцевъ — императоръ германскій, съ наклоненною головою, съ разстроеннымъ лицомъ, быстрыми шагами направился къ вагону, не оборачиваясь.
Согласно обычаю, на чиновъ обоихъ дворовъ пролился обильный дождь въ вид орденовъ и другихъ почетныхъ отличій. Я уже упоминалъ о пожалованіи Тотлебену креста Pour le mrite. Князю Суворову была пожалована лента Чернаго Орла. Фельдмаршалъ князь Барятинскій назначенъ шефомъ одного изъ нмецкихъ полковъ, при слдующемъ рескрипт императора-короля:
‘Многоуважаемый генералъ-фельдмаршалъ:
‘Съ живйшимъ удовольствіемъ я, сегодня, съ соизволенія его величества императора всероссійскаго, исполняю давнее желаніе мое, назначая васъ шефомъ 2-го Гессенскаго гусарскаго подъ No 14 полка. Привтствую васъ съ сердечною радостью въ рядахъ моей арміи, которая съ полнйшимъ сочувствіемъ станетъ считать своимъ ваше имя, столь высоко цнимое во всемъ военномъ мір. 2-му Гессенскому гусарскому As 14 полку я повеллъ вмст съ симъ представить вамъ рапорта о состояніе полка и списокъ офицеровъ.
‘Остаюсь, съ особеннымъ уваженіемъ, благосклонный къ вамъ

‘Вильгельмъ‘.

‘С.-Петербургъ,
4 мая (23 апрля) 1873 года.’
Не одинъ старецъ-императоръ показывалъ себя глубоко тронутымъ торжественностью и задушевностью пріема. По общему свидтельству очевидцевъ, никогда князь Бисмаркъ не обнаруживалъ боле чарующей любезности, чмъ во дни, проведенные имъ въ Петербург въ 1873 году. ‘Насколько извстно,’ — пишетъ одинъ изъ панегиристовъ нмецкаго канцлера,— ‘во все время этого пребыванія вовсе не было рчи о политик, даже въ обращеніи съ Горчаковымъ князь Бисмаркъ являлся боле старымъ и близкимъ знакомымъ петербургскаго общества, человкомъ, постоянно удостоеннымъ особой милости и благоволенія царя, чмъ чужестраннымъ министромъ. Благодаря памяти, приводившей всхъ въ изумленіе, бывшій прусскій посланникъ припоминалъ тысячу происшествій, большихъ и малыхъ, случившихся въ продолженіе годовъ, проведенныхъ вмст, не только чиновники посольства, но вс лица, важныя и неважныя, съ коими онъ находился въ сношеніяхъ въ періодъ съ 1859 по 1862 годъ, были узнаны имъ, и онъ привтствовалъ ихъ и напоминалъ имъ о быломъ человк, который съ тхъ поръ преобразилъ міръ. Особенно внимательно относились къ имперскому канцлеру тснившіяся къ нему со всхъ сторонъ дамы, которыя не умолкали въ похвалахъ его любезностямъ и увряли, что если бы не посдвшая борода и волосы и не глубокія морщины на лиц его, то можно было бы признать его ‘вовсе неизмнившнися’ и столь же ‘незлобивымъ и пригляднымъ, какъ и двнадцать лтъ назадъ’. Всюду, гд только появлялась высокая фигура въ бломъ кирасирскомъ мундир и голубой лент, она могла съ увренностью разсчитывать на самый дружественный пріемъ’ {Neue Bilder aus der Petersburger Gesellschaft: Frst Bismarck in Petersburg, стр. 106.}.
Хотя посщеніе императоромъ Вильгельмомъ его царственнаго друга и племянника и носило преимущественно родственный и семейный отпечатокъ, но событію этому нельзя отказать я въ важномъ политическомъ значеніи, такъ какъ оно знаменовало высшую степень проявленія дружбы, около столтія связывавшей государей Россіи и Пруссіи. Такое именно значеніе придавали событію въ Европ. Такъ оцнивалъ его и полуоффиціальный органъ нмецкаго канцлера, берлинская ‘Proviimal-Correspoudenz’, писавшая отъ 19 апрля (1 мая): ‘Общность взглядовъ, создавшая союзъ Пруссіи и Россіи въ 1863 году, во время польскаго возстанія, была исходною точкой той ныншней политики обоихъ государствъ, которая, по поводу великихъ событій послднихъ лтъ, проявила свое могущество. Начиная отъ поведенія Россіи въ Шлезвигъ-Голштинскомъ вопрос и до важныхъ доказательствъ сочувствія, данныхъ императоромъ Александромъ Германіи въ продолженіе послдней войны, все содйствовало тому, что означенный союзъ сталъ крпче прежняго’.
Еще опредленне высказался въ томъ же смысл самъ князь Бисмаркъ, передъ отъздомъ изъ Петербурга, повторившій многимъ изъ своихъ русскихъ друзей и знакомыхъ слдующія знаменательныя слова: Если бы я могъ только допуститъ мысль, что стану когда-нибудь враждебно относиться къ императору и къ Россіи, то я почелъ бы себя измнникомъ. (Si j’admettais seulemeut la pense d’tre jamais hostile l’Empereur et la. Pais sie, je me considrerais comme un tratre {Корреспонденція иногороднаго обывателя изъ С.-Петербурга въ Московскія Вдомости, отъ 20 апрля (2 мая) 1873.}.

XII.
Австро-нмецкій союзъ.

Посредничество Россіи между Германіею и Франціею въ 1875 году.— Политика Германіи въ восточномъ кризис 1876—78 годовъ.— Свиданіе въ Александров.— Внскій союзный договоръ.

Прошло два года со времени изложенныхъ въ предшедшей глав событій, и императоръ Александръ II могъ, въ проздъ свой чрезъ Берлинъ, убдиться, что слово его иметъ важное значеніе для императора Вильгельма. Благодаря вмшательству русскаго государя, Германія отказалась отъ намренія напасть на беззащитную Францію и разгромить ее въ конецъ. Но съ этого дня начинается постепенное ослабленіе тсныхъ узъ, такъ долго связывавшихъ кабинеты берлинскій и петербургскій. Отвтственный руководитель германской политики прямо заявилъ русскому канцлеру: ‘У васъ не будетъ повода поздравить себя съ тмъ, что вы сдлали, подвергнувъ опасности нашу дружбу изъ-за пустаго тщеславія. Говорю вамъ, впрочемъ, что я добрый другъ — съ друзьями и добрый врагъ — съ врагами’. Князь Бисмаркъ смотрлъ на дло съ личной своей точки зрнія. Исторія же признаетъ, что, заступаясь за Францію, императоръ Александръ II былъ вренъ исконнымъ преданіямъ русской политики, всегда считавшей Францію необходимымъ противовсомъ средне-европейскимъ державамъ въ общей систем равновсія Европы.
Какъ бы то ни было, но съ 1875 года нмецкая дипломатія, направляемая канцлеромъ, стала ясно оказывать Австріи предпочтеніе предъ Россіеіо и, въ конц восточнаго кризиса 1876—78 годовъ, явно перешла на сторону первой. Припомнимъ, однако, что во время берлинскаго конгресса императоръ Вильгельмъ не могъ оказывать прямаго воздйствія на ходъ совщаній. Тяжелыя раны, нанесенныя ему выстрломъ Нобилинга, приковывали его къ одру болзни. Кто знаетъ, не былъ ли бы инымъ исходъ конгресса, если бы маститый императоръ оставался при отправленіи царственныхъ своихъ обязанностей?
На вроятность боле благопріятной для Россіи развязки указываетъ поведеніе его въ 1879 году, когда ясно стало, что берлинскій кабинетъ поддерживаетъ на Восток политику Австро-Венгріи въ ущербъ пользамъ и достоинству Россіи. Въ самомъ начал года русскій государственный канцлеръ объявилъ тройственный союзъ распавшимся и выразилъ мнніе, что Россіи остается надяться лишь на самое себя. Въ іюн императоръ Александръ Николаевичъ отмнилъ возвщенную свою поздку въ Эмсъ, а въ август писалъ императору Вильгельму: ‘Канцлеръ вашего величества забылъ общанія 1870 года……
Государь звалъ на свиданіе къ себ своего лучшаго друга. Императоръ Вильгельмъ не колеблясь послдовалъ этому зову. Монархи съхались въ Александров, на русской территоріи. 22 августа (3 сентября).
Князь Бисмаркъ находился въ это время въ Гаштенн, гд всего за недлю до того. 14 (26) августа, постилъ его австро-венгерскій министръ иностранныхъ длъ графъ Лидраши. Раздраженіе его высказалось въ заявленіи ‘Сверо-Германской Всеобщей Газеты’, что фельдмаршалъ Мантеифель, посланный императоромъ въ Варшаву для привтствованія русскаго государя и тамъ условившійся о свиданіи монарховъ, здилъ туда безъ предварительнаго уговора (Uebereinstimmuiift’) съ имперскимъ канцлеромъ. Самъ Бисмаркъ 9 (21) сентября отправился въ Вну и тамъ договорился съ императоромъ Францомъ-Іоеифомъ о союзномъ австро-германскомъ трактат, прямо направленномъ противъ Россіи: Важный этотъ актъ былъ заключенъ канцлеромъ на свой страхъ, не только безъ согласія, но и безъ вдома императора Вильгельма.
Договору предпослано вступленіе, въ которомъ договаривающіяся стороны изложили причины, побудившія ихъ связать себя взаимнымъ обязательствомъ. Такихъ причинъ приведено три. Во-первыхъ, императоры германскій и австрійскій провозглашаютъ своимъ непреложнымъ долгомъ заботиться постоянно о безопасности ихъ имперій и спокойствіи ихъ народовъ, во-вторыхъ, они находятъ, что цль эта будетъ легче и дйствительне достигнута, если об имперіи тсно сплотятся, подобно тому какъ он были сплочены въ прежнемъ Германскомъ Союз, наконецъ, въ-третьихъ, они выражаютъ мнніе, что тсное совокупное дйствіе Германіи и Австро-Венгріи не можетъ служить угрозой никому, а напротивъ послужить къ утвержденію мира Европы, созданнаго постановленіями Берлинскаго трактата. Въ силу всхъ этихъ соображеній,— заключаетъ вступленіе,— императоры германскій и австрійскій, общая торжественно другъ другу никогда и ни въ какомъ направленіи не придавать наступательнаго значенія ихъ чисто оборонительному договору, ршили заключить союзъ мира и взаимной защиты.
За вступленіемъ слдуютъ три статьи трактата, подписаннаго германскимъ посломъ въ Вн княземъ Рейссомъ и австро-венгерскимъ министромъ иностранныхъ длъ графомъ Андраши. Приводимъ ихъ дословно:
‘Ст. 1-я. Если бы, вопреки надежд и искреннему желанію обихъ высокихъ договаривающихся сторонъ, на одну изъ двухъ имперій совершенно было Россіею нападеніе, то высокія договаривающіяся стороны обязаны оказывать другъ другу поддержку всми вооруженными силами своихъ имперій, и, слдовательно, не заключать мира иначе, какъ сообща и на одинаковыхъ условіяхъ.
‘Ст. 2-я. Если бы на одну изъ высокихъ договаривающихся сторонъ совершила нападеніе какая-либо иная держава, то другая договаривающаяся сторона симъ обязуется не только не поддерживать державы, нападающей на ея высокаго союзника, но по меньшей мр соблюдать нейтралитетъ дружественный по отношенію къ своему высокому союзнику. Если же, однако, въ семъ случа, нападающая держава была бы поддержана Россіею, подъ видомъ либо дйствительнаго содйствія, либо военныхъ мръ, угрожающихъ держав, на которую совершенно нападеніе, то обязательство взаимной помощи всми силами, установленное статьею 1-ою настоящаго договора, вступаетъ немедленно въ силу, и веденіе войны обими высокими договаривающимися сторонами остается общимъ до заключенія мира сообща.
‘Ст. 3-я. Настоящій договоръ, въ виду его мирнаго значенія и дабы предотвратить всякое ложное толкованіе, будетъ сохраняться въ тайн обими высокими договаривающимися сторонами и можетъ быть сообщенъ посторонней держав исключительно со взаимнаго согласія обихъ сторонъ и посл нарочитаго уговора по этому предмету. Во вниманіе къ чувствамъ, выраженнымъ императоромъ Александромъ при свиданіи въ Александров, об высокія договаривающіяся стороны питаютъ надежду, что вооруженія Россіи не окажутся въ дйствительности угрожающими для нихъ и слдовательно у нихъ въ настоящую минуту нтъ никакой причины сдлать сообщеніе. Но въ случа, если, вопреки всмъ ожиданіямъ, надежда эта не оправдается, то об договаривающіяся стороны почтутъ за долгъ чести по меньшей мр предупредить доврительно императора Александра, что он обязаны признать нападеніе на одну изъ нихъ за направленное противъ ихъ обихъ’ {Австро-нмецкій союзный договоръ отъ 26 сентября (7 октября) 1879 года обнародованный въ Германскомъ Правительственномъ Указател отъ 22 января (3 февраля) 1888 года.}.
Текстъ австро-нмецкаго союзнаго договора не оставляете, ни малйшаго сомннія въ томъ, что самъ онъ направленъ не противъ кого иного, какъ противъ Россіи и противъ ея одной. О Франціи въ немъ даже и не упоминается. Любопытно освдомиться о тхъ симптомахъ, которые выдавались германскою дипломатіею за угрозы Россіи, будто бы вызвавшія этотъ союзъ. Перечисляя ихъ, присяжный толкователь ученій имперскаго канцлера Морицъ Бушъ указываетъ на враждебныя Германіи статьи русскихъ газетъ и на передвиженіе русскихъ войскъ вдоль нашей западной границы, а также на выраженное русскимъ дворомъ неудовольствіе за явно пристрастный по отношенію къ Австро-Венгріи образъ дйствій Германіи въ восточныхъ длахъ и за потворство берлинскаго двора притязаніямъ внскаго при примненіи на мст различныхъ постановленій берлинскаго трактата {Moritz Busch: Unser Reichskanzler II, стр. 195.}. Онъ забываетъ при этомъ, что въ третьей стать австро-нмецкаго договора признается, на основаніи заявленій самого русскаго императора, что такъ называемыя ‘вооруженія’ Россіи не представляютъ опасности для союзниковъ, а мыслимо ли, чтобы столь важное ршеніе, какъ союзъ двухъ державъ противъ третьей, еще недавно состоявшей съ ними въ соглашеніи, могло бытъ вызвано нсколькими газетными статьями или даже упреками, выраженными къ тому же въ мягкой и осторожной до крайности дипломатической форм. Въ сущности подписанный въ Вн трактатъ запечатллъ примиреніе двухъ вковыхъ соперницъ, Пруссіи и Австріи, и сплоченіе ихъ силъ противъ общаго сосда ихъ — Россіи.
Въ этомъ смысл договоръ находился въ прямомъ противорчіи съ увреніями въ неизмнной дружб, коими оба императора только-что обмнялись въ Александров. Императоръ Вильгельмъ долго не ршался подписать его. Въ предвидніи этого князь Бисмаркъ изъ Вны похалъ не въ Баденъ-Баденъ. гд имлъ пребываніе императоръ, а прямо въ Берлинъ. Тамъ онъ предъявилъ трактатъ прусскому министерству и союзному совту, которые единогласно высказались за принятіе его. 27 сентября (9 октября) канцлеръ ухалъ изъ Берлина въ Варцинъ, пославъ въ Баденъ-Баденъ вице-канцлера графа Штольберга съ докладомъ къ императору и съ предупрежденіемъ, что въ случа отказа въ ратификаціи, канцлеръ ршился подать въ отставку. Въ свою очередь императоръ заявилъ намреніе скоре отречься отъ престола, чмъ подписать враждебный Россіи договоръ. Отступить отъ этого намренія заставили его лишь настоятельныя просьбы и убжденія королевскихъ принцевъ и ближайшихъ придворныхъ. 3 (15) октября императоръ Вильгельмъ посл долгихъ и мучительныхъ колебаній приложилъ свою подпись къ трактату.
Австро-нмецкій договоръ 1879 года опредлилъ безповоротно дальнйшее направленіе политики Германіи. Съ исторической точки зрнія онъ такимъ образомъ, является послднимъ словомъ того, что принято называть досел традиціонною и неразрывною дружбою, которою въ продолженіе двухъ столтій не переставала яко-бы дарить Пруссія нашъ царственный домъ и Россію.
Татищев Сергей Спиридонович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Общий ход всемирной истории, Кареев Николай Иванович, Год: 1903
  2. Сквозь русскую революцию, Вильямс Альберт, Год: 1921
  3. Пожар Москвы и отступление французов. 1812 год, Бургонь Адриен, Год: 1853
  4. Петербургская старина, Божерянов Иван Николаевич, Год: 1909
  5. Завоевание Мексики, Прескотт Уильям, Год: 1843
  6. Жизнь римских императриц, Пио Оскар, Год: 1895
  7. История рыцарства, Руа Жюст-Жан, Год: 1840
  8. История конницы, Денисон Джордж Тэйлор, Год: 1877
Электронная библиотека