ИМПЕРАТОРЪ МИХАИЛЪ.
ИМПЕРАТОРЪ МИХАИЛЪ.
(Историческая повсть).
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
Император Михаил, Безобразов Павел Владимирович, Год: 1891
Время на прочтение: 105 минут(ы)
Въ убогой лачуг на берегу Золотаго Рога сидли два брата. По наружности старшаго, по отсутствію растительности на подбородк, по земляному цвту лица можно было догадаться, что онъ евнухъ. Его безстрастному лицу придавали нкоторое выраженіе только маленькіе узкіе глаза, но выраженіе ихъ было непріятное, плутовское. Младшій братъ мало походилъ на старшаго: это былъ рослый, краснощекій юноша, атлетическаго сложенія, красавецъ собой. Сразу было видно, что у него нервный и чувственный темпераментъ.
— Послушай, Михаилъ, — началъ старшій, — какая у тебя убогая обстановка, даже лечь не на что, изволь сидть на деревянной скамейк?
— Что же длать, Іоаннъ!— возразилъ младшій.— Вдь, и ты жилъ въ такой же обстановк, когда нтъ денегъ, нельзя выписывать ковровъ изъ Дамаска.
— Да, но я отвыкъ отъ подобной простоты съ тхъ поръ, какъ пожалованъ въ царскіе спальники и живу во дворц… Но не въ томъ дло, я не понимаю, почему ты не хочешь устроиться получше? Или ты собираешься въ монастырь?
— Нисколько.
— Такъ отчего же ты не служишь? Отчего ты отказываешься поступить ко двору?
— Когда же я отказывался? Я только говорилъ теб, что едва ли мн дадутъ какую-нибудь должность, я не получилъ никакого образованія, только что умю читать, а дай мн что-нибудь древнее, напримръ, Гомера, такъ я его и не разберу.
— Э, братъ, какъ ты разсуждаешь! Кому нужно твое образованіе? Да разв я изучалъ философовъ или отцовъ церкви? Я только по наслышк знаю Платона, Аристотеля, Ермогена, Прокла и другія свтила древности, а, несмотря на это, я царскій спальникъ и на-дняхъ мн будетъ порученъ надзоръ за царскимъ гинекеемъ {Гинекей — женское отдленіе дворца.}.
— Ты человкъ ловкій, ты умешь говорить, потомъ у тебя есть профессія: ты — евнухъ, а это тоже значитъ не мало.
— А у тебя есть другое преимущество, гораздо боле цнное — красота, а красота въ настоящую минуту все, она дороже всего цнится во дворц. Съ ней все можно. Я пришелъ къ теб не болтать, а предложить кое-что. На-дняхъ теб дадутъ чинъ протоспаарія {Протоспаарій — первый меченосецъ, четвертый чинъ снизу.}, а потомъ и какое-нибудь мсто, по этому случаю теб надо представиться царю и цариц. Ты знаешь, что самодержецъ Романъ удостоиваетъ меня своимъ милостивымъ вниманіемъ, я говорилъ ему о теб, и онъ уже приказалъ приготовить хрисовулъ {Хрисовулъ — царская грамота, скрпленная золотою печатью.}, которымъ ты утверждаешься въ чин протоспаарія. На слдующей недл готовься идти со мною во дворецъ.
— Нельзя ли обойтись безъ этого, Іоаннъ? Я растеряюсь въ присутствіи императора и императрицы.
— Нельзя, этого требуютъ этикетъ и твоя собственная выгода. Чудакъ ты, право! ты, кажется, хочешь отказаться отъ своего благополучія? Разв ты ничего не слыхалъ объ императриц Зо? Здсь, надюсь, никто насъ слышать не можетъ.
Іоаннъ выглянулъ въ открытое окно и, убдившись, что нтъ прохожихъ, продолжалъ:
— Ты знаешь, конечно, что хотя цариц Зо 50 лтъ, она обуреваема страстями, до 48 лтъ она оставалась двицей и тогда только отецъ ея, блаженной памяти самодержецъ Константинъ, выдалъ ее за нын благополучно царствующаго Романа. Но императоръ старъ и, притомъ, питаетъ къ Зо какую-то антипатію. Ты понимаешь, конечно, что, какъ говорятъ премудрые философы, стремленіе ея обратилось къ не-сущему, и вотъ ты-то и могъ бы изъ этого не-сущаго сдлать страстно желаемое сущее.
— Куда мн, Іоаннъ! Я не съумю, да и страшно…
— Полно, братъ, все сдлается само собою. Вотъ теб четыре номизмы {Номизма — золотая монета стоимостью около 4 рублей золотомъ.}, сшей себ платье, какое прилично носить протоспаарію, и надйся на помощь Всевышняго. Слушай еще, что я скажу теб, такъ какъ я нахожусь въ полос откровенности. Ныньче ночью явился мн нкій мужъ въ свтлой одежд и произнесъ: ‘Все будетъ принадлежать твоему брату Михаилу’ — и исчезъ.
— Не понимаю, Іоаннъ.
— Не понимаешь?— спросилъ Іоаннъ и, прищурившись, посмотрлъ на брата такимъ плутовскимъ взглядомъ, что у Михаила дрожь пробжала по тлу.— Не понимаешь? ‘Все’ — это значитъ вселенная,— вселенная будетъ принадлежать теб.
— Вселенная принадлежитъ Богомъ данному византійскому царю.
— Ты, вроятно, знаешь, Михаилъ, что всякій младенецъ, выходя изъ утробы матери, иметъ особое выраженіе и что по этому выраженію можно предсказать его судьбу. Когда ты только что явился на свтъ, въ глазахъ твоихъ былъ особенный блескъ и вокругъ твоей головы видли сіяніе.
Правый глазъ и щека Михаила начали нервно подергиваться, это всегда длалось съ нимъ, когда онъ бывалъ въ большомъ волненіи. Замтивъ произведенное имъ впечатлніе, Іоаннъ продолжалъ:
— Если хочешь узнать будущее, я могу указать теб два врнйшихъ способа: или обратись къ чудотворной икон Влахернской, или же къ пророчиц Досие,— ты знаешь, той, что ходитъ съ хіосскими монахами. Ну, довольно, мн надо идти, проводи меня.
Братья вышли изъ дому и пошли по направленію къ Большому Дворцу. Они шли молча, изрдка перекидываясь словами. Разставаясь. Іоаннъ указалъ на св. Софію и шепнулъ брату: ‘Смотри, какой величественный куполъ, доходящій почти до неба. Все это будетъ твое’. Михаилъ возвращался домой озадаченный, мысли его путались, слова брата навели на него какой-то туманъ и, вмст съ тмъ, молодой человкъ чувствовалъ, что, можетъ быть, и въ самомъ дл ему предстоитъ блестящее будущее. ‘Разв нын царствующій императоръ Романъ,— думалъ онъ,— не попалъ на престолъ случайно, потому только, что за него выдали Зою? Зоя — послдній отпрыскъ македонскаго дома, судьба имперіи въ ея рукахъ’.
Когда стало смеркаться, онъ пошелъ въ храмъ Влахернской Божіей Матери, при вход его встртилъ знакомый монахъ. Михаилъ объяснилъ ему, что по окончаніи вечерни собирается помолиться чудотворной икон и узнать отъ нея будущее. Икона, хорошо извстная всмъ константинопольскимъ жителямъ, помщалась направо отъ царскихъ вратъ и была прикрыта завсою, такъ что нельзя было видть лика Богородицы. Но разъ въ недлю, по пятницамъ, посл всенощной, свершалось чудо: завса сама собою раскрывалась и молящимся являлся божественный ликъ. Это считалось хорошимъ предзнаменованіемъ, чудо могло явиться и въ необычное время вслдствіе молитвы истинно-врующаго.
Только что отошла служба, Михаилъ сталъ передъ иконой и горячо молилъ Богородицу явить чудо, если дйствительно съ нимъ должно случиться нчто необыкновенное. Черезъ нсколько минутъ онъ замтилъ, что завса взвивается на воздухъ и колеблется, будто на нее подулъ втеръ, и Михаилъ увидлъ передъ собою милостивый ликъ Божіей Матери. Еще минута — и завса опустилась.
Михаилъ вышелъ изъ церкви въ самомъ радостномъ расположеніи духа. Теперь онъ не сомнвался, былъ убжденъ, что займетъ выдающееся положеніе. Слава Богу, онъ выйдетъ, наконецъ, изъ бдности. Передъ нимъ носились картины одна другой фантастичне. Ему казалось, что вотъ онъ стоитъ среди толпы и вся эта многотысячная толпа падаетъ передъ нимъ на колни. До его слуха доносится: ‘…на многая, многая лта’. Онъ покоится на бархатномъ лож и его обнимаетъ и ласкаетъ красавица въ діадем и порфир…
Онъ шелъ домой, но какъ-то, незамтно для самого себя, очутился противъ трактира подъ названіемъ ‘Сладкая да’. ‘Зайти разв?— подумалъ Михаилъ.— Пожалуй неприлично,— я скоро буду сановникомъ. Ну, куда ни шло, въ послдній разъ, хочется посмотрть на нее’. Онъ приподнялъ занавску, замнявшую наружную дверь, и вошелъ. Его встртилъ привтливою улыбкой содержатель трактира Александръ, маленькій, на короткихъ ножкахъ, жирный, съ громаднымъ животомъ.
— Добрый вечеръ, братъ Александръ, какъ поживаешь? Экъ животъ-то у тебя все ростетъ да ростетъ.
— А все отъ заботъ, братъ Михаилъ.
— Ну, да, отъ заботъ… Какія же у тебя заботы? Одна только и есть — подмшивать въ вино побольше воды.
— Вотъ какъ вы разсуждаете, неблагодарные люди! Я бьюсь цлый день, кормлю васъ и пою, а вы на это отвчаете чмъ же? Говорите: трактирщикъ!.. Презрнне этого слова нтъ, трактирщикъ все равно, что воръ, плутъ. Его никуда не пускаютъ, судъ не признаетъ его свидтельства,— ну, справедливо ли это?
— Полно, братъ Александръ, я слышалъ это много разъ. Налей-ка лучше кубокъ маронскаго вина, да разскажи что-нибудь веселенькое.
— Должно быть, деньги у тебя завелись,что ты пьешь мас=ронское.
— На, получай!— весело отвтилъ Михаилъ и вынулъ изъ кармана золотую номизму.
Михаилъ выпилъ залпомъ половину поданнаго ему кубка.
— Скажи-ка, братъ Александръ, какъ здоровье твоей дочери, красавицы Анастасо?
— Да что ей длается?… Здорова-то она здорова, а толку отъ нея никакого.
— Какого же теб толку?
— Извстно, какого,— двчонк 16 лтъ, давно бы пора замужъ. Но кто же ее возьметъ?
— Ты шутишь, милйшій Александръ, если такихъ не будутъ брать, на комъ же жениться?
— Ну, чего ты притворяешься? Какъ будто ты не знаешь, что только отъявленный мошенникъ, опозоренный согласится стать мужемъ дочери трактирщика. Я объ этомъ не мечтаю, не тагъ глупъ, не того прошу…
— Слушай, Александръ, Анастасо…— Михаилъ внезапно запнулся.
— Что Анастасо?
— Я хотлъ сказать, она красива.
— Да ты ужъ это говорилъ.
— Нтъ, я хотлъ спросить, здорова ли она?
— Ты ужь это спрашивалъ.
— Я все не то. Она не ушла ли куда-нибудь изъ Константинополя?
— Чудакъ, куда же ей уйти? Эй, Анастасо, пойди сюда!
— Иду!— раздался звучный грудной голосъ, и въ комнату вошла молодая двушка въ простенькомъ полотняномъ плать.
Михаилъ недаромъ хвалилъ красоту Анастасо. Только безчувственный могъ устоять противъ жгучаго взгляда ея черныхъ глазъ. Нельзя было равнодушно смотрть на ея густую черную косу, на чудныя формы ея только что созрвшаго стана. Фигура ея, точно изваянная, напоминала статуи древнихъ мастеровъ, украшавшія константинопольскія площади. Только руки — слишкомъ большія и нсколько шероховатыя — выдавали ея далеко не аристократическое происхожденіе.
— Привтъ теб, Анастасо, — сказалъ Михаилъ, всталъ и поклонился.
— Добро пожаловать,— отвтила двушка и, слегка кивнувъ головой, стала въ уголъ и опустила глаза.
Михаилъ допилъ кубокъ, взглянулъ на Анастасо, причемъ лицо его передернуло, покраснлъ, взглянулъ на Александра, считавшаго мдную монету, опять посмотрлъ на Анастасо, не поднимавшую глазъ, и никакъ не могъ начать разговора. Ему хотлось разсказать очень многое, но онъ не зналъ, съ чего начать, и, главное, его смущало присутствіе трактирщика.
— Чего вы молчите?— проговорилъ Александръ, звнувъ на всю комнату.— Я не говорю потому, что спать мн очень хочется. Вы бы въ ту комнату пошли, а я здсь прилягу. А то оставайтесь, мн все равно.— Съ этими словами Александръ легъ на полъ.
— Пойдемъ,— почти шепотомъ сказалъ Михаилъ, и молодыя люди, откинувъ занавску, отдлявшую трактиръ отъ жилой комнаты, тщательно задернули ее за собой.
— Какъ ты живешь, прелестная Анастасо?— спросилъ Михаилъ, когда молодые люди остались вдвоемъ.
— Не хорошо, Михаилъ,— отвтила молодая двушка.— Разв ты не видишь, что глаза мои заплаканы? Всему виною отецъ. Конечно, мы должны имть почтеніе къ родителямъ и повиноваться имъ, но всегда ли?
— Думаю, что всегда. Конечно, если отецъ приказываетъ что-нибудь противузаконное, тогда можно ослушаться.
— Вотъ то-то и есть. А ты не можешь себ представить, что отецъ хочетъ сдлать со мной. Вчера приходилъ къ намъ Петръ Иканать, знаешь, тотъ скверный человкъ безъ ноздрей, которому ноздри вырвали за какое-то преступленіе. Его присылалъ богатый генуезскій купецъ Руфини, онъ заходилъ къ намъ раза два и видлъ меня. Отецъ долго шептался съ этимъ Петромъ и потомъ веллъ мн поговорить съ нимъ. Онъ былъ пьянъ, отъ него страшно пахло виномъ и жутко было смотрть на его багровое лицо и выпученные глаза, говорилъ онъ несвязно, но долго. Далеко не все поняла я, на каждомъ шагу онъ повторялъ, что я красива, что Руфини богатъ. Я отказалась продолжать эту бесду, я чувствовала, что онъ хочетъ запутать меня въ какія-то сти, откуда посл и не выберешься. Я просила отца прогнать его. Онъ ушелъ, но сказалъ, что скоро вернется. Отецъ, вмсто того, чтобы заступиться за меня, сталъ ругать меня на вс лады. По его словамъ, я негодная дура, гордячка, которой суждено умереть въ нищет… И онъ бранилъ меня, бранилъ, кажется, полдня.
У молодой двушки навернулись на глаза слезы, она отошла въ сторону и закрыла лицо руками.
Михаилъ подошелъ къ ней, обнялъ ее за талію и сказалъ:
— Не печалься, милая Анастасо, скоро настанутъ лучшія времена. Я выйду, наконецъ, изъ бдности, и тогда, о, тогда… Слушай, что я скажу теб. Мой братъ Іоаннъ опредляетъ меня на службу. Мн дадутъ чинъ протоспаарія и я тогда уже не буду какимъ-то Михаиломъ, я буду протоспааріемъ Михаиломъ, меня будутъ звать во дворецъ на царскіе пиры, ежегодно самъ царь будетъ выдавать мн ругу {Руга — жалованье, выдававшееся разъ въ годъ всмъ лицамъ, имвшимъ какой-нибудь чинъ.}. Вдь, это только начало, а кто знаетъ, что ждетъ меня впереди? Послушай, я видлъ сонъ, странный сонъ. Я видлъ, даже страшно вымолвить, будто я сижу на трон, будто вокругъ меня море головъ, головы эти склонились, а за мной какіе-то люди съ скирами, съ копьями…
— Охъ, страшенъ твой сонъ!— прервала его Анастасо.— Не къ добру онъ, я дрожу отъ ужаса.
— Да что же тутъ ужаснаго? Это значитъ только, что не вкъ мн оставаться въ неизвстности.
— Тмъ и хуже для меня. Ты будешь важнымъ сановникомъ, не станешь тогда заходить въ нашъ трактиръ и забудешь Анастасо.
— Въ трактиръ ходить, конечно, не буду, но тебя я никогда не забуду. Да разв можно забыть тебя, твой чудный станъ, твои глаза, твои румяныя щеки, всю твою плнительную красоту? Кто разъ видлъ тебя, у того твой образъ на вкъ запечатллся въ душ, если онъ только не безчувственный. Нтъ, милая Анастасо, ты красива, какъ небо, твой взглядъ, что лучи солнца,— никому, никому не отдамъ тебя!
— Да и некому отдавать меня, Михаилъ, кто возьметъ меня, кто женится на дочери презрннаго трактирщика?
— Это правда. Но я на этотъ счетъ придумалъ одну вещь. Тебя можетъ удочерить кто-нибудь, тогда уже ты не будешь Анастасо, дочь трактирщика Александра, а будешь дочерью магистра {Магистръ — одинъ изъ византійскихъ чиновъ.} или другаго какого титулованнаго лица.
— Такихъ сумасшедшихъ нтъ, которые бы сдлали подобную глупость.
— Неопытна ты, Анастасо. За деньги чего не сдлаютъ,— лишь бы было золото, оно все можетъ. Поврь, когда я буду знатенъ и богатъ, все перемнится, и тогда ты узнаешь, каковъ я и что я могу сдлать.
Въ сосдней комнат послышались шаги.
— Это, должно быть, онъ,— сказала Анастасо, поблднвъ, и прижалась въ Михаилу.
— Кто онъ?
— Да Петръ,— шепнула двушка.
— Сиди здсь, я пойду посмотрю.
Михаилъ вышелъ въ трактиръ и дйствительно увидлъ передъ собою Петра Иваната, котораго вс знали въ Константинопол. Въ его зврской физіономіи было что-то страшное, а носъ, изурованный правосудіемъ, наводилъ ужасъ.
— Что теб нужно, Петръ?— спросилъ Михаилъ.
— А теб что нужно?— возразилъ Петръ грубымъ голосомъ, отъ котораго Анастасо вздрогнула въ сосдней комнат.
— Александръ спитъ и просилъ меня побыть здсь вмсто него, на случай если придетъ кто-нибудь.
— Ну, ты не можешь сдлать то, что мн нужно отъ Александра.
— А, можетъ быть, и могу… Скажи, зачмъ пришелъ?
— Говорятъ теб, не можешь. Во-первыхъ, онъ всегда подноситъ мн вина и денегъ за это не беретъ.
— Ну, такъ что же? На, пей!— Михаилъ протянулъ ему полный кубокъ.— Да смотри, какое вино, маронское, самое лучшее.
Петръ выпилъ кубокъ съ жадностью, но, все-таки, не хотлъ сказать, за чмъ пришелъ. Однако, посл втораго кубка языкъ его развязался и у него сорвалось:
— Александра-то мн, пожалуй, и не надо, а хочу я пробраться къ его дочери Анастасо.
— Ея нтъ, она пошла въ деревню, къ тетк, и пробудетъ тамъ три дня.
— А ты почемъ знаешь?
— Да мн Александръ говорилъ.
— Ты врешь, можетъ быть,— зачмъ теб знать, что длаетъ Анастасо?
— А теб зачмъ?
— Мн порученіе дано, могу нажить кругленькую сумму, а это по ныншнимъ временамъ не мшаетъ.
— Не понимаю.
— Чего притворяешься? Дло извстное, и теб, должно быть,— знакомое. А, впрочемъ, у тебя денегъ нтъ.
— Есть или нтъ, это все равно, а ты скажи, что теб отъ двушки нужно?
— Мн-то ничего не нужно, а вотъ одному богачу такъ нужно, и не что-нибудь, а все.
— Ну, теперь понимаю. Дло прекрасное, желаю теб успха. Только сегодня все равно ты ничего длать не можешь. Повторяю теб, Анастасо дома нтъ.
— Нтъ, такъ нтъ. Приду чрезъ три дня. У меня тутъ есть еще дльце по близости, тамъ полегче будетъ, упрямства такого нтъ. Прощай, незнакомецъ, я такъ твоего имени и не спросилъ, благодарю за угощеніе, когда-нибудь увидимся, можетъ быть, я пригожусь теб. Не забывай Петра Иканата.
Съ этими словами онъ ушелъ, и Михаилъ почувствовалъ нкоторое облегченіе. Онъ все время боялся, что Петръ не повритъиему, пойдетъ въ сосднюю комнату и увидитъ тамъ Анастасо.
— Ушелъ?— спросила Анастасо, просовывая голову изъ-за занавски.
— Ушелъ, и въ теченіе трехъ дней, по крайней мр, оставитъ тебя въ поко.
— А дальше что?
— Дальше? Но зачмъ думать объ этомъ? Слава Богу, что теперь хорошо. Сядемъ, поговоримъ.
Молодые люди сли на кровать.
— Теб хорошо со мною?— проговорилъ почти шепотомъ Михаилъ, привлекая къ себ Анастасо.— Хорошо?
— Да,— отвтила двушка. Она хотла сказать еще что-то, но не могла, потому что Михаилъ закрывалъ ей губы страстными поцлуями. Онъ былъ въ страшномъ волненіи, щеки горли, кровь приливала къ сердцу, и сердце такъ клокотало, что, казалось, сейчасъ выскочитъ изъ груди. Онъ уже не выпускалъ Анастасо изъ своихъ объятій. Жутко становилось двушк отъ этихъ жгучихъ объятій, испытываемыхъ ею въ первый разъ. Ее охватило какое-то сладостное волненіе, голова кружилась, она переставала понимать, что съ ней происходить… Что-то скрипнуло въ трактир, и она вдругъ спохватилась, соскочила съ кровати.
— А вдругъ отецъ проснулся? Я слышала какой-то шумъ. Можетъ быть большая бда.
— Пустяки,— сказалъ Михаилъ, но, все-таки, пошелъ убдиться. Александръ лежалъ на томъ же мст и храплъ на всю комнату.— Александръ, — закричалъ онъ, — проснись!
Но трактирщикъ даже не пошевельнулся.
— Мы въ полной безопасности, — сказалъ Михаилъ, возвращаясь къ Анастасо,— твой отецъ спитъ такъ, что его никакіе демоны не въ состояніи разбудить.
Онъ почти силою усадилъ Анастасо на кровать.
— Скажи мн, Михаилъ, какъ дается чинъ протоспаарія?— начала она.
Но Михаилъ не хотлъ говорить о длахъ, да онъ и вообще и’ былъ въ состоянія вести связнаго разговора. Отъ времени до времени вырывались у него отрывочныя восклицанія:
— О, какъ ты красива! Какіе чудные глаза! Ты моя, я не отдамъ тебя!
Впечатлніе этой страстной рчи и горячихъ поцлуевъ было таково, что Анастасо перестала сопротивляться, она перестала думать и соображать…
Луна только что взошла и ударила прямо въ окно. Она освтила сцену, происходившую въ темнот. На кровати лежала Анастасо, блдная, какъ полотно, съ закрытыми глазами. Спиною къ ней стоялъ Михаилъ, опершись головою объ стну. Простоявъ такъ нкоторое время въ какомъ-то оцпененіи, молодой человкъ какъ будто вспомнилъ что-то, подошелъ къ Анастасо, поцловалъ ее въ лобъ и молча вышелъ изъ комнаты.
Пора было уходить. Въ ту самую минуту, какъ онъ проходилъ мимо трактирщика, тотъ проснулся. Онъ звнулъ и, увидвъ Михаила, спросилъ:
— Долго я спалъ?
— Нтъ, очень мало,— солгалъ Михаилъ.— Прощай.
— Погоди же, я не усплъ поболтать.
— Не о чемъ говорить.
— Вишь ты какъ возгордился! Ужь не собираешься ли въ придворные? Скажи-ка, ты съ Анастасо говорилъ?
— Да, то-есть нтъ, два слова только сказалъ, не усплъ. Тутъ поститель приходилъ, я ему налилъ вина. На теб за два кубка,— и онъ протянулъ трактирщику серебряную монету.
— Благодарю. А ты вотъ что, образумь ты мою дочку.
— Образумить… какъ ее образумить? Ну, я пойду, будь здоровъ.
Михаилъ не далъ трактирщику отвтить и, когда тотъ только еще раскрывалъ ротъ, очутился уже на улиц. Михаилъ шелъ домой въ особенномъ настроеніи: ему и стыдно было чего то, и какъ-то сладко. Никогда не испытывалъ онъ ничего подобнаго,— онъ былъ до сихъ поръ чистъ и невиненъ, какъ младенецъ. Онъ никакъ не могъ отдать себ въ томъ яснаго отчета. Холодный ночной воздухъ отрезвилъ его и онъ началъ раздумывать, что же онъ долженъ длать? Жениться?— онъ давно этого хотлъ. Но обстоятельства мняются, онъ и теперь не прочь. Но жениться на дочери трактирщика — это позорно, это можетъ сдлать только какой-нибудь проходимецъ врод Александра или Петра Иканата. Михаилъ вспомнилъ зврскую фигуру безъ ноздрей и содрогнулся. Вдь, онъ не сегодня-завтра будетъ чиновникомъ, можетъ быть, мсто получить. Какъ же это? Надо будетъ посовтоваться съ Іоанномъ, онъ живетъ при двор и знаетъ вс правила общежитія, онъ уменъ и дурнаго, конечно, не посовтуетъ.
Чмъ ближе онъ подходилъ къ дому, тмъ больше старался убдить себя, что онъ мене виноватъ, чмъ Анастасо. Какъ будто она не хотла этого? Зачмъ же она забыла женскую стыдливость? Это дьяволъ вселился въ нее и прельстилъ его. Впрочемъ, что же, пускай, въ самомъ дл, какой-нибудь сановникъ удочеритъ ее, тогда и жениться можно.
Придя домой, Михаилъ легъ спать, но не спалось ему. Его била лихорадка, передъ нимъ проходили разныя виднія, и онъ не зналъ, сонъ ли это, или дйствительность. На первомъ план виднлась Анастасо, но за ней выступала еще другая женщина, не дававшая ему покоя. ‘На что теб эта двчонка, дочь презрннаго трактирщика?— говорила она.— Я знатна и богата, я все могу, я превознесу тебя’.
Ему слышались рыданія Анастасо и смхъ той другой женщины, одтой въ порфиру, изукрашенной золотыми браслетами и драгоцнными камнями. ‘Кто же ты?’ — спрашивалъ онъ, приподнимаясь на кровати и стараясь разглядть это лицо, которое онъ канъ будто видлъ, но котораго не могъ признать. Отвта не было, въ изнеможеніи опускался онъ опять на постель. Вдругъ исчезли об женщины, и онъ увидлъ, что надъ нимъ, подъ нимъ, съ боку, везд летали какіе-то духи съ крыльями, съ лицами безобразныхъ старухъ. ‘Убей его, убей!— пли хоромъ демоны.— Убей, убей!’ Михаилъ замахалъ на нихъ руками: ‘Отстаньте, уйдите! Кого мн убивать? Я не преступникъ… и убивать мн некого!’
Проснувшись, Михаилъ все еще не могъ успокоиться. Онъ припоминалъ виднія и не могъ понять ихъ. Долженъ же быть какой-нибудь смыслъ въ нихъ. Такъ, безъ причины, ничего не бываетъ Это предсказаніе. Но ничего подобнаго съ нимъ случиться не можетъ. Вчерашнее происшествіе волновало его еще больше. Это грхъ, тяжкій грхъ, какъ тамъ ни говори. Его не поправить, надо отмолить его, надо покаяться. Михаилъ ршилъ пойти къ исповди и тмъ облегчить свою душу.
Около полудня къ нему пришелъ придворный служитель, присланный его братомъ Іоанномъ. Онъ сообщилъ, что указъ о дарованіи ему, Михаилу, чина протоспаарія уже написанъ въ императорской канцеляріи. Сегодня же сановникъ, завдующій царскою чернильницей, поднесетъ документъ къ подписанію императору, и онъ красными чернилами запечатлетъ на немъ свое имя. Спальникъ Іоаннъ проситъ Михаила быть наготов, такъ какъ во всякую минуту его могутъ позвать во дворецъ. Михаила это извстіе очень обрадовало. Оно отвлекало его отъ неотступной мысли, такъ безпокоившей его все утро. Явиться во дворецъ въ томъ хитон, въ какомъ онъ. ходилъ у себя дома, немыслимо. Онъ сейчасъ же пошелъ къ малоазіатскимъ купцамъ высматривать себ подходящую матерію. Но такъ какъ онъ былъ малосвдущъ въ этихъ длахъ, то и зашелъ за своимъ пріятелемъ Константиномъ Пселломъ. Это былъ 17-го лтній юноша, сынъ очень бдныхъ родителей, но, несмотря на это, получившій хорошее образованіе, умный малый, отличавшійся своимъ практическимъ умомъ. Пселлъ свелъ Михаила къ одному знакомому купцу, выбралъ ему соотвтствующую матерію и даже попросилъ свою мать еодоту сшить Михаилу платье, такъ какъ, она была отличная мастерица и прекрасно кроила и шила.
Чрезъ три дня пришла изъ дворца новая всть. Императоръ согласился зачислить Михаила асикритомъ {Асикритъ — чиновникъ, служащій въ приказ государственнаго секретаря.} въ императорскую канцелярію, такъ что онъ сразу получитъ и чинъ, и мсто, это было во вторникъ, въ четвергъ же ему приказано было явиться во дворецъ, гд онъ долженъ былъ получить изъ рукъ царя знакъ, присвоенный чину протоспаарія.
Въ четвергъ, въ третьемъ часу, Михаилъ былъ уже во дворц. Тутъ встртилъ его Іоаннъ и еще разъ объяснилъ ему все, что ему надо длать. Михаилъ такъ роблъ, что готовъ былъ бы отказаться отъ мста и чина, только бы ему не представляться царю.
— Какіе пустяки!— говорилъ Іоаннъ.— Я много говорилъ о теб императору. Если ты сдлаешь какую-нибудь неловкость и въ чемъ-нибудь ошибешься, самодержецъ проститъ тебя, какъ не привыкшаго еще къ церемоніалу. Пойдемъ, сейчасъ начнется церемонія.
Іоаннъ привелъ брата въ небольшую залу и сказалъ ему: ‘Стой тутъ, пока не придетъ за тобой логоетъ {Логоетъ — министръ двора.}, а мн надо занять свое мсто въ царской свит’. Михаилъ остался совсмъ одинъ въ пустой зал, прошло нсколько минутъ мучительнаго ожиданія, наконецъ, растворились серебряныя двери, ведшія изъ комнаты, гд стоялъ Михаилъ, въ парадную залу, называвшуюся хрисотриклиномъ, и на порог показался логоетъ.
Михаилъ вошелъ въ хрисотриклинъ и былъ пораженъ блескомъ, ослпившимъ ему глаза. Весь полъ обширной залы былъ мозаиковый изъ разноцвтнаго камня, и выходило, точно на полу были изображены цвты и деревья, кое-гд были наложены серебряные круги. Посреди залы на золотомъ трон сидлъ императоръ Романъ въ пурпуровомъ одяніи, усыпанномъ каменьями, въ пурпуровыхъ туфляхъ, со скипетромъ въ рук. За нимъ стояла варяго-русская дружина, его почетная стража, съ скирами на плеч. Направо и налво отъ трона полукрутомъ размстились придворные и самые важные сановники.
Логоетъ шелъ передъ Михаиломъ, и какъ только они сдлали нсколько шаговъ по зал, Михаилъ по знаку логоета всталъ на колни и поклонился царю въ землю. Затмъ онъ всталъ и логоеть подвелъ его почти къ самому трону. ‘Со страхомъ Божіимъ, справедливо и нелицепріятно,— сказалъ ему императоръ,— исправляй ввренную теб должность. Никогда и ни въ чемъ не отступай отъ закона, помни, что за всякую несправедливость, содянную тобою здсь, теб будетъ воздано сторицею на томъ свт. Будь внимателенъ и добръ въ сослуживцамъ, будь почтителенъ къ начальникамъ. Не бери мзды незаконной, помни заповди Божіи, соблюдай ихъ, и благо ти будетъ’.
На это Михаилъ отвтилъ, какъ научилъ его братъ: ‘Боговнчанный, державнйшій, божественнйшій царь и самодержецъ! Какъ солнце сіяешь ты на неб, освщаешь и согрваешь своимк лучами всю подвластную теб вселенную. Ты примръ неизреченной доброты, ты образецъ высшей справедливости, мы будемъ подражать этому высокому образцу, хотя онъ для насъ, смертныхъ, недосягаемъ, будемъ стараться уподобиться теб, царю человколюбивйшему, царю справедливйшему, царю выше всхъ стоящему, превосходящему добродтелью великаго Константина’.
Посл этого царь вновь сказалъ ему, вставъ съ трона: ‘Во имя Господне Богомъ данная царственность моя жалуетъ тебя асикритомъ’. Царь слъ, а Михаилъ палъ ницъ, опять поклонился въ землю и, подойдя къ трону, еще разъ сталъ на колни и поцловалъ императора въ ногу.
Логоетъ громогласно объявилъ: ‘Священный царь нашъ, руководимый Богомъ, пожаловалъ Михаила въ асикриты!’ Вс придворные хоромъ проговорили многолтіе императору, а затмъ и ‘многая лта асикриту Михаилу’.
Логоетъ поднесъ царю на серебряномъ блюд золотую цпь, изукрашенную драгоцнными камнями. Императоръ собственноручно возложилъ цпь на Михаила. Послдній еще разъ палъ на землю, еще разъ поцловалъ царскую туфлю и отошелъ въ сторону. Логоетъ провозгласилъ, что царь жалуетъ Михаила чиномъ протоспаарія, и опять пропли многолтіе. Царь сошелъ съ трона и, сопровождаемый своею свитой, прошелъ въ спальню, прилегавшую къ хрисотриклину.
— Ну, ты доволенъ?— спросилъ Іоаннъ, выйдя съ братомъ въ ту залу, гд онъ стоялъ раньше.
— Теперь доволенъ, что церемонія кончилась, а было не по себ. Какая красивая цпь!— Михаилъ, какъ ребенокъ, не могъ оторваться отъ блествшаго на немъ золота.— Я могу постоянно ходить въ этомъ украшеніи?
— Да, имешь право. Вдь, цпь эта и есть знакъ, присвоенный чину протоспаарія. Но дома ее никто не носить, ее надваютъ только во дворц и вообще въ торжественныхъ случаяхъ. Ну, теперь слдуй за иной,— ты долженъ явиться къ императриц.
Въ это время пришелъ одинъ изъ спальныхъ евнуховъ и доложилъ: ‘Державная царица ждетъ асикрита и протоспаарія Михаила’. Іоаннъ повелъ брата въ гинекей, на женскую половину дворца, онъ ввелъ его въ залу, гд сидла императрица, и, низко поклонившись, ушелъ. Царица Зоя сидла на высокомъ кресл съ удлиненною высокою спинкой, это былъ простой тронъ, на которомъ она возсдала, когда принимала гостей запросто.
Михаилъ поклонился въ поясъ и сказалъ заученную фразу: ‘Привтствую тебя, державнйшая царица, тебя, врную спутницу великаго царя, луну нашего солнца, бросающую и на него, и на насъ свой мягкій свтъ. Дивлюсь твоей красот, и не только тлесной, но умственной и душевной. Если бы присутствовали здсь Гомеръ или Гезіодъ, даже они не съумли бы воспть твоихъ добродтелей, нтъ словъ для выраженія твоей доброты, чистоты твоихъ помысловъ, возвышенности твоей души, всей твоей прелести нравственной и физической. Чувствуя себя сравнительно съ твоею недосягаемою высотой ничтожнйшимъ изъ смертныхъ, я умолкаю, пожелавъ теб, державнйшая, мудрйшая, человколюбивйшая царица, царствовать и здравствовать многая, многая лта’.
— Ты прекрасно говоришь, протоспаарій Михаилъ,— отвтила Зоя на это привтствіе.— Я рада, что самодержецъ почтилъ тебя чиномъ. Брата твоего мы давно знаемъ,— достойный, хорошій человкъ. А зная его, мы и къ теб чувствуемъ расположеніе.
— Благодарю, державная царица,— сказалъ Михаилъ, кланяясь. Онъ боялся пристально смотрть на Зою, но ему очень хотлось разсмотрть ее подробне, потому что ему показалось, будто она похожа на ту женщину, что онъ видлъ во сн.
— Скажи, протоспаарій Михаилъ,— продолжала царица,— царь пожаловалъ тебя асикритомъ, какъ мн говорили, какія же будутъ твои обязанности?
Михаилъ покраснлъ отъ смущенія. Онъ совсмъ не зналъ, какія обязанности асикрита, но нашелся и сказалъ:
— Служба моя не легкая, но, во всякомъ случа, почетная, ибо возложена на меня самодержцемъ. Главная обязанность чиновника состоитъ въ томъ, чтобы исполнять волю царя, объ этомъ я буду заботиться прежде всего и надюсь заслужить милость царскую.
— Старайся и ты можешь быть увренъ, что мы не оставимъ тебя. Самодержецъ человколюбивъ и онъ расточаетъ свои милости достойнымъ. Въ такомъ красивомъ тл, какъ у тебя, должна быть и красивая душа. Доволенъ ли ты судьбой, Михаилъ?
— Приближаться къ царямъ есть блаженство, какъ же не благодарить мн судьбу?
— Еще не то увидишь ты, протоспаарій Михаилъ.— При этомъ Зоя бросила на юношу такой нжный взглядъ, что ему стало не по себ.— Знай, — продолжала она, — что мы всегда готовы принимать тебя и способствовать твоему счастію. Когда у тебя будетъ какая нибудь нужда къ намъ, предупреди объ этомъ брата твоего Іоанна и онъ доложитъ намъ. А теперь иди съ миромъ, памятуя наши слова.
Михаилъ поклонился и ушелъ. Зо очень хотлось поговорить съ нимъ подольше, — очень понравились ей румяныя щеки и статный ростъ Михаила, но этикетъ не позволялъ этого. Она хлопнула въ ладоши три раза и въ комнату вошла ея приближенная патрикія Евстратія.
— Готовы ли жаровни?— спросила она вошедшую.
— Все готово, державная царица.
— Привезли ли мн съ востока амбры, алоэ и другихъ ароматовъ?
— Нтъ, не привезли, но есть еще остатокъ амбры и алоэ.
— Это ужасно, это опять какая-нибудь интрига царя. Онъ находитъ, что я трачу слишкомъ иного денегъ на ароматы. Онъ забываетъ, что я дочь великаго Константина, что онъ попалъ на престолъ и можетъ распоряжаться государственною казной только потому, что я согласилась выйти за него замужъ.
— Самодержецъ старъ и не можетъ понять желаній и стремленій царицы.
— Да, ты права, Евстратія, но это непоправимо.
— Царица, на свт нтъ ничего непоправимаго, что произошло, то можетъ уничтожиться.
— Лучше не думать о непріятномъ. У меня былъ сейчасъ Михаилъ, братъ нашего Іоанна.
— Слыхать о немъ слыхала, а видать не видала. Что, каковъ онъ?
— Красивъ, очень красивъ, онъ похожъ на статую Ахилла, которая стоить въ спальн императора. Ты знаешь Константина Мономаха? Его вс считаютъ красавцемъ, а Михаилъ не хуже его. Только молодъ онъ очень.
— Ну, что же, это преимущество. Все лтъ двадцать ему будетъ?
— Двадцать?— да, но не боле. Ну, пойдемъ, Евстратія, пора приниматься за дло.
Въ сосдней комнат были разставлены жаровни и таганы и императрица, окруженная придворными дамами и десяткомъ служітельницъ, начала приготовлять ароматы.
На слдующій день зашелъ къ Михаилу евнухъ Іоаннъ.
— Доволенъ ли ты пріемомъ, оказаннымъ теб императрицей?— спросилъ онъ брата.
— Какъ теб сказать, Іоаннъ? Это для меня большая честь, но я все время думалъ только объ одномъ, какъ бы мн уйти поскоре. Я не привыкъ къ роскоши дворца, меня смущаетъ присутствіе высокопоставленныхъ особъ, я не знаю какъ стать, что длать съ руками.
— Ну, если ты недоволенъ, то императрица прельстилась тобой. Она призывала меня вчера и долго разспрашивала о теб я твоемъ благосостояніи. Я сообщилъ ей, что ты живешь въ отвратительной лачуг, и знаешь, что она сдлала? Она приказала мн купить теб домъ на свой счетъ. Я говорилъ уже съ Константиномъ Дукою, его произвели въ губернаторы Антіохійской провинціей онъ согласился уступить теб свой домъ. Я затмъ только и пришелъ, чтобы принести теб эту важную всть, завтра же ты долженъ пойти во дворецъ благодарить царицу. Пользуйся, Михаилъ, пользуйся неожиданно выпадающимъ на твою долю счастіемъ,— сказалъ Іоаннъ, и уходя, лукаво посматривалъ на брата, стараясь вычитать на его лиц, понялъ ли онъ недосказанное.
Съ этого дня для Михаила началась новая жизнь, онъ жилъ въ обширныхъ покояхъ, у него появилось множество слугъ, и то и дло ему приносили подарки изъ дворца, рыбу, куропатокъ, сыръ, яйца, масло, вино. Всего у него было вдоволь, даже деньги были, но откуда все это появляется и почему, за какія заслуги, это было ему неясно. Онъ смутно понималъ, что вся эта благодать идетъ отъ императрицы. На службу онъ не ходилъ, его начальникъ протасикрить {Протасикритъ — государственный секретарь.} сказалъ ему, что чиновниковъ у него достаточно и временно ему длать нечего. Среди этой привольной жизни его смущала только мысль объ Анастасо — гд она и какъ бы ее повидать? Въ его новомъ положеніи, ему немыслимо было идти въ трактиръ, это могло наложить такую тнь на его нравственность, что его перестали бы принимать во дворц и лишили бы чина. Послать за ней кого-никудь изъ служителей — это рисковать тмъ, что слуга наткнется на Александра, проговорится, и тогда что? Нтъ, лучше предоставить событія ихъ естественному теченію. Нельзя жертвовать изъ-за женщины своею репутаціей, своимъ добрымъ именемъ.
Прошла недля посл переселенія Михаила въ новый домъ. Однажды вечеромъ пришелъ къ нему служитель и шепотомъ объявилъ, что въ дверь стучится какая-то женщина, но кто, сказать нельзя, потому что лицо ея подъ густымъ покрываломъ.
— Если она спроситъ меня, введи ее сюда,— распорядился Михаилъ.
Черезъ нсколько минутъ на порог стояла Анастасо. Михаилъ сейчасъ же узналъ ее, несмотря на покрывало.
— Какъ я радъ теб!— сказалъ онъ.— Но отчего ты дрожишь?
— Какъ же мн не дрожать? Я обманула отца, я сказала, что мн необходимо навстить больную тетку, онъ далъ мн провожатаго, я съ трудомъ отдлалась отъ него, онъ понялъ, что у меня какая-нибудь другая цль. А потомъ идти одной по улицамъ… какъ неприлично и какъ страшно! Вотъ тутъ недалеко, у церкви св. Ирины, на меня напала собака, она чуть было не растерзала меня,— такая злая.
— Садись, милая Анастасо, я страстно желалъ тебя видть…
— Отчего же ты не приходишь? Я ждала тебя каждый день.
— Невозможно, неприлично мн ходить въ трактиръ,— я протоспаарій и асикритъ.
— Да, дочь трактирщика — презрнное созданіе, я забыла. Ты, должно быть, во дворецъ теперь ходишь?
— Хожу.
— Ты видлъ царицу?
— Видлъ.
— Говорятъ, она красива.
— Очень моложава, удивительно моложава! Ей, говорятъ, за сорокъ лтъ, а поглядть на нее, боле тридцати не дашь. Но она далеко не такъ красива, какъ ты, моя прелесть!
— Полно, Михаилъ, я проплакала свою красоту. Я плачу цлый день. Отецъ бьетъ меня, да какъ больно…
— Какъ же онъ сметъ?— закричалъ Михаилъ,— и за что?
— Сметъ, потому что отецъ, а за что?— все за то же. Сегодня опять приходилъ Петръ Иканатъ. Руфини хочетъ увезти меня въ свою страну, въ Италію. Онъ предлагаетъ за меня большую сумму.
— А сколько?
— Сколько — не знаю, но отецъ говоритъ, что если я соглашусь, онъ можетъ закрыть трактиръ и жить припваючи. А если я не соглашусь, онъ грозить убить меня, и онъ сдлаетъ это,— ты знаешь, какой онъ лютый.
— Положимъ, онъ этого не сдлаетъ: за убійство законъ караетъ очень строго.
— Да кто же узнаетъ, что не стало Анастасо, дочери трактирщика Александра? Никто этого не замтитъ. Во всякомъ случа, я не пойду къ Руфини, онъ мн противенъ, я люблю тебя, Михаилъ.
— Успокойся, Анастасо, съ тобой не случится ничего дурнаго. За это ручается теб протоспаарій Михаилъ. Подойди ко мн ближе, дай мн налюбоваться на тебя, мое красное солнышко, дай мн поцловать твое изстрадавшееся личико.
Михаилъ не только сказалъ это, но исполнилъ это на дл. Подъ вліяніемъ его поцлуевъ двушка успокоилась. Она на минуту забыла свое горе, грознаго отца, страшнаго Иканата и отдалась всецло своей первой любви.
Михаилу отъ души было жаль Анастасо и онъ долго сидлъ молча, обдумывая, какъ бы помочь ея бд.
— Я все это устрою, я найду средство усмирить твоего отца.
— Вотъ что,— сказала вдругъ Анастасо,— я не уйду отъ тебя, я останусь здсь.
— Какъ такъ?
— Да такъ, останусь, у тебя навсегда. Разв мы не обручены?
— Нтъ, при обрученіи пишется контрактъ.
— За то между нами есть связь, которая крпче всякихъ контрактовъ.
— Положимъ, но связь эту не признаетъ законъ.
— Какое мн дло до закона? Я люблю тебя и буду жить съ тобой.
— Это невозможно, милая Анастасо. Подумай, что скажутъ про тебя?
— Мн все равно, только бы не терпть побоевъ отъ отца и не видть Петра Иканата.
— Ты его больше не увидишь. Я поговорю съ братомъ и онъ какъ-нибудь его уничтожитъ, казнитъ или, по крайней, мр сошлетъ. А ты пойди домой и скажи сейчасъ же отцу, что ты на все согласна. Гнвъ его пройдетъ, онъ будетъ ласкать тебя, а не бить, тмъ временемъ Иканатъ исчезнетъ, Руфини удетъ въ свою Геную, и ты будешь жить попрежнему.
Двушка ушла хотя и съ сожалніемъ, но нсколько успокоенная. Дйствительно, все устроилось, какъ говорилъ Михаилъ. На другой же день онъ сходилъ къ Іоанну, сообщилъ ему, что въ город живетъ такой мерзавецъ, который терпимъ быть не можетъ. Іоаннъ былъ первымъ лицомъ въ государств, его вс боялись и вс слушались, такъ какъ знали, что императоръ души въ немъ не чаетъ и ничего не длаетъ, не посовтовавшись съ нимъ. Евнухъ позвалъ эпарха (градоначальника) и приказалъ ему именемъ царя выслать Петра Иканата. На другой же день посл свиданія Анастасо съ Михаиломъ Петра посадили на трирему и отправили на островъ Халки подъ Константинополемъ, гд онъ могъ жить на свобод, но безъ права прізжать въ столицу. Руфини внушили, чтобы онъ занимался торговлей, а не грязными длами, и такъ какъ онъ и безъ того собирался ухать, то оставилъ свои планы на Анастасо.
Молодая двушка не появлялась больше у Михаила, по крайней мр, прошелъ мсяцъ, какъ онъ не видлъ ея. Мысль о ней отходила на задній планъ. Съ Михаиломъ случилось такое потрясающее и неожиданное событіе, что онъ не могъ теперь думать о ничтожной двчонк. Какъ это случилось? Какъ это могло случиться? Казалось бы, бездна раздляетъ императрицу и его. Краска стыда разливалась по его щекамъ, когда онъ вспоминалъ о роковомъ свиданіи. У него и въ помыслахъ не было ничего подобнаго, да разв онъ могъ подумать о такой вещи? Правда, братъ длалъ и раньше намеки, но онъ принималъ ихъ за дурныя и неумстныя шутки. Чмъ же онъ виноватъ? Она соблазнила его, а не онъ ее. Все-таки, стыдно, хотя, конечно, оно лестно, и то правда, что она удивительно сохранилась. Жутко какъ-то, страшно! А ну, какъ узнаетъ императоръ, конфискуютъ его имущество, вырвутъ ему ноздри, сошлютъ его, ослпятъ? Братъ Іоаннъ утшаетъ. Самодержецъ будто бы совсмъ не интересуется своею супругой, ему дла нтъ до того, что творится въ гинеке. Ничего не подозрвая, онъ осыпаетъ Михаила своими милостями. Въ самое непродолжительное время ему дано было нсколько чиновъ, такъ что теперь онъ одинъ изъ важнйшихъ сановниковъ,— протопроедръ {Протопроедръ — первый предсдатель, одинъ изъ высшихъ чиновъ.}. Въ его полное распоряженіе отдано казенное имніе, приносящее 300 номизмъ доходу. Все это прекрасно, все это не можетъ не радовать Михаила, еще такъ недавно нуждавшагося въ куск хлба.
Его сны начинаютъ сбываться. Прежде его не пустили бы во дворецъ, еще мсяцъ тому назадъ, когда онъ былъ только протоспааріемъ и асикритомъ, придворные относились къ нему высокомрно, на него смотрли какъ на плебея, случайно и безъ всякаго права получившаго чинъ. Теперь совсмъ не то: ему почтительно кланялись, когда во время придворныхъ церемоній онъ шелъ занять свое мсто у самаго трона. Ежедневно получалъ онъ письма, гд въ самыхъ льстивыхъ выраженіяхъ прославляли его умъ, доброту и прочія добродтели, и просили устроить такому-то мстечко потепле. И, вдь, дйствительно, онъ пристроилъ не мало чиновниковъ. Не забылъ онъ и своего друга Пселла, онъ просилъ за него протасикрита, въ приказ котораго тотъ служилъ, и Пселла сдлали старшимъ длопроизводителемъ, деканомъ, что было значительнымъ повышеніемъ, такъ какъ Пселлу было всего 17 лтъ. Но отказать ему нельзя было ни въ чемъ. Онъ сталъ до такой степени нженъ къ Михаилу, выказывалъ ему такую искреннюю привязанность, что нельзя было не дорожить такимъ человкомъ. Прежде онъ кичился своимъ образованіемъ, приводилъ постоянно цитаты изъ Платона, Аристотеля, Гомера, и когда Михаилъ не понималъ смысла этихъ мудреныхъ изреченій, смялся надъ его невжествомъ. Теперь же онъ сталъ смотрть на дло иначе, когда Михаилъ чистосердечно сознавался, что онъ не получилъ никакого образованія, Пселлъ отвчалъ съ улыбкой, что онъ слишкомъ унижаетъ себя. Дло не въ образованіи,— говорилъ онъ,— а въ природномъ ум, никакое образованіе не можетъ замнить ума, если его нтъ отъ рожденія. Разв апостолы были образованные люди? Разв это не были простые рыбаки? Тмъ не мене, они обратили весь міръ въ христіанство. Чтобы управлять государствомъ, вовсе не нужно быть образованнымъ, надо только имть прирожденный умъ и чувство справедливости, а въ этомъ послднемъ отношеніи никто не можетъ сравниться съ Михаиломъ. Такія рчи очень утшали юнаго сановника, потому что иногда ему казалось, что онъ не годится на важныя мста, когда онъ не знаетъ даже законовъ. Но вотъ образованнйшій Пселлъ не раздляетъ его сомнній, не раздляетъ ихъ, повидимому, и императоръ Романъ.
По крайней мр, царь нердко призывалъ его къ себ на совтъ вмст съ Іоанномъ и другими сановниками. Ему приходилось сидть тутъ съ озабоченнымъ лицомъ и говорить о самыхъ важныхъ государственныхъ вопросахъ. Чтобы не попасть въ просакъ, онъ по большей части соглашался съ братомъ Іоанномъ, потому что зналъ, что онъ глупаго не скажетъ и по его совту будетъ ршено дло. Императоръ обходился съ Михаиломъ такъ ласково, что ему иногда становилось жутко отъ этого. Особенно разъ съ нимъ случилось обстоятельство, глубоко потрясшее его нервы. Онъ сидлъ однажды у императрицы, какъ это случалось нердко. Зоя сдлала его управляющимъ своихъ частныхъ имній и подъ этимъ предлогомъ посылала за нимъ почти ежедневно. Это былъ какъ разъ такой день. Зоя обнимала его такъ страстно, какъ никогда прежде, она не выпускала его изъ своихъ объятій. И вотъ въ такую минуту, когда посторонніе свидтели были по меньшей мр излишни, поспшно входитъ евнухъ Іоаннъ и останавливается у двери.
— Самодержецъ требуетъ тебя къ себ, Михаилъ,— торжественно произнесъ онъ.
Михаилъ всталъ, не говоря ни слова.
— Иди къ императору — спокойно сказала Зоя, — подай ему свой мудрый совтъ, а потомъ вернись къ наслажденію.
Михаилъ поклонился молча.
— Вамъ слдовало бы быть поскромне,— шепнулъ ему Іоаннъ, когда они вышли изъ гинекея.
— Вотъ и ты, — радостно сказалъ царь Романъ, когда Михаилъ, поклонившись ему въ ноги, сталъ въ ожиданіи приказанія.— Я радъ тебя видть, — продолжалъ императоръ и поцловалъ его въ щеку. Онъ замтилъ, что его поцлуй произвелъ сильное впечатлніе на Михаила, и подумалъ, что на него подйствовала такая монаршая милость. Но дло было не въ томъ. По странной случайности, Романъ поцловалъ Михаила въ то самое мсто, гд все еще горлъ поцлуй, только что данный ему Зоей. Это сопоставленіе страшно смутило Михаила и у него началось нервное подергиванье правой половины лица, продолжавшееся нсколько минутъ. Начался совтъ по поводу распространившихся слуховъ, будто русскіе собираются походомъ на Византію. Михаилъ никакъ не могъ сосредоточиться и отвчалъ не впопадъ. Эти два поцлуя преслдовали его, ему было очень неловко, что царь такъ милостивъ къ нему, а онъ совершаетъ дерзкое преступленіе, оскорбляетъ его и какъ мужа, и какъ самодержца.
На львиной шкур, присланной въ даръ султаномъ египетскимъ, лежала императрица Зоя. Голова ея покоилась на черной шелковой подушк, на фон которой еще рельефне выступала красота ея пепельныхъ волосъ. Она закинула руки за голову, широкіе рукава откинулись назадъ, до самаго локтя обнажились ея точно изваянныя руки, можно было любоваться матовымъ цвтомъ ей кожи. Полупрозрачное блое платье позволяло если не видть, такъ, на крайней мр, угадывать то, что было подъ нимъ. Кому случалось видть ее въ такой поз, слдить за ея трепетавшею грудью, за упругостью всхъ ея членовъ, тотъ забывалъ, сколько ей лтъ. Смеркалось. Въ комнат пахло амброй. Тутъ же на полу, у ногъ очаровательной царицы, сидлъ Михаилъ. Шитая золотая туфелька то и дло касалась его бока, на него были устремлены темносиніе глаза, его манили чувственныя губы.
— Любишь ли ты меня, Михаилъ?— спросила Зоя.
— Я не дерзаю отвчать на такой вопросъ, царица. Не любить тебя я долженъ, а боготворить, ты моя благодтельница, ты осыпаешь меня своими милостями, ты чаруешь своимъ человколюбіемъ…
— Оставь возвышенныя рчи, забудь, кто я. Съ тобой говоритъ не императрица, а Зоя, женщина, которая любить тебя. Иногда мн кажется, что ты, можетъ быть, любишь другую, что въ твоихъ объятіяхъ бываетъ другая, и эта мысль терзаетъ меня. Сядь сюда поближе.
Михаилъ всталъ и слъ къ самой подушк. Зоя прижала его къ себ такъ близко, что у него начала кружиться голова и мысли путались.
— Посмотри, какъ бьется мое сердце, когда я съ тобою, — продолжала она и положила его руку къ себ на грудь.— Чувствуешь ли ты то же самое?
— Чувствую.
— Любишь ли ты меня, Михаилъ?
— Люблю.
— Клянись, что въ твоихъ объятіяхъ не бываетъ другой женщины.
— Клянусь.
Михаилъ машинально повторялъ послднія слова задававшихся ему вопросовъ. Онъ не давалъ себ яснаго отчета, говоритъ ли онъ правду, или нтъ. Близость женскаго тла и запахъ амбры до того опьяняли его, что онъ ничего другаго не чувствовалъ, кром любви къ Зо, и совершенно забылъ объ Анастасо.
— Готовъ ли ты, Михаилъ, доказать на дл свою любовь ко мн?— спросила царица, гладя юношу по голов.
— Готовъ.
— Все ли ты сдлаешь, о чемъ бы я тебя ни попросила?
— Все,— нтъ вещи, которой бы я не сдлалъ.
— Такъ ты долженъ освободить меня отъ моего мучителя.
— Кто же этотъ мучитель?
— Какъ кто? Царь Романъ.
Михаилъ тяжело вздохнулъ и посмотрлъ на свою собесдницу умоляющимъ взоромъ, казалось, онъ просилъ прекратить этотъ разговоръ.
— Онъ мучаетъ меня ежедневно,— продолжала Зоя,— онъ оскорбляетъ меня, я ненавижу его. Въ первый же день нашего брака онъ нанесъ мн оскорбленіе, котораго я не въ силахъ простить,— онъ отвергъ мои ласки. А теперь онъ даже не даетъ мн денегъ. Я хочу имть настоящаго мужа. Помоги мн, Михаилъ.
— Чмъ же я могу помочь теб, царица?