Беспримерные в истории времена… Беспримерная война, — каких-то совершенно новых, небывалых доселе оттенков и духа… Война жестокая, грубая, воистину бесчеловечная… Что-то ‘переворачивающее все вверх дном’, т.е. что-то воистину апокалиптическое, носится в воздухе, пугает души, наводит тоску на людей и народы. Весь мир в смуте, в тревоге…
В такие дни, в такой день собирается наша Дума. И было бы совершенно необыкновенно и странно, если бы она собралась обыкновенною Думою, как было бы странно и до известной степени неприлично, если бы кто-нибудь на похоронах или свадьбе заговорил о базаре или бирже или стал бы выкладывать свои домашние сплетни, стал бы высказывать свои личные, свои автобиографические досады, злобы, содружества или вражды.
Да этого и не будет, мы верим. Да не придет никто сюда со своим ‘вчерашним днем’ в этот исключительный и новый день.
Поставлены вопросы о существовании целых народов, а не то чтобы о ‘престиже’ правительств их, о ‘чести’ и ‘достоинстве’, о ‘самолюбии’ и прочее. Ни один из былых мотивов войн не повторяется в этой войне, и на самом деле, это вовсе не ‘политическая война’, не ‘государственная война’, тут не ‘правительство одного народа’ борется с ‘правительством другого народа’. Всмотревшись внимательнее, мы замечаем, что в этой войне самые ‘правительства’ являются лишь борющеюся частью, а отнюдь не целым. Происходит свалка народов, лишь под предводительством правительств, с соучастием правительств, с разрешения правительств. ‘Отошли законы в сторону’ — и народы кинулись друг на друга. Вот настоящее зрелище, вот полная картина. Отсюда особенные ужасы этой войны, цинизм ее, жестокость: ‘небывалость’ в полном объеме и полной выразительности. ‘Что нам до международного права, когда вопрос идет о нашем существовании‘, — ‘о существовании первенствующей в мире нации‘, — заявили немцы устами правительства своего и своих ученых академий.
О России еще можно сказать, что она не борется ‘за существование’ — ибо мы ‘пересуществуем’ всякие беды, но что касается Франции, Англии и Германии, то уже со времен 1871 года, с эпохи Бисмарка, и особенно с восшествием на престол Вильгельма II, — явно идет элементарная зоологическая ‘борьба за существование’, — идет процесс ‘выживания приспособленнейшего’… Самый низкий животный принцип — в средоточии высших духовных ценностей. Воистину — палач, но поднявший меч не над головою преступника и злодея, а над ‘регалиями’ человечества, доселе бережно хранимыми в покое, тишине и уединении, за золотыми затворами и в золоченой комнате. Вот их вынесли, эти ‘регалии’, корону, скипетр, державу, порфиру, государственный меч, — из некой всемирной и всеобщей Грановитой палаты: и на полях ужасных битв в них ‘садят’ 12-дюймовыми снарядами, пулей, штыком, миной, шрапнелью… Вот ‘цивилизация европейская’, вдруг ‘поднятая на штык’ чудовищным мановением едва ли не бездушного кесаря (‘кайзера’).
Ужасно и действительно.
Из-под мудрой головы, — голова как бы всемирного Сократа, — вдруг выглянула голова ‘борющейся за существование гориллы’, с дубиной в чудовищных руках, которая с воем — ‘я всех сильнее’, ‘Deutschland iiber Alles’ [Германия превыше всего (нем.)] кинулась преемственно на Данию, на Австрию, на Францию и, наконец, на Англию с Россией, на весь свет. И вот, подите-ка, справьтесь с этой обезьяной. Скольких она изуродует, убьет, — пока ее вернут или ‘в первобытный лес’, или в клетку доучиваться и довоспитываться.
Невероятно и истинно.
С чисто зоологическим нападением Германии ‘на всех’, ‘tiber Alles’, — у народов, которые чувствуют себя связанными международным правом, которые от цивилизации не отреклись и помнят о душе и Боге, — настала минута, однако, тоже физического, тоже близкого к зоологии отпора. Святой, — или обыкновенный средний человек, и не праведник и не грешник, — получив удар в лицо, — оттолкнет злодея. Это есть физика положения, а не физическое состояние души, не душа — ниспавшая до простой физики, как у Германии. Бесчеловечная война, далекая от всех мотивов политики, от образа всяческого ‘политического поведения’, вообще рушила в Европе политические шаблоны, политические приемы, ‘повседневное политическое поведение’. Мы наблюдаем, что и Бельгия, и Англия, и Франция за время войны и даже с самого ее начала стали внутренне перестраиваться. Так называемые ‘коалиционные министерства’, т.е. составленные из представителей ‘всех партий’, на самом деле суть просто ‘министерства национальной обороны‘, т.е. просто ‘правительство народное‘, правительство французское, правительство бельгийское, правительство английское. Когда борются за существование, очевидно, умаляется до нуля интерес к тому, какими приемами бороться, либеральными или консервативными, и т.д. Партии погасли в значительности, когда поднялся стержневой вопрос: ‘быть или не быть’ нации. Теперь все правительства в Европе суть только национальны. Ибо именно об этом только идет вопрос, спор, тяжба. На ‘партии’ никто не нападает, и ‘партия’ ни одна не защищается. Но ‘немец’ пошел на ‘француза’, на ‘бельгийца’, на ‘англичанина’ и на ‘русского’. Вот что именуется, борется, действует в Европе. Все прочее ‘закрыто’, как ‘закрыты’ биржи, как отсрочены ‘уплаты’, ‘взыскания’ (мораториум). Этот год — год мораториума. И как не взыскивается уплат денежных — во всей Европе ‘не взыскивается’ и долгов политических.
Это есть лозунг, молчаливо понятный каждому.
И никто да не принесет сегодня в Гос. Думу ‘своего личного счета’. Мы — русские. И ни заимодавцев, ни должников среди нас нет.
Распря, разъединение — выигрыш врага. Насторожась, он будет ждать: не даст ли ему молодой русский парламент этого ‘выигрыша’? Но он получит то, что сказал Наполеону от имени Кутузова наш Крылов, в басне ‘Волк на псарне’: — ‘Ты — сер, а я, приятель, — сед’. Молодость не обязательно наивна. Молодость — это энергия. А в расчетах на ‘наивность’ враги наши могут и обсчитаться.
Впервые опубликовано: Новое время. 1915. 19 июля. No 14136.