ИДЕИ И ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ
ИДЕИ И ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ
I
II
III
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Идеи и общественное движение, Бердяев Николай Александрович, Год: 1916
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Бердяев, Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914—1922
М., ‘Астрель’, 2007.
В нашем общественном движении поражает бедность идеями, которые могли бы его одухотворить и вдохновить. Недостаточная одухотворенность нашего общественного делания, элементарность идей, на которые оно опирается, бросается в глаза. А мы живем в необыкновенное, исключительное время и нам необходимо идейное воодушевление. Я говорю об идейном содержании не отдельных личностей, а общественных групп и течений. И тут мы встречаемся с явлением очень интересным для общественной психологии. Идеи есть у крайних левых и крайних правых, идеи элементарные, упрощенные, творчески небогатые, но определенные. Идеи крайних левых и крайних правых формально сходятся в том отношении, что они носят характер катехизиса, который можно вынуть из кармана для оценки любого явления жизни. Крайние левые и крайне правые одинаково исходят из определенного миросозерцания и вероучения. Есть катехизис социал-демократический, есть мораль революционной интеллигенции, обладающая чертами религиозными. Есть катехизис правых— ‘православие, самодержавие и народность’1 . И там и тут цельное вероучение: для политики одних религиозно необходимо православие, для политики других также религиозно необходим атеизм. У левых и у правых общественные идеи не носят характера деловой программы, реальной политики — это всегда применение к жизни известных верований абсолютного характера. Эти традиционные правила левых идей находятся в застывшем состоянии, они охладели, в них нет творческого развития, они не вдохновляют уже так, как вдохновляли прежде, но все-таки и крайние левые и крайние правые могли бы сказать, во имя каких идей и верований они борются. В данном случае мне не важно, что фактически крайние правые в большинстве случаев совсем не идейны и ни во что не верят. Принципиально судить о всяком явлении следует по самым лучшим и искренним его представителям. Таковы искренние левые и искренние правые. Все же промежуточные общественные течения, либеральные и радикальные, октябристы и кадеты и те, что левее кадетов, не имеют своей определенной веры и определенного идейного содержания и не могли бы сказать, во имя каких конечных ценностей они делают свою политику и ведут борьбу. Отдельные представители этих течений, конечно, имеют определенные цели, но сами течения идейно не воодушевлены. Ведется неодухотворенная реальная политика, легко переходящая в политиканство.
Тот традиционный запас либеральных и радикальных идей, к которому постоянно обращаются наши общественные деятели, не отличается уже свежестью и достаточной силой, чтобы воодушевить, и во всяком случае он недостаточен для переживаемого ответственного момента. В отвлеченную религию либерализма и демократизма уже мало кто верит, и мало кто способен по-настоящему ею вдохновляться. Целый ряд практических либеральных и демократических лозунгов остается непреложным и требует практического осуществления. Но великие исторические дела в великие моменты истории предполагают религиозное воодушевление. Наши средние прогрессивные течения культурнее крайних правых и крайних левых течений и обладают большим запасом специальных знаний и большей общественной подготовкой. Эта культурность требует дифференциации, выделения реальной политики в специальную сферу, отделения политики от всяких конечных верований. Для крайних левых и крайних правых, искренних правых, политика есть дело священное. Для средних прогрессивных течений политика есть дело секу- лярное, практическое дело устроения жизни. Крайние левые шли на смерть за свою политику, потому что политика была для них их верой, их святыней. Либералы не идут во имя своей политики на большие жертвы, ибо на такие жертвы можно идти лишь во имя своей абсолютной веры, а не во имя относительной деловой политики. Рост культурности и культурной дифференциации покупается ослаблением идейного горения, упадком веры. Культурные люди всегда ведь немного скептики, они слишком хорошо видят относительность всего, что происходит в жизни политической. И те культурные прогрессивные люди, которые верят в Бога, утеряли старую связь политики с Богом и бессильны установить новую связь. О Боге говорю я здесь не в каком-нибудь догматическом смысле, а в смысле переживания святыни. И вот в этом смысле с горечью приходится сказать, что в нашем общественном движении есть идейная вялость и недостаток творческого подъема.
Несчастье России в том, что она исторически так запоздала с осуществлением элементарных и обязательных либеральных начал. Иногда думается, что слишком поздно пробьет у нас час политической свободы, когда пафос ее будет уже изжит и не останется огня. Того пафоса либеральной идеи, который был когда-то на Западе, в наше время уже не может быть. Слишком охлаждает судьба либерализма во Франции и других передовых странах Европы. Там диалектика истории вскрыла недостаток либеральной идеи, неизбежность внесения в нее какого-то иного, положительного содержания. Либеральные политические идеи в России перегорели до своего практического осуществления в жизнь, да и никогда не были они сильны у нас, всегда осложнялись идеями социальными. Русский человек патетичен и вдохновен не столько в осуществлении идеи и проведении ее в жизнь, сколько, в ее внутреннем и мысленном переживании, в алкании правды и царства Божьего на земле. Слишком осуществимые и умеренные идеи его не вдохновляют. Идейные в мыслях, в настроениях и исканиях, в безответственных утопиях, мы пережили очень много самого крайнего, опережающего Западную Европу. Мы пережили и самый крайний социализм, и самый крайний анархизм — явление по преимуществу русское — и самую крайнюю идею теократической общественности. И мы остывали к слишком запоздалому осуществлению идей на практике. Идейный радикализм и максимализм русского человека обессиливал и истощал его. И ему начинало казаться, что пережитое им в мысли и настроении, пережито уже и в самой жизни. Он холоден к той Идее, которая еще и не начала осуществляться в жизни, но внутренне для него уже давно пройденная стадия. Так, русские марксисты, несмотря на реализм своего миросозерцания, часто смешивали процесс жизни с прогрессом, происходившим в их головах. Им, например, начинало казаться, что буржуазия в России разлагается и порождает упадочные идеологии, так как это совершилось в их голове, в то время как в жизни буржуазия начала только слагаться и ей предстоял еще период расцвета. Русские религиозные люди часто смешивают остатки натурального быта, предшествующего культурному развитию, с высшим духовным типом, который может быть противопоставлен всему Западу. Но высший духовный тип дан не в русской жизни, а в их душе. Глубокая русская душа существенно религиозна и в этом ее величие. Она не довольствуется ничем средним, ничем не освященным. Но она плохо расчленяет и легко смешивает разные плоскости.
Деловитость и политичность кадетов, которые слишком хорошо умеют все разделять и дифференцировать, кажется чем-то нерусским, слишком европейским и не вызывающим воодушевления. Да и сами кадеты, по-видимому, не слишком воодушевлены своей деятельностью, не слишком много у них пафоса и огня. Все признают полезность и насущность либерально-демократических лозунгов. Даже самое умеренное выражение этих лозунгов, как оно формулировано в прогрессивном блоке, всем кажется существенным и важным для России, для установления элементарных условий ее развития. Но либерально-демократическая идеология все же представляется бедной, недостаточной, не вдохновляющей. Программа может соответствовать требованиям жизни, быть разумной и целесообразной, а духа может не быть, не быть настоящей одухотворенности. Политика не должна опираться на катехизис, и сознание этой истины есть, конечно, культурное завоевание. Но политика должна опираться на дух, должна быть изнутри одухотворена, иначе она будет мертвой. Либерально-демократического катехизиса быть не может и не должно. Но плохо, если либерально-демократическое делание не духоносно. Русский человек легко смешивает духоносность, одухотворенность с катехизисом и доктриной. Это смешение может быть результатом культурной незрелости. Но свято прав русский человек в своей жажде духоносности, одухотворенности, идейного горения и своем нежелании удовлетвориться теплопрохладной оппортунистической политикой. И всегда у нас в этом отношении неблагополучно. В 1905 году у нас не было настоящего идейного и духовного подъема и безрадостно было движение. Была разъяренность страстей и противоположных интересов. В этом разъярении страстей и интересов угашался дух, меркла всякая единая идея. Не только либеральная, но и социалистическая идеология износилась у нас и выветрилась прежде, чем начала осуществляться в жизни. Великий переворот в народной жизни должен стоять под знаком единой великой идеи, от которой загораются души. Такой единой идеи у нас не было. Слишком рано начали делить шкуру неубитого медведя, сводить классовые счеты, в слишком молодом возрасте изверились в ценности и реальности свободы. И это обессилило нас.
Наше общественное движение нуждается в духовном углублении, в обращении к первоисточникам идейного воодушевления, в новых творческих идеях. Мы недостаточно конкретно ощущаем, что живем в исключительный момент мировой истории, требующий исключительных сил и напряженности. Тот запас идей и духовной энергии, который был бы достаточным в обыкновенное время, теперь представляется жалким и ничтожным. И я думаю, что в переживаемый Россией исторический момент освободительные политические и социальные идеи, сохраняя свою практическую непреложность, должны быть соединены с национальным воодушевлением и подъемом, с задачами, связанными с вхождением России в полноту исторического возраста, с ее миссией в мире. Мы должны глубже вникнуть в смысл мировой войны и всего происходящего с миром, не оставаться на поверхности явлений. Русские должны сознать свою ‘идею’, которая оправдывает их существование в мире. Само политическое и социальное освобождение не может уже быть обосновано на старых и в значительной степени выветрившихся абстрактных идеях либерализма и социализма. Социальное творчество предполагает духовное возрождение личности и нации, организацию народной души и подъем ее внутренней культуры.
Теперь не может уже быть настоящего социального и политического воодушевления без воодушевления духовно-культурного и религиозного. Права человеческого лица могут быть с воодушевлением утверждаемы лишь на духовно-религиозной почве. Абстрактно-политическое обоснование не может уже вдохновлять. Все устали от исключительно внешнего существования и внешнего понимания жизни. Политика секуляризуется, освобождается от авторитетных религиозных санкций. Но параллельно этому должно возрастать внутреннее одухотворение политики, ее внутренняя религиозность. Без этого процесса углубления произойдет обездушивание и опустошение всей нашей общественности. Великих испытаний нельзя пережить без духовного подъема, без идейного воодушевления. Без такого подъема и воодушевления мы впадем в маразм. И нужно всеми силами призывать к творчеству идей, которые могут осмыслить нашу общественную жизнь. Не угашайте духа внешним и бездушным политиканством! С этим призывом нужно обращаться к нашему общественному движению, к нашим партиям, к делателям нашей политики. Душа человеческая стоит дороже царств! Это сознание — очень русское, национальное наше сознание. Эта поистине религиозная истина искаженно выражается и в русском политическом максимализме. Мы должны бороться за наши духовные ценности. Мы не можем автоматически и механически повторять путь, пройденный народами Западной Европы. Многому должны мы учиться у Запада и прежде всего учиться организованной человеческой активности и ответственности, много у нас будет так же, как и на Западе, ибо есть социальные и политические формы, повторяющиеся у всех народов. Но по-новому должно быть одухотворено наше социальное строительство, в него должны мы внести русские религиозные ценности.
Биржевые ведомости. 1916, No 15430, 9 марта.
1 Знаменитая формула, провозглашенная министром народного просвещения С.С. Уваровым (1833-1849) и ставшая девизом царствования Николая I: ‘Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование совершалось в соединенном духе православия, самодержавия и народности’.