ИДЕАЛ
Восточная повесть
О.
ПРИМЕЧАНИЯ
Идеал, Ознобишин Дмитрий Петрович, Год: 1827
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Северная лира на 1827 год
М., ‘Наука’, 1984
Амру, сын Ребия1, князь поэтов, родственник халифа Абдольмелека, рассказывал о себе следующую повесть:
В один день, когда я сидел дома и спокойно занимался чтением, вошла ко мне старуха. ‘Я хочу,— сказала она,— доставить тебе случаи видеть такую красавицу, какая едва ли когда-нибудь существовала под солнцем, но с условием, чтобы ты с нею не слишком коротко обходился и дал бы мне обещание в словах своих быть скромным и благоразумным’. Я поклялся ей Кораном.— Она завязала мне глаза, водила меня долгое время по разным переулкам и сняла наконец с глаз моих повязку.
Я очутился в великолепной палатке из красного бархата с большими золотыми цветами и наполненной прелестнейшими невольницами. Для меня был приготовлен табурет из черного дерева. Еще не совершенно опомнился я от моего удивления, как зашумел занавес, и женщина красоты небесной вышла и села подле меня. Мы разговаривали, смеялись и пели всю ночь. Пред наступлением утра спела она одну из моих песней, начинающуюся сими словами:
Ты, чьи перси белоснежны
Дышат негою живой!..
‘Кто эта красавица с белоснежными персями, дышущими негою?’ — спросила она у меня.— ‘Я ее не знаю,— отвечал я,— это воздушный идеал стихотворца, или лучше — Серна.’
‘Обманщик,— вскричала она, сильно ударив меня по щеке, — таковы-то вы все, стихотворцы! песнь твоя славится не только здесь, но даже в Геджасе2, Ираке и Сирии, а ты уверяешь, что дело идет в ней о каком-то воздушном идеале. Невольницы, прогоните от меня этого лжеца!’ С завязанными глазами проводили меня домой.
На другой день то же самое посещение старухи и то же предложение. Я принял условия и поклялся Кораном. Повязка была с меня снята в черной палатке с золотыми каймами. Моя красавица появилась окруженная своими невольницами, села подле меня и начала со мною разговаривать по-вчерашнему.
Часы пролетели как и в прошедшую ночь, посреди песней и шуток, наконец спросила она у меня, кто сочинитель известной песни:
Посреди трех дев прекрасных
Зрел ли ты меня вчера?..
‘Я’,— был ответ мой.— ‘Ну кто ж были сии три красавицы?’ — ‘Клянусь честью,— прервал я,— я их не знаю, и они существуют только в песни’.— ‘Если так,— возразила она,— когда нет и тут ни одного слова истины, что ж понимал ты далее под выражением: я возгордился знаками благоволения,— если ты никогда ничего не получал. Сказывай, клеветник! — (При сих словах она сильно ударила меня по щеке.) — Невольницы, удалите его от очей моих!’
Я пришел домой с завязанными глазами и пылающею щекою. ‘Не отчаивайся!’ — сказала мне при расставаньи старуха. Я бросился на постель, но сон от меня удалялся.
На другой день явилась старуха раньше обыкновенного, спросила о моем здоровье, и не имею ли я желания снова видеть мою красавицу. Я поклялся Кораном в сохранении тех же условий, но придумал в то же время средство узнать жилище прелестной незнакомки. Я окрасил свою левую руку сафраном, и как только мы приблизились к дверям палатки, то протянул ее к наружной половинке, как бы желая постучать в двери.
Повязка была с меня снята в палатке из зеленого атласа с большими серебряными цветами. Спустя несколько минут пришла красавица, села подле меня и весьма много смеялась, видя, что щека моя еще пылала от вчерашнего удара. Мы разговаривали о многих предметах, о различных приключениях, случившихся в Иемене3 и Геджасе, о важнейших происшествиях арабской истории, о любви и ее удовольствиях. Мне казалось, что я был перенесен в рай. Наконец спросила она у меня: кому принадлежат известные стихи:
Носилки мимо пронесли,
Я не видал очей,
И мне лишь слышался вдали
Приятный звук речей,
Но ветерок игривый вдруг
Покров ее унес,
И от ланит ее вокруг
Разлился запах роз.
Я назвал себя сочинителем.— ‘Кто ж эта красавица в носилках, которую ты не видел, но только слышал, и с которою ты, как видно из продолжения песни, был счастлив в паланкине?’ — ‘Сжалься надо мною,— сказал я,— прелестнейшая из женщин. Я ничего другого на это отвечать не могу, как только то, что сказал вчера и третьего дня’.— ‘Поэтому ты лжешь и клевещешь на женщин, ты негодяй, недостойный быть в их сообществе. Невольницы! накажите его как он заслуживает’.— Они бросились на меня, избили и исцарапали ужаснейшим образом, наконец старуха вывела меня с завязанными глазами, но вместо того, чтобы сей раз проводить меня до дому, как делала прежде, слышал я, как она на улице приказывала кому-то, давая ему деньги: ‘поди, отведи сего человека с завязанными глазами в дом поэта Амру, сына Ребня, большого негодяя, я никогда более не посещу порога его жилища’.
Казалось мне, что я не дождусь минуты, когда дойду до дома. Я бросился на постель, но не мог закрыть глаз. Все случившееся со мною и боль от полученных ударов удаляли сон от ресниц моих.
При наступлении дня собрал я всех своих невольников, приказал им отыскивать дом или палатку, у которых правая половинка дверей была окрашена сафраном, и обещался тому, кто отыщет, дать в награду тысячу червонцев. Еще до полудня пришел ко мне с радостным лицом один из посланных.— ‘Хорошая весть, наш добрый господин! я нашел двери, которых правая половинка носит отпечаток руки, обмоченной в сафране’.— ‘Эта та самая’,— вскричал я вне себя от радости, отсчитал ему тысячу червонцев и велел тот же час вести себя к означенному месту.
Как же велико было мое удивление, когда я увидел, что замеченная мною палатка была из числа принадлежащих принцессе Мерве, дочери царствующего халифа Абдольмелека. Немедленно приказал я вблизи раскинуть свой шатер и прогуливался довольно долго вокруг, с тем намерением, чтобы принцесса могла меня заметить. Как скоро она увидела, что я открыл ее, то вышла ко мне навстречу, подняла свое покрывало и сказала: ‘послушай, Амру, ужели нет в тебе охоты сочинить песню из своего приключения, по крайней мере ты не подвергнешься опасности прибегать ко лжи и не будешь иметь надобности изобретать ударов подобно своим идеальным красавицам!’
Я отвечал ей без всякого приготовления стихами, внушенными мне нежнейшею любовью и которые скоро разнеслись повсюду. Молва, ими возбужденная, и слух о перенесении моей палатки в непродолжительном времени достигли даже до двора халифа, в то время находившегося в Дамаске. Он изъявил дочери своей желание ее видеть, и я сопутствовал ей в сем путешествии в числе ее свиты, по пламень страсти снедал меня, и я был очень болен, сам еще того не зная.
В расстоянии двух переходов от Дамаска прибыли посланники объявить принцессе, что халиф со всеми вельможами поколения Оммиадов4 идет к ней навстречу. Шествие скоро приблизилось.
Халиф, сойдя с лошади, вошел в палатку, и поздравляя принцессу с благополучным ее прибытием, сказал ей: ‘Дочь моя, ты должна, для соблюдения приличия, въехать в город ночью, дабы никто тебя не видел’.— ‘Охотно, если так вам угодно, батюшка,— отвечала она,— впрочем, для меня все равно, видят ли меня или нет’.
При выходе оттоле халиф заметил мою палатку и спросил, чья она? — ‘Амру, сына Ребия’,— отвечали ему. Я приблизился и приветствовал его, по установленному обычаю, сими словами:
‘Благодать и милосердие божие да будут над тобою, Повелитель правоверных!’ — ‘Ни того, ни другого тебе не желаю’,— отвечал халиф.— ‘Дозволь знать мне, Повелитель правоверных, почему обходишься ты ныне со мною столь сурово?’ — ‘Несчастный, разве не ты стихами своими обесславил дочь мою!’ — И он в то же время произнес стихи, сказанные мною принцессе, когда она вышла из палатки.— ‘Выслушай меня снисходительно, государь, стихи сии нимало не касаются принцессы, они посвящены красоте идеальной, которая, как твоему величеству известно, существует только в воображении поэта’.— ‘Ты лжешь,— сказал улыбаясь халиф, с мгновенно переменившимся выражением лица, и весьма важным голосом продолжал: — Женат ли ты?’ — ‘Нет, государь, но желал бы иметь только одну жену — дочь твою’,— отвечал я с твердостью.— ‘Если так, то возьми же ее,— продолжал халиф,— я соединю тебя с нею’.
Упоенный радостью, я воскликнул: ‘чем мог заслужить столь великое счастие невольник Повелителя правоверных? Как мог я — слабый луч солнца твоего могущества, сделаться достойным союза с величайшим монархом нашего времени!’
— ‘Пословица говорит,— прервал халиф: — кто о покрывале спросит, тот его и купит’,— и приказал немедля призвать судью и свидетелей для заключения брачного договора принцессы. Он дал ей пятьдесят тысяч червонцев приданого. Свадьба была празднована на месте. Я прожил с нею три года, счастливейшие в моей жизни, потом она умерла и оставила мне на память три жемчужные нитки, которые и в могилу будут сопровождать меня.
Автор Д. П. Ознобишин. Писарская копия (ПД, ф. 213, No 46, л. 13—18об). Примечания рукою Д. П. Ознобишина (л. 19—21). В СЛ — первая публикация. См. примеч. к повести ‘Посещение’.
Из примечаний Д. П. Ознобишина, составленных им на основании трудов западноевропейских ориенталистов:
‘Князь поэтов. Неизвестно когда и кем установлено сие почетное титло, но что оно было соединено с великими почестями и богатством, это находим мы в книге Руссо: The Flowers of Persian Literature, где он говорит о хакане или владельце Туркестана, лежащего за рекою Джигоном (т. е. Джейхуном — Аму-Дарья.— Т. Л), Кедер хане, следующее: хакан установил в своем дворце и поддерживал щедрыми наградами литературную академию, состоящую из ста мужей, славнейших в целом Востоке…
Абдальмалик или Абдольмелек, сын Мервана, пятый халиф из поколения оммиадов, начал царствовать в 65 году геджры (684 Р. X.), а кончил в 86. Ему дано было проименование Раш аль Геджарат, т. е.: пот камня, по причине его необыкновенной скупости и Абуль-зебаб потому что его дыхание было столь зловредно, что мухи, сидящие на его губах умирали. В могуществе превзошел он всех халифов своих предшественников: в его царствование покорены были Индия на Востоке, а его войска проникли даже в Испанию на Западе…
Весьма пышное описание, паланкина или носилок находим в ‘Тысяче и одной ночи’…’.
1 Амру сын Ребия…— Возможно, имеется в виду Омар ибн Абу Рабиа (644—712), мастер любовной лирики. Стихи его (почти исключительно газели) отличаются изяществом слога, выразительностью и простотой. Создал в своих газелях обобщенный образ арабской женщины своего времени (см.: Фильштинский И. М. Арабская классическая литература. М., 1965, с. 103—106, Арабская любовная лирика. М., 1974, с. 8—9, 113).
2 Геджас (Хиджас) — провинция в Саудовской Аравии, входила в состав Халифата.
3 Иемен — территория юго-западной и южной части Аравийского полуострова, в 629—630 гг. была включена в состав Халифата.
4 Оммиады (Омейяды) — династия арабских халифов в Дамасском — Омейядском эмирате (756—929) и халифате (929—1031).