М.Е. Салтыков-Щедрин
OCR, Spellcheck — Александр Македонский, май 2009 г.
НЕКРОЛОГИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ
И. С. ТУРГЕНЕВ*
ПРИМЕЧАНИЯ
УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ, ПРИНЯТЫЕ В БИБЛИОГРАФИЧЕСКОМ АППАРАТЕ НАСТОЯЩЕГО ТОМА
НЕКРОЛОГИЧЕСКИЕ ЗАМЕТКИ
И. С. ТУРГЕНЕВ
(Стр. 457)
И. С. Тургенев, Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович, Год: 1883
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Собрание сочинений в двадцати томах
М., ‘Художественная литература’, 1970
Том девятый. Критика и публицистика (1868—1883)
Примечания Д. И. Золотницкого, Н. Ю. Зограф, В. Я. Лакшина, Р. Я. Левита, П. С. Рейфмана, С. А. Макашина, Л. М. Розенблюм, К. И. Тюнькина
Двадцать второго августа 1883 года русская литература и русское общество понесли скорбную утрату: не стало Тургенева.
В современной русской беллетристической литературе нет ни одного писателя (за исключением немногих сверстников покойного, одновременно с ним вступивших на литературное поприще), который не имел в Тургеневе учителя и для которого произведения этого писателя не послужили отправною точкою. В современном русском обществе едва ли найдется хоть одно крупное явление, к которому Тургенев не отнесся с изумительнейшею чуткостью, которого он не попытался истолковать.
Литературная деятельность Тургенева имела для нашего общества руководящее значение, наравне с деятельностью Некрасова, Белинского и Добролюбова. И как ни замечателен сам по себе художественный талант его, но не в нем заключается тайна той глубокой симпатии и сердечных привязанностей, которые он сумел пробудить к себе во всех мыслящих русских людях, а в том, что воспроизведенные им жизненные образы были полны глубоких поучений.
Тургенев был человек высокоразвитый, убежденный и никогда не покидавший почвы общечеловеческих идеалов. Идеалы эти он проводил в русскую жизнь с тем сознательным постоянством, которое и составляет его главную и неоцененную заслугу перед русским обществом. В этом смысле он является прямым продолжателем Пушкина и других соперников в русской литературе не знает. Так что ежели Пушкин имел полное основание сказать о себе, что он пробуждал ‘добрые чувства’, то то же самое и с такою же справедливостью мог сказать о себе и Тургенев. Это были не какие-нибудь условные ‘добрые чувства’, согласные с тем или другим преходящим веянием, но те простые, всем доступные общечеловеческие ‘добрые чувства’, в основе которых лежит глубокая вера в торжество света, добра и нравственной красоты.
Тургенев верил в это торжество, он может в этом случае привести в свидетельство все одиннадцать томов своих сочинений. Сочинения эти, неравноценные в художественном отношении, одинаково и всецело (за исключением немногих промахов, на которые своевременно указывала критика) проникнуты тою страстною жаждой добра и света, неудовлетворение которой составляет самое жгучее больное место современного существования. Базаровы, Рудины, Инсаровы — все это действительные носители ‘добрых чувств’, все это подлинные мученики той темной свиты призраков, которые противопоставляют добрым стремлениям свое бесконтрольное и угрюмое non possumus [нельзя].
Здесь не место входить ни в оценку написанного Тургеневым, ни в подробности его личной жизни. Первое — дело критики, второе — будет выполнено его биографами. Тургенев имел в литературном кругу много искренних друзей, которые не замедлят познакомить читающую публику с этою обаятельною личностью. Тем не менее и из личных наблюдений пишущего эти строки, и из того, что было в последнее время публиковано о Тургеневе, можно заключить, что главными основными чертами его характера были: благосклонность и мягкосердечие.
Конец Тургенева был поистине страдальческий. Помимо неслыханных физических мучений, более года не дававших ему ни отдыха, ни срока, он еще бесконечно терпел и от назойливости гулящих соотечественников. В последние дни жизни раздражение его против праздношатающихся доходило до того, что приближенные опасались передавать ему просьбы о свидании, идущие даже от людей, которых он несомненно любил.
Заканчивая здесь нашу коротенькую заметку о горькой утрате, понесенной нами, мы невольно спрашиваем себя: что сделал Тургенев для русского народа, в смысле простонародья? — и не обинуясь отвечаем: несомненно, сделал очень многое и посредственно, и непосредственно. Посредственно — всею совокупностью своей литературной деятельности, которая значительно повысила нравственный и умственный уровень русской интеллигенции, непосредственно — ‘Записками охотника’, которые положили начало целой литературе, имеющей своим объектом народ и его нужды. Но знает ли русский народ о Тургеневе? знает ли он о Пушкине, о Гоголе? знает ли о тех легионах менее знаменитых тружеников, которых сердца истекают кровью ради него? — вот вопрос, над которым нельзя не задуматься.
Впрочем, это вопрос не исключительно русский, но и всемирный.
Вводная заметка к тому С. А. Макашина
Авторы комментариев Н. Ю. Зограф — ‘Первая русская передвижная художественная выставка’, Д. И. Золотницкий — ‘Перемелется — мука будет’. Комедия в пяти действиях И. В. Самарина, ‘Мещанская семья’. Комедия в четырех действиях М. В. Авдеева, В. Я. Лакшин — ‘Напрасные опасения’, Р. Я. Левита — ‘Человек, который смеется’, ‘Задельная плата и кооперативные ассоциации Жюля Муро’, ‘Движение законодательства в России Григория Бланка’, ‘Записки о современных вопросах России Георгия Палеолога’, ‘Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права А. Романовича-Славатинского’, ‘Слияние сословий, или дворянство, другие состояния и земство’, С. А. Макашин — ‘Е. П. Ковалевский’, ‘И. С. Тургенев’, П. С. Рейфман — ‘Литература на обеде’, ‘Материалы для характеристики современной русской литературы М. А. Антоновича и Ю. Г. Жуковского’. Л. М. Розенблюм — ‘Уличная философия’, ‘Наши бури и непогоды’, ‘Так называемое ‘нечаевское дело’ и отношение к нему русской журналистики’, ‘Гражданский брак’. Комедия Н. И. Чернявского, ‘Засоренные дороги’. Роман А. Михайлова, ‘В разброд’. Роман А. Михайлова, ‘Новые русские люди’. Роман Д. Мордовцева, ‘Светлов, его взгляды, характер и деятельность’ (‘Шаг за шагом’). Роман Омулевского, ‘Повести, рассказы и драматические сочинения Н. А. Лейкина’, ‘Беспечальное житье’. Роман А. Михайлова, К. И. Тюнькин — ‘Новаторы особого рода’, ‘Насущные потребности литературы’, ‘Один из деятелей русской мысли’, ‘Бродящие силы’ В. П. Авенариуса, ‘В сумерках’. Сатиры и песни Д. Д. Минаева, ‘Новые сочинения Г. П. Данилевского’, ‘Смешные песни’ Александра Иволгина (Чижик), ‘А. Большаков’. Роман И. Д. Кошкарова, ‘Внучка панцырного боярина’. Роман И. И. Лажечникова, ‘Воспоминания прошедшего’. Автора ‘Провинциальных воспоминаний’, ‘Меж двух огней’. Роман М. В. Авдеева, ‘Говоруны’. Комедия И. А. Манна, ‘Где лучше?’ Роман Ф. Решетникова, ‘Повести, очерки и рассказы М. Стебницкого’, ‘Сочинения Я. П. Полонского’, ‘Недоразумение’. Повесть Данкевича, ‘Нерон’. Трагедия Н. П. Жандра, ‘Своим путем’. Роман Л. А. Ожигиной, ‘Повести и рассказы Анатолия Брянчанинова’, ‘Записки Е. А. Хвостовой’ — ‘Прошедшее и настоящее’ Ю. Н. Голицына, ‘Суета сует’. Соч. Николая Соловьева, ‘Снопы’ Стихи и проза Я. П. Полонского, ‘Мандарин’. Роман Н. Д. Ахшарумова, ‘Ошибки молодости’. Комедия Петра Штеллера, ‘Русские демократы’. Роман Н. Витнякоза, ‘Темное дело’ Драма Дмитрия Лобанова, ‘Цыгане’. Роман В. Клюшникова, ‘Заметки в поездку во Францию, С. Италию, Бельгию и Голландию’ Н. И. Тарасенко-Отрешкова, ‘Лесная глушь’ Картины народного быта С. Максимова, ‘На распутьи’. Роман В. Г. Авсеенко, ‘Энциклопедия ума, или Словарь избранных мыслей авторов всех народов и всех веков Н. Макарова’.
В девятый том настоящего издания входят литературно-критические и публицистические статьи и рецензии Салтыкова из ‘Отечественных записок’, не включавшиеся им в отдельные издания и оставшиеся в первопечатных публикациях. Почти все материалы относятся к периоду 1868—1871 гг., когда в журнале существовал библиографический отдел ‘Новые книги’, прекративший свое существование с исходом 1871 г. и возобновленный в 1878 г. Лишь три заметки относятся к более позднему времени: 1878 г. (2) и 1883 г. (1).
Публикации размещены в томе, исходя из их жанра, в трех разделах. В первый входят статьи, во второй — рецензии на отдельные книги и произведения, в третий — некрологические заметки.
За исключением двух статей, подписанных известным криптонимом Салтыкова, буквами М. М. (‘Так называемое ‘нечаевское дело’…’ и ‘Первая русская передвижная художественная выставка’) и статьи ‘Насущные потребности литературы’, подписанной С., все остальные материалы, входящие в том, появились в ‘Отечественных записках’ без подписи. Рукописи этих публикаций неизвестны. Их нет ни в бумагах Салтыкова, хранящихся в Пушкинском доме и в других собраниях (единственное исключение — автограф рецензии на роман И. Д. Кошкарова ‘А. Большаков’), ни в дошедших до нас фрагментах архива ‘Отечественных записок’.
Вскоре после смерти Салтыкова его товарищ и соредактор по ‘Отечественным запискам’ Г. З. Елисеев писал: ‘Русская публика знает Михаила Евграфовича Салтыкова как талантливого сатирика, который мог писать только черным по белому, то есть имел способность бегло схватить различные неприглядные явления русской жизни и передать их в поэтических образах. Но она не знает того, что он был вместе с тем человек замечательно смелой и сильной мысли, что, когда было нужно по обстоятельствам написать для журнала какую-нибудь экстренную публицистическую статью или рецензию на вышедшую в свет книгу, он брался и за это, и все подобные статьи, которых немало наберется в ‘Современнике’ и ‘Отечественных записках’ и которые до сих пор остаются неизвестны публике, были в своем роде шедевры, сообразно с теми щекотливыми обстоятельствами, по которым они писались’ (‘Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников’, стр. 207—208). Действительно, статьи и заметки Салтыкова, напечатанные в ‘Отечественных записках’ без его имени были неизвестны дореволюционному читателю. Попытки выявить эти статьи и ввести их в собрание сочинений писателя хотя и делались, но даже ближайшие сотрудники Салтыкова по журналу не могли назвать его анонимные работы. В связи с подготовкой 4-го издания ‘полного’ собр. соч. Салтыкова, т. н. ‘издания наследников автора’, вдова писателя, Елизавета Аполлоновна, обратилась к Н. К. Михайловскому с просьбой составить список статей ее мужа, помещенных в ‘Отечественных записках’ без его имени. В ответном письме от 13 декабря 1898 г. Михайловский, назвав известные и раньше статьи, подписанные буквами ‘М. М.’ [Статьи эти были раскрыты как салтыковские в ‘Указателе к ‘Отечественным запискам’ за 1868—1877 гг.’ (ОЗ, 1878, N 8 и отд. изд.)], закончил письмо такими словами: ‘Затем Михаил Евграфович писал иногда (очень редко) небольшие рецензии в отделе ‘Новые книги’ без всякой подписи. Но указать эти его мелкие работы я не берусь’ (ЦГАЛИ, ф. 445, оп. I, ед. хр. 170, л. 1 — 1 об.).
Выявление неподписанных статей и рецензий Салтыкова в ‘Отечественных записках’ — заслуга советского литературоведения. Первый этап этой работы относится к 20-м годам, когда в трудах Вас. В. Гиппиуса, Р. В. Иванова-Разумника, В. Е. Евгеньева-Максимова и Н. В. Яковлева, были приведены доказательства и высказаны предположения о принадлежности Салтыкову ряда анонимных статей и заметок на страницах ‘Отечественных записок’. Второй этап относится к 30-м годам и связан с именем С. С. Борщевского, поставившего перед собой задачу по возможности полного изучения вопроса на основе систематического обследования всех анонимных публикаций в ‘Отечественных записках’ за 1868—1884 гг. Итоги этого большого исследовательского труда были подведены С. С. Борщевским сначала в книге ‘М. Е. Салтыков-Щедрин. Неизвестные страницы’ (‘Academia’, M. — Л. 1931) и в томе 13—14 ‘Литературного наследства’ (М. 1934, стр. 81—96), а затем, на значительно расширенной основе, в восьмом томе изд. 1933—1941, вышедшем в свет в 1937 г. В этом томе и были впервые собраны все выявленные статьи и заметки Салтыкова, появившиеся на страницах ‘Отечественных записок’ без его имени.
По основному своему содержанию девятый том (тексты Салтыкова) настоящего издания близок к своему предшественнику — восьмому тому изд. 1933—1941. Отличия по составу сводятся лишь к следующему: включены две некрологические заметки Салтыкова — о Е. П. Ковалевском и И. С. Тургеневе и исключена памфлетная статья ‘Письмо к графу Д. А. Толстому’, появившаяся в зарубежной революционной газете ‘Вперед’ и не принадлежащая перу сатирика. Научный сотрудник ИРЛИ Б. Л. Бессонов в 1969 году установил по архивным материалам, что автором памфлета был Д. А. Клеменц (см. письмо Клеменца к П. Л. Лаврову, датируемое весной 1875 г.: ЦГАОР, ф. 1762, оп. 4, N 219, лл. 8 об., 9).
Прямых доказательств принадлежности Салтыкову анонимных статей и рецензий в ‘Отечественных записках’ относительно немного. Они найдены всего для шестнадцати текстов. Вопрос об авторстве Салтыкова в отношении всех остальных материалов настоящего тома решается, как и в предыдущем изд. 1933—1941, атрибуциями С. С. Борщевского, основанными на текстуальных, языково-стилистических и идейно-тематических связях анонимных публикаций с аутентичными текстами писателя. Редакция настоящего издания приняла атрибуции С. С. Борщевского, предварительно рассмотрев степень их доказательности, а также аргументы сторон в полемике, возникшей вокруг этих атрибуций и их метода1. При этом в некоторые атрибуции были внесены те или иные коррективы. Только эти коррективы и приводятся в развернутом виде в атрибутивной части комментария. В остальных случаях даются отсылки к изданиям, в которых соответствующая аргументация или предположения были опубликованы впервые.
_____________________________________________________
1 <Б. В. Папковский> Архив журнала ‘Отеч. записки’ — ‘Правда’, М. 1939, 14 сентября, N 255, стр. 6, 2) С. С. Борщевский. Письмо в редакцию — ‘Лит. газета’, М. 1939, 10 октября, N 56, стр. 6, 3) С. С. Борщевский. Пример некритического отношения к документу. — ‘Лит. критик’, М. 1940, N 3—4, стр. 204—208 (с соображениями С. С. Борщевского полностью солидаризировался редактор восьмого тома в изд. 1933—1941 П. Н. Лепешинский, см. стр. 208 цит. ст.), 4) Б. В Папковский. О щедринском наследстве и методе литературно-идеологических и текстовых параллелей. — ‘Уч. записки Ленинградского гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена’, т. 87, Л. 1949, стр. 79—109, 5) С. С. Борщевский. Еще раз о фетишизации документа, а также о фальсификации (неопубл. рукописи), 6) Э. Л. Ефременко. Раскрытие авторства на основе анализа идейного содержания произведения — В сб. ‘Вопросы текстологии’, вып. 2, изд-во АН СССР, М. 1960, стр. 87—97, 7) В. В. Виноградов. Проблема авторства и теория стилей, Гослитиздат, М. 1961, стр. 190—191.
Установление автора безыменного произведения только на основании косвенных признаков не может, в принципе, считаться вполне окончательным, как бы ни были убедительны эти признаки, последнее слово принадлежит здесь прямым и документальным доказательствам, хотя слово это, возможно, и не будет никогда произнесено.
В настоящем издании материалы, принадлежность которых Салтыкову подтверждена объективными свидетельствами, печатаются с обозначением их знаком *. Авторство Салтыкова для статей и рецензий, не отмеченных указанным знаком, установлено на основании косвенных признаков.
За пределами настоящего тома и всего издания остались несколько статей и рецензий, приписанных Салтыкову одним из наиболее авторитетных исследователей творчества писателя Вас. В. Гиппиусом (Vasilij Нippius. Ergebnisse und Probleme der Saltykow-Forschung. — В изд.: ‘Zeitschrift fЭr slavische Philologie’. Hsg. v. Dr. Max Vasmer, B. IV, Lpz. 1927. Ss. 183—184). Большая часть указаний В. В. Гиппиуса, сделанных без развернутой аргументации, была впоследствии подтверждена системой доказательств, добытых С. С. Борщевским. Но ни С. С. Борщевскому, ни редакции настоящего издания не удалось найти убедительных подтверждений авторства Салтыкова для всех материалов, названных В. В. Гиппиусом. Было установлено лишь, что и в тех статьях и рецензиях, которые редакция не смогла признать за единолично-салтыковские, имеются фрагменты и ‘прослойки’ текста, принадлежность которых перу Салтыкова не вызывает сомнений (см. особенно в статье ‘Попытки конкурировать с Америкой..’ — ОЗ, 1881, N 6 и в рецензии на роман П. Мельникова ‘Княжна Тараканова’ — ОЗ, 1868, N 6) По-видимому, эти характерно-салтыковские места возникли в результате редактирования Салтыковым чужого текста или соавторства. Очевидно, что изучение вопроса об анонимных статьях Салтыкова в ‘Отечественных записках’ не может считаться завершенным и должно продолжаться.
Библиографии Салтыкова известно довольно много статей и рецензий из ‘Отечественных записок’, приписанных ему ошибочно (‘мнимый Салтыков’). Списки таких неверных, совершенно бездоказательных ‘атрибуций’ содержатся в следующих публикациях:
1 В. Дажук. Hoвi сторшки Салтыкова-критика. — ‘Лiтературна газета’, 1937, 11 липня, N 32,
2 В. П. Вомперский. Неизвестная рецензия М. Е. Салтыкова-Щедрина. — В кн.: ‘Статьи по практической стилистике и литературному редактированию’, М. Изд-во МГУ, 1957, стр. 5—18,
3 И. Т. Ищенко. Щедрин и народное творчество. — В изд.: ‘Hayковi записки Львicкого педiнституту’, 1958, т. XIII, стр. 109—122,
4 А. Кушаков. Неизвестная статья М. Е. Салтыкова-Щедрина. — ‘Орловская правда’, 1962, 14 июня, стр. 3,
5 В. Осмоловский. Салтыков-Щедрин и украинская литература — В сб.: ‘Радяньское лiтературознавство’, 1965, N 8.
В работах В. В. Виноградова, Б. В. Папковского, И. Т. Трофимова и некоторых других высказан ряд скептических замечаний по поводу атрибуции С. С. Борщевского, принятых, как сказано, и для настоящего издания. Однако ни одно из сделанных замечаний не сопровождается конкретным разбором предложенных доказательств и конкретными же контраргументами и опровержениями, которые бы ‘выводили’ какую-либо определенную статью или рецензию из корпуса сочинений Салтыкова. Сомнения и критика выражены всюду в самой общей форме и относятся собственно к принятому методу установления автора анонимных текстов, а не к результатам, полученным путем применения этого метода.
Комментарии к материалам настоящего тома написаны заново. Примечания, которыми эти материалы были снабжены в изд. 1933—1941, ограничивались задачами формально-атрибутивного характера. Главной и почти единственной целью их было установить авторство Салтыкова.
В настоящем издании каждая из статей и рецензий Салтыкова, многие из которых являются документами выдающегося историко-литературного и теоретического значения, впервые публикуются в сопровождении конкретно-индивидуального комментария. Поясняемая статья или рецензия изучаются по существу их содержания и в сопоставлении с теми произведениями литературы или событиями, которые послужили поводом для выступлений Салтыкова.
Изд. 1933—1941 — Н. Щедрин (М. Е. Салтыков). Полное собрание сочинений в 20-ти томах, М. — Л. 1933—1941.
ЛН — ‘Литературное наследство’.
Неизвестные страницы — М. Е. Салтыков-Щедрин. Неизвестные страницы. Редакция, предисловие и комментарии С. Борщевского, М. — Л. 1931.
Письма, 1924 — М. Е. Салтыков-Щедрин, Письма. 1845—1889. Под ред. Н. В. Яковлева. Л. 1924.
ОЗ — ‘Отечественные записки’.
С — ‘Современник’.
ИРЛИ — Институт русской литературы АН СССР (Пушкинский дом), Отдел рукописей.
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства.
Z. f. sl. Ph. — ‘Zeitschrift fur slavische Philologie’. Hsg. von Dr. Max Vasmer. B. IV, Doppelheft 1—2. Leipzig, 1927.
ОЗ, 1883, N 9, вкладная страница, с особой нумерацией 1—2 (вып. в свет после 16 сентября). Без подписи. На основании анализа текста авторство установлено Я. Е. Эльсбергом, в сообщении ‘И. С. Тургенев. Неизвестная статья М. Е. Салтыкова-Щедрина’ (‘Лит. газета’, М. 1939, N5, 26 января, стр. 4). Мемуарные и библиографические свидетельства принадлежности статьи Салтыкову названы С. А. Макашиным в статье ‘Щедрин и реакция 80-х годов’ (‘Лит. обозрение’, М. 1940, N 22, стр. 36— 43) и И. Т. Трофимовым в заметке ‘Новые материалы об авторе некролога ‘И. С. Тургенев’ (‘Научные доклады высшей школы. Филологические науки’, М. 1958, N 2, стр. 153—154). В первом случае в качестве документального источника атрибуции указана статья Виктора Бибикова ‘Из рассказов о М. Е. Салтыкове’ (‘День’, СПб. 1889, N 383, 28 июня, стр. 2— 3), во втором — статья Е. П. Кавелиной ‘И. С. Тургенев в оценке своих ближайших современников’ (журн. ‘Библиограф’, год второй, 1886, СПб. 1887, стр. 124, и отд. изд. в том же 1887 г., то есть обе публикации — при жизни Салтыкова).
Обследование в библиотеках Москвы, Ленинграда, а также Иркутска экземпляров сентябрьской за 1883 г. книжки ‘Отечественных записок’ показало, что вкладная страница, с некрологической заметкой о Тургеневе, во многих экземплярах отсутствует. По-видимому, в большую часть тиража заметка не попала, то ли потому, что была написана тогда, когда эта часть была уже отпечатана и сброшюрована, то ли вследствие вмешательства властей, хотя в цензурных документах никаких следов его не найдено.
Известно, что Салтыков обещал — ‘с величайшей готовностью’ — участвовать в посвященном памяти Тургенева вечере Литературного фонда 28 сентября 1883 г. С чем именно намеревался выступить Салтыков — сведений нет. Но вряд ли можно сомневаться, что предполагавшееся выступление должно было заключаться либо в чтении только что написанной заметки, либо в развитии изложенных в ней мыслей. Однако выполнить свое обещание Салтыков не смог. В письме к распорядителю вечера, П. А. Гайдебурову, он сослался на обострение ‘в последние дни’ болезни (письмо появилось в ‘Неделе’ 2 октября 1883 г., N 40, и в тот же день было оглашено на Тургеневском вечере). Но накануне, в день похорон Тургенева (27 сентября), Салтыков был здоров и присутствовал на поминальном по писателю обеде группы литераторов (А. Полтавский. Петербургские письма. — ‘Крымский вестник’, Севастополь, 1889, N 101, 13 мая, стр. 2, и N 104, 17 мая, стр. 2). Вполне возможно, что выступлению Салтыкова помешала не болезнь, а ‘блюстители порядка’, отношение которых к чествованию памяти автора ‘Записок охотника’ В. П. Гаевский охарактеризовал в своем дневнике словами: ‘Мертвый Тургенев продолжает пугать министров и полицию’ (‘Красный архив’, 1940, N 3, стр. 231). Известно, что речи, произнесенные на кладбище, должны были пройти через цензуру петербургского градоначальника Грессера. Также известно, что Тургеневский вечер в Москве, на котором должен был выступить Л. Н. Толстой, распоряжением из Петербурга был отменен (ЛН, т. 76, М. 1967, стр. 328). Нет сомнений, что подготовка и проведение вечера Литературного фонда в столице также были взяты под контроль органами политической полиции.
Среди множества откликов на смерть Тургенева анонимное выступление Салтыкова принадлежит к числу наиболее замечательных. По глубине и масштабности исторического осмысления Тургенева, его значения для русской жизни, с этим выступлением соседствовало в те дни лишь одно — ‘тургеневская прокламация’ народовольцев, написанная П. Ф. Якубовичем и распространявшаяся в Петербурге в день похорон писателя (ЛН, т. 76, М. 1967, стр. 239). В обстановке, когда в русском обществе уже явственно наметился поворот к эстетизму и развертывалась борьба за отказ от наследства 60-х годов, за эмансипацию литературы и искусства от оппозиционных традиций, Салтыков, от имени демократических ‘Отечественных записок’, и Якубович, от имени ‘действующих революционеров’, выступили с оценкой Тургенева, исходя из ясно и громко заявленного примата общественных интересов. Оба выступления резко противостояли ходовому тезису некрологических статей о Тургеневе в большинстве органов печати: ‘все достоинство его произведений заключается в чистой художественности’ (‘Моск. ведомости’, 1883, N 261). С суровой энергией и прямотой ‘шестидесятника’ формулирует Салтыков исходную позицию своей оценки Тургенева. ‘Как ни замечателен сам по себе художественный талант его, но не в нем заключается тайна той глубокой симпатии и сердечных привязанностей, которые он сумел пробудить к себе во всех мыслящих русских людях, а в том, что воспроизведенные им жизненные образы были полны глубоких поучений’.
‘Главной и неоцененной заслугой’ Тургенева, в просветительско-этическом представлении Салтыкова, является приверженность его ‘общечеловеческим идеалам’ гуманизма и ‘сознательное постоянство’, с которым писатель проводил эти идеалы в русскую жизнь. В этом смысле Салтыков считает Тургенева ‘прямым продолжателем Пушкина’.
Ставя, далее, имя Тургенева в ряд с именами Некрасова, Белинского, Добролюбова и, несомненно, Чернышевского, а может быть, и Герцена, о которых нельзя было упоминать, Салтыков указывал тем самым на ‘руководящее значение’, которое литературная деятельность Тургенева имела для русского общества в деле воспитания в нем гражданского самосознания и политического протеста, то есть в деле освободительной борьбы.
Наконец, предлагая вопрос ‘что сделал Тургенев для русского народа, в смысле простонародья’ и ‘не обинуясь’ отвечая: ‘Несомненно, сделал очень многое и посредственно, и непосредственно’, — Салтыков определяет выдающееся значение автора ‘Записок охотника’ с точки зрения высшего критерия эстетики демократического лагеря — критерия народности.
В заметке Салтыкова сжато и сильно резюмирован своего рода итог его сложно-противоречивого восприятия Тургенева — созданных им образов и самой личности писателя. При этом некоторые из прежних критических суждений Салтыкова, продиктованные в свое время требованиями исторического момента, ‘интересами минуты’, в особенности о Базарове, претерпевают глубокое и принципиальное изменение (ср., например, в т. 5 наст. изд., стр. 581—582).
О литературно-общественных и личных взаимоотношениях Салтыкова и Тургенева см. в комментариях к томам Сочинений и писем наст. изд. (по указателю имен), а также в работах: М. О. Габель ‘Щедрин и Тургенев’ (‘Науковi зап. Харьковського держ. пед. iн-ту iм. Г. С. Сковороди’, т. X, 1947, стр. 48—89) и С. Ф. Баранов ‘М. Е. Салтыков-Щедрин и И. С. Тургенев’ (в кн. того же автора ‘Великий русский сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин’, Иркутск, 1950, стр. 44—71).