———————————
И. С. Тургенев как общественный деятель, Воровский Вацлав Вацлавович, Год: 1908
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В. В. Воровский
В юношеские годы И.С. Тургенев дал ‘Аннибалову клятву’ — бороться с величайшим злом своего времени — крепостным правом.
Эта задача составляла, так сказать, остов всей общественной деятельности не только одного Тургенева, но и всех свободомыслящих людей его поколения.
От умеренного, профессорски педантичного Грановского до ‘неисправимого социалиста’ (по его словам) Герцена — всю передовую интеллигенцию захватывала всецело эта задача.
Ибо она была центральным пунктом в жизни просвещенного и либерального дворянства. Освобождение крестьян и ряд публично-правовых реформ, осуществленных частью впоследствии в 60-е годы — вот альфа и омега дворянского либерализма 40-х годов, одним из ярких представителей которого был Тургенев.
Социальные преобразования, экономическое освобождение народных масс, вопросы труда — все, что явилось краеугольным камнем публицистики 60-х и 70-х годов, все это лежало вне поля зрения Тургенева и его единомышленников. Ибо при всем своем свободомыслии они были детищами своей среды, были выразителями интересов и потребностей наиболее развитой части дворянства.
Правда, эти интересы стояли неизмеримо выше интересов крепостнического дворянства. Правда, эти потребности включали всю западноевропейскую культуру их времени. Однако это были интересы и потребности не народного большинства (с последними они совпадали лишь отчасти), а привилегированного меньшинства — прогрессивного дворянства, превращавшегося в землевладельческий класс европейского образца.
Поэтому запросы этих слоев общества не шли дальше освобождения общества от публично-правовых стеснений. Поэтому так обесцветилось содержание этих слоев и так пало напряжение их деятельности после осуществления главнейших реформ. Поэтому, наконец, встретили они так враждебно требования разночинцев 60-х и 70-х годов, поднимавших на поверхность глубоко лежавшие социально-экономические вопросы.
Публицистическая деятельность Тургенева, естественно, распадается на два крупных периода: до эпохи реформ и после нее. Если в первый период он всецело отдается прогрессивной задаче исполнения своей ‘Аннибаловой клятвы’, то второй период, напротив, носит характер охранительный — по отношению к либеральной программе, конечно.
Естественно, что большой ум и могучий талант Тургенева полнее всего сказались именно в первый период. Здесь он работает над изображением среды, в которой он вырос, которую знал, которая затрагивала все струны его души.
Весь ужас старого, дореформенного строя, вся поэзия угнетенной души, рвущейся к свободе, свет и тени ‘вишневых садов’ — да это и было то царство, с которым глубоко сжился Тургенев.
И он выступил перед русским обществом властным художником — борцом, ‘тенденциозным’ в лучшем значении слова, и сразу стал певцом своего поколения.
Наступила эпоха реформ. Пошла коренная ломка. Расшатались межсословные стенки. Смешались и люди и понятия. В общественную жизнь и литературу хлынули новые люди, без роду, без племени — ‘безымянная Русь’.
Но это обновление России, эта демократизация ее, теоретически желанная и симпатичная корифеям предыдущего поколения, была встречена ими враждебно, когда предстала воочию, реально, конкретно, в плотской осязательности.
Длинноволосый семинарист, отрицавший Рафаэля и коверкавший иностранные языки, был органически чужд и неприятен холеному, изящному барству людей 40-х годов. Но еще более чуждым и неприятным было его стремление внести в общественную среду новые социальные интересы, с виду симпатичные, но, в сущности, подкапывавшиеся под понятия, вкусы, стремления, интересы дворянского либерализма.
И в этой борьбе старых и молодых, отцов и детей Тургенев оказался детищем своей среды, неспособным понять и оценить молодое поколение.
Прежде чем он столкнулся с молодыми в литературе, он разошелся с ними в жизни. Еще в 1860 году, за два года до появления в свет ‘Отцов и детей’, он порвал с редакцией ‘Современника’, показавшейся ему ‘слишком крайней’. ‘Отцы и дети’ были напечатаны уже в катковском ‘Русском вестнике’.
Это был боевой роман. Так его поняло все общество. Консервативные круги приветствовали с восторгом изображение Базарова, в котором они увидели развенчание ‘нигилистов’. Радикальные критики приняли роман как злостный пасквиль на молодое поколение.
Конечно, ни те, ни другие не были вполне правы. Тургенев оправдывался, указывая, что он умышленно изобразил ‘отцов’ хуже действительности, Базарова же окружил авторским уважением. Но эта защита никого не переубедила.
Тургенев, безусловно, сильно погрешил против молодежи. Ослепленный идеологией своего класса, он усмотрел в молодом поколении только черты разрушения, совершенно проглядев, что оно несло в себе могучие творческие элементы. И в Базарове он собрал только эти черты отрицания и разрушения, чем придал ему однобокий, почти карикатурный характер.
Базаровский тип — и то с известными поправками — был подхвачен Писаревым и его кругом. Но действительность показала, что отрицатель базаровского вида был лишь частичным, преходящим явлением русской общественности. Это была личинка разночинца.
Классовая психология мешает оценке творческих сил другого класса, ибо каждый класс, естественно, считает только свое творчество хорошим, нужным, разумным. Зато чувство самосохранения заставляет его слишком остро подмечать все разрушительные силы другого класса. Этому классовому дальтонизму подпал и Тургенев, рисуя своего Базарова.
Столь же неудачными были и другие его попытки обрисовать молодое течение второго периода его деятельности.
В литературе принято объяснять это его слабым знакомством с русской действительностью благодаря постоянному проживанию за границей. Но это лишь второстепенный фактор. Гораздо важнее здесь та классовая психология, которая невольно ограничивала круг понимания этого сильного ума.
Но было бы ошибкой думать, что Тургенев не в силах был переступить за черту дворянских, хотя бы и прогрессивно-дворянских, интересов.
Насколько сильно рвалась его творческая мысль за пределы этой черты и насколько верно наметила она путь преемственного развития ‘командующих’ классов России, показывает тип Соломина (‘Новь’).
Соломин недооценен русской критикой. Критика народнического лагеря считала этот тип надуманным, неестественным, ибо она отбрасывала его, ибо он не подходил к ее схеме. Какой это представитель ‘новой’ России, ‘молодого’ поколения?! А между тем Соломин — подлинный представитель новой и молодой России, но России буржуазной, торгово-промышленной. Это — зарождавшийся в то время тип просвещенного коммерсанта, и Тургенев тонким чутьем уловил в нем прогрессивную силу, идущую на смену оскудевающему барству.
Профессор Овсянико-Куликовский указывает в своей книжке о Тургеневе на метод построения художественных типов ‘от противного’. По его мнению, подменяя отрицательные черты Рудиных и Кирсановых положительными, Тургенев получил тип Базарова. Это верно, но наполовину. Таким путем мог получиться только Соломин. Ибо то ‘отрицание’, которое может дать указанный метод, может иметь жизненный и художественный смысл лишь как диалектическое отрицание, как отрицание, стоящее в преемственной связи с исходным типом (положением), составляющее с ним звенья одной развивающейся цепи. А таким отрицанием Рудина является именно Соломин, отвергающий его устарелые черты и подхватывающий его прогрессивную идею.
Тип Соломина показывает, что классовая психология Тургенева описывала достаточно широкий круг, чтобы охватить не только дворянскую Россию, но и буржуазную. Россия же за-буржуазная, ранней выразительницей которой явилась ‘безымянная Русь’, осталась для него книгой за семью печатями.
Впервые опубликовано в газете ‘Одесское обозрение’, 1908, 23 августа, за подписью ‘П. Орловский’.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/turgenev/vorovskiy_turg—obch_deyat.html