И МЫ ЧИТАЕМ БЕЛОГО
Е. К.
И мы читаем Белого, Белый Андрей, Год: 1933
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Андрей Белый: pro et contra
СПб.: РХГИ, 2004. — (Русский путь).
В архиве Андрея Белого сохранился любопытнейший машинописный текст, полученный из редакции ‘Литературной газеты’ и относящийся к 1933 г. {ГПБ. Ф. 60. Ед. хр. 61.} Видимо, то был один из последних сочувственных отзывов о его творчестве, с которыми ему довелось ознакомиться:
Когда я впервые увидела и услышала Андрея Белого (это было в Политехническом 11 февраля {Подразумевается ‘Вечер Андрея Белого’ в Москве в Политехническом музее 11 февраля 1933 г.}) — удивлению моему не было пределов. И тогда же я решила, что напишу непременно об этом вечере в ‘Литгазету’. (Хотела было писать самому писателю, да боюсь походить на тех ‘барышень’ в шелковых платьях с намазанными губами, которых мне пришлось видеть на этом вечере и которые неистовствовали только при одном появлении Пастернака на сцене и писали лихорадочно ему записки, должно быть очень чувствительные, не знаю, дошли ли они до него.)
Белого я представляла таким: высокий, худой, одетый во что-то бледно-серое (как туман), глаза глубокие, в больших впадинах, руки в белых перчатках. Волосы длинные, какие носят художники.
Думала: выйдет на сцену, обведет публику взором, сделает артистически-красивый жест и начнет говорить. Говорить будет так: выйдет похожее на то, как поется романс: ‘Ваши пальцы пахнут ладаном’. Затем в публике наиболее чувствительные дамы упадут в обморок, послышатся всхлипы — более крепкие крякнут и выйдут. И закончит он речь бледный, упавший от собственных переживаний, прислонившийся к стене.
Это думала так я, колхозница, комсомолка из затерявшейся в болотах деревушки, где я учу деревенских ребятишек. С детства читала я классиков наших, позднее — иностранных писателей. ‘Серебряного голубя’ я читала впервые в 1930 году украдкой, в копнах колхозного сена, в перерывы, в жару на покосе. Понравилось очень. Но слышать о нем, о Белом Андрее пришлось следующее в наших провинциальных библиотеках: ‘Белого? Что вы’. Как вам не стыдно читать, комсомолке, книги такие, они ‘разлагают’. Возьмите Горького. Вот Серафимович, Сейфуллина, Форш. Стихов? Вот вам Жаров, Безыменский. Или слова точно такие, как сам Белый привел в первоначальной речи — ‘Кривляка, ломака и сумасшедший’.
И что же, к радости очень большой, вышел на сцену простой человек, стал говорить (голосом очень несильным, горло болит) нам о книгах своих, об особенной, созданной им ‘непонятности’. И тут же проза его и стихи (как сам окрестил он, ‘ни то, ни другое’) делались очень понятными. Трудное, сложное, очень красивое, но досягаемое даже до нас, до меня и подруги моей из колхоза. Когда же словами не мог передать внутренний голос свой — делал жест рукою и даже ногой, укрепляющий, словно вколачивающий нам мысль свою. Было ясно одно — симпатия вся, вся суть работы его на стороне нас, вот таких, которые только что музыку понимать научились. (Он говорил: ‘И рабочий теперь понимает и любит музыку Брамса’.)
Слышать о том, что он вкладывает в произведения ритм, звук, даже движения (не умею выразить это точнее) — было для меня очень ново и очень объясняюще многое из его ‘ непонятного*. Музыку в книгу. Я вспомнила в самом деле, когда я читаю Белого? Например, несколько дней загружены до отказа: бегаем по деревне, сидим в прокуренной комнате сельсовета, бегаем в поле, заполняем сводки о семенах, о навозе, о пашне. Наконец, подводим итоги — осенняя посевная закончена. Тогда в эти дни, вернее, ночами после работы, бывает, нам хочется музыки (так, как хочется хлеба). Но кроме болота да лесов с перелесками — нет ничего. Слушать музыку негде. И вот тогда-то берешь с полки Белого. (Так же люблю я читать Блока, Сологуба и теперь очень люблю Пастернака. Но их книг нет у меня, достать трудно.) И Белого-то я читала (читаю всегда) только ‘Москва’, ‘Серебряный голубь’ да ‘Пепел’.
У Пастернака (того, что сидел за столом и, казалось, роднёю был Белому — только ‘2 книги’ да ‘Второе рождение’ {Подразумеваются сборники Бориса Пастернака ‘Две книги. Стихи’ (М., Л., 1927), включающий книги ‘Сестра моя жизнь’ и ‘Темы и варьяции’, и ‘Второе рождение’ (<,М.>,, 1932).}. Когда читал Белый о ‘Встречах с Жоресом’ <,…>, {Пробел в машинописи (видимо, не разобранный при перепечатке фрагмент автографа).} где было плохо слышно и видно, вопреки правилам, спустились мы на ступенечки в проходе, близко от сцены сидели. Такими близкими были эти два ‘родственника’ неотделимыми от всех нас, хотя и были мы в валенках грубых, серых валенках (иначе пройти до станции нельзя было).
И самое главное, что я хотела сказать в этом письме — это то, что у вас, Борис Николаевич (имя услышала там же на вечере), вовсе не ‘узкий круг читателей*. И круг этот становится шире и шире. Ваши книги читают товарищи мои — это ребята с производства: рабочие, колхозники и бойцы Красной Армии. Хотелось подойти и благодарить, много благодарить вас за то, что дае<,те>, вы своей работой, именно своей особенностью писать книгами, в которых музыка нам вот таким в болотах, в лесах, в колхозах, где музыки нет иной, кроме книг ваших, да музыки леса. Хотелось еще сказать Пастернаку, что книжечка маленькая его серо-зеленая книжка — ‘Второе рождение’ залетела далеко от Москвы в осиновые перелески и читают ее не нарядные барышни с намазанными губами (ведь остались еще такие), а читаем мы — рабочая и колхозная молодежь. Правда, учимся еще читать, но так хорошо постигать непонятное, но бесконечно красивое, которое становится понятным и нужным.
На другой день уже вечером шла со станции.
В поле крутилась мятель. Лес стоял весь в снегу и лапы-ветви так и качались со снегом. Шли не замечая трудности пути (от станции 6 километров). Смеясь говорили о почти несбыточном: ‘Вот сюда бы к нам приехал Белый и Пастернак, мы б угостили их разваристой колхозной картошкой’.
КАСИМОВА Екатерина,
дер<,евня>, Молзино, Ногинского р<,айо>,на Московской обл<,асти>,.
16 / II 1933 г.
Может быть, это письмо написано очень топорно (а наверное это так), грубо, но тем не менее я прошу редакцию поместить хоть часть его в ‘Литгазету’, которую выписываем и читаем мы здесь в Молзинском колхозе. Хотя бы как-нибудь сообщить Белому и Пастернаку мысль, высказанную мною о том, кто и как их читает и старается понять.