И. М. ГРОМОГЛАСОВ
И. М. ГРОМОГЛАСОВ
<Воспоминания о В. О. Ключевском>
<Воспоминания о В. О. Ключевском>
КОММЕНТАРИЙ
КОММЕНТАРИЙ
И. М. Громогласов. Воспоминания о В. О. Ключевском, Ключевский Василий Осипович, Год: 1911
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В. О. Ключевский: pro et contra, антология
СПб., НП ‘Апостольский город — Невская перспектива’, 2013.
Профессор И. М. Громогласов поделился своими воспоминаниями о В. О. Ключевском.
— Я лично узнал имя Василия Осиповича с семинарской скамьи, узнав его, окружённого уважением и благоговением.
Судьба послала мне учителем русской церковной истории одного из его учеников и пламенных почитателей — Знаменского.
Он нам читал его и рассказывал, лично же я узнал В. О. в 1889 году, когда поступил в академию.
У нас была и тогда, да и теперь осталась, курсовая система преподавания. В. О. всегда читал на втором курсе, но всякий вновь поступивший студент спешил познакомиться и вынести непосредственное впечатление о В. О.
Так же поступил и я — и у меня до сих пор необычайно живо сохранилось впечатление первой слышанной мною его лекции о происхождении великорусского племени.
Меня тогда уже поразила своеобразная ораторская манера В. О.,— манера, которая сразу захватывала слушателей и покоряла их.
В. О., как мне кажется, в высшей степени обладал главным секретом ораторского искусства, состоящим в умении установить какую-то интимную связь между ораторами и слушателями.
Когда он читал перед аудиторией, у каждого из его слушателей оставалось впечатление, как будто он ведет беседу с ним непосредственно по его адресу, как бы личную беседу со знакомым, и притом говорит о предмете, как о давно уже знакомом слушателю,— о предмете, о котором как будто давно уже сговорились и который имеет общий интерес и полное единомыслие.
Благодаря этой манере и содержанию лекции, успех его лекций был всегда необычайным. На некоторые из них сходилась буквально вся академия,— студенты всех курсов,— в особенности на характеристики исторических деятелей, как, например, Андрея Боголюбского, Ивана Грозного, царя Алексея Михайловича…
И бывали случаи, когда студенты обращались к профессорам, которых не хотели обидеть, с просьбой не читать в это время лекций и дать им возможность послушать В. О.
После его лекций обычно бывало множество разговоров по поводу их, лекции перечитывались по записям литографированным и рукописным, перечитывая их, имитировали голос, манеру В. О., повторяли наизусть целые тирады…
— Это мои студенческие воспоминания о нем,— говорит И. М. Затем более близко я познакомился с В. О. став преподавателем
через год после окончания академического курса в 1894 году.
Я поселился тогда в Москве и мои лекции назначены были в те же дни и часы, как и лекции В. О., — параллельно, так что мне приходилось вместе с ним ездить из Москвы в Посад.
Там проводили мы вместе большую часть времени, в старой лаврской гостинице (где в течение 30-ти лет В. О. неизменно останавливался в одном номере) и обыкновенно возвращались в Москву вместе.
И я для себя считаю величайшим счастьем, что в первые годы моей преподавательской деятельности мне пришлось так близко и часто встречаться с ним и проводить так много времени вместе.
В этих поездках и разговорах во время них я учился тому, как следует относиться к науке и к своему профессорскому делу — к аудитории.
Здесь же установились между нами и те добрые личные отношения, которые ввели меня как своего человека в его семью и которые теперь делают для меня особенно тяжелой его утрату…
Переходя к своим интимным впечатлениям, И. М. Громогласов говорит:
— Я не знал профессора более деликатного в своих отношениях к каждому отдельному из своих учеников, из своих слушателей и более внимательного к своей аудитории.
Едва ли когда-либо он спокойно, без тревоги, без волнения входил в аудиторию.
Всегда он взвешивал не только содержание лекции, но и то впечатление, которое должна она произвести на его слушателей.
Он сам мне рассказывал, что перед публичной аудиторией, где слушатели еще менее знакомы, он буквально галлюцинировал, стараясь представить себе свою аудиторию, своих слушателей.
Всегда он знал тот конечный результат, которого он достигает своей лекцией, так как никогда не читал наугад.
Он не только сообщал известные сведения, не только учил, но и воспитывал аудиторию в известном определенном, нужном по его мнению, настроении.
Как член корпорации, он отличался необычайной отзывчивостью к ее идейным интересам, и во всех сколько-нибудь важных случаях общеакадемической жизни всегда обращались к его обширным знаниям, к его нравственному авторитету, умению разобраться во всяких сложных и трудных обстоятельствах и к его неподражаемому искусству облечь мысли в словесную формулу.
Ходячей фразой действительно было, что в трудных случаях ‘поднимали Иверскую’, т.е. обращались к В.О., и, в частности, мне, благодаря моей личной дружбе с ним всегда приходилось быть посредником между ним и нашей коллегией.
Он был нужен вообще для своей коллегии во многих случаях, а для некоторых из нас он был тем знаменем, около которого мы группировались.
Были, конечно, в академической семье и некоторые завистливые ничтожества, которые не прочь были за спиной и позлословить по адресу В.О., но, разумеется, они молчали, по крайней мере, до времени.
Наиболее значительным было выступление В. О. в академических делах в 1905 году, когда остановилась академическая жизнь, и чтобы пустить ее снова в ход, признано было необходимым введение в академии автономного строя.
Тогда в академии была составлено записка 22-х профессоров и преподавателей академии, которая говорила о необходимости распространения на академию автономных правил.
Первым подписавшим эту записку был В. О. Ключевский.
Мне пришлось тогда вместе с двумя другими товарищами отправиться в качестве уполномоченного с этой запиской в Петербург к обер-прокурору и членам Синода, и при переговорах по этому делу с первоприсутствующими мы убедились, как много значило и для этих высших духовных сфер имя В.О., стоявшее под этой запиской.
Тогда эти наши ходатайства имели успех, но успех был недолгим, и вскоре последовала реакция.
Тут обнаружилась дифференциация в составе нашей корпорации.
Все искренно преданные началам автономии сгруппировались около В. О., но мы оказались в меньшинстве.
Скоро началась расправа с академической автономией, и первой жертвой личных счётов был мой товарищ, профессор П. В. Тихомиров1, в деле которого В. О. принял самое горячее участие.
Группа профессоров, с ректором епископом Евдокимом2 во главе, не замедлила при первой же возможности свести счёты с В. О. В начале 1906-1907 годов он подал прошение об отставке. Группой преданных ему профессоров сделана была попытка удержать его, и были все основания думать, что В. О. останется.
Но епископ Евдоким и его единомышленники поспешили дать движение этому прошению, не дождавшись ответа на предъявленную ему советом профессоров официальную просьбу о продолжении службы, и В. О. получил отставку. Тогда же несколько академических профессоров и преподавателей, в том числе и я, печатно протестовали против способа увольнения В. О.
Личные наши отношения с ним продолжались до последнего времени.
В последний раз я видел В. О. чуть не накануне того дня, когда он лег в больницу, это было перед самой поездкой в Петербург по тому делу, которое закончилось моим увольнением из академии.
По возвращении я уже не видался с В. О., так как считал для себя непозволительным волновать его, больного, своим появлением, которое, конечно, дало бы повод к разговорам об академических делах.
Смерть В. О. для меня — тяжелая утрата не только учителя, но и человека, близкого друга…
Печатается по: Русское слово. 14 мая 1911 г.
1 Тихомиров Павел Васильевич (1868-1925) — профессор кафедры истории философии Московской духовной академии (1898-1906).
2 Евдоким (Мещерский Василий Иванович) (1869-1935) — епископ Русской Православной Церкви, ректор Московской духовной академии (1903-1909), впоследствии митрополит Обновленческой церкви, председатель Обновленческого Синода (1923-1925).