Хвостики
Хвостики
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Хвостики, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1936
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Помню я в далекой младости художника Лариона Михайловича Прянишникова, который был моим профессором в Школе живописи в Москве. Он рассказал мне, что, когда еще у нас был в Москве свой дом в Рогожской улице, где он служил у деда моего, Михаила Емельяновича Коровина, в конторе его писцом, мне было тогда только семь лет. Зимой в это время захворала моя мать, позвали доктора, профессора Варвинского. Приехал доктор, такой серьезный, немолодой, приехал на паре вороных, в санях. Лошади покрыты зеленой сеткой. Кучер в бархатном казакине, рукава шелковые, голубые. Доктор открыл меховой полог, вылез из саней, вошел к нам в дом, в переднюю. Серьезный доктор, в золотых очках. Горничная Глаша помогла ему снять шубу, повесила ее на вешалку. Доктор вынул платок, высморкался. Был слышен запах духов. Он посмотрел на меня и сказал:
— Шалун, как тебя звать?
И доктора повели к больной.
— Помнишь?— спросил меня художник Прянишников. — Тебе нравился доктор, что так хорошо от него духами пахнет. И ты все у шубы его что-то вертелся у вешалки. Помнишь?— спросил меня Ларион Михайлович.
— Что-то вспоминаю,— ответил я.
— У него шуба была хорошая, мех такой, норка, что ли? И на меху висели хвостики этого зверька. Много хвостиков. Вот ты,— сказал мне Прянишников,— где-то достал ножницы и хвостики у шубы все отрезал. Унес к себе в комнату, спрятал под подушку. Помнишь?— спросил меня он.
— Помню, что-то было, да, помню,— сказал я.
Доктор-то, когда уехал от нас, тоже по визитам, к другим больным, потом домой к себе, не заметил, что хвостиков нет, а вечером поздно поехал с женой к ‘Яру’, ужинать. Уезжая от ‘Яра’, когда ему подавали шубу, он увидал, что хвостиков нет. Говорит: ‘Шуба не моя!’ Рассердился ужасно. ‘Где хвостики?!— кричит, шубу переменили!’ Доктор такой важный, вся Москва знает. Пришел сам полицмейстер, знакомый доктора, он в это время тоже был у ‘Яра’. Все смотрели шубу, видят, хвостики отрезаны. Рассердился полицмейстер: ‘Кто! Что!.. Как сметь!!! Да я вас,— кричал полицмейстер,— всех!!!’
Гардеробщики бегают, чуть не плачут. ‘Чего,— говорят,— знать не знаем, куда хвостики делись и кто их отрезал!’
Мрачнее тучи ехал знаменитый доктор с женой домой.
— Это хитрый, хитрый вор,— успокаивала доктора жена.—Может быть, ты был у Бахрушкиных!
— Был,— говорит доктор.
— Ну вот, я так и знала. Там она, Татьяна Васильевна, ну уж! Она меня… все назло, это она отрезала хвостики, она, она!
— Постой, постой — что ты? Что ты? Татьяна Васильевна? К чему ей? Подумай!
— Нет, она, я знаю, что она! Когда я голубую шляпу себе купила у мадам Дарзанс, она — тоже голубую! Я — черную, она тоже — черную. А я возьми да серую в бисер. Она тоже хотела, искала — ан, такой нет! Вот она, назло! Я от нее крадучись к портнихам еду. Встретит когда меня, такой уж друг, целует и уж вот добрая, а сама всю меня оглядит. Змея! Она это отрезала!
— Что ты! Постой, она кончила институт. С какой стати ей? Не кто-нибудь!
— Ну вот, я так и знала, что вы за нее горой! Нравится вам! Я вижу. Она — святая! С каких это пор?
— Ну, постой, постой, нельзя же так,— волновался доктор.
— Да, да!
И жена, вынув кружевной платочек из муфты, вытирала, вздыхая, слезы.
А я помню, лежа в постели, разбирал хвостики, и мне казалось, что это какие-то маленькие лисички. Я их гладил, и от них пахло духами. Мне нравилось, что эти лисички-хвостики спят со мной. Они около, тут, хорошенькие! В окно была видна зима. Искрился снег, падая у фонаря, на улице. Так хорошо. Думал я, пойду гулять завтра. Выпущу этих лисичек в сад, на снег.
Утром опять приехал доктор. Я посмотрел на шубу, повешенную на вешалке, пахнет духами, а хвостиков больше нет. Пошел к себе в комнату, смотрю, хвостиков нет под подушкой. Где же они? Ищу — нигде нет. Спустился вниз, в переднюю, вижу, как моя няня Таня, горничная Глаша и тетя Аня у шубы торопятся, пришивают хвосты к шубе. Я вернулся в свою комнату и думал: ‘Вот мои лисички, не пойдут со мной гулять, будут висеть на шубе у доктора, и зачем?’ И так стало грустно. Я заплакал. В окно видно, за загородкой, сад, покрытые инеем кусты. Вот туда я бы и пустил их, лисичек.
Доктор уехал делать дальше визиты и заехал к Бахрушкиным. Рассказал он им про случай с его шубой. Что шуба норковая и у ‘Яра’ отрезали хвостики, и удивлялся — кому это нужно. Сама Бахрушкина, Татьяна Васильевна, всплеснула руками и сказала:
— Боже мой! Как же, ведь теперь мода, хвостики — мода, у воротника внизу рюшкой висят. Ну, будет вам, Николай Петрович,— сказала она доктору. — Как вы наивны, право! Не судите нас, мы — женщины, будьте осторожны, наверно, супруга ваша, Анна Григорьевна, хочет сделать вам сюрприз. Она, она отрезала хвостики, она.
— Да что вы, Татьяна Васильевна, с какой стати? Анна Григорьевна так расстроена, у нее мигрень сделалась, всю ночь я провозился. Примочку Распайля прикладывал.
— Нет, нет — она, вот увидите! Она такая, такая! хвостики в моде, и вот… — убеждала доктора Татьяна Васильевна.
Когда доктор уезжал, его провожали муж и жена Бахрушкины. Но когда ему подавал лакей шубу, то доктор увидал хвостики. Остолбенел в удивлении, поправлял очки и смотрел растерянно. Хвостики норковые были все целы. Доктор смотрел на Бахрушкиных, те на него.
— Непонятно!— сказал доктор.
Татьяна Васильевна посмотрела на отвороченный край шубы и дернула хвостик. Тот живо оторвался. Она посмотрела ближе и сказала, смеясь:
— Ну что же, пришито на живую нитку. Ах, ну, мне все понятно!
Задумался, ехав домой, профессор, доктор медицины. ‘Черт знает это что такое! Эти хвостики, если жена пришила,— зачем? А Татьяна Васильевна, она не выходила, она не могла успеть пришить, может быть, приказала’.
— Стой,— сказал он кучеру, когда тот заворачивал к дому,— в ‘Яр’!— крикнул ему доктор.
‘Как я домой приеду… Она увидит, опять сцена, огорчение. Черт эти хвостики выдумал! На кой леший они нужны? Жена расстроилась. Чувствую, узнает, что я был у Бахрушкиных. Да я и сам скажу. Я не лгу, не могу лгать! Черт вас дери’,— говорит доктор медицины, глядя на шубу.
В передней ‘Яра’ бросаются к доктору гардеробщики, снимают шубу, ботики, и рожи их расплываются в улыбках, говоря:
— Ваше превосходительство, радость! Нашлись хвостики-то! Эка радость! А мыто, о Господи, что горя было.
Прошел доктор в большой зал ресторана ‘Яра’ и сел один в углу под пальмой за стол. Вытянувшись, почтительно подошел к нему метрдотель и сосредоточенно выжидал, что ему закажет уважаемый гость. Гость долго выбирал в прейскуранте и рассеянно сказал:
— Навагу с хвостиками, то есть просто навагу, без хвостиков. Ну, и херес, что ль.
— Слушаю-сь,— сказал метрдотель и, передавая заказ официанту, сказал тихо:
— Скажи, чтобы хвосты отрезали.
…За едой доктор видит — нет хвостов, думает: ‘Что это такое, это хвосты все, как я приеду домой с хвостами, оторвать их, что ли? Скорей забудется эта глупая история. А если пришила жена? Нет, тоже нельзя. Пошлю-ка я кучера за Поляковым, он судебный следователь, по важнейшим делам, он знает, скажет, как поступить’.
Написал письмо и отправил кучера по адресу судебного следователя. Писал Полякову: ‘Выручи, дорогой друг, из безвыходного положения’ и еще что-то. Судебный следователь быстро приехал в ‘Яр’ и, садясь к столу приятеля, озабоченно спросил: ‘Что случилось?’
Доктор медицины Варвинский все подробно рассказал. Про случай с шубой, про отрезанные хвосты.
— Слушай, дорогой,— сказал следователь,— знаешь, священнику и доктору говорят правду, ну, и другу тоже. Скажи мне откровенно — тебе нравится эта Татьяна Бахрушкина?
— Да ты что?— удивился доктор.
— Да ничего, бывает, согласись… Кто же отрезал эти хвосты?
— Да черт с ними, с хвостами, ты скажи, как теперь мне поступить: ходить мне в шубе с хвостами или без хвостов?
— Вот что,— предлагает следователь Поляков,— надо выручить тебя. Хотя я иду против закона, сам же участвую, так сказать, в преступлении. Я эти хвосты от шубы беру себе и присылаю тебе как найденные у похитителя, через полицию. Понял?
— Вот благодарю, отлично.
И доктор жмет руку другу следователю и вдруг говорит:
— Постой, а как же Бахрушкины скажут жене, что на шубе оказались хвосты, когда я был у них?
— Верно,— согласился следователь Поляков. — Постой, вот что, ты утром сегодня заехал ко мне, понял? Я нашел преступника, и хвосты пришили опять тебе у меня.
— Отлично,— согласился доктор. — Едем ко мне, ты объясни жене. А если жена пришила,— задумывается доктор. — Ну, хорошо, делай, как знаешь, решай. Ты юруспруденция. Выручай.
— Отлично,— сказал следователь,— едем!
В меховом магазине на Кузнецком Мосту сам хозяин Михайлов наскоро готовил большую муфту из лучшего меха, на которую нашивают хвосты по фасону парижских мод. В отдельном кабинете ‘Яра’, на столе, убранном цветами, муфта. Летит тройка по Тверской-Ямской, в ней доктор, огорченная его супруга и судебный следователь по важнейшим делам. Увидав муфту, супруга, Анна Григорьевна, крикнула от восторга.
— Да,— сказал торжественно следователь, поднимая бокал шампанского. — Все он,— показал он на мужа. — Все он. Я только исполнял долг закона.
Жена, схватив муфту, приложила ее к щеке и ласково смотрела на супруга.
— Ну, что ж ты молчишь, ты страдал, вот он какой у меня!
Много прошло времени, и нет этих милых людей, и вспомнил я детство, рассказ художника Прянишникова, когда у лежанки зимним вечером, там, в Москве, он, смеясь, рассказал мне:
— Вот ты был какой мальчишка. Вся Москва говорила про знаменитого доктора, у которого отрезали у шубы хвосты.
И, как сон, сейчас передо мной пролетают воспоминания прошедших дней…
Хвостики — Впервые: Иллюстрированная Россия (Париж). 1936. 4 января. Печатается по журнальному тексту.
примочка Распайля — Распайль Франсуа Винсент (F. V. Raspail, 1794-1878), французский фармацевт, ботаник и микроскопист, основатель ботанической гистохимии. Известен также как активный политический деятель, последователь якобинцев. За свои крайние взгляды приговаривался к тюремному заключению, затем к пожизненному изгнанию (1853). В 1869 г. возвратился во Францию и был избран в законодательное собрание, в 1876 г. стал членом палаты депутатов. Примочка готовилась из соляного раствора с добавлением нашатырного и камфарного спирта, относилась к разряду народной медицины. Применялась в качестве сосудорасширяющего средства при головной боли, болях в суставах и при ушибах.