ХОРОШИЙ ГОРОД
ХОРОШИЙ ГОРОД
(О Константинополе)
(О Константинополе)
* * *
* * *
* * *
* * *
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Хороший город, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1921
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 14 т. Т. 11. Салат из булавок
М.: Изд-во ‘Дмитрий Сечин’, 2015.
Со мной случилась странная история: после восьмимесячного пребывания в Константинополе — я вдруг полюбил этот город…
И не со мной одним случилась эта странная история: многие из моих приятелей — один по одному — стали застенчиво признаваться, что и они полюбили Константинополь…
А до этого все ругали его взапуски.
Вышеназванный переворот во вкусах я могу объяснить только тем, что за восемь месяцев все кое в чем разобрались, кое-что отфильтровали, кое-что объяснили и простили.
Очень хороший город.
И я бы сказал после тщательного анализа: то, что от Азии, от Турции — то очень хорошо… Красиво, удобно, ласково и любопытно. То, что не от Турции, — гораздо хуже.
Очевидно, эту вторую половину мы раньше, не разобравшись, и ругали взапуски.
Многое хорошо: и шумливые базары, и тихие улички, и трогательные умилительные турки, жадно молящиеся в прохладных мечетях, и восточная истома и лень наряду с бешеной борьбой за существование, и даже этот немолчный ежечасный, ежеминутный рев торговцев под окнами, рев, доказывающий, что здесь до того всего вдоволь — что приходится надрывать глотку, если хочешь сбыть разборчивому покупателю свою рыбу, молоко, зелень или бублики…
И крики все такие красочные и так странно похожие иногда на русскую речь…
Один продающий какую-то снедь целый день неизвестно по какой причине орет:
— Бор-рис Годунов! Бор-рис Годунов!
Другой:
— Съел собак!
Третий:
— Умер артист! Умер артист!
А один раз, проснувшись утром от этой симфонии воплей, я вдруг услышал, что продают самого меня:
— Ар-кадий Аверченко, Ар-кадий Аверченко, — отчетливо доносилось с улицы.
Что это за кушанье — не знаю. Никогда не ел.
Но чаще всего выкрикивают такой товар, название которого совершенно нельзя опубликовать на русском языке.
Одна дама открыла мне новую прекрасную черту Константинополя:
— Понимаете, самый лучший город, по-моему: магазины открыты с раннего утра до позднего вечера, без всяких перерывов, а если и в 3-4 часа ночи вам захотелось купить чего-нибудь съестного, выкурить сигару или выпить лимонаду — так сколько угодно, хоть до утра. Я не знаю более удобного города для жизни.
А до чего симпатичная вещь, это праздник Рамазана. Праздник, который тянется целый месяц, кипучая ночная жизнь, всюду свет, прекрасные теплые ночи, крохотные кофейни, рассыпавшие по всем тротуарам свои низенькие плетеные стулья — истома и лень, сидишь всю ночь — спать не хочется и даже говорить не хочется.
Прихлебывай из крохотной чашечки душистый кофе и любуйся бархатным звездным небом, делая как можно меньше движений, будто ты настоящий медлительный сын Блистательной Порты.
Домой не хочется. Век бы так просидел.
И простота нравов пречудесная: вышли мы как-то из ресторана вечером, без шляп, две артистки, бывшие со мной — простоволосые, у одной из них оказалась под рукой гитара… Сели на самом углу Пера на кофейные скамеечки, потребовали кофе, тихо запела актриса, пощипывая струны гитары… И никакой полисмен не запретил нам этого и даже проходящая мимо публика принимала это как нечто должное… А кто был около — стали слушать: и сам кафеджи и арабаджи и еще разные ‘джи’, проходившие мимо…
Послушал кафеджи, вздохнул, хлопнул меня по плечу, сказал: ‘Корош русски. Русски кардаш’ — и принес мне чашку кофе, категорически отказавшись от уплаты, ибо совсем он размяк, ибо не вынесла его лирическая мусульманская туркина душа русской песни под гитару…
Карош турки.
Приехал в Константинополь один русский большевик, которого я знавал по Петербургу еще до войны, — совсем приличный человек был раньше.
Ели мы в кафе мороженое, разговаривали… Я обо всем расспрашивал с лихорадочным любопытством.
<,Фрагмент вырезан цензором. — В.М.>,
— С одной стороны счастье трудящимся, с другой…
— С другой?! Пойдем на улицу!
Я бросил на стол лиру за мороженое, схватил его за руку и, не давая опомниться, вытащил из кафе.
— Куда вы меня тащите?
— Что вы сейчас ели?
— Мороженое…
— Хорошее?
— Чудесное…
— А это что такое?
Я ткнул пальцем в витрину гастрономического магазина: горы сардин, огромная в разрезе колбаса — мартаделла, три круга сыру — один на другом, бочонок сливочного масла, гирлянды сосисок, банка с паюсной икрой, склянка с какими-то анчоусами, пикулями, паштеты, окорока, ветчины…
— Видали? А это что? Видите, сколько здесь мужских рубашек по две лиры штука. А это вот материя на костюмы, а это чулки, воротники — целые горы матерчатого добра. А эту кондитерскую видите? Ну-ка, посчитайте, сколько здесь кексов, пирожных, сколько пудов конфект, сколько берковцев печенья?.. А семиты пробовали — вон на углу из-за них пройти нельзя, — целые горы поджаренных, хрустящих семитов (это булка такая), по 2 с пол<,овиной>, пиастра штука… А этого хамала видите, который с веселым видом, мурлыча что-то, тащит на своей дюжей спине зеркальный шкаф? А тех двух видите, что пианино волокут?
Коммунист немного смутился и спросил недоуменно:
— Я не знаю, зачем вы мне все это говорите?
— А потому я и говорю, что допусти мы сюда коммунистов, ведь это все будет взято на учет?
— Я полагаю. Для более планомерного распределения запасов в государственном масштабе…
— Взять бы этот масштаб, — грубо перебил я, — да этим масштабом Ленина по морде! Масштаб? А куда тогда денутся все эти горы говядины, сыру, масла, сахару и белья? На учет? Заколоченные магазины будут? Продавец семитов, издыхающий от голода на углу? Был ты в турецких банях? Хорошо? А ну явись вы сюда… Сейчас все банщики делаются председателями ревкомов, исполкомов, гортокомов, хамал, который, как муравей, тащит зеркальный шкаф или пианино — сделается солдатом особого назначения при Че-ка, да и пианино со шкафом пойдут на дрова, потому что дров здесь сколько угодно, но прикоснись вы к дровам — и нет дров, коснись вы сахара, хлеба, мяса — и нет сахара, хлеба и мяса… Счастье трудящихся? Жулики вы все, вот что!
— Виноват… Вы позволяете себя оскорблять меня…
— Я вас не оскорбляю! Вы же знаете, что о присутствующих не говорят. Вы не жулик, а просто дурак.
И извинившись таким образом — я приветливо распростился с этим человеком.
Хороший город Константинополь.
Пока.
Впервые: Presse du soir, 1921, 4 июня, No 130. Печатается по тексту газеты.
…мортаделла — сорт колбасы.
…сколько берковцев печенья?.. — Берковец — старорусская единица измерения массы, равная 10 пудам = 164 кг.
А этого хамала видите… — Хамал — носильщик.