ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
. М. PШЕТНИКОВА
ПЕРВОЕ ПОЛНОЕ ИЗДАНІЕ
ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
А. М. СКАБИЧЕВСКАГО.
Съ портретомъ автора, вступительной статьей А. М. Скабичевскаго и съ библіографіей сочиненій . М. Pшетникова, >составленной П. В. Быковымъ.
Цна за два тома — 3 руб. 50 коп., въ коленкоровомъ переплет 4 руб. 50 коп.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ переулокъ, домъ No 2.
1904.
Холера.
Современныя сцены.
На углу …ской улицы стоитъ каменный, трехъэтажный съ подвалами домъ. Такъ какъ онъ стоитъ на углу и выходитъ на дв улицы, то въ немъ двое воротъ, выходящихъ на дв улицы. Съ виду онъ иметъ желтый видъ и разнообразится окнами, т. е. разными занавсками въ окнахъ, разными вывсками надъ окнами нижняго этажа и особенно длинною вывскою ‘Гостиница Столица’ и разукрашенными разными заманчивыми картинками на половинкахъ дверей. Вывски, кром гостиницы, гласятъ, что въ дом живутъ: портной, сапожникъ, часовой мастеръ, колбасная, есть дв овощныя, два кабачка въ подвалахъ и одинъ булочникъ. Если поглядть на этотъ домъ съ другой стороны улицы, то домъ ничмъ не отличается отъ другихъ домовъ: въ лавкахъ, въ окнахъ виднются различныя вещи, у часового мастера часы, въ гостиниц бгаютъ служителя съ полотенцами и щетками, а въ черной половин пьютъ чай какіе-то люди. Домъ какъ домъ, приклеившійся къ другимъ домамъ, такъ что можно новичку въ Питер и пройти, не замтивъ его.
Но такъ какъ теперь десятый часъ утра, то можно сказать, что въ этомъ дом, какъ и въ другихъ, жизнь уже давно началась: въ овощныхъ лавкахъ, въ кабакахъ въ отворенныя двери то-и-дло снуютъ люди: въ первыя — женщины, бдно одтыя, въ послднія — мужчины, бдно одтые, двери въ гостиницу отпираются тоже часто. Одно только странно, если припомнить прошлое время, ну хоть май мсяцъ ныншняго года: въ кабакахъ ни стукнетъ, ни крякнетъ, нтъ пляски, псенъ, а въ самомъ дом вс окна заперты, даже много окопъ совсмъ закрыто занавсками. Мало этого, не только въ другихъ мстахъ, даже въ гостиниц народъ сидитъ поодаль. И этого мало — изъ лавокъ идутъ торопливо, озираясь, по улиц идутъ тоже скоро, съ какою-то боязнью, точно хотятъ сказать: Господи, спаси помилуй!..
Даже около воротъ, не только этого, но и другихъ домовъ, не толкается народъ, какъ прежде. А вонъ только дворникъ подчищаетъ метлой соръ у воротъ и, нехотя, что-то отвчаетъ городовому.
Но вотъ выходитъ изъ воротъ женщина съ узелкомъ.
— Куда т?— спрашиваетъ ее дворникъ и загораживаетъ ей дорогу метлой.
— Извстно въ баню.
— Дура! холера!
— Что мн холера!.. Самъ ты холера, чумазой чортъ!
— Въ бани ходить не велно, баба, потому значитъ вода.— Продолжаетъ дворникъ тономъ ученаго.
— Ты разсказывай, а мн тутъ съ вами тарантить есть время-то? и баба идетъ въ баню. Но немного погодя, ворочается.
— Ну что, воротилась?— спрашиваетъ ее дворникъ.
— Отстань!… Мыло забыла.
Входитъ она въ овощную лавку. Хозяинъ съ подручнымъ отпускаютъ двумъ кухаркамъ по книжкамъ.
— Куда ты, Марья Алексевна?— спрашиваетъ вошедшую женщину подручный.
— Да вотъ, Николай Степанычъ, пошла я въ маскерадъ, а дворникъ стращаетъ.
— Что ты??
— Холера, говоритъ, ужь по банямъ ходитъ.
Женщина ушла, а одна изъ кухарокъ, которая
помоложе, въ красномъ полушалк, стала продолжать прерванную рчь…
— Вотъ теперь какое у нея житье: жильцамъ говядины э сколько (показываетъ мизинцемъ), бульону пригоршинку, а котлетовъ съ чайную ложечку… Провалиться! (крестится)… Я имъ, говоритъ, уваженье хочу сдлать, потому холера… Теперь молодой жилецъ, что еще третьеводни къ вамъ за гильзами ходилъ, славный такой… такъ онъ и спрашиваетъ это хозяйку: за что ему убыль такая въ пищахъ вышла… Да и говоритъ: я вдь-де не кошка!.. Ахъ, говоритъ, хозяйка (качаетъ головой), и рада бы я вамъ, голубчикъ, сослужить, да бумага такая у меня есь. Холера теперь. А какъ да вы, спаси Богъ, захвораете? Кто Богу отвтъ дастъ? Да такъ пошла костить его, онъ и присмирлъ… Ну что бы ты думалъ: парня холера схватила…
— Что ты?!
Оба лавочника и другая кухарка рты разинули.
— Ей-Богу! провалиться на семъ мст… Чаю не захотлъ пить — холера! За дохтуромъ послали. Хозяйка хочетъ полицію призывать: это, говоритъ, лавочникъ капусту дрянную пустилъ.
— Что она вретъ-то!.. Я хоть цлую кадку раздамъ даромъ, если моя капуста въ зараз. Капуста не свинина, да и въ свинин моей сами доктора нашли самое первое достоинство. Она пусть и не беретъ, не-то, отъ одной ея не обдняю.
— Ну ужъ не знаю.
Въ лавку вошелъ чей-то лакей, кухарки ушли.
Женщина подошла къ воротамъ. На стнахъ, по бокамъ воротъ, прибиты бумажки, извщающія проходящихъ о пустыхъ комнатахъ, и въ рамк большое объявленіе: предосторожности на случай холеры.
Женщина перекрестилась, вздохнула и пошла во дворъ. Дворъ узкій, грязный, но замтно, что политъ сегодня утромъ ждановской жидкостью. Но все-таки отъ стнъ несется зловоніе. На трехъ крылечкахъ вывски: направо сапожника и красильщика, налво портного, внизу, еще лве, почти въ самомъ углу, противъ чердака, изъ котораго вышелъ дворникъ съ дровами, живетъ лудильщикъ.
У оконъ сидятъ, налво во второмъ, направо во второмъ и третьемъ этаж, рабочіе въ синихъ, ночерплыхъ отъ времени рубахахъ, въ фартукахъ. Окна отворены. Кое-кто насвистываетъ, кое-кто напваетъ вполголоса.
Но въ сравненіи съ прежними днями и здсь какъ-то мрачно, невесело. Такъ и показывается прямо, что бднымъ людямъ тяжело отчего-то. Прежде рабочіе, по крайней мр, кричали, орали, звонко переклинивались съ кухарками и горничными, а теперь вонъ на кухарку, вышедшую съ юбкой во дворъ, и прошедшую въ другое крыльцо горничную никто и вниманія не обратилъ. Или ужъ часъ такой выдался? А во двор не жарко, потому-что погода стоитъ то сырая, то дождливая.
Вотъ вошелъ во дворъ фельдшеръ.
— Лкарь!— крикнули въ двухъ окнахъ.
Фельдшеръ вошелъ въ лвое крыльцо. И во двор настала гробовая тишина, изрдка прерываемая трескомъ отъ мостовыхъ.
Старшій дворникъ Степанъ Никитичъ, увидавшій изъ дворницкой фельдшера, надвъ на себя поверхъ рубашки жилетку и схвативъ какую-то книжку съ окна, побжалъ на дворъ, держа книжку подъ лвой мышкой.
— Марья Васильевна, съ 18 No, воды требоваетъ…— окликнулъ его другой дворникъ, вынося изъ лваго подъзда ведра съ помоями.
— Ну!.. Да смотри, выливай акуратно: шнырятъ топерь везд… А д лкарь?
— Къ портному, въ восьмой.
Старшій дворникъ, кряхтя отъ полноты, поплелся по лстниц. Отворилъ онъ 8 No и вошелъ. Сначала, какъ водится, кухня. Изъ кухни проходныя комнаты съ большими столами, за которыми работаютъ портные. Налво ширмочки: тамъ комнаты собственно для подмастерьевъ, только дв хозяйскихъ комнаты не имютъ ширмъ: он просторны, чисты, свтлы, а въ этихъ душно, пахнетъ махоркой.
Фельдшеръ смотрлъ языкъ одного подмастерья, дворникъ смиренно стоялъ у дверей въ первой комнат, подмастерья глядли на фельдшера то съ испугомъ, то съ любопытствомъ. Хозяинъ въ сюртук стоялъ поодаль фельдшера, въ двери сосдней комнаты выглядывала молодая женщина въ ситцевомъ плать, изъ кухни изъ-за плечъ дворника глядла кухарка.
— Языкъ хоть и бловатъ, но это пройдетъ. Нанизъ сколько разъ ходилъ?— спрашивалъ фельдшеръ.
— А не ходилъ…
— Нтъ, это онъ вретъ!.. Я самъ вдь тебя, Николка, засталъ,— проговорилъ, хохоча, другой подмастерье.
— Ты молчи, не тебя спрашиваютъ сюда.— Крикнулъ хозяинъ.
— Значитъ ты здоровъ?
— Вотъ т Христосъ!— сказалъ подмастерье.
— Да они у меня никогда не хворали.
— Значитъ, вс здоровы?
— Вс.— Отвчалъ хозяинъ. Чайку не хотите ли?
— Чашечку, пожалуй.
— А вонъ съ Яшкой холера: ужъ его драло, драло!..— проговорилъ, смясь, осмотрнный.
— Ты молчи… Съ этой холерой просто бда: убытку одного почесть не сочтешь,— говорилъ хозяинъ фельдшеру.
— Это такъ!.. Смучился я совсмъ.
— Ну!.. Водочки выпьемъ.
Немного погодя, фельдшеръ толковалъ съ старшимъ дворникомъ на площадк лстницы.
— Такъ вс здоровы?
— Вс, окромя чиновника.
— Только смотри врне: теперь бда!
— Что и говорить, страсть! Измаялся весь!
Дворникъ повелъ фельдшера въ комнату чиновника, о которомъ говорила лавочникамъ кухарка.
Но чиновника уже не было дома: онъ ушелъ на службу, какъ сказала хозяйка. Въ самомъ же дл, чиновникъ былъ дома и уговорилъ хозяйку не сказывать его дома, потому-что у него болитъ голова только съ похмлья. Хозяйка, не желая связываться, была рада этому и даже принесла ему косушку водки по уход фельдшера.
По уход фельдшера во дворъ вошелъ городовой, поглядлъ на дворъ, на стны, сказалъ старшему дворнику: чище, чище чтобъ все было, надзиратель скоро самъ будетъ!!— И ушелъ.
Пріхалъ докторъ, позвонилъ. Вышелъ дворникъ.
— А гд здсь больные?
— Никакихъ-съ не имется, вашескородіе,— отвчалъ съ испугомъ дворникъ.
— А у васъ бываетъ очередной докторъ?
— Какъ же-съ ежедневно.
— Однако здсь живетъ генеральша М.?
— Здсь-съ.
И дворникъ побжалъ указывать подъздъ съ другой улицы.
Черезъ часъ по всему дому распространилось, что въ дом генеральша захворала холерой.
— Эво куды пошла! Гляди, доберется и до лавокъ!— смялись рабочіе.
Къ вечеру рабочіе мужчины и женщины вымылись въ бан, а вечеромъ кабачки этого дома были полны. Разговоры шли о холер. На лвой половин говорили:
— И взаправду холера въ Питер?
— Дурень: кабы не было, стали бы раз столько хлопотъ объ нашемъ брат заводить.
— А я читалъ: огурцовъ нельзя исть, а водку передъ обдомъ можно.
— Ей давай-ко сюды осьмуху…
— Огурцы можно въ препорцію. Право! Я завсягды по шести огурцовъ съдаю, да не хвораю-же.— Говорилъ кабатчикъ.
— Слышите?.. Вали огурцовъ.
— Что жъ, братцы, водочки?— говоритъ гостямъ кабатчикъ.
— Ладно… Коли попереску дашь, и то ладно.
— А водочки-перцовочки?
Вс толкуютъ о хозяевахъ. Молодой маляръ наигрываетъ на гармоник:
Ахъ желзная дорожка! шириною два аршинъ!!
По ней бгаетъ машинъ — настоящій соловей!
Ни качаетъ, ни трясетъ, словомъ вихоремъ несетъ!
Сама скачетъ, сама пляшетъ,— сама псенки поетъ!..
Знай нашихъ… Елеха воха?
Входитъ городовой.
— По домамъ!!— говоритъ онъ.
Черезъ четверть часа кабаки запираются, за ними запираются ворота. Воздухъ длается чище, свже, въ домахъ, кое-гд, отворены окна, во многихъ домахъ свтятся огоньки.
У воротъ того же дома стоятъ рабочіе. Кто въ рубахахъ, кто въ зипунахъ, кто въ поддевкахъ.
Молодой парень въ красной ситцевой рубах (обращаясь налво къ четыремъ подмастерьямъ). Надо бы Илюху-то провдать?.
Голоса. Надо! надо! Вс мы подъ Богомъ ходимъ!
Мужчина въ поддевк. Слава Христу! Помен, говорятъ, помиратъ.
Мужчина въ халат. Зналъ, не пошелъ бы нон на заработки.
Голосъ въ другой кучк. А я слышалъ: бабъ да приказныхъ больше хворатъ, потому нутро у нихъ иное.
Другой голосъ. Что ни говори, а скверно… Вотъ бы выпить, а кабаки заперты.
Третій голосъ. Ужъ ты не одново раза сидлъ въ фартал: какъ въ кабакъ, такъ и выводятъ на дорогу. Это все съ того началось, слышно — что холера. А мн сказывали совсмъ кабаки уничтожить хотятъ?
Голоса. Этого не будетъ!
Изъ воротъ выходитъ рабочій въ рубах. Здорово!.. Аль не выпили?
Голоса. То-то, видно, ты выпилъ?
Рабочій (смясь). Я? Э, хватились… Гляди (кажетъ луковицу и закусываетъ). Со двора! право. Со двора можно.
Человкъ пять уходятъ во дворъ.
Изъ подваловъ, гд кабаки, слышится гулъ.
Изъ воротъ выходитъ молодая прачка. Молодой подмастерье подходитъ къ ней и, кланяясь, говоритъ любезно: съ ангеломъ, Марья Савишна.
Прачка смется, подмастерье схватываетъ ее за рукавъ и тоже смется.
— По закупки али провтриться?
Народъ хохочетъ. Прачка улыбается и убгаетъ.
Подмастерье (толп). А славная двка, одно скверно: табаку много куритъ и сахару много жретъ.
Народъ хохочетъ.
Другой подмастерье (первому). Ты того и стоишь.
Третій подмастерье (хлопая по плечу второго). Жениться, братъ, надо, авось дла пойдутъ какъ по маслу.
Рабочій. Женишься-наплачешься, коли сть нечего.
Мастеръ въ сюртук сидитъ у стола въ магазин, около него, слва, стоитъ лудильщикъ въ халат.
Магазинъ запертъ.
Лудильщикъ (слезно). Право слово, деньги до зарзу нужны.
Мастеръ. Ну, а если спросятъ: чьи часы?
Лудильщикъ. И!!, самъ я былъ по часовому-то мастерству ходокъ, да сбился. Эвто дло шуточное.
Мастери.. Десять бери (встаетъ).
Лудильщикъ. Не обидьте — пятнадцать хошь.
Мастеръ. Я сказалъ (хочетъ итти).
Лудильщикъ (слезно). Ну, хошь двнадцать?
Мастеръ (отпираетъ конторку). Такъ это врно, что съ холернаго?
Лудильщикъ (крестясь). Убей Богъ! Онъ у меня работалъ, ну и промыслилъ эти часы, а какъ захворалъ, и говоритъ: Иванъ Панкратовъ, можетъ, говоритъ, я помру въ холер, такъ ты помяни мою душу…
Мастеръ. А номеръ ли онъ?
Лудильщикъ (крестясь). Въ газетахъ было писано: въ тотъ день тридцать семь померло… Самъ на Волково провожалъ,— на рукахъ четверо несли — провалиться!
Мастеръ отдаетъ деньги лудильщику. Лудильщикъ уходитъ.
Мастеръ (смотритъ часы). Золотые!.. Кажись, у меня были?.. Да! тринадцать камней. Рублей сорокъ выручу… А кладъ мн этотъ народъ: главное, не продастъ, не выручитъ.
Изъ кабаковъ слышатся псни. Половина рабочихъ подгуляла, половина сидитъ вокругъ грамотя, который держитъ ‘Сынъ Отечества’.
1-й рабочій. Ты читай о холер, косушку поставимъ.
2-й рабочій. То само мсто читай, гд сказано: какъ ея зачало, какъ ея опасаться должно.
1-й рабочій. Не то: по всему свту она ходитъ, али какъ?.. Вдь тоже у меня, у него семьи… Мы здсь, а они какъ?
Грамотей. Про это дохтуровъ, чать, надо спросить.
3-й рабочій. А тутъ не показано?
Грамотей. Н.
1-й рабочій. Наплевать!.. Ужъ я не хотлъ было пить, да видно надо. Хватимъ? (товарищамъ). Бросай ее (газету бросаютъ подъ столъ).
Подходятъ къ стойк и берутъ дв косушки. Выпивши, закусываютъ сухарями и свжепросольнымъ огурцомъ.
По выход изъ кабака они совтуются: какъ бы имъ пообдать. Одинъ совтуетъ итти въ харчевню.
2-й рабочій. Претитъ, чтобъ имъ околть всмъ этимъ харчевнямъ!..
Грамотей. Купимте осердія, да и въ кабакъ… Кабы дома?.
1-й рабочій (вздыхая). И не говори!.. Совсмъ сбили, чтобъ имъ…
Четверо малолтковъ, два закройщика и трое подмастерьевъ сидятъ вокругъ большого стола, покрытаго скатертью. На стол ковриги чернаго хлба, деревянныя чашки, ложки, вилки, большой ножъ. Вс уже подвыпили и разсуждаютъ про закройщика Никифора, какъ онъ заболлъ холерой, и какъ потомъ Карлъ Ивановичъ стовалъ объ немъ.
Входитъ хозяинъ, фамилія нмецкая и выговоръ нмецкій, но родился въ Петербург. Въ рук у него бутылка. Самъ онъ выпивши.
— Ну, ребята, кушайте шнабсъ! Потому многа нельзя,— мала по стаканчику мощна.
Работники встаютъ и благодарятъ хозяина: кто наклоненіемъ головы, кто просто отряхиваетъ волосы.
Хозяинъ. Ну, выпивайтъ, кто старшъ!.. Иванъ?
Рабочіе выпили но стакану, кром подростковъ.
Хозяинъ (указывая на хлбъ). Закусивайтъ. (Работники рижутъ хлбъ, ломаютъ и дятъ).
Хозяинъ. Ну, теперь будетъ сюда докторъ… Комнатъ свжъ? (Нюхаетъ). Та!! Штаповска шиткость!.. А штопъ ей холеръ сдохнуть… (уходитъ).
1-й подмастерье. Подлецъ! Такъ бы и пырнулъ тебя вилкой… Какъ холера, и жидкость появилась…
2-й подмастерье. И кормить по праздникамъ лучше сталъ…
1-й закройщикъ. Зато за починку платьевъ себ деньги беретъ.
2-й подростокъ. Вчера меня хлесталъ-хлесталъ за то, что я теб пальтишко заштопывалъ.
Кухарка приноситъ щей. За ней входитъ хозяинъ съ докторомъ.
Докторъ (нюхая воздухъ). Отлично! Почаще только нужно помахивать флагомъ.
Хозяинъ (потирая руки). О! Я… всегда… Я плагородна шеловкъ!.. Неугодно ли поглядайтъ (подводитъ доктора къ щамъ).
Докторъ. Да, недурно вы кормите…
На улицахъ меньше зимняго народу. Народъ этотъ идетъ больше рабочій, чиновный, служилый, и другихъ тоже не очень много. Однако, не смотря на холеру, многіе идутъ веселые, попадаются и пошатывающіеся. Изъ кабаковъ слышатся псни, оттуда выходятъ немного выпившіе и, пройдя немного, заходятъ въ другіе кабачки.
Везутъ покойника. Мужички скидываютъ шапки и фуражки и съ благоговніемъ молятся, остальные прохожіе, не снимая фуражекъ и шляпъ, проходятъ мимо и вздыхаютъ… Прошли дроги, скрылись,— и печальное настроеніе загладилось другими разнообразными впечатлніями, которыя всякому извстны въ Петербург.
Съ пяти часовъ еще крпче закутилъ русскій народъ и забылъ совсмъ о холер. Пошатываетъ пьяныхъ по улицамъ, шатаются пьяные въ Александровскомъ парк, а въ десять часовъ, когда возвращается домой съ гуляній полупьяная и пьяная состоятельная публика, уже спитъ русскій рабочій народъ, только кое-гд въ кабачкахъ и на улицахъ, по Обводному каналу и на Петербургской сторон, идетъ ругань ихъ собратій изъ-за чего-нибудь.
А завтра? Завтра что будетъ, то Богъ дастъ… Его Божья воля!
Прочитали? Поделиться с друзьями:
