Хлопчатобумажная промышленность и важность ее значения в России. Соч. Александра Шипова, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1857 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах

Том IV.

М., ОГИЗ ГИХЛ, 1948

Хлопчатобумажная промышленность и важность ее значения в России. Соч. Александра Шипова. Отдел I. Москва. 1857

Брошюра эта написана в защиту хлопчатобумажной фабрикации в России и направлена против учения о безграничной свободе торговли¹, пользующегося очень значительной популярностью между нашими экономистами. Нет сомнения, что она вызовет опровержения, и действительно, очень многое в ней легко может послужить поводом к очень блестящим опровержениям, особенно способ изложения, доказывающий, что автор более знаком с русскими статьями о свободной торговле, нежели с капитальными иностранными сочинениями об этом предмете: из больших и основательных трактатов политико-экономического содержания ему известно, кажется, только сочинение гр. Тенгоборского². Теоретические соображения такого противника, конечно, нетрудно будет опровергать защитникам свободной торговли, имеющим под руками сотни иностранных книг, не известных автору брошюры, но если теоретическая часть его брошюры слаба, то много интересного заключается в его практических замечаниях: г. Шипов, как видно, имеет очень много знаний относительно главного и существенного вопроса в деле о судьбе хлопчатобумажной промышленности в России,— именно относительно состояния и влияния на наш экономический быт наших хлопчатобумажных фабрик. На эти-то замечания и должно быть обращено главное внимание при оценке его брошюры и суждении о степени основательности его мнения. Практические наблюдения его много могут содействовать прояснению вопроса. Надобно только желать, чтобы ученые, которые будут судить о брошюре г. Шипова, рассматривали его мнение с чисто-ученой точки зрения, не ограничивая своих возражений ни одними общими местами, ни одними общими осуждениями г. Шилова за то, что он держится протекционной системы. Но большей частью у ‘ас делается иначе: ‘вы протекционист? — этого довольно, мы осуждаем вас безусловно’.

У нас вообще очень мало развита терпимость мнений. Так, например, по вопросу о свободной торговле, из ученых, держащихся мнения, что протекционная система невыгодна, многие соображают, что противное мнение могут защищать только люди, имеющие в виду свой личный интерес, а не общую пользу, они даже готовы все человечество и в умственном и в нравственном отношении делить ‘а две половины ради одного того, как думают люди о свободной торговле, одна половина человечества — люди честные, умные, ученые, это все те, которые думают, что тариф должен быть понижен, другая половина — невежды, корыстолюбцы — это все те, которые думают, что должны быть охраняемы тарифом наши мануфактуры. Тут присоединяется еще другая привычка: лишь только вы оказали, что не все протекционисты невежды и корыстолюбцы и что в протекционной системе есть, при всех ее ошибочных сторонах, элемент, не заслуживающий осуждения, и, напротив, не все в системе людей, защищающих свободную торговлю, заслуживает безусловного сочувствия, тотчас же защитники свободной торговли объявляют вас протекционистом, а протекционисты восклицают, что вы, наконец, сделались протекционистом, хотя бы вы положительно говорили, что защитники свободной торговли, по вашему мнению, имеют на своей стороне гораздо более справедливости, нежели протекционисты.

С нами на-днях случилось нечто подобное по вопросу о славянофильстве. Много раз мы очень ясно повторяли в тех статьях, которые касались славянофильства, что нимало не разделяем и не видим для себя никакой возможности когда-либо разделять те особенные мнения, на основании которых славянофилы отделяют себя от так называемых западников, и на основании которых многие западники безусловно осуждают славянофилов, воображая, что в славянофилах нет ничего иного, кроме этих странных заблуждений. Мы положительно говорили, что о всех этих спорных между славянофилами и западниками пунктах мы думаем точно так же, как самые ревностные западники. Но с тем вместе мы говорили, что, кроме этих ошибочных мнений, о которых идет спор между славянофилами и западниками, есть у лучших между славянофилами и другие убеждения, гораздо более важные для жизни, в которых есть сторона справедливая и о которых подобно им думает большая часть лучших людей между так называемыми западниками. Одно из таких убеждений мы указали в предыдущей книжке³, прибавляя, что это убеждение принадлежит не исключительно славянофилам, а принадлежит современной науке, и что славянофилы заслуживают похвалы за то, что в этом важном деле поняли требования современной науки, хотя (повторяли мы бесчисленное множество раз) они вовсе не заслуживают одобрения за те ошибочные свои мнения, из-за которых ведется cпор между ими и западниками и в которых мы совершенно согласны с западниками.

Что же произошло? ‘Молва’⁴ вообразила, что мы сделались или готовы сделаться славянофилами! Вот подлинные ее слова:

‘В No 5 ‘Соврем[енника]’ прочли мы статью ‘Заметки о журналах’. Отзыв ‘Современника’ об ‘Молве’ нелестен. Прав ли ‘Современник’ в своем мнении, не нам судить: никто в своем деле судьей быть не может. Мы же с своей стороны от души радуемся этой статье и приветствуем ее как явление доброе и утешительное. Журнал, в котором постоянно участвуют писатели с истинным, всеми признаваемым дарованием, обратил внимание серьезное и добросовестное на те мнения, которые у нас в первый раз выражены были славянофилами, на те мнения, которыми отличается их направление. Он признал, что взгляд их на жизнь народной общины ставит их выше противоположной им школы и содержит в себе начало плодотворное по преимуществу. Радуемся от души. Тот, кто признал это основное начало, уже стал на прямом пути, на добром пути к дальнейшему развитию всякой разумной мысли. Бог помочь! скажем мы. Вперед! что бы вы ни говорили о ‘Молве’. Вопрос личный для нас никакого значения не имеет.

‘Дело начато, и мы верим от души, что оно не остановится. ‘Современник’ вникнет еще глубже во мнения славянофилов: он увидит, что то великое начало, ими поставленное, и которому он сочувствует, есть еще только внешняя основа. Глубже, глубже коренятся другие еще высшие начала, из которых выросло самое понимание общины, и, мы надеемся, ‘Современник’ их поймет и будет им сочувствовать’.

К сожалению, надежды эти неосновательны. Мы очень положительно и много раз выражали свое мнение о тех ‘высших’ началах, из которых, по мщению ‘Молвы’, ‘выросло понимание общины’, и каждый раз говорила, что относительно этих туманных начал держимся таких же мнений, как самые ревностные западники, то убеждение, о котором шла речь в прошлом номере ‘Современника’, мы считаем справедливым, потому что справедливость его доказана западной наукой, а все то, в чем славянофилы противоречат западной науке, нами положительно и решительно отвергается, потому что решительно не выдерживает научной критики н противоречит историческим фактам.

Взгляд на общину, который мы защищаем, принадлежит западной науке, а не славянофилам, мы полагаем, что славянофилы разделяют его, и говорим, что в таком случае они справедливы настолько, насколько соглашаются с истинами, доказанными западней наукой, ни больше, ни меньше.

Если славянофилы хвалят вас за то, что мы одобряем их мнения о предметах, о которых они думают согласно с западной наукой, мы очень были бы благодарны за такую похвалу. Если же они полагают, что мы им сочувствуем или можем когда-нибудь сочувствовать в чем-нибудь отвергаемом западной наукой, или опровергаемой фактами нашей истории или нашего быта, они совершенно ошибаются. Это мы говорим, вообще относясь к славянофилам. Что же касается до того, что нас вздумала похвалить ‘Молва’, мы чрезвычайно огорчены тем, что прочитали похвалу себе в газете, допускающей на сваи страницы неприличные выходки против партии, гораздо более нам’ уважаемой, нежели партия славянофилов, и оскорбительную брань на людей, ученые и литературные заслуги и благородство мнений которых мы высоко, очень высоко ценим, как, например, брань на гг. Забелина, Каткова, Леонтьева, Павлова, Соловьева, Чичерина и других. Похвалу себе от такой газеты мы принимаем за величайшую неприятность, какой только может подвергнуться человек или журнал, и покорнейше просим ‘Молву’ пощадить нас от своих похвал, пока не изменит она своего тона ‘эстолько, чтобы можно было принимать ее похвалы без стыда.

Но это было постороннее. Возвратимся к вопросу о том, каким же образом можно в известных случаях находить справедливость на стороне протекционистов, вовсе не будучи протекционистом, или находить у некоторых славянофилов справедливые убеждения относительно некоторых вопросов, нимало не будучи славянофилом?

Относительно вопроса о свободной торговле и протекционизме мы сошлемся на пример покойного Журавского и приведем отрывок из составленного под его редакцией ‘Описания Киевской губернии’ ⁵,— отрывок, который мы уже приводили в разборе этой превосходной книги (‘Современник’, 1856 г., No 8). Исчислив ценность фабрично-заводских произведений Киевской губернии и количество работников, занятых этим производством, Журавский продолжает:

‘Это исчисление еще далеко от точности, нужной для положительных заключений, но наверное можно сказать, что оно ниже действительного числа мастеровых рабочих, употребленных на здешних фабриках и заводах, даже и в таком случае, если считать наемных 5000 и крепостных 16 000, всего 21 000. Это весьма любопытные числа, собрание которых рекомендуем статистическим изыскателям, ибо они имеют близкую связь с некоторыми экономическими вопросами, и между прочим с новейшим вопросом о свободной торговле. По нашему мнению, применяя его теоретически к нашему отечеству, надобно более иметь в виду пользу значительного класса промышленников, интересованных в сохранении и процветании отечественных фабрик, нежели выгоды потребителей фабричных произведений, составляющих самый малочисленный, а вместе и достаточный класс нашего населения. Из приведенного исчисления видим, что для фабричного производства одной губернии нужно до 21 000 рабочих, приобретаемая каждым из них плата имеет прямое влияние на благосостояние как самих работающих, так и семейств их, следовательно, полагая средним числом до 5 душ семейство на каждого работающего, можно заключить, что до 100 000 душ интересовано в фабричном производстве одной губернии. Предположивши теперь, что, вследствие свободного привоза заграничных фабричных изделий дешевых, прочных и красивых, подобные же изделия здешних фабрик будут вытеснены из торговли, а вместе с тем закроются и самые фабрики, тогда, конечно, многие из питающихся теперь от фабрик лишились бы куска хлеба, ничего не выигравши от свободного привоза, ибо простой народ почти вовсе не потребляет фабричных изделий, вся выгода была бы на стороне достаточных классов. Но это могло бы случиться тогда только, когда все руки, употребляемые на фабриках, работали бы по вольному найму и без раздела заработков, в настоящем же положении здешней фабричной промышленности, почти три четверти рабочих из крепостных крестьян не интересованы в сохранении помещичьих фабрик, на которых работа по большей части невыгодна и тягостна, подрыв и уничтожение этих фабрик было бы, может быть, благом для работающих поневоле. Так сложны и отличны от других народов наши экономические интересы в настоящее время! И нельзя не пожелать, чтобы наши ученые, применяя к ним вопросы современной науки, не теряли из виду этих особенностей, а, напротив, усиливались бы привести их в самую точную известность наблюдениями и статистическими изысканиями’ ⁶.

Из этого очень ясно видно, что Журавский вообще не хотел быть ни безусловным приверженцем свободной торговли, ни протекционистом. Почему же так? Это очевидно. Он стоял на другой точке зрения, гораздо более высокой, нежели основание, по которому разделяются приверженцы той и другой системы. Протекционисты говорят: ‘Во что бы то ни стало, покровительствуйте фабрикам’. Приверженцы свободной торговли говорят: ‘Во что бы то ни стало, увеличивайте цифру заграничной торговли’. Журавский ни того, ни другого принципа не принимал основным правилом экономической науки. Он говорит: ‘Прежде всего и больше всего надобно думать о народном благосостоянии. Все, что содействует ему, я защищаю. Все, что вредит ему, я отвергаю. Если в данной стране, в данное время, при известных обстоятельствах фабрики нужнее для благосостояния народа, нежели увеличение цифры заграничной торговли и дешевизна фабричных продуктов, я защищаю фабрики в этой стране и готов быть протекционистом на этот раз. Если же фабрики в дайной стране, в данное время и при известных обстоятельствах невыгодны для народного благосостояния, то я противник этих фабрик в этой стране и защищаю свободную торговлю, которая уничтожит эти фабрики’.

‘Но в таком случае, скажете вы, Журавский не имел точно определенного, совершенно самостоятельного взгляда на вопрос о том, какова должна быть национальная промышленность, если он готов был в иных случаях признавать справедливость протекционистов, в других — соглашаясь с защитниками свободной торговли’. Он не хотел ни того, что хотят одни, ни того, что хотят другие, что же он хотел? Он хотел совершенно иного, и если вы желаете узнать, что именно хотел он, то прочтите следующий отрывок из ‘Описания Киевской губернии’.

‘Как в сельском хозяйстве важное место занимает вопрос о преимуществах больших или малых хозяйств, так и в фабричной промышленности представляется тот же вопрос: какая фабрикация, большая или малая, полезнее для производителей и для потребителей? Здесь прежде всего надобно определить, что разуметь большою фабрикацией) и что малою. Первая, конечно, та, которая для производства соединяет в одно целое работу многих рук, распределяя между ними части изделия, или заменяет большую часть рук машинами, таковы все заведения, называемые фабриками, мануфактурами, заводами, требующими более или менее значительных капиталов, вкладочных и оборотных. Малая фабрикация состоит в ручной выделке, при пособии некоторых простых машин и снарядов, одного или нескольких рабочих, а чаще и вовсе без них, одним семейством, низших сортов некоторых изделий, производимых настоящими фабриками. Так, например, сукно, полотно, тесемки, пряжа, шляпы, ножи, свечи, посуда, -кирпич, черепица и т. п. выделываются большими массами, лучших сортов на фабриках, и те же самые изделия производятся без всякого почти капитала крестьянскими семействами и разными мелкими промышленниками для собственного употребления и для продажи. Разумеется, изделия последних весьма не совершенны и не могут достигать тонкости и чистоты отделки, возможной теперь только на фабриках, но это надобно приписать более несовершенству употребляемых ими машин и снарядов и низкой степени искусства у большей части мелких фабрикантов. Несомненно, что подобные произведения могут достигать высокой степени достоинства, чему примером служат: полотна костромских крестьян, изделия некоторых тульских оружейников, лионские шелковые изделия, вырабатываемые не на фабриках, а мастеровыми в своих жилищах, при пособии семейства и наемных рабочих, голландские кружева и т. п. Все это произведения домашней фабрикации, показывающие, что при благоприятных обстоятельствах ловкость человеческих рук, и при самых простых снарядах, может с выгодою соперничествовать с многосложными и дорогими машинами больших фабрик. И если ручное производство по- сю пору так мало облегчено и распространено, так мало сделало успехов в искусственном отношении, то это оттого, что все усилия ума ученых и технистов нашего времени направлены на изобретения и улучшения больших машин, служащих для фабричного производства. На мелких фабрикантов никто из них не удостаивает обратить внимание, никто не подумает, какими бы средствами сократить ручную работу, улучшить употребительные доныне снаряды и машины, ввести новые, сделать доступною, для каждого семейства, в малом размере, выработку предметов, возможную доныне только для больших фабрик. Между тем этот предмет заслуживает особенного внимания по огромному числу интересованных в нем семейств, и представляет обширное поле изобретательности первоклассных умов, изобретения, подобные самопрялке, сделавшейся общеупотребительною у простого народа, могут быть важнее всяких усовершенствований фабричных машин. По крайней мере, это справедливо относительно нашего отечества, где большая фабрикация по сю пору обращается в пользу достаточного класса потребителей их произведений, как-то: сахара, тонких сукон и полотен, столового белья, шелковых изделий, табаку и сигар и т. п., все эти предметы или не нужны, или недоступны по цене нашему простому народу, т. е. более ³/₄ всего населения государства. При нынешних нравах, быте и состоянии этой огромной массы народа, заключающей в себе не менее 45 миллионов душ, они имеют и долго еще будут иметь потребности, различные от потребностей высших классов, не удовлетворяемые большою фабрикациею. Для них-то и необходимы улучшения в малой фабрикации, которая могла бы, с одной стороны, снабжать простой народ прочными, хорошо обработанными и дешевыми изделиями, а с другой — водворять довольство в семействах производителей, особенно не обеспеченных в пропитании хлебопашеством. Впрочем, мы вовсе не разумеем, что мелкая фабрикация могла заменить большую, обе они могут итти рядом, развиваться и усовершенствоваться одновременно, по различию состояния потребителей той и другой, только первая, как значительно отставшая от последней, более требует теперь, по нашему мнению, поощрения и внимания ученых и правительства, особенно это важно в видах улучшения нравов и охранения от порчи простого народа.

‘Мелкая фабрикация, как мы сказали, требует для производства более или менее простых машин и снарядов, для ткачей станки, для кожевенников чаны, для свечников разная посуда, литейные формы и т. д. Этими принадлежностями мастерства она отличается от ремесл, требующих Для производства ручных инструментов, которых замена машинами по большей части или неудобна, или невозможна. Если угодно, и ремесло, производимое в большом размере, может стать на степень фабрики, вследствие деления труда. Так, например, в большой мастерской портного, где работает человек двадцать, одни исключительно занимаются кройкою, другие обделкою петлиц и бортов, третьи — тровицами и т. д. Из соединения всех этих частей выходит целое платье. Но, с другой стороны, и из малых фабричных мастерств может образоваться большое фабричное производство, с сохранением домашнего характера фабрикации. Каждый фабрикант может заниматься дома одной какой-либо степенью производства, и изделие, переходя из одних рук в другие, сделается, наконец, настоящим фабричным изделием. Такого рода выделка фабричных сукон и полотен низших сортов существует в некоторых местах Киевской губернии и в большем против прочих размере в м. Коростышеве Радомысльского уезда. Лет двадцать тому несколько семейств иностранцев, выходцев из Царства Польского, поселились в этом местечке и занялись почти исключительно выделкой сукна и полотна. Неизвестно, от них ли переняли коростышевские жители это мастерство, или еще прежде занимались им, только в настоящее время считается там 16 мастерских этого рода, из числа которых в десяти приготовляют пряжу и ткут, в двух — красят, в двух ткут холст, а иногда и шерсть, и в двух стригут и ворсуют сукно, хозяева двух последних мастерств сами разводят ворсильные шишки. Во всех этих мастерских действует следующее число машин: прядильных — 15, ворсовальных — 17, постригальных — 2, волчков — 17, ткацких станков: для сукна 18 и для полотна 26, из последних 6 принадлежат иностранцам, все прочие — местным жителям. Каждая штука сукна выделывается соединенными силами нескольких фабрикантов и переходит из одних рук в другие до окончательной отделки. Шерсть, краски и другие материалы покупаются в Бердичеве или получаются от купцов в обмен на сукно. Выделывается ежегодно до 320 штук сукна, на сумму до 2 600 р. серебр[ом]. Многие из значительных статей расхода, свойственных большим суконным фабрикам, как-то: на жалованье и содержание мастеров, рабочих и официалистов, на многие материалы, нужные для выделки высших сортов, на доставку этих материалов, на проценты от огромных вкладочных капиталов и тому подобное, все эти статьи не существуют в малой фабрикации коростышевских сукон, и весь ее расход не превышает половины выручки, т. е. в чистый доход фабрикантам остается около 1300 р. се[ребром], что составит средним числом, до 80 р. сер[ебром] на семейство, не считая прибыли от выделки полотна. Высшая цена выделываемых ими сукон до 2 р. сер[ебром] за аршин, но такого сорта делают очень мало, а обыкновенно ценою в 1 р. 50 к. и в 1 р. 30 к. сер[ебром] аршин. Если оказывается надобность в высшем сорте, то для окраски и окончательной отделки таких штук посылают их на Хабенскую суконную фабрику.

‘Другой подобный пример выделки полотен мы привели в описании колонии менонистов в Берднчевском уезде (см. ч. II, отд. V). Ткачество составляет у них принадлежность каждого хозяйства, и этим искусством они вырабатывают в продолжение зимы холста: из собственного материала на сумму до 500 р. сер[ебром], из постороннего по заказам — до 800 р. сер[ебром], и это — чистая их прибыль, не считая холста, употребленного на собственные надобности.

‘Сукна и полотна, выделываемые в означенных местах, хотя далеко ниже добротою и ценою против подобных же изделий больших фабрик, однако и они далеко превышают средства самой большой части потребителей, т. е. крестьян, которые не в состоянии платить до 1 р. 30 к. и 1 р. 50 к. сер[ебром] за аршин сукна себе на платье, или по 30 к. сер[ебром] за аршин полотна на белье. Для них возможно только самое простое сукно, которого цена здесь от 25 до 30 к. сер[ебром] арш., а холст от 6 до 8 к. сер[ебром] аршин. Выделкою как этих предметов, так и многих других, нужных для одежды и хозяйства сельских жителей, занимаются в селениях по большей части крестьяне, не находящие в хлебопашестве достаточных средств к пропитанию, также состоящие при господских дворах мастеровыми, в свободное от господской работы время, разных званий вольноживущие в селениях и в местечках. Их произведения, как-то: простое сукно и шитье из него: армяки или свиты, грубый холст, выделанные овчины и готовые тулупы, шапки и шляпы, сапоги, плахты, запаски, глиняная посуда, тележные части и множество других предметов, выставляются на продажу на всех ярмарках и базарах, в местечках и селениях. К сожалению, мы не можем сообщить подробностей касательно способов выделки этих товаров’.

Из этого мы довольно ясно видим, что у Журавского был свой самостоятельный, независимый от споров между протекционистами и приверженцами свободной торговли и очень определительный взгляд на отношения фабричного производства к потребностям страны. Он не колебался между двумя спорившими партиями. Он твердо стоял на своей точке зрения, с которой мог беспристрастно обсуждать желания обеих партий. Каждую из враждующих между собой партий он одобрял за то, что в ее желаниях сообразно с народным благосостоянием. Быть может, и очень даже вероятно, он жалел, зачем такие деятельные споры ведутся с точки зрения не довольно возвышенной. Быть может, и очень даже вероятно, что он жалел, зачем протекционисты и защитники свободной торговли, поднимая такой сильный спор из-за вопроса о фабриках, так легко забывают в пылу своего увлечения, что существуют в науке точки зрения более возвышенные, нежели увеличение фабричного производства или заграничной торговли, забывают так часто и так легко, что вопросы, о которых они спорят, имеют существенную важность только по своим отношениям к высочайшему вопросу науки, вопросу о народном благосостоянии, и только на основании этих отношений должны быть разрешаемы так или иначе.

Признаемся, что в вопросе о свободной торговле и национальном фабричном производстве мнение Журавского кажется нам совершенно справедливым. Признаемся, что мы в этом случае всегда готовы стать на стороне той партии, которая успеет доказать, что ее решение вопроса сообразнее с народным благосостоянием. Признаемся также, что до сих пор не видим, чтобы та или другая партия хотела положительным образом доказать это, потому что ни та, ни другая не заботилась достаточно о доказательствах подобного рода. Признаемся также, что решениям той и другой партии мы предпочитаем совершенно иное решение, предложенное Журавским в последнем из приводимых нами отрывков. Смысл этого отрывка таков: больше, нежели о возрастании фабричного производства, больше, нежели об увеличении заграничной торговли, надобно заботиться о развитии домашней выделки фабричных изделий. Для этой выделки надобно желать прямого покровительства. Что же касается до вопроса о том, полезно ли прямое покровительство фабрикам, то при разрешении его надобно было бы иметь в виду не столько отношения наших фабрик к заграничному производству подобных товаров, сколько отношение их к благосостоянию класса людей, находящих на них работу, и еще более, отношение фабрик к домашней выделке фабричных изделий.

Нечто подобное всегда было и, надеемся, будет в нашем взгляде на споры, разделяющие славянофилов от западников. Много раз мы говорили, что не придаем первостепенной важности тем вопросам, из-за которых славянофилы вздумали разделять себя от западников. Нет сомнения, что вопросы эти имеют некоторую и даже довольно значительную важность для науки и для жизни. Но гораздо важней их многие другие вопросы, которые стоят выше точки деления между славянофилами и западниками, как, например, вопрос о необходимости просвещения, о необходимости возможного содействия успехам литературы, наконец вопрос о народном благосостоянии. Тут нет раздела на славянофилов и западников, тут люди разделяются по степени своего сочувствия к народному благу и к решениям этого вопроса, даваемым современною наукою. По нашему мнению, хотя бы я был самым ревностным западником, я все-таки не буду заслуживать ни малейшего сочувствия от достойных уважения людей, если под моим западничеством скрывается обскурантизм или апатия, хотя бы я был самым эксцентрическим славянофилом и хотя бы я даже носил те желтые сапожки, над которыми столько смеялись, я все-таки заслуживал бы самого сильного сочувствия со стороны достойных уважения западников, если бы я, с той же энергией, как они, желал распространения просвещению, успехов литературе и особенно разрешал бы в таком же смысле, как они, вопросы, прямо касающиеся народного благосостояния. Если бы я имел совершенно ложный взгляд на древнюю Русь, если бы я не только воображал, что в XV или XIII веке между нашими предками было много людей, в совершенстве знавших греческий язык и постигших Платона и Аристотеля лучше, нежели западные их современники, но даже если бы я воображал, что в те времена Русь имела множество железных дорог, все эти заблуждения можно было бы извинить мне, если только в настоящее время я считаю полезным изучение Платона и Аристотеля с их преемниками и проведение железных дорог.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Автор брошюры Шипов в предисловии доказывает возможность развития хлопчатобумажной промышленности в России даже при параллельном развитии льняной промышленности.

² С Тенгоборским автор ведет полемику по вопросу о том, выгодно или невыгодно развитие в России хлопчатобумажной промышленности. Как известно, Тенгоборский считал целесообразным развитие в России лишь тех отраслей промышленности, сырье для которых производится в России. Поэтому хлопчатобумажная промышленность, по Тенгоборскому, не могла иметь успеха в России, так как она работает на привозном сырье.

³ ‘Современник’, No 5, статья ‘Заметки о журналах’, апрель 1857 г. (см. в настоящем томе, стр. 737—761).

⁴ ‘Молва’ — еженедельная литературная газета славянофильского направления, основанная в Москве в 1857 г. Главным редактором был А. Шпилевский, издатель — И. Аксаков.

⁵ Книга носит название ‘Статистическое описание Киевской губернии’, изданное тайным советником И. Фундуклеем, три тома, СПБ, 1852. Об этой книге Чернышевским написана статья-рецензия в NoNo 6 и 7 ‘Современника’ за 1856 г. (см. III том настоящего издания).

⁶ Отрывок, приведенный в No 8 ‘Современника’, несколько короче. Он начинается со слов: ‘По нашему мнению’ и заканчивается словами ‘наши экономические интересы в настоящее время’. В ‘Описании’ отрывок находится в т. III, стр. 295—296. Ему предшествует таблица, в которой дано по родам производства количество наемных и крепостных рабочих. Из всего числа рабочих — наемных 4 575 и крепостных 15 903 — более половины из них занято о свеклосахарных заводах: наемных 2 650 и крепостных — 7 730.

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

(Первоначально: ‘Современник’ 1857, No 6.)

Рукопись на 6 листах в полулист. Первые три листа писаны рукою Чернышевского, остальные — тою же неизвестною рукою, что и ‘Заметки о журналах, май 1857’. Текстов Журавского в рукописи не имеется, они заменены соответствующими указаниями Чернышевского для типографии о наборе отмеченных им страниц.

Стр. 616, 3 строка. В рукописи: мы осуждаем вас безусловно [как человека неблагонамеренного, и провозглашаем вас защитником всяких стеснительных мер и противником национальных интересов].

У нас вообще очень мало развита терпимость мнений.

Хлопчатобумажная промышленность и важность ее значения в России. Соч. Александра Шипова. Отдел I. Москва. 1857

ПРИМЕЧАНИЯ

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

Читайте также: