НРАВЫ.
НРАВЫ.
Хладнокровное путешествіе по гостинымъ.
(Литературная гостиная).
(Продолженіе впредь.)
‘Сверная Пчела’, No 128, 1825
Хладнокровное путешествие по гостиным, Булгарин Фаддей Венедиктович, Год: 1825
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Наскучивъ смотрть на свтъ и людей сквозь иностранные Журналы и Газеты, я ршился освжиться въ обществ, побывать въ знакомыхъ домахъ, повидаться съ людьми, прислушаться къ общественному мннію о различныхъ предметахъ, узнать городскія новости и всти, и съ новымъ запасомъ возвратиться въ мой кабинетъ. Ударило 8 часовъ вечера — пора одваться.
Облекшись въ срый фракъ, завязавъ галстухъ безъ зеркала, и пригладивъ ладонью волосы — я невольно улыбнулся, вспомнивъ, какъ я наряжался на вечера двадцать лтъ тому назадъ, съ какимъ тщаніемъ убиралъ я тогда свою голову прическою la Duroc, съ какимъ удовольствіемъ чернилъ усики серебряною гребеночкою, съ какою заботою повязывалъ галстухъ передъ зеркаломъ въ продолженіе получаса, какъ щегольски пестрилъ грудь кушаками, какъ крпко перешагивалъ талію (которой, какъ говорится, и слдъ простылъ). А теперь?— теперь я сталъ другой человкъ, и променялъ прежнія заботы, на заботы другаго рода. Прежде я восхищался, когда мн удавалось обратить на себя вниманіе умной и прелестной женщины, вжливостью, ловкостью въ танцовань, и остроумными (такъ думалъ тогда) фразами. Теперь я сушу мозгъ надъ сочиненіями, осудилъ себя на добровольное кабинетное заключеніе и поденную чернильную работу, для пріобртенія благосклонности публики, которая столь же непостоянна, какъ красавицы, но гораздо строже. Прежде я гордился числомъ пригласительныхъ билетовъ на вечера и балы, какъ доказательствами моего достоинства и важности въ модномъ свт. Теперь перебираю писанныя противу меня критики, слушаю волею и неволею замчанія пріятелей о моихъ трудахъ, и съ каждымъ новопоявившимся сдымъ волоскомъ, удостовряюсь, сколь я далекъ отъ моей цли. Прежде сердечная веселость и беззаботность не оставляли меня никогда.— Теперь, посреди трудовъ и занятіи, мн хотя и не бываетъ скучно, по бываетъ грустно — а это стоитъ одно другаго. Прежде я не думалъ о завтрашнемъ дн, и съ такимъ равнодушіемъ издерживалъ послдніе двадцать пять рублей, какъ будто въ запас были у меня милліоны. А теперь я думаю за десять лтъ впередъ, трепещу о будущей участи моего семейства, а все таки не научился копить денегъ. Читатель теперь легко отгадаетъ, почему мое путешествіе по гостинымъ иначе быть не можетъ, какъ самое хладнокровное. Свтъ тотъ же — но я перемнился: перемнятся и т, которые теперь за величайшее счастіе почитаютъ блистать въ свт — и со временемъ скажутъ то же самое.
Покуда хать?— Поду къ NN.: у него собираются такъ называемые умные люди, грамоти большаго свта. Самъ хозяинъ слыветъ даже Словесникомъ, а хозяйка… о! хозяйка есть одна изъ милліона тхъ Музъ, который раздаютъ споимъ знакомымъ и родственникамъ внка безсмертія съ такою щедростью, какъ будто бы они длались въ цвточномъ магазин, и продавались самою дешевою цною. Послушаю, нтъ ли чего занимательнаго но части карманной Литературы. Съ тхъ поръ, какъ у насъ ввелась въ моду Альманахи, юные и неюные Поэты отъ году до году откладываютъ печатаніе своихъ стиховъ, чтобъ блеснуть въ лучахъ альманачной славы. Но какъ Поэту столь же трудно скрыть свое произведеніе, какъ иной женщин сохранить чужую тайну, то до печатанія Альманаховъ, стишки обыкновенно ходятъ по городу, пока какой нибудь литературный паукъ не перехватитъ этого летучаго творенія, и не впутаетъ въ печатныя сти. Отъ этого новаго порядка вещей происходитъ та выгода, что не только Авторъ хорошихъ стиховъ пользуется предварительною славою, но и разнощики сихъ произведеній пріобртаютъ нкоторый всъ въ обществахъ, за труды свои причисляются даже къ сословію Литераторовъ. Я нахожу, что это справедливо: кресла Жанъ-Жака Руссо проданы были за дорогую цну, и конь, носившій на хребт своемъ великаго Тюреня, до послдняго издыханія обращалъ на себя вниманіе современниковъ. Почему же карманъ, вмщающій въ себ прекрасное произведеніе, и хозяинъ кармана не должны пользоваться славою?
Вотъ я уже въ передней Г-на NN. Было время, когда я поправлялъ мои туалетъ и прическу въ переднихъ, при помощи карманнаго зеркальца и гребешка. Теперь я и не думаю объ этомъ, и потому, не останавливаясь, прохожу въ гостинную.
Г-жа NN. сидла на соф, облокотясь нсколько на столъ, на которомъ стояли дв свчи. Она была занята разговоромъ съ мужчиною, съ которымъ мы посл познакомимъ нашихъ читателей. Одна дама сидла рядомъ съ хозяйкою, и, казалось, слушала разговоръ, другая, въ самомъ углу софы, занималась какою-то дамскою работою и не принимала участія въ ономъ, третья дама, съ какою-то двусмысленною, угрюмою (sournois) физіономіею, сидла въ креслахъ, въ нкоторомъ отдаленіи отъ столика, посматривала изъ подлобья (однако жъ прекрасными черными глазами) кругомъ, и слушала, иногда съ улыбкою, а иногда сервозно, тихія рчи молодаго человка, который, развалившись въ креслахъ, съ миною презрніи смотрлъ вверхъ, и только изрдка посматривалъ на общество. Одна прекрасная, хотя пожилая дама, съ неподвижною физіономіею, сидла при самомъ столик, и вмшивалась изрдка въ разговоръ, процживая слова сквозь зубы, безъ всякаго измненія голоса. Если бъ я былъ живописецъ, то съ этой прекрасной пожилой дамы срисовалъ бы портретъ, для изображенія зимы, со всми принадлежностями холода. Нсколько молодыхъ двицъ перешептывались между собою за работою у другаго столика. Съ полдюжины рыцарей Словесности, разныхъ возрастовъ о дарованіи, сидло кругомъ, нсколько не-словесниковъ слушали разговоръ, стараясь по возможности принимать на себя видъ понижающихъ. Возл софы, въ углу комнаты, дремалъ въ креслахъ одинъ жирный лнивецъ, вскормленный чужими обдами, почтенный достоинствами однофамильцевъ и родныхъ, прокравшійся въ храмъ Фортуны подъ дамскими вуалями, прикрпленный къ скользкому сдалищу колесницы сей богини ленточками, шпильками и булавками, и знаменитый связями съ людьми знаменитыми. Вотъ картина, представившаяся взорамъ моимъ, когда я услся въ обществ, въ нкоторомъ отдаленіи отъ прочихъ гостей. Теперь послушаемъ разговоръ. Говорили:
‘О Бейрон и о предметахъ важныхъ (*).’
(*) Изъ Комедіи: Горе отъ ума. Читатели извинятъ меня, что я такъ часто ссылаюсь на эту превосходную Комедію. Чмъ боле вчитываюсь, тмъ боле нахожу достоинствъ въ семъ единственномъ произведеніи, живой картин нравовъ нашего времени. Соч.
Я несправедливо сказалъ: говорили, потому, что говорилъ одинъ только тотъ мужчина, съ которымъ я общалъ познакомить моихъ читателей, едва позволяя возражать споимъ слушательницамъ и слушателямъ, и лишь въ то время, когда ему надлежало перевести духъ, прибгнуть къ карманному платку, или пріискать въ памяти нсколько стиховъ для подкрпленія своей репутаціи ученаго и начитаннаго. Сардоническая, лукавая улыбка, какъ молнія, перемигивала на его устахъ, изъ коихъ изливался потокъ кудрявыхъ словъ, пріисканныхъ выраженіи, странныхъ, смшныхъ, иногда остроумныхъ сравненій, эпиграммъ, колкостей на счетъ современныхъ Писателей. Я слушалъ, и не могъ никакъ добиться, какое заключеніе длаетъ онъ о Бейрой. Въ рчахъ его не было никакой связи, никакого логическаго порядка. Онъ безпрестанно приводилъ то красоты, то недостатки сего великаго Писателя, мшался въ сужденіяхъ, и желая блистать начитанностью, сбивчиво говорилъ о Бейроо то, что сказано было въ Англійскихъ Журналахъ о Мур, Вальтер Скотт и Сутте, и обратно. Сужденія Г-жи Сталь о Германіи онъ примнялъ къ Англіи и Франціи, выдавая чужія мысли за свои. Я примтилъ однако жъ, что его слова и рчи, испeщренныя множествомъ собственныхъ именъ, разноязычными ссылками и восклицаніями, производили сильное впечатлніе на слушателей, почитавшихъ этого говоруна идоломъ премудрости. Непонятное кажется для многихъ мудренымъ, а какъ никто не признается, что онъ не понимаетъ человка, слывущаго умнымъ, то вс гости жестами и утвердительными восклицаніями соглашались съ ораторомъ. Одна только хозяйка казалась недовольной, что говорунъ, безпрестанно перебивая ея рчь, мшалъ ей восхищаться вслухъ Жанъ-Полемъ, о которомъ она безпрестанно измняла, и который однако жъ до того сдлался непонятенъ въ самой Германіи что изъ его сочиненій надлежало составить Хрестоматію или руководство къ постиженію мрачнаго его генія.— Наконецъ подали чай. Ораторъ, имвшій большую надобность промочить засохшее горло, замолчалъ и въ это время хозяйка обратилась ко мн.
‘Васъ нигд не видно, Архипъ аддеевичъ!’ — ‘Родъ моихъ занятій требуетъ отъ меня пожертвованія всего моего времени, сударыня!’ — ‘Какъ вамъ не стыдно, печатать сатирическія статьи: вы бы помщали боле чувствительнаго, эирнаго, мечтательнаго, для услажденія сердецъ нжныхъ, для развлеченія умовъ выспреннихъ.’ — ‘Я не умю писать чувствительно, а сентиментальные Писатели водятся между собою, и не любятъ холоднаго разсудка.’ — ‘Вы бы переводили изъ Жанъ-Поля: онъ хотя не сентиментальный, но совершенно идеальный, отвлеченный Писатель.’ — ‘Я не увренъ, что онъ поправится вашей публик. Русскіе не похожи на Нмцевъ ни образомъ жизни, ни правами, ни такъ сказать покроемъ ума, и что хорошо для Нмцевъ, то можетъ быть не хорошо для насъ.’ — ‘Изящное нравится везд и всмъ,— сказалъ одинъ Поэтъ.’ — ‘Правда, но оно должно быть представляемо въ формахъ и видахъ, намъ свойственныхъ. Европейская красавица показалась бы отвратительною въ Кита, наше краснорчіе называется сухостью на Восток, и Германская отвлеченность, въ которой ни одна вещь не называется своимъ настоящимъ именемъ, не примется у людей, любящихъ ясность, чистоту, понятность. Впрочемъ я посвятилъ себя другому роду Словесности, и стараюсь быть попятнымъ по возможности.’ — ‘У всякаго свой вкусъ!’ — сказала холодная дама съ важнымъ видомъ. ‘Но какая занимательность для меня, напримръ, въ стать о переднихъ, прошу не прогнваться Г. Авторъ!’ — сказала Г-жа NN. ‘Какъ можно требовать,’ продолжала она: ‘чтобы люди высшаго сословія, дамы, словомъ les gens comme il faut, обращали вниманіе на переднія: одно это слово уже отвращаетъ взоры отъ вашего листка.’ — ‘Именно потому, сударыня, что высшее сословіе не обращаетъ вниманія на переднія въ натур, я старался показать ихъ на бумаг. Вообще вс комическіе Писатели, вс гумористики, и вс отличные Романтики, старавшіеся изобразить сердце человческое въ его настоящемъ вид и представишь современные правы въ подлинник, выбирали предметы простонародные, описывали мста неприступныя для взоровъ знатнаго и богатаго. Въ большомъ свт, мы какъ на сцен, вс дйствуемъ по выученнымъ ролямъ, ведемъ себя по извстнымъ правиламъ, и по невол должны быть одноцвтными, единообразными. Но нравы наши, страсти и привычки отсвчиваются въ сношеніяхъ съ людьми низшими, которые, перенимая оныя у насъ, передаютъ дале, пока наконецъ это подражаніе не исчезнетъ у порога поселяинина. Дло Философа и наблюдателя есть пріискивать отличительныя черты всхъ состояній, выказывать странности, причуды, слабости, для исправленія нравовъ, истребленія всего псари, личнаго.’ — ‘Хорошо, очень хорошо!’ сказалъ какой, то важный несловесникъ: ‘Я читалъ статью о переднихъ въ Инвалид, и благодарю васъ.’ — ‘Извините не въ Инвалид!‘ возразила хозяйка. ‘Да, виноватъ въ Благонамренномъ!’ — ‘Опять не то.’ — ‘Точно не такъ, въ Сын Отечества — ‘Помилуйте. Въ Сверной Пчел.‘ — ‘Какъ бы ни было, все равно я не могу затвердить всхъ этихъ мудреныхъ заглавій.’— Между тмъ говорунъ опять захватилъ рчь, и понесся впередъ, разсуждая о Жуи, Аддисон и другихъ гумористикахъ. По счастію онъ поперхнулся, и въ это время дама, сидвшая рядомъ съ хозяйкою, завела со мною рчь. ‘Неправда ли, что ВВ. прелестно пишетъ?— ‘Если позволите быть съ вами откровеннымъ, сударыня, то я долженъ признаться, что почитаю его подражателемъ подражателей: въ немъ нтъ ни одной новой мысли, ни одного сильно выраженнаго чувства.’ — ‘Это слишкомъ жестоко!’ сказала дама. ‘Конечно его нельзя сравнишь съ нашимъ добрымъ ZZ. (шутъ Г. ZZ. поклонился съ улыбкою самонадянности), ни съ нашимъ ОО. (Г. ОО., также отвчалъ наклоненіемъ головы): но онъ прелестенъ, все таки прелестенъ.’ ‘Милостивая государыня!’ сказалъ одинъ заслуженный Поэтъ: ‘въ этомъ род превосходенъ и любезный нашъ ДД. (Г. ДД. потупилъ глаза въ землю). ‘Но за то въ род отвлеченно-сентиментальномъ, сказалъ нкто, нашъ СС. уступаетъ только несравненному нашему ZZ. Это нашъ Гте!’ — ‘Вотъ нашъ Теокрить!’ — ‘Вотъ Горацій!’ — ‘Это Бейронъ!’ — ‘Вотъ Ламартинъ!’ Тутъ посыпались со всхъ сторонъ похвалы и сравненія. Сія метода взаимнаго восхваленія продолжалась, со всмъ піитическимъ жаромъ: вдругъ проснулся жирный баловень счастія.— Вслушавшись въ разговоръ, онъ возопилъ грозно противу Журналистовъ, которые безъ его вдома осмливаются называть чернымъ черное и блымъ блое, т. е., находить недостатки въ сочиненіяхъ его друзей, и хвалишь таланты, которые не присылаютъ ему своихъ произведеній для развоза по домамъ.— Рчь его не прервала взаимныхъ похвалъ, доходившихъ до ушей и сердецъ хвалимыхъ за скрпою дамъ, и какъ въ это же время заговорилъ неумолкный говорунъ, который имлъ по крайней мр столько совсти, что началъ хвалить хотя посредственнаго Писателя, но отсутствующаго, и какъ съ нкоторыхъ сторонъ начали появляться возраженія, то я, опасаясь, чтобы эта сцена не кончилась такъ же, какъ взаимныя похвалы Трисотина и Вадіуса, тихонько пробрался къ дверямъ, и выбжалъ изъ дому.
Бда попасть въ общество и не быть участникомъ его тайнъ, думалъ я дорогою. Въ каждомъ отдльномъ кругу читающей публики, есть свой Ареопагъ, судилище, которое облекаетъ въ лавровые внки домашней фабрики, сперва своихъ родныхъ и друзей, потомъ короткихъ знакомыхъ и ихъ поклонниковъ, а потомъ всхъ, ищущихъ сей чести. Противное мнніе есть у нихъ преступленіе, доказательство невжества и пристрастія. Литератору чуждому всхъ партій, должно избгать тхъ гостиныхъ, гд поддлываются слава и извстность. Нтъ! для развлеченія и удовольствія, поду туда, гд вовсе не занимаются Словесностью.