М.Н. Катков
М.Н. Катков
Характеристика внутреннего мира Достоевского
Характеристика внутреннего мира Достоевского
Характеристика внутреннего мира Достоевского, Катков Михаил Никифорович, Год: 1839
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Достоевскому воздается честь не просто как писателю, не просто как литературному таланту. В нем особенно ценно, особенно дорого то духовное направление, которое в нем выработалось его жизнью. Он принадлежал к числу избранных душ, которые неутомимо ищут правды, ищут Бога. Вот в чем, в этом искании Бога истинный прогресс и человека, и человечества! Как бы в этом искании ни заблуждался человек, оно спасет его, оно выведет его на путь, если только искание правды само правдиво и идет из глубины души. В ком живет это животворящее духовное начало, тот выдержит всякое испытание, тот не изнеможет ни в какой борьбе. Много тяжкого перенес Достоевский в своей жизни. Буря застигла его на самом расцвете его жизни. В своих молодых великодушных, но еще неопределенных порывах к добру и правде он оступился, подпал под удар сурового закона — и очутился на каторге. Не будь в нем Бога, он бы озлобился, ожесточился бы и упал бы бесповоротно с высоты своих мечтаний. Но для него страшное бедствие стало путем истинного, глубокого совершенствования, оно зародило в нем духовного человека. Быть может, он не вышел бы тем, чем он стал в своей деятельности, если б Бог не судил ему этого испытания. Талант его не получил бы такого развития и не выработался бы в нем тот духовный строй, который характеризует его по преимуществу, в котором заключается его главное достоинство как писателя. Из неопределенных и смутных исканий он мало помалу вышел на тот узкий и единственный путь, который ведет к истине. Он обратился на самого себя, он вступил в борьбу с самим собой, в борьбу упорную, неутомимую, в себе самом, а не в других, казнил он беспощадно все дурное и порочное человеческой природы, и чем более он очищался и овладевал собой, тем глубже становился он сыном своего народа и христианином, верующим в простоте сердца. В русском народном чувстве обрел он Христа, и все, что было в нем идеального, стремящегося, все его искания сосредоточились здесь. В своих суждениях и оценках он мог ошибаться, и не столько отдельными мыслями производил он доброе действие на умы, сколько общим строем своей души, общим направлением своих помыслов. В нем мы видим русский ум, который свои идеалы ищет и находит не в пустоте, не в отвлеченностях, не на чужбине, а в живой душе своего народа. Наши идеалисты и реалисты относились к своей народности по большей части отрицательно. Заслуга Достоевского как писателя именно в том состоит, что он со всей искренностью и со всей силой своего дара почувствовал и обрел высшую правду в своем народном чувстве, и прежде всего дух милосердия, самое христианское в христианстве начало, которое, мы чувствуем, живет во глубине нашей народности и в котором таится ее истинная сила. В своих произведениях Достоевский часто изображает нравственно больных, прокаженных людей. Никакого безобразия он не отвращался, никакого ужаса не пугался, никакой наготой не смущался. Его анализ простирался до мельчайших подробностей нравственных недугов, и надо удивляться тому спокойствию, той, казалось бы, беспощадной тонкости, с какой работал его анатомический нож. Не то ли это, что называется обличением? Нет. Не то ли, что называется реализмом в искусстве? Нет. Был ли это бесстрастный наблюдатель в интересе какой-нибудь науки или искусства? Или, наконец, не походил ли он на врача, который добросовестно относится к своим больным, но видит в них не более как патологические случаи? Нет, если он походил на кого-то, разве на беззаветно преданную Богу, обрекшую себя, бесконечно проникнутую чувством своего служения сестру милосердия, которая не гнушается никакой язвой, не брезгует никаким гноем и вся озабочена только тем, чтоб облегчить страдания болящего. Он в своих анализах ищет правды и идет все глубже и глубже, идет до конца, ничем не смущаясь, пока под этой гадостью, под этой мерзостью не почуется, не послышится сама эта больная, трепещущая, забывшая себя, заглохшая душа человеческая. И нам становится понятна эта кропотливость анализа, и в этих подробностях, возбуждавших в нас гадливое чувство, мы усматриваем дело любви, которая ищет Бога в человеке и не отчаивается найти человека в одичалом и погибшем существе. Ум обнаруживается в высоте и широте соображений, любовь же испытывается и дает чувствовать свою благодать в тесноте подробностей…
Мы знали человека, — старейшие из нынешних воспитанников Лицея еще помнят его, — человека, который ежедневным примером учил нас на деле самоотвержению и любви. В стенах Лицея мы соединили имя Павла в одной общей заупокойной молитве с именем новопреставленного Феодора. Покойный устроитель Лицея в своей деятельности, посвященной этому заведению, не считал для себя ничего слишком мелким или слишком низким, не было подробности в жизни Лицея или его воспитанников, в которую он не входил бы всей душой своей, забывая о себе, не зная отдыха в своем труде, неутомимый в своем терпении…
По слову апостола, нет ничего больше любви. Всякое достоинство, всякая заслуга напрасны без любви. Бесполезны для души человека и разум, и всякое знание, и всякая добродетель, если они не соединяются с любовью. А любовь ходит только тесными путями и не знает ни страха, ни гадливости и ничего не считает слишком мелким или слишком низким для себя.
Впервые опубликовано: Отечественные записки. 1839. Т. IV. С. 1-24.