Х. Новое произведение графа Л. Н. Толстого: ‘Чем люди живы’. Сказка для Детей., Толстой Лев Николаевич, Год: 1882

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Новое произведеніе графа Л. Н. Толстого: ‘Чмъ люди живы’. Сказка для Дтей. (Дтскій Отдыхъ, декабрь 1881 г.).

Русскія дти получили завидный подарокъ къ прошлымъ рождественскикъ праздникамъ: о нихъ вспомнилъ и для нихъ написалъ прекрасную сказку гр. Л. Н. Толстой. Содержаніе сказки, заглавіе которой мы выписали выше, заимствовано, повидимому, изъ народныхъ легендъ. Ангелъ, за ослушаніе, посланъ на землю, гд онъ долженъ пребывать, пока не узнаетъ трехъ словъ Божіихъ, которыми держится міръ. Зимнею порой, раздтый и прозябшій, сидитъ онъ у часовни на дорог, по которой возвращается домой бдный сапожникъ. Сжалился сапожникъ надъ несчастнымъ и привелъ его къ себ въ избу, чтобъ обогрть и поужинать вмст послднею краюхою хлба. Погруженная въ заботу о завтрашнемъ дн, жена сапожника сердито встртила своего мужа и гостя: ‘пропилъ трудовыя денежки’,— мелькнуло у ней въ голов. Узнавъ, однако, въ чемъ дло, крестьянка сама была тронута горькою участью незнакомаго человка: она любовно приняла его, напоила, накормила и одла. И просіяло лицо ангела, и позналъ онъ первое слово Божіе: ясно стало ему, что въ людяхъ есть любовь. Поселился ангелъ у сапожника, принялся за работу и вскор сталъ искуснымъ работникомъ, молва о которомъ дошла по всей округ. Всегда искусный, серьезный и кроткій, онъ работалъ съ утра к до вечера. Сапожникъ съ женою не нарадовались, гляди на него, въ гостепріимной изб ихъ завелся достатокъ, довольство. Такъ прошло времени довольно, боле года. Вотъ, однажды, прізжаетъ въ сапожнику здоровенный баринъ и заказываетъ ему сапоги изъ своего товару, бдой грозитъ, если сапоги будутъ плохо сшиты и не прослужатъ боле года. Работникъ, взглянувъ на барина, пристально уставился въ одну точку, какъ будто разсматривалъ кого-то за его спиной. И вновь просіяло лицо его во второй разъ: онъ увидлъ позади сердитаго заказчика ангела смерти и постигъ второе слово Божіе: не дано человку внять, что будетъ съ нимъ на утро. Сердитый баринъ ухалъ. Шить сапоги принялся работникъ, но, вмсто сапогъ, сдлалъ босовики для мертвыхъ. И только что босовики были готовы, какъ прискакалъ посланныя съ встью, что баринъ отдалъ душу Богу и что теперь нужны не сапоги, а босовики для него. Подивился сапожникъ на своего работника, но ничего не сказалъ. По-прежнему скромно и тихо живетъ работникъ и усердно сидитъ за своею работой. Много времени прошло съ тхъ поръ, какъ поселился онъ у сапожника, а перемны въ немъ никакой не замтно. На шестомъ году приходитъ къ сапожнику женщина съ двумя двочками-однолтками. Двочки — не ея дти, но она безъ ума любитъ ихъ. Остались малютки круглыми сиротами посл отца и матери, которые умерли на одной недли: отца убило въ лсу деревомъ, а мать скончалась родами этихъ малютокъ. Добрая женщина взяла ихъ къ себ, выкормила своею грудью, выростила, и стали он близки ей, какъ родныя дти, которыхъ у нея не было. Встрепенулся ангелъ-работникъ при вид женщины и дтей-пріемышей. Узналъ онъ въ нихъ именно тхъ дтей, за которыхъ Богъ наказалъ его: не исполнилъ онъ велнія Божія и не взялъ душу ихъ матери, за которою былъ посланъ на землю,— жалко было сиротокъ. Увидлъ ангелъ, что дтки нашли себ мать въ посторонней женщин, и просіяло лицо его, ибо открылось ему третье и послднее слово Божіе, возвращавшее ему прощеніе. Узналъ ангелъ Божій, что люди живы не попеченіями о себ, не дою, что они умютъ сами себя обдумать, а тмъ, что есть въ лихъ любовь другъ къ другу и забота другъ о друг. Разсказалъ ангелъ все это сапожнику и жен его, когда ушла женщина, преобразился и, свтлый и радостный, улетлъ на небо…
Таково несложное содержаніе дтской сказки гр. Л. И. Толстого, которая, при всхъ своихъ достоинствахъ, страдаетъ, по нашему мннію, однимъ крупнымъ недостаткомъ. Она не по силамъ дтскому возрасту: многое въ ней будетъ непонятно дтямъ, несмотря на все мастерство разсказа. Основная идея сказки — слишкомъ глубокая идея, чтобы дтская головка могла усвоить ее во всемъ значеніи. Впрочемъ, и то уже хорошо, если сказка заставитъ остановиться маленькаго читателя на нравственныхъ вопросахъ, затрогиваемыхъ ею, и хотя немножко подумать о нихъ,— быть-можетъ, въ воспріимчивую душу вдумчиваго ребенка она заронитъ искорку любви къ ближнему, которая вспыхнетъ впослдствіи яркимъ пламенемъ.
Насъ, однако, сказка гр. Л. Н. Толстого интересуетъ съ другой стороны. Въ ней есть нкоторыя указанія на то, чего могло бы ожидать русское общество отъ своего любимаго писателя. Судя по новому разсказу, годы, прошедшіе со времени появленія ‘Анны Карениной’, не пронеслись для ея автора даромъ. Начать съ вншней стороны. Языкъ писателя окрпъ еще боле, сталъ трезве и мужественне: онъ поражаетъ своею библейскою простотой. Кром того, на немъ видны явные слды сильнаго вліянія народной рчи, у которой авторъ уметъ заимствовать мткою и выразительность ея оборотовъ. Но это не вншнее, подражательное заимствованіе: во всей сказк нтъ ни одной строки, которая звучала бы поддлкою, подъ народный говоръ, что такъ непріятно оскорбляетъ слухъ въ работахъ иныхъ писателей. Вслушиваясь въ языкъ гр. Толстого, невольно чувствуешь, что народная рчь усвоена имъ и стала его личнымъ достояніемъ: онъ не копируетъ мужицкую фразу, но онъ проникнутъ ея духомъ и внутреннимъ складомъ,— не только говоритъ, но и думаетъ по-народному. въ этомъ отношеніи гр. Толстой въ своей сказк напомнилъ намъ Пушкина послднихъ лтъ творческой дятельности, когда народная струя забила живымъ, чарующимъ ключомъ въ созданіяхъ великаго поэта: словно въ древняго, миическаго, Антея прикосновеніе съ землею, съ народомъ, вливало въ него могучую силу.
Съ внутренней, художественной стороны новый разсказъ гр. Толстого обладаетъ тми достоинствами, съ которыми читатель уже привыкъ встрчаться въ прежнихъ произведеніяхъ писателя. Поэтому говорить объ этихъ достоинствахъ намъ представляется излишнимъ. Но мы не можемъ не отмтить одной стороны, заслуживающей вниманія. Сказка взята изъ народнаго быта, въ воображеніи котораго гр. Толстой уже давно пріобрлъ заслуженную славу неподражаемаго мастера. По нашему мннію, теперь онъ длаетъ новый шагъ впередъ въ этомъ направленіи. Въ прежнихъ своихъ работахъ писатель поражалъ тою умлою и правдивою простотой, бъ какою онъ подходилъ къ крестьянскому міру и освщалъ его въ самыхъ темныхъ сторонахъ. Видно было, что онъ прекрасно знаетъ и понимаетъ этотъ міръ ‘ мастерски рисуетъ его въ плнительно-простыхъ разсказахъ, вспомните, напримръ, ‘Поликушку’. Но при этомъ читатель всегда чувствовалъ, что разскащикъ — человкъ иной среды, что между нимъ и крестьяниномъ, котораго онъ такъ близко знаетъ, все же существуетъ большое разстояніе. Теперь это разстояніе значительно уменьшилось, если не исчезло совсмъ. Говоря о крестьянин, гр. Толстой уметъ теперь проникнуться его положеніемъ и смотрть на вещи его глазами. Чуждый всякой сентиментальности и высокомрія, писатель какъ будто самъ чувствуетъ то же и такъ же, какъ чувствуетъ его мужикъ въ изображаемомъ положеніи: онъ переживаетъ съ нимъ его радость и горе не какъ посторонній сострадательный человкъ, но какъ человкъ той же среды, какъ родной и близкій. Между писателемъ и крестьяниномъ полное внутреннее согласіе: первый погружается всецло въ жизнь втораго и горячо ему сочувствуетъ. Эта нравственная близость писателя къ темному міру крестьянскому — новая черта въ немъ, которую мы отмчаемъ съ любовію. Посмотрите, напримръ, какъ онъ рисуетъ женщину-крестьянку, поджидающую своего мужа:
‘Убралась Семенова жена рано. Дровъ нарубила, воды принесла, ребятъ накормила, сама закусила и задумалась,— задумалась, когда хлбы, ставить: нын или завтра? Краюшка большая осталась.
‘Ecли, думаетъ, Семенъ тамъ пообдаетъ, да много за ужиномъ не състъ,— назавтра хватитъ хлба’.
‘Повертла, повертла Матрена краюху, думаетъ: ‘не стану нынче хлбовъ ставить. Муки и то всего на одни хлбы осталось. Еще до пятницы протянемъ’.
‘Убрала Матрена хлбъ и сла у стола заплату на мужнину рубаху нашить. Шьетъ и думаетъ Матрена про мужа, какъ онъ будетъ овчины на шубу покупать.
‘Не обманулъ бы его овчинникъ. А то простъ ужъ очень мой-то. Самъ никого не обманетъ, а его малое дитя проведетъ. Восемь рублей — деньги не малыя. Можно хорошую шубу собрать. Хоть не дубленая, а все шуба. Прошлую зиму какъ бился безъ шубы: ни на рчку выйти, ни куда. А то вотъ пошелъ со двора, все на себя надлъ, мн и одть нечего… Не рано пошелъ… Пора бы ему… Ужь не загулялъ ли соколикъ-то мой’.
Не правда ли: передъ вами живая Матрена, а вдь всего нсколько строкъ! И такими удивительными мстами богата дтская сказка. Въ немногихъ словахъ, въ нсколькихъ фразахъ, съ изумительною простотою, гр. Толстой уметъ сказать о народ боле, нежели другой многими эффектными страницами. И это не потому только, что гр. Толстой — яркій и крупный талантъ, а и потому еще, что онъ горячо любитъ темный народъ и сроднился съ его душою…

Х*.

‘Русская Мысль’, No 3, 1882

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека