Реми де Гурмон
Реми де Гурмон
Гюстав Кан
Гюстав Кан
—————————————————-
Гюстав Кан, Гурмон Реми Де, Год: 1896
Время на прочтение: 3 минут(ы)
‘Владения фей’ — это песня песней, пропетая голосом одиноким, нежным, влюбленным, в стиле Верлена. О, неизменный Верлен!
Цветущий друг Апрель,
Что мне в твоем простом напеве?
Зачем сирени вешняя свирель,
И золото лучей отрада деве.
Коль то, что жизнью мной считалось
В северных туманах осталось?
Вот общий тон. Это просто, тонко, четко и временами напоминает что-то библейское.
Я зашел в глубь сада, Как вдруг, в ночи невидимая рука, Сильнейшая чем я, меня повергла наземь, И голос мне сказал: ‘то к радости твоей’.
Dilectus meus descendit in hortum [Возлюбленный мой спустился в сад — лат.] . Тут и целомудрие, и полное отсутствие чувственности. Восток облек себя, как стихарем, душою Запада. Если он еще разводит в своем саду за неприступной оградой высокие белые лилии, то все же он полюбил бродить по незримым тропинкам фей, ‘которые тихо смеются в лесу’, собирают вьюнки и дрок.
И смелые цветы, что рвутся из ограды.
Эта поэма из двадцати четырех страниц, несомненно, самая прелестная из книг любви, появившихся со времени ‘Ftes Galantes’. Наряду с ‘Chansons d’amant’ [‘Песни возлюбленного’ (фр., книга стихов, 1891)] , это единственные стихи последних лет, в которых чувство дерзновенно выражает себя во всей чистоте, с трогательной и совершенной прелестью божественной искренности. Если кое-где у Кана еще встречаются следы риторики, то это объясняется тем, что даже у ног Суламифи он разрешает себе блистать искусством жонглера и виртуоза. Если иногда он обращается с французским языком как тиран, то только потому, что этот язык сам рабски ему подчиняется. Он злоупотребляет своею властью, придавая иным словам отдаленное значение, подчиняя свои фразы слишком упрощенному синтаксису. Но все это только дурная привычка, свойственная не ему одному. Ни у кого он не заимствует своего искусства ритма, своего виртуозного умения владеть обновленным стихом.
Был ли Кан первым провозвестником свободного стиха? Кому мы обязаны его появлением? Мы обязаны им Рембо, чьи ‘Illuminations’ появились в Vogue в 1886 году [‘Ла Вог’ (поэтический журнал, выходивший под редакцией Гюстава Кана)] , Лафоргу, приблизительно в то же время в том же маленьком изысканном журнале под редакцией Кана напечатавшему ‘Lgende’ [‘Легенда’ (фр., поэма Жюля Лафорга)] и ‘Solo de lune’ [‘Лунное соло’ (фр., поэма Жюля Лафорга)] . Наконец, самому Кану. Уже тогда он писал:
Вот радость душ осенних,
Город исчезает в мечтаниях близких,
Оранжевым и лиловым покрылись низко
Входы ночи безлунной.
Царевна, что ты сделала с самоцветной тиарой?
В особенности же мы обязаны ‘свободным стихом’ Уитмену, величественную вольность которого стали понимать только тогда.
Эта крошечная Vogue, которая теперь продается по цене пергамента с миниатюрами — с какой радостью читалась и перечитывалась она в галереях Одеона скромными молодыми людьми! Они опьянялись благоуханием чего-то нового, струившегося с маленьких бледных страниц!
Последний сборник Гюстава Кана ‘La Pluie et le Beau temps’ [‘Дождь и хорошая погода’ (фр., книга стихов, 1896)] не изменил мнения, сложившегося об его таланте и оригинальности. Он всегда остается самим собою, со своею двуединой тенденцией к чувству и живописи. Это станет особенно ясным, если мы сравним скорбный гимн ‘Image’ [‘Икона’ (фр., поэма)]:
Иисус, венчанный терном,
Точит кровь в сердцах пронзенных.
с ‘Dialogue de Zlanae’ [‘Диалог Зеланэ’ (фр., поэма)] :
Bonjour mynher, bonjour myfrau [*] .
[*] — Добрый день, господин, добрый день, госпожа (фр. и нидерл.)
Это красиво и нежно, как старинный эстамп альманаха. А вот, поистине, безупречная песня, выдержанная в полутонах.
Час белого облака пролился на равнину
Отблесками крови, хлопьями пряжи,
О розовый вереск, кровавое небо.
Час золотого облака побледнел над равниной
И падают белой волны медленные и длинные полотна.
О лиловатый вереск, кровавое небо.
Час золотого облака обрушился на равнину
Сладко запел тростник под неистовым ветром
О красный вереск, кровавое небо.
Час золотого облака прошел над равниной
Эфемерно далек его блеск
О золотой вереск, кровавое небо.
Слова, слова! Да, но слова хорошо подобранные, скомбинированные с большим искусством.
Гюстав Кан, прежде всего, артист. Иногда он кажется чем-то большим.
Первое издание перевода: Книга масок. Лит. характеристики /Реми—де—Гурмон, Рис. Ф. Валлотона Пер. с фр. Е. М. Блиновой и М.А. Кузмина. — Санкт-Петербург: Грядущий день, 1913. — XIV, 267 с., портр., 25 см. — Библиогр.: с. 259-267.