А. Бекетов.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т. VIIIa (1893): Германия — Го, с. 586—596 (индекс)
Гёте-естествоиспытатель, Бекетов Андрей Николаевич, Год: 1893
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Гёте-естествоиспытатель. Необыкновенная любознательность, стремление проникнуть, насколько то дано человеку, до глубочайшей причинности в познании человека и природы вызвали в Г. с ранней юности потребность сначала ознакомиться с естествознанием, а затем и самому приняться за разработку разных отраслей науки о природе. Еще 20-летним юношей, когда поэтическая деятельность его не проявлялась, он занимается медициной, анатомией, а за тем уже во всю жизнь не покидает естествознания. Сам он ставил свою научную деятельность чрезвычайно высоко и, должно сказать, успел высказать такие плодотворные идеи, следы которых до сих пор остались в науке и даже, по всей вероятности, не изгладятся и в самом отдаленном будущем. Не имея систематической научной подготовки, он в науке действовал, правда, скорее как поэт — нежели как ученый, но тем большого удивления заслуживают некоторые из важнейших его выводов. Он шел не индуктивным путем, как поступил бы специально-ученый, а путем дедуктивным: для него довольно было двух-трех счастливо попавшихся на глаза фактов, чтобы в уме его составилась целая теория, под которую он уже и подводил потом наблюдаемые факты, стараясь ими подтвердить и развить свою теорию. Учения о метаморфозе растений и о единстве строения животных, высказанные им с большой ясностью и определенностью, прекрасно выставляют гетевский способ мыслить и созидать в области науки. В зоологии, анатомии и ботанике своего времени Г. нашел массу разобщенных фактов, не связанных общею идеей, даже не собранных в сколько-нибудь стройную и неискусственную систему. Он же с самого начала был поражен всеобщею гармонией природы и среди разнообразия видел во всем единство. С особенной настойчивостью занялся он изучением естественных наук по приезде своем в Веймар (1775), когда стал приближаться к 30-летнему возрасту. Признавая великое значение Линнея, Г. однако же не мог примириться со стремлением знаменитого шведского натуралиста к резким определениям и разъединениям. ‘После Шекспира и Спинозы, — говорит Г., — наибольшее впечатление произвел на меня Линней, именно благодаря тому противоречию, которое он во мне вызывал, ибо то, что он насильственно старался разобщить, должно было, в силу глубочайшей потребности моего существа, слиться воедино’. Такие-то мысли руководили поэтом при изучении как ботаники, так и зоологии. Его путешествие в Италию ознаменовалось, между прочим, окончательной выработкой его учения ‘о метаморфозе растений’, которое он коротко, но с большой ясностью изложил в печатной статье, вышедшей в свет в 1790 г. Основная идея этого учения состоит в том, что все органы высших (листостебельных) растений построены по одному образцу и образец этот есть именно лист. Г. подтвердил свою теорию оценкой всех боковых органов растения, начиная с семядолей зародыша и кончая цветочными частями: тычинками и пестиками. Он опирается не только на сравнения и переходы, существующие между всеми боковыми органами, но и на махровые цветы, в которых такие переходы часто наглядно проявляются тем, что морфологи называют перерождением органов, их метаморфозом, в тесном смысле этого слова (см. Метаморфоз растений), причем вместо тычинки развивается, напр., лепесток или даже среднее между лепестком и тычинкой и т. д. Метаморфоз есть проявление высшего принципа единства строения растений, который Г. признавал и в сродстве их между собой, что выражено им при позднейшем развитии его теории. Учение о метаморфозе растений не скоро проникло в науку, потому что оно явилось слишком рано и притом во времена беспрерывных войн и политических переворотов. Оно было высказано даже прежде Г. знаменитым физиологом Каспаром Вольфом, но работы Вольфа так мало обратили на себя внимания, что Г. узнал о их существовании только в 1817 г. По крайней мере, статья его о заслугах названного ученого и выписка из его труда, касающаяся метаморфоза, отпечатана в этом году под выразительным заглавием: ‘Открытие замечательного предшественника по работе’ (Vorarbeiter). До Г. никто не обратил внимания на теорию Вольфа, весьма ясно изложенную и даже когда-то преподанную с кафедры (вероятно, в шестидесятых годах прошлого века, в Берлине). Та же судьба постигла сначала и самого Г., как видно из его жалоб. Замечательно, что именно в Германии к научным работам великого писателя отнеслись неблагоприятно. Напротив того во Франции и во французской Швейцарии они скоро были замечены, а трудами старшего Декандоля (Альфреда-Пирама) окончательно установлено учение о единстве основных органов растений помощью сопоставления огромного материала при изучении симметрии цветов. Таким образом самая морфология растений возникла и развилась в том именно направлении, которое придал ей Г.
В зоологии, или вернее в сравнительной анатомии, Гете руководился теми же идеями, что и в ботанике. Он с большой настойчивостью занимался именно остеологией и на этом поприще сделал интересное открытие, которому сумел придать важное значение, не взирая на кажущуюся его мелочность. Ему удалось открыть присутствие в черепе человека межчелюстной кости, отсутствие которой считалось, между прочим, важной отличительной чертой человека от остальных млекопитающих. Открытие свое он сделал в 1784 г. и употребил большие старания для его распространения, но и тут встретил массу возражений, преимущественно опять таки в Германии, ибо во Франции тоже открытие было сделано и заявлено во французской академии наук еще в 1779 г. Вик-д’Азиром. Заявление это, правда, оставалось неизвестным остальной Европе и появилось в печати только в 1786 г., а недоверчивость германских ученых продолжалась и довольно долго мучила Гете. Понятно, что идея о единстве строения животных подтверждалась в уме Гёте его открытием, одержимый этой идеей, он, при всяком удобном случае, старался утвердить и развить ее. Отсюда возникла теория о составе черепа млекопитающих из нескольких позвонков, возникшая в уме Гете в Венеции, на Лидо, где он случайно увидел рассевшийся по швам бараний череп. Теория эта разработанная впоследствии разными учеными, сведена в новейшее время на признание аналогии в строении головы и туловища, но она сослужила свою службу науке, а мысли Гёте касательно единства типов животных и метаморфоза их органов, подобного метаморфозу органов растений, остаются совершенно верными, служа руководящим принципом и в новейшей науке. Он указал даже и на то, что различные боковые, по отношению к позвоночному столбу, части животных, метаморфозируются под влиянием изменяющихся внешних условий, как то высказано им касательно растений.
Остальными отраслями естествознания Гете также занимался, собирал коллекции по минералогии и палеонтологии и изучал труды современных ему ученых. Он стремился познать строение земной коры, писал о составе гранита, был поборником нептунической теории Вернера и глубоко задумывался над историей земного шара, причем ясно отвергал учение о переворотах, будто бы необходимых для объяснения сменяющих друг друга геологических периодов. Он и тут опередил свой век, как бы предвидя новейшие успехи науки, приведшие ее к упразднению теории переворотов и к принятию полной постепенности в развитии земной коры и организмов ее населяющих, согласно учению Ляйеля. До конца своей жизни Г. следил за успехами естествознания, но с конца прошлого столетия оно стало развиваться с такой силой и быстротой и успехи его были так колоссальны с появлением на поприще науки Кювье, Декандоля, Гумбольдта, Р. Брауна и мн. др. талантов, что Г. вскоре пришлось только следить, изучать, но уже не участвовать самому в разработке науки. Так он и поступил.
Не лишнее указать еще на предположение, будто Г. должен считаться одним из предшественников Дарвина относительно теории происхождения видов. Предположение это сделано Геккелем, но оно не имеет основания. Единство плана в строении животных с одной стороны и растений с другой — он сознавал, но о кровном сродстве нигде не обмолвился ни одним словом. Странно даже, что, становясь на сторону Э. Жофруа-Сент-Илера, защищавшего единство типа животных против Кювье, Г. нигде не упоминает о Ламарке, зоологическая философия которого есть не что иное как учение о происхождении видов помощью превращения и усложнения простейших форм в приспособлении их ко внешним условиям.