Грозный Царь Иванъ Васильевичъ
Грозный Царь Иванъ Васильевичъ
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/kelsiev-1.jpg)
В. Кельсевъ.
‘Нива’, No 19, 1872
Грозный Царь Иван Васильевич, Кельсиев Василий Иванович, Год: 1872
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Иванъ Васильевичъ, извстный подъ именемъ Грознаго, сынъ царя Василя Ивановича и Елены Глинской, вступилъ на престолъ въ 1533 году, ребенкомъ. Мать его Елена Глинская происходила отъ знатнаго литовскаго рода, который, въ ссор съ поляками, перешелъ на русскую сторону. Царь Иванъ Васильевичъ очутился на престол малолткомъ, а Россею управляла его мать. Любимцемъ матери его былъ князь Иванъ едоровичъ Овчина-Телепневъ Оболенскй, который былъ уже при покойномъ цар конюшимъ бояриномъ, или, какъ теперь говорится, оберъ-шталмейстеромъ. Овчина-Телепневъ-Оболенскй и его приближенные, въ особенности дядя правительницы, Михаилъ Глинскй, взяли въ свои руки бразды правленя, совершенно не обращая вниманя на малолтняго государя.
Онъ выросъ въ полномъ загон. Ему позволяли баловаться, кататься на коняхъ по улицамъ, давить людей, выкидывать изъ оконъ собакъ, и въ то же время входивше въ его царскую опочивальню, клали ноги ему на постель и обращались съ нимъ грубо, не то какъ съ мальчишкой, не то какъ съ дворовымъ человкомъ. Иванъ Васильевичъ былъ мальчикъ впечатлительный, нервный, все это неуважене къ нему, къ несовершеннолтнему царю, его раздражало — и въ душ его накипала месть на бояръ. Онъ выросъ окруженный придворными интригами и въ душ его зародилось глубокое недовре къ боярамъ, которые хотли играть въ Росси ту же роль, какую играли въ Польш магнаты. Въ душ у него зародилась мысль о равенств подъ эгидою самодержавя. Народъ былъ въ рабств у бояръ: ‘лучше-жь ему быть въ рабств у меня у одного, ршилъ Иванъ Васильевичъ,— нежели у этихъ бояръ, которые вредны и государству и народу’.
Скончалась Елена Глинская. Палъ Овчина-Телепневъ-Оболенскй. Иванъ торжественно внчался на царство и женился на Анастаси Романовн Захарьиной, происходившей отъ Андрея Кобылы, выхавшаго къ намъ отъ поморскихъ славянъ въ XIV вк, при Александр Невскомъ.
Анастася Романовна была женщина кроткая, но въ тоже время чрезвычайно умная и подходила вполн подъ-стать своему царственному супругу. Изъ раздраженнаго и негодующаго на окружающихъ человка — она съумла сдлать изъ Ивана Васильевича существо кроткое, смирное, домасдливое. Онъ принялся за государственныя дла, сталъ работать,— но помощниковъ у него не находилось.
Въ 1547 году 12-го апрля загорлись въ Кита лавки и казенные дворы. Высокая башня съ порохомъ взлетла на воздухъ съ частю городской стны, упала въ рку и запрудила ее кирпичами. Обитель Богоявленская и множество домовъ отъ Ильинскихъ воротъ до Кремля и Москвы-рки погорли. 20-го апрля погорли вс улицы за Яузой, гд жили гончары и кожевники. 24-го юня около полудня при сильномъ втр начался пожаръ за Неглинною, на Арбатской улиц, огонь полился ркою, вспыхнулъ Кремль, Китай, Большой посадъ, насилу митрополита вытащили изъ Успнскаго собора и едва живымъ отвезли въ Ново-Спасскй монастырь. Сгорло 1700 человкъ, а сколько дтей сгорло — неизвстно.
Народъ приписалъ въ эти ужасы проискамъ Глинскихъ и началъ ихъ избивать.
Государь удалился въ село Воробьево, куда явился къ нему священникъ Сильвестръ родомъ изъ Новгорода. Онъ подошелъ къ Ивану съ грозящимъ перстомъ и сказалъ ему: ‘что судъ Божй гремитъ надъ главою царя легкомысленнаго и злостнаго, что огнь небесный изпепелилъ Москву, что силы вышня волнуютъ народъ и льютъ фялъ гнва въ сердца людей’.
Онъ потрясъ душу и сердце Иваново, и Иванъ искренно призналъ, что Москва за его грхи горитъ. Онъ тутъ же сблизился съ отцомъ Сильвестромъ, сдлалъ его своимъ духовникомъ, а черезъ него сошелся съ Алексемъ едоровичемъ Адашевымъ, молодымъ человкомъ, чистымъ и честнымъ. Сильвестръ и Адашевъ, да Анастася Романовна, стали правою рукою государя, который длалъ все, чтобы быть полезнымъ государству. Онъ созвалъ выборныхъ ото всей русской земли и издалъ судебникъ. Онъ обуздалъ мстничество. Онъ созвалъ духовенство на соборъ и издалъ Стоглавъ. Казанске татары, при его царствовани, стали послушными слугами Росси и почти не смли длать на насъ набговъ.
Но дла съ казанцами, привыкшими властвовать надъ Россей, не могли кончиться миромъ: нужно было стереть съ лица земли татарское царство, и царь Иванъ Грозный двинулся на нихъ совсмъ своимъ русскимъ воинствомъ. По дорог онъ много молился и приступалъ къ длу окончательнаго освобожденя отъ татаръ благочестиво и съ молитвою.
Татары въ Казани окопались и приняли вс мры, дабы защищаться противъ русскихъ, а русске тмъ временемъ вели подкопы подъ казанскя стны.
Перваго октября 1532 года, царь обьявилъ войску, чтобъ оно готовилось пить общую чашу крови, веллъ всмъ исповдаться и причаститься. Самъ государь былъ у обдни въ походной церкви и все удивлялся, что еще не происходитъ взрыва, но когда даконъ, читая евангеле, произнесъ: ‘да будетъ едино стадо и единъ пастырь’, земля затряслась, грянулъ будто громъ и съ паперти оказалось, что казанскя стны взлетли на воздухъ. Иванъ Васильевичъ воротился въ церковь дослушать литургю, какъ земля опять встряхнулася, за самой эктеней, когда даконъ поминалъ его здраве:— это взлетлъ на воздухъ другой подкопъ. Въ эту минуту русске полки бросились въ проломъ, несмотря на то, что татары кидали на нихъ бревна, обливали ихъ кипяткомъ и дрались отчаянно на улицахъ. Къ окончаню обдни, Казань была уже наша, и государь спокойно въ нее въхалъ, хотя на улицахъ продолжалась еще драка. Татары выдали Ивану Васильевичу даже царя своего Едигера со всми его приближенными.
Завоеване какой-нибудь Казани теперь можетъ казаться намъ дломъ неважнымъ, мы вообще плохо цнимъ дяня нашихъ предковъ. Иванъ Васильевичъ потребовалъ отъ казанцевъ, чтобы они ему платили то самое, что платили ханамъ.
3-го октября похоронили мертвыхъ и торжественно вступили въ городъ. Поволжье присоединилось къ Росси.
Иванъ Васильевичъ, не дождавшись окончательнаго покореня Казани, поспшилъ въ Москву, и за Яузой встртилъ его митрополитъ, духовенство и бояре, и поклонились ему земно. Царь сказалъ рчь, митрополитъ ему отвчалъ,— его принимали какъ освободителя Росси отъ позорнаго, чужеземнаго ига. Онъ тутъ же снялъ съ себя военные доспхи, облачился въ царское торжественное одяне и пошелъ за святыми иконами въ Кремль, отслушалъ молебенъ въ Успенскомъ собор, поклонился мощамъ русскихъ угодниковъ, поклонился могиламъ своихъ родителей и прародителей, постилъ вс церкви познамените и тогда только вернулся домой во дворецъ посмотрть на больную жену Анастасю Романовну Захарьину, да на новорожденнаго сына Дмитря Ивановича. Затмъ задалъ царь пиръ горой въ кремлевскомъ дворц, московскимъ боярамъ и князьямъ.
Пиръ этотъ длился съ 8-го ноября по 12-е, т. е. трое сутокъ, стоилъ онъ на наши деньги нчто около миллона. Государь праздновалъ окончательное падене казанскаго царства, съ тою искреннею радостю, съ какой мы празднуемъ падене каждаго мусульманскаго государства, владющаго христанами. Пиръ этотъ былъ образцомъ дйствительной царской щедрости: начиная съ митрополита и кончая рядовымъ, отличившимся въ битв, всмъ досталось отъ царя на память. Тогда не ордена раздавались въ награду, государь жаловалъ золотыми кубками и ковшами, одежами съ своего плеча, бархатами, соболями, конями, ратными доспхами, и даже деньгами. Три дня сыпалъ онъ вольной рукою подарки и завершилъ тмъ, что поставилъ въ Кремл храмъ въ честь Покрова Пресвятыя Богородицы, по просту называемый Василемъ Блаженнымъ, образчикъ самостоятельнаго русскаго зодчества.
У мощей святаго Сергя крестилъ двадцати-двухъ-лтнй государь своего сына-первенца Дмитря, затмъ окрестилъ онъ взятыхъ имъ въ плнъ двухъ царей казанскихъ Едигера и малолтняго Утемишъ-Гирея. Едигера онъ тутъ же и женилъ на Марь Кутузовой, а Утемиша сдлалъ себ премышемъ.
Язва, подъ названемъ желза, пошла по Росси, Казань надо было держать въ ежевыхъ руковицахъ, и наконецъ случилось происшестве, котораго царь Иванъ всю жизнь забыть не могъ, и которое сдлало его дйствительно грознымъ и отняло у него нравственныя силы. Онъ расхворался, и въ его опочивальн бояре подняли споръ, кто будетъ его наслдникомъ, сынъ ли его Дмитрй, или двоюродный братъ Владимръ Андреевичъ. При самомъ полуумирающемъ цар, этотъ Владимръ Андреевичъ пригрозилъ князю Воротынскому, что ему зубы вышибетъ, если онъ ему будетъ мшать вступить на престолъ, вмсто сыновей Ивана Васильевича, Ивана Ивановича и Дмитря Ивановича. Князь Воротынскй преспокойно отвчалъ, что и самъ сдачу дастъ. Въ опочивальн большаго государя каждый день происходили таке случаи. Съ нимъ обращались невжливо — и на московскихъ площадяхъ, для возмущеня народа, стали показываться его приближенные люди, которымъ онъ вполн врилъ, и которые требовали возведеня на престолъ князя Владимра Андреевича.
Наслушавшись всего этого, царь Иванъ Васильевичъ выздоровлъ, и въ душу его запало страшное подозрне, что на приближенныхъ положиться нельзя, но онъ ни кого не сталъ преслдовать. Онъ покорилъ царство Астраханское, и къ нему стали являтся послы изъ Хивы, изъ Бухты, отъ Шавкала, отъ тюменцевъ, отъ грузинъ, и, наконецъ, явились посольства отъ черкесовъ съ просьбою принять ихъ въ наше подданство.
Въ 1553 году случилось другое обстоятельство, гораздо важне:— мы въ первый разъ вошли въ сношене съ Европою — англичане затяли отыскать сверный путь въ Индю и снарядили морскую экспедицю подъ начальствомъ капитана Ченслера. Капитанъ Ченслеръ, слдуя берегами сверныхъ полярныхъ морей, обогнулъ Норвегю и напалъ въ Архангельскъ, городъ до тхъ поръ совершенно неизвстный въ Европ. Русске удивились на Ченслера, Ченслеръ удивился на русскихъ. Приняли его ласково и вжливо, а у Ченслера была грамота отъ короля Эдуарда VI слдующаго содержаня:
‘Эдуардъ VI вамъ, цари, князья, властители, суди земли, во всхъ странахъ подъ солнцамъ, желаемъ мира, спокойствя, чести, вамъ и странамъ вашимъ! Господь всемогущй даровалъ человку сердце дружелюбное, да благотворитъ ближнимъ и въ особенности странникамъ, которые, прзжая къ намъ изъ мстъ отдаленныхъ, ясно доказываютъ тмъ превосходную любовь свою къ братскому общежитю. Такъ думали отцы наши, всегда гостепримные, всегда ласковые къ иноземцамъ, требующимъ покровительства. Вс люди имютъ право на гостепримство, но еще боле купцы, презирая опасности и труды, оставляя за собой моря и пустыни, для того чтобы благословенными плодами земли своей обогатить страны дальня и взаимно обогатиться ихъ произведенями: ибо Господь вселенныя разсялъ дары Его благости, чтобы народы имли нужду другъ въ друг, и чтобы взаимными услугами утверждалась прязнь между ними. Съ симъ намренемъ нкоторые изъ нашихъ подданныхъ предпряли дальнее путешестве моремъ, и требовали отъ насъ соглася. Исполняя ихъ желане, мы позволили мужу достойному, Гугу Виллоби, и товарищамъ его, нашимъ врнымъ слугамъ, хать въ страны, донын неизвстныя, и мняться съ ними избыткомъ: брать чего не имемъ и давать чмъ изобилуемъ, для обоюдной пользы и дружества. И такъ молимъ васъ, цари, князья, властители, чтобы вы свободно пропустили сихъ людей чрезъ свои земли: ибо они не коснутся ничего безъ вашего позволеня. Не забудьте человчества. Великодушно помогите имъ въ нужд, и прймите отъ нихъ, чмъ могутъ вознаградить васъ.
Поступите съ ними, какъ хотите, чтобы мы поступили съ вашими слугами, если они когда-нибудь къ намъ задутъ. А мы клянемся Богомъ, Господомъ всего сущаго на небесахъ на земл и въ мор, клянемся жизню и Богомъ нашего царства, что всякаго изъ вашихъ подданныхъ встртимъ какъ единоплеменника и друга, изъ благодарности за любовь, которую окажете нашимъ. За симъ молимъ Бога Вседержителя, да сподобитъ васъ земнаго долголтя и мира вчнаго. Дано въ Лондон, нашей столиц, въ лто отъ сотвореня мра 5517, царствованя нашего въ седьмое’.
Государь принялъ англичанъ въ золотой палат, кормилъ и поилъ ихъ изъ золотыхъ сосудовъ, причемъ полтораста человкъ прислугъ были одты въ золотую парчу. Когда Ченслеръ воротился въ Англю, тамъ вс съ удивленемъ заговорили о Москови, какъ о вновь открытой земл. Короля Эдуарда уже не было на свт. Вмсто его царствовала Маря. оаннъ разршилъ англичанамъ устроить факторю въ Холмогорахъ и торговать безданно безпошлинно. Англичане стали возить къ намъ сукна и сахаръ.
Такимъ образомъ произошло наше первое сближене съ Европой.
Затмъ мы съ тмъ же Ченслеромъ отправили въ Англю посланника Осипа Нипя Вологжанина. Бури разметали англйскй флотъ — и хотя самъ Ченслеръ утонулъ, но Осипъ Нипй Вологжанинъ спасся, торжественно въхалъ въ Лондонъ и былъ роскошно принятъ англйскимъ дворомъ. Въ Лондон сложилась русская компаня (Russian Company). Эта компаня взяла на себя вс издержки прибываня Нипя въ Лондон, подарила ему золотую цпь въ 100 фунт. стерлинговъ и дорогую посуду. Нипй воротился на англйскомъ корабл, и привезъ съ собою ремесленниковъ, рудокоповъ и врачей. Въ грамот отъ королевы Мари, царь Иванъ Васильевичъ былъ признанъ Великимъ Императоромъ и дружба между Россей и Англей завязалась крпкая.
Гроза накипала въ душ выздороввшаго царя, а тутъ захворала царица Анастася Романовна и отдала Богу душу. Враги Селивестра и Адашева шепнули раздраженному царю, что эти два человка извели его любимую супругу, дабы никто кром ихъ двоихъ не могъ имть на нихъ вляня.
Страстная натура царя Ивана Васильевича развернулась по всемъ своемъ блеск.
Адашевъ кстати умеръ, а Селивестръ отправился въ Соловецкй монастырь. Государь окружилъ себя новыми людьми и принялся управлять государствомъ совсмъ иначе. Прежде всего начались казни. Неизвстно насколько были виновны эти первыя жертвы его гнва, но скиры палача стали ходить по шеямъ тогдашнихъ сановниковъ Данилы Адашева, Сатиныхъ, Шишкиныхъ, князя Дмитря Оболенскаго-Овчинина и другъ за другомъ стали погибать представители лучшихъ московскихъ родовъ, и другъ за другомъ стали пропадать всемогуще бояре представители русской аристократи, имвше значене, англйскихъ лордовъ: — начинало входить въ обычай равенство всхъ сословй. Казни шли, боярство гибло, а простому народу давались все льготы да льготы, и царь видимо только на него хотлъ опираться. Онъ избивалъ аристократю, но въ то же время подымалъ простонароде..
Случилась у него война съ Ливонцами, то есть съ ныншними Остзейцами, и первый разъ посл долгаго промежутка времени, русскя знамена, опять появились на берегахъ Финскаго Залива, со временъ Владимра и Ярослава. Войной этой рухнулъ Орденъ Меченосцевъ и царь подчинилъ ихъ земли Польш, потому что управлять ими изъ Москвы было-бы хлопотливо.
Задумалъ государь опять жениться. Хотлось ему жениться на сестр тогдашняго польскаго короля Сигизмунда, но Сигизмундъ и вообще поляки относились къ нему враждебно и онъ женился на черкешенк Марь Темрюковн, которую въ Москв покрестили. Пошла война съ Литвой и война была опять-таки счастливая. Былъ взятъ Полоцкъ, а между тмъ подозрительный царь Иванъ Васильевичъ казнилъ да казнилъ представителей высшихъ сословй, и всякй изъ нихъ кто могъ — бжалъ въ Литву, гд и отдавался подъ власть польскаго короля. Изъ такихъ бглецовъ особенно замчателенъ одинъ изъ лучшихъ воеводъ, князь Андрей Михайловичъ Курбскй. Бжавши за границу, онъ хотлъ оправдаться передъ царемъ и послалъ къ нему своего слугу съ письмомъ, въ которомъ излагалъ, въ весьма рзкихъ выраженяхъ, обличене государя. Государь принялъ письмо — и читая его, какъ будто нечаянно вонзилъ посохъ свой въ ногу посланца, слуг Курбскаго, Шибанова, и затмъ веллъ его пытать, добиваясь, кто научилъ или подстрекнулъ Курбскаго бжать.
Курбскй сдлался измнникомъ, потому-что онъ съ польскими войсками находилъ на Русь. Между тмъ, нервный, нравственно растроенный Иванъ Васильевичъ усталъ отъ управленя государствомъ и торжественно заявилъ, что онъ узжаетъ куда ему Богъ путь укажетъ. Подобное заявлене, значило что русское государство уничтожается, и что ему предстоитъ революця, или отыскиване новаго государя. Москва перепугалась. ‘Я съ вами знаться не хочу, сказалъ царь своимъ подданнымъ,— справляйтесь какъ знаете, а мн дорога вольная’. Затвать новое государственное устройство не приходилось, потому что государственные перевороты легко не длаются, и потому что старый порядокъ мнять на новый неизвстный было опасно. Все что было лучшаго и умнйшаго въ Москв кинулось вслдъ за государемъ въ село Александрово, гд онъ поселился, и стало молить его о возвращени.
Его застали въ подрясник съ нсколькими приближенными. Онъ горько плакался на боярскя крамолы и заявилъ, что требовалъ одного условя, чтобы духовенство не упрекало его въ томъ что онъ станетъ казнить измнниковъ опалою, смертю, лишенемъ достояня,— и только подъ этимъ условемъ согласился взять свое государство.
Собою онъ былъ красавецъ: онъ былъ очень высокъ и хорошо сложенъ, грудь у него была широкая, прекрасные волосы, длинный усъ, носъ римскй и маленьке срые свтлые и проницательные глаза. Но въ Александров онъ измнился, ни свтлаго взгляда не осталось, даже волосы съ головы и изъ бороды ползли. Великй человкъ, которому судьба назначила родиться царемъ и передлать русское государство на новый ладъ, изнемогалъ подъ бременемъ тяжелой работы,— и тутъ-то ему пришла страшная мысль объ опричникахъ или кромшникахъ, то-есть объ людяхъ, которые были бы оправь или кром всего Государства, которые не подчинялись бы никакимъ законамъ кром его царской воли,— при помощи которыхъ онъ могъ бы передлать старый строй русскаго государства на новый.
Короче сказать, онъ сталъ управлять русскимъ государствомъ, какъ землей завоеванной. Чтобы развлекать себя въ этой Александровской слобод, прозванной ‘Неволею’, онъ завелъ почти монастырь, 300 человкъ опричниковъ назвалъ ‘братею’, себя игуменомъ, князя Аанася Вяземскаго — келаремъ, Малюту Скуратова — параклисархомъ, понадвалъ на нихъ скуфейки и черныя рясы, самъ на колокольню ходилъ, на клирос стоялъ и за братской трапезой читалъ житя и поученя святыхъ отцовъ. Затмъ онъ разъзжалъ по государству, посщалъ монастыри, не отказывался отъ охоты и водился пуще всего съ иностранцами. Онъ былъ реформаторомъ, все старое русское ему было противно. Даже самого себя онъ производилъ не отъ русскихъ, а отъ брата Кесаря Августа, а бояръ — отъ баварцевъ (Baiern). Онъ силился пересоздать Россю и ничего не могъ сдлать. Въ трудныхъ длахъ онъ однако собиралъ постоянно земскй соборъ изъ духовенства, бояръ, окольничихъ казначеевъ, дьяковъ, дворянъ первой и второй статьи, гостей купцовъ и помщиковъ иногороднихъ, и отдавалъ на ихъ ршене какъ дла внутрення, такъ и чисто дипломатическя, при этомъ всякая опричина забывалась. Съ честью и съ великимъ почетомъ принялъ государь челобитье волжскихъ казаковъ, которые безъ его воли и безъ его вдома пошли да и завоевали ему Царство Сибирское, то-есть третье татарское царство, подпавшее подъ нашу власть въ царствоване Ивана Грознаго. Къ нему явился посланецъ отъ Ермака, знаменитый разбойничй атаманъ Иванъ Кольцо, уже нсколько разъ приговоренный къ смертной казни за свои похожденя. Царь принялъ его не только милостиво, но еще и жаловалъ шубою съ своего плеча. На помощь волжскимъ разбойникамъ, завоевавшимъ Сибирь, онъ не замедлилъ послать своихъ воеводъ и принялъ въ этомъ дл самое горячее участе. Онъ казнилъ бояръ, но во всемъ поддерживалъ простонароде. Обладанье Сибирью осталось за нами, при Петр Великомъ, мы добрались до Тихаго Океана, въ ныншнее царствоване завелось уже Ташкентское и Туркестантское генералгубернаторство, и Ташкентская и и Туркестантская епархи.
Овдовлъ государь 1519 года, и въ душ его вновь возникло подозрне, что черкешенка Маря отравлена его лиходями. Снова начались лютыя казни, снова полилась кровь старинныхъ боярскихъ родовъ. Государь отправился отыскивать своихъ недруговъ въ Новгород, гд онъ перетопилъ всхъ заподозрнныхъ имъ въ измн и двинулся на Псковъ. Псковичи встртили его съ хлбомъ и государь ихъ городъ помиловалъ. Вроятно онъ былъ доволенъ, что пригрозилъ примромъ бывшаго Государя великаго Новгорода.
Только что царь справился съ новгородцами и съ псковичами, какъ новая бда нагрянула на Москву: Татары покоренные въ Казани, Астрахани и Сибири, нагрянули на Москву изъ Крыма. Тогдашнй крымскй ханъ Девлетъ Гирей заявилъ, что онъ иметъ законное право владть Казанью и Астраханью, чего, разумется, въ Москв не признавали. Въ отвтъ на это, онъ сдлалъ набгъ на Москву и сжегъ ее.
Выбралъ себ государь новую жену Мару Васильевну Собакину, дочь новгородскаго купца, но она захворала и снова начались розыски государевыхъ лиходевъ, потому что вскор посл свадьбы она скончалась {Царь женился 28 октября, а Мара скончалась 11 ноября.}.— Онъ женился въ четвертый разъ, на Анн Алексевн Колдовской, но боязнь что его хотятъ извсти — до такой степени имъ одолла, что онъ вошелъ въ сношене съ Елисаветой англйской королевой, прося ее дать ему, на всякй случай, прибжище въ ея государств, для спасеня отъ его враговъ,- русскихъ бояръ. Тмъ не мене онъ все таки не выпускалъ изъ виду Новгорода, который очищалъ топленемъ въ Волхов дтей боярскихъ, а между тмъ крымскй ханъ опять подступилъ, но его отбилъ князь Воротынскй и государь веллъ звонить въ колокола, пть молебны день и ночь, трое сутокъ сряду, и воротился торжественно въ Москву.
Онъ былъ не просто жестокъ, а былъ подозрителенъ и всюду искалъ своихъ враговъ, казнилъ кого попало, видя повсюду своихъ лиходевъ.
Смерть его была странная.
Мнилась въ Москв комета, да еще съ крестообразнымъ знаменемъ.
Царь вышелъ на красное крыльцо, смотрлъ на нее долго, наконецъ перемнился въ лиц, и заявилъ окружающимъ, что это знамене его смерти. Т стали его развлекать и говорить, что этого быть не можетъ, но царь сталь справляться у волхвовъ, и занемогъ. Астрологи и волхвы предсказали ему неминуемую смерть 16-го марта. Иванъ веллъ имъ молчать подъ страхомъ смертной казни.
Марта 17-го, царю стало легче. Онъ призвалъ къ себ закованныхъ волхвовъ и астрологовъ на другой день и приказалъ, своему приближенному князю Бльскому, казнить ихъ, ибо ему стало лучше.
‘Подожди, Государь, день еще не миновалъ’, отвчали ему астрологи и волхвы.
Иванъ Васильевичъ просидлъ три часа въ ванн, легъ на кровать, даже привсталъ, взялъ шахматную доску, разставилъ на ней шашки, думая играть съ Бльскимъ, упалъ и сталъ кончаться. Позвали духовенство, и духовенство постригло царя Ивана Васильевича въ иноческй чинъ.
Тмъ и кончилась жизнь страннаго, капризнаго преобразователя Росси и сокрушителя боярства.