I.
I.
И. Ж.
II.
II.
В. Шереметевский.
Григорий Конисский: биографическая справка, Конисский Григорий Осипович, Год: 1914
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Конисский (Георгий) — белорусский архиепископ, род. в 1718 г., из нежинских дворян, известный поборник православия в борьбе с унией. К. главным образом выдвинулся в царствование Екатерины II. В 1763 г. от лица всех, исповедывавших греческую веру в Польше и Литве, он подает жалобу Екатерине II, указывая на тяжелое положение православных. Присутствуя на коронации императрицы, К. лично подтвердил свои слова. Синод думал тогда поручить энергичному К. управление псковской епархией, но Екатерина указала, что К. больше нужен в Польше. В 1765 г. К. вернулся из Москвы в свою епархию, но в том же году отправился в Варшаву, покровительствуемый русским правительством, произнес там горячую речь в защиту православия перед королем и подал ему мемориал, где обстоятельно рассматривал вопрос о положении православных (‘Права и вольности исповедующих греко-восточную веру’). В 1767 г., когда, под влиянием движения в Польшу русских войск, был созван сейм и на нем серьезно был поставлен вопрос о диссидентах, К. явился ходатаем за всю западную Русь. На этом сейме признана веротерпимость, впрочем — больше на бумаге, а латинская вера торжественно объявлена господствующей во всем польском государстве. После первого раздела Польши К., не перестававший ходатайствовать за православных перед русским правительством, делает попытки добиться разрешения униатам переходить в православие, но попытки были пока неудачны. Наконец, в силу рескрипта Екатерины II Чернышеву (1780 г.), К. получил возможность, после опроса прихожан о желании перейти в православие, присоединять к греческой вере вакантные униатские приходы. Разделы Польши и присоединение многих областей к России облегчали постепенно задачу К. — защиту православия против католичества и возвращение униатов в православие, но борьба велась и после 1780 г., долгая и упорная, до самой смерти архиепископа (1795 г.). Литературная деятельность К. разнообразна. На первом плане стоят его речи. Речь 1765 г. перед королем Станиславом была переведена на европейские языки, как образчик защиты веротерпимости. Не менее известна речь К. Екатерине, произнесенная в Могилеве в 1787 г. во время путешествия императрицы и начинавшаяся словами: ‘оставим астрономам доказывать…’. Важны, как исторические памятники, донесения К. Екатерине II и записки его о могилевской епархии. Как литературный деятель, К. известен своею драмой о мертвых, представленной в 1744 г. (Напечатана в ‘Летописях русской литературы’, 1859 г.), интермедиями, стихотворениями и надписями. В последних образцах старинной схоластической поэзии Пушкин нашел кое-какие достоинства. Долгое время Конисскому все историки приписывали известную ‘Историю руссов’, но ныне доказано, что К. не был автором этого популярного сочинения (см. статью Лазаревского, ‘Киевская Старина’ 1891, No 4). Не чужд был К. и богословских вопросов. На латинском языке издано им догматическое богословие, а будучи в киевской академии, он читал там курс философии. О К., кроме общих сочинений по западнорусской и общерусской истории XVIII в., см. Соловьев, ‘История падения Польши’, Костомаров, ‘Последние годы Речи Посполитой’, Коялович, ‘История воссоединения западнорусских униатов’, Малиновский, ‘Проповедническая деятельность Георгия К.’ (‘Руководство для сельских пастырей’, 1871 г., NoNo 25, 26, 27 и 29), Павлович, ‘Георгий К.’ (‘Христианское Чтение’ 1873 г., NoNo 1 и 7). Издание сочинений К. Григоровичем в 1835 г. (с биографическим очерком) послужило Пушкину поводом дать отзыв о сочинениях К.
Источник текста: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, том XVa (1895): Коала — Конкордия, с. 954.
Георгий (в мире Григорий Осипович) Кониский (Конисский), архиепископ Могилевский, родился в Нежине 20 ноября 1717 г. Род Кониских принадлежал к старинному Нежинскому поспольству, но прадед Кониского, Нежинский бургомистр Еремей Касьянович, в 1659 г. в грамоте короля Яна-Казимира был украшен титулом ‘шляхетного’. Кониский учился в Киевской Академии, философию он слушал у знаменитого ‘златословесного учителя’ (aureus magister) Сильвестра Кулябки, еврейский и немецкий языки преподавал ему прославленный полиглот Симон Тодорский. В августе 1744 г. Кониский был пострижен в монашество с именем Георгия, в 1745 г. он был назначен учителем пиитики в Академию, в 1747 г. — учителем философии и префектом, в 1751 г., за болезнью ректора Сильвестра Ляскоронского, он начал преподавать богословие, а 30 августа 1752 г. был назначен ректором и архимандритом Киевского Братского монастыря. Георгий показал себя ‘тщательным и добропорядочным правителем и учителем’ и ‘учредил лучший порядок в преподавании наук’, с 15 октября 1752 г. он, сверх того, ‘доброхотно и благосклонно принялся держать’ так называемую ‘великую инструкцию’, т. е. по праздникам толковал Св. Писание воспитанникам Академии для приучения их пользоваться библейским материалом в целях педагогических и полемических. 13 октября 1754 г. умер Белорусский (Могилевский) епископ Иероним Волчанский. Католики решили воспользоваться смертью этого единственного в Польских владениях православного архиерея для того, чтобы присоединить к унии и последнюю православную Белорусскую епархию. Православные белорусы, ‘иной по Бозе не имея протекции’, умоляли Св. Синод поскорее назначить епископа, чтобы ‘удержать сию малую горсть епископии Белорусской’. Не находя подходящего кандидата среди ‘духовно монашествующих’ в Польских владениях, церковная власть остановила свой выбор на Георгии. Благодаря настойчивости русского посланника в Польше Гросса, особенно подчеркивавшего перед Августом III, что избрание Георгия есть ‘сердечное желание’ Императрицы, 22 мая 1755 года король подписал привилегию Георгию на епископию Белорусскую. 20 июня 1755 года Императрица повелела посвятить Георгия в Киеве, и хиротония его была совершена 20 августа в Софийском соборе митрополитом Тимофеем Щербацким. Георгий нашел свою епархию в самом печальном положении. ‘Подъезжая к Могилеву, он прежде всего катедру познал по тому безобразию между костелами римскими и школами жидовскими, добре опрятанными и снабденными’. Архиерейский дом находился ‘в нищете, предосудительной для достоинства православного закона’. Церкви приходские ‘множайшие’ были ‘отняты’ в унию, а остальные походили на сарай и ‘хлевники’. Духовенство было невежественно, часто умело читать только по-польски и даже ‘членов веры христианской не знало’. Георгий по мере своих скудных средств старался помочь горю. Он обновил кафедральную Спасскую церковь, на пособие от русского правительства открыл духовную школу ‘для острейших детей’, основал типографию и прежде всего напечатал в ней ‘Катехизис’ Феофана Прокоповича со своими дополнениями. Враги православия ненавидели деятельного епископа, нафанатизированные иезуитами их ученики и чернь два раза покушались на жизнь Георгия. ‘Не все мои обиды, которые с людьми здешними благочестивыми претерпеваю, — писал Георгий в Синод, — и не всегда Вашему Святейшеству доношу, но часто жду конца им и, когда уже того не вижу, то Ваше Святейшество утруждаю’. В ‘толиких египетских озлоблениях’ Георгия поддерживали только надежда на помощь России, уверенность, что ‘малая ладийца’ белорусская ‘надлежит до великого корабля’ Великой России. В 1762 г. он прибыл в Москву на коронацию Екатерины II и 29 сентября говорил Императрице речь, в которой принес ей ‘всеподданнейшее поздравление’ от Белорусского народа. ‘Надежда избавления нашего веселить нас, — говорил Георгий, — молим же Ваше Императорское Величество: не посрами нас, надежда наша, в чаянии нашем, спаси нас десницей твоей и мышцей твоей покрый нас!’ Синод предлагал Георгию Псковскую кафедру, но Екатерина признала, что Георгий ‘нужен в Польше’, и события ближайших лет вполне подтвердили правильность взгляда Императрицы. В конце 1763 г. умер король Август III, и выбор нового короля являлся для России самым удобным временем для того, чтобы ‘учинить помощь единоверным’. Избрание королем Станислава Понятовского, ставленника Екатерины, казалось, подавало надежды на лучшее будущее для православных подданных Польского короля. С рекомендательной грамотой Екатерины II Георгий отправился в Варшаву ‘отдать поклон’ новому королю. 27 июля 1765 года епископ Белорусский произнес перед Станиславом латинскую речь, в которой яркими красками изобразил угнетение православных и взывал о справедливости к ним. Король дал неопределенное обещание, что ‘все будет подтверждено, на что только православные имеют прежние права’, и поспешил отделаться весьма лестным комплиментом по адресу православного оратора. ‘Тяжело и несносно’ было для Георгия продолжительное пребывание в Варшаве. Чтоб отыскать и обосновать ‘прежние права’ православных, Георгий рылся в архивах, изучал историю и законы для составления особого ‘мемориала’, вел переговоры с министрами и полемику с католиками и униатами. К тому же он не находил поддержки в русском после кн. Репнине, равнодушном к судьбе православия в Польше, опасавшемся, что покровительство диссидентам, между которыми ‘нет знатных людей’, повредит политическим интересам России. Религиозная и партийная вражда в Польше обострилась до крайности. Наконец Русское правительство прибегло к решительным мерам. В Польшу были введены русские войска, и предводители фанатической партии с епископом Солтыком во главе были арестованы и увезены в Россию (уже ранее Георгий просил Русское правительство сделать то же самое с враждебным Белорусскому епископу Могилевским плебаном Зеновичем, а именно ‘взять его в Россию секретно на спокойнейшее пребывание’). Трактатом 13 февраля 1768 г. Россия добилась равноправия диссидентов с католиками. Но Георгий понимал, что трактат, ‘толикими движениями и усилиями совершенный’, может остаться только ‘на бумаге’, что предстоит еще много трудов ‘в рассуждении проведения’ этого акта. Георгий, назначенный членом смешанного суда для решения спорных вопросов между католиками и диссидентами, вступил в это учреждение во всеоружии историка и юриста с составленной им книгой ‘Prawa y wolnosci obywatelСw Korony Polskiej y W. X. Litewskiego religii Greckiej’. Религиозное и патриотическое чувство поляков было оскорблено вмешательством России. Смута, охватившая Польшу, дала повод России, Австрии и Пруссии в 1772 г. совершить аннексию смежных с этими государствами польских областей. На долю России досталась Белоруссия, и 14 декабря 1772 г. провинции Могилевская, Оршанская, Рогачевская и Мстиславская были объявлены входящими в состав епархии Георгия, получившего титул ‘Могилевского, Мстиславского и Оршанского’. 10 марта 1773 г. Георгий в придворной церкви произнес перед Императрицей благодарственную речь: ‘Нахожусь, кажется, — говорил он, — между Израилем, из Египта исходящим, между пленом Сионским, от Вавилона возвращаемым, между христианами времен Константина’. По словам оратора, Екатерина, этот ‘новый Моисей’, ‘новый Кир’, совершила чудо. ‘Укротились свирепствовавшие, — восклицал Георгий, — помирились и сдружились с гонимыми гонившие, лев, привыкший к добыче, законодательницей Российской в другое естество превращен’. Наступившими ‘прохладными временами’ Георгий воспользовался для благоустроения своей епархии, и прежде всего посвятил себя заботам о чистоте веры паствы и просвещении пастырей. Он стремился устранить все следы влияния унии и латинства среди православных: безусловно запретил поливательное крещение, как ‘род крещения, всеконечно противный обряду крещения Христа Спасителя’ и ‘делающий сомнительным самое таинство’. Много заботился Георгий и о том, чтобы у пастырей не был ‘отнят свет учения’. Духовная школа была преобразована в полную семинарию, и для нее с 1780 г. было построено новое здание. В руководство приходскому духовенству Георгий в сотрудничестве со своим соседом Смоленским епископом Парфением Сопковским составил книгу ‘О должностях пресвитеров приходских’, которая в половине XIX столетия как классическая была переведена на английский язык. Не оставлял Георгий и занятий историей и в 1775 г. напечатал ‘Историческое Известие о епархии Могилевской’, им были составлены также ‘Записки о том, что в России до конца XVI столетия не было никакой унии с Римской церковью’ (Чт. О. И. Др. Росс., 1847 г., No 8). В 1780 г. в присутствии Екатерины II и Римского Императора Иосифа II Георгий заложил в Могилеве кафедральный собор во имя Праведного Иосифа, патрона Императора. 22 сентября 1783 г. Георгий был возведен в сан архиепископа и назначен членом Св. Синода.
Но и в эти ‘прохладные времена’ Георгий не был свободен от тревог и огорчений. Ему не давала покоя мысль о множестве православных, оставшихся в унии. Находясь еще под властью Польши, он не удовлетворился дарованным для православных равноправием, но сейчас же поднял вопрос о ‘взыскании отнятых у православных церквей и монастырей и паче всего душ христианских, насильно в унии, как в плене, держимых’. Присоединение Белоруссии к России казалось самым благоприятным временем для воссоединения униатов. Белорусы с радостью ухватились за возможность возвратиться в веру ‘старожитную, благочестивую’, во множестве стали поступать просьбы о принятии в лоно Православной Церкви от отдельных лиц и целых приходов. Для Георгия было вполне ясным, что униаты ‘вид один униатской веры за принуждение в себе носят’ и что православное правительство должно сделать все для освобождения этих ‘несчастных людей’ из этого ‘невольничества совести’. Но правительство Екатерины II смотрело на это дело иначе, чем Георгий. Сама Императрица прежде всего хотела привлечь на свою сторону высший польско-католический класс общества в новоприсоединенных областях и избегала всего, что могло породить толки о насильственном распространении в Белоруссии православия. Губернатор Каховский ‘пользовался у униатов хорошим мнением как защитник унии’. Синод, прислушивавшийся к мнению светского правительства, также не оказывал поддержки Георгию. Тщетно Могилевский епископ посылал в Синод трогательные ‘доношения’, умоляя ‘все архипастырское попечение употребить’ для освобождения из ‘уз совести’ людей ‘благочестивых, насильно в унию превращенных’. Синод понимал дело так, как будто оно всецело касалось лишь Иностранной коллегии, не спеша, он переписывался с этой коллегией, а доношения Георгия ‘сообщал к делу’, рекомендуя ‘с прошениями о присоединении до будущего рассмотрения удержаться’. С течением времени взгляд правительства на униатов несколько изменился, и 2 июля 1780 года последовал рескрипт на имя губернатора гр. Чернышева, дозволявший по желанию жителей назначать православных священников в вакантные униатские приходы. Но в Белоруссии рескрипт поняли в смысле полной свободы перехода из унии в православие, и униаты начали присоединяться целыми ‘стадами’ и со священниками и без священников, и с церквами и без церквей: в 1780 году присоединилось 6809 человек, в 1781 году — 85069, в 1782 году — 17829, в 1783 году — 9680, причем постепенное уменьшение присоединений объясняется противодействием польских помещиков переходу в православие их крепостных. Но уже 19 сентября 1780 года последовал указ, предписавший держаться точного смысла рескрипта. Георгий, впрочем, придумал обход этого указа: униатский священник обыкновенно отказывался от прихода, и в оказавшийся вследствие этого вакантным приход назначался, согласно с законом, православный священник. Силы Георгия постепенно слабели: уже 5 апреля 1793 года он на случай своей смерти составил инструкцию для своего эконома, он написал особое обращение к своему преемнику. 13 февраля 1795 года Георгий скончался и был погребен в Спасской церкви в Могилеве. Над гробом его помещена сочиненная им самим эпитафия:
Колыбель Нежин, Киев мой учитель,
Я в 38 лет соделался святитель,
17 лет боролся я с волками,
А 22, как пастырь, отдохнул с овцами.
За претерпенные труды и непогоду
Архиепископом и членом стал Синоду.
Георгий именем я из Конисских дому
Коню подобен был почтовому.
Сего тут падла зарыты грешны кости
В год семисотый пятый девяностый’.
Георгий Кониский был богато и разнообразно одарен природой. Он был талантливым учителем, вносившим новую, живую струю в преподавание всех академических предметов. Пиитику, по которой он оставил рукописное руководство под заглавием ‘Praecepta de arte poКtica’, он ярко иллюстрировал своими собственными поэтическими произведениями: он писал русские, польские и латинские стихи, преимущественно надписи (особенно к иконам) и целые духовные драмы с комическими интерлюдиями, какова изданная (Летописи Тихонравова, III, кн.6, а интерлюдии в ‘Древняя и Новая Россия’, 1878 г., III) трагикомедия ‘О воскресении мертвых’. Из риторики он ‘исключил некоторые наиболее схоластические отделы’. Как профессор философии он явился ‘первым представителем нового направления’ и, ‘потеряв много времени в сметиях (сор) интерпретов Аристотелевых’, по выражению И. Павловича, ‘победоносно вырвался из сетей аристотелизма’, плодами его работ по философии были два рукописных руководства: ‘Philosophia peripathetica’ и ‘Philosophia iuxta numerum quatuor facultatum quadripartita, complectens Logicam, Ethicam, Physicam et Methaphysicam’. Он первый в Киеве изложил богословие в систематическом порядке и, по отзыву Макария Булгакова, ‘бесспорно превзошел всех и предшественников своих, и преемников’. Но прославился Георгий, главным образом, как проповедник.
Георгий был весь проникнут сознанием высокого призвания пастыря. Он особенно любил сравнивать епископа со ‘стражем’, поставленным во всеуслышание провозглашать истину православия, ‘трубити’, по его собственному выражению, подчеркивающему силу и настойчивость пастырского увещания. ‘Поучать народ есть первейшее и главное дело. ‘Ежели стану молчать, тогда гибелью грозит мне Бог, — говорил он своим слушателям, — убо когда хощете, чтобы я молчал пред вами, снимите с меня чин сей, буду весьма благодарен’. Того же самого он требовал и от священников. ‘Знайте, — внушал он им, — что вы есте стражи дому Израиля. Аще убо не накажете грешников, да исправятся они, то грешники погибнут в беззаконии своем, и кровь их от рук ваших взыщет Господь’. В самых резких выражениях он порицал нерадивых священников, ‘немых псов, не могущих лаяти, любящих дремати’, язвил их горькой и беспощадной иронией. ‘О, любезный брат, — говорил он священнику, вымогающему деньги на сорокоусты, — если грешен покойник был, не твоим ли нерадением был грешен? Имей претензию до самого тебе’. В своих проповедях он смело обличал пороки, неправду, ‘необузданный разврат’. ‘Где сыскать сего финикса, сию птицу прередкую?’ — взывал он, разумея под этой птицей целомудрие. Он не боялся возвышать голос против ‘застарелой язвы’ лихоимства судей, обращающих ‘олтари святые Божии’, коими, по убеждению его, должны быть правительственные учреждения, в ‘язвины (вертепы) разбойнические’. Георгий не останавливался и перед опасными вопросами о социальном неравенстве и особенно об отношениях между помещиками и крепостными. Он громил помещиков, которые, как ‘Каины-братоубийцы’, изнуряют крестьян работами и разными ‘озлоблениями’, равняют их с собаками. ‘В вечности будет дело тебе, — говорил Георгий такому помещику, — не с собаками, но с подданными твоими они будут тебе и судии, и мстители’. Самое распространение пьянства среди крестьян Георгий объяснял ‘отчаянием, поелику некоторые бессовестные владельцы все у них отнимают’. ‘Ждите, ироды, — грозил Георгий немилостивым господам, — червей, вам уготованных, шипущих давно на съедение вас’. В своих проповедях Георгий отводил довольно места обличению врагов христианства вообще и православия в частности. С ужасом и негодованием он видел распространение модного свободомыслия во вкусе Вольтера и энциклопедистов, горько жаловался на то, что живет в ‘несчастный век’, когда ‘беззаконники необузданно стремятся к поруганию имени Христова’. ‘Не вопрошай ныне, Христе Спасителю, — восклицал он в ужасе перед глубиной современного отрицания, кого тебе быти глаголют нынешнего века человецы!’ Тема его трагикомедии о ‘Воскресении Мертвых’ была выбрана именно для убеждения в истине воскресения материалистов, ‘сумнящихся, как то может гной на суде ожити’. Когда Вольтер издал свое ‘Письмо к учителям Церкви и богословам’, Георгий счел своим долгом написать ответ ‘не для исправления писавших, но, конечно, для сбережения христиан от заразы’. Со всей силой своего остроумия и пламенной ревности по вере он обрушивался на свободных мыслителей, не стесняясь называть их ‘скотскими философами’, ‘безмозглыми мудрецами’, ‘поросенками Епикурова стада’. Современное ему неверие он объяснял желанием избавиться от страха возмездия за гробом и жить плотской, греховной жизнью. ‘Подите же вы, валяющиеся в нечистотах, — говорил он рационалистам, критикующим Св. Писание, — и очистите сперва душу и чувства ваши, тогда в нем, как в зерцале чистом, увидите чистого и святого Христа’. Особенно ‘душегубно’ было, по убеждению Георгия, масонство. В проповедях он обличал масонов, ‘премудростью Соломоновой хвалящихся’, но от этой премудрости оставивших себе ‘разве циркули одни да трианд(г)улы (т. е. треугольники) и молотки и премудрость последнюю Соломонову, женонеистовством ему рожденную’. Подозрительной казалась Георгию таинственность масонства, этого ‘просвещения, во тьме деемого’. ‘Аще убо дела масонов непорочны, пачеже и полезны, не надобно крытися, аще же укрываются нощию, убо являють, яко дела их лукави суть’, рассуждал Георгий. Добрынин в своем ‘Истинном Повествовании’ изображает в смешном виде визит к губернатору Каховскому Георгия, приехавшего искоренять ‘масонию’, заводимую правителем губернаторской канцелярии Алеевцовым. Но масонство в Могилеве было представлено на самом деле не Алеевцовым с его пьяной компанией, а столпами масонства вроде Гамалеи, и не удивительно, что ‘долг и совесть’ побудили Георгия ‘истребить зло в самом его корне’. В своих проповедях Георгий обличал и иноверцев: католиков, евреев и магометан. К католической Церкви он вообще относился без резкого осуждения, изредка позволяя себе насмешки над юбилеями и индульгенциями, как над ‘прибыльной ярмонкой’ и ‘благочестием в кошельке’.
Проповеди Георгия при известной резкости тона, делающей их, по выражению Пушкина, похожими на ‘поучения старцев первоначальных’, увлекают искренностью. Даже искусно построенные придворные речи Георгия, вроде его знаменитого приветствия Екатерине II, начинающегося словами ‘Оставим астрономам доказывать…’ и сравнивающего Императрицу с солнцем, не производят впечатления лести. Надо стать в положение православных белорусов того времени, чтоб оценить услугу, оказанную им Екатериной, для них она была и на самом деле солнцем, озарившим их после мрачной неволи. Как смелый и искусный кормчий, Георгий привел свою ‘малую ладийцу’ к ‘великому’ общерусскому ‘кораблю’. Всю жизнь ‘трубил’ он, как верный и бдительный страж, в защиту православия, и не было преувеличением, когда про него говорили, что он ‘за Церковь святую до крови подвизался’.
Соловьев, ‘История падения Польши’, 32, 33, 35, 82, Вишневский Д., ‘Киевская Академия в первой половине XVIII века’, 142, 203, Аскоченский, ‘Киев’, II, 118, 126, Колосов Н. А., ‘Георгий Конисский’, Ливотов, ‘Георгий Конисский, Архиепископ Белорусский’ (‘Русск. Обозрение’, 1895 г., No 3, 4, 5), ‘Странник’, 1868 г., No 3 (статья Н. Григоровича), ‘Христианское Чтение’, 1873, І, 1—46 (статья И. Павловича), там же, 309—339 (статья Кояловича), ‘Труды Киевской. Дух. Академии’, 1893 г., І, 133—143 (статья А. Георгиевского), 1894 г., І, 127—143 (статья Л. Мацеевича), ‘Руководство для сельских пастырей’, 1871, No 25, 26, 27 (статья Малиновского), ‘Сборник Ист.-Филолог. О-ва при Институте князя Безбородко’, т. І, 41—77 (статья И. А. Сребницкого), 113—127 (статья М. Н. Бережкова), ‘Церковные Ведомости, издаваемые при Св. Синоде’, 1894 г., No 32 (наставление эконому Иоасафу) и No 45, 1895 г., No 6, Макарий, ‘История Киевской Академии’, 143—148 (конспект Георгия по богословию и философии), ‘Древняя и Новая Россия’, 1878, III (интерлюдии, трагикомедии, ‘О Воскресении Мертвых’), Пушкин, Сочинения (изд. под ред. Морозова), V, 287—291 (рецензия на сочинения Георгия). Новейшее наиболее полное собрание проповедей Георгия Конисского было издано редакцией ‘Могилевских Епархиальных Ведомостей’ в 1892 году.
Источник текста: Русский биографический словарь А. А. Половцова, том 4 (1914): Гааг — Гербель, с. 432—438.