Грибной рынок
Грибной рынок
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Грибной рынок, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1939
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Моя мастерская была у Замоскворецкого моста в Москве, на Балчуге.
Утром, в начале Великого поста, я услышал шум и говор. Взглянул в окно и увидел по берегу Москва-реки тьму народа.
Подряд стояли сани с деревенскими лошаденками, на которых были большие бочки. Мужики в тулупах покрикивали:
— Грибы, грибы! Капуста, огурцы солены!
Пестрая толпа освещалась весенним солнцем.
На Москва-реке были проталины и лужи. А вдали, за Воспитательным домом, виднелась голубая даль.
Ко мне пришел приятель-рыболов Василий Княжев. Веселый.
— Их,— сказал,— и рынок грибной. Чего-чего нет. Собаку один продает — хороша, гончая вроде. За зайцами хорошо гонит.
Василий, рассказывая, ел румяную баранку.
— Что это за баранка у тебя?— спросил я.
— Деревенская баранка. Этаких-то у Филиппова нет.
— Василий,— говорю,— собаку-то надо купить.
— Чего же, вставайте, пойдемте, там, на рынке, чего только нет. Голуби — турмана, есть гладкие.
Я живо оделся.
Пестрая толпа на солнце была оживлена. Пахло тулупами, грибами, капустой. Огромные бочки с огурцами, грибами, груздями, рыжиками, волвянками, белянками. Мы едва проталкивались с Василием в толпе.
— Вона собака-то,— сказал Василий.
— Гречники!— кричал разносчик. — Сбитень с имбирем. Рыба живая.
Собаку держал на веревке старик низенького роста.
— Гончая,— сказал он. — Робенскова порода. Зайца — не упустит.
Сторговались. За пять рублей. Вернулись домой и накормили собаку. Меня обуяла жажда приобретения.
— Ступай, Василий,— сказал я,— купи голубей, что еще попадет, купи, возьмем в деревню.
Василий принес в корзинке голубей и под мышкой большого белого петуха.
Я голубям крошил хлеб — они яро клевали, и петух не уступал.
Петух хорош.
Василий опять ушел и, вернувшись, принес зайца ручного, ежа, дрозда в клетке и белку.
— Молодец, Василий, повезем в деревню.
— Погодите-ка, еще сбегать надо. Там баранки хороши мужик носит. Самопек. Вся шея баранками обернута. Грибы сухие тоже.
На этот раз Василий вернулся с моими приятелями-рыболовами: А.И. Бартельсом и И.И. Поплавским. Принесли кочанную капусту, и опять в банке. Василий сказал мне тихо на ухо:
— Надо за бутылочкой сбегать.
— Через неделю лед тронется,— сказал Поплавский,— не дождешься. В Перервы надо будет ехать. Там, у плотины, крупный язь берет в самый разлив.
— Вот я каждый раз думала,— сказал немец Бартельс,— доживу до весны? И вот дожила.
Василий наливал водочку, и мои гости закусывали кочанной капустой с черным хлебом и опятами.
— Постойте, вот у меня в сумочке хороша закуска. Нигде такая закуска нет. Нет ли молоточек?
И Бартельс, достав из кармана воблу, стал колотить ее молотком на подоконнике.
Какая-то особенная жизнь была в этом деревенском торжище. Живая, веселая радость. Я с приятелями ходил по Грибному рынку, и он мне казался живым праздником — весенним праздником глаз. Я купил в клетке снегирей. Думал: ‘Все это я повезу в деревню’. Купил скворечник, сделанный в виде домика.
Василий тоже старался и купил корзинку для петуха и ошейник для собаки…
Наконец поехали на станцию. Поезд туда отходил в 11 часов вечера. Я взял купе — собаку иначе не разрешали взять, тут же — еж в коробке и клетки с птицами.
А петуха и голубей сдали в багаж.
Приехали в деревню. Ясное утро. Снегу много — еще зима. Кое-где проталинки. У крыльца — лужа.
Стали распределять животных на жительство — кого куда.
Голубей выпустили на чердаке сарая, где жили мои деревенские голуби. Турмана посмотрели на моих голубей и вылетели в слуховое окно. Взвились кверху в голубые небеса и пропали с глаз.
Белого купленного петуха выпустили в сарае. Мой старый петух мигом в него вцепился. И вот началась драка! только перья летели.
Феоктист поливал петухов водой из лейки. Ничего не помогало.
Наконец оттащили за хвост белого петуха и посадили в корзинку. Но мой петух не угомонился и стал бросаться на корзинку.
— Безобразие, что делается,— говорила, сердясь, моя двоюродная сестрица. — Зачем ты купил петуха?
Я ей сказал:
— Ты девица, так вот и помалкивай. Ты в петухах ничего не понимаешь…
Она, сверкнув черными глазами, сказала:
— Дурак!
И ушла в свою комнату. Вот, не угодно ли?
Купленного дрозда выпустили из клетки, и он вылетел и сел прямо на сук у террасы. Чирикнул раз и опять вернулся в клетку.
Ежа выпустили с крыльца, а он назад в кухню убежал.
А заяц грыз в кухне капусту. Выносили его в сад — и он назад, домой.
— К слободе не привыкши,— говорил дедушка Захар.
Снегири, когда открыли клетку,— улетели.
Белка уйти на волю не пожелала.
Моя собака — пойнтер Феб — не обратила никакого внимания на новую собаку, которая его обнюхала и успокоилась. За чаем новая собака положила мне лапы на колени. У нее была такая хорошая морда с желтыми добрыми глазами.
Я давал ей баранки — и она их мгновенно съедала. И на всех — кто бы ни вошел в комнату — дуром лаяла.
В комнате — зверинец.
Заяц сидит и грызет хворост у камина.
Белка вышла из клетки и ходит по столу. Потом залезла ко мне в карман.
Ночью собака стала проситься на улицу, не пожелала оставаться в комнатах — видимо, раньше не жила в доме.
Только выпустили — стала лаять на луну,— невозможно спать.
Взяли ее опять в комнату. Она опять стала проситься на улицу. Выла.
Отвели ее к Горохову в деревню.
Только все успокоилось — слышу, еж стучит, бегает по комнате,— невозможно спать.
Поймали ежа. Унесли.
Стал засыпать — белка забегала по мне. Я ее гоню — она со мной играет.
Заперли белку в клетку.
Утром, чем свет, распелся дрозд…
Я встал, посмотрел в окно — новый петух дерется с моим старым петухом. Посмотрят друг на друга — и в драку…
О Господи!..
Вошел Василий, принес сапоги, а с ним — гончая. Радостно подбежала ко мне и лизнула в лицо.
— Вот чудно,— сказал Василий,— к вам ишь как ластится, а нам погладить не дается — ворчит. Что за собака! Правду сказать, зря на Грибном деньги рассорили. Купить бы поросенка — на дело было бы похоже,— свинья бы выросла. Пословица говорит: век живи, век учись…
— А все дураком помрешь… — сказал я.
— Тоже верно…
И Василий, шипя, рассмеялся.
Грибной рынок — Впервые: Возрождение. 1939. 3 марта. Печатается по газетному тексту.
Воспитательный дом — см. прим. к с. 679 кн. 1 наст. изд.
турмана — турманы, порода голубей.