Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
ГРЕЧЕСКОМУ ЛИ ЯЗЫКУ УЧИТЬСЯ ИЛИ ПОДРАЖАТЬ ГРЕКАМ?
Когда видишь в душной комнате 20-30 учеников, в возрасте 14-15 лет, согнутых под столом и разбирающих текст Остромирова Евангелия, дабы уловить ‘юсы большие’ и ‘юсы малые’, когда видишь студента даже филологического факультета, который ‘знал, да забыл’ эти ‘юсы’, и не знает, потому что никогда и ‘не проходил’ Гончарова и Островского, т. е. изобразителей русского помещичьего и купеческого быта, — вспомнишь греков и воскликнешь невольно: что сделали бы афиняне, если бы после греко-персидских войн Геродот начал читать во время олимпийских игр не об этих только что минувших войнах, а о… каменных бабах у скифов, как вероятном прототипе греческого искусства?
Мы учимся греческому языку, но не умеем учиться у греков. А греческий благородный гений был полон всегда трепета современности, величайшего практицизма и величайшего реализма. Вот главное, о чем мы должны вспомнить у греков, а не о том, что у них были гласные с придыханиями, а глаголы — с ‘желательным наклонением’, что не составляет в греках ничего специально-греческого. Именно специально-то греческого, при всем нашем классицизме, мы и не уловили ничего, а его было бы недурно уловить и кое в чем суметь подражать ему.
Первый среди наших русских филологов, Ф. И. Буслаев, рассматривая когда-то программу русской словесности в женских гимназиях, был поражен множеством древних памятников, введенных в эту программу, между тем как смысл и интерес их может быть понятен только седовласому ученому, а никак не 16-летней полуразвитой, полуобразованной девушке.
В классе происходит странное зрелище невозможных попыток современного мальчика или девочки войти в филологические особенности Остромирова Евангелия, или что-нибудь оценить в советах протопопа Сильвестра, которые он дал в ‘Домострое’, и зрелище полного бессилия учителя пробудить в учениках интерес и внимание к этим очень серьезным, но учено-серьезным памятникам. Когда-то подвергались обличению ‘раз— виватели’ 60-70-х годов, которые давали мальчику и девочке 16-17-ти лет ‘Историю цивилизации в Англии’ Бокля, но разве не такой же ‘Бокль’ для 16-летнего возраста’ есть и все эти учено-археологические части нашей программы по литературе и по языку? Мы пытаемся ввести детей в мир интересов Грота и Буслаева и поставить учеников как бы в кабинете этих двух беседующих ученых. Буслаев был так умен и тонок, что воскликнул: ‘Не надо, интересное нам не существует для них’. Увы! этой ученой тонкости вовсе не обнаружили в себе составители наших программ по русской литературе, которые проходят в V классе — народный эпос и ‘Слово о полку Игореве’, в VI классе — Андрея Курбского и протопопа Сильвестра, в VII — Кантемира и Сумарокова, дабы оставить ученика полным невеждою относительно всего не историко-образовательного, а просто образовательного содержания русской литературы. Именно развития—то и не получается, именно образования-то и нет, нет поднятия эстетического вкуса, а только способность безграмотно и перевирая изложить какой-нибудь недочитанный древний памятник. Ибо ведь и читаются все только ‘образцы’ наших литературных ‘каменных баб’.
Взглянем на нашу литературу и историю эллинским взглядом, который в то же время сольется и с простым здравым русским смыслом. По словесности нужно не ‘изучать’ ‘памятники’ с внешней видимостью ученых приемов, а совершенно по-детски ‘наивно’, но хорошо, запомнить все великие строфы русских поэтов и перечитать лучших русских прозаиков, кстати, так возбуждающих мысль, так развивающих. Право же, деревня Лариных из ‘Онегина’ предпочтительнее всего ‘Домостроя’, ‘Медный всадник’, хотя бы вполне заученный, даст чудный обобщающий взгляд на новую нашу историю, которого никак не получишь из ‘рассказа своими словами’ пространных страниц Галахова, а колебания Райского в ‘Обрыве’, его художественные порывы, круг его наблюдений и столкновений дадут более пищи для размышления, чем целый ‘XVI век в русской литературе’ с обязательной темой для полугодового сочинения: ‘Взгляды Иоанна Грозного и князя А. Курбского на боярство’. Право же и сказать тут ученику нечего, кроме как переписать несколько ‘жупельных’ слов. Все это и ужасно трафаретно, и скорее притупляет, нежели развивает, по недостатку именно здесь возбудителя для мысли, ‘бродила’, ‘дрожжей’ для мышления, какие содержатся во всяком более нам близком и более гениальном литературном памятнике. В старших классах гимназии эти темы для размышления, сами собою напрашивающиеся при чтении наших классиков, могли бы послужить поводом к прекрасным и вполне национальным как эстетическим беседам, так отчасти даже и философским. Мы замечаем, что ученики старших классов гимназии куда-то безвестно пропадают умом из школы, оставляя в руках преподавателей только свою память для упражнения. Душевно они уходят из школы, чтобы где-то по темным уголкам литературы и общества сыскать соответствующую сколько-нибудь зрелую пищу. А почему это? Да потому, что мы все их держим на Андрее Курбском и ‘Домострое’ и решительно не предлагаем их уму вместе и живой, и серьезной работы. В самый критический возраст мы их оставляем вовсе без руководительства, потому что пытаемся искусственно руководить какою-то смесью учености и детства, надеваем на юношу парик ученого и вместе обертываем в пеленки ребенка. И вот в восьмом классе гимназии, вместо размышлений над спорами Райского и знаменитой бабушки, ученики угрюмо тупо обсуждают теорию Карла Маркса. Мы сами не дали им естественного, и дивимся, отчего они так противоестественны.
КОММЕНТАРИИ
НВ. 1899. 14 окт. No 8488. Б.п.
Остромирово Евангелие — древнейший датированный памятник старославянской письменности (1056-1057), переписано с болгарского оригинала дьяком Григорием для новгородского посадника Остромира.
‘Домострой’ — памятник древнерусской литературы начала XVI в., который был затем упорядочен протопопом Сильвестром (ум. 1566 г.).