ГРАНИЦА
ГРАНИЦА
ЖЮЛЯ КЛАРЕТИ.
ЖЮЛЯ КЛАРЕТИ.
(Переводъ съ французскаго).
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
Граница, Кларети Жюль, Год: 1894
Время на прочтение: 25 минут(ы)
— Малышъ, эй! малышъ, намъ нужна справка!.. Разв не слышишь?
Слегка вздрагивая отъ волненія, ребенокъ подошелъ къ командиру альпійскаго отряда и, держа въ рукахъ свой шерстяной колпакъ, съ робкимъ любопытствомъ посмотрлъ сначала на лицо, затмъ на нарядъ офицера, глаза его, словно заинтересованные, уставились на галуны и блестящія пуговицы мундира.
— Ты здшній?— спросилъ капитанъ.
— Да…
— Теб знакомы эти горы?
— Эти горы? Да…
Слова ‘эти горы’ онъ произнесъ какимъ-то особымъ страстнымъ голосомъ. Эти горы? Онъ расширилъ ноздри, какъ бы вдыхая запахъ свжихъ травъ, лавенды… Онъ окидывалъ взоромъ этотъ необъятный пейзажъ, близкій къ небу.
— Да, да, я знаю эти горы!
— Въ такомъ случа, можетъ быть теб извстно, гд находилась пропавшая куда-то межа, она должна бы быть здсь…
Капитанъ держалъ въ рук карту генеральнаго штаба и среди зарослей, на самой макушк перевала Паллю, искалъ слдовъ разграниченія двухъ земель: Франціи — по одну сторону, Италіи — по другую.
— Межа?— повторилъ ребенокъ.
— Ну, да, пограничная межа. Наконецъ, гд точная граница, знаешь-ли ты?
— Граница?
Онъ повторялъ это слово, какъ недавно повторялъ ‘эти горы’, но на этотъ разъ звукъ повидимому, не имлъ для него никакого смысла, не вызывалъ въ его ум ни малйшаго представленія.
— Граница?
— Да, да, быстро и нервно проговорилъ офицеръ, находимся-ли мы здсь въ Италіи, или во Франціи? На этомъ мст долженъ былъ находиться пограничный столбъ, который опрокинули.
Ребенокъ бормоталъ, произнося какъ-то на распвъ: — Граница… Франція… Италія…
Затмъ смиренно и съ оттнкомъ грусти, какъ будто отъ него требовали что-то совершенно недоступное его пониманію, тягучимъ голосомъ, въ которомъ чувствовался страхъ, и съ жестами слабаго существа, опасающагося побоевъ, онъ прибавилъ:
— Я не знаю, сударь… Не знаю!
Тутъ только впервые офицеръ обратилъ вниманіе на это немощное, хилое созданіе, встрченное имъ здсь на этой вершин, человкъ, принятый имъ за ребенка, сидлъ на скал съ потеряннымъ въ пространств взоромъ и всталъ при появленіи солдатъ. И теперь капитанъ увидлъ, что это приземистое, невзрачное, золотушное существо, было не ребенокъ, но несчастный выродокъ, полуидіотъ, одинъ изъ тхъ горныхъ странниковъ, которые боле близки къ бродячей собак, нежели къ мыслящему человку.
Особенно глаза, эти печальные глаза странника смущали офицера, который пронизывалъ ихъ, точно сжигалъ своимъ испытующимъ взоромъ, стараясь вызвать въ нихъ хоть слабую искру, хоть какое-нибудь другое выраженіе вмсто этой болзненной, безнадежной покорности…
— Ты не знаешь? Но все же, вдь ты изъ этого края?
— Этого края?
— Да. Гд ты родился?
— Въ Лескарин, за Соспелемъ! Зовусь я Лантоскъ!
— Значитъ ты — французъ?
— Французъ!
Слабоумный покачалъ головой:
— Французъ, да!… Французъ!
И капитану теперь захотлось узнать, зазвучитъ-ли въ душ этого несчастнаго хоть одна струна при названіи, которое для его солдатскаго сердца заключало въ себ вс привязанности, весь долгъ: родина! Онъ распрашивалъ идіота объ его родителяхъ, объ его дтств, обычной жизни, онъ распрашивалъ его, любитъ-ли онъ эту землю — его кормилицу, эти горы, знакома-ли ему эта вторая семья: родина!
А бдняга кивалъ головой и глаза его какъ будто загорались, длались осмысленне..
— Да… да…
Онъ все повторялъ свое вчное да, это да — знакъ покорнаго соглашенія при всхъ случайностяхъ злой судьбы.
— Да, да, я люблю это… Цвты, они хороши, цвты… А вода и снгъ!.. Блый, блый!.. А воздухъ, и все и все… да… да…
— Такъ вотъ — сказалъ капитанъ — все это — цвты, травы, снгъ — это родина!… Здсь Франція, твое отечество! Тамъ Италія!…
— Тамъ? Но,— пробормоталъ Лантоскъ,— я хожу туда!— Т же цвты… Та же вода… Это все мое, мое…
— Вы отъ него ничего не добьетесь, капитанъ, вставилъ тутъ лейтенантъ: кретиномъ {Т.-е. слабоумнымъ отъ рожденія существомъ, идіотомъ.} родился, кретиномъ и умретъ!
Внезапно Деберль оглянулся на окрикъ бдительнаго сержанта который бойкимъ, звенящимъ голосомъ докладывалъ: ‘Капитанъ! Итальянцы!..’ Взбираясь на перевалъ въ сопровожденіи нсколькихъ людей, вскор показался лейтенантъ итальянскаго альпійскаго отряда, приложивъ руку къ киверу, онъ издали привтствовалъ капитана и произнесъ:
— Простите, капитанъ! Но вы на нашей земл!
Деберль приблизился къ итальянцу, въ то время, какъ охотники, безпорядочно толпившіеся въ ожиданіи приказа о привал, уже снова строились въ ряды, и Деберль спросилъ, улыбаясь:
— Значитъ захватъ чужой территоріи? Не правда ли? Прошу извиненія.
— О, возразилъ итальянецъ, бда не велика, граница здсь такъ запутана, что даже географъ былъ бы въ большомъ затрудненіи. Только уже метровъ пятнадцать по меньшей мр, какъ вы въ Италіи. Вотъ!
— И такъ, шутливо сказалъ капитанъ, мы выведемъ войска. Онъ махнулъ рукой.
— Налво кругомъ, маршъ домой!
Французскіе охотники съ ружьями на плеч, пятясь назадъ, скоро достигли предла, гд кончалась Италія и начиналась Франція, и когда рубежъ былъ перейденъ, капитанъ скомандовалъ звонкимъ голосомъ:
— Теперь стой!
Лейтенантъ альпійскаго итальянскаго отряда остался на прежнемъ мст, окруженный своими солдатами. Тмъ временемъ идіотъ поворачивалъ голову въ сторону то одной, то другой группы этихъ людей, вооруженныхъ ружьями и саблями: его забавляла игра солнечныхъ лучей на блестящей стали, на золот и серебр галуновъ и, не различая въ этихъ мундирахъ ни своихъ, ни. чужихъ, онъ считалъ всхъ этихъ людей одинаковыми, какъ булыжники на дорог, или струйки воды въ горахъ…
Тмъ не мене они все же различались другъ отъ друга, эти солдаты — французскіе и итальянскіе,— сторожевыя собаки на границ. Французскіе охотники походили на басковъ (жители горной Испаніи) со своими беретами на бекрень, суконными гетрами и загнутыми съ желзными наконечниками палками, итальянцы имли на голов поярковыя, покрытыя блыми чехлами, шляпы, двойные патронташи у кушака и деревянные жбаны на боку. Французы боле напоминали горцевъ въ походномъ снаряженіи, итальянцы имли видъ боле театральный, но вмст съ тмъ боле воинственный и мужественный.
Капитана, только что перешедшаго рубежъ двухъ государствъ оснила блестящая мысль: то была мысль гостепріимнаго хозяина и вмст солдата, онъ подошелъ къ лейтенанту и раскланялся.
— Милостивый государь, сейчасъ время нашего привала. Уже поздно. Или вы, можетъ быть, закусывали?
— Нтъ, капитанъ, отвтилъ итальянецъ. Мы тоже совершили сегодня большой переходъ, не останавливаясь.
— Вы одинъ съ вашими людьми?
— Мой отрядъ и капитанъ въ десяти минутахъ ходьбы отсюда!
— И такъ, лейтенантъ, вашъ капитанъ и товарищи доставятъ мн, надюсь, удовольствіе позавтракать съ нами? Я вашъ должникъ. И если мы были безсознательными визитерами, то будьте нашими дорогими гостями. Мы накроемъ столъ на самой меж. Вы будете въ Италіи, мы останемся во Франціи. Но сидя за однимъ столомъ, мы будемъ длить хлбъ-соль, не опасаясь недоразумнія. Согласны?
Лейтенантъ задумался только на минуту, затмъ лицо его просіяло улыбкой, и онъ отвтилъ весело:
— Позвольте только предупредить моего капитана!
— Предупредить и пригласить, лейтенантъ, отъ имени капитана Деберля, прошу васъ.
Лейтенантъ сдлалъ знакъ унтеръ-офицеру, далъ ему соотвтствующія приказанія и распоряженія. И пока тотъ съ быстротой и легкостью серны уже спускался внизъ, перескакивая съ выступа на выступъ по скаламъ, а солдаты обихъ націй готовились сдлать привалъ на этой остроконечной сопк,— бдный идіотъ неустанно слдилъ за всми по очереди, эти мундиры привлекали и забавляли его, какъ куклы ребенка.
Капитанъ Деберль бесдовалъ со своими лейтенантами. Вс они были въ восхищеніи отъ непредвидннаго праздника, составлявшаго цлое событіе въ суровой жизни горцевъ. Было даже что-то романтическое въ этой встрч и разговор двухъ офицеровъ на верху Альпъ, среди величественной декораціи, почти надъ облаками. И если командиръ итальянскаго отряда приметъ приглашеніе, то оно явится пріятнымъ отдохновеніемъ, веселымъ анекдотомъ посл изнурительныхъ походовъ.
— Вотъ увидите, говорилъ одинъ лейтенантъ… вы увидите, что капитанъ ихъ не согласится. Этотъ итальянскій лейтенантъ иметъ видъ фантазера, его занимаетъ самая идея, но въ сущности эти люди насъ ненавидятъ, и мысль выпить съ французами…
— Вы такъ полагаете, Бержье? замтилъ капитанъ. Смотрите-ка…
Онъ указывалъ на появившагося уже на самомъ гребн, въ сопровожденіи трехъ младшихъ офицеровъ, итальянскаго капитана,— высокаго, красиваго мужчину, сухощаваго и сильнаго, онъ прямо направлялся къ своему лейтенанту, послдній присоединился къ нимъ въ качеств проводника, и вс вмст они двинулись по направленію къ французскимъ офицерамъ до фиктивной (мнимой) черты, обозначавшей границу.
Дойдя до нея, итальянецъ отдалъ честь по военному и ждалъ, пока командиръ французскихъ горцевъ сдлаетъ два шага къ нему на встрчу. Деберль ршительно подошелъ.
— Капитанъ, надюсь, вы соблаговолите принять наше приглашеніе?..
— Съ удовольствіемъ, капитанъ, отвтилъ итальянецъ.
Мужчины оглядывали другъ друга съ изысканной вжливостью. Деберль — стройный, элегантный блондинъ держался прямо передъ этимъ верзилой съ орлинымъ носомъ, черными, какъ смоль, волосами, смуглымъ цвтомъ лица и красивымъ венгерскимъ шитьемъ изъ серебрянаго галуна на рукавахъ. И у обоихъ въ ихъ позахъ очень ясно сказывалось одинаковое чувство соревнованія въ рыцарств и радость по поводу счастливаго обстоятельства, нарушавшаго такъ неожиданно монотонность службы и вносившаго въ ихъ будничную обстановку прелесть и остроту приключенія.
Да на этой высот, среди уединенія и безмолвія, близко къ вчнымъ снгамъ и далеко отъ всего пошлаго, мелочнаго, они собирались побрататься на мигъ, они — эти охотники въ различныхъ мундирахъ, посланные сюда для того, чтобы почти враждебно оглядывать другъ друга съ каждой стороны границы, и даже обязанные шпіонить другъ друга, какъ передъ бранной встрчей.
Альпійцы принесли и установили на воображаемой черт длинный походный столъ, сдланный изъ нсколькихъ досокъ, посаженныхъ на воткнутыя въ землю пики. Итальянцы и французы расположили столъ такъ, чтобы центръ его какъ разъ приходился на этой черт: одна половина была во Франціи, другая — въ Италіи. Каждый былъ у себя, и офицеры альпійскихъ охотниковъ — ‘lpini’, возсдая на складныхъ табуреткахъ, находились на итальянской территоріи, межъ тмъ какъ Деберль и его лейтенанты устроились на французской земл.
— Одинъ столъ и дв родины! весело провозгласилъ капитанъ. Это все же забавно!
Залитая яркимъ свтомъ, подъ лазоревымъ куполомъ небесъ, шла неожиданная трапеза, и весело звенли стаканы и тарелки, въ то время какъ нижніе чины, сложивъ ружья въ козлы и закусывая хлбомъ, искоса поглядывали на офицерскую группу, заключенную точно въ гигантскую блую раму,— въ этотъ снжный горизонтъ ослпительной близны подъ лучами ликующаго солнца.
Въ сторон, въ трав пріютился идіотъ, этотъ странникъ, котораго недавно допрашивалъ Деберль,— онъ жадно глоталъ куски черстваго хлба и, словно очарованный, также не могъ оторвать взоръ отъ этого прекраснаго зрлища.
Завязалась бесда. Имъ подали свжую форель, недавно пойманную въ горной рчк, а живительный воздухъ Альпъ еще больше возбуждалъ аппетитъ этихъ молодыхъ, сильныхъ людей, увлеченныхъ здоровой, суровой жизнью горцевъ. Они смялись, пили за свою случайную встрчу, счастливые этимъ хотя бы мимолетнымъ братствомъ здсь на простор горъ почти въ облакахъ.
Они обмнивались именами, впечатлніями, воспоминаніями. Итальянецъ былъ римлянинъ — изъ Рима, сынъ стараго вояки 1849 года, эмигрировавшаго во Францію уже очень давно. Фамилія его была Сальвони.
Ребенкомъ онъ какъ-то ненадолго попалъ въ Парижъ, и этотъ Парижъ запечатллся въ его памяти въ вид свтлаго, дивнаго призрака среди отдаленныхъ воспоминаній прошлаго.
За импровизированнымъ завтракомъ веселье било ключомъ, шла оживленная, несмолкаемая болтовня, полная искренности и молодого задора. Перебрасывались шутками, говорили черезъ столъ съ одного конца на другой, съ одного отечества въ другое — объ всемъ, что было общаго въ ихъ военной, походной жизни.
— Господа!— Деберль всталъ, держа стаканъ въ рук: пью за вашихъ солдатъ, нашихъ сосдей, и за здоровье васъ, господа, не смя назвать васъ своими гостями, такъ какъ вы завтракаете на итальянской земл. Но это во всякомъ случа встрча, которая не причинитъ ни малйшей непріятности нашимъ почтеннымъ министрамъ. За ваше здоровье, господа!
Протянутые стаканы сталкивались, руки встрчались черезъ столъ и черезъ пограничную межу, капитанъ Сальвони сдлалъ знакъ сержанту, несшему бутылку.
— Позвольте предложить вамъ немного итальянскаго пнистаго вина! Оно, конечно, не можетъ сравниться съ вашимъ шампанскимъ, но быть можетъ все же оно не такъ плохо и, вроятно, не очень пострадало отъ шага нашихъ лошаковъ.
И пока взлетала вверхъ пробка въ этой безпредльной таинственной тишин, гд людскіе голоса звучали рзче, ясне, какъ бы подслушанные и отраженные пустыней,— офицеры вс поднялись почти съ суровой важностью, шутки и смхъ прекратились.
— За нашихъ товарищей — французскихъ альпійцевъ! медленно произнесъ Сальвони.
— За нашихъ итальянскихъ товарищей! отвчалъ Деберль низкимъ, нсколько взволнованнымъ голосомъ.
За чашкой кофе рчи однако возобновились, и часы за часами пролетали незамтно въ этомъ случайномъ тсномъ товариществ, въ безконечныхъ разговорахъ… Только къ вечеру они разстались, сначала обмнивались крпкими дружескими рукопожатіями, затмъ — будто все сразу приняло оффиціальный характеръ — сухими военными поклонами.
Итальянцы удалились, проворно и ловко спускаясь по откосу, на который они поднялись утромъ. Стоя на гребн, Деберль слдилъ за ними глазами, онъ прислушивался къ удаляющемуся шуму голосовъ и бряцанію оружій.
Итальянцы одинъ за другимъ исчезали на откос, слдуя вереницей по изгибамъ тропинки и становясь все меньше и меньше въ глубин.
Потерявъ ихъ совсмъ изъ виду, Деберль обернулся и замтилъ разбитыя палатки своей команды, уже зажженные на зеленющихъ Альпахъ огни, а къ вечерней тишин надъ бивуакомъ загорались звзды, первыя звзды…
Все затихло.
На слдующій день, на разсвт, отрядъ, разбуженный звуками волторна, былъ уже на ногахъ. Деберль пытливо всматривался въ горизонтъ, точно морякъ на корабл. Легкая дымка тумана скрывала вершины, а итальянскій склонъ утопалъ въ дождливой мгл.
Деберль поглядлъ на сосны. Зелень ихъ казалась темне во влажномъ воздух, но втви едва опускались, а сучья уже простирались наружу, точно угадывая ясное солнышко изъ-за густого тумана.
Солдаты выходили изъ палатокъ, потягивались, мылись у ручья, посл помогали другъ другу обматывать вокругъ мундира широкій шерстяной поясъ. Другіе задавали кормъ лошакамъ, этимъ врнымъ слугамъ и спутникамъ альпійца, этимъ носителямъ състныхъ припасовъ! Увренно и смло они карабкались по крутизнамъ, пробирались по самому краю головокружительныхъ обрывовъ, таща на спин до самыхъ вершинъ маленькія горныя орудія или припасы. Бодро и весело выступивъ въ походъ, солдаты шли впередъ вдоль границы, такъ какъ Деберлю было поручено возстановить и исправить черту.
— Эй, братцы! живо впередъ! воскликнулъ маленькій баскъ Ортегарэ, котораго Деберль очень любилъ и близко зналъ, какъ своего земляка — ‘уроженца Юстарица’ (d’Ustaritz).
Шумящій потокъ бшено бурлилъ подъ нимъ въ головокружительной глубин. Въ нсколько шаговъ маленькій баскъ былъ уже по ту сторону разслины.
Стоя на краю пропасти, Деберль слдилъ за переходомъ солдатъ, онъ разршалъ охотникамъ проходить только по одиночк, не больше трехъ за разъ, высчитывалъ всъ людей и съ заботливостью отца предупреждалъ возможность паденія. Совершивъ переходъ, альпійцы гуськомъ стали взбираться въ гору и вскор очутились на вершин, откуда, какъ на выпукломъ план, ясно обозначалась граница чужой страны, рисовались зубчатые контуры и ребра итальянскаго склона. На сравнительно недалекомъ разстояніи, выступая узкой каймой — слдъ оставленный баттареей — находилась маленькая крпость, пріютилась она высоко, господствуя надъ французской границей, настоящее укрпленное орлиное гнздо, отчасти скрытое, но все же его можно было разглядть невооруженнымъ глазомъ.
— Это фортъ ‘Маргарита’, сказалъ лейтенантъ Бержъе. Онъ новый. На карт онъ не обозначенъ.
И жестомъ руки онъ указывалъ на него капитану. Въ форту итальянцы какъ будто только ждали этого сигнала, караулили жестъ, чтобы привтствовать этихъ внезапно появившихся въ ясное утро французскихъ альпійцевъ, или,— быть можетъ,— это былъ вызовъ? Скоро въ самомъ дл они водрузили, прикрпленный къ мачт, широкій трехцвтный зелено-бло-красный флагъ съ гербомъ Савойи и царской короной Италіи на бломъ пол, и пока штандартъ развертывался въ яркомъ свт дня, они гордо подкрпили его залпомъ изъ орудія, какъ бы желая сказать:
— Мы здсь!
Дымъ медленно расплывался въ ясной нжно-голубой дали.
— Вотъ такъ учтивость! Они желаютъ намъ добраго утра, сказалъ солдатикъ.
— Они просто хвастаютъ! возразилъ другой.
Дйствительно, итальянское знамя на этой вершин господствовало надъ маленькимъ французскимъ отрядомъ, находясь надъ нимъ на значительной высот, точно вызовъ разввалось оно надъ недоступнымъ фортомъ. Появленіе итальянскаго знамени на границ еще не имло особеннаго значенія, да вдобавокъ оно могло означать любезное привтствіе. По всей вроятности, капитанъ Сальвони посылалъ привтъ своимъ вчерашнимъ хозяевамъ. Какъ бы тамъ ни было, а этотъ итальянскій флагъ, показавшійся такъ внезапно на такой высот, слегка поддразнивалъ французскихъ альпійцевъ, самолюбіе которыхъ и безъ того находится въ безпрестанномъ нервномъ напряженіи и раздражается къ тому же еще больше ощущеніемъ этого всегдашняго сосдства: чужестранецъ!..
Деберль чувствовалъ, что и его офицеры угадывали дурное настроеніе альпійцевъ, вынужденныхъ маневрировать по цлымъ днямъ подъ пренебрежительными привтствіями знамени, находящагося по ту сторону границы.
Онъ самъ такъ хорошо понималъ это странное чувство преувеличеннаго, больного самолюбія, что говорилъ лейтенанту Бержье:
— Это нелпо, но оно меня раздражаетъ!
— Раздляю ваше мнніе! отвчалъ Бержье.— Мы точно не у себя больше: капитанъ Сальвони надзираетъ за нами!
Деберль нервничалъ при одной мысли, что итальянское знамя могло командовать ими. Онъ спрашивалъ себя, чтобы такое предпринять, чтобы имъ ‘отплатить’. Чортъ возьми! выставить другое, но повыше! Да, выше, нежели wo! Какъ только возможно выше! Они бы тогда перестали смяться,— ‘т, по ту сторону’. Они поняли бы тогда, что съ французскими охотниками — плохія шутки.
Да! разумется, да! То была идея! И Деберль подлился ею громко со своими людьми во время привала за кофеемъ. Что бы сказали альпійцы, если бы показать итальянцамъ цвта Франціи? И показать ихъ такъ, чтобы они выступали надъ гербомъ короля Гумберта, и разввались бы высоко, высоко точно въ самомъ неб,— тамъ на макушк Валетта?
И капитанъ показывалъ вдали снжную гору, гд онъ мечталъ водрузить какой-нибудь лоскутъ матеріи въ отвтъ иноземцу.
— Флагъ на этомъ пик! Тамъ! Удалая идея, капитанъ!
Сидвшіе на трав альпійцы радостно вскочили и смотрли на пикъ, указанный имъ Деберлемъ. Онъ господствовалъ надъ всмъ краемъ. Это былъ великанъ въ этой части Альпъ.
— Итальянскій фортъ кажется подвальнымъ этажомъ по сравненію съ нимъ, смялся Ортегарэ. Да, да! несомннно, это было бы восхитительно и смло, и чисто по-французски водрузить тамъ трехцвтное знамя!
— Лихо придумано, капитанъ!
— У него подчасъ бываютъ блестящія идеи — у капитана Деберля!
— Молодчина!
— Онъ способенъ самъ пойдти посадить тамъ флагъ!
— Эхъ! наше знамя туда! вотъ бсились бы эти macaronis! (макарони!)
— Фортъ ‘Маргарита’ лежитъ на высот 2.100 метровъ, немного ниже горы Піапо… Валетта иметъ 2.512 метровъ!
Пикъ, словно раскаленный до бла, дерзко выступалъ въ прозрачной синев неба, и было бы героическимъ и безумнымъ отвтомъ со стороны французовъ внезапно показать итальянцамъ на этой высот, въ ослпительно яркомъ освщеніи, три цвта Франціи, знамя родины… Но пикъ былъ такъ далекъ и потребовалось бы цлые часы, чтобы достичь его вершины, а при обманчивости перспективы, казалось, можно было добраться туда въ какихъ-нибудь двадцать минутъ.
Къ тому же не было флага.
— Это что! заявилъ маленькій баскъ Ортегарэ,— стоитъ только захотть, сдлать его не трудно!
— А какъ бы ты умудрился? заинтересовался Деберль.
— Дадите мн десять минутъ времени, капитанъ?
Разсмявшись, Деберль сдлалъ одобрительный жестъ рукой, и Ортегарэ побжалъ догонять своихъ товарищей.
Мене чмъ черезъ четверть часа солдаты уже возвращались, неся на конц свже срубленной молодой ели пестрый флагъ съ цвтами Франціи, сшитый и придуманный ими: красный цвтъ былъ лоскутъ фланели ярко-кирпичнаго цвта, блый — грубая широкая салфетка, а синій былъ сшитъ изъ шерстяного пояса одного изъ охотниковъ.
— Вотъ, мой капитанъ!— заявилъ Ортегарэ, всаживая въ зеленую траву заостренный колышкомъ стволъ сочившейся точно кровью свжей ели.
Флагъ разввался, хлопалъ на втру, веселый и шумный, какъ праздничная хоругвь.
Деберль смотрлъ на него съ неизъяснимой, горделивой радостью. Сейчасъ итальянцы не могли, разумется, замтить его отсюда, но какъ бы они его увидали, если бы вдругъ онъ появился тамъ вверху, на снжномъ пик!..
— Проченъ ли онъ по крайней мр? спросилъ капитанъ.
— Проченъ ли? возразилъ баскъ:— сшитъ сапожникомъ, и такъ же проченъ, какъ пара башмаковъ!
— Ну, что же, ребята! воскликнулъ Деберль, повышая голосъ: кто изъ васъ водрузитъ его на макушк Валетта?
— Я! я! радостно, словно дло шло объ увеселительной прогулк, отвчали сразу вс эти мужественные, гортанные голоса: Я! я!
Переждавъ, когда другіе смолкли, Ортегарэ прибавилъ:
— Мн кажется, капитанъ, это сдлаетъ тотъ, кто это придумалъ!
— Врно, это вполн справедливо, мой мальчикъ! согласился Деберль.
Съ загорвшимся взоромъ, такъ же ршительно, какъ если бы онъ шелъ въ бой, маленькій баскъ подбросилъ кверху свой беретъ, и поймавъ его на лету радостно повертлъ имъ въ воздух, затмъ сильной рукой онъ схватилъ еловый стволъ и, раскачивая по втру надъ своей головой столь оригинально придуманнымъ флагомъ, онъ воскликнулъ:
— Спасибо, капитанъ!
— Харри, Ортегарэ! отвтилъ Дербель, бросая солдату этотъ кличъ басковъ.
Товарищи напутствовали его пожеланіями всякой удачи, и Ортегарэ ушелъ, выпрямляясь во весь свой ростъ, унося и крпко прижимая къ себ дорогое знамя.
— Славные ребята! твердилъ Деберль.
Чтобы достигнуть вершины, понадобилось довольно времени.
Капитанъ и лейтенанты изрдка обмнивались отрывистыми, нсколько нервными замчаніями. Въ сторон отъ нихъ расположились, солдаты, кто сидя, кто стоя и безпрестанно поглядывая въ направленіи Валетта, они караулили товарища и съ неменьшимъ нетерпніемъ ждали его появленія тамъ,— на верху…
— Можетъ быть, что-нибудь приключилось, заговорилъ Деберль, вынимая часы.
— Это еловое древко, оно вдь тяжелое!
— Довольно здороваго порыва втра въ знамя, чтобы сбросить человка внизъ!
— О! не опасайтесь, онъ, несомннно, обвернулъ матерію вокругъ древка!
— Къ тому же у него ловкость и поступь настоящаго баска, добавилъ капитанъ для вящшаго успокоенія себя самого и другихъ.
Внезапно громкій крикъ радости, вырвавшись изъ здоровыхъ молодыхъ грудей, огласилъ воздухъ, сидвшіе солдаты живо вскочили на ноги, невольно захлопавъ въ ладоши. Тамъ — на крутомъ скат горы, взбираясь какъ по наклонному ребру,— на близн снговъ показалась движущаяся точка, похожая на чернаго муравья. Тамъ былъ человкъ, да, эта маленькая, еле замтная, точка, угаданная солдатами, былъ человкъ, который медленно, съ большимъ трудомъ карабкался по откосу. Деберль и лейтенанты направили на него свои бинокли. Ортегарэ опирался, втыкая его въ снгъ, на древко флага, какъ на альпенштокъ. Свою палку съ кованнымъ наконечникомъ онъ прикрпилъ за спиной, и точкой опоры ему служилъ еловый стволъ, вокругъ котораго, чтобы предохранить себя отъ порывовъ втра, онъ несомннно плотно обмоталъ и обвязалъ самый флагъ.
Изъ груди Деберля вырвался вздохъ облегченія и черезъ бинокль онъ наблюдалъ, какъ подвигался вверхъ меленькій муравей, неся свою соломенку, которая была знаменемъ.
Изрдка капитанъ вопрошающе поглядывалъ на горизонтъ. Солнце склонялось къ западу, но до наступленія вечера Ортегарэ, конечно, достигнетъ вершины пика, и развернутое знамя своимъ пощелкиваніемъ станетъ вторить кошачьему концерту итальянской баттареи.
Итальянскія пушки возобновили свою стрльбу, какъ будто офицеры-артиллеристы со своей стороны замтили французскаго бойца, и хотли высказать ему свое пренебреженіе новыми залпами.
На альпійскомъ плоскогорь внезапно наступила полная тишина, торжественная, почти религіозная. Солдаты также безпокойно поглядывали на западъ, они видли, какъ спускался вечеръ и изъ долинъ, гд уже начиналъ сгущаться паръ, медленно подымались и ползли вверхъ длинныя причудливыя тни. И люди тоскливо спрашивали себя — успетъ ли товарищъ добраться до цли до наступленія сумерекъ?
— Ему хватитъ работы еще на добрый часокъ!
— Послдніе шаги всегда самые трудные!
— Добраться до самой макушки не такъ-то легко!
— Ба! У Ортегарэ врный глазъ, твердая нога!
Капитанъ почувствовалъ, что сердце у него загудло, точно колоколъ, когда вдругъ тамъ, достигнувъ самой макушки, человкъ-муравей остановился и всадилъ еловый стволъ въ двственный снгъ.
Лейтенантъ, съ биноклемъ въ рукахъ, охотники со взорами, прикованными къ этой одинокой точк на безпредльномъ горизонт, затаивъ дыханіе, ждали развязки, угадывая, что но ту сторону границы, на итальянскомъ склон другіе бинокли были наведены на этого человка, ничтожнаго, какъ наскомое, и вмст съ тмъ выросшаго, возвеличеннаго идеей, которую онъ воплощалъ, священной эмблемой, которую онъ несъ.
Вдругъ на этой отдаленной, гибельной вершин, на окрашенномъ въ розовый цвтъ горизонт — совершенно явственно обрисовалась фигура Ортегарэ. На верхушк еловаго древка отдлилось знамя — трехцвтное знамя Франціи. И въ ослпительно-яркомъ свт догорающей зари, въ послднихъ лучахъ дневного солнца, надъ неизмримыми, утопающими въ туман, безднами, надъ синющими горами — появился флагъ, жизнерадостный французскій трехцвтный флагъ, онъ чванливо разввался по втру, въ то время какъ маленькій Ортегарэ неистово размахивалъ своимъ беретомъ и, вн сомннія, испускалъ крикъ, который угадали его товарищи, и крикъ этотъ невольно вырвался изъ всхъ грудей.
— Да здравствуетъ Франція!
— И да здравствуетъ Ортегарэ! прибавилъ капралъ, его землякъ.
Деберль ничего больше не видлъ въ свой бинокль, тщетно устремленный на альпійскаго охотника, слезы текли изъ его глазъ и смачивали стекла.
— Пріятно командовать такими удальцами, обратился онъ къ офицерамъ, вытирая мокрыя стекла.
Среди солдатъ теперь посыпались остроты, глупыя шутки, безпрестанно прерываемыя криками: браво! Посматривая на итальянскій фортъ, они шумно хлопали въ ладоши, — совсмъ какъ дти. Въ форту ‘Маргарита’ артиллерійская стрльба прекратилась.
Какъ и вчера, звзды уже зажигались въ потемнвшемъ неб надъ Альпами, гд маленькій отрядъ готовился почить мирнымъ сномъ. Одинъ Деберль бодрствовалъ, онъ съ нетерпніемъ поджидалъ Ортегарэ, чтобы крпко пожать руку этому лихому парню.
Охотникъ вернулся только поздно ночью, страшно изнуренный. Его привели къ командиру.
— Мой славный, отважный Ортегарэ! произнесъ Деберль, протягивая ему руку.
— А! сказалъ маленькій баскъ, дло было трудное, но оно сдлано.
— Никакихъ злоключеній?
— Пустяки. Взлзая на верхъ, я поскользнулся на снгу, еловый стволъ, чортъ возьми, былъ не очень удобенъ. Я здорово грохнулся внизъ. Къ счастью моя палка, привязанная поперекъ спины, зацпилась за какой-то кустарникъ. Это ничего. Пустыя царапины!
— Только всего?
— Да, легкая боль въ плеч. О такой бездлиц не стоитъ и говорить. Флагъ тамъ, на верху, вотъ что главное!
Капитанъ протянулъ солдату свою походную бутылку и спросилъ, не голоденъ ли онъ?
— Нтъ. Отдохнуть бы только — вотъ и все!
— А завтра, сказалъ Деберль, вы будете пить кофе съ товарищами и вспрыснете его за благоденствіе Франціи! Самъ командиръ приглашаетъ, и я угощаю всю компанію въ твою честь, Ортегарэ!
— Спасибо, капитанъ! Теперь значитъ они не станутъ больше насмхаться надъ нами со своей тряпкой! Мартышки т!..
— Ну, ступай спать, посовтовалъ капитанъ,— ты должно быть очень утомленъ!
— Правду сказать, замаялся маленько. Но вотъ, мое честное слово, капитанъ! Стоитъ вамъ только сказать мн: ‘Харри’! такъ вотъ, святая истина, какъ я стою на этомъ мст, — мн кажется, я бы началъ снова! Только дошелъ ли бы до конца? Вотъ ужъ не знаю!.. Не очень то онъ удобенъ этотъ священный пикъ! Спокойной ночи, капитанъ! И если понадобится когда-нибудь еще увнчивать недосягаемыя вершины, то въ качеств вашего земляка, капитанъ, прошу васъ, отдайте мн предпочтеніе!
И разввалось теперь французское знамя, разввалось какъ разъ напротивъ итальянскаго въ самомъ неб, надъ горами. Разввалось оно весело, видли его отовсюду. Флагъ господствовалъ надъ глубокими оврагами и равнинами, надъ небольшими долинками, раздлявшими об страны, онъ распускалъ свои складки надъ итальянскимъ склономъ. И альційцы капитана Деберля гордились имъ, какъ гордятся моряки своимъ флагомъ, поднятымъ на гротъ-мачт какого-нибудь громаднаго корабля. Онъ господствовалъ надъ этимъ моремъ снговъ и горъ. Походило на то, какъ будто Ортегарэ своимъ гимнастическимъ упражненіемъ обезпечилъ маленькому отряду или, врне, самой Франціи, что-то врод неожиданнаго первенства. Это пустое доказательство ребяческаго героизма наполняло тщеславіемъ альпійскихъ охотниковъ, ихъ потшала, даже длала счастливыми эта маленькая дтская побда.
Посл минуты унынія, и раздраженія къ нимъ вернулись молодое веселье, пылкое желаніе двигаться, идти впередъ, лазить, жить… И въ грезахъ своихъ Деберль не могъ не признать, что этихъ людей можно было вести за собой, какъ дтей, при помощи игрушекъ. Но она, эта погремушка, поставленная въ снгъ, вселяла довріе и бодрость, а вмст съ этой нравственной силой давала солдатамъ и физическія силы во время трудныхъ переходовъ.
Теперь подъ этимъ флагомъ походы казались имъ увеселительными прогулками. Дорогой на него посматривали. Просыпаясь, его искали взглядомъ.
Все тамъ же! Сапожникъ прочно сшилъ цвта: горный втеръ не могъ ему повредить. Передъ сномъ съ нимъ прощались. Это былъ главнокомандующій. Солдаты подшучивали, спрашивая его: ‘Доволенъ ли?’ Охотники только и мечтали о томъ, какъ бы встртить на своемъ пути боле высокіе пики, нежели Валетта, чтобы водрузить еще флагъ и превзойти Ортегарэ. Но этотъ злодй выбралъ самую высокую вершину. Ничего не подлаешь!
Они потшались, представляя себ, какую кислую рожу должны были состроить итальянцы по ту сторону, когда замтили французскій флагъ. Имъ хорошо утерли носъ! Ихъ макароны наврно застряли у нихъ въ глотк!
Остроты и шуточки, все боле и боле задорныя и хвастливыя, сыпались одна за другой.
И постоянными ребяческими словами этихъ взрослыхъ школьниковъ были:
— Должно быть изводятся же эти итальянцы! Они злятся! Они злятся!
Будучи солдатомъ, Деберль все же не былъ сторонникомъ убійства, а также не питалъ ненависти къ чужеземцамъ. Ничего лучшаго онъ не желалъ, какъ отдать честь всеобщему примиренію народовъ. Онъ зналъ цну человколюбію, оно было его страстью, какъ и родина, Но этой мечт о вчной правд, забвеніи, любви, обманчивой, какъ вс мечты, нужно ли было жертвовать повседневными обязанностями, постоянной тревогой сына, охраняющаго родную землю, какъ мать, которой грозитъ опасность?
Посл цлаго ряда грзъ, Деберль мало по малу задремалъ,— наконецъ крпко заснулъ,— какъ и его солдаты — среди уединенія горъ. Часа два спустя онъ былъ грубо разбуженъ яростнымъ втромъ, вдали онъ походилъ на громкій жалобный человческій стонъ, а вблизи потрясалъ полотно палатки, заставляя ее издавать звуки барабаннаго боя. Должно быть буря поднялась въ горахъ.
Въ Альпахъ бываютъ подобные сюрпризы. Въ прошедшемъ году среди августа мсяца, Деберль и его команда, улегшись на ночь подъ мелкимъ градомъ, проснулись по утру въ глубокомъ снг. На этотъ разъ, это былъ не снгъ, а буря. Втеръ дулъ, свистлъ, вылъ какъ живое существо, испускалъ дикіе вопли, точно вырвавшійся изъ своихъ цпей сумасшедшій.
Среди этихъ завываній Деберль слышалъ какъ трещали буки.
Его первой мыслью было:
— А флагъ?
Флагъ, поставленный Ортегарэ, этотъ огромный значокъ, за которымъ во время походовъ слдилъ глазами отрядъ, пощадитъ ли его, или низвергнетъ этотъ бшеный втеръ?
Тмъ не мене буря усиливалась, заставляя трястись и биться въ отчаяніи палатки, подобно парусамъ барки во время шторма. А надъ своей головой Деберль слышалъ, какъ ревла и завывала вьюга.
— Да, а флагъ! По всей вроятности втеръ сорвалъ его!
Мысль эта не покидала его. Онъ не могъ больше уснуть. До наступленія дня, Деберль былъ на ногахъ. Вершины еще тонули въ неясномъ мерцаніи, носились клочьями разорванныя, разметанныя втромъ облака. Тамъ и сямъ съ большимъ трудомъ можно было различить,— скоре угадать, черноватыя пятна: должно быть вырванныя съ корнемъ деревья.
Офицеръ пристально и тоскливо всматривался въ высшую точку пика Валетта. Онъ ничего не различалъ. Съ наступленіемъ утра онъ, быть можетъ, увидитъ.
Буря постепенно убывала. Теперь она доносилась только очень издалека, подобно замирающимъ раскатамъ грома.
Въ неясномъ утреннемъ туман появились, задвигались тни: это бродили альпійцы, будучи не въ состояніи больше уснуть. Густая, какъ дымъ, мгла клубилась, собиралась на низинахъ, въ оврагахъ, но на горизонт небо очищалось отъ облаковъ, они, какъ-то сворачиваясь, куда-то уносились другъ за другомъ, и день могъ быть яснымъ. Деберль ждалъ, чтобы первый лучъ освтилъ никъ, самую макушку его. И лучъ этотъ пришелъ, сначала блдный, неясный, затмъ вдругъ яркій пронизывающій, и вершина появилась, ослпительно блая, точно раскаленная, въ своемъ снжномъ убор. Деберль испустилъ крикъ:
— Проклятье! Бдняжка Ортегарэ!
Флага не было.
Капитанъ гнвно топнулъ ногой. Онъ вернулся въ палатку, не желая видть разочарованіе, печаль своихъ солдатъ, когда посл утренней зори, они не найдутъ больше на верхушк Валетта флага — своего флага!
Въ маленькомъ отряд наступило настоящее отчаяніе, когда не стало больше видно этого штандарта, разввавшагося тамъ вверху.
Куда втеръ могъ его сбросить? Чортъ бы побралъ этотъ втеръ!
И къ обвиненіямъ противъ бури примшивалось чувство всегдашней подозрительности, охватывавшей эти дтскія сердца каждый разъ передъ неожиданной случайностью, непонятнымъ несчастьемъ. Солдаты качали головами. Какъ знать? Можетъ быть здсь скрывалось какое-нибудь предательство. Еловый стволъ крпко посаженный умлой рукой Ортегарэ не такъ-то легко сломать! Они были твердо уврены: здсь былъ замшанъ ‘итальянецъ’. Несомннно: зависть, соревнованіе сосда, дурное настроеніе врага. Эта ‘скверная продлка’, — въ этомъ нельзя было ихъ никакъ переубдить — конечно, шла ‘съ той стороны’ была дломъ ихъ рукъ. И взоры охотниковъ устремлялись на фортъ, гд особенно побдоносно теперь разввалось знамя короля Гумберта.
Тщетно лейтенанты, самъ Деберль старались разъяснить людямъ, что втеръ былъ достаточно силенъ, чтобы вырвать стволъ дерева. Находились же въ лсу цлыя деревья и огромные сучья елей, поломанные шкваломъ!..
— Нтъ, нтъ, капитанъ, итальянцы воспользовались этой бурной ночью, чтобы швырнуть на землю нашъ флагъ. Онъ былъ для нихъ настоящимъ бльмомъ на глазу!
— Этой мысли ничмъ не выбьешь у нихъ изъ головы, говорилъ Деберль.
Но гд же былъ флагъ? Остался тамъ, на верхушк пика? Тогда бы онъ былъ замтенъ, какъ черная игла на снгу. Или они унесли его, взяли какъ трофей? Полноте!.. Для этого было бы необходимо придти во Францію ночью? Они сознательно нарушили бы границу? Это невозможно. Какъ бы тамъ ни было, а приходилось дать удовлетвореніе тревогамъ солдатъ, найти причину этого событія, розыскать три цвтныхъ лоскутка матеріи.
Настроеніе было мрачное, люди становились злыми, оскорбленные сосдствомъ трехцвтнаго знамени, которое оставалось нетронутымъ, нагло торча надъ фортомъ ‘Маргарита’.
— А если они его украли? ворчали про себя альпійцы.
— Мы разыщемъ флагъ, успокаивалъ Деберль.
Онъ веллъ позвать Ортегарэ.
— Пойдемъ со мной, мы пойдемъ вмст!
Да, онъ хотлъ идти самъ, подняться на нихъ съ маленькимъ баскомъ и, когда штандартъ будетъ найденъ, возстановить его вновь подъ взглядами солдатъ. Ведя слдствіе самъ лично, капитанъ положилъ бы конецъ легенд, обвинявшей итальянцевъ. А вернувшись въ лагерь, онъ разсказалъ бы всю правду.
И люди, видимо, были чрезвычайно довольны тмъ, что капитанъ серьезно относился къ длу сорваннаго флага. О! это былъ настоящій командиръ, капитанъ Деберль. Съ нимъ были плохія шутки! Итальянцы вскор удостоврятся въ этомъ! Если только они совершили эту скверную продлку — также врно, какъ то, что въ конц недли бываетъ воскресеніе,— онъ потребуетъ отъ нихъ извиненій.
Деберль выбралъ еще четырехъ солдатъ, чтобы присоединить ихъ къ маленькому баску: свидтели, которымъ товарищи завидовали, сожаля, что не могутъ быть съ ними. Всмъ страстно хотлось идти съ капитаномъ. И съ верхушки гребня они слдили за нимъ глазами, видли, какъ онъ бодро шелъ съ загнутой палкой въ рук, рядомъ съ Ортегарэ, во глав своихъ людей.
Увреннымъ шагомъ шелъ Деберль прямо передъ собой, сознавая все значеніе этой маленькой экспедиціи, стараясь показать на собственномъ примр ту самоотверженность, съ какой слдовало умереть, ради этого лоскутка.
Охотники шли молча, слдуя за своимъ предводителемъ, шли цлый часъ, какъ вдругъ Ортегарэ остановился и заявилъ:
— Вотъ! отсюда я аттаковалъ пикъ!
Онъ указалъ на извилистую тропу, зигзагами огибающую снжную гору, ослпительная вершина которой ярко выступала въ прозрачной голубой дали.
— Идемъ, сказалъ Деберль.
Вс шесть человкъ ползли вверхъ, опираясь на кованныя палки.
— Сколько времени до вершины, Ортегарэ?
— Полтора часа, капитанъ.
— Это не бда!..
Такимъ образомъ они шли съ полчаса, пока Деберль, наконецъ, остановился, желая полюбоваться дйствительно чудесной панорамой. По ту сторону долинки, за крутымъ разрзомъ въ скал,— была Италія. Деберлю казалось, что, протянувъ руку, онъ коснется этой земли, которая была другой землей. Затмъ они уже снова подымались по извилистой троп, огибая высокую гору, и продвинувшись впередъ, посл получасовой ходьбы, вновь очутились надъ зіяющей бездной, на краю пустоты.
Перегнувшись надъ пропастью, Ортегарэ вдругъ закричалъ:
— Капитанъ! Смотрите, капитанъ!
Деберль шелъ впереди солдата. Онъ оглянулся на этотъ крикъ и посмотрлъ внизъ разслины, туда, куда указывалъ рукой Ортегарэ. Повернувшись къ трещин, вс охотники смотрли туда же.
— Тамъ!.. вотъ тамъ, капитанъ, сказалъ маленькій баскъ. Флагъ! онъ тамъ, флагъ!
И въ самомъ дл Деберль увидлъ его внизу, чрезвычайно далеко, но совершенно явственно, на снжник, на близн котораго яркіе цвта выступали особенно рзко. Втеръ искромсалъ его, при паденіи съ огромной высоты въ эту пучину сломалось еловое древко. Но это былъ онъ — флагъ, придуманный цлымъ отрядомъ, поставленный Ортегарэ на верхушк Валетта.
— Вы видите теперь, что единственный виновникъ — это втеръ! сказалъ тогда капитанъ.
— Еще неизвстно! проворчалъ одинъ изъ солдатъ про себя.
— А теперь его нужно достать и вновь водрузить, продолжалъ Деберль.
— А это не легко!
— Длали еще и потрудне, возразилъ одинъ изъ солдатъ.
— Прикажете мн пойдти, капитанъ? спросилъ Ортегарэ.
— Теб? да ты, настоящій лакомка! Ступайте вс.
И Деберль повторилъ,
— Мы пойдемъ вмст!
Задача была въ томъ, чтобы добраться до пучины, казавшейся бездонной, она манила къ себ, жадно притягивала, вызывая головокруженіе. Капитанъ изслдовалъ грунтъ. Можно было спускаться, намчая ступени въ снгу.
И альпійскіе охотники шли, подвигаясь все дальше внизъ, иногда перескакивая съ уступа на уступъ. Среди величаваго безмолвія горъ, Деберль неожиданно вздрогнулъ, его кто-то звалъ, называлъ по имени, и голосъ раздавался сверху надъ его головой, исходилъ какъ бы съ чужого откоса. Деберль взглянулъ вверхъ, въ самомъ дл тамъ, на закраин итальянскихъ Альпъ, въ сопровожденіи офицера и десятка нижнихъ чиновъ, появился капитанъ Сальвони и привтствовалъ его, поднеся руку къ полямъ своей поярковой шляпы.
— Капитанъ, началъ итальянецъ утонченно-вжливо: вы ищете флагъ?
Въ пустынныхъ мстахъ голоса слышатся съ поразительной ясностью и отчетливостью на невроятныхъ разстояніяхъ.