Графиня Полина. Повесть Авдотьи Глинки, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1856 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах

Том II.

М., ОГИЗ ГИХЛ, 1947

Графиня Полина. Повесть Авдотьи Глинки. СПБ. 1856.

Г-жа А. Глинка была известна в нашей литературе, как переводчица довольно многих пьес Шиллера, в том числе ‘Песни о колоколе’. Долго нам не случалось слышать о ее новых литературных трудах. Мы думали, что почтенная писательница покинула перо — и вдруг… мы видим прекрасную ‘Графиню Полину’, очаровательницу аристократических салонов, обязанную своим грациозным существованием г-же А. Глинке. Встреча столь же приятная, как и неожиданная. Сколько психологической мудрости, сколько прелестных светских выражений, или, по выражению почтенной повествовательницы, перл слога, рассыпано в этом простом и наставительном рассказе! Мы не помним, чтобы с тех отдаленных времен, когда мы наслаждались повестями почтенного С. Н. Глинки, нам удавалось читать что-нибудь столь отрадное и успокоительное для души. Но и в повестях самого Сергея Николаевича не находили мы такого тонкого знания обычаев и языка высшего общества! Истинно, мы, люди старого доброго времени, над которыми подсмеиваетесь вы, господа молодые люди, имели превосходных писателей, и благодарность, глубокая благодарность наша почтенной г-же А. Глинке, которая осталась верна литературным преданиям нашего века, сохранила палитру своего почтенного однофамильца и родственника и решилась показать нам, людям испорченного вкуса, как писали в златой век нашей литературы,— читайте и учитесь, молодые писатели! Как все просто и невинно, как все живо и верно в ее повести! Тут нет ухищренностей, которыми увлекаетесь вы, но зато и какая прелесть, какая примирительная грация!

‘Легко и свободно впорхнула в Английский магазин молодая, блестящая графиня Полина’ — так начинается повесть г-жи А. Глинки. В наряде этой графини ‘обнаруживалась артистическая утонченность: на ней было платье самого нежного цвета гри-де-лен, сверху донизу украшенное пуговицами из перл’, Избалованная всеми родными и прикащиками английского магазина, блестящая графиня Полина была нетерпелива и капризна. Недовольная тем, что еще не готов ее браслет, она ‘закричала с визгливым порывом гнева: Mon Dieu! quelle dception!’ {Боже мой! Какой обман!— Ред.} При этом визге, приподнял на графиню глаза ‘высокого роста молодой человек, серьезное лицо которого выражало ум и какую-то суровость. Он вдруг выпрямился и очень зорко и сурово окинул пышную красавицу с ног до головы иронически-холодным взглядом’, и ушел из магазина. Вы понимаете, что Полина влюбилась в незнакомца, что он сначала будет пренебрегать ею, как девушкою пустою и капризною, что неразделенная любовь доведет Полину до дверей гроба, смирит и исправит ее, что незнакомец окажется князем, что, узнав о критическом положении Полины, лежащей одною ногою в гробу, о глубокой страсти ее, об исправлении ее от всех возможных недостатков, он вознаградит ее за раскаяние и любовь предложением своей руки с огромными поместьями: все это вы уже вперед знаете, даже знаете, что у князя есть соперник, комический злодей, камергер в парике, интригующий, чтобы отстранить возможность объяснения между Полиною и князем, а у Полины есть наперсница, Лиза, которая объясняет князю достоинства и страдания Полины, а Полине дает наставления и подает надежды,— все это вы знаете вперед, даже предчувствуете, как будут описаны чувства Полины, ожидающей жениха… нет! вы не угадали немного: отправляющейся с отцом в деревню к жениху, потому что не жених приезжает сватать ее, а пишет ее отцу: ‘приезжайте ко мне в деревню, я готов жениться на вашей дочери’. Этого обстоятельства никто не мог бы предусмотреть, но все равно: ошибка читателя касается только второстепенного пункта, а главное он отгадал,— именно то, что чувства графини Полины, отправляющейся в деревню к жениху, описываются следующим образом:

Мы не последуем за графиней. Все возможные описания счастья не могут подойти под настоящее. Для того, что душа перечувствует в эти счастливые минуты, нет у человека слов. И одно ожидание встречи было для Полины, конечно, выше всех мелочных удовольствий света: это — развитие полной жизни. И мы оставляем нашим читателям дополнить воображением недосказанное нами.

Таким образом, содержание повести наперед известно читателю, едва он успел выслушать от нас, о чем рассказывается в ней на первых двух-трех страницах. Но что ж из того? Разве повесть теряет свой интерес? Нимало, ведь вся важность состоит в том, как развивается автором это содержание, каким прекрасным слогом написана повесть, какими красками рисуются лица, как ведутся разговоры, какие хитрости придумывают Лиза и старый камергер,— одна, чтоб устроить, другой — расстроить свадьбу. Вот что интересно для читателя. Мы удовлетворим его любопытству.

После встречи с незнакомцем, ‘Полине, без особенной причины, худо спалось. На другой день, черты лица ее повытянулись, около глаз были синеватые круги’, ей скучно, она едет в ‘Изделья’ — что это такое? — ‘Изделья’?— так называют Полина и камергер на своем элегантном языке магазин русских изделий — коварный камергер, чтоб заглушить в зародыше страсть Полины, сказал ей, что незнакомец, ее пленивший — ‘сиделец в Издельях’ — Полина делает смотр сидельцам: незнакомца нет меж ними. Она с облегченною душою едет в английский магазин. Незнакомец уж там, он покупает табакерку. Ему предлагают на выбор две табакерки. Он пристально посмотрел на них и —

После нескольких минут молчания обратился к купцу и самым чистым французским языком спросил у него:

— Как вы находите, которая из двух табакерок лучше?

— Милостивый государь, это дело вкуса и моды, цена им равная.

— Дело не в цене теперь,— прибавил незнакомец:—а я желал бы, чтоб в подарках руководствовало чувство. Приятно было бы соединить и то и другое.

— Без сомнения, м. г. — Если табакерка для пожилой особы, мне кажется, эта казистее.

Незнакомец берет предпочитаемую купцом табакерку и уходит, а вы узнаете, во-первых, что надобно предоставлять выбор купцу, если хочешь руководствоваться чувством, а во-вторых, что на французском языке вместо ‘красивее’ говорится ‘казистее’. Полина не узнала ничего о незнакомце и отправилась к Лизе, своей подруге, богатой и одинокой сироте, жившей ‘с англичанкой, для которой английский матрос был гораздо интересней русской княгини’. Из этого вы опять узнаете неожиданную новость, что если девушка хорошего общества остается сиротою, то она живет одна, а не в семействе родственника, опекуна или одного из друзей ее покойного отца, узнаете также из слов об англичанке, что неуменье правильно выражаться может вести к странной двусмысленности… Это, впрочем, вы уже знали из выражения, что на другое утро после встречи с незнакомцем ‘черты лица Полины повытянулись, а около глаз были синеватые круги’. Вообще, в выборе выражений писателю надобно быть так же осмотрительным, как был осмотрителен незнакомец в выборе табакерки: иначе, пожалуй, скажешь, вовсе того не желая, что-нибудь очень казистое. Однако оставим замечания и посмотрим, что делается с графинею. Она сидит у Лизы, подруги курят, ‘дают простор языкам’ (опять обмолвка: это не значит, конечно, ‘сплетничают’). Полина везет Лизу к себе. Камергер уж сидит у графа. За обедом ‘Полину подмывало отмстить Мирскому’ (так зовут камергера) за то, что он оклеветал незнакомца, и она отмстила, сказав ‘с напряжением’: ‘Вообразите, папа, Мирский выдумал, что я влюбилась в сидельца из ‘Русского чзделья’,— на что Мирский отвечал: ‘Когда ж я вам говорил такие глупости, графиня! Вы меня слишком обижаете!’ Тут опять надобно заметить, что сидельцы не только ‘Русского изделья’, но и мелочных лавочек не говорят так неправильно, как Полина, и так неучтиво, как Мирский. Впрочем, в большом свете все делается не так, как водится в обыкновенном обществе: например, девицы, входя в зал, делают хозяйке дома книксены, кажется, даже цалуют после чаю ручку у хозяйки, прибавляя: ‘покорно благодарю-с’, и вообще любят частичку ‘с’: ‘да-с’, ‘вы так сказали-с’, ‘вы, княгиня, авантажны-с’, да, надобно еще заметить, что девицы на языке высшего общества называются ‘барышнями’, а дамы — ‘барынями’. Молодые люди на балах высшего общества занимают барышень разговорами о политических событиях во Франции и нравственной философией (см. стр. 58—65). Один из них, окруженный толпою барышень, спрашивающих, как он думает о маскарадах, даже говорит: ‘в маскарадах вкрадывается многое, о чем неприлично мне здесь говорить’, и прибавляет, осматриваясь кругом: ‘здесь очень многие подурнели оттого, что оказался избыток в нарядах’. Это говорит князь. Полине очень понравились его слова. Она также окинула взором лица окружающих (стр. 64). Утешительно слышать, что свобода обращения в высшем обществе простирается до такого наивного простодушия. Однако, если мы будем так продолжать, то никогда не кончим. Оставим же всякие замечания и пропустим все превосходные рассуждения князя о том, что девицам не следует читать романов, а надобно как можно более читать стихов, не следует носить на голове шу и употреблять слово шик, и о том, что барышни (дочери князей и графов) существа пустые, и т. д., и т. п. Эти рассуждения наполняют половину книжки. Пропустим даже описание удивительного литературного вечера у Лизы — все барышни и дамы приезжают на этот вечер с пяльцами и сидят, вышивая по канве, а автор стоит вдалеке от них — пропуская все это, посмотрим на Полину, которая примеряет турецкий костюм, по совету Лизы. Она хочет ехать в маскарад, чтобы пленить князя.

С помощью Лизы и горничной, Полина стала одеваться. Лиза мигнула Полине, которая велела подать горничной все свои драгоценности. Они вынули богатый изумрудный убор с брильянтами, серьги, брошь. На голову надели род маленького тюрбана из пунцового бархата, перевитого нитками крупных брильянтов, с одной стороны укрепили белое перо с солитером. Руки, шея унизались ожерельями и браслетами.

И вот через несколько минут очутилась перед Лизой уже не графиня Полина, а драгоценная перла, во всей пышности красоты восточной. Любуясь ею, сказала она: ‘Вечером ты будешь еще лучше’. Едва выговорила она эти слова и только что Полина, чтобы лучше себя увидеть и показаться, прошлась по комнате, послышался за дверью какой-то свистящий шопот:

— Можно ли видеть графиню?.. Батюшка прислал меня за нею.

— Да кто тут и что надобно? спросила Лиза.

— Как же вы меня, княжна, не узнали? Я Мирский. Допустите, если можно.

— Впустить!— отвечала Полина небрежно. — Мирский вошел на цыпочках и остановился в дверях, с разинутым ртом и распростертыми руками. Он не опомнился, почти задохся, увидев это блестящее существо, гурию из магометова рая. Разглядев ближе, он стал на колени и восторженно закричал, сложив руки на груди и кланяясь по-турецки:

— Звезда Востока!.. Забылся!.. Пощадите, графиня!.. Непозволительно быть до такой степени прекрасной, очаровательной!! На что вам столько жертв?

Полина улыбнулась, а Лиза подумала: ‘того-то нам и надо!’

— Батюшка прислал меня к вам. Ему нужно об чем-то поговорить с вами.

— Как же я пойду, Лиза, в костюме? Это смешно!

— Почему же и не так, графиня? — сказал, вздыхая, Мирский. — И батюшка полюбуется вами, и мы воспользуемся: подоле поглядим на вас. Осчастливьте меня хоть теперь, ваше сиятельство!

Мирский надел перчатки. Полина молча подала ему руку, и они отправились через длинную анфиладу комнат к графу. Лиза смотрела ей вслед с восторгом. Полина в этом костюме казалась выше, голова ее грациозно наклонялась то на одну, то на другую сторону, когда они проходили мимо зеркал.

Какой удивительный тон! какой прелестный слог! Можно вообразить, каково описан самый маскарад, если приготовления к нему рассказаны так хорошо. Но повесть принимает патетический оборот: турецкий наряд и грациозно наклоняющаяся то в ту, то в другую сторону голова не подействовали на князя: он был холоден, и у Полины, тут же, в маскараде, начался припадок горячки… Наши нервы, расстроенные необычайным ароматом аристократических салонов с блестящими барышнями, не могут выносить этих трагических впечатлений, и мы закрываем повесть г-жи А. Глинки. Пусть любознательный читатель сам приобретет очаровательную ‘Графиню Полину’: она принесет много милых минут его душе, [быть может разделяющей суровые понятия князя о танцах и барышнях,— ] мы можем только воскликнуть вместе с почтенною повествовательницею:

Вот это мирит! Как облагораживает, возвышает женщину истинный талант! Вот ее действительное призвание — действовать на душу и тем примирять нас со всем пошлым, со всем оскорбляющим, к несчастию, встречаемым так часто в обществе. Пойте мне чаще! Благодарю вас от души sa последнее впечатление! (Стр. 94).

ПРИМЕЧАНИЯ.

**ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ*.**

* Составлены H. M. Чернышевской.

Первоначально опубликовано в ‘Современнике’ 1856* No 4, стр. 62—67, перепечатано во II томе полного собрания сочинений (СПБ., 1906), стр. 355—358.

Рукопись-автограф на трех листах в полулист писчего формата. Хранится в Центральном государственном литературном архиве.

Стр. 505, 8 строка. В рукописи: окружающих (стр. 64). [Мы знали, что в высшем обществе держат себя непринужденно, однако не предполагали, чтоб эта свобода в обращении простиралась до такой прекрасной откровенности.] Утешительно

Графиня Полина. Повесть Авдотьи Глинки. СПБ. 1856.

ПРИМЕЧАНИЯ.

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ*.

Читайте также:

**ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ*.**