Графиня де Мадень(ъ). Роман. Сочинение Е. П. Москва. 1854.
Графиня де Мадень(ъ). Роман. Сочинение Е. П. Москва. 1854.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Н. М. Чернышевская
Графиня де Мадень(ъ). Роман. Сочинение Е. П. Москва. 1854, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1854
Время на прочтение: 3 минут(ы)
H. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
Том XVI (Дополнительный). Статьи, рецензии, письма и другие материалы (1843—1889)
ГИХЛ, ‘Москва’, 1953
Ловкая фраза: ‘Роман. Сочинение Е. П.’ может иного заставить подумать, что ‘Графиня де Маден’ оригинальное сочинение, нет, это очень посредственный перевод плохого французского романа. Дело, однако, не в том, на каком языке первоначально писано это произведение, в Париже или в Торжке написано оно, мы хотим сказать, что его московское издание навело нас на самые утешительные мысли.
‘Графиня де Маден’ по всем внутренним качествам и внешним признакам относится к так называемой серобумажной литературе. Действуют в романе жители сен-жерменского предместья, с большими титулами, о чем-нибудь, похожем на здравую мысль или наблюдательность, нет и помину, о таланте нечего и спрашивать, доказывается, что женское сердце ищет бурных страстей, однакоже после того возвращается к мирной любви у домашнего очага и т. д. Книжка, толщиною в палец, разделяется на две части, на каждой странице чуть ли не по пяти строк, на каждой строке чуть ли не по пяти букв, наконец — верх злоухищрения против людей, покупающих книга у варягов: переводный роман выдается за оригинальное произведение.
А между тем, какая разница в сравнении с серобумажными изданиями сороковых годов, какой прогресс в течение десяти или пятнадцати лет. Теперь уже термин ‘серобумажная литература’ теряет свой осязательный смысл и становится метафорическим выражением. ‘Графиня де Маден’, например, напечатана на бумаге очень пристойной, шрифт также недурен, он не избит, не подслеповат, не уродлив, как в прежних изданиях того же внутреннего достоинства, опечаток мало, даже орфография почти везде соблюдена, даже знаки препинания расставлены, как должно, наконец язык перевода, правда, не совсем хорош, но и не таков же, каким, бывало, переводились романы Поль-де-Кока. Одним словом, при взгляде на ‘Графиню де Маден’ ‘душа радуется, дух торжествует’, как у Гоголева Ивана Петровича при виде того, как прекрасно стали у него переписываться бумаги 1. Как прекрасно было бы, если бы внутреннее достоинство всей нашей литературы улучшилось в той же степени, как улучшилась ее наружная опрятность с тех пор, как Лермонтов говорил о наших книгах:
Во-первых, серая бумага,
Она, быть может, и чиста,
Да как-то страшно без перчаток,
Читаешь — сотни опечаток 2.
Как прекрасно было бы, если бы можно было сказать, что так же мало прилагаются к нашим нынешним книгам и другие его замечания. Но развитие литературы не зависит уже ни от типографий, ни от словолитен, мы можем только спросить: от кого же зависит оно? от многих обстоятельств, но, по нашему искреннему мнению, всего более от публики, мы не будем говорить, как, бывало, говорили прежде, что публика пренебрегает русскими книгами, предпочитая им иностранные: нет, теперь русская книга уважается русским читателем, если не более, то и не менее иностранной, кто читает, на тех не вправе жаловаться русская литература, но публика русская все еще слишком малочисленна, так малочисленна, что как незаметная капля потопает в огромной массе людей, у которых чтение не обратилось в настоятельную потребность, а где нет настоятельного требования, чего тут ожидать? Но не всегда же это будет продолжаться, сотни людей, жаждавших чтения двадцать лет тому назад, давно размножились в тысячи, еще несколько лет, и в русской публике будут считаться не тысячами, а десятками тысяч читатели, для которых умная и живая книга — настоятельная потребность, и тогда, будьте уверены, русская литература не замедлит развернуться, потому что в ней нет недостатка в силах, тогда не скажет вдохновенный поэт:
Путь широкий давно
Предо мною лежит и проч., *
Стихотворения Кольцова, ‘Путь’, стр. 46.
потому что литература сильна непреодолимым сочувствием публики.
Первоначально опубликовано в ‘Современнике’, 1854, No 9, стр. 32—34 (отд. ‘Новые книги’). Рукописи и корректуры не сохранились. Документальных указаний на принадлежность этой рецензии Чернышевскому не имеется. Однако сравнительно-текстологический анализ приводит к заключению, что эта рецензия тесно примыкает к циклу тех статей молодого Чернышевского, которые служили яркой иллюстрацией к его программной статье ‘Об искренности в критике’ и подготовительной ступенью к созданию ‘Очерков гоголевского периода’ (развитие революционных воззрений Белинского на литературу и ее значение, требование от нее служения общественному и народному благу, призыв к политическому росту читателей, использование для цитат произведений Гоголя, Лермонтова и Кольцова). Заключительная часть рецензии, выражающая ее основную мысль, теснейшим образом перекликается с восьмой главой ‘Очерков гоголевского периода русской литературы’, где Чернышевский пишет о народе: ‘Власть публики в литературных делах всесильна. Чего хочет публика, тем и бывает литература’, и требует: ‘Публика должна сознать свои права на литературу, и тогда литература неуклонно пойдет вперед’ (наст. изд., т. III, стр. 304—306).
Рецензия относится к тем работам молодого Чернышевского, в которых он, обрушиваясь на макулатурные издания, продолжает линию борьбы Белинского с реакционным мещанским романтизмом, но уже в лице его эпигонов. Печатается по тексту ‘Современника’.
1 У гоголева Ивана Петровича. — Речь идет о главном действующем лице драматической сцены Гоголя ‘Утро делового человека’.
2 Из стих. Лермонтова ‘Журналист, читатель и писатель’.