ГРАДОПРАВИТЕЛИ
ГРАДОПРАВИТЕЛИ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Градоправители, Розанов Василий Васильевич, Год: 1899
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Как в печати, так и в обществе не усиленно, но циркулируют слухи о предполагаемом пересмотре важнейшей части нашего Городового положения, именно, порядка избрания гласных. Старая мысль или старое желание, никогда решительно не затихавшее, чтобы права избрания были распространены и на квартиродержателей, будто бы получает себе некоторое признание и симпатии в сферах, которым принадлежит решение дела. Вопрос так стар и всегда так нов, а теперь может быть он так жизнен, что подвергнуть его детальному обсуждению не будет несвоевременно.
Как бы ни жить, а только бы хорошо жить: устойчиво — это во-первых, а во-вторых — упорядоченно, вот и вся забота местного самоуправления и основная мысль законодателя, давшего городовое положение, реформировавшего городовое положение. Тут ее начало, тут ее и конец. Остальное — детали, разработка, метод, что принадлежит нашему уму и нашей изобретательности и никакого касательства до существа предмета не имеет. Печальную и скверную сторону наших обоих самоуправлений, городского и земского, составило то, что предметом его, темою его, точкою неподвижной нашей умственной фиксации стали именно эти второстепенности, и мы, так сказать, не столько благоустроили свои запущенные и несчастные города, сколько благоустроили, чинили и перечинивали такую-то главу такой-то книги о городском самоуправлении, например, учение о цензе, о порядке голосования и проч. Что от этого городам нашим не было ни тепло, ни холодно — или, вернее, что им было постоянно и очень холодно при этой нашей книжности и доктринерстве, все это более, чем понятно. Им просто хочется богатеть, быть опрятными, обобрать у себя нищих, как-нибудь организовать труд, сократив праздность и пропойство: но вместо этого дела они видят вовлеченными себя в какие-то дебаты перед избирательным ящиком, в заведомое приглашение на эти горячие осуждения заведомо скверных, в некоторой части, людей, при устранении от них опять же отлично известных в городе лучших людей. Мы говорим об единицах, но и единицы дороги, равно как капля дегтя портит бочку меда, и ‘на правах ценза’ ворвавшаяся в самоуправление темная и энергичная личность может решительно отравлять народу его существование.
Жить бы устойчиво и упорядоченно, и притом самим бы жить: в идею самоуправления второю существенною чертою входит саможивучесть, отрицание пассивности. Это есть не только мудрая, но в обширном государстве и вечная, неустранимая мысль: как бы возможно большую часть работы передать, так сказать, нервным узлам страны, и тем сколько-нибудь облегчить центральный мозг. Все, что хорошо делается ‘на местах’, в городах, есть положительный выигрыш, прибавление энергии центральному органу управления: ибо есть сохранение для него силы, свежести в принципиальных и общеимперских вопросах. Таким образом, самоуправление вовсе не есть еще лишняя забота, лишнее предприятие и, так сказать, новая мысль Петербурга, которая вот не удалась или удалась, он ее проектировал, но после достаточного опыта нашел неудобною. Ничего подобного: самоуправление есть условие деловой сосредоточенности его самого, есть условие рабочего комфорта, есть удобство жизни для него, Петербурга. Это не милость городам, но ‘смилуйтесь’ — как вопль заваленного работою человека по адресу к его помощникам, которые хотят быть или остаются тунеядцами. Самоуправление есть ‘прочь’ тунеядству, пробуждение Обломова, сознание обломовщины, для которой не оставляется места даже и в медвежьих уголках. И ничего больше.
Какой тут может быть вопрос о том, чтобы всею полнотою это сознание апатии и сна было передано в заботу именно тем, кого нужно разбудить: самым апатичным и сонным частям населения. Иметь дом и жить с него доходом — это есть форма комфортабельного сна, как государственная рента, как держание капитала в банке и блаженная стрижка купонов. Так это есть, от этого факта некуда деваться. С него мы должны начинать мысль об оживленном самоуправлении. Но и не это одно: невозможно оспорить что на протяжении всей России домохозяева суть самый еще темный слой: слой только грамотности, и даже не всегда грамотности. Элементарность процесса ‘держать дом и получать с него доход’ и устремила сюда капиталы темных людей, которым нет сил разобраться в более сложных предприятиях. Это так просто, и для этой простой задачи достаточна глыба совершенно необработанного ума. Мы только начали очерчивать дело и читатель уже видит почти всю картину нашего темного и несчастного самоуправления: западного тонкого механизма, к которому приставлены тульские мужики, броненосца, которым управляют в океане волжские лодочники. Зачем эта тонкость механизма? Да и неужели в России нет ничего, кроме архаических современников Рюрика и представителей ‘духа и смысла’ Гостомысла?
Есть, но они на квартирах: вот несчастие! Это есть основной и решительно всеобщий для России факт, вероятно имеющий какую-нибудь почву для себя в народной психике и коего даже конца, т. е. прекращения, не видно, что профессор, доктор, адвокат, судья и, наконец, даже делец с подвижными инстинктами и образованием просто как-то чуждаются домовладения, хотя часто проживают всю жизнь на одной квартире. Даже автор ‘Обломова’ не обзавелся домком: ему нужно было путешествовать, он был образован. Вот простые отрицательные условия, чтобы не входить ‘в канитель’ с домом: возня с квартирантами, уплата налогов, необходимость ремонта — все это требует сосредоточенности на себе и отвлекает от совершенно устойчивой и любимой профессии, любимого занятия, но только не у себя на дворе, а в городе и для города. Да, мы нашли слово и, кажется, нашли ценз, отвечающий действительности наших городов, а не совершенству английских о self-government {самоуправление (англ.).} книжек. В русской действительности, — и так останется надолго, — в материальном и духовном смысле ‘дом’ и созидается из профессии, занятия, ремесла, тогда как ‘домовладение’, в городах по крайней мере, сделалось и все более и более делается просто занятием самого ленивого и самого непросвещенного цеха: дома продаются, перепродаются, есть скупщики домов, вообще ‘дом’ есть момент в карьере не первоклассного капиталиста, без всяких гарантий знания им городских дел, интереса к городским делам и особенно заботы о городских делах. Нам приводилось наблюдать в губернских городах, так сказать, ремонтеров-домовладетелей: рост капитала производился через хлопотливую, а вместе и несложную операцию — покупку старых, завалившихся домов: в такой дом вставляются звенья бревен, он штукатурится, закрашивается, дырья его замазываются, больше снаружи, и, став красивенькою вещью, он обманывает покупателя и дает 50% на капитал торговцу. У него все права на голос в самоуправлении, хотя понятно, что он в городе живет обманом и в сущности обманна его принадлежность к городу, его ‘обывательство’ в нем. Для себя собственно такой скупщик имеет квартирку, да и вообще понятие домовладения у нас не сливается с фактом домообитания, доможительства. Какая бездна домов, особенно в столицах, да и в губернских городах, имеют управляющих, а для самого обладателя составляют только статью дохода. Но ремесло в городе, но профессия в городе — это есть гарантия верности городу, устойчивости в городе, да до известной степени это есть гарантия и настоящей преданности городу, потому что богаты пациенты — богат доктор, богат приход — богат причт приходский, богаты обыватели — богат столярный, копровый, всяческий мастер, богаты клиенты — богат адвокат. Так вот кто, вперемешку с домохозяевами, и суть настоящие градообитатели, а вместе и настоящие — т. е. в возможности — градоправители. Мы построили наше самоуправление на настоящей идиллии: что все барское и образованное раскинулось и проросло корнями в почву, что это-то и есть почвенники. Перекрестимся и проснемся.
НВ. 1899. 11 апр. No 8305. Б.п.