H. А. Лейкинъ
Говльщикъ.
(Съ натуры).
Говельщик, Лейкин Николай Александрович, Год: 1874
Время на прочтение: 6 минут(ы)
H. А. Лейкинъ. Веселые разсказы. Санктпетербургъ. Изданіе книгопродавцевъ Колесова и Михина. 1874.
OCR Бычков М. Н.
Великій постъ. Первый часъ дня. Въ трактиръ входитъ пожилой купецъ и садится за столъ около буфета.
— Давненько у насъ бывать не изволили, Родивонъ Захарычъ… привтствуетъ его изъ-за стойки буфетчикъ.
— По ныншнимъ днямъ нашему брату и совсмъ-бы по трактирамъ-то баловать не слдовало, отвчаетъ купецъ. Собери-ко чайку поскромне.
— Ужь не говть-ли задумали?
— Говю. Гршимъ, гршимъ, такъ тоже надо и о душ подумать.
— Это точно-съ.
Купецъ вздыхаетъ. Служитель подаетъ чай.
— Это что же такое? спрашиваетъ купецъ, указывая на блюдечко съ сахаромъ.
— Сахаръ-съ… отвчаетъ служитель и пятится.
— То-то сахаръ! Ты меня за кого считаешь? За татарина, что-ли? Убери блюдечко и принеси медку или изюмцу…
— А вдь это, Родивонъ Захарычъ, я полагаю, одна прокламація только, что вотъ говорятъ будто этотъ самый сахаръ бычачьей кровью очищается? Потому, учтите, сколько бы этой крови потребовалось, замчаетъ буфетчикъ.
— Прокламація тамъ или не прокламація, а только коли мы истинные христіане, такъ себя оберегать должны, отвчаетъ купецъ и начинаетъ пить чай.
Молчаніе. Въ комнату входитъ тощій купецъ.
— Родивону Захарычу, почтеніе! выкрикиваетъ онъ тонкой фистулой, подаетъ руку и садится противъ толстаго купца. Чайкомъ балуешься?
— Да… Говю я, былъ у обдни въ Казанской, а вотъ теперь и зашелъ. ‘Да исправится молитва моя’ пли… То-есть Господи, кажется, цлый день стоялъ-бы, да слушалъ! Просто на небеса возносишься…
— А я такъ лтомъ говлъ. Признаться сказать, тогда, передъ Успенскимъ постомъ, сдлалъ съ кредиторами сдлку по двугривенному за рубль, захватилъ жену и отправился на Коневецъ. Монашки тамъ маленькіе. Прелесть! Даже въ слезы введутъ. Въ т поры мы не токмо-что масла, а даже горячей пищи не вкушали… Да, хорошо, коли кто сподобится! со вздохомъ заканчиваетъ тощій купецъ, умолкаетъ, барабанитъ по столу пальцами и спрашиваетъ:— а что, не толкнуть ли намъ по рюмочк?
Толстый купецъ плюетъ.
— Никаноръ Семенычъ, да ты въ ум? спрашиваетъ онъ. Человкъ говетъ, а онъ водку!.. Пей самъ, коли хочешь.
— Я-то выпью…
Тощій купецъ подходитъ къ буфету, пьетъ и, возвратясь на свое мсто, говоритъ:
— Водка… То есть ежели сообразить: что въ ней скоромнаго? Гонится она изъ нашего русскаго хлба, монашествующимъ дозволяется… Пустяки! Чай-то, пожалуй, хуже, потому изъ китайской земли идетъ, а китаецъ его всякой скоромью опрыскивать можетъ… Дай-ко графинчикъ! обращается онъ къ буфетчику.
На стол появляется графинчикъ. Толстый купецъ вертитъ его въ разныя стороны, разсматриваетъ грань и, наконецъ, вынимаетъ изъ него пробку.
— Что, или выпить хочешь?
— Нтъ, что ты! Дивлюсь я, какъ это ныньче пробки эти самыя гранятъ! Чудо! А что, кстати, почемъ нынче судачина мороженая?
— Въ Воскресенье я по тринадцати покупалъ.
— Такъ. О, Господи, Господи! вздыхаетъ толстый купецъ, лижетъ медъ, пьетъ чай съ блюдечка и черезъ нсколько времени говоритъ: А вдь и водка, коли ежели по немощи, болящему, значитъ, такъ она во всякое время: разршается, потому лекарствіе.
— Всякое быліе на потребу, всякое быліе Богъ сотворилъ, отвчаетъ тощій, глотаетъ вторую рюмку и тыкаетъ вилкой въ груздь.
Молчаніе. Толстый купецъ вздыхаетъ и потираетъ животъ.
— Съ утра вотъ сегодня нутро пучитъ, говорилъ онъ. Даве въ церкви такъ и ржетъ, пришелъ въ трактиръ — поотлегло, а теперь вотъ опять…
— Простуда… Сходи въ баню, да водкой съ солью… да внутрь стаканчикъ съ перечкомъ… Богъ проститъ.
— То-то, думаю… Баней-то мы, признаться, вчера очистились, а вотъ внутрь разв?.. На духу покаюсь. Ахъ! какъ сегодня отецъ Петръ возглашалъ: ‘Господи Владыко живота моего’… Умиленіе!.. Пришли-ко графинчикъ съ бальзамчикомъ!
— А на закуску семушки?.. откликается буфетчикъ.
— Чудакъ! Человкъ говетъ, а онъ рыбой подчуетъ! Пришли сухариковъ…
На стол стоитъ графинчикъ съ ‘бальзамчикомъ’. Толстый купецъ выпилъ и говоритъ:
— Рюмки-то малы. Съ одной не разогретъ.
— А ты садони вторую… Даже и въ монастырскомъ устав говорится: стаканчикъ. Мн монахъ съ Афонской горы сказывалъ… ей-Богу!
— Зачмъ стаканчикъ, мы лучше рюмками наверстаемъ… Закусить вотъ разв? Андронычъ, обращается толстый купецъ къ буфетчику, закажи-ко два пирожка съ грибами, да отмахни на двоихъ капустки кисленькой! И масла-то, по настоящему, вкушать не слдовало-бы… со вздохомъ заканчиваетъ онъ.
— Съ благополучнымъ говньемъ! Желаю сподобиться до конца! возглашаетъ тощій купецъ и протягиваетъ рюмку.
— О, Господи, что-то намъ на томъ свт будетъ!.. чокается толстый.
Черезъ часъ купцы, съ раскраснвшимися лицами, сидятъ уже въ отдльной комнат. На стол стоятъ тарелки съ объдками пироговъ, осетрины и четыре опорожненные графинчика. На полу валяются рачьи головы.
— Съ утра обозлили, а то нешто бы я сталъ пить? говоритъ толстый купецъ. Въ эдакіе дни и то обозлили. Приказчикъ въ деревню детъ — деньги подай, жена платье къ причастью… дочк шляпку… Тьфу ты! Даже выругался! Смиреніе нужно, а тутъ ругаешься.
— Въ мір жить — мірское творить! утшаетъ его тощій. Что жмешься? Или все еще пучитъ? спрашиваетъ онъ.
— Пучитъ не пучитъ, а словно вотъ что вертитъ тутъ…
— Семъ-ко, или сейчасъ бутылочку лафитцу потребуемъ. Красное вино хорошо, оно сейчасъ свяжетъ.
— А и то дло! Вали!
Бутылка лафиту опорожнена. Толстый купецъ встаетъ съ мста и слегка заплетающимъ языкомъ говоритъ:
— Пора! Сначала въ лавку зайду, а тамъ и съ вечерни…
— Полно, посиди! удерживаетъ тощій. Для чего въ лавку идти? Услышатъ приказчики, что отъ тебя водкой пахнетъ и сейчасъ осудятъ. И себ не хорошо и ихъ въ соблазнъ введешь. Садись! А мы лучше вторую сулеечку выпьемъ. Красное вино — вино церковное. Его сколько хочешь пей — грха нтъ!
— Ахъ ты дьяволъ, искуситель! восклицаетъ толстый и, покачнувшися, плюхается на стулъ.
Часы показываютъ пять. Тощій купецъ сбирается уходить, толстый, въ свою очередь, удерживаетъ его.
— Нельзя, отвчаетъ тощій. Въ Екатерингофъ на лсной дворъ хать надо. У меня и конь у подъзда. Нужно къ завтрему триста штукъ тесу, да шестьдесятъ двухъ-дюймовыхъ досокъ.
— Успешь! Досидимъ до всенощнаго бднія. Отсюда я прямо ко всенощной, потому сказано: ‘иже и въ шестой часъ’…
— Нельзя. Гуляй, двушка, гуляй, а дла не забывай! Молодецъ! Сколько съ насъ?
— Врно! Коли такъ, возьми и меня съ собой! Покрайности я хоть провтрюсь маленько.
— Аминь! демъ!
— Черезъ часъ купцы дутъ по Фонтанк по направленію къ Екатерингофу.
На воздух ихъ уже значительно развезло.
— Мишка! Дуй блку въ хвостъ и въ гриву! кричитъ кучеру тощій купецъ.
— Боже, очисти мя гршнаго! вздыхаетъ толстый.
— Что? Аль опять нутро подводитъ?
— Щемитъ!
— Мишка! Держи на лво около винной аптеки!
Семь часовъ. Стемнло. Купцы выходятъ изъ погребка, покачиваясь.
— Не токмо что ко всенощной, а теперь и къ запору лавки опоздалъ, говоритъ толстый купецъ, садясь въ сани. А все ты съ своимъ соблазномъ…
— Мишка! Къ Евдокиму Ильичу на лсной дворъ! командуетъ тощій купецъ.
— Да ужь теперь заперто, Никаноръ Семенычъ!
— Коли такъ, жарь къ воксалу!
Черезъ десять минутъ купцы входятъ въ воксалъ.
— Ахъ ты Господи! вздыхаетъ толстый купецъ. И не думалъ и не гадалъ, что на эдакое торжище попаду! Тутъ и тридцатью поклонами не отмолишь. Ну, Никаноръ Семенычъ, ты тамъ какъ хочешь, а въ зало, гд это самое, пніе происходитъ, я ни за что не пойду.
— Намъ и въ отдльной комнат споютъ.
— Боже мой! Боже мой!
Часа черезъ два купцы. Какъ мухи навшіяся мухомору, бродятъ по буфетной комнат.
— Принимаешь на себя весь мой грхъ? спрашиваетъ толстый у тощаго.
— Все до капельки принимаю.
— Врешь?!
— Съ мста не сойти!
— Коли такъ, значитъ другъ!
Купцы цлуются. Мимо ихъ проходятъ дв двушки,
— Охота это кавалеру съ кавалеромъ цловаться! говоритъ одна изъ нихъ и лукаво улыбается,
Толстый купецъ скашиваетъ глаза.
— Какую ты имешь праву кавалерами насъ обзывать? огрызается онъ.
— Ну, господа купцы, если такъ…
— То-то. Почетъ, братъ, намъ съ тобой, Никаноша! восклицаетъ онъ.
— Хоть-бы холодненькимъ угостили за почетъ-то….
— Вчера-бы пришла. Нешто по эдакимъ днямъ пьютъ шипучку? Тутъ дни покаянія, а она на-поди!
— Врно на ярмарк прогорли, такъ оттого и каетесь?
— Что? восклицаетъ толстый купецъ и вытаскиваетъ изъ кармана бумажникъ. А это видла чмъ набитъ? Ну, теперь садись и требуй три бутылки блоголовки!
— Въ отдльную комнату, пожалуйте, ваше степенство. Тамъ будетъ много сподручне! предлагаетъ лакей.
— Веди! Да захвати съ собой и вазу съ апельсинами, для барышень!
— Загуляла ты ежова голова! вскрикиваетъ тощій купецъ и слдуетъ за товарищемъ.
Второй часъ ночи. Толстаго купца лакеи сводитъ съ лстницы. Тощій кой-какъ слдуетъ сзади. У подъзда стоитъ кучеръ.
— Ахъ грхи! Хоть-бы къ заутрен-то сподобиться поспть, коснйшимъ языкомъ бормочетъ толстый купецъ и лзетъ въ сани. Никаша, поспемъ? спрашиваетъ онъ товарища.
Въ отвтъ на это тотъ только икаетъ.
— Вези да оглядывайся! говоритъ кучеру лакей. Грузны очень. Долго-ли до грха!
— Не въ первой! Сначала хозяина отвезу, а потомъ и гостя домой предоставимъ, отвчаетъ кучеръ.
Черезъ часъ кучеръ, сидя рядомъ съ толстымъ купцомъ и придерживая его рукой, возитъ его по Ямской.
— Ваше степенство, не спите! Указывайте, гд-же вы живете? спрашиваетъ онъ купца.
— Прямо!
Сани останавливаются у воротъ. На скамейк дремлетъ дворникъ.
— Дворникъ! кричитъ кучеръ. Иди, посмотри, не вашъ-ли это купецъ?
Дворникъ подходитъ къ санямъ, заглядываетъ купцу въ лице и говоритъ:
— Не нашъ. У насъ много купцовъ живетъ, а это не нашъ.
— Да можетъ новый какой перехалъ?
— Нтъ, у насъ жильцы по долгу живутъ. Я всхъ знаю…
— Ахъ ты Господи! Вотъ наказаніе-то! Къ шестымъ воротамъ подвожу! восклицаетъ кучеръ. Ваше степенство, откликнись! Гд живешь?
— Прямо!
— Вотъ только отъ него и слышишь!
— А ты толкнись въ Семихатовъ домъ, замчаетъ дворникъ. Вотъ большой-то, каменный. Тамъ купцовъ, что блохъ…
Наконецъ семихатовскій дворникъ признаетъ толстаго куща за своего жильца, беретъ его подъ руку и ведетъ въ квартиру. Двери отворяетъ жена купца. Изъ комнатъ въ прихожую выглядываютъ чада и домочадцы.
— Ну, говльщикъ, нечего сказать! всплескиваетъ она руками. Безстыдникъ, ты безстыдникъ!
— Смиреніе! Смиреніе! Не по ныншнимъ днямъ… грхъ!.. бормочетъ купецъ.
Дворникъ чешетъ затылокъ и говоритъ:
— На чаекъ-бы съ вашей милости, потому эдакую ношу и въ третій этажъ!..