ГОСУДАРСТВО И СОБСТВЕННОСТЬ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ
ГОСУДАРСТВО И СОБСТВЕННОСТЬ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ
I
II
III
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Государство и собственность во время войны, Бердяев Николай Александрович, Год: 1916
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Бердяев, Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914—1922
М., ‘Астрель’, 2007.
Собственники привыкли считать себя главной опорой государства. Опасности, грозящие со стороны революционного социализма, очень укрепляли в этом сознании, хотя социализм в потенции заключает в себе усиление государства. Но доныне частная собственность оставалась для государства абсолютной и неприкосновенной святыней. Эту святыню в XIX и XX веке признавали и те, кто не признавал уже никаких святынь. Государственники и националисты обычно сознавали себя защитниками собственности и видели в ней глубоко государственную и национальную опору. Все же те, которые подрывали абсолютность принципа собственности, считались разрушителями государственного и национального бытия. Выработалась условная фразеология, связанная с таким пониманием соотношения между государством и собственностью. Фразеология эта процветает и доныне, хотя сегодняшний день истории превратил ее в вопиющую ложь. Инстинкты собственности столкнулись в сегодняшний день с инстинктами патриотическими. Опыт войны очень многое заставляет переоценить, слишком много неожиданного, непредвиденного никакими теориями и доктринами принесла она с собой. Приходится переоценить и ту показную истину, что непосредственные интересы собственников являются самой надежной государственной и национальной опорой. В минуту опасности для государства, когда требуются героические настроения и героические меры, интересы собственности оказались ненадежными и носители этих интересов неспособными на жертвы.
Мировая война принесла с собой небывалые испытания для хозяйственных организмов. Прежние большие войны протекали при натуральном хозяйстве, которое было более устойчивым, более независимым от транспорта, от мирового обмена, от власти денег, и не могли порождать таких острых продовольственных кризисов, как нынешняя война. Частно-капиталистическое хозяйство судорожно пытается приспособиться к совершенно новым и непредвиденным мировым условиям. Хотя оно и оказалось более живучим, чем можно было это предвидеть в начале войны, но анархическая природа этого хозяйства все более и более дает себя чувствовать. Хлеб насущный для воюющих народов не может быть достаточно гарантирован хозяйством, в котором нет государственной и общественной регуляции. Война во многих отношениях стихийно социализирует хозяйство, вносит в хозяйственную жизнь начало коллективности и ограничивает индивидуалистический произвол. Частные интересы аграриев, промышленников, торговцев во время войны сталкиваются уже не с интересами крестьян и рабочих, а с интересами государства, с интересами национальной обороны и безопасности. Это — совершенно новый мотив, неведомый мирному времени. Оборона государства в мировой борьбе народов, необходимость прокормления народов в совершенно исключительных условиях требует государственного ограничения частных интересов крупных собственников. Объективная государственная необходимость требует ряда мер в направлении частичной социализации хозяйства. Частные собственники привыкли по Малейшему поводу кричать о социалистической опасности и взывать к защите государства. Но ныне разгул их интересов и вожделений представляет государственную опасность. Социализация хозяйства, вызванная потребностями военного времени, приходит не теми путями, которые предуказаны социалистическими доктринами, ибо жизнь никогда не развивается по доктринам. Этот жизненный процесс вызывает одинаковое неудовольствие и у защитников нерушимой частной собственности и у защитников классового социализма. Этот социальный процесс, определяемый катастрофой небывалой войны, по всей вероятности, будет концом и старого капитализма и старого социализма.
В Германии, где особенно сильны организаторские государственные и национальные инстинкты, сделаны уже огромные шаги в направлении социализаций хозяйства, там явно торжествуют принципы государственного социализма. Тезис о частной собственности как главной опоры государства и национальности в Германии жизненно опровергнут, и самые консервативные его защитники, поскольку они искренние патриоты, принуждены стать на совершенно другую точку зрения.
Сама объективная природа государственного и национального бытия принуждена социализировать хозяйство в момент опасности. В этом нет ничего классового, это — процесс национальный. Тот же процесс происходит и в других воюющих странах, но в них менее силен государственно-организационный инстинкт, чем в Германии. И вряд ли после окончания войны будет возможен возврат к прежним формам хозяйства, слишком глубоко войдут в жизнь новые навыки.
Наибольший хозяйственно-продовольственный хаос во время войны замечается у нас в России, хотя естественные богатства у нас большие, чем в других странах. Это объясняется не тем, что у нас особенно развиты принципы частнокапиталистического хозяйства, а тем, что Россия промышленно отсталая страна и что власть у нас оторвана от народной жизни. В России слабо развита государственно-общественная самоорганизация, и начала анархические можно открыть в самом нашем государственном укладе. Необходимые меры, побеждающие хаос и организующие хозяйственную жизнь, применяются у нас с большим опозданием. Да и всегда это полумеры, не Согласованные между собой и не приведенные ни к какому цельному плану. И мы должны будем вступить на путь некоторой социализации хозяйства, это — государственная и национальная необходимость. Но это может совершиться слишком поздно, под угрозой гибели. Чисто классовые интересы аграриев, а отчасти и промышленников проникают в высшие правительственные сферы и превращают государство в орудие собственности. Так, аграрно-классовая политика […] является поистине антигосударственной и антинациональной, для этой политики интересы землевладельцев стоят выше интересов государства, выше национальной безопасности во время этой страшной войны.
Продовольственный кризис у нас […] расстраивает тыл. Он есть выражение угрозы со стороны частных интересов, которым предоставлено хаотическое господство, интересам государства, требующим национальной организованности. Это — месть государству за то, что оно изменяет своей объективной природе, своему призванию стоять над всеми частными интересами. Если государство становится органом классового господства и совершенно частных вожделений, то в момент национальной опасности оно дезорганизуется и поддерживает хаос. Природа государства — объективная, превышающая то или иное направление правительственной власти, и некоторые объективные силы действуют в нем всегда. Но в известные моменты в государственную власть проникает элемент разложения, она захлестывается частными, личными и классовыми вожделениями, она изменяет своему объективно-национальному призванию и тогда начинаются дни больших испытаний для всей национальной жизни. У нас это совпадает с ужасами небывалой войны. В такие моменты власть должна быть в высшей степени национальной, выражающей всенародную волю. Наша же трагедия в том, что государственная власть в высшей степени отклоняется от этого нормального состояния.
Во время такой страшной войны интересы государства совпадают с интересами потребителей. Нормальное питание народа есть один из существенных моментов обороны государства. Война ведется на истощение народов. Целые государства превращаются в осажденные крепости. Удовлетворение насущных интересов потребителей означает порядок и здоровье в нашем тылу. Разгул же аппетитов частных собственников означает дезорганизацию тыла и несет с собой опасность хаотического развала. Непосредственные интересы частной собственности и частной торговли, ничем не ограниченных, не подчиненных никакому общенациональному организационному плану, не являются сейчас опорой государства. Эти разгульные интересы представляют ныне государственную опасность, угрозу нашему национальному здоровью.
Государство по природе своей выше собственности, оно конструирует собственность, но не может конструироваться собственностью. И когда существенные национальные интересы и опасности этого требуют, государство не только может, но и должно ограничивать и организовывать разгульную и безудержную стихию частной собственности и частной торговли. Но сделать это в силах лишь та государственная власть, которая пользуется общественным доверием и подлинно выражает народные нужды.
Чисто полицейское понимание природы государства, консервативное или либеральное, давно уже отвергнуто. Перед государством стоят творческие социальные задачи. Принцип laisser faire1 давно уже сдан в архив. Во время же страшного опыта мировой войны государство менее всего может ограничиться полицейскими функциями, оно принуждено вступить на путь организации и регуляции хозяйственной жизни. Меры государственной и общественной социализации хозяйства, которые не стоит смешивать и отождествлять с классовым социализмом, вполне согласуются с современным правосознанием, давно преодолевшим старый доктринерский либерализм. Но при современном состоянии власти меры государственной регуляции хозяйства носят чисто полицейский характер и разрушают аппарат свободной торговли, не заменяя его никаким другим организованным аппаратом. Административный произвол лишь увеличивает хозяйственный хаос.
В левой социалистической интеллигенции очень распространены были социалистические утопии. Но так как интеллигенция наша никогда не была призвана к творческой исторической работе и к осуществлению своих идей в жизни, то идеи ее были безответственными и исповедуемые ею социальные учения доктринерскими. У нас выработалась большая смелость и радикализм в идеях и недостаточная смелость в жизненных начинаниях. Мы боимся брать на себя ответственность, боимся замараться в жизненных начинаниях и предпочитаем оставаться в бездейственной и безответственной чистоте. Русская интеллигенция привыкла известным образом мыслить осуществление своих социальных идеалов. Она боится государства, и радикализм государственных мероприятий вызывает в ней недоверие. И нужно сказать, что путь, о котором идет речь, возможен лишь при тесном единении государственной власти с общественными организациями, с самодеятельностью всех общественных групп. Нам существенно необходимо сознать, что русское государство есть наше собственное государство, а не ‘их’ государство. Между тем как наше справедливое недоверие к той или иной правительственной власти, наша оппозиция перешли в недоверие и оппозицию самому государству, привели к забвению объективной природы государства, воплощающей нашу собственную энергию. Вопрос об организации правительственной власти нельзя […] смешивать с самой объективной природой государства.
У нас приветствовали твердые цены, и из-за них возгорелась борьба. Но твердые цены и вообще таксировка сами по себе представляют опасную полумеру, которая ведет к исчезновению продуктов. Твердые цены приводят к желательным результатам лишь в связи с применением реквизиций, принудительных государственных закупок и т. п. Но этих мер боится государственная власть, находящаяся под давлением собственников, главным образом аграриев, боится и общественность, не доверяющая власти. Так все болезненные кризисы русской жизни приводят к проблеме организации власти, пользующейся доверием общества, народной по своей природе. Всякий другой путь власти является теперь антигосударственным, подрывающим объективную силу государства.
Собственники должны были бы понять, что если они будут противиться необходимым мерам социализации, вносящим порядок и организацию в нашу хозяйственную жизнь, то России грозит такой хаос и такая анархия, которые, в конце концов, сметут и их.
Некоторые самоограничения и жертвы спасительны не только для жизни всей страны, но и для тех, которые согласятся себя ограничить и пойдут на жертвы. И лучше вступить на этот путь как можно раньше, преодолев отношение к частной собственности как к кумиру и идолу. Этого требует государственный и национальный инстинкт самосохранения, элементарный инстинкт самосохранения. Мы, русские, должны бороться в себе с анархическими инстинктами, которые сильны неправа и слева, и вверху и внизу. В неизбежном обновлении и перерождении нашей государственной и общественной жизни инстинкты организаторские и законодательные должны победить инстинкты хаотические и разрушительные. Анархия в России есть наша старая жизнь, а не наша новая жизнь. И анархический разгул инстинктов собственности ныне может стать силой, разрушающей объективную природу государства.
Биржевые ведомости. 1916, No 15863, 15 октября. Статья подверглась цензурным сокращениям, которые отмечены квадратными скобками.
1 Laisser-faire (фр.) — позволяйте делать (кто что хочет), употребляется в значении невмешательства правительства в ход развития событий (главным образом экономических), то есть полной свободы. Выражение [laissez-faire, laissez-passer — позволяйте делать (кто что хочет), позволяйте идти (кто куда хочет)] принадлежит французскому экономисту Гурнэ (1712-1759), впервые употребившего его в сентябре 1758 г. на ассамблее физиократов, с тех пор оно стало символом их экономической политики.