Никогда еще не было у моря стольких друзей, никогда еще не воспевало его столько поэтов. Писатели прошлых лет приносили ему в дар стихи, славословия, неясные признания, но едва ли они любили его так глубоко и страстно, как их современные собратья.
Ришпен осыпал море рифмами, сверкающими, как брызги прибоя на солнце, звучными, как волны, когда они обрушиваются на береговой песок, легкими, как пена, пляшущая под дыханием ветра, гибкими, как ускользающая зыбь.
Лоти, эта морская сирена, подобен голосу, доносящемуся из синих, зеленых и серых глубин недоступных океанов, голосу, воспевающему неведомую жизнь, невиданные красоты, незамеченные прелести и прежде всего тайну, священную тайну моря.
Боннетэн рисует море с присущим ему талантом яркого и точного изображения действительности, как человек, которого долго баюкали морские волны и который долго глядел на них глазами художника.
Еще совсем юный дебютант, Пьер Маэль уже любит море такой страстной любовью, что готов посвятить ему все свои книги, как священник посвящает богу все свои дни.
А ты сумел передать самое утонченное кокетство моря, самую женственную его прелесть, всю нежность его оттенков, всю бесконечную обольстительность его движений, его чарующую и изменчивую красоту.
Ты пишешь мне, что скоро выйдет твоя книга — серия портретов Великой Синевы, нарисованных тобою с такой яркостью и тонкостью. Твое письмо застало меня как раз в то время, когда я собирался предпринять по этой синеве маленькое путешествие в Сен-Тропез.
В тот день она действительно была Великой Синевой, наша подруга: ее воды простирались недвижно, еле заметной рябью пробегало по ним неуловимое веяние ветерка, подобное трепетному прикосновению муаровой ткани к лазурному телу, — и тогда лазурь становилась темнее.
Вспоминая написанные тобою страницы, где ты с такой верностью запечатлел облик моря, я смотрел, как удалялся от меня Антиб, город, окруженный волнами: волны ласкают в ясные дни и штурмуют в бурную погоду тяжелые, построенные Вобаном стены, которые высятся над старыми серыми домами, и две квадратные башни, торчащие в небе, как два каменных рога.
И, сливаясь с начертанными тобой картинами, вставали в моей памяти воспоминания детства: ведь я вырос на берегу моря, серого и холодного северного моря, в маленьком рыбацком городке, вечно бичуемом ветрами, дождями, мелкими брызгами волн, вечно полном запахами рыбы, то пахла сваленная на набережной свежая рыба (на улицах всюду валялась, поблескивая, рыбья чешуя), пахла соленая рыба в бочках, пахла рыба, которую коптили в коричневых домах с кирпичными трубами, валивший из них дым уносил далеко в поля крепкий запах селедки.
Мне вспоминался и запах сетей, растянутых для сушки у дверей домов, запах рассола, которым удобряют землю, запах водорослей во время отлива, — все эти крепкие и резкие запахи маленьких приморских городков, наполняющие грудь и душу сильными, здоровыми ощущениями. И мне думалось, что теперь, когда ты высказал морю всю свою любовь и нежность, тебе следовало бы перебрать длинные, пленительные четки французских приморских городов — от Дюнкерка до Биаррица, от Пор-Вандра до Ментоны.
Я испытываю особое пристрастие к некоторым из этих городков — к тем, которые являются подлинными детищами моря. К крупным торговым городам, как Марсель, Бордо, Сен-Назар, Гавр, я равнодушен. Их создал человек: они шумны, корыстны, беспокойны, и, подобно тем выскочкам, которые ищут знакомств только среди людей богатых или прославленных, они уделяют внимание лишь колоссальным пакетботам и огромным пароходам, нагруженным ценными товарами.
Я презираю военные города. Там, в их портах, стоят броненосцы, чудовища, похожие на горы из железа: они горбаты, пузаты, покрыты стальными наростами и бородавками — тяжелыми башнями. Там и узкие миноносцы — некрасивые, слишком длинные морские змеи, и моряки в форменной одежде, специалисты по ведению морской войны на паровых судах.
Но как люблю я городки, выросшие словно из самой воды и насквозь пропахнувшие морем, — городки, которые живут морем, купаются в нем, а в славные времена легендарных моряков-героев бились так, как не бился ни один из городов, воспетых в поэмах древности! Знаком ли тебе Дюнкерк — город, где родился Жан Бар и столько корсаров, куда более доблестных, чем герои Илиады?
Знаком ли тебе Дьепп, родина Дюкена и лоцмана Бузара? Этот лоцман спас столько погибающих кораблей и людей, что ему воздвигли статую.
Достаточно ли известна история другого уроженца Дьеппа, по имени Анго? Португальцы забрали один из его кораблей. Тогда этот простой купец-судовладелец снарядил на свои средства целый флот, подверг блокаде Лисабон, преследовал португальские эскадры до самой Индии и прекратил военные действия только после того, как посол португальского короля явился к нему во Францию просить мира. Как он живописен, этот кусок жизни начала XVI века!
А Сен-Мало на своей скале, Сен-Мало, эта королева Ламанша, со своими башнями ‘Солидор’ и ‘Кикангронь’, его сыны — первые моряки в мире. Там родился Дюгэ-Труэн, и легендарный Сюркуф, и Лабурдоннэ, и Жак Картье, а также и Мопертюи, Ламеттри, Бруссэ, Ламеннэ и Шатобриан. Этот город, рождающий под ласкою волн подобных сынов отечеству, — не самая ли прекрасная и плодовитая из смиренных дочерей моря, приморских городков?
А Ла Рошель, оплот кальвинизма! Его уроженцы не столь прославленные, быть может, как сыны бретонских и нормандских приморских городков, были столь же храбры. Знаком ли он тебе, этот город — его извилистые улицы с низкими сводчатыми галерейками, тянущимися вдоль домов, его порт, огражденный двумя живописными древними башнями, и (памятник доблестной борьбы!) еле различимая среди волн гигантская дамба — тот каменный ошейник, которым удавил город кардинал Ришелье?
Я думал о том, какую чудесную книгу можно было бы написать об этих городах… А тем временем стены Антиба понемногу уходили в голубую воду, и с противоположной стороны залива, над Ниццей, похожей на узкую полоску пены, оставленную волной на берегу, вставала длинная цепь Альп: сначала они казались зелеными, потом на их зубчатых вершинах выступила широкая пелена снегов.
На южном побережье мне известны только два таких городка — из тех, что были некогда городами воителей, а ныне стали рыбачьими, на северном побережье их гораздо больше. Один из них я только что покинул: это Антиб, город, замкнутый, отрезанный от мира, зажатый двойной оградой высоких вобановских стен. Он расположен на конце мыса, образующего почти остров, и со всех сторон окружен морем. В ясные дни на набережную маленького порта медлительной походкой выходят погреться на солнце старики-матросы, они садятся друг подле друга и неторопливо беседуют о былых плаваниях. Их лица обветрились под солнцем и дождем, потрескались, как старое дерево, высохли и потемнели, как вяленая рыба, загрубели и сморщились от старости.
Мимо них проходит, прихрамывая и опираясь на палку, капитан дальнего плавания, верно, командовавший каким-нибудь кораблем под названием Три сестры, или Три брата, или Мария-Луиза, или Юная Клементина.
Все матросы, точно солдаты на перекличке, приветствуют его на разные голоса: ‘Здравствуйте, господин капитан!’ — и он отвечает им приветственным движением руки.
Мне никогда не приходила мысль поинтересоваться прошлым этого города. Я спускаюсь в кают-компанию нашего корабля, чтобы поговорить с проводником, неким Сарти. Участие в нашем разговоре принял и находившийся там же отец Викторьена Сарду, человек любезный и весьма осведомленный в истории местного края.
Я узнал, что город Антиб был основан марсельскими фокейцами, они дали ему название Антиполис. Во времена римского владычества Антиб стал муниципальным городом с правами римского города.
В дальнейшем город покупали, продавали и перепродавали римские папы, монакские герцоги Гримальди, Генрих Четвертый, его брали с боя, отнимая его друг у друга, коннетабль Бурбонский, Андреа Дориа, герцог Савойский, Карл-Эммануил, герцог д’Эпернон.
Но после того, как город был укреплен Вобаном, он отразил нападение германских и пьемонтских войск, несмотря на двадцатидевятидневную бомбардировку.
Наконец, в 1815 году Антиб, не имея гарнизона, отбился собственными силами от австрийцев, свергнувших с престола Мюрата.
Пока мы беседовали, наше судно выплыло в открытое море и обогнуло мыс Ла-Гаруп, теперь впереди виднелся залив Жуан, где стояла на якоре эскадра броненосцев, еще дальше — плоские очертания островов Лерен, закрывающие собой город Канн и залив Ла-Напуль, а над ними — причудливые зубцы Эстерельского горного хребта.
Мы проплыли мимо бакена Монахов, поставленного перед старинным, омываемым волнами замком, который высится на оконечности острова Сент-Онора, несчетное число раз этот замок брали с боя и грабили то пираты, то окрестные герцоги, то сарацины, и каждый раз им вновь завладевали его законные хозяева — монахи. Мы пересекли Каннский залив, проплыли мимо красных крутых отрогов Эстерельского кряжа, заканчивающихся мысом Ру и горой Ле-Драммон, завидели вдали Сен-Рафаэль и в сумерки достигли изумительного залива Гримо с портом Сен-Тропез.
Ютясь в безвестной глуши, отделенной от Франции цепью пустынных и непроходимых диких гор, называющихся Мавританскими, сообщаясь с обитаемыми местностями лишь посредством старого дилижанса и маленького пароходика, который в дурную погоду не выходит из порта, Сен-Тропез, несомненно, является самым любопытным из всех приморских городков юга.
Дорога, проложенная два года тому назад, соединяла его с Сен-Рафаэлем, море разрушило эту дорогу.
Мы здесь в причудливом краю, где все полно воспоминаний о маврах: они долгое время занимали эту местность и построили почти все поселения на высотах прибрежных гор. В глубине же горного хребта нет ничего — ни деревушек, ни ферм, только отдельные редкие хижины и прекрасные унылые развалины Лавернского картезианского монастыря.
Сен-Тропез, первый среди рыбачьих приморских городков южного побережья, расположен при входе в залив, и доступ к нему защищен старинной башней Гримо. На его набережной гордо высится статуя командора Сюффрена. Сен-Тропез сражался с сарацинами, с герцогом Анжуйским, с берберийскими корсарами, с коннетаблем Бурбонским, с Карлом Пятым, с герцогом Савойским и с герцогом д’Эпернон.
В 1637 году жители Сен-Тропеза отразили собственными силами нападение испанской флотилии. С тех пор каждый год с изумительным увлечением, наполняя город толкотней и криками, сен-тропезцы разыгрывают представление, воспроизводящее оборону города от врага, что до странности напоминает средневековые народные забавы.
В 1813 году город отразил посланную против него английскую эскадру.
А теперь здесь ловят рыбу! Ловят скумбрию, сардинок, морских волков, лангустов — все породы живописных рыб этого голубого моря, городок один кормит часть побережья.
Впрочем, ведь тебе знаком этот маленький провансальский городок: мы когда-то провели в нем с тобою несколько дней.
Едем со мной: будем плавать вдоль побережья, от порта к порту, от бухты к бухте, и тогда, быть может, ты решишься написать ее, эту книгу, которую ты написал бы так хорошо, — книгу о маленьких дочерях моря.
Примечания
Очерк напечатан в ‘Жиль Блас’ 15 марта 1887 года, а затем с небольшими дополнениями был превращен в предисловие к книге Рене Мезруа ‘Великая Синева’ (1888). Некоторые части этого очерка вошли в книгу ‘На воде’ (запись от 12 апреля и другие места).
Стр. 328. Ришпен. — Здесь намек на сборник стихотворений Ришпена ‘Море’ (1886).
А ты сумел передать самое утонченное кокетство моря… — обращение к Рене Мезруа.
Стр. 329. …я вырос… в маленьком рыбацком городке — в Этрета.
Стр. 333. Герцог Савойский. — Вероятно, имеется в виду Карл-Эммануил I (1580—1630).
—————————————————————
Источник текста: Ги де Мопассан. Полное собрание сочинений в 12 т. — Москва: ‘Правда’, 1958 (библиотека ‘Огонек’). Том 11, с. 328-333.