Л. Толстой.
Лев Толстой.
Как делили скот.
Гонение на христиан в России в 1895 г, Толстой Лев Николаевич, Бирюков Павел Иванович, Год: 1895
Время на прочтение: 74 минут(ы)
Лев Николаевич Толстой и Павел Иванович Бирюков.
Гонение на христиан в России в 1895 г.:
1. Л.Н.Толстой. Письмо к редактору английской газеты
2. П.И.Бирюков. Гонение на христиан в России в 1895 г.
3. Л.Н.Толстой. Послесловие к статье П.И.Бирюкова…
4. Вопросы Л.Н.Толстого духобору
5. Л.Н.Толстой. Письмо в иностранные газеты…
6. П.И.Бирюков, И.М.Трегубов, В.Г.Чертков. Помогите!
7. Л.Н.Толстой. Послесловие к воззванию ‘Помогите!’
8. П.И.Бирюков. Фрагменты из ‘Биографии Л.Н.Толстого’
Изд:
(1): Л.Н.Толстой. Собр. соч. в 22 томах, т. 19/20, М., ‘Худ. лит.’, 1984.
(2): ‘Всемирный вестник’, 1906, No 8, Август, СПб.
(3, 5, 7): Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч. в 90 тт, т. 39, ‘ГИХЛ’, М., 1956.
(4): Неизвестный Толстой в архивах России и США. М., 1994.
(6): ‘Помогите!’, СПб., Тип. М. П. С. (Т-ва И. Н. Кушнерёв и К?), 1906.
(8): П.И.Бирюков ‘Биография Л.Н.Толстого’ (в 4-х тт). М., ‘Алгоритм’, 2000.
Date: 14 августа 2008, 29 мая 2009
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
Л.Н.ТОЛСТОЙ. ПИСЬМО К РЕДАКТОРУ АНГЛИЙСКОЙ ГАЗЕТЫ
1895 г. Сентября 10. Ясная Поляна.
Милостивый государь,
Посылаю вам для напечатания в вашей газете записку о гонениях, которым нынешним летом подверглись кавказские сектанты-духоборцы. Средство помочь как гонимым, так в особенности гонителям, не знающим, что творят, есть только одно: гласность, представление дела на суд общественного мнения, которое, выразив свое неодобрение гонителям и сочувствие гонимым, удержит первых от их часто только по темноте и невежеству совершаемых жестокостей и поддержит бодрость во вторых и даст им утешение в их страданиях.
В России статью не пропустит цензура, потому обращаюсь к вам, прося напечатать ее в вашем издании. Записка эта составлена моим другом, ездившим на место для собрания точных сведений о происшедших событиях, и потому сообщаемым им сведениям можно верить.
То, что передаваемые в этой записке сведения получены от одной стороны — гонимых, а не спрошена другая сторона — гонителей, не уменьшает достоверности сообщаемого. Гонимым незачем было скрывать то, что они делали: они провозглашают это на весь мир, гонителям же не может не быть стыдно за те меры, которые они употребляли против гонимых, и потому они всеми средствами будут стараться скрыть свои дела. Если же в рассказах духоборов и могли быть преувеличения, то мы старательно исключили все то, что нам казалось таковым. Достоверно и несомненно самое существенное, рассказанное в этой записке, а именно то, что духоборы были в разных местах неоднократно жестоко истязуемы, что большое число их засажено в тюрьмы и что более 450 семей совершенно разорены и выгнаны из своих жилищ только за то, что они не хотели поступать противно своим религиозным верованиям. Всё это несомненно достоверно, потому что было напечатано во многих русских газетах и не вызвало никакого опровержения со стороны правительства. Мысли, вызванные во мне этими событиями, я выразил отдельно, и если вы хотите этого, то могу прислать их вам для напечатания уже после появления настоящей записки.
Духоборы — одна из религиозных сект, не признававшая церковных обрядов, проповедовавшая отказ от военной службы. В ночь с 28 на 29 июня духоборы, проживавшие на Кавказе, организовали массовый сбор имевшегося у них оружия для его уничтожения. Однако местными властями это было сочтено за подготовку к вооруженному восстанию, и вызванные казаки учинили над ними жестокую расправу.
П.И.БИРЮКОВ.
ГонеНИе на хрИстИАн в РоССИИ в 1895 г.
‘Если меня гнали, будут гнать и вас’. (Ин. XV, 20).
Нынешним летом мы получили с Кавказа известия о гонении, которому подверглись поселенные там так назы-ваемые сектанты духоборцы: писалось об избиении их казаками, о четырех убитых при этом людях, об изнасиловании их женщин и о разорении целых тысячных сел.
Некоторые известия об этих гонениях проникли и в русские подцензурные газеты, и не появлялось опровержений со стороны правительства. При отсутствии в России свободного печатного слова, нельзя было знать, что была правда и что вымысел. Для того, чтобы узнать истину, я решился сам поехать на Кавказ на место событий.
Я не ехал путешествовать и потому быстро, не оста-навливаясь, проехал до Тифлиса и из Тифлиса по желез-ной дороге, по направлению к Баку, до станции Евлах, а оттуда на лошадях опять на север, к подножию главного Кавказского хребта, в город Нуху, одно из мест ссылки русских сектантов, где я надеялся получить более подробные сведения о духоборах и их настоящем положении. Узнав в Нухе о новом месте поселения духоборов в Сигнахском уезде, я поехал туда и там и дорогой виделся со многими духоборами, беседовал с ними и узнал те подробности, которые передаю в этой записке.
Но прежде, чем рассказать то, что я узнал о гонениях настоящего времени, я должен сказать о том, что я уже прежде знал и на месте узнал о происхождении, и организации духоборов.
Секта духоборов или духоборцев возникла в конце прошлого вика в России. Не раз за это столетие духо-боры подвергались гонениям и выселениям. В начале нынешнего столетия они жили в Таврической губернии, но в 40-х годах, по указу императора Николая I, были высе-лены в Закавказье. Их поселили в Ахалкалакском уезде, Тифлисской губернии, на так называемых Мокрых горах, в сыром, гористом месте, на высоте 5000 футов над уровнем моря. В этом месте с трудом произрастает ячмень.
Несмотря на неблагоприятные условия, в которые они были поставлены, духоборские колонии процветали, и число их увеличилось, им скоро стало тесно, и часть их высе-лилась в Елизаветпольскую губернию, а часть во вновь приобретенную Карсскую область.
Я не буду излагать подробно религиозное учение духо-борцев, но вот главные основания его, почерпнутые мною как из устных моих бесед с духоборцами, так и из лучшего исследования этого учения ‘Духоборцы, их история и вероучение. Сочинение Ореста Новицкого’. Издание 2-е 1882 г. Сочинение это разрешено цензурой.
‘Первые семена учения, впоследствии названного духоборческим, брошены были иностранцем, прибывшим в Россию с квакерскими убеждениями. Основная квакерская мысль сего вероучения состояла в том, что в души че-ловека пребывает сам Бог и сам наставляет его внутренним словом. Бог чувственно существует в природе, а духовно в человеческой душе‘ (220 и 223 стр.).
‘Христу, как исторической личности, духоборцы не придают особого значения. Он представляет только образ того, что в душе каждого духоборца совершает божествен-ный Разум, или Слово. Духоборцы признают пришествие Христа во плоти, его деяния, учение и страдания, но все то принимают в духовном смысле и утверждают, что Христос должен в нас зачаться, родиться, возрастать, учить, страдать, умирать, воскреснуть и вознестись, что сам Иисус был и есть евангелие вечное, живое, сам есть Слово и пишется только в сердцах. Христос был сын божий, но в таком смысле, в каком и мы называемся сынами божиими. Цель страдания Христа была единственно та, чтобы подать нам пример страдания за истину. Квакеры, посетившие духоборцев в 1818 г., не могли столковаться с ними о предметах веры и, услышав от них мнение их об Иисусе Христе (что он человек), воскликнули только: ‘тьма’, (230, 231 и 234 стр.).
‘Поклоняясь Богу духом, духоборцы единогласно утверждают, что наружная церковь и все, что в ней совершается и к ней относится, не имеет для них никакого значения и не приносит никакой пользы. ‘Ходить в церковь, — го-ворили тамбовские духоборцы, — совесть наша не желает, и в ней святости не чаем, потому что она тленна, а не вечна’. Так как божество, по их понятию, пребывает в душе каждого духоборца, то здесь же должна быть и церковь для этого божества. ‘Моя церковь, — говорится в катихизическом оглашении духоборцев, — построена не на горах, не в бревнах, не в каменных стенах, а по-строена у меня церковь в душе‘. Везде церковь, где два или три собраны во имя Христово. Отвергнув внешнюю церковь, духоборцы не имеют уже надобности в ее таинствах и обрядах. Икон, или, как называют их духо-борцы, символов, они не признают священными и не почитают никаких изображений. В одном из духоборских псалмов об этом говорится так: ‘рукотворным образам не кланяемся, в них святости не чаем. Образу мы кланяемся неоцененному, внутрь нас сияющему’ (240, 242 и 252 стр.).
‘Святых почитают, но им не молятся и не призывают на помощь, потому что они угодили Богу собственно для себя, не молятся и о спасении других людей, так как всяк молится о себе, а не о других. При рождении младенца дается ему христианское имя без всякой молитвы. Молятся они только Богу, и в известные дни года у них бывают молитвенные собрания, в которых они читают свои псалмы, или поют молитвы (251 и 255 стр.).
Оканчивая молитвенное собрание, духоборцы взаимно приветствуют друг друга поцелуем и поклоном, выра-жая этим поклонение божественному духу, живущему в человеке. ‘Св. писание духоборцы признают данным от Бога, но не полагают его в основание всего вероучения’. ‘Из ветхого и нового завета, — говорят духоборцы, — мы берем себе только полезное’, большею частью учение нрав-ственное. Все, что в св. писании не подходит под их образ мыслей, они отвергают или стараются объяснить в необыкновенном, таинственном смысле. Они мало придают значения св. писанию и называют библию ‘хлопотницею’. Духоборческое вероучение основывается не на св. писании, а на предании. Это предание от отцов называется у духоборцев ‘животною книгою’. Животною книгою на-зывается у духоборцев предание потому, что оно живет в их памяти и сердцах в противоположность нашей библии, состоящей, по их словам, из мертвых букв. Животная книга составляется из так называемых духо-борцами ‘псалмов’, псалмы составлены из отрывочных стихов ветхого и нового завета и большею частью соб-ственных духоборческих вымыслов. Псалмов у духобор-цев бесчисленное множество, они до сих пор слагаются и потому число их все увеличивается, знать все псалмы одному духоборцу невозможно. Поэтому животная книга и хранится в полном своем составе не в каждом духоборце порознь, а в целом роде их, разбросанная по сердцам, чтобы составилась полная животная книга, надо, так сказать, сложить все духоборческие памяти и сердца. Книга по частям передается из рода в род преем-ственно от отца к сыну по устному учению и ни одна йота этой книги не затерялась и не может затеряться до кончины Mиpa, как не погибнет бессмертная душа, храни-тельница книги. Скорее наша библия, книга видимая, тленная, мертвая затеряется, т. е. потеряются подлинные слова Божии, как уже действительно потерялись, по неверному изложению в ней евангелистами, проповеди Иисуса Христа и по многим ошибкам, вкравшимся в библию вследствие неверных переводов ее с языка, на котором учили пророки, Христос и апостолы’ (242 — 244 стр.).
Нравственные понятия духоборцев следующие: ‘все люди по своему естеству равны, внешние отличая, каковы бы они ни были, не значат ничего. Эту мысль о равенстве людей духоборцы перенесли и на государственные власти. Сыны божии исполняют сами, что следует, без принуждения: власти для них не нужны. Не нужно быть на земле никаким властям, ни духовным, ни светским, потому что люди все между собою равны и одинаково подвержены искушению во грехах. Потому духоборцы, хотя и не восстают против учрежденных властей, но не имеют к ним всецелой покорности, если и уважают их, то делают это притворно, а между собою всякую подчиненность, и тем больше монархическое правление, признают противным своему образу мыслей. И судебный расправы не нужны для сынов божиих: на что тому суды, — говорят они, — кто сам не захочет кого—либо обидеть, не позволи-тельна и клятва, и потому они отказываются давать при-сягу в каком бы то ни было случае, а этого рода слу-чаи особенно часто представлялись при отдачи их в рек-руты. Считали они так же непозволительным носить оружие и сражаться против врага, — что и показали на деле, в составе вологодского полка, бросив оружие под Перекопом в первую турецкую войну’. (236 — 237 стр.)
В своих отношениях с людьми они необыкновенно кротко вежливы и несколько торжественны в приемах.
Ведя трудолюбивую нравственную жизнь, они отличаются высоким ростом, силою и физическою красотою.
‘В семейном быту замечательно у духоборцев особое отношение между родителями и их детьми. Духоборцы не называют отцом или матерью виновников своей жизни. Отец, если он молод, называется просто собственным именем ‘Иван‘ или чаще уменьшительным ‘Ваня’, а если стар, ‘старичком‘. Молодую мать дети называют ‘няней’, а старуху — ‘старушкою’. Такие названия имеют у них простой житейский смысл: стариком и старушкой отец и мать называются потому, что ‘стараются’ или обязаны стараться о счастьи своих детей, и няней потому, что мать обыкновенно вынянчивает своих детей, когда они находятся еще в младенчестве. Родители не говорят о детях ‘мои’, а ‘наши’, мужья называют своих жен ‘сестрами’, а жены мужей — ‘братьями’ (261 стр.).
Взаимная помощь среди духоборцев развита чрезвы-чайно. В слободе Гореловке Ахалкалакского уезда выстроен на общественные средства большой трехэтажный сиротский дом, где призревались сироты и немощные ду-хоборцы, так что нищих у них никогда не было. За последнее время этим домом управляла Лукерья Васильевна Калмыкова, вдова предшествовавшего их руководителя. В руках Лукерьи Васильевны был и весь общественный капитал и другое имущество. После ее смерти, лет 8 тому назад, управление общественным имуществом, капиталом и сиротским домом по справедливости должно было пе-рейти к преемнику Лукерьи Васильевны, выбранному ею еще при жизни, Петру Веригину, но юридических документов на это не было. Родной брат Лукерьи Васильевны Губанов предъявил права наследства и через посредство мирового судьи утвердился в этих правах и унаследовал таким образом все общественное имущество.
Такая явная несправедливость взволновала духоборческую общину. Все духоборы разделились на две партии: меньшая, к которой принадлежала вся слобода Гореловка и часть населения других деревень, стояла за Губанова, а другие семь деревень Ахалкалакского уезда и большая часть дру-гих поселений Карской области и Елизаветпольской губернии составили большую партию, приблизительно втрое большую первой, стоявшую за Петра Веригина (всех духоборцев на Кавказе около 20.000). Сначала духоборцы большей партии попробовали искать правосудия у правительства и протестовали законным порядком. Дело тянулось очень долго, переходя из одной инстанции в другую и, как говорят духоборцы большей партии, помощью подкупленных свидетелей, было все—таки окончательно решено в пользу Губанова и его приверженцев.
Убедившись, что у правительства ‘правды нет‘, духо-борцы решили действовать самостоятельно, они собрали но-вый капитал в 100 тысяч рублей, поровняв имущество бедных и богатых и поручили управление этим капиталом Петру Веригину, сплотившись около него дружнее прежнего.
Все религиозные общины переживают обыкновенно один и тот же социальный процесс, состоящей в том, что как только образуется община, воодушевленная одной религиозно-нравственной идеей, и подвергается гонениям, то она тот час же, как только прекращаются гонения, быстро подни-мается в материальном благосостоянии, но вместе с тем, по мере повышения материального благосостояния, начинает понижаться или по крайней мере останавливаться в общине рост религиозно-нравственного сознания. Совершается совер-шенно обратное тому, что утверждают весьма популярные экономисты, полагающие, что нравственный уровень общества находится в прямой зависимости от его экономического благосостояния. Тоже было и с духоборами, поселенными на Кавказе, богатея, они стали ослабевать в исполнении нравственных требований своего закона: одни перестали быть воздержны в своей жизни, стали курить, пить, стали судиться в судах, главное же, подчинились противным их вероучениям требованиям правительства, стали всту-пать в военную службу. Но тут случилось, то, что обида, нанесенная общине Губановым и несправедливость в этом деле властей, решивших дело явно противно правде, встрях-нула духоборцев и, под влиянием Петра Веригина и лучших людей большой партии, заставила их вернуться к основам своего вероучения. Они перестали курить, пить вино, перестали есть мясо и стали раздавать свое иму-щество.
Между тем, по проискам малой партии, Петр Веригин, бывший главным руководителем совершавшегося между духоборами возрождения, и еще несколько лучших людей общины были обвинены в возмущении и подстрекательстве и сосланы в Колу Архангельской губернии. Ссылка эта еще больше возвысила в глазах общины и усилила влияние на них Веригина. Веригин из ссылки продолжал руководить религиозным движением среди духобор. И правительство, узнав это, сослало Веригина из Архангельской губернии в одно из самых тяжелых мест ссылки Сибири, в город Обдорск.
Во время пересылки Веригина из Архангельской губер-нии в Сибирь, нынешней зимой (1894—1895 г. его посе-тили в Москве приехавшие с Кавказа его духовные братья: родной брат Василий Веригин и двоюродный Василий Верещагин. (Оба брата эти теперь сидят в тюрьме).
Эти братья, вернувшись к своей общине, привезли от Петра Веригина предложение, принятое всей большей партией, об воздержании от присяги, военной службы, всякого участия в насильнических делах правительства и об уничтожении всякого оружия. С тех пор начались между духоборами отказы от военной службы. Первый человек, подавший пример такого отказа, был Матвей Лебедев, духоборец, служивший в г. Елизаветполе, в резервном батальоне. За отличие по службе, за честность, растороп-ность и смелость он был назначен исправляющим дол-жность отделенного унтер-офицера. Это было сделано против правил, как исключение, так как по закону, духоборов нельзя назначать ни на какие должности выше рядового.
Днем объявления отказа был назначен первый день пасхи нынешнего 1895 года. Некоторая особенность вероучения духоборцев заключается в том, что они, относясь отрицательно к церкви, соблюдают церковные праздники, объясняя себе символически их значение. И потому день пасхи, считаясь у них праздником, был выбран умыш-ленно. По обычаю, весь батальон должен был идти в церковь и после церкви участвовать в церковном параде. Духоборцы, как сектанты, могли не идти в церковь, но должны были ожидать на площади и участвовать в параде.
Матвей Лебедев объявил своим братьям, десяти духоборцам, служившим вмести с ним в том же батальоне, что на парад идти не надо, так, как они все решили сегодня перестать служить. Все десять человек согласились на это и остались дома, в казармах.
Когда, во время парада, начальство заметило отсутствие Лебедева и его десяти братьев, то за ними послали дежурного солдата. Дежурный принес известие, что они идти на парад не хотят. Тогда побежал за ними фельдфебель. Придя в роту, он накинулся на Лебедева с угрозами и бранью. Сначала Лебедев просто заявил, что он и его товарищи не пошли на парад, так как они решили больше не служить в военной службе, сознав, что это противно учению Христа, которое они исповедуют. Но когда фельдфебель стал бранить его и угрожать ему разными наказаниями, то Лебедев, для подтверждения своего решения, вынул свое ружье из козел и отдал его фельдфебелю, подтвердив свой отказ. Тогда фельдфебель испугался этого решения и, переменив обращение свое, стал просить прощения за свою брань и уговаривать Лебедева одуматься и изменить решение. Но Лебедев остался непреклонен. В это время войска вернулись с парада, и поступок Лебе-дева стал известен начальству. Товарищи Лебедева — духо-боры были в других ротах и начальство поспешило разо-слать их на посты, чтобы отделить от Лебедева. Не зная об окончательном отказе Лебедева, они повиновались.
Лебедева же стал увещевать ротный командир, очень любивший его. Лебедев пользовался любовью как началь-ства, так и солдат своего отделения, плакавших, когда его от них уводили. После увещания следовали угрозы, но и они не подействовали. Тогда ротный командир приказал его арестовать и его отвели под конвоем в тем-ный подземный карцер, так называемую ‘яму’, где про-держали его 9 дней под строгим арестом, т. е. давая ему только хлеб и воду в очень малом количестве.
Между тем остальные десять духоборов, вернувшись с постов и узнав, что Лебедев уже отказался и заключен в тюрьму, так же взяли свои ружья и отдали их фельдфебелю, заявив свое отречение от службы вследствие того, что она противоречит служению Богу и учению Христа. Их также посадили в тюрьму, но отдельно от Лебедева и тщательно следили, чтобы между ними и Лебедевым не было сообщения. Но сообщение это происходило непрерывно, так как низшие чины все были за арестованных. И Лебедев своими советами поддерживал силы своих духовных братьев.
Делу дан был судебный ход. Во время следствия на допросах на отказавшихся духоборов старались подей-ствовать угрозами расстреляния, но они не изменили своего решения. Они так свыклись с мыслью о смерти, что были удивлены, когда после суда узнали из приговора, что их не расстреляют.
Судили их в Тифлисе 14 июня и суд приговорил их в дисциплинарный батальон: Лебедева на три года и остальных на два. Военный прокурор остался недоволен решением суда, обжаловал его в высшую инстанцию и дело это еще не кончено. Никто не знает, какая участь ожидает этих людей.
Теперь они содержатся в Тифлисе, в военной тюрьме, покорно ожидая решения своей судьбы. Мне удалось видеть их, хотя очень короткий срок. Все они бодры духом и имеют вид здоровых веселых людей, как бы готовящихся встретить праздник.
Вслед за этим случаем, один за другим стали по-вторяться отказы от военной службы солдат духоборов.
Так, в городи Олты, Карсской области, на турецкой границе, отказалось шесть человек солдат духоборов, в Карсе — один, в Ахалкалаках — пять, в Дилижане — два. Кроме того, зараженные этим примером, в Карсе четыре православные солдата также бросили ружья. Еще один православный отказался в Тифлисе и один в Манглисе. Эти два отказались, получив письма от родителей, в которых они уведомляли детей своих, что они, родители, приняли истинную веру от духоборов и считают военную службу грехом и просят детей своих, как только они услышат, что духоборцы-солдаты отказываются от службы, самим отказаться и бросить ружья, что они и исполнили. Все эти люди были арестованы и сидят по тюрьмам.
Про то, как принимались властями эти отказы в других местах, духоборы рассказывают следующее.
Вот что рассказывал мне один духобор о пяти человеках, отказавшихся в Ахалкалаках. Их отвели на тюремную площадь и поставили в ряд. Затем были вы-званы казаки и им велено было спешиться (сойти с ло-шадей) и зарядить ружья. Видя это, духоборцы попросили позволения помолиться. Им позволили. По окончании молитвы офицер скомандовал: шеренга — товсь! *) шеренга!…’ и выдержал так несколько минут. Духоборцы стояли спо-койно и ждали команды: ‘пли!’ Но пробил отбой и ружья были опущены. После этого им опять предложили взять ружья и служить, и когда они отказались, то казакам велено было сесть на коней и, обнажив шашки, скакать на духоборцев, подскакав к ним казаки, несколько раз махнули обнаженными шашками над головами духоборцев, делая вид, что хотят зарубить их, но на самом деле, не задавая их. Духоборцы не изменили своего решения. Тогда их начали сечь плетьми, и жестоко избили.
*) Т. е. готовсь!
Я слышал о подобном же поведении властей в Карсе и Елизаветполе, но не получил лично подтверждения этого слуха и потому не привожу этих рассказов.
Когда духоборец отказывается служить, он коротко объясняет по вперед заготовленным вопросам и ответам причины этого. Вот те краткие, простые и полные христианского смысла слова, в которых духоборцы выражают свой отказ от службы:
Вопрос: Почему вы не желаете служить императору?
Ответ: Желал бы исполнять волю императора, а он научает людей убивать, а моя душа этого не желает.
В. Почему не желает?
О. Потому что Спаситель заповедал (т. е. запретил) людей убивать, а я верю Спасителю, исполняю волю Божию.
В. Ты кто такой?
О. Я христианин.
В. Почему ты христианин?
О. По познанию слова Христова, христианина дух живущий не может и не будет делать дел ваших.
‘После этого, прибавил духоборец, сообщивший мне эти вопросы и ответы, с нами начальство уж ничего сде-лать не может’.
Таким образом еще с весны сего года начались проявления решения, принятого духоборцами — больше не слу-жить в военной службе и не повиноваться власти в том, что противоречит учению Христа.
Вскоре стали представляться случаи применения этого решения при столкновении с властями. Привожу здесь наи-более характерные.
В духоборческое селение Родионовку пригнали арестанта этапным порядком, для препровождения его дальше. Оче-редь вести его пала на Федора Лебедева, родного брата Матвея, отказавшегося от военной службы в Елизаветполе.
Федор Лебедев заявил старосте, что он не может сопровождать арестанта, так как он не может совер-шить над ним никакого насилия и, стало быть, будет бесполезен. И просил старосту так и доложить об этом начальству. Староста ответил: ‘я не предатель ваш, дело твое, а я приведу тебе на двор арестанта, ты с ним возись, как хочешь’.
Федор Лебедев возвратился домой и сидел в своей хате, когда староста действительно привел арестанта к нему в дом и оставил, а сам ушел. Федор Лебедев обошелся с ним, как со странником, обогрел, напоил, накормил его, уложил спать. На другое утро, видя, что арестант — человек бедный, дал ему на дорогу 1 р. 50 к. денег и предложил вывести из деревни, когда вышли за деревню, он показал ему две дороги: одну — направление его этапного пути, а другую — на волю, предоставив выби-рать ему, что он хочет. Арестант выбрал первое и дошел по назначению. Этот случай не имел дурных последствий.
Духоборец Андрей Попов, из деревни Орловки, был избран на должность старшины. Когда прежний старшина стал сдавать ему должность, передавать книги, печати, то Андрей Попов сказал, что это дело не правое, что обязан-ностей этих он исполнять не будет и служить отказы-вается. Он был тотчас арестован и теперь сидит в тюрьме в Тифлисе.
Когда ожидался приезд Тифлисского губернатора в духоборческие селения, 13 духоборов вызваны были по наряду уездным начальником для охраны дороги от разбойников. Они должны были выехать вооруженными, а выехали без оружия. И на вопрос уездного начальника, почему они приехали без оружия, они ответили, что оно им не нужно, так как если они и встретят разбойника, они ни стре-лять, ни бить его не будут, а могут только уговаривать. И тут же объяснили, что они отказываются от всякой службы правительству. Они были арестованы и сидят в Тифлисской тюрьме. В выноски я привожу их имена и названия деревень, откуда они родом *).
*) Из Тамбовки: Иван Пономарев, из Орловки: Данило Рязан-цев, Петр Махортов, Bacилий Казаков, из Спасской: Иван Войкин и Григорий Попов: из Ефреековки Иван Ивин, из Богдановки Григорий Черненков, Василий Попов, Михаил Шляхов и Николай Позняков, из Троицкой: Петр Лавренченко и Федор Сухоруков.
В Елизаветпольской тюрьме сидят 120 человек духоборцев. Часть их была арестована за возврат ополченских билетов, т. е. за отказ от службы в запасе, часть за отказ от должностей сельских старост и за возврат печатей и блях, а часть за подстрекательство и всякого рода неповиновение.
Многие из этих людей, на приказание снять в тюрьме свое платье, отказались, заявив, что оно им привычно и они не считают нужным снимать. С них сняли насильно. Потом велели им надеть арестантское платье, — они опять отказались и ответили, что им оно не нужно, потому что у них есть свое и что арестантское платье считают для себя неприличным. И остались сидеть в одном белье. Отказались также принимать казенную пищу, кроме хлеба и воды.
Подобным образом продолжали поступать духоборцы и при других разного рода столкновениях с властями.
Но все это были только первые шаги, не доставало еще общего торжественного выражения своего отречения от насилия. Такое торжественное отречение они выразили тем, что решили уничтожить все имевшееся у них оружие.
Для того, чтобы вполне оценить этот поступок, надо понять то значение, которое имеет оружие на Кавказе. Ношение оружия на Кавказе есть не только обычай и условие приличия, но считается необходимостью для всякого человека. С оружием ходят и по городу и в гости, с оружием отправляются в дорогу и даже работают и пасут стада, чтобы быть в состоянии защищаться от нападения зверей и разбойников. И потому уничтожение оружия имело для духоборов важное значение. Это уничтожение было поступком, выражающим на деле готовность принять все последствия непротивления злу насилием, т. е. терпеть всякого рода посягательства на жизнь и безопасность скорее, чем позволить себе сделать насилие над другим человеком.
Решено было сжечь оружие, и для этого назначена была ночь с 28 на 29 июня на день Петра и Павла.
Сожжение оружия происходило одновременно в Карсской области, в Елизаветпольской губернии и в Ахалкалакском уезде Тифлисской губернии.
‘В Карсской области, рассказывал мне тамошний духобор, участвовавший в сожжении оружия, старики не гово-рили нам, молодым, где было выбрано место для сожжения, чтобы не было лишней болтовни и чтобы никто не помешал. Старики велели приготовить четыре места, чтобы запутать начальство. А между тем начальство уже проведало и полиция рыскала и искала места собрания и по-бывала на всех четырех местах, но ничего не нашла и успокоилась. С наступлением же ночи старики указали нам место и мы все пошли и снесли туда все оружие и там сожгли его. На другой день пристав с чапарами (конная стража) приехали и забрали остатки.
После этого сейчас же стали отказываться от службы наши ротники ополчения и сдавать свои билеты, отказалось всего человек 60, а посадили в тюрьму около 15, потом перестали сажать’.
В Елизаветпольской губернии сожжение оружия также произошло благополучно.
В Ахалкалакском же уезде при этом случилось столкновение с властями, рассказ о котором, записанный мною со слов участников в ней, я передаю почти дословно.
‘Решили мы, рассказывал мне старик духобор, больше не служить и не повиноваться никакому начальству, а слу-жить только Богу, идти по его пути и творить правду. Решили также не творить никому зла и насилия, а тем более никого не убивать и не только человека, но и других живых тварей, даже до самой малой птицы. Тогда нам стало не нужно оружия. Вот мы и решили уничто-жить его, чтобы наше оружие и другим людям не послу-жило на зло. Выбрали мы сообща день Петра и Павла и объявили об этом всем нашим селениям. Оставили мы у себя только ножи, а всякое оружие сделанное на убийство человека, собрали и снесли на заранее приготовленное место. Место это с давних времен назначено у нас для больших молитвенных собраний и называется ‘Пещерой’. Там действительно есть углубление в скале. Место это находится в 3-х верстах от Орловки, а от других селений наших подальше’.
‘Собрались мы на это место, сложили в кучу все оружие, обложили дровами, углем, облили керосином — все это было заранее приписано — и зажгли. Народу сошлось до 2.000 человек *).
*) В этом рвении уничтожить оружие приняли участие в Ахалкалакском уезде духоборцы семи селений, но не целиком все 7 селений, а из каждого селения часть, где больше, где меньше. Вот более точные данные о числе дворов, принявших участие в сожжении оружия. В Богдановке из 100 дворов — 80, в Спасском из 70 — поло-вина, в Ефремовке из 100 дворов — 70, в Орловке из 150 — поло-вина, в Троицком из 120 — 40, в Радионовке из 115 — 111, в Томбовке из 60 — 40.
‘Мы очень беспокоились о том, чтобы начальство не помешало нашему делу и потому не всем говорили раньше об этом намерении. И действительно, нам удалось сде-лать это без помехи. Приходили другие жители соседних деревень, армяне смотрели, как мы жгли оружие, но никто в эту ночь не донес и к утру костер догорел и мы стали молиться, петь и читать псалмы. Окончив молитву, мы разошлись по домам и все ждали, что будет нам от начальства. Но весь этот день прошел спокойно. Вечером мы опять собрались на это место и стали дожигать остатки, чтобы никому не досталось, принесли еще угля и мехи, чтобы раздувать огонь и чтобы сплавить металлические части в один кусок. И ночь прошла спокойно. Взошла заря и мы опять стали на молитву. Собралось еще больше народа. Были и женщины и подростки. Те, которым было далеко, приехали на фургонах.
‘Как сказано, мы держали между собой в тайне намерение сжечь оружие, боясь, чтобы нам не помешали, наши же соседи духоборцы, несогласные с нами, подозре-вали, что мы что-то намереваемся делать с оружием, но не зная наверное что и, слыша, что мы собираем оружие, решили, что мы идем грабить Сиротский дом, из-за которого у нас были с ними раздоры. Так как мы ждали, что начальство прогонит или сошлет нас за отказ от службы правительству, то некоторые из нас делали приготовления к походу, молодые парни понакупили себе бурок, и все эти приготовления были приняты нашими вра-гами за приготовления к бунту и грабежу. Они так боялись нападения, что донесли начальству, и в селение Гореловку, населенную духоборами малой партии, к этому дню при-гнали два батальона пехоты из Александрополя и две сотни казаков из Ардагана.
Таким образом войско уже было готово и губернатор выехал на место предполагавшегося бунта. Приехав в Горловку, губернатор разослал нарочных по всем семи селениям, чтобы все шли в Богдановку, где жил пристав, и куда он намеревался прибыть сам. Те из наших, ко-торые оставались по домам и не были на общей молитве, пошли. Мы же на утро 30-го июня молились и ждали, что будет. Приехал нарочный и к нам с приказом идти всем в Богдановку к губернатору. Так как мы реши-лись не повиноваться никакому начальству, а только Богу, то старики ответили: ‘мы теперь молимся и раньше, чем окончим молитву, никуда не пойдем, а если губернатор хотеть нас видеть, пускай приедет к нам, нас тысячи, а он один’. Нарочный уехал, а мы продолжали молиться, петь псалмы. Приехал второй нарочный, ему ответили то же самое и продолжали петь псалмы, решив между собой, по окончании молитвы, все—таки идти всем к губернатору, узнать чего он от нас хочет.
‘Богомоление еще не было окончено, как расставленные нами наши вестовые дали нам знать, что виднеются казаки. Тогда мы столпились в кучу и стали их ждать. Казаки стали подъезжать к нам. Впереди ехал командир и как только приблизился к нам, закричал: ‘ура!’ и со всей сотней налетел на нас. И казаки начали бить нас по чему попало и топтать лошадьми, и сильно избили тех, ко-торые были внутри, и многие едва не задохлись от давки.
‘Долго они били нас, потом остановились бить и командир закричал: ‘марш все к губернатору’. Тогда старики сказали ему: ‘что же ты нам раньше этого не сказал, мы уж и то собирались идти, зачем стал бить?’ — ‘А, разговаривать!’ закричал командир и опять с каза-ками бросился на нас. И опять нас стали бить плетьми и долго били. Никоторым казакам было стыдно бить. В одном месте два казака по команде бить стали, махать плетьми по воздуху, нарочно никого не задавая. Вахмистр увидал это, доложил командиру, и тот, подъехав к одному из них, закричал: ‘ты царя обманываешь!’ и так ударил его плетью по лицу, что у него брызнула кровь из носу.
‘Наконец, перестали бить, и мы, избитые и окровавлен-ные, столпившись кучею, пошли к губернатору. Женщины шли с нами, но казаки стали отрезать их от нас, крича, что женщин не надо. Но женщины сказали, что пойдут всюду за своими духовными братьями. Командир велел их бить плетьми, но они кричали, что пускай их режут, на куски, они все-таки пойдут и пошли и казаки отступи-лись от них.
‘Отойдя немного, мы остановились, вспомнив, что по-зади нас остались наши обозные фургоны и никого при них не было. Тогда казаки стали опять бить нас и по-сылать женщин править фургонами, но женщины опять отказались, тогда дали выйти из толпы по одному человеку на фургон, чтобы править лошадьми и мы опять двинулись в путь всей толпой в Богдановку, где мы должны были найти губернатора.
Когда мы пошли, то запели псалом, но командир остановил пение и велел своим казакам петь срамные песни, такие, что нам и слушать было стыдно.
‘Подходя к Богдановке, командир остановил нас, увидав губернатора, ехавшего сзади нас в коляске из Гореловки в Богдановку. Губернатор был еще далеко, когда командир заметил его, но он сейчас же закричал на нас: ‘шапки долой!’ Старики ответили ему: ‘зачем шапки долой? Вот подъедет, да поздравствовается с нами, тогда мы знаем, как ответить ему. А, может, он и не поздоровается, так зачем же мы будем шапки снимать?‘ Командир опять закричал своим казакам: ‘в плети, ура!’ И опять казаки стали нас бить до крови и били так жестоко, что по всему месту, где мы стояли, трава покрас-нела от крови. Казаки били нас не только плетьми, но и тыкали кнутовищами в лицо, стараясь сбить с головы шапку, и у кого была сбита шапка, того отделяли от толпы. Подъехал губернатор и, увидав, как мы избиты, сказал сотнику: ‘зачем вы бьете, видь я, не велел?‘ Сотник ответил: ‘виноват, ваше сиятельство!’ и остановил битье. А губернатор проехал в Богдановку и собрал там тех, которые не были на общей молитве, и начал бранить их. Тогда один из них, Федор Михайлов Шляхов, вынул красный солдатский билет и отдал губернатору, объяснив, что служить больше не будет. Губернатор так рассердился на него, что сам побил его палкой. Тогда остальные объявили, что они тоже не будут служить и ни в чем не будут подчиняться правительству. Губернатор велел стоявшим тут казакам вынуть ружья из чехлов.
Видя, что в них готовятся стрелять, братья упали на колени и сказали: ‘прости вас Господи, прости нас, Гос-поди!’ Тогда губернатор приказал убрать ружья, а велел бить их плетьми и их жестоко избили.
‘Когда мы все пришли в Богдановку, писаря пере-писали всех мужчин домохозяев, и тогда отпустили нас по домам’.
Затем началась экзекуция, т. е. постой казаков в духоборческих селениях. Мера эта употребляется, как одно из наказаний при всякого рода народных возмущениях. Заключается это наказание в том, что в селениях неповинующихся людей ставится отряд солдат по домам жителей и предоставляется солдатам право пользоваться имуществом жителей и хозяйничать в деревнях, как в завоеванной стране. Жестокость этой меры зависит от того, насколько допустит начальство произвола и самоуправ-ства чинам войска, назначенным на экзекуцию. Трудно было ожидать легкой экзекуции от того командира, который предварительно вместе со всеми казаками избил в кровь ни в чем неповинных людей. Так оно и было.
‘Две сотни казаков, рассказывали мне духоборцы, по-ставили по нашим селениям. Они стояли по три дня в каждой деревне. Располагались они на улице и по дворам, ставили коновязи и брали у нас все, что им вздумается, и чуть что не по ним, били плетьми. Требовали, чтобы мы им оказывали почтение, и если мы не здоровались, били нас. Поели у нас всю птицу, когда мы уехали, птицы не осталось вовсе, а было давать некуда’.
‘Нас не выпускали из наших селений, так что мы не могли знать, что делается с другими, но слышно было, что в Богдановке, где казаки безобразничали больше всего, были случаи изнасилования женщин, начальство ничему не препятствовало’.
‘В Орловке казаки вошли в хату, где сидела жен-щина, Марья Черкашева, и работала, шила. Они спросили: ‘где хозяин?’ Она отвечала: ‘не знаю’. — ‘Как не зна-ешь, хозяйка, а не знаешь, где хозяин?’ — Она на это ответила им: ‘да вот и вас бы не знала, кабы не при-шли‘. И не встала с места, а продолжала работать, тогда они вытащили ее на улицу и избили плетьми.
‘Старика 60 лет Кирила Конкина также в деревни Орловке, придравшись к чему-то, так сильно секли плетьми, что он по дороги, во время выселения, умер.
‘В Богдановке был духобор Василий Позняков, прежде служивший в солдатах. Когда пришли в эту де-ревню постоем казаки, казацкий хорунжий зашел в хату Познякова и, узнав его, поздоровался. Позняков ответил: ‘здравствуйте!’ — Зачем не отвечаешь мне по военному?’ — ‘Потому что я уж не военный и никогда им не буду’, ответил Позняков. Хорунжий велел его сечь плетьми, потом опять стал здороваться и требовать отвита по военному: ‘здравия желаем ваше и т. д.’ Позняков опять отказался, его опять стали сечь и так до трех раз: из-били так, что он месяц лежал больной.
‘В деревне Родионовке во время постоя казаки дали по сту плетей двум духоборцам: Николаю Слепову и Егору Кадыкину, вот по какому случаю.
‘В деревни Ромашеве Борчалинского уезда, близ Башкичета, большая часть духоборцев принадлежит к партии несогласной с нами, но в одной семье сын Николай Слепов с женой, сестрами и матерью захотел перейти к нам и стал жить по новому. Перестал пить водку, курить, есть мясо. Один отец противился этому и заставлял семейных жить по прежнему. Они обратились к нам за помощью и мы сказали, чтобы они приходили к нам, что если отец ничего не будет давать, то уходили бы хоть голыми, мы оденем, только бы душу освободить. Мы условились, куда за ними выслать фургон, и за ними поехал Родионовский духоборец Егор Кадыкин и привез сначала мать и сестер, а потом и его с женой. Отец остался один и пожаловался начальству. Когда казаки стояли постоем в Родионовке, кто-то указал сотнику на Николая Слепова и Егора Кадыкина и тот велел дать им по сто плетей’.
Эти немногие случаи, которые мне удалось записать, до-статочно рисуют поведете войск при экзекуции.
После экзекуции стали духоборцев выгонять из их деревень, сначала по 5 семей из каждой деревни, потом по 10, через нисколько дней одну партию после другой. По объявлении приказа, на выселение давалось сроку 3 дня. В эти 3 дня надо было собраться, уложить и распродать свое имение. Продавали все за бесценок: то, что стоило 50, продавали за 5, что не успели продавать, бросали. Побросали много скота, и хлеб на корню остался неубранным, так что все разорились.
Всего выселено из Ахалкалакского уезда 464 семьи и расселены они по четырем уездам Тифлисской губернии: Душетском, Горийском, Тионетском и Сигнахском, по грузинским деревням, как будто с целью уморить их с голоду, по 2, 3 и по 5 семей в одной деревни, без клочка земли и с запретом общения между собой. Они распродают понемногу свое имущество и работают на грузин — бедным даром, а богатым за небольшую плату. И, несмотря на свое разорение, продолжают помогать беднейшим.
Я видел многих из этих великих, кротких и сильных людей. Смотря на них и слушая их, мне невольно вспомнились сложные социальные теории, многотомные сочинения по политической экономии, имена знаменитых политических агитаторов и общественных деятелей. Хотелось сравнить значение деятельности тех и других. Как ни-чтожно кажется духоборческое учение среди этих знаменитых теорий!
А между тем не к ним ли, к этим духоборцам и людям, подобным им, относится молитвенный возглас Христа: ‘Славлю Тебя, Отче, Господа неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам. Ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение’ (Мф. II, 25, 26).
10 Сентября 1895 г.
Ясная Поляна.
Л.Н.ТОЛСТОЙ. ПОСЛЕСЛОВИЕ К СТАТЬЕ П.И.БИРЮКОВА
‘ГОНЕНИЕ НА ХРИСТИАН В РОССИИ В 1895 г.’
‘В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь, я победил мир’ (Ин. XVI, 3).
Поселенные на Кавказе духоборы подверглись жестоким гонениям со стороны русских властей, и гонения эти, описанные в записке, составленной человеком, ездившим на место, чтобы узнать дело во всех подробностях, продолжаются до сих пор.
Духоборов били, секли и топтали лошадьми, казаки, поставленные на экзекуцию в духоборческих селениях, с разрешения начальства позволяли себе всякого рода насилия над жителями, тех, которые отказывались от службы, пытали физически и нравственно и благоденствующих жителей, своим трудом десятками лет устроивших свое благосостояние, выгнали из домов, поселив их без надела земли и без средств существования в грузинские деревни.
Причина этих гонении та, что вследствие различных причин в нынешнем году три четверти всех духоборов, именно около 15 000 человек (так как всех их около 20 000), вернувшись в последнее время с новой силой и сознательностью к своим прежним христианским верованиям, решили на деле исполнять закон Христа непротивления злу насилием. Решение это побудило их, с одной стороны, к тому, чтобы уничтожить свое оружие, считающееся столь необходимым на Кавказе, и тем, отрекшись от всякой возможности сопротивления насилием, отдаться во власть всякого насильника, с другой стороны, к тому, чтобы ни в каком случае не участвовать ни в каких делах насилия, требуемых от них правительством, следовательно, и в военной и всякой другой службе, требующей употребления насилия. Правительство не могло допустить такого уклонения десятков тысяч людей от установленных законом требований, и началась борьба. Правительство требует исполнения своих требований. Духоборы не покоряются.
И правительство не может уступить. Не говоря уже о том, что такой отказ духоборов исполнить требования правительства не имеет никаких, с мирской точки зрения, законных оснований и противен всему существующему и освященному временем порядку, нельзя допустить таких отказов уж по одному тому, что если допустить это для десяти, то завтра будет 1000, 100 000, которые также не пожелают нести тяжести податей и службы. А стоит допустить это, и, вместо порядка и ограждения жизни, наступит самовластье, хаос и ничья собственность и жизнь не будут ограждены. Так должны рассуждать правительственные лица и не могут рассуждать иначе и нисколько не виноваты в том, что они рассуждают так. Без всякой даже эгоистической заботы о том, что такие отказы должны лишить его средств существования, собираемых с народа насилием, без всякой эгоистической заботы о себе всякий правительственный человек, от царя до урядника, должен до глубины души возмутиться отказом каких-то некультурных, полуграмотных людей от исполнения обязательных для всех требований правительства. ‘По какому праву, — подумает он, — позволяют себе эти ничтожные люди отрицать то, что признано всеми, освящено законом и делается повсюду’. И правительственные лица никак не могут быть признаны виноватыми за то, что они поступают так, как поступают. Они употребляют насилие, грубое насилие. Но им ведь и нельзя поступать иначе. В самом деле: разве возможно разумными, гуманными средствами заставить людей, исповедующих христианскую веру, поступать в сословие людей, обучающихся убийству и готовящихся к нему? Можно обманутых людей поддерживать в обмане всякого рода одурением, присягой, богословскими, философскими и юридическими софизмами, но как скоро обман как-нибудь разрушен и люди, как духоборы, назвав прямо вещи по имени, говорят: мы христиане и потому убивать не можем, ложь раскрывается и убеждать таких людей разумными доводами уже нельзя. Единственная возможность заставить повиноваться таких людей: побои, казни, лишение крова, холод и голод их семейных. Это самое и делается. До тех пор, пока они не сознали своего заблуждения, правительственные люди не могут делать ничего другого и потому не виноваты. Но еще менее виноваты христиане, отказывающиеся принимать участие в обучении убийству и поступать в сословие людей, воспитывающихся для того, чтобы убивать всех тех, кого велит убивать начальство. Они тоже не могут поступать иначе. Так называемый христианин, крещенный и воспитанный в православии, католичестве, протестантизме, может продолжать служить насилию и убийству до тех пор, пока он не понял того обмана, которому он подвергся. Но как скоро он понял, что каждый человек ответствен перед богом за свои поступки и ответственность эта не может ни перейти на кого-нибудь, ни быть снята с него присягой и что ни убивать, ни готовиться к убийству он не должен, то для него участие в войске становится столь же невозможно нравственно, как невозможно физически поднять стопудовую тяжесть.
В этом ужасный трагизм отношения христианства к правительству. Трагизм в том, что правительствам приходится управлять христианскими народами, хотя еще не вполне просвещенными, но с каждым днем и часом всё более и более просвещающимися учением Христа. Все правительства со времен Константина знали и чувствовали это и инстинктивно для самосохранения делали всё то, что могли, для того, чтобы затемнить истинный смысл христианства и подавить дух его. Они знали, что если усвоится людьми дух этот, то уничтожится насилие и уничтожится само правительство, и потому правительства делали свое дело, устраивая свои государственные учреждения, нагромождая законы и учреждения одно на другое и надеясь под ними похоронить этот неумирающий, заложенный в сердца за людей дух Христа.
Правительства делали свое дело, но христианское учение в то же время делало свое, всё больше и больше проникая в души и сердца людей. И вот пришло время, когда дело христианства, как оно и должно было быть, потому что христианское дело — дело божье, а правительственное дело — дело человеческое, — пришло время, когда дело христианское перегнало дело правительственное.
И как в разгорании костра наступает время, когда огонь, после того как он долго работал внутри и только изредка вспыхиванием и дымом показывал свое присутствие, пробивается, наконец, со всех сторон и становится уже невозможным остановить горение, так точно и в борьбе христианского духа с языческими законами и учреждениями наступает то время, когда этот христианский дух прорывается всюду, уже не может быть подавлен и ежеминутно угрожает разрушением тем учреждениям, которые были нагромождены на него.
В самом деле, что может и что должно сделать правительство по отношению к этим 15 000 человек духоборов, отказывающихся от исполнения военной службы? Что делать с ними? Оставить их так нельзя. Уже при теперешнем положении, при начале движения, явились православные, которые последовали примеру духоборов. Что же будет дальше? Что будет дальше, если точно так же станут поступать молокане, штундисты, хлысты, странники, все точно так же смотрящие на правительство и на военную службу и не поступающие так, как поступали духоборы, только потому, что не решались быть первыми и боялись страданий? А таких людей миллионы, и не в одной России, а во всех христианских государствах, и не только в христианских, но и в мусульманских странах: в Персии, и Турции, и Аравии, как хариджиты и бабисты. Нужно сделать безвредными для других десятки тысяч человек, не признающих правительств и не хотящих принимать в них участия. А как сделать это? Убить их нельзя: их слишком много. Посадить в тюрьмы тоже затруднительно. Можно только разорять и мучить их, это и делается. Но что как эти мучения не будут иметь ожидаемых последствий, и они будут продолжать исповедывать истину и тем привлекут еще большее количество людей к следованию их примеру?
Положение правительств ужасно, ужасно тем, главное, что им не на что опереться. Ведь нельзя же признать дурными поступки тех людей, которые, как замученный в тюрьме Дрожжин, или теперь еще томящийся в Сибири Изюмченко, или врач Шкарван, приговоренный к тюрьме в Австрии, или как все те сидящие теперь по тюрьмам люди, готовые на страдания и смерть, только бы не отступить от своих самых простых, всем понятных, всеми одобряемых религиозных убеждений, запрещающих убийство и участие в нем. Никакими ухищрениями мысли нельзя признать эти поступки людей дурными или нехристианскими, и не только нельзя не одобрять, но нельзя не восхищаться ими, потому что нельзя не признавать, что люди, поступающие так, поступают так во имя самых высших свойств души человеческой, без признания высоты которых человеческая жизнь падает на степень животного существования. И потому, как бы ни поступало правительство по отношению этих людей, оно неизбежно будет содействовать не их, а своему уничтожению. Если правительство не будет преследовать людей, которые, подобно духоборам, штундистам, назаренам и отдельным лицам, отказываются от участия в делах правительства, то выгода христианского мирного образа жизни этих людей будет привлекать к себе не только искренно убежденных христиан, но и людей, которые только из-за выгод будут принимать личину христианства, и потому количество людей, не исполняющих требований правительства, будет всё увеличиваться и увеличиваться. Если же правительство будет жестоко, как теперь, относиться к таким людям, то самая эта жестокость к людям, виноватым только в том, что они ведут более нравственную и добрую жизнь, чем другие, и хотят на деле исполнять исповедуемый всеми закон добра, — самая жестокость эта будет всё более и более отталкивать людей от правительства. И очень скоро правительства не будут находить людей, готовых насилием поддерживать их. Полудикие казаки, бившие духоборов по приказанию начальников, очень скоро ‘заскучали’, как они выражались, когда они были поставлены в духоборческих селениях, т. е. совесть начала мучить их, и начальство, боясь вредного влияния на них духоборов, поспешило вывести их оттуда.
Ни одно гонение невинных людей не кончается без того, чтобы люди из гонителей не переходили к убеждениям гонимых, как это было с воином Симеоном, истребившим павликиан и потом перешедшим в их веру. Чем мягче будет правительство к людям, исповедующим истинное христианство, тем быстрее количество истинных христиан будет увеличиваться. Чем жесточе будет правительство, тем быстрее количество людей, служащих правительству, будет уменьшаться. Так что мягко или жестоко будет поступать правительство с людьми, в жизни исповедующими христианство, оно всячески будет само содействовать своему уничтожению. ‘Ныне суд миру сему, ныне князь мира сего изгнан будет вон’ (Ин. XII, 31). И суд этот совершился 1800 лет тому назад, то есть тогда, когда на место истины внешней справедливости поставлена была истина любви. Сколько бы ни набрасывали на горящую кучу хвороста дров, думая этим затушить огонь, — огонь, непотухающий огонь истины, только на время приглохнет, но разгорится еще сильнее и сожжет всё то, что наложено на него.
Ведь если бы и случилось то, что некоторые борцы за истину, как это и бывало всегда, ослабели в своей борьбе и исполнили бы требования правительства, то ведь это ни на волос не изменило бы положения. Нынче сдались бы духоборы на Кавказе, не выдержав тех страданий, которым подвергают их дедов, бабок, жен и детей, завтра с новой силой выступили бы новые борцы, готовые со всех сторон и всё смелее и смелее заявляющие свои требования и всё менее и менее способные сдаваться. Ведь истина не может перестать быть истиной оттого, что под гнетом мучений ослабевают люди, свидетельствующие ее. Божеское должно победить человеческое.
‘Но что же будет, если правительство уничтожится?’ — слышу я вопрос, который всегда ставят сторонники власти, предполагая, что если не будет того, что есть теперь, то уже ничего не будет и всё погибнет. Ответ на этот вопрос всегда один и тот же. Будет то, что должно быть, что угодно богу, что согласно с его вложенным нам в сердца и открытым нашему разуму законом. Если бы правительство уничтожилось потому, что мы, как это делали революционеры, уничтожили его, то понятно, что вопрос о том, что будет после того, когда уничтожится правительство, требовал бы ответа от тех, кто уничтожает правительство. Но то уничтожение правительства, которое происходит теперь, происходит не потому, что кто-то, какие-нибудь люди по своей воле захотели уничтожить его: оно уничтожается потому, что несогласно с волей бога, открытой нашему разуму и вложенной в наши сердца. Человек, отказывающийся сажать братьев в тюрьмы и убивать их, не имеет никаких видов на уничтожение правительства, он только хочет не делать противного воле бога, не делать того, что не только он, но все люди, вышедшие из зверского состояния, несомненно признают злом. Если же при этом уничтожается правительство, то это означает только то, что правительство требует противного воле бога, то есть зла, и что потому правительство есть зло и потому должно уничтожиться. Изменение, совершающееся в наше время в общественной жизни народов, хотя мы и не можем вполне представить себе ту форму, которую оно примет, не может быть дурно, потому что изменение это происходит и произойдет не по произволу людей, а по внутреннему общему всем людям требованию божественного начала, вложенного в сердца людей. Происходят роды, и вся деятельность наша должна быть направлена не на противодействие, а на содействие им. Содействие же это достигается никак не отступлением от открытой нам божеской истины, а, напротив, явным и бесстрашным исповеданием ее. И такое исповедание истины дает не только полное удовлетворение совести тем, кто исповедует истину, но и наибольшее благо людям, как насилуемым, так и насилующим. Спасение не назади, а впереди.
Момент кризиса изменения общественной формы жизни и замены насильственного правительства другой, связующей людей силой, уже пришел. И выход из него уже никак не в остановке процесса или в обратном движении, но только в движении вперед по тому пути, который в сердце людей указывает им закон Христа.
Еще одно небольшое усилие, и галилеянин победит, но не в том ужасном смысле, в котором приписывал ему победу языческий царь, а в том истинном смысле, в котором он про себя сказал, что победил мир: ‘В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь, — сказал он, — я победил мир’ (Ин. XVI, 32), потому что он действительно победил мир, не в том мистическом смысле невидимой победы над грехом, который приписывают богословы этим словам, а в том простом, ясном и понятном смысле, что если только мы будем мужаться и смело исповедывать его, то очень скоро не будет не только тех страшных гонений, которые совершаются над всеми истинными учениками Христа, исповедующими его учение на деле, но не будет ни тюрем, ни виселиц, ни войн, ни разврата, ни роскоши, ни праздности, ни задавленной трудом нищеты, от которых теперь стонет христианское человечество.
19 сентября 1895 г.
ВОПРОСЫ Л.Н.ТОЛСТОГО ДУХОБОРУ
Публикация, подготовка текста и комментарий О. А. ГОЛИНЕНКО
В середине 90-х годов Л. Н. Толстой познакомился с духоборами. Сначала это знакомство было заочным — по переписке, а потом и личное. Толстой неоднократно встречался с руководителем общины П. В. Веригиным и другими духоборами. Он с волнением следил за трагическими событиями, происходившими в это время на Кавказе — за отказ от несения воинской службы духоборы жестоко преследовались правительством. В феврале 1897 года они наконец получили разрешение переселиться из России за границу и обратились к Толстому за помощью. ‘Переселение духоборов поглощает теперь все мое внимание’, — сообщал он И. М. Трегубову (71.338). Толстой обратился с письмами к частным лицам и в русские и иностранные газеты, призывая оказать духоборам помощь выбором места для их переселения и ‘собиранием денежных средств для осуществления самого переселения’ (71.316). Сам же Толстой, уже отказавшись к этому времени от гонораров за публикацию своих сочинений, решает отступить от этого правила. Гонорар за роман ‘Воскресение’, изданный в России и за границей, он передает в помощь духоборам. С неизменным восхищением он отзывался о духоборах, называя их ‘людьми 25 столетия’ (71.497).
В отделе рукописей ГМТ хранится небольшое число разрозненных и неатрибутированных записей Л. Н. Толстого. Они не были включены в 90-томное собрание сочинений и неизвестны исследователям. Работа с ними ведется много лет. Э. Е. Зайденшнур и И. А. Покровской было подготовлено несколько публикаций. Мною для атрибуции был выбран план, составленный Толстым для неизвестного автора (духобора), который должен был описать жизнь духоборческой общины, придерживаясь намеченных Толстым пунктов:
‘1) Состав семейства, место жительства. Имена.
2) Детство. О том как жили прежде.
3) Процесс за дом. Как начинался.
4) Смерть Калмыковой. Как ее место заступил Веригин.
5) Прежняя жизнь Веригина.
6) Обновление. Как перестали пить, курить…
7) Как делили деньги. Все ли или одни Горийские? Как можно подробнее об этом.
Как делили скот.
9) Ссылка стариков и Веригина. Когда?
10) Как решили отказаться от военной службы.
11) Сожжение оружия (менее подробно, известно). Екзекуция, сечение, изнасилование (подробно).
12) Высылка, раззорение.
13) Отказ рекрутов.
14) Отказ билетных.
15) Дисциплинарный батальон.
16) Тюрьма Горийская и Тифлисская.
17) Пересылка в Сибирь.
Все более (биограф.) о том, что сам видел, в чем сам участвовал’.
Запись эта была сделана на свободной странице письма И. М. Виноградова, дворника матери В. Г. Черткова, к Толстому от 8—12 октября 1898 года. Дата на письме позволила предположить, что план был составлен Толстым осенью 1898 года, возможно, во второй половине октября, и вести дальнейший поиск более целенаправленно (определив хронологические рамки так: октябрь 1898 г. — 1899 год). Предстояло установить, для кого из духоборов был составлен план и воспользовался ли им автор.
Просматривая публикации документов и статей о духоборах, я обратила внимание на небольшую книгу: ‘Рассказ духобора Васи Позднякова. С приложением документов об избиении и изнасиловании духоборческих женщин казаками’. Она напечатана в 1901 году в Лондоне под редакцией и с предисловием В. Д. Бонч-Бруевича, в издании В. Г. Черткова ‘Свободное слово’, серия ‘Материалы к истории и изучению русского сектантства’. В конце рассказа Позднякова стояла авторская дата — 1898 г. Кроме того, Поздняков оказался автором еще нескольких очерков: ‘Правда о духоборах. Жизнь духоборов в Закавказье и в Сибири’, ‘Жизнь духоборов в Канаде’, опубликованных в ‘Ежемесячном журнале литературы, науки и общественной жизни’ за 1914 год в NoNo 6, 7, 8, 9, 10. Публикация в No 7 открывается воспоминаниями В. Позднякова о поездке в октябре 1898 года к Толстому. ‘Я тогда, — писал он, — на лошадях доехал до города Тобольска и дальше на лошадях до города Тюменя, где сел на поезд и приехал в Ясную Поляну. Побыл 4 сутки у Л. Н. Толстого’. К этому тексту А. К. Черткова дает следующее примечание: ‘За это-то время им был написан ‘Рассказ Васи Позднякова’ (об экзекуциях над духоборами в 1895 г.), изданный нами в Англии в 1901 году’.
Василий Николаевич Поздняков, духобор, за отказ от воинской службы был сослан в 1895 г. в Якутскую область. Осенью 1898 г. он самовольно уехал в Обдорск Тобольской губ., к сосланному П. В. Веригину. Повидавшись с ним и получив от него письма к Толстому и кавказским духоборам, отправился на Кавказ, с заездом в Ясную Поляну. На обратном пути он второй раз посетил Толстого. После встречи с Поздняковым Толстой писал 1 ноября 1898 г. В. Г. Черткову: ‘Очень меня радостно поразил тот человек про которого вам расскажет Арчер. Боюсь и здесь написать его фамилию, как бы не попало каким-нибудь необычайным случаем врагам и не повредило ему. Какая удивительная ясность сознания мысли и чувства, и при этом и выдержка, и энергия, и, сверх всего, внешняя привлекательность… Страшно боюсь за него, хотя он один из тех людей, которые сами ничего не боятся. Вот такое нужно общество, где вырабатываются такие люди. И общество это есть’ (88.140).
Но ни в дневниках, ни в письмах Толстого не удалось найти даже косвенных упоминаний о работе над рассказом. Просмотрела я и письма к Толстому от В. Д. Бонч-Бруевича и В. Г. и А. К. Чертковых, редактора и издателей книги Позднякова. Но и в этих письмах соблюдалась строгая конспирация, имен почти не называлось, письма старались посылать с оказией, через надежных людей. И все же письмо В. Д. Бонч-Бруевича от 18 октября (по нов. стилю) 1898 года представляет интерес для нашего сюжета.
Дело в том, что в начале сентября 1898 года В. Д. Бонч-Бруевич по приглашению Чертковых переехал из Швейцарии в Англию. Они просили его помочь наладить издание ‘Свободное слово’ и ‘Листков Свободного слова’. Сам В. Д. Бонч-Бруевич к этому времени серьезно занимается изучением сектантского движения, его историей. Религиозно-общественное движение в России его особенно интересует. В большом письме к Толстому 18 октября 1898 года он рассказывает о предстоящей работе у Чертковых, сообщает, что настаивает на скорейшей публикации материалов по сектантскому движению, собранных Чертковыми, и просит Толстого помочь в сборе сведений о правительственных гонениях на сектантов в России. ‘Пишу все это Вам потому, что думаю, что Вы сочувственно отнесетесь ко всему этому, и я уверен, что если Вы только захотите, то можете очень много сделать для этого дела’, — писал он (ГМТ). Надо сказать, что и в плане, составленном Толстым, отводится значительное место рассказу о тех преследованиях, гонениях, истязаниях, которые терпели духоборы от правительства. Это обстоятельство навело меня на мысль провести сверку двух текстов, точнее — сопоставить тексты и попытаться таким путем установить, является ли текст рассказа или его фрагменты ответом на пункты, намеченные Толстым. Сверка показала, что автор явно не укладывался в план, ему предложенный, часто его повествование ведется не в той последовательности, которая была намечена Толстым, но по существу содержания рассказа — это ответы на пункты толстовского плана. Отдельные места можно считать прямым ответом на намеченные вопросы. Приведу несколько примеров.
Толстой предлагает автору начать рассказ с краткого описания своей семьи. Известно, что сам он неоднократно именно так начинал свои сочинения автобиографического характера (‘Моя жизнь’ — 23, 469, ‘Исповедь’ — 23, 488 и др.), считая, что эти сведения не случайны и сообщают важное об авторе. У Толстого: ‘1) Состав семейства, место жительства. Имена’. Рассказ начинается так: ‘Я родом из деревни Богдановки, Тифлисской губ. Ахалкалакского уезда, из духоборческой семьи, которая живет в Закавказье с тех пор, как духоборцы были выселены туда Николаем первым за их веру. В нашем семействе двадцать душ: отец, мать, незамужняя сестра, три женатых брата, с детьми, — в том числе и я — и один брат холостой’. Далее Толстой предлагает описать: ‘Детство. О том как жили прежде’. Автор продолжает свой рассказ: ‘Учение духоборцев издавна было таково, каково мы теперь исповедуем. В прежнее время оно исполнялось строго: тогда у духоборцев все было общее, они жили по братски, на военную службу не ходили, вина не пили, не курили, мяса не ели. Но на моей памяти было время, когда многие братья, разбогатевши стали отступать от исполнения прежняго исконного учения нашего’. У Толстого: ‘4) Смерть Калмыковой. Как ее место заступил Веригин’. В рассказе В. Позднякова: ‘Лукерье Калмыковой в то время было уже около 50-ти лет. Так как ей одной трудно было распоряжаться общественным имуществом и вести все это сложное дело, то еще при ее жизни, по ее и общему согласию, на помощь ей избрали молодого духоборца Петра Веригина с тем, чтобы он подробно узнал дело и по смерти Калмыковой остался бы заведовать общественным добром. Веригину было в то время лет 22 или 23. Он при жизни Калмыковой лет пять усердно и добросовестно помогал ей во всем и за это его очень любили. После этих пяти лет Калмыкова умерла и, согласно обычаю духоборцев, не оставила после своей смерти ни духовного завещания, ни каких бы то ни было бумаг, кроме векселей на банк. …Вскоре после смерти Калмыковой был съезд хозяев, на котором решили на место Калмыковой выбрать Петра Веригина’. И последний пример. У Толстого: ‘9) Ссылка стариков и Веригина. Когда?’ В. Поздняков, рассказывая о борьбе внутри общины за лидерство, о ссылке Веригина пишет так: ‘Но так как общество его Веригина не отпустило, то Зубков вместе с Губановым и Ахалкалакским начальством начали стараться сослать его в Сибирь, обвинивши его в подстрекательстве к бунту. Дело Веригина началось в 1887 году. По окончании его он был сослан в Колу Архангельской губернии’.
Результаты сверки и свидетельство А. К. Чертковой дают основание утверждать, что план был составлен Толстым для духобора В. Позднякова. Возможно, это было связано с тем, что В. Позднякову предстояло в короткое время (за четыре дня) описать жизнь духоборческой общины в один из очень сложных и трагических периодов ее существования: внутреннего раскола, борьбы за лидерство и соблюдение первоначальных принципов, преследований со стороны правительства, сопровождавшихся жестокостью, ссылкой части духоборов в Сибирь. Искренний, достоверный рассказ В. Позднякова о событиях, реально происходивших в 80—90-е годы, является важным историческим документом, что было отмечено еще В. Д. Бонч-Бруевичем в его предисловии к публикации 1901 года. Но там же он обратил внимание на то, что В. Поздняков ‘совершенно умалчивает о несомненном влиянии руководителя П. В. Веригина на все поступки и решения духоборческого общества’. Вместе с тем В. Поздняков оставил без ответа и предложенный Толстым вопрос: ‘5) Прежняя жизнь Веригина’. Это не случайное недоразумение. Об этом свидетельствуют очерки В. Позднякова, в которых описывается жизнь духоборов в 90—900-е годы в России и в Канаде. Дело в том, что о противоречиях, несогласии, сложностях жизни духоборческой общины, о которых рассказывает В. Поздняков, в 900-е годы стало известно и Толстому. Об этом писали духоборы, и он неоднократно высказывал свое отношение к происходящему. Под впечатлением одного из таких известий он не без горечи заметил: ‘Духоборцы, тысяча человек, до сорока лет, отлучаются от семейств и идут на заработки. Каждому приходит вопрос: для чего? Чтобы были паровые плуги, престиж… Веригину выстроили комфортабельный дом, имеет слуг. Деспотическое правление… Все это распадается’ (30 августа 1905 г. ЯЗ, т. 1, с. 390).
В настоящую публикацию включен фрагмент из очерка В. Позднякова ‘Правда о духоборах в Закавказье и в Сибири’, написанного в 1900-е годы и опубликованного (как уже говорилось) В. Г. и А. К. Чертковыми в 1914 году.
‘Мы в этом своем описании, — пишет Василий Поздняков, — имеем целью разъяснить внутреннюю сторону жизни духоборов, которую еще никто из посторонних людей не мог описать, а потому мы наружную сторону, которая уже описана, не пишем подробно, а берем только некоторые пункты, которые необходимы для разъяснения.
О жизни духоборов в Сибири нам еще не приходилось читать описания, а потому мы опишем здесь хотя бы вкратце’.
…Сибирскими духоборами мы называем тех духоборов, в которых еще в 1893 и 1894 годах возродилось сознание от слова и примера Христова, в том, что все люди одного Отца дети, а между собою братья, следовательно, должны и жить по-братски, любить и уважать друг друга, а вредить или насиловать друг друга это есть преступление против Бога и совести, а тем более лишать жизни человека. Всякий, убивающий человека, уподобляется Каину, первому братоубийце. Этот вопрос особенно глубоко затронул людей, входящих в состав военной службы. Всем было понятно слово: ‘Взявший меч от меча и погибнет’. Всякую войну они считали делом греховным, но от военной службы в то время они еще не отказывались.
Петр Васильевич Веригин, в то время в ссылке в Архангельской губернии, познакомился с учением Льва Николаевича Толстого об отрицании военной службы, с чем согласился сам и передал всем духоборам, чтобы отказывались от военной службы, а потому число желающих отказаться от службы сразу умножилось: почти все духоборы, состоявшие на действительной службе и в запасе армии и в ополчении, единогласно дали обещания более не служить. По наружности казалось, что все они единомысленные, но внутренними стремлениями они разделялись на две партии: одни из них хотели отказаться от убийства потому, что они сами сознавали, что убийство противно закону любви и совести. Они укрепляли свои убеждения учением Христа и заповедью: ‘не убий’. Они решили лучше помереть за отказ от убийства, чем идти убивать других и самому быть убитому на поле битвы. А вторые хотели отказаться от службы для того, чтобы исполнить приказание Веригина и надеялись, что Веригин сохранит их во время страданий, ожидаемых со стороны правительства.
В 1895 году сознание настолько выросло, что многие начали действовать самостоятельно, заявили правительству, что более не будут убивать никого из людей, потому что считают всех братьями. Находящиеся на действительной службе сдали имеющееся у них оружие, а состоящие в запасе и в ополчении сдали военные билеты. Правительству такое неожиданное явление показалось слишком преступным, а потому оно приняло самые строгие меры, чтобы подавить движение. Сдавших оружие сначала заключили в военную тюрьму и назначили военный суд. Сдавших военные билеты начали карать вместе с семействами: наслали на них самовольных казаков, которые производили самые бесчеловеческие издевательства, о чем подробно сказано в моем рассказе в 1898 году. Я был в числе запасных и вместе с другими был наказан тремя стами ударов казацких плетей, после чего пролежал 20 дней под строгим арестом без медицинской помощи, никого не допускали и ничего не давали кроме хлеба и воды. По выздоровлении снова был призван для повторения военной службы и за непринятие оружия был заключен в тюрьму, где был три года, а потом был выслан в Сибирь, в Якутскую область, на 13 лет. Сдавших оружие военный суд приговорил в дисциплинарный батальон, где с первого дня началась кровавая расправа. Хотя многие приготовились помереть, но сразу умереть им не пришлось. Их наказывали розгами. Розги были приготовлены из колючих ветвей акации, так что при ударах колючки оставались в теле. На второй и третий день приходилось вытаскивать колючки друг другу из смешанного с кровью тела. Наказанных розгами бросали в холодный темный карцер, через сутки опять требовали исполнения военных обязанностей и за отказ снова били по израненному телу. Так продолжалось долго и конца не было видно этим мукам. Кроме того пришлось голодать. С общего котла не пользовались, потому что не ели мяса. Кроме мяса ничего не давали. Хлеба давали очень мало. Все крайне истощали физически, многие заболели, но доктор в больницу не принимал, принуждая есть мясо. Священник требовал исполнения церковных обрядов и потому в церковь гнали взводные прикладами и кулаками. Положение было невыносимо, так что те, которые делали это бессознательно, по научению Веригина, не могли переносить такого мучения. При первом испытании многие отреклись от начатого дела. А те, которые сознали сами и оценили, те остаются непоколебимыми и до сего времени. Положение их изменилось тем, что их выслали в Сибирь в Якутскую область на 18 лет. Их отправили в путь еще зимою. В то время в Сибири железная дорога только еще строилась, а потому им пришлось идти более пешком до Александровской тюрьмы Иркутской губернии, откуда их отправили на лошадях до реки Лены. Там посадили их на паузки и отправили в Якутск. На всем пути их задерживали в каждой пересылочной тюрьме, а потому они прибыли в город Якутск осенью 12-го сентября. И в Якутске правительство встретило их не лучше дисциплинарного батальона.
Назначили им местожительство в расстоянии 600 верст от города Якутска, в лесной пустыне, где живут только дикари якуты и тунгусы, в разброску один от другого верст на 20 и на 30. Хлеба они совсем не едят, — питаются мясом и рыбой.
У сосланных духоборов денег было около 10 рублей на человека, и за эти деньги им надо было завести зимнюю одежду и кормиться. Они распределили деньги на двое: купили для нескольких человек зимнюю одежду, а остальные деньги оставили на покупку хлеба. Якутский губернатор назначил чиновника для сопровождения духоборов на место. Они местами шли пешком, а кое-где ехали на обывательских лошадях. Так прошли 200 верст до села Амга, где находилась ближайшая к назначенному духоборам месту почтовая станция, а далее Амги ехать на подводах было невозможно. Дороги не было, а потому им там пришлось ехать верхом на быках, а большую часть идти пешком 200 верст до реки Алдана, на берегу которой есть небольшое скопческое село — ‘Чаран’ по-якутски, там они на остальные деньги купили себе несколько мешков муки, крупы и картошки и на лодках спустились вниз по Алдану 200 верст, остановились в устье реки Ноторы, сошли на берег, где не было никого кроме их. Только 4 версты от Алдана, вверх по реке Ноторе стояла брошенная якутами юрта. За юрту духоборы должны были заплатить 10 рублей и заплатили. Чиновник, указывая духоборам юрту, говорит: ‘в этой юрте вы должны жить. Да чтобы никто не имел право самовольно отлучаться’. За отлучку угрожало строгое наказание. Чиновник собрал живших в том округе якутов и строго приказал им следить за духоборами. Сам чиновник уехал назад. Он приказал уряднику, чтобы тот каждый месяц приезжал для проверки духоборов.
Наступила холодная якутская зима. Реки замерзли. Духоборы уже по снегу кое-как сделали в юрте русскую печь для печения хлеба. Муку и другие продукты они распределили так, чтобы вволю не наедаться, а есть по столько, лишь бы не помереть с голоду. В юрте было настолько холодно, что все стены и крыша были обмерзшие льдом. Зимней же одежды у них для всех не хватило, а потому им приходилось попеременно одевать теплую одежду, чтобы согреться и приготовить дров для отопления. В Якутске зимой почти что бесконечная ночь, освещения у них не было, а спать им не давал холод. То они делали так: так половина людей, которые одевались в теплую одежду, ложились спать, а которым не хватало одежды, те бегали в потьмах по юрте и таким путем обогревались попеременно.
Как они не старались беречь хлеб, а все-таки еще не прошло половины зимы, а хлеба у них осталось совсем мало. Им грозила холодная и голодная смерть. Приезжал для проверки их урядник. Они заявили ему, что хлеб у них кончается и что они будут искать себе пропитание. А урядник говорит: ‘Это не мое дело. Пишите просьбу губернатору, чтобы разрешил вам на заработки, а я только должен проверить вас’. Они написали и послали с урядником, но ответ не мог прийти ближе двух месяцев. Якуты тоже следят, чтобы не ушли духоборы. Положение было безвыходное. Они решили, несмотря на угрозы чиновника и надзор якутов, достать себе пропитание. Они выбрали из среды своей каких поздоровей людей столько, на сколько хватало теплой одежды. Те пустились в путь по направлению к скопческому селу, 200 верст, где они раньше купили муку и другие продукты. Погода была в то время очень холодная и туманная и был очень глубокий снег. Дороги они не знали, а к тому же они были крайне истощены физически и потому этот путь им был на столько затруднительный, что они уже не надеялись живыми добраться до села. К счастью им попадались кое-где на пути якуты и тунгусы, где они понемного обогревались. Прийдя в село, они просили работы от жителей, скопцов, но работы было не вдостачу, а потому цены ими назначались ниже обыкновенных цен. Они нанимались в лесу пилить дрова и молотить хлеб на ледяных токах. Вырабатывали они по 30 и 40 коп. в день и тем кормились сами и поддерживали жизнь своих товарищей, отправив им необходимые продукты и одежду.
Я был во второй партии ссылаемых духоборов. Нас отправили из Тифлисской тюрьмы на Пасху и мы шли все лето. По дороге нас застала зима, так что нам пришлось зимовать в Александровской тюрьме, Иркутской губернии. Там нас держали 9 месяцев. С общего котла мы не пользовались, потому что не ели мяса, а хлеба нам не хватало. В коморах было холодно, так что за зиму все мы сильно истощали. Большая половина людей ослепли ночной слепотой. Когда весной тронулись в путь пешими до реки Лены, то почти все на дороге простыли, а когда застанет ночь, то совсем ничего не видят, берутся несколько человек слепых за одного, который видит. Так что уж в конце июня мы приплыли к устью Ноторы, где нас встретили наши братья из первой партии. Все они были очень исхудавшие, но духом они были очень бодры. Никто из них не жаловался на пережитые ими страдания. Радостная встреча с братьями закрыла все прожитое горе. После нас прошли еще две партии наших братьев. Мы с собой тоже привезли из города Якутска несколько мешков муки и все вместе начали строить большой дом, подготовляясь снова к зиме. Завели несколько коров и лошадей, начали корчевать лес и пахать землю для посева хлеба к будущему году…
Л.Н.ТОЛСТОЙ. [ПИСЬМО В ИНОСТРАННЫЕ ГАЗЕТЫ ПО ПОВОДУ ГОНЕНИЙ НА КАВКАЗСКИХ ДУХОБОРОВ]
Дорогой друг.
В настоящую минуту на Кавказе происходит гонение на христиан духоборцев. И, право, кажется, что мучители, хотя и в другом роде, но не менее жестоки и глухи к страданиям своих жертв, и жертвы не менее тверды и мужественны, чем мучители и мученики времен Диоклетиана. Нельзя оставаться спокойным, зная об этих совершающихся делах, а я невольно близко знаю про них и не могу не попытаться сделать то, что могу, для того, чтобы облегчить положение жертв и, главное, грех мучителей, всегда не знающих, что творят.
Средств помочь и тем и другим не только у нас в России, но нигде в мире нет других, кроме света истины и увещания тех, которые в заблуждении своем, преследуя и обижая последователей Христа, думают, что они делают этим угодное богу. Обратиться прямо к лицам, творящим зло, я не могу и потому, что их слишком много, начиная от царя, которого уверили, что гонение на духоборцев есть необходимое дело, до последнего казака, воображающего, что, разоряя, оскорбляя, побивая своего брата духоборца, он [не] только не делает зло, но поступает хорошо, исполняя присягу, и потому, что они не захотят слушать меня, сделать это через русскую печать я тоже не могу, (1) потому что то, что я напишу об этом, не пропустит цензура и ни одна бесцензурная газета не напечатает, и потому мне остается одно: говорить через иностранную печать, что я и делаю, обращаясь к вам и прося вас отдать это мое письмо для напечатают в какую-нибудь из самых распространенных газет: Times, Daily News, Daily Chronicle или другие, (2) те, в которых вы найдете возможным напечатать это известие.
(1) Зачеркнуто: вследствие того молчания обо всех злых делах правительства, которое наложено на русскую прессу.
(2) Зач.: с тем, чтобы гонители увидали то зло, которое они делают, и, устыдясь, прекратили его.
Дело вот в чем.
В Закавказье в начале нынешнего столетия были выселены из южных губерний (1) более строгие, чем церковные христиане, последователи учения Христа, получившие название духоборцев. Верования духоборцев не какие-нибудь особенные, как это любят представлять люди, враждебные учению Христа, а всё те же верования — исполнения в жизни учения Христа, которые исповедывали с древнейших времен все так называемые секты: павликиане, богомилы, альбигойцы и в позднейшее время квакеры, менониты, штундисты, назарены, верования, одна из выдающихся черт которых состоит в том, что христианин не может совершать насилия и участвовать в них. Так веровали и духоборцы и отказывались от присяги и военной службы (2) и за это были преследуемы, гонимы и под конец сосланы на Кавказ. Здесь, на Кавказе, несмотря на то, что духоборцы поселены были на нагорных, менее плодородных местах и что они были разорены переселением и не находили помощи в правительстве, они очень скоро, благодаря своему трудолюбию, взаимной помощи и трезвой общинной жизни, они очень скорей размножились и разбогатели. Теперь их всех на Кавказе до 20 тысяч, и все они отличаются от других кавказских жителей не только благосостоянием, грамотностью, но даже и внешним видом: все они замечательно рослые, сильные, красивые люди.
С духоборцами случилось то, что обыкновенно случается с замыкающимися в самих себя и вследствие того процветающими религиозными общинами: материальное благосостояние их увеличивается, но религиозное сознание понижается. То же сделалось и с духоборцами на Кавказе. Они постепенно богатели и по мере обогащения делали разные всё большие и большие уступки против своих первоначальных верований и дошли до того, что уже судом и насилием стали защищать свою собственность, присягали и поступали в военную службу. Так продолжалось несколько десятков лет. Но в последнее время, лет 8 тому назад, после смерти предпоследнего их руководителя Калмыкова и потом его вдовы, бывшей одно время их руководительницей, Лукерьи Калмыковой, среди них произошли внутренние раздоры преимущественно по поводу управления и употребления их больших, в несколько сот тысяч собравшихся общинных капиталов. После смерти Лукерьи Калмыковой руководители и управители сиротским домом и капиталом выбрали молодого глубоко религиозного человека Петра Веригина, который хотел прекратить злоупотребления, вкравшиеся в управление капиталами. Старики, заведывавшие капиталом, хотели подкупить Веригина, но, получив отказ, выставили Веригина бунтовщиком, человеком, желавшим основать отдельное царство, и, подкупив русское начальство, добились того, что Веригина, как всегда делается в России, без суда и тайно сослали сначала в Архангельскую губернию, а потом, за то что он при вступлении нового царя на престол отказался от присяги и, кроме того, вследствие своей христианской жизни имел влияние и на тамошних жителей из Архангельской губ., выслали в дальний край Сибири — в Березов.
(1) Зачеркнуто: христиане, т. е. так называемые духоборцы, за их образ мыслей, основанный на учении Христа, и за вытекающее из него поведение.
(2) Зач.: безропотно переносили за это всякие гонения, иногда очень жестокие.
В нынешнем 95 году, в то время как его пересылали из Архангельска в Березов, мне удалось войти в сношение с ним и видеть его брата и друга, приехавших в Москву, чтобы видеться с ним и другим его другом, который добровольно жил с ним уже 2 года в изгнании в Архангельской губернии и ехал теперь в Березов. И этого друга я видел, но самого Веригина мне не удалось видеть, так как [он] очень строго содержался, как преступник, в тюрьме. Люди эти имеют внешность обыкновенных образованных людей. Они одеты в европейские платья, сюртуки, пальто, бреют бороды, оставляя усы, очень по внешности опрятны и необыкновенно кротко вежливы и несколько торжественны в приемах. Все они за исключением друга, жившего с Веригиным, чрезвычайно рослые, сильные люди. Один из них — старик, необыкновенно сохранившийся, как это бывает только с людьми, ведущими трудовую, нравственную жизнь. В беседах с этими людьми я убедился, что верования духоборцев были верования всех тех людей, которые со времени проповеди христианства исповедывали его, а не подделанное вместо Христова церковное учение: верования эти состоят в том, что человек есть сын божий, обязанный исполнять волю отца, воля же отца состоит в том, чтобы содействовать установлению царства божия. Средство же установления царства божия есть признание братства всех людей и уничтожение вражды и насилия, а установление любви и согласия. Так что, исполняя волю бога, человек вместе с тем и достигает и своего спасения и своего высшего блага. И потому духоборцы, как и все истинные христиане, не признают ни насилия, ни наказаний, ни войны, ни убийства животных, ни даже права защиты насилием. Веригина сослали и отвезли в Березов, но движение, поднятое им среди духоборцев, не только не ослабевало, но всё усиливалось. Очень многие из духоборцев отказались присягать новому царю и в нынешнем же году 11-ть человек солдат духоборцев, уже служивших в полках, отказались от военной службы. Вслед за этими солдатами и запасные и рядовые из духоборцев принесли начальству свои билеты, объявив, что они служить не будут. После этого, 28 июня 1895 года, духоборцы, живущие в Ахалкалакском уезде Тифлисской губернии, снесли в одну кучу в поле, около села Спасского, всё свое имевшееся у них оружие и, обложив его дровами и углем и облив керосином, сожгли, показав этим, что не только некоторые лица из их общины, но все они отказываются от защиты своей собственности и самих себя оружием, что имеет особенно значение на Кавказе, где ношение оружия составляет не только обычай, но считается необходимостью для защиты от диких горцев, часто нападающих на жителей на дорогах и даже в селениях.
К костру собралось много народа, были мужчины, женщины и дети. В то время как оружие горело, духоборцы пели духовные псалмы. Костер горел всю ночь, и народ не расходился. (1) Сведения эти и дальнейшие я имею от моего друга, человека в высшей степени правдивого и религиозного, который поэтому не стал бы утверждать того, в чем не был бы уверен. Он пишет мне, что это сожжение было выставлено в глазах начальства бунтом, и туда были посланы казаки, которые атаковали безоружную толпу духоборцев, налетев на них лошадьми. Духоборцы мужчины, как пишет Х[илков], поставив в середину женщин и детей, а сами взявшись рука с рукой, так встретили нападение казаков. Несколько человек было ранено лошадьми, и четыре человека убиты до смерти. После этого губернатор потребовал к себе духоборцев и стал спрашивать стариков, будут ли они служить в военной службе. Старики отвечали, что они уже стары и что их, вероятно, не потребуют. Тогда губернатор потребовал трех запасных рядовых и спросил их, будут ли они служить. Они ответили, что не будут, потому что это противно учению Христа, и, вынув свои билеты, отдали их губернатору. Тогда этих людей стали бить и, как это делалось с древнехристианскими мучениками, спрашивать их после истязаний, отрекаются ли они от Христа и соглашаются ли стать человекоубийцами, и мучимые духоборцы, как древние мученики, отвечали, что не отрекаются и служить не будут. Тогда их били еще и еще, как пишет Х[илков], несколько дней, и духоборцы, как древние мученики, остались верны Христу. После этого в дома непокорных духоборцев были поставлены постоем казаки, где, само собой разумеется, они предались всякого рода насилиям над жителями. Но и казаки, как пишет Х[илков], были покорены мужеством и кротостью духоборцев и, как передавали ему, ‘заскучали’, т. е. им стало совестно, и они поняли, что дело, которое их заставляют делать, дурное. И тогда на место казаков была вызвана лезгинская милиция, состоящая из людей совершенно диких и чуждых христианству.
(1) Зачеркнуто: Сведения эти и дальнейшие я имею от моего друга кн. Хилкова, человека в высшей степени правдивого и религиозного и потому не решившего бы утверждать то, что не могло бы быть доказано. Князь Хилков этот — тот человек, которого за то. что он, бросив службу, где его ожидала блест[ящая] карье[ра], отдав большое свое имение крестьянам, поселился среди них работал, как и они, и не скрывал от них своих мыслей, которого за это сослали на 6 лет в одну из самых худших местностей Кавказа и у которого отняли по высочайшему повелению его двух детей (6-м[есячного] мальчика и 4-х л[етнюю] девочку) и отдали их бабке, враждебно расположенной к сыну, под тем предлогом, что дети не крещены по православному обряду. Кн. Хилков пишет следующее:.
В другом же месте, именно в Карсе, как пишет Х[илков], происходило следующее:
Там тоже солдаты духоборцы отдали свои ружья начальству, объявили, что они без надобности, так как они их употреблять уже не будут. Там начальство объявило отказавшимся духоборцам, что их повесят, если они не возьмут ружей. Духоборы ружей не взяли. Тогда начальство построило виселицу, сшило саваны и со всею торжественностью, употребляющейся в казнях, вывело отказавшихся духоборов к казни. Перед виселицей начальство в последний раз обратилось к духоборам с вопросом, будут ли они служить. Они отвечали, что не будут, и попросили только позволения помолиться. Когда они кончили молитву, на них надели саваны, но, увидав их непреклонность и не имея еще разрешения свыше о предании их смертной казни, должны были снять с них саваны и признать себя побежденными.
В настоящее время духоборческие селения продолжают быть заняты войсками, в них никого не впускают и из них, и духоборцы целыми семьями выгоняются из своих домов и куда-то увозятся. Всё это — атака казаков, поранение многих и убийство четырех человек, истязания, производившиеся над запасными солдатами, отказавшимися от службы, угрозы и нравственные пытки, производившиеся в Карее, насилия, производившиеся сначала казаками, поселенными в духоборческих селениях, а потом лезгинской милицией, всё это известно мне по письму Хилкова. И сведения эти, несмотря на всё желание Хилкова быть точным, могут быть преувеличены, могут быть и неполны, так как Хилков сам находится в ссылке под присмотром полиции и не может свободно переезжать с места на место и, кроме того, начальством, как всегда, принимаются все меры для того, чтобы скрыть то, что делается им. Но почти в то же время, как я получил письмо Хилкова, в газете Биржевые Ведомости от 24 июня (1) появилось следующее известие, и известие это, подтверждающее самое существенное из того, что сказано в письме Хилкова и не получившее со стороны правительства опровержения, может быть признано совершенно достоверным. (2)
(1) Описка. Следует: 24 июля.
(2) В этом месте в рукописи поперек текста рукою Толстого написано: Тут известие.
Вот это известие, представляющее в самом мягком и минимальном виде то, что совершилось и совершается. 11 человек приговорены к самому ужасному наказанию и побоям за то, что они хотят исполнять, как они понимают его, учение Христа, подвергаясь всем угрожающим за это бедствиям. Люди, переведенные в разряд штрафованных, подлежат телесному наказанию розгами и потому находятся в полной власти всякого своего начальника, который может их истязать их, как ему вздумается.
И 400 семейств, жены, дети, старики разоряются, повергаются в нищету и лишаются своей родины только за то, что они — отцы, жены и дети тех людей, которые, исповедуя учение Христа, хотят исполнять его.
Я надеюсь скоро получить более точные сведения обо всем этом деле от нашего друга, поехавшего на место, и сообщу вам или той газете, которая напечатает это мое письмо, то, что узнаю. Если же бы газета, которой вы передадите это письмо, послала туда своего корреспондента для исследования совершающегося, то я думаю, что она сделала бы то, что должно, потому что дело это, по моему мнению, огромной, исключительной важности. Не говоря уже о том, что исследование этого дела и оглашение его может избавить тысячи людей от страданий за свои христианские, признаваемые нами высшими, верования, может, что еще важнее, избавить правительственных людей, от царя до казака, от участия и ответственности в совершении этих жестоких дел, может содействовать разрешению того назревшего в наше время вопроса, который нельзя уже обходить, но который так или иначе подлежит разрешению людей именно нашего времени, главная важность этого дела состоит в том, что в этом случае повторяется то, что уже проявлялось несколько раз в последнее время: неизбежное столкновение насильнического склада жизни, признающего себя христианским, с теми истинно христианскими поступками людей, которые никакими ухищрениями мысли признать нельзя нехристианскими и которых нельзя не только не одобрять, но которыми нельзя не восхищаться, потому что нельзя не признать, что люди, поступающие так, поступают так во имя самых высших свойств души челове[че]ской, без признания высоты которых человечество падает на степень животного существования. Такие столкновения проявляются в последнее время везде и всё чаще и чаще, начиная от отказа от присяги на подданство, присяги в суде, участия в суде и до отказа от военной службы как отдельных лиц в России и в других государствах, где введена воинская повинность, так и отказа целыми общинами, как назарены в Австрии и духоборы и штундисты в России. И христианским правительствам уже пора перестать, как страус, прятать голову перед поднимающимся их обличителем — христианским духом, которым проникаются люди нашего времени, и дать ясный и прямой ответ на требования этого духа: или отречься от насилия, т. е. от себя как правительства, или отречься от Христа, т. е. от добра и истины, служащих (Написано: служащим) единственным оправданием существования правительства. И потому исследование того дела, о котором я пишу и в котором с особенной яркостью выразилось это столкновение отживающего насильственного порядка с зарождающимся христианским поведением, кроме того практического добра, которое оно принесет, избавив мучеников от страданий, а мучителей от их заблуждения, особенно важно. И чем больше прольется света на это дело, тем лучше.
Как делили скот.