Голубые и желтые, Герштеккер Фридрих, Год: 1870 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 348 минут(ы)

ГОЛУБЫЕ И ЖЕЛТЫЕ.

РОМАНЪ ВЪ ТРЕХЪ ЧАСТЯХЪ

ФРИДРИХА ГЕРШТЕККЕРА.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.
Утро министра финансовъ.

Въ Каракас, въ дом подъ фирмою Гонзалесъ и К^о., въ высокой комнат для склада, гд было гораздо прохладне, чмъ въ контор, сидлъ за конторкой глава дома, старикъ Гонзалесъ. Онъ совершенно углубился въ свои книги и не замчалъ, какъ по складу взадъ и впередъ ходили рабочіе и выгружали тачки съ товарами, привезенными изъ Лагуайры, приморскаго порта, и нагружали ихъ кофеемъ, только-что доставленнымъ изъ внутреннихъ мстностей, для нагрузки въ гавани.

Старикъ не обращалъ вниманія и на двухъ молодыхъ людей занимавшихся, одинъ пріемомъ товаровъ, а другой отправкой ихъ. Онъ такъ углубился въ свою счетную книгу, что не замтилъ даже какого-то посторонняго господина, пробравшагося между товарами, не снимая шляпы съ головы, и остановившагося противъ него у конторки. Только когда господинъ этотъ проговорилъ ‘здравствуйте’! и положилъ руку свою на конторку, Гонзалесъ взглянулъ поверхъ своихъ очковъ и увидлъ — нельзя сказать, чтобы къ удивленію своему, да и нельзя сказать, чтобы къ удовольствію,— министра финансовъ федеративныхъ штатовъ Венецуэлы. Министръ привтливо кивалъ ему головою и, казалось, былъ въ очень хорошемъ расположеніи духа.

— Какъ поживаете, сеньоръ Гонзалесъ? сказалъ маленькій и нсколько тучный министръ, протягивая старику руку черезъ слишкомъ высокую для него конторку.— Вчно за работой! Правда, что вамъ, торговымъ людямъ, всего больше дла въ это время года. Вы работаете ужь постоянно, мы же, при настоящемъ правительств, случается, голову теряемъ и не знаемъ, съ чего начать и чмъ окончить.

— Ну, сеньоръ Сильва, отвчалъ старикъ, довольно равнодушно пожимая протянутую руку министра, и какъ-то странно насмшливо улыбаясь,— право вамъ нечего жаловаться на то, что вы завалены работой. Когда васъ просятъ о чемъ нибудь, вы только пожимаете плечами.

— Такъ, сеньоръ, проговорилъ министръ,— и на это у меня есть основательныя причины, — но назовите мн въ цломъ город хоть одного человка, который бы не просилъ меня о чемъ нибудь.

— И между тмъ ничья просьба не исполняется, смясь отвчалъ старый донъ-Педро.— Но вотъ что остается для меня загадкой, сеньоръ, что у насъ еще находятся простаки, которые даютъ въ долгъ государству, а не значитъ ли это тоже самое, что выметать деньги на улицу.

— Ахъ, донъ-Педро, вы ужь слишкомъ строги къ намъ, замтилъ министръ,— дла нехороши — это такъ, но все-таки они еще не такъ худы. Наши векселя на таможню…

— Если съ ними явиться за уплатой, то оказывается, что выдача денегъ прекращена…

— Ну это случилось только разъ, потому что намъ самимъ необходимы были деньги, сказалъ министръ, пожимая плечами, — иначе нельзя было поступить. Намъ самимъ было это непріятно, и больше этого не повторится.

— Почемъ знать! У насъ въ штатахъ совершаются странныя вещи. Меня еще боле удивило бы, еслибъ правительство когда нибудь само уплатило по выданному имъ векселю.

— Caramba, сеньоръ, вы ужь слишкомъ нападаете на насъ, отвчалъ смущенный министръ,— если бы вс думали такъ, какъ вы, то откуда бы намъ брать необходимыя средства?

— Меня и удивляетъ, отвчалъ донъ-Педро,— именно то, что не вс люди такъ думаютъ, хотя печальный опытъ и долженъ бы научить ихъ уму-разуму.

— Гм., проговорилъ сеньоръ Сильва, которому разговоръ этотъ начиналъ казаться очень непріятнымъ.— У васъ длъ много,— вонъ я вижу привозятъ и увозятъ товары, какъ будто мы живемъ въ мирное и спокойное время…

— Господи помилуй, да вс нити торговли еще не порвались и мы надемся на лучшія времена, вдь такое положеніе длъ не можетъ долго длиться.

— Вы правы, поспшно подхватилъ Сильва,— вы врно знаете, что въ Барцелон революція совершенно подавлена, а съ сосдями генералъ Колина скоро справится. Фальконъ же приметъ ихъ въ ежовыя рукавицы, чтобы они увидли, что безполезно пытаются возставать противъ него, и сами бросили бы эти попытки.

— Въ самомъ дл? А я еще сегодня утромъ слышалъ совершенно противное изъ Барцелоны.

— Отъ кого слышали? поспшно спросилъ Сильва.

— Не все ли равно, проговорилъ старикъ, пожимая плечами, — отъ человка, пріхавшаго прямо съ востока, который говорилъ, что вся провинція находится въ очень сомнительномъ положеніи, и что голубые совершенно господствуютъ во всхъ главныхъ городахъ.

— Пустяки! съ неудовольствіемъ воскликнулъ министръ,— правительство должно же знать лучпіе другихъ, и сегодня утромъ въ шесть часовъ въ Лагуайру пришелъ съ казенными депешами пароходъ Боливаръ. Вы согласитесь со мною, что эти извстія врне болтовни празднаго путешественника. Нтъ, любезный другъ, революція, если только можно дать это названіе вспышк двухъ, трехъ либераловъ, совершенно подавлена, и правительство крпко держитъ бразды правленія, только… вотъ… въ нкоторыхъ другихъ отношеніяхъ находится оно въ затрудненіи.

— Денегъ нтъ, лаконически проговорилъ донъ-Педро.

— Вы угадали!.. Именно въ настоящую минуту мы терпимъ нкоторый недостатокъ, и потому принуждены сдлать небольшой заемъ, чтобы прежде всего заплатить войскамъ.

— Да зачмъ же вамъ столько войскъ, если возстаніе подавлено?

— Намъ нельзя ничего уступать, любезный другъ. Надо же показать либераламъ, что во всякую минуту у насъ есть и сила, и желаніе прижать ихъ, лишь только они вздумаютъ возставать противъ насъ. Для этого достаточно небольшого войска, и при нашихъ отличныхъ предводителяхъ…

— Любезнйшій мой сеньоръ, перебилъ его старикъ, вообще весьма любезный и осторожный и нежелавшій ссориться ни съ одною изъ партій, но въ денежныхъ длахъ человкъ непоколебимый, — за исключеніемъ двухъ, трехъ офицеровъ, вообще настоящій военный составъ вашъ представляетъ шайку, которой врядъ ли можно доврить полдюжины серебряныхъ ложекъ.

— Вы преувеличиваете, любезный другъ. Я согласенъ съ вами, что къ нимъ примшалось нсколько грубыхъ людей…

— Негровъ, проговорилъ донъ-Педро.

— Не будьте несправедливы… я напомню вамъ генерала Колина…

— Генерала Холеру, какъ называетъ его народъ, замтилъ купецъ.

— Не совтовалъ бы я говорить такъ въ его присутствіи.

Гонзалесъ съ нетерпніемъ повернулся на стул, у него было много дла и кром того онъ зналъ, что министръ хотлъ отъ него… денегъ… и больше ничего. Къ чему же не приступалъ онъ прямо къ длу и только задерживалъ его занятія.

Одинъ изъ молодыхъ приказчиковъ подошелъ къ нему и положилъ передъ нимъ бумагу.

— Прошу извинить меня, сеньоръ, обратился купецъ къ министру,— мн надо разсчитать рабочихъ, они сегодня же отправляются въ Лагуайру.

— Пожалуйста, не стсняйтесь, отвчалъ министръ,— потомъ я попрошу у васъ минутъ пять… мн надо сдлать вамъ предложеніе.

— Только не относительно денегъ, сеньоръ, потому что мой денежный шкафъ такъ же пустъ въ настоящую минуту, какъ и ваша государственная казна.

— Все-таки мы какъ нибудь сговоримся, отвчалъ министръ, не слишкомъ смущаясь, какъ человкъ, привыкшій къ подобнымъ отказамъ.

Пока Гонзалесъ поврялъ счеты, министръ ходилъ между уложенными пробами кофе, и разсматривалъ ихъ. Но увидвъ, что Гонзалесъ снова сидитъ одинъ за своей конторкой, онъ воротился къ нему, и началъ безъ всякихъ предисловій:

— Вы только-что говорили о деньгахъ, любезный другъ.

— Да, но говорилъ въ отрицательномъ смысл.

— Но вы врно не захотите поставить правительство въ затруднительное положеніе.

— Будьте такъ добры, просмотрите этотъ счетъ, сказалъ Гонзалесъ въ отвтъ, повернувъ большую книгу, такъ что Сильва могъ читать въ ней,— изъ него вы можете заключить, что не я ставилъ правительство въ затрудненіе, а оно поступало со мной самымъ невроятнымъ образомъ. На вс эти суммы: тутъ тысяча, тутъ дв… тутъ даже разъ четыре, у меня есть векселя на таможню, по таможня не платитъ, и если бы я этой сволочи уступилъ пятьдесятъ процентовъ, можетъ быть, тогда она уплатила бы мн половину… но такъ…

— Такъ какъ вы храните эти векселя, то и доказываете, что имете довріе къ правительству, и знаете, что получите всю сумму сполна. Это положеніе временное, и такъ какъ мы скоро ожидаемъ уплаты за привезенные товары, уплаты въ девяносто тысячъ реаловъ, то вы можете быть уврены, что ваше требованіе тогда будетъ немедленно удовлетворено.

— Я желалъ бы имть столько состоянія, сухо отвчалъ Гонзалесъ,— сколько надавали вы векселей въ счетъ этихъ девяноста тысячъ. но какъ бы тамъ ни было, въ настоящую минуту у меня нтъ денегъ, хотя бы я и ползъ ради васъ въ петлю. Вотъ этотъ ящикъ… вонъ маленькій, что стоитъ за вами, заключаетъ въ себ всю мою наличную кассу, и ее я могу вамъ предложить, если вы готовы дать за нее вексель на таможню. Ужь я рисковалъ такъ много, что могу рискнуть еще и этой бездлицей.

— А что въ этомъ ящик? спросилъ министръ, бросивъ внимательный взглядъ на него.

— Сто реаловъ мдью, отвчалъ Гонзалесъ, пожимая плечами,— даю больше, чмъ могу.

— Caramba, сеньоръ! вскричалъ министръ финансовъ, которому показалось это слишкомъ дерзкимъ, хотя ему въ его положеніи искателя денегъ приходилось выслушивать и не то.— Я принимаю предложеніе ваше за шутку, потому что его превосходительство очень разсердились бы, еслибъ узнали о предложеніи, которое нельзя принять иначе какъ за оскорбленіе.

— Какъ угодно, сеньоръ, отвчалъ старикъ, снова пожавъ плечами,— какъ хотите вы, чтобы мы имли деньги, когда само государство не платитъ намъ долговъ. Я точно также не привыкъ платить своимъ служащимъ мдью, а между тмъ принужденъ прибгнуть къ этому. Лучше мдью, чмъ ничмъ.

— Прощайте, сеньоръ! проговорилъ министръ, и вышелъ изъ склада, очевидно оскорбленный послднимъ замчаніемъ. Старикъ же Гонзалесъ улыбнулся, закрылъ книгу, и занялся другимъ дломъ.

Лишь только министръ вышелъ изъ дома, какъ въ складъ вошелъ молодой человкъ и подошелъ къ конторк старика.

— Батюшка!

Гонзалесъ быстро и съ испугомъ подпалъ голову при звук этого голоса.

— Жозефъ! Ты здсь? Я радъ, мальчикъ, что ты здсь, значитъ неправда то, что братъ мой написалъ мн вчера о теб. Какъ поживаешь?

— Хорошо, батюшка… но что же теб написалъ дядя?

— Что ты открыто перешелъ къ голубымъ и что тебя видли въ Викторіи за хорошимъ занятіемъ, а именно, что ты возбуждалъ народъ противъ Фалькона.

— Все это правда, батюшка, смясь отвчалъ молодой человкъ, сдвинувъ немного широкую черную ленту на своей шляп и показавъ отцу спрятанную подъ нею голубую кокарду.

— Да не съ ума ли ты сошелъ, что расхаживаешь здсь по Каракасу съ такимъ знакомъ на лбу? вскричалъ Гонзалесъ, вскочивъ съ своего мста и боязливо озираясь,— знаешь, что ожидаетъ тебя, если это какъ нибудь откроютъ? Веревка… и неужели теб ни на минуту не пришло въ голову, въ какое затруднительное и опасное положеніе поставишь ты отца своимъ безразсудствомъ?

— Разв ты, батюшка, доволенъ настоящимъ правительствомъ… нашимъ президентомъ, и желаешь, чтобы онъ продолжалъ управлять и раззорять страну?

— Глупости! какой благоразумный человкъ можетъ желать этого, отвчалъ старикъ,— и чмъ скоре отправится онъ къ чорту, тмъ лучше будетъ это для Венецуэлы… но…

— Кто же выгонитъ его, если какая нибудь партія не возмется за оружіе? быстро продолжалъ Жозефъ.— Это совершенно врно, и потому мы со всей энергіей взялись за это дло. Чмъ энергичне оно будетъ вестись, тмъ скоре придемъ мы къ концу, и поврь мн, батюшка, что за исключеніемъ креатуръ Фалькона, и людей, которымъ онъ платитъ, весь городъ, вся страна противъ него.

— А откуда ты теперь? Я ужь, по крайней мр, мсяца четыре не видалъ тебя… изъ гаціенды ты узжалъ?

— Да, конечно… я объхалъ большую часть страны, теперь же я прямо изъ гаціенды. Такъ какъ теперь тамъ вовсе нечего длать, и нечего ждать, то мн и захотлось повидаться съ вами.

— У меня только-что былъ министръ финансовъ.

— Я видлъ, какъ онъ вышелъ изъ дома. Онъ конечно приходилъ за деньгами, ради Бога не давай ему больше ни копйки.

— А я ему предложилъ цлый ящикъ мди.

— И онъ не взялъ его?

— Нтъ.

— Тмъ лучше. Если дла пойдутъ хорошо, мы уничтожимъ въ Лагуайр и въ порт Кабелло таможни, и тогда вся эта компанія будетъ голодать въ своемъ собственномъ гнзд.

— А кто заплатитъ мн впослдствіи суммы, данныя мною правительству…

— Почемъ знать! Надюсь, что он не велики, но вроятно теб придется записать ихъ сажей въ труб, потому что Фальконъ ничего не выпуститъ изъ награбленныхъ имъ денегъ, а если у кого изъ чиновниковъ и были передъ революціей деньги, то оли тоже будутъ держать ихъ крпко. Этимъ господамъ врядъ ли впередъ удастся еще что нибудь украсть.

— И ты дйствительно думаешь, что голубые побдитъ? спросилъ отецъ.— Вдь народъ не терпитъ имени голосовъ или аристократовъ, принявшихъ участіе въ вашей революціи.

— Именно поэтому-то на этотъ разъ мы совершенно уничтожили всякія партіи, вскричалъ молодой человкъ.— Партія называется не голосами противъ либераловъ, а уніей противъ Фалькона. Наши главные предводители и самые вліятельные люди принадлежатъ частью голосамъ, частью либераламъ, и сторонники наши цримыкаютъ къ намъ со всхъ сторонъ. Ты бы посмотрлъ, въ какомъ волненіи находится вся страна, въ то время какъ въ Арагу революція организована по всмъ формамъ.

— А расы? Ты еще молодъ и не знаешь зависти смшанной крови къ блымъ. Фальконъ очень умно поступалъ, что не разбиралъ этого, назначая своихъ генераловъ. У большей части изъ нихъ или, по крайней мр, у многихъ въ жилахъ течетъ негритянская кровь, и потому онъ можетъ твердо положиться на низшій классъ.

— Это увидимъ, сказалъ Жозефъ.— Впрочемъ стоило бы теб взглянуть на нашъ генеральный штабъ. Весьма у немногихъ течетъ чистая кровь, а то все больше индйская.

— А теперь ты изъ гаціенды?

— Да, батюшка, я былъ тамъ.

— Какъ дла?

— Какъ дла? Кого правительственныя войска не успли захватить въ свои ряды, тотъ бжитъ теперь къ голубымъ. На кофейныхъ плантаціяхъ много сорной травы, и потому всмъ ужь хочется прекратить поскоре это невыносимое состояніе.

— А мн хотлось бы, чтобы оно продлилось еще немного.

— Зачмъ же, батюшка? вдь оно раззоряетъ страну.

— Мн хотлось бы сначала получить свои деньги съ правительства, прежде чмъ оно будетъ прогнано.

— А скоро ли ты надешься получить съ этого правительства хоть мдный грошъ?

— Почемъ знать… въ таможн есть деньги, и друзья Фалькона умютъ брать, что имъ нужно,

— А ты изъ ихъ числа?

— Нтъ, но…. но я знаю его домашнія дла, а въ этомъ для насъ вся сущность дла.

— Домашнія дла?.. какъ понять мн это?

— Теб нечего это понимать, мальчикъ, потому что чмъ мене говорить объ этомъ, тмъ лучше… впослдствіи я, можетъ быть, разскажу теб все дло. Но зачмъ собственно пріхалъ ты въ Каракасъ и не остался въ гаціенд? Вдь здсь ты не можешь быть полезенъ.

— Мн хотлось повидаться съ вами, со всми, и вмст съ тмъ узнать настроеніе города.

— Настроеніе положительно голубое, но это не иметъ ни малйшаго значенія, потому что городъ не возстанетъ, въ этомъ можешь быть увренъ. Такъ ты пріхалъ, чтобы конспирировать? Говорю теб, Жозефъ, мн пріятне было бы знать, что ты въ гаціенд, чмъ здсь въ город, потому что принести пользу здсь ты не можешь, а…. только наживешь мн и себ непріятностей.

— Но я не могу тотчасъ же ухать.

— Не можешь? Такъ слдовательно есть еще какая нибудь другая причина. Могу я узнать ее?

Жозефъ не ршался отвчать.

— Господи! сказалъ онъ наконецъ,— я такъ давно ухалъ изъ города, что мн хотлось бы повидаться съ старыми знакомыми.

Отецъ посмотрлъ молча на сына поверхъ очковъ. Очевидно, что сынъ таилъ что-то, потому что открытое лицо молодого человка не могло лгать, но отцу не хотлось добиваться тайны и онъ только спросилъ:

— Заходилъ ты къ матери?

— Нтъ, я только-что пріхалъ.

— Ну, такъ или къ ней. Она долго скучала о теб, и будетъ рада видть тебя. Я тоже приду сейчасъ.

— Ну такъ до свиданья, батюшка, вскричалъ Жозефъ, которому тоже хотлось прекратить этотъ разговоръ.

Старикъ же остался за своей конторкой, и сидлъ, оперевъ голову на руку, и раздумывалъ о многомъ.

Между тмъ, сеньоръ Сильва не такъ-то спокойно проводилъ утро, потому что на немъ лежала тяжелая задача — достать денегъ прежде чмъ отправиться въ министерство. А каждый поселянинъ скоре могъ достать денегъ, чмъ самъ министръ финансовъ. Онъ наврное зналъ, что у него, въ присутственной комнат, ждутъ его съ нетерпніемъ съ восьми часовъ человкъ десять или двнадцать. Никто изъ ожидающихъ его ничего не принесетъ ему, а напротивъ того, вс они предъявятъ ему свои требованія, а избгнуть ихъ и успокоить нельзя, потому что онъ уже успокоивалъ ихъ постоянно впродолженіи послднихъ четырехъ недль. Было отчего придти въ отчаяніе, хотя такая сцена разыгрывалась каждый день.

— Самъ чортъ не съуметъ быть министромъ финансовъ, ворчалъ онъ, выходя изъ третьяго венецуэльскаго торговаго дома съ пустымъ карманомъ и ‘врнымъ общаніемъ’, а что значили общанія — онъ зналъ очень хорошо по своимъ собственнымъ, слишкомъ часто расточаемымъ общаніямъ.— У этихъ мошенниковъ деньги есть, но они не врятъ боле своему собственному правительству, потому что сами вс намрены измнить. Если бы я былъ президентомъ, я зналъ бы что длать, но этотъ проклятый Фальконъ такъ занятъ своими собственными планами, что не думаетъ боле о государств. И кто же можетъ упрекать его въ этомъ, прибавилъ онъ, пылая ненавистью ко всему человчеству,— онъ правъ, совершенно правъ, и будь я на его мст, я поступилъ бы точно также. Мн хотлось бы только, чтобы онъ былъ на моемъ мст.

И вздохнувъ, вошелъ онъ въ одинъ изъ венецуэльскихъ торговыхъ домовъ, принадлежавшій не американцу, а нмцу.

Результатъ былъ конечно точно такой же, какъ и у Гонзалеса, только съ тою разницею, что здсь ему не предложили даже и ящика съ мдью.

— Очень жаль, сеньоръ, — но въ касс нтъ ни единой копйки наличныхъ денегъ, такъ какъ вчера домъ нашъ отдалъ послднія въ Лагуайр въ таможню. Отчего вы не велите прислать оттуда?

— Но вдь у васъ при торговыхъ оборотахъ должны же быть наличныя деньги, грустно возразилъ министръ.

— А у васъ разв он есть?

— Нтъ, поэтому-то я и пришелъ къ вамъ.

— Скоро у насъ во всемъ Каракас не будетъ боле денегъ, сеньоръ, потому что если дла пойдутъ такъ, то Богъ знаетъ, чмъ все это кончится.

— Какія дла пойдутъ такъ?

— Денежныя… Куда дваются деньги, взимаемыя таможнями, и занимаемыя въ город? Он изчезаютъ, какъ вода на раскаленномъ камн, или какъ въ дырявой бочк, такъ что даже солдаты не получаютъ своего содержанія, а не то что купцы капиталовъ, данныхъ ими заимообразно. Я скоро совершенно прекращу свои дла, чтобы не имть боле непріятностей.

Сеньоръ Сильва положилъ руки въ карманы, повернулся на каблукахъ и вышелъ изъ конторы. Онъ видлъ, что не получитъ тутъ ничего, и только даромъ потратитъ драгоцнное время. Въ другихъ мстахъ онъ не былъ счастливе. Онъ обходилъ еще четыре торговыхъ дома, два испанскихъ да два нмецкихъ, съ такимъ же успхомъ. Казалось, что все сговорилось противъ него въ этотъ день, и, въ совершенномъ отчаяніи отправляясь домой, онъ возложилъ послднюю надежду на нмецкую переплетную, въ которой онъ занималъ иногда бумагу и платилъ за нее тоже векселями на таможню. Такъ какъ векселя эти давались на очень миленькія суммы, то он и оплачивались довольно акуратно. Теперь дло шло о попытк занять тамъ значительную сумму.

Переплетчикъ, веселый пруссакъ, еще утромъ слышалъ въ город о положеніи длъ и о томъ, что министръ финансовъ охотится за деньгами. Стоя въ дверяхъ своей лавки, со шляпою на голов и засунувъ лвую руку въ карманъ, онъ какъ-то насмшливо улыбнулся, увидавъ приближавшагося министра.

— Какъ поживаете, сеньоръ Роте? спросилъ министръ, подойдя къ нему и дружески кивнувъ ему.— Какъ идутъ длишки?

— Какъ видите, сеньоръ, отвчалъ нмецъ,— я полирую косяки своими плечами, потому что больше нечего длать. Но я очень радъ, что вижу васъ сегодня, я самъ хотлъ идти къ вамъ.

— Въ самомъ дл? чмъ могу служить вамъ, сеньоръ, дружески спросилъ министръ, конечно, рука руку моетъ, тамъ, гд сначала можно выслушать просьбу, тамъ есть больше надежды на исполненіе своего желанія,— что вамъ угодно?

— Мн предстоитъ уплата, отвчалъ нмецъ, съ трудомъ сохраняя серьезность, такъ какъ министръ смутился,— и мн хотлось попросить васъ, не одолжите ли вы мн тысячу реаловъ. Я дамъ вамъ вексель и хорошіе проценты. Въ послднее время у правительства были такіе значительные доходы…

— Caramba, сеньоръ! Значительные доходы! вскричалъ господинъ Сильва, которому было вовсе не до шутокъ,— въ мою кассу ничего не попало. Но вы врно шутите. Я самъ хотлъ просить васъ, не дадите ли вы мн тысячу или дв реаловъ, подъ вексель на таможню. Вы знаете, что векселя акуратно оплачиваются.

— Вы хотите отъ меня денегъ? смясь спросилъ переплетчикъ.— Нтъ ихъ у меня, самъ я плачу бумагою и сургучомъ. Это славно… министерство финансовъ хочетъ отъ меня денегъ.

— Любезный другъ, таинственно прошепталъ Сильва, — намъ предстоятъ великія событія, и я могу сказать вамъ, что вы не останетесь въ проигрыш, если поможете, государству выпутаться изъ настоящихъ стсненныхъ обстоятельствъ.

Нмецъ тихо засмялся.

— Что же длать? Что вы на это скажете, сеньоръ, если мы отправимся вмст? Обоимъ намъ нужны деньги, и вмст, можетъ быть, у насъ будетъ больше кредита, чмъ порознь?

— Благодарю васъ, сеньоръ. Въ такомъ случа государство съуметъ иначе достать себ денегъ. Прощайте.

И донъ-Сильва грустно, но гордо пошелъ вдоль улицы.

— Иначе? повторилъ нмецъ, провожая глазами министра.— Да, намъ это давно знакомо. Просто украсть.

Гонзалесъ только-что воротился посл завтрака къ своей конторк, какъ въ складъ вошелъ чиновникъ съ двумя солдатами, но невооруженными. Онъ передалъ поклонъ отъ сеньора Сильвы и просьбу — выдать ему ящикъ съ мдью. При этомъ онъ положилъ записочку отъ министра на столъ.

Гонзалесъ взялъ записочку и внимательно прочелъ просьбу.

— Такъ, любезный другъ, проговорилъ старикъ,— все это хорошо и ящикъ вы получите — я ужь общалъ, но сеньоръ Сильва пусть пришлетъ мн сначала вексель на таможню, безъ документа я не люблю выдавать деньги.

— Хорошо, сеньоръ, отвчалъ чиновникъ, — но такъ какъ я ужь привелъ съ собой солдатъ, то они могутъ захватить ящикъ? Сеньоръ Сильва очень торопился. Я принесу вамъ документъ потомъ, когда буду проходить тутъ.

— Принесите мн документъ сначала, любезный другъ, въ длахъ все должно идти своимъ порядкомъ, а солдаты могутъ подождать тутъ. Лучше пусть они подождутъ, чмъ я, вдь имъ нечего длать.

Чиновникъ прикусилъ губы, но длать было нечего, силой дйствовать было нельзя. Онъ приказалъ солдатамъ ждать до тхъ поръ, пока онъ не вернется самъ или не пришлетъ бумаги, и поспшно вышелъ изъ дому. Черезъ четверть часа пришелъ третій солдатъ, молча положившій вексель передъ Гонзалесомъ, въ ожиданіи распоряженія. Старикъ внимательно осмотрлъ бумагу, и, положивъ ее подъ пресъ-папье, сказалъ:

— Вотъ, ребята, тотъ маленькій ящикъ, вонъ тамъ сзади васъ. Онъ довольно тяжелъ. Осторожне. Кланяйтесь сеньору Сильв.

Солдаты взяли ящикъ и вынесли изъ склада. Третій же солдатъ, что принесъ бумагу, не трогался съ мста и смотрлъ на купца, улыбаясь въ смущеніи.

— Что другъ? спросилъ старикъ, — разв надо еще что нибудь?

— Грошикъ, сеньоръ, только грошикъ на хлбъ.

Гонзалесъ улыбнулся, вынулъ изъ кармана мелочь и далъ солдату, который, поблагодаривъ, пошелъ за своими товарищами.

II.
Сеньора Корона.

Неподалеку отъ площади св. Франциска стоялъ большой и чрезвычайно красивый и даже изящный домъ. Онъ рзко отличался отъ сосднихъ домовъ срыми позолоченными оконными ршотками и выкрашенными стнами. Съ улицы видно было, что внутреннее убранство его вполн соотвтствовало первому впечатлнію, потому что сквозь зеркальныя стекла виднлись богатыя вышитыя блыя гардины. Можно было предположить, что въ этомъ дом жилъ богатый купецъ или землевладлецъ, удалившійся отъ длъ и переселившійся въ столицу. А между тмъ въ этомъ дом жила вдова купца, умершаго въ Ангостур, съ своей единственной дочерью. Хотя об женщины жили довольно скромно, и въ особенности рдко вызжали, но тмъ не мене у нихъ очень часто бывали гости, и он длали даже иногда и вечера, на которые приглашались молодые люди.

Сеньора Корона была еще красивая женщина, лтъ сорока восьми, и въ молодости, должно быть, была красавицей, что было видно еще теперь по чертамъ ея лица, по большимъ чернымъ глазамъ и прекраснымъ тонкимъ губамъ. При этомъ она была довольно полна. Около рта ея шла черта, доказывавшая твердость характера, да и нсколько сдвинутыя брови и легкій черный пушокъ надъ верхней губой, совершенно соотвтствовали ея характеру, нестрадавшему недостаткомъ твердости.

Она доказала эту твердость, и въ город говорили даже, будто въ послднюю революцію, незадолго передъ которою она перехала въ Каракасъ, она спасла президента Фалькона отъ опасности, дйствительно грозившей его жизни. Подробности этого конечно никому не были извстны, можетъ быть, это былъ даже просто одинъ слухъ. Точно также прежняя ея жизнь была покрыта мракомъ неизвстности, и она сама объ ней ничего не говорила. Врно было только то, что въ начал она жила въ уединеніи и чрезвычайно просто, даже, можно сказать, жила нуждаясь. Но за то теперь средства ея, повидимому, значительно улучшились и она какъ будто старалась вознаградить себя за прошлые недостатки.

По мр того, какъ измнялись ея денежныя обстоятельства, такъ измнялись и политическія ея убжденія, что очень часто случается въ свт. Пока она жила въ недостатк, она принадлежала къ партіи федераловъ и сильно была озлоблена противъ годосовъ или землевладльцевъ. Теперь же все измнилось, такъ что она примкнула къ партіи противъ Фалькона и считалась самой ярой сторонницей революціи. У себя въ дом она собирала только такихъ лицъ, которыя положительно держались революціоннаго или ‘голубого’ направленія.

Это правда, что очень много порядочныхъ семействъ въ Каракас прекратили знакомство съ нею, по причин странныхъ слуховъ о сомнительномъ характер этой женщины. Люди же крайней партіи съ удовольствіемъ знакомились съ нею, и кром того для молодыхъ людей въ дом у нея былъ магнитъ — очарованія котораго мало кто избгнулъ — дочь ея Изабелла.

Изабелла точно была красавицей даже между множествомъ прелестныхъ двушекъ Каракаса. Высокая, стройная, съ изящными формами, съ прекраснымъ цвтомъ лица и черными большими блестящими глазами. Профиль ея былъ безукоризненно-правильный, и когда она смялась, то ямки на щекахъ и на подбородк придавали ей еще боле прелести.

Изабелла была красавица опасная, потому что была причиною не одного несчастія между молодыми людьми. Одинъ молодой купецъ, къ которому вначал она казалась благосклонною, а потомъ охладла, пустилъ себ пулю въ лобъ — говорятъ, что нсколько офицеровъ вызывали изъ-за нея другъ друга, хотя до настоящей дуэли дло и не дошло. Въ настоящее время она тоже была окружена цлой вереницей поклонниковъ, кружившихся вокругъ нея, какъ моль вокругъ свчки, и по всмъ вроятіямъ обжигавшихъ себ крылья. Она была ласкова со всми, смялась и шутила, но постоянно тщательно избгала всякихъ серьезныхъ разговоровъ, хотя характеръ этой странной и очаровательной двушки былъ скоре серьезный, чмъ веселый.

Бывало время, когда она запиралась къ себ въ комнату и никому не позволяла входить — даже матери, когда же посл этого она выходила, то глаза ея казались точно заплаканными. Щемила ли сердце ея какая нибудь тайная скорбь? Никто не могъ угадать, и даже заподозрть это, когда она вечеромъ, одтая для танцевъ, и намазанная, какъ обыкновенно вс каракаскія дамы, летала подъ звуки инструментовъ и серебристый смхъ ея раздавался по всмъ комнатамъ.

Эти минуты грусти конечно не укрывались отъ вниманія ея матери, но она никогда не говорила съ ней объ этомъ и ни о чемъ не спрашивала ее. Знала ли она причину? Во всякомъ случа она смотрла на это очень хладнокровно, и ни чуть не безпокоилась объ этомъ. У сеньоры Короны было слишкомъ много дла для того, чтобы обращать вниманіе на двичьи капризы, да и безпрестанные гости не давали ей времени опомниться.

Вотъ и сегодня въ полдень въ будуар ея собрался небольшой кружокъ дамъ. Въ Венецуэл дамы принимали большое участіе въ политик, и почти вс, или, по крайней мр, большинство, принадлежали къ революціонной партіи. Впрочемъ на этотъ разъ можно было поговорить о важныхъ новостяхъ. Въ то время какъ въ Барцелон побда революціи стала уже несомннна, и въ Валенціи начали набирать отряды. Такимъ образомъ правительству грозила опасность и съ запада и съ востока, и въ город стало извстно настроеніе юга.

Сеньора Корона, которую нердко называли сеньорой Карамбой, вслдствіе ея суровой осанки и испанской привычки боле чмъ нужно употреблять слово Caramba — оспаривала съ жаромъ эти извстія. Она говорила, что недавно получила письма изъ самой Барцелоны и изъ Валенціи, и что, судя по нимъ, напротивъ того, настроеніе сильно измнилось. Населенію надоло жить въ постоянномъ безпокойств, и ему хотлось бы обработывать поля, пасти скотъ, потому что запросъ на продовольствіе возрасталъ, а нигд не было запасовъ на удовлетвореніе его.

— А для кого имъ обработывать землю! спросила сеньора Гіерра, мужъ который принужденъ былъ выхать изъ Каракаса, потому что его хотли арестовать за политическое преступленіе.— Для желтыхъ, для этой сволочи, которая врывается къ жителямъ въ дома, и уводитъ послднюю корову изъ хлва, уносить послдній сахарный тростникъ съ поля? Они были бы дураками, если бы длали это, а не заботились о томъ, чтобы прогнать кровопійцу Фалькона.

— Caramba! Сеньора! смясь вскричала старая хозяйка,— вы употребляете сильныя выраженія, и если они дойдутъ до ушей его превосходительства, то я не желала бы быть на вашемъ мст. Но вы несправедливы къ нему. Вы знаете, я вовсе не поклонница настоящей системы, и сама конечно желала бы, чтобы многое измнилось, но Фальконъ не всегда виноватъ, и я знаю изъ хорошихъ источниковъ, что онъ намревается именно теперь или основательно отстранить многія ошибки или, по крайней мр, исправить ихъ. Caramba, надо же дать ему время провести свои реформы, а если онъ и потомъ ничего не сдлаетъ, ну тогда мы будемъ вполн правы протестовать и, мн кажется, даже дйствовать.

— Дорогая сеньора, замтила одна изъ дамъ, — кажется, мы можемъ предоставить это голубымъ, потому что они вроятно скоро повернутъ по своему Фалькона.

— Вы дйствительно это думаете?

— Право.

— Но это конечно еще тайна?

— Вовсе нтъ, отвчала дама, — по крайней мр, не здсь. На запад и на восток открыто вспыхнула революція, а теперь она начинается и на юг. Мужъ мой тамъ. Въ Калабоцо населеніе открыто заявило себя въ пользу революціи, и революціонеры хотятъ въ скоромъ времени идти на Санъ-Жуанъ-дель-Морро, а оттуда на Ортицъ, Вилла-да-Кура и Викторію, чтобы съ трехъ сторонъ окружить Каракасъ. Но, пожалуйста, не говорите еще ничего объ этомъ въ город, чтобы не предупредить Фалькона, потому что депеши оттуда вс перехватываются голубыми.

— Caramba! вскричала удивленная сеньора Корона,— въ такомъ случа положеніе правительства плохо, и не долго еще управлять сеньору Фалькону. Ну, я очень рада, если годосы исполнятъ эту задачу.

— Но вдь въ этой революціи дйствуютъ не одни годосы, замтила сеньора Подъ — тоже одна изъ гостей — пароль партіи ‘Унія.’ Годосы соединились съ либералами, чтобы уничтожить эту грабительскую систему, которая дйствуетъ теперь въ стран. Можете себ представить, что мужу моему три мсяца тому назадъ дали вексель въ полторы тысячи реаловъ на таможню, и вы думаете деньги эти уплачены ему? Боже упаси. Тамъ негодяи предлагали ему въ уплату пятьдесятъ процентовъ съ тмъ, чтобы онъ росписался въ цлой сумм, остальные пятьдесятъ они конечно положатъ себ въ карманъ.

— Еще бы, конечно, замтила сеньора Гіерра, — если президентъ воруетъ, то почему же чиновникамъ не длать того же самого? Я ихъ нисколько не обвиняю, но что такъ дла не могутъ идти дале, это очевидно, я думаю, для каждаго ребенка.

— Но вдь на юг у революціи нтъ вождей, сказала сеньора Корона,— вс главные предводители въ Барцелон, а безъ руководителей имъ ничего не сдлать.

— Андресъ Альварадо стоитъ во глав тамошнихъ революціонеровъ, отвчала сеньора Гіерра, не мало гордясь тмъ, что она такъ подробно знаетъ дла революціи,— а Адольфо Гарціа командуетъ отрядами, которые теперь именно должны соединиться.

— Caramba! Альварадо индецъ? вскричала сеньора Корона,— да что же понимаетъ какой нибудь индецъ въ военномъ дл?

— Извините, сеньора, отвчала госпожа Гіерра, въ жилахъ которой частью текла индйская кровь, и мужъ которой чуть ли не вполн принадлежалъ къ этому племени,— между индйцами можно найти необыкновенно умныхъ людей, и, можетъ быть, недалеко то время, когда индйцы снова займутъ у насъ въ стран то положеніе, котораго они на нкоторое время лишены завоевателями. Поврьте, что эта надежда соединила подъ знаменами революціонеровъ силы, и когда дло дойдетъ до битвы, то сила эта проявитъ себя.

— О, въ этомъ я не сомнваюсь, сеньора, отвчала старуха, вовсе недумавшая въ то время о происхожденіи своей гостьи, и вдругъ замтившая, что она тронула больное мсто.— Конечно, индйцы народъ храбрый, и я отъ души желаю, чтобы они достигли своей цли. Во многихъ отношеніяхъ это было бы хорошо, тмъ боле, что мы горько разочаровались въ бломъ племени.

Она стала прислушиваться, потому что кто-то постучался въ дверь, и услышала, что прислуга пошла отпирать дверь. Неужели еще гости? Сеньор Корон и отъ прежнихъ-то хотлось отдлаться, а тутъ ее задерживали, когда ей ужь не сидлось на мст. Дла было такъ много.

Вслдъ за этимъ слуга доложилъ о прибытіи сеньора Олеага, министра юстиціи и внутреннихъ длъ. Вс дамы съ удивленіемъ вскочили, потому что какое могло быть дло министру тутъ, гд только-что говорилось о революціи. Даже сама сеньора Корона была удивлена, но тотчасъ же закричала своимъ густымъ низкимъ голосомъ:

— Войдите же, сеньоръ, войдите, Caramba, не стоять же вамъ тамъ на улиц.

Сеньоръ Олеага вошелъ въ комнату. Это былъ высокій, красивый мужчина въ чорномъ фрак и бломъ галстук, съ небольшими черными завитыми усиками, и вчной.улыбкой на гладкомъ и безжизненномъ лиц.

— Сеньоры, мн было бы чрезвычайно непріятно, если я помшалъ вамъ.

— Caramba, сеньоръ, не церемоньтесь! вскричала хозяйка дома,— всмъ намъ пріятно васъ видть. Возьмите стулъ и садитесь, и потомъ разскажите намъ, что привело васъ сюда, такъ какъ конечно тайнъ между нами быть не можетъ.

— Тайнъ? Нтъ, отвчалъ сеньоръ, нсколько смутившійся безцеремонными словами хозяйки, и осматривая все общество.

Казалось, онъ не зналъ вполн, гд находился. Присутствіе сеньоры Гіерры, которую онъ хорошо зналъ, не оставляло въ немъ сомннія о характер общества, а между тмъ заявленіе хозяйки дома было такъ положительно, а ей лучше было знать, что длать. Тайной порученіе его остаться все-таки не могло, и такимъ образомъ, вынужденный обстоятельствами искренно высказаться разъ въ жизни и сказать правду, онъ продолжалъ:

— Въ сущности, настоящее порученіе должно было быть возложено на кого нибудь другого, но такъ какъ я не хотлъ отказать себ въ удовольствіи быть встникомъ такого необыкновеннаго отличія, какимъ желаетъ наградить васъ его превосходительство нашъ многоуважаемый президентъ Фальконъ, то я и принялъ на себя обязанность передать вамъ отъ имени его превосходительства въ знакъ честныхъ вашихъ убжденій и прежнихъ услугъ, оказанныхъ лично президенту, дипломъ генеральши перваго класса, съ мсячнымъ содержаніемъ въ триста пезосовъ.

— Генеральши! вскричала сеньора Корона, смотря, съ удивленіемъ то на большой пакетъ, поданный ей министромъ, то на самого министра.

Вс дамы точно замерли на своихъ мстахъ.

— Генеральши! подтвердилъ министръ съ обычной пріятной и любезной улыбкой,— отличіе, которое вы будете раздлять только еще съ двумя другими дамами Венецуэлы, или даже всего континента, отличіе тмъ боле почетное, что оно рдкое.

— Но я все еще не понимаю, прошептала хозяйка.

— Прошу васъ, прочтите документъ, любезно проговорилъ министръ.— Съ этого времени вы облечены въ санъ генерала. Солдаты будутъ отдавать вамъ честь, а жалованье будетъ вамъ выдаваться каждое первое число.

Сеньора Корона, вообще не легко смущавшаяся, не могла придти въ себя отъ новизны этого положенія и отличія, о которомъ она до сихъ поръ даже не мечтала. Но это продолжалось не долго. Она распечатала пакетъ, и когда изъ него выпала медаль, то конечно она прежде всего воскликнула: ‘Caramba!’ — но быстро опомнилась. Пробгая бумагу и едва даже понимая смыслъ ея, она вспомнила объ обществ, окружавшемъ ее, и что не лучше ли было бы прочитать это письмо безъ свидтелей. Но уже сдланнаго нельзя было воротить, и потому она сообразила, что ей длать.

— Любезный сеньоръ, сказала она, снова свертывая бумагу,— его превосходительство придаетъ слишкомъ много вса дйствію, касающемуся столько же человколюбія, какъ и его личности, но это мн очень нравится съ его стороны. Это показываетъ, что у него благодарное сердце, и я прошу васъ высказать ему отъ моего имени искреннюю благодарность за эту честь.

— Не премину. И такъ вы принимаете?

— Я?.. конечно… но Caramba! что приходитъ мн въ голову: надюсь, что мн не надо будетъ носить формы?

Сановникъ съ удивленіемъ взглянулъ на нее, но за то дамы не могли выдержать боле, потому что и генеральскій санъ, и медаль казались имъ достаточно смшными. Чаша переполнилась, когда сеньора Корона, спросила съ своей обычной Карамбой, надо ли ей носить форму, имъ представилась такая картина, отъ которой он фыркнули. Самъ Олеага конечно старался сохранить серьезность, такъ такъ порученіе его никакъ не согласовалось съ шуткой — но это ему не удалось. Онъ прикусилъ губу, но тщетно. Сначала онъ улыбнулся, но не могъ произнести ни слова, и расхохотался, посл чего вдругъ остановился какъ будто въ испуг, найдя, что смхъ несовмстенъ съ его положеніемъ.

— Нтъ, это прелестно! воскликнула сеньора Пецъ, дама вообще очень живая и веселая.— Представляю себ нашу Корону въ мундир и съ желтой лентой на шляп, съ висячей саблей… ха! ха! ха!

— А когда солдаты будутъ длать ей на караулъ, вдь ей надо будетъ отдавать имъ честь! вскричала сеньора Гіерра.— Прелестно! я буду по цлымъ днямъ гулять съ нею, мимо всхъ гауптвахтъ! ха! ха! ха!

— Да разв ей надо будетъ носить и коротенькій мундиръ? спросила маленькая полная дама, которая еще не смялась, а только представляла себ фигуру хозяйки. За этимъ замчаніемъ послдовалъ новый взрывъ хохота, которому не могъ не вторить и сеньоръ Олеага.

— Что вы сеньоры! воскликнулъ онъ, снова длаясь серьезнымъ, — что вы? Какъ же можно требовать, чтобы дама носила форму. Это только отличіе, дарованное сеньор, невозлагающее на нее ни малйшихъ обязанностей. Государство разсчитываетъ при этомъ не на усердную службу сеньоры, а на ея дружеское расположеніе, и въ этомъ смысл только и можно принять это отличіе. Но вы извините меня, милостивыя государыни, время мое принадлежитъ не мн и потому я прошу позволенія откланяться. Сеньора, имю честь быть вашимъ покорнйшимъ слугой…

Съ общимъ поклономъ ко всмъ дамамъ, который сеньоръ Олеага закончилъ боле низкимъ къ хозяйк дома, онъ вышелъ изъ комнаты, и вслдъ за тмъ изъ дому.

Изабелла присутствовала при этой сцен, но не произнесла ни слова, и не принимала участія въ общемъ смх. Лицо прелестной двушки стало необыкновенно серьезно, и нкоторое время даже на устахъ ея появлялась горькая и гнвная усмшка. Но она скоро изчезла, и лицо двушки снова отуманилось. Когда сеньоръ Олеага вышелъ, Изабелла тоже удалилась, и уходъ ея не былъ никмъ замченъ.

Дамамъ теперь вообще дла было много и безъ молодой двушки. Смшная сторона назначенія была скоро забыта, и оно стало разсматриваться съ другой стороны. Что значило такое отличіе женщины, которая, сколько извстно, была совершенно на сторон революціи? Не была ли она подкуплена той партіей, или подкупалась этимъ отличіемъ? Все можно было предположить, такъ какъ политикой страны слишкомъ часто руководила узкая выгода.

Сеньора Гіерра первая высказала эти мысли.

— Что все это значитъ, другъ? вскричала она, всплеснувъ руками.— Разв вы имете сношеніе съ этимъ Фалькономъ, что онъ вдругъ посылаетъ вамъ генеральскій чинъ? Генералъ-женщина! да этого еще никогда не бывало, и это произведетъ сильное впечатлніе. Вы теперь будете чуть ли не двухтысячнымъ генераломъ.

— Я? сношенія? отвчала сеньора Корона, презрительно сложивъ губы,— какія могу я имть сношенія съ Фалькономъ? Это старая исторія, и странное выраженіе благодарности за оказанную услугу, и благодарности нсколько поздней, такъ какъ относительно меня Фальконъ не заслужилъ своего прозванія: ‘Великодушнаго’.

— Нтъ, это не то! живо вскричала сеньора Гіерра,— если вы не имете съ нимъ сношеній, то тутъ есть другія причины, потому что вдь Фальконъ достаточно уменъ. Не напрасно же онъ создалъ эту толпу генераловъ, вдь города, кишатъ ими. и, кажется, нтъ ни полицейскаго, ни таможеннаго, кто бы не носилъ генеральскаго чина. Не безъ цли же онъ это длаетъ!— вроятно съ тмъ, чтобы пріобрсти себ сторонниковъ въ населеніи, чтобы собрать различнаго рода людей, которые бы были расположены къ нему, какъ получающіе отъ него деньги, или надющіеся получить, такъ какъ получаютъ-то весьма немногіе что нибудь.

— Это такъ, замтила сеньора Пецъ,— всюду, гд только есть человкъ съ вліяніемъ, хотя бы это былъ самый жалкій негръ съ друзьями изъ низшаго слоя общества, тотчасъ же создаются генералы.

— Таможенный писарь въ Лагуайр, сказала одна дама,— точно также получилъ этотъ чинъ только потому, что у брата его большая кофейная, гд бываетъ много людей. О, Фальконъ хитеръ, увряю васъ.

— Конечно, подтвердила сеньора Гіерра,— и по этой же причин и вы произведены въ генералы. Вдь у Фалькона всюду шпіоны,— онъ очень хорошо знаетъ, какая политическая краска господствуетъ тутъ въ вашемъ кружк, а что онъ не можетъ пренебрегать вашимъ вліяніемъ — это само собою разумется. Теперь онъ забросилъ удочку и съ хорошей приманкой, въ триста пезосовъ мсячнаго содержанія, и приманку эту вы клюнули.

— Да, отвчала сеньора Корона, смясь этому сравненію,— приманку-то я клюнула, а крючокъ-то не тронула — ученую рыбу не такъ-то легко поймать, и ему придется много прицплять еще приманокъ, прежде чмъ онъ привлечетъ меня въ свою партію.

Дамы стали какъ-то безпокоиться и начали искать своихъ шляпъ. Еще бы! Новость чесала, ихъ языкъ, и он не могли дождаться благопріятныхъ обстоятельствъ, чтобы разболтать ее. Сеньора Карамба-генералъ, да разв это не прелестно и не стоило разсказать.

— А вы ужь отправляетесь?

— Да, милая Корона, у меня дома столько дла — старшая моя двочка такъ кашляла, когда я отправлялась сюда — она такой изнженный ребенокъ, съ глазъ ее спустить нельзя.

— А у меня мужъ жаловался, что болитъ горло — чистое наказанье нынче съ мужьями,

— Я же по разсянности захватила съ собой ключи отъ кладовой. Если мой придетъ теперь домой, ему нечего будетъ и пость, а засданіе скоро должно кончиться.

— До свиданья, дорогія мои.

— Завтра мы придемъ навдаться, какъ вы спали съ своимъ новымъ чиномъ.

— Да, да, и не мшали ли вамъ эполеты… ха! ха! ха!

— Да, гд же Изабелла? Вдь она только-что была тутъ.

— Не знаю, я не видала, когда она ушла.

— Ну такъ до свиданья, мои милыя, до свиданья!

Маленькое общество разошлось у крыльца въ разныя стороны. Никто не звалъ другъ друга съ собою, у каждой было куда идти, и никто не пошелъ домой, несмотря ни на кашель ребенка, боль горла мужа и унесенные ключи отъ кладовой.

Это не осталось безъ послдствій. Еще въ тотъ же вечеръ во всемъ Каракас не оставалось ни одного дома, ни жалкой хижины негра, гд бы ни говорили о новости, и разговоръ всюду вертлся на слдующей тем:

— Сеньора Карамба произведена въ генералы.

Когда пріятельницы ушли, сеньора Корона, осталась у себя въ комнат и глубоко призадумалась.

— Разв не могло это устроиться какъ нибудь иначе, лучше? шептала она,— но тогда конечно… продолжала она съ презрительной улыбкой,— государство не приняло бы на себя уплату, а Фалькону пришлось бы выдавать изъ своего собственнаго кармана. Гд ты была, Изабелла? спросила она, когда двушка снова вошла въ комнату и заняла обычное свое мсто у окна.

— Гд была? Конечно, у себя въ комнат.

— Ты вдь слышала, что принесъ мн Олеага.

— Да.

— Что же ты думаешь объ этомъ?

— Я не понимаю Фалькона…

— Я понимаю его отлично, отвчала старуха,— но такой странный поступокъ…

— Скажите лучше смшной. Городъ отлично позабавится этимъ.

— Ну что мн до этого за дло, отвчала сеньора, пожимая плечами,— будутъ говорить объ этомъ недлю, а тамъ и забудутъ. Недля же эта начнется очень скоро — объ этомъ ужь позаботятся и Гіерра и Пецъ и другія. Он усидть тутъ не могли, такъ спшили къ своимъ пріятельницамъ. Но надо тотчасъ же написать Фалькону… конечно чтобы поблагодарить его за честь… Это никого не удивитъ. Жуанъ на двор?

— Онъ сдлаетъ мн лошадь.

— Ты хочешь хать? Одна?

— Почему же нтъ. У меня такъ болитъ голова.

Мать, не ожидая даже этого отвта, подошла къ письменному столу и поспшно написала нсколько строкъ на большомъ лист бумаги — благодарность за отличіе, но письмо ея было что-то необыкновенно коротко и безцеремонно. Она употребила, боле старанія, исписавъ мелко небольшой листикъ бумаги, который вложила въ то же письмо, запечатала все и позвонила слугу.

Слуга проходилъ по двору въ то время, какъ въ дверь кто-то постучался, и когда онъ отворилъ, то увидлъ молодого человка, желавшаго говорить съ дамами.

— Позвольте вашу фамилію, сеньоръ?

— Старый знакомый… доложи обо мн такъ, и больше ничего.

Слуга исполнилъ приказаніе и вслдъ за тмъ сама сеньора Корона высунулась въ двери и, узнанъ постителя, немного смутилась, но отказать уже не могла и потому воскликнула, пріятно улыбаясь:

— А, сеньора, Гонзалесъ! входите! входите! Изабелла, вдь это донъ Жозефъ, о которомъ мы думали, что онъ ухалъ на континентъ… гд это вы пропадали все время, сеньоръ?

— Внутри страны, сеньора… но я отъ души радъ, что снова вижу васъ, а вы сеньорита цвтете… Вы не поврите, какъ я счастливъ, видя васъ такой прелестной.

У Изабелы впродолженіи цлаго дня было нсколько блдное, болзненное лицо, но тутъ она стояла передъ молодымъ человкомъ вся раскраснвшаяся, и, протянувъ ему руки, отъ души проговорила:

— Я рада видть васъ, сеньоръ — васъ часто недоставало намъ на нашихъ скромныхъ вечеринкахъ.

— Если бы я дйствительно смлъ врить этому, сеньорита, отвчалъ Жозефъ, не сводя глазъ съ прекраснаго лица молодой двушки,— но вдь это вроятно одна изъ тысячи любезностей, которыми такъ богатъ нашъ языкъ.

— Я говорю правду… садитесь же.

— Я вижу, вы собираетесь хать верхомъ…

— Торопиться некуда, лошадь можетъ подождать — да, кажется, мать моя отослала куда-то слугу. Я могу подождать, пока онъ воротится. Гд же вы были?

Хозяйка дома отдавала между тмъ за дверьми Жуану письмо и при этомъ что-то шептала ему. Посл этого она вернулась къ молодымъ людямъ.

— Ну, сеньоръ, гд же вы скрывались? Caramba! въ город ходили ужь о васъ самые нелпые слухи, и мы ждали, что вскор вы появитесь въ Каракас во глав голубого отряда.

— Ну не во глав, сеньора, смясь отвчалъ молодой человкъ,— а капитаномъ-то я сталъ. Видите, вотъ и кокарда.

— У голубыхъ? поспшно вскричала старуха и съ нетерпніемъ ждала отвта молодого человка.

— Неужели вы думаете, что я поступлю на службу къ желтымъ?

— Но неужели у васъ уже дйствительно организованное войско? У насъ здсь разсказываютъ, что будто у васъ люди дезертируютъ, только-что успете вы собрать ихъ.

— Если такъ думаетъ правительство, то тмъ лучше, но я могу васъ уврить, что вся страна на нашей сторон, и что у насъ солдатъ больше, чмъ намъ нужно — по крайней мр гораздо большее число мы можемъ привлечь на свою сторону.

— Но вдь Калабацо, говорятъ, заявило себя въ пользу Фалькона.

— Калабацо! вскричалъ Жозефъ,— все насквозь голубое, и оттуда ждемъ мы самаго сильнаго подкрпленія.

— Но разв вы не подвергаетесь большой и безполезной опасности? спросила Изабелла, съ какимъ-то грустнымъ выраженіемъ лица слушавшая весь этотъ разговоръ,— нося эту голубую кокарду такъ открыто здсь, въ Каракас, и прикрывая ее прозрачной лентой?— Если это откроется?— если кто нибудь донесетъ на васъ. Васъ примутъ за шпіона, а вы знаете какъ строги, какъ жестоки военные законы.

— Не бойтесь за меня, сеньорита, дружески отвчалъ Жозефъ, — я вдь остерегаюсь, да и кром того здсь, въ Каракас, я не на долго. Я хотлъ видть здсь только нкоторыхъ друзей — васъ посмотрть, прибавилъ онъ тихо,— а потомъ опять хать, куда призываетъ меня долгъ. Скоро вспыхнетъ война.

— Такъ вотъ какъ… слдовательно Фалькону долго не удержаться, если онъ во время не приметъ мръ.

— Я думаю и он не помогутъ ему — настроеніе везд враждебно ему, по причинамъ вполн основательнымъ. Вы бы посмотрли лачужки несчастныхъ, раззоренныхъ, недалеко отъ которыхъ стоятъ желтые, это ужасъ! Послдняя корова у нихъ не воруется, а уводится открыто, также и послдній оселъ, на которомъ они возятъ себ воду. Маленькія поля съ сахарнымъ тростникомъ опустошены, а домашняя утварь — которой ужь безъ того немного — и перебита, и переворована. И это очень понятно! Солдаты сами не получаютъ жалованья, да и офицеры-то получаютъ въ рдкихъ случаяхъ, и живутъ только однимъ грабежомъ.

— Но деньги-то, что приходятъ изъ Лагуайры? дрожащимъ головомъ спросила Изабелла,— вдь он назначались на войско.

— Да, это такъ, съ горечью отвчалъ Жозефъ,— войско и получило ихъ, то есть тысячи генераловъ, назначенныхъ человкомъ, который, къ стыду страны, до сихъ поръ президентъ, солдаты же не получили ничего, а за то самъ Фальконъ отослалъ хорошую сумму за-границу на послднемъ пароход. Великодушнымъ называютъ его только его креатуры, а народъ зоветъ его ‘кровопійцей’.

— Сколько человкъ считается у голубыхъ подъ ружьемъ? спросила старуха, интересовавшаяся боле подробностями, чмъ мнніемъ народа о Фалькон.

— Еще не очень много, отвчалъ Жозефъ,— потому что люди еще намъ не нужны, и мы не хотимъ, подобно желтымъ, опустошать страну. Но они ждутъ только знака и надюсь, что тогда у насъ будетъ восемь тысячъ человкъ подъ ружьемъ.

— Ну, съ насмшкой проговорила старуха,— восемь тысячъ,— если бы вы собрали восемь сотъ, то и того было бы не много. У Фалькона много приверженцевъ въ стран — боле чмъ вы полагаете, право я боюсь, чтобы все это дло не лопнуло.

— Будьте покойны, сеньора. Даже тутъ въ Каракас партія голубыхъ сильно дйствуетъ, и у насъ есть друзья даже въ самомъ дворц.

— Во дворц! вскричала старуха,— да можетъ ли это быть?

— И между ближайшими приближенными президента, прибавилъ молодой человкъ.

— Ну, вы это воображаете только, сеньоръ, сказала старуха, качая головою,— приближенные Фалькона слишкомъ много ему обязаны, и я боюсь, что друзья ваши обмануты ложными слухами и будутъ дйствовать неосторожно.

— Извините, сеньора, отвчалъ Жозефъ,— конечно я не могу сказать вамъ ничего положительнаго, потому что но близко знаю это дло, и здсь или скоре въ Викторіи слышалъ только памеки, но составленъ основательный планъ, и если онъ удастся, то революція будетъ скоро окончена и сотнямъ и тысячамъ человкъ будетъ спасена жизнь.

— И планъ этотъ?

— Взять самого Фалькона подъ арестъ.

— Caramba! Это смло — а съ какой это цлью?

— Во-первыхъ, какъ мн кажется, отвчалъ онъ, — чтобы освободить множество политическихъ заключенныхъ, томящихся теперь по тюрьмамъ, а потомъ, чтобы принудить Фалькона отречься. Голубые не любятъ кровопролитія. Но точнаго объ этомъ дл я и самъ не знаю, такъ какъ не принадлежу къ числу посвященныхъ.

— А въ Каракас есть и посвященные?

— Конечно, но мн не сказали ихъ именъ въ Викторіи.

— Милый молодой человкъ, сказала спокойно старуха,— все это очень романично, и ваши молодыя горячія головы, можетъ быть, распаляются не въ мру. Но вдь это вовсе не шутка поймать льва въ его собственной берлог, и многіе обожгутъ себ на этомъ руки.

— Только бы удалось, сеньора. Мн кажется, планъ задуманъ со всхъ сторонъ такъ хорошо и при помощи въ самомъ дворц…

— А кто тамъ?

Жозефъ замолчалъ — старуха такъ быстро спросила его, и смотрла на него при этомъ такъ пристально и проницательно,— вдь все-таки это была женщина, и молчать, слдовательно, не умла,— да и кром того могла проронить неосторожное слово въ присутствіи своихъ пріятельницъ.

— Разв вы боле не довряете мн, сеньоръ, продолжала старуха, видя, что онъ колеблется отвчать, — а я думала, что доказала, какъ отношусь къ вашему длу, и еще боле докажу теперь, когда Фальконъ сдлалъ попытку — подкупомъ переманить меня на свою сторону.

— Въ самомъ дл онъ это сдлалъ? Конечно общаніями, потому что обыкновенно онъвдь ограничивается однми общаніями.

— Нтъ, но только общаніями, но и содержаніемъ въ триста пезосовъ въ мсяцъ и почетнымъ отличіемъ.

— Вы конечно отказались отъ этого?

— Нтъ, я не такая дура. Это единственный способъ вытянуть хоть что нибудь изъ награбленнаго, а вдь деньги, получаемыя и съ другой цлью, я могу употребить въ пользу революціи. Голубымъ деньги такъ же нужны, какъ и желтымъ, но мн важно знать, кого вы имете во дворц президента. Очень можетъ быть, что я могу помочь ему, и если я буду посвящена, то я буду дйствовать съ нимъ заодно. А что я пользуюсь вліяніемъ въ Каракас — я думаю, это я доказала вамъ.

— И вы общаете мн хранить имя его втайн? Впрочемъ, имени-то его я не знаю, а только должность.

— Неужели я такъ болтлива, что вы боитесь моей нескромности? вскричала обиженная старуха.

— И вы считаете необходимымъ и полезнымъ, сеньорита, чтобы я назвалъ это лицо? спросилъ Жозефъ.

— Я прошу васъ объ этомъ, сказала молодая двушка, и при этомъ она такъ поблднла, что это поразило даже Жозефа.

Отчего имъ обимъ хотлось такъ принимать участіе въ заговор? И не боле ли это, чмъ простое любопытство? Врядъ ли. Жозефъ въ душ улыбнулся, и все-таки въ немъ явилось какое-то смутное недовріе.

— Хорошо, сказалъ онъ, — если вы непремнно хотите знать, во дло должно остаться втайн. Это поваръ Фалькона.

— Caramba, вскричала старуха,— мулатъ?

— Я его вовсе не знаю, но мн такъ сказали.

— И что же планъ этотъ предполагается скоро привести въ исполненіе?

— И этого не могу вамъ сказать, но вроятно заговорщики ждутъ только благопріятнаго случая, чтобы дйствовать. Вдь опредленнаго въ такомъ дл быть ничего не можетъ.

Жуанъ вернулся и спросилъ, подавать ли лошадь.

— Отдалъ ли ты письмо?

— Отдалъ, сеньора.

— Былъ онъ дома?

— Да.

— Я ду, сказала Изабелла,— пусть лошадь выведутъ на дворъ. Сеньоръ, вы извините меня… я общала захать къ одной пріятельниц.

Мать Изабеллы вышла, чтобы еще кое о чемъ спросить Жуана.

— Изабелла, тихо, но сердечно проговорилъ Жозефъ, — неужели нельзя когда нибудь видть васъ одну хоть четверть часа. Мн надо сказать вамъ такъ много… и такое важное.

— О политик? улыбаясь спросила Изабелла, но улыбка эта была принужденная.

— Нтъ, право нтъ, уврялъ Жозефъ,— этотъ несчастный разладъ въ нашей чудной родин вроятно скоро кончится, но обязанности вызываютъ меня отсюда поскоре, даже слишкомъ скоро. Устройте, чтобы я вернулся съ счастливымъ сердцемъ.

— Я не понимаю васъ…

— Вы поняли меня, когда я говорилъ съ вами въ послдній разъ. Тогда вы были такъ милы… такъ добры…

— А теперь?

— Не знаю… мн кажется, вы измнились — очень измнились и, всмотрвшись въ васъ пристальне, я замчаю около вашего рта какую-то черту грусти, такъ что у меня сердце разрывается на части. Вы разв несчастливы, Изабелла?

— Въ другой разъ, въ другой разъ, уклончиво отвчала Изабелла.— Вотъ идетъ мать. Можетъ быть, завтра утромъ вы застанете меня… Я… буду очень рада снова видть васъ, и тогда вы побольше разскажете мн… мн такъ любопытно знать.

И не давъ ему времени отвтить, она вышла на дворъ, легко вскочила на сдло, еще разъ дружески кивнула назадъ, и выхала въ ворота на улицу.

Когда она обернулась еще разъ, она увидала, что Жозефъ тоже вышелъ изъ дома, и смотрлъ ей вслдъ, пока она не скрылась.

III.
Новый генералъ.

За нсколько миль отъ Каракаса, на берегу морскомъ лежитъ Лагуайра, гавань столицы, заложенная испанцами, какъ многіе города южной Америки, на нкоторомъ разстояніи отъ морского берега, чтобы не подвергаться набгамъ пиратовъ.

Мсто конечно неблагопріятно для гавани, потому что не представляетъ никакого удобства кораблямъ, кром разв довольно твердаго и глубокаго дна. Вообще корабли ничмъ не защищены противъ частыхъ и по большей части сильныхъ сверныхъ втровъ и тогда принуждены какъ можно скоре сниматься съ якоря и отходить объ берега. Да и кладь они принуждены выгружать на тачки или принимать съ нихъ, такъ какъ магазиновъ на берегу нтъ.

Хотя для таможни и устроена небольшая каменная дамба, шаговъ въ семьдесять или въ восемьдесять длины, но нигд она не укрплена противъ напора волнъ. Даже при штил туда не могутъ подойти лодки, при втр же причалить тамъ не только опасно, но просто невозможно. И много людей тонетъ тамъ.

Тмъ не мене Лагуайра, какъ предвріе столицы, не только одна изъ значительныхъ, по самая значительная гавань Венецуэлы. Тамъ поселилось много богатыхъ торговыхъ домовъ, ведущихъ дла во всей стран, и нмцы занимаютъ тутъ первое мсто.

Почти во всхъ испанскихъ колоніяхъ большая часть торговли ввозными товарами находится въ рукахъ нмцевъ и, несмотря на это, у нмцевъ нтъ никакого политическаго заступничества, потому что до сихъ поръ нмецкіе консулы за-границей ровно ничего не значили, да и что могли они сдлать, кром того, какъ самимъ выпутываться какъ нибудь при вчныхъ революціяхъ въ тхъ мстностяхъ. Неся убытокъ, они вознаграждали его какимъ нибудь инымъ способомъ. Охраняло же ихъ исключительно неумнье мстныхъ жителей отличить одинъ флагъ отъ другого, хотя они и предпочитали вообще грабить дома съ флагами. Нмцы встрчали себ поддержку въ расположеніи лицъ, стоявшихъ въ то время во глав правительства, и когда они подвергались грабежу или дурному обращенію, то консулъ конечно могъ протестовать, но и только.

До послдняго времени въ Венецуэл дла шли такимъ же порядкомъ, и хотя гавань ея и не находилась въ центр движенія, но тмъ не мене для столицы она была важна своей таможней. Настоящее правительство получало свои единственные доходы изъ этой гавани, и уже въ послднюю революцію Лагуайра была взята два раза штурмомъ. Въ настоящее время въ гавани стоялъ гарнизонъ, усиленный, когда всть о вспыхнувшемъ возстаніи въ Барцелон достигла Каракаса. Достоврныя извстія могъ принести съ собою только пароходъ, котораго ждали каждую минуту. Онъ опоздалъ въ этотъ день, обыкновенно онъ приходилъ съ восходомъ солнца.

Недалеко отъ пристани и главной торговой улицы города стоялъ большой домъ нмецкаго консула, господина Беренса. Торговымъ затишьемъ консулъ пользовался для того, чтобы перебрать старые запасы товаровъ и уложить ихъ по мстамъ. Конечно все это были товары привозные, нмецкіе, для которыхъ не могли найтись покупатели при вчныхъ безпокойствахъ. Теперь ихъ перебирали, чтобы отправить впослдствіи во внутрь страны и очистить мсто для свжей клади.

Молодые приказчики занимались этимъ съ помощью работниковъ, которые таскали и открывали тяжелые ящики, потомъ снова забивали ихъ и ставили по мстамъ. Иногда кто нибудь изъ прохожихъ заходилъ туда и смотрлъ на работу, но на нихъ никто не обращалъ вниманія. Вдь это не были покупщики, а только мшавшіе прохожіе. Потомъ они уходили опять своей дорогой.

Въ числ другихъ въ складъ вошелъ молодой человкъ — очевидно нмецъ. Онъ ни на что не обращалъ вниманіе, а только спросилъ господина консула. Ему указали въ контору, куда онъ вошелъ, держа въ рукахъ шляпу.

— Господинъ консулъ, проговорилъ онъ въ такомъ волненіи, что даже забылъ поклониться купцу,— я пришелъ просить васъ о помощи… о защит… Я подданный королевства баварскаго.

— Что же съ вами случилось, на что вамъ понадобилась помощь консула? спокойно спросилъ его купецъ, оборачиваясь къ нему.

— Со мной ничего, вскричалъ молодой человкъ, ожидавшій большаго участія,— но съ моимъ братомъ. Онъ занимался въ деревн своимъ дломъ, онъ портной, и дв недли тому назадъ на него напали желтые и взяли его въ солдаты, о чемъ онъ пишетъ мн потихоньку въ письм.

— Давно ли онъ здсь?

— Нтъ еще двухъ лтъ, онъ не говоритъ даже хорошенько по-испански.

— И его принудили?

— Нтъ не принудили, отвчалъ молодой человкъ, непонявшій выраженія,— но потащили его съ собой, навязали саблю, дали въ руки ружье, и теперь онъ сидитъ въ Викторіи, и сть ему даютъ только солонину, да солдатскій хлбъ, и заставляютъ по цлымъ днямъ учиться выправк и стоять на караул.

— Разв онъ не сказалъ, что онъ нмецъ… что онъ иностранецъ.

— Конечно, но они только подняли его на смхъ.

— Какъ зовутъ вашего брата?

— Каспаръ Фольмейеръ.

— Откуда?

— Изъ Нюренберга.

— Когда это случилось?

— Недли дв тому назадъ.

— И вы наврное знаете, что онъ находится теперь въ Викторіи?

— Оттуда пришло его письмо, и туда они стащили его.

Господинъ Беренсъ записалъ все это на листк бумаги, и положилъ подл себя. Нмецъ же не трогался съ мста и, казалось, ждалъ отвта.

— Вамъ еще что нибудь надо? спросилъ консулъ.

— Мн? съ удивленіемъ отвчалъ подданный королевства баварскаго, — да разв вы не освободите его? Вдь это неслыханное дло. Мы — не бродяги, паспортъ нашъ совершенно въ порядк, какъ ему слдуетъ быть, мы и въ Баваріи освобождены отъ рекрутской повинности, а вдругъ тутъ приходится стать на ряду съ неграми, да еще пожалуй быть растрляннымъ? Этого правительство наше никакъ не допуститъ, для этого вдь существуютъ и консулы.

— Милый другъ, спокойно отвчалъ консулъ,— не горячитесь, это совершенно безполезно. Мы, здшніе консулы, можемъ только сначала довести до свденія мстныхъ властей о такомъ неслыханномъ случа. Когда же это будетъ сдлано, то, само собою разумется, намъ придется ждать, что предпримутъ власти.

— Но королевство баварское… вскричалъ господинъ Фольмейеръ.

— Сдлайте одолженіе не надодайте мн. Чего потребуете вы отъ вашего королевства баварскаго, если военный министръ не тотчасъ же выдастъ вамъ вашего брата, за что я никакъ поручиться не могу, или если въ это время съ нимъ случится какое нибудь несчастіе? Не нанять ли ему съ полдюжины военныхъ кораблей и не послать ли сюда, потому что Каспаръ Фольмейеръ, переселившись, подвергся оскорбленію? Или не идти ли мн съ своими служащими противъ венецуэльской арміи, такъ какъ королевство баварское врядъ ли пошлетъ сюда войско. Я могу только написать военному министру и просить его освободить несправедливо взятаго въ солдаты нмца.

— А если онъ этого не сдлаетъ?

— Ну… тогда прошу васъ — скажите мн сами, что длать мн въ такомъ случа.

— Да, но гд же въ такомъ случа правосудіе? вскричалъ съ отчаяніемъ бднякъ,— вдь у насъ въ паспортахъ напечатана просьба всмъ гражданскимъ и военнымъ властямъ пропускать насъ безпрепятственно и защищать въ случа нужды, а тутъ сами военныя власти забираютъ человка.

— Можетъ быть, братъ васъ замшанъ въ какой нибудь ссор?

— Не знаю, отвчалъ молодой человкъ, — онъ ничего объ этомъ не пишетъ, но онъ порядочная горячка. Въ Германіи у него бывали часто непріятности съ полиціей.

— Такъ очень вроятно, что самъ онъ подалъ поводъ, потому что вообще рдко случаются жалобы на подобное самоуправство. но какъ бы тамъ ни было, я напишу объ этомъ, и вы можете… вы живете здсь?

— Да.

— Хорошо — такъ вы можете недли черезъ дв зайти сюда и справиться о результат этого дла.

— Но вдь въ дв недли его могутъ десять разъ разстрлять.

— Милый другъ, я сказалъ вамъ теперь, что могу я сдлать въ этомъ случа, и непремнно сдлаю. Если вы недовольны этимъ, то обратитесь сами къ президенту.

— Чортъ возьми, вскричалъ баварецъ, переминая въ рукахъ свою пуховую шляпу, — лучше бы мн никогда не прізжать въ эту страну!

Купецъ не обращалъ уже боле на него ни малйшаго вниманія, у него дла было много, и Іосифъ Фольмейеръ вышелъ изъ дома боле грустный, чмъ вошелъ въ него. Но странно, что сердился онъ боле на свое германское правительство, а не на мстное.

Когда онъ вышелъ на улицу, рабочіе крикнули, что давно ожидаемый пароходъ наконецъ виднъ. Онъ долженъ былъ привести важнйшія новости. Если извстіе, привезенное наканун небольшимъ береговымъ судномъ, что Барцелона, большая сосдняя провинція, возстала — дйствительно справедливо, то это придавало революціи огромное значеніе, и можно было заране предвидть, что она охватитъ всю страну.

——

На небольшой площади города у морского берега, гд еще улицы не слишкомъ круто поднимались въ гору, стояла небольшая пульперія или харчевня, гд подавалось довольно скверное вино, и куда ходили только люди простого класса и преимущественно негры.

Во всхъ испанскихъ колоніяхъ, за исключеніемъ разв только Чили, преобладаетъ ‘смшанная раса’, и съ каждымъ днемъ все боле и боле увеличивается. Помсь индйцевъ съ блыми (метисы), и индйцевъ съ неграми (самбосы) и блыхъ съ неграми (мулаты) пріобртаютъ все боле и боле вліятельныя мста, и даже теперь негры въ Венецуэл начинаютъ выдаваться, и если ихъ еще не всюду допускаютъ, то это ужь никакъ не вслдствіе ихъ скромности. Генералъ Колина, негръ или, по крайней мр, потомокъ негра и мулатки, былъ однимъ изъ самыхъ вліятельныхъ генераловъ всей арміи Фалькона, и самъ президентъ очень доврялъ ему и, казалось, гораздо боле надялся у себя въ арміи на смшанную кровь, чмъ на блую. Хотя для тхъ цлей, для которыхъ онъ употреблялъ своихъ людей, мало могло быть различія между племенами.

Тутъ же въ харчевн собирался преимущественно черный элементъ, и въ этотъ день праздновалось назначеніе одного изъ негровъ, получившаго въ то утро патентъ на генеральскій чинъ, и потому угощавшаго своихъ товарищей водкой.

Самуилъ Броунъ, сынъ одного, счастливо бжавшаго изъ Соединенныхъ штатовъ сверной Америки, раба, родился въ Лагуайр, и былъ негръ чистой крови. Еще будучи носильщикомъ, профессія, которой онъ занимался съ ранней молодости, онъ отличался гигантской силой, а потомъ въ революціи былъ храбрымъ солдатомъ и дослужился до сержанта. Самыми милыми его товарищами остались все-таки люди, съ которыми онъ жилъ прежде,— носильщики, до сихъ поръ признававшіе его авторитетъ. Фальконъ нердко выбиралъ подобныхъ людей, чтобы составить себ партію въ народ.

Самуилъ Броунъ вдругъ былъ произведенъ въ генералы, и никогда берега, омываемые водами Караибскаго моря, съ построенными на нихъ кабачками, не видли боле шумнаго общества.

Вся компанія пла, кричала и стучала, и изъ узкой комнаты, гд не было недостатка и въ дамахъ — такъ какъ мать генерала играла тутъ важную роль — вылетали иногда пронзительные звуки.

Мать генерала была лицомъ важнымъ, и, кажется, въ цломъ свт нельзя было найти смшне крошечной женщины — въ особенности для матери великана.

Когда она выпрямлялась, она доходила сыну до пояса, но она никогда не выпрямлялась, она точно маленькій perpeluum mobile, постоянно кланялась, то съ громкимъ хохотомъ упиралась руками въ колни, вытягивала шею, и въ подобномъ наклонномъ положеніи смотрла на окружающихъ старымъ сморщеннымъ лицомъ и выпуча глаза, и смотрла такъ забавно, что вс хохотали, при этомъ сама же она не оставалась безъ движенія ни минуты.

Это правда, что она ходила такой неряхой, какую только можно было встртить между простымъ народомъ такого гаваньскаго города, и за исключеніемъ дождя врядъ ли когда нибудь прикасалась хоть капля воды до ея тла. При этомъ она носила старое, коричневое изношенное ситцевое платье, ходила конечно босая, и съ повязаннымъ на ше платкомъ, который въ то же время служилъ ей и носовымъ платкомъ. Но она-гордилась своимъ сыномъ, и какъ мать генерала такъ же свободно выпивала свой стаканъ грога, какъ и другіе. Кром того, при такомъ крошечномъ рост, ей придавалъ еще боле комизма ея густой басъ, такъ что трудно было понять, какимъ образомъ изъ такого тла выходилъ такой голосъ.

Вся компанія была чрезвычайно весела, и при этомъ товарищи не называли Самуила Броуна иначе какъ генераломъ.

— Генералъ, иди-ка, налей-ка еще по одной, старина! Чортъ возьми! скоро ты сдлаешься и главнокомандующимъ, или даже военнымъ министромъ, и будешь только командовать другими.

— Да, вскричалъ другой собесдникъ, — теперь у насъ въ Венецуэл славно, и если такъ скоро можно набираться чиновъ, такъ и я пойду въ солдаты.

— А сколько ты жалованья получаешь?

— Триста въ мсяцъ, конечно!

При этой хладнокровно произнесенной фраз, раздались такіе возгласы и крики, что собака, бжавшая мимо двери, поджала хвостъ и пустилась дальше изо всей мочи.

— Но ты ихъ не получишь, проговорилъ старикъ негръ, сидвшій въ углу на бочк, — Франциску они общали цлые мсяцы, а всякій разъ какъ ему нужны деньги, въ касс ихъ не бываетъ.

— Получимъ какъ нибудь, пріятель, съ чувствомъ собственнаго достоинства отвчалъ черный гигантъ.— Францискъ только еще капитанъ, и никогда рта не разваетъ. Со мной имъ этого не удастся.

— Ужь получитъ, сударики, сказала крошечная старушка, проскользнувъ изъ-подъ руки сына.— Ужь онъ-то получитъ, можете быть въ этомъ уврены. Все получалъ, что желалъ, хоть бы даже самую хорошенькую двушку въ Лагуайр. Онъ точно какъ его покойный отецъ.

Бшеный взрывъ хохота былъ отвтомъ на эту нжную шутку, но пушечный выстрлъ прервалъ эту веселость, и давалъ знать о прибытіи парохода. Часть гостей бросилась на улицу, чтобы послушать, какія всти принесъ пароходъ.

Въ кабачк же пиръ шелъ своимъ чередомъ, и пилось несмтное количество крпкихъ напитковъ, пока не возвратилась выбжавшая часть гостей и не принесла подтвержденія распространившихся наканун слуховъ.

Барцелона, и городъ и вся провинція, объявила себя за революцію, смнила чиновниковъ Фалькона и назначила новое правительство. На этомъ же пароход пріхало множество бжавшихъ чиновниковъ. Но могли ли такія всти смутить пьяную компанію! Она, напротивъ того, еще боле возликовала, предполагая, что солдатъ тотчасъ же посадятъ на пароходы и повезутъ брать штурмомъ и грабить это ‘гнздо’. Да разв могъ быть въ цломъ свт президентъ лучше Фалькона? Кто умлъ лучше обходиться съ бдняками, возвышать ихъ, и разв они терпли когда нибудь отъ пошлинъ и налоговъ? Никогда! А что онъ преслдовалъ годосовъ, то это имъ было и съ руки. Лучшаго т ничего и не заслуживали, и если теперь они вздумаютъ опять объявлять по стран о своемъ неудовольствіи, то увидятъ, что имъ достанется еще получше, чмъ четыре года тому назадъ.

Кром того была принесена съ парохода еще одна новость. Что дорогою на пароход произошла ссора и офицеръ ‘желтыхъ’ былъ застрленъ шпіономъ ‘голубыхъ’. Конечно негодяй тотчасъ же былъ связанъ и закованъ въ цпи, и потомъ у него было найдено множество важныхъ измнническихъ бумагъ. Что ночью его свезутъ въ Каракасъ и тамъ повсятъ.

Новый генералъ, весьма мало интересовавшійся послдней новостью, далъ знакъ, что пора кончить пиръ, такъ какъ вмст съ генеральскимъ патентомъ онъ получилъ приказъ какъ можно скоре отправляться въ Каракасъ, гд служба его можетъ понадобиться. Конечно идти пшкомъ въ столицу въ чин генерала ему не слдовало, да и у него было еще довольно денегъ, чтобы заплатить за мсто въ карет. За выпитое же онъ остался долженъ. Получая триста пезосовъ въ мсяцъ, онъ конечно скоро будетъ въ состояніи за все расплатиться, и. взявъ подъ мышку приготовленный узелокъ, закуривъ свжую сигару, пошелъ онъ съ нсколько тяжелой головой, въ сопровожденіи матери и большей части своихъ друзей, къ отелю, изъ котораго здилъ два раза въ день дилижансъ, запряженный четверкою сильныхъ муловъ, въ Каракасъ.

Онъ подошелъ въ самую послднюю минуту. Кучеръ ужь собиралъ возжи, и не хотлъ вовсе ждать опоздавшаго пассажира. Но нсколько негровъ бросились передъ мулами и крикнули, что нельзя же оставлять генерала, которому президентъ непремнно веллъ пріхать въ Каракасъ, и съ которымъ ему необходимо говорить?— Самуилъ бросился въ отель, взялъ билетъ, и влзъ черезъ нсколько минутъ въ узкое отдленіе, гд едва могъ помститься, и гд увидлъ къ удивленію своему еще пассажира въ лиц молодой дамы. Со страхомъ прижалась она въ уголъ и, казалось, даже хотла покинуть свое мсто, но вокругъ дилижанса стоялъ цлый отрядъ военныхъ, прощавшихся съ своимъ товарищемъ, генераломъ негровъ. Ихъ шумные возгласы испугали муловъ, и кучеръ шибко погналъ ихъ, чтобы избавиться отъ адскаго крика. Дилижансъ выхалъ, и тотчасъ же понесся по скверной мостовой города съ такой быстротой, что оба пассажира съ трудомъ могли удержаться на своихъ мстахъ, и не разбить головы о желзные боковые прутья.

За дилижансомъ все еще раздавались крики пьяной компаніи, а мулы неслись изо всей силы по морскому берегу, такъ что кучеръ тщетно старался удержать ихъ. Увидавъ невозможность, онъ предоставилъ имъ бжать, такъ какъ опасности не было, пока надо было хать прямою улицей. А у горы они врно и сами остановятся.

Между тмъ новоиспеченный генералъ сталъ устроиваться въ карет, и не обращалъ вниманія на мчавшихся животныхъ. Онъ въ первый разъ въ жизни халъ въ такомъ дилижанс, и, конечно, полагалъ, что подетъ такъ всю дорогу, ему была только непріятна мучительная тряска. Голова у него еще боле отяжелла, а узелокъ, положенный имъ на переднее сиднье, такъ подпрыгивалъ, что разъ чуть не выскочилъ за окно. Поэтому генералу оставалось только взять свой багажъ и держать его между колнями.

Посл этого онъ бросилъ взглядъ на свою спутницу, и долженъ былъ сознаться, что никогда не встрчалъ боле красивой блой двушки, но что, само собою разумется, она все-таки не могла конкурировать съ нкоторыми знакомыми его черными дамами. Ей было лтъ около семнадцати или восемнадцати, она была необыкновенно бла, или казалась такою отъ чернаго платья и мантильи. Мантилью она носила, по испанскому обычаю, на голов и прикрывала ею часть лица, и такъ сильно старалась закрываться ею и съ такимъ страхомъ прижималась въ уголъ кареты, чтобы только быть подальше отъ противнаго сосда, что новый генералъ не могъ не замтить, что она боялась его. Онъ замтилъ это, но никакъ не подозрвалъ, до какой сильной степени возбуждала отвращеніе въ молодой двушк его черная фигура, пропитанная водкой.

Самуилъ Браунъ, гордясь своимъ новымъ чиномъ, сдлалъ попытку заговорить съ нею — онъ былъ покровителемъ всхъ женщинъ. Пока мулы неслись по мостовой, это было невозможно, не подвергая языка своего опасности, да и грохотъ колесъ производилъ невыносимый шумъ. Раза два онъ пробовалъ высунуться въ окно и кричать кучеру, чтобы онъ халъ потише, что въ карет высидть невозможно, но это ему тоже плохо удавалось. Только-что начиналъ онъ высовываться, какъ замчалъ, что теряетъ равновсіе и можетъ упасть. Вдь не вкъ же будетъ такая мостовая.

А мулы все не останавливались, такъ что кучеръ ужь съ безпокойствомъ посматривалъ на колеса, выдержатъ ли они ужасные толчки,— о пассажирахъ онъ не заботился. Колеса выдерживали.

Они неслись по старой Лагуайр съ такой быстротой, что дти со страхомъ убгали съ дороги, а погонщики ословъ едва успвали сторониться съ своими таратайками. Справа и слва мелькали развалины стараго, разрушеннаго и покинутаго города, остатки старыхъ церквей, на широкихъ стнахъ которыхъ росли уже деревья, разрушенные дома едва уже узнаваемые, но тутъ наконецъ кончилась мостовая и испуганныя животныя, точно будто видя, что не могутъ разбить экипажа, отказались отъ своего коварнаго намренія. Передъ ними начиналась теперь гора, и кучеръ, натянувъ возжи, заставилъ муловъ идти въ гору шагомъ.

Карета перестала колыхаться. Генералъ могъ положить порядочно надовшій ему узелокъ на передокъ и закурить новую сигару, — старую онъ давно изгрызъ, изжевалъ и выплюнулъ, — и вмст съ тмъ пристально посмотрть на сидвшую подл него двушку.

Кажется, вс люди созданы по одному образцу, а между тмъ трудно было представить большее различіе между двумя существами, сидвшими случайно въ тсной карет.

Молодая двушка въ черномъ плать была тонка и нжна, маленькая блоснжная ручка, высунутая ею, чтобы крпче закрыться мантильей, была такъ миніатюрна, что, казалось, негръ, могъ раздавить ее двумя пальцами, блдное очаровательное личико, открывавшееся иногда отъ сильныхъ толчковъ, выражало благородство и вмст глубокую грусть, а большіе темно-каріе, съ длинными рсницами, глаза смотрли кротко.

Рядомъ съ нею сидлъ негръ, широкоплечій, неуклюжій, съ огромными, безсмысленными глазами, чуть не выскакивавшими изъ орбитъ. Одну громадную руку свою, съ боле свтлой ладонью, положилъ онъ на колни, а въ другой держалъ сигару, пропуская отвратительный дымъ самаго простого табаку между толстыхъ губъ. Старая испанская пуховая шляпа съхала у него на затылокъ, а грязный воротничокъ рубашки совсмъ ушелъ подъ галстукъ съ одной стороны. Въ рубашк, ношенной Богъ знаетъ сколько, торчала булавка, а по запятнанному и разорванному жилету висла бронзовая цпочка и даже толстые пальцы украшались двумя кольцами тоже бронзовыми и съ стеклами. Въ выраженіи лица негра было что-то не только пошлое, но животное, чувственное, грубо-страстное, и тмъ не мене добродушное. Колоссъ долго боролся съ собою, прежде чмъ осмлился заговорить съ своей сосдкой. Несмотря на свое генеральство, онъ чувствовалъ, хотя врядъ ли согласился бы въ этомъ сознаться, какъ выше, какъ недостижимо выше стояла эта двушка его собственной сферы, какое благородство, какое очарованіе непорочности было во всемъ существ беззащитнаго ребенка.

Но животное скоро пересилило въ негр человка. Онъ задымилъ сильне и не замтилъ, что удушающій дымъ относится втромъ прямо на его сосдку. Вдь женщины, съ которыми онъ бывалъ знакомъ, привыкли къ табаку.

— Чортъ возьми, пробормоталъ онъ,— неужели будемъ мы сидть тутъ вдвоемъ и молчать какъ рыбы впродолженіи всей дороги, не развая рта? Мать славно посмется надо мною, когда я потомъ разскажу ей объ этомъ.

И онъ снова бросилъ полу-боязливый, полу-отважный взоръ на молодую двушку, чувствуя въ то же время, что не легко ему будетъ завязать и поддерживать съ нею разговоръ. Въ послдніе полчаса голова его страшно отяжелла, и точно также отяжеллъ языкъ, которымъ онъ плохо начиналъ владть. Проклятая водка, выпитая имъ, вроятно, была этому причиной.

Пока карета мчалась, дло еще шло хорошо, потому что сильное движеніе и порывистый морской втеръ освжали его. А теперь они стали подниматься въ крутую гору, и мулы пошли тихими и частыми шажками, а солнце точно огнемъ палило землю. Но что за важность, надо же было, чтобы сосдка узнала, съ кмъ она детъ, и что она находится въ порядочномъ обществ, а то вдь она могла Богъ знаетъ что подумать.

— Сеньорита, обратился онъ къ своей сосдк, которая со страхомъ высунула голову въ окно кареты, хотя тамъ она могла увидть только крутую тропинку, ведущую вверхъ прямо отъ большой дороги.— Вамъ вроятно, сеньорита, была непріятна эта тряска на проклятой мостовой.

Молодая двушка положила руку на дверную ручку и наклонилась еще съ большимъ страхомъ. Негръ думалъ, что она не слыхала его и закричалъ громче.

— Проклятые мулы точно взбсились, когда друзья мои прощаясь со мною нсколько пошумли. Мы немного выпили, празднуя мое назначеніе въ генералы.

Молодая двушка не могла боле показывать, что не слыхала этихъ словъ,— ихъ можно было слышать за сто шаговъ, и у нея въ ушахъ затрещало отъ нихъ. Qna слегка наклонила голову и зашевелила губами, но не произнесла ни слова, и пьяный негръ вдругъ такъ громко сталъ хохотать, что кучеръ на козлахъ даже обернулся къ нему. Молодая двушка вздрогнула отъ страха, но бояться было нечего. Новому генералу пришла на память какая-то шутка, сказанная на недавнемъ кутеж, и при этомъ дымъ отъ сигары попалъ ему въ горло, такъ что онъ сталъ такъ сильно кашлять, что потрясалъ всю карету, посл кашля онъ заикалъ — и тмъ разговоръ кончился. Онъ старался подавить икоту, удерживая дыханіе, но при этомъ лицо его приняло какое-то дикое выраженіе, крупные капли пота покатились у него со лба и сигара вывалилась изо рта. Наконецъ онъ преодоллъ икоту, но напряженіе было слишкомъ сильно, да и жаръ произвелъ свое дйствіе. Онъ началъ звать и его сталъ клонить сонъ, такъ что не прошло и десяти минутъ, какъ онъ захраплъ въ своемъ углу и вытянулся во всю карету, найдя, что съ дурочкой сосдкой нечего говорить. Бдная путешественница совсмъ сжалась.

Скоро она забыла свое противное сосдство, и разсяла печальныя думы при чудномъ вид, открывшемся передъ нею, когда дорога, не дойдя до вершины горы, повернула въ ущелье, и на поворот передъ ней открылся видъ на морской берегъ, и раскинувшуюся по немъ Лагуайру. Двушка увидла чудный тропическій пейзажъ.

Далеко съ свера тянулось синее море, блые валы котораго виднлись издали, и принимали около гавани зеленоватый оттнокъ. Въ гавани стояли на якоряхъ различныя суда, казавшіяся съ горы небольшими орховыми скорлупками, а вправо тянулся небольшой городъ съ свтлыми домиками, до самой вершины горы окруженный богатой растительностью. Долина вдоль берега тоже украшалась кокосовыми пальмами и платанами. И надъ всмъ этимъ тянулось богатое голубое небо, а издали виднлись обросшія лсомъ высокія горы, въ вид дамбы, выдающейся въ Караибское море.

Картина изчезла, когда карета повернула совсмъ въ ущелье, гд шла дорога въ Каракасъ, и мулы побжали рысью по слегка поднимавшемуся пути.

А негръ спалъ, опустивъ толстый подбородокъ на грудь, выпятивъ еще боле толстыя губы. Кажется, трудно было найти боле противнаго человка, колосса съ лоснящимся тломъ, пропитаннаго водкой, и запахомъ, отравляющимъ вокругъ себя атмосферу. Но что могла длать бдная двушка, сидвшая около него? Она благодарила Бога и за то, что негръ уснулъ, и по крайней мр не надодалъ ей. Выбора ей не было. Ей надо было пріхать въ Каракасъ какъ можно скоре, и на душ у нея лежала тяжелая скорбь, кром непріятности провести нсколько часовъ въ обществ такого человка.

Они хали такимъ образомъ часа полтора-два, а, можетъ быть, и больше, молодой двушк казалось, что прошла цлая вчность, пока они дохали до станціи, гд надо было мнять муловъ, такъ какъ одни и т же мулы никакъ не могли бы поднять карету въ гору пяти тысячъ футовъ высоты и спустить ее опять дв тысячи футовъ внизъ въ столицу. Но прозжая мимо станціоннаго кабака, кучеръ неосторожно задлъ за какой-то камень, лежавшій на дорог, такъ что карета сильно подскочила, и отъ этого толчка негръ проснулся.

— Чортъ подери! проговорилъ онъ, озираясь съ удивленіемъ, такъ какъ вроятно во сн онъ видлъ что нибудь иное, а не путешествіе,— да гд же мы?

Онъ взглянулъ на свою спутницу, но та еще боле закуталась въ мантилью и прижалась въ уголъ, какъ будто спала,— и пробормоталъ:— Ну теперь можно будетъ и выпить чего нибудь.— Потомъ вышелъ изъ кареты и пошелъ въ кабачокъ.

Между тмъ мулы были выпряжены, и впряжены новые. Вся остановка длилась не боле десяти минутъ, а генералъ въ это время позвалъ кучера, чтобы тотъ выпилъ вмст съ нимъ. Въ это короткое время онъ не могъ утолить своей жажды и потому захватилъ бутылку вина съ собой на дорогу. При этомъ онъ объявилъ, что не можетъ, не промочивъ горла, просидть два часа, которые придется еще хать до Каракаса.

И. снова понеслась карета внизъ подъ гору. Молодая путешественница со страхомъ привскочила, когда отъ толчка о камень карета покачнулась такъ, что генералъ, только-что приложившій бутылку ко рту, пролилъ часть вина себ на грудь, что никакъ не улучшило его костюма. Замтивъ, что двушка обернулась къ нему, онъ, не считая нужнымъ вытереться, вжливо протянулъ ей бутылку, отъ которой она отказалась съ едва скрываемымъ ужасомъ.

— Какая нибудь изъ годосовъ, проворчалъ толстый негръ,— потому что чувствовалъ себя оскорбленнымъ тмъ, что предложеніе его было отвергнуто,— и самъ порядочно глотнулъ изъ бутылки. Мысли въ голов его приняли другой оборотъ и онъ не захотлъ думать больше о глупой сосдк. Онъ поставилъ бутылку, потерявъ отъ нея пробку, открытою между колнъ, досталъ изъ бокового кармана своей старой жакетки новый генеральскій патентъ, который онъ самъ однако не умлъ прочесть. Онъ зналъ только, что крупныя буквы должны находиться на верху, и что на томъ мст, гд хозяинъ кабачка указывалъ пальцемъ и оставилъ жирное пятно, было написано его имя. Онъ хотлъ вытереть пятно это мокрымъ рукавомъ, но оно не стиралось, а еще хуже пачкалось, посл чего негръ сталъ смотрть на патентъ съ боку, такъ что, если бы сосдка его бросила хоть одинъ взглядъ, она могла бы прочесть этотъ важный документъ,— но она не исполнила его желанія, и онъ, сердясь на нее и на весь міръ, снова сложилъ листъ и спряталъ его въ карманъ.

Посл этого онъ сталъ искать пробку и ощупывать ее широкой голой ногой по всему полу кареты, что еще боле испугало его сосдку, но не нашелъ. Тутъ онъ, все еще держа между колнъ открытую бутылку, закурилъ свжую сигару, которая никакъ не курилась, потому что испортилась въ карман. Онъ взялъ другую, глотнулъ снова изъ бутылки и развеселился, когда съ горъ подуло свжимъ воздухомъ. Онъ началъ пть, конечно, военныя псни, приличныя его званію, и плъ такимъ громкимъ голосомъ въ окно кареты, что мулы со страхомъ навострили уши, а кучеръ съ удивленіемъ покачивалъ головою, слыша такую музыку, и сталъ сдерживать животныхъ на довольно опасной дорог.

Такъ плъ онъ около часа, опорожнивъ три четверти бутылки, и потомъ задремалъ. Засыпая, онъ все еще бормоталъ. Бутылка выскользнула у него на волъ и пролилась. Вино, къ счастью, тотчасъ же прошло все въ щели. Сигара точно также у него выпала — она давно потухла, и когда карета покатилась по улицамъ Каракаса и остановилась, гд всегда останавливалась, онъ спалъ очень крпко. Съ благословеніемъ, искренно произнесеннымъ, вышла двушка изъ дилижанса. Узелокъ, лежавшій во время дороги у нея на колняхъ, взяла она въ руки и пошла быстрыми шагами впередъ, боясь повернуть голову, въ то время какъ прислуга, вышедшая изъ отеля, смотрла на непріятнаго постителя, привезеннаго дилижансомъ.

Это былъ жилецъ не для ихъ заведенія. Да. и вообще, какъ попалъ пьяный негръ въ карету?— онъ былъ весь въ грязи и отъ него исходилъ отвратительный запахъ. Какъ-то удастся кучеру вытащить его изъ кареты. Они заперли двери, и оставили негра въ карет.

Кучеру не мало было труда, но наконецъ ему удалось выпроводить изъ кареты совершенно пьянаго генерала, и вложить ему подъ мышку его узелокъ. Генералъ сдлалъ нсколько шаговъ, но не больше. И голова, и ноги были у него точно налиты свинцомъ,— на первомъ же углу онъ споткнулся и упалъ около тротуара, на камни, гд и остался. Какой-то маленькій негръ, увидавъ его въ такомъ положеніи, подсунулъ ему подъ голову узелокъ, но онъ не чувствовалъ ничего. Прохожіе тоже не обращали на него вниманія — да и кто бы сталъ заботиться о грязномъ, пьяномъ негр — и такъ какъ наступала ночь, то его и оставили высыпать хмль свой на сухой улиц. Таково было прибытіе новоиспеченнаго генерала въ столицу государства.

IV.
Какао.

За полчаса ходьбы отъ столицы, выше, въ долин, начинается ровное мсто, окруженное со всхъ сторонъ горами и по дорог въ Лосъ-Досъ-Каминасъ лежитъ прелестный маленькій городокъ Какао, обстроенный чудными дачами, подъ тнью фруктовыхъ и пальмовыхъ деревьевъ.

Прежде тутъ было много жизни,— въ сношеніяхъ богатыхъ землевладльцевъ съ столицей, взадъ и впередъ здили обозы съ мулами и цлыя вереницы тачекъ, и не было мста пріятне этого тихаго, мирнаго уголка съ его уютными домиками, опрятными садиками и тнистыми деревьями.

Въ настоящее время правительство помстило въ этой мстности около полутораста человкъ ‘желтаго’ войска, и подобно тому, какъ революція погубила торговлю и сношенія, такъ постой этихъ войскъ погубилъ мирную тишину городка и сдлалъ изъ него военный лагерь. Жители едва осмливались показываться на улицу и вс, кто только могъ, побросали свои дома, заперли ихъ и перехали въ столицу. Тамъ, по крайней мр, у нихъ была защита въ правительств, и хотя правительство было ‘желтое’, тмъ не мене здсь имъ не кому было жаловаться на притсненія и непріятности солдатъ, и приходилось переносить ихъ.

Для южно-американскаго войска солдаты были еще довольно приличны, по крайней мр, одты по форм, то есть на нихъ были тиковыя куртки и штаны, рубашка, небольшая фуражка или соломенная шляпа съ желтой лентой, на которой обозначался нумеръ дивизіи, у большей части на ногахъ были даже сандаліи. Конечно, ни у одного изъ солдатъ не было башмаковъ и чулокъ и только генералы смотрли на такую роскошь, какъ на принадлежность формы.

Вооружены они были такъ же хорошо, какъ войска, расположенныя въ столиц. У всхъ у нихъ были хорошія ружья со штыками, и тесаки, Колина, командовавшій этими войсками, былъ одинъ изъ самыхъ строгихъ генераловъ и войска держалъ въ порядк, но во всемъ корпус не было надлежащаго военнаго духа, потому что не было причины воодушевленія солдатъ для войны. Разв любовь къ глав государства? Да они давно уже, живя еще дома, привыкли слышать о немъ, какъ о тиран.— Любовь къ родин? Чувства этого они совсмъ не понимали, они понимали подъ словомъ родина клочокъ своей собственной земли. Да и что было за дло этимъ людямъ до какого нибудь Фалькона или кого другого на президентскомъ кресл? Вдь имъ отъ этого не было пользы, и это не могло вліять на ихъ заработки. Ихъ, бдняковъ, прижимала какъ та партія, такъ и другая, не спрашивая, къ которой изъ нихъ хотятъ они принадлежать, а между тмъ они жили въ государств, считающемъ себя свободнымъ.

Конституція Венецуэлы говоритъ опредлительно, что никто не можетъ быть принужденъ къ военной служб противъ воли, а кто соблюдалъ этотъ законъ въ такія времена, когда именно нужны бываютъ солдаты? кто могъ тогда ручаться народу, что конституція не будетъ нарушаться? Молодыхъ людей хватали тамъ, гд только находили ихъ, и не платили имъ даже жалованья, необходимаго для жизни. сть же имъ хотлось, и для удовлетворенія голода имъ приходилось или воровать или просить милостыню, что они и длали, смотря по тому, къ чему представлялся случай. А разв офицеры поступали лучше?

И что это былъ за составъ офицеровъ! На полтораста солдатъ было тридцать человкъ офицеровъ, изъ которыхъ человкъ двадцать, по крайней мр, носили генеральскій чинъ. Одтые въ грязные, поношенные мундиры, несходившіе съ ихъ плечъ ни днемъ, ни ночью, опоясанные саблей, шпагой или палашомъ, смотря по тому, что у кого было, или нося оружіе въ рук, въ случа неимнія пояса — у иныхъ случались даже револьверы — праздно шатались они съ мста на мсто, лежали гд нибудь въ верандахъ на своихъ собственныхъ, или на чужихъ койкахъ и курили свернутые собственноручно папиросы.

Иногда встрчался небольшой отрядъ солдатъ, гнавшій передъ собою нсколько ословъ, навьюченныхъ, по преимуществу, сахарнымъ тростникомъ. Они наврно гнали украденныхъ ими ословъ и поклажу, и потомъ, по мстному обычаю, отпускали животныхъ для того, чтобы они сами прибгали домой. Часто бдняки, которымъ принадлежали ослы, плелись за ними, и терпли кром убытка еще насмшки храбрыхъ воиновъ, мимо которыхъ имъ приходилось проходить. Что имъ ничего не платили за сахарный тростникъ и за труды осла, само собою разумется. Да они ужь не спрашивали и сами платы.

Казалось, что въ жизни солдатъ въ маленькомъ городк господствовалъ полный покой. Конечно, горожане знали, что въ стран образовывались небольшіе отряды ‘голубыхъ’, обртавшихся преимущественно около Валенсіи, но этого бояться имъ было нечего, потому что по улицамъ были разставлены миленькіе пикеты, которые могли обо всемъ во время увдомить.

Тамъ и сямъ производились ученія несчастныхъ рекрутовъ, которые выказывали особенную неловкость при употребленіи ружей, такъ какъ съ ружьями этимъ людямъ рдко приходится имть дло. Офицеры предоставляли учить ихъ своимъ унтеръ-офицерамъ, нисколько не заботясь объ успх. Случалось, что изрдка какой нибудь офицеръ приходилъ взглянуть на эти упражненія и, посмотрвъ немного, опять уходилъ своей дорогой.

Въ Какао была только одна широкая, главная улица, спускавшаяся съ свера на югъ. Недалеко у конца ея, то есть шаговъ за сто, стоялъ хорошенькій маленькій домикъ, выкрашенный блой краской, и вообще снаружи довольно опрятно содержащійся. Къ нему примыкалъ большой, запущенный садъ — какъ были запущены вс сады въ Какао, куда ‘желтые’ выгоняли даже своихъ животныхъ. Къ дому же примыкало небольшое поле, засаженное сахарнымъ тростникомъ, ~ конечно теперь безъ тростника,— и кром того узкая полоса земли съ кофейными деревьями, около которыхъ все заросло сорной травой и требовало тщательной очистки. А кто бы сталъ заниматься очисткою въ такое время, когда ‘желтыя’ сорныя травы все вокругъ себя заглушали.

Домъ и земля эта принадлежали индйцу, по имени Тадео Баскезъ, жившему тутъ съ своей женой. Свое хозяйство онъ держалъ въ порядк, и кром того имлъ двухъ коровъ, дававшихъ ему и молоко и масло, но солдаты скоро прекратили такую излишнюю роскошь. Поля его были опустошены, коровы уведены и убиты, и хотя прежде онъ жилъ въ нкоторомъ скромномъ довольств, теперь онъ ощущалъ все большій и большій недостатокъ, даже нужду.

Въ дом индйца было еще одно постороннее лицо, гость, и даже гость весьма непріятный, сумасшедшій сдой старикъ, котораго онъ привезъ съ собой, пріхавъ въ Какао съ юга. Этотъ сдой, но, повидимому, еще не очень старый человкъ, жилъ въ одной изъ маленькихъ. комнатъ лицевой стороны, и выказывалъ до сихъ поръ очень покойный характеръ. Онъ поочередно вбивалъ себ какую нибудь идею въ голову, держался ея впродолженіи нсколькихъ мсяцевъ, и потомъ переходилъ къ другой. Въ настоящее время онъ считалъ себя очень богатымъ человкомъ, каждое утро приказывалъ Тадео запречь его карету, потому что ему надо выхать, и ждалъ ее по цлымъ днямъ, пока не ложился спать, а съ слдующаго утра начиналъ ту же самую игру. Онъ не говорилъ ни съ кмъ, рдко отвчалъ на задаваемые ему вопросы, очень любилъ дтей, и преимущественно двочекъ. Когда он подходили къ нему, онъ ласкалъ ихъ, гладилъ по голов и называлъ всхъ нжнымъ, уменьшительнымъ именемъ Мануэлиты.

Прежде онъ, должно быть, жилъ въ хорошемъ положеніи, потому что, кром приказаній относительно кареты, онъ часто высказывалъ о томъ и другіе намеки. Изъ чужихъ мало кто, или, лучше сказать, никто не былъ съ нимъ знакомъ, да и самъ онъ со страхомъ тотчасъ же уходилъ при вид посторонняго. Самъ Тадео былъ человкъ молчаливаго характера и никогда ничего не говорилъ о старик.

У несчастнаго, называвшаго себя Пердидо, то есть потерянный, стояла койка и кружка съ водой въ его каморк, гд онъ и проводилъ большую часть дня. Но дверь его не была заперта, и онъ могъ ходить по всему дому, на улицу и иногда по цлымъ часамъ сидлъ у воротъ, кивалъ проходившимъ дтямъ, а когда он останавливались около него, онъ лзъ въ карманъ и длалъ видъ будто даетъ имъ денегъ. Дти знали это и ничуть не боялись его, они смялись надъ нимъ, и часто подбгали къ нему просить денегъ.

— Пердидо, дайте мн грошикъ.— А онъ дружески кивалъ имъ и раздавалъ всмъ воображаемыя деньги.

Прежде онъ обращалъ большое вниманіе на свою вншность. Одвался онъ очень бдно, но чрезвычайно гордился чистымъ бльемъ. Съ полчаса расчесывалъ онъ себ свою сдую бороду, лежавшую у него на груди, и длинные сдые волосы. Но въ послднее время онъ сталъ небрежне. Сталъ много говорить самъ съ собою, ворчалъ на другихъ и не только не обращалъ боле вниманія на дтей, но сердился, что карета, которую онъ ждалъ столько лтъ, не детъ, и бранился съ Тадео. Онъ говорилъ, что ему надо къ президенту, и что опоздать ему нельзя.

Солдаты тоже знали его. Когда онъ сидлъ за воротами, они кивали ему, говоря: ‘здравствуйте Пердидо,’ но онъ не обращалъ на нихъ вниманія или бросалъ такой дикій взглядъ, что они остерегались боле безпокоить его. Необразованный народъ часто питаетъ къ подобнымъ людямъ какой-то суеврный страхъ, и никогда не ршится раздражать ихъ.

Въ этотъ вечеръ старикъ снова сидлъ на улиц у воротъ, положивъ нога на ногу, охвативъ руками верхнее колно, и смотрлъ въ даль, безъ мысли.— Безъ мысли? Кто можетъ знать, какъ работаетъ безпокойный мозгъ такого несчастнаго, и какія представляетъ ему картины? Въ настоящую минуту, мысли эти казались характера спокойнаго. Въ чертахъ лица его не было ничего дикаго, непріятнаго, а только выражалась глубокая грусть. Неужели къ нему явилось сознаніе его положенія?

Маленькая двочка, лтъ семи, проходя по улиц остановилась около него.

— Пердидо, смясь сказала она, протянувъ къ нему худенькую ручку,— грошикъ!

Потерянный повернулъ къ ней голову, и лицо его озарилось точно солнечнымъ лучомъ.

— Мануэлита, тихо и отъ души проговорилъ онъ, взявъ ее за руку и привлекая къ себ, — моя милая, милая Мануэлита! Не такъ ли, вдь ты не оставила своего стараго отца? Вдь ты останешься съ нимъ и будешь ухаживать за нимъ, когда онъ будетъ болнъ, и слдить за нимъ милыми глазами твоими, и прогонять твоими милыми ручками непріятныя грезы, которыя его мучатъ?

При этомъ онъ взялъ къ себ на колни двочку, испугавшуюся его ласкъ, и горячо поцловалъ ее въ щеку.

— Пердидо, сказала малютка,— отпусти меня. Мн надо идти. Мать ждетъ меня дома.

— Ты никогда не сердилась на твоего стараго отца, тихо продолжалъ несчастный.— Ты всегда была съ нимъ добра и мила, и если бы теперь осталась съ нимъ, то онъ готовъ отказаться отъ всего остального,— отъ счастья, богатства, блеска и роскоши, окружающихъ насъ.

— Пердидо, пусти меня, просила малютка, начинавшая трусить.— Вдь ты мн длаешь больно.

— Идемъ… пойдемъ вмст въ широкій свтъ, Мануэлита,— матери нечего объ этомъ знать, шепотомъ продолжалъ старикъ, крпче прижимая къ себ двочку,— она никогда не любила ни тебя, ни меня. Она горда и высокомрна, и холодна, какъ снгъ Кордильеровъ. Идемъ, Мануэлита,— я знаю дорогу, я проведу тебя, и тамъ, далеко, далеко отсюда мы снова будемъ счастливы.

Малютка начала кричать, и Тадео, выскочивъ изъ дому, бросился къ старику.

— Не стыдно ли теб, Пердидо! сейчасъ пусти ребенка. Вотъ придетъ твоя жена, она задастъ теб, когда увидитъ тебя съ ребенкомъ. Ты знаешь, что она всегда запрещала теб это.

Старикъ со страхомъ отпустилъ двочку, которая, съ плачемъ и поблднвъ отъ боязни, побжала вдоль улицы, а онъ остался на скамейк, понуривъ голову. Потомъ онъ тихо прошепталъ:

— Она опять ушла — ахъ, какъ горитъ моя голова! Какъ горитъ моя голова!

Онъ не сопротивлялся, когда Тадео увелъ его въ комнату, гд онъ тотчасъ же легъ на койку, закрылъ лицо руками и громко зарыдалъ.

Въ Какао прискакалъ какой-то всадникъ. Это былъ офицеръ правительственныхъ войскъ, остановившій свою замыленную лошадь, при вид солдатъ на улиц.

— Гд главнокомандующій? спросилъ онъ солдатъ, стоявшихъ и недумавшихъ отдавать ему честь.

— Въ Калл Педро?— сейчасъ на право, третій домъ.

— Идемъ со мной, проводи меня къ нему. Мн надо говорить съ нимъ. Много ли здсь войска?

— Не знаю, отвчалъ солдатъ, пожимая плечами, исполняя приказаніе онъ зашагалъ подл дущаго офицера. Какое ему было до этого дло и могъ ли онъ когда нибудь интересоваться этимъ. Вроятно, офицеръ привезъ какое нибудь важное распоряженіе, потому что главнокомандующій тотчасъ же веллъ осдлать себ лошадь и похалъ по главной улиц, гд квартировала большая часть солдатъ и гд стоялъ караулъ.

Во всякомъ случа въ лагер желтыхъ происходило что-то важное, но какое было до этого дло жителямъ Какао. Вдь они уже привыкли къ вчнымъ передвиженіямъ войскъ, объяснить причину которыхъ не могли даже и офицеры.

Тадео, занимаясь домашнимъ хозяйствомъ, тоже не обращалъ вниманія на хлопоты солдатъ и на то: ждали-ли они опять непріятеля, или хотли сами напасть на него. Его больше вдь не ограбятъ, такъ какъ все, что можно было ограбить, было уже у него взято.

Тадео былъ смирный, спокойный человкъ, какъ почти вс индйцы, и въ Какао его уважали вс жители этого маленькаго города, какъ за его трудолюбіе, такъ и за заботы его о больномъ.

Скоро стало извстно, что онъ пріхалъ изъ Ориноко и пріхалъ оттуда съ женою, родина которой была въ сосднемъ мстечк, въ Мариперецъ. Онъ перехалъ въ Какао ради своей жены, желавшей быть поближе отъ родины. Но даже жена, сколько ни спрашивала, все-таки не знала, кто такой этотъ сдой старикъ, такъ какъ онъ былъ въ дом Тадео еще за нсколько лтъ до ея замужества. Много разъ спрашивала она его объ этомъ, но всегда получала одинъ и тотъ же отвтъ: ‘человкъ этотъ спасъ меня отъ смерти и позора,’ вслдствіе чего только благодарность могла быть причиной, что онъ взялъ на себя такую ужасно-трудную обязанность. Но жена Тадео вовсе этого не понимала и хотя сама она была женщина добродушная и съ мягкимъ сердцемъ, и очень была привязана къ своему мужу, все-таки не могла сообразить, чтобы кто нибудь изъ одной благодарности могъ навязать себ на всю жизнь такой тяжелый грузъ.

Дйствительно, Тадео много было возни съ старикомъ, но казалось, что самое трудное у него еще впереди, такъ какъ старикъ, проживъ спокойно долгое время, вдругъ сталъ теперь снова безпокойнымъ. Индецъ стоялъ у окна и смотрлъ на улицу, когда услыхалъ голосъ Пердидо, громко и гнвно его звавшаго.

— Бда съ нимъ, прошепталъ индецъ, не трогаясь съ мста и слушая непривычный зовъ, — что мн длать, чтобы успокоить его.

— Тадео! Тадео! снова кричалъ старикъ,— разв ты не слышишь, негодяй? Мн надо карету, и поскоре. Я ужь утромъ сегодня веллъ закладывать, а до сихъ поръ ея еще нтъ. Мн надо хать въ Морихъ за Мануэлитой. Торопись, время уходитъ — уже темнетъ.

Тадео пошелъ къ нему и нашелъ старика въ страшномъ волненіи, несчастный вовсе не слушалъ, что говорилъ ему индецъ, а только все звалъ свою Мануэлиту, и твердилъ, что рка поднимается, и что, наконецъ, если онъ будетъ медлить, то нельзя будетъ перебраться. Мысленно онъ перенесся въ иныя времена и въ другую мстность, и Тадео стоило не малаго труда, наконецъ, уложить его въ постель и заставить забыть карету и Мануэлиту, хоть на одну ночь.

Между тмъ въ городк гремлъ барабанъ, звучали трубы и солдаты бгали съ ружьями, съ набитыми патронташами въ рукахъ, полагая, что ‘Голубые’ уже близко и битва можетъ каждую минуту начаться.

Сборный пунктъ былъ, конечно, на площади, и только-что прибывшій офицеръ былъ уже тамъ вмст съ генераломъ. Но все ограничилось простымъ смотромъ, солдаты выкликали поочередно, чтобы увидть, вс ли они въ лицо. Недоставало только четырехъ человкъ, вроятно дезертировавшихъ, но это ничего не значило и случалось почти ежедневно.

Вообще, съ офицерами включительно, въ городк стояло сто пятьдесятъ шесть человкъ, такъ какъ наканун приведенъ былъ небольшой отрядъ волонтеровъ, съ связанными назадъ руками. У большой части солдатъ были ружья, и теперь было выбрано пятьдесятъ человкъ для небольшого похода, имъ назначили офицеровъ и дали приказъ приготовиться къ выступленію на слдующее утро со свтомъ.

— Куда пойдемъ? спросилъ одинъ изъ солдатъ, такъ какъ люди эти имютъ весьма слабое понятіе о дисциплин и субординаціи. И ему отвчали:

— Почемъ знать! Да это васъ и не касается, будьте готовы, потому что генералъ Колина шутить не любитъ и разстрлялъ ужь многихъ негодныхъ солдатъ.

Посл этого солдатъ распустили, чтобы они вечеромъ разжились гд нибудь продовольствіемъ для предстоящаго похода. Выступающій въ походъ отрядъ получилъ, къ немалому своему удивленію, по два реала на человка наличными деньгами.

Оставшіеся въ городк не получили ничего.

Въ то время, какъ солдатамъ производился смотръ и ихъ заставляли длать нкоторые самыя простыя военныя эволюціи, къ нимъ подошелъ какой-то господинъ небольшого роста, весьма приличный и, какъ кажется, достаточный, сталъ смотрть на ученіе съ видимымъ удовольствіемъ, и держа подъ мышкою тросточку свою, потиралъ отъ радости руками. Иногда у него вырывались выраженія удовольствія: прелестно, превосходно! и онъ, казалось, дйствительно приходилъ въ восторгъ. Иногда онъ вынималъ изъ кармана карандашъ и бумажку и записывалъ что-то, это наконецъ возбудило любопытство генерала, которому человчекъ былъ указанъ офицеромъ.

Правительство звало, что есть много неблагонамренныхъ въ стран, но объ общемъ направленіи противъ него оно не знало или не хотло знать, а что эти неблагонамренные дйствуютъ въ пользу революціи, помогаютъ ей всми силами, и что между ними есть много дйствительныхъ и, можетъ быть, опасныхъ шпіоновъ, не подлежало никакому сомннію. Если этотъ человчекъ принадлежалъ къ такому разряду людей, то онъ исполнялъ свою обязанность необыкновенно смло, и потому его надо было не спускать съ глазъ.

Генералъ въ самомъ дл не терялъ его изъ вида до окончанія смотра и смотрлъ за нимъ издали, такъ что тотъ ничего не замтилъ. Наблюдатель же такъ былъ погруженъ въ созерцаніе ‘великолпнаго войска’, что ни на что не обращалъ боле вниманія, и тмъ мене думалъ о бгств. По окончаніи ученія, онъ отошелъ немного въ сторону, подъ высокую кокосовую пальму, все держа бумажку въ рук, и разостлавъ носовой платокъ, въ вид предосторожности отъ муравьевъ, слъ на него и сталъ быстро писать.

— Чортъ возьми! сказалъ генералъ своему адъютанту, — этотъ парень вовсе не горячится и намъ надо посмотрть, что онъ тамъ строчитъ, да еще у насъ въ виду. Идемте, Токезъ, пусть покажетъ онъ намъ бумаги.

Онъ пришпорилъ свою лошадь и подскакалъ къ пишущему, который такъ углубился въ свое занятіе, что замтилъ всадника только тогда, какъ тотъ уже подскакалъ къ нему. Пишущій съ испугомъ спряталъ бумажку въ карманъ, не сложивъ ее даже порядочно, потомъ всталъ, вжливо снялъ шляпу и сказалъ:

— Здравствуйте, господа,— право пріятно было смотрть, какъ учились ваши храбрые солдаты. Съ такимъ войскомъ вы разсете бунтовщиковъ, какъ сно по втру.

— Такъ вамъ понравилось? сухо спросилъ генералъ, внимательно осматривая его съ головы до ногъ.

— Чрезвычайно, чрезвычайно, сеньоръ генералъ, вскричалъ онъ,— и прогулка моя сегодня вполн окупилась.

— Право? Какимъ же образомъ?

— Наслажденіемъ, смотря на это ученіе.

— И ничмъ больше?

— Какъ такъ? отвчалъ человчекъ, озадаченный вопросомъ, такъ какъ онъ былъ высказанъ какимъ-то особеннымъ тономъ.

Генералу не хотлось долго разговаривать съ незнакомымъ и онъ, идя прямо къ длу, спросилъ его не особенно даже вжливо:

— Кто вы такой и какъ васъ зовутъ?

Незнакомецъ, боле удивленный грубымъ тономъ, чмъ самимъ вопросомъ, остановился въ нершимости. Наконецъ онъ сказалъ:

— Меня зовутъ Энано… Гораціо Энано.

— И вамъ надо было такъ долго припоминать это?

— Помилуйте, нисколько, отвчалъ незнакомецъ ужь не по прежнему вжливо, раздосадованный манерою генерала,— я конечно всегда помню свое собственное имя.

— А кто вы такой?— Чмъ занимаетесь?

— Я служу въ министерств финансовъ, съ достоинствомъ отвчалъ сеньоръ Энано.

— Въ министерств финансовъ? сказалъ генералъ, качая головою и не вполн довряя, — что же вы тутъ такъ прилежно писали? Вдь не дловыя же замтки?

Незнакомецъ покраснлъ до ушей и нершительно отвчалъ:

— Нтъ, никакъ не дловыя замтки.

— А что же такое, смю васъ спросить?

— Вы извините меня, довольно твердо проговорилъ Энано, — это частныя дла, касающіяся меня одного.

— Вы такъ думаете? смясь спросилъ генералъ, — покажите мн бумагу, ту, что вы запрятали къ себ въ карманъ.

— Очень сожалю, отвчалъ сеньоръ Энано,— что не могу исполнить вашего желанія, такъ какъ это исключительно мое частное дло.

— Такъ. Пожалуйста, Токезъ, позовите-ка сюда съ полдюжины солдатъ, все равно, какихъ нибудь. Если этотъ господинъ не хочетъ показать добровольно бумаги, то мы должны будемъ раздть его.

— Господинъ генералъ! въ негодованіи вскричалъ Энано,— я не понимаю, какое право имете вы отнимать у меня силой мои бумаги.

— Я не хочу отнимать ихъ, если не найду того, что подозрваю. Я хочу только посмотрть, какія вы сдлали замтки относительно моихъ солдатъ.

Лицо человчка просіяло.

— А, сказалъ онъ, — это другое дло. Вы принимаете меня за шпіона. Это вопіющая несправедливость, такъ какъ у его превосходительства нтъ большаго почитателя, какъ я, но теперь мн самому чрезвычайно важно объяснить вамъ мои взгляды. Господинъ генералъ, бумаги къ вашимъ услугамъ.— И говоря это онъ досталъ изъ кармана нсколько листковъ и подалъ ихъ генералу. Если онъ думалъ или надялся, что генералъ будетъ читать ихъ, то въ этомъ онъ очень ошибся. Генералъ только развернулъ ихъ и, бросивъ бглый взглядъ, вдругъ громко расхохотался.

— Стихи, Токезъ! вскричалъ онъ.— Прелестно, этотъ господинъ поэтъ.— И не давая себ труда возвращать бумаги владльцу ихъ, онъ просто швырнулъ ихъ на землю и поскакалъ вдоль улицы, сопровождаемый своимъ адъютантомъ.

Энано съ удивленіемъ и гнвомъ посмотрлъ ему вслдъ.

— Не совсмъ-то вжливо для такого важнаго чина, проговорилъ онъ,— я иначе представлялъ себ генераловъ Фалькона, да впрочемъ въ семь не безъ урода!

И со вздохомъ наклонилъ онъ свою тяжелую фигуру и сталъ подбирать разлетвшіеся листочки, и потомъ тихо пошелъ вслдъ за ускакавшимъ генераломъ.

V.
Голубые.

Во всей Южной Америк съ ея чудными тропическими пейзажами, горными вершинами, безконечными долинами и потоками, обросшими вковыми лсами, нтъ мста очаровательне и привлекательне лагуны Валенціи, примыкающей къ плодородной Арагуайской равнин. Это лучшее мсто цлой Венецуэлы, и, можетъ быть, цлаго Южнаго континента.

Оно окружено горами, втвью Кордильерскаго хребта, а къ югу отъ него тянется монотонный ланносъ, съ его низкими пальмами и согнутыми кустами капарро, но тутъ на высокой мстности, у широкой лагуны, серебристымъ блескомъ своимъ украшавшей пейзажъ и придававшей ему оригинальный видъ и пріятную свжесть,— тутъ процвтаетъ такая роскошная растительность богатой тропической природы, какую только можно вообразить себ, и которая при всемъ томъ не похожа на густую растительность дельты Ориноко, столь страшную и опасную для человка своими необозримыми болотами.

Тутъ качаются отъ втерка чудно-густыя вершины кокосовыхъ пальмъ, шелестятъ бананы своими широкими листьями, едва удерживая тяжесть плодовъ, тутъ тянутся громадныя кофейныя плантаціи, поля съ сахарнымъ тростникомъ и какао. А въ тни плодоносной апельсинной раввины, окруженныя цвтущими кустами и вьющимися растеніями, прячутся жилища людей, которые могли бы быть самыми счастливыми, если бы ихъ не мучили честолюбіе, эгоизмъ и властолюбіе отдльныхъ личностей, и не принуждали вести безконечныя междоусобныя войны, и тмъ превращать даже Баденскую долину въ мсто бдствія и нужды.

Настоящая революція была нешуточная, какъ многія другія, терзавшія страну. Президентъ Фальконъ, съ свойственной ему жадностью, копилъ все боле и боле денегъ, собиралъ вокругъ себя своихъ креатуръ, которыя помогали ему въ этомъ, и такъ высосалъ прекрасную страну, что она, была на краю гибели. Вслдствіе чего лучшіе люди Венецуэлы,— которыхъ вовсе не мало, — соединились и объявили, что они не могутъ, да и не хотятъ боле выносить такого положенія длъ.

Первое и главное ихъ требованіе заключалось въ томъ, что Фальконъ долженъ мирно отказаться отъ своего положенія, и въ этомъ случа врядъ ли въ стран раздался бы хоть одинъ выстрлъ, но…. кто же добровольно отрекается отъ власти?

Фальконъ отвчалъ назначеніемъ безчисленнаго множества генераловъ, которые приносили ему теперь пользу, и мшали назначенію ему преемника. Онъ мало заботился о томъ, что отягощаетъ страну содержаніемъ безполезныхъ и даже вредныхъ людей. Онъ выжалъ изъ страны все, что могъ выжать, и теперь стремился только удержать власть, чтобы начать еще разъ, хотя бы весьма на короткое время, грабить.

Слдовательно ясно было, что добромъ тутъ нечего было длать, и для измненія этого нестерпимаго положенія длъ нужна была сила противъ силы, и на этотъ разъ не только одни годосы возстали противъ побдоносной партіи федераловъ, но и сами федералы снабжали революцію свжими силами, примыкавшими къ ней противъ общаго врага. Инсургенты назвались реконквистадорами, то есть вновь-завоевателями и выбрали голубой цвтъ въ отличіе своихъ отрядовъ.

Но до сихъ поръ съ ихъ стороны было боле угрозъ, чмъ дйствій, потому что они еще врили, что Фальконъ наконецъ пойметъ возростающія угрозы. Но Фальконъ, ослпленный своими приверженцами, принималъ эту медленность за слабость и дйствовалъ все неосторожне и неосторожне. Тогда реконквистадоры ршили не терять боле времени. Фальконъ добровольно не уходилъ, и потому жители были призваны къ оружію.

Имъ надо было бороться съ одной трудностью, которую Фальконъ зналъ хорошо, по преувеличивалъ: съ недостаткомъ въ снарядахъ и оружіи, въ то время какъ правительство могло распоряжаться сравнительно порядочнымъ, хотя и небольшимъ арсеналомъ. Предводители партіи давно уже хлопотали о пріобртеніи револьверовъ и ружей. Они покупали тоже и мускеты, если находили ихъ, и сверо-американцы служили въ этомъ случа лучшими поставщиками. Порохъ они провезли контрабандой на маленькихъ береговыхъ судахъ изъ Сентъ-Томаса и Тринидада, а свинцу было на лицо довольно, тмъ боле, что если бы дло дошло и до битвы, то все-таки долго война продолжаться не могла.

Сборнымъ пунктомъ, конечно, была выбрана Валенская долина, садъ Венецуэлы, потому что тамъ всего легче можно было найти продовольствіе даже на цлую большую армію. Кром того эта мстность была гуще населена, и могла поставить голубымъ порядочное количество солдатъ, въ которыхъ, впрочемъ, не чувствовалось недостатка у ‘голубыхъ’ нигд.

Да и что было длать бдному населенію? Война вспыхнула въ стран, несли они не пойдутъ добровольно къ ‘голубымъ’, то ихъ силою возьмутъ желтые. Что у желтыхъ никогда не получается жалованья, это они знали отъ бездны бжавшихъ и всюду прятавшихся солдатъ. Желтые, кром того, не получали добровольно отъ населенія ни крошки хлба, ни глотка водки. ‘Голубымъ’ же солдатамъ, напротивъ того, давалось все, что имъ было нужно, такъ какъ почти вся страна стояла на ихъ сторон, и Фальконъ господствовалъ и распоряжался въ столиц только насиліемъ своихъ генераловъ и войска. Предводители реконквистадоровъ поэтому не употребляли никакихъ насильственныхъ мръ, какія, къ сожалнію, принимались въ мстахъ, гд стояли ‘желтые.’ Нельзя было допускать, чтобы люди умирали съ голоду,— люди, и безъ того голодавшіе. Потомъ ‘голубые’ не утомляли ученіями. Зачмъ? Вдь давать большія сраженія имъ не придется. Вся борьба будетъ ограничиваться защитою или штурмомъ укрпленныхъ мстъ, преимущественно небольшими схватками, и если солдаты будутъ умть дйствовать оружіемъ, то не все ли равно, двинутся ли они сначала лвой ногой, а потомъ правой?

Почти все населеніе было безъ работы и заработка, и само оно видло, что въ стран не будетъ ни покоя, ни благосостоянія, если правительство не измнитъ образа дйствій, и не поставитъ во глав благоразумнаго или, лучше сказать, честнаго человка. Гд взять такого, они еще сами не знали, да и мало безпокоились объ этомъ. О такой перемн должны были думать люди, возбудившіе возстаніе, и имъ населеніе вполн довряло, или предоставляло все въ ихъ распоряженіе. Что знало оно о правахъ гражданина, никогда не примняя ихъ къ длу?

Въ маленькомъ, прелестномъ городк Марака, на самомъ берегу лагуны, окруженномъ прелестнйшими садами, въ тотъ самый день, происшествія котораго описаны были въ предыдущихъ главахъ, нсколько извстныхъ предводителей реконквистадоровъ держали собраніе, чтобы обсудить свои будущія дйствія и необходимыя для нихъ средства. Такое собраніе было необходимо, и потому въ этотъ день городъ кишалъ ‘голубыми’ солдатами.

Конечно, стоило имъ только снять оружіе, чтобы не узнать въ нихъ боле солдатъ, такъ какъ никто изъ нихъ не носилъ формы. Да впрочемъ лишь только цль ихъ будетъ достигнута, лишь только будетъ изгнанъ президентъ и уничтожена власть его безчисленныхъ генераловъ, они спокойно разойдутся по домамъ къ своимъ мирнымъ занятіямъ. Это было ополченіе въ полномъ смысл слова, и ему необходимо было только оружіе.

Большая часть ополченцевъ ходила въ свтло-голубыхъ или срыхъ курткахъ простой американской или нмецкой бумажной натеріи, носила штаны, какіе кому хотлось, сандаліи на ногахъ, и почти вс — соломенныя шляпы. Едва ли у половины была голубая лента, потому что, хотя купцы въ Марака и позаботились о пріобртеніи порядочнаго запаса этихъ лентъ, но все-таки у большой части не доставало наличныхъ денегъ, чтобы заплатить за ленту, а безъ денегъ ничего не давалось. Вооруженіе у ‘голубыхъ’ было также очень разнородное. У многихъ были мушкеты со штыками и патронташами, а у нкоторыхъ старые карабины, присланные какимъ нибудь европейскимъ правительствомъ на единственный рынокъ для этихъ предметовъ, въ Южную Америку. У многихъ были даже только длинные ножи за поясами и кинжалы, но для непріятеля они могли быть еще опасне другихъ изъ своихъ товарищей съ карабинами, потому что отлично умли владть этимъ оружіемъ.

Офицеры были вооружены равномрне, у каждаго на боку была сабля, конечно, совершенно различныхъ формъ, и по одному, а всего чаще, по два револьвера за поясомъ. Въ знакъ отличія, на шляпахъ у нихъ были пришпилены кокарды или розетки изъ голубыхъ лентъ.

Собраніе предводителей назначено было въ большой кофейн недалеко отъ площади. Офицеры съ ранняго утра шли туда по улицамъ, гд всюду стояли группы солдатъ и горячо, размахивая руками, разсуждали о новостяхъ дня и о полученныхъ извстіяхъ. Они съ жаромъ разсуждали другъ съ другомъ о политик и даже о заслугахъ различныхъ претендентовъ на президентство, но имъ и въ голову не приходила возможность самимъ ршить этотъ вопросъ, или ршительно встать за какую нибудь личность, что вроятно и было причиною, что всюду бродившая революція длала такіе незначительные успхи. Ей недоставало предводителя, которому бы можно было слпо довриться, и приверженность революціонеровъ розсыпалась во вс стороны.

Этотъ же самый вопросъ занималъ въ тотъ день и офицеровъ, собравшихся пестрой толпой. Большинство изъ нихъ было смшанной крови, начиная отъ темно-краснаго цвта индйца и кончая метисами и почти блыми квадронами. Одинъ только офицеръ между ними былъ чистаго испанскаго происхожденія, но было много креоловъ лучшихъ мстныхъ фамилій.

Прежде всего надо было составить твердый планъ дйствій и соединенными силами двинуться на Каракасъ, для чего тотчасъ же нужно было послать депутатовъ въ Барцелону, чтобы найти тамъ поддержку своимъ ближайшимъ планамъ. Главнымъ дломъ было удалить и отрзать отъ внутреннихъ провинцій правительственную партію въ Каракас, которая едва держалась внутри. Тогда можно было получить увренность, что большіе внутренніе города, какъ, напримръ, Калобицо, тотчасъ же примкнуть къ голубымъ, и открыто заявятъ себя въ пользу революціи. Для этой цли предполагалось занять города, лежавшіе по дорог въ центръ страны, какъ Ортицъ, Викторію и т. д., и если тогда войска двинутся съ востока изъ Барцелоны, то президенту нечего будетъ длать, какъ только отказаться отъ власти.

Для этихъ различныхъ движеній, частью на востокъ, частью на юго-востокъ, были выбраны необходимые предводители, не офицеры, украшенные эполетами и орденами, а ловкіе горные жители, или жители долинъ съ сандаліями на ногахъ и соломенными шляпами на головахъ. Но это были сильные, ловкіе люди, привыкшіе къ сдлу, и освоившіеся съ оружіемъ.

— А кого назначили въ Барцелон президентомъ реконквистадоры? спросилъ одинъ изъ старшихъ офицеровъ, генералъ Альварадо, посл окончанія собранія у главнокомандующаго Рохаса, руководившаго всмъ.— Разв это еще неизвстно?

— Кажется, у нихъ еще нтъ президента, отвчалъ онъ, — по сколько мн извстно, длами возстанія руководитъ Монагасъ.

— Какъ? крикнули присутствующіе,— разв вы забыли францисканскій монастырь въ Каракас?— Неужели хотятъ выбрать въ предводители убійцу депутатовъ, и наконецъ выбрать его и въ президенты?

— Онъ объявилъ, что клянется честью освободить свою родину отъ давящаго ее гнета и тмъ загладить прошедшее.

— Фразы! Отчего не выбрать намъ Далла Коста, президента Гвайаны.— Лучшаго не найти.

— Онъ отказался.

— Такъ ужь ему предлагали?

— Косвенно,— онъ не хочетъ оставить Гвайану.

— Онъ согласится, когда уврится, что это нужно для общаго блага.

— Зачмъ же онъ держится въ сторон съ своимъ войскомъ? Онъ хочетъ остаться нейтральнымъ.

— Упрекать въ этомъ его нельзя,— Гвайана и безъ того такъ мало населена.

— И онъ еще терпитъ войска Фалькона у себя въ штат, сказалъ Рохасъ.— Но оставимъ это, господа. Мы здсь не назначаемъ будущаго президента, и предоставимъ это избирательнымъ депутатамъ. И такъ за наше дло. Чмъ боле наберете вы солдатъ, тмъ лучше, а вы, капитанъ Теха, прійдите потомъ за депешами… но не приходите слишкомъ поздно.

Съ этими словами онъ вышелъ на улицу, гд была привязана его лошадь, вспрыгнулъ на нее и поскакалъ къ своей квартир, въ одной изъ загородныхъ дачъ.

— Этому вы наступили на ногу, Альварадо, вскричалъ капитанъ Теха, молодой испанецъ, стоявшій подл него.— Онъ самъ былъ бы не прочь быть избраннымъ.

— Кто? Мигюэль Рохасъ? У него много приверженцевъ въ стран, и онъ храбрый солдатъ.

— Это такъ, и нельзя желать лучшаго генерала — но онъ слишкомъ честолюбивъ.

— Ну, это не порокъ, честолюбіе не помшало бы, если бы при этомъ онъ остался честнымъ, и именно поэтому-то лучше было бы видть у насъ Далла Коста. Кром того онъ умне другихъ. Но это до насъ не касается. Намъ этого не измнить, и остается только драться, если власти въ Каракас не поведутъ себя благоразумне. Да здравствуетъ конституція!

— А съ какими силами вы будете драться? спросилъ Теха.

— Какъ съ какими? Съ нашими солдатами! вскричалъ Альварадо.

— А откуда вы возьмете ихъ, если они не явятся добровольно?

— Э, чортъ возьми! Тогда мы возьмемъ ихъ силою. Разв желтые поступаютъ лучше, или обходятся съ ними нжне?

— Но вы только-что провозгласили конституцію, а согласно съ нею никто въ Венецуэл не можетъ быть принужденъ къ служб.

— Глупости! Конституція хороша въ мирное время, и тогда ее слдуетъ соблюдать, а въ военное время нельзя церемониться, если какой нибудь лнтяй не хочетъ положить ружья на плечо или взять ножа въ руки? Я защитникъ народныхъ прявъ, но всему должны быть границы.

— Вы, по крайней мр, честны, смясь сказалъ Теха,— и все-таки не лучше другихъ, вы хотите имть свободу у васъ въ республик, но свободы каждый желаетъ только для себя и въ своемъ кружк, а сосда могутъ черти побрать. Идемте и выпьемте по стакану вина, вдь намъ предстоитъ трудная работа и долгій путь, и я долженъ откровенно признаться, что мн надола здшняя праздная жизнь. Вотъ ужь четыре недли шляемся мы тутъ, въ этомъ раю, и ничего не длаемъ, а только подаемъ у поселянъ ихъ припасы и мшаемъ имъ работать. Даже и рай можетъ наскучить.

— Вамъ бы познакомиться съ семействомъ Кастилія, тмъ самымъ, гд живетъ Рохасъ. Это чрезвычайно любезные люди, въ гостяхъ у нихъ время пролетаетъ тамъ незамтно.

— Я всюду остался чужимъ, грустно проговорилъ Теха, — но все равно, вино осталось моимъ единственнымъ утшеніемъ.

И взявъ подъ руку друга, онъ пошелъ съ нимъ по улиц въ одну изъ многочисленныхъ кофейныхъ, гд подавалось и испанское вино.

За городомъ, не боле какъ за полмили отъ послднихъ зданій, находилась прелестнйшая гаціенда или помстье семейства Кастиліи, гд все было устроено еще въ дух староиспанскаго времени.

Сворачивая съ большой дороги подъ старыми могучими деревьями, уже начинавшимися около городскихъ воротъ, и пройдя небольшое пространство, засаженное кофейными деревьями, виднъ за широкой, аристократической аллеей господскій домъ съ роскошными верандами и массивными каменными лстницами и порталами. Туда никогда не проникали солнечные лучи, потому что густыя вершины срослись вмст и образовали настоящую крышу. Но стоило пройдти шаговъ сто, какъ передъ глазами открывался черезъ тнистую аллею очаровательный видъ.

Зданіе это, похожее на замокъ, лежало въ лсу, но въ лсу цвтущихъ деревьевъ, между которыми невысокіе кофейные кусты, правильно посаженные, закрывали всю нижнюю часть рощи. Прелестная аллея царственныхъ пальмъ шла по апельсинной рощ до самаго портала. У широкихъ пальмовыхъ стволовъ цвли розовые, ванильные и гранатовые кусты и другіе тропическіе цвты, и все вокругъ было пропитано упоительнымъ запахомъ апельсиннаго цвта.

Сюда-то и повернулъ главнокомандующій генералъ Мигуэль-Антоніо Рохасъ въ сопровожденіи своего адъютанта и, увидавъ стоявшихъ въ портал дамъ, пришпорилъ свою лошадь. Было нсколько поздно, и онъ зналъ, что его ждутъ къ обду. Гостепріимные хозяева употребляли все, чтобы улучшить жизнь самовольно поселившимся у нихъ гостямъ, такъ какъ они смотрли на нихъ не какъ на чужихъ, а какъ на храбрыхъ защитниковъ родины.

Генерала радушно привтствовали.

— А вы долго заставили ждать насъ, генералъ! вскричалъ радушный хозяинъ, старикъ Кастиліа, джентльменъ въ полномъ смысл этого слова.— Дамы уже разсердились, потому что,.по ихъ увренію, кушанья простыли.

— Дйствительно, намъ надо тысячу разъ просить извиненія, сеньоръ, отвчалъ генералъ, соскакивая съ сдла въ одно время съ своимъ адъютантомъ, полковникомъ Фермуда, и отдавая лошадей подошедшей прислуг, — но служба прежде всего, и сегодня намъ надо было обсудить много серьезныхъ длъ. Сеньоры, припадаемъ къ ногамъ вашимъ — не сердитесь на бдныхъ, голодныхъ преступниковъ.

— Если вы голодны, то можно простить вамъ, смясь сказала цвтущая двушка, лтъ семнадцати, съ плутовской ямкой на подбородк, и съ сіяющими весельемъ глазами, подобными двумъ чернымъ брилліантамъ.

Роза, вторая дочь Кастиліи, была одта въ бломъ простомъ плать, отдланномъ голубымъ, и съ голубымъ поясомъ. Въ волосахъ у ней были тоже голубые цвты, въ знакъ цвта реконквистадоровъ. Она дйствительно была предана этому длу всмъ сердцемъ, какъ, впрочемъ, и все семейство ихъ, принесшее уже большія жертвы въ пользу анти-правительственной партіи.

Хозяйка дома тоже привтствовала гостей съ верху лстницы. Она была еще такъ молода на видъ, что ее съ трудомъ можно было принять за мать Розы. А между тмъ Роза не была еще старшей изъ ея дтей, у лея была еще сестра и братъ, старше ея семью годами, и еще двое младшихъ братьевъ. но какъ часто встрчается въ Венецуэл, гд, не такъ, какъ въ другихъ тропическихъ странахъ, матери долго сохраняютъ молодость и часто походятъ скоре на сестеръ, чмъ на матерей своихъ дочерей.

Офицерамъ не долго пришлось ждать: обдъ былъ вскор поданъ. Не прошло и десяти минутъ, какъ вс уже сидли за большимъ круглымъ столомъ въ столовой, и разговоръ зашелъ о положеніи инсургентовъ и о надеждахъ, что правое дло одержитъ побду.

Полковникъ Фермуда сидлъ подл Розы.

— А на васъ сегодня нашъ цвтъ, сеньорита, любезно замтилъ онъ,— это очень мило и внимательно съ вашей стороны, и за это я благодарю васъ отъ души.

Роза сильно покраснла.

— Дай Ботъ, чтобы вскор этотъ цвтъ сталъ цвтомъ всей страны, отвчала она, — это цвтъ вры, и вс честныя венецуэльскія женщины должны были бы носить его.

— Если бы вс думали одинаково съ вами, — но есть и недоброжелатели.

— Къ счастію, немного, да и т примкнутъ къ намъ, когда увидятъ пользу для отечества.

— Часъ тому назадъ мы получили изъ Барцелоны письмо, генералъ, сказалъ старый Кастилія.

— Я самъ получилъ депешу, отвчалъ Рохасъ, — но она. послана уже шесть дней тому назадъ.

— Ну такъ она, значитъ, пришла въ Лагуайру съ тмъ же самымъ пароходомъ, который привезъ и мн письмо. Такъ вы, значитъ, знаете, какъ идутъ тамъ дла.

— Подтвержденіе привезетъ пароходъ, который, если я не ошибаюсь, долженъ придти сегодня въ Лагуайру.

— Да, сегодня, если не запоздаетъ, теперь онъ долженъ быть уже тамъ. И мы получимъ боле точныя извстія, чмъ по простому письму. Я жду съ нимъ своихъ дтей, сына и дочь, они два мсяца тому назадъ ухали въ окрестности Барцелоны и теперь возвращаются домой.

— Сынъ вашъ военный?

— Нтъ, юристъ, но ревностный приверженецъ нашего дла, хотя, конечно, въ письмахъ своихъ выражается необыкновенно осторожно. Вдь не знаешь, въ какія руки попадетъ письмо.

— И они дутъ сюда?

— Да, торопятся, какъ только могутъ. Вдь въ Каракас врно не задержатъ ихъ?

— До сихъ поръ не бывало, чтобы задерживали прозжихъ, и врядъ ли сдлаютъ это. Съ нашей стороны этого никакъ не случится.

— Ну, да и со стороны Фалькона тоже нтъ, сказала сеньора, — тмъ боле, что съ сыномъ детъ дама. Завтра вечеромъ ихъ наврное можно ожидать, такъ какъ сынъ возьметъ тотчасъ же отдльный экипажъ.

— Если только онъ не предпочтетъ хать съ пароходомъ до порта Кабелло, чтобы оттуда ближе хать сухимъ путемъ.

— Не думаю, пароходъ всегда останавливается въ Лагуайр. Тогда мы врне узнаемъ о положеніи длъ на восток, я я думаю, тамъ дло ужь чмъ нибудь да ршено. Но мн хотлось бы видть ихъ ужь здсь. Не знаю, со вчерашняго дня меня мучитъ какой-то страхъ, котораго я опредлить хорошенько не могу.

— Знойная погода, сеньора, отвчалъ генералъ, — береговое плаваніе нашего парохода на короткомъ разстояніи между Барцелоною и Лагуайрой, при благопріятномъ къ тому же втр, совершенно безопасно и вамъ нечего бояться.

— Но пристань въ Лагуайр такъ дурна.

— Только при бур. Но если бы тамъ была буря, мы и здсь почувствовали бы ее, а вы видите, что втерокъ едва колышетъ пальмы.

— Такъ, дитя мое, замтилъ и хозяинъ дома, — ты безпокоишься напрасно. Настоящая война еще нигд не вспыхнула, всюду еще только закипаетъ и бродитъ, а воды теб нечего бояться. Ты вдь и сама здила по этому пути три или четыре раза… но вотъ и кофе. Я думаю намъ ссть лучше внизу подъ деревьями… запахъ цвтовъ такъ пріятенъ, а видъ на лагуну, кажется, никогда не наскучитъ.

Общество перешло въ прелестную бесдку, обвитую растеніями, какой миле не было во всемъ помсть.

Чтобы дойти до этой бесдки, надо было проходить черезъ померанцовую рощу, и потомъ вдругъ открывался видъ на блестящее зеркало воды, за которымъ вдали синли горы, а небольшое пространство между лагуной и горами красовалось бананами и невысокими фруктовыми деревьями. Вс высокія деревья были тутъ срублены, чтобы видъ оставался открытымъ, но справа и слва возвышались колоссальныя деревья, покрытыя краснымъ цвтомъ, и окаймляли видъ на лагуну точно рамкой.

Генералъ и молодой спутникъ его проводили тутъ время такъ незамтно, что первый совершенно забылъ депеши, которыя ему надо было еще написать, какъ вдругъ сзади послышались шаги и у входа въ бесдку показался капитанъ Теха, приведенный туда мальчикомъ, и по военному поклонился всему обществу.

— Извините меня, вжливо началъ онъ, — но служба принуждаетъ меня обезпокоить васъ…. генералъ, я готовъ.

— А! капитанъ Теха, вскричалъ генералъ, вскакивая съ своего мста,— чортъ возьми, вдь я забылъ приготовить вамъ бумаги, но идемте, или подождите немного здсь, если это позволятъ сеньоры. Я сейчасъ буду готовъ и не боле четверти часа задержу васъ. Да еще поспете, сказалъ онъ, посмотрвъ на солнце,— дохать до мста до вечера, а больше ничего и не надо. Исполненіе надо отложить до завтрашняго утра. Извините меня, сеньоры! обратился онъ въ дамамъ и торопливо вышелъ изъ бесдки.

Между тмъ, по знаку хозяйки, мальчикъ побжалъ за чашкой для новаго гостя, а взоръ Теха съ удивленіемъ и восхищеніемъ остановился на прелестной молодой двушк, украшенной голубыми лентами реконквистадоровъ и покраснвшей отъ двической стыдливости. Но при этомъ онъ чувствовалъ, что вс смотрятъ на него и, вспыхнувъ какъ двушка, онъ проговорилъ:

— Я боюсь, не безпокою ли я васъ?

Нельзя было сказать ничего боле неловкаго.

— Капитанъ Теха здсь по долгу службы, подхватилъ какъ бы въ его оправданіе полковникъ Фермуда, которому было очень непріятно вниманіе къ нему молодой двушки.— Генералъ тотчасъ же вернется.

— Пожалуйста, не стсняйтесь, ради Бога, вскричалъ старикъ дружески, замтивъ возростающее смущеніе молодого человка.— У насъ тутъ военный лагерь. Да хоть бы его и не было, то все-таки мы рады отъ души каждому офицеру вашей арміи, и никто изъ васъ намъ не чужой. Да вотъ и Синто несетъ чашку. Пожалуйста, сеньоръ, садитесь и не церемоньтесь.

Теха быстро пересилилъ первое смущеніе и даже сердился, что велъ себя такъ неловко — тмъ боле, что свидтелемъ этой неловкости былъ полковникъ Фермуда. Но длать было уже нечего, и Теха, уроженецъ хорошаго древне-испанскаго рода, былъ человкъ свтскій, и не могъ долго быть въ смущеніи.

Онъ съ благодарностью взялъ поданную ему чашку и разговоръ начался самъ собою. Сначала говорили о прелестномъ вид изъ бесдки, а потомъ начали сравнивать его съ видами другихъ странъ.

Теха, несмотря на свою молодость, много путешествовалъ и видлъ много далекихъ странъ, въ особенности Мехику, западный берегъ, испанскія колоніи, и скоро общество съ удовольствіемъ слушало живыя описанія въ сущности недалекихъ, но ему неизвстныхъ странъ.

Фермуда не находилъ удовольствія въ этой бесд. Отъ вниманія его не укрылось, что Роза съ большимъ вниманіемъ слушала испанца, и кром того его бсило, что молодой, безбородый капитанъ говорилъ о вещахъ, о которыхъ онъ, полковникъ, говорить не могъ.— И чего сидитъ этотъ генералъ! и такъ долго пишетъ дв депеши!— Наконецъ генералъ пришелъ. Теха всталъ, чтобы принять приказаніе и началъ раскланиваться.

— Вы ужь уходите? съ дтской наивностью спросила его Роза, какъ жаль! я съ удовольствіемъ. еще послушала бы о Перу.

— Извините, сеньорита, дружески отвчалъ молодой человкъ,— но если вы позволите, то я скоро вернусь и дополню немногое, что могъ сказать объ этой стран.

— Ахъ, это хорошо.

— Депеши вдь спшныя, не такъ ли, генералъ? спросилъ полковникъ Фермуда.

— Не очень, проговорилъ генералъ, качая головою.

Молодой капитанъ, не извиняясь боле, что не можетъ остаться, поклонился по-военному и черезъ нсколько секундъ скакалъ вдоль аллеи на большую дорогу, гд крупной рысью похалъ къ востоку.

— Кто этотъ молодой капитанъ? спросилъ Кастилія генерала, когда послышался лошадиный топотъ,— у него въ манерахъ что-то порядочное и, несмотря на молодость, онъ должно быть много видалъ.

— Испанецъ, сказалъ полковникъ Фермуда, снова начавшій говорить съ Розою, — который Богъ знаетъ почему поселился здсь въ Веяецуэл.

— Но разв теперь онъ не борется за правое дло, полковникъ, сказала молодая двушка.

— Да, по крайней мр, онъ поступилъ для этого къ намъ, сказалъ Фермуда,— и мы посмотримъ, какъ онъ будетъ вести себя. Я, съ своей стороны, довряю испанцамъ очень мало.

— Caramba, сеньоръ! вскричалъ хозяинъ, — вс мы происходимъ отъ испанцевъ, а мои родители такъ были даже уроженцы Испаніи, хотя самъ я родился на здшней почв.

— Ну, это другое дло, отвчалъ нсколько смущенный Фермуда, такъ какъ онъ, хотя довольно блый, все-таки не могъ отрицать свое индйское происхожденіе.— Вс мы отъ рожденія воспитаны венецуэльскимъ воздухомъ, вскормлены ея почвой и любимъ страну, но испанцы никогда не были расположены къ намъ, они никогда не любили Венецуэлы — и вотъ почему я не довряю имъ!

— Теха очень смышленый и, какъ кажется, врный молодой офицеръ, спокойно проговорилъ генералъ.— Денегъ всегда у него довольно и должно быть онъ хорошей фамиліи.

— Искатель приключеній, перезжающій изъ одной страны въ другую, замтилъ Фермуда, твердо ршившій не похвалить и не допустить другихъ похвалить испанца.— На такихъ людей никогда нельзя положиться, потому что у нихъ нтъ родины.

Роза сжала нсколько губки и топнула ногой о полъ — она сердилась, что полковникъ Фермуда такъ отзывается объ ушедшемъ, тмъ боле, что она всегда придавала значеніе его словамъ и любила говорить съ нимъ. Но генералъ прервалъ этотъ разговоръ. Ему надо было много о чемъ поговорить съ своимъ адъютантомъ, такъ какъ надо было приводить въ исполненіе многія ршенія того дня, и онъ простился съ дамами и отправился къ себ въ комнату.

VI.
Желтые.

На слдующее утро, задолго до восхода солнца, въ Каракас происходилъ страшный шумъ, разбудившій жителей, жившихъ недалеко отъ площади. Барабаны били, трубы трубили, лошади скакали во весь опоръ взадъ и впередъ по улицамъ, какъ будто отъ поспшности ихъ зависла ихъ собственная жизнь, и топотъ ихъ такъ и раздавался по тихимъ, обыкновенно соннымъ улицамъ.

Ужь не напали ли на городъ голубые?— но не слышно было ни единаго выстрла, и что бы ни произошло, оно произошло мирно. По улицамъ не показывался никто изъ жителей, никто не отворялъ даже ставень, такъ какъ нельзя было доврять наглымъ солдатамъ и лучше было удаляться отъ нихъ. Измнить вдь положеніе длъ не было возможности, надо было переносить все, и случившееся можно было узнать съ восходомъ солнца.

Съ нападеніемъ и движеніемъ непріятельскихъ отрядовъ суматоха эта не имла ничего общаго, потому что только часть войскъ выступила на площадь и, казалось, готовилась двинуться въ походъ. У солдатъ висли ранцы съ състнымъ, и т, у которыхъ были одни плащи мы пальто, несли ихъ или свернутыми черезъ плечо или надтыми — смотря по желанію. Утро было свжо, и такая ноша казалась нелишнею при легкихъ вообще одеждахъ.

Наконецъ все, казалось, пришло въ порядокъ, посл довольно продолжительнаго времени. Офицеры также мало умли командовать, какъ солдаты повиноваться, такъ что приходилось прибгать къ постояннымъ перемнамъ. Посреди площади стоялъ генералъ негръ Колина, самый страшный изъ всхъ офицеровъ ‘желтыхъ’, и постоянно произносилъ одно проклятіе вслдъ за другимъ до тхъ поръ, пока войско не выровнялось и не былъ поданъ сигналъ двинуться.

Самъ Колина, коренастый, съ чисто-негритянскимъ лицомъ, человкъ, халъ на породистомъ, богато осдланномъ мул. Онъ былъ опоясанъ саблей, съ двумя револьверами за поясомъ, въ военной фуражк и голубомъ мундир съ золотыми снурками. На фуражк вмсто желтой ленты у него былъ широкій золотой позументъ.

Три навьюченныхъ мула, хавшихъ рядомъ съ нимъ, казались единственнымъ знакомъ, что предпринимаемый походъ не будетъ кратковременнымъ, но никто изъ солдатъ не зналъ ничего положительнаго. Все дло велось крайне таинственно, и въ город не должны были даже подозрвать, что вышло изъ него столько войска. Но разв какое-нибудь южно-американское войско можетъ длать движенія безъ музыки, и поэтому трубы затрубили веселый маршъ по тихимъ улицамъ Каракаса, когда былъ данъ знакъ къ выступленію.

За трубачами халъ на мул Колина, сзади него хало еще нсколько офицеровъ, а за ними шли солдаты по четыре человка въ рядъ, всего сто двадцать человкъ, повернувшіе съ площади по направленію къ югу.

Когда они двинулись, было шесть часовъ, начинало свтать, и утро бросало сроватыя тни на пустынныя еще улицы города.

Слва отъ дороги, по которой шли солдаты, лежала темная, неуклюжая фигура, такъ что нельзя было пройти мимо, не замтивъ, что она лежала головою на тротуар, а ногами на улиц. Это былъ громадный негръ, сколько можно было замтить въ полумрак, спавшій на каменномъ тюфяк сладко и тихо, и даже захрапвшій, когда трубачи трубили около него. Колина тоже замтилъ его, но не обратилъ особеннаго вниманія.

Должно быть, однакожь, что музыка трубачей, проходившихъ мимо, была слишкомъ громка и пробудила его. Онъ приподнялся точно въ испуг, и увидавъ шедшихъ мимо него солдатъ, уперся на об руки и смотрлъ въ смущеніи, едва вря своимъ глазамъ.

Да гд же онъ въ сущности? Что было сномъ и что дйствительностью?

Солдаты, проходившіе мимо, хохотали. У негра была такая глупая и смущенная рожа, да и весь онъ былъ грязенъ и растрепанъ. Если бы они могли подозрвать, что это одинъ изъ ихъ генераловъ! Они кричали ему въ насмшку: ‘какъ спалъ онъ, не хочется ли ему еще выпить, что заплатилъ онъ за квартиру и постель въ эту ночь и не хочетъ ли онъ одться, чтобы отправиться къ обдн?’ Остановиться около него они не смли, потому что какъ ни мало было дисциплины, но Колина во время службы шутить не любилъ, и наказанія его были не только внушительны, но и жестоки.

Самуилъ Броунъ, новоиспеченный генералъ, не скоро привелъ въ порядокъ свои мысли. Голова посл недавней попойки у него была пуста и въ нее стучало точно молотомъ. Неужели генеральскій чина, онъ видлъ только во сн? Онъ схватился за боковой карманъ и ощупалъ тамъ измятую бумагу — это, конечно, его патентъ, потому что другой бумаги у него и не было. Но куда же шли солдаты и отчего не обращали на него ни малйшаго вниманія? Разв онъ не генералъ и не одной корпораціи съ ними?

Онъ на нсколько минутъ закрылъ лицо руками и старался по возможности припомнить все, что случилось съ нимъ въ послдніе дни,— но это никакъ не удавалось ему. Ему казалось, что онъ сидитъ на качеляхъ и качается взадъ и впередъ такъ сильно, что онъ, чтобы не свалиться, долженъ былъ ухватиться за камни. Да что же такое онъ пилъ? Такого происшествія съ нимъ еще не случалось, а между тмъ онъ могъ выпить за троихъ.

Солдаты давно уже прошли, и на улиц показались поселяне, молочники и продавцы овощей, куръ и т. д. Нкоторые изъ нихъ останавливались и смотрли на растрепаннаго негра, всего въ грязи, ночевавшаго тутъ на мостовой, но останавливались не надолго и уходили по своимъ дламъ.

Новый генералъ наконецъ пришелъ въ себя. Онъ вспомнилъ, что пріхалъ въ Каракасъ въ дилижанс, что рядомъ съ нимъ сидла молодая двушка. Что теперь онъ должно быть въ Каракас, и что когда они пріхали, у него былъ узелокъ — онъ сталъ искать его, но его подл ужь не оказалось. Онъ осматривался, и въ страх вскочилъ на ноги — нигд его не было, онъ вспомнилъ о часахъ — ихъ тоже не было, вмст съ бронзовой цпочкой, а въ жилет въ карман у него были деньги — тоже нтъ, однимъ словомъ, онъ ограбленъ. И вотъ на улиц раннимъ утромъ стоялъ Броунъ, съ растрепанной грязной головой, безъ платья, безъ денегъ, не зная, что съ собою длать, и единственное, что могъ онъ произнести сквозь зубы — это было проклятіе.

——

Въ дом министра юстиціи Олеага, несмотря на такой необыкновенно ранній часъ, вс обитатели его были уже одты и на ногахъ, такъ какъ одно необыкновенное происшествіе разстроило вообще правильную жизнь этого семейства и закинуло къ нимъ въ домъ незнакомую и потому непріятную гостью.

Наканун вечеромъ, вскор посл заката солнца, дама въ черномъ плать изъявила желаніе говорить съ министромъ, и молодой Олеага, отворившій ей дверь, былъ такъ пораженъ красотою и порядочностью незнакомки, что просилъ ее войти въ пріемную, чтобы подождать отца, что онъ еще занятъ, но что черезъ нсколько минутъ будетъ къ ея услугамъ.

Незнакомка вошла въ домъ, но колни ея вдругъ подкосились — молодой человкъ замтилъ это и предложилъ ей руку — она отступила назадъ, чтобы не принять помощи, но силы измнили ей. Она упала бы на полъ, если бы онъ не поддержалъ ее, и она едва могла дойти до сосдней комнаты.

— Я попрошу у васъ стаканъ воды, прошептала она.

Олеага поспшно вышелъ, чтобы позвать прислугу, и возвратясь, нашелъ незнакомку лежащей на полу и съ испугу сначала думалъ, что она умерла. Конечно, онъ тотчасъ же позвалъ свою мать, сестеръ, и въ дом поднялась страшная суматоха.

Принесли свчи. Но кто такая была эта незнакомка? Никто не зналъ этого и не зналъ ея, дамы, между тмъ, раздвавшія ее, по платью и по блью могли заключить, что она принадлежала къ высшему кругу. И какъ было блдно это прелестное и благородное личико! Черезъ нсколько минутъ она хотя очнулась, но была такъ слаба, что не могла открыть глазъ.

Министръ, услыхавшій объ этотъ происшествіи и что незнакомка пришла къ нимъ въ домъ только для того, чтобы говорить съ нимъ, спросилъ о ея здоровья и о томъ, что семейные его намрены длать съ нею. Но что же было длать! Незнакомка не отвчала на задаваемые ей вопросы и иногда только махала рукою въ знакъ отрицанія. На улицу выпихнуть ее, конечно, было нельзя, слдовательно, оставалось только перенести въ комнату для прізжающихъ и оставить ее тамъ на ночь, если до ночи за ней не пришлютъ. Одна, изъ горничныхъ легла спать у нея.

Между тмъ пріхавшій докторъ объявилъ, что въ настоящее время нечего длать, что пульсъ бьется правильно, но необыкновенно слабо — слдовательно лихорадки нтъ и слда — и что все это произошло отъ сильнаго физическаго или нравственнаго напряженія — или того и другого вмст, — что вотъ и причина этого страннаго, полусоннаго, полусознательнаго состоянія, что на другой день, утромъ, онъ опять задетъ и тогда, можетъ быть, скажетъ что нибудь опредленне. Передъ уходомъ своимъ, онъ предписалъ дать больной передъ сномъ чего нибудь укрпляющаго и питательнаго — можетъ быть, она давно ничего не ла и ослабла такъ отъ голода.

Предписаніе было въ точности исполнено. Докторъ оказался правъ, что больная будетъ здорова посл спокойно проведенной ночи. Она узнала отъ горничной, гд провела ночь, вскор посл чего къ ней пришла сама любезная хозяйка дома.— Но что-то, казалось, безпокоило ее: безпокойство и страхъ возвратились въ душу ея вмст съ утреннимъ разсвтомъ, и она убдительно умоляла доставить ей возможность поговорить съ сеньоромъ Олеага, къ которому у нея есть просьба. Въ то же время она спросила, нельзя ли найти надежнаго человка, чтобы послать внутрь страны, что за трудъ свой онъ будетъ щедро вознагражденъ.

Сеньора Олеага общала навести справку, и черезъ четверть часа молодая незнакомка окончила свой туалетъ, вычесала волосы и освжила холодной водой свои розовыя щечки и пылавшій лобъ.

Министръ ждалъ ее въ кабинет и она со страхомъ вошла въ высокую, большую комнату, далеко не походившую на то, что называется кабинетомъ. Тамъ не было и слда какихъ нибудь книгъ и только посреди на стол лежали въ безпорядк бумаги и газеты, стояла громадная чернилица, свча и большая печать. Вообще же комната была убрана съ европейской роскошью — большими зеркалами въ золотыхъ рамахъ, темными бронзовыми стнными часами и точно такими же кенкетами, богатыми вазами и различными мраморными статуями на рзныхъ тумбахъ, великолпной бархатной мебелью, вышитыми гардинами и безконечнымъ множествомъ мелкихъ предметовъ роскоши, годныхъ скоре для дамскаго будуара,— но сеньоръ Олеага любилъ эти бездлушки.

Молодая незнакомка, конечно, войдя въ комнату, ничего этого не замтила, а видла только высокую и непріятную фигуру самого министра, вжливо встртившаго ее и предложившаго ей стулъ противъ себя.

— Сеньорита, началъ онъ, прежде чмъ двушка успла сказать что нибудь,— я крайне сожалю, что вчера съ вами случилась такая непріятная исторія въ моемъ дом, по теперь я вижу съ удовольствіемъ, что вы совершенно поправились.

— Я со стыдомъ должна просить прощенія, многоуважаемый сеньоръ, отвчала двушка пріятнымъ, но дрожащимъ голосомъ,— такъ безпокоить васъ…. я безконечно благодарна вашему семейству.

— Полноте, полноте, милая сеньорита, перебилъ ее министръ, согласно южно-американской вжливости, — не говорите объ этомъ. Весь домъ къ вашимъ услугамъ — распоряжайтесь, какъ вамъ угодно. Но прошу покорно садиться — вы, кажется, все таки нсколько взволнованы — и потомъ разскажите мн, что заставляетъ васъ обратиться ко мн. Но я долженъ просить васъ, прибавилъ онъ, посмотрвъ на часы, — говорите коротко, потому что времени у меня мало, и я жду доклада, посл котораго долженъ отправиться къ его превосходительству, президенту. Съ кмъ имю честь видться?

— Меня зовутъ Анна Кастилія.

— Кастилія, Кастилія, повторилъ Олеага: — не родственница ли вы фамиліи Кастилія, у Виленской лагуны?

— Это мои родители, тихо отвчала Анна.

— Caramba! съ нкоторымъ удивленіемъ вскричалъ министръ, въ настоящее время предводитель бунтовщиковъ, Мигуэль, Антоніо Рохазъ, живетъ у вашихъ родителей. Что же приводитъ дочь этого семейства ко мн?

— Я не знаю, что длается дома, отвчала двушка, поблднвъ не много, — я теперь не оттуда. Я была съ братомъ нсколько мсяцевъ въ окрестностяхъ Барцелоны, и теперь возвращаюсь на родину.

— И что же, осмлюсь спросить, доставляетъ мн честь видть васъ? спросилъ министръ, уже гораздо холодне прежняго. такъ какъ родство это ему было непріятно.

Анна замолчала, у нея недоставало духа говорить, но потомъ она съ трепетомъ спросила:

— Разв вамъ еще не докладывали о томъ, что случилось на пароход, прибывшемъ вчера изъ Барцелоны?

— Конечно… я получилъ депеши… а что?

— Но еще не получили частныхъ извстій о… о происшествіи на пароход?

— Нтъ, о неважныхъ длахъ, вроятно, будетъ доложено сегодня утромъ. Но что же такое случилось… кажется, вы…

— Ужасное, перебила его, задрожавъ, молодая двушка,— позвольте мн разсказать вамъ въ короткихъ словахъ такъ правдиво, какъ бы я стояла передъ своимъ духовникомъ?

— Прошу васъ… разскажите правдиво… и по возможности сжато.

— Когда мы выхали изъ Барцелоны, вы знаете, что тамъ случилось?

— Знаю… глупая ссора нсколькихъ горячихъ головъ, которые дорого заплатятъ за свою вспышку… ну?..

— Когда мы выхали изъ Барцелоны, у насъ на пароход было много правительственныхъ чиновниковъ и офицеровъ, бжавшихъ оттуда добровольно или выгнанныхъ — право не знаю, такъ какъ мы живя тамъ въ помсть мало знали о положеніи длъ. Мы слышали только, что Барцелона объявила себя въ пользу революціи.

— Прошу васъ, продолжайте, мы знаемъ вполн положеніе длъ.

— Нкоторые изъ этихъ пассажировъ, продолжала. Анна, — были въ сильно возбужденномъ состояніи. Передъ ними стояли бутылки и стаканы и они много пили.— Я была на пароход съ братомъ. Въ каютахъ, набитыхъ пассажирами, гд было много и дамъ, мы не могли высидть, и вышли на палубу, гд и сидли особнякомъ, пока я, къ несчастію, не попросила моего брата принести мн стаканъ воды. Вдь я и предчувствовать не могла какія это будетъ имть для насъ послдствія.

— Стаканъ то воды? спросилъ Олеага.

— Братъ мой, продолжала Анна, посл нкотораго молчанія и переводя духъ, — долго не возвращался вроятно, онъ не могъ добиться воды. Нсколько офицеровъ много разъ проходили взадъ и впередъ мимо меня. Я сторонилась, сколько могла, чтобы они не задвали меня. Но они проходили все ближе и ближе, и я не могла не замтить, что. говорили они обо мн и при этомъ хохотали. Это положеніе показалось мн невыносимымъ. Я встала, чтобы сойти въ каюту подъ защиту брата, какъ вдругъ одинъ изъ офицеровъ, конечно, пьяный, загородилъ мн дорогу, обнялъ меня и воскликнулъ: стойте, прелестное дитя, такъ вы отъ насъ не уйдете — вы врно принадлежите къ бунтовщикамъ, и должны выкупиться поцлуемъ… Я просила его выпустить меня, шептала Анна едва слышнымъ голосомъ, и поблднвъ какъ мертвая, — я всми силами старалась вырваться отъ него, но офицеръ крпко держалъ меня, и въ то время какъ товарищи его, окружившіе насъ хохотали, я въ страх громко вскрикнула.— Но въ ту же минуту я была свободна и видла, какъ братъ, схвативъ незнакомца, отбросилъ его въ сторону. Въ страх бросилась я къ брату, но офицеръ, съ которымъ онъ такъ обошелся, растянулся на палуб, не столько отъ толчка брата, сколько отъ того, что не могъ держаться на ногахъ отъ вина. Онъ въ бшенств вскочилъ, выхватилъ свою саблю, и ударилъ брата, неудерживаемый никмъ, братъ же отнялъ у него саблю и бросилъ ее за бортъ. Офицеръ пришелъ отъ этого еще въ большее бшенство. Онъ выхватилъ саблю у одного изъ офицеровъ, и братъ наврное погибъ бы, если бы не вынулъ револьвера и не застрлилъ офицера.

— На смерть? быстро спросилъ Олеага.

— Къ несчастію, кажется, на повалъ, прошептала Анна,— онъ упалъ, и тутъ вс бросились съ обнаженными саблями на бднаго брата, котораго они повалили на полъ, вырвали у него револьверъ, и съ страшной бранью и угрозами завязали ему назадъ руки. Я хотла броситься къ нему, но капитанъ парохода не допустилъ меня. Онъ схватилъ меня за руку и силою утащилъ въ каюту, шепнувъ мн, чтобы я не показывалась на глаза взбшеннымъ офицерамъ, что они способны на все, и что это только ухудшитъ наше положеніе. Я вскрикнула, что вдь они убьютъ его. ‘Нтъ,’ отвчалъ одинъ изъ офицеровъ, коварно улыбаясь, и прищуривая лукавые глаза,— ‘въ такомъ случа мы лишимъ себя удовольствія видть, какъ его повсятъ въ Каракас!’ При этихъ словахъ я лишилась чувствъ, но капитанъ внесъ меня въ дамскую каюту, изъ которой я не выходила до тхъ поръ, пока мы не пріхали въ Лагуайру. Наконецъ въ Лагуайр я умоляла одного чиновника — пустить меня къ брату, но онъ насмшливо и грубо отказалъ мн въ этомъ, и даже сталъ грозить, если я еще буду безпокоить его. Въ смертельномъ страх, поручивъ слуг нашему остаться при вещахъ, перехала я на берегъ въ собственной шлюпк капитана, и, бросившись въ контору дилижансовъ, пріхала сюда посл отвратительнаго перезда, съ какимъ-то пьянымъ негромъ. Два дня я ни крошки не брала въ ротъ, дв ночи я глазъ не смыкала, и дойдя до вашего дома, сеньоръ, — лишилась чувствъ.

— Не удивительно, не удивительно, отвчалъ Олеага не непріязненно,— отъ души жалю васъ, сеньорита, я строго велю разслдовать это дло.— Чмъ могу еще услужить вамъ?

— Ахъ, не отсылайте меня такъ! въ страх молила Анна, видя, что онъ хочетъ встать.— Братъ мой лежитъ связаннымъ во власти враговъ, можетъ быть, раненый, въ цпяхъ, подвергается ихъ грубому обращенію. Въ государств у васъ въ рукахъ высшая власть. Не допустите, чтобы съ нимъ поступали какъ съ преступникомъ, вслдствіе того, что онъ, защищая честь своей сестры, защищалъ вмст съ тмъ и собственную жизнь противъ безсовстныхъ людей.

— Все-таки это непріятное дло, проговорилъ смущенный Олеага.— Онъ убилъ офицера арміи, и даже предполагая, что на него напали, что все было такъ, какъ вы передали мн…

— Я могу поклясться въ этомъ надъ распятіемъ.

— Врю вамъ… врю вамъ… и все-таки, можетъ быть, было какое нибудь другое средство защититься, не прибгая тотчасъ же къ крайности… Но мы посмотримъ, что можно будетъ тутъ сдлать. Я скоро услышу докладъ по этому длу, потому что генералъ Вахо, хавшій на одномъ пароход съ вами въ Лагуайру, прибывъ сегодня ночью въ Каракасъ, просилъ у меня аудіенціи. Я сейчасъ выслушаю его, и можете быть уврены, что съ братомъ вашимъ будетъ поступлено снисходительно, согласно законамъ… довольны ли вы этимъ?

— Какъ благодарить мн васъ, сеньоръ?

— Въ сущности отецъ вашъ не заслужилъ этого отъ насъ, но я теперь лучше буду предполагать, до полученія боле точныхъ свденій, что его принудили помстить къ себ въ домъ генеральный штабъ, и до тхъ поръ, пока я не узнаю противное, добродушно прибавилъ Олеага, — можетъ, это печальное дло намъ удастся устроить. Гд вы живете?

— Вчера вечеромъ, покраснвъ отвчала Анна,— прежде чмъ отправиться къ вамъ, я занесла свой небольшой мшокъ въ сосднюю харчевню. Остальное все вамъ извстно. Вамъ обязана я пріютомъ на сегодняшнюю ночь.

— Я предложилъ бы вамъ поселиться у меня въ дом, если бы тому не препятствовали особыя обстоятельства. Разв у васъ нтъ друзей въ Каракас?

— Семейство Гонзалесъ дружно съ нами. Я обращусь къ нимъ, пока не пошлю нарочнаго къ отцу въ Маракай.— Могу я придти за отвтомъ?

Олеага немного помолчалъ.

— Такъ скоро дло не устроится, проговорилъ онъ наконецъ.— Слдствіе протянется довольно долго, но, я надюсь, черезъ нсколько дней я буду въ состояніи высказать свое мнніе о положеніи этого дла. Но въ настоящее время я ничего боле не могу сказать вамъ объ этомъ непріятномъ происшествіи, и вы извините меня, если я…

— Я чувствую, что не имю права боле задерживать васъ, сказала Анна, вставая,— позвольте еще мн поблагодарить передъ уходомъ вашу супругу за ея добрыя заботы и гостепріимство, оказанныя вчера вовсе незнакомой двушк.

Олеага дружески кивнулъ ей, и она вышла изъ комнаты съ слабой надеждой, но все-таки съ надеждой въ сердц.

Минутъ за десять до этого, мимо дома прохала простая телга, на какихъ возятъ мстные продукты, то есть кофе, какао, въ гавань и привозятъ оттуда другіе товары, въ ней лежалъ, въ кофейныхъ мшкахъ, молодой человкъ, съ головой, обвязанной платками въ крови, съ руками, связанными за спиной. Блдное, окровавленное лицо его было обращено къ верху, глаза закрыты, а губы сжаты отъ сильной боли. Но ни единаго звука не вырвалось изъ груди его, и онъ только по возможности прижимался къ стнкамъ телги, чтобы отъ тряски по мостовой его не такъ сильно бросало изъ стороны въ сторону.

Телга дохала наконецъ до тюрьмы, въхала въ ворота, и изчезла въ нихъ, при всеобщемъ хохот караула, надъ жалкою фигурою человка, привезеннаго къ нимъ.

За городомъ, по большой дорог, между тмъ, генералъ Колина шелъ къ югу съ своимъ небольшимъ отрядомъ. Въ конц города, къ отряду примкнули телги, нагруженныя оружіемъ и снарядами, хавшія вмст съ вьючными мулами шаговъ за сто сзади солдатъ. Кром того къ этому отряду примкнула рота, стоявшая въ Какао, и нсколько погонщиковъ муловъ, хавшихъ въ Каракасъ, вдругъ очутились въ рядахъ солдатъ, съ ружьями на плечахъ, а на муловъ ихъ наложили часть плащей и пальто, такъ какъ солдатамъ становилось жарко. Погонщики вздумали было протестовать, но удары прикладовъ скоро показали имъ, что тамъ, гд повелваетъ генералъ Колина, нельзя имть своей собственной воли. Такимъ образомъ увеличивался отрядъ. Гд попадались, въ отдльныхъ хижинахъ или небольшихъ деревушкахъ, молодые люди, неуспвшіе скрыться, или непредполагавшіе возможности такого насилія, то ихъ тотчасъ же хватали, ставили въ ряды, навязывали на шляпу желтую ленту и давали въ руки ружье или ножъ. Когда же они просились, чтобы ихъ отпустили на время домой, чтобы проститься съ домашними, то надъ ними начинали смяться. У солдата не должно быть боле ‘дома’ и семейство его всегда успетъ узнать или предположить, что съ нимъ сталось.

Такъ шелъ Колина по стран — все къ югу, и ужасъ вскор опередилъ его. Когда издали показывалась пыль отъ отряда, увеличивавшагося съ каждымъ днемъ, молодые люди бжали въ непроходимыя горы, а старики угоняли съ дороги скотъ, чтобы онъ не достался разбойникамъ. Въ маленькихъ городахъ затворялись вс лавки, и никто изъ жителей не показывался на улиц — но торговцамъ это не приносило пользы. Вдь и захваченные силою солдаты хотли жить, и такъ какъ вс улицы имъ были извстны, то они и показывали мста, гд хранились мясные припасы или напитки. Тогда въ одинъ мигъ ломались двери и ставни, и расхищалось все, что было нужно, и кром того длался запасъ и на дорогу. Вылъ ли при этомъ купецъ или нтъ, на это никто не обращалъ вниманія, такъ какъ плату вдь онъ ни въ какомъ случа получить не могъ,— да и кром того, если бы купецъ оказался годнымъ къ служб, то онъ еще могъ подвергнуться опасности быть уведеннымъ. Поэтому всякій предпочиталъ лишиться части своихъ товаровъ, и уходить подальше.

Народъ не говорилъ: ‘Идетъ Колина!’ когда отряды приближались къ какому нибудь городу, а говорилъ: ‘Идетъ холера!’ и бжали отъ него съ большимъ ужасомъ, чмъ отъ самой болзни.

По дорог кое-гд конечно стояли маленькіе отряды голубыхъ, занимавшіеся наборомъ рекрутовъ, для комплектованія своихъ отрядовъ. Но они были слишкомъ слабы для того, чтобы бороться съ желтыми, усилившимися до трехсотъ человкъ, или даже чтобы устоять противъ нихъ, и потому постоянно избгали встрчи съ ними. Между тмъ въ лагуну посылался одинъ нарочный за другимъ, съ увдомленіемъ о приход непріятеля, и съ вопросомъ, не представится ли случая отрзать его отъ столицы и держать отрзаннымъ до тхъ поръ, пока не будетъ возможности напасть на него.

Такимъ образомъ отрядъ Колины шелъ по горной мстности къ югу отъ Каракаса, ограбилъ маленькіе города Виллу-да-Куру, Ортицъ, Санъ-Жуанъ-дель-Морро и повернулъ въ долину къ Калобацо, гд извстіе о приближеніи правительственныхъ отрядовъ привело жителей въ немалый ужасъ. Хотя вс тамъ были на сторон реконквистадоровъ, и въ город довольно было людей и оружія, чтобы бороться еще съ большими силами, чмъ отрядъ Колина, но южноамериканецъ вообще слишкомъ скроменъ, и если не трусливъ, то черезъ чуръ нершителенъ и мечтателенъ для какого нибудь быстраго дйствія.

Граждане и жители Калабоцо собрались, и многіе молодые люди совтовали немедля поставить городъ въ оборонительное положеніе. У генерала негра не было съ собою осадныхъ оружій, и его можно было бы не пустить въ городъ. Но все кончилось одной болтовней, и пока шли переговоры, встовые дали знать, что войско страшнаго генерала уже видно.

Нечего было длать и Колина вошелъ въ Калабоцо какъ въ непріятельскій городъ, хотя улицы были пусты, и никто не выказывалъ ни малйшаго противодйствія. Онъ назначилъ контрибуцію, смнилъ чиновниковъ, занялъ нсколько домовъ на площади, чтобы оттуда въ случа нужды господствовать надъ всмъ городомъ, и вообще дйствовалъ какъ въ завоеванномъ кра. Этимъ онъ вполн достигъ цли, потому что вскор богатые люди стали перезжать въ Каракасъ, и это быстрое передвиженіе помшало соединенію революціонныхъ отрядовъ. Вс думали, что за генераломъ Колина идетъ сильный резервъ, который въ случа нужды поддержитъ его, и тмъ еще усилитъ бдствіе, и потому даже маленькіе пикеты, посланные изъ лагуны, не смли вызжать изъ боязни остановки.

Таково было положеніе длъ въ эти недли, и видимо правительство сильно держало въ рукахъ бразды правленія — но только видимо. Его собственные солдаты, единственная опора, на которую оно могло расчитывать, въ душ держались стороны реконквистадоровъ, и дезертировали везд, гд только могли, конечно не къ ‘голубымъ’, если только можно было избавиться этого, потому что они никакъ не хотли быть разстрлянными. Несмотря на это, отряды голубыхъ, хотя и медленно, но все-таки увеличивались съ каждымъ днемъ. Вс они были разбросаны — и часто сидли спрятанные въ кустахъ, но тмъ не мене они существовали, и должно было наступить время, когда они, наконецъ, соединенными силами выступили бы противъ общаго врага.

VII.
Семейство Гонзалесъ.

Въ то самое утро, когда министръ Олеага выслушивалъ докладъ о происшествіяхъ въ Барцелон и несчастномъ случа на параход, семейство Гонзалесъ сидло за завтракомъ, въ большой прохладной комнат, выходившей окнами на дворъ.

Въ торговой части города, конечно, трудно было отдлить при дом мсто подъ садъ, но такъ какъ венецуэльцы любятъ окружать себя деревьями и кустами, то въ дом Гонзалеса, на двор, вымощенномъ мраморными плитами, оставлены были мста, гд росли небольшія фруктовыя деревья, гранатовыя кусты и разные другія растнія.

На этотъ-то дворъ выходила столовая съ большой верандой, такъ что она совершенно была защищена отъ солнечныхъ лучей, и до нея не долеталъ уличный шумъ. Въ этой столовой собиралась вся семья, а семья была не малая.

У Гонзалеса, принадлежавшаго если не къ самымъ богатымъ, то все-таки къ самымъ достаточнымъ гражданамъ города, было семеро дтей разнаго возраста. Жозефъ былъ самый старшій, ему уже кончилось двадцать пять лтъ, потомъ шли дв дочери, одна двадцати, а другая семнадцати, потомъ сынъ четырнадцати лтъ и наконецъ три прелестныя двочки девяти, семи и пяти лтъ, своей веселостью оживлявшія весь домъ. Сама сеньора Гонзалесъ была еще цвтущая брюнетка, всегда одтая, такъ же, какъ и ея дочери по послдней мод.

Кром того за столомъ еще сидла старуха, мать самого Гонзалеса. Небо свтило такъ ясно, цвты разливали благоуханіе, дти весело смялись и шутили, и все показывало, что тутъ собралась счастливая семья.

— Вчера ты такъ поздно воротился домой, Жозефъ, сказалъ отецъ, забавлявшійся съ маленькими дтьми,— ты врно былъ у друзей.

— Да, отецъ. Дла наши идутъ отлично. Надежда, что Фальконъ отречется, всеобщая, и мн не привелось услышать ни единаго голоса противъ этого.

— Ну это потому, что ты былъ въ извстномъ кружк, отвчалъ отецъ, — въ другомъ бы ты услышалъ противное. Но теб извстенъ нашъ домашній уставъ: здсь не говорится о политик, и если ты не можешь выполнить его, то мн придется попросить тебя удалиться въ гостиную.

— Но вдь тамъ мн не съ кмъ будетъ говорить, смясь замтилъ Жозефъ.

— Тмъ хуже для тебя, и тмъ лучше для насъ, но позволь спросить тебя: что длается у насъ въ гаціенд?

Жозефъ мрачно покачалъ головой.

— Плохо, отецъ, отвчалъ онъ,— желтые распоряжаются тамъ, какъ хотятъ, въ нашихъ сахарныхъ поляхъ пасется ихъ скотъ, и за исключеніемъ той части нашего скота, что мы успли скрыть отъ нихъ, они почти все уничтожили.

Сеньоръ Гонзалесъ пожалъ плечами.

— Намъ нечего жаловаться, потому что бдные люди терпятъ боле, чмъ мы. У нихъ берется послднее, а у насъ только часть нашего избытка, да наконецъ когда же нибудь это должно кончиться.

— Ты хладнокровно смотришь на это.

— Я поступаю благоразумно, какъ и слдуетъ при такихъ обстоятельствахъ — и отношусь къ длу по возможности честно.

— По возможности, отецъ?

— Да. Прямо дйствовать противъ врага не всегда возможно, а вилять бываетъ опасно.

— Такъ ты позволяешь имъ длать съ тобою, что имъ угодно!

— Ну, нтъ.

— Но ты терпишь больше, чмъ я вытерплъ бы на твоемъ мст, горячо воскликнулъ молодой человкъ.— Это иго невыносимо!

— Нельзя ли мн попросить тебя перейти въ гостиную?

Жозефъ ничего не могъ отвтить, потому что дти стали громко и отъ души хохотать при мысли, что въ гостиной ему придется говорить съ самимъ собою, а Серафима, самая младшая, вскричала, слзая со стула:

— Идемъ, Жозефъ, Фина проведетъ тебя туда.

— А propos, сказалъ отецъ, — ты все еще носишь Голубую кокарду?

— Да, а что?

— Я сняла бы ее, Жозефъ, вмшалась мать,— въ теперешнее время нельзя знать, какія могутъ встртиться непріятности, и такое, совершенно здсь безполезное, украшеніе можетъ поставить тебя въ затруднительное и даже очень опасное положеніе.

— Такъ мн снять ее изъ страха, мама? вскричалъ Жозефъ, качая головою,— пустой страхъ, да и кром того она нужна мн въ отношеніяхъ съ друзьями, какъ знакъ, передъ которымъ отворяются быстро и двери и сердца.

— А если это будутъ двери тюрьмы, Жозефъ? спросила бабушка.

— Я не имю дла съ противной партіей и вовсе не вижусь съ нею, а отъ своихъ мн бояться нечего.

— Милый сынъ мой, замтилъ отецъ,— кажется я знаю Венецуэлу лучше тебя, а въ такое время, какъ теперь, трудно сказать, кто къ какой партіи принадлежитъ. Сегодня голубой, завтра желтый — все зависитъ отъ обстоятельствъ. За многихъ ли можно поручиться. Что это, точно кто-то стучится въ наружную дверь?

Вс стали прислушиваться, и дйствительно слабый стукъ въ двери повторился. Стукъ этотъ впрочемъ никого не обезпокоилъ, въ это время обыкновенно приходили разные торговцы, преимущественно зеленьщики.

— Но отецъ, сказалъ Жозефъ,— вдь я увренъ въ людяхъ, съ которыми вижусь. Ты можешь быть спокоенъ, что я дйствую осторожно.

Отецъ ничего не отвчалъ ему, а съ удивленіемъ смотрлъ на дворъ, по которому шла дама, одтая вся въ черное.

— Анна Кастилія! вскричалъ онъ, вскочивъ съ своего мста — милая сеньорита — вотъ неожиданность-то!

— Анна! вскричали об молодыя двушки, бросившіяся ей на встрчу,— милая Анна, какъ давно мы не видались… но какая ты блдная… ты больна… садись же, душечка. Что такое случилось? сыпались вопросы, на которые молодая двушка не могла еще отвчать.

Жозефъ тотчасъ же подставилъ ей стулъ, а бабушка, пользуясь этимъ временемъ всеобщаго смятенія, спокойно подошла къ тому мсту, гд лежала шляпа Жозефа, унесла ее въ сосднюю комнату, и тамъ быстро и ловко отпорола кокарду ножницами, спрятала ее къ себ въ карманъ, а вмсто нея подъ ленту засунула клочокъ каленкору, и положила шляпу въ старое мсто. Все это сдлалось такъ скоро, что никто не обратилъ на нее вниманія.

Анн между тмъ пришлось разсказывать печальное происшествіе на пароход и вмст съ тмъ разговоръ ея и пребываніе въ дом Олеага.

— Милая моя сеньорита, не думаю, чтобы тутъ вамъ можно было что нибудь сдлать, сказала, старикъ Гонзалесъ, внимательно слушавшій его. Я думаю, что главное вами уже сдлано. Вы сами разсказали все министру и, если я не ошибаюсь, заинтересовали его въ свою пользу. Но мн кажется, вамъ нечего бояться за жизнь вашего брата, потому что даже самъ Фалькона. человкъ великодушный. Можно даже, я думаю, уменьшить срокъ заключенія, если обратиться къ кому слдуетъ.

— Но вдь я здсь никого не знаю.

— Объ этомъ потомъ. Дали ли вы знать обо всемъ вашимъ родителямъ?

— Сеньора Олеага сначала предложила мн найти нарочнаго, но потомъ я не смла напомнить ей объ этомъ.

— Ну, Олеага не могла бы вамъ достать надежнаго человка, для отправки въ Валенцскую лагуну, гд кипитъ теперь возстаніе, замтилъ Жозефъ.— Но я достану вамъ врнаго нарочнаго, и тотчасъ же самъ дамъ ему паспортъ, чтобы онъ могъ прохать мимо постовъ.

— Да, для того, чтобы быть пойманнымъ желтыми и чтобы подъ бумагою прочли твое имя, или все равно мое. На это ты способенъ. Нарочному не надо никакого паспорта, а онъ можетъ взять незапечатанное письмо, и его никто не задержитъ. Нарочнымъ мы пошлемъ однорукаго Филиппа, онъ какъ разъ теперь въ город, и живетъ тамъ на краю. Знаешь его домъ?

— Знаю, онъ отличный…

— И надежный и проворный. Надо вамъ послать нарочнаго скоро… не медля?

— Да, какъ можно скоре — какъ можно скоре.

— Но вдь вашъ батюшка ничмъ длу не поможетъ… я… хорошенько не знаю даже, можно ли будетъ ему показаться здсь въ город, такъ какъ главнокомандующій войсками голубыхъ живетъ у него въ дом.

— Эта несчастная революція!

— А ты потомъ немедля справься въ контор дилижансовъ, Жозефъ, не детъ ли сегодня карета въ Викторію. Если детъ, то мы возьметъ мсто для Филиппа, и онъ скоре додетъ. Впрочемъ этотъ малый и пшкомъ бгаетъ съ быстротою оленя, и взять его въ солдаты нельзя. А теперь, милая сеньорита, покушайте чего нибудь. Вдь вы еще не завтракали? Нтъ? Ну вотъ видите ли! А потомъ вы напишете письмо къ вашимъ, а Жозефъ достанетъ вамъ нарочнаго.— Ты, Жозефъ, просто пошли его только ко мн, я самъ скажу ему о порученіи. Но гд же вещи ваши? гд багажъ?

— Нашъ слуга привезетъ все изъ Лагуайры… я не могла ни о чемъ думать. Я велла ему привезти все въ отель, и тамъ ждать меня.

— Хорошо, я самъ схожу за ними. Какъ зовутъ человка?

— Луи…. я такъ вамъ благодарна.

— Вовсе не за что. У васъ и безъ того довольно заботъ. Ты идешь, Жозефъ?

— Да, отецъ…. у меня въ город много дла, я, можетъ быть, не скоро вернусь. Нарочнаго же пришлю сейчасъ.

— Хорошо. Постой, можетъ быть, ты въ состояніи и это сдлать. Я говорилъ вамъ, милая сеньорита, что въ город можно много обдлать, зная къ кому обратиться. Здсь живетъ одна старая дама, которая иметъ большое вліяніе на Фалькона, или на правительство. Если бы вы могли обратиться къ ней, и возбудить въ ней участіе, то пріобрли бы полезнаго союзника. Но я не знаю, въ Каракас ли она въ настоящее время, такъ какъ на прошлой недл я видлъ ее въ Лагуайр. Узнай-ка ты, Жозефъ, дома ли она?

— Хорошо. Какъ ее зовутъ?

— Сеньора Корона.

— Сеньора Корона? съ удивленіемъ вскричалъ Жозефъ,— полная дама, говоритъ немного басомъ, и съ небольшими усиками?

— Она… но ты почемъ ее знаешь?

Жозефъ покраснлъ, онъ хотлъ избгнуть вопроса, и поспшно воскликнулъ:

— И сеньора Корона иметъ вліяніе на правительство, отецъ? Ну, такъ ты очень ошибаешься, потому что она и душой и тломъ принадлежитъ къ голубымъ. Вдь ея домъ — это центръ революціоннаго элемента въ цломъ Каракас, и она, кажется, даже и не скрываетъ этого.

— Будь такъ добръ, передай-ка мн газету ‘Федералистъ’, что лежитъ тамъ на стол… Благодарю. Ну вотъ прочти что тутъ напечатано.

Жозефъ прочелъ указанное мсто: ‘Доводимъ до свденія публики, что его превосходительство президентъ Фальконъ счелъ нужнымъ даровать высокоуважаемой сеньор Теодор Корона чинъ генерала, вмст съ медалью и ежемсячнымъ содержаніемъ въ триста пезосовъ’. Ха, ха, ха! но отецъ, вдь это шутка, сыгранная редакціей, хотя вовсе неделикатная шутка. Разв ты не видишь, что все это написано въ ироническомъ тон.

— Можетъ быть написано-то иронически, сказалъ старый Гонзалесъ,— такъ какъ въ этомъ дл есть смшная сторона, но тмъ не мене тутъ каждое слово правда, и вчера вечеромъ, за вистомъ я слышалъ подтвержденіе всего этого.

— Даю теб слово, что я знаю изъ очень хорошаго источника и знаю достоврно, что старая сеньора вполн предана партіи голубыхъ.

— Ты конечно не станешь утверждать, что Фальконъ далъ ей чинъ у ‘голубыхъ’.

— Въ такомъ случа правительство боится ея вліянія въ город, и хочетъ подкупить ее, вскричалъ Жозефъ, подумавъ немного,— но она не пойдетъ на удочку, и откажется отъ этой чести.

— Нтъ, потому что она уже приняла ее, сказалъ отецъ.— Такъ, по крайней мр, разсказывали вчера вечеромъ, и я только не знаю, приняла ли словесно или письменно. Поэтому я думаю, что теперь она въ город — но ты узнаешь объ этомъ у нея въ дом.

Жозефъ хотлъ отвтить ему, что не вритъ всей этой исторіи, потому что вчера былъ у нея, и она ничего не сказала ему, но боялся что смутится, и потому промолчалъ.

— Хорошо, сказалъ онъ, подумавъ немного, — я наведу вс нужныя справки, но путь этотъ не будетъ годиться для сеньориты Кастиліи. Если этотъ слухъ справедливъ, то старая сеньора не захочетъ принять на себя ходатайства, а если она сошлась съ враждебнымъ правительствомъ, то не станетъ себя компрометировать.

— Я могъ бы представить теб другое доказательство, сказалъ Гонзалесъ,— но оно пока не нужно — предоставь все это дло мн, потому что я скоро увижусь съ нею, и поговорю. А теперь пошли сюда Филиппа, а съ остальнымъ можно подождать.

Дамы и дти занялись гостьей. Жозефъ же отправился изъ дома, и хотя голова его была полна самыхъ разнородныхъ мыслей, тмъ не мене онъ не забылъ послать нарочнаго.

Было уже одинадцать часовъ, слдовательно время отправляться къ Изабелл. Жозефъ шелъ поспшно къ дому сеньоры Корона, а въ голов у него роились все самыя странныя мысли, и въ особенности о томъ, что говорилъ отецъ о сеньор Корона, и что казалось ему совершенно невроятнымъ — о подарк или отличіи Фалькона. Конечно отецъ ошибался въ старой сеньор и, занимаясь своими торговыми длами, мало слдилъ за политикой. Относительно новаго чина, онъ былъ увренъ, что это просто городская сплетня, и хотлъ самъ удостовриться въ этомъ.

‘Можетъ быть, завтра утромъ вы застанете меня, и я буду очень рада васъ видть’, сказала ему вчера Изабелла. Слова эти постоянно раздавались у него въ ушахъ, и теперь его охватило какое-то странное чувство, когда онъ постучался въ двери.

Ему тотчасъ же отворили, и на двор его встртила Изабелла, дружески протянувъ ему руку.

— Это хорошо, что вы сдержали слово.

— Моя милая, милая сеньорита, вскричалъ молодой человкъ, сильно покраснвъ,— если бы вы знали, съ какимъ нетерпніемъ я ждалъ этого времени…

— Тс… безъ любезностей, смясь прервала она его,— у насъ есть слишкомъ много серьезныхъ вещей для разговора.

— Серьезныхъ вещей?

— Разв теперь вся наша жизнь не серьезна? Но, прошу, войдите же. Мать скоро будетъ. Ей надо только написать нсколько нужныхъ писемъ, но, надюсь, вы не соскучитесь со мною.

— Вы жестоки, Изабелла!

— Право? спросила она, и на устахъ ея появилась улыбка, но вмст съ улыбкой какое-то странное выраженіе горечи. Жозефъ этого не замтилъ. Онъ смотрлъ только въ ясные, чудные глаза двушки, видлъ только прелестныя черты ея лица, восхитительный станъ, и въ этомъ созерцаніи забывалъ весь міръ.

— А какъ провели вы время вашего пребыванія въ Каракас? снова начала Изабелла, — думаете ли вы, что все пойдетъ благополучно?

— Вполн надюсь на это. Если лучшія силы страны соединятся, то нельзя сомнваться, на чьей сторон будетъ побда: система лжи и коварства побдить не можетъ… никакъ не можетъ.

— Ахъ, только бы ваша партія не доходила до крайностей! задумчиво проговорила Изабелла.— Вдь я не понимаю ровно ничего въ политик, и не знаю даже, какія основательныя жалобы есть у страны противъ настоящаго правительства, но то, что я слышу о президент — а здсь въ дом хорошаго много не услышишь — даетъ мн понятіе, что у него хорошее сердце, что онъ желаетъ добра стран, и только ошибается или ожесточена, противодйствіями. Подумайте о страшномъ кровопролитіи, неизбжномъ при междоусобной войн, и разв не стоитъ труда попытка уладить все мирнымъ путемъ?

— Разв все это не въ рукахъ Фалькона? вскричалъ Жозефъ.— Ему стоитъ только отречься, какъ требуетъ народъ, и никому больше въ голову не придетъ война. Долой тысячи созданныхъ имъ генераловъ…

Онъ замолчалъ, а Изабелла вспыхнула, когда чрезъ нсколько секундъ онъ спросилъ: — отвтьте мн вотъ на что, сеньорита: правда ли, что мать ваша получила отъ Фалькона…

— Отличіе? Да. Вдь это ужь напечатано въ газетахъ.

— И приняла его?

— А почему же нтъ? Мать сначала колебалась, но разв этимъ она не можетъ еще боле принести пользы партіи, къ которой она разъ примкнула, и своимъ посредничествомъ устроить примиреніе? Ахъ, если бы я могла уговорить ее на это, какъ была бы я счастлива!

— Ахъ сеньорита! вскричалъ Жозефъ, тронутый искренностью ея голоса,— ваше доброе, чистое сердце обманывается во взгляд на холодныхъ разсчетливыхъ государственныхъ мужей, любящихъ не народъ, а только самихъ себя.— Мы добились бы только общаній — съ три короба общаній, положенія длъ это нисколько бы не измнило, а потеряли бы мы только дорогое неоцненное время — и потому надо дйствовать. Предоставьте это мужчинамъ. Да и что вамъ въ политик, Изабелла, она только профанируетъ ваши уста. Какъ часто мечталъ я о свиданіи съ вами глазъ на глазъ, теперь свиданіе это наступило, и потому я не буду боле молчать. Изабелла, я люблю васъ отъ всего сердца, вся душа моя отдана вамъ… и вы знаете это… этого нельзя было скрыть.

— Сеньоръ…

— Мн не надо немедленнаго ршительнаго отвта, Изабелла, продолжалъ Жозефъ.— Но я только умоляю васъ не отнимать у меня надежды, что вы когда нибудь можете полюбить меня — что я для васъ не совсмъ чужой. Тогда я пойду, куда призываютъ меня обязанности, счастливымъ, такимъ счастливымъ, какимъ только можетъ быть человкъ.

Изабелла дала ему спокойно высказаться, онъ же, увлекаемый страстью, самъ не помнилъ, что говорилъ. На ея устахъ снова появилось что-то странное, и она потупила глаза. Она позволила взять себя за руку, обнять за талью и прижать къ сердцу, а потомъ, точно опомнившись, освободилась и сказала:

— Ахъ, сеньоръ, я боюсь, что вы не лучше другихъ. Теперь вы увряете и клянетесь, а потомъ тотчасъ же и забудете все, въ чемъ клялись.

— Изабелла! съ горькимъ упрекомъ воскликнулъ Жозефъ.

— Можетъ быть, вы искренны, сказала молодая двушка, задумчиво, помолчавъ немного,— но я сама теперь не могу ничего общать.

— Да и не надо, Изабелла, проговорилъ Жозефъ, — скажите только, что вы хоть немного расположены ко мн.

— Ну если я и скажу вамъ это? отвчала Изабелла, безъ малйшаго волненія.

— Тогда я и на встрчу смерти пойду съ восторгомъ, вскричалъ Жозефъ,— зная, къ какой цли я стремлюсь.

— Странный вы человкъ. Неужели вы думаете, что кто нибудь желаетъ вашей смерти? Вы должны жить, и жить на пользу человчества, и при этомъ любовь ничтожной двушки должна быть для васъ ничтожнйшей наградой.

— Да разв цль моей жизни не есть свобода родины?

— Я боюсь, не на оборотъ ли. Свобода!— это слово вчно служитъ для того, чтобы возбуждать грубыя массы. Образованный человкъ не долженъ увлекаться этимъ призракомъ и рисковать для него благосостояніемъ народа.

— Я не понимаю васъ, Изабелла.

— Вы не понимаете меня? Такъ скажите мн просто, къ какой цли вы стремитесь? Во что бы то ни стало низвергнуть настоящее правительство или доставить спокойствіе стран?

— Доставить спокойствіе стран, конечно,— что, по моему мннію, возможно только при низверженіи настоящаго правительства.

— По вашему мннію, повторила Изабелла и снова странно улыбнулась,— ну, а перемнили ли бы вы ваше мнніе, если бы васъ убдили въ его ошибочности?

— Непремнно, но вдь это невозможно!

— Видите ли, что Жозефъ, продолжала Изабелла, въ первый разъ назвавъ его по имени, — вы принадлежите къ небольшому числу хорошихъ и безкорыстныхъ людей страны, несвязывающихъ съ политикой собственныхъ интересовъ. Вы дйствительно желаете добра вашимъ соотечественникамъ, но вмст съ тмъ вы служите орудіемъ въ рукахъ честолюбивыхъ людей, непопавшихъ въ составъ настоящаго правительства, и которые, вслдствіе этого, во что бы то ни стало хотятъ низвергнуть его, чтобы самимъ выставиться впередъ.

— Не понимаю васъ, Изабелла, если бы я не зналъ, что вы и мать ваша принадлежите къ партіи свободы, я теперь не зналъ бы что и думать о васъ.

— Опять слово свобода орудіемъ противъ всего? сказала Изабелла.— Знаете вы Фалькона лично?

— Нтъ, только видлъ.

— Если бы вы знали его короче, если бы вы дйствительно убдились, что онъ дйствительно желаетъ добра стран?

— И вы могли бы меня ввести туда? спросилъ Жозефъ, съ удивленіемъ глядя на нее.

— Я? Да какъ же я-то могу? отвчала Изабелла, покраснвъ немного, — но, можетъ быть, будетъ какъ нибудь можно устроить свиданіе ваше съ нимъ. Все, все, только не эта страшная революція, стоившая жизни столькимъ благороднымъ личностямъ, и которая будетъ постоянно губить людей.

Жозефъ покачалъ головою.

— Васъ обманываетъ ваше доброе сердце, Изабелла, дружески сказалъ онъ.— Фальконъ думаетъ только о своемъ карман и о добыч, которую онъ можетъ извлечь изъ страны. Но куда это мы зашли — я хотлъ говорить только о васъ и о своей любви къ вамъ, а теперь…

Въ это время отворилась дверь, и Жозефъ, обернувшись увидлъ на порог толстую фигуру сеньоры Корона, дружески кивавшей молодому человку.

— Какъ? Все еще въ Каракас, сеньоръ Гонзалесъ? Я думала, что вы ‘везд и нигд’, что вы уже ухали въ Валенсію, чтобы дятельно служить тамъ своей партіи.

Слова эти были и насмшливы, и дружественны. Жозефъ, мало обращая вниманія на слова старухи, жалобно посмотрлъ на Изабеллу. Какъ радовался онъ свиданію съ нею, а теперь опять все кончилось, потому что сеньора Корона услась около окна и не намревалась скоро покинуть своего мста.

— У меня были дла, задержавшія меня здсь, сеньора, я, можетъ быть, останусь еще нсколько дней, прибавилъ онъ, стараясь уловить взглядъ Изабеллы. Но молодая двушка сла за шитье и, казалось, тоже была недовольна помхой, — если бы я зналъ, что не мшаю здсь, то завтра пришелъ бы опять…

— Мшаете?— Вы никогда не мшаете? равнодушно замтила старая сеньора, поправляя очки и взявъ газеты. Изабелла же тихо кивнула головою, и Жозефъ чуть не вскрикнулъ отъ радости при вид даннаго такимъ образомъ согласія. Онъ взялъ шляпу, откланялся дамамъ, протянувъ руку Изабелл, и съ надеждою въ сердц вышелъ изъ дому.

— Ты пришла слишкомъ рано, сказала Изабелла, услыхавъ, что выходная дверь захлопнулась.— Ты не дала мн достаточно времени для разговора.

— Мн кажется, я пришла какъ разъ во время, отвчала старуха, смотря на дочь сверхъ очковъ и не оставляя газету,— съ этимъ господиномъ намъ нечего длать, продолжала она, сердито кладя на колни газету, — это какой-то пустомеля, который опасенъ потому, что никого не оставляетъ въ поко.

— Но вдь у него добрыя намренія.

— Что намъ въ его намреніяхъ! Главное-то, что онъ можетъ быть опасенъ намъ, а я этого вовсе не желаю — ты знаешь о чемъ я говорю, — и личность его вовсе не стоитъ этого. Впрочемъ этому горю можно помочь иначе.

— Что ты хочешь сказать этимъ?

— Ну оставимъ это, ты не понимаешь, сказала мать ршительно.

——

Жозефъ шелъ вдоль улицы въ сильной задумчивости, такъ что вовсе не замтилъ, что двое молодыхъ людей, стоявшихъ въ тни подл дома, послдовали за нимъ. У ближайшаго угла стояло двое полицейскихъ, со шпагами въ рукахъ и въ форм. Они разговаривали другъ съ другомъ, занявъ почти весь и безъ того узкій тротуаръ.

Жозефъ видлъ, что кто-то стоялъ на тротуар, но не обратилъ вниманія кто именно. Онъ замтилъ только, что есть еще небольшой проходъ, и хотлъ имъ воспользоваться, какъ вдругъ одинъ изъ полицейскихъ отскочилъ въ сторону и вскричалъ:

— Что это значитъ, сеньоръ? Какъ смли вы столкнуть меня съ тротуара?

— Я вовсе не столкнулъ васъ, пробормоталъ Жозефъ, и хотлъ пройти.

— Этого еще недоставало, чтобы прохожіе обращались такъ съ полиціей! вскричалъ другой полицейскій, схвативъ Жозефа за руку.— Кто вы такой, вдь не президентъ же вы?

— Что вамъ отъ меня надо? Я васъ не толкалъ, сердито проговорилъ Жозефъ,— пустите меня, мн некогда.

— Да, онъ толкнулъ его, вмшался одинъ изъ молодыхъ людей, слдовавшихъ за Жозефомъ,— я самъ видлъ это.

— Это ужь слишкомъ безсовстно! воскликнулъ полицейскій: — идемте-ка съ нами.

— Это кто нибудь изъ голубыхъ, вскричалъ другой изъ молодыхъ людей,— они приходятъ въ городъ шпіонить, и стали такъ дерзки, какъ будто Каракасъ ужь взятъ ими.

— Пустите меня, просилъ Жозефъ, видя, что дло становится серьезнымъ.— Если я толкнулъ васъ, то толкнулъ нечаянно. Я живу здсь въ город и мн некогда.

— Слышите! сказалъ другой полицейскій, взявъ его за другую руку,— все это кажется мн очень подозрительнымъ, у этого господина совсть не чиста.

— А что это у него на шляп? спросилъ полицейскій, сорвавъ съ него шляпу, такъ что Жозефъ не могъ воспрепятствовать этому.— Чортъ возьми, что торчитъ тамъ подъ лентой?

Онъ засунулъ туда палецъ и Жозефъ поблднлъ. Отецъ его былъ правъ, говоря, что онъ подвергаетъ себя безполезной опасности.

Полицейскій между тмъ осторожно сдвинулъ ленту и вытащилъ что-то, на что посмотрлъ въ смущеніи, такъ какъ это была измятая каленкоровая тряпочка.

— Это что такое? проговорилъ онъ, — къ чему вы носите это подъ лентой?

— Это непремнно таинственный знакъ, сказалъ другой полицейскій.— Чортъ бы ихъ побралъ со всми ихъ знаками и смутами?

— Убирайтесь вы къ чорту! вскричалъ Жозефъ, съ души котораго свалилась точно тяжесть, когда онъ увидлъ находку полицейскаго, удивившую и его самого,— если лента мн слишкомъ широка, разв я не могу засунуть тряпочку?

— Ну, это пусть ршаетъ префектъ, отвчалъ полицейскій.— Теперь идемте съ нами, а тамъ ужь и оправдывайтесь.

— Но на какомъ основаніи арестуютъ меня? спросилъ Жозефъ, въ то время, какъ около нихъ собралась ужь толпа народа.

— Что сдлалъ сеньоръ, что съ нимъ такъ поступаютъ? спросилъ кто-то изъ зрителей.

— А. вамъ зачмъ это знать? насмшливо отвтилъ полицейскій.— Разв вамъ хочется раздлить съ нимъ участь?

Полицейскіе стали смле, потому что въ конц улицы показалась толпа солдатъ, направлявшаяся къ нимъ.

— Право это ужь черезъ чуръ, проговорить другой полицейскій,— чиновники не могутъ исполнять своихъ обязанностей, безъ того чтобы имъ не мшали.

— А кто мшаетъ? спросили нсколько солдатъ, посл чего гражданинъ, задавшій полицейскому нескромный вопросъ, боясь непріятностей, поспшилъ скрыться.

Жозефъ видлъ, что сопротивленіе ни къ чему не приведетъ, и скоре ухудшитъ его дло. Толпа все увеличивалась. Префектура же была не далеко. Тамъ онъ могъ принести жалобу на невжливое обращеніе полицейскихъ, посл чего его конечно выпустятъ.

— Ну такъ идемте, сказалъ онъ полицейскимъ,— я готовъ идти съ вами, и вамъ нечего такъ крпко держать меня, я не убгу.

— Оно все врне, отвчалъ исполнитель закона, кажется не очень-то доврявшій собравшейся толп.— Пойдемте съ нами, обратился онъ къ солдатамъ,— только до префектуры.

‘Когда же будетъ конецъ этому безобразію? проговорилъ кто-то изъ толпы.— Поберегитесь, придетъ и наше время, тогда вамъ не сдобровать!’

‘А вотъ какъ придутъ голубые, вскричалъ второй голосъ, — такъ мы посмотримъ, кого будутъ сажать!’

‘Это сынъ богача Гонзалеса, послышался третій голосъ, — они берутъ его только для того, чтобы прижать старика’.

Настроеніе толпы становилось все ожесточенне и ожесточенне, и нкоторые открыто предлагали освободить арестованнаго и ‘избить’ полицію. Но въ это время вдоль улицы шелъ патруль изъ двадцати человкъ, префектура была недалеко, и народъ предпочелъ разойтись. Такъ полицейскіе безпрепятственно дошли до префектуры.

VIII.
Президентъ Фальконъ.

Въ нижнемъ этаж обширнаго, но не совсмъ изящно убраннаго дома президента царствовала мертвая тишина, хотя тутъ за нсколькими столами сидло нсколько живыхъ людей — чиновниковъ, занятыхъ писаніемъ бумагъ. Тутъ же расхаживали часовые, а караульная комната была полна людьми, принадлежащими къ составу караула. Вс здсь говорили шопотомъ, точно во дворц какого нибудь богдыхана, а не въ собственномъ дом перваго гражданина республики. Лица всхъ выражали какое-то подобострастіе и надъ всми тяготлъ страхъ.

Одинъ изъ чиновниковъ въ третій разъ чинилъ себ перо, чтобы начать писать на большомъ лист бумаги съ напечатаннымъ заголовкомъ, сосдъ его тоскливо смотрлъ на эти приготовленія и безпрестанно глядлъ на часы.

Вдругъ вс съ удивленіемъ стали прислушиваться, въ сняхъ раздались чьи-то твердые шаги и какой-то господинъ такъ же ршительно вошелъ въ залу.

Чиновники знали его и не сочли нужнымъ привтствовать, хотя это былъ одинъ изъ самыхъ уважаемыхъ гражданъ города, онъ не пользовался расположеніемъ правительства, такъ къ чему же оказывать ему обычную вжливость?

Но и сеньоръ, съ своей стороны, мало обратилъ вниманія на присутствовавшихъ. Онъ зналъ, съ кмъ имлъ дло и, не снимая шляпы, подошелъ къ столу, и спокойно проговорилъ:

— Доложите обо мн президенту.

Чиновникъ съ удивленіемъ взглянулъ на него.

— Его превосходительства дома нтъ. Что вамъ угодно?

— Чтобы вы доложили обо мн президенту, отвчалъ онъ.— Президентъ желалъ говорить со мною.

— Желалъ говорить съ вами? повторилъ чиновникъ съ неописаннымъ изумленіемъ, и продолжалъ боле вжливымъ тономъ:— Намъ отданъ строжайшій приказъ никого не принимать, но если это желаніе… я тотчасъ же дамъ вамъ отвтъ.

Онъ вышелъ изъ залы, поднялся во второй этажъ въ собственныя комнаты президента, скоро вернулся, и, почтительно кланяясь, показалъ рукою, что сеньоръ можетъ войти.

Лишь только незнакомецъ поднялся на верхъ, какъ къ чиновнику, докладывавшему о немъ, подошелъ одинъ изъ его товарищей и прошепталъ:

— Вдь это, кажется, Рафаэль Арвело?

— Да, онъ.

— Что ему надо у Фалькона?

— Не знаю! отвчалъ тотъ, пожимая плечами.

— Гм, гм! кажется, дла плохи. Голубые пробрались всюду, и исторія въ Барцелон мн вовсе не нравится.

— Въ Каракас солдатъ много, и Бруцуаль лучше этого негра… вообще у насъ что-то ужь слишкомъ много негритянской крови.

— Но вдь негры — люди врные, на нихъ можно положиться.

— А зачмъ же арестовали сегодня повара. Любопытно знать, что онъ надлалъ?

Между тмъ сеньоръ Арвело поднялся по лстниц, и былъ тотчасъ же введенъ въ комнату Фалькона. Тамъ тоже была совершенная тишина.

Фальконъ встртилъ гостя дружески, протянувъ ему руку.

— Здравствуйте, Арвело, сказалъ онъ,— какъ поживаете? Давно мы не видались съ вами. Васъ приходится чуть не силой затаскивать сюда. Разв вы узжали изъ города?

— Нтъ, ваше превосходительство, сказалъ Арвело, почтительно отвчая на привтствіе,— я никуда не вызжалъ изъ Каракаса, за исключеніемъ разв кратковременной поздки въ Лагуайру.

— И совсмъ забыли меня.

— Ваше превосходительство были всегда такъ заняты.

Фальконъ только-что отвернулся, но при послднихъ словахъ своего собесдника онъ быстро поворотился, чтобы посмотрть, не выражаетъ ли его лицо ироніи. Но если иронія слышна была въ словахъ, то ея вовсе не было замтно на лиц Арвело, и онъ спокойно встртилъ пристальный взоръ президента.

— Сядемте, другъ, сядемте, говорилъ Фальконъ,— мн обо многомъ хотлось поговорить съ вами, Арвело, и попросить вашего совта.

— Моего совта, ваше превосходительство? спросилъ Арвело, садясь,— да къ чему же у васъ министры, если вы избираете въ совтники человка изъ противной партіи?

— Изъ противной партіи, Арвело? Такъ это дйствительно правда? Но я надюсь однакожъ, что вы еще не принадлежите къ такъ называемымъ голубымъ? не то серьезно, не то насмшливо спросилъ президентъ.

Фальконъ былъ видный и даже красивый мужчина, на лиц его выражались хитрость, добродушіе и умъ, лобъ у него былъ выпуклый, а большіе глаза его всегда смотрли прямо и пристально на того, съ кмъ онъ говорилъ, что нердко приводило въ страшное смущеніе его собесдниковъ. У него была густая борода, но усы и бакенбарды были сбриты, волосы на вискахъ зачесаны впередъ и нсколько курчавившіеся. Въ это утро онъ былъ одтъ не въ обычную, простую генеральскую форму, а весь въ бломъ, въ блой жакетк, панталонахъ и жилет, и въ чрезвычайно тонкомъ бль, что составляетъ признакъ хорошаго тона въ Южной Америк.

— Къ голубымъ, ваше превосходительство? сказалъ Арвело, съ улыбкой встртивъ взглядъ Фалькона, — въ настоящее, время въ Венецуэл подъ этимъ именемъ можно подозрвать слишкомъ мноroe. Если вы говорите о тхъ, которые не совсмъ довольны настоящимъ положеніемъ длъ, то конечно я принадлежу въ ихъ числу, но вообще я не завербованъ нигд, и остался совершенно свободенъ.

— Неужели дйствительно такъ много недовольныхъ, Арвело? спросилъ Фальконъ, садясь противъ него,— и почему вы сами принадлежите къ ихъ числу? Говорите со иною откровенно. Вы знаете меня давно, и то, что мы будемъ говорить съ вами, останется между нами. Признаюсь вамъ, въ послднее время, вс окружающіе такъ меня расхваливали въ глаза, что я уже начинаю недоврять имъ, и потому мн хотлось бы слышать человка правдиваго, и неимющаго интереса, по крайней мр, никакого прямого интереса въ лести. Вы не были внутри страны?

— Нтъ, ваше превосходительство, спокойно отвчалъ Арвело,— я никуда не вызжалъ, за исключеніемъ небольшихъ прогулокъ верхомъ по окрестностямъ, съ прізжими изъ внутреннихъ провинцій я также почти не видался, но самъ по сосдству насмотрлся слишкомъ довольно, и могу сказать, что правительственвыя войска безобразничаютъ вволю.

— Въ самомъ дл?— Что же они длаютъ?

— Они безпощадно, систематически грабятъ самый бдный, беззащитный классъ населенія, чмъ, безъ сомннія, вредятъ вашему имени несравненно боле, чмъ приносятъ пользы самому длу.

— Но какже генералы позволяютъ такія беззаконія?

— Генералъ Колина пользуется самой дурной славой. Народъ зоветъ его не Колиной, Холерой.

— Онъ, можетъ быть, слишкомъ ревностенъ къ служб, но вренъ, какъ золото.

— Не спорю съ этимъ. Но отвтьте мн, ваше превосходительство, на такой вопросъ: кому долженъ быть боле вренъ генералъ республики: временному президенту или всей стран?

Фальконъ прикусилъ нижнюю губу, и, не отвчая на вопросъ, сказалъ:

— Ну, а вообще каково положеніе страны?

— По всему, что слышно — довольно плохое. Со всхъ сторонъ приходятъ одни и т же извстія, что народъ не намренъ боле переносить настоящаго гнета, о чемъ объявляетъ во всеуслышаніе.

— Народъ, презрительно замтилъ Фальконъ, — скажите мн, пожалуйста, Арвело, кто такой этотъ народъ? Нсколько недовольныхъ, которымъ не удалось устроиться при настоящемъ правительств, и они изъ всхъ силъ выбиваются учредить новое и тмъ улучшить свое собственное положеніе. Они что ли составляютъ народъ? Неужели вы дйствительно думаете, что произведенная ими перемна улучшитъ положеніе самого народа?

Арвело пожалъ плечами.

— Въ стран говорятъ, что хуже быть уже не можетъ.

— Caramba, сеньоръ! вскричалъ Фальконъ, привскочивъ на стул,— это уже слишкомъ!

— Ваше превосходительство желали, чтобы я говорилъ совершенно откровенно.

— Да, это такъ, улыбаясь проговорилъ президентъ,— но право вы ужь зашли слишкомъ далеко.

На лиц Арвело тоже появилась улыбка, но разговоръ былъ слишкомъ серьезенъ для шутокъ и онъ продолжалъ:

— Не принимайте настоящаго положенія длъ слишкомъ легко, ваше превосходительство, ныншнее движеніе вовсе не изъ тхъ, возбужденныхъ кучкою недовольныхъ и поддерживаемыхъ только ею революцій, которыя мы испытываемъ такъ часто въ нашей стран. Мн кажется, вы ошибаетесь относительно силы и распространенія ныншняго движенія.

— Но, дорогой другъ, вдь я получаю точнйшія донесенія со всхъ мстъ страны,— отовсюду единогласно доносятъ мн, что нтъ ни малйшей опасности и что строгостью можно положить всему конецъ. До сихъ поръ я былъ слишкомъ великодушенъ, и, вроятно, вслдствіе этого недовольные, которыхъ при каждомъ-правительств не мало, подняли голову и пріобрли всъ. Я стану дйствовать строже, и въ особенности здсь, въ Каракас, велю внимательне слдить за нкоторыми людьми. Олеага давно ужь совтовалъ мн это, но я все не желалъ принимать ршительныя мры.

— Повторяю, продолжалъ Арвело,— что ваше превосходительство ошибаетесь въ характер настоящаго движенія, и что министры ваши поддерживаютъ — я не говорю нарочно, — это заблужденіе. Очень можетъ быть, что и сами они заблуждаются.

— Въ какомъ отношеніи, позвольте спросить?

— Въ томъ, что вы употребляете вовсе не т средства для устраненія и уничтоженія недовольства. Вы ищете революцію въ Каракас, и въ головахъ нкоторыхъ недовольныхъ, но искать ее нужно вовсе не здсь. Она происходитъ отъ извстныхъ общихъ причинъ, которыхъ правительство не пожелало устранить, она распространилась по всей стран, и соединила въ тсный союзъ дв прежде враждебныя партіи, годосовъ и федераловъ.

— Такъ все-таки годосы руководятъ этимъ дломъ! гнвно вскричалъ Фальконъ,— и люди нашей партіи, увлеченные ими, будутъ потомъ обмануты.

— Это обыкновенно такъ говорится вашему превосходительству, спокойно возразилъ Арвело,— но это неврно. Можно положительно утверждать одинаково, что федералы примкнули къ годосамъ, какъ и годосы примкнули къ федераламъ. Вы, конечно, знаете, что об эти партіи. называются уніей?. .

— Конечно, насмшливо замтилъ Фальконъ, — мн не разъ попадались въ руки бумаги съ этимъ девизомъ: Dios, Union y Libertad, хотя, разумется, бунтовщики вовсе и не думаютъ ни о Бог, ни о врности союзу, ни о свобод. Но о какихъ говорили вы причинахъ, отъ которыхъ происходитъ революція? Чтобы имть возможность устранить ихъ, я долженъ ознакомиться съ ними.

— Конечно, ваше превосходительство, и теперь. вы не скажете, что искали правды, и нигд не могли найти, ее. Такъ позвольте мн откровенно сказать вамъ, что мры вашего правительства ведутъ страну къ совершенному раззоренію.

— Страна необыкновенно богата.

— Это такъ, но нельзя же перевязывать жилы ея богатства, она погибнетъ отъ полнокровія.

— А разв я поступаю такъ?

— Прежде у насъ была государственная касса — приходъ и расходъ велись въ порядк, и перваго было больше, чмъ второго. Множество иностранныхъ кораблей приходило къ намъ въ гавани, и таможни доставляли государственному казначейству громадныя суммы. Внутренняя торговля была оживлена. Изъ нашихъ луговыхъ долинъ шелъ одинъ гуртъ скота за другимъ, мы его сбывали на иностранные рынки и взамнъ получали нужные намъ товары. Рабочихъ рукъ у насъ было вдоволь, и землевладльцы съ успхомъ и съ пользой для страны могли обработывать свою землю. Перевозочныя средства для доставки хлба изъ самыхъ отдаленныхъ мстъ въ гавани тоже были въ отличномъ состояніи, и страна съ каждымъ днемъ все боле и боле процвтала.

— Что же мшаетъ ей теперь процвтать? спросилъ Фальконъ, чувствовавшій, что не можетъ оспаривать факта, и знавшій, что все пришло въ упадокъ.

— Печальное стеченіе обстоятельствъ, отвчалъ Арвело, пожимая плечами.— Страна лшпена рабочихъ рукъ, потому что люди незахваченные той или другой стороной въ солдаты, бжали въ горы. Почти нигд въ деревняхъ нельзя найти здоровыхъ работниковъ, и только еще кое-гд попадаются иностранцы, которыми и приходится ограничиваться, и длать хоть необходимое, чтобы не совсмъ разоряться. Рабочаго скота почти совершенно уже нтъ, а если гд онъ и есть, то его надо прятать на кофейныя плантаціи для того, чтобы онъ не попался въ руки солдатъ, потому что солдаты тотчасъ же угонятъ или заколятъ его, или офицеры продадутъ за безцнокъ.. При этомъ войско такъ опрометчиво, что не щадитъ иностранцевъ, въ особенности испанцевъ и французовъ, находящихся подъ защитою своихъ правительствъ, которыя, безъ сомннія, впослдствіи предъявятъ свои претензіи и надлаютъ большихъ непріятностей стран. Гуртовщики, разумется, не выгоняютъ своего скота изъ долинъ, боясь, что его угонятъ или правительственныя войска или голубые, и вотъ таково положеніе всей промышленности. Иностранные корабли, не получая мстныхъ продуктовъ, опасаются выгружать привезенные ими товары. Въ гаваняхъ таможни получаютъ врядъ ли десятую долю сборовъ прежнихъ годовъ.

— Это такъ, подтвердилъ Фальконъ.

— А куда дваются т деньги, что ими получаются? Они изчезаютъ какъ капля въ мор. На таможни занимаются большія суммы, но кредиторы не могутъ получить по своимъ векселямъ и деньги точно чудомъ пропадаютъ. Даже солдаты не получаютъ жалованья, и просятъ милостыню на большихъ дорогахъ. Куда дваются деньги? Для страны не длается ничего, новыхъ дорогъ не проводится, да и старыя не поддерживаются, разв только на частныя средства. Предполагалось строить желзную дорогу, на которую затрачены огромныя суммы, теперь стоитъ она неоконченною, матеріалъ сгнилъ, а вагоны служатъ только разв ночлегомъ для прохожихъ. Кофе, хотя и продолжаетъ рости, но нтъ рукъ собирать его, такъ же какъ недостаетъ рукъ очищать почву отъ сорныхъ травъ и молодыхъ отпрысковъ. Однимъ словомъ, въ стран нтъ боле доврія, у всхъ связаны руки. Вотъ и ‘обстоятельства’, о которыхъ я говорилъ, и которыя вытекли изъ революціи и поддерживаются ею, и будутъ продолжаться до тхъ поръ, пока такъ или иначе ихъ не отстранятъ.

Арвело замолчалъ и Фальконъ сказалъ, покачавъ головою:

— Ну, другъ, вы нарисовали мн такую картину, которая, надюсь, создана вашимъ воображеніемъ, и, несмотря на ваше доброе намреніе, нсколько мрачна. Мн самому не хотлось бы жить при такомъ правительств.

— Не шутите этимъ, ваше превосходительство, серьезно сказалъ Арвело, — эта картина врна до мельчайшихъ подробностей, и еслибъ сами вы инкогнито похали по стран, то увидли бы, что дйствительность еще безотрадне.

— И несмотря на это венецуэльцы зовутъ меня ‘великодушнымъ?’ сказалъ Фальконъ, искоса смотря на Арвело.

— Это ваша ошибка, вскричалъ Арвело,— что вы принимаете вашихъ приближенныхъ за народъ, это ошибка многихъ государственныхъ людей. Кто изъ окружающихъ васъ не надется и не ждетъ отъ васъ денегъ и наградъ? Вс эти безчисленные генералы, созданные вами, вс пенсіи, наложенныя вами на страну, разв помогутъ вамъ, когда дло дойдетъ до развязки? Неужели вы серьезно думаете, что люди, подкупленные теперь этими деньгами, что эти люди, называющіе васвеликодушнымъ, будутъ держаться васъ доле, чмъ это нужно будетъ для ихъ собственной выгоды? Это будетъ для васъ горькій опытъ, ваше превосходительство, и вы слишкомъ поздно раскаятесь, что слушали и довряли нкоторымъ людямъ, у которыхъ нтъ другого интереса, кром личнаго,— они смотрятъ на свое отечество, какъ на дойную корову, которую можно убить во всякое время, какъ она перестанетъ давать молоко. А какихъ денегъ стоятъ они стран.

— Такъ неужели мн врить вамъ боле, чмъ сотнямъ уважаемыхъ людей, меня окружающихъ? сказалъ президентъ, которому слова Арвело конечно не могли нравиться.

— Да, если вы дйствительно хотите подавить революцію.

— Такъ вы все-таки считаете это возможнымъ?

— Безъ сомннія, отвчалъ Аврело,— но не тми средствами, какія вы употребляете теперь.

— А какими же?

— Меньшимъ шпіонствомъ, недостойнымъ васъ, ваше превосходительство, дающимъ пріютъ цлой куч безполезныхъ доносовъ. При такой систем каждый негодяй держитъ въ рукахъ судьбу честнаго человка, и если она не ускоряетъ революціи, то, во всякомъ случа, ожесточаетъ всякаго дйствительно порядочнаго гражданина противъ настоящаго правительства.

— Система шпіонства, въ нкоторомъ смущеніи сказалъ Фальконъ,— вовсе не такъ распространена и вовсе не такъ значительна, какъ вы думаете, и она даетъ мн только точное понятіе обо всемъ, что длается въ стран, такъ что я въ состояніи наносить удары именно тамъ, гд слдуетъ.

— Вы ошибаетесь, ваше превосходительство, спокойно отвчалъ Арвело,— она служитъ только для того, чтобы обманывать васъ и наврняка убаюкивать въ то время, какъ опасность стучится желзнымъ кулакомъ у вашихъ дверей. Вы знаете о разныхъ пустякахъ, о которыхъ лучше бы вамъ и не знать, но о важномъ, о цломъ васъ не увдомляютъ, потому что это можетъ повредить самимъ людямъ, окружающимъ васъ, или указать вамъ, какими средствами они хотятъ подавить революцію. Наша страна больна ракомъ, а вы думаете вылечить ее мягчительнымъ пластыремъ, который прикладываете на наружную рану. Она, можетъ быть, и закроется на нсколько дней или недль, но внутри язва продолжаетъ дйствовать и прорветъ гд нибудь въ другомъ мст, когда нельзя ужь будетъ больше помочь,

Фальконъ всталъ, и началъ ходить взадъ и впередъ по комнат. Онъ зналъ Арвело какъ хорошаго, правдиваго человка, и былъ увренъ, что онъ желаетъ ему добра, но все-таки не доврялъ ему вполн, потому что въ жизни перенесъ много горькихъ опытовъ. Вдругъ онъ снова остановился передъ Арвело, и сказалъ, глядя на него пристально, но не враждебно.

— Ну а что сдлали бы вы на моемъ мст теперь?

— Ваше превосходительство, отвчалъ Арвело,— вопросъ этотъ очень простъ и ясенъ, но нсколькими словами на него не отвтишь.

— Такъ вы находите, что надо измнить многое!

— Да.

— Хорошо, такъ скажите что. Мн самому любопытно слышать.

— Во-первыхъ, прежде всего, серьезно сказалъ Арвело,— дайте возможность свободно высказаться народнымъ депутатамъ для того, чтобы вы могли услышать черезъ нихъ народный голосъ.

— Дале.

— Потомъ выпустите всхъ арестованныхъ будто бы по политическимъ причинамъ, изъ которыхъ впрочемъ многіе не имютъ никакого понятія о политик.

— Чтобы пустить по городу больше недовольныхъ и снабдить ими армію голубыхъ.

— Тогда въ стран не будетъ боле голубыхъ, если вы привлечете на свою сторону народъ, тогда вамъ можно будетъ даже распустить большую часть арміи и возвратить стран работниковъ. Это усилитъ торговлю и промышленность, а вмст съ ними улучшатся государственные финансы. Съ иностранными правительствами, которымъ мы еще должны, надо вступить въ переговоры и заключить новыя условія. Они охотно согласятся на это, потому что увидятъ, что правительство серьезно берется за дло. Дале возбудится довріе со стороны иностранныхъ купцовъ къ Венецуэл, и наши таможни тотчасъ же почувствуютъ благотворныя послдствія новаго порядка вещей. Все остальное устроится само собою. Если мы будемъ поддерживать иностранныхъ переселенцевъ, то вмст съ ними привлечемъ въ страну капиталы, а намъ нужна примсь иностраннаго элемента къ нашему, чтобы нсколько придать живости и предпріимчивости вялой крови венецуэльцевъ — однимъ словомъ: оживить ее.

— А что же мн длать тогда со всми моими генералами? спросилъ Фальконъ,— вдь не могу же я ихъ даромъ кормить, а если я отпущу ихъ, то у насъ создастся тотчасъ же новая революція.

— Въ назначеніи ихъ была страшная ошибка. Это въ род изобртенія для войны постоянно стрляющей машины, которую никакъ нельзя остановить. Война кончится, а машина потомъ будетъ причинять всюду бдствія. Но вдь это дло вовсе не такъ плохо, потому что многихъ можно употребить на что нибудь иное, но, конечно, большую часть придется отпустить, вамъ и нельзя оставить ихъ противъ желанія народа. Нельзя же содержать людей безполезныхъ. Многіе изъ нихъ, конечно, будутъ служить посмшищемъ своимъ титуломъ.

— Не думаю, сказалъ нсколько задтый Фальконъ,— чтобы люди произведенные въ генералы могли позорить государство.

— Когда я шелъ къ вамъ, я видлъ передъ однимъ изъ кабачковъ, посщаемыхъ преимущественно простыми солдатами, кучку собравшагося народа, который страшно шумлъ. Я свернулъ въ сторону, чтобы не столкнутся съ этимъ людомъ, но меня остановили, прося прочесть такъ называемый патентъ какого-то противнаго, грязнаго пьянаго негра, изъ самаго низшаго слоя общества, утверждавшаго, что патентъ этотъ его, и что самъ онъ и есть генералъ. Я взялъ въ руки бумагу, пропитанную жирными пятнами и продушонную водкой, и просмотрлъ ее. Это былъ настоящій патентъ, выданный военнымъ министромъ, назначавшій этого, извстнаго многимъ изъ присутствовавшихъ, негра съ окровавленнымъ и грязнымъ лицомъ, генераломъ арміи съ тремя стами пезосовъ мсячнаго содержанія. Негръ уврялъ, что пріхалъ въ Каракасъ, вслдствіе особаго приказанія военнаго министра, но что ночью его обокрали, и онъ, казалось, только-что кулаками убждалъ людей, неврившихъ его утвержденію. Я могъ только подтвердить его слова, посл чего его съ торжествомъ внесли въ кабакъ, гд снова началась попойка.

— Бумага у васъ?

— Мн никакъ не отдали бы ее, если-бы я даже и захотлъ положить такую грязь въ карманъ. Но человкъ этотъ, котораго трудно даже сравнить съ порядочнымъ животнымъ, точно носитъ титулъ венецуэльскаго генерала.

— Тутъ, во всякомъ случа, есть какое нибудь недоразумніе, сказалъ Фальконъ.— Патентъ, вроятно, данъ на это имя, но тмъ не мене другому лицу.

— Можетъ быть, отвчалъ Арвело,— хотя я въ этомъ сомнваюсь. Подобные случаи мн приводилось видть самому, но такого злоупотребленія я еще не видывалъ, и могу только предполагать, что военный министръ не видлъ самъ этого человка, и предложилъ его назначить генераломъ по рекомендаціи Колина.

— Вроятно, онъ обладаетъ военными способностями.

— Будто вс генералы обладаютъ ими? спросилъ Арвело и легкая улыбка показалась на устахъ его.

Фальконъ закусилъ себ губы, понявъ очень хорошо, на что намекалъ Арвело.

— И такъ, сказалъ онъ, перемняя разговоръ,— вы считаете необходимымъ замну теперешней правительственной системы новою, и перемну министровъ.

— Системы — да, но не людей. Я не вижу, почему бы эти же министры не могли сдлать того же самаго. Олеага будетъ всегда такимъ, какимъ вы пожелаете его видть, а мой бдный Сильва поблагодаритъ Бога, если ему дадутъ надежду распорядиться какой нибудь суммой, которая останется у него въ рукахъ боле трехъ, четырехъ часовъ. Какъ трудно достается ему теперь его насущный хлбъ, и сколько онъ бгаетъ за нимъ по напрасну. При этомъ онъ всхъ боле въ город терпитъ отъ ‘посщеній’, и потому его не оказывается дома, лишь только онъ является домой.

Фальконъ засмялся,— онъ очень хорошо зналъ отчаянныя попытки своего министра финансовъ, предпринимаемыя имъ ежедневно, чтобы только какъ нибудь удовлетворить крайнимъ надобностямъ, и какъ онъ самъ ухудшалъ его положеніе. Слова Арвело заставили его призадуматься.

— Олеага будетъ противъ измненія системы, замтилъ онъ.

— Можетъ быть, но онъ уступитъ, лишь только увидитъ, что вы ршились — если только его самого не принудятъ къ тому обстоятельства.

— Вы слишкомъ много придаете значенія обстоятельствамъ, замтилъ Фальконъ, вставъ съ своего мста и стоя у стула. Арвело понялъ это какъ знакъ, хчто президентъ желаетъ, кончить разговоръ.

— Я повторяю то, что прежде сказалъ вашему превосходительству, заключилъ Арвело, слдуя его примру.— Вы слишкомъ опираетесь на увренія вашихъ приближенныхъ, слишкомъ легко смотрите на дло, и употребляете наружныя средства отъ внутренней болзни. Вы требовали отъ меня правды, я счелъ своимъ долгомъ прямо и открыто высказать вамъ ее.

— Увряю васъ, Арвело, что именно этого я и ожидалъ отъ васъ, и искренно благодарю васъ за вашу откровенность. Общаю вамъ стараться исполнить, по крайней мр, хоть часть вашихъ желаній.

Этимъ вы себ окажете наибольшую услугу, отвчалъ Арвело, и хотлъ вжливо раскланяться, но Фальконъ подошелъ къ нему и дружески протянулъ руку.

— До свиданья, старый другъ, надюсь, что вы поможете мн, когда я буду нуждаться въ откровенномъ мнніи, я не только надюсь на это, но вполн убжденъ, что вы искренно желаете мн добра.

Арвело пожалъ руку и вышелъ, а Фальконъ долго стоялъ потомъ, погруженный въ размышленія,— но онъ не привыкъ слишкомъ иного безпокоить себя непріятными вещами.

— Странные люди, прошепталъ онъ,— на все смотрятъ они съ мрачной стороны. Во многомъ онъ, можетъ быть, правъ. Таможни не приносятъ столько, сколько слдовало бы, и кром того еще меня позорно обзоровываютъ — но что же длать? Не могу же я перевернуть весь міръ вверхъ дномъ. Но, подождемъ, какія извстія принесетъ Олеага.

Онъ посмотрлъ на часы, подошелъ къ угловому шкапчику, досталъ оттуда сигару, закурилъ ее, и потомъ легъ на кушетку, чтобы промечтать остатокъ скучнаго дня.

IX.
Тюрьма.

Главная каракасская тюрьма была довольно велика, и въ прежнее время стояла обыкновенно почти пустой, комнатъ же для государственныхъ преступниковъ въ ней вовсе не было. Узкія маленькія кельи ея не имли никакой мебели: ни столовъ, ни стульевъ. Но во время управленія Фалькона, эта тюрьма была такъ наполнена, что пришлось занять и карцеръ, куда сажали обыкновенно буяновъ и пьяныхъ.

Этотъ карцеръ находился за гауптвахтой, и темныя кельи его одной стороной примыкали къ наружной стн, и такимъ образомъ шли кругомъ двора. Передъ карцеромъ, въ караульной комнат стояли солдаты. На дворъ карцера кром того выходила дверь изъ комнаты, гд сидлъ по утрамъ чиновникъ и записывалъ приведенныхъ арестантовъ, и водилъ ихъ въ префектуру.

Когда Жозефа привели въ префектуру, о немъ немедленно доложили, чиновникъ, выслушавшій докладъ, былъ имъ очень недоволенъ и даже смущенъ.

— Гм… и ничего не нашли у него?

— Карманы его мы. еще не обыскивали, сеньоръ.

— И у него не было на шляп подъ лентой голубой кокарды? Вы хорошо осмотрли?

— Хорошо — тамъ ничего не было кром вотъ этой тряпочки, которую я спряталъ.

— Это было у него подъ лентой? съ удивленіемъ спросилъ чиновникъ, внимательно разсматривая тряцочку.

— Что это значитъ, право я не знаю.

— Кажется, простой коленкоръ, замтилъ чиновникъ, понюхавъ тряпку и смотря ее на свтъ,— но почемъ знать, не написано ли тутъ чего нибудь химическими чернилами, во всякомъ случа это надо изслдовать.

— А что намъ длать съ молодымъ человкомъ?

— Заприте его. Президентъ самъ приказалъ это, можетъ быть, у него есть какія нибудь бумаги. Отберите отъ него все, что найдете. Онъ человкъ подозрительный, и съ нимъ надо быть осторожне.

Полицейскій повернулся, чтобы уйти, но вернулся и сказалъ:

— Куда намъ помстить его? въ тюрьм нтъ мста, а для карцера онъ слишкомъ порядоченъ.

Чиновникъ пожалъ плечами,

— Мы не можемъ церемониться съ такими господами, у насъ ихъ довольно. Зачмъ они не ведутъ себя, какъ порядочные граждане, тогда они не испытывали бы непріятности попадать въ тюрьму.

— У стараго Гонзалеса боле унцій золота, чмъ кофейныхъ зеренъ въ мшк, отвчалъ полицейскій.

Чиновникъ подумалъ, что если бы старикъ Гонзалесъ пришелъ къ нему, то дло можно было бы уладить, и сказалъ:

— Вотъ посмотримъ что тутъ длать, а теперь надо посадить его въ какую нибудь келью. До сумерекъ еще далеко, пока не послдовало какихъ нибудь прямыхъ приказаній — велите дать ему отдльное помщеніе.

— Деньги отобрать отъ него?

— Если ихъ много, такъ опасно оставлять у него, а немного, такъ лучше оставить, он ему понадобятся на ду.

— Вы теперь не допросите его?

— Мн сначала надо доложить.

Полицейскій вышелъ и веллъ двумъ солдатамъ свести арестованнаго въ карцеръ и дать ему тамъ особое помщеніе.

Жозефъ, не зная еще, куда его хотятъ вести, протестовалъ противъ этого и требовалъ свиданія съ префектомъ, такъ какъ арестованъ онъ противузаконно. Но для солдатъ, грубыхъ полу-индйцевъ, полу-негровъ, не было большаго наслажденія, какъ права распоряжаться блымъ. Они ненавидли всю расу, и съ дикимъ крикомъ толкали арестованнаго. Жозефъ вскор увидлъ, что надо покориться сил, и положеніе его показалось ему смшнымъ, такъ что онъ, смясь, обратился къ солдатамъ:

— Хорошо, кавалеры, я и тамъ могу подождать, такъ же, какъ и тутъ, и врно можно будетъ достать стаканчикъ вина?

— Да! да! вскричали солдаты, получившіе надежду сбгать за виномъ,— вино тутъ отличное.

Хотя Жозефъ сомнвался, чтобы вино было отличное, но думалъ, что выпить не мшаетъ, тмъ боле, что на душ у него было легко — кокарды не нашли, а бумагъ онъ никакихъ съ собой не носилъ.

Между тмъ они дошли до карцера, и полицейскій обратился къ караульному офицеру, прося его принять арестанта.

— Идите къ тюремщику, сказалъ офицеръ, не удостоивъ ихъ даже взгляда,— мн съ этой сволочью длать нечего.

У Жозефа вертлся на язык колкій отвтъ, но онъ проглотилъ его, потому что въ послдніе полчаса пріобрлъ опытности боле, чмъ въ цлый годъ. Власть была въ рукахъ у солдатчины. Справедливости противъ такихъ людей искать было негд, слдовательно лучше не давать имъ возможности потшаться надъ собою. И при такомъ правительств, по мннію Изабеллы, можетъ быть хорошо? Она мечтательница, неимющая понятія о настоящемъ положеніи длъ.

Думая такимъ образомъ, Жозефъ вошелъ за полицейскимъ во внутренность карцера, гд былъ пораженъ нечистотою и ужасной атмосферой.

Одинъ изъ солдатъ позвалъ тюремщика, грязнаго, какъ и самое мсто, гд онъ властвовалъ. На одной ног у него былъ башмакъ, а другая была босая, штаны доходили только до грязныхъ колнъ, а затмъ прямо на голое тло надта изодранная куртка, а на груди вислъ крестъ. Онъ пришелъ, шлепая башмакомъ и звеня связкою ключей. Подойдя къ Жозефу, онъ проговорилъ:

— Вдь не класть же мн его къ себ въ постель. И безъ того везд по трое. Вс мста заняты, и если вы не будете носить ды и не пристроите еще нумеровъ, то ничего не подлаешь. Сажайте его на верхъ, на крышу.

— Теперь пока надо его оставить здсь, отвчалъ полицейскій,— у него деньги есть, шепнулъ онъ тюремщику,— и онъ заплатитъ вамъ.

— Чортъ побери! ворчалъ тюремщикъ, — какъ посадить его одного, вдь не выпустить же другихъ. Задастъ мн тогда трезвону старый генералъ, да разъ онъ меня и самого запряталъ въ такую клтку, гд я думалъ, что блохи на смерть загрызутъ меня. Нтъ, ужь во второй разъ этого не будетъ.

— Да кто же у васъ тутъ сидитъ?

— Почемъ я знаю! проговорилъ тюремщикъ,— но въ одиночку не сидитъ никто. Въ нкоторыхъ конурахъ сидятъ по трое и по четверо, такъ что протянуться ночью негд. Надо или сдлать пристройку къ тюрьм, или часть арестантовъ разстрлять для освобожденія мстъ.

— Пріятно, подумалъ Жозефъ, — неужели придется сидть въ такой конур?

— И некуда посадить одного? спросилъ полицейскій.

— Некуда, отвчалъ тюремщикъ,— только въ 37-мъ нумеръ лежитъ одинъ больной, убившій на пароход офицера.

— Больной? Что съ нимъ?

— Не то что больной, но у него разрублена голова въ двухъ мстахъ, и онъ еще не совсмъ въ памяти.

— Ну вотъ и хорошо, смясь сказалъ полицейскій,— къ нему-то мы этого и посадимъ. Его нельзя сажать съ кмъ нибудь, съ кмъ бы онъ могъ говорить. Отпирай-ка, старикъ, но предварительно, сеньоръ, позвольте обыскать ваши карманы, что у васъ въ нихъ.

Жозефъ, вслушавшись въ разговоръ, понялъ, что рчь шла о холодомъ Кастилі, брат Анны, и увренный, что его арестъ не продлится боле двухъ часовъ, былъ радъ, что можетъ принести даже нкоторую пользу.

Онъ съ ужасомъ отступилъ назадъ, когда тюремщикъ открылъ дверь въ конуру, но долженъ былъ войти въ нее, посл осмотра кармановъ, деньги ему оставили, съ полъунціи, но часы взяли, говоря, что. онъ получитъ ихъ, когда будетъ свободенъ. Полицейскій съ завистью посмотрлъ, какъ Жозефъ пряталъ деньги въ карманъ и заворчалъ, что тотъ не далъ ему ‘за хлопоты’.

— Ну, готовы вы? нетерпливо спросилъ тюремщикъ.

— Да.

— Такъ входите, а мы уйдемъ.

— Вы хотли вдь вина? сказалъ одинъ изъ солдатъ.

— Да, другъ, это славная мысль! вскричалъ Жозефъ,— вотъ деньги, купите бутылку вина да стаканъ, а остальное вамъ за труды, но поскоре.

— Сейчасъ, сеньоръ, благодарю васъ.

Жозефъ осмотрлся съ непріятнымъ чувствомъ. Стны конуры были изъ кирпича безъ штукатурки, а полъ изъ плиты. Въ темной конур, длиною въ нсколько футовъ и шириною шага въ четыре, не было ни стула, ни стола, ни койки, а только съ лвой стороны на полу лежалъ грязный, грубый матрацъ, и на немъ человческая фигура, прикрытая краснымъ шерстянымъ одяломъ.

— Ну вотъ и квартира ваша, сказалъ тюремщикъ, держа еще дверь незатворенной, — устраивайтесь поудобне.

— Но, любезный другъ, съ ужасомъ вскричалъ Жозефъ,— вдь тутъ нтъ даже стула, нельзя же все стоять!

— Ну, смясь сказалъ старикъ, запирая дверь, — можете лечь на полъ. Вы получите коровью шкуру, и только, — это правило.

Когда Жозефъ присмотрлся къ темнот, то увидлъ, что въ дверяхъ есть окошечко, въ вид сердца, величиною съ большой апельсинъ. Онъ сталъ смотрть въ него въ ожидати вина, и вскор показался солдатъ съ бутылкою и тюремщикъ съ кожею. Ключъ снова щелкнулъ въ замк.

— Вотъ, сеньоръ, и вино, сказалъ солдатъ,— стаканъ этотъ отъ тюремщика, не разбейте его, а то придется заплатить… а остальныя деньги… онъ медленно ползъ въ карманъ.

— Оставьте ихъ себ, другъ, вы оказали мн услугу, а я даромъ ничего не принимаю. Какъ бы это, смотритель, получить мн за деньги и ласковыя слова стулъ и столъ.

— Столовъ, пробормоталъ старикъ, — у насъ совсмъ нтъ, а насчетъ стула мы посмотримъ, конечно, и стулья у насъ въ рдкость.

— Я куплю у васъ стулъ и потомъ оставлю вамъ въ наслдство. Да вотъ еще что: нельзя-ли послать кого нибудь къ отцу, чтобы дома не безпокоились обо мн? Я хорошо заплачу. Даромъ я ничего не требую.

Тюремщикъ покачалъ головой.

— Теперь нельзя, надо сначала подождать отвта. Можетъ быть, завтра.

— Завтра? съ ужасомъ вскричалъ Жозефъ, такъ какъ ежу только теперь представилась возможность пробыть тутъ цлую ночь, но тюремщикъ заперъ дверь, щелкнулъ замкомъ и, не говоря боле ни слова, ушелъ.

Жозефъ ощупью послалъ кожу, потомъ налилъ стаканъ виня и залпомъ выпилъ его, какъ вдругъ послышался тихій голосъ:

— Кто тутъ?

Жозефъ все время не переставалъ думать о больномъ, и теперь увидавъ, что онъ не въ безпамятств, наклонился къ нему и тихо проговорилъ:

— Другъ, сеньоръ. Каково вамъ? Вы еще больны?

— Кто такой другъ? спросилъ больной,— я въ потьмахъ не могу разсмотрть лица.

— Врю, отвчалъ Жозефъ, — я тоже не вижу васъ. Вы Кастилія? Не такъ ли? Элой Кастилія?

— Какъ, вы знаете мое имя? Кто вы такой?

— Жозефъ Гонзалесъ, сестра ваша Анна у насъ въ дом.

— Слава теб, Господи! прошепталъ больной, — одной заботой меньше. но какъ вы попали сюда?

— Еслибъ я самъ это зналъ… но прежде всего, что ваши раны? Ваша сестра вовсе не знаетъ, что вы тяжело ранены.

— Тмъ лучше, но говорите тише, а то насъ разведутъ, я слышалъ, что говорили служители. Вообще раны у меня самыя ничтожныя, такъ, царапины, но кровь залпила мн глаза, потому что я долго лежалъ на спин, съ завязанными руками.

— Тюремщикъ сказалъ, что вы въ безпамятств.

— Я представляюсь больнымъ. Докторъ, перевязывавшій меня, шепнулъ мн, чтобы я притворялся, а то у меня отберутъ матрацъ, который дали только потому, что онъ настоялъ на этомъ. Бдная, бдная моя сестра, ну какъ она поживаетъ?

— Она здорова и хлопочетъ о васъ. Она была у Олеаги, который очень хорошо принялъ ее.

— Когда? быстро вскричалъ Элой.

— Въ первый же вечеръ, какъ она пріхала изъ Лагуййры.

— А сегодня она видла его?

— Не знаю. Сегодня я ушелъ рано изъ дому, послалъ нарочнаго съ извстіемъ къ вашимъ родителямъ, и потомъ былъ арестованъ самымъ страннымъ и непонятнымъ для меня образомъ, и приведенъ сюда. Не понимаю, какъ васъ засадили въ такую конуру, потому что министръ уврилъ и общалъ вашей сестр изслдовать дло и поступать съ вами самымъ кроткимъ образомъ. Но можно ли врить общаніямъ этихъ лицемровъ. И это они называютъ поступать кротко — это просто какая-то шайка разбойниковъ.

— У меня отобрали вс письма, продолжалъ Кастилія, — и я думаю, что подвергнусь строгому обвиненію. Вроятно, вчера министръ еще ничего не зналъ о письмахъ.

— Чортъ возьми, а у васъ были важныя бумаги?

— Письмо изъ Барцелоны въ главную квартиру и депеши.

— Ну, дло скверное, а мы тутъ вовсе не на столько организованы, чтобы успшно дйствовать. Эти вчныя совщанія да переписка только задерживаютъ дло, а желтые становятся все нахальне да смле. Кто руководитъ дломъ въ Барцелон?

— Монагасъ.

— Ну, старикъ, котораго уговорить легко, и онъ будетъ длать попытки къ примиренію. А между тмъ они раззорятъ всю страну.

— А вы ни въ чемъ не провинились?

— Ни въ чемъ, по крайней мр, ни въ чемъ, что могла бы подозрвать здшняя сволочь. Я офицеромъ въ арміи голубыхъ, но здсь объ этомъ знаютъ только самые короткіе друзья, и со мною не было ни бумагъ, ни писемъ, которыя могли бы компрометировать меня. Но, какъ я уже сказалъ, желтые становятся все нахальне и смле, и ни одинъ спокойный гражданинъ не можетъ поручиться за свою свободу на улицахъ и за свое достояніе дома. Но, чертъ возьми, воскликнулъ онъ, — я держу тутъ бутылку въ рукахъ, забывая, что вы вовсе не такъ тяжело ранены. Глотокъ вина врно не повредитъ вамъ.

— Я давно мечталъ объ этомъ, со вздохомъ сказалъ арестантъ, — но негодяи все отобрали отъ меня, до послдней копйки, а безъ денегъ здсь можно погибнуть.

— Какъ это я прежде не подумалъ объ этомъ! вскричалъ Жозефъ, — но эта бда поправимая. Вотъ, товарищъ, пейте, вино недурно и точно огнемъ пробгаетъ по жиламъ.

Кастилія выпилъ и возвратилъ стаканъ, когда снаружи снова щелкнулъ ключъ въ замк и отдернулась задвижка. Жозефъ поспшно и осторожно поставилъ бутылку къ стн, а товарищъ его лежалъ опять безъ чувствъ, какъ прежде.

Отворилась дверь и тюремщикъ дйствительно принесъ стулъ, который онъ просунулъ къ арестантамъ, но дверь за нимъ заперъ не сейчасъ же, потому что ждалъ платы.

— Ну что же, хорошо?

— Отлично, любезный другъ, сказалъ Жозефъ, отправляясь въ карманъ,— но скажите-ка мн, разв меня не поведутъ въ префекту? Мн хотлось бы знать, въ чемъ меня обвиняютъ?

— Еще успете узнать это, замтилъ старикъ, — здсь длается все своимъ чередомъ, больше я ничего не знаю. Я запираю замки, въ этомъ только я состоитъ моя обязанность.

— А что такое съ этимъ бднягой! Кажется, онъ очень болнъ? Разв къ нему не ходитъ докторъ?

— Былъ докторъ, и завтра опять будетъ.

— А если онъ до него умретъ?

— Ну, тмъ лучше, проворчалъ тюремщикъ, нетерпливо ожидавшій денегъ, — тогда ему не надо будетъ идти на вислицу.

— На вислицу! воскликнулъ Жозефъ,— разв онъ такъ преступенъ?

— Это шпіонъ голубыхъ, да кром того онъ убилъ одного изъ нашихъ офицеровъ. Его повсятъ, только подождутъ допроса. Благодарю васъ, прибавилъ онъ, получивъ деньги, и тотчасъ же заперъ дверь.

Жозефъ послушалъ, не остался ли тюремщикъ у дверей, а молодой Кастилія сказалъ, приподнимаясь на локт:

— Пожалуй что онъ говоритъ правду, потому что, сколько мн извстно, Фальконъ ненавидитъ наше семейство. Кром того въ настоящее время у него есть особыя причины считать насъ врагами. Конечно, онъ не пощадитъ меня, для мелкихъ душонокъ, какъ у него, настоящій случай слишкомъ заманчивъ, и онъ воспользуется имъ, чтобы отомстить всему семейству. Выходитъ я пропалъ, участь моя уже ршена.

— И народъ зоветъ его ‘великодушнымъ?’

— Народъ? Разв его генералы! Онъ великодушенъ только на чужія деньги, вообще же грязно скупъ.

— Но вдь онъ не кровожаденъ.

— Нтъ, но тмъ не мене, у него было уже нсколько жертвъ и число ихъ будетъ увеличиваться, по мр возрастанія успха голубыхъ. До сихъ поръ все дло пока ограничивалось однми угрозами. Барцелона же теперь показала, что пришло время настоящаго дла, и Фалькону придется стянуть туда вс свои силы, и здсь, въ Каракас, остаться почти беззащитнымъ.

Жозефъ, привыкнувъ немного къ темнот, увидлъ, что лицо его товарища было блдно и все въ крови. Ему промыли только глаза. Анна, прелестная двушка, какъ пожалла бы она брата!— На милосердіе Фалькона разсчитывать было нельзя, и мысли Жозефа невольно останавливались на бгств.

Но пока Жозефъ самъ былъ подъ арестомъ, о бгств Кастиліи нельзя было и мечтать. Кастилія же, между тмъ, не подозрвая о чемъ думалъ его товарищъ, вздохнулъ и тихо проговорилъ:

— Бдная мать… какъ она огорчится… а какъ могли бы мы быть счастливы. Какое бдствіе для страны принесъ этотъ несчастный человкъ!

— Вы были ужь у допроса? спросилъ Жозефъ, преданный своимъ мыслямъ.

Арестантъ покачалъ головою.

— Меня привезли сюда безъ чувствъ, отвчалъ онъ.— Ужасная зда на телг, длившаяся цлую ночь, такъ страшно утомила меня, что я дйствительно былъ нкоторое время безъ чувствъ.

— Такъ вы везли, съ собою опасныя бумаги?

— Всю корреспонденцію новаго временного правительства въ революціонный генеральный штабъ этой области.

— Ну такъ вамъ надо бжать, ршительно сказалъ Жозефъ,— другого исхода нтъ, или дло кончится для васъ плохо.

— Бжать? но какъ бжать отсюда? Кром того, я очень слабъ, потому что со вчерашняго дня ничего не лъ.

— Ну этому мы поможемъ, быстро отвчалъ Жозефъ,— прежде всего вамъ надо укрпиться. А о другомъ позвольте позаботиться мн.

И не говоря боле ни слова, онъ приложилъ ротъ къ дверному отверстію и крикнулъ проходившему караульному солдату:

— Нтъ ли тутъ кого нибудь изъ солдатъ, кто бы хотлъ заработать нсколько реаловъ?

— Кого нибудь! вскричалъ караульный,— да найдется цлая рота, и я въ томъ числ — реальчикъ-то можно и мн дать, сеньоръ, чтобы купить чего. нибудь пость, прибавилъ онъ, понизивъ голосъ и подходя къ самой двери,— я сегодня еще ничего не лъ.

— Чортъ возьми, другъ, это плохо, отвчалъ Жозефъ, — я тоже голоденъ, такъ, можетъ быть, обоихъ насъ можно будетъ накормить. Вотъ возьмите себ эти два реала, и позовите ко мн кого нибудь, чтобы я могъ послать его въ трактиръ за кушаньемъ. Позовете?

— Конечно, сеньоръ, съ большимъ удовольствіемъ.

— Ну, такъ вотъ вамъ два реала, а эты два пезоса отдайте тому — полъ-пезоса пусть возьметъ себ, а на остальное купитъ мн — только, понимаете, въ трактир!— хлба, холодную курицу или мяса и картофеля. Я вовсе не намренъ умирать тутъ съ голода.— Постойте, вотъ еще нсколько реаловъ на вино. Я страшно пить хочу, а тутъ въ конур жарко и душно, да и сидть съ раненымъ не совсмъ-то пріятно.

— Врю, сеньоръ, добродушно отвчалъ солдатъ, взявъ деньги черезъ сердцевидное отверстіе, — все будетъ исполнено. Благодарю покорно.

Съ этими словами онъ ушелъ, а Жозефъ опустился на стулъ и сталъ раздумывать, какъ привести въ исполненіе свой планъ.

— Знаете что, Кастилія, сказалъ онъ,— вотъ какая у меня мысль. Мн кажется, что стна этой тюрьмы выходитъ на улицу — на какую, я, конечно, не знаю, потому что не осматривалъ прежде этой мстности,— но только-что выпустятъ меня — я займусь этимъ.

— Но какъ пробить мн стну?

— Прежде всего представляйтесь больнымъ при смерти, чтобы вами, по возможности, мало занимались. Докторъ, должно быть, изъ нашей партіи, а то онъ не далъ бы вамъ добраго совта, а кушанье врно позволятъ посылать вамъ. Вы говорите, что деньги вс у васъ отобрали, слдовательно теперь вамъ нельзя показывать ихъ, а то я оставилъ бы вамъ все, что у меня останется, но надо выхлопотать позволеніе продовольствовать васъ, а съ продовольствіемъ я пошлю вамъ инструментъ, которымъ вы въ одну ночь пробуравите стну.

— А если корзинку осмотрятъ?

— Непремнно, отвчалъ Жозефъ, — и я уже думалъ объ этомъ, но и тутъ есть средство. Я иногда занимаюсь столярничествомъ,— я сдлаю ящикъ съ двойнымъ дномъ я вложу туда тонкое долото. Задвижку отъ двойного дна вы найдете сами. Инструментъ въ матрацъ не кладите, потому его могутъ каждую минуту отобрать отъ васъ, а привяжите себ гд нибудь къ тлу, пока онъ не понадобится.

— Но какъ же я узнаю, что время работать.

— Гм… чмъ скоре это будетъ, тмъ лучше, проговорилъ Жозефъ,— надо дать какой нибудь знакъ. Чувствуете ли вы себя въ силахъ бжать теперь же.

— Хоть, сейчасъ, только бы утолить мн голодъ, а то онъ обезсиливаетъ меня.

— Сейчасъ намъ принесутъ сть. Вашъ побгъ, я думаю устроить такъ: — конечно, прежде всего мн надо освободиться, но я полагаю, это случится скоро, потому что причина моего ареста слишкомъ смшна, и думаю, что я арестованъ по недоразумнію, которое скоро разъяснится. И лишь только я выйду, я немедленно осмотрю мстность и пришлю вамъ знакъ, ну перевяжу соль или что нибудь другое красной ленточкой. Когда вы останетесь одни — начинайте работу, — всего лучше колупайте стну подл вашего матраца — тутъ удобне. А тамъ на улиц все ужь будетъ готово. Работайте только какъ можно осторожне, чтобы васъ не накрыли, а остальное предоставьте вашимъ друзьямъ, вотъ еще что: когда я пришлю вамъ знакъ, начинайте работу въ десять часовъ вечера, никакъ не раньше, потому что если стна выходитъ на улицу, какъ я подозрваю, то на улиц до десяти часовъ народъ. Самое лучшее время для бгства отъ десяти до двнадцати.

Разговоръ ихъ былъ прерванъ солдатомъ, принесшимъ кушанье и остановившимся у дверей, въ ожиданіи тюремщика, который вскор пришелъ, ворча, что его слишкомъ часто безпокоятъ. Кушанье принесли въ ящик, и конечно тюремщикъ все перерылъ своими грязными руками, а хлбъ разломилъ. И только убдившись, что нтъ ничего подозрительнаго, онъ просунулъ ящикъ въ дверь, и потомъ тотчасъ же опять заперъ ее.

X.
У военнаго министра.

Въ дом Гонзалеса, между тмъ, Жозефа ожидали за обдомъ лишнихъ полчаса, и старикъ отецъ, человкъ весьма акуратный, потерялъ, наконецъ, терпніе.

— Чортъ возьми! вскричалъ онъ, — вдь мальчикъ знаетъ время, когда мы обдаемъ, и что я не стану ждать никого, ни даже самого президента, такъ пусть и не пняетъ. Идемъ, жена, я страшно сть хочу.

— Но Анна Кастилія и Беатриче тоже еще не вернулись, отвчала жена,— ихъ врно задержали у Олеаги. Он были сегодня тамъ три раза.

— Caramba, сегодня точно заговоръ противъ меня, но безъ двушекъ обдать нельзя.

— Беатриче никакъ не опоздала бы, еслибъ ихъ не задержали тамъ.

— Это правда, но мн вовсе не нравится это замедленіе, это не добрый знакъ, для хорошихъ встей требуется немного времени. Я боюсь, что дло молодого Кастиліи не хорошо.

— Что нарочный уже ухалъ? спросила жена.

— Давно ухалъ. Мы посадили его въ дилижансъ, и теперь онъ уже далеко. Завтра въ обдъ старики получатъ увдомленіе. Гд бабушка?

— У себя въ комнат, надо ее позвать, когда мы сядемъ обдать, да вотъ и она.

Въ это время кто-то постучалъ у крыльца. Вмсто ожидаемыхъ двицъ, въ комнату вошелъ молодой человкъ, знакомый Жозефа, и, кланяясь Гонзалесу, сказалъ:

— Жозефа нтъ дома?

— Нтъ, и цлый день не былъ. Богъ его знаетъ, гд онъ пропадаетъ.

— Такъ, значитъ, это правда, что его арестовали, продолжалъ молодой Саласъ.

— Арестовали? кого?… когда? вскричалъ Гонзалесъ, съ удивленіемъ глядя на Саласа, — о комъ вы говорите*?

— О Жозеф и полиціи.

— О полиціи? Да какое же дло можетъ быть у Жозефа съ полиціей?

— Не знаю. Сегодня утромъ я шелъ по площади и видлъ толпу народа, но не обратилъ на это вниманія, потому что былъ слишкомъ занятъ. А потомъ, отправляясь обдать, я встртилъ молодого Барро, который разсказалъ мн, что видлъ, какъ полицейскіе вели Жозефа и посадили подъ арестъ.

Старикъ Гонзалесъ поблднлъ, но не хотлъ показывать своего смущенія молодому человку, отецъ котораго, какъ достоврно было извстно, находился въ очень хорошихъ отношеніяхъ съ правительствомъ.

— Гм, проговорилъ онъ, принужденно улыбаясь, — это какое нибудь недоразумніе, потому что я не понимаю, что могъ Жозефъ сдлать. Пустяки! прибавилъ онъ и засмялся.— Пріятель вашъ врно ошибся.

— Врядъ ли. Онъ коротко знаетъ его и говоритъ, что стоялъ около Жозефа. На улиц чуть не произошла схватка.

— Удивительно. Все-таки благодарю васъ, любезный Саласъ, я потомъ справлюсь. Всмъ извстно, какъ въ настоящее время, когда господствуетъ такое недовріе, легко всякому наткнуться на непріятность, и провести ночь подъ арестомъ, но я все еще надюсь, что это просто недоразумніе. Мн было бы крайне непріятно, если бы кто нибудь изъ членовъ моей семьи провинился противъ законовъ страны, очень непріятно.

— Вроятно это пустяки, честь имю кланяться, сударыни, извините меня за мое несвоевременное посщеніе, но мн все-таки хотлось увдомить васъ.

И дружески простившись, молодой человкъ вышелъ изъ дому. Старикъ же Гонзалесъ не двинулся съ мста и, всплеснувъ руками, со страхомъ воскликнулъ:

— Несчастный мальчикъ! если они найдутъ кокарду у него на шляп, онъ пропалъ.

Мать и бабушка стояли тутъ же, и мать, поблднвъ, опустилась на стулъ.

— Ахъ! какъ просила я его снять кокарду! проговорила она.

Старая же бабушка со смхомъ сказала:

— Это научитъ васъ впередъ, что съ упрямымъ мальчикомъ уговоры ни къ чему не ведутъ. Я не говорила ему ни слова, а сегодня утромъ, передъ его уходомъ, тихонько срзала у него подъ лентой кокарду — вотъ она. Бумагъ у него тоже съ собой нтъ, потому что портфель его лежитъ на стол — ну что же могутъ съ нимъ сдлать?

— Слава теб Господи! вскричала мать, обнимая бабушку,— значитъ его взяли по подозрнію, и ничего дурного съ нимъ не будетъ.

— Да и не могло быть, сказала старуха,— и ничего не было бы, но изъ кармана Педро они выжали бы кругленькую сумму. Въ этомъ можете быть уврены.

— Матушка права, замтилъ Гонзалесъ, — они теперь не знаютъ, гд достать куска хлба для солдатъ. Ну, теперь надо поскоре отобдать, а потомъ разузнать, куда они двали нашего молодца, и что хотятъ съ нимъ длать.

Во время обда пришли и об двушки. Анна прошла прямо къ себ въ комнату, а Беатриче сла за столъ и стала разсказывать, что сначала Олеага не принялъ ихъ, но он выждали его, и онъ, наконецъ, вышелъ къ нимъ на дворъ и сказалъ самымъ оффиціальнымъ тономъ, хотя и вжливо, что у брата Анны найдены важныя бумаги, и потому трудно общать что нибудь хорошее.

Посл обда старикъ Гонзалесъ отправился на поиски, и только посл долгихъ хлопотъ ему удалось узнать отъ смотрителя карцера, которому онъ кое-что сунулъ, что Жозефъ сидитъ въ такомъ-то нумеръ.

Въ тотъ же вечеръ, за часъ до захода солнца, военный министръ Монтесъ ходилъ взадъ и впередъ по внутренней веранд своего дома съ генераломъ Бруцуалемъ, однимъ изъ самыхъ врныхъ и вліятельныхъ приверженцевъ Фалькона. Разговоръ, конечно, шелъ о настоящемъ возстаніи. Изъ депешъ, найденныхъ у Кастиліи, были получены довольно точныя, но никакъ неутшительныя свденія, что дло возстанія принимаетъ дйствительно серьезный характеръ.

— Не знаю, хорошо ли мы поступили, сказалъ Монтесъ,— что послали въ такое время Колина въ Калабоцо. Но Фальконъ такъ настаивалъ на этомъ, что я не могъ распорядиться иначе.

— Не понимаю, какъ онъ напалъ на Калабоцо, отвчалъ Бруцуаль.

— Я тоже не знаю, но у него есть тайные источники, изъ которыхъ онъ извлекаетъ иногда очень врныя свденія, и дйствуетъ соображаясь съ ними совершенно слпо.

— Въ Барцелон дла идутъ плохо, старый Монагасъ снова волнуется.

— Не думаю, чтобы народъ питалъ къ нему довріе и врилъ его общаніямъ. Ему врно опять хочется быть президентомъ.

— Онъ это отрицаетъ.

— Конечно, теперь онъ отрицаетъ, но когда ему предложатъ, онъ врно не откажется.

— Говорятъ о Далла-Коста.

Монтесъ покачалъ головою.

— Этотъ не приметъ, не говоря уже о томъ, что онъ врно видитъ невозможность удачно бороться съ нашей арміей, при настоящемъ ея вооруженіи и организаціи, но онъ побоится принять на свою отвтственность наше финансовое положеніе. Сильва сидитъ постоянно безъ гроша, и я ужь, не спрашиваю, сколько задолжали мы солдатамъ, уже давно не выдавая имъ жалованья.

— Поведеніе Далла-Коста боле чмъ двусмысленно.

— Двусмысленно? вскричалъ министръ.— Даже и не двусмысленно. Онъ, какъ пишетъ мн Брицено, отклонилъ предложеніе революціонной партіи открыто примкнуть къ ней, но вмст съ тмъ, онъ также отказывается исполнять свои обязательства относительно центральнаго правительства и держится въ своей Гвайан такъ независимо и отдльно, какъ будто его штатъ принадлежитъ Новой Гранад или англійской Гвіан. Во всякомъ случа онъ подаетъ этимъ дурной, очень дурной примръ, и Фальконъ потребуетъ отъ него отчета лишь только мы подавимъ возмущеніе по сосдству.

— Почему же мы теперь не приступаемъ къ этому? Колина посылаютъ въ Калабоцо, гд не вспыхнуло еще никакого возстанія, а тутъ около насъ, въ лагунахъ, находится между тмъ цлый генеральный штабъ революціонеровъ, и мы даемъ имъ время организовываться. Если бы мы выгнали ихъ изъ удобнаго гнзда, то поселили бы между ними суматоху и ужасъ, а вмсто того мы позволяемъ имъ спокойно усиливаться, и не знаемъ даже, какъ сильны они здсь въ Каракас и не надлаютъ ли они намъ боле хлопотъ, чмъ мы ожидаемъ.

— Неужели вы боитесь этой орды, собирающейся въ лагунахъ, генералъ? смясь спросилъ военный министръ.

— Бояться! презрительно отвчалъ Бруцуаль,— но вдь мы не уврены даже въ город. Опозиція депутатовъ слишкомъ велика, она составляетъ большинство въ палат, и въ самой столиц у нея сильная партія.

— Это я знаю, поэтому мы и заботимся, чтобы они не надлали вреда, замтилъ министръ, — наши друзья дйствуютъ ловко, не допуская ихъ къ ршительнымъ предпріятіямъ.

— Но все это только задержки. Мы оттягиваемъ наступленіе катастрофы, но не уничтожаемъ ее.

— Въ этомъ вы правы. Уничтожить ее можетъ мечъ — но лишь только Колина освободится тамъ — а въ Калабацо ему длать нечего, какъ только утвердить энергически порядокъ и оставить значительное количество солдатъ, чтобы они постоянно находились за спиною непріятеля,— онъ вернется назадъ съ остальными силами и пополнитъ ихъ наборомъ дорогою.

— Кого назначили вы туда комендантомъ?

— Геррера.

— Онъ вренъ, такъ же какъ и Педро Мануэль Рохасъ,— но этотъ стоитъ слишкомъ далеко въ Санъ-Фернандо. Лучше если бы онъ и солдаты его были здсь — тамъ они приносятъ намъ мало пользы или вовсе не приносятъ ее, а тутъ они намъ нужны.

— Можетъ быть, я ошибаюсь. Самъ Фальконъ придаетъ ему большое значеніе, такъ что была рчь даже о назначеніи его дезигнадомъ.

— Дона-Педро Мануэля Рохаса? поспшно вскричалъ Бруцуаль, кажется, не очень обрадованный этой новостью.

— Фальконъ говорилъ объ этомъ, продолжалъ Монтесъ,— но вы сами знаете, какъ мало можно полагаться на его слова. Онъ колеблется во вс стороны, ни съ кмъ не хочетъ ссориться и при этомъ не замчаетъ, что безпрестанно всмъ наступаетъ на ноги.

— Да, онъ точно флюгеръ, а теперь-то именно намъ и нуженъ ршительный человкъ.

— Но за исключеніемъ небольшихъ слабостей, нельзя желать лучшаго человка на президентскомъ мст.

— Такъ какъ вы говорите о слабостяхъ, сказалъ Бруцуаль,— то скажите мн, дйствительно ли Фальконъ покупаетъ домъ въ Калл Жуан? и что ему въ немъ?

— Ршительно не знаю, отвчалъ министръ,— Сильва могъ бы вамъ лучше разъяснить этотъ вопросъ. Онъ въ отчаяніи, что долженъ доставать деньги.

— Такъ все-таки идутъ переговоры?

— О покупк-то? конечно,— но съ какой цлью, я право не знаю. Только разъ сказалъ онъ Сильв, что ждетъ одно короткое ему семейство изъ Каро, которое будетъ тамъ жить.

— Но вдь это чисто частное дло, до котораго Сильва не долженъ былъ бы касаться.

Монтесъ пожалъ плечами.

— Фальконъ смотритъ, какъ на государственное имущество на все, чего нельзя ему будетъ взять съ собою, когда онъ удетъ изъ страны. Этотъ домъ онъ нанимаетъ уже давно.

— Ну что государству въ такомъ маленькомъ, жалкомъ домишк? Порядочнымъ людямъ тамъ жить нельзя, а между тмъ президентъ тратитъ даромъ и деньги, и время. Я видлъ, какъ онъ туда ходилъ по вечерамъ. Не завязалось ли тутъ какихъ нибудь нжныхъ отношеній?

— Почемъ знать, улыбаясь отвчалъ министръ,— но у насъ, любезный другъ, есть для разговора предметъ боле серьезный. Вы недавно требовали отъ меня, чтобы я досталъ вамъ оружіе. Неужели его точно недостаетъ?

— Конечно, сказалъ Бруцуаль.— Здсь, въ Каракас у всхъ нашихъ солдатъ есть ружья, точно также и въ Викторіи и въ приморскихъ городахъ, но внутренніе гарнизоны вооружены только тесаками, и если дйствительно когда нибудь дло дойдетъ до серьезной битвы, то имъ ее будетъ трудненько выдержать. Неужели у здшнихъ купцовъ нтъ боле оружейныхъ складовъ? Я совтывалъ бы вамъ скупить все, что можно, чтобы не подвергаться непріятности встртить это оружіе въ рукахъ непріятеля.

— Сильва укажетъ на свои пустые карманы.

— Къ чорту его! Дайте векселя на таможню.

— А когда я ихъ дамъ, то Олеага или Сильва въ тотъ же день выдадутъ приказъ таможн, прекратить вс долговыя уплаты, и купцы останутся у насъ на ше. Они поступили со мною такъ уже три раза.

— Ну такъ велите конфисковать оружіе тамъ, гд только найдете его. Мы теперь на военномъ положеніи, и можемъ прибгать къ подобнымъ мрамъ. А купцы получатъ потомъ по своимъ векселямъ.

— И потомъ насчитаютъ на насъ втрое и вчетверо.

— Англичанъ и французовъ и испанцевъ здсь у насъ очень мало, а все больше нмцы, которые будутъ довольны если получатъ и свою цну. Военныхъ кораблей у нихъ нтъ, слдовательно какъ же имъ потомъ требовать?

— Ну, посмотримъ, проговорилъ министръ.— Во всякомъ случа, я прибгну къ различнымъ мрамъ, Вотъ еще что, Бруцуаль, тамъ на стол лежитъ письмо отъ нмецкаго консула изъ Лагуайры. Кто-то изъ вашихъ генераловъ захватилъ въ солдаты одного молодого нмца, и консулъ требуетъ его выдачи.

— Требуетъ его выдачи? Да почемъ я знаю, гд онъ? Неужели мн длать смотръ всей арміи, для отысканія какого-то нмца?

— Онъ ссылается на права иностранцевъ.

— А пусть его ссылается. Консулъ можетъ даже протестовать своему правительству. Протестъ пріобщатъ къ другимъ протестамъ, тмъ дло и покончится. Я справлюсь, но трудиться для этого не стоитъ.

Съ улицы между тмъ послышались удары въ дверь, удивившіе генераловъ своею безцеремонностью.

— Что нибудь случилось, замтилъ Бруцуаль,— а иначе никто не сталъ бы такъ стучаться.

Вскор встовой солдатъ вошелъ на веранду, держа въ рукахъ какую-то грязную бумажку и сказалъ:

— Сеньоръ на улиц стоитъ высокій, широкоплечій негръ, и увряетъ, что вы приказали ему явиться, что онъ изъ Лагуайры, и генералъ.

— Генералъ? Негръ? Каковъ онъ на видъ?

— Не хорошъ, смясь сказалъ солдатъ,— и, кажется, не совсмъ трезвъ, когда же я не поврилъ ему, что онъ генералъ, то онъ далъ мн эту бумажку, чтобы я показалъ ее вамъ. Онъ стоитъ тамъ на улиц.

— Caramba, сеньоръ, вскричалъ Монтесъ,— эту бумажку надо мн прочесть? Да тутъ едва видны буквы,

— Дйствительно, кажется, это генеральскій патентъ, сказалъ Бруцуаль,— тоже разсматривая бумагу,— одно имя вытерто, а вотъ другое: Броунъ.

Монтесъ покачивалъ головою и смотрлъ внимательно на подпись. Она дйствительно была его, но онъ не могъ вспомнить, когда онъ подписывалъ эту бумагу. Число же было стерто.

— Какого онъ вида, порядочнаго?

Солдатъ покачалъ головою.

— На немъ чистая рубашка, сказалъ онъ,— но она ему узка, и спереди не сходится. Платье на немъ сидитъ точно на коров сдло, а кулакъ у него, какъ моихъ два вмст.

— Велите его позвать, хоть ради шутки, замтилъ Бруцуаль.— Онъ бумагу должно быть нашелъ, и хочетъ ею воспользоваться, чтобы получить денегъ. Потомъ просто можно будетъ отправятъ его въ карцеръ, чтобы онъ тамъ проспался.

— Патентъ, кажется, неподложный, возразилъ Монтесъ,— мн самому хотлось бы знать, откуда онъ его взялъ — приведите его сюда, а на дворъ поставьте человка два, можетъ быть, они понадобятся намъ.

Солдатъ вышелъ и вскор возвратился вмст съ нашимъ старымъ знакомымъ Самуиломъ Броуномъ. Негръ, казалось, былъ очень недоволенъ, что его заставили такъ долго дожидаться на улиц. Онъ ворчалъ что-то себ подъ носъ, и остановился, неловко поклонившись при вид генерала Бруцуаля, котораго онъ зналъ очень хорошо, потому что служилъ подъ его начальствомъ.

— Какъ васъ зовутъ? коротко спросилъ Монтесъ, не отвчая на поклонъ.

— Самуиломъ Броуномъ, сеньоръ, отвчалъ негръ,— имя мое написано тутъ въ патент.

— Откуда у васъ эта бумага?

— Откуда бумага? съ удивленіемъ отвчалъ негръ,— откуда же она можетъ быть какъ не изъ военнаго министерства.

Для оффиціальнаго представленія Самуилъ Броунъ былъ нсколько страненъ. Хотя онъ взялъ у какого-то пріятеля чистую рубашку, но трудно было найти ему рубашку по плечамъ. Она расходилась спереди на цлую ладонь, и въ отверстіе виднлась черная голая грудь, куртка его не улучшилась отъ ночи, проведенной на улиц и отъ послднихъ дракъ. Панталоны продрались на лвомъ колн, а лицо его, хотя на этотъ разъ и было вымытое, все-таки было заспано, а одинъ глазъ припухъ.

Бруцуаль посмотрлъ на Монтеса, который покачалъ головой и снова сталъ разсматривать бумагу. Наконецъ онъ сказалъ Бруцуалю по-французски:

— Я дйствительно помню, что недли четыре тому назадъ далъ нсколько патентовъ по настоятельному желанію Колина для людей, которыхъ я лично не зналъ, но за которыхъ ручался генералъ. Но все-таки не можетъ быть, чтобы онъ назначилъ это животное.

— Дйствительно очень пріятный товарищъ, сухо отвчалъ Бруцуаль на томъ же язык,— хотя мы можемъ указать на прелестные экземпляры генераловъ, но такого еще не было. Отъ Колина можно ожидать всего.

— Фальконъ былъ бы вн себя, если бы видлъ этого человка.

— Гм, почемъ знать? отвчалъ генералъ, — у него бываютъ иногда странные вкусы. Этого парня я гд-то прежде видлъ, но только не могу вспомнить гд. Онъ, кажется, солдатъ..

Негръ смотрлъ то на одного, то на другого генерала не понимая ни слова, но догадываясь, что они говорятъ о немъ.

— Такъ вы и есть тотъ, какъ бишь его…. Самуилъ Броунъ, о которомъ написано тутъ въ патент? спросилъ, наконецъ, Монтесъ, обращаясь къ негру.

— Тотъ^, самый, конечно, отвчалъ Самуилъ, все боле и боле недовольный обращеніемъ, несовмстнымъ съ его настоящимъ званіемъ.— Иначе я не пріхалъ бы въ Каракасъ, но ваше превосходительство приказали мн явиться.

— Кто приказалъ? Президентъ?

— Нтъ, вы приказали.

— Я? Ровно ничего тутъ не понимаю! вскричалъ Монтесъ.— Я ничего не приказывалъ. Гд квартировали вы до сихъ поръ?

— Въ Лагуайр, но въ письм все это написано.

— Въ какомъ письм?

— Которое я получилъ.

— А гд оно?

— Да, пробормоталъ негръ,— гд оно теперь, я и самъ не знаю, но я пріхалъ въ дилижанс.

— Тутъ есть какая-то ошибка.

— Гм, это было бы мн очень непріятно. Кром того въ первую же ночь у меня украли вс вещи и вс деньги. Я хотлъ просить васъ выдать мн впередъ мсячное жалованье, чтобы я могъ сдлать себ форменное платье, а то солдаты не уважаютъ меня, и мн приходится расправляться кулаками.

— Любезный другъ, отвчалъ Монтесъ,— я ничего не могу выдать вамъ впередъ, пока не поговорю о васъ съ генераломъ Колина, потому что, кажется, при выдач патента произошла ошибка. Генералъ Колина теперь въ поход и не вернется раньше двухъ недль. А до тхъ поръ потерпите. Потомъ же зайдите справиться.

— И я не получу денегъ? съ удивленіемъ спросилъ негръ.

— Я не могу дать вамъ денегъ, сказалъ Монтесъ, пожимая плечами.— Когда генералъ Колина возвратится, мы узнаемъ въ чемъ дло. А до тхъ поръ потерпите.

— Да чмъ же я буду жить все это время здсь, въ Каракас, гд я ни души не знаю? Я теперь ужь задолжалъ, а въ карман у меня нтъ ни гроша, да и въ долгъ не будутъ давать.

— Очень жаль, отвчалъ Монтесъ,— но зачмъ пріхали вы изъ Лагуайры.— Чмъ вы тамъ были?

— Чмъ я тамъ былъ? Солдатомъ, унтеръ-офицеромъ.

— Гд же ваша форма?

— Не могъ же я, генералъ, хать въ солдатской форм?

— И васъ оттуда отпустили?

— Конечно, на основаніи патента и письма?

— Я думаю будетъ всего лучше, замтилъ Бруцуаль,— чтобы онъ халъ назадъ въ Лагуайру, къ себ въ полкъ, пока Колина не вернется въ Каракасъ.

— Да, чтобы вс надо мною хохотали, и называли бы меня генераломъ, не такъ ли? Нтъ ужь этого не будетъ! вскричалъ негръ, ударивъ правымъ кулакомъ по своей лвой ладони.— Посл этого я жить на свт не хочу, да и мн никому нельзя на глаза показаться.

Монтесъ былъ очень недоволенъ всмъ этимъ дломъ, такъ какъ не могъ представить президенту подобнаго генерала, и не зналъ, что ему съ нимъ длать.

— Хорошо, сказалъ онъ, шаря въ карман жилета,— я посмотрю, что можно сдлать. Но ршить дло до возвращенія Колина нельзя. Вы конечно тутъ ни въ чемъ не виноваты, и потому вотъ пока примите это.

И онъ положилъ на широкую ладонь негра золотую монету. Негръ посмотрлъ на монету и потомъ сказалъ:

— Хорошо, ваше превосходительство, подождемъ. Когда деньги выйдутъ, я опять приду. Мн было бы пріятне, конечно, получить приличное форменное платье для того, чтобы солдаты знали, кто я такой.

— Все это устроитъ генералъ Колина. Когда онъ вернется, мы обо всемъ переговоримъ.

— Странное дло, проворчалъ негръ.— А я думалъ, что все зависитъ отъ военнаго министра. Но ужь смеркается, мн надо позаботиться о ночлег. И съ этими словами онъ подошелъ къ столу, чтобы взять свой патентъ. Монтесъ хотлъ не допустить его до этого.

— Оставьте лучше бумагу здсь, сказалъ онъ,— я наведу по ней справки.

— Не желалъ бы оставлять, недоврчиво проговорилъ негръ,— почемъ знать, что потомъ съ ней сдлается.

— Я бы отдалъ ее, замтилъ Бруцуаль, снова по-французски,— если онъ еще дня два поноситъ ее такцмъ образомъ, то отъ нея останутся одни клочья.

Монтесъ согласился съ этимъ и кивнулъ негру, чтобы онъ взялъ патентъ. Тотъ сложилъ его неуклюжими своими пальцами, положилъ въ боковой карманъ, и вышелъ, пожелавъ обоимъ генераламъ покойной ночи.

XI.
На слдующее утро.

Жозефъ Гонзалесъ провелъ не совсмъ пріятную ночь въ своей душной тюрьм. Хотя онъ еще поздно вечеровъ требовалъ, чтобы его свели въ префекту, но его настоянія ни къ чему не послужили, и ему осталось только лечь спать.

Для двоихъ матрацъ былъ слишкомъ узокъ, и потому Жозефъ легъ на кож, а голову положилъ на кончикъ матраца. Но спать ему мшали и мысли, роившіяся у него въ голов, и планы о женитьб на Изабелл и миріады блохъ, осыпавшихъ его. Кастилія же спалъ и дышалъ довольно спокойно. Жозефъ сталъ прислушиваться, какъ за стною прохала карета, слдовательно стна эта дйствительно выходила на улицу, и, судя по стуку колесъ, можно было заключить, что она не очень толста. Тамъ, конечно, тоже стоялъ караулъ, но его надо было подкупить. Къ утру онъ заснулъ, и проспалъ до тхъ поръ, пока тюремщикъ съ шумомъ не отворилъ дверей и не проговорилъ:

— Тутъ что ли сидитъ какой-то Гонзалесъ?

— Да, другъ! отвчалъ Жозефъ, вскочивъ и протирая глаза.

— Выходите! лаконически проговорилъ старикъ.

Жозефъ медлилъ, ему хотлось еще разъ поговорить съ Кастиліей, но онъ боялся возбудить подозрніе и дать тюремщику увренность, что больной можетъ говорить и сознавать. Кром того, онъ не зналъ, зачмъ его спрашиваютъ, и не хотятъ ли посадить въ другой нумеръ.

— Ну что скоро? сказалъ старикъ.— Врно вамъ нравится быть тутъ?

— Не скажу, отвчалъ Жозефъ, выходя. Что же ил длать?

— Вамъ? проворчалъ тюремщикъ.— Ничего больше, какъ только выйти. Пришелъ приказъ выпустить васъ.

— Удивительно! вскричалъ Жозефъ.— Выпустить безъ допроса? Зачмъ же меня сажали, какъ какого нибудь преступника?

— Послушайте, любезный другъ, замтилъ тюремщикъ,— если вы человкъ благоразумный, то будьте довольны, и безъ дальнйшихъ разспросовъ просто уходите. Вотъ ваши часы.

— Такъ власти могутъ длать, что хотятъ?

— Да, он длаютъ, что хотятъ.

— Гм! проговорилъ Жозефъ, осматривая стну, возвышавшуюся надъ его нумеромъ.— Ваша правда, который теперь часъ?

— Солнце взошло. Я думаю, половина седьмого. Ваши часы стоятъ?

— Нельзя ли мн достать воды, вымыться? Я такъ грязенъ, что стыдно идти домой по улиц. Нтъ ли гд умывальника?

— Гд нибудь, конечно, есть, отвчалъ старикъ, — только не здсь. Что вы тамъ все разсматриваете, разв тамъ есть что-нибудь?

— Поснотрите-ка, какая тамъ летитъ странная птица.

— Да гд же? Я ничего не вижу, отвчалъ старикъ.

— Ужь улетла. Вотъ что, смотритель, сказалъ Жозефъ, уже пройдя нсколько шаговъ и какъ будто вспомнивъ что-то:— этотъ бдняга, что лежитъ тамъ, на матрац, ужасно жалокъ.

— Не долго ему лежать, отвчалъ смотритель ужь не такъ грубо, потому что Жозефъ ползъ въ карманъ за деньгами.— Только встанетъ онъ на ноги, его тотчасъ же повсятъ. Ужь объ немъ справлялись.

— Я отдалъ бы ему самому нсколько оставшихся у меня денегъ, но онъ не отвчаетъ на вопросы, и, кажется, еще не пришелъ, въ себя.

— Да, онъ получилъ дв порядочныя раны въ голову, и подломъ ему.

— Можетъ быть, вы будете такъ добры, что примете для него деньги?

— Если вамъ угодно, то почему же нтъ?

— Пожалуйста, вотъ спрячьте это для него, и, когда онъ придетъ въ себя, дайте ему стаканъ вина и чего нибудь пость. Я зайду какъ нибудь, или пришлю ему корзинку съ дою. Вы передадите ему.

— Съ удовольствіемъ, это не запрещено. Но закрытой корзинки или ящика я принять не могу.

— Да ничего закрытаго и не будетъ, будьте покойны.

Съ этими словами онъ вынулъ вс оставшіяся у него деньги и отдалъ ихъ тюремщику, потомъ, осмотрвъ все, что ему было нужно, вышелъ спокойно на улицу. Вмсто того, чтобы идти домой, онъ отправился на другую сторону тюрьмы осмотрть стну, гд увидлъ къ великому своему удовольствію и тряпочку, висвшую на стн, которую онъ замтилъ еще раньше, какъ разъ надъ своимъ нумеромъ, и, кром того, увидлъ подъ этимъ же значкомъ надпись громадными, неровными буквами черной краской: ‘Да здравствуетъ генералъ Гусманъ!’ Подобными надписями, не всегда правильно написанными, были украшены дома не только частныхъ лицъ, но и казенныя. Буква ‘Д’ вышеозначенной надписи на карцер приходилась какъ разъ подъ тряпочкой, висвшей надъ нумеромъ Кастиліи. Такимъ росписываніемъ стнъ занимались солдаты.

Осмотрвъ все это, Жозефъ отправился домой.

——

Въ усадьб Кастиліи во все это время проявлялась лихорадочная дятельность, походъ Колина, цль котораго черный генералъ скрывалъ даже отъ своихъ офицеровъ, сильно обезпокоилъ реконквистадоровъ, и поставилъ ихъ на ноги. Отъ этого генерала можно было ожидать всего, потому что онъ считался самымъ храбрымъ полководцемъ изъ желтыхъ. Онъ могъ дйствительно поставить голубыхъ въ непріятное положеніе, если бы своротилъ съ прямого пути вправо, и еслибы изъ Каракаса къ нему подошло подкрпленіе. Но никто не могъ понять, зачмъ онъ шелъ въ Калабоцо. Отдаленный городъ, во всякомъ случа, не могъ сопротивляться, и всегда могъ быть покоренъ безъ всякаго затрудненія.

Между тмъ, дезертиры приносили извстія, что Колина идетъ усиленнымъ маршемъ къ югу, распространяя всюду ужасъ и забирая по дорог все, что можно забрать.

Мигуэль Антоніо Рохасъ нетерпливо ждалъ депешъ, о которыхъ его увдомляли въ письм, но ждалъ напрасно. Ихъ везъ какой-то ‘надежный другъ’, но этотъ другъ будто канулъ въ воду,.о немъ не было никакихъ извстій.

Рохасъ сидлъ въ кругу семейства Кастиліи, когда капитанъ Теха воротился, кончивъ свое порученіе, и былъ дружески приглашенъ къ обду. У генерала не было тайнъ отъ семейства Кастиліи, которое, какъ ему было извстно, душою и тломъ принадлежало революціи, а потому капитанъ Теха могъ смло въ присутствіи ихъ передавать подробности своей поздки. Извстія его были весьма утшительны: походъ Колина только усилилъ численность войска голубыхъ, множество молодыхъ людей, видя неизбжность бороться съ той или другой партіей, примыкали къ голубымъ. Всюду образовывались маленькіе отряды, они иногда потихоньку, а иногда совершенно открыто выбирали себ предводителей, надвали голубую ленту на шляпу и ждали приказаній, куда имъ идти и къ какому корпусу примкнуть.

Синто, молодой индйскій мальчикъ, вошелъ въ залу и доложилъ, что нарочный, однорукій Фелипъ, пріхалъ изъ Каракаса и привезъ письмо, которое ему велно отдать непремнно въ руки самого хозяина.

— Письмо изъ Каракаса? Господи! со страхомъ вскричала мать.— Неужели что нибудь случилось? Элой и Анна сами могли бы быть уже здсь, еслибъ тотчасъ же по прізд взяли карету. Я сегодня все утро жду ихъ.

— Полно, душа моя, сказалъ сеньоръ Кастилія спокойнымъ тономъ, хотя его самого одолвало какое-то непріятное предчувствіе.— У тебя сейчасъ явятся разныя дурныя предположенія. Прежде всего надо прочесть письмо. Пошли сюда Фелина, Синто, и подай ему тарелку, онъ врно усталъ и проголодался, а потомъ онъ самъ разскажетъ намъ, что длается въ Каракас. Это умный парень, прибавилъ онъ, обращаясь къ Рохасу, — и ничего не пропускаетъ мимо ушей, хотя, повидимому, ни на что не обращаетъ вниманія. Относятся къ нему вс дружески, считая его, какъ безрукаго калку, человкомъ неопаснымъ.

— Гд лишился онъ руки?

— Во время послдней революціи, онъ расторопный малый и незамнимъ, какъ разсыльный, своимъ промысломъ онъ заработываетъ порядочныя деньги и живетъ припваючи.

Между тмъ, Синто ввелъ Фелипа, который, отдавъ всмъ общій поклонъ, подалъ письмо самому хозяину дома.

— Вы теперь прямо изъ Каракаса, Фелипъ? сказалъ сеньоръ Кастилія, взявъ отъ него письмо и распечатывая его.

— Да, сеньоръ, я выхалъ оттуда вчера днемъ.

— Выхали?

— Да, врно дло спшное.

— А вотъ мы посмотримъ. Садитесь къ тому столу, Фелипъ, а Синто дастъ вамъ пость, въ стаканъ налейте себ вина, съ дальней дороги и то и другое будетъ кстати.

Фелипъ кивнулъ головою, и, не говоря ни слова, пошелъ къ указанному столу, гд положилъ на полъ шляпу и палку, отбросилъ волосы съ лица и сталъ смотрть на двери въ ожиданіи Синто съ кушаньями.

Старикъ Кастилія давно уже пробжалъ глазами длинное письмо, и сердце его облилось кровью, когда онъ узналъ содержаніе его.

Мать со страхомъ смотрла на лицо мужа.

— Отъ кого это письмо, Антоніо?

— Отъ Анны, отвчалъ отецъ, и буквы запрыгали у него передъ глазами.— Тамъ случилась непріятная исторія, которая, вроятно, кончится ничмъ.

— Ради Христа, скажи мн все, воскликнула мать,— я умру отъ страха.

Теха давно уже посматривалъ на Рохаса. Онъ думалъ, не лишніе ли они здсь, и потому привсталъ ₍съ своего мста, оба другіе гостя послдовали его примру. Но хозяинъ, протянувъ къ нимъ руку, воскликнулъ:

— Прошу васъ, останьтесь, господа, отъ васъ у меня нтъ никакихъ тайнъ. Сынъ мой поставилъ себя въ непріятное положеніе, и вы, можетъ быть, дадите хорошій совтъ, какъ ему выпутаться.

— Что такое случилось? вскричала мать:— я вся дрожу отъ страха!

— Письмо отъ Анны, и бдняжка сама была, должно быть, въ страшномъ волненіи, когда писала его, но она надется на хорошій исходъ, потому что министръ юстиціи обошелся съ нею очень хорошо.

— Министръ юстиціи? съ ужасомъ спросила Роза, — какое же дло могло быть у Анны съ министромъ юстиціи?

— Вотъ что она пишетъ: ‘Милый отецъ, прізжай сюда какъ можно скоре или пошли кого-нибудь. Съ Элоемъ случилось несчастіе. На пароход изъ Барцелоны меня обидлъ одинъ офицер правительственной арміи — Элой заступился за меня. Офицеръ обнажилъ саблю и ударилъ брата. Братъ, защищая себя, застрлилъ его. Теперь онъ арестованъ…’

— Господи! простонала мать, поблднвъ, какъ полотно.

— Сеньора, проговорилъ Рохасъ,— дло это, правда, непріятное, но не безнадежное, не безпокойтесь ужь слишкомъ. Какъ ни дуренъ во многихъ отношеніяхъ Фальконъ, но онъ не кровожаденъ. Процессомъ, конечно, торопиться не станутъ, и когда будетъ доказано, что сынъ вашъ не нападалъ, а только защищался — а на его сторон самые лучшіе адвокаты нашей партіи — то ему нечего бояться за свою жизнь. Кром того всмъ извстно, что правительство находится теперь въ полномъ денежномъ кризис, и я убжденъ, что деньгами вы все сдлаете.

Фелипъ остановился, наливая себ второй стаканъ, и, обтирая губы, сказалъ:

— У него нашли множество бумагъ и депешъ.

Вс хранили мертвое молчаніе,— самъ Кастилія даже поблднлъ.

— Почемъ вы это знаете? спросилъ наконецъ Рохасъ.

— Это разсказывали въ дилижанс, въ которомъ я халъ. Кром того онъ получилъ дв раны по голов, и пока онъ будетъ безъ памяти, они ничего съ нимъ не сдлаютъ.

Роза поспшно бросилась къ матери, схватившейся за столъ, и удержала ее въ своихъ объятіяхъ. Страшное извстіе потрясло бдную женщину, мужчины молча переглянулись, вполн понимая всю серьезность сообщенныхъ Фелипомъ свденій.

— Вотъ объясненіе неполученія нами депешъ, тихо сказалъ Рохасъ, качая головою, — они попали въ непріятельскія руки, и я боюсь, что принесли не малую пользу Фалькону.

Фелипъ видлъ, что своимъ извстіемъ поразилъ мать, но что же было длать? Вдь надо же было ей когда нибудь узнать объ этомъ, бдные люди терпли, столько бдствій въ это несчастное время, такъ за что же богатыё избавились бы отъ нихъ, тмъ боле, что во всемъ остальномъ имъ было такъ хорошо?

Что было длать?— Кастилія бросился помогать безчувственной жен, которая вскор пришла въ себя и потребовала прочтенія письма.

— Да въ письм больше ничего нтъ, ласково отвчалъ мужъ.— Анна отлично пристроена въ дом Гонзалеса. Какъ видно, письмо она писала въ первое же утро, и потому не могла сообщить ничего обстоятельнаго. Намъ нечего теперь ждать ее, потому что она не выдетъ изъ Каракаса, пока не ршится судьба Элся.— Бдняжка! какъ тяжелы должны быть ей эти хлопоты!

— А что ты станешь длать, Антоніо? спросила жена, пристально глядя ему въ глаза.

— Дай мн прежде подумать. Все случилось такъ неожиданно, что я совсмъ потерялся. Пожалуйста, иди въ свою комнату, Ева, пусть Роза проводитъ тебя.

— Пусти меня въ Каракасъ, просила жена, сложивъ руки.— Если кто въ состояніи сдлать что нибудь, то, конечно, всего скоре мать. Говорятъ у Фалькона доброе сердце. Онъ не захочетъ отнять у матери ея единственнаго сына.

— Теперь иди къ себ въ комнату, Ева, прошу тебя, а мы подумаемъ съ генераломъ, что надо сдлать. Потомъ я поговорю съ тобой. Увлекаться теперь нельзя или мы можемъ испортить все дло.

Роза тоже начала просить мать удалиться, и та, чувствуя, что ей дйствительно надо успокоиться, вышла наконецъ подъ руку съ дочерью.

Она прошла около самого Фелипа, что ничуть его не безпокоило, такъ какъ онъ дйствительно былъ страшно голоденъ и исправно очищалъ стоящія передъ нимъ тарелки.

Кастилія съ поникнувшею на грудь головою ходилъ взадъ и впередъ по столовой и Теха не ршался прервать молчаніе. Къ чему могло служить утшеніе въ такомъ дл, гд нельзя было принести помощи!

— Если бы вы сами отправились въ Каракасъ, сеньоръ, сказалъ Рохасъ, посидвъ молча и задумчиво.— Можетъ быть, вы бы могли увидть президента.

— Неужели вы думаете, отвчалъ Кастилія, останавливаясь передъ нимъ,— что въ Каракас неизвстно, какіе гости живутъ у меня въ дом. Неужели вы думаете, что мои собственныя убжденія также вполн неизвстны тамъ. Кром того Фальконъ лично ненавидитъ меня, я знаю это изъ врнаго источника, хотя никогда не имлъ съ нимъ никакихъ длъ. Меня арестуютъ въ ту же самую минуту, какъ только узнаютъ, что я пріхалъ въ Каракасъ,

— Нтъ ли у васъ въ Каракас какого нибудь друга, которому вы могли бы вполн довриться? спросилъ Теха.

Полковникъ Фермуда сидлъ до сихъ поръ молча. Ему самому дло это казалось чрезвычайно непріятнымъ, но, но его мннію, все уже было потеряно. Когда Роза снова вошла въ залу, онъ подошелъ къ ней и сталъ утшать ее.

— Теб лучше остаться съ матерью, дитя, сказалъ Кастилія.— Ей, можетъ быть, нужна твоя помощь.

— Она сама отослала меня, отецъ, извинялась молодая двушка, — она хочетъ на нкоторое время остаться одна, чтобы собраться съ духомъ.

— Теха правъ, снова началъ Рохасъ, — если вы находитесь въ такомъ положеніи, то не можетъ ли какой нибудь другъ, имющій тамъ нкоторое вліяніе, сдлать все за васъ.

— Я знаю только одного человка въ Каракас, отвчалъ Кастилія,— кому бы я могъ поручить серьезное дло. Это Гонзалесъ, съ которымъ я веду дла и въ дом у котораго живетъ теперь моя дочь,— но за такое дло онъ возьмется очень неохотно и кром того будетъ дйствовать слишкомъ осторожно. Онъ человкъ чрезвычайно боязливый и хотя въ душ принадлежитъ къ нашей партіи, тмъ не мене въ Каракас онъ будетъ послднимъ изъ желающихъ разойтись съ правительствомъ. Онъ не вритъ, къ сожалнію, въ окончательную побду нашего дла и не желаетъ сжигать за собой кораблей. Три мсяца тому назадъ онъ былъ здсь и я напрасно старался убдить его — нтъ, онъ вовсе не годится для такого порученія.

— Что скажете вы, Фермуда? спросилъ генералъ,— не знаете ли вы какого нибудь исхода? Вдь у васъ въ Каракас множество друзей и родственниковъ. Вашъ дядя, напримръ, кажется, иметъ значительное вліяніе на Фалькона. Не полагаете ли вы, что онъ возьмется хлопотать за молодого Кастилію?

Фермуда пожалъ плечами.

— Генералъ, отвчалъ онъ,— перейдя въ вашу партію и открыто взявшись за оружіе въ пользу революціи, мн пришлось, какъ поймете вы сами, потерять всякое вліяніе на своихъ родственниковъ. Я, конечно, надюсь, что впослдствіи все это снова измнится, но теперь всякая попытка такого рода будетъ безполезна, я никакъ не могу принять на себя отвтственности въ дл, гд необходимо скорое ршеніе, я только испорчу его невыполнимыми общаніями.

— Можете ли вы дать мн отпускъ, генералъ Рохасъ? спросилъ Теха, долго боровшійся съ собой и наконецъ, повидимому, совершенно ршившійся.

— Отпускъ, къ чему?

— Я отправлюсь въ Каракасъ и посмотрю, что можно тамъ сдлать.

— А если васъ тамъ узнаютъ, то повсятъ, какъ шпіона, сказалъ генералъ.— Да что можете вы сдлать?

— У меня очень много знакомыхъ въ столиц, въ особенности между моими соотечественниками, консулъ нашъ, мой закадычный другъ, и тамъ до сихъ поръ никто не знаетъ, что я поступилъ въ армію голубыхъ.

— А если какой нибудь шпіонъ видлъ васъ у меня?

Теха пожалъ плечами.

—.Какъ солдатъ, я могу здсь умереть точно такъ же, какъ и тамъ, кром того вс мы въ рукахъ Всевышняго. Я увренъ, что могу сдлать что нибудь, и если никакая человческая помощь не въ силахъ проникнуть къ арестованному, то я все-таки привезу семейству его врныя извстія о судьб несчастнаго, а самое скверное все же лучше мучительнаго сомннія.

— Да, это такъ, это такъ, прошептала Роза, и взглядъ ея съ благодарностью и волненіемъ остановился на молодомъ человк.

Фермуда подошелъ къ Рохасу и прошепталъ ему нсколько словъ. Генералъ взглянулъ на него въ недоумніи и потомъ сказалъ:

— Дайте мн полчаса времени обдумать это дло, Теха.— Что думаете вы, сеньоръ Кастилія? Ваше мнніе здсь всего важне, а вы еще не высказали его. Думаете ли вы, что Теха можетъ сдлать что нибудь?

— Не знаю, сеньоръ, отвчалъ грустно Кастилія, — чмъ боле думаю я объ этомъ дл, тмъ боле мн кажется, что человческая помощь уже опоздала. Если сынъ мой оправится отъ ранъ, то ему предстоитъ худшее, что только можетъ предстоять, теперь, когда осадное положеніе почти-что объявлено и вся власть находится въ рукахъ у военныхъ, убійство офицера они, конечно, назовутъ государственной измной. Я боюсь, прибавилъ онъ совершенно беззвучно, — что сынъ мой погибъ.

— Не отнимайте у себя надежды! вскричалъ Теха,— въ Венецуэл теперь происходятъ странныя вещи. Никакой честолюбивый узурпаторъ не хочетъ низвергнуть президента. Напротивъ того, народъ былъ бы въ крайнемъ затрудненіи отыскать кандидата, если бы Фальконъ отказался отъ власти. Вс боятся, что междоусобная война дйствительно вспыхнетъ, правительство опасается принимать ршительныя мры, это, можетъ быть, и есть единственная причина, почему такъ мало пролито крови. Конечно, никто не можетъ знать, насколько все это перемнится, когда будетъ нанесенъ первый ударъ.

Во время этой рчи Теха, Рохасъ вышелъ съ Фермудою.

— Что хотли вы сказать мн, Фермуда?

— Я только хотлъ предостеречь васъ, генералъ, чтобы вы не слишкомъ полагались на испанца. Ему, кажется, уже извстны многія наши тайны. А въ Каракас у него богатые родственники, все по большей части партизаны Фалькона.

— Вдь то же самое можно сказать и о васъ, Фермуда.

— Но я венецуэлецъ и люблю свою родину. Онъ же иностранецъ, и врагъ нашей расы.

— Я думаю, что мы ненавидимъ испанцевъ боле чмъ они насъ. Ну, а еще что вы можете сказать противъ него? Я считаю его и честнымъ, и врнымъ.

— Нтъ, отвчалъ Фермуда, — положительнаго ничего. Я только хотлъ указать вамъ, какой подвергаемся мы опасности, если Теха окажется измнникомъ. У правительства теперь въ рукахъ депеши изъ Варцелоны и оно знаетъ, что тамъ длается, въ то время, какъ мы получаемъ объ этомъ только поверхностныя свденія. Если же оно теперь узнаетъ, какъ малы и разбросаны здсь наши собственныя силы, въ то время какъ Колина, сколько намъ извстно, грозитъ, можетъ быть, намъ съ тыла, то однимъ ударомъ правительство можетъ уничтожить насъ здсь, и тогда за всю революцію нельзя дать фальшиваго пезоса.

— Вообще, кажется, Фермуда, вы мало врите въ наше дло, замтилъ генералъ.— Вчера ужь вы намекали на это.

— Не знаю, уклончиво проговорилъ Фермуда, — я твердо убжденъ, что Фалькону не удержаться, но въ состояніи ли мы бороться со всею военною силою въ Каракас,— тоже сомнительно. Для этого намъ надо имть въ десять, въ двадцать разъ боле солдатъ подъ ружьемъ, чмъ теперь. А гд достать оружія? Если бы мы могли взять приморскіе города, тогда другое дло.

Рохасъ молчалъ нкоторое время.

— Я не раздляю вашихъ опасеній, сказалъ онъ наконецъ,— какъ и подозрнія вашего относительно Теха. Мн теперь именно чрезвычайно важно знать настроеніе Каракаса, и у меня самого есть нкоторые источники. Пусть Теха отправляется пробовать счастіе, если думаетъ, что можно что нибудь устроить. Мы слишкомъ многимъ обязаны Кастиліи, чтобы отказать ему въ возможной помощи. Во всякомъ случа, для всего семейства эта поздка послужитъ утшеніемъ на первое время.

И войдя въ залу, онъ сказалъ, обращаясь къ Теха:

— Капитанъ, если вы дйствительно думаете, что можете оказать какую нибудь помощь въ этомъ печальномъ дл, или, по крайней мр, хотите сдлать попытку, то для отпуска вашего нтъ никакихъ препятствій. До полученія изъ Барцелоны точныхъ свденій, мы осуждены на бездйствіе, а потому можемъ обойтись безъ нкоторыхъ офицеровъ. Я совершенно полагаюсь на васъ, Теха, прибавилъ онъ, пристально глядя на молодого офицера, — не оставайтесь тамъ дальше, чмъ это необходимо. Чмъ скоре вы вернетесь, тмъ лучше. Конечно, вы должны будете переодться, сеньоръ Кастилія дастъ вамъ нсколько пробъ кофе, и вы станете играть роль торговца этимъ продуктомъ.

— И кром того кредитивъ на домъ Гонзалеса, прибавилъ тронутый Кастилія.— Сколько бы вамъ ни понадобилось денегъ, вы получите ихъ, хотя бы дло дошло до моего послдняго реала.

— Я всего боле разсчитываю на деньги, отвчалъ Теха.— Въ Каракас нтъ лучшаго ключа, какъ деньги. Крпитесь, сеньорита, не все еще погибло, и если мн посчастливится, то я вернусь вмст съ вашимъ братомъ.

— И я вамъ буду вчно, вчно благодарна, проговорила молодая двушка.

Рохасъ наблюдалъ между тмъ за молодыми людьми. Обернувшись въ Фермуд, онъ тихо сказалъ:

— Этотъ будетъ всегда нашимъ, Фермуда. Замтили-ли вы взглядъ, брошенный имъ молодой двушк? Онъ не перейдетъ къ желтымъ.

Фермуда ничего не отвчалъ, но посмотрлъ сердито и враждебно на молодого капитана.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.
Неожиданности.

Въ Лагуайр, въ контор Беренса и компаніи, глава дома сидлъ снова за своими книгами и усердно работалъ, въ то время, какъ вс его помощники были заняты въ складахъ.

Въ контору вошелъ небольшой человчекъ,— нмецъ, судя по платью. Онъ, казалось, пришелъ туда не въ первый разъ, и потому прямо прошелъ въ конторк господина Беренса, и, снимая небольшую пуховую шляпу, сказалъ:

— Ну, господинъ консулъ, добыли вы его?

Купецъ съ удивленіенъ отвелъ глаза отъ книгъ на маленькаго страннаго человчка, точно не понималъ вопроса.

— Добыли вы его? повторилъ нмецъ.

— Я? кого? О комъ вы говорите? что вамъ угодно?

— Добыли ли вы брата моего Каспара?

— Да, ради Бога, сударь, вскричалъ консулъ, — скажите мн, что длать мн съ вашимъ братомъ Каспаромъ?

— Не вырвали ли вы его изъ пасти этихъ негодяевъ? продолжалъ нмецъ.— Каспара Мейера? Господи! неужели вы не помните…. вдь я былъ у васъ въ понедльникъ и жаловался вамъ, а сегодня уже суббота.

Беренсъ покачалъ головою.

— Скажите, любезный другъ, въ своемъ ли вы ум? Что вамъ надо?— я ничего тутъ не понимаю. Что мн длать съ вашимъ братомъ?

— Съ моимъ братомъ? вскричалъ Фольмейеръ,— это еще лучше! Разв вы не нмецкій консулъ, и разв я не обращался къ вамъ съ жалобой, что они взяли моего брата силою въ солдаты, и теперь, вроятно, увели внутрь страны? Этого длать ou не смютъ, зачмъ же мы баварскіе подданные?

— Ахъ! теперь я вспомнилъ это дло. Да, любезный мой, господинъ Фольмейеръ, такъ скоро дла не длаются. Я въ тотъ же день, какъ вы были у меня, написалъ военному министру, но, разумется, не получилъ еще никакого отвта, по существующему обычаю если я по прошествіи четырехъ недль не получу отвта, я могу написать еще разъ. Если мы получимъ ршеніе мсяца черезъ два, черезъ три, то можемъ быть совершенно довольны.

— Такъ долго? а въ это время они брата разстрляютъ, а у матери его онъ только одинъ сынъ.

Беренсъ пожалъ плечами.

— Я сдлалъ все, что могъ, и теперь надо выждать, что изъ этого выйдетъ.,

— А если ему придется идти съ ними въ походъ?

— Измнить этого я не могу! вскричалъ Беренсъ, начинавшій уже сердиться,— разв идти мн самому за мимъ?

Фольмейеръ заговорилъ съ чувствомъ достоинства:

— Прошу васъ, господинъ консулъ, возьмите чистый листъ бумаги.

Беренсъ взглянулъ на него и улыбнулся:

— А что мн съ нимъ длать?

— Составить протоколъ.

— На счетъ чего?

— На счетъ отказа консульства оказать нмецкому подданному за-границей защиту и помощь.

— Но вдь вы вовсе не нмецъ, вы баварецъ, и въ сущности мн нтъ никакого до васъ дла.

— Разв вс мы не братья? вскричалъ Фольмейеръ.

— Не родные, сухо отвчалъ консулъ.

— Такъ вы отказываетесь составить протоколъ?

— Ахъ, оставьте меня въ поко съ вашими глупостями, отвчалъ купецъ, — жалуйтесь своему правительству, если это доставляетъ вамъ удовольствіе, но мн некогда заниматься этимъ. Что могу я сдлать, по своему положенію или по своимъ связямъ для освобожденія нмца,— банарицъ онъ или нассауецъ,— взятаго силою въ солдаты, я напишу — въ этомъ я даю слово, а теперь, будьте такъ: добры, оставьте меня…..

— У меня есть къ вамъ еще просьба. Мн нужна помощь!

— Чортъ бы васъ побралъ! вскричалъ консулъ.— У васъ надты большіе золотые часы, хорошая буланка и лайковыя перчатки. Нуждающіеся люди не похожи на васъ.

— Наружность обманчива, господинъ консулъ, замтилъ баварецъ съ прежнею любезностью, — у меня есть и что пость, и вышить, но мн хотлось бы начать торговлю.

— Ну, я прошу васъ избавить меня отъ вашихъ длъ, гнвно вскричалъ Беренсъ.— Не думаете ли вы, что у меня нтъ другого дла, какъ только слушать ваши фантазіи, или что нмецкое правительство снабжаетъ насъ капиталами, чтобы какой нибудь господинъ Фольмейеръ могъ начать торговлю.

— Такъ вы и отъ этого отказываетесь?

Беренсъ пересталъ отвчать ему, и нмецъ, надвъ шляпу и натянувъ перчатку, вышелъ изъ конторы, найдя безполезнымъ даже откланяться.

Въ дверяхъ онъ столкнулся съ двумя венецуэльцами, которые не обратили на него ни малйшаго вниманія. Одинъ изъ нихъ остановился въ дверяхъ, а другой прямо подошелъ въ консулу и сказалъ очень вжливо:

— Сеньоръ, я желалъ бы купить для правительства оружія. Что, оно у васъ имется?

— Очень жаль, отвчалъ купецъ, вовсе нежелавшій давать заимообразно что нибудь правительству, такъ какъ уплата была боле чмъ сомнительна, — что не могу служить вамъ, въ настоящее время у меня нтъ оружія.

Поститель, остававшійся въ дверяхъ, вошелъ тутъ въ комнату и указалъ на два стоявшихъ въ углу ящика. Его товарищъ вопросительно взглянулъ на него, тотъ кивнулъ толовою.

— Къ сожалнію, мн приходится возразить вамъ, снова началъ первый, — но товарищъ мой былъ у васъ въ контор нсколько дней тому назадъ, и случайно видлъ, что тутъ стояли два ящика съ оружіемъ, принесенные сюда двумя работниками,— да вотъ они стоятъ и до сихъ поръ.

— Дйствительно, этотъ господинъ могъ увидть только случайно, сказалъ Беренсъ, непріязненно поглядывая на шпіона.

— Могу я осмотрть оружіе? снова спросилъ венецуэлецъ.

— Сеньоръ, отвчалъ Беренсъ, — не знаю, кто даетъ вамъ право врываться такимъ образомъ ко мн. Я….

— Консулъ, я знаю это, дружески и вжливо перебилъ его посланный,— но даже консулы иностранныхъ государствъ не имютъ права тайно держать у себя склады оружія, въ особенности въ стран, гд вспыхнула революція. Вы представьте себ, что жители Лагуайры вдругъ возстали, они просто на просто ворвались бы къ вамъ и взяли то, чего имъ недостаетъ, то есть оружіе. Но успокойтесь, вы не потерпите ни малйшаго убытка. За все вамъ будетъ заплачено до послдняго реала. Оружіе же намъ взять необходимо, и если вы послдуете моему совту, то покончите дло мирно и не допустите насъ до принудительныхъ мръ, отъ которыхъ вамъ придется пострадать.

— А чмъ вы заплатите? наличными деньгами?

— Боже ты мой, вскричалъ венецуэлецъ, пожимая плечами,— наличныя деньги водятся теперь въ Венецузл только у таможни. Мы дадимъ вамъ на нее вексель.

— А министръ финансовъ въ ту же минуту прекратитъ уплату по векселямъ.

— Изъ этого выключаются уплаты за оружіе.

— Кром того я полагаю вамъ не будетъ годиться мое оружіе.

— Можно посмотрть?

— Мейерсъ, будьте такъ добры, велите принести и открыть ящики съ оружіемъ.

Венецуэлецъ терпливо ждалъ, пока принесли и открывали ящики, и потомъ подошелъ, чтобы осмотрть ихъ. Беренсъ же, стоявшій подл него, сказалъ:

— Вы убдитесь, сеньоръ, что этотъ товаръ для васъ неподходящій. Это не мушкеты, а легкія ружья для стрлянья дробью, а въ этомъ ящик только дтскія ружья, которыми можно стрлять, но никакъ не убивать.

— И больше у васъ ничего нтъ?

— Ничего — осмотрите сами, если не врите мн.

— Помилуйте… какъ можно… а позвольте спросить, что въ этомъ длинномъ ящик?

— Мейерсъ, велите открыть этотъ ящикъ.

— Мн очень жаль, что я васъ такъ безпокою.

Беренсъ ничего не отвчалъ, ящикъ былъ открытъ и въ немъ оказались дождевые зонтики. Венецуэлецъ сконфузился, но ничего не сказалъ.

— Сколько ружей въ этомъ большомъ ящик?

— Должно быть шесть дюжинъ… надо пересчитать.

— А въ этомъ маленькомъ?

— Было четыре дюжины, но дв или три проданы.

— Остальное я беру… итакъ два ящика. Позвольте просить васъ написать счетъ на военное министерство.

— Я велю ружья сосчитать, и потомъ пошлю вамъ. Позвольте вашъ адресъ.

Венецуэлецъ подалъ ему карточку.

— Я самъ пришлю за ними. И лицо, которое явится за оружіемъ, принесетъ вамъ и вексель на таможню.

И, вжливо раскланявшись, венецуэльцы вышли.

——

Въ послдніе дни Жозефъ Гонзалесъ проявилъ необыкновенную дятельность, и вмсто того, чтобы выхать изъ Каракаса, какъ требовали родители, онъ принялся за старое любимое занятіе, и началъ столярничать. Онъ длалъ небольшой ящикъ, который никакъ ему не удавался, два или три ящика онъ сломалъ и самъ сжегъ ихъ въ кухн подъ плитой, пока, наконецъ, не добился-таки своего. Иногда онъ ходилъ куда-то въ городъ и всякій день заходилъ въ домъ сеньоры Корона, но ни разу не засталъ хозяекъ дома. Заходилъ онъ и въ карцеръ, и, положивъ монету въ руку тюремщика, справился о несчастномъ, и узналъ, что тотъ хотя и въ безпамятств, но стъ и пьетъ. Вроятно онъ сошелъ съума, добавилъ тюремщикъ. Жозефъ оставилъ еще денегъ на продовольствіе арестанта, и пошелъ осматривать улицу. Противъ стны съ надписью былъ кабачекъ, куда до поздней ночи собирались обыкновенно солдаты, такъ что бгство могло совершиться только по уход ихъ домой.

Другой вопросъ заключался въ томъ: могъ ли Кастилія, обезсиленный отъ ранъ, голода и лишеній, хать тотчасъ же изъ города, если нтъ, придется найти ему врное убжище, гд бы онъ могъ скрываться до выздоровленія.

Очевидно, что привести его въ домъ Гонзалеса невозможно, такъ какъ сестра его живетъ тамъ, слдовательно подозрніе падетъ прежде всего на этотъ домъ. Жозефу пришла въ голову сеньора Корона, которая конечно съ удовольствіемъ поможетъ ему. Вслдствіе такого ршенія онъ отправился по направленію къ дому сеньоры, но встртилъ одного. пріятеля, Гіерра, отецъ котораго жилъ въ изгнаніи. У Гіерра въ жилахъ текла частью индйская кровь, но онъ получилъ отличное образованіе и занималъ мсто бухгалтера въ одномъ изъ лучшихъ торговыхъ домовъ.

Молодые люди пошли подъ руку и прошли мимо дома сеньоры Корона, потому что Жозефъ не хотлъ говорить, что ему нужно зайти къ ней.

— Что подлываешь ты въ город, Жозефъ? Говорятъ, что недавно теб пришлось переночевать подъ арестомъ. Не за ночной ли кутежъ тебя заперли въ карцеръ?

— Меня арестовали среди благо дня.

— Но за что? Что ты сдлалъ?

— Не знаю, и посл ареста тоже не могъ узнать.

— Да, любезный другъ, теперь надо держать ухо востро, въ особенности у кого есть родственники между голубыми, а у кого ихъ тамъ нтъ? Шпіоны Фалькона снуютъ по всему городу, и кто хочетъ сохранить тайну, тому лучше всего держать языкъ за зубами. Арестовъ столько, что никто не можетъ быть увренъ въ своей безопасности.

— Вдь нельзя же имъ арестовать всю страну?

— Не знаю, но только здсь въ город, должно быть, открытъ какой нибудь заговоръ, потому что въ самомъ дом Фалькона арестованъ его поваръ, и въ цпяхъ посаженъ въ тюрьму.

— Его поваръ? вскричалъ Жозефъ и пораженный остановился на улиц,— это странно!

— Странно! Фальконъ вроятно боялся отравленія. Не весела должна быть жизнь, которую онъ ведетъ, и я ни за что въ мір, не хотлъ бы быть теперь на президентскомъ мст. Я самъ становлюсь нетерпливымъ, и въ голов у меня вертятся разные безумные планы. Съ нами здсь въ город обращаются прескверно. Неужели мы здсь, въ Каракас, не постараемся положить конецъ всмъ этимъ безобразіямъ?

— Здсь, въ Каракас? разсянно спросилъ Жозефъ.

— У тебя конечно, не безъ горечи прибавилъ Гіерра, — другое въ голов, а не бдствіе отечества. Теб и дла нтъ до революціи.

— Ты такъ думаешь, Гіерра?

— Думаю, мрачно повторилъ тотъ, — но не обвиняю тебя, почемъ знать, какъ бы я самъ поступилъ на твоемъ мст,

— На моемъ мст? Не понимаю тебя.

— Все равно, другъ, Теперь трудно кого нибудь понять, но куда жъ ты шелъ?

— Иду въ Калле дель-Комерція по дламъ.

— По дламъ, счастливецъ, можетъ еще думать о длахъ, у меня голова кругомъ идетъ отъ плановъ, и я не могу сосчитать двухъ чиселъ. Надо на что нибудь ршиться, а то эдакъ пропадешь. Куда ты идешь теперь?

— Я вдь сказалъ теб,— въ Калле дель-Комерція.

— Ахъ да, ну не сердись, Жозефъ, прощай, не стану больше мшать теб.

Жозефъ остался одинъ, и въ голов у него тснилось столько мыслей, что онъ не обратилъ даже вниманія на странное поведеніе друга. Что же это случилось съ президентскимъ поваромъ? Что Фальконъ во сн видлъ или кто нибудь разсказалъ ему? Но судьба Кастиліи занимала Жозефа боле всего. Если бы ему удалось устроить бглеца у сеньоры Корона, которую онъ надялся непремнно застать въ этотъ ранній часъ, то многое было бы сдлано. Онъ торопливо пошелъ къ дому сеньоры, но встртилъ опять одного изъ своихъ знакомыхъ, молодого Костара. Братъ его былъ гд-то въ горахъ съ голубыми, а самъ онъ, несмотря на то, что былъ рьяный противникъ президента Фалькона, не могъ ухать. Онъ былъ слишкомъ молодъ и отецъ не выпускалъ его изъ города.

— Гонзалесъ, сказалъ онъ, взявъ Жозефа за руку.— Вотъ скверная-то исторія. Вы знаете, куда двинулся Колина?

— Колина? Говорятъ — въ Викторію.

— Нтъ, прямо въ Калабоцо, и этимъ опрокидываетъ вс наши планы, вдь оттуда ждали мы знака, чтобы начать дйствовать здсь. Не понимаю, какъ узнали они нашъ планъ. Все длалось такъ осторожно, что, казалось, нельзя было предполагать неудачу.

— Но, можетъ, что нибудь уже случилось, и онъ найдетъ тамъ всю страну въ возстаніи.

Молодой Костаръ покачалъ головою.

— Вы знаете, какъ въ этихъ внутреннихъ городахъ жители тяжелы на подъемъ, я думаю, они ровно ничего не сдлали, и если Колина поставитъ имъ въ городъ часть своей сволочи, то они потомъ и не пошевелятся, такъ что въ рукахъ у правительства будетъ вся линія.

— Да почемъ вы знаете, что онъ идетъ въ Калабоцо? можетъ быть, онъ остановился въ горахъ?

— Нтъ, нтъ! съ жаромъ вскричалъ юноша,— наши шпіоны слдовали за нимъ туда. Вы знаете, что Кастилія арестованъ?

— Да.

— Онъ будетъ растрлянъ.

— Господи! Можетъ ли это быть, вдь онъ, сколько мн извстно, лежитъ безъ памяти отъ полученныхъ имъ ранъ.

— Это ничего не значитъ — тюрьмы переполнены. Завтра или посл завтра надъ нимъ будетъ военный судъ, ну а результатъ понятенъ. Бдняга! Онъ вдь единственный сынъ у родителей. Нашъ планъ тоже не удался.

— Какой планъ?

— Арестовать президента, чтобы этимъ освободить всхъ политическихъ арестованныхъ. Фалькона непремнно предупредилъ какой нибудь негодяй, который однакожъ къ счастью самъ мало зналъ. Многіе изъ приближенныхъ президента арестованы. Самъ онъ никуда не выходитъ одинъ и удвоилъ у себя караулъ. Ну мн надо идти, у насъ сегодня тайное совщаніе, о которомъ никто не знаетъ, даже старикъ мой ничего не знаетъ. Ну такъ до свиданья! Пожалуйста, Жозефъ, держите языкъ за зубами.

Жозефъ пошелъ своей дорогой, твердымъ шагомъ подошелъ онъ въ дому сеньоры, и хотлъ постучать, какъ дверь сама отворилась.

Сеньора Корона была дйствительно на этотъ разъ дома, но у нея былъ поститель — отецъ Жозефа, пришедшій къ ней полчаса тому назадъ.

— Сеньоръ Гонзалесъ! съ удивленіемъ вскричала старуха,— чему обязана я этой честью? Давно мы не видались.

— Заваленъ длами, сеньора, отвчалъ старикъ, — а то я никакъ не лишилъ бы себя удовольствія бывать у васъ. Какъ ваше здоровье, сеньорита!— впрочемъ объ этомъ нечего и спрашивать, вы. цвтете какъ роза.

— Должно быть блая, не совсмъ ласково проговорила мать,— вдь у ней кровинки нтъ.

— Блдный цвтъ лица придаетъ интересный видъ, продолжалъ старикъ, твердо ршившись быть любезнымъ.— Вдь вы однакожъ здоровы, сеньорита?

— Здорова, благодарю васъ, отвчала Изабелла, — иногда побаливаетъ голова, и больше ничего.

— Мигрень, отвчалъ Гонзалесъ.— Дамская болзнь, въ особенности нжныхъ дамъ. Мы съ вами, сеньора, конечно этимъ не страдаемъ?

— Caramba! нтъ! вскричала сеньора Корона, презрительно улыбаясь при одной мысли о такой болзни, и усаживаясь поудобне въ кресл.— Но, прибавила она, искоса, недоврчиво посматривая на старика,— позвольте спросить, что привело васъ ко мн, вдь не желаніе же знать не страдаю ли я мигренью?

— Нтъ, улыбаясь отвчалъ Гонзалесъ,— меня привело нчто боле практичное, боле дловое, о чемъ позвольте поговорить съ вами обстоятельне.

Сенсора Корона взглянула на него и тотчасъ же смекнула, въ чемъ дло.

— Хорошо. А propos, сеньоръ, что длается у насъ въ стран? Хорошія ли всти изъ лагуны? Caramba! тамъ колеблятся непростительнымъ образомъ.. Тепёрь Колина ушелъ и Богъ знаетъ когда вернется. Если бы теперь они напали, на Каракасъ, то взяли бы его и положили конецъ царству желтыхъ. Но они трусливы и нершительны, сейчасъ видно, что у нихъ нтъ хорошаго предводителя.

— Сеньора, замтилъ Гонзалесъ, — вамъ придется вдвойн быть ко мн снисходительной, во-первыхъ, я вообще не занимаюсь политикой, а если бы и занимался, то, сколько мн извстно, мы различныхъ съ вами взглядовъ. Вы, какъ дама, и какъ вообще вс дамы въ Венецуэл въ настоящее время, чувствуете склонность къ голубому цвту, и потому стоите на сторон враговъ правительства, и я далекъ, чтобы упрекать васъ въ этомъ. Всякій человкъ вправ имть какое ему угодно политическое направленіе, и поэтому-то я прошу васъ не стовать на меня за мой взглядъ.

— Какой же вашъ взглядъ?

— Я не считаю нашего президента Фалькона такимъ ужь дурнымъ, какимъ обыкновенно его выставляютъ. Онъ, можетъ бытъ, многимъ подалъ поводъ къ неудовольствію, но тотъ человкъ еще не родился, который бы всмъ угодилъ, и такъ какъ мы вовсе не знаемъ, откуда взять лучшаго, то я думаю, по своему крайнему убжденію, которое я вовсе не хочу никому навязывать, что вся эта революція только., клонится къ току, чтобы постоянно безпокоить страну и лишать ее рабочихъ силъ, и поэтому чмъ скоре все это кончится, тмъ лучше.

Сеньора Корона улыбнулась, не отвчая однакожъ ни слова, такъ что неизвстно было, раздляла ли она политическое мнніе своего гостя или смялась надъ нимъ. Помолчавъ немного, она обратилась къ Изабелл, сидвшей за шитьемъ:

— Милое дитя, будь такъ добра, присмотри немного за кухаркой? Вчера она испортила намъ весь обдъ, а мн не хотлось бы подвергаться тому же и сегодня.

Изабелла спокойно встала и вышла, а минуты черезъ дв старуха сказала.

— Вы хотли поговорить со мною о длахъ, чмъ могу я служить вамъ, вдь вы знаете, что я всегда къ услугамъ вашимъ.

— Я не забылъ, отвчалъ сеньоръ Гонзалесъ,— сколько разъ былъ обязанъ вамъ, но настоящее дло еще боле увеличитъ сумму моей благодарности.

— Но, ради Бога, только не принимайтесь за старое, воскликнула сеньора,— вы знаете, что я не имю, да и не могу имть вліянія на ныншнее правительство, кром того правительство такъ запуталось въ долгахъ, что объ уплатахъ теперь и думать нечего.

— Очень жаль, отвчалъ Гонзалесъ, только-что вынувшій изъ боковаго кармана какія-то бумаги,— я надялся, что мы съ вами устроимъ выгодное дльце: я, получивъ капиталъ, хотя и безъ процентовъ, но отъ котораго я наполовину отказался, вы, получивъ извстный процентъ за свое стараніе и трудъ. Но на нтъ и суда нтъ, и потому я постараюсь иначе спасти свой капиталъ, хотя съ боле значительной потерей. Извините, сеньора, что я обезпокоилъ васъ.

Онъ хотлъ встать съ этими словами, но старуха рукой удержала его и воскликнула,

— Что за безпокойный характеръ! Caramba! неужели вы не можете пяти минутъ посидть на мст? Въ чемъ же дло? Мы, женщины, любопытны, и мн хотлось бы знать, какое у васъ до меня дло.

— Именно такое, какое вы не можете мн сдлать, сказалъ Гонзалесъ, снова садясь на свое мсто.— Относительно векселей на таможню.

— Въ какую сумму?

— Въ пять тысячъ пезосовъ.

— Caramba! Сильва общалъ бы двадцать, еслибы могъ получить эти пять. Деньги большія.

— Сочтите-ка двадцать процентовъ на пять, сказалъ Гонзалесъ,— это вдь составитъ кругленькую сумму въ тысячу пезосовъ, которую вы могли бы пріобрсти, а это вовсе не пустяки.

— Caramba, сеньоръ! вскричала старуха, размышляя, — мн очень хотлось бы услужить вамъ, но право не могу, хотя таможенный кассиръ мой пріятель и тайно принадлежитъ къ нашей партіи, но все-таки и ему надо будетъ заплатить. Дайте двадцать пять, и я попытаюсь.

— Сеньора, отвчалъ Гонзалесъ,— за двадцать пять мн это сдлаетъ самъ кассиръ, генералъ Біо, и хлопотъ никакихъ не будетъ, но у меня и безъ того пропадаютъ проценты съ капитала, и мн не хочется терять еще двсти пятьдесятъ пезосовъ. Въ такомъ случа я рискну лучше подождать еще мсяцъ. Если прибудутъ корабли — а изъ одной Германіи идутъ четыре, — то, можетъ быть, я лишусь только пятнадцати или десяти процентовъ. Мн право очень жаль, что я напрасно обезпокоилъ васъ, прибавилъ онъ, вставая и поднимая шляпу, — но вамъ я довряю.

— Ну, давайте сюда векселя! вскричала сеньора, протягивая руку,— для друзей все можно сдлать.

— Какъ вы добры, сеньора, отвчалъ старикъ, подавая ей бумаги,— когда могу я зайти?

— Не ране какъ дня черезъ три, черезъ четыре, мн вдь надо будетъ или самой хать въ Лагуайру или послать туда надежнаго человка. А propos, за что это былъ недавно арестованъ вашъ сынъ. Мн говорили объ этомъ въ город.

— Не знаю. Мы оба ничего не могли понять.

— Молодые люди слишкомъ неосторожны въ рчахъ, продолжала старуха.— Хорошо быть патріотомъ, но нельзя при этомъ забывать благоразумія. Мы съ вами, Гонзалесъ, поступаемъ не такъ! Caramba! Вы старая лисица!…

— Сеньора, вы оказываете мн слишкомъ много чести, отвчалъ Гонзалесъ,— я огражденъ своимъ незнаніемъ политики. Да вотъ еще что! Сеньора конечно слышала о томъ, что молодой Кастилія находится въ тюрьм, и къ тому же тяжело раненый? Вроятно, на спасеніе его плоха надежда?

Густыя брови старухи насупились.

— Кто заварилъ кашу, тотъ пусть и расхлебываетъ ее, сказала она,— старый Кастилія государственный измнникъ, и если сынъ его за это поплатится, то это можно назвать судомъ Божьимъ.

— Государственный измнникъ, сеньора? съ удивленіемъ вскричалъ Гонзалесъ, — онъ былъ пораженъ непріязненнымъ тономъ, которымъ старуха говорила о Кастиліи,— сколько мн извстно, онъ принадлежитъ къ вашей партіи.

Сеньора прикусила себ губы.

— Да, но онъ измняетъ каждой партіи, къ которой примыкаетъ.

— А я именно думалъ, что вы-то и замолвите доброе словечко за несчастнаго молодого человка….

— Я? перебила его сеньора Корона, и черные глаза ея злобно сверкнули, и показали внимательному наблюдателю, что происходило у нея въ сердц.— Я? повторила она тише, — да что же значило бы мое слово въ этомъ дл, если бы даже я, пренебрегая всякими предразсудками…. Но., продолжала она вдругъ пораженная мыслью, и пристально смотря на старика, — разв отецъ его не попытается освободить его, и, можетъ быть, даже онъ уже здсь?

— Господи, вскричалъ Гонзалесъ,— да теперь онъ едва ли получилъ извстіе об этомъ… А вы думаете, что присутствіе его здсь можетъ принести какую нибудь пользу?

Вопросъ былъ сдланъ такъ просто, что сеньора тотчасъ же отвчала на него.

— Я уврена въ этомъ, Фальконъ человкъ великодушный — личная просьба отца, можетъ быть, тронетъ его.

— Не поможетъ ли мать еще боле? спросилъ Гонзалесъ, какъ бы говоря съ самимъ собою.

— Нтъ, отвчала сеньора.— Женщины въ подобныхъ случаяхъ не могутъ говорить безъ слезъ, и надодаютъ гораздо боле, чмъ возбуждаютъ сожалніе. Если вы можете уговорить старика Кастилію тотчасъ же пріхать сюда, я уврена, онъ добьется смягченія приговора.

— Но разв вы не боитесь, что здсь самъ онъ подвергается опасности? спросилъ Гонзалесъ, глядя на старуху совершенно невинно.

— Нтъ, не думаю. Почему же?

— Главная квартира реконквистадоровъ находится у него въ дом.

— Полноте! смясь вскричала сеньора Корона,— неужели вы думаете, что Фальконъ станетъ обращать вниманіе на такія глупости? Что ему въ этомъ? Гд нибудь же должна быть ихъ квартира, а за помщеніе никто не отвчаетъ. Напишите ему, повредить онъ ни въ какомъ случа не можетъ, а, можетъ статься, принесетъ большую пользу.

— Напишу, сеньора, отвчалъ Гонзалесъ, вставъ со стула,— Если я даже, пошлю къ нему нарочнаго, то все-таки пройдетъ нсколько дней, пока онъ можетъ пріхать въ Каракасъ, а не прідетъ ли тогда онъ слишкомъ поздно?

— Не… думаю… отвчала сеньора,— отсрочки всегда можно добиться отъ Фалькона… я сама объ этомъ позабочусь.

— Я очень благодаренъ вамъ, сеньора, сказалъ Гонзалесъ, почтительно съ нею раскланиваясь, — и не стану больше безпокоить васъ. Имю честь кланяться.

— Сеньоръ, мн было чрезвычайно пріятно видть васъ у себя. Надюсь, что скоро мы снова увидимся.

— Если позволите, то скоро.

И сеньоръ Гонзалесъ, не замчая торжествующаго взгляда сеньоры, вышелъ въ сни, гд отворилъ выходную дверь и встртился лицомъ къ лицу и вовсе неожиданно съ своимъ собственнымъ сыномъ.

— Отецъ! вскричалъ удивленный Жозефъ,— да разв ты знакомъ въ этомъ дом?

— А ты знакомъ? спросилъ, въ свою очередь, отецъ, запирая дверь, и потомъ, взявъ подъ руку сына, пошелъ съ нимъ по улиц, такъ чтобы не проходить мимо оконъ.

— Я?… я, конечно, ихъ знаю, отвчалъ Жозефъ, совершенно сконфуженный этой неожиданной встрчей,— то есть знаю не очень коротко. Сеньора необыкновенно дятельно работаетъ въ пользу нашей партіи.

— И ты знаешь это наврное?

— Да вдь это извстно всему городу.

— А разв я не принадлежу городу?

— Но какже, батюшка! вскричалъ Жозефъ, которому вдругъ пришло все въ голову, что онъ думалъ въ послднія минуты,— разв ты знаешь что нибудь положительное противъ нея?

— Сказать-ли теб, зачмъ я пришелъ къ ней.

— Мн бы очень хотлось знать это.

— Хорошо, ты узнаешь. Теб извстно, что я получалъ отъ правительства векселя на таможню…

— Уплата по которымъ не производится…. Кто этого не знаетъ… Славное управленіе финансами…

— Ну такъ сеньора Корона получаетъ по нимъ для меня.

— Сеньора Корона?

— Да, конечно не даромъ, я даю ей двадцать процентовъ за хлопоты и… ея вліяніе.

— Такъ у нея есть друзья въ таможн?

— Которые никакъ не помогли бы ей, такъ какъ Сильва строго контролируетъ вс поступающія суммы, какъ ты самъ знаешь.

— Ну какъ же ей это удается?

— Вслдствіе спеціальнаго приказа Фалькона выдавать ей на каждый представленный ею вексель. Конечно Фальконъ подразумвалъ подъ этимъ только т деньги, которыя онъ выдавалъ ей, но она пользуется этой милостью и сама длаетъ небольшія сдлки, и можно ли ее винить въ этомъ?

— Это началось, вроятно, недавно! въ страх вскричалъ Жозефъ,— вроятно с.ъ того дня, какъ она получила триста пезосовъ мсячнаго содержанія.

— Давно ли это?

— Съ недлю тому назадъ, или около этого.

— А если я теб скажу, что я обращаюсь къ ней съ этими длами чуть ли ужь не цлый годъ.

— Отецъ! вскричалъ Жозефъ, почувствовавъ при этомъ, какъ онъ поблднлъ.

— Хочешь принять отъ меня добрый совтъ, Жозефъ?

— Охотно, отецъ.

— Ну такъ не довряй больше этой женщин, когда увидишь ее… да и видться съ нею теб не слдуетъ.

— Ти думаешь, она ведетъ фальшивую игру.

— Я не думаю это, а знаю наврное.

— Но дочь ея не можетъ же быть сообщницей, въ волненіи проговорилъ Жозефъ, — такіе добрые, честные глаза не могутъ лгать.

Гонзалесъ остановился, высвободилъ свою руку изъ подъ руки сына и пристально посмотрлъ ему въ лицо, — но недолго. Онъ снова взялъ его подъ руку, и вмсто того, чтобы идти прямо, круто повернулъ назадъ.

— Куда ты, отецъ?

— Знаешь ты Каракасъ?

— Кажется, знаю.

— Знаешь какъ обыкновенно строятся дона?

— Да, но зачмъ это теб?

— Идемъ со мною, пойдемъ опять къ дому сеньоры.

— Вмст?

— Не въ самый домъ, а только къ дому — дай я проведу тебя, и кое-что покажу теб. Судить ты будешь потомъ самъ, я не скажу ничего.

Отецъ съ сыномъ пошли молча до того мста, гд кончался домъ сеньоры Корона. Тамъ Гонзалесъ остановился и тихо сказалъ:

— Теперь будь такъ добръ и сочти шаги до слдующаго угла — мы пойдемъ вмст, ну, длай, что я говорю теб.

Они повернули назадъ и сочли шаги до угла, отъ котораго пришли — оказалось восемьдесятъ два шага.

— Восемьдесятъ два, сказалъ Гонзалесъ,— такъ теперь повернемъ въ этотъ переулокъ, и ты начни считать, когда мы дойдемъ до слдующаго угла.

Жозефъ кивнулъ головою, все-таки не понимая еще, что все это значитъ, и пошелъ съ отцомъ. Наконецъ, когда они дошли до слдующаго угла, старикъ остановилъ сына и сказалъ:

— Такъ, сынокъ,— ну теперь мы сочтемъ отъ этого угла по этой улиц восемьдесять два шага.

Молча сосчитали оба восемьдесятъ два шага. Шага черезъ четыре, пять они увидли дверь.

— Знаешь, кто живетъ тутъ, Жозефъ.

— Этотъ домъ задами сходится съ домомъ сеньоры Корона.

— Да. Знаешь, кто живетъ тутъ?

— Нтъ. Я вовсе не знаю этой улицы.

— Президентъ Фальконъ.

— Фальконъ? Ты ошибаешься, отецъ. Фальконъ…

— Давно нанималъ этотъ домъ, а теперь купилъ… вроятно для какихъ нибудь тайныхъ собраній или другихъ какихъ, цлей… не знаю. Онъ часто по вечерамъ бываетъ здсь.

— Отецъ!

— Прощай, Жозефъ, мн надо еще сходить по дламъ, а ты теперь, вроятно, отправишься домой. Не опаздывай къ обду… я тоже буду во время.— И освободивъ руку свою изъ подъ руки сына, онъ быстро удалился отъ него.

II.
Дурное обращеніе.

Непонятно было спокойствіе, съ какимъ правительство Фалькона смотрло на медленно, но тмъ не мене постоянно возраставшее революціонное движеніе въ стран, не предпринимая противъ него ровно никакихъ мръ.

Хотя въ значительныхъ городахъ и мстечкахъ стояли гарнизоны, но они, казалось, стояли здсь для того только, чтобы защищать столицу или живущаго въ ней президента.

У венецуэльской республики было три хорошо вооруженныхъ военныхъ парохода, но одинъ изъ нихъ постоянно стоялъ въ Лагуайр, и въ Каракас увряли, что онъ предназначенъ для Фалькона, на тотъ случай, если ему заблагоразсудится бросить государство и ухать куда нибудь за-границу.

Да и все войско, казалось, предназначалось для той же цли, именно — служить достойному президенту мостомъ для переправы его особы на берегъ и для прикрытія его съ тыла въ случа бгства.

Въ самомъ Каракас не все было такъ спокойно, какъ увряло правительство, потому что отовсюду прибыли депутаты и образовали сильную оппозицію противъ министерства.

Множество генераловъ, созданныхъ Фалькономъ и принадлежавшихъ преимущественно смшанной рас, бгали ничего не длая по городу и производили страшныя безчинства. Небольшое количество генераловъ креоловъ, принадлежавшихъ къ лучшимъ фамиліямъ Каракаса, держали себя особнякомъ, какъ истые кабальеро. Они носили мундиры, шитые золотомъ, и не знались съ большею частью своихъ товарищей, которые вовсе не обижались этимъ, напротивъ того, находили все это въ порядк вещей, такъ какъ о другомъ обращеніи они не имли никакого понятія.

Часть послднихъ собралась въ большой угловой комнат одного дома на площади Санъ-Франциско, служившаго чмъ-то въ род казармъ, и весело разговаривала. Рчь шла о томъ, что президентъ присудилъ къ смерти одного преступника, убившаго офицера и служившаго, кром того, шпіономъ у голубыхъ, но присудилъ къ разстрлянію, что возмущало чувство чести этихъ господъ.

Солдатская смерть отъ пули была для него, по ихъ мннію, слишкомъ хороша, и одинъ изъ генераловъ предложилъ подать Фалькону записку отъ всхъ нихъ и просить, чтобы преступникъ былъ повшенъ. Ихъ также возмутило, что старшіе генералы, напримръ, Бруцуаль и другіе изъ числа креоловъ и блыхъ, отказались подписать этотъ адресъ. Нкоторые говорили, что надо послать къ Бруцуалю депутацію и требовать у него отъ имени всего войска, чтобы онъ подписалъ. Вообще же вс они чувствовали себя оскорбленными въ своемъ достоинств.

— Чортъ возьми! кричалъ одинъ изъ, нихъ,— я даже не понимаю, къ чему намъ его имя? Разв мы не такіе же генералы, какъ и онъ? И разв Фальконъ придастъ нашимъ подписямъ меньше вса, если не будетъ доставать подписей этихъ господъ?

— Все лучше, прибавилъ одинъ полковникъ чисто индйской крови,— если бы тамъ, на верху стояло имя Бруцуаля, вдь Фальконъ очень уважаетъ его. Это кто такой? Чортъ возьми! со смхомъ воскликнулъ онъ, увидавъ въ дверяхъ какую-то странную фигуру,— откуда взялъ этотъ молодецъ эполеты?

Вс обернулись къ двери. Хотя солнце зашло еще недавно, но въ комнат было уже не совсмъ свтло. Въ дверяхъ стоялъ нашъ старый пріятель Самуилъ Броунъ изъ Лагуайры. Частью на деньги, полученныя имъ отъ военнаго министра, а частью въ кредитъ онъ купилъ старый, поношенный сюртукъ и эполеты. Но нижнюю часть своего костюма улучшить онъ не могъ. Сюртукъ не совсмъ былъ ему впору, и тянулъ руки назадъ, такъ что нечего было и думать, чтобы застегнуть его. Конечно во всей Венецуэл не было такихъ широкихъ плечъ, и, вмст съ грязной рубашкой и широкимъ мишурнымъ позументомъ вокругъ фуражки, негръ представлялъ собою боле жалкій, чмъ комичный видъ. Кром того, онъ былъ нсколько выпивши, безъ чего, конечно, не ршился бы войти въ эту комнату.

Теперь же онъ подошелъ, хотя не совсмъ твердо, но вполн развязно къ своимъ товарищамъ, остановился передъ ними т отдавъ честь по военному, оказалъ:

— Кавалеры, имю честь пожелать вамъ добраго вечера.

Офицеры съ неописаннымъ удивленіемъ смотрли на это явленіе, и хотли-было выгнать непрошенаго гостя. Но любопытство взяло верхъ, всмъ захотлось знать, что надо этому странно наряженному негру. Посл минутнаго мертваго молчанія вся компанія вдругъ разразилась смхомъ, и вс стали привтствовать генерала, сильно оскорбившагося такой встрчей.

— Кавалеры! вскричалъ Самуилъ, гнвно выпрямляясь,— не знаю, право, что находите вы тутъ смшного, покорнйше прошу васъ прекратить ваши шутки.

Но, посл этихъ словъ, смхъ еще боле усилился, и поднялъ всю желчь негра. Всюду въ Каракас его отталкивали, и относились къ нему совсмъ не по его чину. И теперь, въ сред своихъ товарищей, онъ опять встрчаетъ презрительное обращеніе. Сюртукъ такъ связывалъ ему руки, что онъ, желая быть посвободне, хотлъ поскоре снять его, когда сидвшій противъ него на стул полковникъ воскликнулъ:

— Стой, братъ! Кто ты такой и что теб здсь надо? И кто теб далъ право надть генеральскія эполеты? Сейчасъ сними ихъ, или я на всю ночь засажу тебя въ карцеръ.

Самуилъ Броунъ посмотрлъ на полковника и широкое лицо его озарилось странной улыбкой. Его посадить въ карцеръ за то, что онъ надлъ генеральскія эполеты? Но онъ отвтилъ не тотчасъ же, а ползъ своей огромной ручищей въ боковой карманъ, откуда, посл долгихъ усилій, ему удалось достать бумагу, или, лучше сказать, клочки бумаги, осторожно развернувъ ее, онъ положилъ ее на столъ.

Въ послднюю недлю несчастный генеральскій патентъ, вроятно отъ частаго развертыванія, пришелъ въ жалкое и въ очень опасное положеніе для своего существованія. Сквозь жирныя пятна ровно ничего нельзя было уже прочитать, но Самуилъ Броунъ, ничуть не смущаясь этимъ, разгладилъ патентъ своей широкой рукой и, граціозно указывая на него, сказалъ:

— Кавалеры! Не угодно ли вамъ ршить, имю ли я право носить эти эполеты. Потрудитесь подойдти.

Офицеры, которымъ негръ казался очень забавнымъ, подошли къ столу, но въ комнат было слишкомъ темно, и потому тотъ же полковникъ веллъ подать свчи, посл чего они увидли, что патентъ былъ настоящій.

— Въ какой это помойной ям нашелъ ты, молодецъ, эту бумагу? спросилъ одинъ изъ генераловъ маленькаго роста.

— Гд нашелъ я бумагу, сеньоръ? вскричалъ негръ, презрительно вскидывая глаза на говорившаго,— это я могу вамъ сказать положительно,— въ конверт, адресованномъ на мое имя. Довольны вы?

— Ну, а что же вамъ здсь надо? спросилъ полковникъ, конечно, неврившій ни одному слову комичнаго генерала.

— Я слышалъ, отвчалъ Самуилъ равнодушно и почти съ достоинствомъ, — что здсь собрались офицеры, чтобы составить адресъ президенту.

— Позвольте спросить, отъ кого вы слышали это?

— Отъ караульнаго на улиц.

— Какой приличный источникъ для генерала! смясь вскричалъ одинъ изъ присутствующихъ, на котораго Самуилъ взглянулъ презрительно, и продолжалъ:

— Я вошелъ сюда, чтобы, во-первыхъ, познакомиться съ вами, а во-вторыхъ, чтобы поставить подъ адресомъ свое имя или, лучше сказать, просто знакъ.

Тутъ снова поднялся хохотъ, а маленькій генералъ такъ и катался. Негръ же, разгоряченный водкой, схватилъ патентъ со стола и, выпрямляясь во весь ростъ, воскликнулъ:

— Такъ ли должны вести себя кавалеры? Сволочь вы, просто дрянь, и ведете себя какъ неучи-мальчишки, и если бы я изъ уваженія къ своему собственному положенію…

Онъ не могъ договорить. На шумъ прибжала кучка солдатъ и, по знаку одного изъ офицеровъ, бросилась на негра. Хотя сначала онъ побросалъ ихъ всхъ въ сторону, но силы были слишкомъ неравны, и вскор руки его были связаны за спиною.

— Сведите его въ карцеръ, завтра мы разберемъ все дло, сказалъ полковникъ.

Во время драки патентъ пострадалъ такъ, что клочья отъ него разлетлись во вс стороны.

Такимъ образомъ изчезли вс доказательства генеральскаго достоинства Самуила Броуна.

III.
Различныя нам 123,ренія.

Жозефъ, посл ухода отца, точно пригвожденный, остановился на улиц и стоялъ до тхъ поръ, пока самъ не замтилъ, что обращаетъ всеобщее вниманіе. Вслдствіе этого онъ повернулся и безсознательно пошелъ, куда глаза глядятъ.

Что если отецъ его правъ? А какъ многое, что теперь припомнилось ему, подтверждало слова отца. Поваръ Фалькона былъ арестованъ, и теперь онъ вспомнилъ, что въ шутку назвалъ его сеньор Корона, потому что въ душ у него появилось что-то въ род недоврія, въ сущности же онъ ровно ничего не зналъ о повар, который, въ свою очередь, ничего не зналъ о заговор. И этотъ поваръ арестованъ! А потомъ походъ Колина, разв въ то же самое утро онъ не упоминалъ сеньор о Калабоцо? Ему теперь уже не казалось страннымъ, что Фальконъ такъ быстро принялъ мры посл его разговора съ сеньорой Корона. Или это была простая случайность, или дйствительно сеньора Корона пользовалась необыкновеннымъ вліяніемъ. Но что же могло быть причиной такого вліянія? Неужели Изабелла?.Онъ почувствовалъ въ сердц точно ударъ кинжала.

Теперь онъ не смлъ боле идти къ ней и просить пріюта для бглеца, судьба котораго висла на волоск. Дйствовать надо было сегодня, или все могло погибнуть.

Прежде всего надо было положить провизіи въ ящикъ, уже приготовленный, и такимъ образомъ дать знакъ, что наступила пора дйствовать. Одно только онъ не ршилъ еще, съ кмъ послать ящикъ въ тюрьму, для того, чтобы знать наврно, что его посылка достигнетъ до рукъ арестанта. Конечно, всего врне было бы отдать самому, но тогда, посл бгства Кастиліи, подозрніе непремнно падетъ на него: ему придется бжать вмст съ Кастиліей и, кром того, подвергнуть отца своего всевозможнымъ непріятностямъ.

Размышляя такимъ образомъ, ходилъ онъ по улицамъ Каракаса, и не прійдя ни къ какому заключенію, отправился домой. Онъ засталъ все семейство въ столовой, гд былъ ему представленъ капитанъ Теха, присланный отъ семейства Кастиліи.

— Вы служите у голубыхъ! быстро вскричалъ Жозефъ.

— Да, сеньоръ, но мн не хотлось бы, чтобы объ этомъ знали въ Каракас.

— Это такъ, ну, а что длается въ лагунахъ?

— Тамъ недостаетъ ршительнаго предводителя, который бы руководилъ движеніемъ. Если дла пойдутъ такъ, ничего изъ этого не выйдетъ, потому что у каждаго генерала свое собственное мнніе…. но теперь меня всего боле интересуетъ участь Кастиліи. Каковы его дла?

— Ничего положительнаго о немъ я не слыхалъ, отвчалъ старый Гонзалесъ, подошедшій къ нимъ въ это время,— не думаю, чтобы судьба его была ршена.

— Можетъ быть, я пріхалъ еще во время, вскричалъ Теха, но тотчасъ же остановился, встртя взглядъ Жозефа, указывавшаго ему на Анну.— Здсь въ город у меня много вліятельныхъ родственниковъ, которые не измнятъ мн, потому что въ душ вс принадлежатъ нашей партіи. Сегодня же я повидаюсь съ ними, такъ какъ времени терять нечего.

— Я думаю, что все это напрасно, прошептала тихо Анна.— Люди, въ чьихъ рукахъ находится теперь власть, ожесточенные враги моего отца. Они знаютъ, какимъ вліяніемъ пользуется отецъ и въ какую сторону онъ употребляетъ его. Если братъ оправился отъ ранъ, то онъ погибъ!

— Полноте, утшалъ ее Жозефъ,— Теха правъ, еще не поздно. Позвольте намъ съ нимъ дйствовать.

— Чмъ меньше ты будешь вмшиваться въ это дло, замтилъ отецъ, — тмъ будетъ лучше. Твое заступничество никакъ не можетъ принести пользы Кастиліи.

— Нтъ, отецъ, у меня нчто другое въ голов, о чемъ мн хотлось бы переговорить предварительно съ капитаномъ.

И съ этими словами онъ взялъ капитана подъ руку и вышелъ во дворъ.

— Что, дла Кастиліи плохи? прошепталъ ему прізжій.

— Можете ли вы содйствовать мн въ одномъ опасномъ предпріятіи для спасенія Кастиліи?

— Располагайте моей жизнію, съ жаромъ вскричалъ Теха,— я далъ слово осушить слезы несчастной сестры и клянусь, что не побоюсь никакой опасности. Что, онъ присужденъ?

— Да, и завтра утромъ, можетъ, будетъ уже поздно. Ему надо бжать сегодня.

— А возможно ли это?

— Я думаю, что возможно. Ему нуженъ только инструментъ, чтобы проломать кирпичную стну въ одинъ фугъ толщиной и выйти прямо на улицу.

— А тамъ?

— А тамъ стоитъ караулъ, который намъ надо или подкупить, или заставить молчать силою.

— А потомъ?

— А потомъ у меня будутъ на готов лошади и вы удете изъ города, и встртите у каждаго помщика гостепріимный пріютъ и защиту.

— А есть ли у него инструментъ?

— Нтъ. Надо его доставить ему сегодня вечеромъ. А тутъ-то и заключается главное затрудненіе, хотя ящикъ съ двойнымъ дномъ у меня и готовъ, но я самъ не могу его передать, потому что тюремщикъ меня лично знаетъ, и потому подозрніе посл бгства тотчасъ же падетъ на меня.

— Гд сидитъ этотъ несчастный?

— Въ карцер — знаете что это такое?

— Я знаю каждый домъ въ Каракас. Что же вы хотите послать ему въ ящик?

— Обдъ. Я далъ уже денегъ тюремщику и онъ доставитъ ящикъ наврное.

— Caramba! Такъ въ чемъ же тутъ затрудненіе? Я самъ снесу ящикъ. Вдь его будутъ осматривать?

— Непремнно, но я самъ цлую ночь провелъ съ Элоемъ и во всемъ съ нимъ условился.

— А родители ваши ничего не должны знать объ этомъ план?

— Нтъ, оны только напрасно будутъ безпокоиться, а пользы не принесутъ ни малйшей.

— Хорошо. Онъ сидитъ одинъ?

— Да, а иначе бгство было бы невозможно.

— Отлично, такъ предоставьте часть дла мн. Я отправлюсь къ тюремщику и вмст съ тмъ осмотрю мстность. Но отъ чьего имени отдать мн обдъ?

Жозефъ подумалъ съ минуту и на устахъ его появилась горькая усмшка.

— Скажите, что вы пришли отъ генеральши Корона, и что сегодня послдняя ночь жизни несчастнаго молодого человка.

— Отъ генеральши? Кто это такая?

— Идемте теперь въ комнату, я тамъ разскажу вамъ все, и научу, что нужно длать.

Въ то время, какъ солдаты тащили въ карцеръ все еще отбивавшагося несчастнаго генерала Самуила Броуна, на улиц почти совсмъ стемнло, но наступившая темнота не помшала, однако, толп народа сопровождать арестанта и собираться кучками у домовъ, толкуя объ интересномъ событіи.

Въ числ послднихъ находился пожилой индецъ, остановившійся, впрочемъ, въ отдаленіи, вроятно изъ боязни какого нибудь непріятнаго столкновенія съсолдатами, зная, по своему собственному опыту, что это за грубый и наглый народъ. Тмъ не мене онъ очень внимательно смотрлъ на шумящихъ, когда на его плечо опустилась рука и чей-то голосъ проговорилъ:

— Это ты, дядя Тадео? Какъ это ты попалъ въ Каракасъ? какими судьбами ты здсь?

— Фелипъ! отвчалъ индецъ, обертываясь, — я думалъ ты давно уже ухалъ внутрь страны.

— Узжалъ, и опять пріхалъ.

— И тебя везд пропускаютъ?

— Да что же имъ со мною длать? И такъ какъ я знакомъ со многими какъ у голубыхъ, такъ и у желтыхъ, то мн нигд нтъ задержки. А ты куда отправляешься? Опять въ Какао?

— Нтъ, я только что пришелъ, сказалъ индецъ,— и мн надо кое съ кмъ повидаться. Что тамъ за драка!

— Не знаю. Врно ведутъ пьянаго. Съ солдатами теперь вчныя драки. Съ кмъ же ты хочешь повидаться?

— Не можешь ли ты сказать мн, Фелипъ, гд отыскать донъ сеньоры Корона? Домъ-то я знаю, но не знаю, какъ пройти отсюда.

— Могу. Но что теб надо отъ нея? Разв ты знаешь ее?

— Давно знаю, уклончиво отвчалъ Тадео.— А это далеко отсюда?

— Вовсе нтъ. Идемъ! Я сведу тебя. Странно! у меня тамъ также дло, но я лучше подожду. Какъ поживаетъ Пердидо? Живъ онъ еще?

Тадео глубоко вздохнулъ.

— Поживаетъ онъ не хорошо. Въ послднее время онъ сталъ такимъ безпокойнымъ, что я едва могу съ нимъ справиться. Хорошо было бы, если бы ты еще жилъ въ Какао, Фелипъ: тогда у меня была бы какая нибудь помощь, а теперь я все равно что одинъ и мн порядочно-таки трудно.

— У васъ тамъ стоятъ солдаты?

— Теперь не такъ много: большая часть ихъ ушла на той недл, но каждую минуту они могутъ вернуться. Да теперь все равно, они уже раззорили меня.

— Славная шайка, чортъ возьми! проворчалъ Фелипъ, показывая головой на солдатъ.— Но наступятъ же когда нибудь лучшія времена. Голубые разростаются съ каждымъ днемъ, прибавилъ онъ шопотомъ, — и вы не успете опомниться, какъ вс они будутъ у васъ на ше. Ждать ужь не долго.

Тадео покачалъ головой — онъ не врилъ въ лучшія времена и молча шелъ вдоль улицы, рядомъ съ нарочнымъ, пока наконецъ тотъ не показалъ ему домъ сеньоры. Посл этого Фелипъ, предварительно указавъ своему дяд кабачекъ, гд бы они могли впослдствіи свидться, повернулся и пошелъ опять на площадь. Онъ не обратилъ вниманія, что за нимъ шелъ какой-то господинъ съ ящичкомъ подъ мышкой, но тотъ кивнулъ ему, проходя, и сказалъ: ‘здравствуй Фелипъ.’ Это былъ Теха. Фелипъ повернулся при этихъ словахъ.

— Фелипъ! повторилъ Теха.— Какъ вы опять въ Каракас? Нтъ ли ко мн какихъ нибудь порученій изъ Лагуны?

— Именно къ вамъ — нтъ, сеньоръ, нершительно отвчалъ Фелипъ, осматриваясь, нтъ ли около нихъ какихъ нибудь постороннихъ слушателей,— но, кажется, я присланъ сюда по одному длу съ вами.

— Кмъ же? старикомъ?

— Нтъ, полковникомъ Фермуда.

— А къ кому?

— Къ одной дам здсь въ город. Къ какой-то сеньор Корона.

— Корона? Странно! Значитъ, тутъ дло идетъ о чемъ нибудь очень пустомъ.

— Почемъ знать. Вы не знаете этой дамы?

— Разв вы подозрваете что нибудь дурное? вскричалъ Теха, быстро и недоврчиво.— Я самъ думаю, что полковникъ Фермуда недолюбливаетъ меня, но въ такомъ дл онъ врно не захочетъ помшать мн, вдь онъ очень друженъ съ семействомъ Кастиліи.

— Куда вы идете теперь, сеньоръ, и долго ли тамъ пробудете?

— Черезъ четверть часа буду обратно. Подождите меня у Гонзалеса.

— Хорошо.

И не говоря боле ни слова, Фелипъ пошелъ своей дорогой, а Теха направился въ карцеръ, передъ которымъ стояла толпа народа, смясь и болтая о смшной сцен съ ‘мнимымъ’ генераломъ, толстымъ негромъ.

Теха колебался съ минуту — но никто его не зналъ здсь, слдовательно, опасаться было нечего. Перебжчиковъ изъ правительственныхъ войскъ въ революціонныя было довольно, такъ какъ люди дезертировали при всякомъ удобномъ случа. Но чтобъ голубые переходили къ желтымъ, случалось очень рдко, въ особенности между простыми солдатами, и поэтому онъ, пройдя мимо кучки офицеровъ, смло подошелъ къ солдатамъ.

— Куда? спросилъ его караульный.

— Принесъ обдъ для одного изъ арестантовъ, отвчалъ онъ.

Такъ какъ подобныя посылки случались разъ двадцать въ день, то часовой тотчасъ же пропустилъ его во дворъ.

Во двор передъ дверью одного нумера стояла также кучка солдатъ, и каждый изъ нихъ старался заглянуть въ прорзанное въ ней отверстіе. Но въ конур было слишкомъ темно и ничего не было видно. Теха отыскалъ тюремщика, тотъ былъ въ самомъ мрачномъ расположеніи духа.

— Чортъ возьми! ворчалъ онъ,— кончатся ли наконецъ эти аресты, или я, ей Богу, дамъ въ ночь убжать человкамъ двадцати. Конца нтъ вчному отпиранью и запиранью. Ну что вамъ еще?

— Я принесъ обдъ одному изъ арестантовъ, сеньоръ.

— Ну такъ приходите завтра поутру, а теперь я самъ сть хочу, пробормоталъ тюремщикъ.— Надола мн эта вчная бготня.

Но Теха зналъ, какъ смягчить его. Въ одной рук онъ держалъ ящикъ, а другою сунулъ старику въ руку дв серебрянныя монеты.

— Эте кому же? проговорилъ тюремщикъ.

— Деньги-то вамъ, шепнулъ ему Теха.— А кушанье для одного бдняги посылаетъ генеральша Корона, это, вроятно, будетъ его послдній обдъ. Пожалйте его.

— Какъ его зовутъ?

— Онъ въ тридцать седьмомъ нумеръ.

— А!, тотъ! знаю, знаю… наконецъ будетъ и ему конецъ.

— Нельзя ли мн поговорить съ нимъ?

Тюремщикъ покачалъ головой.

— Никакъ! проговорилъ онъ.— Хоть моя должность и собачья, но я не хотлъ бы лишиться ее, не имя ничего лучшаго. А вдь за это меня сейчасъ же въ солдаты. Но приходите завтра рано поутру, передъ восходомъ солнца, и когда его поведутъ, вы наврно получите позволеніе поговорить съ нимъ. Если тутъ будетъ генералъ Бруцуаль, онъ допуститъ васъ.

— А какъ же мы отдадимъ ему ящикъ?

— Сначала мы посмотримъ, что въ немъ есть. Иначе нельзя. Мы только что посадили къ нему другого арестанта, что притащили солдаты. Мн не хотлось, да нечего длать.

Тюремщикъ, говоря такимъ образомъ, взялъ отъ Техи ящикъ и поставилъ его въ полъ около тридцать седьмого нумера. Сумерки были на столько велики, что онъ едва могъ разсмотрть вещи и ощупью перебиралъ грязными пальцами кушанье, встряхнулъ дв лежавшія бутылки, разломалъ хлбъ и, перебравъ все, отворилъ дверь каморки.

— Вотъ, сеньоръ, сказалъ онъ, — вамъ принесли отъ кого-то обдъ. Покушайте хорошенько сегодня вечеромъ.

Арестантъ что-то заговорилъ, но Теха ничего не слышалъ, онъ услышалъ только отвтъ тюремщика.

— Хотите посмотрть, что въ ящик? Да темно, ничего не видать. Вещи все превкусныя и все перевязано красными ленточками. Все это посылаетъ вамъ сеньора Корона. Что же длать! умирать всмъ надо. Что вашъ товарищъ лежитъ? Ну и отлично, развязывать его нельзя до завтрашняго утра. Спокойной ночи! Сегодня вечеромъ мн не для чего приносить имъ пищу. На товарища вашего ничего не полагается, а вамъ, до завтрашняго утра, довольно.

Съ этими словами онъ снова заперъ дверь и пошелъ къ себ, не обращая вниманія на Теху. Теха, впрочемъ, не долго оставался и ушелъ, нсколько обезпокоенный тмъ извстіемъ, что Кастилія сидитъ не одинъ. Спросить же, кто сидитъ съ нимъ, онъ не ршался, боясь возбудить подозрніе.

Передъ домомъ Гонзалеса онъ встртилъ Фелипа, котораго и ввелъ туда, боясь говорить на улиц. Дома онъ шопотомъ передалъ все Жозефу и потомъ обратился къ Фелипу.

— Ну теперь, молодецъ, разскажите намъ, какое въ васъ явилось подозрніе..

— Я не довряю Фермуд, мрачно отвчалъ Фелипъ.— Вопервыхъ, онъ дурной человкъ, потому что въ прошломъ году, онъ разъ веллъ такъ избить моего брата, что тотъ пролежалъ цлыхъ четыре недли и стоналъ отъ боли, а потомъ я знаю, что онъ скупъ, тмъ не мене, онъ мн далъ пять пенсовъ за то, чтобъ я выполнилъ въ точности его порученіе.

— А что это за порученіе?

— Письмо къ этой сеньор.

— Вы еще не отдали его?

— Нтъ. Я знаю, что вы хотите помочь бдному молодому Кастиліи, а я подозрваю, что у Фермуды другія намренія.

— Можетъ ли это быть?

— Когда, по вечерамъ, работники собираются въ гаціенду, то, конечно, господа ихъ не замчаютъ, а работники-то все видятъ. Фермуда ухаживаетъ за сеньоритой.

— За сеньоритой Розой? вскричалъ Теха, почувствовавъ, какъ кровь прилила ему къ сердцу.

— Ну да! Это врно, и она любезна съ нимъ, это видно изъ всего. У отца денегъ много, а у Фермуды — ничего. Такъ и понятно, что онъ удивляется около такой хорошенькой двушки.

— Тмъ невроятне, чтобъ онъ не употреблялъ всхъ усилій спасти ея брата, замтилъ Теха.

— Почемъ знать! отвчалъ Фелипъ, пожимая плечами,— что васъ онъ не любитъ, это я знаю,

— Почему?

— По тому, какъ онъ посмотрлъ на насъ, когда вы предложили хать сюда.

— Но теперь это объяснить легко, отвчалъ Теха, — онъ самъ хотлъ имть честь помочь арестанту.

— Можетъ быть, замтилъ Фелипъ, — но зачмъ же онъ сказалъ мн, что пошлетъ меня въ Каракасъ, когда я халъ уже въ Маракай? Онъ догналъ меня верхомъ, нанялъ мн мула и веллъ мн хать сломя голову.

— А гд вы оставили своего мула?

— Конечно у меня отняли его желтые, но меня догналъ дилижансъ и я слъ къ кучеру на козлы, иначе я былъ бы здсь не ране завтрашняго утра.

Жозефъ стоялъ молча и слушалъ.

— Гд у васъ письмо, Фелипъ? спросилъ онъ.

— Зашито внизу въ штанахъ. Нельзя быть увреннымъ, чтобъ карманы не обшарили, хотя бы изъ-за какой нибудь сигары.

— Ну такъ отдайте его по адресу, сказалъ Теха,— къ счастію оно дойдетъ слишкомъ поздно, и не поможетъ бдному Кастиліи, котораго мы спасемъ ране. Въ случа же если планъ намъ неудастся, тогда пусть попытается Фермуда.

— Письмо, значитъ, отдать?

— Конечно, я не сдлаю ничего, что могло бы уменьшить хоть на одну каплю надежду спасти бднаго Кастилію.

— Покажите письмо, сказалъ Жозефъ.

— Вдь все равно, распечатать мы его не можемъ, замтилъ Теха.

— Но все-таки можемъ посмотрть, ну, Фелипъ, вдь вынуть его когда нибудь надо, а здсь въ Каракас осматривать васъ никто не станетъ.

Фелипъ распоролъ внизу панталоны и досталъ оттуда письмо. Но лишь только Жозефъ взялъ его, какъ съ удивленіемъ воскликнулъ:

— Къ сеньор Корона отъ офицера реконквистадоровъ? Эта дама такая подозрительная, что я думаю нашъ добрый Фелипъ правъ, подозрвая, что тутъ что-то неладно.

— Сеньора Корона? сказалъ Теха,— разв это не та же самая особа, отъ имени которой я носилъ Кастиліи ду? Какія у нихъ могутъ быть общія дла?

— Если вы хотите послушаться моего совта, Теха, такъ просто на просто распечатайте письмо. Если оно безвредно, то Фелипъ можетъ сказать, что его на дорог осматривали желтые, нашли письмо и распечатали его. А намъ прочесть письмо необходимо. Посл того, что говоритъ Фелипъ, а я знаю его за честнаго человка, мн самому это письмо кажется подозрительнымъ. Кто такой этотъ Фермуда?

— Полковникъ генеральнаго штаба Рохаса.

— Мсто видное, но такимъ господамъ, какъ онъ, врить трудно, они вс хороши, пока не задты ихъ интересы. Я беру отвтственность на себя, сказалъ онъ, распечатывая письмо.

Онъ прочиталъ его и передалъ Тех, со словами:

— Прочитайте-ка, капитанъ, и узнаете, какъ вашъ товарищъ заботится о васъ.

Письмо было безъ подписи и заключало въ себ слдующія слова:

‘Въ то время какъ вы получите эти строчки, въ дом Гонзалеса находится шпіонъ — испанецъ. Онъ хочетъ освободить арестованнаго Кастилію’.

Теха отъ удивленія посмотрлъ сначала на Жозефа, потомъ на Фелипа. Послдній сказалъ смясь:

— Почти такъ, какъ я предполагалъ, только еще немножко получше. Я знаю Фермуду, точно также поступитъ онъ и съ голубыми.

— И это письмо хотли вы отдать? вскричалъ Жозефъ.

— Да разв можно было предполагать такую подлость?

— А почему же нтъ? Вдь Фелипъ могъ же предполагать, иначе онъ не затрудняясь исполнилъ бы свое порученіе.

— Право не знаю, какъ благодарить васъ, Фелипъ, вы спасли меня отъ большихъ непріятностей, сказалъ Теха.

— Да и домъ нашъ тоже спасъ отъ бды, прибавилъ Жозефъ.— Неужели вы думаете, Теха, что эти господа удовлетворились бы однимъ вашимъ арестомъ? Наврное нтъ! Но я не забуду этого, Фелипъ, и вы получите въ десять разъ боле, чмъ ожидаете. Всего лучше мы сожжемъ это письмо, чтобы оно не попало въ недобрыя руки. Для меня лично этотъ случай важне, чмъ вы думаете.

— Подождите! вскричалъ Теха, взявъ письмо изъ рукъ Жозефа,— это слишкомъ драгоцнный документъ, и уничтожить его нельзя. Пусть Кастиліи узнаютъ, кто хочетъ вторгнуться въ ихъ семью, и на какую подлость способенъ этотъ человкъ.

— Однако онъ неглупъ и ловокъ, замтилъ Жозефъ.— Если я не ошибаюсь, онъ хотлъ однимъ ударомъ уничтожить и соперника, и главнаго наслдника.

— Соперника, сеньоръ?

— Да, улыбаясь отвчалъ Жозефъ,— когда я спросилъ васъ, желаете ли вы помочь мн спасти Кастилію, вашъ первый отвтъ заставилъ меня подозрвать нчто подобное. Но, Caramba! капитанъ! Что мы переливаемъ тутъ изъ пустого въ порожнее, у насъ есть дла поважне! Меня безпокоитъ принесенное вагъ извстіе о нашемъ арестованномъ. Хоть бы узнать, кого они къ нему посадили. Если тотъ посаженъ за какой нибудь пустякъ не надолго, то онъ, конечно, помшаетъ всякой попытк къ бгству, чтобы самому не отвтить за это.

— Изъ словъ болтавшихъ солдатъ я понялъ, что посаженный — негръ.

— Можетъ быть, солдатъ, тогда есть надежда, что другъ нашъ уговоритъ его дезертировать вмст съ нимъ. Намъ же остается только поддержать его въ извстное время — надо караулить между десятымъ и одинадцатымъ часомъ, и дай Богъ, чтобы все удалось.

У сеньоры Корона собралось дамское общество и болтало о различныхъ новостяхъ и конечно боле всего о событіи, имющемъ совершиться на слдующій день, т. е. о казни шпіона, захваченнаго съ депешами, которыя онъ везъ въ лагерь голубыхъ.

Вс дамы на этотъ счетъ были одного мннія. Правительство этой казнью наносило чувствительный ударъ одной изъ знатнйшихъ фамилій въ стран, и наносило въ то именно время, когда само дрожало за власть, которой могло лишиться каждую минуту. Несчастный юноша могъ даже не знать, что заключалось въ письмахъ, ему порученныхъ, а что онъ убилъ офицера, то это онъ сдлалъ безъ предвзятаго намренія, защищаясь отъ нападенія. Сестра его нашла пріютъ у Гонзалеса,— какая прелестная это двушка.

— Гонзалесъ конечно тоже рьяный приверженецъ нашей партіи, замтила сеньора Корона, свертывая себ папироску, — но онъ скрываетъ свои убжденія.

— Это старая, хитрая лисица, замтила сеньора Гіерра,— и я не могла бы доврять ему, еслибъ мн пришлось имть съ нимъ дло.— Онъ думаетъ только объ одномъ себ.

— Сынъ его не таковъ, вскричала сеньора Пецъ,— это славный молодой человкъ, вполн преданный длу голубыхъ. Недавно онъ былъ арестованъ, но противъ него не нашли никакихъ уликъ.

— Мн хотлось бы знать, за что онъ былъ арестованъ? спросила сеньора Корона.

— Ну, по какому нибудь подлому доносу, весь городъ теперь кишитъ доносчиками и разной сволочью.

— Разв молодой Гонзалесъ намренъ остаться въ Каракас? А, кажется, онъ говорилъ, что снова удетъ, и очень скоро.

— Ну, другъ, смясь замтила сеньора Пецъ, бросивъ взглядъ на Изабеллу,— я полагаю, вы знаете, что его держитъ въ Каракас. Не надо быть пророкомъ, чтобы угадать это, и я не думаю, чтобы тутъ была въ чемъ нибудь замшана политика.

— Въ город совершенно тихо, отвчала сеньора Корона, какъ бы не замчая намека,— ровно ничего неслышно. Кажется, ничего ршительнаго и не имется въ виду.

— Ничего не слыхала, отвчала сеньора Гіерра.— Все зависятъ отъ того, какія всти получимъ мы изъ Барцелоны и изъ лагунъ. Врно только то, что Монагасъ хочетъ снова встать во глав движенія.

— Неужели онъ думаетъ, что народъ проститъ ему убійство депутатовъ? спросила генеральша,— въ томъ-то и несчастіе нашей партіи, что у насъ нтъ человка, которому мы могли бы вполн доврить свои интересы, сдлавъ его своимъ предводителемъ.

Между тмъ вышелъ слуга и доложилъ, что какой-то человкъ желаетъ говорить съ сеньорой.

— Кто такой? каковъ онъ на видъ? спросила хозяйка дома.

— Я не знаю его, сеньора, онъ индецъ, въ одежд простого сельскаго работника, врно съ какой нибудь гаціенды.

— Меня дома нтъ….

Слуга ушелъ, но вскор возвратился и доложилъ, что незнакомецъ назвалъ себя Тадео, что онъ прійдетъ черезъ полчаса, и просилъ передать объ этомъ сеньор, когда она вернется домой.

Въ комнат стемнло, но свчи еще не зажигались. Сеньора, подумавъ нсколько секундъ, сказала:

— Верните его!— надо узнать, что ему нужно, врно онъ присланъ ко мн отъ кого нибудь изъ моихъ знакомыхъ.— Извините меня… я сейчасъ вернусь.

Она встала, постояла съ минуту у стула, и потомъ быстро вышла въ дверь, которую тщательно за собою затворила.

Сеньора Гіерра съ удивленіемъ посмотрла ей вслдъ. Въ комнат было слишкомъ темно, и черты лица сеньоры Корона нельзя было разсмотрть. Однакожъ ея замшательство не укрылось отъ ея гостей.

— Что это съ вашей матушкой, Изабелла? спросила Гіерра.— Она говорила такимъ страннымъ голосомъ. Кто этотъ Тадео?

— Право не знаю, спокойно отвчала Изабелла,— я не знаю никого изъ нашихъ работниковъ по имени Тадео, за исключеніемъ одного молодого парня, что возитъ намъ воду, но не думаю, чтобы это былъ онъ. Врно какой нибудь нищій.

Между тмъ сеньора Корона прошла въ отдаленную комнату, находившуюся въ другомъ конц корридора. Тамъ зажгла она лампу и закрыла ставни. Скоро возвратился и слуга. Сеньора Корона нсколько пріотворила дверь, чтобы показать гд она, и вскор передъ нею стоялъ Тадео изъ Какао, ярко освщенный лампой. Свою шляпу онъ держалъ подъ мышкою и смотрлъ на сеньору боязливо и подобострастно, не говоря въ начал ни слова.

— Тадео, вскричала наконецъ сеньора вполголоса, — зачмъ это вы пришли? Откуда? изъ Соледада?— разв онъ умеръ?

Тадео тихо покачалъ головою.

— Сеньора, шопотомъ заговорилъ онъ,— я совершилъ когда-то преступленіе, но искупилъ его, какъ только могъ искупить человкъ, и надюсь, что Господь уже простилъ меня.

— Но какъ попали вы въ Каракасъ?

— Вотъ уже семь лтъ, сеньора, продолжалъ индецъ, — какъ я живу здсь, около Каракаса, въ Какао, и нога моя еще не переступала вашего порога, — теперь же необходимость принуждаетъ меня, боле для него, потому что самъ я удовольствовался бы хлбомъ и водою.

— Для него?— такъ онъ у васъ? спросила старуха, и лицо ея покрылось смертельною блдностью.

— Онъ у меня, и былъ у меня вс эти годы, и я заботился о немъ, какъ о родномъ отц.

— Я слышала, что онъ умеръ…

— Когда онъ простился съ вами и возвратился изъ вашего дома, у него сдлались страшныя судороги и онъ лежалъ нкоторое время безъ чувствъ, мы думали, что онъ умеръ. Но онъ оправился, хотя оправился только тлесно, а умъ его, страдавшій иногда и прежде, по-прежнему разстроенъ. Онъ совершенно помшанный.

— И знаетъ онъ, что я тутъ недалеко?

— Онъ вовсе ничего не знаетъ, не знаетъ даже имени своего, называетъ себя Пердидо и не отвчаетъ на другое имя.

— Зачмъ же вы пришли теперь ко мн?… Вдь тогда я дала вамъ много денегъ. Вдь у васъ нтъ недостатка ни въ чемъ?

Индецъ не сейчасъ отвтилъ на вопросъ.

— Жена моя умерла въ Соледад, началъ онъ наконецъ, — потомъ я познакомился съ хорошей и честной двушкой, перехавшей съ своими родителями изъ Каракаса въ Ангостуру. Я женился на ней для того, чтобы у ребенка моего была мать, но она не могла переносить климата Ориноко, она все хворала лихорадкой, и наконецъ, когда ребенокъ нашъ умеръ, такъ стала скучать о своей родин, что я уступилъ наконецъ ея просьбамъ и переселился сюда въ сосдство. Я продалъ свое имньице въ Соледад, и пріхалъ сюда съ женой и имъ. Здсь, въ Какао, я купилъ немного земли.

— А знали ли вы, что я живу здсь?

— Года четыре тому назадъ я встртилъ васъ разъ здсь въ город. Вы не замтили меня, но я тотчасъ же узналъ васъ, и услышалъ, что вы живете здсь подъ именемъ сеньоры Корона съ вашей дочерью. Это маленькая Мануэла?

— Нтъ, отвчала старуха хриплымъ голосомъ.— Мануэла… умерла… а молодая особа, что живетъ у меня, моя пріемная дочь, ее зовутъ Изабеллой… но что хотли вы сказать мн?

— Я неохотно пришелъ въ городъ, продолжалъ индецъ смущеннымъ голосомъ,— хотя я и зналъ, что вы живете здсь, но не безпокоилъ васъ, но теперь мн ничего не оставалось больше длать. Вы знаете, что происходитъ въ стран, прилежаніемъ и бережливостью я постоянно избгалъ нужды, но теперь меня совершенно раззорили. Они увели у меня послднюю корову со двора, послдній сахарный тростникъ сняли съ поля. Огородъ мой опустлъ, а старикъ, до сихъ поръ жившій такъ спокойно, что я могъ работать беззаботно, становится день ото дня все хуже и хуже, такъ что его нельзя оставить одного ни на одинъ день.

Тадео замолчалъ… Грудь его тяжело поднималась… Онъ едва дышалъ и наконецъ тихо продолжалъ:

— То, чего я давно боялся, случилось… мн нечмъ больше жить… нечмъ даже содержать его, а работы нтъ, потому что какой хозяинъ захочетъ обработывать поле, которое солдаты отнимутъ отъ него тотчасъ подъ пастбище. Теперь ршайте, что вамъ длать… взять ли старика въ городъ, или…

— Вы знаете наше условіе, вскричала сеньора, быстро вскакивая.

— Я знаю его, быстро проговорилъ индецъ,— и соблюдалъ его, пока было возможно, не столько изъ боязни вашихъ угрозъ, сколько изъ любви и благодарности къ несчастному.

— А какъ выражается его помшательство?

— До сихъ поръ онъ жаллъ только о своемъ ребенк, своей маленькой Мануэл, и былъ очень покоенъ, но теперь его преслдуетъ другая новая мысль. Онъ видлъ столько солдатъ, наслушался барабана и трубъ и вообразилъ, что народъ хочетъ избрать его въ президенты. Онъ часто говоритъ, что ныншній президентъ держитъ взаперти его Мануэлу и что ему надо идти, чтобы освободить ее.

Сеньора не сводила глазъ съ индйца и рука ея, которой она опиралась на столъ, дрожала.

— А если онъ убжитъ? прошептала она наконецъ едва слышно.

— Теперь этаго опасаться еще нельзя, отвчалъ индецъ,— въ окнахъ его комнаты желзныя ршетки, а къ дверямъ я придлалъ желзные запоры. Пока я буду имть свой домъ и землю, я ручаюсь за него. Да онъ и не уйдетъ отъ насъ, но нужда такъ одолла насъ, что я буду принужденъ продать свое имньице за какую бы то ни было цну, и что тогда длать — не знаю.

— Сколько вамъ надо? беззвучно проговорила старуха.

— О Господи, очень немного, чтобы было только чмъ жить и не голодать, а для этого у насъ въ стран нужно немного, вдь скоро наступятъ лучшія времена.

Сеньора Корона твердо и ршительно подошла къ своему письменному столу и достала оттуда свертокъ мексиканскихъ долларовъ и небольшую скляночку. Свертокъ она подала индйцу.

— Вотъ, Тадео, деньги для васъ… купите себ что нужно. Терпть недостатковъ вы не должны, пока у меня будетъ что нибудь, а теперь еще я могу длиться съ вами. Ему тоже я хотла бы помочь. Недавно докторъ далъ мн сильнаго средства, очень помогающаго отъ судорогъ. Если съ нимъ опять случится припадокъ, то вылейте ему остатки — тутъ только нсколько капель — въ чашку кофе или въ рюмку съ водкой и пусть выпьетъ. Не разбейте склянки. Если это лекарство ему поможетъ, приходите опять ко мн и я дамъ вамъ еще.

— Вы дйствительно думаете, что оно поможетъ ему, сеньора?

— Мн самой оно очень помогло, но только дайте ему все, что есть въ пузырк — тутъ нтъ и двадцати капель. Половина же этой порціи еще больше взволнуетъ его.

— А деньги вс для меня?

— Вс… и вы получите еще, когда истратите ихъ. Вы слуга врный и честно сдержали свое слово, но молчали ли вы?

— Кажется, я доказалъ, что умю молчать. Да и похожъ ли я на болтуна?

— Хорошо, теперь идите. Нельзя оставлять несчастнаго такъ долго одного. Купите въ город припасовъ, захватите также бутылки дв вина. Вино и вамъ и ему полезно. А вотъ, Тадео, выпейте стаканчикъ моего вина, это чистое и крпкое вино, оно укрпитъ васъ.

Она налила ему изъ графина полстакана. Онъ выпилъ и пріятная теплота огнемъ пробжала у него по жиламъ.

— Давно, давно не пилъ я вина, прошепталъ онъ, — Богъ да наградитъ васъ, сеньора. Въ душ, можетъ быть, я часто бывалъ несправедливъ къ вамъ, теперь я вижу, что вы не желаете никому зла, Богъ да наградитъ васъ.

— И вы тотчасъ же идете обратно въ Какао?

— Черезъ часъ я дома — что мн длать здсь въ большомъ город. Прощайте!

Индецъ, почтительно поклонившись, вышелъ, и, сеньора Корона слышала, какъ за нимъ затворилась дверь и какъ онъ пошелъ по улиц ровными шагами. Сама же она осталась въ какомъ-то оцпененіи на старомъ мст, и только тяжело поднимавшаяся грудь показывала, что она еще жива.

Но сеньора Корона не принадлежала въ разряду женщинъ, которыя надолго поддаются какому нибудь впечатлнію. Холодная, злобная улыбка появилась на ея устахъ, твердою рукою она взяла лампу и пошла къ своимъ гостямъ.

IV.
Товарищъ.

Не желая напрасно потревожить свою мать, сообщивъ ей планъ освобожденія молодого Кастиліи, Жозефъ уврилъ ее, что пойдетъ къ одному пріятелю Теха, гд останется долго и, вроятно, возвратится домой не ране ночи, гость же ихъ, Теха, надо думать, тамъ и переночуетъ.

Старая бабушка пристально посмотрла на него, когда онъ прощался съ нею, она видимо не поврила объясненію причины его ухода, но не сказала ни слова. Она видла, что молодые люди о чемъ-то долго шептались, и заключила, что они намревались предпринять что-то серьезное, что, впрочемъ, было совершенно понятно: въ то смутное время, въ которое они жили, такимъ молодцамъ, какъ ея внукъ, не слдъ было сидть дома. Страна требовала ихъ дятельности. Не однимъ же старикамъ работать въ завидномъ дл обновленія своей страны и спасенія ея отъ гнета произвола и анархіи.

Теха тщательно осмотрлъ мстность въ то время, какъ приносилъ извстный ящикъ арестованному, и убдился, что планъ ихъ не долженъ встртить серьезныхъ затрудненій при его осуществленіи. Двое часовыхъ, поставленныхъ у задней стны, стояли довольно далеко одинъ отъ другого, кром того онъ зналъ какъ дурно содержались эти бдняги, и что вс они почти силою взяты были на службу.

До смны караула конечно длать было нечего, и друзья наши прошлись по улиц, съ цлію хорошенько осмотрть то мсто, гд арестантъ долженъ былъ проломать стну. Теха надлъ военную шапку съ широкимъ золотымъ галуномъ, и такимъ образомъ въ потьмахъ его легко было принять за офицера правительственныхъ войскъ, тмъ боле, что офицеровъ было такъ много, что солдаты постоянно встрчались съ неизвстными имъ лицами.

Въ харчевн, подл карцера, сидло еще нсколько солдатъ, но была вроятность разсчитывать, что до десяти часовъ вс они разойдутся по домамъ.

Молодой Кастилія между тмъ лежалъ на своемъ матрац и думалъ горькую думу: чмъ-то ршится его участь? Ему еще не объявляли смертнаго приговора, но могли объявить каждую минуту.

Гонзалесъ въ утшеніе далъ ему надежду на спасеніе, но сдлалъ это вроятно для того, чтобы облегчить ему послднія минуты. Онъ думалъ о спасеніи, какъ о вещи невозможной… Бдная мать его, отецъ, сестры… какъ страшно поразитъ ихъ это извстіе! Какъ они мало подготовлены къ такому горю! А самъ онъ… какъ жалко кончитъ онъ жизнь! Смерти онъ не боялся и съ радостію встртилъ бы ее въ борьб за родину… но бороться за свободу ему не приходилось, и не приходилось даже дожить до побды своей партіи, — которой онъ готовъ былъ отдать безраздльно вс свои молодыя силы,— дожить до паденія своихъ враговъ.

Въ это время послышался на двор какой-то шумъ, смхъ и крики, въ начал мало привлекшіе вниманіе арестанта, но вдругъ онъ услышалъ свое собственное имя, и сталъ со страхомъ прислушиваться. Неужели солдаты пришли за нимъ, неужели его потащатъ, при такихъ крикахъ, на мсто казни?

Дверь его каморки отворилась и онъ, поблднвъ, какъ полотно, приподнялся съ своего ложа. Но толпа тснилась у его дверей, не обращая на него ни малйшаго вниманія. Ему пришлось даже отступить къ самой стн, вслдствіе напора массы, занявшей всю каморку. Только тутъ, при слабомъ свт, разглядлъ онъ, что солдаты несли какую-то фигуру, которую бросили въ уголъ, на коровью шкуру, еще недавно служившую постелью для Гонзалеса.

— Не смйте развязывать этого парня, крикнулъ ему тюремщикъ, запирая дверь.

И снова все стихло, слова въ каморк водворилась темнота.

Кастилія не могъ разглядть, что это за личность стала такъ внезапно его товарищемъ, но въ этомъ приключеніи видлъ хоть ту хорошую сторону, что оно отвлекло его отъ мрачныхъ мыслей. Новый арестантъ лежалъ, не шевелясь ни однимъ членомъ, точно мертвый.

Кастилія снова услыхалъ разговоръ во двор и снова щелкнулъ замокъ его каморки. Тюремщикъ впихнулъ ему ящичекъ, принесенный Техою, и сердце арестанта чуть не разорвалось, когда въ послднюю минуту, считая уже себя безвозвратно погибшимъ, ему снова пришла мысль о помощи, о спасеніи. но какъ узнать въ потьмахъ присланъ ли ему условный знакъ — красная ленточка? Въ потьмахъ ничего но было видно. Онъ попросилъ дать ему, хоть на минуту, огня, но тюремщикъ не согласился. Огня арестантамъ не полагается. Къ счастію, самъ сторожъ удовлетворилъ любопытство Кастиліи.

— Вещи присланы все хорошія, сказалъ онъ, уходя, — и все такъ красиво перевязано красными ленточками.

‘Красными ленточками!’ и Кастилія сталъ дрожащими руками ощупывать ящикъ и отыскивать выдвижное дно. Оно дйствительно было, было и долото. Но кто его товарищъ, можно ли сообщить ему о своемъ намреніи бжать?

— Кавалеръ! раздался хриплый густой басъ, изъ угла каморки.— Я слышу, что вамъ принесли обдъ! Нтъ ли у васъ тутъ чего нибудь напиться? У меня горло пересохло.

— Посмотрю, товарищъ, отвчалъ Кастилія, славшій поддержать хорошія отношенія съ незнакомцемъ.— Да, я ощупываю бутылку… вроятно съ виномъ. Налить вамъ стаканчикъ?

— Да наградитъ васъ Богъ! проговорилъ голосъ,— и хотя въ сущности вы виновны въ томъ, что я лежу здсь, связанный, какъ какой нибудь дикій зврь, но виновны невольно, а мн это по дломъ.

— Я виновенъ, спросилъ Кастилія съ удивленіемъ,— въ томъ, что васъ сюда заперли?

— Да разв вы не тотъ Кастилія, котораго будутъ завтра разстрливать или вшать? Мн кажется, я слышалъ ваше имя тамъ, на двор, отъ этихъ негодяевъ солдатъ.

— Да, я и есть тотъ самый, сказалъ Кастилія, тяжело вздохнувъ. Сердце его сжалось отъ грусти.

— Я такъ и думалъ, пробормоталъ негръ.— Иногда въ свт бываютъ странныя вещи, но только бы меня развязали, я показалъ бы имъ свои кулаки. Дайте мн глотокъ вина, товарищъ, у меня пересохло въ горл.

Кастилія откупорилъ бутылку, ощупью отыскалъ стаканъ и наполнилъ его виномъ. Потомъ съ трудомъ отыскалъ голову своего товарища и напоилъ его.

— Ахъ! какъ хорошо, чортъ возьми! простоналъ негръ.— Еще стаканчикъ, товарищъ! Да сдлай ты мн одолженіе, развяжи меня. Собаки такъ затянули веревки, что у меня кровь въ жилахъ останавливается.

— А если тюремщикъ придетъ, что тогда со мною будетъ? Вдь онъ строго запретилъ васъ развязывать.

— Будь онъ проклятъ! проворчалъ негръ.— Только бы мн освободить руки, а тогда пусть онъ лучше не показываетъ сюда своей желтой рожи. Я изомну его, какъ тсто.

— Ничего намъ не сдлать противъ вооруженной силы, отвчалъ Кастилія.— Но вотъ что я вамъ скажу, товарищъ, — такъ какъ вдь мы теперь товарищи по несчастію,— я развяжу вамъ веревки, чтобъ он не безпокоили васъ, а вы общайте мн не снимать ихъ съ рукъ до девяти часовъ. Сегодня никто къ намъ больше не придетъ, ворота будутъ заперты, сюда никого больше не впустятъ, а къ утру я опять васъ завяжу. Довольны ли вы?

— Конечно, пробормоталъ негръ — большаго я отъ васъ и требовать не могу, да и самъ бы не сдлалъ больше для другого. Нельзя ли еще глоточекъ, товарищъ?

— Я съ удовольствіемъ раздлю съ вами все, что имю, проговорилъ Кастилія.— Богъ знаетъ, понадобится ли еще мн вино.

Съ этими словами онъ ощупалъ руки негра и отыскалъ узелъ.

— Если бы мн хоть одну руку развязали, сказалъ негръ,— то я никого бы но впустилъ сюда. Да никто и ко посмлъ бы придти, ручаюсь вамъ за это, другъ.

Кастилія улыбнулся.

— Въ такомъ случа, ради Бога, лежите спокойне, вдь мы все-таки у нихъ въ рукахъ. Такъ! теперь вытаскивайте правую руку, а я налью вамъ вина.

— Благодарю покорно, благодарю покорно! шепталъ негръ — странныя дла длаются.на свт! Часъ тому назадъ входилъ я въ проклятое гнздо, желая подписать адресъ, чтобы васъ повсили, а не разстрливали.

— Боже мой! вскричалъ Кастилія,— что же такое я сдлалъ вамъ?

— А теперь, продолжалъ негръ, не отвчая на вопросъ,— именно вы-то и оказываете мн благодяніе въ то время, какъ та сволочъ обошлась со мной какъ съ собакой. Еслибъ мн удалось оказать вамъ какую нибудь услугу… Но теперь, пожалуй, ужь будетъ поздно.

— Вы принадлежите къ желтымъ? спросилъ Кастилія.

— Я принадлежалъ къ нимъ, проворчалъ негръ,— принадлежалъ душой и тломъ, но они сыграли со мною отвратительную штуку и втоптали меня въ грязь. Чортъ возьми! У меня вся жолчь поднимается, когда я вспомню, какъ они обошлись со мною. Но теперь всему конецъ. Надъ такой шайкой я не хочу быть даже генераломъ, чортъ бы меня побралъ, не хочу.

— Что же вы хотите длать?

— Я хочу перейти къ голубымъ, лишь только встану на свои ноги, и тогда мы посмотримъ, такая ли дрянь Самуилъ Броунъ какъ имъ кажется.

— Да что же съ вами случилось, спросилъ Кастилія, начинавшій снова питать надежду, что этотъ случайный товарищъ не только не помшаетъ его бгству, но даже побжитъ вмст съ нимъ.

— Что со мной случилось, товарищъ? Ну! скрывать мн нечего, и потому я скажу вамъ все. Меня облегчитъ, когда я вылью ядъ, который горитъ во мн.

— Да не хотите ли вы еще выпить?

— Съ удовольствіемъ. Теперь у меня и руки немного отдохнули. Пресвятая Марія! Еслибъ мн удалось теперь расправиться съ негодяями!

Онъ опорожнилъ стаканъ, и шопотомъ сталъ разсказывать вс приключенія съ того самаго дня, какъ его произвели въ генералы. Онъ заключилъ свой разсказъ клятвой дезертировать при первой возможности.

Кастилія не совсмъ доврялъ негру, а потому сталъ осторожно вывдывать его мннія, оказалось, что негръ никогда не заботился о политик и былъ преданъ желтымъ только потому, что получилъ отъ нихъ генеральскій чинъ и, при другихъ обстоятельствахъ, служилъ бы имъ до послдней капли крови, но разв подобное обращеніе позволительно съ какимъ бы то ни было генераломъ? А съ нимъ обращались такъ вс, начиная съ военнаго министра до послдняго солдата. Этого перенести онъ никакъ не могъ и потому ршился отомстить, перейдя на службу къ голубымъ.

Ршенію этому, можетъ быть, отчасти способствовало и то, что онъ, благодаря своему генеральскому патенту, воспользовался въ Каракас относительно широкимъ кредитомъ. Какъ же ему теперь заплатить вс долги? Да и кром того, куда длся его патентъ? Чмъ докажетъ онъ теперь свое генеральское достоинство? Патента больше не было, и если онъ останется у желтыхъ, то будетъ опять простымъ солдатомъ.

Тутъ Кастилія нашелъ возможнымъ сообщить ему о своемъ план побга. Въ случа помощи съ его стороны, онъ общалъ ему выхлопотать приличное положеніе въ арміи реконквистадоровъ и въ особенности акуратное полученіе жалованья. Самуилъ Броунъ съ восторгомъ согласился на предложеніе.

Но какъ же уйти? Не надо ли Самуилу выломать дверь? Въ нсколько минутъ онъ сорветъ ее съ петель.

Кастилія объяснилъ ему, какъ безумно такое предпріятіе, что, при малйшемъ шум, они будутъ окружены цлой ротой солдатъ съ заряженными ружьями, и тогда имъ ужь никакъ не удастся бжать.

— А какъ же иначе?

Молодой Кастилія сообщилъ ему свой планъ, не скрывъ, что онъ не лишенъ опасности.

— Опасности? со смхомъ проговорилъ негръ, сжимая отъ восторга свои гигантскіе кулаки.— Ахъ! кабы мн попался подъ руку хоть одинъ негодяй, или хоть цлая куча ихъ, вы увидали бы, какъ я расправился бы съ ними! Но какимъ же инструментомъ мы проломаемъ стну? Со мною нтъ даже перочиннаго ножика.

Кастилія выдвинулъ ящикъ и досталъ изъ него узкое, но крпкое долото, которое и положилъ въ руку негра.

— Годится это?

— Чортъ возьми! вскричалъ шопотомъ негръ.— Теперь я не безоруженъ, и будь я проклятъ, если пропущу хоть одного негодяя, не сорвавъ ему головы. Инструментъ отличный и какъ разъ для этой работы. Не начать ли намъ тотчасъ?

— Теперь мы все испортимъ. Теперь еще каждую минуту можетъ прійдти тюремщикъ, и если онъ застанетъ насъ за этой работой, то мы пропали. Дайте-ка мн долото, другъ, я спрячу его на старое мсто, пока нельзя будетъ начать работу.

— Скоре я позволю себя изрзать, чмъ отдамъ долото. Нтъ, товарищъ, доврьте мн его: оно въ хорошихъ рукахъ. Если бы они теперь вздумали придти за вами, то имъ сначала надо убить меня. Смшно здсь только то, прошепталъ онъ, смясь,— что настоящій генералъ желтыхъ изъ всхъ силъ хлопочетъ въ пользу голубыхъ. Но это не моя вина, а вина желтыхъ. Пусть они за нее и отвчаютъ. Теперь ничего не бойтесь, товарищъ. Сегодня ночью они не возьмутъ кожу, подъ которую я спрячу долото, да я бы и не отдалъ ее. Я буду ждать терпливо. Вамъ не придется жаловаться на меня. Когда наступитъ время, вы скажете мн, и тогда увидите, какъ ловко я пробью стну. Ремесло каменьщика было всегда моею страстью, и во всей Венецуэл вы не нашли бы себ лучшаго помощника.

Пробило восемь часовъ, оставалось еще два томительныхъ часа. Негръ хотлъ не засыпать, но это было очень трудно для него, вслдствіе выпитаго имъ вина и волненія, утомившаго его. Отъ вытянулся на коровьей кож и, съ дтства привыкшій къ такой постели, скоро крпко заснулъ и громко захраплъ. Кастилія не безпокоилъ его, въ томъ предположеніи, что если тюремщикъ будетъ проходить мимо и услышитъ храпніе, то никакъ не подумаетъ, что такъ храпть можетъ человкъ, приготовляющійся къ побгу. Самъ же онъ не могъ успокоиться отъ волненія. Цлые полчаса онъ считалъ минуты по своему пульсу, и почти могъ опредлить, когда начнутъ снова бить часы.

Наконецъ до девяти часовъ осталось не боле получаса. Во все это время никто не приходилъ осматривать ихъ. Онъ ршился разбудить негра, чтобы тотъ не былъ соннымъ, и потому положилъ ему на плечо руку. Но у Самуила Броуна сонъ былъ крпокъ, и, чтобы разбудить его, надо было средство посильне. но какъ Кастилія ни толкалъ его, онъ добился только, что тотъ пересталъ храпть. Молодому человку пришло даже въ голову дать ему спать, а пытаться бжать одному.

Осторожно вытащилъ онъ изъ подъ негра долото, и сталъ ощупывать стну. Какъ ни втыкалъ онъ долото, но кром маленькихъ кусочковъ не могъ ничего отломать, а между тмъ потъ такъ съ него и капалъ. Онъ проработалъ цлыхъ полчаса и ничего не сдлалъ. На улиц вроятно стояли его спасители и не могли, не смли ему помочь, въ то время, какъ ружья были уже заряжены, чтобы лишить его жизни!

Дрожъ пробжала у него по всему тлу, его охватилъ неизвстный ему до сихъ поръ ужасъ и онъ, наклонившись къ негру, сталъ толкать его изо всей мочи и шептать ему на ухо: ‘Вставайте, вставайте, время уходитъ. Ради Бога, или мы пропали!’

Самуилъ проснулся и вскочилъ. Онъ съ трудомъ приходилъ въ себя, но вспомнилъ, что у него было оружіе и, ощупывая вокругъ себя, вскричалъ: Гд долото… что у меня?..

Кастилія зажалъ ему ротъ.

— Тише, ради Бога тише, вотъ… вотъ оно, другъ, берите его и помогите мн, стна такъ крпка, что я не могу пробить ее.

Негръ едва понималъ слова Кастиліи, онъ еще почти спалъ и ему надо было время, чтобы очнуться. Но почувствовавъ въ рук долото, онъ вмст съ этимъ вспомнилъ, что надо было длать.

— Чортъ возьми, тихо прошепталъ онъ, — кажется, я уснулъ. Который теперь часъ, товарищъ?

— Сейчасъ пробьетъ десять. Стна очень крпка, мы не скоро пробьемъ ее.

— Ну, смясь сказалъ негръ, протирая глаза,— этого не бойтесь. Не осталось ли тамъ чего нибудь въ бутылк?

— Вотъ, берите, сказалъ Кастилія, подавая ему бутылку.

Самуилъ встряхнулъ ее и приложилъ къ губамъ, посл чего точно пріобрлъ новыя силы и энергію.

— Ну, теперь за работу, прошепталъ онъ, и вставъ на колни, онъ началъ не такъ, какъ Кастилія, тыкать куда цопало долотомъ, а осторожно ощупалъ стну и выискалъ мсто откуда слдовало начать работу.

— Чортъ возьми! вы ужь тутъ кое-что нацарапали, ну а теперь я примусь.

Боле онъ ничего не сказалъ, и Кастилія слышалъ только легкій шорохъ, что заставило сердце его сильно забиться, такъ какъ ему пришло въ голову, что товарищъ его работаетъ не успшне его. Вдругъ что-то надломилось и негръ, смясь, проговорилъ:

— Мошенники, вмсто извести наложили песку, камни сами вылзаютъ. Вотъ вамъ первый, другъ,— положите его тамъ въ уголъ, чтобы онъ намъ потомъ не мшалъ.

— Да какъ это вамъ удалось его вынуть? спросилъ Кастилія,— я считалъ это невозможнымъ.

— А другіе сами лзутъ, только дотронешься долотомъ. Если затрудненіе въ стн, то черезъ десять минутъ мы будемъ на свобод — вотъ еще одинъ.

Въ это время часы пробили десять, и заключеннымъ показалось, что теперь они слышатъ на улиц бряцаніе оружія.

Негръ на минуту пріостановилъ свою работу, но услыхавъ, что снова наступила тишина, онъ съ новыми силами принялся пробивать стну. Камни вынимались одинъ вслдъ за другимъ, такъ что образовалась большая дыра. Оставалось начать пробивать наружный слой стны, гд также было трудно вынуть первый камень, тмъ боле, что работники не знали наврное, куда выходила эта стна. Но нельзя было уже терять времени, слдовало работать скоре, и Самуилъ, тщательно осмотрвъ стну, убдился, что теперь они пробьются до улицы. Если бы ихъ открыли, то прежде всего надо было бы выскочить и пробиваться силой.

Везд было тихо, и когда пробило четверть одинадцатато, негру удалось тихо вынуть первый камень въ наружной стн. Просунувъ въ отверстіе руку, онъ почувствовалъ свжій ночной воздухъ и убдился, что боле нтъ препятствій. Онъ приступилъ къ работ еще усердне.

Скоро отверстіе было такъ велико, что въ него могъ пролзть уже Кастилія, но для плечъ негра оно было еще узко. Камни они валили теперь безъ всякой предосторожности, куда попало, и въ каморку уже падалъ свтъ отъ недалеко стоявшаго фонаря.

Негръ осторожно высунулъ голову въ отверстіе, чтобъ посмотрть, нтъ ли кого на улиц и вдругъ со страхомъ снова спряталъ ее. Шагахъ въ десяти отъ отверстія, онъ увидалъ часового съ ружьемъ и около него еще двухъ какихъ-то человкъ. Онъ наклонился къ Кастиліи и тихо прошепталъ:

— Вы знаете дорогу, куда намъ надо бжать?

— Сначала налво, такъ какъ направо, на площади, очень много солдатъ.

— А какъ разъ налво-то стоитъ караульный и съ нимъ еще двое мужчинъ.

— Это врно друзья, или вы думаете, что кто нибудь слышалъ нашу работу? нетерпливо спросилъ Кастилія, у котораго сердце билось такъ сильно, что онъ не могъ говорить.

Негръ ничего не отвчалъ, ему надо было вынуть еще нсколько камней, чтобъ имть возможность выскочить. Онъ со страхомъ остановилъ работу, потому что какая-то фигура проходила у самаго отверстія.

— Вылзайте! торопилъ его Кастилія, уже невладвшій собою отъ волненія,— здсь вдь мы не можемъ защищаться, надо вылзть на свободу, пустите меня впередъ.

— Чортъ возьми! пробормоталъ негръ, — вы правы, здсь мы точно въ западн… Впередъ!

И держа крпко долото въ рук, онъ высунулъ въ отверстіе ногу, потомъ просунулъ голову и однимъ прыжкомъ очутился на улиц, куда вслдъ за нимъ выскочилъ и Кастилія съ кинжаломъ въ рук.

V.
Бгство.

Жозефъ и Теха, выйдя изъ дома Гонзалеса, пошли но той части города, по которой предполагалось, въ случа удачи, бжать Тех съ Кастиліей. По городу ходило очень мало патрулей, и первый пикетъ они могли встртить только на большой дорог. Втеченіе ночи имъ необходимо было добраться до какой нибудь гаціенды и тамъ спрятаться, или, взявъ проводника, тотчасъ же хать дале.

Оба друга забрали съ собою револьверы какъ для себя, такъ и для Кастиліи. Они не сомнвались, что Кастилія получилъ долото, но не знали, кто былъ товарищемъ его заключенія, и не воспротивится ли онъ бгству.

Тихо ходили они, посл десяти часовъ, вдоль улицы. Въ харчевн сидло еще нсколько солдатъ, а часовой, увидавъ позументъ на фуражк Техи, отдалъ даже ему честь. Они остановились на томъ мст, гд, по ихъ разсчету, долженъ былъ находиться нумеръ Кастиліи и стали закуривать сигары. При этомъ Жозефъ приложился ухомъ къ стн и тотчасъ услыхалъ, что заключенные ее просверливаютъ.

По площади прозжалъ верхомъ какой-то офицеръ мелкой рысью. Когда онъ поровнялся съ нашими пріятелями, Теха отдалъ ему честь, на что тотъ едва обратилъ вниманіе и прохалъ мимо.

Часовой, предполагая, что Теха офицеръ ихъ арміи, спокойно прошелъ мимо него.

— Они работаютъ однако быстро, говорилъ Жозефъ, проходя мимо стны, — смотрите! въ это отверстіе кажется уже можетъ пролзть человкъ.

— Вотъ идетъ еще часовой. Пусть онъ пройдетъ, а мы прикроемъ пока это мсто. Другой часовой, кажется, остался на мст. Можетъ быть, все удастся легче, чмъ мы думали.

Тихо пошли они на встрчу часовому. Въ дверяхъ харчевни стояли еще дв темныя фигуры, изъ которыхъ одна вошла въ комнаты, а другая пошла вдоль улицы.

Часовой былъ уже недалеко, Теха зажегъ спичку, какъ будто желая закурить сигару. При этомъ онъ звякнулъ саблей о мостовую. Если бы караульный прошелъ мимо стны, онъ непремнно замтилъ бы отверстіе, потому что Теха слышалъ даже, какъ заключенные шептались.

— Здравія желаю, сеньоры! сказалъ часовой, намреваясь пройти мимо.

— Товарищъ! сказалъ Теха, подходя къ нему и удерживая его за руку, — хотите заработать сегодня сотню пезосовъ и стать вольнымъ человкомъ?

— Чортъ возьми! конечно хочу, смясь отвчалъ солдатъ, все еще думавшій, что онъ говоритъ съ своимъ офицеромъ, — но какъ же, сеньоръ? Давно ужь я не видлъ и сотни реаловъ.

— Хотите бжать со мною?

— Дезертировать?— Куда?

— Все равно, за городъ, — куда нибудь, гд нтъ войны — вотъ вамъ задатокъ.

И онъ положилъ солдату въ руку нсколько долларовъ, на которые тотъ смотрлъ съ удивленіемъ, когда вдругъ услышалъ какой-то странный шумъ.

По другую сторону на улиц, какъ разъ въ это время, шелъ другой часовой.

— Тутъ у насъ хотятъ бжать два арестанта, шепнулъ ему Теха, — счастье у васъ въ рукахъ, товарищъ, сто пезосовъ и хорошій мулъ. Одинъ изъ арестантовъ сынъ богатыхъ родителей.

— Чортъ возьми! вскричалъ другой солдатъ, черезъ улицу, увидавъ вдругъ, что изъ стны вылзаетъ темная фигура, но не различая вполн, что это такое.

Въ конц улицы показался еще солдатъ, подходившій тихими шагами, но непонимавшій хорошенько, что тутъ длается.

— Дьяволъ! въ страх вскричалъ солдатъ, котораго держалъ за руку Теха, когда вдругъ подл него поднялась громадная фигура негра. Если бы ему и хотлось уступить искушенію, то онъ не могъ, потому что по другую сторону улицы стоялъ свидтель.

Но негръ прекратилъ его колебанія, онъ схватилъ лвой рукой ружье, а правою такъ ударилъ его долотомъ по голов, что тотъ упалъ не пикнувъ.

— Идемъ! вскричалъ Самуилъ, обращаясь къ Кастиліи.

Солдатъ, бывшій на другой сторон улицы, замтилъ, что тутъ длается что-то необыкновенное и подскочилъ къ групп, но Жозефъ не далъ ему опомниться и такъ хватилъ его, что тотъ упалъ на мостовую, и не двигался, точно мертвый.

— Это что такое? крикнулъ тутъ третій солдатъ, шедшій въ конц улицы, и пустившійся бжать къ мсту приключенія, куда, кром того, выскочилъ изъ харчевни еще одинъ солдатъ.

Часовой хотлъ стрлять, но увидавъ въ групп человка съ ружьемъ, побоялся убить товарища. Подбжавъ, онъ увидлъ отверстіе въ стн и двухъ товарищей, лежавшихъ на земл, тутъ же онъ замтилъ серебряный долларъ, подл другой, недалеко еще два — доллары вдь не часто валяются на улиц, — но убитый былъ его товарищъ.

— Бьютъ! крикнулъ онъ изо всей силы и выстрлилъ, но на воздухъ, чтобы подать сигналъ, а не въ бгущихъ, между которыми онъ замтилъ офицера, вроятно, бросившагося въ догоню за бглецами. Подбирая деньги, онъ, конечно, потерялъ не мало времени.

Четыре бглеца пробжали, между тмъ, улицу, въ конц ея солдатъ хотлъ загородить имъ дорогу, но увидавъ револьверъ, быстро отскочилъ въ сторону. На площади караулъ хватился за ружья, но бглецовъ простылъ и слдъ.

Жозефъ бжалъ подл Кастиліи.

— Да поможетъ вамъ Богъ, сказалъ онъ ему,— избгнуть послдней опасности, — вотъ возьмите револьверъ, на случай, если вамъ придется защищаться.

— Какъ мн благодарить васъ?— Но какой же дорогой бжать мн теперь?

— Съ вами будетъ врный другъ, капитанъ Теха, пріхавшій съ лагунъ, онъ можетъ сообщить вамъ все о вашихъ родныхъ. Сестра ваша у насъ — скоро я привезу ее къ вамъ. Теперь направо — тутъ приготовлены для васъ лошади, — а потомъ позжайте что есть духу.

— Стой! кто идетъ? крикнулъ ночной сторожъ, стоявшій у дома.

— Свобода! проговорилъ негръ, и при этомъ такъ хватилъ его, что тотъ свалился на землю, какъ снопъ.

Направо былъ домъ, гд были приготовлены осдланныя лошади для бглецовъ, ихъ было только дв.

— Вы тоже возьмете лошадь, товарищъ, крикнулъ Кастилія негру, когда они вошли во дворъ.

— Лошадь? смясь спросилъ Самуилъ Броунъ,— чтобы съ трехъ шаговъ переломить ей спину? Меня не выдержитъ ни одна лошадь, но за то ноги у меня хорошія. Поспвайте только вы за мною, тогда все будетъ хорошо.

И, не дожидаясь товарищей, онъ пустился скорымъ шагомъ вдоль улицы и скоро изчезъ на поворот.

Теха и Кастилія въ одинъ мигъ сли на лошадей и подковы застучали о мостовую. Жозефъ заперъ ворота и остановился послушать, какъ побжитъ погоня за бглецами.

Дйствительно, черезъ нсколько минутъ въ улиц послышались торопливые шаги и громкій говоръ людей, спорившихъ о томъ, по какой дорог скрылись бглецы.

— Они поворотили направо, кричалъ одинъ, — они хотли только обмануть насъ.

— Чортъ бы побралъ ихъ! вскричалъ другой, — они бгутъ прямо въ горы, можете быть уврены въ этомъ. Стрляйте, чтобъ караулъ выходилъ. Вдь я давно говорю вамъ это.

Тутъ, недалеко отъ воротъ, гд стоялъ Жозефъ, раздалось нсколько выстрловъ.

— Намъ бы надо бжать по другой улиц, а вы не слушались. А тутъ они вовсе не проходили. Негръ-то вдь также ушелъ съ нимъ.

— Ну его къ дьяволу! Главное то, что ушелъ арестантъ, котораго хотли завтра разстрливать. Бруцуаль задастъ теперь всмъ. Слава Богу, что я тутъ ни въ чемъ не виноватъ.

Голоса удалились. Очевидно, что ищущіе ждали какого нибудь знака изъ-за города, и недождавшись его, продолжали поиски довольно вяло.

Содержатель лошадей стоялъ подл Жозефа.

— Провалиться бы всмъ этимъ желтымъ канальямъ, ворчалъ онъ, — ну, авось скоро кончится ихъ царство, и голубые расправятся съ ними, какъ слдуетъ. Бездльники, кровопійцы! Они свели у меня со двора семь моихъ лучшихъ лошадей, и не заплатили ни одной копйки. Это они называютъ править страной.

— Какъ вы думаете, другъ, проберусь ли я теперь до дому?

— Если вы хотите, чтобъ васъ взяли и посадили, попробуйте. Тогда я, можетъ быть, лишусь и двухъ остальныхъ лошадей, но если вы послушаетесь благоразумнаго совта, то ложитесь здсь у меня и спите, пока не взойдетъ солнышко.

— Кажется, вы правы. Они подняли весь гарнизонъ на ноги и вывели кавалерію.

По мостовой раздался топотъ нсколькихъ всадниковъ, скакавшихъ вдоль улицы. Какъ вихрь они пронеслись мимо дома содержателя лошадей и, дохавъ до угла улицы, раздлились на дв партіи. Затмъ все смолкло и Жозефъ съ содержателемъ не знали, продолжали ли солдаты преслдованіе, или воротились домой.

Жители города, хотя и слышали стрльбу и бготню, но не обратили на нихъ никакого вниманія. Только одинъ человкъ въ город ходилъ взадъ и впередъ по двору и потиралъ себ, отъ удовольствія, руки. Это былъ тюремщикъ карцера!

Сначала, когда солдаты, ворвавшись къ нему, объявили, что у него ушли два арестанта, онъ конечно очень испугался и затрясся всмъ тломъ, думая, что вслдствіе такого побга, онъ самъ будетъ арестантомъ. Но осмотрвъ вс нумера и увидвъ, что проломъ сдланъ съ наружной стороны, онъ просіялъ отъ удовольствія, зная, что его ни въ чемъ обвинить нельзя. Отвчать за то, что къ такому важному арестанту посадили негра, онъ не могъ, такъ какъ это было сдлано противъ его воли, по приказанію караульнаго офицера. Что же произошло на улиц, то опять-таки до него не касалось. А долото, которымъ была пробита стна и которое, къ несчастью, оставило слды на камняхъ, конечно было принесено съ собою негромъ. Негра же ему не позволили осмотрть и велли оставить связаннымъ до утра, до особаго приказанія.

Тюремщикъ прежде всего схватился за ящикъ, присланный Жозефомъ, онъ увидалъ въ немъ двойное дно и потому немедленно разломалъ ящикъ и сжегъ. Эту тайну онъ зналъ только одинъ, и, боясь наказанія, конечно никому не проговорился о ней.

— Надо было предвидть, что это случится, шепталъ онъ, разламывая ящикъ.— А какъ толкнулъ меня проклятый негръ, когда его сажали! Но онъ, можетъ быть, опять попадется мн въ руки, а его-то я непремнно узнаю: въ этомъ онъ можетъ быть увренъ.

VI.
Два семейства.

Съ восходомъ солнца Жозефъ отправился домой. Онъ нарочно прошелъ по той улиц, гд былъ карцеръ, и еще на углу замтилъ толпу народа, стоявшаго передъ отверстіемъ въ стн и толкующаго о приключеніяхъ послдней ночи.

Какъ прохожій, онъ вмшался въ толпу и спросилъ, что тутъ случилось. Вс радовались, что шпіонъ голубыхъ удралъ, хотя не высказывали это прямо. Жозефъ услышалъ тутъ, съ различными прибавленіями, свои собственныя приключенія послдней ночи.

Народъ разсказывалъ, что въ эту ночь въ городъ пробрался цлый отрядъ голубыхъ, Они проломали стну, убили часовыхъ, съ торжествомъ отправились съ освобожденными и счастливо избавились отъ преслдованія.

— Такъ ихъ не поймали?

— И не думали! Такъ и поймаешь ихъ! Недавно возвратились солдаты. Говорятъ, что тамъ, за горой стоитъ цлый отрядъ голубыхъ. Противъ нихъ хотятъ сегодня послать вс здшнія войска.

Жозефъ чуть не вскрикнулъ отъ радости и почувствовалъ такое волненіе, что не ршился идти по многолюдной площади. Онъ вернулся и дошелъ до дому окольными пустыми улицами.

Свое семейство онъ засталъ уже одтымъ и въ столовой за завтракомъ. Отецъ такъ безпокоился о немъ, что хотлъ уже идти искать его.

— Боже мой, Жозефъ! гд же ты провелъ сегодняшнюю ночь? вскричала мать, бросаясь къ нему на шею.— Какъ я безпокоилась о теб… услыхавъ пальбу въ город! Что такое случилось?

— Я ничего не знаю, мама, отвчалъ молодой человкъ.— Въ комнат были маленькіе дти и двое слугъ, и потому онъ не счелъ удобнымъ разсказывать, въ ихъ присутствіи, о случившемся,— мы съ Теха вчера долго просидли въ отел за бутылкой вина, намъ надо было много кой о чемъ переговорить, и такъ какъ было слишкомъ поздно, то, не желая безпокоить васъ, я переночевалъ тамъ.

— А объ насъ ты и не подумалъ?

— Никакъ не думалъ, чтобъ вы стали безпокоиться.

— Но что значитъ эта бготня по городу? спросилъ отецъ.

— Теперь, идучи сюда, я слышалъ, что недалеко гд-то за городомъ стоятъ голубые, и потому желтые будто бы приготовляются къ походу. Я не думаю однако, чтобъ слухъ этотъ былъ справедливъ. Зачмъ пойдутъ къ Каракасу голубые? Вдь ихъ какъ разъ могутъ отрзать.

— Какой ты растрепанный, Жозефъ, замтила мать, пристально и со страхомъ разсматривая его.

— Отъ дурного ночлега, матушка. Я пойду теперь въ свою комнату, вымоюсь и переоднусь.

— А къ тому времени подадутъ и завтракъ.

— Тмъ лучше. Я голоденъ.— Съ этими словами онъ пошелъ черезъ небольшой дворъ.

Анна Кастилія, была въ столовой и молча, грустно отвтила ему на его дружеское привтствіе. На язык ея вертлся вопросъ о брат, но она не смла высказать его. Да и къ чему? Если бы онъ зналъ что нибудь хорошее, то онъ самъ тотчасъ же сообщилъ бы ей, а дурное она и сама боялась услышать.

Старикъ Гонзалесъ ходилъ взадъ и впередъ по веранд, заложивъ руки за спину. Когда сынъ пришелъ домой, онъ замтилъ въ немъ сильное волненіе. Слова Жозефа также не успокоили его, онъ понялъ, что что-то случилось, но не зналъ что.

Въ это утро Жозефъ довольно долго занимался своимъ туалетомъ. Столъ давно уже былъ накрытъ и слуга только-что спросилъ, не подавать ли кушанье, какъ старикъ Гонзалесъ вздрогнула., услыхавъ на улиц звукъ оружія и въ то же время стукъ въ калитку. Что такое? Не пришли ли за сыномъ?

Слуга бросился отворить калитку и, отворивъ ее, тотчасъ же отскочилъ, потому что во дворъ вошелъ офицеръ въ сопровожденіи двадцати человкъ солдатъ. На улиц стояли солдаты: товарные магазины и контора были тоже заняты ими, съ цлію прекратить всякое сношеніе съ сосдними домами.

— Раздлитесь теперь. Вы видите, какъ выстроенъ этотъ домъ, командовалъ офицеръ, разставляя солдатъ по мстамъ,— встаньте такъ, чтобъ вамъ было видно все: и выходъ, и стны, и крыши. Если увидите кого нибудь на необычномъ мст, сейчасъ же стрляйте. А если найдете арестанта, такъ не застрливайте его, а иначе мы лишимся удовольствія увидть, какъ его повсятъ.

— Что вамъ надо? Кого вы здсь ищете, сеньоръ? спросилъ Гонзалесъ, непонимавшій, къ чему вели эти приготовленія, если бы солдаты пришли за его сыномъ, то прежде всего спросили бы о немъ.

— Отъ васъ пока намъ ничего не надо, коротко отвчалъ ему молодой офицеръ, съ наглой и противной физіономіей, — ждите спокойно, пока васъ не спросятъ. Впрочемъ, постойте! вотъ что мн нужно знать: не живетъ ли въ этомъ дом двушка, дочь бунтовщика Кастиліи?

— Да, у меня находится сеньорита Кастилія: что вамъ угодно отъ нея?

— Если мн что нибудь угодно отъ нея, то я самъ спрошу ее, проговорилъ желтый офицеръ.— Въ настоящее время мн угодно только приказывать здсь.

— У меня въ дом?

— Да, у васъ въ дом, сеньоръ. И если вы желаете себ добра, то лучше молчите, а иначе я сейчасъ велю арестовать васъ. Гд вашъ сынъ?

— Мой сынъ у себя въ комнат.

Офицеръ повернулся и Гонзалесъ, видя, что ему нечего длать противъ грубаго насилія, замолчалъ.

Жозефъ, услыхавъ шумъ, вышелъ и съ удивленіемъ смотрлъ на происходившее. Офицеръ не обративъ на него никакого вниманія, прошелъ въ первую комнату и приказалъ двумъ солдатамъ обыскать ее, а темныя мста, гд ничего не было видно, обшарить штыками. Первая комната была гостиная, гд трудно было кому нибудь спрятаться, но тмъ не мене въ дверяхъ былъ поставленъ караулъ, а офицеръ пошелъ дале и тщательно оглядывалъ каждый уголокъ. Дамы вздумали сначала не пускать его къ себ, но онъ такъ грубо обошелся съ ними, что он со страхомъ уступили насилію. Въ дом все было осмотрно, начиная съ кухни и кончая самой маленькой кладовой, и осмотръ этотъ сопровождался грубыми шутками желтаго офицера, расположеніе духа котораго все ухудшалось по мр того, какъ онъ убждался, что ничего не найдетъ.

Анна, поблднвъ какъ полотно, съ замираніемъ сердца смотрла на этотъ обыскъ, даже самъ Гонзалесъ, какъ ни старался быть покоенъ и равнодушенъ, не могъ выдержать и сказалъ сыну, когда офицеръ хотлъ идти обыскивать комнату Жозефа:

— Идемъ, Жозефъ, мы можемъ позавтракать и выпить по стакану вина, пока господа эти будутъ обшаривать у насъ вс углы.

— Нтъ, отецъ! Я предпочитаю остаться съ ними. Почемъ знать…

— Не думаете ли вы, что васъ обзоруютъ солдаты республики? въ бшенств спросилъ офицеръ, понявшій смыслъ его словъ.

— Я этого не сказалъ, сеньоръ, возразилъ Жозефъ, съ едва замтной улыбкой.— Какъ это могло придти вамъ въ голову?

Офицеръ гнвно посмотрлъ на него и продолжалъ обыскъ, а молодой человкъ не отходилъ отъ него и зорко слдилъ за руками каждаго солдата. Жозефъ пошелъ съ ними даже въ кухню, гд крикнулъ Жану, чтобъ тотъ собралъ серебро и снесъ его въ столовую.

Офицеръ кусалъ себ губы, но не смлъ остановить этого распоряженія и мстилъ только тмъ, что приказывалъ отворять такія мста, гд могла спрятаться только кошка, а никакъ не человкъ. Все было напрасно и они никакъ не могли найти того, кого искали, офицеру оставалось только собрать своихъ солдатъ, которыхъ онъ поставилъ на двор, и дерзко заявилъ свое желаніе поговорить съ дочерью бунтовщика. Онъ сталъ посреди двора и нагло оперся на свою саблю. При вид его противной хари, Жозефу такъ и хотлось вытолкать его въ шею, но онъ зналъ очень хорошо, что дастъ этимъ только возможность офицеру излить на кого нибудь свою злобу.

Анна вышла въ простомъ чернойь плать, блдне воротничка, окружавшаго ея шею, и подойдя къ нему, спросила дрожащимъ голосомъ, что ему угодно.

— Гд братъ вашъ? грубо спросилъ онъ.

Анна задрожала. Въ противномъ желтомъ офицер она узнала одного изъ офицеровъ, бросившихся на пароход на ея брата.

— Братъ мой? отвчала она, почти не понимая вопроса, — сколько мн извстно, онъ находится подъ арестомъ, или… о! Боже мой! вскричала она, какъ бы пораженная новой мыслію, — неужели онъ умеръ?

Офицеръ пристально смотрлъ на нее своими узенькими глазками и не могъ не сознаться, что она не притворяется, и что дйствительно ничего не знаетъ о бгств арестанта. Посмотрвъ на нее такимъ образомъ, онъ насмшливо улыбнулся и, обратившись къ стоявшему подл него унтеръ-офицеру, сказалъ:

— Это та самая двка, изъ-за которой недавно голубой негодяй убилъ нашего бднаго Бенито, но мы все-таки же будемъ имть удовольствіе видть, какъ его повсятъ.

— Сеньоръ! вскричалъ Жозефъ, не въ силахъ будучи доле удерживаться, и подскочивъ къ офицеру.— Я прямо отправлюсь къ генералу Бруцуалю и спрошу у него: желалъ ли онъ, чтобъ подчиненные его оскорбляли порядочныхъ дамъ въ домахъ каракаскихъ гражданъ? А удовлетворенія за это дерзкое поведеніе я потребую у васъ впослдствіи.

— Сеньоръ! вскричалъ офицеръ, выпрямляясь.

— Сеньоръ! холодно сказалъ Жозефъ, глядя ему прямо въ глаза.

— На ваше поведеніе будетъ обращено вниманіе. Берегитесь! Очень можетъ быть, что скоро у васъ самихъ будетъ столько хлопотъ, что вамъ некогда будетъ хлопотать о другихъ.

Жозефъ улыбнулся и, ничего не отвчая, повернулся къ нему спиной. Офицеръ же, чувствуя, что ему не совсмъ ловко въ этомъ обществ, казалось, остался недоволенъ, что на него хотятъ жаловаться генералу Бруцуалю. Бруцуаль не могъ терпть невжливости, что онъ испыталъ на себ самомъ. Онъ обратился къ старику Гонзалесу и потребовалъ, чтобъ ему показали товарные магазины и контору. Старикъ проводилъ его туда, но и тамъ не оказалось никакихъ слдовъ бглеца.

Часа черезъ полтора, солдаты, по сигналу, собрались на улиц и пошли, какъ храбрые воины, подъ бой барабана, въ виду собравшейся на улиц толпы, въ свои казармы.

Анна упала на стулъ и закрыла лицо руками. Мать Жозефа подошла къ ней и стала утшать ее, а дти, окружавшія ее, смотрли на нее съ сожалніемъ. Жозефу тяжело было видть эту печаль, но онъ не зналъ, какъ удалить дтей и прислугу. Теперь стало очевидно, что ночные поиски солдатъ были безуспшны, а иначе бглецовъ не искали бы у нихъ въ дом. Ему хотлось утшить бдную двушку и потому, долго не думая, онъ подошелъ прямо къ ней, остановился передъ ея стуломъ и взялъ ее за руку.

— Сеньорита! сказалъ онъ тихо и дружески,— позвольте мн поговорить немного съ вами, и сдлать вамъ слдующій вопросъ: чувствуете ли вы себя въ силахъ отправиться въ лагуны?

— Да, вскричала она, быстро взглянувъ на него глазами, полными слезъ.— Да, вы правы. Я чувствую, что не должна доле быть вамъ здсь въ тягость и навлекать на тихій домъ вашъ неудовольствія и подозрнія правительства. Да! слишкомъ долго злоупотребляла я вашей добротой — не сердитесь на меня за это.

— Милая Анна! вскричала Беатриче, обнявъ ее за талію.— Право Жозефъ хотлъ сказать совсмъ не то, что вамъ показалось. Не такъ ли, Жозефъ? Да скажи же ей что нибудь. Смотри, какъ она огорчена.

Старикъ Гонзалесъ тоже съ удивленіемъ взглянулъ на своего сына, не понимая, что съ нимъ сдлалось.

— Прошу васъ, сеньорита, продолжалъ Жозефъ,— встаньте на минуту, я все скажу вамъ. Беатриче всегда такая горячая. Повторяю, мн надо поговорить съ вами относительно вашего отъзда.

Анна встала, но колни ея такъ дрожали, что она не могла держаться на ногахъ. Жозефъ, замтя это, взялъ ее подъ руку и сказалъ:

— Обопритесь на меня. Я сообщу вамъ нчто очень хорошее, шопотомъ прибавилъ онъ.

Двушк дйствительно была нужна опора.

‘Хорошее!’ но кажется она отвыкла уже слышать что нибудь хорошее.

Жозефъ, крпко держа ее за руку, прошелъ съ пою во дворъ.

— Успокойтесь, милая сеньорита! Все идетъ отлично. Вы вернетесь къ вашимъ родителямъ и у васъ останется только одно безпокойство — наше общее безпокойство о родин.

— О Господи! а братъ мой!

— Онъ спасенъ. Только будьте спокойне. Дти не должны этого знать. Вдь они молчать не умютъ. Да и прислуга….

При этихъ словахъ онъ обернулся, но прислуга вся ушла изъ столовой въ кухню за кушаньемъ.

— Я не понимаю, проговорила Анна, едва переводя духъ.

— Мы съ Теха были въ заговор, продолжалъ Жозефъ, — посмотрите-ка, какъ мать и бабушка смотрятъ на насъ и какъ имъ хочется знать, о чемъ мы говоримъ, но узнать — он еще успютъ. Вамъ первой надо было сообщить радостную всть. Въ ящик съ кушаньемъ я послалъ ему долото, которымъ онъ пробилъ стну. Онъ былъ приговоренъ къ смерти и нельзя было терять времени.

— Къ смерти! О, Боже мой!

— Не бойтесь, теперь онъ далеко и въ безопасности, — вчера вечеромъ онъ бжалъ, мы оба съ Теха ждали его на улиц, съ часовыми мы справились…. лошади были готовы, оружіемъ мы его снабдили, и онъ отправился ночью въ горы.

— Но вчерашняя стрльба въ город — это они стрляли по немъ?

— Стрляли, чтобы дать знать…. солдаты потеряли его слдъ…. и теперь онъ детъ, свободный, по горамъ, а что они его не нашли, это видно изъ сегодняшняго обыска,— они полагали, что онъ спрятался у насъ въ дом.

— А сеньоръ Теха?

— Онъ съ нимъ, кром того они захватили съ собой негра, убжавшаго изъ тюрьмы вмст съ Элоемъ…. Вашъ братъ свободенъ, какъ птица въ неб.

— Свободенъ…. свободенъ…. свободенъ, шептала бдная двушка съ восторгомъ,— и вы…. вы спасли его!

Она въ волненіи схватилась за него, и непремнно бы упала на полъ, еслибъ онъ не поддержалъ ее.

Мать и бабушка Жозефа подбжали къ молодой двушк, которая, прійдя въ себя, бросилась поперемнно на шею той и другой и прошептала имъ о своей радости. На глазахъ женщинъ появились крупныя слезы, и прислуга, пришедшая съ кушаньями, выпучила глаза отъ изумленія, замтя, что вс вдругъ стали такъ веселы. Разговоръ шелъ объ отъзд Анны, но теперь объ этомъ говорилось уже не тмъ тономъ, какъ прежде, самой молодой двушк хотлось поскоре домой, гд ждали се родители и спасшійся отъ смерти братъ.

Но дйствительно ли онъ счастливо добрался до дружескаго лагеря?— столько постовъ и гарнизоновъ находилось между лагуною и Каракасомъ, такъ что онъ легко могъ попасть въ непріятельскія руки? Но Жозефъ скоро успокоилъ ее. Бглецы подутъ проселкомъ, тщательно избгая большихъ дорогъ, занятыхъ желтыми, а эти послдніе на проселкахъ не показываются, опасаясь засадъ.

Большія же подробности о бгств Жозефъ общалъ разсказать впослдствіи, когда они останутся одни.

Какъ перемнились въ одинъ часъ черты лица Анны, румянецъ заигралъ на ея щекахъ, а на устахъ появилась улыбка. Она разсказывала о своей поздк изъ Лагуайры съ противнымъ негромъ, никакъ не подозрвая, что братъ ея своимъ спасеніемъ обязанъ преимущественно физической сил этого самаго негра.

За завтракомъ же было ршено уложить вс вещи и ея и брата, и отправить ихъ на телгахъ, на которыхъ привозятъ въ Каракасъ товары и кофе, и которыя возвращаются въ гаціенды порожнякомъ. Для Анны и для себя Жозефу конечно надо было нанять отдльный экипажъ.

Жозефъ отправился за нимъ къ своему знакомому содержателю лошадей и узналъ отъ него, что по дорог никого не пропускаютъ, у кого нтъ пропуска, подписаннаго генералъ-комендантомъ. Приходилось подождать дня два, пока такое распоряженіе будетъ отмнено, и когда солдаты убдятся, что бглецовъ имъ не поймать.

Возвращаясь домой и не доходя шаговъ двадцать до дома сеньоры Короны, Жозефъ встртилъ молодого Гіерра, который удержалъ его на минуту.

— Знаешь, Жозефъ, въ эту ночь Кастилія бжалъ изъ тюрьмы вмст съ негромъ, котораго къ нему посадили.— Это отлично. Сегодня вдь хотли его разстрливать. То-то бсятся теперь эти палачи, которые съ такимъ наслажденіемъ мечтали о предстоящемъ развлеченіи.

— Такъ отъ этого-то и случилась сегодняшняя ночная тревога? отвчалъ Жозефъ, нежелавшій довряться хотя хорошему, но горячему молодому другу.— Такъ поэтому-то они и длали сегодня у насъ обыскъ. А я не могъ понять причины.

— У васъ?… но почему же у васъ?

— Очень просто, сестра Кастиліи живетъ у насъ, и они вроятно подозрвали, что онъ у насъ спрятался.

— Очень можетъ быть, замтилъ Гіерра.— Карамба, эти господа становятся съ каждымъ днемъ нагле — посмотри-ка, какъ они измазали намъ вс дома именами своихъ противныхъ генераловъ, и преимущественно дома лицъ, принадлежащихъ къ нашей партіи. Мы недавно выкрасили нашъ домъ, и на слдующую же ночь они намазали намъ Богъ знаетъ что. Ну что тутъ станешь длать? Надо до поры до времени терпть.

— А ихъ не преслдовали?

— Кого? Бглецовъ-то? Какъ бы не такъ! Всю ночь солдаты были на ногахъ. Кавалерія здила по окрестнымъ мстечкамъ, и предупредила вс ближайшіе къ городу военные посты. Нкоторые изъ посланныхъ солдатъ совсмъ не вернулись — да впрочемъ если они не дураки, то и не вернутся. Говорятъ даже, что съ ними къ голубымъ бжалъ желтый офицеръ. Теперь на площади длаютъ смотръ офицерамъ. Весь генеральный штабъ въ волненіи. Но куда ты теперь?

— Я иду домой.

— А я хочу еще послушать, не узнаю ли какихъ нибудь подробностей. Дло это слишкомъ интересно и мать моя горитъ желаніемъ узнать всю подноготную. Говорятъ, что тюремщикъ самъ далъ ему инструментъ. Здсь деньгами все можно сдлать….

И онъ пошелъ дальше.

Жозефъ улыбнулся, очень довольный, что слухъ будто бы офицеръ желтыхъ бжалъ съ арестантомъ, даетъ подозрнію другое направленіе. Онъ такъ углубился въ свои мысли, что не замтилъ, что идетъ мимо дома сеньоры Корона, и очнулся только тогда, когда старуха крикнула ему въ открытое окно:

— Карамба, сеньоръ Гонзалесъ! такъ вы еще живы! мы цлый вкъ не видали васъ.

— Сеньора! сказалъ Жозефъ, снимая шляпу и почти испугавшись разговора съ нею.— Я много разъ былъ у васъ, но никогда не имлъ счастія застать васъ дома.

— Войдите же, чего вы стоите на улиц. Или вы хотите загораживать прохожимъ дорогу!

Отказаться отъ этого приглашенія было нельзя, и онъ вошелъ въ домъ съ страшно бьющимся сердцемъ.

Жуанъ широко растворилъ передъ нимъ дверь, а старуха ждала его въ гостиной. На лиц ея однакожъ не замчалось особой привтливости. Брови ея были нахмурены, губы сжаты сердито, видимо она была въ сильномъ волненіи и рукою опиралась на стоявшій подл нея столъ.

Изабелла также была въ комнат. При вход Жозефа она привстала, сдлала нсколько шаговъ къ нему на встрчу и протянула ему руку. Она была очень блдна, и вообще блестящіе глаза ея потеряли всякій блескъ.

— Милая моя сеньорита! вскричалъ Жозефъ при вид двушки, имвшей до сихъ поръ на него такое чарующее вліяніе, отъ котораго онъ никакъ не могъ освободиться.— Какъ я радъ, что вижу васъ! Но какъ вы блдны! Здоровы ли вы?

Изабелла тихо покачала головой, а мать ея сказала:

— Безъ васъ мы могли бы тутъ и умереть, и погибнуть прежде, чмъ вы вспомнили бы объ насъ. Гд это вы пропадали? Слишкомъ много было дла? прибавила она, бросивъ на него испытующій взглядъ.

— И много, и мало, сеньора. Я боле прежняго занялся длами отца и потому мало выходилъ изъ дому.

— А о томъ, что случилось въ город разв вы не слыхали?

— Еще бы! улыбаясь, отвчалъ Жозефъ.— Ночью случилось приключеніе, поставившее на ноги все войско.

— Вы говорите о бгств Кастиліи? Кажется его уже поймали.

— Не думаю. Я только-что слышалъ отъ одного пріятеля, что Кастилія бжалъ при помощи офицера изъ желтыхъ, а тотъ ужь врно принялъ хорошія мры предосторожности.

— Вы знаете семейство Кастилія?

— Еще бы! очень хорошо. Онъ ведетъ дла съ моимъ отцомъ,

— Только знаете по дламъ?

— Сеньора! Это самыя лучшія связи, потому что он основаны на взаимномъ уваженіи, сказалъ Жозефъ, смотря пристально на сеньору Корона.

Но старуха, занятая своими собственными мыслями, не замтила этого и продолжала распросы.

— А сестра бглеца все еще у васъ въ дом?

— Конечно. Но теперь она скоро детъ въ лагуну. Все, что могло задерживать ее здсь, слава Богу, кончилось и добыча отнята у грубой солдатчины.

— Берегитесь этой фамиліи, сеньоръ, сказала старуха.— Я знаю ее коротко и много лтъ. Это народъ хитрый и сегодня они принадлежатъ къ одной, а завтра къ другой партіи. На Кастиліи никогда нельзя положиться.

— Вы это серьезно говорите?

— Въ Кумана, откуда они пріхали, про нихъ разсказываютъ очень дурныя исторіи, передавать которыя я даже не ршаюсь. Это и было причиной, заставившей ихъ распрощаться съ той мстностью. Они не могли тамъ доле оставаться.

— Въ самомъ дл? съ удивленіемъ спросилъ Жозефъ.— Это странно: въ лагун они принадлежатъ къ самымъ уважаемымъ фамиліямъ.

— И тамъ ихъ скоро узнаютъ, сеньоръ, отвчала старуха.— Такія вещи всегда выводятся на свжую воду. Честь всего прочне.

Старуха проговорила это съ достоинствомъ, поразившимъ Жозефа, въ то время, какъ взоръ Изабеллы былъ обращенъ на него съ какимъ-то страхомъ, но лишь только онъ обернулся къ ней, какъ она опустила глаза и взялась за работу.

— Вы сидите такъ тихо, сеньорита. Право вы, должно быть, нездоровы.

— У меня болитъ голова уже нсколько дней и больше ничего, отвчала молодая двушка, — можетъ быть, отъ вчныхъ безпокойствъ въ город у меня разстроились нервы. Мн хотлось бы ухать куда нибудь въ деревню.

— И вы думаете, тамъ вамъ будетъ покойне? спросилъ Жозефъ.— Шайки желтыхъ бгаютъ повсюду, и чтобъ не попадаться имъ, надо ухать куда нибудь далеко въ горы.

— Такъ значитъ слухъ, что голубые показались въ окрестности, несправедливъ? быстро спросила старуха.— Такъ говорили сегодня поутру.

— Можетъ быть, но, впрочемъ, врядъ ли. Реконквистадоры не пошлютъ сюда незначительное войско, а подождутъ, пока они сдлаются такъ сильны, что въ состояніи будутъ предпринять общее нападеніе, и тогда, надо надяться, дло будетъ кончено.

— Карамба! конечно, смясь, вскричала старуха.— Я тоже это думаю. Но вотъ что я хотла спросить васъ: посл сегодняшней попытки къ бгству, или посл бгства арестанта, правительство врно приметъ боле строгія мры противъ другихъ бдняковъ. Нельзя ли помочь имъ? Вы какъ-то говорили о план, составленномъ молодыми людьми, овладть Фалькономъ и тмъ заставить его освободить политическихъ арестантовъ. Кажется, намреніе это не удалось.

— Кажется, что такъ, отвчалъ молодой человкъ, нетерявшій изъ виду осторожности.— Непонятно, откуда Фальконъ узналъ вдругъ объ этомъ план, вслдствіе чего нкоторые изъ участниковъ были внезапно арестованы, а теперь я вовсе не знаю думаютъ ли возобновить эту попытку. Я мало имю дла съ этими людьми и встрчаюсь съ ними только случайно.

— А кого изъ нихъ считаете вы самымъ важнымъ?

— Это трудно сказать. Все это такія горячія головы, что они дйствуютъ безъ всякой осторожности. Такія вещи, въ сущности, нельзя говорить никому, даже родному брату, если онъ не принимаетъ въ этомъ участія. Я, напримръ, сдлалъ ошибку, разсказавъ тогда вамъ объ этомъ.

— Мн, сеньоръ?

— Конечно. Дамы рдко умютъ молчать, особенно въ дл, интересующемъ ихъ, и въ которомъ он принимаютъ участіе.

— А я думала, сеньоръ, съ достоинствомъ отвчала сеньора Корона,— что доказала, какъ умю молчать. Я повренная чуть не цлаго города.

— И я думалъ, что доказалъ, какъ довряю вамъ.

— Да къ чему эти долгіе разговоры? Тутъ дло идетъ о прямомъ дйствіи, а не о простомъ любопытств. Вдь правительство дйствительно слишкомъ превышаетъ власть. Вы хорошо знаете, что оно длаетъ, вы сами недавно были арестованы, никто не знаетъ, за что. Я не желаю зла Фалькону, но все-таки хочу, чтобъ его взяли хоть на одинъ день и принудили освободить всхъ арестованныхъ. Конечно не надо, чтобъ съ президентомъ въ это время что нибудь случилось.

— И вы хотите сдлать меня участникомъ этого дла, сеньора? улыбаясь, спросилъ Жозефъ.

— Нтъ, ршительно отвчала старуха, откинувшись на спинку стула.— Вы для этого такъ же мало годитесь, какъ и я, донъ-Жозефъ. Но у меня есть подходящій человкъ, и мн надо только направить его, куда слдуетъ, чтобы быстро исполнить все, чего мы желаемъ.

— А кто это такой? съ безпокойствомъ спросилъ Жозефъ.

— Теперь это еще моя или, лучше сказать, его тайна, отвчала старуха, прикусивъ губу, — позвольте и мн имть тайны, прибавила она, весьма неудачно принявъ тонъ капризнаго ребенка, — но я ручаюсь за него, а я думаю, что могу ручаться за кого нибудь.

— Безъ всякаго сомннія, сеньора. Но въ такомъ случа позвольте мн узнать, чего въ сущности вы требуете отъ меня и чмъ могу я служить вамъ?

— Скажу, мой молодой другъ, но предварительно замчу вамъ, что этимъ вы будете служить не мн, а длу. Скажите мн положительно: къ кому я могу послать молодого человка. Кто здсь самый дятельный, или кого вы считаете всхъ способне руководить заговоромъ. Исполненіе же плановъ обыкновенно предоставляется молодымъ горячимъ головамъ, которыя не въ состояніи составить сами врнаго практическаго плана.

— Гм! замтилъ Жозефъ и задумался на минуту.— Если представляется возможность подобной мры, то я самъ не былъ бы противъ нея, хотя я всегда держался далеко и, признаться откровенно, не принималъ ни въ чемъ участія ради отца. Старикъ терпть не можетъ ршительныхъ дйствій и любитъ предоставлять все естественному ходу вещей. Да и самъ я не знаю хорошенько, на сторон ли онъ Фалькона, или противъ него.

— Я думаю, противъ него, сказала сеньора, на что Жозефъ покачалъ головой.

— Не знаю. Бываютъ случаи, когда онъ ршительно принимаетъ сторону Фалькона и отчаянно защищаетъ его.

— Вс здшніе граждане таковы, замтила сеньора Корона,— я была удивлена, встртивъ такъ много опозиціи… противъ нашихъ принциповъ.

— Право?

— Да… но мы отклоняемся отъ дла, а время уходитъ. И такъ къ кому же посовтуете вы обратиться моему молодому человку?.. А что онъ будетъ въ состояніи оказать важныя услуги… въ этомъ даю вамъ честное слово.

— Я зналъ бы, куда обратиться, тихо отвчалъ Жозефъ, незабывавшій, что слдуетъ быть очень осторожнымъ,— но попасть туда трудно, потому что этотъ человкъ крайне остороженъ, и кром того, это одинъ изъ нашихъ важнйшихъ агентовъ, именно потому, что никто въ Каракас — за исключеніемъ главнйшихъ членовъ партіи — даже не подозрваетъ его политической дятельности. Но вы должны его знать. Въ вашемъ обществ часто упоминается о немъ.

— Любопытно знать, кто это такой.

— Знаете вы дона-Горація?

— Дона Горація… какого? Я знаю нсколькихъ.

— Горація Энано.

— Карамба! вскричала сеньора Корона, чуть не съ громкимъ хохотомъ.— Не вздумаете ли вы уврять меня, что нашъ маленькій Горацій принадлежитъ втихомолку къ голубымъ? Ха, ха! Это ужь черезчуръ забавно. Дйствуетъ втихомолку въ пользу голубыхъ! Человкъ, у котораго даже длается припадокъ при вид голубого цвтка!

Жозефъ остался совершенно серьезнымъ.

— Вы правы, но что же это доказываетъ? Ничего, кром того, что онъ отлично играетъ свою роль.

— Свою роль?

— Неужели вы думаете, сеньора, что у этого человка не хватитъ на столько самообладанія, чтобы подъ маскою приверженности скрыть свою оппозиціонную дятельность? Я увренъ, что женщина не могла бы дйствовать такимъ образомъ. У женщины слишкомъ сильно говоритъ сердце, но Энано доказалъ, что можетъ дйствовать такъ. Онъ пользуется вполн довріемъ Фалькона, слыветъ за его самаго жаркаго, даже черезчуръ рьянаго поклонника, и я признаюсь, что для доказательства этого онъ заходилъ даже слишкомъ далеко. Это неблагоразумно: представляясь, надо всегда держаться мры, такъ какъ излишняя ревность можетъ возбудить подозрніе. Но, кажется, до сихъ поръ это, въ глазахъ правительства, любящаго грубую лесть, не повредило ему и не возбудило подозрнія и я готовъ держать пари, что въ дл освобожденія Кастиліи, онъ, за кулисами, заправлялъ всмъ дломъ. По крайней мр, между нимъ и старикомъ Кастиліей ведется дятельная переписка.

— Вы знаете это наврно? вскричала сеньора Корона, вскочивъ съ своего стула.

— Съ тхъ поръ какъ у насъ въ дом живетъ сеньорита Кастилія, я не разъ имлъ въ рукахъ доказательства этому. Кром того, я знаю положительно, по собственному опыту, его искреннія убжденія, и такъ какъ онъ оракулъ молодыхъ реконквистадоровъ, посщающихъ его только по ночамъ, и такъ какъ у него хранятся самыя важныя и опасныя бумаги ихъ, то я думаю, что онъ лучшій и даже единственный человкъ, къ которому могъ бы обратиться вашъ молодой другъ. Но я убдительно прошу васъ хранить эту тайну, потому что именно въ настоящее время намъ необходимо имть человка, который бы сообщалъ намъ врныя свденія изъ правительственныхъ кружковъ, а малйше возбужденныя противъ него подозрнія лишатъ его возможности дйствовать, какія бы ни были за него ручательства.

— Я не понимаю только, какъ онъ можетъ быть для васъ полезенъ, сказала все еще недоумвавшая сеньора Корона.

— Не понимаете? Да очень просто, отвчалъ Жозефъ.— Вы представьте себ человка, свободно и открыто дйствующаго въ той партіи, къ которой, повидимому, онъ принадлежитъ. Разв онъ не узнаетъ все, что длается въ этой партіи? Ея планы, опасенія надежды? Да и кром того онъ знаетъ тайныя, опасныя намренія правительства противъ голубыхъ, и, во время увдомивъ объ нихъ, можетъ или совсмъ ихъ отстранить или ослабить ихъ дйствіе.

— Удивительно! вскричала, совершенно изумленная сеньора,— никогда въ жизни не поврила бы я этому. Удивительно, что человкъ можетъ такъ представляться.

— Энано-то? Ну, врьте ему, смясь сказалъ Жозефъ.— Онъ держитъ ухо востро. Но, сеньоры, къ сожалнію время мое слишкомъ занято… вотъ еще что: если вы хотите послать друга вашего къ Энано, то не посылайте его одного, потому что Энано никакъ не доврится незнакомцу. Надо послать съ нимъ кого нибудь, кого онъ коротко знаетъ, какъ человка принадлежащаго къ ихъ партіи. Въ этомъ случа, я могу предложить себя къ вашимъ услугамъ.

— Благодарю васъ, сеньоръ, отвчала старуха, задумчиво барабаня по столу,— я обращусь къ вамъ, переговоривъ сначала съ моимъ молодымъ другомъ. Съ своей стороны, я попрошу васъ также хранить тайну относительно этого дла. Оно еще не вполн созрло и чмъ меньше будутъ говорить о немъ, тмъ будетъ лучше.

— Вполн можете надяться на меня. А вы, сеньорита, сегодня даже и не взглянули на меня.

— Я, сеньоръ? отвчала Изабела, до сихъ поръ не принимавшая участія въ разговор.— Вы такъ были заняты съ матушкой, а я такъ мало смыслю, или лучше сказать, ничего не понимаю въ политик.

— Я никогда еще не видлъ васъ такой молчаливой, такой убитой! искренно проговорилъ Жозефъ.— Что съ вами? Не могу ли я чмъ нибудь помочь вамъ? Врядъ ли вы подозрваете, какъ я охотно сдлалъ бы это.

— Я уврена въ томъ, тихо отвчала молодая двушка,— но, право, это только минутная и вроятно скоропроходящая боль, а вдь вы все-таки не докторъ, прибавила она, болзненно улыбаясь.

— Почемъ знать! вскричалъ Жозефъ,— можетъ быть, я душевный врачъ.

— Что вы это! вскричала сеньора Корона, въ то время, какъ Изабелла опустила голову.— Намъ вовсе не нужно душевныхъ врачей. У двушки просто мигрень. Она пошла не въ меня, въ ея года, я была не такая, донъ-Жозефъ, но, чортъ возьми! наша молодежь становится съ каждымъ годомъ все болзненне и слабе. Ей нуженъ покой, котораго какъ разъ не найдешь въ нашей благословленной Венецуэл, пока та или другая изъ партій не возстановитъ порядка.

— Прощайте, Изабелла! сказалъ молодой человкъ, протягивая руку молодой двушк, — въ слдующій разъ надюсь встртить васъ веселою.

Изабелла подняла на него свои большіе глаза, она хотла улыбнуться, но взоръ ея утонулъ въ слезахъ.

— Прощайте, отвчала она, съ такой искренностью, съ какой еще никогда не говорила съ нимъ. Казалось, будто бы она хотла сказать еще что-то, но со страхомъ взглянула на мать и замолчала. Жозефъ чувствовалъ, что старух хотлось скоре выпроводить его, такъ какъ она отворила уже дверь. Онъ тихо поднесъ руку Изабеллы къ губамъ, пожалъ руку старой сеньор, и очутился, черезъ нсколько минутъ, на улиц, еще боле погруженный въ свои собственныя мысли.

VII.
Въ Лагун.

Тихо шелъ Жозефъ своей дорогой, и образъ Изабеллы носился передъ нимъ. Такая милая и добрая, невинная и женственная, какой онъ никогда не видалъ ее… такъ никогда не смотрла она на него своими чудными глазами… полными слезъ… а щеки ея, какъ он были блдны… неужели все это притворство, и не онъ ли виноватъ во всемъ этомъ? Можно ли было думать, чтобы она была помощницей, сообщницей безчестныхъ плановъ своей матери, и однакожъ довріе вмст съ любовью къ ней изчезло у него изъ сердца, такъ какъ старуха… Въ одинъ мигъ мрачныя мысли отъ него улетли, лишь только онъ себ представилъ послдствія подозрнія, возбужденнаго имъ въ душ сеньоры противъ невиннйшаго человка въ цлой Венецуэл.

Энано — тайный заговорщикъ! Представивъ себ возможность такого обвиненія, онъ чуть было не расхохотался вслухъ. Энано, спокойнйшій и довольнйшій человкъ въ цлой Венецуэл, котораго ршительно нельзя ни въ чемъ упрекнуть, кром разв того, что онъ слпо и безусловно врилъ въ непогршимость и мудрость Фалькона, при этомъ не могъ обидть даже ребенка, не посщалъ никакого политическаго общества и не любилъ разговоровъ о политик. И несмотря на все это, слова Жозефа произвели впечатлніе на сеньору, и она сильно задумалась.— Неужели отецъ его правъ и она ведетъ двойную игру? Тогда ничего нтъ мудренаго, что она въ томъ же подозрваетъ и невиннйшаго Энано.

Что если отецъ правъ? При этой мысли сердце Жозефа страшно забилось. А домъ, занимаемый Фалькономъ около дома сеньоры Корона?— На все на это требовались доказательства, впрочемъ и теперь ужь онъ боле не можетъ врить старух. Но Энано послужитъ ему ршительнымъ доказательствомъ, и если она попадется въ эту ловушку, то онъ будетъ ужь знать, съ кмъ иметъ дло, и тогда… Тяжелый вздохъ вырвался у него изъ груди…

Слдующіе дни прошли въ Каракас совершенно спокойно. Казалось, будто между обими враждующими партіями заключено перемиріе. Но отъ этого дло нисколько не понравилось, и бдные люди въ маленькихъ мстечкахъ около города страдали по прежнему, квартирующіе здсь солдаты, не получая денегъ для удовлетворенія естественныхъ потребностей желудка, принуждены были воровать всюду, гд только находили что нибудь състное.

Бжавшіе арестанты не были пойманы. Вс солдаты, посланные въ погоню, возвратились одинъ вслдъ за другимъ, не найдя никакихъ слдовъ, и потому дорога стала опять свободна. Было очевидно, что преступника нтъ уже въ город. Онъ или бжалъ въ горы, или къ морю, и въ томъ и другомъ случа правительству надо было отказаться отъ надежды захватить его.

Об партіи чувствовали, что он еще не достаточно сильны, чтобы дать ршительную битву. Фальконъ, пославъ Колина въ Калабоцо, обезсилилъ свою и безъ того слабую армію, а реконквистадоры все еще ждали хорошаго предводителя, который бы всталъ у нихъ во глав, и призвалъ бы народъ къ серьезной борьб. У нихъ не доставало и людей, по главное не доставало оружія. Разосланные ими всюду агенты работали, хотя неутомимо, но не вполн успшно.

Теперь наступило удобное время увезти Анну домой, и Жозефъ воспользовался имъ. Не спрашиваясь конечно ни у какого генералъ-коменданта, онъ нанялъ экипажъ и пару лошадей. Вещи Анни были отосланы впередъ и съ разсвтомъ наши путешественники выхали изъ города.

Въ Викторіи ихъ задержали и потребовали обоихъ записаться въ присутственномъ мст. Жозефъ нашелъ нужнымъ взять чужое имя и объявить, что онъ везетъ свою невсту къ ея родителямъ, въ гаціенду въ Санъ-Матео, что онъ боялся отпустить ее одну, такъ какъ въ Каракас разсказывали ужаснйшія вещи о голубыхъ, рыскающихъ везд въ окрестностяхъ.

— А вы не встрчали нигд этой сволочи, сеньоръ?

— Нтъ, слава Богу, не встрчали, отвчалъ Жозефъ, — но нельзя знать, что случится, тутъ мстность дикая и гористая.

— Ну такъ позжайте спокойно дальше — бояться нечего. Наши войска стоятъ на этой дорог. Да, что хотлъ я спросить… въ Каракас спокойно?

— Совершенно спокойно.

— А бглецовъ, что недавно бжали, еще не поймали?

— Наврное не могу вамъ сказать, сеньоръ, но вчера вечеромъ говорили, будто ихъ поймали.

— Такъ! такъ! вжливо проговорилъ чиновникъ,— желаю вамъ и вашей невст счастливаго пути.

Анна вся вспыхнула при этихъ словахъ, и когда они вышли изъ залы, Жозефъ просилъ ее не сердиться на него за невольную выдумку. Онъ не смлъ выдать ее за сестру, потому что слухъ о ней и о ея брат вроятно достигъ Викторіи, и ихъ могли здсь задержать.

Въ Викторіи они перемнили лошадей, и такъ какъ это былъ послдній городъ, занятый правительствомъ, то передъ ними лежала теперь свободная дорога до лагуны.

Между тмъ семейство Кастиліи переживало тяжкое время, потому что изъ столицы не получалось никакихъ извстій, и можно было предполагать все самое худшее. Къ тому же и въ арміи голубыхъ дла шли не совсмъ хорошо. Рохасъ тщетно старался узнать что нибудь положительное о движеніи Колина. Страшный генералъ-негръ куда-то изчезъ, и вс шпіоны возвращались съ извстіемъ, что Колина прошелъ за Санъ-Жуанъ. Не думаетъ ли онъ напасть съ тылу на еще юныя силы голубыхъ? Тогда трудно ручаться за благопріятный исходъ сраженія.

Рохасъ, вслдствіе этого, откровенно объяснился съ Кастиліей и объявилъ ему, что, не смя боле оставаться въ открытой лагун, онъ намревается двинуться въ горы и тамъ укрпиться, пока къ нему не подоспетъ подкрпленіе. Кастилія слишкомъ хорошо понималъ, какъ ему будетъ трудно, если желтые доберутся до его гаціенды. Онъ зналъ, какъ ненавидлъ его Фальконъ и зналъ также, что преступленіе его сына, котораго считали государственнымъ измнникомъ, только увеличило эту ненависть. Вслдствіе всего этого, Кастилія ршился, лишь только Рохасъ удалится съ своимъ войскомъ, перевезти все свое семейство въ горы.

Только одинъ полковникъ Фермуда, надялся, что желтые не осмлятся напасть на нихъ тутъ и упорно совтовалъ генералу не покидать настоящей позиціи. Если бы дйствительно на нихъ двинулся боле сильный врагъ, то они могли бы уйти въ горы, гд самому ему было извстно мсто весьма удобно для укрпленія. При этомъ Фермуда постоянно твердилъ, что нельзя оставлять безъ защиты людей, такъ гостепріимно принявшихъ ихъ, такъ какъ враги конечно пощадятъ ихъ. Дамы въ душ были благодарны ему, и самъ Кастилія не могъ не согласиться съ его доводами. Но отъ него не укрылось, что Фермуда старался пріобрсти расположеніе Розы, какъ не укрылось это и отъ нея самой. Она любила бывать съ нимъ, потому что онъ живо и хорошо говорилъ, но любви или склонности она вовсе къ нему не чувствовала и даже иногда, замтивъ, что онъ страстно на нее смотритъ, она испытывала нчто въ род страха.

Впрочемъ, въ то время сердце ея было слишкомъ занято безпокойствомъ о брат и о сестр. Съ отъздомъ Теха, изъ столицы не получалось никакихъ извстій, такъ что самъ Рохасъ начиналъ безпокоиться о капитан, но Фермуда постоянно успокоивалъ его, говоря, что отъ послалъ нарочнаго съ письмомъ въ Каракасъ къ одной весьма вліятельной особ, въ которомъ просилъ ее похлопотать, и что на это письмо онъ сильно надется. При этомъ онъ всегда высказывалъ свои прежнія подозрнія, а именно, что Теха, прельщенный въ Каракас общаніями, охладлъ къ длу реконквистадоровъ и перешелъ къ непріятелю, съ чмъ Рохасъ никогда не могъ согласиться.

Рохасъ и слышать этого не хотлъ, хотя былъ недоволенъ долгимъ отсутствіемъ молодого человка. Прошло уже одипадцать дней, какъ онъ ухалъ изъ лагуны и все-таки генералъ никакъ не думалъ, что онъ перешелъ къ непріятелю. Онъ слишкомъ хорошо замтилъ впечатлніе, произведенное Розою на юношу, и твердо на него полагался.

Вечеромъ, въ одинадцатый день, маленькое общество сидло снова въ столовой, окна которой выходили на пальмовую аллею и было какъ-то особенно неразговорчиво. Старикъ Кастилія не могъ доле выносить неизвстности и намревался послать въ столицу новаго нарочнаго. У матери глаза не высыхали отъ слезъ. Вс члены семьи почти не дотрогивались до кушаньевъ. Только генералъ и полковникъ не теряли аппетита.

Фермуда пытался нсколько разъ завести разговоръ съ своею сосдкою, Розою, но она отвчала ему хотя дружески, но какъ-то коротко. Наконецъ мать проговорила:

— Не знаю отчего, но мн сегодня какъ-то особенно тяжело. Меня томитъ предчувствіе какого нибудь несчастія. Если сегодня мы не получимъ извстія объ Эло, значитъ въ Каракас ршается его судьба. Господи, спаси его!

— И мн сегодня тяжело, сказала Роза..— И я все невольно смотрю въ дорогу, какъ будто бы сегодня.мы получимъ извстіе, а между тмъ…. Господи! вдругъ вскричала она, посмотрвъ на дорогу,— сюда скачутъ два всадника. Вотъ они въ алле.

— Что нибудь случилось, вскричалъ Рохасъ, вскачивая съ своего мста и съ напряженіемъ смотря на скачущихъ по алле всадниковъ.

Все общество выскочило на террасу.

— Элой! вскричала мать, протянувъ руки къ дорог.— Элой! сынъ мой!… дитя мое, дитя мое!

— Сынъ! крикнулъ тоже старикъ и схватился за, балюстраду, чтобъ не упасть отъ волненія. Роза же, какъ лань, спустилась по каменной лстниц, бросилась къ брату и повисла у него на ше въ ту же минуту, какъ онъ спрыгнулъ съ сдла. Она рыдала и хохотала отъ радости.

— Чортъ возьми! проворчалъ Фермуда, узнавъ въ одномъ изъ всадниковъ капитана Теха. Брата же Розы онъ никогда не видлъ.— Опять онъ тутъ! На огн не горитъ, на вод не тонетъ, а такого удобнаго случая не скоро дождешься.

Въ сердц у него кипла злоба, но онъ боялся выдать себя. Впрочемъ въ эту минуту никто не обращала, на него вниманія, даже вся прислуга выскочила на встрчу къ пріхавшимъ и самъ Рохасъ сбжалъ съ лстницы, чтобъ поскоре услышать отъ капитана, какъ спасся Кастилія и что длается въ Каракас.

Взявъ подъ руку Теха, на котораго, въ эту минуту, также никто не обратилъ вниманія, онъ пошелъ съ нимъ вдоль пальмовой аллеи. Молодому капитану конечно было бы пріятне присутствовать при сцен свиданія счастливыхъ родственниковъ, по служба прежде всего.

Между тмъ Элой, держа сестру за руку, вбжалъ на лстницу и бросился на шею къ матери и къ отцу. Отъ радости никто изъ нихъ не могъ говорить.

Безъ сомннія, вс горли нетерпніемъ узнать, какому счастливому случаю Элой обязанъ своимъ спасеніемъ, но онъ отказался разсказывать.

— Неужели вы думаете, что люди, которые почти цлую недлю плелись по голымъ, сухимъ горамъ, могутъ спокойно ссть и разсказывать, не повъ хорошенько и не выпивъ стаканъ вина! сказалъ онъ улыбаясь.— Теха, Теха! Да гд же капитанъ? А что сдлалось съ нашими лошадьми?

— Не заботься о лошадяхъ. Ихъ и накормятъ и поберегутъ, отвчалъ отецъ,— они кажется страшно устали.

— Ну да и мы не мене, цапа. Время было тяжелое для людей и для лошадей, но мы счастливо пережили его. Но гд же Теха? Ему преимущественно обязанъ я своимъ спасеніемъ. Да еще вотъ, недалеко отсюда, мы чуть было не попали въ руки желтыхъ.

— Да разв они такъ близко? вскричалъ Фермуда, бывшій до сихъ поръ молчаливымъ свидтелемъ сцены.

— Сеньоръ? спросилъ Элой.

— Полковникъ Фермуда, представилъ его отецъ,— врный другъ нашего дома.

— Полковникъ Фермуда? въ самомъ дл? сказалъ Элой, раскланявшись съ полковникомъ вжливо, но чрезвычайно холодно.

Отецъ съ удивленіемъ посмотрлъ на него, а Фермуда, незамтившій, или, можетъ быть, нежелавшій замтить этой холодности, повториъ вопросъ, на что Элой отвчалъ:

— Это кажется былъ отрядъ, посланный изъ Викторіи, чтобъ выслживать голубыхъ, или, можетъ бытъ, для того, чтобъ соединиться съ генераломъ Колина, который возвращается изъ Калабоцо.

— Изъ Калабоцо? съ удивленіемъ вскричали вс.— Да что же онъ тамъ длалъ?

— Не знаю, отвчалъ Элой, пожавъ плечами.— Дорогой мы встртили дезертировъ, прятавшихся въ горы, чтобъ ихъ не поймали желтые, они-то и сообщили намъ, что Колина снова идетъ къ Жуану-дель-Моро. А куда онъ повернетъ оттуда — неизвстно. Всего вроятне, что они пойдетъ къ Викторіи, такъ какъ у него весьма небольшой отрядъ

— А что длается въ Барцелон? спросилъ Фермуда.

— Извините меня, полковникъ, отвчалъ ему Элой,— но я вижу, что сюда идетъ генералъ съ Теха и мы прежде всего подимъ. Потомъ, когда мы отдадимъ отчетъ генералу, я къ вашимъ услугамъ. Матушка! Я страшно голоденъ, такъ какъ въ послдніе дни намъ почти вовсе не приходилось сть. Хоть бы поскоре пришелъ Теха!

— Принимайся безъ него, сказала мать,— капитанъ врно еще занятъ.

— Я лучше подожду, пока онъ освободится, ршительно отвчалъ Элой.— Лучшаго человка нтъ въ цлой арміи реконквистадоровъ. Онъ относился ко мн какъ родной братъ, могу же и я подождать его нсколько минутъ. Да гд же Анна? Я не вижу ее..

— Анна еще въ Каракас, сказала мать,— мы съ нетерпніемъ ждемъ ее. Она врно знаетъ, что ты свободенъ.

— Молодой Гонзалесъ тоже помогалъ мн бжать. Прощаясь, онъ сунулъ мн въ руки вотъ этотъ пистолетъ, и къ счастію, потому что намъ пришлось употребить его въ дло.

— Такъ вы сражались? со страхомъ вскричала мать.

— На этотъ разъ убитыхъ не было, смясь отвчалъ Элой.— Мы случайно встртили небольшой отрядъ желтыхъ — человкъ пять, которые попытались было насъ задержать. Тутъ револьверы оказали намъ отличную услугу: желтые, увидвъ стволы, сдлались необыкновенно вжливы. Вроятно, они мтили только на нашихъ лошадей, и ни мало не подозрвали, что предъ ними бглецъ, осужденный на смерть.

Между тмъ Теха отдавалъ краткій отчетъ генералу о положеніи непріятеля. Въ самомъ Каракас гарнизонъ былъ невеликъ, но такъ какъ всюду по сосдству стояли войска, то объ общей сил ихъ трудно было сказать что нибудь положительное. Духъ войска былъ не слишкомъ хороша, и почти вс граждане стояли за голубыхъ. Исторію освобожденія онъ общалъ разсказать ему наверху.

— А вотъ что еще, генералъ, сказалъ онъ, когда они отошли довольно далеко. При этомъ онъ остановился и вынулъ изъ кармана бумагу.— Письмо это послалъ полковникъ Фермуда, вслдъ за мною въ Каракасъ,— вроятно для того, чтобъ облегчить мн освобожденіе молодого Кастиліи.

Генералъ взялъ письмо, пробжалъ его глазами и съ удивленіемъ взглянулъ на Теха.

— Полковникъ Фермуда!… Это письмо!

— Послалъ съ Фелипомъ и приказалъ отдать его немедленно по адресу.

— Кто эта дама, которой адресовано письмо?

— Я знаю только, что она сдлана Фалькономъ генеральшей, сказалъ Теха, пожимая плечами.

— Генеральшей? прошепталъ Рохасъ.— Во всякомъ случа, это странная рекомендація, а мн онъ сказалъ, что сильно надется на это письмо.

— Вы видите, что онъ подготовлялъ мн… веревку. Формула негодяй и мн остается только вызвать его.

Рохасъ все о чемъ-то думалъ, происшествіе это казалось ему крайне непріятнымъ, наконецъ онъ сказалъ:

— Обвинять васъ никто на станетъ… но… сдлайте, Теха, мн одолженіе.

— Отъ всей души, генералъ.

— Въ такомъ случа, оставьте пока это дло безъ послдствій и не давайте Фермуд замтить, что вы знаете о письм.

— Но, генералъ, не можете же вы отъ меня требовать, чтобы я продолжалъ служитъ подъ начальствомъ этого негодяя.

— Нтъ, ршительно отвчалъ Рохасъ,— я сегодня же произведу васъ въ полковники, чтобы вы стояли съ нимъ на равной ног, а потомъ, можетъ быть, найдется случай послать васъ куда нибудь, потому что Фермуду, посл этого письма, мн хотлось бы имть на виду.

— Я считаю его настоящимъ измнникомъ.

— Онъ сдлается имъ въ ту же минуту, какъ узнаетъ, что тайна его открыта, къ этому понудитъ его просто даже стыдъ. Иначе поступить намъ нельзя, потому что Фермуда слишкомъ хорошо знаетъ наше положеніе, наши слабыя стороны, источники, откуда мы можемъ ждать подкрпленій, такъ что если онъ перейдетъ къ непріятелю, намъ тотчасъ же придется очистить лагуну. Какъ вы сообщили мн, въ Барцелон обстоитъ все благополучно, и если исполнятся мои предположенія, и я на этихъ дняхъ получу хорошія извстія отъ Альварадо, то положеніе наше улучшится, и тогда мы въ состояніи будемъ бороться съ нашимъ непріятелемъ. Итакъ, пока не говорите ничего. Дружны съ Фермудою вы никогда не бывали… онъ, между нами будь сказано, терпть васъ не можетъ. Будьте же по прежнему вжливы съ нимъ и ждите. Если вы не хотите повредить длу, за которое мы съ вами боремся, то не накликайте на него бдствія.

— Мн очень трудно будетъ оставаться съ нимъ даже въ границахъ обычной вжливости.

— Ну, а если я буду просить васъ объ этомъ? Впрочемъ, идемте! Я вижу, васъ ждутъ. Вы врно голодны.

— Не стану отрицать этого, смясь вскричалъ Теха.

— Да и мн очень любопытно узнать ваши приключенія. А propos! Какъ удалось вамъ достать письмо?

— Его передалъ мн Фелипъ, молодецъ не довряетъ Фермуд, а самъ душою преданъ намъ.

— Какъ и весь народъ. Но такой проницательности я въ немъ не предполагалъ. Онъ такъ смирно сидлъ въ углу и только наливалъ себ стаканчикъ за стаканчикомъ.

— Удивительный народъ эти венецуэльцы! Они совсмъ не похожи на насъ, испанцевъ. Всю жизнь они какъ будто бы мечтаютъ о чемъ-то, а между тмъ отъ вниманія ихъ не укрывается ничего. Въ другихъ республикахъ люди низшихъ, по развитію, классовъ общества, собираясь вмст, никогда не говорятъ о политик. Здсь же ни о чемъ другомъ и не говорятъ, и какъ часто можно слышать среди темныхъ, повидимому, людей разумные политическіе взгляды. Но о правахъ республиканца они еще не имютъ яснаго понятія.

— И это слава Богу, отвчалъ Рохасъ, — а то. никакой чортъ не управился бы съ республикой. Теперь же народъ именно такой, какой намъ нуженъ. Пусть такимъ онъ и останется. Но вотъ мы и дома. Идите скоре принять благодарность семейства, вы честно заслужили ее.

Съ какой радостью встрченъ былъ теперь Теха. Какъ покраснвъ и счастливо улыбаясь протянула ему Роза свою маленькую ручку! Какъ искренно пожалъ ему руку старый Кастилія, и какъ наградили его слезы радости, блиставшія на глазахъ матери! Никто изъ присутствовавшихъ не спрашивалъ, какъ спасенъ былъ юноша, какимъ образомъ пріхали они домой, потому что, прежде всего, прізжимъ нужно было пость. И старикъ Кастилія стоялъ у стола молча, и улыбаясь смотрлъ, какое страшное количество кушанья уничтожали они оба.

Роза наливала имъ вина и едва успвала исполнять свою обязанность. Наконецъ голодъ былъ утоленъ и Элою надо было начать разсказъ,— начать со сцены на пароход, кончившейся такъ несчастливо для молодого человка. Потомъ онъ разсказалъ о заключеніи, о томъ, какъ его, полумертваго, бросили въ тюрьму, о счастливой встрч съ Гонзалесомъ, о переговорахъ относительно бгства и о дятельности ихъ обоихъ — Жозефа и Теха, причемъ послднему пришлось дополнять разсказъ. Конечно Теха старался представить участіе свое въ бгств Кастиліи въ самомъ незначительномъ вид, говоря, что все уже было готово и что на его долю осталось только исполненіе. Но Элой не пропустилъ это мимо ушей и сообщилъ, что спасеніемъ своимъ по дорог онъ обязанъ единственно точному знанію мстности капитаномъ, что одинъ онъ никогда не съумлъ бы избгнуть гарнизоновъ, и прямо попалъ бы въ руки непріятелей. Это-то и задержало ихъ такъ долго на пути, такъ какъ пришлось трое сутокъ просидть въ пещер.

Полковникъ Фермуда чувствовалъ неловкость впродолженіи всего разсказа, потому что игралъ второстепенную роль. Дйствительно, никто не обращалъ на него вниманія, а между тмъ изъ приличія и участія къ семейству, ему надо было выждать конца.

Только выждавъ его, онъ веллъ сдлать свою лошадь и похалъ въ Маракай.

— Разв ты прежде зналъ полковника Фермуду? спросилъ отецъ, оставшись потомъ наедин съ сыномъ.

— Я? нтъ. Зачмъ ты спрашиваешь объ этомъ?

— Потому что ты обошелся съ нимъ слишкомъ холодно и даже презрительно, когда онъ былъ представленъ теб. Онъ, вроятно, замтилъ это и потому промолчалъ весь вечеръ.

Теха уже сообщилъ Элою желаніе генерала и его доводы, и потому Элой уклончиво отвчалъ:

— Не знаю, отецъ, мн не нравится его лицо.

— Его лицо?

— Да. Это такъ… предубжденіе. Я не люблю имть длъ съ людьми, которые мн не нравятся съ перваго раза, но я не забуду правилъ вжливости, пока онъ у насъ въ дом, что, надюсь, будетъ продолжаться не долго.

На слдующее утро, еще передъ завтракомъ, Жозефъ пріхалъ съ Анной, молча бросившейся въ объятія брата, съ которымъ она уже мысленно было простилась. Какъ въ жизни неучастіе не идетъ одно, такъ и въ счастливое время одна радостная всть приходитъ вслдъ за другою. Черезъ часъ посл прізда Жозефа, прискакалъ курьеръ и привезъ депеши отъ Альварадо, которыя разсяли тучи на политическомъ горизонт. Колина ушелъ въ страшныхъ попыхахъ прямо въ Каракасъ, но на него не посмли или, можетъ быть, опоздали напасть. Этотъ наздническій походъ генерала-негра понудилъ остававшихся у него молодыхъ людей бжать къ голубымъ. Жители, принуждаемые идти въ солдаты, предпочитали бороться съ той партіей, къ которой принадлежали. И такимъ образомъ войско Альварадо увеличивалось чрезвычайно быстро, такъ что у него подъ ружьемъ было уже боле тысячи человкъ. Точно также и съ востока пришли хорошія извстія, подтвердившія все, что говорилъ Теха о Барцелон, и Альварадо, индецъ чистой крови, но умный и ловкій предводитель, самъ теперь понуждалъ Рохаса перейти изъ оборонительнаго положенія въ наступательное. Но Рохасъ еще не ршался. Для человка съ южно-американскимъ характеромъ нужно очень много времени на раздумыванье, и быстрота дйствій встрчается очень рдко въ этой рас. Но выйдти теперь изъ лагуны нечего было и думать. А такъ какъ Альварадо просилъ у генерала нсколько умныхъ и надежныхъ офицеровъ, то представлялся удобный случай разлучить Теха съ Фермудой.

Теха былъ произведенъ въ полковники и посланъ въ Кагуа, гд находилась главная квартира Альварадо. Фермуда втихомолку торжествовалъ, оставаясь опять одинъ въ гаціенд, гд въ настоящее время единственной помхой оставался ему молодой Кастилія, видимо недолюбливавшій полковника, но, можетъ быть, скоро представится сіучай и его послать куда нибудь. Надо только выждать время.

Семейству Кастиліи очень хотлось удержать у себя нсколько подоле Жозефа Гонзалеса, которому они были такъ много обязаны, да и самъ Жозефъ съ удовольствіемъ бы остался — но ему не жилось вдали отъ Каракаса. Онъ видлъ, какъ усиливалось въ стран движеніе въ пользу его партіи, которая съ каждымъ днемъ пріобртала новыя силы, и счелъ необходимымъ немедленно вернуться въ столицу, гд ему предстояло принести большую пользу длу, но куда, въ сущности его привлекали также и его частные интересы. Гд бы онъ ни былъ, образъ Изабеллы не покидалъ его. Онъ не могъ забыть взгляда, который она бросила на него въ послдній разъ, блдное лицо, болзненное выраженіе губъ… и ему хотлось кое въ чемъ увриться.

Правда, что говоря съ Анной онъ часто мысленно сравнивалъ ихъ обихъ, ее и Изабеллу, и какая разница была между этими двумя двушками. Анна была представительницей женственности чистой, нжной, и теперь при свиданіи съ братомъ сіяла счастіемъ и радостью, Изабелла же представляла собою полный типъ Юноны, это была энергичная красавица, съ блестящими глазами, съ ршительною, даже дерзкою складкою около рта. Но въ послднее свиданіе въ чертахъ ея лица не было ни гордости, ни упрямства, а только страданіе, придавшее необыкновенную прелесть образу двушки, повыходившему у него изъ сердца.

Слова отца конечно нанесли ему ударъ въ сердце и посяли въ немъ недовріе и ревность, но не могъ же онъ пожертвовать всмъ просто брошенному подозрнію,— всмъ, что онъ считалъ до сихъ поръ священнымъ и высокимъ? Нтъ, хотя несомннно въ жизни двушки была тайна и въ сердц горе, но были ли это послдствія ея собственной вины, или она неповинно, съ ангельскимъ терпніемъ, несла страданія? И неужели можно было обвинить ее не выслушавъ?

Его тянуло обратно въ Каракасъ, онъ жаждалъ разгадать загадку, и никакія просьбы семейства Кастиліи не могли удержать его.

На слдующее утро, когда лошади отдохнули, онъ слъ въ экипажъ, и похалъ въ Каракасъ, преслдуемый то сомнніями, то сладкими надеждами.

VIII.
Послдствія.

Въ то время, какъ въ стран движеніе въ пользу голубыхъ укрплялось съ каждымъ днемъ и пріобртало новыхъ сторонниковъ, желавшихъ, во что бы то ни стало, ршительными дйствіями измнить порядокъ вещей, въ столиц правительственные кружки предавались полнйшей беззаботности. Самъ Фальконъ, слушавшій только своихъ креатуръ, казалось, былъ вполн увренъ, что все это движеніе создалось только въ головахъ нсколькихъ недовольныхъ въ Каракас, и что, захвативъ ихъ, ему нечего будетъ бояться. Хотя предстояло открытіе палатъ и ему было извстно настроеніе большинства — но что могло оно сдлать? Протестовать — больше ничего. За то же, что они не предпримутъ ничего ршительнаго, ему ручался военный министръ. Фальконъ не былъ сторонникомъ насильственныхъ, кровожадныхъ мръ, не былъ тираномъ въ полномъ смысл слова, но онъ хотлъ, чтобы ему было покойно. Онъ не желалъ, чтобъ люди заботились о вещахъ, которыя, по его мннію, до нихъ не касались. А такъ какъ онъ очень рдко встрчался съ людьми, подобными Арвело, высказывающими ему правду въ глаза, то, встрчаясь съ ними, онъ называлъ ихъ людьми, видящими все въ темпомъ свт, и предпочиталъ слушать разсказчиковъ, рисующихъ положеніе страны розовыми красками.

Въ настоящее время онъ былъ не въ очень хорошемъ расположеніи духа, потому что министры его Олеага и Монтесъ просили аудіенцію и онъ зналъ напередъ, что они сообщатъ ему множество непріятныхъ вещей, будутъ совтовать отказаться отъ намренія ухать куда нибудь изъ Каракаса, что ему было очень неудобно. Въ Каракас онъ чувствовалъ себя не совсмъ въ безопасности, такъ какъ, нсколько дней тому назадъ, ему снова напомнили о покушеніи, о которомъ предупреждали прежде, а именно: что, для какой-то цли, заговорщики хотятъ завладть его особой.

Недавно какіе-то переодтые люди захватили на улиц человка, выходившаго изъ дома Фалькона закутаннымъ въ плащ, и повели его съ собой, но разглядвъ его лицо, тотчасъ отпустили, не тронувъ его кошелька, слдовательно это были не воры, и Фальконъ справедливо предполагалъ, что этого человка нечаянно захватили вмсто него.

Полиція дйствовала при этомъ крайне нерасторопно, такъ что Фальконъ самъ отдалъ приказъ слдить за подозрительными лицами. Но при такой обстановк онъ конечно не могъ чувствовать себя спокойнымъ, и ему представлялось только одно затрудненіе, кого назначить управлять республикой въ его отсутствіе, такъ какъ вице-президента вовсе не существовало.

Доложили о приход министровъ, Фальконъ пошелъ къ нимъ на встрчу.

— Очень радъ видть васъ у себя.

— Вашему превосходительству извстно, за чмъ мы пришли? спросилъ Монтесъ.

— Нтъ, надюсь, что ничего непріятнаго не случилось?

— Нтъ… но и пріятнаго тоже ничего нтъ, отвчалъ Монтесъ.— Я только-что получилъ извстія изъ Викторіи, что вслдъ за уходомъ Колина, тамъ собралась цлая масса голубыхъ, которые хотятъ идти на Каракасъ.

Фальконъ засмялся.

— А propos, Монтесъ, что такое вышло у васъ вчера съ Колина, я слышалъ объ этомъ.

Монтесъ сердито тряхнулъ головою.

— Въ сущности ничего, ваше превосходительство, дло шло объ одномъ негр, котораго вы по рекомендаціи Колина сдлали генераломъ, этотъ негръ — дикій и грубый парень — явился ко мн въ отсутствіе Колина, и я, познакомившись съ нимъ, не могъ иначе предположить, что патентъ онъ или нашелъ или укралъ гд нибудь, и не утвердилъ его. Впослдствіи этотъ негръ, вчно пьяный, надлалъ что-то и былъ посаженъ на одну ночь въ карцеръ, но оттуда бжалъ и изчезъ. Во всемъ этомъ Колина потребовалъ отъ меня отчета.

— Я слышалъ объ этомъ, сказалъ Фальконъ.— Вообще это очень непріятное дло. Говорятъ, съ негромъ обошлись очень нехорошо.

— Ваше превосходительство, продолжалъ немного задтый Монтесъ,— если дйствительно тутъ не было ошибки относительно личности, что я предполагаю къ чести Колина, то, во всякомъ случа, человкъ этотъ не былъ достоинъ такого отличія. Даже солдаты потшались надъ нимъ, и первую ночь въ Каракас онъ провелъ пьяный на улиц. Я хочу просить васъ впередъ представлять мн лицъ, которыхъ вы желаете производить въ генеральскіе чины, и только при такомъ условіи я буду подписывать имя свое подъ патентами. Вообще у насъ теперь такая страшная смсь генераловъ арміи, что иностранцы начинаютъ надъ этимъ потшаться.

— Что говорятъ о бунтовщикахъ? спросилъ Фальконъ, недовольный настоящимъ разговоромъ.

— Что намъ на этихъ же дняхъ нужно принять серьезныя и ршительныя мры противъ нихъ, или они постятъ насъ здсь сами.

— Но, милйшій Монтесъ, они не осмлились даже напасть на Колина съ его маленькимъ отрядомъ.

— Вроятно потому, что онъ прошелъ мимо нихъ слишкомъ скоро. А самъ онъ не смлъ даже посылать на развдки въ окрестностяхъ, и прошелъ страну, точно улепетывая отъ кого-то. Намъ никогда не слдовало посылать войска въ Калабоцо и я съ самаго начала былъ противъ этого. Какую пользу приносятъ они тамъ.— Никакой. А здсь они скоро намъ понадобятся.

— Вы вчно видите призраки. Надо было раззорить гнздо бунтовщиковъ и пусть другіе города видятъ въ этомъ примръ.

— Въ Кагуа собралось боле тысячи человкъ голубыхъ.

— Вздоръ.— Если ихъ собирается двадцать человкъ, то вы со страха тотчасъ ихъ увеличиваете до двухсотъ. Позвольте мн знать венецуэльцевъ. Неужели вы думаете, что эта сволочь осмлится напасть и на Викторію, зная, что тамъ за спиной у нихъ стоитъ гарнизонъ, они не посмютъ даже выйти на дорогу въ Каракасъ.

— Ваше превосходительство слишкомъ твердо въ этомъ уврены?

— Да, я увренъ, любезный Монтесъ, — ну а вы, Олеага, что скажете о томъ дл?

— О заговор?— Ваше превосходительство, за человкомъ, на котораго вы мн указали, я зорко слдилъ, но при всемъ своемъ желаніи ничего не могъ открыть въ немъ подозрительнаго, Онъ совершенію невиненъ и скоре немного слабъ умомъ.

— Да, я знаю, онъ представляется такимъ, быстро вскричалъ Фальконъ, — и, прикрываясь глупостію, водитъ насъ за носъ. Если вы сдлаете у него обыскъ, вы найдете удивительныя вещи.

— Какъ, ваше превосходительство! съ ужасомъ вскричалъ Олеага, — обыскъ у Энано, да весь городъ подниметъ насъ на смхъ.

— И все-таки я прошу васъ сдлать его, рзко отвчалъ Фальконъ.— Поврьте, что я не наобумъ высказываю подозрніе. У меня есть весьма основательныя причины.

— На основаніи такихъ причинъ мы не разъ длали уже ошибки, отвчалъ министръ юстиціи.— Намъ пришлось освободить повара и выпустить Гонзалеса.

— Потому что слдствіе не было произведено достаточно хорошо. раздражительно замтилъ президентъ.— Вы все сдлали не вполн, Олеага, и сдлали это по своему добродушію. Такъ мы никогда не достигнемъ цли, и потому я твердо ршился искоренить на этотъ разъ зло съ корнемъ. Этотъ человкъ, такъ рзко выдающій себя за моего самаго преданнаго почитателя, давно казался мн подозрительнымъ, вслдствіе своихъ чрезмрныхъ похвалъ. Онъ думаетъ не то, что постоянно высказываетъ, и потому мн хочется положительно знать, какихъ въ дйствительности онъ держится убжденій.

— И что надетесь вы, ваше превосходительство, найти у него?

— Велите тщательно осмотрть его бумаги, и для этого пошлите ловкаго человка. Я убжденъ, что у него есть подозрительная переписка.

— Такъ вы слдовательно приказываете принять эти мры?

— Да… не совсмъ твердо сказалъ Фальконъ, — если вамъ этого непремнно хочется… Но о чемъ желали вы сегодня говорить со мною? Мн хотлось бы сегодня же покончить съ длами, потому что я. намренъ скоро ухать.

— Я прошу васъ убдительно, ваше превосходительство, отвчалъ Монтесъ,— отложить эту поздку, по крайней мр, до тхъ поръ, пока мы не узнаемъ чего нибудь врнаго о положеніи длъ въ стран.— Въ случа же вашего отъзда, я не желалъ бы принимать на себя отвтственность, и потому прошу васъ назначить кого нибудь другого на мое мсто.

— Карамба, Монтесъ!— вы приставляете мн ножъ къ горлу! вскричалъ Фальконъ,— и я твердо убжденъ, что вы среди благо дня видите привиднія.

— Я, можетъ быть, ошибаюсь, но я дйствую по своему убжденію.

— Ну такъ успокойтесь, я еще не назначилъ дня отъзда, а безъ васъ я теперь обойтись не могу.

— Я самъ легко успокоился бы, ваше превосходительство, если бы могъ то же самое сказать объ арміи, но въ послднія дв недли солдаты получили только по три реала жалованья, и потому при каждомъ удобномъ случа они дезертируютъ.

— Сволочь! вскричалъ Фальконъ,— хотятъ быть республиканцами, а только и думаютъ, что о своей собственной польз. Откуда взять мн денегъ? Сильва и безъ того не отстаетъ отъ меня по цлымъ днямъ.

— Къ моему сожалнію, сказалъ Олеага, — я долженъ признаться, что и я пришолъ поговорить съ вами о денежныхъ затрудненіяхъ.

— Чортъ возьми! Да вдь вы знаете положеніе нашихъ финансовъ!

— Увы! знаю! но что же мн длать. Тюрьмы переполнены политическими арестантами, и я никого не могу боле принимать, иначе мн придется помщать ихъ въ мою собственную квартиру. Будь у меня три тысячи пезосовъ, я могъ бы отстроить зданіе подл казармъ.

— Въ настоящую минуту я не могу дать вамъ трехъ тысячъ центабасовъ, прервалъ его Фальконъ,— длайте какъ хотите, а лучше всего выпустите-ка пьяницъ и тому подобную сволочь, посаженную вами на нсколько дней. Въ казармахъ есть казематы, которые можно употребить съ пользою. Длайте, какъ знаете, другъ. Вспомните, что теперь намъ нуженъ каждый пезо для пріобртенія оружія, а таможни не даютъ больше денегъ.

— Въ такомъ случа, ваше превосходительство, спокойно отвчалъ Олеата,— я тоже попрошу васъ уволить меня отъ службы. Вы, можетъ быть, найдете мн преемника, который съуметъ довольствоваться немногимъ.

— Но я не могу обойтись безъ васъ, другъ, точно также какъ и безъ друга Монтеса. Вы должны остаться со мною. А что еслибъ мы, но примру прежнихъ революцій, стали конфисковать имнія бунтовщиковъ? До сихъ поръ ихъ щадили самымъ добродушнымъ образомъ, и потому они могли собрать капиталъ, въ то время, какъ мы сами гибнемъ отъ финансовыхъ невзгодъ. Отчего вы не предложили эту дйствительную мру?

— Ваше превосходительство! сказалъ Олеага, — это оружіе стрляетъ и впередъ, и назадъ, и я вовсе не желаю пускать его въ дло. По моему личному мннію, движеніе приняло гораздо большіе размры, чмъ вы думаете, и если мы сегодня возьмемся за такую отчаянную мру, то нельзя быть увреннымъ, что сторонники другой партіи, при первой возможности, не отплатятъ намъ тмъ же. У меня у самаго, напримръ, есть гаціенда въ лагун, и дла тамъ идутъ обычнымъ порядкомъ, но если я сдлаюсь отвтственнымъ лицомъ предлагаемаго вами насилія, то я могу быть увреннымъ, что у меня тамъ не останется камня на камн. Пока я министръ, я никогда не соглашусь на подобную мру.

Фальконъ улыбнулся.

— Съ вашей точки зрнія, Олеага, вы совершенно правы. Своя рубашка ближе къ тлу, но вы говорите такъ, какъ будто бы голубые могутъ побдить.

— Ваше превосходительство! продолжалъ Олеага, — они уже побдили, они лишили правительство всхъ доходовъ. Мы живемъ здсь какъ въ осажденномъ город. Если мы вооруженною рукою не положимъ конца этому положенію, то должны считать свое дло погибшимъ и отказаться отъ него.

— Я подумаю объ этомъ, только не торопите меня.

— Кром того, голубые, кажется, дйствительно пріобрли предводителя. До сихъ поръ ихъ генералы постоянно ссорились изъ за главенства, и намъ нечего бояться ихъ. Далла-Коста ршительно отказался быть предводителемъ, и не было человка способнаго взять бразды правленія въ свои руки, по теперь такой человкъ нашелся.

— Кто же это? живо спросилъ президентъ.

— Монагасъ.

Фальконъ громко расхохотался.

— Вы шутите, Олеага? Неужели вы въ самомъ дл думаете, что венецуэльцы еще разъ подставятъ свои головы подъ когти ‘восточнаго тигра’, какъ они справедливо называютъ его, посл того, какъ простили ему кровавое дло въ Францисканскомъ монастыр, гд онъ разстрлялъ депутатовъ, какъ дикихъ зврей, или прежнія жестокости его съ индйцами? Если вы никого больше не боитесь, другъ, то Монагася-то намъ нечего опасаться.

— Почемъ знать! отвчалъ министръ: — въ Венецуэл бываютъ и не такія странности. Во всякомъ случа, Монагасъ призываетъ теперь народъ къ возстанію, а вашему превосходительству конечно извстна поговорка, что на безлюдь и Фома дворянинъ.

— Все, что вы говорите мн, Олеага, отвчалъ Фальконъ,— совершенно успокоиваетъ меня. Если дйствительно происходитъ что нибудь подобное, и народъ ждетъ этого, то у насъ будетъ слишкомъ много времени принять необходимыя мры. А Монагасъ, даю вамъ честное слово, не опасенъ для насъ. Съ вами, Монтесъ, поговорю я потомъ, завтра или посл завтра, что намъ лучше длать, чтобъ выгнать бунтовщиковъ изъ лагуны? Не послать ли намъ къ нимъ Колина? А васъ, Олеага, я убдительно прошу немедленно сдлать обыскъ у извстнаго господина. Чмъ скоре вы это сдлаете, тмъ лучше для того, чтобъ его не предупредили. Что вы ничего не слыхали о бжавшемъ Кастиліи?

— Нтъ, ваше превосходительство.

Фальконъ пожалъ плечами и, слегка поклонившись, вышелъ въ другую комнату, посл чего оба министра также удалились.

——

Въ Калле-дель комерція жилъ сеньоръ Энано, или донъ-Гораціо — какъ звали его вс сосди — въ прелестномъ домик, устроенномъ имъ самимъ.

При этомъ домик былъ маленькій, хорошенькій дворикъ, маленькія хорошенькія комнатки, такая же хорошенькая мебель и маленькая хорошенькая двушка, готовившая кушанье и исправлявшая вс домашнія работы. Одно только не согласовалось въ этомъ дом: жену его никакъ нельзя было назвать ни маленькой, ни хорошенькой. Она была высокая и худая женщина, годами пятью старше донъ-Горація, которому было лтъ сорокъ, ее скоре можно было назвать безобразной, по крайней мр, грубыя черты лица ея и беззубый ротъ вовсе не были привлекательны, а въ город говорили, что языкъ ея еще грубе носа.

Донъ-Гораціо не походилъ на нее. Это былъ маленькій, толстый, добродушный и нсколько мечтательный человчекъ. Друзья его подозрвали, что нкоторыя стихотворенія, напечатанныя въ оффиціальной газет, вышли изъ-подъ его пера. Авторъ постоянно воспвалъ идеалъ, котораго искалъ и нигд не находилъ. Въ особенности мечталъ онъ о женскомъ идеал. Но противъ обвиненія въ авторств Энано энергически защищался, потому что жена его никогда не простила бы ему этихъ постоянныхъ стремленій къ идеалу. Впрочемъ онъ иногда воспвалъ и родину, и даже разъ появилась ода къ самому Фалькону, которая могла удовлетворить самаго строгаго придворнаго поэта.

Оба супруга были совершенно преданы настоящему правительству — за что? Злые языки говорили, что Фальконъ былъ первою юношескою страстью донны-Розары, и что донъ-Гораціо, само собою разумется, не смлъ быть не одного съ нею политическаго мннія. Какъ бы тамъ ни было, они лично были обязаны Фалькону, который когда-то подарилъ имъ маленькій домикъ, и такъ какъ донъ-Гораціо самъ имлъ небольшія средства и занималъ небольшое мсто въ министерств финансовъ, то они и могли жить безбдно.

Самымъ высочайшимъ наслажденіемъ донъ-Горація было, придя домой, часа въ четыре посл присутствія, ссть у себя на двор, посреди котораго росло гранатовое дерево, окруженное горшками цвтовъ, и распивая чашку шоколада, прочесть всю оффиціальную газету до послдняго объявленія.

Такъ и сегодня, кончивъ свой умренный обдъ, сидлъ онъ на удобномъ плетеномъ кресл, и наслаждался какъ ароматическимъ воздухомъ, такъ еще боле передовой статьей, громившей бунтовщиковъ и предсказывающей голубымъ скорое и позорное паденіе, какъ вдругъ съ улицы кто-то такъ сильно постучалъ, что донъ-Гораціо оставилъ газету. Такая помха въ чтеніи казалась ему необыкновенной и весьма непріятной.

— Что нибудь очень спшное, сказала донна-Розара, наслаждавшаяся, подл мужа, кофеемъ, — но я думаю все-таки тамъ могутъ подождать.— И она не двинулась съ мста. Но если она полагала, что стучащаго можно остановить такимъ презрніемъ, то она очень ошиблась, потому что не успла она произнести этихъ словъ, какъ въ калитку посыпались такіе удары, что весь домикъ задрожалъ.

— Во всю свою жизнь не видла я такого безстыдства, вскричяла донна-Розара, вскочивъ со стула.— Я надюсь, что это не кто нибудь изъ твоихъ друзей, Гораціо.

— Я также надюсь, тихо прошепталъ Гораціо, въ то время, какъ его супруга направилась къ калитк, онъ хорошо зналъ, что ему придется еще поплатиться за эту дерзость со стороны незнакомца.

Онъ сталъ прислушиваться, что длалось у калитки, которую не было видно съ его мста, и, къ удивленію своему, не слышалъ голоса своей супруги, а слышалъ только густой басъ, спрашивавшій, дома ли донъ-Гораціо?

Донна-Розара вроятно отвтила утвердительно, потому что по двору, обложенному плитою, послышались шаги и Энано тяжело вздохнулъ. Посщеніе въ такое время дня конечно было непріятно, но длать было нечего, и врожденное добродушіе не допустило его сдлать даже недовольное лицо. Онъ улыбнулся

Шаги приближались. Донъ-Гораціо, положивъ газету на кругленькій столъ, всталъ и, къ немалому своему удивленію, очутился передъ знакомымъ ему полицейскимъ чиновникомъ, который, для поддержанія своего служебнаго достоинства, велъ за собою двухъ своихъ подчиненныхъ.

— Донъ-Пабло! вскричалъ Гораціо съ удивленіемъ, и съ смущеніемъ протягивая ему руки,— чмъ обязанъ я этой чести?

— Донъ-Гораціо, отвчалъ чиновникъ, крпко пожимая протянутую ему руку,— мн крайне прискорбно, но вы знаете, что обязанности службы прежде всего. Смю ли я попросить у васъ сигару, я забылъ свои дома.

Гораціо съ недоумніемъ смотрлъ на него.

— Конечно, съ большимъ удовольствіемъ,— онъ досталъ изъ кармана сигарки, какія обыкновенно курятъ въ Венецуэл,— вотъ милйшій донъ-Пабло. Но я никакъ не могу предполагать, чтобы вы только ради этого пришли сюда съ такими провожатыми.

— Нтъ, отвчалъ донъ-Пабло, закуривая сигарку,— нтъ, но ради этого донъ-Гораціо.— Какой славный табакъ!— Мн дано порученіе сдлать у васъ обыскъ, и потому я просилъ бы васъ свести меня въ вашъ кабинетъ. Пожалуйста, не безпокойтесь, сеньора — только кабинетъ, гд стоитъ письменный столъ, остального мн ничего не надо.

Гораціо точно окаменлъ. Правительство длаетъ у него обыскъ! Возможно ли это, тутъ, врно, произошло какое нибудь недоразумніе.

— Донъ-Пабло! замтилъ онъ наконецъ, съ прежней любезностью, — не ошиблись ли вы въ нумеръ дома? У меня сорокъ пятый нумеръ. Подл меня живетъ портной, человкъ страннаго характера, который часто поетъ революціонныя псни. Точно ли въ приказ упомянутъ Гораціо Энано?

— Да, сказалъ чиновникъ.— Въ приказ упомянуто имя, а не нумеръ дома. Прошу васъ проведите меня въ кабинетъ.

Если донъ-Гораціо былъ изумленъ, то жена его была удивлена еще боле. Могла ли, безъ дйствительнаго повода, полиція принять такую ршительную мру? И что такое надлалъ ея несчастный мужъ? Его нельзя было оставить ни на одинъ часъ, чтобъ онъ не надлалъ какихъ нибудь глупостей! И теперь самъ Фальконъ считаетъ его подозрительнымъ и даже опаснымъ человкомъ!

Гораціо поблднлъ, какъ мертвецъ, онъ хотя и самъ находился на правительственной служб, но какъ человкъ трусливый, съ дтства питалъ какой-то страхъ передъ полиціей, которую онъ всегда представлялъ въ вид ангела съ мечомъ, или чорта съ хвостомъ. Но проступка своего онъ не сознавалъ. Сколько онъ ни размышлялъ, никакъ не могъ припомнить повода для обыска. Во всей Венецуэл не было преданнйшаго правительству человка, какъ Гораціо Энано, а у него-то и длается обыскъ. Характера онъ былъ кроткаго и смирнаго, но такая несправедливость пробудила въ немъ чувство собственнаго достоинства, и онъ съ гордостью проговорилъ:

— Донъ-Пабло! Если вы имете подобное порученіе отъ нашего правительства, то весь домъ нашъ къ вашимъ услугамъ. Прошу васъ, начинайте. Я ни въ чемъ не буду вамъ препятствовать.

— Другого и и не ждалъ отъ васъ, донъ-Гораціо, отвчалъ чиновникъ.— А теперь будьте такъ добры, позвольте приступить къ длу. Солнце уже низко, а мн хотлось бы все кончить засвтло.

Гораціо ничего не отвчалъ. Онъ только бросилъ грустный взглядъ на газету и пошелъ въ кабинетъ, гд движеніемъ руки показалъ чиновнику, что онъ можетъ длать все, что ему угодно.

Полицейскій не заставилъ долго просить себя, и началъ обыскъ съ письменнаго стола.

У дона-Гораціо былъ старинный письменный столъ, купленный имъ на какомъ-то аукціон, въ немъ было множество ящичковъ, тайныхъ закоулковъ, расположенныхъ такъ хитро, что въ этомъ лабиринт могъ потеряться даже опытный столяръ. Но полицейскій, кажется, былъ опытне самаго опытнаго столяра, ни одинъ ящикъ, ни одинъ закоулокъ не избгъ его тщательнаго осмотра. Но вс его старанія не привели ни къ чему, онъ ничего не нашелъ, что могло бы показаться подозрительнымъ даже ему, недоврчивому полицейскому чиновнику.

У дона-Гораціо была такая ничтожная корреспонденція, что потайные ящики въ стол служили преимущественно для домашняго употребленія, а не для той цли, для которой первоначально предназначались. Въ одномъ изъ большихъ ящиковъ лежало пять паръ носковъ, въ другомъ чистыя рубашки, манишки и воротнички, въ третьемъ нижнее блье. Въ одномъ потайномъ ящичк находилась пара блыхъ, но уже надеванныхъ лайковыхъ перчатокъ, въ другомъ — папиросы. Въ стол, конечно, были и бумаги, но самаго невиннаго свойства, напримръ: уплаченные счеты, домашній приходъ и расходъ и небольшой запасъ чистой бумаги и конвертовъ. Донна-Розара присутствовала также при обыск и смотрла, покачивая головою, какъ чиновникъ вынималъ изъ ящиковъ разныя вещи и клалъ ихъ опять по мстамъ. Но донъ-Пабло не любилъ длать что нибудь неосновательно. Осмотрвъ вс ящики, онъ началъ внимательно осматривать письменный столъ со всхъ сторонъ, не найдется ли еще чего. Дйствительно, оказалось, что есть еще два потайные ящика, имъ неосмотрнные.

— У васъ и тутъ потайные ящики, донъ-Гораціо, сказалъ онъ, — нельзя ли отворить ихъ?

Еще потайные ящики?! О нихъ не знала даже сама донна Розара, и потому со страхомъ взглянула на мужа. Донъ-Гораціо, зная, что сопротивленіе ни къ чему не поведетъ, бросилъ робкій взглядъ на жену, прижалъ пружину и выдвинулъ одинъ изъ ящиковъ. Ящикъ былъ не пустъ, но въ немъ оказалось не то, чего искалъ чиновникъ. Въ немъ лежала блая, нсколько грязная, ленточка и завернутый въ бумагу, черный, какъ смоль, локонъ волосъ, высохшіе цвты, женская перчатка, завернутая въ бумагу и очень простенькое, недорогое золотое кольцо.

— Гораціо! вскричала жена его, съ любопытствомъ взглянувъ на сокровища прошлой жизни своего мужа.— Что это такое? Что все это значитъ? Я никогда еще этого не видла.

Гораціо пришелъ въ себя и счастливая мысль спасла его.

— Это дорогое воспоминаніе о моей покойной матери, сказалъ онъ, жалобно глядя на жену.— Я не хотлъ огорчать тебя, Розара, и невдомо отъ всхъ хранилъ эти дорогія для меня сокровища.

— Твоей матери? вскричала жена все еще недоврчиво.

— Прошу васъ, отворите другой ящикъ, замтилъ чиновникъ, нисколько неинтересовавшійся подобными воспоминаніями.

— Неужели вы не поврите мн на слово? отвчалъ Гораціо, — если я уврю васъ, что и въ этомъ ящик тоже нтъ ничего такого, что касалось бы политики.

— Очень жаль, донъ-Гораціо, отвчалъ чиновникъ, — но я посланъ сюда не для того, чтобы врить чему нибудь, а для того, чтобы самому видть. Пожалуйста, отворите поскоре.

Гораціо тяжело вздохнулъ, зная, что отъ чиновника нельзя ждать пощады. Онъ надавилъ пружину и выдвинулъ ящикъ, и чиновникъ вдругъ увидлъ цлую кучу рукописей, подавшихъ ему надежду, что поиски его были не напрасны. Онъ давно зналъ маленькаго Гораціо и всегда любилъ его, но у полицейскаго чиновника есть своего рода честолюбіе: желаніе успха, какъ у охотника, который гонится за дичью. Сама дичь, можетъ быть, и не иметъ значенія для него, но ему не хочется возвращаться домой съ пустыми руками.

Полицейскій чиновникъ вынулъ ящикъ, поставилъ его на столъ и съ любопытствомъ сталъ перебирать различныя бумаги.

— Карамба! Донъ-Гораціо! вскричалъ чиновникъ, мимоходомъ пробжавъ нкоторые листочки, — да это все стихи. Я никакъ не думалъ, что вы сочиняете стихи.

— Стихи! повторила донна-Розара, подходя и протягивая руку къ бумагамъ.

— Позвольте, остановилъ ее опытный чиновникъ, — я попрошу васъ предоставить мн разсмотрть бумаги. Когда же я кончу, он будутъ къ вашимъ услугамъ.— Къ ней, къ бжавшей — бжавшая? Онъ внимательно прочелъ стихотвореніе до половины, но нашелъ его совершенно невиннымъ. Это были безсмысленныя и высокопарныя фразы, написанныя въ рифму. Онъ сталъ разбирать дале, и въ глаза ему бросилось имя президента, написанное крупными буквами: ‘Фалькону великодушному’. Когда же онъ прочелъ нсколько словъ, онъ съ удивленіемъ вскричалъ:

— Это что такое? Да это то стихотвореніе, которое было недавно напечатано въ оффиціальной газет? Такъ вы авторъ его, донъ-Гораціо?

Донъ-Гораціо покраснлъ до ушей и въ смущеніи шепталъ что-то о простой попытк, объ уваженіи и т. д., въ чемъ такъ же было мало смыслу, какъ и въ самомъ стихотвореніи. Донна-Розара съ удивленіемъ всплеснула руками и нетерпливо ждала той минуты, когда ей передадутъ листочки, написанные ‘къ той, къ бжавшей’. Полицейскій чиновникъ не очень искушалъ ея терпніе. Пробжавъ слегка политическія изліянія, въ которыхъ онъ не нашелъ ничего опаснаго для государства и измнническаго, онъ довольно небрежно сунулъ ихъ въ ящикъ и сталъ снова разсматривать, нтъ ли еще потайныхъ ящиковъ въ стол, но ихъ боле не оказалось. Посл этого онъ осмотрлъ комнату и дружески сказалъ:

— Донъ-Гораціо! Не могу передать вамъ, какъ я счастливъ, сдлавъ сегодня у васъ обыскъ.

— Но мн, отвчалъ Гораціо, — вы испортили весь вечеръ.

— Не огорчайтесь, утшалъ его полицейскій.— Вы оказались совершенно чистымъ и клеветники должны будутъ замолчать. Даже самъ Фальконъ будетъ теперь пристыженъ, когда, узнаетъ, что человкъ, котораго онъ подозрвалъ, есть поэтъ, воспвшій его.

— Президентъ! почти съ отчаяніемъ вскричалъ Гораціо, — можетъ ли это быть, чтобъ его превосходительство могъ думать обо мн что нибудь дурное. Во всей своей жизни я не…

— Доносъ, сказалъ донъ-Пабло, махнувъ рукой.— Не безпокойтесь объ этомъ, это случается у насъ ежедневно. Сеньора, имю честь кланяться.

И сдлавъ знакъ своимъ помощникамъ, онъ вышелъ съ ними изъ дома, передъ которымъ уже собралась толпа любопытныхъ, желавшая удостовриться, что у донъ-Гораціо Энано полиція длаетъ обыскъ.

Толп казалось необыкновеннымъ и страннымъ видть полицію въ дом донъ-Энано, котораго въ шутку обыкновенно называли маленькимъ Фалькономъ. Вс напередъ знали, что у него ничего не найдется подозрительнаго и никто не могъ понять, какъ могла придти правительству такая дикая идея сдлать обыскъ у своего врнйшаго слуги. На слдующій день ни о чемъ другомъ не говорилось, какъ только объ этомъ обыск. Отсюда выводили такое заключеніе: если Фальконъ самъ не врилъ человку, преданному ему до смшного, то онъ значитъ потерялъ вру въ свою силу, слдовательно, можно надяться и ждать, что онъ отречется отъ президентства. Только Фальконъ самъ не думалъ объ этомъ.

Сцена, розыгравшаяся, между тмъ, у письменнаго стола Гораціо, когда донна-Розара внимательно прочла стихотвореніе къ ‘Ней’ и къ ‘Бжавшей’ и даже конфисковала рукопись, до насъ не касается. Это дло чисто семейное.

IX.
Въ Свтлое воскресенье.

Прошло еще нсколько недль и положеніе длъ въ Каракас и во всей стран становилось все хуже и хуже. Хотя ничего особеннаго не случилось и нигд не произошло серьезнаго столкновенія между враждующими партіями, но въ воздух чувствовалась духота, какъ передъ грозой, нависли густыя темныя тучи… Вс, къ какой бы партіи кто ни принадлежалъ, вс, за исключеніемъ только правительства Фалькона, — чувствовали, что подобное натянутое положеніе дале длиться не можетъ. Хотя внутри страны большіе города были все еще заняты желтыми войсками и реконквистадоры не трогали ихъ, но тмъ не мене они все ближе подвигались къ столиц, чему генералы Фалькона не могли помшать и даже не пробовали мшать.

Фальконъ между тмъ продолжалъ проводить свою узкую политику. Депутаты различныхъ округовъ собрались въ палату и ни для кого не было тайной, что они ршились энергически протестовать противъ упорства и насилія, которыя встрчало въ правительств каждое народное желаніе.

Однажды, во время засданія, въ палату съ шумомъ ворвался какой-то генералъ, президентъ палаты протестовалъ противъ этой наглости, но его протестъ былъ встрченъ такимъ гамомъ и крикомъ изъ галлерей, запятыхъ публикою, солдаты стали высказывать такія угрозы противъ депутатовъ, что т, испугавшись повторенія рзни, устроенной Монагасомъ, прервали засданіе и разошлись.

Негодованіе въ Каракас сдлалось общимъ. Самъ Олеага пошелъ объясниться съ Фалькономъ, но тотъ только пожалъ плечами.

— Чего же вамъ надо? сказалъ онъ.— Вы видите, что самъ народъ на моей сторон, и что онъ не хочетъ оппозиціи противъ моего правительства. Не бить же мн самого себя.

Въ тотъ же вечеръ многіе депутаты собрались въ дом президента палаты, чтобъ поговорить о длахъ, а въ особенности о происшествіи въ палат. Но тутъ снова собралась толпа, состоявшая преимущественно изъ солдатъ, и начала стучать въ окна и произносить угрозы. Сдлало было даже три выстрла изъ револьвера и одна пуля попала въ залъ, гд сидли депутаты, но, къ счастію, ударилась въ стну.

Все это привело еще въ большее волненіе городъ, такъ что по улицамъ должны были разослать патрули.

Наступила страстная недля, празднуемая съ большою торжественностію. По улицамъ ходили великолпныя процессіи, въ которыхъ принимала участіе даже столичная знать. Церкви, по обыкновенію, были наполнены дамами, приходившими отчасти показать свои наряды. Мужчины же собирались кучками на улицахъ и передавали другъ другу слухъ о пораженіи правительственныхъ войскъ гд-то недалеко отъ Каракаса. Говорилось тоже, что Фальконъ постоянно уговариваетъ своихъ министровъ пустить его ухать, такъ какъ ему необходимо было осмотрть свои помстья и перемнить воздухъ для поправленія разстроеннаго здоровья, но министры отказались дать свое согласіе, такъ какъ они не были уврены, что онъ вернется, и боялись встать въ крайне непріятное положеніе. Кром того правительство не получало никакихъ свденій изъ внутри страны. Перехватывали ли ихъ, или генералы ничего не писали, но, однимъ словомъ, правительство не знало ровно ничего, что длалось въ провинціяхъ, а прізжіе, какъ нарочно, говорили о положеніи правительственныхъ войскъ, но ровно ничего не говорили о голубыхъ.

Въ первые дни этой недли подтвердился слухъ, что прежній президентъ республики Хозэ-Тадео-Монагасъ издалъ манифестъ, которымъ призывалъ народъ къ миру, но при этомъ требовалъ, чтобы народныя желанія были строго исполняемы. Хотя въ манифест онъ обращался только къ своимъ личнымъ и политическимъ друзьямъ, но, само собою разумется, что манифестъ предназначался для всего народа, и всюду высказывалось убжденіе, что каково бы ни было прошедшее Монагаса, но пока нельзя было найти лучшаго человка въ вожди оппозиціоннаго движенія.

Монагасъ, нажившій во время своего президентства на счетъ государственной казны милліоновъ семь или восемь и спокойно проживавшій частнымъ человкомъ, снова выступилъ на общественную арену. Неужели онъ истратилъ вс деньги и ему понадобились новыя средства? Нтъ, онъ былъ однимъ изъ богатйшихъ, если не самымъ богатйшимъ частнымъ человкомъ въ Венецуэл, и друзья его, еще остававшіеся въ столиц, разсказывали везд, что хотя онъ оставилъ по себ въ Вепецуэл дурную славу, но это обстоятельство его мучитъ и терзаетъ, и онъ намренъ исправить старые грхи и послужить отечеству до послдней капли крови, не разсчитывая и не желая получить за это въ награду не денегъ, ни почестей,— что когда онъ этого достигнетъ, онъ снова заживетъ тихой, семейной жизнію, и надется, что народъ, посл его смерти, сниметъ клеймо съ его имени и почтитъ его доброй памятью.

Въ среду, 8-го апрля, на страстной недл, явился этотъ манифестъ въ оппозиціонной газет ‘Федералистъ’, и настроеніе столицы обратилось совершенно въ пользу Монагаса. Въ то же время въ рядахъ правительственной партіи распространился ужасъ: пришло положительное извстіе, что Викторія, второй городъ въ государств, ршительно объявила себя въ пользу возстанія и что стоявшій тамъ гарнизонъ — офицеры и солдаты — вс перешли на сторону голубыхъ.

Въ этотъ день Фальконъ, вроятно, въ первый разъ увидалъ возможность своего паденія. Въ четвергъ онъ призвалъ къ себ министровъ и просилъ ихъ совта… Но они не могли уже оказать ему никакой помощи и потребовали отставки. Тогда былъ призванъ Арвело, и ему поручено составить министерство. Фальконъ совершенно потерялъ голову.

Арвело поспшилъ воспользоваться благопріятнымъ случаемъ, такъ какъ если бы онъ встртилъ честную поддержку со стороны президента, то была бы еще возможность отклонить отъ страны войну. Онъ тотчасъ же послалъ курьеровъ въ лагуну и къ Альварадо, генералу голубыхъ, стоявшему въ Кагуа, прося двухнедльнаго перемирія, чтобъ образовать новое либеральное министерство.

Уже въ страстную пятницу было назначено новое министерство, подававшее большія надежды на мирный исходъ дла. Мехія, извстный умный человкъ и храбрый солдатъ, державшійся въ сторон отъ правительства Фалькона, принялъ военное министерство, Арвело взялъ министерство внутреннихъ длъ и юстиціи, Биллафаньэ — министерство иностранныхъ длъ, а Антоніо Парехо принялъ незавидный постъ министра финансовъ, и по всему Каракасу пронесся крикъ радости, когда на слдующее утро, въ субботу, объявленъ былъ декретъ министра юстиціи, что правительство освобождаетъ изъ тюремъ всхъ политическихъ арестантовъ. Военный министръ издалъ въ то же время приказъ по арміи всмъ солдатамъ и офицерамъ не выходить изъ казармъ отъ одинадцати часовъ утра до четырехъ часовъ дня, то-есть, во время засданій палаты.

Оба приказа 11-го апрля появились въ ‘Федералист’ — такъ какъ оффиціальная газета тихо заснула за нсколько дней передъ этимъ, — и легко себ представить радость Каракаса. Оставалось только одно опасеніе, что при настоящемъ президент и войск такое либеральное министерство не долго продержится — ну а что же тогда?

Все это время Жозефъ былъ въ столиц, и какъ ни боялась его мать, что онъ столкнется съ правительствомъ, очевидно наблюдавшимъ за нимъ, онъ все-таки не узжалъ изъ Каракаса. Что было ему длать вн столицы? Праздно сидть въ ожиданіи какого нибудь ршенія, которое наконецъ примутъ нершительные реконквистадоры? Ждать можно было и въ Каракас. Кром того, носился слухъ будто вліятельнйшіе предводители обихъ партій, Мигуэль-Антоніо Рохасъ съ нсколькими лучшими офицерами голубыхъ и Бруцуаль съ министромъ внутреннихъ длъ и военнымъ министромъ, будутъ имть свиданіе въ Викторіи, чтобы обсудить, какимъ образомъ устроить прочный миръ,— что конечно будетъ возможно только въ томъ случа, когда правительство примется серьезно за реформы, требуемыя народомъ.

Если бы Фальконъ ршился выступить на путь реформъ, то возставшіе должны бы были разойтись по домамъ, а самъ Фальконъ вроятно остался бы по прежнему президентомъ,— что, во всякомъ случа, было лучше страшной междоусобной войны, всегда поглощающей столько благородной крови.

Вечеромъ въ Свтлое воскресенье большой каракасскій соборъ былъ такъ полонъ народомъ, что истинные богомольцы не могли помститься въ немъ и стояли на колняхъ на паперти передъ открытыми дверьми. Войти въ церковь уже не было возможности, потому что вся она была занята городскими разряженными дамами, забравшимися туда, какъ въ театръ, пышно разодтыя, часовъ съ двухъ, трехъ и гд имъ приходилось пробыть часовъ до восьми, до девяти.

Он стояли не на колняхъ, чего никакъ бы не вынесли, а сидли на принесенныхъ для этой цли коврахъ и подушкахъ, поджавъ подъ себя ноги, и широко разложивъ свои шелковыя платья, сидли сплошными рядами по всей церкви, оставивъ у колоннъ проходъ для молодыхъ людей, чтобъ т могли ходить и разсматривать ихъ то всхъ сторонъ. На службу дамы, казалось, мало обращали вниманія, и нердко крестились не прерывая даже своей бесды.

Смсь цвтовъ виднлась не только на платьяхъ, но и на лицахъ. Тутъ сидли и креолки и блыя съ нжными шеями, украшенными жемчугомъ и брильянтами, и негритянки въ большихъ золотыхъ серьгахъ и красивыхъ мантильяхъ.

Около одной изъ колоннъ стоялъ Жозефъ съ сильно бьющимся сердцемъ, такъ какъ серди нарядныхъ дамъ онъ увидлъ Изабеллу. Она была въ дорогомъ малиновомъ плать, съ простой малиновой розой въ черныхъ волосахъ и съ ниткой великолпныхъ брильянтовъ на ше. Нсколько недль не видалъ Жозефъ Изабеллы и удивился перемн, совершившейся въ ней. На лиц ея не было боле слда, ни грусти, ни блдности. Она сидла, какъ царица, между своихъ подругъ, и смло, и гордо и побдоносно озиралась вокругъ. Она не замтила Жозефа и искала кого-то глазами, потомъ вдругъ улыбнулась, ея глаза блеснули еще ярче и она дружески отвтила на чье-то привтствіе. Жозефъ взглянулъ, съ кмъ она поздоровалась, и увидалъ своего друга Юлія Гіэрру. Жозефъ зналъ, что Гіэрра давно ухаживаетъ за Изабеллой, но зналъ также, что ухаживанія эти были безуспшны. Можетъ быть, теперь врность и любовь его были вознаграждены. Привтствіе Изабеллы такъ заинтересовало его, что онъ ршился дождаться конца службы. Когда Изабелла поднялась съ своего мста, она нечаянно повернула голову къ Жозефу и узнала его. Онъ поклонился ей, но она отвтила на поклонъ холодно и съ достоинствомъ. Гіэрра пошелъ рядомъ съ Изабеллой, вовсе не замтивъ друга. Жозефъ пошелъ за ними, не теряя ихъ изъ виду. Гіэрра проводилъ Изабеллу до дому, гд они еще постояли нкоторое время у калитки, пока ее не отворили и не затворили снова за сеньоритой. Гіэрра же тихо пошелъ вдоль улицы.

Жозефъ прибавилъ шагу и догналъ его.

— Ну, другъ, сказалъ онъ, взявъ его подъ руку, — весело теб было?

— Карамба, Жозефъ! откуда это ты? Весело? да вдь я иду изъ церкви.

— Знаю. Я видлъ тебя тамъ, и оттуда шелъ за вами обоими.

Гіэрра не зналъ что отвчать. Если бы на улиц было свтло, то Жозефъ замтилъ бы, какъ онъ покраснлъ.

— Въ самомъ дл? наконецъ отвчалъ онъ.— Я встртилъ донпу-Изабеллу, когда она шла домой и пошелъ проводить ее.

— Тс! другъ, ты вовсе не мастеръ лгать, смясь сказалъ Жозефъ, — и меня ты не проведешь никоимъ образомъ. Я стоялъ за колонной и долго наблюдалъ за вами, и видлъ, какъ вы подмигивали другъ другу.

Гіэрра замолчалъ. Но наконецъ онъ не могъ доле скрывать своего восторга, своего блаженства.

— Это божественная двушка, Жозефъ! проговорилъ онъ,— какое-то небесное существо, но я тебя не понимаю, прибавилъ онъ, остановись и смотря на друга.

— Меня? отчего?

— Я знаю наврное, что ты прежде сватался за нее.

— Можетъ быть, она, отказала мн.

— Нтъ. Она еще вчера сама говорила мн, когда спрашивала о теб, что не знаетъ, почему ты пересталъ ходить къ нимъ, что ты цлыя недли не бывалъ у нихъ въ дом и даже, встрчаясь на улиц, раскланивался весьма холодно. Она говорила, что очень сожалла объ этомъ, и боится не оскорбила ли тебя чмъ нибудь, но чмъ, ршительно не подозрваетъ.

— Право? воскликнулъ Жозефъ и сердце его сжалось отъ страннаго непріятнаго чувства,— а ты, кажется, вовсе не ревнивъ.

— Нтъ, Жозефъ, искренно отвчалъ Гіерра,— потому что я твердо увренъ, что она любитъ меня, теб я могу, это сказать.

— А вы ужь объяснились?

— Нтъ, нершительно отвчалъ Гіерра,— прямо я еще не спрашивалъ.

— А что скажетъ старуха?

— Она олицетворенная любезность.

— Хочешь принять отъ меня добрый совтъ, Гіерра

— Съ радостью, потому что я убжденъ, что ты желаешь мн добра.

— Ну такъ берегись!

— Въ какомъ отношеніи? съ удивленіемъ вскричалъ Гіерра.

— Береги себя, другъ, ты летаешь теперь около огня, какъ леталъ я.

— Не понимаю тебя….

— Я буду говорить ясне, и не только ради тебя, но и ради другихъ. Он недавно разспрашивали тебя относительно заговора противъ Фалькона, когда, помнишь, похитили какого-то человка, вышедшаго изъ президентскаго дома, и, узнавъ свою ошибку, отпустили его?

— Не знаю, съ смущеніемъ отвчалъ Гіэрра.

— Ты знаешь, потому что старуха выспрашивала у тебя.

— Право, нтъ, поспшно отвчалъ Гіерра.— Спрашивала только Изабелла, и то шутя.

— И Изабелла тоже! тихо проговорилъ Жозефъ, тяжело вздохнувъ.

— Господи! оправдывался Гіэрра,— вдь вс женщины любопытны.

— И ты разсказалъ имъ?

Гіэрра засмялся.

— Я самъ ничего не знаю, и только подозрваю, что все это затяно Гватьерресомъ. Братъ его арестованъ, и съ нимъ обращаются ужасно скверно. Но теперь дло уже кончено, вс политическіе арестованные освобождены, и оба Гватьерреса немедленно выхали изъ города.

— Но это положеніе каждую минуту можетъ возобновиться, отвчалъ Жозефъ,— новое министерство уже проситъ отставку.

— Вздоръ! сказалъ Гіэрра,— черезъ три-то дня?

— Да, посл трехъ дней, повторилъ Жозефъ.— Свиданіе въ Викторіи не удалось. Фальконъ вроятно заупрямился, а настоящіе министры слишкомъ порядочные люди, чтобы позволить пачкать свою репутацію.

— Откуда ты все это знаешь?

— Пока это еще не ршено, но вроятно ршится очень скоро, можешь быть въ этомъ увренъ.

— Какое же отношеніе все это иметъ къ сеньорамъ Корона?

— Повидимому никакого, а въ сущности очень важное. Берегись, Гіэрра! Изабелла, можетъ быть, самая красивая двушка въ цломъ Каракас, но она — бездушная кокетка. Она играетъ съ тобою, какъ играла со мной, пока я силой не оторвался отъ нея.

— Жозефъ!..

— И не только это. И мать и дочь — ехидныя существа. Въ душ он преданы партіи Фалькона и боле этого… преданы Фалькону вполн, и пользуются своею кажущеюся приверженностью къ оппозиціи, чтобы вывдывать тайны и держать сти въ рукахъ.

— Ради Бога, Жозефъ!..

— Если не вришь мн, испытай самъ. Сдлай надъ ними опытъ, какой я сдлалъ. Назови имъ человка, который иметъ враждебныя намренія противъ Фалькона, и увидишь, что онъ скоро будетъ арестованъ. Слышалъ ты объ обыск у Энано?

— Да, это было очень забавно.

— Я назвалъ его сеньор, какъ человка подозрительнаго.

— Ты, Жозефъ! можетъ ли это быть?

— Я могъ бы сказать теб боле, но пока еще не имю положительныхъ доказательствъ, и потому лучше промолчу. Одно только, Гіэрра: держи ухо востро. Ты стоишь на колеблющейся почв, ты еще молодъ и неопытенъ… Но ужь поздно, мн надо домой, а то домашніе опять будутъ безпокоиться о моемъ отсутствіи. Прощай, другъ!

— Прощай, Жозефъ! отвчалъ Гіэрра, и долго еще, посл ухода пріятеля, онъ стоялъ на томъ же мст въ глубокомъ раздумь.

X.
Приближающееся ршеніе.

Въ понедльникъ утромъ, большая часть прежнихъ чиновниковъ получила отставку отъ новаго министерства, которое вовсе не хотло имть дла или съ шпіонами или съ людьми недобросовстными или же совсмъ незнакомыми. И Гораціо Энано постигла тоже печальная участь, хотя Фальконъ оставался президентомъ.

Получивъ отставку, Энано пошелъ въ послдній разъ въ министерство, чтобъ взять оттуда нкоторыя вещи, принадлежащія ему. Явившись въ присутствіе, онъ засталъ тамъ своихъ отставленныхъ товарищей за занятіемъ, возможнымъ разв только въ Венецуэл: они грабили министерство, какъ будто бы только-что завоевали его, и потомъ намревались сжечь.

Хотя было всего восемь часовъ утра, но такъ какъ въ десять должны были явиться вновь назначенные чиновники, то до ихъ прихода надо было привести все въ порядокъ. Странное только понятіе имли чиновники о порядк: одинъ изъ нихъ связывалъ всю оставшуюся бумагу, другой укладывалъ сургучъ, третій выливалъ на полъ чернила, вроятно для того, чтобъ, унося чернилицы, не запачкать себ платье. Приходъ Гораціо не понравился товарищамъ, не потому, чтобы они стснялись имъ, а потому вроятно, что не желали раздлить съ нимъ награбленнаго. Гораціо, увидавъ чиновника, выливавшаго чернила, подошелъ прямо къ нему и сказалъ:

— Очень благодаренъ вамъ, донъ-Серафино, за ваше безпокойство, эта чернилица принадлежитъ мн. Я принесъ ее съ собою, потому что слишкомъ привыкъ къ ней.

— Принадлежитъ вамъ, донъ-Гораціо? отвчалъ чиновникъ,— это крайне непріятно мн, потому что я получилъ весьма немного бумаги, а правительство должно мн за три мсяца жалованья, при настоящихъ же обстоятельствахъ, при низверженіи существующаго порядка, я просто не знаю, какъ мн прожить.

— Я также ничего не получалъ въ послдніе мсяцы, отвчалъ донъ-Гораціо, совершенно оффиціально, и при этомъ взялъ, безъ дальнйшихъ разговоровъ, свою собственность.

Посл чего донъ-Серафино нсколько обиженно взглянулъ на свои запачканные пальцы.

— Ну хорошо, проговорилъ онъ въ утшеніе.— Въ такомъ случа я возьму себ сукно со стола.— И вытеревъ пальцы о бумагу, онъ сдернулъ со стола сукно, свернулъ его и отложилъ въ сторону.

Донъ-Гораціо отворилъ свой ящикъ, вынулъ изъ него остатки канцелярскихъ принадлежностей и засунулъ все въ карманъ. Для грабежа онъ былъ слишкомъ гордъ. Донъ-Серафино вышелъ послднимъ изъ буквально пустой комнаты. Въ лвой рук онъ несъ узелъ, а въ правой — стулъ. Когда же онъ, съ этой ношей гордо хотлъ пройти мимо караульнаго солдата, то тотъ остановилъ его, сказавъ:

— Куда же идете вы со стуломъ?

— Я несу его къ столяру, кротко отвчалъ чиновникъ.— Онъ разшатался.

Но солдатъ не поддался этой хитрости.

— На этотъ разъ не позволено брать съ собою стульевъ, коротко отвчалъ онъ.— Намъ отдалъ приказъ.

— Ну такъ возьмите его, сказалъ Серафино, до крайности оскорбленный, что простому солдату отданъ приказъ наблюдать за ними. Съ этими словами онъ поставилъ стулъ и съ негодованіемъ вышелъ изъ министерства.

Когда, черезъ полтора часа, пришли новые чиновники, они не нашли никакихъ канцелярскихъ принадлежностей, чему впрочемъ нисколько не удивились и тотчасъ же поручили одному изъ своей среды закупить все необходимое. Но это порученіе не слишкомъ легко было исполнить. Чиновникъ, придя къ нмцу, продавцу бумаги, началъ такъ свою рчь:

— Сеньоръ! позвольте попросить васъ отпустить бумаги для министерства финансовъ — конвертовъ, сургучу, стальныхъ перьевъ, чернилицъ и проч.

— Все это у меня есть, отвчалъ нмецъ, не трогаясь съ мста,— но мн хотлось бы освдомиться относительно уплаты.

— Вы запишите все, что вамъ будетъ слдовать, на счетъ министерства финансовъ.

— Ну это не совсмъ-то удобно, отвчалъ нмецъ.

— Неужели вы думаете, что государство не заплатитъ вамъ?

Нмецъ покачалъ головою.

— Не заплатитъ, я въ этомъ убжденъ. Гд же это государство? я не знаю, — я съ нимъ незнакомъ. Кто теперь министръ финансовъ?

— Да разв вы не читали въ газетахъ? Докторъ Антоніо Парехо.

— Да это было въ среду, а, сегодня у насъ уже понедльникъ. Такъ онъ все еще министръ?

— Да, и можно надяться, что останется имъ.

— Посмотримъ, другъ. Я врю доктору Парехо, принесите мн отъ него росписку, что онъ беретъ вс эти вещи на свою отвтственность, и тогда, вы можете получить все, что вамъ угодно. Министерства же я вовсе не знаю, и давать ему въ долгъ не могу.

— Славно! замтилъ съ удивленіемъ чиновникъ.— Такъ венецуэльское министерство финансовъ не иметъ кредита даже на десять пезосовъ?

— Любезный другъ! смясь сказалъ нмецъ.— Вы врно не здшній, что удивляетесь этому. Съ вами случатся еще и не такіе казусы.

— Ну, дайте мн, по крайней мр, вещи, росписку я принесу вамъ потомъ.

— Любезнйшій господинъ! отвчалъ нмецъ, не трогаясь съ мста,— потомъ вы будете слишкомъ заняты и вамъ некогда будетъ зайти сюда. Принесите сначала росписку и тогда получите бумагу и все, что вамъ надобно. Поняли?

Чиновникъ ничего не отвчалъ, онъ повернулся на каблукахъ, намреваясь открыть кредитъ гд нибудь въ другомъ мст, но вроятно поиски его оказались неудачными, потому что, черезъ часъ, онъ вернулся обратно, принесъ росписку и получилъ все необходимое.

Вскор случилось то, чего вс такъ боялись. Слухи о переход желтыхъ войскъ къ голубымъ оказались неврными и потому добрыя намренія Фалькона, разсялись, и онъ видимо началъ поворачивать на прежнее. Новые министры увидли, что при такомъ управленіи умиротворить страну они не могутъ, подали въ отставку, которую тотчасъ и получили.

Посл этого въ Венецуэл наступило время, когда страна осталась вовсе безъ министерства. Палата также разошлась, а Фальконъ продолжалъ себ жить изо дня въ день, по прежнему.

——

Въ Какао, въ маленькомъ уютномъ домик, въ садик сидла жена Тадео рядомъ съ однорукимъ Фелипомъ, заражавшимъ воздухъ дымомъ простой сигары. Передъ ними старикъ Пердидо копалъ заступомъ яму, напвая какую-то старую колыбельную псню.

Тадео не было дома, онъ ушелъ въ Каракасъ, съ тмъ, чтобъ вернуться въ тотъ же вечеръ. Фелипъ разсказывалъ тетк о томъ, что длается въ Каракас, какъ безобразничаютъ солдаты, что вроятно они скоро будутъ проходить черезъ Какао, и наконецъ, взглянувъ на Пердидо, спросилъ:

— А что тамъ длаетъ Пердидо?

— Теперь у него каждую недлю что нибудь новое, со вздохомъ отвчала тетка.— Теперь онъ вбилъ себ въ голову, что его Мануэла лежитъ больная и скоро умретъ. Вотъ онъ и роетъ могилу, чтобы положить ее туда и спрятать, а то иначе мать опять найдетъ ее и отниметъ.

— Совсмъ съумасшедіній, отвчалъ Фелипъ.— А какъ славно онъ поетъ.

— Ахъ! мы благодаримъ Бога, что онъ поетъ, отвчала тетка.— Одно время, когда здсь были солдаты, мы очень боялись за него. Пришлось даже запереть его дня на два. Тадео ходилъ въ городъ и принесъ оттуда лекарство. На слдующее утро солдаты ушли, и съ тхъ поръ Пердидо опять успокоился и все занимается чмъ нибудь.

— Сколько лтъ живетъ у васъ старикъ, я позабылъ?

— Лтъ одинадцать. Хлопотъ съ нимъ много. Тадео очень привязанъ къ нему. Старикъ когда-то былъ его хозяиномъ, и теперь онъ не хочетъ оставить его въ несчастіи.

— Да разв у старика совсмъ нтъ родственниковъ?

— Не знаю. Тадео не любитъ говорить объ этомъ. А когда я вышла замужъ, старикъ уже жилъ у него.

— Какое странное имя — Пердидо!

— Да его зовутъ не такъ. Это онъ самъ себя такъ прозвалъ. Въ Ангостур, гд онъ былъ прежде богатымъ купцомъ, его звали Кастилія.

— Ну, ихъ въ Венецуэл довольно, отвчалъ Фелипъ.— Въ лагун тоже живетъ семейство этого имени, и въ Викторіи тоже, а они между собою вовсе не родственники.

Старикъ между тмъ вырылъ могилку, поставилъ заступъ, слъ на землю и сложилъ руки какъ будто бы для молитвы. Фелипъ, молча, покачивая головою, смотрлъ на него.

— Нтъ ли у васъ въ дом чего нибудь напиться? спросилъ онъ.— Только не воды.

Тетка печально покачала головой.

— Даже сахару-то нтъ, сказала она,— и ужь два дня мы пьемъ кофе безъ него. Тадео не хочетъ занимать, хотя ему везд дали бы въ долгъ, но изъ города онъ врно принесетъ сегодня денегъ, онъ пошелъ за ними.

— А у Тадео деньги лежатъ въ город? Врно у какого нибудь купца? спросилъ Фелипъ.— Ну это плохо. Купцы не очень-то охотно выдаютъ теперь деньги.

— Намъ нужна такая бездлица, сказала тетка, — не знаю получаетъ ли онъ деньги отъ купца, мн кажется, ему даетъ ихъ какая-то богатая женщина.

— Женщина?

— Да. Ее зовутъ Корона. Ты врно ее знаешь.

— Сеньора Корона? Конечно я ее знаю… генеральша.

— Можетъ быть, что мужъ ея былъ генераломъ, а теперь, она, кажется, вдова.

— Гм! сказалъ Фелипъ, качая головой.— И онъ больше ничего не говорилъ?

— Нтъ, ничего… Да я и этого не знала бы, если бы недлю тому назадъ, когда мы сидли совсмъ безъ гроша, Тадео не захворалъ и не попросилъ меня сходить вмсто себя, и сказать ей, что я пришла отъ Тадео… что онъ проситъ ее исполнить общаніе. Поэтому-то онъ и сказалъ мн, какъ ее зовутъ и гд она живетъ, въ чемъ посл очень раскаявался. Дня черезъ два ему стало легче и онъ пошелъ самъ, но не засталъ сеньоры дома. Вотъ ужь раза два онъ былъ у нея напрасно.

— А гд она живетъ?

— Недалеко отъ площади… четвертый или пятый домъ отъ угла.

— Такъ!

— Кто такая эта женщина? Врно очень богатая?..

— Не знаю, замтилъ Фелипъ.— Въ харчевн, гд я останавливался, про нее разсказывали странныя вещи. Она не каракасская уроженка, она откуда-то пріхала… и скупа, какъ дьяволъ. Странно, что она даетъ деньги…

— Тадео, можетъ быть, продавалъ ей прежде плоды или картофель, сказала тетка,— и не получилъ тогда денегъ.

— Это можетъ быть, отвчалъ Фелипъ.— Въ такомъ случа, онъ и теперь едва ли получитъ.

— Ну нтъ, вскричала тетка,— онъ принесъ какъ-то отъ нея цлую кучу долларовъ.

— Кучу долларовъ отъ сеньоры?

— Отъ нея ли именно — я не знаю, но изъ города.

— Ну врно отъ кого нибудь другого. Эта ужь не дастъ. Да что это Тадео не идетъ до сихъ поръ! Давно онъ ушелъ?

— Съ ранняго утра, онъ врно опять не засталъ ее дома.

— Ну если онъ ходилъ за деньгами, смясь сказалъ Фелипъ,— то конечно не застанетъ ее. Куда это идетъ Пердидо?

Старикъ всталъ и шелъ черезъ садъ.

— Недалеко, только до калитки, сказала тетка.— Тамъ онъ остановится и будетъ прислушиваться, какъ будто ждетъ кого-то.

— Но ужь смеркается.

— Ничего, онъ простоитъ еще съ часъ, потомъ придетъ въ комнату, возьметъ себ пость и спокойно ляжетъ спать.

Тетка съ племянникомъ оставались еще въ саду, при яркомъ лунномъ свт, до тхъ поръ, пока кто-то не постучался въ калитку и на порог не показался Тадео.

— Опять ничего! сказалъ онъ, утирая потъ со лба.— Теперь ужь я третій разъ ходилъ напрасно.

— Кажется ты сегодня хотлъ ждать въ город пока она не прідетъ.

— Она, я думаю, и не вызжала, мрачно проговорилъ Тадео.— Въ комнатахъ былъ свтъ, его было видно сквозь ставни. Кто это у тебя?

— Здравствуйте, Тадео! сказалъ Фелипъ, вставая и протягивая руку.— Я шелъ мимо и зашелъ посмотрть, какъ вы поживаете.

— Плохо, отвчалъ Тадео, тяжело вздыхая, — очень плохо, Фелипъ. Ты пришелъ въ трудное время: у меня въ дом нтъ ни реала, чтобъ купить чего нибудь поужинать.

— Я могу помочь горю, добродушно отвчалъ Фелипъ.— Въ это время я заработалъ въ Каракас порядочныя деньги и таскать ихъ съ собою мн вовсе не приходится,— теперь везд столько солдатъ,— а у васъ они будутъ сохранне, и потомъ он мн пригодятся.

— Я неохотно занимаю, Фелипъ.

— Да вы и не займете, вы просто спрячете ихъ.

— Хорошо спрячу, когда мн сейчасъ же надо взять изъ нихъ и купить что нибудь пость.

— Ну голодомъ же сидть нельзя. У меня хоть и одна рука, но работать я могу и заработываю, сколько мн нужно. Вы, должно быть, шибко бжали, что такъ вспотли.

— Въ город вс точно съ цпи сорвались. Колина опять выступилъ, должно быть, онъ идетъ вслдъ за мной, потому-то я такъ и бжалъ. Мн не хотлось оставлять жену одну въ то время, какъ будутъ проходить солдаты. А ты откуда?

— Я вышелъ сегодня утромъ изъ Каракаса и заходилъ еще кое-куда. Тамъ ужь утромъ началась суетня, но я не думалъ, что они сегодня же выступятъ.

— Сегодня же вечеромъ, это ужь ршено. Вс на ногахъ. Колина такъ и скачетъ по улицамъ, онъ ведетъ съ собой отрядъ въ тысячу человкъ, чтобъ прогнать изъ окрестностей голубыхъ.

— Карамба! Такъ, значитъ, началось. Жаль, что я не могу воевать, а то и я пошелъ бы въ лагуны.

— Для того, чтобъ теб отрубили другую руку, сказала тетка.— Что вы, право, за народъ. А крови-то что польется теперь! Бдныя матери!

Фелипъ пожалъ плечами.

— Что же длать-то? проговорилъ онъ.— Дядя! сходите-ка за провизіей, да ужь кстати захватите и на завтрашній день. Я подожду и посмотрю, что выйдетъ, чтобъ снести извстіе въ лагуну. Но идите теперь, а то когда придетъ Колина, то врядъ ли намъ что нибудь останется.

XI.
Ласъ-Аюнтасъ.

Недалеко отъ столицы къ югу, въ прекрасной долин, между двумя горными потоками, лежитъ прелестный городокъ Ласъ-Аюнтасъ, съ хорошенькими, чистенькими домиками и съ красивой церковью на холм, населенный дятельнымъ работящимъ народомъ. Въ мирное время Ласъ-Аюнтасъ очень оживленное мстечко, въ окружной мстности занимаются скотоводствомъ, и Ласъ-Аюнтасъ служитъ центромъ торговли скотомъ. Широкое шоссе, проведенное изъ Каракаса, постоянно занято обозами и гуртами муловъ и ословъ. Теперь конечно ничего этого не было.

Еще въ начал возстанія Фальконъ занялъ вс окрестныя мстечки солдатами и черезъ это раззорилъ все мстное населеніе.

Какъ ни подавлено было населеніе Ласъ-Аюнтаса, но въ этотъ день городокъ былъ оживленъ, такъ какъ наконецъ наступило время, когда желтые боле уже не осмлятся длать набги, по прихоти какого нибудь офицера, и налагать контрибуціи!

Въ городъ вступили наконецъ голубые, они вступили туда съ распущенными знаменами, при барабанномъ бо, и радостно были встрчены жителями. Для нихъ это были не бунтовщики противъ спокойствія страны, а завоеватели порядка, которые возвратятъ отечеству спокойствіе. Они возстали противъ тиранніи и гнета, противъ несоблюденія конституціи, и мужество, и ршительность, выражавшіяся на лицахъ всхъ, даже простыхъ солдатъ, доказывали, чіо они сознательно дйствовали въ пользу справедливаго дла.

Мужчины, встрчая ихъ, махали шляпами, женщины — платками, и изъ всхъ домовъ выносились добровольно да и питье — водка для солдатъ, вино для офицеровъ, чтобы подкрпить ихъ посл утомительнаго и долгаго перехода. Къ этимъ войскамъ народъ чувствовалъ довріе. Куда подходили желтые, тамъ немедленно запирались лавки, и все пряталось, что могло имъ пригодиться,— въ сущности же имъ могло пригодиться все. Теперь же вс лавки стояли растворенными и никто не принесъ никакой жалобы.

Войска голубяхъ, подъ командою генерала Андреаса Альварадо и полковника Адольфо Гарція и Теха, расположились лагеремъ на сверной отлогости холма, круто спускавшейся внизъ.

Прежде всего Альварадо постарался узнать, великъ ли гарнизонъ стоитъ въ Каракас, но полученныя извстія показались ему преувеличенными. Походъ его въ Ласъ-Аюнтасъ былъ пока одною угрозою. Но Рохасъ наврно общалъ ему прійти черезъ нсколько дней изъ Валенціи и съ лагунъ, и дйствовать съ нимъ заодно. Конечно Рохасъ желалъ взять Каракасъ прежде, нежели Монагасъ придетъ къ столиц изъ Барселоны и раздлитъ съ нимъ славу побды. При этомъ Рохасъ сильно надялся на помощь жителей столицы, которые, даже только произведя демонстрацію, могутъ настолько испугать Фалькона, что онъ поспшитъ отказаться отъ власти. Но Рохасъ ошибался въ свое ихъ разсчетахъ. Въ южной Америк никогда не случается, чтобъ городское торговое населеніе ршалось сдлать что нибудь въ пользу той или другой партіи,— оно для этого слишкомъ боится за свое имущество. Горожане обыкновенно предоставляютъ враждующимъ и вооруженнымъ партіямъ дйствовать самостоятельно, сами же закрываютъ лавки и двери, и впослдствіи обращаются весьма любезно съ побдителями, которымъ не подается ни малйшаго повода быть ими недовольными.

Альварадо разослалъ по окрестностямъ отряды для рекогносцировки. Солдаты, преимущественно индйской крови, были чрезвычайно пригодны для такого дла. Фальконъ стянулъ вс свои войска въ столицу, и объявилъ, что самъ станетъ во глав ихъ и потушитъ возстаніе. Но имлъ ли онъ дйствительное намреніе сдлать это — никто не могъ сказать наврно.

На восток занималась заря, всходило солнце и сверху холма, гд расположился лагерь голубыхъ, на долину открывался очаровательный видъ, вся мстность внизу казалась покрытою милліардами брильянтовъ. Въ небольшой комнат, у окна стоялъ Теха и смотрлъ на эту прелестную картину. Гарція еще лежалъ на постели.

— Карамба, Гарція! вскричалъ молодой человкъ,— посмотрите-ка, что за видъ, лучшаго трудно себ представить, а вы лежите спокойно. Взгляните, какъ блеститъ и брызжетъ потокъ тамъ внизу.

— Вы сегодня совсмъ поэтъ, отвчалъ молодой полковникъ,— такъ что мн гораздо пріятне слушать ваши краснорчивыя тирады, чмъ самому наблюдать восхищающую васъ красивую картину природы. Продолжайте. Не замтите ли вы гд нибудь живописнаго погонщика осла, наполняющаго свои боченки водою, или прелестныхъ двушекъ, моющихъ грязное блье?

— Вы неисправимы, отвчалъ Теха.— Можно ли въ самомъ дл оставаться хладнокровнымъ въ виду такихъ прелестей?

— Намъ надо беречь свои силы, другъ, отвчалъ Гарція, не трогаясь съ мста,— такъ какъ мы не знаемъ, когда придется употребить ихъ въ дло. Но что длается на дорог… видно тамъ что нибудь?

— Виднется только какое-то облако пыли невдалек. Карамба! да это всадникъ! и онъ скачетъ сюда во весь опоръ.

Гарція однимъ прыжкомъ вскочилъ на ноги и очутился подл Теха. Оба они стали внимательно наблюдать за всадникомъ. Вскор Гарція, поспшно схвативъ платье, вскричалъ:

— Что нибудь неладно..Одвайтесь скоре, Теха, но прежде всего постучитесь къ генералу, можетъ быть, онъ еще спитъ. Этотъ нарочный везетъ какія нибудь важныя извстія, иначе онъ не скакалъ бы такъ сломя голову. Неудивительно, если вслдъ за нимъ покажется самъ Фальконъ.

Онъ быстро одлся, подвязалъ саблю, воткнулъ оба револьвера за поясъ, взглянулъ въ окно и увидлъ, что всадникъ съ такой же быстротой проскакалъ мостъ и поднимался на холмъ.

Вскор всмъ стало извстно, зачмъ прискакалъ нарочный. ‘Идутъ!’ раздавалось по всмъ улицамъ, ‘идетъ Фальконъ, идутъ желтые’. Женщины прятались по домамъ, купцы, только-что отворившіе лавки, снова запирали ихъ, по улицамъ собирались кучки любопытныхъ. Нарочный передалъ Альварадо, что по дорог идетъ войско, и что видно даже, какъ блеститъ оружіе, но какъ сильно войско, посланный сообщить не могъ. Войска, по его соображенію, было много, очень много, вся дорога была покрыта пылью. Увидвъ пыль, онъ поскакалъ во всю мочь, чтобъ во время дать знать своимъ.

— Да гд же вы ихъ оставили?

— У Досъ-Каминосъ. Они сейчасъ будутъ здсь.

Тутъ по городу раздались сигналы, забилъ барабанъ, и со всхъ сторонъ стали сбгаться солдаты на сборный пунктъ, къ мосту.

Позиція голубыхъ на возвышеніи была очень выгодна, но желтые, обладая хорошимъ оружіемъ, все-таки имли надъ ними большое преимущество. Половина отряда Альварадо была снабжена только тесаками: огнестрльное же оружіе другой половины состояло большею частію изъ весьма посредственныхъ карабиновъ, офицеры же вс имли револьверы. Въ снарядахъ также былъ недостатокъ, обозъ запоздалъ и его ждали въ тотъ день, или на слдующее утро. Никто не ждалъ такого быстраго нападенія, тмъ боле, что Фальконъ только-что могъ узнать о ихъ приход.

Альварадо былъ отличный предводитель, избранную имъ мстность онъ хорошо зналъ, и усплъ приспособить ее для обороны, имя такихъ опытныхъ и мужественныхъ помощниковъ, Гарція и Теха, онъ спокойно ожидалъ нападенія враговъ.

‘Вотъ они, вотъ они идутъ!’ послышалось отвсюду. Сильный порывъ втра разсялъ пыль, мшавшую видть непріятеля, теперь же съ помощію трубы можно было почти безошибочно узнать, какъ велика его сила. Альварадо засмялся и сказалъ стоявшимъ подл него товарищамъ.

— Кажется, мы напрасно безпокоились. Они идутъ по четыре человка въ рядъ, да и то не сплошь. Вотъ почему облако пыли тянется безконечно. Вроятно, они и не подозрваютъ, что у насъ здсь тысяча человкъ, иначе они не тащились бы такъ тихо. Ну такъ выпьемте еще по стаканчику вина, господа! вино здсь дйствительно хорошее.

Онъ налилъ по стакану и, чокнувшись съ полковниками, вскричалъ:

— Dios, union y libertad! (Богъ, единство и свобода!) А теперь господа за работу! Вы знаете ваши мста. Я думаю, что непріятель начнетъ штурмовать со всхъ сторонъ, къ чему, впрочемъ, мы приготовлены. Въ особенности удерживайте людей, чтобъ они не тратили нанрасно снаряды. Пусть непріятель поднимется къ намъ, а ужь мы съумемъ его встртить. Ну такъ впередъ! Они не ждутъ, и вотъ одинъ отрядъ ужь перебирается черезъ потокъ. Хорошо ли разставлены ваши люди, Теха?

— Кажется, что недурно, генералъ, отвчалъ Теха.— Надюсь, что мы исполнимъ свой долгъ.

— Хорошо, впередъ! До свиданья, господа!

Между тмъ непріятель началъ развертывать свои колонны и подвигался впередъ по нсколько узкой дорог. Онъ шелъ осторожно, выславъ впередъ цпь застрльщиковъ, желая удостовриться, нтъ ли гд засады и не грозитъ ли ему опасность съ тыла. Но голубые о томъ вовсе не думали, они хотли удивить своихъ противниковъ другимъ способомъ, и теперь надялись, что удивятъ на-славу.

Въ войск голубыхъ господствовало оживленіе, имъ предстояло, наконецъ, встртиться съ врагомъ при самыхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ. А потому они спокойно смялись и шутили съ жителями, приносившими имъ водку и кушанье. Желтые, напротивъ того, двигались молча и мрачно. Что имъ было за дло до всей этой войны? Почти вс они были взяты въ солдаты насильно. Жалованья они не получали совсмъ, да и самое продовольствіе отпускалось имъ въ такомъ ничтожномъ количеств, что они вынуждены были воровать и выпрашивать у мирныхъ жителей. Къ тому же могло ли укрыться отъ нихъ, что ихъ соотечественники выказывали имъ ненависть, лишь только они показывались куда нибудь съ своими желтыми лентами? У офицеровъ было конечно легче на душ, такъ какъ они полагали, что имъ предстоитъ легкая борьба. Они не считали даже возможнымъ, чтобы бунтовщики устояли противъ нихъ, и поэтому-то Колина, предводительствующій и въ этой экспедиціи, веллъ передовому отряду быстро перейти черезъ потокъ, для того, чтобъ перестрлять спрятавшихся за горою голубыхъ. Онъ полагалъ, что такой диверсіи будетъ достаточно, чтобы заставить голубыхъ очистить свою позицію и бжать безъ оглядки.

Но этого не случилось. За горой не показалось ни одного человка и стало очевидно, что голубые укрпились въ город и тамъ ждали нападенія. Итакъ, надо было начать битву. Колина тоже хорошо зналъ мстность и поджидалъ только, чтобъ къ нему примкнули отставшіе отряды. Колина общалъ своимъ солдатамъ, что они будутъ завтракать въ Ласъ-Аюнтас, и даже — хорошо завтракать. Онъ не могъ знать, дружески ли тамъ были приняты голубые, или укрпились въ город силою, но онъ зналъ настроеніе всей страны, какъ онъ говорилъ, и надялся, что усмиритъ эту бунтующую сволочь.

Жители Ласъ-Аюнтаса пришли въ немалое смущеніе, узнавъ, что непріятельскими войсками предводительствуетъ Холера, они знали, что будетъ съ ними, если онъ войдетъ въ городъ, и многіе изъ нихъ уже начали укладывать свои лучшія вещи и товары, чтобы, въ случа неудачи, спасти хоть что нибудь.

Колина не медлилъ нападеніемъ. Онъ не считалъ нужнымъ заводить съ бунтовщиками какіе бы то ни было переговоры, требовать сдачи или что нибудь подобное. Видя, что голубые, повидимому, не длаютъ никакихъ приготовленій къ бгству, онъ ршилъ, что они врно намрены защищаться, и потому раздлилъ свою дивизію на три колонны и далъ знакъ къ нападенію такъ спокойно, какъ будто бы онъ просто приказалъ солдатамъ вступить въ городъ.

Альварадо, между тмъ, разставилъ свои войска такъ, что только небольшая часть ихъ могла быть замчена желтыми.

Зная теперь силы желтыхъ, онъ заключилъ, что они никакъ не многочисленне голубыхъ, и если они и были вс снабжены хорошими ружьями со штыками, то за то у голубыхъ была выгодная позиція. Альварадо не сомнвался въ успх и былъ увренъ, что желтымъ не взять Ласъ-Аюнтаса.

Желтые до начала боя дйствовали вяло, безъ всякаго воодушевленія, они предпочли бы такъ или иначе мирно сойтись съ голубыми, между которыми у нихъ было много братьевъ и друзей. Но человкъ — существо странное, и ловкостью и терпніемъ его можно понудить на все, на что угодно. Желтые, повторяемъ, шли на битву печально и даже неохотно, но вотъ трубы протрубили нападеніе и въ этихъ людяхъ пробудился животный инстинктъ, жажда крови. Во всякомъ человк можно пробудить звря…

Въ то время, какъ Колина переходилъ съ своими войсками черезъ мостъ, раздался первый залпъ и возвстилъ о начал битвы. Пули летли довольно врно и положили на мст нсколько человкъ, что однакожъ не поколебало и не удержало непріятеля, а напротивъ того, подйствовало совсмъ иначе.

При вид крови, битва началась серьезно, и въ то время, какъ Колина, громко крича и махая саблей, съ револьверомъ въ лвой рук, скакалъ впередъ, солдаты его, дико крича о мести, черезъ убитыхъ товарищей бросились въ штыки на враговъ.

‘Стой, пли!’ Въ одинъ мигъ остановились они, слушая приказъ, и выстрливъ, опять бросились впередъ. Сверху въ нихъ тоже стрляли. Конечно о правильной перестрлк нечего было и думать: всякій стрлялъ, какъ только успвалъ заряжать ружье, и теперь со всхъ сторонъ выбгали голубые, стрляли вдоль улицъ и убгали въ дома или за дома.

— Впередъ! крикнулъ Колина, соскочивъ съ сдла и отгоняя мула прочь.— Впередъ, ребята! Они уже бгутъ. Имъ не уйти отъ насъ. Ура! Фальконъ и федерація!

— Ура! отвчали ему солдаты, и отрядъ, которому велно было взять холмъ, для того, чтобъ голубые не могли доле держаться въ город, съ истинной храбростью бросился на непріятеля. Не усплъ онъ добраться до половины холма, какъ со всхъ сторонъ высыпали на него стрлки и открыли пальбу почти въ упоръ. Желтые заколебались. Многіе изъ нихъ были убиты или ранены, но минута колебанія прошла, и они, дико вскрикнувъ, бросились впередъ. Стрлки голубыхъ отступили, раздались въ стороны, и противъ нападающихъ вышла плотная масса, вооруженная тесаками и предводительствуемая Техой, она стремительно напала на желтыхъ.

Первое нападеніе желтые вынесли довольно стойко. Яростно крича, Колина понукалъ ихъ двигаться впередъ, но двигаться впередъ они уже боле не могли. Отъ давки они не могли употреблять свое оружіе, а боковые выстрлы изъ домовъ, занятыхъ стрлками рекоиквистадоровъ, охлаждали ихъ и безъ того слабую энергію.

Участь боя была ршена. Несмотря на храбрость Колина, желтымъ нечего было и думать о наступленіи, они бросились внизъ безъ оглядки. Альварадо и Теха, съ своими отрядами, погнались за ними. Гарція, съ своей стороны, также не оставался празднымъ. Онъ разставилъ своихъ солдатъ такъ, что городскія зданія совершенно скрывали ихъ отъ желтыхъ. Теперь же, когда желтые были уже около домовъ, онъ вдругъ появился между ними и произвелъ еще большее смятеніе въ ихъ рядахъ.

Послдняя колонна желтыхъ не могла даже и наступать. Она была встрчена такимъ сильнымъ огнемъ, что ея не очень храбрый предводитель невольно остановился. Но тутъ сверху раздался сигналъ къ отступленію, и его отрядъ былъ увлеченъ общимъ бгствомъ.

Желтые бжали безъ оглядки, какъ попало черезъ мостъ и почти высохшій потокъ. Многіе изъ нихъ роняли ружья и не имли времени подбирать ихъ. Самъ Колина съ трудомъ поймалъ своего мула. Вскочивъ на сдло, онъ бросился за бгущими, чтобы остановить и собрать ихъ. Въ бшенств онъ даже билъ ихъ своею саблей, но они увертывались и бжали дале.

Между тмъ реконквистадоры шли сзади плотной массой, ликуя побду. На мосту Теха догналъ непріятеля. Револьверъ у него былъ не заряженъ, но онъ, не обращая на это вниманія, бросился, съ саблею въ правой рук, въ непріятельскіе ряды, и схватилъ за воротъ одного бжавшаго индйца. Но индецъ оказался ловкимъ парнемъ, онъ, при помощи своего товарища, схватилъ Теха, какъ ребенка, и только-что хотлъ перебросить за перила моста, какъ оба солдата, громко вскрикнувъ, упали на колни. Какой-то негръ, невооруженный ничмъ, схватилъ ихъ обоихъ за шиворотъ и сдавилъ такъ, что они не могли удержаться на ногахъ. Негръ, поваливъ ихъ, отнялъ у одного изъ нихъ ружье, и, не обращая на нихъ боле вниманія, дружески кивнулъ Теха и бросился вслдъ за бгущими.

Колина все еще надялся привести въ порядокъ свой отрядъ, собравъ его въ лежащей на пути деревн Каминосъ, но бгущіе, страшась, что въ деревн ждетъ ихъ новое нападеніе, разбжались въ разныя стороны, и когда, наконецъ, достигли Какао, то число ихъ, не столько отъ убитыхъ и раненыхъ, сколько отъ взятыхъ въ плнъ и дезертировъ, такъ убавилось, что о вступленіи въ новый бой нечего было и помышлять.

Въ Какао побжденные желтые не смли остановиться даже для короткаго отдыха, за ними по пятамъ слдовалъ непріятель. Альварадо, пользуясь нравственнымъ упадкомъ врага, не хотлъ давать ему отдыха. Плнные были оставлены подъ прикрытіемъ незначительной стражи, а самъ онъ, съ восьмью стами человкъ, шелъ за непріятелемъ, безпрестанно нападая на него почти до самаго Каракаса.

Вблизи столицы голубые остановились, потому что у нихъ вышли почти вс патроны, и взявъ съ собой множество перебжчиковъ, очень довольныхъ, что они могутъ избавиться отъ службы въ столиц и возвратиться къ своимъ семействамъ, тихо двинулись обратно къ своей главной квартир.

Они остановились на короткое время въ Какао, чтобы нсколько собраться съ силами и отдохнуть. Теха получилъ ударъ въ лицо, разорвавшій ему щеку, и ему захотлось зашить рану, но не нашлось для этого знающаго человка и потому онъ послалъ въ городъ узнать, не найдется ли тамъ хирурга, когда къ нему подошелъ одинъ изъ плнныхъ, или, лучше сказать, одинъ изъ дезертировъ и объявилъ ему на ломаномъ испанскомъ язык, что онъ можетъ взяться за эту работу.

— А вы разв хирургъ?

— Нтъ, сказалъ дезертиръ, ршительно качая головой, — портной.

— Что? смясь сказалъ Теха.— Портной? Да откуда вы?

— Изъ Германіи, сказалъ нмецъ, хладнокровно вынимая изъ кармана иголку и нитку.— Угодно вамъ довриться мн? Я только-что зашилъ рану одному черному, какъ смоль, негру, и сдлалъ это очень искусно. На черной кож нитки просвчиваютъ и оттого вышло не совсмъ красиво,— это правда, но такое лицо, какъ у этого негра, ничто не портитъ.

— Какъ это вы попали въ солдаты? спросилъ Теха, въ то время, какъ портной вдвалъ нитку и длалъ узелокъ.— Волонтеромъ?

— Какъ бы не такъ, сказалъ портной.— Волонтеромъ, что вы?— Я просто взятъ силой, мн назначили реалъ жалованья, и вселили въ меня увренность, что въ одинъ прекрасный день я могу быть разстрляннымъ? Чортъ возьми! пріятная перспектива!

Теха засмялся.

— Не хотите ли теперь поступить къ намъ?

— Если сойду съума, тогда пойду въ венецуэльскіе солдаты, вскричалъ нмецъ,— по пока у меня будетъ хоть капля здраваго смысла, то спасибо за это. Такъ-съ. Теперь садитесь. Въ сумятиц я потерялъ свой наперстокъ, но можно обойтись и безъ него.

— Но разв вы не обращались къ своему консулу? сказалъ Теха, — я тоже иностранецъ, но служу волонтеромъ, насильно никто не сметъ брать насъ въ солдаты.

— Пожалуйста, будьте такъ добры, сказалъ портной, — не портите мн сегодняшняго дня моимъ консуломъ: я подданный королевства баварскаго. Теперь, прошу васъ, садитесь наконецъ вотъ на этотъ камень, и закройте ротъ.

Теха улыбнулся, и отдалъ себя на волю смшного нмца, который довольно ловко зашилъ ему разорванную щеку.

— Такъ, сказалъ онъ, и наклонивъ голову нсколько отступилъ и сталъ разсматривать свою работу, — жаль, что нельзя разутюжить, теперь вамъ необходимо положить пластырь.

— Да у меня нтъ пластыря. Чортъ знаетъ куда запропастился докторъ.

— Ну все равно, сказалъ портной, вынимая изъ кармана нсколько старыхъ тряпокъ, и отрывая кусокъ одной,— мы положимъ кусокъ полотна.

— Да оно не будетъ держаться.

— Тоже не бда — мы прикрпимъ его стежкой.

— На лиц-то? Этого еще не доставало!

— Да вдь зацпимъ только кожу.

— Нтъ, благодарю! вскричалъ Теха вскочивъ,— лучше ужь я останусь такъ до вечера, пока не попаду къ себ домой, и тогда, товарищъ, вы получите ваше портняжное вознагражденіе.

— Вотъ, право, чудо-то, сказалъ нмецъ, — если я увижу наличныя деньги, но посмотримъ…

И снова тщательно сложивъ швейныя принадлежности къ себ въ карманъ, онъ пошелъ за своими товарищами.

Когда Теха окинулъ взоромъ своихъ солдатъ, съ нетерпніемъ ожидая сигнала выступленія, онъ замтилъ громаднаго, широкоплечаго негра, оказавшаго ему услугу на мосту и спасшаго его почти отъ врной смерти. Онъ тихо подошелъ къ нему.

— Другъ! вскричалъ онъ, — я такъ обязанъ вамъ сегодня. Вы подоспли какъ разъ во время, и за это позвольте угостить васъ вечеромъ бутылочкой хорошаго благо вина.

— Не дурно, смясь отвчалъ негръ.— Здсь въ окрестностяхъ такъ трудно утолить жажду, что у меня все горло пересохло.

— Карамба! вскричалъ Теха, вслушиваясь въ голосъ негра, и внимательно всматриваясь въ его фигуру.— Не вы ли бжали недавно изъ каракасской тюрьмы вмст съ Кастиліей.

— Да, нчто подобное случилось. Но, чортъ возьми, откуда вы это знаете? Я объ этомъ ни съ кмъ не говорилъ.

— Въ такомъ случа, мы старые товарищи, другъ, сказалъ Теха, протягивая ему руку.— Я принесъ вамъ тогда долото и потомъ бжалъ вмст съ вами. Помните тутъ былъ офицеръ.

— Да, но желтый офицеръ, отвчалъ негръ, съ удивленіемъ глядя на него.

— Это былъ я, въ тотъ вечеръ у меня былъ золотой позументъ на шапк. Мы съ Кастиліей сли тогда на лошадей, а вы пошли пшкомъ.

— Браво! вскричалъ негръ, еще разъ протягивая Теха свою широкую руку, и такъ искренно сжимая его руку, что тотъ чуть громко не вскрикнулъ.— Все это было ловко сдлано, и я воспользовался этимъ случаемъ. Чортъ бы побралъ эту шайку! Теперь я за все отплачу имъ, канальямъ. Они еще вспомнятъ Самуила.

— Они разв дурно обошлись съ вами?

— Не будемъ говорить объ этомъ. Въ сущности я былъ самъ виноватъ, потому что былъ дуракъ. Теперь я излечился, и на все смотрю иначе. Если бы сегодня у насъ было больше снарядовъ, то, право, мы тотчасъ же взяли бы все это гнздо и всхъ обратили бы въ бгство. Я вовсе не думалъ, что Колина уметъ такъ бгать.

Въ эту минуту раздался сигналъ: трубили сборъ, и черезъ нсколько минутъ, весь отрядъ голубыхъ двинулся въ порядк назадъ въ Ласъ-Аюнтасъ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.
Вечеромъ.

Посл этого пораженія, волненіе въ Каракас било невообразимое. Вс, казалось, только и ждали, что голубые, безъ дальнйшихъ разговоровъ, возьмутъ городъ штурмомъ. Вс лавки и даже дома были заперты, а на площадь, къ казеннымъ зданіямъ были привезены пушки. По улицамъ раздавались военные сигналы, офицеры стояли кучками. Министры собрались для совщанія у Бруцуаля, вс, повидимому, потеряли голову.

Если бы теперь подошелъ Мигуэль-Антоніо-Рохасъ съ своими войсками, онъ безъ труда могъ бы войдти въ городъ, но голубые прозвали благопріятную минуту, и когда, съ наступленіемъ ночи, разосланные нарочные доложили, что въ окрестности, до самаго Какао, не видно боле непріятеля, партія Фалькона успокоилась и начала собирать новыя силы.

Во всякомъ случа, для желтыхъ пораженіе при Ласъ-Аюнтасъ было тяжелымъ ударомъ. Они до сихъ поръ смялись надъ ‘бунтовщиками’, смотрли на нихъ свысока и потшались надъ именемъ ‘реконквистадоровъ’. Теперь же эта шайка, которая. какъ говорили, была вооружена только ножами и тесаками, прогнала именно того генерала, на котораго армія полагала всего боле надежды и который вышелъ къ бунтовщикамъ чуть ли не съ третью всего войска — прогнали такъ, что онъ безъ оглядки бжалъ въ Каракасъ съ какими нибудь пятью стами человкъ, чтобъ разсказать о позор своего пораженія.

Колина былъ въ страшно-скверномъ расположеніи духа. Во время битвы, онъ узналъ негра Самуила, на гигантскую силу и храбрость котораго онъ возлагалъ большія надежды, и былъ вн себя, что изъ-за глупости Бруцуаля, тотъ оказался между голубыми. У него произошла страшная сцена съ военнымъ министромъ, но такъ какъ время было неудобно для распри, то Бруцуаль и уступилъ и безъ того взбшенному негру.

Съ другой стороны, еще передъ заходомъ солнца, пришли непріятныя всти. Въ старомъ замк, въ прелестныхъ руинахъ еще стараго испанскаго времени, лежавшихъ на восток, недалеко отъ Каракаса, у горы въ восемь тысячъ футовъ вышиною, укрпились голубые и ждали тамъ Монагаса, который шелъ съ своимъ войскомъ изъ Барцелоны, въ то время, какъ съ запада, изъ лагуны и Валеиціи, ежеминутно ждали Мигуэля-Антоніо-Рохаса. Теперь стало несомннно, что презираемые до сихъ поръ бунтовщики выростали изъ земли какъ грибы и потому, какъ они выказали себя сегодня, трудно было пренебрегать ими.

Военный министръ Бруцуаль былъ позванъ къ Фалькону и засталъ президента въ сильномъ волненіи ходившаго по комнат.

— Ваше превосходительство приказали.

— Любезный Бруцуаль, сказалъ Фальконъ, быстро обертываясь и подходя къ нему, — эти господа реконквистадоры, какъ они себя называютъ, становятся слишкомъ смлы и, кажется, пора имъ дать надлежащій урокъ.

— Я всегда предостерегалъ ваше превосходительство. Мы дали имъ слишкомъ много времени собраться, а наши силы раздроблены. Какую пользу приносятъ намъ отряды, стоящіе въ Санъ-Фернандо и въ Калабоцо! Когда борьба ршится здсь, маленькимъ городкамъ придется подчиниться, хотя бы въ нихъ и стояли гарнизоны.

— А разв нтъ возможности привести ихъ сюда?

Бруцуаль покачалъ головой.

— Теперь ужь слишкомъ поздно: они совершенно отрзаны. Къ тому же сколько нужно времени для того, чтобъ туда дохалъ нарочный и чтобъ провести сюда солдатъ черезъ страну совершенно истощенную и занятую непріятелями. По крайней мр, половина войска перейдетъ къ непріятелю и только прибавитъ ему силъ. Да врядъ ли дойдетъ къ намъ и половина.

— Чортъ возьми! сквозь зубы пробормоталъ президентъ.— Такъ разв ничего нельзя сдлать?

— Что въ этомъ случа можно было сдлать, то сдлано, сказалъ Бруцуаль.— Я отдалъ приказы гарнизонамъ, находящимся, въ окрестностяхъ, чтобъ вс они тотчасъ же двинулись сюда. Ими мы увеличимъ свои силы, станемъ дйствовать ршительне, и тогда…

— Что тогда? спросилъ Фальконъ, когда Бруцуаль замолчалъ.

— У меня есть еще надежда, ваше превосходительство.

— Какая? быстро вскричалъ Фальконъ.

— Рохасъ, отвчалъ Бруцуаль.

— Вы говорите о Педро Мануэл, но вдь онъ въ Санъ-Фернандо,— вы думаете, что онъ идетъ сюда.

— Я говорю не о немъ, а о Мигуэл Антоніо, главнокомандующемъ бунтовщиковъ.

— А сколько, вы думаете, онъ можетъ стоить? спросилъ Фальконъ, пристально глядя на Бруцуаля.

Бруцуаль пожалъ плечами.

— Я не думаю, чтобъ его можно было соблазнить однми деньгами. Рохасъ очень честолюбивъ. Я знаю его коротко. Только надежда играть значительную роль привлекла его въ армію реконквистадоровъ, но теперь поперегъ его дороги становится Монагасъ и грозитъ забрать въ свои руки не только славу, но и выгоды, и я знаю, что Рохасъ уже теперь колеблется.

— Вы знаете это? Отъ кого?

— Одинъ изъ братьевъ Фермуда адъютантомъ у него, и недавно ему удалось переслать сюда письмо.

— Но Монагаса ему нечего бояться, слишкомъ нелпо думать, чтобы народъ, посл всего случившагося, снова обратился къ нему.

— Ваше превосходительство! У Монагаса есть имя, и такого человка теперь ищутъ по необходимости. Хорошее или дурное у него имя — это все равно, но у него есть имя, и въ этомъ все дло. Вс его знаютъ и знаютъ, что онъ — человкъ энергичный и умный а то, что онъ когда-то сдлалъ — давнымъ давно уже забыто.

— Но какую пользу можетъ принести намъ одна, личность Рохаса?

— Одна личность — конечно очень мало, и покупать ее вовсе бы не стоило: но Рохасъ пользуется большимъ вліяніемъ надъ солдатами и его очень любятъ. Если бы мы могли теперь привлечь его къ себ съ его войскомъ, противъ Монагаса, то никакая цна не была бы слишкомъ велика для осуществленія этого плана.

— Какъ же вы войдете съ нимъ въ переговоры?

— У меня для этого есть надежный человкъ, отвчалъ Бруцуаль,— но терять нельзя ни минуты. Надо послать его къ нему сегодня же ночью, или даже сейчасъ же.

— Въ лагуну?

— Не надо такъ далеко. Часъ тому назадъ, я получилъ извстіе, что Рохасъ въ Лосъ-Теквес, и очень можетъ быть, что идетъ уже сюда. Во всякомъ случа, до него можно дохать сегодня же ночью.

— Хорошо, хорошо, отвчалъ Фальконъ, посл минуты размышленія, я совершенно полагаюсь на васъ, я долженъ полагаться на васъ, такъ какъ вроятно съ завтрашняго, или посл завтрашняго дня, вообще все будетъ у васъ въ рукахъ.

— Вы хотите ухать? быстро и со страхомъ вскричалъ Бруцуаль.

— Ухать? Нтъ, сказалъ президентъ, немного отворачиваясь,— не то что ухать, а хочу встать во глав арміи и надюсь тогда разогнать эту сволочь. Вы правы, Бруцуаль, народу нужно имя, въ особенности — солдатамъ, и если президентъ встанетъ во глав ихъ, то они послдуютъ за нимъ съ несравненно большимъ одушевленіемъ, чмъ за обыкновеннымъ генераломъ. Сегодняшняго пораженія не случилось бы, если бы я самъ былъ тамъ, и я право не знаю, что думать мн о Колина. Просто невроятно. Я до сихъ поръ понять не могу, какъ это кучка бунтовщиковъ могла прогнать его съ третьей частью всего нашего войска, и прогнать чуть не до самаго Каракаса.

Въ то время, какъ онъ говорилъ, Бруцуаль молча наблюдалъ за нимъ, и ничего не отвчалъ на его тираду, молчаніе показалось тягостнымъ для Фалькона, и онъ прервалъ его.

— Мн кажется, что и вс наши дла, въ такомъ же порядк. Министерство назначило васъ намстникомъ.

— Ваше превосходительство! у насъ гроша нтъ въ касс, солдаты забыли что называется получать жалованье и начинаютъ уже роптать. Даже състные припасы въ город истощатся, если враги будутъ долго окружать насъ.

— Чортъ возьми! Для того-то я и выступлю, чтобъ очистить воздухъ, вскричалъ Фальконъ.— Денегъ я не могу достать вамъ теперь, но телеграфъ возвстилъ о прибытіи новыхъ двухъ кораблей. Прекратите въ таможн всякую уплату по векселямъ и употребите деньги по своему усмотрнію. Вдь у васъ неограниченное полномочіе.

— Но если бы ваше превосходительство не оставались очень долго вн города, или даже совсмъ не узжали бы изъ Каракаса… сказалъ Бруцуаль.

— Это невозможно! вскричалъ Фальконъ.— Если вы дйствительно думаете, что Монагасъ опасный соперникъ, то надо выступить противъ него и прогнать его до Барцелоны, или еще дале. А вы, въ это время, берегите меня только съ тыла отъ Рохаса. Обо всемъ другомъ ужь не безпокойтесь. Вдь пороху у насъ довольно?

— Хватитъ еще на долго.

— Хорошо, любезный Бруцуаль, сказалъ Фальконъ.— Завтра, утромъ я, во всякомъ случа, увижусь съ вами. Прежде всего намъ надо выгнать бунтовщиковъ изъ стараго замка. Жаль, что это каменное гнздо нельзя сжечь. Я уже давно хотлъ уничтожить его, потому что во всхъ революціяхъ оно служило прибжищемъ бунтовщикамъ.

— Итакъ вы уполномочиваете меня начать переговоры съ Рохасомъ? Да?

— Какіе вамъ угодно. Приготовьте мн бумагу, чтобы я могъ еще подписать ее, да впрочемъ ненужно, прибавилъ онъ,— какъ намстникъ, вы сами можете это сдлать.

Бруцуаль вышелъ, а Фальконъ, сидвшій точно на горячихъ угольяхъ, направился быстро въ другую комнату, чтобы окончить тамъ укупорку множества сундуковъ, которые онъ укладывалъ самъ лично.

——

Въ дом Гонзалеса, вообще столь счастливомъ, господствовала, сегодня глубокая грусть. Старикъ сидлъ въ широкомъ своемъ кресл, съ сложенными на груди руками, и молча, въ раздумь, смотрлъ внизъ. У матери и у Беатриче были заплаканы глаза, даже дти, какъ будто бы боясь чего-то, стояли поодаль, а Жозефъ, въ волненіи, съ блестящими глазами, ходилъ взадъ и впередъ по веранд. Никто не произносилъ ни слова, вс какъ будто бы боялись возобновить прерванный разговоръ. Старая бабушка сидла въ углу и молчала, когда говорили другіе, теперь же она проговорила своимъ мягкимъ, звучнымъ голосомъ:

— Жозефъ правъ, иначе поступить ему нельзя, и будь я на его мст, я сдлала бы тоже самое.

— Бабушка! со страхомъ вскричала мать,— и ты еще совтуешь ему?

— Да, отвчала старуха,— потому что я убждена въ этомъ. Что если бы вс подобно ему поспшили въ армію, тогда война тотчасъ же бы окончилась: желтые были бы подавлены однимъ количествомъ. Отпусти его, Педро! онъ молодъ, силенъ и съ ясной головой. Тамъ нужны такіе люди, а Господь сохранитъ его.

— А неужели мн не бояться, что каждая пуля, пущенная врагами, мрачно проговорилъ старый Гонзалесъ, — можетъ попасть въ сердце моего единственнаго сына. Для кого же я работалъ и старался всю жизнь и терпливо переносилъ вс непріятности?

— Иначе, отецъ, нельзя, настаивалъ Жозефъ.— Я долженъ хать. Элой Кастилія тоже единственный сынъ у отца, а я знаю наврное, что онъ находится теперь между нашими друзьями. Теха — иностранецъ у насъ въ стран, а борется за ея свободу. А мн сидть здсь въ праздности, сложа руки! Посл этого мн нельзя будетъ никому прямо смотрть въ глаза. Вы не бойтесь, прибавилъ онъ. услышавъ, что старикъ тяжело вздохнулъ,— не вс же пули попадаютъ, а попустому я не стану подвергаться опасности. Я отправлюсь въ отрядъ Рохаса, гд встрчу Теку и Кастилію. Со мною отправляется Гіэрра и нсколько другихъ молодыхъ друзей.

— Какъ же вы выйдете изъ города? спросила мать.— Вдь вс заставы заняты карауломъ.

— Объ этомъ, матушка, не безпокойся, нашъ планъ уже составленъ: мы заберемъ съ собою весь караулъ.

— Ахъ, Жозефъ! со страхомъ вскричала мать.

Бабушка подошла къ внуку, радостная, нсколько хитрая улыбка сіяла у нея на лиц, въ рук она держала голубую кокарду.

— Вотъ, Жозефъ, сказала, она, — твоя кокарда, теперь ты можешь надть ее на шляпу, когда будешь за городомъ — прежде это была только опасная игра, безъ всякой цли — теперь носи ее за свою родину — и Богъ да руководитъ и да благословитъ тебя, прибавила она, цлуя его.

— Милая, милая бабушка, вскричалъ Жозефъ, обнимая се и цлуя,— какъ отъ души благодарю я тебя за эти слова.

— Да, потому что это согласно съ твоимъ желаніемъ, замтила старуха.— Педро не мучь же его больше. Карамба! если мы, женщины, не боимся, такъ чего же ты сомнваешься? Если бы я была, молода и мужчина, я сама опоясала, бы себя саблей, и пошла бы за городъ.

Это показалось дтямъ такъ смшно, что они громко расхохотались.

— Бабушка хочетъ надть саблю! бабушка хочетъ надть саблю! кричали они, радостно хлопая рученками.

— Тише сорванцы! добродушно проговорила старуха, — не кричите такъ громко, а то полицейскіе услышатъ и пожалуй еще арестуютъ меня, какъ реконквистадорку.

Чистосердечный смхъ дтей, понявшихъ, что бабушка шутитъ, тотчасъ же измнилъ печальное настроеніе семейнаго кружка. Даже мать улыбнулась, а Беатриче искренно проговорила:

— Пусти его отецъ, здсь ему тяжело оставаться и впослдствіи онъ можетъ горько упрекать тебя. Почемъ знать, придется ли еще участвовать ему въ сраженіи — у Монагаса такое большое войско, что дло можетъ окончиться и безъ битвы.

— Ну такъ съ Богомъ, сказалъ Гонзалесъ, вставая со стула, а Жозефъ, подскочивъ къ нему, пожалъ ему руку,— длай то, что считаешь нужнымъ. Я исполнилъ свой долгъ, и впослдствіи не стану упрекать себя. Когда хочешь ты отправиться?

— Сегодня же ночью, отецъ, у меня уже все готово, нашъ сборный пунктъ назначенъ на Кальварійской гор, недалеко отсюда, гд уже вчера вечеромъ поставленъ сильный караулъ, туда же перенесено и наше оружіе.

— А ты еще спрашиваешь у меня позволенія?

— Отецъ?…

— Ну дале…. что еще?

— Остальное намъ надо предоставить случаю. Можетъ быть, намъ удастся незамтно пробраться черезъ сады — можетъ быть, сегодня караулъ не будетъ такъ великъ, или можно будетъ подкупить офицера. Во всякомъ случа, мы ршились пройти, и хоть бы намъ пришлось дйствовать силою.

— Сколько васъ человкъ?

— Теперь насъ двадцать пять человкъ, но я думаю, что наше войско значительно увеличится сегодня ночью.

— А кто предводителемъ?

— Я.

Отецъ покачалъ головою, но ничего не сказалъ, а подошелъ къ денежному шкафу, взялъ оттуда цлую горсть денегъ и отдалъ ихъ сыну.

— Вотъ, сказалъ онъ,— оружіе, которое я могу теб дать. Не берите ничего даромъ отъ бдныхъ людей, и за все имъ платите. Они и безъ того довольно потерпли. Въ которомъ часу вы собираетесь?

— Въ одинадцать. Благодарю тебя отецъ — никогда въ жизни не выдавалъ ты золота боле кстати, какъ теперь, и мы принесемъ съ собою въ страну снова миръ и покой.

— Посмотримъ, сказалъ старикъ, запирая шкафъ:— а до тхъ поръ я буду считать это дло плохимъ.

Въ тотъ вечеръ въ Каракас было сильное движеніе, послднія извстія съ театра войны гармонировали съ настроеніемъ горожанъ. Всмъ хотлось поговорить другъ съ другомъ о событіяхъ. Жители высыпали на улицы, и собирались группами подл домовъ.

Почти вс они были одинаковаго мннія. Вс съ радостію пожимали другъ другу руки и шептали на ухо свои надежды. Молодежь открыто выражала свою радость, люди же солидные и старички, напротивъ того, по своему собственному опыту, знали какъ бываютъ непрочны военные успхи въ междоусобной войн и потому остерегались до поры до времени компрометировать себя съ какой нибудь стороны. Вдь напередъ ничего не было извстно.

Жозефу надо было еще переговорить съ нкоторыми изъ своихъ друзей, и потому онъ пошелъ къ тому мсту, гд они согласились встртиться. На сердц у него было очень тяжело — не вслдствіе предстоявшей битвы, которая даже очень радовала его, потому что онъ увренъ былъ въ побд. Она могла наступить еще не скоро, и стоила бы крови, и много крови, но въ эти лта, мы не знаемъ цны жизни, и не умемъ цнить ее.

Нтъ, на сердц у Жозефа было не то, — онъ думалъ объ Изабелл.— Какъ любилъ онъ эту двушку, какимъ блаженствомъ считалъ бракъ съ нею — и теперь все это прошло и представлялось ему какимъ-то прекраснымъ, но вмст съ тмъ мрачнымъ сномъ. А что если онъ былъ несправедливъ къ ней? Что если онъ поступилъ такъ изъ одного подозрнія, и тмъ добровольно уничтожилъ счастіе всей своей жизни?— Гіэрра считалъ себя любимымъ,— но разв изъ этого можно было заключить что нибудь противъ нея? Онъ вспомнилъ о своей кузин, брошенной своимъ женихомъ, по недоразумнію, какъ открылось впослдствіи, она, изъ оскорбленнаго тщеславія, отдала руку свою другому, сватавшемуся за нее въ то же время, и была несчастлива всю свою жизнь. А Изабелла?— Сердце его сжалось отъ тягостнаго чувства, когда онъ подумалъ, что разошелся съ ней, и онъ почти безсознательно пошелъ къ дому сеньоры Корона. Относительно матери онъ не сомнвался боле, что она — женщина коварная и преданная только своекорыстной и позорной цли: но можно ли было, предполагать, что она потянула за собой въ грязный омутъ молодую и невинную двушку, что встртила въ ней помощь и поддержку. Онъ былъ слишкомъ опрометчивъ, слишкомъ несправедливъ противъ Изабеллы и этимъ, можетъ быть, оттолкнулъ свое собственное счастье. Но потомъ онъ вспомнилъ о сосднемъ дом, принадлежащемъ Фалькону. Была ли это случайность, возбудившая подозрнія людей, безъ того ненавидевшихъ Фалькона? Или тутъ скрывалась любовная интрига? Какъ знать: могло быть такъ, но могло и не быть. А онъ оттолкнулъ ее по первому впечатлнію, не имя никакого врнаго доказательства ея дйствительной вины.

Мучимый угрызеніями совсти, тихо шелъ онъ вдоль улицы, не зная что длать, какъ дйствовать, и возможно ли что нибудь предпринять въ этомъ дл, хотя ради друга.

Погруженнаго въ эти мысли догналъ его Гіэрра. Гіэрра былъ веселъ и, положивъ руку ему на плечо, сказалъ:

— Ты идешь въ собраніе, Жозефъ? Кажется, уже время.

— Я шелъ туда, но невольно задумался о разныхъ разностяхъ.

— Неужели ты колеблешься? поспшно вскричалъ Гіэрра.

— Колеблюсь? Ну, нтъ. Я желалъ бы поскоре встать лицомъ къ лицу съ непріятелемъ, я твердо врю въ наше дло.

— Да что же безпокоитъ тебя? Ты такъ грустенъ. А мн такъ весело и легко.

Жозефъ тяжело вздохнулъ.

— Ты счастливъ въ любви, тихо сказалъ онъ наконецъ, не глядя на пріятеля.

— Блаженствую! вскричалъ тотъ, взявъ его подъ руку.

— И она отвчаетъ теб?

— Изабелла — ангелъ! вскричалъ Гіэрра и смясь прибавилъ:— но такъ какъ въ мір нтъ совершеннаго счастія, то я долженъ признаться теб, что теща мн не очень нравится.

— Ты сдлалъ ей испытаніе, какъ я теб совтывалъ? поспшно спросилъ Жозефъ.

— Нтъ, замтилъ молодой человкъ.— Когда я былъ тамъ, мн некогда было заниматься политикой.

— А Изабелла не говорила съ тобой о политик?

— Бдняжка и безъ того цлый день только и слышитъ отъ старухи, что о политик.

— Ну, а свадьба ваша ужь назначена?

— Посл окончанія нашей борьбы, отвчалъ онъ.— Теперь, конечно, нельзя думать о чемъ нибудь подобномъ, и кром того, со мной случилась непріятность, которую надо сперва отстранить.

— Можно знать, какая?

— Конечно. У меня нтъ отъ тебя тайнъ. Мать моя, Богъ знаетъ изъ-за чего, поссорилась съ сеньорой Корона. Он не бываютъ боле другъ у друга, матушка требовала, и отъ меня, чтобъ я также не бывалъ у нихъ въ дом. При этомъ странно то, что она тоже проситъ меня не говорить съ сеньорой Корона, о политик, если я случайно встрчусь съ нею.

— А мать твоя знаетъ о твоей любви?

— Конечно. И такъ какъ теперь она взволнована и разсержена, то клянется, что никогда не дастъ мн своего согласія, но я знаю матушку, она скоро опять успокоится. А кром того, гордо прибавилъ онъ, — черезъ дв недли я буду совершеннолтнимъ.

— А отъ Изабеллы ты бы не могъ отказаться?

— Скоре отъ жизни, быстро вскричалъ Гіэрра.— Если бы ты зналъ, Жозефъ, какъ вс мысли мои полны ею, и какъ она занимаетъ все мое сердце, какъ она наполняетъ мои мечты, ты не сдлалъ бы мн этого вопроса. До сихъ поръ я велъ какую-то мечтательную жизнь… Вдь я еще такъ молодъ! Но съ той минуты, когда я увидлъ эту двушку въ первый разъ, я точно будто бы переродился. Точно будто бы только тогда я узналъ, что такое жизнь и чего она стоитъ. Конечно, вначал, да, впрочемъ, еще и недавно, я смотрлъ на Изабеллу, какъ на какую-то святую, я едва осмливался приближаться къ ней и завидовалъ только теб, котораго дарили дружескими улыбками, но я не хотлъ лишать тебя счастія. Но страсть росла, и вдругъ я узналъ, что ты не бываешь у нихъ въ дом, такъ что сеньора спрашивала меня о теб, желая знать, гд ты пропадаешь, а такъ какъ цлыя недли ты не былъ у нихъ, то это породило во мн новыя надежды. Или ты не любилъ ее, или не встртилъ въ ней взаимности… Иначе ти не могъ бы такъ внезапно отвернуться отъ этого ангела. Съ этого времени я началъ сближаться съ нею… Меня не отталкивали, чего я прежде боялся. Теперь у меня есть доказательства ея любви: есть данное ею слово. А какъ оно осчастливило меня, Жозефъ, мн нечего теб говорить.

— Разв ты не постишь ее до нашего ухода?

— Конечно. Неужели ты думаешь, что я могу разстаться не простясь съ нею, въ особенности идя на битву?

— Ну такъ я иду съ тобою, сказалъ Жозефъ, помолчавъ немного и какъ будто бы борясь съ собою.— Это правда, я давно не былъ въ дом сеньоры и мн не хотлось бы, чтобы Изабелла сердилась на меня, ужь хоть бы ради тебя. Но идти къ ней одному — я тоже не хочу. Попозже пойдемъ къ ней вмст, а теперь намъ надо идти къ друзьямъ. Тутъ, болтая, мы повернули не въ ту сторону, а между тмъ поднимается гроза. Идемъ! совщаніе наше будетъ непродолжительно.

Пріятели пошли поспшно, да и слдовало спшить, такъ какъ начиналась буря. Солнце только-что зашло за горизонтъ, и сдлалось такъ темно, что городъ пришлось освтить фонарями. Все пряталось въ домы, потому что съ венецуэльскими дождями шутить плохо. Даже солдаты, стоявшіе на площади, не дожидаясь приказанія, ушли подъ навсы. Офицеры не противились этому, зная, что солдатамъ нужны сухія ружья, и только по безпечности не отдавали приказаній, да впрочемъ, кто бы сталъ заботиться о венецуэльскомъ солдат? Тучи точно прорвались и цлыя хляби хлынули на землю, черезъ минуту по улицамъ побжали потоки. Но буря длилась недолго, вскор тучи разсялись и сквозь нихъ проглянуло ясное небо.

Совщаніе молодыхъ волонтеровъ между тмъ окончилось, сверхъ ожиданія, на него пришло сорокъ два. человка, готовыхъ примкнуть къ арміи голубыхъ. Теперь не предстояло боле опасности быть задержанными. Каждый изъ нихъ долженъ былъ взять съ собой продовольствія дня на два и быть на мст сбора не позже двнадцатаго часа, такъ какъ въ двнадцать часовъ смняются патрули, а къ утру вроятнр вся армія, въ ожиданіи непріятеля, будетъ поставлена въ предмстье.

По окончаніи совщанія вс участвующіе разошлись по домамъ, кром Жозефа и Гіэрры, которые направились къ дому сеньоры Корона.

Идя такимъ образомъ, Жозефъ, какъ будто бы пораженный какой-то мыслію, вдругъ остановился и, схвативъ Гіэрра за руку, поспшно спросилъ его:

— Говорилъ ли ты о нашемъ выступленіи въ дом сеньоры?

— Конечно, нтъ, отвчалъ Гіэрра, — а то Изабелла напрасно бы только стала безпокоиться обо мн.

— Слава Богу! сказалъ Жозефъ, тяжело вздохнувъ.

— Но, Жозефъ, со страхомъ вскричалъ Гіэрра, — неужели ты думаешь, что….

— Все равно, что я думаю, другъ, отвчалъ Жозефъ.— Оно все лучше. Мы можемъ проститься съ дамами, но имъ не для чего знать, куда мы отправляемся. Скажемъ имъ, что демъ въ Лагуайру по дламъ, куда прибылъ корабль съ нашими товарами.

II.
Измна.

Въ ту минуту, какъ они подходили къ дому сеньоры Корона, изъ него выходилъ докторъ Игнаціо, домашній врачъ, и потому имъ не пришлось стучаться. Лакей хотлъ было ихъ задержать: — сеньора нездорова, и потому онъ не зналъ…

— Да мы вовсе не къ сеньор, а къ сеньорит, сказалъ Гіэрра смясь и отстраняя его.— Идемъ, Жозефъ: докторъ — обычный поститель въ дом и безпокоиться не о чемъ.

И, взявъ друга за руку, онъ повелъ его по длинному, узкому совершенно темному корридору, выходившему на крытый дворъ, освщенный висячей лампой. Здсь была столовая сеньоры Корона. Своимъ появленіемъ друзья такъ удивили дамъ, что сеньора въ испуг вскочила и вскричала:

— Карамба! Такъ поздно, сеньоры? Не война, ли подняла, васъ на ноги?

— Моя милая Изабелла! вскричалъ Гіэрра, не обращая вниманія на вопросы старухи. Онъ подошелъ къ молодой двушк, взялъ ея об руки и поцловалъ ихъ.— Извините насъ, что мы ворвались въ такое позднее время, но мн такъ хотлось видть васъ сегодня вечеромъ, что я никакъ не могъ отказать себ въ этомъ желаніи.

Изабелла также была какъ-то смущена: не отъ прихода ли Жозефа, который такъ давно и такъ странно пересталъ бывать у нихъ въ дом? Гіэрра уловилъ взглядъ, брошенный ею на него.

— Жозефъ узжаетъ на нкоторое время, продолжалъ Гіэрра, — я тоже долженъ хать съ нимъ, то настоящее посщеніе, продолжалъ онъ съ принужденною шутливостью, — мы можемъ назвать общимъ прощальнымъ визитомъ.

— Вы узжаете? спросила Изабелла живо, но боле съ любопытствомъ, чмъ съ участіемъ, что не укрылось отъ Жозефа.

— А куда дутъ молодые люди? спросила сеньора, удобно усвшись въ своемъ кресл, но не приглашая гостей садиться. Посщеніе ихъ было ей почему-то не совсмъ пріятно, — не къ друзьямъ ли вашимъ, къ голубымъ, донъ-Жозефъ.

— Не къ нимъ, спокойно отвчалъ молодой Гонзалесъ.— У насъ у обоихъ дло въ Лагуайр, куда пришелъ корабль и привезъ нашимъ торговымъ домамъ товары. Я же, вроятно, проду до порта Кабелло и пробуду въ отсутствіи дольше Гіэрры.

— А! такъ въ Лагуайру! А когда же вы дете?

— Завтра, утромъ, въ дилижанс.

— Такъ у васъ тамъ дла, замтила сеньора, — это очень мило съ вашей стороны, донъ-Жозефъ, что вы зашли къ намъ проститься.

— Ну, такъ скоро вы отъ насъ еще не отдлаетесь, вскричалъ Гіэрра въ то время, когда Жозефъ начиналъ уже раскланиваться.— Съ часокъ мы еще можемъ поболтать. Идите сюда, милая, дорогая Изабелла, и садитесь вотъ тутъ. Подумайте, что я не увижу вашихъ милыхъ глазъ долго, долго, можетъ быть, даже цлую недлю. И какими длинными покажутся мн т дни, которые я буду проводить безъ васъ!

Онъ подвинулъ стулъ и, не выпуская изъ своей руки руку двушки, посадилъ ее подл себя.

Старуха бросила на него не совсмъ дружескій взглядъ, но ничего не могла сказать, а Жозефъ, замтя, что старуха сердится, на зло тоже придвинулъ стулъ и слъ.

— Ужь я-то никакъ не стану торопить тебя, сказалъ онъ, не спуская глазъ съ прелестнаго лица Изабеллы.— Никакъ не буду такъ жестокъ, чтобъ сократить теб счастье послднихъ минутъ передъ разставаньемъ. Времени у насъ довольно, потому что на сборы намъ не понадобится боле часа..

Сеньора нетерпливо повернулась на стул, взглянула на часы, встала, поправила лампу, опять сла, еще разъ взглянула на часы и потомъ крикнула Жуана.

— Стаканъ воды!

Лакей принесъ воду и сеньора шепнула ему что-то на ухо. Хитрый и пронырливый лакей, котораго она взяла къ себ въ услуженіе еще девятилтнимъ ребенкомъ, отлично умлъ понимать ея знаки, онъ тихо пошелъ по двору, какъ будто намреваясь пройти въ кухню, потомъ повернулъ направо и изчезъ въ углу, въ тни высокаго забора, подъ однимъ изъ навсовъ.

Гіэрра между тмъ болталъ съ Изабеллой, которая стала привтливе, но все-таки видно было, что она чмъ-то озабочена. Жозефъ уже упрекалъ себя, зачмъ онъ не ушелъ одинъ, такъ какъ посл всего, что было между ними прежде, присутствіе его не могло быть ей пріятнымъ. Вотъ почему она не была свободна ни въ движеніяхъ, ни въ словахъ, но какъ въ этотъ вечеръ она была дивно хороша! Онъ только теперь замтилъ, что она была одта очень нарядно и къ лицу. Она казалась только блдне обыкновеннаго, а глаза ея безпокойно блуждали и лишь изрдка останавливались на Гіэрр.

Гіэрра, вынувъ изъ кармана небольшое золотое кольцо и взявъ Изабеллу за руку, проговорилъ искренно, нсколько сдержаннымъ голосомъ:

— Изабелла! До сихъ поръ я не смлъ предложить вамъ этотъ знакъ врной и безконечной любви…. позвольте мн сдлать это сегодня, когда я принужденъ въ первый разъ разстаться съ вами, хотя и на короткое время. Кольцо это простое и не будетъ замтно въ дорогомъ убор, надтомъ сегодня на васъ, но оно предлагается вамъ простымъ, но тмъ не мене врнымъ сердцемъ, и пусть оно послужитъ залогомъ какъ много, какъ сильно сердце мое привязано къ вамъ.

При этомъ онъ взялъ ея милую руку и осторожно надлъ кольцо на ея палецъ, поднесъ ее къ губамъ и искренно поцловалъ.

Изабелла слегка покраснла и прошептала нсколько тихихъ, едва слышныхъ словъ благодарности. Жозефъ не сводилъ съ нея глазъ и вдругъ вздрогнулъ, самъ не зная отчего. Его поразила мысль, что и къ нему прежде она относилась точно также, какъ теперь къ Гіэрра, не то что отклоняя, но и не поощряя любви. Гіэрра, отуманенный счастіемъ и блаженствомъ, ничего не видлъ. Смущеніе Изабеллы не укрылось, можетъ быть, и отъ него, но онъ, конечно, приписалъ его присутствію Жозефа и болталъ такъ много любовнаго вздору, что вызвалъ даже улыбку на устахъ милой.

Старой сеньор наскучилъ между тмъ ея молчаливый сосдъ, и она прервала, наконецъ, молчаніе.

— Ну, сеньоръ, вы сидите сегодня такъ, какъ будто бы не умете двухъ словъ связать, а, кажется, вы-то ужь за словами въ карманъ не лазите. Карамба! Разв сегодня въ город ничего не случилось? Кажется, все вверхъ дномъ перевернулось. Тутъ даже, передъ моимъ домомъ, было такое зрлище, которое могло напугать кого угодно.

— Да, да, сеньора, проговорилъ Жозефъ, поспшно оборотясь къ старух. Онъ такъ былъ углубленъ въ мысли, что забылъ обо всемъ окружавшемъ, и даже вздрогнулъ, услыхавъ голосъ старухи. Но, оправившись, онъ былъ радъ заговорить съ ней, и на этотъ разъ не имлъ намренія щадить ее.— Борьба началась, и самымъ блистательнымъ образомъ. Нашъ знаменитый негръ, генералъ Колина,— Холера, какъ называютъ его въ стран за его набги, — человкъ неподражаемой храбрости, когда дло идетъ о томъ, чтобы отнять у какого нибудь бдняка послднюю корову, побитъ и бжалъ такъ прытко, что голубые никакъ не могли поймать его, хоти слдовали за нимъ до первыхъ домовъ Каракаса.

Сеньора прикусила губы и покачала головой, но ничего не отвтила.

— Теперь не трудно будетъ сдлать довольно обстоятельный разсчетъ, какъ скоро изчезнетъ вся армія желтыхъ, продолжалъ Жозефъ.— Изъ тысячи человкъ, которыхъ бралъ съ собою Колипа, вернулось пять сотъ, положимъ, что убитыхъ было человкъ хоть двадцать, выходитъ, что взято въ плнъ или дезертировало къ голубымъ четыреста восемьдесятъ человкъ. Если будетъ предпринято такихъ три или четыре похода, то у насъ здсь въ Каракас останется солдатъ ровно столько, сколько нужно для карауловъ у дома его превосходительства и у казенныхъ зданій.

— Вы врно съума сошли? вскричала старуха, будучи не въ состояніи боле сдерживать своего гнва, — двадцать человкъ убитыхъ при нападеніи на Ласъ-Аюнтасъ? Если генералъ Колина дйствительно былъ побитъ, и тутъ не дйствовала измна, такъ какъ одинъ чортъ разберетъ эту сволочь негровъ,— то на мст врно осталось триста или четыреста человкъ. Наши солдаты бились, какъ львы, но противъ нихъ было все войско голубыхъ, а они думали, что будутъ имть дло только съ небольшимъ отрядомъ.

— Милая моя сеньора, улыбаясь, замтилъ Жозефъ, — если бы въ Ласъ-Аюнтас была вся армія, то она наврное пошла бы въ Каракасъ, а не остановилась посл побды. Мы только теперь узнали, какъ сильна ихъ армія. Монагасъ идетъ съ пятью стами человкъ, сколько человкъ у Мигуеля Антоніо Рохаса — я не знаю, но въ его распоряженіи нсколько отрядовъ, сегодня же вечеромъ пришло извстіе, что и въ извстномъ вамъ старомъ замк собрался значительный отрядъ и намренъ двинуться на соединеніе съ главными силами голубыхъ. Фальконъ объявилъ, что онъ станетъ во глав арміи. Знаемъ, какъ онъ ршится на это! Бжать онъ хочетъ, а не предводительствовать арміей, онъ видитъ, что дло его потеряно. Можете быть въ этомъ уврены, сеньора, что если Фальконъ выдетъ теперь изъ Каракаса — а, я слышалъ, что это будетъ завтра,— то мы: избавимся отъ него совершенно и навсегда. А стать во глав арміи ему и въ голову никогда не приходило. Онъ будетъ радъ убраться отсюда по добру, по здорову.

Сеньора Корона съ досады кусала свои губы и видимо хотла прервать рчь Жозефа, черты лица, ея безпрестанно измнялись, взоръ вперился въ молодого человка, какъ будто она хотла прочесть его мысли. Но, наконецъ, она опомнилась и пристально посмотрла, на Изабеллу, Жозефъ тоже обернулся къ молодой двушк, и замтилъ, что та боле слушала его слова, чмъ влюбленную рчь Гіэрра.

— Милая Изабелла, смясь, вскричалъ влюбленный юноша, съ беззаботностью своихъ лтъ, — вотъ уже во второй разъ спрашиваю я васъ, почему вы такъ нарядны сегодня вечеромъ, не отправляетесь ли вы куда, нибудь въ гости? Но вы мн ничего не отвчаете.

— Я… а я, право, не поняла, смущенно улыбаясь, отвчала молодая двушка, — мы точно имли намреніе… и скоро отправимся… не такъ ли, мама?

— Да…. да, сейчасъ, сказала сеньора, и тотчасъ же прибавила: — впрочемъ, мы останемся еще нсколько минутъ, пока Жуанъ не вернется, а то некому остаться дома. Такъ въ город ходятъ такіе слухи, сеньоръ?

Жозефъ сталъ внимательне и подозрительне: очевидно, сеньора была чмъ-то сильно озабочена, повидимому, тутъ творилось что-то неладное. Онъ сталъ наблюдать и за матерью и за, дочерью.

— Въ город? отвчалъ онъ, — конечно, сеньора, и въ такихъ кружкахъ, которые имютъ возможность получить врныя свденія. Фальконъ сыгралъ свою роль, и выдетъ изъ города и изъ страны такъ же позорно, какъ позорно управлялъ ими. Онъ уже все приготовилъ и вовсе не намренъ дольше подвергаться опасности.

— А отъ кого вы все это знаете? спросила сеньора, едва дыша, отъ волненія.

— Отъ кого? вскричалъ Жозефъ, громко смясь,— отъ моего маленькаго друга Энано, который такъ ловко отдлался отъ обыска, недавно произведеннаго у него въ дом вслдствіе какого-то доноса. Онъ совершенно врно заключилъ, что выдать его могъ только какой нибудь хорошій пріятель, но, къ счастію, его во время предупредили и онъ спровадилъ вс бумаги, а вмсто нихъ въ потайные ящики положилъ отрывки стихотвореній — даже нсколько стихотвореній въ честь президента. Это было презабавно, я чиновнику пришлось уйти съ длиннымъ носомъ.

Сеньора, снова прикусила губу, и мрачно проговорила:

— Энано совершенно невинный и безвредный человкъ.

— Да, такимъ онъ слылъ, отвчалъ Жозефъ.

— Но куда, же по общему мннію отправится президентъ?

— Куда?— конечно, къ себ на островъ,.гд ничего съ нимъ не сдлаешь. Военные пароходы, стоящіе у Лагуайры, готовы къ отплытію. Приказаніе объ этомъ отдано еще третьяго дня.

Жозефъ посмотрлъ на Изабеллу, глаза ихъ встртились, очевидно, она слдила за нимъ, но въ то же время она улыбалась словамъ Гіэрра, державшаго ее за руку. Эта двушка была или совершенно непричастна къ низкимъ дламъ матери, или обладала дьявольской хитростью и лицемріемъ.

Сеньора презрительно сжала губы.

— Жители Каракаса, сказала она, — всегда необыкновенно проницательны, имъ извстны вс тайныя помышленія людей, за то они не видятъ ничего, что происходитъ у нихъ подъ носомъ. О своихъ намреніяхъ Фальконъ, конечно, не станетъ разсказывать встрчному и поперечному, потому что онъ слишкомъ уменъ для этого.

— Однако вы горячо принимаете его сторону, вскричалъ Жозефъ,— дамы всегда, такъ поступаютъ, если он видятъ кого нибудь въ несчастіи, он отбрасываютъ въ сторону свои принципы и руководятся только чувствомъ сожалнія. Поэтому-то женщины всегда были дурными политиками, и обыкновенно портятъ все, за что берутся. Дамамъ никакъ не слдуетъ заниматься политическими длами.

Сеньора хотла съ жаромъ возразить, но въ это время подъ навсъ вошелъ Жуанъ, и она быстро взглянула на него. Жуанъ, сдлавъ видъ, что онъ чмъ-то очень занятъ, прошелъ черезъ дворъ. Но отъ вниманія Жозефа не могло укрыться, что сеньора, нетерпливо ждала услышать отъ него какое нибудь важное для нея извстіе. Она, казалось, совершенно забыла о томъ, что Жозефъ сказалъ ей, по крайней мр, она боле не обращала въ него вниманія, и не спускала глазъ съ Жуана до тхъ поръ, пока онъ не подошелъ къ ней и не шепнулъ что-то. Изабелла же, съ своей стороны, не. спускала глазъ съ лица матери, какъ будто могла прочесть на немъ, какое извстіе та получила. Очевидно, она была тоже заинтересована.

Лицо сеньоры не выражало ничего, она слишкомъ долго играла роль для того, чтобъ умть владть собой, когда нужно. Обратясь къ Жозефу, она какъ будто нечаянно взглянула, на часы и, вставъ со стула, сказала:

— Намъ пора одваться, сеньоры, на сегодняшній вечеръ, извините насъ. Надюсь, что посл вашего возвращенія, мы снова будемъ имть удовольствіе видть васъ у себя.

Изабелла тоже встала, а съ нею вмст поднялся и Жозефъ. Гіэрра же продолжалъ сидть и не выпускалъ руку двушки.

— Какъ! Намъ надо ужь разставаться? А я такъ радовался, что могу остаться у васъ еще нсколько времени.

— Но вдь вы узжаете не на долго, сеньоръ, отвчала Изабелла дружески, почти искренно.— Прізжайте поскоре назадъ.

— Ну, если надо идти, такъ прощайте. Но вдь вы ужь одты, прибавилъ онъ, бросивъ взглядъ на ея роскошный туалетъ.— Что, если бы мы подождали пока сеньора однется и потомъ васъ проводили?

По двору раздался какой-то довольно пріятный звукъ, вышедшій изъ задняго строенія, и Жозефъ, неспускавшій глазъ съ сеньоры, увидлъ, что она невольно вздрогнула.

Конечно, это былъ знакъ. Для Жозефа стало ясно, что въ дом должно произойти что-то таинственное, при чемъ посторонніе люди лишніе.

Гіэрра же ни на что не обращалъ ни малйшаго вниманія, ему къ голову не пришло никакого подозрнія. Глаза его не сходили съ милой, которая никогда въ жизни не казалось ему такой хорошенькой, такой очаровательной, какъ теперь, когда ему надо было оставить ее и идти на опасный бой. Увидитъ ли онъ ее когда нибудь? Въ первый разъ, въ сердце его закралась боязнь, что онъ потеряетъ жизнь и вмст съ тмъ ее, но Изабелла, хотя тихо, но все-таки отняла отъ него свою руку. Она слегка наклонилась къ нему, какъ будто бы для поцлуя, и онъ, не помня себя отъ счастія и блаженства, сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ. Старуха нетерпливо замотала головой и все-таки не уходила одваться. Нечего длать! Надо было уйти.

— У насъ еще есть дло, сеньоры, сказала старуха, едва сдерживая, свое нетерпніе, и я не скоро буду готова. Жуанъ потомъ насъ проводитъ. Сеньоръ Жозефъ! Я очень рада, что вы зашли къ намъ. Надюсь, что вы будете по прежнему посщать насъ. Любезный Гіэрра, будьте такъ добры, кончите ваше прощанье. Право, вы прощаетесь какъ будто бы на всю жизнь, а до Лагуайры всего три часа пути.

Она протянула руку, и молодымъ людямъ ничего боле не оставалось, какъ уйти. Жозефъ замтилъ еще, что когда они повернулись, она сдлала знакъ Жуану, и тотъ проскользнулъ быстро, какъ змя, черезъ дворъ, снова къ задней части двора..

Жозефъ и Гіэрра пошли по веранд и потомъ повернули въ темный корридоръ. Сеньора провожала ихъ до этого мста.

— У насъ не горитъ тамъ даже огня, сказала она, — но вдь вы, господа, знаете дорогу. Умете вы отворить дверь?

— Конечно, сеньора, отвчалъ Жозефъ,— вдь я часто отворялъ ее самъ. Прощайте, до скораго свиданья.

Гіэрра быстро пошелъ по темному корридору, но глаза его были еще ослплены лампой, а голова, полна Изабеллой и потому онъ наткнулся на стну. Жозефъ взялъ его за руку и сталъ крпко держать. Такъ шли они вдоль корридора, и сеньора Корона стояла и смотрла имъ вслдъ пока они по отворили дверей и въ корридоръ не упалъ яркій свтъ уличнаго фонаря. Жозефъ обернулся и, увидвъ, что ее уже нтъ, схватилъ Гіэрра за руку, втащилъ его въ корридоръ и съ шумомъ захлопнулъ дверь, они остались въ темнот.

— Ты забылъ что нибудь? спросилъ Гіэрра.— Пусти же меня выйти, мн такъ тяжело.

— Стой смирпо, шепнулъ ему Жозефъ, — молчи, я не довряю сеньор.

— Чтожъ ты хочешь длать? съ удивленіемъ спросилъ Гіэрра шопотомъ, что съ тобой!

— Хочу слушать и убдиться. Останься и ты со мною. Только стой смирно.

— Но что подумаютъ потомъ объ насъ дамы?

— Мы остаемся здсь затмъ, чтобы узнать, что слдуетъ намъ думать о нихъ. Успокойся, Гіэрра, сегодня вечеромъ я сдлаю тебя или самымъ счастливымъ человкомъ въ мір, и всю жизнь буду завидовать теб, или…

— Или? съ удивленіемъ спросилъ Гіэрра, когда тотъ замолчалъ.

— Слушайся только меня, сказалъ Жозефъ, — все это для твоей же пользы, и прошу тебя хотя нкоторое время побудь покоенъ. Тамъ что-то происходитъ. Дамы хотли отдлаться отъ насъ. Если мы убдимся, что наши подозрнія, или, лучше сказать, мои подозрнія, несправедливы, то мы можемъ во всякое время уйти незамченными, а если бы насъ и открыли, то ты просто не могъ разстаться съ твоей возлюбленной и захотлъ, во что бы то ни стало, проводить ее. Влюбленному прощается все.

Гіэрра покачалъ головой, ему было непріятно, что его могли подозрвать хотя въ малйшемъ недовріи къ Изабелл, а на чемъ же иначе могло основываться ихъ подслушиванье? но тмъ не мене онъ не хотлъ противорчить Жозефу и сердце его сжалось отъ какой-то боязни, такъ что онъ не могъ произнести ни слова. Было ли это предчувствіе близкаго несчастія? Лишь только въ сердце его проникла тнь подозрнія, онъ сталъ совершенно безпомощнымъ ребенкомъ въ рукахъ спокойнаго и безстрастнаго друга, и только тихо шепталъ: ‘что ламъ длать?’

— Пока — ничего, отвчалъ Жозефъ, — только идти тихо и осторожно впередъ. Они слышали, что мы захлопнули дверь и думаютъ, что мы ушли. Они ждутъ кого-то.

— Ну такъ гость пойдетъ мимо насъ, сказалъ Гіэрра.— Другого выхода нтъ, выйдемъ, Жозефъ, и подождемъ лучше гд нибудь по близости на улиц. У меня отъ страха духъ занимается, и ты увидишь, что ты ошибся. Изабелла разсердится на меня.

— Любезный другъ! прошепталъ Жозефъ,— никакая двушка не сердится, когда видитъ, что ея возлюбленный ревнуетъ. Но смотри!

Онъ указалъ впередъ рукой. Темный корридоръ имлъ видъ трубы, въ конц которой дворъ казался ярко освщенной картиной. Оба они ясно увидли, что въ заднемъ углу двора отворилась дверь и изъ нея вышелъ мужчина, закутанный въ плащъ, онъ хотлъ торопливо войти въ домъ, когда на встрчу выбжала Изабелла и бросилась къ нему въ объятія. Гіэрра, едва помня себя, хотлъ броситься впередъ, но Жозефъ схватилъ его и оттащилъ къ выходной двери, гд шепнулъ ему подъ самое ухо:

— Прежде чмъ пустить тебя туда, Гіэрра, я долженъ сообщить теб, что заставило меня ршиться на унизительное шпіонство. Жуанъ тольк.о-что уходилъ въ заднюю дверь, служащую сообщеніемъ съ сосднимъ домомъ. Домъ этотъ принадлежитъ президенту Фалькону, и онъ бываетъ въ нёмъ часто, въ особенности по вечерамъ. Понимаешь ли ты теперь, почему я разошелся съ Изабеллой и не сталъ просить ея руки?

— Жозефъ! простоналъ Гіэрра,— можетъ ли это быть? Если это такъ, то почему же ты прежде не предупредилъ меня?

— Потому что я не имлъ еще врныхъ доказательствъ, — я сомнвался въ ея вин. Впрочемъ, я тебя предупреждалъ… Однакожъ, можетъ быть, и теперь мы ошибаемся. Мы еще незнаемъ, кто посщаетъ ее, для кого она, такъ нарядилась. Идемъ и убдимся сами. Но приди въ себя. Если она недостойна тебя, то она не стоитъ слезъ, а если подозрніе мое несправедливо, то я прошу тебя простить меня и ты отправишься на битву счастливымъ, вполн счастливымъ человкомъ. Идемъ! Время уходитъ, а. намъ нельзя тутъ долго оставаться.

Гіэрра остановился на минуту, его голова закружилась и онъ схватился за, стну, но потомъ онъ поспшно пошелъ впередъ, судорожно сжимая кулаки. Жозефъ, не обращая на это вниманія, крпко держалъ его за руку и такимъ образомъ молодые люди осторожно пробрались впередъ.

Голосъ сеньоры сталъ ясне и слышне, и теперь оба могли разслышать, что она была не совсмъ въ хорошемъ расположеніи духа.

— Все это ни къ чему не ведетъ, ваше превосходительство. Вы говорите, что хотите встать во глав арміи, а другіе говорятъ, что пароходы ждутъ въ Лагуайр, чтобы увезти васъ.

— А вы врите другимъ больше, чмъ мн, сеньора?

— Прежде было не то, проворчала старуха, — но когда вс доказательства противъ васъ, то, конечно, вра изчезнетъ.

— Какія же это доказательства?

— А куда, ухали три воза сундуковъ, уложенныхъ сегодня у васъ въ дом, и ухали по дорог, ведущей къ берегу?

— Сеньора! васъ увдомили неврно, отвчалъ Фальконъ,— или шпіоны ваши слишкомъ хитры и предусмотрительны. Знаете ли вы, что было въ ящикахъ, которые я точно послалъ сегодня въ Лагуайру? Архивъ, важные документы…. такъ какъ военное счастіе измнчиво. Я не смлъ подвергать ихъ опасности и рисковать, чтобъ ихъ уничтожили, если они попадутъ въ руки непріятеля. Въ этихъ документахъ находится оправданіе моего управленія, тутъ доказательства моей добросовстности. Кром всего остального, они должны, по крайней мр, возстановить мое доброе имя, которое стараются очернить враги. Успокоились вы?

— Я знала это, я знала, что онъ не можетъ быть лживымъ! вскричала Изабелла и бросилась къ нему на шею.— О, Ж.уанъ, какъ мучилась я за тебя! какъ часто по цлымъ днямъ болло у меня сердце, жизнь была мн не мила и мн хотлось умереть! Тогда я отчаивалась во всемъ. По цлымъ часамъ сидла я и плакала, и только когда ты приходилъ и когда снова могла я видть твои большіе и гордые глаза, я успокоивалась и даже весело переносила, непріятность слыть передъ лицомъ свта невстою другого, только для того, чтобъ отстранить отъ тебя малйшую заботу, малйшее подозрніе.

— Изабелла моя! нжно сказалъ Фальконъ, сжимая ее въ своихъ объятіяхъ, въ то время, какъ Гіэрра, сдлалъ движеніе, чтобъ броситься на нихъ, но Жозефъ наблюдалъ за нимъ и удержалъ его за руку. Говорить они не могли, потому что стояли слишкомъ близко.

— И все-таки онъ узжаетъ, сказала сеньора, — и въ сундукахъ былъ не архивъ и не бумаги, и пароходы приготовлены не напрасно. Здсь сидть тоже нельзя. Если какая нибудь шайка голубыхъ побила Колина, такъ что же будетъ съ другими? Вы такъ же лживы, какъ и вс мужчины, а что потомъ здсь будетъ съ нами, что будетъ со мной? Неужели вы думаето, что я буду получать пенсіонъ свой отъ голубыхъ, если вы насъ здсь оставите?

— Не говори такъ, мать! ради Бога не говори. Отъ одной этой мысли можно умереть. Онъ не оставитъ насъ такъ. Ахъ! если бы я не была связана съ этимъ Гіэрра, который мучитъ меня и преслдуетъ своею любовью!

Гіэрра задрожалъ такъ сильно, что Жозефъ, боясь, чтобы онъ не упалъ на колни, схватилъ его за руку и поддержалъ.

Фальконъ долго не отвчалъ. Очевидно, онъ размышлялъ о чемъ-то.

— А что если бы я не похалъ въ армію? сказалъ онъ наконецъ,— назвали ли бы вы меня трусомъ?

— Разв вы обращали когда нибудь вниманіе въ то, что говоритъ объ васъ народъ? сказала сеньора.— Тамъ, гд вы станете жить, вы будете отстранены отъ свта и можете наслаждаться своимъ богатствомъ и любовью моей дочери.

Фальконъ всталъ и началъ ходить взадъ и впередъ по двору, такъ что его видли молодые люди. Потомъ онъ вдругъ остановился.

— Ну, такъ демте, сказалъ онъ.— Все ли у васъ готово?

— Все, отвчала сеньора, — даже домъ проданъ сеньору Игнаціо.

— И мы подемъ съ тобой? вскричала Изабелла, задыхаясь отъ радости.

— Въ одинадцать часовъ телги будутъ здсь у воротъ и свезутъ ваши вещи въ гавань. А въ три часа ночи я самъ пріду за вами.

Изабелла вскрикнула отъ радости, и, какъ ребенокъ, бросилась въ объятія Фалькона. Эта сцена привела, въ такое волненіе самого Жозефа, что онъ забылъ наблюдать за своимъ другомъ. Жозефъ намревался тихо и незамтно добраться до двери, потихоньку отворить ее и уйти на улицу, но онъ ошибся, слишкомъ полагаясь на, терпніе Гіэрра.

Гіэрра человкъ молодой, воспитанный дома, родителями, вообще былъ скроменъ и несмлъ, и Жозефъ никакъ не считалъ его способнымъ въ какое, нибудь ршительное дйствіе. Но въ жилахъ его текла горячая южная кровь индйской расы, хотя уже много перемшанная, и дикій, неукротимый характеръ вдругъ пробудился въ немъ. Не усплъ Жозефъ схватить его, какъ тотъ, дико вскрикнувъ и выхвативъ кинжалъ, бросился на группу около президента.

Изабелла лежала, на груди у Фалькона и, казалось, окаменла отъ ужаса, въ то время, какъ мать ея громко кричала, призывая на помощь. Изабелла, чувствовала., какъ Фальконъ отшатнулся, она видла, поднятую вооруженную руку Гіэрра, готовую нанести ударъ ея возлюбленному, и бросилась прямо на него. Въ это время Фальконъ усплъ отскочить. Первый ударъ оказался промахомъ, и не усплъ Гіэрра. оттолкнуть двушку и броситься во второй разъ въ своего соперника, какъ Жозефъ былъ уже около него, и схвативъ его обими руками, вскричалъ:

— Только не убійство, Гіэрра, ради Бога не убійство! А теперь идемъ, или мы погибли, шепнулъ онъ ему.

Врядъ ли онъ опомнился бы такъ скоро, если бы жертва, его оставалась около него, но Фальконъ, боясь быть убитымъ, воспользовался этимъ временемъ и скрылся въ дверь, которая вела въ другой домъ. Гіэрра хотла, броситься за нимъ, но Жозефъ не пустилъ его.

— Друзья ждутъ, шепнулъ онъ ему, — идемъ туда, тамъ борьба будетъ достойная, а здсь — тайное убійство…. идемъ отсюда!

И онъ силою потащилъ друга въ корридоръ. Но они, прежде всего, оба, взглянули на женщинъ. Изабелла, увидя, что Фальконъ спасенъ, бросилась на шею матери, какъ будто бы ища защиты. Ни одинъ изъ молодыхъ людей не сказалъ ей ни слова. Они поспшными шагами пошли по корридору и вышли на улицу.

Куда теперь идти? Гіэрра не могъ ни о чемъ боле думать. Кинжалъ вывалился у него изъ рукъ и онъ, какъ убитый, шелъ возл своего друга. Но Жозефъ тотчасъ же составилъ планъ.

Было вроятіе, въ которое впрочемъ онъ самъ не врилъ, что полиція придетъ за нимъ въ тотъ же вечеръ. Надо было избжать непріятнаго посщенія. Поэтому всего лучше было отправиться на мсто сбора и выждать тамъ время выступленія. По крайней мр, Гіэрра былъ спасенъ и могъ теперь терзаться отъ любви, при мысли о лживомъ, коварномъ существ, такъ позорно и недостойно обманувшемъ это врное сердце.

III.
Бгство во вс стороны.

Мсто сборища молодыхъ людей, намревавшихся выйти изъ города въ ночь и примкнуть къ реконквистадорамъ, находилось въ небольшомъ дом, недалеко отъ городской черты. Въ этой глуши удобно было собираться не возбуждая ни въ комъ подозрнія. Эта часть города вообще была слабо освщена, тутъ жилъ народъ бдный: негры и индйцы преимущественно поденщики.

Самый домъ принадлежалъ какой-то старух, прачк, охотно уступившей его на одинъ вечеръ, такъ какъ сынъ ея тоже находился въ арміи реконквистадоровъ, и чмъ больше входило въ комнату людей, тмъ больше надялась она, что единственный ея сынъ вернется здравымъ и невредимымъ.

Для большей безопасности, она очистила заднія комнаты, и Жозефъ съ Гіэррой. прійдя первыми, заняли одну изъ жалкоубранныхъ горницъ. Во время пути Гіэрра шелъ довольно твердымъ шагомъ, но, дойдя до комнаты, онъ зашатался и упалъ на единственный стулъ и, закрывъ лицо руками, громко зарыдалъ.

Жозефъ не безпокоилъ его. Онъ далъ ему выплакать первое горе, и только тогда сталъ уговаривать его.

— Вотъ, Гіэрра, сказалъ онъ, наливая стаканъ хересу изъ своего дорожнаго запаса,— выпей, это поможетъ теб, а теперь будь человкомъ. Подумай, если придутъ товарищи и увидятъ тебя въ настоящемъ положеніи, что они скажутъ, а кому надо знать о случившемся, кром насъ двоихъ? Выпей и вытри слезы. Право, эта госпожа не стоитъ слезъ порядочнаго человка!

— Ты правъ, Жозефъ, отвчалъ Гіэрра, вскочивъ съ мста.

— Дай вина, мн холодно.

— Бдняга! сказалъ Жозефъ,— сегодня мн пришлось сильно огорчить тебя, но это было необходимо, а иначе ты мучился бы всю жизнь сомнніемъ и былъ бы несчастливъ. Теперь же, когда ты знаешь, что она никогда не стоила тебя, ты скоре забудешь ее, только бы прошла первая боль.

— Зачмъ ты помшалъ мн отомстить?

— Такъ лучше, мысль объ убійств вчно мучила бы тебя.

— А такъ оба останутся ненаказанными?

— Ты должно быть ранилъ Изабеллу, я по крайней мр видлъ кровь въ свтломъ плать сеньоры, когда, дочь бросилась къ матери. Пусть рубецъ служитъ ей воспоминаніемъ этого позорнаго вечера.

— Ахъ, если бы я могъ пронзить ея лживое сердце. Но теперь все прошло, благодарю тебя, Жозефъ, что ты не только спасъ меня отъ этого дьявола, но и показалъ мн его въ настоящемъ свт. Я никогда бы не поврилъ, что подъ такой прекрасной оболочкой можетъ быться лживое сердце! А эта старая вдьма — что за женщина! но чортъ съ ними! Довольно… все кончено… теперь надо снова, начинать жить.

Онъ точно переродился и сталъ спокойно убирать свои вещи.

Времени оставалось уже немного, потому что товарищи постепенно начали собираться, а въ нихъ не слдовало возбудить ни малйшаго подозрнія о случившемся. Впрочемъ, въ этотъ вечеръ вс были заняты собственными длами, потому что ихъ предпріятіе было далеко не безопасно.

Такъ какъ правительство боялось, чтобы голубые въ ночь не сдлали нападенія на городъ, то и разставило везд у заставъ большіе караулы, съ сигналистами, чтобы по первому сигналу объ опасности можно было подать помощь, гд въ ней нуждались. Нкоторые изъ молодыхъ людей совтовали подождать дня, когда караулы уйдутъ въ казармы и оставятъ на сторож только по нскольку солдатъ. Но большинство было противъ такого мннія, потому что если бы голубые показались гд нибудь въ окрестностяхъ, то, конечно, ни армія Фалькона вышла бы въ предмстья, и тогда пробраться врядъ ли бы было возможно.

Единственная опасность для нихъ заключалась въ толъ, что ихъ могутъ замтить, когда они пойдутъ по дорог.. Поэтому Жозефъ предложилъ выстроиться колонной во двор, не шумя выйти на улицу и идти, какъ обыкновенный патруль, по четыре человка въ рядъ прямо на пикетъ. Можетъ быть, тогда, удастся обмануть караулъ, или дло ршится битвой, но они, какъ нападающіе, будутъ имть преимущество на своей сторон. Случай могъ ршить все, если непріятель будетъ поднятъ пальбою, то все-таки они успютъ выйти за городъ прежде, чмъ подойдутъ другія колонны, а преслдовать ихъ за. городомъ ни въ какомъ случа не станутъ.

Отрядъ состоялъ изъ сорока восьми человкъ, на которыхъ приходилось двадцать четыре штуцера со штыками и девятнадцать охотничьихъ ружей, кром того у всхъ было но одному или по два револьвера и у многихъ по сабл, слдовательно, по вооруженію они далеко превосходили непріятеля. Отрядъ быстро выстроился, и такъ какъ давно было уже за полночь, то на улиц была мертвая тишина. Тмъ не мене посланъ былъ одинъ изъ волонтеровъ узнать, нтъ ли гд по близости ночного сторожа, который могъ прежде времени дать о нихъ знать. Никого не было видно, улица была свободна и они вышли рядами, и пошли по восьми человкъ около домовъ, нсколько обремененные только своей поклажей, пошли бодро и безбоязненно зная, что черезъ нсколько минутъ встртятся съ правительственными войсками.

Жозефу поручено было предводительство отрядомъ, каждый изъ нихъ украсилъ свою шляпу голубою лентою или кокардою. Но непріятель могъ замтить эти знаки только при непосредственномъ столкновеніи, когда отряду нельзя будетъ уже скрываться.

Гіэрра шелъ подл Жозефа..

— Гіэрра, прошепталъ ему Жозефъ,— по всей вроятности, когда мы подойдемъ къ караулу, сигналистъ будетъ стоять подл офицера. Я схвачу офицера, а ты овладй сигналистомъ, чтобы: онъ не могъ затрубить — но стрлять можно только въ самомъ крайнемъ случа…. я все еще надюсь, что мы обдлаемъ дло безъ всякаго шума.

— А товарищи наши предупреждены?

— Обо всемъ… когда я схвачу офицера, они нападутъ, но стрлять будутъ только по приказанію.

— Хорошо, положись на меня. Я, какъ кошка, вижу въ потьмахъ, и сейчасъ же выищу сигналиста. Ему не донести трубы до рта, или я выбью ее у него вмст съ зубами. Кажется, тамъ стоитъ караулъ.

— Можетъ быть, но я ничего не вижу, мы еще отъ караула шаговъ за восемьдесять.

Ночь хотя была, и мсячная, по тучи заслоняли луну, и грозили снова сильнымъ дождемъ. Но втра, не было ни малйшаго и потому шаги отряда такъ и раздавались во мрак.

‘Кто идетъ?’ громко послышалось на улиц, и Жозефъ увидалъ нсколько солдатъ направо, разставленныхъ въ безпорядк. Караулъ, непревышавшій числомъ отряда голубыхъ, вполн былъ увренъ, что это идетъ отрядъ правительственныхъ войскъ, посланный ему въ подкрпленіе, такъ какъ на утро ожидало и. нападеніе. Караулъ окликнулъ только для формы, чтобы показать, что онъ не дремлетъ.

— Отечество! спокойно отвчалъ Жозефъ.

— Кто идетъ! послышалось вторично.

— Федералъ! и маленькій отрядъ смло шелъ впередъ къ солдатамъ.

Желтые встали въ сторону, чтобы дать пройти, какъ они полагали, патрулю правительственныхъ войскъ, но Жозефъ зналъ очень хорошо, что они тотчасъ же будутъ узнаны. Солдаты, стоявшіе въ Каракас, вс безъ исключенія носили форму — куртку и штаны изъ небленнаго полотна, и фуражки съ желтой лентой, такъ что караульный офицеръ несомннно долженъ былъ открыть обманъ.

— Гіэрра. шепнулъ Жозефъ другу,— кажется теперь пора — хватай своего сигналиста.

Пройдя нсколько шаговъ, Жозефъ скомандовалъ остановиться, а самъ пошелъ къ офицеру, почти необращавшему на него вниманія, а только съ удивленіемъ разглядывавшему приближавшуюся массу, все еще не подозрвая измны. Жозефъ не далъ ему времени опомниться.

— Готово! крикнулъ онъ, въ то время, какъ отрядъ его взводилъ курки, а самъ онъ схватилъ офицера, а Гіэрра, сигналиста, и, приставивъ имъ револьверы ко лбу, не позволяли двинуться съ мста.

— Первый выстрлъ съ вашей стороны, громовымъ голосомъ крикнулъ Жозефъ, — и вс вы погибли. Идите тотчасъ же съ нами, потому что сзади насъ идетъ еще отрядъ. Кто уйдетъ отъ насъ, непремнно встртится съ нашими и будетъ убитъ или арестованъ.

— Чортъ возьми! вскричалъ офицеръ, которому очень не нравилось дуло, приставленное ему ко лбу.— Что вамъ отъ насъ надо? Кто вы такіе?

— Реконквистадоры, отвчалъ ему Жозефъ.— Съ вами ничего не будетъ, если вы добровольно исполните приказаніе. Кто же не исполнитъ, тотъ умретъ.

— Да чего же вы требуете?

— Очень немногаго, сеньоръ, отвчалъ Жозефъ, опустивъ револьверъ до груди офицера..— Мы хотимъ примкнуть за городомъ къ голубымъ и не желаемъ, чтобы намъ мшали.

— Хорошо, отвчалъ офицеръ, — такъ идите… идите спокойно, я ничего не видалъ.

— Это очень любезно съ вашей стороны. Но если вы дадите по намъ залпъ, то вы знаете очень хорошо, что мы не побжимъ за вами въ городъ, и безполезно потеряемъ нсколькихъ человкъ изъ нашего отряда. Но болтать тутъ съ вами намъ некогда… итакъ, велите вашимъ солдатамъ взять ружья на плечо, и идите впередъ…

— Впередъ?… куда же?…

— За городъ… когда мы отойдемъ довольно далеко, и намъ нечего будетъ бояться, что къ вамъ придутъ на помощь, тогда можете вернуться.

— Чортъ возьми, сеньоръ, вдь вы знаете, что я не смю оставлять своего поста? Даю вамъ честное слово…

— Позвольте, сеньоръ, перебилъ его спокойно Жозефъ,вы станете длать все, что васъ принудятъ длать,— противъ силы ничего вдь не подлаешь. Лучше всего будетъ, если я возьму на себя команду. Господа правительственное войско! на плечо! Когда я сочту три раза и приказъ мой не будетъ исполненъ, я велю стрлять!… разъ… два… три…

Солдаты, неполучившіе отъ своего офицера никакого приказанія, спокойно взяли ружья: на плечо.

— Такъ, а. вы, сеньоръ, идите впереди меня, пока я не скомандую остановиться. Ну, готовы?

Офицеръ, все еще съ револьверомъ, приставленнымъ ему къ груди, и сигналистъ, у котораго Гіэрра давно уже отнялъ трубу, относились совершенно пассивно, а солдаты встали рядами, какъ имъ было приказано.

— Маршъ впередъ!

Отрядъ, увеличившійся до восьмидесяти человкъ, прошелъ мимо послднихъ домовъ, и выйдя изъ города, направился къ горамъ. Въ темнот трудно было идти скоро, къ тому же по большой дорог стояли глубокія лужи отъ недавно бывшаго дождя. Но тмъ не мене съ каждымъ шагомъ опасность отдалялась, въ сущности и теперь ея уже не было. Даже если бы ихъ преслдовала непріятельская колонна, то и она, выйдя за городъ, во мрак не могла бы нанести имъ вреда.

Когда они добрались до перваго небольшого пригорка, Жозефъ скомандовалъ остановиться и обратился къ солдатамъ.

— Такъ кавалеры! Желая примкнуть къ нашимъ друзьямъ и братьямъ, мы, кажется, находимся теперь настолько въ безопасности, что можемъ съ благодарностью отпустить васъ. Но предосторожности никогда не бываютъ излишни, мы останемся тутъ съ оружіемъ на готов, съ взведенными курками до тхъ поръ, пока, вы не отойдете на ружейный выстрлъ. Первый измнническій выстрлъ съ вашей стороны послужитъ намъ сигналомъ къ залпу по васъ… Кто же изъ васъ хочетъ примкнуть къ намъ, тотъ будетъ радушно принятъ. Каракасу боле двухъ дней не продержаться, вы, вроятно, знаете это также хорошо, какъ и я. Офицеръ вашъ ничего не можетъ приказать вамъ, потому что онъ у меня въ рукахъ. Если вы благоразумны, то не допускайте убивать себя за президента, который въ настоящую минуту бжитъ въ Лагуайру, и никогда не вернется боле въ Веноцуэлу. А намъ, реконквистадорамъ, больше ничего и не надо, мы хотимъ только прогнать тирана, силою взявшаго васъ въ солдаты, и который не даетъ вамъ на содержаніе даже столько, чтобы вы были сыты! Мы хотимъ довести страну до того, чтобы ей не нужны были солдаты, и чтобы вы могли вернуться въ ваши семейства и къ вашей работ. Если вы хотите быть подстрленными и оставаться рабами…. противиться я не могу, вернитесь и идите спокойно назадъ въ Каракасъ.— Если же вы умны, такъ лучше идите съ нами. Кто хочетъ служитъ у реконквистадоровъ…. милости просимъ. Кто не хочетъ, тотъ можетъ положить ружье и снаряды и спокойно идти домой — никто силою въ солдаты взятъ не будетъ.

Солдаты молчали и не шевелились. Очевидно, что никто не хотлъ заговорить первымъ. Вдругъ одинъ изъ солдатъ прошелъ молча, и не снимая ружья съ плеча къ реконквистадорамъ, какъ бы по данному знаку и другіе почти вс прошли за нимъ. Офицеръ остался на мст, но не произнесъ ни слова. На сторон желтыхъ только осталось трое или четверо.

— Сеньоръ, проговорилъ одинъ изъ оставшихся, — все это очень хорошо, но вдь въ Каракас у насъ семейства, а если теперь мы перейдемъ къ голубымъ, то намъ придется стрлять въ братьевъ, оставшихся въ арміи.

— Вдь я вамъ говорю, что вамъ не надо быть солдатами вскричалъ Жозефъ.— Отправляйтесь куда хотите, и выжидайте окончанія войны.

— Да, продолжалъ солдатъ,— это мы знаемъ. Разъ какъ попадешь въ руки, такъ нашего брата не спрашиваютъ, хочетъ служить онъ или нтъ. Вдь и у васъ не лучше, чмъ у насъ. А куда идти, когда у насъ нтъ ни гроша денегъ и мы не имемъ возможности разсчитывать даже на дневное пропитаніе.

— Кто перейдетъ къ намъ, сказалъ Жозефъ,— тмъ я ручаюсь за правильное жалованье. А т, которые хотятъ уйти на родину и ждать тамъ окончанія войны, пусть отойдутъ въ сторону.

Черезъ нсколько минутъ въ сторону отошло человкъ четырнадцать, между ними стоялъ сигналистъ.

— Такъ вы, ребята, хотите вернуться на родину?

— Да, сеньоръ.

— Знаете ли вы здшнія мста, и найдете ли дорогу?

— Конечно, сеньоръ.

— Хорошо, ребята, сказалъ Жозефъ, вынувъ изъ кармана золотую монету.— Вотъ вамъ деньги, раздлите ихъ между собою. чтобы дорогою вамъ не пришлось просить милостыню, или воровать. А теперь отдайте ружья, они вамъ больше не нужны, если вы попадетесь съ ними, то васъ сейчасъ же заберутъ. Кром того, послушайтесь добраго совта, снимите съ фуражекъ желтыя ленты. Въ стран ихъ не очень долюбливаютъ.

Солдаты не отвчали боле ничего, они поставили ружья на дорогу, повсили на нихъ патронташи, сорвали съ шапокъ желтыя ленты, и встали опять въ кучку.

— Карамба! сеньоръ! вскричалъ тутъ офицеръ, — а. что же будетъ со мною?

— Вы свободны, сеньоръ, и можете вернуться съ вашимъ оружіемъ въ Каракасъ, если вамъ угодно.

— Для того, чтобы тамъ меня предали военному суду и разстрляли?

— Такъ не хотите ли съ нами? смясь сказалъ Жозефъ.— Но только надо вамъ снять ваши фальконовскіе значки, ради васъ же самихъ, потому что иначе вы можете подвергнуться непріятности.

— Чортъ бы ихъ побралъ! вскричалъ офицеръ, срывая позументъ съ фуражки, — въ Каракас терять мн нечего, а дло во всякомъ случа будетъ проиграно. Если они хотятъ имть людей, готовыхъ для нихъ на смерть, то пусть платятъ имъ хоть столько, чтобы они при жизни имли что сть. Ну впередъ, маршъ! попробую счастья у голубыхъ.

— Такъ не угодно ли вамъ выпить? смясь сказалъ Жозефъ, подавая ему начатую бутылку хереса.— Выпейте-ка, другъ, утро свжо, а намъ предстоитъ еще далекій путь.

Офицеръ съ радостью выпилъ, и когда вино стало подогрвать его, онъ доврчиво проговорилъ:

— Товарищъ, тамъ на верху на форпост стоитъ еще патруль, нельзя ли намъ и его взять съ собой.

— Сколько человкъ?

— Не больше восьми или десяти. Они поставлены тамъ, чтобы поднять тревогу, если замтятъ что нибудь подозрительное,. и потомъ тотчасъ же бжать назадъ въ городъ. Стрлять въ нихъ не надо. Бдняги и не подозрваютъ, что тутъ длается.

— Вы на себ могли убдиться въ нежеланіи нашемъ прибгать къ крутымъ средствамъ, отвчалъ Жозефъ.— Вс мы принадлежимъ одной великой, прекрасной стран, которая можетъ быть счастливой и богатой если съуметъ отдлаться отъ тормозовъ, задерживающихъ ея развитіе. Мы не питаемъ вражды къ бднякамъ, силою отданнымъ въ солдаты. И такъ впередъ, товарищи, я надюсь, что мы захватимъ съ собою и этотъ патруль. Но прежде я попрошу всхъ, у кого нтъ ружей, взять ружья, добровольно намъ отданныя.

Вс ружья мгновенно были разобраны, и маленькая колонна двинулась въ путь.

Не прошли они и пятисотъ шаговъ, какъ услышали окликъ съ форпоста, но отвчать не пришлось, потому что многіе изъ новобранцевъ крикнули по имени солдатъ на пикет, и звали ихъ съ собою, что т, понимая невозможность защищаться, исполнили безъ всякаго затрудненія.

Когда же въ два часа, при страшной бур и дожд, лившемъ какъ изъ ведра, къ передовымъ постамъ изъ Каракаса подошла большая колонна войскъ, чтобы подкрпить ихъ на случай нападенія непріятеля, то она не нашла ршительно ни одного человка изъ караульныхъ, и принуждена была послать въ главную квартиру донесеніе, что весь патруль дезертировалъ, не оставивъ по себ ни малйшихъ слдовъ.

——

Въ эту же самую ночь и почти въ то же время, когда столько молодыхъ людей лучшихъ фамилій города, выходили изъ Каракаса, чтобы перейти къ реконквистадорамъ, по дорог въ Лагуайру хала легкая коляска, запряженная двумя сильными мулами. Дохавъ до послдняго городского караула, она остановилась на окликъ. Офицеръ подошелъ, чтобы посмотрть, кто детъ. Ему отвчали только однимъ словомъ, посл чего онъ, почтительно кланяясь, отошелъ къ своему мсту.

Въ коляск сидлъ только одинъ господинъ, закутанный въ плащъ, и когда экипажъ опять тронулся, кучеръ погналъ муловъ во весь опоръ. Такъ мчались они, пока песчанная дорога не представляла никакой опасности, но скоро начался крутой и узкій спускъ около обрыва, и стала розыгрываться сильная буря въ горахъ.

Кучеръ обернулся и спросилъ у путешественника, не лучше ли вернуться и обождать дня… что для зды такая ночь неудобна, и съ горъ потекутъ потоки. Но путешественникъ вскричалъ:

— Впередъ, молодецъ…. продемъ какъ нибудь. Въ опасныхъ мстахъ позжайте только потише. Вы получите золотой на водку.

— Карамба! за это можно промокнуть, и если вы не боитесь, сидя въ коляск, то вдь я-то въ случа чего спрыгну.

Боле они не говорили ни слова, кучеръ понукалъ муловъ бичомъ, и легкій экипажъ покатился по узкой дорожк, вправо отъ которой поднимались крутые утесы, а влво шла пропасть, только мстами загороженная низенькимъ заборчикомъ.

Буря свирпствовала все сильне и сильне, казалось, стихіи поклялись не выпустить бглеца, сидвшаго въ коляск, блднаго и закутаннаго въ плащъ. Золотой на водку! Такое общаніе, конечно, подйствовало, и кучеръ ршился не обращать вниманія даже на самую бурю. Дорога, между тмъ, становилась все ужасне, дождь уже не шелъ, а лилъ цлыми потоками. Даже мулы остановились, и кучеру пришлось сойти съ козелъ и повести ихъ подъ уздцы. Путешественникъ не выказывалъ ни страха, ни поспшности, онъ точно спалъ во время этого неистовства стихій. Но онъ не спалъ, а. на устахъ его играла холодная ледяная улыбка и мыслями онъ уносился далеко. Когда коляска вдругъ остановилась, онъ очнулся и высунулся.

— Что случилось?

— Чортъ возьми! ворчалъ кучеръ,— посмотрите-ка. Ей Богу намъ не прохать.

Путешественникъ наклонился, и увидлъ на дорог какую-то блую массу, и услышалъ шумъ падавшей воды.

Когда блеснула молнія, то стало ясно, что черезъ дорогу съ горъ несся страшный потокъ и изчезалъ въ черную какъ пасть пропасть.

— Пусть буду я проклятъ, если мы переберемся тутъ! вскричалъ кучеръ.— Да и мулы нейдутъ, и если тутъ они не устоятъ, такъ мы какъ въ лодк съдемъ въ пропасть.

— Позжай! проговорилъ путешественникъ, и откинулся назадъ, какъ будто эта опасность нисколько его не касалась. Кучеръ покачалъ головою.

— Что это за человкъ, проворчалъ онъ, — позжай… да позжай…. Какъ бы не съхать намъ въ сторону.

Онъ оставилъ экипажъ и пошелъ самъ попробовать, глубока ли вода. Вода была не глубока, но брызги летли во вс стороны.

— Если бы коляска не была такъ дьявольски легка, такъ мы, можетъ статься, и прохали бы, вдь не широко.

— Положите въ нее камней, вонъ лежитъ куча, только скоре, время уходитъ.

Кучеръ почесалъ въ затылк и нехотя сталъ накладывать камни, надясь, что хоть въ это время утихнетъ буря.

— Готовы ли вы?

— Ну теперь съ Богомъ! сказалъ кучеръ, осторожно садясь на козлы. Онъ ударилъ изо всей мочи бичомъ, и такъ крикнулъ, что мулы, сначала отшатнувшіеся въ сторону, бросились впередъ и черезъ нсколько секундъ экипажъ былъ на другой сторон потока.

— Ну, этого перезда мн не забыть! проворчалъ кучеръ, сбрасывая камни изъ коляски,— чуть было мы не опрокинулись, сеньоръ.

— Позжайте! было ему отвтомъ.

Экипажъ тронулся, до уже шагомъ. На восток стала заниматься заря, и буря прекратилась. Съ восходомъ солнца путешественникъ высунулся изъ коляски и пристально посмотрлъ на море, потомъ, удовлетворивъ свое любопытство, онъ снова сталъ равнодушенъ ко всему окружавшему. Кучеръ похалъ быстре, и вскор экипажъ застучалъ по мостовой.

— Куда хать? спросилъ кучеръ, обернувшись къ путешественнику.

— Я скажу, когда надо будетъ остановиться.

Они снова похали.

— Стой! крикнулъ путешественникъ и вышелъ на берегъ.— Вотъ общанныя деньги на водку…. а вотъ адресъ, куда вамъ отвезти экипажъ и муловъ.

— Я не умю читать, сеньоръ.

— Попросите кого нибудь, вамъ прочтутъ.

Съ этими словами путешественникъ пошелъ къ маленькой верфи, куда могли подходить только лодки. Шаговъ на двадцать дальше стояла на якор лодка съ военнаго корабля, и гребца сидли у веселъ. Незнакомецъ сдлалъ имъ знакъ, и лодка поспшно причалила къ берегу.

— Вещи мои на корабл?

— Да, ваше превосходительство, ихъ привезли еще до ночи, и передъ бурей.

Путешественникъ спрыгнулъ въ лодку, и похалъ къ кораблю, не бросивъ даже взгляда на землю. Лишь только онъ слъ на ‘Боливара’, какъ стали поднимать якорь и сильный дымъ, повалившій изъ трубы, показалъ, что пароходъ готовится къ отплытію, дйствительно, черезъ нсколько минутъ былъ поднятъ флагъ, и пароходъ вышелъ изъ залива въ море къ сверо-западу.

Такъ Фальконъ покинулъ страну, которой онъ много лтъ управлялъ, пока она въ отчаяніи не взялась за оружіе, и не заставила его искать спасенія въ постыдномъ бгств.

IV.
Въ старомъ замк.

Въ гаціенд Кастиліи, съ возвращеніемъ единственнаго сына, возвратилось и счастіе, и радость, и надежда на лучшее будущее. Квартирующіе въ гаціенд солдаты не только не стсняли хозяина., но еще приносили ему большую пользу, помогая въ хозяйств и получая за то, разумется, хорошую плату.

Въ это время стали приходить извстія, что приближеніе Монагаса съ значительнымъ войскомъ вовсе не сказка, и Рохасъ понялъ, что ему придется играть второстепенную роль, если онъ не отстранитъ опаснаго соперника. Дорога сухимъ путемъ изъ Барцелоны была не близкая, и Монагасъ могъ длать весьма небольшіе переходы, кром того началось время дождей, портившихъ горные пути. Могли пройти недли, пока Монагасъ подойдетъ къ Каракасу, слдовательно въ распоряженіи Рохаса оставалось еще довольно времени,

Онъ отдалъ приказъ выступать. Стоявшіе въ разныхъ мстахъ отдльные отряды примкнули къ главнымъ силамъ, и армія двинулась къ востоку, чтобы соединиться съ отрядами, находившимися въ Кагуя и окрестностяхъ. Самъ Рохасъ ухалъ впередъ и Кастилія общалъ хать за нимъ вслдъ, лишь только получитъ врныя свденія о взятіи столицы. У него было тамъ много дла, но онъ не смлъ показаться въ Каракас, пока, тамъ хозяйничали Фальконъ и его чиновники. Хотя декретъ, изданный Арвело и освободившій всхъ политическихъ арестованныхъ, не былъ уничтоженъ, но господствовавшая въ Каракас военная партія мало обращала на него вниманія. Тюрьмы опять были полны подозрительными для правительства людьми, ожидавшими съ нетерпніемъ, когда появятся освободители. Кастилія, появившись въ Каракас, былъ бы несомннно арестованъ.

Полковникъ Фермуда получилъ приказъ собрать послднихъ волонтеровъ, и идти вмст съ ними. Элой готовился тоже вступить въ службу къ реконквистадорамъ. но онъ не хотлъ служить подъ начальствомъ Фермуды, и вмст съ тмъ не хотлъ ухать изъ гаціенды раньше его. Онъ не доврялъ ему, и имлъ на то основательныя причины. Казалось, что и Фермуда, съ своей стороны, тоже выжидалъ его отъзда. Уже два дня не прибывало волонтеровъ и Фермуда могъ спокойно считать занятія свои оконченными, и примкнуть къ арміи, но тмъ не мене онъ откладывалъ, на сколько могъ, свой отъздъ. Но наступалъ наконецъ крайній срокъ, выступить было необходимо, и онъ отдалъ приказъ младшему офицеру двинуться. Самъ же полковникъ остался по приглашенію стараго Кастиліи отобдать въ послдній разъ. Старикъ ничего не зналъ о письм, посланномъ полковникомъ вслдъ за Техою. Элой, по просьб друга, не говорилъ о немъ отцу, зная очень хорошо, что старый Кастилія не позволилъ бы ни минуты остаться у себя въ дом измннику и шпіону.

Роза сидла съ Анною въ саду, въ бесдк, за работою, а Фермуда пошелъ посмотрть лошадь, которая стояла уже осдланной на двор. Стоя на двор, онъ посматривалъ на бесдку, и вдругъ на лиц его появилась торжествующая улыбка, когда, онъ увидлъ, что Анна шла по дорожк домой, а Роза осталась одна. Но мшкая ни минуты, чтобы не пропустить благопріятнаго случая, онъ свернулъ въ розовые кусты модъ пальмы, и вскор очутился въ дверяхъ бесдки передъ испуганной Розой. Но она скоро оправилась и, указывая на стулъ, сказала:

— Вы врно теряете терпніе, полковникъ? Обдъ скоро будетъ готовъ. Анна сама пошла посмотрть, отчего именно сегодня прислуга такъ замшкалась.

— Сеньорита, проговорилъ Фермуда, и лицо его приняло какой-то странный оттнокъ, — простите меня, что я безъ всякихъ подготовленій хочу говорить съ вами о дл, которое тяжело лежитъ у меня на сердц въ минуту отъзда.

— О дл? сказала Роза, глядя на него съ смущеніемъ.— И вы хотите говорить со мною?

— Я узжаю отсюда, продолжалъ полковникъ, не обращая вниманія на ея вопросъ,— отсюда, гд я прожилъ столько счастливыхъ дней. Меня призываютъ обязанности и отечество… но я не могу ухать, не объяснившись съ вами, сеньорита, — съ вами,— причиною этого счастья.

— Не понимаю васъ, полковникъ, отвчала Роза, вставая съ своего мста.

Она поблднла, какъ полотно, и испуганнымъ взоромъ смотрла на выходъ, по тамъ именно стоялъ полковникъ, и ихъ раздлялъ только небольшой столъ.

— Я буду говорить съ вами прямо и честно, вскричалъ Фермуда, подойдя къ столу и взявъ ее за руку, которую она тотчасъ же отдернула.— Роза, я люблю васъ всмъ сердцемъ, хотите, по окончаніи войны, сдлаться моей женой? Я богатъ, продолжалъ онъ, замтивъ ея испуганный взглядъ,— въ долин Гуайры…

Сзади, по песку, послышались шаги, кусты зашумли, и когда полковникъ обернулъ голову, почти подл него у входа стоялъ Элой, и держалъ въ рукахъ свой бумажникъ.

Онъ былъ также блденъ, какъ и его сестра, но ни одна черта въ лиц его не выдавала того, что происходило у него на сердц. Только его глаза непріязненно сверкали, и въ то время, какъ полковникъ съ удивленіемъ смотрлъ на него, онъ молча открылъ свой бумажникъ и вынулъ оттуда сложенную бумагу.

— Сеньоръ Кастилія, сказалъ Фермуда,— я осмлился говорить съ вашей сострой…

— Вы осмлились? холодно отвчалъ Элой, непріятно улыбаясь, — а знакомо вамъ это письмо?

Полковникъ съ удивленіемъ взглянулъ на письмо, и въ ту же минуту лицо его стало мертвенно-блдно, и онъ съ отчаяніемъ поднялъ глаза отъ письма къ лицу Элся. Но Элой спокойно повернулся къ сестр и сказалъ ей:

— Идемъ, Роза!

И, взявъ ее подъ руку, вышелъ изъ бесдки, не обращая ни малйшаго вниманія на полковника.

— Любишь ты этого человка? спросилъ онъ ее, когда они отошли на нсколько шаговъ.

— Нтъ, Элой, нтъ! вскричала молодая двушка, — хотя онъ всегда былъ милъ съ нами, но я не могла преодолть какой-то боязни къ нему. Но что у тебя съ нимъ? Что это за письмо! Онъ такъ поблднлъ…

— Оставь это, душа моя, я могу только уврить тебя, что врядъ ли полковникъ. Фермуда вернется на эту гаціенду.

— Я не прійду сегодня къ обду, Элой, проговорила Роза,— прошу тебя, пусти меня, извини меня какъ нибудь. Я не могу встртиться съ нимъ.

Элой улыбнулся. Онъ взялъ сестру за руку и указалъ ей на дорогу изъ дому. Тамъ раздавался лошадиный топотъ, и когда Роза повернула голову, она увидала, что Фермуда, не простившись даже съ ея родными, скакалъ во весь опоръ къ большой дорог.

— Да что все это значитъ? вскричала Роза, которая, конечно, не могла себ объяснить такого страннаго поведенія, — что такъ могло скоро выгнать его?

— Совсть, отвчалъ Элой, — смотри, какъ она погоняетъ его. Идемъ, душа моя, и не станемъ портить себ дня воспоминаніями объ этомъ человк. Онъ ухалъ и не прідетъ боле.

— Да что въ этомъ письм, Элой?

— Если ты будешь умницей, смясь, сказалъ братъ, — то посл обда я дамъ теб его прочесть. Теперь нтъ боле причины длать изъ него тайну.

— Такъ ты думаешь, что онъ не вернется къ обду?

Элой, смясь, покачалъ головою.

— Нтъ, душа моя, сказалъ онъ,— онъ подетъ отсюда во весь духъ. Ну, идемъ, вотъ и колокольчикъ, насъ будутъ ждать.

——

Напряженное состояніе Каракаса въ утро 6 мая достигло высочайшей степени, по городу ходили тысячи разнородныхъ слуховъ, и трудно было отличить правду отъ вымысла или отъ преувеличенія.

Фальконъ бжалъ! было главною встью. Въ дом президента, трудно было услышать подтвержденіе этого слуха. Прислуга утверждала, что онъ дома, но нездоровъ, а Бруцуаль въ совт министровъ отвергалъ фактъ бгства, говоря, что онъ ничего не знаетъ, а что ему, какъ намстнику, слдовало бы о такомъ событіи узнать первому.

Слухи о Рохас и Монагас были положительне. О занятіи Ласъ-Аюнтаса, Колина узналъ еще наканун, а это пораженіе стоило правительству пятисотъ человкъ. Что старый замокъ около Каракаса, тоже былъ занятъ, это разсказывалъ могильщикъ, который самъ видлъ, какъ голубые укрпляли его. Слдовательно, реконквистадоры вовсе не намрены были шутить.

Въ то же утро распространился новый слухъ, что въ ночь половина гарнизона перешла на сторону голубыхъ.

Бруцуаль дйствительно узналъ о бгств Фалькона только въ полдень и вступилъ въ управленіе страною. Онъ поручилъ Гуцману, а не Колина, вести корпусъ войскъ къ старому замку. Разнеслись также слухи о переговорахъ Бруцуаля съ Рохасомъ и о возможности мирнаго окончанія дла, такъ какъ Фальконъ бжалъ.

Развалины стараго замка представляли отличную укрпленную позицію. Гарнизонъ его состоялъ всего изъ двухъ сотъ человкъ. Вскор разосланные нарочные увдомили, что на замокъ идетъ сильная непріятельская колонна. Тотчасъ же были приняты мры къ оборон, которая по самому устройству замка не представляла особенныхъ трудностей, и хотя желтые дрались не съ меньшей храбростью, чмъ и голубые, но у нихъ раненыхъ и убитыхъ было много, въ то время, какъ реконквистадоры вс были еще цлы и невредимы. Въ то время, какъ непріятельская колонна хотла длать въ третій разъ нападеніе, по дорог изъ Каракаса показался всадникъ, махавшій надъ головою блымъ платкомъ.

— Гд командующій генералъ? спросилъ онъ.

— Вонъ онъ стоитъ. Что вы привезли?

— Перемиріе! Теперь начнутся переговоры о заключеніи мира. Стрлять боле нельзя.

Желтые солдаты только-что разгорячились и были очень недовольны такимъ извстіемъ. Если имъ придется подобрать своихъ раненыхъ и мертвыхъ и отступить, то это будетъ походить на недавнее пораженіе Колина. Но приказъ былъ положительный, подписанный и Бруцуалемъ, и Мигуэлемъ Антоніо Рохасомъ, слдовательно противиться ему было невозможно. Нарочный, не переставая махать платкомъ, подъхалъ къ воротамъ стараго замка. Какой-то молодой офицеръ вышелъ изъ замка, и взявъ у него бумагу снова ушелъ.

— Наши идутъ! раздалось со стнъ. Дйствительно, колонна реконквистадоровъ, привлеченная пальбою, шла прямо черезъ холмъ на помощь къ осажденнымъ. Теперь правительственныя войска никакъ не могли бы бороться съ новымъ врагомъ, и потому они, подобравъ мертвыхъ, донесли ихъ до первыхъ домовъ и удалились.

Голубые были вн себя. Они видли, что непріятель не въ силахъ бороться съ ними, и при содйствіи приближавшихся друзей могли сдлать блистательную вылазку. И съ какой стати Рохасъ вступилъ въ переговоры съ непріятелемъ, которому всего выгодне было откладывать битву? Неужели лучше ждать до тхъ поръ, пока непріятель не соберетъ своихъ войскъ, разбросанныхъ по цлой стран.

Голубые вышли изъ стараго замка ни побдителями, ни побжденными, страшно недовольные распоряженіями своего главнокомандующаго, Рохаса…

V.
Въ город.

‘Перемиріе’ — слово это произвело совершенно различное впечатлніе на разныя партіи. Никто не видлъ пользы въ этомъ перемиріи за исключеніемъ, можетъ быть, людей, заключившихъ его, т. е. Бруцуаля и Мигуэля Антоніо Рохаса.

Какую же выгоду могло принести перемиріе правительству, если оно дйствительно не хотло уступить требованіямъ оппозиціи,— противъ уступокъ возставали и генералы, и чиновники, боясь лишиться средствъ существованія. Или, можетъ быть, Рохасъ хотлъ выиграть время, поджидая прибытія Монагаса, чтобы дйствовать съ нимъ вмст съ большими шансами на успхъ.

Самымъ дятельнымъ посредникомъ между двумя лагерями былъ полковникъ Фермуда, который оказался въ весьма хорошихъ отношеніяхъ съ Бруцуалемъ.

Голубые получили приказъ занять одно изъ предмстій Каракаса, потомъ появилось объявленіе о томъ, что реконквистадоры признаютъ правительство Бруцуаля. Это былъ ударъ голубымъ, но въ то же время приказомъ о распущеніи всего войска былъ нанесенъ ударъ и желтымъ.

На слдующій день пять генераловъ, выбранныхъ депутатами отъ арміи, явились къ Бруцуалю, требуя объясненія. Бруцуаль принялъ ихъ очень дружелюбно.

— Сеньоры, сказалъ онъ, выслушавъ ихъ,— чего вы хотите? Вся наша армія состоитъ изъ какихъ нибудь двухъ тысячъ человкъ. А противъ насъ весь городъ, все народонаселеніе и еще три тысячи реконквистадоровъ. Кром того, сюда идетъ Монагасъ съ нсколькими тысячами человкъ. Неужели вы хотите начать борьбу, которую наврное проиграете?

— До сихъ поръ мы безусловно довряли вамъ, сеньоръ, вскричалъ одинъ изъ генераловъ, — но то, что мы видимъ и слышимъ, заставляетъ насъ перемнить мнніе. Армія распускается — что же будетъ съ нами?

— Господа, спокойно отвчалъ Бруцуаль, — мы должны содержать въ Венецуэл войско и при немъ генераловъ, хотя, конечно, не столько, сколько ихъ теперь. Вы врно не забыли, что президентъ Фальконъ употреблялъ генераловъ не для одной войны, а тмъ не мене содержаніе ихъ не уменьшалось. Вы разв хлопочете только о томъ, чтобы оставалась армія!

— Сеньоръ, проговорилъ въ нкоторомъ смущеніи генералъ,— армія — это, такъ сказать, учрежденіе, къ которому мы принадлежимъ.

— Но…

— Но, продолжалъ генералъ, — если мы будемъ уврены, что государство…

— Будетъ нуждаться въ вашихъ услугахъ въ какомъ нибудь другомъ отношеніи, тогда…

— А это другое дло, я хотлъ сказать…

— Хорошо, господа, отвчалъ Бруцуаль, — если я успокою васъ въ этомъ отношеніи, то поврите ли, что я не упускаю изъ виду общей пользы?

— Это другое дло, — въ такомъ случа мы считаемъ себя вполн удовлетворенными.

— Господа, продолжалъ Бруцуаль,— вдь вы согласитесь со мною, что нельзя сообщать гласно въ газетахъ подробности тайныхъ переговоровъ. Дло это очень щекотливое и вести его надо осторожно. Одно вамъ могу сказать, что для меня чрезвычайно важно окончить все до прихода Монагаса изъ Барцелоны… и… я. можетъ быть, устрою все, если вы поможете мн. Но для этого надо, чтобы вы вполн довряли мн.

— А голубые-то, помщенные въ предмстьяхъ. Вдь это позоръ, что мы терпимъ ихъ.

— Даю вамъ слово, что дипломатическимъ путемъ мы выиграемъ боле, чмъ силою… по крайней мр, относительно нашихъ интересовъ, причемъ, конечно, прежде всего мы будемъ заботиться о благ страны. Согласны вы?

— Вполн, сеньоръ, отвчали генералы, которые въ сущности вовсе не думали о благ родины.

Переговоры съ Рохасомъ продолжались, и революцію можно было бы считать почти оконченной, если бы реконквистадоры такъ же спокойно смотрли на перемиріе, какъ правительственныя войска. Но Рохасу пришлось имть дло съ людьми, которые заботились не столько о своихъ выгодахъ, сколько объ освобожденіи родины отъ военнаго деспотизма.

Между тмъ, Монагасъ все приближался и Рохасъ не только вывелъ войска свои изъ предмстья, но пошелъ самъ къ Валенсіи, чтобы, какъ онъ выражался, успокоить всеобщее волненіе. Отводя реконквистадоровъ дальше отъ Каракаса, онъ, вроятно, хотлъ лишить Монагаса возможности снова нарушить миръ и овладть столицею.

Въ обоихъ лагеряхъ съ напряженнымъ нетерпніемъ ожидали, къ какой партіи примкнетъ старый Монагасъ, но онъ не долго заставилъ себя ждать. Еще не достигнувъ каракаской долины онъ послалъ нарочнаго объявить, что не признаетъ переговоровъ, состоявшихся между Бруцуалемъ и Мигуэлемъ Антоніо Рохасомъ, такъ какъ вовсе не считаетъ полезнымъ для отечества диктаторство Бруцуаля. Онъ потребовалъ, чтобы Каракасъ немедленно былъ очищенъ отъ желтыхъ войскъ.

Это объявленіе, какъ электричество, пронеслось по лагерю недовольныхъ голубыхъ, и они потребовали, чтобъ Рохасъ соединился съ Монагасомъ. Правительство договора не соблюдало въ томъ отношеніи, что армія желтыхъ не только не была распущена, но, напротивъ того, укрплялась въ город, слдовательно, хотла съ оружіемъ въ рукахъ встртить приближавшихся реконквистадоровъ. Бруцуаль, между тмъ, надялся разсорить двухъ предводителей голубыхъ и раздлитъ опасное войско. Время дождей наступило, и вся страна обратилась въ цвтущій садъ.

По дорог изъ Какао, въ проливной дождь, шелъ въ столицу человкъ, крпко закутанный въ плащъ. Онъ не убавлялъ шага до самаго дома сеньоры Корона.

— Сеньора дома? спросилъ онъ, когда ему отворили дверь.

— Нтъ, отвчалъ слуга,— что вамъ опять надо?

— Это вовсе не твое дло, сказалъ Тадео, — и ты врешь, что ея нтъ дома въ такую погоду.

— Хорошо, въ такомъ случа, она не принимаетъ, отвчала. Жуанъ и хотлъ захлопнуть двери. Но Тадео перешагнулъ черезъ порогъ и проговорилъ, едва сдерживая гнвъ:

— Выслушай меня и передай мои слова въ точности своей барын, потому что я послдній разъ прихожу къ ней въ домъ. Скажи ей, что старикъ Тадео… помнишь имя!

— Я знаю, какъ васъ зовутъ, проворчалъ Жуанъ.

— Тшь лучше, такъ скажи, что старикъ Тадео веллъ сказать, что если и на этотъ разъ она не приметъ меня, то за послдствія я не ручаюсь. Понялъ?

— Понялъ.

— Ну, а я подожду тутъ на дожд еще десять минутъ. Если ты до тхъ поръ не вернешься, я уйду. Ну, отправляйся.

Не прошло и десяти минутъ, какъ дверь снова отворилась, и Жуанъ, недовольный, что не онъ одержалъ верхъ, появился на порог и проговорилъ.

— Входите… Сеньора желаетъ говорить съ вами, но спшите, у насъ въ дом больная.

— Больная? кто же? спросилъ старикъ, входя.

— Вдь вы не знаете ее, такъ вамъ все равно.

Жуанъ провелъ его на веранду, гд его ждала сеньора Корона. Она страшно измнилась съ того времени, какъ Тадео видлъ ее въ послдній разъ. Посдвшіе волосы, ненричесанные, просто были завернуты растрепанной косой. Несмотря на поздній часъ она была въ измятомъ утреннемъ капот.

— Вы опять безпокоите меня? вскричала она.— Что вы пристали ко мн? Что мн длать съ старикомъ? Пусть онъ спокойно лежитъ въ могил, и оставьте меня въ поко. У меня и своего горя довольно.

— Я не понимаю, о чемъ вы говорите, отвчалъ Тадео, — старикъ вовсе не умеръ, онъ живъ, а иначе я не сталъ бы безпокоить васъ.

— Онъ живъ? вскричала сеньора, съ ужасомъ глядя на Тадео.

— Чему же вы удивляетесь?.. отчего же ему не жить?… онъ физически такъ же здоровъ, какъ и мы, только мысли его не въ порядк, и если онъ не умретъ съ голода, то проживетъ еще много лтъ.

— Умретъ съ голода? проговорила сеньора, стараясь по возможности скрыть то, что происходило у нея въ душ.

— Да, сеньора. Я четыре раза былъ у васъ, и меня не приняли, и мы. питались чуть не воздухомъ. Сначала насъ объли правительственныя войска, потомъ пришли голубые, а теперь опять желтые. Все у насъ обобрали и мы съ женой нердко голодаемъ, чтобы только накормить старика. Если вы теперь откажетесь помочь намъ, я обращусь къ правительству и буду просить, чтобы у меня взяли помшаннаго. Я сдержалъ свое слово на сколько могъ, теперь чаша переполнилась.

Сеньора пристально смотрла на индйца, какъ будто желая спросить о чемъ-то, потомъ тихо проговорила:

— Какъ здоровье старика?

— Онъ былъ здоровъ, отвчалъ Тадео — Спокоенъ и тихъ и только мнялъ свои причуды. Ждалъ кареты, потомъ цлую недлю рылъ могилу въ лсу, и уврялъ, что его Мануэлита, умерла и ему надо похоронить ее. Теперь онъ и это забылъ, и взялся за. свои прежнія бредни, что президентъ лишаетъ его свободы за то, что онъ требуетъ отъ него своего права, и не можетъ получить. Онъ былъ такъ покоенъ, а теперь, при вид постояннаго военнаго движенія, съ нимъ опять что-то начинается. Только услышитъ онъ барабанъ или трубу, тотчасъ же порывается бжать, такъ что мы съ женою принуждены силою удерживать его. Когда проходили голубые, намъ пришлось даже заперетъ его, потому что онъ непремнно хотлъ бжать къ нимъ, а когда они прошли, онъ потрясалъ у себя на окн ршетку и кричалъ, чтобы они освободили его. Къ счастію, его никто не слыхалъ, и потомъ намъ удалось мало-по-малу успокоить его.

— Вдь я дала вамъ лекарство, сказала, наконецъ, сеньора, и взоръ ея такъ и впился въ лицо Тадео,— отчего вы ему его не дали, или съ нимъ что нибудь случилось?

— Ничего не случилось, отвчалъ индецъ, — оно у меня дома, но я хотлъ дать его только въ крайнемъ случа, боясь, что оно подйствуетъ слишкомъ сильно. Вдь онъ такъ слабъ и хилъ, хотя, какъ я вамъ уже говорилъ, въ послднее время онъ сталъ сильно безпокоиться. Прежде я иногда, могъ уходить изъ дому на работу, и заработывать хоть гроши, а теперь нельзя оставлять старика одного съ женой. И все-таки я не разъ прибгалъ сюда въ Каракасъ и всякій разъ меня выгоняли, какъ простого нищаго. Дальше жить такъ я не хочу, мрачно продолжалъ индецъ, — и вамъ, сеньора, надо принять какія нибудь мры, или пусть будетъ что будетъ.

Сеньора молчала и мрачно смотрла внизъ.

— Зачмъ вы не дали ему лекарства? повторила она, нахмуривая густыя брови,— онъ былъ бы ужь здоровъ и не безпокоилъ бы васъ такъ. У меня у самой довольно горя въ дом: дочь моя опасно больна, а, революція лишила меня средствъ существованія. Но вамъ все-таки помощь нужна… вотъ возьмите это… больше теперь не могу, и не скоро я опять въ состояніи буду дать вамъ что нибудь.— Она подала ему золотую монету.— А теперь отправляйтесь, прибавила, она, — мн пора къ больной, нельзя оставлять ее одну.

Тадео не уходилъ и все переминался, какъ будто. хотлъ сказать что-то. Сеньора вопросительно посмотрла на него.

— Ну?.. вамъ еще что нибудь надо?

— Позвольте одинъ вопросъ, сеньора? сказалъ Тадео.— Вы знаете, что слово свое я сдержалъ, и никогда не разспрашивалъ васъ о вашихъ семейныхъ длахъ…

— Это что такое? быстро и строго проговорила сеньора, — какое вамъ дло? Зачмъ этотъ вопросъ?

Тадео помолчалъ, и потомъ проговорилъ:

— Вчера у меня былъ одинъ господинъ изъ провинціи, онъ живетъ у валепской лагуны.

— Ну, что ему было надо? Какъ его зовутъ?

— Кастилія — Антоніо Кастилія. Мой племянникъ Фелипъ знаетъ его. Это очень богатый, важный баринъ.

Сеньора Корона точно окаменла. Лицо ея еще боле поблднло и она вскричала, злобно улыбаясь:

— Этого еще не доставало, самъ чортъ…

Она вдругъ замолчала и проговорила уже спокойно:

— Ну, Тадео, такъ что же этотъ богатый и важный баринъ, какъ бишь его зовутъ?

— Кастилія.

— Ну такъ что же ему было надо?

— Относительно меня ничего, проговорилъ индецъ, — онъ спрашивалъ меня только о васъ, и откуда вы?

— Обо мн? и для этого онъ обратился къ вамъ? Какъ могъ онъ знать, что вы знаете меня, если вы не нарушили вашей клятвы и не болтали?

— Сеньора, сказалъ старый индецъ, — изъ моей болтовни, врядъ ли можно было что нибудь узнать. Я мало имю знакомыхъ и говорю только о дл.

— Да какъ же онъ попалъ къ вамъ?

— Онъ вроятно узналъ, что я изъ Ориноко.

— Но почемъ же онъ узналъ, что вы знаете меня?

— Не знаю, сеньора, точно ли онъ догадывается, что я васъ знаю, объ васъ онъ спрашивалъ такъ, какъ будто знакомъ съ вами. Онъ спрашивалъ, не знаю ли я, кто былъ мужъ вашъ, умершій въ Ориноко. И что это его интересуетъ потому, что самъ онъ носитъ тоже имя.

— А что вы отвчали ему?

— Что ничего не знаю, но, что кажется, какъ я слышалъ, онъ былъ изъ Гюайны.

— Ну, сказала сеньора, — а потомъ?

— Потомъ ему хотлось знать, что двушка, съ которой вы живете, не дочь ли она вашего прежняго мужа.

— Карамба! вскричала старуха, злобно улыбаясь, — однако этотъ господинъ очень подробно освдомляется обо мн… а вы?

— Господи! я самъ никогда не видалъ молодой двушки, что же могъ я сказать?— Что я не знаю ничего.

Старуха мрачно посмотрла на него. Очевидно, ее безпокоилъ какой-то вопросъ, который она не ршалась высказать. Наконецъ она равнодушно проговорила:

— А куда же онъ приходилъ? къ вамъ въ квартиру?

— Да, сеньора.

— И вы были съ нимъ одни’!

— Нтъ, тутъ же была моя жена.

— А гд же былъ старикъ?

— Онъ спалъ у себя въ комнат.

— Такъ онъ не видалъ его и не спрашивалъ о немъ?

— Нтъ.

Сеньора Корона перевела духъ.

— Богъ знаетъ, что ему было надо, можетъ быть, просто изъ любопытства. Если онъ опять придетъ, то не пускайте его къ себ, а скажите, что если ему надо что нибудь, то пусть обращается прямо ко мн. Слышите?

— Хорошо, сеньора, отвчалъ Тадео, собираясь уходить.— Дочь ваша очень больна? что съ ней? Жена моя знаетъ много средствъ отъ разныхъ недуговъ, въ Ориноко много лекарокъ…

— Нтъ, это внутреннее страданіе, сказала сеньора,— у меня хорошій врачъ, и я надюсь, что она скоро выздороветъ. Отправляйтесь теперь, Тадео… я знаю, что вы человкъ врный, и въ этомъ вы не раскаетесь — отправляйтесь, а мн пора къ больной.

VI.
Собраніе реконквистадоровъ.

Главная квартира реконквистадоровъ находилась въ Лосъ-Теквес, и, вроятно, въ виду чего нибудь очень важнаго, Мигуэль Антоніо Рохасъ созвалъ своихъ старшихъ офицеровъ для военнаго совта. Рохасъ долженъ былъ дать объясненія своихъ дйствій, такъ какъ они возбуждали недовріе народа.

Монагасъ стоялъ съ своимъ войскомъ въ Петар, за нсколько миль отъ столицы и открыто объявлялъ, что низверженіе настоящаго правительства въ Каракас представляетъ единственное средство возстановить въ Венецуэл снова покой и порядокъ. Недавно и Рохасъ говорилъ тоже самое. Неужели теперь онъ колебался потому только, что заключилъ договоръ? Но вдь Бруцуаль договора не выполнялъ, онъ не только не распускалъ солдатъ, но забиралъ въ город всхъ, кого могъ, и ставилъ подъ ружье. Не затмъ же возсталъ народъ въ Венецуэл, чтобы смнить Фалькона Бруцуалемъ, который станетъ поступать такъ же, какъ и его предшественникъ.

Вс офицеры собрались, ожидая, что Рохасъ объявитъ, что желаетъ отказаться отъ договора съ Бруцуалемъ, но Рохасъ удивилъ ихъ совершенно другимъ заявленіемъ.

Офицеры собрались въ просторной зал гостиницы. Между ними находились наши знакомые Альварадо, Гарціа, Теха и молодой Кастилія. Фермуда былъ въ Каракас. Рохасъ еще не выходилъ, и офицеры имли время сообщить другъ другу свои предположенія. Вс они были одного мннія, только адъютантъ Рохаса Сантосъ расходился со всми, утверждая, что, по его мннію, революція слишкомъ долго тянется, и что стран нуженъ миръ на какихъ бы то ни было условіяхъ.

— Карамба, другъ, сказалъ Элой Кастилія, взявъ подъ руку Теха и отводя его въ сторону,— слышали вы, что проповдуетъ сеньоръ Сантосъ?

— Ну… такъ что же? Это его личное мнніе.

— Но мн кажется это не только его мнніе, но и мнніе генерала. Онъ его адъютантъ, и теперь я вовсе не удивляюсь, если и Рохасъ предложитъ намъ тоже самое.

— Онъ этого не сдлаетъ, замтилъ Теха,— вдь онъ знаетъ, что такое предложеніе не встртитъ въ насъ сочувствія.

— Вроятно онъ этого не знаетъ, или надется уговорить насъ. Вотъ вы увидите, что я правъ. Да сегодняшнее собраніе вообще мн показалось очень страннымъ, такъ какъ Рохасъ знаетъ очень хорошо, что нечего спрашивать нашего согласія на то, чтобы идти противъ общаго врага.

— Посмотримъ, отвчалъ Теха,— вотъ онъ идетъ самъ.

Рохасъ, войдя въ комнату, привтливо раскланялся на вс стороны, и тотчасъ же началъ:

— Сеньоры, я думаю, что мн даже не нужно говорить вамъ для какой радостной цли собралъ я васъ. Революція кончена: миръ совершенно возстановленъ, и мы можемъ вернуться къ себ на родину съ надеждой, что освободили страну отъ ея угнетателей и возвратили ей миръ и порядокъ.

— Какъ вамъ это нравится? прошепталъ Кастилія.

Тихія восклицанія удивленія послышались со всхъ сторонъ, такъ какъ, за исключеніемъ, можетъ быть, Сантоса, никто не былъ подготовленъ къ такому обороту. Рохасъ же смло продолжалъ:

— Храбрый Монагасъ пришелъ съ нсколькими тысячами войска изъ Барцелоны, чтобы поддержать насъ, но онъ явился слишкомъ поздно. Мы уже побдили врага и принудили его привить наши условія. Президентъ Фальконъ бжалъ при нашемъ приближеніи, а честный и храбрый генералъ Бруцуаль, стоящій теперь во глав правительства, сдлаетъ все, что отъ него зависитъ, чтобы поправить положеніе страны, истощенной несчастной междоусобной войной. Поблагодаривъ васъ, сеньоры, отъ имени всего народа за оказанное вами мужество и храбрость, я обращаюсь къ вамъ съ просьбой поддержать меня во время мира такъ же, какъ вы поддерживали меня во время борьбы.

Тутъ онъ былъ прерванъ приходомъ опоздавшихъ офицеровъ, между которыми были Жозефъ Гонзалесъ и Гіэрра.

— Война, продолжалъ потомъ Рохасъ, — отняла у страны молодыхъ здоровыхъ работниковъ, дла остановились, недостатокъ рабочихъ рукъ произвелъ везд застой и бдствія. Поэтому намъ прежде всего необходимо распустить солдатъ и тмъ дать стран рабочую силу. Какъ главнокомандующій арміи реконквистадоровъ, я объявляю ее съ настоящей минуты р,іспущенной, и прошу васъ отправиться по вашимъ частямъ, принять оружіе распущенныхъ солдатъ, и позаботиться, чтобы народъ попусту не шатался по окрестностямъ, а немедля отправлялся по мстамъ своего жительства. Нечего мн говорить вамъ, какъ нужна ихъ работа, и что чмъ скоре они будутъ у дла, тмъ лучше. Кром того полковнику Сантосу, моему адъютанту, поручено уплатить солдатамъ слдуемое имъ жалованье. Относительно васъ, сеньоры, позвольте мн высказать вамъ мое личное желаніе, чтобы вы тоже положили оружіе и возвратились къ вашимъ мирнымъ занятіямъ. Подайте солдатамъ хорошій примръ.

Онъ замолчалъ, и впродолженіи нсколькихъ минутъ въ зал царствовала мертвая тишина.

— Генералъ! началъ Элой Кастилія и взоры всхъ обратились къ нему,— я ждалъ, чтобы кто нибудь изъ присутствующихъ здсь генераловъ или, по крайней мр, изъ старшихъ офицеровъ началъ говорить. Но никто не начинаетъ, и потому позвольте мн, можетъ быть самому младшему,— сдлать вопросъ отъ имени моихъ друзей, да сколько мн кажется и отъ имени всего корпуса офицеровъ.

— Какой же вопросъ?

— Неужели вы дйствительно полагаете, что страна, промнявъ генерала Фалькона на генерала Бруцуаля, который держится прежней же системы и не распускаетъ желтыя войска — хотя приблизительно достигла того, къ чему мы вс стремились, и что теперь намъ слдуетъ положить оружіе и снять голубыя кокарды для того, чтобы желтые пріобрли опять полную силу?

— Сеньоръ, отвчалъ Рохасъ, насупивъ брови,— вы высказали не вопросъ, а протестъ противъ мръ, принятыхъ мною. Что же касается до вопроса, то я отъ чистаго сердца могу отвтить на него утвердительно. Я дйствительно думаю, что мы достигли того, къ чему стремились, и что взваливать на страну дальнйшее содержаніе арміи будетъ преступленіемъ. Это мой отвтъ!

— Неужели это и ваше мнніе господа? обратился Кастилія къ всему собранію.— Генералъ Альварадо и вс вы, оставившіе семьи, чтобы освободить и осчастливить вашу родину, согласны ли вы съ тмъ, что высказалъ генералъ Мигуэль Антоніо Рохасъ?

Въ зал раздался только одинъ звукъ, одно короткое слово, но раздалось такъ ршительно, что не оставляло боле сомннія. ‘Нтъ!’ Рохасъ и Сантосъ одни только промолчали.

На лиц Рохаса появилась смущенная и вмст съ тмъ гнвная улыбка.

— Карамба, господа! сказалъ онъ,— это походитъ на маленькую революцію въ революціи, хотя это выражаетъ ваше мнніе. Поврьте мн, я умю цнить ваши военныя доблести боле, чмъ кто либо другой, потому что я видлъ, какъ многіе изъ васъ встрчали смясь опасность. Но излишняя храбрость бываетъ опасна для самихъ храбрецовъ, и обременительна для другихъ. Вы слышали приказъ мой, какъ главнокомандующаго, и я прошу васъ исполнить его въ точности и немедленно.

— Прошу извинить, генералъ, воскликнулъ Жозефъ Гонзалесъ, когда въ зал начался говоръ неудовольствія.— Я и пятеро другихъ офицеровъ, мы получили приказаніе явиться сюда нсколько поздно, и не поспли сюда во время. Позвольте просить васъ повторить намъ вашъ приказъ.

Рохасъ хотлъ отвчать, но но усплъ произнести ни слова, какъ съ другого конца залы одинъ индецъ вскричалъ:

— Чтобы мы положили оружіе и разослали по домамъ голубыхъ солдатъ для того, чтобы Вруцуаль съ своими желтыми распорядился по своему въ Каракас.

— Сеньоръ! вскричалъ Рохасъ, вскакивая съ своего мста… но тутъ вс вдругъ заговорили и поднялся страшный шумъ.

— Бунтъ! крикнулъ Рохасъ, вытащивъ саблю и ударяя ею о столъ, — бунтъ въ войск!

— Позвольте, генералъ! вскричалъ генералъ Альварадо.— Вашимъ заявленіемъ вы сами добровольно сложили съ себя званіе главнокомандующаго реконквистадоровъ. Вы распускаете армію, которой вы командовали, но. клянусь Богомъ, вы не заставите ее отдать оружіе непріятелямъ. Генералъ Монагасъ пришелъ, чтобы вмст съ вами отстоять наши права. Вы выходите — никто не станетъ навязывать вамъ начальствованія, но вы слишкомъ много понадялись въ свое вліяніе, думая, что достаточно будетъ одного вашего слова, чтобы отстранить Монагаса и отдать Каракасъ въ руки Бруцуаля.

— Генералъ Альварадо! въ страшномъ волненіи вскричалъ Рохасъ,— знаете ли вы, какому наказанію подвергается по военнымъ законамъ офицеръ, если онъ своему начальнику…

— Позвольте сеньоръ, перебилъ его Альварадо, — вы мн больше не начальникъ. Вы сами отказались отъ насъ, и мы васъ больше не признаемъ. Я объявляю вамъ, что сегодня же поведу свою дивизію къ Монагасу и предложу ему услуги. Кто изъ васъ, господа, идетъ со мною?

— Я… мы… вс мы… вс! раздалось со всхъ сторонъ, и офицеры поспшили пожать руку Альварадо. Рохасъ стоялъ одинъ съ своимъ адъютантомъ въ другомъ конц комнаты, блдный и потерявшійся.

— Сеньоры! вскричалъ онъ, цпляясь за послднюю надежду,— вы не смете силою вести солдатъ въ битву, или вы также преступите нашу конституцію, какъ преступилъ ее президентъ Фальконъ: никакой гражданинъ не можетъ быть взятъ въ войско силою.

— Право это даже смшно, генералъ, отвчалъ Альварадо,— что вамъ пришелъ въ голову именно этотъ законъ — но вы правы. Мы никого и не станемъ приневоливать: кто не пожелаетъ остаться въ нашей арміи, тотъ иметъ право уйти домой. Полковникъ Теха, будьте такъ добры, велите трубить сборъ, пусть самъ генералъ Рохасъ будетъ свидтелемъ, что скажутъ намъ солдаты. Согласны, генералъ?

Рохасъ мрачно смотрлъ на всхъ — онъ чувствовалъ, что власть его сломилась, но онъ зналъ нежеланіе солдатъ продолжать службу. Возможность тотчасъ же отправиться домой, должна была произвести сильное впечатлніе на нихъ, и если только одинъ отрядъ подастъ примръ, то за нимъ послдуютъ и другіе. Онъ кивнулъ въ знакъ согласія, и вс офицеры тотчасъ же вышли изъ залы.

Между тмъ солдаты сбгались со всхъ сторонъ, предполагая, конечно, что ихъ собираютъ для того, чтобы вести на Каракасъ. Шопотъ носился по рядамъ, и только когда Рохасъ выступилъ впередъ, настала мертвая тишина.

Офицеры тоже переговорили между собою, и потребовали, чтобы Альварадо самъ держалъ рчь къ солдатамъ. Альварадо же былъ того мннія, что Рохасу слдуетъ сдлать починъ. Лишь только войско стало въ порядокъ, Рохасъ вышелъ и громкимъ голосомъ проговорилъ:

— Солдаты реконквистадоровъ! Вы взялись за оружіе, чтобы, защитить ваше отечество и низвергнуть президента, который угнеталъ народъ, нарушая конституцію, и губилъ благосостояніе Венецуэлы. Вы достигли цли. Президентъ Фальконъ бжалъ и никогда боле не возвратится въ Венецуэлу. Генералъ Бруцуаль. назначенный министерствомъ намстникомъ, заключилъ со мною, главнокомандующимъ арміею реконквистадоровъ, договоръ, обезпечивающій намъ миръ и спокойствіе. Революція и война, окончены. Теперь вы можете спокойно воротиться къ себ домой, пахать ваши поля и пасти стада.— Я, главнокомандующій арміей, отпускаю васъ, а наша конституція не дозволяетъ никому силою удержать васъ и принудить къ служб. Вы знаете, что прежній президентъ Монагасъ, который попралъ конституцію, растрлялъ въ Францисканскомъ монастыр народныхъ депутатовъ, и завлекши разъ жителей цлой индйской деревни въ церковь, зажегъ ее и уничтожилъ все племя — вы знаете, повторяю я, что этотъ Монагасъ пришелъ изъ Барцелоны, чтобы снова обагрить страну кровью. Пусть онъ пробуетъ возбудить венецуэльцевъ въ пользу своихъ честолюбивыхъ замысловъ. Вы же, товарищи, отдайте оружіе. Причитающееся вамъ жалованье, будетъ сегодня же выплачено полковникомъ Сантосомъ. Отправляйтесь съ Богомъ по домамъ. Война кончилась, и дай Богъ, чтобы мы никогда боле не были принуждены браться за оружіе, чтобы сражаться съ своими же братьями!

Онъ замолчалъ, но въ отвтъ ему не раздалось криковъ ура, которыхъ онъ ждалъ. Солдаты не двигались съ мста. Альварадо подождалъ немного, потомъ вышелъ впередъ, махнулъ шляпой и вскричалъ:

— Товарищи! Генералъ Мигуэль Антоніо Рохасъ, распустивъ васъ, отказался отъ чести командовать вами. Вы получите жалованье и тмъ кончатся ваши отношенія къ старому начальству — вы люди свободные! Теперь спрашиваю я васъ: неужели вы врите, что генералъ Бруцуаль, правая рука Фалькона, укрпившійся съ своими желтыми войсками въ Каракас, и несмотря на договоръ неотпустившій ни одного солдата, способенъ возвратить стран нашей миръ и покой? Я не врю. Генералъ Монагасъ, пришедшій съ реконквистадорами изъ Барцелоны, объявилъ, что онъ отказывается отъ правительственной власти, и что единственная цль его низвергнуть правительство, Фалькона или Бруцуаля это все равно — правительство, дйствующее системой произвола и угнетенія. Онъ желаетъ, чтобы затмъ народные депутаты свободно могли дйствовать въ Каракас и высказать свое мнніе насчетъ будущаго устройства страны. Если это исполнится, то только тогда, по моему мннію, упрочится миръ въ Венецуэл. Теперь генералу Бруцуалю можетъ вздуматься каждую минуту послать по стран вербовщиковъ, и забирать людей, какъ какую нибудь скотину. Съ тхъ поръ, какъ онъ стоитъ во глав управленія онъ ничего хорошаго не сдлалъ. Если теперь мы возьмемъ городъ и низвергнемъ старыхъ приверженцевъ Фалькона и его генераловъ, то миръ будетъ у насъ въ рукахъ. Если же мы разойдемся по домамъ, и отдадимъ оружіе въ руки непріятеля, то мы будемъ безсильны и станемъ зависть отъ его произвола. Я отправляюсь сегодня же, чтобы предложить свои услуги генералу Монагасу. Кто изъ васъ хочетъ идти со мной?

Вс офицеры подняли свои шляпы и фуражки, а солдаты крикнули ура, поднявъ оружіе, и со всхъ сторонъ послышалось: ‘Мы! мы! вс! ура, Монагасъ — долой Бруцуаля — смерть измнникамъ! ‘

— Богъ, союзъ и свобода! крикнулъ Альварадо, вынимая изъ ноженъ саблю и махая ею по воздуху.

— Такъ вы опять хотите губить страну кровавой войной, вскричалъ Рохасъ, длая послднюю попытку удержать солдатъ.— Теперь вы станете дйствовать уже противъ тхъ, кто заботится о возстановленіи покоя, порядка и можетъ дать счастіе стран.

— Это вы лжете! вдругъ вскричалъ Жозефъ Гонзалесъ, не въ состояніи будучи сдерживаться.— Покой, порядокъ и счастіе? Лучшіе граждане изгнаны или бжали изъ Каракаса, одни иностранцы могутъ еще тамъ жить, и только до тхъ поръ, пока это угодно будетъ Бруцуалю.— Тюрьмы наполнены политическими арестантами. Впередъ, товарищи, пока мы не изгонимъ изъ страны желтыя ленты: тогда, только мы можемъ быть уврены, что наконецъ наступитъ прочный миръ. До тхъ же поръ долой всякого, кто увлекаетъ васъ на измну отечеству!

‘Ура Монагасъ!’ кричали солдаты. Рохасъ ясно видлъ, что уговорить солдатъ нтъ уже возможности, и что такая попытка даже можетъ быть лично для него опасна. Онъ отошелъ, и хотлъ уже ухать изъ Лосъ-Теквеса, по его остановилъ Альварадо.

Онъ общалъ сегодня отдать жалованье солдатамъ — слдовательно деньги у него были, и брать ихъ съ собою ему не слдовало. Извщенные объ этомъ солдаты съ угрозами окружили его квартиру, и передавали другъ другу недобрыя извстія: ‘Рохасъ продался желтымъ, Фермуда совсмъ остался въ Каракас и носитъ желтую ленту на шляп.— Рохасъ хотлъ отдлаться отъ насъ, чтобы Бруцуалю напасть потомъ на Монагаса, и вызвать назадъ Фалькона’. За этими рчами послдовали угрозы. Но тутъ офицеры бросились къ солдатамъ. Жалованье было выдано, потомъ къ вечеру Рохасъ и Сантосъ отправились въ Викторію.

VII.
Битва при Какао.

Когда въ Каракасъ пришло извстіе, что западное войско не приняло предложенія Рохаса, и перешло къ Монагасу, то и послдніе отряды голубыхъ, стоявшіе въ предмстьяхъ, изчезли и отправились въ Петаръ, предложить свои услуги новому главнокомандующему. Вс отряды, разбросанные по окрестностямъ, точно также примкнули къ нему, такъ что теперь подъ его начальствомъ вдругъ оказалось войско въ пять тысячъ человкъ, тогда какъ у Бруцуаля едва ли была тысяча, постоянно уменьшавшаяся въ числ отъ дезертированій.

Бруцуаль, получивъ извстіе объ этихъ событіяхъ, понималъ, что ему не удержаться, но вдь быть президентомъ такъ пріятно. Если бы онъ вышелъ въ отставку, то, конечно, вмст съ этимъ кончилась бы его роль въ Венецуэл, если же онъ останется, то была еще надежда, что онъ одержитъ верхъ надъ непріятелемъ съ своимъ хорошо вооруженнымъ войскомъ, и въ хорошо защищенномъ Каракас. А какая нибудь одна побда разв не могла произвести цлаго переворота?

Городъ ликовалъ, узнавъ о соединеніи рековквистадоровъ. Дипломатическій корпусъ сдлалъ попытку примирить враждующія партіи, и устроилъ на одной изъ окрестныхъ дачъ встрчу Бруцуаля и Монагаса, но эта встрча не привела ни къ какимъ результатамъ. Возвратившись въ городъ, Бруцуаль въ ту же ночь собралъ всхъ офицеровъ, чтобы обсудить съ ними планъ дйствій. Съ разсвтомъ все уже было на ногахъ, и рано утромъ войско выступило по дорог къ Какао, съ намреніемъ пройдти это мстечко и напасть на непріятеля въ Петар. Въ город остались только караулы у казенныхъ зданій и для охраненія снарядовъ, чтобы революціоннымъ партіямъ не пришло въ голову овладть ими. Хотя Бруцуаль былъ увренъ въ полномъ равнодушіи горожанъ, но все-таки оставить городъ безъ караула не ршился.

Въ полдень Бруцуаль былъ уже въ Какао и хотя Колина предлагалъ немедленно идти впередъ и ршительно броситься на непріятеля, но Бруцуаль посл послдняго пораженія негра потерялъ къ нему довріе, и такъ какъ посланные разъзды сообщили, что Монагасъ не ждетъ въ Петар, а самъ готовится къ нападенію, то Бруцуаль счелъ боле выгоднымъ принять бой въ Какао.

Несчастные жители южной части городка, бжали или въ лса, или въ сверную часть города. Туда же отправились вс дти и женщины. Многіе впрочемъ ушли въ Каракасъ. Тадео тоже хотлось уйдти куда нибудь съ женой въ безопасное мсто, но они не могли оставить старика Пердидо, который, съ появленіемъ солдатъ опять началъ безпокоиться.

— Что это за солдаты? спрашивалъ онъ Тадео.

— Правительственныя войска, отвчалъ тотъ:— это солдаты президента Фалькона, которые хотятъ драться съ Монагасомъ.

— Президента! воскликнулъ Пердидо, ухватившій только одно слово и со страхомъ озираясь, — такъ они идутъ сюда?

— Нтъ, а разв ты ихъ боишься?

Старикъ не слушалъ Тадео, а забился въ уголъ и шепталъ:

— Онъ убилъ ее… онъ убилъ ее… если бы пришли другіе солдаты!

Сколько ни спрашивалъ Тадео о комъ онъ говоритъ, но ничего не могъ добиться.

Ночью нечего было бояться нападенія, но все-таки разставленные караулы не дремали: къ утру сдлалась тревога. Съ передового поста прискакалъ всадникъ и сообщилъ Бруцуалю, что идетъ непріятель.

— Пустяки! отвчалъ генералъ.— Вы врно ошиблись. Наши передовые посты дали бы знать.

— Они взяты въ плнъ или дезертировали, сухо отвчалъ всадникъ.— Когда я скакалъ мимо того мста, гд они были поставлены, тамъ не было уже ни души, а направо какіе-то солдаты окликнули меня, и когда я отвтилъ ‘отечество’ все вдругъ затихло и въ кустахъ задвигались фигуры. Я пришпорилъ лошадь и прискакалъ что было духу.

— Который теперь часъ? спокойно спросилъ Бруцуаль.

— Боле четырехъ часовъ, генералъ, почти пять.

— Генералъ Гурманъ, прикажите людямъ выступать. Пусть каждый до свту будетъ на своемъ мст. Намъ нельзя покидать своей позиціи. Скоре… времени терять нельзя.

Раздались сигналы и войска двинулись на свои мста. Но все было тихо. Кузнечики чирикали и только ихъ крики доносились до слуха безмолвствующихъ солдатъ. Наконецъ послышался звукъ трубы. Подходилъ непріятель. Началась перестрлка. Нападеніе голубыхъ было смло, но и желтые, въ свою очередь, боролись мужественно, но съ разсвтомъ они были такъ стснены реконквистадорами, что стали отступать въ центръ деревни.

Для Тадео это утро было крайне безпокойно. При первомъ выстрл старикъ вскочилъ съ постели и хотлъ бжать, увряя, что это пришли его освободители. Онъ такъ много говорилъ о старой революціи, что даже жена Тадео стала безпокоиться.

— Вдь ты принесъ лекарство изъ Каракаса, говорила она мужу, — такъ дай же ему. Когда стрльба будетъ ближе, съ нимъ будетъ еще хуже, и мы тогда съ нимъ не сладимъ.

— Не знаю, сказалъ индецъ, — я все какъ-то боюсь давать ему лекарство. Какъ бы оно не повредило ему… еще пожалуй захвораетъ. Теперь онъ, по крайней мр, здоровъ, а что тогда будетъ — Богъ всть.

— Но вдь сеньора увряла тебя, что лекарство будетъ ему полезно, такъ чего же ты сомнваешься.

— Это правда, отвчалъ Тадео, — и если ты думаешь, что слдуетъ дать, такъ я приготовлю. Битва-то должно быть кончилась, выстрловъ что-то боле не слыхать.

— Ужь не дождь ли разогналъ. Идетъ точно изъ ведра.

— Какъ я боюсь, проговорилъ Тадео,— что Бруцуаль прогонитъ реконквистадоровъ, и укрпится тутъ у насъ…

— Разв они взяли президента въ плнъ? спросилъ Пердидо, высунувъ голову въ дверь своей каморки,— я не слышу стрльбы.

— Сейчасъ опять начнется, Пердидо, отвчалъ Тадео, выливая лекарство въ чашку и наполняя ее виномъ, — вотъ на-ка выпей, это теб поможетъ, или сюда и прими, только сразу. Это не противно, это вино.

Но старикъ не трогался съ мста и чутко прислушивался. Съ улицы кто-то стучался.

Тадео поставилъ чашку на столъ, и бросился къ окну посмотрть, что тамъ за шумъ, но въ ту же минуту калитка слетла съ петель и послышались голоса.

— Ради Бога воды! мы умираемъ отъ жажды, а товарищъ мой раненъ, кричалъ вошедшій солдатъ.

— Это солдаты президента! вскричалъ Пердидо и съ испугомъ бросился къ себ въ комнату и заперся на задвижку.

— Воды! стоналъ раненый солдатъ, входя тоже въ комнату,— у меня горло пересохло… или вина… ради Бога.

— Ну вина напрасно будете тутъ искать, сказала хозяйка., подходя къ углу, гд стоялъ глиняный кувшинъ съ водой, — вотъ вамъ воды, въ этомъ нельзя отказать не только христіанину но іедикому.

— Господи, да теперь идутъ ужь у насъ по улиц, и стрльба начинается.

— Надо и намъ идти, проговорилъ солдатъ, подходя къ столу.— Товарищъ! вскричалъ онъ, увидавъ чашку съ виномъ,— здсь есть вино, а еще хозяинъ говорилъ, что у него вина нтъ.

И онъ поднесъ чашку къ губамъ.

— Ради Христа! вскричалъ Тадео, быстро и въ страх повернувшись къ нему,— это лекарство для старика!

— Постой братъ! вскричалъ другой солдатъ, не обращая вниманія на предостереженіе,— не выпивай все!

— На… вотъ остатки! сказалъ солдатъ, передавая ему чашку,— какая гадость! такъ и палитъ! Идемъ!

Тадео бросился, чтобы вырвать хоть остальное, но чашка была уже пуста, солдатъ бросилъ ее на столъ, такъ что она разбилась въ дребезги, и выскочилъ на улицу вслдъ за товарищемъ.

— Тадео, взгляни-ка на солдатъ! крикнула жена, стоявшая у окна,— это что такое?

Первый солдатъ только добжалъ до середины улицы, зашатался и покатился на землю. Второй хотлъ броситься ему на помощь, и тоже упалъ крича: ‘Помогите! помогите! ядъ!’

Но всадники и пшіе солдаты пробжали мимо, не обращая на него вниманія, трубы трубили сборъ и непріятель напиралъ. Пули летли уже вдоль улицы, и передъ домомъ Тадео ранили многихъ.

VIII.
Штурмованіе Каракаса.

При вид смерти солдатъ отъ выпитаго лекарства, Тадео такъ и замеръ у окна. Онъ не слышалъ стрльбы и стоповъ раненыхъ, въ ушахъ у него раздавалось только одно страшное слово: ‘ядъ!’ Ядъ, который она ему дала, чтобы сдлать изъ него убійцу.

Жена схватила его наконецъ и оттащила отъ окна.

— Пердидо вн себя! крикнула она ему подъ самое ухо. Онъ кричитъ и бснуется — ради Бога, что съ нимъ длать?

Тадео опомнился, и услышалъ, какъ Пердидо кричалъ въ окно реконквистадорамъ, побдоносно преслдовавшимъ желтыхъ:

— Товарищи, помогите! меня держитъ президентъ, онъ убилъ у меня дочь! Помогите!

— Это что такое! крикнули стоявшіе около окна солдаты,— да тутъ сидитъ политическій арестантъ. Выпустимъ его!

И они бросились въ комнату Тадео.

— Сеньоры! въ страх взывалъ Тадео,— этотъ старикъ помшанъ.

— Помогите! помогите! кричалъ между тмъ Пердидо, — президентъ держитъ меня въ невол!

Въ одинъ мигъ Тадео былъ отброшенъ въ сторону и старикъ выскочилъ вмст съ своими. избавителями. Вс они побжали по направленію къ Каракасу. Желтые еще не вполн считали себя побжденными и не переставали отстрливаться.

За главной массой по улиц показались раненые, искавшіе гд нибудь пріюта. Какихъ-то два реконквистадора несли раненаго съ перебитой ногой. Увидавъ Тадео, стоявшаго въ дверяхъ, они обратились къ нему.

— Землякъ, не можете ли вы пріютить раненаго.

Тадео пристально взглянулъ на говорившаго.

— Тадео! крикнулъ тотъ не выпуская ноши изъ рукъ.

Индецъ съ безсмысленнымъ страхомъ продолжалъ смотрть на реконквистадора и потомъ, ни слова не говоря, безъ чувствъ упалъ на полъ.

Когда онъ пришелъ въ себя, онъ лежалъ у себя на постели, и вся комната была наполнена ранеными. Около него стоялъ поразившій его реконквистадоръ и приводилъ его въ чувство.

— Неужели мертвые возстали изъ гроба! прошепталъ Тадео.

— Да я не мертвый, проговорилъ реконквистадоръ,— и никогда не умиралъ. Ты меня царапнулъ немного, и только, и рана вскор зажила.

— Павелъ! прошепталъ Тадео, протянувъ къ нему руки.

— Братъ, дорогой братъ! вскричалъ Павелъ,— а ты безпокоился обо мн.

— Безпокоился! крикнулъ индецъ, вскочивъ съ постели, — мучился всю жизнь!

— Да что же ты вообразилъ? Кто теб сказалъ, что я умеръ?

— Откуда ты?

— Изъ Барцелоны съ Монагасомъ.

— А гд же ты былъ все это время? Я считалъ тебя покойникомъ. Куда ты пропалъ въ тотъ несчастный вечеръ, когда я пьяный бросился на тебя съ ножомъ?

— Тебя тогда оттащили, разсказывалъ Павелъ, — а я хотлъ отправиться домой, чтобы на другой день объясниться, рана, нанесенная тобою, сильно болла, и сеньора Кастилія перевязала мн ее, а потомъ сказала, что ты слишкомъ взбшенъ, что можешь убить меня, и дала мн денегъ, чтобы я отправлялся въ Куману, она общала написать мн, когда ты успокоишься. Я отправился въ Куману, гд меня очень дружески принялъ господинъ, къ которому она обо мн писала, но въ ту же ночь я былъ схваченъ на военный корабль, гд и проработалъ много лтъ. Наконецъ, мн удалось бжать, но денегъ у меня не было и мн пришлось проработать два года въ Барцелон. Когда же я возвратился въ Ориноко, васъ никого не было и никто не могъ сказать мн, куда вы изчезли.

Тадео сидлъ точно громомъ пораженный. Онъ понялъ все, все. Потомъ онъ вдругъ вскочилъ и проговорилъ:

— Идемъ, надо идти.

— Куда?

— Въ городъ.

— Въ Каракасъ? Что ты! разв не слышишь пальбу, вся дорога занята войсками, а въ Каракас желтые врно изъ каждаго дома сдлаютъ крпость.

— Мн надо къ ней! восклицалъ Тадео, дико озираясь.

— Къ ней! къ кому?

— Къ этой сеньор, ахъ ты, Боже мой, какъ я подумаю, что злая, преступная женщина можетъ сдлать человка на всю жизнь несчастнымъ, погубить…

— Не понимаю тебя, Тадео.

— Идемъ, дорогой все разскажу…

— Какъ, ты хочешь уйти, Тадео? въ страх вскричала его жена.— Неужели ты оставишь меня тутъ одну съ больными и умирающими?

Тадео снова опустился на скамейку.

— Да, это не годится, прошепталъ онъ, — а между тмъ, старикъ тамъ одинъ въ такую бурю… сумасшедшій и брошенный.

— Господь поможетъ ему, говорила жена,— и спасетъ, какъ спасъ отъ яда. Теперь позаботимся объ этихъ несчастныхъ.

— Гд же мы съ тобою встртимся, Тадео? вскричалъ Павелъ, схватившій свое ружье.— Мн надо отправляться, чтобы бытъ на своемъ мст, когда непріятеля станутъ выгонять изъ города. Придешь въ Каракасъ?

— Только устрою здсь жену. Въ какомъ ты корпус?

— Въ стрлкахъ Монагаса. Ну, до свиданья!

——

Когда желтые добрались до Каракаса, тамъ они тотчасъ же заняли вс предмстья, и въ особенности концы всхъ улицъ, думая, что за высокими каменными стнами окружныхъ садовъ имъ всего легче будетъ удержаться. Посл полудня дождь, наконецъ, прекратился и со стороны реконквистадоровъ раздалась труба, призывавшая къ нападенію.

Монагасъ, несмотря на свои восемьдесять пять лтъ, не намренъ былъ отдыхать, быстрыми и ршительными дйствіями онъ хотлъ поправить то, что упустилъ Рохасъ своимъ бездйствіемъ.

— Надо взять городъ, сеньоры! обратился онъ къ своимъ генераламъ.— Посмотримъ, кто-то войдетъ туда первымъ. Впередъ! время дорого! сегодня ночью мы будемъ спать въ Каракас!

Надежда спать въ Каракас хотя не была очень положительна, но тмъ не мене она сильно подйствовала.

Реконквистадоры бросились на штурмъ со всхъ сторонъ. Теха и Кастилія держались вмст, и не мало были удивлены, увидавъ около себя старика съ разввающимися сдыми волосами, промокшаго до костей и съ тесакомъ въ рук.

— Эхъ, старикъ! обратился къ нему Теха, — тутъ вамъ не мсто, пустите кого нибудь помоложе. Вы, должно быть, больны. Откуда вы?

Старикъ ничего не отвтилъ, и продолжалъ пристально смотрть на городъ.

— Онъ не говоритъ ничего, сеньоръ, отвчалъ одинъ изъ солдатъ, — онъ только отвтилъ намъ, что его зовутъ Пердидо.

— Странное имя, замтилъ Теха.— Откуда онъ, я сегодня утромъ не видалъ его.

— Желтые держали его въ невол въ Какао, а мы его освободили, и съ тхъ поръ онъ велъ себя очень храбро, и постоянно первымъ бросался на непріятеля. На ногахъ онъ еще довольно твердъ.

Въ это время раздалась труба и вс бросились въ атаку.

Около того мста, гд стояли Теха и Кастилія, тянулась длинная каменная стна, окружавшая нсколько домовъ, но она была слишкомъ высока для того, чтобы можно было перелзть черезъ нее.

Въ ней оказалось отверстіе для стока воды. Знакомый намъ, гигантъ Самуилъ, въ одинъ мигъ очутился у отверстія и, вытащивъ изъ-за пояса долото, уже разъ его освободившее, принялся за дло. Работа, при помощи нсколькихъ солдатъ, закипла. Когда отверстіе было уже достаточное, только тогда непріятель замтилъ работу. Загремли выстрлы.

— За мной! крикнулъ Теха, видя, что они открыто и что времени терять нельзя. Онъ пролзъ въ отверстіе.

Вслдъ за нимъ той же дорогой пробрался Кастилія, а за Кастиліей старикъ Пердидо. Самуилъ, схвативъ ружье, тоже ползъ съ страшными проклятіями, потому что изъ дверей дома выскочило нсколько желтыхъ солдатъ и бросились какъ разъ на двухъ офицеровъ. Вроятно, ружья у нихъ были разряжены, потому что они не стрляли, а дйствовали штыками. Теха оглянулся назадъ, негръ еще былъ въ отверстіи, такъ что на немедленную помощь трудно было разсчитывать, но опасность не страшна, когда стоишь съ нею лицомъ къ лицу. Саблей отстранивъ штыкъ наскочившаго на него солдата, онъ убилъ его на повалъ изъ пистолета и бросился на помощь къ Элою, окруженному тремя солдатами. Одного изъ троихъ, Элой уже положилъ на мст, по тмъ не мене противъ него было большинство, а изъ дверей дома выходили новые враги.

Одинъ изъ нихъ, штыкомъ хотлъ ударить Элоя, и хотя тотъ отвелъ ударъ саблей, но за то тотчасъ же явился другой солдатъ и положилъ бы его на мст, если бы ему не помогъ старикъ Пердидо.

Блдный, какъ мертвецъ, съ растрепанными сдыми мокрыми полосами на лбу, босой, въ одной рубашк и штанахъ, съ дико блуждавшими глазами бросился онъ съ громкимъ крикомъ на солдата, напавшаго на Элоя, и такъ хватилъ его тесакомъ, что тотъ тотчасъ же упалъ.

Другіе, между тмъ, подбжали, но тутъ появился гигантъ Самуилъ, а вслдъ за нимъ и другіе реконквистадоры. Негръ не чувствовалъ ударовъ, сыпавшихся на него, онъ всюду прочищалъ дорогу, и вскор голубые были въ дом, а черезъ домъ прошли и на улицу.

Наступила ночь, по общаніе Монагаса спать въ Каракас не исполнилось. Ожесточенная битва на улицахъ продолжалась до самой полуночи, но тутъ точно сама природа возстала противъ кровопролитія. Дождь пошелъ съ страшной силой и отъ нависшихъ тучь стало такъ темно, что враги не видли другъ друга, вслдствіе чего и было заключено перемиріе. Бдные солдаты, промоченные до костей, голодные, едва двигались отъ утомленія. Они были такъ голодны, что вламывались въ дома и брали все, что имъ попадалось подъ руку. Реконквистадоры же были гораздо счастливе. Жители съ радостью принимали и угощали ихъ, и старались укрыть отъ непогоды. Теха настоялъ, чтобы Кастилія, получившій дв раны, былъ перенесенъ въ ближайшій домъ.

Самуилъ Броунъ сопровождалъ раненаго и сильно хлопоталъ о перевязк, но вдругъ у него у самого потемнло въ глазахъ. Онъ схватился за. столъ, но вмст со столомъ покатился на полъ.

Когда его осмотрли, то нашли, что у него разсчена голова, и кром того на тл рана отъ пули и два укола штыкомъ. Только потеря крови могла ошеломить крпкаго негра, и когда, онъ посл перевозки ранъ очнулся и выпилъ полбутылки испанскаго вина, то расхохотался, выслушавъ совтъ лежать въ постели отъ какихъ-то царапинъ.

Тщетно искалъ Теха старика съ сдыми волосами, который въ сущности спасъ жизнь Кастиліи. Старикъ изчезъ и никто не видлъ его въ город.

IX.
Побда реконквистадоровъ.

Бруцуаль сдвинулъ вс свои силы къ площади и укрпился тамъ въ казенныхъ зданіяхъ. Съ разсвтомъ битва снова началась, къ голубымъ явилось новое подкрпленіе, и они такъ стснили желтыхъ, что Бруцуаль принужденъ былъ послать къ Монагасу парламентера, но старикъ и слышать не хотлъ ни о какихъ условіяхъ, кром безусловной сдачи города. Итакъ, битва началась съ новымъ ожесточеніемъ. Когда большая часть солдатъ, побросавъ желтые ленты, перешла къ голубымъ, то оставшіеся укрпились въ казенныхъ зданіяхъ и сами стали требовать, чтобы Бруцуаль прекратилъ эту рзню. Но Бруцуаля уже не было. Онъ изчезъ изъ города. Укрпившіеся въ зданіяхъ были преимущественно генералы и офицеры Фалькона, они такъ растерялись, что даже не видли, что серьезно держаться имъ невозможно. Реконквистадоры могли въ сутки голодомъ заставить ихъ выйти, но для этого у нихъ не доставало терпнія. Кровь ужь у нихъ расходилась и кром того на площади лежали раненые и убитые, и въ отмщеніе за ихъ страданіе, имъ хотлось добиться, по крайней мр, полной побды, въ чемъ поддерживалъ ихъ и Монагасъ.

— Впередъ земляки! крикнулъ онъ, подходя къ толп реконквистадоровъ.— Впередъ! Это гнздо надо взять, а потомъ можете отдохнуть и отправиться по домамъ. Впередъ! изловите мн живымъ господина Бруцуаля.

Теха бросился однимъ изъ первыхъ, и даже Кастилію нельзя было удержать. Ночь онъ пролежалъ, но съ первыми звуками трубы былъ уже на ногахъ. Дверь внизу была забарикадировапа, но лстницъ въ город было довольно, и потому голубые сразу влзли во вс окна въ большую залу, гд собрались вс оставшіеся министры и, конечно, не думали о сопротивленіи. Реконквистадоры разсыпались по корридорамъ, чтобы взять въ плнъ офицеровъ и представить ихъ Монагасу.

Теха и Кастилія отправились въ сосднюю залу, гд стояли человкъ двадцать офицеровъ.

— Сеньоры! обратился къ нимъ первый,— вы мои плнные… не сопротивляйтесь, дло ваше проиграно.

Вс офицеры молчали и не трогались съ мста, какъ вдругъ одинъ изъ нихъ, желтый и курносый, выскочилъ впередъ съ револьверомъ въ рукахъ и, бросившись на Кастилію, закричалъ:

— Это шпіонъ! Этотъ негодяй убилъ Бенито.

Онъ поднялъ руку, раздался выстрлъ и Кастилія почувствовалъ жгучую боль въ плеч.

Прежде чмъ кто нибудь усплъ придти въ себя, около офицера очутился Самуилъ Броунъ. Онъ бросилъ мшавшее ему ружье, лвой рукой схватилъ правую руку желтаго, такъ что тотъ съ крикомъ выронилъ пистолетъ,— негръ сломалъ ему руку,— а правой схватилъ за горло, и съ адской радостью вскричалъ:

— А меня ты узналъ, чортъ возьми?— узналъ генерала Самуила. Броуна, надъ которымъ потшался и ударилъ по лицу? Узналъ? а?

Несчастный побагровлъ и потомъ посинлъ, Теха хотлъ отнять его у негра, но тотъ оттолкнулъ его, какъ ребенка, и безпощадно давилъ свою жертву. При этомъ глаза его такъ дико сверкали, что никто не осмливался боле подступиться къ нему.

— Вдь это убійство, сеньоры! вскричалъ одинъ изъ желтыхъ генераловъ, увидавъ, что руки офицера повисли, какъ плети, — какъ можно допускать это?

Самъ Кастилія, Теха и товарищи Самуила бросились къ негру, чтобы удержать его, Они схватили его за руки, но онъ только засмялся, потому что разжать ихъ не могли, они какъ клещи впились въ горло врага, желая освободиться отъ мшавшихъ ему товарищей, онъ поднялъ тло желтаго офицера и презрительно отбросилъ его въ сторону. Офицеръ уже былъ мертвъ.

Эта сцена не произвела успокоительнаго дйствія на другихъ плнныхъ офицеровъ. Конечно, погибшій, какъ убійца, выстрлилъ въ человка, вовсе неожидавшаго нападенія, но показаніе его было ужасно, и пожалуй могло служить знакомъ къ нападенію на желтыхъ. Но хотя зала все боле и боле наполнялась реконквистадорами, однако, казалось, они боле уже не думали о мести. Вскор пришелъ сюда генералъ Альварадо, и генералъ Гуцманъ, подавая ему шпагу, мрачно сказалъ:

— Сеньоръ, правительство бросило насъ въ ршительную минуту, и мы не имемъ ни малйшаго основанія возобновлять тутъ уже оконченную борьбу. Мы ваши плнные.

— Господа! вжливо отвчалъ Альварадо, — отдайте ваше оружіе и погодите немного здсь, пока мы не доложимъ Монаracy. Вы не будете задержаны, мы дрались вовсе не изъ-за того, чтобы васъ кинуть въ тюрьму.

Такъ какъ революція была направлена противъ господствовавшей системы, то теперь, вслдъ за побдой, изчезла всякая злоба противъ отдльныхъ личностей, хотя они и причинили много бдствій стран. Только одного Бруцуаля Монагасъ веллъ отыскать, и думалъ предать сто суду. Но все зданіе было осмотрно, а Бруцуаля нигд не оказалось. Даже сами министры не знали куда длся намстникъ.

Въ город колокола звонили побду свободы. Улицы оживились, стрльба прекратилась. Отряды голубыхъ съ веселыми пснями ходили по городу, а жители понемногу стали вылзать изъ своихъ домовъ, сначала прислуга, потомъ мужчины, а наконецъ и женщины съ дтьми.

По площади въ это время проходилъ босой старикъ съ сдыми волосами, въ лохмотьяхъ и съ тесакомъ въ рукахъ. Встрчавшіе его со страхомъ уступали ему дорогу. Два, знакомыхъ ему солдата, пришедшихъ вмст съ нимъ изъ Какао, кивнули ему и звали съ собой, но онъ ничего не отвтилъ, и продолжалъ безцльно идти по улиц.

Передъ однимъ изъ домовъ собрала, съ толпа. Въ дом что-то происходило. Калитка была отперта, и народъ смотрлъ въ сни, какъ будто въ ожиданіи чего-то. Толпа эта обратила вниманіе старика, онъ остановился и тоже сталъ смотрть въ сни. Но корридоръ былъ пустъ и только по двору взадъ и впередъ ходили люди.

— Кто тутъ живетъ? спросилъ Пердидо, и такъ пристально посмотрлъ на своего сосда, что тотъ отступилъ отъ него, въ особенности замтивъ въ рукахъ старика окровавленный тесакъ, но тмъ по мене вжливо отвчалъ:

— Сеньора Корона, сеньоръ.

— Корона? повторилъ старикъ, съ удивленіемъ глядя на сосда.— Странно…. Корона.

И по глазамъ его видно было, что онъ припоминалъ что-то давно забытое.

— А что тамъ случилось? снова, спросилъ онъ.

— Дочь этой сеньоры будутъ хоронить, она умерла еще третьяго дня, но пока на улицахъ дрались и голубые были въ предмстьяхъ, ее нельзя было нести на кладбище. Теперь же пришли носильщики и ее сейчасъ понесутъ. А вы принадлежите къ числу реконквистадоровъ, сеньоръ?

Старикъ не отвчалъ, но, посмотрвъ въ сни, проговорилъ какъ будто самому себ:

— Да. знаю, это Мануэла, мн надо тоже отправиться туда и проводить ее, а то они не будутъ знать куда положить бдняжку. Тотъ, кто хотлъ убить моего брата и былъ вдь президентъ. Какая кровь у него была красная, продолжалъ онъ, глядя на тесакъ.— Ну теперь все кончено, надо похоронить бдное дитя… пропустите-ка меня туда, товарищи.

Сосдъ, слышавшій разговоръ старика, догадался, что онъ не въ своемъ ум, и со страхомъ пропустилъ его. Старикъ, все еще держа въ рукахъ окровавленный тесакъ, пошелъ вдоль по корридору.

X.
Посл побды.

Въ дом сеньоры Коропы въ послднее время произошла большая перемна, но не къ лучшему. Этотъ всегда оживленный домъ вдругъ опустлъ, красавица Изабелла захворала и докторъ Игнаціо не отходилъ отъ ея постели. Никто положительно не зналъ чмъ она больна. Сеньора говорила, что у нее порокъ сердца,— нервное пораженіе объяснялъ докторъ всмъ, кто спрашивалъ его о паціентк, а Жуанъ разсказывалъ, что она упала и разбила себ голову.

Казалось, вначал докторъ Игнаціо считалъ болзнь весьма легкой, но когда время шло, а больной становилось все хуже и хуже, и докторъ самъ сталъ ходить въ аптеку, гд при немъ же приготовлялось лекарство, сосди увидли, что сеньорита въ опасности. Вскор въ город узнали, что Изабелла, умерла отъ болзни сердца. Старая сеньора, никого не принимала и сама перестала показываться на улицу.

А какая перемна, произошла съ сеньорой Короной. Эта нсколько полная женщина, одтая и дома въ шелковое платье, всегда держалась прямо и гордо. Волосы она причесывала съ утра, и твердо и ршительно, откинувъ немного назадъ голову и вздернувъ верхнюю губу, украшенную небольшими усиками, ходила по своему дому, какъ по управляемому ею государству. Говорила она всегда ршительнымъ, повелительнымъ тономъ, и мннія свои высказывала такъ, какъ будто не допускала возраженій. Она обращала при этомъ большое вниманіе на чистоту и домъ ея былъ образцомъ утонченнаго порядка и чистоплотности.— А теперь?

Блдная, съ помутившимися глазами, шаталась она изъ угла въ уголъ, съ нечесаными сдыми волосами, въ старомъ сромъ шелковомъ плать, измятомъ и грязномъ, а голосъ ея опустился до шопота. Такъ ходила она по дому, гд прежде царила, и даже Жуанъ въ страх отступалъ передъ нею, такой неестественной казалась она ему.

Изабелла, блдная и холодная, украшенная двственными миртами, лежала въ гробу, съ неподвижнымъ, но все-таки прекраснымъ лицомъ. Прозрачныя руки ея лежали сложенными на груди, гд тоже покоилось небольшое серебряное распятіе. Вся она до самого подбородка, была покрыта блымъ саваномъ.

Подл нея стояла сеньора Корона, постарвшая въ эти дни на много, много лтъ, а, въ сторон два работника приготовляли крышку, чтобы заколотить гробъ.

Пердидо прошелъ тихими и неслышными шагами по корридору, и дошелъ до веранды, гд стоялъ гробъ. Сеньора стояла къ нему спиной и не слыхала его приближенія, когда же замтила, что рабочіе обернулись, обернулась и она вмст съ ними и, увидавъ страннаго гостя, мрачно проговорила:

— Что вамъ тутъ надо и откуда вы? Разв вы не знаете, что нельзя входить въ незнакомые дома?

Старикъ пристально, но совершенно спокойно посмотрлъ на сеньору. Потомъ взглядъ его отъ нея перешелъ на покойницу, и онъ проговорилъ совершенно безстрастно:

— Бдная Мануэла, какъ она блдна. Къ чему ты не прислала мн сказать объ этомъ. Мн пришлось-таки долго искать васъ. Ну теперь надо отправляться, могилу я уже вырылъ, и мы можемъ похоронить ее.

Сеньора стояла и не сводила съ него глазъ. Она была также блдна, какъ лежавшая тутъ покойница, и, чтобы не упасть, ей пришлось схватиться за стулъ. Пердидо, не обращая на нее ни малйшаго вниманія, подошелъ къ гробу, и сталъ гладить покойницу по лбу и глазамъ.

— Да это вовсе не она, сказалъ онъ наконецъ,— я спрашиваю тебя о Мануэл, Теодора. Гд двочка?

Старуха машинально подняла руку и указала на покойницу.

Старикъ еще сильне покачалъ толовою.

— О ребенк спрашиваю я… какъ въ эти годы желалъ я ее видть, посадить ее къ себ на колни, прижать къ груди ея черную головку… и все напрасно. Но наконецъ птичка пропла мн, что она умерла, и что я могу похоронить ее въ саду. Я вырылъ могилу…

Старуха стояла точно каменная, рабочіе тоже молчали: они видли, что старикъ имлъ право быть тутъ, видли по странному поведенію строгой сеньоры. Но кто же этотъ старикъ?

Старикъ между тмъ тихо и осторожно приподнялъ саванъ, закрывавшій покойницу, и молча смотрлъ на нее, пока взоръ его не упалъ на небольшую, незажившую рану на ея ше. Онъ снова покачалъ головой, и дотронулся до раны, какъ будто желая удостовриться въ ея существованіи.

— Это ты ей сдлала, Теодора? опросилъ онъ.

Сеньора, хотла отвчать, но не могла произнести ни слова и безъ чувствъ упала на полъ.

Помшанный не обратилъ и на это вниманія, онъ осторожно прикрылъ покойницу и пошелъ черезъ веранду къ выходу изъ дому.

——

Еще даже въ то время, какъ во улицамъ Каракаса шла рзня, и когда стало извстно, что Мигуэль Антоніо Рохасъ подкупленъ партіей Фалькона, и потому оставленъ своими войсками, въ цлой стран никто не сомнвался въ чьей сторон останется побда. Монагасъ съ арміей въ пять тысячъ человкъ и съ цлымъ населеніемъ на своей сторон, не могъ проиграть, и все дло было только въ томъ въ какой день столица будетъ очищена отъ настоящаго правительства и его полиціи. Въ провинціяхъ жило множество лицъ, подозрваемыхъ правительствомъ, которые, вслдствіе этого, не могли безопасно прізжать въ столицу. Теперь же, за побдоносной арміей голубыхъ, потянулась цлая вереница такихъ лицъ.

Въ это время къ Какао подъзжали двое всадниковъ, одинъ на мул, а другой бодро скакалъ сзади на осл. Пріхавъ на главную улицу сеньоръ Кастилія изъ лагуны удержалъ своего мула, и обратился къ другому всаднику:

— Гд этотъ домъ, Фелипъ, на право или на лво?

— На лво, сеньоръ, еще немного прохавши.

Они постучали у одного изъ домиковъ. Имъ отворила калитку женщина и вскричала:

— Слава Богу, Фелипъ! Ты легокъ на помин. А мы въ такомъ гор. Кто этотъ господинъ?

— Тадео дома, тетушка? спросилъ Фелипъ, не отвчая на ея вопросъ.

— Да, Фелипъ, отвчала она, — но онъ такъ усталъ, что часа три спитъ тамъ подъ навсомъ. Бдный Пердидо во время сумятицы убжалъ отъ насъ, и онъ его искалъ. Онъ ходилъ въ городъ и искалъ тамъ между ранеными и убитыми.. Потомъ вернулся, боясь оставить меня одну, но на ногахъ стоять не могъ.

— Старикъ, что вы называете Пердидо, бжалъ? вскричалъ сеньоръ Кастилія,— куда же?

— А Богъ знаетъ! отвчала, хозяйка,— когда голубые проходили тутъ, онъ сталъ кричать, чтобъ его освободили, его и освободили.

— Ну, а потомъ?

— Потомъ онъ взялъ тесакъ на улиц и побжалъ за желтыми. Почемъ знать, гд теперь бдняга!

— Проведи-ка меня къ Тадео, тетка, сказалъ Фелипъ,— мы пріхали сюда дли Пердидо, и къ несчастію, кажется, опоздали.

Кастилія и Фелипъ, войдя въ домъ, застали тамъ печальную картину. Всюду лежали раненые, и иные просто на голомъ полу. На двор, подъ навсомъ, спалъ Тадео, котораго Фелипъ растолкалъ безъ всякой церемоніи.

— Тадео, сказалъ однорукій, — нотъ сеньоръ Кастилія изъ лагуны, ему хочется разспросить тебя объ Ангостур. Отвчай ему все но правд, онъ теб зла не сдлаетъ, онъ полагаетъ, что Пердидо ему близкій родственникъ, и пріхалъ навстить его. Къ несчастію, Пердидо бжалъ, но мы наврное найдемъ его въ город. Ну, вставай, Тадео, сеньоръ дастъ теб денегъ, чтобы, во время твоего отсутствія, больные у тебя въ дом не терпли недостатка.

— Да тутъ въ Какао и за деньги-то ничего не достанешь, со вздохомъ вскричалъ Тадео.

— Тогда мы купимъ все въ город и пошлемъ сюда съ нарочнымъ. Иди же, дядя! Если окажется такъ, какъ полагаетъ этотъ господинъ, то теб больше не придется заботиться о Пердидо.

— И кром того, другъ, можете быть уврены, прибавилъ Кастилія,— что я, по мр своихъ силъ, вознагражу васъ за все, что вы сдлали для несчастнаго.

Тадео всталъ и горько проговорилъ:

— Вознаградить меня деньгами за то, что я вынесъ? Никто въ мір но въ силахъ вознаградить меня, хотя бы у него было все американское золото. Но но вы въ этомъ виноваты, прибавилъ онъ,— и не бдняга Пердидо. А длалъ я все это для него… но дьяволъ-женщина, выродокъ изъ рода человческаго…

— Сеньора Корона? спросилъ Фелипъ.

— Чортъ возьми! вскричалъ Тадео:— она не только уврила меня, что я убійца, но, избравъ меня, какъ орудіе для отравленія, хотла сдлать изъ меня настоящаго убійцу, — убійцу несчастнаго старика.

— Господи! вскричалъ Кастилія.

— Идемте, сказалъ Тадео, оправляясь,— я слалъ довольно, и твоя правда, Фелипъ: изъ Каракаса намъ легче будетъ прислать помощь несчастнымъ раненымъ, и, можетъ статься, мы найдемъ тамъ старика. Для него, можетъ быть, было бы лучше, еслибъ мы нашли его между убитыми, довольно натерплся онъ въ жизни, и теперь я начинаю подозрвать, что и въ его несчастіи принимала, участіе эта женщина. Всмъ извстенъ въ Ориноко ядъ, отъ малаго пріема котораго человкъ сходитъ съума, а отъ большого — умираетъ.

— Это было бы ужасно! вскричалъ Кастилія, — а знаете вы фамилію этого несчастнаго?

— Какъ же мн не знать, когда я боле двадцати лтъ жилъ у него въ дом! Тогда, его звали донъ-Карлосомъ!

— А изъ чьего дома его жена?

— Теодора Корона.

— Такъ и есть… о Господи Боже мой!.. вдь это онъ! въ волненіи вскричалъ Кастилія.— Я не получалъ отъ него никакихъ извстіи, а онъ жилъ такъ близко отъ меня, онъ нуждался, а я велъ роскошную жизнь! Пердидо называлъ себя бднягой, да. онъ былъ правъ, совершенно правъ, онъ могъ называть себя потеряннымъ, когда родной братъ его не заботился о немъ.

— Братъ его? съ удивленіемъ вскричалъ Тадео, на что Фелипъ утвердительно кивнулъ ему головой.

— И онъ никогда обо мн не спрашивалъ? продолжалъ Кастилія,— никогда не желалъ меня видть? Разв онъ не отдавалъ себ отчета относительно мстности, въ которой жилъ?

Тадео покачалъ головою.

— Онъ никогда не зналъ, гд онъ живетъ, и все думалъ, что въ Ориноко… но идемте… дорогою все вамъ разскажу. И ту тайну, ради которой эта проклятая женщина заставила меня молчать, этой тайны боле не существуетъ, и такъ какъ она чуть было дйствительно не сдлала изъ меня убійцу, то всякая жалость къ ней изчезла. Идемте, дорогой все, все разскажу.

— А дочь ея жива?

— Не знаю, отвчалъ индецъ:— у нея живетъ какая-то молодая двушка. Когда я въ послдній разъ былъ у нихъ, то она была больна, но сеньора сказала мн, что Мануэла умерла, а что это пріемная дочь. Ее и зовутъ иначе. Но врно и тутъ соврала, мн кажется, что это ея настоящая дочь. Но идемте, терять время нечего, если Пердидо живъ, то Богъ знаетъ куда онъ могъ зайти.

Дорогой Тадео разсказалъ вс подробности печальной исторіи. Братъ Кастиліи и невстка жили въ Ангостур очень не въ ладахъ, и донъ-Карлосъ, кажется, не безъ основанія подозрвалъ свою жену въ измн. Ссоры и попреки между мужемъ и женою были часты, какъ вдругъ Карлосъ захворалъ. Эта болзнь помшала разводу, о которомъ сильно хлопоталъ мужъ. Болзнь постоянно усиливалась, и жена выхлопотала себ право попечительства надъ помшаннымъ мужемъ. Говорили, что одинъ изъ судей въ Ангостур сильно покровительствовалъ ей. Уходъ за больнымъ былъ порученъ Тадео. Индецъ въ молодости любилъ выпить, и однажды въ пьяномъ вид ударилъ ножомъ своего брата, котораго посл того больше не видалъ, а сеньора сказала, что онъ убилъ его, и что все будетъ скрыто, если-онъ будетъ служить ей врно, и точно исполнять ея приказанія. Изъ страха наказанія, онъ сталъ ея рабомъ и велъ самую жалкую жизнь до тхъ поръ, пока она не перехала изъ Ангостуры.

По отъзд сеньоры, Карлосъ Кастилія, помшанный неизлечимо, оставался жить у Тадео. Сеньора, узжая, оставила Тадео небольшую сумму, и онъ, при помощи заработка, могъ содержать старика порядочно. Вскор Тадео женился на двушк изъ каракасскаго округа, и перехалъ жить въ Какао. Потомъ Тадео разсказалъ, какъ случайно увидлъ сеньору въ Каракас, какъ просилъ у нея помощи, и вмст съ деньгами получилъ ядъ. Какъ этотъ ядъ страшно подйствовалъ на двухъ солдатъ, и какъ Пердидо ушелъ изъ дома., а онъ встртился съ братомъ, котораго считалъ убитымъ.

Кастилія молча выслушалъ весь разсказъ. Этотъ несчастный бракъ послужилъ предлогомъ раздора родителей съ сыномъ, несоглашавшихся на него. Но Карлосъ, ослпленный красотою своей невсты, не обращалъ вниманія ни на какія предостереженія, и ухалъ въ Ангостуру, откуда уже ни разу не писалъ. Посл того семья получала весьма неточныя свденія о Карлос черезъ друзей, и когда потомъ братъ хотлъ навстить ого, то его уже не было въ Ангостур, и никто не зналъ куда онъ ухалъ.

Дойдя до города и, закупивъ все нужное для раненыхъ, они направились къ дому Гонзалеса, гд Кастилія надялся узнать что нибудь о сын. Сердце отца не могло быть покойно въ такое время, когда въ кровавой битв пало столько жертвъ.

На порог встртился съ нимъ Жозефъ, по лицу котораго онъ увидлъ, что опасенія его были не совсмъ напрасны.

— Элой! въ страх вскричалъ отецъ, схвативъ Жозефа за руку.

— Получилъ множество ранъ, улыбаясь отвчалъ Жозефъ,— и лежитъ тутъ въ дом, но вн опасности и подъ хорошимъ присмотромъ. Не безпокойтесь о немъ, онъ храбро сражался.

— Бдный мальчикъ.

— Другимъ пришлось хуже, проговорилъ Жозефъ,— молодой Гіэрра остался на мст, и многіе другіе, но мы все-таки раздавили змю.

— А гд лежитъ Элой?

— Пойдемте, посмотрите сами въ какихъ онъ рукахъ.

Въ небольшой уютной комнат, прохладной и въ высшей степени удобной, лежалъ Элой. Докторъ перевязывалъ послднюю рану, а у постели больного сидли мать и сестры Жозефа.

Элой встртилъ отца улыбкой и протянулъ ему правую здоровую руку.

— Не бойся, отецъ, вскричалъ онъ,— я здсь въ хорошихъ рукахъ, и царапины, полученныя мною, скоро заживутъ. Нтъ ни одной опасной раны.

— А много ты ихъ получилъ Элой?

— Пять, отецъ, мн не посчастливилось. Жозефъ отдлался почти что ничмъ. Но жаловаться нечего, другимъ досталось хуже, да и я два раза былъ на волоск отъ смерти. Одинъ разъ меня спасъ тотъ самый негръ, съ которымъ я сидлъ въ тюрьм, а въ другой — старикъ, сдой какъ лунь.

— Какъ мать будетъ безпокоиться о теб.

— Когда она узнаетъ, какъ хорошо мн здсь, то безпокоиться наврное не станетъ, отвчалъ молодой человкъ, взглянувъ на своихъ сидлокъ.— Главное то, что кровь пролили мы не даромъ. Коренной врагъ уничтоженъ и изгнанъ изъ страны, и мои раны, отецъ, заживутъ гораздо скоре ранъ, нанесенныхъ нашей родин. Но время все исцляетъ, и я надюсь, что мы будемъ еще очень счастливы.

Кастилія видлъ, что при такой обстановк ему нечего безпокоиться о сын, такъ какъ даже дома онъ не могъ бы имть лучшаго присмотра. Поблагодаривъ дамъ за ихъ попеченія о бдномъ раненомъ, онъ отправился къ старику, другу своему Гонзалесу, чтобы потолковать съ нимъ о длахъ.

Старикъ Гонзалесъ былъ въ складахъ, откуда онъ выдавалъ различныя вещи, необходимыя для раненыхъ въ город. И онъ и сынъ его тотчасъ же изъявили готовность идти отыскивать потеряннаго брата Кастиліи.

XI.
Наказаніе

Площадь, черезъ которую пришлось идти небольшому обществу, представляла странный видъ. Около казенныхъ зданій грудами лежали бумаги, договоры съ Англіей, Франціей, Испаніей, Мексикой, Бразиліей и другими странами, изодранные и разбросанные. Уличные мальчишки подбирали ихъ и дрались изъ-за нкоторыхъ листковъ.

Убитые люди и лошади тоже еще лежали всюду, такъ какъ сначала уносились раненые. Въ средин площади стояла странная и печальная группа быковъ и коровъ, пригнанныхъ желтыми на случай, если бы осада длилась долго. Многіе изъ нихъ были ранены пулями.

Гд же было отыскивать пропавшаго брата, какъ не на этой обширной площади, по которой проходили массы людей? Но самые тщательные поиски не привели ни къ какимъ результатамъ. Фелипъ вмшался въ кучку солдатъ корпуса Альварадо, изъ которыхъ онъ многихъ зналъ, и разспросилъ ихъ о старик. Нкоторые изъ нихъ видли его въ город, не раненымъ, но гд онъ теперь не знали. Здсь же Тадео встртился съ своимъ братомъ и вмст съ нимъ пошелъ къ тому мсту, гд уже ждалъ ихъ Кастилія и оба Гонзалеса.

Сойдясь вмст, вс они печально пошли безъ всякаго плана но первой улиц. Здсь, до счастливой случайности, находился домъ сеньоры Корона, и сердце Жозефа забилось. Что произошло посл страшной сцены съ Гіэрра? Ухала ли Изабелла съ президентомъ?

Тихо шелъ Жозефъ сзади всхъ, и взоръ его невольно приковывался къ дому сеньоры Корона. Наружная дверь была отперта и онъ остановился въ нершимости войдти ли ему въ домъ или нтъ, какъ вдругъ въ корридор увидалъ тихо идущаго человка, съ тесакомъ въ рукахъ и всего окровавленнаго, именно такимъ описывали старика, котораго они вс взялись отыскивать.

Онъ поспшно догналъ своихъ товарищей.

— Тадео, кто это идетъ тамъ?

Старикъ повернулся и пошелъ къ площади. Тадео только взглянулъ на него, какъ поспшно и громко вскрикнулъ: ‘Пердидо!’ и бросился за нимъ.

— Господи! вскричалъ Кастилія, увидвъ старика, и остановясь на улиц, — можетъ ли это быть!

— Да гд же ты былъ, Пердидо?— спросилъ Тадео, догнавъ старика и взявъ его за руку, — какъ мы безпокоились о теб.

Пердидо остановился и пристально посмотрлъ на Тадео. Онъ тотчасъ же узналъ его, и сказалъ, указывая назадъ рукою:

— Гд я былъ, Тадео?… У своей маленькой Мануэлиты, она блдная и холодная лежитъ въ гробу, я былъ также у Теодоры.

— У нея? со страхомъ вскричалъ Тадео.

— Ну да, у нея, отвчалъ Пердидо,— а то гд же иначе? Вдь я всегда говорилъ теб, что она умерла, но ты врить этому не хотлъ.

— Кто она?

— Да Мануэла… я иду за пріятелями, чтобы вынести ее и положить въ могилу, которую я вырылъ. Потомъ я опять приду. Ты тоже можешь помочь мн, Тадео, прибавилъ онъ.— Ты лучше всхъ знаешь, какъ любилъ я дочь. Кто эти незнакомые люди? спросилъ онъ, когда Кастилія и другіе подошли къ нему,— не помогутъ ли они мн?

— Да, Карлосъ, сказалъ Кастилія, подходя къ нему со слезами на глазахъ и взявъ его за окровавленную руку, — мы поможемъ теб. будь въ этомъ увренъ, хотя до сихъ поръ ты былъ брошенъ своими родными.

— Карлосъ? прошепталъ старикъ, пристально взглянувъ на говорившаго, — кого это звали Карлосомъ? Такое знакомое имя, такое знакомое… Но надо идти, прибавилъ онъ, какъ будто вспомнивъ что-то, — вдь мы не изловили еще президента, убившаго мою маленькую Мануэлиту.— Теперь опять начнется рзня. Эхъ, какъ мы гнали этихъ собакъ. Однако, одинъ изъ нихъ чуть не убилъ моего брата, но я всадилъ ему въ грудь весь тесакъ… и о смотри-ка какой онъ красный!

— Твоего брата?

— Да, онъ былъ со мной… мы дрались съ нимъ рядомъ.

— Элой! вскричалъ Кастилія.— но какъ же намъ помочь теб, Карлосъ?

— Ахъ, да, я и забылъ, отвчалъ Пердидо, взявъ за руку Тадео,— идемъ… идите вс туда, мы вынесемъ Мануэлу и положимъ въ могилу…

И не говоря больше ни съ кмъ, онъ бросился въ домъ, откуда только-что вышелъ.

— Куда это онъ? спросилъ Кастилія.

— Тутъ живетъ его жена, сказалъ Тадео, — Богъ знаетъ, какъ отыскалъ онъ ея домъ, потому что съ тхъ поръ, какъ она живетъ тутъ, онъ не бывалъ въ Каракас.

— Жена его? поспшно вскричалъ Кастилія,— ну такъ идемте со мною. Тадео… теперь какъ разъ время встртить ее. Идемте вс, вс, и мы посмотримъ, какъ она встанетъ противъ такихъ свидтелей.

——

Когда сеньора Корона упала безъ чувствъ на полъ, Жуанъ, въ страх отскочившій въ сторону при появленіи старика, теперь бросился къ ней на помощь, и сталъ приводить ее въ чувство. У сеньоры были крпкіе нервы и не усплъ другой слуга принести воды, какъ она уже открыла глаза и пристально посмотрла на Жуана. Она съ минуту припоминала что-то.

— Мн вдругъ стало такъ нехорошо, дай мн стаканъ воды, Жуанъ, сказала она.— Гд этотъ человкъ?

— Ушелъ, сеньора. Кто это такой?

— У него ужасный видъ, вздрогнувъ, отвчала сеньора.— Онъ непремнно помшанный, пробравшійся сюда съ своимъ окровавленнымъ тесакомъ. Вещи мои уложены, Жуанъ?

— Вс, сеньора,— черезъ часъ мы можемъ выхать. Телги для отправки ихъ въ Лагуайру будутъ здсь въ сумерки.

— Хорошо, завтра утромъ и мы отправимся, кончайте вашу работу, носильщики сейчасъ придутъ, надо поскоре отнести тло на кладбище.

Между тмъ рабочіе накрыли гробъ крышкой. Жуанъ заплакалъ, по сеньора Корона, не проронила ни одной слезы, она хладнокровно и неподвижно смотрла на гробъ, и даже не поцловала свою умершую дочь. Но вотъ она совсмъ оправилась и отвернулась. Въ памяти ея проходила послдняя встрча, и на лбу гнвно бились жилы и густыя брови надвигались на глаза.

— Господи Боже мой! вскричалъ Жуанъ, снова увидвъ страшнаго старика.— Берегитесь, сеньора!

Сеньора Корона поспшно обернулась, но въ ршительныхъ чертахъ ея лица не было замтно’уже ни страха, ни удивленія.

— Что вамъ надо? вскричала она.— Чего вы тутъ ищете, и кто позволилъ вамъ входить въ этотъ домъ скорби? Вонъ! или я позову людей въ помощь.

Пердидо не слушалъ ее. Какъ тнь, — все еще съ тесакомъ въ рукахъ, — онъ подошелъ къ гробу.

— Вдь ей тамъ мало воздуху, тихо сказалъ онъ.— Зачмъ наложили эту противную крышку? Мы понесемъ ее открытой вечеркомъ. чтобы она могла въ послдній разъ видть ночныя звзды и темныя облака. Ты простилась съ нею, Теодора?

— Убирайтесь прочь! вскричала сеньора, не владя собою отъ гнва.— Убирайся прочь! Жуанъ! зовите на помощь прохожихъ, полицію, солдатъ. Неужели одинокая женщина не найдетъ защиты въ сред своихъ согражданъ.

Жуанъ тотчасъ же исполнилъ приказаніе. Онъ, какъ змя, проскользнулъ мимо старика, сошелъ съ веранды и отправился по корридору, гд встртилъ толпу, повидимому желавшую проникнуть въ комнаты. Это было какъ разъ кстати, — являлась помощь, которая могла освободить ихъ отъ страшнаго человка съ окрававленнымъ тесакомъ.

Пердидо, между тмъ, не встрчая со стороны работниковъ помхи, взялъ крышку и хотлъ ее снять съ гроба, какъ къ нему подбжала сеньора и, положивъ руку на гробъ, вскричала:

— Прочь отсюда, дьяволъ! или кто ты тамъ есть! Не смй прикасаться къ этой святын, или, клянусь Богомъ, я сдлаю то, что должна сдлать.

— Что должна, сдлать Теодора, сказалъ Пердидо, поставивъ тесакъ къ стн, и смотря ей прямо въ глаза,— иди, помоги мн нести дочь на покой.

— Вотъ и помощь, сеньора, вскричалъ Жуанъ, всходя на веранду,— сюда идетъ цлая толпа народа, между ними есть и солдаты.

Изъ корридора вышли Тадео, а подл него Жозефъ, старикъ Гонзалесъ и еще незнакомецъ, котораго сеньора вовсе не знала… Потомъ индецъ-солдатъ.— Весь адъ возсталъ противъ нея!

Жозефъ вошелъ въ этотъ домъ съ горькимъ чувствомъ на сердц. Тутъ похоронилъ онъ первую свою любовь, тутъ жила кокетка, разбившая сердце его покойному другу, но входя, онъ прежде всего увидалъ гробъ, и кровь застыла у него въ жиламъ, когда старикъ, поднявъ крышку, открылъ блдное, но по прежнему прелестное лицо Изабеллы.

— Изабелла! вскричалъ Жозефъ, и вс старыя воспоминанія проснулись въ его сердц съ новой силой.— Что съ тобою было, что ты умерли тикая молодая, такая прелестная?

Сеньора бросила взглядъ полный ненависти и гнва на молодого человка. Разв не онъ навлекъ на нее вс эти несчастія? Но тутъ былъ другой человкъ, къ которому она почувствовала еще большую ненависть, — это былъ Кастилія. Онъ тихо и твердо встртилъ ея взглядъ, потомъ спокойно проговорилъ, указывая на своего несчастнаго брата,

— Сеньора Кастилія — знаете вы этого человка?

Старуха вздрогнула, какъ укушенная змей.

— А кто вы такой, называющій меня давно забытымъ, ненавистнымъ именемъ?

— Человкъ, носящій то же самое имя, и который уже много лтъ проклинаетъ тотъ день, когда этотъ несчастный выбралъ васъ своей женой. Я, Антоніо Кастилія, братъ вашего мужа.

— Моего мужа… я не знаю его! вскричала старуха, дрожа всмъ тломъ.— Что вамъ отъ меня надо? Разв въ стран нтъ больше ни полиціи, ни законовъ, защищающихъ одинокую женщину отъ насилія и сумасшедшихъ?

— А его вы знаете, сеньора? вскричалъ Тадео, подводя къ ней Павла.— Припомните, какъ обманомъ вы обратили меня въ своего раба. Припомните также пузырекъ съ ядомъ, что вы дали для бднаго старика. Два несчастные солдата выпили вашъ ядъ и скончались на моихъ глазахъ.

Сеньора Корона страшно поблднла и съ ужасомъ смотрла на Антоніо Кастилію.

Съ Пердидо, между тмъ, произошла необыкновенная перемна. Старикъ стоялъ долго у гроба и тихо и молча смотрлъ на покойницу. Онъ не говорилъ ни слова, и не слышалъ обвиненій, сыпавшихся на его жену, на мать его дочери. Онъ весь погрузился въ созерцаніе трупа. Потомъ онъ вдругъ всплеснулъ руками, опустился на колни подл гроба и громко зарыдалъ.

— О Боже мой! вскричалъ Тадео, забывшій и ненависть свою и злобу,— онъ плачетъ, онъ никогда еще не плакалъ!

Старикъ Гонзалесъ, непроронившій до сихъ поръ ни слова, подошелъ къ сеньор Корона.

— Сеньора, сказалъ онъ,— я полагаю, что настоящая минута тяжела для всхъ, и чмъ боле мы сократимъ ее, тмъ будетъ лучше. Могу васъ уврить, что вс мы здсь довольно коротко знаемъ васъ, и можемъ объяснить то, чего не знаютъ другіе: а именно, что вы служили шпіономъ нашему бжавшему президенту, что вы отдали ему вашу дочь въ любовницы, что вы втихомолку обдлывали такія тайныя длишки, которыя никакъ не могутъ быть названы честными, однимъ словомъ, что вы везд играли весьма недостойную роль. Если бы теперь у насъ въ стран была полиція, то, конечно, всего проще было бы выдать васъ ей, какъ отравительницу, но такъ какъ этимъ, какъ вы сами понимаете, вы нанесете позоръ почтенной фамиліи, то. я думаю, будетъ всего лучше — и вроятно, другъ Кастилія согласится со мною — дозволить вамъ бжать. Замчу при этомъ, что дня черезъ три у насъ уже будетъ организованная полиція, а вамъ было бы лучше не встрчаться съ нею.

Вошло нсколько новыхъ личностей, повидимому, носильщики.

— Мы пришли за тломъ, сказалъ одинъ изъ нихъ.— Уже поздно, надо выносить скоре. Священникъ ждетъ.

— Бдное дитя, проговорилъ Кастилія, бросивъ взглядъ ни прелестное лицо покойницы,— какое несчастіе, что въ жизни тобой руководила такая мать, проводимте ее, Гонзалесъ, это вдь дочь моего брата, и несчастный не отойдетъ отъ гроба, пока не опустятъ его въ могилу.

Жозефъ сдлалъ знакъ носильщикамъ закрыть гробъ. Старикъ спокойно дозволилъ это, онъ стоялъ неподвижно. Наконецъ, когда все было готово, Кастилія поднялъ его и взялъ подъ руку. Онъ пошелъ съ нимъ безсознательно, какъ ребенокъ.

Носильщики подняли гробъ на плечи и понесли его. Въ это время и въ старух какъ будто пробудилось материнское чувство. Она сдлала нсколько шаговъ, желая ли идти за гробомъ или остановить его, но встртила взглядъ Кастиліи и въ страх остановилась, она долго слдила сухими глазами за удалявшимся гробомъ.

——

На площади снова толпился народъ. По городу прошелъ слухъ, что вс взятые въ плнъ офицеры будутъ немедленно освобождены. Бруцуаля нигд не нашли. Ходили слухи, что онъ, подобно всмъ своимъ предшественникамъ, бжалъ въ Лагуайру.

Монагасъ самъ лично освободилъ всхъ плнныхъ офицеровъ, сказавъ, что вс они свободны и могутъ хать куда угодно, давъ общаніе жить спокойно и не браться за оружіе противъ ныншняго правительства. Вслдъ за этимъ, народъ, собравшійся на площади присутствовалъ при новомъ торжеств. Монагасъ производилъ въ офицеры солдатъ, отличившихся въ послднюю битву.

Теха, находившійся въ свит Монагаса, замтилъ въ числ желтыхъ офицеровъ, которымъ возвращена была свобода, ненавистнаго ему Фермуду.

— Карамба! съ удивленіемъ вскричалъ испанецъ, быстро обернувшись,— какое неожиданное удовольствіе, полковникъ Фермуда, встртить васъ между сторонниками желтыхъ. Что вы изъ предосторожности перешли къ нимъ?

Фермуда искоса посмотрлъ на Теха, и хотлъ пройти мимо, но это ему не удалось.

— Позвольте, сеньоръ! вскричалъ Теха,— я обязанъ еще поблагодарить васъ за извстное письмо, которое, вы были такъ любезны, послали за мною въ Каракасъ.

— Что вамъ угодно, сеньоръ? холодно проговорилъ Фермуда.

Теха наклонился къ нему и тихо проговорилъ:

— Свернуть вамъ шею, почтеннйшій. Назначьте на завтрашнее утро часъ, когда мн можно будетъ встртить васъ въ старомъ замк.

— Угодно съ восходомъ солнца? спокойно спросилъ Фермуда.

Теха поклонился и противникъ его гордо прошелъ мимо.

Тутъ стали выступать изъ рядовъ солдаты, отличившіеся въ послднюю битву, и между ними былъ другъ нашъ Самуилъ Броунъ. Онъ казался очень веселымъ и стоялъ безцеремонно, засунувъ свои громадныя руки въ карманы довольно узкихъ панталонъ.

— Самуилъ Броунъ, о васъ со всхъ сторонъ мн наговорили много хорошаго. Вы однимъ изъ первыхъ ворвались въ городъ и своей храбростью спасли жизнь двумъ офицерамъ. Поэтому я считаю долгомъ…

— Позвольте, генералъ, на минуту, перебилъ его громадный негръ.— Я не отрицаю, что дрался храбро, на то я и созданъ такимъ, что же касается до офицерскаго чина… то лучше и не говорить объ этомъ, потому что разъ ужь я былъ генераломъ.

— Генераломъ? съ удивленіемъ сказалъ Монагасъ, съ улыбкой глядя на громадную, неуклюжую фигуру негра.

— Да, генераломъ, отвчалъ Самуилъ,— но не долго, и это отличіе принесло мн одни непріятности, и я вовсе не намренъ имъ снова подвергаться. Если еще разъ надо будетъ драться съ желтыми, то позовите меня, генералъ, и Самуилъ возьметъ ружье на плечо, съ такой же охотой, какъ и прежде. Если же не понадобится, то мы лучше оставимъ игру въ солдатиковъ. Въ Лагуайр у меня есть старуха-мать, которую мн надо кормить, и о которой я въ послднее время чертовски мало заботился. Земледліе — это страсть моя, и я постараюсь заработать столько денегъ, чтобы купить себ клочекъ земли. Титулъ же мшаетъ работать и набиваетъ голову разной чепухой.— Не сердитесь, генералъ, я высказалъ все, что лежало у меня на душ.

— Ваши разсужденія длаютъ вамъ честь, дружески сказалъ Монагасъ,— и если, товарищъ, я въ чемъ нибудь могу быть вамъ полезенъ, обратитесь ко мн: надюсь, что вы во мн не ошибетесь.

Самуилъ нсколько смутился отъ дружеской рчи Монагаса, и, не вынимая рукъ изъ кармана, отступилъ въ толпу. Но въ толп ему пришлось вынуть руку, потому что Теха протянулъ ему свою, и отъ души отвтилъ ему пожатіемъ.

— Самуилъ, старый товарищъ, сказалъ Теха,— я не забылъ одолженія, оказаннаго вами мн. Если вы хотите сдлаться земледльцемъ, то у меня есть для васъ отличное мстечко. Гд мать ваша?

— Въ Лагуайр,— а гд же мстечко-то, сеньоръ?

— Въ лагун… ну, а какъ у васъ въ карман?

— Ну… съ смущеніемъ замтилъ Самуилъ, — жалованья-то за труды мы. не Богъ знаетъ сколько получимъ. Какъ вы думаете?

— Лучше, если вы не будете разсчитывать на него, смясь проговорилъ Теха.— Вотъ возьмите пока это въ задатокъ, вы отдадите мн потомъ изъ жалованья, прибавилъ Теха, видя, что Самуилъ не хочетъ принять, — а теперь отправляйтесь въ Лагуайру и привезите оттуда мать. А потомъ мы поговоримъ.

— Гм, это было бы хорошо! вскричалъ Самуилъ, — въ Лагуайр оставаться мн бы не хотлось, потому что тамошняя сволочь станетъ звать меня генераломъ, пока я нкоторымъ не переломаю реберъ. А куда же мн отправляться потомъ?

— Объ этомъ поговоримъ посл, мн надо еще перетолковатъ съ однимъ пріятелемъ. Вы найдете меня въ дом Педро Гонзалеса, или узнаете тамъ, гд я квартирую.

— Хорошо, сказалъ Самуилъ, весело улыбаясь, и, засунувъ руку въ карманъ, пошелъ по площади, насвистывая какую-то псенку.

XII.
Заключеніе.

Прошло два мсяца, и въ стран стало ощущаться благодяніе отъ мира, хотя партія желтыхъ не переставала еще копошиться. Бруцуаль бжалъ въ Лагуайру, взявъ съ собой въ пароходъ двсти человкъ войска, стоявшаго въ Лагуайр, и казалось, имлъ намреніе бомбардировать гавань, чтобы хотя чмъ нибудь повредить настоящему правительству. Но, къ счастію, у него не достало угля и онъ нигд не мотъ запастись имъ на берегу, и потому, не приводя въ исполненіе своего преступнаго намренія, онъ отправился за Валенцію въ Порто-Кабелло, предполагая поднять тамъ знамя возстанія.

Но Монагасъ, старый рубака, напалъ на него и прогналъ остатки желтыхъ войскъ къ границамъ Новой Гренады, куда они вс перебжали. Бруцуаль снова избжалъ плна.

Желтые солдаты, взятые въ Каракас, были вс обезоружены и распущены по домамъ. Часть ихъ, привыкшая къ праздной жизни, перешла къ голубымъ, но государству не надо было много солдатъ, тмъ боле, что ему приходилось кормить цлую толпу фальконовскихъ генераловъ, которыхъ нельзя было просто отставить, не навлекая немедленно попой революціи. Гаціенды снова оживились вслдствіе прилива рабочихъ рукъ, и на пастбищахъ снова появился счастливо-припрятанный скотъ.

Наконецъ, наступилъ покой въ стран, вс стали съ доврчивостію смотрть на будущее, хотя новому министру финансовъ пришлось бороться въ первые мсяцы съ страшными трудностями, почти безъ всякихъ рессурсовъ, окруженный со всхъ сторонъ требованіями, онъ долженъ былъ ловко изворачиваться, чтобы хотя по частямъ удовлетворять заимодавцевъ, но, тмъ не мене, дло пошло на ладъ съ новымъ прибытіемъ кораблей въ гавани.

Это было въ сентябр 1868 года. Дождь оросилъ всю страну и возбудилъ надежды на богатую жатву. Въ лагун шла дятельная жизнь, всюду обнаружилось промышленное движеніе. Въ маленькихъ городкахъ открылись снова лавки, закрытыя во время междоусобной войны, и по вечерамъ раздавался почти забытый пріятный звонъ колокольчиковъ возвщавшій возвращеніе коровъ съ поля.

А какъ были вс счастливы въ знакомой намъ гаціенд, у лагуны, куда снова возвратилось спокойствіе, дятельный трудъ и любовь, тсно связавшія фамиліи Кастиліи и Гонзалеса.

Элой уже недли дв какъ оправился отъ своихъ неопасныхъ ранъ и посватался въ Каракас на старшей дочери Гонзалеса, Беатриче, какъ разъ въ тотъ самый день, когда. Жозефъ просилъ руки Анны въ гаціенд.

Тамъ, въ это время явился еще новый житель, весьма быстро свыкнувшійся со всми. Старикъ Пердидо, братъ Антоніо, проводивъ дочь свою на кладбище, сдлался такъ уступчивъ и послушенъ, что его можно было увезти куда угодно. Онъ позволилъ себя вымыть и одть и ухалъ съ братомъ въ лагуну, гд сначала дичился, но потомъ скоро привязался къ дтямъ.

Антоніо Кастилія уговорилъ Тадео передать домикъ въ Какао брату его Павлу, взамнъ, Тадео получилъ отъ Кастиліи значительный клочокъ земли въ лагун съ хорошенькимъ домикомъ, гд онъ могъ хозяйничать безъ всякой помхи.

Нсколько дней тому назадъ полковникъ Теха взялъ отпускъ и пріхалъ въ гости въ гаціенду. Прогнавъ вмст съ Монагасомъ желтыхъ изъ Порта-Кабелло, онъ похалъ въ гаціенду съ тмъ, чтобы, по его словамъ, проститься съ семействомъ Кастиліи, а потомъ поздить по стран и подыскать себ гд нибудь помстье.

— Отчего не хотите вы поселиться у насъ въ окрестностяхъ? спросилъ его Кастилія.— Вы знаете, какъ мой сынъ привязанъ къ вамъ, и какъ вся наша семья любитъ васъ, — сосди вамъ мы будемъ хорошіе и непридирчивые. Лучшей земли, какъ здсь, вы не найдете во всей Венецуэл, а въ настоящее время вы можете купить ее очень дешево, потому эта война многихъ разсорила, и имъ приходится поневол продавать часть своихъ имній, чтобы имть возможность обработать остальное.

Теха постоянно отвчалъ уклончиво: что сначала онъ осмотритъ вообще всю страну, что онъ не хочетъ поселиться сразу на первомъ мст, понравившемся ему и т. д. и сеньоръ Кастилія, конечно, не настаивалъ.

Погода была все какая-то перемжающаяся, то свтилось голубое яркое небо, то оно застилалось тучами, на свер же стояла точно тяжелая плотная стна, общавшая къ вечеру обычный ливень. Было уже обденное время и Роза сошла, въ садъ, чтобы нарвать для стола свжій букетъ цвтовъ, что лежало всегда на ея обязанности.

Теха былъ въ это время во двор, гд стояли лошади, подъ большимъ навсомъ, защищавшимъ ихъ отъ дождя. Онъ пошелъ въ садъ и тамъ точно нечаянно встртился съ Розой.

— Сеньорита, позвольте мн помочь вамъ? сказалъ онъ, проходя по узенькой дорожк и кланяясь ей.— Надо спшить, а то скоро пойдетъ дождь.

— Не думаю, отвчала Роза, сильно покраснвъ.

Теха подошелъ къ палисаднику и сталъ искать розъ, непопорченныхъ еще дождемъ. Онъ точно хотлъ заговорить о чемъ-то, да. все не ршался.

— А propos, сеньоръ, спросила молодая двушка, которую молчаніе тяготило, — вы еще не разсказали намъ, чмъ кончилась дуэль ваша съ полковникомъ Фермудой. Донъ Жозефъ разсказывалъ намъ только, что вы вызывали его, но что онъ на слдующій день ухалъ изъ Каракаса, и съ той поры, какъ канулъ въ воду.

— Да, я вызывалъ его, сеньорита, отвчалъ молодой человкъ съ смущеніемъ, такъ какъ въ голов у него было совсмъ другое, а не полковникъ Фермуда,— свиданіе должно было происходить въ старомъ замк около Каракаса — вы это мсто, конечно, знаете?

— Да, знаю.

— Мы условились встртиться до восхода или съ восходомъ солнца — но я тамъ ждалъ напрасно часа три.

— И онъ не пришелъ? быстро проговорила Роза, обертывая съ къ нему.

— Врно погода показалась ему слишкомъ дурной, замтилъ Теха,— потому что дождь лилъ какъ изъ ведра, а потомъ врно у него не было времени, такъ какъ Бруцуаль слишкомъ скоро отплылъ на корабляхъ, и ему пришлось верхомъ догонять его въ Порто-Кабелло. Онъ прозжалъ мимо васъ. Разв онъ не зазжалъ къ вамъ?

— Нтъ, не зазжалъ.— И она какъ-то сердито надула губы.

— Сеньорита, продолжалъ Теха, такъ тихо, что Роза едва могла его разслышать и тмъ не меньше покраснла еще боле прежняго,— я знаю, что Фермуда. осмлился просить вашу руку?

Роза молчала — да въ такую минуту ничего лучшаго она и придумать не могла.

—…..Ну, а что бы вы сказали, если бы явился еще кто нибудь, такой же безсовстный, какъ Фермуда…..

Роза не знала, что ей длать, она обернулась и сердце ея билось такъ сильно, что біеніе его казалось было слышно. Не встрчая ея взора, Теха сталъ смле. Онъ въ одинъ мигъ бросилъ нарванные цвты и, схвативъ молодую двушку за руку, отъ души проговорилъ:

— Роза, я люблю васъ отъ всего сердца, и если вы не прогоните меня, то я буду самымъ счастливйшимъ человкомъ подъ чуднымъ небомъ Венецуэлы.

— Да кто же гонитъ васъ? спросила. Роза, — она сама не знала, что говоритъ. Но Теха уже обнималъ ее.

— Сеньоръ! со страхомъ вскричала Роза.

— Я такъ и думалъ, вдругъ заговорилъ старикъ Кастилія, проходившій въ это время по дорожк и замтившій влюбленныхъ, которые конечно его не видли.

Теха тотчасъ же оставилъ двушку и, перескочивъ черезъ изгородь къ старику, взялъ его за руку.

— Дорогой батюшка, не сердитесь на меня, если я поселюсь тутъ гд нибудь у васъ по сосдству,

— Чудакъ, отвчалъ Кастилія, смотря на него покачивая головою.— Что вы любите эту двушку, это знаютъ вс въ дом, точно также какъ и то, что Роза неравнодушна къ вамъ.

— Но папа, со страхомъ вскричала Роза, — вдь я сама этого не знала.

— Это иногда случается, замтилъ старикъ,— а. молодому человку я такъ ясно намекалъ, такъ ужь ясно, какъ только возможно было, и уговаривалъ его поселиться тутъ по близости для того, чтобы всмъ быть вмст. Но Боже упаси, какъ можно, ему надо было осмотрть предварительно всю страну, не найдетъ ли онъ гд нибудь около Калабоцо или въ другомъ какомъ мст, въ безплодной долин, мстечко, которое понравится ему боле, чмъ валенцская лагуна — не такъ ли, сеньоръ?

— Ахъ, милый батюшка, да могъ ли я ршиться, не зная расположена ли ко мн Роза? Вдь съ женщинами на этотъ счетъ шутить нельзя — а теперь могу я называть ее своей?

— Если вы сколько нибудь думаете о своей невст, сказалъ сеньоръ Кастилія шутливо, пожимая руку молодому человку,— то уводите ее до дождя домой. Минутъ черезъ пять дождь хлынетъ, какъ изъ ведра.

Роза уже перебжала на другую сторону изгороди, и бросилась на шею къ отцу, который съ нжностью поцловалъ, ее въ лобъ, потомъ поспшно отстранилъ, такъ какъ съ неба упало нсколько тяжелыхъ капель и втеръ закачалъ высокія деревья.

Теха же, схвативъ Розу подъ руку пустился съ нею къ дому, въ комнату къ матери. Конечно, отецъ не могъ поспть за ними.

Все счастливое семейство сло за столъ, и старикъ Кастилія, помщавшійся прямо противъ аллеи, вдругъ воскликнулъ:

— Это что такое? гости дутъ къ намъ?

Вс обернулись, когда экипажъ былъ уже такъ близко, что видно было, что его везетъ одинъ мулъ, и что на двухъ сундукахъ сидли два пассажира, въ то время какъ широкоплечій негръ шелъ подл и погонялъ мула. Само собою разумется, что пріхавшіе походили на людей, выбравшихся изъ рки.

Тонкое бумажное платье совершенно облпило ихъ тло, такъ что трудно было узнать, кто они такіе.

— Да это нашъ новый сосдъ Самуилъ! вскричалъ сеньоръ Кастилія, первый узнавшій гостей.— Онъ пріхалъ вступить во владніе землею… славную выбралъ для этого погоду.

— А сидитъ тамъ въ телг должно быть Фелипъ, вскричалъ Теха,— я узнаю безрукаго. Но кто же расположился подл него, точно ребенокъ какой-то.

— Самуилъ хотлъ привести съ собою мать, но я не вижу ее на телг, замтила сеньора. Кастилія.

— Можетъ быть, за этой телгой детъ другая, отвчалъ ей мужъ,— но они славно промокли. Синто, разведите хорошій огонь, чтобы они просохли и позаботьтесь подать имъ сейчасъ же вина, они врно съ удовольствіемъ выпьютъ его. Подать имъ и обдать, а посл обда, мы придемъ туда поздороваться съ ними.

Черезъ нсколько времени все счастливое общество отправилось внизъ въ комнату, отведенную для прізжихъ гостей. Тамъ они застали чрезвычайно веселую компанію. Около гостей собралось нсколько человкъ прислуги и хохотали отъ души. Вс они стояли вокругъ какой-то маленькой фигурки, въ которой пришедшія дамы не могли узнать мальчикъ ли она или женщина. Это странное созданіе было одто въ еще совершенно мокрое короткое платье изъ коричневаго ситца, недоходившаго ей даже до колнъ. Волосы ея были сдые, говорила, она басомъ, а движенія по ея живости походили на дтскія. Она. съ наслажденіемъ грлась у пылавшаго очага, съ стаканомъ вина въ рукахъ и съ коротенькой трубкой во рту, и каждое ея слово возбуждало въ обществ веселый взрывъ хохота. Рядомъ съ нею сидлъ Самуилъ, и съ любовью, и съ нжностью поглядывалъ на свою сосдку. Только иногда, когда она. въ пылу разсказа вскакивала со стула и начинала подплясывать, Самуилъ клалъ руку свою къ ней на плечо и заставлялъ снова ссть.

Когда компанія появилась въ кухн, смхъ, конечно, прекратился и Самуилъ, быстро вскочивъ, пожалъ протянутыя ему руки Элоя, Теха и Жозефа и потомъ, подойдя къ старику Кастиліи, отъ души проговорилъ:

— Ну вотъ и мы, сеньоръ, и свою крошечную мать привезъ я съ собой, какъ вы желали. Сначала, конечно, мн было какъ-то неловко принять отъ васъ такой большой подарокъ, но потомъ я подумалъ, что у васъ земли много, и такой клочокъ васъ не раззоритъ, а сосдями мы будемъ хорошими.

— На сына моего вы можете положиться, вмшалась крошечная женщина, проскакивая изъ-подъ руки гиганта и длая книксенъ.— Онъ человкъ хорошій, это онъ доказалъ на мн, бдной старух. Онъ на рукахъ носитъ меня, и за то вс его уважаютъ,— желтые произвели его даже въ генералы, и онъ…

Она не договорила. Самуилъ тихонько положилъ ей руку на голову, и она замолчала.

— Самуилъ, дружески сказалъ Кастилія,— я не даю вамъ и тысячной части того, чмъ вамъ обязанъ, я также увренъ, что мы будемъ хорошими сосдями. Ну а теперь обсохните, отдохните съ матерью отъ дороги, а завтра можете вступить во владніе своей землей. Имньице вамъ понравится, домикъ хорошенькій и удобный, а земля плодородна.

Анна вошла въ кухню подъ руку съ Жозефомъ и смотрла на негра съ недоумніемъ и удивленіемъ, потомъ вдругъ вскричала:

— Да нтъ, я не ошибаюсь, вдь это мой дорожный товарищъ въ дилижанс изъ Латуайры въ Каракасъ.

Негръ съ удивленіемъ взглянулъ на нее.

— Очень можетъ быть, сеньорита, сказалъ онъ, помолчавъ немного, и какъ будто покраснвъ: — я точно разъ халъ въ дилижанс съ молодой дамой, но во всю дорогу почти не видалъ ея лица, да и воспоминаніе объ этой поздк, можетъ быть, для нея пріятне, чмъ для меня.

Анна улыбнулась, а Самуилъ добродушно продолжалъ:

— Конечно, я велъ себя тогда вовсе не такъ, какъ прилично кавалеру… у меня тогда шумло въ голов, ну и за то мн пришлось. проспать всю ночь на улиц. Но теперь все это прошло. Вдь вы не сердитесь на меня?

— Вы два раза спасли мн брата, съ чувствомъ отвчала Анна, протягивая Самуилу руку,— врьте, что вс мы вчно будемъ вамъ за это благодарны.

Самуилъ взялъ протянутую руку крайне осторожно. Онъ положилъ ее себ на лвую ладонь и гладилъ по ней правой, когда же мать его выскочила впередъ, вроятно желая сказать что нибудь въ похвалу сыну, то онъ опустилъ руку двушки и, взявъ мать подъ мышки, какъ ребенка, посадилъ ее на стулъ.

Революція кончилась и народъ почти единогласно хотлъ избрать Монагаса въ президенты, но погоня за Бруцуалемъ кончилась для старика весьма несчастливо, онъ сильно захворалъ, и вскор умеръ въ Каракас, сдержавъ свое слово: онъ освободила, свою родину отъ военнаго деспотизма и даровалъ ей давно желанный миръ.

Какъ ни дурно поступалъ онъ прежде, но Венецуэла все простила ему и все забыла. Свое имя онъ омылъ отъ всякаго позора, и отнын Хозе-Фадео Монагасъ будетъ считаться въ исторіи Венецуэлы человкомъ, любившимъ свою родину и освободившимъ ее отъ тяжелаго гнета.

Говорить ли мн, какъ были вс счастливы въ старомъ дом Кастиліи.

(Конецъ.)

‘Дло’, NoNo 1—4, 1870

ГОЛУБЫЕ И ЖЕЛТЫЕ.

ФРИДРИХА ГЕРШТЕККЕРА.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.Утро министра финансовъ.

II.Сеньора Корона.

III.Новый генералъ.

IV.Какао.

V.Голубые.

VI.Желтые.

VII.Семейство Гонзалесъ.

VIII.Президентъ Фальконъ.

IX.Тюрьма.

X.У военнаго министра.

XI.На слдующее утро.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.Неожиданности.

II.Дурное обращеніе.

III.Различныя нам 123,ренія.

IV.Товарищъ.

V.Бгство.

VI.Два семейства.

VII.Въ Лагун.

VIII.Послдствія.

IX.Въ Свтлое воскресенье.

X.Приближающееся ршеніе.

XI.Ласъ-Аюнтасъ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.Вечеромъ.

II.Измна.

III.Бгство во вс стороны.

IV.Въ старомъ замк.

V.Въ город.

VI.Собраніе реконквистадоровъ.

VII.Битва при Какао.

VIII.Штурмованіе Каракаса.

IX.Побда реконквистадоровъ.

X.Посл побды.

XI.Наказаніе

XII.Заключеніе.

Читайте также:

I.
Утро министра финансовъ.

II.
Сеньора Корона.

III.
Новый генералъ.

IV.
Какао.

V.
Голубые.

VI.
Желтые.

VII.
Семейство Гонзалесъ.

VIII.
Президентъ Фальконъ.

IX.
Тюрьма.

X.
У военнаго министра.

XI.
На слдующее утро.

I.
Неожиданности.

II.
Дурное обращеніе.

III.
Различныя нам 123,ренія.

IV.
Товарищъ.

V.
Бгство.

VI.
Два семейства.

VII.
Въ Лагун.

VIII.
Послдствія.

IX.
Въ Свтлое воскресенье.

X.
Приближающееся ршеніе.

XI.
Ласъ-Аюнтасъ.

I.
Вечеромъ.

II.
Измна.

III.
Бгство во вс стороны.

IV.
Въ старомъ замк.

V.
Въ город.

VI.
Собраніе реконквистадоровъ.

VII.
Битва при Какао.

VIII.
Штурмованіе Каракаса.

IX.
Побда реконквистадоровъ.

X.
Посл побды.

XI.
Наказаніе

XII.
Заключеніе.