Винцентъ Косякевичъ.
Голубой кафтанъ.
Винцентъ Косякевичъ.
Голубой кафтанъ.
В. Л.
‘Русская Мысль’, кн. XI, 1889
Голубой кафтан, Косякевич Винцент, Год: 1889
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Изъ моихъ рабочихъ только одинъ ходитъ въ голубомъ кафтан, на всхъ остальныхъ — срыя свитки, выложенныя черными шнурами. Въ моемъ распоряженіи десять сильныхъ, здоровыхъ парней, набранныхъ мною лично въ Выганов, у всхъ у нихъ постоянная работа — и зимой, и лтомъ — при починк желзной дороги. Десятымъ былъ этотъ… въ голубомъ кафтан.
Честное слово, голубой кафтцнъ, который носилъ Земель Охманъ, колонистъ изъ Скуркувки, не мало перепортилъ у меня крови. Уже издалека, когда я шелъ проврять работы, наклоненная надъ лопатой фигура Земеля какъ-то особенно непріятно и рзко лзла мн на глаза.
При записываніи и перекличк рабочихъ новая непріятность. Мн было пріятно вызывать: Григорій Пухала, Мацй Пенчекъ или Павелъ Окрутный, но когда приходилось произносить Земель Охманъ, я испытывалъ что-то… что-то врод щекотанія въ горл.
А сколько разъ я давалъ себ торжественное общаніе удалить Земеля съ работы?! Я облюбовалъ на его мсто ловкаго парня, Янко Пенталя. Молодой, работящій, въ дом ни куска хлба (ихъ на четырехъ десятинахъ сидитъ восемь душъ), наконецъ, Пенталъ… однимъ словомъ все, что нужно. Не разъ, выходя на линію дороги, погруженный въ задумчивость, я настраивалъ себя разъ навсегда покончить съ этою, положительно грызущею меня мыслью.
— Сегодня я непремнно разсчитаю его.
Съ минуту (а иногда даже и гораздо больше) мн казалось, что я сдлаю это. Но когда издалека, передъ моими глазами, вырисовывалась кучка рабочихъ, а на сромъ фон ихъ сермягъ — голубое пятно, ршимость моя ослабвала.
— Нтъ… не сегодня разсчитывать, въ четвергъ, — въ среду будетъ недля,— не годится. Пускай работаетъ до субботы… но въ понедльникъ я ужь покончу съ нимъ… непремнно покончу.
Виною всему было обстоятельство, приведшее Земеля въ мой домъ, когда я туда началъ перебираться.
Фура съ мебелью уже пріхала, дождикъ, какъ это всегда бываетъ въ такихъ случаяхъ, началъ накрапывать все сильнй и, сильнй, а фурманъ одинъ, конечно, никакъ не могъ справиться съ тяжелыми вещами. Я помогаю ему изо всхъ силъ, энергично, но, благодаря моей помощи, коммодъ, вмсто того, чтобы стать на полъ, попадаетъ на диванъ. Слышится трескъ. Фурманъ чешетъ затылокъ и оглядывается кругомъ. Я понимаю, что моя помощь стоитъ очень немного, и тоже оглядываюсь. Деревня далеко, а дождь, какъ на зло, съ каждою минутой усиливается. Въ такую-то критическую минуту явился Земель и, не дожидаясь просьбы, взялся за дло. Вещи были скоро перенесены въ комнаты. Вс были въ цлости, за исключеніемъ диванной ножки. Фурманъ сейчасъ же ухалъ, а мы съ Земелемъ начали разставлять мебель по комнатамъ. Нмецъ былъ ловокъ и силенъ,— мы управились въ одну минуту,— а когда вдали показалась пароконная бричка, все стояло на своихъ Мстахъ, а Земель хлопоталъ въ кухн около самовара. Съ какою гордостью я привелъ жену и дтей въ столовую, гд на стол, покрытомъ чистою скатертью, весело киплъ самоваръ, окруженный чайнымъ приборомъ. Жена была въ восторг и даже призналась, что не понимаетъ, какъ это такой мшокъ, какъ я, могъ устроиться въ теченіе часа. Конечно, мн было это очень пріятно, но я ограничился тмъ, что только скромно замтилъ:
— Что же, кое-какъ устроился…
Тмъ временемъ мой дятельный помощникъ принесъ воды въ кадку, нарубилъ дровъ, сложилъ ихъ за печку,— однимъ словомъ, привелъ кухню въ такой порядокъ, что хоть сейчасъ готовь обдъ. Жена, осмотрвъ кухню, осыпала меня новыми комплиментами. И вотъ тогда-то, обрадованный столь счастливымъ концомъ такой ужасной вещи, какъ перездъ съ мста на мсто, я потрепалъ Земеля по плечу и произнесъ эти неосторожныя слова:
— Ты мн нравишься, милый. Съ завтрашняго дня я опредлю тебя на желзную дорогу.
Земель низко мн поклонился.
Вотъ какимъ образомъ голубой кафтанъ Земеля очутился между срыми свитками моихъ годовыхъ рабочихъ.
Весьма естественно, по истеченіи нкотораго времени, воспоминаніе объ услуг, оказанной мн Земелемъ, утратило свои яркія краски, поблекло. Сначала я былъ спокоенъ, но когда мало-по-малу началъ присматриваться къ окружающимъ условіямъ, когда навстилъ богатую Скуркувку съ ея чистенькими домиками, окруженными большими садами и обвитыми виноградомъ,— домиками, которые такъ рзво отличались отъ сосднихъ выгановскихъ лачугъ, когда, наконецъ, въ газетахъ начали появляться все боле и боле печальныя корреспонденціи изъ Познани,— видъ голубаго кафтана началъ раздражать меня.
Земель Обманъ былъ человкъ высокаго роста, рыжеватый, немного сгорбленный, съ длинными ногами и руками. Говорилъ онъ очень медленно, точно слова съ трудомъ выходили изъ его устъ. Появился онъ въ Скуркувк недавно, года за два до начала этого разсказа, и считался самымъ бднымъ членомъ всей колоніи. Онъ жилъ на квартир, три десятины сквернйшей песчаной земли приносили ему очень мало,— приходилось наниматься на поденщину. Единственное его достояніе заключалось въ худой коров и десятк куръ — все это вмст съ землею онъ получилъ въ приданое за женой, дочерью мстнаго колониста. Для обработки поля тесть давалъ Земелю лошадь,— впрочемъ, не даромъ: Земель долженъ былъ за это отработать нсколько дней во время жатвы. Для такого бдняка постоянная работа съ приличнымъ вознагражденіемъ, да еще недалеко отъ дома, являлась чистымъ благодяніемъ.
Я не могу сказать, чтобы Земель не чувствовалъ этого благодянія. И онъ, и жена его выискивали всевозможные способы, чтобъ оказать мн какую-нибудь услугу. Онъ приходилъ ко мн чуть свтъ, рубилъ дрова и натаскивалъ воды на цлый день, она, безъ всякаго зова, разъ въ мсяцъ являлась стирать блье.
Земель умлъ быть услужливымъ, и мн какъ-то поневол приходилось пользоваться его услугами. За моимъ добромъ онъ присматривалъ, кажется, гораздо больше, чмъ за своимъ собственнымъ, и постоянно давалъ мн разнообразные совты.
— Извините,— говорилъ онъ,— теперь время запастись картофелемъ или сномъ для коровы,— черезъ недлю все это будетъ дороже.
Осенью онъ зорко слдилъ, когда начнутъ продавать сушь изъ казеннаго лса, выслживалъ удобный моментъ, приходилъ ко мн и заявлялъ:
— Извините, пора покупать дрова…
Я давалъ ему деньги и говорилъ:
— Купи.
Онъ протягивалъ руку, довольный, обрадованный. Въ лсу онъ самъ выбиралъ деревья, самъ рубилъ ихъ, устанавливалъ въ саженки, и — я! не ручаюсь — не таскалъ ли когда-нибудь изъ другаго мста въ мою пользу.
Однажды онъ понадобился мн ночью. Я послалъ за нимъ, но горничная моя возвратилась одна и сообщила, что Земеля нтъ дома, что онъ въ лсу стережетъ наши дрова.
Я понималъ, что никто лучше его не исполнитъ моего порученія, и пользовался имъ въ серьезныхъ случаяхъ. Во время болзни моего сынишки, когда бдный мальчикъ метался въ жару, я послалъ Земеля съ рецептомъ въ аптеку.
— Только возвращайся скорй,— сказалъ я ему.
Земель возвратился черезъ полчаса, задыхающійся, блдный, покрытый потомъ. Когда я бралъ пузырекъ съ лкарствомъ, меня охватило сожалніе.
— Поди отдохни,— сказалъ я,— усни.
— Э, ничего!— отвтилъ онъ.— Можетъ, еще придется сбгать куда-нибудь.
Несмотря на все это, я не могъ ему простить его происхожденія… Я терплъ его, когда онъ находился у меня на глазахъ, но въ тишин кабинета, наедин съ своими мыслями, сознавалъ необходимую потребность прогнать его съ глазъ долой и соображалъ, хватитъ ли у меня для этого силы. Каждый понедльникъ я просыпался съ этою мыслью, торопливо одвался и выходилъ въ сни. Еще темно, только на восток разгорается яркая полоска зари. Около дома стоитъ кучка рабочихъ, опершись на лопаты, съ узелками, въ которыхъ завязанъ хлбъ. По временамъ, когда работы бывало много, я бралъ всхъ, но чаще всего приходилось говорить:
— Т, что въ прошлую недлю работали!
Тогда десять человкъ съ веселыми лицами отдлялись отъ толпы, остальные закидывали лопаты за плечи и медленно расходились по домамъ. Сколько разъ меня подмывало при такихъ обстоятельствахъ сказать Земелю:
— Для тебя нтъ работы. Иди домой.
И, все-таки, я не могъ сказать этихъ словъ, въ его взгляд было что-то такое, что меня обезоруживало. И когда Земель вмст съ другими уходилъ на работу, я возвращался въ свою канцелярію злой, раздраженный, и успокоивался не раньше, какъ посл принятія твердаго ршенія сдлать въ будущій понедльникъ то, чего не удалось сдлать сегодня.
Такимъ образомъ прошло два года. Земель за это время преобразился изъ бдняка въ поселенца со средними средствами. Деньги, выработанная имъ на желзной дорог, пошли ему въ прокъ. Онъ построилъ себ хатку въ одну каморку, маленькую, но приличную, поставилъ конюшню, дворъ огородилъ плетнемъ. Теперь ему хотлось построить амбаръ и какой-нибудь навсъ, а то телга безъ прикрытія разсыпалась во время жаровъ. Теперь у Земеля были уже своя упряжь и маленькая лошадка, которая стояла въ конюшн рядомъ съ толстенькими воровками. Нмецъ крпко впивался корнями въ свой клочокъ земли.
Хозяйствомъ занималась, собственно говоря, жена Земеля. Она здила и на рынокъ въ ближайшее мстечко и даже сама занималась полевыми работами. Земель проводилъ все свое время или на желзно-дорожной линіи, или на моемъ двор.
Жена моя любила Земеля, хотя подчасъ и ворчала на него, случаевъ для столкновеній представлялось не мало, но дло легко улаживалось само собою, за то дти были безъ ума отъ нмца. Земель исполнялъ всякое ихъ желаніе, устроилъ въ саду качели, сдлалъ для куклы Марини кровать, а Яся таскалъ постоянно на своихъ плечахъ.
Несмотря на все это, въ теченіе четырехъ лтъ мы не могли сойтись съ Земелемъ какъ слдуетъ. Между нами стояло что-то такое, что отталкивало меня отъ него. Я видлъ въ немъ узурпатора, который, благодаря счастливымъ обстоятельствамъ, занялъ мсто на работ и въ моемъ дом, который пользовался своимъ положеніемъ, благодаря своей ловкости и слабости моего характера. Обстоятельства были сильне меня, но въ глубин души я не переставалъ слышать упреки совсти.
Наконецъ, мн удалось исполнить мою обязанность. Посл смерти брата мн досталось имніе. Я подалъ въ отставку и собирался переселиться на новое пепелище. На мое мсто былъ назначенъ мой хорошій знакомый панъ Валентій Антоневичъ. Вечеромъ, за чаемъ, я познакомилъ его съ мстными условіями и, между прочимъ, отрекомендовалъ ему нсколькихъ рабочихъ, за которыхъ вполн могу ручаться.
— Большое спасибо, дружище,— сказалъ мн Валентій.— Позвольте мн записать ихъ имена.— Онъ досталъ записную книжку.
Я началъ диктовать:
— Павелъ Окрутный, Григорій Пухала, Петръ Пухала…
— Братья, что ли?
— Родственники, по всей вроятности. Здсь цлая деревня, все Пухалы… Ну, дальше… Мацй Пенчекъ, Марцинъ Денбовскій, Андрей Залега, Юзефъ Андрейчикъ, Владиславъ Прондекъ, Мацй Сосиньскій… Вотъ и девять, за тмъ еще одинъ… Янъ Пенталь…
Панъ Валентій записалъ, закрылъ книжку и спряталъ ее въ карманъ… Теперь все кончено. Я вдохнулъ глубоко, свободно, въ первый разъ за эти четыре года. Мн казалось, что съ меня свалилась громадная тяжесть, которая подавляла свободу моихъ мыслей.
Я ухалъ скоро, какъ только можно было скоро. Правда, мн не дешево стоило разставанье съ Земелемъ, но это ужь конецъ самаго конца. Притомъ, Земель такъ лниво таскалъ мою мебель на фуру, казался такимъ небрежнымъ, что меня удивляло, какъ этотъ человкъ еще такъ недавно во всякомъ дл проявлялъ столько ловкости и силы. Мы сли въ бричку, онъ пробормоталъ нсколько невнятныхъ словъ, низко-низко поклонился… и мы ухали.
Память о Земел Охман долго сохранялась въ нашемъ семейств. Жена очень часто вспоминала о немъ, вспоминали и дти. Я, обыкновенно, въ такихъ случаяхъ кивалъ утвердительно головою, но мн большое удовольствіе доставляло, когда разговоръ переходилъ на другой предметъ. Но,— увы!— я скоро убдился, что воспоминаніе о Земел отравитъ не одну минуту моей жизни. Я часто думалъ и о его голубомъ кафтан, и о томъ странномъ взгляд, какимъ онъ глядлъ на меня при разставаньи, и о его долговязой фигур, склонившейся надъ лопатой… Что-то онъ теперь длаетъ? Домикъ его все такъ же ли весело выглядываетъ своими чистенькими окнами? сытая лошадка попрежнему ли стоитъ въ конюшн, рядомъ съ коровами? Я ничего не отвчалъ на эти вопросы. Я чувствовалъ въ глубин души какое-то сожалніе, неоступное, навязчивое, и напрягалъ всю силу воли, чтобы думать о чемъ-нибудь другомъ. Чаще всего Земель приходилъ мн въ голову при одномъ воспоминаніи о желзной дорог.
По прошествіи нсколькихъ лтъ мн пришлось прозжать по тмъ знакомымъ мстамъ, гд я служилъ когда-то на желзной дорог. Все измнилось. Панъ Валентій перешелъ куда-то въ другое мсто. Значитъ, мн не придется навстить и тотъ домъ, въ которомъ протекли лучшіе годы моей жизни. Очень грустно, но длать нечего. А вотъ и Скуркувка, и хата Земеля. Глядитъ какъ-то угрюмо… Я даже вижу самого Земеля: онъ рубитъ дрова на двор.
— Пошелъ скорй!— крикнулъ я возниц.
Фурманъ стегнулъ лошадей. Но не успли мы отъхать нсколькихъ шаговъ, какъ около брички появился Земель. Онъ узналъ меня. Нужно было остановиться.
— Ну, что, Земель, какъ идутъ ваши дла?— спросилъ я.
Земель не отвтилъ мн сразу. Онъ увидалъ свою жену, выглядывающую изъ сней, и закричалъ ей:
— Нашъ панъ, нашъ панъ!
Прибжала и жена Земеля. Оба они схватили мои руки и начали цловать ихъ, на глазахъ ихъ навернулись слезы. Я не могъ допытаться ни о чемъ. Прошло много времени, прежде чмъ у женщины развязался языкъ.
— Бда у насъ… Землей одной не прокормишься… на дорогу мужа уже не пронимаютъ… Борову за подати взяли.
Наконецъ, заговорилъ и Земель своимъ густымъ, медленнымъ голосомъ:
— Ну, а васъ какъ Богъ милуетъ?
— Ничего, благодарю васъ, Земель.
— Какъ пани?
— Здорова, здорова.
— А панъ Ясь?
— Въ школу ходитъ, большой уже мальчикъ.
Тутъ женщина опять перебила насъ:
— Мы за васъ каждый день Богу молимся.
— Да, да,— подтвердилъ Земель.— Другаго такого барина не скоро найдешь.
— Благодарю васъ,— сказалъ я,— благодарю. Но мн, право,
Земель снова схватилъ мою руку и прижалъ къ своимъ губамъ.
— Пошли вамъ Богъ всего лучшаго.
Фурманъ ударилъ по лошадямъ, бричка покатилась по укатанной дорог. Я нахлобучилъ шапку, чтобъ скрыть слезы, выступившія на моихъ глазахъ. Нтъ, не скроешь ихъ… Вотъ’мои глаза заволокло какое-то облако… ни деревушки не видно, ни фурмана, сидящаго на козлахъ. Сквозь грохотъ колесъ до меня еще разъ долетлъ голосъ Земеля, звучащій какимъ-то страннымъ оттнкомъ:
— Пошли вамъ Богъ всего хорошаго.
Отъхавъ съ версту, я оглянулся. Земель все еще стоялъ на дорог.