Голова султанши.
Голова султанши.
Разсказъ Ф. Коппе.
(Переводъ съ французскаго.)
——
Голова султанши, Коппе Франсуа, Год: 1883
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Сынъ великаго Мурада,
Магометъ, султанъ суровый,
Сталъ задумываться часто:
Занятъ былъ онъ мыслью новой.
Въ тишин-ль глубокой ночи,
Посреди-ль дневного шума,
Въ голов его гнздилась
Все одна и та же дума.
Онъ ходилъ чело нахмуривъ,
Брови сдвинувши густыя,—
Не давалъ ему покоя
Славный городъ Византія.
Въ каик своемъ роскошномъ,
Убаюканный волнами,
Все туда нетерпливо
Уносился онъ мечтами.
Видлъ издали онъ городъ,
Башни, куполы и шпицы,
И прислушивался жадно
Къ шуму смутному столицы,
Отъ ея дворцовъ и храмовъ
Оторвать не могъ онъ взора,
Что такъ чудно отражались
Въ голубыхъ водахъ Босфора.
‘Да, возьму я Византію,
Эти храмы и палаты!…
Но для подвиговъ великихъ
Нужны храбрые солдаты.
Много крови тутъ прольется,—
Не отдастся городъ даромъ…’
Размышлялъ онъ и горстями
Сыпалъ деньги янычарамъ.
Но солдаты облнились,
Заплыли, какъ свиньи, жиромъ,
Развращенные донльзя
Черезчуръ ужь долгимъ миромъ.
Что ни дай, а все имъ мало!
И опять они вопили,
Новыхъ, новыхъ все подарковъ
Отъ щедротъ его просили.
Магометъ крпился долго,
Гнвный, сумрачный, но скрытный,
Наконецъ онъ возмутился
Ихъ корыстью ненасытной.
Давъ аг ихъ оплеуху,
Всхъ заботъ оставивъ бремя,
Раздраженный повелитель
Заперся въ своемъ гарем.
Тамъ безвыходно сидлъ онъ.
Проходили дни за днями,
А султанъ не появлялся,
Скрытый толстыми стнами.
И солдаты взбунтовались.
Раздались свистки и крики
Этой шайки своевольной
У дворца ея владыки.
Все грознй вздымался ропотъ,
Все росла возстанья сила,
Но дворецъ не отпирался,
Былъ безмолвенъ, какъ могила.
И напрасно раздавался
Ревъ буяновъ разъяренныхъ
Возл этихъ стнъ массивныхъ,
Жгучимъ солнцемъ накаленныхъ.
Слухъ прошелъ между войсками,
Ихъ наполнивъ озлобленьемъ,
Что властитель, оскорбившій
Ихъ такимъ пренебреженьемъ,—
Тотъ, кто долженъ быть примромъ
Славной доблести солдату,—
Запершись въ своемъ гарем,
Предается тамъ разврату,
Что давнишнія желанья —
Славы, битвы и побды —
Продалъ онъ за поцлуи
И любовныя бесды,
Что теперь уже другая
У султана есть приманка,
Что его околдовала
Синеокая гречанка…
Онъ отнын не желаетъ
Въ бой вести ихъ и сражаться,
А намренъ въ праздной нг
Сладострастью предаваться.,
Тамъ, валяясь на диван,
На гитар онъ играетъ
И персидскими стихами
Эпиротку забавляетъ.
‘Стыдъ лнивому султану,
Трусу!’ — крики раздаются.
Волны бунта все грозне
Въ стны каменныя бьются.
Не корысть ему причина,
Нтъ о золот и рчи:
‘Мы хотимъ,— вопятъ солдаты,—
Жаркой битвы, страшной счи!
Темной ржавчиной покрылась
Сабля славнаго Османа…
Просимъ мы войны и крови
У безпечнаго султана!
Иль бараниной и рисомъ
Насъ откармливаютъ даромъ?
По три аспра намъ довольно,—
Много-ль нужно янычарамъ!
Но бда тому султану,
Что пугается кинжала
И котораго гречанка
Жгучимъ взглядомъ оковала!
Пусть онъ выйдетъ,— мы желаемъ
Снова видть Магомета!
Пусть онъ выйдетъ,— мы не станемъ
Долго ждать его отвта!…
Отворите тотчасъ двери,
Или мы ихъ разломаемъ!
Подавайте намъ султана,—
Говорить мы съ нимъ желаемъ!…’
Но по-прежнему безмолвенъ,
Грозенъ былъ дворецъ султанскій,
Запертъ наглухо тяжелой,
Круглой дверью мавританской.
Былъ, однако же, придворный,
Что свободно и безъ страха
Могъ, порою, постучаться
Въ дверь гарема падишаха.
Звался онъ Халиль-пашою,
Былъ онъ визиремъ, по сану,
И настойчиво онъ проситъ
Нын доступа къ султану.
И во внутреннемъ поко,
Гд треножники стояли
Золотые и куреній
Ароматъ распространяли,
Въ сладкой нг, растянувшись
На широкомъ оттоман,
Съ брилліантовой эгреткой
На большомъ своемъ тюрбан,
Магометъ любимца принялъ,
Величавый и надменный,
Между тмъ какъ тотъ склонился
Въ поз робкой и смиренной.
Руки деспота небрежно
По струнамъ гузлы блуждали,
Та-жь, по поводу которой
Янычары бунтовали,
Молодая эпиротка,
Помщалась у дивана
На огромной львиной шкур,
На полу, у ногъ султана,
И почти совсмъ нагая,
Лишь волосъ густыхъ волною
Прикрывала грудь и плечи,
Что сверкали близною.
—‘Ну, чего мой визирь хочетъ?
Что сказать онъ мн желаетъ?
Для чего онъ, безъ призыва,
Здсь покой нашъ нарушаетъ?
Плохо выбрана минута:
Я султаншу занимаю
И достойные Гафиза
Ей стихи теперь читаю’.—
—‘Не такое нын время,
Благородный сынъ Мурада!—
Отвчалъ Халиль султану.—
Не о томъ намъ думать надо…
Не о томъ, чтобы стихами
И любовью наслаждаться:
Янычары взбунтовались,
Во дворецъ хотятъ ворваться!…
Государь! явись предъ ними
Вновь въ величіи суровомъ,
Укроти ихъ грознымъ взглядомъ,
Усмири ихъ властнымъ словомъ!
Лишь теб возможно это…
Пусть калифа появленье
Вновь направитъ непокорныхъ
На стези повиновенья,
И поймутъ они, какъ дерзко
Предъ тобою погршали.
Но ты долженъ показаться…
А не хочешь,— мы пропали!’
Между тмъ какъ старый визирь,
Тономъ важнымъ и серьезнымъ,
Говорилъ, свой станъ согнувши,
Предъ владыкой этимъ грознымъ,—
Улыбался тотъ гречанк
Съ чудно-синими глазами,
Что къ нему теперь прильнула,
Обвила его руками
И всмъ тломъ трепетала,
Въ страх глядя на султана,
Грудь царапая нагую
О шитье его кафтана,
Гд по фону золотому,
Изъ парчи, вились узоры
Изъ рубиновъ, изумрудовъ,
Красотой плняя взоры.
—‘Такъ меня желаютъ видть?—
Онъ къ Халилю обратился.—
Хорошо… Сейчасъ я выйду…
Я слегка погорячился,
Покапризничалъ немного…
По я знаю, вдь, солдата!
Я мятежныхъ успокою,—
Будутъ смирны, какъ ягнята!’
Изъ объятій эпиротки,
Съ тихимъ, нжнымъ извиненьемъ
Магометъ освободился
И густыхъ бровей движеньемъ
Подозвалъ въ себ онъ Джема,
Вставъ съ широкаго дивана
(Это былъ нубіецъ, эвнухъ,
Приближенный рабъ султана),
И, шепнувъ ему три слова,
Величавою стопою,
Вмст съ визиремъ Халилемъ,
Старцемъ съ блой бородою,
Повелитель правоврныхъ,
Станъ свой выпрямивъ высокій,
Изъ своихъ покоевъ вышелъ
И по лстниц широкой
Изъ прекраснаго порфира
Началъ къ выходу спускаться.
Между тмъ, и шумъ, и крики
Продолжали раздаваться,
Но спокойно шелъ на встрчу
Онъ опасности великой,
Точно онъ совсмъ не слышалъ
Рева этой черни дикой.
Вотъ широко распахнулась
Дверь, такъ долго запертая,
И открылась предъ султаномъ
Площадь, блескомъ залитая,
Въ золотомъ туман солнца,