Голос из могилы, Чулков Георгий Иванович, Год: 1921
Время на прочтение: 22 минут(ы)
----------------------------------------------------------------------------
Источник: 'Новелла Серебряного века'. Изд-во: Москва, 'Терра', 1994.
OCR и вычитка: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com), 8 ноября 2003.
Оригинал здесь: Библиотека Александра Белоусенко
Дополнительная правка: В. Есаулов, июль 2004 г.
----------------------------------------------------------------------------
Весною 1650 года в одном из воскресных нумеров Антверпенской газеты
было напечатано: 'В Швеции умер дурак, который говорил, что он может жить
так долго, как он пожелает'. Это был Декарт {1}. В сочинениях Христиана
Гюйгенса {2} читатель найдет замечательное письмо философа к брату. Из
этого письма я и заимствую мои сведения о статье Антверпенской газеты,
появившейся два с половиной века тому назад.
1 Декарт Рене (1596-1650) - французский философ, физик, математик,
апологет 'рациональной культуры', которая сделает людей 'господами
природы'.
2 Гюйгенс Христиан (1629-1695) - физик и астроном. Декарт был дружен
со старшим братом Христиана - Константином.
Декарт, веривший в безусловное могущество разума, в самом деле охотно
допускал мысль, что человек завоюет себе бессмертие здесь, на земле. Иные
пылкие ученики его готовы были поверить в бессмертие своего учителя и
весьма изумились, когда Декарт скончался.
Мои религиозные убеждения исключают веру в земное бессмертие, однако и
я склонен думать, что человек может по произволу продлить жизнь свою
собственную или кого-либо из иных людей. В конце концов страшный закон
смерти восторжествует на земле, но борьба с этим законом и даже временная
над ним победа возможна. Вопреки мнению Декарта, я думаю, однако, что сила,
противоборствующая смерти, не есть наш верховный разум. Я верю, что эта
тайная сила заключается в нашей воле.
Я знаю по опыту, как могут сочетаться души, и как они могут влиять
друг на друга, и как это влияние переходит за грани внешнего мира.
Я прошу выслушать меня не только тех, кто склонен допустить
существование миров иных, и тех, кто утверждает самоуверенно предельный
агностицизм. Дело в том, что я сам скептик, милостивые государыни и
милостивые государи. Но я умею скептически относиться решительно ко всему -
даже к самому крайнему скептицизму. Вот почему я не восхищаюсь Пироном,
который прошел равнодушно мимо попавшего случайно в яму Анаксарха {1},
полагая, что всякая видимость ничего не значит и что поэтому решительно все
равно, протянет или не протянет он руку своему злополучному ученику. Как ни
низко я ценю здравый смысл, однако при известных условиях необходимо
пользоваться его указаниями. И это, надеюсь, примирит меня кое с кем.
Итак, я начинаю мое повествование о событиях моей жизни, о моей любви
и о моих страданиях. Я любил мою жену, любил нежно и пламенно. И самое имя
ее - Вера - звучало для меня как обетование райского света.
Мне так же трудно выразить мои благоговейные чувства, мое восхищение и
мой восторг, как трудно определить словами прелестное очарование моей Веры.
Никогда не встречал я женщины более искренней и правдивой, но никогда также
не приходилось мне открывать в душе человека столько противоречий, острых и
неожиданных.
Вера всегда оставалась собою - страстная и целомудренная, мудрая и
наивная, строгая и добрая, жестокая и готовая пожертвовать своею жизнью и
пойти на казнь без трепета и сомнений. Она была женственна, как земля, как
вечная Ева, но в ее сердце звучали песни, занесенные в наш мир ангелами из
голубой страны, где первоисточник предвечной гармонии. Однако она,
по-видимому, вовсе не сознавала, что неземной свет сияет в ее глазах, и
была привязана к земле безраздельно, как растение.
1 Вот почему я не восхищаюсь Пироном, который прошел равнодушно мимо
попавшего случайно в яму Анаксарха... - Пирон из Элиды (ок. 365 - ок. 275
до н. э.) - древнегреческий философ, основатель скептицизма, проповедовал
теорию полного 'безразличия' ко всему окружающему. Анаксарх - друг Пирона,
ученик древнегреческого философа Демокрита.
Два года мы счастливые жили в России - я и моя жена. На третий год мы
решили уехать в Италию.
Мы приехали в Венецию поздно вечером. Когда черная гондола беззвучно
отчалила от вокзала и гондольер, неспешно гребя веслом, направил ее вдоль
безмолвного канала, когда мы почувствовали странную тишину венецианской
ночи и услышали шуршащие шаги запоздавших прохожих, торопливо переходивших
по горбатым мостам, когда мы вошли в отель, у порога которого при свете
фонаря плескалась зеленая вода, и увидели нашу комнату с огромным распятием
и с мебелью, уцелевшей, по-видимому, от времен Гольдони, Тьеполо и
Казановы, мы вдруг почувствовали, что вот сейчас безвозвратно канул в
прошлое наш далекий пустынный мир, где мы любили друг друга так страстно и
так верно.
Дни и ночи, проведенные нами в Венеции, Падуе и Флоренции, угасли, как
сны. Мы спешили в Рим.
- В Рим! В Рим! - говорила Вера в непонятном восторге, почти в
экстазе.
И я разделял ее чувства и хотел поскорее увидеть Рим, где мы намерены
были поселиться на несколько месяцев. Но уже по дороге из Флоренции в Рим у
меня явилось новое чувство, похожее на страх. И я боялся сам себе
признаться, что я уже знаю, как будет опасно для меня пребывание в Риме.
- Стыдно быть суеверным, - повторил я, смущаясь, однако, все более и
более по мере того, как мы приближались к Вечному Городу.
Сначала предчувствия мои не оправдались. Ничто не нарушало нашего
счастья. Рим очаровал и пленил нас.
Мы поселились на вершине Капитолийского холма {1}, на via del
Campidoglio, которая спускается вниз к Римскому Форуму {2}. Из наших окон
видны были античные развалины - три колонны, оставшиеся от храма
Веспасиана, камни храма Согласия, базилика Юлия {3} и прочие обломки
великолепного Рима. Но не этот мертвый город, когда-то суровый, мощный и
страшный, увлек нас. Мы восхищались Римом Возрождения, безумной пышностью
Ватикана, но еще более мы полюбили христианский Рим первых веков,
таинственную прелесть строгих фресок, их дивную монументальность в духе
Византии. И в то же время мы радостно улыбались, любуясь вольною роскошью
Бернини4 и мрамором иных вилл, созданных по прихоти людей XVIII века.
Мы наслаждались Римом, жадно вдыхали воздух Кампании, уезжали за
город, бродили по окрестностям, отыскивая все новые и новые сокровища,
припоминали историю и с непередаваемым чувством касались камней, которые
были свидетелями великих событий. Но в глубине моей души я таил смутную
тревогу, как будто моему счастью угрожала близкая опасность.
Однажды, гуляя по Риму, мы зашли в базилику св. Климента5. Как
необычайна эта церковь! Она глубоко ушла в землю. И в то время, когда в ее
верхнем ярусе, над землею, служат мессу среди средневековых стен,
украшенных богатою мозаикою, представляющей Христа с символа-ми
евангелистов, св. Климента, св. Лаврентия и св. город Вифлеем6, там, в
глубине, под мрачными сводами скрывается иная, безмолвная церковь, где при
свете свечи можно рассмотреть древнейшие фрески первых веков христианства,
бледные и полустертые, но еще сохранившие выразительность рисунка, в
котором явственно отразилась экстатическая и целомудренная душа художника.
А еще ниже, еще глубже ушла в землю третья, ныне недоступная церковь -
языческая: здесь был когда-то храм Митры и когда-то здесь совершался
таинственный ритуал - дар загадочного Востока утомленному безверием Риму.
1 Мы поселились на вершине Капитолийского холма... - один из семи
холмов Древнего Рима, исторический центр города.
2 ...к Римскому Форуму - общественно-политический центр Древнего Рима.
3 ...базилика Юлия - в базилике Юлия (54 н.э.), самой большой в
Древнем Риме, собирался сенат.
4 Бернини Джовани Лоренцо (1598-1680) - итальянский скульптор,
художник, представитель барокко. К числу его творений принадлежит колоннада
на площади перед собором Св. Петра в Риме.
5 ...базилику св. Климента - одна из построек раннего христианства (IV
в. н. э.), обнаруженная под церковью XII в.
6 ...св. город Вифлеем - палестинский город, родина Иисуса Христа.
Когда мы вошли в церковь, службы не было. Мы осмотрели мозаику и
спустились вниз в обществе нескольких случайных туристов. Впереди нас шел с
фонарем монах и говорил по-французски с итальянским акцентом, указывая на
фрески:
- Вот... На стенах надписи седьмого века...
- Вот... Христос, благословляющий по греческому обычаю...
Его монотонный голос странно и тоскливо звучал под сводами. Мы покорно
следовали за монахом и рассматривали фрески, не столько восхищаясь их
красотою, сколько благоговея перед их древностью. Но вдруг и я, и Вера
остановились, пораженные и взволнованные одним чувством - тем волнующим,
острым, беспокойно сладостным чувством, которое рождается в сердце, когда
видишь шедевр, отразивший твою мечту, повторивший твой сон, который ранил
когда-то твое сердце. Это была фреска в нише - Мадонна с Иисусом на руках.
Часть фрески погибла. Едва-едва сохранились очертания фигуры Богоматери и
облик Христа, но лицо Вечной Девы, заключенное в византийскую корону и
окруженное золотым нимбом, было дивно и загадочно, прекрасно и нежно.
- Глаза! Какие глаза! - прошептала Вера, касаясь рукою моей руки.
Я обернулся и вздрогнул. Рядом с Верою стояла другая женщина. Глаза
этой незнакомки были тождественны с глазами Мадонны.
То, что Вера обратила внимание на это поразительное сходство,
исключало возможность истолковать мое впечатление как случайную иллюзию. И,
однако, какое-то странное и неприятное подозрение мгновенно возникло у меня
в душе. В чем я сомневался: в том ли, что это сходство в самом деле так
очевидно для всех, или в том, следует ли обращать внимание на сходство,
столь непонятное и странное? 'Хорошо ли, - думал я, - придавать значение
этому случайному совпадению? Мастер VI века, писавший Мадонну, верил в ее
чудесную непорочность, а эта женщина, несмотря на поразительное внешнее
сходство, по-видимому, вовсе не свободна от земных страстей'. Как будто
подчиняясь какому-то внушению, я обернулся и стал пристально разглядывать
незнакомку. Да, это были те же черты, та же строгая линия бровей, тот же
овал подбородка, те же пылающие загадочные глубокие глаза, обведенные
темно-синими кругами, и тот же, наконец, рот... Но в то же мгновение я
вдруг понял, чем отличается лицо незнакомки от лица Мадонны.
Незнакомка чуть-чуть улыбнулась. И лишь эта едва заметная улыбка,
лукавая и двусмысленная, нарушала тождество двух женских лиц, в жизни и на
фреске, - двух лиц, так неожиданно возникших передо мною в этой подземной
церкви, при мерцающем свете восковой свечи.
Все эти мысли мгновенно пронеслись в моей душе. Незнакомка заметила,
какое впечатление она произвела на меня и на мою спутницу.
- Посмотрите наверх, господа,- забормотал на своем
итальянско-французском языке монах, указывая на фреску над аркой, - вот
Христос, окруженный ангелами и святыми...
Незнакомка вздрогнула почему-то и выронила из рук бедекер {1}. А когда
я поднял его, она, краснея, сказала по-русски:
- Благодарю вас.
При выходе из базилики мы познакомились. Эта женщина, чье сходство с
Мадонною так изумило меня и Веру, оказалась русскою дамою, путешествующей
по Италии в обществе своей старой родственницы, которая, по ее словам,
осталась на этот раз в отеле, потому что чувствует себя не очень хорошо.
Когда мы расстались, сообщив друг другу наши адреса, я поспешил поделиться
с Верою моим впечатлением, и она сказала, что не менее, чем я, изумлена
этим сходством нашей соотечественницы с образом Вечной Девы, пригрезившейся
четырнадцать веков назад какому-то итальянскому мастеру.
- Но как странно улыбается эта русская, - сказала тихо Вера.
И я ничего не ответил ей тогда, но я почувствовал, что наша встреча
неслучайна и что улыбка эта будет фатальной для меня.
1 ...бедекер - слово 'бедекер' стало названием путеводителей: Карл
Бедекер (1801-1859) основал в 1827 г. издательство для выпуска
путеводителей по разным странам.
На другой день на Piazza di Spagna мы встретили графиню Елену
Оксинскую - так звали нашу новую знакомую. Вера предложила ей поехать с
нами за город по Via Appia к катакомбам св. Каликста {1}. Она тотчас же
согласилась. Эта поездка сблизила нас. И вот начались наши странные
свидания втроем - в галереях, театрах, музеях, базиликах и виллах...
Неожиданная нежность Веры к графине, жизнь которой нам совсем была
неизвестна, смущала меня, и я даже предостерегал ее от сближения с этой
загадочной женщиной. Но и сам я испытывал на себе влияние ее чар, и были
минуты, когда у меня являлось желание бежать из Рима, чтобы не видеть
графини Елены, ее двусмысленной улыбки, ее таинственных глаз и тонких рук,
нежных и бледных, как лилии.
1 ...катакомбам св. Каликста - катакомбы - подземные помещения
естественного или искусственного происхождения, использовались во II-IV вв.
н. э. ранними христианскими общинами, вынужденными скрываться от
преследований властей. Некоторые катакомбы украшены богатыми росписями.
Графиня Елена очаровала нас, однако, тою непринужденностью, которая
свойственна настоящим аристократам, чьи предки в течение многих веков
привыкли к личной свободе и к счастливому обладанию сокровищами мировой
культуры. Но я до сих пор не могу понять, как она при ее высоком уме,
тонком вкусе и прекрасном образовании могла примирить свой аристократизм с
явной благосклонностью к одному ничтожному и лживому человеку, о котором я
должен рассказать сейчас, чтобы выяснить мое отношение к событиям,
связанным с именем графини Оксинской.
Сеньор Николо Джемисто был тот человек, дружба которого с графиней
Оксинскою казалась мне странной. Нередко видел я графиню в обществе ее
тетки, дряхлой старушки, едва ли способной мыслить здраво, и этого
неприятного мне Джемисто, австрийского венгерца, присвоившего себе
почему-то итальянскую фамилию.
Однажды графиня Елена пригласила меня и жену мою к себе в отель на
чашку 'русского' чая, и мы, не колеблясь, приняли это приглашение, о чем
теперь я готов сожалеть, потому что вечер этот был для меня началом
грустных событий, свидетельствующих о моей слабости и, пожалуй, о моем
позоре.
В этот памятный для меня вечер графиня Елена была пленительна и нежна,
остроумна и загадочна более, чем когда-либо. Ее изумительное сходство с
образом Богоматери и в то же время эта непонятная тонкая ядовитая улыбка,
такая неожиданная при этом сходстве, экстатический блеск ее глаз и строгая