Голиаф, Лондон Джек, Год: 1904 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 28 минут(ы)

Голиаф

Рассказ Джека Лондона.

Пер. М. Матвеевой. Иллюстрации И. А. Владимирова.

В 1924 г. (чтобы быть точным — утром, 3 января) жители города С. Франциско, проснувшись, могли прочесть в одной из ежедневных газет любопытное письмо, полученное Вальтером Бассетом и, очевидно, написанное каким-то сумасшедшим. Вальтер Бассет был виднейший из главарей промышленности к западу от Скалистых Гор и принадлежал к той небольшой группе людей, которая неофициально управляет всей страной. Вследствие этого он получал всякого рода ахинею от бесчисленного количества сумасшедших и чудаков. Но это произведение так отличалось от обычного вороха подобных писем, что, вместо того, чтобы бросить его в корзину для ненужной бумаги, он передал его репортеру. Оно было подписано ‘Голиаф’ и наверху был приписан адрес: ‘Остров Палграв’. Письмо гласило следующее:

‘М-ру Вальтеру Бассету.
М. Г. (милостивый государь)

Приглашаю вас, наряду с девятью другими вашими сотоварищами, навестить меня на моем острове, с целью обсуждения плана переустройства общества на более разумных основаниях. До настоящего времени социальная эволюция была слепым, бесцельным заблуждением. Наступило время все изменить. Человек возвысился от оживотворенного ила первобытных морей до господства над материей, но он еще не господствует над обществом. Человек теперь является в той же степени рабом своего коллективного тупоумия, в какой сто тысяч поколений тому назад он был рабом материи.

Есть два теоретических метода, посредством которых человек может достигнуть господства над обществом и сделать из общества разумное и действительное средство к преследованию и достижению счастья и радости. Первая теория выставляет положение, что никакое правительство не может быть умнее и лучше, чем сам народ, составляющий это правительство, что все преобразования и все развитие должны исходить из личности, что поскольку отдельные личности становятся умнее и лучше, постольку же становится умнее и лучше правительство. Короче говоря, что, прежде чем правительство станет умнее и лучше, должно стать умнее и лучше большинство людей. Толпа, политическая условность, дикая жестокость и непроходимое невежество народных масс — опровергают эту теорию. В толпе коллективная интеллигентность и милосердие — это интеллигентность и милосердие наименее интеллигентных и наиболее жестоких элементов, из которых эта толпа состоит. С другой стороны, во время бури на море тысяча пассажиров корабля подчиняется мудрости и благоразумию капитана, зная, что в таком деле он умнее и опытнее, чем они.

Вторая теория выставляет положение, что большинство народа не является пионерами, что большинство находится под гнетом инерции того, что уже существует, что правительство, которое является представителем большинства, воплощает только его слабость, мелочность и тупоумие, и то, что мы слепо называем правительством, не является рабом воли этого большинства, но что это последнее — в рабстве у правительства, короче: продолжая говорить о больших массах, — что не они делают правительство, а правительство их делает и что правительство есть и всегда было глупым и ужасным чудовищем, незаконнорожденным исчадием проблесков разума, подавленных инерцией масс.

Лично я — склоняюсь в пользу последней теории. Кроме того, я нетерпелив. В продолжение ста тысяч поколений, начиная с первых же социальных групп наших прародителей, правительство так и осталось чудовищем. Сегодня подавленная инерцией масса знает меньше веселья, чем когда либо раньше. Несмотря на господство человека над материей, человеческие страдания, нужда и унижение омрачают прекрасный мир.

Вследствие этого, я решил вмешаться и сделаться капитаном мирового корабля. Я обладаю разумом и широтою взглядов искусного эксперта. Я также обладаю властью. Я заставлю себе повиноваться. Люди всего мира будут исполнять мои веления и создавать такие правительства, которые будут производителями веселья и счастья. Эти созданные правительства, согласно моему намерению, не будут делать людей счастливыми, умными и благородными путем декретов, но будут давать людям возможность сделаться счастливыми, умными и благородными.

Я сказал: я пригласил вас и девять ваших сотоварищей, главарей промышленности, ко мне на совещание. 3 марта яхта ‘Энергон’ уйдет из С. Франциско. Вы приглашаетесь прибыть на берег накануне вечером. Это серьезно. Мировые дела должно вершить непременно сильною рукою. Эта сильная рука — моя. Если вы не повинуетесь моему призыву — вы умрете. Откровенно говоря, я не ожидаю, что вы будете повиноваться. Но ваша смерть из за того, что вы не повиновались, заставит повиноваться тех, кого я потом призову. Вы сослужите вашу службу. И помните, пожалуйста, что у меня нет никакой ненаучной сентиментальности во взгляде на ценность человеческой жизни. Я всегда держу в глубине моего сознания идею о бесчисленных биллионах жизней, уделом которых будет смех и счастье будущих поколений на земле.

Голиаф‘.

Опубликование этого письма не позабавило даже местных обывателей. Может быть, некоторые люди и улыбались про себя, читая его, но было до такой степени очевидно, что это произведение сумасшедшего, что о нем не стоило и говорить. Интерес был возбужден только на следующее утро. Благодаря телеграмме агентства Соединенной Прессы Восточных Штатов и последовавшим за нею интервью юрких репортеров, выяснились имена других девяти главарей промышленности, которые тоже получили подобные письма, но нашли, что это не так важно, чтобы предавать их гласности. Но интерес был все таки слабоват и скоро бы иссяк, если бы не появилась каррикатура Габбертона на одного хронического кандидата на пост президента, изображенного в виде ‘Голиафа’. Затем появилась шансонетка, распевавшаяся от моря до моря, с припевом: ‘Не зевайте! Не зевайте! Вас поймает Голиаф’.

Прошло несколько недель. Этот инцидент был позабыт. Позабыл о нем Вальтер Бассет, но 22 февраля вечером он был вызван к телефону портовым сборщиком податей:

— Я только хотел вам сообщить, — сказал тот, — что яхта ‘Энергон’ вышла в гавань и стала на якорь у пристани ‘Семь’.

Вальтер Бассет никогда не рассказывал о том, что произошло с ним в эту ночь. Но известно, что он, поехав на своем автомобиле на набережную, нанял один из катеров Броулея и был на нем доставлен на неизвестную яхту.

0x01 graphic

Вальтер Бассет.

Кроме того известно, что, когда три часа спустя, он вернулся на берег, он немедленно отправил пачку телеграмм своим девяти сотоварищам, получившим письма от Голиафа. Телеграммы эти были одинакового содержания: ‘Яхта ‘Энергон’ пришла. В этом что то есть. Советую вам поехать’.

Над Бассетом только посмеялись. Смеха было много (так как телеграмма его попала в газеты), а популярная песенка о Голиафе возродилась и сделалась еще более популярной. На Бассета и Голиафа посыпались пасквили и беспощадные каррикатуры, причем в последних Голиаф изображался в виде водяного, сидящего на шее Бассета. Смех раздавался в клубах и гостинных, сдержанно-весело звучал на столбцах газет и превращался в громкий хохот в юмористических журналах. Но тут была и серьезная сторона. Многие, в том числе торговые компаньоны Бассета, начали сомневаться в состоянии его умственных способностей.

Бассет всегда был вспыльчив. После того, как он разослал вторую пачку телеграмм и над ним опять стали смеяться, он замолчал. В этой второй пачке он говорил: ‘Поедем те, умоляю вас. Если вам дорога жизнь, поедемте’. Он заблаговременно устроил все свои дела и вечером 2 марта отправился на ‘Энергон’. Яхта, очистив должным порядком свои документы, на другое утро вышла в море. И на следующее утро мальчишки, продавцы газет, выкрикивали экстренное прибавление.

Говоря воровским языком, Голиаф ‘дал сдачи’. Девять главарей промышленности, не принявших его приглашения, умерли. Вскрытие тел убитых миллионеров указывало на какое то сильное распадение тканей, но врачи и хирурги (в вскрытии принимали участие все знаменитости страны) не решались утверждать, что они были убиты. Еще менее решались прийти к заключению, что смерть была ‘делом неизвестных рук’. Все это было слишком таинственно. Они были поражены. Научное легковерие их рухнуло. Во всей науке им не на что было опереться, чтобы допустить, что неизвестное лицо на острове Палграв могло убить несчастных джентльменов. Скоро однако выяснилось одно, а именно, что остров Палграв не был мифом. Он был нанесен на карте и был хорошо знаком всем мореплавателям. Находится он на 160-м градусе западной долготы, в точке пересечения ее 10-тым градусом северной широты, только в нескольких милях расстояния от отмели Диана. Подобно островам Мидево и Фаннин, остров Палграв был одинок, вулканического происхождения, с коралловыми рифами. Он был необитаем. В 1887 году одно дозорное судно посетило остров и донесло о нахождении на нем нескольких ключей и хорошей гавани, к которой было очень опасно подходить, И это было все, что знали об этой крошечной крупинке земли, которой скоро суждено было обратить на себя испуганные взоры всего света.

Голиаф молчал до 24 марта. В этот день утром в газетах появилось второе его письмо, копии с которого были получены 10-ю главнейшими политическими деятелями Соединенных Штатов, — 10-ю выдающимися политическими людьми, известными, как ‘государственные мужи’. Письмо с тем же заголовком заключало в себе следующее:

‘М. Г.

Я говорил не в шутку. Мне должны повиноваться. Вы можете смотреть на это, как на приглашение, или как на требование, но если только вы желаете остаться в живых и смеяться, вы будете на яхте ‘Энергон’ в гавани С. Франциско не позднее вечера 5-го апреля. Я желаю и хочу, чтобы вы явились на совещание со мной сюда, на остров Палграв, по вопросу о переустройстве общества на каких либо разумных основаниях.

Во избежание всяких недоразумений, скажу вам, что у меня есть своя теория. Я хочу ее привести в исполнение и поэтому обращаюсь к вашему содействию. В этой моей теории я имею дело с множеством жизней, а отдельные жизни являются лишь пешками. Я стремлюсь к радости, и те, которые преграждают путь к ней, должны погибнуть. Игра крупная. В настоящее время на нашей планете насчитывается полторы тысячи миллионов человеческих жизней. Что такое ваша единственная жизнь в сравнении с ними? По моей теории, все равно, что нуль. И помните, что за мною сила. Помните, что я — человек науки, и что одна жизнь или миллионы жизней для меня ничего не значат, при сопоставлении их с бесчисленными биллионами биллионов жизней грядущих поколений. Я стремлюсь перестроить теперь общество, чтобы дать радость этим поколениям и в сравнении с ними ваша собственная мелкая жизнь, действительно, ничтожна. Тот, кто имеет силу, может повелевать себе подобными. Благодаря военному изобретению, известному под именем фаланги, Александр Македонский покорил себе клочек света. Благодаря химическому изобретению пороха, Кортес со своими несколькими сотнями головорезов покорил империю Монтезумы. Что касается до меня, то я тоже имею свое собственное изобретение. В течение одного столетия делается не более полудюжины великих открытий или изобретений. Я сделал такое изобретение. Обладание им дает мне господство над миром. Я использую это изобретение не в целях коммерческой эксплоатации, но ко благу человечества. Для этой цели я нуждаюсь в помощниках: добросовестных агентах и послушных руках. Я достаточно силен, чтобы заставить служить себе. Я избираю кратчайшую дорогу, хотя я и не тороплюсь. Я не замедлю своего успеха торопливостью.

Стремление к материальным выгодам развило человека от дикаря до состояния полу-варвара, каковым он является в настоящее время. Это побуждение оказалось надежным и полезным средством для развития человечества, но теперь оно уже исполнило свое назначение и годно лишь для того, чтобы выбросить его в смешанную кучу таких пережитков старины, как, например, жабры в человеческом горле или вера в божественное происхождение королевской власти. Конечно, вы не такого мнения, но я не вижу почему это может помешать вам помочь мне выбросить эти анахронизмы в мусорную яму, ибо, — говорю вам, — пришло время для того, чтобы пища, кров и тому подобные мерзости имели автоматический характер, сделались бы так же легко доступными и непроизвольными, как приток воздуха. И я их сделаю автоматичными с помощью моего открытия, с помощью силы, которую это открытие мне дает. И коль скоро пища и кров сделаются автоматичными, стремление к материальным выгодам навсегда исчезнет со света. Когда пища и кров станут автоматичными, возымеют всемирное преобладание высшие стремления — духовные, этические, интеллектуальные побуждения, которые поведут к развитию, украшению и облагорожению тела, ума и души.

Тогда над всем миром воцарится счастье и радость. Наступит всемирное царство счастливого смеха.

Ваш, в ожидании этого дня,

Голиаф’.

Но мир все же не желал поверить. Десять политических деятелей находились в Вашингтоне и поэтому не имели такого случая убедиться, какой имел Бассет. Ни один из них не дал себе труда поехать в С. Франциско, чтобы создать этот случай. Что касается Голиафа, то газеты его приветствовали, как второго Тома Лаусона с его всецелебным средством, нашлись даже специалисты по болезням мозга, которые путем анализа писем Голиафа неопровержимо доказали, что он страдал бредовой идеей.

Яхта ‘Энергон’ вошла в гавань С. Франциско 5 апреля после полудня, и Бассет съехал на берег. Но ‘Энергон’ не ушла на следующий день, потому что ни один из приглашенных политических деятелей не заблагорассудил предпринять путешествие на остров Палграв. Мальчишки, продавцы газет, на следующий день выкрикивали экстренные прибавления во всех городах. Эти десять политических деятелей внезапно умерли. Яхта, мирно стоявшая на якоре, возбудила общий интерес. Ее окружала целая флотилия катеров и лодок, и множество буксиров и пароходов организовывали экскурсии на нее. В то время, как чернь была самым решительным образом отстранена, власти и даже репортеры были допущены на борт. Мэр города С. Франциско и начальник полиции заявили, что ничего подозрительного на ней не замечено, а портовые власти объявили, что все ее документы были в полном порядке до мельчайших подробностей. В газетах появилось много фотографий и целые столбцы описаний яхты.

Согласно этим описаниям, экипаж ее состоял, преимущественно, из скандинавцев — белокурых, голубоглазых шведов, страдающих свойственной их расе меланхолией, норвежцев и тупых русских финнов, с небольшой примесью американцев и англичан. Было замечено, что у них не было ничего летучего и быстроногого. Они казались чрезвычайно тяжеловесными, исполненными какого-то воловьего, печального и тупого прямодушия. Все они отличались трезвой серьезностью и большой уверенностью. Они, казалось, не имели нервов и не знали страха, как бы поддерживаемые всеобъемлющей силой или какой то сверхчеловеческой рукой. На капитана яхты, американца с резкими чертами лица и печальными глазами, появилась в газетах каррикатура, изображавшая его в образе ‘Мрачного Гесса’, (пессимистического героя приложения к юмористическим журналам).

Какой то морской капитан узнал в ‘Энергоне’ яхту ‘Бег’, принадлежавшую некогда Мерривалю, члену Ньюиоркского яхт-клуба. Затем удалось установить, что ‘Бег’ исчез несколько лет тому назад. Продавший его агент уверял, что покупателем являлся другой агент, которого он ни до того, ни после не видал. Яхта была перестроена на корабельной верфи Деффи в Нью-Джерсей. В это время она была переименована и вновь зарегистрирована. После этого ‘Энергон’ исчез во мраке таинственности.

Тем временем Бассет как бы помешался, по крайней мере, как говорили его ближайшие компаньоны и друзья, он совершенно удалился от своих обширных коммерческих предприятий, и говорил, что должен иметь руки свободными, пока к нему не присоединятся другие владыки мира, чтобы общими силами приступить к перестройке общества — несомненное доказательство, что его укусила Голиафская муха. Он почти ничего не мог сказать репортерам. По его словам, он не имел права рассказывать о том, что видел на острове Палграв, но он мог их уверить, что это дело серьезное и самая серьезная вещь, какая когда либо встречалась. В заключение, он заявил, что мир находится накануне переворота, к лучшему или худшему — он не знал, но так или иначе был абсолютно убежден, что переворот приближается. Что касается торговли, то пусть торговля идет к чорту. Он увидел такие вещи… такие вещи…

Между местными федеральными властями и государственными и военным департаментом в Вашингтоне происходили оживленные переговоры по телеграфу. Произведена была в большой тайне, как то довольно поздно днем, попытка взять на абордаж ‘Энергон’ и арестовать капитана, так как, по мнению генерал-прокурора, ему могло быть предъявлено обвинение в убийстве десяти ‘государственных мужей’. Видели, как казенный катер вышел из верфи Мейча и взял курс на ‘Энергон’, но после этого катера с его экипажем больше и не видели.

Правительство старалось потушить дело. Но правда выплыла на свет, благодаря нескромности родных исчезнувших людей, и газеты были заполнены чудовищными версиями этой истории. Тогда правительство приняло крайние меры. Броненосец ‘Аляска’ получил приказание захватить незнакомую яхту и, в случае неудачи, потопить ее. То были секретные инструкции, но тысячи людей на берегу и на стоящих в гавани судах были свидетелями того, что произошло в этот день. Броненосец развел пары и тихо направился к ‘Энергону’. В расстоянии полумили от него броненосец взорвался — просто взорвался и больше ничего, развалившийся корпус его пошел ко дну залива, а обломки его и несколько спасшихся людей остались на поверхности. В числе уцелевших находился молодой лейтенант, заведывавший беспроволочным телеграфом на ‘Аляске’. Репортеры ухватились за него и заставили его говорить. — ‘Не успела ‘Аляска’ развить ход, как получилось сообщение с ‘Энергона’, — рассказал лейтенант, — это предостережение было сообщено на международном кодексе и заключало распоряжение, чтобы ‘Аляска’ не приближалась на расстояние меньше полумили. Он немедленно передал это распоряжение капитану по трубке. Больше он ничего не знал, кроме того, что ‘Энергон’ повторил это предостережение два раза и что через пять минут после этого произошел взрыв’. Капитан ‘Аляски’ погиб вместе со своим кораблем и больше ничего нельзя было узнать.

Между тем, ‘Энергон’ быстро снялся с якоря и вышел в открытое море. Газеты подняли страшнейший шум, обвиняя правительство в трусости и нерешительности действий по отношению к простой увеселительной яхте и к какому-то сумасшедшему, называвшему себя Голиафом, и требовали принятия немедленных, решительных мер. Кричали также о потере стольких человеческих жизней и о попустительстве убийству десяти ‘государственных мужей’. Голиаф не замедлил ответом.

Ответ его получился так скоро, что эксперты в беспроволочном телеграфировании заявили, что раз сообщение по беспроволочному телеграфу на таком большом расстоянии представлялось совершенно невозможным, Голиаф должен был находиться среди них, а не на острове Палграв. Письмо Голиафа было доставлено Агентству Соединенной Прессы посыльным, взятым на улице. Оно гласило следующее:

— ‘Что такое несколько ничтожных человеческих жизней? В ваших безумных войнах вы уничтожаете миллионы жизней, и это вам нипочем. В вашей братоубийственной коммерческой борьбе вы убиваете бесчисленное множество детей, женщин и мужчин, и победоносно называете трупы их ‘индивидуализмом’, я же называю это ‘анархией’. Я положу конец вашему оптовому уничтожению человеческих существ. Я хочу счастливого смеха, а не войны. Те, которые преграждают путь к радости, пойдут на бойню!

— Ваше правительство старается заставить вас поверить, что уничтожение ‘Аляски’ было делом несчастной случайности. Так знайте же теперь, что ‘Аляска’ была уничтожена по моему приказанию. Через несколько недолгих месяцев все броненосцы на всех морях будут уничтожены и развеяны по ветру, и все государства будут разоружены, крепости будут снесены, армии распущены, и войны прекратятся на земле. Сила в моих руках. Я — воля бога. Весь свет будет порабощен мною, но это будет рабством мира.

‘Голиаф».

‘Остров Палграв должен быть сметен с лица земли’, — так озаглавлен был крупными буквами ответ газет на это письмо. Правительство было того же мнения. Оно начало мобилизовать флот. Вальтер Бассет тщетно попытался протестовать, но угроза подвергнуть состояние умственных его способностей исследованию психиатрической комиссии заставила его быстро замолчать. На остров Палграв выпущено было пять больших морских единиц: Азиатская эскадра, Южная эскадра Тихого Океана, Северная Эскадра Тихого Океана, Эскадра Караибского Моря и половина Северной Эскадры Атлантического Океана, причем две последних прошли через Панамский канал.

‘Честь имею донести, что мы стали ввиду острова Палграва к вечеру 29 апреля’, — так начиналось донесение командира броненосца ‘Северная Дакота’, капитана Джонсона, Штабу Морских Сил. ‘Азиатская Эскадра задержалась. Состоялось совещание адмиралов, и было решено приступить к атаке на следующее утро с рассветом. Минный истребитель ‘Свифт VII’ пробрался незаметно и донес, что на острове не видно никаких военных приготовлений. В гавани он видел несколько небольших торговых пароходов, а также обнаружил небольшое поселение на совершенно открытом месте, которое легко могло быть обстреляно нашими орудиями.

Было решено, что все суда будут направлены в рассыпном строе на остров, открыв огонь на расстоянии трех миль от берега, продолжая его вплоть до оконечности рифа, чтобы и там, сохранив то же построение, продолжать бой. Остров Палграв повторно предупреждал нас по беспроволочному телеграфу на международном кодексе: не выходить из пределов десятимильного расстояния, но на эти предостережения не было обращено никакого внимания.

‘Северная Дакота’ не приняла участия в действиях 1-го мая, вследствие происшедшего в предыдущую ночь несчастного случая, который временно повредил ее штурвал. Погода утром 1-го мая была ясная и тихая. С юго-запада дул небольшой ветер, вскоре затихший. ‘Северная Дакота’ стояла в расстоянии двенадцати миль от острова. По данному сигналу эскадра полным ходом со всех сторон двинулась на остров. Радио-телеграф все время отмечал предостережения с острова. Суда вышли из-за десятимильной полосы и ничего не произошло. На расстоянии пяти миль ничего не произошло, на расстоянии четырех миль ничего не произошло, на расстоянии трех миль ‘Нью-Иорк’, шедший в голове колонны с нашей стороны острова, открыл огонь. Он сделал только один выстрел. После этого он взорвался. Остальные суда не дали ни одного выстрела. Они стали взрываться перед нашими глазами со всех сторон. Некоторые из них повернули кормой и двинулись назад, но им не удалось спастись. Минный истребитель ‘Эротик ХХХ’, едва удалившись от острова на расстояние десяти миль, также взлетел на воздух. Он был последним, единственным уцелевшим из всех. ‘Северная Дакота’ повреждений не получила, и, по исправлении штурвала, я отдал приказание взять курс на С. Франциско’.

Сказать, что Соединенные Штаты были поражены, было бы слишком слабо. Весь мир был поражен. Он оказался лицом к лицу с этим проклятием человеческого разума — отсутствием прецедентов. Человеческие усилия были не более, как шутка, чудовищный пустяк, если безумец, живший в совершенно открытом со всех сторон селении, на одиноком острове, и обладающий только яхтой, мог истребить пять могущественнейших в мире флотилий. Как он это сделал? Никто не знал. Люди науки посыпали пеплом головы, стонали и несли какую то тарабарщину. Они ничего не знали. Военные эксперты десятками лишали себя жизни. Созданная ими непроницаемая броня орудий войны оказалась лишь паутиной, в клочки разорванной жалким безумцем. Рассудок их не мог этого выдержать. Простой человеческий разум не мог противостоять этому удару. Подобно дикарю, подавленному фокусом чародея, мир был подавлен магической силой Голиафа. Как он это делал? Мир созерцал страшный лик неизвестного, и в трепете его у него стерлась память и о своих величайших достоинствах.

Но не весь мир был потрясен. Было одно, неизбежное всегда, исключение — то была островная Японская Империя. Опьяненная успехом, без предрассудков и без веры во что бы то ни было, кроме как в собственную восходящую звезду, издеваясь над крушением науки и обезумев от национальной гордости, она вступила на путь войны. Американский флот был уничтожен. С высоты небесных крепостных зубцов склонялись к своим потомкам тени минувших японских поколений. Представлялся ниспосланный богом случай. Микадо был, поистине, братом богов!

Военные чудища Японии были выпущены в виде могущественных флотов. Филиппинские острова были забраны, как ребенок собирает цветы. Несколько больше времени требовалось для перехода броненосцев к Гавайским островам, Панаме и Тихо-Океанскому побережью. Соединенные Штаты были охвачены паникой. Образовалась могущественная партия позорного мира. В разгар этой сумятицы ‘Энергон’ пришел в С. Франциско, и Голиаф заговорил еще раз. При входе его в гавань произошло небольшое столкновение и последовало несколько взрывов пороховых складов, расположенных вдоль укрепленных возвышенностей, сопровождавшихся разрушением береговых укреплений. Взрыв минных заграждений в Золотых Воротах также представил собою грандиозное зрелище. В газетах появилось послание Голиафа к населению С. Франциско, как всегда, помеченное островом Палграв. Оно гласило:

‘Мир! Да будет с вами мир! Вы получите мир! Я уже раньше говорил в этом духе. Но и вы дайте мне мир! Оставьте мою яхту ‘Энергон’ в покое. Попробуйте только ее тронуть, и от С. Франциско не останется камня на камне.

Пусть все добрые граждане соберутся завтра на возвышенности, спускающейся к морю. Идите с музыкой, с радостным смехом и гирляндами цветов. Отпразднуйте занимающуюся зарю новой эры. Будьте как дети на ваших горах, будьте свидетелями исчезновения войны. Не упускайте этого случая. Вам представляется последний случай увидеть то, что с этих пор придется разыскивать в музеях старины.

‘Обещаю, что вы проведете весело день’.

‘Голиаф».

В воздухе царило волшебное безумие. Народу казалось, что все боги рухнули, между тем, как небо еще держалось. Порядок и законность исчезли с лица земли, но солнце еще светило, ветер еще дул, цветы еще цвели, — вот, что было изумительно. Что вода продолжала стекать с гор — казалось чудом. Все устои человеческого разума и человеческих достижений рассыпались в прах. Непоколебленным оставался один лишь Голиаф, безумец на острове. Вот каким образом случилось, что на другой день все население С. Франциско, в безумном веселии, высыпало на высоты, господствующие над морем. Впереди шли оркестры, развевались знамена, затем фургоны с пивом, ученики воскресных школ, — все странные, разнородные сочетания кишащей столичной жизни.

На линии горизонта виднелись дымящиеся трубы сотни вражеских военных судов, сходящихся к одной точке, к беспомощным, беззащитным Золотым Воротам, не вполне, впрочем, беззащитным, так как через них прошел ‘Энергон’, — белая крохотная игрушка, качающаяся, подобно соломинке, на бурных волнах, там, где сильный отлив встречался с дующим в лоб летним морским ветром. Но японцы были осторожны. Их броненосцы в тридцать и сорок тысяч тонн уменьшили ход на расстоянии шести миль от берега, тяжеловесно маневрируя, между тем как крошечные дозорные суда (тонкие шеститрубные истребители) неслись вперед, бороздя сверкающее море черными полосками, как акулы. По сравнении с ‘Энергоном’ они казались левиафанами. ‘Энергон’ был как бы мечом архангела Михаила, они казались предвестниками адских полчищ.

Но мирное население С. Франциско, собравшееся на высотах, так и не увидело сверкания меча. Невидимый и таинственный он рассекал воздух, нанося самые мощные удары, какие когда либо видел свет. Мирное население С. Франциско видело очень мало, а поняло еще меньше. Оно увидело только, как полтора миллиона тонн, прорезывающих морскую пену, испускавших громы орудий войны, взлетело к небу и опустилось на дно морское, потеряв все вооружение. Все было кончено в пять минут. На широкой морской поверхности остался только ‘Энергон’, качающийся, как белая игрушка.

0x01 graphic

Население С. Франциско видело, как в пять минут полтора миллиона тонн, испускавших громы войны, взлетело к небу и опустилось на дно морское…

Голиаф обратился с несколькими словами к Микадо и старейшим государственным мужам. Это была самая обычная телеграмма, отправленная по кабелю С. Франциско капитаном ‘Энергона’, но достаточно многозначительная, чтобы Япония моментально очистила Филиппинские Острова и отозвала из морей свои уцелевшие корабли. Скептическая Япония сразу уверовала. Она почувствовала на себе тяжелую руку Голиафа. И она кротко повиновалась, когда Голиаф приказал ей разоружить все военные суда и превратить их в полезные орудия мира. Во всех портах, на всех корабельных верфях, машиностроительных заводах в Японии десятки тысяч загорелых рабочих переливали броню морских чудовищ в миллиарды полезных предметов, как плуги (Голиаф особенна настаивал на плугах), газолиновые моторы, стропила для мостов, телеграфные и телефонные проволоки, стальные рельсы, локомотивы и весь подвижной состав железных дорог. Мир был свидетелем общественного покаяния. Каким жалким, в сравнении с ним, казалось ранее покаяние стоявшего в снегу босиком перед папой в Каноссе императора, осмелившегося восстать против духовной власти.

Следующий призыв Голиафа был обращен к десяти выдающимся ученым Соединенных Штатов. На этот раз ему повиновались без всяких колебаний. Ученые проявили забавную поспешность. Некоторые из них прибыли в С. Франциско еще за несколько недель, чтобы не пропустить назначенного отъезда. Они уехали на ‘Энергоне’ 15 июня, и, пока они находились в море, Голиаф дал еще одно представление. Германия и Франция готовились схватить друг друга за горло. Голиаф приказал им помириться. Они не вняли приказаниям, молчаливо согласясь между собою драться на суше, как более безопасном месте для проявления их воинственных наклонностей. Голиаф назначил 19 июня сроком прекращения приготовлений к войне. Оба государства закончили мобилизацию своих армий 18 июня и бросили их на общую границу. 19 июня Голиаф нанес удар. Все генералы, военные чиновники и патриоты обоих стран умерли в этот день, и в тот же день две огромных армии, оставшиеся без руководителей, разбежались, как стадо баранов, затем перешли общую границу и побратались. Но германский верховный вождь избежал общей участи. Потом стало известно, что он спрятался в громадном сейфе, в котором хранился секретный архив его империи. Он выбрался оттуда вполне раскаявшимся военным вождем и, подобно японскому Микадо, был усажен за перековку сабельных клинков в сошники и сохи.

Но спасение германского императора многим показалось знаменательным. Ученые всего мира опять набрались храбрости и приободрились. Одно — было несомненно, что Голиаф не обладал магической силой. Законность попрежнему царила в мире. Власть Голиафа имела свои пределы, раз германский император мог спастись тем, что спрятался в несгораемом шкафу. По этому поводу в газетах появилось немало ученых исследований.

Десять ученых вернулись назад с острова Палграв 6-го июля. Сильные полицейские отряды ограждали их от репортеров. ‘Нет, мы не видели Голиафа’, — сказали они при единственном данном ими официальном интервью — ‘но мы говорили с ним и много насмотрелись. Нам не было разрешено определенно сообщить обо всем, что мы видели и слышали, но можно сказать, что весь мир будет революционизирован. Голиаф обладает страшным открытием, которое ставит весь мир в зависимость от его милосердия, и было большим счастьем для мира, что Голиаф милосерден’.

Десять ученых немедленно отправились в Вашингтон со специальным поездом и проводили целые дни в тайных совещаниях с людьми, стоявшими во главе правительства, между тем как страна с затаенным дыханием ожидала результатов.

Но результаты заставили долго себя ожидать. Из Вашингтона президент отдавал приказания выдающимся деятелям. Все это держалось в тайне. День за днем приезжали депутации от банкиров и всевозможных тузов, промышленных королей и верховных судей и, приехав, оставались в Вашингтоне. Медленно тянулись недели и, наконец, 25 августа приступили к изданию знаменитых сообщений. Конгресс и Сенат действовали сообща с Президентом, в то время, как Верховные Судьи санкционировали распоряжения, а денежные и промышленные тузы соглашались.

Капиталистам, хозяевам страны, была объявлена война. Соединенные Штаты были объявлены на военном положении. Верховная власть была вручена Президенту. В один день труд малолетних был уничтожен во всей стране. Это было сделано в порядке декрета, и Соединенные Штаты были готовы даже силой армии поддерживать свои декреты. В тот же самый день все женщины, работавшие на заводах и на фабриках, были отпущены по домам, и все мелкие торговые предприятия, эксплоатировавшие трудящихся, были закрыты. ‘Но мы тогда не будем извлекать никаких выгод!’ — жаловались мелкие предприниматели. ‘Болваны! — отвечал Голиаф: — разве цель жизни заключается в выгоде? Бросайте вашу торговлю и торгашеские рассчеты!’ — ‘Но некому купить наше дело’ — жаловались капиталисты! — ‘Купить-продать, разве в этом заключается смысл жизни? — возражал Голиаф. — Передайте все ваши мелкие кровожадные торговые предприятия правительству, чтобы оно могло их разумно организовать и вести’.

На следующий же день, на основании декрета, правительство начало забирать в свои руки все заводы, магазины, угольные копи, корабли, железные дороги и обработанные земли.

Национализация средств производства и распределения шла быстрым шагом. Здесь и там попадались скептические, но влиятельные капиталисты, но их сейчас же арестовывали и отправляли на остров Палграв, и когда они возвращались, они всегда соглашались с действиями правительства. А немного спустя миновала надобность в путешествиях на остров Палграв. На всякие возражения капиталистов официальные власти отвечали: ‘Так сказал Голиаф’. Это было равносильно: ‘Вы должны повиноваться’.

Промышленные короли стали главами департаментов. Обнаружилось, что инженеры так же хорошо работали на службе у правительства, как раньше на частной службе. Затем выяснилось, что люди, одаренные высокой трудоспособностью, не могли насиловать своей природы. Они не могли помешать себе применять к делу свою работоспособность, как краб не может помешать себе ползать, а птица летать. И так случилось, что вся могучая сила людей, которая прежде работала только на себя, стала работать на общественное благо. Полдюжины железнодорожных тузов вступили в кооперацию с целью организации национальной системы железных дорог, оказавшейся изумительно прекрасной. Никогда уже не было больше слышно о недостатке вагонов. И эти люди теперь не были тузами из Уолл-Стрита [Уолл-Стрит — лучшая улица Нью-Иорка, где живут крупнейшие богачи и промышленные короли], а были, действительно, теми людьми, которые когда-то состояли на службе у тузов Уолл-Стрита. Улица Уолл-Стрит замерла. Не было больше ни купли, ни продажи, ни спекуляций. Ни у кого не было, что купить или что продать, и не было на чем спекулировать.

‘Заставьте работать биржевиков’ — сказал Голиаф: — ‘тем из них, которые молоды и хотят работать, дайте случай научиться полезному ремеслу. Заставьте работать сидельцев, агентов по рекламному делу и купле-продаже недвижимой собственности’.

Сотни тысяч бесполезных прежде посредников и паразитов обратились к полезной деятельности. Четыреста тысяч бездельничавших прежде джентльменов, живших раньше на свои доходы, были приучены к труду. Затем нашлось большое количество беспомощных людей, занимавших высокие должности, которые были смещены, при чем самое замечательное было то, что они были выставлены своими же товарищами. К этому же классу принадлежали и профессиональные политики, способности и сила которых направлялись только на интриги и махинации. Их также убрали. Так как не существовало частных личных интересов, побуждающих к покупке различного рода привилегий, то законодателям больше не предлагалось взяток, и в первый раз законодатели начали издавать законы для народа. В результате получилось, что люди, оказавшиеся неспособными к подкупам, проложили дорогу законодательству. Эта рациональная организация общества привела к изумительным результатам. В стране был установлен 8-ми часовой рабочий день, а между тем, производство увеличилось. Несмотря на большие постоянные усовершенствования и на огромный запас энергии, затраченный на систематизацию хаотического общественного соперничества, производство удвоилось и утроилось против прежнего.

Материальные условия жизни улучшились и все-таки потребление не могло сравниться с производством. Максимальный возраст трудоспособности был понижен до 48 лет. Минимальный возраст повысили с шестнадцати до восемнадцати лет. Восьмичасовой рабочий день превратился в семичасовой, а после нескольких месяцев был доведен по всей стране до пяти часов.

Бросить луч света на самую личность Голиафа, тем временем, никак не удалось. Не удалось даже узнать, каким путем он действовал и приготовлялся принять на себя управление миром. Проскальзывали всякие мелочи, как бы открывающие ключ, наводившие на свет, сопоставлялось многое, не имевшее по-видимому никакой связи между собой. Припоминались странные истории о неграх, похищенных с Африканского материка, о таинственно исчезнувших уже законтрактованных японских и китайских рабочих-кули, о налетах на одиноко лежащие острова Южного Океана и об увозе их обитателей, истории о тайным образом купленных и затем исчезнувших яхтах и торговых пароходах, приметы которых имели отдаленное сходство с приметами судов, увозивших негров, японцев, китайцев и островитян. Задавался вопрос: — где достал Голиаф орудия войны? Предполагаемый ответ был таков: в эксплоатации труда этих выкраденных рабочих. Это они были в том селении, открытом всем ветрам, на острове Палграв. На добытые их трудом средства Голиаф имел возможность покупать яхты и торговые пароходы, которые позволяли его агентам проникать в общество и исполнять его приказы. Из чего же состоял продукт их труда, обогативший Голиафа настолько, что он мог привести в исполнение свои планы? ‘Радий, — заявляли газеты, — радиит, радиозол, аргатиум, аргит и таинственный голит (оказавшийся неоценимым в металлургической промышленности)’. То были новые составы, открытые в первом десятилетии двадцатого века и нашедшие себе такое обширное применение в торговых и научных целях второго десятилетия двадцатого века.

Суда, нагруженные фруктами, совершавшие рейсы между Гавайскими островами и С. Франциско, как говорили, являлись собственностью Голиафа. Но это было лишь предположение, основанное на том, что нельзя было узнать, кому именно они принадлежат, так как агенты, которые заведывали этими судами, были только агентами. Раз никто другой не являлся владельцем судов с фруктами, то, несомненно, они должны были принадлежать Голиафу. Главная суть была в том, что, — как это выяснилось, — большая часть поставляемых всему миру драгоценных фруктов доставлялась из С. Франциско этими самыми фруктовыми судами.

Что все эти предположения, составляющие звенья одной цепи, были правильными, выяснилось в последующие годы, когда рабы Голиафа были освобождены и награждены приличными пенсиями Интернациональным Мировым Правительством. Тогда же обет молчания был снят с агентов и других посланцев Голиафа, которые почувствовали склонность к раскрытию тайн относительно его методов и организаций, но Ангелы Смерти остались навеки немыми. Кто были эти люди, которые являлись к высокопоставленным людям и убивали их по Голиафа повелению, — останется невыясненным до скончания веков. Но они, действительно, убивали посредством неуловимой, но, в то же время, таинственной силы, открытой Голиафом и названной им ‘энергон‘.

Но в это время ‘энергон’ никому еще не был известен, и никому даже не снился этот незаметный великан, которому суждено было переделать весь мир. Он был известен только одному Голиафу, но он умел хранить свою тайну. Даже вооруженные им агенты, которые, как это было на яхте ‘Энергон’, уничтожили могущественный броненосный флот, взорвав его пороховые погреба, не знали, из чего состоит и как приготовляется его мощная, неуловимая сила. Они только знали один из многих способов его применения, которому их обучил Голиаф. Теперь хорошо известно, что радий, радиит, радиозол и другие соединения получались при составлении Голиафом энергона из солнечного света. Но в то время никто не знал, что такое ‘энергон’. Голиаф продолжал править миром и держать его в ужасе.

Между прочим, энергон находил свое применение и к беспроволочному телеграфу. При его посредстве Голиаф имел возможность сноситься со своими агентами по всему миру. В то время аппарат, который агент должен был иметь при себе, был настолько громоздким, что едва укладывался в порядочной величины пароходный чемодан. В настоящее же время, благодаря усовершенствованиям Гендеолля, аппарат этот умещается в кармане куртки.

В декабре 1925 г. Голиаф разослал свое известное ‘Рождественское письмо’, выдержка из которого приводится ниже:

‘До сего времени, удерживая остальные страны от безумной резни, я посвятил себя, главным образом, Соединенным Штатам. Но я не дал населению Соединенных Штатов разумной общественной организации. Я только заставил его выработать такую организацию собственными силами. В наши дни в Соединенных Штатах больше счастливого смеха, больше здравого смысла. Пища и кров уже не добываются больше анархическими методами, так называемого индивидуализма, а почти автоматично. А всего лучше то, что население Соединенных Штатов достигло этого собственными силами. Повторяю, они сами достигли этого. Все, что я сделал, ограничилось тем, что я вселил страх смерти в сердца тех немногих, которые занимали высокие посты и преграждали путь разуму и радостному смеху. Страх смерти заставил их уступить дорогу и дать возможность человеческому разуму познать себя в общественном смысле. В наступающем году я посвящу себя остальной части мира. Я вселю страх смерти в сердца всех тех, которые занимают высокие посты во всех странах. И они сделают то же, что сделали их коллеги в Соединенных Штатах. Сойдут с занимаемых ими высоких постов и дадут человеческому разуму возможность достигнуть общественной разумности. Все страны выйдут на дорогу, на которой находятся теперь Соединенные Штаты.

И когда они все уже хорошо продвинутся по этой дороге, у меня найдется еще кое-что для них. Но прежде люди сами должны пойти по этой дороге. Они должны доказать, что современный человеческий разум, с имеющейся теперь в его распоряжении механической энергией, способен организовать общество так, что пища и кров станут автоматичными, труд будет низведен до трехчасового рабочего дня, и радость и счастливый смех распространятся по всему миру. И когда все это будет достигнуто, не через меня, а благодаря человеческому разуму, тогда я принесу в дар миру новую механическую энергию. Она открыта мною. Этот ‘энергон’ не более и не менее, как космическая энергия, заключающаяся в солнечных лучах. Когда человечество к ней приспособится, она будет исполнять работу всего мира. Не будет больше миллионов углекопов, всю жизнь трудящихся в недрах земли, ни закоптелых кочегаров, ни замасленных механиков. Все, если захотят, могут носить белые одежды. Труд жизни превратится в игру. И старые, и молодые сделаются радостными детьми. Дело жизни превратится в радость, и они будут стремиться к достижению этических замыслов и духовных высот в творчестве картин, песен, в повестях государственности и красоты, в поте и усилиях спортсмена на свежем воздухе — все будет соперничать не ради гнусного металла и жизненных материальных выгод, а для радости, которая будет принадлежать им. Все будут кузнецами радости, и работа их будет заключаться в том, чтобы выковывать счастливый смех на звенящей наковальне жизни.

А теперь еще одно слово относительно ближайшего будущего. В день Нового Года все страны разоружатся, все крепости снесутся и все армии будут распущены.

‘Голиаф».

В день Нового Года весь мир разоружился. Миллионы солдат, матросов и рабочих в постоянных войсках, флотах и бесчисленных арсеналах, оружейных заводах и заводах для изготовления предметов военного снаряжения, — были отпущены по домам. Многие миллионы этих людей, равно как и военное снаряжение, содержались на счет труда. Теперь они обратились к полезным занятиям, и освобожденный гигант труда мощно вздохнул облегченной грудью. Надзор за порядком во всем мире был вверен заботам исключительно полицейских чиновников и стал строго общественным делом, тогда как война была абсолютно противообщественным делом.

Девяносто процентов преступлений против общественности были преступлениями против частной собственности. С уничтожением частной собственности, по крайней мере, в способах производства, и с организацией промышленности, уравнивающей шансы всех людей, преступления против частной собственности фактически прекратились. Полицейские силы повсеместно сокращались. Почти все преступники, как случайные, так и рецидивисты, добровольно отказались от своих грабежей. Они не имели больше никакой нужды совершать преступления. Они изменились просто потому, что изменились условия жизни. Меньшее число преступников было помещено в больницы и излечено. Остальная же часть — безнадежно преступные н дегенераты — была отделена. Суды во всех странах были сокращены. Девяносто пять процентов всех гражданских дел состояли из споров об имуществе, о правах собственности, из процессов, оспаривающих духовные завещания, нарушения контрактов, банкротств и проч. С уничтожением частной собственности эти девяносто пять процентов дел, загромождавших суды, также уничтожились. Судьи превратились в тени, призрачные привидения, пережиток времен анархии, предшествовавшей появлению Голиафа. 1925 год был очень оживленным годом мировой истории. Голиаф правил миром твердою рукою. Короли и императоры посещали остров Палграв, созерцали чудеса энергона и уезжали со страхом смерти в сердцах, чтобы отречься от престола, корон и наследственных привилегий. Когда Голиаф говорил с политическими деятелями (называемыми ‘государственными мужами’), они повиновались… или умирали… Он диктовал всемирные реформы, распускал непокладистые парламенты и направил своих Ангелов Смерти на заговор, устроенный несколькими мятежными денежными тузами и промышленными королями. ‘Пора перестать дурачиться — сказал им Голиаф. Вы — анахронизмы. Вы преграждаете путь человечеству, а потому убирайтесь в мусорную кучу!’ Тем, которые протестовали, — а таких было много, — он говорил: ‘Теперь не время для словопрений. Вы можете спорить целыми веками. Вы это и делали в прошлом. Но у меня нет времени для споров. Прочь с дороги!’

За исключением того, что он положил конец войнам и набросал в крупных чертах общий план, Голиаф ничего не сделал. Вложив страх смерти в сердца тех, которые занимали высокие посты и преграждали путь к прогрессу, он предоставил возможность проявить себя сбросившему с себя оковы разуму лучших мировых мыслителей. Голиаф предоставил этим общественным мыслителям справиться со всеми многочисленными подробностями переустройства мира. Он хотел, чтобы они доказали, что они могут это сделать, и они это доказали. Благодаря им сифилис был сметен с лица земли. Им же были обязаны тем, что, несмотря на множество протестов со стороны чувствительных людей, все наследственно в сильной степени нравственно и физически порочные люди и дегенераты были отделены от общества и лишены права вступать в брак.

Голиаф был совершенно непричастен к учреждению институтов изобретений. Эта идея фактически зародилась одновременно в уме тысячи общественных мыслителей. Настало время для осуществления на практике этой мысли, и повсюду возникли великолепные институты изобретений.

В первый раз человеческая даровитость оказалась направленной на задачу упрощения жизни вместо того, чтобы изыскивать способы к наживанию денег. Такие житейские дела, как чистка помещений, мытье окон и посуды, вытирание пыли, стирка и все бесконечные, гнусные, необходимые мелочи будничной жизни были упрощены путем различных изобретений и сделались автоматическими. Мы — люди нынешних дней — не можем себе представить варварски-нечистоплотной и подневольной жизни тех, которые жили до 1925 года.

Идея интернационально-мирового правительства также принадлежала к числу тех, которые одновременно зародились в умах тысяч людей. Успешное осуществление на практике этой идеи явилось сюрпризом для многих, но все эти сюрпризы были ничто в сравнении с тем, чем явился для слабо-протестовавших социологов и биологов неоспоримый факт опровержения доктрины Мальтуса [Томас Мальтус — английский священник и учёный, демограф и экономист, автор теории, согласно которой неконтролируемый рост народонаселения должен привести к голоду на Земле. — прим. Гриня].

С наступлением в мире радости и отдохновения, при неизмеримо лучших условиях жизни, когда людям предоставлена была широчайшая возможность отдыха, развития, искания красоты и возвышенных идеалов, рождаемость упала и упала поразительно. Люди перестали размножаться, как кролики. Зато было замечено, что средний уровень рождаемых детей повысился. Доктрина Мальтуса потерпела поражение и была выброшена в мусорную яму, как сказал бы Голиаф. Случилось все, что предсказывал Голиаф, о том, чего может достигнуть человеческий ум с имеющейся в его распоряжении механической энергией. В людях исчезло недовольство. Больше всех ворчали пожилые люди, но когда, по достижении предельного трудового возраста, они получили отставку с приличной пенсией — они перестали ворчать. Им было лучше жить в старости, ничего не делая. Они могли пользоваться гораздо большими удобствами и удовольствиями, чем при их трудовой молодости, при старом режиме. Люди помоложе легко приспособились к новым порядкам, а самое молодое поколение ничего другого и не знало. Солнце человеческого счастья загорелось ярким пламенем. Люди стали нормальны и веселы. Даже такие старые мумии, как профессора социологии, которые всеми силами восставали против нового режима, и те не жаловались. Вознаграждение их во много раз превосходило получавшееся раньше, работать приходилось гораздо меньше. К тому же они были заняты пересмотром науки о социологии и составлением новых учебников по этому предмету. Здесь и там, правда, встречались атавизмы, в виде людей, вздыхающих по горшкам с мясом и людоедским оргиям старого, так называемого, индивидуализма, людей с длинными зубами, цепкими когтями, желавших жить на счет других. Но на них смотрели, как на больных, и помещали их в больницы для лечения. Небольшое число их все таки оказалось неизлечимыми. Они были помещены в сумасшедшие дома и лишены права вступления в брак. Таким образом у них не оказывалось потомства, которое могло бы унаследовать их атавистические инстинкты.

С течением лет Голиаф отстранился от управления миром. Ему больше нечем было управлять. Мир сам собою управлялся и управлялся спокойно и прекрасно. В 1937 году Голиаф, согласно старому обещанию, подарил миру энергон. Он сам уже придумал тысячу способов, которыми этот маленький исполин мог-бы исполнять работу мира и опубликовал их. Но институты изобретений моментально ухватились за энергон и использовали его еще сотнею тысяч других дополнительных способов. Мало того, как признавался Голиаф в своем письме от марта 1938 года, институты изобретений выяснили несколько непонятных свойств энергона, которые давно смущали его. С введением энергона, двухчасовой рабочий день свелся к нулю. Как и предсказывал Голиаф, труд сделался игрой. И так велика стала, благодаря энергону и рациональному пользованию им, производительная способность человека, что самый скромный гражданин имел возможность, время и досуг гораздо больше наслаждаться жизнью, чем наиболее благоприятствуемые в этом отношении люди при старой анархической системе.

Никто никогда не видел Голиафа, и все народы начали требовать появления своего спасителя. Нимало не уменьшая значения энергона, мир пришел к убеждению, что еще важнее этого открытия оказался кругозор Голиафа. Голиаф был сверх-человек, Сверх-человек науки, и любопытство мира увидеть его стало почти невыносимым. И, наконец, в 1941 году, после многих колебаний, Голиаф окончательно выехал с острова Палграв. Он приехал в С. Франциско 8 июля и в первый раз мир увидел его лицо. Но мир был разочарован. Он создал себе из Голиафа героический образ. По его представлению, это был тот человек, — скорее полу-бог, который перевернул планету. Подвиги Александра Македонского, Цезаря, Чингизхана, Наполеона были детской игрой в сравнении с его колоссальными достижениями.

Сойдя на набережной С. Франциско, по его улицам проехал маленький старичок 65-ти лет, хорошо сохранившийся, со свежим цветом лица и с лысиной на голове, величиною с яблоко. Он был близорук и носил очки. Когда он их снимал, у него были недоумевающие голубые глаза, как у ребенка, глядевшие на мир с тихим, кротким изумлением. У него была манера прищуривать глаза, при чем его лицо морщилось, как будто он смеялся над колоссальной шуткой, которую он сыграл над миром, уловив мир, против его воли, в западню счастья и смеха.

0x01 graphic

Голиаф.

Для ученого сверхчеловека и мирового тирана у него были изумительные слабости. Он любил сладости и больше всего соленый миндаль и соленые орехи, в особенности последние. Он всегда носил их в кармане в бумажном мешке и часто приговаривал, что это полезно для химических реакций его организма. Но самой удивительной его слабостью была боязнь кошек. Он имел непреодолимое отвращение к этому домашнему животному. Многие помнят, что он упал в обморок от страха, когда во время речи, которую он говорил во Дворце Братства, кошка швейцара влезла на эстраду и прикоснулась к его ноге.

Но как только он явился миру, личность его была установлена. Старым друзьям нетрудно было узнать в нем Персиваля Штульца, который с 1898 года работал в Союзе Металлистов в продолжении двух лет и, в то же время, состоял секретарем 369-го отделения Международного Братства механиков. В 1901-м году 25-ти лет от роду, он окончил специально-научные курсы в Калифорнийском университете и добывал средства к жизни в качестве ходатая по делам, называвшимся тогда ‘страхованием жизни’. Зачетные ведомости его студенческих годов хранятся в университетском музее и очень незавидны. Профессора, лекции которых он слушал, помнят его, главным образом, из-за его рассеянности. Несомненно, уже тогда пред ним мелькали отблески необъятных видений, которые впоследствии открылись перед ним.

То, что он назвал себя Голиафом и облекся в таинственность, было маленькой шуткой с его стороны, как он объяснил потом. В образе Голиафа или чего-нибудь в этом же духе, он мог завладеть воображением людей и перевернуть мир — говорил он. Но как Парсиваль Штульц, человек в очках и с бакенбардами, весом в 59 кило, он не мог бы переместить даже лужицы.

Но мир скоро примирился со своим разочарованием в его наружности и прошлом. Он знал его и почитал, как гения всех веков, любил его за него самого, за его недоумевающие близорукие голубые глаза, за неподражаемую гримасу, в какую превращалось его лицо, когда он смеялся, любил его за его простоту, товарищеское отношение, за высокую гуманность, за пристрастие к соленым фисташкам и за его отвращение к кошкам. И теперь в Азгарде — этом городе чудес, возвышается потрясающей красоты памятник, пред которым кажутся карликами пирамиды и все чудовищные, забрызганные кровью памятники старины. И на этом монументе, как всем известно, начертано на нетленной бронзе пророчество и его исполнение:

‘Все будут кузнецами радости и работа их будет в том, чтобы выковать счастливый смех на блестящей наковальне жизни’.

_____

(Примечание издателя. Это замечательное произведение принадлежит перу Гарри Беквита, ученика Ловельской средней школы С. Франциско, и воспроизводится здесь, главным образом, во внимание к молодости его автора. Мы далеки от мысли утруждать наших читателей древней историей. Но если станет известным, что Гарри Беквиту было только 15 лет, когда он написал это произведение, наша цель будет достигнута. ‘Голиаф’ получил первый приз на конкурсе средней школы в 2254-м году, а в прошлом году Гарри Беквит воспользовался заслуженной им льготой, чтобы провести шесть месяцев в Азгарде. Богатство исторических подробностей, полное соответствие духа того времени и выдержанный стиль этого сочинения особенно замечательны в таком юном писателе).

0x01 graphic

———————————————————————

Текст издания: журнал ‘Мир приключений’, 1926 г., No 3.

Голиаф

_____

Читайте также: