Гоголь как драматург, Арабажин Константин Иванович, Год: 1909 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

К. И. АРАБАЖИНЪ.

ПУБЛИЧНЫЯ ЛЕКЦІИ О РУССКИХЪ ПИСАТЕЛЯХЪ.

(Народный Университетъ)

Книга первая.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО ‘ЯСНАЯ ПОЛЯНА’.
1909.

Гоголь какъ драматургъ.

Мы знаемъ изъ воспоминаній С. Т. Аксакова, какое значеніе придавалъ Гоголь комическому въ жизни и въ театр, на замчаніе Аксакова, что у насъ писать не о чемъ, что въ свт все такъ однообразно и гладко, прилично и пусто, что даже глупости пустой?

Въ теб не встртишь свтъ пустой!

Гоголь отвтилъ Аксакову, поглядвъ на него’ какъ то значительно’,, что это неправда, что комизмъ кроется везд, что, живя посреди него, мы его не видимъ, но что если художникъ перенесетъ его въ искусство, на сцену, то мы уже сами надъ собой будемъ валяться со смху и будемъ дивиться, что прежде не замчали его {‘Русь’ 1880, No 4, стр. 16.}.

Врожденное малорусской натур Гоголя чувство комизма подсказало писателю эти мудрыя слова.

Не только смшное, но и комическое въ высшемъ эстетическомъ значеніи этого слова присуще было Гоголю. Въ театр, который Гоголь считалъ храмомъ, онъ хотлъ путемъ изображенія комическаго внушить ‘стремленіе къ высокому и прекрасному’ осмяніемъ безобразнаго толкнуть на путь добра {‘Развязка Ревизора’.}.

Къ театру у Гоголя было влеченье съ дтскихъ лтъ. Оно было наслдственно. Отецъ Гоголя писалъ малорусскіе водевили-жарты, изъ нихъ ‘Простакъ’ около ста лтъ не сходилъ со сцены. Въ нжинскомъ лице Гоголь принималъ участіе въ любительскихъ спектакляхъ и по отзывамъ современниковъ игралъ превосходно. Особенно выдвинулся онъ правдивымъ изображеніемъ Простаковой въ ‘Недоросл’. Свои произведенія Гоголь впослдствіи читалъ мастерски, такъ что слушатели хохотали до боли въ живот. Извстно, что Гоголь пытался посл неудачъ на служебномъ поприщ поступить на императорскую сцену, но на испытаніи не удовлетворилъ строгихъ судей слишкомъ простымъ по тому времени чтеніемъ и потому былъ признанъ годнымъ поступить только ‘на выхода’.

Значеніе Гоголя, какъ драматурга и,— смло можно сказать, какъ созидателя русской комедіи, выростаетъ, когда мы вспомнимъ, что кром Пушкина и Грибодова у Гоголя не было предшественниковъ.

Наша сатирическая комедія 18-го вка въ лиц Сумарокова Екатерины II, даже фонъ Визина и Капниста съ его ‘Ябедой’, носила узко-публицистическій характеръ и чужда была художественности. На ней отразились вс недостатки псевдоклассической, или, какъ теперь боле принято называть, классической комедіи эпохи Мольера. За немногими исключеніями, живыхъ людей, характеровъ въ ихъ сложности противорчій и своеобразныхъ чертъ, она не знала. Типовъ не было, были воплощенія пороковъ и добродтелей: Скотинины и Правдомыслы, Кривосудовы и Милоyы.

Общественное значеніе за этими сценическими памфлетами, конечно, нельзя отрицать, но художественное значеніе ихъ ничтожно.

Ничтожна и по своему художественному и по общественному значенію и русская комедія начала XIX вка. Крыловъ, Хмльницкій со своими водевилями и легкими комедіями (‘Воздушные замки’ 1808 г. и др.) Шаховской съ его ‘Казакомъ стихотворцемъ’, ‘Новымъ Стерномъ’, ‘Липецкими водами’ и мелодрамой ‘Двумужница’, Загоскинъ съ его комедіей водевильныхъ положеній, а не характеровъ (‘Богатеновъ въ деревн или сюрпризъ самому себ’ 1821 г.) — все это вполн невидные цвты романтическаго и сантиментальнаго юмора, безъ претензій, глубины и проникновенія въ жизнь.

Прямымъ предшественникомъ Гоголя и его достойнымъ соперникомъ и современникомъ въ области комедій является Грибодовъ.

Сатирическій и публицистическій элементы сильны въ ‘Горе отъ ума’, этой геніальной сатир-комедіи. Благородное негодованіе бьетъ, какъ вода изъ горнаго рудника, льется какъ лава изъ только что открывшагося вулкана. Это уже высокохудожественное произведеніе, безсмертный образецъ русскаго искусства, это уже творчество — настоящее, глубокое проникновеніе въ русскую жизнь и русскую душу. Чацкій, Софья, Молчалинъ и Загорцкій, Фамусовъ, Скалозубъ, Горячевъ, вс второстепенные персонажи комедіи — безсмертные образы русской дйствительности.

Но публицистическій элементъ, слишкомъ явно выдвинутый на первое мсто, роднитъ Грибодова съ предшествующими авторами комедій XVIIІ вка, стихотворная форма сближаетъ его съ кн. Шаховскимъ и Хмльницкимъ.

Общая распланировка пьесы, соблюденіе пресловутыхъ единствъ указываетъ на явное вліяніе старыхъ эстетическихъ теорій и извстную зависимость Грибодова отъ Мольера, отмченную въ свое время Веселовскимъ (‘Чацкимъ и Альцестъ’).

Гоголь свободенъ отъ этихъ вліяній псевдоклассической теоріи вполн. Грибодову онъ близокъ только въ широкомъ изображеніи характеровъ и глубокомъ пониманіи быта чиновниковъ и русской жизни. (Горичевъ и Подколесинъ — прямые предшественники и даже родные братья Обломова.)

Обыкновенно указывается еще одинъ предшественникъ. Гоголя, его соотечественникъ Квитка-Осповьяненко.

Это былъ талантливый и не чуждый комизма авторъ нсколькихъ комедій. Изъ нихъ заслуживаетъ вниманія комедія .Дворянскіе выборы’ (1828) съ ея продолженіемъ ‘Выборъ исправника’ и ‘Прізжій изъ столицы или суматоха въ уздномъ город’. Эту послднюю пьесу ставили въ прямую связь съ комедіей Гоголя ‘Ревизоръ.’

Вншняя близость между этими двумя произведеніями довольно значительна. У Квитки выступаетъ и городничій — Трусилкинъ, получившій отъ одного изъ служащихъ въ канцеляріи губернатора увдомленіе о предстоящемъ прозд черезъ городъ важной особы, тутъ и почтмейстеръ Печаталкинъ и Ученосвтовъ, смотритель училищъ и ‘значительное лицо’ съ весьма многозначительной фамиліей Пустолобова и дв дамы — старая два и ея племянница, увлекшіяся прізжимъ, и деньги взаймы и раскрывшійся въ конц концовъ обманъ.

Но дальше вншняго сближенія идти нельзя. Сходство между двумя комедіями не большее, чмъ между наивнымъ, рисункомъ ребенка и картиной великаго художника.

Ни по мысли, ни по сил и яркости образовъ, ни по блеску остроумія и глубин идеи комедія Квитки не можетъ быть поставлена рядомъ съ безсмертнымъ созданіемъ великаго писателя. {О пьес Квитки ст. Волкова и въ книг П. Л. Котляревскаго, Гоголь.}

II.

Уже въ 1832 году созрлъ у Гоголя планъ комедіи подъ названіемъ ‘Владимиръ 3-ей степени’. Но при первыхъ-же попыткахъ Гоголя начать работу, перо ‘натолкнулось на такія мста, которыя цензура ни за что не пропуститъ’—такъ говоритъ самъ Гоголь въ письм Погодину отъ 20 февраля 1833 года. Замыселъ былъ, очевидно, очень смлъ для своего времени, а Гоголю не улыбалась перспектива созданія пьесы, которая никогда не узритъ свта рампы. Пришлосъ перемнить тему, спуститься съ бюрократическихъ высотъ къ скромному чиновничьему быту узднаго города.

Одновременно и даже раньше намченъ былъ Гоголемъ сюжетъ ‘женитьбы’. Вс произведенія Гоголя, предназначенныя имъ для сцены, написаны имъ въ теченіе десятилтія: (1832—1842 года). Въ 1832 году намченъ ‘Владимиръ 3-й степени’, а отдльныя сцены изъ этой комедіи получили окончательную обработку въ 1840—1842 году (‘Тяжба’, ‘Утро длового человка’, ‘Лакейская’ и ‘Отрывокъ’). ‘женитьба’ начата была въ 1833 году, а закончена въ 1842 году. Начало ‘Ревизора’ относится къ 1832 году, а окончательная редакція перваго изданія къ 1835 году. Но надъ ‘Ревизоромъ’ Гоголь работалъ до 1842 года.

Къ этому времени относятся и ‘Игроки’ (1836—1842).

Сюда же нужно отнести ‘Театральный разъздъ’, написанный посл представленія новой комедіи (1836—1842), ‘Развязка Ревизора’ (1846—1847), отрывокъ трагедіи изъ англ. исторіи подъ редакціей Гоголя ‘Альфредъ’ и два перевода — комедія Мольера ‘Сганарель’ и съ итальянскаго Джіовани Жиро ‘Дядька въ затруднительномъ положеніи’.

Трудами Шерирока, Тихонравова, Котляревскаго и др. выяснена та долгая и упорная работа, которой стоила Гоголю каждая его пьеса. Каждая рукопись исчерчена поправками и передлками. Масса варіантовъ, написанныхъ и выброшенныхъ сценъ, дополненій.

Комедія ‘Женитьба’ передлывалась Гоголемъ въ 1834, въ 1835, въ 1838, 1839 и 1840 годахъ. ‘Ревизоръ’ оконченъ впервые въ 1834 году. Одновременно съ театральнымъ сценическимъ текстомъ, разршеннымъ цензурой, Гоголь приготовляетъ ‘литературный’ текстъ пьесы (апр. 1836 г.), затмъ поправки слдовали во второмъ изданіи и, наконецъ, переработки завершились послдней редакціей, надъ которой Гоголь трудился съ марта 1841 года по 15 Іюля 1842 года {Сочин. H. В. Гоголя, ред. H. С. Тихонравова, изд. 1901 года 16-ое, т. IV.}.

При такой тщательности работы, комедіи Гоголя являются самыми совершенными его произведеніями какъ со стороны формы, такъ и по содержанію.

Мы не станемъ останавливаться долго на намреніяхъ самого писателя и задачахъ, которыя онъ себ ставилъ. Едва ли можно серьезно говорить о тхъ высоко нравственныхъ и добродтельныхъ соображеніяхъ, которыми Гоголь пытается защитить свои произведенія и въ особенности ‘Ревизора’ отъ нападокъ оффиціальнаго міра и оффиціозной. прессы его времени.

Быть можетъ, Гоголь и искренно говоритъ о символическомъ значеніи безсмертной комедіи,— о духовномъ город, нашей душ, раздираемой страстями, какъ нерадивыми чиновниками, обворовывающими казну (т. е. нашу душу), о ревизор, который ждетъ насъ у дверей гроба, и Хлестаков, который есть наша втреная совсть свтская, продажная, обманчивая (‘съ Хлестаковымъ подъ руку ничего не увидишь, въ душевномъ город нашемъ’). Но съуживать значеніе комедіи Гоголя на основаніи словъ автора совершенно не возможно. Общественное значеніе ‘Ревизора’ понималъ и самъ авторъ. Не даромъ онъ отказался отъ боле опасной темы: ‘Владимиръ 3-ей степени’ и благоразумно перекочевалъ, въ уздный городъ.

Конечно, Гоголь былъ человкомъ вполн лояльнымъ по своимъ политическимъ взглядамъ и часто ‘не вдалъ, что творитъ’ въ своей художественной дятельности, быть можетъ онъ искренно возмущался обвиненіями въ ‘либерализм’, но отсюда еще далеко до того, чтобы утверждать, что ‘Ревизоръ’ былъ апологіей правительственной бдительной власти потому что ‘однимъ изъ незримыхъ дйствующихъ лицъ’ комедіи было недремлющее око власти.

Унтеръ-офицерскій жандармъ, олицетворяющій собою рокъ, навелъ панику на городничаго и чиновниковъ. Самъ Гоголь торопится подчеркнуть это, влагая въ театральномъ разъзд въ уста какого то ‘синяго армяка’ благонамренныя рчи: ‘небось, прыткіе были воеводы, а вс поблднли, когда пришла царская расправа’.

Но мы не можемъ не заподозрить Гоголя въ нкоторой дол цензурной увертливости и оппортунизм. Онъ прежде всего спасаетъ и защищаетъ свое дтище отъ цензурныхъ громовъ. Быть можетъ ‘синій армякъ’ и сдлалъ благонамренный выводъ изъ пьесы Гоголя, но публика въ самыхъ широкихъ ея кругахъ понимала пьесу иначе. Только публика первыхъ представленій, состоявшая, по мткому замчанію артиста Щепкина, на половину изъ берущихъ, а наполовину изъ дающихъ, возмущалась и негодовала. Публика же послдующихъ представленій восхищалась пьесой и рукоплескала автору за одно съ лучшими представителями русской интеллигенціи какъ западническаго, такъ и славянофильскаго толка.

Императоръ Николай I былъ совершенно правъ, когда сказалъ по поводу ‘Ревизора’: ‘тутъ всмъ досталось, а боле всего мн’. Только сознаніемъ своего громаднаго всемогущества можно объяснить снисходительное отношеніе къ пьес Государя, но чиновничество зачуяло въ ней своего врага. Постановка такой комедіи поистин была чудомъ въ вкъ приниженности и взяточничества, въ вкъ широко разцвтшей системы ‘оффиціальнаго мщанства’ (Ивановъ Разумникъ). Для каждаго было ясно, что пьеса затронула самыя глубокія язвы русской государственной жизни. Ужасная правда административной системы вскрывалась шагъ за шагомъ въ каждой сцен, въ каждомъ монолог, въ отдльныхъ фразахъ, сдлавшихся безсмертными!

‘Не по чину берешь!’— да вдь это окликъ, которымъ раскрыта вся ужасающая глубина бюрократическаго растленія нравовъ, одной этой фразой охарактеризована цлая система.

Пусть ‘синій армякъ’ ушелъ изъ театра успокоеннымъ и удовлетвореннымъ, но проницательный обыватель умлъ разобраться въ текст комедіи боле вдумчиво и глубоко: на помощь ему являлся его жизненный опытъ. Признанія городничаго — ‘трехъ губернаторовъ обманулъ,— да что губернаторовъ’… звучали весьма не двусмысленно и давали основанія ожидать благополучнаго исхода и новой ревизіи. Самый пріздъ ревизора изъ Петербурга въ маленькій уздный городишко является подъ сомнніемъ. Чего было ему скакать въ глухое мстечко, въ которое хоть три дня скачи, не доскачешь до административнаго центра. И если тотъ, ревизоръ, котораго возвстилъ жандармскій унтеръ-офицеръ, и не помилуетъ чиновниковъ, то только по случайной причин,— потому что на несчасть карманы чиновниковъ были уже изрядно опустошены Хлестаковымъ.

Наконецъ, та легкость, съ которой ‘фитюлька’ Хлестаковъ былъ принятъ и могъ быть принятъ за значительное лицо, наводящее страхъ даже на Государственный Совтъ, — свидтельствуетъ о полномъ упадк чувства законности и вры въ законность и правомрность жизни. Все казалось возможнымъ въ Петербург. И ‘фитюлька’ могъ быть значительнымъ лицомъ. Была-бы протекція. При протекціи и Сквозникъ-Дмухановскій мечтаетъ о генеральскомъ чин и ‘кавалеріи’.

Общественное значеніе комедіи ‘Ревизоръ’ громадно и, конечно, далеко превосходитъ намренія автора.

Художественное творчество иметъ свою логику и психологію. На Гогол мы видимъ съ поразительной очевидностью, насколько поэтъ и художникъ иногда стоитъ выше мыслителя. Въ мыслител говоритъ только одна душевная сила — умъ. Въ художник вибрируетъ вся душа его, говоритъ весь человкъ съ пламеннымъ чувствомъ, яркой фантазіей, живымъ воображеніемъ, дйствуетъ подсознательная и инстинктивная сторона мышленія, обнаруживается великая тайна творчества.

Но художественные образы, созданные Гоголемъ, обусловлены, быть можетъ, неосознаннымъ, но глубоко философскимъ предчувствіемъ идеи ‘призрачности’ той жизни, которую вели русскіе люди эпохи оффиціальнаго мщанства и всеторжествующей пошлости. Смхъ Гоголя, безсознательно для самаго писателя, озарилъ темныя бездны новымъ свтомъ,, но какъ бы ни ничтожно было политическое и умственное развитіе Гоголя, для него не оставалось чуждымъ и непонятнымъ общественное значеніе его сатиры.

Въ дополненіи къ ‘Развязк Ревизора’, написанномъ во второй половин 1847 года, есть нсколько страницъ, изъ которыхъ видно, что Гоголь не очень-то настаивалъ на своемъ морально-аллегорическомъ истолкованіи комедіи. Одинъ изъ собесдниковъ, выведенныхъ въ этомъ дополнительной!’ отрывк развязки,— Петръ Петровичъ, возражая Михаилу Михаиловичу, говоритъ:

— Все то, что вы говорите, краснорчиво, но гд вы здсь нашли подобіе? Какое сходство Хлестакова съ втреной свтской совстью, или настоящаго ревизора съ настоящей совстью? И Михаилъ Михаиловичъ торопится отвтить:

— ‘…Я вамъ впередъ сказалъ,— что авторъ не давалъ мн ключа, я предлагаю вамъ свой.

Авторъ, еслибы даже и имлъ эту мысль, то и въ такомъ случа поступилъ бы бурно, если бы ее обнаружилъ ясно! Комедія тогда бы сбилась на аллегорію, могла бы изъ нея выйти какая нибудь блдная, нравоучительная проповдь’.

Это замчательное признаніе,— почему то упущено критикой. И дальше тотъ-же Михаилъ Михаиловичъ, за которымъ несомннно скрывается и самъ авторъ, говоритъ еще опредленне.

‘— Нтъ, его дло было изобразить просто ужасъ отъ безпорядковъ вещественныхъ не въ идеальномъ город, а въ томъ, который на земл, собрать въ кучу все, что есть похуже въ нашей земл, что бы его поскоре увидали и не считали бы этого за то необходимое зло, которое слдуетъ допустить и которое также необходимо среди добра, какъ тнь на картин. Его дло изобразить это темное такъ сильно, что бы почувствовали вс, что съ нимъ надобно сражаться, что бы кинуло въ трепетъ зрителя, и ужасъ отъ безпорядковъ пронялъ бы его на сквозь всего… А это уже наше дло выводить нравоученье. Мы, славу Богу, не дти!’

Этими словами Гоголь утверждаетъ громадное общественное значеніе за своей комедіей и признаетъ чисто публицистическіе выводы изъ своего творчества.

Но, конечно, не намреніями автора опредляется высокохудожественное и общественное значеніе комедіи, а исключительнымъ талантомъ писателя и тмъ, какъ выявилъ онъ свой талантъ.

III.

Комедія ‘Ревизоръ’ совершеннйшее произведеніе міровой литературы.

Глубокая философская мысль заложена въ основу творчества Гоголя, мысль о ничтожеств той жизни, которой живутъ русскіе люди, чиновники и дворяне, въ атмосфер идейнаго мщанства, утробной сытости и полнаго отсутствія идеаловъ. Эту философскую сторону произведеній подмтилъ и выяснилъ въ свое время еще Блинскій.

Затмъ второй заслугой Гоголя является высокохудожественное проникновеніе Гоголя въ жизнь какъ въ бытовомъ, такъ и психологическомъ отношеніяхъ.

Гоголь реалистъ, но въ особомъ, лучшемъ и высшемъ значеніи этого слова. Онъ не особенно церемонится съ бытомъ въ его вещественныхъ чертахъ. О фотографической точности Гоголь не заботится. У него уздный городъ не то малорусскій, не то великорусскій. Купцы — великоруссы. А фамиліи Сквозника-Дмухановскаго, Добчинскаго, Бобчинскаго, Чептовича, Варховинскаго переносятъ насъ въ Украйну или Литву. Хлестаковъ детъ изъ Петербурга въ Саратовскую губернію, а попадаетъ въ городъ, гд мясо продаютъ Холмогорскіе купцы. Многіе детали явно преувеличены или шаржированы: едва ли даже у смотрителя Хлопова да и многихъ другихъ чиновниковъ глухого городка могли быть взяты ‘взаймы’ значительныя суммы по двсти и триста рублей, едва-ли Хлестаковъ могъ бы сказать, что онъ написалъ и ‘Московскій телеграфъ’ и ‘женитьбу Фигаро’ и ‘Роберта Дьявола’ и т. д. Но есть какая то внутренняя правда во всхъ преувеличеніяхъ и неточностяхъ письма Гоголя.

Ему важно правдоподобное,— психологически, а не фактически возможное, ему цнна сущность жизненнаго явленія, его внутренній комизмъ, его ужасная, т. е. трагическая природа. И Гоголь обладаетъ въ высокой степени этимъ даромъ прозрнія жизни. Однимъ штрихомъ иногда схватываетъ онъ типичное и важное въ жизни. Одной фразой высченной унтеръ-офицерской жены — ‘мн отъ своего счастья неча отказываться’ — Гоголь вырисовываетъ передъ нами громадное общественное бдствіе рабской жизни: приниженность личности, отсутствіе человческаго достоинства, уваженія къ самому себ.

‘Не почину берешь’ — ‘и веревочка въ дорог пригодится’, именины на Антона и Онуфрія, борзыя щенки, жалобы Хлопова на службу по просвщенію, характеристика суда, учителей, знаменитыя дв крысы — это все настоящія художественныя и общественныя откровенія. Образы, созданные творчествомъ Гоголя, глубоко правдивы въ своемъ существ, человчны и жизненны. Мы видимъ героевъ Гоголевской комедіи, какъ живыхъ. Каждое слово, каждое движеніе ихъ души, каждый шагъ ихъ на сцен — тоже своего рода откровенія. Ничего лишняго и никакого недохвата. Съ необыкновеннымъ мастерствомъ рисуетъ намъ Гоголь своихъ героевъ такъ правдиво и съ такой исчерпывающей полнотой, что мы словно знаемъ всю ихъ жизнь отъ пеленокъ и до могильнаго савана. Они вс, какъ на ладони. Они живутъ, движутся, говорятъ, каждый по своему, вс согласно требованіямъ психологической цлесообразности и внутренней правды. Ни тни тривіальнаго, вымученнаго, каррикатурнаго, не смотря на вншнія каррикатурныя черты. Все — сама жизнь, схваченная сквозь призму высоко поэтической души безсознательнаго философа и геніальнаго художника. Вншне благообразная жизнь была вдь по существу ‘ужасомъ’ и фарсомъ. Типы, созданные Гоголемъ, поражаютъ насъ полнотой, всесторонностью захвата,— глубоко художественной объективностью письма, своеобразной внутренней самобытностью.

Языкъ дйствующихъ лицъ мткій, красочный, ярко индивидуальный. Онъ настолько характеренъ для каждаго лица, что можно сразу узнать по одной фраз, кто говоритъ, кому принадлежитъ сказанная фраза.

Къ этимъ внутреннимъ достоинствамъ драматическихъ произведеній Гоголя остается прибавить блестящую вншнюю форму и исключительную по совершенству технику драмы. ‘Ревизоръ’ — безупречнйшее произведеніе сцены съ точки зрнія сценическихъ требованій и структуры пьесы. Это образцовое созданіе драматическаго искусства по всмъ правиламъ теоріи драмы, какъ ее понимали до Чехова.

‘Ревизоръ’ это само движеніе,— внутреннее и вншнее,— это воплощеніе принциповъ дйствія. За изъятіемъ сценъ, задерживающихъ движеніе, и потому выкинутыхъ самимъ. Гоголемъ, все остальное поражаетъ стремительностью и цлесообразностью дйствія. Все вытекаетъ одно изъ другого, все нужно, все занимательно, все подвигаетъ впердъ, каждая предыдущая сцена подготовляетъ послдующую съ. необходимостью законовъ природы. Совершенно правъ Блинскій, что въ ‘Ревизор’ нтъ лучшихъ сценъ, потому что нтъ худшихъ.

Стремительное развитіе дйствія не только является причиной все растущаго интереса къ пьес, но и естественнымъ условіемъ ея жизненности и правдивости

Нужна извстная психологическая обстановка для того, что бы допустить правдоподобность невроятнаго сцпленія обстоятельствъ, создавшихъ успхъ Хлестакова. И Гоголь создаетъ эту обстановку мастерски.

Стоитъ только припомнить, какъ наростаютъ событія въ первомъ акт ‘Ревизора’.

Извстіе о ревизор, разказъ о двухъ крысахъ, затмъ непріятное размышленіе о возможной внезапности его появленія, настраивающее очень нервно (‘аподать сюда ЛяпкинаТяпкина!’), стремительное появленіе почтмейстера, увеличивающее волненіе, еще боле стремительное выступленіе Бобчинскаго и Добчинскаго, ихъ разсказъ, завершающійся неожиданнымъ и заключительнымъ, что ‘онъ то и есть ревизоръ’— все это идетъ одно за другимъ съ такой ошеломляющей быстротой, что правдивость невроятнаго происшествія уже не возбуждаетъ въ зрител никакого сомннія.

Въ техническомъ отношеніи ‘Ревизоръ’ своего рода сценическій chef d’oeuvre.

Интересна эта пьеса и еще въ одномъ чисто сценическомъ отношеніи: она даетъ роли самому полному составу труппы. Въ ней есть что длать актерамъ всхъ амплуа. Гоголь не забылъ никого въ трупп,— отъ мальчишки въ трактир и кончая дряхлымъ старикомъ Ростаковскимъ. Въ прежнее время труппы такъ и набирались антрепренерами по двумъ пьесамъ — по ‘Горе отъ ума’ и ‘Ревизору’. Если въ трупп находились артисты на вс роли этихъ комедій, труппа считалась составленной правильно, полно, и могла, играть любыя пьесы мірового репертуара.

IV.

То, что сказано нами о ‘Ревизор’, можетъ быть почти всецло отнесено и къ другимъ драматическимъ произведеніямъ Гоголя, конечно, только съ ограниченіемъ размровъ художественнаго и общественнаго значенія другихъ его пьесъ. ‘Лакейская’ глубоко правдивая картина жизни барской дворни. ‘Игроки’ превосходны и въ техническомъ и бытовомъ отношеніи этюдъ изъ жизни шуллеровъ. ‘Тяжба’, ‘Утро длового человка’ — вводятъ насъ въ міръ петербургской бюрократіи. ‘женитьба’ даетъ намъ рядомъ и галлерею типовъ чиновниковъ, купеческій бытъ, впервые открытый Гоголемъ. Въ этомъ послднемъ отношеніи Гоголь является предшественникомъ и учителемъ Островскаго.

Комедіи Гоголя — комедіи характеровъ прежде всего. Вншне смшное играетъ въ нихъ ничтожную роль (нашлепка на носу у Бобчинскаго, коробка на голов у городничаго и т. д.). Но зато внутренній истинный комизмъ его творчества глубокъ и мтокъ.

Гоголь зналъ человка, понималъ русскую жизнь. Созданная имъ галлерея русскихъ типовъ чрезвычайно велика: ни одинъ позднйшій русскій писатель не можетъ сравниться съ нимъ въ этомъ отношеніи. Во всхъ произведеніяхъ не мене геніальнаго Л. Н. Толстого нельзя насчитать столько вчныхъ типовъ, ставшихъ ходячей монетой общественнаго духовнаго обмна, сколько ихъ только въ драматическихъ произведеніяхъ Гоголя.

Остается еще отмтить ‘Театральный разъздъ’ Гоголя, пьесу, которая до сихъ поръ не ставилась, и въ которой Гоголь эскизно набросалъ цлую галлерею типовъ русской театральной публики. Мы убждены, что эта пьеса могла бы имть большой успхъ на сцен, и остается пожалть, что о ней не вспомнили даже ко дню столтняго юбилея Гоголя.

Русскій театръ можетъ гордиться Гоголемъ, какъ величайшимъ драматургомъ, и ни одинъ русскій писатель не имлъ на сцен такого прочнаго и неувядающаго и вполн заслуженнаго успха, какъ тотъ, который и до сихъ поръ иметъ Гоголь.

Для постановки его пьесъ сложились уже вполн прочныя традиціи, и лучшими выразителями и блюстителями этихъ традицій является труппа Александринскаго театра. Въ этомъ отношеніи попытка Московскаго художественнаго театра порвать со всми традиціями и поставить ‘Ревизора’ по новому должна быть признана не вполн удачной. При всемъ нашемъ преклоненіи передъ москвичами и ихъ любовью къ искусству, приходится сказать, что они нашли геніальныя разршенія трудной задачи постановки на сцен новой чеховской драмы, но утеряли ключъ къ постановк старыхъ цьесъ. Главная ихъ ошибка — въ замедленіи темпа дйствія въ ‘Ревизор’, въ задержк его ненужными деталями, передвиженіями, излишними подробностями mise`tn scne’ы и въ полномъ отказ отъ того хорошаго, что выработано было боле чмъ полувковой работой русскаго театра.

Нельзя не поставить въ вину театру и недостатокъ уваженія къ прямымъ указаніямъ Гоголя. Хлестакова въ ‘Ревизор’ москвичей вовсе нтъ. Чуднаго Гоголевскаго языка тоже нтъ благодаря плохой читк г. Уралова и нкоторыхъ другихъ исполнителей. Слишкомъ видно о ржетъ глазъ старанье поставить все по новому, не воспользовавшись ни одной деталью хорошаго стараго, Бытъ заслонилъ идею произведенія, а Гоголь не бытовикъ, и не бытомъ интересовался, а его сущностью…

К. И. АРАБАЖИНЪ.

ПУБЛИЧНЫЯ ЛЕКЦІИ О РУССКИХЪ ПИСАТЕЛЯХЪ.

Гоголь какъ драматургъ.

Читайте также: